Читать онлайн Любовь за гранью 11. Охота на Зверя бесплатно

Глава 1

Я могла бы поверить, что тебя больше нет, но тогда не стало бы и меня, а я здесь, и мое сердце бьется, значит где-то бьется и твоё. Пока есть я, есть и ты.

(с) Марианна Мокану

Он любит, когда я в красном. Нет, он любит, когда я одета только в его горящий взгляд и обжигающие прикосновения, но если все же выбирает для меня одежду, то это неизменно красный цвет. Цвет крови и одержимости, цвет нашей сумасшедшей любви. Я никогда не представляла ее иного цвета, она всегда пахла кровью, болью и дикой необратимостью. Даже спустя пятнадцать лет нашего брака она не изменила своих агрессивных оттенков, а стала еще ярче и ядовитей.

Она не мутировала, не изменилась и не стала спокойней. Она всегда была похожа на кратер действующего вулкана, который в любую секунду мог рвануть стихийным бедствием вселенского масштаба. Ни он, ни я не умели иначе. Это наше проклятие и наш особенный кайф – любить страшно и люто, так, чтобы каждой порой чувствовать последствия и шрамы от этого сумасшествия. Прикасаться к ним кончиками пальцев и с мучительным стоном вспоминать, как каждый из них достался обоим и чего он нам стоил.

В тот день выпало много снега, он лежал ровным белым ковром на земле и искрился на ярком зимнем солнце. Я смотрела в окно и сквозь свое отражение наблюдала, как к дому подъезжают машины одна за другой. Они паркуются на внутреннем дворе в ровные ряды, и из них выходят гости во всем черном с красными цветами в руках. Резкий контраст на белом, черные и красные пятна. Они портили всю красоту пейзажа. Я вдруг поняла, что не могу посмотреть на небо, потому что эта тварь-боль внутри только и ждет, когда я начну кормить её воспоминаниями. Ждет, чтобы начать жрать меня живьем, погружая в адскую и нестерпимую агонию.

Я чувствовала, как по голой спине пробегают мурашки от холода. Нет, я не замерзла, мне просто казалось, что я вся покрылась тонким слоем инея, он проникает под кожу ледяными щупальцами, подбираясь к сердцу, а я не пускаю. Я поддерживаю в нем огонь. Маниакально разжигаю там пламя посреди мертвых сугробов и прикрываю его от ветра, чтобы ОН чувствовал, что я его жду. Бывают моменты, когда истинное значение слова «ждать» обретает иные очертания. Оно становится намного важнее, чем любить. Ждать тогда, когда другие уже не ждут, ждать вопреки здравому смыслу.

Пальцы одной руки спокойно лежали на подоконнике, а второй я перебирала бусины жемчуга на своей шее. Как четки. Если бы я имела право молиться, я бы молилась, но у меня его нет, и поэтому я смертельно воевала с холодом, оберегая свой персональный костер от угасания.

В дверь осторожно постучали, но я не отреагировала – это пришла Фэй напомнить мне, что все готово к церемонии. Они старались меня не трогать, обходили мою комнату стороной, словно я больна какой-то проказой или заразной болезнью. Весь этот жуткий месяц с тех пор, как Ник больше не выходил на связь ни с кем из нас.

– Я скоро спущусь, – сказала, не дожидаясь вопроса и провела подушечкой пальца по замерзшему стеклу, выводя первую букву его имени. Аккуратно и очень тщательно, именно так, как на нашем фамильном гербе и на его печати. Иногда я рисовала ее у него на груди кончиком пальца, а он смеялся, прижимая меня к себе. Кажется, это было только вчера и позавчера, и год назад. И вдруг стало каким-то недосягаемым и несбыточным счастьем. Стало просто воспоминанием. Я бы сейчас отдала многое только за то, чтобы вот так просто лежать у него на груди и чувствовать, как он обнимает меня за плечи.

– Хорошо. Мы ждем тебя столько, сколько нужно.

– Я скоро.

Ее сочувствующий голос вызвал дикое раздражение, и я посмотрела на еще одну машину, которая свернула к склепу и остановилась прямо у невысокой витой ограды. Интересно, сколько их приедет сегодня? Они даже не понимают, что очень скоро я их отправлю отсюда к такой-то матери.

– Ты молодец, что наконец согласилась…так правильно.

– Я не соглашалась. Вы приняли это решение без меня.

– Верное решение. Нам просто нужно через это пройти и учиться жить дальше.

Я молчала, только челюсти сжала до хруста. Жить дальше? О чем это она? Наивная. Все они наивные. Я живу только потому, что верю в то, что он вернется, иначе они бы хоронили сегодня нас обоих.

– Марианна, хочешь, я побуду с тобой? Помогу переодеться?

– Нет. Я прекрасно себя чувствую, и я уже одета.

– Но…

– Я одета и не собираюсь переодеваться.

Она тихо ушла, а я закрыла глаза, продолжая трогать горячий жемчуг слегка подрагивающими пальцами, вспоминая как он надевал его мне на шею в очередной раз, целуя завитки волос на затылке и пробегая костяшками пальцев по позвоночнику.

«Когда я вижу его на тебе, то вспоминаю, где он смотрится намного эротичней, чем на твоей шее…»

Каждая вещь могла стать в его руках предметом извращенной пытки и самого адского удовольствия. Все носило в себе память о нас, все имело свою историю. Каждая вещь в этом доме, каждая безделушка. Он умел в них вложить иной смысл для меня.

Лед снова подобрался к сердцу, сильно уколол иголками мертвого инея, и я схватилась за подоконник, чтобы не упасть от пронзительной боли, продолжая смотреть в окно. Сделала вздох, а выдохнуть не могла. Пока постепенно не успокоилась, ощущая, как огонь внутри обжег грудную клетку и ребра, заставляя снова дышать, а боль притупилась и монотонно заныла во всех уголках тела, словно притихла перед очередной атакой. Набирается сил, тварь. Хочет погасить мой огонь в следующем раунде.

Я пошла к двери, накинув меховую шаль на плечи, и, не торопясь, спустилась по ступеням, под удивленными взглядами слуг, так же одетых во все черное, как и гости. Прошла мимо завешанных зеркал и многочисленных свечей. Не знаю, когда они успели все это проделать в нашем доме. Я не давала такого распоряжения. Захотелось сдернуть эти тряпки и задуть свечи. Здесь не будет никакого траура, пока я не решу иначе.

Вышла на улицу. Морозный воздух ворвался в легкие и заставил на секунду замереть, чтобы прислушаться к себе. Я смогу. Я сильная. Он всегда это говорил, даже когда я сама в это не верила. Я не позволю им это сделать сегодня. Они не посмеют его похоронить против моей воли.

Медленно пошла в сторону склепа, где собралась толпа с венками и цветами. Когда они увидели меня, их лица удивленно вытянулись, а глаза широко распахнулись. Что такое? Думали, я выйду с опухшими глазами и такая же черная, как вы? Словно вороны, слетевшиеся на падаль поклевать и посмаковать горе королевской семьи. Посмаковать его смерть, потому что всегда ненавидели бывшую гиену, дорвавшуюся до власти. Я бы не доставила вам такого удовольствия, даже если бы считала его мертвым.

– С ума сойти, во что она вырядилась! Да она совсем спятила?

– Видно, смерть мужа так на нее повлияла.

– Ненормальная, надела на похороны вечернее платье! Красное!

– Да она просто не в себе. Такое горе.

– Подумала бы о детях. Стыд какой!

Я поравнялась с женщинами и внимательно на них посмотрела, заставив заткнуться и опустить взгляды. Я знала, о чем они думают, чувствовала этот удушливый запах страха, который они источали. Княгиня братства и жена самого Мокану научилась внушать им ужас только одним взглядом с тех самых пор, как в одиночку правила европейским кланом.

– На этот фарс можно было прийти и вовсе голой, – отчеканила я и пошла вперед к гробу, укрытому бордовым бархатом. По мере того, как я приближалась, напряжение усиливалось. Я видела лица отца, сестры, брата и детей, которые приехали вместе со мной, пока Ник, как всегда, занимался делами клана в Лондоне. Зиму мы обычно проводили здесь.

Дети смотрели на меня со слезами на глазах. Они так же боялись, как и те суки, которые посмели обсуждать мое платье. Только их страх был иного рода. Они боялись не меня, а за меня. Когда теряешь одного из родителей, появляется дикий, неконтролируемый ужас потерять и второго. У меня так было, когда погибла моя мать. Каждый день боялась потом, что точно так же может уйти и отец.

Я поравнялась с гробом, на котором витиеватыми буквами был выбит герб нашего клана с инициалами моего мужа. На крышке стоял портрет Ника с красно-черной лентой в углу.

Лед вцепился в сердце, заставив пошатнуться, и я увидела, как отец дернулся, чтобы поддержать меня, но тут же выпрямила спину и осмотрела их всех яростным взглядом.

– Я пришла сюда не для того, чтобы участвовать в этом спектакле, а для того, чтобы сказать, что никаких похорон не будет. Расходитесь все.

– Милая, мы же уже все решили и обсудили. Ты согласилась, – голос короля прозвучал очень тихо, а мне показалось, он выстрелил у меня в висках, и я резко обернулась к отцу.

– Я не соглашалась и никогда на это не соглашусь. Не смейте его хоронить! Я не признаю этой смерти, не признаю ни одной вашей идиотской бумажки. Он жив!

Смахнула портрет Ника в яму и ударила кулаком по крышке гроба.

– Здесь не его тело. Здесь нечто иное и я никогда не признаю этот прах прахом своего мужа, пока не получу достаточно доказательств. Он жив. Ясно?! Не смейте даже произносить вслух, что он умер.

– Месяц, Марианна, – тихо сказала Крис.

– Да пусть даже год! Пока я чувствую, что он жив, никаких похорон не будет!

– Мама, – голос Сэми казался таким же ледяным, как те иглы с лезвиями, которые резали меня изнутри, а я игнорировала каждый из порезов и продолжала отчаянно греть свое омертвевшее тело у того единственного огонька надежды, который не угасал в моем сердце, – мама, но я его не чувствую. Ками не чувствует. Ты же знаешь, что это означает…мы все…мы все это знаем.

Он говорил, а по щекам катились слезы, и я его за это ненавидела. Его, Ками, и Ярика. Ненавидела Крис и Фэй. Всех их, кто пытались меня убедить, что Ника больше нет.

– Ну и что. Это ничего не значит. Его чувствую я! Как вы не понимаете?! Я бы знала, что он мертв. Вы всё решили сами, пока я приходила в себя, пока не могла дать вам ответов на ваши вопросы.

– Мамочка, – Камилла сделала шаг ко мне, а я сдернула бархат с гроба и тоже швырнула его в яму. Обернулась к притихшим гостям. Многие из них явно смаковали разразившийся скандал или безумие княгини Мокану, как это называли мои близкие. Я видела, как горят их глаза, и уже представляла заголовки завтрашних газет.

«Вдова Николаса Мокану не дает похоронить тело мужа больше месяца!»

– Уходите! Похороны окончены! В следующий раз дождитесь приглашения от меня, прежде чем явиться сюда. И цветы свои забирайте!

Я схватила венок из красных роз и швырнула его в толпу.

– Забирайте эти проклятые цветы, потому что они ему не нужны. Он не любит их. Он ненавидит венки. Он ненавидит все эти дурацкие церемонии. Если бы он и правда погиб, никого бы из вас здесь не было.

«И меня бы здесь тоже не было…»

Отец схватил меня за плечи, стараясь развернуть к себе. Я слышала, как разрыдалась Ками, и лед вдруг охватил все мое тело, впился в сердце так сильно, что огонь на мгновение погас, и я хрипло застонала от невыносимой боли. Такой ослепительной, что у меня потемнело перед глазами, и я начала оседать в сильных руках Влада, цепляясь за его плечи, стараясь устоять.

– Девочка моя, держись.

И ярость по венам и новая вспышка пламени ожогами в груди.

– Я держусь. Это вы все сломались. Торопитесь его похоронить? Искать надо, а не закапывать. К черту церемонию! Ее сегодня не будет. Или хороните меня там. Вместе с ним. Если вы считаете, что он мертв, то и я мертва. Так же, как и он. Закопайте меня в этой же могиле. Можете?

Я смотрела глаза отцу и видела, как в них блестят слезы. Он считает, что я сошла с ума. Так же, как и все здесь.

– Не…не смейте, – мой голос начал срываться, то появляться, то пропадать.

Отец рывком прижал меня к себе, накрывая ладонью мою голову, слегка поглаживая. Я слышала, как сильно бьется его сердце и как тяжело он дышит.

– Хорошо…хорошо. Мы отложим церемонию. Отложим еще на пару дней, недель, месяцев. Хочешь, мы вообще не будем его хоронить. Так тебе будет легче?

Я чувствовала, как боль разъедает внутренности, течет кислотой по венам, дикая агония, от которой захотелось заорать или перерезать себе горло. Я прижала руку к груди, ощущая в ушах собственное сердцебиение.

«Слышишь, как оно бьется, Ник? Для тебя. Оно перестанет биться, когда остановится твое. В ту же секунду оно замолчит навсегда».

Оно ведь бьется…оно бы не билось, если бы он погиб. Ведь правда не билось бы?! Ник, где ты черт тебя раздери! Пожалуйста, дай мне силы верить своему сердцу. Почему тебя так долго нет?

– Да… я так хочу. – почти беззвучно. Отец скорее прочел по губам, чем услышал. Его лицо исказилось от боли за меня, а мне захотелось крикнуть, чтобы не смел меня жалеть. Я пока не хочу соболезнований. Не сегодня и не в этот раз.

Ками бросилась ко мне в объятия, но я отстранилась от нее, глядя в сиреневые глаза, вытирая слезы большими пальцами.

– Не смей его оплакивать. – едва слышно, – Он вернется. Слышишь? Он вернется домой. Посмотри на меня. Ты мне веришь?

Она отрицательно качнула головой и снова крепко обняла меня, а Сэми опустил взгляд, сжимая Ярослава за плечи. Тот изо всех сил старался не расплакаться. Гости начали расходиться, а мы так и стояли у гроба в полной тишине. Я разжала руки Ками, освобождаясь от ее объятий, и медленно пошла в дом. Я должна побыть одна. Без их рыданий и без их сочувствия. Без их боли. Потому что тогда я позволю себе утонуть в своей, а я не готова отдать себя этой твари на съедение.

– Это нормально. Это неприятие. Так бывает. Не нужно на нее давить. Она смирится рано или поздно. Дайте ей время. Нужно постоянно быть рядом с ней.

– Ее неприятие затянулось на месяц. Прах пролежал три недели без захоронения. Это неправильно, – Крис говорила тихо, но я все равно её прекрасно слышала, – она должна признать его смерть, иначе мы все сойдем с ума вместе с ней. Я не могу больше видеть её такой.

– Мне страшно, – послышался голос Ярика, и у меня сжалось сердце. Я обернулась к детям.

– Страшно будет тогда, когда я в это поверю, а пока что никому из вас нечего бояться. Я в полном порядке. Идемте в дом здесь очень холодно.

***

– Я хочу, чтобы вы провели повторную проверку.

– В пепле нашли его ДНК, Марианна. Ни через полгода, ни через год результаты не станут иными.

Зорич смотрел, как я наливаю себе виски и подношу огонек к сигаре. От сильной затяжки мутнеет перед глазами. Лицо ищейки расплывается на фоне огня в камине. Мне кажется, или он осунулся за эти дни и впервые забыл побриться? Его пальцы слегка подрагивают, и он нервно курит сигары моего мужа, стараясь не смотреть мне в глаза.

– Это ничего не значит. – сказала я и плеснула ему еще виски в бокал, проследила взглядом, как он залпом выпил. Винит себя. Винит за то, что не был рядом с ним. Пусть винит. Я тоже не могу себе простить, что уехала. Если бы я осталась хотя бы еще на день, он был бы сейчас здесь рядом со мной.

– Это результаты проведенной идентификации, Марианна. Она точна как швейцарские часы, если не еще точнее.

Ответил глухо и отошел к окну, открыл форточку выпуская дым на улицу. Я вдруг подумала о том, что впервые вижу, чтобы Зорич курил.

– Мне плевать на вашу идентификацию. Я не чувствую, что он мертв.

– Вы просто не хотите в это верить. Мы искали тело и нашли. Нужно предать его земле.

– Зато вы все поверили и, вместо того чтобы искать дальше, вы пытаетесь убедить меня в его смерти.

– Где искать, милая? Где? Мы нашли и место смерти, и пепел. Нашли все следы и улики. Мы ищем только убийцу. Я перевернул весь Лондон. Если бы он был жив, мы бы уже нашли хотя бы какие-то следы. Он бы вышел с нами на связь, в конце концов!

Обернулась к отцу и почувствовала, как хочется заорать в бессильной ярости, но голос почти пропал, и я могла только сипло хрипеть.

– Ищите убийцу. А я буду искать его. И не смейте без меня никого хоронить! Уж точно не под именем моего мужа, пока я вам не дам своего согласия.

Я осушила бокал и с грохотом поставила на стол, а потом вышла из кабинета и пошла к себе.

Оставшись одна, разделась догола и надела его рубашку, уселась в кресло и снова налила себе виски. Как и все эти нескончаемые дни после того, как мне сообщили о смерти Ника, я беспощадно пила его коллекционный виски и курила терпкие и до невыносимости крепкие сигары, сидя за его ноутбуком.

Представляла себе, как он пришел бы в ярость, увидев меня за этим занятием, и отобрал бы сигару, выплеснул виски в окно. Нет, не из-за заботы о здоровье, а именно потому что в понимании Ника его женщина не должна курить и пить что-то крепче шампанского или мартини. Чертов консерватор, которого бесят даже чрезмерно короткие юбки и слишком открытые декольте. Хотя иногда он сам затягивался сигарой, и я могла наклониться чтобы забрать затяжку прямо из его рта…это было настолько интимно и эротично – курить вместе с ним после того, как дым скользил внутри его тела и потом попадал в мое.

Были мгновения, когда отчаяние сводило с ума настолько, что я начинала тихо скулить, ломая ногти о столешницу, и выдирать клочьями пряди волос. В эти секунды мне хотелось сдохнуть. Я падала на пол и, стоя на четвереньках, тяжело дыша, пыталась встать на ноги и не могла. У меня болело все тело. Оно превращалось в развороченную рану мясом наружу, и я истекала кровью, рыдала кровавыми слезами, пока снова не ощущала, как внутри трепещет то самое пламя, как продолжает биться мое сердце…

Я помнила, что значит потерять его по-настоящему. Когда-то я видела, как он умирает. Пусть каким-то дьявольским образом все изменилось, но моя память с маниакальной настойчивостью воспроизводила картинку его смерти, заставляя стонать в агонии боли, но в то же время давая мне убедиться, что тогда мои ощущения были иными. Я стала мертвой. Мгновенно. Сейчас я была более чем жива, и я ощущала, что он где-то дышит со мной одним воздухом, иначе я бы уже задохнулась. Только почему не дает о себе знать? Почему исчез с поля зрения всех ищеек? Почему не звонит мне? Что с тобой произошло, любимый? Пожалуйста, свяжись со мной…докажи мне, что я не обезумела.

Первые дни я ждала его звонка, отказываясь вообще верить в то, что нам сообщили. Потом я ждала, когда прах привезут из Лондона вместе с результатами экспертизы. Его привезли, но я все равно не верила. Мой разум отказывался принимать смерть Ника, и я не знала это: мое помешательство, или я и в самом деле чувствую, что он жив.

Обхватила колени руками и закрыла глаза. Где же ты, Ник? Умоляю, покажи мне, где тебя искать. Ты чувствуешь, как я начинаю замерзать? Ты ощущаешь, как пытается погаснуть наш огонь?

По щекам покатились слезы, и я вдруг услышала, как пришло оповещение на электронную почту. Мейл для важных писем от главы ищеек клана в Европе. Я посмотрела адрес отправителя – Шейн Валаску. Он обычно сообщал Нику о нарушениях маскарада в пределах Лондона и окрестностей. Пометка двумя красными галочками возвещала о срочности вопроса. Что бы ни произошло, я княгиня европейского клана и обязана вести дела Ника, пока он не вернется.

Я открыла письмо и пробежалась по нему затуманенным взглядом.

«Поступило несколько десятков сообщений из полиции о полностью обескровленных телах. В Лондоне и окрестностях орудует серийный убийца. Полиция не может выйти на след опасного маньяка. Тела жертв находят в самых разных местах. Нет связи между пострадавшими, нет определенного пола, возраста и рода занятий. Все убийства происходят ночью, ближе к утру. Так же поступили около десятка сообщений об исчезновениях мужчин и женщин преимущественно в северной области города.

Это выдержка из полицейской сводки, госпожа Мокану. Мы считали, что в Лондоне орудует новорожденный, и пытались изловить его своими силами, но он слишком умен и опытен. А еще смертельно голоден. Так может вести себя вампир, когда ему требуется кровь для регенерации. Мы должны объявить готовность номер один и мобилизовать все силы на поимку преступника, иначе нам станет довольно проблематично сдерживать СМИ, и в расследование вмешаются охотники, а затем и Нейтралитет. Мы начнем операцию по масштабному поиску убийцы, если вы прикажете».

Я несколько секунд смотрела на мейл, а потом взяла сотовый и набрала номер Шейна. Он ответил моментально.

– Примите мои…

– К делу. Как давно начались убийства?

– Почти месяц назад. В ночь на первый понедельник января было убито около десяти человек. Первые трупы нашли на городской свалке. Потом в течение всего месяца их находили в самых разных местах.

– Почему вы решили, что это все же не новорожденный вампир?

– Потому что с жертвами извращенно играли, прежде чем убить. Новички на это не способны.

– Что это значит?

– Это значит, что он наслаждался процессом убийства, госпожа. Ему была нужна не только кровь, но и их страдания. Так поступают не новорожденные, а те, кто уже давно вкусили вкус смерти, и конвульсии жертвы перестали приносить кайф. У некоторых вампиров есть особое развлечение – играться с едой, прежде чем выпить ее до суха. Почти все жертвы имели до десятка укусов по всему периметру тела, и в ранах не было яда, вызывающего чувство эйфории и анестезии. Они мучительно умирали и прекрасно понимали, что с ними происходит. Психопат просто жрал их живьем и растягивал удовольствие.

– Понятно. Объявляйте готовность номер один. Поставьте охотников и Нейтралитет в известность сами, чтобы избежать их вопросов в дальнейшем и заручиться их помощью, если потребуется.

– Есть еще кое-что…

– Что?

– Мы пока не уверены, что это дело рук одного и того же убийцы, но мы так же в последние несколько дней нашли тела вампиров. Обескровленные тела. Вы понимаете, что это значит, да?

– Носферату все на месте, не поступало сообщений о побегах из зоны?

– Не поступало. Я связывался и с Зебом, и с Рино. Там все в порядке. Мы думаем, что это один и тот же вампир. Такие же рваные раны, отсутствие яда и вырванные сердца. Но здесь уже преимущественно женщины.

– Нужно быть полным психом, чтобы нарушать наши законы настолько явно и нагло. Это, по меньшей мере, странно. Нужно немедленно уведомить Нейтралитет.

– Дайте нам один день. Если мы его не найдем, то сообщим и тем, и другим.

– Хорошо. Действуйте и докладывайте мне.

– Да, госпожа. Простите, что побеспокоил в такой день.

Он явно собирался отключиться, а я вдруг неожиданно для себя спросила:

– Шейн, это же вы обнаружили прах моего мужа?

– Я … да.

– Где вы его нашли?

– На заброшенном оружейном складе за чертой города.

– Анализы ДНК получили тоже вы?

– Конечно. Я переслал копию и оригинал вместе с останками вашему отцу.

– И насколько процентов совпало ДНК?

– На девяносто девять и девять процентов, госпожа. Мне очень…

– Что включают в себя эти девяносто девять и девять процентов?

– Мы проверяем уцелевшие частицы, иногда это довольно проблематично, так как к нашему появлению пепел может развеяться или его кто-то тронет. Но мы собрали все до крупинки, мы понимали, насколько это важно.

– И сколько этого самого пепла вы нашли для того, чтобы провести идентификацию?

– Достаточно. Нам хватает даже наперстка, чтобы получить точную информацию.

– Скажите мне, Шейн, если отрезать вампиру руку или ногу и сжечь на солнце, сколько примерно пепла может остаться? На наперсток хватит?

– Эээээ…да. Вполне.

– То есть, теоретически, это могут быть не останки вампира, а, например, его истлевшие конечности?

– Да…но там было намного больше наперстка, а так же кольцо, да и камеры зафиксировали, как на склад въехала машина вашего мужа. Как он поднимался на крышу, и то, что он оттуда не вышел. По времени все совпадает. Прошло больше трех суток, прежде чем мы его нашли. Тело разложилось, сгнило и истлело, это все, что от него осталось.

– От чего умер вампир, прах которого вы нашли?

– Исследование остальных частиц пепла показали, что ему вырвали сердце и искромсали тело на куски. Об этом говорят характерные молекулы распада тканей и время полного разложения. Мы отправили остальной прах в несколько лабораторий для подтверждения причин смерти. Так мы поступаем, если есть подозрение, что останки принадлежат членам королевской семьи.

Мое собственное сердце судорожно дернулось, и я закрыла глаза, стараясь выровнять дыхание.

– У нас не возникло никаких сомнений. Будь эти сомнения, мы бы искали его дальше. Мне очень жаль, госпожа Мокану. К сожалению, это правда – ваш муж мертв.

Отключила звонок и снова почувствовала, как сползаю на пол с кресла. Я не кричала, только тихо завыла, прислонившись лбом к холодному мрамору пола, сдирая ногти до мяса, прокусывая губы, чтобы не орать на весь дом и не напугать детей. Отец не говорил мне этих подробностей…он пожалел меня. Даже не показал заключение, потому что не хотел, чтобы я все это прочла.

Я легла на бок, подтянув колени к груди, чувствуя, как течет по подбородку кровь из прокушенных губ. Боль стала настолько сильной, что мне казалось, я горю живьем, с меня слезает кожа, только пламя не горячее, а мертвенно холодное, словно жидкий азот. От меня отваливаются куски плоти, я утопаю в собственной крови и могу только хрипеть одно слово – «неееет». Беззвучно и непонятно, потому что мне кажется, я разучилась говорить. Взгляд застыл на рассыпавшемся по полу жемчуге. Я смотрела на круглые бусины и чувствовала, как медленно бьется мое сердце. Позволила льду опутывать мое тело и убивать меня…больше нет смысла бороться. И нет сил.

На столе завибрировал сотовый. Он жужжал и жужжал, пока не сполз на пол и не упал возле меня. Голубой экран дисплея мигал в темноте, а я не могла пошевелить даже пальцем, чтобы его взять. Все же заставила себя протянуть руку и подтянуть к себе смартфон, посмотреть затуманенным взглядом на дисплей и громко судорожно втянуть воздух, увидев имя на экране. Схватить окровавленными пальцами и едва слышно прохрипеть:

– Ник?!

На том конце связи ничего не ответили. А потом звонок отключился. Я вскочила с пола, размазывая слезы и набрала номер еще раз. Руки так тряслись, что сотовый несколько раз выскользнул и упал на пол. Мне не ответили. Теперь номер находился вне зоны доступа. Я тут же набрала Зорича. От волнения не могла сказать ни слова. Меня буквально подбрасывало на полу.

– Да, Марианна.

– Мне только что поступил звонок с номера Ника. Отследи, откуда он был сделан. – я не говорила, я по-прежнему хрипела, как и всегда, от сильного волнения у меня начинал пропадать голос.

– Отслежу. Минут через пять перезвоню и дам вам ответ.

Положила сотовый рядом с собой на пол и принялась собирать рассыпавшиеся жемчужины в ладонь. Такие холодные, как огромные хлопья снега.

«– Пообещай мне… Пообещай, что я уйду первая. Пообещай, что сделаешь это для меня! Я не хочу оставаться одна…

– Обещаю, малыш…Обещаю… Только подожди, хорошо? Дай побыть с тобой еще немного…потом…позже».

Закрыла глаза и словно почувствовала, как его ледяные руки обнимают меня изо всех сил. Вот почему лед ассоциируется у меня со смертью…каждый раз, когда я боюсь его потерять, мне становится так же холодно, как в том проклятом лесу, где мы замерзали заживо вдвоем и где он пообещал мне, что я уйду первая. Он всегда держал свое слово. Он не мог меня оставить.

Завибрировал сотовый, и я тут же нажала на прием звонка. Ответить не смогла – голос пропал окончательно.

– Звонок поступил из окрестностей Лондона. Мы пытаемся определить точные координаты, но видимо там, откуда пошел сигнал, очень плохая связь. Скорей всего, это лесная местность в пригороде, но мы пока не уверены.

«– Закрой глаза, любимая.

– Нет, я хочу смотреть на тебя…хочу, чтобы ты остался в моих глазах. Хочу, чтобы навечно остался в них. Прости меня…прости за это, но я буду с тобой…ты меня почувствуешь. Обещаю.

– Я заберу тебя туда, где мы будем счастливы.

– Только не отпускай меня, держи крепче. Не разжимай рук.

– Не отпущу. Никогда. Клянусь. Буду держать до последнего вздоха. Моего вздоха».

И я буду держать. Это он позвонил мне. Почувствовал, что я не выдерживаю и ломаюсь. Мой мужчина всегда меня чувствовал, даже если был за тысячи километров от меня. В груди все болезненно заполыхало, начали плавиться ребра, и снова быстрее забилось сердце. Лед с хрустом ломался вместе с обрывками плоти, я начала гореть, как в лихорадке.

– Я вылетаю в Лондон, Серафим. Приготовь наш частный самолет.

– Зачем в Лондон?

– Это он мне звонил, и я найду его. Ты можешь поехать со мной, а можешь сидеть здесь и продолжать его оплакивать, – в сотовом не раздавалось ни звука, – вылей виски в окно, Зорич, и забери меня в аэропорт. Хватит скорбеть. Он жив. Я это чувствую. Ты мне веришь?

Еще несколько секунд тишины, а потом звон разбитого стекла, и чуть севший голос ищейки:

– Я выезжаю к вам. Собирайтесь.

Глава 2

Шейн медленно раскладывал передо мной фотографии жертв. Снимок за снимком.

Вначале сметных, а потом и вампиров.

– Видите, их раны отличаются от одной жертвы к другой? У первых трех по одной ране на горле. Очень глубокое единственное проникновение клыков и мгновенная смерть. Тогда мы еще думали, что убийца новорожденный, потому что это последствия зверского и неконтролируемого голода. С каждой новой жертвой характер укусов менялся. Он словно входил во вкус и начинал играть с ними, смаковать свою трапезу, пока не переключился на себе подобных.

Я отстраненно рассматривала фото и складывала обратно на столешницу. Потом подняла взгляд на начальника ищеек европейского клана и, глядя в его зеленые глаза, спросила:

– То есть вы считаете, их убивает один и тот же вампир?

– Это не вампир, моя госпожа. Мы пока не уверены, но считаем, что это иная раса. Более сильная. Эти жертвы не молоды, не глупы и не слабы, но они доверились ему и не сопротивлялись, когда он их мучительно убивал.

– И что это значит?

– Это значит, он сильнее в десятки раз. Блокировал волю, проникал в сознание, заставлял подчиняться себе, использовал гипноз. Да что угодно.

– Я знаю лишь две расы с такими способностями. Демоны и Нейтралы.

– Это не демоны. Их нет среди нас. Нейтралитет наложил полный запрет на проникновение. Да и демону нет нужды устраивать нам такие спектакли и постановки.

– А нейтралу зачем?

– Мы не знаем точно, что это такое. Никогда не сталкивался с чем-то подобным. Ждем результатов ДНК.

– Долго ждете, – сказала я и решительно отложила снимки в сторону, – нам придется вмешать Нейтралитет, а это грозит проверками, разбирательствами и арестами.

Я поморщилась, вспоминая фигуры в черных плащах с выражением полного безразличия на лице. От одной мысли, что эти твари будут рыскать по нашему городу и допрашивать наших ищеек, у меня по коже пробегали мурашки. Слишком свежи воспоминания о последней встрече с ними, с того времени и года еще не прошло. В кошмарах я до сих пор ощущаю, как мои пальцы намертво примерзли к плащу Ника.

– Охотники еще не пронюхали?

– Пока что мы контролируем все местные СМИ и телевидение. Полиция не дает никаких интервью и не делает заявлений.

– Это ненадолго. До первого продажного копа.

– Мы платим им достаточно, чтобы они держали язык за зубами.

– Не будьте идиотом, Шейн. Всегда есть тот, кто заплатит больше. Мы должны поймать эту тварь раньше, чем обо всем пронюхают охотники и доложат куда следует.

Я встала из-за стола и на секунду снова почувствовала легкое головокружение. Здесь слишком сильно сохранился его запах. Он мешал сосредоточиться, он мешал вообще о чем-либо думать, изматывая ужасающей тоской и воспоминаниями.

Мне навязчиво казалось, что сейчас мой муж распахнет дверь и зайдет в этот кабинет. От него будет пахнуть свежестью, табаком и моим счастьем, как всего лишь два месяца назад, когда он впервые уехал после нашего возвращения с островов.

«– Три дня, Николас Мокану. Вас не было ровно три дня вместо обещанных двух!

Обнимает сзади, прижимая к себе, и демонстративно шумно втягивает мой запах.

– Всего лишь три?

– Это мало? – чувствуя, как злость куда-то испаряется и все тело наполняется невесомостью, потому что он касается прохладными губами моего затылка.

– Я думал, прошло целое столетие, так я изголодался и соскучился по тебе.

– Лжец, – но улыбка уже трогает дрожащие губы.

– Что-то не пойму, ты рада мне или нет? – и голос становится чуть ниже, звучит с вкрадчивой хрипотцой, царапая нервы, заставляя закрыть в изнеможении глаза, потому что его руки требовательно сжимают мое тело, поднимаясь к груди, я слегка сопротивляюсь, пытаясь вырваться, но мы оба знаем, что это игра.

Толкает к окну, заставляя прижаться лицом и ладонями к холодному стеклу.

– Нет…не рада.

Сжал так сильно под ребрами, что я всхлипнула.

– Не скучала по мне, малыш?

– Скучала, – закатывая в изнеможении глаза, ощущая, как больно сдавливают властные пальцы мое тело, как зарывается в волосы и тянет к себе, тяжело дыша в затылок.

– Не заметил. Докажи.

Я никогда не скучаю по нему. Это слишком мало. Ничтожно. Я по нему дико голодаю. До смерти. Я по нему пересыхаю…Когда заставляешь себя не думать о еде, воде, о боли, чтобы не стало еще невыносимей. Так и у меня с ним. Я не позволяю взять этой жажде верх, иначе сойду с ума. Но каждый раз, когда он возвращается ко мне, я чувствую эту бешеную, дикую радость и тоску по нему.

Каждый раз, когда он прикасается ко мне после разлуки, меня бросает в дрожь. В лихорадочное, болезненное возбуждение, мне кажется, что все нервные окончания напрягаются до предела. Адреналин. И я до сих пор не знаю, почему так происходит. Зверский, бешеный адреналин и какая-то дикая радость вперемешку со страхом. И все это вместе с предвкушением и дрожью. Дух захватывает. В глаза смотрю, и становится нечем дышать.

Не целует, наказывает. Без раскачки. Сразу в бездну. Не дает думать, говорить, наслаждаться. Хочет сразу поработить и лишить любого права, контроля, инициативы.

Злой от голода и моего сопротивления. Я вижу эту злость во взгляде. В расширенных зрачках и сжатых скулах. Это не просто возбуждение. Это полное осознание его абсолютной власти над моим телом и разумом. Нечто особенно возвышенное вместе с самой примитивной, приземленной похотью. Я вижу ее в его взгляде. И я вижу, чего он хочет сегодня…Кожей чувствую. Но кто сказал, что я не хочу того же самого? Только я слишком соскучилась. Я так дико истосковалась, что меня скручивает какое-то странное отчаянное желание касаться его, целовать, ласкать…

Развернулась, рывком обняла за шею, прижимаясь всем телом. И короткими поцелуями по подбородку, шее, по губам, скулам. Нежно и трепетно…с осторожным голодом и изнеможением.

– Я так соскучилась, – потираясь щекой о его колючую щеку, зарываясь пальцами в его волосы, закрывая в изнеможении глаза, – я так дико и невыносимо соскучилась по тебе. Мне больно на тебя смотреть.

И пальцы расстегивают рубашку. Со стоном касаюсь его тела…это какое-то фанатичное рабское поклонение, но я не могу остановиться.

– Хочу касаться тебя, – скользя губами по его шее, вниз к груди, – хочу вдыхать твой запах, твой голос.

Напряжен, клокочет от нетерпения. Он не хочет ни ласки, ни нежности, и я знаю, чего он хочет. Но не могу остановиться. Я соскучилась… я как-то истерически соскучилась по нему. Сама приникаю к его губам:

– Еще секунду дышать тобой… и можешь рвать на части».

– Марианна, вы меня слышите?

Я вдруг поняла, что все это время смотрела на след от наших ладоней. Он едва выступал на покрытом инеем стекле. Проявился от моего воспаленного дыхания. Перед глазами появился едкий туман, и я глубоко вздохнула, стараясь загнать боль в дальний угол. Если я позволю ей терзать меня, то уже не справлюсь.

– Да, я вас слышу. Ужесточите контроль над СМИ и над полицией. Все докладывать мне: о любых изменениях в ходе следствия смертных и нашего департамента.

В этот момент Шейну позвонили, и он ответил на звонок, а я обвела кабинет слегка затуманенным взглядом. Ненавижу себя без него. Ненавижу это ощущение нецелостности, как будто я разодрана напополам и не знаю, где себя искать.

– Мы получили точные координаты того места, откуда поступил звонок на ваш сотовый с номера вашего мужа.

Резко обернулась на Шейна, потом перевела взгляд на Зорича, который все это время сидел за письменным столом и что-то делал в своем ноутбуке.

– Откуда? – тихо спросила я.

– Из старого охотничьего дома в лесопосадке за городом. Здание давно непригодно для жилья, оно было выставлено на продажу, в нем как-то произошел пожар. Имущество не было застраховано, и владелец продал его по дешевке.

– Кому продал? Вы узнали?

– Да. Николасу Мокану. Приблизительно три месяца назад.

Зорич оторвался от ноутбука и тоже посмотрел на Шейна.

– А кто бывший хозяин?

– Некто Вильям Шерман. Обанкротившейся судовладелец. Ищейки уже выехали к нему, чтобы допросить.

Я повернулась к Серафиму, и он понял меня без слов, встал из-за стола, закрывая крышку ноутбука.

– Примерно час пути. Шейн, поедешь с нами. Возьми с собой лучших воинов. Мы не знаем, что или кто нас может там ждать.

***

По мере того, как мы приближались к тому месту, откуда поступил звонок, я начинала нервничать. Мне стало страшно туда ехать. Иногда надежда приобретает странные очертания. Её начинаешь бояться…бояться потерять. Она – это все, что у меня оставалось. Мне стало жутко от мысли, что там я увижу нечто такое, что меня окончательно сломает и отберет даже ее. Зорич посмотрел на меня с такой же тревогой.

– Думаешь, мы что-то найдем? – тихо спросила я.

– Не знаю. Но если звонок поступил оттуда, найдем хотя бы следы. Любое живое существо оставляет после себя отметины, каким бы умным и аккуратным оно ни было. Некто звонил вам с сотового Николаса, а значит, этот некто, как минимум, его нашел и имел наглость набрать ваш номер.

– Где бы он мог быть, если он жив?

– Если он жив, то должен быть либо при смерти, либо в таком месте, откуда не может ни с кем из нас связаться. С трудом себе представляю, в каком он должен быть состоянии целый месяц, чтобы не найти такой возможности. В любом другом случае ваш муж непременно нашел бы способ сообщить нам о себе. Если только…

– Если что?

– Если только именно это и не было его очередным планом.

– Тогда я убью его лично.

– Пожалуй, в этот раз я вам даже помогу.

Я вымученно ему улыбнулась, и Зорич впервые сжал мои пальцы в попытке ободрить.

– Мы найдем его, если он живой.

Я кивнула и отвернулась к окну. Проклятое «если». Проклятая неизвестность. Сомнения. Ужас и война с самой собой. Когда у меня не останется даже этого, я не знаю, что со мной будет. Это была единственная боль, которой я панически боялась. Боль, от которой только собственная смерть может стать избавлением.

Я ее запомнила слишком хорошо. Ни одна пытка не сравнится с этим мучением, когда хочется сдирать с себя кожу живьём и все равно понимаешь, что даже физическая агония не заглушит того, что происходит внутри.

Машина свернула с главной трассы на узкую проселочную. Мы почти подъехали к кромке леса. Я знала, что за нами следуют еще два джипа – охрана. После того, как сообщили о смерти Ника, с меня не спускали глаз. Дети находились под постоянным присмотром.

Когда мы въехали в лес, я начала ощущать легкое чувство паники. Заснеженные деревья и сугробы больше не вызывали у меня восхищения, они меня пугали. Я бы никогда не отважилась приехать сюда одна. Это как встретиться лицом к лицу со своим самым кошмарным воспоминанием. Со своей смертью.

Когда я увидела охотничий дом, о котором говорил Шейн, мне стало нечем дышать. Я не могла поверить своим глазам, разве Ник не говорил, что он сгорел дотла? Это был тот самый дом, в котором он прятал меня от Вудвортов пятнадцать лет назад. Дом, в котором я впервые ему отдалась. От нахлынувших воспоминаний закрылись глаза, и я услышала собственный тяжелый вздох. Я бы хотела сейчас услышать его голос. Хотя бы пару слов. Мне кажется, я готова пройти ради этого через что угодно. Боже! Да я готова простить ему все, лишь бы он оказался жив. Пусть даже не со мной. Пусть уйдет от меня. Пусть разлюбит, забудет и возненавидит, но только живет. Но каждый прожитый день без известий выгрызал у моей надежды кусок мяса. Сжирал её живьем, проглатывал ее мучительные стоны агонии и ждал еще одного рассвета, чтобы отодрать очередную порцию. Я прекрасно знала статистику. Она одинакова как в мире смертных, так и в мире бессмертных. Если кто-то исчезает без вести, то с каждой минутой шансов на то, что останется в живых, становятся все меньше и меньше. Но это же мой Ник. Его не так-то просто убить. Он умный, сильный и самый опасный из всех хищников в нашем мире. Мы с ним побывали на том свете вместе и вернулись обратно. Он не мог погибнуть вот так просто. Вот так банально. От руки какого-то чокнутого психопата.

Здание больше напоминало полуразвалившийся сарай. Крыша накренилась под толстым слоем снега, а окна были заколочены досками. А потом мы все почувствовали запах.

Точнее, вонь, которую источает мертвая человеческая плоть. Серафим переглянулся с Шейном, и тот вызвал по рации своих. Приказал остановиться и окружить дом кольцом. Я нащупала пальцами пистолет и кинжал.

То, что мы увидели во дворе, скорее, было похоже на кадры из фильма ужасов. Около двух десятков мертвых тел, припорошенных снегом. На разных стадиях разложения. Их даже не потрудились закопать. Шейн и ищейки уже осматривали трупы, а мы продвигались к дому, пока Зорич не остановил нас, подняв руку вверх.

– Здесь никого нет, можете расслабиться. Он уже давно ушел отсюда. Но я не исключаю, что ночью может принести сюда новый трофей.

– Похоже на нашего убийцу, – крикнул Шейн, – наверное, здесь он и продолжил свое кровавое пиршество, которое начал на городской свалке.

– Это дом Ника, Серафим. Когда-то он бывал здесь еще во времена Вудвортов. И я здесь бывала. Но я думала, что он сгорел. Понятия не имею, зачем Ник его выкупил.

– Как-то все слишком связано между собой. Я не верю в случайности. Здесь есть какая-то тайна, какой-то ключ ко всему происходящему. Дом, звонок с его сотового, убийства сразу после исчезновения и известия о смерти. Но нет никакой логики.

Я ступила на порог и услышала голос Шейна:

– Марианна, не входите, вначале мы его осмотрим.

Я коротко кивнула и подняла голову, разглядывая здание. Зачем Нику понадобилось его выкупать у какого-то Шермана? Разве он не принадлежал ему самому? Может это был очередной сюрприз для меня? Хотя не похоже, ремонтные работы даже не начаты. Каждый раз я понимаю, что никогда не буду знать его до конца. Всегда найдется что-то неизведанное, непонятное и непредсказуемое. Словно он сам меняется или никогда не впускает меня в свою жизнь до самого конца.

Шейн вышел наружу ровно через пару минут.

– Внутри тело женщины. Вампира. Менее суток после смерти. Распад тканей начался часов десять назад. Это все тот же убийца.

Шейн снял перчатки, а я судорожно глотнула воздух. А вдруг это и есть тот убийца…который убил Ника? Нет! Не убил. Ник жив. Одно к другому не имеет никакого отношения.

Я обошла Шейна и вошла в дом. Ищейки сновали по нему в перчатках, подсвечивая следы на полу и на стенах красными лампами, снимая отпечатки. Я бросила взгляд на мертвую женщину – брюнетка. Естественно красивая. Совершенно голая. Все тело покрыто укусами и надрезами. Никогда не видела такого безумия. Шейн был прав – убийца просто их поедал, с особым наслаждением смакуя трапезу и поддерживая в ней жизнь. Чокнутый ублюдок их мучил довольно долго, прежде чем убить.

– А он их…

– Да. Еще как да. По полной программе и в самых извращенных формах. Только это явно не было насилием. Посмотрите на ее лицо – выражение безграничного экстаза. Дьявольщина какая-то. Понятия не имею, что это за тварь и как ему удавалось их уводить за собой, а потом проделывать все это. Они же прекрасно понимали, что с ними происходит, и позволяли ему. Никаких следов борьбы. Черт с ними со смертными, но вампиры…

– Если он мог подчинить их волю, то это многое объясняет.

Я прошлась по дому, рассматривая скудную мебель и деревянные стены со старыми картинами. В памяти всплывали эти же стены, но без налета копоти и пыли. Я остановилась у огромного зеркала и посмотрела на свое отражение. Сколько всего произошло за эти годы. Тогда я была маленькой наивной девочкой, которая понятия не имела, в кого она влюбилась. Ей казалось, что она знает, но она сильно ошибалась. Впрочем, я ни о чем и никогда не жалела. Если бы время повернулось вспять, я бы выбрала его снова. Несмотря ни на что. Я бы прошла с ним все круги ада. Как-то я сказала, что устала от всего, что я хочу жить и…даже в этом ошиблась. Разве я могу жить без него?

Завибрировал сотовый в кармане куртки, и я увидела на дисплее незнакомый номер. Вышла из дома, отвечая на вызов.

– Здравствуйте, Марианна. Когда-то мы с вами уже встречались. Это Александр.

Я его узнала. Он мог даже не объяснять, кто он и откуда. Пальцы сильнее впились в телефон.

– Я вас слушаю.

– Мы получили сведения…

– Знаю, – перебила его и снова повернулась к зданию, вглядываясь в забитые досками глазницы окон, – мы над этим работаем.

– Плохо работаете. По нашим сведениям, убито более десяти человек. Вы знаете, что обязаны заявить об инцидентах в Нейтралитет. Я так понимаю, вы до сих пор этого не сделали?

– Я не считаю нужным беспокоить высшие органы, если вполне могу справиться своими силами.

– Не можете! – голос охотника ворвался в мозг и заставил тряхнуть головой, чтобы избавиться от навязчивого желания преодолеть расстояние, разделяющее нас с ним и свернуть ему шею.

– Я дам вам двое суток на решение этого вопроса, но если за это время кто-то умрет, я лично доложу нейтралам о том, что все вышло из-под контроля Братства и вы покрываете каннибала! Я конечно понимаю, что у вас горе и вы не можете принимать адекватных решений…Может, вам стоило вмешать вашего отца в устранение этой проблемы?

– Давайте не будем говорить о моем эмоциональном состоянии – это не ваше дело. Двое суток более, чем достаточно.

– Ровно два дня, и я спущу на вас всех охотников Ордена, если вы не…

– Вы мне угрожаете?! Смотрите, как бы наш убийца не подчистил случайно ваши ряды так основательно, что от вашего ордена останутся одни воспоминания. Если нам так или иначе придется предстать перед судом Нейтралов, то одним – десятью убийствами больше или меньше уже не будет иметь никакого значения, не так ли?

– Двое суток и начнется война. Это я вам обещаю.

– Начнется бойня – это вам обещаю Я.

Отключила звонок и встретилась взглядом с Зоричем.

– У нас проблемы.

– Я уже понял. У нас много проблем, Марианна.

Я задумалась и увидела, как из дома вынесли труп женщины, накрытый простыней, повернулась к Шейну.

– Вы сказали, что он в основном охотится на женщин?

– Верно. Его привлекают шикарные, умопомрачительные брюнетки лет двадцати-двадцати пяти. Эстет, мать его. Серийный маньяк.

Раздумывала ровно секунду и тут же перевела взгляд на Серафима:

– Не хотите попробовать поймать его на живца? Я подхожу под это описание?

– Даже не думайте об этом! Совсем с ума сошли?!

Зорич сверкнул глазами и сжал челюсти.

– Помнится, я прекрасно справилась в последний раз.

– Настолько прекрасно, что потом вас приговорили к смертной казни. А я после этого чудом остался жив. Даже если Мокану мертв, он вернется с того света и выдерет мне сердце голыми руками. А если жив…Нет! Я даже думать об этом не желаю. Вы не подходите совершенно!

– Ну почему нет? Я достаточно сильна, чтобы справиться не только с вампиром, но и с демоном. Я владею всеми видами холодного оружия. И, в конце концов, я не пойду туда одна. Вы меня прикроете. Нам главное, чтобы он просто клюнул и уехал со мной. Или считаете, я недостаточно привлекательна для этого?

– Мне еще не хватало задумываться о вашей привлекательности, – фыркнул он, но все же осмотрел с ног до головы. Притом совершенно бесстрастным взглядом. Его аналитический мозг уже начал прокручивать мое предложение и разные варианты исхода событий.

– Вы знаете, где он с ними обычно знакомится?

– Да. Ночные клубы. Излюбленное место тех, кто хочет побаловать себя живой кровью добровольных доноров. Там он их и цеплял. По крайней мере все жертвы посещали именно этот клуб. Камер наблюдения в нем нет. Заведения принадлежат одному из гиен, и он прекрасно знает, что именно происходит за его стенами, но соблюдает нерушимое правило – все доноры остаются живы и ни черта не помнят. Но кто станет беспокоится об исчезающих бессмертных? Кстати, вы действительно именно тот типаж. Очень похожи. Я бы сказал, даже поразительно похожи.

– Мы найдем брюнетку из наших. Я вас туда не пущу. Не хватало княгине быть приманкой.

Шейн посмотрел на Зорича, застегивая куртку на змейку и натягивая на голову капюшон.

– Нам нужна не просто брюнетка. Он не выбирает кого попало. И да, госпожа Марианна подходит, как никто другой. Он непременно должен клюнуть – она красивая. Очень красивая даже по вампирским меркам. Да и времени у нас особо нет.

– Если бы я не знал, что ты не по девочкам, Валаску, я бы сказал, что тебе стоит опасаться за свою жизнь, даже если ты просто взглянул в ее сторону. Ты вообще представляешь, что ОН с нами сделает, если узнает, что мы её вмешали в это дело и выставили приманкой больному ублюдку-психопату?

– Господин Мокану мертв.

Я тут же шумно выдохнула, и он замолчал, отвел взгляд.

– А я жив, Валаску, и я против этого дерьма, как бы прекрасно оно ни звучало!

– А я, Зорич, теперь твое непосредственное начальство. И нам нужно изловить этого ублюдка, пока он не убил еще кого-то. Приход нейтралов будет означать десятки арестов и допросов, многочисленные проверки и зачистки. Нам это не нужно! Поэтому я сегодня пойду в клуб, и мы его поймаем, и никто больше не умрет. У нас нет выбора! Пойми, я не хочу, чтобы они здесь рыскали. Я хочу закончить это и искать Ника. Искать в каждом углу этого проклятого места, и чтоб мне никто в этом не мешал! И… и еще. Может быть, этот убийца и Ник… Может быть, он что-то знает. Этот охотничий дом, возможно, выбран не случайно. Нам необходимо его поймать. Точнее, мне это необходимо. И поймать живым!

Я пошла к машине и, стараясь не оглядываться на дом, приказала:

– Сожгите здесь все к чертям. Уничтожьте каждую улику. Я не хочу, чтоб стало известно еще о двадцати телах.

Когда мы тронулись с места, я посмотрела на Шейна и тихо попросила:

– Отвезите меня на тот оружейный склад, пожалуйста.

***

Я поднялась туда одна, оставив и Зорича, и охрану внизу. Мне не хотелось, чтобы они видели, как меня там скрутит пополам, как я сползу на ледяной пол, обхватив себя руками и задыхаясь от боли, тихо завою, снова кусая губы так, чтоб никто не слышал, как я корчусь в адской агонии, когда боль поглощает меня полностью и от тоски хочется сдохнуть.

Не знаю, сколько я просидела на той крыше, глядя на закат и пытаясь себе представить, что он мог здесь делать один. Что произошло на самом деле.

Спустилась обратно, спустя час или два, никто не произнес ни звука. Они все просто ждали, и я была им за это безмерно благодарна. Только когда мы снова сели по машинам, Зорич подал мне платок.

– Вытритесь. Тушь потекла. И когда вы ели последний раз? В таком виде на вас клюнет только зверски голодный Носферату…и то не факт.

Это означало, что я победила.

Глава 3

Мне определенно импонируют эти современные штуки, которые позволяют окунуться в атмосферу абсолютного разврата и боли. Хотя, на мой взгляд, стены, обитые бархатом – это уже слишком, вершина безвкусицы.

Я оглядывался по сторонам и чувствовал, как сводит скулы от желания отыметь их всех сразу. Всех этих женщин в ультра – коротких платьях, открывающих длинные стройные ноги, сорвать к чертям блузки с глубоким декольте и стиснуть соблазнительную грудь в ладони, одновременно тараня пальцами горячую плоть.

Прошло уже столько времени, а я всё привыкнуть не мог, к этой гребаной моде, по которой женщина не скрывала свои прелести, а выставляла их наружу, вспарывая в мужчине его самые тёмные стороны. Этот мир давно потерял свою тягу к духовным ценностям. А теперь я видел, что к две тысячи шестнадцатому году он еще и безмерно устал скрывать это. Тот старик, которого я съел первым, сказал, что сейчас именно этот год. Правда я не поверил ему, решил, что он просто нанюхался дряни какой-нибудь, но тогда я был настолько голоден, что мне было наплевать, под чем он. Я не мог говорить – только рычать, я не мог думать ни о чём, кроме еды, которая была настолько рядом, что достаточно лишь руку протянуть, и ты получишь всё, чего только пожелаешь. А я хотел крови. Много крови. Я, словно одержимый, высушивал смертных досуха, а наевшись, я ею умывался.

Это была не просто жажда вампира. Моё тело изголодалось по крови. Оно алчно требовало еще, еще, еще. А я потакал его желаниям, чувствуя силу, которая просыпалась внутри с каждой каплей. Я соскучился по ней за то время, что пролежал полностью парализованным в какой-то грязной подворотне, настолько провонявшей испражнениями, что мне казалось, эта вонь проникла глубоко под кожу и впиталась в кости. Я задыхался ею на протяжении нескольких часов, не в силах пошевелить даже пальцем. Дьявол, я чувствовал, как по мне пробегали крысы, а вместо омерзения и злости на них, испытывал лишь желание вгрызться клыками в их грязную шкуру. Но был неспособен даже двинуть губами. Только периодически открывать глаза, глядя на уходящие ввысь дома, видневшуюся полоску темного неба, и думая о том, который час. О том, что совсем скоро взойдет солнце, а я не могу даже отползти в укрытие. Лишь лежать, подобно трупу, и ожидать окончательной смерти.

Наверное, именно так и должны подыхать монстры – на грязном асфальте, под моросящим дождем, под музыку проезжающих где-то рядом машин и дикие вопли бездомных, дерущихся за очередную ценную находку. Под зазывные крики дешевых проституток и похотливые стоны их клиентов.

Монстров кощунственно хоронить и молиться об упокоении их души. А, впрочем, я никого и никогда о подобном и не просил. Как и не собирался умирать вот так: бездвижным куском дерьма на самой настоящей свалке. И даже если эти несколько часов Ада были расплатой за мою жизнь, то я собирался выжать из них максимум. Я притворялся мертвым, как только кто-то подходил ко мне, и открывал глаза, пытаясь угадать, когда погаснет та единственная звезда, которая была мне видна. Ведь ее смерть означала и мою гибель тоже.

А потом я понял, что не сдохну. Что в очередной раз сумел не просто обвести судьбу вокруг пальца, а грязно оттрахал ее прямо на той куче мусора, в которую она с привычным пренебрежением бросила меня.

Я смог открыть рот.

«– Иди сюда, милая…Демоны, как же я хочу тебя…иди ко мне…какая ты красивая, детка.

Она останавливается, будто вкопанная, и медленно разворачивается в мою сторону. Темные зрачки расширяются, она слишком недоверчива, чтобы подойти, но что-то удерживает ее. Что-то не позволяет ей оставить меня, побежать за остальными. И я не готов позволить сделать ей это.

– Подойди ко мне, девочка. Осторожно. Подойди, и ты не пожалеешь.

Она осторожно двигается вперед. Всего один шаг, и это слишком далеко для меня.

– Вот так, маленькая. Иди к папочке, детка. Он не может больше ждать. Еще один шаг, милая.

И она делает его, а я мысленно кричу от радости.

– Еще. Дьявол, ты мне нужна прямо сейчас! Подойди ко мне, детка.

Бросил нетерпеливый взгляд на небо, и моя добыча, жалобно пискнув, едва не бросилась прочь.

– Стой! Стой, маленькая! Вернись.

Она снова останавливается и поворачивается ко мне, снова делает несмелые шаги в мою сторону, а меня начинает трясти от внезапно вспыхнувшей догадки. Это не просто везение. Она слышит меня. За всё это время я не сказал вслух и слова, она слышит мои мысли. Каким-то образом мне удалось достичь с ней контакта. От возбуждения и бешеного предвкушения в венах адским огнем закипела кровь.

– Еще ближе, детка. Давай. Подойди ко мне маленькая.

Она безропотно подходит ко мне, вытягивая шею в сторону моего рта, и я с каким-то больным наслаждением вдыхаю ее вонь. Плевать! Я слышу бег ее крови в теле, и лишь это сейчас волнует меня. Выжить. Любой ценой. Это то единственное, что я умею делать лучше всех. И сделаю снова и снова.

Вгрызся в нее зубами и мысленно зарычал от удовольствия, когда первые капли попали в рот».

Я выпил больше дюжины крыс, прежде чем смог пошевелить хотя бы пальцем, но с каждой осушенной тварью, я чувствовал, как очень медленно, но верно в мое тело проникает жизнь. Втыкая в меня острые тонкие иглы, прокручивая их внутри, она пробуждала каждую мышцу, причиняя адскую боль. А я радостно приветствовал ее своими беззвучными криками. Радостно, потому что для меня боль давно стала синонимом самой жизни.

А потом был старый бродяга, решивший спрятаться на ночь в моей подворотне, и какая-то рыжая шлюха с тошнотворными духами. И только потом я смог, наконец, сесть. Сесть и заорать от той агонии, что взорвалась внутри от этого движения. Схватился за голову, согнувшись и словно ощущая удары молотка по черепу, по ребрам, по ногам. Кости выкручивало так, что казалось, слышу их хруст, еще немного – и они раскрошатся в пыль.

Вот таким я родился заново: слабым, грязным и невероятно озлобленным на тварь, которая всё это сотворила со мной.

На моей груди и на ключицах остались глубокие шрамы – видимо, от хрустального меча, мои пальцы были обрублены и обожжены вербой, и я всё еще был слишком слаб, чтобы запустить процесс регенерации. Но кем бы ни был тот, кто это сделал, он допустил самую большую ошибку в своей жизни – не убил меня. А ошибки я привык смывать кровью.

От воспоминаний отвлек визг подскочившей ко мне блондинки.

– Эй, красавчик, хочешь повеселиться?

Она была одета в обтягивающее кожаное платье, настолько короткое, что открывало ягодицы. Провела тонким пальцем по пышной округлой груди и соблазнительно улыбнулась.

– Угости меня коктейлем, – уселась ко мне на колени, – и я покажу тебе, как хорошо сочетаются черное, – провела языком по мочке уха, – и белое.

Девка заерзала бёдрами, прислонившись спиной к моей груди, и я уловил явный запах алкоголя. Сжал руками ее грудь и усмехнулся, когда она выдохнула, выгнувшись вперед. Проник ладонью в вырез ее платья и спустил вниз бретельки, обнажая грудь. Мимолетно отметил про себя, как округлились глаза бармена, и он судорожно сглотнул.

– Двойной виски. – Парень молча кивнул, потянувшись за бутылкой и не отрывая взгляда от громко застонавшей блондинки. Пальцами дразню ее соски, то выкручивая, то пощипывая, чувствуя, как твердеет член. Ее возбуждение отдается в воздухе пряным ароматом похоти. Задрать подол платья и скользнуть рукой между ног, погружая палец в рот. Она обхватывает его губами, а я улыбаюсь бармену, дрожащими руками наливающему мой заказ.

– Прости, детка, но лучше всего черное сочетается с черным, – скинул ее с себя прямо на оплёванный пол и схватив свой бокал, пошел в центральную зону клуба к диванам.

Еще три недели назад я бы всё же трахнул ее прямо возле стойки, а после съел где-нибудь за углом. Но еще три недели назад я с таким же успехом жрал крыс и шлюх. А сейчас я уже не был голоден. А, точнее, это был голод иного рода и я не мог его себе объяснить. Я пытался утолить его разными способами и разными женщинами, но каждый раз лишь окунался в бездну ярости и отчаяния.

Это как блюдо, которое вы привыкли есть в одном и том же месте раз в неделю. Но вот вы уехали из своего города, или ваше кафе закрыли, или у них появился новый повар. И вы находите такое же кафе в другом месте, но ваше любимое блюдо в нём слишком пресное. Либо же вы продолжаете ходить в свое кафе, но этот чертов новый повар постоянно пересаливает ваш заказ. Вы едите эту дрянь, просто потому что знаете и видите: в нем все те ингредиенты, что вы ели постоянно, но вкус не тот. Вы не получаете и толики того наслаждения, которое привыкли смаковать. И вы злитесь, вы ругаетесь с официантом, вы даете себе слово больше никогда не заходить в это заведение…и нарушаете его, обойдя с сотню таких же, в которых нет вашего гребаного блюда. И вы с маской отвращения поглощаете тот суррогат, что вам снова и снова подают здесь или в любом другом месте…Или же решаете вовсе заменить его чем-то новым. Но по вкусу всё новое для вас – это всё та же подделка, после которой наполняется желудок, а во рту остается противное послевкусие.

И я искал свое блюдо. Я понятия не имел, где пробовал его, где мог вообще о нем слышать. Я не помнил ни его названия, ни его имени, ни его запаха. Я знал его основные ингредиенты…Но всё, что я находил, оказывалось тем самым фальсификатом, после употребления которого наступало не насыщение, а тошнота.

И я злился на себя за это. Но не прекращал искать и не прекращал игру, несмотря на то, что с некоторых пор она превратилась в нечто вроде охоты за призраком. Но я всегда был законченным сукиным сыном и поэтому научился получать удовольствие даже от собственных неудач в этой охоте.

Тем более что я всегда любил играть с женщинами. Мне нравится дарить им это блаженство, нравится слушать их благодарные всхлипы и хриплые мольбы о продолжении, нравится собирать пальцами доказательства власти над каждой женщиной в радиусе нескольких километров вокруг себя. Но еще больше меня заводит взимать плату за это наслаждение. Наивные, они думают, что мне достаточно их тела, кто-то даже предлагает душу…Но я предпочитаю жизнь. Предпочитаю отнимать у них ее в последний миг экстаза, когда жертва забивается в конвульсиях удовольствия и кричит мое имя…обязательно кричит моё имя. Каждый раз новое, кстати, и ни разу – настоящее. После последней облавы, устроенной ищейками Воронова, я счёл это вполне разумным.

Посмотрел на часы и едва не заскрежетал зубами: Богдэн опаздывал. Ублюдок вчера, видимо, был под наркотой, не просто не узнал меня, но и лепетал что-то бессвязное, пока я не прорычал ему время и место встречи. И если он не появится в течение пяти минут…

В этот же момент ощутил появление нескольких вампиров. Они совсем рядом. Я пока не видел никого, но почувствовал несколько запахов бессмертных. Что ж, это интересно. Всегда интереснее играть с равным соперником.

***

Я устала. Морально. У меня не было больше сил лазить по этим злачным заведениям, вырядившись как последняя шлюха в короткое черное платье, едва прикрывающее зад, высокие сапоги на шпильках и улыбаться каждому, кто мог бы подходить под образ нашего убийцы. Пару раз Шейн вырубил особо активных самцов, которых явно распалял мой внешний вид.

– Это последнее заведение на сегодня, Марианна. Возможно, он понял, что мы его засекли, и затаился.

Я с облегчением выдохнула и переступила порог очередного гадюшника. Даже на название не посмотрела.

Битком набит полуголыми девицами и парнями, почти все под наркотическим кайфом. Вечеринка в стиле нео-готики, орет какая-то дикая музыка, бьет по нервам. Судя по контингенту, вряд ли мы найдем здесь то, что хотели.

Шейн, Зорич и еще пару парней остались снаружи, еще несколько рассеялись по залу, не спуская с меня глаз. Я осмотрелась по сторонам, поправила волосы и повернулась к барной стойке. Определенно мне хотелось выпить. Сейчас я как никогда понимала Ника – иногда хочется погрузиться в полное беспамятство, чтобы ни одна мысль не продиралась сквозь воспаленный мозг. Отключится от реальности и отпустить ту самую голодную тварь – пусть пожирает меня, сколько хочет, пока я смотрю пьяными глазами в потолок, лежа на ковре в нашей спальне.

Хотела заказать виски и…передумала. Нельзя сейчас погружаться в себя. Потом. Мы поймаем этого ублюдка, и тогда я останусь наедине с личной болью, позволяя себе в ней раствориться.

– Шато Шеваль.

Официант кивнул, и уже через минуту передо мной стоял бокал с темно-бордовой жидкостью.

Сделала большой глоток, закрывая глаза, усаживаясь на круглый, высокий стул. Развернулась лицом к залу, игнорируя похотливые взгляды смертных мужчин.

Как же ты выглядишь? Сумею ли я тебя узнать?

Да, здесь определенно было еще несколько вампиров и я их чувствовала на расстоянии, но они не торопились себя обнаружить. Затесались среди толпы.

***

Сначала я не понял, что меня так зацепило, что заставило повернуться в сторону бара и взглядом искать это что-то…или кого-то. А потом дошло – запах. Аромат женщины, слишком чистый, слишком насыщенный для такого места. Дьявол, меня даже на мгновение повело от него, и в глазах зарябило. Он выделялся среди всей этой вони потных человеческих тел, разбавленной запахами алкоголя, никотина, дури и спермы нескольких трахавшихся в туалете ублюдков. Я ведь даже не был голоден, что за чертовщина? Я только вчера отодрал во всех смыслах этого слова одну грудастую вампиршу. Ею же и поужинал прямо в подворотне клуба.

Отыщу незнакомку и повторю с ней то же самое, в горле от жажды пересохло, зачесались клыки от желания вонзиться в чье-либо горло. Наткнулся взглядом на какого-то огромного вампира в черном длинном пальто, с широко открытыми глазами смотревшего на меня, он вдруг выхватил из кармана ту грёбаную штуку, которой все они пользовались, они ее называли "сотовым". А вот это явно не вписывалось в мои планы – наверняка, кто-то из ищеек, мать их! Мысленно скрутить амбала, с улыбкой глядя, как он, подобно роботу, вырубает телефон и разворачивается в сторону туалета, где уже через несколько минут его найдут со вспоротым горлом в грязной кабинке. Всё же это охренительно – чувствовать себя Богом, зная, что в твоих генах всё же больше от Дьявола.

Пошел на запах к бару и громко присвистнул, найдя источник своего беспокойства. Всё как я люблю: темные, ниспадающие волнами на спину волосы, тонкая талия, упругая, круглая задница, от вида которой захотелось взвыть. Чертовски короткое платье обтягивало аппетитную фигуру, у меня ладони зачесались от потребности задрать его повыше. Приблизился к ней сзади и провел пальцами по оголенным плечам. Девушка дернулась, захотев развернуться, но я уткнулся в ее волосы, втягивая в себя тот самый запах, и, отстранившись, прошептал на ухо:

– Я даю тебе выбор, малыш: ты можешь пойти со мной, или я возьму тебя прямо здесь. Выбирай.

Я в очередной раз нашел нужные ингредиенты. Теперь осталось только попробовать их.

***

Ничего интересного. Я никогда не любила посещать такие места. Отвернулась к барной стойке, прокручивая пальцами бокал. Написала Зоричу смску, тот ответил, что еще полчаса, и можно убираться. До рассвета не так долго, а убийца не любит солнечных лучей. Орудует только ночью.

Черт, если сегодня все будет впустую, у меня останется только завтра, а потом…Потом либо война с охотниками, либо визит Нейтралов.

Я сделала еще один глоток вина и выпрямилась на стуле. Иногда мне так невыносимо хочется его увидеть, что, кажется, я чувствую его запах…как и сейчас. Смотрю на бокал и ощущаю, как дурманит мозг от призрачного аромата его кожи или сигары. Я так отчаянно истосковалась, что уже придумываю его себе. Или это виски и вино. Все же я немало сегодня выпила.

Почувствовала, как сзади кто-то подошел и напряглась. Слишком близко. Стоит прямо за спиной. Ощутила прикосновения к плечу и вздрогнула, когда незнакомец втянул запах моих волос, а потом мне показалось, что я сошла с ума. Резко. Сорвалась в персональную бездну едкого сумасшествия. Словно меня столкнули в нее ударом между лопаток, и я лечу, а дна не вижу

– Я даю тебе выбор, малыш: ты можешь пойти со мной, или я возьму тебя прямо здесь. Выбирай.

Я не могла повернуть голову…Я хотела. Я вообще хотела закричать, но поняла, что только приоткрыла рот, но не могу ни крикнуть, ни вдохнуть.

Мне стало страшно… я посмотрю, и это наваждение исчезнет. Не оборачиваясь, сделала еще один глоток, продолжая крутить бокал в пальцах и чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы и боль безжалостно вгрызается в грудную клетку. С такой силой, что я закрываю глаза. Еще немножко иллюзии…совсем чуть-чуть…и я обернусь. Там ведь никого нет…я знаю, что никого.

– Сделай этот выбор за меня.

Едва слышно, боясь, что те, кто сидят рядом, и те, кто наблюдают за мной, сочтут меня сумасшедшей.

***

Я предвкушал именно такой ответ. Усмехнулся в ее волосы, касаясь их, пропуская между пальцами. Такие шелковые, их хочется трогать бесконечно. И этот ее голос. Тихий и по- странному напряжённый. Провожу пальцами по неестественно прямой спине, думая о том, что игра может оказаться куда интереснее, чем я предполагал.

Обхватил ладонью за подбородок и поднял к себе ее лицо, она закрыла глаза, и я снова усмехнулся: отчаянная девочка, запаха порошка я не ощущал, но, видимо, на нее так виски повлиял.

Всего несколько секунд рассматривать идеальные черты лица, лаская пальцами нежную алебастровую кожу высоких скул, очерчивая пухлые красные губы, которые она приоткрыла, когда я оттянул нижнюю большим пальцем. И эти черные ресницы, отбрасывающие тень на бледные щёки. Пожалуй, я мог бы влюбиться в такую, скажем, на целую ночь. А, впрочем, для нее это будет на всю оставшуюся жизнь.

Прикоснуться своими губами зовущего мягкого рта и почувствовать, как внутри штормовым ветром всё снесло от ее вкуса терпкого.

Скользнуть рукой вниз по ее животу, под платье, и накрыть ладонью трусики, погружая в нее язык, лаская зубы и нёбо. Незнакомка отвечает и…плачет. По ее щекам текут слёзы, но она всё еще не открывает глаза.

И в это же время резкий запах мужчины-вампира врывается в ноздри, вызывая чувство тревоги и заставляя отстраниться от девушки.

– В таком случае ты идёшь со мной.

Рывком дёрнул ее на себя за руку, взглядом сканируя толпу.

***

Я не хотела открывать глаза. Я вообще вдруг забыла, зачем я здесь. Все исчезло. Даже музыка и голоса. Вокруг меня наступила тишина. Гробовая. Только слышу, как бьется мое сердце. Больно бьется. От каждого удара вздрагиваю и не могу сдержать слез, потому что иллюзия никуда не исчезает… у нее его запах, его прикосновения, его дыхание. Еще немножко…совсем чуть-чуть, и я открою глаза. Клянусь, открою и постараюсь с этим справиться. Я смогу…встану из-за стола…и…

Почувствовала его губы на своих и ответила, едва шевеля губами, проливая вино на пол. Мне страшно поднять руки, чтобы не погрузить пальцы в пустоту. А во рту его вкус…его сумасшедший, невероятный вкус.

И вдруг все исчезло. Разочарованно всхлипнула, а потом упала еще раз…прямо на дно, разбиваясь вдребезги, потому что меня сдернули со стула, и я таки открыла глаза.

Со свистом вдохнула и почувствовала, как подкашиваются ноги, но я не могу упасть, я просто смотрю в ЕГО глаза и лечу. Дальше…ниже дна. Прямиком в Ад. Вскинула руки и вцепилась в его волосы пальцами, рывком привлекая к себе. Жадно всматриваясь в резко-очерченные черты лица. Я хочу что-то сказать и …ни звука. Мне кажется, я открываю рот, но вместо слов я просто пытаюсь вздохнуть. Впилась в его губы губами снова и тут же оторвалась в какой-то дикой истерике, уже с мучительным стоном. А потом слезы градом покатились по щекам, и я толкнула его кулаками в грудь. Еще и еще. Меня раздирает от болезненной радости и какой-то острой ярости. Я бью его по груди и снова, впиваясь в волосы, целую его лицо. Быстро, жадно и снова смотрю в глаза. Не молчи, мать твою! Скажи хоть что-то, Николас Мокану, черт тебя раздери?! Где ты был?! Это же ты! Не галлюцинация и не фантазия! Это ты!!! Скажи мне, что это ты! Вместо меня скажи… я не могу…Боже, я не могу сказать ни слова. Рывком обняла его за шею и разрыдалась.

– Нииииик, – получилось хрипло и очень тихо, я наконец-то смогла вдохнуть отчаянно громко, со свистом, судорожно сжимая руки, цепляясь за него с такой силой, что затрещали мои собственные кости.

***

Перехватил ее за запястье, не позволяя наносить удары, глядя, как бьется раненой птицей в моих руках. В бездонных сиреневых глазах просто океан боли и радости. Какого-то странного восторга, так смотрят на дозу наркоманы, неожиданно нашедшие пакетик с дурью. Я знаю это чувство, как никто другой. Когда нечего жрать и нечего пить, но ты готов голодать еще столько же, потому что тебя ломает не от голода, а от отсутствия той самой спасительной дозы, которая не даст загнуться окончательно.

И эта боль…Мать ее, этим потрясающим глазам невероятно сиреневого цвета не шла та боль, которая катилась горячими слезами, оставляя мокрые дорожки на щеках.

Но это всё было второстепенным. Её чувства. Её боль. Её глаза и запах. Всё это казалось настолько неважным сейчас. Когда она произнесла моё имя.

Притянул ее к себе так сильно, что она впечаталась в мою грудь. Встряхнул за плечи и прошипел, глядя в огромные глаза:

– Кто ты такая и откуда знаешь мое имя?

Глава 4

Я внимательно смотрела на его лицо…Нет, я ничего не понимала, у меня по-прежнему шумело в голове и подкашивались ноги. Сквозь пелену слез я видела только его глаза… Целая вечность без них. Мое адское небо, пронизанное ледяными вспышками молний. Темные, насыщенные и такие безумно яркие.

Только взгляд. Он был…он был другим. Словно чужим, острым, въедливым, как кислота и…равнодушным.

Наверное, меня бы это убило, если бы не мое состояние. Меня это убьет потом, когда я буду снова и снова прокручивать момент нашей встречи. Искать ответы и не находить ни одного из них. А пока что я без крыльев летела в это небо, и мне было все равно, что оно замораживает меня холодом, мне было наплевать, что там мое отражение имеет уродливые черты отчужденности. Он жив. Нет ничего важнее этого.

Я вцепилась в его запястья дрожащими холодными пальцами, обжигаясь о горячую кожу, захлебываясь наслаждением прикасаться. Просто прикасаться и задыхаться от счастья, что я могу чувствовать под ладонями его сильные руки.

– А кто я по-твоему? Кто. Я. По-твоему? – мне казалось, я погружаюсь в очередной круг истерики. Она засасывает меня с головой, и к боли примешивается ярость. И снова не могу…отчаянно тянусь к нему губами, покрывая поцелуями колючие щеки, скулы, виски. Я еще не понимаю, что он не реагирует, что он просто…даже не знаю, терпит что ли. Меня несет, меня накрывает очередной волной отчаянного восторга. ОН ЖИВ! ДА! ОН ЖИВ! Какое все ничтожное по сравнению с этим. Не важное. Пустое.

Я целую его руки, пальцы… и не могу остановиться, шепчу ему:

– Кто я такая, любимый? Скажи мне ты, кто я?

***

Отошел от нее на шаг, сбрасывая ее руки, освобождаясь от объятий. Автоматическое действие, потому что услышал то, чего не слышал никогда и ни от кого. По крайней мере, чтобы оно звучало настолько чисто, без обязательной фальши, к которой я привык. Это её «любимый». Нет, любая шлюха за энную сумму денег назовёт тебя хоть любимым, хоть родным, хоть единственным. Но от этого их лицемерия, скорее, тянет блевать, чем поверить. А она произнесла так естественно, будто привыкла обращаться именно так…и именно ко мне.

Пристально вгляделся в глаза, пытаясь вспомнить, где мог раньше встречать, немного оглушенный этим всплеском эмоций. А ее лихорадит, трясет, как сумасшедшую, она тянется ко мне и дрожит. Дьявол! Мне еще не хватало претензий одной из своих любовниц. И порядком начало надоедать это представление, оно выбивало меня из привычного равновесия.

– Я понятия не имею, кто ты такая. – пожал плечами, продолжая удерживать ее на расстоянии, – Но одно я знаю точно – если хотя бы один из тех ублюдков, которых я чую, приблизится ко мне, я вырву тебе сердце и скормлю им.

Пора прекратить истерику и заставить ее говорить. Ничего так не развязывает язык, как страх. Схватил ее за шею ладонью, отрывая хрупкое тело от земли:

– Я спрашиваю в последний раз, кто ты такая и откуда меня знаешь?

***

Он схватил меня за горло и, наверное, именно в этот момент меня все же отрезвило. Нет, я еще не боялась его…Хотя где-то в подкорке мозга я прекрасно помнила, каким может быть Николас Мокану даже со мной, если…если не доверяет.

Но от прикосновения его сильных пальцев обжигало кожу. Так, словно тело жило отдельной жизнью. А я силилась понять, что происходит. Мне не нужно было задавать вопросов, я читала по глазам. Да, это Ник. Но это не мой Ник. Этот Ник меня не помнит. И это не игра. Осознать пока невозможно…только пытаться справиться. Он разъярен и ничего не понимает, а я … я должна взять себя в руки. С ним что-то произошло за это время. Что-то страшное. Я это ощущала кожей. Как и недоверие, которым пропитался воздух вокруг нас.

Я старалась сделать глоток воздуха. Хватка настолько сильная, что я не могу ни вдохнуть, ни выдохнуть. Никогда раньше он не применял ко мне силу…как к равной себе. Даже тогда…давно. Сейчас это было иное. Словно я враг. И он свернет мне шею, если не заговорю. Я видела в его глазах яростное непонимание и…дикое напряжение.

Тронула его обручальное кольцо…потом прохрипела…

– Марианна Мокану…

Подняла руку, раздвинув пальцы, поднесла к его лицу. Так, чтоб он видел мое кольцо…точно такое же, как и у него…

– Меня зовут Марианна…Мокану, Ник. Я твоя…, – судорожно выдохнула, потому что его пальцы от удивления слегка разжались, – жена.

***

Рассмеялся, переворачивая ее запястье и разглядывая кольцо. Да, за это время я не мог не заметить обручального кольца на своем безымянном пальце. Правда, ни одного проблеска воспоминаний, как оно оказалось там. Крутил его сутками, напрягая мозги, чувствуя, как начинает давить тисками голову, до боли, до желания вонзить нож в невидимые руки, сжимающие ее, но безрезультатно. Каждый раз проигрывал этой боли, обессиленно массируя пальцами виски, и откладывал до следующего раза. И я решил, что попросту напился до потери пульса или же вовсе был под порошком и трахнул какую-нибудь высокородную шлюшку без комплексов, но с влиятельным отцом, общение с которым я, видимо, пока не захотел заканчивать. Вот и решил, наверное, оформить официально. И когда нарисовал себе эту ситуацию, понял, что стало легче дышать, и звон в голове, который появлялся с каждым неудачным погружением в себя, пропал. Вот только удивляло, что ни благоверная, ни новоприобретенные родственнички меня не искали. Впрочем, не сказал бы, что это расстраивало. Даже более того – приносило облегчение. Так как с момента, когда я вспомнил собственное имя и смог, наконец, вернуться в свою обычную форму из состояния вечно голодного кровожадного животного прошло слишком мало времени, а мне еще предстояло узнать, что за хрень со мной произошла.

В ответ на мой смех глаза девчонки расширились, а я склонился к ней и провел носом над волосами, стараясь не поддаваться этому колдовскому аромату.

– Я тебе не верю, Марианна…Мокану. Докажи мне, что ты моя, – оглядел ее еще раз снизу доверху, ощутив, как прострелило в паху возбуждением, какая же она сексуальная, черт! – жена.

***

Я знала, что не поверит. Он не верит даже тем, кто для него близок…а я чужая. По глазам вижу, что чужая. В них не осталось ничего от моего Ника…кроме…кроме блеска похоти. Но даже он был иным. Так, скорее, смотрят на очередную смазливую девку. Но это уже что-то, маленький крючок, на котором можно не надолго, но удержать Николаса Мокану. Если только его интерес не угаснет так же быстро, как и появился.

Я все еще чувствовала, как какая-то часть меня задыхается от бешеной радости, что он жив…Этой части наплевать на все остальное. Это такие мелочи по сравнению с тем, что он здесь, рядом, что я наконец-то нашла его. Я смотрела в его глаза и на какие-то мгновения выпадала из реальности. Какие же они синие, яркие…невыносимые. Я провела пальцами по его щеке, такой колючей…Мне до боли захотелось прижаться к нему всем телом, почувствовать, как он сжимает меня в объятиях, увидеть, как в его взгляде пропадает это выражение холодного цинизма. Когда-то …когда-то только звук моего голоса успокаивал его, впрочем, как и будил в нем неуправляемого зверя.

– Я искала тебя целый месяц…я отказывалась тебя хоронить. Они говорили мне, что ты мертв…а я не верила, – провела кончиками пальцев ниже по скуле, по его чувственным губам, на глаза опять навернулись слезы, – Где ты был так долго? Поехали домой, Ник…Там много доказательств. Там каждая молекула в воздухе дышит тобой, любимый. Помоги мне помочь тебе вспомнить.

Не выдержала и прижалась губами к его губам, зарываясь дрожащими пальцами ему в волосы, отрицая реальность, отрицая это состояние падения в пропасть, – пожалуйста, умоляю тебя, поехали домой.

***

Её прикосновения…Так ко мне не дотрагивались никогда. Даже Анна. Так, будто я был всем для неё. Будто она могла умереть, если не прикоснется. И там, где тонкие пальчики касались моего лица, начинало покалывать кожу, расползалось непривычное тепло, будто солнечные лучи ласкали лицо. Лучи, которых я не ощущал вот уже чертовы пять сотен лет.

Домой…Это слово прозвучало слишком странно для меня. Более странно, чем её "жена". У меня не было дома с самого детства. И я уже не помнил, что означает это слово вообще. Дом. Не те дома, которые я снимал либо же скупал. Они были слишком холодные. Предназначены для ночлежки, для деловых переговоров и убежища в дневное время. Я никогда не был особо прихотлив. Бывало время что я ютился в дупле дерева или в старом амбаре с покосившимися стенами и огромными щелями, в которые завывали ледяные ветра. Потом, уже работая на Самуила, я купил себе первый роскошный особняк, но язык ни разу не повернулся назвать его своим домом. У меня всегда находилось убежище, но не дом.

Огляделся по сторонам, считая ищеек, явно сопровождавших женщину. А это значило, что либо моя "женушка" очень влиятельная особа, либо это второй этап охоты на Зверя. И если в этом были замешаны королевские ищейки, то я даже знал, к кому мне стоит заявиться за поиском ответов на свои вопросы.

– Послушай, куколка, какую бы ты красивую песню здесь ни пела, как бы тебя ни поднатаскали эти вот, – кивнул головой в сторону одного из "лаек", крутившегося возле выхода из клуба, – скоро рассвет, а я предпочитаю в это время либо трахаться, либо безжалостно сворачивать тонкие шейки тем, от кого чую опасность. А от тебя она прёт с бешеной силой…малыш.

Я лгал. Нагло и откровенно. Потому что от нее не исходило опасности. Ни агрессии, ни злости. Я чувствовал, чёрт, я каким-то образом чувствовал только ее отчаянную радость и настолько же отчаянное разочарование. Этот коктейль бился в ее колдовских глазах безумного сиреневого цвета, в которые я почему-то не мог смотреть долго. Точнее, слишком сильно, до трясучки в руках хотелось бесконечно долго всматриваться в дрожащее сиреневое зеркало ее взгляда. И мне это категорически не нравилось. Я всё еще понятия не имел, кто она и можно ли ей верить. Но лжи не ощущал. А вот это настораживало. Потому что так не бывает. Лгут все и всем. Просто кто-то умело скрывает свой обман, а кто-то столь же умело маскирует своё недоверие.

***

И снова ледяной душ с ног до головы, инеем покрываюсь от его взгляда и от того, как говорит со мной. Это еще больнее, чем тогда, когда ненавидел…это полное равнодушие и не просто недоверие, а даже презрение в какой-то мере. Я медленно выдохнула. Стараясь начать думать, отбросить эмоции, попытаться справиться с таким естественным желанием сжимать его в объятиях.

Если он не помнит, что перстень ему уже не нужен, что он носил его, только как принадлежность к высшей касте вампиров, то значит он хочет его получить. Божеее, что с тобой случилось? Сколько времени стерлось с твоей памяти? Откуда мне начинать? Где я и где ты? Насколько ты далеко от меня? В каком лабиринте мне искать тебя прежнего?

Я вздернула подбородок.

– А если я скажу, что дома…у НАС дома есть то, что делает тебя неуязвимым для солнечных лучей, ты тоже откажешься идти со мной? Боишься меня, Николас Мокану? Или их? – тоже кивнула в сторону своей охраны, – Напрасно. Прикажи им – они сдохнут за тебя прямо сейчас. Ты князь братства, Ник. Ты король европейского клана вампиров. Каждый из них будет вылизывать подошву твоих сапог, если ты захочешь.

***

Я знал, что забыл достаточно многое. Я понимал, что некто стёр из моей памяти едва ли не десятилетия. Я видел подтверждение этому в одежде тех людей и бессмертных, которых встречал, видел в появлении этих телефонов без проводов и до хрена других «гаджетов» – так они называли новомодные штучки, без помощи которых боялись сходить даже в туалет. Такое не возникает сразу за год или два. Не могут настолько быстро поменяться моральные ценности у целого поколения смертных. А они поменялись – это трудно было не заметить, даже за последние семь ночей, что я посвятил изучению окружающей обстановки.

Но я понимал одно – то, о чем говорила Марианна, если это её настоящее имя, было возможно только при условии уничтожения Чёрных львов. А как сказала одна рыжая вампирша, которую я трахнул и убил неделю назад, королём до сих пор был ублюдок Воронов.

Потому я лишь обхватил руками ее подбородок и прищурился, выискивая отблески лжи в глазах. Ни черта! Подготовили её отлично. Только нужно было предупредить девочку, что Мокану в сказки не верит с тех пор, как научился ходить.

– Ты говоришь о своих фантазиях или о моих, куколка? Ладно, к черту! Ты предлагаешь мне перстень?

Это было единственное, что действительно заинтересовало меня. Перстень, который я искал уже сотню лет. Единственная возможность сражаться на равных со Львами. Единственный пропуск в мир Самуила Мокану и Влада Воронова с парадного, а не черного входа, дверь в который я вышибу ногой.

***

– Если бы ты не был моим мужем, Ник, то твои верные псы давно бы разодрали в клочья голодранца, посмевшего прикоснуться к жене князя. Я предлагаю тебе перстень…но я хочу кое-что взамен.

«Да! Я имею право на шантаж. Я на всё имею права. Я твоя жена, черт тебя раздери! Я мать твоих троих детей!»

И слезы так и не покатились по щекам, но я стиснула челюсти и скривилась, как от боли.

***

– Нет, девочка, условия всегда ставлю я. И у меня тоже есть одно. Я поеду к тебе ДОМОЙ, но, если только замечу хотя бы одного из этих «лаек», – схватил Марианну, отметив про себя, что это имя, несомненно, идёт ей, за руку, разворачивая к себе спиной и обводя нашими руками всех, кто, наверняка, её сопровождал. Вдалеке мелькнули знакомые серые глаза, и я склонился к ее уху, слегка расслабившись, прижал ее к своей груди и демонстративно положил одну ладонь на ее шею, а вторую туда, где билось сердце, – я прикончу тебя так быстро, что ни один из них даже не пошевелится. А твои желания я послушаю уже с перстнем на пальце.

Только сначала оттрахаю тебя так, что это самое танцующее зеркало твоих глаз рассыплется на мириады сиреневых осколков наслаждения.

На секунду зажмуриться, стряхивая с себя наваждение похоти. Дьявольщина! Впервые такое. Чтобы приходилось себя постоянно на таком жестком контроле держать рядом с женщиной.

***

Я сильно сжала его запястье, очень сильно. Так сильно, как только могла.

– Так прикажи им убраться сам. Ты их хозяин. И еще…ты можешь прикончить меня, когда захочешь. Когда-то я поклялась, что моя жизнь принадлежит тебе, и, несмотря на то, что ты ни черта не помнишь, это меня не освобождает от клятвы.

Закрыла глаза, медленно выдыхая, и добавила:

– Разве что ты сам меня от нее избавишь.

***

Я успею подумать о её словах по дороге. Я обязательно подумаю о том, почему они вызывают это странное желание не просто верить, но и слышать их раз за разом, снова и снова. Слышать не только слова, но и мелодичный тембр её голоса с тихой тоской, произносящий их так, что хочется сжать её сильнее в своих объятиях.

Подтолкнул Марианну к выходу из клуба, а сам поманил пальцем Зорича, со спрятанными в карманах руками привалившегося к дальней стене справа и упорно сверлившего меня глазами. Он тут же оттолкнулся от стены и проследовал к туалету, выразительно посмотрев в мою сторону.

– Подожди меня в машине, малыш, покажешь мне, что такое ДОМ Николаса Мокану. Дьявол! Самому интересно стало.

Проводил взглядом, как идет, виляя бёдрами к двери, пошатываясь, будто пьяная, хотя знал, что она не была пьяна. Стиснул ладони в кулаки, видя, как смотрят на неё самцы всех мастей, истекая слюной и жадно пожирая глазами. На мгновение представил, что она действительно могла бы быть моей женой, и понял, что хочу убить их всех. Оторвать им яйца и заставить давиться ими за то, что посмели желать мою женщину.

– Николас…

Зорич был взволнован, но умело прятал свои эмоции под привычной холодной маской, хотя там, на дне глаз я различил явное желание убивать. Догадываясь, к кому оно могло относиться, вскинул бровь и сложил руки на груди:

– С каких пор мы на «ты», Зорич?

– С тех самых, как я нёс ваш гроб, господин Мокану, – процедил сквозь зубы, явно нарываясь. Но я, скорее, опешил. Зорич был не просто ищейкой короля. Одним из лучших ищеек. Он был моим информатором на протяжении почти ста лет. Иначе Гиенам не удалось бы добиться и половины того, что мы имели. Да, и сейчас наш клан был практически на самом дне иерархии, но теперь Асфентус и другие важные пути практически были оккупированы нами, а в том, что король и его отец пока не перекрыли кислород Гиенам, в какой-то мере была и заслуга Серафима.

– У меня слишком мало времени до рассвета, чтобы тратить его на выяснение причин твоего плохого настроения, но не забывай, с кем ты разговариваешь, серб. Еще одна дерзость подобного рода, и ты не покинешь стены этого вонючего клуба!

– Господин, – опустил голову, на бесконечные мгновения не поднимая взгляда, а потом сделал резкий вдох и заговорил, – мы слишком сильно переживали за вас. Ваша жена…

– Стой! Моя жена? Она, – указал пальцем через плечо назад и, дождавшись, когда Серафим судорожно кивнул, продолжил, – действительно моя жена? Как долго? Я живу с ней в одном доме?

– Уже пятнадцать лет…Вы ничего не помните, так, господин? Что произошло с вами?

– Некогда рассказывать. Скоро рассвет. Приедешь вечером к ней…ко мне домой и расскажешь всё, абсолютно всё, что я, мать вашу, не могу вспомнить. У меня появился шанс получить перстень, и я его не должен упустить. Ты понимаешь, что это означает?

Его зрачки на миг расширились, мне казалось, я слышал, как крутятся шестеренки в его голову, а потом он вдруг расслабился и согласно кивнул головой.

– Как скажете, господин.

После разговора с Зоричем вопросов не стало меньше, их стало больше в несколько раз, и каждый теперь предполагал далеко не один вариант ответа. Но ублюдку я доверял. В той мере, в какой вообще мог доверять кому бы то ни было. А по большому счёту, серб имел весомые для ищейки аргументы быть верным мне, а не Воронову.

Когда сел в роскошный черный Мерс, бросил взгляд на свою попутчицу, на то, как стиснула тонкие пальцы от волнения, на то, как задралось ее платье, оголяя резинку чулок. Чёрт, надеюсь, нам не долго ехать ДОМОЙ, бл***дь. Иначе придется разложить ее прямо здесь, при водителе.

– Расскажи мне, Марианна Мокану, – охренеть это как надо было свихнуться, чтобы дать свою фамилию какой-то пусть и безумно красивой девке?! Или я все же заключил выгодную сделку? – что еще ты знаешь обо мне, помимо того, что я люблю именно черные кружевные чулки на женских ножках?

***

Он даже не представлял, что со мной происходит. Он и понятия не имел, как меня до сих пор трясет, что мне хочется бить его, кричать, рыдать в истерике, и я не могу…Потому что этот Ник …потому что ему наплевать.

– Что ты хочешь, чтоб я рассказала? О том, что пятнадцать лет назад ты сделал меня своей женой? О том, что ты ревнив, как дьявол? Или о шрамах на твоем теле? Или о шрамах на моем сердце…?

Резко повернулась к нему.

– А может, о том, что ты не умеешь прощать, но умеешь любить так, как не умеет ни один другой мужчина? О том, что пьешь виски только одной марки? Или о том, что любишь перебирать мои волосы пальцами и говорить о том, что мой запах твой личный наркотик и антидепрессант?

Ты всего этого не помнишь, Ник.

Но я сделаю все, чтобы ты вспомнил. Дома мне будет намного легче это сделать. Ты сам все увидишь.

***

– Слишком абстрактно, моя дорогая жена! За пятнадцать лет можно было бы узнать что-то еще более личное. О виски мог сказать любой, кто знает меня даже по слухам. Насчет твоих волос…мне кажется, это снова твоя фантазия. Но она вполне могла бы мне понравиться, – да, понравиться, потому что у меня закололо пальцы от желания прикоснуться к ее волосам, вдруг показалось таким естественным перебирать их, пока лежит у меня на груди после бурного секса. Встряхнул головой, сбрасывая абсурдные мысли. Нежность, казавшаяся абсолютно несвойственной для такого, как я.

– Наркотики…До сих пор меня вполне устраивал красный порошок, малыш. А насчёт любви… – откинул голову назад и рассмеялся так, что она вздрогнула, – всё с точностью до наоборот, жена. Я не умею любить. Я не знаю, что означает это слово. Какое – то чувство? Так вот, жена, у меня атрофированы все чувства, кроме чувства жажды, чувства лютой ненависти, и, – положил руку на ее ногу, туда, где заканчивалось платье, и сжал ладонь, – голода.

***

Я сбросила его руку так быстро, что даже не успела ощутить его прикосновение. Потому что он меня бил. Больно бил. Так больно, что я начала задыхаться. И каждый удар заставлял корчиться в невыносимой агонии. Боже! Если это только начало, то как мне выдержать дальше? Как мне смириться с равнодушием в его взгляде? Мне кажется, я схожу с ума.

Обернулась к нему, глядя в глаза:

– Да, твоим наркотиком долго был красный порошок, да, ты никогда не умел любить и да, ты всегда любил секс. А еще ты предпочитал, чтоб никто и никогда не узнал, почему ты в восемнадцать спалил бордель, а перед этим зарубил там всех топором. Чтоб никто не знал, как ты искал своего отца, чтобы наказать его за смерть твоей матери и носил с собой ее письмо, а еще ты очень не хотел, чтобы кто-то узнал, когда ты разучился любить и верить в Бога. Когда ты его проклял, закапывая мертвую Анну и своего нерожденного ребенка. Но если я знаю…значит, ты мне это рассказал.

По мере того, как я говорила, он бледнел, а я почувствовала, как моя боль становится сильнее, даже несмотря на то, что только что заставила и его ее почувствовать.

– Прости…я бы никогда намеренно не ударила. Ты не оставил мне выбора.

***

Маленькая дрянь с особой кровожадностью безжалостно вонзала в меня слова, будто лезвия ножей, вскрывая воспоминания, похороненные слишком глубоко, чтобы хотя бы изредка их доставать из своей памяти. Я не откапывал их никогда. Наоборот, водрузил на каждое по мраморной плите без надписи и опознавательных знаков, чтобы они, проклятые, не воскрешали призраками даже изредка. И то, что она говорила, означало только одно: это рассказал ей я. Но почему? Настолько сильно доверял или это была вынужденная мера? Одно я понимал с абсолютной ясностью: никакие демоны Ада не могли бы заставить меня поведать кому бы то ни было и половину того, что она произнесла.

Вернул свою ладонь на место и грубо сжал её колено, выпустив когти и царапая ими.

– Этого никто и никогда не знал. И не мог узнать. Я сделаю вид, что начинаю верить тебе. Если не брать в расчет того, что я не помню, как оказывается, несколько десятилетий…и кто-то явно нехило покопался в моих мозгах.

Глава 5

Он вышел из машины первым и подал мне руку. Мои губы дрогнули в слабой улыбке – галантная грубость. Извращенное сочетание уважения и презрения к женщине изначально. Есть в этом нечто, что и сводит с ума каждую, кто приблизится к нему настолько близко. Сочетание несочетаемого. И стало больно…потому что раньше я была единственной, на кого он смотрел иначе. Именно это давало мне силы не свихнуться от ревности каждый раз, когда он общался с другими, когда улыбался им, когда они откровенно флиртовали и смотрели на него плотоядными взглядами. Я всегда знала, что он мой, потому что он так решил, потому что давал мне железную уверенность в этом каждый день и каждую ночь. Но я помнила и те жуткие времена, когда он отнимал эту уверенность с той же легкостью, как и дарил ее. Я простила, поняла, но я не забыла. Женщины такое не забывают. Это живет внутри в виде притаившейся истерической ревности к каждой суке, которая готова на все лишь бы затащить его в свою постель. И страх…что однажды он может опять отнять у меня право быть единственной. После каждого пореза остается шрам, после каждой раны остается отметина. И все мои шрамы остались со мной. Зажившие, забытые, не напоминающие о себе годами…но иногда вдруг начинающие болеть с такой силой, что хотелось биться головой о стены. Я бы никогда не унизилась и не напомнила ему об этом упреком или открытым недоверием, я жила с этим сама. Это только мои проблемы. Я простила, и мне отвечать за это прощение только перед собой.

Оперлась на ладонь Ника, глядя в глаза. Но он смотрел только на мои ноги…Смотрел так, словно если мог бы, то взял бы прямо в машине, а мне невыносимо хотелось за это дать ему пощечину. Так звонко, чтобы пальцы заболели, а еще лучше – вытащить из-за резинки чулка кинжал и всадить куда -нибудь под ребра и несколько раз провернуть, чтоб отрезвел от боли…потому что я от нее превратилась в пульсирующий комок оголенных нервов. И, проворачивая этот кинжал, я бы сама сдирала с него одежду и кусала эти чувственные губы, изогнутые в циничной усмешке. По телу прошла невидимая дрожь едкого возбуждения вперемешку с болезненной яростью. Он даже не представляет, какие муки ада я испытываю, глядя на него. После месяца мучительного ожидания, после проклятого месяца, когда все его уже похоронили, а я искала каждый день, каждую секунду искала его… и нашла. И я еще не хотела осознавать, что на самом деле его нет со мной рядом. Потому что это не он. Это не МОЙ Зверь.

Ник вздернул бровь, когда прислуга склонилась в поклоне и в то же время суеверно задрожала от того что, увидели его живым, а я не могла сдержать триумфальной усмешки. Когда я позвонила управляющему и приказала снять все черные тряпки с зеркал, потому что их хозяин возвращается домой, он, наверняка, тяжело вздохнув и пожалев меня в очередной раз, пошел выполнять приказ, а на самом деле, как и все в этом доме, считал, что я сошла с ума.

А сейчас взял у Ника пальто и покрылся от ужаса испариной, а потом рухнул на колени и принялся целовать ему руки. Мой муж отшатнулся в сторону, отталкивая Генри от себя, и прошипел:

– Они все здесь психи? Или только этот?

– Он не псих. Они считали тебя мертвым … а еще, за месяц до исчезновения ты спас его сына и оплатил ему лечение в Швейцарии.

– Даже так? Я был само благородство?

– Нет. Ты просто умел ценить преданность.

Я пошла вперед к лестнице, поднялась по ступеням, ожидая, что Ник последует за мной, но не услышала шагов, резко обернулась и замерла…Он стоял посреди огромной прихожей и не двигался с места. Его что-то насторожило. Я видела, как трепещут тонкие ноздри, как он обводит помещение взглядом, чуть прищурившись и нахмурив брови. И когда я поняла, почему, сердце забилось быстрее – он принюхивается к запаху, а здесь все пропиталось им самим. Он чувствует себя. Он чувствует самые разные оттенки от старых ароматов до свежих. Он их сейчас сканирует, и это выбивает из него ту самую уверенность в моей лжи. А на меня снова нахлынуло это ощущение дикого, безудержного счастья, что он здесь, живой. На расстоянии нескольких шагов. Такой же ослепительно красивый, безумно красивый. После долгой разлуки кажется, что вижу его снова впервые и, как при первой встрече, захватывает дыхание. Бледный, с каплями воды в волосах от растаявших снежинок, и черты лица идеальные, четкие, в чувственных губах прячется саркастическая усмешка.

Я смотрела на него, стоя на ступенях лестницы, как в тот день, когда впервые увидела его в доме отца…и он точно так же оглядывался по сторонам, пока не взглянул на меня. Наверное, я сейчас в том же положении, как и пятнадцать лет назад, когда меня еще нет в его жизни и в его сердце. Справлюсь ли я сейчас? Если он не вспомнит никогда…Смогу ли я снова завоевать его, как и раньше. Я не была в этом уверена. Та Марианна и эта – почти два разных человека. В ней так много изменилось…Только любовь к нему осталась неизменной.

Ник все же последовал за мной. Сейчас он выглядел растерянным и все таким же напряженным. И меня колет острыми иглами осознания, что он не считает это место своим домом. Он словно в стане врага, где даже собственная тень вызывает подозрения. Я не знала его таким…За наши пятнадцать лет я уже не один раз убедилась в том, что он может быть непредсказуем даже для меня, а сейчас я совсем не понимала, как вести себя с ним. Что говорить, что делать…Если он получит кольцо, он ведь может уйти. Его не задержит даже неоспоримый факт нашего брака и наличие троих детей. Ник поднимался следом за мной, периодически останавливаясь, чтобы в очередной раз осмотреться по сторонам.

– Тебе нравится то, что ты видишь? – спросила невольно и тут же об этом пожалела. Потому что он ухмыльнулся, осматривая с ног до головы, заставляя вздрогнуть от этого взгляда.

***

Мне нравилось то, что я видел, и меня это настораживало и раздражало одновременно. Безумие, но мне понравилось, что она и Зорич не солгали. И об этом говорил не только мой собственный запах, которым, возникло ощущение, пропитались даже стены роскошного особняка, построенного в мрачном готическом стиле…Я мог быть любовником хозяйки этого дома и жить с ней в нём, что объясняло наличие запаха, но ни одному любовнику прислуга не кинется целовать руки и благоговейно лепетать слова радости ему вслед. Максимум – отнесутся с уважением. В этом доме меня не ждали, я понял это по широко раскрытым в мистическом ужасе глазам горничной, скользнувшей мимо нас по лестнице вниз. Но и в то же время я чувствовал явную радость. Пока шёл к лестнице, по привычке отмечал количество присутствовавших в доме смертных и несколько раз поймал плохо сдерживаемые улыбки на их губах.

Вашу мать! Никто и никогда не был так рад видеть меня в своём доме. Тем более люди, которые всегда были лишь едой, лакомым пирогом, вкус которого я мог растягивать бесконечно долго, превращая последние дни их жизни в самые настоящие адские муки.

Многочисленные шлюхи не в счёт. Я не любил портить удовольствие, которое получал с ними преждевременным страхом.

Впрочем, как утверждала красотка с охренительно сексуальными ногами, это был МОЙ дом. И это, по-видимому, для нее объясняло многое.

Дьявол! Мне нравилось, действительно, нравилось в этом доме. В голове мелькнула мысль, что именно таким и должен быть именно мой дом. Всё так, как я любил. Остановился, как вкопанный, вдруг поняв, что чувствую себя здесь, вот на этой лестнице…уютно.

И я всё больше запутывался. Особенно, когда она шла впереди меня в своём ультракоротком платье, которое хотелось содрать с нее, чтобы не дразнила воображение. Содрать и прижать здесь же к стене. Взять ее прямо на лестнице, чтобы избавиться от навязчивого желания отыметь ее и начать рассуждать здраво.

– Тебе нравится то, что ты видишь? – спросила и вздрогнула, когда снова оглядел ее с ног до головы. Нужно будет обязательно сбросить это наваждение. Прямо сегодня. После того, как отдаст мне перстень.

– А тебе хочется, чтобы мне понравилось? – Пожал плечами и обошел ее, подходя к закрытой двери, толкнул ее рукой и шагнул в спальню, оформленную в тёмно-бордовых тонах. Развернулся к ней лицом, наблюдая, как помедлила, прежде чем войти в комнату. Затаилась и колеблется в ожидании моей реакции. Поймал взгляд, который она устремила на огромную кровать, стоявшую по центру возле дальней стены, и усмехнулся:

– В этой комнате мной пахнет больше, чем внизу. И знаешь, что больше всего мне в этом нравится? – Подошёл к ней и коснулся костяшками пальцев щеки, – что здесь так же пахнет и тобой. И эти ароматы, – очертил пальцами контур соблазнительных губ, – настолько сплелись между собой, что нельзя вычленить один из другого.

***

Сейчас он больше всего походил на себя самого. Потому что его глаза потемнели, он раздевал меня взглядом и соблазнял каждым прикосновением. От сумасшедшего желания податься вперед и жадно впиться в его рот можно сойти с ума. Потому что я так безумно по нему соскучилась…До боли, до мучительной агонии истосковалась по его запаху, голосу, прикосновениям. И все меркло по сравнению с этим. Все отходило на второй, на третий и десятый план.

В изнеможении зажмурилась, погружаясь в каждое касание пальцев, в его дыхание. Приоткрыла глаза, чувствуя, как начинает бешено биться сердце. Предсказуемая, всегда предсказуемая реакция. Ответная жажда. Перехватила его руку и прижала к щеке.

– Тобой пахнет везде, любимый. – очень тихо, одними губами.

Сама провела пальцами по его губам и, тяжело дыша, закрыла глаза, с трудом глотая воздух, потому что во рту сильно пересохло.

***

Я смаковал её реакцию на себя. Впервые это была не предсказуемая до боли в зубах похоть, а нечто другое. Нечто более глубокое. И я напрягся, пытаясь определить, что именно. Что-то, связанное с болью. Она не отпускала её. Она разукрашивала каждое ее тихое слово тёмными оттенками грусти. Я почему-то подумал о том, что грусть ей не идёт.

Чёрт, почему я вообще думаю о ней в этом ключе? О женщине, которую вижу впервые, пусть даже она утверждает, что мы женаты пятнадцать лет. И именно потому что я не помню ни секунды из этих грёбаных пятнадцати лет, сейчас мне нужно, в первую очередь, собрать информацию о себе самом. И кто, как не дорогая супруга, может рассказать обо мне всё, что я забыл?! Трахнуть её я могу и потом.

С сожалением и одновременной злостью на себя за это сожаление высвободил свою руку из ее ладони и отстранился от нее. Сел на кровать, ухмыльнувшись, когда на ее лице появилось разочарование.

– Расскажи мне, Марианна. Расскажи мне всё, что знаешь, и чего не знаю я.

***

Это была моя победа. Маленькая и ничтожная. Кто-то бы посчитал победой совсем иное…но не я. Потому что вместе с легким разочарованием я поняла, что он не поддался банальной похоти. Потому что это была бы не просто пытка, это был бы ад. Я бы не смогла вот так… Мне этого слишком мало. И он захотел большего. Захотел знать…

Я прошла мимо него к комоду с нашими портретами, с портретами детей, собрала их в стопку и положила ему на колени, села рядом на краешек кровати.

– Просто посмотри…Это ты. Это то, что являлось частью тебя. Спроси все, что ты хочешь знать, и я расскажу.

***

Наверное, я должен был испытывать некий восторг, возможно трепет, разглядывая фотографии, которые она мне дала. На них был изображён я. Один или вместе с ней. Чаще всего вместе с ней. На них я прижимал её к себе так, будто не собирался не отпускать. Никогда. Смотрел на неё так, будто всё остальное не имело никакого смысла.

На этих фотографиях был не я. Я не умею быть таким…Я не умею чувствовать те эмоции, которые видел в глазах этого мужчины.

Я провел пальцами по изображению юноши с тёмными волосами и напряжённым синим взглядом, слишком похожего на меня самого, чтобы я промолчал. Но и он не был мной однозначно. Слишком молод. На мгновение мелькнула мысль, что это еще один ублюдок Самуила.

Посмотрел на Марианну, на то, как сидит напряжённо с прямой спиной, стискивая пальцы, как в машине.

– Кто это?

Вытащил фотографию второго мальчика, гораздо младше. Совсем еще ребенок. Он сидел верхом на моих плечах и заливисто смеялся.

– А этот ребенок?

Слишком красивые той самой идеальной красотой, которой не бывает у смертных детей. На мгновение обуяла злость: какая тварь могла обратить ребенка?

Марианна молчала, кусая губы, а я выудил из стопки фотографию белокурой девушки с сиреневыми глазами и ослепительно белой заразительной улыбкой. А вот более раннее ее изображение. На нём она совсем еще маленькая держит меня за руку, сидя на пони и щурясь в камеру. На долбаном пони!

– Только не говори, что я работаю воспитателем в детском саду! Эти дети ведь вампиры? Я не спрашиваю, кто они…Мне плевать. Почему ты показываешь мне их?

***

Я напряглась. Мне показалось, у меня внутри все замерло, даже сердце перестало биться. Хотелось увидеть эмоции на его лице, хотелось увидеть это обожание, с которым он всегда смотрел на них, но я увидела только едкое любопытство. Господи! Мне еще предстоит рассказать о том, что Ник жив, отцу, детям. Всей семье. И я не хочу, чтоб дети видели его таким чужим. Это слишком больно. Я с трудом выдерживаю, а они…

Я осторожно взяла из его рук портрет Сэми.

– Это твой старший сын, Ник. Он очень похож на тебя.

Тронула пальцем портрет Камиллы, видя, как глаза Ника расширились.

– Это наша средняя дочь. А это младший сын. Да, ты работаешь в детском саду, – невольно усмехнулась, потому что как раз смотрела на портрет, где Ник держал Ками на руках, и она показывала ему язык, – в своем собственном, правда.

***

Рассмеялся, хотя появилось чувство, будто по голове огрели чем-то тяжёлым. Хорошо так ударили. И там снова зазвенело от попытки напрячься и вспомнить хоть что-то, вашу мать!

– Конечно, а каждый год всем послушным вампирам добрый дядюшка Санта из клана Клаусов привозит в своих сказочных санях, запряжённых оленями, подарки под новогоднюю ёлку, так? О чём ты говоришь, детка? Я вампир, мать твою. Как и ты. У нас не могут быть дети. Наша плата за бессмертие.

Перевернул одну из фотографий и вздрогнул, прочитав надпись: "Любимый папочка, я скучаю и жду тебя. Твоя Принцесса". В груди кольнуло, когда на секунду представил, что эти слова, действительно, могли быть обращены ко мне.

***

– Ты уехал тогда надолго. Она писала тебе письма и слала фотографии. Когда ты вернулся, то поставил этот портрет в рамку. Но ты вправе не верить… Никто в это не верил, даже Фэй, когда поняла, что я беременна.

Я знала, что он это скажет. Я уже догадывалась, что он не помнит слишком много. Что не хватает, как минимум, лет тридцати. На глаза навернулись слезы, и я смахнула их тыльной стороной ладони.

– Я не вампир, Ник… Я иная раса. Единственная раса, которая может иметь детей от любой сущности. Я Падшая. У меня забрали крылья.

Но даже это звучало дико для него сейчас.

Глава 6

– Малыш, я верю, что ты вполне можешь показать Рай любому мужчине, – вскинул бровь, глядя на её округлую грудь, видневшуюся в вырезе платья, – и тебе для этого даже крылья не понадобятся…Но, давай, договоримся сразу: я не люблю сказки, я предпочитаю кошмары – они честнее. Я не верю в Деда Мороза, в единорогов и в ангелов.

Наклонился к ней, рукой лаская за ухом и понимая, что навязчивое желание постоянно касаться её всё сильнее и сильнее.

– И я слишком ценю свое время…и жизнь, чтобы тратить оставшиеся до рассвета часы на твои рассказы. Мне нужна только правда, Марианна. Не разочаруй меня.

***

Я встала с кровати и отошла от него на пару шагов, повернулась спиной, перебросила волосы вперед и потянула за змейку, расстегивая платье. Внутренне сжалась, зная, о чем он сейчас подумает, и вся кровь прилила к щекам…Черт, я все еще могу смущаться при нем. Потянула платье с плеч, опуская рукава к локтям и выпрямила спину.

– Это и было кошмаром…от него даже остались следы на память.

***

Когда она повернулась ко мне спиной и стянула с себя платье, первое, о чем я подумал: "Так-то лучше. На хрен пустые разговоры". Несмотря на то, что понимал, это всего лишь возможность отвлечь меня. Но меня такой вариант развития событий более чем устраивал.

А потом я увидел их. Длинные серпообразные шрамы, тянувшиеся по лопаткам, выделялись уродливыми рубцами на нежной, казавшейся шёлковой коже.

– Охренеть! – подошёл к ней сзади и провел кончиками пальцев по следам от крыльев, осторожно коснувшись губами мочки уха, когда она напряглась. Её сердце теперь билось с удвоенной, если не с утроенной скоростью. Я никогда не видел падших ангелов. Говорили о том, что их невозможно встретить даже бессмертному.

– Как ты потеряла их? – всё так же медленно поглаживая шрамы и смакуя её реакцию на мои прикосновения.

***

Тысячи дежа вю. Молниями, вспышками, ударами плетью, ворохом мурашек по коже. Его пальцы, на этих шрамах…Боже, сколько раз он их ласкал именно так! Невольно всхлипнула, вздрагивая от каждого прикосновения и от его горячего дыхания возле моего уха.

– Ангел лишается крыльев, если отдает свою душу и девственность тьме, – закрыла глаза, – я отдала…, – повернула голову, судорожно сжимая себя руками за плечи, – тебе.

***

Притянул её к себе так, что теперь она касалась спиной моей груди. Она снова всхлипнула, и я стиснул зубы, удерживая себя от того, чтобы не бросить её на кровать лицом вниз. Ласкать её до изнеможения, а потом грубо взять. Меня раздирало от похоти и в то же время от дикого желания узнать. Узнать всё о себе.

– Что случилось потом?

Я не хотел знать, как это произошло. Так же, как и с тысячами до неё, абсолютное большинство которых я не помнил, да, и никогда не старался запоминать. Маленькая девочка польстилась на смазливую физиономию монстра и с готовностью отдала единственное, что имела, единственное, что его волновало. Наверняка, банально и скучно. Мне куда интереснее было, почему он не оставил её так же, как те самые тысячи предшествовавших ей, а решил взять в жёны.

***

В пустоту. Я это чувствовала. Я говорю в пустоту. Но он не виноват, что не помнит. Да, мне больно, мне адски больно, но это не его вина. Я даже не представляю, в каком он смятении. Точнее, я это помню по себе. Но я не потеряла так много, как он, и мне было легче.

Ему предстоит так много узнать, получить столько ударов под дых, пережить то, что мы уже пережили, еще раз. Но кто знает, как он воспримет это всё сейчас?

– Потом меня забрал Аонэс…Демон. А ты искал. Вырезал все семейство Вудвортов за то, что предали тебя. Меня спас Майкл Вудворт. Я узнала, что тебя приговорили к смертной казни за убийство вампиров. И уговорила Майкла дать показания в обмен… в обмен…

Мне становилось все труднее говорить. Мне начало казаться, что сейчас все звучит иначе. Что его это оттолкнет. Если в нем есть хоть что-то от моего Ника…

***

Она остановилась, и я внутренне сжался, догадываясь, что именно она произнесёт дальше. Любой, у кого в штанах был член, и грёбаная возможность получить такую женщину, как она, не мог упустить этой возможности.

– Моя жена явно предпочитает женские романы, да? По крайней мере, именно так и звучит твой рассказ. – стиснул ее плечи ладонями и склонился к уху, – В обмен на что, Марианна?

Откуда-то из глубины начинала подниматься злость на ублюдка – Вудворта.

***

– В обмен на меня. Майкл был моим мужем…фиктивным мужем, а хотел стать настоящим, – закусила губу до крови, – звучит так, как есть, Ник. Обмен не состоялся. Ты не позволил. Началась война с ликанами и … и я убила Майкла. Потом мы поженились с тобой.

***

Я слушал её, будто быструю перемотку аудиозаписи собственной жизни, но не чувствовал ничего, кроме необъяснимой ярости на Вудворта. Вернулось то самое ощущение из клуба, захотелось очутиться в прошлом, которого я ни черта не помнил, и собственноручно выдрать сердце англичанину. В остальном же я слушал и понимал, что это неправильно. Что хотя бы маленькая часть из того, что она говорит, должна вспыхнуть в памяти. Хотя бы искрой. Но вспыхнуть. Появиться кадром в голове хотя бы на секунду. Чтобы я не чувствовал себя отстранённым слушателем своей же, мать её, жизни!

– Я убил всех Вудвортов…А ты, маленький Ангел, убила своего мужа?

Дождался, пока она кивнёт, и продолжил, не прекращая сжимать её плечи.

– А из нас получилась неплохая парочка, оказывается. Почему мы поженились, Марианна?

***

– Ты убил всех Вудвортов, потому что думал, что они виноваты в моей смерти. А я убила своего мужа, потому что он заключил сделку с Аонэсом и потому что хотел уничтожить тебя.

Пальцы Ника сильно сжимали мне плечи, а меня снова трясло и лихорадило от воспоминаний…Как же все это звучит не так…не так, как было. Звучит не так, как мы испытывали. Я подняла голову и посмотрела на него, чувствуя, как крутится вокруг комната. И мне не захотелось говорить то, что я так хотела сказать. Потому что, если я увижу его усмешку, меня разорвет от боли. Он превращает все мои воспоминания в фальшивую грязь.

Я освободилась из его рук, натягивая платье на плечи. Потом повернулась и тихо сказала.

– Потому что я любила тебя, а ты любил меня. Можешь в это не верить. Можешь сомневаться, сколько угодно, и ты не виноват в том, что ничего не помнишь… а мне, мне сейчас слишком больно, Ник. Слишком больно видеть тебя таким, и я больше не выдерживаю.

Отошла к комоду, открыла первый ящик и достала кольцо. Покрутила его в пальцах. Потом подошла к мужу и вложила ему в ладонь.

– Вот твой перстень. Его мне вернули, когда сказали, что ты мертв. Он твой. Забирай, как я и обещала. Ты можешь уйти…никакие силы Ада не заставят тебя остаться, и я не стану. Но это твой дом. Тебя здесь ждали и будут ждать всегда.

А потом судорожно глотнула слезы.

– Но ты мог бы дать нам шанс…маленький шанс.

Посмотрела в синие глаза и задохнулась от этой пустоты. Наверное, в этот момент во мне что-то оборвалось, и я захотела уйти. Уйти отсюда сейчас, чтобы не разрыдаться при нем так унизительно и жалко.

– Прости. Я не могу продолжать говорить сейчас.

***

Слишком искренне, чтобы быть ложью. Да, так бывает. Озарение, что ложь выглядит и слышится абсолютно по-другому. Оно приходит неожиданно, но, как правило, оно никогда не обманывает. Я чувствовал каждое её слово так, как ощущала его она. При этом не понимая, почему они причиняют ей такую боль.

Не знаю, откуда у меня эта способность – осязать чужие эмоции. Возможно, компенсация за десятилетия загубленной памяти? Прислушался к себе и едва не чертыхнулся, понимая, что это лишь отголоски ее чувств. Мне впервые стало жаль, что я не могу быть настолько искренним, как она. Правда, ненадолго. Ладонь обжигал перстень, которого я искал столько лет, и я испытывал некую досаду из-за того, что не было того самого триумфа, который должен был ощущать, надевая его на палец.

Я схватил ее за запястье, удерживая и не позволяя уйти. Улыбнулся, прокручивая перстень на пальце.

– Шахерезада таким образом выпросила у султана жизнь…

Вскинул голову, глядя на неё.

– Но ты права, это МОЙ дом. Я чувствую это. Впервые. И я не хочу уходить. Пока.

Я действительно не хотел покидать это место. Место, в котором надеялся получить ответы. Мне казалось, что они здесь везде: на каждой полке, в каждой комнате, в каждом укрытом мягким снегом дереве великолепного сада, мимо которого мы проходили. И я добуду их все, чего бы мне это ни стоило. А пока настало время, наконец, расслабиться, попробовать наконец это живое искушение, которое бесстыже дразнило меня вот уже несколько часов.

Притянул ее к себе и коснулся губами бешено бьющейся жилки на шее.

– Не волнуйся. У меня есть идея получше, чем разговор.

Сжимая руками ее талию, впился в сладкие губы и едва не застонал от их пьянящего вкуса.

***

Это было так неожиданно, что я на секунду задохнулась, даже колени подогнулись. Застонала в изнеможении, впиваясь пальцами в его волосы, выдыхая с рыданием ему в рот. Меня трясет от этого поцелуя с такой силой, что я разбиваю губы о его зубы, и чувствую привкус своей крови во рту. Обняла за шею судорожно, сильно, захлебываясь, по щекам катятся слезы…и я поняла, что это все не такое. Все фальшивое. Поверхностное, не важное. Он не такой… и я для него очередная…всего лишь одна из…

Уперлась руками в грудь, отталкивая от себя.

– Нет…, – уворачиваясь от его рта, вырываясь из сильных рук, – отпусти меня.

***

– Меня бесит слово "отпусти"! – прорычал ей в лицо, удерживая и притягивая её к себе, – Что за грёбаная постановка? Ты думаешь, я не чувствую, как ты истекаешь возбуждением? Игры кончились, Марианна Мокану! Ты ведь моя жена? И я, – заломи ей руки за спину, удерживая одной рукой тонкие запястья, а второй обхватил за шею, не позволяя отворачиваться, – хочу заявить свои права на ЖЕНУ!

Я, бл**ь, не просто хочу. Мне это нужно так, что кажется, сейчас яйца от дикого напряжения взорвутся.

***

На секунду широко распахнула глаза…И еще одно дежа вю. Больно. Так больно, что я зажмурилась, дрожа всем телом. Его ярость и это дикое желание, адский голод в глазах…они отдают резонансом, взрывной волной. С такой силой что меня саму лихорадит от такого же голода…Но в его желании нет и капли любви, нет той одержимости, нет его самого. Есть просто похотливый самец, который хочет секса…Сжал мое горло, а я смотрю ему в глаза, понимая, что как только дотронется, как только возьмет, я потеряю для него всякий интерес… а еще я упаду куда-то вниз, в то болото, где валяются все его шлюхи. И легкие отголоски страха вкрадчивой паутиной по спине.

– Нет, – очень тихо и хрипло, – это не права…это просто похоть. Мне ее мало. Поэтому нет. Отпусти меня. Ты делаешь мне больно.

***

О чём эта девка, чёрт её подери, говорит? Так, будто получала от меня что-то большее, чем обычный мужской голод.

Отошёл назад, отпуская ее, глядя, как схватилась за горло, не отводя взгляда от моего лица.

– Можешь не трястись, тебе ничего не грозит. Я никогда не насиловал женщин. Они мне всегда сами дают.

Прищурился, когда она вздрогнула, и отвернулся от неё, вытягивая руку вперед и рассматривая перстень на пальце.

– И я никогда…почти никогда не давал женщине больше, чем просто отменный секс. Я не знаю, кто ты такая, Марианна Мокану. Но не строй иллюзий, которые безжалостно превратят эту твою роскошную сказку, – обвёл руками комнату, – просто в груду жалких разноцветных осколков.

***

– Возможно, ты никогда не насиловал ДРУГИХ женщин. И у меня нет ни одной иллюзии насчет тебя. Потому что наша любовь никогда не была сказкой, Николас Мокану.

Попятилась к двери.

– Она была, скорее, похожа на кровавый кошмар. Но мы оба его выбрали. И мне не нужна твоя похоть. Она для меня ничего не значит. Я вижу ее предостаточно вокруг. Если ты решишь остаться, завтра я расскажу тебе, кем ты стал в братстве, и покажу, чем занимался европейский клан Черных львов. Пока тебя не было, все дела вела я.

Вышла из спальни и только за дверью выдохнула и почувствовала, как раздирает все внутри от боли.

***

Усмехнулся её последним словам, такие женщины, как она, не должны вести дела. Сидеть рядом со своим мужчиной и мило улыбаться его партнёрам, как по бизнесу, так и за карточным столом. Но никак не брать бразды правления в свои наманикюренные ручки. Возможно, она была сиротой. Что ж, меня устраивал любой вариант событий. Сейчас меня устраивало абсолютно всё, что давало возможность скрываться от охотников, которые, наверняка, в ближайшие дни поднимут бучу, найдя все те трупы, которые я спрятал в тех самых трущобах. И еще…если она решила, что сможет выкручивать мне яйца своей мнимой неприступностью, она очень сильно ошиблась. Мне никогда не отказывали. А если и отказывали прилюдно, то под покровом ночи с готовностью бежали тайком в мою постель. И с ней будет так же. Зверь внутри довольно заурчал, он уже взял след и свою добычу не упустит.

Взгляд упал на фотографии на постели, и я снова взял несколько в руки. Не отрываясь, смотрел на старшего…сына. Если я и мог сомневаться в её словах насчёт двоих младших детей, то этот…Подошёл к большому зеркалу и приставил портрет к своему лицу, склонился к зеркалу и вздрогнул, когда понял, что парень на изображении был не просто похож на меня. Он смотрел на фотографа точно так же, как смотрел сейчас на него я, слегка прищурившись и с заметным напряжением на дне ярко-синих глаз.

Дьявол! Если это действительно мои дети, то почему ты не оставил хотя бы толики воспоминаний о них? Но только от мысли об этом, сердце начинало биться о грудную клетку в сумасшедшем ритме. То, о чём я мечтал всю жизнь. То, о чём грезил в редкие моменты единения с самим собой, по словам Марианны, воплотилось в реальность. Вот только я знал, что не заслужил такое счастье. Я не мог его заслужить. Только не Николас Зверь.

***

Я зашла в комнату Камиллы и прикрыла за собой дверь. Сползла по ней на пол и закрыла лицо руками. У меня было ощущение, что я побывала на поле боя и выползла оттуда с ранениями, не совместимыми с жизнью, а мне скоро возвращаться обратно во всеоружии и продолжать бой, притом без малейшей уверенности в победе с самым сильным противником, которого я даже убить не могу. В какие-то моменты мне ужасно хотелось это сделать…сделать так же больно, заставить корчиться в муках. Но даже это невозможно. Все то, что причиняет мне боль, для него даже не комариный укус.

И снова понимание, что он не виноват. Только мне от этого не легче. Меня трясет от бессилия. Мы так много прошли вместе, но еще никогда я не ощущала такого опустошения, словно ничего из всего, что я пережила, больше не имело никакого значения. Зачеркнуто, стерто ластиком и вышвырнуто на свалку за ненадобностью. Завибрировал мой сотовый, и я потянулась за аппаратом. Посмотрела на дисплей и медленно выдохнула, увидев имя звонившего.

– Госпожа…я…даже не знаю, что сказать. Я поражен тем, что вы оказались правы, и приношу свои извинения.

К черту их извинения! Меня они волнуют меньше всего, как и их заверения в том, что он мертв, тоже мало волновали. И я слышала по голосу, что звонит он не из-за этого. Слишком взволнован.

– Но ты звонишь не поэтому, верно, Шейн?

– Верно. Мы получили результаты ДНК. Мы знаем, кто убийца.

Я прислонилась головой к двери, пытаясь унять дрожь во всем теле. Кажется, я уже тоже знала ответ на этот вопрос. Меня пронзило, как ударом тока, еще до того, как он ответил.

– Это ДНК вашего мужа, госпожа.

Стиснула телефон, закрывая глаза…меня накрывало по-новой с такой силой, что под ребрами, казалось, разгорелся пожар и жег меня изнутри. Вот она целостная картинка. И перед глазами мелькают изуродованные трупы, голые женские тела, покрытые ранами…

« – А он их…

– Да. Еще как да. По полной программе и в самых извращенных формах. Только это явно не было насилием. Посмотрите на ее лицо – выражение безграничного экстаза. Дьявольщина какая-то. Понятия не имею, что это за тварь, и как ему удавалось их уводить за собой, а потом проделывать все это. Они же прекрасно понимали, что с ними происходит, и позволяли ему. Никаких следов борьбы. Черт с ними со смертными, но вампиры…

– Если он мог подчинить их волю, то это многое объясняет».

Задохнулась, схватившись за горло, где еще так явно ощущала прикосновения его пальцев. Захотелось содрать этот кусок кожи, чтобы не ощущать их. Чтобы какое-то время вообще не думать о нем и о том, что только что узнала.

– И это не все, – давай, добей меня Шейн. Контрольным в голову, – охотники нашли еще трупы на свалке в местных трущобах. В одном из самых загаженных районов города. Он начал свой путь именно оттуда. Крысы, кошки, собаки, бездомные и дешевые шлюхи. Дело дрянь. Охотники объявили розыск, а от вас требуют выдать им убийцу, иначе в ближайшее время здесь будет поисковой отряд нейтралов.

Стиснув челюсти, поднялась с пола, тяжело дыша, все еще прислоняясь к стене. Меня лихорадило с новой силой, даже испарина выступила над верхней губой и на висках. Если Охотники узнают, кто убийца, даже страшно подумать, что грозит Нику. Королю европейского клана Братства, в прошлом нейтралу. Его казнят без суда и следствия. Его просто растерзают.

А перед глазами голая мертвая вампирша с приоткрытыми остекленевшими голубыми глазами и картинки яростного совокупления с ней и моим мужем в главных ролях. Картинки того, как он ее трахал перед тем, как осушить досуха… и снова дежа вю…когда-то я такое уже видела собственными глазами.

Тряхнула головой, собирая всю волю в кулак. Мне кажется, я даже слышу, как хрустят мои пальцы. Я подумаю об этом позже. Не сейчас.

– Значит так. Уничтожить все тела. Мне плевать, как вы это сделаете! Пожар в морге, апокалипсис, землетрясение, но я хочу, чтобы были уничтожены все улики. Сотрите отчет о ДНК или подмените фальшивыми результатами по всем картотекам в лабораториях и департаменте. Зачистите все места преступлений, чтоб волоска не осталось. И найдите того, кого можно будет подсунуть охотникам как убийцу. У вас должны быть должники, Шейн. Надавите на них. Угрозами, шантажом, надавите на семьи. Мне нужен тот, кто возьмет вину на себя.

– Понял. Все будет сделано.

– Отчитаешься мне по каждому пункту.

– Да, конечно.

Все так же тяжело дыша, прошла к окну и прислонилась щекой к стеклу, стараясь немного успокоиться.

– Когда вы сообщите всем о том, что господин жив?

– Скоро. Шейн!

– Да, госпожа.

– Никто не должен об этом знать. Никто в братстве, и никто в клане. Ни мой отец, ни кто-либо из семьи. Никакой утечки информации. Головой отвечаешь за это.

– Понял.

Я отключила звонок и положила сотовый на подоконник. Я выдержу. Я привыкну к этой мысли, пойму, как себя вести, и я выдержу! Как бы он ни изменился, это Ник. И у меня есть фора – я его знаю. Знаю все его плохие черты и хорошие. Знаю его привычки. Эти женщины мертвы и ничего для него не значили… Тихо взвыла, вжимаясь в стекло пылающей щекой, проклиная слезы, которые непрекращающимся потоком катились по щекам. Невыносимо представлять его таким…его руки на теле другой женщины, его губы на чужих губах. Впрочем, они все поплатились за это жизнью. И я даже не содрогнулась от ужаса, как раньше.

Я была рада…Господи, я начинаю меняться, и сама превращаюсь в чудовище!

Отошла от окна, стянула через голову платье и повернулась к зеркалу. Какой он видит меня сейчас? Я ему нравлюсь…Это я поняла сразу. Очень нравлюсь. Хотя разве ему не нравились те несчастные, которых он убивал пачками последние дни?

«Один и тот же типаж»…Ведь они чем-то похожи на меня. Каждая из них. Или я тешу себя какой-то призрачной надеждой?

Надо начать все заново. Это мой мужчина, и я не собираюсь сдаваться. Он вспомнит. А не вспомнит – я сделаю все, чтобы опять продраться в его сердце. Ведь я помню дорогу, знаю каждый закоулок в этом чертовом лабиринте и смогу его пройти даже с закрытыми глазами. Пятнадцать проклятых лет я сражалась за наши отношения, и я не намерена вышвырнуть их в прошлое.

Взяла сотовый и набрала номер отца. Он ответил почти мгновенно.

– Я ждал, когда ты скажешь мне сама, ждал, что он позвонит. Почему это заняло так много времени, Марианна?

– Потому что все очень сложно, отец.

– Разве с ним бывало когда-то легко? Где этот мерзавец? Я хочу надрать ему задницу!

– Кажется, у него примерно такие же желания в отношении тебя, папа. Ник ничего не помнит. Не помнит лет пятьдесят из своей жизни. Может, и больше. Я пока не знаю, что именно произошло и где именно начинаются его воспоминания, но это совсем другой Ник. Это тот Ник, который все еще не в нашей семье. Возможно, для него ты являешься врагом, и он не знает о смерти Самуила.

– Значит, будем знакомиться заново, – отец усмехнулся, а я понимала, что это попытка подбодрить меня, – где он сейчас?

– Дома. Согласился приехать, потому что я пообещала отдать ему перстень.

Мой голос слегка сорвался, и я судорожно вздохнула.

– Думай о том, что ты была права. Черт, не знаю, какая дьявольская связь есть между вами, но он все же жив, этот сукин сын, и ты действительно это чувствовала.

– Но он не помнит меня совершенно.

– Вспомнит. Дай ему время.

– Если он захочет это время дать мне.

– Захочет. Если ты права, и Ник не помнит последние пятьдесят лет, то его хрустальная мечта – иметь то, что он имеет сейчас, и он никогда от всего этого не откажется.

– Но он может отказаться от меня, папа.

Отец рассмеялся, и мне вдруг стало немного легче.

– Это же ты, девочка. Разве ты ему дашь отказаться от себя? У Мокану нет ни малейшего шанса.

Я слабо улыбнулась, и мне до боли захотелось сейчас прижаться к отцовской груди и разрыдаться. Он подбадривал меня. А ведь мы оба знали, что Ник непредсказуем в своих решениях.

– Когда ты скажешь детям?

– Я позвоню им…

– Позвони. Они ждут. Это они сообщили мне, что ты нашла их отца.

Я распахнула окно настежь, вдыхая морозный воздух, стараясь не думать, что Ник совсем рядом. Всего лишь в нескольких метрах от меня. Не думать о том, что он делает сейчас и о чем думает он сам.

– Мам…,– сжала сотовый сильнее, когда услышала голос старшего сына, – ты просто скажи, с ним все в порядке?

– Да, Сэми, ваш папа жив. С ним все хорошо, и он уже дома.

– А ты? С тобой все хорошо?

Мой чувствительный мальчик всё знает. Всё понимает. Боится сказать неосторожное слово. И снова стало больно…потому что они пережили этот жуткий месяц вместе со мной, и если я не смирилась, то они прошли через все муки ада, прощаясь мысленно с отцом снова и снова. И сейчас, когда он вернулся для них с того света, они не могут даже обнять его, потому что не нужны ему.

Сердце сильно сжалось. Так сильно, что я зажмурилась.

– Со мной все будет хорошо. Вашему папе просто нужно время.

– Мы знаем. Мы будем ждать, мам. Ты не волнуйся за нас. Самое главное, что отец жив, правда?

– Правда. Это самое главное, родной. Я в выходные приеду к вам обязательно. Присматривайте за Яриком. Все будет хорошо. Вы же теперь мне верите?

– Верим, – он улыбнулся, и я почувствовала эту улыбку сердцем. Вот так. Да, мой мальчик, верьте мне. Я постараюсь. Я очень надеюсь, что у нас все получится.

Бросила взгляд в окно – к дому подъехала машина Серафима.

Глава 7

Я всегда любил женское нижнее бельё. Даже будучи маленьким нищим бродягой, я любил подсматривать за тем, как девушки купались в реке или мылись на заднем дворе своего дома, спрятавшись за толстой тканью, натянутой между двумя деревьями. Смотрел в основном на тех, кто ещё не успел раздеться и фантазировал о том, как они выглядят без этих кусочков ткани на своём теле.

Куда интереснее фантазировать о том, что скрывает одежда, чем видеть выставленные напоказ достоинства, ведь секс зарождается именно в голове.

С возрастом мало что изменилось. Правда, теперь я не скрывался, теперь они раздевались прямо при мне, сексуально извиваясь, и я просто обожал смотреть, как они поддевают тонкими пальчиками ажурные трусики, облегающие соблазнительные задницы. Женщину можно заставить стать мокрой, даже не прикасаясь к ней. Даже когда на ней самое обычное домашнее платье. Достаточно смотреть на неё так, будто она уже стоит перед тобой в кружевном белье. Смотреть так, чтобы она видела не только твою похоть, но и те картинки, что видишь ты сам.

Я дотронулся до красного кружева и стиснул зубы, невольно представив, как оно смотрится на теле Марианны. Да, как только она ушла, я решил осмотреть свою комнату и залез в комод с её нижним бельём. Чёрт, девочка явно одевалась для меня. Точнее, раздевалась для меня. Черное, красное, бордовое оттенялось редкими оттенками сиреневого и синего. Чулки. Грёбаное море чулок, от вида которых в паху прострелило нереальным возбуждением.

И везде её запах. Он лишает контроля, он выбивает почву из-под ног. Особенно, когда понимаю, что она недалеко. В одном здании со мной, и это будоражит. Это заставляет сжимать кулаки, чтобы не броситься искать её. Для себя.

Так, нужно отвлечься, иначе я с ума сойду. В этой комнате слишком много секса. Здесь им пропитано всё. Даже вешалки в шкафу. Взгляд зацепился за закрытую шкатулку на трюмо. На её крышке лежал браслет в виде переплетённых цветочков. Работа явно выполнена на заказ. На изнаночной стороне надпись «я буду любить тебя вечно». Первая мысль – что за сентиментальная хрень?! Потом осознал, что вряд ли моя жена стала бы хранить подобные подарки от других мужчин в нашей спальне. И в таком случае…чёрт, каким наркотиком меня пичкает эта малышка?

Хотя, с другой стороны, если она считала, что я умер, то вполне могла позволить себе принимать подарки от любовника. Сунул безделушку в карман, решив узнать всё позже из первых уст.

Мне нужно было осмотреть дом. Правда, вначале я подошёл к двери, за которой явно была моя супруга, потому что я слышал её приглушённый голос – говорит по телефону. Приложил руку к деревянной поверхности, думая о том, что мне ничего не стоит выбить её на хрен, чтобы показать девочке, как сильно она ошибается, думая, что может убежать от меня. Усмехнулся, вспомнив, как расширились её глаза, пока она пятилась к двери, оставляя меня в спальне. Она боялась, но Зверь чуял, что добыча боялась не его, а себя саму.

Что ж, Мокану, а чего ты ожидал? Твоя новоиспечённая супруга, похоже, такая же ненормальная, как и ты.

Почему-то в голове её голос раздался «Возможно, ты никогда не насиловал ДРУГИХ женщин». И это её «ДРУГИХ» эхом отдаётся, обивается набатом. И от мысли, что мог брать её силой, становилось не по себе. Я знал, что такое насилие. Это больше, чем адская физическая боль. Это больше, чем слёзы, окаменевшие в горле и раздирающие его на ошмётки. Это унижение, смешение человека с грязью под ногами, в которой не хочется пачкать подошвы сапог. И это признание собственной неполноценности перед жертвой для самого насильника, даже если он пытается проявить таким образом свою мощь.

Чёрт! Я спрошу у неё об этом вечером как раз после разговора с Серафимом. Дааа, такими темпами у меня к ней длинный список вопросов накопится, а ведь моя Шахерезада обещала еще и продолжение нашей с ней истории рассказать этой ночью.

Я прошёл дальше по коридору и толкнул ближайшую дверь, вошёл в неё и замер, разглядывая тёмно-синие аскетические стены с чёрными шторами. Минимум мебели, один шкаф для одежды, второй для книг. Очень много книг. И всего одна большая фотография на полке. Взял её в руки. Очень похоже на портрет. Да, я ошибся. Это был портрет красками. Я с Марианной и детьми. Я сижу в кресле, Марианна с бесконечной нежностью улыбается художнику, стоя позади меня и обвивая руками мою шею. На моих коленях девочка…дочка, сказала она. Камилла. Она сидит боком, склонив светловолосую голову на мою грудь и глядя хитро исподтишка на художника. Маленький мальчик стоит рядом с креслом, вскинув головку кверху, и с каким-то восторгом смотрит на Марианну. Так обычно сыновья в раннем возрасте смотрят на матерей. Влюблённо, восхищённо и с выражением благоговения. Я сам когда-то смотрел так на свою собственную мать и мечтал убить каждого мужчину, который уходил, оставляя её в слезах. Я был бы самым юным серийным убийцей в истории Земли, так как таких ублюдков в её жизни было слишком много.

Провёл пальцами по изображению, напрягая голову. Ну же, Мокану. Вспомни. Посмотри! Ты мог забыть этот камин рядом с креслом, мог забыть свой черный свитер с воротником под горло, мог забыть эти белые шторы. Но как ты можешь не помнить чувство абсолютного умиротворения, которым веет от этой картины? У тебя, мать его, никогда его не было! Ты не имел права забыть то счастье и гордость, которые светятся в твоём взгляде! В глаза бросилась собственная ладонь, которой я на портрете прижимал к себе девочку, и я подумал о том, что ей очень подходит быть Принцессой. Отложил в сторону картину Самуила, наверняка, писал её именно он. Самуил. Чёрт, имя явно давал не я. Ещё бы Владом назвали.

Пробарабанил пальцами по корешкам книг. Старший сын, а я был уверен, что это именно его комната, явно был развит разносторонне: самые разные жанры, от классики до современной литературы. Открыл верхний ящик книжного шкафа и увидел фотографии. И на всех – мы вдвоём. Вот он, совсем маленький, сидит на мне верхом, а я лежу на зеленом газоне. Он весело хохочет, настолько заразительно, что кажется, и солнечные лучи смеются вместе с ним.

Дьявол, кто же такая эта Марианна, что, женившись на ней, я получил перстень? И почему перстень оказался дома в то время, как обручальное кольцо было на мне? Столько вопросов самому себе, что от них начинает раскалываться голова.

На другом фото мальчику уже лет двенадцать, он стоит, иронично вскинув бровь и сложив руки на груди, и я вздрагиваю, потому что снова вижу в нём самого себя. Что я испытываю, общаясь с ним? Гордость? Радость? Будучи человеком, никогда не задумывался о детях. Пока Анна не забеременела. А до этого просто некогда было – приходилось выживать здесь и сейчас, а не думать о будущем.

О том, каково это быть отцом, впервые задумался, уже утратив возможность им стать. Как, впрочем, и бывает в нашей жизни. Только потеряв, мы действительно начинаем ценить то, что имели.

Достал все фотографии из ящика и начал расставлять их на полке. Кем бы я ни был, сколько лет жизни ни стерлись бы из памяти, я не хотел оставаться воспоминанием в ящике книжного шкафа собственно сына.

Покинул его комнату и спустился по лестнице вниз. Поймал за руку того немолодого слугу, который целовал мне руку.

– Генри?

– Да, господин, – он усердно закивал головой, пряча странную улыбку за усами.

– Проводи меня в мой кабинет.

Он удивленно вскинул брови, но коротко кивнул и, приглашающе махнув рукой, припустил впереди меня, слегка подворачивая правую ногу.

Остановился возле темной двери с круглой чёрной ручкой и, отойдя в сторону, вдруг схватил меня за рукав рубашки и начал причитать:

– Господин, я так рад…Мы так рады. Господин, мы ведь уже все…, – смахнул пальцем выступившую слезу, – а госпожа не верила. Мы видели. Моя Сара мне показывала. Они все верили, а она нет. Выгоняла соболезнующих. Отключила телефон, чтобы никто не звонил.

– Зачем она отключила телефон? – я осторожно высвободил свою руку, думая о том, что болтливые слуги в доме – это катастрофа. Хотя сейчас мне это было на руку.

– Они все звонили и соболезновали. А она, – его голос дрогнул, сделался восхищённым, – она им всем говорила, что вы живы, и что она не собирается тратить время на их глупые разговоры.

– А почему твоя госпожа не верила?

– Я всегда говорил Саре, что между вами божественная связь. Что госпожа чувствует вас на расстоянии, а вы её. Так и получилось, господин. Так и получилось!

Он снова радостно заулыбался, а я сдержанно кивнул ему и махнул рукой, отпуская.

Интересно, значит, меня заживо похоронили все мои знакомые, и только Марианна верила в то, что я не умер. Но почему? По ее словам, меня не было целый месяц. Тридцать дней я не выходил на связь ни с кем, и они решили, что меня больше нет.

Так она сказала мне в машине по дороге домой.

«– Скажи…Расскажи, что с тобой случилось, Ник? Почему тебя так долго не было? Где ты был?

– А сколько меня не было, куколка?

– Месяц, – её голос задрожал, и она еще сильнее стиснула пальцы, – чёртов месяц, день за днем, час за часом я ждала от тебя хотя бы одного слова. Хотя бы простого «я жив»…, – отвернулась, пряча слёзы, выступившие на глазах.

– Ошибаешься, девочка, – я склонился к ней, обхватывая ладонью побелевшие пальчики, – меня не было гораздо дольше. Так я, по крайней мере, чувствую.

– Сколько? – выдавила из себя, не убирая руку, и я улыбнулся, поглаживая большим пальцем её ладонь.

– Минимум, лет сорок или шестьдесят. Я не могу сказать точно. Но то, что вижу на улицах сейчас, изменилось явно не за десять или даже за двадцать лет.

– Но что произошло с тобой? – она резко подняла ко мне лицо, – С какого момента ты помнишь себя?

– Я не знаю. Я помню, как очнулся в зловонной подворотне, из которой валил такой смрад, что тянуло выблевать свои же кишки. Вот только, – сам не заметил, как стиснул маленькую руку, вспоминая, – я не мог сделать даже этого. Я не мог пошевелиться. Даже моргнуть. Я лежал живым трупом, – она громко и рвано выдохнула, и я убрал свою руку, – чёртову уйму времени и слушал, что происходит вокруг меня. Мне повезло, что в том районе такие узкие улицы и высокие здания с навесными крышами на первых этажах, что туда даже свет не пробивался. Первым, что я увидел, открыв глаза, была жирная серая крыса с облезшей на боках шерстью».

При воспоминании о том, как вгрызался клыками в подобную тварь, затошнило, и я потянулся к портсигару, стоявшему на тёмном дубовом столе. Достал сигару и, покрутив её в пальцах, поднёс к носу, вдыхая запах. То, что доктор прописал. Лучшее лекарство от амнезии, мать вашу!

Повернулся к бару, на котором стояла бутылка виски и стакан.

– Что ж, Николас, в этом доме есть практически всё, что нужно тебе для счастья: виски, сигары и сногсшибательная женщина. А еще на твоём пальце красуется перстень, о котором ты мечтал сотни лет…Какой же твари на этот раз ты перешёл дорогу, что тебя попытались лишить не просто жизни, но и памяти обо всей этой роскоши?

Впрочем, в случае со мной вопрос был риторическим. Легче сказать, кому я нравился, чем перечислять имена тех, кто меня ненавидел. Язык можно было бы сломать.

На мгновение мелькнула мысль, что моим несостоявшимся убийцей вполне могла бы быть та же Марианна. Супруга Николаса Мокану, которого звали не иначе как Зверь. Разве нужна большая причина для того, чтобы желать ему смерти? Навряд ли. Вспомнилась её реакция в клубе. Сосредоточился, пытаясь определить, чего больше было в ней: испуга или радости. Но нет, слишком искренними мне показались её поцелуи и слёзы. А ещё я вспомнил её боль. Как ощутил её, будто свою. Будто это у меня сердце кто-то схватил ледяными пальцами и резко дёрнул вниз, обрывая с корнями.

«Я всегда говорил Саре, что между вами божественная связь. Что госпожа чувствует вас на расстоянии, а вы её».

Все мои связи с Богом заканчивались на выкриках шлюх, исступленно взывающих ко Всевышнему в то время, как я их трахал. И о чём говорил слуга, я понятия не имел, но на хорошо разыгранный спектакль сегодняшний день не походил. Да и смысла никакого не было в подобной постановке.

На отполированной поверхности стола ни пылинки – слуги неплохо сработали, учитывая, что еще час назад все они считали меня мёртвым. Значит, знали, что скоро спущусь сюда. Что же, в этом доме мне не только были рады, но и изучили все мои привычки. Кем же ты стал, Мокану? Кто-нибудь ответит мне на этот вопрос так, чтобы не порождать цепочку других?

На столе лежало устройство, я такое видел у одной из своих жертв в номере, она называла его «ноутбук», кажется. Сказала, что это такой компьютер. Включала на нём музыку для стриптиза. Правда, я тогда был всё же больше увлечён этой маленькой дрянью в платье из рыболовной сетки и её грациозными движениями.