Читать онлайн Элизиум бесплатно

ELYSIUM

by Nora Sakavic

Книга издана с согласия автора.

Перевела с английского Мария Шмидт

Cover art © by Kiia Kanerva

Глава 1

– Эви, во дворе пожар.

Я поднимаю взгляд и вижу Каспер, которая тайком пробралась ко мне в ванную и сидит на раковине. Ничуть не смущаясь собственной наглости, она выжидательно сверлит меня взглядом, пока я наконец не отвечаю:

– Бывает.

– Твои волки недовольны, – сообщает Каспер, будто мои волки хоть когда-то хоть чем-то бывают довольны. – Они уже целый час под дверью бродят.

– Чушь, – отрезаю я. В том, что мой недружелюбный приветственный комитет на такое способен, я не сомневаюсь – просто знаю, что просидела в ванной куда меньше часа. После смерти Каспер утратила чувство времени и с каждым днем все больше забывает, что это такое. Она еще пытается с этим бороться, потому что умерла не так давно и пресловутая «вечность» до сих пор ее пугает, но в конце концов Каспер уступит неизбежному. И, надеюсь, покинет Элизиум прежде, чем это произойдет. – Вели им проваливать.

Каспер испепеляюще смотрит на меня.

– Ты же прекрасно знаешь, что они меня не видят.

– Но почувствуют, если ты вцепишься пальцами им в хребты. Можно мне теперь помыться спокойно?

Она наклоняется ближе и проводит бледной рукой по моей темной коже.

– Можно, конечно.

– Без посторонних глаз, если это не очевидно.

– Ханжа, – фыркает Каспер, но с раковины слезает. – Ладно, пойду тогда посмотрю, как спит Александра.

– Она не спит, – замечаю я, но Каспер уже ускользает сквозь стену в соседнюю спальню.

Я включаю воду, решив, что увещевать Каспер бесполезно, но ее предостережение не выходит у меня из головы. Разумеется, во дворе пожар. С самого моего прибытия он происходит каждый год третьего февраля.

«С моего прибытия». Злосчастные слова ядом разъедают мне горло и обжигают язык, но этот яд мне хорошо знаком. В шкафчике, где должен лежать ополаскиватель для рта, стоит бутылка «Джека», и я беру ее с собой в душ.

Все стены в Элизиуме звуконепроницаемые – и слава богу, учитывая, чем питаются некоторые местные жильцы, – так что никто не слышит, как я фальшиво пою «С днем рожденья». После каждой строчки отхлебываю по глотку «Джека» – отчасти в качестве тоста, а отчасти – чтобы выжечь ком, который застрял в горле. После пятнадцати с лишним лет работы в баре я так легко не пьянею, но и этого хватает, чтобы смягчить жар, который раздирает мне грудь. Затем я иду одеваться и по пути ставлю бутылку на место.

Обычно на работу я хожу в джинсах и самой чистой на вид рубашке, но на этот раз пытаюсь нарядиться чуть достойней. В короткой юбке будет холодно, но она мне идет и даже слегка ободряет, а мне сегодня это совсем не повредит. Я наношу на ноги лосьон, излишки втираю в предплечья и по дороге к выходу беру из шкафа пару сандалий.

Каспер не обманула: Мэрилин и Хоган в самом деле ждут меня в коридоре. В волчьем обличье они наверняка бы щетинились, но даже в человеческой форме эти двое ухитряются сохранять точно тот же свирепо-встревоженный вид. Я едва удостаиваю их взглядом, направляясь к лестнице, и Мэрилин преграждает мне путь.

– Во дворе пожар, – говорит она.

– Ну да. – Я напоминаю себе, что в прошлом году Мэрилин здесь еще не было, но мой ответ все равно звучит едко, словно это само собой разумеется. Мэрилин смотрит на меня, будто ждет подробностей – например, нормальных объяснений, – но мне сейчас не до того. Я жестом велю ей уйти с дороги, зная по опыту, что сама сдвинуть Мэрилин с места не смогу. Она крохотная, но весит целую тонну. Возможно, потому что, помимо человеческого, у нее есть еще одно тело. – Соседи ничего не заметят, и дом от пожара не сгорит. Просто не обращай внимания, к полуночи все погаснет.

– Но ты должна…

– …через пятнадцать минут быть на работе, – перебиваю ее я. – Я скажу Фалькору и Смергу присмотреть за двором. Ты довольна?

Мэрилин скалится на меня. От тревоги ее подбородок принимает звериные очертания. Мне становится слегка не по себе при виде того, как странно и неестественно выглядит ее рот, но я слишком долго прожила в Элизиуме, чтобы показывать страх. Я главная хозяйка этого сверхъестественного пристанища и по совместительству его стержень, а потому тронуть меня даже пальцем здесь никто не может, но вот всячески портить мне жизнь все имеют полное право. Чтобы выжить в Элизиуме, мне, как единственному человеку, приходится постоянно притворяться, что главное чудовище тут я, и за годы я научилась делать это мастерски. Я медленно и плавно поднимаю руку, а затем указываю на пол.

– К ноге.

Я с огромным трудом сдерживаюсь, чтобы не вздрогнуть, когда Мэрилин щелкает зубами, метя мне в горло. К счастью, меня отвлекает резкий голос Хогана:

– Сара.

Уже несколько месяцев я не слышала настоящего имени Мэрилин. Всем жильцам в день прибытия я даю прозвище и упорно не признаю, что прежде у каждого из них была иная личность. Эта привычка у меня с детства: я всегда любила придумывать людям другие имена. Моя мать говорила, что таким образом я стремилась взять все в свои руки. Теперь же это просто способ держать моих жильцов, нередко очень жутких, на коротком поводке. Даже девушка-призрак по имени Каспер не смогла избежать этой участи.

Мэрилин, названная в честь Мэрилин Монро за стильный внешний вид, с яростью смотрит на Хогана. Потом она еще поймет, почему он ее не поддержал, но сейчас Мэрилин зла на него так же, как на меня. Мне, впрочем, совершенно без разницы, потому что теперь нас двое против одного, и Мэрилин без дальнейших споров отступает в сторону. Я оставляю их разбираться друг с другом и иду вниз вызывать такси. В иное время я бы доехала до работы на велосипеде, но горький опыт подсказывает, что мини-юбки и велосипеды – вещи несовместимые.

«Сглаз» находится в паре улиц от центра Огасты, штат Джорджия. Это довольно дешевый кабак, но все же он успел стать для меня домом в той же мере, что и Элизиум. Когда я пыталась пережить жестокое предательство мужа, «Сглаз» стал не первым баром, куда я забрела, но первым, где никто не додумался потребовать у меня документы.

Больше полугода я сидела за стойкой в углу и рыдала, пока Даллас не сказал, что я могу оплатить свой заоблачный счет, если отработаю пару смен. И тут же отправил меня на кухню, едва узнал, как мало мне лет. Не такой карьеры я для себя ждала, но, в общем-то, и присматривать за чудовищами Элизиума я тоже никогда не мечтала.

На двери бара висит истрепанная за годы табличка: «3 февраля мы будем закрыты на ремонт». Я касаюсь таблички ладонью и одними губами благодарю Далласа за то, что он до сих пор помнит о моем горе. Уж не знаю, по доброте ли душевной или ради лишнего ежегодного выходного, но, если честно, мне плевать.

Я захожу и вижу у стены доску с объявлением: «Закрыто. Пожалуйста, приходите завтра». Доску я ставлю на тротуар прямо у входа, но дверь не запираю, а вместо этого иду готовить стойку к работе.

Ночь будет тихая, потому что только самые давние наши завсегдатаи знают, что мы сегодня не совсем закрыты, и менее половины из них решат, что сегодняшняя распродажа «Все за четверть цены» стоит того, чтобы заявляться на мой личный праздник жалости к себе. Я беру из подсобки кассу, достаю мелочь и бросаю несколько монет в музыкальный автомат в углу.

Порядковый номер песни Sunday Morning я знаю наизусть и поэтому жму кнопку снова и снова до тех пор, пока автомат не заявляет, что мелочь у меня кончилась. Как и всегда, первые ноты пронзают мне сердце насквозь, и я просто стою у автомата несколько секунд, слушая, как скрипка и фортепиано поют пустому бару печальный дуэт. До сих пор не понимаю, почему выбрала свадебной песней такую скорбную мелодию. Может быть, отчасти я уже тогда чувствовала, что меня ждет, и пыталась предостеречь об этом себя саму.

Под гнетом этих безрадостных мыслей я возвращаюсь обратно за стойку и наливаю в большой стакан виски со стеллажа. Пары глотков хватает, чтобы потушить полыхающий в душе огонь, и я продолжаю наводить порядок в баре. Управляюсь я быстро и почти успеваю закончить к тому времени, как в зал, неся с собой морозный ветер, заходят офицеры Родригес и Майлс.

Майлс придерживает дверь ботинком, чтобы вернуть на место объявление у входа, но Родригес его не ждет. Он огибает пустые столики, подходит к бару и вручает мне четвертак в обмен на стопку. Я уже достаточно выпила, поэтому без особых усилий улыбаюсь и несу монету к автомату. Когда я возвращаюсь, Родригес снова производит ровно тот же обмен и заодно дает мне еще четвертак, чтобы я могла выпить вместе с ними.

Мы молча поднимаем тост за мою дочь и одновременно опрокидываем шоты. В качестве аванса за остальные напитки первые посетители суют мне еще мелочи, и я ставлю перед ними бутылку. Они берут стаканы и уходят за маленький столик в углу, а я снова несу деньги в жертву автомату. «А‑26» – я жму кнопку вновь и вновь, пока не начинает ныть палец. Sunday Morning, Sunday Morning, Sunday Morning.

Уже несколько лет никто из наших завсегдатаев не спрашивал, как я потеряла Сиару. Бетти говорит, что самая популярная версия – автомобильная авария, потому что я призналась, что в один день лишилась и новорожденной дочери, и мужа. Бетти поделилась этой сплетней в надежде, что я расскажу, как все было на самом деле, но мне до сих пор тяжело говорить и о предательстве Адама, и о смерти Сиары, и о нечестивом союзе, в который я вступила с лей-линией штата Джорджия после всего этого. Мои клиенты все равно не верят в колдовство, а Бетти мучения смертных считает своего рода мимолетной забавой. Даже обидно, что в ней есть эта безжалостная жилка. Из всех моих жильцов только Бетти мне более-менее приятна, и из всех моих знакомых она лучше прочих смогла бы понять, как сильно я ненавижу Элизиум.

Элизиумом я зову дом, которым заправляю, но вообще-то изначально так назывались врата Огасты. Вся Земля пронизана лей-линиями, к которым могут подсоединяться члены сверхъестественного Общества и магические люди, а там, где энергии достаточно много и она просачивается из земли, можно найти врата. По сути, это портал, соединяющий разные точки планеты. Общество использует такие порталы, чтобы безопасно перемещаться по миру, скрываясь от глаз смертных, которые с каждым днем становятся все любопытней. У этой сети есть свои пределы, поскольку порталов известно всего сорок девять и Элизиум уже почти что не считается одним из них, но пока Общество следует правилам секретности GLOBE, вариантов получше у них все равно нет.

Запрещено пользоваться порталами только вампирам, потому что между ними и Хранителями врат тлеет очень давняя вражда. Ходят слухи, что двадцать лет назад они развязали тотальную войну за лей-линии, но подробностей я не знаю. Когда я была маленькой, мама ни разу об этом не рассказывала, и мне хватало ума не спрашивать ничего у единственного мужчины на свете, который мог мне все объяснить.

Честно говоря, мне глубоко по барабану, в чем там было дело. Куда интересней вышел исход: вампиры проиграли, Хранители снова взяли власть в свои руки, но Элизиум все равно предоставил убежище Бетти. Это было запрещено, но он создал для нее комнату прямо рядом с моей – даже прежде, чем я вообще поняла, кто Бетти такая. Хранители целую неделю пытались оспорить это, но Элизиум не пожелал приносить Бетти в жертву. В первый и единственный раз Хранители не смогли настоять на своем. Теперь им даже нельзя находиться в одной комнате с Бетти – именно по этой причине она, в общем-то, и пришлась мне по вкусу. У этого соглашения обнаружился единственный недостаток: теперь Бетти застряла здесь, совсем как я. Хранители ждут, пока она выйдет и останется без защиты Элизиума, чтобы прикончить ее на месте.

Из темной пучины мыслей меня выдергивает звон дверного колокольчика. Очередная парочка копов явилась выпить, и это неудивительно. Большинство наших завсегдатаев – пожарные или полицейские, потому что Даллас балует их скидками. Его отец был инспектором дорожно-патрульной службы, поэтому, когда Даллас наконец открыл свой бар, он постарался завоевать расположение местных стражей порядка как можно скорее. Для чернокожего парня на Юге это мудрый шаг, но вот мне еще несколько лет рядом с ними было неуютно. По правилам дома мои чудовища не могут меня тронуть, но вот простые смертные ничуть не обязаны следовать законам Общества.

К закату в «Сглаз» заходят еще только шестеро посетителей, и я понимаю, что уже совсем стемнело, когда в баре наконец появляется Бетти. Бетти – а на деле та самая Александра, нынешний предмет бестелесных воздыханий Каспер – одета даже менее скромно, чем я, и все взгляды в комнате тут же обращаются к ее бесконечным ногам. Я подумываю сказать ей, что на улице плюс пять, но Бетти не волнуют такие мелочи, как холод. Она ведь уже пару столетий как мертва. «Тепло» для нее теперь не более чем слово, даже не воспоминание – так давно оно позабыто.

Мановением длинных пальцев с еще более длинными ногтями Бетти призывает меня выйти из-за стойки и оценивающе осматривает мой наряд.

– Ты что-то пополнела. Тебе стоит прикупить юбку побольше.

– А тебе – выпить чашечку ароматного и бодрящего «Тебя не спрашивали», – парирую я. Бетти лениво усмехается. Я понимаю, что моя отповедь ее не слишком впечатлила, и красноречиво показываю Бетти оба средних пальца. – Каспер, кстати, говорит, что ты сегодня прекрасно выглядишь. И еще – что ты храпишь.

Этого хватает, чтобы улыбочка Бетти растаяла. Не знаю, откуда у живых мертвецов столько предубеждений насчет мертвецов обыкновенных, но приятно знать, что даже вампира может пробрать нервная дрожь.

– Сколько раз тебя просить не пускать своего призрака ко мне в комнату?

– Она не мой личный призрак, – напоминаю я Бетти. – И ходит куда вздумается.

– За тобой хвостом, – возражает та. – Как и все ей подобные.

Это, в общем-то, правда, так что мне остается только пожать плечами. От матери я не унаследовала никаких умений, кроме способности видеть мертвых. В Орландо это было делом обычным, но здесь, в Огасте, кроме меня, подлинных медиумов только штуки три, причем с лей-линией связана лишь я. Каспер говорит, что я мерцаю как яркая вывеска. Тогда ясно, почему за последние шестнадцать лет каждый призрак в округе хоть раз да посещал меня. А еще Каспер говорит, что неисправные врата очень ее нервируют – хотя у нее и нервов-то больше нет. Вероятно, поэтому только она из всех призраков осталась со мной. Элизиум пугает Каспер, но и манит ее, поэтому она не желает уходить, пока не выяснит, почему ее к нему так влечет.

Бетти снова жестом прогоняет меня с рабочего места, и я беру бутылку и обхожу стойку с другой стороны. С сегодняшней скудной толпой Бетти справится без моей помощи, так что я могу спокойно топить свои печали в спиртном, сидя на барном табурете, на котором когда-то подумывала вырезать свое имя.

Стоит мне усесться, как в бар заходит Джуд Пантини – как всегда, ожидаемо. Я одариваю Бетти выразительным взглядом, но если она и замечает это, то виду не подает. Бетти приветствует Джуда улыбкой, которую все посетители обычно пытаются выманить из нее чаевыми. Когда Джуд устраивается за стойкой в трех сиденьях от меня, напиток для него уже готов. Я знаю, что это безалкогольный рутбир, потому что Джуд нынче приходит в «Сглаз» исключительно пофлиртовать с Бетти. Она на удивление к нему добра, ведь с тех самых пор, как Бетти узнала, что Джуд ходит на местные собрания анонимных алкоголиков, она ни разу не попыталась подмешать ему что-нибудь в газировку или уговорить его выпить чего покрепче.

Мне хотелось бы спросить у Бетти, есть ли ей дело до Джуда, но лучше, наверное, не знать. Главное – она не трогает его запястья. Во всех страшилках обычно рассказывают, как вампиры впиваются людям в шею, но в наше время, судя по всему, в моде запястья. Бетти говорит, что так проще выдать смерть за суицид. Впрочем, никто из местных бы не поверил, что Джуд способен покончить с собой. Он сын шерифа, убежденный баптист, и друзей у него навалом. Надеюсь, Бетти вспомнит об этом, когда соблазн неизбежно возьмет верх.

Бетти передает Джуду стакан, и я вижу, как соприкасаются их пальцы, вижу, как Бетти наклоняется ближе и шепчет что-то Джуду на ухо, как она выглядит не просто оживленной, но даже почти живой, и в эти короткие мгновения я почти ненавижу их обоих за то, что с виду они так счастливы. Я допиваю виски, тщетно стремясь выжечь боль из груди, и чувствую, как мой желудок протестующе содрогается.

Я пытаюсь вспомнить, когда в последний раз ела. Обычно Даллас во время смены носит мне тарелки, но сегодня кухня у нас закрыта. В холодильнике, однако, полно еды, поэтому я встаю и, слегка шатаясь, иду в подсобку. Открываю дверь плечом, направляюсь к холодильнику и вдумчиво изучаю его содержимое. Сырный тост мне съесть очень хочется, но вот сковороду после него мыть – нет. С вероятностью в пятьдесят на пятьдесят мне удастся подкупить Бетти и уговорить ее прибраться после меня, так что я тянусь за маслом.

Но едва успеваю его коснуться, как вдруг не столько слышу, сколько чувствую глухой удар. На испуг у меня есть всего секунда: за ударом следует волна жара, такого яростного, что он грозит вскипятить мне кровь и расплавить плоть. В ушах так гудит, что я даже не слышу собственный крик.

Я чувствую, что вот-вот лопну, как перезрелый плод. Жизнь стремительно ускользает прочь, покидая мое тело. За пеленой боли – далеко-далеко, в тысяче миль – я чувствую, как вцепляюсь руками в пол, как мне в предплечья впиваются острые ногти, как женский голос пытается воззвать ко мне, оттащить от самого края. Но колдовство Бетти никогда на меня не действовало, и я могу лишь нестись волной навстречу мучительной смерти.

Все проходит так же быстро, как и началось. Остается лишь воспоминание – болезненное, как гематома на все тело. Я задыхаюсь, кашляю и пытаюсь перевернуться набок. Бетти отпускает меня, и я беспомощно плюхаюсь на живот. К щекам приливает жар, и я провожу рукой по лицу. Ожидая увидеть на пальцах кровь, я вижу, что скользкая влага, которую я ощущаю, – всего лишь слезы. Прерывисто дыша, я крепко сжимаю кулаки.

– Эвелин, – Бетти чеканит каждый слог. – Ты с на- ми?

Она намеренно подчеркивает это «с нами», но мне не так-то легко поднять голову и посмотреть, что происходит у нее за спиной. Посетители вошли следом за Бетти в подсобку, надеясь чем-нибудь помочь, и теперь стоят вокруг, бледные и изумленные. Бетти сидит на корточках рядом и сверлит меня напряженным взглядом, поджав губы. Я смотрю на нее в ответ. Не знаю, что Бетти видит у меня на лице, но она кивает и переводит взгляд на остальных – на каждого из посетителей по очереди.

– Спасибо, у нас все в порядке, – говорит она, и хотя колдовство Бетти на меня не действует, я все равно слышу его в ее уверенном голосе. – Я выйду через минутку. Всем бесплатная доливка, я угощаю.

Все уходят, не задавая вопросов, – совсем как овцы, которым и в голову не придет ни о чем спрашивать волка, – и я знаю: если Бетти велит им забыть о произошедшем, они даже не вспомнят мой срыв. Она ждет, когда уйдет последний из них, затем берет меня под локоть и помогает сесть. Я приваливаюсь к стойке и пустым взглядом смотрю на Бетти. По спине бегут мурашки, и лишь отчасти это следствие недавней мучительной боли. Я закрываю холодильник, и моя рука безвольно опадает.

– Элизиум, – говорю я. – Там что-то неладно. Я должна…

Я доблестно пытаюсь подняться, но ноги не желают повиноваться. Бетти беззвучно встает, а затем поднимает и меня. Кухня кружится перед глазами, и я чувствую, как все выпитое за вечер подступает к горлу. Я дважды сглатываю и предостерегающе сжимаю плечо Бетти. Она уже достаточно долго здесь проработала, чтобы догадаться, в чем дело, поэтому быстро отступает в сторону. Я жду, пока прилив рвоты закончится, и киваю.

Бетти ведет меня в зал, и по пути я задеваю бедром дверь кухни. Sunday Morning все еще льется из колонок, но из-за звона в ушах я едва слышу это.

– Солнце, иди сюда, – говорит Бетти. На короткий миг мне кажется, что это она так посмеивается надо мной, но пару мгновений спустя рядом возникает Джуд. Он забирает меня из рук Бетти и поддерживает за плечи. – Она слегка перебрала и не взяла с собой велосипед. Ты не подвезешь ее домой?

– Конечно, – отвечает Джуд, и по его тону ясно, что он даже луну для Бетти готов с неба достать, если она попросит его об этом таким голосом.

Джуд помогает мне добраться до дверей и выйти на улицу. Он приехал сюда прямо с работы, поэтому его патрульная машина припаркована совсем рядом. Я падаю на пассажирское сиденье и всю дорогу до Элизиума смотрю в окно.

Меня уже не в первый раз подвозит домой коп, и в частности Джуд, но сегодня завести светскую беседу он не пытается. И даже ничего не спрашивает про крики, ведь Бетти сказала, что все в порядке, и выводить меня на неприятный разговор в годовщину Джуд не хочет. Я благодарна ему за тишину, потому что сейчас мне слишком плохо и хороший собеседник из меня все равно не выйдет.

«Сглаз» находится у реки Саванна, и до дома оттуда ехать недалеко – пара миль к юго-западу по дороге и пара поворотов направо. Поскольку Джуду не впервой меня возить, он знает, как добраться до места. И даже знает, что, если предложит проводить меня до двери, я снова откажусь, но все равно предлагает.

Я знаю, что он перед отъездом подождет, пока я войду в дом, поэтому по пути к крыльцу достаю ключи и не обращаю никакого внимания на своих так называемых стражей, которые восседают на постаментах по обе стороны от входа. Джуд их не видит, потому что в нем нет ни капли магии, но ко всяким необъяснимым явлениям внимание полиции лучше не привлекать.

С третьей попытки мне удается открыть замок, и, переступая порог, я чувствую знакомый трепет колдовства Элизиума. Затем оборачиваюсь, чтобы помахать Джуду. Он машет в ответ и отъезжает. Стоит ему скрыться из виду, как полупрозрачные драконы, призванные защищать дом, начинают шипеть и недовольно плеваться. На самом деле они даже не драконы, а скорее драконьи феи, но зваться драконами эти двое любят – чувствуют себя от этого солидными персонами. Для пущей важности я даже сказала своим ревностным стражам, что Фалькор и Смерг, в честь которых я их назвала, были устрашающими мифическими чудовищами.

– Что случилось? – спрашиваю я.

Фалькор не обращает внимания на мой тихий, но строгий вопрос.

– Кого, кого, кого она впустить на наш двор?

– Вам уже доводилось видеть полицейских, – говорю я. – И во двор он не заходил. Даже не выходил из машины. – Я осторожно касаюсь ладонями дверной рамы и закрываю глаза. Колдовство Элизиума, словно бальзам, унимает боль, которая все еще ноет в моих костях. Похоже, я ошиблась. Что бы ни случилось сегодня, это было связано не конкретно с моей лей-линией, а с линиями вообще. Моя стала лишь посредником. Я неспешно делаю вдох, чтобы успокоиться, и снова спрашиваю:

– Что произошло с лей-линиями?

Смерг очень занят – как всегда, грызет себе плечо, которое постоянно чешется, – поэтому отвечает мне Фалькор.

– Хронос пал, пал, пал. Снова началось или не кончалось? Скучно, скучно, скучно. Мы думали, они будут спать вечно.

– Стоп, – перебиваю я его, заглушая лихорадочный стук сердца. Хронос – это врата у Солт-Лейк-Сити, шестые по величине в континентальной части США. Я знаю, что означать слова Фалькора могут лишь одно, но просто не могу в это поверить, поэтому все равно спрашиваю: – Что значит «Хронос пал»?

Драконы запрокидывают головы, разинув пасти и беззвучно смеясь. Представить не могу, что здесь смешного, но, в общем-то, Фалькор и Смерг живут в Элизиуме тоже не по своей воле. Возможно, феи и не настоящие драконы, но точно такие же собственники. Хранители врат подарили им меня, а значит, теперь я золото в их сокровищнице. И пока ничего дороже меня у Фалькора и Смерга нет, они будут ценой своей жизни охранять Элизиум. А поскольку я здесь застряла, выходит, что и они не могут покинуть это место и ненавидят меня за это так же сильно, как и любят.

– Как мы могли потерять очередные врата? – спрашиваю я резко.

– Мы, мы, мы, – эхом отзывается Смерг. – Она забывать, забывать, что человек.

– Но она драгоценна для нас, – встревает Фалькор. – Так что мы оставить ее себе.

– Навсегда-навечно, – соглашается Смерг.

– Навечно-вечно-вечно, – поддакивает Фалькор, и они снова безмолвно хохочут.

Ясно, что больше толку от них не добиться, поэтому я захожу в дом и захлопываю за собой дверь. На первом этаже свет не горит, но древесные духи мгновенно возникают вокруг. Ручейком сверкающих огоньков они вьются над полом, направляясь ко мне, и облепляют мои ботинки в тихом, но волнительном приветствии. Древесные духи обитают в этом доме так же долго, как я, и поскольку они не могут говорить, из всех жителей Элизиума они наименее невыносимы.

Духи смиренно ждут, пока я согреюсь у дверей. Отопление в Элизиуме впечатляющее, поэтому уже через минуту я забываю, что на улице холодно. Через пару часов станет даже жарковато, но пока что – замечательно.

Перед тем как двинуться дальше, я предостерегающе покашливаю, и духи первыми устремляются к лестнице головокружительными вихрями.

У дверей спальни меня встречает Каспер, скрестив руки на груди.

– Бетти просила от ее имени послать тебя куда подальше, – докладываю я ей вместо приветствия.

– Не Бетти, а наместница Александра, – поправляет меня Каспер слегка мечтательно.

Я хмуро смотрю на нее.

– Откуда ты знаешь, что у нее есть титул?

Каспер сочувственно смотрит на меня.

– Она так представляется, когда на звонки отвечает. Какой вообще толк быть призраком, если нельзя шпионить за людьми? Эй, а вот это уже невежливо! – заявляет она, просачиваясь сквозь дверь, которую я попыталась захлопнуть между нами. – Во дворе все еще пожар, если хочешь знать.

– Не хочу.

Я скидываю туфли и выпутываюсь из юбки. Бетти была права: чертова тряпка теперь сидит так туго, что ее почти и не стянуть. Пытаясь это сделать, я определенно сдираю слой-другой кожи, так что в следующий раз надевать эту юбку наверняка будет уже попроще. Я ожидаю от Каспер какой-нибудь колкости о том, что я перед ней раздеваюсь, но она сидит на корточках у дверей и наблюдает, как древесные духи танцуют на половицах. Я пользуюсь тем, что Каспер отвлеклась, и снимаю заодно и рубашку. Затем, проведя пальцами по уродливым шрамам на животе, быстро хватаю ночнушку.

– Кто это был? – спрашивает Каспер вдруг ни с того ни с сего.

Одевшись, я отвечаю:

– Кто? Полицейский?

– Мальчик в подвале, – отвечает она.

Я немало призраков за жизнь повидала, и все они рано или поздно начинают чудить – тем больше, чем дольше цепляются за мир смертных. Но вот видеть, как призрак сходит с ума, мне еще не доводилось. Может, отсюда и берутся все легенды о полтергейстах? Я не знаю: моя мама всех своих привидений держала в узде. На секунду я даже задумываюсь, не позвонить ли ей за советом, но мгновение спустя реальность напоминает о себе, и к горлу подступает ком. Я не говорила с мамой с тех самых пор, как покинула дом. Она предупреждала меня, что, если я уеду с Адамом, нам придется проститься, но я не думала, что мама это всерьез. Истину я осознала на горьком опыте, когда позвонила домой после смерти мужа. Телефон у мамы был отключен, а все письма, которые я ей посылала, возвращались обратно с пометкой «Неверный адрес».

– Эви? – зовет меня Каспер.

Чувствуя, как глаза начинает щипать, я моргаю.

– У нас нет подвала.

– Ну, значит, в подземном бункере, – нетерпеливо говорит Каспер. – Так кто это?

– Ты не могла бы съехать с катушек в какой-нибудь другой день? – вздыхаю я. – Я сегодня правда, правда совсем не в настроении.

Каспер смотрит на меня так, будто ждет, когда я наконец перестану валять дурака. Я сверлю ее взглядом в ответ, надеясь, что Каспер поймет намек и оставит меня в покое. Она не выдерживает первой и хмурится.

– Ты понятия не имеешь, о чем я, да? – спрашивает она, но ответа не ждет. Вместо этого Каспер указывает себе за плечо – причем она стоит так близко к двери, что ее рука проходит прямо сквозь дерево. – Пока тебя не было, в Элизиуме случилось что-то вроде перебоя энергии, и в гостиной в это время все прямо-таки жужжало. Я заглянула посмотреть, не залетели ли пчелы, и нашла половицу, сквозь которую смогла пройти. Так вот, у тебя в подвале лежит мертвый мальчик. Посмотреть хочешь?

– Я похожа на человека, который любит глазеть на покойников?

Каспер указывает на себя.

– Ау, я призрак, если что.

– А я и не говорила, что мне нравится глазеть на тебя, – парирую я, но, оглянувшись на постель, иду к Каспер. До переезда в Элизиум я любила время от времени поспать, но теперь сон больше походит на смерть. На бесконечное падение в пропасть, остановить которое невозможно. В конце концов меня будит именно ужас от мысли, что мне уже не выбраться из этой бездны, и, хотя часы твердят, что прошло время, я не высыпаюсь никогда. – Поверить не могу, что в мою годовщину ты вздумала заставить меня любоваться на кости.

– Вовсе не кости, – слегка чопорно отвечает Каспер. Она не двигается с места, поэтому мне приходится пройти прямо сквозь нее, чтобы выйти из комнаты. – Он отлично сохранился. Как варенье.

– Еще одно такое живописное сравнение, и я тебя неделю буду игнорировать.

– Ты поймешь, когда его увидишь.

– Да уж, мне прямо резко полегчало.

Я жестом велю ей показывать дорогу и иду в гостиную. Затем включаю свет, а Каспер между тем начинает бродить по комнате кругами. На пятом заходе у меня начинает кружиться голова, и я хочу окликнуть Каспер, но тут она вдруг проваливается немного вниз и испуганно взвизгивает. Я подступаю ближе, не слушая ее самодовольный лепет, и сажусь на корточки, чтобы рассмотреть пол повнимательней. Приходится приглядеться, но в итоге мне удается различить среди досок едва заметный контур. В половицах определенно есть квадратный пласт. Его почти не видно, и поддеть его, ухватившись за край, невозможно. В такой зазор разве что мои ногти пролезут.

– Это не люк, – говорю я Каспер. – Никто явно не рассчитывал, что его будут открывать.

– Выходит, этого мальчика здесь просто замуровали. Как в том рассказе, – отвечает она и тихо щелкает пальцами, размышляя. Судя по тому, как напряжены ее плечи, Каспер куда больше беспокоят провалы в памяти, чем гробница, которую она нашла. При жизни Каспер была учительницей английского, и теперь она вечно пытается убедить меня почитать книги из ее школьной программы. Вспомнив, она светлеет лицом и с улыбкой указывает на меня. – «Бочонок амонтильядо».

– Вот почему у нынешних детей проблемы, – ворчу я. – Заставляете их всякую жуть читать.

– Это Эдгар Аллан По, – возражает она.

– Да мне без разницы. Слушай, эту штуку никак не открыть. Я просто… – Я осекаюсь, вдруг ощутив, как одна из половиц проваливается у меня под пальцами. Я медлю, затем надавливаю на нее еще сильней – и как будто жму на рычаг. Подвальный люк скрипит и слегка приподнимается. Я жду, что снизу повеет затхлостью и гнилью, но чувствую дуновение прохлады. – Что за чертовщина?

Каспер радостно хлопает в ладоши пару раз и отворачивается от меня. Затем постепенно опускается вниз и скрывается из виду, и до меня не сразу доходит, что она спускается по лестнице. Я начинаю сомневаться, что затея хорошая, но поворачивать назад уже бессмысленно. Я подцепляю люк, тяну его на себя и наконец поднимаю, извлекая из тугой рамы. Затем откидываю его в сторону, очень надеясь, что мои жильцы не проснутся среди ночи и не решат похоронить меня заживо, и соскальзываю с края. Спуск не слишком низко, но я уже заранее знаю, что подниматься обратно будет неудобно, и ухитряюсь подвернуть лодыжку, когда спрыгиваю вниз.

Каспер ждет меня на лестнице. В полумраке ее едва видно. Я оглядываюсь, ища выключатель, но ничего не нахожу и цепляюсь за бетонную стену, прежде чем двинуться вперед.

Чем дальше я ухожу от гостиной, тем больше меркнет и без того тусклый свет, и впереди все теряется во тьме. Я сбавляю шаг: на лестнице поскользнуться не хочется. В такой темноте я даже носа своего не вижу.

Другую руку я вытягиваю перед собой для равновесия. Древесина уже сменилась камнем, и вокруг становится все холодней. В конце концов мне начинает казаться, что я оказалась в чьей-то морозилке. Пальцы немеют от ледяных камней, но я не смею отнять их, чтобы согреть. Слишком сильно боюсь уже не нащупать эту стену снова.

– Далеко еще? – спрашиваю я, потому что готова поклясться, что мы спустились уже этажа на три. Мой голос эхом разносится по ступеням и растворяется во мраке. Каспер не отвечает, и я чувствую, как у меня внутри раздражение борется с тревогой. – Каспер, ау…

Сделав еще шаг, я вдруг наступаю на что-то комковатое и мокрое. Неведомое нечто продавливается подо мной и лопается меж пальцев. Я вскрикиваю, отшатываюсь и падаю пятой точкой на лестницу. Затем лихорадочно трясу ногой, пытаясь стряхнуть странную массу, на которую наступила, а в голове уже вертятся мысли о трупе, который чем-то напомнил Каспер варенье. Живот скручивает, и я чувствую, как к горлу подступает желчь. Сцепив зубы, я глубоко дышу, надеясь не заблевать все вокруг, и тихо ненавижу Каспер за то, что она меня во все это втянула.

– Господи, господи, господи.

– Эви! – вдруг говорит Каспер, причем так громко и резко, будто уже минуту не может меня дозваться. – Успокойся.

– Почему ты мне позволила на него наступить?! – взвизгиваю я.

– Что? – изумляется она. – Да нет, Эви, это не… а, ты ведь не видишь здесь ничего, да?

Мгновение спустя Каспер вдруг вспыхивает бледно-серым светом, который после долгой прогулки в темноте режет мне глаза. Я быстро смотрю вниз и вижу, что наступила не на труп, а на что-то красное. Секунду спустя до меня доходит, что это и впрямь похоже на лужу разлитого малинового варенья. Вот только у варенья корней нет, а у этой комковатой массы есть щупальца, которые исчезают в каменном полу. Не знаю, что это за масса, но в подвале ее много. Оглядывая комнату, я насчитываю по меньшей мере двадцать красных куч.

В центре комнаты стоит стол, а на столе лежит тело. Убедившись, что я цела, Каспер устремляется к нему. Я заползаю еще на несколько ступеней повыше, чтобы потереть ступню о лестницу. Смелости, чтобы своими руками стереть с пальцев прилипшие комки, мне не хватает, поэтому я, шаркая ногой, иду к Каспер.

И чем ближе подхожу, тем быстрее забываю о странной красной массе, потому что воздух вокруг стола буквально вибрирует от энергии. У меня по шее и спине бегут мурашки, волоски на руках встают дыбом.

Мальчик на столе и впрямь сохранился отлично. Полагаю, он человек, вот только вряд ли люди бывают такого серого цвета – как истлевший уголь, который вот-вот рассыплется в пепел. Волосы у мальчика короткие и растрепанные, красные, как свежая кровь и лепестки роз. Он полностью одет, даже в ботинки. На фоне черного костюма его кожа кажется еще темнее. Вокруг холодно, но все равно немыслимо, что мальчик выглядит так идеально, если он и правда мертв. Скорее похоже, что он просто прилег вздремнуть на часок. Но когда я касаюсь шеи мальчика, она холодна и тверда, как глыба льда, и пульс нащупать мне не удается.

– Странно, да? – спрашивает Каспер. – Ты точно не помнишь, чтобы его кто-нибудь тут хоронил?

– Элизиум всегда меня предупреждает о новых посетителях, и неважно, дома я в это время или нет, – отвечаю я. – Если бы кто-то его принес, я бы знала, и по всему выходит, что этот мальчик здесь находится дольше меня. Не знаю, кому принадлежало это место до того, как… как я сюда попала.

Услышав эту секундную запинку, Каспер косится на меня, хмурясь, но спросить ни о чем не успевает – я продолжаю:

– Можно узнать у полиции, нет ли у них записей об этом, но, даже если мы выясним, кто этот мальчик, так уж ли это важно?

– Важно, чтобы человека помнили, – очень тихо отвечает Каспер.

Я хочу возразить, но теряю дар речи, ощутив, как что-то словно дотронулось до кончиков моих пальцев. Я смотрю на мальчика, который все еще лежит между нами, на свою руку, которая все еще касается его кожи. Каспер или не замечает моей реакции, или просто не обращает на нее внимания, увлекшись собственной личной трагедией. Минута проходит в полной тишине, затем еще одна, и наконец я чувствую это снова. Не прикосновение. Сердцебиение.

Я едва могу дышать.

– Каспер, он не мертв.

Услышав это, Каспер отвлекается от своих печалей и переводит взгляд с меня на мальчика.

– Что?

Я невольно вспоминаю странные слова драконов: «Мы думали, они будут спать вечно». Я знаю, что даже предполагать подобное безумно, но также знаю, что я права. Просто чувствую это той самой мрачной частицей своей души, которая никогда не задавалась вопросом, почему на свете существуют призраки и чудовища. Я поднимаю взгляд на Каспер.

– Он не мертв, – повторяю я. – Он просто спит.

Глава 2

Каспер медленно ходит кругами вокруг стола, скрестив руки на груди, и изучает спящего мальчика. Время от времени она проходит прямо сквозь меня, отчего перед глазами на миг все размывается, но Каспер, видимо, этого не замечает, а меня подобная бесцеремонность не слишком смущает. Куда важнее мальчик, который лежит передо мной и не подозревает, как пристально мы его рассматриваем. С виду он человек, но человеком быть не может, явно не с пульсом по удару раз в две минуты.

– Разбуди его, – говорит Каспер уже в четвертый-пятый раз.

– Нет, – снова отвечаю я. – Сначала я хочу узнать, что он за существо.

– То есть его биологический вид тебя волнует, а имя – нет?

– Каспер, вспомни, с кем ты разговариваешь, – говорю я, намеренно подчеркнув тоном ее прозвище. Каспер корчит рожицу, но я не обращаю на это внимания. – Даже если бы я знала, как зовут этого парня, по имени его звать я бы все равно не стала. Но вот что он за существо, действительно важно узнать, особенно сегодня. Перебои, которые ты видела, случились из-за того, что на западе пали врата. И я подозреваю, что мальчик как-то к этому причастен. Не конкретно он сам, – уточняю я, когда Каспер остро смотрит на меня, – но кто-то ему подобный. Драконы говорили о том, что некие «они» могли спать вечно. Полагаю, здесь есть связь.

– Ты думаешь, что у этого парня есть приятель и кто-то этого приятеля разбудил, – догадывается Каспер и оценивающе оглядывает мальчика снова. – С виду не скажешь, что наша Спящая красавица способна разрушить врата.

– Спящей красавицей мы его звать не будем.

– Мимо сути, – замечает Каспер.

Я знаю, что она вела не к тому, но не хочу говорить Каспер, что врата на самом деле куда хрупче, чем мы могли полагать. Не хочу говорить, что я видела падение Элизиума, что мой собственный муж его разрушил, и по нему тоже нельзя было сказать, что он на это способен. Вот почему вместо всего этого я отвлекаюсь на задачку попроще: нужно придумать незваному гостю имя. Спящая красавица – слишком длинно, но у нее ведь были и другие имена. Аврора? Дикая Роза? Я снова смотрю на ярко-красные волосы мальчика. Они и впрямь цвета роз. Роз? Да, пожалуй, пока что назовем мальчишку Роз.

– Разбуди его, – настаивает Каспер снова, когда молчание затягивается.

– Не стоит так рисковать, Элизиум и без того на волоске держится, – говорю я ей. – Дай мне сначала разузнать что-нибудь.

– Скука, – ворчит Каспер, но идет обратно к лестнице вслед за мной.

Идти приходится дольше, чем я ожидала, и, когда я наконец вылезаю из люка в гостиной, ноги у меня уже горят огнем. Пока Каспер поднимается следом, я закрываю люк. Теперь, когда крышка на месте, ее очень легко снова упустить из виду. Я провожу ладонью по половицам, ища заветный зазор и опасаясь, что мы лишились единственного шанса разбудить спящего мальчика. Но рычаг все еще работает, так что я оставляю Роза в его гробнице и иду на кухню.

Дернув пару раз за украшенную бусинами веревочку, я отодвигаю жалюзи, закрывающие черный ход. Во дворе и правда до сих пор пожар, если можно назвать настоящим огнем это черно-красное свечение. Я в этом не уверена, потому что стеклянная дверь на ощупь до сих пор холодная, а ветхий заборчик все еще стоит на месте, но выходить на улицу и проверять свою догадку мне не хочется.

Как я понимаю, пожар – следствие событий, произошедших в этот самый день шестнадцать лет назад. Я бы сказала, Элизиум таким образом оплакивает свое былое величие, равно как я оплакиваю Сиару, устраивая вечеринку в честь дня ее рождения, но я не знаю точно, насколько разумно колдовство Элизиума. Он может сам выбирать себе жильцов и решил защитить Бетти от Хранителей, но на мои просьбы и требования никогда не отвечал.

Странно, что Хронос пал в тот же день, что и Элизиум. Мой разум видит в этом совпадение, а сердце просто болит. Я прижимаю ладонь к животу, пытаясь нащупать шрамы сквозь плотную ткань ночнушки. Шестнадцать лет назад в этот вечер Хранители врат вцепились в меня когтями и вывернули наизнанку на этом самом полу. Я все еще помню, как это было, все еще помню хлюпанье разорванных органов и истерзанной плоти.

Только благодаря Элизиуму я смогла выжить. После выходки Адама он извергал магию по всей Огасте, ища якорь, чтобы стабилизироваться, и вслед за Хранителями нашел меня. По некой причине Элизиум решил, что мне хватит сил все восстановить и отстроить, а вместе со мной он прихватил и весь дом, потому что моя кровь к тому времени уже насквозь пропитала половицы. Теперь мы втроем – я, Элизиум и этот дом – повязаны вместе и уже не будем прежними.

Теперь Элизиум-врата могут лишь отправлять странников в другие точки, а не принимать их. Вероятно, потому что изначально врата находились в полумиле к юго-востоку отсюда. Элизиум-дом частично разумен и может выбирать себе жильцов и меняться изнутри, подстраиваясь под их изменчивое число и личные нужды. А я не могу отойти от крыльца дома дальше чем на пять миль. На границе я словно врезаюсь в кирпичную стену, а любое такси на этой отметке просто ломается.

– Ты можешь это прекратить как-нибудь? – спрашивает Каспер.

До меня не сразу доходит, что она говорит про пожар.

– Все само погаснет.

Не закрывая жалюзи, я иду к холодильнику. Чтобы отыскать там мою личную еду, приходится повозиться. Львиную долю пространства занимает пища волков, потому что у них обмен веществ в разы быстрее, чем у нормальных людей. Другому жильцу, вирну, нужно совсем чуть-чуть места для банок с червями, и то только зимой. Летом он сам ловит себе добычу, и я даже перестала испытывать брезгливость по этому поводу, когда поняла, что именно он уничтожает бóльшую часть стрекотливых цикад возле дома.

Бетти питается ни о чем не подозревающими жителями Огасты, как и остальные двое моих жильцов, когда им сходит это с рук. В остальное время они добывают пищу в специальном продовольственном приюте Общества – на ферме, где людей и скот выращивают в качестве корма. Много лет я думала, что это просто легенда. Бетти развеяла мои иллюзии, когда дала мне список всех подобных ферм в континентальной части США. Ближайшая находится в Атенсе, почти в двух часах к западу отсюда.

Сырных тостов мне все еще хочется, но хлеба нет, поэтому приходится взять что-нибудь из полуфабрикатов для микроволновки. Я тянусь к кнопкам, чтобы задать время приготовления, и вдруг замечаю светящиеся цифры на экране. Моя микроволновка утверждает, что уже пол-одиннадцатого, но такого не может быть. Я ведь пришла домой к восьми. Я оборачиваюсь и смотрю на часы над входом в кухню. Они согласны с микроволновкой.

Я бросаюсь к Каспер.

– Сколько времени мы провели в подвале?

– Зашли и вышли, – говорит Каспер, но я уже отмахиваюсь, зная, что ее ответ мне не поможет. У нее последней стоит спрашивать про ход времени. Я снова смотрю на часы и пытаюсь разобраться, что произошло. Каспер следует моему примеру, желая понять, в чем дело. Но цифры передо мной для нее ничего не значат.

– Ты не знаешь, лей-линии не могут искажать время?

– Ты всерьез у меня такое спрашиваешь? – Каспер с некоторой жалостью смотрит на меня. – Я когда-то думала, что на свете нет ничего сверхъестественней доски Уиджи.

– Бред какой-то, – ворчу я, оставляю ужин в микроволновке и иду к дверям. – Пойдем. Я должна вернуться туда и проверить, и ты мне тоже там нужна. Я не знаю, где мой фонарик, так что придется тебе им поработать.

– Вот спасибо, обожаю приносить людям пользу.

Я не обращаю внимания на ее язвительный комментарий и уже ищу почти невидимый люк в гостиной. Я всего несколько минут назад сидела рядом с ним, но отыскать его снова в тысячу раз сложнее, чем по идее должно быть. Я уже хочу привлечь к поискам Каспер, чтобы она опять провалилась сквозь пол, но тут слышу звонок в дверь. Я колеблюсь, отчаянно желая поскорей найти ответы, но все же встаю и прохожу сквозь Каспер, направляясь в прихожую.

– Найди его! – говорю я ей, оглядываясь.

– А волшебное слово? – щебечет Каспер мне вслед.

Я открываю дверь. Элизиум еще на пороге может распознать в каждом госте сверхъестественную природу и дает мне об этом знать особым двухтональным звонком, совсем не похожим на тот, обычный, что звучит, когда приходят люди. Я это ценю, потому что люблю знать заранее, пришел ко мне монстр или агент по продажам. На этот раз звонок сверхъестественный, так что я ожидаю увидеть на пороге какую-нибудь дрянь. Но обнаруживаю всего лишь щуплого человечка ростом немногим выше меня.

Я удивленно застываю, молчание затягивается, и мужчина властно взмахивает рукой.

– Приказом Оливии, герцогини Атлантского Гнезда, я явился сюда за наместницей Александрой. Немедля приведите ее ко мне.

– Пахнешь ты не как вампир, – замечаю я и вижу, что незваный гость оскорбился за своих хозяев, услышав это. Вампиры пахнут очень характерно, пусть и не сказать, что совсем уж неприятно. Как хлеб, который вот-вот тронет плесень. Я нагло усмехаюсь посетителю – той самой ухмылкой, за которую мать давала мне пощечины, – и продолжаю: – А значит, ты всего лишь корм. Как насчет на этот раз попросить повежливей?

– Гнездо ни о чем не просит людей, – отрезает он, будто ходячая вампирская закуска в чем-то превосходит нормальных людей статусом. – Ты обязана исполнить приказ без возражений.

– Я – Элизиум, – поправляю его я. – И ты либо попросишь меня как следует, либо отправишься восвояси.

Я блефую, потому что не могу решать, кому можно и нельзя оставаться в Элизиуме, но очень надеюсь, что посетитель об этом не знает. И не додумается усомниться, потому что мне хочется знать, с чего вдруг Оливии хватило недальновидности прислать сюда своего слугу.

Быть может, сейчас этот мужчина все еще человек, который кормит своих господ и ждет, пока его сочтут достойным и примут в ряды бессмертных, но в нем уже хватает Гнездовьей скверны, чтобы Элизиум счел его сверхъестественным существом. Не знаю, отправил ли Элизиум Хранителям предостережение о незваном госте или же сделает это, лишь если тот попросит здесь убежища. Приходится предположить, что времени у нас мало, а я должна знать, уж не прибежал ли этот парень сюда из самой Атланты как раз потому, что пал Хронос. Здесь просто обязана быть какая-то связь.

– Я жду, – тороплю его я, когда молчание снова затягивается.

Посланник смотрит на меня так, будто я просто жвачка на подошве его недешевых ботинок, и цедит:

– Могу ли я войти и побеседовать с наместницей Александрой?

– Уже лучше, – говорю я и отхожу в сторону.

Мужчина перешагивает порог, и колдовство Элизиума дрожит у меня под кожей. Я смотрю на драконов, ожидая их реакции, но Фалькору и Смергу нет дела до политики Общества, и ненависти Хранителей к вампирам они не разделяют. И зашевелятся, только если посетитель окажется для меня угрозой. Под их зоркими взглядами я закрываю дверь и веду незваного гостя в глубь дома. Каспер опять наполовину увязла в полу, а значит, нашла лестницу. Она с любопытством смотрит на нас.

Я провожаю гостя на кухню и указываю на стационарный телефон. Он переводит взгляд с телефона на меня и обратно, и наконец я объясняю:

– Она сейчас на работе, и нет, я вам не скажу, где мы работаем. Еще не хватало, чтобы Гнездо стало охотиться на моих клиентов. Можете позвонить ей отсюда и сказать все, что требуется. Номер на стикере рядом с телефоном.

Гость, похоже, злится, что я его обманула, но он сейчас не в том положении, чтобы спорить. Я выхожу, якобы чтобы оставить его наедине с телефоном, но прямо у порога приникаю к стене гостиной. Каспер вылезает из-под пола и идет ко мне. Я прижимаю палец к губам, пока она не начала задавать бессмысленные вопросы. Секунду Каспер размышляет над этим, затем пожимает плечами и проходит сквозь стену, чтобы шпионить за гостем было удобнее.

До Бетти вампирский слуга дозванивается очень долго. Формально «Сглаз» сегодня все-таки закрыт, поэтому она не обязана отвечать на звонки. Но автоответчика у нас нет, поэтому телефон будет трезвонить до тех пор, пока кто-нибудь не возьмет трубку. Нормальные люди сдаются через десять-двенадцать гудков и перезванивают через несколько минут. Но этот парень явно из настырных, поэтому он не отступает, пока вечность спустя Бетти наконец не отвечает. Услышав подхалимский тон слуги, я закатываю глаза, но все равно подползаю поближе к порогу, чтобы лучше все слышать.

– Госпожа наместница, покорно прошу простить меня за то, что потревожил вас сегодня. Я Томас Везер и прибыл сюда по указанию Атлантского Гнезда. Герцогиня Оливия не сумела связаться с вами по мобильной связи и потому отправила меня на личную встречу. Да. Да, миледи. Нам это известно, но недавние события требуют вашего внимания и знаний. Мы надеемся, что вы простите нас за подобное вторжение. Мы бы не нарушили договоренности, не будь на то веских причин. – Уже чуть тише он продолжает: – Хронос был побежден в битве. Да, миледи. Есть жертвы, по последним подсчетам – пятеро лиманцзичей.

Он выговаривает слово «лиманцзичи» с куда большей легкостью, чем я. Так называется вид, к которому принадлежат Хранители, и эту сложную комбинацию согласных я давно уже не пытаюсь произнести правильно. Но времени завидовать такому идеальному произношению нет, потому что остальное сказанное в тысячу раз важнее. Я не думала, что Хранители смертны. От вести о смерти этих пятерых по моим опьяневшим венам проносится волна адреналина. Но радость тает мгновенно, когда я слышу:

– У нас есть основания полагать, что это дело рук Нотта.

Я будто проглотила горсть гвоздей: горло рвет на части, а за волной боли следует всепоглощающий жар, который почти сшибает меня с ног. Больше десяти лет никто не произносил имя Адама Нотта в этом доме. Когда-то его шептали как ругательство, и моих жильцов упоминание о нем приводило в ярость – почти так же сильно, как и меня. Я ненавидела его за то, что он предал меня и убил мою дочь, а они знали его как человека, который разрушил Элизиум. Я очень быстро поняла, что не стоит никому говорить свою фамилию по мужу, а остальные еще быстрей усвоили, что произносить эту фамилию под крышей Элизиума крайне нежелательно. Хранители установили в доме особую сигнализацию, и слово «Нотт» призывает их сюда быстрее, чем что-либо иное. Они карают всякого, кто скажет это, и выжить в результате никому еще не удавалось.

И уже совершенно неважно, что Томас явился сюда не просить убежища и что он сомнительным образом связан с Бетти. Его шансы остаться в живых только что свелись к нулю. Я бросаюсь на кухню, зная, что спасти его уже не смогу. Мне просто нужно, чтобы он отказался от своих слов, прежде чем явятся Хранители.

– Ты лжешь! – визжу я.

Томас чуть из кожи не выпрыгивает от неожиданности, но быстро приходит в себя и одаривает меня гневным взглядом. Вместо ответа он напряженно говорит Бетти:

– Мои извинения, миледи. Ваша домовладелица подслушивает чужие разговоры и… да, конечно же, вы можете ее услышать, – быстро отвечает он, переобуваясь на лету, как умеют только лучшие слуги. Томас снова поворачивается ко мне спиной, и я бросаюсь к нему. – Гнездо Солт-Лейк утверждает, что у них под защитой находятся двое свидетелей, и герцогиня Оливия предложила вашу кандидатуру для руководства процессом. А Зола сказала…

Я вырываю у него из руки трубку и швыряю ее на стол.

– Отвечай!

Я не вижу, как Томас замахивается, но определенно чувствую, как его кулак врезается мне в щеку. Я отшатываюсь на пару шагов в сторону и падаю, прихватив с собой стул. Падение больнее, чем удар по лицу, но по крайней мере я могу ухватиться за эту боль, спасаясь от головокружения.

Вот и вторая роковая ошибка. Колдовство Элизиума мгновенно отзывается у меня внутри и рычит на обидчика, в груди становится тесно: дом готовится выдворить его силой. Сквозь звон в ушах я слышу крик Фалькора и Смерга.

– Стойте! – кричу я, но поздно. Мы уже не одни.

Между мной и Томасом стоят двое Хранителей. Я целых шестнадцать лет мучительно наблюдала, как эти твари являются сюда и исчезают когда вздумается, но все равно каждый раз, когда они возникают вот так беззвучно и внезапно, не могу сдержаться, чтобы не отпрянуть. Хранители превосходят статусом всех в Обществе, потому что связаны с вратами, но никто никогда им не рад. Они больше всего отравляют мне жизнь.

Под градусом, вот как сейчас, я могу сравнить их лишь с полярными совами – разве что ростом Хранители под три метра и в десять раз страшнее. Лица у них лишены всяческих черт, ноги скрючены, а все тело покрыто идеально гладкой белой шкурой. Куда деваются их руки, когда они им не нужны, я даже не представляю. Куда ближе я знакома с их когтями, и, как всегда, когда они так близко, у меня начинает болезненно ныть живот.

С тех самых пор, как стабилизировался Элизиум, Хранители являлись сюда только по одному. И я знаю, что сейчас традицию они нарушили не из-за меня, а из-за того, что кто-то ударил их в самое больное место, повредил их драгоценные врата и убил их сородичей. Это не подтверждает слов Томаса, но я все равно тянусь к нему.

– Скажи, что ты лжешь! – кричу я, потому что должна узнать ответ прежде, чем они убьют его.

Томас, похоже, даже меня не слышит. Просто смотрит на Хранителей как на стаю бешеных волков – в равной мере с ужасом и отвращением. Я никогда не видела, чтобы кто-то на них так смотрел. Даже Бетти хватает осторожности их не злить, а ведь на ее стороне сам Элизиум.

«УХОДИ», – говорят Хранители мне, и их голоса омерзительным хором разносятся эхом у меня в черепе.

Я в таком отчаянии, что не обращаю внимания на приказ.

– Скажи мне, что его там не было!

Один из Хранителей оборачивается ко мне, и мои шрамы вмиг накаляются добела. Я хватаюсь за живот, словно пытаясь погасить огонь внутри, но голос Хранителя скребет мой мозг острыми когтями: «УХОДИ СЕЙЧАС ЖЕ».

Он предостерегающе цокает когтями по линолеуму, и мой инстинкт самосохранения сметает прочь все мысли об Адаме. Я вскакиваю и выбегаю из комнаты со всех ног. Шатаясь, взбегаю по ступеням, и древесные духи летят за мной. Дверь в спальню отпирается мгновенно, стоит мне только коснуться ручки, и вместе с духами я прячусь там. Захлопываю дверь за собой и приваливаюсь к ней. На этом ноги наконец отказывают, и я медленно сползаю на пол.

Секунду спустя сквозь меня проносится Каспер. Она нетвердой походкой идет к моей кровати, издает отвратительный гортанный звук и хватается за изножье, чтобы устоять на ногах.

– Эви, – еле выговаривает она, и вид у Каспер такой, будто ее вот-вот стошнит, хоть я и знаю, что теперь это невозможно. – Они его там на части рвут. Но почему они… с чего они?.. Ты даже не попыталась их остановить! Просто бросила его умирать!

– Я бы не смогла его спасти. – Я потираю грудь, пытаясь смягчить боль под ребрами. Толку от этого мало, поэтому я просто прижимаю колени к груди и приникаю к ним щекой. – Он произнес запретное слово, и назад уже ничего не вернешь. Только не повторяй за ним, ладно? Я понимаю, что ты и так уже мертва, но не хотелось бы на горьком опыте выяснять, есть ли у Элизиума какой-нибудь обходной путь, чтобы насовсем тебя прикончить.

– Но что это слово значит, о чем оно? – спрашивает Каспер.

– Не о чем, а о ком. Этот человек разрушил Элизиум. Но он уже много лет как мертв.

– Ты в этом уверена? – спрашивает Каспер и указывает куда-то в сторону кухни. – Этот парень, похоже, считал иначе, да и Хранители как-то слишком уж бурно отреагировали на имя человека, который мертв уже сколько там, двенадцать лет?

– Шестнадцать, – поправляю я. – Он мертв, Каспер.

Она смотрит на меня, ожидая дальнейших объяснений, но сказать правду я не могу. Не могу сказать, что Адам был моим мужем. Что мы с ним сбежали, когда я была на восьмом месяце. Что вместо церкви Адам привел меня сюда, к Элизиуму. Я тогда еще подумала, что этот дом – сюрприз для меня, что здесь Адам хочет создать со мной семью. А он вместо этого направил свое колдовство вглубь земли, схватил лей-линию и дернул ее так сильно, что обрушил врата Элизиума. Никогда не забуду те звуки, то чувство, когда магия врат хлынула в ночь.

И уж точно никогда не забуду, как Адам бросил линию и кинулся на меня с кулаками. Он избил меня так сильно, что я родила Сиару прямо там и тогда, на месяц раньше срока, и с помощью колдовства Адам вырвал ее из моего тела быстрее, чем оно того желало.

Я лишь на две секунды успела увидеть лицо дочери, а в следующий миг Элизиум настиг нас, и мне оставалось лишь смотреть, как они оба испаряются под сверхмощной волной магии. Когда несколько минут спустя Хранители нашли меня, я лежала на полу и кричала. Не найдя поблизости больше никого, они решили наказать за утрату врат меня.

– Я была здесь, когда это случилось, – наконец говорю я, потому что Каспер садится рядом со мной. – И знаю, что я видела.

Я и правда знаю, что видела, но Томас говорил так уверенно и утверждал, что у них есть два свидетеля. Паника клокочет в моих венах, грозя в любой миг вскипеть, поэтому я закрываю глаза и стараюсь дышать ровней.

Несколько минут Каспер молчит, позволяя мне прийти в себя, а затем спрашивает:

– А теперь что делать?

– Ждать Бетти, – отвечаю я. – Мне нужно выяснить правду.

– Ты всерьез считаешь, что она что-то знает?

– Сегодня пал Хронос, и Гнездо Атланты прислало гонца прямо сюда, – говорю я. – Сюда, к вратам, где Гнезду совсем не рады. Только потому, что Бетти выключает телефон на работе. Они отчаянно пытались ее найти. Ты сама слышала: сейчас им нужны знания Бетти. Они хотят, чтобы она отправилась в Юту и все там осмотрела.

– Думаешь, она знает этого парня?

– Знала, – резко поправляю я Каспер. – Он мертв.

– Больно уж близко к сердцу ты это принимаешь.

– Не забудь, что заодно с Элизиумом он разрушил и мою жизнь, – рявкаю я. – А теперь помолчи и дай мне подумать.

Адам мертв. Иначе просто быть не может, потому что я сама это видела, потому что я поверить не могу, что все сотворенное со мной могло сойти ему с рук. И не желаю верить, что он бросил меня умирать и за шестнадцать лет ни разу за мной не вернулся.

Но в пучине всей этой мучительной тревоги и горького гнева зреет безумное и отчаянное «а вдруг». Если Адам в самом деле пережил подобное, могла ли спастись и Сиара тоже? Она была у него на руках, Адам закрывал ее своим телом, и, если колдовство не смогло уничтожить его, может быть…

Идти по этому пути очень опасно. Именно такие догадки могут стать последней каплей, которая меня добьет. Я чувствую это, потому что горло у меня сжимается, а в желудке бурлит тошнота.

Я твержу себе, что Бетти все знает и объяснит, потому что просто с ума сойду, если не поверю в это. Но поверить сложно, учитывая, как долго Бетти живет сама по себе. Вампиры-одиночки, подобные ей, в наше время встречаются редко. Бессмертие вообще дорогое удовольствие, а технологии между тем продолжают развиваться, и живым мертвецам становится все сложнее со временем не привлекать излишнего внимания. Союзники в Обществе могут помочь заручиться рекомендациями и алиби, а Гнездо собирает оброк со всех своих членов и слуг, но скрываться от любопытных глаз все равно сложно.

Бетти считает, что все самое интересное легко не дается, и говорит, что именно поэтому почти двадцать лет назад покинула Мэдтаунское Гнездо в Сан-Франциско. До сегодняшнего дня я полагала, что она лжет и ее выставили насильно, потому что кто в здравом уме покинет самый влиятельный центр Общества в США? Но теперь я знаю, что ошиблась, потому что и Томас, и Каспер назвали ее наместницей. Знания вампирской иерархии у меня хромают на обе ноги, но я в курсе, что этот титул определенно находится в верхах пищевой цепочки. Если бы Бетти изгнали из Мэдтауна, титула ее бы лишили. Она была важной персоной, и связи у нее явно до сих пор есть.

Колдовство Элизиума гудит у меня под кожей, возвещая о возвращении Бетти. Видимо, мне это чудится, потому что бар закроется только через несколько часов, но из шока меня выдергивает вспышка открывающихся врат. Я поднимаюсь на ноги и бросаюсь открывать дверь. Мне ни за что не добежать до главного входа прежде, чем Бетти войдет в призванный портал, поэтому я просто кричу в коридор:

– Подожди!

Но увы. Несколько болезненных секунд мою кожу сильно тянет, а затем колдовство исчезает. И Бетти тоже.

Я стою в коридоре до тех пор, пока меня не находит Каспер.

– Ничего, скоро вернется, – говорит она.

Но сегодня Бетти не вернется точно – просто не сможет. Прыжок происходит почти мгновенно, но неизвестно, как быстро Бетти разгребет бардак с Хроносом. Даже если ей потребуется всего пара минут, чтобы осмотреть место происшествия и каким-то образом не попасться в лапы Хранителям, Элизиум работает только на выход. Возвращаться Бетти придется через другие врата и добираться сюда на своих двоих, как обычному человеку. До рассвета осталось не так много времени, а потому вернуться она не успеет. Я могла бы объяснить все это Каспер, но тогда она спросит, почему нельзя просто подождать с вопросами. Так что я говорю:

– Да пошла ты, – и бросаюсь к себе в комнату, захлопнув дверь. В кои-то веки Каспер хватает ума не идти следом.

Полдня я наговариваю Бетти на мобильный голосовые сообщения, требуя, чтобы она сразу после заката мне позвонила, и еще полдня сижу в кровати, жалея себя. Пробую читать, чтобы отвлечься, но в итоге снова и снова перечитываю одни и те же строки, не понимая смысла.

Мне плевать на все это. Вообще на все плевать. И уж точно мне не хочется идти сегодня на работу и видеть посетителей. Соблазн взять больничный велик, но, кроме нас с Бетти, у Далласа больше никого нет, и после всего, что он для меня сделал, бросить его на произвол судьбы я не могу.

В три часа дня я наконец вылезаю из кровати и начинаю собираться на работу. Включив душ, я жду, что появится Каспер, но ее почему-то нет, и я даже ухитряюсь спокойно одеться. Я твержу себе, что отвлечься мне поможет именно работа, и на четвертый-пятый раз даже начинаю в это верить. А потом открываю дверь спальни, и день катится к чертям.

Смрад смерти кувалдой бьет мне под дых, и я бросаюсь к мусорной корзине у кровати. Стоит мне проблеваться, как в коридоре хлопает дверь. У моей комнаты тяжелые шаги стихают, и дверная рама со скрипом сотрясается от удара кулака. Я сплевываю пару раз, пытаясь избавиться от мерзкого привкуса тошноты, и оглядываюсь. В дверях стоит Мэрилин, обвязавшая вокруг рта и носа кофту в попытке спастись от вони. Я пытаюсь провернуть тот же трюк с банным полотенцем, но толку от этого мало.

– Проснулась наконец, – рычит она невнятно из-за самодельной маски. – Мы несколько часов пытались тебя разбудить.

На самом деле я не спала с одиннадцати, просто все это время пряталась в комнате, погрязая в собственном горе.

– Ты же прекрасно знаешь, что двери звуконепроницаемые, – отвечаю я, беру из корзины для белья рубашку и вяжу ее поверх полотенца. Смерть я все еще чую, и это зловоние так сильно и отвратительно, что буквально давит мне на язык. У меня внутри все содрогается, и я сглатываю, пытаясь сдержать очередной рвотный позыв. – А еще ты знаешь, что я встаю поздно, потому что работаю по ночам. Вы могли бы сами со всем разобраться, вместо того чтобы дожидаться меня.

– Твой сородич, – говорит Мэрилин. – Твой дом. Твоя забота.

– Формально он уже не человек, – начинаю объяснять я, но Мэрилин не слушает и уходит.

Долгую минуту я смотрю на порог, ища способ спастись от этого кошмара, но идей нет. Я не хочу идти вниз и видеть хаос, который Хранители оставили после себя. От одной только мысли об этом у меня подкашиваются ноги, потому что я знаю: если запах так отвратителен, вид будет еще страшней. Я мысленно припоминаю всех своих жильцов, надеясь уговорить кого-нибудь из них прибраться за меня, но тщетно.

В конце концов выбора не остается – я беру себя в руки и выхожу в коридор. Уже подойдя к лестнице, я понимаю, что придется попотеть. Меня захлестывает мимолетный, но сильный порыв разрыдаться, и я прижимаю самодельную маску к лицу так крепко, что немеет нос.

С Томасом Хранители обошлись неласково. Когда я видела его в последний раз, он стоял у кухонной стойки возле телефона. Теперь же он разбросан по кускам от стойки до моего кабинета, а вдоль коридора валяются его конечности. На ватных ногах я спускаюсь вниз, останавливаюсь на последней ступеньке и смотрю на кисть руки, которая лежит совсем рядом ладонью вверх.

Затем я иду на кухню, и очень зря. Нижняя челюсть Томаса застряла под холодильником, а остальная голова – на ножке стола. При виде того, что Хранители оставили от туловища, я хватаюсь за свой собственный испещренный шрамами живот. Затем мир вокруг подергивается чернотой, и я приваливаюсь к перилам.

– Со мной все нормально, нормально, нормально. – Кажется, это мой голос, но он не похож на мой.

Мне и прежде доводилось прибирать трупы в Элизиуме, но так ужасно все выглядит впервые, и жара тело Томаса тоже не пощадила. Я даже не знаю, с чего начать. В совок человеческую руку не заметешь. Подумав об этом, я начинаю истерически хихикать, пока до меня не доходит, что другой руки недостает. И куска ноги, и приличной доли внутренностей. Нетвердой походкой я обхожу нижние комнаты, не желая делать очевидных выводов, но, когда снова добираюсь до лестницы, правду приходится признать.

Мэрилин и Хоган предпочитают держаться подальше от этой вони, вирн ест только насекомых. Бетти нужна кровь, а не плоть, и вчера она все равно покинула Элизиум. Оставшиеся два жильца, однако, хищные монстры, которые ненавидят людей. А значит, вчера, пока я спала, один из них полакомился останками Томаса. Наверняка это йети. На миг я почти вижу, как она стоит на четвереньках и вгрызается в растерзанную грудь мужчины. Я отступаю назад, трясу головой, чтобы отвратительная картина выветрилась из мыслей, и голой ногой наступаю прямо на левую кисть Томаса.

Она слегка продавливается подо мной, и я понимаю, что больше вынести не смогу. Я мчусь к выходу, распахиваю дверь и выбегаю на тротуар. Сдергиваю рубашку и полотенце с лица и жадно, до боли в груди, глотаю свежий воздух. Но успеваю вздохнуть лишь пару раз: пустой желудок выворачивает наизнанку, я вцепляюсь себе в колени, и меня снова рвет, хотя уже особо и нечем.

Фалькор и Смерг суетятся у меня за спиной, неодобрительно шипят и плюются, а потом один из них довольно похоже пародирует меня в приступе тошноты. Я устало показываю им обоим средний палец и сажусь на тротуар.

Недолго думая, Фалькор покидает свой пост. Он прижимается шершавой мордочкой к моей щеке и втягивает воздух так глубоко, что заодно вдыхает и прядь моих волос. Затем чихает и яростно трясет головой. Я плечом смахиваю со щеки липкие волосы и хмуро смотрю на Фалькора. Он скалится в ответ.

– Она вонять, да-да. Больше, чем обычно, вот уж точно.

Я едва не высказываю ему все, что о нем думаю, но тут на меня снисходит озарение.

– Вы же меня сильно любите, да?

– О, она для нас бесценна, – отвечает Фалькор, но ни капли любви в его голосе не слышно. – Она это знать, да-да, знать. Почему она задавать такой очевидный вопрос?

– Хранители оставили в доме кое-что, от чего мне больно, – говорю я ему. – Уберите это.

Фалькор переминается с лапы на лапу, размышляя.

– Она знать, что мы не ходим в дом!

– Не ходите, – соглашаюсь я. – Но ведь можете, правда? Разве вы не хотите мне помочь?

Фалькор склоняет голову набок и смотрит на своего собрата. Смерг молчит – его куда больше интересует беспрестанный зуд в левом плече, – но тут Фалькор вдруг отворачивается от меня и вразвалку бежит к дверям.

Отчасти я жду, что он вернется к себе на постамент, потому что знает, что Хранители никогда не оставили бы в доме ничего действительно опасного для меня. Но, задержавшись ненадолго на крыльце, Фалькор заходит в дом. Смерг спрыгивает со своего места и следует за ним.

Я стою во дворе пару минут, пока драконы не возвращаются. Немного порезвившись, они вдруг резко успокаиваются и располагаются на постаментах.

– Вы все убрали? – спрашиваю я, когда они усаживаются на места.

– Нам кажется, она нам лгать, – говорит Фалькор. – Но мы ей не лгать, нет-нет. Она наша навечно-вечно-вечно.

Можно было бы просто сказать «да», но и такой ответ сойдет. Меня захлестывает волна облегчения, такого сильного, что я обмякаю и, поддавшись порыву, ложусь на землю. Но лежу так лишь минуту, потому что у меня все-таки есть соседи и им наверняка станет любопытно, с чего это я разлеглась на пешеходной дорожке как ненормальная. По пути к двери я подбираю рубашку и полотенце, но снова соорудить себе маску не пытаюсь. С крыльца я чувствую лишь жар и запах серы. Моему желудку это тоже не на пользу, но еще недавно было куда хуже.

– Спасибо, – говорю я и закрываю за собой дверь.

От тела не осталось ничего. Только обугленные дыры в ковре гостиной и длинные подпалины на полу коридора. Стол разломан, потому что драконы сожгли две ножки, когда доставали голову Томаса. Я знаю, что уже скоро дом сам себя починит, но древесные духи лихорадочно трепещут в углу гостиной.

– Все целы? – спрашиваю я их. Они тревожно пляшут и жмутся друг к другу. – Ничего, все с вами будет хорошо.

Я иду наверх, бросаю полотенце и рубашку в сторону и беру с комода ключи: тот, что поменьше, – от велосипеда. Дверь Элизиума я за собой не запираю. Мой велосипед все там же, где я его оставила два дня назад, – прикован к калитке, ведущей на задний двор. Я обматываю цепь вокруг ручки и отправляюсь в центр. До «Сглаза» я добираюсь легко и быстро, и, пока до открытия еще полчаса, на парковке всего одна машина.

Мой ключ подходит к обеим дверям, но, когда Даллас приезжает на работу раньше меня, захожу я всегда через кухню. Он уже наводит там порядок, пританцовывая под музыку, которая льется из колонок сверху. Причем льется так громко, что нам с Далласом пришлось бы кричать во все горло, чтобы поздороваться, поэтому я просто ему машу. Даллас указывает на кассу, которую уже достал из сейфа. Я тащу кассу к стойке и начинаю все расставлять к работе. Когда Даллас разрешает, я переворачиваю табличку на двери стороной «ОТКРЫТО», и мы опрокидываем по шоту, начиная смену.

Через двадцать минут приходит первая парочка, а дальше посетители начинают течь мерным ручейком. В такое время чаще всего заказывают ранний ужин. Я ношу тарелки от окошка Далласа к столикам, доливаю газировку, время от времени взбалтываю коктейли.

Я часто поглядываю на часы, ожидая заката. Бетти должна сегодня выйти на работу, и Даллас не говорил, что она брала больничный. Это, впрочем, не значит, что она не придумает в последний момент какой-нибудь форс-мажор, но я так отчаялась, что не теряю надежды. Каждый раз, стоит двери открыться, я смотрю, кто пришел, и снова и снова испытываю разочарование.

В пять сорок пять я вижу на пороге незнакомца. Он стоит там почти минуту, медленно оглядывая все вокруг, и наконец замечает меня. Я пытаюсь выдержать его взгляд, но у меня заказывают выпивку, и надолго отвлекаться нельзя.

Как можно скорее я разбираюсь с заказом, обменяв стаканы на кредитку, и, проведя картой по терминалу, снова смотрю на незнакомца. Он стоит у дальнего края стойки. Владелец карты даже не замечает, что я пытаюсь вернуть кредитку ему, потому что и сам таращится на новопришедшего. Я ничуть не возражаю и даже радуюсь возможности тоже на него взглянуть.

Даже и не знаю, на что смотреть сначала – на красные, почти светящиеся глаза или на перевернутый белый кельтский крест, вытатуированный у мужчины на пол-лица. На самом деле это скорее даже юноша: с виду он молод, максимум лет двадцати, с растрепанными черными волосами до плеч. Одет он в белый костюм, который подчеркивает его оливковую кожу. На шее у юноши висит с полдюжины четок разных форм и цветов, и в его наряд это не слишком вписывается. Ощутив, как кредитку вырывают у меня из руки, я подскакиваю, но не нахожу в себе сил извиниться или улыбнуться ее владельцу. Я просто не могу отвести взгляд от странных красных глаз. По идее это должны быть контактные линзы, но мурашки, которые бегут у меня по коже, подсказывают, что нет.

Этот человек из Общества, и он определенно опасен. Но есть в нем что-то… знакомое, только не могу понять, что именно. Все равно что встретить кого-нибудь из посетителей бара в очереди в продуктовом: знаешь, что видела человека где-то, но не понимаешь где. Или учуять запах духов, которые любила в детстве, но с тех пор никогда не встречала.

Я сдерживаюсь, чтобы не вытереть потные ладони о штаны, и иду к нему.

– Добрый вечер, – говорю я так спокойно, что сама собой горжусь. – С чего желаете начать?

– Ты Эвелин из Элизиума, – отвечает он. – И у тебя есть кое-что, что принадлежит мне.

Глава 3

В «Сглазе» тихо не бывает никогда, но тишина, воцарившаяся между мной и незнакомцем, бездонна, как пучина. Когда становится очевидно, что без подсказки незваный гость ничего объяснять не станет, я жестом велю ему подождать и обхожу стойку. Один раз оборачиваюсь убедиться, что он наблюдает за мной, затем шагаю к дверям. По меньшей мере секунд десять вдумчиво изучаю вывеску с названием нашего бара, картинно киваю, а затем возвращаюсь на место за стойкой.

– Вы сказали «Элизиум», – говорю я. – Однако, судя по всему, находитесь в баре под названием «Сглаз». И меня это не устраивает, потому что я очень четко всем дала понять, что Обществу здесь не рады.

Незнакомец пытается в меня вцепиться, да так быстро, что я готова поклясться: в нем есть змеиная природа. Я отшатываюсь и врезаюсь в кого-то, кого еще секунду назад рядом не было. К счастью, этот неведомый кто-то оказывается быстрее меня, хватает незнакомца за запястье и отбрасывает его руку прочь прежде, чем тот успел бы схватить меня за горло. Но еще немного – и он бы успел, так что сердце у меня колотится как бешеное и в висках пульсирует боль. И тут я слышу над ухом напряженный голос Бетти.

– Прошу, – говорит она. – Мы ведь это обсуждали.

Чужак выдергивает руку из хватки Бетти и мрачно смотрит на нее.

– Ты говорила, что она будет нам содействовать. Ты снова мне солгала, Александра?

Бетти касается моего плеча и осторожно отодвигает в сторону, чтобы встать рядом. Я перевожу взгляд с нее на незнакомца и вижу у него в глазах враждебность, а у нее – тревогу. Бетти быстро опускает взгляд, но поднимает руки, то ли пытаясь его успокоить, то ли прося прощения. Я никогда не видела, чтобы Бетти кому-то в чем-то уступала, и мне становится не по себе: сердце определенно пропускает удар, и не один, а этак с полдюжины. Борясь с нервной дрожью, я сглатываю и снова оглядываю незваного гостя.

– После стольких лет ты все еще мне не доверяешь? – спрашивает Бетти.

– Насчет него ты ошиблась, – не сдается чужак. – А насчет нее?

– Она человек, – говорит Бетти. – Они любят спорить, такова их природа. В конце концов она все поймет и не станет перечить.

Краем глаза я замечаю движение и использую это как предлог, чтобы уйти. Поспешно отойдя подальше, я наливаю выпивки паре гостей в другом конце стойки. Но знаю, что вернуться все же придется, потому что Бетти известно то, что хочу узнать я, и выяснить, что здесь забыл этот тип, тоже было бы неплохо.

На трезвую голову, однако, я точно к ним идти не хочу, поэтому по пути прихватываю бутылку виски. У Бетти уже наготове стаканы: по «олд фешену» для них с незнакомцем и «коллинз» для меня. Ей даже хватает чуткости подождать, пока я выпью половину, и только потом начать разговор. За пару минут Бетти успела подуспокоиться, поэтому голос у нее почти что прежний. Но ей меня не обмануть: я все еще вижу, как напряжены ее плечи. А я-то думала, вампиры никого на свете не боятся.

– У нас к тебе пара вопросов, – говорит Бетти.

– Никаких «мы» тут вообще быть не должно, – отрезаю я. – Ты прекрасно знаешь, что им сюда нельзя.

Чужак дергается, будто снова хочет на меня прыгнуть, но на этот раз остается на месте. К напитку он так и не притронулся – просто медленно крутит стакан в руках.

– У тебя есть еще один-единственный шанс оказать нам содействие. Если не станешь, я оторву тебе голову, распотрошу мозги и сам найду там все, что мне нужно знать.

– Это вряд ли, – парирую я. – Я стержень Элизиума. Ты не можешь причинить мне вред и не вызвать тем самым гнев Хранителей. А будучи мертвым, найти ты уже ничего не сможешь, правильно? Так что давай, пригрози мне еще разок и увидишь, что будет.

Он отодвигает стакан, будто собирается проверить, не вру ли я, но Бетти оказывается быстрее и разворачивает меня к себе. Пальцами она впивается мне в плечи почти до крови, но вырваться я не могу.

– Эвелин, это важно, – говорит Бетти и легонько трясет меня, чтобы подчеркнуть свои слова. – Обычно твой нрав меня забавляет, но сейчас не время для споров. Просто расскажи все, что нам необходимо знать, и мы уйдем.

– У меня есть вопросы, – настаиваю я.

– Наши важнее, – возражает она.

– Да иди ты к черту. – Я снова тщетно пытаюсь высвободиться из хватки Бетти, а затем беспомощно тыкаю ее пальцем в грудь. – За все время, что мы знакомы, ты вообще хоть раз отвечала на мой вопрос нормально? И вот теперь ты заявляешься сюда, притащив с собой человека из Общества – а ведь ты обещала, что ноги их здесь не будет, – и ждешь, что я стану помогать? Нет уж. Сначала отвечай, – я повышаю тон, видя, что Бетти хочет возразить. – Томас был прав насчет Хроноса? Насчет того, кто… – Я слышу, как начинает дрожать мой голос, и прочищаю горло, прежде чем продолжить: – Кто все это устроил?

Бетти задумчиво смотрит на меня, будто пытается понять, почему мне так важен ответ. Она знает о произошедшем не больше Каспер: лишь что Нотт изменил мою жизнь навсегда, уничтожив Элизиум. Но ведь когда я умоляла Томаса взять свои слова назад, Бетти была на другом конце провода. Неизвестно, оставалась ли она на линии до самой его смерти или ушла играть с посетителями «Сглаза» в игры разума, чтобы разогнать их и поскорее вернуться домой.

Я еще сильней толкаю ее пальцем в грудь.

– Да или нет?

Бетти отпускает меня.

– Да.

Весь воздух мгновенно испаряется из комнаты, и я падаю на колени: Бетти больше не держит меня и не может помочь мне устоять на месте. Я сжимаю кулаки и сквозь ноги Бетти смотрю в пустоту. Чувствую, как жжет щеки – то ли от слез, то ли от криков, которые разъедают мне грудь изнутри. Наконец сумев вдохнуть, я давлюсь, кашляю и чуть не прокусываю себе губу, пытаясь сдержать рыдания. Не знаю, с чего я решила, что мне полегчает, если я узнаю ответ. Мне тошно от того, что я вообще об этом спросила.

Адам жив. Он пережил все, что сотворил со мной и Элизиумом, и шестнадцать лет занимался черт знает чем. Растил Сиару? Не знаю. Даже если Адама видели, это не значит, что и Сиара тоже жива. И я с ужасом осознаю, что, даже если она жива, я все равно ничего не могу поделать. Если Адам не подойдет к Элизиуму ближе чем на пять миль, я никогда не увижу их обоих.

Бетти берет меня за щеки и тем самым выдергивает из пучины мыслей. Я обнаруживаю, что она присела на корточки возле меня. Бетти ждет, пока я посмотрю на нее в упор, и только потом спрашивает:

– Ты меня слушаешь?

Мне приходится пару раз себя ущипнуть, чтобы расставить мысли по местам. Я киваю, и Бетти оглядывается на гостя. Когда я упала на колени, наблюдать за мной с табурета ему стало неудобно, поэтому он подошел к узкому проему, через который мы с Бетти обычно выходим из-за стойки. Чужак коротко кивает, разрешая Бетти продолжать расспросы, и она оборачивается ко мне.

– Мы ищем одного человека, – говорит она. – У Сульфура есть основания полагать, что он находится в Элизиуме…

– Именно там он и находится, – встревает юноша так резко, что Бетти поджимает губы. – В радиусе пятидесяти километров я могу найти его везде. Он там, хотя ты сказала, что нет.

– Я сказала, что за все три года, что жила там, я его не видела, – говорит Бетти так примирительно, как только может. – Вот почему мы пришли поговорить с тобой, Эвелин. Ты живешь в Элизиуме куда дольше меня и уникальным образом связана с ним, а значит, у тебя найти этого человека шансов куда больше. Ты знаешь всех, кто приходит и уходит из Элизиума, верно?

Я знаю, к чему ведет эта беседа, но отвечаю лишь:

– Да.

– Он пропал без вести…

– Был похищен, – снова перебивает Сульфур.

В его голосе слышится ярость, но на этот раз она обращена не к нам. Губы Бетти слегка подрагивают – не испуганно, а сочувственно. Она оборачивается к Сульфуру и тихо говорит:

– Мы вернем его, я обещаю.

– Не пришлось бы и возвращать, если бы его не похищали, – рявкает Сульфур, но резко отмахивается и замолкает. Потом отворачивается от нас и взлохмачивает себе волосы, да так яростно, что царапает виски. Затем выпаливает нечто на непонятном языке, возможно испанском, и снова оборачивается к нам со словами: – Спроси ее, где он.

Бетти поворачивается ко мне.

– Его похитили восемнадцать лет назад, и вернуть его необходимо сегодня. Без него у Общества нет будущего. Так что, прошу тебя, скажи: нет ли в Элизиуме гостей, о которых ты мне никогда не рассказывала и которых никто больше там не видел?

– Ты про Роза, – говорю я. Бетти непонимающе качает головой, и я объясняю: – Серый парень с красными волосами, да? Каспер вчера ночью нашла его в подвале, в коме. Я хотела тебя о нем спросить, но ты отправилась в Юту исследовать Хронос сразу же, как вернулась домой. Кто он, Бетти? Неужели он правда проспал там все это время?

Бетти открывает рот, но первым голос подает Сульфур:

– Как ты, блядь, его сейчас назвала?

Я смотрю на Сульфура. Его взгляд до странности пуст.

– Роз. Потому что Спящую красавицу…

Сульфур бросается на нас, и хотя Бетти пытается защитить меня, она не успевает. Он хватает ее за руку и рубашку и перебрасывает через стойку, прочь с дороги. Я слышу звон стекла и грохот столов и стульев: то ли Бетти неудачно приземлилась, то ли посетители в испуге вскакивают на ноги, то ли и то и другое. Я быстро встаю, но Сульфур слишком близко – сбежать не выйдет.

Он сжимает меня за горло и впечатывает в дальнюю стену. Стойка не спасает, и я врезаюсь спиной и затылком в полки на стене. Бутылки сыплются мне на плечи, а одна попадает и по голове. Я вцепляюсь в руку Сульфура, пытаясь ослабить его хватку и сделать вдох. Посетители окружают его, пытаются оттащить от меня, кажется, Даллас кричит где-то на фоне. Бетти расталкивает всех и хватает Сульфура за локоть.

– Мы должны уйти, – говорит она. – Сейчас же.

Но поздно. В облаке искр над головой Сульфура возникают Фалькор и Смерг. С криками ярости они набрасываются на него, и по стойке, задевая посетителей, которые стоят слишком близко, бежит синее пламя. Я чувствую в воздухе всплеск незримой энергии – и огонь чернеет.

Я всю жизнь прожила на юге, но ни в одно лето не знала такого жара, какой ощутила сейчас. Бутылки с ликерами лопаются на стеллаже, а за ними и те, что стоят вдоль стены. Кажется, я плавлюсь – мои пальцы соскальзывают с руки Сульфура, и я не знаю, стекает ли по моей руке пот или кожа. Отовсюду слышны крики, а пламя раздирает бар на части.

Фалькор прыгает на Сульфура, навострив клыки и когти, но тот отшвыривает его в сторону, как комара. Смерг подлетает сзади и избегает той же участи, но черное пламя на стойке принадлежит не ему. Я вижу, как оно касается крыла Смерга, и с оглушительным криком он взмывает в воздух.

Я выпускаю руку Сульфура, и сил сопротивляться у меня больше не остается. Недостаток воздуха берет верх над паникой, все вокруг подергивается чернотой. Мы все здесь умрем, и я никогда не узнаю, жива ли Сиара.

Я не помню, как падала. Не помню, как Сульфур меня отпустил. Но вдруг раз – и я лежу на барном коврике, съежившись и не видя ничего вокруг, кроме лап Фалькора. Задыхаясь, я ловлю ртом воздух так яростно, что легкие будто рвет на куски. Пытаюсь поднять голову и посмотреть, куда делся Сульфур. До меня не сразу доходит, что потолок исчез. Его просто сорвало со здания, а небо надо мной кишмя кишит Хранителями.

Смерг падает рядом со мной, и я с трудом приподнимаюсь на локте, чтобы его осмотреть. Пламя со Смерга спало, но половина его тела уже обуглилась. Прямо на моих глазах по его туловищу расползается тень. Смерг стонет, тщетно пытаясь встать. Фалькор тянется к брату, завывая, но не может броситься к нему и оставить без защиты меня. Смерг запрокидывает голову, бьется, как дикое животное, и чернота достигает его горла. Он уже не может говорить и только безмолвно хрипит, глядя в небо над нами. Затем ожог доходит до его челюсти, и Смерг безвольно падает на пол.

Фалькор все еще издает ужасные звуки. Оцепенев, я не сразу понимаю, почему слышу его. Рев пламени стих, как и крики моих посетителей. Все либо сбежали, либо мертвы. И у меня страшное предчувствие, что я знаю, какой вариант верен.

Совсем рядом мелькают когти, и я прижимаюсь к Фалькору. Он опускается на корточки и теперь почти что на мне лежит, а его завывания перерастают в гортанный рев, который я не столько слышу, сколько чувствую. Я жду, что Хранители потребуют объяснений, но они молчат. Вероятно, они поняли все сами или же спорят между собой так, что я не слышу. Я осмеливаюсь снова взглянуть на небо и чувствую, как мое нутро выворачивается наизнанку при виде того, как их много. В последний раз я видела столько Хранителей в день, когда пал Элизиум.

Я касаюсь дрожащими пальцами бока Фалькора, и тот слезает с меня. На ноги я встаю со второй попытки, потому что, дотронувшись до стойки в первый раз, едва не поджариваю себе пальцы. Наконец я все же встаю и в немом ужасе взираю на руины, которые еще недавно были «Сглазом». Стены и пол черны от сажи, везде, где стояли чашки и бутылки, лежат груды битого стекла. Металлическая стойка и полки покоробились от жара. Трупов нигде не видно, но входная дверь все еще закрыта. Значит, выйти отсюда не смог никто. Я слышу испуганный вопль, и, вероятно, он мой, но я не узнаю собственный голос. Я зажимаю себе рот, но задыхаюсь от воспоминаний о криках посетителей.

Хранители один за другим исчезают из виду, и вокруг начинают звенеть сирены. Пожарные и полиция уже в пути, но спасти они никого не смогут. Огонь возник и погас слишком быстро, он был слишком горяч, а потому потушить его было невозможно и спасти хоть что-то под этой крышей тоже. Когда пожарные вышибают дверь, никого, кроме меня, в баре нет.

Первый пожарный успевает пройти лишь несколько шагов, когда дверь кухни рядом со мной вдруг распахивается, и в зал вваливается Бетти. Она едва стоит на ногах и падает на барную стойку. Ее волосы обгорели – осталась лишь тревожно короткая копна, а сама Бетти промокла до нитки. Вода стекает по ее изорванной одежде, а вдоль спины и живота струится кровь. Я мгновенно понимаю, что это раны от когтей Хранителей. Эти уродливые царапины я узнаю где угодно.

– Алекс! – Джуд пробивается в зал, не обращая внимания на пожарных, которые пытаются выволочь его назад. – Эви!

Бетти отрывисто дышит и смотрит на меня.

– Эвелин, мы должны уйти.

Времени на споры она мне не дает и на Джуда даже не смотрит – просто хватает меня за запястье и тащит на кухню. Кухня почти цела, потому что черный огонь бушевал в главном зале, и я едва сдерживаю всхлип, увидев, как Даллас полулежит на плите. Он так неподвижен, что кажется мертвым, но ран не видно – только отпечаток окровавленной руки на рубашке. Похоже, он пытался выйти в зал, но кто-то с нечеловеческой силой оттолкнул его назад.

– Бетти, – еле выговариваю я. – Ты спасла…

Бетти открывает заднюю дверь и волочет меня к велосипеду. Судя по крикам сзади, кто-то за нами гонится, но Бетти смотрит не туда, а на реку Саванна. Хранители уже там: они длинной вереницей парят над поверхностью воды. «Ищут Сульфура», – осознаю я и вдруг понимаю, почему Бетти вся мокрая. Она вытащила его из «Сглаза» прежде, чем Хранители добрались до них обоих. Бетти говорила мне, что Хранители ненавидят воду, но только пожала плечами, когда я спросила почему. Но если Сульфур в самом деле там, рано или поздно ему придется всплыть, чтобы сделать вдох. И я знаю: именно этого-то Хранители и ждут.

– Мы не можем так просто уйти, – говорю я.

Бетти хватает замок моего велосипеда и одним мощным рывком ломает его.

– Я не допущу, чтобы твой длинный язык завел нас обеих в могилу. Живо возвращайся в дом, а я встречу тебя там, как только смогу. Авлин! – зовет она, и рядом со мной возникает Фалькор. Он скалится на Бетти и приваливается к моей ноге. На миг он даже кажется страшным – для полупрозрачного малыша-дракона это почти подвиг. – Береги ее. У нас есть всего несколько минут, пока лиманцзичи не поняли, что Сульфур не в реке.

– Кусаки кусают куски себе не по зубам, о да, всегда, – говорит Фалькор хмуро. Я никогда не слышала в его голосе такой злобы. – Кусаки думают, что не могут умереть. Мы думать, они забыть, как легко они сгореть в прошлый раз.

– Сейчас не время, – напряженно говорит Бетти, потому что остальные члены спасательной бригады уже идут к нам.

От одной мысли об уходе я чувствую себя тварью: отчасти потому, что тогда спасателям покажется, будто я в чем-то виновата, а в основном потому, что я поверить не могу, что вот так легко бросаю людей, которые погибли из-за Бетти. И все же я сажусь на велосипед и на всех парах еду на Главную улицу. Я не знаю, сможет ли Бетти в самом деле так надолго загипнотизировать столько людей, чтобы обеспечить мне побег, но верю, что она знает свое дело, и не оглядываюсь. Не хочу видеть, на что теперь «Сглаз» похож снаружи. Не хочу видеть, как пожарные идут за мной, пока их не останавливает Бетти, или как Хранители безмолвно и яростно парят над мутной водой.

Врезаться в какую-нибудь машину и разбиться насмерть я, впрочем, тоже не хочу, поэтому на светофорах по пути в Элизиум торможу как полагается. Когда я сворачиваю на свою улицу, волна облегчения бьет меня под дых. Но развеивается оно быстро: на лужайке перед домом я вижу Хранителей, которые уже дожидаются меня. Я проезжаю последние пару домов, до белых костяшек крепко вцепившись в руль, и останавливаюсь у почтового ящика. Медленно слезаю, гадая, ждут ли они именно меня или просто охраняют свою собственность. Затем осторожно шагаю вперед и отшатываюсь, когда один из Хранителей широко распахивает крылья.

Словно камни, Хранители падают с небес, и на лужайке Элизиума их становится все больше.

«ТЫ ДОЛЖНА БЕЖАТЬ».

Лишь это предостережение я успеваю услышать, прежде чем вокруг вспыхивает черное пламя. Я кричу и припадаю к земле. Мой велик летит в меня, врезается мне в плечо и падает набок. Я оглядываюсь и вижу Сульфура. Он стоит через улицу напротив, привалившись к соседской машине, чтобы удержаться на ногах. Сульфур прижимает руку к животу – судя по тому, сколько крови у него на белой одежде, если бы не это, у него бы вывалились внутренности. Его огонь пылает лишь несколько секунд, а затем гаснет.

– Я не позволю тебе забрать его, – говорит он хриплым, булькающим от крови голосом. – Мне плевать, чего хочет Нотт. Я убью тебя, но не позволю забрать его.

Услышав фамилию Адама, я застываю как вкопанная, и Сульфур хватается за последнюю соломинку. Он отскакивает от машины и мчится на меня. От боли и увечий бежит он с трудом, но все равно быстрее, чем я. Сульфур хватает меня за лицо, но его руки скользки от его собственной крови, и удержать меня как следует он не может. Фалькор вцепляется ему в запястье, тем самым ослабив хватку еще больше, и я ухитряюсь вывернуться. Затем пинаю Сульфура в живот, как раз туда, где зияет рана, причем пинаю с такой силой, что сама чуть не падаю. Тот отшатывается назад, и Хранители вступают в дело. Как один, они бросаются вперед. Черное пламя, словно щит, вспыхивает вокруг Сульфура, но затем вместе со своим колдовством он тонет в груде извивающихся тел Хранителей.

Я отступаю к дому по тротуару, не в силах отвести взгляд от целой горы белых чудовищ, и спотыкаюсь о крыльцо. Схватившись за косяк, чтобы не упасть, я чувствую, как от моего прикосновения оживает Элизиум. Колдовство ревет во мне громче, чем грохотали взрывы в баре. Кажется, что еще немного – и оно разорвет меня на кусочки. Не только дом отвечает на зов, но и сама лей-линия. Молнией беспощадного жара она проносится по моим венам и мчится к лужайке. Ее мощь так велика, что мне приходится сесть, чтобы не рухнуть на месте.

Энергия искрится в траве вспышками белого света, и передняя стена дома идет трещинами и начинает с грохотом обваливаться. Куски штукатурки и кирпича летят в груду тел на лужайке, и я запоздало понимаю, что дом защищает не меня, а Сульфура. Я изумленно наблюдаю, как портал восстает против собственных стражей и раскидывает их, как котят.

Я чувствую, как у меня на кончиках пальцев словно хрустит лед, – и лишь это предостерегает меня о том, что портал вот-вот откроется.

Никогда на моей памяти Элизиум не открывал врата по собственной воле, но, когда я оборачиваюсь, серебристый свет, исходящий с порога, почти слепит меня. Это незамкнутые врата – экстренный выход без определенного пункта назначения. Я больше десяти лет такого не видела – с тех самых пор, как Хранители впервые ополчились на моих жильцов за то, что те произнесли вслух имя Нотта. Увы, фея, которая призвала эти врата, не успела добраться до них живой.

На одно безумное мгновение мне кажется, что врата предназначены мне, но я понимаю, что нет. И смотрю на то, что еще осталось от Сульфура. Он стоит на четвереньках, почти припав лицом к бетону. Пока что огненный щит все еще его защищает, но уже заметно слабеет. Вероятно, потому что Хранители нанесли слишком много ударов, или же потому что Сульфур потерял слишком много крови. Без сомнения, если бы не вмешательство Элизиума, дольше нескольких секунд этот щит бы не продержался. Я моргаю, и перед глазами предстают останки Томаса Везера в кухне. Это сотворили всего лишь двое Хранителей. Готова спорить, когда эта гигантская стая закончит с Сульфуром, от него не останется вообще ничего.

Я решительно намерена бросить его умирать. После всего, что он сделал с моими посетителями в «Сглазе» и пытался сделать со мной, у меня нет ни единой причины за него вступаться и помогать. Но когда колдовство Элизиума сотрясает меня снова, я чувствую в нем отчаянную, почти испуганную нотку и до сих пор слышу эхо имени Нотта на устах Сульфура. Так что встаю, стараясь не обращать на хор криков «Не надо», мечущихся у меня в мыслях, и иду по тротуару к нему.

Он знал, как рискованно идти за мной сюда, но, как и Томас, все равно пришел. Ему нужен юноша, который спит под Элизиумом, то самое существо, которое, как считает Бетти, служит ключом к выживанию Общества. Не могу сказать, что после всего произошедшего меня очень волнует судьба Общества, но я должна знать, как все это связано со мной. Судя по всему, Адам предупреждал обо мне Сульфура, а значит, все это время он знал, что я пережила падение Элизиума и с тех пор застряла здесь. Адам привел меня сюда и оставил не просто так.

Я уже на полпути к Сульфуру, когда его огонь с шипением гаснет. Один из Хранителей бросается на него, но очередной кусок стены Элизиума отшвыривает его на другую сторону улицы. Еще двое пытаются напасть и получают столь же мощный отпор. Я беспрепятственно добираюсь до Сульфура, хватаю его под локти обеими руками и тащу к дому.

«ТЫ ДОЛЖНА ОСТАНОВИТЬСЯ».

– Да иди ты на хуй, – говорю я, но даже не знаю точно, обращаюсь ли к Сульфуру, к Элизиуму или к Хранителю. Я вцепляюсь в Сульфура крепче и подтаскиваю его за собой еще на шаг. Он что-то хрипит – неразборчиво, но все равно на удивление враждебно. Я яростно дергаю его за локоть.

– Если не поможешь мне, сдохнешь здесь и сейчас!

Встать Сульфур не может, но более-менее способен ползти. Он позволяет мне поволочь его дальше по тротуару. Когти щелкают в дюйме от моего лица, и Элизиум опрокидывает очередного Хранителя на лужайку.

Кровь у Хранителей синяя, и это новое знание придает мне сил.

На этот раз я оглядываюсь, проверяя, куда иду, чтобы опять не споткнуться о крыльцо. Но добраться до него мало: Сульфур уже почти без сознания, а мне попросту не хватает сил, чтобы затащить этот мертвый груз наверх на последние семь дюймов. Я смотрю на Фалькора, но тот сгорбился на своем постаменте и оглядывает происходящий на лужайке хаос, разинув рот. Я едва ухитряюсь выдавить «Пожалуйста», как он вскакивает и издает визг. Я снова оглядываюсь на двор и успеваю увидеть, как Хранитель едва не сносит Бетти голову. Передняя стена у Элизиума закончилась, и теперь снарядами служит мебель. Вращаясь, мимо Бетти пролетает диван. Она пригибается и бежит к нам.

Бетти взмахивает рукой, безмолвно приказывая мне отойти. Я отшатываюсь с дороги, и она хватает Сульфура под руки и швыряет его в дверной проем. Сульфур исчезает в лучах серебристого света, и колдовство Элизиума потрескивает у меня в груди, соединяя портал с дальним уголком мира. Еще мгновение – и врата исчезают. Бетти так крепко обхватывает меня руками, что становится трудно дышать, и затаскивает в дом.

Наконец колдовство Элизиума с рокотом затихает. Оно выполнило свою задачу – помогло Сульфуру спастись – и теперь возвращается в привычное состояние покоя. Хранители, однако, успокоиться не спешат: я слышу, как они кричат, снова и снова атакуя здание. Мы с Бетти успеваем добраться до гостиной, когда Хранители пытаются войти следом. Один пробует запрыгнуть внутрь со стороны разрушенной стены, но поскольку Хранители не могут войти в любую комнату, где находится Бетти, его вышвыривает наружу. Бетти медлит секунду, словно убеждаясь, что защита работает, а затем тащит меня к лестнице.

Она что-то говорит, но я не слышу и позднее даже не вспомню об этом, потому что Хранителям незачем находиться рядом, чтобы мне навредить. Я связана с их вратами, и от этой связи Бетти защитить меня не сможет. Они все еще кричат, но теперь уже у меня в мыслях: гнев вероломства, жажда убийства – я все это слышу. Колдовство Хранителей совсем не похоже на магию Элизиума – оно больше напоминает зазубренный, маслянистый хаос, который наполняет мои легкие и душит меня.

Я зажимаю уши, будто это в самом деле может помочь, но хор становится все громче, пока и я сама не начинаю кричать, и весь мир вокруг превращается в бездну ослепляющей боли.

Я просыпаюсь, вижу рядом мертвеца и призрака и тут же жалею, что я сама не призрак и не мертвец. Мне больно, что ни делай – от первого вздоха до опрометчивой попытки сесть. Будто кто-то во сне раскатал меня скалкой в лепешку. Черт, да даже глаза у меня болят и как будто пересохли. Я снова их закрываю, но облегчение обманчиво, потому что из-за такой боли уснуть снова я точно не смогу.

– Эви? – зовет меня Каспер откуда-то справа. – Ты очнулась?

– Да, – пытаюсь ответить я, но мой язык превратился в кусок мела, а горло – в наждачку. Секунду я чувствую жжение, затем давлюсь и мучительно кашляю, не в силах сдержаться. Боль настолько адская, что я наконец ухитряюсь пошевелиться и сворачиваюсь на боку в позе эмбриона, сжавшись в комок так крепко, как только могу. Надеюсь, мне просто кажется, что мои ребра сминаются друг о друга.

Каспер что-то утешительно бормочет, но толку от ее утешений никакого. Я бы велела ей заткнуться, но боюсь снова открывать рот. Так и лежу, безмолвная и несчастная, пока наконец мне не удается сделать вдох так, чтобы не запершило в горле. Я осмеливаюсь снова открыть глаза и вижу, что Каспер слезла с кровати и сидит на коленях рядом, всматриваясь мне в лицо.

– Кошмарно выглядишь, Эви, – говорит она.

Показать ей средний палец сил у меня хватает. Она усмехается – одними губами – и указывает на тумбочку. Я вижу там кувшин с водой, пузырек обезболивающего и письмо, написанное изящным почерком. Письмо я пока не трогаю, а вместо этого забрасываю в рот сразу четыре таблетки. Поначалу глотать воду так больно, что мне хочется рыдать, но затем мое горло слегка расслабляется, и наконец я могу напиться вволю.

– Александра говорит, что, пока она не проснется, из этой комнаты тебе выходить нельзя, – сообщает Каспер. – А я должна за тобой приглядывать. Она жутко разволновалась, кстати. Не видела, что я здесь, совсем рядом, и звала меня снова и снова. Как минимум раз семь сказала мне за тобой присмотреть. Хорошо еще, что мне нравится ее голос, а не то надоело бы это слушать. Вот только я не понимаю, почему она не стала ничего объяснять, – продолжает Каспер хмуро. – Не сказала, с чего вдруг Хранители слетели с катушек, почему твои жильцы разбежались и почему…

– Стоп, – перебиваю я, уставившись на нее. – Что?

– Это ты о чем? – переспрашивает Каспер.

Только теперь, услышав ее слова, я чувствую в колдовстве Элизиума что-то неладное. В доме осталось только двое обитателей: Бетти и я сама. Все остальные покинули пристанище, чтобы не попасть под раздачу. Хранители, конечно, изрядно их перепугали – сначала расчленив представителя Атлантского Гнезда, а потом напав на Элизиум, – но ведь Хранителям не впервой обходиться с Обществом жестоко.

– Никого нет, – говорю я, потому что мне нужно услышать это, чтобы поверить.

– Ты ничего не помнишь? – спрашивает Каспер, а потом отмахивается от собственного вопроса и продолжает прежде, чем я успеваю ответить: – Мы ждали вас обеих в коридоре, когда Александра наконец затащила тебя внутрь. Остальные хотели знать, почему Элизиум противостоит Хранителям, но потом ты психанула. Добиться от тебя ответов мы так и не смогли, в итоге ты вырубилась, а Александра только и сказала, что в город прибыл Сульфур Сон. И пуф! – Каспер хлопает в ладоши, но хлопка не слышно. – Твой вирн даже не задержался, чтобы поспорить. Умчался так быстро, будто в доме начался пожар. Остальные решились не сразу, но последний ушел как раз перед тем, как ты проснулась. Я хотела что-нибудь подслушать, разузнать, не скажет ли кто из них чего-нибудь интересного, но Александра уже попросила меня присмотреть за тобой, и отказать прекрасной барышне в беде я просто не смогла.

– Бетти никакая не барышня.

– Но она в беде. На дворе уже темно, а она все спит, – замечает Каспер. – Хранители чуть ли не в клочья ее порвали, но теперь, похоже, она наконец исцеляется.

– Она не спит, – напоминаю я Каспер, оглянувшись на Бетти. Моя квартирантка-вампирша даже не потрудилась переодеться, когда ложилась в постель. Ее постельное белье пропитано кровью почти до черноты, а изорванная одежда держится на честном слове. Но Каспер права: раны от когтей Хранителей уже не так глубоки. Потеряв столько крови, Бетти наверняка проснется очень голодной. Придя к этой мысли, я чувствую, что находиться в одной комнате с Бетти, когда та очнется, мне совсем не хочется.

– Так кто такой этот Сульфур Сон? – спрашивает Каспер.

– Мудак распоследний.

– Поподробней, пожалуйста, – просит Каспер, пока я снова глотаю воду.

– Не знаю, – признаюсь я и утираю рот рукавом. – Бетти сегодня привела его в «Сглаз», и…

Вспомнив о «Сглазе», я сбиваюсь с мысли. Достаю телефон и открываю его. Батарея почти разрядилась, но, судя по уведомлениям, у меня двадцать один пропущенный. Есть еще несколько сообщений, и я просматриваю список, не открывая их. Среди отправителей я вижу имя Далласа и обмякаю от облегчения. Поверить не могу, что Бетти додумалась его спасти. Уж не знаю, намеренно ли или он просто стоял у нее на пути, когда Бетти пыталась вытащить Сульфура из бара, но, если честно, меня это не волнует. Мне достаточно знать, что он все еще жив.

Напоследок я замечаю время: еще только слегка за полночь, а значит, я пролежала без сознания примерно часов пять. Я откладываю телефон, так никому и не ответив. Я не знаю, что за легенду Бетти всем скормила, и потому не представляю, что нужно говорить, чтобы все подтвердить.

– И‑и-и? – спрашивает Каспер, явно слегка сердясь, что ей приходится постоянно меня тормошить.

– И он там все сжег. Он… – Я тяжело сглатываю и начинаю снова, чувствуя, как слова кинжалами терзают мне грудь. – Он убил семерых посетителей и одного из моих драконов, лишь бы до меня добраться. – Но закончить вот так я не могу, потому что не хочу думать об этом и не вынесу потрясенных требований Каспер все объяснить подробней. Я снова тяжело сглатываю, пересиливая боль с привкусом предательства, и твердой рукой выбрасываю «Сглаз» из головы. – Он искал Роза.

Каспер трясет головой, и я вспоминаю, что так и не рассказала ей о прозвище, которое в итоге придумала для загадочного жильца. В объяснения я не пускаюсь, потому что мысли о Розе меня отвлекают. Вместо этого я размышляю о реакции Сульфура. Бетти держала его в узде, пока мы разговаривали, с осторожностью смягчала его гнев и враждебность, но все полетело к чертям, как только они узнали то, что хотели. И не потому что Бетти и Сульфуру я стала больше не нужна, а просто потому, что я дала спасителю Общества дурацкое прозвище.

– Спаситель Общества, – тихо говорю я вслух, потому что это наводит меня на новый тревожный вопрос. – Эй, Каспер. Если Роз и впрямь так важен для Общества, с чего бы Хранителям хоронить его заживо?

– Ничего не понимаю, – говорит Каспер.

Я тянусь за письмом Бетти, надеясь найти там хоть какие-нибудь ответы, но в записке сказано лишь: «Эвелин, постарайся никого больше не угробить, пока я отдыхаю. А когда я встану, мы с тобой побеседуем о том, чего едва не стоила Обществу твоя беспечность. До тех пор держись рядом со мной, чтобы лиманцзичи не смогли тебе навредить. Сегодня ты выбрала сторону, даже если не собиралась, и простят ли они тебя за это – вопрос спорный».

– Порой я искренне не выношу людей, которые меня окружают, – говорю я Каспер. Она наклоняется прочесть письмо, и я переворачиваю его, чтобы ей было удобнее. Дочитав, Каспер присвистывает и наконец говорит:

– Видимо, это все.

– Нет, – отрезаю я и сминаю письмо в шарик. – Мне надоело ждать объяснений, особенно учитывая, что Бетти вряд ли что-то скажет мне напрямик. На этот раз мы пойдем к источнику всех бед. Сделай мне одолжение – проверь, здесь ли до сих пор Хранители.

Каспер вскакивает на ноги и убегает. А через минуту возвращается с мрачным видом:

– Двое на кухне, один в гостиной. Они никогда раньше вот так не оставались ждать, по крайней мере на моей памяти. Они на тебя очень сильно злы, да?

– Рада, что ты заметила, – ворчу я, поднимаясь. Стоять больно, но я медленно потягиваюсь, унимая жгучую боль в конечностях. И одновременно продолжаю говорить, отчасти чтобы отвлечься от боли, а отчасти – потому что мне нужно услышать все это, чтобы разобраться самой. Картина, которую я рисую, нисколько не радует, и я все больше жалею, что во все это сегодня ввязалась.

– Думаю, происходящее связано с войной, – говорю я. – Других вариантов придумать не могу, учитывая времен- ны´е рамки и участников событий. С одной стороны у нас Хранители, а с другой – вампиры и Сульфур. И Роз, – добавляю я. Каспер хмурится, и я наконец объясняю: – Серый парнишка из подвала. Наверняка есть и другие люди, подобные ему, потому что Фалькор и Смерг говорили во множественном числе о «спящих», которые связаны с разрушением Хроноса. Но по некой причине именно Роз – ключевой элемент событий. Бетти сказала, что от него зависит будущее Общества. И поэтому восемнадцать лет назад его похитили. Хранители похоронили его здесь и с тех пор держат под присмотром.

– Вот почему уничтожили Элизиум, – заключает Каспер. – Вампиры пытались его вернуть, но не смогли. Но почему не попробовали снова?

Ответа на этот вопрос я не знаю и только чувствую в горле кислый обжигающий привкус, от которого меня тошнит. Я знаю, что Адам сражался на этой войне. Он пришел к нам, ища спасения от кошмаров, и мама сразу его впустила. Она давала ему снадобья и самоцветы, чтобы держать худшие страхи в узде, и велела мне не спрашивать его о них. Сказала, что сыпать соль на незажившие раны будет жестоко. Мне было всего шестнадцать, я впервые влюбилась и была твердо намерена послушаться. И даже не задумалась о том, на чьей стороне сражался Адам.

Вход для пользователей

Меню