Читать онлайн Под полной луной бесплатно

ISBN 978-5-0059-8435-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

Наконец-то это свершилось!

Я накопил материал для своего первого сборника, и делюсь им с вами. На его составление ушло несколько лет, но я не торопился: учился писать, формулировать мысли, корректировать полученный результат. Это захватывающая работа – начиная с момента создания пустого файла и заканчивая вычиткой и редактурой готового произведения. Некоторые из представленных здесь рассказов прежде издавались на бумаге… а некоторые озвучены.

Оглядываясь назад, я вижу, каким долгим получился путь оформления сборника, и сколько всего произошло за время между первым и последним рассказами. Были взлеты и падения.

«Рыжик» – историю о настоящей дружбе и страшной тайне я писал, будучи безработным, в один из тяжелых жизненных периодов. Фантастические триллеры «Станция Мир» и «Квазар» появились, когда я взахлеб читал различного рода литературу о космосе и астрофизике. И находился в одном шаге от покупки телескопа. Забавное было время…

А затем я подсел на ужастики 80—90хх годов – поистине золотой эпохи хоррора. Огромнейшее разнообразие монстров и неведомых существ родились в те десятилетия. Экраны заливали реки крови, а основу сюжета тогда составляли действия, а не слова. В период моей увлеченности трэш-ужасами появился «Тени полуночного рейса».

Чуть позже я написал рассказ «Двенадцать» для сборника «К западу от октября», посвященному 210-летию со дня рождения Эдгара По. И эту историю переиздали еще дважды в антологиях «Лучшее» и «Избранное» той же серии.

Однако, заглавный рассказ, конечно же, «Под полной луной». Прекрасно помню, с чего началась та история. Мне приснилось, что я стою посреди частного двора и сжимаю в руках оружие. Мне страшно… до дрожи. Но от чего? Что такое жуткое происходило в том сне? Этого я так и не узнал, а произведение появилось из одной эмоции и одной локации. «Страж» продолжает историю «Под полной луной», в нем повествуется о событиях, предшествовавших первой части. Этот цикл завершит «Мальчик, который ищет дом», но выйдет в свет он в следующем сборнике. Также, как и роман «Фокусник» увидит мир позже – это будет спин-офф мистической повести «Деревня», написанной в ламповом стиле.

Осталось рассказать лишь о рассказе «Ужас на пороге», который был написан в соавторстве с Артуром Алёхиным. Мы готовили его к конкурсу ССК, но так и не попали в шорт-лист сборника. Зато эта история увидела свет в антологии «К западу от октября. Вызов», и неоднократно появлялась на You Tube каналах в озвучках профессиональных чтецов.

Вот такая краткая история сборника.

Почему я назвал его «Под полной луной»? С одной стороны – это название одного из заглавных произведений, которое публиковалось в антологии «Аэлита-014», а с другой – идея литературной вселенной, где персонажи всех рассказов могли бы собраться под полной луной и поделиться друг с другом своими историями.

Эти истории уже ждут вас.

Вперед, друзья, в мир загадок и ужаса!

С осознанной страстью пройдет этот путь

Безумства, поднявшись на верх пьедестала.

Но поздно узнает снов разума суть,

Ведь Смерть – это только начало!

Уходи, человек…

Евгений довез последнего на сегодня пассажира. Снял «фишку», забросил ее в багажник. Время подбиралось к полуночи. Холодало. Евгений взглянул на затянутое тучами небо. Кажется, вот-вот начнется дождь.

В машине не страшен даже ливень, но от стоянки предстояло идти пешком, и мужчина решил не тратить времени даром. Чашка кофе и хот-дог в близлежащей забегаловке отменялись. Как и сигарета.

Евгений потянулся к рации, чтобы сообщить о завершении смены и поблагодарить коллег и диспетчера за работу, как того требовали обычаи, но замер на полпути…

– Помо… гите, – донеслось из приемника, а затем треск… и тишина.

Рука Евгения дрогнула, по спине пробежал холодок. Ночь, казалось, стала еще гуще, еще темнее.

– Что это было? – спрашивали из динамика.

Значит, не послышалось, призыв о помощи был реален.

– Кто-то прикалывается? – другой голос, недовольный.

Евгений обрел дар речи. Поднял рацию:

– Не похоже.

– Мальчики, что случилось? – женский голос. Ксюша – диспетчер.

В эфире наступила тишина. Каждый обдумывал услышанное, прокручивал в голове снова и снова.

Деревья за стеклом шумно раскачивались – черные на фоне черного неба. Они создавали иллюзию нереальности, словно убеждали, что это сон. Ведь подобное не могло произойти в жизни. Когда кто-то взывает о помощи, а все сидят и размышляют, не послышалось ли… не шутка ли, и в том же духе.

– Ребята?! – голос диспетчера с нервными нотками. Она напугана, догадался Евгений. Да и сам он не лучше.

– Ксюша, сколько человек на смене?

– Что? – она расслышала свое имя, остальное пропустила мимо ушей. Винить ее в том не стоило. Непонятные ситуации всегда ввергают в ступор.

Евгений повторил вопрос.

– А, сейчас, секунду. – Ксюша сверилась со списками и сообщила. – Так… семь человек осталось.

– Мужики, быстро перекличку! – скомандовал Евгений.

Он первым сообразил, что на счету может быть каждая секунда.

Шестеро оказались на месте. На связь не выходил только Михаил на синей «десятке». Ребята попытались с ним связаться, но безрезультатно. Мужчина не отвечал ни по рации, ни по телефону.

– Ксюша, посмотри его последний заказ, – голос показался Евгению знакомым. Но вспомнить лицо и имя его обладателя он не смог.

– Минутку, – наступила тишина, Ксюша сверялась с базой. Вдалеке сверкнула молния. На лобовое стекло упали первые капли. – Кленовая, 37, – сообщила диспетчер спустя некоторое время.

– Я здесь, рядом, – спохватился Евгений, – еду на адрес. Кто еще близко, давайте со мной!

Откликнулся только Олег, новенький. Он обещал подъехать минут через десять.

Евгений запустил двигатель и выехал со двора. Свет фар выхватывал гаражи, стволы деревьев, мусор на обочинах дороги. Дом, к которому направлялся Евгений, стоял последним на улице – тупиковый маршрут, а, следовательно, Миша мог возвращаться только одной дорогой. Но она была пуста.

Автомобиль Евгения раскачивался на кочках и выбоинах, но делал это плавно, по-королевски. Не зря «Волгу» прозвали кораблем, свое прозвище она заслужила.

– Ты далеко? – поинтересовалась Ксюша.

– Въезжаю во двор, – мгновенно отозвался Евгений.

– Будь осторожен.

– Спасибо. Буду.

– Не представляю, как люди могут жить в том доме?!

– Это точно, – согласился таксист со знакомым голосом, – там, в парке, вечно какая-то чертовщина творится.

– Не нагнетайте, пожалуйста, – попросил Евгений.

Он свернул во двор, медленно проехал вдоль дома. На парковке всего три автомобиля, за гаражами никого. Евгений развернулся, повел «Волгу» в обратном направлении. А выезжая на дорогу, решил осмотреться с обратной стороны дома. И только повернул за угол, как в свете фар блеснул автомобиль.

– Я вижу его машину, – радостно сообщил он по рации.

– Правда? – наперебой заголосили таксисты. – А сам Миша? Видишь его?

– Пока нет.

– Я скоро буду, – сказал Олег, – не торопись там.

Евгений припарковался рядом с «десяткой». Включил дальний свет, всматриваясь в деревья. Там начиналась лесопарковая зона, она выводила к пустырю и реке. Мужчина не хотел выходить из машины до приезда Олега, но и бездействовать тоже не мог. Миши не видно. И если списать призыв о помощи на шутку, то было похоже, что он отошел по нужде.

Евгений вышел, позвал коллегу по имени. И сразу понял, что за шумом ветра его зов не расслышать, поэтому нажал на клаксон. Затем включил фонарик на телефоне. Обошел «десятку» и застыл, не понимая, происходит ли все в действительности или является плодом воображения. Водительская дверь была вырвана с корнями. Она валялась рядом с автомобилем, покореженная; выглядела так, словно на ней топтался Кинг-Конг. На негнущихся ногах Евгений подошел к водительскому месту. Руки его затряслись, отчего свет фонарика скакал как умалишенный.

Рация висела, едва не касаясь коврика. Мобильник в держателе. Экран еще не погас, похоже, на телефон только что звонили. Евгений различил бурые пятна на светлой обивке салона. Взял рацию и размеренно, сдерживая эмоции, проговорил:

– Вызывайте полицию. Тут кровь. Миши нигде нет. Кто-то вырвал ему водительскую дверь.

– Кошмар, – прошептала Ксюша, а затем добавила, уже громче, – сейчас вызову. Сейчас… сейчас.

– Что там происходит? – интересовались таксисты.

Евгений бросил рацию. Осмотрел салон, просветив его вдоль и поперек. Ничего стоящего не обнаружил. Затем обернулся и тут его взгляд упал на торчащий из земли конец сливной трубы, что тянулась через лесополосу до самого пустыря. Но не сама труба привлекла его внимание, а ноги, что исчезали в ней, растворяясь во тьме. Кто-то лез внутрь…

– Что за?.. – Евгений направился к трубе. Сердце заколотилось, с ног до головы он покрылся гусиной кожей. А тьма – осклизлая и плотная – все подступала.

Подойдя, мужчина посветил внутрь. Прислушался. В обозримом пространстве никого не было.

– Миша! – крикнул Евгений, не зная, что еще предпринять. Какая-то фантасмагория. Он же собственными глазами видел, как туда влез человек. Или его затащили бессознательного, так как этот человек не кричал и, во всему видимому, не сопротивлялся. И куда ж он теперь исчез?! Уполз за линию изгиба трубы? Или уволокли? Евгений еще раз просветил трубу, на этот раз более тщательно. Никого.

И тут порыв ветра обрушился на мужчину. Он исходил из недр черного зева. От неожиданности Евгений плюхнулся на землю и схватился за лицо, выронив телефон. Настолько отвратительной вони ему еще не доводилось испытывать. То была квинтэссенция болотных газов, свалявшейся шерсти бродячих псов и разрытой могилы (десятка разрытых могил!).

– Миша! – позвал мужчина, не узнав собственный голос.

В ответ донесся гул. Это удалось бы списать на акустику, на вой ветра в трубе, если бы тот звук не обратился в смех десятков голосов: мужских и женских, детских и взрослых. Мир перед глазами Евгения пошатнулся. Он чувствовал, еще немного, и его сознание померкнет. Звуки сводили с ума, сеяли сомнение в самом устройстве мироздания. Евгений не мог вообразить, как такое количество народу уместилось в трубе. Кто они? Что они там делают? Ужас разрастался раковой опухолью, заполняя организм. Каждой частицей тела мужчина ощущал опасность, но ничего не мог поделать. Он словно прирос к земле.

А смех приобретал объем. Евгению чудилось, что теперь он доносится не только из трубы, а отовсюду: из леса, из машин, из окон за спиной. Затем голоса слились в один, противоестественный, вобравший в себя все оттенки и отзвуки вселенского безумия.

На какой-то миг наступила тишина. Стихли деревья, перестал накрапывать дождь. Возможно, остановилось само время. А затем из трубы донесся тяжелый скрипучий голос, который по всем признакам и ощущениям не мог принадлежать существу из нашего мира.

Евгений рухнул без чувств, не успев заметить света фар выезжающей из-за угла машины Олега. Его бедное сознание не выдержало того всепоглощающего зла, что коснулось его словами:

– Уходи, человек. Он мертв!

Двенадцать

Холодный сентябрьский ветер, порывы которого достигали запредельных значений, гонял листву по улицам, смешивая ее с грязью и пылью. На фоне тусклого свинцового неба и всеобщей серости, как на полотне художника-экспрессиониста, листья расцветали в бойком ритмичном танце. Их яркие сочные краски казались нереальными. Созданные ими образы завораживали.

С изголодавшейся по влаге земли неуклюже поднимались пылевые вихри; они росли по мере усиления ветра и рассыпались с его затиханием.

При достаточном воображении в этом калейдоскопе можно было разглядеть причудливые фигуры, ежесекундно меняющиеся, как картинки диафильма. Деревья – марионетки ветра – раскачивались, шумно аплодируя этому спектаклю, сквозь их шелест просачивалось едва различимое: ещеее… ещеее…

А ночью горькими слезами пролилось осеннее небо. Раскаты грома наводили ужас на детей и впечатлительных взрослых. Бесконтрольный грохот, напоминающий бой африканских барабанов сотрясал дома.

Казалось, еще немного и небеса разойдутся по швам, не выдержат напора встречных потоков воздуха. А то и вовсе рухнут… и погребут под собой все живое.

Миша сидел на жесткой кровати, обхватив колени руками. Его трясло. Тело покрывал слой холодного липкого пота, зубы отбивали чечетку.

– Нет… нет, – хрипло повторял Миша, а при очередном раскате грома вскрикивал и сокрушенно тряс головой.

Его страх достиг апогея. Миша был близок к потере сознания, но что-то невидимое (но сильное!) не позволяло ему погрузиться в сладкую пучину беспамятства.

– Двенадцать, – эту цифру он произнес добрую сотню раз, хотя не понимал, что она означает и почему так навязчиво крутится в голове.

Двенадцать. Как количество месяцев в году. Или знаков зодиака.

Число, возникшее из воздуха…

А наутро, когда погода малость успокоилась, а ливень перешел в мелкую противную морось, под сенью раскидистых кленов в парке обнаружили труп.

Молодой парень – обгоревший – в приклеенных к телу джинсах и прожженной кожаной куртке лежал под дымящим

(шкворчащим под дождем)

деревом, расколотым надвое. Черные скрюченные ветви его лениво клонились, словно пытались дотянуться до юноши и проверить – на самом ли деле тот мертв или притворяется.

Парня убило молнией, сомнений в том не возникло ни у криминалиста, ни у полицейского наряда, ни у десятка столпившихся поблизости зевак. Горящая стрела на скорости в сто двадцать тысяч километров в секунду вонзилась в дерево, рассекла его, как щепу остро заточенный топор, а парень, по всему видимому, оказался не в то время не в том месте.

Так началось очередное утро – с несчастного случая, унесшего жизнь молодого и полного сил юноши.

А небо опускалось все ниже. Тучи наползали друг на друга, образуя бесчисленное количество грозовых слоев. Они не стояли на месте – закручивались, принимая вид водоворота. Как бульон в гигантском котле, который неторопливо помешивало некое высшее существо.

Злое существо, добавил бы Миша. Он знал – зло находится всюду, и оно не дремлет. Миша считал так, потому что ничего доброго в его жизни не происходило. Он привык к страху, что следовал за ним по пятам долгие-долгие годы. Удача отвернулась от него, ушла к кому-то другому… а ее место заняла неведомая тварь; как тень, она намертво присосалась к разочаровавшемуся в жизни мужчине.

Но у него хотя бы есть крыша над головой.

А снаружи снова бесновалась природа.

Острые капли дождя, гонимые ветром, впивались в кожу и жалили миллионами взбесившихся ос. Они вырвались на свободу после трехмесячного периода засухи, чтобы разгуляться вволю в эти сумрачные сентябрьские дни.

Набухшие от влаги листья более не казались привлекательными, не кружились в невесомом танце. Теперь они напоминали обрюзгших шмелей, с трудом перелетающих с цветка на цветок. Они раскисли. А разноцветный ковер обернулся месивом – однородной коричневой массой, пахнущей перегноем.

С пруда улетали последние птицы. Их трепетные тельца сносило бушующим ветром, и некоторые падали на землю, словно тряпичные куклы, брошенные капризным ребенком.

В глубине парка раздался треск, и с глухим ударом о землю рухнуло первое, не выдержавшее натиска ветра дерево…

Танечка не пошла в этот день в школу. Мама разрешила ей остаться дома и смотреть телевизор, тогда как сама отправилась на работу. Танечка была уже взрослой и самостоятельной, перешла в пятый класс и умела обращаться с плитой и электричеством. А потому могла оставаться дома одна.

Она уже не играла в куклы и не кормила «тамагочи» (сейчас ее любимая игрушка валялась где-то в коробке на антресолях в компании набора юной медсестры и кучи платьев и париков от старых кукол).

Танечка хорошо училась. Окончила начальную школу с золотой медалью и заняла второе место на математической олимпиаде среди учащихся третьих классов.

Она налила себе стакан молока, подогрела его в микроволновке и уселась в кресло перед телевизором. Возле ее ног мирно спала кошка Маруська, дрыгая во сне лапой и подергивая ушами. Танечку умиляло спящее создание. Время от времени она гладила ножкой мягкий шерстяной комочек, который откликался утробным урчанием, а затем еще сильнее сворачивался в клубок.

Ее любимый сериал прервался рекламой, и Танечка стала искать другую передачу. Она не могла ждать, пока закончится эта бесконечная – как говорила мама – промывка для мозгов доверчивых граждан; рекламные ролики ее утомляли. Все эти улыбающиеся люди (не знакомые друг с другом, но изображающие крепкие счастливые семьи), что с нетерпением ожидают, когда на ужин заварится «доширак»; или человек-нос, разгуливающий по городу в тщетных попытках высморкаться – смотреть это было невыносимо.

Танечка переключала каналы, но не находила для себя ничего интересного. Утро не задалось. Повсюду реклама или старые как мир фильмы, на которых выросла ее мама.

Девочка так сильно увлеклась, что не заметила, как вышла за перечень доступных каналов, и теперь зачарованно пролистывала станции, на которых присутствовал лишь «белый шум». Треск, шипение и паузы (в момент, когда она в очередной раз нажимала затертую кнопку) становились короче, а из-за неравномерности нажатий звуковое сопровождение «пустых» каналов напоминало сигналы азбуки Морзе. Длинный – пауза – два коротких…

Взгляд Танечки стал расфокусированным. Зрачки сужались и расширялись. Но побледневший палец продолжал свое дело.

Танечка не могла остановиться, «пустые» каналы завладели ее вниманием; подавили волю, загипнотизировали. Интервалы сократились, и через «точки-тире» пробился едва различимый голос… Девочка не разбирала слов, как не напрягала разом обострившийся слух. Однако тот, кто передавал послание, не унимался. Повторял его заново, потом еще и еще.

ещеее… ещеее…

В итоге добился желаемого. Танечка сумела различить отдельные слова. Они показались ей бессмыслицей, но девочка не останавливалась. Все быстрее и быстрее она клацала кнопку. Кто-то пытался с ней поговорить, что-то сообщить – возможно, очень важное.

Кошка встрепенулась, шерсть на ее загривке вздыбилась, как от удара током, зрачки заполнили пространство глаз. Она вскочила, выгнула спину и зашипела, уставившись на телевизор.

Беспорядочная рябь блуждала по поверхности экрана и, как казалось Танечке, вываливалась за его пределы. Темные и светлые точки переливались, заменяя друг друга, а вдалеке (в глубине) возникло движение…

До смерти перепуганная Маруська снялась с места, дико шипя при этом и дергая хвостом.

Едва различимый силуэт, пошатываясь, подступал к экрану, и по мере его приближения, произносимые им

(им ли?)

слова становились отчетливее, постепенно складываясь в предложения.

Силуэт покачивался, как воздушный шарик на ветру. Он не имел определенных очертаний. Его присутствие походило на обман зрения после долгого просмотра телевизионных помех, но Танечка знала, что это не так. Неведомый гость говорил с ней. Она листала каналы, и чем быстрее это делала, тем быстрее приближался силуэт.

И когда на стекло с внутренней стороны экрана легла пятерня, Танечка знала, что гость хочет ей сказать и что просит сделать…

– Десять, – шептал Миша, до красна расчесывая шею обкусанными ногтями.

Вновь ему стало страшно. Он буквально захлебывался страхом. Но не из-за погоды, нет – к ней он мало-мальски приспособился. Его напугал сон. Жуткий кошмар, извлекший из недр подсознания чудовищные образы и мысли. Миша не хотел о них вспоминать, но те, точно назойливые мухи, что возвращались и возвращались, как их не отгоняй.

Тяжелое прерывистое дыхание эхом отражалось от стен, кончики пальцев кололо, и Мише приходилось сжимать и разжимать кулаки, чтобы вернуть рукам чувствительность.

Откуда-то сверху доносился гул, должно быть ветер гулял в трубе, аккомпанируя хаосу снаружи. В комнату заливал дождь. Миша мерз, но держал окно открытым. Он понимал – ему необходим свежий воздух.

Раскачивающиеся деревья успокаивали нервы. Со временем мужчина так увлекся, что стал раскачиваться с ними в такт.

Издалека донесся первый за сегодня раскат грома, и Миша от неожиданности вздрогнул. Закрыл ладонями уши. По его щеке скатилась одинокая слезинка. Снова начинался кошмар.

Сердце бешено заколотилось, руки затряслись…

Миша выглянул в окно и увидел…

…как какая-то женщина согнулась пополам, восстанавливая дыхание. Уставшая, промокшая до нитки, она готова была рухнуть без чувств. Но не могла позволить себе такую роскошь. Она должна бежать. Как можно дальше в надежде, что неведомый монстр ее не догонит.

Легкие женщины (Елены) при каждом вдохе сжимались до размеров кулака. Ледяной воздух обжигал их, а затем вырывался наружу с хрипами и присвистом.

Прогрохотал гром. Как выстрел на старте марафона, он послужил сигналом – пора бежать дальше. Елена разогнулась, протерла глаза от влаги тыльной стороной ладони. Она не хотела видеть это снова, но заставила себя обернуться.

Сквозь пелену жгучей мороси, наперекор потокам ветра, на нее неслась гигантская водяная воронка, метра три высотой; она извивалась, точно уж на сковороде.

Немой крик застыл на устах Елены. Страх парализовал ее волю, ноги предательски задрожали. Опорожнился мочевой пузырь.

Воронка крутилась волчком. Настолько быстро, что, вопреки здравому смыслу, казалось, будто она делает это медленно. Как вращающиеся лопасти вертолета.

Она выбирала дорогу: огибала препятствия, втягивала лужи. Росла. В ее «теле» с невероятной скоростью кружились пожухлые листья, грязь, ветви деревьев, какие-то мелкие предметы и еще бог знает что. Расстояние между ней и жертвой сокращалось. На неясном, расплывающемся от ветра и дождя конусе проступили черты лица. Безумные глаза широко распахнулись, открылась зубастая пасть, готовая проглотить жертву целиком.

В последний момент Елена вскинула перед собой руки, а из горла ее вырвался булькающий хрип. Воронка налетела на уже седую и полуживую женщину. Огромная пасть захлопнулась с громким треском ломающихся веток и человеческих костей. И неизвестно, что из них хрустнуло громче.

Вихрь пронесся дальше, петляя между деревьев, а через несколько метров распался, как не бывало. Лишь куча грязи, части тела да несколько галлонов воды обрушились на асфальт.

Место, где застыла в последнем нечеловеческом крике женщина, пустовало.

Миша рыдал. Он отвернулся от окна, упал на подушку и принялся колотить кулаком в стену. После нескольких ударов на побеленной поверхности появились неровные красные кляксы, но Миша, не замечая боли, продолжал наносить удар за ударом. Не из-за зрелища, которому он стал свидетелем. Нет. Причина была иной. На какой-то миг ему показалось, что он находится на улице, под дождем. Но ему не холодно, наоборот, ледяные порывы ветра и влага подпитывают его силу. Он ощущал могущество… и азарт. Не тот, что возникает перед карточным столом или «одноруким бандитом». Азарт охотника, загоняющего перепуганную жертву. Миша (или частичка его сознания) преследовал какую-то гнусную тварь – уродливую, вызывающую отвращение. Он должен был расправиться с ней, потому что подобной мрази не должно существовать на планете. Миша злился и радовался одновременно; ему льстила возможность самолично разобраться с чудовищем…

Затем все прошло. Он вновь сидел на кровати, наблюдая, как огромная воронка, петляя из стороны в сторону, надвигается на застывшую на парковке женщину.

Наташа захлебывалась горем. Слезы хлестали ручьем, тушь размазалась и стекала по щекам, но женщине не было до этого дела. Двое полицейских пытались ее успокоить: один налил Наташе стакан воды, другой протягивал влажные салфетки. В соседней комнате трудились криминалисты. В дверях топталась бригада медиков, дожидаясь, когда им разрешат грузить тело в машину.

Их всех собрала пятиклассница Таня, чей труп несколькими минутами ранее вынули из петли.

– Самоубийство, – рутинно произнес старший криминалист Валахов, подводя итог первичному осмотру. – Следов борьбы не обнаружено, на теле следов насилия нет, дверь не вскрывалась.

Наташа не могла произнести ни слова; рыдала навзрыд, рвала на голове волосы. Ее единственная дочь – ее солнышко, ее белокурая лапочка – покончила с собой, затянув петлю на потолочном крюке, к которому крепилась люстра. Нет, она не могла это сделать.

– Ее убили… уби-ли, – сквозь завывания донеслась первая связная фраза матери, – она… не могла. Не стала бы…

– Я прекрасно вас понимаю… ваши чувства, – пытался успокоить Наташу лейтенант Родионов, – но специалисты у нас хорошие, они не могли ошибиться.

– Могли… МОГЛИ, – с новой силой взвыла Наташа, закрывая лицо ладонями.

Она пришла с работы и сразу обратила внимание – в гостиной шипит телевизор. Танечка давно умела обращаться с пультом, и даже если бы случайно нажала незнакомую кнопку, вмиг исправила бы это. Потому шум помех не на шутку взволновал Наташу. Бросив на пол сумку и пакет с продуктами, она вошла в зал, но дочери там не оказалось. По экрану расползалась черно-белая рябь, а от громкого противного шипения, казалось, вибрировали окна.

Наташа позвала дочь по имени. Ответа не последовало. Женщина выключила телевизор и снова окликнула Танечку. С тем же результатом. Тревога нарастала. Наташа кинулась в детскую и, распахнув дверь, застыла на пороге. Первые пару секунд она не осознавала картины, представшей перед ней. Мозг отказывался воспринимать информацию, выталкивал ее обратно всеми возможными способами. Потому что такого не могло произойти! Это какая-то шутка.

Наташа хотела отругать дочь за то, что она…

(висит)

…без одного тапочка, и может простудиться, так как дома прохладно, но затем разум возобладал над вихрящемся в голове абсурдом, и Наташа взвыла, словно загнанный в угол зверь. Бросилась на помощь дочери, умоляя Всевышнего и всех Святых, чтобы Танечка еще оставалась жива. Женщина не заметила распухший вывалившийся язык, бледное лицо и синие губы на прежде румяном и сочном личике дочери. В комнате пахло фекалиями и… смертью. И безнадежность нависла над Наташей вкупе с безудержным горем.

– Под ней не было ни стула, ни табуретки, – Наташа уверяла в своей правоте полицейских, немного совладав с собой. – Я ничего не трогала. Клянусь.

– Должно быть, девочка спрыгнула со стола, – настойчиво убеждал ее Валахов. – Длины веревки вполне достаточно. Ее ножки едва не касались пола… – он осекся, наконец-таки поняв, что необходимо вести себя менее цинично. Это его работа, всё так, но женщина только что потеряла единственного ребенка, и стоило проявить хоть каплю уважения к ее чувствам, не рассуждая о покойнице, как об очередном смертельном случае. А их за последние два дня произошло уже четыре. Многовато для маленького городка. И еще эта погода, словно сам дьявол ополчился на горожан.

Дождь снова усилился. Ливневые канавы не справлялись. Потоки воды стекали в низины, топили приусадебные участки и частный сектор.

Уже никого не удивлял треск падающих деревьев. Стихия буйствовала. По улице летали куски оторванной черепицы, мусор, башенный кран рухнул на недостроенное здание, и теперь стоял, опершись на него, словно пьяница, не способный держаться на ногах.

– Как она затянула петлю? – не унималась Наташа. – Со стола не достать до крюка…

– Возможно, был стул, – развел руками старший криминалист, – но, когда девочка все приготовила, унесла его.

– Какой в этом смысл? – всхлипывала женщина.

– Я не знаю. Она все-таки ребенок…

– Я не верю вам… Ее убили… Она не дотянулась бы со стула.

И в этот момент раздался звон стекла. Все, кто находился в квартире, бросились на звук. Люди едва поместились в маленькой кухне; медики выглядывали из-за спин полицейских, топчась в узком коридоре. На полу лежали осколки, а в оконном проеме торчал большой кусок рекламного щита. В помещение врывался ветер, подоконник залило дождем. Из вентиляции доносился низкий, сводящий с ума гул. В глазах у Наташи потемнело, она стала сползать по стенке на пол, но Родионов успел ее подхватить. Для бедной женщины сегодняшний день стал самым худшим за всю ее жизнь.

Танечку похоронили через два дня на Островском кладбище. Народу присутствовало немного, человек двадцать; в основном соседи и одноклассники с родителями. Наташа все время плакала, не поднимая головы с плеча своей матери – суровой, не проронившей ни единой слезинки старушки.

Могилу вырыли почти у ворот, поскольку вглубь кладбища проехать было невозможно. Раскисшие дороги и новообразованные болота норовили затянуть не только автомобили, но и пеший эскорт. Все прошло быстро, но как в тумане. А пришла в себя Наташа дома, в одиночестве, с рюмкой водки в дрожащей руке. На столе фотография улыбающейся дочери, перетянутая в нижнем углу черной лентой.

А Миша в то самое время произносил цифру «три». Словно обратный отчет до некоего критического момента, он твердил по две, а то и по три цифры в сутки, с каждой последующей (точнее, предыдущей) становясь все сумасбродней. Он не ел, не пил; осунулся, покрылся угрями. Его речь стала неразборчивой, однако видения, что посещали Мишу не только во снах, но и наяву, наоборот, обретали четкость. Он различал надписи на домах, потертости мебели в незнакомых квартирах, чувствовал вонь, исходящую от мусорных баков и канализаций. Но самая ужасная вонь исходила от тварей, низвергнутых переполненным адом в наш мир. Каждое отверстие этих тварей источало непередаваемый смрад, услышав который однажды, не доведется отделаться от него никогда. А перекошенные формы и конечности чудовищ доводили до исступления (даже тараканы и крысы не вызывали у Миши столь ярких негативных эмоций). Страх отступал перед яростью. Миша больше не боялся. Он понимал, что сильнее тварей, и может дать им бой.

И он разделывался с чудовищами, не зная пощады. Проваливаясь в очередной кошмар, выглядел возбужденным, но просыпался выжатым до нитки. Он понимал: нельзя позволить монстрам разгуливать по городу. Их могут увидеть дети… или старики.

Охота выматывала физически и эмоционально, каждая победа отнимала частичку души. Человеческая сущность Миши разрывалась на куски.

(на двенадцать)

Так неужели, когда отсчет закончится, он станет подобен тем тварям? А кто-то другой станет выслеживать его самого? Тот, кто еще ни о чем не подозревает, как и сам Миша несколькими днями ранее. Все это казалось слишком сложным, и у Миши сильно разболелась голова. Он откинулся на подушку, тяжело задышал. По его лицу пробежала уховертка. Скользнула по переносице, устремилась к подбородку. Мощным ударом кулака Миша превратил насекомое в кисель, при этом сломав себе нос и выбив нижний зуб. Яркая вспышка пронзила сознание, хлынула кровь, но мужчина смеялся, и в горле у него клокотала алая жидкость, что вытекала из тела и втекала обратно. Мир окрасился в красное, а цифра «три» сменилась на «два», потому что одновременно с уховерткой в гараже собственного дома скончался мужчина с густой рыжей бородой. Виктор. Он задохнулся выхлопными газами своей старенькой «жучки». Ушел мирно, с улыбкой на лице, запрокинув руки за голову.

Ему обещали, что он встретится с женой. Голос из магнитолы, настроенной на неизвестной частоте, не мог лгать. Это был друг, желающий помочь. Он ответил на мучавшие Виктора вопросы, рассказал о прекрасном царстве, где сейчас пребывает в покое и умиротворении его Тамара, а напоследок включил песню, под которую несчастный вдовец и его почившая супруга познакомились.

Дождь крупными каплями барабанил по металлической кровле, отстукивая в такт льющейся из колонок композиции. Ветер бился в ржавые ворота.

Виктор не хотел, чтобы песня заканчивалась, но голос по ту сторону эфира был неумолим.

– В таком случае тебе необходимо запустить двигатель, – сказал он бархатным голосом. – Энергии не хватает. У тебя старый аккумулятор.

Без лишних слов Виктор провернул ключ зажигания и завел мотор.

– Хорошо, – мягко проговорил голос, и в своем воображении Виктор увидел добрую улыбку незнакомца, – послушай еще.

ещеее… ещеее…

А на утро Миша выговаривал цифру «один». Он выглядел ужасно и чувствовал себя соответствующе. Кожу его лица стянула корка запекшейся крови, нос не дышал, а любая попытка высморкаться причиняла боль. Он полулежал на мокром и грязном матраце, подложив подушку под бок. Пытался выглянуть в окно. Но кроме верхушек деревьев и темного-свинцового неба ничего не видел. Сил практически не осталось. Последние несколько дней прошли как в тумане. Охота на мерзких тварей сменялась страхом и душевными стенаниями по возвращению. Отдых не приносил облегчения и покоя.

Раньше к Мише приходили гости, приносили еду. Интересовались его самочувствием. Жизнь текла своим чередом. Но затем посещения прекратились. Он не помнил, когда в последний раз открывалась дверь, что была врезана в стену аккурат напротив окна. Все изменилось. Но почему? Быть может, Миша слишком медленно расправлялся с тварями, и те плодились, как обезумевшие кролики. И из-за них перестали приходить гости?

Остался последний шанс, и цифра «один» говорила об этом более чем красноречиво.

Скрипя зубами, Миша сел на кровати, размял мышцы рук. Нагнулся, чтобы помассировать колени. Суставы атрофировались и сгибались с противными щелчками.

– Один, – прохрипел Миша, – остался один.

Он собирался еще немного посидеть, но не смог. Повалился на кровать, беспомощно суча руками и шумно вдыхая воздух.

В открытое окно хлестал дождь; он то прекращался, то расходился вновь. Небо опустилось еще ниже, казалось, немного и оно коснется макушек деревьев. Парализованный город выглядел удрученно. На местах игровых площадок и дорог вырастали болота; упавшие столбы электропередач и деревья перегораживали улицы; частный сектор и сады, что располагались в низинах, затопило по самые окна. По радио объявили о чрезвычайном положении, власти ввели комендантский час, но, как оказалось, это было лишним – люди и так не выходили из домов. Только при крайней нужде. В обычном режиме работали лишь бюджетные сферы и магазины, торгующие товарами первой необходимости. Для остальных начались безвременные выходные.

Жаркое засушливое лето обернулось катастрофой; природа рыдала, топя город в пресных слезах.

– Один…

Света Родионова спешила домой. Ее одежда промокла, сапоги натирали ноги. В горле у женщины саднило. Свете оставалось пройти всего пару улиц, как перед ней, пузырясь и переливаясь, поднялась гигантская стена воды. Девушка остановилась. Пакет с продуктами выпал из руки; по тротуару разлетелись яблоки и коробки с кашами, хлеб с тихим плеском упал в лужу.

Живая стена выглядела абсурдно, но устрашающе. Прошло несколько секунд, прежде чем Света осознала – дорогу перегородили именно ей. Она всматривалась в волну, поднявшуюся на добрых три метра над асфальтом, и не могла принять за действительность подобную метаморфозу природы. А в следующую секунду на «стене» проявилось лицо с безумными глазами и перекошенным от ненависти ртом. Пузыри от дождя покрывали чудовищную физиономию, будто прыщи, а еще напомнили Свете плод растения бешеный огурец, что густо опутывал забор у них на даче.

Волна двинулась на девушку с загробным гулом, но Родионова пересилила страх. Она отскочила в сторону, едва не распластавшись на тротуаре. Волна ударилась в аптечный фасад, разбилась, словно о скалу, но поднялась вновь, вибрируя и шипя от ярости.

Света, сломя голову, побежала к дому. Она уже не чувствовала холод, не обращала внимания на ледяной ветер, норовивший сбить ее с ног. Капли дождя больно хлестали в лицо, но эти проблемы казались пустячными. А позади раздавались всплески, и с каждым мгновением они становились громче; тварь, чем бы она ни была, приближалась. Еще немного и она накроет девушку и утопит в своем холодном и мокром чреве. А маленький Темочка останется дома один до завтрашнего утра, пока муж не вернется со смены. От этой мысли сердце Светы похолодело. Не замечая тупой боли в боку и жалящих водяных ос, она неслась вперед, чувствуя, что вот-вот упрется в дверь своего подъезда.

Чудовище нагоняло. Родионова спиной ощущала ледяное дыхание – не ветер, она могла в этом поклясться – что доносилось из раззявленной пасти преследователя. Еще немного, и зубы

(острые и твердые, как сосульки)

вонзятся в нежную девичью плоть.

Перед глазами встала вторая стена… на этот раз кирпичная. На ее фоне выделялся темный силуэт прямоугольника.

«Дом, подъездная дверь», – обрадовалась Света, рукой нащупав в кармане ключи.

Девушка врезалась в холодное металлическое полотно, рывками извлекая из промокших джинсов ключ.

– Давай… давай же, – цедила она сквозь зубы.

Волна подступала. Выпученные глаза размером с баскетбольный мяч взирали на попытки Светы извлечь спасительный ключ, а огромная пасть щелкала с оглушительным плеском воды.

До девушки оставалось несколько метров, когда ключ сверкнул в ее ладони. Маленький пластмассовый прямоугольник, который необходимо вставить в прорезь на дверном замке.

Заиндевевшие пальцы не слушались, тряслись, едва удерживая ключ. Времени не оставалось. Рев бурлящих яростью потоков достиг наивысшей точки, превратившись в сплошной гул.

Дождь застилал Свете глаза. Она почти ничего не видела, целилась наугад, в надежде, что когда-нибудь ключ прошмыгнет-таки в заветную прорезь. И когда волна преодолевала последние метры, из динамика домофона донеслась долгожданная мелодия…

Надрывая мышцы, девушка рванула дверь. Едва не потеряла равновесие, но не выпустила мокрую ручку. Это и спасло ей жизнь. Она буквально закинула себя внутрь и что есть сил потянула дверь на себя. В первое мгновение ей показалось, что ничего не получится – ветер не позволит так легко сбежать, вырвет с корнями металлическое полотно… и Родионова уже хотела смириться с судьбой, как раздался громкий удар магнита о металлическую пластину.

Победоносный клич чудовища сменился яростным воем. Со всего маху волна обрушилась на постылую дверь, и грохот прокатился по дому; на нижних этажах взорвались стекла, а с противоположной стороны фасада от фундамента вверх поползла тонкая кривая трещина.

Затем все стихло, лишь капли дождя, бьющие по карнизам, да воющий ветер напоминали о случившемся. Света сползла по стене, рассеянно глядя перед собой. Теперь все позади. Она справилась. Она сделала это… добралась до дома. И лишь после того, как она поднялась в квартиру, выпила сто грамм коньяка из заначки мужа, приняла душ и накормила сына вчерашними макаронами, вспомнила, где раньше видела лицо, что проявилось на преследовавшей ее живой волне.

Миша вырвался из кошмара в смятении и гневе. Он не мог поверить в случившееся: очередная (последняя) тварь оказалась проворной, ускользнула, оставила его в дураках. Мужчина попытался сесть, но не вышло. Тогда он расплакался, словно младенец, у которого отобрали любимую игрушку.

– Один. Один, – чуть слышно повторял Миша. Он подвел человечество. Теперь мерзкие создания расплодятся и заполонят планету. Он не сможет пережить такое потрясение. Из-за него пострадают невинные. Срам. Позор.

«Нет», – решил Миша после долгих и мучительных раздумий, – «так нельзя. Отсчет должен завершиться, так или иначе»…

В палате стояла нестерпимая вонь. Постельное белье скомкано, пропитано потом и мочой, матрац и подушка перепачканы кровью… и бог знает чем еще. В открытое окно врывались потоки холодного воздуха. Обреченные мухи сбивались в стайки, ожидая, когда придет пора отойти ко сну. Они вяло ползали по трупу, пируя в последний раз.

Лейтенант стоял над окоченевшим телом Миши.

– Гражданка Родионова – моя жена – узнала в нападавшем… – полицейский замолчал, не зная, как лучше выразиться, – черты лица нашего бывшего соседа, Михаила Панова. И сообщила мне об этом, а также о самом происшествии, по телефону.

Старший следователь Евсеев угрюмо стоял рядом, потупив взор, внимательно слушал лейтенанта Родионова.

– Ведь именно я был тогда на вызове и сопровождал Панова до психушки. Он утверждал, что после того, как чуть не погиб от удара молнии, в нем открылась удивительная (как выразился он) способность. Он утверждал, что во сне летал, словно ветер, над городами и лесами, а затем проливался дождем в самых отдаленных участках земного шара. Панов находился в невменяемом состоянии, поэтому и оказался здесь. Может, на самом деле в его мозгах что-то сдвинулось, открылись некие врата, и частичка воспаленного сознания обрела способность управлять эфирными волнами и природными стихиями?

– Ты че несешь? – устало процедил Евсеев. – Реально веришь, что человеческий мозг способен на такое?

– В истории есть множество примеров. Конечно, другие не обладали такой огромной силой, как, возможно, Панов, но все же… Может, нарушение психики стало катализатором его способностей. В связи с этим он сам поверил, что его потенциал безграничен, и таким образом настроил свой мозг.

– Чем он страдал?

– Я не знаю, нужно дождаться приезда его лечащего врача. Наверное, расстройством личности или шизофренией.

– Как, скажи мне, Родионов, больницу могли закрыть на ремонт, и забыть в ней пациента?

– Товарищ капитан, я без понятия. Но одно скажу: все несчастные случаи и самоубийства, произошедшие за последние дни, на мой взгляд, связаны.

– Доказательства?

– Все жертвы являлись либо ближайшими родственниками тех, кто был причастен к лечению и транспортировке Панова в лечебницу, либо непосредственно участвовали в этом. Санитары, что связали его и забросили в машину, как мешок с картошкой; врачи, что обкалывали различными препаратами; я думаю, что и медсестры каким-то образом насолили ему.

– Одиннадцать человек? Все причастные либо родственники причастных к так называемым мукам Панова? Это их фамилии нацарапаны на стене?

– Да. И моя жена должна была стать двенадцатой.

Родионов еще раз окинул взглядом тело с распухшим, вывалившимся изо рта языком. Вокруг шеи Миши была затянута скрученная в канат простыня, другим концом привязанная к душке кровати. Сам Панов висел в считанных сантиметрах от пола.

– Жесть. Он целую неделю просидел здесь, как собака: без еды и воды, в одиночестве, со своими демонами в голове. Что укажем в рапорте?

– Разумеется, «правду», – устало подмигнул коллеге Родионов. – Дело заведем на халатность медперсонала, повлекшего за собой смерть пациента.

Евсеев согласно кивнул.

В коридоре послышались шаги, и через некоторое время скрипнула дверь. В палату вошел старший криминалист Валахов с большим кожаным саквояжем. Он внимательно оглядел место происшествия и направился к телу, не удосужившись поприветствовать коллег.

За окном стих ветер, прекратился дождь. Сквозь поредевшие тучи пробивался одинокий луч солнца. А уцелевшие деревья тихо и застенчиво шептали:

ещеее… ещеее…

Станция «Мир»

В памяти миллионов сегодняшний день останется великим. 23 марта 2001 года. Назавтра каждая охочая до сенсаций газета будет пестрить этой датой с первой полосы. Репортажи с эксклюзивными кадрами покажут сотни телеканалов по всему миру. Я уже вижу лица людей, преисполненные одновременно гордостью и сожалением. Для них это закат целой эпохи исследования космоса, изучения поверхности Земли и ее атмосферы, но самое главное, уверенности, что в небесах, вопреки всему, кто-то есть. Тот, кто присматривает. Тот, кто при необходимости сообщит об опасности. Железный «Боженька».

Но сегодня его не станет!

Для людей это трагедия. Это вопрос, повисший на устах у каждого: а что будет дальше? Это страх неизвестности, закравшийся в душу, но знай они правду…

Впрочем, лучше ее не знать. Я был бы рад находиться в неведении, и вместе со всеми полагать, что орбитальный комплекс решили ликвидировать по причине выработки его ресурсов, а также за нерентабельностью дальнейшего обслуживания. Но, увы, это не так.

Мое имя Андрей Пинтешин. Я полковник военно-космических сил Российской Федерации. Сейчас я стою на палубе траулера «Морской ударник», недалеко от берегов Фиджи, и наблюдаю в бинокль за направленным падением станции «Мир». С Земли не видно, как орбитальный комплекс сгорает в верхних слоях атмосферы; как рассыпается на части; как разлетаются в клочья солнечные батареи и модули, верой и правдой служившие науке полтора десятилетия. Лишь несколько ярких точек свидетельствуют о гибели величайшего из околоземных комплексов, отправленного в последний путь космическим кораблем «Прогресс М1—5».

Но, поверьте мне, это наилучший способ разрешить сложившуюся ситуацию.

Ситуацию, которая вышла из-под контроля.

Больше полугода комплекс официально считался пустующим. Все это время шли жесточайшие дебаты о его дальнейшей судьбе. Учеными, военными и политиками были продуманы и просчитаны десятки возможных вариантов, но в итоге действенным признали лишь этот.

А началось все с договора с американцами, предложившими помощь в финансировании станции. Взамен они получали право на проведение опытов в расположении орбитального комплекса и имели возможность присутствовать в любой из запланированных экспедиций. Последняя и завершилась трагедией. Причиной послужил эксперимент, поставленный западными коллегами. Эксперимент, уничтоживший наше достояние… и два экипажа космонавтов, находившихся в тот момент на борту, включая астронавта США.

Они всё еще на станции, и сейчас вместе с ней падают в океан.

Извлечь тела без риска для жизни других людей не представлялось возможным, поэтому о спасательной операции не шло и речи. То, что пробудилось на околоземной орбите, должно быть уничтожено, и это понимал каждый, на чьи плечи взвалился гриф секретности государственного уровня.

Как и все остальные, причастные к этому делу, я не имею права раскрывать данные. Но я должен подстраховаться на случай, если мои самые страшные опасения окажутся реальны. И тогда люди узнают, что произошло 16 июня прошлого года над их головами. В день, когда последний космонавт покинул (по официальным данным) станцию «Мир». В день, когда трагически завершился эксперимент под кодовым названием «Пришелец».

Какой еще, ко всем чертям, пришелец? И как он попал на станцию? – спросите вы.

Ответ прост: с Земли!

И, прежде чем вы решите, что я выжил из ума – позвольте объясниться.

В 1964 году в пустыне Невада потерпел крушение неопознанный летательный объект. Одни утверждали, что аппарат принадлежал самим американцам: якобы они проводили испытания истребителя нового поколения, но пилот не справился с управлением, заходя на очередной вираж. Другие считали, что это был советский разведчик, выполнявший сбор данных, но…

Но многие до сих пор помнят кадры вскрытия пришельца, проводимые в одной из лабораторий «Зоны-51». Пленка являлась подлинником и была обнародована после утечки информации с базы. На ней действительно показано препарирование существа внеземного происхождения, которое погибло при столкновении с поверхностью Земли.

Однако до последнего времени никому не было известно о втором «пассажире» рухнувшего летательного аппарата. В одном из герметичных отсеков военные обнаружили странный камень, длиной около метра, по виду напоминавший кокон. Проведя ряд анализов (в том числе поверхности кокона на наличие органической составляющей), ученые пришли к выводу, что внутри находится живой организм.

Но дальше этого они не продвинулись. «Камень» не реагировал на внешние раздражители: в вопросе не помогли ни радиоактивное, ни спектральное, ни рентгеновское излучения. К тому же кокон не удавалось ни просверлить, ни распилить. Об его поверхность стачивались сверла с алмазным напылением, выходили из строя гидравлические ножницы. Но, вопреки всему, из самого сердца «камня» исходило тепло. И это было удивительно.

Больше тридцати лет ученые бились над разгадкой тайны кокона, получившего прозвище «Яйцо дракона», но земные технологии оказались неэффективными при его изучении. Затем какому-то умнику пришла в голову идея: раз кокон внеземного происхождения, то и опыты над ним необходимо ставить вне Земли. Он мог инициироваться в условиях космической радиации или под воздействием пресловутой темной материи, о которой никто толком ничего не знал. Теорий было предостаточно, среди них проскакивали и такие, как фотонный ветер, античастица и батарея Бирманна¹. Скрипя зубами, правительство США подготовило доклад российской стороне и запросило разрешение на внеочередную экспедицию на орбитальный комплекс «Мир» астронавта Джейка Роджерса с целью проведения эксперимента над внеземной формой жизни. Отказать было невозможно. В противном случае американцы грозились прервать контракт на финансирование.

Вот так и оказался пришелец на борту орбитального комплекса.

В тот день Центр управления полетами поздравлял бортинженера Голикова с днем рождения.

«Я рад, что в такой день нахожусь в космосе», – отвечал он на поздравления. – «Для меня это целое событие».

«А я люблю его», – радостный голос доктора Архиповой, а затем ее веселый звонкий смех изливались из динамиков.

У них закрутился роман. И вскоре они должны были вернуться на Землю.

Вторые сутки вокруг станции кружила МТКС «Шаттл», выравнивая орбиту и готовясь к стыковке. На ее борту находились припасы, научные образцы, сменный экипаж во главе с командиром Ставридовым и американский астронавт Джейк Роджерс. В десять часов вечера по московскому времени произошла долгожданная стыковка с модулем «Кристалл», и экипажи смогли поприветствовать друг друга объятиями и рукопожатием.

А на следующий день со станции поступило тревожное сообщение.

«Все подопытные образцы зерновых погибли, а кокон поменялся в цвете и выделяет все больше тепла. Центр, пересмотрите протокол безопасности».

Кокон расположили возле «оранжереи» в специально изготовленном инкубаторе, закрепили на вьюках и долгое время решали, какое количество света и тепла ему необходимо. Датчики уровня радиации молчали, прочие показатели также оставались в норме, не представляя угрозы для экипажа. Затем состоялся незапланированный выход в открытый космос. На одной из солнечных батарей модуля «Природа» порвало обшивку, и пришлось в срочном порядке устранять неисправность. На это ушло около трех часов кропотливых работ, по завершении которых космонавты буквально валились с ног. И все это время кокон находился без присмотра. В какой момент в нем начали происходить изменения, и действительно ли они послужили причиной гибели растений – никто не знал. Но пусть и не нашлось прямых доказательств причастности к этому инопланетного образца, в подобные совпадения никто из экипажа не верил. Даже Роджерс поменялся в лице, проводя повторные анализы.

Из черного с серыми чешуйками-наростами (должно быть, выполнявшими защитную функцию) кокон стал темно-фиолетовым с гранатовыми вкраплениями. Вся его поверхность источала равномерное тепло. Он словно оттаивал после длительной заморозки (на самом деле – восстанавливал метаболизм). И это был настоящий прорыв. После тридцати пяти лет безуспешных исследований, образец проявил себя в первый же день пребывания на станции.

Задыхающийся от возбуждения Роджерс составил тщательный отчет и зачитал его на ближайшей радиосвязи с Землей. Он потел и глотал слова, рассказывая о вторичной радиации и бактериях, которые все эти годы получали львиную долю космического облучения, трансформируясь в более сильные и странные организмы. Об этой проблеме знали уже давно. Порой мутировавшие бактерии выводили из строя приборы и забивали системы жизнеобеспечения. Но до сей поры они не вели себя настолько активно. Инопланетный образец словно притягивал их. И, видимо, каким-то образом питался этими радиоактивными микроорганизмами, так как на его поверхности их образовалось несчетное множество. Все были потрясены результатами, вмиг позабыв о погибших растениях.

Один лишь командир Ставридов хватался за голову, чувствуя что-то неладное. С одной стороны, он всю жизнь мечтал увидеть существо, рожденное за пределами нашей планеты, но в тот же момент понимал, насколько опасным может быть пребывание с ним в замкнутом пространстве.

«Земля. Земля, прием»! – в очередной раз на связь вышла Архипова. – «У нас произошел резкий скачок электроэнергии. Мы не можем установить причину. Что у вас на приборах?».

В ЦУПе зафиксировали эту аномалию, и несколько часов ученые и инженеры двух государств пытались расшифровать полученные данные. Автоматика работала исправно, батареи заряжены на 90% – ничто не предвещало странного поведения в системе энергоснабжения, однако это произошло.

С прибытием американского груза полет постепенно превращался в кошмар. Словно кокон был проклят, и все вокруг сходило с ума от одного его присутствия. Больше всего на свете Архипова мечтала получить команду на отбытие. Их экспедиция подошла к концу, сменный экипаж на месте. Осталось дождаться, когда станция выйдет на заданную орбиту, собрать образцы и документацию о проделанной работе и лететь домой.

«Вы уверены, что всему виной солнечная активность?».

В управлении перебрали все возможные и невозможные версии инцидента и выделили один, теоретически способный вызвать неконтролируемый скачок электроэнергии. Космонавты приняли объяснение, однако в их душе поселился страх. Страх, который заставлял держаться подальше от модуля «Кристалл», а вынужденное нахождение в нем по рабочим вопросам превращалось в тягость. Модуль, казалось, сжимался до размеров спичечного коробка: в нем понижалось давление, падал уровень питательных веществ в искусственной атмосфере. У космонавтов учащались приступы паники. Хватало нескольких минут, чтобы дойти до изнеможения.

А в очередной сеанс связи в базовый блок влетел до смерти перепуганный Голиков, выкрикивая севшим голосом:

«Все сюда! Быстрее! Оно исчезло. ИСЧЕЗЛО!».

И именно эти слова бортинженера вошли в отчетный протокол как отправная точка гибели станции «Мир». Дальше события стали развиваться настолько быстро, что к тому моменту, как на Земле появились первые предложения по спасению экипажа, все уже было кончено.

Желая видеть пришельца собственными глазами, все бросились к «оранжерее». Отталкиваясь о стены и аппаратуру, расшвыривая незакрепленные приборы и предметы обихода, космонавты по одному проникли в модуль «Кристалл». Внутри царил настоящий хаос. Первое, что бросалось в глаза – разбитые вдребезги аквариумы, инкубаторы и теплицы. Крупные осколки витали в воздухе, более мелкие притягивались к системе вентиляции. Несколько ламп взорвались, а остальные перемигивались с жутким треском. Рабочий стол из пищевой стали с одного конца деформирован, ножка сломана в месте крепления с полом и, как указатель, направлена к выходу. Несколько проводов, тянущихся в базовый блок, выдраны, на многих пострадала обмотка.

А с левой стороны, разорванные в клочья, мерно колыхались вьюки, которыми некогда был зафиксирован кокон. Верхнюю часть «камня» разнесло на множество осколков, нижняя раскрылась, словно бутон. Только теперь эта материя не походила на камень, она была мягкая и податливая. Изнутри сочилось желе радужного цвета. Такая расцветка остается, когда бензин попадает в воду.

И это желе покрывало весь модуль. Никто не решился до него дотронуться, ведь оно могло оказаться токсичным или быть возбудителем опасных штаммов. Голиков обнял Архипову, тем самым показывая, что она под защитой.

Космонавты не обращали внимания на дымящиеся провода под ногами, не заботились о нестабильной подаче электроэнергии и даже не беспокоились о мусоре и стеклах, забивавших воздухоочиститель. Все их мысли замыкались на одном-единственном факте: вместе с ними на станции находится ПРИШЕЛЕЦ! А они не имели представления, что это за существо и на что оно способно.

В глазах каждого застыл неподдельный ужас. Вся прочитанная документация, доставленная из лабораторий «Зоны-51», напрочь вылетела из головы. Фотографии серого головастика с огромными глазами не имели ничего общего с существом, вылупившимся из кокона. Не нужно быть гением, чтобы понять: эти два вида никоим образом не связаны между собой. И как, позвольте спросить, они очутились на одном корабле, разбившемся в земной пустыне? До сих пор на этот счет ходят различные версии, но ни одна из них не подкреплена фактами.

Выйдя из ступора, Архипова направилась к передатчику, расталкивая коллег. Она первая поняла, что на счету каждая минута. Необходимо сообщить о происшествии на Землю и дождаться распоряжений о дальнейших действиях. Ситуация принимала внештатный оборот, и никто из космонавтов не был к ней готов.

«Оно вылупилось. Вы меня слышите? Оно где-то здесь, с нами», – захлебываясь, повторяла Архипова.

Затем ее взгляд упал на иллюминатор. От открывшегося зрелища сердце бешено забарабанило в груди. Она не сразу осознала увиденное, и еще какое-то время не могла поверить в реальность происходящего. Лишь после того, как мыслительный процесс догнал визуальное восприятие и переварил полученную информацию, Архипова завопила от ужаса.

За сутки работа на станции превратилась в сущий ад.

Перед глазами все поплыло. Женщина чувствовала, что теряет сознание, но не обрывала радиосвязь, держась из последних сил.

«Центр, он за бортом. Вы меня слышите? Роджерс за бортом. Я его вижу в иллюминатор. Электрофал не подцеплен. Вышел из „Дмитрия²“. Его уносит в открытый космос».

И в этот момент загудели сирены. Они взрезали слух, доводя до исступления, а через несколько мгновений в центральный модуль повалил дым и послышались крики.

«Спасите нас, пожалуйста», – обреченным голосом проговорила Архипова, а после перешла на шепот. – «Пожалуйста, не дайте нам здесь умереть».

«ПОЖАР», – раздался дикий вопль Ставридова, – «мы горим».

Паника нарастала. Архипова бросила передатчик и двинулась на помощь остальным. Командир сорвал со стены огнетушитель, направился к очагу возгорания, матеря по пути всех причастных к этому полету. Дым быстро заполнял модули один за другим, не оставляя шансов на спасение. Необходимо было надеть противогазы: система очистки воздуха не справлялась с таким количеством дыма. Но первым делом нужно доставить огнетушители к месту возгорания. Космонавты кричали, кашляли. Голикова скрутило, как ни закрывался он рукавом – едкий кисловатый дым проникал в легкие, отравляя организм.

В модуле «Квант-1» бушевал пожар. Вспыхнула одна из твердых химических шашек на основе лития и марганца, из которых твердотопливный генератор вырабатывал кислород.

Техник Дружинин поливал пламя из огнетушителя, прибыв на место раньше остальных. Выбросив опустевший баллон, взял у Ставридова полный и вновь бросился в пекло, не думая о личной безопасности.

Архипова спешила на помощь, когда из дыма проступили неясные очертания чего-то неведомого и непонятного, преградив путь к коллегам. От неожиданности она вскрикнула и выставила руки с огнетушителем перед собой в попытке остановиться. До ее ушей донесся треск, похожий на помехи в радиоэфире, а затем силуэт пришел в движение, но в густой пелене она не смогла разобрать, в какую сторону он направляется. В какой-то момент доктор решила, что это галлюцинация, и хотела уже проскочить сквозь это неведомое нечто, как вдруг из модуля донесся крик.

Дружинин вспыхнул, словно факел, и в панике забился о стены и столы. Огнетушитель выпал из его вздувающихся и чернеющих рук и полетел через проем в базовый блок.

Движение возобновилось.

Что-то быстро надвигалось, скрываемое завесой дыма. Архипова сделала нелепый тычок огнетушителем во «врага». Послышался металлический звон и расплывающийся красный объект отлетел в сторону. Она не понимала, что происходит: предметы теряли свои очертания, раздваивались, кружили перед глазами. В ушах звенели сирены, слышались крики коллег и друзей. И самое главное: где-то там был ее Влад…

Она закашлялась и двинулась назад. Шестерым в модуле не поместиться, и каждый лишний человек будет только мешать.

Дружинина вытащат, и она его вылечит.

Но к горлу подкатил ком боли и отчаяния, женщина понимала, что обманывает саму себя.

Продолжая сжимать в руках огнетушитель, Архипова направилась к шкафу с противогазами. Дышать было невозможно: легкие горели, словно пропитанные серной кислотой. Каждый вдох сопровождался хрипами и адской болью в груди. Буквально на ощупь она добралась до места и распахнула железную створку.

И в этот момент что-то коснулось ее плеча. Женщина вскрикнула и замахала руками, пытаясь высвободиться из хватки неведомого существа. Воображение рисовало чудовищного монстра, незаметно подкравшегося сзади; его бездушные глаза сверлили затылок, острые когти, вот-вот готовые высвободиться из тайных каналов, прочертили фантомные разрезы вдоль всей спины.

Она билась в истерике и сопротивлялась до тех пор, пока не потеряла сознание, так и не узнав, что пришелец, подобравшийся к ней сзади, был Владом Голиковым.

Мужчина задыхался, побывав в самой гуще событий. Правая часть лица и рука его обгорели. Находясь в шоковом состоянии, бортинженер не мог выдавить из себя ни слова. Что-то бессвязно мычал, рассекая воздух базового блока; со стороны он походил на привидение, отчаявшееся обрести покой. Не было ни боли, ни страха – лишь отвратительное чувство, раздирающее душу; открывшийся гнойник на карме от содеянного. От того, чего не забыть вовек.

Архипова пришла в себя через несколько минут. В ее теле не осталось ни грамма сил, а ужасная головная боль перекрывала слова любимого. Он что-то говорил, и она не сразу смогла понять, что Влад вышел на связь с Центром управления и рассказывал о случившемся.

«Мне пришлось заблокировать их ВСЕХ в модуле. Вы меня СЛЫШИТЕ? Другого выхода не было! Дружинин вспыхнул как солома и стал биться о стены, поджигая все вокруг. Ставридов бросился ему на помощь, но тоже загорелся… Да, она жива. Только мы двое… Я не знаю, где та тварь, но надеюсь, она осталась вместе со всеми… Вытащите нас отсюда, мы скоро задохнемся. Вентиляция не справляется, дым все еще кружит в воздухе, и пожар может перекинуться на другие отсеки по проводке… Я понимаю. Я все прекрасно понимаю… Роджерса не видно. Я думаю, он столкнулся с пришельцем и попытался спастись. Надел скафандр и вышел через шлюз, не зная, что еще предпринять, но в спешке забыл пристегнуть фал… Так точно. Она без сознания. Я смогу подготовить „Шаттл“ к эвакуации».

Сердцебиение болью отдавалось в висках. Архипова лежала, не сводя глаз с проема модуля «Кристалл», в котором скрылся Влад несколькими минутами ранее. Из разговора она поняла, что Голиков отправился готовить «Шаттл» к отлету. И скоро они покинут это ужасное место, бывшее некогда вторым домом. Она отказывалась верить, что Влад запер всех в горящем модуле. Как бы ни складывалась ситуация, он не имел права так поступать. Ведь они семья.

Покорители космоса, не пасовавшие ни при каких обстоятельствах, в итоге стали жертвами случая. Даже Роджерс – и он не виноват. Как и остальные, он старался сделать для науки нечто особенное, приоткрыть завесу тайны в понимании устройства вселенной.

За размышлениями прошло не меньше часа, но Влад так и не вернулся. На глазах Архиповой выступили слезы: она догадывалась, на что наткнулся бортинженер в «Кристалле». Это означало, что на станции она осталась одна. Женщину сотрясала дрожь, она непроизвольно всхлипывала и стонала, но четко знала, что обязана выйти на связь с Землей. Превозмогая над болью и страхом, Архипова направилась к передатчику, отталкиваясь руками от ковра³. Каждые несколько секунд остановка – перевести дыхание и бросить взгляд на модуль, в котором исчез ее любимый.

Мышцы скрипели, из горла вырывались страшные хрипы, но она двигалась к намеченной цели, словно от этого зависела ее жизнь.

«Центр, прием. Он не вернулся. Я не знаю, что произошло… Нет, не смогу добраться до „Кристалла“, даже при желании. Я осталась одна: мне тяжело дышать и двигаться. Все тело ломит, мысли путаются. Не понимаю, где вымысел, а где реальность… Да, оно где-то здесь… Да, я видела его. Оно не похоже ни на одно живое существо на Земле. То твердое, то мягкое. И эти ужасные цвета, они до сих пор стоят перед моим взором, а его движения напоминают мультяшку из восьмибитной игры в момент, когда персонаж начинает „глючить“. На самом деле оно искажает пространство-время, издеваясь над законами физики нашего мира… Я не хочу умирать. Спасите меня, пожалуйста. Дым снова сгущается, я почти ничего не вижу. Господи, помогите мне, я вас УМОЛЯЮ. НЕТ! НЕТ! Я его ВИЖУ. Оно движется ко мне. И идет, и плывет одновременно. Мамочки, я не хочу это видеть, но оно заставляет. Нет. Не надо. Пожалуйста»…

Эти слова оказались последними, поступившими с орбитального комплекса «Мир». Наземные операторы пытались докричаться до Архиповой: им было нужно, чтобы она повернула камеру на существо и показала его. Но доктор уже не принадлежала себе: ее захлестнула паника, мгновенно высосав из стойкого профессионального космонавта все жизненные соки.

Надеюсь, теперь не возникает вопроса, зачем станцию решили затопить? Из тех же соображений, по которым кокон отправили в космос. На Земле оно не подавало признаков жизни около тридцати пяти лет, и ученые полагают, что, вернув его обратно, все будет кончено. Но я не до конца уверен в целесообразности проводимого предприятия, и как по мне, лучше было бы взорвать станцию в космосе, уведя ее как можно дальше с орбиты.

И недаром это событие транслируется по всему миру. Главная цель мероприятия – показать всем, что здесь нет никакой тайны. Чтобы оградить народ от слухов; чтобы авантюристы и искатели приключений не совались не в свое дело, не задавали лишних вопросов и не пытались докопаться до истины.

Остается лишь разрешить вопрос с семьями погибших космонавтов, но, когда на кону репутация двух супердержав, будут выделены все доступные средства, чтобы избежать скандала.

В нескольких сотнях миль южнее обломки станции ударили о поверхность океана. Поднялась огромная волна, как после бомбардировки, разбрасывая тонны мгновенно вскипевшей воды на несколько миль. Я ощутил, как по траулеру прошла мелкая дрожь, а через несколько секунд его дважды качнуло. На том все и закончилось. Наступила мертвая тишина, как минута молчания в память выдающемуся космическому аппарату, на борту которого десятки космонавтов на протяжении пятнадцати лет жили и работали. Стойко переносили лишения и тяготы полета, героически справлялись с внештатными ситуациями, не единожды спасая станцию от гибели.

Жаль, что история комплекса завершилась именно так.

А существо, родившееся на «Мире», навсегда останется на его борту, погребенное на дне Тихого океана. И дай Бог, чтобы человечество никогда о нем не узнало. Как и не узнало о том, куда исчезли два экипажа российских космонавтов и один американский астронавт.

Я сохраню эти записи, как и обещал; и никто о них не узнает, пока в том не будет нужды. Если все же пришельцу удастся выбраться из своей водной могилы, я передам материалы в прессу…

Но до тех пор живите спокойно и ни о чем не беспокойтесь. Орбитальный комплекс «Мир» был затоплен по причине выработки своих ресурсов. Он отдал людям все что мог, и теперь пришла пора уйти на покой. И он ушел героем нескольких поколений, гордо воздев голову к небу – туда, где безраздельно царствовал полтора десятилетия. Туда, где без него стало пусто, а космос снова стал чужим и далеким.

Примечания:

¹Эффект батареи Бирманна, возможного источника магнитных полей, пронизывающих нашу Вселенную, возникает в плазме – состоянии материи, состоящей из свободных электронов и атомных ядер, когда температура и плотность плазмы смещены.

²Дмитрий – так называли космонавты модуль «Квант-2».

³ – в базовом блоке на полу был постелен ковер, а потолок покрашен в белый цвет. Это позволяло космонавтам визуально воспринимать верх и низ, а также создавало подобие домашнего уюта.

Под полной луной

Его появление сопровождалось испуганным перешептыванием. Местные жители пришли посмотреть на того, кого боялись последние недели; они крестились, читали молитвы. Я не видел их сквозь частокол забора, но слышал отчетливо.

– Оборотень. Оборотень идет, – гремел суровый бас. А когда хозяин отворил ворота, и трое крепких мужчин ввели закованного в цепи человека, мне стало жутко. В воздухе повисла едва различимая дымка. Словно дьявольская печать, она неотступно следовала за монстром, проводя зыбкую грань между ним и остальными. А может, это страх вызвал рябь в моих глазах. Право, я не знаю.

События разворачивались во владениях Митрофана и его жены Маргариты. Их дом стоял на последней улице, на границе болот, простирающихся до самого леса. Территория обнесена высоким забором. Посередине двора покосившаяся бревенчатая изба с маленькими окошками и массивной дверью.

– Оборотень, – снова пробасил один из троицы и толкнул пленника в угол двора.

По моему телу пробежали мурашки, а руки, сжимавшие однозарядное ружье, затряслись. Даже с оружием я не чувствовал себя в безопасности, зная, что нас ожидает долгая и мучительная ночь в компании зверя.

Мужчины передали пленника, перекинулись парой фраз с Митрофаном и двинулись прочь. Но только когда за ними захлопнулись створки, а на кованые петли опустилась тяжелая перекладина, я в полной мере осознал ужас нашего положения.

Мы остались наедине с чудовищем. Четверо огромных бородатых мужиков и я, едва обросший первым пушком юнец. На фоне могучих и бесстрашных охотников я выглядел жалким котенком. Но так уж вышло, что мое двадцатилетие совпало с поимкой оборотня. И мне, как сыну охотника, по старому дедовскому обычаю, в этот день предстояло доказать, что я стал мужчиной. При других обстоятельствах я бы отправился за добычей в лес, но судьба распорядилась иначе. И вот я здесь.

Небо затянуло плотным кольцом туч. Начинало смеркаться, отчего все происходящее представало моему взору в сером цвете. Я не отрываясь наблюдал за оборотнем, боясь пошевелиться. Зная из легенд природу этих существ, а также их силу и выносливость, прекрасно понимал, что ни оружие, ни бравые охотники не защитят меня, если ситуация выйдет из-под контроля.

Медленной поступью ко мне подошел Ипполит и положил руку на плечо:

– Что, Малец, замер как вкопанный? Испугался?

Я видел, что он сам изрядно напуган, однако держит эмоции под контролем. Нездоровый блеск в глазах и едва уловимый скрежет зубов выдавали истинные чувства Ипполита.

И что следовало ответить этому грозному здоровяку, интересующемуся, не боюсь ли я, когда он сам едва держал себя в руках?

– Нет, – твердо сказал я, словно бросая ему вызов, – просто замерз немного. С болота тянет сыростью.

Это являлось правдой, но лишь отчасти. С заходом солнца, действительно, понизилась температура и усилился ветер. С этим и не поспоришь.

Я с достоинством выдержал оценивающий взгляд Ипполита, ни разу при этом не моргнув. Наконец, он натянуто улыбнулся, похлопал меня по плечу и двинулся к остальным.

Шум толпы за забором постепенно стихал. Народ, понимая, что с наступлением темноты лучше держаться от узницы монстра подальше, расходился. Я недоумевал, почему те трое охотников, которые поймали и привели оборотня ко двору Митрофана, не остались с нами? С тремя дополнительными ружьями было бы спокойнее.

А может, я переоцениваю возможности чудовища?

Как бы то ни было, я боялся отвести от него взгляд. Мне казалось, едва я это сделаю, он превратится. И даже понимая, насколько эти мысли глупы, ничего не мог с собой поделать.

Сильно хотелось по малой нужде, но я продолжал упорно стоять на месте и сверлить взглядом пленника.

Он был выше меня примерно на голову, ростом с Митрофана и Ипполита, но моложе их и уже в плечах. Ясный взгляд его говорил о внутреннем спокойствии, лицо не выказывало ни страха, ни паники. Он выглядел обычным человеком; встреть такого на улице, ни за что не догадаешься, что скрывается у него внутри.

Я озадачился: как, собственно, охотники определили, что этот мужчина – оборотень? Не могли ли они ошибиться, и поэтому пленник ведет себя непринужденно, понимая, что ему ничего не грозит?

Тем временем Митрофан с Ипполитом вынесли из сарая большой деревянный стол.

Пока они занимались приготовлениями: искали подходящие чурбаки для сидений, доставали из погреба бутыли с самогоном, двое других мужчин – Григорий и Всеволод – оторопело стояли неподалеку.

– Не спускайте с него глаз, – громко дал наказ Ипполит, – особенно, когда мы к нему спиной.

– Пусть только попробует дернуться, – оскалился Григорий, – я всажу ему картечь в брюхо.

Но верил ли он в свои слова, сказать затрудняюсь. И почему так опасался Ипполит, коли луна еще едва проглядывала над верхушками деревьев, и по всем правилам (какие я когда-либо слышал) покамест оборотень не представлял опасности?

Не имея больше сил терпеть, я направился к туалету. Приставил ружье к стене, бросился внутрь, молясь сделать свои дела как можно быстрее. Я прислушивался к каждому звуку, а сердце порой замирало, когда от охотников доносились вскрики, или что-то с грохотом падало.

Справившись, вновь занял свой пост. Подходить ближе я не решался, намереваясь простоять на этом самом месте вплоть до утра, если потребуется.

Тогда-то и раздался громкий рык Митрофана:

– Снимите с него цепи.

Меня передернуло от его слов. Колени предательски задрожали, и я вот-вот готов был свалиться без чувств.

– Митрофан, это неразумно, – выдержав паузу, возразил Ипполит.

– Этими ржавыми цепями мы его не удержим, а только разозлим, – ответил хозяин дома. – Тем более, еще слишком рано, чтобы его опасаться. Пусть проведет это время как человек, а не как животное.

В тот момент, когда Ипполит медленно направился к оборотню, я крепче сжал ружье. Оно было заряжено и готово к использованию.

– Боишься этого парня? – с усмешкой бросил вслед Митрофан. – Что же будет, когда увидишь зверя?!

– Не боюсь я его, – после этих слов поступь Ипполита стала уверенней. Он подошел к пленнику и, наклонившись, вытащил шплинты из кандалов. Гремя, цепи рухнули под ноги, а мужчина, гордо выпятив грудь, двинулся обратно.

Оборотень был свободен, но так и не предпринимал действий для своего спасения.

А меня разрывало от любопытства: о чем он думает, что может рассказать и прочее. Наконец, каково это – быть оборотнем?

Раньше я никогда не встречал этого человека. Должно быть, он пришел из соседних поселений, когда вода в начале лета отступила, и появилась возможность обойти топи с северной стороны.

На столе, между делом, появились кружки и тарелки. На резном подносе хлеб. Из дома вышел хозяин с огромным парящим казаном. В нем, источая чудный запах, находилось тушеное мясо с картофелем.

Охотники радостно загудели и, побросав свои занятия, сгрудились подле стола. Казалось, больше никому нет дела до оборотня. Про него забыли. Расслабились, предвкушая хороший ужин и выпивку. Ипполит потирал ладони, высматривая подходящий для своего аппетита кусок.

– После такого ужина и помирать не страшно, – весело проговорил Григорий, первым усаживаясь за стол.

– Не торопись ты помирать, – махнул на него рукой Митрофан, – будет тебе еще.

Последним штрихом стала кастрюля салата из огурцов и помидоров, принесенная Ритой. Женщина сразу же удалилась, подогретая сердитым порицанием мужа. На сегодня их двор стал загоном для зверя, отчего мой день рождения и проявление такта по отношению к супруге отступили на задний план.

– Я разолью, – вызвался Всеволод и схватился за бутыль, почти до отказа наполненный мутной жидкостью.

Ловким движением руки он выдернул пробку и закряхтел от удовольствия, когда аромат выдержанного самогона полился в ноздри.

– Напиток богов.

– Два раза прогонял, – с гордостью сообщил Митрофан, усаживаясь рядом.

Огромной ложкой он наполнял тарелку мясом, блаженно принюхиваясь и едва не макая бороду в подливу. А я все стоял, не зная, как поступить. С одной стороны, проголодался, но…

Но страх перед зверем не позволял расточительно относиться к личной безопасности. Его лицо уже смутно просматривалось, оставались лишь общие черты. С заходом солнца быстро темнело, сумрак обволакивал мир, опускаясь все ниже и сгущаясь все сильней.

– Малец, а ты чего стоишь? – махнул мне Митрофан. – Не бойся, оборотень сейчас не опасен. Иди за стол. У тебя же сегодня особенный день.

Нехотя я присоединился к остальным. Нельзя показывать страх. Пусть думают, что я осторожен, а не труслив. Не выпуская из рук ружье, аккуратно сел за стол. К несчастью свободное место осталось лишь со стороны дома, а это означало, что мне предстоит сидеть спиной к оборотню. Передвинуть чурбак я не решился, а потому приходилось озираться, чтобы не подпустить опасность с тыла.

Пока охотники обсуждали ядреный запах самогона, я быстро положил себе два куска мяса, отломил хлеба и жадно принялся есть. В животе заурчало, как только первая порция пищи оказалась во рту – я даже не представлял, насколько голоден.

– Та-ак, – стукнул по столу Ипполит, – Малец, давай-ка, сперва выпьем! За здоровье. Чтоб встретить рассвет живыми и невредимыми.

Я не успел опомниться, как на дне моей кружки заплескалась ядовито пахнущая жидкость. От одного ее вида мне стало дурно. То была гремучая смесь, способная свалить носорога.

Охотники посмеялись, а затем вскинули кружки.

– Эта ночь будет долгой, – Митрофан поднялся на ноги, бросив беглый взгляд на оборотня, – но и мы не пальцем деланы. У нас есть оружие, – демонстративно потряс ружьем, – у нас есть правда. Мой дед однажды встречался с оборотнем, как вы, должно быть, слышали…

Охотники закивали, соглашаясь с хозяином. Даже я знал, каким суровым мужиком был дед Митрофана. О нем до сих пор ходили различные байки, хоть и помер он лет так тридцать назад.

– … и выжил после той незабываемой встречи, – продолжал Митрофан. – Более того, он убил зверя. И знаете, что он тогда сказал?

Охотники отрицательно покачали головами.

– Эта тварь сильна… но не бессмертна. И именно эти его слова я вспомнил сегодня, когда дошла весть о поимке оборотня. Так уж сложилось, что именно мой частный двор стал временной узницей зверя. Но это не проклятие для меня, а возможность стать таким же отважным человеком, каким был мой дед. Это возможность для всех нас. И для тебя, в первую очередь, – Митрофан указал на меня пальцем. – И мы не посрамим наших предков трусостью или отчаянием. После сегодняшней ночи нас будут знать героями, – под конец речи он уже кричал.

Раздался громкий свист и одобрительные возгласы, затем мы ударились кружками и выпили. Для моего непривычного к алкоголю организма самогон показался настоящей пыткой. Горло обожгло адским пламенем, а из глаз брызнули слезы. Большую часть содержимого я успел проглотить, остатки же выплеснулись на землю. Меня скрутило пополам и пробрало диким кашлем.

Охотники в голос засмеялись.

– Ничего, Малец, в первый раз у всех так бывает, – добродушно сказал Ипполит, похлопав меня по спине.

Отставив кружку, я набросился на мясо, желая поскорее избавиться от привкуса самогона. От второй порции тактично отказался, посетовав, что желудок до сих пор не пришел в норму. Но позже обещал присоединиться к остальным и нагнать их по мере возможностей.

– Почему нельзя убить его сейчас? – негромко спросил я у Ипполита, сидящего рядом. – Зачем ждать, пока он превратится?

– Потому что надо убить зверя, а не человека, – ответил охотник. – Если убьем его сейчас, то убьем того парня, что сидит в углу, а не чудовище. Злой дух переселится в его убийцу, и все начнётся заново. Ты понял, Малец? Нужно убить зверя!

– Понял, – я кивнул, не отрывая глаз от Ипполита.

– Еще нужно убедиться, что он на самом деле оборотень, а не сумасшедший, считающий себя им, – вставил Митрофан, – а для этого, как ни крути, придется дождаться превращения.

– Нельзя ошибиться и убить невиновного, – добавил Всеволод.

Я все равно не понимал, как, в таком случае, люди в селе определили, что этот человек оборотень, но задать еще один, по моему разумению, глупый вопрос не решился. Глядя, как охотники опустошают тарелки, как вливают в себя кружку за кружкой, не хотел прерывать их и портить аппетит. Да и мой рот был занят тушеным мясом и рассыпчатым картофелем, так что разговоры пришлось ненадолго отложить.

Наевшись, я громко вздохнул и погладил отяжелевший живот. После такого сытного ужина хотелось откинуться в уютном кресле перед камином…

Но необходимо быть начеку. При каждом подозрительном шорохе я озирался. Так недалеко и до паранойи.

А потом заметил, что и остальные поглядывают в угол двора. Чем темнее становилось, тем больше беспокойства возникало на их лицах. Охотники скрывали напряжение, но оно нарастало, как бы они того не отрицали. Вот только один из них смеется, что-то бурчит, а в следующее мгновение дрожь прокатывается по его телу, улыбка становится натянутой, но не исчезает, чтобы никто этого не заметил, а полные ужаса глаза косятся на оборотня. Затем все встает на свои места.

Я не осуждал их. Только сумасшедшие ничего не боятся.

Но было ли мне спокойнее от этих познаний?

Я считал, они понимают, на какой риск идут, но, похоже, до охотников только теперь стало доходить, на что именно они вызвались.

– Однажды был случай… – завел очередную «песню» Ипполит и принялся во всех красках описывать, как спас красну девицу из лап медведя, и как она его потом отблагодарила на сеновале. И как он в итоге подхватил от нее заразу и два месяца пил вонючие отвары да ходил в туалет со слезами на глазах…

Меня разморило. Должно быть, самогон подействовал только сейчас. Эти ощущения были в диковинку, поскольку крепких напитков я отродясь не пробовал. Бывало, что с соседскими ребятами сливали из родительских запасов немного браги, но по сравнению с варевом, которое мне «посчастливилось» испить сегодня, она казалась парным молоком.

В одном стало легче – страх постепенно отступал. Я все реже оборачивался на пленника; пару раз даже рассмеялся после очередной байки Ипполита, а затем подпер руками подбородок и едва не захрапел.

На улице холодало, но прохлада воспринималась мной как приятная свежесть. Где-то вдалеке ухала сова, чуть ближе, на болоте квакали лягушки и стрекотали насекомые. Ночь вступала в законные права, с каждой минутой приближая нас к неизбежному – к схватке с чудовищем.

В какой-то момент я чуть не отключился, но голос Митрофана, раздавшийся как гром среди ясного неба, едва не заставил меня вскочить с места.

– Пусть оборотень поест последний раз по-человечески!

Разговоры резко оборвались, и наступила гробовая тишина. Ипполит забегал глазами, прикидывая, как отнеслись к словам хозяина остальные.

Но все молчали. Лишь Григорий вынул из ножен длинный зазубренный клинок и положил на стол рядом со своей тарелкой. Ипполит последовал его примеру, тем самым показывая, что не возражает против затеи Митрофана.

– Пусть садится с нами, – в итоге произнес Григорий, – он все-таки еще человек.

Я не мог поверить своим ушам. Они либо уже напились, и у них отключился инстинкт самосохранения, либо решили сыграть в какую-то игру, о правилах которой я не имел ни малейшего представления. Чего они добивались? Пощекотать друг другу нервы? Посмотреть, кто первым выкажет страх, или что-то другое?

– Эй, оборотень, – окликнул Митрофан на правах хозяина, – иди к нам за стол. Голодный, поди?

Не моргая, я смотрел на пленника и молился, чтобы тот отказался от панибратства со своими палачами. Но вопреки моим желаниям и здравому смыслу, он поднялся и направился к столу. Мое тело непроизвольно сжалось. Я задрожал, но не сдвинулся с места, и лишь рука автоматически потянулась к ружью.

– Полено вон там возьми, – указал рукой Митрофан.

Я не хотел сидеть с ним за одним столом, но что мог поделать? Не вставать же. Остальные могли неправильно расценить подобный жест, а мне, кровь из носу, сегодня необходимо держаться на все сто.

Поставив чурбак рядом с хозяином, пленник сел и обвел всех взглядом. После взял предложенную вилку, достал из казана кусок мяса и принялся жадно его поглощать.

– Кто ты? – нарушил молчание Григорий.

– Оборотень, – ответил он.

– Это я знаю. Как тебя зовут?

– Игнатом.

Передо мной сидел обычный человек с обычным голосом и видом.

Любопытство и страх вступили в отчаянную схватку внутри меня. Я выискивал отклонения, которые бы указывали на его отличие от нас, но все попытки оставались тщетны.

– Как ты стал обо… – начал Всеволод, но был резко прерван Митрофаном.

– Хватит. Дайте ему поесть спокойно.

На некоторое время повисла пауза, а по ее окончанию охотники вновь принялись за выпивку. Отыскали кружку и налили оборотню самогон, от которого тот, к слову, даже не думал отказываться.

Я наблюдал, как мужики невольно косятся на пленника, как рука Ипполита дергается в сторону ножа, едва оборотень совершает резкое движение. Напряжение нарастало, и воздух за столом постепенно наэлектризовывался.

Что они задумали? Сыграть в русскую рулетку?

Я не хотел в ней участвовать, но и не мог придумать ни единой правдоподобной отговорки, чтобы покинуть игру.

А лицо Игната вдруг скривилось, и в тот момент меня как молнией поразило; пальцы судорожно заскребли по корпусу ружья. Оборотень резко поднялся и, отвернув голову от стола, громко чихнул.

Только потом я осознал, что вскочил вместе с ним, и с ошарашенным видом что-то бормотал, сжимая в руках оружие. Но кто мог знать, что тревога окажется ложной? Оценив масштаб позора, я раскраснелся, не смея поднять глаза на старших товарищей.

И тут они хором засмеялись. В их смехе не было ни капли издевки, я их действительно позабавил. Крошки хлеба полетели изо рта Ипполита, у Григория потек по бороде самогон, и только оборотень молча стоял, впившись в меня бесстрастным взглядом. Я не знал, как на него реагировать, и каких ожидать действий. Посмеется ли он вместе со всеми или бросится на меня через стол и вцепится в горло.

– Малец-то шустрый, – сквозь смех проговорил Митрофан, затем обратился к Игнату. – Ты и обернуться не успеешь, как он на тебя наскочит.

Я недоумевал: что их так забавляет? А если бы он, на самом деле, начал превращаться? Хотя, быть может, для оборота необходимо какое-то время, и мне об этом попросту неизвестно? Уж лучше спросить, чем еще раз выставить себя на посмешище.

– И как быстро это произойдет? – я обращался скорее к оборотню, поскольку глазами был прикован именно к нему.

И ответ последовал от Игната, тогда как остальные еще не успели перевести дух.

– Быстрее, чем ты успеешь поднять ружье, – спокойно ответил он, не сводя с меня взгляд, – к тому времени я дотянусь до двоих своими когтями.

Смех за столом прекратился. Сглотнув ком, подступивший к горлу, я сел и нехотя выпустил из рук ружье. Постепенно приходило понимание, с какой целью Митрофан позвал зверя за стол. На улице практически стемнело, а охотники все больше пьянели, хотели они того или нет. И только держа оборотня под рукой, мы заметим, когда начнется превращение.

Вдалеке послышался протяжный волчий вой. Не сговариваясь, все обернулись на Игната, который, словно под гипнозом, всматривался в сторону леса и, как мне показалось, прислушивался…

– Не хочется ответить? – поинтересовался Ипполит, махнув головой на источник звука.

– Не хочется, – ответил оборотень и сел на место.

Он превосходно держался, и его хладнокровию оставалось только позавидовать.

– А знаете, что?.. – заговорил Ипполит, и до моих ушей донесся звук вибрации.

Приглядевшись, я пришел в ужас – то дрожала его рука; до белых костяшек сжимая кружку, отдавалась тремором по столу.

«Он перепуган до смерти», – пронеслась мысль в моей голове, – «едва сдерживается, чтобы не свалиться в обморок».

– Ведь, скорее всего, мы умрем этой ночью, – продолжил охотник, понурив голову.

Всеволод поперхнулся хлебом и громко закашлялся.

– Что ты такое говоришь? – хозяин гневно воззрился на Ипполита. – Не пугай зазря людей.

– Я и не пугаю, а говорю то, что вижу… и чувствую, – ответил он и указал пальцем на Игната, – взгляни на него.

Взоры устремились на мирно жующего мясо пленника.

– Он ведет себя так, словно ему дела до нас нет. Ты бы смог так держаться, находясь под прицелом пяти вооруженных человек? Зная, что они в любой момент могут тебя пристрелить, как только одному из них покажется, что превращение началось?

– Мы больше напуганы, чем он, – добавил Григорий.

– Дело говорит, – закивал Всеволод, – мы, как глупцы, взялись за то, в чем несведущи.

– Да, – тихо произнес Митрофан, – ты прав.

Их слова острым кинжалом пронзили мое юное сердце. Охотники не просто боялись – они смирились с неизбежностью! Храбрятся друг перед другом, а на самом деле трясутся как ливер.

– Он совершенно не боится нас, а значит, чувствует превосходство. Так, оборотень?

Но Игнат продолжал грызть мясо, не удостоив Ипполита ответом.

– Но и убить его прямо сейчас мы не можем, – напомнил Митрофан, затем посмотрел на меня так, что слезы навернулись на глаза. – Прости, Малец, что так вышло.

Я лишь хлопал глазами, не в силах ничего ответить.

– Я могу открыть ворота, и ты уйдешь, – предложил он, – ты еще слишком молод для такого.

– Если я уйду, то уже никогда не стану мужчиной, – слова сорвались с моих уст прежде, чем я успел их остановить. Но сказанного не воротишь и, горько вздохнув, я добавил. – Я останусь с вами. Мы сможем это сделать!

По неловкому молчанию охотников я понял, что это не так. Они напивались, чтобы забыться; чтобы потерять чувство времени; чтобы умереть, не испытав ни боли, ни страха.

– Да, мы умрем, – подвел итог Ипполит, – и поскольку все, что произойдет сегодня, навсегда останется за этим забором – раз Малец никуда не собирается – я бы хотел кое-что вам рассказать. В частности – тебе, Митрофан. Очистить, так сказать, душу напоследок.

– Ты меня заинтриговал, товарищ, – хозяин уселся поудобнее, скрестил руки на груди, – я тебя слушаю.

– Помнишь, год назад у тебя подохла вся скотина на дворе? – Ипполит поднял кружку и сделал большой глоток.

– Помню, – Митрофан прищурился, не до конца понимая, к чему клонит собеседник.

– Так знай, это я ее потравил.

Густые брови Митрофана медленно поползли вверх. Он ожидал услышать очередную версию случившегося, в крайнем случае, имя злоумышленника, но то, что им окажется сам Ипполит, не мог и вообразить.

– У тебя же тоже скотину потравили? – он непонимающе уставился на товарища, пытаясь собрать в голове всю картину целиком.

– Я тоже так подумал, потому и решил отомстить тебе. Помнишь, мы поспорили, у кого боров больше?

– Помню.

– У меня он оказался больше. А через неделю он подох вместе с остальными свиньями. Я и решил, что это ты.

– Зачем бы мне так поступать из-за какого-то борова?

– Я был зол и не мог думать ни о чем ином. Но ты прав, вскоре я узнал, что это не твоих рук дело, но было поздно. Как оказалось, жена перепутала пищевые добавки и накормила скотину крысиным ядом. Представляешь? А я сгоряча уничтожил все твое поголовье…

– Да-а-а, – Митрофан до хруста сжал кулаки.

Я приготовился к худшему. Если Митрофан кинется на обидчика, то перевернет стол, и тот всей тяжестью обрушится на нас с Ипполитом. Мне не хотелось получить переломы и остаться беспомощным перед схваткой с чудовищем.

Даже в темноте я видел, как напряглись стальные мышцы Митрофана, как пульсировала вена на его лбу, как вздувались ноздри. Он пришел в бешенство и сгоряча мог «нарубить дров». Зачем Ипполит затеял этот разговор? На самом ли деле хотел исповедаться или преследовал иные, известные ему одному цели?

Григорий и Всеволод не спускали с хозяина глаз, ожидая начала действий. Они не сомневались, что Митрофан кинется в драку, если и не с ножом, то с кулаками, точно.

Я перевел взгляд на оборотня – тот чуть заметно ухмылялся. Видел ли это кто-то еще, я не знал, но нарушить тишину не решился.

И только сейчас услышал, что к волкам примкнули сельские псы. Они скулили, лаяли и протяжно выли, вторя своим диким сородичам. Ничего хорошего это не предвещало: животные словно чуяли приближение беды. Я представлял, как собаки рвутся из загонов, роют землю и вертятся волчком, приходя в неистовство.

Близился час, и внутри пленника пробуждался невыразимый ужас, готовый осквернить все, до чего дотронется взглядом. Чудовище уже рвется на волю, ведомое магнетизмом луны и необузданным голодом. По мере его приближения мы ощутим запах псины, исходящий от Игната; из его рта польется отвратительная смесь греха и непотребства…

– А, знаешь, что?.. – сказал Митрофан. И это было добрым знаком – он пошел на диалог, возможно, драки удастся избежать. – Мне тоже есть, о чем тебе рассказать…

Ипполит в мгновение обмяк, точно медуза, выброшенная на берег. Он ожидал чего угодно, но только не этого. Уж не хотел ли намеренно спровоцировать Митрофана? В таком случае, каковы его мотивы? Напустить в кровь адреналину и тем самым преуменьшить страх перед чудовищем, или… о, ужас, подобным способом выйти из игры?

– Выкладывай, – насупив брови, прохрипел Ипполит и чуть подался вперед.

– Помнишь, когда мы были детьми, у вас сгорел амбар? – медленно и с выражением проговорил Митрофан, смакуя каждое слово.

– Только не говори, что…

– Да. Я его поджег. Неумышленно, конечно, но признаться побоялся. Помню, как бежал, сломя голову, а в спину мне летел пепел от соломы. Ветром его разнесло на несколько километров, и небо потемнело, как при грозе. Запах жареной кукурузы бил в ноздри; ох, уж, поп-корном я вас снабдил как полагается. Я несся через поле, запинался и плакал, не помня себя от страха, и молился всем богам, чтобы меня никто не увидел.

– В ту зиму мы чуть не умерли с голода, – зло прошипел Ипполит, – нам пришлось побираться, как бродягам, чтобы выжить. Весь наш урожай сгорел подчистую. Родители сказали, что пожар произошел из-за засухи. А это был ты! Сдохли все собаки, и нам пришлось их съесть, чтобы мясо не пропадало. Моя сестра едва не умерла от кори, потому что мы не могли платить лекарю.

– Да, все так, – согласился Митрофан, – это мой крест, и мне его нести.

– Ты чуть не убил всех нас, – рука Ипполита легла на рукоять ножа, но в то же мгновение послышался щелчок взведенного курка.

Митрофан целил из ружья в сидящего напротив Ипполита. Под столом, так, что никто не мог этого видеть. Поняв, что не успевает вскинуть клинок, охотник скривил лицо в зловещей гримасе и демонстративно убрал руку в сторону.

– РИТА-А, – прокричал Митрофан так резко, что я вздрогнул.

Через некоторое время со скрипом отворилась дверь, и в проеме показалась женщина. Глядя на Митрофана, любой несведущий мог решить, что Рита его младшая сестра либо дочь. Она была моложе супруга лет на двадцать; и своей красотой потрясала мужчин и вызывала зависть у женщин. А небольшой рост только подчеркивал ее достоинства.

– Принеси керосинку, а то мы уже друг друга не видим.

Не проронив ни слова, Рита вернулась в дом.

Доев очередной кусок мяса, Игнат со звоном бросил вилку и протяжно отрыгнул. Казалось, о нем уже все позабыли в ходе последних событий. Я единственный, кто успевал отслеживать на два фронта.

Тяжелые тучи внезапно расступились, и нас озарил лик полной луны. Она нависла над нами, словно высматривая свое дитя, спрятанное под личиной человека. Темные пятна на ее идеально круглой поверхности напоминали очертания уродливого лица. А бледно-желтый свет с голубоватым отливом прокатился по двору, едва касаясь предметов и нас. Это был лишь обман зрения, но мне виделось, что на Игнате свет лежал ярче, чем на всем прочем. Оборотень не мог сопротивляться; подался вперед, выгнув шею, и закатил глаза к небу. Мне показалось, что он вот-вот завоет, но в последний момент небо сомкнулось, закрывая луну.

– Что ты чувствуешь? – поинтересовался Григорий.

– Она зовет, – ответил Игнат, не спуская глаз с небосвода. Он надеялся, что луна появится вновь, но тучи сплелись плотным кольцом, за которым различался лишь ее неясный силуэт.

А я готов поклясться, что лунный свет подействовал и на меня. Внутренние стенания и тревога уступили место безмятежности, а неконтролируемый страх сменился спокойствием и умиротворением. Луна воздействовала гипнотически, приковывая к себе взгляд, переворачивая мысли и сознание.

Тишину нарушил скрип открываемой двери. Из проема показалась Рита; она несла керосиновую лампу. Пламя слегка притушено, но его хватало, чтобы сносно видеть на расстоянии нескольких метров.

Женщина поставила лампу на стол и начала собирать посуду.

– Сейчас вернусь за остальным, – проговорила она и двинулась в дом, шелестя тапочками по гравию, коим были присыпаны низины двора.

Стало светло и, казалось, немного теплее. Призрачный свет керосинки рассеивал тьму, выхватывая из нее задумчивые лица охотников.

Митрофан снял с пояса кисет, вынул из него трубку и упаковку табака. Не торопясь, прочистил сопло металлическим шомполом, хорошенько продул, обстучал трубку о край стола и наполнил ее курительной смесью. Как только спичка разожгла табак, над столом разлился приятный аромат, и кольца дыма взметнулись в черноту ночи. Несколько раз затянувшись, хозяин пустил трубку по кругу.

– Я тоже хочу кое-что рассказать, – ни с того ни с сего заявил Григорий.

Надменность, присущая этому человеку, испарилась. Казалось, он сбросил с себя тяжелую ношу, сорвал фальшивую маску, и тихим голосом, с паузами и расстановками, заговорил:

– Это касается напрямую тебя, Малец.

Мое сердце сжалось. За свои годы я не успел натворить ничего безрассудного, да и мне, если припомнить, никто гадостей не делал. Потому слова охотника меня обескуражили.

Но не успел он произнести и слова, как Игнат разразился приступом кашля, тем самым заставив каждого схватиться за оружие. Зазвенела сталь, защелкали взводные курки, даже недвижимое пламя в керосинке чуть заметно заколыхалось. Оборотень поднялся и, не в силах откашляться, согнулся пополам.

– Что с ним? – в панике заголосил Всеволод. – Начинается? Он превращается?

Митрофан жестом приказал успокоиться и не делать глупостей. Но все были на взводе, кое-как сдерживались, чтобы не начать пальбу.

– Табак… – сквозь кашель проговорил Игнат, – не переношу… запах.

Послышались облегченные вздохи. Ножи и ружья вернулись на свои места. Григорий смачно затянулся и передал трубку Всеволоду.

– Так вот, что я хотел вам рассказать, – слегка успокоившись, продолжил он. – Когда-то мы были друзьями с твоим отцом, Малец. С Семеном…

– С отцом? – недоуменно переспросил я. Должно быть, в этот момент выглядел как дурачок.

– Да, с твоим отцом. Мы дружили до самой его смерти, чтоб ты знал. И не было для меня человека ближе. Ты тогда еще под стол пешком ходил.

– Он утонул на болоте, – я проявил осведомленность.

– Правильно. Он утонул на болоте…

– Оно разлилось в тот год шире обычного. Он охотился…

– Все верно, – соглашался с каждым словом Григорий, – только я был с ним в тот день…

– Как, черт подери? Не может быть, – в голос возмутились охотники.

– Заткнитесь вы, – рявкнул Григорий, – да, я был с ним.

Я почувствовал влагу на щеках, ощутил, как дрожит нижняя губа, но не подал виду. Лишь стряхнул слезы рукавом, изобразив, что в глаза попал дым из трубки.

– Он угодил в топь и конкретно застрял. Его засасывало. Сначала по колено, потом по бедра… по пояс…

Никто более не перебивал рассказчика.

– Он кричал мне, звал на помощь. А я стоял и смотрел, как он медленно погружается в вонючую жижу. Я не знал, как ему помочь; лишь выкрикивал его имя и умолял выбраться. Но в болото идти не смел, боялся, что и меня засосет. Так бы и случилось, я уверен в этом. И только когда на поверхности осталась одна голова, с меня спало оцепенение. Я бросился за помощью, но в спину мне донесся гортанный захлебывающийся голос твоего отца, Малец. Он позвал меня по имени, и я вернулся и продолжил наблюдать. Лишь когда последние пузыри исчезли с водной глади, я кинулся в село…

– Вот почему нашли его тело, – догадался Митрофан. – Ты участвовал в поисках, и ты нашел то место. Изобразил, будто обнаружил следы, ведущие в топь, и его носовой платок с инициалами.

– Да, так все и было… – Григорий опустил голову, соглашаясь.

В глазах у меня потемнело, руки налились свинцом. Я жаждал разорвать этого мерзавца на кусочки, растерзать у всех на виду…

Григорий весил раза в два больше меня и был чуточку выше, но слепая ярость притупила чувство рациональности и заглушила инстинкт самосохранения. Он должен ответить за свой поступок. Я сжал кулаки в полной готовности броситься в атаку. И сделал бы это сию же секунду, если б не открылась дверь, и не вышла Рита за оставшейся посудой.

– А где оборотень? – словно ото сна очнулся Митрофан.

– Вон он, в своем углу, – Ипполит бросил пьяный взгляд в темноту. – Да черт с ним. Луна уже высоко, сейчас начнется…

– Точно, – согласился хозяин, затем крикнул жене, – иди в дом, быстро. И закройся на щеколду.

– Зачем сразу в дом? – удивился Ипполит. – Скоро мы все тут подохнем, а перед смертью я был бы не прочь хорошенько потрахаться, – и он шлепнул проходившую мимо женщину по заду. Та вздрогнула и отскочила в сторону, ища защиты у мужа.

– Ты что такое делаешь, скотина? – с медвежьим ревом Митрофан поднялся из-за стола.

В нем вскипала животная ярость. Суровое лицо налилось кровью, заскрежетали зубы, готовые рвать любого, кто посмеет угрожать его любимой жене. Ипполит распрямился и оперся кулаками о стол.

– Ты еще не понял? Мы умрем, и она умрет – никакие щеколды не удержат зверя. Так чего добру зазря пропадать? И ты тоже напоследок заберись на кобылку, а заодно и гостей уважь, с коими проводишь последние часы.

– Ни за что, – отшвырнув ногой полено, он бросился на Ипполита, – я убью тебя, недоносок, голыми руками.

Мне не оставалось ничего иного, как отойти в сторону и позволить охотникам разобраться между собой. Сам того не ведая, я оказался возле Риты.

Митрофан, изрыгая проклятия, кинулся в бой, но случилось то, чего не ожидал никто. С громким ревом, Григорий поднял над головой тяжеленный чурбак и с размаху опустил на затылок хозяина. Послышался громкий хруст, от которого внутри у меня все оборвалось. Митрофан рухнул на стол. Полено прокатилось по его спине и упало на землю.

Череп охотника раскололся, как арбуз; кровь потекла из раны, закапала на одежду. От удара левый глаз выбило из глазницы, и он повис на тоненьком нерве, как на поводке.

Рита завизжала, и только сейчас я осознал, что она стоит за моей спиной.

– Просил же по-хорошему, – пьяным голосом произнес Ипполит и подмигнул Григорию. – Я первый на нее залезу, – ногой столкнул тело Митрофана со стола.

Безвольная туша сползла на землю, оставляя за собой кровавые разводы. Глаз неотступно следовал за своим владельцем, скача по нему, как попрыгунчик, пока не угодил в приоткрытый рот, где и застрял, словно в лузе.

Ошарашенный Всеволод присел рядом с мертвым. На фоне безумного вопля Риты, он прошептал несколько слов и прикрыл оставшийся глаз Митрофана.

– Что вы наделали? – Всеволод вскочил на ноги, но напоролся на выставленный нож Ипполита.

Охотник рывком протолкнул клинок глубже, по самую рукоять, не спуская глаз с товарища. Он с любопытством наблюдал, как до того доходит осознание собственной смерти. Всеволод замер, захлопал глазами, не веря в случившееся. Рот глупо открывался, пытаясь набрать в легкие воздух, а из живота на руку Ипполита закапала горячая кровь. Улыбаясь, охотник провернул нож сначала в одну сторону, потом в другую, разрывая внутренности. Затем резким движением вынул клинок.

Всеволод потерял равновесие и упал, прижимая ладонь к животу, а Ипполит, тем временем, направился к перепуганной до смерти Рите. А поскольку я стоял перед ней, то со страху решил, что он намерен прикончить и меня. Не имея представления, как себя защитить, я выставил перед собой руки.

В последний момент заметил приближающийся кулак, а следом наступила темнота. Мне снился оборотень, кружащийся по двору. Он выискивал добычу, отравляя воздух зловонным дыханием, и ослеплял все живое, смотрящее в его сторону. А сверху на это безумие взирала полная луна, каким-то неимоверным способом достигнув гигантских размеров.

Придя в сознание, я услышал мужской смех и женский плач. Голова раскалывалась, перед глазами стояла мутная пелена; окружающие предметы расплывались, словно находились в постоянном движении.

Не имея сил подняться, я повернул голову в надежде, что все случившееся мне приснилось, и я увижу Митрофана и Всеволода в добром здравии. Но представшая моему взору сцена, всю чудовищность которой невозможно описать словами, чуть не лишила меня разума.

В свете раскачивающейся на столе лампы я увидел, как Ипполит владел Ритой сзади. Стол скрипел от каждого его толчка, а насильник смеялся во все горло, держа женщину за волосы. Она рыдала навзрыд, не в силах сопротивляться, а недалеко от них, с кружкой самогона в руке, расхаживал Григорий, ожидая очереди.

Я не мог даже посочувствовать бедной Рите, так как в голове творилось нечто невообразимое. А где-то рядом притаился оборотень. Но и он не представлял для меня интереса. Все упиралось в головную боль и в отсутствие осмысленного восприятия мира. А затем вновь на меня нахлынула волна забвения, заглушив все посторонние звуки.

Во второй раз я очнулся от крика петухов. Приоткрыв глаза, увидел занимающийся рассвет. Ужасно хотелось пить. Первая попытка подняться с треском провалилась; никогда в жизни я не чувствовал себя более беспомощным, чем сейчас. Занемевшие мышцы рук и ног выворачивало наизнанку и, с трудом перевернувшись на спину, я еще какое-то время лежал, ожидая, пока восстановится кровоток.

Уже поднимаясь, услышал тихий смех. Не обращая внимания на судороги, я встал, выискивая взглядом Риту. Она сидела под столом и тихонько хихикала, а дальше…

Моему взору предстали последствия трагедии. Тела охотников, застывшие в неестественных позах, раскиданы по всему двору. Если с Митрофаном и Всеволодом все было предельно ясно, то вид двух других тел едва не лишил меня сознания повторно. Их изуродовали до неузнаваемости. Из растерзанного живота Ипполита тянулась длинная вереница кишок, оторванная левая рука валялась в пыли у сарая, а сквозь разорванное горло виднелся позвоночник. Недалеко от него, в не менее кошмарном состоянии лежал Григорий. Его лицо обгрызли, а на местах сочленений проглядывали белые, как мрамор, кости.

Мне в жизни не доводилось видеть ничего подобного.

Осторожно ступая между телами, над которыми уже роились стаи мух, перешагивая участки земли, забрызганные кровью, я обошел по кругу место происшествия, взглянув на него с нескольких сторон. На ум приходило единственное слово – «резня», дотоле ни разу не используемое мной по назначению. И только сейчас я в полной мере осознал его смысл, взирая на «пережеванные» куски мяса, распростертые у моих ног. Сделав полный оборот вокруг двора, я возвратился к столу, под которым пряталась жена Митрофана.

– Куда делся оборотень? – спросил я у Риты, опустившись перед ней на колени. Но женщина продолжала мерно раскачиваться и тихонько хихикать, не обращая на меня внимания.

Поняв, что она не в себе, и никакой полезной информации от нее не добиться, я отправился искать помощь. Ворота оказались выломаны. Разнесенные в щепки створки едва держались на вывороченных петлях, протяжно поскрипывая на ветру. Я был поражен неимоверной силой зверя… а еще не мог понять, почему он оставил меня в живых. А Риту? Видела ли она расправу над охотниками или отключилась раньше, не вытерпев издевательств?

Остановившись, я еще раз окинул взглядом двор и увидел то, что ускользнуло от моего внимания с самого начала. Рвотные позывы не заставили себя ждать: я согнулся, не в силах принять этот ужас за действительность. Мне открылась часть тайны, спрятанная за помутившимся разумом Риты.

Не помня себя от страха, я несся по улицам, оставляя позади злополучный двор Митрофана. Перед глазами мелькали силуэты домов, из которых выходили люди и молча провожали меня взглядом. А я все бежал, не зная, куда; что, собственно, и не имело значения. Главное, подальше от того проклятого места.

В голове вертелась одна-единственная мысль: охотники погубили сами себя.

Если бы они не напились, не наговорили друг другу гадостей и не устроили драку за право овладеть женщиной перед своей – якобы неминуемой – смертью, все бы остались живы. Впятером мы бы смогли одолеть чудовище, теперь я это знал наверняка. Потому что зверь, даже после «превращения», оставался внутри Игната, точнее, у него в голове. Он был сумасшедшим, не более.

Но то, что я увидел, повторно взглянув на Ипполита, оказалось выше моего бедного разума. И как с этим жить дальше, я не представляю. Ибо на растерзанном оборотнем трупе, выпотрошенном с невыразимой жестокостью и силой, я увидел след укуса… человеческих зубов.

Грузовик с арбузами

Как часто вы вспоминаете о местах, в которых выросли?

Помните ли соседку, что угощала наливными яблоками? А старшеклассника из дальнего подъезда, которого вы боялись и боготворили одновременно?

Дурманящий запах детства порой настигает каждого из нас. Где бы мы ни находились. Стоит лишь остановиться и закрыть глаза, и воспоминания уже спешат вам навстречу, разрывая паутину времени и продираясь сквозь памятники прожитых лет. Спешат, чтобы показать сверкающие радостью глаза и озорную улыбку ребенка, которым вы некогда были. И если постараться, можно услышать его звонкий смех.

Он не знал, как будет дальше, но искренне верил, что будет не так…

Мир навсегда должен был остаться причудливым и ярким, полным чудес. С молодыми и здоровыми родителями; со школьными друзьями; с солнечными днями во дворе и уютными вечерами с чаем перед телевизором.

Но наступает момент, когда все меняется. Быстро и необратимо. В вашей жизни происходит нечто столь необычное, что сбивает с наезженной колеи. То, к чему вы оказываетесь не готовы…

Тогда же меняетесь и вы, хоть и осознаёте это лишь спустя годы.

Так было и со мной…

Иногда я прогуливаюсь по двору, в котором вырос. По прошествии лет он кажется маленьким и невзрачным. В детстве же это был искрящийся всеми цветами радуги мир. У подъездов на лавочках сидели старушки, лузгая семечки; за дворовым столиком мужики пили самогон, играя в шахматы и домино. Местный дурачок материл прохожих, сидя на цепных качелях. Я до сих пор помню их скрип и его невнятную речь, словно все происходило только вчера.

А вон там, на лавочках перед деревьями рябины, собирались мы с друзьями.

– Плешня, – обзывал я Леху и убегал, чтобы не получить. «Плешня» не было его прозвищем, просто Леха, оставшись как-то дома один, от скуки или любопытства неудачно себя подстриг. Выглядело это смешно и жутко одновременно. Мальчишку пришлось побрить налысо, и все лето он проходил в бейсболке не снимая.

Каждый раз с улыбкой вспоминаю те времена, сидя на «нашем» месте. Даже спустя двадцать лет на нем сохранились надписи, вырезанные раскладным ножиком Максима. Мы увлекались футболом, и у каждого была любимая команда, названия которых мы и увековечили на досках лавочки.

Тогда же Леха придумал настольный футбол игрушечными солдатиками. Мяч заменял шарик от антиперспиранта, а ворота мы мастерили из алюминиевой проволоки и марли. Это вызвало настоящий фурор во дворе. Ему бы Нобелевскую премию в области счастливого детства за такое изобретение. Мы устраивали Чемпионаты мира, из месяца в месяц оттачивая мастерство паса и технику владения игрушечным мячом.

А вон в том подъезде жил сумасшедший старик, которого мы дразнили. Когда его терпение заканчивалось, он гонялся за нами с деревянной клюкой. О, как же мы смеялись, оставляя его в дураках…

Все это проносится в моей памяти за считанные секунды, но самым ярким воспоминанием остается один осенний день 1999 года. День, когда мой мир изменился.

– Че ты, сконил что ли? – козырял своей излюбленной фразой Макс, когда кто-то отказывался от его очередной безумной затеи. Вы бы знали, сколько приключений начиналось с этих слов. Сначала он убеждал Леху, и, если тот соглашался, дело оставалось за малым. Остальные долго не сопротивлялись. Была у Лехи такая особенность – с ним любая авантюра казалась безопаснее, чем без него.

Ну и самый младший участник предстоящей истории – Сашка. Мы называли его Захаром, прозвищем, производным от фамилии. Сын уважаемого в городе человека, не упускавший ни единого случая, чтоб ни сообщить об этом в разговоре с незнакомыми людьми. Ему было все равно, чем заниматься и куда идти, лишь бы не сидеть дома. Именно я привел его в компанию. Изначально он дружил только со мной, поскольку наши родители общались с детства, и жили мы в одном подъезде. Ребята во дворе подшучивали надо мной, так как я водился с мелким. Лишь спустя несколько лет, когда Сашка подрос, его приняли в нашу компанию.

Как сейчас помню тот день. Наступило «бабье лето»: стояла теплая погода, на небе ни облачка. Лишь прохладный ветерок шурудил на деревьях желтеющую листву. Мы играли в набивалы потрепанным мячом, смеялись друг над другом, стараясь сбить со счета. Леха с Максом постоянно выигрывали. Меня это злило, но что поделаешь, если координация у них была лучше моей.

– Обосрись, – резко вскрикнул Макс и хлопнул в ладоши.

– Рыжий, я тебе челюсть сломаю, – ответил Леха, не отвлекаясь от набивания. Только он мог безнаказанно называть Макса Рыжим, остальные это делали за глаза. Не помню точно, но вроде как счет тогда перевалил за пятьдесят, а это, чтоб вы понимали, непростое дело – жонглировать китайским дерматиновым мячом.

– Ты че, Голова сраная… – засмеялся Макс. Голова – вот настоящее прозвище Лехи, от которого он так же, как и Макс от своего, был не в восторге.

Засмеялся и Сашка.

– А ты че там, Захар, ржешь? – обернулся Макс. Тот лишь пожал плечами и притих.

Меня они дразнили Тюбик…

Вот, собственно, все и представлены!

Леха так и не побил свой рекорд. Обвинив в неудаче Макса, пнул в него мячом, но промазал, и снаряд улетел в кусты.

– А слыхали, на трассе грузовик перевернулся? – неожиданно сказал Макс.

– Не перевернулся, а слетел в кювет, – поправил Леха. Он с детства был очень педантичным человеком; любил, когда все четко и понятно, и чтоб каждая деталь на своем месте. – Я по новостям видел. И его вытащить не могут, потому что там полная фура арбузов.

– Не арбузов, а голов, – перебил Макс.

– Я тебе всеку сейчас…

– Да я не про тебя. Там реально головы в кузове… отрубленные.

– Че ты гонишь, Рыжий! У моей матушки знакомые в город ездили – рассказывали, что возле грузовика горка арбузов лежит, а рядом абрек какой-то ими торгует.

– Так это специально, чтобы внимание не привлекать. Не знаю, куда именно, но вез он эти головы в какую-то гильдию маньяков на вечеринку. Знаешь, сколько человеческие головы стоят?!

О нас с Сашкой, казалось, позабыли. Старшие ребята завели демагогию, а мы лишь сидели, переводя взгляд с одного на другого. Я слышал что-то о грузовике, но вскользь, без подробностей, поэтому не стал вставлять свои пять копеек. А судя по Сашке, ему вообще не было до этого дела. Головы или арбузы – это же где-то там, далеко.

Но легкий холодок пробежал по моему телу. Я с малых лет был впечатлительным, и подобные истории весьма красочно дорисовывались в моей голове.

Леха засмеялся, скрестив руки на груди. Он не поверил.

Мы с Сашкой заулыбались, глядя на него, в надежде, что Макс признается во вранье и обсуждение отрубленных голов закончится.

Но он лишь нахмурился и продолжил.

– Че вы ржете? Мне братан рассказывал. Он сам видел, когда они с пацанами с Песчанки¹ возвращались.

– Че они там делали? – покачал головой Леха. – Купаться уже холодно. Гонишь, стопудово!

– С телками какими-то местными зависали. Обратно на великах ехали, темно уже было, вот и увидели всё как есть. Видимо, как раз настоящие покупатели приезжали, и кузов был открыт.

Леха продолжал качать головой.

– Я гадом буду, что так и было. Че мне братан гнать что ли будет, – Макс заводился, и это плохо. Неровен час, что-нибудь эдакое выкинет. И он не заставил себя долго ждать. – Не веришь? А пошли, сам убедишься!

Я вздрогнул. Мурашки пробежали по спине. Да и Леха замолчал, издевательская улыбка сошла с его лица. На какой-то миг мне показалось, что мир вокруг затих, переваривая слова Максима.

– Че заткнулся? Очко заиграло?

– Да че мне делать не фиг, туда тащиться!

– Изменщик², – махнул рукой Макс.

– Ты, Рыжий, за базаром следи! Сам ты изменщик.

– Ну так пошли?!

– Да пошли, – психанул Леха. Он не мог позволить, чтобы кто-то посчитал его за труса. Макс прекрасно это знал, и всякий раз пользовался слабостью друга.

А затем повернулся к Сашке, так как он сидел рядом:

– Ты идешь?

Мальчишка пожал плечами:

– Не знаю. Надо у матушки отпроситься.

– Так иди, отпрашивайся, – затем настала моя очередь. – А ты?

Я не хотел идти. Даже просто не хотел, в такую то даль, а уж смотреть на человеческие головы и подавно. Тем более, что хозяин этих голов тоже там будет. И одному Богу известно, чем все закончится. Я захотел домой. Нет, не так: я пожалел, что вышел в тот день из дома в принципе и присутствовал при том разговоре. Почему не смотрел один из любимых фильмов по видаку³ или не играл очередной матч солдатиками?..

Почему я здесь, с ними? Именно в этот момент!

Я обвел друзей взглядом. Они ждали ответ, разумеется, положительный.

– Да ну, не охота, – голос предательски дрогнул, во рту пересохло.

– Ага, не охота, – хохотнул Макс, – сконил что ли?

– Ни че я не сконил, – промямлил я, но все всё поняли и, казалось, позабыли об игре, переключив внимание на меня, – просто далеко.

– Че ты отмазываешься? – напирал Макс. – Зассал, как обычно…

– Да пошли, че в натуре как изменщик то, – вставил Леха.

Я понимал, что все бесполезно, и они меня додавят. Стоило ли оттягивать время, ведь так и до оскорблений могло дойти. Я знал своих друзей слишком хорошо, поэтому не надеялся на благополучный исход. С другой стороны, с нами будет Леха, а с ним я чувствовал себя в относительной безопасности.

– Пошли, че ты как этот, – не унимался Макс.

– Ну ладно, – сдался я. – Надо только отпроситься.

– Щас по любому дома засядет, а потом скажет, что не отпустили, – сказал Макс, – да, Лех?

– Да ни че не скажу, – ответил я, как в тумане. Все, это конец. Они меня зажали со всех сторон. Да еще и Сашка молча сидел и лыбился, и я возненавидел его в тот момент. Оставалось надеяться, что он проболтается, куда собрался, и его закроют дома. А там и я вместе с ним останусь, на том все и закончится.

Но нет! Если уж суждено произойти чему-то плохому, то на пути к этому все звезды сходятся, и ты словно несешься с водяной горки, не в силах ни остановиться, ни свернуть.

– В семь часов тогда встречаемся, – Макс с вызовом посмотрел на Леху.

– Че так поздно то? – не понял тот.

– У меня батя полседьмого с работы придет. Надо ему ключи от хаты отдать.

Вам знакомо чувство, когда ждешь чего-то с нетерпением, а время тянется, и конца-края ему нет? Взгляд то и дело устремляется к часам, в надежде, что стрелки передвинулись на заветную отметку. Но они словно застыли на месте.

В тот день со мной происходило всё с точностью наоборот. Как ни пытался я замедлить время, оно неумолимо неслось к назначенному часу. Я не разговаривал, не играл, не смотрел телевизор – лишь сидел за столом, уткнувшись в одну точку.

А в голове разворачивались ужасные сценарии. Начиная от долгой и изнурительной дороги и заканчивая убийцей с окровавленным топором наперевес. Если у него и правда полный прицеп отрубленных голов, то опыта в их отсечении предостаточно. И добавить в кузов еще четверку бестолковых маковок не составит большого труда.

Странно, но Сашка ко мне не зашел за целый день ни разу. Может, пребывал в похожем состоянии? Хотя, зная его, мог бы поклясться, что он рубился в приставку или смотрел видак.

А как там другие ребята? Леха скорее всего спал; любил он прилечь перед гулянкой. А чем занимался Макс, я не мог даже предположить. В ту пору у нас не было мобильников, и самым популярным мессенджером являлся крик под балконом.

Я пытался переключить мысли на ребят и на прочие повседневные вещи, но все сводилось к одному – к картинке искаженного безумием лица убийцы и полного кузова воющих от боли и страданий оживших голов. Кровь вытекала из их шей и скапливалась в дальнем углу прицепа. А когда ее становилось слишком много, внутрь залезал водитель грузовика; черпал железной кружкой и пил.

Мы встретились на «нашем» месте за десять минут до положенного времени и отправились в самое опасное путешествие нашей жизни. Леха с Максом предложили идти вдоль объездной дороги и, конечно же, мы отправились по ней. Разговоры шли ни о чем. Сначала Леха пересказал заглавную статью свежего выпуска газеты «Спорт экспресс», затем эстафету принял Макс, в красках описав прогулку с собакой. У Сашки тоже был ротвейлер, как и у Максима, и некоторое время они спорили, у кого пес круче и сильнее.

Я шел чуть впереди, думая о своем.

– Я фонарик взял, – сообщил Макс, демонстрируя маленький карманный фонарь, – а то в прицепе темно наверно, ничего не увидим.

– Если там окажутся арбузы, я тебе всё очко распинаю, – заверил друга Леха.

Я хохотнул и тут же получил ногой под зад.

– Да Макс, блин, – итак настроение на нуле, еще и приколы эти. Хотелось развернуться и уйти домой, – че ты пинаешься?

– Да ни фига, – а когда я отвернулся, получил еще раз.

– Достал, Рыжий, – пробубнил я, обходя его, чтобы оказаться позади.

– Тюбик, че ты там вякнул? – Макс развернулся и направился в мою сторону. Я отошел подальше.

– Ничего я не сказал. Надоел, говорю, Макс.

– Он сказал – Рыжий, – Сашка остановился и с любопытством уставился на нас, ожидая продолжения.

– Захар, ты там заткнись тоже, – затем обратился ко мне, – сюда иди.

Я покачал головой.

– Я тебя все равно выцеплю, – он развернулся и двинулся дальше, поравнявшись с Лехой.

Далее я соблюдал дистанцию. Пару раз Макс порывался меня поймать, но безрезультатно. Я был начеку. Затем он попытался подговорить Леху, чтобы тот под предлогом важного разговора подошел ко мне и схватил. Леха отказался. А вот Сашка – и вашим, и нашим – сразу согласился, но я разгадал их замысел. Он был младше меня и ниже ростом, и ни о какой поимке не шло и речи, но вот задержать на пару секунд вполне мог, а Максу большего и не надо.

– Давай что-то про Макса скажу, – двинулся он ко мне, но я остановился и попятился назад. Ага, сейчас, дурака нашел, да я все эти уловки знал наизусть.

– Да фиг с ним, – вдруг выпалил Максим, – смотрите, кто там впереди.

Навстречу нам, по обочине, направлялись два силуэта. Один примерно с Леху ростом, второй выше.

– Наркомы, – Макс уставился на нас, ожидая предложений.

Какими бы тяжелыми ни казались те времена, детей это не затрагивало. Их никто не похищал и не насиловал, а бандитам и вовсе не было до них дела. Единственная проблема заключалась в наркомах. Этим словом мы называли наркоманов – вот кто являлся истинным бичом юного поколения. Они отбирали у нас деньги и прочие ценные вещи, запросто могли избить, а на следующий день даже не вспомнить об этом. Многих наркомов мы знали в лицо, так как изо дня в день они мелькали в нашем дворе.

– Че будем делать? – спросил Сашка.

– Не знаю, – ответил Макс, – у меня фонарик и ножик. Отберут.

Он достал из кармана раскладной нож и спрятал его в носок. Батарейку из фонаря передал Лехе.

– Пошли, – скомандовал Леха, и мы двинулись дальше.

Другого пути не оставалось. Мы шли по узкой дороге, по краям которой росли кустарники. На том участке не было ни поворотов, ни переулков. Сашка предложил спрятаться, да только момент уже упущен. Нас заметили. За суетой вокруг моей скромной персоны мы подпустили наркомов слишком близко, и теперь оставалось лишь уповать на удачу. У меня не было ничего ценного, но за раскладушку Максима я беспокоился. Слишком много воспоминаний с ней связано: игра в ножички, метание в дерево за домом, да те же нацарапанные надписи на «нашей» лавочке…

– Ханька с Емелей, – опознал старших ребят Леха.

– Че они тут забыли? – спросил Макс.

– По огородам по ходу лазили, мак искали.

Расстояние сокращалось. Наркомы двигались ровно, видимо, еще были трезвы. Они что-то обсуждали и выглядели при этом расслабленными, будто гуляя по пляжу.

– Здорова, пацаны, – поприветствовал нас Емеля, протягивая каждому руку.

Второй последовал его примеру.

– Куда идете?

– Да так, гуляем, – ответил Макс.

– Выручите мелочью! – Ханька вглядывался в каждого из нас своим наметанным взглядом. – Нам не хватает.

– У меня нету, – Леха вывернул два единственных кармана на брюках, показывая отсутствие в них чего-либо.

– А в руке что? – подозрительно уставился Емеля.

– Батарейка.

– Зачем тебе батарейка?

– Нашел просто.

– А у тебя? – он повернулся к Максу.

– Нет у меня ничего. Фонарик только, – друг продемонстрировал потрепанный временем фонарь.

– Дай посмотрю, – Ханька вырвал у Макса фонарик, покрутил его, несколько раз нажал на кнопку включения. – А че он не горит?

– Сломался, – коротко ответил Макс.

– А зачем носишь?

– А че нельзя что ли!

Максим был самым задиристым в нашей компании. В то время мне казалось, что он вообще никого не боится, за исключением разве Лехи. Всерьез ребята никогда не дрались, но, когда ситуация накалялась, Макс пасовал.

– А там че у тебя? – Емеля потянулся к карманам Макса, но тот сделал два шага назад.

– Да говорят, нет у меня ничего, – с вызовом ответил мальчишка.

– Че ты борзый такой?

– А че ты руки ко мне тянешь?!

Я занервничал. Страсти накалялись, и это могло перерасти в драку. Наркомы хоть и были вдвоем, но они гораздо старше нас, Емеле так вообще лет двадцать на вид, а то и больше.

Ханька тем временем подошел ко мне. Он улыбался.

– Я посмотрю, что там у тебя? – таким вежливым тоном сказал, что я опешил и словно попал под гипноз.

Он сунул руку в мой нагрудный карман, но ничего там не обнаружил. Затем прошерстил боковые на брюках. Ханька делал все быстро и профессионально, словно опытный оперативник, а не конченный наркоман. А я молча стоял и таращился на него, не в силах вымолвить ни слова. Даже пошевелиться не мог. Лишь молился, чтобы это быстрее закончилось. Я чувствовал его мерзкие пальцы через одежду, и волна отвращения подкатывала к горлу. Как унизительно… просто стоять, не в силах ничего предпринять. Я посмотрел на друзей. На Макса, который перекидывался репликами с Емелей, отстаивая свою правоту. На Леху с батарейкой в руке у обочины. На Сашку, стоящего в стороне от всех, с интересом наблюдавшего за происходящим. Я задавался вопросом, о чем они думали в данный момент… и что чувствовали. Страх, злость или азарт перед настоящим испытанием. Место, в которое мы направлялись, было гораздо опаснее, чем стычка со взрослыми ребятами. Можно сказать, мы находились на рядовом уровне, а впереди нас ожидала встреча с боссом. Так чего же я стою и трясусь, как осиновый лист на ветру! Пошли они к черту, долбаные наркоманы – им меня не запугать. Не в этот раз!

Все закончилось благополучно, без потасовки. Ханька отдал мне фонарик Макса, обратился к Сашке:

– Малой, у тебя есть че?

Тот отрицательно покачал головой.

Мы двинулись дальше. Какое-то время молчали. Никто не пострадал на этот раз, но мы потеряли много времени, и к моменту, как добрались до поворота на трассу, уже темнело. Максим вернул нож в карман, собрал фонарик и проверил его работоспособность.

– Эти дебилы даже не поняли связи между фонарем и батарейкой, – засмеялся Макс. – Вообще уже конченые.

– Деградация, – согласился Леха.

– Может, попутку поймаем? – предложил Макс.

– Мне матушка сказала не подходить к чужим, – заявил Сашка. – Они детей ловят и на органы потом продают.

И снова начались разговоры про смерть. Сашка рассказал мрачную историю о расчленении подростка, который на пустынной дороге подошел к чужому человеку. В целом виде его больше никто не видел. Сначала в кустарниках у обочины нашли покореженный велосипед. Он был в таком состоянии, словно по нему трактор проехал. Но мальчишке повезло еще меньше. На целый километр были раскиданы части его тела, как дорожка из хлебных крошек из старой сказки, о которой знали все, но названия не вспомнил никто.

Вход для пользователей

Меню