Читать онлайн Штрафбат для Ангела-Хранителя. Часть третья бесплатно

Глава 1. Воскресшие.

Первую половину дня весь аэродром гудел, как растревоженный улей – самолёты заправлялись, в них загружался боекомплект, подвешивалась боевая нагрузка; поэскадрильно взлетали, уходили на задание, возвращались – шла интенсивная боевая работа. Во второй половине дня, когда почти все пилоты совершили по два боевых вылета (а кто и по три), аэродром затянуло низкой облачностью. Тяжёлые, свинцовые тучи, гонимые северным ветром, стремительно неслись над полем. Нижняя кромка облачности опустилась ниже 100 метров, хлопьями посыпал мокрый, густой снег. Последняя восьмёрка штурмовиков с трудом приземлилась, вернувшись с задания.

***

Александра сидела, пригорюнившись, на пустой деревянной укупорке от авиабомбы, и тихонько хныкала, размазывая слёзы. Рядом с ней стояли Коля Никишин и Толик Веселовский, и как могли, пытались её успокоить.

– Ну, подбили, ну, упали! Так что с того? Вон, Мишку Никитенко тоже подбили, так живой же! – терпеливо увещевал её Николай.

– Так коне-е-е-чно! Вы со Славой Мироновым, вон, сели, и подобрали их! – глотая слёзы, с отчаянием произнесла Александра, – а их то, их то! Никто вот не сел, и не спас!

Она опять заревела в полный голос.

– Так… это… обстановка так складывалась, – пытался на ходу оправдаться Коля, – мессеры навалились, как снег на голову, всем было несладко! Я только видел, как по ним мессер долбанул, и всё… больше ничего и не видел! Потому как на нас сразу четверо наскочили. Но дыма я не видел! И взрыва на земле тоже! Скорее всего, просто на вынужденную сели… Так что ещё не всё потеряно!

– Ага… не всё…– закричала Антонина плачущим голосом, – их позавчера утром сбили! Больше двух суток прошло!

– Так а что ты хочешь? – вклинился в разговор сержант Веселовский, – их эвон где сбили-то! Далече! Попробуй-ка, доберись обратно! Да на своих двоих! Ты ж давно в полку, с лета, что, не помнишь, как в августе, когда за Харьков бились, Сашку Пилипенко с Насыром… как его, чёрт, а, во! С Садулаевым сбили? Помнишь?! Так они неделю по болотам из немецкого тыла обратно шли. И ведь вышли! Обросли, как два партизана! И ничего! И твои выйдут! Я тебе точно говорю! Может, ещё целую неделю будут идти. А ты терпи.

– Да вдоль моего терпения уже все швы полопались! – с надрывом крикнула Александра, – целую неделю ждать! Да у меня сердце разорвётся!

– Ну, может, и не целую неделю, может, и побыстрее, – Коля закурил, и перебрасывая языком папироску справа налево, почесался и продолжил, – я вот чего думаю: Андрюха с Агнюхой, они же просто так, не за понюх табаку, пропасть не могут. Эти выкрутятся. Угнали же они в прошлый раз мессер секретный у немчуры из-под носа, ну тот, что на водке летает!

– Ага-а-а… А вот сейчас почему-то не угнали! – шмыгая распухшим от постоянных слёз носом, плаксиво не согласилась с ним Шурка.

– Так потому и не угнали, – опять влез в разговор Толик, – что не над аэродромом их сбили, а над полем боя, где танковый бой шёл. О! – вскричал он, пронзённый гениальной мыслью, – так они, может, у фрицев танк угнали! Точно, танк! А на танке быстро взад не приедешь, тут дня три ехать, не меньше…

Шурка подняла на него заплаканные глаза с затаённой надеждой:

– Так они же не умеют на танке-то…

Толик засунул руки в карманы, и пожал плечами:

– Ну, знаешь, может, и не умеют, так научатся. Кто на самолёте могёт, тот и на всём остальном тоже смогёт.

Шурка горько-горько вздохнула, и бессильно уронила голову:

– Сил никаких нет, не могу больше.

– А тут через немогу надо! Держись! – Коля мягко обнял её за плечи.

Александра измученно улыбнулась ему и промолчала. Слёзы катились по её щекам…

Послышался тихий стрёкот, и тут же, через пять-шесть секунд, прямо из-за кромки леса, вынырнул лёгкий грязно-белый самолётик с лыжами. Он прострекотал у них над головами, снизился почти до земли, заложил глубокий вираж, чуть не чиркнув законцовкой по земле, и выровнявшись, полетел, снижаясь и гася скорость, прямо на них.

Папироска выпала у Кольки изо рта, он подхватил Шурку за плечи, и рванул, таща её за собой, в сторону. Толик с вскочил, и с матюгами метнулся в другую…

Самолётик задрал нос, лихо плюхнулся лыжами в снег, проехался полтора десятка метров, тормознул1, и продолжая стрекотать пропеллером на холостых оборотах, остановился в десяти метрах от того места, где только что сидела вся троица.

– Тв-в-в-о-ю мать!!! Фриц! – Колька лапнул кобуру и выхватил из неё ТТ. Толик, ни секунды не промедлив, сделал то же самое.

Мотор самолёта чихнул ещё пару раз, и заглох, винт остановился. Дверь с правой стороны кабины открылась, и на снег соскочил…

– Андрюха!!! Вернулся!!! – Колька чуть не сорвал голос. Они с Толиком бросились к «Шторху». Александра стояла с трепещущим сердцем, как вкопанная, не веря своему счастью. Лицо её порозовело, волосы растрепались, слёзы радости текли по щекам, оставляя на них светлые дорожки. Потом вдруг сорвалась, помчалась, задыхаясь от ветра.

Андрей поймал её в объятья, закружил, поставил на землю. А она никак не отпускала его, и плача от счастья, часто-часто повторяла:

– Вернулись, вернулись, вернулись, вернулись!

Наконец оторвалась, кинулась обнимать Агнию:

– Агнюшенька, милая моя, у меня чуть сердце не разорвалось! Я уж все слёзы повыплакала! Ну почему вы так долго?!

Агния звонко и счастливо рассмеялась:

– Ну что, заждались? Пришлось повоевать, на танке.

Толик победно вскинул голову:

– Во! Я ж говорил, на танке! Так что, вы действительно у гансов танк угнали? А потом ещё и этого, этого, э… птеродактиля? – он кивнул на немецкий самолётик.

– Нет, танк был наш, – пояснила Агния, – но повоевать пришлось. А «Шторха» мы не угнали, а просто напрокат взяли, покататься!

С этими словами она нахлобучила Толику на голову немецкую офицерскую фуражку, которую держала в руках.

Колька с Толиком весело и оглушительно зареготали. Агния обернулась, и приобняв за плечи скромно стоявшую рядом с ней девушку, подтолкнула её вперёд:

– Вот, подружку свою привезла. Зовут Антонина.

– О! Подружка? – Толик подскочил, галантно поклонился: – разрешите представиться – Анатолий Иванович Веселовский, сержант. Что вы делаете сегодня вечером? У нас в клубе сегодня после ужина танцы. Приглашаю!

Антонина смутилась от такого напора, и, ища поддержки, обернулась к Агнии. Та нашлась мгновенно:

– Отлично! Тоня сегодня в клубе и танцует и поёт, а я… – она полезла в кабину «Шторха», и поднатужившись, выдернула оттуда тяжёлый немецкий аккордеон, – а я – играю.

– Ого-го! Фисгармония! Откель? А ну-ка дай нажму на клавиши! – Колян заинтересованно облапил музыкальный инструмент.

– Трофей. У фрицев отбили, и это… давай-ка, не лапай попусту! Всё равно же не умеешь! – осадил его Андрей.

Подбежал ещё народ, привлечённый видом севшего незнакомого самолёта. Стало шумно и весело. Андрей и Агния, прихватив с собой Антонину, оставив аэродромный люд рассматривать трофейный «Шторх» вместе с аккордеоном, двинулись в сторону КП. Там уже, видать, доложили о происшествии, т.к командир полка самолично уже шёл им навстречу.

Андрей, приблизившись чётким, строевым шагом к командиру полка, бросил руку к виску и доложил:

– Товарищ командир полка! Во время выполнения задания были сбиты, сели на вынужденную прямо на поле боя. Были спасены экипажем нашего танка. Из всего экипажа танка остался жив только механик-водитель, и нам со стрелком, – он скосил глаза на стоявшую тут же Агнию, – пришлось заменить погибших танкистов. Потом приняли бой в составе первого батальона 958-го стрелкового полка 299-й Харьковской дивизии по обороне села Городище. Вот сопроводительные документы, выданные командиром батальона, – Андрей вынул из кармана стопку свёрнутых измятых бумажек и вручил её командиру полка.

Майор Беляев широко улыбаясь, пожал руку лейтенанту:

– Ну, Чудилин, ну учудил… Точно говорю, в рубашке родился! Везунчик! Оба везунчики! – он скосил глаз на Агнию, увидел, что весь лётный комбез у неё спереди искромсан, и покрыт побуревшими пятнами, да и у Андрея на животе было подозрительное небольшое обгорелое отверстие, похожее на пулевое, – вы что, ранены?

– Да так… ерунда, – улыбнулся Андрей, – на нас, как на собаках, быстро заживает! – и видя, как майор вопросительно уставился на стоявшую неподалёку и переминавшуюся с ноги на ногу Антонину, поспешил доложить:

– Товарищ командир! Во время рейда, в составе экипажа танка, по территории, временно занятой фашистами, спасли от смерти девушку, – он кивнул на Антонину, – Шумейко Антонина. Фашисты её чуть не повесили. Отбили. Во время обороны села Городище участвовала в бою, проявила себя геройски, вытащила на себе с позиций полсотни раненых. Вот её документы, вот предписание!

Андрей вынул и подал майору её красноармейскую книжку и свёрнутую бумажку. Тот открыл книжечку, бегло прочитал написанное на первой странице, развернул бумажку, пробежал глазами по написанному, и поднял глаза на лейтенанта:

– Тут написано – младший авиационный специалист, вооруженец… А тут – что она направляется к месту службы в истребительный авиационный полк. Как так получилось, что она к немцам попала?

– Немцы же фронт прорвали. А она на попутке ехала, вот и заехали к фрицам в лапы… Да там долгая история!

Во время разговора к ним от КП подошли замполит и начальник штаба. Тепло поздоровались.

– Так, пойдём-ка на КП, чайку попьём, там ты нам всё подробно и расскажешь, – предложил замполит, дружески хлопнув Андрея по спине.

– Правильно, – подытожил ком.полка, – но сначала пусть в сан.часть сходят, надо, чтобы врач их осмотрел.

– Да ничего у нас уже не болит! – выступила вперёд Агния, – так… синяки да шишки! Всё уже давно зажило!

Весь ком.состав полка дружно посмотрел на её лётный комбинезон, дырявый и со следами запёкшейся крови – вид её никак не вязался со сказанными ею словами.

– Да это не её кровь! – быстро нашёлся Андрей, придя ей на помощь, – то есть, есть и её, но совсем чуть-чуть, а всё остальное – это когда мы убитых танкистов из танка вытаскивали, вот тогда и испачкались! И порвала она комбез тогда же, вот! И это… – он с надеждой посмотрел на замполита, – уж очень чаю хочется! Промерзли, как цуцики…

Замполит повернулся к командиру полка:

– Ну, а что, Михалыч? Чего их мучить-то? Может, ну её, к лешему, сан.часть эту, а? Успеют ещё! Может, сразу чайковского?

– Лады, – махнул рукой майор Беляев, – чай, так чай! Заодно и обскажете, что там да как, да как вы на танке воевали, да где вы это чудо немецкое затрофеить сумели! – он кивнул на стоявший неподалёку «Шторх», облепленный любопытными.

***

На огонёк подтянулся и новый особист, капитан Засохин, небольшого роста, жилистый мужик с серыми внимательными глазами. В разговоре он особо не участвовал, а по большей мере сидел, слушал, и наблюдал за вернувшимися с того света.

Андрей кратно пересказал обстоятельства того, как их подбили, про немецкий танк, раздавивший их Ил-2, про героический экипаж нашей тридцатьчетвёрки, ценой своей гибели спасший их от смерти, про единственного выжившего из экипажа механика-водителя. Про то, как им пришлось на время стать танкистами, и про то, как они навели шорох в селе, занятом немцами, попутно вынув из петли Антонину. Рассказал про сожжёных фашистами жителей деревни, мимо которого они проезжали, и про оборону села Городище, и про то, как пришлось принять бой с превосходящими силами фашистов. И конечно, он умолчал про те страшные осколочные ранения, которые получила Агния, про то, как она закрыла его, приняв в себя крупнокалиберную пулю из противотанкового ружья, и про то, каким образом она смогла уничтожить столько немецких танков.

Пока Андрей рассказывал, из столовой принесли свежие, румяные, с пылу-с жару, горячие пирожки с повидлом. От их дурманящего аромата у вновь прибывших потекли слюнки и заурчало в животах.

– Давайте, давайте, подкрепляйтесь! – нач.штаба пододвинул большую тарелку с пирожками поближе к Андрею, Агнии и Антонине. Все трое дружно накинулись на угощение.

– А расскажи-ка, девица-краса, как же ты ехала к месту службы, а угодила к фрицам? – внимательно глядя в глаза Антонине, и мягко улыбаясь, спросил замполит.

Антонина чуть не поперхнулась пирожком, с трудом проглотила, но в этот момент в голове у неё как будто пощекотало мягкой лапкой, она сразу же вспомнила всё то, что ей положила в память Агния, когда они летели на самолёте, и Антонина тихо ответила:

– Я опоздала, и машина, на которой можно было в полк уехать, ушла…

– А чего опоздала?

Она смутилась, и глядя в пол, тихо ответила:

– Живот прихватило… и я пешком пошла.

– И долго шла?

– Не очень. Машина остановилась, там дядька пожилой был. Садись, говорит, дочка, подвезу. И мы поехали…

– А дальше?

– А дальше: ехали, ехали, всё никак не приедем, метель началась, ничего впереди не видно! Я уже беспокоиться стала, а тут раз! И немцы нам навстречу! Целая колонна, танки! На повороте, их даже не видно было, а ихний передний танк нашу машину прямо в мотор с разбега и ударил. Машина от удара в кювет слетела, набок упала…

Все присутствующие молча смотрели на неё, и ждали продолжения. Она судорожно вздохнула, и сглотнув, продолжила:

– Водителя, дяденьку того старого, сразу застрелили, из автомата: тра-та-та, и всё… – она замолчала, видимо, вспоминая своего деда, и всхлипнув, продолжила: – а меня хотели… того-этого самого… А я драться с ними стала… Я палкой их троих прямо по бошкам… А они меня прикладами! И ногами!

Она, пытаясь совладать с готовыми брызнуть слезами, замолчала на несколько секунд, но несколько раз глубоко вздохнув, продолжила:

– Избили, и повезли с собой в какую-то деревню… – она опять замолчала, с трудом совладала с готовыми брызнуть слезами, и продолжила: – собрали народ, кто в деревне жил, и стали вешать… Меня.

Тут она не выдержала, и обуянная нахлынувшими воспоминаниями, бурно разрыдалась. Агния бросилась её успокаивать. Слушатели угрюмо молчали.

– Тут мы на танке-то и поспели, – заполнил паузу Андрей, – аккурат в тот самый момент. В общем, разнесли всё их осиное гнездо вдребезги! И девчонку из петли вынули.

– Что, прям вот так, и болталась в петле? – разлепил губы особист.

– Не совсем, чтобы болталась, – пояснила Агния, – пока фашисты петлю ладили, ей, пока она стояла и ждала, какой-то местный мальчуган веревку на руках сзади ножом подпилил. Да не допилил. А как ей петлю эту на шею фашист накинул, она поднатужилась, да верёвку-то и порвала, да фашисту в шею вцепилась!

– Ого! Вот это да!! – воскликнул замполит, – молодчина!

– А тут мы, трам-тара-рам! Танк-то наш уже на площадь выскочил! Ну, я их из курсового и причесала! Первым – палача, потом – по верёвке. Она и упала с обрывком на шее.

– И что, вот так, сходу запросто верёвку перестрелила? – сощурился начальник особого отдела.

Агния скромно улыбнулась:

– А чего не перестрелить-то? Я – лучший стрелок в полку. Вам разве не говорили?

Особист вопросительно повернулся к командиру полка. Тот утвердительно кивнул, подтверждая сей значимый факт.

– Хм, складно рассказываешь, – улыбнулся особист, – дальше.

– А что дальше? Дальше – больше, – продолжила Агния, – доехали до Городища, а там наш батальон оборону держит. Там от батальона две сотни бойцов всего осталось. Да раненых сотни три по хатам лежит. Они уже несколько атак отбили. А против них сила – немчура танков нагнала. Для ночной атаки. А этим – уже край. Помогайте, говорят, танкисты. Ну, мы и помогли…

– А ну-ка, иди сюда, к свету! – поманил пальцем Антонину начальник особого отдела, – покажи-ка шею.

Антонина испуганно зажалась, но Агния, зыркнув глазами, прищурилась, и с вызовом посмотрела на особиста:

– Не верите?! А ну-ка, Тоня, не жмись… – она быстро и ловко расстегнула у неё на вороте несколько пуговок.

Антонина судорожно схватила ворот гимнастёрки и замотала головой.

– Успокойся, так надо, – тихо и успокаивающе негромко прошептала ей на ухо Агния, и завернула вниз ворот гимнастёрки, продемонстрировав всем присутствующим синие следы от верёвки на её шее.

– Мало? Вот ещё! – Агния быстро расстегнула пуговку на её рукавах и задрала их до локтей. Все руки Антонины были тёмные от синяков и ссадин.

– Всё, всё, хорош! – замахал на неё руками начальник штаба, и обращаясь к начальнику особого отдела: – ну ты, Вениамин Сергеевич, тоже, давай тут, допросы не устраивай! Девка, можно сказать, с того света вернулась! – повернулся к Антонине: – Ты давай, давай, красавица, на пирожки-то налегай…

***

Через полчаса Андрей сидел на старой, покосившейся скамеечке рядом с полуразвалившимся сараем, недалеко от бани. Из бани изредка долетали приглушённые девичьи разговоры, песни, и заливистый смех.

– Что, с собой не взяли? – участливо спросил Коля Никишин, только что подошедший «на огонёк» и теперь стоявший рядом.

Андрей поднял на него глаза, и беззлобно ругнулся.

Колька сделал вид, что обиделся:

– Ну вот, я ж с участием, а ты меня по матушке! А я, может, переживаю за тебя! Такой цветник у тебя тут вырос, а ты вроде садовника в нём. Разве нет? Слу-у-ушай! А пойдём, да в окошечко поглядим маненько, а? Интересно же! Девки, и в бане! Голые! Три штуки! – для верности понимания значимости сего факта Коля показал три оттопыренных пальца.

– Да видел я их голых, не переживай!

– Так это ты видел, а я-то нет!! Ну, пойдём, пойдём! Ну хоть одним глазком!

– Колян, да вали ты уже на хрен! – с чувством послал его Андрей.

– Ладно, ладно, не переживай! – Коля покровительственно похлопал товарища по плечу, – щас они попы свои закопчёные ототрут, и тогда…

Андрей, окончательно потеряв терпение, угрожающе встал. Коля-егоза с неожиданной прытью отскочил в сторону, спасаясь от заслужённой оплеухи.

– Да ладно, чё… вон, беги, ужо зовут! – он махнул рукой в сторону бани. Андрей обернулся, и увидел, как из предбанника вышли Шурка с Антониной. Распаренные, с красными лицами, они замахали ему руками. Подойдя ближе, Шурка, стреляя глазами на стоявшего в небольшом отдалении Колю, улыбаясь, несильно ткнула Андрея кулаком с бок:

– Иди уже, мойся! – и добавила, пряча смешинки в глазах, – она там, ждёт тебя!

Андрей, подхватился, и помчался к бане.

– И в тот же миг прекрасное созданье, включив форсаж, помчалось на свидание! – с хохотом прокомментировал стоявший неподалёку старший сержант Никишин.

– Дурррак ты, Колька, ничего ты не понимаешь! – расхохоталась Александра.

– А чего тут понимать? – картинно раскинул руки Колька, – жена она ему, али не жена? Дело-то молодое…

***

– М-да… – Андрей легонько потрогал синюшные шрамы на её голом животе, поднял глаза на Агнию: – не болит?

Она улыбнулась в ответ:

– Да что мне сделается? На мне, как на собаке… всё враз заживает.

– Враз заживает… – вздохнул Андрей, – бедная ты моя собака…

Пальцы прошлись по трём шрамам от осколков на животе, потом скользнули по следу от 14,5мм пули с противотанкового ружья… На её спине он ничего смотреть не стал, но знал, что там тоже остались следы от двух пулевых отверстий – одно поменьше, от немецкой пули 7,92мм, второе – от нашей, калибра 14,5, оба от сквозных ранений. Взгляд скользнул по её груди – там тоже была отметина от выходного отверстия калибра 7,92…

Два таких же небольших шрамика украшали её красивую, изящную шею – там, где её пробила 7,62мм пуля из трёхлинейки. Левая ладонь тоже имела с обоих сторон хорошо видимый шрам от винтовочной пули, той самой, что пробила навылет и её шею…

У Андрея запершило в горле. Кое-как прокашлявшись, он сипло выговорил:

– Это сколько же раз ты меня уже от смерти спасла?

Агния грустно улыбнулась:

– Сегодня был двенадцатый, – и прибавила: – и сегодня ровно месяц, как я здесь…

Ёкнуло сердце… и остановилось! Андрей ошарашенно смотрел на Агнию:

Месяц! Месяц!! Месяц!!!

Она тогда говорила про один месяц! И всё! А что потом?!

Сильный удар её ладони по его груди вернул его к действительности: сердце заколотилось в груди, гоня кровь по артериям.

–Ты что, дурак?! Или сроду так?! – она, округлив глаза, испуганно смотрела на него.

Андрей сглотнул, и совладав с собой, глухо спросил:

– Ты тогда говорила про один месяц. Месяц прошёл. Что потом?

– Суп с котом! – Агния шумно выдохнула, – я не знаю… живём в обычном режиме, бьём фрицев. Делай, что должно; и будь, что будет. Понял?

Андрей тяжко вздохнул, свёл брови к переносице, и подтянув к себе Агнию за талию, уткнулся лбом ей в живот…

Она легонько упёрлась обеими руками в его плечи:

– Да будет тебе! Полно! Гони её, тугу-печаль! – она шутливо оттолкнула его от себя, – давай-ка я тебя ещё разок попарю!

И схватила веник:

– А ну-ка, ложись! Смирррно!

Хлёсткие удары посыпались на спину.

– Давно хотела тебе сказать… да всё никак не получалось – не было времени…

Она осыпала спину Андрея ударами веника и одновременно с этим повела свой рассказ, желая отвлечь Андрея от тяжких раздумий, охвативших его.

– …то на танке воевали, то на Шторхе летали, то… Короче: два дня назад довелось нам с тобой пересечься с одной примечательной личностью.

Андрей повернулся и спросил:

– И кто же это?

– Эрик Хартманн, один из лучших истребителей Люфтваффе.

Она опустила веник и показала на шрамы от осколков на своём животе:

– Это, кстати, от него нам с тобой приветик!

– От сука… вот падла! – не сдержался Андрей, сел на лавке, и ввернул ещё пару непечатностей.

Агния грустно улыбнулась, и покачала головой:

– Хорошо, хоть так закончилось, а могло и гораздо хуже…

– Гораздо хуже! – вскипел Андрей, – куда же хуже?! Сначала три осколка тебе в живот, потом нас танком фашисты чуть не переехали, потом… эта пуля с ПТРа тебе, опять же, в живот, потом…

– Ты ошибаешься, мой хороший! – Агния положила свою ладошку ему на плечо: – без ведома Господа волос с головы у человека не упадёт. Значит, всё так и должно было случиться. А как иначе мы Антонину спасли бы? Ведь повесили бы её! Да и с Пашей познакомились! Значит, это стоило того!

– Да, пожалуй… – согласился Андрей со своим Ангелом после некоторого раздумья, – ну, так и что там этот, как его… Хартманн, что ли?

– А вот что – доживёт гадёныш до конца войны, и живой останется. Правда, в плен к нам попадёт, и десяточку-то свою в лагерях отсидит.

– Да и поделом! Я бы больше дал… а лучше вообще к стенке!

– Ишь ты, какой кровожадный! – засмеялась Агния, и продолжила: – но самое интересное не это, а то, что после войны американцы про него книжку напишут. И уж так в своей книжке они его расхвалят! Герой! Белокурый рыцарь! Чёрный дьявол! Что он чуть ли по десятку самолётов за один вылет сбивал!

– Чего-о-о-о?! – возмутился Андрей, и аж привстал с лавки.

– А вот так… – расхохоталась Агния, – мало того, знаешь, сколько этот засранец себе в сбитые написал?

– Ну, и?

– Не поверишь – 352 штуки.

– Да он чё, вообще, что ли, офонарел? Звездун! – возмутился Андрей.

– Во-во! Ну, на данный момент у него, само собой, поменьше, около 150…

– Да брешет он! – с нажимом продолжил возмущаться Андрей, – хы… 150! Да как считали-то?

– Да вот так и считали, – засмеялась Агния, – у них же в Люфтваффе как? Прилетел – «я сбил!», ведомые подтвердили, анкетку заполнил, кадры кинофотопулемёта2 зафиксировали факт стрельбы. И всё – дело в шляпе – пиши себе сбитого!

– Ха-ха-ха! – Андрей согнулся от смеха пополам так, что едва-едва не соскользнул с лавки, – анкетку он заполнил, ведомые подтвердили… А указание точного места на карте, куда упал сбитый противник? А подтверждение факта нахождения на этом месте обломков самолёта? А подтверждение факта сбития от наземных частей?! Ну, чудны дела твои, Господи! – Андрей покрутил головой, – дак так и я могу скок хош настрелять! Да сотню в месяц – легко! Вот жуки, а?!

– Жуки, и ещё какие! – кивнула соглашаясь, Агния, – были случаи, когда на один и тот же самолёт поочерёдно четвёрка заходила, обстреливала, и поди ж ты, у всех на кинофотопулемётах – кадры атаки! Прилетают, заявляют, друг другу сбитых подтверждают, анкетки заполняют – и вуаля! У каждого – по одному сбитому за бой! А самолёт тот, хоть и израненый, но до аэродрома дотянул, и сел. Вот так!

Андрей махнул рукой:

– Что и требовалось доказать! Звездун!

– Но с другой стороны, – продолжила Агния, – он, хоть и засранец, но до конца войны знаешь, сколько боевых вылетов сделал? 1405!

– Ско-о-о-лько? – опешил Андрей и потянулся за мочалкой и мылом.

– 1405. И провёл 825 воздушных боёв. Вот так-то…

– Хрена себе… он что, круглые сутки воевал, что ли?

– Круглые, не круглые, а по нескольку вылетов в день делал очень часто. Так что, хоть он и наврал с три короба, и, само собой, столько, сколько заявил, конечно же, не сбил, но… лётчик-истребитель он классный, и ещё учти – в Люфтваффе специально культивируются подобные герои – их немного, основная масса пилотов до них о-о-очень сильно не дотягивает… А этим экспертам никаких особо сложных задач командованием не ставится, они на привилегированном положении, их дело – летать на свободную охоту3 и сшибать зазевавшихся, то бишь, работать на пропаганду. Вот и всё.

– Выходит, мы – те самые зазевавшиеся?

– Да нет, на этот раз, видать, здорово им всем хвост прижало, поэтому и бросили всех, в том числе и его, на реальную боевую задачу, вот они и отработали. Ну, а мы просто ему в прицел попались… Ладно, всё, хватит уже меня по третьему разу намыливать! Я уже чистая! Вся!

– Да я тебя и дальше могу намыливать! – весело хохотнул Андрей, усилив свой нажим, и пытаясь удержать её гибкое и скользкое от мыла тело.

Она с силой вырвалась из его рук и схватив ведро, с головой окатилась тёплой водой.

Встряхнула гривой мокрых волос:

– Всё, пойдём, нас уже заждались!

***

После бани, прихватив до кучи и Антонину, всё-таки дошли до сан.части.

Настояла на этом Агния. Николай Филлипович сначала вознамерился, по обыкновению, хорошенько отлаять вновь прибывших за то, что не явились на осмотр сразу, но увидев Агнию, как-то сразу подобрел и успокоился. После чего спокойно приступил к осмотру. С Андреем никаких сложностей не возникло – его ранения и ожоги он особо серьёзными не посчитал, а вот с Антониной возникла заминка. Для начала, перед тем, как её осмотреть, он позвал медсестру, и передал Андрея в её руки. Медсестра повела Андрея в соседнее помещение, где принялась обрабатывать его ожог на животе, раны и ссадины.

Доктор тем временем долго осматривал Антонину, крутил со всех сторон, проверял работу опорно-двигательного аппарата, простукивал, прослушивал, громко сопел, вздыхал… Потом Андрей услышал приглушённое дверью: «ладно, одевайся», а спустя минуту более громко: «лейтенант, всё, можешь заходить!» Андрей к этому времени уже перевязанный, и обработанный должным образом, несколько минут томился, сидя на табуретке в соседней комнате.

– Ну что, красавица, тебе сказать? – доктор горестно вздохнул, – вот что я тебе, как врач, скажу – тебе на месяцок в санаторий бы… отлежаться, отоспаться, здоровье поправить. На тебе места живого нет. Сплошные синяки, ссадины и раны.

– Доктор, да вы что?! – вскинулась Антонина, – какой санаторий?! Я воевать хочу!

– Милая моя! Да я ж говорю: на тебе места живого нет! – по-доброму глядя на неё грустно ответил доктор.

– Ништо! Я на себе вон сколько раненых перетаскала? И что, теперь отдыхать, что ли? Ну-у-у нет, на это я не согласная!

– То, что ты пережила и перетерпела, не каждый мужик сдюжит. Это я тебе как врач говорю, – продолжал увещевать её военврач.

– Пережила, перетерпела… и что с того? И ещё столько же перетерплю! Меня что, для того Андрей, Агния и Пашка из петли вытаскивали, чтобы я тут по вашим санаториям прохлаждалась?

– Что за Пашка? – повернулся Николай Филлипыч к Андрею.

– Это танкист. Когда нас позавчера утром сбили, нас с Агнией спас экипаж нашей тридцатьчетвёрки. И весь экипаж погиб, кроме него. Он нас с Агнией к себе в экипаж зачислил. Так и воевали, на танке, вместе с ним. И Антонину у фашистов отбили.

– Агния верёвку перестрелила на которой меня фашисты вешали, и всех фашистов положила из пулемёта, – взахлёб быстро-быстро заговорила Антонина, словно опасаясь, что её прервут, – а Андрей выскочил, и меня в танк затащил, вот… А Пашка как дал по газам! И они всё там разнесли вдребезги! Вот как они меня спасли! – победно закончила свое короткий рассказ Антонина.

– Вот как значит, дело было… – военврач посмотрел поверх очков на Андрея, а потом на Агнию.

– Да вы не волнуйтесь, Николай Филлипович! – с крайней степенью убеждения, моляще смотря на него, попросила Агния, – я за ней посмотрю. Если что нет так, то я её сама лично за руку к вам отведу! Ведь у неё ничего серьёзного нет?

– Хм… как сказать. Налицо крайняя усталость и истощённость всего организма.

– Это я-то истощённая? – Антонина шагнула к Андрею, мгновенно обхватила его за пояс, и оторвав от пола, подняла в воздух!

Андрей от неожиданности даже ругнуться не успел!

– Ну, вот! А вы говорите – усталость и истощённость! Да я вот так знаете, сколько мужиков раненых вчера перетаскала? Там были и потяжелей!

– Так, всё, всё! – замахал на неё руками военврач, – иди! Иди с глаз моих долой! Только потом не жалуйся!

И вся троица дружно потопала к выходу.

– Сержант Чудилина!

Агния обернулась.

– Задержись-ка на минутку, – попросил доктор, – а вы идите, идите! – махнул он рукой Андрею и Антонине. Они переглянулись, но всё же молча вышли.

– Поди-ка сюда, – поманил Агнию военврач.

Она молча подошла.

Он помолчал, а потом негромко спросил:

– А ты-то сама как? У тебя всё нормально?

Агния ни слова не говоря, расстегнула ремень и задрала гимнастёрку с нательной рубахой вверх, почти до самой груди. На животе красовались три здоровенные, синюшного цвета шрама – один точечный, от пули противотанкового ружья, и два вытянутые, от осколков. Она молча повернулась спиной, демонстрируя шрам выходного отверстия от противотанковой крупнокалиберной пули.

– Сквозное… – глухо констатировал военврач, рассматривая шрамы.

– 14,5 мм, противотанковое ружьё, – дала краткий комментарий Агния.

– Поразительно… – доктор покачал головой, – такая пуля раскурочивает раневой канал размером с бутылку, после такого никто не выживает… там же все внутренности в фарш… а это осколочные?

Она молча кивнула.

– Извлекли?

– Да, Андрей вытаскивал. Там ещё одно есть, ниже, где аппендикс. Но там я вам показывать не буду… Не хочу.

Доктор тяжело вздохнул, откинулся на стуле:

– Не надо. Верю.

Агния молча поправила форму, застегнула ремень, и попрощавшись, вышла.

А доктор ещё долго сидел, уставившись в одну точку, и молчал…

Глава 2. Смуглянка.

В столовой было полно народу. Ужин подходил к концу, ложками стучать уже почти перестали, кто-то допивал свой компот, многие, уже допив, негромко гомонили, обсуждая минувший день. Время от времени, то там, то сям, разговор прерывался взрывами хохота: напряжение, накопившееся за целый день, и частично снятое боевыми 100 граммами, требовало выхода.

– Ты вот что, Андрюха! – придвинулся поближе сидевший напротив командир эскадрильи, – пока тебя не было, мне пришлось другого ведомого взять, не обижайся.

– Да я не обижаюсь, – спокойно ответил Андрей.

– Ну и правильно, – кивнул в ответ капитан Миронов, – да оно же и к лучшему – тебе давно уже положено своего ведомого иметь. Это как минимум. А по-хорошему – пора тебе уже звено принимать. Старший лейтенант – звание позволяет. Согласен?

Андрей молча кивнул.

– Вот и отлично. Как раз новое пополнение прибыло. За те два дня, что тебя не было, жаркие бои были, потеряли очень многих… – комэск замолчал, вздохнул, и продолжил: – в тот же день, когда вас сбили, та пара, что тебя обстреляла, на остальных накинулась. В упор расстреляли самолёт Горидзе, убили стрелка, Лёшку Зыкина. Георгия задняя бронеплита спасла, там всё ж 12 миллиметров, как-никак, но сзади под бронеколпак осколки влетели, всю голову ему искромсали. Георгий до аэродрома еле-еле дотянул – уже на пробеге сознание потерял. Большая кровопотеря была. Но мужик он здоровый, выжил. Филлипыч его подлатал немного, перевязали, морфием обкололи, да в госпиталь отправили.

– У нас ребята вчера, уже вечером, в госпиталь смотались, узнать – что да как, – вклинился в разговор Колька, – так вот! Жив, курилка! Вся башка бинтами перемотана, один нос торчит! Ну чистая мумия! Был в Эрмитаже-то? Мумию египетскую видал? Так вот, то же самое, очень похоже! Но живой! Смеётся, шутит! Скоро, говорит, к вам вернусь!

– А сегодня утром, в первом же вылете, Авдеева зацепило, – продолжил комэск, – оно вроде как и не сильно, ранение лёгкое, его даже в госпиталь с этой ерундой не отправили. Но рука забинтована, на перевязи висит, от полётов отстранён. Да вон он, сидит, на Филиппыча ругается, – капитан глазами показал вправо, на один из столов, что стояли ближе к входу в столовую.

Там действительно, сидел старший лейтенант Авдеев, и что-то горячо доказывал собеседникам, время от времени потрясая забинтованной левой рукой.

– Так что завтра принимаешь под свою команду звено Авдеева. Справишься?

Андрей опять молча кивнул.

– Он справится! – Агния положила свою ладонь на его руку, – я его знаю.

– А самолёт? – поднял на комэска глаза Андрей.

– Будет тебе самолёт. Я уже распоряжение отдал. Возьмёшь себе самолёт Лёхи Авдеева – ему с его рукой по любому ещё неделю на земле сидеть, раньше не выпустят. Ведомым у него Мишка Никитенко был. Как тебе такой ведомый? Подходит?

– А чего, Мишаня – нормальный парень, в полку уже пару месяцев, обстрелянный. Лёха же не жаловался. Пойдёт, беру, – легко согласился Андрей.

– Я тоже так думаю. Пилот он аккуратный, внимательный. Опыта ещё, правда, маловато, но это – дело наживное. Но зато его уже сбивали. А за одного битого двух небитых дают. Слетаетесь, короче.

Капитан немного подумал, и добавил:

– Вторая пара из твоего звена будет «на подхвате» – только если полным составом вылетаем. А так – лучше им пока на земле посидеть. Там ведущий – Юрка Сизов.

– А что Сизов-то? – удивился Андрей, – он же вроде одного выпуска с Никитенко? Они же с Мишкой в полк вместе пришли, в октябре?

– Да это-то понятно, но ведомый у него совсем желторотик, боевых вылетов – ноль. Этого надо пасти всей толпой, чтоб не отбился, да чтоб не сожрали в первом же бою… Только вчера в полк с пополнением прибыл. Федька Пистимеев.

– Поня-я-я-тно… – понимающе протянул Андрей. Новая должность обещала и много новых проблем.

– Да не дрейфь, прорвёмся! – Слава Миронов ободряюще хлопнул его по плечу.

– Эт точно! – уверенно улыбнулся Андрей в ответ, – прорвёмся! Где наша не пропадала?

Все четверо дружно засмеялись.

– Ладно, пойдём уже в клуб, там уж, наверное, патефон надрывается! – старший сержант Коля Никишин, и отточенным движением разгладил складки на гимнастёрке, отправляя их за спину, и посмотрев на Агнию, вдруг хлопнул себя по бедру: – мать моя женщина! А фисгармонь-то твоя трофейная где?

– Так в клуб уже отнесли, – улыбнулась она.

– Так валим скорее в клуб! – вскричал Колька, увлекая всех за собой, – щас ты там на клавиши как нажмёшь!

***

Клуб располагался в большой избе, ранее принадлежавшей местному кулаку-мироеду. Кулака в своё время раскулачили, а освободившийся дом стал местной избой-читальней, а проще говоря, библиотекой. В самой большой комнате, она же гостиная, до войны располагался «читальный зал». Теперь же эта комната служила местом сбора и отдыха лётного и технического состава полка. Народу порой набивалось столько, что было не продохнуть. От старой, кулацкой, обстановки остался патефон, стоявший в углу на столике с точёными, фигурными ножками, овальное зеркало, да затейливые кружевные занавески на окнах. Пузатый двухведёрный самовар был экспроприирован, и стоял теперь в столовой.

Патефон, действительно, уже четверть часа, как надрывался, заполняя помещение музыкой. Стоял весёлый гвалт. Почти треть лётного состава (из тех, что поужинали быстрее всех) была уже здесь. Также присутствовали несколько представителей тех.состава. Яркой, шумливой стайкой выделялись девчонки из числа техников, оружейников и укладчиц парашютов.

– А ну не трожь инструмент! – Колька подскочил к Петьке Гордиенко, одному из лётчиков первой эскадрильи, который, сидя в дальнем уголке, облапил трофейный аккордеон, и с детским любопытством тыкал пальцами по клавишам. Аккордеон сопел, мычал, и издавал прочие непотребные звуки.

– Да ладно, Колян, чё ты? Я ж не поломаю!

– Ага, знаем мы, как ты не поломаешь! Вон, позавчера на посадке такого козла дал, левую ногу подломал на пробеге! Мастер-ломастер. Дай сюда!

– Да ладно! – не сдавался Пётр, – попробуй-ка, не скозли – у меня с левой законцовки обшивку на метр взрывом сняло, ты хоть видел? У меня всё крыло осколками посекло, – щитки я даже и выпускать не стал! Вот и скозлил!

– Ага! Плохому танцору, знаешь, что мешает? – окончательно вскипел Колька, – дай струмент, говорю! Его Андрюха с Агнюхой на танке отбили у фрицев! А они – с нашей, со второй эскадрильи! Дай сюда, говорю!

Отобрав аккордеон, он с победной улыбкой вручил его Агнии:

– Вот, Огонёк, держи! Так, мужики, освободи место гармонисту! – суетился Колька.

Открылась дверь. И в неё ввалились ещё несколько лётчиков и стрелков.

– Ого! Да у нас и гармонист теперь есть!

– Давай, Огонёк, сыграй!

Агния села поудобнее на услужливо придвинутый ей стул, накинула ремни аккордеона на плечи, и посмотрела на окружающих. Посмотрела хитро на Николая, обернулась на Андрея, улыбнулась…

– Ну, что ж, сыграю.

И растянула мехи – полилась мелодия, и Агния запела:

– «Дождливым вечером, вечером, вечером,

Когда пилотам, скажем прямо, делать нечего,

Мы приземлимся за столом, поговорим о том, о сём,

И нашу песенку любимую споём!

Пора в путь дорогу,

Дорогу дальнюю, дальнюю, дальнюю идём.

Над милым порогом

Качну серебряным тебе крылом!…»

И так ловко у неё получалось! Всех захватила новая песня – кто-то стоял, и улыбаясь, прислушивался к словам незнакомой песни, кто-то стал отбивать такт ногой, поддерживая ритмом аккордеон, несколько парней не выдержали, и решительно подходя к стайке девушек, стали разбирать их, и вытаскивать на середину комнаты. А дверь всё открывалась и открывалась, каждый раз впуская в клуб припозднившихся… Среди прочих протиснулись в комнату и Александра с Антониной. Шурка стала подталкивать Тоньку поближе к своим, к Андрею с Колькой. Антонина слегка очумело осматривалась, и с трудом продиралась вперёд.

Агния, не отвлекаясь от игры на аккордеоне, увидев их, весело им подмигнула, и продолжила:

– «… нам нынче весело, весело, весело,

Чего ж ты, милая, курносый нос повесила?

Мы выпьем раз и выпьем два,

За наши славные Ил-2

Но так, чтоб завтра не болела голова!»

После слов про Ил-2, те, что не были заняты танцами с девушками, а стояли у стенок, вразнобой, но дружно, коротко проорали что-то одобрительно-невразумительное, слившееся в общее победное «А-а-а-а!».

А девушка с аккордеоном весело продолжала:

– «…мы парни бравые, бравые, бравые,

но чтоб не сглазили подруги нас кудрявые,

мы перед вылетом ещё их поцелуем горячо

и трижды сплюнем через левое плечо!…»

и тут уже окружающие в несколько десятков глоток подхватили несложный и быстро запоминающийся припев:

– «Пора в путь дорогу,

Дорогу дальнюю, дальнюю, дальнюю идём.

Над милым порогом

Качну серебряным тебе крылом!…»

Замолк аккордеон, слушатели дружно захлопали. Агния скинула с плеч ремни, встала, и раскланялась на все стороны. Комната утонула в дружном гвалте.

– Давай ещё!

– Ещё сыграй!

– Ну чего ты, сыграй ещё!

Агния встряхнула гривой вьющихся волос, и счастливо рассмеялась:

– Что, неужто понравилось?

Ответом ей был хор голосов:

– Ещё бы! Конечно! Давай ещё!

– Ну что, «землянку»?

– А давай «землянку»!

Она села, накинула ремни, откашлялась, и запела известную всем песню:

– «Бьётся в тесной печурке огонь,

На поленьях смола – как слеза…»

Эту песню знали все, и подпевали очень многие. Те, у кого после тяжёлого лётного дня ещё оставались силы, и «чесались ноги», пошли на середину комнаты с приглашёнными девушками.

Антонина стояла в двух шагах от Агнии и Андрея, и старательно натягивала рукава гимнастёрки на запястья, чтобы присутствующие не видели тех страшных синяков, коими были покрыты все её руки.

– Антонина, вас можно пригласить? – услышала она прямо над ухом, и от неожиданности вздрогнула. Повернулась, и столкнулась с взглядом голубых глаз Толика Веселовского.

– Потанцуем? – мягко спросил он. Антонина в смятении оглянулась на Шурку. Александра стала настойчиво подталкивать её к Толику, и жарко шепча на ухо:

– Давай, давай, иди, чего ты?

Антонина, ища поддержки, поймала взгляд Андрея. Он ободряюще подмигнул ей, и слегка хлопнул по руке:

– Да иди, иди! Чего ты испугалась?

Антонина позволила себя увлечь на середину комнаты.

А Агния всё пела и пела:

– «…пой гармоника, вьюге назло,

Заплутавшее счастье зови.

Мне в холодной землянке тепло

От твоей негасимой любви…»

Закончив и эту песню, она сняла аккордеон, поставила его на скамейку, и со словами:

– Фффу! Умаялась! Заводите патефон! – вытерла пот со лба.

– А чего сразу патефон-то?! – заорали ей в ответ, – нам больше нравится, как ты играешь и поёшь!

– Да играть-то я могу! А вот перекрикивать вас, горлопанов, мне уже не под силу! Ещё чуть-чуть, и охрипну!

– Так мы ж подпеваем! Ну, сыграй ещё, спой!

Агния села на стул, послушно взяла аккордеон, мотнула головой:

– Ладно! Но петь буду тогда то, чего вы не слышали. Вы хотя бы орать не будете.

– Давай, давай! Это ещё интереснее! А что споёшь-то?

– «Тёмная ночь». Слышали?

– А это что за песня?

– Это… – она одарила всех своей лучезарной улыбкой, – из нового кинофильма, «Два бойца» называется. Совсем недавно вышел, в октябре был первый показ, – она обернулась на Андрея, – нам в ШМАСе, перед выпуском показывали, в кино водили. До фронта, видать, картина ещё не добралась. Ладно, слушайте.

И она запела:

– «Тёмная ночь, только пули свистят по степи,

Только ветер гудит в проводах, тускло звёзды мерцают.

В тёмную ночь ты, любимая, знаю, не спишь

И у детской кроватки тайком ты слезу утираешь…»

Видно было, что песня всех тронула с первых же строк. Все слушали внимательно – проникновенные слова брали за душу, дёргали её за струнки. У всех остались родные и близкие, у многих остались дома любимые. Слова песни никого не оставили равнодушным.

Агния закончила играть и петь. Все дружно захлопали, бросились хвалить:

– Вот молодец! Запомнила! Скорей бы нам это кино привезли! С такой хорошей песней кино не может быть плохим!

– Хорошее кино, хорошее, – кивнула Агния, – всё ребята, у меня уже горло болит. Видать, простудила всё-таки!

– А мы сейчас тебе чайку горяченького, – засуетился Колька, – щас, щас, щас! Слышь, Мишаня! – обратился он к Мишке Никитенко, – сгоняй-ка за чаем в столовку! Видишь, у гармониста горло пересохло!

– А чё я-то? – нахохлился Мишка, – сам и сгоняй! Тоже, нашёл молодого!

– Да не надо никуда бегать! – уже охрипшая, пытаясь их перекричать, замахала на них Агния, – да сыграю я ещё, сыграю! Я ж только петь не могу.

– А кто ж споёт-то?

Агния поманила к себе пальчиком Антонину. Тоня нагнулась, чтобы услышать. Горячо, в самое ухо, Агния её негромко спросила:

– Ты помнишь то, что я тебе в бане напела?

Антонина сделала испуганное лицо, и приложила руки к груди:

– Ох, Агнюшенька, боюсь я, не смогу… Я ж, поди, усё забыла…

– Да ничего ты не забыла! Я ж тебе эти слова на подкорку зашила!

– На какую таку корку… чего зашила? – недоумённо захлопала глазами Тоня.

Агния одарила её обворожительной улыбкой, покачала головой:

– Да всё ты помнишь, выходи давай!

– Та ни-и… я ж не смогу!

– Сможешь, – она решительно выпихнула Антонину вперёд, и объявила:

– Новинка сезона! – секунду подумала, и со смешинками в глазах добавила непонятную фразу: – арфы нет, возьмите бубен!

После этого она положила руки на клавиатуру и растянула мехи…

Полилась мелодия. Антонина стояла, не зная, куда деть руки, в смятении шаря глазами по сторонам, наконец, собравшись с духом, вобрала в лёгкие воздуха, и запела:

– «Как-то летом на рассвете заглянул в соседний сад,

Там смуглянка-молдаванка собирала виноград…»

Голос у неё был сильный, мелодичный. Все взгляды устремились на неё. Пропев первый куплет, она немного распелась, осмелела, раззадорилась, и припев у неё пошёл уже совсем легко:

– «…Раскудрявый клён зелёный, лист резной,

Здесь у клёна мы расстанемся с тобой,

Клён зелёный, да клён кудрявый,

Да раскудрявый резно-о-ой!…»

Она пела и пела, народ уже начал хлопать ей в такт. Видя, что песня в её исполнении всем нравится, Антонина совсем осмелела, щёки её порозовели, глаза наполнились блеском, и уже окончательно распевшись, она лихо пропела последний куплет. А когда в третий раз, под конец песни, затянула припев, его уже подхватили все, кто был в клубе!

Закончив петь, Антонина неловко и смущённо раскланялась, развернулась, и попыталась ускользнуть назад, протиснувшись в щель между Андреем и Колькой Никишиным. Но её ухватил Андрей, приобнял её за плечи, и развернув её лицом в середину, громко прокричал, перекрывая весёлый гам:

– Антонина Шумейко, кто ещё не знает! Наш новый товарищ, служит в полку с сегодняшнего дня! Специалист по вооружению, вторая эскадрилья, прошу любить и жаловать!

Со всех сторон послышался одобряющий смех, кто-то прокричал:

– Ого! Это хорошо! Загрузка бомб вдвое быстрее пойдёт!

Все засмеялись.

– А вот зря ржёте! – перекрывая смех, зычно проорал Андрей, – Антонина, если кто не знает, вчера полсотни раненых с поля боя вынесла, а за день до этого, позавчера, трём фашистам дубиной бошки поразбивала, да руки-ноги переломала! А четвёртого голыми руками чуть не задушила!

– Ого-го! А чего ж не додушила?

Опять взрывы молодецкого хохота…

Антонина моментально зажалась, подбородок у неё предательски задрожал, она, боясь разрыдаться прямо здесь, в панике обернулась к Агнии, ища поддержки. И та, тонко чувствуя её состояние, тут же пришла ей на помощь:

– А потому, что как-то долго у неё всё это получалось, живучий, гад попался! – внесла необходимые пояснения Агния, – пришлось мне его из пулемёта пристрелить. Чтоб не мучился!

Взрыв ещё более оглушительного хохота надолго перекрыл все прочие звуки в клубе.

Глава 3. Индикатор на лобовом стекле.

– Павел Сергеич, ну давай я тебе хоть помогать буду, – канючила Шурка, ходя кругами вокруг пожилого техника, который, нагнувшись, копался с амортизатором левой ноги шасси.

– Отзынь, малахольная! – вяло отбрехивался техник.

– Ну, дядя Паша! – Александра от негодования аж капризно притопнула левой ногой, – ну, на этом же самолёте сейчас мой пилот полетит! Старший лейтенант Чудилин!

– И что?

– А и то! Щас на этом самолёте он будет летать, а, стало быть, я, его техник, и должна этот самолёт обслуживать!

– Это машина старшего лейтенанта Авдеева! – разогнувшись, отрезал техник, и степенно вытирая испачканые руки куском промасленной ветоши, назидательно добавил: – вот поправится старший лейтенант Авдеев, и снова на своего скакуна сядет.

– Так его на неделю от полётов отстранили, ну и вы, дядь Паш, отдохнули бы, – жалобно продолжила нудить Александра, – а я пока за самолётом послежу.

– Ага! Разбежалась! Последит она… Развинтишь тут на хрен всё, разрегулируешь, а мне потом отвечать!

– Что за шум, а драки нет? – к ним не спеша подходил старший техник эскадрильи.

– Филимон Кодратич, миленький, – рванула к нему Александра, – выручайте…

И она, размахивая руками, размазывая по замурзанным щекам уже брызнувшие от обиды слезы, принялась эмоционально объяснять возникшую проблему.

Тот, послушав её бабьи всхлипы с четверть минуты, решительно отстранил её в сторону:

– Так, ну-ка, девка, пойди-ка погуляй пару минут.

После этого между ним и техником самолёта произошёл короткий деловой разговор, после которого Филимон Кондратич, хлопнув техника самолёта по спине, пошёл по своим делам.

Шурка шмыгая носом, нерешительно подошла к самолёту.

– Слышь, это… – не оборачиваясь, крикнул через плечо техник дядя Паша, – там, в ящике, ключ на шестнадцать лежит. Подай.

Шурка стремглав бросилась к ящику и загремела там железяками, ища нужный ключ.

Найдя, сунула его в протянутую руку.

– Ты это… девка… не обижайся, – пробубнил дядя Паша, – давай вот, держи здесь. А я сейчас подтяну…

Через минуту, разогнувшись, он покровительственно посмотрел на притихшую Александру, и усмехнувшись, добавил:

– Ладно, договорились. Пока на этом самолёте твой орёл будет летать, временно допускаю тебя до аппарата. Будешь на подхвате. Но смотри у меня! – его тёмный от масла палец внушительно покачался у Шурка перед носом, – не вздумай тут что-то сама делать, не спросясь у меня!

Вся сияя от счастья, она радостно кивнула.

***

– Фашисты упёрлись вот в этом населённом пункте, – палец командира эскадрильи упёрся в точку на карте, – полтора десятка танков, бронетранспортёры, две батареи противотанковых орудий, несколько ДЗОТов, до батальона пехоты. Зарылись, как кроты, их уже третьи сутки оттуда выкурить не могут. Сейчас на этом направлении готовится атака наших войск. Они концентрируются вот в этом лесу, – палец капитана Миронова обвёл по контуру небольшое зелёное пятнышко на карте, – наша задача: перепахать там всю эту сволоту, и дать нашим войскам возможность провести атаку с наименьшими потерями. Поэтому! – командир эскадрильи обвёл глазами обступивших его пилотов, – поэтому! Делаем 6-8 заходов, не даём гансам головы поднять. Как только мы начнём, наши войска пойдут в атаку. Время согласовано – над целью мы должны быть через… – он посмотрел на часы, – через 46 минут. Боевая загрузка – ФАБ-50, ПТАБы, АО-10, ЭРЭСы. Как только наши подойдут к окраине села на две сотни метров – дают две зелёные ракеты. Это – нам отбой. Прекращаем атаку, уходим домой. И самое главное! Ни в коем случае не зацепить своих! Бить только туда, куда бьют командиры звеньев! Никакой самодеятельности! Понятно?

– Зениток там много? – спросил Андрей Чудилин.

– Если и есть, то немного. Скорее на истребителей напоремся, поэтому в воздухе осмотрительнее! Всё, наносим на планшеты ЛБС4 и по коням!

Лётчики присели на ближайшие скамейки для курения и пару минут тщательно наносили на свои карты необходимые отметки.

***

А невдалеке, метрах в пятнадцати от группки лётчиков, кучковались бортстрелки. Агния намеренно отвела стрелков своего звена чуть в сторонку и давала им свой, не совсем понятный для них инструктаж:

– Твой, Сашок, сектор – правый внизу. Твой, Славка, – левый внизу, – она образно показала это рукой, нарубив ладонью в воздухе воображаемые сектора задней полусферы, – твой, Катерина, сектор, она упёрлась взглядом в стоявшую рядом девушку-стрелка, – весь верх, и левый и правый.

– А чё это нам с Саньком только по четвертушке нарезала, а Катьке – весь верх, и правую, и левую стороны! – вскинулся Славка, молодой, горячий хлопец с густой, вьющейся шевелюрой и блестевшими, как маслины, глазами.

– А и то! – назидательно отчеканила Агния, сузив глаза, – что у женщин более широкоугольное зрение, и они лучше видят то, что делается на периферии. Поэтому и сектор у неё пошире, понятно?

В ответ – пару секунд обиженное сопение, а затем:

– А себе ты какой сектор взяла?

– Не волнуйся! У меня тоже будет, чем заняться. Моё забота – чтобы все живыми обратно вернулись. Всё наше звено. Это как минимум.

Она окинула всех взглядом, покосилась на комэска, который заканчивал инструктаж пилотов, и закончила уж совсем странной и непонятной фразой:

– И главное: чтоб у всех голова пустая была. Вымести оттуда на фиг все мысли. В голове оставить только нужное – ты, и твой сектор. Ну, и пулемёт, конечно же! – подытожила она, улыбнувшись.

Мазнув ещё раз по лицам, её взгляд скользнул ниже – у Катерины едва заметно подрагивали руки.

– Катюша, это твой первый вылет. Страшно?

– Есть трохи…

– Зачем тогда в стрелки пошла? Ты ж парашюты укладывала?

– А то и пошла! – Катя вздёрнула вверх свой носик, – за Витьку отомстить!

– Так живой же, Витька-то твой, – улыбнулась Агния.

– Живой, живой, – радостно покивала головой Катерина, – спасибо тебе, спасительница! Мне Николай Филипыч так и сказал: что если бы не ты тогда, то всё… Так только ему ещё месяца два в госпитале лежать.

– А ты значит, пока он в госпитале лежит, за него?

– Ага, – она согласно кивнула. И добавила: – парашюты есть кому укладывать, а стрелков не хватает, вот я и пошла…

***

Через пятнадцать минут вторая эскадрилья в полном составе взлетела с заснеженного поля. К цели пошли по кратчайшему пути – никакого особого прикрытия цели зенитками не ожидалось, да и время поджимало. По пути подхватили истребительное прикрытие – с аэродрома, над которым они пролетали, поднялись два звена Ла-пятых, быстро набрали высоту и пристроились к строю штурмовиков. Два истребителя – слева, два – справа, два – сзади с превышением в 200 метров, и ещё пара – тоже сзади, но с превышением уже в 600 метров.

Время от времени косясь вправо на самолёты своего звена, идущие строем пеленга, и изредка бросая взгляд на мотающиеся где-то высоко истребители прикрытия, Андрей тяготился ощущением навалившейся на него ответственности. Да, несколько десятков вылетов на штурмовку, да, несколько сбитых фрицев и куча переколошмаченной наземной техники. Но всё это – в положении ведомого. А сейчас он – уже не ведомый, а ведущий. И не просто ведущий, а командир звена. Эх, не облажаться бы!

– Не волнуйся, всё будет хорошо, – чётко прозвучал в голове спокойный и уверенный голос его Ангела.

Андрей улыбнулся – они с Агнией уже давно не пользовались СПУ: она слышала его, он слышал её. Прямо в голове.

– Да за парней беспокоюсь, как бы не отстали, из строя не вывалились, – озвучил он свои опасения.

– Давай им в бою чёткие команды, и не отстанут. И не вывалятся.

– Угу… – хмыкнул Андрей, косясь в правую форточку на три самолёта своего звена. Самолёты покачивались, колебались, то чуть-чуть отставая на пару метров, то немного вываливаясь вперёд, но строй пеленга держали. Уверенно так держали.

Андрей опять услышал её голос в своей голове:

– Идут, как влитые, – успокоила она его, и добавила, явно кого-то цитируя: – наши тела – меч, в наших душах – покой!5 Не подведут они тебя, не бойся!

– Стрелки ихние ещё бы не подвели… желторотые… – буркнул Андрей, – Катька, вон, вообще – первый вылет. В самое пекло.

– Не боись, стрелки – моя забота. Есть у меня тут одна задумка…

Что там у неё была за задумка, Андрей спросить не успел: в наушники ворвался, надёжно перекрывая шелест помех, рёв командира истребителей прикрытия:

– Внимание, горбатые! Истребители противника. Впереди по курсу, правее двадцать! Идут с превышением.

И точно! Почти прямо по курсу, правее на двадцать градусов, в небе обозначились несколько малюсеньких чёрточек. Два звена Ла-пятых, поддав газу, и задрав носы, полезли вверх, резво набирая высоту. Те же, что были сзади, тоже поддали газу, и чтобы оставаться позади штурмовиков, запетляли, нарезая зигзаги, держа повышенную скорость, и контролируя заднюю полусферу.

Андрей беспокойно заёрзал в чашке сиденья: командир звена – это не просто решительный и сообразительный пилот. У командира звена должны быть в наличии ещё и такие качества, как умение руководить боем, распределять боевые задачи между подчинёнными. Как бы не сплоховать… не растеряться.

Чёрточки увеличивались в размерах, росли. Командир эскадрильи дал команду всем пилотам, и строй штурмовиков стал уплотняться, уменьшая дистанцию между отдельными звеньями. Истребители сопровождения, как вздрюченные цепные псы, заметно активизировались. Эфир заполнился скупыми и сосредоточенными командами. Но немцы боя не приняли – разбившись на две четвёрки, и обойдя по широкой дуге ударную колонну, сопровождаемую истребителями прикрытия, они набрали высоту около 3500 метров, и пошли в отдалении, справа и слева.

– Командир, гляди-кась, какой эскорт-то у нас сегодня, прям с оркестром! – раздался в наушниках нервный смешок Ильи Кутеева.

– Ага… – подтвердил капитан Миронов, и добавил веско: – маловато их, щас они по радио камрадов своих ещё поключут, локальный перевес создадут, и вот тогда нам всем мало не покажется. И оркестр нам на отходе устроят…

– Угу… – был угрюмый ответ.

Звено Ла-пятых, набравшее высоту, так и осталось там, чертя небо ломаной змейкой, готовое парировать любые движения мессеров в сторону штурмовиков. Но две четвёрки мессершмиттов, как будто чего-то ожидая, спокойно шли справа и слева, на трёх с половиной тысячах метров, не предпринимая никаких попыток атаковать эскадрилью штурмовиков, прикрытых четырьмя парами Ла-пятых.

– Передать стрелкам: усилить наблюдение за нижней полусферой! – скомандовал командир эскадрильи.

Все пилоты, услышав приказ, передали его своим стрелкам. Агния, смотревшая назад, хорошо видела, как стрелки Славка и Санёк стали усиленно вытягивать шеи, пытаясь заглянуть вниз, как можно дальше за борт, шаря глазами каждый в своём секторе.

– Вовремя! – услышал Андрей в голове голос Агнии, – пока эти восемь говнюков демонстративно на трёх с половиной тыщах, как на жёрдочке, сидят, и на них все наши стрелки пялятся, вот тут самое время снизу подобраться… Но я пока ничего не чувствую…

Томительно текли минуты…

Кося глазом на планшет, прикреплённый к левому колену, Андрей отметил, что они почти подошли к линии боевого соприкосновения, и до цели уже рукой подать. Впереди, слева по курсу, через густую дымку, застилавшую землю, показалось, наконец, небольшое село, дворов в тридцать. Маленькая полуразрушенная церквушка притулилась сбоку, на северной окраине села. Вся поверхность земли вокруг села была густо испещрена чёрными воронками от мин и снарядов. На поле, изрезанном балками и небольшими оврагами, торчали полузасыпанные снегом остовы подбитой и сгоревшей техники. То тут, то там, стелясь по земле, ещё чадили несколько грязно-бурых столбов дыма.

У Андрея тоскливо сжалось сердце: «это сколько ж здесь фрицы нашего народу положили?»

– Не отвлекайся! – мгновенно отреагировал Ангел за спиной, – сейчас будет команда на начало атаки!

И точно! Через три секунды все пилоты эскадрильи услышали в наушниках голос комэска:

– Внимание! Цель слева по курсу! Делаем шесть заходов. Дистанция между самолётами – 500 метров. За Родину!

И самолёт командира эскадрильи, накренившись на левое крыло и опустив нос, стал доворачивать на цель. С трёхсекундным интервалом все самолёты первого звена повторили его маневр, выстраиваясь в длинную цепочку. За ними последовали все четыре самолёта второго звена, и наконец, Андрей, дождавшись своей очереди, тоже дал левый крен и свалил свой самолёт на крыло. И все три самолёта его звена точно также довернули за ним на цель. Впереди по курсу уже бушевал огненный торнадо – к моменту, когда третье звено, ведомое старшим лейтенантом Андреем Чудилиным, только выходило на боевой курс, самолёты первого звена уже начали работать по цели – в нескольких местах села уже начали вспухать десятки взрывов от мелких осколочных бомб.

Сбросив газ, Андрей отдал ручку от себя, и планируя под углом около 30 градусов, уже намётанным глазом искал себе цель для удара… так… так… здесь уже всё… здесь тоже причесали… так… Вот! На окраине села, схоронясь за большим амбаром, стояли, замаскированные досками и ещё каким-то деревянным хламом, два немецких танка. Андрей плавно довернул на них, вынес марку прицела вперёд на несколько десятков метров, дождался, пока дистанция сократится до двух сотен метров, и как только нос самолёта наполз на цель, правым пальцем утопил кнопку сброса бомб.

Распахнулись створки на двух из четырёх крыльевых бомбоотсеков, и из кассет горохом сыпанули девяносто два ПТАБа. За секунду самолёт полегчал на полтора центнера – его заметно тряхнуло. Ручка плавно на себя, вывод в сотне метров от земли.

– Есть накрытие! Оба! – Ангел за спиной не сдерживает эмоций.

Пологий левый вираж. Быстрый взгляд через левое плечо – село быстро уходит за спину, но хорошо видно, что один из двух танков, на которые он только что вывалил половину своей бомбовой нагрузки, полыхает ярким оранжевым факелом.

– Детонация боекомплекта, – мгновенно следует исчерпывающий ответ из-за спины.

Самолёт командира эскадрильи уже замкнул круг, пристроившись к последнему самолёту в хвост.

Второй заход, поиск цели…

– Вон-вон-вон там! левее, левее! – подсказывает Ангел за спиной.

И тут… на лобовом стекле появляются…

Что за чёрт?! Какие-то зелёные метки!

Нет! Это какие-то бегущие символы, линии, шкалы с циферками!

– Что за х-х-х-рррень?! – Андрей на секунду крепко зажмуривается, встряхивает головой, открывает глаза: нет, всё так же по центру колеблется какой-то смутно знакомый символ, похожий на схематичный самолётик на авиагоризонте, над ним подрагивает горизонтальная пунктирная линия, привязанная к шкале слева, а наверху, в углах, слева и справа, скачут, меняя показания, какие-то трёхзначные цифры!!

И в довесок ко всему прямо по центру, прыгает, как чёртик, зелёный незамкнутый кружок с перекрестием. А разомкнутая окружность вокруг крестика, как живая, стремительно убывает против часовой стрелки! И поверх перекрестия, перещёлкиваясь, быстро сменяют друг друга какие-то непонятные циферки: 0,6…0,5…0,4…0,3!

– ВЫВОД! – предупреждающе грохочет в голове голос Ангела, сидящего за спиной.

Андрей, замешкавшись, так и не сбросив ПТАБы из двух оставшихся кассет, в последний момент выдёргивает самолёт из пике, и прижатый к креслу навалившейся перегрузкой, выполняет боевой разворот6.

– Почему не сбросил? – слышит он в голове требовательный вопрос Агнии.

Андрей отчаянно пытается проморгаться: зажмуривает и вновь распахивает глаза, пытается их протереть, глубоко дышит:

– Агнюш, беда… что-то с глазами! Похоже, долетался… Перегрузка, что ли. Галлюцинации у меня – я какую-то хренотень всё время вижу! Прямо по курсу! Зелёную!

– Дурак! Это не хренотень! Это Я ТЕБЕ ПОДСКАЗЫВАЮ! Не понял, что ли?

Андрей секунду тупо пялится прямо перед собой, уставившись в непонятную зелёную чехарду на лобовом стекле, потом спохватывается:

– ЧТО ты подсказываешь?

– Я! Тебе! Вывела! На лобовое стекло! Показания приборов! Авиагоризонт, скорость, высота, угол пикирования, дальность до цели! Чего непонятно-то?

Слева внизу уходит под левое крыло село с окопавшимися в нём фашистами, накрытое плотными столбами дыма. Карусель из двенадцати Илов быстро вращается, разнося опорный пункт фашистов вдребезги. Уже пошли в ход ЭРЭСы, и эскадрилья, крутя свою смертоносную карусель на целью, долбит-долбит-долбит, грызёт-грызёт-грызёт всё, что расположено внизу.

Так…Сейчас надо делать очередной разворот с последующим заходом на цель. Вот впереди идущий самолёт, накренившись на крыло, входит в левый вираж, снова разворачиваясь на цель.

Мысли шарахаются в голове: «это невозможно» и «как она до ЭТОГО вообще додумалась?» и «что это за приборы такие, которые показывают дальность до цели и угол пикирования?»

– Андрей! Я тебе потом всё объясню! – тараторит она, как ШКАС, из-за спины, – просто прими как должное: я это сделала для тебя, чтобы тебе было удобнее! Быстрее, быстрее, не щёлкай клювом, выходи на боевой**!

– А? ага… – Андрей пологим левым виражом доворачивает на цель, продолжая пялиться на шкалы и цифры на лобовом бронестекле. Адреналин бурлит в крови, но внешне Андрей – само воплощение спокойствия. Ещё чуть-чуть, так… на боевом. До цели – чуть более километра. На размышления – 5-6 секунд. На выбор цели, прицеливание и атаку – ещё столько же.

– Так, ещё раз. Поясни для тупого. Что здесь и где? – спокойно вопрошает он.

– По центру – авиагоризонт! Слева наверху – твоя скорость. Справа наверху – твоя высота. Кружок по центру – марка прицела. Над ним – дальность до цели. Уменьшается дистанция – кружок вокруг крестика убывает против часовой стрелки. Подсекаешь?

– Да! Куда бить?

– Вон-вон! Видишь?! Самоход! Вон, из сарая вылупился! Накрой его!

И точно! Андрей отчётливо видит, как из одного большого сарая, с одного угла уже полыхающего огнём, сломав сену и разбрасывая брёвна, выламывается большая самоходка с огромной, угловатой рубкой и длинным-длинным стволом орудия.

«Фердинанд! Т-твою маковку!» – ёкает сердце.

Плавное, несуетливое движение ручкой управления, палец правой руки – на кнопке «Б»(сброс бомб). Немного помотавшись туда-сюда, самоходка плотно «садится» в перекрестие яркого, зелёного крестика. Не отрывая глаз от стремительно растущей в прицеле цели, Андрей теперь чётко видит изменение высоты – справа бегут, сменяя друг друга, цифры – 300, 250, 200, 150. Это высота. Слева скорость, она растёт – 300,310, 320, 330. Чётко над кружком с перекрестием – текущая дальность до цели. 0,4-0,3-0,2… пора! Удобно, чёрт возьми!

Ручку чуть-чуть на себя, капот закрывает самоходку. Сброс! Лёгкая дрожь самолёта подтверждает, что ПТАБы пошли.

Вывод. Полный газ. Набор высоты. Левый разворот.

Сзади радостно-возбуждённое:

– Есть накрытие! Готов «Фердинанд»!

И немного погодя:

– Ну как, рацуха7 помогает?

– Солнышко моё, откуда ты такие слова-то знаешь?

– Из твоей же бестолковки, вот откуда! – веселится Ангел за спиной, явно обрадованный успехами своего подопечного, – ну так как, удобнее?!

Самолёт на полном газу в боевом развороте набирает высоту. Андрей медлит с ответом – крутит головой по сторонам, контролируя обстановку, нет-нет да и мазнёт глазом по зелёным цифрам на лобовом стекле. Зелёные цифры быстро меняют друг друга: высота растёт: 400, 450, 500, 550, 600, 650 метров. Скорость падает: 300, 290, 280, 270, 260, 250. Не надо опускать глаза вниз, на приборную доску. Хм… действительно удобно!

– Да, удобно. Но непривычно. Пока ещё не подстроился.

Андрей помедлил пару секунд, и решился уточнить ещё пару деталей:

– А вот это не совсем понятно – горизонтальный пунктир, который то вниз, то вверх двигается и шкала слева от него ползёт с циферками. Это что?

– Пунктирная линия – линия горизонта. Ты пикируешь – она поднимается вверх, набираешь высоту – уходит вниз. Она привязана к шкале слева, двигается вместе с ней, на шкале – угол пикирования или кабрирования!

В наушники врывается голос комэска:

– Внимание! Проснулись три зенитки! Тем, кто сейчас будет делать заход – подавить!

«Ох, ёлки зелёные! Это ж мне команда! Чёрт, где эти зенитки?! А вот!»

Андрей видит, что с северной окраины села к самолёту, который идёт в трёх сотнях перед ним, тянется мощная, густая трасса.

– Вон, вон он, гад! На перекрёсток выполз! – тараторит сзади Ангел.

Андрей и сам уже видит, что на перекрёстке стоит полугусеничный транспортёр, на вроде «ганомага», и из него дует огненной струёй что-то многоствольное и скорострельное.

Впереди идущий Ил, попавший под обстрел, начинает резко маневрировать, сбивая прицел немецкому зенитчику. Трасса, как огненный хлыст, мечется, изгибается, и пытается хоть краем, но задеть борющийся за свою жизнь русский штурмовик. Самолёт ныряет вниз, к самой земле, огненный хлыст – за ним, но… внезапно обрывается.

– Быстрее! Быстрее! Ты следующий! У тебя три секунды, пока перезаряжают! – ШКАСом тараторит сзади Ангел-хранитель.

– Не успеют.

Андрей спокойно «сажает» транспортёр с четырёхствольным 20-мм автоматом на зелёный крестик прицела и нажимает обе гашетки. Четыре трассы рванулись в сторону цели. Глаз фиксирует, как бегут циферки над маркой прицела – уменьшается дальность до цели. 0,8-0,7-0,6-0,5… Вокруг мобильной зенитки снаряды и пули вздыбили целый фонтан снежной пыли. Из этого поднятого разрывами снарядов снежного облака вырывается огненный сноп, состоящий из отдельных огненных чёрточек, и неприцельно полощется где-то правее, метров на тридцать. Немецкому зенитчику из-за этой снежной пелены ничего не видно, и он стреляет наугад, в надежде всё-таки хоть случайно, но зацепить очередной атакующий русский штурмовик.

– Ты не попал! Не попал! Долбани его ЭРЭСами! – срывающийся голос Агнии звенит от напряжения.

Большой палец левой руки топит кнопку «РО». С крыльев с рёвом снимаются четыре РС-82 и через полторы секунды кучно ложатся в белое облако. На месте транспортёра с четырёхствольной зениткой вспухает облако разрыва четырёх ЭРЭСов. Вверх и в стороны, кувыркаясь в полёте, разлетаются какие-то тёмные ошмётки.

– Е-е-е-сть!!! Молодец, попал!

Уходит вниз земля, нос самолёта ползёт в небо.

– Молодец, так держать! – Андрей отчётливо ощущает на правом плече одобрительный хлопок ладонью. От неожиданности он оборачивается, и бросает зачумлённый взгляд в маленькое окошко справа от подголовника. Сзади, в кабине стрелка, в полутора метрах от себя, он видит озорную мордочку Ангела.

– Ё-ка-лэ-мэ-нэ! Ты чё делаешь-то?

Ангел сзади коротко всхохатывает:

– Здорово получилось, правда?! Это я так пошутила!

– Тьфу ты! – плюётся Андрей, но в душе улыбается: да, с такой помощницей не заскучаешь!

Снова заход, найдя новую цель – батарею миномётов, окопавшихся во дворе одного из домов, Андрей вбивает туда оставшиеся четыре ЭРЭСа, и для верности добавляет туда же и длинную очередь из ШКАСов.

– Делаем ещё два захода! – все пилоты эскадрильи слышат в наушниках голос комэска.

Смертельная для фашистов карусель продолжает вращаться – все бомбы уже сброшены, все реактивные снаряды ушли с направляющих, но самолёты продолжают штурмовать опорный пункт гитлеровцев и добивают всё, что ещё может шевелиться, огнём из пушек и пулемётов. Пятый, шестой заход…

Наконец, команда:

– Зелёная ракета! Всё! Наши пошли в атаку! Прекратить огонь!

И чуть погодя:

– Делаем ещё два холостых захода! Не даём этим гадам поднять головы!

Выполняя вираж, Андрей видит, как из леса, подминая гусеницами густой кустарник на опушке, вываливается два десятка наших танков и самоходок. Вырвавшись на открытое поле, они набирают скорость, и вздымая снежные вихри, рвутся к селу, в котором окопались фашисты. Сколько их там осталось-то? За шесть заходов эскадрилья Илов способна и не такое количество фашистов с говном смешать…

Самолёты делают ещё два холостых захода: пикируют, но не стреляют – наши уже близко. Вот первые танки, а за ними и самоходы ворвались на окраины села. Вот с них посыпались, как тетёрки в снег, пехотинцы из танкового десанта. Вот фигурки наших бойцов, под прикрытием огня танков и самоходов и под рёв штурмовиков сверху, разбегаются по дворам, зачищая село от очумевших от воздушного налёта фашистов (от тех, кто остался в живых).

– Всё ребята, кончаем работу! – все слышат приказ комэска. Самолёт командира эскадрильи разрывает круг, и на «змейке» собирает всю группу.

На максимальной скорости и на небольшой высоте эскадрилья стремительно уходит на восток…

Истребители подтягиваются ближе к штурмовикам.

– Ну что, горбатые, дождались? Вот и гости к нам! Теперь держитесь! – в наушники врывается голос командира истребителей прикрытия.

Через пару секунд уточняющий вопрос капитана Миронова:

– Много?

– Да. С хвоста нагоняет ещё три звена. Сейчас начнётся…

– Сдюжите? Вас всего восемь.

– Не ссыте, горбатые! – коротко хохочет командир истребителей, – когда врагов много, их легче бить – они со всех сторон!

Пятисекундная пауза…

– Парни, внимание! – это комэск Миронов обращается уже к пилотам своей эскадрильи, – сзади ещё 12 истребителей противника подтягиваются. С теми, что нас уже давно пасут, ровно 20. Предупредите стрелков. Уплотняемся, держим строй. Будет жарко.

Мессершмитты, нагоняющие эскадрилью Илов сзади, разделились – два звена продолжили держаться на той же высоте, на которой и шли, но разошлись двумя четвёрками в стороны, чтобы одновременно атаковать справа и слева, а третья четвёрка, разгоняясь в пологом пикировании, пошла вниз, с явным намерением поднырнуть под Илы и атаковать их снизу.

Наперерез им рванули Лавочкины прикрытия… и грянул бой!

Мессеры бросились на эскадрилью Илов почти все разом, одновременно. Эфир тут же наполнился гвалтом пилотов, командами комэска и командиров звеньев, взорвались ответным пулемётным огнём задние огневые точки Илов, полосуя небо росчерками трасс. Прорываясь сквозь их огонь, и уворачиваясь от пытающихся перехватить их Ла-пятых, атакующие мессеры, активно маневрируя, и сбивая прицел борт-стрелкам, поливали пушечно-пулемётным огнём строй штурмовиков. Вот задымил один, вот второй… Один из штурмовиков, окутавшись облаком разрывов прямых пушечных попаданий, вяло и уже неуправляемо переворачивается на спину, и увеличивая угол пикирования, стремительно уходит к земле. Из него вываливается только один тёмный комочек, и через пару секунд повисает на стропах парашюта буквально метрах в тридцати от земли. Успел! Вроде живой…

Капитан Миронов пытается руководить боем, да куда там! Строй разбивать нельзя – иначе огонь борт-стрелков размажется по всему небу, и тогда… Остаётся одно – идти, сжав зубы, на максимальной скорости, и надеяться на броню, огонь стрелков и помощь Ла-пятых.

Немцы, создав, наконец-то, для себя локальное преимущество, отрывались по полной: три четвёрки мессеров связали боем наши Ла-пятые, а две свободные четвёрки атаковали строй летящих штурмовиков беспрестанно, сразу со всех сторон. Огонь стрелков при этом рассредоточивался, плотность огня падала. На двух самолётах замолчали задние огневые точки – по всей видимости, стрелки были или ранены, или убиты. Огонь оборонительных УБТ становился всё более вялым, и всё более слабым – боекомплект, активно расходуемый во время беспрестанных атак немцев, подходил к концу, да и количество стрелков заметно поубавилось.

И только огонь с четырёх самолётов второго звена, которое вёл Андрей, продолжал оставаться эффективным и слаженным, как будто им управлял один опытный и искушённый дирижёр. Тот, кто каким-то сверх естественным способом руководил борт-стрелками звена, безошибочно определял, какой из атакующих истребителей в данный момент времени представлял из себя наибольшую опасность, и в доли секунды давал команду на наведение всех четырёх стволов только на эту цель. Следовал короткий залп, все четыре трассы безошибочно сходились в одну точку, и, не выдержав массированного огня, истребитель противника или резким рывком уходил с линии огня, не завершив атаку, или подбитый, отворачивал в сторону с дымным хвостом. Вот один, а за ним сразу и второй мессершмитт, выскочившие сдуру под концентрированный огонь четверых стрелков, разбрасывая в стороны ошмётки сорванных кусков обшивки и разбитых фонарей кабин, устремились в свой последний путь к земле…

Стремясь обезопасить себя от атак снизу, штурмовики, сохраняя плотный строй, стали опускаться всё ниже и ниже, прижимаясь к земле. Вот ещё один штурмовик, получив снаряд в двигатель, обильно задымил, и, теряя высоту и скорость, отстал от строя и пошёл на вынужденную. На отставшего сразу же насели два мессера, предвкушая лёгкую добычу. Заход, короткая, но точная пушечная очередь с пятидесяти метров по крылу – консоль надламывается у самого центроплана, самолёт мгновенно переворачивается на спину, и в перевёрнутом положении встречается с землёй. Вспышка бензина, и огромным огненным болидом, подпрыгнув от удара о землю, и разломившись на части, самолёт ещё раз рушится на землю, теперь уже в виде отдельных обломков, похоронив в огненном бензиновом аду пилота и стрелка. Безупречно совершив изящную победную горку, два «эксперта» люфтваффе устремляются за основной группой. Время от времени какой-либо из Ла-пятых, сбросив с хвоста очередного настырного мессера, бросается в кучу атакующих Илы Месеров, пытаясь сорвать их атаки. Но его быстро оттесняют, и вновь закручивают в собачью свалку, связывая боем…

– Ниже, ещё ниже! – Андрей слышит в голове голос Ангела. И рискуя врубиться на полном ходу в верхушки сосен, опускается ещё ниже. Его маневр повторяют все пилоты его звена. Земля, непривычно близкая, стремительно проносится мимо, винты Илов буквально стригут верхушки деревьев.

Короткими, злыми очередями стрекочет сзади за спиной УБТ Агнии. Всё внимание Андрея сосредоточено на том, чтобы сохранять высоту и держать строй – смотреть по сторонам нет времени. Минута, вторая, третья… четвёртая… В первые несколько секунд он даже не понял, что бой уже закончился – он так же летел, выдерживая высоту и стараясь не вывалиться из плотного строя, но почему-то не стало слышно пулемёта за спиной! Патроны кончились?! И трассы почему-то больше не полощутся вокруг самолёта…

Бой закончился так же внезапно, как и начался. Разгадка была проста: немцы получили по радио сообщение, что с ближайшего аэродрома истребителей были экстренно подняты ещё два звена Лавочкиных, и они на полном газу уже спешили на помощь. Не дожидаясь их прибытия к месту схватки, Мессеры резко вышли из боя и на полном газу уже удалялись на запад. А потрёпанная эскадрилья Илов, сбросив газ и щадя перегретые на форсаже моторы, на скорости в 250 километров в час летела к своему аэродрому. За тремя самолётами тянулись жиденькие струйки дыма, у одного из них весь фонарь и фюзеляж почернели от масла, которое выбивало из повреждённого мотора. Лётчик открыл сдвижную часть фонаря, и пилотировал самолёт, ориентируясь, главным образом глядя по сторонам.

***

Сели, зарулили, два самолёта так и остались на полосе – у одного не вышли стойки, и ему пришлось садиться на пузо, а второй пилот, не рискнув выпускать из продырявленного насквозь центроплана посадочные щитки8, и садясь на повышенной скорости, несколько раз скозлив, подломил-таки одну из ног шасси. И теперь его самолёт стоял на полосе, уткнувшись левой подломанной консолью в землю, и задрав в небо правую.

Пилоты и стрелки устало вылезали из кабин, некоторых вынимали – на поле суетились медики, туда-сюда бегом таскали носилки. Оставшиеся невредимыми, неспешно вылезали из кабин, и спрыгнув на грешную землю, нервно закуривали. У многих тряслись руки, все сумрачно молчали.

Из двенадцати самолётов вернулись десять, в которых было ранеными три пилота и четыре стрелка, один из стрелков был в крайне тяжёлом состоянии. Всех их срочно, сначала бегом на носилках, а потом на машине, транспортировали в сан.часть. Один легко раненый пилот шёл сам, поддерживаемый сопровождавшими.

С трудом выпроставшись из кабины, Андрей вместе с вскочившей на крыло Александрой помог вылезти Агнии – на ней лица не было, так она устала. Чмокнув Андрея в губы, она спрыгнула с крыла:

– Я сейчас! – и покачиваясь, пошла к соседнему самолёту, где из кабины стрелка медленно, как пьяная, вылезала Катерина, держась за голову.

– Что, плохо получилось? – тревожно заглядывая в глаза , и кусая губы, спросила Шурка.

– Да уж… напоролись на мессеров. Двадцать штук. Еле ушли. – шумно выдохнул Андрей, вытирая пот с мокрого лба, – две машины фрицы сбили, если честно, ещё даже не понял, кого… Ладно, я пошёл, доложусь комэску.

Обернулся назад – у соседнего самолёта Агния бинтовала притихшей Катерине голову и успокаивала её:

– Да ерунда, до свадьбы заживёт! Гляди-ка: и сама повоевала, и за Витьку фрицам приветик передала, и сама получила… сплошное удовольствие! Подумаешь, чуть-чуть по лбу царапнуло! Под волосами и не видно будет!

Принимая доклады от оставшихся пилотов, капитан Миронов отметил с удивлением, что в звене Андрея Чудилина повреждения самолётов минимальные, все пилоты живы-здоровы, а среди борт-стрелков только один легко раненый. А когда выяснилось, что два сбитых огнём борт-стрелков мессершмитта тоже на счету стрелков из его звена, глаза его слегка полезли на лоб. Но против истины не попрёшь – факт сбития мессеров именно этими стрелками подтверждали многие. Похмыкав, и почесав вспотевшую, мокрую от пота голову, командир эскадрильи пошёл с докладом на КП.

Андрей догнал Агнию, ведущую Катерину в сан.часть. Агния обернулась:

– Андрюша, мне надо туда. Я там буду нужна, – она подняла на Андрея глаза, – там тяжёлый, новенький этот, Серёжка Колядин. Там… в общем… сложный открытый перелом, болевой шок, кровопотеря… Я там нужна, Андрюш!

Андрей молча и понятливо покивал, пропуская их с Катериной в дверь сан.части. Остался один, задумался – мысли ворочались тяжёлые, невесёлые. А ещё занимал один вопрос – как так получилось, что у него в звене – все живые, самолёты почти без пробоин, да ещё в довесок и пара сбитых мессеров? Он подозревал, что Агния, когда вернётся, сможет ответить на все его вопросы. Она перед вылетом говорила про какую-то задумку… Нет, без неё точно не обошлось!

Что она ещё такого отчебучила?

Вторая эскадрилья в этот день больше не летала – большинство самолётов были серьёзно повреждены, да и лётному составу требовалось прийти в себя. Ещё до обеда на поиски выпрыгнувшего члена экипажа (ещё никто не знал, кто это – пилот или стрелок) вылетели два самолёта – У-2 и «Шторх». Повезло «Шторху» – в его кабину, помимо пилота, поместился ещё и наблюдатель – техник того самого Ила, что был сбит. Он-то и заметил парашют, повисший на кустарнике. Борт-стрелок Максим Кожевников, молодой, 21-летний парень, там же и сидел, в снегу, при приземлении он сломал обе ноги – парашют раскрылся слишком низко, и в момент приземления не успел погасить скорость до безопасного значения. Пилот погиб в самолёте.

После ужина, во время которого на столе остались стоять три стакана с водкой, покрытые кусками чёрного хлеба, Андрей в смурном настроении, отмахнувшись от товарищей, пошёл в дом, где они жили. Агния, понимая его состояние, пошла за ним. Приняв боевые 100 грамм, и помянув погибших товарищей, Андрей никак не мог вспомнить, что же такого он хотел спросить у Агнии.

– Знаешь, – вздохнула она, – я… знала, что что-то случится, но… не знала, что будет ТАК тяжело. И я корю себя, что я не смогла спасти всех.

И тут Андрей вспомнил!

– Всех? Да… я вспомнил! – он хлопнул себя по лбу: – Все самолёты нашего звена прилетели почти без повреждений! И ни одного раненого, не считая царапины у Катерины! Скажи, это твоя работа?!

Она посмотрела на него исподлобья и молча покивала головой.

Он взял её за плечи, и требовательно посмотрел ей в глаза:

– Как?! Что ты сделала?

– Я? Ну, я… – она почесала кончик носа, – я смогла взять под контроль всех стрелков нашего звена. Ну, помнишь, как тогда, Пашу, в том бою на танке?

Андрей молча кивнул.

– Ну вот… понимаешь, так бы они палили вразнобой, кто куда горазд, а под моим контролем… все разом, и туда, куда надо!

– Так значит… значит… и этих двух мессеров стрелки нашего звена завалили именно поэтому?!

Она вздохнула, и молча кивнула. Андрей немного повеселел, нежно обнял её за плечи, ласково погладил по волосам:

– Ты совершила невозможное! Управлять действиями нескольких борт-стрелков! И сохранить при этом столько жизней! Не только мою. Получается, ты… ты… не только мой личный Ангел-хранитель, ты… ты…

Она невесело улыбнулась уголком рта:

– Тактический координатор.

Андрей кивнул:

– Точно! Какое правильное название.

Помолчал, вспоминая, и вспомнив, опять спросил:

– А вот эта хреновина… ну, эти зелёные значки, линии, циферки на лобовом стекле – это ты сама придумала?

Агния улыбнулась, и покачала головой:

– Да не-е… Не сама. Подсмотрела.

– Где подсмотрела?

– Помнишь, я тебе про энерго-информационное поле рассказывала?

– Это где есть информация про всё-всё-всё?

– Да. И про это тоже. Эта штука через несколько десятков лет будет в кабине каждого боевого самолёта. Называется – индикатор на лобовом стекле или сокращённо ИЛС. Вот я тебе нечто подобное, в упрощённом виде и воспроизвела. Вроде получилось… Удобно, ведь правда?

– Хм… Индикатор на лобовом стекле… Да, удобно, хоть и немного непривычно. Но если привыкнуть… Скорость, угол пикирования, высота, дальность до цели…. Хм… Придумают же!

– Да уже почти придумали. У меня-то на УБТ прицел К8-Т – можно сказать, зародыш данного изобретения. Перекрестие прицела лампочка подсвечивает. ИЛС – по сути, развитие этой идеи. Только в более развёрнутом, и доведённом до совершенства виде.

– Поня-я-я-тно… Но вот я чего думаю, только ты не обижайся: может, для пилотов, которые на самолёт с такой штукой на лобовом стекле с самого начала переучиваются, оно, конечно, полезно и нужно, а вот меня, думаю, будет отвлекать. Я же как летать и врага бить учился? Целиться – по трассе, бомбить – по сапогу, самолёт пилотировать – так я его и так жопой чую. Что мне ещё надо? Ты уж милая, оставь, всё, как есть. А вот твои подсказки в бою мне в тыщу раз нужнее, чем все эти зелёненькие чёртики на лобовом стекле.

Она с сожалением махнула рукой и отвернулась.

– Ну чего ты вздыхаешь, координатор ты мой? Обиделась? – Андрей мягко приобнял её за плечи.

– Да прах с ним, с эти индикатором! Понимаешь, мне не это горько… – Агния тяжело вздохнула, – фиговый я координатор, не смогла спасти всех. Трое погибли, семеро ранены. Дура я, неумеха… Вот если бы я смогла всех борт-стрелков под контроль взять, вот тогда…

– Если бы, да кабы… ты и это-то еле сдюжила, я-то видел, как ты из кабины вылезала! Бой был очень тяжёлым. И если бы не ты, то потери были бы гораздо тяжелей.

– Угу… иди спать. – Агния легонько отпихнула его от себя: – завтра будет очень тяжёлый день, тебе надо выспаться.

Но сон никак не приходил – какая-то не оформившаяся мысль назойливо ворочалась в голове. Что-то такое, что беспокоило его уже несколько дней. Мысли, как шаловливые мыши, разбегались в разные стороны и тут… вот! Он уже открыл рот, чтобы задать свой вопрос Агнии, но она его опередила:

– Уже месяц и один день мы вместе, да. Месячный срок прошёл, сегодня я спасла тебя уже в тринадцатый раз. Я не знаю, что происходит. По всем расчётам, меня уже давно должны были отсюда выдернуть: и срок я отбыла сполна, и план по спасениям тебя от смерти тоже выполнила, даже с перевыполнением. Я не знаю…

– Может, это… тово… забыли о тебе там, в твоей небесной канцелярии, а? Может, оставят? – рискнул выразить осторожное предположение Андрей.

Агния хмыкнула, дёрнув плечом:

– Ага! Эти забудут! Эти оставят! Держи карман шире…

Андрей расстроенно замолчал, не зная, что сказать.

– Думается мне, что всё там видят и всё учитывают. Помнишь, неделю назад мы с тобой гадали, почему меня тогда не забрали? В тот раз аккурат восьмой раз был. А вот оставили же! Я тогда предположила, что мне дают возможность отмотать весь срок, «от звонка до звонка», то бишь месяц. Для исправления, так сказать, своих ошибок.

– Какие у тебя могут быть ошибки? Что ты не только меня спасала, а ещё и кучу других людей с того свету вытащила? Это, что ли, ошибка?! Да ты святая! Вот что я тебе скажу! – возмутился Андрей.

– Святая… скажешь тоже! Спасала и других, да, было дело, потому как не могла иначе. А знаешь, сколько я при этом положила? Сотни! Сотни жизней отняла! На что я никаких прав, как Ангел-хранитель, в принципе не имею!

– Да у кого жизни ты отняла?! То ж фашисты! – Андрей аж подскочил на кровати, – насильники! Убийцы! Неужто тебе их жалко?!

– Этих – не жалко! – отрезала Агния. – чтоб они все сдохли! Но ТАМ, – она подняла палец к небу, – ТАМ не поймут.

Она горько вздохнула и добавила:

– ТАМ другая мораль. И судить меня ТАМ будут по всей строгости ЗАКОНА. Когда вернусь. А вернут обязательно. Может, просто мне ещё немного времени дают, шанс исправиться?

– Сколько?

– Не знаю, может, неделя, может, две… Да вот только хренушки я исправлюсь! – она в исступлении хлопнула рукой по табуретке, стоявшей подле кровати. – Я теперь больше человек, чем Ангел, и поступать иначе НЕ МОГУ! Всё, спи! Что будет, то и будет!

Она отвернулась от Андрея и замолчала. Андрей обнял её сзади, и, зарывшись лицом в её волосы, тихонько поцеловал её в затылок.

– И то хорошо. Неделя – это много. А две – вообще целая вечность. Тут день-то, не знаешь – проживёшь ли, нет…

– Угу. Спи уже, философ.

Глава 4. Дуэль с зениткой.

На востоке небо стало светлеть, и тонкие ниточки тёмных, длинных облаков, сгрудившихся на горизонте, окрасились снизу в нежно-розовый цвет.

Несмотря на столь ранний час, над аэродромом висела деловитая суета: соблюдая светомаскировку, к стоянкам самолётов по очереди подъезжали заправщики и машины подвоза боеприпасов. Оружейники быстро и аккуратно выполняли свою ответственную работу: поднатужась, и ухватывая втроём-вчетвером толстые тушки «соток», загружали их в крыльевые бомбоотсеки, тащили наверх, срывая краску с передних кромок крыла, тяжёлые, клыкастые ленты с 23-миллиметровым снарядами к пушкам ВЯ-23. Техники уже в который раз проверяли работу общесамолётных систем. То тут, то там раздавались окрики, подбадривающие возгласы, изредка слышался смех и нервный матерок…

В полста шагах от стоянок самолётов лётчики второй эскадрильи сгрудились вокруг комэска.

– Парни, дело серьёзное, – капитан Миронов обвёл глазами окруживших его пилотов, – железнодорожный узел бомбить – это вам не хухры-мухры. Идёт весь полк, тремя эскадрильями. Плюс звено управления. Всего сорок машин. Наша эскадрилья идёт во второй волне. Перед нами первая, за нами – третья. Вылетаем всем составом.

По маршруту идём в колонне звеньев. Атаку осуществляем всем звеном, в четыре самолёта. Боевое построение в режиме атаки – растянутый пеленг.

Командирам звеньев, – капитан на секунду задержал свой взгляд на старшем лейтенанте Чудилине, – особое внимание за новичками. Все делают по одному заходу.

Все молча слушали командира эскадрильи, понимая, что предстоит весьма нешуточное дело. Железнодорожный узел – одна из самых сложных целей, по максимуму прикрытая зенитным огнём. Словно отвечая их мыслям, командир эскадрильи продолжил:

– Да, зениток там понатыкано – мама не горюй. Поэтому выделяются мощные силы для их подавления. В первой эскадрилье только одно ударное звено идёт с ФАБ-100, а два – выделяются для подавления ПВО. У нас – уже два звена, второе и третье, работают по эшелонам, и только одно, то есть первое, – бьёт по зениткам. Первое звено веду я, второе – старший лейтенант Чудилин. Третье – старший лейтенант Кутеев.

При этих словах комэск взглянул на старшего лейтенанта Кутеева, командира третьего звена. Тот, согласно кивнул, попутно сделав отметку на карте в планшете.

– Чудилин!

– Я! – бодро отозвался Андрей.

– Ты ведёшь второе звено. У самолётов звена загрузка – АО-25 и ЭРЭСы. Если всё идёт штатно, то вываливаете всё это на эшелоны. Если по ходу дела выясняется, что ПВО до конца не подавлена, то бьёте по зениткам. Задача ясна?

– Так точно.

Комэск помолчал, и добавил:

– Вся третья эскадрилья идёт, загруженная под завязку сотками. Они-то и должны разнести весь этот узел в пыль. Наша, то есть, первой и второй эскадрилий, основная задача – вдолбить в говно всю ихнюю зенитную артиллерию, и дать спокойно отбомбиться третьей. Задача ясна?

Все дружно закивали головами.

***

Небо заметно посветлело, тьма стала рассеиваться. Тяжкий рёв нескольких десятков моторов стоял над аэродромом. Поднимая клубы снежной пыли, искрящейся в свете прожекторов, подсвечивающих взлётку, один за другим стартовали тяжело нагруженные машины. Взлетевшие первыми нарезали круги над аэродромом, только что оторвавшиеся от земли неспешно набирали высоту и пристраивались в круг. А на поле аэродрома всё вздымались и вздымались белые вихри, поднятые работающими на взлётном режиме моторами всё взлетающих и взлетающих штурмовиков. Через десять минут штурмовой авиаполк в полном составе, во главе которого шло звено управления, ведомое самим командиром полка, выстроившись в колонну звеньев, длинной змеёй потянулся на запад…

Внизу плавно проплывали лесные массивы, перемежаемые полями. Изредка то там, то здесь, виднелись большие и маленькие населённые пункты. Прошло ещё пять минут. Колонна стала загибаться влево, меняя курс на сорок градусов. Потом, по прошествии ещё нескольких минут, снова поворот, ещё на 40 градусов.

На востоке уже вовсю алела заря – десятки мелких тёмных облаков, кучно толпясь на бирюзовом небе, и освещённые восходящим солнцем, выделялись своими ярко-оранжевыми нижними половинками. Три эскадрильи штурмовиков, кромсая винтами морозный зимний воздух, дважды изменив свой курс, теперь подбирались к цели с запада, и были почти не видны на фоне тёмного неба.

– Похоже, выходим на боевой, – посмотрев на карту в планшете, произнёс скорее для себя Андрей.

– Так и есть, – услышал он ответ в голове голос Агнии, – посмотри немного левее, видишь?

– Ага, точно!

В нескольких километрах, сквозь застилавшую землю дымку, уже отчётливо был виден железнодорожный узел: здание вокзала, много путей, коробки каких-то складов, стрелки, рельсы, рельсы, и на них…

Огромное скопище вагонов!

Через полминуты вокруг головы колонны штурмовиков показались, отчётливо видимые на светлом бирюзовом небе, чёрные кляксы разрывов зенитных снарядов. С каждой секундой их становилось всё больше и больше. Через четверть минуты они, размазываясь, как капли туши на мокрой бумаге, заляпали собой всё небо.

– Понеслась вода за рыбой! – буркнул Андрей, и тут же услышал в наушниках спокойный голос командира полка, ведущего первую эскадрилью:

– Внимание! Первая эскадрилья! Цель слева по курсу! – и спустя пять секунд: – Атака!

Было хорошо видно, как в сплошном мареве из разрывов зенитных снарядов самолёты первой эскадрильи с левым доворотом последовательно ныряли в пологое пике. И тут же к кляксам разрывов зениток среднего калибра присоединился огонь малокалиберной зенитной артиллерии. 20-мм зенитки хлестали длинными, с огненными росчерками, плетями, а 37-миллиметровки выплёвывали навстречу атакующим их самолётам трассы, каждая из которых была увенчана шестью огненными шариками – по количеству снарядов в магазине9.

И все вместе они хлопотливо плели свою гибельную паутину, стремясь зацепить настырно лезущие в самое пекло советские штурмовики.

Андрей намётанным взглядом отметил, что позиций МЗА10 не меньше трёх десятков. Это было много, очень много – железнодорожный узел фашисты прикрыли очень хорошо.

– Т-т-твою мать! Плотно у них тут… – чертыхнулся Андрей.

И тут же голос Ангела в голове, уже с железными нотками:

– Не ссы, прорвёмся!

Андрей мимолётно ухмыльнулся: «ну, всё, похоже, Она уже включилась!».

Чувствовать своего Ангела-хранителя не где-то там, на небе, а вот так, прямо за спиной, это было феерическое ощущение! Появилось чувство, что у него самого вырастают крылья, а всё тело покрылось грозной бронёй.

«Под грозной бронёй ты не чувствуешь ран!» – вспыхнула в голове мысль… кто-то из классиков… Пушкин?

И тут же требовательный, почти осязаемый головой мысленный подзатыльник от Ангела:

– Не отвлекайся! Сейчас будет команда к атаке!

И точно! Щелчок с наушниках, и уверенный голос комэска Миронова из эфира:

– Вторая эскадрилья! На боевом!11Приготовиться к атаке! – и через пару секунд: – второе звено – работаете по зениткам! Как понял?

Андрей встрепенулся, переключился на волну командира эскадрильи:

– Второе звено! Принято! Работаем по зениткам!

Переброс передатчика на соседнюю частоту:

– Парни! Работаем по зениткам! Разбиться на пары, дистанция – не более 200 метров! Далеко не отрываться!

– Понял… принято… есть! – почти одновременно прилетели три ответа от пилотов его звена.

Первая эскадрилья уже по полной программе работала по целям – два её первых звена насмерть врубились в смертельную схватку с батареями малокалиберных зениток фашистов, прикрывающих железнодорожный узел: глаза в глаза, зубы в зубы!

На тех участках неба, где шли в атаку две первые четвёрки Илов первой эскадрильи, казалось, сошёлся огонь всех зениток – самолёты прорывались сквозь сплошное море огня. Сотни снарядов малокалиберной артиллерии, ежесекундно изрыгаемые в воздух десятками стволов, сплошным огненным ливнем полоскали небо вокруг самолётов, идущих в атаку. Казалось, ничто и никто не сможет прорваться сквозь эту огненную стену. Но невзирая на смерть, несущуюся навстречу, самолёты упорно шли вперёд, и пушечно-пулемётным огнём, перемежаемым залпами ЭРЭСов, сметали всё на своём пути.

Немецкие зенитчики, видя, что эти две четвёрки русских штурмовиков, пришли, чтобы забрать ИХ жизни, дорого их продавали – один за другим, с минимальным интервалом, два самолёта из первых двух атакующих четвёрок огненными факелами рухнули на привокзальные постройки. Третий, тоже объятый пламенем, но видимо, до последнего момента управляемый пилотом, в последний момент довернул, и врезался в самую гущу вагонов, скопившихся на рельсах. На месте падения взметнулся большой факел пламени.

Но две четвёрки первой эскадрильи, задачей которых было подавление зенитной артиллерии, сделали своё дело – не выдержав бешеного напора их атаки, почти все зенитки прекратили на некоторое время свой огонь. Несколько позиций МЗА были уничтожены, почти на всех остальных фрицы прекратили огонь, и спасая свои шкуры, попрыгали в отрытые на позициях щели. Третье звено первой эскадрильи, по самую пробку загруженное ФАБ-100, вывалило все 16 «соток» на сотни вагонов, плотными рядами стоявших на путях.

Несколько зениток фашистов, не прекративших свой огонь, обстреляли и эту четвёрку. Один из самолётов, напоровшись на очередь 20-мм «эрликона», «проглотил» целых три снаряда, и оставив порхать в небе кучу больших и малых ошмётков из сорванных взрывами кусками фанерной обшивки крыльев, тем не менее продолжил свой полёт.

Как только штурмовики первой эскадрильи проскочили над целью, тут же активизировалась противовоздушная оборона – надрюченные ежедневными тренировками, зенитчики в считанные секунды заняли свои боевые посты, и небо вновь раскрасилось смертельным фейерверком. Несколько зениток, посылая прощальный привет, долбили вослед уходящим от них самолётам, но большинство со всей яростью накинулись на вторую волну атакующих самолётов, ставя на их пути плотный заградительный огонь.

Куча разрывов приближалась, трассы малокалиберных снарядов полоскали своими смертельными вениками всё ближе и ближе, секунда…вторая… И вот, они, как по команде, вцепились в первое звено второй эскадрильи, самолёты которого, доворачивая влево на цель, уже начали свой убийственный рывок навстречу смерти.

Самолёты первого звена второй эскадрильи, активно маневрируя, пошли в атаку на позиции «эрликонов»12 слева от здания вокзала. Один за другим самолёты, окутываясь дымом стартующих ЭРЭСов, выбрасывали в сторону цели длинные дымные струи, увенчанные огненными точками. Периферийным зрением Андрей отметил, что большинство ракет из залпа первого звена легли на позиции МЗА. Не снижая скорости и продолжая пикировать, четыре штурмовика огнём пушек и пулемётов заткнули ещё несколько батарей слева от здания вокзала. В течении нескольких секунд почти все зенитки на той стороне замолчали – кого-то уже успели разнести в пыль, остальные прекратили огонь, т.к. прислуга снова мгновенно попрыгала в заранее отрытые на позициях щели. Но тут же мгновенно усилился огонь батарей, которые были расположены справа от здания вокзала. Они открыли шквальный фланговый огонь по атакующей четвёрке.

Уже нырнув в пике, и примериваясь, куда бы половчее вмазать, Андрей наметил сразу несколько позиций, откуда шёл особенно интенсивный огонь по четвёрке капитана Миронова.

– Бьём тех, что справа! – срывая голос, проорал он в ларингофон своим парням, забыв в горячке боя перебросить тумблер радиостанции на передачу.

Но странное дело – все трое его услышали! И послушно довернули на позиции, выбирая себе цели.

И тут же, увидев новую угрозу, немецкие зенитчики почти мгновенно перебросили огонь на четвёрку, ведомую старшим лейтенантом Андреем Чудилиным. Плотная огненная трасса из десятков ярких штрихов рванулась навстречу. Ноги и руки сами собой отработали привычное движение: левая нога ушла вперёд до упора, выворачивая руль направления влево, и удерживая самолёт элеронами, Андрей ввёл самолёт в скольжение, заставив его идти по дуге, и сбивая тем самым прицел наводчику зенитки. Сноп трассеров ушёл левее. Андрей плавными, мягкими движениями ручки управления вогнал клокочущую огнём зенитку в перекрестие прицела и задержав дыхание, втопил до упора кнопку пуска ЭРЭСов.

Ффффуууух – с тяжким гулом сошли с направляющих четыре реактивных снаряда, разом облегчив самолёт на сотню килограммов и заставив его вздрогнуть от залпа. Четыре дымных струи с оголовками из ярких точек на своих остриях через пару секунд точно накрыли позицию, где в капонире стояла установка счетверённых 20-миллиметровых эрликонов. Андрей тут же чуть-чуть прибрал ручку на себя, уменьшив угол пикирования, и уже довернул было на следующую зенитку, намереваясь вывалить на неё все восемь осколочных-фугасных бомб, томившихся в крыльевых бомбоотсеках…

***

Курт Грюнберг начинал войну пилотом-истребителем, и сначала всё шло очень даже неплохо. Начав 22 июня с штурмовок русских аэродромов, и в тот же день открыв свой счёт, сбив в небе над Вильнюсом двухмоторный русский бомбардировщик СБ, он из дня в день стал наращивать свой личный счёт. Пять, десять, пятнадцать сбитых «Иванов»… Частокол столбиков на киле его «Фридриха»13 рос, перевалив уже на второй ряд. Казалось, так будет продолжаться до самой победы над большевиками, но…

Всё испортил тот проклятый русский «Иван» на «Рате»14, который попался им с Клаусом Вельке в тот памятный день февраля 42-го. Русский «Иван», по всему видать, неопытный и самонадеянный лётчик, ввязался с ними в драку, не имея решительно никакого преимущества: у него не было ни высоты, ни скорости (где уж русской тупорылой «крысе» тягаться с «Фридрихом»?!). И их с Клаусом было двое, а русский был один. И тем не менее, «Иван» принял бой и мало того – он не стал играть по их правилам, а втянул их в маневренный бой на виражах. Вернее, они с Клаусом, как два самонадеянных идиота, позволили «Ивану» втянуть себя в бой на виражах. За что и поплатились – после пятнадцатиминутной карусели «Иван»-недотёпа на своём старом сарае сумел завалить их обоих.

И Курту ещё повезло – раненный, с простреленной рукой, он сумел выброситься с парашютом, и лишь чудом не переломал себе ноги при приземлении. Ему дьявольски повезло остаться в живых – он смог таки выбраться из чащобы на большое поле, где его через полчаса подобрал «Шторх», приписанный к их эскадре, и посланный на поиск пилотов пропавшей пары истребителей. А вот фельдфебелю Вельке повезло гораздо меньше – после того, как его Bf.109f взорвался при ударе о землю, он так и остался висеть в виде синюшных кишок на раскидистых русских соснах.

После этого Курт больше не летал: госпиталь, долгое лечение, медкомиссия, и списание на землю. После этого – памятная гулянка в ресторане, и… всё покатилось к чертям! Невесёлая история. Да-а-а… если бы не та пьяная драка в ресторане…

В ресторане он с друзьями отмечал выписку из госпиталя. Ну, расстроился человек, что его списали на землю, выпил лишку, ну подрался, с кем не бывает? Да вот только та красная обрюзглая рожа, что попалась ему на кулак, оказалась рожей какого-то высокого чина из интендатской службы. Крыса тыловая! Дальше всё было грустно и предсказуемо: военно-полевой суд, лишение офицерского звания, полгода в дисциплинарном батальоне.

После отбытия наказания оказался в войсках ПВО люфтваффе – полученное ранение прочно закрыло путь в небо. Теперь, сказали ему, будешь помогать сшибать «Иванов» с земли. В должности подносчика боеприпасов. Подносчиком он прослужил всего неделю – командир расчёта, поговорив с ним, сразу понял, кем должен быть Курт Грюнберг в расчёте его зенитного орудия. Вот теперь он – наводчик. И уже в звании обер-ефрейтора. Исключительно ответственная должность. До него наводчиком был растяпа Эдуард Пихлер с кличкой «Эд-тормоз». Если он и мог хоть во что-то попасть, то только в сарай, да и то, не дальше, чем с двухста метров. А уж стрельба по движущейся цели была для него чем-то вроде неразрешимой задачки…

Работа наводчика на малокалиберной зенитке – штука очень ответственная, тут помимо хорошей реакции нужна ещё и развитая координации в движении обоих рук, в самое главное – талант. А попробуй, покрути скоординировано два маховичка! Левой рукой крутишь горизонтально расположенный маховичок – наводишь орудие по горизонту, а правой крутишь вертикально расположенный маховичок – этот даёт вертикальную наводку. И всё это одновременно, внося на глаз поправки! Да, у пушки есть механический вычислитель, который сам вычисляет упреждение, позволяя держать перекрестие на цели, да вот только вычислитель этот – тупая железяка! Самолёт в прицеле маневрирует, меняет скорость, высоту, меняется дистанция стрельбы – всё это вычислитель в расчёт не берёт, он этого не умеет. Зато умеет Курт Грюнберг. Не зря же на киле его «Фридриха» были отметки о пятнадцати победах!

За эти три месяца в должности наводчика он почти втрое увеличил свой личный счёт, что отразилось в нанесении на ствол его зенитки 22-х белых колец, каждое из которых обозначало сбитого «Ивана». Почти все – русские штурмовики Ил-2. Или, как их ещё называли «бетонный бомбардировщик».

Да ни черта он не бетонный! Курт знал это наверняка. Просто стрелять надо уметь. А стрелять он умел! И ещё он знал, чего делать категорически нельзя. А нельзя бить русский штурмовик в лоб – там, действительно, броня, и большинство попаданий, даже если попадёшь, даёт рикошеты – угол встречи снаряда с бронёй слишком мал. Бить «бетонный бомбардировщик» надо в борт! Уж там точно никакого рикошета не будет, да и боковая проекция явно больше лобовой. При стрельбе в борт есть только одна проблема – упреждение.

Многие этого не умеют, поэтому и лупят русский штурмовик в лоб. И погибают – русский штурмовик, вышедший на тебя в атаку, ни за что не свернёт. Оно и понятно – на русских штурмовиках летают только лётчики-штрафники. А они – бандиты и конченые садисты, которые своих евреев-комиссаров боятся больше, чем смерти…

А вот он, бывший истребитель, намётанным глазом всегда легко определял дальность до цели, её скорость, и чётко знал – какое надо взять упреждение. Отсюда и такие высокие результаты. И вот теперь, похоже, наступил его звёздный час! Уже несколько недель русские не трогали этот железнодорожный узел, Курт и его расчёт даже заскучали без дела, а вот поди ж ты! Прилетели, наконец-то! Несколько десятков штурмовиков! Сколько целей!

Он любил свой Flak 38 – простое и надёжное оружие. 480 выстрелов в минуту! Это вам не старый Flak 30 с его 200…240 выстрелами в минуту. Это гораздо быстрее и смертоноснее. Правда, был повод для зависти – новый 4-х ствольный автомат 2,0cm Flakvierling 38.

Их как раз, второго дня, как привезли и окопали по соседству, целую батарею. Тот же калибр, но уже четыре ствола, и 1800 выстрелов в минуту! Только успевай магазины втыкать! Так там и расчёт вдвое больше – аж 8 человек. Да-а-а… Адская машинка. Ну так с такой и дурак попадёт – там и целиться-то особо не требуется. Надо всего лишь нацелить стволы «просто в ту сторону» и дуй туда во все четыре дудки – авось куда-нибудь да попадёшь…

Да-а-а, дураков хватает… вон, взять хотя бы тех, что по ту сторону вокзала стоят! Больше, чем полсотни стволов лупят в небо! В белый свет, как в копеечку! А сколько «Иванов» сбили?! А всего одного!

А он, Курт Грюнберг, с одного ствола за то же самое время двоих на землю уронил! И все это видели! А почему так? Да стрелять надо уметь!

Курт Грюнберг сегодня был явно в ударе. Да, сегодня знаменательный день, ЕГО день! Сегодня он всем покажет, КАК надо стрелять!

Flak 38 Курта Грюнберга жадно дожирал уже седьмой магазин, подносчик и заряжающий работали в максимальном темпе, а командир расчёта, обер-фельдфебель Петер Шульте, едва высовывая голову в каске из-за среза капонира, зорко следил за малейшими изменениями быстро меняющейся боевой обстановки.

И не зря! Уже дважды, сначала один, а потом другой штурмовик пытались достать их зенитку, но высокий вал капонира оба раза спасал и его самого, и весь его расчёт – снаряды и осколки зарывались в отвалы земли, не причиняя заметного вреда. Да-а… не зря командир орудия гонял расчёт, заставляя выкапывать капонир по полному профилю, как полагается по уставу!

Правда, молодой он ещё, да и дуролом приличный, но всё что касается устава, это он чтит свято. Служака. А вот опыта боевого у него – всего ничего. Вон, стерео-дальномера своего лишился при первых же разрывах бомб – шальной осколок разбил один из окуляров, и всё! Приехали! На глаз то дистанцию до цели определять не умеет! Без своего стерео-дальномера – он так, ноль без палочки, не командир, а одно недоразумение… Наводчику Курту Грюнбергу он и со своим дальномером-то не очень был нужен, а сейчас – так и вообще. Лучше бы сидел в окопе, не мешался под ногами!

Но вот очередная, уже вторая, волна русских штурмовиков накатила на железнодорожный узел, вот они по очереди, опуская носы, стали выходить в атаку… Ну, сейчас точно… ага! Вот сейчас выйдут на дистанцию открытия огня! Сейчас точно ещё парочку подстрелю! Вот одно звено атакующих явно решило разобраться с батареями по ту сторону вокзала. Отлично! Пикируют! Дистанция – метров 800…850. Скорость – около трёхста. Можно открывать огонь.

– Внимание! Цель – четыре «бетоненбомбер». Скорость 300! Дистанция… 1000 метров! По головному – упреждение 9 корпусов. Огонь! – пролаял, оборачиваясь к расчёту, командир Петер Шульте.

«Ага, как же! Не 1000, а 900 метров! И не 300, а 280!» – злорадно подумал Курт и взяв упреждение по своему разумению, нажал правой ногой педаль спуска.

Как адская молотилка, зенитный автомат весь затрясся, и выплюнул длинную, 20-и снарядную очередь в сторону атакующих русских. Свора осколочных и бронебойно-зажигательных 20-миллиметровых снарядов, оставляя за собой росчерки трассеров, рванулась наперерез русскому штурмовику. Через секунду они почти достали его. Почти. Намётанным глазом наводчик увидел, что трасса всё-таки идёт мимо. Он тут же попытался довести ствол по трассе, но так и не смог добиться попадания – кончились снаряды в магазине. Курт Грюнберг чётко увидел, что трасса проскочила чуть выше и прямо за хвостом у ведущего штурмовика. Один из снарядов всё же зацепил киль штурмовика и снёс ему половину киля. В прицел было хорошо видно, как разрыв снаряда выбил в небо кучу щепок, которые тут же унесло назад потоком воздуха.

– Чёрт! Они идут слишком быстро! – выругался Грюнберг, и оторвавшись от прицела, буркнул себе под нос: – упреждение чуть больше – не 7, а 8 корпусов! И чуть ниже! Бьём по следующему.

Заряжающий с лязгом воткнул в окно приёмника очередной магазин. Обе руки синхронно и плавно вращают рукоятки наведения – правая медленно, по чуть-чуть, правая, по горизонту – быстрее. Правая нога плавно жмёт педаль спуска.

Штурмовик, идущий вторым, буквально напоролся на его, Грюнберга, трассу. В свете восходящего солнца в прицел было хорошо видно, как несколько 20-мм снарядов оставили серию разрывов вдоль его фюзеляжа, продырявив его в нескольких местах. Штурмовик тут же клюнул носом. И перевернувшись через крыло, врезался в землю, размазавшись по ней огромным огненным факелом из вспыхнувшего бензина.

– Есть! – хором заорал весь его расчёт, – третий!

Но опытным глазом Курт Грюнберг уже отметил возникшую серьёзную угрозу: на их позиции заходило следующее звено русских штурмовиков. Они шли чуть в сторонке, сосредоточив своё внимание на соседях, которые стояли от позиции его орудия метрах в двухстах, ближе к железнодорожным путям.

«Ну и хорошо, что не на нас! А мы их сейчас сбоку, с пистолетной дистанции!» – подумал он, и тут же отдал расчёту команду на прекращение огня, чтобы не выдать свои позиции атакующим штурмовикам русских.

***

Андрей уже чётко видел капонир, видел зенитку, и ему казалось, что он видит, как рядом с ней суетится расчёт. Мозг автоматически отсчитывал дистанцию до цели 1800…1700…1600…1500 метров. Уже можно открывать огонь…

– Не-е-е-ет!!! – оглушающий вопль Ангела-хранителя в голове взъерошил волосы на затылке. Мгновенно похолодела спина, по которой толпа мурашек рванулась от шеи куда-то к пяткам.

– Эту не бей!!! Это мазилы! Вправо пять градусов! Вон ещё один капонир!!! – Агния в бешеном темпе затараторила у него в голове, – там самый опасный противник!!! Эта зенитка уже троих наших сбила!!! Они сейчас и нас собьют на выходе после атаки!!! Опереди их!!! Сровняй её с землёй!!!

Андрей послушно довернул вправо на пять градусов…

– Где?! Не вижу…

– Вон-вон-вон-вон! Вон они! Чуть дальше, на триста метров! – продолжала она стрекотать с сумасшедшей скоростью, так что её слова сливались в одну длинную слитную очередь, как у ШКАСа15, – они замолчали, ТЕБЯ ждут, чтобы в борт вмазать! На горку, на горку уходи!!! С пологого16 их не возьмёшь – там слишком высокий бруствер! Долби их с пикирования, сверху! 45-50 градусов, не меньше!

«Твою мать… Это же Ил-2, это не пикирующий бомбардировщик!» – эта мысль ещё не успела додуматься в голове, а левая рука сама собой до упора двинула газ на максимум, а правая с усилием потянула «баранку» на себя – нос самолёта полез в небо, закрывая собой землю. Перегрузка вдавила в сиденье…

***

– Чёрт побери! – выругался командир расчёта, наблюдая за траекторией полёта ведущего звена, – он нас увидел! Он довернул, и идёт прямо на нас! Внимание! Приготовиться к открытию огня!

«Чёрт, самая невыгодная ситуация… – мысли в голове Курта Грюнберга скакали, как зайцы, – русский штурмовик идёт прямо на их позицию. Придётся бить в лоб. Ах, как плохо! И опасно! Гораздо выгоднее бить в борт, когда русские «Иваны» атакуют кого-нибудь другого. Ну что ж… в лоб, так в лоб! Главное – успеть вовремя упасть за высокий бруствер капонира, когда «Иван» начнёт стрелять… Но… Чёрт подери! Что он делает?!» – Грюнберг от досады по-волчьи оскалился – увиденное ему крайне не понравилось.

Ведущий звена, уже было нацелившийся носом на их позицию, и собиравшийся атаковать её по устоявшемуся шаблону – с пологого пикирования, под углом 25…30 градусов, вдруг ни с того ни с сего задрал нос и полез вверх.

«Чёрт! Чёрт! Чёрт! «Иван» догадался-таки про высокий бруствер!!! Сейчас будет долбить нас сверху! Пока не поздно, надо бить прямо сейчас – прямо в пузо, хоть ещё и далековато…» – спохватился Курт.

«Так, дистанция – 1500 метров, скорость – около 300. Так… в наборе высоты его скорость падает… уже около 250… докуда он доползёт? Где будет верхняя точка? Там будет около 150… Так… вроде начал зависать… скорость меньше стапятидесяти… Пора!»

Командир Петер Шульте быстро обернулся к расчёту и пролаял:

– Дистанция – 1400, скорость – 200, упреждение – четыре корпуса. Огонь!

«Ага, как же! 200! Олух! Да он уже валится на крыло, там и стодвадцати-то нету!» и взяв упреждение согласно своему чутью, Курт Грюнберг втопил педаль…

***

– Ручку от себя! Быстрее!!! И крен вправо! – грохочет в голове, отражаясь эхом от стенок, голос Ангела-хранителя.

Андрей ничего не успевает сообразить, как руки сами стали из всех сил отжимать баранку ручки управления от себя и вправо, – это опять не он, а его Ангел двигал его руками, пытаясь вывести его из-под удара. Андрей всем телом почувствовал дрожь самолёта – верный признак сваливания. Отрицательная перегрузка оторвала тело Андрея от чашки сиденья и на секунду он завис на привязных ремнях. Красная муть накатила в глаза…

***

Flak 38 затрясся, резко дёргая стволом на откатниках, и посылая навстречу «Ивану» огненную плеть. Но русский пилот, как будто предугадав за долю секунды начало открытия огня, резко перевёл свой самолёт в пикирование – командиру расчёта в бинокль было хорошо видно, как мгновенно и на максимальный угол отработал его руль высоты.

Русский штурмовик, только что упорно лезший ввысь, чуть-чуть не долетев до расчётной точки, на мгновение завис в воздухе, свалился на правое крыло, шустро перевалился на нос, и уже пошедшая ему напересечку трасса прошла над ним буквально в двух-трёх метрах.

– Чёртов русский! – выругался наводчик Грюнберг, и обернулся назад, подгоняя заряжающего, проревел, перекрывая грохот боя: – быстрее, Карл! Ты что, хочешь здесь сдохнуть?!

Очередной магазин с жалобным звоном вонзился в окно приёмника.

– Огонь! – срывая голос, проорал командир орудия. Правая нога Курта втопила педаль спуска…

***

Красная пелена ушла из глаз, и тут Андрей уже совсем отчётливо увидел зенитку – вот она стоит, раскинув лапы, посредине глубокого капонира! А вот и орудийная прислуга… Всё видно, как на ладони – да, эти фрицы отрыли действительно глубокий капонир!

Зенитка открыла огонь: её контуры потонули в частых вспышках выстрелов, и навстречу рванулись трассы снарядов. Судорогой сводит руки – опять рывок ручки помимо его воли: теперь уже на себя и к правому борту! Тело прижимает к левому борту, перегрузка вдавливает в чашку сиденья, комок подкатывает к горлу. Андрей чувствует себя марионеткой, которую дёргают за ниточки, но, чёрт возьми! Трасса опять проскакивает мимо!

Ангелу-хранителю не до шуток – Агния сидит, упёршись ногами в задние бронедверки, и мёртвой хваткой вцепившись в ручки пулемёта. Глаза её черны, в них нет белков – они как будто провалились сами в себя. Давление – за 200, пульс – как у воробья, тоже за двести. Сжигая за секунды часы и дни своей жизни, она работает в боевом гипер-режиме: она контролирует очень узкий, но крайне важный для неё локальный участок боя – директрису 10-секундной схватки самолёта и зенитки.

Её мозг, как процессор, одновременно выполняет миллионы операций, которые подчинены выполнению сразу нескольких задач: она контролирует всю переднюю полусферу, и даже то, что скрывается под носом самолёта, держит под контролем спинной мозг своего подопечного, через него активируя в нужный момент его мышцы, обеспечивает выдачу ему в головной мозг подсказок-команд.

И Да-а-а-а! (ура, очередное достижение!). Она сумела дистанционно подсоединиться, и уже не отпускает, вцепившись в него мёртвой хваткой, к зрительному нерву наводчика орудия Курта Грюнберга!

И теперь у неё перед глазами обе картинки: то, что видит Андрей, и то, что видит наводчик орудия!

Замедляем….

Просчитываем…

Эх, жалко, не получается взять под контроль весь мозг этого проклятого фашиста! Уж тогда бы он обязательно мазал бы! Но нет… это невозможно…

Так! Внимание!

Очередь зенитки!

Пошла трасса!

Прогнозирование траектории…

Поправка на ветер…

Поправка на ошибки по дальности…

Поправка на деривацию…17

Поправка на температуру воздуха…

Так…Так… Всё!

Есть рассчитанная траектория трассы!!!

Прогнозируемое время подлёта первого снаряда… 950 миллисекунд

Импульс в спинной мозг Андрея…

Сокращение мышц…

Рывок ручки управления… левую педаль до упора…

Перегрузка в пике 6,5 жэ…

Время прохождения пика – 850 миллисекунд… ничего, парень здоровый – выдержит…

Уход с траектории трассы…

Мимо!!! Отдача управления Андрею…

Андрюша, выводи скорее обратно…

Отлично, вывел…

Уточнение наводки…

Цель в перекрестии…

Перезаряжают… Андрюша, стреляй! Чего ты ждёшь?!…

Дистанция до цели – 680 метров…. 670… 660… 650… Андрюша, ты мажешь!…

***

Трасса, как огненный хлыст, составленный из двух десятков стремительных красных чёрточек, проскакивает мимо, судорога отпускает руки, и Андрей рывком возвращает самолёт на траекторию – самолёт мотает, его нос водит туда-сюда, колебания затухают медленно, слишком медленно.

В голове гремит:

– Андрюша, стреляй, чего ты ждёшь?!

И Андрей топит пальцем гашетки пушек и пулемётов. Красные и зелёные трассы уходят вперёд, Андрей видит фонтанчики и разрывы, которые вспухают вокруг капонира зенитки. Мимо!

– Андрюша, ты мажешь! – опять грохот в голове. На краткое мгновение Андрей отпускает гашетки, и пытается успокоить колебания несущегося к земле самолёта.

– Ты что, сдурел?! Стреляй!!! Даже если мимо!!! Сбивай им прицел!!! – голос Ангела грохочет внутри, эхом отражается от стенок головы.

***

Казалось, земля вскипела вокруг позиции его Flak 38, этот русский – точно самоубийца и психопат! С душераздирающим рёвом русский штурмовик, поливая перед собой из всех четырёх стволов, падал из крутого пике прямо на их капонир. То, что Курт Грюнберг не пожелал бы увидеть и в самом страшном своём сне, сейчас происходило на самом деле – стало действительно очень, очень страшно. Но стиснув зубы и собрав всю свою волю в кулак, он проорал что есть мочи заряжающему:

– Карл!!! Чего ты ждёшь?! Заряжай!!!

Как клацнул в окне приёмника свежий магазин, он уже не слышал – русский штурмовик, управляемый съехавшим с катушек лётчиком-самоубийцей, оглушительно ревя, летел прямо ему в голову. Почему-то вспомнился тот сумасшедший русский на «Рате», который тогда, в марте 42-го, сбил и его, и Клауса Вельке. Он тогда тоже, как загнанная в угол крыса, несколько раз выходил на них в отчаянную лобовую атаку и ни разу не отвернул… Они все тут такие… Нет!! Это именно он!!! Тот самый чокнутый русский на «Рате», который сбил тогда их обоих – его самого и его ведомого, фельдфебеля Вельке!!! А теперь этот фанатик-психопат пересел на «бетонный бомбардировщик», и сейчас врежется прямо в их капонир!

«Вот она, та самая «Чёрная смерть»! – мелькнула в голове последняя мысль.

Правая нога судорожно нажала до упора педаль спуска. Его зенитка, судорожно затряслась, выплёвывая навстречу сумасшедшему «Ивану» очередную порцию 20-мм снарядов.

***

Сжав зубы, с окаменевшими мышцами Андрей падал на зенитку. 500 метров, 450, 400… замолчавшая на пару секунд зенитка снова потонула во вспышках выстрелов – через полсекунды чёрточки трассеров, как сетью, опутали весь самолёт,

ударили по консолям, выбивая их них фанерную щепу и срывая кусками обшивку,

с грохотом вгрызлись в центроплан, с бешеной яростью срывая дюраль обшивки, выдирая нервюры и корёжа силовой набор,

оглушительно забарабанили, рикошетя, по бронекорпусу, вышибая из него ослепительные искры.

В ноздри ворвался горячий, обжигающий воздух с вонью жжёного металла. В глазах запрыгали яркие световые зайчики, как при электросварке…

– Аааааааааааа! – Андрей орал, оскалившись, и не разжимая зубов, и не слышал себя. Он летел и орал, орал и стрелял, стрелял, стрелял!!! Беспощадно и яростно молотил эту ненавистную, плюющуюся ему в лицо смертью, и стремително растущую в перекрестии прицела зенитку!!! Молотил из всех стволов, как врага кулаками в уличной драке!

***

Отстреляв весь 20-снарядный магазин, орудие замолчало. Русский штурмовик, весь в фонтане из выбитых снарядами щепок и порхающих в воздухе обломков, валился прямо на их капонир.

Весь расчёт обуял смертельный ужас – все, как зайцы рванули по щелям. Но было уже поздно – свихнувшийся русский летел, не прекращая поливать их позицию из всех стволов в своём смертельном пике, и когда дистанция до него уменьшилась до трёхста метров, наконец-то попал, куда надо: длинная, бесконечная очередь из 23-мм снарядов разнесла зенитную установку и перепахала весь капонир вместе с расчётом, так и не успевшим добежать до щелей. В небо взметнулись обломки станины зенитки, обильно сдобренные острой щепой от расколотых ящиков, окровавленные ошмётки человеческих тел, перемешанные с грязью, камнями и песком, куча каких-то тряпок, и прочих тёмных и горящих фрагментов. Всего того, что пару секунд назад было позицией зенитного орудия с расчётом из четырёх человек.

***

– Андрюша, вывод!!! Вывод!!! – Ниагарским водопадом грохочет в его голове голос.

Окаменевшие до состояния гранита мышцы рвут ручку управления на себя, сбоку, под крылом, мелькает такая близкая земля, сорванная глотка хрипло сквозь судорожно стиснутые зубы продолжает исторгать что-то нечленораздельное:

– А-а-а-сссу-у-у-ука-а-а!!!

Под крылом мелькают вагоны, вагоны, вагоны…

– Бомбы! Сброс! – мечутся в чугунной, звенящей головушке какие-то знакомые слова.

«А-а! Это ж Агния! Да, бомбы… сброс…»

Рука дёргает рычаг ручного сброса бомбовой нагрузки. В глазах толпами скачут и прыгают световые зайчики, в горло как будто напихали тлеющей стекловаты – от саднящего горло угара ни вдохнуть, ни пёрнуть!

Где-то что-то стреляет, летят трассеры, что-то взрывается… что-то дымит… «Ёлки! Это ж мой мотор!»

– Собирай звено! Ты забыл про них. Собирай быстрее!

Андрей оглядывается зачумлённым взором, видит несколько штурмовиков, идущих перед ним, и прижимающихся к верхушкам деревьев. Быстрый взгляд по сторонам – самолёты его звена хоть и разлетелись в стороны, но продолжают сохранять какое-то подобие строя – и, главное! Все трое здесь, и все летят, все целые!

– Парни… – охрипшим, сорванным, чужим голосом Андрей обращается к пилотам своего звена, – кончай работу, уходим. Подтягивайтесь ко мне.

– Есть… есть… принято… – почти одновременно отзываются они, и Андрей видит, как все трое, продолжая совершать противозенитный манёвр по курсу и высоте, медленно, но всё же подтягиваются к нему. Собрав звено, Андрей доворачивает на маячащие перед носом несколько неполных звеньев уходящих на бреющем штурмовиков. Колонна звеньев как змея немного изгибается из стороны в сторону, давая возможность только что вышедшим из атаки самолётам догнать общий строй и пристроиться в хвост колонны. Два десятка Ла-пятых, с началом атаки оттянувшиеся вверх, вновь снижаются к идущему на бреющем строю штурмовиков. Часть из них занимает свои места по бокам колонны, часть остаётся на высоте, прикрывая их сверху. А сзади всё небо заволокло огромное тёмное облако из жирного дыма, поднимающегося от разгромленного железнодорожного узла. Во след последним самолётам, только что вышедшими из зоны зенитного огня всё ещё бессильно тянутся последние трассы 37-мм зениток, и вспухают облачка разрывов 88-мм зенитных орудий. Через несколько секунд затыкаются 37-миллиметровки, в небе остаются только вспухающие то тут, то там кляксы разрывов крупного калибра. Но вот и он замолкает – колонна стремительно удаляется от места боя.

Несколько самолётов тащат за собой тёмные дымные хвосты. Один самолёт вдруг вспыхивает, и вываливается из строя. Десятки пар глаз напряжённо всматриваются в объятый пламенем и падающий на лес самолёт, и ждут чуда. И вот! От самолёта отваливается один тёмный комочек, некоторое время стремительно падает вниз, и… над ним раскрывается белоснежный купол парашюта! Через несколько долгих, томительных секунд самолёт беззвучно врубается в высокие, вековые ели, сбивает с них белое облако снега и разбрасывая в стороны отломившиеся при ударе плоскости, круша ветки, валится вниз, на землю. Над верхушками ёлок расползается тёмное, гадкое облако дыма. Парашют медленно спускается на лес… Пара истребителей отваливает от общего строя и начинают ходить кругами над тем местом, где на ветвях елей повис купол парашюта. Они делают несколько проходов на бреющем, пытаясь разглядеть, что там с выпрыгнувшим пилотом (или стрелком?) – повис ли он на стропах, или упал до земли? Жив ли он вообще?

Все, кто наблюдал за падением горящего самолёта, хмуро и сосредоточено смотрят перед собой – чудо свершилось только наполовину – спасся только один член экипажа. Второй остался в самолёте. Вечная память!

Линия фронта обозначила себя несколькими пулемётными очередями, выпущенными по первым звеньям, летящим в голове колонны. От середины колонны отделяется пара самолётов, ныряет в короткое, неглубокое пике и сходу подавляет несколько пулемётных точек. Вокруг них вскипают белые облака из фонтанов взбитого 23-мм снарядами снега, и они мгновенно затыкаются.

Ещё один самолёт с остановившимся мотором вываливается из строя и идёт на вынужденную. Садится на поле, с убранными шасси. Снова пара истребителей из непосредственного прикрытия отделяется от общего строя и начинает виражить вокруг севшего на вынужденную подбитого Ил-2. Из кабины выбираются оба – пилот и стрелок, и машут руками, мол, всё нормально, живы! Пара Ла-пятых, помахав крыльями, бросается догонять брошенный строй.

– Андрюш, ты как?

– А? – Андрей вскидывается, – а… нормально. Спасибо, Агнюшенька. Ты как?

– Норма. Чуть штаны не намочила. – хмуро ответил ему маленький Ангел.

– Испугалась?

– За тебя, дурака.

– А… ну да… я тоже. Весь мокрый, как мышь. – Андрей поводил плечами. Казалось, что всё, что было на нём надето, пропиталось потом, хоть выжимай.

Потом спохватился:

– А с чего я дурак-то?

– Да с того! Чуть в капонир с той зениткой не зарылся. Еле-еле вышел! Думать своей башкой надо!

– А чё я не думал-то?

– А и то! Какого хрена гашетки во время атаки отпустил? Надо было долбить этих гадов без перерыва!

– Так это… наводка сбилась, поправлял. Чего зря боекомплект-то впустую расстреливать?

– Да какого хрена?! Один заход! Чего экономить-то?! По любому три четверти боекомплекта к пушкам и пулемётам обратно везём. Боекомплект впустую он расстреливать не хотел, видите ли! Скажи спасибо, что ОНИ тебя не расстреляли!

– Не расстреляли же…

Агния посопела носом, но дальше отчитывать Андрея посчитала лишним. И так получил – будь здоров. Долететь бы…

Из-под капота выбивалась струя дыма – что-то там если не горело, то тлело точно. Андрей тревожно шарил глазами по приборам, особое внимание уделяя температуре масла, она явно росла – стрелка уже давно ушла в красную зону.

Самолёт плохо слушался рулей, его ежесекундно мотало то туда, то сюда – приходилось постоянно парировать рысканья самолёта ручкой управления и педалями. На крылья было страшно смотреть – видимая часть металлического центроплана была вся в пробоинах, на лобике были сплошные задиры из разорванного дюраля, кое-где в пробоинах был виден набор крыла.

Деревянные консоли имели страшный вид – в нескольких местах была сорвана фанерная обшивка, что порождало срывы потока и постоянные рысканья самолёта – он так и норовил завалиться то на правое, то на левое крыло – что держало Андрея в постоянном напряжении, заставляя его то и дело выхватывать самолёт из его нервных нырков.

– Дотянем? – тревожно спросила Агния.

– Должны. Мотор бы только не встал… масло кипит.

– Угу. Ты это… не вздумай щитки выпускать – гробанёмся18.

– Учи учёного. – буркнул в ответ Андрей.

Вдали показался родной аэродром…

Глава 5. Два ордена.

На посадку заходили парами. Андрей, дымя мотором, который уже начал чихать, и не выпуская щитков, на повышенной скорости плюхнулся на полосу. Мотора хватило только на то, чтобы срулить с полосы, и всё! Он встал.

– Вот чёрт! Вовремя! Ещё бы чуть-чуть, и… – Андрей снял с головы шлемофон и вытер струящийся по лицу пот.

Агния вылезла первой, помогла сдвинуть подвижную часть фонаря:

– Ну, вылезай, Аника-воин! Ох, Андрюшенька… – охнула она, глядя на голову Андрея.

– Чё? – он поднял на неё осоловелые глаза.

– Да у тебя ж виски седые…

– Ох, ёлки-палки, горе-то какое, как же жить-то дальше буду, а? – через силу улыбнулся ей старший лейтенант. И нахлобучив на голову шлемофон, стал выкарабкиваться из кабины.

Подбежала Шурка, приняла парашют, затараторила:

– Товарищ командир! Вы только гляньте на самолёт! На нём же живого места нету! Да как же вы на нём долетели-то?

– Да как, как… чувствую падаю! Глядь, а Агнюша из кабины-то выпорхнула, да на метле! Верхом! И меня, как планер, на буксир – хвать! Вот так и тащила до самого дома… – вытирая пот со лба, отшутился было Андрей.

Агния, сделав сердитое лицо, забарабанила кулачками по его груди:

– Дурррак ты!

Андрей, дурачась, сграбастал её в охапку, приподнял и закружил. Она поджала ноги, и взвизгнув, запрокинула голову, и громко, заливисто захохотала.

Стресс требовал выхода…

– Это ж как же можно в атаку идти, когда вот так по самолёту стреляют-то? – недоумевала Шурка, осматривая самолёт, – да на нём же места живого не осталось!

Агния оттолкнула, наконец, Андрея, с хохотом вырвалась из его рук, и пытаясь отдышаться, крикнула Шурке:

– А я тебе сейчас покажу!

– Что покажешь? – Шурка подняла брови.

– А то, как он в атаку шёл.

При этих словах Агния выставила вперёд руки, как будто зажав ими ручку управления, и дурачась, выпучила глаза, выпятила вперёд губы, и выдала пантомиму:

– Ды-ды-ды-ды-ды-ды-дых!!! Аааааааа-самкаааа-собакииии! – запрокинув голову, заорала-завыла она дурным голосом.

– Чего-о-о-?! – Шурка от смеха аж сложилась пополам, надрываясь от хохота, и вытирая обильно выступившие слёзы, всхлипывая от смеха, попыталась уточнить: – что ещё за самка собаки?

– Да он стрелял, и матерился, как сапожник, во время стрельбы! – смеясь, и кося краешком глаза на Андрея, пояснила Агния.

Шурка понимающе кивала, вытирала слёзы, мотала головой и приговаривала:

– Ну насмешила! Самка собаки! Это ж надо! Выдумщица! Он же другое кричал, я точно знаю!

Успокоившись и отсмеявшись, наконец, выдохнула и попросила:

– А расскажите, как дело-то было, страшно, наверное?

– Ещё как страшно, – хмыкнула Агния.

– Ну, расскажите, а? – начала канючить Шурка, жалобно смотря то на Андрея, то на Агнию.

– А оно тебе надо? – Агния серьёзно смотрела ей в глаза, – не испугаешься?

– Да я ничего не боюсь! – расхрабрилась Александра, – я, между прочим, уже четыре раза под бомбёжкой была! Вот где страх, так страх!

Она жалобно посмотрела на Агнию:

– Ну Агнюш, ну расскажи! Я не испугаюсь!

Агния помолчала пару секунд, потом подошла к Шурке и положила ладонь ей на лоб:

– Ну что ж… смотри. Сама хотела.

Вся окружавшая Александру действительность вдруг куда-то пропала, она оказалась в кабине несущегося к земле самолёта. В уши ворвался рёв мотора, грохот пушек. В лобовом стекле стремительно приближалась земля, а в самом перекрестии прицела росла маленькая зенитка, стоящая в капонире, и вокруг зенитки суетились крохотные фигурки фашистов. Зенитка яростно плевалась вспышками выстрелов. Огненные росчерки трассирующих снарядов неслись прямо в лоб. Вот они с оглушительным звоном, высекая ослепительные искры, отрикошетили от бронированного носа, загрохотали по дюралевому центроплану, с треском вгрызлись в деревянные консоли крыла! В ноздри ворвалась вонь жжёного металла, глаза на секунду перестали видеть, уши окончательно оглохли, и лишь только тело продолжало ощущать дикую дрожь всего самолёта.

– А-а-а-сссу-у-у-ука-а-а!!! – услышала она, как сквозь вату, и…. всё пропало!

Очнулась она, поддерживаемая Андреем. Агния стояла напротив неё и смотрела, не мигая, ей в глаза.

– Ну как, посмотрела?

– А… а… – Александра с трудом ворочала языком и моргая, ошалело осматривалась по сторонам, – а… а… а что эт-т-то бы-было? – заикаясь, спросила она, жалобно посмотрев на Агнию.

Агния серьёзно посмотрела на Шурку, махнула рукой, и ругая себя, с досадой отвернулась:

– Да ТО самое… ты ж всё хотела посмотреть. Да зря я это сделала.

Как только Шурка с ладонью Агнии на лбу дёрнулась, и закатив глаза, стала заваливаться на бок, Андрей подскочил к ней, и подхватил её, не давая упасть. Обморок Шурки длился всего пару секунд, но и это здорово испугало Андрея:

– Агнюш, ты чего творишь-то?!

– Да дура я, не надо было этого делать! – она с досадой махнула рукой, – расскажи, да покажи! Показала…

– Да что ты ей показала-то?

– Что, что? Видеокартинку с твоих глаз, вот чего! Плюс всё остальное – всё, что ты видел, слышал, и чувствовал в тот момент! Да вот только не надо было этого делать! Дура я, дура!

– Ёкалэмэнэ! Ты и ЭТО можешь?

– Ну а чего тут… Ничего сложного. Ты же помнишь, кто я.

– Фффу-у-у-ух! – Андрей шумно выдохнул, и наклонился к Александре: – Шур, ты как?

Шурка потрогала свою голову, тоже шумно выдохнула, потрогала свои виски, подняла на него глаза, и с чувством произнесла:

– Ничего страшнее я не видала… И как ты там со страху не умер?! Если бы я там по-настоящему с вами в самолёте была, я бы точно со страху померла! – и криво улыбнулась.

Андрей облегчённо выдохнул, посмотрел на Агнию, и хмыкнул:

– Хы… умер… Я же мужчина, поэтому со страху умереть не могу! – и подумав, расправил плечи и гордо, с чувством добавил: – я со страху могу только обосраться!

Дружный девичий хохот разрядил напряжённую обстановку.

– Ладно, всё! – Андрей устало махнул рукой, – посмеялись, и хватит! Пойдём, надо комэску доложиться.

Самолёт комэска стоял с почти оторванным килем и изрешечённым, как дуршлаг, стабилизатором.

– Ну что, спасибо тебе, Андрюха! – комэск, сняв шлемофон, вытер со лба обильно катящиеся градины пота.

– За что? – не понял подошедший Андрей.

– За что? За поддержку огнём и маневром. За то, что закопал-таки этого гада вместе с его зениткой.

– А-а… это… Так тут не мне, тут Агнюше надо спасибо говорить, – он обернулся на стоявшую тут же девушку, – это ж она меня надоумила – бей, говорит, по этой зенитке, она самая зловредная. Ну, а я что? Я и вмазал.

– А-а, так вот кому надо спасибо говорить! – рассмеялся Слава Миронов, – ишь, глазастая какая! Всё заприметила!

Капитан легонько хлопнул её по плечу:

– Молодец! Этот зенитчик-засранец двоих успел сбить, из тех, что перед нами шли. И мне, вон! – капитан кивнул на свой самолёт, – от хвоста вот такой огрызок оставил. Один! Представляете! Снайпер херов! Остальные-то так… заградительный огонь, а этот… прицельно бил. Откуда только взялся?! Если бы не вы… – он махнул рукой, – ещё неизвестно, скольких бы он ещё успел… Слов нет, ловко ты его долбанул!

– Ловко-то ловко, – хмыкнул Андрей, дёрнув уголком рта, – да только машина вся в хлам! Хочешь, покажу?

– Так и отсюда видно. Как ты на этом долетел-то?

– Да так и долетел, всю дорогу горохом срал, боялся, что всё на хрен поотваливается.

Капитан Миронов кивнул на порванную штанину комбеза:

– А это у тебя чего? Осколком зацепило что ли? Ты не ранен?

– А-а-а, это… – Андрей поднял, согнув, свою ногу, и посмотрел на рваную дыру, – не-е, не осколком… вылезал когда из кабины, в центроплане дыра была чуть ли не в метр… не заметил, ногой ступил, да и провалился в неё, порвал вот…

И добавил с досадой:

– Зашивать теперь! И, чует моё сердце, самолёт спишут – там чинить уже нечего. Опять на земле сидеть…

– Да вешай нос, дадут тебе самолёт, я похлопочу. Так, всё, я пошёл на КП. Встретимся в столовой.

И капитан Миронов походкой смертельно уставшего человека пошёл в сторону командного пункта.

***

После обеда Андрей в сопровождении Агнии пошёл к самолёту.

– Ну, что Шур, сразу на списание, или ещё что-то можно сделать? – с надеждой спросил он Александру, которая с горестным видом, вздыхая, ходила вокруг самолёта.

– И-и-и, товарищ командир! – со вздохом махнула та рукой, – Кондрат Филимонович уже посмотрел, говорит, что, скорее всего, будем восстанавливать. Нету, говорит, критических повреждений конструкции. Составь, говорит, подробный список повреждений, а там посмотрим. Поможете, товарищ командир?

– Конечно, поможем.

И в течении двух часов они втроём лазили вокруг самолёта, скурпулёзно отмечая все места, нуждавшиеся в ремонте. Оторвал их от этого занятия Колька Никишин. Он подошёл деловым шагом, щелчком пальцев отбросил папироску.

– Курить около самолёта запрещено! – накинулась на него Шурка.

– А я не затягиваюсь. Чего сидите-то? Пошли! – он призывно махнул рукой.

– Куда? – не понял Андрей.

– Куда-куда, на кудыкину гору! Из штаба авиакорпуса начальство приехало. Сейчас общее построение будет.

Андрей разогнулся, и, вытирая испачканные руки ветошью, поднял брови:

– С чего это вдруг?

– Во даёт! Начальство просто так не приезжает. Или по шапке дать, или наградить! По шапке нам вроде как и не за что давать, а вот насчёт наградить… пошли, пошли, вон уже стол понесли, знамя полка вынесли, замполит идёт, строятся уже! Да давай ты быстрее!

– Ёлки-палки! – Андрей поспешно отряхнулся, сзади за рукав его дёрнула Агния: