Читать онлайн Февраль. Завтра уже весна бесплатно

Пролог

Было то ли четыре, то и пять часов утра, серая темнота ночи ещё кутала землю, в углу всё говорил и говорил телевизор, телефон пропищал несколько сообщений подряд – кто-то из друзей не спал и скидывал ВК, скорее всего, что-то юморное. Но Юрия Алексеевича разбудили не эти привычные звуки. Неожиданно сквозь сон, словно возвращаясь из беспамятства, он уловил какой-то непонятный нарастающий гул за окном, потом что-то полыхнуло, не разобрать было через задёрнутые шторы – близко, у самого подъезда или далеко. Юрий Алексеевич рывком соскочил с кровати – машина что ли? Рванул занавески, ничего не видно сквозь толщу темноты, вдали зарево, гул страшный, словно взрыв. Не понимая происходящего, он бросился в прихожую, мигом надел вчерашние грязные брюки, так и валявшиеся в углу, схватил куртку, выбежал из квартиры. Натягивая куртку, принялся спускаться по лестнице на первый этаж, и вдруг ощутил, что босиком. Как же босиком спускаться на улицу? Круто развернулся, надеясь за долю секунды схватить ботинки, и выбежать. Ринулся по привычке к двери своей квартиры под номером шесть. Дверь ещё была новенькая, блестящая и цифра на двери поблёскивала, а под дверью коврик прорезиненный, старый, из машины, сюда пристроил. Только где сейчас этот коврик, дверь где с циферкой, квартира вообще где?

Юрий Алексеевич ошалело огляделся – нет его квартиры, и подъезда его нет, и старого коврика из машины. Ничего нет. Вместо этого четыре незнакомые двери, одна клеёнкой обтянута, красивой, зелёной, в мелкий белый цветочек, аккуратно так обтянута, две деревянные старые довоенные ещё, наверное, двери, а третья тряпками всякими утыкана кое как, наспех. Юрий Алексеевич никак не был готов к такому повороту, он ничего не мог сообразить, позабыв о своих ботинках, бросился вниз. И только он из подъезда выскочил, чудовищный грохот накрыл землю. Юрия Алексеевича неожиданно кто-то сбоку толкнул, прямо в слякоть:

– Ложись!

Он упал в липкую тягучую грязь, перемешанную с колким февральским снегом, мыслей в голове не приходило абсолютно никаких, только дикий животный страх, скрутивший сознание. Рядом тоже кто-то лежал, обхватив руками голову. Нещадно замерзли босые ноги и живот, и до мерзкого было неприятно, замёрзло и всё тело, но он об этом не думал – вокруг весь город и, наверное, вся земля громыхала и сверкала, ни с чем несравнимый, непередаваемый гул, стрекотанье, звон кругом. Это не конец света, не ад, там точно не так страшно, здесь страшнее, невыносимее; громыхнуло совсем близко, в конце улицы с перезвоном градом посыпались стёкла огромной витрины, чудом до этого уцелевшей. Учитель физики, кажется всем своим существом, вжался в лужу, лучше бы она вообще поглотила его всего, утопила в себе от этого ужаса. А может это просто такой странный сон? Может во сне он всё это чувствует? Вот сейчас проснётся и выглянет в окно, а за окном рассвет, суббота, и он нарежет колбасы с мягким белым хлебом и сядет в соцсети смотреть фото, и сварит кофе, и всё, как всегда. «Да, это сон, сон» – повторял он то ли про себя, то ли вслух, то ли оглушительно кричал – он уже этого не понимал.

Неожиданно ощутил, вроде даже не услышал, а ощутил все телом – стало тихо; невероятно тихо. Учитель физики поднял голову: вдоль по улице многоэтажные дома, высокие, наверное, в прошлом красивые, здания, – все без окон, в одном из домов, прямо по центру, огромная пробоина; рядом почти целиком разрушенное здание, без фасадной стены, из него кучей вывалено всё некогда его содержимое: шкафы, тазы, игрушки, посуда, кровати. Он повернулся и посмотрел на того, кто лежал рядом. Это оказалась девушка, она уже поднялась и стряхивала со своей шубейки грязь и снег, потом поправила платок, и вошла в подъезд.

– Подожди! – Завопил он и бросился за ней в подъезд, вмиг взмыл по лестнице.

Девушка поднялась на второй этаж к той двери, что была так нелепо утыкана всяким тряпьём, остановилась и, вцепившись в дверь, вдруг зло на него как закричит:

– У меня нет еды, еды нет!

– Стой, стой, прошу тебя! – учитель умоляюще поднял руки, – не надо еды. Ботинки есть? Я уже ног не чувствую…

Она покосилась на его босые, уже покрасневшие от холода ноги; так долго, пристально смотрела, будто застыла, забылась, потом резко и громко:

– Ждите здесь, сейчас принесу.

Дверь закрылась. Физик переступал с ноги на ногу на ледяном бетонном полу, восприятие мира сузилось до этих ощущений холода, несколько минут, пока не было девушки, показались ему неимоверно длиннющей вечностью.

Наконец, за дверью послышались шаги, щелчок открываемого замка. Не убирая цепочку между стеной и дверью, девушка просунула в образовавшуюся щель сапоги и шерстяные носки.

– Вот, от соседа дяди Феди остались, должны подойти, – проговорила она.

Эта худощавая юная девушка производила впечатление странного, грустного, до нельзя озабоченного проблемами человека. Но та печаль и усталость, что лежали на её лице, не стирали с него природной красоты. Она была красивая, какой-то непривычной нежностью, мягкостью; словно выточенное белое лицо, правда скорее бледное, обескровленное лишениями, но всё равно сохранившее признаки детскости и добродушия; большие-большие серые глаза, длинные ресницы, собранные на затылке тёмные волосы с выбившимися колечками-завитками вокруг высокого лба.

Физик схватил носки, молниеносно натянул их на ноги, надел сапоги. Девушка хмуро и недоверчиво наблюдала за ним через узкую щель приоткрытой двери. Растирая покрасневшие руки, он приблизился, пытаясь заглянуть внутрь квартиры:

– Девушка…

Дверь резко захлопнулась, прямо перед носом учителя, лязгнул замок. Тишина.

–Ясно…– пробормотал он, осматриваясь.

Ничего необычного вокруг не было – сумрак, пошарпаный подъезд, блёклое окно в пролёте, но и ничего привычного, вроде всё обыденное, но и какое-то всё другое, странное чувство. Физик наугад постучался в одну из дверей. Ответа не последовало. Дёрнул ручку, дверь поддалась. Он осторожно переступил порог квартиры, спросив в пустоту длинного коридора:

– Ау, хозяева…

Тоже тишина. Прикрыв за собой входную дверь, и стараясь не создавать шума – непривычные кирзовые сапоги с добротными подошвами как назло стучали – направился в глубь по длинному коридору, едва различая в утренней темноте, куда ступать. Вокруг всё было уставлено непонятными облезлыми табуретками, с резными отверстиями в центре, странными оцинкованными ванночками и ковшами, висящими на стенах. В углах лежали сваленные груды одежды, разного тряпья, вдоль стен сложены ещё сырые ветки деревьев, палки.

По обе стороны коридора высоченные, до самого потолка почти, двухстворчатые двери, учитель толкнул одну их них, окинул взглядом открывшуюся комнатку. У стены красивая с железными резными спинками кровать, подобных сейчас не выпускают, и в музее-то такую трудно сыскать. На полу в цветные полоски тканый половик разложен и аккуратно закручен с конца, вровень с кроватью. Рядом со столом горка, в каких прабабушки посуду хранили. В углу массивный резной шкаф. Всё было чистенько, и всё кричало стариной, будто он где-то в музее; кстати, он видел подобные вещи в местном краеведческом музее, там и стулья такие почти были с полукруглыми лакированными спинками, и кровать подобная, и подзор, и накидки.

Вообще во всей обстановке комнатки, хотя кругом было чисто, прибрано, не валялись разбросанные вещи, как у него обычно по квартире, во всей обстановке смутно чувствовался хаос, какая-то неестественность происходящего. Не чувствовалось жилого.

Юрий Алексеевич прикрыл за собой дверь и ещё раз бросил в тёмный коридор:

– Хозяева! Кто есть?

Ответом последовало едва уловимое неразборчивое эхо. Но на месте же стоять не будешь, и он прошёлся дальше. Дальше была кухонька с мизерным навесным шкафчиком на стене и кастрюлей на примусе. Физик усмехнулся «В музее что ли». Он вздохнул и присел на табурет у стола, неясность ситуации выбешивала.

Где-то вдалеке на улице раздались голоса, учитель физики вздрогнул. Уже начиналось утро, отчаянно пытавшееся пробиться сквозь заклеенные газетами окна, физик только сейчас заметил эту странность; в мир спускался новый день. По стене едва-едва полз тоненький лучик, такой нерешительный и бледный, будто он полз, превозмогая мучения. Луч скользнул по стенке над столом, Юрий Алексеевич, мельком посмотрел на луч и вздрогнул: лучик пробегал по портрету Сталина. Улыбаясь в блёклом свете луча, и с прищуром Сталин глядел прямо на него. У Юрия Алексеевича всё похолодело, и даже, наверное, эти непривычные и неудобные сапоги.

– Я где? – Прошептал он и бросился к выходу.

Часть 1

Глава 1

Юрий Алексеевич выбежал на лестницу и забарабанил в квартиру девушки, которая помогла ему с обувью.

– Да, – отозвалась она, не открывая дверь.

– Скажите, мы где? Какой сейчас год? Год? – Затараторил он, машинально продолжая стучаться.

– Отойдите от двери,– повысила она голос, уже с нотками раздражения, – перестаньте буянить…

– Умоляю, скажите год! – Простонал учитель.

– Сорок второй.

– Как? Город какой, где мы?

– В Ленинграде.

– Не может быть!

Физик отскочил к окну, сдирая старые запылённые газеты, всматриваясь в происходящее на улице. Двор, колонка, укутанная в тряпье от мороза, какой-то мужик еле тащится с палкой. Что это – бред, галлюцинация, последствия запоя?

Он учитель физики, он знал на зубок все физические законы этого мира, он знал, как и почему всё происходит, знал и учил пять лет всё это в университете, применял в техническом бюро, учил этому детей в школе. Он много всего знал, десятки физических законов, формул, он без всяких таблиц мог на память сказать удельную теплоту сгорания и спирта, и каменного угля, и много ещё всего. Но и вместе со всем этим так же чётко знал и осознавал, что ни при каком развитии науки на сегодняшний день невозможно переместиться из века в век. Невозможно!

– Не может быть! Не может быть! – шептал он нараспев, покачиваясь взад-вперёд, – этого просто не может быть! Это что? это блокада что ли? Это какой-то страшный сон! – резко повернулся он к девушке.

– Да, это страшный сон. Слишком страшный. – печально отозвалась она.

Физик не заметил, как во время его криков и стенаний, девушка приоткрыла дверь и с любопытством наблюдала за довольно странным и непонятным человеком, предусмотрительно всё же не убирая цепочку.

– А вы кто? – Спросила она.

– Я? – Юрий Алексеевич вдруг по-настоящему ощутил весь ужас создавшейся ситуации, ни его истерики, ни стенания, а вот это тихое «вы кто» обнажило всю громаду случившегося. Действительно, кто он здесь, сейчас? Учитель физики, чужак. Кто он тут?? Все изученные им законы летят к чёртовой бабушке. Сын своего времени и социальных устоев? Нет, это другое общество, с другими правилами, и он в них никак не вписывается.

Учитель подошёл к ней, почти вплотную, схватившись за дверную ручку, заговорил с жаром, выкладывая правду, глаза загорелись,

– Я из уральского города. Из двадцать первого века. Я сейчас живу в две тысячи девятнадцатом году! Понимаешь ты это? В две тысячи девятнадцатом году! Я об этой войне в школе учил! Сорок первый, сорок пятый. На 9 мая каждый год в Бессмертный полк хожу. Я не могу здесь быть, не могу ни по каким законам. Блокада, Ленинград, всё давно значилось, и Ленинграда уже нет…

– Как нет? – Девушка так искренне, так открыто спросила, вытаращила не него свои большущие серые глаза.

– Нет, сам-то город остался, его переименовали просто, – тут же поправился Юрий Алексеевич.

– И как же стал называться мой город? – тихо поинтересовалась девушка.

– Вот именно твой город! Он называется Санкт-Петербург, твой, а не мой город, – уже кричал учитель; отчаяние переполняло его.

Человек всегда теряется, когда не видит выхода, когда оказывается словно между землёй и небом, когда ему не за что зацепиться, не на что опереться, еще.

– И страны этой, – он отскочил от двери, описав руками круг, – и страны этой нет уже давно, и портреты эти, что там на кухне, сжигают, – мотнул учитель головой на соседнюю квартиру, – и памятники рушат, и Зоя Космодемьянская, говорят, вообще пьяная деревни поджигала своих же…

Девушка как-то неестественно дёрнулась, её лицо, только что печальное, бледное и такое красивое скривилось. Говорят, что чувства нельзя увидеть, их можно уловить сердцем, понять, но сейчас вся ненависть, неописуемая злоба так чётко, ясно отразились на её лице, не в появившихся клыках и не в скривлённой улыбке, как в современных ужастиках, а в сильнейшем, едва заметном напряжении мышц лица, в каком-то особом блеске глаз, во всём вмиг переменившемся образе. Она в долю секунды стала совершенно другой, не хрупкой и уставшей, а сильной, ожесточённой, и даже, вроде, ростом выше.

Она метнулась к учителю резко, стремительно как кошка, совершенно молниеносно распахнув дверь, вцепилась в его лицо, волосы, тело, грязную куртку, неистова крича:

– Мразь! Мразь!

Он даже не сразу отреагировал, настолько внезапно, неожиданно было это нападение. А она царапала его, била кулаками, вопила:

– Антисоветчик! Мразь! Да она тебя же защищала, пока ты тут, сволочь, из века не из века он…

Вся где-то глубоко лежавшая злость на эту проклятую войну, врагов, блокаду, вся эта ненависть и даже не за её одну, а от всех убитых, раненых, истерзанных, всё это разом, градом выливалось в отчаянных воплях хрупкой девчушки.

Юрий Алексеевич, конечно, был сильнее тоненькой полуголодной девушки, он сжал её в охапку, всю, как комок, так сильно, что сам на миг испугался: не сломать бы ей чего ненароком. А она ещё кричала, сопротивлялась, но быстро выбилась из сил, ослабла. Юрий Алексеевич поднял клетчатую шаль, упавшую с её плеч, осторожно подал.

– Я просто пересказал тебе, что делают в наше время… – начал было он, но девушка резко мотнула головой, давая понять, что не намеренна это слушать:

– Странное ваше поколение, удивительное, замечательные вы люди, – задумчиво проговорил он, усмехнулся, – странноватые, конечно, наивные, но замечательные. Пусть вам и выпали нечеловеческие страдания, но вы поколение победителей, первооткрыватели, романтики. Да, вам выпала война, но вам и очень много воздастся, у вас есть страна, единая и великая и у вас есть вера в завтрашний день…

Девушка дёрнула плечами, спросила, переходя на «ты»:

– Как же ты попал сюда?

Юрий развёл руками, если бы он сам мог разгадать эту загадку.

– Как тебя зовут? – спрашивала снова она; не понятно было или она верила в его рассказы о перемещении во времени, или силилась понять и поверить, или просто искала ниточку разоблачения.

– Юрий, Юрий Алексеевич, как Гагарина, – воодушевлённо ответил он, Юрий всегда гордился этим сходством, при случае бравировал им, и кличка у него школьная даже была «Гагарин».

– Гагарин… – растерянно повторила девушка.

– Ну как же, – усмехнулся Юрий Алексеевич, – Королёв, Гагарин…Для вас же они вместо икон…

Девушка смотрела непонимающе.

– А, – всплеснул рукой учитель физики и расплылся в довольной улыбке, – это ведь всё ещё впереди! Вы ж ничего не знаете пока…

– Скоро, после войны…а она завершится, и победой, – начал было он рассказывать, но далёкий-далёкий пронзительный звук, как колокольчик, вспугнул его собеседницу. Она напряглась, вслушиваясь, метнулась одним прыжком в коридор квартиры к своим огромным мужским сапогам, вмиг схватила полушубок, шаль. Всё так быстро, привычными, выверенными движениями. И неудивительно, эта отработанная быстрота спасала ей жизнь, наверное, не раз.

– Тревога, – коротко объяснила она учителю и, схватив его за руку, потянула вниз.

Юрий Алексеевич сначала ничего не мог понять; ни шума, ни взрывов он не слышал, только маленький очень далёкий колокольчик где-то, казалось, за городом звенел. Он кинулся за девушкой.

– Как тебя зовут? – крикнул он, не отпуская ее руку, задерживая. Полностью понять, что происходит и как себя надо вести он понять пока конечно же не мог.

– Анна, – не поворачиваясь, ответила она, продолжая бежать, – скорей, скорей! Сюда!

Сверху слышались быстрые шаги, внизу голоса, кто-то тоже спешил вместе с ними; Юрий побежал за девушкой по лестнице на звук её голоса, в темноте и суматохе плохо различая, куда он бежит, замешкался, приостановился. Остановился на ступеньке, кажется, на одну сотую мгновения. Несколько людей пробежали мимо, он слился с ними в единый поток, метнулся вниз, найдя глазами фигурку девушки. Она на ходу обернулась, что-то кричала ему. Юрий махнул ей, мол – вижу, бегу, но споткнулся, схватился за перила. Хлопнули подъездные двери, и сразу же что-то громыхнуло, оглушило, в лицо ударил едкий запах дыма; Юрий по инерции развернулся в обратную сторону, словно пытаясь убежать от грохота и пыли, волной поднимающихся с первого этажа, но они ловкой гидрой накрыли его, всасывая в своё пространство. Он оступился, мир закачался, завыл, смешался в единую непонятную массу и поглотил учителя.

Глава 2

Странное происшествие, случившееся с самым обыкновенным школьным учителем, имело некую не совсем обычную предысторию борьбы человека и целой системы.

Школа, где работал Юрий Алексеевич, выиграла грант. После некоторой всеобщей эйфории и коллективного лайканья новостей в соцсетях о выигрыше денег на оборудования для кабинетов, учитель физики Юрий Алексеевич перешёл от радости к тотально справедливому действу. Сначала он, как и большинство коллег, с энтузиазмом настрочил списки в несколько листов всего того, что ему хотелось обновить или докупить. Один из первых подписал всё это у директора и принялся ждать. Буквально в течение месяца стало известно, что заказы доставили в школу, и секретарь с недовольным лицом стала ходить по педагогам подписываться под принятым. Секретарь Ирина сначала подала физику бумаги на списание, а потом на приёмку этого же оборудования – нескольких штативов, амперметры…

– Не понял? – Искренне недоумевая, свёл брови физик.

– Чего не понял? – Растягивая слова, переспросила Ирина, не отрываясь от перелистывания видяшек в телефоне.

– Всей этой кухни… – развёл руками он над бумагами.

– Ну ты, Юрий Алексеич, как первый день на свете живёшь, – Ириша сунула телефончик в карман, – подписывай давай, не бухчи, мне тут совсем некогда с тобой стоять. Итак, полдня на вас убила, прыгаю тут по классам…

– Нет, постойте… – навыки чёткой работы с бумагами и оборудованием, прочно осевшие в нём ещё на прошлой работе в техническом бюро, плюс всё игравший в душе не по возрасту максимализм, возмутились.

– Сам иди тогда к директрисе и разбирайся с ней, – надулась Ирочка и ушла.

Юрий Алексеевич не стал долго размышлять над ситуацией и на той же ноге направился к начальству с претензией.

Кабинет директора находился через небольшой коридорчик с учительской на втором этаже. Но быстро юркнуть мимо не получилось; завуч, высокая женщина среднего возраста, всем своим внешним видом поблёскивавшая лоском, как на отфильтрованной фотографии, отбрасывая с плеч русые вьющиеся локоны, заискивающе затянула:

– Ой, Юрий Алексеевич, вы же умный мужчина, помогите девушкам…

За столом возле принтера и двух компьютеров возились завуч и маленькая щупленькая, вечно всё знающая социальный педагог Оленька. Она слушала какой-то крутой семинар, оплаченный для неё школой, и одновременно строчила докладную на физрука, за не проведение сегодня урока в шестом, где она была классным руководителем, и тут же параллельно пыталась заполнять карточки на учащихся, небрежно раскиданные в стопки на столе и при всём при этом норовилась вникать в то, что делала завуч.

Поодаль сидела Алёна Михайловна из началки. По напряжённым лицам и резким движениям было понятно, что у них что-то не выходит, не идёт важная работёнка.

Физик нехотя подошёл к столу, дабы понять суть этой бурной деятельности. Цветной принтер капризничал, зажевав лист, который они никак не моги достать. Юрий нажал кнопку пуска, медленно вытягивая скомканные обрывки из-под крышки принтера:

– Вон же у вас есть фотобумага, – мотнул он головой на упаковку на столе, – эта тонкая, вот и жуёт, печатайте на той.

– Раз всё нормально, я тогда пойду, – поднялась Алёна Михайловна, манерно сжимая губки.

– Как пойду? – округлила глаза завуч, – мы ж тебе делаем, хоть дождись…

Алёна Михайловна, маленькая, плотненькая молодая женщина, с нескрываемым самолюбованием, видимо должна была скоро аттестоваться и вот сердобольные помощники пытались перебить имена с чужих грамот ей – это понял физик, взглянув на картинки в мониторах.

Физик поморщился, формализм присуждения категорий, как он успел заметить, зашкаливал. Плюс отсутствие педагогической этики и совести, как у Алёнушки, и весь этот микс двигал некогда славное и могучее образование в неизбежную пропасть в отдельно взятой провинциальной школе.

– Вы чё творите? – возмутился он.

Женщины на секунду замерли, как бы оценивая степень идущей от него угрозы.

– А как быть, она только после декрета, где она вам грамоты возьмёт? – отмерев, с вызовом бросила завуч, медленным выверенным движением вновь откидывая длинные волосы с плеч.

– И вообще-то это наши дела, – закривлялась Алёна, семенящей лисьей походочкой подплывая к столу, чтобы закрыть собой ноутбук. Маленькая, манерная, её можно было бы назвать красивой, если б не слишком близко посаженные друг к другу глаза на лице, которые в купе с её провинциальными ужимками складывали довольно смешной образчик.

– Вообще-то, это подлог документов, – передразнивая её говорок, ответил Юрий Алексеевич, – но поскольку, это не моё дело – вмешиваться не буду…

И он, сверкая самодовольными насмешливыми искорками в глазах, дотянулся и, глядя на них, быстро нажал что-то на принтере, отчего на экране высветилось «Возникла неопределённая проблема» – пусть догадываются, как запустить. Потом развернулся и направился к директору.

Директор Людмила Михайловна его притязаний не поняла и не оценила, посоветовав заканчивать с ребячеством и браться за ум. В её понимании «браться за ум» означало, конечно же, становиться как все в обыденном жизненном потоке, это учитель понимал. Но таковым быть ему что-то не хотелось, и он продолжал упираться. Людмила же Михайловна, в свою очередь, будучи женщиной умной и привычной ко всякого рода передрягам, сначала испробовала метод пряника:

– Юрий Алексеевич, я вот тебе стимулирующих выписала хороших, – указала она глазками на стол, где видно было разложенные бумаги со списками фамилий сотрудников – в конце месяца директор совершала великий умственный труд по дележу стимулирующего фонда.

Но, поняв, что метод пряника не сработал, принялась за кнут:

– Я ведь могу и дисциплинарное взыскание влепить.

– Да, да, – хмыкнул Юрий; подросток внутри него бушевал.

Физик демонстративно вышел из кабинета; мимоходом всё ещё возившимся с грамотами дамочкам бросил:

– По-хорошему, на вас в отдел образования бы написать.

Директриса машинально вышла за ним, приостановившись на пороге в учительскую со стеклянным обдумывающим ситуацию взглядом. Все трое учительниц оторвались от своих забот, уставившись на директора и уходящего физика, сразу почуяв что-то недоброе произошедшее.

Физик хлопнул дверью, по пустому коридору гулко послышались его шаги. Женщины напряглись, каждая думала о своём: грозит ли ей чем-либо это вызывающее поведение придурковатого коллеги.

Глава 3

Юрий Алексеевич, обычный учитель физики обычной провинциальной школы, конечно же, не был придурковатым; напротив, окончив физтех областного педагогического вуза, он, как подающий надежды молодой специалист, быстро устроился в рейтинговое научно-производственное объединение, предпочтя его стезе образования, как и большинство сокурсников. И несколько лет добросовестно трудился над разработками технических заданий и даже появились значимые подвижки для карьерного роста. Но было в нём, правда, ещё какое-то ребячество, не отпустившее со студенчества и, отсутствие семьи и стабильных отношений проявляли иногда безответственность поступков. Но в целом он был хороший человек. А в родной городок вернулся по причине внезапной болезни отца – матери стало трудно, он это понимал, и по-другому поступить просто не мог.

Правда устраиваться здесь на завод он не стал – заводы находились не в лучшем положении, а других каких-либо крупных предприятий не было, так попал в школу. Принялся за новое дело с энтузиазмом, экстренно вспоминая все прошедшие практики в педвузе. Нашёл общий язык с подростками, а вот взгляды и поступки взрослых тётенек в шерстяных шалях иногда вызывали у него вопросы, вот как сейчас, например. Лезть на рожон Юрию и самому-то не очень хотелось, но ситуация его зацепила, выбила из начавшей так удачно формироваться привычной колеи.

И так всё это его тяготило, что в разговорах с Оксаной, учительницей информатики, с которой у него завязались несколько нерабочие отношения без обязательств, он невольно коснулся этой темы.

– Дурак ты, что полез и девки дуры, что всем про свои дела болтает, такое по-тихому делается…– рассуждала Оксана.

Они встретились вечером у Юрия, заказали суши, и пытались забыться от работы.

– Как по-тихому? – Поинтересовался физик, орудуя палочками.

– Ну сделала гадость и молчи… – непринуждённо ответила Оксана.

– А ты так и делаешь? – Саркастично спросил физик.

– А чё трепаться…

– Страшный ты человек, – засмеялся он.

– Да нет, я миленькая, – пожала обнажёнными плечиками Оксана, поправляя полотенце и пытаясь ластиться к нему,

Оксана Юрьевна, учительница информатики; открыто нагловатая и усыпанная мелкими прыщиками, за что получила среди родителей вполне подходящую кличку «невеста» имела удивительные свойства – подобно вордовскому файлику подстраиваться под пишущего – любой шрифт, любой формат, поля, так и она, обладая артистичными нотками, лихо могла подстроиться под каждого, наверное, человека, направляя его мысли и выводы, в нужное русло. Сама невысоконькая, такая вся неказистая, пухленькая, с обесцвеченными волосиками, небрежно разбросанными по плечам, но с неизменно шикарными наращенными ресничками; и вроде бы с преподаванием в школе у неё не выходит, уже четвёртое место работы меняет, и в личной жизни как-то не складывается, а вот манипулировать окружающими, театрально пустить слезинку в нужную минуту у неё получалось получше там какого-нибудь заслуженного актёра. Она и директрису постоянно разводила, поплачется – поплачется, как ей тяжело, как ночами конструкты пишет, та и стимулирующих подкинет. И Юрий Алексеевич тоже поддался этому напору, завязались отношения.

– Давай о другом…– капризно сказала Оксана.

– О чём?

– Про высокое!

– Про высокое? – искренне удивился физик и не удержал суши, подцепленные две сразу, они грохнулась прямо в тарелочку с соусом.

Оксана непринуждённо и искренне засмеялась:

– Я вот знаешь, о чём думаю? – Так жеманно-обольстительно скривив вытянутые губки, с неестественной для неё ноткой мечтательности в голосе проговорила информатичка, – Вот в старину, все мужчины, там князья всякие, женились уже не девственниками. А дамы были такие скромные все. Вопрос? С кем они, мужчины, спали, если женились на тихонях непорочных?

«С такими, как ты», хотел съязвить физик, но не стал перегибать палку, спросил банально:

– Ты серьёзно об этом думаешь?

– Ну да, – ответила она, – а что? Интересно же…

– А внеклассные мероприятия на год в своём пятом ты уже прописала?

Оксана аж подавилась:

– С дуба рухнул? При чём тут мероприятия? Из инета скачаю и всё, чё о них думать?

– Ты хочешь сказать – с кем спали князья, тебе важнее? – Прицепился физик.

– Не важнее – интереснее.

Оксана помолчала, потом, закатывая к потолку глазки, проговорила со вздохом:

– Только бы вышку защитить и пофиг на князей…

– Зачем тебе вышка? – Спросил физик, уже настроившись на определённую волну беседы, незаметненько поддеть и подтрунить.

– Лишние пять тыщ!!! – Перебила его Оксана, округлив глазки, – не помешают…

– Дак у тебя наработок никаких нет, – мягко старался поддевать её учитель, прекрасно понимая, что она может ответить, и это ещё больше задорило его, – как защищаться будешь? С телефоном в руках? – Продолжал он, пытаясь вытащить суши из тарелки с соусом,

Оксана наигранно развела руками, демонстрирую насколько физик отстал от жизни:

– А интернет на что? Накачаю, что надо. Проблем то…

Оксана, почуяв, что разговор заходит далеко к ненужным темам, засобиралась домой:

– Вызови-ка мне такси. Поеду, Мишка там один…

– Как один? – Наморщился физик.

– Нормально, не первый раз. Он в телефон играет, наиграется, сам ляжет спать…

А на утро школу сотрясли интересные сплетни. Ксения Юрьевна, рыжеволосая биологичка, довольно полноватая, но с быстротой и грацией лани, не удержалась и, задав классу конспект по новой теме, не дожидаясь перемены, прямо на первом уроке сбегала сначала к Валентине Сергеевне в началку, тоже любившей порассуждать о делах насущных коллектива. Потом по некоторым коллегам на втором этаже пробежала, и заскочила к физику:

– Слушай, что скажу, – зашептала биологичка, приоткрыв дверь.

– Урок идёт, – грозно махнул ей учитель.

Но Ксению Юрьевну не унять, если уж такие дела творятся в округе.

– Дай самостоятельную, проблем-то? Иди, говорю, что скажу…

– Ребята, тридцатый параграф открываем, начинаем читать, но вдумчиво, не торопясь, – дал физик задания классу и, не закрывая двери, чтобы видеть учеников, вышел в коридор, – что за срочность?

– Слышал уже? – Начала смаковать новости Ксения.

– Ксения, давай без предисловия…

– Ой, ладно, – затараторила она, – ночью Оксанка где-то шлялась, ребёнка дома закрыла. А мальчишка-то ночью проснулся, заревел, маленький ведь ещё. Ревел сильно, видимо, на балкон выбрался, соседи услышали. И через балкон его вытащили к себе, напугались, что, мол, маленький, да дома один. Да орёт на весь дом. Ну в полицию позвонили, чей чтоб узнать. Оксанка-то квартиры меняет, её никто не знает в подъезде. И ребёнка, видно, забрали. Она сегодня на работу не вышла. Директриса вон злющая ходит, ей тоже звонили из опеки… неприятно…

Ксения шептала, торопясь и сбиваясь, рассказывая всё в красках, убедительно и ярко. Отделавшись от Ксении, физик попытался позвонить Оксане, но телефон лишь сообщал, что абонент недоступен. Собравшись с силами, физик завершил урок и направился в учительскую, прояснить ситуацию. Там все открыто перешёптывались о случившемся, вперемежку с осуждениями и иногда с жалостью к судьбе и к ребёнку.

– Всё-таки детство определяет всю дальнейшую жизнь человека, – подошла к учителю музыкантша Регина Станиславовна, высокая интеллигентная женщина, жена бывшего военного. Она шла несколько вразрез с прочим коллективом своим добродушно-бескорыстными взглядами и поступками, то помочь кому, то лишний час с ребятишками позаниматься на своем энтузиазме.

Физик не нашёлся, что ответить.

– Вот Оксанка по слухам сама по себе росла, детского счастья не видала, – продолжала тихонько беседовать с ним музыкантша на фоне всеобщей шумной дискуссии, – с одной стороны, оно и понятно – не знала детства и к своему ребёнку так относится. А с другой стороны, раз ты не знала, так своего дитё любовью окружи. Ох, что творится…

Регина Станиславовна вздохнула и ушла готовиться к уроку. В учительской шумели. Громче всех прорезался звонкий, не позволяющий прикословства, голосок Алены Михайловны:

– Ой да, знаю я их, мои соседи на старой квартире. Парнишка всё время голодный; у нее дома только чайник один; тут во дворе его встретила, дак прижался ко мне, ласки-то не получает, – она как обычно манерно сжала губки, самолюбуясь своим знанием сплетен и рассуждением.

А мыслям и душе физика было как никогда не уютно.

После второго урока на работу заявилась Оксана, как ни в чём не бывало. Оказывается, утром её вызывали в органы опеки. Там рыдая и распинаясь, всеми доступными ей театральными приёмами, она выскоблила к себе жалость, божилась, что подобного больше не случится. Потом то же самое повторилось в кабинете директора. В общем, скоро всё утряслось.

– Соображаешь, что творишь? – Напустился на неё Юрий Алексеевич, задыхаясь и краснея.

– Ну всё ведь обошлось, – хмурилась Оксана, отмахиваясь, – лишь бы стимулирки не лишили да заявление на вышку подписали…

– Ты дура что ли??? – Не удержался Юрий Алексеевич, – у тебя ребёнка хотели забрать, а ты про стимулирку…Конечно, она тебя лишит стимулирки, позор такой, к педагогу из её коллектива опека приходила.

– А жить на что я буду? – Скуксилась Оксана.

Физик смягчился:

– Не ной, помогу. Как Мишка себя чувствует?

– Всё окей, не парься. Успокоился. Разъяснительная работа тоже проведена, – лениво отозвалась она, – может зайду сегодня? У меня Мишку свекровка заберёт…

Юрий Алексеевич не ответил, взглядом дав Оксане понять, что идея так себе…

Протрезвонил звонок. Третий урок сегодня по плану должен быть открытым и всем, у кого свободное время, полагалось присутствовать. Физик тоже успел в этом году дать уже два показательных урока, прошедших замечательно, поскольку знания предмета и задор имелись отличные. Сейчас шли в начальную школу на родной язык.

Алена Михайловна встретила гостей с цокотом, закатывая глазки – неохотно. Это был уже второй класс, который она набрала, но до сих пор уроки и выступления на публику давались ей с трудом.

Детишки угомонились и начался урок. Начался-то вроде бы неплохо, но, как оказалось, удачным из всего было только приветствие учителя классу, на всё остальное смотреть было можно, только испытывая испанский стыд перед детьми и коллегами. Завуч, отбрасывая свои чуть вьющиеся русые локоны с плеч, сидела достаточно спокойная, как будто не происходило никакого преступления против детей.

Хотя даже Оксана, опешив от смотримого, оторвалась от телефона и следила за ходом урока.

– Вот вам и курсы, – вздохнула Регина Станиславовна, намекая на то, что педагогического образования у этой учительницы начальных классов нет. И тихонечко вышла, не в силах досматривать то, что происходило.

В завершении этого дня, физик, находясь под впечатлением всех произошедших событий, быстренько накатал недвусмысленного содержания статейку в "Подслушано в нашем городе", где в ироническом тоне описал "один день из жизни учителя". Упомянул там и про списанное оборудование, которое волшебным образом превратилось в новейшее, и про перепечатки грамот для аттестации, и про уроки неквалифицированных педагогинь. Статейку тут же опубликовали, полгорода моментом отлайкали, а на следующий день, как только физик пришел на работу, секретарь Ирина, увидев его, пискнула из глубины коридора:

– Юрий Алексеевич, к директору зовут.

Там физику вынесли выговор.

– За что? – возмутился он, – оборудования нового нет, педагоги такое творят – документы подтасовывают, а выговор мне?

– У вас доказательства, Юрий Алексеевич, имеются, если вы такое утверждаете, – Парировала по -деловому директор.

– Да это ж все, весь коллектив видит. Я и предположить не мог, что такое в стенах школы....

– Как бы не было, – перебила Людмила Михайловна физика, – мне скандалы в школе не нужны! И статью свою....

– Правдивую! – Вклинился физик.

– Мерзкую! – Кричала директор, – Уберите!

Юрий Алексеевич хотел что-то возразить, но Людмила Михайловна предупреждающе подняла руку:

– Ещё раз подобная выходка, Юрий Алексеевич, и я покажу вам на дверь! – Подвела она итог их беседы.

Людмила Михайловна руководила этой школой уже более двадцати лет и постепенно, сама того не замечая, скатывалась к маразматизму в работе. Действительно скандалы она не любила, иные точки зрения не принимала, и всё, что не касалось введённых ей в школе инноваций, обсуждать и тратить на это время не желала. Родители её недолюбливали за то, что на все её внедрённые инновации им приходилось выкладывать денежку; вроде и трактовалось всё, как бесплатное, а по сути-то приходилось мамам и папам раскрывать кошельки. А, соответственно, выкладывая такие суммы, родители и с детей начинали требовать больше – побед, медалей; детские дополнительные занятия и увлечения перерастали в престижные школьные проекты и своей громоздкостью и вниманием к ним стирали интерес самих детей. Поэтому незаметно «школьные годы чудесные» превращались в гонку и пытку.

– У нас сейчас настоящая блокада души от всего доброго, хорошего, бескорыстного; это хуже, чем даже та ленинградская. Эту, наверное, мы не переживем», – говорил Юрий Алексеевич матери.

И написал заявление об уходе, с радостью подписанное руководством, бунтари никогда никому не были нужны.

– Юрка, – просто вопила Анна Сергеевна, хватаясь за голову, – ты дурак что ли совсем? Куда ты пойдёшь? Ты подумай! Скажешь, в других школах лучше? Вон у Татьяны, соседки моей, внуки в восьмую ходят, им классная предложила на комиссию съездить, чтоб экзамены не сдавать. А Катька у них умница такая, так поёт, голос, талант, а вот с математикой худо. А учительница что, заниматься с ней будет бесплатно? Нет! Вот и говорит, езжайте, мол, а то все показатели по ЕГЭ у нас испортите. Татьяна вон неделю ревёт, а что делать? Репетитор по математике, знаешь, сколько стоит?

– Причем тут это? – удивлялся Юрий.

– А при том, что если есть силы и возможности, то надо не только о себе думать. Ты детей бросаешь, понимаешь ты это?

– Мама, да знаю я всё, – отмахивался Юрий Алексеевич.

– Ну так что ерепенишься? Ты где-другую-то работу найдёшь? Везде одинаково, – убеждала его мать, – ты против системы переть задумал? Систему не пересилишь!

– Мама! – Возмущался он, сердясь, что самый родной на свете человек не силится его понять, – делание из ребёнка инструмент, безнравственность, подлоги документов – это ты называешь системой?

– Сын! Это бесполезный разговор, мы не найдём выход. Просто одумайся.

Но сын не одумался и, отработав ещё две положенные недели, остался один на один в схватке с противоречивым и враждебным ему миром.

Не всегда в мироздании явления, поступки, мысли идут по заранее обозначенному пути, иногда даже огромные вселенские тела сходят с привычной траектории, а что уж говорить о каких-то мелких земных событиях. Вот, например, февраль на уральских просторах всегда был самым холодным месяцем, ртутные столбики могли частенько перемахнуть и за минус сорок, ветра и метели хорохорились не на шутку, а в этом году февраль всех обманул, сломал привычное видение – сыпал снегом, капал с крыш, угомонил метели.

Юрий Алексеевич тоже решил поступить как этот февраль – неожиданно – уволился из школы и запил. Увещевания матери, повозки его в больницу, капельницы – действовали невпечатляюще. Горше всего же был тот факт, что физика без прикрас можно было назвать хорошим учителем, стезя эта ему поддалась; и пусть не так долго выступал он в этой роли, но пользу бы ощутимую принести на этом поприще мог. Недаром ведь директора школ, узнав об увольнении, ринулись звонить, не дожидаясь, пока он сам придёт узнавать о вакансиях. Но учитель либо не отвечал, либо поднимая трубку в пьяной неадекватности, не мог понять кто и что от него хочет и посылал крутым словцом. Сам же он не переступил порог ни одной школы.

Утро для себя он перенёс на послеобеденное время, когда за окнами уже играло солнышко, а ребятня спешила с уроков; физик тогда просыпался с неизменно гудящей головой, вырубал уставший телевизор, шарил в поисках недопитого, заваривал быстрый кофе, погружаясь в ВК. Потом пытался соорудить что-нибудь поесть, шёл затариваться, пил, ругался с матерью, приходившей каждый вечер и пытавшейся внушить сыну всякие правильности, расшевелить.

И таким макаром жизнь доходила до крайней точки, рушилась; так бездарно и страшно пропадали молодость, талант, задор, раздавленные простой системой, созданной самыми обычными людьми, которые её подпитывали, укрепляли, холили и одновременно ненавидели, и мечтали о её разрушении. Странная это была система, странные люди, странные обстоятельства. Наверное, ему нужно было попытаться подстроиться, быть как все, но он не смог вписаться. Хотя, конечно, вполне можно было закрыть глаза и размеренно идти дальше, как шествовали десятки и сотни других. Но и противовес найти тоже не мог. Поэтому выходило, что они все там в учительских, они мудрее: высунут нос из системы, не увидят другого берега и юрк обратно, махнут рукой, глаза прищурят и живут себе дальше. А он слишком далеко нос высунул, так далеко, что силы юркнуть обратно уже не осталось.

– Вот и сиди теперь один с носом, – показывал учитель себе язык в зеркало, открывая очередного «дизеля».

В замочной скважине скрипнул ключ.

– О, пришли мне уроки морали преподавать, – встретил он мать в прихожей.

– Ирод, – вместо приветствия бросила она в сердцах, снимая пальто.

Физик подхватил принесённые матерью пакеты «пятёрочки» и прошествовал на кухню.

– Сын! Ну сколько можно? – с горечью спросила Анна Сергеевна, сделав ставший привычным обход по квартире – за диван, под стол были запрятаны пустые бутылки, в холодильнике имелся запас.

– Мам, не начинай, – поморщился физик.

– Вон даже Оксана звонила, – словно не слыша его продолжала мать, – и до неё донеслось, все в курсе уже, что ты спиваешься…

– Ей-то какое дело? – хмыкнул физик

– Да вот уж какое-то, – ворчливо заметила Анна Сергеевна, разбирая продукты.

– Всё равно, – равнодушно ответил физик, нарезая сыр, – пошла она…

– Сын, – вдруг так серьёзно сказала Анна Сергеевна, подсаживаясь к столу, – слушай, а может тебе вернуться, а? Ты прости меня, дуру, что сорвала тебя с места, на свою голову…

Анна Сергеевна корила себя в происходящем неимоверно; вот не начни она причитать, как тяжело ей стало с отцом, его и по больничным этажам водить, и домой на четвёртый затащить, и искупать…Да разве ж это проблемы, причитала она сама себе сейчас, да справилась бы, ох, что наделала. А вышло, что сыну сама дорожку не ту указала.

– Мам, – Юрий поморщился, больше всего на свете не любил эти материны причитания и самобичевания…– всё норм будет…

Но норм пока что не получалось, получалось пить, да иногда к друзьям заруливать. Например, к Мишке. Михаил был такой правильный и простой человек, так у него всё складно и понятно выходило, вмиг все проблемы и непонятки расползались по нужным полочкам Как-то Юрий Алексеевич вычитал в интернете интересную фразу «У каждого своего рая». Так вот к Михаилу это высказывание относилось на все сто, он жил в своём мире, засаживал в округе всё сиренью, любимой им до одури и не переживал ни по какому поводу, не касающегося его мирка. И Юрий Алексеевич любил с ним при случае встречаться, поболтать; после этих разговоров становилось спокойнее и лучше. Любой вопрос Михаил выворачивал нужным боком и решал.

– Тьфу, – морщился друг, когда физик рассказывал ему иногда о творимых школьными дамочками бедах, – сдалось тебе с бабами разбираться. Вырастут щенята, сами решат на какой им куст ссать. Пусть бабьё тешится, а ты свою линию гни, не смотри в их сторону. Жизнь – штука витиеватая, но цель у неё одна, так что как ни крути, а куда нужно, туда ребёнок и дойдёт. Работай давай, учи своей физике, физика – это дело. И не заморачивайся

И учитель, сидя с Михаилом у него на веранде под огромными старыми кустами сирени или помогая чистить от снега двор, думал: а и впрямь, что это я? моё дело – знания дать, всё остальное там – игра, а меня уж эти игры явно не касаются…

Вот и в один из дней этого беспутого февраля проходя по Восточной, где в ряд выстроились частные домишки, Юрий встретил друга. Тот, лохматый, перепачканный в строительной смеси и пыли, раскатывал на брёвна небольшой старенький дом, купленный им недавно.

Со злости, недолго думая, Юрий Алексеевич вызвался помогать. Работа была тяжёлая, но это и приводило в агрессивный восторг Юрия Алексеевича, ему необходимо было сейчас перебить свои мысли физическим трудом.

Дом, построенный ещё в начале пятидесятых, когда строили на века, крепко и надёжно, был из брёвен, метров по семь в длину, да для верности прихваченных скобами. Сначала Юрий Алексеевич с другом, забравшись на лестницы, ломиками брёвна поднимали, отрывая скобы и мох, потом нажимали с силой, напирали и сбрасывали вниз. Брёвна падали, глухо ударяясь о землю, какие-то от удара трескались на две части, какие-то выдерживали. Потом их оттаскивали, взявшись с разных сторон, и складывали поодаль друг на друга, для распила на дрова. Когда мужчины разобрали почти всё до фундамента, и на улице уже начинало темнеть, пора было отдыхать.

Михаил позвал Юрия Алексеевича уважить его и в знак благодарности за помощь – немного посидеть. Они устроились под навесом полуразобранного сарая, окрестив огромную чурку в стол. На город хлынуло щемящее провинциальное умиротворение вечера, приглушённее стали звуки мира людей и выразительнее, звучнее заиграла природа: вороньё с криками что-то делили в огородах, временами устраивали переклички и собаки то где-то далеко, то совсем рядом в соседнем дворе.

Домой Юрий Алексеевич пришёл поздно, очень уставший, но довольный; физическая работа придавала своеобразный новый дух, силу, благодать; труд будто встряхнул его, вырывая из скудности жизни, вливая другое мироощущение. Юрий Алексеевич зашёл в квартиру, сбросил в угол запылившуюся одежду, даже запамятовав достать из внутреннего кармана куртки оставшуюся бутылку. Потом долго мылся, пофыркивая и улыбаясь, и уснул крепким здоровым сном под бубнёш телевизора, сунув телефон под подушку.

А на утро, разбуженный рано-рано вспышкой света и грохотом, он выбежал в подъезд и домой уже вернуться не смог.

Часть 2

Глава 1

Юрия Алексеевича кто-то тряс за рукав; сознание постепенно начало проясняться, он открыл глаза. «Хорошо, что очухался, – первое, что подумал он, – и плохо, что снова здесь» Рядом стояла Анюта, пытаясь его поднять:

–Эй, эй, вставай, говорила же быстрее нужно, медлить никак нельзя…

Она подала руку, чтобы помочь ему встать. Ничего страшного, правда, с ним не случилось – жив, цел.

– С непривычки я, это.. – проговорил физик, отстраняя её руку: с чего вдруг ему помогать.

Аня выпрямилась, отступила назад.

– Долго я здесь? – Спросил он, поднимаясь

– Минут тридцать всё длилось.

– И что, часто так бывает?

Аня ещё немного отступила назад, недоверчиво и с тревогой посматривая на собеседника:

– Каждый день..

– Каждый день? – Удивление его было настолько искренним, что у Ани впервые промелькнуло в душе что-то вроде доверия.

– Вы правда, что ли не из города и не из… – шёпотом спросила она, пытаясь подобрать нужные слова, но подходящие слова к описанию данной ситуации, никак не находились.

– Да, – ответил физик, – сам в шоке, но это так…

– Аня! – Звонко раздалось в подъезде. Капитолина Сергеевна высунулась из квартиры и деловито осмотрела молодежь.

Перед Юрием Алексеевичем предстала немолодая женщина в пуховом платке, повязанном под грудь, в ворохе длинных юбок, надетых друг на друга, и обрезанных валенках, в народе такие называют чуни. Усталое впалое лицо её было изрезано морщинками, но удивительны на этом лице были большие голубые глаза. Скорбь и потери состарили её, но ничего не смогли сделать с красивыми лучистыми глаза, пусть и такими печальными сейчас.

Аня вздрогнула и, улыбнувшись, скрылась за дверью. Грозная Капитолина Сергеевна зашла за ней и демонстративно с шумом щёлкнула замком. Юрию ничего не оставалось, как на свой страх и риск, отправляться в увиденную им комнатку, оказавшейся открытой в соседней квартире.

Ему стало уже ощутимо холодно в кожаной приталенной курточке, пусть и модной для его времени, поэтому, увидев в комнате висящий тулуп из овчины, не думая переоделся. Тулуп был значительно длиннее, что отчасти согревало и ноги. Предусмотрительно достал из внутреннего кармана бутылку, глотнул прямо из горлышка и спрятал за ножкой кровати. Усталость и впечатления морили. Свернув свою курточку, сунул её под голову и лёг на кровать, почти сразу же заснув.

Разбудило Юрия Алексеевича чью-то присутствие, уловимое сквозь сон. Он открыл глаза. Перед ним с маленькой самодельной коптилкой, еле отбрасывающей свет, стоял старик, внимательно рассматривающий его.

Старик был маленький сморщенный в огромных роговых очках и самошитом толстом жилете без пуговиц, отчего подвязался ремнём. Смотрелось забавно, но старику, видимо, было тепло.

Юрий Алексеевич поднялся, свесил ноги с кровати и тоже уставился на старика:

– Чего, папаша? – Спросил, как можно непринуждённее, не зная, чего ожидать от незнакомца.

– Спепан? – Недоверчиво, но с нотой надежды задал вопрос старик, – не признал? Фёдор Валерьяныч я…

Юрий, на всякий случай, изобразил радостно-изумлённое лицо, мало ли чем могла обернуться эта встреча.

– Степан? Натальи Константиновны, Наташеньки нашей сын? – продолжал вопрошать старик, – так ты комнатку, молодой человек, попутал, давненько дома-то не бывал. А матушка твоя…. На большую землю недавно так уехала…

Физик, хоть и был отчасти ещё в дремоте, но сообразил: этот старик принял его за парня соседки. Что ж на руку. Мать этого парня, значит, уехала. Значит, пристального распознавания можно избежать. А сам он где? Может на фронте, а может до войны, куда уехал, это уже дело девятое. Главное, сейчас продержаться, а там, может, из всего этого выпутаться представится случай.

– Пойдём, – продолжал Фёдор Валерьянович, – я тебе твою комнату открою, Наташенька мне ключи оставила.

Старик зашаркал к выходу. Юрий встал, незаметно сунул бутылку в карман тулупа и, прихватив куртку, вышел за ним.

«Его комната» была почти точно такой же, только кровати две, да огромная люстра над столом. Правда здесь было пустынней, только пара фотографий на белёной стене. Физик присмотрелся: парень с фотографии действительно был чем-то на него похож – вроде на первый взгляд и невзрачный, но неуловимыми нотками притягательный человек с чёрными насмешливыми глазами.