Читать онлайн А я еду за туманом и за запахом тайги. Рассказы геолога бесплатно

ВСТУПЛЕНИЕ

Не смог удержаться, чтобы не написать о своей работе в этих местах, об этом удаленном таежном регионе, где работать мы могли только благодаря организации баз в существующих поселках и их хорошему, хоть и не мудреному снабжению снаряжением и продуктами, а особенно выделением авиачасов на доставку сотрудников экспедиции самолетами на базы, а затем вертолетами на подбазы в районы, выделенные для работ.

Полевой таган

Подбазы старались выбирать в центральной части района работ, но обязательно на крупной (по возможности) реке, где можно было порыбачить и где опытные работники из радистов с рабочими рубили баню, ставили палатки 10-местки под склады со снаряжением и продовольствием и под столовую со столом и лавками. Готовили при скоплении народа ведрами, таган располагали рядом с кухней-столовой под навесом от дождя и снега.

Продукты – крупы, сахар – получали мешками по 30, 60 кг, муку – по 80 кг, консервы – тушенку, сгущенку, стеклянные и жестяные банки с щами и борщом в ящиках. Чай получали плиточный, позднее байховый и даже немного «индийского». Масло сливочное в небольших картонных коробках по 24 кг, подсолнечное – в молочных флягах. Бывает доставалась «сухая» картошка и сухое молоко в фанерных бочонках.

Комарье

И в молочной фляге получали маслянистую жидкость диметил, как отпугивающее средство от комарья, которого было «видимо-невидимо». Много позже его вытеснили различные репелленты типа «Дета». Что такое «полога» мы даже не знали и, когда их стали выдавать, поначалу пришивали вместо марли на вход в палатку.

Энцефалитка

Курящие поначалу получали махорку, позже стали получать сигареты. Снаряжение – противоэнцефалитные костюмы, резиновые или кирзовые сапоги, накомарники и портянки получали сразу на базе. Там же получали рации – сначала РПМС времен ВОВ, гораздо позже отградуированные на одну волну ГРОЗА.

Лоток геологический

В особом дефиците были деревянные лотки для промывки проб из речного аллювия или делювиальных суглинков со склонов сопок. Со временем от частой смены вода-сушка они растрескивались, пробовали их чинить, набивая жестяную пластинку от консервной банки, но это мало помогало.

С инструментом тоже проблем не было – ломы, лопаты штыковые и совковые, молотки геологические, топоры, двуручные пилы.. Опытные рабочие обрубали совковые лопаты с заострением к центру и укорачивали черенок – так было проще нести ее, продев под шнурок рюкзака, с которыми тоже не было проблем – однокарманные, двух-карманные, трех-карманные. Последние отбирались под личные вещи или для выкидных маршрутов.

Спальный мешок из верблюжьей шерсти

Ну и, конечно, спальные мешки из верблюжьей шерсти. Каждый год к мешкам выдавались по два чистых белых сатиновых (новых или стираных) вкладыша. Мешки подписывались и хранились на складе на базе, где у каждой партии были свои полки-отсеки. Туда же осенью складывалось полученное весной снаряжение – палатки, посуда, личные вещи, остатки продуктов…

Из оружия выбирали боевой карабин 7,62, но можно было взять «тозовку», ружье, наган или ТТ.

Гена Иванов с карабином 7.62

Позднее в партии стали получать списанные из армейских частей вездеходы.

Вездеход ГАЗ-71. Фото Кирилла Фролова

Сначала это были ГАЗ-47, потом добавились ГАЗ-71 и даже ГТТ. Соответственно, для них завозили горючее бочками – бензин и солярку и старались делать это самолетами АН-2, авиа-часы которых стоили дешевле вертолетных, да и поднимали они больше, а садились легко на полевых аэродромах прямо на речные косы.

НАЧАЛО

Начало было в поступлении на геологический факультет МГУ. Совершенно не понимая, куда мне поступать, решил пойти по стопам отца. Экзамены сдавал на дневное отделение, где конкурс был 28 человек на место. Сдавал вступительные экзамены на дневное отделение непонятно на что надеясь, так как учился я неважно и готовиться совершенно не умел. А бестолковкой был таким, что даже не знал, что в МГУ есть вход с клубной части. Под изумленные взгляды дежуривших, я входил через главный вход и шел к лифтхоллу, где поднимался на нужный этаж.

Не знаю, на что я рассчитывал, будучи совершенно не в ладах с геометрией, и, естественно, нахватал троек и не прошел по конкурсу. Каким-то чудом, видно был большой отсев, придя в учебную часть, чтобы забрать документы, мне предложили подать документы на вечернее отделение, где конкурс был поменьше, где-то 11 человек на место, а отсев, видимо, тоже произошел приличный.

И, о чудо! Я прошел! Я поступил! Это было «дикое» везение! Я почувствовал неимоверное ощущение удачи.

Прозанимавшись и окончив первый курс, весной, по протекции отца, меня оформили рабочим в партию Федоровского в «Аэрогеологическую экспедицию» №2 ВАГТа, проводившую работы по геологической съемке в Забайкалье. Устроиться сразу на «постоянно», было не просто, так как со стороны никого не брали, а слухи о сокращении все время витали в воздухе. Но было одно НО – если человек проработал полгода, его оформляли приказом как постоянного сотрудника.

Так, поначалу рабочим, я вылетел к месту полевых работ в поселок Чара.

ПЕРВЫЙ ПОЛЕВОЙ СЕЗОН

Перелет был не сложным и налаженным. Вылетев из Москвы на четырехмоторном ИЛ-18 и сделав одну или два часовых посадки для дозаправки, мы высадились в городе Чита, где у экспедиции была прекрасная база с большими помещениями для прибывающих сотрудников.

База была окружена забором, а общежитие для прилетающих ИТРов и рабочих состояли из больших комнат с металлическими кроватями с ватными матрасами и постельным бельем. На базе было механическая мастерская и газики для руководства и грузовыми машинами, на которых встречали прилетающих и отвозили на базу, или, наоборот, отвозили отъезжающих в аэропорт.

ИЛ-18

Пока мы недолго, день или два, ждали рейса в поселок Чара, я сходил в город и прогулялся по центральной части города, пообедал в столовой и сходил в кино.

Но вот двухмоторный «Дуглас» (ЛИ-2) перенес нас в Чару. Мне запомнилось бескрайнее «море» тайги и уже перед самой Чарой обширная песчаная пустыня с дюнами и барханами – настоящие Кара-Кумы…

Сам я перелет перенес с трудом, у меня очень слабый вестибулярный аппарат. В парке гуляя, залезешь на качающиеся доски-качели, так мгновенно начинает выворачивать. Представляю, чт со мной может быть на море, окажись я на прогулочном катере, да не дай бог при волне… Не закричишь ведь: «Пустите меня. Я выйду!»

ЛИ-2

В Чаре тоже была оборудованная база, где можно было спокойно получить снаряжение и продукты на весь сезон и дождаться перелета на вертолете МИ-4 к месту основных работ. Насколько помню, поселок Чара показался мне запущенной глубинкой, где свет давали по определенным часам от работающего дизеля, то есть проведенного электричества не было. Дороги в поселке были грунтовые, с лужами после дождя. Снабжение тоже было аховое, дефицитом были и овощи и фрукты – так свежих огурцов и помидоров магазине не было и в помине. Это оттого, что железной дороги нет, а машинами только по зимнику зимой.

С вертолетами, как всегда, вечная проблема, рвут на части… Но пока ждем переброски в район основных работ, получаем все необходимое снаряжение и продовольствие, складываем все в отсек на полку и шатаемся по базе…

Но вот мы на Чарском аэродроме и загружаемся в вертолет МИ-4. Сначала вперед перед входом в кабину самое тяжелое: ящики с консервами, мешки с мукой, сахаром, крупами и прочим, затем палатки, спальники и личные вещи и т. п. Накрываем кучу брезентом, взгромождаемся сверху под потолком и начинаем глазеть в иллюминаторы. Штурман лезет в кабину по брезенту – мы оставляем ему проход, и усаживается на подвесную люльку у двери между 1 и 2 пилотами, но позади них.

В салоне стоит бак литров на 500, чтобы не тратить время, вылетая на дозаправку в аэропорт, а поднимает он до тонны, но, если жарко и воздух разрежен, то и меньше. Так что, чаще всего на заброску и переброски машина эта летучая делает часто по нескольку рейсов.

Вертолет МИ-4

Но вот мы в салоне и ждем взлета. В салоне приятно припахивает бензином. Включается двигатель и лопасти винта начинают потихоньку раскручиваться. Винтокрылый агрегат начинает подергиваться, двигатель орет все громче, лопасти винта раскручиваются все быстрее и быстрее, двигатель ревет все громче, набирая обороты, корпус начинает подергиваться, раскачиваться, машина чуть отрывается от земли, опять опускается, как бы прикидывая вес груза, и вновь приподнимается. Немного поднявшись вверх, машина опускается носовой частью корпуса книзу, как бы «клюя носом», и начинает стремительно идти вдоль полосы против ветра. Затем так же стремительно взмывает вперед и вверх и набирает высоту.

И вот уже скользят под нами верхушки деревьев, так что чувствуется скорость, вертушка все больше набирает высоту до километра и спокойно летит, все так же подрагивая «всем телом»… Проплывают под нами уже знакомые Чарские пески и за ними показываются горы.

НА ПОЛЕВОЙ ПОДБАЗЕ. «РУКИ»

Вертолет приземляется на ровную речную наледь у полевого под базового лагеря, располагающегося на высоком обрывистом берегу речки и мы выгружаемся. Перетаскиваем привезенный груз на верх, ставим палатки. Для меня все внове… Нам на четверых выделяют палатку 4-местку и мы ставим ее на выбранное место (поближе к кухне), устраивая из жердей сплошные нары, стелим войлок и раскладываем спальные мешки.

Теперь можно и оглянуться, обозреть окрестности… Лагерь стоит на высоком бугре, под ним во всю ширину речки лежит наледь и только посредине ее прорезает узкая щель со стремительным бурлящим потоком. А больше любоваться и нечем…

Но начинают беспокоить комары. Начальник ждет прихода оленей и каюров, с которыми придется работать по переброске отрядов, но их все нет, а мы наслаждаемся вынужденным бездельем и отлеживаемся по палаткам. Наслаждаться, однако, особенно не получается, так как ребята-рабочие постоянно выходят и входят и заносят, как не отряхивайся, на спинах комаров. Попытки перебить их ни к чему не приводят, они лезут и лезут и, чтобы подремать хоть часок, я мажусь диметилом, налитым в плоский флакончик из-под «Красной Москвы», который постоянно ношу в нагрудном кармане энцефалитки. Днем жарко, валяемся поверх спальников, но ночью еще хуже, так как немного попрохладнее, но комары постоянно зудят у лица.

Полог марлевый

А пологов у нас еще не было

Накроешься с головой – душно, высунешься из мешка – комары как будто этого и ждут… Отпугивающего действия диметила хватает на час, а спать-то хочется всю ночь. К тому же палатку нам выдали новую, еще не успевшую выгореть. а в ней ночью совсем темно…

Начитавшийся всяких приключенческих книжек, я, ожидая романтики приключений, все ждал чего-то такого, необычного, что должно было бы скрасить эту спокойную, налаженную, размеренную жизнь. Как говорит голос диктора в одном польском фильме: «приключения ожидали его за каждым углом, но вот он заворачивает за один угол, за второй, за третий – а их все нет…».

Ребята в палатке часто балагурили, рассказывали всякие байки и случаи из жизни и я с интересом слушал их.

Из развлечений немного помогали какие-то книжки, да обеды в десятиместке-столовой, где готовила повариха из местных, не молодая уже, лет 50 – 60, с помощницей. Женщину эту брали каждый сезон, так как она отличалась особым вниманием и заботой о всех, независимо от того кто ты, ИТР или рабочий. Говорят, она «отсидела» за то, что сказала военкому: «ты – редиска, снаружи красный, а внутри белый».

Как-то раз, дня два – три после прилета, лежа в палатке, я услышал какой-то негромкий монотонный протяжный продолжительный непонятный звук со стороны реки. Из любопытства я вылез из палатки и посмотрел в сторону реки, но наледь была пустынна, а за ней стеной стоял лес. Постояв минуту – другую я вернулся в палатку. Но минут через 10 – 15 за палаткой послышался шум, голоса людей и я снова вышел. На берегу на краю обрыва стоял Федоровский, рассматривающий противоположный берег в бинокль, и рядом с ним еще несколько человек.

– Каюры что-ли идут? – негромко и как бы про себя произнес он, сам себе задавая вопрос.

– РУКИ! – вдруг громко вскрикнул он и кинулся с бугра вниз на наледь.

Речная наледь

За ним следом ссыпались остальные, и я в том числе. Все побежали вслед за начальником и, добежав до промоины в наледи, увидели в ней нашу повариху, ухватившуюся за кустик в борту промоины. Ноги ее бултыхались в бурном потоке. Ее быстро вытащили, постелили телогрейку, усадили на нее стучащую зубами женщину. Кто-то накинул ей на лечи свою телогрейку, я отдал ей шерстяные носки.

– Ребята! – произнесла она все еще стуча зубами, – Я же всех вас звала… И тебя, Музисенок, тоже…

Ей помогли подняться, повели отогреваться. Оказалось, она выпила бражки, ставить которую особо не возбранялось, но только ИТРами для особых случаев, и за каким-то чертом ее понесло прогуляться…

ФИНСКИЙ НОЖ

Еще весной, готовясь к полевой жизни, я подумал о том, что надо взять с собой какой-нибудь нож. Стал советоваться, а освоился я в коллективе с юношеской непосредственностью быстро, и мне достали (за 5 руб.) «финку» с наборной цветной рукояткой, усиками и длинным хромированным лезвием без желобка. Судя по форме лезвия, его скорее можно было назвать кортиком. Такие ножи делали на продажу «сидевшие» дядьки.

Финка

Нож был красивый. Я сделал к нему деревянный чехол из дощечек ящика, склеил их и сбил маленькими гвоздиками. Просверлив вверху две дырочки, продел в них тонкий кожаный шнурок, чтобы можно было подвесить к поясу. Удобнее всего было носить его спереди сбоку. Красивый нож, ничего не скажешь, только пользовался я им мало и не очень дорожил – сталь, как оказалось, была мягкая. Носил, скорее, для форса. И хотелось иметь такой, чтобы был с желобком. И затачивать я не умел. Пользовался услугами точильщика, ходили такие по домам со станками с ножным приводом. Проще было перочинным ножом обходиться, в хозмагазинах очень хорошие перочинные ножи продавались. Со стопором лезвия и усиками для вытаскивания патронов из ружей 16 и 12 калибров.

В конце сезона я без сожаления расстался с ним, когда Юра Михеев у меня его попросил. Зато, наткнувшись на мой неумело сколоченный ящик с личными вещами, который, по примеру коллег, я приготовил к отправке в Москву, он переделал его, сколотив нормальную крышку и обмотав проволокой. Трудно сказать, что пришло бы мне под видом моего ящика, если бы он этого не сделал – я совершенно не представлял, что делалось с ящиками при перегрузках с авиа в железнодорожные вагоны и какого им достается.

ВСЕ УШЛИ

Каюров с оленями все не было и Федоровский, чтобы не терять время, решил отправить всех геологов в выкидные маршруты. Это такое «происшествие», когда нужно набить рюкзак продуктами на несколько дней и вещами, но так, чтобы он не треснул, но и такой по весу, чтобы с ним можно было дотащиться до намеченного участка.

Все разошлись в эти выкидные, а меня назначили начальником опустевшего лагеря, присмотреть за оставленным имуществом и на случай, если придут каюры. И даже разрешили пожить в палатке начальника, которую он делил с радистом, а, заодно, и хозяйственником Юрой Михеевым. Пожалели, видимо, – я ведь самый юный был в коллективе, много ли на меня нагрузишь…

Старая выгоревшая палатка

Честно говоря идти под рюкзаком, согнувшись в «три погибели», мне совсем не хотелось, хотя я постарался «виду не подать» и даже обрадовался этому предложению. И вот все разошлись, а я остался за сторожа. Перебрался в палатку 4-местку начальника и расположился в ней. Это была простенькая старенькая палатка, но выгоревшая настолько, что в ней днем было совершенно светло. Внутри при входе справа стояла металлическая печка, а за ней двое нар и самодельный стол. И еще в дальнем углу была «этажерка» с геологической литературой, были и книжки с рассказами, которым я особенно порадовался – скучать не придется. На входе была нашита марля, так что залетевших комаров было прекрасно видно и можно было перебить их, рассевшихся на потолке, брезентовой рукавицей.

Основной проблемой для меня была готовка. И не столько само приготовление пищи, сколько туча комаров за палаткой, которая не давала спокойно что-то приготовить. На печке готовить было совершенно невозможно из-за жарких дней. С грехом пополам я умудрялся что-то сварить в кастрюльке, постоянно вытаскивая из нее ложкой комаров, насколько помню это были каши: манная, рисовая, гречневая. И чай, с ним было проще. Хлеба буханку мне оставили.

Так что, несколько дней я провел в относительном спокойствии и даже ночью удавалось поспать, не особенно тревожась из-за комаров. Но все хорошее когда-то кончается и народ стал постепенно возвращаться в лагерь. Пришло время съезжать мне из начальской палатки.

НАЧАЛО ПОЛЕВЫХ РАБОТ

Наш отряд был «выброшен» к месту работ на МИ-4. Это была речка Средний Сакукан. Речка мелкая, с частыми перекатами, где воды часто было по щиколотку. Мы обследовали мелкие ручьи-распадки, притоки речки.

Сначала шли по тропам вдоль залесенной долины реки, а затем поднимались по распадку до водораздела, плоского и «голого», то есть без растительности, проходили по нему до верховий следующего распадка и, спустившись по нему, шли по долине в лагерь.

Геолог шел впереди, вел маршрут, а мы, двое рабочих, шли за ним и через каждые 200 м один из нас измерял фон породы радиометром, а второй отмывал лотком аллювий ручья – брал шлих. на следующий маршрут мы с ним менялись приборами – радиометром и лотком и, соответственно, обязанностями.

Гребень горы

В обед разводили небольшой костерок, подвешивали над огнем котелок с водой, кидали в него, после закипания воды, небольшой кусочек плиточного чая и, подождав немного, разливали янтарного цвета чай по эмалированным кружкам. Чай пили с хлебом собственной выпечки, свежим и мягким. Особенно ценились горбушки. Чай и сахар брали с запасом – вдруг что-то задержит в маршруте.

Но память моя сохранила и поднятия в горы, когда идти приходилось по острым гребневидным вершинам, и быстрые спуски по крутым щебенчатым склонам, когда мы запаздывали с возвращением в лагерь. Причем, неслись так, нарушая все правила техники безопасности, что приходилось опасаться, как бы не кувыркнуться и сломать себе шею.

Бывает, геолог и второй рабочий (они были братьями), оба длинноногие, перемахнут речку или какой ручей по валунам, а мне не перепрыгнуть и я бегаю, ищу место, где поуже.

Еле дошел…

Помню, поднимались как-то на водораздел и вдруг силы покинули меня. Мне и так-то подъемы давались с трудом, а тут ноги отказали полностью. Как свинцом налились, стали какими-то ватными. До седловины уже рукой подать, вон она вверху недалеко, а я с места сдвинуться не могу.

Меня окликают, а я сделаю шаг и опять застываю на месте. Сначала, напарник снял с меня рюкзак, я сделал несколько шагов и остановился, опять не в силах идти дальше. Тогда он взял меня за руку и повел за собой. Кое-как я добрел до седловинки и рухнул в изнеможении на землю.

Геолог, Юра Найденков, сказал, что я, наверное, напился воды на подъеме. С тех пор в маршруте я, если и позволял себе выпить воды, то только при сильной необходимости и всего несколько глотков. Я не стесняюсь писать об этом случае, так как всякое могло произойти в маршруте. И не только с новичком, но и с людьми с опытом, уже поездившими в экспедицию…

А был еще случай, когда, поднявшись на водораздел, мы должны были обследовать бывший лагерь ГУЛАГа с рудником, где, когда-то в 50-х, заключенные добывали урановую руду. Но, поднявшись, лагеря мы не обнаружили, ни бараков, ни карьера, вообще никаких построек – оказалось, мы поднялись по соседнему распадку, спутали. Ну и слава богу, подумал я, шевелюра у меня еще приличная и лишаться ее мне как-то не хотелось. В том, что «промахнулись», в общем-то, ничего страшного не было – можно сходить туда и на следующий день. А когда мы шли домой, геолог, Найденков Юра, сказал, что из этой, добытой здесь урановой руды, была изготовлена наша первая атомная бомба. Идя по тропе домой и, отбиваясь от комариного несчастья, я представлял себе, какого же было здесь ходить заключенным, лишенным всякого подобия защитных средств. Мы хоть накомарники имели и диметил…

Так вот, оказалось, что другая группа нашего отряда, тоже спутала маршрут и поднялась прямо к оставленному гулаговскому лагерю, где наткнулась на бараки. Начальник этой группы, Нусинсон Л. С., наличием волос на голове, мягко скажем, не был богат и рискнул зайти в барак. Нары двухэтажные, грубо сколоченный стол, алюминиевые миско и ложки… Ничего трогать они, конечно, не стали.

Ничего более примечательного в сезоне я больше не помню, не помню даже была рыбалка или нет… Хотя вот еще, вспомнил, в середине сезона, где-то в июле – августе, зачастили мимо нашего лагеря группы туристов. Они ехали и из ближних городов – Новосибирска, Иркутска, откуда-то еще, даже более дальних городов нашей страны – из ее европейской части.

Я наблюдал, как они понуро проходили по речной косе мимо нашего лагеря, согнувшись в три погибели, под огромными рюкзаками. Ведь они несли на себе не только продукты, личные вещи, палатки и спальники, но и байдарки в разобранном виде. Их целью было подняться вверх по речке, перевалить через водораздел, спуститься к более полноводной реке и спуститься по ней на байдарках.

Я на такой подвиг способен не был, это я понимал. Мне с избытком хватало тех мучений, которые я испытывал с непривычки от восхождений в горы, когда идти вверх приходилось, бывало, елочкой, так как штурмовать перевалы «в лоб», не было никаких сил.

Хлебная печка

Иногда какая-нибудь группа останавливалась на ночевку недалеко от нашего лагеря и кто-нибудь, кого ноги еще держали, приходили к нам в гости.

Мы поили их чаем, угощали свежим хлебом, снабжали махоркой. Но особенно их интересовали подробные схемы речной сети, ведь они двигались часто по грубым схемам. Они делали выкопировки с наших физико-географических карт для облегчения в ориентировании на местности, за что были безмерно благодарны нам. Ведь, если геологи бывает путались, имея и карты и аэрофотоснимки, то каково же было идти им по грубым схемам, если у них не было в группе надежного человека, знающего эти места и, возможно, уже побывавшего или проходившего здесь.

Хлеб мы выпекали в печках, которые мастерили в береговых обрывах из выложенных каменных плит, или в каркасе с поставленной в него железной печкой от палатки, засыпав ее речной галькой и песком. Пару часов протопки, выгребаешь угли, минут на 40 – 45 формы с тестом закладываешь в печь, присыпаешь дверцу тлеющими углями, на трубу кладешь намоченную брезентовую рукавицу, прижатую, чтобы не слетела, каким-нибудь камнем. И, вот, вынимаешь лопатой формы с готовыми буханками. А цвет, а запах, а вкус!

Готовые буханки хлеба

И еще помню, как где-то под осень, в конце августа, когда основные работы закончились и все ИТЭЭРы сидели по палаткам и камералили, а печки топились, мне с напарником поручили заготовить дрова. Для этого завалили огромную сосну «в три охвата» и оставили мучать ее двуручной пилой. За сезон я кое-как научился владеть ей, но все равно это было одно из самых ненавистных мне, выматывающих все силы занятий. Постоянно упрекая друг друа в дергании, мы провозились с пилением весь день, отпилив всего несколько широченных чурбаков. Пришли ИТРовцы, перетащили чурбаки в лагерь, покололи и растащили по палаткам и на кухню. поленьев оказалось достаточно. Но я очень жалел, что у нас нет бензопилы «Дружба», очень дефицитная была вещь, и, если выдавали такую, то только одну на всю партию.

Верхом на олене

Да, вот еще, пришлось мне поработать и с оленями. Они использовались для переброски снаряжения и продуктов на новые участки работ, а сотрудники отрядов шли следом. Часто каюры сами завьючивали оленей и шли в указанное место. На оленя грузились по суме с каждого бока, каждая сума по 20—25 кг. Караван оленей был с десяток оленей, может быть больше – ведь каюрам приходилось перевозить и свой груз. А, может быть, они делали 2—3 рейса.

Геологи уходили в маршрут с переходом на это место. Я даже попытался как-то проехать на олене верхом. Прыгать на него как на лошадь нельзя – можно шею ему сломать. Садиться нужно осторожно, ближе к шее. Чтобы не прыгать, ведь стремян на седле нет, я подводил оленя к какой-нибудь кочке или бугорку и пытался сесть. Но эта хитрая скотина, стоило только занести ногу, делала шаг вперед и я оказывался сзади. Приходилось приноравливаться, набираться опыта. Ехать на нем, хоть он и идет плавно, тоже непривычно, ведь ноги висят в воздухе ни на что не опираясь. Поэтому сидеть нужно прямо, не наклоняясь ни вправо, ни влево, седло может сползти, ведь шерсть него длинная, а подпруга одна, не как у лошади, где их две.

Ну вот и все события за сезон. В общем, я привыкал к полевому образу жизни, ходить в маршруты, промывать породу лотком, делать замеры радиометром, ставить, снимать и сворачивать палатки, пилить и колоть дрова, овладевая пилой и топором, разжигать огонь костра «с одной спички» и тому подобное.

ОКОНЧАНИЕ ПОЛЕВОГО СЕЗОНА

ЛАБАЗ НА СТОЛБАХ

В сентябре основную часть рабочих начали отправлять в Москву, где их набирали – для экономии фонда заработной платы. Затем отправлялись ИТРовцы. Начальник партии и радист-хозяйственник улетали с последней группой.

На полевом лагере на построенном лабазе оставили часть снаряжения – свернутые палатки, брезенты и посуду, чтобы не завозить его по новой в следующем сезоне и не тратить на это летные часы вертолета.

Эвакуация

И вот снова МИ-4 до Чары, ЛИ-2 до Читы, ИЛ-18 до Москвы.

В бухгалтерии, после вычета за питание, я получил 300 руб. (при московско окладе 75 руб.) и отправлен в отпуск. Так тоже экономили фонд заработной платы, отпускные шли по какому-то другому фонду. А впереди были еще положенные полевая премия и 13-я зарплата.

Зимой экспедиция получила задание на работы в районе Колымы и разделилась на две части – №2 Забайкальскую и №8 Колымскую. Меня зачислили в Колымскую.

Но это уже совсем другая история!

= = = = = = = = = =

ВСТУПЛЕНИЕ

Поступив на вечернее отделение геологического факультета МГУ и будучи стараниями моего отца принятым в Аэрогеологическую экспедицию ВАГТа, я провел свой первый полевой сезон в Забайкалье в бассейне реки Чара – ее притоков Апсат и Сакукан. В геолого-съемочной партии научился мыть шлихи деревянным лотком, ходить в маршруты с радиометром, ставить палатки, владеть двуручной пилой Дружба-2 и топором, и даже ездить верхом на олене…

Но, к следующему сезону нашей экспедиции поручили вести геолого-съемочные работы еще и в бассейне реки Колымы и экспедиция разделилась на две части: Забайкальскую №2 и Колымскую №8. Меня определили в Колымскую в тематическую партию Шульгиной В. С.

Дело в том, что большая часть района работ была задернована, особенно ее левобережье – так называемой Колымской низменности, и Шульгиной было поручено изучение разрезов и составление стратиграфической колонки для съемочных партий.

Правобережье же Колымы было горной частью.

Геологические партии нашей экспедиции базировались в поселках Зырянка и Лобуя (в 14 км ниже Среднеколымска), расположенных прямо на берегах реки Колыма. Зырянка по весне часто подтапливалась высокой водой после ледохода и следы этих подтопов хорошо видны были полосой до окон первого этажа. Меня удивляло, как же можно жить в таких условиях.

Здание клуба на краю поселка

Лобуе же подтопление не грозило, так как этот поселок располагался на высоком обрывистом берегу.

Здание клуба в пос. Лобуя

Как была устроена база в Зырянке, я уже не помню. Запомнилось только, что партия Каца А. Г. установила две 10-местные палатки в палисаднике при станции метеослужбы, где можно было остановиться и переночевать до вылета в Лобую.

Палатка 10-ти местная

Туда мы вылетали на АН-2 до Среднеколымска, откуда вертолетом до Лобуи. Если вертолетом по каким-то случаям вылететь не удавалось, за нами приходил катер БМК Кости Кочемасова с небольшой баржей, арендованный экспедицией, где Костя был оформлен мотористом.

Катер БМК

Но чаще мы располагались в трюме в передней части катера и, скорчившись, терпели неудобства – благо плыть было недалеко.

ПОСЕЛОК ЛОБУЯ

Но вот, слава богу, мы в Лобуе. Сама база располагалась на площадке бывшего лагеря Гулага, Административное здание привели в порядок наши умельцы – застеклили окна, настелили полы, завезли бэушную мебель: столы, стулья, кровати. и оно использовалось как рабочее помещение, так и как жилое, где комнаты занимали работники бухгалтерии.

Административное здание до ремонта

Помню только, что женщины наши подселялись к работницам администрации (отдела кадров, бухгалтерии и планового), а мы слонялись по поселку, думая, где бы переночевать. Весной, может быть, ставили палатку, не помню, а вот осенью, в сентябре в палатке было уже не ах-ти, даже с печкой. уже и снег лежал, и температура отрицательная была, и «Северное сияние» по небу гуляло…

Но места, где можно было бы остановиться катастрофически не хватало и позже была сложена бревенчатая избушка, разделенная на две половины – одна для начальника экспедиции, другая – для сотрудников.

На территории были два бетонных каземата, где когда-то стояли дизельные агрегаты. Почему их не приспособили под жилье, непонятно. Мы их тоже не использовали, так как они были замусорены и загажены.

Вид каземата снаружи

Вид каземата внутри

На территории был построен склад для хранения снаряжения и продовольствия, откуда мы их и получали, и полки, куда складывали на хранение полученное имущество по приезде осенью.

В поселке был магазин, где можно было купить что-нибудь съестное. Я очень любил покупать вафли с фруктовой начинкой, продававшиеся на вес и стоящие очень дешево. Я покупал их килограммами, а в Москве такие вафли появились много позже, в красивой мелкой упаковке и гораздо дороже. Видно упаковка обходилась дороже, чем изготовление самих вафель (шучу).

Антены радиорелейной связи

По краям площадки еще сохранились остатки ограждений с колючей проволокой.

А на вершине сопки располагалась в/ч дальней радиорелейной связи с большими бело-красными антенами.

Видимо для ночевок мы ставили палатку и лишь однажды нам повезло: сотрудникам съехавшихся партий разрешили переночевать в пустой избе строящегося нового магазина.

Расстелили мы резиновые матрасы у стен, на них постелили кошму, на нее спальные мешки. Посредине комнаты был сооружен стол, на него выставили нехитрую закуску (хлеб, консервы) ну и конечно начался непрекращающийся гудеж – очень уж соскучились наши старшие товарищи по белому водочному вину… Ну и дорвались, наконец…

В действующем магазине у нас с удовольствием принимали за наличные оставшиеся после сезона продукты, особенно те, что были в дефиците: сливочное масло, например, консервы и т. п.

Шульгина за описанием опорного разреза

Шульгина на изучаемом разрезе

Но это все воспоминания… так сказать, «назад в будущее»… А пока нам предстоял вылет к месту полевых работ. Получив на выстроенном складе снаряжение и продовольствие, часть которого оставили на том же складе на выделенной нам полке-стеллаже, наша партия вылетела в район работ.

СОТРУДНИКИ

Я стал маршрутной парой Шульгиной В.С,, где надев рюкзак и взяв молоток на длинной ручке я сопровождал ее к известным по литературе обнажениям, которые она изучала, детально послойно описывала и отбирала породы на образцы и шлифы, а я, прилепив ленту лейкопластыря на ручку молотка, подписывал их, отрезал, прилеплял к образцам, и складывал в рюкзак. В дополнение еще колотили камни в поисках фауны.

Володя Чекмазов (сзади)

Партия наша была стратиграфическая и старшие геологи готовили стратиграфическую колонку по свитам для геолого-съемочных партий.

Юра Волков (слева) и я

Другой отряд занимался изучением магматических пород, это был отряд Сурмиловой Жени.

Техниками были Юра Волков, радист и хозяйственник, и Володя Чекмазов с которыми я быстро сдружился. Они были для меня непререкаемыми авторитетами.

Сидяченко, «ваш покорный слуга», Сурмилова и Шульгина. Вход в заброшенную штольню, где добывали мрамор

Вскоре в нашу партию был принят новый сотрудник, палеонтолог Сидяченко А. Г., специалист по фауне девоно-саменноугольных отложений. Высокий, темно-волосый плотный мужчина с большими усами («Таракан» – называл его «за глаза» Володька Антонов, техник соседней партии).

Помню, идем мы на дюралевой лодке на моторе по Колыме возвращаясь из маршрута. Я за ручкой «Москвы», Сидяченко и его супруга на лавочке.

Брахиопода. Образец из коллекции

– Посмотри, какой хороший образец я нашла, – обращается супруга к мужу и протягивает ему великолепный образец большой раковины брахиоподы.

– Да, хороший, – спокойно отвечает Григорий Иванович и так же спокойно опускает образец за борт «в набежавшую волну»…

– Ах! – раздается запоздалый возглас его супруги.

А еще я завидовал тем техникам, которые работали в геолого-съемочных партиях. Они выполняли пусть и не работу геолога, но все-таки получали персональные задания и вели самостоятельные маршруты по шлиховому опробованию водотоков, работой с горняками, задавая им места для шурфов, описывая их и отбирая пробы на промывку. Особо продвинутым поручали и картировочные маршруты. В общем, они набирались опыта ведения геологической работы, а я корпел под рюкзаком и со скукой колотил фауну. Самым приятным для меня был перерыв на обед и разведение огня для костра, как мы ерничали – «с одной спички». Набрав воды в котелок, я подвешивал его над огнем и доставал нехитрый припас: хлеб, сахар, бывает куски жареной рыбы или кусочек сливочного масла.

Тамара

Порой в партию на место рабочих брали студентов. Я даже вешал в МГУ на доску объявлений листочек с надписью: «Требуются парни на Колыму. Гитаристам предпочтение». Из студентов, поехавших с нами помню красавицу Дугину Тамару, тройку ребят-физиков под объединением «Гривеник» (Григорьев-Висягин-Николаев), Олега Брынова из группы палеонтологов и еще одну девушку, фото которой у меня сохранилось. С ребятами я подружился и даже впоследствии часто встречались по вечерам и переписывался, а с Олегом встречаюсь и по сей день.

Я и Олег (справа)

Смешной случай был с нашим рабочим. Стахан его звали. Эвен, был женат на дочери Березовского князя (стойбище Березовка на одноименной реке был выявлен только в 50-х. Шаман был. Оленей много).

Я и Стахан (справа) за заготовкой дров для тагана

Умело изготовлял печки из черного листового железа и трубы к ним, узнав об этом я сразу выписал железа на десяток печек. При нашей эксплуатации печки за сезон прогорали или мялись и были в дефиците. И с лошадьми управляться он умел. И, вообще, в общении приятный был человек. Взяли его в Лобуе, он работал там начальником клуба. В экспедицию ездил уже не первый сезон. На Тит-Арах работал. И с нами несколько раз.

Так вот, получили мы как-то раз со склада пробный мешок стирального порошка. На всех. Обычно каждый себе покупал пачку порошка в Москве и отсылал в поле авиарейсом в ящике с личными вещами. Для стирки брали понемногу из этого пробного мешка в банный день для стирки вкладышей спальных мешков. По примеру женской составляющей сначала замачивали вкладыши в тазиках или прямо в проточной воде ручьев, придавливая их камнями, а затем кипятили в ведрах на костре. Кипятили со стиральным порошком, затем прополаскивали в ручье.

Банный день (заливчик на реке Колыма)

Стахан, видно, насмотрелся на эти процедуры, но понял их как-то по своему. Как-то раз смотрю, он вкладыш свой замочил в ручье и сыпет порошок прямо в ручей на вкладыш. Я его остановил, а то бы он весь порошок так извел.

РЫБАЛКА. ОХОТА

Помню как подъехали к нам на катере мужички из Рыбоохраны и я похвастался им, что вот какую полуметровую нельму мы поймали (повар как раз привез нам на обед жареную нельму и чайник какао – мы недалеко от лагеря работали на обнажении реки Колымы). А они с улыбкой сказали, что это молодь, настоящая нельма раза в 2—2.5 больше.

На реке рыбалкой в основном Юра Волков занимался, у него и сети какие-то имелись. Ловилась щука, нельма, чебак, подчирок, сижок и другие.

Сибирский хариус

Я же свои рыбацкие пристрастия проявлял, в основном, на ручьях, где хариуса видно было как в аквариуме – такая прозрачная вода в них. А крупный он какой, «берешь в руки, маешь – вещь».

Ловил я на небольшой тройничок-мушку нахлыстом, иногда насаживал на него слепней, которых ловил в палатке и засовывал в спичечный коробок. Попозже купил пластиковую раздвижную удочку длиной до 3 метров.

Спиннингом же обзавелся еще позже, когда стал работать совсем в другом регионе – на Оленьке и ловить научился, глядя на коллег. Ловил щук, ленков, тайменей – хватали любую блесну, можно было не ломать голову над выбором. Ребята рабочие таскали личные железные ложки из столовой и делали блесну из них. Так что, порой, приходилось свою ложку с собой уносить.

Таймень

Стреляли и уток, и куропаток, и даже удавалось подбить гуся на перелете или глухаря на ветке.

Я с куропаткой

ПЕРЕЕЗДЫ. ПЕРЕБРОСКИ

Перебазировались мы с одного участка на другой преимущественно на вертолете. Когда нам от щедрот начальства выдали старенький вездеход ГАЗ-47, он перешел в отряд Сурмиловой. Часто заходил разговор об аренде оленей, но до этого, слава богу, не дошло.

Якутские монголки

А вот с лошадьми один сезон поработали. Правда тоже мороки много: поймать (они же полудикие, не объезженные), приучить к вьюку или седлу, объездить, перевезти по две лошади на АН-2 на ближайшую аэродромную площадку, перегнать к месту работ, ну и заботиться, чтобы не сбежали. С кормежкой тоже проблемы были, не везде трава была, пришлось несколько мешков овса завезти и подкармливать.

А один раз на Колыме нас с комфортом перевезли на катере Текки-Одулок, было странно видеть на большой сибирской реке этот московский водный трамвайчик. На нем «на носу» на палубе складывалось наше снаряжение, крепилось и накрывалось брезентом на случай дождя и от брызг, а мы располагались на кожаных диванах в пассажирской части, на них и прилечь можно было. Дюральку нашу, лодку моторную на корму затаскивали. На ночь или по какой другой причине он подходил к берегу и просто тыкался носовой частью в землю. Но не на отмели, конечно.

Московский «водный трамвайчик» Текки-Одулок на реке Колыма

Московский трамвайчик на сибирской реке

А какие здоровенные рога сохатого перед рубкой на повышении лежали, метра три, наверное, в ширину, не меньше. Я таких нигде больше не видел.

ХАЛЦЕДОНЫ И АГАТЫ КОЛЫМЫ. БИВЕНЬ МАМОНТА

Перетаскивая выгруженное из катера на галечную косу снаряжение к месту установки палаток, я заметил среди галек какие-то поблескивающие на солнце небольшие камешки. Поднял посмотреть, ополоснул водой, а это халцедон. На косах Колымы оказалось много таких галек халцедона, в основном мелкие или осколки, но встречались и желваки агатов размером с кулак. В шлифовальной мастерской мне Женя Максимов «по дружбе» разрезал их пополам и пришлифовывал. Но по многу я ему не таскал, чтобы дружба в тягость не стала, так, пару камешков принесешь, когда поручат образцы на шлифы отвезти или, наоборот, готовые шлифы забрать. Мастерская наша шлифовальная располагалась недалеко от станции метро «Аэропорт», как раз по дороге мне домой, мы на «Речном вокзале» жили. Кому ж еще поручить в мастерскую заехать, как не мне…

Бивень мамонта

А однажды, прямо из рыхлого невысокого обрывистого земляного берега за галечной косой ребята заметили что-то белое костяное и легко вытащили бивень мамонта, ровный, длиной метра полтора. Вытащили легко, потому что береговой слой земли обрывчика от теплых дней оттаял не только сверху, но и вглубь. Это или молодого мамонта бивень был и еще не успел отрасти, или верхний челюстной. Не у всех, но у некоторых мамонтов два вида бивней было: два нижних – длинных и закрученных кверху и верхние – короткие и прямые. Еще я слышал, что самки мамонта не обладали большими бивнями, а были у них вот такие прямые и короткие. Юра и Володя поделили свою находку по братски, распилив ее ножовкой пополам.

Даже жаль было смотреть, как они такую красоту портили.

А после начала работ на Колыме в московском рабочем кабинете начальника экспедиции появился длиннющий, чуть ли не во всю длину комнаты бивень мамонта. Куда он потом делся мне не ведомо…

Я уже писал, что считал свою работу скучной и неинтересной, но вот и окончание работ, нескольких лет трудов партии, защита отчета в экспедиции, а у меня еще и защита диплома по этой же теме… и Армия!

= = = = = = = = = =

ВСТУПЛЕНИЕ

До работы на Сибирской платформе я успел довольно продолжительное время поработать в Забайкалье в районе реки Чара, на Колыме в районе Колымской низменности и в Верхоянье. За это время, работая сначала техником, затем геологом, я набрался опыта проведения работ в таежных условиях заполярной Якутии: разбивке стоянок, работе с рабочими, проводящими буро-взрывные работы, геологическими маршрутами, успел поработать с оленями, лошадьми и появившейся в экспедиции техникой, вездеходами ГАЗ-47 и ГАЗ-71, и т. п.

Везде, и в партии Шульгиной В. С., и в партии Боброва Володи и у Федоровского, мне посчастливилось поработать и подружиться с молодыми ребятами-техниками.

Набирая рабочих, среди которых часто были студенты различных вузов, я сходился и с ними, и затем, когда они защитили дипломы и поступили на работу, встречался с ними или переписывался.

После защиты диплома в МГУ, я был призван на год в Армию. Сначала полгода проучился в г. Кулябе в учебке ПВО, где готовили призывников для службы в ракетных войсках «Земля-Воздух», затем в боевой части, из которой на два месяца был командирован на курсы офицеров. В дивизионе получил звание младшего сержанта, а по демобилизации, уже в Москве получил офицерское звание лейтенант.

Но вот, меня перевели в партию, собирающуюся проводить работы на Сибирской платформе. Там уже работали две партии – Сибирцева Ю. М. и Шахотько, базирующиеся в поселках Жиганск на реке Лене и Оленек на одноименной реке.

В НОВОМ КОЛЛЕКТИВЕ

Начальником партии был Осташкин И. М. В составе партии были три старших геолога (женщины) и техник. В поле они выезжали, кто по состоянию здоровья, кто был предпенсионного возраста, а для намечающихся работ начальнику требовался, как я понял, молодой шустрый сотрудник, которому можно было поручить предусмотренные проектом командировки и самостоятельные работы на выделенных участках.

Молодых сотрудников в партии не было, но я сдружился с техником, человеком пожилым добродушным и веселым. Мы сидели с ним в одной комнате, вместе ходили по магазинам, занимали очередь друг для друга за маслом, колбасой или молоком.

ПРЕДСТОЯЩИЕ ЗАДАНИЯ

Ко времени моего перехода в новую партию, они уже отработали год в камеральном режиме (без выезда в поле). Одним из задумок Осташкина было составление альбомов с признаками, по которым можно определить дешифрируемость кимберлитовых тел на АФС. Был подготовлен один альбом с несколькими прекрасно дешифрирующимися кимберлитовыми трубками в южном районе Якутии: Айхал, Удачная, Овал и другими.

Но Осташкин хотел собрать материал по всем выявленным на сегодняшний день кимберлитовым телам. А их уже было известно около 360 и выделены они были несколькими узлами этих проявлений, так называемыми полями. Для этого предусматривались мои весенние командировки в Нюрбу, с последующим вылетом к месту полевых работ.

В Нюрбе я должен был опросить местных геологов о расположении выявленных кимберлитовых тел на АФС, нанести их на эти снимки и, скопировав, отправить спецпочтой в Москву на адрес экспедиции. Представив себе, как я буду ходить и опрашивать нюрбинских геологов о том, чего они не знают и не помнят, я посчитал это задание просто нереальным и невыполнимым. Но, понимая, что с начальством не спорят, я спорить и не стал, полагая, что полечу, посмотрю что к чему, может быть выкручусь.

А в полевых работах Осташкин хотел проверить, как далеко разносятся минералы-спутники кимберлитов (МСК) от их источника. За эталон была взята трубка «Заполярная», с большим, хорошо видимым на АФС темным треугольным пятном-шлейфом, расходящимся вниз по склону.