Читать онлайн Над вольной Невой. От блокады до «оттепели» бесплатно

Посттравматический синдром

8 сентября 1941 года немецкие войска заняли Шлиссельбург, началась блокада Ленинграда. В 1941 году Ленинград насчитывал 3,4 миллиона жителей, в 1943-м – всего 600 тысяч. Линия фронта проходила по жилым районам, по летним резиденциям российских императоров. Число жертв значительно превысило количество сумевших выбраться из блокадного города по Дороге жизни. По крайней мере, 1 миллион человек гражданского населения умерли от голода. Ни один город Европы не испытывал в годы Второй мировой такого трагического опустошения. Зафиксированы тысячи случаев людоедства. По последствиям блокада сравнима с холокостом.

Первоначально согласно плану «Барбаросса» предполагалось захватить и оккупировать Ленинград. Таким образом, после соединения с финскими войсками Балтийское море становилось внутренним озером Германии. К тому же Гитлер придавал взятию города мистическое значение: «С захватом Ленинграда большевиками будет утрачен один из символов революции и может наступить полная катастрофа».

В августе 1941 года финны стояли на реках Сестре и Свири. Группа немецких армий «Север» захватила Новгород, «оседлала» Октябрьскую железную дорогу и по кратчайшему пути нанесла удар с неожиданного направления – юго-востока. В то же время немецкие танки с юго-запада вышли к Стрельне, обойдя Лужский рубеж и Красногвардейский укрепрайон.

Сталин требует от командующих Ленинградским фронтом Ворошилова, а потом Жукова подготовить флот и город к боям и возможному уничтожению путем взрывов.

В Ленинград прибывает нарком госбезопасности Всеволод Меркулов с мандатом: «Товарищу Меркулову поручается тщательно проверить дело подготовки взрыва и уничтожения предприятий, важных сооружений и мостов в Ленинграде на случай вынужденного отхода наших войск из Ленинградского района». Заминированы все корабли военного и торгового флота, мосты, железнодорожные узлы и предприятия.

Цель – нанести немцам максимальный ущерб, пробить коридор по занятому немцами южному берегу Ладоги, чтобы войска могли вырваться из Ленинграда и уйти на Большую землю. Сталин как бы говорил: «Для нас армия важнее города». Ставка приказывала командованию фронта: «Сосредоточьте дивизий 8–10 и прорвитесь на восток. Это необходимо и на тот случай, если Ленинград будет удержан, и на случай сдачи Ленинграда».

Из блокированного города самолетами и по Ладожскому озеру вывозили стратегические запасы: цветные металлы, военное оборудование, музейные ценности, ученых, Анну Ахматову, Александринский театр, секретных физиков. В городе подготовили три полосы обороны. Даже при удаче немецкого штурма фашистам достались бы только руины и случайно выжившие мирные жители.

Из воспоминаний преподавателя Гидрометеорологического Университета Виталия Сироты: «Во время блокады Ленинграда был момент, когда ожидался решительный штурм города немцами. Отец показывал мне окно в доме, выходящем на Неву около моста Строителей (ныне – Биржевой мост), где во время штурма должна была быть его огневая точка. Инструкции, которые он получил, касались выживания на этой позиции смертника: оказание самому себе помощи в случае ранения и т. д. Штурм не состоялся. По словам отца, немцы переоценили силы обороняющихся».

Даже в истории такой жестокой войны, как Вторая мировая, существовала практика объявления городов открытыми – противники негласно договаривались: выдающиеся по культурному значению столицы – не поле для сражений. Открытыми городами стали, например, Париж и Рим. Города оккупировали без боя, например Киев, Минск, Ригу. В Ленинграде находились и те (и их, по данным НКВД, каждый день становилось все больше), кто мечтал таким образом спасти близких и себя. Но такого выхода для Ленинграда не существовало. Командование готовилось сражаться за каждый дом, а нацисты не собирались сохранять ни город, ни его жителей. Уже 8 июля 1941 года Гитлер приказывает: «Сравнять Москву и Ленинград с землей, чтобы полностью избавиться от населения этих городов». В августе взрывы в Киеве, Харькове, Одессе, организованные советскими диверсантами, показали вермахту: входить в нашпигованные взрывчаткой советские города смертельно опасно.

В начале сентября Ленинград уже блокирован, а вермахту требуются танковые части и авиация под Москвой. Гитлер 6 сентября объявил Ленинград «второстепенным театром военных действий». Группе армий «Север» предписано передать свой боевой танковый корпус и больше половины авиации в распоряжение группы армий «Центр». 7 октября 1941 года генерал Альфред Йодль приказывает: «Капитуляция Ленинграда не должна быть принята даже в том случае, если она была бы предложена противником. Ни один немецкий солдат не должен вступить в город. Кто покинет город через фронт, должен быть отогнан назад огнем. Недопустимо рисковать жизнью немецкого солдата для спасения русских городов от огня, точно так же, как нельзя кормить их население за счет германской родины. Эта воля фюрера должна быть доведена до сведения всех командиров».

Ленинград следовало очистить от жителей, ограбить и взорвать. Он должен был исчезнуть с географических карт. Мечты многих о том, чтобы ужас медленной голодной смерти сменился хотя бы приходом немцев, были абсолютно тщетны. Гитлер не собирался кормить горожан: в оккупированном немцами Царском Селе смертность от голода превышала ленинградскую.

Попытки прорвать блокаду вплоть до января 1943 года заканчивались кровавыми поражениями Красной армии. Единственной победой стало взятие Тихвина в декабре 1941-го: оно дало возможность сохранить Дорогу жизни через Ладожское озеро. Собственно, Ладога и спасла тех, кто выжил.

Главное преступление Сталина и Жданова – позднее начало эвакуации. Ледовая дорога до конца января работала не на вывоз людей, а на эвакуацию оборудования и военной продукции. По иронии судьбы больше всего повезло высылаемым из города немцам и финнам, уже в начале блокады почти 60 тысяч человек вывезли из города в Коми и Архангельскую область. Когда же началась массовая эвакуация, то с 22 января по 15 апреля из Ленинграда удалось переправить 554 186 человек: больше 50 тысяч за неделю. Если бы эвакуация началась в середине ноября, спасли бы от голодной смерти еще полмиллиона горожан.

Битва за Ленинград – самое долгое и кровопролитное сражение в истории Второй мировой войны. Здесь маневренная Великая Отечественная скорее напоминала Первую мировую войну – ожесточенные, многодневные схватки за каждую высотку, траншею, сожженную деревню. Почти 1000 дней непрерывных боев, как минимум миллион убитых.

История блокады, как мы теперь ее узнаём, сильно отличается от той, которая давалась в советских учебниках.

Блокадный посттравматический синдром требовал законченного мифа, люди нуждались в оправдании личных страданий и мучительной смерти близких. Такое большое число жертв – результат как зверства нацистов, так и трагической неподготовленности Красной армии и преступной беспечности Кремля и Смольного. Но этот честный ответ сочли бы преступлением.

Ответ на резонный вопрос: «Как допустили гибель такого количества мирных ленинградцев, в основном детей и женщин, и не в тылу бесчеловечного врага, а на своей территории?» заключался в концепциях «города-героя» и «героической обороны Ленинграда»: люди согласно этой легенде умирали из-за злодейства Гитлера, ради социалистической родины и Коммунистической партии.

Победа Смольного

Победителями в 1944 году стали прежде всего обитатели Смольного. Ленинградская номенклатура не погибала на фронте, не голодала – она выжила и сохранилась полностью. Окружение Жданова доказало свою эффективность и полную лояльность Сталину. Победа в Ленинградской битве давала ленинградцам-руководителям возможность получения преференций для себя и города. Глава ленинградской парторганизации Андрей Жданов становится вторым человеком в стране. После опалы Молотова, Маленкова, Жукова, падения влияния Берии Сталин доверил Жданову важнейший фронт – идеологический. Жданов принимается руководить расстановкой кадров и курирует международное коммунистическое движение.

Возвышение людей Жданова стало для Сталина кадровым маневром: возможностью противопоставить новую группу прежнему «близкому кругу». Возник мощный ленинградский клан с собственной иерархией и идеологией. Главное, чем Жданов выделялся среди других сталинских сановников, – у него имелась своя крепко сбитая клиентела. Большая группа крупных партийных чиновников, обязанных именно ему своим возвышением, проведших с ним вдали от Большой земли три с половиной блокадных года.

А. А. Жданов

Выходцы из ленинградской партийной организации, которой долгие годы руководил Жданов, занимают важные посты в руководстве страны: Николай Вознесенский – первый заместитель председателя Совета Министров, председатель Госплана СССР; Алексей Косыгин – заместитель председателя Совета Министров; Алексей Кузнецов – секретарь ЦК и начальник Управления кадров ЦК ВКП(б), Михаил Родионов – председатель Совета Министров РСФСР и член Оргбюро ЦК.

Всего с 1946-го по август 1948 года ленинградская партийная организация подготовила для России около 800 крупных партийных работников.

Первыми секретарями обкомов ВКП(б) работали: в Новгородском обкоме Г. Х. Бумагин, в Псковском обкоме – Л. М. Антюфеев, в Ярославском – И. М. Турко, в Крымском – Н. В. Соловьев. Вторыми секретарям: ЦК КП(б) Эстонии – Г. Т. Кедров, Калининградского обкома ВКП(б) – П. А. Иванов, Новгородского обкома ВКП(б) – И. И. Баскаков, Мурманского обкома – А. Д. Вербицкий, Рязанского обкома – П. В. Кузьменко. Председателями облисполкомов: Новгородского – П. П. Еремеев, затем – М. И. Сафонов, Псковского – В. Д. Семин, Калужского – А. И. Бурилин.

В Москву перешли Т. В. Закржевская – заместитель заведующего отделом партийных, профсоюзных и комсомольских органов ЦК ВКП(б), И. А. Андреенко (бывший заведующий отделом торговли и заместитель председателя Ленгорисполкома) – завотделом кадров планово-финансово-торговых органов управления кадров ЦК ВКП(б), Клеменчук – завотделом управления кадров ЦК ВКП(б), Н. Д. Шумилов (бывший редактор газеты «Ленинградская правда») – завотделом управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б), В. Н. Иванов – инспектор ЦК ВКП(б), М. В. Басов – заместитель председателя Совета министров РСФСР и председатель Госплана РСФСР.

В Ленинграде после ухода Жданова главными остаются Алексей Кузнецов, а после того, как и тот ушел на повышение, Петр Попков.

Сталин открыто называл своими будущими преемниками Николая Вознесенского и Алексея Кузнецова.

Группа Жданова – «ленинградцы» – имела и свою политическую программу: не написанную, не проговоренную детально – скорее, ощущаемые интуитивно взгляды и пристрастия.

Еще до войны Сталин постепенно заменяет марксистскую риторику великодержавной. В войну, и особенно после 1945 года, эта тенденция только усиливается. Жданов – один из горячих приверженцев этого направления.

13 августа 1944 года Жданов в проекте резолюции общесоюзного совещания историков пишет: «Ведущая роль русского народа в борьбе за социализм, таким образом, не навязана другим народам, а признана ими добровольно в силу той помощи, которую оказывал и оказывает другим народам русский народ в деле развития их государственности и культуры, в деле ликвидации их прежней отсталости, в деле строительства социализма. Это не может не наполнять каждого русского чувством гордости». Даже Сталину это показалось слишком: Генералиссимус абзац о ведущей роли русского народа выкинул. А в ждановском проекте новой партийной Программы порекомендовал убрать такие тезисы: «Особо выдающуюся роль в семье советских народов играл и играет великий русский народ… [который] по праву занимает руководящее положение в советском содружестве наций… Русский рабочий класс и русское крестьянство под руководством ВКП(б) дали всем народам мира образцы борьбы за освобождение человека от эксплуатации, за победу социалистического строя, за полное раскрепощение ранее угнетенных национальностей».

В 1944 году приняли два небывалых решения, инициированных Ждановым: первое – постановление исполкома Ленгорсовета – о возвращении дореволюционных названий улицам и площадям центра Ленинграда («ряд прежних наименований… тесно связан с историей и характерными особенностями города и прочно вошел в обиход населения»), и второе – постановление Государственного комитета обороны «О разработке мероприятий по восстановлению городов Петродворец и Пушкин».

16 января 1946 года руководитель ленинградских большевиков Алексей Кузнецов заявляет: «Про нас говорят, что мы, ленинградцы, – большие патриоты своего города. Да, мы – патриоты, мы его любим, лелеем… Да разве такой город можно не любить? Город, первым остановивший врага, выстоявший 29 месяцев осады и разгромивший гитлеровские полчища под своими стенами, город, слава которого затмила славу Трои!»

Обратите внимание: Трои, а не Каховки или Царицына, даже не красного Петрограда: налицо новая фразеология и подспудно новая идеология – русский национализм имперского толка.

В ждановском окружении говорили открыто о необходимости переноса столицы Российской Федерации в Ленинград, учреждении российского гимна, создании в РСФСР своей компартии и собственной Академии наук. Русские в СССР – парии, нужно, по крайней мере, уравнять их в правах с нацменами. Никита Хрущев вспоминал, что Жданов в 1945–1946 годах сетовал: в социалистической; семье союзных республик самой обделённой остается РСФСР, города и села Центральной России выглядят бедными по сравнению с другими республиками, жизненный уровень русских значительно ниже других наций в составе СССР.

Приказ о переименовании улиц Ленинграда

До поры до времени Сталин никак не реагировал на реформаторскую активность выходцев из блокадного руководства. Наоборот, в город идут серьезные капиталовлажения, а местное начальство проявляет завидную самостоятельность и хозяйственную расторопность. Видимое повышение статуса Ленинграда в стране кажется населению неким воздаянием за перенесенный ужас.

Город неявно становится второй столицей. В 1945 году Александр Солженицын пишет с фронта приятелю: «После войны нужно стараться попасть в Ленинград, пролетарский, интеллигентный, умный город, по традиции чуждый Сталину, а не в Москву, город торгашей».

Заложены Приморский и Московский парки Победы, строится стадион имени Кирова (самый большой в стране!), достраиваются по-сталински роскошные южные и юго-западные городские магистрали. В 1944 году «Зенит» выигрывает Кубок страны по футболу. «Ленметрострой» прокладывает первую линию городской подземки. Ленинградские балетмейстеры, композиторы, артисты, режиссеры, писатели исправно получают Сталинские премии. Музей обороны Ленинграда становится самым посещаемым в городе, Жуков показывает его Эйзенхауэру. Блокада превращается в локальный миф о специфической стойкости ленинградцев, их особой преданности традициям русской ратной славы.

Стадион им. Кирова

Первые признаки сталинского недовольства Ленинградом проявились в 1946 г., когда проработочное постановление ЦК, которое поначалу метило в московский «Новый мир» и Бориса Пастернака, на ходу переадресовали ленинградским журналам «Звезда» и «Ленинград», Анне Ахматовой и Михаилу Зощенко. Тем не менее еще два года положение «ждановцев» казалось неколебимым.

Дмитрий Шепилов, возглавивший Отдел пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) в 1948 г., позже писал: «Сталин очень сблизился с Ждановым. Много времени они проводили вдвоем. Сталин высоко ценил Жданова и давал ему одно поручение за другим, самого разного характера. Это вызывало глухое раздражение со стороны Берии и Маленкова. Их неприязнь к Жданову все возрастала. В возвышении Жданова им мерещилась опасность ослабления или потери доверия к ним со стороны Сталина».

Смерть Жданова

В 1948 году Андрею Жданову – пятьдесят два. Типичный бюрократ пиквического сложения, редко покидавший свой кабинет, работавший днем и ночью. Жданова мучили регулярные приступы грудной жабы (как тогда называли стенокардию), он страдал от тяжелого атеросклеротического изменения сосудов сердца. У Жданова был диабет, он много пил. Стрессы преследуют политиков. Находиться рядом со Сталиным и чувствовать душевное спокойствие не удавалось никому. Андрей Жданов переносил неприятности тяжело, забывался с помощью алкоголя. Но становилось только хуже. Он обретал репутацию пьяницы среди членов Политбюро и – главное! – в глазах вождя. При том что как ответственный за идеологию обязан был находиться при Сталине, постоянно участвовал в ночных «обедах» на Ближней даче.

Никита Хрущев вспоминал: «Помню (а это было редким явлением), как Сталин иногда покрикивал на него, что не следует пить. Тогда Жданов наливал себе фруктовую воду, когда другие наливали себе спиртные напитки. Полагаю, что если за обедом у Сталина тот его удерживал, то что было дома, где Жданов оставался без такого контроля? Этот порок убил Щербакова и в значительной степени ускорил смерть Жданова».

В начале 1948 года состоялось «второе пришествие» наверх главного номенклатурного врага Жданова – Георгия Маленкова, который возвратил себе пост секретаря ЦК партии. С одной стороны поджимали конкуренты, прежде всего Маленков и Берия, с другой – собственный сын делал опрометчивые заявления. Весной 1948 года сын Андрея Жданова, Юрий, ученый-химик, заведующий отделом науки ЦК КПСС, подверг критике любимца Сталина академика Трофима Лысенко. Это вызвало гнев со стороны Сталина. Юрия Жданова заклеймила «Правда». Андрей Александрович знал, как генсек поступал с теми, кто вызывал у него сомнения.

В 1947 году Жданов прошел курс лечения в Сочи. Но стенокардия только прогрессировала.

Вспоминал Дмитрий Шепилов: «Тяжелое заболевание А. А. Жданова – гипертония, атеросклероз, грудная жаба и сердечная астма – всё прогрессировали. Огромная нагрузка в работе, частые многочасовые ночные встречи и ужины на даче Сталина, постоянное нервное перенапряжение – все это подтачивало его здоровье. Он задыхался во время разговора, лицо покрывалось розовыми пятнами. После нескольких фраз он делал паузу и глубоко втягивал в себя воздух. Как-то солнечным утром Андрей Александрович вызвал меня и сказал: „Меня обязали ехать на отдых и лечение. Я буду не так далеко от Москвы, на Валдае. Уверяют, что там легко дышать“».

Обострение произошло в июле 1948 года. 10 июля Жданова, согласно заключению врачей, отправили в двухмесячный отпуск. Как полагается, у него были назначенные Лечсанупромом лечащие врачи – доктора Георгий Майоров и Софья Карпай. 23 июля, по свидетельству персонала, состоялся телефонный разговор с подчиненным, заведующим агитпропом Дмитрием Шепиловым.

Разговор был неприятен для Жданова, он был крайне возбужден (сам Шепилов в своих воспоминаниях демонстрирует преданность Жданову и об этом телефонном разговоре в посвященной смерти босса главе не упоминает вообще). Ночью у Андрея Александровича случился тяжелый припадок. 25 июля из Москвы прибыли главные кремлевские врачи – профессора Владимир Виноградов, Владимир Василенко и Петр Егоров. Консилиум постановил: имел место острый приступ сердечной астмы, основной причиной недомогания назван кардиосклероз. Больному прописали прогулки и массаж. Как указывает исследователь этого вопроса историк Геннадий Костырченко, врачам положение пациента серьезным не казалось. Софья Карпай уехала в отпуск, а Майоров поручил уход за Ждановым медсестре и увлекся рыбалкой.

7 августа в «Правде» Жданов читает покаянное письмо сына, который, ссылаясь на свою «неопытность» и «незрелость», униженно просит прощения за критику академика Лысенко. В тот же день сняли последнюю перед приведшим к смерти кризисом кардиограмму. Следующую сделали только 28 августа, после припадка и за три дня до кончины.

Консилиум в лице кремлевских профессоров прибывает в «Валдай» 28 августа. Среди приехавших заведующая кабинетом ЭКГ кремлевской больницы Лидия Тимашук. Она обследует Жданова и констатирует «инфаркт миокарда в области передней стенки левого желудочка и межжелудочковой перегородки». Профессора называют мнение Тимашук ошибочным. Они требуют от Тимашук переписать заключение в соответствии с ИХ диагнозом: «функциональное расстройство на почве склероза и гипертонической болезни».

Лидия Тимашук

Итак, мнения разошлись.

А врачи больному предложили… больше двигаться! В историю болезни внесли: «Рекомендовано увеличивать движения, с 1 сентября разрешить поездки на машине, 9 сентября решить вопрос о поездке в Москву». Только Тимашук настаивала на строгом постельном режиме. 28 августа 1948 года, поняв, что Виноградов к ее мнению не прислушается, она пишет заявление на имя начальника Главного управления охраны МГБ СССР Николая Власика, которое передает через руководителя охраны Жданова майора Белова. Вечером того же дня заявление в Москве.

29 августа генерал Абакумов сообщает о произошедшем Сталину: «Как видно из заявления Тимашук, последняя настаивает на своем заключении, что у товарища Жданова инфаркт миокарда в области передней стенки левого желудочка, в то время как начальник Санупра Кремля Егоров и академик Виноградов предложили ей переделать заключение, не указывая инфаркт миокарда».

Сталин отреагировал спокойно. Заявление Тимашук, прочитанное Сталиным, отправилось в архив. Ее саму понизили в должности. 31 августа пациент умер.

Вскрытие проводилось вечером в день смерти прямо на даче. Его делал патологоанатом Кремлевской больницы Федоров в присутствии секретаря ЦК Алексея Кузнецова. Официальное заключение о смерти формально подтвердило клинический диагноз профессоров-консультантов. Свежие и застарелые рубцы на сердце (свидетельства перенесенных инфарктов) описали двусмысленно как «некротические очажки», «фокусы некроза», «очаги миомаляции» и т. п. Тем же вечером результаты утвердил заочный консилиум в Москве. Утром вышел свежий номер газеты «Правда» с официальным диагнозом. Его смерть, ставшая, если выражаться языком газеты «Правда», «утратой для всего советского народа», сомнений, выходящих за рамки медицинского консилиума, поначалу не вызывала. И в той же «Правде» 1 сентября 1948 года была опубликована официальная на тот момент причина смерти Андрея Жданова. Она была сформулирована так: «От паралича болезненно измененного сердца при явлениях острого отека легких».

Сегодня большинство специалистов-кардиологов полагают, что врачи Кремлевской больницы дважды совершили врачебные ошибки. Первый раз, когда не настояли на постельном режиме для высокопоставленного пациента (это можно объяснить сопротивлением самого Жданова, перечить которому они боялись). И вторая – роковая ошибка – игнорирование результатов электрокардиографии. Здесь могло сказаться подозрительное отношение к этому методу функциональной диагностики, который только начал входить в клиническую практику.

Жданова похоронили у Кремлевской стены. Картина А. Герасимова «Сталин у гроба Жданова» была отмечена Сталинской премией за 1949 год. Город Мариуполь переименован в Жданов, имя покойного получили заводы, учреждения и Ленинградский университет.

Смерть Жданова оказалась под сукном. Докладная Тимашук пролежала, никому не нужная, никого особо не беспокоящая, почти никого своими обстоятельствами не заинтересовавшая, четыре года. А потом послужила поводом для одной из крупнейших послевоенных операций МГБ. События 1948 года легли в основу сценария «Дела врачей», в ходе которого была названа вторая «официальная» версия смерти Андрея Жданова – преднамеренное убийство медицинскими работниками.

Лидия Тимашук и ее заявление явились для следствия объединяющим звеном в распутывании цепи заговора. Она стала главным медицинским свидетелем. А косвенное или прямое участие в истории со Ждановым превратилось в повод для репрессий всех остальных – Егорова, Виноградова, Власика, того же Абакумова…

Лидия Тимашук получила в январе 1953 года орден Ленина за помощь следствию. Практически все следственные действия в тот период совершались вокруг ее диагноза, поставленного Жданову. И, как мы помним, главным оппонентом Тимашук, упомянутым ею в письмах, был академик Владимир Никитич Виноградов. Он был самым авторитетным и маститым среди «придворных врачей» и лечил не только Сталина, но и всех членов Политбюро. Впрочем, от лечения Сталина к этому времени Виноградов был отстранен, хотя его прогноз насчет нездоровья вождя (атеросклероз и возможный инсульт) сбылся на сто процентов.

На допросах он признавал и умысел, и небрежность. У него были очные ставки с Софьей Карпай, где профессор Виноградов согласно стенограммам предлагал коллеге не юлить и во всем признаться. Виноградова пытали, к тому же он не питал иллюзий – сам имел опыт участия в подобном процессе: в 1938 году он выступил в качестве эксперта от медицины против своего наставника профессора Плетнева.

Окончательное мнение о медицинской стороне этого дела Владимир Виноградов высказал 27 марта 1953 г., когда он был освобожден и реабилитирован. Из письма Лаврентию Берия: «Все же необходимо признать, что у А. А. Жданова имелся инфаркт, и отрицание его мною, профессорами Василенко, Егоровым, докторами Майоровым и Карпай было с нашей стороны ошибкой. При этом злого умысла в постановке диагноза и метода лечения у нас не было».

«Дело врачей» развалилось, не дойдя до суда, едва умер Сталин. 3 апреля 1953 года обвиняемые были освобождены. На следующий день было объявлено, что признательные показания добывались «недопустимыми методами». Следователя Рюмина арестовали по приказу Берия. Летом 1954 года он был расстрелян. От предположения, что Жданов был уничтожен врачами-вредителями, Советское государство отказалось.

Но в этом деле возможна другая версия. Ее можно назвать политической. Суть в том, что смерть Жданова была на руку его политическим оппонентам. А по большому счету – его патрону, товарищу Сталину.

Смерть Жданова стала прелюдией к тотальному уничтожению близких к нему партийных кадров, знаменитому «Ленинградскому делу».

Никто и никогда не ставил под сомнение факт, что Андрей Александрович Жданов страдал сердечно-сосудистым заболеванием и умер, находясь под присмотром врачей, 31 августа 1948 года в пансионате «Валдай». Остальное в том, что касается его смерти, – вопрос медицинских, исторических и политических трактовок.

Мы никогда не узнаем, что точно случилось в «Валдае». Но, скорее всего, речь шла о своего рода заговоре бездействия. То есть придворные кремлевские профессора не оказали Жданову правильную помощь не потому, что не разглядели на ЭКГ инфаркт, а потому, что получили установку (вероятнее всего, косвенную, а не прямую): пациент скорее нужен мертвым, чем живым. В принципе, то упорство, с которым Виноградов, Егоров и другие сопротивлялись диагнозу Тимашук, говорит, что там, в санатории «Валдай», что-то было нечисто.

Лидия Тимашук странным образом имела при себе фотоаппарат и снимала для истории (?!) ЭКГ Жданова на пленку. Но при этом ее сигналы услышаны не были, а в записке Абакумова ей приписаны неправильные инициалы. И никто не защитил ее, когда профессура отправила Лидию Тимашук в заштатную, по сравнению с кремлевской больницей, поликлинику. Но оставили с ее пленками «для истории» в действующем резерве.

Все, что можно было сделать руками Жданова, – сделано. Это чистки в Ленинграде, послевоенные идеологические кампании, разгром журналов «Звезда» и «Ленинград», выступления против Зощенко, Ахматовой, Шостаковича, «суды чести».

Мавр сделал свое дело, мавр мог уходить. Сталинский почерк – сначала приказать убить жертву, потом покарать палачей.

За что покарали «ленинградцев»

Смерть Жданова послужила увертюрой к «Ленинградскому делу», как смерть Горького – к «Большому террору».

Разгром блокадного руководства начался 15 февраля 1949 года постановлением Политбюро ЦК ВКП(б) «Об антипартийных действиях члена ЦК ВКП(б) т. Кузнецова А. А. и кандидатов в члены ЦК ВКП(б) тт. Родионова М. И. и Попкова П. С.», а закончился в октябре 1950 года, когда расстреляли 26 человек и еще 188 обвиняемых получили лагерные сроки.

Поражает избыточная жестокость и отсутствие какого-либо внятного ее объяснения. Для «ленинградцев» смертную казнь восстановили задним числом (ее официально отменили в 1946 году). Их изуверски, даже по нравам того времени, пытали: первого секретаря Крымского обкома КПСС Н. Соловьева, арестованного в рамках «Ленинградского дела», забили до смерти, одному из руководителей обороны Ленинграда А. Кузнецову порвали барабанную перепонку. Осужденным на смерть запретили апелляцию – расстреляли сразу после заседания Военной коллегии Верховного суда.

Ни из обвинительного заключения, ни даже из проекта закрытого письма ЦК понять, почему покарали ленинградцев, невозможно. Бухарина, Зиновьева, Каменева, скажем, обвиняли в планах убийства Сталина, работе на гестапо и Интеллидженс сервис: в данном случае и этого нет. Только странные претензии, касающиеся попытки «вбить клин» между ЦК и ленинградской партийной организацией.

Почему же Сталин уничтожил преданных ему и доказавших это обороной Ленинграда коммунистических аппаратчиков?

Намеки на настоящие причины обрисованы в проекте так и не разосланного закрытого письма ЦК: «Группа Кузнецова вынашивала замыслы овладения руководящими постами в партии и государстве. Неоднократно обсуждался и подготовлялся вопрос о необходимости создания РКП(б) и ЦК РКП(б) и о переносе столицы РСФСР из Москвы в Ленинград. Эти мероприятия Кузнецов и др. мотивировали в своей среде клеветническими доводами, будто бы ЦК ВКП(б) и Союзное Правительство проводят антирусскую политику и осуществляют протекционизм в отношении других национальных республик за счет русского народа. В группе было предусмотрено, что в случае осуществления их планов Кузнецов А. должен был занять пост первого секретаря ЦК РКП(б). Предложение бывших ленинградских руководителей Вознесенскому о „шефстве“ над Ленинградом, сделанное ему Попковым после смерти Жданова, было не случайным, а вытекало из существа их антипартийных связей. Ответственность за враждебную деятельность ленинградской верхушки ложится и на Жданова А. А.».

Один резон лежит на поверхности: борьба с клановостью, ведь в основе любого заговора – личная близость, взаимное доверие. Еще на февральско-мартовском пленуме 1937 года Сталин объяснил опасность кланов на примере Левона Мирзояна – первого секретаря Казахской компартии: «Что значит таскать за собой целую группу приятелей, дружков? Это значит, что ты получил некоторую независимость от местных организаций и, если хотите, некоторую независимость от ЦК. У него своя группа, у меня своя группа, они мне лично преданы. Вместо ответственных работников получается семейка близких людей, артель».

Мирзояна и его окружение уничтожили. Но теперь Сталин стоит перед гораздо более мощной ждановской группировкой, куда входят председатель Госплана Вознесенский, зампредсовмина Косыгин, секретарь ЦК Кузнецов, глава ленинградской партийной организации Попков, предсовмина РСФСР Родионов и еще сотни номенклатурных работников в разных республиках и областях.

Конечно, Сталина не могла не волновать и сама суть предложений «ждановцев». Создание отдельной коммунистической партии РСФСР потенциально опасно: такая крупная республиканская организация объективно становится конкурентом самой ВКП(б) и ее центральных органов. Мы все это видели в 1990, когда только что образованная КП РСФСР взбунтовалась против КПСС.

Иосиф Сталин не любил вспоминать, что его настоящая фамилия – Джугашвили. Маленький Вася Сталин по секрету говорил старшей сестре Свете: «А знаешь, наш отец раньше был грузином». Недаром именно о генсеке Ленин написал знаменитое: «Известно, что обрусевшие инородцы всегда пересаливают по части истинно русского настроения». Но настроения ленинградцев не могли его не пугать. По словам Анастаса Микояна, «Сталин даже говорил, что Вознесенский – великодержавный шовинист редкой степени. Для него не только грузины и армяне, но даже украинцы – не люди». А чего стоила, например, принятая в кругу «ленинградцев» шутка: «Раньше в Политбюро пахло чесноком (намек на евреев), а теперь шашлыком» (в руководстве находилось трое кавказцев – Берия, Микоян и Сталин).

Думается, наличествовали еще какие-то оперативные данные, неосторожные разговоры, вроде тайно записанных на пленку бесед о жестокости Сталина и недостаточной политической смелости Жукова, стоивших жизни расстрелянным в 1950-м генералам Василию Гордову, Филиппу Рыбальченко и маршалу Григорию Кулику.

Отметим и еще один сюжет, на который впервые указал Кирилл Балдовский в монографии «Падение „блокадных секретарей“»: Алексей Кузнецов настаивал на «расширении полномочий партийных органов, их общем, стратегическом руководстве всей хозяйственной деятельностью как на региональном, так и на общесоюзном уровне». Такое доминирование одной силы потенциально лишало Сталина роли верховного арбитра, модерирующего конфликты между партийной, советской, чекистской и военной элитами.

Алексей Герман-старший в разговорах со мной высказывал предположение, что Сталин, как в 1936–1938 годах, когда судили вначале «левых» (троцкистов), а потом «правых» (бухаринцев), задумывал сложную политическую комбинацию. «Великий нормировщик», как называл Сталина Троцкий, видимо, задумывал двухходовку – сначала «Русское дело» ленинградского руководства, потом еврейское «Дело врачей».

Но, по-видимому, открытое обличение великорусского шовинизма сочли делом щекотливым и опасным, а врачей освободили смерть Сталина и Лаврентий Берия.

С началом «Ленинградского дела» в Смольном появились новые люди, никак не связанные с городом, не пережившие здесь блокаду, – Василий Андрианов из Свердловска и Фрол Козлов из Куйбышева. Они «чистили» номенклатуру и интеллигенцию и вместе со следователями МГБ нагнали такого ужаса, что десятилетиями руководители Ленинграда продолжали испытывать почти животный страх перед Кремлем. Руководителей Смольного отличали полная сознательно культивируемая бесцветность, боязнь совершить или допустить у подданных идеологическую ошибку, опасение излишне «выпячивать» память о блокаде и просить у центра какие-то дополнительные средства.