Читать онлайн Фиолетовые миры. Звездное бесплатно
Река жизни
1950 год. Джин Юджин собрал своих знакомых и повел их в сторону Аляски. Один за другим люди взяли друг друга за руки: получилась цепь.
Журналист первого канала устремился вдоль человеческой цепи, нашел предводителя и крикнул ему сквозь шум трассы:
– Куда вы идете?
– Я буду ждать, – ответил Джин.
– Чего?
Джин воздержался от комментариев.
***
1951 год. Цепь выросла. Люди, ее составляющие, ночевали там, где придется; ели, что приходилось. Волонтерские отряды ближайших городов поддерживали компанию Диакова дешевыми продуктами и свежим урожаем с ферм.
– Это не наша цель, – объяснял Диаков, – мы не хотим никуда прийти.
Его слова, такие редкие и емкие, тщательно фиксировали. Вскоре вышел ряд статей, с детальной трактовкой высказываний Диакова: какой смысл заключен в его флешмобе? Заголовки настаивали на конкретных идеях: «Ответ Диакова на гражданскую войну», «Диаков дает пощечину движению против абортов», «Цепь Диаков берет курс на светлое будущее»…
Журналист Керен Довикан, сын военного и убежденный атеист, уже собирал первые интервью. Сегодня он пошел в бой и опрашивал новоприбывших.
– Диаков не делился с нами своими замыслами. Мы просто поддерживаем его.
Керен обращается к мальчику, что стоит последним в Цепи:
– Что говорят твои родители, Вук?
– Я верю в добро и жажду объединения людей!
– А на самом деле?
– Я только выпустился из школы, впереди летние каникулы, а здесь… я так чувствую, намечается Большая идея. И родители не мешают.
– Спасибо за честность, Вук!
Журналист потрепал парня по макушке и тут же перешел к паре с ребенком: они подошли только что и еще даже не общались с единомышленниками. Журналист их остановил.
– Бог мой, у вас грудной младенец.
Мать качала ребенка в слинге, муж держал её за талию:
– Это так.
– Вы уверены, что выдержите этот ритм?
– Мы обожаем путешествия, и решили уволиться, взять тайм-аут.
Керен делает пометку в блокноте. Он спрашивает:
– Значит, всё это – забастовка против работы?
– Нет. Мы хотим понять, для чего мы здесь на самом деле.
– Как думаете, у вас есть шанс попасть в начало цепи?
– Это вряд ли. Люди разнимают руки только, когда едят, ходят в туалет и спят. Мы пока присматриваемся.
Керен спросил еще несколько человек:
– Что стало причиной вашего вступления? Диаков пропагандировал какие-либо идеи?
Здесь не могло не быть идеи, думал Керен. В ответ он слышал всякую ерунду от бессмысленных ответов «Я сбежал от жены», «Мы делаем почву плодороднее своими помыслами», «В этом движении у меня есть реальный шанс всё исправить» до тотально абстрактных ответов «Я не знаю», «Хм… Э. Я как-то не задумывался».
Журналист дождался привала и снова подошел к знакомой семье.
– Давайте сходим к Диакову и вместе поговорим о ваших целях.
Он специально подстрекал, чтобы добыть материал для феноменальной статьи. Новоприбывшая семья согласилась.
«Я докопаюсь до вашей идеологии, и все встанет на свои места, – с лица Керена не сходила довольная ухмылка».
Керен ждал, что начальство будет настаивать на готовой статье, но звонка от коллеги Юлены все не раздавалось. Он пропустил свой обед, чтобы выяснить правду уже сегодня.
Вместе они зашли в другую часть очереди, солнце опускалось за горизонт. Они не успели.
– Слушай, Керен, – говорит отец семейства журналисту, – мы хотели бы тебе помочь, но нам надо возвращаться на свое место. Думаю, цепь слишком длинная, чтобы мы смогли дойти до Диакова пешком.
Керен бросил портфель на землю в сердцах. Ему потребовалось время, чтобы восстановить спокойствие. Панические атаки не беспокоили его уже шесть лет, с тех пор, как он стал встречаться с Наомой, но в этот вечер он испытал нечто сродни приступу. Наома была бы недовольна его состоянием, но, к счастью, она продолжала свою учебу в Астайне и была слишком занята собственными проблемами. Он же строил карьеру, о чем они договорились еще в самом начале отношений. Они виделись раз в несколько месяцев. Труд на благо будущего соединит их однажды на окраине какого-нибудь европейского городка, с видом на озеро. Эта мысль вдохновляла Керена и озаряла смыслом его беспокойную жизнь, напоминающую порой копошение в муравейнике.
Когда Керен успокоился, он решил идти до Диакова сам. Затем, все-таки, вызвал такси, ехал долго, с объездами и все равно не нашел начала очереди.
– Юлена, – он звонит своей помощнице по видеосвязи, – Где Диаков? Где начало очереди?
– Керен, очереди больше нет.
– О чем ты? Я еду около нее. Самая настоящая очередь.
– Она замкнулась, Керен, – ее плохо слышно из-за офисного шума. Юлена включает режим съемки с экрана, на экране видно карту Земли, – Я смотрю со спутника. Цепь замкнулась. Теперь это Хоровод вокруг планеты.
Керен ругается.
– Матерь божья. Где же тогда Диаков? Постой, а как они перебрались через океан?
– Я вижу множество точек на поверхности воды. Судна, лодки, плоты…
– А шторма?
– Люди гибнут – это нормально.
– Это блин не нормально, пока не ясна идея.
– Бишип хочет, чтобы ты уже выпустил статью, иначе тебя уволят. Такое событие, а ты катаешься уже две недели.
– Я в процессе! – кричит Керен, кидает телефон в свой портфель и просит водителя прибавить скорость.
Авто резко останавливается перед медленно движущейся цепью. Керри выглядывает из окна и обращается к мужчине в красной футболке:
– Скажите, что происходит?
– Это Хоровод, – отвечает тот, не останавливаясь. Водитель по знаку Керена едет со скоростью движения толпы. Керен кричит мужчине:
– Теперь так, да? Откуда вы это узнали?
– Информация пришла с правой от меня стороны.
– Что это значит?
Журналист вышел и оббежал такси, пошел выше вдоль очереди. И тут до его слуха долетели обрывки речей с правой стороны, там где раньше он отметил «начало очереди».
– Это хоровод, передайте.
– Это хоровод, передайте.
– Черт, информация тоже замкнулась, – он задумался. – А можно передавать вопросы?
– Я думаю тут можно всё, чувак, – сказал подросток в рубашке на три размера больше.
– Спросите, где Диаков?
Подросток передал в сторону вопрос журналиста:
– Где Диаков?
– Скажите в обе.
Вопрос направился в обе стороны.
Пошла волна.
Керен потер руки.
Он остался на месте, свалил рюкзак на землю и уселся в позе лотоса, созерцая хоровод. Люди шли мимо и обсуждали все подряд: что бог на душу положит. Изредка их речь прерывалась сообщениями, приходящими с любой из сторон Цепи.
Через двое суток Керен получил долгожданный ответ.
«Я Диаков, и меня не существует. Ты никогда меня не найдешь».
Керен разозлился. Да чтоб ты провалился сквозь землю! Не существует его.
Керен подошел к мужчине, который последним передал сообщение. Керри начал трясти его за грудки. Мужчина опешил, но через мгновение сам заломил руки журналисту:
– Что ты себе позволяешь?
– Ты с ним заодно? С Диаковом?!
Мужчина, казалось, покрасневший от возмущения, на мгновение завис: вопрос поставил его в тупик.
Журналист закипел от ярости и взмахнул кулаками:
– Ты скажешь мне правду, осел, что у вас тут за заговор! Говори! – Керен запрыгнул на мужика и осыпал его ударами практически вслепую, куда придется, пока его не оттащили другие люди.
– Признавайся! Я заставлю тебя говорить, чертов сектант! Вы все мне расскажите!
Керен получил удар по голове и в следующую секунду растворился в темноте.
Его уволили, отказались давать рекомендации, написали мстительные отзывы. Вскоре на должность Керена выбрали Юлену; она выпустила ряд блистательных статей, благодаря которым он сам узнавал новости о хороводе.
Но с тех пор бывший журналист жил уже в другом мире.
Он видел, как люди покидают хоровод, хотя тот не останавливал свое движение, видел, как приходят новые люди. Керен собирал статистику, приезжал к хороводу практически каждый день и опрашивал участников, а вечерами подводил процентное соотношение. Сверял характеристики: пол, возраст участников, семейный статус, наличие образования, вероисповедание. Какой-то из факторов должен был объяснить всё. Малая доля участников действительно подтверждала, что видит в хороводе смысл, большинство – не имели никаких реальных причин для вступления.
Юлена позвонила Керену:
– Исмун передал мне, что ты до сих пор ходишь к хороводу и опрашиваешь людей. Теперь Исмун выезжает на точку, Керен. Это уже не твоя забота.
Керри хотел бросить трубку, но сдержался, и ответил:
– Кто мне запретит? Когда я выясню идею хоровода, все скажут мне спасибо. Я кропотливо над этим работаю. Кто еще над этим работает? Никто! Вам нужны только факты, но не смыслы.
– Лучше повидайся с Наомой. Она жаловалась мне, что вы видитесь раз в три месяца.
– Это неправда. К тому же, она сама предложила отношения на расстоянии! Какого черта я перед тобой оправдываюсь? – Керен дошел до переносного холодильника в машине и достал бутылку перцовки, налил себе полрюмки.
– Просто мы с ней почти как подруги. Я же вижу, что с тобой происходит. Я надеюсь, у тебя найдутся дела поважнее. Отдохни, слетай куда-нибудь к пальмам, на курорт.
Керен задумался:
– И правда, в Африке я еще не опрашивал людей. Надо занести южные национальности в базу тоже. Их менталитет отличается от нашего. Возможно, их вероисповедание даст новую подсказку.
– Керен!
Он повесил трубку и помчался к своим документам.
Центральный канал передавал новости о хороводе, избегая ключевого вопроса – с какой целью люди участвуют в нем. Зрителей этот факт, судя по всему, не особо беспокоил. Иногда Керри казалось, что только он рассматривает происходящее как невиданный абсурд. Все остальные готовы принять его, как само собой разумеющееся.
Отсутствие конкретного ответа на вопрос «В чем идея хоровода?» давало почву для жарких диспутов. Люди могли высказаться, каждый имел собственную точку зрения. Мнения разделились, сформировалось около сотни трактовок, объясняющих причину массового движения людей вокруг планеты. У всех этих течений находились сторонники. Людей начали типировать по принадлежности к той или иной идее. Был у хоровода какой-либо смысл или нет, не имело значения, главное – хоровод людям нравился; всегда находились те, кто поддерживал жизнь хоровода, подвозил топливо для транспорта, продовольствие для людей, устанавливал санузлы. Открывали круглосуточные ларьки на путях хоровода. Керену казалось, это никогда не закончится.
– Зачем вы участвуете в хороводе? – спрашивал Керен в который раз.
– Это прикольно.
– Спасибо за ответ, – подобно роботу кивал Керену и переходил к следующему участнику.
Вереница из физиономий легкомысленных идиотов крутилась в голове бывшего журналиста. Ему казалось, что ему просто не попался достаточно интеллектуально развитый человек, чтобы четко сформулировать свою позицию. Керен стал задумываться, почему вся суть его существования теперь заключена в маниакальных поисках смысла – в абсолютно бессмысленном мероприятии?
Керри приходил к хороводу, неважно где, садился подле этого человеческого шествия, как у берега загадочной реки, и запускал вопросы к Диакову.
Иногда Диаков ему отвечал, а иногда те, кто находился с ним рядом.
Керен злился: Диакова превратили в бога? На самом деле, ему мог отвечать уже кто угодно под именем Диаков, но бывший журналист не мог остановиться. Он придумал новый план.
Он решил сделать свой хоровод, собрать адекватных доверенных людей, которые не будут лгать. Их сила будет в системности. Они погонятся за конкретной целью – быстро передавать информацию, чтобы закрыть этот портал бреда, который опоясывает всю Землю.
Хоровод собрался быстро. Добровольцы, оказываясь у черты двух очередей незамедлительно совершали выбор. Выбор в пользу тех, кто имел цель и понятную идеологию, командный дух. У Керена каждый человек осознавал собственный мотив участия. Мир обрел краски; Керен почувствовал, что жив, что жизнь прекрасна.
Он перестал отслеживать хоровод Диакова и даже сделал несколько звонков Наоме, в которых они ощутили прежнюю близость, как в начале их отношений. Существование Керена обрело почву, встало на рельсы; он почти слышал равномерное постукивание поезда своей жизни и гудки, сигналящие через равные интервалы времени. У него был маршрут с точкой А и точкой Б, ряд станций между ними и счастье.
Бывший журналист не хотел заглядывать слишком далеко вперед, он понимал, что собственный хоровод – занятие временное. И все же, когда Хем, один из его приверженцев, сообщил новость, Керен почувствовал тревогу, а затем и необъятный страх. Он выбежал из палатки, стоящей на привале, достал смартфон и стал выстраивать маршрут к хороводу Диакова. Затем попросил Греина одолжить автомобиль на время.
Керен полетел в Канаду, помчался к мысу на юге страны автобусами, попутками, и, в конечном счете, на коне, взятом ненадолго у доброго фермера, потому что все ссылки указывают именно на это место: Диаков должен был оказаться там. Видимо, Диаков уже не верил в собственную игру, перестал прятать свое местонахождение. Ближайшие участники цепи также не уклонялись от прямого ответа. «Диаков там, – отвечали они и показывали на холм».
Керен перевел коня в галоп и взобрался на холм, спешился.
– Ты не можешь уйти! – прокричал Керен еще до того, как подошел к Диакову.
Он оказался рядом с идолом хоровода и задним числом принял: перед ним невысокого роста крепкий жилистый человек, лет сорока пяти, смуглый, с выгоревшими волосами, с мимическими морщинами радости в уголках глаз и губ, он закален ветрами и жарой – типичный путешественник. Проницательный взгляд Диакова на какое-то время лишил его мыслей. Диаков располагающе засмеялся, затем продолжил собирать колышки своей палатки в мешочек.
– Ты не можешь уйти из хоровода!
Диаков расхохотался:
– Но я уже как неделю вышел из него.
Керен почувствовал слабость в ногах и еле успел облокотится о чей-то мангал:
– Нет!
– Еще как да! – почти пропел мужчина, довольный собой. – Я встретил женщину, с которой хочу связать жизнь. Она хочет дом с садом и троих детей. Так что прощай, парень.
Диаков отступил на шаг, и, словно появившись из воздуха, из толпы к нему вышла миловидная женщина в длинном платье до земли. Диаков погладил ей спину.
У Керена защипало в глазах. Он упал в ноги Диакова и вслепую нащупал его потрепанные кроссовки. Не поднимая головы, Керен протянул:
– Прошу тебя во имя всего святого, ты не можешь покинуть собственный хоровод! Ты не можешь так со мной поступить!
– Кто ты, парень? – с сожалением спросил Диаков и аккуратно вынул ногу из спазмически сцепленных рук Керена. Тот прислонился к земле и лежал, словно мертвый. Диаков пожал плечами. Они с невестой подхватили рюкзаки и пошли вниз в холма. Окружающие провожали их теплыми словами, некоторые вручали влюбленным сплетенные из цветов венки.
Керен поднял голову, встал и осмотрелся. Люди группками все также стояли друг за другом, не размыкая Цепь, и Керен побежал, догнал Диакова и спросил:
– Почему они не расходятся?
Тот бегло окинул местность мудрым взглядом и отечески похлопал одного из участников движения, который стоял ближе; он ответил бывшему журналисту:
– Это сильнее меня.
Керен почувствовал, как что-то внутри него треснуло, словно слишком тонкое молодое деревце, не успевшее окрепнуть.
Разумеется, после этого события не было и речи о том, чтобы продолжать вести свой хоровод. Керен так и сказал Юлене по телефону:
– Смысл был в соперничестве с Диаковом!
– Ты звонил Наоме?
Керен не ответил и отключился.
Он вызвал такси. Через час оно подъехало к ближайшему шоссе. Керену пришлось пройти пятнадцать минут пешком по бездорожью. В городе он сел на самолет и, наконец, добрался до дома в Швильце, увидел за окном знакомые горы.
Когда журналист сел в своей гостиной и зашел в интернет с ноутбука, он узнал, что его хоровод распался, а хоровод Джина до сих пор продолжает движение.
Он вспомнил слова Джина:
«Это сильнее меня».
Керен заболел и лег в больницу – там ему было спокойнее. Пока он лечил ослабшее сердце, прошла пара месяцев. Спустя время вещи, из-за которых он переживал, показались ему уже не такими возмутительными. Наступила весна в его часовом поясе, и он вернулся в съемную квартиру.
В это же время он приобрел музыкальный инструмент – глюкофон, и стал осваивать игру на нем. Керен вышел гулять в парк.
Он смотрел, как зеленая трава пробивалась из темной земли пучками, слушал пение птиц и начал читать сказки народов мира: другие культуры всегда его интересовали, но только теперь – достаточно сильно, чтобы взяться за книги. Время казалось бесконечным.
В середине дня ему впервые за долгое время позвонила Наома:
– Я готовлю диплом, – отчиталась она. – Осталась заключительная часть и справочная литература. До сих пор не могу поверить, что ты столько времени потратил на хоровод, – Наома узнавала о состоянии Керри через Юлену, – Я перечислю тебе денег – съезди в Болгарию, и запишись в спортзал. Ты бы посоветовал себе то же самое, если бы соображал здраво.
– Я гуляю, Наома.
– Так не пойдет, милый. Возьми тренера. Если не написать программу тренировок, восстановление будет идти гораздо дольше. Ты же знаешь.
Керен ухмыльнулся.
Голос его бывшей девушки доносится как будто издалека, и он не мог всерьез воспринимать, что она там ему советует.
Керен сел на вершину городского холма, достал глюкофон и палочки. Мимо бежал мальчик лет семи и остановился, увидев странный объект:
– Что вы собираетесь делать?
– Не знаю, – ответил Керен.
Правой палочкой Керен стал ударять по глюкофону в одной точке, создавая базовый ритм, а левой – устанавливая акценты в промежутках. Он прошел палочкой по всем плоскостям шарообразного инструмента. Музыка окончательно вытолкнула из его сознания все лишние мысли: о карьере, об увольнении, о поисках смысла, об отношениях на расстоянии, обо всех вещах, в которых настолько много правильного, что не осталось места для желаемого. Керен работал усердно, как шаман, прогоняющий злых духов. Солнце давно встало, и до вечера еще было далеко. «Прямо как хоровод, который уже ушел в прошлое, а будущее наступит в своем темпе, – подумал Керен и посмотрел в чистое небо».
Подводный мир
Три розовых светильника стояли на подоконнике. Они рассеивали матовый, мягкий свет по комнате. Девочка Занна уселась на подоконник и стала греть руки о светильники, пока не обожглась.
К ней подбежал ее брат, воскликнул:
– Ай-яй-яй!
Он убрал руки сестры от фонарей. Сестра подняла на него глаза, полные слез. Снова стала подносить руки к светильникам. Брат чертыхнулся и толкнул светильники к окну: они погрузились в водную среду за окном и уплыли в сторону под силой течения. Занна прыгнула в окно вслед за светильниками и, как только оказалась за окном, у нее вырос хвост и плавники. Она поплыла к поверхности океана, поднимаясь между русалочьими домами, над всем подводным городом, а затем на запад. Она знала, что брат преследует ее, но не останавливалась, плыла долго и упорно, пока не оказалась на побережье. Дно побережья сплошь покрывали острые камни, и Занна бросилась в гребень волны. Затем она разбилась о камни у берега. Вода окрасилась в красный цвет.
Брат вернулся домой.
Его мать ходила по дому и зазывала дочь:
– Где моя икринка?
Брат сообщил родителям о самоубийстве Занны. Отец не оторвался от книги, а мать сосредоточенно готовила ужин.
– Умирает десятая дочь на этой неделе. Дерек, скажи что-нибудь, – наконец подала голос мать, обращаясь к мужу.
– Расплодилось тут.
– Если тебя напрягает их количество, мог их просто выгнать.
– Мне лень.
– Вечно тебе лень! – дрогнула женщина и разбила тарелку об пол, пошла и назло открыла дверь детской. Комната быстро наполнилась девочками-подростками и стала напоминать шумную вечеринку.
Отец проорал:
– А ну все вон!!!
Но девочки его не слушались. Он взял револьвер и пристрелил одну. Все замерли.
– Успокоились? А теперь все по кроватям, и спокойной ночи! – сказал он вдогонку убегающим детям. Он подошел к жене и примиряюще обнял ее за талию:
– Сколько было на прошлой неделе детей?
– Две тысячи триста восемьдесят пять, – дрожащими губами сказала жена.
– Сколько сейчас?
– Две тысячи триста семьдесят четыре, – жена обернулась к мужу и вглядывалась в его волевое лицо.
– Вот видишь? Ничего страшного, милая. Я буду более сдержан.
– Кто, ты? – она наигранно усмехнулась. – В прошлом месяце у нас было десять тысяч детей.
Любящий мужчина опустил глаза в пол:
– Я считал, что мы можем не экономить, раз их так много…
– Такое обговаривают заранее, – прокричала жена, – Я ухожу от тебя, Дерек! Ты убийца!
– Тоже мне. В каждой русалочьей семье десять убийств в день за плохое детское поведение – это норма.
– Я не хочу ничего знать об этих нормах, – у жены проступили красные капилляры в глазах, – Я не хочу ничего знать об этих нормах! В человеческом мире никогда, ты слышишь меня?! Там никогда не убивают детей. Дети – это святое! – она прижала кулак к животу и спустилась на пол.
– Слушайся мужа, женщина. Сухопутные люди просто не могут себе позволить такое расточительство. У них за одни роды приходит лишь один-два ребенка. Их женщинам не сравниться с плодовитостью наших.
– Да чихать мне на это! Наш народ будет проклят!
Тут подбежал их единственный сын, рявкнул отцу, чтобы не трогал мать, и увел ее из дома.
В тот вечер Дерек перестрелял все свое многочисленное потомство и остался выть от горя.
Жена вместе с сыном пошла к Хранителю подводного мира и спросила о будущем их народа. Хранитель сидел в храме с высоким потолком и арочными окнами, прикрытыми шелковистыми легкими драпировками. Он выслушал вопрос и ответил:
– Ты знаешь, женщина, цена твоего вопроса велика.
– Я готова отдать жизнь, чтобы узнать ответ на этот вопрос.
– Тогда спрашивай.
– Род русалок будет проклят?
– Нет, – ответил старец. Он опустил голову и стал неспешно перелистывать журнал, чуть позже поднял глаза на женщину, которая продолжала стоять у его алтаря. – Расплатитесь в течение двух лунных суток?
– Да. Но я хочу сделать еще одну покупку, о мудрейший.
– Какую? – бодро спросил тот, но журнала не отложил.
– Я хочу купить проклятие. Сколько стоит?
– Одна человеческая жизнь, как всегда.
– Я покупаю.
– У вас нет этой платы, дорогуша. Вы только что уже продали свою жизнь, помните? – посмеялся тот ее невнимательности.
– Я прекрасно это понимаю, – с раздражением ответила женщина, – Я отдам жизнь сына за проклятие.
– А, ну тогда без вопросов, – и Хранитель придвинул к ней ближе пачку документов на подписи. Сын покорно стоял рядом. Мать подписала все бумаги и отдала их мудрейшему.
– Так, – мудрейший вскочил, – Вам в ту комнату, – он указал на печь для кремации.
– А можно посмотреть, как будет наложено проклятие?
– Конечно, – мудрейший раздвинул шторки пошире и подозвал всех к высокому окну. Он достал сигарету, – Вот смотрите, – он закурил, и мимоходом попросил помощника распылить в воду океана проклятие.
Первые десять минут мудрейший, мать и сын наблюдали, как помощник плывет к поверхности воды и распыляет проклятие ровно над центром их подводного города. Затем они увидели, как некоторые плавающие русалки падают камнем ко дну. Розовое облако стремительно расползалось по воде во все стороны.
– Работает, – заворожено сказала мать. Тут мудрейшего согнуло и он повалился на пол. – Сынок, нам пора, – мать повела сына в помещение кремации, но они упали на полпути дотуда.
Далее подводный мир был очищен от существ, имеющих волю и сознание.
Деревня Оська
Ранняя весна появилась на пороге нашего дома.
Отец разгребал сугробы, ненароком обнажая подмерзшую землю, смешанную с глиной. В конце прошлого лета мы всей семьей косили траву, пожалуй, чересчур коротко. Теперь эта весна оказалась такой грязной. Бабушка начала заниматься рассадой, изредка бегала до грядок. Дед помогал ей.
На восьмой день апреля дед вскапывал землю у дома, и его лопата напоролась на что-то твердое: будто панцирь.
Дед и бабушка достали неопознанный предмет. По большей части круглый, как камень, он весил, как средняя дворовая собака, и в обхвате – также. Но, как только шар достали из земли, он начал таять. Бабушка и дед расчистили кухонный стол от солонок, перечниц и прочей утвари. Они вкатили круглый объект в дом, проволокли по коврам, подняли на середину стола, подперли разделочными досками. Бабушка поправила фартук трясущимися руками. Все остальные из нашей семьи на тот момент были еще в городе, поэтому об этих событиях мы узнали позже с рассказов.
Дед тронул пальцем странную жижу.
– Бабка, что это?
– Похоже на большой кусок глины, который превращается в медузу.
Дед склонился над “камнем”.
– Он дышит.
Если так, они не придумали, что с ним делать и оставили на столе. Ночью объект рокотал, как будто что-то переваривал, издавал звуки.
Утром они стали мыть его, поглаживать, разговаривать с ним. Дед предположил:
– Может, это яйцо?
На седьмой день с момента находки приехал я, моя мама и отец. Отец еще из окна увидел странный объект, поэтому вошел в дом на взводе. Он обратился к своим родителям:
– Что это вы тут делаете?
Бабушка попятилась к стене.
– Что за чертовщина?
– Да вот, копали, накопали, – дед потер жилистыми ладонями свои бока. Мне вдруг стало его ужасно жалко.
– Е-мае, – только и произнес отец, подходя ближе. Я и мама стояли поодаль.
Услышав дыхание «плоти», отец решительно двинулся к кладовке, отпер ее и стал там копаться. Все молчали. Бабушка положила полотенце на край стола и распрямила его, поджала губы.
– Черт! – отец негодовал, – Где ружье?
Дед опешил:
– Олеша, зачем же ружье? Ну дышот дышот, что ж плохого?
Отец взялся за голову. Мне тогда показалось, что это страшный сон отца, который он однажды уже переживал, и снова оказывается в его плену; просто я так почувствовал. В дальнейшем папа не рассказал мне о своих предыдущих встречах с потусторонним и настаивал, что ничего любопытного в этом вопросе для меня быть не должно.
Мама села на колени у стола, начала рыться в ящиках. Через полчаса они нашли ружье. Папа замотал дышащий шар в простыню и понес на улицу. Всей семьей мы вышли следом.
– Что ж вы все пошли за мной?
– Чтобы пристыдить тебя, Олеже, – дед скрестил руки на груди: они никак не складывались от нервов, тряслись, но и доводы дедушке на ум не приходили, зачем же этот шар стоит оставить в живых.
Как только шар соприкоснулся с мокрой грязной землей, простыня пропиталась, шар начал рокотать сильнее.
Папа снял ружье с предохранителя и велел всем отойти. Но любопытство взяло вверх. Он медлил. Поверхность шара пошла буграми. Он смахнул наваждение: могло быть уже поздно. И выстрелил.
Пуля попала в самый центр шара, разорвав его плоть. Крови не было. Оттуда начал выходить воздух, послышались кашляющие звуки, постанывания.
Бабушка дернулась в сторону шара.
– Не подходить! – скомандовал отец, стоял в боевой стойке. И снова выстрелил.
Через десять минут звуки сошли на нет, и шар повалился на бок, словно сдувлаяся тухлая слива.
Дед с сожалением сказал сыну:
– Надо похоронить его.
– Знаю я вас. Нет. Его нужно сжечь.
Отец быстро принес железный таз, бензин и зажигалку. Огонь занялся быстро, снова вызвав в шару стоны и всхлипы. Полдня отец поддерживал огонь, и уж только после этого можно было говорить о спокойствии.
После дневного деревенского сна мы все уселись на кухне. Отец отпил травяной чай и сказал как бы невзначай:
– Надеюсь, вы больше никого не накопали?
Мать обнимала его со спины. Бабушка жарила пирожки.
– Нет, нет, – покачал головой дед, глядя в пространство пустым взглядом. Он стал усаживаться в кресло, и я ему помог.
Ближе к вечеру родители пошли гулять по деревне Оська (так называлась наша родная деревня). Я остался с дедом. В восемь часов он, обычно тихий и спокойный, оживился.
– Коль, пошли со мной, – предложил он. Бабушка же сказала, как будто для успокоения своей совести:
– Не ходите, уже поздно.
Она все хлопотала на кухне.
Мы все-таки пошли, а бабушка даже не обернулась от плиты. Дед словно помолодел: шел бодро, подсвечивая дорогу фонарем. Я не боялся, ведь со мной был мой дед.
Вскоре из тьмы нарисовался старый сарай и я разглядел замок на широких воротах. Дед отпер ворота. Доски скрипнули. За дверью послышалось множество голосов.
Я помню, что днем тут находился сарай Варенькиных, самый большой в деревне. Но не настолько большой, как я его видел теперь.
В тусклом свете я увидел человек пятьдесят, судя по всему, пришедших на тайный сбор.
Мы с дедом сели на скамью у входа, как опоздавшие. Слово держал старый дедов приятель, Никола. Он страстно рассказывал:
– И я зашел на чердак, а оттуда полилась такая густая жидкость, сеткой обхватила меня, – он обхватил себя руками, – и держала долго. Потом чувствовал я, что она меня гладит, и не сделал ей больно. Она всосалась обратно в доски моего чердака.
– Замечательно, – раздался голос напротив от Николы. Это была фигура, закутанная в тряпки. Военные башмаки, сумка через плечо, – Кто еще хочет поделиться?
Мой дед молчал. Поднялась женщина, а потом все же решила сесть обратно. Заговорила.
– Я долго молчала, но теперь поделюсь с вами. Моя яблоня… Вы все ее знаете. Я угощала вас белыми яблоками с него. В общем, всю зиму я не пускала вас во двор, потому что оно осталось зеленым. В прошлом месяце я срезала плоды, и они были со вкусом мяса.
Фигура в тряпках одобрительно кивнула. Все жители пребывали в священной ритуальной тишине, чтобы не спугнуть откровения своих соседей.
Руку вытянул Петр. Я знал его детей. Он заговорил:
– Я тоже чувствовал вкус мяса в ягодах! Это был один кустик вдали моего сада. Как странно, я не придал этому значения!
Снова тишина.
Тетя из семьи военных подняла руку.
– За мной уже два месяца гуляет серый туман. Он не делает мне плохо. Я чувствую расслабление, когда вхожу в него, приятный аромат. Иногда внутри него есть разряды, и насекомые дохнут, касаясь его. Муж чуть не поранился ножом, когда пересек его.
– Черт, – выругался мужчина в стороне от меня.
Я резко повернулся. Это был голос отца, он стоял в распахнутых дверях сарая.
– Что это вы тут делаете?
Видимо, он отследил, куда мы пошли с дедом.
Женщина умолкла на словах: «Туман однажды поранил мою собаку».
– Что за чертовщина?
Фигура в тряпках встала и скинула с себя балахон. Зрители ахнули. Под тряпками очертился тщедушный человекоподобный образ. Первое что бросилось в глаза: пальцы, на которых явно больше фаланг, чем нужно и ребра, которых явно было меньше, чем следует. Лица я не увидел: его черты словно размыло по пространству.
– Что за вечер анонимных мистификаторов? – взорвался отец в тишине.
Фигура вышла из оцепенения и решительно двинулась к отцу, но он успел выхватить ружье и сделал серию выстрелов в демона. Пули прошли навылет, не причинив вреда. Демон вцепился в плечи отцу; повалил наземь. Вместе, они покатились кубарем в центр сарая. Дядя Гриша с соседнего массива догадался принести воду, огонь и веревки.
Не прошло и десяти минут, как черта связали, облили святой водой, отчего он начал крутиться и орать. Затем его подожгли, но уже на воздухе, все в том же тазике, который отец использовал в прошлый раз и предусмотрительно захватил с собой на встречу.
Когда вопли прекратились, а огонь, пожравший тело, пошел на убыль,, отец встал у ворот саркя. Семья Варенькиных, хозяева, сидели на местах, молчаливые, уставшие. Остальные окружили сарай снаружи.
– Все, – папа сплюнул на обнаженную весеннюю землю, которую необдуманно выкосили от травы прошлым летом, – собрание окончено, можете расходиться по домам. И да, я заказал поставку оружия в Оську. В следующее воскресенье в порядке очереди приходим ко мне, забираем. Я прочищу ваши мозги. Следующее собрание в среду, поговорим о вашем поведении. Мы очистим эту деревню, хотите вы или нет.
Светловолосый мужчина поднял вверх палец и сказал отцу, почти нараспев:
– Но ведь не было никакого вреда! Это мистическое дыхание жизни.
Отец выслушал и с расстановкой произнес:
– Это чертова чертовщина, которую нужно гасить на корню. То, что вы позволяете ее зародышу вырастать в таких масштабах – загадка нашей дорогой с вами деревни. Поэтому, будьте так добры, по всем вопросам теперь обращайтесь ко мне, а не ко всяким демонам. Спасибо.
Он забрал меня и увел домой.
В ту ночь мы спали без происшествий. Единственное только, что мне снились образа из будущего, как бог дружит с чертом, как девочка умывается кровью черепах, но на утро я проснулся свеженьким.
С тех пор папа проводил собрания в Оське. Я ему помогал, но не мог до конца понять, на чьей я стороне.
Мне просто было любопытно, как и всем жителям Оськи.
Вся эта история тянулась дольше, чем жизнь любого из нас, поэтому, когда папа умер, чертовщина вернулась, и жители деревни встретили ее с распростертыми объятиями. Время от времени кто-то из жителей деревни получал увечия – или от прямого общения с непознанным, или от того, что нельзя было списать на разумные причины.
Реже люди пропадал без вести, но тогда селяне просто забывали об этом или тихо горевали. Пару раз было, что мы становились свидетелями жестоких убийств от явлений, которые мы не могли себе объяснить. Но никто так и не предложил провести настоящее расследование, чтобы изучить природу чертовщины. Горожане и проезжие испокон веков называли наш район проклятым и, само собой, избегали соваться сюда. Но, несмотря на их мнение, нам всем тут жилось очень хорошо.
Если не брать в расчет подобные небольшие странности, которые, ни дать, ни взять имели особое очарование, окрашивали наши деревенские будни разными цветами.
Белый небоскреб
В квартире 580 небоскреба улицы Ташиф сожительствовало шесть молодых людей.
Героб, Паул и Шантс были студентами, они отправлялись в университет, а трое других – на работу: Трукер работал в налоговой, Аисиндий ездил со скорой помощью, проходил стажировку. Ну а Хастол работал ангелом.
Все вставали утром в шесть часов, наблюдали красивые рассветы и завтракали вместе, обсуждали политику, девушек. Затем брали такси или шли на автобусную остановку. Хастол выходил вместе со всеми на лестничную площадку, кивком прощался с квартирантами, пока двери лифта не захлопывались, и оттуда улетучивался вверх, к свету.
Возвращались – кто как.
Бывало, Хастол появлялся в квартире раньше всех, и тогда он готовил ужин на всех шестерых.
С самого начала как-то так повелось, что о работе сильно не расспрашивали. Героб поначалу активно интересовался, в отличие от остальных, и Хастол отвечал абстрактно и односложно, из-за чего друзья потом устроили Геробу «взбучку», призвав к совести: по их мнению Героб вел себя неприлично и устраивал допрос. То ли воспитанность сыграла свою роль, то ли страх, но в итоге ни один из пятерых друзей Хастола не знал в полной мере, что означает «работать ангелом», куда исчезает Хастол, каким образом у него появились крылья, как выглядит его рабочее место, как зовут начальника и остальные детали, хотя Хастол без комплексов рассказывал, если друзья интересовались.
Как-то после работы сожители сели на пол вокруг журнального столика, наблюдали закат в окнах до пола, развернули шахматы. Аисиндий стал по привычке жаловаться:
– Ну и клиенты! Я сегодня спас одному жизнь, и помог подняться по лестнице до четвертого этажа! А он мне все грубил и даже «спасибо» не сказал. Не ценят.Тошно уже, господа. Хочу в отпуск.
– Как я тебя понимаю, – вставил свое Хастол, и все укладкой бросили на него взгляд, – Та же самая тема, – он ухватил маслину двумя пальцами из блюдца и закинул в рот.
– А у тебя что? – аккуратно поинтересовался Героб.
– Да вот, Аисиндий, он правильно выразился, я бы так и сказал. Не ценят, – кивнул Хастол, так и не пролив свет на свое ремесло.
***
В субботу Хастол работал внеурочно, и пятеро его сожителей отправились в парк. Героб опять мучился подозрениями, и на этот раз они не дали ему по-нормальному выспаться. Он предложил затеять операцию «Раскрытие», узнать об их «ангеле» все необходимое.
– Мы едим его стряпню, спим рядом с ним. Он запросто может оказаться маньяком, шпионом, киллером. Кто-нибудь знает, чем он занимался десять лет назад?
– Был ребенком, я полагаю, – предположил Шантс. – Он в разговоре обходит эти воспоминания. Несчастливое детство. Как я его понимаю.
– Надо заканчивать с этим безусловным пониманием и выяснить, как все обстоит на самом деле!
Героб составил план на информацию, которую они будут добывать.
Понедельник – дата рождения, вторник – фамилия, среда – в каком городе рос, четверг – личная жизнь, пятница – величина зарплаты, далее название отдела, географическое местоположение офиса, научное объяснение наличия крыльев и так далее.
Героб с рвением принялся узнавать все детали, но порой стеснение брало верх, и он сам себя пресекал, если это не делали друзья. План занял гораздо дольше времени, чем они хотели: где-то полгода. С каждым новым вопросом друзья чувствовали себя паршиво, словно действительно насильно выведывают информацию, ведь Хастол сам никогда не заговаривал на эти темы.
Хастол оказался чист, как весенняя роса.
Героб больше других мучился от ощущения, что они использовали Хастола, злоупотребили его доверием. В лице Хастола ему постоянно чудилось разочарование, словно тот отвечает с неохотой, под пыткой. Словно ему неприятно раскрываться. Аисиндий скептически относился к страданиям Героба и просил привести доказательства серьезности происходящего: он не верил, что Хастол маньяк, и также не верил, что расспросы для Хастола болезненны. И у Героба не было ничего кроме интуитивных невербальных сигналов, которые он улавливал от Хастола, но не мог перевести их на человеческий язык. Он определенно помешался на ситуации, но, зачастую, успокаивал себя тем, что нечасто случается проживать в одной квартире с ангелом.
«Это экстраординарная ситуация, – говорил себе Героб. – Просто Аисиндий – слишком легкомысленный тип. Они все легкомысленные. Я все правильно чувствую».
Именно под напором Героба Хастол, в конце концов, показал все справки, свидетельства, документы о работе. Студенты поговорили по телефону с его матерью из Полынии, видели, как он встречает младшую сестру в аэропорту. Хастол показал им рабочую папку на последнего заказчика, за которым он присматривал.
Друзья поочередно пролистали увесистую папку, вглядываясь в каждое слово.
– Да, я знаю, что вы меня проверяете, – сказал после всего Хастол, – Мы живем с вами вместе уже три года, золотые мои. Что сделать, чтобы вы мне поверили?
Паул, Шантс, Трукер и Аисиндий опять замялись, но Героб преодолел чувство стыда и выразил желание, которое съедало его с тех пор, как он поселился в этой квартире и узнал, кем работает Хастол:
– Мы хотим экскурсию по корпусу Над-мира. Покажи свое рабочее место.
– Покажу, конечно.
Геробу показалось, что по лицу Хастола пробежала тень. Он слишком просто согласился. Но потом Героб сказал себе: «Показалось».
На следующий день Трукер и Аисиндий взяли отгулы, а студенты приготовились пропустить несколько пар.
Они встали между двух диванов в зале, и Хастол расположился в центре.
Он нарисовал линию мелом вокруг всех присутствующих, расправил крылья. Их кончики уперлись в противоположные стены, между которыми насчитывалось метра четыре, пять. Его глаза вспыхнули светло-желтым цветом, зрачки и радужка пропали в свечении. Хастол читал заклинание на неведомом языке, воздевая руки к потолку. Друзья заметили, что их круглая площадка, очерченная мелом, едет вверх сквозь этажи.
Лица людей, проживающих в верхних квартирах, смазало, хотя площадка двигалась со скоростью лифта.
Но скорость увеличилась, и окружающий мир слился в полосы цветов и теней.
Хастол держал руки распростертыми и задрал голову. Его голос изменился: казалось, вместо него произносят молитвы три человека с разными тембрами.
– Долго еще? – Паул подергал Хастола за плечо, и студента мощно ударило током, а Хастол не отреагировал. Все сели на пол и ждали в течение трех часов. Друзья стали играть в карты, только Героб весь трясся и без конца озирался, словно в приступе панической атаки. Тем не менее, все сошлись во мнении, что они будто бы переживают взлет ракеты.
Наконец, полосы проносящегося света по краям площадки остановились и рассеялись, как туман.
Туман осел и обнажил белый интерьер, высоченные потолки, лепнину по стенам, колонны, мраморный пол. Они стояли на перекрестке двух коридоров, как на перекрестке двух проспектов, достаточно широких, чтобы по ним шло двустороннее движение автомобилей.
***
Хастол очнулся от транса, сложил одну руку в карман брюк и ухмыльнулся уголком губ, оценивая усталость друзей. «За мной, – бросил он и повел их по мраморному проспекту».
Со стороны потолка зазвучал девичий вокал и приглушенные звуки органа. Сам потолок пропадал в облаках, и Героб не смог понять, каким образом там разместили девочку и музыкантов. Зато там же, любой из друзей мог поклясться, летали дети с крыльями.
Каждый поворот коридора поддерживался сменой темы в музыке: вступлением хора или наоборот солированием одного высокого детского голоса. Друзья преодолели не меньше десятка коридоров.
Шел золотой снег.
– Нам сюда, – сказал Хастол. Он встал около своих апартаментов. – Не забудьте отряхнуться, – он ударил по толстовке Трукера, со складок толстовки посыпались снежинки из белого золота. – Одежду вешаем у входа.
Хастол пригласил их в свой офис. Героб повесил ветровку рядом с холщевым стеганным плащом Хастола. Он увидел на полке для шапок светящийся обруч – нимб. Нимб быстро придавило кучей студенческих шапок, кепок.
Хастол прошел к рабочему столу, обитому зеленым бархатом и включил монитор белого компьютера, выполненного в футуристическом стиле. Через мгновение он поднял глаза на друзей и сказал:
– Расслабьтесь, обживайтесь, пожалуйста.
– Мать моя, – высказался Паул и присел на кресло с колесиками. Противоположную от входа стену рабочего кабинета заменяло стекло, а за ним – вид на Землю. Героб подошел в упор к стеклу и нашел взглядом Океанию, Индию, Марианскую впадину, Австралию.
– Мы в космическом корабле?
– Ну, как сказать, – улыбнулся Хастол и выровнял в стопке листы. На столе лежала пара скрепок, и он убрал их в коробочку. – Знаете, мне пора приступать к своим обязанностям. Хотите обратно, или совершите прогулку?
– Мы осмотримся.
– Тогда рекомендую посетить зал Благости в западном крыле. Там находится обзорная площадка, телескопы.
– Отлично, – Аисиндий расхохотался от восхищения. Остальные ребята тоже обрели приятный румянец на щеках, их губы были растянуты в улыбках. Все они вышли из кабинета в коридор, закрыли дверь. Только Героб с лицом серого цвета тут же запричитал:
– Чтоб меня! Чтоб вас! Клянусь своими почками! – он зажмурился, старался выражать эмоции тише, – Где мы?
– В ООЧ – в организации по опеке человечества, – Шантс прочел табличку на двери кабинета Хастола.
– Хорошо. Похоже, вас ничего не удивляет, – Героб вытер платком пот со лба. – Давайте пройдем на смотровую площадку и будем крайне осторожны.
***
Друзья дошли до площадки Благости: широкий проспект выходил в большую залу, крытую гигантским куполом; с противоположной стороны зал обрывался , словно отсеченный, и резко переходил в открытый космос.
Аисиндий заметил, что в космосе невозможно дышать, но служащие площадки, слышавшие его замечание на расстоянии десяти метров, подошли к ним и, словно экскурсоводы, подробно объяснили, какими технологиями этого удалось добиться. Аисиндий не нашел аргументов.
Эти же служащие предложили друзьям нарастить крылья бесплатным уколом под лопатку, и через две недели те смогли бы совершить первый полет.
Но почему-то все отказались.
Героб подошел на метр к пропасти. Голова кружилась при взгляде на маленькую Землю, словно с орбиты. Эмоции мешали нормально думать. Он лег на мраморные плиты плашмя, ухватился за ближайший металлический столбик, подполз к краю и заглянул вниз – увидел космос, бесчисленные звезды: половину обзора занимала их родная планета и ее атмосфера; она загораживала остальную космическую ситуацию.
Рядом с собой Героб увидел, как к краю подходит ангел, застегивает свой жилет, одевает позолоченный шлем на голову, расправляет крылья, и улетает в бездну. За ним последовали еще трое. «Это безумие, безумие, – шептал Героб сам себе». Четверо ангелов устремились к земле и очень быстро превратились в точки.
Через две минуты оттуда же на площадку вернулся уже другой ангел.
Все ангелы были похожи, как клоны – статные, изящные, с аристократическими чертами лица, гладко выбритые, с безупречной осанкой. Их чувственные губы, прямые носы и выразительные глаза заставляли усомниться в половой принадлежности. Некоторые ангелы были более хрупкими, и друзья решили, что эти ангелы – женского пола.
Героб ворвался обратно в кабинет Хастола и громко возмутился:
– Какого ты пола?
– Героб, успокойся, вы уже позволяете себе лишнего.
– Какого?!
– Универсального.
– Они заставили тебя отказаться от пола при вступлении в должность?
– Вроде того. Но я собираюсь уволиться.
– Правда?
Пятеро друзей село на белый диванчик в офисе Хастола.
– Пол мне уже не вернут, Героб, но я хочу работать ветеринаром. Мне
пообещали, что оформят в трудовой книжке стаж, как медицинский.
– Почему ты хочешь уволиться?
– Низкие карьерные перспективы, – пожал плечами Хастол.
– Тебя угнетают?
– Нет, – Хастол вздохнул, – Знаете такую тему? – он встал и принялся наливать всем чай на краю своего стола, – Знаете, так бывает, когда устраиваешься на одну работу, а потом понимаешь, что хочешь заниматься другим?
– Как я тебя понимаю, – вставил свое Аисиндий. – Да, мы знаем такую тему.
– Ну вот здесь так же.
– Не дурак ли? – возмутился Героб, – Ты работаешь в Раю, слушаешь органную музыку каждый день и имеешь вид на космос из окна.
– Это была всего лишь одна из ступенек карьеры, – отмахнулся Хастол, – Я сразу говорил работодателям, что я тут временно, пока не подыщу что-то получше. У меня другой уклад характера.
– Как тебя взяли? – Героб снова вспотел, – Какие критерии приема?
– А… сейчас, – Хастол порылся в бумагах и нашел трудовой договор, зачитал, – Стирание памяти от рождения и до 10 лет, отказ от половой принадлежности, согласие на инъекцию с «геном ангела», защита информации клиентов, дресс-код, ангельские пропорции лица и тела (их сложно вычисляют с участием калькулятора и миллиметровкой), диплом о музыкальном образовании, прохождение экзамена по психологии, биологии, химии. В общем, много чего, господа.
– Ты нарушил пункт с защитой информации, – заметил Паул, – Ты давал нам читать тот треш про раковую больную, которую ты опекал.
– Да, промашка вышла, – ухмыльнулся Хастол, – Ну, они лояльно относятся к некоторым пунктам.
– Где у них отдел кадров? – спросил Героб. Неожиданно для себя самого, он сходил в приемную и в течение двух часов оформился: да, он не соответствовал по многим параметрам, но важнее всего для работодателей оказалась инициативность, благодаря которой они согласились дать ему возможность пройти стажировку.
Героб вернулся в офис Хастола.
– Чувак, ты стал ангелом!
Друзья похлопали его по плечам, пожали руки.
Он сидел бурый и дурной от произошедшего, попросил рюмку водки, но в буфете Хастола стояла только декоративная бутылка с красным сухим вином. Хастол наполнил вином бокал для друга под нарастающую громкость детского вокала за дверью.
– Теперь мы коллеги, – Хастол протянул бокал Геробу, и тот стал шумно глотать вино.
– Давайте выпьем за Героба, – поднял бокал Трукер, – Честно говоря, Хастол, мы все боялись тебя, и вряд ли бы оказались здесь, если б не наш Героб.
Хастол пожал плечами.
– Не знаю, что сказать в свое оправдание. Как видите, я не совсем доволен этим местом, поэтому боялся вам наскучить подробностями. Это такая же работа, как любая другая.
Здесь Хастол рассмеялся, и впервые Героб почувствовал, что в его словах нет «двойного дна» и «подводных камней». Героб от всей души посмеялся вместе с Хастолом.
Когда Солнце зашло за Землю, и по всем материкам загорелись огни ночных городов, Хастол предложил вернуться в квартиру 580.
Следующую неделю Хастол и Героб на рассвете поднимались в небо вместе. Хастол с трудом доработал до конца недели и уволился, ну а Героб обрел истинное счастье на работе своей мечты.
Пожизненная беременность
Моя мама, Тельза, росла любвеобильной девочкой.
«Из всех прочих, воспитание Тельзы – многообещающее, – сказал мне голос и это стало первым моим воспоминанием».
Впоследствии я назвал голос Сияющим Светом. И, несмотря на многообещающую мать, я все еще сомневался.
Бабушка и дедушка подарили ей трех щенков, чтобы удовлетворить ее стремление к общению.
Моя мама Тельза кричала и хлопала в ладоши:
– Когда я вырасту, у меня будет большущий дом!
Дедушка Гвин с удовольствием принимал участие в воспитание, любил катать Тельзу на плечах, люил слушать ее смех.
– Я рожу тебе много внуков, папа! – обещала моя мама Тельза. Сияющий Свет мне все показывал. Она бегала по дому как самолет. Соседи вечно жаловались деду Гвину. Обычно он выпроваживал их за дверь, выслушивал нотации, но ничего не высказывал своей девочке. Она радовала его душу. Дедушка Гвин работал в продуктовой компании и единственным лекарством от стресса и всех напастей считал лишь свою дочь.
– Что они сказали? Я громко бегаю?
– Нет, девочка моя, все в порядке. Это собаки громко гавкают. Но ты не беспокойся, я с ними договорился, с собаками…
Нельзя сказать, что дедушка Гвин легко отпустил дочь, когда очередной ухажер спросил ее руки и сердца. Но дед Гвин преодолел себя.
– Позаботься о ней.
– Я позабочусь о ней, – пообещал Герд и увез маму Тельзу в новый трехэтажный дом. Вскоре она забеременела.
Дедушка Гвин приложил руки к животу Тельзы.
– Какое счастье!
Дедушка ярко представил себе своего внука внутри живота – то есть меня.
Так прошло восемь месяцев. И дед, и папа жили как на иголках.
Дедушка Гвин переехал в дом к моим маме и папе, чтобы помогать по хозяйству и разгрузить в бытовых вопросах молодую маму.
– Так! Скоро наступит время рожать!
Но мама Тельза не родила ни через неделю, ни через месяц после этого. В один из дней она вновь мучилась на кушетке в гостиной.
– Со мной что-то не так!
Папа Герд прикладывал влажную тряпку к ее лбу.
Врачи разводили руками; никто не мог сказать, что с ней.
Она не родила ни через пару месяцев, ни через четыре месяца, пять месяцев, ни через год, ни через два.
С тех пор мама ежемесячно проходила осмотр. За ней наблюдало почти все сообщество передовых умов человечества.