Читать онлайн За полчаса до любви бесплатно

За полчаса до любви

Иллюзия любви

Он непослушными шагами

Вошёл в дурман её духов.

Носились чёртики кругами,

Его толкая в ров грехов.

Оксана Куш

Анфиса Аристарховна Малоканкина (махнула не глядя на светлую любовь и дешёвое свадебное колечко родовую фамилию Аверченко), обладательница редчайшего по наивности и лёгкости характера, женщина фантастически привлекательной наружности, что весьма удивительно, поскольку растила и воспитывала троих собственных детей, обожала жизнь и наслаждалась ей бесконечно.

Больше всего её увлекали темпераментные танцы, зажигательный флирт и желание нравиться.

Десерт очарования и игривости в отношении знакомых и малознакомых мужчин смаковала Анфиса Аристарховна довольно редко, никогда не переступая за грань, где азарт и вдохновение способны превратиться в возбуждение, в одержимость, в жажду испытать интимное наслаждение.

Она замечательная мать и верная жена.

Несмотря на сложности бытия Анфиса всегда, даже когда наваливались горы проблем и скучных бытовых забот, выглядела так, словно только что провела несколько часов в косметическом кабинете и одевалась у известного кутюрье.

Когда и как она умудрялась изобретать и шить костюмы, платья, в идеальном порядке содержать дом и детей, ублажать мужа, принимать гостей, общаться, работать,  легкомысленно кокетничать с привлекательными мужчинами и следить за здоровьем, понять было сложно.

То, что с ней происходило сейчас, эти нескончаемые потоки слёз, неизвестно где все предыдущие годы жизни хранившиеся, объяснить было бы просто, однако в голове Анфисы царил  сумбур, затрудняющий не только осмысленное восприятие действительности, но и  дыхание.

Плакать она умела и раньше. Всхлипывала, проливая слезу, когда Антон признался в любви; ревела за несколько мгновений до регистрации брака, превратив неожиданно свадебный макияж в акварельные разводы; трогательно обливала солёной влагой первенца, рождение которого было болезненным и долгим.

Иногда слёзы сами собой выступали на глазах при чтении книг: Анфиса отличалась эмоциональностью, способностью сопереживать, погружаться в ткань повествования вместе с персонажами, точнее вместо них.

Сейчас  она выла от безысходности, от бессилия и отчаяния.

Без малого двадцать лет (замуж Анфиса Аристарховна вышла совсем юной девочкой) добросовестно и самоотверженно поддерживала она огонь в семейном очаге. И что теперь?

– Понимаешь, Фиска, ты – моя радость, ты – самое большое моё счастье. Так бывает… так вышло, сам не пойму…

– Через двадцать лет ты снова объясняешься мне в любви! Антошка, ты самый-самый…

– Не перебивай. Пожалуйста. Мне очень непросто. У нас, да, у нас, совсем  скоро родится ребёнок…

– Что ты такое говоришь? У нас больше не может быть детей…

– У тебя и у меня – да, не может…

Впервые в жизни Анфиса почувствовала, что такое сердечная боль, когда сквозь пелену отрицания до неё начал доходить смысл сказанного.

– У нас, у вас, у него, у неё… у него и у неё… ребёночек, родится… почему, зачем?

Мысли путались. По привычке, усвоенной из уроков отца, Анфиса попыталась взять себя в руки, успокоиться, хотя бы внешне, чтобы сгоряча не наделать ошибок. Увы, благоразумие и выдержку затмевала обида.

Захотелось запустить ногти в Антохино лицо, закричать, разбить что-нибудь памятное вдребезги или самой сигануть с балкона. Но дети… нужно в первую очередь думать о них, о семье. О семье, которой больше нет.

Или всё же есть?

Думать не было сил.

Анфиса пронзительно закричала, как смертельно раненная птица, упала на колени.

Проснулись дети. Прибежали на крик.

– Я всё объясню… потом объясню, – сбивчиво лопотал Антон, собирая сумку с вещами, – так случилось, так вышло, изменить уже невозможно. Игорёк, сын, береги мать.

Анфиса ревела вторую неделю подряд. Ревела по графику.

Первый сеанс начинался при пробуждении, когда привычное за много лет желание обнять любимого натыкалось на пустоту. У неё было минут пятнадцать, чтобы намочить слезами подушку, остудить холодной водой опухшее лицо и поднять детей, демонстрируя им хорошее настроение.

Дальше шла череда привычных забот, служебных обязанностей, социальных взаимодействий, когда не было ни малейшей возможности расслабиться.

Анфиса Аристарховна копила и складировала безутешные страдания до вечера, когда засыпали дети. Она закрывалась в ванной, включала душ на полную громкость и ревела от души, пока горло не начинали сдавливать спазмы.

Третье сентиментальное включение жалости к себе происходило после полуночи. Все эти дни Анфисе снились серийные, повторяющиеся с новыми подробностями ужасы, в которых она спасала ребёнка Антона и его любовницы от них самих.

Кошмары были предельно реалистичными, страх парализовал волю. Она просыпалась в холодном поту, долго не могла прийти в себя, потом начинала размышлять о жизни без него, без Антона, которая представлялась хуже смерти.

Понять, когда и как родные люди, много лет живущие в любви и согласии, превращаются в чужих, в чуждых, Анфиса не могла.

Слёзы появлялись внезапно, высыхали почти перед рассветом.

Полтора-два часа беспокойного сна пролетали мгновенно. Новый день опять начинался со слёз. Но ведь так не могло продолжаться вечно.

Однажды утром Анфиса Аристарховна вспомнила про свой уникально покладистый характер, про очарованность жизнью.

– Почему, – подумала она, – я с такой лёгкостью рассталась с плодами, которые любовно растила и холила бесконечно счастливые двадцать лет? Что мне известно о той девочке, чем и как она заманила Антона в липкие сети? Любовь ли тому причина, мимолётная страсть или некая выгода?

Анфиса взяла на работе отпуск, привела себя и свои разбежавшиеся в разные стороны мысли в порядок при помощи безудержного танца до упада (к этому действу она прибегала довольно часто, особенно если не знала, как поступить).

– Хочу знать про эту женщину всё, – решила она, после чего пошла с визитами к друзьям и знакомым, оказавшимися на редкость осведомленными.

Возможно, собранное досье было фрагментарным, неполным, но картина падения нравственности мужа стала проясняться.

Девочку, которая была моложе Анфисы почти наполовину, звали Жанна. Познакомились на работе мужа. Милая рыжеволосая малышка, почти невесомая, с незрелыми формами, несмотря на значительный срок беременности, невинно трогательным детским взглядом и повадками беспечной школьницы.

Следить за любовницей мужа и им самим оказалось интересно, можно сказать вкусно, хотя их телячьи нежности больно ранили душу.

Девочка вела себя как капризный ребёнок, которому хотелось всё и сразу, только непонятно, что и зачем. Антон старался угодить Жанне, однако делал это с видимым равнодушием, без энтузиазма, присущего их с Анфисой интимным отношениям.

Кислый взгляд мужа приятно щекотал её уязвлённое самолюбие.

– Ха, – подумала Анфиса, – не очень-то их общение похоже на романтическое безумие, хотя, девочка буквально поедает Антона глазами, смущается и краснеет от его нескромных прикосновений. Скорее всего, он в её юной жизни первый мужчина. Придумала страстную влюблённость, неосознанно пустила в ход кокетство, окутала соблазнами, муженёк и поплыл. Слабоват мой милый, да, но ведь я готова его простить, готова же! И не только из-за детей. Лихо мне без Антона, одиноко, грустно, пусто.

Как же ей хотелось восстановить статус-кво, вернуть отношения в привычное русло, когда он и она, когда всегда рядом уютное тепло и родной запах любимого человечка.

Анфиса понимала, что в любом случае отношения станут иными, пусть только будут.

Что она может предложить мужу взамен молодости Жанны? Юное тело и неизведанные ощущения – серьёзные преимущества, но зрелость и опыт тоже чего-то значат.

Сможет ли принцесса детсадовского возраста следить за собой, за грудным ребёнком, за домом, ублажать мужа, решать сложные бытовые проблемы и не сломаться? Ведь Антон привык к комфорту, к тому, что семейная жизнь похожа на отдых в приличном отеле, где всё включено в контракт. Выдержит ли милый рутинные будни реальной, а не созданной невидимой рукой любящей жены повседневности?

Рассуждать можно было сколько угодно, но время шло, а Антон не проявлял желания вернуться. Он жил в примаках у Жанны, готовящейся со дня на день родить, её вечно недовольной матери (об этой семейке теперь Анфиса знала почти всё) и отца – любителя крепкого алкоголя.

Соседки, к которым Анфиса набивалась в гости с пирожными и деликатесами, живописали далеко не идеальный образ жизни Старковых: их страстную любовь к громким выяснениям отношений, скудное домашнее хозяйство, вечную нехватку денег.

– Жанночка, – спрашивала и сразу отвечала Софья Андреевна, благообразная общительная старушка, жившая этажом ниже, – хорошая девочка: симпатичная, добрая, но недалёкая. Учиться после школы не пошла, устроилась курьером в коммерческую фирму. Теперь вот женишка безродного в дом притащила. Обрюхатил, а у самого за душой вошь на аркане. Разве нормальный мужик пойдёт в примаки? Да ни в жисть. Я так прикинула, ему лет сорок, а ей, Жанке-то, полгода как восемнадцать справили. Рановато у ей передок зачесался. Собственно, чему удивляться-то, мамашка ейная, Фёкла Егоровна, Сашку, старшего сына, в шестнадцать лет родила. Тот ещё фрукт. Бегал от армии, бегал, да не убёг, забрили. Ни профессии, ни ума, ни-че-го! Ну и хрен с има. Давай с тобой, Анфиса, настоечки вишнёвой пригубим, я тебе про кого угодно в ентом дому всё расскажу.

Аргументов, способствующих возвращению блудного муженька, было немало. Вот только ждать, когда весомые причины включить задний ход вылезут наружу и подействуют, не было мочи.

Антон – её законный муж, по какому праву эта пигалица арендует его?

Анфиса решилась на откровенный разговор с разлучницей юниоркой. Что с того, что она родит от Антона ребёнка? Она сама троих мужу подарила. И вырастила. Попользовалась девочка подарком судьбы и будет! Пора честь знать.

– Давайте, Жанночка, как-то решать, договариваться что ли. У Антона семья: дети, я, квартира, налаженный быт. Что можете предложить ему вы?

– А у нас любовь, вот! И ребёночек. Будет скоро. И спит он со мной, а не с вами. А па-че-му-у-у? Вопросик на засыпку. Значит, у меня кое-что слаще, вот! А квартирку мы того – разменяем.

– Это как? Квартиру мне родители оставили. Это ты ловко придумала, но ничего у тебя не выйдет. Ты его паспорт смотрела? Антон – мой законный муж, а ты – ты лю-бов-ни-ца. Ты – никто, Жанночка, ты – девочка для удовлетворения похоти. Будем считать, что пробный, ознакомительный период эксплуатации сексуального объекта по имени Антон закончился. Лицензию тебе приобретать не на что. Нет у тебя убедительных аргументов. Я  забираю его обратно.

– Фигушки! Антон сам к вам не пойдёт. Потому, что только меня любит. И не надоедайте нам больше!

Разговаривать с мужем Анфиса так и не решилась, но жизнью его интересовалась, вещи, принадлежащие Антону, постоянно перестирывала и вообще вела себя так, словно он уехал в командировку и вскоре должен вернуться.

Жанна родила девочку, которую назвали Вероника.

Антон загрустил.

Малоканкин, живя с Анфисой, не проявлял рвения по поводу отеческой заботы о собственных малышах, хотя поводы для помощи жене, рожавшей болезненно по причине физиологических осложнений и анатомических особенностей детородных органов, отчего она получала массу разрывов и других повреждений, были серьёзные.

У Жанны дочь родилась недоношенной, болезненной. Вероника кричала, юная мама бесилась, срывала злость на Антоне, на родителях, которые наотрез отказались помогать, на малышке.

Скандалы и семейные разборки набирали обороты. У новоиспечённой матери вскоре пропало молоко. Вероника надрывалась, кормилица стойко не обращала на неё внимание. Тёща орала не переставая: на пьяного мужа, на Антона, на дочь. В этом странном семействе никто ничего не хотел делать.

Спустя месяц о любви уже не вспоминали, зато неприязнь и злоба разрастались бурно, как речная ряска в зените летнего солнцестояния.

Антон невыносимо страдал, но не видел выхода. Жанна предъявляла ему претензии, что он, похотливый старик, соблазнил юную девочку, лишил преимуществ беззаботной юности, заставил раньше срока стать матерью, чего ей даром было не нужно.

– Забирай, – орала она, – эту крикливую дрянь! Я устала, устала, устала! От неё устала, от тебя, от мамаши с папашей, от всех. Дайте же мне, наконец, выспаться!

Антон за долгие годы жизни привык полагаться на жену. К ней и пошёл за советом, когда очередная семейная разборка вышла на новый уровень – Жанна метнула в него тяжёлую хрустальную вазу.

Удачно метнула, метко. Увесистый предмет вонзился мужчине в лоб, рассёк бровь. Кровью был залит весь пол.

У Фёклы Егоровны случилась истерика, Жанна злорадно смеялась, папаша глумливо науськивал доченьку повторить бросок.

– Хватит, – вопила Жанна, – надоели вы мне! Выметайся к чёртовой матери и отродье с собой забирай!

Девчонка так бесновалась, что Антон испугался: кто знает, чего может вытворить любовница в состоянии аффекта. Он собрал сумку пелёнок и распашонок, спеленал дочь и ушёл, не представляя, что делать дальше.

Анфиса открыла дверь, безропотно взяла из его рук ребёнка.

– Насовсем, Антоша?

– А ты меня примешь?

– Дети, папа пришёл. Собирайте на стол, праздновать будем. А это у нас Вероника. Симпатявая. В папу. С ней-то, что не так, почему матери не оставил?

– У них там шабаш. Выгнали нас с Вероникой. Ты действительно готова меня простить?

– Уже простила. А кормить я малютку, чем буду? Живо беги в магазин, купи детское питание. С ней-то, что решать будете, нужна она матери или наигралась?

– Наигралась

– Плохо. Если отказ не оформит, не представляю, как поступить. Это же замечательный повод для шантажа. Кто знает, что у Жанки и её бесноватой мамаши на уме.

– Анфиса, я полный идиот. Не представляю, что на меня нашло. Как я мог увлечься, предать тебя, детей…

– Не начинай. Забыли и забили. У нас теперь забот и хлопот – не счесть. Если сможешь с её матерью договориться, я готова Веронику удочерить.

Два плюс два

А что же будет дальше, что же дальше?

Уже за той чертой, за тем порогом?

А дальше будет фабула иная

и новым завершится эпилогом.

Юрий Левитанский

Чувства и эмоции, такие как любовь, ненависть, ревность, страх – это абстракции, условные обозначения того, что невозможно потрогать, но легко представить, если умеешь пользоваться воображением и слушать, как реагируют на эти слова душа и тело.

Когда нам плохо, когда из сосуда жизни со свистом вырывается некая незримая субстанция, поддерживающая в теле желание жить, остаётся лишь сосредоточенно вглядывается в личную осень, в болевые точки на карте судьбы, когда не мы, а за нас принимали решения. Когда приходилось срочно искать выход или смириться с обстоятельствами, оказавшимися сильнее нашей воли и наших амбиций.

Егор беззаветно любил Вику. Когда-то давно, наверно в другой жизни, пока между ними ритмично пульсировали и струились жизненные токи и насыщенные эмоциональной чувствительностью интимные соки.

Абсурд ситуации заключался в том, что полгода или больше не реже раза в неделю они нарочито шумно расставались навсегда.

Супруги неистово выплёскивали друг на друга лавины насыщенных циничной страстью эмоций, дополняя неукротимые вспышки гнева звонкими пощёчинами, швыряньем куда попало всего подряд, злорадным уничтожением столовой посуды, подарков и фотоснимков.

Спустя несколько часов начинали яркий процесс великодушного ритуального примирения, заканчивающийся лихорадочным, весьма жёстким совокуплением.

Вика принимала физическое слияние как бесценный приз, как изысканное лакомство, которым ни в коем случае нельзя злоупотреблять. Деликатесы принято смаковать, начиная пикантный процесс в восторженном воображении, поглощая угощение малюсенькими порциями с предельной глубиной благодарности к партнёру, позволяя ему создать уютную романтическую обстановку, в которой невозможно оставаться безучастным.

Дойти до точки кипения, превратиться в магический кристалл неодолимого искушения и греховного соблазна, раствориться в безумном блаженстве поцелуев, прикосновений, взглядов, легчайшего дыхания, жарких объятий и нежнейших слов, когда чувствуешь, знаешь – остановиться, задуматься, попросту невозможно. Потому что это – любовь.

Несколько минут навязчивых эротических галлюцинаций, полубессознательное путешествие в страну призрачных грёз, пока интимный метроном звучными чавкающими шлепками отсчитывает молитвенный ритм сотрясающих женское тело сладких толчков проникающих вглубь обильно орошённой божественной влагой вселенной.

Серия судорожных конвульсий, восхитительный восторг, который невозможно выразить словами… и удивительное послевкусие с ощущением щедрого изобилия чего-то важного, стимулирующего желание жить.

Потом, позже (ведь настроение и обстоятельства бывают такие разные), если вдруг взгрустнулось, если милого по какой-то причине нет рядом, если территорию душевного комфорта неожиданно посетила гнетущая пустота… когда в воспалённом невзгодами сознании возникает пронизывающий сквозняк, можно в уютной полудрёме вытащить из тайников восторженной памяти удивительный осколочек самого настоящего счастья, погрузиться с головой в глубину испытанных в минуты блаженства неповторимо прекрасных ощущений.

И согреться.

– Можно я не стану притворяться, – шептала в минуты примирения жена, – сразу покажу себя капризной, непонятной, сложной, такой, какая на самом деле? Тебе ведь не нужны извинения, правда! Предложи мне чай… или кофе. С корицей. Прочитай по памяти стихи… про разочарование в любви… или про осень, как ты умеешь. Должна же я расчувствоваться, раствориться в эмоциях, испытать благодарность, желание. А ты сделаешь вид, что ничего не случилось. Какой же ты сентиментальный, Егорушка. Вот уже и слёзы блестят. Ну, прости, родной!

Голова в такие минуты кружилась, стены комнаты уподоблялись движению маятника, ему едва хватило воздуха, чтобы не задохнуться. С зыбкой цветной пеленой в глазах его плавно раскачивало, кружило, несло ввысь, где на мгновение застывала блаженная тишина, которая вновь взрывалась красочными сполохами неистовой эйфории где-то глубоко внутри любимой, заставляя кричать в приступах сладкого блаженства, агонизировать в сладких корчах неистового возбуждения.

На то она и любовь. Оба обычно загорались желанием.

На краткий миг Егор переставал чувствовать своё тело, будто летел в бездонную пропасть.

Вика обычно отдавалась неистово: порой принимала в процессе интимной игры более активное участие, чем муж; резво скакала на восставшем естестве, мгновенно ввергая себя в состояние восторженной невесомости, десятки раз подряд билась в судорожном экстазе, орошая супружеское ложе струями густой любовной влаги; порой в приступе головокружительной эйфории теряла сознание, судорожно стискивая в сладком безумии бока супруга.

Егор прощал всё, более того – был благодарен судьбе за счастье, быть рядом, за то, что Вика ценила его больше, нежели случайных любовников.

Магия совершенного женского тела обязательно включает в себя красивое платье, чтобы подчеркнуть, выставить на витрину заманчивые позы очаровательной соблазнительницы, сокрытые под изящной драпировкой, предъявить возбуждённому воображению аппетитные изгибы, интригующие выпуклости, плоский животик, упругие ягодицы.

Рекламная акция богинь флирта включает в себя плавные движения, величавую осанку, грациозную поступь и особенный аромат, привлекающий немедленно отведать из уст прелестницы, если позволит, толику сладкого нектара.

Вика была бесподобна. Не удивительно, что не только он, но и случайные мужчины искали повод прикоснуться к интимному великолепию. Желающих поддержать за ручку при выходе из транспорта, помочь облачиться в пальто, преподнести кружку горячего чая, угостить шоколадкой – было предостаточно.

Лобанов не был патологически ревнив. Вика умело управляла его искренними чувствами. Несмотря на некую степень распущенности, игривый в присутствии привлекательных мужчин взгляд супруги для него лично всегда выражал целомудрие и толику наивности.

Молодая, красивая, Вика смело брала под руку предмет вожделения, отводила его в сторону и шептала с придыханием, – ты один, и я одна… неужели нам не о чем поговорить! Погода шепчет, слышишь: тепло, солнышко, воздух сладкий – хоть пей… пичуги поют! Как думаешь, о чём? Вот и мне сегодня о том же петь хочется. Об этом и поговорим. Наедине. А хочешь – помолчать можем…. о том же самом. Соглашайся!

– Вы удивительная, поистине роскошная женщина, – отвечал обычно очередной избранник, – позвольте проводить вас, фея. Я знаю, куда. Для вас у меня найдётся минутка свободного времени.

Она умела быть благодарной за толику интимного наслаждения.

Вика любила, когда одноразовые любовники прибегали к скабрезным шуткам и пошлым комплиментам с оттенком агрессивной страсти, не стеснялись в особенно пикантные моменты шептать на ушко такое, отчего в обычной обстановке можно запросто получить по физиономии. Вольность срабатывала безотказно: женщина загоралась от шокирующих эпитетов и примитивных уловок, принимая их за демонстрацию безусловного доверия, за выражение интимной симпатии, за выражение индивидуальной значимости как умелого и смелого сексуального партнёра.

С Егором она не могла полностью расслабиться, предложить ему смелые эксперименты: боялась вызвать у него реакцию отторжения.

Нам всем хочется, чтобы партнер вёл себя определенным образом, чтобы тело и мозг воспринимали поведение и действия как награду. Если поступки перестают нас удовлетворять, волшебный эффект любви ослабевает, появляется потребность найти иной источник удовольствия. На гормонах целиком и полностью держится первая страсть.

Если женщина не получает столь необходимое ей подтверждение своей ценности от своего партнера, она бессознательно начинает искать в другом месте того, кто позволит ей повысить самооценку.

Вика настойчиво искала своего, особенного мужчину, и нашла.

С Виктором Постниковым женщина ощутила невыносимо сладкие мгновения.

Сердце на первом же свидании решило в срочном порядке возглавить стахановское движение: пульсация крови то замирала на краткий миг, то выпрыгивала за рамки отчаянного безумства. Кровь кипела, выливаясь горячими бесформенными пятнами на лицо и грудь, беспомощное сознание пробуждалось и гасло, словно морские волны во время прилива, дразня немыслимыми соблазнами воспалённое чувственными фантазиями воображение.

Мир вокруг перестал существовать, растворился в пространстве и времени, позволяя бесконечно ярко и долго переживать неистовое блаженство.

Вике показалось, что лучше этой ночи ничего нет и быть не может. Того же мнения был и её визави, который очумел от яркости оргазмов и неутомимости новой пассии.

На третьем или четвёртом свидании самоотверженные наездники решили соединить судьбы. Немного погодя, когда удастся утрясти дела в несостоявшихся семьях.

Вика завела нудный разговор на повышенных тонах, называла Егора размазнёй, недотёпой… что ещё обиднее – импотентом, хотя знала, что это совсем не так.

– Я подарила тебе целомудренную невинность, девственную чистоту, как ты этими ценностями воспользовался; где твоя страсть, где агрессивность дикого самца, тебя спрашиваю. Даже достойных моей привлекательности материальных благ не умеешь добыть!

Лавина претензий низвергалась минут тридцать. Затем последовал непродолжительный антракт, когда Вика встав в позу смиренной монахини, воссоединившей молитвенно ладони на груди, вымолвила спокойным голосом, – у нас даже детей с тобой нет, – хотя отложенное на неопределённый срок материнство было сначала её взвешенным решением, а позже неразрешимой проблемой по причине непонятной бесплодности.

– Я полюбила… другого мужчину. И не спорь, нам надо расстаться. Организационные вопросы решим позже.

Сказать, что угроза разводом стало для Егора шоком – сложно. Супружеский секс у них был; семьи, тем более любви – не было давно. Конечно, он огорчился, конечно, затосковал: семь лет брака, даже такого неполноценного, приучили к упорядоченности физиологических моментов супружеских взаимоотношений.

Бесценные преимущества размеренной семейной жизни он даже не пытался оспорить. Структурированная интимная жизнь для молодого мужчины бесценна сама по себе. Развод беспощадно калечил с таким трудом налаженные социальные связи.

Егор не умел страдать просто так, для этого у него была гитара. “– Чем же всё это окончится? – Будет апрель. – Будет апрель, вы уверены? – Да, я уверен. Я уже слышал, и слух этот мною проверен, будто бы в роще сегодня звенела свирель. – Что же из этого следует? – Следует жить, шить сарафаны и лёгкие платья из ситца. – Вы полагаете, всё это будет носиться? – Я полагаю, что всё это следует шить”.

Кто-либо иной впал бы в прострацию, подсел на алкогольные инъекции, Егор же решил заняться здоровьем, что замечательно отвлекало.

Одна из пробежек закончилась неожиданным знакомством.

На высоте метра три раскидистого дуба в глубине парка сидела на мощной ветке босоногая девчушка в коротеньком платье, открытом нескромному взгляду, обнимающая орущего и брыкающегося котёнка.

– Вы бы не могли… я сама не слезу. Мне страшно, – с лукавой полуулыбкой, в которой таилось некое мистическое могущество, требовательным голосом попросила прелестница.

Магия взгляда или нечто иное произвели на Егора странный эффект.

«Четыре объятия в день нужны для того, чтобы выживать, восемь – чтобы чувствовать гармонию жизни, а двенадцать – чтобы двигаться вперёд» – неожиданно ярко всплыла в памяти цитата, непонятно как попавшая туда.

Ему страстно захотелось прикоснуться к игрушечной талии, почувствовать пружинистую упругость налитых девичьих мышц, уловить тайну интимного запаха. Чего греха таить – даже трусики, шаловливо выглядывающие из-под задравшегося подола, родили череду фантазий.

– Как ты туда забралась, проказница!

– Не знаю. Он так жалобно плакал.

– Бросай, коты – зверюги живучие. С ним ничего не случится.

– Он не зверюга, он маленький… и пушистый. Как вам не стыдно! Он кушать хочет.

Пришлось помогать пигалице.

Жадно впитывающий деликатные впечатления взгляд стал наградой за возможность прикоснуться к запретным для всех прочих тайнам. В глубине тела немедленно зародилось возбуждение, признать факт которого было ужасно стыдно.

– Я Света, большое спасибо. Вы меня спасли.

Девушка деликатно потупила взор. Егор был смелее: внимательно следил за мимикой, жестами, реакцией на его взгляд.

У Светы были красивые руки, плавные движения, тихий мелодичный голос, яркие выразительные глаза, игривые ямочки на щеках, появляющиеся каждый раз, когда девушка смущалась.

Потрясённый первым впечатлением (возможно Егор воспалённые романтические ожидания принял за наваждение), взволнованный  обменом взглядами, ему показалось, что никогда не видел в женских глазах такой духовной мощи, столь активного притяжения.

Даже очень юная женщина мечтает, чтобы её запомнили в момент триумфального торжества, когда она произвела на оппонента незабываемое впечатление. По всей видимости девочка старалась понравиться.

Эмоциональная волна, заставившая фантазировать, стремительно нарастала, погружая его в океан ликующей радости, в ожидание безмятежного счастья, поиски которого здесь и сейчас занимали его более, чем что либо иное.

Вечерние сумерки в этот торжественный миг растворили в себе без остатка будничную суету дня. Остатки закатных красок окрыляли очарованием момента. Девушка – далёкая, недоступная, совсем чужая, но уже долюбленная в романтических грёзах до страстных стонов, сладостных спазмов и интимных признаний… девушка, с которой у него абсолютно ничего не было… и как бы было… всё-всё-всё. Или могло быть.

Разве мог он упустить столь волнующий момент?

– Ты такая, – Егор не нашёлся сразу, что сказать, смутился, – добрая, великодушная… и очень-очень красивая.

– Скажете тоже, самая обыкновенная. Вы же не прошли мимо.

– Что теперь… возьмёте его домой?

– Придумаю что-нибудь. Отдам в хорошие руки. Смотрите, какой замечательный. Вы случайно не Антон?

– Егор.

– Вот и славно. Значит, будет Тошка.

Знакомство завязалось само собой. Светлане нравилось, что в любом настроении Егор мог внимательно выслушать, ободрить, что-то логически целесообразное, разумное подсказать или просто согласиться, но так, словно поддерживает, одобряет. Девушке казалось, что её разгадали, поняли и приняли, а это именно то, чего в пору созревания женственности так не хватает юным особам.

Девочка сама не заметила, как влюбилась в обаяние Егора. Сближение произошло естественно и просто. Первый поцелуй был подарен ему в кинотеатре во время вечернего сеанса. Потом последовали тесные объятия в безлюдном уголке парковой аллеи.

Рука мужчины случайно коснулась юной груди: упругой, налитой. Вздрогнув от неожиданности, Егор отдёрнул её, ожидая немедленной расплаты.

Которой не последовало.

Света, пристально вглядываясь в его зрачки, сама расстегнула верхние пуговки блузы и возложила дрожащую ладонь на шелковистую, прохладную на ощупь упругость.

Сердце новоявленного скромника, забывшего вдруг о солидном интимном опыте, выпрыгнуло из огнедышащей груди. Здесь, на лоне природы, всё произошло внезапно и быстро. Молниеносная инициатива девчушки ошеломила, лишила возможности и желание думать, сопротивляться.

Любовники долго находились в объятиях друг друга, объединённые бесконечно долгим поцелуем. Им ужасно нравилось ощущение растворённости, насыщения друг другом.

Немного погодя, уже дома, сплетённые в тугой узел, они лежали рядышком, задыхаясь в волнах затихающего возбуждения от опьяняющей радости внезапно случившегося интимного слияния, крепко держась за руки.

Раз за разом парочку посещала сумасшедшая эйфория, безумный экстаз, растворяющий друг в друге животворящую силу любви.

Несмотря на то, что девушка была молода и неопытна, она давно скучала по интимному мужскому вниманию, нуждалась в нежных прикосновениях, жаждала ощутить себя в тисках страстных объятий, почувствовать горячую наполненность изнутри упругим мужским комплиментом, позволяющим почувствовать себя по-настоящему счастливой.

У любовников не было ни сил, ни времени тратить жизненную энергию на долгое любовное томление, на легкомысленный флирт и прочие утомительные процедуры, предваряющие взаимное проникновение в мир запретных тайн.

Когда знаешь, чего хочешь от партнёра – всё просто: несколько возбуждающих манипуляций, опьяняюще восторженный межгалактический перелёт… и доверительное общение в жарких объятиях в качестве взаимного поощрения.

– Света, – словно оправдываясь, говорил Егор, – я человек честный, ответственный, с женой мы разбежались, но в паспорте стоит штамп о браке. Я разведусь, честное слово разведусь, а пока мы будем только встречаться.

– Подожду, – соглашалась девушка, – раньше я просто существовала, теперь живу. Даже летать опять начала во сне, как в детстве. Ты умеешь летать?

– Я умею любить… наверно. Ты пахнешь… мамой, моей мамой. Спелыми фруктами, сладкой выпечкой с ароматом ванили, ожиданием чуда, уютным теплом родительского дома.

Сентиментальные разговоры заканчивались довольно быстро. Нужно было успеть поделиться иными впечатлениями, которые вновь и вновь взрывали чувствительные сенсоры. Егор вёл в страстном танце, Светлана велась, раскрываясь во всю мощь ослепительной наготы.

Ничего удивительного, что спустя несколько недель девушка почувствовала недомогание. Делиться новыми ощущениями кроме Егора было не с кем. Но он мужчина, стыдно откровенничать с ним на такие темы.

И всё же пришлось сознаться.

– Меня тошнит… до груди больно дотронуться.

– Поздравляю! Нам нужен тест на беременность.

– С ума сошёл!

– Вовсе нет. Это здорово, Светка-а-а! Всё, молчу, боюсь спугнуть…

Светлана часто-часто заморгала, заплакала, – что я маме скажу?

– Глупышка, тебе сколько лет! Ничего не бойся, я с тобой. Завтра я встречусь с Викой, мы всё решим.

– Мне нужен развод… срочно, – сказал Егор жене, – я готовлюсь стать папой.

– Ничего себе, а меня ты спросил!

– О чём, Вика!

– Хочу ли я разводиться.

– Это шутка?

– Отнюдь. Меня всё устраивает. Развода ты не получишь. Ишь ты, не успел остаться один, тут же нагулял! Я твоей крале патлы повыдёргиваю.

– Ты же сама ушла.

– Как ушла, так и приду… обратно. У меня документ имеется. Ты – моя собственность.

– Я же размазня и этот… импотент.

– Не имеет значения. Вопрос решённый – завтра переду обратно. И не вздумай плести интриги – засужу!

– Всё, Викуся, я от тебя устал! Детей у нас нет, квартира по наследству досталась. Уходя – уходи! Сегодня сменю замок и подам на развод.

– Вот ты как! А подстилка знает, что ты женат?

– Не смей её оскорблять!

– Ато что! Застрелишь?

– Давай по-хорошему, без истерик.

– Подумаю. И не смей свою дешёвку сюда приводить! На этой кровати ты меня девственности лишил.

– А ты меня! Сегодня же иду к её родителям свататься.

– Многожёнец!

– Путана!

– Вот и поговорили!

Вика – дама решительная, агрессивное начало в ней имеет скорее мужские, чем женские корни. Как она узнала, где живёт Света, осталось секретом.

Скандалила она со вкусом, тыча в нос родителям невесты, для которых факт беременности стал шоком, штамп в паспорте, – за всё ответите, я вас привлеку!

Неприглядная история мгновенно стала достоянием неравнодушной общественности, обросла горой пикантных подробностей.

Егора, пришедшего свататься, выставили за дверь. Зарёванную Светлану заперли под замок.

Непонятно, чем мог закончиться драматический эпизод любовной феерии, если бы не любовник Вики, увидевший в сложившейся ситуации повод создать полноценную семью.

– Я тоже хочу ребёнка, – заявил он, – какого чёрта ты цепляешься за прошлое, я твоё счастье!

– Не обманешь, – жалобно заскулила Вика.

– Мамой клянусь, – заявил новоявленный жених. Но узнаю, что хвостом вертишь – порешу!

На том и порешили.

Самым удивительным оказалось то, что обе невесты родили одновременно замечательных крепеньких девчушек.

И стали дружить семьями.

Скажете – так не бывает? Ещё как бывает!

Жди, когда появятся звёзды

Но если шальная осечка

Вернёт на тропу бытия…

Надену серёжки, колечко,

Вздохну и забуду тебя. 

Нина Максимова

Душа Витьки Забродина томилась в трепетно-сладком восторге, когда бродил с Дашенькой –самой юной, самой дорогой и любимой девочкой во Вселенной по изумительно уютной приморской набережной, чувственно держа её за кукольную ладошку: отпустить невозможно.  Такое блаженство по всему телу растекается – словно она по душе босиком прошлась.

Два месяца счастья в романтическом поединке пролетели как один день. Не без пользы, но неспешно, хотя усердия и выдержки у Витьки хватало.

Как же она прекрасна! И не сказать что недотрога: целуется так, что сознание разноцветным туманом перед глазами расплывается.

Но мужчина всегда остаётся мужчиной: мимоходом с не меньшим наслаждением юноша сканировал любопытным взором доступные для контрабанды впечатлений изысканные, объёмные и забавные дамские тайны,  опрометчиво или намеренно выставленные хозяйками впечатляющих эффектов напоказ.

Активный поиск пикантных соблазнов для мужчины, опалённого влюбчивостью – процесс непрерывный: вокруг столько изумительных, вдохновляющих позитивные творческие порывы ходячих реликвий – глаза разбегаются.

Впечатлительное воображение, вызвавшее так не ко времени клокочущую в горячей крови бурю эмоций, буквально захлёбывалось от немого восторга.

Витька хотел бы познакомиться и с той, и с этой. А какая вон у той цыпочки аппетитная грудь!

Немыслимый поток галлюцинаций заставлялся сознание юного Ромео разлетаться на осколки, словно хрустальное стекло, в которое угодил твёрдый предмет.

Как же не ко времени появилась столь впечатляющая россыпь отвлекающих факторов. Хотя, вся эта дивная красота динамична: уходят одни – им на смену появятся другие, ещё слаще. Вон за тем пирсом будет аллейка направо, за ней тенистый парк, ряд кафетериев, за которыми скамеечки, затенённые цветущими кустами, где можно сколько угодно целоваться.

Может быть, сегодня удастся сдвинуть тактильное общение на шажок вперёд.

Витька представил, как с наслаждением тискает самую загадочную в мире грудь: Даша ни разу не позволила подобной вольности.

От одной мысли о недоступной нежности у него затряслись поджилки, напрягся живот, вместо настроения поднимая нечто иное, чему не положено до поры иметь своё мнение.

Часа полтора парочка дышала носами, поскольку губы были заняты альтернативными действиями. Практиковались в обмене целебными соками они довольно давно, но никак не могли насытиться. Наверно это невозможно: каждое новое движение языка вызывало  мощные импульсы божественного восторга, заставляя искать иные способы слияния.

Даша готова была уступить, почти; сама мечтала испытать нечто новое, пусть даже недозволенное, но в данную минуту не решалась преподнести любимому столь щедрый подарок. Червячок сомнения, ни на чём не основанный, разве что смутные ощущения:  казалось, по глупости наверно, что Витька раздевает глазами каждую встречную. Но он такой…

Была, конечно, причина. Витька был не только первый – единственный, кому она позволила приблизиться на опасное для невинности расстояние.

Даша ничегошеньки не знала о любви. Что, если это совсем не она – нечто другое. Девчонки рассказывали…

Много чего рассказывали.

Про измены, про нежелательную беременность. Про то, что нельзя делиться единственной девичьей ценностью с первым попавшимся. Сначала нужно попробовать, пусть не всё. Будет хотя бы с чем сравнивать.

В этот момент мимо проходила девочка напрочь лишённая комплексов: трусы-верёвочки, заплатки на месте сосков, белоснежная упругая кожа, откровенно порочная стойка соблазнительно выпуклых форм внизу и вверху,  и прожигающий то ли похотью, то ли озорством иронично насмешливый взгляд.

Витька затаил дыхание, напрягся, слегка сместил вперёд корпус, чтобы не терять из вида пикантное зрелище.

Даша отстранилась, вытерла губы, но встретиться с Витькой взглядом не решилась.

Настроение было безбожно испорчено.

Девушка заторопилась домой, выдумав на ходу десяток причин. Витька, не моргнув, вспомнил вдруг про кучу неотложных дел, сказал, что завтра на работу, надо выспаться.

До остановки автобуса шагали молча, рук не отпускали.

Каждый думал о своём.

Прощальный поцелуй всё же состоялся.

– До завтра. Как всегда в шесть? Уже скучаю.

– Я тоже, – неуверенно или равнодушно ответила Даша.

Витька долго махал руками, прыгал, подставляя ладони к окну, посылал воздушные поцелуи.

Девочка, проехав одну остановку, сошла, не понимая почему, зачем.

Некомфортно на душе, слабость какая-то, словно отравилась чем. Захотелось прогуляться. Просто так.

На мгновение Даша задумалась. Мысли улетели далеко-далеко. Удивительным было то, что они кружили в пустоте, словно кругом лежал снег, которого она никогда в жизни не видела, который был и сверху, и снизу – везде. Но холодно не было: непривычно, одиноко, тоскливо – да.

Отчего-то ни с кем не хотелось разговаривать, видеться, – улягусь прямо здесь, – подумала она, буду ждать, когда появятся звёзды.

В сознание вернул велосипедист, наехавший на неё колесом.

Даша очнулась, принялась оглядываться. Задумалась-то всего на минуточку. Как умудрилась оказаться здесь, на набережной? Цветущие кустики. Скамейки. Вон на той они целовались.

Надо же, опять её успели занять, тоже целуются, да как увлечённо.

А Витька как сюда попал?

Даша выпучила глаза, напрягла зрение: Витька. И она – та, без комплексов, с ироничным взглядом и трусами верёвочкой.

Линия судьбы

Подушка сохранит пустые сны,

как первоклашка – стеклышки цветные;

царапины глухим глаголом «были»

годами заживать обречены… 

Ксения Хохлова

Ночь выдалась невыносимо тяжёлая, долгая-долгая, практически бесконечная, несмотря на то, что пролетела за одно нескончаемое мгновение: даже покурить было некогда.

Теперь можно присесть с закрытыми глазами, расслабиться, забыть о четырёх срочных операциях,  о мешках с окровавленными салфетками, изматывающей череде уколов и капельниц; о сердце, которое едва не выпрыгнуло из груди, когда пациент под наркозом запросто разорвал фиксаторы и соскочил с операционного стола.

Мало того, что реанимация могучего, но беспомощного тела потребовала массы агрессивной активности и с невероятной скоростью потраченных нервов, так ещё и хирург от потрясения грохнулся в продолжительный обморок.

В его кабинет сестра пришла обговорить неоднозначную ситуацию. Доктора не было.

На секундочку смежив веки, Галя мгновенно провалилась в подобие транса, когда голова идёт кругом, а ты падаешь в глубину бездонной пропасти спиной вниз.

Позвоночник стонал от напряжения, мышцы ног сводило судорогой, в голове царил странного характера вакуум; создалось впечатление, что где-то в черепной коробке образовалось несанкционированное отверстие, через которое пустота с противным шипением рвалась наружу.

Удивительным было то, что она как бы падала, но страшно не было, а в это время извне в то место, где обитают грёзы, взамен отторгаемой с неприятным шумом материи, мощно вливался сгусток потрясающе вкусной жизненной силы.

Галина Тимофеевна, изнурённая безмерной психической нагрузкой тридцатилетняя хирургическая медицинская сестра в состоянии близком к беспамятству отчётливо ощутила невероятный прилив энергии и крови к груди, внизу живота, вызванный странным видением: в неё мощными толчками входил тот самый пациент, которого они едва не потеряли.

У Корепанова, бывшего бойца спецназа, уволенного в запас по причине контузии и множественных боевых ранений, собранного некогда по кусочкам после взрыва мины, сдвинулся с места осколок, который прежде не решались оперировать.

Как всегда бывает в подобных случаях, обломок металла пошёл в атаку неожиданно, в пиковый момент сладострастия на интимном свидании: его привезли в клинику стыдливо прикрытого простынкой.

Боевое снаряжение любвеобильного кабальеро так и не успело разрядиться. Несмотря на невыносимую боль, могучее либидо здоровяка гордо топорщилось меж атлетически выглядящих бёдер как напоминание о непобедимости героического бойца даже в мирной жизни.

Готовить больного к операции пришлось Гале.

Может быть, и не было в том необходимости (операционное поле находилось в подреберье), но сестричка подошла к обязанности с максимальной ответственностью: растительность в паховой области была безжалостно истреблена и продезинфицирована, для чего у восставшего копья приходилось, то и дело менять положение, естественно вручную.

Корепанов корчился, извивался, напрягал надёжно зафиксированные по инструкции жилистые ноги и рельефный, возмутительно сексуальный пресс, мычал нечто нечленораздельное, сердился, – потерпи, родимый, так надо, ты же не хочешь, чтобы в раневую ткань попала гадкая инфекция, – ласково разговаривала с ним сестричка, удерживая восставшее орудие миниатюрной ладошкой.

Не трудно догадаться, что стандартная медицинская процедура закончилась густым вулканическим фейерверком эмоций страсти, после чего бравый солдатик погрузился в прострацию: то ли от боли, то ли по причине неожиданной глубины наслаждения.

Инцидент в операционной – прыжок пациента со стола и побег полководца с поля боя был срочным порядком засекречен. За подобное недоразумение недолго и за решётку загреметь.

Из блаженного оцепенения Галю вырвало прикосновение, – спасибо тебе, выручила. Должен буду, – устало произнёс Андрей Борисович, закрывая кабинет изнутри на два оборота ключа.

– Я не в претензии, Андрей Борисович. С каждым может случиться. Всех предупредил?

– Только ты осталась, – прошептал мужчина, нежно целуя сотрудницу в шею, – могу я рассчитывать на срочную медицинскую помощь?

– Мне бы поспать, Андрюша. Кто знает, что день грядущий нам готовит. Корепанов мужик мощный, но, богатыри тоже ломаются. Я здесь останусь, прослежу.

– Я быстро, мяукнуть не успеешь. Очень надо. Вопрос жизни и смерти.

– Относишься ко мне как к походной аптечке. У меня таблетка просрочена. Сегодня ничего не получится.

– Жаль. Я думал мы в ответе за тех, кого…

– Ты ничего не перепутал, Сазонов! В ответе – ты за жену, а она за тебя. Я сегодня уже похмелилась.

– Когда успела!

– Не когда, а с кем, Андрюшенька. Тебе такое в страшном сне не привидится. Сама не ожидала от себя такой прыти. Сдавай смену и вали. Будильник мне поставь. Часа два, думаю, хватит, чтобы оклематься.

Андрей Борисович постелил Гале на топчане, укрыл её пледом, но не удержался, запустил пятерню меж ног, – да ты и впрямь мокрая! Охренела что ли?! Ты чем на рабочем месте занимаешься, с кем, я тебя спрашиваю!

– Не шуми, меня беречь надо. Такая корова, сам понимаешь, всем надобна. Не беси, проваливай. С кем – с кем: с собой. Перенервничала, так бывает.

Будильник болезненно вырвал Галю из сна. Мутило.

Кое-как приведя себя в порядок, она побрела проведать Корепанова, который скоро должен был отойти от наркоза.

Больной вопреки прогнозу смотрел на неё в упор, – пить хочу.

– Нельзя.

– Мне, значит, нельзя, а тебе можно. Узнал, сестра милосердия. Не совестно?

– Обычная медицинская процедура. Разве моя вина, что ты такой впечатлительный? Дёрнула и поплыл.

– А ты дерзкая. Не боишься жестокой мсти!

– Смешно. Ну-ка сожми мне палец, боец. Ого-о-о!

– Тогда уж и ты мне того… сожми.

– Молчи, дурень, –  зашептала Галя, – я здесь в порядке общественного контроля. Смена не моя. То была производственная необходимость.

– А ты ничего, сладенькая, ладная. Ближе подойди, не обижу.

– Ой, описаюсь сейчас от страха. Говори, чё надо.

– Прикоснуться хочу, разглядеть, как следует. Мы же теперь, после того что между нами было, вроде как полюбовники.

– Ещё чего выдумал. Совесть поимей. Я при исполнении. И силы побереги. Оклемаешься – такое расскажу.

– Так смена не твоя. И не любопытен я до сплетен, а пощупать, там же, где ты меня, мечтаю. Забудь. Неудачная шутка. Я ведь видел, слышал всё. Ладно, не дрейфь: солдат ребёнка не обидит. Падать и вставать привычный. Иди ближе, иди, дай женским духом сполна насладиться. Ба, да ты никак…  чувствами же пахнет, любовью!

– Прекрати… те, Корепанов, а то я санитаров вызову. У вас швы могут разойтись!

– Напугала ежа голой попой. Да я за любимую женщину всех порву. Хоть спецназ вызывай. Вот погоди, снимут швы, такую серенаду тебе спою. У меня подобное вдохновение впервые. Замуж пойдёшь за меня, спасительница? Это ведь ты меня с того света вытащила. Лица не видел, а аромат неповторимый на всю жизнь запомнил.

– У вас, Корепанов, излишне впечатлительное воображение. Думаю, таких жён да невест у вас на каждой грядке пучок. Когда в город приходят гусары, в воздух летят не только чепчики, но и трусики с бюстгальтерами. Женщины – существа наивные, от визуальных эффектов загораются.

– Вот ты, какого обо мне мнения! Приревновала что ли! Я ведь не железный дровосек: женщин люблю – не скрываю. По обоюдному согласию. Никакой жеребятины – исключительно здоровья для. А тебе предложение делаю, поскольку влюблён безоглядно.

– Так я и поверила. Ладно, больной, не отвлекайтесь от главного. Вам необходим позитивный настрой, покой, лечение и хорошее питание.

– Покой нам только снится. Я сладкое люблю. Пирожки… с повидлом, яблоки, – Корепанов жестом показал, что на самом деле имеет в виду и тут же пошёл в атаку, – сделай мне искусительница искусственное дыхание, иначе не выживу.

Галя покраснела, хотя застенчивостью никогда не болела, – над любопытным предложением обещаю подумать. Позже. Просьба приступить к немедленной реанимации оставлена без удовлетворения. Вынуждена оставить вас, Корепанов, на попечение специально обученного медицинского персонала. Настойчивее будьте. Кто-нибудь да откликнется. А я спать ужасно хочу.

– Ты меня неправильно поняла. Сегодня Игорь Станиславович, то есть я, как никогда серьёзен. Буду ждать… надеяться на лучшее. Дай хоть причёску понюхать, недотрога, в ручку чмокнуть. Я ведь только с виду азартный игрок и авантюрист, на самом деле – застенчивый романтик. Вот только предчувствие: до утра не доживу.

– Думать не моги. Зря что ли всю ночь тебя выхаживала!

– Звучит как признание в любви. Зовут-то тебя как, невестушка?

– Галина Тимофеевна.

– Душа поёт, Галенька. Прислонись щёчкой, не вредничай, громко петь не могу. Я в весеннем лесу пил берёзовый сок, с ненаглядной певуньей в стогу ночевал…

– Замечательная песня, Корепанов. Я её тоже обожаю. Да не про нас.

– Отчего же? Кто мне запретит… с невестой… в стогу. Не отнимай надежду, дай умереть счастливым.

– С чего бы вам умирать, Игорь Станиславович? У края могилы про любовь не вспоминают, к девушкам не пристают.

– Как сказать. Вот я, три десятка лет с хвостиком небо коптил: под смертью ходил, женщин любвеобильных, но не шибко разборчивых, мимоходом обхаживал, бывало слова нежные, на ушко шептал, хитрец, но, ни разу не пришлось влюбиться всерьёз. Только теперь понял: тебя искал. Веришь?

– Зачем я тебе?

– Не зачем, а почему. Влюбился, говорю, на полном серьёзе влюбился.

– Выживешь – поверю.

– Слово даёшь?

– Даю! Но на этом всё. Никаких вольностей. Швы снимем – тогда поговорим.

К вечеру у больного до критической отметки поднялась температура. Персонал суетился, собрали консилиум. Лабораторные исследования и клинические симптомы указывали на сепсис.

Трое суток Игоря Станиславовича выхаживали в реанимационном отделении. Галя приходила к нему, подолгу сидела, держала за руку, – ты чего, Корепанов, – слезливо скулила она, – замуж звал, а сам в кусты. Нечестно так. Я же поверила. Может у меня тоже… в первый раз. Ты только выживи, я тебе всё что хочешь, одного тебя любить буду. Думаешь, сама не хотела к тебе прислониться? Ещё как хотела. Ты мне сразу занозой в сердце воткнулся. Помнишь, обещала кое-что рассказать? Так вышло, стыдно признаться, я с тобой в том стогу, про который пел, ещё до того так переночевала – до сих пор от впечатления отойти не могу.

На четвёртый день стоило только Гале взять Игоря за руку, как он открыл глаза.

Узнал. Сразу узнал. Так смотрел, что слова казались излишней роскошью. А рукопожатие слабое. Это ничего – живой ведь. Любовь подождёт.

Соки чувствительные в крови у Галины сразу забродили. Теперь уже она не стеснялась ни мыслей шальных, ни нескромных желаний, – дай поцелую, родненький. Теперь не отпущу!

Женщина, романтический ресурс которой идёт на убыль, которая за нелёгкую, не вполне счастливую жизнь накопила критическую массу негативных впечатлений, миллионы выстраданных эпизодов: удручающих, обманчивых, тягостных, порой жутких, готова уцепиться за проплывающую мимо соломинку, не то, что за искреннее признание в любви.

Она не ходила – летала, не замечая никого и ничего вокруг. Только теперь она поняла, что такое настоящее счастье, хотя прикоснулась к нему с самого холодного края.

Галя забывала спать. Душа её, подстёгнутая воспалённым воображением, рисовала сказочные миры. Энергия из светящихся энтузиазмом глаз била ключом.

Когда Игоря перевели обратно в хирургическое отделение, домой она бегала лишь для того, чтобы переодеться и приготовить чего-нибудь вкусненькое любимому.

Днём они целомудренно держались за руки, повествуя друг другу о жизни до… до той операции, до удивительно странного знакомства: расскажи кому – усмехнутся или гадостей наговорят. Пусть уж причудливо нереальная история любви останется тайной.

Стоило Гале неосторожно положить руку на одеяло, как Игорь начинал хохотать, – не пора ли меня постричь?

– Смейся-смейся. Мне лично не до смеха было, когда кое-кто прямо в лицо кое-чем плевался.

– Я же профессионал, стреляю без промаха из всех видов оружия. Покажи, куда попал. Вот сюда? Это будет моим любимым местом. Представляю, что было бы, попади я не в щёку, а в глаз, например. Жить со слепой женой – так себе удовольствие.

Галя оглядывалась украдкой, чтобы убедиться в интимности переговоров, открывала рывком кусок одеяла, – так и знала, пойман на горячем.

– Как ты права, любовь моя. Проверь, живой или спит.

– Неудобно, мы ведь только начинаем знакомиться.

– Что касается меня, то да – был практически без сознания, но ты-то производила развратные действия, полностью отдавая себе отчёт в недопустимости несанкционированного проникновения в личное интимное пространство.

– Не докажешь. Я не нарушала моральных принципов. Меня заставили.

Так они пикировались до самой ночи, пока тишина в корпусе не заступит на дежурство.

Игорю было больно, но отказаться от удовольствия слиться воедино с женщиной, которую он впервые в жизни искренне назвал любимой, было выше сил.

Дверь изнутри палаты запирали ножкой стула. Страстные поцелуи плавно переходили в путешествие по бескрайним просторам затерянных в параллельных мирах интимных соблазнов. Весьма непросто было найти достойные позиции для нескромных эротических экспериментов. Странная эквилибристика нисколько не смущала незадачливых любовников.

– Как эту штуковину расстегнуть?

– Не напрягайся, сама сниму. Лежи, всё сама сделаю. Так не больно?

– Погоди, не спеши, дай к телу привыкнуть. Руки дрожат. Какая же ты… необыкновенная. Какая удача, что не кому-то, тебе выпало счастье интимную причёску мне делать. Лёжа не получается. Помоги на стул перебраться. Жаль, нельзя свет включить. Разглядеть хочется, запомнить.

– Наиграешься ещё. Вся жизнь впереди.

– Кто бы знал, кому сколько дней отмерено. Опускайся осторожно, я готов. Застынь, не двигайся. Чувствуешь! Я тоже.

Галя нарадоваться не могла. Наконец-то у неё есть надёжная защита, человечек, с которым  прошла через горнило боли, который всегда будет рядом. Впредь никто в целом мире не посмеет предложить воспользоваться её телом в качестве интимной примочки, средства от тоски или духовного лекаря.

Теперь у неё есть, кого лечить.

Вот только слова Корепанова несмотря на кажущуюся положительной динамику выздоровления, которая однажды дала сбой, оказались пророческими.

Расстались в тот день почти под утро: лежали, мечтали, наметили ворох хитроумных стратегических планов, на будущее… которого так и не случилось.

Душа Игоря рассталась с телом во сне, перед самым обходом. На лице его навеки застыла счастливая улыбка.

Галя надолго превратилась в каменное изваяние. Такую линию судьбы она не способна была предугадать.

Лента Мёбиуса семейных отношений

Моя ль вина, что лжёт любой расчёт,

что там, где составные страсть и нежность –

фатальна минимальная погрешность

и звук – лавины за собой влечет; 

Ксения Хохлова

У Сергея Викторовича Салазкина было всё, что составляет основу счастья.

Жена – само очарование: домовитая, хозяйственная, рассудительная. Что более важно – изобретательно практичная.

А какой она готовит плов!

Сергей не считал Лидушку красавицей, но от запаха распущенных по плечам волос буквально сходил с ума. Пружинистые движения, обворожительная улыбка, лебединая шея, гибкий стан.

Все завидовали. Даже он сам.

Салазкин любил подкрасться незаметно, когда жена занята хлопотами по дому. Или на кухне. С наслаждением немыслимым прижимался к духовитому телу. Накрывал плотно-плотно горстями упругие мячики чувствительной груди; целовал шею от ямочки на плече до сладкого местечка за ухом, заставляя супругу затихнуть, напрячься, выгнуться, шаловливо лез под подол в поисках самого спелого, самого горячего пирожка.

Иногда удавалось вырвать из уст чувственный стон.

Божественное наслаждение!

Неизвестно, что чувствовала в эти пикантные моменты жена (иногда выходил повод для возмущения; был случай, когда Сергею досталось по локтю горячей сковородой), он от подобной нехитрой близости возбуждался настолько, что остановить динамику требовательной пылкости было невозможно.

Потом потные от удовлетворённой страсти супруги в восхитительно непристойных позах подолгу лежали на растерзанной в пух и прах кровати, стараясь изо всех сил успокоить дыхание, и смеялись беззвучно, чтобы дети не могли догадаться, что у папы и мамы случилась любовь.

А как изящно после всего любимая поднималась с постели, блистая неотразимой наготой, делая вид, что стесняется.

Наивная. Такой спектакль невозможно смотреть безучастно.

Сергей тут же вскакивал с супружеского ложа, подхватывал свою нимфу налету и тащил обратно. Лидушка отбивалась, демонстративно пускала слезу.

Муж успокаивал, успокаивал, пока не иссякнут окончательно силы или не постучится в дверь неугомонная ребятня, безжалостно гася свет безумной страсти в чувствительных сенсорах.

Так они и жили: неуязвимо, легко, играючи.

Он видел свой брак до невозможности счастливым, если не сказать больше – идеальным.

Но что-то последнее время смущало, беспокоило.

Смутная тревога пронизывала искушённое хитросплетениями жизни сознание, порождая необъяснимые предчувствия, мучительное томление духа, эмоциональный и физический дискомфорт.

Что-то в их отношениях изменилось, треснуло, хотя выглядела Лидочка всё так же потрясающе: элегантно, эффектно, чувственно.

Возможно, слишком соблазнительно.

В любом случае, как-то не так.

И ещё характер.

Темперамент и женственность те же, а покладистость, мягкая нежность, деликатность, словно испарились. Лидушка неожиданно научилась спорить, раздражалась по пустякам. Даже походка и взгляд стали чужими, незнакомыми.

Жена, как и прежде, искушала лукавыми соблазнами: манила возможностью игриво проникнуть под подол, запустить пальцы в гладко зачёсанные волосы, засунуть нос в дразнящее аппетитной сочностью декольте, вырвать из сладких уст поцелуй.

Да просто дотронуться.

Что Сергей мог поделать, если супруга – самая настоящая зажигалка, а он всегда голоден!

Вот и сейчас…

А она… смотрит. Не то чтобы равнодушно – испытующе: пронзительно, насмешливо, словно он ей чего-то должен.

Сергей заскучал, отчаявшись вернуть жизнь в накатанную колею. Лихо ему в своём доме, неуютно. Может на работе у Лидушки что не ладится?

И вдруг пронзила его шальная догадка: никак любовная интрижка!

Острая боль нырнула за грудину, в голове застрял шум – неприятный размеренный гул, высверливающий мозг, леденящий душу, запирающий дыхание.

Ослепительные сполохи разноцветных пятен летали перед глазами, голова шла кругом, нервы напружинились, вытянулись в струнку.

– Нет, – беззвучно взмолился Сергей, судорожно глотая воздух, – только не это. Я же люблю её. Люблю, люблю, люблю!!! Нет, не верю-ю-ю! Она не могла, не могла, не могла… так со мной поступить!

Однажды случайно залетевшую догадку можно попытаться выбросить из головы. Вон отсюда!

Глядь-поглядь, а она вновь свербит, долбит по больному, как дятел сухую ветку.

– Поговорить надо, выяснить. Вот вернётся… вот где она сейчас, где! Что происходит! Мужчина я или олень винторогий? Уж я ей задам, по струнке ходить будет!

Негодование росло, ширилось. Сосуд раздражения наполнился до отказа. Пар из кипящих мыслей вырывался наружу, со скрежетом и писком валил из ушей.

Восемь вечера. Лидушки нет!

Катастрофа, аврал!

И вдруг вот она, собственной персоной, – явилась, не запылилась, где была, что делала!

Жена была слегка навеселе: возбуждённая, соблазнительная донельзя. Глаза полыхали незнакомым свечением, рот в непонятной ухмылке растянут до ушей, поза совсем не виноватая, напротив, самоуверенно-надменная, иронично-напыщенная, словно желает предъявить нечто из рук вон неожиданное.

Неужели решилась уходить, – словно шилом пронзило сознание озарение, моментально посылая тремор в каждую клеточку возбуждённого ужасной несправедливостью тела.

– Как ты могла, – прошептал Сергей, медленно проваливаясь в бессознательное состояние.

Очнувшись, он увидел расплывающееся лицо жены, машущей около носа ватой с какой-то вонючей гадостью.

– Очухался, родимый. Вот и чудненько. Нам надо поговорить. Приходи скорее в себя, и приступим.

– Это мне, мне надо с тобой поговорить! Ты была у него, скажи – почему?

– Вот и я хочу это знать. А была у неё, у твоей любовницы. И разобралась! Интересно, как она будет объяснять мужу, когда тот из рейса вернётся, откуда у неё такой изумительно яркий фингал. Произведение искусства. Джексон Поллок обзавидуется. Не беспокойся, первую помощь ей оказала. Она дама понятливая. Я её простила. Тебя – нет, и не спорь! С сегодняшнего дня отправляешься в штрафную роту. Вот, а с Анькой мы всё уладили, даже обмыли возвращение блудного мужа на историческую родину. Буду теперь за тобой внимательно следить. А как ты хотел!

*Лента Мёбиуса – неориентируемая непрерывная трёхмерная (объёмная) плоскость без конца и начала (пример пространственной бесконечности, имеет лишь одну сторону).

Быть вместе друг без друга

Он нёс тебя, крутя земную твердь,

До дальней точки нового отсчёта,

Показывал овраги и высоты.

Сиди теперь и разбирайся кто ты,

Чтобы не стыдно было умереть. 

Дарья Ильгова

На просторах нашей необъятной родины есть настолько суровые регионы, что три сезона года: весна, лето и осень, укладываются порой в один, максимум в два месяца.

Там шутят, если их кто-либо спрашивает, какое нынче было лето, что их в этот день там не было.

Нечто подобное происходит зачастую с любовью: ждёшь её, грезишь, включая на всю мощь впечатлительное до потери пульса воображение; разукрашиваешь в мечтах и грёзах причудливым весенним разноцветьем, а она выставит напоказ на краткий миг витрину с соблазнами и принимается играть с тобой в прятки.

Беда в том, что эта капризная дама правила игры на ходу меняет.

Была ли то и вправду любовь или померещилось?

Кто знает!

Зато, какая обильная пища для возбуждённого любопытством и чрезмерными ожиданиями воображения.

Некоторые, прожив в состоянии кратковременного любовного обморока неделю или месяц, впоследствии пишут романы с продолжением десятками толстенных томов, скрупулёзно структурируя эмоции и чувства по принципу складского учёта.

Авторы в мельчайших подробностях с завидной тщательностью и конкретной детализацией регистрируют глубину и яркость волнения, стилизацию орнаментов из душевных томлений и сладости райских мук. Особенно ценная информация – анатомические особенности рельефа местности сокровищниц скромности, тончайшие гаммы сокрытых от глаз постороннего физиологических процессов.

Создаётся впечатление, словно сгорая в горниле страсти, не выпускали влюблённые археологи из рук дневников исследователя, где регистрировали каждый нюанс интимных ощущений и сентиментальных переживаний, дабы запечатлеть портреты любви навечно.

Каждый штрих можно поминутно выписать с достоверными маркерами, чтобы можно было каждому читателю сравнить текст с личными переживаниями.

Реальная любовь вырастает из банальной физиологии под действием чар растворённых в крови гормонов и ей же заканчивается. Ровно как Вселенная в результате Большого взрыва: из ничего появляется, растрачивает энергетический потенциал, постоянно охлаждаясь, и сворачивается, опять же в ничтожно малую величину, называемую Чёрная дыра.

Витька из тех мальчишек, которых отношения с девочками всегда заставали врасплох. Книжки, футбольный мяч, фотоаппарат очерчивали границы его юношеских интересов.

Конечно, среди друзей были и девчонки. Например, Катя и Юля – две сестрёнки из пятьдесят пятой квартиры, которые жили двумя этажами выше. С ними Витя рос с шести лет.

Когда была плохая погода, он вместе с сёстрами играл в больницу или в магазин, иногда в семью.

Коноводили, понятное дело, всегда сёстры.

Мальчик обычно соглашался на такие правила, которые непрерывно выдумывали девочки. Это ему даже нравилось: азартная фантазия маленьких женщин заражала воодушевлением и возможностью обрести новый опыт.

Дружба  продолжалась до окончания школы в неизменном виде, ни разу не перейдя в иную плоскость. Так он и воспринимал всех девчат, как друзей, просто иного пола.

Пока не встретил на вступительных экзаменах в институт Олю.

Точнее, она его заметила и решила не упускать, поскольку именно о таком парне мечтала долгими зимними вечерами в маленьком провинциальном городке, где родилась и выросла, который страстно хотела никогда больше не видеть по причине скудости и убогости там существования.

Рабочие посёлки – это беспробудное пьянство как подавляющий образ жизни, повальная нищета, удручающе тягостные бытовые склоки и серая обыденность, лишённые малейшей перспективы изменений к лучшему.

Такая жизнь явно не для неё.

Нужно стремиться к лучшей жизни, толкаться локтями, если придётся, но вылезти из этого болота, считала девочка и пыталась двигаться в этом направлении.

Витьку она приметила сразу. Столичного жителя, пусть из обычной среднестатистической семьи, отличить от приезжего не сложно.

Одежда, поведение, даже походка у москвичей иные.

Одет, правда, парень не очень. Значит родители, скорее всего, обычные работяги.

Зато ничего маргинального в облике.

Судя по манерам – маменькин сынок. И на девчонок совсем не смотрит.

Оленьке знаком хищный взгляд озабоченных юношей из посёлка, начинающих раздевать глазами, сначала область декольте и ниже, а лишь затем устремляющий жадный взор на лицо и фигуру.

Этот, сразу видно, слюни не пускает.

Даже не пытается разглядывать и оценивать стремительно поспевающие девичьи прелести. Значит, пришёл в институт учиться. Рогами и копытами землю рыть будет, чтобы получить диплом.

Случайная мысль о рогах показалась ей забавной.

Такой парень, в случае чего не поймёт и не заметит, что его использовали.

Это так, на всякий случай. Мало ли, вариант интереснее подвернётся. Главное с чего-то начать, там видно будет.

Оля не была опытной хищницей или искательницей приключений, просто поставила перед собой цель вырваться из капкана обстоятельств.

Нормальное, в принципе, желание. Все хотят жить лучше, почему не она?

Оля уже знала, что фамилия юноши Снегирёв. Она невольно примерила её к себе и осталась довольна. Ольга Владимировна Снегирёва. Звучит неплохо.

Однако вступительные испытания в институт подходят к концу. Сегодня последний экзамен. Пришло время знакомиться. Или сейчас, или никогда.

Конечно, это не вопрос жизни и смерти, но вполне приемлемый шанс.

Мальчишек, причём гораздо соблазнительнее с точки зрения внешнего вида и наружности, полно, но интуиция подсказывает девочке выбрать именно этот вариант.

Своему чутью она привыкла доверять.

Оля  продемонстрировала Снегирёву томную фирменную улыбку, многократно усиленную почти чёрными глазами размером в половину лица, умело обратив на себя его внимание, и тут же потупила очи долу.

Томный взгляд, артистичная скромность и тщательно подобранная одежда, намеренно простенькая, но прорисовывающая выигрышные линии фигуры, мягкие по-кошачьи плавные жесты – всё адресовано ему.

Как можно такую заманчивую витрину не заметить?

Увидел! Ещё бы. Оленька старалась.

– Я Оля… Королёва. С буквой ё. Тебя не смущает, если кое-что попрошу? Если нас зачислят, хочется отметить, а я совсем никого не знаю. Можно с тобой? Деньги у меня есть, если что,  платить не придётся. Не бросай меня одну, а…

Виктор смутился. Не столько от неожиданного предложения, сколько по причине робости под проникающим куда-то внутрь черепа взглядом, вызывающим оторопь. С флиртом он был незнаком, оттого притворное обаяние играющей с ним в кошки-мышки кокетки воспринял как вонзившуюся в чувствительные сенсоры романтической рефлексии стрелу амура.

Девушка парню понравилась сразу, только сам он ни за что бы себе не признался в этом и никогда не решился бы подойти, чтобы познакомиться или просто обмолвиться словом.

Однако возраст интимной зрелости, запускающий необратимые воспалительные процессы, как в генераторе сентиментальных иллюзий, так и в теле, даже в самых запущенных случаях срабатывает своевременно и безотказно.

Пусть юноша неопытен, пусть слеп и глух относительно романтических чар очаровательно-невесомых прелестниц, позывные неудержимого влечения дают знать, пронзительно сигналя о наступлении некого подобия весны.

Влюблённость, да не только она, просто симпатия, требовательно ускоряет течение живительных соков учащённым пульсом, пунцовым смущением, сбивающимся в присутствии приглянувшейся подружки дыханием, головокружением, беспричинной бессонницей и прочими замысловатыми фокусами предприимчивой, лукаво-изобретательной матушки-природы, заставляющей любого и каждого чистить пёрышки, ходить гоголем и сочинять поэтические вирши.

Девочка предлагает дружбу. Почему бы нет? Какая разница, парень или девушка. Раз уж приходится вливаться в новый коллектив, необходимо приобретать знакомства. Это неизбежный процесс.

Пусть эта дружба будет первой ласточкой.

– С удовольствием. Но я на мели. Деньги меня не любят. Могу осилить кафе мороженое. А если просто погулять, в парке, например?

– В парке так в парке. На скамеечке посидим, познакомимся. Ты дома живёшь или в общежитии?

– С родителями. Только не здесь, в Подмосковье. В общежитии мне отказали, придётся, наверно, квартиру снимать. Ничего, справлюсь. Я уже работу нашёл. Но одному жильё снимать дорого, нужно напарника найти.

– Давай вдвоём жить. Тоже подработку найду, чтобы комнату оплачивать. Ты как?

– Никак. Ты же девушка. Так нельзя.

– Разве я предлагаю спать вместе? Можно комнату ширмой разделить. Готовить вместе будем. Кто первый придёт – с того ужин. В складчину жить дешевле. Ты чего, девчонок боишься?

– Ещё чего. Просто… это неправильно. Представляешь, что о нас подумают?

– О-ё-ёй! Тебе не всё равно? Это твоя жизнь. Учить уроки вместе будем. Ты мне поможешь, я  тебе. Не понравится – разбежимся. Эксперимент. Интересно же. Любишь приключения? Отвлекать никто не будет… от учёбы. Главное обо всём сразу договориться.

– Ладно, подумаю. С парнями всё же надёжнее.

– Ну и ладно. Мне и в общежитии неплохо. С мальчишками ты как в свинарнике будешь жить: грязный, голодный и поговорить не с кем. Моё дело предложить.

– Я ведь не развлекаться, учиться иду.

– Будто бы я ламбаду танцевать! Сказала же – никого здесь не знаю. Думаешь одной вдали от дома просто? А ты попробуй сам, попробуй!

– Сказал же, подумаю.

Через месяц, когда Витя получил первую зарплату, жильё он снял. Не квартиру, комнату в коммуналке, зато совсем близко от института.

Поселились вместе.

Пока Витька решал да думал, из его ушей валил пар безнадёжно выкипающих эмоций.

Подобная авантюра, как бы, не для его характера. С другой стороны, возможность вот так запросто провести самую настоящую репетицию семейной жизни не каждому выпадает.

Пожить по-взрослому студенту первого курса, вчерашнему школьнику: что может быть увлекательнее? Победило любопытство и что-то ещё, требовательно-властное, не дающее покоя с той минуты как встретился с Оленькой взглядом.

Решиться было непросто. Кроме сомнений его одолевал страх.

Оля без смущения переселилась. Впрочем, какие препятствия могут быть у неискушённой девушки, почувствовавшей свежий ветер беспредельной свободы?

Смастерили перегородку, разделив комнату на три части: две миниатюрные спальни и зал, в котором кухня, столовая и учебный класс уместились на малюсеньком пятачке.

Надо будет позже подумать, чтобы перегородки легко передвигались. Пока так сойдёт.

Первый совместный ужин готовили вместе.

Оля переоделась во что-то лёгкое, воздушное, нисколько не скрывающее секретные особенности девичьей фигуры. То и дело девочка случайно прикасалась к Витьке оголёнными участками кожи, наполнив собой и бессовестно возбуждающим запахом всё жилое пространство.

Когда закончили ужинать, мальчишку уже трясло от странного желания, суть которого он до конца не осознавал.

Витька не предполагал, что безобидное совместное проживание способно настолько взбудоражить воображение, притягивая, словно магнитом, всё без остатка внимание к мелочам, которых он никогда прежде не замечал.

Зачем только согласился с ней жить!

Сожалеть о необдуманно-опрометчивом поступке поздно: нужно приспосабливаться, искать компромиссы, учиться взаимодействовать.

Но, чёрт возьми, как тяжело жить с девчонкой под одной крышей.

Говорил же ей, что это неправильно!

Наверняка, Оле ещё и восемнадцати нет. Попал, так попал.

А это тут причём? О чём, вообще, он думает, что это за тягостные, распирающие плоть ощущения? Экспериментатор, твою мать!

Пробудившиеся без спроса чувства для Оли тоже стали неожиданным, не очень приятным сюрпризом. Уверенность в том, что хочется продолжить совместное проживание на одной территории с Виктором таяла день ото дня.

У девочки набухли, не давали покоя соски, словно внезапно напавшая аллергия. В область таза постоянно приливала кровь, низ живота то и дело сковывали непонятного характера спазмы. Голова и мысли вели себя неподобающим образом, разогревая странные фантазии, заставляющие стесняться присутствия сожителя, который наглым образом поселился у неё в мозгах.

Ну не дура ли?

Кому в здравом уме придёт мысль оказаться жертвой насилия, которое невыносимо хочется испытать? А Оля день и ночь мечтает о странных действиях, которые коварный Витька должен с ней совершить.

Видения были смутными, неоформленными в нечто конкретное, но ощущения преследовали самые настоящие, вызывающие неистово-блаженный отклик в странно ведущем себя теле.

Что за глупые фантазии? Если пойти на поводу у воображения, стремление вырваться из капкана нищеты может закончиться плачевно.

Что Оле про Витьку известно? Молодой, вполне симпатичный, ничем вроде не болеет, развит физически, эрудирован, не глуп. Ведёт себя прилично. Не хам (пока не проявился).

Всё!

А характер, привычки, мысли, реакции, действия, планы на будущее? Чего можно от этого Виктора ожидать? Вдруг случится непоправимое – например беременность, тогда как!

Оле стало страшно, захотелось тут же собрать пожитки и тихо-тихо скрыться в ночи.

Только куда, скажите на милость? Из общежития она опрометчиво, чересчур смело выписалась. Обратно возьмут вряд ли. Желающих заселиться было много больше, чем свободных мест.

Всю эту кашу заварила она, по недомыслию. Ладно бы влюбилась, жить без него не могла.

От свободы беспредельной ошалела.

Думать было нужно. Ведь придётся со всем этим жить, неизвестно теперь, сколько времени.

Витька тоже не спит, слышно как ворочается, кряхтит.

Ведь жила же она дома с братом, спали сколько раз в одной кровати и ничего, совсем ничего подобного не было.

Какая же она всё-таки глупая! “Давай поживём вместе”.

Идиотка!

Неделю оба ходили полусонные. Оля даже огрызаться начала, но завтрак и обед готовила без рассуждений, и прибиралась аккуратно.

Работала она после института два-три часа в день, а у Виктора полноценные смены.

Приходит, начинает уроки учить, засыпает прямо с книжкой. На учебных парах отрубается, носом клюёт. Но он упёртый, все зачёты вовремя сдаёт. Только похудел сильно. Но молчит:

ни претензий, ни замечаний, ни предложений. Мазохист, право слово.

Оля приготовит для него поесть, наложит в тарелочки горячий паёк, сама смотрит с удовольствием, как он торопливо её стряпню в рот закидывает.

А парень-то ничего, хороший. Такого, наверно, и полюбить можно.

К неудобствам совместного проживания потихоньку привыкли, хотя нет-нет, да снова случался некий казус, вызывающий волну непредсказуемого возбуждения.

Вчера, например, опрометчиво заступил за границу Олиной территории, что-то по учёбе спросить или так, освежить визуальные впечатления, а та нижнее бельё переодевала, стояла нагишом в полунаклоне, внимательно разглядывая что-то на внутренней стороне бедра.

Юноша смутился, потупил глаза в пол, извинился, пообещал, что без предупреждения больше ни ногой, а у девочки случилась истерика.

Опять она всю ночь не спала, обыгрывала с разных сторон случившуюся оказию, представляла варианты развития событий, в которых Виктор оказывался настойчивее и вёл себя как мужчина с опытом.

Видения были до безобразия примитивные, схематичные, поскольку о реальных свиданиях Оля слышала от таких же, как сама девчонок, которые не ведали, о чём говорят. Откуда ей знать, как происходят откровенные свидания на самом деле.

Девочка с головой погружалась в иллюзии, похожие на рисованные детской рукой мультики, но сознание и тело принимали фантазии как происходящее на самом деле, потому ощущения и эмоции были самыми настоящими, как и последствия, которые тихо-тихо приходилось застирывать.

Витя тоже от неопределённости положения, статуса и реальной роли в этом непонятном альянсе маялся невыносимо.

Выдержки юноше было не занимать. Другой бы на его месте давно уже подругу уломал или измором взял, а этот играет по правилам, которые на самом деле его совсем не касаются.

Короче: и хочется, и колется, и мама не велит. Дурь одним словом, не иначе. К чему было начинать, если нет желания двигаться, силу воли испытывают?

С одной стороны Оля ждёт решительных действий, с другой – смертельно боится их же.

Определиться бы пора. Но, говорить легко, а как исполнить?

Или уж разбегаться нужно, коли эксперимент потерпел неудачу, или сходиться окончательно и бесповоротно. Неудобно ведь жить в подвешенном состоянии: опоры нет, уверенности тоже. Какого лешего им нужно? Одним словом, не жизнь, а глобальная невесомость, путь в никуда. Скорее даже испытание воли и выдержки.

Для чего?

Сегодня с работы Виктор пришёл почти в одиннадцать. Горячий ужин на столе накрыт двумя одеялами, чтобы не остыл. Запах чего-то очень вкусного завис над пространством комнаты.

Оля подождала, пока друг-сожитель разденется. Каждое его движение знакомо, отчётливо слышно в маленьком помещении.

Вот он снял ботинки. Повесил куртку… надел тапочки… шаркает.

– Витя, зайди, пожалуйста, ко мне. Я заболела. Поставь горчичники.

– Сейчас, руки вымою. Холодные. Как же ты так!

Через несколько  минут юноша подошёл к ширме, – захожу, можно?

– Угу.

Виктор вошёл. Оленька лежала на кровати без одежды, лицом вниз.

– Ой, извини!

– Ты же горчичники собрался делать, чего извиняешься.

– Можно я тебя накрою?

– Нельзя! Начинай, – с дрожью в голосе прошептала Оля и решительно повернулась на спину.

– Да я не умею, чего с ними делать, – блеял ошеломлённый Витька, вперив застывший взгляд в живописный натюрморт, в котором центральной осью и главным символом возвышались живописные до одури холмики груди. Разглядывать детали галлюцинации было неприлично и ужасно стыдно. Ниже смотреть он так и не решился, хотя впоследствии закрывая глаза мог разглядывать сколько угодно всю экспозицию целиком.

– Наклеивать, балда! Как цветную бумагу на аппликации. Ручками.

– Куда, и это… это не больно?

– На грудь лепи. Больно. Но потом, когда горчица разогреется. Ты, правда, такой недогадливый или претворяешься? Не умею! А целовать, целовать умеешь? Какой же ты телёнок, Витька. Нельзя же так. Обними хотя бы, видишь, мне плохо.

Юноша поначалу оробел, мурашками покрылся величиной с просяное зёрнышко, холодный пот по спине потёк.

Издевается, провоцирует, шутит?

Всё же решил попробовать: наклонился, дотронулся нечаянно до груди, совсем уже не владея собой, с закрытыми глазами.

Внутри грудной клетки лопнула и разогнулась пружина, запирающая дыхание, руку обожгло нестерпимым жаром: то ли высокая температура больной, то ли сработал эффект неожиданности.

Это уже был не он, не тот Витька, который жил по соседству с Оленькой столько времени. Решения принимал кто-то другой, с кем юноша был в корне несогласен, но безоговорочно подчинялся.

Юноша схватил девушку в охапку, прижал к себе, одновременно натягивая на неё одеяло.

Завернул кое-как, уложил на постель, впился губами, сначала в глаза, потом в нос, обмусолил попутно волосы, шею и уши. Почувствовал индивидуальный интимный вкус, неожиданно обретая уверенность: сопротивления не последовало, зато было так сладко!

Как долго Витька мечтал об этой минуте!

Оля дрожала всем телом и открывалась, насколько позволяла девичья стеснительность.

Оба моментально улетели неведомо куда. Всё, что случилось после, впоследствии не могли припомнить.

Было и всё…

Руки и губы действовали сами по себе, словно по загруженной в мозг программе, отключающей сознание за ненадобностью.

Юноша и девушка сплелись в копошащийся неспешно клубок, время от времени издающий чмокающие и чавкающие звуки. В полуобморочном состоянии неловкие любовники изучали тела друг друга, поражаясь несхожести анатомических деталей и прочих непостижимых подробностей.

Всё было впервые и вновь.

Каждый следующий штрих знакомства с рельефом живого тела, миллиметр за миллиметром, вызывали шок и решительное желание продолжить путешествие из мира реальности в мир иллюзий, которые невозможно было признать настоящими, настолько они были необъяснимо возбуждающими.

Словно подчиняясь гипнозу, девочка послушно раздвинула трепещущие от желания бёдра, впустив в себя напряжённое, горячее нечто, безжалостно распирающее внутренности.

Девчонки говорили, что будет больно. Оленька этого не почувствовала.

Сладкие спазмы подавляли стеснительную неловкость. Желание насладиться твердеющим изнутри существом, проникающим в каждую клеточку вибрирующего от восхищения тела, было единственным, на чём хотелось сосредоточиться. Блаженное умиротворение на вершине сладострастия заставило девочку вскрикнуть и замереть, сдавливая в тисках объятий мужчину, который с этого мгновения стал для неё вселенной.

Мозг посылал сигналы сказочного восторга, сковывающего движения, заставляя застыть, дрожа в нетерпении от предвкушения ещё большего блаженства, хотя и от того, что уже случилось, хотелось орать, выпуская из груди ликующий восторг.

Приходя в себя, парочка вдруг осознала, что никто не подумал о последствиях.

– Дурак! Дурак! Дурак! Как ты мог, ведь я тебе доверяла, что я теперь маме скажу!

Оля зарыдала, уткнувшись в Витькину грудь, стучала по его плечам маленькими кулачками, но не грубо, а бережно, нежно.

Витя гладил её по голове, прижимая к себе, впитывая родной теперь запах.

Сегодня он стал мужчиной. Следовательно, отныне Оля – его женщина. Единственная.

В молодости каждому хочется большой чистой и вечной  любви.

Как же иначе, ведь мы рождены для счастья. Одноразовые отношения для неудачников.

Теперь Витька будет её опекать. Ведь это и есть любовь, правда? К чёрту перегородки. Семья – значит семья! Спать нужно на одной кровати: каждый день. каждую ночь, каждую свободную минуту, насколько сил хватит.

– Милая, – шептал счастливый мальчишка, – какие мы глупые, что столько терпели. Представляешь…

Оля плакала всё тише и тише, ещё всхлипывая по инерции, но, уже засыпая, думала, что всегда добивается своей цели, но дойдя до неё, отчего-то ощущает неприятно гнетущую пустоту и неудовлетворённость собой.

Вот и сейчас… чего она, в сущности, добилась? Продегустировала запах и вкус взрослой жизни? Ничего особенного.

Конечно, полёт был и много чего ещё фееричного, чарующего, но совсем не долго.

Попробовать ещё, убедиться, что это не глупость, что интимные отношения и есть счастье?

Может быть, самое главное и прекрасное от страха и неожиданности познать сразу не получилось?

Спали они теперь вместе. Много спали, часто – каждую свободную минуту.

Нет, совсем не так это было…

Они вдвоём не спали каждую ночь до самого утра, пытаясь познакомиться со всеми нюансами изучаемого процесса, падая в изнеможении после каждого блаженного сближения и снова покоряя сияющие восторгами греховного познания вершины, которых становилось всё больше и больше.

Правильно в песне поётся: лучше гор могут быть только горы, на которых ещё не бывал.

На чисто физическое наслаждение наслаивались бесконечно разнообразные выразительные эмоции, запахи, звуки, желание понравиться и доставить удовольствие партнёру.

Одну за другой находили влюблённые исследователи волшебные точки, прикосновение к которым дарило иные восторги, неведомые прежде. Число открытых неожиданно медоносных зон оказалось немыслимым. Иногда удавалось вызвать бурю эмоций, пик страсти, одним единственным прикосновением и это было волшебно.

Случались судороги чувственного экстаза и вовсе без прикосновений, лишь от предвкушения близости и запахов желания, дополненных нежным шёпотом и нескромными признаниями.

Вся комната насквозь пропиталась запахами желания и секса. Учиться стало просто некогда.

Через несколько дней выяснилось, что Оленька ненасытна.

Витя не справлялся с задачей, не мог, как следует удовлетворить свою маленькую женщину.

Она горела желанием круглосуточно, всегда. Ей нужно было ещё и ещё, а ему надо рано вставать, идти на работу, учиться, но он старался изо всех сил: Оленьке невозможно отказать.

Представьте ситуацию: юноше, которому едва исполнилось восемнадцать, можно в любую минуту принять участие в таких нескромных экспериментах, даже от рассказа о которых кое у кого может напрочь снести крышу.

Несмотря на ежедневное переутомление, Витька летал на крыльях. Вот она какая – любовь!

Может быть, у кого она иная, а у него такая и другой даром не надо.

Оленька, его маленькая Оленька, готовая для него на всё.

Естественно, он готов отдать вдвое, втрое: она того стоит.

Тем временем девочка начала превращаться в настоящую женщину. В ней зрело и приобретало грандиозные размеры чувство собственницы: мой, больше ничей!

Ещё бы!

И вдруг искоркой проскакивает во встревоженную внезапно головку крамольная мысль, – а если найдётся хищница, у которой появятся нескромные побуждения или дерзкие планы на любимого мужчину?

Говорят, мужики, когда влюблены, излучают сгустки энергий соблазна и концентрат феромонов – летучих витаминов любви.

Вдруг, какая нахалка с развитыми интимными рецепторами расшифрует закодированные в интимных посланиях сигналы вожделения, поманит неизведанными, а оттого притягательными прелестями, которые могут оказаться куда соблазнительнее, чем её собственные.

Оленька по-настоящему страдала оттого, что не единственная, кому есть чем удивить Витю, потому и принялась за организацию тотального контроля.

Поначалу юноша принимал ограничения свободы с улыбкой, считая такие действия неоспоримым свидетельством любви. Позже преследование начало утомлять.

Все эти выворачивания карманов на предмет улик, проверка памяти телефона, обнюхивания и замечания по поводу встреч, разговоров, случайно брошенных на проходящих мимо прелестниц взглядов стали задевать.

– Ты маньяк, настоящий сексуальный извращенец, – закатывала исерику Оленька, – мало тебе меня, раздеваешь взглядом каждую встречную.

– Успокойся, родная. Никто, кроме тебя, мне не нужен. Я однолюб, это наследственное. Если бы у меня появились левые мысли, не хватит сил на осуществление греховных желаний. Всю энергию и любовь отдаю только тебе… до донышка, без остатка. Сексуальную потенцию, которой наделена ты, никто иной не выдержит. Твои подозрения беспочвенны. Как же мы будем вместе жить, если перестанем друг другу верить? Я ведь тебя люблю.

– Это не мешает тебе заглядываться на ножки и попки. А силёнок у твоего слоника хватит на всех. Не морочь мне голову, выбрось обладательниц фривольных выпуклостей из головы, иначе не знаю, что с тобой сделаю, – Оленька начинала лить слёзы, которые Виктор с аппетитом слизывал, пытаясь её успокоить.

Эти скандалы неизменно заканчивались кроватью, серией невозможно вкусных акробатических этюдов, но оставляли впоследствии неприятное послевкусие от приступов неконтролируемой ревности.

Так они прожили весь первый курс, часть второго, пока случайно девочка не забеременела.

Радости Виктора не было предела.

Он уже всерьёз готовился к свадьбе, потихоньку откладывая по копеечке на торжество: фантазировал, редактировал нюансы предстоящих торжеств, строил планы семейного благополучия.

Чтобы не расстраивать, не злить любимую, Витька перестал общаться вообще со всеми, чтобы не вызывать подозрение и приступы вспыльчивости. Зачем расстраивать женщину, зачавшую драгоценный плод?

Виктор покупал для своей девочки экзотические фрукты, грезил семейным счастьем, которому не суждено было сбыться.

Кто знает, что, как повлияло на Оленьку, только она ни слова не говоря, сделала аборт.

Много времени эта зловещая процедура не заняла.

Вечером она была дома, как всегда встретила Виктора готовым ужином.

Уютно в доме может быть всегда, даже если в нём нет ничего, кроме любви, но  чувство духовного и физического единства предпочло отсидеться на этот раз где-то в ином месте.

Оля была угрюма, раздражительна, а Виктор, как назло, хотел поговорить о семье, о ребёнке.

Девушка огрызалась, не позволяла себя обнимать, избегала близкого контакта.

Витя пытался шутить, балагурил, но встретил пронзительный, однозначно воинственно настроенный взгляд всё тех же, в половину лица почти чёрных глаз, в которых на это раз отсутствовали глубина и очарование, зато чётким контуром отпечаталась странная боль.

– Что случилось, девочка моя?

– Ничего особенного, тебя это не касается.

– Фу, бука, отчего же я вижу драматическое выражение лица, опять претензии, в чём-то подозреваешь?

– Нет-нет! Твоя жизнь – твои правила.

– Тогда отчего в глазах лёд и ужас, что-то с родителями?

– Не пытай, исправить уже ничего невозможно!

– Разве у нас что-то не так, отношения требуют форматирования? У беременных случается беспричинная, спонтанная перемена настроения. Я справлюсь. Не молчи, успокой меня. Отчего я так волнуюсь? Вдруг захотелось плакать. Почему? Это касается нас, наших отношений, что случилось?

– Я сделала аборт.

– Нет, только не это! Ты пошутила? Скажи! Ведь это не только твой, но и мой ребёнок. Почему? Ты лжёшь, я тебе не верю! Не могу поверить. Как же так? Это правда?

– Я испугалась. Мне только девятнадцать. Что дальше, что! Пелёнки, ползунки, а жить… жить когда? Я ещё даже не любила… по-настоящему…

– Что ты такое говоришь? А я, а мы? Разве это не любовь? Подумала, как мы теперь будем продолжать отношения… после предательства… после убийства? Предположим, чисто гипотетически, что мы сумеем преодолеть и этот конфликт. Что дальше, дальше что! Как я могу тебе верить, на что рассчитывать, если в таком важном вопросе как жизнь, ты приняла единоличное решение, словно мясник, запланировавший порезать на котлеты кусок мяса? Понимаю, моё суждение выглядит жестоким, но твои действия вовсе чудовищны. Убеди в обратном: для такого решения действительно была причина, почему я о ней не знаю! Не молчи же ты!

– Прости, если сможешь. Думала, нет, надеялась… что сумею полюбить. Не вышло…

Как же им все завидовали!

Вновь моя душа от боли плачет,

Как небесный свод, покрытый мраком.

Ты не стал ни радостью, ни знаком.

Жаль, что вышло так, а не иначе…

Анжела АнгелШкицкая

Аурика и Катя – две сестры с разницей в возрасте два года. Они всегда безумно любили друг друга, но постоянно соперничали, доказывали, кто из них самый-самый.

Природа распорядилась их внешностью и характерами весьма странно. Девочки были абсолютно разными: обе наделены целеустремлённостью и талантами, но разными. Им было тесно в одинаковых занятиях и интересах.

Со временем девочки приобрели неповторимые индивидуальные свойства: привычки, повадки, обаяние, темперамент, миловидность.

Старшая сестра – Аурика, выросла застенчивой: скромной, кроткой, даже робкой. У неё практически не было подруг, круг интересов девочки замыкался на чтении, музыке, тихих уединённых занятиях, связанных с творчеством и развитием интеллекта.

Мысли, мечты и эмоции она доверяла только дневничку, который прятала от посторонних глаз в секретном месте под комодом.

Аурика была безукоризненно ухожена, комнату свою содержала в образцовом порядке.

Катя посмеивалась, – ты перфекционистка. Нельзя так серьёзно относиться к порядку, дисциплине и инструкциям. Совершенства в природе не существует в принципе. Красота и гармония рождаются из сочетания асимметрий, абстракций и деформаций. Будь проще. Учись жить легко, вкусно: получать удовольствие от неопределённости, непослушания, хаоса, беспорядка. Общайся, развлекайся, дружи, люби, пока тело молодое, мышцы упругие, а чувства и эмоции запредельные. Это же здорово – быть счастливым не потому что, а вопреки всему!

– Мне, Катенька, достаточно твоего да маминого общества. И мудрых советов дедушки. Я люблю наслаждаться одиночеством, чувствовать романтическую лирику, погружаться с головой в сладкую меланхолию.

– Неужели не видишь – эти странные пристрастия делают тебя уязвимой? Ты же готова уступить любому в угоду душевной гармонии, которая недостижима. Я не помню ни одного случая, когда ты кому-либо сказала “нет”.

– Зачем отказывать человеку в том, что он воспринимает как смысл жизни? Почему ты постоянно пытаешься меня учить, переделывать? Диссонанс в чём угодно – это больно, как ты не поймёшь: препятствие проще обойти, чем с ним столкнуться.

Такие разговоры между сёстрами происходили постоянно. Добрые отношения от этого не страдали: каждая оставалась при своём мнении.

Катенька обладала взрывным характером: ей хотелось познавать, пробовать на вкус, видеть и понимать абсолютно всё. Каждый день был для девочки ярким, наполненным приключениями праздничным событием. Она легко заводила друзей, легкомысленно и часто влюблялась, искренне сочувствовала, сопереживала, не задумываясь о последствиях, поддерживала добрые отношения с множеством подруг, имеющих самые разные интересы.

Ей удавалось запросто примирять и втягивать в круг общения девчонок, которые прежде были врагами или соперницами, объединять их с мальчишками, заражать тех и других новыми интересами.

Аурика завершила обучение в школе с медалью, потом институт с отличием, получила приглашение работать в солидную организацию, приняла его, но без энтузиазма – так хотели мама и дедушка. Два года хватило ей, чтобы понять: работа в коллективе, где цель каждого – карьерный рост, величина вознаграждения и престижность должности – совсем не то, что необходимо для душевного равновесия.

Девушке легко удалось найти несколько небольших фирм, нуждающихся в услугах её профиля. Дела пошли настолько неплохо, что ещё через год Аурика купила квартиру.

Катенька тоже не теряла времени, только ей коллективная работа и коллективная ответственность пришлись по вкусу. На четвёртом курсе института она удачно вышла замуж.

Читать далее