Читать онлайн Инферно Габриеля бесплатно

Инферно Габриеля

Sylvain Reynard

GABRIEL'S INFERNO

Copyright © 2011 by Sylvain Reynard

All rights reserved including the right of reproduction in whole or in part in any form.

This edition published by arrangement with Berkley, an imprint of Penguin Publishing Group, a division of Penguin Random House LLC.

© Иванов И., перевод на русский язык, 2021

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

Рис.0 Инферно Габриеля

Данте и Виргилий переправляются через реку Стикс.

Гравюра Гюстава Доре. 1870 г.

Пролог

Флоренция, 1283 год

Поэт стоял возле моста и смотрел на приближающуюся молодую женщину. Едва он увидел ее большие темные глаза и изящно завитые каштановые волосы, окружающий мир перестал для него существовать.

Поэт не сразу ее узнал. Она была завораживающе красивой, а ее движения – уверенными и грациозными. Но в ее лице и фигуре было нечто, сразу напомнившее ему девушку, в которую когда-то он был без памяти влюблен. Потом жизнь разлучила их, но поэт всегда тосковал по своей возлюбленной Беатриче – его ангелу и музе. Без нее его жизнь сделалась одинокой и никчемной.

«Но благодать моя вернулась вновь», – подумал он.

Женщина была не одна, а с несколькими спутницами. Когда она поравнялась с поэтом, он склонил голову и учтиво поклонился. Он не уповал на то, что его присутствие будет замечено. Она, совершенная и недосягаемая, кареглазый ангел в белоснежных одеждах, и он, заметно старше ее, утративший вкус к жизни, зато хорошо знакомый с нуждой.

Она уже почти прошла мимо, как вдруг опущенные глаза поэта заметили, что изящная туфелька незнакомки замерла рядом с ним. Сердце поэта бешено заколотилось, а сам он, затаив дыхание, с трепетом ждал, что будет дальше. Потом он услышал ее негромкий нежный голос, исполненный доброты. Ошеломленный поэт поднял голову. Их глаза встретились. Сколько лет он мечтал об этом мгновении, но и подумать не мог, что судьба подарит ему счастливую встречу. Он и надеяться не смел быть удостоенным столь теплого приветствия.

Застигнутый врасплох, поэт забормотал какие-то любезности и позволил себе улыбнуться. Он тут же был вознагражден ответной улыбкой своей музы. В его сердце стал разрастаться огонь любви, едва тлевший столько лет, и вдруг превратился в адский пламень.

Увы, их разговор был совсем коротким. Она сказала, что не может задерживать своих спутниц. Поэт склонил голову, прощаясь с нею, а затем долго глядел ей вслед. Надвигавшаяся печаль остужала радость этой нежданной встречи. Поэт думал о том, суждено ли им увидеться снова…

Глава 1

– …Мисс Митчелл? – Голос профессора Габриеля Эмерсона, словно пущенная стрела, пронесся по аудитории и вонзился в миловидную кареглазую девушку, которая сидела на заднем ряду.

Ей было не до слов профессора. Склонив голову, девушка что-то лихорадочно строчила в своей тетради.

И сейчас же все глаза повернулись в ее сторону, увидев бледное лицо, длинные ресницы и тонкие белые пальцы, сжимавшие ручку. Потом те же десять пар глаз вновь уставились на замершего и нахмурившегося профессора. Язвительный тон его голоса совершенно не вязался с красивым, безупречно правильным лицом, большими выразительными глазами и полным ртом. Профессор Эмерсон был чертовски обаятелен, однако его излишняя строгость сейчас играла против него.

Вслед за профессорским вопросом справа от мисс Митчелл послышалось негромкое покашливание. Она повернулась и только сейчас заметила, что на соседнем стуле сидит широкоплечий молодой человек. Он улыбнулся и движением глаз указал на профессора.

Девушка не спешила смотреть в указанном направлении, оттягивала встречу с сердитыми синими глазами, устремленными на нее. Она шумно проглотила скопившуюся слюну.

– Жду вашего ответа на свой вопрос, мисс Митчелл. Если, конечно, вы соблаговолите присоединиться к нашему разговору. – Его голос был таким же ледяным, как и глаза.

Остальные аспиранты ерзали на стульях и переглядывались. На их лицах ясно читался вопрос: «Какая муха его укусила?» Но вслух никто не произнес ни слова. Каждый, кто знаком с аспирантской средой, знает: там вообще стараются не осложнять отношений с преподавателями, не говоря уже о том, чтобы позволить себе какую-нибудь грубость.

Мисс Митчелл открыла рот и тут же закрыла, глядя прямо в немигающие синие глаза. Ее глаза были широко распахнуты, как у испуганной крольчихи.

– Может, английский не ваш родной язык? – насмешливо осведомился профессор Эмерсон.

Черноволосая девушка, сидевшая справа от профессора, подавила смешок, неуклюже превратив его в покашливание. Глаза аспирантов снова повернулись к испуганной крольчихе. Девушка густо покраснела и втянула голову в плечи, сумев наконец выскользнуть из оков профессорского взгляда.

– Похоже, мисс Митчелл обладает редкой способностью присутствовать на двух семинарах сразу. И на втором семинаре ей сейчас намного интереснее, чем у нас. Поскольку я не смею ей мешать, может, кто-то из вас будет так любезен и ответит на мой вопрос?

Красотке справа просто не терпелось ответить. Она мгновенно воспользовалась представившейся возможностью. Повернувшись к профессору Эмерсону, она стала отвечать, причем очень подробно, даже с цитатами из Данте. Их она произносила по-итальянски, жестикулируя, как истая итальянка. Закончив, она насмешливо взглянула в дальний угол аудитории, затем вновь посмотрела на профессора и вздохнула. Во всем этом спектакле не хватало нескольких завершающих движений. Исполнительнице следовало бы подбежать к Эмерсону и начать тереться спиной о профессорскую ногу, показывая свою готовность быть его вечной кисой. Впрочем, такое выражение «кошачьей преданности» вряд ли было бы по достоинству оценено Эмерсоном.

Профессор нахмурился – нахмурился вообще, а не в знак недовольства кем-либо, – повернулся спиной к аудитории и стал что-то писать на доске. Испуганная крольчиха крепилась, чтобы не разреветься, и продолжала строчить у себя в тетради.

Не поворачиваясь к аспирантам, Эмерсон монотонно рассказывал о конфликте между гвельфами и гибеллинами и об отображении этого конфликта в «Божественной комедии». Тем временем на обложке словаря, принадлежавшего испуганной крольчихе, появилась записочка. Мисс Митчелл ее не замечала, пока сосед справа не напомнил о себе новым покашливанием. Она повернулась. Симпатичный парень радостно улыбнулся и кивнул в сторону записочки.

Увидев бумажный квадратик, мисс Митчелл не сразу развернула послание. Убедившись, что профессор Эмерсон целиком погружен в толкование устаревших слов итальянского языка, она быстро переложила записку себе на колени и только там решилась развернуть.

Эмерсон – придурок.

Мисс Митчелл могла не опасаться: этих слов не видел никто. Аспиранты смотрели на Эмерсона. На испуганную крольчиху смотрел лишь ее сосед справа. Прочитав два крамольных слова, девушка покраснела, но уже по-другому. Ее щеки окрасились в розовый цвет. Она улыбнулась. Чуть-чуть, одними губами. И все же это была улыбка.

Потом большие глаза мисс Митчелл переместились на соседа. Парень широко, по-дружески ей улыбнулся.

– Мисс Митчелл, вы находите мои слова смешными?

Карие глаза испуганной крольчихи в ужасе распахнулись, став еще больше. Улыбка ее нового приятеля тут же погасла, а он сам повернулся к профессору. Но мисс Митчелл предпочла не встречаться еще раз с холодными синими глазами ее мучителя. Она опустила голову и принялась кусать нижнюю губу.

– Профессор, это я виноват, – вступился за нее улыбчивый парень. – Я спрашивал у мисс Митчелл, на какой странице мы читаем.

– Весьма странный вопрос, Пол. Особенно для докторанта. Раз вы спросили, отвечаю: мы начали с первой песни. Надеюсь, вы разыщете ее самостоятельно. Вы согласны со мной, мисс Митчелл? – Испуганная крольчиха подняла глаза. Конский хвост, в который были стянуты ее волосы, едва заметно подрагивал. – После занятий зайдите ко мне.

Глава 2

Семинар закончился. Записку улыбчивого парня Джулия Митчелл запихнула между страницами своего итало-английского словаря. Возможно, по чистой случайности записка оказалась на странице, где было слово «asino»[1].

– Прости, что так получилось. Давай знакомиться. Пол Норрис.

Улыбчивый парень протянул ей широкую ладонь, похожую на медвежью лапу. «А у меня ладошка совсем маленькая», – подумала Джулия, осторожно пожимая ему руку.

– Привет, Пол. Я Джулия Митчелл.

– Вот и познакомились. До сих пор не могу понять, чего он к тебе прицепился? Конечно, придурок он еще тот. И что его гложет?

Все это было сказано без малейшей доли сарказма, просто как факт. Наверное, мысленно Пол уже давно именовал профессора Эмерсона придурком.

Тем не менее Джулия покраснела и принялась собирать свои книги.

– Ты новенькая? – спросил Пол.

– Да. Я здесь недавно. Приехала из Филадельфии, после Университета Святого Иосифа.

Он кивнул, как будто место, откуда она приехала, для него что-то значило.

– Хочешь получить степень магистра?

– Да, – ответила Джулия. – Может, кому-то и странно, но я хочу стать специалистом по творчеству Данте.

– Так ты приехала сюда ради Эмерсона?! – присвистнул Пол.

Джулия кивнула, и он заметил, что у нее слегка пульсирует жилка на шее, хотя учащенного сердцебиения, естественно, слышать не мог. Такая реакция несколько удивила Пола, но он не придал ей особого значения. До поры до времени.

– Эмерсон, конечно, блестящий спец, но учиться у него тяжело. Сама видишь, число аспирантов не зашкаливает. Мы с Кристой Петерсон пишем у него докторские. Ее ты уже видела.

– Кристу? – удивленно переспросила Джулия.

– Ну да. Я про красотку, что отвечала вместо тебя. Хочет стать доктором философии. Но ее заветная цель – стать миссис Эмерсон. Девушка времени зря не теряет. Стряпает ему домашнее печенье, изобретает предлоги, чтобы зайти к нему в кабинет, без конца оставляет сообщения на автоответчике. В общем, развила невероятную активность! – Джулия снова кивнула, ничего не сказав. – Такое ощущение, будто эта Криста знать не знает про местные правила. А в Торонтском университете, между прочим, правила весьма строгие и близкие отношения между студентами и преподавателями запрещены.

Теперь Джулия улыбалась. «Какая чудная у нее улыбка. Надо будет сделать так, чтобы она улыбалась почаще», – решил Пол. Впрочем, встреча, ожидавшая Джулию, никак не располагала к улыбкам.

– Тебе пора в кабинет к этому придурку. Помнишь, он сказал, чтобы после семинара ты зашла к нему? Не заставляй его ждать. Он помешан на пунктуальности.

Джулия спешно побросала вещи в свой видавший виды студенческий рюкзачок, верой и правдой служивший ей с первого курса колледжа.

– Слушай, а ведь я даже не знаю, где его кабинет, – спохватилась она.

– Выходишь из аудитории, сворачиваешь налево, потом еще раз налево. У него угловой кабинет в самом конце коридора. Удачи! Увидимся на следующем семинаре, если не раньше.

Джулия наградила Пола благодарной улыбкой и отправилась на экзекуцию.

Завернув за угол, она сразу увидела, что дверь профессорского кабинета приоткрыта. Подойдя к двери, Джулия остановилась, мучительно решая, как ей быть. Постучаться? А может, заглянуть? Немного помешкав, она выбрала первый вариант и протянула руку. Но тут она услышала голос Эмерсона.

– Прошу прощения, что не перезвонил. Но я был не где-то, а на семинаре! – Знакомый, слишком даже знакомый голос. Казалось, профессор Эмерсон не произносит, а выплевывает слова в телефонную трубку. После короткой паузы он продолжил: – Да пойми ты, дурень! У меня это первый семинар в учебном году… Что? Когда я в прошлый раз с ней говорил, она сказала, что прекрасно себя чувствует! Слышишь?

Джулия попятилась от двери. Не хватало еще, чтобы он вот так же орал на нее! Пунктуальность пунктуальностью, но она не громоотвод для профессорского гнева. Сейчас ей лучше уйти, и будь что будет.

Она бы и ушла, если бы сердитый голос Эмерсона не захлебнулся вдруг… в рыдании. Джулия застыла на месте. Теперь она уже никак не могла уйти.

– Как ты можешь такое говорить? Если бы я только знал!.. Я любил ее… Что значит – я отсиживаюсь здесь? – Из-за двери донесся новый всплеск рыданий. – Я не знаю, когда доберусь. Сейчас поеду прямо в аэропорт. Возьму билет на ближайший рейс… Что значит – когда прилечу? Откуда я знаю расписание самолетов? – Он замолчал. – Передай им мои соболезнования. Скажи им, что я… я… – Его голос оборвался, превратившись во всхлипывания. Потом Джулия услышала, как он повесил трубку.

Не задумываясь о своих действиях, Джулия осторожно заглянула в приоткрытую дверь.

За столом сидел мужчина лет тридцати с лишним и плакал. Он плакал, обхватив голову руками и уперев локти в письменный стол. Его широкие плечи вздрагивали, а всхлипывания, вырывавшиеся из груди, были гораздо хуже и страшнее язвительных слов, которыми он отхлестал Джулию на семинаре. Там в нем говорила раздражительность. Сейчас в нем говорило горе. Боль утраты.

Джулии стало жаль его. Ей захотелось войти и утешить его. Обнять за шею, погладить по голове и сказать, что она разделяет его скорбь. Она представила, как вытирает ему слезы и как его сапфировые глаза смотрят на нее совсем по-другому, не тем ледяным взглядом. Ей даже захотелось чмокнуть его в щеку. Обыкновенный жест симпатии и сочувствия.

Импульс сменился здравым вопросом: как Эмерсон отнесется к ее жесту симпатии и сочувствия? Мужчины не любят, когда их видят плачущими. Эти мысли заставили Джулию ретироваться. Она нащупала в рюкзаке клочок бумаги, достала и торопливым почерком написала:

Простите меня.

Джулия Митчелл

Где бы теперь оставить эту записку? Не под дверь же подсовывать. Заметив щель между дверным косяком и стеной, Джулия засунула записку туда, рассчитывая, что профессор Эмерсон обязательно увидит белый бумажный хвостик. Потом она тихо закрыла дверь кабинета.

* * *

И все-таки главной чертой характера Джулии была не робость, а способность сострадать другим. Трудно сказать, от кого из предков она унаследовала эту черту. Во всяком случае, не от родителей. Ее отец, при всей его честности и порядочности, был человеком упрямым и несговорчивым, а умершая мать не проявляла сострадания даже к своему единственному ребенку.

Том Митчелл был человеком немногословным, но в пенсильванском городке Селинсгроув его хорошо знали и, в общем-то, любили. Он работал сторожем в Саскуэханнском университете и одновременно – брандмейстером местной пожарной команды. Пожарная команда целиком состояла из добровольцев, готовых в любое время выехать по вызову. Том исполнял обязанности брандмейстера с гордостью и достоинством. Он настолько ревностно к ним относился, что большую часть времени проводил на дежурстве в здании пожарной команды, даже если это была не его смена.

Позднее вечером, после того провального семинара, Джулии позвонил отец и очень обрадовался, когда та ответила на звонок.

– Джули, как у тебя дела? – Отцовский голос, пусть и лишенный сентиментальных ноток, согревал, словно одеяло в холодную ночь.

– Все замечательно, – вздохнув, ответила Джулия. – Первый день был… довольно интересным. Говорю тебе, у меня все нормально.

– Эти канадцы тебя не обижают?

– Нет, что ты. Очень милые люди.

«Если кто и обижает, так это американцы. Точнее, один американский придурок».

Том несколько раз прокашлялся, и Джулия замерла. Она с детства знала: если отец прочищает горло, значит собирается сказать что-то серьезное.

– Милая, сегодня умерла Грейс Кларк. – Сидевшая на кровати Джулия выпрямилась и вперилась глазами в стену. – Ты слышала, что я сказал?

– Да, папа. Слышала.

– Ее рак вернулся. Врачи думали, что с ним покончено, а он вернулся. Когда обнаружили, он уже добрался до костей и печени. Ричард и дети до сих пор поверить не могут. – Джулия закусила губу, удерживая слезы. – Я знал, что больно ударю тебя этой новостью. Ведь Грейс была тебе как мать. Да и с Рейчел вы в старших классах дружили. Кстати, Рейчел тебе не звонила?

– Нет. Не звонила и не писала. Почему она мне ничего не сообщила?

– Даже не знаю, когда эти чертовы врачи обнаружили у Грейс повторный рак. Я ходил сегодня к ним. Представляешь, Габриель до сих пор не соизволил приехать. Теперь они не знают, как быть с похоронами. Воображаю, какой прием его ожидает! В той семье слишком много дурной крови.

– Ты не забудешь послать цветы?

– Ты что? Конечно, не забуду. Правда, я не слишком разбираюсь в цветах. Но я попрошу Деб.

Деб Ланди была подругой Тома. Услышав ее имя, Джулия поморщилась, но смолчала.

– Тогда попроси ее послать цветы и от моего имени. Грейс любила гардении. И пусть Деб приложит открытку со словами соболезнования.

– Обязательно ей передам. Есть еще просьбы?

– Нет, спасибо.

– А деньги нужны?

– Нет, папа. Если не роскошествовать, на аспирантскую стипендию вполне можно прожить.

Том замолчал, однако Джулия почти наверняка знала, какими будут его дальнейшие слова.

– Жаль, дочка, что с Гарвардом не получилось. Может, на следующий год.

Джулия расправила плечи и заставила себя улыбнуться, хотя отец и не мог видеть ее улыбку.

– Возможно. Я тебе потом позвоню.

– До свидания, дорогая.

На следующее утро Джулия шла в университет медленнее обычного. Включенный iPod служил ей звуковым фоном, поскольку ее голова была занята сочинением электронного письма к Рейчел. Джулии хотелось как можно проще и сердечнее выразить школьной подруге свое соболезнование, но письмо получалось то слишком напыщенным, то чересчур официальным. Джулия мысленно удаляла черновик и принималась за новый вариант.

Сентябрьский ветерок в Торонто был еще теплым, и Джулии это нравилось. Ей нравилась близость большого озера, солнечные дни и дружественная атмосфера. Приятно было идти по чистым улицам. Она радовалась, что сейчас находится в Торонто, а не в Селинсгроуве и не в Филадельфии. Иными словами, от него ее отделяют сотни миль. Пусть все так и останется. Это было единственной ее надеждой.

Продолжая мысленно сочинять письмо к Рейчел, Джулия вошла в здание, где помешался факультет итальянской литературы и искусства, и направилась к своему почтовому ящику. Кто-то взял ее за локоть и осторожно развернул.

– Пол?.. Привет, – сказала она, извлекая наушники из ушей.

Пол улыбался во весь рот. Это не мешало ему скользить взглядом по фигуре Джулии. Какая же она миниатюрная, особенно в кроссовках. Она едва доставала ему до груди.

– Ну и как разговор с Эмерсоном? – спросил Пол. Его улыбка погасла, а во взгляде появилась тревога.

Джулия закусила губу. Дурная привычка, от которой давным-давно пора избавиться. Однако избавиться не получалось, поскольку губу она закусывала инстинктивно и лишь задним числом спохватывалась.

– Я не пошла.

Пол закрыл глаза, запрокинул голову и даже застонал, будто Джулия сообщила ему нечто трагическое.

– Напрасно, – сказал он.

Джулия решила немного прояснить ситуацию:

– Понимаешь, дверь кабинета была заперта. По-моему, он говорил по телефону… Мне так показалось. Я оставила ему записку. Засунула между стеной и дверным косяком.

Пол сразу заметил, что она нервничает. Даже брови сдвинула. А брови у нее очень красивые, с легким изгибом. Пол мысленно отругал профессора Эмерсона за черствость. Такую, как Джулия, очень легко обидеть, а этому ученому придурку все равно. Ему, наверное, вообще наплевать, как его поведение отзывается на аспирантах. Подумав об этом, Пол решил помочь Джулии.

– Если он говорил по телефону, ему вряд ли понравилось бы твое вторжение. Будем надеяться, что тебе это сошло с рук. А если нет… я тебе не завидую. – Он выпрямился во весь рост и сжал пальцы в кулаки. – Если Эмерсон вздумает цепляться к тебе, обязательно скажи мне. Там будет видно, как действовать. Если он наорет на меня, я это выдержу. Но я не хочу, чтобы он орал на тебя.

«Потому что, Испуганная Крольчиха, ты слишком чувствительная и можешь умереть от шока».

Ему показалось, что Джулия собралась ответить. Но она промолчала и лишь кивнула, благодаря его за поддержку, и отправилась проверять почту.

Содержимое ящика не особо вдохновляло. Реклама, несколько факультетских информационных листков, один из которых извещал о публичной лекции профессора Габриеля О. Эмерсона. Лекция имела длинное название: «Плотская страсть в «Божественной комедии» Данте. Смертный грех и личность». Название не сразу отложилось у нее в мозгу. Потом она усмехнулась и принялась напевать себе под нос.

Напевая, Джулия пробежала глазами еще один информационный листок. Администрация факультета извещала аспирантов профессора Эмерсона о том, что лекция отменяется и переносится на более поздний срок, о чем будет сообщено дополнительно. Был и третий листок. Ну и ну! Этот извещал об отмене всех семинаров, консультаций и встреч, назначенных профессором Эмерсоном.

В ящике было что-то еще. Какой-то невзрачный клочок бумаги. Джулия извлекла его, развернула и прочла:

Простите меня.

Джулия Митчелл

Странно, зачем он бросил в ящик ее записку? Как вообще это понимать? Разгадка была почти мгновенной – стоило лишь повернуть записку оборотной стороной. И тогда Джулии сразу расхотелось петь, а ее сердцу – биться.

Эмерсон – придурок.

Глава 3

Случись такой конфуз лет десять назад, Джулия грохнулась бы на пол, свернулась бы в утробной позе и замерла. Но в свои двадцать три года она стала покрепче. Поэтому она не застыла перед открытым почтовым ящиком, глядя, как сгорает, превращаясь в груду пепла, ее недолгая аспирантская карьера. Завершив необходимые дела на факультете, она вернулась домой.

Подавляя все мысли о рушащейся карьере, Джулия сделала еще четыре совершенно необходимых дела.

Во-первых, достала из-под кровати пластиковый контейнер для микроволновки и несколько уменьшила хранившийся там неприкосновенный запас наличных денег.

Во-вторых, навестила ближайший винный магазин и купила самую большую бутылку самой дешевой текилы.

В-третьих, написала Рейчел длинное электронное письмо, выразив все свои соболезнования и извинения. Джулия намеренно не упомянула, где сейчас живет и чем занимается, а потому отправила письмо со своего старого адреса на gmail, а не с университетского.

В-четвертых, она пошла по магазинам. Это была своеобразная дань памяти Грейс и дружбе с Рейчел, поскольку мать и дочь обожали покупать разные дорогостоящие штучки, а Джулия могла лишь смотреть на витрины.

С Рейчел они были знакомы с девятого класса. В тот год Джулия переехала в Селинсгроув, пошла в новую школу, где и нашла себе новую подругу. Тогда ее финансовое положение было незавидным. Впрочем, оно и сейчас оставалось почти таким же. Аспирантская стипендия позволяла лишь сводить концы с концами, а подрабатывать не разрешали канадские законы. Джулия приехала сюда по студенческой визе, налагавшей весьма строгие ограничения на трудоустройство.

Джулия останавливалась возле роскошных витрин магазинов на Блур-стрит, думая о своей давней подруге и о женщине, заменившей ей мать. Витрина магазина «Прада» напомнила Джулии тот первый и единственный раз, когда она согласилась, чтобы Рейчел купила ей элегантные и очень дорогие туфли на шпильках. Эти туфли сопровождали Джулию повсюду. Коробка с ними и сейчас стояла в дальнем углу ее гардероба. Она надела их всего однажды… в тот вечер, когда поняла, что ее предали. Помнится, тогда она сгоряча искромсала ножницами нарядное платье и хотела расправиться с туфлями. Но не смогла. Как-никак это был подарок Рейчел, сделанный искренне и от души. Ни туфли, ни Рейчел не виноваты в случившемся.

Джулия долго простояла перед витриной парфюмерного магазина «Шанель». Она вспоминала Грейс. Та всегда встречала ее улыбкой и нежными объятиями. Родная мать Джулии трагически погибла. На похоронах Грейс крепко обняла окаменевшую от горя Джулию и сказала, что любит ее и с радостью станет ей матерью. И это не были просто слова, произнесенные под влиянием минуты. Грейс оказалась лучшей матерью, чем Шарон. Джулия и сейчас удивлялась этому. Она давно не верила утверждениям, будто мертвые могут наблюдать за миром живых. В таком случае Шарон сгорела бы со стыда.

А когда все слезы были выплаканы и магазины закрылись, Джулия побрела домой. Точнее, в свое временное пристанище. Там она принялась шпынять себя за то, что была скверной приемной дочерью для Грейс и никудышной подругой для Рейчел. Покончив с этой стадией самоедства, Джулия устроила себе выволочку за редкостное разгильдяйство и невнимательность. Это надо же догадаться – схватить первый попавшийся клочок бумаги и даже не взглянуть, есть ли что-нибудь на обратной стороне! И на этой бумажонке она посмела написать человеку, только что потерявшему любимую мать.

Какие мысли возникли в голове Эмерсона, когда он обнаружил и прочел ее записку? Несколько глотков текилы упростили вопрос: «Что он должен думать обо мне сейчас?»

Ответа Джулия не знала. Мозг, подхлестнутый текилой, требовал действий. А может, собрать вещи, погрузиться в междугородний автобус и отправиться в Селинсгроув, чтобы только больше не встречаться с ним? Ей и сейчас было стыдно, что в тот злополучный день она не догадалась, с кем и о ком профессор Эмерсон говорил по телефону. Но она и подумать не могла, что рак вновь накинется на Грейс. Смерть Грейс вообще казалась Джулии чем-то нереальным. И что это был за жуткий день? Почему его так взбесила ее невнимательность? Джулию просто шокировала его враждебность. Но еще более шокирующим было видеть, как он плачет. Ею тогда двигало единственное желание – войти в кабинет и утешить. Вполне человеческое желание. Оно заслонило все ее мысли, и только поэтому она не догадалась о причине профессорского горя.

А во что вылилось это «вполне человеческое желание»? Профессор Эмерсон только-только узнал страшную новость: умерла его любимая мать. Он мучается от сознания, что не успел проститься с ней и сказать, как он ее любит. Позвонивший ему – скорее всего, это был его братец Скотт – подливает масла в огонь, упрекая Габриеля в черствости и эгоизме. Профессор Эмерсон готов все бросить и мчаться в аэропорт, надеясь поспеть на похороны. И вот тут-то, выбежав из кабинета, он замечает ее записку с извинениями и… парой слов, написанных Полом на обратной стороне бумажного клочка.

Редкостный идиотизм.

Джулию удивило, что профессор тут же не вычеркнул ее из числа своих аспирантов. «Возможно, он меня вспомнил». Мысль была ободряющая. Глотнув текилы, Джулия попробовала развить ее дальше, но не смогла. Текила оказалась сильнее, и мисс Митчелл отключилась, заснув прямо на полу.

* * *

Прошло две недели. Душевное состояние Джулии несколько улучшилось, хотя ощущение, что ее будущее висит на волоске, не проходило. Она почти ежедневно проверяла свой факультетский почтовый ящик, ожидая найти там уведомление об отчислении. Мысль самой забрать документы и вернуться домой она отвергла. Она не такая трусиха и выдержит этот удар судьбы.

Джулия не отрицала, что болезненно застенчива и краснеет, будто школьница. Но это не мешало ей быть упрямой и целеустремленной. Она безумно хотела изучать творчество Данте и была готова удержаться в Торонтском университете любой ценой. Даже сделав Пола своим соучастником. Правда, он пока об этом не знал.

Убедившись, что в ее ящике нет ничего, кроме обычной бумажной дребедени, Джулия облегченно вздохнула. Информационные листки отправились в ближайшую мусорную корзину, а сама Джулия собралась навестить факультетскую библиотеку.

– Джулианна? Можно вас на минуточку? – окликнула ее в коридоре миссис Дженкинс, миловидная пожилая дама, факультетский референт. Джулия остановилась. – Скажите, у вас были какие-то сложности с профессором Эмерсоном?

– У меня?.. Н-не знаю. – Джулия мгновенно покраснела и принялась отчаянно кусать изнутри собственный рот.

– Профессор Эмерсон прислал мне утром два электронных письма с настоятельной просьбой, чтобы вы зашли к нему, как только он вернется. Обычно я не вмешиваюсь в дела профессоров. Они сами назначают встречи своим аспирантам. Уж не знаю почему, но профессор Эмерсон пожелал, чтобы я не только уведомила вас о встрече, но и сделала запись о ней в вашем личном деле.

Джулия кивнула и полезла в рюкзак за органайзером. О том, какими эпитетами наградил ее профессор в этих письмах, она старалась не думать.

– Так вы готовы встретиться с ним завтра? – спросила миссис Дженкинс.

– Как? Уже завтра? – упавшим голосом пролепетала Джулия.

– Он возвращается сегодня вечером и завтра, к четырем, будет ждать вас у себя в кабинете. Вы сможете прийти? Я должна сообщить профессору ваш ответ.

Джулия кивнула и пометила время у себя в органайзере, всем видом показывая, что ничуть не удивлена.

– Профессор не сказал, зачем вы ему понадобились. Но добавил, что у него есть серьезные основания с вами встретиться. Я сама теряюсь в догадках, – растерянно добавила миссис Дженкинс, отпуская Джулию.

В библиотеку Джулия не пошла. Она вернулась домой, чтобы собрать вещи, взяв себе в помощницы «сеньориту Текилу».

* * *

К утру основная часть имущества Джулии была упакована в два больших чемодана. Не желая признаваться в поражении ни себе, ни бутылке с текилой, часть вещей девушка оставила несобранными. Успеется. Сейчас Джулия сидела на стуле и по детской привычке вращала большими пальцами. Ее натура требовала действий. Тупо сидеть и тянуть время до визита к Эмерсону она не могла. Приложиться к текиле накануне визита – тем более. Поскольку с другими аспирантами она еще не успела подружиться, то ей оставалось только одно: убрать квартиру, так и не ставшую ей домом.

Но и это занятие не заняло много времени. Вскоре все было отмыто, отчищено, доведено до блеска и благоухало лимоном. Джулия имела все основания гордиться собой. Наспех собрав рюкзак, она вышла и с гордо поднятой головой отправилась на встречу с экзекутором Эмерсоном.

А профессор уже шагал по факультетским коридорам, заставляя коллег и аспирантов жаться к стенам и уступать ему дорогу. Настроение у него было на редкость скверным, и ни у кого не хватало мужества заговорить с хмурым профессором.

Все это имело вполне объяснимые причины. Дни, проведенные в родных местах, были омрачены не только смертью матери, но и бесконечными перепалками с живыми и здравствующими родственниками. Он плохо спал, а вчерашнюю ночь вообще провел без сна. Боги авиакомпании «Эр Канада» прокляли его, усадив рядом с отцом двухгодовалого малыша. Едва самолет покинул филадельфийский аэропорт, папаша шумно захрапел в уютных сумерках салона. Зато его чадо вопило, а потом обильно оросило не только отцовские колени, но и брюки профессора Эмерсона. Профессор как ужаленный выскочил в проход, потребовал у стюардессы тряпку и щетку, после чего бросился в туалет. Там он лихорадочно смывал и счищал младенческую мочу со своих брюк от Армани, попутно обдумывая законопроект о принудительной стерилизации безответственных родителей.

Джулия появилась возле знакомой двери за несколько минут до назначенного времени и с радостью обнаружила, что дверь заперта. Однако радость почти мгновенно улетучилась. Дверь действительно была заперта, но изнутри. Там сейчас происходила словесная порка Пола Норриса.

Минут через десять дверь открылась, и в коридор вышел Пол, похожий на великана, которому хорошенько двинули между глаз. Сердце Джулии сжалось. Она бросила взгляд на пожарный выход. Всего пять шагов, вращающаяся дверь – и она будет свободна. Главное – не нарваться на полицию и не схлопотать штраф за ложную пожарную тревогу. Но даже штраф казался ей меньшим злом в сравнении с предстоящим разговором.

Пол догадался о ее замыслах. Он покачал головой, выдал несколько ругательств, адресованных профессору, потом улыбнулся и предложил:

– А не закатиться ли нам куда-нибудь на чашку кофе? Разумеется, не прямо сейчас.

Джулию удивило его предложение, и она согласилась, не особо раздумывая. Она и так была выбита из колеи предстоящим разговором.

– Остался сущий пустяк – узнать номер твоего мобильника, – с улыбкой сказал Пол, наклоняясь к ней.

Джулия покраснела, вытащила из рюкзака клочок бумаги, убедилась, что тот девственно чист, и торопливо нацарапала номер. Пол спрятал бумажку в карман и ободряюще потрепал Джулию по руке:

– Давай, Крольчиха, устрой ему ад кромешный.

С чего это он решил, что у нее такое прозвище? И почему вообще она должна называться Крольчихой? Возможно, Джулия даже спросила бы об этом Пола, но из недр кабинета раздался раздраженный, но тем не менее довольно красивый голос:

– Мисс Митчелл, заходите.

Джулия вошла в кабинет и замерла возле двери.

Вид у профессора Эмерсона был изможденный. Лицо бледное, темные круги под глазами. Кажется, он даже похудел. Листая какие-то бумаги, профессор неожиданно высунул язык и медленно обли-зал нижнюю губу.

Джулия, оцепенев, уставилась на его чувственный рот. Затем, сделав над собой изрядное усилие, перевела взгляд на профессорские очки. В аудитории Эмерсон был без очков. Наверное, очками он пользовался, лишь когда уставали глаза. Но сегодня его сверлящие синие глаза частично прятались за темными стеклами очков. «Прада». Модная и очень дорогая модель. Черная оправа резко контрастировала со светло-каштановыми волосами и синими глазами. Словом, очки были центральной точкой его лица. Джулия тут же призналась себе, что еще не видела более элегантного профессора, чем Эмерсон. Казалось, он сошел с рекламного плаката «Прада», хотя вряд ли какой-нибудь профессор согласился бы участвовать в рекламной кампании.

Более того, Эмерсон был первым встреченным Джулией профессором, который следил за модой.

Тот злополучный семинар был не первой встречей Джулии Митчелл с Габриелем Эмерсоном. Она знала этого человека. Знала его порывистый, переменчивый характер. Знала его приверженность к вежливости и соблюдению приличий (по крайней мере, так было до недавнего времени). Знала, что сейчас она вполне могла бы без всякого приглашения усесться в одно из мягких кожаных кресел, в особенности если бы он вспомнил, кто она. Но нынешняя атмосфера кабинета не располагала к вольностям, и Джулия осталась стоять.

– Проходите, мисс Митчелл. Прошу садиться.

Голос Эмерсона был холодным и жестким. Вместо кресла профессор указал на такой же жесткий металлический стул.

Вздохнув, Джулия направилась к неприглядному стулу, стоявшему возле одного из массивных встроенных книжных шкафов. Ей хотелось пошутить, сказать, что обвиняемым мягкие кресла не полагаются, но она решила не усугублять свое и без того шаткое положение.

– Передвиньте стул к моему столу. Я не собираюсь вытягивать шею, чтобы вас видеть.

Джулия послушно понесла стул к письменному столу, умудрившись ножкой задеть за свой ветхий рюкзак. Один карман раскрылся, и его содержимое вывалилось на пол, в том числе и тампон. Джулия покраснела с головы до ног, видя, как чертов тампон закатился под стол и остановился в каком-нибудь дюйме от профессорского кожаного портфеля.

«Может, он обнаружит тампон уже после того, как я покину его кабинет».

Удрученная своей неловкостью, Джулия присела на корточки и стала торопливо собирать рассыпавшиеся предметы, запихивая их обратно в карман. Она собрала почти все, но тут рюкзак преподнес ей новый сюрприз. У него вдруг с треском оборвалась лямка, и он с грохотом шмякнулся на пол. Тетради, ручки, iPod, мобильник и большое зеленое яблоко разлетелись по красивому персидскому ковру. Зрелище было столь же нелепое, как компания хиппи в интерьере старинного особняка.

«Боги всех аспирантов и вечных неудачников, покарайте меня на месте», – мысленно взмолилась Джулия.

– Мисс Митчелл, вы никак еще и комедиантка?

От его саркастического тона Джулия словно окаменела. Она все-таки решилась поднять глаза и взглянуть на него. Увиденное едва не заставило ее разреветься.

Как человек, носящий ангельское имя, может быть таким жестоким? Как его мелодичный голос может быть таким суровым? Джулия тут же утонула в его холодных синих глазах. Она с тоской вспоминала, как однажды эти глаза смотрели на нее с нежностью и добротой. Нет, она не имела права поддаваться отчаянию. Лучше привыкнуть к его нынешнему поведению, как бы больно ей ни было.

Запоздало ответив на его вопрос мотанием головы, Джулия вновь стала запихивать рассыпавшиеся вещи в рюкзак.

– Когда я задаю вопрос, то жду, что мне ответят не какими-то невразумительными жестами, а голосом. Неужели вы до сих пор не усвоили этот урок? – Бегло взглянув на Джулию, профессор Эмерсон вернулся к папке, которую держал в руках.

– Простите меня, доктор Эмерсон.

Джулия удивилась собственному голосу. Слова были произнесены тихо, но теперь в них ощущался металл. Она не знала, откуда в ней появилась смелость, и мысленно поблагодарила богов, явившихся ей на помощь. Очень вовремя.

– Вообще-то, профессор Эмерсон, – отчеканил он. – Докторов везде пруд пруди. Сейчас даже мануальные терапевты и ортопеды именуют себя докторами.

Больно отшлепанная его словами, Джулия склонила голову и попыталась застегнуть молнию своего предательского рюкзака. Увы, бегунок молнии не желал соединять зубцы. Джулия мысленно уговаривала его, чередуя уговоры с проклятиями, будто это могло магическим образом заставить бегунок исправно работать.

– Может, прекратите возиться с вашим рюкзачным недоразумением и сядете на стул, как и подобает человеку?

Джулия поняла: Эмерсон на грани срыва и лучше его больше не злить. Перестав возиться с «рюкзачным недоразумением», она уселась на неудобный стул. Руки она сложила на коленях, поскольку каждый ее жест только раздражал профессора.

– Должно быть, вы уверены в своем таланте комедиантки. И ваш прошлый трюк наверняка считаете весьма остроумным.

Он бросил ей клочок бумаги, приземлившийся рядом со стулом. Джулия нагнулась и сразу узнала ксерокопию своей записки.

– Я сейчас объясню. Это была ошибка. Я не писала обе…

– Меня не интересуют ваши объяснения! Помнится, после семинара я просил вас зайти ко мне. Вы ведь не соизволили явиться?

– Я приходила. Но вы говорили по телефону. Дверь была заперта, и…

– Дверь не была заперта! – Эмерсон бросил ей белый картонный прямоугольник, похожий на визитную карточку: – Это, полагаю, тоже из вашего комедийного репертуара?

Джулия подняла карточку и чуть не вскрикнула. Это была маленькая открытка со словами соболезнования. Деб выполнила ее просьбу, приложив к цветам открытку.

Вместе с вами оплакиваю вашу потерю.

Примите мои искренние соболезнования.

С любовью,

Джулия Митчелл

От злости он едва не брызгал слюной. Джулия захлопала ресницами, пытаясь найти точные слова.

– Это совсем не то, что вы думаете. Я хотела сказать, что скорблю…

– Вы уже красноречиво высказались в своей записке!

– Но открытка предназначалась не вам, а вашей семье, которая…

– Не смейте приплетать сюда мою семью! – заорал профессор Эмерсон.

Он сорвал очки, бросил на стол и принялся растирать виски.

Удивление Джулии сменилось неподдельным изумлением. Как такое могло случиться? Почему никто ему не объяснил? Почему он воспринял ее слова соболезнования как насмешку и никто не вправил ему мозги?

У нее противно засосало под ложечкой. Что же могла означать эта история с открыткой?

Ценой неимоверных усилий профессор Эмерсон все же заставил себя успокоиться. Презрительно морщась, он захлопнул папку и отодвинул от себя. Потом вперился глазами в Джулию:

– Итак, вы приехали сюда изучать творчество Данте. Я единственный профессор на всем факультете, который ведет аспирантов по этой теме. Поскольку наши отношения… не сложились, вам придется изменить тему и поискать себе другого руководителя. Либо перевестись на другой факультет, а еще лучше – в другой университет. Я незамедлительно сообщу о своем решении в комитет, назначивший вам целевую стипендию. С вашего позволения, прямо сейчас. – Профессор Эмерсон повернулся к ноутбуку и лихорадочно застучал по клавишам.

Джулия приросла к стулу. Другого решения своей участи она не ждала, но предполагать смертный приговор и услышать его – не одно и то же. Все это время профессор Эмерсон ни разу не взглянул на нее. Вот и сейчас он закрыл крышку ноутбука и пододвинул к себе другие бумаги.

– Не смею вас задерживать, мисс Митчелл.

Она не спорила, не пыталась себя отстаивать. Какой смысл? Этот человек принял решение, и все ее попытки кому-то что-то объяснить будут выглядеть неуклюжими и откровенно глупыми. «Нам очень жаль, что вы не сработались с таким блестящим специалистом, как профессор Эмерсон», – вот что ей скажут. И никому не будет никакого дела до причин и деталей.

Джулия встала на негнущиеся ноги. Голова слегка кружилась. Опозоривший ее рюкзак она прижала к груди и, не прощаясь, вышла из кабинета, больше похожая на зомби, чем на Джулию Митчелл.

Экзекуцию, начатую профессором Эмерсоном, продолжила погода. Когда Джулия шла сюда, погода прикинулась теплой и солнечной. Теперь же заметно похолодало, а она не взяла ни куртки, ни зонта. За считаные минуты тонкая футболка Джулии промокла насквозь. А до ее квартиры было еще целых три квартала. Недурная прогулка в компании дождя и холодного ветра.

«Боги плохой кармы и бурь, смилостивьтесь надо мной».

Немного утешало лишь то, что «рюкзачное недоразумение» хотя бы частично прикрывало ее от косых струй. Намокшая футболка становилась прозрачной, равно как и белый хлопчатобумажный лифчик. Вот тебе, профессор Эмерсон!

Джулия прокручивала в мозгу недавний разговор с ним. Нет, не зря она вчера собрала чемоданы. И все же она искренне надеялась, что он ее вспомнит, что будет добр к ней. Дождешься от него доброты!

Он даже не позволил ей объяснить всю эту дурацкую путаницу с запиской. Цветы и открытку счел частью насмешки. А как легко он выкинул ее из программы. Все кончено, Джулия Митчелл. Какой еще другой университет? После отзыва, отправленного Эмерсоном, на изучении творчества Данте можно поставить крест. Ей больше не дадут стипендию. Что теперь? Позорное возвращение в Селинсгроув, в отцовский домишко… Потом и он узнает и посмеется над нею. Они все посмеются над нею. Глупышка Джулия. А она-то думала, что уедет из Селинсгроува, окончит аспирантуру, потом станет профессором… Кого она пыталась обмануть? Все кончено, на этот учебный год уж точно.

Джулия еще крепче прижала к себе промокший рюкзак. И надо же, чтобы эта чертова лямка оборвалась у него в кабинете! Профессор Эмерсон и так считает ее гнусной насмешницей. А она еще и клоунаду устроила. Так опозориться перед ним! Нет, это было выше ее сил.

Впрочем, в чаше позора не хватало еще нескольких капель. Но ждать осталось недолго. В пять часов у профессора Эмерсона закончится рабочий день. Он нагнется за портфелем и обнаружит ее прокладку… Вот тогда ее позор станет полным. Хорошо еще, что она не увидит выражения его лица. Джулия вдруг представила, что ее прокладка на глазах у профессора Эмерсона превращается в здоровенную корову, а та рожает теленка. На его прекрасном персидском ковре.

Треть пути Джулия уже прошла. Ее длинные каштановые волосы превратились в сосульки и теперь липли ко лбу. Промокшие брюки хлюпали. Девушке казалось, что она превратилась в водосточную трубу. Поднимая фонтаны брызг, мимо проносились машины и автобусы, которые то и дело окатывали ее грязной водой. Когда случается крупная неприятность, мелкие уже не так досаждают.

В этот момент напротив Джулии затормозил новенький «Ягуар». Водитель плавно остановился, не окатив ее еще одной порцией грязи. Потом в машине открылась передняя дверь со стороны пассажирского сиденья.

– Садитесь, – произнес мужской голос.

Джулия не знала, как поступить. Садиться в незнакомую машину? Она огляделась по сторонам. Ни одного человека, даже в плаще и под зонтом. Джулия была единственная, кто решил испытать на себе всю мощь сентябрьского ливня.

Ей стало любопытно, и она подошла к машине. Маньяки и извращенцы встречаются везде, даже в Торонто. Впрочем, этого маньяка она знала. Более того, она рассталась с ним совсем недавно. Ну уж нет, профессор Эмерсон! Пусть она трижды промокнет, но…

– Что вы раздумываете? Полезайте в машину. Прогулки под таким дождем кончаются воспалением легких. От воспаления легких, кстати, умирают. Забирайтесь, я отвезу вас домой.

Теперь его голос звучал мягче. Лед растаял, камень раскрошился. Это был почти тот голос, который она помнила столько лет.

Только ради памяти прошлого Джулия согласилась сесть в машину. Она мысленно извинилась перед автомобильными богами за испачканное черное кожаное сиденье и безупречно чистые коврики.

За стеклами машины шумел дождь. А салон наполняли тихие звуки фортепьяно. Шопен, ноктюрн ми-бемоль мажор, сочинение номер девять, опус два. Джулия улыбнулась. Ей всегда нравился этот ноктюрн.

– Большое вам спасибо, профессор Эмерсон, – сказала она, поворачиваясь к водителю.

Глава 4

Кто-то усмотрит в этой уличной встрече профессора Эмерсона с насквозь промокшей Джулией Митчелл некий перст судьбы. Возможно, и так, хотя самому Эмерсону причина их встречи была предельно понятна: он оказался на Блур-стрит, поскольку свернул не туда. В какой-то мере вся его жизнь представляла собой совокупность «поворотов не туда», но этот он считал чистой случайностью. Ехать по центральной части Торонто в час пик – задача не из легких. Добавьте к этому невесть откуда взявшуюся грозу и сердитое электронное послание от брата, пришедшее на айфон Эмерсона. Последнее обстоятельство сыграло главную роль в том, что с Квинс-парк профессор свернул не налево, а направо. На Блур-стрит, в противоположную сторону от своего дома.

Блур-стрит не такое место, где в часы пик легко развернешься на сто восемьдесят градусов. Особенно если у тебя новенький «Ягуар», которым ты дорожишь. Профессору Эмерсону не оставалось ничего иного, как смиренно двигаться в общем потоке машин, что он и делал, пока не заметил на тротуаре несчастную мисс Митчелл. Она брела с отрешенностью бездомной, прижимая к груди свое «рюкзачное недоразумение». Эмерсона вдруг захлестнуло чувство вины, и он сделал то, на что не решился бы, будь на улице сухо. Он открыл дверь и позвал Джулию в салон машины.

– Я вам тут всю обшивку запачкаю, – извиняющимся тоном пробормотала Джулия.

Пальцы профессора Эмерсона впились в рулевое колесо.

– У меня есть кому почистить сиденье.

Ответ больно ударил по Джулии, и она опустила голову. Ну кто она для этого лощеного профессора? Комок уличной грязи, прах под его ногами.

– Где вы живете? – спросил Эмерсон, чтобы поскорее перейти со щекотливой темы на более пристойную и безопасную.

Он искренне надеялся, что их совместная поездка не затянется.

– На Мэдисон-стрит. Нужно проехать еще немного, а там будет поворот направо, – пояснила Джулия, махнув рукой в темное пространство.

– Не трудитесь объяснять. Я знаю, где находится Мэдисон-стрит, – отрезал он.

Украдкой поглядывая на профессора, Джулия подвинулась ближе к окошку. Уж лучше смотреть на мокрую улицу и желтые пятна фонарей, чем на этого напыщенного гордеца.

Профессор Эмерсон мысленно выругался. Даже с этой мочалкой темных мокрых волос Джулия Митчелл была чертовски привлекательной. Эдакий кареглазый ангел в джинсах и кроссовках. Профессорский разум зацепился за мысленную характеристику. Слова «кареглазый ангел» показались ему странно знакомыми. Где-то он уже их встречал, только забыл, где именно. Поскольку мозг не выдал ему мгновенный и точный ответ, профессор Эмерсон не стал напрягать память.

– Какой у вас номер дома? – спросил он уже мягче и совсем тихо.

– Сорок пять.

Он кивнул и вскоре затормозил напротив трехэтажного кирпичного дома, когда-то принадлежавшего одному хозяину, а нынче разделенного на квартиры.

– Спасибо, что подвезли, – пробормотала Джулия, берясь за ручку.

– Подождите, – остановил ее Эмерсон.

Он достал с заднего сиденья большой черный зонт. Джулия послушно ждала, не веря своим глазам. Недосягаемый профессор Эмерсон вылез наружу, раскрыл зонт, обошел свой «Ягуар» и открыл дверь со стороны пассажирского сиденья. Джулия вылезла вместе со своим злосчастным рюкзаком и в сопровождении профессора прошла несколько шагов до подъезда.

– Спасибо, – вновь сказала она и полезла в боковой карман рюкзака за ключами.

Неужели она настолько бедна, что не может позволить себе новый рюкзак? Он, конечно, знал о привязанности некоторых людей к старым вещам. Наверное, этот мокрый мешок ей чем-то дорог.

Похоже, сегодня все рюкзачные молнии сговорились против Джулии. Она дергала за бегунок, но тот не желал двигаться с места. Джулия покраснела. Эмерсону сразу вспомнилось ее лицо, когда она ползала по персидскому ковру, собирая рассыпанные вещи.

Ощущая себя косвенным виновником этой заминки, профессор вручил Джулии уже закрытый зонт, взял бунтарский рюкзак и рванул молнию. Почувствовав мужскую силу, та послушно скрипнула и разошлась. Эмерсон протянул рюкзак Джулии.

Она нашла ключи, но так нервничала, что уронила их. Джулия нагнулась, подняла ключи и попыталась дрожащими руками найти нужный ключ.

Исчерпав всякое терпение, профессор выхватил у нее кольцо с ключами, которые внешне казались похожими. Он стал пробовать один за другим, пока не нашел нужный. Открыв входную дверь, Эмерсон пропустил Джулию вперед и лишь потом вернул ей ключи. Смущенная Джулия вновь забормотала благодарности.

– Я провожу вас до квартиры, – вдруг сказал Эмерсон и пошел с ней к лестнице. – У вас тут даже консьержа нет. Мало ли что…

Джулия молила богов многоквартирных домов, прося помочь ей побыстрее найти ключ от квартиры. Боги ответили на ее молитву. Она открыла дверь. Оставалось распрощаться с профессором, войти к себе и закрыть дверь. Выйти из дома он сможет и без ее помощи: замок на двери подъезда защелкивается автоматически.

Но Джулия, улыбнувшись профессору, как старому знакомому, вежливо осведомилась, не желает ли он выпить чаю.

Удивленный таким приглашением, профессор Эмерсон как-то незаметно вошел в квартиру и лишь потом задался вопросом, стоило ли это делать. Оглядев тесное, убогое жилище, он быстро пришел к выводу, что не стоило.

– Позвольте ваш плащ, профессор, – попросила воспрянувшая духом Джулия.

– Только куда вы его повесите? – хмыкнул Эмерсон.

В квартире не было ни одежного шкафа, ни даже вешалки.

Джулия потупила глаза и втянула голову в плечи. Профессор увидел ее закушенную губу и сразу пожалел о своей грубости.

– Простите меня, – сказал он, подавая ей плащ от Барберри – еще один предмет его гордости. – Вы очень любезны, мисс Митчелл.

Джулия бережно повесила его плащ на крючок, привинченный к входной двери. Свой рюкзак она кинула прямо на пол.

– Проходите. Располагайтесь. Я приготовлю чай.

Стульев в жилище мисс Митчелл было всего два. Профессор Эмерсон сел на тот, что показался ему крепче. Он чувствовал себя очень неуютно и изо всех сил пытался это скрыть. Квартирка была меньше его ванной для гостей. Узкая кровать у стены, столик, два стула, книжная полка, похоже, что из магазина «ИКЕА», и комод. В стене – встроенный шкафчик. Крохотная ванная и никакого намека на кухню.

Она обещала приготовить чай. Интересно, где и каким образом? Поискав глазами кухонную утварь, профессор Эмерсон заметил микроволновку и электрическую плитку. Обе стояли на комоде, без всякой защитной подставки. Рядом с комодом, на полу, урчал маленький холодильник.

– У меня есть электрочайник, – сказала Джулия.

Сообщено это было с гордостью, словно она хвасталась бриллиантами от Тиффани.

Профессор вдруг обратил внимание, что с Джулии все еще стекает вода, а промокшая одежда стала вызывающе прозрачной. Он тут же предложил Джулии повременить с чаем и переодеться в сухое.

И опять Джулия покраснела и втянула голову в плечи. Она бросилась в свою мини-ванную, откуда вернулась, обвязанная пурпурным полотенцем. Второе полотенце она держала в руках и, судя по всему, намеревалась вытереть им образовавшуюся на полу лужу. Тут профессор не выдержал:

– Я сам вытру пол. А вы переоденьтесь, а то еще подхватите воспаление легких.

– И умру, – добавила она себе под нос.

Джулия раскрыла шкаф и принялась рыться в оставшейся одежде, стараясь не зацепиться за чемоданы. Профессору показалось странным, что мисс Митчелл так и не удосужилась распаковать свои вещи, но о причинах он спрашивать не стал.

Он забыл, когда в последний раз сам мыл пол. Естественно, пол в этой квартире тоже был убогим – истертым и скрипучим. Раздумывая над тем, почему у мисс Митчелл нет специальной тряпки для пола, профессор Эмерсон добросовестно вытер серо-коричневые половицы. Затем его взгляд переместился на стены, когда-то белые, а теперь ставшие грязновато-кремовыми, с завитками облупившейся краски. Потолок хранил следы протечек. Разводы в углу намекали на скорое появление плесени. Черт побери, почему такая милая девушка, как мисс Митчелл, должна жить в столь жутких условиях? Однако в квартире было на удивление чисто. Гордая бедность – у классиков это называлось так.

– И сколько же вы платите за свою квартиру? – спросил он, вновь скрючиваясь и садясь на шаткое сооружение, имевшее наглость называться стулом.

Кстати, ростом профессор Эмерсон почти не уступал Полу.

– Восемьсот канадских долларов. Это за все, включая свет, воду и отопление, – ответила Джулия, скрываясь в ванной.

Профессор Эмерсон с некоторым сожалением подумал о своих брюках от Армани. Вернувшись из Филадельфии, он их попросту выкинул. Он не представлял, как можно их надеть снова после столь обильного орошения младенческой мочой. Никакие химчистки уже не исправят того, что сотворил с ними крикливый ребенок. А между тем стоимость этих брюк, купленных Полиной, была выше месячной платы за каморку мисс Митчелл.

Продолжая разглядывать ее квартиру, профессор чувствовал все жалкие и бессмысленные потуги Джулии сделать это место своим домом. Над кроватью она повесила большую репродукцию картины Генри Холидея «Встреча Данте и Беатриче на мосту Санта-Тринита». Эмерсон представил, как она каждый вечер, перед сном, смотрит на эту картину, разметав по подушке свои длинные сияющие волосы. Мысль эту он тут же благоразумно запихнул в глубины подсознания. Странно, у них обоих есть одинаковая репродукция полотна Холидея. Но еще более странным было только сейчас подмеченное им сходство Джулии с Беатриче. Мысль ввинтилась в его мозг, точно штопор, однако профессор был начеку и сразу же ее отбросил.

Обшарпанные стены украшало еще несколько картин из итальянской жизни: рисунок флорентийского собора, набросок собора Святого Марка в Венеции. Была и черно-белая фотография римского собора Святого Петра. Весь подоконник занимали горшки с цветами, среди которых выделялся черенок рододендрона. Похоже, мисс Митчелл делала все, чтобы черенок прижился и разросся. Профессору Эмерсону понравились сиреневые занавески на окнах, прекрасно гармонирующие с покрывалом и подушками на кровати. Книжная полка была заставлена книгами на английском и итальянском языках, подобранными со вкусом. Это тоже немало удивило профессора. Однако никакие картины, цветы и книги не могли скрыть убожество маленькой, давно не ремонтировавшейся квартиры, не имевшей даже кухни. Нет, он бы и свою собаку не поселил в такой «конуре»… конечно, если бы у него была собака.

К этому времени Джулия переоделась в подобие спортивного костюма – черную фуфайку с капюшоном и эластичные облегающие брюки. Свои роскошные волосы она собрала в пучок. Даже такой наряд не лишал ее привлекательности. Она была чертовски хороша. Настоящая сильфида.

– Какой сорт чая вам заварить? У меня есть «Английский завтрак» и «Леди Грей».

Плитку Джулия поставила на пол, а на ее место водрузила чайник. Потом она размотала провод и полезла под комод, где находилась розетка.

Профессору сразу вспомнилось, как она ползала по полу у него в кабинете, и он мысленно покачал головой. У этой девушки не было ни высокомерия, ни горделивого себялюбия. Что ж, похвально. Тем не менее профессору почему-то было невыносимо постоянно видеть ее на коленях. Почему – он и сам не понимал.

– Лучше «Английский завтрак». Скажите, а почему вы здесь живете?

Неожиданность вопроса и резкость его тона заставили Джулию вскочить на ноги. Стоя к профессору спиной, она достала большой керамический заварочный чайник и две красивые фарфоровые чашки с блюдцами.

– Здесь тихо. Приятное окружение. Машины у меня нет, а отсюда легко добираться пешком до университета. – Она достала пару серебряных чайных ложек. – И потом, это была лучшая квартира из предлагавшихся за такие деньги.

Не взглянув на профессора, Джулия поставила чашки на столик и вернулась к комоду.

– А почему вы не поселились в аспирантском общежитии на Чарльз-стрит?

Джулия что-то уронила. С его места было не видно, что именно.

– Я рассчитывала поступить в аспирантуру другого университета, но у меня не получилось. А к тому времени, когда я приехала в Торонто, мест в том общежитии уже не было.

– И где же вы рассчитывали учиться? – Джулия не отвечала, терзая зубами нижнюю губу. – Мисс Митчелл, я ведь задал вам вопрос.

– В Гарварде, – буркнула она.

Профессор Эмерсон едва не грохнулся с жесткого стула.

– В Гарварде? Тогда какого черта вас понесло сюда?

Джулии хотелось улыбнуться. Она знала причину профессорского вопроса.

– Торонто называют Северным Гарвардом.

– Не юлите, мисс Митчелл. Я хочу слышать ваш ответ.

– Да, профессор. Я знаю, вы всегда требуете ответов на ваши вопросы. – Она выгнула брови, и профессор поспешно отвернулся. – Мне нечего скрывать. Моему отцу высшее образование его дочери не по карману. На предоставленную мне стипендию в Гарварде не прожить. Жизнь в Торонто гораздо дешевле. На мне и так висит несколько тысяч долга по студенческому займу в Университете Святого Иосифа. Я решила не делать новых долгов и потому оказалась здесь.

Закипевший чайник вновь заставил Джулию опуститься на колени, чтобы выдернуть вилку из розетки.

– Я этого не знал, – морщась, сказал профессор Эмерсон. – В вашем личном деле это не отражено. Вам следовало бы рассказать администрации о вашем… материальном положении.

Джулия пропустила его слова мимо ушей. Она ополоснула заварочный чайник, засыпала туда чай и залила кипятком.

Профессор не мог успокоиться.

– Нельзя жить в таком ужасном месте, – говорил он, неистово размахивая руками. – Здесь даже кухни нет. Я не представляю, как вы готовите себе еду.

Джулия поставила чайник на столик, добавив к нему серебряное ситечко, затем села на другой стул. Ее руки начали двигаться сами собой.

– Я ем много овощей. На плитке можно прекрасно готовить кускус. Кстати, кускус – очень питательное блюдо.

Ее голос немного дрожал, но она старалась говорить бодро, всем видом показывая, что приехала сюда изучать творчество Данте, а не ублажать собственное чрево.

– Не болтайте ерунды! – вырвалось у профессора. – Питательное блюдо! Собаку и ту лучше кормят!

Джулия густо покраснела, съежилась. Она с трудом сдерживала слезы.

Профессор только сейчас сообразил, до чего же глупо и оскорбительно он себя ведет в чужом доме, каким бы этот дом ни был. Глядя, как исказилось красивое лицо Джулии, профессор Габриель О. Эмерсон мысленно назвал себя самовлюбленным идиотом. Он посмел стыдить ее за бедность, словно бедность – это нечто позорное. А ведь и он сам когда-то был беден. Очень беден. А Джулия – умная, привлекательная девушка. Аспирантка, которая всерьез хочет заниматься творчеством Данте. Что постыдного во всем этом? Или она должна стыдиться своего отца, не сумевшего заработать ей на Гарвард? Как говорят англичане? «Если не можешь иметь лучшее, используй наилучшим образом то, что имеешь». Вот она и старается превратить эту дыру в уютное жилище, поскольку другое ей не по карману. А он пришел сюда и позволил заявить, что это место не годится даже в качестве жилья для собаки! Браво, профессор Эмерсон! Он заставил Джулию почувствовать себя глупой и никчемной, хотя она не то и не другое. Что бы сказала Грейс, если бы слышала сейчас его слова?

Профессор Эмерсон оказался придурком. По крайней мере, он это знал.

– Простите меня, – с трудом выговаривая слова, произнес он. – Сам не знаю, что на меня нашло. – Он закрыл глаза и принялся массировать веки.

– Вы совсем недавно потеряли мать.

В голосе Джулии не было и тени обиды! Только сострадание и готовность простить его за все резкости.

У Эмерсона щелкнул внутренний выключатель.

– Мне не надо было сюда приходить, – сказал он, поднимаясь со стула. – Я лучше уйду.

Джулия его не удерживала. Она подала профессору зонт, затем сняла с крючка его плащ. Она стояла, опустив глаза и чувствуя, как пылают ее щеки. Ушел бы он скорее! Какая же она была дура, пригласив его на чай и показав свое жилище. Еще бы, такие дыры лишь оскорбляют утонченный эстетический вкус профессора Эмерсона. Утром она гордилась идеальной чистотой, наведенной в этой «хоббитовой норе», а сейчас чувствовала себя раздавленной и опустошенной. Оттого что он видит ее жалкой и униженной, ей становилось еще тошнее.

Кивнув ей и пробормотав что-то неразборчивое, профессор Эмерсон покинул ненавистное ему жилище.

Джулия прислонилась спиной к закрытой двери и наконец позволила себе зареветь.

Тук-тук. Тук-тук.

Она знала, кто стучится, но открывать не хотела.

«Боги «хоббитовых нор», в которых недостойна жить даже собака, но за которые приходится каждый месяц выкладывать кругленькую сумму, сделайте так, чтобы он ушел с миром». Эти боги оказались менее сговорчивыми и не ответили на ее молитву.

Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук.

Джулия быстро вытерла рукавом лицо и чуть-чуть приоткрыла дверь.

Профессор удивленно моргал, глядя на нее так, словно она была рождественской елкой. До него с трудом доходило, что за короткое время между его уходом и возвращением она успела всласть пореветь.

Джулия кашлянула, глядя на его итальянские ботинки со слегка загнутыми носами. Профессор переминался с ноги на ногу.

– Когда вы в последний раз ели что-нибудь мясное? – вдруг спросил он.

Джулия засмеялась и покачала головой. Такие мелочи она не запоминала. Какие бифштексы с ее стипендией?

– Во всяком случае, вскоре вас ожидает встреча с изысканно приготовленным мясом. Я жутко проголодался, и вы поедете со мною обедать.

Она позволила себе легкую язвительную улыбку.

– Вы уверены, профессор, что потом не будете жалеть? Вдруг мое общество вызовет у вас те же чувства, что и моя квартира? – Она скорчила рожицу, подражая одной из его недавних гримас.

Профессор Эмерсон слегка покраснел:

– Что было, то прошло. Вот только…

Он выразительно поглядел на ее одежду, задержавшись несколько дольше, чем позволяли приличия, на вырезе ее футболки и округлостях ее красивой груди.

– Я могу переодеться, – сказала Джулия, в который уже раз опуская глаза.

– Да, именно это я и имел в виду. Найдите у себя что-нибудь более подходящее…

Она понимала: он вовсе не хотел ее обидеть. И все равно его слова больно ее задели.

– Пусть я не из богатых, но у меня есть более подходящие, как вы изволили выразиться, вещи. Не беспокойтесь, вам не придется краснеть за то, что привели с собой вульгарную девчонку.

Профессор покраснел еще больше.

– Я имел в виду… одежду, более подходящую для ресторана. Ведь и мне придется надеть пиджак и галстук.

Теперь Джулия окинула его взглядом, задержавшись дольше, чем позволяли приличия, на проступающих под свитером широких грудных мышцах.

– Я соглашусь поехать с вами при одном условии.

– Ваша поездка не обсуждается.

– В таком случае, профессор, приятного вам аппетита без меня.

– Подождите.

Он просунут свой дорогой итальянский ботинок в щель между дверью и косяком. Сейчас его не волновало, что на коже могут остаться царапины или потертости.

– Какое ваше условие?

– Объясните, почему после всего, что вы мне наговорили, я должна ехать с вами на обед?

Умница-профессор очумело поглядел на нее, затем покраснел до корней волос и забормотал, запинаясь на каждом слове:

– Я… э-э… потому что… вы могли бы сказать, что мы… или вы… – Джулия удивленно повела бровью и стала медленно закрывать дверь. – Постойте. – Он уперся рукой в дверь, не давая Джулии закрывать ее и калечить его правую ногу. – Потому что Пол написал сущую правду. «Эмерсон – придурок». Но теперь Эмерсон, по крайней мере, это знает.

Джулия вдруг улыбнулась ему, и он, сам того не желая, тоже улыбнулся. Когда она улыбалась, то становилась просто неотразимой. Он был готов сделать так, чтобы она улыбалась почаще. Зачем? Ради эстетического удовольствия.

– Я подожду вас на лестнице.

Не дав ей опомниться и придумать новое возражение, профессор быстро захлопнул дверь.

Оставшись одна, Джулия закрыла глаза и застонала. Она не привыкла к столь стремительным поворотам событий.

Глава 5

Несколько минут профессор Эмерсон мерил шагами лестничную площадку на ее этаже. Потом он привалился к стене и начал массировать лицо. Он не понимал, что заставило его проводить Джулию до дверей квартиры, принять приглашение на чай, а потом наговорить ей кучу гадостей. Зато он хорошо понимал, что запущенная им цепная реакция глупостей может принять угрожающие размеры. Начать с их встречи у него в кабинете. Он непрофессионально вел себя с мисс Митчелл и балансировал на грани прямых словесных оскорблений. Мало того, посадил ее к себе в машину. Одну. Наконец, словно ему было мало других неприятностей, оказался у нее в квартире. Все это грубым образом нарушало правила Торонтского университета.

Если бы он подобрал на улице не Джулию, а мисс Петерсон, та бы времени не теряла. Она бы нагнулась и зубами открыла молнию на его брюках. Подумав об этом, профессор вздрогнул. Ему вдруг захотелось свозить мисс Митчелл на обед и угостить хорошим стейком. Если это не будет считаться нарушением правил общения между преподавателями и студентами, тогда сам черт не разберет, что считать нарушениями.

Он глубоко вдохнул, успокаивая карусель мыслей. Конечно, таких, как эта мисс Митчелл, называют «стихийное бедствие». У таких непременно все падает, бьется, ломается и так далее. За нею тянулся целый шлейф неудач, начиная с неосуществленного желания учиться в Гарварде. Более того, она центр вихря, способного разрушить спокойную и размеренную жизнь любого человека, включая и его, профессора Эмерсона. Жаль, конечно, что ей приходится жить в столь отвратительных условиях, но он не станет рисковать своей карьерой ради помощи ей. Она и так могла бы завтра отправиться к декану факультета и подать жалобу на оскорбительное поведение и сексуальные домогательства со стороны профессора Эмерсона. А вот этого допускать никак нельзя.

Сколько же времени ей надо на сборы? Или она раздумала ехать с ним? Тогда все равно нужно постучаться в дверь и хоть как-то извиниться за свое прежнее поведение. Лучше так, чем молча исчезнуть. Профессор быстро подошел к двери и уже собрался постучать, но услышал ее шаги. Потом дверь открылась.

Мисс Митчелл стояла, опустив глаза. На ней было простое, но элегантное, с V-образным вырезом черное платье до колен. Профессорские глаза скользнули по плавным изгибам ее фигуры. Он и не подозревал, что ноги у Джулии длинные и очень красивые. А ее туфли… Конечно, она никак не могла этого знать, но профессор Эмерсон питал слабость к женщинам в изящных туфлях на высоком каблуке. Черные туфли Джулии явно были куплены не в обувном отделе заурядного универмага, а в фирменном и весьма дорогом магазине. Профессору захотелось потрогать их…

Джулия кашлянула, напоминая о своем присутствии, и он нехотя оторвался от созерцания туфель. Джулия с нескрываемым изумлением смотрела на него.

Волосы она заколола пучком на затылке, но несколько локонов выбилось из прически, обрамляя лицо. Мисс Митчелл не злоупотребляла косметикой. Она чуть-чуть подрумянила щеки, слегка подвела глаза и, кажется, подкрасила ресницы. Во всяком случае, ресницы у нее стали длиннее и темнее.

Мисс Джулианна Митчелл была по-настоящему обаятельна.

Она надела темно-синий плащ и быстро заперла дверь. Профессор пропустил ее вперед и пошел следом. Спускались молча. На крыльце он раскрыл зонт и в нерешительности остановился. Джулия поглядывала на него, не понимая причины замешательства.

– Если вы возьмете меня под руку, мы оба уместимся под зонтом, – наконец сказал он и согнул левую руку, в которой держал зонт. – Конечно, если вы не возражаете.

Джулия взяла его под руку и как-то нежно посмотрела на него.

В молчании они доехали до гавани. Об этих местах Джулия лишь слышала, но никогда тут не бывала. Прежде чем отдать ключи служащему ресторана, занимавшемуся парковкой машин посетителей, профессор попросил Джулию открыть бардачок и передать ему галстук. Джулия мысленно усмехнулась, увидев безупречный шелковый галстук в специальном футляре.

Всего лишь на секунду, принимая от нее футляр, профессор Эмерсон уловил ее запах.

– Ваниль, – прошептал он.

– Что вы сказали? – спросила она.

– Так, мысли вслух.

Он быстро снял свитер, но Джулия успела заметить его стройную фигуру в рубашке и завитки черных волос на груди. Потом он застегнул верхнюю пуговицу, лишив ее этого зрелища. «А ведь он сексапильный», – подумала Джулия. Красивое лицо, красивая фигура. Надо думать, все, что у него скрыто одеждой, столь же привлекательно. Джулия тут же старательно отогнала эту мысль, решив для собственного блага не слишком много думать о профессоре.

В молчаливом изумлении она смотрела, как он легко и уверенно повязывает галстук. Надо же, без зеркала. Однако зеркало было бы не лишним, поскольку узел на галстуке получился кособоким.

– Ч-черт, не вижу, где перетянул, – бормотал профессор Эмерсон, безуспешно пытаясь расправить узел.

– Вам помочь? – робко предложила Джулия, не желая это делать без его согласия.

– Да, спасибо.

Проворные пальцы Джулии быстро придали узлу надлежащий вид. Потом она поправила воротник и ненароком коснулась профессорского кадыка. К тому времени, когда процедура закончилась, лицо Джулии пылало, а сама она часто дышала.

Профессор не обратил на это внимания, поскольку его мысли были заняты другим. Пальцы Джулии показались ему до боли знакомыми. Чушь, конечно, но он никак не мог отделаться от этого ощущения. А вот пальцы Полины почему-то так и остались для него чужими. Он снял с вешалки пиджак, пристроенный возле заднего сиденья, и быстро облачился по всем ресторанным правилам. Потом улыбнулся Джулии и открыл дверь машины.

Стейкхаус «Гавань-60» был достопримечательностью Торонто. В этом знаменитом и очень дорогом заведении любили собираться крупные бизнесмены, руководители корпораций, политики, звезды шоу-бизнеса и другие выдающиеся личности. Профессора Эмерсона притягивала здешняя безупречная кухня. Нигде не готовили мясо вкуснее, чем в «Гавани-60», а он терпеть не мог посредственности ни в чем, в том числе и в еде. Ему бы и в голову не пришло повезти Джулию куда-то еще.

Антонио, метрдотель ресторана, встретил профессора как старого друга, крепко пожал ему руку и обрушил на него целую лавину стремительной итальянской речи.

Профессор отвечал ему учтиво и тоже по-итальянски.

– А кто эта красавица? – спросил Антонио, поцеловав Джулии обе руки.

Все это сопровождалась выразительными итальянскими эпитетами по поводу ее глаз, волос и кожи.

Джулия покраснела и поблагодарила Антонио, заговорив с ним на его родном языке.

Профессор еще днем убедился, что у мисс Митчелл красивый голос. Но когда она говорила по-итальянски, этот голос звучал божественно. Ее алые губы красиво изгибались, произнося… нет, пропевая каждое слово. А иногда она высовывала кончик языка, чтобы их облизать… Профессору Эмерсону пришлось несколько раз напомнить себе, что сидеть с открытым ртом, да еще в таком месте, – это верх неприличия.

Услышав итальянскую речь Джулии, Антонио засиял от радости. Порывистый итальянец расцеловал ее в обе щеки, после чего повел ее и профессора в дальний конец зала, где у него имелся исключительно романтический столик на двоих. Профессор остановился возле столика, ощущая некоторую неловкость. Не так давно он сидел за этим столиком, но с другой спутницей. Нужно деликатно попросить Антонио, чтобы он пересадил их за другой столик. Однако прежде чем профессор успел открыть рот, метрдотель спросил Джулию, не желает ли она попробовать вина одного весьма урожайного года. Тогда его тосканская родня собрала замечательный урожай винограда, отличающегося особым вкусом.

Джулия рассыпалась в благодарностях, но тут же добавила, что у профессора могут быть другие предпочтения. Профессор быстро сел и, не желая обижать Антонио, сказал, что с благодарностью примет все, что тот предложит. Довольный Антонио быстро удалился.

– Думаю, на людях вам не стоит называть меня профессором Эмерсоном. – Джулия улыбнулась и кивнула. – Называйте меня просто мистером Эмерсоном.

Мистер Эмерсон погрузился в изучение меню и не заметил, как глаза его спутницы удивленно расширились, а затем погасли.

– Кстати, откуда у вас тосканский акцент? – спросил он, по-прежнему не поднимая на нее глаз.

– Первый курс университета я училась в Италии. Целый год провела во Флоренции.

– Ваш итальянский гораздо лучше. Такого не достигнешь за год жизни в Италии.

– Я начала учить итальянский еще в старших классах школы.

Теперь мистер Эмерсон поднял глаза и увидел, что Джулия избегает его взгляда. Она внимательно изучала меню, словно оно содержало не название блюд, а экзаменационные билеты. Нижняя губа была закушена.

– Что вас тревожит, мисс Митчелл? Я же пригласил вас сюда. – Она вопросительно посмотрела на него. – Вы моя гостья. Заказывайте все, что пожелаете. Только обязательно выберите себе мясное блюдо.

Возможно, это было не совсем вежливо, но профессор ощущал необходимость напомнить ей, зачем она здесь. Помимо всего прочего, чтобы подкрепиться более существенной едой, нежели кускус.

– Я даже не знаю, что заказывать.

– Тогда, если не возражаете, я возьму выбор на себя.

Она кивнула и закрыла меню, но терзать нижнюю губу не перестала.

Вернувшийся Антонио горделиво поставил на стол бутылку кьянти. Надписи на этикетке были сделаны от руки. Джулия с улыбкой смотрела, как метрдотель торжественно откупоривает бутылку и наливает вино в ее бокал.

Мистер Эмерсон завороженно следил за ее движениями. Вот она слегка покачала бокал, потом подняла его, чтобы посмотреть на вино в свете горящей свечи. Затем поднесла бокал к носу, закрыла глаза и осторожно вдохнула аромат. Завершив этот ритуал, Джулия осторожно пригубила вино, подержала во рту и медленно проглотила. Открыв глаза, она лучезарно улыбнулась Антонио и поблагодарила его за столь драгоценный подарок.

Антонио расцвел. Он похвалил мистера Эмерсона за прекрасную спутницу, следует признаться – с излишней восторженностью, потом собственноручно наполнил оба бокала своим любимым вином и ушел, оставив гостей наедине.

Мистер Эмерсон, пользуясь полумраком, опустил руку под стол и поправил брюки, вздувшиеся в одном месте. Иначе и быть не могло, поскольку зрелище Джулии, дегустирующей тосканское вино, – это самое эротическое зрелище, какое ему доводилось видеть. Она была не просто привлекательной или красивой, хотя природа наделила ее красотой ангела или музы. Красота Джулии, несомненно чувственная, обладала гипнотическим действием. И в то же время это была красота невинной девушки. Ее прекрасные глаза отражали всю глубину чувств и излучали невинность. Странно, что он не заметил этого раньше.

Эмерсон отвел взгляд, вдруг почувствовав себя грязным. Ему стало очень стыдно за свою реакцию. Это ангельское создание пробуждало в нем далеко не ангельские чувства и желания. Надо будет об этом задуматься. Когда останется один. Когда вернется домой, где тоже пахнет ванилью.

Он заказал самые большие порции филе-миньон, какие только существовали в этом ресторане. Все протесты мисс Митчелл он отмел взмахом руки, заметив, что недоеденное она сможет взять с собой. По его расчетам, это позволит ей нормально питаться еще пару дней.

А что она будет есть потом? Профессор тут же отогнал мелькнувший вопрос. Этот вечер – однократное событие, вынужденное, чтобы загладить его хамское поведение в кабинете и у нее дома. Вечер закончится, и отношения между ними снова примут строго официальный характер. Все дальнейшие «стихийные бедствия» она пусть устраивает и преодолевает одна, без него.

Ход мыслей Джулии был совсем другим. Она искренне радовалась этому вечеру. Ей хотелось, чтобы профессор снял защитные барьеры и они смогли бы поговорить. Поговорить о более серьезных вещах, чем сорта итальянских вин и особенности итальянских блюд. Она хотела расспросить его о семье и похоронах. Ей хотелось по возможности утешить его. Более того, хотелось шепотом, на ухо, поведать ему о своих секретах и в ответ выслушать его секреты. Да, он смотрел на нее, но его взгляд был совершенно холодным и отрешенным. Похоже, сегодня ей не суждено получить желаемое.

Джулия улыбнулась этой мысли и продолжила есть, нарочито громко стуча вилкой и ножом. Вдруг ее нервозность спровоцирует его на вопрос и в крепостной стене появится маленькая брешь?

– Кстати, а что вас подвигло в старших классах на изучение итальянского языка?

Джулия шумно вздохнула, округлила глаза и удивленно раскрыла очаровательный рот. Наблюдая такую реакцию на свой вопрос, мистер Эмерсон наморщил лоб. Разве он спросил о чем-то запретном, вроде размера ее лифчика? Его глаза невольно переместились на ее грудь. Профессор покраснел, обнаружив, что знает и номер, и размер чашечек. Как и откуда – этого он понять не мог.

– В общем-то, ничего особенного. Заинтересовалась итальянской литературой. Увлеклась Данте и… Беатриче. – Говоря, Джулия теребила салфетку на коленях, а выбившиеся локоны нервно подрагивали.

Профессору вспомнилась репродукция в ее квартире. Потом он вдруг подумал о необычайном сходстве Джулии с Беатриче. Мысль была опасной, и он тут же выбросил ее из головы.

– Похвальный интерес, особенно если учесть, что старшеклассниц обычно интересует совсем другое, – заметил он, стараясь в то же время впитать в себя и запомнить ее красоту.

– У меня была… подруга. Пожалуй, это она заразила меня интересом к итальянской литературе.

Почему-то слова о подруге звучали с оттенком невыразимой грусти.

Профессор почувствовал, что направляется прямиком к своей старой ране, чего делать было никак нельзя. Он спешно дал задний ход и переменил тему разговора:

– Антонио в восторге от вас.

– Он очень добр, – мило улыбнувшись, ответила Джулия.

– А вы ведь от доброты расцветаете, как роза.

Слова выскользнули из уст профессора Эмерсона раньше, чем сработал мозговой контроль. Он был тут же вознагражден ее более чем теплым взглядом. Ему стало не по себе, и он трусливо, по-мальчишески, захлопнулся. Вперился глазами в свой бокал с вином и в тарелку. Постепенно черты профессорского лица обрели прежнюю холодность. Джулия заметила перемену и больше не делала попыток вовлечь его в откровенный разговор.

Положение спасал очарованный Джулией Антонио. Метрдотель чаще, чем требовалось, присаживался за их столик и болтал по-итальянски с прекрасной Джулианной. Антонио пригласил ее на следующее воскресенье в Итало-канадский клуб, где обещал познакомить со своей семьей и угостить изысканным обедом. Джулия с благодарностью согласилась, за что была вознаграждена тирамису, эспрессо, бискотти, рюмочкой граппы, а также шоколадными конфетами «Baci»[2].

На профессора Эмерсона щедрость Антонио не распространялась, и ему оставалось лишь молча смотреть, как мисс Митчелл поглощает эти деликатесы.

В конце их визита Антонио вручил Джулии внушительную корзинку и сказал, что не желает слушать никаких возражений. Метрдотель вновь расцеловал ее в обе щеки, причем несколько раз, сам подал ей плащ и попросил профессора почаще привозить сюда его очаровательную спутницу.

Последнюю просьбу профессор Эмерсон выслушал с каменным лицом и ледяным взглядом.

– Это невозможно, – пробормотал он и торопливо покинул ресторан, предоставляя Джулии самой нести подарок метрдотеля.

Провожая взглядом столь странную пару, Антонио чесал в затылке и никак не мог понять профессора. Привести изумительную девушку в столь романтическое место и целый вечер просидеть молча. Должно быть, у бедняги-профессора какие-то неприятности на работе.

Довезя мисс Митчелл до ее дома, профессор Эмерсон учтиво открыл ей дверь и достал с заднего сиденья тяжелую корзину. Не удержавшись, он поднял крышку и заглянул внутрь:

– Недурно. Вино, оливковое масло, бальзамический уксус, печенье, банка домашнего мармелада от жены Антонио и остатки вашего ужина. Этого вам хватит на несколько дней сытной жизни.

– Благодарю вас, – улыбнулась Джулия, протягивая руку к корзине.

– Корзина тяжелая. Я донесу ее до входной двери.

Он сделал то, что сказал, и теперь ждал, когда Джулия откроет дверь. Тогда он отдал ей корзину.

Взгляд Джулии уперся в ее элегантные туфли. Вот и все. Им пора прощаться. От этой мысли у нее почему-то вспыхнули щеки.

– Спасибо вам, профессор Эмерсон, за прекрасный вечер. Это было так великодушно с вашей стороны, что вы…

– Мисс Митчелл, – перебил ее профессор, – давайте не усугублять и без того нелепую ситуацию. Я прошу извинить меня за… прежние грубости. Единственно, что могу сказать в свое оправдание, – это было вызвано причинами… весьма личного характера. Так что пожмем друг другу руки и… оставим все в прошлом.

Он протянул руку. Джулия протянула свою. Профессор старался не причинить ей боль слишком уж сильным рукопожатием. Он старался не замечать ни дрожи ее пальцев, ни вздувшихся вен.

– Спокойной ночи, мисс Митчелл.

– Спокойной ночи, профессор Эмерсон.

С этими словами Джулия скрылась за дверью. Профессор счел, что его вина заглажена.

Где-то через час после их прощания Джулия сидела на кровати и разглядывала фотографию, которую всегда держала у себя под подушкой. Она очень долго смотрела на снимок, решая, как поступить с ним. Вариантов было три: разорвать на мелкие кусочки, оставить на прежнем месте или убрать в комод. Ей всегда нравился этот снимок – самый прекрасный из всех снимков. И в то же время ей было очень больно глядеть на него.

Потом она подняла глаза к своей любимой репродукции и закусила губу, удерживая слезы. Она не знала, чего ждала от своего Данте, но ожидаемого не получила. И потому с мудростью, обретаемой только через разбитое сердце, она решила отпустить его на все четыре стороны.

Она думала о щедрости Антонио. Теперь ее импровизированная кладовка полностью забита снедью. Потом она вспомнила о нескольких голосовых сообщениях Пола. Пол ругал себя за то, что оставил ее один на один с профессором, и просил позвонить в любое время и сообщить, что с ней все в порядке.

Джулия побрела к комоду, выдвинула верхний ящик и бережно, но решительно положила фотографию на самое дно, под комплект эротического нижнего белья, которое она ни разу не надела. Думая о трех совершенно непохожих мужчинах, она улеглась в кровать, закрыла глаза и уснула. Ей снился заброшенный яблоневый сад.

Глава 6

В пятницу Джулия вынула из своего почтового ящика официальное уведомление о согласии профессора Эмерсона быть руководителем по избранной ею теме. Что же заставило уважаемого профессора отказаться от его прежнего решения? Впрочем, долго раздумывать над этой метаморфозой Джулии помешал Пол.

– Ты готова? – донеслось сзади. – Тогда пошли.

Джулия улыбнулась ему. Конверт с извещением она запихнула в карман все того же рюкзака с наспех пришитой лямкой. Они вышли из здания факультета и направились в ближайший «Старбакс». Идти было недалеко – каких-нибудь полквартала.

– Хочу спросить тебя о встрече с Эмерсоном. Но сначала я сам должен тебе кое-что рассказать, – серьезным тоном сообщил Пол. Джулия с некоторой настороженностью посмотрела на него. – Да не бойся, Крольчиха. Ничего опасного, – потрепал он ее по руке. У этого широкоплечего, рослого парня было удивительно доброе сердце, остро чувствующее чужую боль. – Я знаю про историю с запиской, – сказал Пол.

Джулия закрыла глаза и мысленно выругалась.

– Пол, мне так неловко. Я собиралась сама рассказать тебе об этом ляпе, но как-то не удавалось. Я не говорила ему, кто писал про… придурка.

– Не волнуйся, – тронул ее за плечо Пол. – Это я тоже знаю. Я сам ему сказал.

– Ты? Зачем? – изумилась Джулия.

Глядя в большие карие глаза Крольчихи, Пол чувствовал: он готов на все, лишь бы не позволить кому-либо обижать эту славную девчонку. Даже если это разрушит его карьеру ученого. Даже если придется вытащить Эмерсона из уютного профессорского кабинета и хорошенько проучить за высокомерие и нетерпимость. Профессорский зад давно заслужил двойной порции розог или сильного пинка. Возможно, то и другое.

– От миссис Дженкинс я узнал, что Эмерсон назначил тебе срочную встречу. Я сразу понял, с какой целью: отшлепать тебя словами и объявить, что теперь ты можешь убираться ко всем чертям. А ксерокопию нашей записки я нашел среди прочих материалов, которые он мне оставил. – Пол поморщился. – Дополнительный риск, когда работаешь лаборантом у высокоученого чувака вроде Эмерсона.

Джулия застыла на месте. Пол осторожно взял ее за руку и предложил продолжить разговор в тепле, за большой чашкой ванильного кофе-эспрессо с горячим молоком.

Мест в «Старбаксе» было предостаточно. Они прошли в дальний конец. Джулия по-кошачьи расположилась на пурпурном бархатном диванчике, наслаждаясь теплом и кофе. Полу было приятно сознавать, что сейчас ей хорошо и, пока они здесь, Крольчихе не грозят никакие опасности.

– Понятное дело: цепь дурацких случайностей, – вернулся к прерванному разговору Пол. – Немудрено. Он тебя на первом же семинаре погладил против шерсти. Вообще-то тебе не стоило ходить к нему. А вот мне – очень даже стоило. Честное слово, Джулия, я его таким еще не видел. Надменность, брезгливость – это бывало у него и раньше. Но чтобы он так нагло вел себя с женщинами… Подумаешь, ты прослушала его вопрос. Так тебя что, из-за этого гнобить нужно? На твою экзекуцию и смотреть-то было больно.

Джулия потягивала кофе и ждала продолжения монолога.

– Словом, когда я нашел ксерокопию обеих сторон этой чертовой бумажки, то понял: Эмерсон решил живьем изжарить тебя на углях. Я выведал, на какое время назначена ваша встреча, и тоже договорился с ним о встрече, причем непосредственно перед вашей. Я признался Эмерсону, что фраза о придурке написана моей рукой. Я даже соврал ему и попытался убедить его, что ради шутки подделал твою подпись. Он на это не купился.

– И ты все это сделал ради меня?

Пол улыбнулся и пошевелил своими ручищами.

– Я хотел стать живым щитом между им и тобой. Решил принять огонь на себя. Мне-то что: пусть орет, пока не охрипнет. Чем больше он выплеснет на меня, тем меньше достанется тебе. – Он посмотрел на Джулию и со вздохом пожал плечами: – Увы, моя стратегия не сработала.

– За меня еще никто не заступался, – призналась Джулия, с благодарностью глядя на добродушного верзилу. – Я перед тобой в долгу.

– Брось. Я просто хотел оттянуть весь его дерьмовый поток на себя. Кстати, что он тебе говорил? – Джулия разглядывала кофейную чашку, делая вид, что не расслышала вопроса. – Неужели было так скверно, что и вспоминать не хочется? – Пол задумчиво поскреб подбородок. – Но мой визит не пропал даром. На последнем семинаре Эмерсон был вполне вежлив с тобой.

– Да уж, – усмехнулась Джулия. – Зато он не дал мне ответить ни на один вопрос, сколько бы я ни тянула руку. По-моему, Криста Петерсон высказывается за всех нас.

Пола удивило, что такая мелочь вызвала у Джулии вспышку недовольства.

– Об этом можешь не беспокоиться. Криста усердствует на семинарах, потому что с ее диссертацией не все гладко. Эмерсону не нравится избранное ею направление. Он мне сам говорил.

– Как ужасно. А ей это известно?

– Пора бы догадаться, – пожимая плечами, ответил Пол. – Но кто знает? Главная цель Кристы – соблазнить Эмерсона, и тогда можно будет не беспокоиться ни о каких диссертациях. Смотреть противно.

Джулия постаралась это запомнить. Так, на всякий случай; может, в будущем пригодится.

Ей некуда было торопиться. Она наслаждалась теплом кофейни и приятным обществом Пола. Он рассказывал ей о Торонто, и Джулия все больше склонялась к мнению, что, приехав сюда, сделала неплохой выбор.

В пять часов ее желудок заурчал, как голодный кот. Джулия инстинктивно схватилась за живот, вызвав смех Пола.

– Крольчиха, ты, похоже, стесняешься всего. Даже урчания голодного желудка. Это можно исправить. Тебе нравится тайская кухня?

– Очень. В Филадельфии есть отличный тайский ресторан. Я туда часто ходила с…

Она вовремя осеклась, не произнеся имени вслух. Это был ресторан, куда она всегда ходила с ним. Интересно, они продолжают туда ходить? Сидят за ее столиком, высмеивают меню, высмеивают ее…

Пол деликатно кашлянул, возвращая Джулию в день сегодняшний. Она пробормотала извинение и полезла в рюкзак, хотя ей там ничего не было нужно.

– Не знаю, как в Филадельфии, а здесь тоже есть отличный тайский ресторан. Не так уж и далеко. Придется ножками прогуляться, но дело того стоит. Готовят там замечательно. Если у тебя нет других планов, приглашаю на обед.

Пол нервничал, и Джулия краешком глаза уловила это. Его лицо оставалось спокойным и улыбающимся. И все же он волновался, ожидая ее ответа. Носок его правого ботинка слегка постукивал по ножке столика. Этот человек был добрым от природы. Джулия подумала, что настоящая доброта никогда не обжигает, чего не скажешь о страсти.

– Приглашение принимается.

Пол улыбнулся так, словно Джулия пообещала подарить ему полмира. Он подхватил ее рюкзак и, будто пушинку, закинул себе на плечо.

– Для тебя это слишком тяжелая ноша, – сказал он, глядя ей в глаза и тщательно выбирая каждое слово. – Позволь временно избавить тебя от лишнего груза.

Джулия улыбнулась и молча пошла за ним к выходу.

* * *

Профессор Эмерсон возвращался домой с работы пешком. Идти было недалеко, хотя в ненастные дни и когда у него бывали вечерние занятия, он ездил на машине.

Шагая по тротуару, он думал о лекции, которую вскоре должен был читать в университете. Лекция будет посвящена отображению плотской страсти в «Божественной комедии» Данте. Плотская страсть, она же похоть, была грехом, о котором часто и с удовольствием думал профессор. Желания плоти и бесчисленные способы их удовлетворения настолько терзали его ум и душу, что ему пришлось поплотнее завернуться в плащ, чтобы прохожие не заметили весьма красноречивый «бугорок» на его черных дорогих брюках.

Вот тогда-то он ее и увидел. Профессор остановился, глядя на привлекательную брюнетку, что шла по другой стороне улицы.

«Джулианна – источник бед».

Похоже, ее спутник бед не боялся. А спутником был не кто иной, как Пол, который нес на своем широком плече ее «рюкзачное недоразумение». Оба смеялись и непринужденно болтали, двигаясь на опасно близком расстоянии друг от друга.

«Значит, подрядился таскать ее книжки? Конечно, Пол, всегда приятно вновь почувствовать себя подростком».

Дальнейшие наблюдения за парой выявили, что оба размахивали руками и их руки весьма часто соприкасались. Когда это случалось, мисс Митчелл тепло улыбалась своему спутнику. Из горла профессора Эмерсона раздалось глухое рычание, а его губы скривились в презрительной усмешке.

«Черт побери, что это со мною?» – подумал он.

Профессор прислонился к витрине магазина «Луи Вуиттон» и постарался взять себя в руки. Он пытался проанализировать свое поведение. Он считал себя человеком разумным и рациональным. Носил одежду, прикрывая свою наготу. Ездил на машине. За едой пользовался вилкой и ножом, повязывал салфетку. Его работа требовала интеллектуальных способностей и знаний. Он умел контролировать свои сексуальные потребности, делая это различными цивилизованными способами. Он бы никогда не позволил себе овладеть женщиной против ее воли.

Однако, глядя сейчас на мисс Митчелл и Пола, он ощутил себя животным. Грубым, примитивным зверем. Что-то подзуживало его перебежать на другую сторону улицы, оторвать Полу руки и утащить мисс Митчелл к себе в логово, а там – зацеловать ее до бесчувствия и овладеть ею.

«Да что это со мною… твою мать!»

Вспыхнувшее желание не на шутку перепугало профессора. Мало того, что его считают придурком и самовлюбленным идиотом. Оказывается, в нем живет первобытный, неистовый неандерталец, и этот троглодит заявляет права на девушку, с которой едва знаком и которая его ненавидит. В довершение ко всему эта девушка – его аспирантка.

Ему нужно поскорее вернуться домой, лечь на диван и заставить себя глубоко дышать, пока мутная волна похоти не спадет. Потом ему понадобится более сильнодействующее средство, ибо сами собой его инстинкты не погаснут.

Профессор решительно отвернулся от беспечной парочки и поплелся домой. Через некоторое время он вытащил из кармана айфон и торопливо нажал несколько кнопок.

Сигнал вызова прозвучал трижды, и лишь тогда из айфона раздался женский голос:

– Алло.

– Привет, это я. Мы можем сегодня вечером встретиться?

* * *

В среду, прослушав очередной семинар Эмерсона, Джулия вышла из здания факультета и не успела сделать и двух шагов, как услышала знакомый голос:

– Джулия? Джулия Митчелл, это ты?

Она обернулась и тут же попала в крепкие объятия.

– Рейчел, – удивленно пробормотала она, глотая воздух.

Худенькая светловолосая девушка радостно завопила и снова ее обняла.

– Я так скучала по тебе. Мы же целую вечность не виделись! Ты что здесь делаешь?

– Рейчел, я тебе очень сочувствую. Я все знаю… про твою маму и… про все.

Подруги опять обнялись, но уже тихо, и замерли.

– Прости, я не могла приехать на похороны. Как отец? – спросила Джулия, вытирая слезы.

– Места себе не находит без нее. Да и мы все тоже. Отец взял отпуск, чтобы свыкнуться с ее смертью. Я тоже в отпуске, но мне скоро возвращаться на работу. Жизнь продолжается. А почему ты мне ничего не написала про Торонто? – с упреком спросила Рейчел.

Джулия краешком глаза заметила профессора Эмерсона. Тот только что вышел с факультета и теперь тупо смотрел на них с Рейчел.

– Я сама не знала, останусь ли здесь. Первые две недели дались мне с большим трудом.

Рейчел, девушка смышленая и восприимчивая, сразу уловила противоборствующие энергетические потоки, исходящие от ее приемного брата и подруги, но не придала им значения.

– Я уже обрадовала Габриеля обещанием приготовить ему настоящую домашнюю еду. Поехали с нами.

Радость встречи с подругой сменилась у Джулии состоянием, близким к панике.

– Рейчел, аспирантам приходится много заниматься. Уверен, у мисс Митчелл совсем другие планы на вечер, – предостерегающе кашлянув, сказал Габриель.

Джулия поймала его взгляд, не предвещавший ничего хорошего, и послушно закивала.

– Что это еще за «мисс Митчелл»?! – взвилась Рейчел. – Мы с ней дружим с давних времен. В старших классах у меня не было подруги надежней, чем Джулия. Ты что, этого не знал?

Рейчел пристально поглядела на брата, но не нашла в его глазах и следа того, что теперь он вспомнил, кто эта «мисс Митчелл».

– Конечно, вы же никогда друг друга не видели. И все равно, братец, твоя официальщина сейчас малость неуместна. Сделай мне одолжение и вытащи кол из собственной задницы. Потом вставишь.

Повернувшись к Джулии, Рейчел с удивлением заметила, что и та держится как-то странно, будто старается проглотить язык. Лицо у нее даже не покраснело, а посинело, и она раскашлялась.

– Давай встретимся завтра. Сходим куда-нибудь. Я думаю, профес… твой брат хочет провести этот вечер в узком семейном кругу. – Джулия выдавила улыбку, хотя за спиной Рейчел глаза Габриеля метали молнии.

– Очнись, Джулия! – почти крикнула Рейчел. – Профессор он там, в аудитории. А здесь он мой непутевый брат Габриель… Да что с вами обоими?

– Мисс Митчелл – моя аспирантка. Существуют правила… – С каждым словом тон Габриеля становился все холоднее и отчужденнее.

– Габриель, она моя подруга! Слышишь? И плевать я хотела на ваши правила! – Джулия сосредоточенно разглядывала носки своих кроссовок. Габриель хмуро косился на сестру. – Может, кто-нибудь соизволит рассказать мне, что у вас тут произошло?

Не получив ответа, Рейчел скрестила руки на груди и прищурила глаза. Вспомнив слова Джулии о первых трудных неделях, она быстро сделала надлежащие выводы.

– Габриель Оуэн Эмерсон, отвечай: ты вел себя с Джулией как зловредный придурок? – Джулия прыснула в кулак. Габриель нахмурился. Оба по-прежнему молчали, но их реакция красноречиво свидетельствовала, что Рейчел попала в точку. – Вот что, мои дорогие. Времени разбирать ваши детские ссоры у меня нет. Я предлагаю вам поцеловаться и заключить вечный мир. Я здесь всего на неделю и хочу побольше общаться с вами обоими. – Взяв подругу и брата за руку, Рейчел потащила их к профессорскому «Ягуару».

Рейчел Кларк совсем не была похожа на своего приемного брата. Она работала помощницей пресс-секретаря мэра Филадельфии. Однако за звучным названием скрывалась рутинная работа. Большую часть времени Рейчел просматривала местные газеты, выискивая в них малейшее упоминание о ее боссе, или ксерокопировала пресс-релизы. В особо выдающиеся дни ей позволяли обновлять мэрский блог. У Рейчел были мелкие черты лица, гибкая девчоночья фигура, длинные прямые волосы, веснушки и серые глаза. Вдобавок она была на редкость общительным человеком, что порой изматывало ее старшего, склонного к интроверсии брата.

За весь путь домой Габриель не произнес ни слова. Его губы были плотно сжаты, а костяшки пальцев, сжимавших руль, побелели. Зато Рейчел и Джулия, устроившиеся на заднем сиденье, хихикали, как школьницы, вспоминая свои давнишние проделки. Профессору вовсе не улыбалось провести вечер в компании этих девиц, но он помнил, как тяжело сестра переживает смерть матери, и не хотел усугублять ее страдания.

Машина остановилась возле роскошного высотного кондоминиума Мэньюлайф-билдинг, и трио, счастливое на две трети, переместилось из салона «Ягуара» в скоростной лифт, чтобы подняться на последний этаж. На площадке было всего четыре двери.

«Ого! Представляю, какие громадные здесь квартиры», – подумала Джулия.

Прихожая профессорского пентхауса была довольно скромного размера, зато гостиная… Едва попав туда, Джулия сразу поняла, почему Габриель счел ее квартиру меньше конуры для уважающей себя собаки. В его просторных апартаментах окна были во всю стену. Из окон открывался захватывающий вид на озеро Онтарио и гордость Торонто – телебашню Си-Эн. Шелковые шторы на этих гигантских окнах были льдисто-голубыми, а стены – светло-серыми. Роскошный паркет был устлан персидскими коврами.

Антикварную мебель в гостиной, похоже, основательно отреставрировали. Массивный диван и два кресла были обиты темно-коричневой кожей, даже шляпки гвоздиков обивки являлись произведением искусства. У камина стояло вольтеровское кресло – глубокое, обитое красным бархатом.

Джулия с нескрываемой завистью смотрела и на это кресло, и на диван. Как здорово было бы в дождливый день сидеть в кресле перед камином, пить чай и читать свою любимую книгу. Мечты, которым, наверное, так и суждено остаться мечтами.

Камин, однако, был газовым. Над ним, словно картина, висела огромная плазменная телевизионная панель. У профессора была собрана довольно большая коллекция произведений искусства. На стенах висели картины, а скульптуры и статуэтки стояли на полках и столиках. Многие вещи имели музейную ценность; например, римское стекло и греческая керамика. Джулию поразили мастерски сделанные копии известных скульптур, в том числе статуи Венеры Милосской и знаменитой композиции Бернини «Аполлон и Дафна». По мнению Джулии, у Габриеля было даже слишком много скульптур, и все – изображения обнаженных женщин.

Ее удивило полное отсутствие личных и семейных фотографий. Нельзя сказать, чтобы профессор Эмерсон не любил фотографии. У него были отличные старинные черно-белые снимки Парижа, Рима, Лондона, Флоренции, Венеции и Оксфорда, но ни одной фотографии семьи Кларк. И ни одного снимка Грейс.

В другой комнате, возле массивного стола, за которым можно было бы устраивать официальные обеды, стоял матово-черный буфет. За его стеклянными дверцами могло бы поместиться много изысканных вещей. Но он был пуст, если не считать большой хрустальной вазы и украшенного прихотливым орнаментом серебряного подноса. На подносе стояли графины с какой-то янтарной жидкостью, ведерко для льда и старомодные хрустальные бокалы. Картину довершали такие же старинные серебряные щипцы для льда и стопка белых льняных салфеток с вышитой монограммой Г. О. Э.

Если подытожить впечатления Джулии, квартира профессора Эмерсона была обставлена и оформлена с большим вкусом, отличалась безупречной чистотой и подчеркнуто мужским характером. Здесь было красиво, как в музее, но по ощущениям – очень и очень холодно. Интересно, а женщин в свое стерильное жилище он приводит? Джулия изо всех сил старалась не представлять, как он обращается с женщинами, если кто-то из них попадает в его святилище. Наверное, у него для таких целей есть специальная комната, чтобы женщины не запачкали его музейных интерьеров… Джулия провела рукой по холодному черному граниту кухонной панели и вздрогнула.

Рейчел деловито включила плиту, вымыла руки и собралась готовить.

– Габриель, а почему бы тебе не устроить для Джулии обзорную экскурсию, пока я вожусь с готовкой?

Джулия лихорадочно прижала к груди свой рюкзак, боясь положить его даже на кухонную табуретку. Габриель осторожно забрал у нее рюкзак и положил под стол. Джулия благодарно улыбнулась ему, и он, сам того не желая, улыбнулся ей.

Однако он вовсе не хотел устраивать для мисс Митчелл обзорную экскурсию по квартире. Не было и речи о том, чтобы показать ей его спальню и черно-белые фотографии, украшавшие ее стены. Но поскольку Рейчел напомнила ему об обязанностях хозяина, он, как (вынужденно) любезный хозяин, не мог отказаться. Зато он был вправе ограничить экскурсию показом комнат для гостей.

Так они оказались в его кабинете – третьей по счету гостевой комнате, превращенной им в комфортабельный кабинет и библиотеку. Все стены от пола до потолка были заняты книжными полками. Джулия с завистью взирала на профессорскую библиотеку. Почти все книги, включая и современные, были в твердых переплетах. Помимо английского и итальянского, профессор читал на французском, немецком и латыни. Кабинет, как и вся квартира, тоже имел ярко выраженный мужской характер. Те же льдисто-голубые шторы, тот же темный паркет и антикварный персидский ковер.

Габриель уперся руками в массивный дубовый письменный стол.

– Вам нравится? – спросил он, обведя жестом кабинет-библиотеку.

– Очень, – выдохнула Джулия. – Здесь так чудесно.

Она хотела было потрогать красный бархат кресла – близнеца того, что стояло возле камина. Но не решилась. Еще неизвестно, как на это отреагирует хозяин. Профессор Эмерсон не любил, когда другие трогали его вещи. А вдруг отчитает ее за то, что посмела немытыми руками касаться его мебели.

– Я очень люблю это кресло. В нем потрясающе удобно сидеть. Если хотите, можете проверить.

Джулия улыбнулась, будто ей сделали подарок, и тут же уселась, подтянула под себя ноги и свернулась калачиком, как котенок.

Габриель мог поклясться, что слышит ее мурлыканье. Взглянув на Джулию, он испытал мгновение покоя и почти счастья. Надо же, ему стало приятно, что эта девчонка устроилась в его кресле!

– Хочу вам кое-что показать, – произнес он.

Джулия вскочила с кресла и встала рядом с ним. Профессор выдвинул ящик и достал оттуда две пары белых хлопчатобумажных перчаток.

– Наденьте, – сказал он, подавая ей одну из пар. Джулия молча взяла перчатки и надела, стараясь подражать его движениям. – Здесь у меня хранится одно из самых дорогих моих приобретений. Касаться их без перчаток – это святотатство.

Он открыл дверцу правой тумбы стола и извлек большую деревянную шкатулку, которую поставил на стол. У Джулии мелькнула мысль, что сейчас она увидит нечто страшное. Например, ссохшийся скальп какой-нибудь аспирантки, прогневавшей профессора.

Он открыл шкатулку и достал предмет, внешне похожий на книгу. Но это была не книга, а несколько сложенных гармошкой карманов из плотной бумаги. Каждый карман был подписан по-итальянски. Габриель пролистал карманы, пока не нашел нужный. Оттуда он осторожно извлек… Джулия затаила дыхание. Она не верила своим глазам.

– Узнаете? – горделиво улыбаясь, спросил Габриель.

– Конечно! Но ведь это… это не может быть подлинником.

Он тихо рассмеялся:

– К сожалению, нет. Для моих скромных финансовых возможностей подлинник недосягаем. Оригинальные работы были созданы в пятнадцатом веке. Это репродукции шестнадцатого века.

В руках он держал репродукцию известной иллюстрации к «Божественной комедии»: Данте и Беатриче в раю. Над их головами сияют неподвижные звезды. Сандро Боттичелли. Рисунок пером. Размер репродукции повторял размер оригинала – где-то пятнадцать на двадцать дюймов. Он тоже был сделан пером на пергаменте, завораживая обилием мелких деталей.

– Как вам удалось это достать? Я и не знала о существовании копий.

– Копии были. Эти, вероятнее всего, делал кто-то из учеников Боттичелли. Здесь полный набор. Известно, что Боттичелли нарисовал сто иллюстраций к «Божественной комедии», из которых сохранились лишь девяносто две. У меня есть все сто.

Глаза Джулии лихорадочно заблестели от волнения и восторга.

– Вы шутите?

– Ничуть, – со смехом ответил Габриель.

– Мне повезло. Когда я училась во Флоренции, галерея Уффици устроила выставку этих иллюстраций. Восемь предоставил Ватикан. Остальные принадлежали какому-то берлинскому музею.

– Совершенно верно. Думаю, вы сумели оценить эти шедевры.

– Естественно. Но там было лишь девяносто две иллюстрации. Оставшиеся восемь я так и не видела.

– Их почти никто не видел. Но я вам покажу те самые восемь недостающих иллюстраций.

Время перестало существовать. Габриель показывал Джулии свои сокровища, а она в немом восторге взирала. Все это казалось красочным сном, пока голос Рейчел не вернул их обоих к реальности:

– Габриель, ты бы лучше угостил Джулию вином. И хватит мучить ее своим антикварных барахлом!

Услышав такое, Габриель выпучил глаза, а Джулия по-девчоночьи захихикала.

– Как вам удалось их заполучить? И почему они не в музее? – спросила она, видя, как профессор бережно возвращает иллюстрации в бумажные карманы.

Вопрос был не из приятных. Габриель поджал губы.

– Почему они не в музее? По очень простой причине: я не желаю раскрывать факт их существования. И никто не знает, что они хранятся у меня, за исключением моего адвоката, моего страхового агента, а теперь еще и вас. – Он выпятил челюсть, давая понять, что эта тема закрыта.

Джулия решила не переступать опасную черту. Однако мысли о том, как эти драгоценнейшие копии попали к профессору, продолжали будоражить ее мозг. Вероятно, они были украдены из музея и Габриель купил их на черном рынке антиквариата. Если так, он, конечно же, не будет хвастаться своими приобретениями. Джулия невольно вздрогнула, подумав, что она, в числе очень немногих, удостоилась привилегии видеть эти шедевры. И не столь важно, кто их делал: ученик Боттичелли или нет. Манера великого мастера была воспроизведена с потрясающей точностью.

– Габриель! – укоризненно позвала возникшая в дверном проеме Рейчел.

– Слушаюсь, сестрица. Что желаете выпить, мисс Митчелл? – спросил он, пока они шли на кухню, где у него имелся винный холодильный шкаф.

– Габриель, хватит ломать эту комедию! – напомнила ему Рейчел.

– Что желаете выпить… Джулианна?

Услышав свое имя, хотя «Джулия» было намного привычнее, она слегка опешила. Заметив ее реакцию, Рейчел решила не вмешиваться и полезла в шкаф, где у брата лежали кастрюли и сковородки.

– Меня устроит все, что вы предложите, проф… Габриель.

От удовольствия Джулия даже закрыла глаза. Наконец-то она могла вслух произнести его имя!

В профессорской кухне имелось нечто вроде бара с изящными высокими табуретами. Джулия уселась на один из них. Габриель достал бутылку кьянти и бесшумно поставил на барную стойку.

– Пусть прогреется до комнатной температуры, – пояснил он, ни к кому не обращаясь. Затем он извинился и сказал, что ненадолго оставляет дам. Джулия решила, что профессор отправился переодеваться.

Рейчел выложила овощи в левую раковину двойной мойки и шепотом спросила:

– Джулия, что между вами происходит? Что за комедию ломает мой братец?

– Это ты у него спроси.

– Обязательно спрошу. Но почему он так странно себя ведет? И почему ты не расскажешь ему, кто ты на самом деле?

Вид у Джулии был такой, что она вот-вот разревется.

– Я думала, он меня вспомнит. А он так и не вспоминает. – Последние слова она произнесла совсем дрогнувшим голосом, опустив голову.

Рейчел удивили и озадачили слова подруги и весьма бурная эмоциональная реакция. Подбежав к Джулии, она порывисто обняла бедняжку:

– Не переживай. Раз я здесь, то вправлю ему мозги. Конечно, шкура у Габриеля толстая, но сердце у него есть. Я знаю. Сама это однажды видела. А теперь помоги мне вымыть овощи. Баранина уже в духовке.

Вернулся Габриель. Он действительно переоделся, хотя его домашняя одежда мало отличалась от официальной. Потрогав бутылку, он быстро откупорил ее и как-то странно улыбнулся. Он предвкушал зрелище. Однажды он уже видел, как Джулианна дегустирует вино, и сейчас жаждал повторения эротического действа. По его телу пробегали судороги нетерпения. Габриель очень жалел, что у него в квартире нет скрытых видеокамер. Они бы сейчас были весьма кстати! У него имелся превосходный цифровой фотоаппарат, но о снимках не могло быть и речи.

Он подал Джулии бутылку и насладился выражением ее лица, когда она прочла все, что было написано на этикетке. Да, мисс Митчелл, это очень редкое тосканское вино, достойное уст лишь настоящих ценителей. Налив ей совсем немного, Габриель встал и отошел, изо всех сил стараясь прогнать с лица улыбку.

Как и тогда, в ресторане, Джулия медленно покачала бокал. Подняла, рассматривая цвет под яркой галогеновой лампой. Потом закрыла глаза и вдохнула аромат, после чего ее полные, созданные для поцелуев губы приникли к кромке бокала. Замерев на пару секунд, она сделала медленный глоток. Потом еще один.

Габриель не удержался от вздоха, наблюдая за движениями ее длинной изящной шеи.

Когда Джулия открыла глаза, Габриель стоял перед ней, слегка покачиваясь. Его синие глаза потемнели, дыхание участилось, а темно-серые брюки в одном месте выразительно оттопыривались…

– Что-то случилось? – хмурясь, спросила Джулия.

Он провел рукой по глазам:

– Ничего особенного. Устал, наверное.

Он налил им обоим почти по полному бокалу, взял свой и стал медленно и чувственно потягивать вино, внимательно следя за Джулией через хрустальные стенки бокала.

– Ответ простой: мой братец проголодался. А когда он голоден, нет зверя опаснее, – пояснила Рейчел, занятая приготовлением соуса. Она стояла спиной к ним и ничего не видела.

– Кстати, а что у нас к баранине? – нарочито бодрым голосом спросил Габриель.

Он, как коршун, следил за Джулией. Вот она поднесла бокал к своим удивительным, чувственным губам и сделала большой глоток.

– Думаю, гарнир тебе понравится, – ответила Рейчел, подходя к стойке. – Вот, посмотри. – Она открыла крышку кастрюли. – Кускус.

Услышав знакомое слово, Джулия поперхнулась вином. Белая рубашка Габриеля покрылась живописными красными пятнами. Шокированная своей неловкостью, она уронила бокал, забрызгав себя и пол. Ударившись о металлическую ножку ее табурета, хрустальный бокал разбился вдребезги.

Габриель стряхивал со своей дорогой рубашки винные капельки. И куда только делись его изысканные манеры? Не стесняясь Джулии, он вслух бормотал проклятия.

Если бы она могла, то охотно провалилась бы сквозь землю. Но это было не в ее силах. Она могла лишь грохнуться на колени и начать лихорадочно собирать осколки.

– Прекратите, – тихо потребовал Габриель.

Джулия будто не слышала его и продолжала собирать острые стеклянные крупинки. Слезы мешали ей смотреть.

– Прекратите, – подходя к ней, уже громче повторил Габриель.

Джулии удалось собрать на ладонь часть осколков, и она упрямо старалась подцепить оставшиеся. В ее ползании по полу было что-то от щенка, у которого покалечена лапа.

– Прекратите, упрямая женщина! – зарычал Габриель. – Так осколки не собирают. Так вы только руки себе пораните.

Его голос низвергался на нее, как Божий гнев.

Не выдержав, Габриель схватил Джулию за плечи и силой поставил на ноги, подвел к мусорному ведру и заставил стряхнуть туда все осколки, а потом повел в гостевую ванную.

– Садитесь! – велел он.

Джулия послушно села на опущенную крышку унитазного сиденья. Сдерживать слезы у нее уже не хватало сил.

– Покажите ваши руки.

Обе ладони Джулии были забрызганы вином. Естественно, она порезалась до крови. В ранках блестели застрявшие осколки. Габриель покачал головой, пробормотал еще несколько ругательств, после чего открыл дверцу аптечки.

– Неужели вас не научили слушать старших? – строго спросил он. Джулия моргала. Это был единственный способ освободить глаза от беспрестанно текущих слез. – И делать так, как вам говорят старшие, вас тоже не научили. – Габриель посмотрел на нее и вдруг замолчал.

Он и сам не понимал, что заставило его умолкнуть. Спроси его потом – он вряд ли дал бы вразумительное объяснение. Он увидел сжавшуюся, плачущую девушку, нагромоздившую целую гору нелепых поступков, и почувствовал… Нет, не раздражение, не новый приступ гнева и даже не всплеск сексуального возбуждения. Он почувствовал сострадание. Ему стало стыдно, что он довел ее до слез.

Габриель наклонился и очень нежно, кончиками пальцев, стал вытирать ей слезы. Каждое его движение сопровождалось каким-то странным жужжащим звуком, вылетавшим из ее губ. И опять ее кожа показалась ему удивительно знакомой. Вытерев все слезы, он взял в свои руки ее бледное лицо, чуть запрокинул ей подбородок… и тут же занялся ее израненными ладонями.

– Спасибо, – прошептала Джулия, заметив, с какой заботой Габриель вытаскивает мелкие осколки, застрявшие в ее ладонях.

Вооружившись тонким пинцетом, он внимательно осмотрел каждую ладонь и не успокоился, пока не извлек последнюю хрустальную крупинку.

– Спасибо… Габриель.

– Не за что. – Покончив с осколками, он смочил ватный тампон йодом. – Сейчас будет жечь.

Джулия сжалась, как ребенок в ожидании укола. Габриель почувствовал: она боится не жгучего йода, а его прикосновения. Он вовсе не собирался причинять ей вред. Прошло минуты полторы, прежде чем он решился смазать йодом эти нежные, хрупкие ладошки. Все это время она сидела с широко раскрытыми глазами и по привычке кусала нижнюю губу.

– Ну вот. Так-то лучше, – угрюмо заключил Габриель, закончив дезинфекцию ее ладоней.

– Какая же я растяпа, – вздохнула Джулия. – Разбила ваш бокал. А ведь это настоящий хрусталь.

– У меня хватает бокалов. В двух шагах от моего дома есть весьма недурной посудный магазин. Там этого добра навалом.

– Спасибо, что подсказали. Я куплю вам точно такой же.

– И вашей стипендии – как не бывало.

Он вовсе не собирался ее обижать. Слова просто сорвались у него с языка, и их было уже не затолкнуть назад. Лицо Джулии вспыхнуло, затем побледнело. Разумеется, она тут же склонила голову и стала кусать губы. Габриель мысленно отругал себя за свой дурацкий язык.

– Мисс Митчелл, пожалуйста, не обижайтесь. Я ведь не скряга из диккенсовских романов. Мне совсем не нужно, чтобы вы так неразумно тратили свои деньги. И потом, это нарушает правила гостеприимства.

«Тебе в очередной раз показали твое место», – подумала Джулия.

– Я ведь еще и рубашку вам запачкала. Позвольте хотя бы заплатить за химчистку.

Габриель оглядел безнадежно испорченную рубашку и мысленно выругался. Это была его любимая рубашка. Полина привезла ее из Лондона. Никакая химчистка не сумеет бесследно удалить пятна от кьянти, слюны и крови.

– Не волнуйтесь. У меня есть еще несколько таких рубашек, – уверенным тоном соврал Габриель. – А пятна можно будет удалить и без химчистки. Рейчел мне поможет.

Теперь Джулия терзала свою верхнюю губу, зажав ее зубами и двигая взад-вперед. Это зрелище вызвало у Габриеля что-то вроде приступа морской болезни. Он был бы рад отвести глаза, но губы Джулии были такими чувственными и зовущими, что он продолжал смотреть. Чем-то это было похоже на автомобильную аварию, которую наблюдаешь с палубы корабля.

– Даже самый аккуратный человек не застрахован от случайностей, – сказал он, ободряюще похлопывая Джулию по руке. – Вы в этом совсем не виноваты. – Габриель улыбнулся ей и тут же был вознагражден ответной улыбкой.

«Посмотри на нее. От доброты она мгновенно расцветает, раскрывая лепестки своей души».

– Ну как? Первая медицинская помощь оказана? – спросила неожиданно подошедшая Рейчел.

Габриель тут же отдернул руку.

– Да. Надо было заранее спросить Джулианну, любит ли она кускус. Как мы теперь убедились, она это блюдо терпеть не может. – Габриель лукаво подмигнул ей.

На фарфоровых щеках снова появился румянец. «А она и впрямь кареглазый ангел».

– Еще не поздно все исправить. Значит, кускус отменяется. Я приготовлю плов.

Рейчел ушла. Габриель последовал за сестрой, оставив Джулию наедине с ее бешено бьющимся сердцем.

Пока Рейчел убирала в холодильник отвергнутый кускус и рылась в бакалейных запасах брата в поисках риса, Габриель сходил к себе в спальню, где не без изрядного сожаления выбросил в мусорное ведро бывшую белую рубашку. Потом он вернулся в кухню заметать осколки и оттирать винные пятна с пола.

– Я хочу кое-что рассказать тебе о Джулии, – не поворачиваясь к брату, сказала Рейчел.

– Я не настроен это слушать, – отозвался Габриель, шумно хлопнув крышкой мусорного ведра.

– Какая муха тебя укусила? Она моя подруга, черт бы тебя подрал!

– Твоя подруга, но моя аспирантка. Улавливаешь разницу? Мне нет дела до ее личной жизни. Достаточно того, что ваша дружба уже создала конфликт интересов. Для меня это вообще полная неожиданность.

Рейчел упрямо тряхнула головой, расправила плечи, а ее глаза стали темно-серыми.

– Знаешь, дорогой братец, плевать мне с этого этажа на твои конфликты интересов! Я очень люблю Джулию. И мама ее любила. Вспомни мои слова, когда тебе в следующий раз захочется на нее наорать.

– Прикажешь пушинки с нее сдувать?

– Да пойми ты, болван: у нее был тяжелый душевный кризис. Она целый год ни с кем не общалась. Даже со мной. Как улитка, спряталась в свою раковину и закрылась. Я уже сомневаться начинала, выберется ли она оттуда. А она выбралась. Ты что, хочешь снова загнать ее в раковину?

– Я?! – не выдержал Габриель. – Это чем же?

– Своим высокомерием, вот чем! Своей идиотской снисходительностью. Не понимаю, почему ты занимаешься Данте. Тебе впору вести семинары по английской литературе восемнадцатого и девятнадцатого веков. Ты же как две капли воды похож на всех этих мистеров рочестеров, дарси и хитклифов! Манеры, правила приличия! Знай: Джулия – настоящее сокровище и заслуживает более бережного обращения, чем твои антикварные бумажки. Если только она мне пожалуется, я приеду и вставлю тебе клизму в задницу!

– Ты это в прямом или в переносном смысле? – спросил Габриель, с некоторой тревогой глядя на сестру. – В прошлый раз ты грозилась отшлепать меня туфлей. – Рейчел выдержала его взгляд, не дрогнув. Она даже стала выше ростом. Весь ее облик не сулил Габриелю ничего хорошего. – Ладно, Рейчел. Договорились.

– Наконец-то. Мне не верится, что ты не вспомнил ее имени. Я тебе столько о ней рассказывала. Много ты знаешь жителей Селинсгроува, всерьез интересующихся Данте?

Габриель подошел к сестре и поцеловал ее в наморщенный лоб:

– Не грузи меня, Рейч. Я вообще стараюсь не думать ни о чем, что имеет хоть какую-то связь с Селинсгроувом.

Злость Рейчел тут же испарилась.

– Знаю, – произнесла она, крепко обнимая брата.

Спустя несколько часов, когда была съедена баранина с рисом и распиты две бутылки изысканного и дорогого кьянти, Джулия почувствовала, что ей пора домой. Она поблагодарила за обед и встала, закинув на плечо рюкзак.

– Я тебя отвезу, – сказала Рейчел.

Она отправилась в прихожую за плащом. Туда же пошел и Габриель. Вид у него был хмурый.

– Не волнуйтесь. Здесь недалеко. Я и пешком дойду, – заявила Джулия.

– Не выдумывай, – возразила Рейчел. – Сейчас уже темно. Я не знаю, насколько у вас тут безопасно ходить в темноте. Вдобавок на улице дождь.

После этого между братом и сестрой завязалась оживленная дискуссия. Джулии вовсе не хотелось слушать их препирательства. Она и так догадывалась, что Габриель не хочет, чтобы Рейчел садилась за руль его дорогой игрушки. Но и везти Джулию он тоже не хотел.

Она думала незаметно выскользнуть из квартиры, но Рейчел и Габриель, оба в плащах, перехватили ее у дверей. Потом они втроем вышли в холл. Габриель вызвал лифт, и тут у Рейчел зазвонил мобильный телефон.

– Это Эрон, – сообщила Рейчел, крепко обнимая подругу. – Я сегодня весь день пыталась до него дозвониться. Никак не могла его поймать. Сплошные совещания. Слушай, мы с тобой завтра куда-нибудь сходим. Старший брат может не волноваться. У меня есть свои ключи от его пентхауса.

Рейчел скрылась за дверью квартиры, а продолжающий хмуриться Габриель и неуютно чувствующая себя Джулия спустились в подвальный этаж, где находился гараж.

– У вас когда-нибудь появится желание рассказать о себе? – спросил Габриель. В его голосе ощущался упрек.

Джулия покачала головой. Чувствуя, что наспех пришитая лямка грозит оторваться снова, она сняла рюкзак и крепко прижала к груди.

Габриель мог вытерпеть и разбитый бокал, и залитую вином рубашку. Но зрелище «рюкзачного недоразумения» вызывало в нем тихую ярость, грозящую перерасти в бурную. Он принял решение, окончательное и бесповоротное: нужно избавить Джулию от этого монстра, иначе он собственными руками выбросит ее любимый реликт. Более того, к рюкзаку прикасались руки Пола, а значит, он был не просто уродливым, но еще и нечистым.

Джулия подошла к профессорскому «Ягуару» и очень удивилась, когда от нажатия кнопки на пульте замка вспыхнули фары стоящего рядом внедорожника.

– Мы поедем на нем. Как-никак полный привод. Самое лучшее для дождливой погоды. «Ягуар» не любит дождь.

Джулия старалась не показывать своего удивления. Почему бы профессору Эмерсону не иметь две машины? Габриель открыл дверь. Джулия села на пассажирское сиденье. Ее мысли были не о салоне внедорожника. Почувствовал ли он что-то, когда коснулся ее руки? Не мог не почувствовать.

– Из-за вас я оказываюсь в дурацком положении, – хмуро посетовал Габриель, выводя машину из гаража.

«Себя благодари», – мысленно ответила Джулия.

Интересно, насколько искусен профессор Эмерсон в чтении чужих мыслей?

– Если бы я знал, то отнесся бы к вам совсем по-другому. И не было бы… всего того.

– Вы в этом уверены? Вы хотите сказать, что тогда нашли бы себе другую жертву? Если да, я рада, что ваш гнев пал на меня.

Габриель холодно посмотрел на нее:

– Все равно это ничего не меняет. Я рад, что вы давняя подруга Рейчел. Однако вы еще и моя аспирантка, а это значит, отношения между нами должны быть строго официальными. Понимаете, мисс Митчелл? И вы должны об этом помнить, разговаривая со мной и сейчас, и в дальнейшем.

– Да, профессор Эмерсон.

Это было сказано без малейшей доли сарказма. Джулия сидела ссутулившись и смотрела в пол. Его маленькая роза увяла, и он сам в этом виноват. А ведь она цвела и благоухала. Он все погубил.

«Моя маленькая роза? Эмерсон, ты никак спятил?»

– Рейчел очень рада, что вы в Торонто. Кстати, вы знаете, что она была помолвлена?

– Почему была? – удивилась Джулия. – Разве помолвка расстроилась?

– Наверное, вы знаете Эрона Уэбстера. Он сделал Рейчел предложение. Она согласилась. Это было незадолго до того, как Грейс… – Габриель тяжело выдохнул. – Словом, Рейчел сейчас не до свадебных приготовлений. Она все отменила и приехала сюда.

– Как я ей сочувствую. Я им обоим сочувствую. Мне всегда нравился Эрон. Они были бы отличной парой.

Эти слова почему-то заставили Габриеля нахмуриться.

– Отменена лишь свадьба. А так… они по-прежнему вместе. Эрон ее любит и ко всему относится с пониманием. Рейчел нужно время… Знаете, в родительском доме всегда шли какие-то баталии. Рейчел сбегала ко мне, чтобы передохнуть. Странно, если учесть, что паршивая овца в семье Кларк – это как раз я, а Рейчел – всеобщая любимица. – Джулия кивнула, будто понимала, о чем речь. – Должен вам признаться, мисс Митчелл, что мне не всегда удается сдерживать свой гнев. У меня скверный характер. Ценой определенных усилий я еще могу его контролировать, но стоит мне выйти из себя, и я начинаю крушить все на своем пути. – Услышав такое признание, Джулия выпучила глаза и даже открыла рот, но ничего не сказала. – Вот почему мне бы очень не хотелось срываться на такой, как вы. Мы оба пострадали бы.

Его признание было настолько искренним и пугающим, что слова, будто клейма, вжигались ей в душу.

– Гнев считается одним из семи смертных грехов, – сказала Джулия.

Она отвернулась к окну, стараясь унять жар в солнечном сплетении.

– Представьте себе, во мне собраны все семь, – невесело рассмеялся Габриель. – Потрудитесь сосчитать. Гордыня, зависть, гнев, уныние, сребролюбие, чревоугодие и похоть.

Джулия удивленно вскинула брови, но не повернулась к нему.

– Мне думается, вы на себя наговариваете.

– А вы, оказывается, тоже умеете произносить обтекаемые вежливые фразы. Впрочем, я и не жду, что вы сумеете понять то, о чем я сказал. Вы, мисс Митчелл, всего лишь магнит несчастий, тогда как я магнит греха.

Теперь она повернулась к нему. Он улыбнулся ей улыбкой грешника, сознающего свои грехи. Она ответила улыбкой сочувствия.

– По-моему, профессор, не грех притягивается к человеку, а наоборот.

– У большинства людей – да. Только не у меня. Мне кажется, грех ищет меня, даже когда я занят каким-нибудь достойным делом. Даже когда мои мысли очень далеки от греха. А я не слишком силен, чтобы противиться искушению. – Мельком взглянув на нее, Габриель вновь сосредоточился на мокрой дороге. – Ваша дружба с Рейчел кое-что мне объяснила. Например, почему вы послали гардении. И почему в открытке написали такие слова, а не какие-то иные.

– Мне очень не хватает Грейс. Я тоже любила эту женщину.

Глаза Джулии были добрыми и открытыми, но в них он уловил следы печали и невосполнимой утраты.

– Теперь я это понимаю, – сказал Габриель.

– У вас есть спутниковое радио? – спросила Джулия, заметив, что он нажал одну из кнопок фиксированной настройки.

– Да. Обычно я слушаю какую-нибудь джазовую станцию, но под настроение могу послушать и что-то другое.

Джулия робко потянулась к приемнику, но тут же отдернула руку, подумав, что ему такие вольности могут не понравиться. У Габриеля ее жест вызвал другие чувства. Он вспомнил, как она мурлыкала, устроившись в его любимом кресле. Сейчас ему хотелось еще раз услышать ее мурлыканье.

– Смелее. Выбирайте себе станцию по вкусу.

Джулия поочередно нажала все кнопки, удивляясь профессорским вкусам. Здесь был франкоязычный канал Си-би-эс, новостной канал Би-би-си, джазовые станции. Когда она нажала последнюю кнопку, на дисплее высветилось: «Найн инч нейлз».

– Это что же, есть целая станция, передающая их песни? – искренне удивилась Джулия.

– Да, – ответил Габриель.

Ему стало немного не по себе, словно Джулия ненароком узнала ошеломляющую тайну, которую он тщательно хранил.

– Вам они нравятся?

– Иногда. Я же вам сказал: под настроение.

Джулия торопливо нажала соседнюю кнопку, и в салоне заиграл джаз.

Габриель, конечно же, заметил, как перекосилось ее лицо, когда она наткнулась на эту группу, однако он воздержался от расспросов.

Впервые «Найн инч нейлз» Джулия услышала в Филадельфии, в одном из клубов, куда ходила с ним. Она даже мысленно не желала называть по имени человека, ради которого первый раз надела туфли на высоком каблуке, купленные Рейчел. «Он» – и все. Он, как всегда, с тонкой издевкой подшучивал над ней. Где-то ей это даже нравилось. Он всегда так себя вел. Вот там-то она впервые и услышала «Найн инч нейлз». Едва только песня началась, Джулия ощутила легкую тошноту. Сначала были только гитарные аккорды, затем включился голос, но без слов. Наконец зазвучали и слова. Слова говорили о том, что нужно трахаться, как животные. Его лицо напряглось, он прижался лбом к ее лбу и стал шепотом повторять те же слова, глядя ей прямо в душу.

Джулия не отличалась особой религиозностью, а ее молитвы к малым богам и божествам скорее напоминали уловки школьницы, не выучившей урок. Но в тот момент она вдруг поверила, что слышит голос дьявола. Сам Люцифер держал ее в объятиях и нашептывал ей на ухо. От этой мысли и от его слов ей стало по-настоящему страшно.

Вырвавшись из его рук, она побежала в женский туалет и увидела свое отражение в зеркале. Оттуда на нее смотрела бледная, трясущаяся девчонка, не знающая, что произошло. Она никогда не слышала от него подобных слов, хотя какие-то туманные намеки были. Может, ему был нужен соответствующий фон для столь откровенного признания? Она успела достаточно хорошо его узнать и теперь понимала: незатейливые слова – не просто механически повторяемые слова чужой песни. Это было признание. Исповедование в самых сокровенных и самых темных желаниях.

Но Джулия не хотела, чтобы ее трахали, как животное. Она и сама не хотела превращаться в похотливую самку. Ей хотелось любви. Она была готова навсегда отказаться от секса, если подобный отказ обещал ей возвышенную любовь, о которой говорили стихи и мифы. Джулия жаждала именно такой любви, хотя порой и сомневалась, что заслуживает ее. Джулия мечтала стать Беатриче для стремительного и благородного Данте, чтобы навсегда поселиться с ним в раю. Ей хотелось жизни, красотой своей соперничающей с иллюстрациями Боттичелли.

И потому в свои двадцать три года Джулия Митчелл оставалась девственницей, а на дне комодного ящика, под нижним бельем, лежала фотография того, кто вычеркнул из ее жизни всех остальных мужчин. Шесть лет подряд, ложась спать, она клала эту фотографию под подушку. Ни один мужчина, встречавшийся ей на жизненном пути, не шел ни в какое сравнение с ним. Ничьи ухаживания не могли пробудить в ней даже подобия любви и преданности, вспыхнувшей от встречи с ним. Все их отношения ограничивались одним-единственным вечером, который Джулия без конца прокручивала в памяти…

Глава 7

Джулия прислонила мопед к белой стене просторного дома Кларков и поднялась на крыльцо. Она приходила сюда, как своя, без стука. Взбежав по ступенькам крыльца, Джулия быстро открыла сетчатую дверь и… замерла.

В центре гостиной валялись обломки стеклянного кофейного столика. На ковре краснели пятна крови. Жуткую картину дополняли опрокинутые стулья и разбросанные диванные подушки. На диване, тесно прижавшись друг к другу, сидели Рейчел с Эроном. Вид у них был как у испуганных детей. Рейчел громко плакала.

– Что у вас случилась? – спросила Джулия, с ужасом оглядывая некогда уютную гостиную.

– Габриель, – глухо ответил Эрон.

– Габриель? Что с ним? Он ранен?

– С ним-то как раз полный порядок! – ответила Рейчел и истерически захохотала. – Не успел и суток пробыть дома. Вот, полюбуйся. Следы его драки с отцом и Скоттом. Дважды успел довести мать до слез.

Эрон гладил Рейчел по спине, стараясь успокоить, хотя у самого вид был мрачный и растерянный.

– А с чего это он? – спросила ошеломленная Джулия.

– Кто знает. Как всегда, завелся на ровном месте. Они с отцом просто разговаривали. Потом у них начался спор. С криком, естественно. Мама встала между ними и потребовала прекратить. Габриель ее оттолкнул. Скотт подскочил к нему и пригрозил, что убьет, если он снова поднимет руку на мать. Габриель молча двинул ему по физиономии и сломал нос.

Часть осколков кофейного столика была запачкана кровью. Между ними валялись раздавленное печенье и разбитые кофейные чашки.

– Он еще и стол разбил? – спросила Джулия.

– Они со Скоттом находились по разные стороны. Когда Габриель ударил брата, тот рухнул на стол… Отец повез Скотта в больницу. Мама заперлась у себя, а я иду ночевать к Эрону. – Рейчел встала и потащила своего парня к двери.

Джулия застыла на месте. Она до сих пор не верила, что все это не кошмарный сон.

– Может, мне поговорить с Грейс? – предложила она.

– Делай, что хочешь. Мне все равно. Я больше не могу оставаться в этом доме! – всхлипнув, выкрикнула Рейчел. – Была семья, и нет семьи. – Схватив Эрона за руку, Рейчел увела его прочь из ненавистного жилища.

Джулия хотела подняться на второй этаж и поговорить с Грейс, но ее внимание привлек доносившийся из кухни шум. Джулия на цыпочках прошла туда. Задняя дверь была открыта. На крыльце сидел человек и пил пиво прямо из бутылки. Предвечернее солнце освещало копну его спутанных каштановых волос. Джулия узнала этого человека, поскольку видела его фотографии у Рейчел. Габриель.

Ее ноги отреагировали быстрее, чем голова. Они вынесли Джулию на задний двор, где она уселась в шезлонг, стоявший почти рядом с крыльцом. Она приняла свою любимую позу, подтянув колени к подбородку, и уставилась на Габриеля.

Он не замечал ее присутствия.

Джулия беззастенчиво разглядывала его, откладывая в памяти каждую черточку его лица. В жизни Габриель был куда красивее, чем на снимке. Правда, сейчас его пронзительно-синие глаза были налиты кровью. Они угрюмо глядели из-под каштановых бровей. Джулия буквально сканировала рисунок его высоких скул, его прямой нос с благородной горбинкой, квадратную челюсть. Она, конечно же, заметила и ямочки на щеках, покрытых двух- или даже трехдневной щетиной. Потом она долго не могла оторваться от изгиба его полных губ, особенно нижней.

В потасовке досталось не только Скотту. Кулак брата оставил заметный синяк под левым глазом Габриеля. Кровь на пораненной правой руке почти запеклась. Джулия не решалась заговорить с ним и очень удивилась, когда он вдруг заметил ее.

– Ты немного опоздала, девочка. Шестичасовое шоу закончилось полчаса назад. – Его голос звучал мягко и был таким же приятным, как и его лицо.

Джулии вдруг захотелось услышать, как этот голос произносит ее имя.

Она дрожала, и он подумал, что ей холодно.

– Тут есть покрывало, – сказал Габриель, кивая в сторону большого клетчатого пледа, валяющегося рядом со ступеньками.

Обрадовавшись, что его гнев остыл, Джулия осторожно переместилась на крыльцо, выбрав табуретку в дальнем углу. «Интересно, он быстро бегает? – подумала она. – Я сумею добежать до мопеда, если он вдруг погонится за мной?»

Габриель встал со ступенек, подал ей плед, а сам пересел на старомодный деревянный стул. Он был весь в черном: черная кожаная куртка, черная облегающая футболка и черные джинсы, делавшие его ноги еще длиннее. Фотографии, которые она видела у Рейчел, были сделаны несколько лет назад. С тех пор Габриель стал выше ростом и возмужал.

Джулии хотелось спросить о причинах сегодняшней ссоры. Узнать, почему он так жесток к своей семье – самой замечательной из всех знакомых ей семей. Но спрашивать об этом ей мешали природная застенчивость и страх. Одно неловкое слово – и его может снова охватить ярость. Молчание ее тоже угнетало, а потому она спросила, есть ли у него открывашка.

Габриель наморщил лоб, затем нашел открывашку в заднем кармане джинсов и бросил ей. Джулия поблагодарила и вновь застыла, не зная, о чем говорить дальше. Габриель нагнулся к полупустой картонке с пивом, взял бутылку и протянул ей.

– Ты, наверное, и открывать не умеешь, – усмехнулся он, забрал у Джулии открывашку, почти мгновенно открыл бутылку и чокнулся ею о свою: – За твое здоровье!

Джулия сделала несколько осторожных глотков, стараясь не закашляться от терпкого горького напитка. Ощущение было настолько непривычным, что она все-таки слегка поперхнулась.

– Это что, твоя первая бутылка пива? – улыбаясь, спросил Габриель. Джулия кивнула. – Что ж, тогда я рад, что помог тебе лишиться пивной невинности.

Джулия покраснела и спрятала лицо за прядями своих длинных волос.

– Слушай, а что ты здесь делаешь? – с неподдельным любопытством спросил Габриель.

Джулия замешкалась, подбирая наиболее удачные слова для ответа:

– Меня пригласили на обед.

«Я надеялась наконец-то познакомиться с тобой», – мысленно добавила она.

– Как ты понимаешь, обед не состоится, – засмеялся Габриель. – По моей вине. Так что, мисс Кареглазка, можешь и это записать на мой счет.

– А вы не хотите рассказать, что у вас тут произошло? – спросила Джулия, старательно прогоняя из голоса дрожь.

– А ты не хочешь рассказать, почему до сих пор не дала отсюда деру? – вопросом на вопрос ответил Габриель.

Его синие глаза смотрели жестко.

Ругая себя за неуместное любопытство, Джулия втянула голову в плечи, надеясь, что ее смиренный вид не даст его гневу разгореться. Какая же она была дура, что не скрылась, едва увидев его на крыльце. Габриель пьян; если он даст волю рукам, ее никто не спасет. Самое разумное сейчас – встать и уйти.

Но она не ушла, а еще через мгновение Габриель вдруг протянул к ней руку и стал медленно, очень медленно убирать волосы с ее лица, откидывая пряди за плечи. Его пальцы излучали какую-то непонятную энергию, перетекавшую ей в волосы и разливавшуюся по всему телу. Джулия пила эту энергию, закрыв глаза и совершенно позабыв про его вопрос.

– А ты пахнешь ванилью, – сказал он, убирая руку.

– Это не я. Это ванильный шампунь для волос.

Габриель допил пиво, открыл новую бутылку, сделал изрядный глоток и только потом взглянул на Джулию:

– Я совсем не хотел, чтобы все так получилось.

– Вы же знаете, они вас любят. Они о вас только и говорят.

– Еще бы! Семейство, ждущее своего блудного сына. А может, демона. Демона Габриеля, или, выражаясь библейским языком, Гавриила. Звучит, однако. – Он горестно рассмеялся и залпом опорожнил бутылку, после чего на ощупь достал еще одну.

– Они были так рады вашему приезду. Потому ваша мама и пригласила меня на обед.

– Никакая она мне не мама. Возможно, Грейс позвала тебя, так как знала, что мне понадобится кареглазый ангел, который бы сдерживал мои дурные порывы.

Габриель нагнулся к ней и дотронулся до ее щеки. Она невольно вздрогнула. Синие глаза «блудного сына» с пьяным удивлением смотрели на нее. Он провел большим пальцем по ее щеке, вбирая жар девичей кожи. Джулии отчаянно хотелось, чтобы этот палец задержался на щеке как можно дольше. Когда же Габриель убрал его, она чуть не заплакала от огорчения.

Габриель поставил недопитую бутылку на крыльцо и порывисто встал:

– Солнце заходит. Не хочешь прогуляться?

Джулия закусила нижнюю губу. Она знала, что это опасная затея. Но перед ней был живой Габриель, а не фотография. Ей выпал редкий, возможно единственный, шанс увидеть его и побыть рядом с ним. После случившегося сегодня он вряд ли снова приедет сюда, а если и приедет, то очень-очень не скоро.

Джулия сложила плед и повесила на спинку стула.

– Плед возьми с собой. Пригодится.

Она послушно сунула плед под мышку. Левая рука была теперь занята, и Габриель взял ее за правую. Джулия едва не вскрикнула. Ей показалось, что она дотронулась до электрического провода. В пальцах запульсировала уже знакомая энергия, которая мгновенно пронеслась по руке, плечу и достигла сердца, заставив его биться сильнее.

– Ты когда-нибудь держала парня за руку? – спросил Габриель, наклоняясь к ней. Она покачала головой, и он негромко засмеялся. – Видишь, как тебе сегодня повезло? Первая бутылка пива и первый мужчина. Я рад.

Почти сразу за домом Кларков начиналась роща, переходившая в лесок. Джулии нравилось идти за руку; нравилось, с какой нежностью и изяществом его длинные пальцы сжимали ее ладошку. Иногда Габриель слегка сдавливал ей руку. Наверное, хотел напомнить о своем присутствии. Джулия была совершенно неопытной в таких делах. Весь ее опыт хождения за руку ограничивался ранним детством, но тогда материнская рука только мешала.

Джулия бывала в этих местах раза два, но всегда вместе с Рейчел. Ходить сюда одна она боялась даже днем, поскольку не умела ориентироваться в лесу. Если вдруг Габриель… что-то себе позволит, в сумерках она точно не найдет дорогу домой. Джулия поспешно отогнала эту мысль и целиком погрузилась в приятные ощущения, исходившие от сильной, теплой руки Габриеля.

– Я часто здесь бродил. Тихое, спокойное место, где тебя никто не достает. Мы скоро выйдем к заброшенному яблоневому саду. Рейчел водила тебя туда? – Джулия покачала головой. Габриель, похоже, протрезвел. И взгляд у него стал совсем серьезным. – Знаешь, я еще не видел таких робких девчонок, как ты. Ты же хотела поговорить со мной. Пожалуйста, говори. Обещаю тебе: я не кусаюсь. – Он наградил ее лучезарной улыбкой, знакомой ей по фотографиям.

– Если вам так непросто с ними, зачем вы приехали?

Габриель не отвечал, продолжая идти, но его пальцы сильнее сжимали ее ладонь. Тогда и она сжала его пальцы, показывая, что не боится его. По правде говоря, ей и сейчас было страшно.

– Я вообще не хотел сюда приезжать. Особенно в таком состоянии. В моей жизни случилась потеря, и я целыми неделями пил не просыхая.

Джулию поразила честность Габриеля.

– Но если, как вы говорите, в вашей жизни случилась потеря, можно попытаться найти потерянное.

Габриель сощурился.

– Нет, девочка. То, что я потерял, потеряно навсегда. – Он зашагал быстрее, и Джулии пришлось подстроиться под его ритм. – Я приехал сюда за деньгами. Запутался вконец. Изгадил все, что только мог. По уши в дерьме. – Его голос зазвучал мягче. Джулия уловила судорогу, пробежавшую по его телу. – То, что произошло сегодня, – это финал. Жилище Кларков – последнее в списке мест, куда я принес хаос. Сам удивляюсь, на что я надеялся? Что все их семейство тут же раскроет кошельки и спросит: «Сколько тебе нужно?» Хорошо, что ты этого не видела.

– Я вам очень сочувствую.

Габриель пожал плечами и свернул на едва заметную тропку.

– Мы почти пришли.

Вскоре деревья расступились, и Габриель с Джулией оказались на полянке, поросшей густой травой и цветами. Из травы торчали сгнившие пни, бывшие когда-то яблонями. Здесь было на редкость тихо и спокойно. На другом краю полянки еще сохранилось несколько старых согнутых яблонь с замшелыми стволами.

– Видишь, куда я тебя привел? – Габриель обвел жестом заповедный уголок. – Это рай.

Он подвел Джулию к большому камню, неизвестно каким образом оказавшемуся в этом раю, и усадил на холодную поверхность, после чего сел рядом. Холод быстро проник ей под тонкие джинсы.

Габриель набросил ей на плечи свою куртку.

– Если ты простудишься, то можешь подхватить воспаление легких и умереть, – рассеянно произнес он, обнимая ее за спину.

Все его тело было теплым. Даже жарким. Джулия мгновенно согрелась. Она забыла про погром в доме Кларков, про испуганную Рейчел. Она наслаждалась удивительным ощущением. Наверное, так хорошо бывает только в раннем детстве. Во всяком случае, так пишут в книгах. Собственное раннее детство она помнила плохо.

– Ты Беатриче.

– Беатриче? – удивилась она.

– Дантова Беатриче.

– Простите, но я не знаю, о ком вы говорите, – покраснев, созналась Джулия.

Габриель негромко усмехнулся. Его нос приятно согревал и слегка щекотал ей ухо.

– А они что же, ничего тебе не рассказывали? – спросил он, имея в виду Кларков. – Не похвастались, что блудный сын пишет книгу о Данте и Беатриче? – Джулия не ответила. Тогда Габриель осторожно поцеловал ее в лоб. – Данте – знаменитый итальянский поэт эпохи Возрождения. Беатриче была его музой. Они встретились, когда она была совсем юной. Данте любил ее всю жизнь. Он написал удивительную поэму – «Божественная комедия». Вряд ли ты ее читала, но название, надеюсь, где-нибудь да слышала. Там Беатриче выступает его проводником и в конце концов приводит в Рай. Не в такой, как этот, а с большой буквы.

Джулия сидела с закрытыми глазами, слушала его голос и вдыхала запах его кожи. От него пахло мускусом, потом и пивом, но эти запахи она игнорировала, вычленяя из них собственно запах Габриеля. Нечто очень мужское и потенциально опасное.

– Был такой английский художник – Генри Холидей. Он написал картину о встрече Данте с Беатриче возле одного флорентийского моста. Ты очень похожа на изображенную там Беатриче. – Габриель осторожно поднес ее побелевшие пальцы к своим губам и поцеловал с непонятной ей торжественностью.

– Ваша семья любит вас. Вам обязательно нужно помириться с ними.

Джулию удивили собственные слова. Она думала, что Габриель рассердится, но он лишь крепче обнял ее.

– Добрая женщина Грейс – не моя мать. И Кларки мне не семья. Совсем не семья. Поздно мне с ними мириться, Беатриче. Очень поздно.

Джулии не нравилось, что ее называют чужим именем. Должно быть, это от пива. Тем не менее ей не хотелось убирать голову с его плеча. Ладно, Беатриче так Беатриче.

– Слушай, а ведь ты, наверное, есть хочешь, – спохватился Габриель, вспомнив о несостоявшемся обеде.

– Если честно, то да, – призналась Джулия, которая не могла питаться только его словами и присутствием.

– Сейчас я тебя угощу.

Джулия неохотно подняла голову. Габриель улыбнулся ей, спрыгнул с камня и отправился к уцелевшим яблоням. Осмотрев их ветви, он выбрал самое крупное и спелое красное яблоко. Потом нашел другое, поменьше, которое сунул в карман.

– Вот тебе, Беатриче, – сказал он, подавая ей яблоко.

Джулия зачарованно смотрела на обыкновенное яблоко с одичавшей яблони. В этот момент оно казалось ей сокровищем. Яблоко лежало у него на правой ладони, а саму ладонь он протягивал так, как ребенок протягивает пони кусочек сахара. Джулия взяла яблоко и немедленно принялась есть.

Габриель следил за ее движениями, потом в молчаливом восторге обнял за талию, осторожно склонил ее голову на свое плечо, после чего полез в карман за вторым яблоком. Как и Джулия, он проголодался.

Они сидели молча и смотрели на быстро меняющиеся краски заката. Золото сменилось оранжевыми тонами, потом красными, багровыми. Вскоре бывший сад погрузился в сумерки.

– Вечером земля теплее камня, – заметил Габриель, забирая у нее плед.

Он расстелил плед, аккуратно расправил концы и вернулся за ней.

– Идем, Беатриче, – сказал Габриель, осторожно снимая ее с камня.

Джулия понимала, что совершает великую глупость, усаживаясь рядом с ним на плед, но сейчас ей было все равно. Она не думала ни о каких последствиях. В этого человека она влюбилась с первого взгляда, едва Рейчел показала ей его фотографии. Самую первую Джулия незаметно выкрала у подруги. Она ведь мечтала об этой встрече, придумывала их разговор. И вот ее мечта сбылась. Габриель – ее любимый человек – был рядом. Разве она могла оттолкнуть его руку?

– Ты когда-нибудь лежала рядом с парнем, глядя на звезды? – спросил он, осторожно укладывая Джулию на спину и ложась сам.

– Нет.

Габриель взял ее за руку, переплел их пальцы и прижал обе ладони к своему сердцу. Его сердце билось медленно. Эти размеренные удары успокаивали и даже убаюкивали.

– Ты прекрасна, Беатриче. Прекрасна, как кареглазый ангел.

Джулия повернулась к нему.

– И вы тоже… прекрасны, – произнесла она, устыдившись своих слов.

Потом она робко провела пальцем по его подбородку, впервые ощутив под пальцами трехдневную мужскую щетину.

Габриель молча улыбался. Он закрыл глаза, и Джулия водила пальцами по его лицу, пока у нее не устала рука.

– Спасибо тебе, – прошептал он.

Джулия улыбнулась и стиснула его руку, почувствовав, что его сердце вот-вот выпрыгнет наружу.

– Ты когда-нибудь целовалась с парнем? – Она густо покраснела и покачала головой. – Тогда я рад, что я у тебя первый.

Габриель перевернулся на бок, склонившись над ней. Нежно глядя на нее, он улыбался.

Джулия успела закрыть глаза раньше, чем его прекрасные губы коснулись ее губ. Она воспарила. Губы Габриеля были мягкими и зовущими, а движения – осторожными. Не умея целоваться и по-прежнему чего-то опасаясь, она закрыла рот. Тогда Габриель большим пальцем осторожно погладил ей щеку и снова приник к ее губам.

Этот поцелуй оказался совсем не таким, как она думала. В фильмах мужчина почти всегда целовал торопливо и даже грубо. Джулия боялась, что и Габриель может не совладать со своей мужской природой, что его руки начнут гулять по ее телу, оказываясь в запретных местах. Опасения были напрасны: его руки не опустились ниже ее лица. Одной рукой он гладил ей затылок, а другой – щеку. Его поцелуй был нежным и сладостным. По ее представлениям, так мужчина должен целовать свою возлюбленную, встретившись с ней после долгой разлуки.

Габриель целовал ее так, словно они были давно знакомы и словно она принадлежала ему. Его поцелуй был страстным, полным чувств. Ему казалось, что все его существо, каждая клеточка тает, превращаясь в сладостный нектар, который его губы отдают ее губам. О том, что испытывает Джулия, он мог только догадываться по бешено стучащему сердцу. Она и надеяться не смела, что первый поцелуй окажется таким. Потом к сладостному чувству примешалась пронзительная горечь грусти. Джулия едва не плакала, зная, что уже никто и никогда так ее не поцелует. Габриель закрыл ее для остальных мужчин. Навсегда.

Его губы переместились на ее лоб.

– Открой глаза, – попросил он.

Джулия повиновалась и увидела два громадных ясных синих глаза. Очень выразительных, только ей было не расшифровать передаваемые ими чувства. Габриель улыбнулся и снова поцеловал ее лоб, потом улегся на спину и стал смотреть в звездное небо.

– О чем вы думаете? – спросила она, подвигаясь к нему поближе, но не настолько близко, чтобы касаться его своим телом.

– Я думал… как же долго я тебя ждал. Я ждал и ждал, а ты не приходила, – сказал он и вздохнул.

– Габриель, если бы я знала…

– Но сейчас ты здесь. Рядом со мной. Apparuit iam beatitudo vestra[3].

– Я ничего не поняла, – стыдливо призналась Джулия.

– В переводе с итальянского это значит: «Ныне явлено блаженство ваше». Правильнее было бы сказать: «Ныне явлено мое блаженство», поскольку ты рядом. – Его рука нежной змеей поползла вниз, от ее затылка к талии, и там застыла. – До конца своей жизни я буду мечтать о том, чтобы услышать, как твой голос произносит мое имя. – Джулия улыбалась. Это были самые лучшие слова, какие только она могла услышать от него. – Скажи, Беатриче, ты когда-нибудь засыпала в мужских объятиях? – И снова она покачала головой. – Тогда я рад, что и здесь я у тебя первый. – Он осторожно повернул Джулию так, что ее голова оказалась у него на груди, возле сердца, а ее изящное тело прижалось к его боку. – Совсем как «адамово яблоко», – прошептал он.

– Вам обязательно нужно уезжать? – спросила она, осторожно водя рукой по его груди.

– Да, но не прямо сейчас.

– Вы вернетесь? – едва слышно прошептала она.

– Завтра, Беатриче, я буду изгнан из Рая, – с глубоким вздохом ответил Габриель. – Остается лишь надеяться, что потом ты разыщешь меня. Ищи меня в Аду.

Он осторожно перевернул Джулию на спину, уперся обеими руками ей в бедра и с бесконечной грустью стал смотреть ей в глаза и еще глубже – в душу.

А потом он прильнул к ее губам…

Глава 8

Вчерашний обед стал достоянием истории. Наступило утро четверга. Рейчел сидела у брата на кухне, все за той же барной стойкой, именуемой также стойкой для завтраков. Ее завтрак состоял из эспрессо с молоком и журнала «Вог» на французском языке. У себя дома, в Филадельфии, Рейчел читала совсем другую литературу. Политика, отношения с общественностью, экономика, социология – вот какие книги громоздились на ее ночном столике. Все это читалось, изучалось и усваивалось в надежде, что однажды кто-то из начальства поинтересуется ее мнением, а не вручит очередную кипу чужих материалов, с которых нужно сделать ксерокопии. Но сейчас, находясь в отпуске, у нее было время почитать что-нибудь и для себя.

Сегодня ее настроение было лучше. Заметно лучше. Вчера они с Эроном хорошо поговорили. Он не скрывал, что раздосадован переносом свадьбы на неопределенное время, однако без конца повторял, что ему нужна Рейчел, а не свадебная церемония. В ее мозгу и сейчас звучали отрывки их вчерашнего разговора.

«Рейч, я все понимаю. Мы же с тобой не фанатики планов. Свадьбу можно отложить до тех пор, пока ты не оправишься. Но я хотел и хочу тебя, Рейчел. Я всегда буду тебя хотеть: как жену, как возлюбленную… Я готов сделать все, что в моих силах, потому что я люблю тебя. Возвращайся».

Слова Эрона, как лучи прожектора, пробились сквозь туман депрессии и горя, окутавший разум Рейчел. Она-то думала, что убегает от Скотта, отца и призрака матери. А получалось, она убегала еще и от Эрона. Его слова встряхнули Рейчел. Как будто она могла расстаться с ним навсегда! Такое не приснилось бы ей и в самом кошмарном сне.

Его слова почти разбили ей сердце. Только сейчас Рейчел поняла, как же ей хочется стать женой Эрона. Его слова были даже не лучами прожектора, а яркими солнечными лучами, напрочь разогнавшими туман ее депрессии. Негоже заставлять будущего мужа томиться в ожидании, пока она совладает со своим душевным состоянием. Никакая скорбь, никакие слезы не вернут ей матери. Жизнь слишком коротка, чтобы позволять себе быть несчастной. Эти слова она часто слышала от Грейс.

Погрузившись в мысли об Эроне, Рейчел даже не заметила, как в кухне появился Габриель. На носу брата сидели очки в дорогой оправе. Он поцеловал ее в лоб, а потом молча положил перед ней пачку денег. Рейчел подозрительно покосилась на купюры:

– Это еще зачем?

Габриель кашлянул, присаживаясь рядом с сестрой:

– Я слышал, что вы с Джулианной собирались пошататься по магазинам.

– Ну что за имя ты ей прицепил? – Рейчел скорчила брату гримасу. – А насчет магазинов… У тебя была слуховая галлюцинация. Мы собирались куда-нибудь сходить, но не в магазины. И потом, сегодня Джулия занята. Она говорила, что будет готовиться к твоему семинару вместе с парнем из ее группы. Пол, кажется. А потом он поведет ее обедать.

«Опять этот долбаный Норрис!» – подумал Габриель. Выразительный эпитет миновал всех внутренних цензоров и все барьеры и теперь звучал у него в голове, повторяясь снова и снова. Внешне профессор Эмерсон ограничился глухим рычанием.

Рейчел подвинула деньги к брату и уткнулась в журнал.

– Ну что ты как капризный ребенок? Бери.

– Зачем мне столько денег?

– Купишь что-нибудь своей подруге, – ответил Габриель, избегая называть Джулию по имени.

– Слушай, ты вчера кьянти не перепил? Это же чертова пропасть денег! – проговорила Рейчел, щурясь на купюры.

– Знаю, – спокойно парировал Габриель.

– Но здесь пятьсот долларов. Я знаю, ты иногда можешь позволить себе посорить деньгами. И все-таки, Габриель, это явный перебор.

– Ты видела ее квартиру?

– Еще не успела. А ты?

Габриель заерзал на табурете.

– Мельком. У нас тут был жуткий ливень, а она – без плаща и без зонтика. Я подвез ее до дома и…

– И что? – Рейчел ухватила брата за плечо и наклонилась к нему, предвкушая рассказ. – Давай колись.

Габриель дернул плечом, сердито глядя на сестру.

– Ты не о том подумала… Особо и рассказывать нечего. Я видел ее квартиру мельком, но мне хватило. Представляешь, там нет даже кухни!

– Нет кухни? Какого черта?

– Девчонка бедна как церковная крыса. Видела, в чем она носит книги? Купи ей приличный портфель. Можешь потратить все деньги. Но прошу тебя, сделай что-нибудь. Если увижу ее рюкзак еще раз, то просто сожгу его.

Габриель запустил руки в волосы и изогнулся над стойкой. Рейчел искоса поглядывала на него. Казалось, ее брат обладал всеми качествами, необходимыми идеальному игроку в покер: невозмутимостью, бесстрастностью, холодностью. И не просто холодностью – ледяной холодностью, будто прикасаешься рукой или щекой к глыбе льда. Рейчел считала это самой скверной чертой его характера. Габриель обладал способностью говорить и действовать, совершенно не задумываясь о чувствах других, включая и его приемную семью.

Однако недостатки брата не мешали Рейчел искренне его любить. И Габриель тоже любил ее, как старшие братья любят сестер, что младше их на целых десять лет. Выходки, которые Габриель позволял себе по отношению к Скотту или отцу, были совершенно немыслимы по отношению к Рейчел. Они почти не ссорились. Габриель ее защищал. В каком бы гневе он ни находился, для него было просто немыслимо причинить сестре хотя бы малейший вред. Зато она вдоволь насмотрелась, как он причиняет вред другим, и в первую очередь – самому себе.

Сестринская интуиция позволяла Рейчел проникнуть за эту ледяную маску, и тогда оказывалось, что Габриель абсолютно не годится для игры в покер. Его поведение было слишком красноречивым и выдавало все бури, бушевавшие у него внутри. Если он закрывал глаза, это означало, что он вот-вот выйдет из себя. Подавленность выражалась в сосредоточенном массировании лица, особенно висков. Тревога и страх заставляли его ходить взад-вперед. Увидев сейчас, как брат вскочил с табурета и начал мерить шагами просторную кухню, Рейчел безошибочно определила: он чего-то боится. Или кого-то.

– А что это тебя вдруг так зацепил ее рюкзак и место, где она живет? Вчера ты был с ней более чем холоден. Ты упорно не желал называть ее Джулией.

– Она моя аспирантка. И мои отношения с ней должны быть… профессиональными.

– Профессиональными – это как? – Габриель остановился, хмуро глядя на сестру. – Хорошо. Я возьму эти деньги и куплю Джулии портфель. Но я бы предпочла купить ей туфли.

– Туфли? – переспросил Габриель, снова садясь на табурет.

– Да. Слушай, а если еще купить ей что-нибудь из одежды? Джулия любит красивые вещи, только позволить себе не может. А ведь у нее такая потрясающая фигура. Согласен?

Вопрос сестры заставил его плотно сдвинуть ноги, зажав ляжками свою набухающую «мужскую снасть».

– Трать деньги как пожелаешь, только обязательно купи ей что-то взамен этого чертова рюкзака.

– Отлично! Я даже знаю, что ей купить. Но в таком случае мне понадобится больше денег. С пятью сотнями не разгуляешься. А еще… я думаю, нам нужно будет куда-нибудь ее сводить. В одно из здешних модных местечек, где она сможет показать себя во всем блеске. Не на твои же семинары ей наряжаться! – улыбнулась Рейчел, игриво стреляя глазками в старшего брата.

Габриель не стал ни спорить, ни препираться. Он вытащил из бумажника визитную карточку, из другого кармана извлек перьевую авторучку «Монблан» и начал медленно откручивать колпачок.

– Интересно, нормальные люди еще пользуются такими ручками? Или только медиевисты? Удивляюсь, почему ты не пишешь гусиным пером, – с ехидством добавила Рейчел.

– Своим студентам я обычно говорю, что шариковые ручки – верный способ заработать писчую судорогу. Ну а поскольку ты не моя студентка, тебе я скажу, что вот эта модель – она называется «Meisterstück 149» – в неизменном виде выпускается с тысяча девятьсот двадцать четвертого года. Представляешь? В ее конструкции все выверено до сотых долей дюйма.

Рейчел округлила глаза и хмыкнула. Для нее подобные восторги брата были пустым звуком. Неужели, чтобы написать несколько слов на обороте визитки, Габриелю обязательно требуется восемнадцатикаратное золотое перо? Любит он разные вычурности. У него даже почерк несовременный, как будто он действительно учился писать гусиным пером.

– Вот, держи. – Габриель протянул сестре визитку. – У меня в «Холт ренфрю» открыт счет. Покажешь эту карточку дежурному администратору. Тебя проводят к Хилари. Она мой личный менеджер по покупкам. Все, что ты выберешь, она запишет на мой счет. Только, пожалуйста, держись в пределах разумного. А деньги все равно возьми. Считай это моим заблаговременным подарком на день рождения.

Рейчел перегнулась через стол и поцеловала брата в щеку:

– Спасибо. А что такое «Холт ренфрю»?

– Канадский аналог «Сакса на Пятой авеню». Сеть первоклассных универмагов. Там найдется все, что ей нужно. Только прошу тебя: обязательно купи ей портфель. Остальное – мелочи. – В голосе брата вдруг появились нотки раздражения.

– Договорились. Но объясни мне, почему ты так прицепился к ее рюкзаку? Если хочешь знать, у меня был точно такой же, и я очень долго не хотела с ним расставаться. Потом открыла для себя другую модель, более удобную. Ты же любишь старые вещи? Так признай это право и за Джулией.

– Сам не знаю, что мне дался этот рюкзак. – Габриель снял очки и принялся массировать веки.

– Говоришь, остальное – мелочи? Тогда я добавлю в список покупок еще и нижнее белье? Я же чувствую, что она тебе нравится.

– Рейчел! – рявкнул Габриель. – По-моему, ты уже вышла из подросткового возраста. Не забывай, она моя аспирантка. Я не собираюсь за ней ухаживать. Я делаю это в знак покаяния.

– Покаяния?

– Да. Это раскаяние за грех. Мой грех.

– У тебя и впрямь средневековое мировоззрение, братец, – хмыкнула Рейчел. – И какой же грех ты совершил по отношению к Джулии? Наорал на нее во время семинара? Ты ведь с ней едва знаком…

Габриель снова надел очки и беспокойно заерзал на табурете. Стоило ему подумать о грехе и о мисс Митчелл, как между ног начиналось противное шевеление. Две эти мысли – о грехе и мисс Митчелл – мгновенно сливались в одну… Хоть здесь, на этой кухне. И не надо никакого эротического белья. Пусть на ней не будет ничего, кроме тех потрясающих туфель на высоком каблуке… Ему так хотелось их потрогать.

– Габриель, ты мне не ответил.

– Я не обязан исповедоваться перед тобой в своих грехах. Достаточно того, что я хочу их искупить. – Он выхватил у Рейчел журнал.

– Тебе-то это зачем? – язвительно бросила ему Рейчел. – Для углубления познаний во французском языке? Или в женской моде?

Весь журнальный разворот занимало фото девицы в крошечном белом бикини, распластавшейся на пляжном песке. Снимок был умело обработан, отчего создавалось впечатление, что это не фотография, а рисунок, сделанный аэрографом. Габриель впился взглядом в картинку.

Поведение брата рассердило Рейчел:

– Почему ты орешь на меня? Я не твоя студентка, чтобы молча сносить выплески профессорского раздражения.

Габриель вздохнул, снова снял очки и взялся за свои веки.

– Прости, – пробормотал он, возвращая сестре журнал.

Его глаза еще раз скользнули по красотке в белом бикини. С чисто исследовательским интересом, bien sûr[4].

– Слушай, почему ты такой напряженный? – не могла успокоиться Рейчел. – Проблемы с женщинами? У тебя сейчас есть хоть кто-то? Похоже, ты просто изголодался по женщинам. Я как увидела коллекцию снимочков у тебя в спальне, сразу по…

– Я не намерен продолжать этот разговор! – перебил ее Габриель. – Нечего вторгаться в мою личную жизнь. Я не спрашиваю, с кем ты трахаешься.

Рейчел самой захотелось наорать на него, но она сдержалась, успокаивая себя глубоким дыханием.

– Знаешь, я прощу тебе эти слова, при всем их возмутительном хамстве. Когда в следующий раз будешь стоять на коленях и каяться в своих грехах, не забудь упомянуть и грех зависти. Ты хотел уколоть меня? Ты же прекрасно знаешь: Эрон – мой первый и единственный мужчина. Я не лезу в твою личную жизнь. Просто пытаюсь понять, что с тобой. А ведь с тобой что-то происходит.

Не поднимая глаз на сестру, Габриель пробормотал извинения. Однако его предупредительный выстрел возымел желаемое действие и отвлек ее от щекотливого вопроса. А резкость? Она не впервые слышит от него резкие слова.

Между тем слова брата задели Рейчел сильнее, чем она думала. И теперь она вертела в руках его визитную карточку, пытаясь успокоиться.

– Если тебе не нравится Джулия, зачем тогда вся эта суета? Только из-за ее бедности?

– Не знаю, – со вздохом признался Габриель.

– У нее есть одна особенность. Джулия кажется хрупкой и беззащитной. Она всегда была немного печальной и потерянной. Но внешность обманчива. У этой хрупкой девочки стальные кости. Ее не сломала ни мать-алкоголичка, ни парень, который…

– Который что? – с заметным интересом спросил Габриель.

– Ты же говорил, что тебе нет дела до ее личной жизни. Жаль, братец. Очень жаль. Не будь ваши отношения… профессиональными, как ты говоришь, она бы тебе понравилась. Вы бы даже по-дружились. – Рейчел улыбнулась, пробуя почву. Габриель созерцал мраморную поверхность барной стойки и рассеянно скреб подбородок. – Сказать ей, что портфель и туфли – подарки от тебя?

– Ни в коем случае! Меня за это могут уволить. Университетской бюрократии только дай зацепку.

– Я думала, ты у них в штате.

– Это не имеет значения.

– Итак, ты готов потратить кругленькую сумму на экипировку Джулии, но категорически не желаешь, чтобы она узнала о личности благодетеля. Ты не находишь, что это очень в духе Сирано де Бержерака? А ты, оказывается, во французском намного искуснее, чем я думала.

Делая вид, что сказанное его не касается, Габриель подошел к своей сложной и дорогой кофемашине и принялся сооружать себе чашку безупречного эспрессо.

«Опять я сержусь как маленькая», – досадуя на себя, подумала Рейчел.

– Подведем итог. Итак, ты хочешь сделать Джулии нечто приятное. Если желаешь, называй это покаянием. Я считаю это обыкновенным проявлением доброты. Это доброта вдвойне, поскольку ты стремишься сохранить свой поступок в тайне и не вызывать у Джулии тягостных мыслей, будто теперь она перед тобой в долгу. Что ж, меня это впечатлило.

– Я хочу, чтобы раскрылись ее лепестки, – едва слышно произнес Габриель.

Рейчел услышала его слова, но тут же отмахнулась от них, посчитав это цитатой из какого-нибудь стихотворения. Она не настолько была сильна в поэзии, чтобы с ходу узнать, кто и когда написал эти слова. В то, что они могли принадлежать самому Габриелю, она не верила. Слишком уж непохоже на него.

– А тебе не кажется, что к Джулии нужно относиться как ко взрослому человеку и сказать ей, от кого эти подарки? Пусть сама решает, принимать их или нет.

– Тогда она их точно не примет. Она меня ненавидит.

– Джулия не умеет ненавидеть людей, – засмеялась Рейчел. – Вот прощать их сверх меры – это она умеет. Если уж она действительно тебя возненавидела, значит заслужил. Но в одном ты прав: в таких вопросах она очень щепетильна. Мы считаем это дружеской помощью, а она может расценить наш жест как милостыню. И твое воздаяние будет воспринято как подаяние. Она почти никогда не позволяла мне покупать ей одежду или обувь. Всего раза два или три мне удалось ее уломать. А так – неизменно вежливое «нет, спасибо».

– Тогда скажи ей, что… авансом делаешь ей рождественский подарок. Или что это… от Грейс.

Они понимающе переглянулись. В глазах Рейчел блеснули слезы.

– Мама была единственной, кому Джулия позволяла заботиться о себе. Она относилась к Грейс, как к родной матери.

Габриель забыл про эспрессо. Он подбежал к сестре, обнял и, как умел, попытался успокоить. В глубине души он точно знал, зачем и ради чего убеждает сестру одарить мисс Митчелл красивыми и дорогими вещами. Он покупал себе индульгенцию, прощение за грехи. Так он не поступал еще ни с одной женщиной. Но Габриель не тешил себя мыслями, что его затея удастся. Скорее всего, это будет абсолютно бессмысленная затея.

Он знал, что живет в аду. Он принимал это как данность и редко сетовал. Он отчаянно жаждал выбраться оттуда и все еще верил, что такое возможно. Но увы, у него не было ни Вергилия, ни Беатриче. Его молитвы оставались без ответа, а благому намерению изменить свою жизнь всегда что-то мешало. Вернее, кто-то. Зачастую – какая-нибудь длинноногая блондинка в туфлях на высоком каблуке, которая впивалась длинными ногтями ему в спину, неистово шепча его имя…

Можно сколько угодно мечтать о бегстве из ада. Но Габриель устал от мечтаний. Он жаждал практических шагов. Учитывая его нынешнее положение, самым лучшим и вполне практическим шагом было взять деньги проклятого старика («кровавые деньги») и щедро потратить их на кареглазого ангела. На девушку, которая не может позволить себе снять квартиру с кухней и которая хоть немного расцветет, получив от лучшей подруги красивое платье и новые туфли.

Габриелю хотелось большего, чем купить ей портфель, однако в своем истинном желании он не признавался даже самому себе. Он хотел сделать так, чтобы Джулианна научилась улыбаться.

А в то время, пока Габриель и Рейчел были поглощены дебатами о покаянии, прощении и стойкой идиосинкразии профессора Эмерсона к старым рюкзакам, Пол ждал Джулию у входа в Библиотеку имени Робартса – крупнейшую университетскую библиотеку на территории кампуса. Девушка едва ли догадывалась, что за короткое время этот добродушный верзила проникся к ней большой симпатией.

У Пола было полно друзей, немалую часть которых составляли девушки весьма широкого спектра характеров. Пол в одинаковой степени притягивал к себе как уверенных, самостоятельных девушек, так и наделенных разными комплексами и фобиями. Его отношения с Эллисон не то чтобы зашли в тупик, а скорее превратились в две параллельные прямые. Эллисон не хотела уезжать из Вермонта. Ей нравилось работать школьной учительницей. Пол давно мечтал перебраться в Торонто и стать профессором. После двух лет отношений на расстоянии оба понимали, что их отношения катятся по инерции. Однако они не опустились до взаимных упреков и драматических выплесков злости. Оба считали: сжигать фотографии или кромсать шины – это дешевые трюки из плохих сериалов. Они оставались друзьями, чем Пол очень гордился.

Встретив Крольчиху, Пол впервые стал понимать, как это здорово, когда девушка тебе не только нравится, но у тебя с ней еще и схожие профессиональные интересы и устремления.

В отношениях с женщинами Пол отличался старомодностью воззрений. Он не понимал сверстников, которые, едва познакомившись с девушкой, торопились поскорее затащить ее в постель. Он считал, что и в двадцать первом веке за женщиной сначала надо ухаживать. Пол не торопил время. Сейчас его вполне устраивала завязавшаяся дружба между ним и прекрасной застенчивой Крольчихой. Прежде чем показывать ей свои чувства, нужно получше ее узнать. Убедиться, что она отвечает ему взаимностью. Пол решил проводить с Джулией побольше времени. Пусть почувствует его внимание. И другие тоже пусть увидят: за Джулию Митчелл есть кому заступиться. А если кто-то попытается завязать с ней дешевый романчик, Пол всегда будет рядом и доходчиво объяснит донжуану, чтобы держался от нее подальше.

Джулия не отказалась бы поболтаться с Рейчел по магазинам, но она уже пообещала Полу, что четверг они проведут в библиотеке. Теперь, когда профессор Эмерсон согласился быть ее руководителем, нужно срочно браться за составление плана диссертации. Ей очень хотелось ошеломить его детальным, тщательно аргументированным планом. И в то же время ее грызло сомнение: а стоит ли? Профессор уже составил свое представление о ней и вряд ли захочет взглянуть на нее под иным углом зрения.

– Привет! – весело поздоровался Пол.

Он тут же переместил тяжелый рюкзак Джулии на свое плечо. Для Пола такой вес был почти незаметен.

– Спасибо, что согласился быть моим провожатым, – сказала Джулия, радуясь временному избавлению от ноши. – В прошлый раз я заблудилась. Искала старые карты Флоренции, а попала в отдел географических карт.

– Тут немудрено заблудиться. Я тебе покажу специальный отдел, посвященный Данте. А потом мы пойдем в мой кабинет.

Пол открыл дверь. Джулия вошла в библиотечный вестибюль, чувствуя себя принцессой. У Пола были превосходные манеры, которыми он никогда не злоупотреблял. Этим он разительно отличался от напыщенных ничтожеств, любивших щегольнуть своими манерами или использовать их как орудие подавления и устрашения. Манеры Пола, наоборот, помогали такой золушке, как она, ощутить себя принцессой.

Возле лифтов сидел скучающий охранник. Пол и Джулия предъявили ему студенческие карточки. Охранник сонно кивнул. Пол вызвал лифт.

– У тебя здесь кабинет? – удивилась Джулия.

– Правильнее сказать – кабинетик. Здесь их называют просто отсеками. Мой неподалеку от дантовского отдела… Карета подана. Прошу.

Они вошли в кабину. Пол нажал кнопку девятого этажа.

– А я тоже могу получить отсек?

– Что ты! – поморщился Пол. – Они тут на вес золота. Аспирантам первого года нечего и мечтать. По правде говоря, и этот-то не мой. Он закреплен за Эмерсоном.

Джулия шумно выдохнула. Наверное, она побледнела, однако в синеватом неоновом свете кабины это было не так заметно.

Пол терпеливо водил ее по дантовскому отделу, показывая первичные и вторичные источники. Ему нравилось смотреть, с какой нежностью Джулия касается книжных переплетов. Она словно здоровалась со старыми друзьями.

– Джулия, можно тебе задать вопрос… личного характера?

Она машинально кивнула. Сейчас ее внимание было целиком поглощено внушительным томом в потертом кожаном переплете. От книги исходил удивительный аромат. Возможно, библиотекарь назвал бы его обыкновенным запахом книжной пыли, но для Джулии это был аромат далекой эпохи.

– Эмерсон попросил меня взять у миссис Дженкинс твое личное дело и… – Волшебство оборвалось, как удивительный сон, прерванный звонком будильника. Джулия поставила книгу на место и повернулась к Полу. В глазах застыл испуг. – Ты чего испугалась? Не бойся, я туда не заглядывал, – усмехнулся Пол. – Да там и не бывает слишком уж конфиденциальных данных. Эмерсону понадобилось изъять оттуда какой-то лист, который он ранее вложил. Но меня поразило не это, а то, что он сделал потом. – Джулия затаила дыхание, боясь даже думать о том, что может услышать. – Он позвонил в Гарвард, Грегу Мэтьюсу, декану факультета романских языков и литературы.

Джулия моргала, удивленная словами Пола:

– Он что, прямо при тебе звонил?

– Я в это время ксерокопировал материалы и невольно слышал часть их разговора. Он расспрашивал Мэтьюса о тебе.

– Зачем ему это понадобилось?

– Вот это я и хотел у тебя спросить. Эмерсон выяснял, почему у них не хватает денег на стипендии аспирантам. Он же там сам учился, потом писал диссертацию. Мэтьюс был его руководителем.

«Черт бы побрал этого профессора! Значит, вздумал проверять мои слова? Конечно, он не верит, что я подавала документы в Гарвард и проходила тестирование. Где мне? Это ему можно учиться в Гарварде».

Джулия закрыла глаза. В ногах появилась противная слабость, и она схватилась за книжный стеллаж, чтобы не упасть.

– Мэтьюса мне было слышно плоховато. Зато я хорошо слышал Эмерсона. – Джулия не открывала глаз и ждала окончания. Она лишь надеялась, что там не таится камень, который ударит ей в затылок. Или в висок. – Слушай, а я ведь и не знал, что ты была в Гарварде. Здорово! Эмерсон у него интересовался, действительно ли ты прошла тесты и собеседования и какие суммарные оценки они тебе выставили.

– Вот и ты удивлен, – горько усмехнулась Джулия. – Конечно, кто я? Девчонка из провинциального пенсильванского городишки. Училась в иезуитском университете, где менее семи тысяч студентов. Разве мне место в Гарварде?

Пол нахмурился. «Бедная Крольчиха. Зря я затеял этот разговор. Поганец Эмерсон! Напыщенная профессорская задница, которая плачет по хорошему пинку. Ой, чувствую, мы с ним однажды схлестнемся…»

– А чем плохи католические университеты? Я вот у себя в Вермонте учился в Университете Святого Михаила. Могу лишь спасибо им сказать за прекрасное образование. У них на факультете английского языка был отличный специалист по Данте, и на историческом – потрясающий дядька. Он нам так про Флоренцию рассказывал. Я всегда в аудиторию на час раньше приходил, чтобы без места не остаться. – Джулия кивала, делая вид, будто слушает. – Но я же тебе не рассказал самое интересное. Этот Мэтьюс пытался убедить нашего придурка отправить тебя учиться в Гарвард. Говорил, что ты потрясла их своими знаниями и они готовы взять тебя хоть сейчас. Горжусь тобой, Крольчиха. Я туда тоже подавал документы и с треском провалился. – Пол улыбнулся, но как-то настороженно. Он не знал, обрадуют ли Джулию его слова о «самом интересном». – Прости за любопытство, но я не понимаю, почему ты не осталась в Гарварде? Если это связано с чем-то личным, можешь не отвечать.

– Я вообще не собиралась ехать в Торонтский университет, – прошептала Джулия и почувствовала, что оправдывается. – Я знала, что он здесь преподает. Но у меня не было другого выбора. На мне висит долг в несколько тысяч долларов за учебу в Университете Святого Иосифа. Брала студенческий заем и до сих пор не могу расплатиться. Я надеялась, что тут побыстрее сверну магистратуру, а на следующий год снова подам документы в Гарвард. Тогда я смогу рассчитывать на более высокую стипендию. Не хочу влезать в новые долги.

Пол кивал и ободряюще улыбался. Джулия снова взялась листать старинные фолианты. Пол следил за ней, не подозревая, что пропустил мимо ушей очень важные слова, случайно вырвавшиеся у нее. Будь он повнимательнее, он бы узнал не только о финансовых затруднениях, которые вынудили Джулию забрать документы из Гарварда. Для человека проницательного эти слова оказались бы ключом к пониманию Джулии. У Пола Норриса было много замечательных качеств, но проницательность среди них не числилась.

А сейчас Пол смотрел, как Джулия бережно снимает с полок пыльные книги. Он радовался, что она снова улыбается, и удивлялся, до чего же метко прозвал ее Крольчихой. Она здорово напоминала кролика, какие встречаются на лугу или в лесу. Более того, она напомнила Полу персонаж из детской повести «Вельветовый кролик»[5].

Это были лишь мысли. Вслух Пол никогда бы не признался, что читал «Вельветового кролика». Соврал бы, не моргнув глазом, что и названия такого не слышал. Однако Эллисон очень любила эту книгу. В начале их отношений она заставила Пола прочитать повесть, дабы лучше понять ее, Эллисон, характер. И Пол – этот здоровяк с вермонтской фермы – тайком прочел эту довольно скучную вещь, потому что любил свою подругу. И хотя он не восхищался книгой, но сумел полюбить «Вельветового кролика».

Вот и эта Крольчиха страстно мечтает стать настоящей. Ждет, когда ее полюбят. И ожидание не проходит бесследно. К счастью, внешне об этом не скажешь. Правда, по мнению Пола, она была чересчур худой и бледной. Ей бы не помешало несколько месяцев попить свежего вермонтского молока, поесть пшеничного хлеба с домашним вермонтским маслом. Глядишь, стала бы покрепче. Ожидание сказывалось на ее душе – прекрасной и печальной.

До встречи с Крольчихой Пол не очень-то верил в существование души, однако теперь был просто вынужден в это поверить. Он втайне надеялся, что когда-нибудь Джулия станет такой, какой ей хочется быть. И найдется кто-нибудь, кто полюбит ее. Тогда она из Пугливой Крольчихи превратится в смелую и счастливую женщину.

Полет фантазии грозил унести Пола слишком далеко. А он ведь пришел сюда не ради грез. Он обещал показать Джулии библиотеку. Но вначале ее надо успокоить и отвлечь от грустных мыслей. Лучшим отвлекающим средством будет разговор о ее диссертации. Когда Крольчиха занята делом, ей некогда грустить.

Из дантовского отдела они направились в здешнее святилище Эмерсона и остановились перед дверью с медной табличкой. Надпись на табличке, выгравированная изящным старомодным курсивом, возвещала:

Профессор Габриель О. Эмерсон,

кафедра итальянского языка и литературы

Джулия сразу заметила, что такая табличка была только на двери профессорского отсека. Чуть ниже Пол скотчем прикрепил обыкновенную библиотечную карточку со своим именем. Она сразу представила себе разгневанного профессора, сдирающего это нахальное добавление. Затем она заметила полное имя приятеля:

Пол В. Норрис, аспирант

– Как расшифровывается твое В.? – спросила она, указывая на самодельную табличку.

– Я не пользуюсь своим вторым именем, – смутился Пол.

– Я тоже не пользуюсь своим. Не хочешь – не говори. – Она с любопытством посмотрела на запертую дверь.

– Ты будешь смеяться, – пробормотал Пол.

– Я не смеюсь ни над именами, ни над фамилиями. Не мы их выбираем.

Пол переминался с ноги на ногу.

– Обещай, что никому не скажешь.

– Обещаю. Чтобы у нас было по-честному, я тебе скажу свое второе имя – Хелен.

– Прекрасное имя. – Пол закрыл глаза и перестал дышать. Когда возмущенные легкие потребовали кислорода, он торопливо выдохнул удерживаемый воздух и имя: – Верджил.

– Верджил? – недоверчиво переспросила Джулия.

– Ты же слышала. – Пол открыл глаза. Он боялся, что она действительно начнет смеяться.

– Уму непостижимо! Ты изучаешь творчество Данте и носишь среднее имя Верджил. Вергилий. Ты правда не шутишь?

– Нет. Меня назвали в честь прадеда… Можешь мне верить, Данте он сроду не читал. У него была молочная ферма в Эссексе, штат Вермонт.

Джулия восторженно улыбалась:

– Я считаю, Верджил – замечательное имя. Носить имя великого поэта древности – большая честь.

– Ты ведь тоже можешь считать, что удостоилась не меньшей чести. Вспомни Елену Троянскую. Тебе это имя очень подходит.

По глазам Пола чувствовалось, что он не лукавит. Джулия смущенно отвернулась. Возникла неловкая пауза, и, чтобы ее сгладить, Пол торопливо вытащил ключ и отпер дверь.

– Эмерсон не пользуется своим отсеком. В основном он приходит сюда оставить мне материалы для работы. Но отсек принадлежит ему, и наш профессор исправно платит за это пространство.

– Значит, эти отсеки платные?

– Да. Но они стоят своих денег. Тут тебе и отопление, и кондиционер, и беспроводной доступ в Интернет. Тут ты можешь спокойно хранить книги, не предъявляя их дежурному библиотекарю. Чертовски удобно. Приносишь сюда все, что тебе нужно, и никаких нудных объяснений с библиотечными дамами.

Комнатка была небольшой, но очень уютной. Ничего лишнего, все только для работы. Письменный стол. Полки во всю стену. Из маленького окна открывался красивый вид на центр города и телебашню. Интересно, сколько же Эмерсон платит за этот островок земли обетованной? Джулия вдруг почувствовала, что согласилась бы жить здесь вместо своей «хоббитовой дыры», где профессор не согласился бы поселить даже собаку.

Пол быстро освободил от бумаг одну из полок.

– Теперь это будет твоя. У меня есть дополнительный ключ. Держи. – Он извлек из ящика ключ, потом на клочке бумаги размашисто написал цифры. – Это тебе на всякий случай. Вдруг забудешь номер. – Джулия изумленно озиралась по сторонам. – Что ты раздумываешь? Бери ключ.

– Не могу. Он и так меня ненавидит. Это ему очень не понравится.

– Да пошел он на хрен! – вырвалось у Пола. Джулия вытаращила глаза. – Прости, пожалуйста. Я редко ругаюсь. Во всяком случае, в присутствии девчонок… я хотел сказать, женщин. – Джулия кивнула, однако ее удивило совсем не ругательство, слетевшее с языка Пола. – Послушай, Крольчиха. Эмерсона здесь практически не бывает. Ты можешь оставлять на полке свои книги. Он решит, что это мои. Если уж ты так боишься, что он тебя здесь застукает, не работай одна. Заходи, когда я здесь, а я здесь бываю очень часто. Если он тебя увидит, подумает, что мы тут вместе работаем. Или что-нибудь в этом роде.

Пол робко улыбнулся. Ему очень хотелось привязать Джулию к этому месту. Приятно сознавать, что она может заглянуть сюда в любое время. Приятно видеть ее книги на полке. Приятно просто сидеть рядом с ней.

Но Джулия не хотела быть привязанной ни к какому месту, иначе самый уютный отсек мгновенно превращался в клетку.

– Прошу тебя… бери. – Пол осторожно вложил в ее ладонь ключ и бумажку с номером, потом так же осторожно согнул ее маленькие тонкие пальцы. Он очень боялся неловким движением причинить ей боль. – Настоящее – это не то, кем ты являешься, а то, что с тобой случается. А сейчас очень нужно, чтобы с тобой случилось что-то хорошее.

Джулия чуть не подпрыгнула от этих слов. Знал бы он, насколько они правдивы.

«Неужели он своими словами пересказывает… Такое просто невозможно».

Пол смотрел на нее, в его теплых, дружелюбных глазах не было никакой задней мысли, никакого корыстного расчета. Этот человек не имел двойного дна и не играл с ней. Может, она ему действительно нравилась. А может, он просто ей сочувствовал. Впрочем, сейчас это было не столь важно. Намерения Пола были совершенно честны. Джулии захотелось поверить, что Вселенная – не такое уж мрачное и унылое место. Есть в ней уголки, где светло, тепло и безопасно, где добрые поступки совершаются не ради выгоды, а по доброте душевной.

Она взяла ключ и опустила голову, чтобы Пол не видел ее слез.

– Ты чего, Крольчиха? А плакать зачем?

Полу очень хотелось смахнуть с ее лица еще не упавшую слезу. Он протянул руку, но остановился. Не надо. Она сейчас и так на пределе.

«Неужели я дошла до того, что готова реветь от каждого доброго слова?» Но все это было так неожиданно. Ключ. Строчки из любимой детской книжки. Неужели этот парень читал «девчоночьи» книги?

Чтобы побыстрее успокоиться, Джулия стала рассматривать книги на полках. Ее глаза наткнулись на одинокую коробку с CD-диском. Коробка лежала плашмя. Джулия взяла ее. Это был «Реквием» Моцарта.

– Ты любишь Моцарта?

Пол отвел глаза.

Может, он тоже не любит, когда без спроса трогают его вещи? Джулия уже хотела вернуть коробку на место, когда Пол задержал ее руку.

– Все нормально. Просто это не мой диск. Собственность Эмерсона. – И вновь ее обдало холодом. Пол это сразу заметил. – Ты только никому не говори. Этот диск я у него стащил. – Час от часу не легче! – Знаю: нельзя брать чужие вещи. Но он гонял этот диск не переставая. Причем не весь, а один фрагмент. Четыре с небольшим минуты. Снова и снова. Эта пытка происходила в его кабинете. Я в это время составлял каталог его личной библиотеки, и было никак не уйти. Представляешь? Lacrimosa, Lacrimosa… у меня в мозгу заноза! Я уже не мог это слышать. Чертова Lacrimosa вгоняла меня в жуткую депрессию. И тогда я украл диск из его кабинета и принес сюда. Проблема была решена.

Джулия засмеялась. Она смеялась с закрытыми глазами, представляя себе несчастного Пола, терроризируемого Моцартом.

Пол облегченно вздохнул.

– Но ты плохо спрятал «орудие пытки». Я почти сразу нашла. Спрячь получше.

Пол осторожно откинул несколько прядей ее волос. Ему хотелось видеть ее лицо.

– Вот ты и спрячь у себя дома, – вдруг предложил он. – Уж там Эмерсон точно искать не будет.

Джулия вдруг сжалась и попятилась назад. Пол встревожился. Ведь всего минуту назад она смеялась, а теперь стоит, опустив голову, и кусает губы. Может, он зря дотронулся до ее волос? Или она испугалась, что Эмерсон узнает, к кому попал его треклятый диск?

– Джулия, – тихо позвал Пол, не пытаясь к ней подойти. – Прости меня. Я сделал что-то не так?

– Нет. Все нормально. – Она торопливо вернула диск на полку. – Я тоже люблю «Реквием», и Lacrimosa – мое любимое место. Я не знала, что и ему нравится. Это все очень… очень… странно.

– Ну, раз любишь, возьми на время, – предложил Пол. – Если Эмерсон спросит, скажу, что это я взял. А ты послушаешь дома. Можешь на свой iPod закачать. В понедельник вернешь.

Джулия растерянно смотрела на коробку:

– Даже не знаю…

– Я стащил диск неделю назад, а он даже не хватился. Может, настроение изменилось. А эту пытку он мне устроил, когда вернулся из Филадельфии. И что на него нашло?

Джулия молча запихнула диск в карман своего ветхого рюкзака.

– Спасибо.

– Всегда рад помочь.

Ему хотелось взять ее за руку или хотя бы на несколько минут стиснуть ее ладонь. Но она была Пугливой Крольчихой, и он мог все испортить.

Экскурсия по библиотеке продолжалась.

– Кстати, в выходные начинается Торонтский кинофестиваль, – сообщил Пол, когда они шли к лифтам. – У меня есть пара билетов на субботу. Хочешь пойти? – Он старался, чтобы его приглашение звучало как можно непринужденнее.

– А что за фильмы?

– Один французский, другой – немецкий. Я предпочитаю европейские фильмы, – признался он, осторожно улыбаясь. – Но если тебе они не нравятся, я обменяю билеты на англоязычные картины.

– Не надо менять. Я тоже люблю европейские фильмы, но только когда в них есть субтитры. Мой французский считай что на нуле, а по-немецки я умею лишь ругаться.

Пол нажал кнопку вызова и очень внимательно поглядел на Джулию:

– Ты умеешь ругаться по-немецки? Где ж ты этому научилась?

– Все в том же Университете Святого Иосифа. Меня поселили в международном общежитии. Моей соседкой по комнате была немка из Франкфурта. Приехала по программе обмена. Хорошая девица, но жутко любила ругаться. К концу семестра мы все великолепно ругались по-немецки. – Джулия слегка покраснела и уткнулась глазами в свои далеко не новые кроссовки.

Она только-только пришла в магистратуру, а Пол учился в докторантуре. Это означало, что он наверняка посещал обязательные курсы французского и немецкого. Джулия хорошо помнила, как однажды после семинара Криста язвительно высмеяла ее «любительские лингвистические способности». Вдруг и Пол отпустит сейчас какую-нибудь шуточку или пренебрежительно махнет рукой?

Но Пол лишь улыбался, придерживая для нее раскрытые двери лифта.

– Слышала бы ты мой немецкий, – улыбнулся он. – У меня самого уши вянут. Думаю, мне стоит выучить немецкие ругательства. Все хоть какая-то польза от этого языка.

На этот раз Джулия улыбнулась ему широко и весело:

– Попробуем. Думаю, моя диссертация не загнется, если я в субботу пойду с тобой в кино. Спасибо за приглашение.

– Мы не дадим твоей диссертации загнуться, – пообещал Пол.

Он был доволен собой. Пугливая Крольчиха пойдет с ним в кино. А потом он поведет ее обедать. Он ведь еще не познакомил ее со своим любимым индийским рестораном. Или нужно было позвать ее в кино сегодня, не дожидаясь субботы? На двойной сеанс, чтобы подольше сидеть рядом с ней. Потом он показал бы ей местный Чайна-таун и угостил бы домашним мороженым в заведении Грега. А пока они будут есть мороженое, можно будет завлечь ее походом в Галерею искусств Онтарио. Там открывается выставка архитектурных проектов Фрэнка Гери.

Хорошенько подумав, Пол решил быть терпеливым. Очень-очень терпеливым. И осторожным. Нужно помнить об этом всякий раз, когда он протягивает Крольчихе морковку и пытается погладить ее мех. Иначе он спугнет ее и лишится возможности помочь ей стать настоящей.

* * *

Прошел еще один день. Наступило утро пятницы. Джулия сидела на своей узкой кровати со стареньким ноутбуком на коленях и добросовестно составляла план диссертации. Под Моцарта. Ее и сейчас удивляло, почему профессор Эмерсон выбрал именно Моцарта. Удивлял резкий переход от «Найн инч нейлз» к «Реквиему». Может, он истязал себя Lacrimosa, оплакивая Грейс? Или были иные причины, заставлявшие его без конца гонять единственный и далеко не радостный фрагмент моцартовского «Реквиема»?

Джулия закрыла глаза. Многоголосый хор дробил латинские слова на слоги, и каждый становился ударом молота по душе. Или по сердцу…

  • Полон слез тот день,
  • Когда восстанет из праха,
  • Чтобы быть осужденным, человек.
  • Так пощади его, Боже,
  • Милостивый Господи Иисусе,
  • Даруй им покой.
  • Аминь.

«Что же происходит с Габриелем, если он терзает себя Lacrimosa? И почему я ощущаю странную близость к нему, когда слушаю эту музыку? Я всего лишь заменила его фотографию его же диском. Только что не кладу этот диск под подушку. Я даже не Крольчиха. Я глупый больной щенок».

Джулия тряхнула головой и попыталась вернуться к плану диссертации. Но моцартовская музыка не отпускала. Чтобы это утро тоже не стало полным слез, она переключилась на мысли о Поле и их вчерашнем походе в библиотеку.

Он ей очень помог. Мало того что Пол открыл ей доступ в профессорский отсек, он, по сути, рассказал ей, как правильно составлять план, на что обратить внимание и все такое. Ему даже удалось ее рассмешить, причем несколько раз. Джулия уже и не помнила, когда она в последний раз столько смеялась. Пол вел себя как настоящий джентльмен: открывал ей двери и таскал на плече ее уродца. Этот парень из вермонтской провинции обладал рыцарскими манерами. Он просто не мог не понравиться Джулии. И его покровительство не было чем-то навязанным ей. Оно предлагалось с достоинством и без малейшего намека на то, что с ней нужно возиться, как с малым ребенком. После вчерашнего Джулия стала мысленно называть его Вергилием. Кто лучше Вергилия смог бы провести Данте по всем лабиринтам Ада? И кто лучше Пола – скрытого Вергилия – проведет ее по всем лабиринтам плана диссертации?

Ей действительно хотелось, чтобы ее план понравился Эмерсону. Более того, чтобы он произвел на профессора сильное впечатление. Может, тогда уважаемый профессор сообразит, что она не напрасно взялась изучать творчество Данте? Может, признает у нее наличие ума? Едва ли. Профессор Эмерсон уже составил о ней свое мнение, которое не изменят даже слова Грега Мэтьюса.

По правде говоря, она ведь не столько хотела поразить его своим планом, сколько мечтала о том, чтобы он наконец вспомнил, кто она.

Что хуже: то, что Габриель ее забыл? Или то, что он превратился в профессора Эмерсона? Джулия часто терзала себя этими вопросами, и они всегда приводили ее в отчаяние. Милый, нежный Габриель, забывший ее, был все же лучше, чем Габриель, продолжавший ее помнить, но превратившийся в профессора Эмерсона с его букетом пороков.

Глядя на себя со стороны, Джулия удивлялась: чем, собственно говоря, она стремится впечатлить профессора? Замысел ее диссертации был прост и прямолинеен. Все строилось на сравнении между куртуазной любовью, представленной целомудренными отношениями Данте и Беатриче, и плотской страстью, раздирающей Паоло и Франческу. Эти двое, как известно, томились в круге Ада, отведенном для прелюбодеев. Ей хотелось рассмотреть все достоинства и недостатки целомудрия (эта тема серьезно ее занимала) и сравнить проповедь целомудрия с подсознательным эротизмом, лежащим в основе всей «Божественной комедии».

Нещадно выжимая «воду» из абзацев плана, Джулия поглядывала то на репродукцию Холидея, то на открытку с изображением скульптуры Родена «Поцелуй». Губы роденовских Паоло и Франчески не соприкасались, однако сама скульптура воспринималась чувственной и эротичной. Джулия была в парижском Музее Родена, но сувенирную копию знаменитой скульптуры покупать не стала, сочтя ее слишком возбуждающей и невыразимо печальной. Ограничилась открыткой, украшавшей сейчас стену «хоббитовой норы».

Джулия не блистала разговорным французским и едва могла бы объясниться в булочной и молочном магазине. Но она достаточно знала о двойственности некоторых французских слов. Даже во французском названии роденовской скульптуры – «Le Baiser» – был скрыт противоречивый смысл. Слово «baiser» могло означать как невинный поцелуй, так и совокупление в его самом неприкрытом, животном качестве. Если сказать просто «le baiser», это будет означать поцелуй, а вот «baise-moi» – это уже просьба «оттрахать по полной». В позах Паоло и Франчески ощущалось и то и другое. Любовники, которым никогда не коснуться друг друга даже губами. Джулии хотелось помочь им, и втайне она надеялась, что ее диссертация дарует им освобождение из Ада.

Все эти годы Джулия иногда позволяла себе думать о заброшенном яблоневом саде, о первом поцелуе Габриеля и отдельных эпизодах того удивительного вечера и ночи. Чаще ей это снилось. Но она почти никогда не вспоминала то, что было потом. А потом было утро, слезы, истерика. Ощущение, что тебя предали. Это ей тоже снилось, причем гораздо чаще. Джулия была не властна над кошмарными снами, однако ей не хотелось пережить кошмар наяву, и потому она никогда не пыталась разыскать Габриеля.

Ее мысли прервал звонок мобильника.

– Привет, Джулия. Какие у тебя планы на вечер?

Звонила Рейчел. Помимо голоса подруги из телефонного динамика доносилось ворчание Габриеля. Джулия моментально выключила звук на компьютере. Только еще не хватает, чтобы он услышал Моцарта. Он ведь не слышал? Или все-таки слышал?

Джулия сжалась, словно профессор Эмерсон мог выпрыгнуть из мобильного телефона и отчитать ее за то, что она слушает чужой диск.

– Джулия, у тебя что, сигнал пропал?

– Нет, я слушаю.

Похоже, Габриель был либо рассержен, либо просто чем-то раздражен. Ни то ни другое его состояние Джулию не удивляло.

– Ты что молчишь? У тебя неприятности?

– Нет, что ты! Просто кручу в голове план диссертации. А планов на вечер… никаких. Мне заниматься надо.

Габриель был слишком поглощен своей персоной. Джулия облегченно вздохнула, уверив себя, что он никак не мог слышать злополучный диск.

– Я хочу сходить в какой-нибудь клуб, – заявила Рейчел.

– Обязательно сходи. Ты же знаешь, я не любительница тусовок. Танцевать не умею, а от шума потом весь день болит голова.

Рейчел громко расхохоталась:

– Ты сейчас почти в точности повторила слова моего братца. Правда, он думает, что умеет танцевать, но не любит.

Джулия выпрямилась, сняв с колен ноутбук:

– А что, Габриель тоже хочет пойти?

– Я же через пару дней возвращаюсь домой. Габриель решил побаловать меня обедом в каком-нибудь экзотическом месте. Я сказала ему, что обед обедом, а мне еще хочется побывать в здешнем клубе. Взрыва радости это у него не вызвало, но он согласился. Словом, я тебя приглашаю. Договорились?

– Рейчел, я бы рада с вами пойти, но мне совсем нечего надеть.

– Не отнекивайся, – засмеялась Рейчел. – Это не прием у королевы. Надень свое короткое черное платье. Думаю, в твоем гардеробе обязательно найдется что-нибудь подходящее.

В этот момент у Джулии запищал сигнал домофона.

– Рейчел, не отключайся. Мне звонят в дверь… Кто там? – спросила она, нажимая кнопку ответа.

– Служба доставки. У меня пакет для мисс Джулии Митчелл. Это вы?

– Я. Открываю. Поднимайтесь на третий этаж. Я буду ждать вас на лестнице.

Джулия вышла на площадку и вскоре увидела взбегавшего по ступенькам парня в униформе какой-то компании. В руках у него была внушительная коробка. Джулия расписалась в получении и вернулась к себе.

– Рейчел, ты меня слушаешь?

Ей показалось, что подруга как-то подозрительно хихикает.

– Да. И что же тебе принесли?

– Большущую коробку. Странно.

– Так открывай скорее. Не томи душу.

Зажав мобильник плечом, Джулия отодрала скотч, скреплявший створки коробки.

– Странно. Коробка из универмага «Холт ренфрю». Не понимаю, кто это послал мне подарок… Рейчел, случайно, не ты?

Из мобильника донеслись всплески смеха.

Джулия открыла коробку. Внутри лежало то, что называлось платьем для коктейлей: фиолетового цвета, с одной лямкой и косыми вставками близких оттенков. Этикетка «Бэджли и Мишка» ничего ей не говорила. Платье было на редкость женственным. До сих пор подобные наряды Джулия видела лишь в фильмах и на журнальных картинках.

Платье было не единственным содержимым коробки. Под ним Джулия обнаружила черные лакированные туфли от Кристиана Лабутена на высоченном каблуке и с красными подошвами. На каждой туфле был симпатичный бархатный бантик. Туфельки эти стоили никак не меньше месячной платы за ее жилье (если не больше). В самом углу коробки лежала расшитая бисером дамская сумочка.

Джулия сразу же почувствовала себя Золушкой, которую позвали на бал.

– Тебе нравится? – допытывалась Рейчел. – Я целиком положилась на вкус служащей универмага. Но не утерпела, попросила показать мне платье.

Чувствовалось, Рейчел ждет ее реакции.

– Рейчел, это просто сказка. Я про все, что в коробке. Постой, а как ты узнала мои размеры?

– Я ничего не узнавала. По-моему, со времен университета ты ничуть не изменилась. Я тебе говорю, тетенька попалась очень опытная, поняла меня с полуслова. Вот только думаю, не промахнулась ли я с размером платья? Обязательно примерь его.

– Платье как раз по мне. Но, Рейчел… это же стоит безумных денег. Одни только туфли… Я просто не могу…

– Джулия, о чем ты говоришь? Я так рада, что мы снова вместе. Встреча с Габриелем и с тобой – это единственные светлые пятна в моей жизни. Единственная радость с тех пор, как мама вторично заболела. Я устала от беспросветности. Пожалуйста, не отнимай у меня эту радость.

«Рейчел всегда умеет надавить на чувство вины», – подумала Джулия.

– Но ведь это…

– Успокойся. Это не мои деньги. Это деньги нашей семьи. После маминой смерти…

Рейчел замолчала, надеясь, что подруга сама сделает необходимый (хотя и ошибочный) вывод. Так оно и случилось.

– Рейчел, но ведь Грейс наверняка хотела, чтобы эти деньги ты потратила на себя.

– Она хотела, чтобы все, кого она любила, были счастливы. Стало быть, и ты. Она почти не имела возможности побаловать тебя после… после того, что случилось. Уверена, сейчас она слышит наш разговор, улыбается и радуется, что мы снова вместе. Джулия, не порти ей эту радость.

У Джулии глаза были на мокром месте. У Рейчел – тоже, хотя и совсем по другому поводу. Ей было стыдно, что приходится врать лучшей подруге. Глаза Габриеля были совершенно сухими. Чувства вины он тоже не испытывал, однако испытывал нараставшее раздражение по поводу затянувшейся женской телефонной болтовни. Рейчел разговаривала по обычному телефону, а Габриелю самому нужно было позвонить по делу. Его настоятельные требования перезвонить с мобильника сестра игнорировала.

– Рейчел, я могу хотя бы частично возместить твои расходы? Например, заплатить за туфли? Конечно, не сейчас… через какое-то время.

Должно быть, Габриель услышал ее слова, поскольку он разра-зился гневной протестующей тирадой, поминая какую-то крысу, живущую в церкви. Джулия еще соглашалась называться Крольчихой, но уж никак не крысой.

– Габриель, я как-нибудь сама улажу этот вопрос, – послышалось в трубке. Дальше Джулии пришлось некоторое время слушать перепалку между братом и сестрой. – Джулия, давай вопрос денег отложим на потом… Габриель, не топай ножкой, как будто тебя в туалет не пускают! Это наш последний совместный вечер, и я хочу, чтобы ты пошла с нами. Так что наряжайся и вперед. А разговор о деньгах отложим… ну, скажем, до того момента, когда меня выпрут с работы и я сяду на пособие по безработице. Хорошо?

Джулия глубоко вздохнула и про себя вознесла благодарственную молитву Грейс, которая всегда заботилась о ней, как о родной дочери.

– Спасибо тебе, Рейчел. Вот я и снова твоя должница.

– Габриель, она идет с нами! – радостно завопила Рейчел. Джулии пришлось выслушать еще один кусок семейного шоу. – К девяти вечера изволь быть готовой. Мы за тобой заедем. Габриель говорит, что знает, где ты живешь.

– К девяти? А не поздновато ли?

– По меркам этого клуба – ничуть. Клуб мой братец выбирал. Говорит, в девять они только открываются. Так что у тебя полным-полно времени на тщательную подготовку. Ты должна выглядеть неотразимой!

Рейчел отключилась. Джулия достала платье. Его как будто специально на нее шили. Рейчел унаследовала от матери доброе сердце и широту души. Остается только сожалеть, что Габриелю ничего не досталось. Или он не захотел взять…

Глядя на свои новые сексапильные туфли, Джулия подумала, что танцевать в них попросту опасно. Особенно с профессором Эмерсоном.

«Но Рейчел сказала, что он не танцует. Будем надеяться, что до танцев не дойдет».

Воодушевленная подарками, Джулия выдвинула ящик комода, где у нее лежало нижнее белье. Не глядя на фото, погребенное на самом дне, она достала эротическую пару – две полоски материи, которые лишь с определенной натяжкой можно было бы назвать нижним бельем.

Держа полоски на ладони – они вполне умещались даже на ее ладони, Джулия медитировала на них, как на статую Будды… Хватит колебаний и нерешительности! Она наденет это белье. Как талисман или оберег, который придаст ей храбрости и уверенности и поможет сделать то, что необходимо сделать. То, что она хотела сделать: напомнить Данте, как много он потерял, покинув ее.

Хватит оплакивать Беатриче. Lacrimosa закончилась.

Глава 9

Заведение «Лобби», находившееся все на той же Блур-стрит, принадлежало к числу элитарных. Заглянув туда в первый раз, посетитель не увидел бы ничего особенного. Типичный мартини-бар с залом и танцполом. Верный традициям Данте, Габриель называл это заведение не иначе как «Преддверие», ибо тешил себя иллюзиями, будто его завсегдатаи напоминают добродетельных язычников, обреченных всю вечность созерцать пространство между раем и адом. Данте, как известно, разделял католические воззрения на существование такого пространства, где обитали души праведников, умерших еще до рождения Христа. На самом же деле само «Лобби» и его завсегдатаи куда больше соответствовали различным кругам Дантова Ада.

Габриелю очень не хотелось приводить сюда Джулианну, не говоря уже о Рейчел. «Лобби» он считал своими охотничьими угодьями, местом, где всегда утолял голод плоти. Здесь слишком многие знали его и о нем, и Габриель опасался, что с чьих-то карминово-красных (или кроваво-красных) губок ненароком могут сорваться слова, вовсе не предназначенные для ушей его сегодняшних спутниц.

Но он привык к атмосфере «Лобби» и был уверен, что здесь сможет контролировать происходящее. Мест, не знакомых и не подконтрольных ему, Габриель не любил и ни за что бы не рискнул повести туда Джулию и Рейчел. На один вечер он позволит себе превратиться из Данте в Беовульфа. Поэт станет воином, обнажит меч и убьет Гренделя и всю его родню, если только кто-то из них посмеет хотя бы посмотреть в сторону обеих прекрасных дам. Габриель сознавал вопиющее лицемерие подобных мыслей, но готов был смириться с ним, только бы порадовать Рейчел.

Естественно, сестре об этом не было сказано ни слова. Выйдя из такси, Джулия и Рейчел увидели длинную очередь жаждущих попасть в «Лобби». Габриель, не замечая очереди, подошел к вышибале клуба – крупному чернокожему парню с лысым черепом и бриллиантовыми сережками в ушах. Тот пожал ему руку.

– Добрый вечер, мистер Эмерсон, – официальным тоном поздоровался вышибала.

– Здравствуйте, Этан. Познакомьтесь с моей сестрой Рейчел и ее подругой Джулианной.

Этан улыбнулся девушкам и отошел, пропуская всех троих внутрь.

– Что все это значит? – шепотом спросила Джулия у Рейчел, когда они вошли.

– Наверное, Габриель числится у них в VIP-персонах, – усмехнулась Рейчел. – Мы в гостях, так что не задавай лишних вопросов.

Интерьер «Лобби» был оформлен со вкусом и сообразно тенденциям современного минимализма. Только два цвета – черный и белый.

Габриель провел их в дальний конец помещения, где находился «Белый зал» и где у него был свой личный уголок. Здесь все убранство было выдержано в белых тонах. Подруги уселись на низкий белый диванчик. Джулия удивилась, увидев подушечки из белого горностаевого меха. Дверцы всех уголков выходили на круглую танцевальную площадку. Сейчас она была пуста.

– Джулия сегодня просто бесподобна, – сказала Рейчел, обращаясь к брату. – Глаз не оторвать.

Джулия покраснела гуще обычного и принялась теребить край платья.

– Рейчел, не надо, – шепнула она.

– Согласись, Габриель, такой ты ее еще не видел, – не унималась Рейчел.

– Вы обе потрясающе выглядите, – наконец сказал Габриель, как-то странно сжимая ноги.

«Какое мне дело до его похвал? – мысленно возмутилась Джулия. – Ну почему этому человеку так трудно быть просто учтивым? Не надо комплиментов. Достаточно, если он воздержится от колкостей».

Рейчел занимали другие мысли. Ей было никак не понять брата. Он ведь потратил почти две тысячи долларов, чтобы Джулия бесподобно выглядела. А сейчас держит себя так, словно принимает экзамен у какой-нибудь тупой студентки. Надо его подзавести.

– Забыла тебя спросить, – обратилась она к Джулии, но так, чтобы слышал Габриель, – как прошла твоя встреча с Полом?

Не будь лицо Джулии уже красным, этот вопрос наверняка заставил бы ее покраснеть.

– Очень приятный человек. Настоящий джентльмен с очень старомодными манерами.

Ей хотелось проверить, слушает ли Габриель их девчоночью болтовню. По лицу Рейчел она сразу поняла, что слушает.

– Он водил тебя обедать?

– Да. В «Натарадж» – его любимый индийский ресторан. Завтра открывается Торонтский кинофестиваль. Мы пойдем на двойной сеанс, а после Пол обещал показать мне местный Чайна-таун.

– Он крутой парень? – спросила Рейчел, подбавляя масла в огонь.

Джулии поморщилась.

– Я как-то не думала о нем в таком плане, – призналась она. – У него внешность игрока в регби, но в поведении нет и намека на грубость. Добрый, внимательный. Обращается со мной как с принцессой.

– Долбаный джентльмен, – пробормотал сквозь зубы Габриель.

Джулия и Рейчел посмотрели на него, недоумевая, не послышалось ли им. К этому времени Габриель успел «сделать лицо». Казалось, он сидит на ученом совете и слушает занудливого коллегу.

Довольная тем, что ей все-таки удалось завести брата, Рейчел повернулась к стене, где висело небольшое зеркало, и принялась строить себе рожи, надувая розовые от помады губы. В зеркале она заметила какую-то женщину, явно идущую к ним.

– Габриель, это еще что за дамочка пожирает тебя глазами? – спросила она.

Он не успел ответить, как крашеная блондинка, оказавшая официанткой, уже остановилась возле их столика:

– Добрый вечер, мистер Эмерсон. Рада, что вы снова у нас.

Официантка наклонилась к нему, выставляя средних размеров грудь, и положила руку на профессорское плечо. Безупречный маникюр, лак кораллового цвета, таинственно поблескивающий в полумраке.

Джулии не понравилась ни официантка, ни ее хищные ногти. Уж не собралась ли она расцарапать Габриелю спину? Или ее ногти – тоже «орудие устрашения», отпугивающее других женщин? Джулия мысленно отругала себя, что ее занимают такие дурацкие мысли.

– Меня зовут Алисия. Я ваша официантка, – представилась блондинка, слегка кивнув девушкам.

– Все расходы за мой счет, – сказал Габриель. – Выпивку для нас троих, а также порцию для Этана и, естественно, для вас.

Он подал ей сложенную купюру, одновременно освободившись от руки Алисии. Официантка улыбнулась, зажав деньги в кулачок.

– Что принести дамам? – спросила она, по-прежнему не сводя глаз с Габриеля.

Улыбаясь, Алисия слегка высовывала кончик языка. Помада на ее губах была под цвет ногтей.

– Мне «Космо», – сказала Рейчел. Джулия замерла. – А тебе чего? – спросила Рейчел, подталкивая ее плечом.

– Д-даже не знаю, – запинаясь, ответила Джулия.

Ей очень не хотелось попасть впросак. В таком месте, как это «Лобби», вряд ли принято заказывать пиво или текилу.

– Тогда два «Космо». Тебе понравится, – пообещала подруге Рейчел.

– Что желает мистер Эмерсон?

Джулии показалось, что Алисии так и хочется прыгнуть к нему на колени.

– Двойную порцию «Лафройга» двадцатипятилетней выдержки, неразбавленного. И попросите бармена налить стаканчик минеральной воды без газа, – сказал Габриель, не глядя на официантку.

Алисия удалилась.

– Только мой старший братец умеет заказывать пойло так, словно диктует писцу государственный закон, – давясь от смеха, произнесла Рейчел.

Джулия позволила себе рассмеяться, но не над словами Рейчел, а над раздраженной физиономией Габриеля.

– Что такое «Лафройг»? – спросила она, так как слышала это слово впервые.

– Сорт односолодового шотландского виски.

– А зачем нужна минеральная вода?

– Всего пара глотков для обострения вкуса. Когда «Лафройг» принесут, могу дать вам попробовать, – слегка улыбнувшись, предложил Габриель.

Джулия опустила глаза, принявшись разглядывать свои новенькие туфли. Взгляд Габриеля отправился туда же. Рейчел даже не представляла, какую замечательную модель она выбрала. Эти туфли стоили своих денег. В них прекрасные ноги мисс Митчелл казались еще длиннее.

Габриель чувствовал, что снова попадает в ловушку. Он заерзал на диванчике, пытаясь подавить противное шевеление между ног.

Не помогло.

– Ты, Габриель, дожидайся своего виски, а мы с Джулией пока потанцуем, – объявила Рейчел.

Не дав Джулии возразить, Рейчел потащила подругу на танцпол. Она махнула диджею, чтобы включил музыку, и принялась с наслаждением танцевать.

Джулия вовсе не была настроена на танцы. Она заметила, как Габриель сразу же пересел, чтобы глазеть на нее. Теперь он сидел, откинувшись на спинку диванчика, и смотрел на нее. Сосредоточенно. Немигающими глазами. Должно быть, он заметил, что на ней нет обычных трусиков.

«Наверное, мужчины всегда замечают, надеты у женщины обычные трусики… или что-то другое».

Ей было не оторваться от глаз Габриеля, оглядывавших ее с головы до ног. Там он задержался дольше, чем позволяли приличия, откровенно пялясь на стройные ноги Джулии и ее потрясающие черные туфли с красными подошвами и красной внутренней стороной каблуков.

– Мне тяжело танцевать в этих туфлях, – шепнула Джулия.

– Ты не на конкурсе бальных танцев, – отмахнулась Рейчел. – Просто двигай телом, а на ноги не обращай внимания. Кстати, ты сейчас обалденно выглядишь. Мой братец – редкостный идиот.

Джулия повернулась к профессору спиной, закрыла глаза и, следуя совету Рейчел, стала просто двигаться, позволяя музыке управлять ее движениями. Туфли больше не мешали. Нужно было всего-навсего перестать думать о нем и отключиться от его сверлящих синих глаз. В конце концов, Рейчел позвала ее сюда развлекаться. Но полностью отключиться от мыслей о нем Джулия не могла.

«И все-таки ему видны сквозь ткань платья мои стринги?.. О чем я думаю? Надеюсь, он видит. Надеюсь, что зрелище его мучает. Наслаждайтесь зрелищем, профессор Эмерсон. Это все, на что вы можете рассчитывать».

Музыка смолкла. Рейчел наградила диджея улыбкой и спросила, что он собирается ставить дальше. Диджей ответил, что здесь музыку выбирает не он, а гости. Должно быть, Рейчел очень понравился такой ответ, и она совсем не по-женски вскинула руку со сжатым кулаком. Джулия думала, что ее подруга сейчас завопит от восторга, как когда-то в школе, если вдруг отменяли урок.

Рейчел заказала другую песню. Танцы продолжались. К удивлению Джулии, ей все больше нравилось танцевать одной, подчиняясь музыке, а не партнеру.

К этому времени на площадку вышли еще несколько желающих потанцевать. Среди них был и очень симпатичный блондин.

– Привет, – произнес он, приближаясь к Джулии и стараясь попасть в ритм с ее движениями.

– Привет, – ответила она, несколько удивляясь, что на нее обратили внимание.

Ей вспомнилось известное утверждение, что танец для женщин сродни сексуальному наслаждению. Блондин, кем бы он ни был, скорее всего, обладал богатым опытом и в танцах, и в сексе.

– Что-то я раньше вас здесь не видел, – улыбаясь, заметил он.

У него были белые зубы (Джулия подумала, что он бы тоже мог рекламировать, но не очки, как Габриель, а зубную пасту) и глаза василькового цвета. Какой странный цвет. Тоже синий, но без ледяной холодности.

– Меня зовут Брэд. А вас? – Он наклонился, и его ухо оказалось почти рядом с ее губами. В этом не было никакой фривольности – громкая музыка заглушала слова.

– Джулия, – несколько смутившись, представилась она.

– Рад знакомству с вами, Джулия. У вас очень красивое имя.

Кивком Джулия дала ему понять, что слышит его слова. Она бросала отчаянные взгляды на Рейчел, надеясь, что та освободит ее от ненужного знакомства. Но Рейчел самозабвенно наслаждалась танцем, закрыв глаза. По всему чувствовалось, что ей сейчас ни до кого.

– Хотите чего-нибудь выпить? Я тут с друзьями. Наш столик вон там. – Он показал где, но Джулия не повернула головы.

– Спасибо за предложение, но я тут с подругой.

Ответ ничуть не обескуражил Брэда.

– Берите с собой и подругу, – предложил он. – Какие у вас замечательные глаза. Я себе не прощу, если вы сейчас уйдете, а я не узнаю номер вашего телефона. – Джулия пробормотала что-то невразумительное. – Я не настаиваю. В таком случае я оставлю вам свой.

Джулия умоляюще глядела в сторону Рейчел и потому не заметила, что Брэд приблизился к ней почти вплотную. Кончилось тем, что она наступила ему на ногу своим острым каблуком. Блондин поморщился от боли и случайно ее толкнул.

К счастью, обошлось без падения. Брэд успел подхватить Джулию и поддержать. Джулия нехотя призналась себе, что ей было приятно прижаться к его мускулистой груди и почувствовать его сильные руки. У офисных служащих редко бывают такие руки.

– Я ведь вас едва не уронил. Простите меня за растяпство. Вы не сильно испугались?

Он все еще держал Джулию за руки, и его правая рука… конечно же, совершенно случайно откинула у нее со лба несколько прядок.

– Нет, я не испугалась. Спасибо, что не дали мне упасть.

– Джулия, я был бы последним болваном, если бы позволил вам загреметь на пол.

В его улыбке не было ни налета суперменства, ни приторности мужчины, привыкшего к легким победам над женщинами. Судя по строгому деловому костюму, Брэд пришел сюда после работы. Наверное, работает где-то в центре в крупной компании со строгим дресс-кодом. Рубашка, галстук, начищенные до блеска ботинки.

Брэд держался уверенно, но без надменности. Он тщательно подбирал слова, делая это без какого-либо расчета, потому что так привык на своей работе. Интересно, а она могла бы с ним встречаться?.. Ну что за мысли лезут ей в голову в этом клубе? Наверное, могла бы, но недолго. Вряд ли у них нашлось бы много общих интересов. Во всяком случае, танцевать в ближайшем будущем она не собиралась. Хотя если танцевать с ним…

Мысли мыслями, однако смущение не позволило Джулии продолжить разговор с Брэдом. Наверное, сейчас лучше всего поблагодарить его и вернуться за столик. И вдруг ее схватили за руку, надежно оттеснив от Брэда. Кожа Джулии мгновенно покрылась мурашками. Она прекрасно знала, чьи длинные холодные пальцы держали ее руку почти у самого плеча. У левого, обнаженного.

– С вами все в порядке? – спросил Габриель.

Как она ненавидела эту затертую, заезженную фразу из боевиков и сериалов!

Спокойный тон Габриеля был обманчивым. Его выдавали глаза, в которых полыхал необъяснимый гнев. Противоречие смутило Джулию, и она не ответила. Она чувствовала себя школьницей, за которой явился рассерженный отец, чтобы увести с вечеринки. Брэд это заметил.

– Никак этот красавчик обижает вас? – спросил он, расправляя плечи и хмуро глядя на Габриеля.

Только еще не хватало, чтобы они сейчас сцепились!

Джулия покачала головой. Она ругала себя, что согласилась пойти в этот дурацкий клуб. Мало ей профессорских выплесков в других местах!

– Она со мной! – не поворачиваясь к Брэду, прорычал Габриель.

Брэд вовсе не хотел затевать потасовку. Взглянув на перекошенное от гнева лицо Габриеля, он тихо отошел.

– Идемте! – скомандовал Габриель и потащил Джулию к их столику.

Джулия обернулась через плечо, посмотрев на Брэда. Другого способа извиниться за профессорскую бестактность у нее не было. И в то же время она радовалась, что Габриель увел ее с танцпола.

Когда они уселись, Габриель подал ей бокал с коктейлем. Он тяжело дышал, удивляясь, с какой поспешностью бросился спасать Джулию, не задумываясь о последствиях.

Джулия потягивала «Космо», пытаясь понять, как все произошло.

– Вам нужно быть более осмотрительной, – заявил Габриель, поворачиваясь к ней. Судя по бокалу, зажатому у него в руке, половина «Лафройга» уже перекочевала в профессорский желудок. – Здесь не столь безопасно, как вы думаете. Особенно для таких девушек, как вы. А вы умеете притягивать к себе разные беды.

– Вам это показалось, – возразила Джулия. – Ничего плохого со мной не случилось. И этого человека мне не в чем упрекнуть.

– Он посмел вас лапать.

– Не лапать, а подхватить, чтобы я не шмякнулась на пол. Мы танцевали. Я случайно наступила ему на ногу, из-за чего все и произошло. Вы же не пригласили меня танцевать.

Габриель откинулся на спинку. Его губы изогнулись в плотоядной улыбке.

– А вам не кажется, что это помешало бы мне следить за обстановкой?

Профессор-надсмотрщик? Очень мило. Джулия откинула волосы. Ей не хотелось смотреть в ледяную синь его глаз. Виски сделало их ярче, но не теплее. Джулия оглянулась на танцующих. Брэд все еще был там, надеясь привлечь ее внимание. Она поймала его взгляд и жестами попыталась показать, что их с Габриелем ничего не связывает. Брэд понял. Он кивнул и пошел к своему столику.

– Я обещал вам дать попробовать «Лафройг», – напомнил Габриель, подсаживаясь к ней.

– Я просто так спросила. Не хочу мешать коктейль с виски.

– Нет, вы должны это попробовать. Я настаиваю. – Его голос звучал все требовательнее.

Джулия вздохнула, протянув руку за бокалом, но Габриель не отдавал.

– Я хочу сам угостить вас. Из своих рук, – хрипло, с придыханием, прошептал он.

Это звучало как приглашение к сексу. Во всяком случае, так казалось Джулии. Самонадеянно выпяченная челюсть, сверкающие сапфировые глаза и холодный бокал, который он вот-вот поднесет к ее губам.

«Ох, мой Габриель. Мой Габриель. Ох… мой… Габриель».

– Я сама умею пить из бокала, – нерешительно возразила Джулия.

– Не сомневаюсь. Но зачем это делать, если я рядом и хочу вас угостить? – Он хищно улыбался, показывая свои ровные, не тронутые кариесом зубы.

Джулия еще не забыла разбитый бокал с кьянти и безнадежно испорченную профессорскую рубашку. Ей не хотелось повторения. Чтобы избегнуть дурацких случайностей, она согласилась. Габриель с чувственной торжественностью поднес бокал к ее губам. Холодное стекло соприкоснулось с нижней губой. Он чуть-чуть наклонил бокал, потом еще и еще, пока дымчатая жидкость не полилась в открытый рот.

И этот чувственный, исходящий желанием обольститель – недосягаемый профессор Эмерсон, так пекущийся о своей репутации?

Виски обожгло ей рот. Джулии было не до дегустаций. Она торопливо проглотила «Лафройг».

– Какой ужас! – вырвалось у нее. – У этого виски вкус костра!

Габриель рассматривал ее лицо, пытаясь оценить действие, произведенное виски. Лицо Джулии было совсем красным и очень выразительным.

– Вы ошибаетесь. Это вкус не костра, а мха. «Лафройг» имеет… многогранный вкус. Хотите убедиться? – усмехаясь, предложил Габриель.

– Нет уж, – энергично тряся головой, возразила Джулия. – Кстати, я уже вполне взрослая и самостоятельная, чтобы меня… поили из бокала. Не надо мне навязывать вашу помощь, если я о ней не прошу. Я сама могу разобраться, что к чему.

– Не говорите чепухи! – Он вяло кивнул в сторону танцпола. – Грендель и его родня только и ждут момента, чтобы вас поглотить. Нечего спорить со мной.

– Простите, может, я чего-то недопонимаю, но кто вы во всей этой истории?

– Тот, кто с первого взгляда узнает наивность и невинность. А потому ведите себя как послушная маленькая девочка. Допивайте ваш «Космо» и не воображайте, будто вы здесь в своей тарелке. – Габриель мрачно посмотрел на нее и залпом допил виски. – «Джулианна – источник бедствий», – пробормотал он.

– Габриель, потрудитесь объяснить, что значит в вашем понимании «наивность и невинность»? Что вообще вы пытаетесь мне втолковать?

– Вам не знакомы значения этих слов? – Габриель скорчил гримасу, потом наклонился к Джулии, обдавая ее жарким дыханием. – Джулианна, вы краснеете, как девчонка-подросток, – произнес он, понизив голос до шепота. – Вот что я понимаю под словом «наивность». А еще я чувствую вашу невинность. Для меня более чем очевидно: вы до сих пор остаетесь девственницей. Нечего разыгрывать из себя взрослую женщину.

– Вы… вы…

Джулия отпрянула. Она лихорадочно перебирала весь запас английских бранных слов, выбирая наиболее обидное. Но из подсознания вылетело совсем другое слово, итальянское. Джулия и опомниться не успела, как с ее губ сорвалось:

– Stronzo![6]

Услышанное взбесило Габриеля, но лишь вначале. Потом его лицо разгладилось, и он захохотал. Громко. Раскатисто. Это был смех до слез в глазах и до колик в животе.

Зато Джулии было не до смеха. Она, судорожно глотая «Космо», ерзала на диванчике, как на горячей сковородке. Как Габриель узнал о ее девственности? Сделал блестящее умозаключение, применив методы индукции и дедукции? Вряд ли. Рейчел сказала? Они с Рейчел не трогали эту тему. К тому же они давно не виделись, и Рейчел не знает, как она жила и с кем встречалась. И потом, Рейчел никогда бы не позволила себе разболтать чужую тайну. Особенно Габриелю.

Габриель продолжал довольно ухмыляться. Джулия злилась на него не только за слова о девственности. Какое право он имел мешать ее знакомству с Брэдом? Джулия вовсе не собиралась давать этому блондину номер своего мобильника. Она не любила подобных игр. Но она хотела сама принимать решения, а не быть пай-девочкой, танцующей под профессорскую дудку. Ты зашел слишком далеко, высокоученый придурок Габриель Эмерсон. Пора поставить тебя на место.

Через несколько минут к их столику подошла Алисия. В руках у крашеной блондинки была маленькая золотистая коробочка.

– Это вам, – сказала официантка, подавая Джулии коробочку.

– Здесь какая-то ошибка, – смущенно пробормотала Джулия. – Я этого не заказывала.

– Конечно, не заказывали. Вам ее послал один парень. Важная банковская шишка. Их там несколько человек сидят, но это от него. И еще он сказал: если вы не возьмете, то разобьете ему сердце.

Алисия нагнулась к Габриелю.

– Не желаете ли еще освежиться, мистер Эмерсон? – сладострастно улыбаясь, спросила она.

– Нет, благодарю вас. Мы уже достаточно освежились, – ответил Габриель, следя за Джулией.

Джулия открыла коробочку. Внутри лежали визитная карточка и большой шоколадный трюфель, завернутый в золотистую фольгу. На карточке значилось:

БРЭД КЭРТИС

вице-президент

Отдел операций на рынке капиталов

Монреальский банк

Блур-стрит Уэст, 55ц, пятый этаж

Торонто, Онтарио

Тел. 416–555—2525

На обороте твердой и очень уверенной рукой было написано:

Джулия!

Жаль, что наша встреча оборвалась столь нелепым образом.

Шоколад напоминает мне о ваших прекрасных глазах.

Брэд.

Прошу вас, позвоните мне: 416–555—1491

Джулия отложила карточку и улыбнулась. Тактичный человек. Все обратил в шутку. Ничуть не обиделся за отдавленную ногу и не посетовал на ее неуклюжесть. В его устах слово «девственница» не прозвучало бы как ругательство. И написанное о ее глазах не было дешевым комплиментом. Она ему действительно понравилась.

Джулия осторожно развернула конфету и отправила в рот. Божественно. И откуда Брэд узнал, что она обожает дорогой шоколад? Должно быть, судьба. Джулия закрыла глаза. Она медленно жевала конфету, наслаждаясь изумительным, ни с чем не сравнимым вкусом темного шоколада. Потом тщательно облизала губы и даже застонала от удовольствия.

«Ну почему такой парень, как этот Брэд, не встретился мне где-нибудь на первом курсе университета?»

Габриель, словно обезумевший зверь, следил за каждым ее движением. Мисс Митчелл, поедающая шоколад… Это было не менее эротичным зрелищем, чем дегустация вина. С каким неподдельным изумлением она смотрела на этот чертов трюфель. Она предвкушала наслаждение! Какой румянец залил ее щеки, когда конфета оказалась у нее во рту. Ее рот был полуоткрыт, а язык без устали трудился, отправляя кусочки пережеванного шоколада в глотку. Наконец, когда она слизывала шоколадные крошки со своих алых губ… Это было выше его сил, а значит, он должен был немедленно вмешаться и… все испортить.

– Почему вы так долго мусолили эту чертову конфету?

Джулия вздрогнула. Она совсем забыла о существовании Габриеля, все еще пребывая во власти «шоколадного оргазма».

– Я не мусолила. Я наслаждалась. На редкость вкусный шоколад.

– А вам не кажется, что этот «на редкость вкусный шоколад» может содержать что-то еще? Например, снотворное или наркотик? Маленькие девочки должны знать, как опасно брать сласти от незнакомых людей.

– Габриель, а яблоки от незнакомых людей можно брать?

– При чем тут яблоки? Что вы мне голову морочите?

«У вас амнезия, профессор Эмерсон. Причем какая-то… избирательная амнезия».

– Напоминаю вам: я уже не маленькая девочка.

– Тогда перестаньте вести себя как ребенок. Неужели вы собираетесь оставить у себя эту коробку?

Золотистая коробочка меж тем уже лежала в бисерной сумочке Джулии.

– А если и собираюсь? Мне этот человек показался очень приятным.

– И вы бы повелись на знакомство в баре? Знаете, мужчина, которого вы подцепили в баре…

Джулия сдвинула брови. Ее нижняя губа предательски дрожала.

– Что вы, профессор! Разве я позволю себе подцепить мужчину в баре? Я должна во всем брать с вас пример. Вы ведь никогда не позволяли себе подцепить в баре женщину и привезти ее к себе домой. Мне этого даже не представить. Не разочаровывайте меня, профессор!

Лицо Габриеля побагровело. Он умел врать, но сейчас у него язык не поворачивался возразить Джулии. Такого лицемерия он не мог себе позволить. Значит, между мисс Митчелл и Гренделем, принявшим облик блондина из Монреальского банка, что-то успело произойти. И его, благородного Беовульфа, это задевало, хотя он и не понимал почему. В такой ситуации ему спешно требовалась новая порция виски. Он подозвал Алисию.

Джулия тоже заказала себе новую порцию «Космо», надеясь, что ароматный крепкий коктейль поможет ей забыть жестокого человека. То, что он сидел сейчас рядом, ничего не значило. Все равно он для нее недосягаем.

Вернулась довольная, раскрасневшаяся Рейчел. Она шумно плюхнулась на диванчик и закрыла глаза. Сказав, что ей нужно отлучиться, Джулия вышла из зала в сумрачный коридор. Где тут у них женский туалет? Надменность и снисходительность Габриеля ее по-настоящему достали. Он вел себя как собака на сене. Мало того что она ему не нужна, так он еще и мешает ей знакомиться с другими мужчинами. У него явный бзик. С такими проблемами впору идти к психотерапевту, если не к психиатру.

Погруженная в мысли о Габриеле, Джулия не заметила, что в коридоре она не одна, и налетела на какого-то мужчину. От неожиданности она зашаталась и, наверное, упала бы, если бы ее опять не подхватили. Второй раз за вечер.

– Благодарю вас, – пробормотала она и вдруг поняла, что знает этого человека.

Этан, местный вышибала.

– Главное, вы не упали, – сказал Этан, мгновенно отпуская ее.

– Я искала женский туалет.

– Это в другом направлении.

Этан махнул рукой, в которой был зажат мобильный телефон. Кажется, он составлял эсэмэску.

– Черт, – пробормотал вышибала.

– Никак я повредила ваш телефон?

– Нет. Я не об этом. – Этан поморщился. – У меня… с текстом не вяжется.

– Я вам очень сочувствую, – улыбнулась Джулия.

– Вот и я себе сочувствую. – Этан бросил на нее одобрительный взгляд. – Ну и ну. Обычно Эмерсон не приходит сюда с дамой.

– А почему? – удивилась Джулия.

– Вы что, шутите? – хмыкнул вышибала, и сережки в его ушах задрожали.

– Нет. Я вообще здесь впервые.

– Оглянитесь вокруг. Много вы насчитаете тех, кто пришел сюда вдвоем?

– Не знаю. А он здесь часто бывает?

Этан насторожился, решая, можно ли ей сообщать подобные вещи.

– Вы лучше у него спросите. – Джулия сжалась, и Этану стало ее жаль. – Да вы не расстраивайтесь. Сегодня он с вами, а это говорит само за себя.

– Вы не угадали, – сказала Джулия, сосредоточенно разглядывая свои ногти. – Он не со мной. Я давнишняя подруга его сестры. Это она меня пригласила.

Этан боялся, что эта странная девушка с большими карими глазами и трясущейся нижней губой сейчас расплачется. Надо ее хоть чем-то отвлечь.

– Джулианна, вы случайно не знаете итальянский язык?

– Меня зовут просто Джулия, – улыбнулась она. – Итальянский? Знаю, хотя не слишком хорошо. Я изучаю его в университете.

Этан расплылся в улыбке:

– Не поможете мне составить письмо моей подруге? Она итальянка, и мне хочется… ее удивить.

– Габриель знает итальянский гораздо лучше, чем я. Попросите его.

– Вы что, шутите?! – присвистнул Этан. – Я ни за что не подпущу его к моей девчонке. Я же вижу, как женщины на него реагируют. Так и липнут.

На этот раз Джулия выдержала удар. Какое ей дело до женщин, липнущих к профессору Эмерсону? Тебя попросили помочь. Вот и помогай.

– Диктуйте ваше письмо. Я буду переводить.

– Тогда, пожалуйста, вы и набирайте, а то я что-нибудь напутаю.

Этан подал ей свой мобильник, и она принялась за дело. Некоторые фразы, диктуемые вышибалой, казались ей грубоватыми, иные – по-детски наивными, но в целом содержание письма ей понравилось. Оказывается, при всех особенностях своей профессии Этан не разменивался на женщин. Наоборот, он любил свою итальянку и убеждал ее, что не подпускает к себе никого из посетительниц «Лобби».

Джулия почти закончила письмо, когда услышала чьи-то шаги и покашливание.

Она подняла голову. На нее смотрели знакомые синие глаза, чрезвычайно сердитые.

– А, это вы, мистер Эмерсон, – несколько смутился Этан.

– Да, Этан, это я! – прорычал профессор.

Джулии показалось, что от выпитого «Космо» у нее начались слуховые галлюцинации. Например, она слышала, что Габриель не разговаривает, а рычит. Утробно, как зверь, готовый наброситься.

Она нажала кнопку отправки и вернула телефон Этану:

– Я все сделала.

– Спасибо, Джулия. Обязательно угощу вас выпивкой.

Кивнув Габриелю, Этан ушел. Джулия направилась в женский туалет.

– Куда это вы собрались? – Габриель шел следом.

– В туалет. Хотите пойти со мной?

Он крепко схватил ее за руку. Большой палец профессора чувствовал, как пульсирует кровь в венах под ее бледной кожей, но самому профессору было не до пульсаций. Джулия вскрикнула. Габриель хорошо ориентировался во всех здешних коридорах и тупиках. Он затащил Джулию в один из тупиков, где было почти совсем темно, и прижал к стене. Джулия с ужасом поняла, что она в ловушке.

Габриель вдохнул запах ванили, исходящий от ее волос, облизал губы. Но бешенство по-прежнему не оставляло его.

– Зачем вы дали Этану свой номер? Он живет с другой женщиной. Или вы собираетесь занять ее место? Чем это вы успели его очаровать, если он собирается угостить вас выпивкой и называет Джулией?

– А как еще ему меня называть? Профессор, Джулия – это мое имя. Меня все так зовут, кроме вас. Но даже если вы захотите звать меня по имени, я вам теперь этого не позволю. Вам придется до конца своих дней называть меня только мисс Митчелл. А насчет Этана вы попали пальцем в небо. Я не давала ему своего номера.

– Не лгите! Вы сами ввели номер в его телефон. Вы никак решили завязать шашни одновременно с несколькими мужчинами?

Джулия покачала головой. Она была настолько зла, что не хотела даже отвечать. Она попыталась выскользнуть из-под его рук, но Габриель схватил ее за талию.

– Потанцуйте со мной, – вдруг сказал он.

– Только в аду, – язвительно ответила Джулия.

– Не надо все усложнять.

– Я этого не умела, профессор. Теперь, с вашей подачи, учусь.

– Берегитесь, – процедил он, и это прозвучало как угроза.

По спине Джулии пополз холодок. Она глотнула воздуха.

– А почему бы вам просто не вонзить мне нож в сердце? – прошептала она, глядя ему в глаза. – Или вы еще не достаточно отхлестали меня сегодня?

Габриель тут же разжал руки и попятился.

– Джулианна, – пробормотал он.

Ее имя прозвучало не то как упрек, не то как вопрос. Габриель наморщил лоб. Вид у него был очень растерянный. Злость исчезла. Сейчас он был больше похож на раненого зверя.

– Неужели я такой злой? – почти шепотом спросил он. Джулия покачала головой. У нее поникли плечи. – Я не хотел делать вам больно. Совсем не хотел.

Ну почему она стоит так, словно ожидает новых ударов? И губы дрожат. Озирается по сторонам. Неужели это я ее так напугал?

«Ты, придурок, кто же еще? – вдруг ответил ему внутренний голос. – Не добивай ее!»

– Вы сказали, что я не пригласил вас танцевать. Я… приглашаю сейчас. Потанцуйте со мной. – Она молчала. – Джулианна, окажите мне честь, согласившись потанцевать со мной. Я прошу вас, – совсем другим, почти нежным голосом попросил Габриель.

Он мельком улыбнулся и слегка наклонил голову… Типичный жест соблазнителя. Только он зря старался. Джулия и не поднимала головы. Тогда он осторожно коснулся ее запястья, будто прося прощения у ее кожи. Можно подумать, кожа была милосерднее самой Джулии.

А сама Джулия вдруг схватилась за горло. Ее рука скользила взад-вперед, словно она глотнула чего-то обжигающе горячего.

«Совсем как колибри, – подумал он. – Такая маленькая. Такая хрупкая. Будь осторожен с нею».

Джулия шумно проглотила слюну. Чувствовалось, ей сейчас больше всего хочется уйти.

– Джулия, я прошу вас, – повторил он.

– Я не могу танцевать.

– Но вы же танцевали.

– Я просто двигалась в ритме музыки. Зачем вам? Чего доброго, я наступлю вам на ногу и покалечу своими высокими, острыми каблуками. Или споткнусь и упаду, и вы сочтете себя опозоренным. Вы и так сердиты на меня… – Ее нижняя губа задрожала еще сильнее.

Габриель шагнул к ней, и она вжалась в стену. Казалось, Джулия вот-вот исчезнет за декоративной облицовкой – столь велико было ее желание убежать от него. Тогда Габриель взял ее руку и торжественно поднес к своим губам. Затем нагнулся к ее уху, и его теплое, пахнущее виски дыхание разлилось по ее коже.

– Джулианна, ну как я могу сердиться на такое прелестное создание, как вы? Обещаю вам: что бы ни случилось, я не разозлюсь и не почувствую себя опозоренным… Ну что, пошли танцевать? – Шепот соблазнителя. Мягкий, обволакивающий, пронизанный желанием, пахнущий виски и перечной мятой. – Идемте, – сказал он.

Габриель взял ее за руку, и между ними проскочила знакомая искра. Он мгновенно это почувствовал. Его чары возымели действие, хотя всего минуту назад она дрожала.

– Не стоит, профессор, – опустив глаза, сказала Джулия.

– Я думал, сегодня мы просто Габриель и Джулианна.

– Вы ведь совсем не хотите танцевать со мной. Это вас выпитый «Лафройг» заставляет.

Габриель с трудом удержался от резкого ответа. Эта девчонка умела нажимать на самые чувствительные его кнопки, безошибочно угадывая, когда и на какую из них нажать.

– Один медленный танец – это все, о чем я прошу.

– А почему это вам вдруг захотелось танцевать с девственницей? – прошептала она, уперев глаза в бантики на своих туфлях.

Удар достиг цели. Габриель засопел. Сейчас любое сказанное невпопад слово могло все испортить.

– Я хочу танцевать не просто с девственницей, а с вами, Джулианна. Думаю, и вам будет спокойнее танцевать с тем, кто не станет приставать к вам во время танца и позволять себе разные вольности. К вашему сведению, этот клуб кишит сексуально агрессивными мужчинами.

Она недоверчиво посмотрела на него, но ничего не сказала.

– Я пытаюсь сдерживать этих волков, – шепотом добавил Габриель.

«Лев, пасущий волков, – подумала она. – Удобное занятие».

Однако, похоже, сказано это было не в шутку, а на полном серьезе. Синие профессорские глаза буравили Джулию.

– Один танец со мной, и у них у всех отпадет желание приставать к вам. Нужно же как-то исправлять сложившуюся ситуацию. – Он слегка улыбнулся. – Если мне повезет, за все оставшееся время никто и взглянуть не посмеет в вашу сторону и мне не придется следить за вами во все глаза.

Джулии не понравились его слова, но возражать она не стала. С возрастом люди меняются, и Габриель не исключение. На этом этапе его жизни он ведет себя так.

«Но ведь он не всегда вел себя так. Габриель, ты не помнишь, что когда-то ты вел себя по-другому?»

– Под какую музыку мы будем танцевать?

Слегка обнимая Джулию за талию, он повел ее обратно в зал.

– Прошу вас, выбирайте, что хотите. Как насчет «Найн инч нейлз»? У них есть потрясающая композиция «Closer». – Габриель широко улыбнулся, показывая, что шутит.

Однако Джулия смотрела не на него, а на пол, чтобы не споткнуться и не опозорить себя и профессора. Возможно, она бы вообще пропустила мимо ушей его упоминание о «Найн инч нейлз», но, услышав название песни, застыла, превратившись в статую. Габриель едва успел остановиться. Что у нее связано с этой песней? Да что бы ни было! Получалось, он делал сегодня все, чтобы ударить ее побольнее. Он шагнул вперед, повернулся, увидел ее встревоженное, искаженное лицо. Дернуло же его упомянуть эту идиотскую песню!

– Джулианна, ну посмотрите на меня. – Она затаила дыхание. – Пожалуйста. – Джулия подняла голову, глядя на него сквозь длинные ресницы. Она его боялась. Ей было плохо рядом с ним. Габриелю стало не по себе. – Простите меня. Это была дурацкая шутка. Еще раз простите. Я бы никогда не позволил себе танцевать с вами под такую музыку. Я далеко не безгрешен, но осознанным кощунством не занимаюсь. – Джулия хлопала ресницами. – Я сегодня действительно вел себя как stronzo. Но я выберу мелодию, которая вам обязательно понравится.

Боясь, как бы Джулия не сбежала, он вместе с ней подошел к будке диджея, сунул тому купюру и шепотом назвал песню. Диджей понимающе кивнул, улыбнулся Джулии и полез искать нужный диск.

Габриель вывел ее на танцпол и притянул к себе, но не вплотную. У Джулии почему-то вспотели ее маленькие ладошки. Габриель не придал этому значения. Он всерьез сожалел, что вообще поддержал затею Рейчел и привез их сюда. Джулия не оценила в нем храброго Беовульфа. Все его усилия давали противоположный результат. Теперь Джулия откровенно его ненавидит. Удивительно, что она еще не убежала отсюда. А ведь ему всего лишь хотелось оградить ее от хищных волков, предвкушавших легкую добычу.

«Ну что я сюсюкаюсь с ней? – вдруг подумал он. – Делаю из нее ребенка. Кто она мне? Даже не подруга».

Потом ему вновь стало стыдно за свое навязчивое покровительство. И не только навязчивое. Неуклюжее. Оскорбительное. Какого черта он заговорил о ее девственности? Заметил и заметил. Держи при себе. Да, Грейс так и не удалось сделать из него джентльмена. Но ведь он умеет себя вести как джентльмен. И сейчас он это докажет. Габриель осторожно коснулся затылка Джулии.

– Успокойтесь, – прошептал он и, нагнувшись, совершенно случайно дотронулся губами до ее щеки.

Теперь он прижал ее к себе. Соединение мужественности и женственности, силы и хрупкости. Пусть их тела соприкоснутся хотя бы через одежду. Габриель твердо решил поразить ее своим безупречным поведением.

Песня была мелодичная и совершенно незнакомая Джулии. Кое-что из испанских слов она понимала. Например, besame mucho в переводе означало «целуй меня как можно больше». Судя по аранжировке, вещь была латиноамериканская и, скорее всего, популярная где-нибудь в середине прошлого века. Мелодия неторопливо кружилась, и столь же неторопливо Габриель кружил Джулию по танцплощадке. Можно было подумать, что он поклонник бальных танцев. Мелодия была очень романтическая. Пожалуй, даже чересчур романтическая, и это заставило Джулию покраснеть.

«Однажды, Габриель, я целовала тебя помногу. Но ты забыл. И неизвестно, вспомнил бы ты меня, если бы я поцеловала тебя сейчас…»

Джулия даже не успела задуматься над возможным ответом. Ей не давал покоя мизинец Габриеля, который скользил по ткани ее платья, то и дело оказываясь там, где под платьем находилась верхняя кромка ее мини-трусиков. Ее будоражило не столько само движение, сколько мысль, что Габриель это тоже почувствовал и все понял. От этой мысли Джулию обдавало жаром. Она танцевала, уставившись на пуговицы его рубашки.

– Джулия, напрасно вы не смотрите мне в глаза. Вам так будет легче двигаться. Не мешайте своим ногам.

Габриель улыбался ей. Сколько лет она не видела этой широкой, искренней улыбки? Сердце Джулии затрепетало, и она улыбнулась в ответ, на мгновение забыв обо всех своих защитных барьерах, но заглушить мысль о стрингах ей не удавалось.

– Странное дело, Джулия: мне почему-то знакомо ваше лицо. Вы уверены, что Рейчел никогда не знакомила нас? Я ведь несколько раз приезжал.

Глаза Джулии вспыхнули. Неужели вспомнит?

– Она нас не знакомила, но мы…

– Честное слово, у меня стойкое ощущение, что мы уже встречались, – сказал Габриель, недоуменно морща лоб.

– Вспоминайте, – прошептала она.

Все остальное говорили ее глаза. Нужно лишь повнимательнее в них заглянуть.

– Нет, иначе бы я помнил. – Он покачал головой. – Но вы мне напоминаете Беатриче с картины Холидея. У нас обоих есть репродукции с его картины. Забавно, правда?

Ну что за идиот? Ему хватило проницательности распознать в ней девственницу, а сейчас… Или проницательность у мужчин включается лишь временно и избирательно? Габриель даже не заметил, как гаснет ее улыбка и бледнеют щеки.

Джулия растерянно закусила губу.

– У меня был приятель. Он мне рассказал про эту картину. Кстати, он тоже говорил, что я похожа на Беатриче. Мне стало… любопытно, и я купила репродукцию.

– Что ж, похвально. У вашего приятеля был хороший вкус.

Теперь он заметил перемену в ее настроении, но никак не мог понять причину. Он вел себя с Джулией вполне по-джентльменски, не делая никаких намеков.

От него пахло «Лафройгом» и чем-то еще, чем-то «габриелевским» и потенциально опасным.

– Джулианна, не надо меня бояться. Смею вас уверить: я не кусаюсь.

Ну вот опять! Совершенно невинная шутка. Он думал, что она засмеется, а она сжалась. Она живой человек, а не марионетка, которую профессор Эмерсон дергает за ниточки ради развлечения и от досады, что какой-то блондин из Монреальского банка послал ей трюфель в золотой фольге. И этот танец был не чем иным, как возможностью продемонстрировать ей, а заодно блондину и прочим «волкам» его превосходство.

– Сомневаюсь, что это очень профессионально… – начала Джулия, и ее глаза вдруг вспыхнули.

Габриель перестал улыбаться. Его глаза тоже вспыхнули.

– Да, мисс Митчелл, это совершенно непрофессионально. Более того, мое поведение грубо нарушает правила общения между преподавателями и студентами. Могу лишь сказать в свое оправдание, что мне хотелось потанцевать с самой красивой женщиной в этом клубе.

Джулия облизала губы, но тут же сомкнула их.

– Я вам не верю.

– Не верите, что вы самая красивая женщина из присутствующих сегодня? При всем моем глубоком уважении к Рейчел говорю вам: это так. Или вас удивляет, что жестокосердный придурок вроде меня вдруг захотел сделать вам приятное?

– Не надо издеваться надо мной! – оборвала его Джулия.

– Джулианна, в моих словах – ни капли издевки.

Его рука, обнимавшая ее за талию, опустилась чуть ниже. У Джулии слегка потемнело в глазах. Наверное, так бывает у каждой женщины, и он сделал это намеренно, потому что знал. Он забыл, что когда-то уже гладил ей поясницу и был первым, кто касался ее тела. Ее тело помнило его и не могло смириться с его отсутствием.

Вспышка ее раздражения удивила Габриеля.

– Когда вы не хмуритесь на меня, ваши глаза особенно красивы и вы вся становитесь нежной и прекрасной. Вы прекрасны всегда, даже когда хмуритесь, но в такие минуты вы похожи на ангела. Мне вдруг кажется, словно вы… вы похожи на…

Джулия перестала танцевать. Неужели сейчас произойдет чудо и он вспомнит? Она стиснула его руку, заглянула ему в глаза, всем сердцем желая, чтобы чудо произошло.

– Габриель, я вам кого-то напоминаю?

Не узнал… Правда, на его лице что-то промелькнуло, но тут же исчезло.

– Мне показалось. Мимолетная фантазия, – сказал он, снисходительно улыбаясь. – Не беспокойтесь, мисс Митчелл. Наш танец почти окончен. Потом вы освободитесь от меня.

– Если бы я могла, – одними губами прошептала она.

– Вы что-то сказали? – Габриель наклонился к ней.

Забыв, что находится в людном месте, он осторожно откинул ей волосы с лица. Его пальцы слегка коснулись ее щеки, опустились вниз и дольше, чем позволяли приличия, задержались на ее шее.

– Вы прекрасны, – прошептал он.

– Золушка, внезапно оказавшаяся на балу. Вместо хрустальных башмачков – туфли от доброй феи Рейчел. И платье.

– Вам нравится ощущать себя Золушкой? – спросил Габриель, убирая руку. Она кивнула. – Как же мало надо, чтобы сделать вас счастливой, – покачал головой он, обращаясь больше к себе, чем к ней. – У вас бесподобно красивое платье. Должно быть, Рейчел знает ваш любимый цвет.

– А с чего вы решили, что я люблю этот цвет?

– Я не решил. Я увидел… в вашей квартире.

Воспоминание о первом и единственном визите профессора Эмерсона в ее «хоббитову нору» заставило Джулию поморщиться.

Ему хотелось, чтобы она смотрела на него и только на него.

– Ваши туфли – выше всяких похвал.

Макушкой Джулия едва доставала ему до подбородка. Глаза Габриеля, словно лифт, двигались то вниз, то вверх. От макушки до соблазнительных туфель.

– Туфли замечательные, но не для танцев. Я боялась упасть.

– Я бы этого не допустил.

– Рейчел очень щедра.

– Да. Это у нее от матери. Грейс была такой же. – Джулия кивнула. – Но не я.

Это был почти вопрос, и теперь Габриель следил за ее глазами.

– Я вам такого не говорила. Мне думается, вы можете быть очень щедрым, когда захотите.

– Когда захочу?

– Да. Я проголодалась, и вы меня накормили.

«Дважды», – мысленно добавила она.

– Вы были голодны? – Габриель тут же прекратил танцевать. – Вы были голодны? – повторил он.

Его глаза превратились в два синих ледяных кристалла, а голос утратил недавнюю теплоту, охладившись до температуры воды, текущей с ледника.

– Успокойтесь, профессор. Я не голодала. Мне просто хотелось чего-нибудь мясного. И яблок, – многозначительно добавила она.

Слова о яблоках промелькнули мимо его ушей. Габриель только сейчас осознал (правильнее было бы сказать – понял не только умом, но и сердцем), в какой нищете живет его аспирантка. Пусть это не голод. Это называется «полуголодное существование». «Хроническое недоедание» – вот как это называется. Неудивительно, что она такая худая и бледная.

– Скажите мне правду: вам хватает денег на жизнь? Если вы скажете, что нет, в понедельник я пойду к декану факультета и буду ходатайствовать о повышении вашей стипендии. Я прямо сейчас готов отдать вам свою карточку American Express. Мне не хочется, чтобы вы жили впроголодь. Совсем не хочется.

Джулия потеряла дар речи. Такой реакции профессора Эмерсона она не ожидала.

– Вы зря беспокоитесь, профессор. Если разумно тратить деньги, я вполне могу прожить и на эту стипендию. Конечно, не имея кухни, готовить сложновато, но в еде я неприхотлива. Почти все, что я ем, можно легко приготовить на плитке или в микроволновке.

Габриель снова закружил ее по белому мрамору танцпола.

– Не удивлюсь, если однажды, когда вам не хватит на еду или будет нечем заплатить за жилье, вы продадите эти чудесные туфли.

– Ни в коем случае! Я считаю их не только подарком Рейчел. Это еще и подарок Грейс. Я ни за что с ними не расстанусь.

– Обещайте мне: если вы вдруг останетесь без цента в кармане, то сразу же обратитесь ко мне. Обещаете? Ради памяти Грейс? – Джулия отвела глаза и промолчала. – Я знаю, что не заслуживаю вашего доверия, – вздохнул Габриель и уже тише добавил: – Но моя просьба вряд ли такая уж неисполнимая. Вы обещаете?

– Для вас это очень важно?

– Да. Для меня это крайне важно.

– Тогда да. Обещаю, – ответила Джулия, шумно выдохнув.

– Спасибо.

– Рейчел и Грейс всегда заботились обо мне. Особенно после смерти моей матери.

– А когда она умерла?

– Когда я училась в последнем классе. Мы тогда уже жили в Селинсгроуве. Ее привезли в больницу Сент-Луис, но было поздно.

– Сочувствую вам.

Джулия хотела что-то сказать, но не решилась.

– Говорите, не стесняйтесь, – предложил Габриель, подбадривая ее взглядом.

В этом взгляде было столько неподдельной искренности, что на мгновение Джулия даже забыла, о чем собиралась говорить. Потом вспомнила:

– Рейчел скоро вернется в Филадельфию. Если вам вдруг захочется поговорить о Грейс… не по телефону… можно со мной. Наверное, это тоже противоречит университетским правилам, но я никому не проболтаюсь. Вот это я и хотела сказать.

Она старалась не смотреть на него. Все ее тело напряглось, будто она ждала неминуемого наказания за проявленную дерзость.

«Чем же я успел так перепугать несчастную девчонку? Теперь она боится, что за ее искреннее предложение я отхлещу ее словами». Глупо говорить ей сейчас: «Не бойтесь». Он вполне заслужил ее настороженное отношение. Кончится этот танец, кончится этот вечер. В университете их отношения вновь станут официальными. Но официальные отношения не помешают ему относиться к ней мягче и заботливее.

– Джулианна, почему вы опять избегаете смотреть мне в глаза? Я еще никому не запрещал смотреть мне в глаза. – Она опасливо повернула голову к нему. – Спасибо. Это очень щедрое предложение, – сказал Габриель. – Не люблю говорить на подобные темы, но ваше предложение обязательно запомню. – Габриель снова улыбнулся, и на этот раз ее улыбка не погасла. – Вы добры и милосердны, Джулия. Две самые важные добродетели, хотя, уверен, у вас есть все семь.

«Особенно целомудрие», – подумали они оба.

«А он позволяет себе смеяться над целомудрием», – следом подумала Джулия.

– Я еще никогда так здорово не танцевала, – призналась она.

– Тогда я рад, что я у вас первый, – снова улыбнулся Габриель, тепло пожимая ей руку.

Что такое? Опять она в ступоре!

– Джулианна, что случилось?

Ее взгляд стал отсутствующим, а кожа похолодела. Румянец, совсем недавно украшавший ее щеки, полностью исчез, сменившись бледностью. Ее лицо приобрело цвет рисовой бумаги. На Габриеля она даже не смотрела, а когда он снова коснулся ее талии, прикосновение осталось незамеченным.

Что это было? Транс? Шок? Измененное состояние сознания? К счастью для Джулии, ей хватило сил выйти из этого состояния. Она попыталась заговорить с Габриелем, но не смогла. Естественно, он истолковал случившееся по-своему. Он подозвал Рейчел и попросил проводить Джулию в туалет, а сам направился в бар, заказал двойную порцию все того же «Лафройга», которую тут же и выпил.

Виски, как ни странно, прояснило ему голову. Габриель понял: пора уходить отсюда. Мисс Митчелл неважно себя почувствовала. «Преддверие» – вообще не ее место, даже при нормальных обстоятельствах. А обстоятельства уходили все дальше от нормальных. Очень скоро и мужчины, и женщины в этом зале порядком наберутся, и их сексуальные инстинкты вырвутся наружу, требуя скорейшего удовлетворения. Зрелище не для Рейчел и уж тем более не для чувствительной девственницы мисс Митчелл.

Габриель расплатился за всю выпивку и попросил Этана вызвать два такси. Он рассчитывал приплатить одному из таксистов, чтобы тот не только довез мисс Митчелл до дома, но и дождался бы, пока она откроет дверь и войдет.

Увы, бедняга Габриель не учел, что у Рейчел тоже имелся план. Когда они вышли на улицу, Рейчел обняла Джулию:

– Спокойной ночи. Завтра я обязательно к тебе загляну. Габриель, спасибо, что вызвался проводить Джулию.

С этими словами Рейчел прыгнула в такси и быстро захлопнула дверцу. Она вручила водителю двадцатидолларовую бумажку, и тот рванул с места, прежде чем Габриель успел опомниться.

Габриеля одурачили, как маленького мальчишку. Зная Рейчел, он должен был бы предвидеть такой поворот событий. Но если в Мэньюлайф-билдинг – круглосуточная охрана, сводящая к минимуму возможность натолкнуться на какую-нибудь сомнительную личность, то трехэтажный дом на Мэдисон-стрит охранялся лишь ангелами, если они, конечно, знали о существовании этого дома. В общем-то, Рейчел рассудила правильно.

Габриель помог Джулии забраться в такси, затем сел сам. Ехать было недалеко. Когда машина остановилась, Габриель пресек все попытки мисс Митчелл расплатиться и попросил водителя обождать его. Вместе с Джулией он поднялся на тускло освещенное крыльцо, зная, что ему придется выдержать процедуру поиска ключей.

Естественно, ключи она уронила, поскольку все еще не оправилась от клубных перипетий. Габриель, как и в прошлый раз, стал действовать методом проб и ошибок, пока не нашел нужный ключ. Он вернул Джулии кольцо с ключами, коснувшись ее руки, после чего устремил на нее странный взгляд.

Джулия сделала резкий вдох, потом шумно выдохнула и заговорила, обращаясь к Габриелю, но глядя на его щеголеватые черные ботинки (чересчур щеголеватые даже для него). Смотреть в его красивые ледяные глаза она не отваживалась.

– Профессор Эмерсон, разрешите поблагодарить вас за то, что открыли мне дверь, и за приглашение на танец. Понимаю, каких усилий вам стоило так себя вести по отношению к заурядной аспирантке. Я знаю, что вы были вынуждены меня терпеть из-за Рейчел. Но Рейчел скоро уедет, и все вернется в привычное русло. Обещаю вам, что никому не скажу ни слова. Я хорошо умею хранить тайны.

– Джулия, что за чушь вы несете?

– Извините, профессор, но я еще не все сказала. Я буду просить, чтобы мне нашли другого руководителя. Я знаю, что вы невысокого мнения о моих умственных способностях. Вы уже хотели распрощаться со мной, но пожалели меня, увидев, в каких условиях я живу. Судя по недавним вашим высказываниям, вы считаете, что я намного ниже вас, и не только по росту. Думаю, сегодня вам в последний раз пришлось истязать себя необходимостью говорить с маленькой глупой девственницей. Спокойной ночи. – Выдав эту тираду, Джулия не испытала облегчения. С тяжелым сердцем она повернулась и взялась за ручку двери.

Габриель загородил ей дорогу.

– Вы все сказали? – хрипло и резко спросил он.

Джулию трясло, но она смотрела ему прямо в глаза.

– Итак, я выслушал вашу речь. Элементарная вежливость требует, чтобы мне было предоставлено право ответить на ваши замечания. Извольте выслушать. – Габриель отошел от двери. Чувствовалось, он едва сдерживает ярость. – Я открываю вам двери, потому что в цивилизованном обществе так принято вести себя по отношению к леди. А вы, мисс Митчелл, помимо всего прочего, еще и леди. Я далеко не всегда веду себя по-джентльменски, хотя Грейс приложила немало усилий, пытаясь сделать из меня джентльмена. Что касается Рейчел, она милая девушка, но излишне сентиментальная. По ее представлениям, я должен был бы стоять у вас под окном, словно мальчишка-подросток, и декламировать сонеты. Посему не будем принимать мою сестру в расчет. Теперь о вас. Если Грейс удочерила вас, как она усыновила меня, значит она разглядела в вас нечто особенное. Она умела исцелять людей своей любовью. К сожалению, в вашем случае, как и в моем, она немного опоздала. – Последняя фраза удивила Джулию, но у нее не хватило смелости попросить разъяснений. – Я пригласил вас танцевать, потому что мне хотелось побыть в вашем обществе. Не надо прикидываться дурочкой. Вы прекрасно умеете соображать. О вашей внешности я промолчу. Мне не хочется по второму разу произносить комплименты. Если вы решите искать себе другого руководителя – что ж, это ваша прерогатива. Но говорю вам честно, этим вы меня разочаровали. Я никак не думал, что вы способны легко бросить начатое дело. Если вы считаете, что я помогаю вам из жалости, тогда вы просто плохо меня знаете. Я самовлюбленный эгоцентричный придурок, крайне редко обращающий внимание на заботы других людей. Меня абсолютно не задевает ваша речь, мне нет дела до вашей низкой самооценки, и мне ровным счетом наплевать, будете ли вы писать диссертацию у меня или у кого-то другого. – (Конечно, ему было не наплевать, иначе бы он сейчас не сопел и не пыхтел.) – Ваша девственность вовсе не что-то постыдное. Меня она вообще не касается. Мне просто хотелось, чтобы вы улыбнулись и… – Он вдруг замолчал, протянул руку и осторожно приподнял подбородок Джулии.

Их глаза встретились. Габриель наклонился к ней. Их губы разделяло не больше двух-трех дюймов. Джулию обдавало жаром его дыхания.

Шотландское виски и перечная мята…

Они оба молча пили запахи друг друга. Джулия закрыла глаза, высунула язык, облизав пересохшие губы. Она ждала, что будет дальше.

– Facilis descensus Averni, – прошептал Габриель, и латинские слова, похожие на заклинание, эхом отозвались у нее в душе: «Спуск легок в ад»[7].

Габриель отдернул руку, резко выпрямился и быстро вернулся к такси. Хлопнула дверь.

Джулия открыла глаза, глядя вслед удаляющейся машине. Ноги отказывались ее держать, и она привалилась спиной к двери.

Глава 10

За время этого кошмарного вечера в «Лобби» Джулия пережила несколько мгновений, когда ей казалось, что Габриель ее вспомнит. Увы, мгновения эти были слишком мимолетны и исчезали, словно паутинки, унесенные ветром. И потому Джулия, будучи честным человеком, усомнилась в себе.

А что, если ее первая встреча с Габриелем была попросту сном? Увидев его фотографию, она влюбилась в изображение и придумала события, которых на самом деле не было. Возможно, и она вслед за Рейчел и Эроном бросилась прочь из разгромленного дома. Шла, не разбирая дороги, заблудилась, вышла к яблоневому саду, где и заснула. И там ей приснился этот сон, который стал квинтэссенцией всех мечтаний одинокой девушки, тоскующей по романтической любви.

Такое вполне могло быть.

Джулия не опасалась за свою психику. Она не раз читала о людях, настолько уверовавших в свои фантазии, что те становились частью их реальности. Психологи в таких случаях советовали спокойно и обстоятельно поговорить с самим собой, найти убедительные доводы и… объявить эту тему исчерпанной. Главное после такого сеанса психотерапии – проявлять стойкость, не позволяя себе сворачивать на тропу прежних иллюзий.

Джулия охотно провела бы с собой такой сеанс, но для этого ей нужно было напрямую спросить Габриеля, действительно ли он ее не помнит. Когда они танцевали и она увидела замешательство на его лице, то впервые подумала, что дело не в профессорской надменности, а в особенностях разума Габриеля. Почему-то его разум противился этому воспоминанию. И тогда Джулия отступила. Еще неизвестно, как внезапное воспоминание отразилось бы на его разуме. Вдруг с разумом случилось бы то же, что шесть лет назад случилось с кофейным столиком Грейс? Подумав об этом, Джулия решила ничего не предпринимать.

Помимо доброго сердца и умения сострадать Джулия обладала врожденной тактичностью. Она понимала: даже если ты что-то знаешь о другом человеке, далеко не всегда можно и нужно ему об этом говорить. Тактичность делала ее терпеливой, умеющей дожидаться подходящего момента. А пока момент не настал, нужно довольствоваться теми условиями, в которых находишься, и наилучшим образом приспосабливаться к ним.

Профессор Эмерсон не был тем, в кого она когда-то влюбилась и с кем провела удивительный вечер в яблоневом саду. Подумав об этом, Джулия поняла, что с профессорской психикой творится нечто странное. Состояние, в котором он находился, нельзя было назвать ни помрачением сознания, ни депрессией. Он пребывал в каком-то непонятном ей возбуждении. Что-то сжигало его изнутри, а он не знал, как погасить этот огонь. И выпивка была весьма опасным средством тушения, особенно если учесть его склонность к спиртному. Это Джулия знала не из книг, а из наблюдений за поведением своей матери-алкоголички. Конечно, доброта спасает не всех и не всегда. Но доброта умеет хотя бы не усугублять состояние того, кому не в силах помочь.

Для Габриеля, с которым она целовалась под звездами, Джулия была бы готова на все. Одно его слово, малейший намек на то, что она ему нужна, – и она бы, не колеблясь, спустилась за ним в Ад и нашла бы его там. Она бы прошла по всем кругам Ада, не побоявшись чудовищ и преодолевая все преграды, только чтобы вывести любимого в мир света и жизни.

Но профессор Эмерсон не был ее Габриелем. Ее Габриель умер. Исчез, оставив лишь память о себе и крохотные частички себя, обитавшие теперь в теле жестокого и измученного клона. Однажды Габриель уже чуть не разбил ее сердце. Она не позволит, чтобы это повторилось.

Прежде чем покинуть Торонто и вернуться к Эрону и той дистопии, которая звалась ее семьей, Рейчел во что бы то ни стало решила взглянуть на жилище Джулии. Однако под разными предлогами Джулия несколько дней откладывала визит подруги. Габриель тоже пытался отговорить сестру, считая, что это может иметь непредсказуемые последствия. Зная характер Рейчел, он опасался, что, увидев убогую «студию», его сестра молча соберет все вещи Джулии и перевезет подругу в более пристойное место. Не исключено, что прямо в одну из гостевых комнат пентхауса брата. Не нужно обладать слишком богатым воображением, чтобы представить реакцию самого Габриеля на такую перспективу.

Дальше отказывать Рейчел в гостеприимстве Джулии не позволяла совесть, и потому в воскресенье, во второй половине дня, Рейчел заявилась в ее «хоббитову нору».

Ожидая подругу, Джулия нервничала. Она не стыдилась своего жилища. Конечно, ей было далеко до аскетизма средневековых святых. Она любила удобства, но роскошь пентхауса Габриеля была для нее столь же непривычна, как лачуги и пещеры, где обитали подвижники древности. Джулия вовсе не считала, что ей подсунули негодное жилье. Прежде чем подписать договор аренды, она все внимательно осмотрела. Честно говоря, жилище ее устраивало. Безопасный район. Чисто. Квартирная плата вполне ей по карману. Но одно дело – жить здесь самой, и совсем другое – показать свое жилье Рейчел, привыкшей к иным условиям.

– Сразу хочу тебя предупредить: квартирка маленькая, – сказала она Рейчел, встретив подругу у входа в дом. – Я живу на аспирантскую стипендию, а она, сама понимаешь, не зашкаливает. Подрабатывать я не могу, поскольку у меня студенческая виза и мне никто не даст разрешение на работу. Если снимать жилье в кондоминиуме, в каком живет Габриель, боюсь, что там за месяц мне пришлось бы заплатить больше, чем здесь за год.

Рейчел молча слушала и кивала. Габриель вполне красочно обрисовал ей жилище Джулии. Он очень просил сестру воздержаться от комментариев, поскольку до сих пор сожалел о своем отвратительном поведении, когда Джулия предложила ему остаться на чай.

Но все предупреждения, все доводы разума мгновенно улетучились из головы Рейчел, едва Джулия ввела ее внутрь и закрыла дверь… Клетушка в старом доме. Владелец – скряга и экономит на ремонте. Мебель – такое же старье. Единственные приличные вещи – это простые занавески, покрывало на кровати и то, что Джулия привезла с собой. Рейчел не устраивала сцен. Она молча обошла «студию» вдоль и поперек, заглянула во встроенный шкаф, в ванную, после чего остановилась возле «кухонной зоны», глядя на старую поцарапанную электроплитку и такую же, не вчера купленную микроволновку. И тут нервы Рейчел не выдержали, и она заревела так, словно ей самой предстояло здесь жить.

Джулия приросла к полу, не зная, какими словами утешить подругу. Естественно, убожество жилища больно ударило по чувствительной Рейчел. Но должна же она оценить усилия, потраченные Джулией. Неужели она не видит красивых занавесок? А покрывало, на которое она плюхнула свою коробку?

К чести Рейчел, она быстро сумела взять себя в руки, вытерла слезы и улыбнулась:

– Прости. Это гормоны, следствия недосыпания… ну и мамина смерть. Добавь к этому моего папочку, Эрона и свадьбу. Знаешь, Джулия, мне хочется взять тебя в охапку и везти к нам в Филадельфию. У нас столько свободного пространства. У нас кухня больше всей твоей квартиры!

Джулия молча обняла подругу. Это эмоции. Силой никто ее в Торонто не удерживает. Рейчел и сама это понимает.

– Мне Габриель рассказывал, что у тебя приготовление чая – целый ритуал. Он был потрясен. А ты знаешь, чтобы что-то его потрясло, нужно сильно постараться. Поэтому я сейчас устроюсь на твоей милой кроватке, а ты научишь меня всем премудростям заварки чая.

Рейчел уселась на сиреневое покрывало, коробку поставила себе на колени и постаралась держаться как можно непринужденнее.

Джулию удивило, что Габриель вообще запомнил, как она готовила чай. Он ведь тогда ужасался отсутствию у нее кухни и отчитывал за хаотичное питание. Но зачем Рейчел об этом знать? Подруге хватает своих забот. Пусть убедится, что Джулии здесь совсем неплохо. И потом, она же приехала сюда учиться. Возможно, через год она сменит Торонто на Гарвард…

Вскоре они обе сидели на кровати и пили чай, заваренный по всем правилам искусства чайных церемоний. Рейчел понравились изящные фарфоровые чашки с блюдцами и шоколадные трюфели. Естественно, она не знала, что лакомство куплено на деньги, извлеченные Джулией из неприкосновенного запаса.

– Мне нужно кое-что рассказать тебе о Габриеле, – вдруг сказала Рейчел, водя пальцем по золотистому ободку чашки.

– Не хочу это слушать.

– Почему? – удивилась Джулия.

– Он профессор, руководитель моей темы. Лучше, если мы с ним будем делать вид, что не знакомы. Поверь, так лучше и для меня, и для него.

– Между прочим, он почти то же сказал мне о тебе. Однако я хочу рассказать тебе то, что рассказала ему. Мне все равно, как он к этому отнесется. Я не перестану его любить. Но есть, как говорят, факты из его биографии, которые ты должна знать. – Джулия покорно вздохнула. – Он меня убьет, если узнает, что я тебе проболталась, – усмехнулась Рейчел. – Но ты у нас не из болтливых. После моих слов тебе будет легче понимать зигзаги его поведения. Мама тебе рассказывала, при каких обстоятельствах она усыновила Габриеля?

– Она рассказывала о нем только хорошее. Грейс гордилась его успехами в Принстоне и Оксфорде. А о детстве – ни слова.

– Мама нашла Габриеля, когда ему было всего девять лет. Нас с тобой тогда еще на свете не было. Он бродил возле больницы в Санбери. Поначалу не желал отвечать на мамины вопросы, огрызался. Но Грейс умела разговорить кого угодно. Словом, она узнала, что в больнице лежит его мать. Мать Габриеля сильно пила. Думаю, у нее и с психикой было не все в порядке. Работать она не могла и вместе с сыном моталась по родственникам. В очередной поездке она заболела. Кажется, воспалением легких. Попала в больницу, откуда уже не вышла. Когда Грейс встретила Габриеля, у мальчишки не было даже мелочи, чтобы купить в автомате чашку горячего какао. Его мать вскоре умерла. Грейс оплатила похороны. Потом она связалась с родственниками Габриеля. Никто не хотел его брать. Тогда мои родители решили его усыновить… Знаешь, что удивительно? Вопреки родительским заботам наш дом так и не стал для него родным. И он не стал одним из Кларков.

Джулия представила голодного, испуганного мальчишку и закусила губу, чтобы не заплакать. Грейс наверняка поразили его синие глаза на бледном, почти ангельском лице. Но вид у него был далеко не ангельский: грязные, спутанные волосы, грязная одежда. Мать-алкоголичка, у которой приступы агрессии иногда сменялись недолгими периодами горячечной нежности. Многое Джулия знала по собственному опыту. Она знала, каково каждый вечер засыпать с мечтой, чтобы кто-нибудь тебя полюбил. Оказывается, у них с Габриелем много общего. Гораздо больше, чем она думала.

– Какой ужас, Рейчел. Я об этом не знала.

– Я не пытаюсь оправдать его грубость. Просто рассказала тебе, каков он вне ваших аудиторий. А ты знаешь, что после того жуткого побоища мама каждую ночь зажигала свечу и ставила на подоконник? Она думала: если вдруг Габриель окажется в Селинсгроуве и увидит огонек, то поймет, что она любит его и ждет. Она так хотела услышать его шаги на лестнице. – Джулия ничуть не сомневалась в услышанном. Такова была Грейс – воплощение безграничного милосердия. – Он только разыгрывает из себя цельного, уверенного человека. Внутри он сломлен. А в глубине души себя ненавидит. Я настоятельно попросила его больше не срываться и не говорить тебе гадостей. Надеюсь, теперь его поведение станет лучше. А если нет, обязательно мне позвони. Тогда я ему даже на расстоянии устрою ад кромешный.

– Я не дотягиваю до его высоких стандартов, – усмехнулась Джулия. – Как еще вести себя с туповатой аспиранткой? Он постоянно напоминает мне о моей заурядности.

– А ты не преувеличиваешь? Вряд ли мой братец стал бы пялить глаза на туповатую аспирантку.

– А разве он на меня пялится? – продолжая сосредоточенно жевать конфету, спросила Джулия.

– Разве ты сама не заметила, что он постоянно смотрит в твою сторону? Например, вчера в клубе. Стоит тебе сделать глоток – как он впивается в тебя глазами. Я ему подмигивала, а он хмурился и продолжал на тебя смотреть. – Рейчел вздохнула: – Я буду скучать по вам обоим… Кстати, когда Габриель узнал, что я собираюсь облегчить здешние магазины, он мою затею не только одобрил, но еще и денег подбросил.

– Рада за тебя. Для чего же еще нужны старшие братья? – засмеялась Джулия. – И что же ты себе купила?

– Ты не поняла. Он дал мне денег на покупку для тебя.

Джулия помрачнела и отвернулась.

– Это еще зачем? Я его ни о чем не просила.

– Ну уж если ты не знаешь, откуда мне знать? Может, в знак особой к тебе симпатии.

– О чем ты говоришь? Он даже в клубе не удержался и наговорил мне гадостей.

– Неужели? – удивилась Рейчел. – Говорю тебе как есть. Он дал мне денег и попросил купить тебе подарок. И назвал, какой именно. Я, как послушная сестра, выполнила просьбу старшего брата. Вот твой подарок. – Рейчел передала Джулии коробку.

– Не надо мне его подарков! – заартачилась Джулия.

– Что за детские капризы? – упрекнула ее Рейчел. – Ты сначала открой и посмотри.

Джулия понимала, что ведет себя глупо, но продолжала мотать головой. Тогда Рейчел сама открыла коробку. Внутри лежала темно-коричневая сумка-почтальонка. Кожаная. Итальянская. Джулия подняла сумку на вытянутой руке, разглядывая ее со всех сторон. «Фенди».

– Ну, что ты теперь скажешь, упрямая девчонка?

– Д-да н-не знаю, – глядя на красивую, классического фасона сумку, ответила ошеломленная Джулия.

Рейчел забрала у Джулии сумку и стала рассматривать внутренние швы, многочисленные отделения и кармашки. Все было сделано очень добротно.

– Ты посмотри, какая прелесть. Ты сюда столько всего можешь положить. С портфелем ходить неудобно – руку оттягивает. А из рюкзаков ты выросла. Эта сумка – оптимальный компромисс. К тому же она сделана в Италии. Мы-то с тобой знаем, как Габриель помешан на всем итальянском. – Джулия покраснела и заерзала на месте. – В общем-то, Габриель запретил мне говорить, что подарок от него. Но я не хочу тебе врать. Младшие сестры не всегда обязаны слушать старших братьев, – усмехнулась Рейчел.

– Думаешь, Габриель сделал подарок мне? Он сделал подарок себе, – сказала Джулия. – Знаешь, как он назвал мой рюкзак? «Рюкзачное недоразумение»! Поскольку я его приказам не подчиняюсь, он решил действовать через тебя. Думал, что тебя-то я послушаюсь. Нет, Рейчел. На мое «рюкзачное недоразумение» дается пожизненная гарантия. Я отошлю свой рюкзак в их головной офис в штате Мэн и получу новый. Я сама решаю, в чем мне носить книги и тетради. А свой итальянский шедевр профессор Эмерсон может забрать себе и услаждать свой утонченный италоориентированный вкус либо вернуть сумку в магазин и получить обратно деньги. Или он их не считает?

– Представь себе. Денег у него предостаточно, – сказала Рейчел, досадуя, что их разговор перешел в эту плоскость.

– Рейчел, я понимаю: профессорская зарплата заметно отличается от аспирантской стипендии. Но профессора не зарабатывают миллионы.

– Разумеется. Деньги ему достались по наследству.

– От Грейс?

– Что ты! От его биологического отца. Несколько лет назад Габриеля разыскал какой-то адвокат и сообщил, что его отец умер, завещав ему кучу денег. Габриель до этого и имени своего отца не знал. Поначалу он лишь морщился и говорил, что слышать не хочет ни о каком наследстве. Потом передумал.

– Почему?

– Трудно сказать. Это произошло после его драки со Скоттом. Я была зла на Габриеля и вообще не хотела его видеть. Мы очень долго не разговаривали… А что касается этих денег, по-моему, он пытается потратить их быстрее, чем успевают набежать проценты. Он не держится за деньги. Ему хотелось, чтобы у тебя была красивая сумка. Он сам мне сказал.

Джулия покачала головой:

– Мне не важно, на чьи деньги куплена эта сумка. Я просто не хочу ее брать.

Теперь уже Рейчел кусала губы, поскольку исчерпала все аргументы. Оставались слезы.

– Джулия, пожалуйста, не упрямься. У Габриеля отвратительный характер, это верно. Но будь хотя бы ты мудрее. Он только-только пустил меня в свою жизнь. Я не хочу снова его потерять. Особенно теперь, когда нет мамы и ее доброта нас не объединяет.

Чаепития в непринужденной обстановке не получалось.

«Рейчел снова нажала на кнопку вины», – подумала Джулия.

– Не забывай, я ему не сестра. У нас с ним совсем другие отношения: он мой профессор, а я его аспирантка. Боюсь, этот подарок еще наделает ему неприятностей.

– Не наделает. Ты же меня не выдашь?

– Нет, конечно.

– Вот и отлично. Надеюсь, аспирантов здесь еще не обязывают отчитываться, откуда у них появляются новые вещи. Наконец, можешь считать эту сумку запоздалым подарком на день рождения от меня или от Грейс… – Рейчел хлопнула себя по лбу: – А ведь я действительно забыла про твой день рождения. Позорище просто!

1 Придурок (ит.). – Здесь и далее прим. перев.
2 «Baci» – всемирно известные конфеты из шоколада и лесных орехов. В переводе с итальянского baci означает «поцелуй». В каждой конфетке спрятана записка с высказыванием на любовную тему.
3 Строчка из 2-й главы книги Данте «Новая жизнь» (La Vita Nuova). Русский перевод И. Н. Голенищева-Кутузова.
4 Естественно, разумеется (фр.).
5 Полное название «Вельветовый кролик, или Как игрушки стали настоящими». Автор – английская писательница Марджери Уильямс. Впервые эта повесть вышла в 1922 г. и с тех пор многократно переиздавалась.
6 Засранец, дерьмо, козел вонючий (ит.).
7 Строка из поэмы Вергилия «Энеида» (песнь VI, строка 126). Габриель дает несколько вольный перевод. Правильнее было бы перевести: «Легок спуск через Аверн». Речь вдет об Авернском озере, находящемся возле города Кумы в итальянской провинции Кампанья, которое считалось входом в подземный мир.
Читать далее