Читать онлайн 19-ое 812-й год бесплатно

Записка на часах:

Акт I – Нерокантская Ярмарка

Вспышка алого ударила в стекла, едва не выбив их вместе со старенькой рамой. Луч выкрался из-за солнечного света… Но почему-то никто его не замечал, никогда. Разве что Апокрис точно знал теперь – снова окружающие стали злее. Ещё злее, чем обычно…

– Ты меня вообще слушаешь? – старческий голос пытался привлечь внимание.

Незачем слушать… Только настроение портить лишний раз. Пятно от кофе на ковре и то интереснее! Содержательнее, что ли? Оно явно указывает на проблему, как и неровное тиканье старинных часов из гостиной. Но грузный топот рядом постоянно отвлекает, как и мерзкое кудахтанье над ухом. Тварь вообще собирается уходить?!

– Не надо было свою лавку с часами открывать! Не прогорел бы и не было б сейчас проблем! Ты мою дочь содержать должен, а не дурью маяться!

– Не надо было, да? Весь твой многолетний опыт, знания от сиденья на одном месте… И твое “не надо было” – лучшее, на что годен весь этот “опыт” старшего поколения? Знаешь, не очень помогло. Проблемы не решило точно.

– Ты мне дерзить собрался? Я в три раза больше тебя живу! Вам, малолеткам, столько бы на одном месте проработать! Ты не мужик, раз денег не хватает?!

– Пошла отсюда, кляча тупорылая! – не сдержавшись, Апокрис швырнул чашку чуть выше головы старухи и с облегчением выдохнул, что не задел. – Деньги, деньги всё… Сколько тебе? За сотню? За двести? Интересно, почему на тебя все рукой махнули и любименький сынок так же – свалил, не пишет!

– Ты рот свой…

– Сдохнешь в одиночестве, со дня на день. Жду с нетерпением… Как же спокойно станет, тихо и без этого шума!

Кудахтанье быстро сместилось в прихожую, громко хлопнула дверь. Наконец-то…

– Смешно… Я же это про себя, нет? Ты никому не нужен, – поднялся, вяло сгреб разбитую чашку и потерялся, куда выбросить. – Мне всё хуже…

Часы еле слышно, словно бы что-то внутри начинает мирно сопеть перед сном. Странность какая-то с этим механизмом! Кроме него, от лавки ничего не осталось. Разве что ещё самодельные карманные на цепочке. Они-то давно остановились, стекло треснуло… Починить? Незачем. Замершая стрелка куда больше поведает о нынешнем времени, что потеряло свой ход и всякое движение. Спокойная простота, она застыла в блаженной бессмысленности.

Апокрис подошел к старинному механизму. Маятник еле-еле идет от стенки к стенке, тень за ним играется чем-то потусторонним. Иногда, как сейчас, даже зловещим… Кажется, сзади часов прячется какой-то гном и прямо в голову шепчет: «Ты никто… Всех подвел, никому не нужен! А помнишь, матушка говаривала – могла она образование получить, с отцом-алкашом разойтись и вдруг… родился больной, тупой, плаксивый уродец. Всё испортил, всем и каждому!»

Ударить бы эти часы. Но вряд ли это чем-то поможет! Вряд ли за ними и правда засел гадкий карлик – это в голове что-то сломалось, как и сам механизм перед глазами…

Даже имя, Апокрис, намекает на ошибку где-то в прошлом. Весь мир делает вид, что парня не существует… Конечно, пока не потребуется на кого-то вылить всю злобу и желание довести кого-то до суицида. Но… Нет! Он здесь, жив и будет жить до тех пор, пока окружающие признают его – видят в нем свои беды, ненавидят, готовы растерзать! В нем ли их несчастье? Что ж… ему лестно так думать.

С силой он ударил ладонью по часам, разом пробив доску и свалив на пол. Вылетела пара шестеренок, лопнула струна и маятник сорвался. Но они дальше тикают, ударяют в самую подкорку и гном оттуда, изнутри, продолжает один и тот же монолог: «Помнишь, когда лавку открыл? Говорили они – молодец, правильной дорогой идешь! Тот умственно отсталый аутист не туда документы отправил, а ты провалился и весь в долгах… Всё они же говорят – а не надо было, ты ж глупец! Кому и что ты доказал? Кому нужен?»

– Знаю, кому! – от сердца пнул, носок провалился в циферблат и стекло рассекло ногу до крови. – Ей… Точно…

Здесь же, в гостиной. В детской кроватке, не дернувшись ни от единого резкого звука… Маленькая привыкла и к буйству соседского ремонта, и к предсмертным визгам женщины из квартиры “блатного” выше. Есть ли то, что способно потревожить светлого ангела?

Апокрис смотрит на неё, с ласковым придыханием пытается вообразить детские сны. Безмятежная, не познавшая печалей… Но уже готовая бороться за жизнь, встать в будущем с твердо сжатым кулачком против всего мира!

«Она сдохнет, Апокрис!» – снова из-за часов, уже спокойно тикающих, прозвучал неприятный голос. – «А на что ей надеяться? Так будет лучше для мелкой, орущей, ходящей под себя, мерзости!»

Ещё до появления часов этот голос, внутренний, проявлялся… Он порочил всё, что вызывало восхищение или любовь; обещал погибель всем, кто дорог. И хоть раз ошибся ли? Друга застрелили в рентарской компании, отец на самом деле умер в некотором роде – нельзя его называть живым разумом, это скорее оболочка с бутылкой алкоголя и жаждой втоптать все интересы или труды родного сына в грязь.

Даже религия, образ некоего Бога… Апокрис перестал верить в сказки о загробных благах, пусть и были бы они реальны – в какой-то момент выпал снег, иней покрыл надежды и мечты холодом безразличия…

Но голос… Раньше он звучал в голове, а не из-за угла или за укрытием винтажного хлама. Есть лишь один способ унять его, но… Парень не хочет становиться похожим на своего “папеньку” – лучше болезненная трезвость, нежели упокоенное пьянство.

Во входную дверь постучали. Тяжелым, злым кулаком… Снова сотряслись окна, воображение нарисовало на них паутину трещин, и мелькнул красный луч.

– Кто такие? – рыком, сам того не замечая, прошептал Апокрис.

Глянул в проем для ключей. Смешно… Дверца старенькая, сам парень её неуклюжим движением сорвет с петель! Но те два бугая не могут вынести? Стоит ли открывать? Там, в гостиной, маленький лучик счастья сопит носиком. Всхрапывает, дернув ножкой под одеялком…

– Ты Апокрис? – едва отворилась преграда, здоровый мужчина в плаще взял хозяина дома за грудки. – Ну… Мы тебе ноги пришли ломать!

– Я просил ростовщика отстрочить… Даже с большим процентом! Ну не могу я выплатить, никак! Пожалуйста…

– Верих, давай! – с крыльца Апокриса швырнули второму здоровяку. – Не знаю, там, лицо ему разбей?

Схватили за волосы, ударили носом о ступеньку крыльца. Наступили на подколенный сгиб и подняли взором к первому. Мужчина плюнул Апокрису в лицо, выхватил дешевый нож. Куплен на рынке, из “стали-пластилина”…

– Ну-с? Пластическую хирургию не желаем? – здоровяк, он просто огромный для нерокантца, большим и указательным пальцем взял жертву за подбородок.

Из дома раздался детский плач. Маленькой кошмарик приснился… А бугаи тут же обратили внимание, вошли в дом.

«Они этого хотят, Апокрис… Жизнь коллектора коротка, укрась же пустую их бренность последним этюдом!» – опять голос, пробирающий всё нутро до костей, нервных окончаний и подкожного некроза.

– Я всё отдам! Завтра утром, после работы! – парень взмолился, увидев беззащитную нежность на руках палача. – Оставьте… Молю, заберите всё, что в доме найдете! А деньги завтра… У меня антиквар есть. Не очень ценный, но редкий!

…копошение. Малютку ничто не отвлекает от сна, укачанную на отцовских руках. Из дома выносят что-то тяжелое, какие-то бестолковые побрякушки. Серьги жены, фамильное кольцо от прабабушки, здоровенный телеграф – он нужен был раньше, с франчайзи связываться. Всё унесли, что только не приколочено. Кроме злосчастных часов.

Пора и на работу собираться. Отмыв кровь с рукава, замотав дорогой нож в случайные тряпки, Апокрис посмотрелся в зеркало. Да, можно выходить… Крахмала б на рубашку, но перед кем красоваться? Уборщиком-то в захудалом театре?

Зеркало… Апокрис ненавидел зеркала. Всегда в них есть что-то темное, видно порванный рукав свадебного платья где-то за отражением: он то за окном, то во мгле неродившегося ужаса, то за маскировкой невидимых часов. Суставы пальцев кукольные, вместо кожи на ручке невесты – манящий фарфор, холодный и любимый; вдохновенный и пугающий.

Так и на работу можно опоздать… Ну и где она? Жена? Страшно малютку оставлять, но чем кормить её потом? Надо идти. Тут и думать нечего.

«Выброси нож дальше от дома. Запах… Тебе нравится, как и вкус. Выброси, он сводит меня с ума!» – не унимается голос.

Но чем дальше от дома, тем более глух внутренний антагонист. Почти не слышно.

Дорогое изделие… Красивое. Жаль даже отказываться! Но пришлось швырнуть в мусорное ведро при какой-то парикмахерской. Путь, правда, на пару километров длиннее стал – крюк большой надо было сделать. Прогуляться – всегда приятно.

– А тебе на работу не надо? – выплыл, чертов хрыч.

Худощавый, глаза выкатываются из орбит, хрен метр с кепкой бредет на встречу. Кроме отвращения, ненависти и желания, что тупой урод увидит в Апокрисе сына, ничего нет…

Уйди же… Нет желания, да ничем бессмысленный треп хорошим не закончится.

– Нормальную работу найди! Ну? – отец подошел, с презрением оглядел отпрыска в мятой рубашке. – Во что превратился? За тебя стыдно только перед всеми!

– От тебя перегаром таращит…

– Чего? Не дорос ещё, сосунок! Недоносок… Я тебя спросил – нашел нормальную работу?! Ты работать должен! Вон… Лень причесаться было?

– Уйди, пожалуйста…

– Я вот сейчас взял бы, да тебе по роже настучал!

– Как в прошлый раз?! – Апокрис взял отца за грудки, прижал к стене. – Потом опять, тупая сука, ныть будешь… Что сынок толкнул, уродец он такой! Ну?! Давай… Помнишь, мне тринадцать было? Как ты меня отметелил в поле? Через год должок вернул ведь. Болит ребро ещё, а?!

Парень получил по челюсти, несколько ударов под солнечное сплетение. Спившийся, потерявший интерес к жизни, старик… Но, может так статься, у идиота самокрутка имеется? Курить тянет.

Из кармана отца Апокрис достал пачку и спички, прикурил, вернул обратно. Развернувшись, пошел дальше – времени мало, можно и опоздать… За час до начала смены нужно быть, пусть эти 60 минут никто и не оплатит.

Удары по виску. Сидя на спине, отец тщетно пытается душить. Дурак… Сил в руках нет, как и желания.

– Всех подвел! Думали, приличным мужчиной вырастешь! Нищий, взять нечего, весь лохматый… – не унимается папа, путешествуя по улице на спине сына. – Всё ваше поколение тупорылое, выродились ублюдки! Откуда такие, вот как ты, берутся вообще? Ты работать должен! Отца радовать должен! Пользу приносить должен!

Должен… Должен, должен, должен и, сука, всем уродам этой осточертевшей жизни должен! Должен… Должен, конечно же, должен…

– А не твое бесхребетное поколение целую страну просрало?! – придя в злость, Апокрис схватил Отца за плечо, сорвал с себя и держит над землей. – А, поскуда?! Ах ты тупая сука… Не ты сидишь на окладе, раболепствуешь перед… Сука, чему ты меня научил? Не-е-ет… Чему твое бездарное поколение научило Нас?! Кроме, тварь, пьянства и того, что все тебе должны? Урод… Я убью тебя…

По кирпичу дряхлой стены пошла трещина, большие пальцы сами легли на гортань. Так хотелось убрать эту мразь из своей жизни… Но куда больше хотелось примириться. Выпить вместе, поговорить по душам, обсудить саму жизнь и природу её дурной, совершенно ошибочной, бесконечности.

Толпа таких же, предпенсионных скотин, обступила со всех сторон. Апокриса зажали в угол, давят. Наконец, надеясь спокойно уйти, парень отпустил батеньку. Это знакомые тщедушного алкоголика – соседи, собутыльники, какая-то матерящаяся кошёлка. Слабые, своей сгнившей массой, готовые лишь собственную никчемность защищать. Не детей… Не их будущее. Именно лишь то, что воспроизводит их такими и оставляет мучениям на растерзание. Можно ли их винить? Конечно. Иначе во всех этих пустых измышлениях не будет ничего, кроме высокомерия! Апокрис должен утешить себя той же глупостью.

Их было много… Тонкой спичкой, прогоревшей в бытности, вселенским злом и причиной мирских несчастий, вынырнул Апокрис сквозь десяток одинаковых лиц. Свинские рожи исчезли, трусливо разбежавшись от облика рабочей бренности – городского театра.

Скоро будет концерт, спектакль «Нерокантская Ярмарка!»

После вечернего выступления зрители оставили много мусора. Крошки еды, быстро испеченной в буфете; какие-то бумажки и окурки. Кто-то, скорее всего подростки, разлил сахарный сироп между кресел. Отмыть это… Не просто. Ещё и блевотина, черт же! Детская, чья-то свинота в личиночной стадии оставила. Убрать за собой?

Нет! Ах, сука, нет же! А знаете, почему?

– Убирай, ты должен, – пузатый начальник вручил щеточку, изъяв швабру. – Ты у нас уборщик, да? Вот, давай, убирай за уважаемыми зрителями!

На коленях, ползая под сиденьями, он вычищал весь срам. Всё то, от чего открещивается приличный господин. Всю ту честь, высокую стать, благородство… растекшееся на ковролине дешевым завтраком или дорогими обедами. Говно убирать ведь так весело и приятно? Ха-ха!

Честь, благородство и успех здесь. Прилипло говном под ногами.

– Ссанину волосами протри! – начальник пнул Апокриса под зад. – Раз отрастил лохма…

Больше он ничего не сказал. И не скажет…

Мусор пришлось выносить в разных пакетах. С них стекало, оставляя след… Не всё ли равно? Если не убрать грязь с глаз долой, приличным господам будет неуютно. Пусть они сами это оставляют, пусть они сами этим и являются…

Работа закончена. До конца смены ещё 13 часов… Обычно остатков жизнедеятельности хватает на всю смену. Сегодня подозрительно мало дряни на полу. Может, чего починить? Или пора вынести иной мусор?..

– Ачехри! Привет! – Апокрис помахал рукой часовщику, ремонтнику, занятому работой с новым механизмом. – Помочь?

– Апокрис… Манучехри! Манучехри меня зовут! – ответил рентарец, карлик, радушно махая в ответ. – У тебя магазин часов же был? Слушай, да! Я и пружину натянул, и шестеренку от окисла прочистил… Ну встает стрелка минут на 12! Чего не так?

– Сейчас, дружище! Ну-ка… – Апокрис забрался на рабочее место, глянул в глубину механизмов. – Струна… Угу… Струнка сорвалась, её на молоточек надо. Зря ты чистил!

– Ну-у-у, голова!

Парень натянул струну, зафиксировал в нужном положении и проверил ударом пальца о подведшую штучку. Всё работает, тиканье ровное и безыдейное!

Рентарец, от чего-то очень низенький, метнулся в технические помещения и через несколько минут вернулся со свертком в руке. Залез обратно к часам, разложил мерцающий порошок по гнилой доске.

– Пробовал?

– Ну, было такое… Можно? – Апокрис взял немного на пальцы, принялся втирать в десны. – Механическая пыль, да?

– Натуральная! Хозяин всяко к вечеру придет… Легче? А то, понимаешь, смотрю – ты грустный какой-то, загруженный…

– Да, знаешь… О-о-ой, а ты в курсе? Тебе синтетику толкнули.

– Натуральная, говорю же!

– Не, врут… Синтетика. От меня как-то жена ушла, я год на этой дури сидел! Запомнил, где товар, а где подделка… Но дает, уже возит немножко. Мы потом помирились, хорошо всё.

Сперва замедлились звуки, тиканье часов стало ужасающе растянутым. Затем самоповторы, музыка дощечных скрипов и стук стрелок завернулись в себя. Стали материальны, их в прямом смысле видно… Пол сцены копировался, разошелся в стороны незримыми дверцами; оттуда вылетел сигнал о помощи и устремился во входные двери. После уличный отклик дал ответ о подмоге, глухие шаги прокатились по залу.

Между рядами катится колесо с лучами, в самом конце загнутыми по правую сторону. Его видно лишь наполовину… Но оно выжигает искры, что поднимают среди кресел черный огонь. И им можно управлять! Всё бы ничего, но в конце всюду выползли тараканы. Нематериальные, здоровенные… Они хотели откусить от Апокриса частичку кожи или даже залезть под глаза, выесть нерв с мышцей; забрать с собой извилины мозга и спрятать где-нибудь в скрипах трухлявой половицы.

– А я думал, ты не употребляешь!

– Так… Бросил. Что б с маленькой видеться. И пить тоже… Но сегодня, Ачехри, сегодня тошно так!

– Манучехри.

– Да, Ачехри… Нет, я сам-то знаю – хуже будет! Но вот… Не могу, друг. Тяжко, вроде, а вещество уносит всё. И плохое, и хорошее. Только добрая пустота зовет за пелену картин! Я там умру, Ачехри. Мне не страшно.

– Лечиться не пробовал?

– Пробовал.

По сцене заскользила белесая дымка, смутно принимая облик невесты о золотых косах и порванном рукаве. Вслед за ней шли полупрозрачные актеры: кот с пустыми глазницами, аморфная масса из тысяч щупалец, хищник и семь змей с цветными очами. Фарфоровая девочка на выданье танцевала, бесшумно пела неразличимые песни и манила за собой…

– Видишь? Кот.

– Не вижу… – покачал головой рентарец.

– А он есть.

– Так это ж хозяин!

И в самом деле. Подтянутый, спортивный мужчина в дорогом наряде: зеленый пиджак на одну сторону, закрепленный золотыми цепочками; полосатые брюки и накрахмаленная рубашка; статные карманные часы, лакированные туфли и блестящая укладка волос. Он действительно излучал красоту – что лица, что тела, что социального статуса…

Владелец театра подошел к лестнице, ведущей на механизм, с пинка уронил её. Апокрис рухнул следом, разбил лицо о пол… Рентарец же ехидно отодвинулся к часам.

– Наркотиками балуется! – кричит Манучехри, машет культяпками. – Я ни при чем!

– Апокрис, всё хорошо? – и с безразличием, и с заботой хозяин несколько раз стукнул кончиком трости по виску уборщика. – Встань, пожалуйста…

– Всё чисто, всё убрал, – поднялся парень.

– Апокрис… Я слышал, что сегодня к тебе приходили коллекторы. Тебя не сильно побили? Слушай… Понимаю, но давайте вы свои посиделки закончите? М-м-м… Сколько ты работаешь уже? Раньше не употреблял, не отлынивал. Если тебе нужна помощь – скажи. Я же, как и ты, начинал уборщиком в этом театре!