Читать онлайн Без цели на будущее бесплатно

От автора

Впервые я решил написать рассказ еще в 2012 году, когда учился в седьмом классе. Вместо того, чтобы выполнять упражнение по русскому языку, я во время урока писал детектив, начав сюжет с момента обнаружения случайным прохожим трупа обезглавленного мужчины, лежащего в мусорном баке в одном из столичных дворов. Но не получилось. После урока, я, случайно забыл тетрадь, оставив ее на краю своей парты. Буквально через урок, на следующей перемене, меня вызвала учитель русского языка и, отдав мне то, что я забыл забрать с собой, порекомендовала не заниматься сочинительством и не писать то, что она давеча видать прочитала. Также она добавила, что за сочинение в подобном ключе меня могут привлечь, если не к уголовной, то к административной ответственности. Писательское хобби во мне умерло, как минимум на два года. И я продолжил сохранять статус читателя. Читал все подряд, кроме классики, хотя двоюродная бабушка (родная сестра моей бабушки) призывала, чтобы я читал особенно тот жанр. Этого мне хватало и в школе, честно сказать: меня уже тошнило от классики. Да, были те произведения, которые я перечитывал даже в свое отведенное время, но больше любил читать художественную, военную литературу.

Наконец, в феврале 2014 года, когда у меня произошли тяжелые и поворотные события в жизни, то снова схватился за ручку и лист. Писал долго, где-то до осени того же года. Много тогда было использовано стержней и альбомных листов. Но позже содержание я уничтожил, посчитав его слишком неудачным. Писательская занятость снова отпала на два года и летом 2016 я опять начал писать, тоже недолго и с тем же итогом – посчитал сочинение глупым, неразумным и боялся, что оно не принесет мне ничего кроме, как позора. То же самое было в период с осени 2018 по апрель 2019 года. И опять все заглохло. Не знаю, кого можно винить в том, что я не доводил дело до конца? Ну, наверное, только себя, так как не имел ни терпения, ни стойкой силы воли. А все отговорки, такого рода: «У меня работа и мне некогда этим заниматься», – это только повод, чтобы себя этим оправдать…

Настоящая идея написать роман, постигла меня в марте 2020 года, в то самое время, когда каждый человек начинал приживаться к новым условиям, возникших из-за вспыхнувшей как бы пандемии коронавируса. Впрочем, не о болезни я собрался говорить.

Каждодневные дела и рабочая рутина вымела из меня идею написания, но через полтора года я снова к ней вернулся. Руки так и чесались начать исписывать листы и переводить чернильные картриджи в перьевой авторучке. Помню: это было 20 сентября 2021 года: дождливый и промозглый день, ливень не прекращался уже несколько суток. Он был такой проливной, что земля уже отказывалась впитывать излишнюю влагу.

В тот период я тяжело заболел и были подозрения, что я мог заразиться ковидом! За две недели, как раз до того, как уйти на больничный, я побывал в Москве: покатался на метро, сходил в уютное заведение, прогулялся в толпе. И где я мог заразиться?! Да черт знает. К счастью, коронавирус не подтвердился. Болел я обычным ОРВИ и в первую неделю было очень нелегко. От бесконечного кашля жгло в груди, от постоянного высмаркивания стало стрелять и закладывать в ушах. Сама болезнь протекала со странными симптомами: был звериный аппетит. Обычно, при имеющимся кашле, насморке и температуре, никакого аппетита быть не может. Организм больше требует воду, но это у меня, как у других не знаю, поскольку у каждого организм индивидуальный. Так вот, тогда, за один вечер я съедал кастрюлю каши и почти тут же начинал варить суп.

Написать роман я решил от нечего делать, что называется. Во-первых, погода и мое состояние не соответствовали в тот период для прогулки, во-вторых, я ушел на больничный. Работать я не мог, но зачастую старался избегать ухода на больничный, поскольку и денег терять не хотелось и дома делать нечего. И вот когда работаешь все будни и тут вдруг все теперь дни дома, то становится непривычно, чтобы столько времени находишься среди четырех стен. Я все не мог привыкнуть к тому, что у меня теперь появилась уйма времени, несмотря даже на то, как плохо в тот момент я себя чувствовал.

Да, приходилось все делать самому. Сколько вспоминаю, мне всегда говорили: «Женись, заведи детей, кто-то же должен будет тебе в старости подать стакан воды?!». Но пока молодой и здоровый, то я об этом особо и не думаю. И вот, когда я болел, то вспомнил все сказанные слова в данном роде. Мне даже интересно: а живут-то эти люди действительно с теми, кого по-настоящему любят?! Ведь есть такие, кто проживают свою жизнь не с той или не с тем, кого так бы сильно любили на самом деле.

Какие в нынешнее время, хотя бы в России, настоящие ценности? Полный кошелек денег и роскошная недвижимость? Наверное, так. К сожалению, сегодня даже без денег, счастья не построишь. Финансы являются основным элементом для построения в нашей жизни базовых вещей. Да, счастье можно построить при помощи денег, но оно явится бутафорией, а то, настоящее – ты его либо обретешь, либо потеряешь или вообще не встретишь…

Тем не менее, для построения настоящего счастья необходимо терпение, усилие обеих сторон и как сказала одна знаменитая советская актриса:

«Счастливой жизни без трудностей не бывает», – то с ее словами я не могу не согласиться, поскольку та артистка прожила семь с половиной десятков, и она может сделать глубинное представление о жизни человеческой.

Вот я и решил: написать историю, как ее вижу в своем будущем, когда наступит такая пора, в которой, я буду пожилым и превращусь может быть в больного, глухого, хромого и занудного человека…

«Иногда, случается так, что и сам не знаешь, как обставить финал содержания. Сделаешь окончание плачевным – расстроишь читателей, напишешь с хорошей концовкой – многим содержание покажется неинтересным. В этот момент начинается масса противоречий, ибо автор, сам глубоко находится где-то «там», про что пишет, и он переживает за своих героев, поверьте, не меньше, чем сам читатель…»

Все персонажи вымышлены,

любые совпадения случайны.

Часть первая

«Воспоминания»

Москва 2063 год. Середина июня.

Глава первая

Дочка мне накануне позвонила, чтобы в очередной раз напомнить: не забыл ли я, что она с семьей едет на море?!

– Пап, я тебя очень прошу, только не опоздай, у нас все по времени распланировано…

– Хорошо, хорошо, Оля! – успокоил я дочку, а сам тут же стал создавать несколько сигналов в будильнике, чтобы точно не проспать.

На протяжении всей своей жизни ужасно боюсь проспать, обычно если такое случалось у меня в молодости, это сулило стыд перед всеми, а если ещё и подвел кого-нибудь, то все, был готов на месте сквозь землю провалиться! Будильник поставил на семь утра, двадцать минут восьмого и половину восьмого. Теперь я был крайне уверен, что точно не просплю.

В свои шестьдесят пять чувствую себя неплохо, да, есть некоторые проблемы со здоровьем, но они мне не мешают делать привычные дела.

Родная дочь, любя бесилась, что я слегка глухой, ну как глухой, если сидим за обеденным столом и что-то обсуждаем, я могу невнятно понять, что говорят собеседники или что у меня спрашивают. Зять надо мной смеется, а, чтобы я точно понял сказанное, говорит намного громче, как учитель в шумном классе. Дедом я стал дважды, сначала родился внук Константин, он сейчас закончил седьмой класс, а спустя три года на свет появилась внучка Лизочка. Я ее так и называл, за любезное ко мне отношение. «Дедуня», так она меня называла, послушная девочка, во всем слушается родителей и ни в чем не перечит им. Меня нередко просила дочь с зятем посидеть с ней, когда в выходные уезжали по делам. Если сравнить Костю и Лизу, то через некоторые минуты после короткого нахождения с ними, можно было понять, что они далеко разные по отношению к людям. И не только потому, что он мальчик, а она девочка! Костя был близок к окончанию школы, его предпочтения и характер заметно изменились за пару лет, а вот Лиза какая была с детского сада, такой и осталась. Внук с первого класса поставил перед собой задачу – по окончанию школы пойдет поступать на машиниста, он был болен этой целью, в хорошем смысле. Его манила железная дорога, поезда, рев мотора и звук тифона. Костя испытывал от этого настоящую страсть и в тот же момент, будто давал клятву, что не изменит своего решения к выбранной профессии. Его задумка мне нравилась! Учился он не совсем хорошо, алгебра с геометрией вообще не хотели даваться, а вот физика прекрасно понималась, тот предмет ему нравился, он быстро решал задачи и отлично помнил формулы.

А вот Лиза, хоть и пока закончила начальные классы, но кем будет по профессии, ни на минуту не задумывалась. Однажды, при мне Ольга спросила ее. Но Лиза ответила лишь одно: «Мама, не знаю» … Вот и весь разговор. Она училась на отлично. Умела в точность пересказывать, что давеча читала. Данный навык приводил меня в удивление! Обладать подобной способностью в ее возрасте – феноменально! Со мной, в отличии от Кости, она не секретничала. Если что-то интересовало, то без стеснения спрашивала не любила держать на кого-либо обиду. Оба они – скромные, от родителей многого не требовали, не канючили.

Раз в два года и только в июне, вчетвером они уезжали отдыхать и только в июне. Дети больше предпочитали проводить время на Черном море, а родители – на Азовском, либо на Байкале. В последний раз они ездили в Баргузинский заповедник – было это два года назад. Сейчас же вновь едут на черноморский курорт.

Поезд должен был отправиться в половине третьего. Я к десяти утра должен был быть уже у них. Если прибуду раньше – это еще лучше! На машине решил не ехать. Добраться на метро будет оптимальнее. Вдобавок, никаких пересадок и всего лишь надо преодолеть четыре остановки. Главное, не проспать, иначе мне прощения не будет.

Я, по своей натуре, считался «совой». Сколько раз пытался стать «жаворонком», ложась в десять вечера, и, просыпаясь в шесть утра. Но такая «песня» продолжалась от силы неделю-две, не больше. Потом все начиналось по-старому: отход ко сну в два часа ночи и даже при таком режиме, на ногах я старался уже быть не позднее девяти утра. Последние пять лет живу в свое удовольствие. С работы тогда «попросили» уйти, мол, что я – старик, мне надо отдыхать, несмотря на то, что и обладаю многолетним опытом. Всю свою жизнь я был фотографом. Позвонил тогда в первую, попавшуюся мне в объявлении фотостудию, приехал на собеседование, так и задержался – навсегда. За десятки лет работы, с каждым пройденным этапом, я становился все более опытным человеком, что меня, собственно, превратило из абсолютно «зеленого» пацана, в профессионала своего дела. За все годы работы я нисколько не пожалел, что выбрал данную профессию. Прежде всего, она приносила мне удовольствие, необъяснимое удовлетворение. Ведь я был занят тем делом, которое мне нравилось, не только в рабочее, но и в свободное время. Фотоаппарат всегда находился под моей рукой, мало ли?.. Вдруг приспичит запечатлеть момент смеха с внуками, вечерний закат, все что угодно.

В последний год работы было уже немного, но тяжеловато, я не подавал вида, что чувствую себя не совсем важно, но «главный» однажды сказал:

– Евгений Дмитриевич, поаккуратнее с нагрузками, жалейте себя…

Работы мне предоставляли столько, сколько я мог выполнить и коллеги относились к этому с пониманием. Сейчас, за пятилетку пенсионной жизни, болезни дали о себе знать себе чуточку больше. Но своим здоровьем, после когда-то перенесенного инфаркта, уж точно не пренебрегаю. Все болезни от нервов, стрессы – главные породители наших болезней. Так и моя супруга: всю жизнь нервничала, болезненно воспринимала критику и вот пожалуйста, – в пятьдесят лет услышала приговор: лейкоз миелоидной формы. Моя супруга сознательно не хотела бороться за жизнь, но я и дочь, как бы с упреками, заставляли ее продолжать реабилитацию. Она была на год младше меня.

Здесь, в столице, в федеральном клиническом центре, врач, который согласился проводить лечение, сказал, что в случае Светы, помочь может только пересадка костного мозга и то не факт. На проведение операции данного вида, в России, все никак не решались многие специалисты.

Марк Альтштейн – мюнхенский онколог, который согласился провести операцию, пошел на уступки, – сделал огромную скидку. Но сумма, все равно была не маленькая. Многие годы я был экономным человеком. Внушительная часть была быстро собрана. Немножко имелось у Светы, а доскрести оставшееся – помогли коллеги.

С Альтштейном у меня прошел тогда откровенный разговор. Он отметил: операция является единственным выходом, точка возврата была давно упущена. При этом, он не исключал того, что организм способен «сыграть импровизацию».

Поначалу казалось, все прошло успешно, но спустя два дня, состояние Светы резко ухудшилось, организм не смог принять донорские компоненты. Она впала в состояние глубокого оглушения, умерев на вторые сутки, так и не придя в сознание. Супруга не дожила пару месяцев до своего дня рождения. Больше всего мне было обидно именно за это. В Германии, в тот момент, рядом с ней, находился только я. Дочка осталась в России. Помимо волнений и переживаний за здоровье мамы, ей надо было постараться сконцентрироваться на сдаче экзаменов в институте.

Мы оба были уверены – операция пройдет хорошо. Ольга верила, что мама сможет поправиться и выберется из болезненного состояния. Все так непредсказуемо случилось.

Трагическое известие было мною принято спокойно, как должное. Больше думал: как сообщить дочери, что матери больше нет в живых. Первая мысль, которая пришла в мою голову после известия: деньги, которые мы вложили на операцию. Мне так их стало жалко. Какой бы я сволочью не был! Но столько лет их копил, не зная конечно: на что и для чего?! Но это были мои многолетние старания и усилия.

Чтобы обрести уверенность для разговора с дочерью, мне помог алкоголь. Неподалеку от клиники находился бар, в котором для придания храбрости и уверенности, накатил бокал бренди. Может хоть под воздействием алкоголя я смогу твердо сообщить дочери, что история завершилась с трагическим концом. Хотя, в этот момент я вообще не понимал, что делал, сам ощущал себя слегка потерянным.

Последний раз, я звонил дочери, когда операция, казалось, прошла нормально. Сейчас же, Ольга позвонила уже сама, опередив меня, будто предчувствовала, что происходит что-то не так. Ритм моего голоса выдал тут же, по разговору, каким итогом завершилась операция. Не знаю, как она первые минуты принимала трагическое обстоятельство, но, через четыре дня, во время похорон, мне было больнее смотреть на нее, чем на себя. Все-таки между матерью и дочерью протекает особая связь…

В сознании пробегали все плохие и хорошие моменты совместной жизни. Разум больше позволял вспомнить хорошее. Тот брак особого счастья мне не принес, да и Свете думаю также! Хоть и нажили дочь, вместе прожили столько лет, но чистой любви не было и быть не могло.

С ней я познакомился во время фотосессии, которую когда-то проводил по ее же заказу. Во времена моей молодости, наверное, мало кто мог подолгу «знакомиться». В понедельник знакомишься с девчонкой, которую не знал и не видел никогда, а через тройку дней, уже лежишь вместе с ней в постели, на которой совершалось торжество соития. Вот такие были времена! Да, были и такие пары, которые серьезно относились к отношениям и всему прочему. Но я таких встречал крайне редко. Среди моих знакомых – таких не было. Да-а, если бы у меня были бы живы дед и бабка, то, наверное, ту эпоху и вид жизнедеятельности общества моего поколения, не смогли бы принять как здравое. Они бы подумали, что это фантастика, или просто сон!

За тридцать лет жизни, мы, и все вокруг, изменилось с самого основания. Если сказать про политику, то здесь многое можно отметить в позитивном ключе. Когда мне было еще двадцать, в стране принимались такие законы, которые шли вразрез с интересами простого населения. В большинстве регионов были мизерные доходы, на которые особо далеко и не уедешь. Смело можно говорить: тогда нормальная жизнь присутствовала только в Москве, отдельных районах Подмосковья, ну и еще пара-тройке регионах.

Каждый год, а то и каждые полгода, на коммунальные услуги повышались тарифы: на электричество, отопление, газ, в общем на всю подноготную.

Сегодня, когда мы, уже пожилые люди, рожденные в конце девяностых и начале нулевых, рассказываем своим детям и внукам о непростом периоде, который мы когда-то пережили, то услышанное, они сравнивают с абсурдом. Сегодня, страна уже другая. Во многих направлениях она изменилась к лучшему.

Тридцать лет назад, когда у власти оказались люди, действительно полезные для государства, то множество решений, законов и поправок, которые, в разные периоды принимались, уже в настоящем времени: развалившейся политической гвардией, были направлены на пересмотр. Чтобы разгрести тот бардак, который создали предшественники, новой власти потребовалось не менее пяти лет, чтобы от данного эффекта, каждый гражданин России смог ощутить стабильность в следующем дне.

Все существующие партии и саму Государственную Думу, по поручению новой сформированной власти, распустили. А спустя несколько дней – упразднили и вовсе. Был провозглашен новый орган – «Федеральный совет депутатов», в него вошли полтора десятка человек. Здесь состояли квалифицированные юристы, политики, чья деятельность до этого, кое-как и косвенно, но была связана с ведущими министерствами страны. Ни один, из числа бывших депутатов, не вошел в состав нового органа. Это было запрещено законом.

Практически все «слуги народа» от распустившейся Думы, были вынуждены разъяснить народу: откуда такие суммы на их счетах? Откуда такая дорогая недвижимость, стоимость которой была несоизмерима даже с годовыми декларациями по официальным доходам. Откуда такие дорогие машины, яхты, усадьбы?! Еще сложнее пришлось тем, у кого в наличии был бизнес. Если хронология оформления и законность состояния не соответствовала действительности, автоматически заводилось уголовное дело. Новая власть выдвинула просто требование: «Отчитайся. Докажи свою честность ну и иди на все четыре стороны! Хоть улетай жить в другую страну».

Старая политическая гвардия была полностью уничтожена. В тридцатые годы двадцать первого столетия, страна отмывалась от грязи. Действующая власть, за предшествующую, попросила прощения за допущенные ошибки, которые в том или ином плане тормозили общество и само государство в целом.

Новый глава государства попросил прощения, обратившись в телевизионном обращении к гражданам России. Длительность речи растянулась до полутора часов. Монолог, который произносил новый президент, звучал невероятно искренне и чувствовалось, как верховный правитель с понимаем относится к тем россиянам, чья жизнь и судьба, – напрямую пострадала от бесчинствующего до этого режима. Те извинения мы приняли. Это был не просто кредит доверия. Мы были уверены, что шансы построить нормальную в стране жизнь, теперь вполне реальны.

Все бывшие политики, чья вина в индивидуальной степени была доказана, несли общую коллективную ответственность за вред, причиненный государству: в экономическом, социальном и финансовых сферах. Такие люди, как таковые, после совершенных преступлений и «людьми» уже не воспринимались!

Не сразу, а постепенно наступал период времени, когда ценность человека вновь стала возвращаться на высшую планку. Федеральный совет депутатов принимал только те законы, которые прямо влияли на улучшение жизни граждан. Ощутимо чувствовалось, что в стране по-настоящему начинают решаться проблемы, к которым, старая сметенная власть, не собиралась возвращаться, даже в перспективе следующих десяти лет, цинично размышляя, что и так все нормально.

Высшая власть старалась подходить аккуратно к решению непростых вопросов. Была проведена общегосударственная реформа тарифов ЖКХ, путем максимального снижения процентных ставок в предельную норму. Все частные структуры, которые владели контролем в той сфере, были национализированы и переданы под государственный контроль. Тем самым, ставки на газ, электроэнергию и все остальное, было единовременно снижено вдвое. Никто уже не был заинтересован в обмане граждан. По основным направлениям, страна была и так на грани разрушения.

Затем президент внес постановление в Федсовет депутатов на пересмотр ряда законов о пенсионном возрасте, указав особой пометкой, примечание в необходимости возвращения на критерии советского времени.

Что касается цен на продукты питания и все, что можно было купить в магазине, то в этом направлении мы не находили повода возмущаться. Начиная с 2036 года размер пенсий и зарплат был повышен на сорок процентов, при учете того, что ставка по розничным ценам оставалась прежней, а в некоторые времена года могла и вовсе уходить на спад.

По сравнению с теми временами, когда во власти заседали подонки, разворовывавшие страну, и обманывающие собственных граждан, нищавших и становившихся злее, сегодня это был стремительный шаг для того, чтобы каждый человек достиг своего личного успеха.

Рабочие люди получали достойную оплату за свой труд. Более того, понятие «капитализм» все реже и реже упоминалось в нашей стране. Люди, которые по-настоящему трудились и старались принести пользу своей Родине, не знали бед ни в чем. Зарплаты хватало абсолютно на все. Например, на свой полный годовой доход, простой рабочий мог сделать ремонт в своей квартире, еще съездить на отечественный курорт. Про нехватку питания и речи не могло быть. Понятие «нищий» тоже перестало фигурировать в обществе.

Планов у политического руководства было предостаточно. Однажды, присутствовав на непубличном совете по культуре и искусству, президент озвучил цели, которых, совместно с депутатами, намерен добиться. Федеральный совет, по поручению главы государства, разработал закон о намеренных ограничениях и запрете определенной категории медийных людей, чья деятельность была признана бессмысленной. Также и против той, которая была направлена на пропаганду вредных привычек и разжигание ненависти внутри общества. Сюда отнесли и тех, кто намеренно, без приведения существенных фактов, порочил честь страны, действующей власти и простых людей. Электорат положительно приветствовал грядущие изменения. Ответственность по данным нарушениям оборачивалась возбуждением уголовных и административных дел. А чтобы в кратчайшие сроки пресекать подобные случаи, министр культуры, совместно с президентом, учредил новый и в малом составе – «Культурный совет». В него вошла пятерка лучших современных худруков, чьи таланты и методы профессионализма породили успешное развитие киноиндустрии, театра, живописи. Культсовет возглавил: директор государственной киностудии «Госкино». Он был самым старшим по возрасту, возможно, именно поэтому министр культуры и назначил Маркова на место спикера.

Это были «отборные» люди, доказавшие, как необходимо строить культуру, как надо правильно ее олицетворять и что в конечном счете необходимо народу, как потребителю. Эти люди были признаны интеллигентами, заслуженными и народными деятелями культуры, чьими работами восхищалось огромное число поклонников. Совет выступал как коллегия присяжных, но и инциденты в рамках их полномочий случались крайне редко.

Безусловно, ведение процесса и последующее вынесение решения вели уже службы юстиции. Тем не менее, запрет и посадки еще окончательно ничего не решали. Обидчивые «звезды» прекрасно продолжали свою деятельность в интернете, в микроблогах, на частных каналах видеохостингов. Права на администрирование трех социальных сетей и двух видеопорталов, одна из которых считалась самой популярной в России, – имел гражданин США. Российское руководство приняло решение заблокировать на территории страны использование данных соцсетей, принадлежащих американским кампаниям. Скорее всего это была не только забота о гражданах, но и первый шаг к индивидуальному пути, которым изначально пыталась пойти российская власть.

Отношения нашей страны и США, в вопросе коммуникаций, были спорные, собственно, как и по всему градиенту в международном сотрудничестве. Взаимопонимания глав двух великих держав не гарантировали постоянности. Встреча президентов могла начинаться с импонирующих речей, но завершиться – ответными антипатиями, разочарованиями и взаимными недовольствами в виде письменных телеграмм.

Новая власть (а этого никто не ожидал в России) была не сильно заинтересована в сотрудничестве с Вашингтоном. Об этом прямо заявлял президент России. Российские власти не пытались добиваться каких-либо договоренностей с США в данной области. С просьбой к Вашингтону, Москва не смогла добиться удаления более десятка миллионов материалов, подпадающих под нарушение российского законодательства. У нашего государства было два пути: либо смириться и оставлять «запрещенку» на просторах интернета, либо осуществлять цели, исход которых приведет к «смерти» тех сетей, которыми пользовалась огромная часть россиян не только в плане развлечений, но и в качестве работы. Пойти на любой из этих двух вариантов – считалось непростым шагом, ведь внутренняя информация соцсетей несла в себе не только радикальное, но и полезное содержание. С созданием альтернативных площадок, вопрос в нашей стране решили относительно быстро. Министерство коммуникаций отметило главное, что создание соцсетей российского производства – окончательно не решает ключевой проблемы. Поэтому, планы, о которых ранее заявлял президент, – не могут считаться достигнутыми.

Волна добралась и до телевидения. С его просторов были вытеснены ток-шоу, демонстрировавших семейную грязь простых и публичных людей. По мнению того самого председателя, из «Культсовета», —эти передачи крайне «отравляли» зрителя. Вынуждены были свернуть и ряд программ про жизнь знаменитостей из шоу-бизнеса. Министерство культуры обратилось к президенту с единственной просьбой: дать продюсерам неделю на закрытие проектов.

Государственный совет при президенте, в момент проводившихся реформ среди телевидения и интернета, был проведен не в декабре, как это делалось до этого, а в июле. Министр культуры считался ключевой фигурой на том совещании. В ходе своего двадцатиминутного выступления, он предложил привлекать к административной ответственности тех деятелей культуры, которые пропагандировали вредные привычки. В добавлении, министр поделился мыслью о лишении титулов, наград, тех деятелей культуры, которые прямо или косвенно демонстрировали бы собственное или чужое непристойное поведение, исходящим на публике. Он также указал на необходимость преследования по закону и за выложенные в подобном роде публикации в интернете.

– Нам не хватает возможности, чтобы резко приостановить это по закону! Предлагаю привлекать к ответственности…и не через объяснения, а через уголовные дела и штрафы! – разнесло его под финал речи.

Предложение министра было взято президентом на заметку. К тому вопросу, было также необходимо подходить конструктивно. Разработкой очередного предложения занимался депутатский корпус. Уже к осени, преамбула закона стала известна для общественности. К началу декабря, с подробным содержанием ознакомился «Культурный совет», одобрив впоследствии предлагаемые меры. А спустя несколько дней, содержание уже было подписано президентом.

С 1 января 2037 года данная мера стала действовать на всех медийных личностей и простых «звезд-однодневок». Если у перечисленных категорий имелись посты с нецензурной бранью, призывами к распространению информации, порочащей честь власти и конкретного гражданина, а также видео-и-аудиоматериалов в записи или в прямом эфире, с демонстрацией состояния алкогольного и наркотического опьянения, – автору мало не казалось. На удаление публикаций, медиаперсонам предоставили неделю форы. Это касалось пока только архивного реестра.

Если в указанный срок не производилось удаление: во-первых, аккаунт нарушителя подвергался бессрочной блокировке, а во-вторых, это же лицо вызывалось на допрос в следственные органы. Если же разум не пробуждался и после беседы с правоохранителями, дело, в конечном счете, смело доводили до суда. Ответственность также предусматривала меру в виде заключения под стражу.

То же самое ограничение распространилось и на простых граждан – ничего непристойного в сети! За нецензурной лексикой, на просторах интернета, шло лютое преследование. Однако за матерщину в живом обществе, не наказывали. Само собой, если бранная лексика исходила из логических побуждений и в адекватном психологическом состоянии.

В интернете стали все тщательнее отслеживать процедуру создания новых аккаунтов, попутно с этим, началась масштабная борьба с киберпреступлениями.

И наконец, если раньше США и Канада вмешивались во внутренние дела других стран, считались, по мнению многих – «затычкой» в каждой бочке, то при этом, в Вашингтоне могли безрассудно указать на любое государство, обвинив его во вмешательстве в свои внутренние дела. Но сейчас, это стало на них непохоже. Жизнедеятельность и самого американского народа существенно изменилась. После прихода новой власти, в тридцатых годах, внешний курс был утрачен. Всему миру это казалось подозрительным, очень странным и таким нелепым. Невозможно было привыкнуть к тому, что американское государство «окапается», не подавая о себе никаких признаков жизни. Если опираться в сторону дипломатии или тех же самых международных саммитов, то президент США, в крайних случаях мог принимать участие, ну если, например, дата проведения мероприятия непростая и проводиться в годовщину какого-либо исторического события, конечно если то было связано с Америкой. Ни один президент какой-либо страны не удивлялся очередным отказам и отсутствием американской делегации на международных встречах. Наверное, наоборот – многие радовались равнодушию США к вопросам других стран и в то же время с ухмылкой поддерживали их стремление решить проблемы с внутренней политикой.

Новая власть в России снизила градус участия по внешнему курсу, стараясь больше уделять внимание на решение внутренних проблем.

Глава вторая

Утро началось прекрасно, во-первых, я не проспал, а во-вторых, погода начала радовать с самой рани, ясное и такое насыщенное синее небо, отблески от светившего во всю солнца. Я проснулся сам, опередив будильник на полчаса. Ольга еще не звонила. Погоду на сегодняшний день пообещали идеальную: без осадков и двадцать пять градусов тепла, ветер южный, скорость до пяти метров в секунду – самые подходящие условия для того, чтобы прогулка прошла с комфортом.

Плотно завтракать никогда не предпочитал, но мой день без бутерброда под сладкий чай день никогда не начинался. Время потихоньку приближалось к половине восьмого, тут и Ольга стала звонить, кто может мне еще трезвонить в такую рань? Только дочка!

– Папа, ты не проспал? – с глупым вопросом и той же обеспокоенностью спросила она.

–Проснулся раньше будильника, – похвастался я. – Чай завариваю. Попью и выдвигаюсь.

– Тогда мы ждем тебя!

Не от собственного удовольствия я должен был к ним приехать, проводить – само собой, я все время провожал их до вокзала, ну и конечно лишние руки им не помешают.

Дети уезжали как минимум на десять дней. Если отдых сопровождался особым превосходством, то могли задержаться еще на пятидневку. В это время я оставался на хозяйстве в их квартире. Уборка, выгул собаки, кормежка и кот еще вдобавок для разнообразия. Ольга мне с полным доверием оставляла квартиру, все это время я находился на их адресе. Хоть и перемены незначительные, другая обстановка, мебель другого цвета и дизайна. Все равно чувствовал себя «не на своем месте», страдал бессонницей.

Животные меня всегда радовали, я не мог до конца с ними натискаться, что собака, что кот. Кот был на два года постарше собачки, но то, что они стали членами семьи, было и стороны заметно. Оба красавцы, Шерлоку недавно исполнилось пять лет. Мне его порода сразу понравилась, симпатичный песик подвида «Бигль», по сравнению с Чаплиным, это как раз кот. А почему Чаплин!? Потому что на фоне его мордочки виднелись вымышленные усы, хоть он принадлежит европейской гладкошерстной породе, но в обращении был как простой дворовый кот, хоть и ручной, но улицу так любил, что почти неделю мог домой не заявляться. Наверное, всему виной любимые им кошечки, одну из которых он однажды в наглую привел домой.

Животных завели по прихоти внуков. Сначала Лиза выпросила кота, а через два года собаку захотел Костя. Сначала он стеснялся озвучивать желание, но в день рождения стал напористей и наконец осмелился выдать то, что хочет.

Что же касается пса, то свою кличку он оправдал со временем. Когда Кости не было рядом, гулять с Шерлоком отправлялся я и практически постоянно, только со мной, во дворе происходили казусы. Собака найдет, то какие-то потерянные документы, то чьи-то банковские карты. В прошлом году от настоящего отчаяния он спас одну бабульку из их подъезда. Дети тогда уехали по магазинам, а меня попросили погулять с Шерлоком. А как я мог отказать, делать все равно нечего! Антонина Семеновна хоть и пребывала в преклонном возрасте, но во двор выходила регулярно. Сначала ходила в магазин, а потом, по возвращению, – садилась на лавочку, стоящей неподалеку от подъезда и могла час, а то и два, сидеть просто так, вертя головой в разные стороны. Также случилось все и в тот день. Когда наступила пора идти домой, Семеновна, заметив, что я с псом направляюсь к подъезду, попросила подержать дверь, дабы и ей пройти. Самочувствие в сторону памяти сильно подводило, она бывала не отдавала себе отчет, что делает и чем занимается! Так же приключилось и сейчас.

– Ой, а где же ключи?! – с испугом стала она себя спрашивать.

– Может в сумке? – внушил я надежду.

Она начала шмонать сумку, в готовности бросить ее на землю от нахлынувшего отчаяния.

– Ничего не звенит, значит нет. У меня связка большая…

Стала выворачивать карманы у штанов и у ветровки, ключей там тоже не обнаружилось.

– Е-мое! – запричитала Семеновна, оглядываясь на лавочку, на которой давеча сидела.

Я понял намек и с собакой поперся туда, но на лавочке и под ней, ничего не было.

– Семеновна, где была до этого? – додумался я сразу спросить.

В этот момент у меня появилось стремление помочь ей в поиске, бабка-то она неплохая, доброжелательная, некорыстная.

– Только в «Колибри» заходила и все! – это супермаркет через несколько домов.

Ладно с ключами, что потеряла, но дубликата-то не было. Сама вдова и судьба такая у нее вышла – пережить обоих сыновей. Дверь у нее представляла из себя, словно сейф – восемь замочных скважин, мастер замучается вскрывать каждый! Семеновна осталась нас ждать на улице, а, чтобы повысить вероятность находки, стала осматривать каждый квадратный метр во дворе, где недавно ходила.

В супермаркете ключи тоже не обнаружились. Администрация магазина несколько раз просматривала записи с камер, но никаких ключей и в упор не было видно.

– Может она уже к нам без ключей пришла? – предположила директор.

– Скорее всего… – согласился я.

Отправились обратно к дому. Шерлок бодро топал, дергая меня за поводок все быстрее, а я в надежде найти связку, все смотрел под ноги и не отрывал глаз. Семеновна продолжала шастать, то по детской площадке проводила обыск, где не была, то на стоянке под машинами. Мне ничего не оставалось сделать, как только проинформировать ее о безуспешной попытке отыскать связку в магазине.

– Ладно, не волнуйтесь, я видел вы у кленовых деревьев проходили, может там связку и выронили? – обнадеживал я.

Семеновна, казалось, немного и вот-вот начнет рыдать.

«Где она их «посеяла?» – размышлял я про себя. Шерлок посмотрел на меня вдумчивым, словно человеческим взглядом. – Что?! – вытаращил я глаза. – Может там ключи?

Шерлок тихо мне гавкнул в ответ, а поиски как раз усложнял листопад. Суббота, у дворника выходной день, земля вся уже накрыта золотисто-желтой листвой. А во дворе было много деревьев и площадь немалая.

Искали, искали, нет и все…Я был уже при полной готовности звонить Славке, – своему знакомому слесарю. Работа предстояла если что – непростая. Пока будем ждать его, Семеновна побудет в квартире детей, не на лестничной же площадке ей находиться! Шерлок так залаял, что испугал меня, я в это время уже искал номер Славы. А залаял Шерлок, потому что ключи нашел, это было по-настоящему удачное завершение поисковой операции, а с другой стороны и урок Семеновне, – быть в следующий раз бдительнее и проверять свои карманы на целостность, чтобы не потерять в будущем еще что-нибудь…

…– И только что мы получили информацию от пресс-службы метро: на станции «Волжская» произошло задымление…– сообщила ведущая утренних новостей, зачитывая текст из бумаги.

– Идеально начинается утро… – саркастически я отреагировал.

– На данный момент станция закрывается на вход и выход, поезда следуют без остановки.

Подобные происшествия не являлись редкостью для нашей городской подземки, то в механизмах эскалаторного полотна сбой произойдет, то силовой кабель замкнет. А после таких ситуаций разбирались или нет, непонятно. Неполадки устраняли быстро. На своей памяти, я припоминаю только внештатную ситуацию с возгоранием силового кабеля на одной из станций юго-восточного округа, после чего, вестибюль не принимал пассажиров около трех часов. Из-за возникшего пожара, часть линии решили перекрыть. А для тушения кабеля обесточили весь перегон.

Хоть и сейчас, в этой обстановке, когда было ясно, что станция откроется максимум через полчаса, на метро я добираться не решился. Да будь она хоть двадцать минут закрытой, но час пик, после такого, однозначно обеспечен! Может и к лучшему, что на машине приеду, детей до вокзала довезу сам!

Сегодня, население Москвы по сравнению с теми временами, когда я был подростком, снизилось более чем в два раза. В жилищном соотношении, привлекательность стала низкой. За тридцать лет, Москву покинуло восемь миллионов жителей. Большая часть обосновалась в ближайших городах, либо в других регионах. Подмосковье было сейчас густо населено, большая численность преобладала в Мытищах, Химках, Долгопрудном, Королеве. Связано это было с тем, что данные города имели наиболее высокую транспортную мобильностью до столицы.

Что касается рабочих мест, то в Москве их было, как и всегда достаточно, конкуренция присутствовала во всех сферах. Люди без работы не сидели ни в одном крае!

– Леша, насколько вы собираетесь погружаться в отдых?

– Оля хочет на две недели остановиться… – ответил зять.

Я был прост в общении с ним: как отец с сыном. Тем более у Леши никогда не было родителей. Вырос сиротой. Где мать и отец, кто они, живы ли? – этого он не знал и на со мной на эту тему не предпочитал говорить. Простой мужик, выросший и проведший детство в провинции. Сейчас работал машинистом метро. Поэтому мечта Кости: стать машинистом, считаю, появилась вовсе неспроста. Ольге он умел уступать, но и наглеть ей не позволял в этом плане!

Я немного до этого задержался, всего на полчаса. Но к назначенному времени, которое отмерила Ольга, прибыл даже раньше.

– У нас поезд перенесли с половины третьего на час… – спокойно сказал Леша.

– На час ночи? – чуть не подавилась Ольга салатом.

– Нее-е-т, – ухмыльнулся он. – На полтора часа раньше отправляется.

– Я пошла Лизу будить…

Костя уже сидел за столом и завтракал вместе с нами. Подо мною сидел Чаплин, Шерлок находился рядом с ним, дескать, снова привыкают к временному, но и к давно себе знакомому хозяину. Ни дочь, ни зять, мне ничего уже не объясняли. Они знали, что могут на меня положиться и что в квартире сохранится порядок.

– Доброе утро, дедушка… – поздоровалась со мной еще полусонная Лиза.

– Привет, – улыбнулся я в ответ.

– Лиза, приводи себя в порядок в ускоренном темпе!.. – сказала Ольга в повышенном тоне из другой комнаты – поезд через четыре часа!

– А что это вы решили на поезде добираться? – спросил я у зятя.

– Я так захотел! – ответил Костя, опередив отца.

Сейчас до Новороссийска можно было добраться по железной дороге двумя способами. Первый, самый обычный – почти полтора дня пути. К этому варианту прибегали люди, которых можно было смело назвать «мелочниками», которые трясутся за каждую свою копейку и готовы удавиться, если вдруг придется переплатить. Второй – лучше и удобнее: всего девять часов пути. Разница с первым во времени была абсолютно проста и заключалась в специальной скоростной ветке, по которой ходили поезда. Ее открыли пару лет назад. Цена, между обычным и скоростным маршрутом, не особо отличалась. Начало коростная ветка открывалось на границе с Тульской областью. Желающие добраться быстро, могли уехать только с Казанского и Павелецкого вокзалов. Само собой, быстрый и медленный маршрут отличались: комфортом и видом питания, услугами и обстановкой в поезде.

– Вы с какого вокзала отправляетесь?

Ольга вернулась за стол, чтобы доесть салат.

– Как ты эту одну зелень ешь? – спросил я, что от внешнего вида салата начало меня воротить. Там не было: ни масла, ни майонеза, ни традиционных овощей.

Ответ, на вопрос о вокзале, затерялся.

– Вот-вот! Слушай, что отец тебе говорит! – поддержал зять мое невозможное удивление, а сам в микроволновке разогревал еду и судя по доносящемуся от нее запаху, там подогревалось стоящее блюдо, правда незнакомое мне по аромату.

– Вам бы мои отложения, только я бы еще добавила в десять раз больше…

– Да какие отложения?! Тебя уже сломать скоро можно! – указал Леша на явный факт.

– Вторая Света… – все что я мог ответить в данном случае.

Что тут еще скажешь, молодым и особенно бабам! Сколько ни говори: нормальное телосложение, подходящее, все хорошо! Нет, то ли назло, то ли реально из-за собственной критики, – начинают жрать одну зелень!

– Оля, – начал я. – Ты не подумай только, что я скажу тебе что-то обидное. Но вот коровы пасутся в поле, едят только траву, но худыми от нее не становятся. Я не сравниваю тебя с коровой, – поспешил я предупредить. – Я считаю, что зелень только губит организм. Питайся нормальной едой, не изводись и не сходи с ума…

– Ну спасибо, папа, учту критику… – как-то недовольно она отреагировала на мое мнение.

– Ладно, пойду погуляю… – сказал я, – Шерлок, пошли! Так вы с какого вокзала отправляетесь?

– А какое это имеет значение? – кажется с продолжающей обидой спросила Ольга.

– Я на машине приехал, могу вас довезти, заодно и помогу донести вещи до перрона.

– С казанского! – ответил за нее Леша и добавил: —Спасибо, Евгений Дмитриевич.

– Так, – опротестовал я. – Мы же договаривались: никаких отечеств!

Леша так не мог, хоть и пятнадцать лет знал меня, то ли из уважения ко мне и моему возрасту, то ли машинально называл меня по имени-отчеству, потому что был воспитанным. Хоть и живу отдельно от них, но все же не хотел слышать в свою сторону обращение в официальном тоне. Свои же люди!

С каждым часом становилось все теплее, по ощущению, казалось, что уже под тридцать градусов. Значит двадцать пять – это только в тени. Во дворе мне снова встретилась Семеновна. Она, как и всегда – сходила в магазин, а после, – села перед подъездом на лавочку. Прошлая ситуация так взяла ее на испуг, что она изготовила запасной комплект и отдала его Ольге. В какой-то мере я испытал гордость за это, ведь кроме, как моей дочери, она никому из соседей почему-то больше не доверяла.

– Привет, Семеновна!

– Здорово живем! А ты чего так рано? Твои опять отдыхать улетают?

– Ага, в этот раз они на поезде едут.

– Тогда счастливо пути им! – пожелала она.

Я мило улыбнулся и побрел с Шерлоком гулять по двору…

Глава третья

– Уважаемые пассажиры, фирменный скорый поезд номер «20» сообщением – «Москва-Новороссийск» отправится в 13 часов 00 минут, с четвертого пути. Нумерация вагонов с хвоста поезда… – объявляла женщина-информатор.

До отправления оставалось всего-ничего. Дети уже во всю расположились в купе, а я с платформы наблюдал за ними. Ольга отдала мне жест рукой, но я ничего не понял, что означает ее жестикуляция. Зять с внуком укладывали вещи, а дочь устремилась в тамбур, чтобы вернуться на перрон ко мне.

– Пап, я забыла тебе сказать важное… Там на кухне, в полке, на самом верху лежат таблетки для собаки.

Информатор вокзала практически бесперебойно объявляла сведения о поездах дальнего и пригородного следования. Не перестаю всю жизнь удивляться: как у них во рту не пересыхает от нескончаемого говора? Это ведь надо вдуматься: рот практически не закрывается и объявлять нужно в одной и той же голосовой интонации! И сейчас, от Ольги, я вновь невнятно услышал слова, из-за того, что было слишком шумно было на вокзале, то от рупора, то от рядом говорящих людей, вышедших из поезда, прибывшего пару минут назад на соседний путь.

– Какие котлеты?! Таблетки!

– А-а! – наконец я понял.

– Па, тебе надо к врачу сходить или самому навострить слуховое восприятие! – уже серьезно произнесла дочка.

Я стоял и принимал задания, которые дочка забыла мне дать в дороге, а сам в этот момент обратил внимание на стоявшего у лавочки деда с модной кожаной сумкой, похожей на чехол для ноутбука. Старый он какой-то, больше на дипломата похож или на директора, вид больно официальный: белая рубашка, галстук, черные брюки. Мне он показался в какой-то мере и подозрительным. Он не отводил взгляда, то ли от меня, то ли от Ольги!? А я наблюдал, то на него, то на дочь. Дед был еще в солнцезащитных очках, поэтому было не совсем понятно: на кого он смотрит и смотрит ли на нас вообще!? Черты лица показались знакомыми, где-то и у кого-то я их видел!

– Да, кстати, пап, пожалуйста, не перекармливай их, обоих. И убирайся в меру, не надо наводить чистоту, как во дворце и полы не намывай до такой степени, будто через него хочешь соседей снизу увидеть.

– Хорошо, я понял.

– Девушка, возвращайтесь в купе, наш поезд отправляется… – любезно попросила ее проводница.

Этот дед все продолжал смотреть на меня. Поезд тихо и плавно тронулся. Помахав рукой, я проводил взглядом и весь уходящий поезд, пока он окончательно не ушел за поворот. Мужик, потушив сигарету об край урны, стал направляться в мою сторону. Я потихоньку пошел обратно к выходу. На всякий случай, я решил посмотреть на электронное табло, где была указана информация о пришедшем поезде, с которого вышел тот мужик. Экспресс-поезд прибыл из Тулы.

«Значит ты мужичок из Тулы…» – подумал я.

Когда я обернулся, то заметил, как он усилил шаг и дураку, в тот момент, было бы очевидно – этот мужик идет на меня. Подбежав ко мне, он снял очки и на выдохе сказал:

– Я все смотрел, смотрел, думал: «ты» или не «ты»?!

Меня с загадкой озадачила ситуация:

– Смотря, кто я по вашему ожиданию.

– Не верю, ну не верю! – обомлел мужик и захотел меня обнять. Я выразил протест и указал на непонимание. Он узнал меня по голосу, а я, слыша его тон, не мог «въехать», кто стоит перед мной!

– Женька! – внушил он мне доверие и уверенность, что знает меня. Я помотал головой и прикусил губу.

– Ты совсем оборзел, – пошутил он, добавив: – Улица «Лесная» 42, Надежда Михайловна.

И тут я «вкурил».

– Вершинин! Теперь и сам не верю! – обрадовался я и наконец протянул руку для крепкого пожатия. Можно сказать – это друг моего детства и части юности. И не просто друг, а человек, который меня понимал, больше чем само слово «понимание».

– Не знаю даже, что сказать… – еле смолвил я, ощущая, как от волнения «закипает» голова, того гляди – упаду от скачка давления.

– Так-так-так-так. Все слова в другом месте, не здесь же!? – затараторил Вершинин.

И правда, от такой громкой и искренней нашей радости, проходящие мимо люди усматривались на нас, как на ненормальных.

– Да, действительно… – согласился я.

– Есть предложения, где можно посидеть? – спросил он.

– Знаю одно заведение, мне все там нравится. Мы, год назад день рождения внука там отмечали… – рассказал я.

– Внука? – очень удивился Антон. – А где?

– Что где?

– Где это заведение?

– На Спортивной. Это кафе.

– Далековато…

– Я на машине!

– У-у-у! – с восхищением отреагировал Антон. – Ну тогда поехали!

Что, что, а вот Вершинина, в своей жизни, я не ожидал больше увидеть. Тогда, в двадцать лет, он перешел предел по спиртному и пил до такой степени, что здоровый человек не мог одолеть такой лошадиной дозы. За один только вечер он мог выпить пять-шесть литров крепкого пива и главное, после такого объема он не пьянел, ни в одном глазу. Злоупотребление алкоголем началось в восемнадцать лет, с того момента, когда его бросила девушка. Нет, она не предала его, она сказала все понятно, что больше не любит его и в дальнейших отношениях с ним, не видит смысла. В том моменте он повел себя достойно, но прошла неделя, другая и как выяснилось, это событие вызвало у Вершинина кучу мыслей и раздумываний, забывать которые он смог только при помощи алкоголя. С его слов, как сам помню: пиво не только расслабляет, но и успокаивает нервы.

Каждый что-то подобное делает в таких ситуациях. Кто-то плюнет и без всяких задумок найдет альтернативу, кто-то попьет короткое время, попереживает месяц и продолжит жить дальше, а кто-то и идет на прямой суицид. В случае Антона был суицид, только медленного типа. Человек «наложил на себя руки» и потихоньку «откалывался» от нормального общества. Пьянство с каждым годом прогрессировало, облик человека, стремительно, в последние годы той зависимости переходил в бомжа. Тяжело пришлось в тот период его матери, отца давно не было в живых.

Ни упреки, в виде ее слез, ни беседы друзей и товарищей, ничего не помогало! Так стали отдалятся многие, кто поддерживал с ним общение, кампания из пацанов и девчонок, с которыми он много лет гулял, веселился и проводил свободное время, —напрочь отвернулась. Как раз в тот период я с ним сдружился ближе, хоть и не вел, в отличие от него, подобного образа жизни. Незадолго до систематического пьянства, Антон помог мне в финансовом вопросе. Я тогда уже на протяжении года был в серьезных отношениях с одной девчонкой и мне срочно понадобилась приличная сумма денег. Почему-то эпизод с его согласием помочь мне, осталось навсегда в моем сознании. Антон был последним, к кому я обратился. Все мои приятели и близкие, и тем более дальние знакомые – отказали. Каждый назвал свою причину, несмотря на то, что я не отказывал в помощи, если кто из них обращался ко мне. После того, как я столкнулся с «холодной» взаимностью, то пересмотрел отношения и остался без друзей.

На этом фоне я и сдружился близко с Вершининым. До этого, мы были лет десять знакомы поверхностно, через нашего общего друга. Антон был старше меня на пять лет, но восприятие к жизни, было у нас одинаковым. Он так однажды и сказал, что я – будто его ровесник или человек, который может даже старше по уму. На это повлияла жизнь в моей судьбе. Своего отца я не помню, он ушел из жизни, когда мне было семь месяцев. А когда мне исполнилось восемнадцать, из жизни ушла и мама. Ее уход стал для меня катастрофой, концом света, я не мог видеть дальнейший смысл жизни, все вокруг стало серым. Настолько я был обескуражен ее уходом, а восприятие – оно изменилось ко всему, жизнь раскололась на «до» и «после». В этот момент, черпать поддержку я мог только от своей девушки, сыгравшей огромную роль, чтобы не позволить мне «скатиться в яму».

За полгода до трагедии, моя жизнь круто изменилась, успешно шла учеба, преобладала высокая успеваемость и в конце первого курса я познакомился с той девчонкой, о которой мог, казалось до этого, только мечтать! Мама, в тот момент, уже чувствовала себя неважно, но продолжала работать, чтобы имелась дополнительная копейка в доме.

Но за три месяца до ухода, резко потеряла силы не только в работе, но и по дому, поэтому все обязанности по хозяйству, возложились на меня. Постепенно я готовился к самостоятельной жизни, проходя ежедневные репетиции в уборке, кулинарии, как оплачивать квитанции, как списывать показания по прибору учета электроэнергии, воды и газа, что нужно покупать, какое мясо лучше, а какое является подделкой?..

Лена, моя девушка, очень переживала за мою маму, если не получалось встретиться больше двух дней, то мы созванивались и что в телефонном разговоре, что наедине, друг с другом, она постоянно спрашивала про самочувствие мамы. Сложно было обманывать, во благо ее спокойствия, Лена хорошо видела по глазам, что я могу что-то не договаривать. А в последнее время, я уже прикидывал, сколько мама проживет? Я уже четко отдавал себе отчет в том, что она серьезно больна. Мысли являлись мрачными и оставались лишь только при мне.

Трагическая развязка не ожидалась никем, я думаю в этот момент и мама не ожидала, что закончит свой путь в больничных стенах. Она была экстренно госпитализирована. Казалось, состояние стабилизировано и сам заведующий отделением утверждал это. Да и с мамой я разговаривал каждый день по телефону. То, что настроение у нее улучшается, – я и не сомневался, когда слышал приободренный ее голос в трубке.

Однако за три дня до смерти, ее перевели в неврологию с подозрением на инсульт, а далее становилось только хуже. Врачи приняли решение перевести ее в реанимацию, где она через сутки и скончалась. Это случилось рано утром, в тот день, когда она должна была по плану выписываться…

Антон со своей пагубной привычкой и аморальным внешним образом загремел в наркологический диспансер, а позже был переведен в какую-то престижную частную клинику по воле своей матери. Она была скрытной и мрачной женщиной, будто не видевшая ничего хорошего в своей жизни. Адрес диспансера, куда он изначально был помещен, она дала. Антона я периодически навещал, но заметных улучшений в его зависимом состоянии, не замечал. Учреждение было казенным, поэтому должного внимания к каждому, персонал, уделять не старался. Подход ко всем был единый! Когда я навещал Антона, при встрече со мной, он, как только не проклинал собственную мать, упекшую его в эту «тюрьму». Но когда он был переведен в неизвестном направлении, Надежда Михайловна не сказал мне ни слова, не знаю по какой причине, но на мою просьбу: дать адрес, – вылила зло, которого, считаю, я не заслуживал, и попросила больше не тревожить их. Связи с Антоном не было, телефон конечно был, но номер стал сначала недоступным, а через пару месяцев и вовсе, как бы незарегистрированным в системе связи. Мне хватало собственного завала, только одна проблема решится, тут же, – появлялась другая! Окончательно потерялась связь с ним, когда я и Лена перебрались в Москву, несколько лет работая в ее окрестностях. Наступил непростой этап становления жизни…

По дороге, когда мы ехали в кафе, рассказали друг другу уже немало подробностей, пока не особо шокирующие и эксклюзивные. Оказывается, Вершинин был тогда переведен в частную клинику под Новокузнецком, где жили его родственники. На данный момент, он и жил там, как на постоянном жительстве, став, за десятки лет – «большим человеком». Свои подробности я держал пока при себе, их лучше произносить не тогда, когда находишься за рулем.

– Почти на месте… – предупредил я.

Кафе находилось напротив Новодевичьих прудов. В теплый сезон здесь разворачивалась и летняя веранда. В июле прошлого года, когда мы праздновали день рождения Кости, то праздник проводили на веранде. Была теплая и комфортная погода, безветренная. Да и сами дети предпочли находиться на свежем воздухе, отторгнув идею размещения в помещении.

Антон спросил:

– А ты кого на вокзале провожал?

– Дочку… – произнес я обычным голосом.

– Она у тебя симпатичная…Только не обижайся: на тебя она не очень похожа.

– Пфф… да какие обиды! Я считаю логичным, когда девочка больше похожа на маму, как и сын на отца.

– А у тебя еще и сын есть!? – восхитился Вершинин.

– Нет, только дочь, – снова я обратил на него взгляд. – Приехали…

– Ммм, симпатично тут, – оценил Антон окружающую обстановку.

Рядом, в близкой доступности располагался Новодевичий монастырь, в нем же присутствовал старинный некрополь, где покоились знаменитости из многих профессиональных сфер. Это были люди, сыгравшие огромную роль в истории нашего государства: культуре, политике, строительстве, науке… Виднелся стадион «Лужков». Он был переименован в день столетия второго мэра Москвы, а чуть подальше, на Воробьевых возвышенностях, виднелся главный университет страны – МГУ.

– Да-а, мне тоже это место нравится!

– Ну ты в целом, сам как? Что изменилось? Надеюсь в лучшую сторону? Хотя почему «надеюсь»? Я уверен, что у тебя все хорошо…

– Сейчас сделаем заказ, и я тебе все расскажу.

То, что я собирался ему рассказать, даже не знаю: может после этого он просто встанет и уйдет, предпочтя не видеть меня дальше. Может даже в морду даст! Он, смотрю, по телосложению выглядит отлично, нежели тех времен, когда был дохлым и конченым алкоголиком.

Мне было важно выговориться. Антон сейчас передо мной, будто психолог, может даже больше! Только он один в данный момент знал, какая была моя жизнь в юности, может и с заботами, но счастливая в любви. Именно он поймет, что я буду ему рассказывать, какой ад я переношу в виде пожизненной душевной боли.

– Евгений Дмитриевич, добрый день! Рады снова Вас видеть, – поздоровался подошедший официант к нашему столику. – Здравствуйте, – поздоровался он отдельно с Вершининым.

Антон молчаливо кивнул.

– Я пока подумаю над заказом, – принял я меню. – Антон, ты как? Сразу?

– Подойду к вам тогда через пять минут… – предупредил официант.

– Я смотрю ты здесь уважаемый старичок, – пошутил Вершинин, еще не открыв книгу.

– Да какой уважаемый? Частый гость просто. Еще с женой сюда ходил.

– Да, кстати, в честь такой встречи, угощаю… – настоял Антон.

– Это еще в честь чего? – возмутился я на услышанное.

– У тебя же юбилей был… – произнес он спокойно.

– Ой, ну был и был. Дай мне кстати твой паспорт…

– Зачем? – придал он своему лицу непонятливый вид.

– Может ты не Антон, угадал случайно мое имя и стал подыгрывать тут, – пошутил я, определившись, что буду заказывать.

– Ага-а…и имя твое угадал и адрес своего родного дома. На, держи, – подхватил он мой юмор и дал паспорт.

Паспорт я попросил, конечно, не по этой причине. Мне было жутко стыдно, признаться в том, что забыл, когда он празднует «семьдесят лет». И к тому же, интересно посмотреть, как он выглядел в сорок лет.

Новая власть, среди десятка реформ, провела и паспортную, изменив, для замены документа, возрастные критерии. Меняли в три этапа: в двадцать, в тридцать и сорокалетнем возрасте, а далее бессрочно, если не потеряешь или не надумаешь менять данные.

Юбилей, оказывается, Антон уже отметил как два месяца назад. Да, точно, день рождения у него в двадцатых числах апреля! Как я мог такое забыть?

– Держите Антон Владимирович! – с некой торжественностью вернул я ему паспорт.

– Благодарю Вас, Евгений Дмитриевич! – кивнул он и убрал документ в ту самую кожаную сумку.

– Это что у тебя? – увидел я торчащий кусок бейджика из нагрудного кармана его рубашки. В самом верху пластиковой карты виднелось, только наполовину, наименование, то ли кампании, то ли мероприятия?..

– Ничего особенного, – понял Антон, про что я его спрашиваю. – У нашей организации проходил трехдневный форум в Туле. Собственно, если разговор начался, то пусть он начнется с меня…

Я внимательно слушал друга, а он, буквально с каждого рассказанного предложения, удивлял меня все больше и больше. Я не думал, что его жизнь, могла так измениться! Вот уже более десяти лет он являлся исполнительным директором «Национального центра по компьютерным инцидентам». В задачи конторы входило не только предотвращение, но и защита ведущих систем в государстве от киберпреступников. Главное управление располагалось в Новокузнецке, а в Москве, Санкт-Петербурге – филиалы.

Часть, рассказанных подробностей о работе, – прошла мимо моих ушей. Термины, которые он озвучивал, я слышал, но не знал их точного определения. Прожив шест с половиной десятков, я ничего не слышал об той организации. Больше всего мне было интересно одно: «Как он сумел так перебороть себя и начать жить по-другому?!». Ведь то, чего добился он, не могут достичь даже некоторые самые продуктивные и предприимчивые люди! На этот вопрос, он ответил кратко: «Многолетнее служение и уверенность в себе!

– Надежда Михайловна была бы рада за твои грандиозные успехи!

– Да какие успехи?! – отмахнулся Вершинин. – Она кстати дожила до этой поры. В прошлом году её не стало, «возраст» – сам понимаешь…

– Это получается ей было…аа…ммм…

– 94 года, – избавил он меня от непростого подсчета. – В сентябре должен как раз юбилей быть…

– Что-то выбрали? – снова подошел официант.

– Мне будьте добры: грибной крем-суп и зеленый чай со льдом! – заказал Вершинин вперед меня.

– Хлеб будет нужен? – поинтересовался официант, записав заказанные блюда.

– Обязательно!

– Евгений Дмитриевич…

– Саша, принесите мне уху из лосося, мясо перепелки и черный чай.

– Сахар? Хлеб?

Я кивнул головой в знак положительного ответа, но пояснил, что для стольких блюд мне хватит и пару кусочков черного.

– Ожидайте. Через двадцать минут заказы будут готовы!

– Спасибо! – как бы прикрикнул ему Вершинин. – Ну-у-у, теперь твой черед – делиться сокровенными подробностями.

Я обомлел и решил немного затянуть свой ход, еще не зная с чего начать, продолжил расспрашивать Антона дальше:

– А семья-то у тебя есть?

Антон спокойным тоном, совершенно не расстроенным, произнес:

– Детей нет, но в браке уже двадцать лет…

Разговор прервал рингтон, издававшим звук из кармана его брюк.

– Извини… – попросил он прощения, сделав свой взгляд серьезным, но продолжил оставаться за столом.

Видимо ему позвонили с работы, ибо он достал из той же сумки блокнот в кожаном переплете, на котором был изображен логотип организации, которой он руководил.

– Павел Валентинович, уважаемый, я все понимаю, заверенные документы для Вас – сейчас при мне… – недолго выслушивая собеседника, он ответил: —Да в Москве…

Антон, беззвучным жестом, поинтересовался у меня: «Который час?», стукнув двумя пальцами по своему запястью.

– Два часа…

– Смотрите, у меня самолет в восемь вечера…

Не договорив он стал слушать собеседника, что тот ему вещает.

– Я в данный момент в кафе, – неподалеку от Спортивной… Конкретно?

– Лужнецкий проезд 2А, —подсказал я снова шепотом точный адрес нашего места нахождения.

– Лужнецкий проезд 2А! – повторил Антон. – Через сколько? … – Отлично, тогда буду ждать! – и завершил разговор.

– Какие-то проблемы? – озадачился я.

– Да какие проблемы!? Документы надо передать, а видишь, как!.. Не знал, что тебя повстречаю…

– Давай, я отвезу тебя! – вызвался я с таким подходом помощи.

– Не нужно, – поспешил ответить Антон. – Он тут недалеко, сказал: через пять минут приедет.

– А-а…

– Так… на чем я остановился? – сбился он с мысли, а я ему напомнил:

– Жена, двадцать лет в браке…

– В общем живем двадцать лет.

– А кто она?

– Особо никто, – шутливо отмахнулся он. – Врач-кардиолог, познакомились давно, во время городского мероприятия. Горадминистрация тогда меня попросила провести вручение наград гражданам, удостоенных почетных званий и титулов. Там по списку было десять человек: восемь баб и двое мужиков. В это число и входила моя будущая супруга, номинированная на почетную грамоту.

– А ты говоришь «никто», – шутливо я возмутился.

Вершинин пожал плечами.

– Антон, это, наверное, к тебе, – предположил я, когда увидел, что за его спиной, к моей машине, подъехал примечательный автомобиль, а с заднего места, вышел мужик в парадном костюме.

С виду он выглядел очень серьезно: пиджак, галстук, ни одной вмятины на костюме. Настолько он видимо педантичный: ни усов, ни бороды, ни волос на голове, чисто сверкающая кожаная голова.

– Антон Владимирович, добрый день! – поздоровался тот мужик, когда подошел к столу, за которым мы сидели и тут же отдал приветствие и мне, а то вроде некрасиво было бы с его стороны: поздороваться только с руководителем, не обратив внимания на того, кто с тем находится рядом.

Вершинин даже с места не встал, а его, кажется, подчиненный и не подумал присесть с нами.

– Павел Валентинович, здесь документы по обновлению обеспечения. В филиале тогда заверите, а затем – направьте копии в Петербург. Насчет всего они в курсе и ждут распоряжений.

– Спасибо, что согласились на встречу, – любезно поблагодарил Павел Валентинович, забрал папку и поспешил обратно к машине.

– А это кто был? – стало мне любопытно.

– Скажу тебе как гражданину – это начальник московского подразделения нашего управления.

– Молодыми смотрю, ты лихо руководишь, судя по тому, как к тебе относятся подчиненные.

– Какой он молодой? – возразил Антон. – То, что Паша подчиненный – это да! Но он всего на два года меня младше.

– Да ладно? – не мог я поверить. Вид этого Павла – максимум тянул на полтинник.

– Женя, он не на заводе вкалывает, а сидит в кресле: руководит, принимает решения, правда до этого, все непосредственно обсуждается со мной! – объяснил Вершинин.

– Превосходная жизнь, – ответил я на сказанное. – Но ты молодо не выглядишь, уж извини меня за такую честность.

– Я и не пытаюсь выглядеть молодо, живу самим собой! – посмеялся Вершинин. И отдал мне комплимент чуть похуже: – А вот ты… даже постарше выглядишь.

– Ну спасибо, – тоже не выдержав, засмеялся и я. – Что есть, то есть, старею естественно, как все обычные люди.

– Только не торопи процесс… – продолжал Антон подкалывать, но тут же отдал уважение со своей стороны, пожимая руку, и, пока не отпуская ее, спросил: что у меня интересного произошло в жизни.

– Ничего особого, – скромно начал я и задумался, отвернув голову в сторону.

Официант принес заказанные блюда. Я все сидел с задуманным взглядом и ни на что не обращал внимания, даже на поднесенную еду.

– Спасибо.

– Приятного аппетита и хорошего дня, – пожелал официант.

– Женя…

Я не реагировал на зов.

– Котов! Ау-у-у… – и стал щелкать пальцами перед моим лицом.

Наконец я отошел от транса.

– Что с тобой?

– Все нормально!

– Слушай, сколько лет прошло, а в тебе та черта так и сохранилась.

– Какая еще «черта?» – насторожился я.

– Такая, – поставил меня Вершинин перед фактом. – Вечно из тебя надо вытаскивать подробности, словно клещами вытягивать.

– Скажу тебе сразу – я вдовец.

– «Етить тебя налево»! – будто прострелило Вершинина. – Как так-то? Что же с Ленкой случилось?

Антон в тот момент был абсолютно уверен, что моя первая любовь стала последней, до чего он был убежден в том, что я являюсь однолюбом.

– Надеюсь, что с Леной все хорошо… – стал я прояснять, что Антону показалось весьма непонятным.

– Теперь я вообще не могу «въехать»? Тогда почему ты вдовец?

– После переезда в Москву, мы расстались…я встретил другого человека.

– О как. Честно сказать – не ожидал услышать от тебя такое…

– Изменил я Лене…

Вершинин окаменел. Я продолжил:

– Мою жену звали Светланой. Это она умерла много лет назад от тяжелого заболевания.

– Да-а… – пробормотал Антон, слушая внимательно мой монолог.

– Ту девушку, ну ту самую, которую я провожал на поезд, это и есть она – Ольга. Света была ее матерью. С Леной я не успел сделать детей. Даже не знаю, как сказать: «Жалею я или нет?! – не знаю.» Есть удивительные внуки – девочка и мальчик, очень способные, поэтому с одной стороны, я не виню себя в произошедшем, а если посмотреть с другой – то и любви у меня в браке никакой не было. Жили на вид, чтобы не травмировать дочь и не стыдиться перед обществом.

– Ой-ой-ой-ой… – запричитал Антон. И позвал официантку, подносившей заказ за соседний столик.

– Слушай вас!

– Сто грамм коньяка. Какой у вас есть?

– Армянский, дагестанский, есть камю.

– А что это такое? – удивился Антон.

– Это французский коньяк… – опередил я официантку.

– Несите «камю» – потребовал Антон. – Здесь курить можно?

– На веранде нельзя, вы можете отойти к цветочной клумбе – с сожалением произнесла девушка.

– Ты натолкнул меня на употребление алкоголя… – обвинил он меня.

– Разве ты пьешь? По тебе не скажешь?

– Я пью хорошие и дорогие напитки! А ты можно подумать не пьешь?

– Не пью и давно курить бросил!

– Ты бросил курить? – с каким-то сомнением он переспросил.

– Бросил давно, вот сорок лет было в мае.

– Не верю…Не могу поверить – уперся Вершинин.

«– Не хочешь – не верь», – произнес я с безразличием. – Что мне теперь, результаты обследований тебе показать или снимок легких?

– Да ладно! Все-все. Верю!

Официантка принесла камю:

– Что-то еще желаете? – и посмотрела на нас обоих.

– Больше ничего – ответил Антон, отпив сразу половину стакана, затем выдохнул сморщенным взглядом и продолжил: – Пойдем, отойдем к клумбе – и достал пачку незнакомой мне марки сигарет.

Он закурил, а я встал в метре от него, отворачивая голову, чтобы не дышать табачным дымом. Вершинин с удовлетворением затягивал сигарету, пока ничего не спрашивая. Мне стало в этот момент как-то неловко, что началась одышка от запредельного волнения, а учащенный пульс был заметен по дергавшейся футболке в районе груди. Аритмия, ее тон я слышал в своих ушах.

– Что с тобой? – тут же заметил Антон и сразу выкинул сигарету.

– Нормально-нормально – с непрерывным выдохом ответил я.

– Какое «нормально»!? Пойдем за стол обратно! Со здоровьем у тебя не совсем хорошие дела!

– Есть немного, – продолжал я учащенно дышать.

– Умеешь ты удивлять – меня удивил, себя до такой степени удивил! Не вздумай людей здесь удивлять! – сказал он испуганно и попросил у той же официантки стакан минералки.

– У меня инфаркт был, поэтому здоровье и барахлит!

– Таблетки есть с собой какие? Может врача?

Я достал из кармана импортные таблетки от сердца и давления и выдавил из двух пластинок по таблетке.

Вершинин смотрел на меня с обескураженным взглядом. Официантка принесла стакан воды, подав ему.

– Это для него, – уставил Антон на меня палец. – Ты извини меня конечно, но последние минуты я все думаю: как ты мог поступить так с Леной? Ты же клялся, практически божился, что лучше нее никого не встретишь в жизни.

– Я виноват. Все, что произошло – было минутной глупостью по пьяни. Знаешь, у меня дочь – замечательный человек, внуки – преподнеси судьба каждому. Но все эти годы, всю свою жизнь – мучился без Лены, потому что всегда ее любил.

Антон продолжать слушать, сложа руки как первоклассник за партой. Но его взгляд из испуганного, превратился в сопереживающий. Не зная особых подробностей, он уже сочувствующе меня пытался поддержать.

– Знаешь, я впервые за сорок лет, хоть и случайно встретил тебя, хоть еще и ничего не знаю, что у тебя произошло, но почему-то в твоих глазах я вижу боль…душевную боль… – перешел он на философию.

Я поджал губы и в этот момент, в разуме, сквозь воспоминания, стали пролетать все плохие и хорошие моменты моей личной жизни.

Вершинин допил остававшейся камю и осмелился на сугубо личный вопрос:

– Ты был счастлив в семейной жизни?

И я снова впал в долгое раздумье, не зная, как ответить. Но в этой связи решил довериться сердцу, как оно мне подскажет?!

– Не был.

Мне так стало стыдно смотреть ему глаза.

– Ты плачешь, – будто видел Антон.

– Я не плачу, – ответил я спокойно, приложив руку к подбородку.

– Я не о слезах, а о твоей душе – она плачет.

Антон этим меня раскусил. Все так и было на самом деле! Его голос уже слегка чувствовался поддатым, но он решил еще глубже «капнуть» в подробности моей личной жизни:

– А почему ты считаешь, что не был счастлив?

– Ты издеваешься сейчас?..

– Почему? Нет.

– Я говорил несколько минут назад – не было никакой любви!

– Ну понятно. Ты переспал с другой, но как так? Если это случилось, значит ты до этого уже расстался с Леной?

– Ты угадал, но не совсем точно!

Антона я серьезно нагрузил последним сказанным.

– То, что произошло, стало роковой ошибкой, самой глупой, самой гнусной, – продолжал я жалеть о давнейшем. – В то утро мы сильно поссорились, да так, что я был уверен: в предстоящий вечер она объявит о разрыве. Целый день ей звонил. Она не отвечала или отклоняла. Сообщения не прочитывала. У меня тогда на работе была тусовка по случаю юбилейной даты основания студии…

– Какой студии? – перебил Антон.

– Фотостудии!

Он уставился на меня, будто опять не верит моим сказанным словам.

– Да, я был фотографом. Короче со Светой я был знаком несколько дней и на тусовку она пришла совершенно случайно… – объяснял я вкратце. – И как оказалось, она была в меня влюблена.

– А как она оказалась на вашей рабочей тусовке? Она твоей коллегой была?

– Нет, это долгая история – произнес я разочарованно.

– Давай рассказывай, – потребовал друг. – Я даже пожертвую рейсом – полечу позже.

– Хорошо. Дело произошло в мае, воскресенье это было. У Лены был день рождения. Я тогда и аппаратуру новую купил! …

***

Конец мая. 2023 год. Московская область.

– Рано в этом году листья распустились… – сказала Лена.

– Нее, в самый раз, – не согласился я с ее доводом. А сам был занят наведением фокуса на объективе.

Мы редко, в теплые месяцы года, оставались на выходные в Москве. Проводить отдых там – было невозможно, среди шума и гула транспорта, бесконечного потока людей. Столице хватало своего коренного населения, а тут и мы, с регионов обосновались! Я работал по-разному – то два через два, то день через день, – по-всякому. А последние полгода работаю пятидневку, также, как и Лена в детском саду. Но, чтобы быть вместе в субботу и воскресенье, я конкретно «сел на уши» Семену Алексеевичу, – руководителю нашей студии, предложив, что готов работать с понедельника по пятницу. Я особо не ощущал дискомфорта на себе по жизни в Москве, а вот Лена, за два года постоянного нахождения, никак не могла привыкнуть – то спать не может, то тошнит, то голова болит.

– Ты случаем не беременна? – шутил я порой над ее жалобами.

Обоим было уже по двадцать пять, у меня еще в январе прошел день рождения, а у Лены как раз сегодня! В эти выходные, мы приехали сюда уже по особому поводу. В свое поселение я и не думал заезжать, разве что только бывал на могиле родителей. Приезжали мы в простую деревню. Что про нее сказать? Ну, во-первых, здесь жили родители Лены – замечательные люди, довольно дисциплинированные в трудовом соотношении. Мать работала заведующей в деревенском магазине, а отец – рабочий на местной лесопилке. Во-вторых, деревня была спокойной и была тому причину – она стремительно, с каждым годом, теряла свое население. Жизнь для молодых, здесь считалась непригодной – работы нет, школа в разрушенном состоянии, дети и подростки ездили в соседние поселения или города, чтобы получить начальное и среднее образование. До ближайшего госпиталя было не меньше тридцати километров. Районный центр был еще дальше, этак раза в два. Мария Григорьевна и Борис Николаевич еще и сами считались молодыми людьми, им и не было пятидесяти. Но уезжать отсюда, – они не под каким предлогом не хотели. И наконец, в-третьих, жить в столице – «тесть» и «теща» не смогли бы, это показал случай, когда они приезжали к нам на прошлый Новый год и еле-еле смогли перекантоваться одну ночь, хотя планировали побыть неделю. Мы обрадовались их приезду, но не задалось, отец Ленки, за ночь, весь изворочился: «туда-сюда». С горем пополам он смог уснуть только к шести утра. А мать, уже будто зная, что не сможет сомкнуть глаза – всю ночь просидела за планшетом.

Лена, как и я, очень любила природу, сосновый бор, местный деревенский карьер, у подножия которого виднелись высокие сосны. В тех местах, я постоянно устраивал для нее фотосессию, только для нее одной. Празднование провели широким кругом, в лице, наверное – половины деревни. На столах что только не было: салаты, закуски, запеченные поросята, вино, самогонка. Танцы, пляски, светские беседы и споры, которые перерастали в мирный скандал.

– Женек, пойдем покурим! – позвал меня Борис Николаевич.

Лена как-то умудрялась, среди шума гостей и играющей попсовой музыки на весь участок, о чем-то разговаривать с матерью.

Мы вышли за пределы участка и сели на лавочку, возле калитки. Борис Николаевич был простой деревенский мужик, много чего умел смастерить своими руками. Только он хотел что-то сказать мне, прицепился какой-то дед, мимо проходящий.

– Михалыч! – заголосил дед. Ему на вид было не меньше восьмидесяти лет. Весь седой, плешь почти во всю голову и два торчащих зуба снизу. Голос у него был сильно сиплый, будто сорванный от ора.

– Какой я тебе «Михалыч»?! – возмутился он, не вынимая сигарету изо рта. – Я вообще-то Борис!

– Боря! – улыбнулся дед, качаясь от радости. А по нему уже было видно, что он поддатый.

Наступал легкий вечер, солнце становилось все тусклее и тусклее, а тепло постепенно разбавлялось полевым холодом.

– Лев Андреевич, иди за стол, я скоро приду. Все потом – потом!

Он так гениально заговорил деду зубы, что тот махнул рукой, шутя пригрозив пальцем, и поперся к гостям. Я хоть и сам выходец из сельской местности, но, чтобы здесь было все так просто между людьми – никогда бы не подумал. Сейчас, в данный момент, меня интересовала суть уже нашего разговора.

– Некогда было разговаривать в тот раз, сейчас точно не отвертеться от него… – с иронией произнес Борис Николаевич.

– А что такое? – решил я поинтересоваться.

– Да, задолбал, – наконец закурил он сигарету. – То косилка у него накроется, то метлу бабка об него сломает, а чинить бегает ко мне. Ну ладно, мужик он хороший.

Я заржал в прямом смысле.

– В этот раз еще чище отчебучил чего-то! – будто догадывался Борис Николаевич.

– Весело тут у вас, – не мог я остановить смех.

– Я чего тебя позвал, Жень?..

Я сконцентрировался. Борис Николаевич был и сам немного «расслабленный», но увлекался только пивом, водку и самогонку, терпеть он вообще не мог. А вино считал исключительно женским напитком.

– Ты думаешь Ленке предложение делать?

– Вообще мы решили объявить о помолвке только через месяц.

– Ну вот, это дело, – обрадовался отец, пожав мне крепко руку. – Пошли коньяка хлопнем.

А я стоял абсолютно трезвый, ведь за рулем, да и через несколько часов надо домой уезжать. Тут же и удивился, что он предлагает такой напиток. Коньяком он увлекался очень редко и употреблял по сугубо уникальным поводам. Так что, видать наша «помолвка» является для него большим праздничным событием.

– Ну ты чего молчишь?

– Я не могу, – признался я. – Нам еще домой ехать.

– Да ладно уж, рано утром поедете! – начал Борис Николаевич меня убеждать.

– Это как Елена Борисовна скажет… – указал я на хозяйку по принятию решения.

Дядя Боря только хотел открыть калитку, и моя фраза его словно отшибла. Он повернулся ко мне и скрючил лицо:

– Это что же? Ты ее по отчеству называешь? – Борис Николаевич казалось, был готов меня высмеять. – То есть ты, Женек, в слугах у нее ходишь?

А я уверенно бросил аргумент:

– Нет, просто я люблю ее, а она – любит меня.

Тесть вытаращил глаза и в знак согласия стал кивать головой.

– Будь я на твоем месте, то предложение сделал бы сейчас, и обстановка подходящая и дата запомнится легко.

– Логично, – согласился я. – Но тем не менее, помолвку мы решили объявить, когда уйдем в отпуск в конце июня.

– Ну хорошо, пойдем за стол! – и потащил меня за руку.

Мы уже подъезжали к Москве и чем ближе, тем машин становилось больше и риск попасть в пробку, только возрастал. Аварий везде хватало, заторы на въезде случались такие, что на ТТК¹ и МКАДе² не случалось такого. На областных магистралях наблюдались такие заторы, что можно было за час проехать только парочку километров.

Лена была занята просмотром фотографий. Больше преобладало снимков с ней самой, затем природными красотами и нами обоими.

«Главное проскочить этот участок» … – стал я у судьбы молить пощады. В нее я верил, а в бога нет. —Сколько я там нащелкал?

– Почти двести фотографий… – сказала Лена, продолжая их листать, но быстрее. Она была в какой-то мере еще и удивлена количеством снимков в таком количестве. Я считал это еще малостью, ведь в работе я делаю и в два, и в три раза больше. А сколько потом идет на убой!? Из сделанных, как сейчас, – двухсот штук, отобраны, в лучшем случае, будет десятка два.

До дома оставалось всего ничего, мы жили на Лермонтовском проспекте. На вторник планировали посетить театр, Лена давно хотела попасть на одну из громких постановок, популярной на то время среди театральных знатоков. Я четко запомнил только одно, что театр куда мы пойдем, называется – «Современник». Остальное, что она говорила, – прошло мимо моих ушей. Правда помню, что сюжет спектакля несет в себе «любовь» и «войну». Я не имел влечения к театральному искусству и не понимал суть его существования и тем более: почему многие театры содержаться за государственный счет?! Недавно, краем уха, я слышал, как один телеведущий, в интервью с одним из руководителей столичных театров сказал, что в России, количество театров, которые получают государственные деньги, составляет больше шестисот.

– Театр нужен для того, чтобы мы видели сущность проблемы и духовно развивались в своей жизни… – отвечала Лена.

Если меня не интересует само театральное искусство, то тем более, меня не должна волновать вся подковерная возня, которая происходила в этой структуре. А Лена все это читала: кто сменился, кто умер, кто поссорился, кто стал новым директором и т.д.

И все те подробности она выливала на меня. Время от времени мозг у меня был близок к взрыву, потому что я не мог переварить столько информации, в отличие от нее. Лена, была, конечно, девушкой начитанной и не только статьями в «Театральной Москве», но и художественной литературой. То, сколько она читала в неделю, я столько за год не прочитывал на экране в своем телефоне. Я больше был знатоком американской музыки и зарубежного кино. По мне, лучше посмотреть какой-нибудь американский боевик или фантастику про ядерную или атмосферную катастрофу, удивляясь спецэффектами, которые были применены создателями картины. Но Лена проявляла не меньший интерес и к киноиндустрии, с огромным удовольствием присоединявшись ко мне за просмотр.

Как можно воспитывать детей, уделять не меньше времени мне, так еще и быть такой помешанной на театральном искусстве и кино?! Она знала очень много артистов, нового и старшего поколений, в труппе какого театра он состоит, в каких спектаклях тот или иной задействован, в каких сыграл фильмах, в каком году родился. Короче, ходячая энциклопедия! И когда я вновь задумывался о размахе ее знаний, моя нервная система уже здесь просила идти на компромисс, чтобы не грузиться особо жестко.

Однако за семь лет наших отношений я ни на минуту не сомневался в своих чувствах и осознании того, что хочу быть с ней, ведь она моя и создана для меня. Лена была галантной девушкой, я не мог сравнить ее с кем-либо другими, все до нее были недосягаемыми, а на ее серые глаза, я был готов смотреть вечно. Она очень любила детей и недаром решила связать с себя с профессией воспитателя. Конечно я любил ее не только за эти черты, но и за то, что она была сама по себе простой девушкой, не обладающей высокомерностью. Ее не интересовали роскошные украшения или дорогущие наряды. Многие мужики, наверное, оценят данную бабскую наклонность, ибо вкладывать в нее не придется. Но почему бы не порадовать чем-то свою любимую? Лена меня не раз предостерегала, чтобы я ничего дорогого не покупал: ни сережек, ни браслетов. Она впрямую сказала, что родилась не в средневековье, когда имели желание вешать на себя драгоценности, а в двадцать первом веке, где хоть не каждая, но ждет больше уважения и поступков со стороны своего благоверного.

Я благодарил судьбу за то, что помимо любимого человека, Лена исполняет роль советника и является для меня, в какой-то мере, драгоценным товарищем. В ней отсутствовало чувство зависти по отношению к другим, она наоборот, радовалась за успехи своих подруг и какого-либо человека, у которого все хорошо.

Когда ей исполнилось двадцать три, я, помню, купил серьги, но чек, от которого обычно избавлялся не дальше пределов магазина, в этот раз сохранился. Украшению она была рада, ей они очень понравились, мне было радостно вдвойне, когда любимая улыбается не так, как обычно. Чек лежал вместе с несколькими монетами в кармане куртки и на следующий день она случайно этот чек нашла, когда стала проводить ревизию моих карманов перед тем как отправить вещи в стирку. Это был не разговор, это была выволочка, во время которой я услышал череду возмущений. И после того мне пришлось украшение сдавать обратно.

– А если их не примут?

– Тогда будешь их носить сам! – сказала Лена с добрым помыслом.

По сути, ее не интересовали всякие тусовки, пьянки и гулянки, глупые и пустые люди, хотя, в тот момент, я спрашивал себя: за что она со мной? Ведь я не идеальный и не блещу умом?! Она и это нашла ответ:

– Ты своеобразный. За это я тебя и люблю…

И эту волшебную распространенную фразу в отношениях – «Я тебя люблю», Лена повторяла мне каждый день, на что я тоже шел взаимно. Помню, когда нашим отношениям исполнился год, я спрашивал ее, будто ощущал, что все, что происходит со мной, шутка это или сон?! Я не считал себя симпатичным человеком и довольно сильно комплексовал, мол, как такая прекрасная девушка находится рядом с каким-то уродцем?! Но конструкция моего вопроса звучала наяву чуть цивилизованнее, в отличие оттого, какие откровения гуляли в голове.

– Почему ты так считаешь? – спросила она сразу, будто начала что-то во мне подозревать. – Ты красивый парень, способный, ты интересен. Понимаешь?! Для меня интересен!

На том ответе и был закрыт данный вопрос. Лена не так давно призналась, что считает себя однолюбкой и пролепетала языком: «Что если что, то не переживет разрыва, если он произойдет».

– Отбрось эти мысли! – призвал я, услышав мрачные слова.

Но вот себя, я однолюбом не считал. Конечно, я был верен Лене и поводов, чтобы ей изменить, не существовало. Но, как мужчина, я обращал внимание на других девушек, почему и нет?! Ровные ноги и страстная походка заставляли меня обратить внимание. Красивых девчонок хватало и на работе, и на улице. Кадри во сколько горазд! Однако я быстро приходил в себя и говорил самому себе, что дома меня ждет она, которая любит меня, кто возможно так, точь-в-точь с ней, не полюбит меня никогда…

2063 г

…– Это понятно, а что было дальше? Что же между вами произошло?

– А дальше пришла случайность, которая разъединила меня с ней… – вздохнул я с грустью даже после стольких лет разлуки.

– Ии…– пытался Антон вытащить из меня ключевую причину.

– А-а? – путем не услышал я, что он произнес.

– Не «А», а, чтобы было дальше? – подбавил он немного усиления своему голосу.

– Помню, жарко тогда было, хотя ни о какой жаре и не предупреждали. В тот день мне дали серьезное поручение.

***

Каждый понедельник в десять утра наш руководитель проводил планерку. Семен Алексеевич был уже достаточно взрослый человек и готовился в следующем году отметить пятидесятилетие. Его внешность позволяла другим, со стороны, накинуть ему на десять лет больше: слабая седина, особенно его старили усы, которые кстати тоже были седые вперемешку с темными волосками. Мужик он был бодрый, ходил так быстро, что невозможно было за ним угнаться. Сам по себе, он был человеком, все успевающим и если ставил определенные цели на день, неделю, то старался делать все в срок. Мы его уважали, и как человека и как руководителя, весь наш коллектив, состоящий из семи человек. Он и сам порой устраивал фотосессии, сам куда-то выезжал, проводил натурные работы в области или городе. Работа была разнообразная. Мы, как фотографы, работали и в студии, и под открытым небом.

Профессия интересная и мне: она нравилась, собственно, как и моим коллегам, а здесь и не было таких, кому данная творческая занятость могла казаться черствой. Семен Алексеевич не открывал набор для пополнения коллектива, нас, ему было вполне достаточно, даже при том случае, когда его фотостудия смогла хорошенько раскрутиться. К каждому из нас, он относился с особым пониманием и всегда с пониманием входил в чужое положение, стараясь сохранить коллектив.

С таким начальником, который предоставлял власть, мы и сами не думали о каком-то увольнении. Но переходить позволенную черту и наглеть – такого мы, конечно, себе не позволяли, просто потому, что его уважали.

Но, чтобы здесь работать, каждый, кто пришел сюда, начинал свою трудовую занятость с оправдания собственных навыков. Ты мог показать что угодно, хоть красный диплом из МГУ, Семена Алексеевича это не удовлетворяло. Его интересовали люди, которые могут проявить себя на практике, как они умеют придать эффект при создании снимка, определить правильный ракурс, задать нужную основу для модели, подобрать кадр и фокус.

Я считался самым молодым в коллективе, остальные ребята, были чуть старше. Самый старший был фотограф Сергей, который считался еще и «правой рукой» Семена Алексеевича. Другие же, были старше меня на пять, десять лет, не больше. Пять парней и две девушки – такой был наш рабочий состав. Казалось, что я еще не работал в таком коллективе, где принято поздравлять друг друга торжественно с днем рождения. В основном мы дарили деньги в конверте, чтобы в иной раз не заморачиваться и не прогадать с подарком для именинника. И так мы проставлялись всегда, а уж о Новом годе и говорить не буду. Корпоратив проводим предварительно за два дня. Второго или третьего января уже выходили на работу.

– Серега заболел… – начал Семен Алексеевич планерку с такого сообщения.

Мы сидели в ожидании следующего: что скажет начальник! Он сидел напротив нас, за широким столом и что-то высматривал в рабочем блокноте, очевидно, письменные уточнения по рабочим моментам.

– Саша, Андрей, вы в Серпухов сегодня выдвигаетесь?!

– Да! – ответил Сашка Погодин, а Андрей Лебедев сидел спокойно, сложа руки и без реакции, с застывшим взглядом смотрел на шефа.

– Веселые выходные? – пошутил Семен Алексеевич, смотря на Лебедева.

Андрей смог только вздохнуть, как бы показав свое самочувствие в первые часы рабочей недели.

– Так, ладно… Вадим, агентство интересуется: «Как дела с проектом?».

– Сегодня к обеду будет готово, – ответил Самойлов.

– Фаустова, матрешка ты наша! – улыбнулся начальник, обратившись к Гале.

Галина в ответ улыбнулась тоже. Скромная девчонка, замуж еще никак не выходила, подходящего избранника тоже найти никак не могла. Уж слишком высоки были ее требования: муж должен быть не курящим, не пьющим, и чтобы не ругался матом. Не хочется обижать ее предпочтения, но таких мужчин она вряд ли сможет где найти, разве что в дурдоме.

Она хороша и сама – за один вечер могла выпить почти целую бутылку вина. Это случалось на праздничных корпоративах. А когда под воздействием градуса становилась «одурманенной», то в нее вселялся дух, будто другой девушки. Если она и так, сама по себе добрая, то, когда становилась пьяненькая, начинала со всеми обниматься, а мне и вообще, по-дурости, признавалась в любви.

– Галя, ты сегодня в Красногорске вроде да?

– Ага… – промычала она.

– Аня, —встал Семен Алексеевич с места, чтобы путем ее разглядеть. Она сидела на последнем ряду и за нашими туловищами ее практически не было видно.

Зал был небольшой, поэтому актовым и уж тем более «залом» его не назовешь, так – аудитория, как школьный класс.

– Вот адрес, к двенадцати тебя ждут, – оторвал Семен Алексеевич лист из своего блокнота. Родионова встала с места и подошла к столу, чтобы взять листок.

Меня он все никак не называл, кажись готовил «на закуску».

– Котов! – наконец он произнес мою фамилию.

– Да, Семен Алексеевич, – отреагировал я с интригой.

– После планерки ко мне в кабинет… – спокойно произнес он и голос был вроде обычный.

На меня все тут же посмотрели, даже Лебедев обернулся от удивления, мол, что я мог такого сделать, за что со мной предстоит разговор с глазу на глаз. А в нашем коллективе это считалось нехорошей приметой.

Планерка продолжилась дальше.

– Как вы знаете – в четверг мы отмечаем пятилетие совместной творческой работы. Мы раннее договаривались – если дела, поставленные сегодня, не успеваем довыполнить до среды, хотя если посмотреть на Андрея, то и до пятницы раскачаться никто не успеет…

От некоторых снова послышался смех, а во мне, в это время, начала гулять мысль: «О чем пройдет разговор в кабинете? Неужели мой отпуск попросит переместить?!». Впрочем, это мелочи. Нареканий ко мне, в плане работы, не было точно. Все, кто пользовался моими услугами, оставались довольными и обращались снова, если возникала потребность.

– Если все успеем к четвергу, в пятницу будем отдыхать, таковы мои условия… – сказал начальник.

На этом планерка завершилась. Кто-то пошел курить, пить кофе, готовить технику, проверяя ее на работоспособность, и убедиться в полном заряде аккумуляторов. Я с шефом проследовал в его кабинет.

Он как можно удобнее уселся в свое кожаное кресло и искал что-то, начав с фразы:

– Женя, к тебе у меня будет особое поручение.

Я стоял посреди кабинета, словно двоечник на педсовете.

– Ты садишь, чего стоишь… – произнес он ласково.

– Сесть успею, – пошутил я и все же присел на стул.

Алексеевич все не мог найти то, что искал.

– Покровский, как я сказал – заболел… – продолжил шеф.

– Что-то серьезное?

– Нет, банальная простуда. Причем здесь больше важно то, чтобы вы от него не заразились. Это я ему уже сказал, чтобы не выходил. Будь воля Сереги – он бы вышел!

Обыскав все, что находится на столе, и перевернув бумаги, он не нашел то, что так неохотно искал.

– У вас что-то пропало? – задал я вопрос, чтобы не прерывать разговор.

Обыск перешел на ящики и наконец, в первом он нашел пропажу. Это был небольшой отрывной листик.

– Короче, это задание подойдет больше всего тебе.

Я сложил руки.

– Светлана Тихомирова. Одиночная фотосессия, она запросила съемку на два часа.

– На два часа… – посмотрел я на настенные часы.

– Два часа, я имею ввиду длительность съемки! – внес ясность Семен Алексеевич.

– А во сколько?

– Держи, – протянул он мне тот листок. – Через полтора часа.

– Понял, – отреагировал я, читая, что дополнительно написано на листке.

В нем был указан номер мобильного и домашнего телефона с приписанным столичным кодом.

– Она ждет звонка к полудню.

– Хорошо Семен Алексеевич, сделаем. Я хотел только одно сказать…

– Что именно?

– Я, наверное, не смогу участвовать в гулянке…

– Чего так?

– На выходные снова собираюсь поехать в область.

– Но ты же сбрасывал со всеми деньги? – не понимая мой отказ, сказал начальник. —Мы еще ничего не покупали, так что переведу тебе деньги обратно.

– Угу… – промычал я и через несколько секунд на мой телефон пришло оповещение, что деньги переведены.

– Отпуск в конце июня? Да, Семен Алексеевич? – спрашивал я, уже не зная в какой раз. И когда я слышал положительный ответ, мне становилось спокойнее.

– Да-да-да! – начал он нервозно кивать головой.

– А заказчица не пояснила какая съемка ей нужна?

– Там два телефона, звони ей на сотовый, я не нашел времени на разговор, вроде ничего такого: свободная съемка, для удовольствия.

– Хорошо, – ответил я и успешно пытался покинуть кабинет. Только я хотел закрыть дверь с обратной стороны, шеф позвал меня обратно.

– А ты мне заявление на отпуск еще не приносил?

– Нет.

– Садись пиши… Хотя нет, давай вечером.

Москва в то время стремительно развивалась, на нее, без всякого преувеличения, пахала вся страна и приезжие граждане. Этот город я считал «муравейником» и жить здесь долго не собирался. Были задумки, переехать обратно в область, но в более ближайшие поселения, например, в Переделкино, Апрелевку. Мы с Леной усердно копили на свадьбу, да и не только, всякое же может случится! Мне в основном на курево и на расходные материалы для машины и на случай, если что с фотоаппаратом случится. Ленке – на вещи, я сразу ее предупредил, чтобы она забыла про свою врожденную привычку «экономить» и покупала то, что ей нравится и не важно сколько это стоит. Я зарабатывал неплохо, Алексеевич нас не обижал – отчислял приличные отпускные и поощрял раз в год материальной помощью.

Жилось тогда многим, мягко говоря – непросто. В регионах было туго с рабочими местами, не говоря уже о высокооплачиваемой профессии, в Москве, по крайней мере, невозможно было попасть на хорошую работу, придя с «улицы». Ум и хорошие качества работника ничего не решали, в действие шли «связи». Но я верил, что когда-нибудь, все мы, будем жить хорошо, не жалуясь на жизнь. Часто я с Леной размышлял: как будет все в будущем, какие технологии новые придумают, как это повлияет на человечество?! Что в конце концов будет через пятьдесят, через сорок лет?

– Ничего не будет, устройство жизни будет таким же. Изобретения конечно будут, узнаем много секретов из науки! – предполагала Лена про будущие шестидесятые года.

Мы пока не решались сделать ребенка, я не считал себя готовым, к тому же нет собственного гнезда. С этим согласилась и она, но очень хотела, чтобы этот вопрос решился, как можно скорее.

– Распишемся, подкопим еще немного и переедем… – уверял я Лену.

Она, в отличие от меня, была максималисткой, свои энциклопедические знания собиралась применять не только в разговоре со мной или подругами, но и в профессиональном направлении. Эта задумка пришла к ней не так давно, кто так опьянил ее той идеей?! Руководство детского сада, где она работала, не раз поощряло ее за проведенные мероприятия. То неплохую премию ей выделят, то грамоту вручат. У Лены был собственной подход к детям, она организовывала для них утренники, проводила спектакли, и сама писала сценарии к мероприятиям. Несколько ночей напролет она занималась подготовкой, пока я дрых в это время. Ей нравилось заниматься этим, и она видела себя человеком, который может работать и для большой культуры. Но это был не пафос, нет, скорее это было стремление улучшить в нашей стране культуру.

– Попасть на большую сцену очень тяжело в сегодняшнее время! – уверял я с лаской, чтобы не задеть ее порывы.

– Но попытка не пытка же?.. —возражала Лена.

– Туда, куда ты стремишься попасть, грязи не меньше, чем в жизни простых людей… – пытался я разрушить ее представления идеальности того, куда она ломилась.

– Я же не в «шоубиз» собираюсь идти?!

– Получается ты так легко готова бросить работу, детей и идти учиться?!

– Почему «легко?» и почему «бросить?» – возмутилась она на мой вопрос. —Осенью я хочу подать документы на режиссерский и буду учиться заочно. Детский сад я не брошу.

– Хочешь быть кинорежиссером? – пытался я сдерживать смех от ее несбыточной идеи.

– Я хочу быть театральным режиссером! – поправила меня Лена.

– Театральным? – переспросил я, удивившись.

– Ты в меня не веришь?

– Верю, но на ближайшее время у нас стоят планы вроде, как по переезду. Надо определиться, что ты хочешь!?

– Сделаем и то, и это! – уверенно ответила Лена.

– Так не бывает… – слегка я усмехнулся.

В ее силы и знания, я верил, но мне стало беспокойно на душе, я даже как-то испугался ее потерять, вряд ли она останется со мной, когда начнет работать уже в другом направлении! Ее вкусы могут измениться и бабы такие – они могут пойти на поводу у того, кто может оказаться лучше, чем прежний. Все время, когда начинался разговор о режиссуре, я применял любые попытки ее отговорить. Это было невозможно, она была непрошибаема – хочет попробовать и все. До этого, в наших отношениях, шла череда стабильности, мы определились: к чему идем, что хотим и выстроили на ближайшие годы целую перспективу.

– А если не получится поступить, то что?

– Не получится, значит в другие вузы подам документы, – даже здесь Лена находила выход, чтобы не допускать отрицательного исхода. – Не поступлю этой осенью, поступлю в следующую!

Поскольку я любил Лену, то был готов поддержать ее и в том выборе тоже. Но если нет связей, то и соваться в подобные учреждения не стоит! Это не советская эпоха, когда культура была действительно нравственной, когда не было столько сложных моментов. Сейчас же все зависит напрямую от денег! Известно много случаев, когда театральные деятели, кинорежиссеры расстраивались из-за того, что им негде взять деньги на производство и воплощение своих идей. Неужели Лена этого не понимала, когда, сферу культуры, знала снаружи и изнутри!?

В 2033 году, когда произошел коренной перелом в политике, культуре и во всем русском менталитете, прошло уже десять лет, как я с ней расстался. Оля была уже достаточно взрослым ребенком, и я делал все, чтобы в жизни моей дочери было все только хорошее и позитивное. В то же самое время я мысленно просил прощения у Лены и молил появление любой возможности, чтобы найти ее. Со Светой искренних чувств не получилось, я так и не смог до конца ее полюбить. Однако, для меня она сделала много и даже больше, за что и был ей благодарен. Нас скреплял ребенок, которого ни я, ни она, не планировали в процессе соития. Несмотря на появление дочери, я пожалел о совершенной ошибке, понимая то, как наказал себя и свое душевное состояние. Ведь все время меня мучала череда вопросов: «Где сейчас Лена?», «Жива она или мертва?», «Счастливая или несчастна?». По большей части я хотел увидеть ее счастливой, которая, в отличие от меня, не страдает так, как без нее страдаю я…

***

– Как тебя зовут, красавчик? – поинтересовалась девушка, с которой я встретился в одном из московских мест для фотосессии, как до этого договорились в телефонном разговоре.

Это слово «красавчик» показалось мне с какой-то издевкой, но вроде девушка произнесла его от души.

– Евгений…– ответил я обычным голосом.

– Ммм, а я тогда Светлана! – показала она искрометную улыбку. Такую улыбку и такие зубы я видел только у звезд в американском кино, просто все идеально.

– Светлана, если не секрет – вы фото делаете для себя или для кого-то?

– Это ты делаешь, а я заказываю и позирую! – вроде мягко, но с некой жесткостью она поправила меня. —Мне для аккаунта, подруги порекомендовали вашу студию.

– Ну хорошо, давайте начнем… – сказал я, приготовив фотоаппарат к работе.

– Я что такая старая?! – рассердилась Света, а по ней было видно, что официальное «ВЫ» сильно «калило» ее.

Я не имел привычки, сразу обращаться на «ТЫ» к человеку любого возраста, тем более, если вижу его впервые. Даже к детям, при первой встрече с ними, не мог так обратиться, было просто неловко! И тем более, разные попадались люди, нуждающиеся в услугах нашей студии: кто-то терпеть не мог, когда к ним обращаются на «ВЫ», а другие «тащились», когда я подходил к ним с официальным тоном. И к тому же, если попадались такие заказчицы, как Света, то стойко придерживался профессиональной этики, сохраняя верность Лене. Некоторые пытались заигрывать со мной и спрашивали номер телефона. Это были чудесные девчонки, с юмором, в общении с ними не было никакого напряжения, все легко и просто. Но я пропускал их мимо себя, несмотря даже на то, что они сами делали первые шаги.

Света была слишком разговорчивой девушкой и видимо, она была свободная. За первый час работы у меня сложилось впечатление, что знаком с ней с самого детства. Я сделал уже сто снимков в разных форматах, с разными эффектами, с приближением, с панорамой. Мы работали на Воробьевых горах, затем спустились к набережной

– Когда будут готовы фотографии? – поинтересовалась она.

– Утром в среду… – ответил я.

По ее просьбе, я сделал еще несколько снимков, на фоне «Лужников» и «Москвы-реки». На Свете была «тонна» косметики. Было накрашено лицо, брови, ресницы. Моя Ленка косметикой практически не пользовалась, она была и без нее красива до бесподобности. Я не очень любил накрашенных девок, считал это, как бы способом: закрыть маской страшное лицо. Все думал: «спросить или не надо?!». И наконец решил полюбопытствовать.

– Я же участвую в профессиональной фотосессии, а не во дворовой съемке! – ответила Света.

«Звучит как комплимент» – подумал я. Вопрос считался полуличным, но я осмелился выразить мягкое непонимание – «зачем столько косметики?!». Девушка она симпатичная, фигура как у песочных часов, прическа в виде «каре», волосы по цвету молочного шоколада. Косметика тут явно лишняя, хотя может я что недопонимал, но, как фотограф, считал, что «штукатурка» ее совсем не красит.

– Света, а можно задать тебе еще вопрос?

– Может передохнём? – предложила она.

Я тут же замолчал.

–Я имею ввиду: пусть аппаратура отдохнет… – сказала она.

По ее просьбе, я освободил руки от фотоаппарата и через считанные секунды, тот погрузился в «спящий режим». Она присела на рядом стоящую лавочку и стала что-то искать в своей компактной дамской сумочке. Достав пачку тонких сигарет, она закурила, и я почувствовал мятный привкус от вдыхаемого дыма, при этом растерянным взглядом уставился на нее.

– Что? – удивилась она, увидев с каким взглядом я наблюдаю за ней.

– Тут вроде курить нельзя, – с неуверенной осторожностью стал я предупреждать.

– А где указано, что «курить нельзя»? – улыбнулась Света.

Мне оставалось только пожать плечами.

– Ну и все. Хватит уже ворчать как некурящий в курилке. Я по тембру твоего голоса еще с самого начала поняла, что ты куришь тоже!

И я закурил. Баловался этой привычкой еще с тех времен, когда только-только получил паспорт. Помню отчетливо, что первую сигарету закурил, когда заканчивал седьмой класс. И не думал бросать, была одна попытка, которая случилась по воле обстоятельств. Однажды, когда я учился в девятом классе, мама, помимо многих других вкусностей, привезла с рынка килограмм мармеладных конфет, а тот вид считался моей «больной темой». Я их очень любил, за то, что они мягкие, а внутри них был сироп с арбузным экстрактом. За предстоящий вечер я съел практически весь килограмм и только тогда успокоился, насладившись сладкими нотами. Процесс интоксикации начался утром следующего дня. Колбасило меня не на шутку, я не понимал, что со мной происходит, но было очевидно, что состояние, которое я испытываю, не может считаться нормальным. А вечером уже поплохело конкретно. В итоге, я попал в инфекционную больницу, где врач поставил диагноз – кишечное отравление. В том госпитале, курить никому не разрешали, даже взрослым, не говоря уже о подростках. Хотя, одна смена разрешала смолить, но только в окно в туалете, и только после шести вечера, когда заведующий уходил домой.

Короче, пролежал я там около двух недель. Капельницы, уколы, постельный режим. Отпуск в больничных стенах от школы можно считать отличным, но первую неделю я страшно страдал без сигарет. Мама тогда не знала, что я курю, она бы мне вывернула уши наизнанку, несмотря на то, что я был ее выше на голову. А на вторую неделю зависимость полностью улетучилась, и тяга к сигаретам отпала.

Но как только я выписался, как только вновь вернулся в кампанию, с которой гулял, то закурил сразу в первый вечер. И с того момента я не предпринимал никаких попыток бросить, поэтому и не знал, существует ли во мне сила воли или ее нет?!

– Так что ты хотел спросить «почти личное»? – вспомнила Света.

У меня случались такие моменты, когда в подобных ситуациях мысль терялась мгновенно. Если пытался вспоминать, то вспоминал по-разному, мог и вообще утерять что-то дельное. Чаще всего, если мысль уходила, то могла исчезнуть с концами. Но когда был с кем-то, будь на работе с коллегами, клиентами или Леной, то все они, в миг, «чинили» мою память.

– А-а, да… У тебя есть фотографии, где ты без крашеного лица?

– Хм, а тебе зачем? – спросила Света, будто начала в чем-то подозревать меня.

– Можно я скажу то, что думаю? – предупредил я.

– Говори… – с интригой потребовала она.

– Мне кажется косметика – лишний компонент на твоем лице.

– Ху-у, а я-то подумала… – с облегчением выдохнула Света. – У меня несколько недель не проходило рожистое воспаление, подумала ты к этому клонишь.

– Нет, у тебя все в порядке, я ничего не вижу… – поспешил я ее успокоить.

– А почему ты считаешь, что мне не идет краситься.

– Вот! Есть у тебя хотя бы две фотографии с натуральным лицом?

– Конечно есть.

– Покажи… – попросил я любезно.

– Зачем? – будто она пыталась что-то скрыть.

– Надо сфотографировать тебя с натуральным лицом. Поверь если грамотно все сделать, будет выглядеть еще эффектнее! – решил я заманить ее таким предложением, хотя на самом деле так и считал.

Она открыла галерею и среди таблицы из фотографий начала искать подходящие варианты. Когда она дала посмотреть то, что я просил, то был удивлен и действительно – интуиция меня не обманула! Света без пудры и всяких фиксаторов выглядит намного красивее, чем сейчас. А вообще было ощущение, что я вижу на фото совершенно другую девушку.

– Я хочу тебе предложить вариант… – сказал я, отдав смартфон обратно.

– Какой?

– У меня завтра должно быть пару свободных часов и как раз, в это время, я смогу тебя «пощелкать».

– Ну-у-у…

– Это будет для тебя бесплатно… – предупредил я на всякий случай, чтобы она не подумала, что хотят «развести».

– А где думаешь съемку провести?

– Да где угодно. Где сама желаешь! Можешь и к нам в студию приехать!

– О нет-нет! – пошла она сразу в отказную. – Не накрашенная… и всех вас еще испугаю.

– Можно также, как и сегодня – натурную съемку провести. Есть в городе еще какие-нибудь любимые места?

Недолго подумав, Света стала перечислять:

– ВДНХ, Волхонка, Набережная у «Сити» … – и так она произнесла почти с десяток предпочитаемых мест.

– Но объехать столько и за два часа, мы не успеем… – усмехнулся я.

– Не переживай, я тебе все это оплачу.

– Не надо.

– Как это: «не надо?!» – возразила она. – Ты хорошую идею преподнес, я уже взяла разгон и за бесплатно мне делать ничего не надо. А когда платят деньги – это главный стимул для качественного выполнения.

– То есть, ты считаешь, что все бесплатное делается только на «тяп-ляп»?!

– Заметь, ты сам это сказал! – ответила Света и с особой манерой положила в мою рабочую сумку две пятитысячные купюры.

В нашей фотостудии порядки были какие – клиент вносил предоплату в размере трети от всей посчитанной суммы. Некоторые, кто не в первый раз обращались к нам и знали, как мы работаем, оплачивали полную стоимость. Пока, за годы своей работы здесь, претензий в свой адрес я еще не получал. Но, что касается суммы, то с ней соглашались не все.

– Убери деньги.

– Я убрала, а куда-то в другое место надо? – начала она из себя дурочку строить.

– Если я и возьму эти деньги, то ты слишком много положила.

– Я же сказала – это за хорошую идею.

– Лишнего мне не надо, – заявил я и вынул две купюры обратно.

– Ой какие мы честные… – с сарказмом произнесла Света, но назад взяла только одну, добавив: – Одна пятерка – твоя, как предоплата.

– Во сколько мне позвонить?

– Можешь уже в десять утра трезвонить! – уверила она и снова улыбнулась, смотря мне прямо в глаза.

Света после фотосессии понапридумывала себе начало флирта, а может и старт серьезных отношений, ведь о том, что у меня кто-то есть, речи не шло. К тому же и кольца не было на пальце, ни у меня, ни у нее.

***

Вечерняя Москва выглядит фантастически, особенно в центральном округе, фасады высоток и обычных зданий, фонтаны и памятники освещались различными оттенками от установленных подсветок. Меня всегда интересовал вопрос: «А сколько, хотя бы в час, тратится электроэнергии только на освещение такого типа?». Здесь, на Чистых прудах, никогда темно и скверно не было. В этом престижном и культурном районе жил когда-то один из самых знаменитых кинорежиссеров, чьи фильмы пересматриваются и по сей день, а фразы героев его картин, – ушли давным-давно в народ. А также, пара-тройка артистов, которые служили в театре, в который мы идем. Я по фамилии ни одного не запомнил, когда Лена рассказывала про знаменитостей, живущих здесь. Даже зацикливаться не стал, придал вид, что весь во внимании и все!

Спектакль шел больше трех часов, спасибо, что еще с перерывом. В центр я никогда не брал машину, во-первых, развернуться негде, одни парковки и все платные, да и «парковкой» назвать такие стоянки я не мог – вдоль обочины, того и гляди – другие проезжающие машины в тебя «вчешутся». Во-вторых, одни светофоры и пешеходные переходы, вдобавок трамвайные пути, так и еще в районе прудов настолько узкая дорога к театру, что по сравнению с той, наши деревенские намного шире! В общем, приехали на метро, зато быстро и можно по-человечески расслабиться.

Я даже не мог представить, что спектакль мне понравится. Правда не знал, в чем заключается сюжет, какие времена отражают актеры?! Тихим голосом Лена подсказала:

– Это история жизни Германии, рубежа 20-30-х годов прошлого века. Главный центр постановки – мир между двумя войнами. Поколение, не успевшее залечить раны прошедшей войны и уже ощутившее приближение будущей.

Театр мы покинули с главной мыслью – «В нашей жизни нет ничего важнее любви и мира. И нет ничего тому равного!».

Тот вечер был невероятно теплый, даже ветровка, которую я напялил, оказалась лишней. Перед тем, как покинуть театр, Лена захотела взять автограф у какого-то актера, который помимо актерской карьеры в театре и кино, являлся еще и писателем. Пока она отправилась на его поиски, я находился в холле и разглядывал портреты актеров, работавших в данном театре. Некоторых я узнал сразу, благодаря тому, что видел их в известных фильмах. Кого-то уже не было в живых. Вглядываясь в улыбчивые и грустные лица актеров, старых и молодых, я испугался, оттого, что за моей спиной неожиданно послышался голос Лены:

– О чем задумался?

– Да так… смотрю, чтобы время скоротать… – ответил я, сложа руки.

Среди зрителей также слышались разговорные речи на иностранном языке.

– Пойдем быстрее!.. – с радостной паникой призвала Лена.

– Куда?

– В гримерную, он ждет… – и потянула меня за руку.

– Да кто «он»? – не понимал я.

– Сергей Костевич.

– А я зачем нужен?

– Сфотографировать меня с ним, – ускорила Лена шаг. Я шел наравне с ней и тем самым, ориентировался, куда она направляется. – Готовь телефон… Жаль, что ты фотоаппарат не взял.

– Так ты сама сказала, что здесь запрещена съемка… – припомнил я ее слова, сказанные еще на выходе из дома.

– Не надо было меня слушать!.. – отметила она с насмешкой.

– Если тебе важно качество, то давай свой телефон, он лучше моего!

А у меня смартфон был и правда древний, Лена, раз в год, меняла телефон, а у меня, уже четыре года, был один и тот же. Дело вовсе не в экономии, а в отсутствии интереса. В телефонах я расценивал возможность только звонить и отправлять сообщения. Главное, чтобы устройство не тормозило.

Актер Костевич, с радостью принял Лену, с удовольствием разрешив ей, сделать совместные фотографии. Я его видел в нескольких фильмах. Ему тогда еще полтинника вроде не было. И даже не представлял, что он, в реальной жизни, настолько высокий. Рост его доходил почти до двух метров и мне пришлось отходить на несколько шагов, чтобы сфотографировать их в полный рост. Голова Лены, еле-еле «дотягивала» до плеч актера, а потом я сделал еще несколько фото с эффектом приближения.

– Сергей Петрович, у вас очень прекрасные стихи и рассказы, – поделилась она своим мнением. —И вы очень талантливо сыграли в сегодняшнем спектакле.

Он в ответ кивнул, улыбнулся и пожелал нам хорошего вечера. Лена все никак не могла покинуть его гримерную и я уже стал тащить ее за руку, чтобы она оставила актера в покое.

– Мама с отцом точно обалдеют! – радостно воскликнула Лена, обняв меня.

– Это тот самый актер, из-за которого ты так хотела посетить этот театр? – спросил я.

– Да, – ответила Лена, заметив во мне легкие ноты ревности. – Это Сергей Костевич, Заслуженный артист, писатель и талантливый человек. А ты что ревнуешь?

– Пфф… – фыркнул я, будто мне все равно.

– Ты ревнуешь… – стала меня Лена уже подкалывать.

– Да хватит уже, – ответил я, чтобы она отстала с этим выяснением. – Он тебе в отцы годится, о каком интиме можно говорить… – и засмеялся.

– Подумаешь, разница всего двадцать лет, некоторые, вот, женятся с разницей в шестьдесят лет.

– Там не любовь, там расчет – махнул я рукой, обозначая то, что она сказала, не может считаться корректным выводом.

Сергей Костевич был больше известен по ролям в кино, лишь только малая часть знала его, как писателя и театрального актера. Тем не менее, за несколько десятилетий работы, он не снялся ни в одной главной роли, но играя второстепенные, в лице политиков и злодеев, ставил своих персонажей на одной планке с главными. Его знали больше те люди, которые любили смотреть по вечерам остросюжетные сериалы про любовь и криминал. Возможно поэтому Борис Николаевич и Мария Григорьевна его и знают!

Уходящий вторник стал для меня самым вымотанным днем за долгое время. Начиная с десяти утра, я по-быстрому стал готовить аппаратуру, было не до чаепитий и перекуров!

Со Светой я объехал шесть мест, где она пожелала «запечатлеться». Чем-то ее манил Арбат и Новинский бульвар, шум машин и поток идущих куда-то людей. Больше всего снимков я сделал, когда мы были на Пресне, на фоне небоскребов и гостиничной высотки с рядом расположенным Домом Правительства. И так пять часов, около часа заняло времени на сброс фотографий на компьютер и их просмотр. Всю обработку решил оставить на следующий день. Когда работа доходила до ретуширования, то для меня это был самый ответственный момент, чтобы подвести материалы к завершению. Порой в этом этапе я начинал заниматься самоедством. Меня могли не устраивать все варианты, когда в то время, даже Семен Алексеевич считал это «эксклюзивной импровизацией». Хотелось не выделиться, а впечатлить клиента, чтобы он был не просто рад и доволен, а очарован и не моими трудами, а собой: своими чертами лица и внешностью. Тем самым, я хотел отбить желание у некоторых людей, которые не могли даже в зеркало смотреться, называющих себя чудовищами. На самом деле, когда человек считает себя некрасивым, для других, в это время, он вполне симпатичный. Это доказали даже психологи!

Больше года назад, в нашу фотостудию пришел очень своеобразный человек. Ребята заподозрили его в некой странности, еще бы, – интеллигент, интересуется с осторожностью и видно, что скромный. А это оказывается был писатель и не какой-то, а довольно известный среди читательского сообщества. Он был уже пожилой, его книги начали появляться еще при эпохе застоя. Его художественные сочинения и мемуары имели спрос не только среди его ровесников, но и среди поколения, которое по годам приходилось ему детворой. Он заказывал семейную фотосессию и осуществить его заказ, Семен Алексеевич поручил именно мне.

Так вот, Григорий Павлович, его фамилию, к сожалению, я уже не помню, спустя столько времени, хотя, по правде говоря, я забыл ее уже тогда в конце того же дня. Он заподозрил во мне не только как особенного фотографа, но и как художника, вдобавок ошибочно разглядев во мне писательскую наклонность.

– Вы ошибаетесь, я не рисую, деревья-то нарисовать нормально не смогу, а книги писать тем более! – стал я убеждать.

– Вы так сразу сказали, Евгений Дмитриевич! А знаете почему?

– И почему же?

– А потому что даже и не пробовали! Надо стараться, прикладывать усилия, если вы будете только думать и размышлять, то никогда не добьетесь своей цели.

Интересно, откуда он знает, что я не пробовал, может я пробовал и усилия прилагал!? Хотя на самом деле, все, что касалось попыток, то так и было. Но что касается художественного и писательского таланта, то во мне никогда не было и быть не могло такого качества. С чего бы вдруг?! Я не могу даже стих написать, хотя, опять же, я даже не пробовал его сочинить и не проводил мозгового штурма.

– У вас есть талант. Я вижу это не только по сделанным снимкам, но и в ваших глазах.

С писателями такого «калибра», мне еще не приходилось сталкиваться. Мне казалось это какой-то обычной, легкой и пустошной работой, не терпящей особого труда. Однако, истинный литератор поспешил поправить меня. Ведь то, чтобы добиться произведения, которое станет или даже не станет шедевром впоследствии, над ним стоят огромные усилия проработки, затем редактура. То, что читатель должен и хочет прочитать, тогда и сам автор будет им понят.

Предстоящая среда готовила для меня настоящий рабочий ритм. В тот день, помимо обработки снимков Светы, я должен был провести фотосессию группы, которая выпускалась из детского сада в школу и Лена, как раз, была у них ведущим воспитателем. Праздник должен был пройти после полудня, поэтому, первая половина дня у меня уйдет на обработку фотографий Светы.

После театра, я предложил Лене посетить ресторан. Несколько подобных заведений в городе я знал хорошо, но до них надо было еще доехать. А мне не терпелось поскорее сесть, накатить вина и сделать ей долгожданное предложение, поэтому заглянули в ресторан, который располагался на другой стороне прудов, прямо напротив театра.

Наши отношения зашли слишком далеко и за время жизни в Москве, мы оба это поняли. Думал я прилично – год-то точно и наконец пришел к выходу – надо делать предложение, дескать, не дожидаясь момента, когда она сама возьмет инициативу!

Кольца купил в этот же день, сразу как закончил фотосессию. Выбор был огромный, я даже растерялся, ведь и сам не носил: ни колец, ни цепочек, ничего. Девушка, которая представляла виды, наговорила такое громадное количество, что я даже запутался, что лучше приобрести?!

– А что лучше подойдет? Моя девушка скромная до ужаса…

– Тогда вам подойдут кольца классической формы. Сейчас большое влияние получили кольца необычного дизайна.

Я выбрал кольца из золота, в современном дизайне, а ювелир отметила характеристику выбранного вида:

– Они целостные, не имеют ни начала, ни конца.

Есть мне не хотелось и Лена тоже не изъявляла желание, поэтому официантку долго задерживать не стали. Заказали бутылку вина, но и на всякий случай попросили принести нарезки: из каких-нибудь фруктов и нескольких видов колбасы и сыра.

Нельзя сказать, что ресторан был прям элитный, где сидят одни богатеи. Но чтобы посидеть так, как сейчас решили посидеть мы, надо было приготовить тысяч десять. Вино всегда заказывал я, Лена в них не разбиралась, но все, что она пробовала по моей рекомендации, высоко нахваливала, особенно, если пьянела от него с лету. В употреблении «зеленого змея» мы считались аккуратными. Было всего несколько раз, когда мы пили, что остановиться не могли, а потом, по трезвянке, все прошедшее вспоминали со смехом.

Я заказал бутылку красного полусладкого вина, одну из известных грузинских серий, уже знаючи от коллеги, Вадика Самойлова, который посоветовал всем нам: (кто с ним работает) попробовать тот вид. В употреблении вина, Вадик считался искусным обольстителем, казалось он перепробовал весь ассортимент дорогих и бюджетных напитков. Вот я и вспомнил, что как-то в новогодние праздники он все нахваливал два вида вина – красное полусладкое и белое сухое. Я мог пить только полусладкие вина, сухие, полусухие, – терпеть не мог.

Мне стало интересно первое название, про которое он говорил, не просто хваля, как было до этого, что ему нравилось, а он превознес это название выше всех. Тот вид не считался дорогим, но за стандартный объем цена была бы вполне ощутима для провинциального человека. В сетевых магазинах оно не продавалось, да что говорить про супермаркеты, когда не в каждом ресторане оно имелось в наличии! И это явление мне считалось не совсем ясным. Ведь изучив информацию о данной серии, то вино активно поставлялось в нашу страну. И цена за одну бутылку колебалась от трех до пяти тысяч.

Домой мы не спешили, но и долго задерживаться не собирались, хотя если я неплохо выпью, то могу в легкую поспать три-четыре часа и чувствовать себя бодрячком, что после долгого и обычного сна не мог так сразу «очухаться».

Мы расположились за столом у самого окна, в котором был виден тот самый пруд, отражавший своей поверхностью светящиеся фасады зданий с противоположной стороны.

– Во сколько у вас праздник начинается?

– В два часа! – ответила Лена.

Я стал прикидывать одно к другому: сбор аппаратуры, дорога, ориентировочно надо будет выезжать за час до начала. Среда в Москве, особенно на дороге, казалась мне всегда чумовой.

Официантка почти сразу принесла бокалы и бутылку вина, зал был довольно вместительный. Про себя я стал готовить монолог, думая с чего начать, чтобы мое предложение ей не показалось банальным.

– Приезжай к полудню! – предупредила она меня. – Как раз поможешь мне кое в чем.

Когда разговор доходил до того, чтобы помочь, будь даже кому-то из своих коллег, я не отказывал. Лена уже от отсутствия терпения стала звонить родителям и принялась делиться впечатлениями о спектакле и о том, что наконец увидела живьем актера Костевича.

– Я покурить, – предупредил я, и, встав из-за стола добавил: – Скоро приду.

Однако я вышел не только по этой причине. У меня не было ни единого цветка, а как делать предложение без них?! Разве возможно придать торжественность, не имея даже маленького букетика?! Цветы – это словно атрибут, который необходим для того, чтобы подчеркнуть любовь и внимание к своей девушке! В этом же корпусе, через магазин одежды, продавались и цветы. Чаще всего я дарил Лене хризантемы, и они ей нравились. Сейчас же, когда я вновь решил купить те же цветы, их не было. Продавщица ответила, что партию привезут только на следующий день.

«Может перенести тогда на завтра?» – предложил я себе.

В принципе Лена любила не только их, но и другие. Чтобы я ей не дарил, даже пионы вызывали в ней особую улыбку. Хотя дело все-таки даже не в цветах, а во внимании и любви, о которой я сказал раннее.

На раздумывание не было времени, поэтому «шуроваться» пришлось как можно скорее. По самой продавщице я понял, что она – довольно опытный человек. Увидев, как она необычно создает букеты и как умеет правильно подобрать цвет органзы³ к бутонам, я решил с ней посоветоваться.

– Какие цветы подойдут, чтобы сделать предложение?

– А девушка молодая? – спросила обычным голосом продавщица.

– Ну конечно! Ровесница.

– Подойдут все популярные цветы. Важно то, как вы их преподнесете.

– Чтобы взяли вы на моем месте? – решил я больше довериться женскому чутью. – Понимаю, может вам сложно поставить себя на мое место?..

Она неспешным шагом вошла в холодильник, где хранились цветы и часть уже готовых на заказ букетов.

– Не вы первый и не вы последний, кто задает такой вопрос, – ответила она, прежде чем озвучить наименование цветов. – Вам подойдут розы, лилии и даже тюльпаны.

Я остановился на тюльпанах.

– Сколько штук?

– Давайте пока тридцать, а там посмотрим – не определился я еще окончательно.

– Тридцать – это четное число – посмотрела на меня продавщица странным взглядом, будто я какой-то дьявол.

– Ах да, забыл, значит тридцать одну.

За одну минуту она набрала нужное количество, и своим видом, букет оказался и не таким лысым, как я себе изначально представлял. Это был настоящий букет, с которым мне точно не будет стыдно делать предложение…

Хоть мы долго знаем друг друга и живем вместе, делать предложение я очень волновался, от смятения, у меня начинал дрожать голос и покраснели уши. Я зашел в ресторан с виду, как заключенный, будто за моей спиной не цветов, а руки, окольцованные наручниками.

– Что прячешь? – спросила Лена, пытаясь увидеть, что у меня за спиной.

– Это тебе… – показал я ей сюрприз и стал доставать коробку с кольцом.

– Тюльпаны… – произнесла Лена загадочным голосом.

Это меня порадовало, прибавив решительности сделать предложение. Называл я ее только в двух вариантах – «Милая» или «Борисовна». Второй вариант использовался мною в тех случаях, если хотелось, когда и чем-либо ее подколоть. Чаще конечно звучало – «Милая». На стол, как раз, уже принесли все, что мы заказывали.

– Милая, – обратился я монотонно. – Я уверен, куда мы идем дальше, и с каждым днем все больше понимаю – мне никто не нужен кроме тебя…

– Я согласна… – и протянула свою тонкую ручонку, чтобы на одно из пальцев я надел колечко. В тот момент она стала такой счастливой, что, наверное, я видел ее такой после первого со мной «постельного акта». Наконец и я обрел душевное облегчение оттого, что наконец-то тот шаг был преодолен.

Людей в зале было не так много, от силы человек десять. Играла незнакомая, но подходящая для романтики мелодия. Одной бутылкой вина вечер не завершился, чтобы еще более прибавить настроение, выдули еще бутылку шампанского.

– У меня к тебе условие… – произнесла Лена уже слегка пьяненьким голосом.

– Слушаю.

– Говорят, что ты поешь хорошо.

– Кто говорит? – выдал я себя за глупого. Я был тоже, уже хорошо расслабленный, но разуму не позволял раскрепощаться.

– Отец говорил, что слышал, как ты на карьере на нашем пел, то ли американскую, то ли немецкую песню.

Давненько мы не отдыхали и благодаря текущему состоянию, Лена решила обсудить со мной ту тему. Романтики кажись ей было недостаточно, она вынуждала меня на исполнение.

Это кажется случилось в прошлом году, мы тогда приезжали на выходные. Борис Николаевич ушел на работу, а Мария Григорьевна занималась огородными делами, Лена попросилась к матери в помощь, а я решил отправился в лес по грибы, после того, как они заговорили о желаемой солянке.

Упираться я не стал, было понятно – меня разоблачили. Но как? Как Борис Николаевич мог узнать, если он в тот день работал?! Как он мог услышать, если лесопилка, на которой он трудится, находится от карьера достаточно далеко?!

– Тебя с фотоаппаратом вся моя деревня знает в лицо… – посмеялась Лена.

Настроение у меня видать было хорошее, что пел так громко, и не задумывался, что в лесу, кроме меня, может быть еще кто-то. И это «кто-то» оказалась их соседка напротив по дому.

– Клавдия Никифоровна, когда услышала твой голос, подумала с испугу, что Синатра по лесу разгуливает…– продолжала она мило смеяться.

А вот мне было не смешно, мне стало как-то жутко неудобно. Ведь пение – это исключительно бабская черта, по моему размышлению. Мужикам больше идет профессия диктора или телеведущего. А тут певец, да еще и любительский!

– А какую ты хоть песню пел?

– Клавдия Никифоровна разве не запомнила? – проявил я сарказм.

– Нет, я серьезно, мне же интересно, – проявила Лена особый интерес. – Спой пожалуйста ее для меня.

– Может она нецензурная, а я тебе ее петь еще буду?..

– Ты такие даже не слушаешь…

Это была классика американского джаза, ее исполняли разные певцы Голливуда, потом перепевали современные. Поколения меняются, а песня остается. Малое количество моих ровесников могло слушать песни данного жанра.

– А зачем мне ее тебе петь? – спросил я уже серьезно.

– Столько времени вместе, кажется полностью знаю тебя, а оказывается нет. Хочу оценить, насколько круто ты поешь, если тетя Клава до конца дослушала.

– Пением я не занимаюсь, – оправдался я сразу. – Мне нравятся лишь некоторые песни из этого жанра и есть желание их перепеть самому.

– Надеюсь, это единственная тайна, о которой я не знаю? – спросила Лена с уверенностью, что так оно и есть.

– А почему ты столько времени молчала?

– Я хотела найти более подходящий момент и этот момент наступил… – и подняла бокал шампанского, чтобы и я последовал ее действию.

Время уже подходило к полуночи, поток транспорта все ослабевал и ослабевал, а мы устремились в метро. Лена так и «села на уши»: спой да спой.

Пока мы спускались на эскалаторе, я ознакомил ее с певцом, его творческой карьерой. Удивительно, но за время спуска к вестибюлю, Лена уже запомнила его важные биографические детали. Это был последний из остававшихся в живых на то время людей, основавших джаз.

До прибытия поезда оставалось чуть больше двадцати секунд, нам надо было еще доехать до «Кузнецкого моста», чтобы перейти на свою линию и напрямую двинуться домой. Весь путь занимал чуть больше получаса. Лена раззадорила меня до предела.

– А какую ты хочешь? – спросил я, чтобы ей самое главное понравился и сам мотив песни.

– Исполни ту, которая тебе нравится.

И я тут же опомнился: «А где же мне ее исполнять?!»

– На нашу линию перейдем и споешь!

– Может лучше тогда в караоке съездить?

– Из-за одной песни?!

– Почему одной? Может тебе захочется услышать и другие песни!

– В другой день, – ответила Лена, – Но одну ты исполнишь сейчас! – нежно подергав меня за обе щеки.

В музыкальном альбоме того певца, находилось больше двух тысяч песен, из такого огромного количества, мне нравилось пару десятков композиций, но самых избранных насчитывалось всего четыре трека. Первая была романтической, вторая ассоциировалась с праздником Рождества, третья – в память ушедших легенд джаза, а четвертая – относилась к танцевальной. Последняя исполнялась Бенедетто совместно с молодой певицей, которая разбавляла мотив своим завораживающим и в то же самое время тянущим звучным голосом. Бенедетто уже через пару лет должен был отметить столетие.

– А как его зовут? – спросила Лена, забыв имя певца, но фамилию не выкидывала из головы.

– Кевин, – ответил я и повторил полностью: – Кевин Бенедетто.

– Он же американец? – спросила она для уточнения.

– Да.

– Как он может быть американцем, если фамилия «Бенедетто» уже, даже звучанием, подталкивает на испанские корни, хотя скорее на итальянские.

– У него родители родом из Европы, видимо потом переехали в штаты, где он уже и родился… – предположил я.

Кевин Бенедетто совсем недавно завершил свою карьеру. После пятичасового вечера в Нью-Йорке, перед тем как исполнить финальную, на исходе концерта, песню, он заявил, что после семидесяти лет работы на сцене уходит на отдых. Однако причина была не только в этом, дело в том, что спустя месяц после ухода, в своем интервью газете «Times», певец назвал тяжелую болезнь, как причину для прекращения своей сольной карьеры.

Поклонники не понимали: «Как так? Какая же болезнь?!», ведь его голос, за все годы не изменился и не состарился. Он так же душевно и так же эмоционально исполняет те песни, которые любят миллионы людей, живущих в разных концах нашей планеты.

На вопрос журналиста: «Что это за болезнь и тяжелая ли она?», не желая расстраивать поклонников, Бенедетто оставил ответ в тайне.

Лене я поставил условие: спою, когда будем ехать по длинному перегону, как раз четырех минут хватит для исполнения. Людей вблизи, как раз не было, а так бы я и за миллион долларов не согласился на такое.

– Готовь телефон.

– А что мне его готовить? Держи… – протянула она свой, уже разблокированный телефон.

Я лихо набрал название композиции.

«Осторожно двери закрываются, следующая станция…» – объявил информатор, добавив рекомендацию, чтобы пассажиры уступали места инвалидам и пожилым людям.

Несмотря на абсолютно пустой вагон, мы не сели, а встали у дверей. Я кое-как отшучивался и все не мог серьезно собраться, чтобы выполнить ее просьбу. Я все боялся запнуться или забыть слова, хотелось все сделать хорошо, если не получится идеально. Исполняя песню, я смотрел в ее добрые и редкостные глаза, думая, может ошибаясь, что такого взгляда я нигде не видел, что это уникальное выражение лица! А под проигрыш я дотронулся до ее теплой руки и поцеловал, так увлекшись, что последние четыре строчки чуть не упустил. Песня считалась средней по ритму, не медленной и не быстрой. По ее взгляду, особенно после поцелуя, я был вне всякого сомнения, что и песня ей понравилось и мое любительское исполнение тоже. Интонация исполнения и темпа речи должна в конце данного трека снижаться и это было понятно по замедляющемуся мотиву, а финальные слова были такие:

«The greatest thing you’ ll ever learn

Is just to love and be loved in return».⁴

Телефон с играющей музыкой находился у нее в руке, а, чтобы она поняла, о чем я пою и про что, открыл сайт с полным переводом той песни.

– Я кстати заметила – ты, когда пел, ни разу не скартавил.

В моей речи был такой дефект, от которого я ужасно хотел избавиться. Некоторые слова и вовсе не мог внятно выговорить, язык никак не поддавался, приходилось такие слова заменять синонимами, чтобы было удобнее сказать и не опозориться на людях.

– Ты очень красиво спел, мне понравилось. Это просто «ого» как я назову! – похвалила Лена.

И она не льстила, она действительно говорила правду от своей души. Ладно бы мы были вместе только пару месяцев, но за столько пройденных лет вместе, она могла и сделать замечание, если ей показалось бы что не так. Но нет, значит и вправду можно было подняться на большую сцену. Шучу, об этом даже и не думал, у меня была другая профессия, которую я покорял, покорял, но на высоту, увы, так и не поднялся.

После проведенного вечера, предстояла очередная «бурная» ночь и сегодня она имела особый повод.

Я даже не мог себе представить, что это последний совместный вечер, что через несколько дней случится нелепость, которая перейдет в расставание и мы разойдемся, навсегда…

***

Дело зашло в четверг и с самого утра, за завтраком, с обычного разговора и новых прикидываний на будущее. В то самое утро, я понял, что Лена живет в своей плоскости, а я в другой. Снова начался разговор о покорении профессии режиссера, но я не ожидал услышать несогласие в ответ на мою, выдвинутую когда-то идею: переехать в западную часть Подмосковья. Для меня это было необъяснимое явление, что могло с ней случится после того, когда она поддерживала переезд!? Такой жесткости от нее я еще не получал.

– Зачем переезжать в Переделкино или Апрелевку, когда у моих родителей есть дом на востоке? Можно же туда переехать!

Оказывается, я не знал о многих важных вещах…

Родители Лены тайно приняли решение – навсегда уехать в Беларусь. У Бориса Николаевича в Могилеве жила мама, достаточно преклонного возраста и ей был необходим уход. Принятию такого решения послужила не только эта причина. В деревне с каждым месяцем ухудшалась жизнь, не стихали разговоры о расформировании лесопилки, продовольственная сфера также неуклонно продолжала идти в минус.

– Твои родители не под каким предлогом даже в соседний город переезжать не хотят, не то, чтобы за границу! – не верил я.

– Я минуту назад, что тебе сказала?!

– Что именно?

Лена начала уже почти кричать от нервозности.

– Объясни мне нормально… – потребовал я, а сам продолжал разговаривать спокойно, пытаясь навести хотя бы словесный порядок в этой неразберихе.

– Я сказала, что обстоятельства поменялись!

– Ты не кричи! – попросил я, уже незначительно повысив голос. – Мы не в детском саду, побереги голос…

– У меня голоса на всех хватит! – еще сильнее закричала Лена. – Если переезжать, то переедем обратно к нам.

В итоге я не выдержал и сам уже повысил голос и на эмоциях стал доказывать, что мои сказанные слова являются более верными:

– Куда переезжать? Ты собралась жить впроголодь?! Тебе не хватит денег даже расхаживать по своим любимым театрам!

Я высказывал ей то, что думаю. Настолько я был не согласен с ней, что вдобавок выдал мнение о ее режиссерской мечте.

Разговор прошел на грубых тонах, на работу мы уехали, не попрощавшись и не поцеловавшись, как это всегда было. Мы превратились в чужих друг другу.

До четверга решить рабочие дела не успели только двое – я и Сашка Погодин. Все остальные потихоньку готовились к празднику, который обговорили начать в четыре вечера.

С Сашкой я дружил особенно близко, больше чем с остальными ребятами. Если с остальными присутствовало только рабочее общение, то с Погодиным я подружился и вне работы. Он мне изначально показался мирным человеком, хотя так оно и было. Но случались времена, когда и он мог проявить грубость в разговоре с женой, когда та его доставала по всякой ерунде. Он был старше меня на двенадцать лет, но общаясь с ним, и, что-то обсуждая по работе, и о жизни, создавалось впечатление, что я знаю этого человека с рождения. Это был интересный человек, который не имел корыстного умысла и не паниковал, если что-то происходило не так. Он действовал аккуратно, по плану. Я считал его таким человеком, которого может не хватать обществу. Это был мужик не то, что «на вес золота», а, наверное, даже «на вес платины»! Одно время мы совместно выполняли работу в ряде фотосессий, где требовалось по два фотографа. Но Семен Алексеевич через некоторое время даже испугался, что столь крепкая дружба может помешать качественному выполнению заказов и стал, вместо меня, прикреплять к нему Лебедева. А мне поручались заказы, при которых я мог справиться и один.

Однажды, Сашка мне предложил попить пива. Ну разговорились, поделились своими личными целями, он меня познакомил со своей семьей и родителями. И я от этого был невероятно счастлив, ибо впервые стал другом большой семьи своего друга. Чуть позже я познакомил его и с Леной. Дружить с того момента начали еще объемнее. Со своей стороны, я часто с ним советовался, как лучше поступить в той или иной ситуации?..

В последнюю майскую неделю, в Москве, всегда портилась погода. Температура по своей норме могла откатиться на апрельские значения. Небо само по себе было пасмурным, но дождя не наблюдалось. Просто густые облака, оттенок которых был сравним с синими чернилами. Такое настроение погоды, мне нравилось. От солнца тоже надо иногда отдыхать!

– Ты что такой нервный? – спросил меня Погодин, будто растерялся, когда заметил, что я приехал в нехорошем настроении.

Я вздохнул и махнул рукой, наверное, потому что еще никогда не пребывал в подобном состоянии. Тем более, когда являлся на работу, я всегда был в хорошем настроении. Такая была работа.

– Что случилось-то? – с глубоким и предварительным пониманием начал меня «пытать» Погодин.

– Личные разборки…

– Чего такое?

Фотоматериалы по Свете были уже почти готовы. Впереди была обработка фотографий с выпускного по детскому саду. Тут работы немного, максимум, при полном погружении, управлюсь до обеда. Со Светой я договорился, что флешку передам ей вечером.

А вот скандал или спор, еще не понимая, что произошло утром, точно не окончен. Осталось много не обговоренных моментов! Это я решил обсудить уже лично с ее родителями, что-то тут не так!..

– Планы расходятся.

– Как это? – не понял Погодин.

– Столько наплела мне, – схватился я за голову. – Ведь собирается учиться на режиссера, но при этом собирается переезжать в «дыру», другим словом назвать эти места не могу. Я просто пытался понять ее и ждал существенных фактов, как тут же в ответ началась истерия, что-то с чем-то!

– А ты что?

– Что?.. Спор не выяснен, продолжение следует.

– Я не про это, я про то, что в ответ предлагаешь ты, какие у тебя предложения?!

– В городе придется еще год пожить, потом переезжать, но на другую сторону области и не за сто километров, а за тридцать. А что по поводу режиссера, то скажу честно – это лишнее.

– Она у тебя девчонка умная, зря ты ее отговариваешь от такой цели…

– Пфф, да какая цель?! Саша! Какая?! – сорвался я теперь на него. – То она воспитатель, а теперь о режиссерской карьере думает! Я понимаю: со школы мечтать, но, чтобы полгода назад заговорить об этом! Я не сомневаюсь, что она с добрыми намерениями хочет идти в эту профессию, но она не знает всей «кухни», что там происходит!

– Может это ты считаешь, что она только полгода назад захотела стать режиссером, а на самом деле хочет стать с детства… – предположил Погодин.

– Ни за что не поверю! – отрезал я.

– Человек, который хочет посвятить себя искусству, интересуется театральной средой, артистами, а у тебя Лена давно этим занимается. Это явный признак ее уверенности! Может она против воли пошла учиться в педагогическое.

– Неа, против воли в такие заведения не поступают! – не согласился я, прикинув мысли. – Это невозможно – фальшиво любить детей.

– Хорошо, – раздражающе произнес Погодин. – Она могла над этим задуматься пару-тройку лет назад, но держала это в тайне, нам понять их психологию довольно нелегко.

Я вслушался в его доказывающие слова и понял, что и правда оказался не прав. Сашка кивнул головой и медленно моргнул, отдавая знак, что весь произошедший скандал оказался напрасным. Что касалось переезда, он не согласился ни с моими, ни с Лениными словами:

– Живете в Москве и живите дальше.

Саша снова помог мне отыскать «золотую середину», но только уже в личном плане и такое случилось впервые.

– В этом «доме» снова нет кофе, – тихо заворчал Погодин. – Сегодня будем пить чай.

После разговора я решил, что немного «отойду», как раз Лена остынет и тогда позвоню, что делать? Надо мириться! Надо уметь уступать, надо уметь быть отходчивым!..

С руководством детского сада я заключил устную договоренность: в понедельник фотоматериалы в электронном и печатном виде передам через Лену. Света мне позвонила около полудня и предупредила, что не сможет забрать «накопитель» до четырех часов.

– А во сколько тогда?

– Я смогу только около шести.

– Хорошо. Тогда приедешь и ребята тебе передадут, я предупрежу.

– Это как-то несерьезно! – заметила она, но при этом, в общении со мной кокетничала, поинтересовалась: «Как дела?» и по голосу определила, почему я такой грустный?

– Все хорошо… – ответил я, как бы уворачиваясь. Мол, зачем я буду какую-то девку, которую путем не знаю, посвящать в свои личные проблемы. Погодина нагрузил и достаточно! Что ж, раз Света считает, что получать из чужих рук фотоматериалы – это несерьезно, то тогда передам сам, так и быть. В область уеду значит попозже, ничего страшного! К тому же и Семен Алексеевич не раз нас предупреждал, чтобы мы обладали бдительным подходом к клиентам и выполняли все их поставленные условия, особенно которые касаются форс-мажорных обстоятельств.

Лена редко, когда-либо могла звонить в рабочее время, она и сама была занята не меньше моего. Примирение было отложено на вечер, хотя выяснять подробности дальше, мне не терпелось.

– Ладно, я поехал! – протянул я руку Погодину.

– А-а-а-а! – что-то хотел он сказать, но подходящее слово не мог видимо подобрать.

– Шеф знает, – помог я Сашке, сказав за него. – Я с вами не праздную, мне своего праздника хватило.

– Давай… – пожал мне руку Погодин.

– Я к шести вернусь, чтобы отдать флешку.

– Давай я передам, зачем тебе таскаться?..

– Клиентка хочет, чтобы я передал материал из своих рук.

– Хм, есть такие – ухмыльнулся Погодин.

… «Да что я за тобой бегать буду?!» – подумал я с обидой и злобой одновременно, когда уже, не зная, в какой раз пытался дозвониться до Лены.

Время подходило к пяти вечера и уже час, как она должна была вернуться домой. Звонить я начал еще с трех часов, нарушив принцип вечернего примирения. Хотя три часа – это уже почти вечер. Сначала шли гудки. При каждой попытке дозвониться, я ждал до последнего, но все заканчивалось голосом автоответчика. После пятой попытки дозвона, номер стал вообще недоступен.

Я плюнул на все и раньше времени вернулся на работу. В душе было непонимание: неужели можно так обидеться? Это игнорирование выводило меня с каждой минутой все больше и больше!

***

И снова 2063 год.

– Там на студии я и «оформил» Свету, причем по полной программе… – завершил я пересказ своей жизненной истории.

Вспоминать это было неприятно, мысленно проживая каждый тот день и так подробно, мое сердце сжималось и могло вот-вот разорваться.

– Как же могло так все нелепо произойти?

– Очень просто, – тяжело ответил я. – Можно мне еще чашку чая? – попросил я официантку.

Жалел я очень сильно, потому что телефон выложил на стол. Начал заливать в себя коньяк, вино, а потом начал уединяться со Светой, и она отдала знак, что и сама желает того же! В этот же момент, оказывается, Лена начала мне звонить, строчить сообщения о своей неправоте, о том, что она любит меня и не хочет повторять подобных ссор, подобных сегодняшней утром. Телефон был на беззвучном режиме, при котором еще и отсутствовала вибрация. Поэтому, даже те, кто мог услышать, не услышали бы. Я был жутко пьян и не понимал, что творил. А потом наглухо уснул.

– Нарочно не придумаешь… – сказал Антон, – Кстати, напиши мне свой номер, – протянул он мне маленький листочек и достал из нагрудного кармана рубашки металлическую ручку.

– Теперь что? – спросил я.

– Теперь… я запишу свой.

Антон написал номер, отступив заметно ниже моего, и разделил листик на две половины, отдав мне ту, на которой были указаны его цифры. Так и обменялись контактами.

– Слушай, а как же Лена узнала про измену? Кто-то из твоих доложил? – пытался понять Антон.

– Я дома не ночевал, как уснул на работе, так и не просыпался. А утром она туда и приехала…извиняться, как потом я по сообщениям понял. Она увидела эту готовую сцену в виде меня лежащего на диванчике с другой…Подъем с криками, бросок кольца в мое лицо. Вот и все… – и что-то мне захотелось подробно, снова вспомнить те дни, изменившими мою жизнь, в плохую сторону или хорошую? Пусть уж думают другие или кто повыше…

…Воскресенье приближалось к финалу, завтра должна была наступить новая рабочая неделя. Лена была недоступна, но я звонил, звонил и звонил. Казалось, что автоответчик уже ответит мне за нее: «Ты что тупой?! Ну недоступна она! Что непонятного!?». Родители на мои звонки не отвечали, хотя путной связи в их деревне никогда не было, а интернета тем более.

Я настолько извел себя за те дни, что не находил уюта, не мог спать, организм переставал требовать еды, пил я только кофе.

«Что же я натворил?!» – думал я, стуча кулаком по своему лбу, когда читал ее сообщения об извинении, совершенно искренние и добрые слова прощения.

Мне надо было с ней поговорить, мы столько лет вместе, столько знаем друг о друге, Лена должна меня простить! От содеянного, меня накрыло отчаяние, а срок отношений старался обнадеживать меня на примирительную развязку. Я был готов ходить по потолку, ради того, чтобы с ней поговорить! Я был абсолютно уверен, что сейчас ей больнее, чем мне.

Приехав в детский сад, на следующий день, от воспитателя другой группы, Инны, с которой Лена хорошо общалась, я услышал невероятное и не поверил!

– Женя, – поприветствовала меня заведующая сада. – Ты фотографии привез?!

– Да, вот конверт, там малый формат. А в папке – большой размер и флешка… – отдал я материалы, поясняя конкретно, что и где. В полной несдержанности я стал интересоваться: почему Лены нет на работе?! Неужели она и вправду уволилась?!

– Да, она уволилась! – сказала Тамара Николаевна.

– Как уволилась?! – продолжал я не верить.

– Она в пятницу работала последний день, все планы сдала.

Я опустил глаза на пол, но вскоре снова посмотрел на лицо заведующей:

– Тамара Николаевна, а почему она уволилась?

– Как? – удивилась она. —Ты что не знаешь, почему Лена ушла.

– Поверьте, не знаю…

– По собственному желанию, – уверенно ответила Тамара Николаевна и заметила, как я завис от сказанного. —Пойдем в кабинет, поговорим.

– Да конечно…

– Вот ее заявление… – показала она мне лист и отвернулась к окну, сложив руки.

Оно было написано размашистым почерком, что некоторые буквы не были путем выведены и не соединялись между собой во многих словах. Заявление писалось со злостью и уверенной жесткостью. У Лены был красивый почерк, слова писались аккуратно, каждая буква выводилась острым написанием. Не верили мои глаза, что это ее заявление. Выглядело так, будто его калякал совершенно другой человек.

Тамара Николаевна, когда насмотрелась в окно, села на стул, напротив меня и перешла уже к откровенному разговору:

– Она еле-еле отработала в пятницу. Вид у нее был потерянный какой-то, вся заплаканная…

– Заплаканная? – машинально перебил я ее.

Заведующая стиснула губы и посмотрела мне в глаза, будто требуя, что я должен добавить что-то. Взгляд Тамары Николаевны с поджатыми губами стал таким суровым, что из-за своей вины я был готов в окно выброситься.

Заведующая продолжила:

– Она зашла ко мне с потертыми глазами. Я сразу поняла: «Это от слез. Точно. От недосыпа такого не бывает». И мимика выдавала ее сдержанность, тем более девочки сказали, что она сопела до конца рабочего дня.

– Лена написала заявление со зла! – уверил я.

– Понятное дело. Она мне только неделю назад говорила: все ей нравится и никуда она уходить не собирается.

– Мы поругались и довольно серьезно.

Тамара Николаевна на секунду зажмурилась, видимо не могла понять, причем здесь личные разлады и работа.

– Она не выходит на связь, по крайней мере со мной.

– Что же у вас произошло? – отчаянно удивилась заведующая.

– Сугубо личное, – не стал я распространяться. – Даже не знаю, удастся ли помириться или разойдемся?..

Тамара Николаевна вскочила с места и с рывком направилась к своему рабочему столу, усевшись в кожаное кресло, она сняла трубку стационарного телефона и стала шустро набирать номер, будто случилось происшествие.

«Абонент недоступен» – отчетливо услышал я голос автоответчика в трубке, находясь при этом в двух метрах.

– Недоступна? – тупо переспросил я, чтобы убедиться для гарантии. Уши все не верили в происходящее.

Тамара Николаевна без всяких слов помотала головой.

– Я поговорю с ней, и она вернется, никуда не денется… – обнадежил я, хотя с каждым пройденным часом переставал все больше верить в ту надежду.

– Она сказала, что уезжает из России…навсегда.

У меня тут же ком к горлу подступил, охватил еще больший шквал шока. Как же так?!

– Лена настояла на подписи и скорой отдачи трудовой. Мне деваться было некуда! Я же не имею права ее силком удерживать?! Я даже отговаривать не стала, потому что она сама заладила: «Я увольняюсь Тамара Николаевна, потому что увольняюсь!».

– Не сказала куда?

– Ну если из России?! Значит за границу!

Лена проработала здесь с самого момента, когда мы переехали жить в Москву. Работая в этом детском саду, она настолько чувствовала себя комфортно, что и не думала уходить в другое учреждение. За первое отработанное полугодие, она говорила, что данный детский сад не променяет на какой-либо другой! Сколько же раз она мне это повторяла. Дети у них, хоть и временами, до предела хулиганистые, но очень сообразительные и любили ее больше всех. А некоторые воспитанники и вовсе замуж звали. Она мне сама признавалась, что как воспитатель любит больше мальчиков, чем девочек. Неоднократно она утверждала, как особенно счастлива той случайностью, как попала туда на работу. Зачинщиком той случайности был я, когда настоял обратить внимание на тот детский сад. В объявлении были прикреплены фотографии здания, внутреннее расположение и ремонт. Это было новое построенное детское учреждение на двести мест.

Тамара Николаевна, сама по себе, нормальная заведующая и находилась «на своем месте». Она, как руководитель, не отступала от принципов. Несмотря порой на жесткую требовательность, Лена отмечала, что даже в этом случае Тамара Николаевна следовала правоте и просто так никогда не придиралась.

Напоследок, как уехать из сада, я отыскал Инну, может она знает больше деталей?! Может Лена у нее живет?!

– Что у вас случилось? – спросила она у меня.

А я поджал губы и не знал, как бы деликатнее все обставить.

– Она сейчас не у тебя живет?

– Ты обалдел?! – завелась Инна. – У меня вся семья в квартире. Тем более она не напрашивалась…

Ожидания мои рассыпались. Надув щеки, я даже задумался, забыв, где нахожусь и что Инна стоит напротив меня и ждет ответа, уже на свой вопрос.

– Поругались, обиделась она на меня.

– Это что же такая за обида, что она собралась за границу уезжать?..

– Да так… – замялся я. —А она не сказала, когда уезжает?

– Ничего не сказала, всем сказала только: «Пока».

– Она не звонила тебе? Или ты ей?

– Нет, – странно отреагировала Инна. – Так что у вас случилось? Она как сама не своя была? Чем ты ее обидел?

– Вас не поймешь, бабы… – отмахнулся я.

Начиная с того утра, я чувствовал себя не очень хорошо и это «не очень» – еще мягко сказано. Помимо головной боли, которую я списал на кофе и перебитый график по сну, со вчерашнего вечера появились болевые ощущения в районе груди. То тянущаяся боль, то пройдет секундный прокол, да такой, что по всем нервам ощущение проскочит! Жестко тошнило. Вдобавок ночью, хрень какая-то начала твориться: организм сам по себе прерывал вдох и выдох, из-за чего я несколько раз просыпался.

На очередную планерку я не успевал, Алексеевичу сразу позвонил, дабы предупредить, что приеду не раньше, чем через полчаса. Он отреагировал спокойно, зная, что я не прогуливаю и нахожусь в детском саду. Весь коллектив, безусловно, знал, какая «неурядица» произошла у меня, но никто с вопросами не домогался и так было все понятно! Было невыносимо стыдно, особенно перед Сашкой, когда он сказал, что я – настоящий дурак, идиот и что тот потерял ко мне уважение, как к мужику. То есть по сути он объявил меня недругом, так видать выходит дело.

Заехав домой за обезболивающим, я увидел то, что не ожидал увидеть: открытый на распашку шифоньер и комод с опустошенными отделениями, в которых до этого находились ее вещи. Расческа, флаконы от духов, лак, которые стояли у зеркала, уже отсутствовали. Утром, когда я уезжал в сад – было все на месте, а сейчас – ничего. На полу в коридоре я случался наткнулся глазами на кулон, который сорвался с ее цепочки. Это было украшение в виде сердца, в центре которого была вычерчена надпись – «Love You». Этот кулон я дарил Лене на двадцатилетие.

Усевшись на пол, я оперся спиной к стене и в дверь тут же позвонили. Я даже испугался от неожиданности.

«Это Лена!» – воскликнула мысль в моей голове, я ни о чем другом подумать не мог. Вот сейчас поговорим и пока не внесу точность в разговоре, я не выпущу ее из квартиры. Мне важно было объясниться, донести, что я люблю ее и никто, кроме нее, мне больше не нужен. То, что она увидела – глупая ошибка, которую нельзя считать здравой. Я крупно виноват и признаю это! За дверью оказался другой человек и это расстроило меня еще больше.

– Здоровенько, Женя! – поприветствовал меня Степан, наш сосед, его квартира была напротив нашей. Правда он – собственник жилья, а я с Леной жил на съемной. Хозяйка, которая сдала нам квартиру, была вполне адекватная тетка, сама жила в Тушино. Поначалу, в первый год, приезжала каждую пятницу, чтобы убедиться, все ли в порядке в ее жилище, не организовался ли притон наркоманов и проституток?.. Позже доверие укрепилось – Лидия Викторовна заезжала все реже и реже, но пару раз все же звонила: то мне, то Лене и в середине месяца, один раз, но заезжала.

В ее квартире был сделан ремонт, конечно не совсем подходящим дизайном для молодежи, но для проживания вполне угодный. Просторная кухня и зал, окна с хорошей звукоизоляцией, в стенах отсутствовали трещины, не было проблем с электропроводкой. Это самое главное!

Со Степаном я познакомился на второй день после заезда. Он работал электромонтером в метрополитене. График, по которому он выходил на смену, я считал ненормальным – день – ночь, затем два дня выходных, а потом по-новой. Он, правда, работал рядом, – на Выхино, но все равно я считал данный график ненормальным, особенно в зимнее время. Степан не заморачивался, его задача состояла в том, чтобы он приносил деньги в дом. Остальное дело крылось за женой: стирка, уборка, готовка и даже обновкой для него озадачивалась она же. Он хоть и работал в государственном предприятии и жил в столице, но это нисколько не мешало ему словесно «чмырить» городских чиновников, причем таким отборным матом и с такими неповторимыми связками, что даже слесари могли бы поучиться у него, как надо владеть нецензурной речью. Ему оставалось не больше десяти лет до пенсии. Однако, после реформы срок на пять лет увеличился и на преподнесенный «подарок» от государства последовал не только мат, но и ненависть, которую он сохранял и по сей день.

Он был заядлым курильщиком, за день мог выкурить по две пачки. Его мучил страшный кашель, когда он при мне пытался откашливаться, в надежде что-то из себя отхаркнуть, то мне становилось страшно, когда слышал, как он дохал. По всей видимости, отказываться от вредной привычки он не собирался. И сейчас, когда он позвонил мне в дверь, во рту держал сигарету, еще правда не прикуренную.

– Держи… – протянул он мне конверт, смонтированный из простого альбомного листа и скрепленный скобами от степлера. На дне лежало что-то круглое, полноватое, несоизмеримое с тонкой емкостью. Это был второй комплект ключей.

– Давно она тебе его отдала? – спросил я дрожащим голосом, вынув ключи.

– Час прошел. Она его при мне и запечатала.

– Она одна была?

– А хрен знает, я с работы приехал. Только хотел в душ зайти ополоснуться, а тут в дверь позвонили. Люды нет (жена Степана), я один, вот и поперся открывать.

Кстати, открывать дверь, – эта обязанность тоже возлагалась на его супругу. Если к ним кто приходил, так это могли быть только подруги его жены. Степан же никого из своих к себе домой не зазывал.

– Спасибо, Андреич, – поблагодарил я и заметно выдохнул, будто долго не дышал.

Степан с кислым выражением лица вытащил изо рта сигарету и поместил за ухо.

– Ты чего? – спросил он, уставившись на меня.

– Все… —прошептал я, поднеся ладонь к своему лбу.

– Чего «все-то»? – никак не мог он понять, о чем речь, хотя догадывался про что я говорю.

–Просрал я Ленку…

Степан уставился в потолок, будто собирался на нем что-то прочесть.

– Она, когда конверт мне передавала, велела, чтобы я сразу тебе его отдал. Внизу ее в это время позвали два голоса – мужика и бабы.

– Больше ничего она не отдавала, может записку?

– Нет, только конверт, – убедительно ответил Степан. – Записку она могла оставить и в коридоре.

В голове я построил для себя короткое пояснение: это получается она приехала с родителями и могла явиться в то время, пока меня не было дома!? Но я же мог быть на месте! Я мог заболеть и не поехать на работу. Ах да! Она могла и спокойно отследить меня и, дождавшись момента, собрать шмотки и слинять! Я снова начал ей звонить, все без изменений – абонент вне доступа. Может она уже и номер сменила, а я все пытаюсь поговорить с ней! Сообщения в соцсети она тоже не прочитывала, но зайдя сейчас, увидел, что я теперь «персона нон-грата» и не могу даже видеть, когда она заходила и находится ли в сети в данное время!

– Не вешай нос, – приободрил меня сосед. – Найдешь еще таких, знаешь их сколько?!..Ух!

Найти можно легко, «погремушек» везде хватает, но изящная внешность еще не выдает признак ума и чистой души!

– Такую вряд ли я найду… – сказал я и снова сел на пол.

Снова началась боль, но уже не в легких, а как-то заломило в центре груди и по сравнению с теми болевыми пороками, эти стали просто нестерпимыми!

– Тебе еще тридцати нет. Что ты трагедию устраиваешь?! – произнес Степан через губу, —Пошли покурим, – и начал искать по карманам поношенных штанов зажигалку, – Блядина! Да где она?! – эхо от нецензурного слова послышалось на весь подъезд. Чтобы он успокоился, я протянул ему свою зажигалку.

– Краса-авчик, – произнес он с радостью, но медленно. – И домой не надо возвращаться. Поди опять из кармана выпала, когда сидел в кресле.

У меня началась одышка и поднялась какая-то тревога по телу, будто я кого-то только что испугался. Я стал закашливаться, да так, будто чем-то подавился, но это был какой-то странный кашель, который появился совершенно без причины.

У Андреича мимика приобрела подозрительный и слегка волнительный вид.

– Что-то нехорошо мне… – пожаловался я и в надежде, что должно стать легче, решил подняться. Сделав глубокий вдох, тут же почувствовал острую боль, как будто мне нож воткнули в грудь, и я стал понимать, что от болевого ощущения, начинаю теряться. Во рту резко пересохло, и я произвольно упал на пол.

– Женек, ты чего?!.. – услышал я вблизи себя голос Степана.

Зрительная функция пропала резко, в глазах мелькала желтая пелена, кроме нее я больше ничего не видел! Я подумал, что в этот момент я навсегда ослеп. Начал прошибать пот, а в груди острая боль сменилась на жгучую. Мне было уже все равно, что происходит, я понимал – это последние мгновения моей жизни, которые и то путем не вижу.

Сосед вылетел из квартиры и даже дверь за собой не закрыл, но тут же, вскоре, прибежал обратно и грубо разговаривал с кем-то по телефону:

– Девушка, вы глухая или тупорылая?! Записывайте адрес!

И я отключился…

***

Это был жаркий, но очень приятный летний день. Я шел по лесу, а вокруг меня было много спелых ягод. На ногах отсутствовала какая-либо обувь, но ходить по земле было не больно. Я ни на секунду не задумывался над тем, что в любой момент мог пропороть себе стопы, об острый камень или стекляшку.

Лес выглядел довольно необычно, будто за ним кто-то пристально ухаживал, каждая сосна, каждая береза и осина имела ровные стволы, без раздвоения. А их ветви, еле-еле колыхались от ветра, который я вовсе не ощущал. Обычно, в лесу слышно, как поют птицы, жужжат насекомые, но было тихо, как в изолированной комнате.

Надо мной царила тишина, от которой становилось жутко. Я не видел ни начала, ни конца лесной чащи. Бродя среди папоротников и черничников, на каждом из которых висели, как виноградные грозди, спелые ягоды. Я был без всего: ни стакана, ни ведра, что же делать?! Я начал их есть, собирать как смородину, отрывая гроздь то с одного куста, то с другого. Аппетит и жадность проявлялись все больше и больше. Сидеть на корточках я был уже не в силах. Наконец, сел в позу «лотоса» и стал грести чернику так, будто опасался, что вот-вот, но кто-то сможет отыскать такую хлебную поляну. Мне никогда не приходилось видеть столько ягод! За одну минуту я наел, наверное, полтора литра, но организм требовал еще, и я продолжил. Где-то вдалеке, впереди меня, послышался звук в виде кряканья, скорее всего это была утка. Только она сможет выдать такой звук. Она крякала и крякала, не прекращая, что невозможно было уже это слышать. Она прервала мне аппетит и я, встав на ноги, решил изобразить гавканье собаки, обладая надеждой, что ее напугаю и она наконец-то замолчит:

– Гав-гав-гав-гав!

Утка не испугалась. Ее кряканье стало слышно еще громче, походу она подлетела еще ближе. Но я не мог увидеть, на каком дереве она могла усесться?

– Прекрати крякать, прекрати! – взмолился я, заткнув ладонями свои уши.

Она, будто кого-то зазывала или меня о чем-то предупреждала. Такой сигнал мог выступать только в качестве намека на предстоящую тревогу, ибо кряканье звучало учащенно, будто, в данный момент она чем-то обеспокоена.

Я пытался отыскать глазами, где же она сидит и как выглядит?! Что она от меня хочет?! Подняв голову к верху, я обратил внимание, насколько видно синее небо, что даже плотные верхушки сосен и берез были не в силах скрыть то небесное море. Я не сразу обратил внимание на то, что затихла утка. Снова наступила полнейшая лесная тишина, которую я сначала испугался, но теперь привык.

Пришло время выбираться отсюда, но в какую сторону идти?! Лес был незнакомый, не такой, как в моем малом крае. Он был в разнице с нашим – как «небо и земля», все было другое. Солнце светило ярко и находилось довольно высоко, значит, как я определил, время ушло слегка за полдень. Вообще, что я здесь делаю?! Я должен давно быть на работе! Семен Алексеевич меня удавит! Не в прямом смысле конечно, но минимум поинтересуется: по какой я интересно «радости», настолько опоздал на работу?! А телефона у меня нет! У меня вообще ничего нет. Я в каких-то светлых штанах, без карманов и причем штаны чистые, ведь давеча, я сидел в поляне черники и помню, как мои голени чувствовали сырость от сока раздавленных ягод!