Читать онлайн Тверские перекрёстки. Проза. Выпуск 6 бесплатно

Член Союза писателей России, член Союза писателей Крыма, руководитель Тверского Областного творческого объединения «Ковчег».

Александр Сергеевич Пушкин признался в шестой главе «Евгения Онегина: «Лета к суровой прозе клонят…» А мне, сказать по правде, писать рассказы хотелось смолоду, но не хватало времени и усидчивости. Стихи ведь можно и на ходу сочинять, что я часто с успехом проделываю. Главное, чтобы строчка явилась или даже какое-нибудь единично-необходимое словечко, вокруг которого потом можно наращивать строки и строфы. Идёшь по своим делам, а в голове выстраивается и шлифуется пока неясное, сумбурное, прыгающее со строки на строку нечто, которое может кануть в один момент, а может и вырасти всё же во что-то удивительно близкое и понятное не только тебе, но и многим другим, прикоснувшимся к его сути. С прозой сложнее, она, как трудный ребёнок: требует больше внимания и терпения. Да, трудный, однако не ставший от этого менее любимым. Ищу к нему подход, выкраиваю время и, несмотря на «лета», по-детски озорничаю вместе с ним, расту и взрослею, грущу и огорчаюсь, впитываю и познаю мир, чудные и щедрые мгновения которого учусь заманивать на свои странички. А дорогу, как известно, осилит идущий.

Весна обязывает

Весна – такое романтичное время, когда всё живое тянется к теплу и друг к другу. Всё вокруг преображается, расцветает. И люди тоже. Сброшены тяжкие зимние одёжки, воздух свежий радостный, каждая веточка хвастает новенькой зеленью, небеса расписаны под гжель… Разве усидишь дома в такое романтичное время? И я тормошу внучку Настю, зову на прогулку в близлежащий парк. Когда-то этот парк именовали Архиерейской рощей, но потом здесь построили Дом пионеров и с той поры зелёный массив с двумя большими прудами стал называться «Детский парк». Детишек здесь и впрямь немало: в липовых аллеях гуляют мамочки с колясками, в спортивном городке звенит смех катающейся с горок малышни, а те, что постарше гоняют на прокатных педальных машинках. Эх, сама бы прокатилась, да возраст не велит!

На прудах тоже бурлит своя пернатая жизнь. Кряквы давно уже не улетают за моря, зимуют здесь у нас, возле тёплых стоков или на речке-незамерзайке, в которую сливает горячую воду городская ТЭЦ. А как сойдёт лёд с наших прудов, они тут как тут, плещутся у берегов, наблюдают за прохожими, не идут ли кормильцы к ним с заветными пакетиками в руках?

Сегодня на пруду белым-бело: к перезимовавшим кряквам добавились вернувшиеся из дальних странствий чайки – крупные сизокрылые и более мелкие черноголовые. Вьются с криками над водой, высматривая добычу. И лысухи вернулись, да как много! Когда-то, лет десять назад, здесь появилась всего одна пара этих удивительных водоплавающих. И были они так осторожны, что рассмотреть их как следует было просто невозможно – всё время лысухи проводили в камышах, и вылупившееся потомство на чистую воду не выводили, оберегали. А теперь наперегонки с кряквами бросаются за кусочками булки, и на берег выбираются без страха, показываясь во всей красе: сама птица черная-чёрная, а с макушки сбегает на острый клюв белая полоска, словно лысинка. На лбу полоска расширяется вроде кокарды. За такой парадный вид знатоки лысуху «чиновником» называют. Ножки у неё длинные, лапки похожи на куриные, поскольку перепонок нет между пальцами. Отсюда ещё одно название пошло – водяная курица. А так как курочка эта к семейству пастушковых приписана, её ещё пастушкой величают. Вот сколько названий у одной птички набралось. Я всё это Настюше своей рассказываю, а она птиц булкой угощает. Проворнее и смелее всех кряквы. Те к самым ногам рады подобраться, чтобы ухватить лакомство. Лысухи не столь настырны, а хохлатая чернеть – белобокие уточки со смешным хохолком на голове вообще осторожничают, на берег не выходят, держатся в стороне от суматошной стаи, корм добывают сами, усердно ныряя на глубину. Мы с Настей только дивились тому, как долго находятся они под водой. Заметив, как один чернетик нырнул, внучка принялась считать вслух. Она отсчитала сорок восемь секунд, прежде чем белобокий вынырнул на поверхность. «Ого!» – сказала Настя уважительно.

Булка быстро закончилась, мы побродили немного по аллеям парка и пошли к дому. Во дворе, возле детской песочницы, моё внимание привлекли две птицы, сидящие на фонарном столбе. «Смотри, какая интересная парочка». – сказала я внучке. Мы остановились, чтобы последить за ними. На колпаке фонаря неподвижно стояла крупная, важная чайка и смотрела вдаль. За её хвостом, на макушке бетонного столба, к которому крепился колпак фонаря, примостилась ворона. Она деловито чистила пёрышки и всё поглядывала на привлекательную соседку. Потом приняла позу, в которой обычно вороны распевают своё громогласное – КАРРРР! – то есть, опустила хвост и слегка сгорбилась, вытянув вперёд шею. «Сейчас как гаркнет и прогонит чайку!» – подумала я. Но вдруг, вместо привычного карканья, птица издала длинную, удивительно-нежную трель, вроде горлового воркования: «Ку-р-р-р-р-р…». Словно прокатилась горошинка по хрустальному бокалу. Вот это новость! Никогда бы не подумала, что вороны умеют так распевать, да ещё ради птицы другого вида. Чудеса и только…

А ворона, пропев эту замечательную серенаду, с надеждой посмотрела на предмет своего обожания. Но заморская красавица осталась неподвижной, стояла, словно изваяние. Ворона озадаченно умолкла и несколько секунд размышляла, стоит ли продолжать ухаживания? Ах, как нам хотелось продолжения! «Пой, солнышко, пой!» – тихонько прошептала я огорчённому кавалеру. Не специалисту довольно трудно определить принадлежность к полу у птиц. Но белоснежный наряд чайки автоматически делал её похожей на невесту. Пропетые вороной дифирамбы и серо-чёрный костюмчик явно отводили ей роль скромного ухажёра. Он неуклюже потоптался на своей крохотной бетонной площадке, и трели зазвучали снова, причём, ещё более мелодично и протяжно. После пятой или шестой такой рулады чайка вдруг осчастливила вниманием своего необычного поклонника – слегка повернула к нему голову. Кавалер сразу стал прихорашиваться, топорщить пёрышки, переминаться с лапки на лапку. Он, то скромно опускал клюв, то поднимал его к небу, чуть-чуть растопыривал крылья, всем своим видом показывая, что он вконец очарован прекрасной гостьей.

Увы, избранница не оценила его стараний. Равнодушно отвернулась, почистила клюв о колпак фонаря и полетела в сторону прудов. Ворон тут же поник, удручённо пробормотал что-то, расстроенно покачался из стороны в сторону и посмотрел чайке вслед, вытянувшись на лапках. Будто на цыпочки встал. И… полетел за нею! Но на почтительном расстоянии. Мы были в восторге от увиденного. Я проводила птиц благодарным взглядом, ведь подсмотреть такое чудесное объяснение в любви не каждому удаётся.

Ах, весна-весна, всесильная, любвеобильная…

Птичка Божья

Декабрь 2013 года выдался холодным, а в день Святого Николая было особенно морозно. Ближе к вечеру мы с мужем отправились в магазин. Проходя мимо мусорных контейнеров, обратили внимание на странную коробку. На помойке часто валяется пустая картонная тара, но эта коробка была небрежно обёрнута газетой и кое-как перевязана нитками. Налетел ветерок, от его дуновения угол газеты приподнялся. Мелькнули сквозные прутья. Да это клетка! И там кто-то живой! Заинтересованные, мы подошли к странной находке. Алексей сорвал газету. В ржавой птичьей клетке покачивался круглый щетинистый шар, который мы, поначалу, приняли за ежа, но, приглядевшись поняли, что это перепёлка, распушившаяся от холода. На полу клетки лежали ещё две птички, уже мёртвые. Подстилка, когда-то бывшая опилками, была перетёрта в пыль клювиками несчастных пленниц. Ни кормушки, ни поилки в клетке не было. Господи, какая жестокость! Кто же сотворил с вами такое?

Алексей осторожно выломал у клетки дно, поскольку вытащить живую перепёлку через дверцу было невозможно: клетка предназначалась для мелких птичек – канареек, попугайчиков… Видимо перепёлок поместили в неё ещё крохотными пуховыми птенцами, а потом… Впрочем, размышлять что было потом и почему птиц обрекли на гибель, было некогда.

Я подхватила на руки невесомое тельце и мы, забыв про магазин, заспешили домой. Горемыка сидела в моих ладонях смирно, видимо совсем обессилела. Очутившись на полу в нашей кухне, она, пошатываясь добрела до ножки стула и прижалась к ней. Затем опустилась на пол, замерла, только жалобно попискивала. Чёрные бусинки глаз смотрели на нас настороженно и устало, птичка то и дело роняла головку. Ещё не зная, как нужно кормить перепёлок, мы насыпали на тарелку всевозможных круп, хлебных крошек, рубленой картошки… птица встрепенулась и набросилась на еду. Но клевать не получалось, бедняжка беспомощно гоняла корм по тарелке. «Господи, да у неё клювик отрос и загнулся, не даёт ей клевать! – сообразила я. – У птиц так бывает при бескормице, нужно подрезать». Клюв и впрямь напоминал орлиный. За операцию взялся наш старший сын Серёжа. Маникюрными ножницами он аккуратно подрезал верхнюю часть клюва и опустил птицу перед тарелкой. Ура! Клюёт! Получается! Я тихонько хлопала в ладошки. До чего же радостно было смотреть как насыщается эта, чудом уцелевшая, недавняя пленница.

Дружно захлопотали по устройству жилища для нового члена семьи. С балкона принесли вместительную коробку, сбоку прорезали дверцу. Разместили «домик» между холодильником и моим рабочим компьютерным столом. Подбирая для найдёныша имя, мы подумали, что он и его погибшие товарищи по несчастью – мальчики, перепела. Наверное, их потому и выбросили, что не несли яички. Я предложила назвать перепела Коленькой, в честь нынешнего праздника.

Всё наше семейство прониклось к Коленьке такой жалостью и нежностью, что единодушно решило ни на минуту не лишать его свободы, поэтому дверца в картонный домик всегда была открыта, кормушка полна еды. Как правильно кормить неожиданного жильца, подсказал всезнайка-интернет. Он же поведал о пользе перепелиных яиц. Оказывается, ими даже выхаживают космонавтов после возвращения на землю. Мал золотник, да дорог. Я стала покупать эти волшебные яички в магазине, и мы лакомились полезной вкуснятиной всем семейством.

Всеобщий любимец кот Плюша принял нового поселенца, на удивление, спокойно. Мы опасались, что взыграют инстинкты охотника, но, вот чудеса! – этого не произошло. Плюша ни разу не испугал перепела, не пытался напасть, даже не заглядывал в коробку, когда Коленька отдыхал. Кот стал укладываться в прихожей, перед дверью на кухню, и наблюдал за прогулками птички с интересом, но без охотничьего блеска в глазах. Мы диву давались, ведь Плюша всегда преображался, если видел за стеклом на подоконнике голубя или синицу – начинал подкрадываться, нервно дёргать хвостом, а иногда даже воинственно подвывал и мелко-мелко клацал зубами. А тут птица совсем рядом, но кот, словно нянька, следит за пернатым комочком и не проявляет никакой агрессии. Поначалу мы строго следили за Плюшей, запирали его в зале, когда уходили из дома, потом успокоились и полностью доверились коту. Плюша нас не подвёл. Даже кушать он заходил в кухню только тогда, когда перепел сидел в своём «домике». А вот сам Коленька долго дичился, гулял исключительно в одиночестве, при любом шорохе сразу шмыгал в укрытие. Мы старались его не беспокоить.

За компьютером я могу засиживаться до поздней ночи. Все домашние спят, никто не отвлекает, тишина обостряет мысль, стучи да стучи себе по клавишам. Однажды, работая вот так же за полночь, боковым зрением я увидела, что из своего убежища тихонько выскользнул Коленька. Постоял настороженно, сделал пару шажков и снова замер. Я продолжала печатать, делая вид, что его не замечаю. Птах прокрался мимо меня к Плюшиному лотку. Так уж повелось, что кушаем мы возле телевизора в зале, поэтому решили возможным поставить кошачий лоток на кухне под стулом, словно в шалашике. Видя, что я занята своим делом, Коленька юркнул под стул и принялся принимать ванну в наполнителе. «Хорошо, что мы строго следим за чистотой кошачьего туалета». – подумала я и улыбнулась. Выкупавшись, Коленька вернулся к своей коробке, но не спрятался, а прилег возле неё. Я продолжала печатать. Коленька вдруг сделал несколько шажков по направлению ко мне и снова лёг. Мне показалось, что его привлекает стук клавиш. Возможно, эти звуки напомнили ему стук перепелиных клювиков по кормушке? Я, осторожно косясь через плечо, подсматривала как он тянет шейку, выясняя, кто же это тарабанит там на столе? В коробку перепел удрал только когда я встала из-за стола. Зато, с того вечера он осмелел и как только мы с ним оставались в кухне одни, уже не крадучись, а смело направлялся к лотку принимать ванну. Потом Коленька устраивался для прослушивания клавишной симфонии. С каждым разом перепел укладывался всё ближе и ближе и, наконец, прижался к моей ноге. Согрелся и задремал. А я печатала тихонечко, боясь сделать какое-то лишнее движение и спугнуть птаха. Так не хотелось нарушать это чудесное хрупкое доверие.

Контакт был установлен. Коленька понял, что у нас его не обидят и перестал прятаться даже днём. Вольно разгуливал по кухне, проверял Плюшину миску, а то и вместе с ним дегустировал новинки «Вискаса». Даже из пасти у кота мог склюнуть кусочек лакомства. Теперь перепела можно было запросто взять на руки, погладить, подержать на коленях. Он и не думал вырываться, ему заметно нравились ласка и почёсывание.

Появились у Коленьки пристрастия к деликатесам. Он очень полюбил фарш и всегда выпрашивал его, как примерный солдатик – стоял по стойке «смирно», тянул шейку и просьбу рапортовал на своём птичьем языке – тоненько попискивал. Получив кусочек фарша, тут же отбегал в сторонку и быстро склёвывал. Потом смешно тянул крылышки в стороны, а одну лапку назад, словно делал «ласточку» – наверное, благодарил. И снова вставал солдатиком на свой кормо-пост. Насытившись, перепел умащивался где-нибудь поблизости и начинал довольно поскрипывать. Своеобразная песенка напоминала человеческий скрип зубами. Только люди делают это в неприятных ситуациях, а Коленька издавал скрип, когда был доволен или взволнован.

Как ни любил перепел принимать ванны, но всё-таки наполнитель был грубоват для них. И я раздобыла для своего любимчика чистого прожаренного и просеянного речного песка. Где можно взять такую прелесть среди зимы? В трамвайном депо. Оно располагалось совсем рядом с нашим домом. На трамваях в особых ящиках всегда должен быть песок – специальное устройство посыпает им рельсы при экстренном торможении. Я согрела песок на сковородке и в небольшом тазике поставила посреди кухни. Коленька тут же впорхнул в таз, и началось представление! В Плюшином лотке такого восторга не ощущалось, а тут! Довольный перепел вздымал фонтаны песка крыльями, загребал лапками, опрокидывался на один бочок, потом на другой, купал головку так и эдак. В общем, блаженствовал. Я успела заснять купание на видео. Уборки после песочных процедур было много, но разве она в тягость после такого зрелища.

Коленька настолько скрашивал наш быт, что долгие зимние месяцы пронеслись незаметно. Наш найдёныш окреп, округлился, по кухне ходил степенно, часто звонко пел перепелиные песенки. Только не «фить-пирю», как написано в детской книжке Евгения Чарушина «Перепёлка», а немного иначе, что-то вроде «фить-пить».

За окном зарюмили капели, приближался Женский праздник. Вечером седьмого марта у Коленьки в домике я обнаружила крапчатое яичко и смекнула, что это мои домочадцы, шутки ради, подложили в коробку магазинное яичко, будто бы и Коленька здешним дамам (мне и невестке Анюте) подарок приготовил. Но ни Алексей, ни сыновья не признались в шутке, наоборот: каждый тут же бежал к коробке посмотреть на яичко. А восьмого марта Коленька развеял все сомнения – снёс яичко при мне. Он вышел из своего домика и гордо подняв головку вверх, издал необычную трель – «У- ку-рлю-ку-рлю-ку-рлю -у!». Раньше таких песенок он никогда не пел. Я заглянула в коробку – так и есть! Там лежал новый крапчатый подарочек. Теперь-то мы знали точно – у нас проживает не Коленька, а Николь, забавница и умница. Яички появлялись в коробке каждый день, хотя в справочнике написано, что перепёлки несутся через день, а то и через два. И были эти пёстренькие яички куда крупнее покупных и намного вкуснее.

Как-то раз, работая за компьютером, я уронила на пол лазерный диск. Мимо как раз семенила к лотку Николь и очень заинтересовалась радужным кружком. Отражающаяся в диске птичка привела нашу девочку в сильное волнение. Она приоткрыла клюв и принялась танцевать вокруг диска: переминалась с лапки на лапку, раскачивалась и вдохновенно скрипела что-то. Это было так забавно. Я принесла зеркало и прислонила к домику. Но птица не обратила на зеркало никакого внимания, а вот диск! – она в него просто влюбилась, так и кружила возле, пританцовывая, забыв про купание и еду. Так Николечка обзавелась ещё одним другом – таинственным радужным кавалером, умеющим приводить её в танцевальный восторг.

В середине апреля, совершенно неожиданно, у нас появился ещё один жилец! Младший сын Артём привёз из командировки годовалого щенка йоркширского терьера – Бусинку, а для своих – Бусю. Выпущенная из переноски собачка напоминала маленький реактивный снаряд. Она вихрем промчалась по всем комнатам, кроватям и столам, а напоследок заскочила в кухню. Переполох был жуткий! Плюша выгнулся дугой при виде незваной гостьи, поднял шерсть дыбом! Он отчаянно шипел и подвывал, норовил отвесить собачонке оплеуху лапой с грозно выпущенными когтями. А перепёлка сразу спряталась за Плюшу и осторожно выглядывала из-под его распушённого хвоста. Увернувшись от очередного удара когтистой лапы, Буська метнулась в свою переноску. Не успела я подумать, что собачка с испуга побежала прятаться, как она уже примчалась обратно, неся в зубах игрушку – помятого тряпичного утёнка. Положенный перед котом подарочек, вовсе не задобрил его, и новая порция угроз и шипения не заставила себя ждать. Бусе хотелось играть со всеми, носиться, валяться, обследовать и эту, неведомую пока, комнату, но на пути стоял злой котище в полной боевой готовности. Вот беда!

Во избежание травм, Буську унесли в зал. Она, при малейшей возможности, мчалась на кухню налаживать отношения. Кот не сдавался, Николь пряталась за кота. Война продолжалась больше недели. Даже кормить Бусю приходилось в зале. В конце концов, кот и перепёлка переселились жить на застеклённый кухонный балкон, благо уже было тепло и солнечно – заканчивался апрель, дверь балкона закрывали только на ночь. Плюша расположился на коврике возле самой двери, чтобы держать оборону, а Николь была за ним, как в крепости. Когда Бусю уводили на прогулку, перепёлка перебиралась на порог, к Плюшиной, вечно настороженной физиономии, и что-то тихонько ворковала коту, поскрипывала, вид у неё был то грустный, клювик клонился к полу, то возмущённый, головка поднималась вверх, клювик при этом был воинственно приоткрыт, на шейке пульсировала жилка. Усатый защитник расслабленно жмурился, выслушивая подружку, пока не хлопала входная дверь.

Буся изо всех сил старалась помириться с несговорчивыми старожилами. Она по-пластунски подкрадывалась к открытой двери балкона, вытягивая передние лапы, клала на них голову, скулила, потом беспомощно заваливалась набок, раскидывала лапы, кося лукавым глазом на кота. В общем, всем своим видом призывала к миру и дружбе.

Наконец, настал день, когда вся компания дружно ела из одной миски, дремала вповалку на кухонном полу и никто ни на кого не шипел. Более того, Бусе тоже очень понравился Плюшин лоток. Она стала делить его с перепёлкой так часто, что пришлось нам купить ещё один. Нет, ванны собачка не принимала, а вот поваляться в нём было не прочь. Теперь, зайдя на кухню, можно было лицезреть двух подружек, блаженствующих в лотках. Буся могла засунуть свой носик перепёлке под крыло и задремать. А та что-то ей тихонько поскрипывала на своём птичьем языке, словно баюкала. Просто идиллия. Только Плюша смотрел на них осуждающе и недовольно, ведь это было его имущество.

Буся и Плюше составляла компанию – любила завалиться ему под бочок, когда кот отдыхал на софе в зале. Кот особого удовольствия не выказывал, но собачку не прогонял, только отворачивался от неё, якобы демонстрируя своё равнодушие. Тогда уже Николь скучала одна в кухне. Раньше птичка никогда не выходила за её пределы. Но теперь одиночество тяготило её. Несколько раз перепёлка тихонько прокрадывалась в зал и скромно пристраивалась где-нибудь в уголке. Лишь бы рядом со всеми быть. Однажды я обнаружила её утром на своей подушке, на самом краешке. Увидев, что хозяйка проснулась, она спорхнула на пол и заспешила на кухню. Несколько раз наша пеструшка сторожила сон Алексея. И вот что интересно – за всё время на постельном белье Николь не оставила ни одной «кляксы», словно понимала, что тут нужно особенно строго соблюдать чистоту.

Жизнь нашей любимицы была весьма насыщена событиями. Она успела стать призёром тверского фотоконкурса, помогала мне проводить уроки орнитологии для младших школьников, о ней написали статью в местной газете. Маленький пернатый комочек, а сколько радости он нам приносил.

Увы, следующей весной Николь стала слабеть. Она уже не суетилась под ногами, не требовала любимого фарша, даже лазерный диск её не веселил. Всё больше времени птица проводила в коробке. Перестала нести яички. Тельце её снова сделалось невесомым… Ах, как жаль, что перепелиный век так недолог. Я читала, что живут они три-пять лет. Мы не знали в каком возрасте птица попала к нам, да ещё побывав в такой передряге. Очень хотелось верить, что она ещё молода и может поправиться. Но надежды не сбылись…

Милая, забавная, незабвенная наша скрипуша. Столько тёплых воспоминаний связано с нею. Незадолго до кончины Николь вдруг снесла нам ещё одно, последнее, очень крупное яичко. Оно оказалось двух-желтковым, словно птица на прощание ещё раз поблагодарила нас с мужем за своё спасение в тот памятный морозный день Святого Николая.

Мы похоронили Николечку возле дома, в цветнике, под кустом декоративного можжевельника. Рядышком поставили керамическую фигурку кота, немножечко похожего на Плюшу.

Член Союза Писателей России, врач-кардиолог, кандидат медицинских наук, член Российского кардиологического общества, главный врач православного медицинского центра в честь Иконы Божией Матери «Нечаянная Радость».

С 1985 по 1986 год срочная служба в Советской армии, радиотехнические войска.

В 1993г. окончила медицинский институт в г. Калинин. Врач-кардиолог с 1997г. по настоящее время.

В 2014—20г. учеба в ТвГУ филологический факультет, заочное отделение, направление литературное творчество.

Имеет печатные издания книг «Руки мои не опуститесь», «Надежда не умирает никогда», «Валюшкины рассказы», «Преступление БЕЗ Наказания», «Я выбираю Любовь!», «Мы еще полетаем…».

Все книги рецензированы в Издательском Совете РПЦ и допущены к распространению.

Произведения выложены в электронном формате на площадке «Литрес».

Автор статей и очерков, опубликованных в газете «Медицинский вестник», журнале «Реноме», «Отечество». В настоящее время работает над новой книгой «Расправь свои крылья».

Куда делся тромб?

Был у нас в отделении случай с одним монахом из Ниловой пустыни, которого привезли с болями в ноге. Этот случай поразил тогда всех врачей больницы. На УЗИ обследовали сосуды его ног. Профессор показывал нам огромный флотирующий тромб, который одним концом был прикреплен к стенке сосуда, а свободным находился в просвете под током крови. Размер тромба был огромным – два с половиной сантиметра.

Как этот монах жил, сколько времени у него формировался тромб, никто сказать не мог. А жаловался на боли в ноге только последние несколько месяцев. Такую патологию не часто увидишь. Все засуетились. Запретили ему вставать и делать резкие движения. А монах молчал и только смиренно улыбался, и стеснялся, глядя на то, какую шумиху он поднял своим присутствием. Звали его отец Феодосий.

Наш профессор был не верующим человеком, но несмотря на это отец Феодосий все повторял:

– Не беспокойтесь так сильно. Господь все «управит» по Своей воле.

На что наш профессор отвечал:

– «Управит» – то Он «управит». А нам нужно пошевеливаться с подготовкой к операции, чтобы не потерять вас раньше времени.

Ему стремительно проводили обследования. И он не сопротивлялся, все выполнял ответственно, только постоянно шевелил губами, читая молитвы и не делал, как просили, резких движений.

К концу рабочего дня я зашла к нему в палату.

– Как вы, отец Феодосий, себя чувствуете? Боли в ноге беспокоят?

Он взял мою руку в свою и произнес:

– Миленькая, если душа не болит, то и другая боль не страшна. Зря вы так хлопочите около меня, как около барина. Мне неудобно отнимать столько внимания. Не привыкший я.

– Так вас хотят спасти. Если тромб оторвется, вам же рассказывали, что последствия будут самые тяжелые. Прооперируем, уберем тромб. И будете дальше жить – не тужить, – сказала я.

– Если бы я, миленькая, понадобился Богу, Он бы меня уже давно к себе позвал. А я вот здесь лежу, людей беспокою. И чувствую, что зря беспокою, – вздохнул отец Феодосий.

– Не наговаривайте на себя. Завтра вас прооперируют, и уже скоро будете бегать, и болеть ничего не будет, – пообещала я.

– До завтра, – мы пожали друг другу руки, и он меня благословил.

На следующий день я еще не зашла в отделение как увидела, что все врачи бегут в диагностику, застегивая на ходу халаты. Я поспешила за ними. На кушетке лежал отец Феодосий, а, взмокшая от перенапряжения, заведующая отделением водила датчиком УЗИ аппарата по ноге монаха в поисках тромба. «Ну, где же он?» – спрашивали все друг у друга. «Может вверх пошел? Давайте смотреть выше». «Нет, надо переходить на нижнюю полую вену», – сыпались предложения одно за другим.

– Отец Феодосий, как вы себя чувствуете? – шепотом спросила я.

– Как в сказочной стране, – улыбнулся он. – Кругом все бело, – кивнул он на белые халаты врачей, – а я в середке.

– Вы нам лучше скажите, куда вы дели свой тромб? – с грустной улыбкой покачал головой профессор. – Ведь так не бывает. Вчера тромб был. Да, еще какой! А сегодня его нет! А сам жив – здоров, да еще и посмеиваетесь.

– Так откуда ж нам земным ведомо, что у Бога бывает, а что не бывает. Как ему угодно, так и делает. Но все для нашей же пользы, – улыбался монах.

Искали больше часа. Такого осмотра я не помню. И все впустую.

Профессор расстроился. Операция была отменена. Что оперировать, раз ничего не нашли? Монаха отвезли в палату и решили оставить до следующего утра. А вдруг «пропажа» найдется? Вставать все равно запретили, чтобы избежать возможного осложнения. До вечера все по очереди студенты и врачи подходили осматривать его. Вердикт был один – практически здоров.

На следующее утро история повторилась. Крутили отца Феодосия в диагностике больше двух часов – тромба нигде не было.

– Ну не мог же он раствориться, в конце концов! – говорил ошеломленный профессор. Все врачи были в недоумении. Никто не знал, что делать дальше. Оставлять в больнице или выписывать домой.

Принять решение помог сам монах:

– Вы, уж, не серчайте на меня. Помучал я вас, вижу. Но Господь привел к вам и сам все исправил. Вот я к Нему назад в свою монастырскую обитель и буду собираться. А вам всем, милые, спасибо. За всех вас буду молиться.

– Даже не знаю, что сказать вам напоследок, – растерялся профессор. – Много в моей практике было чудесных случаев, но… чтобы такой! Это впервые.

– У Господа нет ничего невозможного, – смиренно произнес отец Феодосий. – И для нас всех это еще одно доказательство. Спасибо вам. Не поминайте лихом.

Он поклонился и заторопился к выходу. Никто из персонала не сдвинулся с места. Все молча смотрели ему вслед и каждый, видимо, думал о чем – то своем.

– Мне что теперь всю оставшуюся жизнь думать, куда делся этот тромб?! – разорвал тишину профессор и развел руками.

– Уплыл, – пошутил один из врачей.

Профессор повернулся ко мне и громко спросил:

– Екатерина Владимировна, вот вы, наверное, точно знаете, куда делся тромб. Только не надо вплетать свой Божественный промысел. Вы мне с научной точки зрения объясните – куда делся тромб?

Все оглянулись на меня.

– Нет, уважаемый мой Юрий Иванович, без промысла Божия объяснения с моей стороны не получится. Ведь даже сама наука – это тоже Его промысел, – все, что ответила я. – А потом мы, верующие в Бога, знаем наизусть, что у Него нет ничего невозможного!

– Тогда… идите все работать», – махнул рукой профессор.

Развернулся и, рассуждая вслух сам с собой, медленно пошел к своему кабинету, и только слышались обрывки фраз: «Куда же…. всё-таки… Куда он мог…..деться?»

Настоящая красота живет в душе и в сердце

Из разговора с дочерью

– Мам, а почему ты утверждаешь, что с не красивой внешностью можно быть абсолютно счастливой и любимой?

– Да, потому что настоящая красота может быть только при наличии внутренней красоты – доброты, душевной щедрости, милосердия и желания помочь нуждающимся. Неправильно, когда женщина пытается устранить только внешние недостатки. Применяет всевозможные диеты, услуги косметологов, а то и еще хлеще – пластических хирургов. Никогда так не делай.

– Но ведь внутренней красоты не видно, а внешняя всегда бросается в глаза, – рассуждала дочь.

– В том-то и дело, что бросается! А ей бы не бросаться, а заглянуть внутрь себя, в свое сердце и подумать – красива ли она по-настоящему, или все что имеется снаружи обманчиво.

– Как это?

– Да, очень просто! Ты оцениваешь глазами красивого человека. Тебе нравится его внешний вид. Но уже после нескольких минут общения с ним ты осознаешь, что в нем что-то не так, он отталкивает. И ты уже понимаешь, что первое впечатление о нем тебя обмануло. Что-то неприятное, злое проскальзывает в его разговоре, взгляде, жестах. «Разве он красив?» – думаешь ты. И уже желаешь быстрее избавиться от него.

Или другой пример. И вроде бы ничего особенного во внешности, но в разговоре с ним ощущается внутренний свет от человека, который зажигает его глаза. И говорит он негромко, деликатно, радуясь и огорчаясь по-доброму. И ты уже не можешь оторвать от него взгляда – он для тебя прекрасен! Ты не хочешь с ним расставаться. Вот поэтому я и люблю говорить, что без красивой внешности можно быть абсолютно счастливой и любимой, потому что не это главное в жизни.

– Но ведь так приятно, когда у тебя красивое лицо и стройная фигура! – пожала плечами дочь.

– Приятно. Согласна. Когда в тебе сочетается внешняя и внутренняя красота, тогда ты выполняешь свою женскую работу на отлично. Даже при самой необыкновенно красивой внешности, если внутри тебя живет злая баба Яга, она все равно когда-нибудь вылезет наружу, как бы ты ее не скрывала, и все испортит. А если внутри тебя живет добрая фея, тогда цены тебе не будет! Для людей ты можешь стать самым полезным и нужным человеком.

– Но ведь это очень трудно. Почти невозможно, – огорчилась дочка.

– У Господа нет ничего невозможного. Проси и дано тебе будет. Только внешней красоты не проси. Благодари за то, чем Бог наградил с детства. Только не уставай быть чистой и аккуратной, а также не объедайся, чтобы лишнее с боков не висело. И этого достаточно. А все остальные силы направь только на внутреннюю красоту – очищай сердце свое от зла, ум от дурных мыслей, а душу от гнева и сварливости. Не подпускай к себе чувства зависти и страха. Будь сильной и обуздывай язык свой. Да, что я тебе говорю об этом – ты уже взрослая и сама все знаешь.

– Но смотри, – не унималась дочь, – если ты красивая и модная, то никто, глядя на тебя, не поверит в искренность твоей доброты и желания помочь другим. Подумают, что у нее итак все есть, зачем ей нужны чужие скорби и беды?

– А тебе и не надо кому-то это доказывать. Главное, что об этом знает Бог. А люди? Люди могут ошибаться. Никогда не обижайся на них и не жалуйся никому. Помолись и Господь все исправит.

– Мам, я все равно хочу быть такой же красивой, как ты!

– Нет, доченька. Ты должна быть лучше меня! А для этого навсегда запомни, что настоящая красота не может быть только снаружи, она должна светиться из твоей души и сердца.

Снимите козла с шеи

(основано на реальных событиях)

Ни для кого не секрет то, что в нашей жизни происходит огромное количество чудес. Но больше всего они проявляются в медицинской практике.

Был один случай, который я не смогу забыть никогда…

Пришел ко мне пациент – мужчина лет сорока с заболеванием сердца. Болезнь была на ранней стадии. Назначила я ему все правильно, с уверенностью, что улучшение наступит уже через несколько дней.

Пригласила на повторный прием через неделю для контрольного осмотра. Но кардиограмма оказалась без положительной динамики и состояние было без улучшения.

Еще тогда при первичном осмотре я заметила толстенную золотую цепь с массивной подвеской козерога у него на шее. Все досконально проверив, я убедилась в правильности выбранной тактики. Значит, у пациента было что-то не так – или прием лекарства проигнорировал, может вредные привычки, или какие-то стрессовые ситуации, которые мешали выздоровлению…

Оказалось, все в порядке – здоровый образ жизни, алкоголь минимум. Да, еще что характерно, я не находила причин, чтобы не верить его словам.

Была видна явная заинтересованность в выздоровлении.

Тогда решила назначить ему дополнительное обследование. Результаты обследования оказались без патологии. Пока он мне рассказывал, как ему плохо и что даже таблетки от одышки перестали помогать, я мысленно обратилась к своей Пресвятой Богородице «Нечаянной Радости», чтобы она мне помогла решить эту проблему.

И тут мое внимание просто приковала очень крупная, зловеще блистающая подвеска со знаком зодиака. Пока мужчина натягивал рубашку, у меня уже созрело решение.

Помню, как он очень занервничал и с опасением в голосе спросил меня:

– Ну, что, доктор, плохи мои дела? Все? Приговор? Может, что-нибудь новое посоветуете в лечении?

– Посоветую, – ответила я. – Только послушайте внимательно… Вы человек, верующий в Бога?

Он очень удивился и в доказательство, смело осенил себя крестным знамением.

– Тогда… снимите козла с шеи, – сказала я в ответ и поспешила объяснить. – У вас на шее козел. А на этом месте должен быть крест! Вы понимаете, о чем я?

Он пристально посмотрел на меня и молча кивнул.

– И приходите ко мне, пожалуйста, без записи дней через пять. А лечение мое все равно принимайте!

Он встал, но уходить не торопился.

– Что еще? – спросила я.

– У меня это… крест… обычный, не золотой. Мы тогда не могли себе позволить….

– Да, хоть деревянный, – перебила я его. – И, вообще подумайте, насколько вам необходимо это нагромождение на шее? Знайте одно, здесь должен быть нательный крест. Жду вас с улучшением состояния.

Появился он не через пять, а через три дня с большим букетом гладиолусов. И с порога, громким голосом с широкой улыбкой от уха до уха, заявил, что уже давно не чувствовал себя так бодро и хорошо, расстегивая ворот рубахи и показывая простую серебряную цепочку с красивым большим черного серебра крестом.

– А благодарить нужно не меня, – ответила я. – Напротив нашей больницы вы увидите храм Белой Троицы, в левом пределе найдете икону Божией Матери «Нечаянная Радость». Вылечила вас Она. Только не перекладывайте свою благодарность на завтра!

Он потом приходил еще не раз. Только уже приводил с собой свою маму, жену, друга.

И, знаете, что?

У них у всех на груди были одинаковые серебряные крестики.

Вот, такая чудесная реальная история!

Как «Машеньки» из сказки про Морозко

(основано на реальных событиях)

Один из памятных дней святого Николая Чудотворца – 22 мая, третий день нашего с дочерью отдыха в солнечной Анталии.

Я бежала рано утром на море и еще издали увидела на небе что-то сверхъестественное. Огромный золотой венец вокруг солнца.., ровным – ровным кругом в диаметре на глаз метров на 100, сверкающий и сияющий! И не просто круг, а венец! Я подумала, что бывает преломление лучей света, какой – то может определенный угол зрения, что сейчас подойду поближе, и все исчезнет.

Но не тут-то было! Чем ближе я подходила к морю, тем отчетливее я его видела. В душе нарастало такое ликование и радость, каких раньше не помню. Я не понимала, почему никто из людей на пляже не реагировал на происходящее… Хотелось подойти к ним, и показать пальцем на небо, но непреодолимо тянуло в море. Кому надо, тот увидит! – подумала я. Плавая на спине, рассматривала этот золотой венец, читала молитвы и ощущала необыкновенную радость. А люди на пляже вели себя совершенно спокойно. А может я вижу его одна? Тогда как это объяснить и для чего все это?

В тот же день вечером от отеля мы поехали на фабрику кожаных изделий. Еще при оформлении поездки познакомились с представителем фабрики Дианой. Разговорились. Я рассказала, что работаю врачом-кардиологом. А она как бы невзначай поведала про то, что их директор фабрики умирает от какой – то сердечной болезни. Что от этой же болезни умер его отец в 53 года, старший брат тоже в 53 года, а теперь их боссу через четыре месяца также исполняется 53, и он уже себя готовит к смерти, так как на их семье лежит проклятие друга его отца. Они вместе создавали эту фабрику, а потом отец их директора обманул его. Друг проклял их семью и умер от инфаркта.

Я сначала пропустила эту историю мимо ушей, но, чтобы потом себя не терзать по дороге в машине предложила осмотреть их директора, если, конечно, он согласится. Когда приехали и зашли в торговый зал, Диана убежала. А мы с дочкой в это время выбирали себе обновки. Через некоторое время она вернулась и пригласила к нему в кабинет. У него оказалась запущенная стадия ишемической болезни сердца, вдобавок осложненная сердечной недостаточностью. Да еще и давление под двести. Все необходимые лекарства по привычке вожу с собой. Я отобрала нужные и объяснила, что за чем и когда принимать. Но главное! У меня было с собой миро от святого Николая Чудотворца из Барри.

Он сначала очень удивился, когда я ему предложила поставить крестики этим миром на все больные места. Напомнил мне, что у нас разная вера. На что я ответила, что Господь для всех Один. И надо верить в то, что для всех людей Он главный Спаситель! Пришлось убедить, что времени у нас с ним очень мало. Что я скоро уеду, а положительный эффект гарантирую уже на следующий день. Только после этого он согласился.

Мне было все равно какой он веры. При его осмотре был какой-то душевный подъем что ли. Я видела перед собой только больного и напуганного человека. Читала молитву вслух, не стесняясь его, и ставила крестики миром по всему телу.

И улучшение состояния мы увидели уже на следующий день. Мочегонные и гипотензивные препараты сделали свое дело. Болезнь сдвинулась в сторону улучшения. Мы приезжали каждый вечер еще пять дней до отъезда, и я продолжала его лечить молитвой и миром, обращаясь к святителю Николаю Чудотворцу и Пресвятой Богородице Нечаянной Радости. Он уже сам мне подробно рассказал историю про проклятие семьи. Про смерти близких. Про магическое число 53. Что он обращался за медицинской помощью, заплатил много денег, а улучшения не почувствовал. И опустил руки. Я попросила его самому помолиться святителю-чудотворцу Николаю. Убедила попросить прощения у Бога за своего отца.

А через три дня он уже смеялся, рассказывая, что впервые за год почти полночи простоял на коленях и молился нашему святому Николаю и Единому Богу, а утром почувствовал необыкновенную легкость во всем теле.

Я заметила, что все счастливые люди выглядят одинаково, они хотят подарить свое счастье окружающим.

Есть в народе такая фраза – Щедрость не знает границ. Но щедрость должна иметь границы, а он их не видел, поэтому и одел нас как Машенек из сказки про Морозко. Чудеса!

Он молодец еще в том, что услышал, что нужно поискать в себе причину. Нельзя опускать руки! Нельзя ничего бояться! Надежда не должна умирать никогда! И надо верить в Бога, потому что Он самое большое Чудо, которое есть у людей!

Живу в г. Торжке Тверской области. Пишу стихи и рассказы. Автор двух поэтических сборников: «У Лунного брода», «Забытые тетради», сборника рассказов «Голубая роза», аудиокниги стихов и рассказов «Фарфоровый поросёнок», сборника стихов «Ночное дежурство» (совместно с М. Кириченко). Член литературных объединений «Тверца» (Торжок), «Ковчег» (Тверь), «Содружества литераторов Верхневолжья», Союза писателей Крыма. Печаталась в российских и зарубежных изданиях, лауреат различных российских и международных литературных конкурсов. Лауреат премии губернатора Тверской области в сфере культуры и искусства в номинации «За достижения в области литературы» в 2016 г.

Время любить

по воспоминаниям мамы

Мама никогда не смотрела фильмов о войне: «Я всё это видела, а вы смотрите». Когда мои дочери затевали картофельные оладьи – выходила из кухни и закрывала дверь: «Мороженой картошкой пахнет». О времени, проведённом в оккупированном немцами Оленино, говорить не любила. Но если о чём-то рассказывала, то непременно добавляла: «Если бы не добрые люди – сгинула бы…» Очень жалею, что не расспрашивала маму настойчиво и подробно. Но кое-что мне всё-таки записать удалось.

Пусть эти записи станут данью памяти родителям моего поколения – светлым и мужественным людям, которые после пережитых ужасов не утратили способности верить и любить, и не боялись ничего на свете – ни жизни, ни смерти.

Война

…Мы жили тогда в Зубцове. Отец мой – Михаил Константинович Михайлов, работал директором ресторана на железнодорожной станции. Он был очень красив: среднего роста, черноволосый, кареглазый, всегда одетый «с иголочки». Его не портила даже хромота, которую он пытался скрыть при помощи трости, сработанной местными умельцами (мошенниками, как говорил папа). А трость была с секретом – в ней был спрятан нож. Ещё у отца был замечательный портфель крокодиловой кожи для денег и документов, который всегда носил Дозор (немецкая овчарка). Портфель этот папа никому, кроме Дозора, никогда не доверял.

Мама – Анна Ивановна Сыченикова, была худенькой, светловолосой, улыбчивой. Она играла на гитаре, очень хорошо пела и изумительно шила (правда, только для своей семьи – платья, рубашки, куртки, шапки, костюмы). Я всегда была очень хорошо одета. Родителей моих любили, у них было много друзей.

В мае, когда у меня начались каникулы (кажется, я закончила четвертый класс), мы собрались уезжать во Ржев. И объявили войну. Мы собрали своё имущество, отец отвёз его друзьям, и мы поехали. Во Ржеве папа пошёл в военкомат, и его сразу же взяли, не посмотрели, что он хромой.

А мы прожили несколько дней у папиных друзей и вернулись обратно в Оленино, к тёте Мане – я, мама и Дозор.

Тётя Маня (мамина сестра) очень меня любила, и я этим бессовестно пользовалась. Тётя Маня работала в аптеке. А мама устроилась работать завскладом на какую-то базу.

…Помню, когда летел первый немецкий самолет, все падали на землю, потому что следом за самолетом тянулась чёрная полоса, и люди думали, что это газ. Маму взрывной волной бросило под брёвна на складе. Как она выбралась, я не знаю, но домой мама пришла сама и всё рассказала. А она была в то время беременна. А в аптеке, где работала тётя Маня, вылетели все стёкла. Потом их стали заклеивать бумагой крест-накрест…

До осени мы жили по-прежнему. Ходили с тётей Маней за брусникой и замочили её три большие бутыли. Я ходила за мясом на бойню (за «убоиной» – это продавали населению бой). Бойня стояла возле леса, народу было очень много. Я встала в конец очереди, но простояла недолго. В очереди зашептались: «Смотрите, вон стоит дочь Михаила Константиновича и Анны Ивановны». Какие-то люди (незнакомые) отвели меня в сторону и минут через пять вынесли мне сумку, доверху набитую мясом. Как потом оказалось, все куски были очень хорошие. Сумку эту я даже поднять не могла, тащила по земле волоком. А денег с меня не взяли…

С осени люди стали из Оленино уходить. Мы тоже собрали вещи, вырыли в сарае большую яму, и всё туда сложили. Часть уложили в кованый старинный сундук. Яму зарыли, замаскировали досками. У нас осталось две перины, несколько подушек, четыре гуся и санки. С нашей улицы все люди уже ушли. Отправились и мы. В Торжок, к тёте Зое, ещё одной маминой сестре. Положили на санки перины, поставили корзину с гусями, а в санки запрягли Дозора. Идти было трудно – зима, холодно, мама была уже очень тяжёлая. Где-то далеко стреляли. Народу шло много. Первую ночь мы ночевали в лесу на снегу. Тётя Маня всех уложила на перину рядом с Дозором. Мы сняли верхнюю одежду, на одной перине лежали, другой накрывались… А на четвёртый день мы пошли этой же дорогой в своё Оленино: много людей шло уже нам навстречу, сказали, что кругом немцы, и идти некуда. Гусей пришлось зарезать, но всех съесть не успели, двоих принесли назад. Я плакала и гусей есть отказывалась. (Я их вырастила с меленьких гусят, носила в переднике. Когда они выросли, стали провожать меня в школу. Они вообще везде ходили за мной, как привязанные. Они были серые, очень большие и красивые. Пока в школе шли занятия, гуси ждали меня на лужайке, и потом мы все вместе возвращались домой. Иногда я озорничала – убегала от гусей. Как они кричали, хлопали крыльями, спешили, падали – не хотели, чтобы я уходила. Хотя, дорогу домой они знали отлично). Тётя Маня ругала меня, заставляла есть, но я так и не съела ни кусочка. А Дозор от голов и лап не отказался.

…Вернулись в Оленино. Наша хибара стояла покосившись, видно, от взрыва. Из дома всё украли, бутыли с мочёной брусникой были разбиты. Сундук мы не трогали (может, и до сих пор цел). Пошли искать жильё. Недалеко от нашего дома стояли два барака. Длинные, деревянные, с двух сторон – крылечки. Внутри – длинный коридор, по обе стороны – комнаты, много. Что там было раньше, я не знаю. Один барак был уже занят такими же «возвращенцами», другой – свободный. Мы остановились в этом бараке. Комнату выбрали самую маленькую. А все большие комнаты постепенно занимали немцы. Мы принесли из своего дома кровать, самовар с трубой и стол. Спали на кровати втроём, стирали на немцев. Воду грели в самоваре. За работу нам давали продукты.

Через неделю после нашего вселения в барак, под нашими окнами немцы построили виселицу. Повесили наших знакомых Кузнецовых, отца и сына. За то, что второй сын был в партизанах. А мать их расстреляли. К этим Кузнецовым мы ходили за яблоками и смородиной, у них за железной дорогой был свой дом…

Видела, как расстреливали заложников. Партизаны убили какого-то офицера. Немцы согнали на площадь людей. Что-то спрашивали (я подглядывала в щелку в заборе). Потом каждого десятого расстреляли. Нашу хорошую знакомую тётю Наташу Трамбовку тоже расстреляли. Ни за что…

А в комнате рядом с нашей была допросная. Я проделала в фанере, которой была забита дверь, дырочку и подсматривала. Туда приводили наших, били. Однажды я украла оттуда папку с какими-то бумагами и спрятала у нас в комнате. Думала, как-нибудь партизанам отдам. Папку у меня нашли, офицер страшно ругался и хотел меня тут же застрелить, но тётя Маня валялась у него в ногах, целовала сапоги и кричала: «Пан, пан, прости! Она же у нас дура, дура! Она же ненормальная!» Я, действительно, была похожа на дуру – тётя Маня, услышав за дверью шум, успела сунуть мне в руки трубу от самовара и мазнуть по лицу тряпкой, испачканной в саже. Офицер дал тётке пинка, но меня не тронул. Я даже испугаться не успела. Мне было обидно, что тётка назвала меня дурой. А я училась почти на одни «пятёрки» и переходили из класса в класс с похвальными грамотами…

Так мы и жили. Я собирала на дороге семя льняное, чечевицу, кочерыжки на огородах выкапывала, собирала головки ото льна. Мы их толкли в ступке, шелуху продували, а семя ели. Была ещё одна проблема. Мама курила, а сигарет не было. Я ходила по улицам следом за немцами, собирала окурки. Дома потрошила их и сушила табак. Для мамы…

Как-то к нам в комнату зашёл офицер. Зима, холодно, а немцы в летних сапогах. Немец сдёрнул со стены ковёр (последнее, что у нас осталось, мы накрывались им, когда было совсем уж холодно) и заставил маму шить сапоги. Мама сшила. Быстро и хорошо. Немец надел их поверх своих сапог и от радости засмеялся: «Гут, матка! Гут!» А у мамы – все пальцы в крови…

Потом я заболела, многого не помню. Видимо, был тиф. Когда очнулась, все мои живы, но нас очень бомбили. У мамы подходил срок родов. И у неё началось кровотечение. Дома. Тётя Маня приняла роды – мёртвую девочку. У девочки весь бок был синим (возможно, от удара, когда маму взрывом закинуло под брёвна на складе). А послед не выходил, и шла кровь. Тётя Маня послала меня к своей знакомой медсестре, далеко. Я её нашла, но она мне сказала, что у неё болят руки (что-то кожное) и делать она ничего не может. Однако пошла со мной. Потом они с тётей Маней пошли в немецкий медпункт (он был недалеко) и привели солдат с носилками. Маму унесли. Тётя Маня и её знакомая тоже ушли с ними. А у меня случилась истерика. Я кричала до тех пор, пока маму не принесли обратно. Все ушли. Мы с тётей Маней развернули одеяло – мама была мёртвая, от неё сильно пахло лекарством (видимо, наркозом), на животе – большой разрез. До половины было сшито хорошо (наверное, мама была ещё жива), а другая половина – кое-как.

Мы с тётей Маней вымыли маму, одели, причесали. Кто-то принёс гроб. Мне было очень плохо.

Гроб поставили на стол. Мы с тёткой выли. И я всё прикладывала к маминому лицу зеркальце. Мне до сих пор кажется, что оно запотевало… И без конца собирала со лба у мамы вшей…

В эту ночь нас очень бомбили, окна вылетели, гроб ходил ходуном, я его держала. Осколки летали по комнате, сыпались на стол, втыкались в гроб, падали маме на грудь, но меня не задел ни один – словно мама руками отводила их от меня…

Маму схоронили 28 февраля. Свезли на санках на кладбище. Тётя Маня сварила кутью из риса с изюмом, помянули маму этой кутьёй на кладбище. Не знаю, где тётка сумела достать изюм, чтобы устроить такие дорогие поминки. Люди были знакомые. Потом мы вернулись домой.

Стали жить с тёткой. Стирали на немцев. Потом в нашем бараке сделали тифозный госпиталь, но нас не выгнали.

А потом тётя Маня умерла. Было очень голодно, тётка меня спасла, а сама от голода умерла. Ночью, во сне. Я одевала и прибирала её сама, одна. Было трудно, потому что она уже остывала. Я очень плакала, и просила её, и ругалась – то ногу согнуть, то руку в рукав пропихнуть…

Так мы остались с Дозором. Я ходила по миру. Добытое делили поровну. Подавали по-разному: кто больше, кто меньше, но давали все. И свои, и немцы. Зашла один раз в дом, а там полно немцев. Все в чём мать родила гладят одежду – вшей выводят. Увидели меня – руками замахали, заорали… Я так бежала, думала – сердце выскочит. Погони не было, но потом я этот дом стороной обходила.

А потом Дозора увезли немцы, и я осталась совсем одна. Ещё раз переболела тифом. И не удивительно – я ведь в тифозных бараках, где раненые лежали, искала в соломе часы и кольца. Мне везло, я всегда что-нибудь находила и меняла на еду.

После тифа у меня отнялась нога. Я почти не могла ходить. Пожилой немецкий доктор дал мне тюбик с мазью и сказал, что делать. Когда мазь кончилась, нога ожила.

Однажды я по запаху вышла на немецкую полевую кухню. Пахло так вкусно, что у меня голова закружилась. Солдаты стояли в очереди, у каждого – котелок. А у меня ничего не было. Я походила кругом, нашла в канаве мятый котелок, и тоже встала в очередь. Немцы стали смеяться. Я до сих пор этот смех помню, и то, как они на меня друг другу пальцами показывали. Но из очереди не выгоняли. Когда до раздачи осталось человека три, я увидела, что в котелок наливают суп, а в крышку кашу накладывают. А мой котелок был без крышки. Я выскочила из очереди и в той же канаве отыскала крышку. И встала на своё место. Немцы засмеялись ещё громче, но меня не выгнали. Повар (уже не молодой человек) молча налил мне супу (до краёв) и каши положил очень много. Я тут же, на краю канавы усевшись, всё съела.

Потом повар меня позвал и сунул потихоньку буханку хлеба (вечером мне за неё дали молока и картошки) и показал карточку жены и пятерых своих детей. Потом я ещё несколько раз приходила на эту кухню чистить картошку. За это меня кормили и давали с собой хлеба. Но это продолжалось недолго. Повара заменили, и меня прогнали…

Я в то время жила уже у чужих людей. Каких-то дальних родственников жены маминого брата Павла. Они были староверами. Научили меня молиться по-своему. А спала я в сенях на большом деревянном сундуке. И каждую ночь вспоминала прежнюю счастливую жизнь. И почему-то особенно часто – летние гулянья в берёзовой роще: длинные столы накрыты белыми скатертями, много всякой вкусной еды. Папа и мама весёлые, нарядные. Музыка, шум. Папины друзья, среди них много людей в форме. Они громко смеются и по банкам консервным – из револьверов…

…А перед самой войной мне сон приснился: идём мы с папой и мамой, зима. Я саночки везу. Смотрю – стоим на горе, а внизу – черно и страшно. Папа сел на санки и съехал вниз. За ним – мама. И мне бы надо за ними, а мне страшно. Я плачу, а ехать боюсь. Так и вышло – родители сгинули, а я вот осталась…

Много хороших людей на моём пути было…

Дозор

Дозор заслуживает отдельного разговора. Я понимаю, любой человек, у которого есть, или когда-то была, собака считает её самой умной и преданной. Но Дозор был не просто собакой, он был моим братом.

Он появился в нашем доме весной. Появлению Дозора предшествовало какое-то серьёзное событие, о котором я не знала. Просто, однажды папа пришёл домой очень поздно. Он был сильно встревожен и расстроен. Они с мамой долго говорили о чём-то на кухне и, уже засыпая, я услышала конец маминой фразы: «Ну, тогда заведи собаку».

Так в моей жизни появился Дозор. У него была тёмная спина, а всё остальное – рыже-коричневого цвета. Глаза карие, чёрная пасть и ярко-белые клыки. Он был очень тощий, хотя папа говорил, что Дозор из «хорошей семьи» и имеет родословную. Да и звали его как-то длинно и мудрёно, это папа уже сам сократил имя щенка, и он стал Дозором.

Дозор быстро освоился в доме, он рос и хорошел прямо на глазах. Папа пригласил дрессировщика. Дозору учиться нравилось. Он всё понимал и запоминал очень быстро. Он знал не только все положенные команды, но и много обычных слов. Когда ему говорили: «Ищи хозяина!», Дозор тут же находил отца, где бы тот не спрятался, иногда через две-три улицы. Ему даже не нужно было давать понюхать папины вещи. Учитель Дозора очень хвалил.

Но были в учёбе Дозора и не совсем приятные уроки. Учитель выводил Дозора на прогулку и просил кого-нибудь из прохожих угостить щенка свежим мясом, колбасой или еще чем-нибудь вкусным. А мясо было утыкано короткими острыми иголками. Дозор с радостью хватал угощение (он ел очень много, но всегда был голодным), а потом кашлял, скулил, и из пасти у него текла кровь. Мне было жалко Дозора, но папа запретил мне вмешиваться и жалеть его. К счастью, таких уроков было немного. Я помню всего два. Один раз Дозора угостил мясом незнакомый бородатый дядька, а второй раз ему предложила душистый кусок колбасы моя знакомая девочка с соседней улицы. Больше Дозор никогда ни у кого не взял ни одного куска без нашего разрешения.

Дозор очень высоко и красиво прыгал, барьер брал с места, без разбега. Однажды папа взял его к себе на работу. В ресторане был ремонт, Дозора посадили в старый огромный, очень высокий чан, чтобы он не путался под ногами. Повар Митя принес ему мяса, отец сказал: «Дозор, можно, ешь». Пёс начал есть, а Митя свесился вниз и стал его дразнить. Он рычал на Дозора и говорил: «От-д-а-а-й!» Отец предупредил, что Дозор злой и прыгает высоко, но Митя только посмеялся: «Он же щенок!» и продолжал Дозора дразнить. Дозор прыгнул и разорвал Мите губу и нос. Пришлось зашивать. Но зато все

сразу Дозора зауважали. А уж когда он «при исполнении» нёс папин портфель, по всей улице для них был зелёный свет.

Дозор умел снимать намордник по команде: «Грабят!» – двумя передними лапами. По команде: «Замри!» мог лежать или сидеть, а иногда и стоять на задних лапах очень долго. Я частенько этим злоупотребляла, но Дозор мужественно выполнял команду и даже в мою сторону не смотрел, не просил меня сжалиться.

Мама сшила Дозору упряжку, я запрягала его в санки, и он катал меня и возил в школу. Если хотел поиграть, вываливал меня в снег. Но время он понимал очень хорошо, лучше меня. В самый разгар игры бежал вдруг к санкам и поднимал зубами вожжи. Я ни разу в школу не опоздала. Иногда он ждал меня до конца занятий, но, если дома папа ему говорил: «Дозор, возвращайся домой!», он уже меня не слушался. Как только я поднималась на школьное крыльцо, Дозор бежал домой. Даже если я приказывала ему: «Дозор, ждать!», он улыбался, скулил, влиял хвостом, пятился, и всё равно бежал домой, моей команды не выполнял.

У нас был кот Васька. Серый, полосатый, очень крупный и сильный. И наглый. Когда появился Дозор, Васька хотел его отлупить, но мама вовремя вмешалась, и шлепнула кота полотенцем. Васька разрешил Дозору себя обнюхать и облизать, а потом стал над щенком издеваться. Дозора посадили в кухне на цепь. Васька зацеплял лапой миску Дозора, подтягивал к себе, выбирал оттуда самые лучшие куски и тут же садился умываться. Дозор топал, свистел носом от обиды и возмущения, но достать наглого кота не мог. Но он быстро рос, и в один прекрасный день Васькина морда оказалась по самые уши в миске со щами, откуда он пытался вытащить большой кусок мяса. Дозор намертво прижал его лапой за шею и никак не хотел отпускать. Пришлось папе вмешаться, иначе кот захлебнулся бы.

С этого момента всё изменилось. Васька больше не воровал у Дозора еду, стал ходить с нами гулять, и даже свой ночлег перенёс к Дозору под бок.

Однажды к нам на улицу забежал незнакомый пёс. Белый, гладкий, похожий на поросенка. Васька спокойно валялся на травке (он вообще собак не боялся) и не обратил на чужого пса никакого внимания. А пёс схватил Ваську и стал трепать. Тот успел только пискнуть чуть слышно. Дозор был дома, на цепи. Услышав Васькин голос, он страшно зарычал и стал рваться к открытому окну. Мама хотела спустить его с цепи, но побоялась подойти, так страшен был Дозор. А чужой пёс тут же бросил Ваську и убежал. Я принесла полузадушенного кота домой. (Его спасла густая шерсть и сильные мускулы). Дозор лаял и успокоился только тогда, когда я положила Ваську возле него. Он так и не дал нам его забрать, «лечил» сам: вылизывал, переворачивал носом с боку на бок, легонько покусывал Ваське то живот, то уши, то задние лапы. И Васька задышал. С этого дня они вообще стали неразлучны.

А как здорово мы втроём играли! Дозор воровал у мамы для меня конфеты. Конфету он приносил аккуратно, за хвостик, старался не обслюнявить, и тихонько пихал мне в руку. Это было сигналом к сумасшествию, называемому «игра в ёжика». Я хлопала в ладоши и кричала: «Молодец, Дозор! А где же наш ёжик?» Тут же прибегал Васька (если был где-то поблизости). Он сворачивался клубком, как ёжик, и Дозор начинал катать этот клубок по дому, а я пыталась его отнять. Иногда Дозор брал Ваську в зубы и убегал с ним на улицу. И мы носились вокруг дома до полного изнеможения.

Когда папе некогда было гулять с Дозором, он надевал на него намордник и говорил: «Гуляй час!» или: «Дозор, не долго!». Это означало 15—20 минут. И Дозор чётко знал своё время. Но однажды вместо двадцати минут он пришёл домой через два часа, грязный и без намордника. Лёг у папиных ног и закрыл глаза. Отец его выдрал ремнём. Дозор не шевельнулся и голоса не подал, а я сидела и тихонько плакала, мне было жалко Дозора. Потом папа отвёл его в сарай и посадил мордой в тёмный угол. Сказал: «Сиди!» и ушёл. А мне ходить в сарай и жалеть Дозора не велел. Но я не послушалась. Как только отец ушёл, я тут же побежала освобождать Дозора. Я говорила ему ласковые слова, гладила и ласкала. Но Дозор со мной не пошёл. Лизнул меня в щёку и отвернулся опять в угол, как его отец посадил. Вдруг, слышу, у моих ног заурчал кто-то. Смотрю, а это Васька. Ходит вокруг Дозора, бодает его и мурлычет. Хотела я кота из сарая унести, но он из рук моих вырвался и снова к Дозору вернулся. Так я и ушла ни с чем. Мне было очень обидно, я долго плакала и вечером не пошла с папой в сарай – Дозора прощать. Но папа сказал, что Дозор умница, и мне обижаться на него не следует. «У настоящей собаки, – сказал папа, – хозяин может быть только один. Остальные – друзья. А наш Дозор – настоящая собака!»

Когда папа ушёл на фронт, Дозор очень скучал. Он даже резко похудел. Разыскивал папины вещи, бросался к двери при любом шорохе. Но я ему говорила: «Не жди, Дозор. Хозяина не будет. Долго». Слово «долго» Дозор знал и постепенно успокоился. Хотя ждать папу не перестал.

Когда умерли мама и тётя Маня, мы с Дозором остались вдвоём. Уж не помню теперь, почему мы оказались не в своём бараке, а в старом дырявом сарае. Ходили, просили милостыню. Мне не раз предлагали отдать Дозора, или даже продать. Говорили, что он всё равно сдохнет. Но я даже слушать этого не хотела. Потом Дозор сильно отощал, и я не стала брать его с собой. Закрывала в сарае и говорила: «Дозор, жди. Тихо». И он ждал. Всю еду, что я собирала за день, мы делили поровну. Конечно, Дозору было этого мало. У него бурчало в животе и сводило челюсти, но он проглатывал свою порцию и отворачивался. Он ни разу не отобрал у меня ни крошки. Однажды, когда мы с Дозором грелись на солнышке, в наш двор зашли двое автоматчиков и офицер. Офицер был невысокий, худой, с огромными серыми глазами. Очень молодой. Совсем мальчишка. Увидев Дозора, он восхищённо затараторил, замахал руками. Один из солдат ушёл и вернулся с переводчиком. Мне пришлось открывать Дозору пасть, поднимать лапы, выворачивать уши. Дозор, чуя неладное, рычал, но меня слушался. Один солдат держал под прицелом меня, другой – Дозора. Потом переводчик принёс кусок брезента и большую сеть. Меня пинками загнали в сарай, а на Дозора накинули сначала сеть, а потом завернули в брезент. Пригнали мотоцикл и увезли. Дозор рычал и пытался кусаться, но сильно сопротивляться не мог. Он очень ослаб. А меня заколотили в сарае, прибив на дверь две доски, потому что я кричала и бросалась на солдат.

Не помню, сколько я пролежала в сарае и как потом выбралась оттуда. Не помню, сколько прошло дней или часов, делала ли я что-то и ходила ли куда. Помню только, что Дозор вернулся. Ещё более тощий. Видимо, он вообще ничего не ел, так как никогда не брал еду у чужих людей. Но не успели мы порадоваться друг другу, как во двор въехал мотоцикл, и я опять увидела того же самого офицера и переводчика. Я заплакала, Дозор затрясся и зарычал. Мне велели унять собаку. Офицер стал манить Дозора колбасой. Она очень вкусно пахла, меня замутило. Дозор снова зарычал, голову отвернул в сторону, из пасти у него ручьём бежала слюна. Тогда переводчик мне сказал, что, если я не накормлю своего пса, и не велю ему пойти с ними, Дозора сейчас же застрелят. А так он будет служить немецкой армии, его будут сытно и вкусно кормить. Это породистый пёс. Русская замарашка не имеет права держать такую собаку. Я поцеловала Дозора, погладила по голове и сказала: «Возьми, Дозор, можно». Он тут же проглотил колбасу, даже не жуя. Потом я надела на шею Дозору ошейник, пристегнула поводок, отдала поводок офицеру, еще раз погладила Дозора, поцеловала и сказала: «Иди, Дозор, иди! Всё будет хорошо…» До сих пор вижу, как он, шатаясь, идёт к мотоциклу и всё на меня оглядывается. А я улыбаюсь (не плачу!) и говорю: «Иди, Дозор, иди. Всё хорошо…» И офицер улыбается, и что-то говорит Дозору по-своему. Тихо и ласково. Видно, он понимал толк в собаках, этот мальчишка…

Когда они уехали, я сидела в сарае, выла и закрывала руками рот…

Больше я Дозора не видела.

И собак в своей жизни не заводила. Никогда.

По воле случая после пятидесяти лет увлеклась стихосложением. Что странно, неудачи не останавливали, а подталкивали к постижению секретов поэзии. Больше двадцати лет с удовольствием участвую в работе творческих клубов. Сначала училась в «Росе» при библиотеке имени Герцена. Теперь спешу в «Ковчег» при библиотеке имени Дрожжина, которым руководит член Союза писателей России Вера Грибникова. О прозе не помышляла.

Новый соклубник по «Ковчегу» – Эдуард Моисеевич Мамцис, что называется, «заразил» своими правдивыми, жизненными, интересными рассказами. И моя жизнь богата событиями, воспоминаниями. Говорят: «Чем бы дитя ни тешилось…» Дитём меня трудно назвать, но «старый, что малый…» Творческий настрой тянет то к стихотворению, то к прозе. Стихи печатались в некоторых изданиях. Прозу в этом сборнике можно считать дебютом. Один рассказ в газете – не в счёт. К тому же, по условиям конкурса его пришлось сократить до минимума, от чего он явно пострадал.

И соклубникам, и друзьям мои рассказы пришлись по душе. Надеюсь, дорогой читатель, что и Вам они понравятся.

Шумный гость

До того, как стать дачницей, я никогда не работала на земле, потому что родилась и жила в городе. Даже дальних родственников в деревне к тому времени не осталось. Поездки в колхоз считать не стоит. Там, что прикажут, то и делала: сушила сено, полола капусту, собирала картофель, набирала зерно в мешки. На даче же всё надо знать самой. Муж, правда, до женитьбы жил с родителями в собственном доме с огородом, выполнял «сельхозработы» по необходимости, когда заставляли старшие, всех тонкостей не знал. Именно поэтому я доверчиво внимала знатокам сельского хозяйства, каковыми оказались многие дачные соседи.

Прошёл слух, что у нас появился злейший враг огородников под названием «медведка». Не имея ни малейшего представления о том, что это за существо (интернета ещё не было!), по совету знатоков я приняла меры предосторожности. Сказали, что медведки не переносят запаха рыбы с душком. Если такую рыбу закопать по периметру участка, то это послужит непреодолимым барьером для врага. Всю неделю в городе я собирала рыбные отходы, устроив «рыбную неделю», а приехав в пятницу вечером на дачу, закопала в землю это противомедведочное средство.

Утром в глаза сразу бросился беспорядок там, где я провела охранное мероприятие. Останки рыбьих голов и костей были разбросаны по земле. Мне говорили, что медведка – насекомое длиной около восьми сантиметров, то есть небольшая. Неужели это её работа?

– Не медведка хозяйничала, а, скорее всего, ёжик, – просветили знатоки.

– Что ты зарыла, какую рыбу? – уточняли они

– Больше всего было отходов от селёдки…

– То-то и оно! Ежи солёное любят.

Это было для меня открытием. Впредь рыбные остатки не зарывала, а с медведкой боролась другими методами. Для ежей оставляла иные угощения. Вскоре удалось увидеть целую ежиную семейку. За ежихой строем спешили несколько ежат. Возможно, это родственники нашего ежа. Почему «нашего»? Потому что мы в позапрошлом году привезли на дачу ежа из города.

Дело было так. Работники железнодорожного вокзала, где я работала в то время, на путях наткнулись на большого ежа. Как он очутился в городе, трудно предположить. Не бросать же бедолагу в опасном месте. Колючую и фыркающую находку принесли ко мне по двум причинам. Я работала в отдельном кабинете, где могла на время ежа приютить. На тот момент только у меня была дача, куда можно переселить ежа. Так решил коллектив. Мне осталось лишь подчиниться. Три дня ёж благополучно прожил в моём кабинете, не доставляя беспокойства. К выходным сотрудники приготовили ящик с дырочками, чтобы ёж не задохнулся. Благополучно «упаковали» красавца и торжественно проводили меня с необычной ношей до автобуса. По дороге домой ёж спокойно сидел в ящике. На дачу мы собирались поехать в субботу утром, поэтому я выпустила ежа в комнате. Не сидеть же ему целый вечер и ночь в ящике. Ёж сразу убежал под диван. Муж, пришедший с работы, не мог его найти. Перед сном мы поставили для гостя блюдечко с молоком, а сами легли спать. Даже задремать не успели, как ёж начал бегать по комнате. Надо сказать, что пол у нас был деревянным на лагах, из-за чего ежиное топанья казалось чересчур громким.

– Ёж всех соседей разбудит, – переполошилась я.

Нарушителя тишины поймали и, не придумав ничего лучшего, поместили колючее чудо в довольно широкое пространство между оконными рамами. Как подобная глупость могла прийти в голову? Минут через пять после того, как выключили свет, раздалась оглушительная дробь, прозвучавшая для нас сигналом тревоги. Вскочив с кровати, мы увидели спину стоящего на задних лапах ежа, который передними лапами оглушительно барабанил по стеклу.

С большим трудом ежа удалось вытащить из-за рамы. Ну что делать с шумным гостем? Не запихивать же на всю ночь в ящик. Поскольку большой коробки у нас не нашлось, ежа поместили в чугунную ванну в ванной комнате. Помещение закрыли на задвижку. Неугомонный ёж мог выбраться из ванной. Ищи потом его по всей квартире, к тому же, коммунальной. Время перевалило за полночь, и мы не могли предупредить нашу милейшую соседку о наличии необычного квартиранта. Её реакцию на неожиданную находку в ванной представить невозможно.

Ночь прошла без сна: то проверяли, как там ёж, то прислушивались, не встала ли соседка. На наше счастье соседка мирно спала, а вот ёж не находил себе места. Он метался по ванной, вставал на задние лапы, пытаясь передними зацепиться за край ванны. Никогда не думала, что у ежей такие длинные конечности.

Задремали мы лишь под утро. Будильник с трудом поднял нас к дачному автобусу. Ёжа благополучно поместили в ящик, закрыли, как следует, зная уже его неугомонность. До дачи добрались без приключений. После неимоверных переживаний минувшей ночи ёж не притронулся к налитому молоку, минуты две постоял около ящика на лужайке. Повернул нос в одну сторону, в другую. Ещё немного постоял. Затем неторопливо двинулся осваивать новую территорию. С новосельем!

Необычный чай

Наш дачный участок находится на окраине садоводческого товарищества, в тупике, поэтому незнакомого человека на улице можно увидеть редко. В начале мая молодая зелень ещё не успела превратить деревья и кусты в непроницаемые ширмы, затрудняющие обзор местности. Поэтому, работая в середине участка, я краем глаза заметила две женские фигуры, не спеша идущие по улице в нашу сторону. К кому бы это в будний день? Незнакомки подошли к соседней даче. Лет пять назад её купили у хозяев-москвичей очередные москвичи. Занятая работой, я и не думала выяснять, кто приехал к соседям. Но вскоре услышала, что меня окликают, называя по имени. Молоденькие девушки стояли возле моей калитки. Пришлось подойти.

– Здравствуйте! Вы ко мне?

– Здравствуйте! Не узнаёте меня? – произнесла одна из девушек, – Я – Света Рогозина.

Вглядевшись, я узнала внучку бывших соседей, которую помнила ребёнком. По глазам, только по выразительным карим глазам узнала. Передо мной стояла миловидная девушка, модно одетая, с красивой стрижкой. Надо же – Света! Неожиданно.

– Мы с подругой решили прогуляться. Погода хорошая. Хочу нашу дачу – бывшую – показать. Очень часто вспоминаю, как жила здесь с бабушкой и дедушкой. Скучаю без них. Вы знаете, что уже и деда нет в живых?

– Знаю, Света. Твоя мама сообщила, когда дачу показывала покупателям. Хорошие были люди. Добрая им память! Теперешних собственников нет. Они появятся не раньше июня. Проходите ко мне, со стороны посмотрите на прежние владения, – предложила я неожиданным гостям.

Приглашение было принято с удовольствием. Осматриваясь, Света безошибочно отмечала перемены, произошедшие за время её отсутствия. Меня не переставала удивлять её память. Ведь ребёнком была, а замечала всё, что происходило не только на родном, но и на соседском, то есть, нашем участке. После длительной экскурсии присели на скамейку. Света рассказала о том, что оканчивает университет с красным дипломом, собирается замуж. Потом неожиданно спросила:

– А помните, каким чаем Вы угощали меня!?

Вопрос удивил. Трудно предположить, что молодая модница с детских лет хранит в памяти дачный эпизод, о котором я не вспоминала.

С начала освоения дачных земель, а вернее, болот, мы соседствовали с супружеской парой москвичей пенсионного возраста. Они одними из первых возвели щитовой домик, в котором проводили всё лето с маленькой внучкой. Души в ней не чаяли. Мама девочки, их единственная дочь, после развода устраивала свою жизнь, на даче не появлялась, переложив заботу о ребёнке на родителей. Света скучала без мамы и тянулась к женщинам моложе бабушки. Она то и дело прибегала к нам (тогда любые ограждения отсутствовали), чтобы постоять возле меня, посмотреть, чем занимаюсь и поспрашивать, что и зачем. Всю неделю девочка проводила в привычном небольшом обществе, а мы, приехавшие на выходные, бывали в новинку. Удивляюсь, как у меня хватало терпения отвечать почемучке.

В один из таких дней ни деду, ни бабушке никак не удавалось зазвать внучку на обед. Она отказывалась уходить от нас, приговаривая:

– Пока обедаю и сплю, вы уедете в город!

Бабушка умоляюще смотрела на меня. Чтобы не оставаться безучастной,

я решительно произнесла:

– Во-первых, мы уедем лишь завтра, Во-вторых, давай договоримся, Света: сейчас ты пойдёшь обедать и спать, А потом приходи на чай, – и добавила шёпотом, – Чай будет необычный!

– Необычный!? – тоже шёпотом переспросила Света, – А какой?

– Придёшь – увидишь!

Зря я думала, что ребёнок не вспомнит о нашем уговоре. Через пару часов за моей спиной раздался голосок Светки:

– Когда чай пить будем?

– Обещала – пои нас чаем! – поддержал маленькую соседку мой муж.

Пришлось накрывать стол, стоящий прямо на лужайке под открытым небом, потому что хоть какого дома у нас ещё не было. Девочка, молча и внимательно наблюдала, как ставлю чашки, корзиночку с сушками, сахарницу. Муж принёс два чайника: с заваркой и кипятком. Я наполнила чашки. Насупившаяся Светка озабоченно произнесла:

– Сказали, что чай будет необычный. А какой необычный, если у вас только сахар и сушки, даже конфет нет!?

Лихорадочно стала соображать, что ответить маленькой приставале. Ну кто меня за язык тянул? Какой необычный чай, если даже воды вдоволь нет из-за отсутствия водопровода? Тут взгляд случайно упал на чашку с чаем. Вот оно – спасение!

– Какая ты, Света, невнимательная! Посмотри в чашку, а чтобы лучше видеть, налей чай в блюдце. Чай у нас – необычный! Смотри, смотри!

Девочка налила чай и осторожно заглянула в блюдце. Она больше ни о чём не спрашивала, не брала ни сахар, ни сушки, лишь неотрывно смотрела в блюдце, потом отхлёбывала чай и вновь осторожно наполняла блюдечко. Когда чашка опустела, Света быстро сказала «спасибо» и побежала к себе с восторженным криком:

– Бабушка, я пила чай… с об-ла-ка-ми!

Спрятался

Пресмыкающиеся. Когда слышу это слово, становится не по себе. До сего времени они ничего плохого мне не сделали. А всё равно боюсь! Из всех рептилий только черепахи не вызывают страха. С другими представителя этого класса не хотелось бы встречаться, но приходится. Дачные участки – на болоте, где, как известно, водятся и гадюки, и ужи. В первый год освоения целины их количество не поддавалось учёту. Мы работали в резиновых сапогах даже в жару, чтобы хоть как-то обезопасить себя, если ненароком наступишь на нечто ползующее в траве. Говорят, что укус ужей для человека не опасен. Ужи, в основном, не ядовитые. В основном. Значит, всё-таки есть и ядовитые. О гадюках и говорить нечего.

Именно из-за пресмыкающихся на нашем дачном участке никогда не было и нет высокой травы или каких-то зарослей. На открытом пространстве легче заметить любое инородное тело. Поэтому скашиваем траву дней через десять. Сначала все дачники пользовались косами. После электрификации дачных поселений затарахтели косилки и триммеры, облегчив труд косцов. У нас есть косилка, которая не только скашивает, но и собирает траву в бункер. Удобно! Я люблю, занимаясь этой работой, наслаждаться ароматом свежескошенной травы.

Так вот как-то, направляясь от кухни к бане, метрах в трёх-четырёх от себя заметила именно то, что взрывается в мозгу страхом: «Гадюка!!!» Где-то в лесу или в поле я непременно пустилась бы в противоположную сторону от этого страха. Но на своём участке я должна знать, какая змея здесь ползает, гадюка или уж? Осторожно пошла вслед за неизвестным. На помощь звать некого, сегодня на даче – одна. И соседей не видно. Вглядевшись, облегчённо выдохнула – уж ползёт, а вернее, небольшой, сантиметров тридцать, тоненький ужонок. На головке хорошо видны яркие жёлтые пятна. Подарила ж Природа такие опознавательные знаки!

Видимо, почувствовав моё присутствие, ужонок прибавил скорость. Он старательно извивался, двигаясь по направлению к смородиновому кусту посреди лужайки. Я с любопытством следовала за ним. Благополучно достигнув цели, ужонок нашёл небольшое углубление в земле, быстро свернулся в этой ямке плоской спиралькой и, чего я совсем не ожидала, закрыл головку кончиком хвоста и затих.

От умиления я рассмеялась: «Надо же, спрятался!» И пошла по своим делам. Довольно пугать малыша!

Чучело

Чучело только видом пугает (пословица).

Первые ягоды нового, очередного дачного сезона ожидались с особым нетерпением. Садовая земляника, которую принято называть клубникой, созревала раньше других дачных лакомств. У нас клубника пользовалась особым расположением. Я уделяла ей много внимания, ухаживала с любовью. Результат радовал. Утром первым делом ноги сами несли к клубничным грядкам. Первые ягоды бывали довольно крупные. Вот уже совсем немного до торжественного момента насладиться ароматной сочной ягодой. Нет, пожалуй, не совсем созрели, надо подождать. А потом самую крупную клубничку с красным бочком находили сорванной и брошенной рядом с грядкой, а за ней вторую, третью… Кто посмел!?

Соседи, как водится, знали всё. Они сразу указали на хулинганов-вредителей. Вороны хозяйничали в наше отсутствие (мы на дачу приезжали лишь по выходным). И сороки от них не отставали. Все ягод ожидали, «навитаминиться» хотели.

Каждый дачник боролся с напастью доступными методами. Кто укрывал посадки сеткой, кто расставлял палочки с шуршащими бумажными лентами. Мы с мужем решили соорудить чучело, но не традиционное, а похожее на меня. Ушлые птицы определённо знали меня в лицо, постоянно ведя наблюдение с дерева или крыши. Пусть думают, что я днём и ночью несу вахту.

Сказано – сделано. Чучело получилось что надо! Из толстой доски муж выпилил абрис человеческой головы и туловища, прибил поперечную доску по ширине плеч. Всю конструкцию прикрепил к железной трубе, чтобы удобно было втыкать в землю в любом месте. Завершила работу я. Так называемую голову покрасила тонированной водоэмульсионкой, нарисовала чёрной краской волосы, глаза, нос, рот. Для одежды не пожалела свой красный свитерок, к нему пришила поношенные брюки (хорошо – не успела сжечь в бочке). К низу брюк прикрепила носки, набив их целлофаном. Наряд дополнил чёрный халат с белыми рабочими перчатками в конце рукавов. К одной перчатке привязала целлофановый пакет, чтобы побольше шуршания создавалось. На шее вместо шарфика красовался яркий пояс от платья. На голову водрузила некогда любимую замшевую кепочку, прибив её большим гвоздём, чтоб не сдуло. Муж расхохотался: «Вы с чучелом, как сестры-двойняшки!» Довольная результатом работы, сомнительный комплимент я пропустила мимо ушей.

Чучело заняло место около клубники вечером, когда мы отправились в дом на отдых. Из окна наш сторож был хорошо виден. При лёгком ветерке рукава халата и брюки слегка колыхались, создавая иллюзию движения. Прекрасно! Дневные впечатления вылились в несколько рифмованных строк:

Утром – сразу к ягодам. Сорванных и брошенных не оказалось. Что будет, когда вновь приедем на дачу?

Через неделю, ранним субботним утром мы заняли очередь на дачный автобус. Народу, как всегда, много. Я не сразу заметила соседку по даче. Её владения находились через участок от нас. Одинокая женщина, старше меня на десяток лет, считала себя обиженной жизнью, завидовала всем окружающим. По-моему, мы оказались единственными, с кем она не успела поругаться и поддерживала добрососедские отношения. Женщина, видимо, давно гипнотизировала меня взглядом и подошла сразу, как только я издали поклонилась ей. Приветствие прозвучало несколько странно: «Любовь Ивановна! Позавчера я на тебя сильно обиделась!» В голове не укладывалось, как совместить её довольную физиономию со сказанным. Чем я могла обидеть, да ещё позавчера, когда всю неделю была в городе? Довольная замешательством, соседка продолжила, уже обращаясь не только ко мне, но и к любопытствующим очередникам.

– Приехала я в четверг на дачу. Ближайших соседей не видно. Переоделась, вышла на грядки. Смотрю: на своём участке Любовь Ивановна стоит. Я машу рукой и кричу: «Здравствуй, Любовь Ивановна!» Молчит. Ну, думаю, не слышит. Немного поработала, разогнулась. Вижу – и Любовь Ивановна отдыхает. Но на приветствие снова не ответила, даже внимания не обратила, знать, обиделась на что-то. Ну, и я не буду с ней разговаривать. Собрала ягоды. Направилась к дому. Не хотела смотреть, но голова сама повернулась в сторону вашей дачи. Что это Любовь Ивановна так долго стоит на одном месте, чем занимается? Надо узнать. Подошла к калитке. На мой оклик – молчание. Всмотрелась – да это не Любовь Ивановна, а чучело в её одежде. Похоже-то как! Ну, соседи и придумали! Надо рассказать, как я на чучело обиделась.

– Не раз советовала тебе, Вера Михайловна, сначала разобраться в любой ситуации, а уж потом обижаться, – под смех очереди ответила я.

Соседка несколько раз в салоне автобуса повторила свой рассказ, а на даче напросилась поближе рассмотреть мою тёзку. С её подачи с чучелом познакомились все соседи. Нередкие дачные гости непременно изъявляли желание сфотографироваться с моим двойником. Я тоже попросила мужа сделать кадр. Фото под названием «Два чучела» заняло место в альбоме. К предыдущим рифмованным строчкам я прибавила ещё четыре: