Читать онлайн Спасательные шлюпки «Глен Каррига» бесплатно

Повесть о невероятных приключениях моряков, выживших в крушении торгового судна «Глен-Карриг», ставшего жертвой жестокого рока в далеких Южных Морях, рассказанная в 1757 году потомственным дворянином, сэром Джоном Винтерстроу, своему сыну, Джеймсу Винтерстроу, а затем, согласно его воле, от руки и в надлежащей форме записанная Вильямом Хоупом Ходжсоном.

Матери моей посвящается

Madre Mia

1. Земля обреченных

Пять дней мы плыли на шлюпках и за все это время никакой земли, ничегошеньки не было видно. А потом утром шестого дня боцман, он командовал одной из наших шлюпок, как закричит, что видит далеко по левому борту землю; но уж больно она была далеко от нас, сразу и не различишь, то ли земля, то ли облако утреннего тумана. Тем не менее, поскольку в наших сердцах начала зарождаться слабая искра надежды, не смотря на свою усталость, мы налегли на весла, и примерно через час уже точно знали – перед нами действительно земля, а если говорить точнее, какой-то низкий берег.

* * *

Было уже, наверное, немного за полдень, когда мы подошли на своих шлюпках настолько близко, что смогли определить какого рода ландшафт скрывается дальше от берега, тогда то мы и поняли, – перед нами невероятно плоская, пустынная и необитаемая земля, такой она мне тогда показалась. Кое-где, там и сям, проглядывали островки какой-то странной растительности, только что это было низкорослые деревья или какой-то кустарник я точно не могу сказать, но я точно знаю, они не были похожи ни на что из того, что когда-либо мне доводилось видеть.

Насколько я помню, мы шли на веслах вдоль берега, стараясь плыть как можно медленней, в поисках хоть какого-нибудь залива, чтобы благодаря нему можно было бы войти внутрь этих земель. Не могу сказать, сколько времени всё это продолжалось, только мы не собирались сдаваться. В конце концов, мы её нашли – илистое, заболоченное устье, которое в итоге оказалась эстуарием[1], впрочем, мы так и думали, что там будет устье. Как раз в него мы и вошли, и продвинулись совсем немного, вверх, по извилистому руслу реки или залива. Всё то время, пока мы тихонько гребли, мы внимательно осматривали оба берега в надежде на то, что, может быть, удастся найти место, где можно будет сделать стоянку, но ничего мы так и не нашли. Все брега были покрыты какой-то липкой, вонючей грязью, поэтому мы не отважились даже сунуться туда, как сначала нам всем хотелось, – махом, лихо и с отвагой.

* * *

Зайдя в залив углубившись по нему немногим больше мили внутрь неизведанной страны, мы увидели на берегах те растения, которые я заметил еще когда мы были в море, а теперь, находясь всего в нескольких ярдах от них, мы могли гораздо лучше их изучить. Так я сумел понять, что они представляли из себя низкорослые деревца, к тому же еще и корявые, причем выглядели они довольно чахлыми. Лишь только подойдя к ним поближе я сумел понять, что именно из-за слабых и болезненных ветвей я принял это дерево за кустарник. Его ветви были тонкие и мягкие по всей своей длине, при этом они провисали вниз и волочились по земле, а на каждой такой ветви был один-единственный, похожий на капусту плод, кстати сказать, довольно большой, и возникало такое впечатление, что он растет на самом её конце.

Вскоре мы миновали скопления деревьев и речные берега опять стали очень низкими, я залез на банку[2], откуда мог обозревать окружающий нас ландшафт. При помощи этого мне удалось выяснить, что всё пространство, насколько я мог охватить его взглядом, было сплошь утыкано протоками и затонами, некоторые из этих затонов были очень большими и широкими. Поскольку у меня уже сложилось определенное впечатление об этом месте, теперь я убедился в том, что вся эта частичка суши не что иное, как сплошное болото, расположенное в какой-то потрясающей низине. Да, что ни говори, а влипли мы в огромную лужу грязи, и от этого такое чувство тоски и безотрадности охватило мою душу, что смотреть на это мне больше совсем не хотелось. Возможно, где-то глубоко на бессознательном уровне мою душу охватила своего рода оторопь из-за той поразительной тишины, которая окружала нас, так как, куда бы я не взглянул, нигде не было видно ни единого живого существа, ни птиц, ни растений, лишь только чахлые приземистые деревья росли островками, выглядывая то здесь, то там, повсюду.

Когда же я полностью привык к окружающей меня обстановке, эта самая тишина начала казаться мне какой-то сверхестественной и зловещей, поскольку память моя не могла подсказать похожего случая, чтобы прежде мне доводилось оказаться в таком царстве безмолвия. Всё словно застыло перед моими глазами, ни единой, даже маленькой одинокой пичужки не видать было на хмуром небе. Сколько бы я не прислушивался, даже слабого крика морской птицы не доносилось до моего слуха. Ничего! Не было слышно даже кваканья лягушек, даже плескания рыб. Я чувствовал так, словно мы попали в Страну Забвения, которую правильней было бы назвать Землей Обреченных.

В течение трех часов мы беспрестанно работали веслами, моря больше не было видно, также не видно было и места, куда могла бы ступить наша нога. Везде вокруг нас хлюпала грязь, – то серая, то черная. Вот уж, поистине, бескрайняя, дикая пустошь, до отказа заполненная вязкой и липкой мерзостью. Поэтому нам и приходилось грести, поскольку мы не теряли надежды, в конце концов, наткнуться на какой-нибудь островок.

Затем, незадолго до заката солнца, мы решили сделать передышку за веслами и перекусить, взяв немного из того, что осталось от нашего запаса, а пока каждый занимался своей порцией пайка, я смотрел на то, как солнце садится за горизонт, далеко, за бескрайним, необозримым болотом. Мне даже начали мерещиться какие-то странные, замысловатые тени, они выступали откуда-то из-за моей спмны и падали на воду по левому нашему борту, потому что мы как раз сделали стоянку напротив островка с этими отвратительными и жалкими деревьями. Именно в этот момент, насколько мне удается вспомнить, я с новой силой ощутил каким безмолвным и странным выглядит всё вокруг меня, к тому же я ясно осознал, что всё это отнюдь мне не мерещится. Также я заметил, что ребятам и в нашей шлюпке, и в шлюпке боцмана тоже, как-то неспокойно на душе от столь колоритного пейзажа, так как все они говорили вполголоса, будто боясь нарушить тишину.

В то самое время, когда я уже был почти раздавлен, чувствуя себя изолированным от мира, из дикой, заброшенной пустоши пришло первое напоминание о том, что жизнь в этом захолустье все-таки есть. Первый раз я услышал на большом расстоянии от нас, где-то глубоко внутри тех земель, какой-то низкий всхлипывающий стон. Его нарастание и утихание были подобны завыванию дикого ветра, проносящегося сквозь огромную лесную чащу, хотя никакого ветра и в помине не было. Вдруг, как-то сразу всё умерло, словно куда-то рухнуло, и тишина воцарилась еще более жуткая, тем самым представляя поразительный контраст с унылым и странным рёвом. Я огляделся по сторонам, посмотрел на ребят в нашей шлюпке и в той, которой командовал боцман, при этом у меня сразу возникло такое впечатление, что никого из них нет сейчас здесь, все они замерли, будто превратились в камни, и сидели напряженно прислушиваясь. Так прошла одна минута, вторая, вдруг один из матросов разразился раскатистым смехом, я сразу понял, что у него нервишки шалить начали.

Боцман отругал его и заставил замолчать. В тот же самый момент опять раздался этот не то стон, не то дикое всхлипывание, теперь мы слышали его откуда-то справа. Нарастая и становясь всё громче и громче, буквально через секунду, ревело уже за нашими спинами, подобно эху, а начинался рев далеко, где-то в глубине залива. Я опять взобрался на банку, намереваясь на этот раз лучше рассмотреть местность вокруг нас. Только вот берега стали заметно выше, да еще и растительность служила естественным экраном, загораживая обзор, не смотря на то, что я поднялся повыше и мое положение, по идее, должно было дать мне возможность видеть гораздо дальше за кромку берега.

Так вот, немного времени спустя завывание прекратилось и снова воцарилась мертвая тишина. Мы все сидели, затаив дыхание, в ожидании того, что последует дальше, Джордж, наш самый младший юнга, который сидел рядом со мной, дергает меня за рукав и спрашивает испуганным голосом, не знаю ли я, чтобы это всё могло значить. В ответ я только покачал головой, и хотел сказать, что знаю об этом не больше его, но вместо этого, чтобы его хоть немного успокоить сказал, что это, наверное, ветер так воет. Не поверив мне, он только покачал головой, так как действительно было яснее ясного, тут никаким ветром даже близко не пахло, погода стояла безветренная.

Едва я успел произнести эти слова, как снова раздался этот заунывный вой. Казалось, что он исходит откуда-то издалека, из самого верховья залива, а потом, буквально сразу, мы его уже слышали откуда-то с низу, из внутренней части земли, а потом с островка, что был между нами и морем. Он наполнил собой вечернюю мглу, пропитав воздух скорбным, жалобным стоном, и я заметил, что в этом жутком стенании, в этом плаче отчаяния, звучало что-то до боли человеческое. И такая жуть пробрала нас, что ни один не решался и рта раскрыть, казалось, мы все превратились в слух, застыли и внемлем страданиям потерянных душ. За то время, пока мы, перепуганные до полусмерти, сидели и слушали, солнце закатилось за самый край небосвода и нас окутал полумрак.

Сразу, вслед за этим произошла еще более необычайная вещь; пока ночная тьма сгущалась, странное завывание стихло, в тоже время другой звук словно вырвался откуда-то из внутренней части этой земли, из самого её центра, – раскатистое, низкое рычание. Сначала, как и завывание, оно казалось приглушенным, тем не менее оно очень быстро нарастало, накатываясь на нас со всех сторон волнами, и вскоре вся непроглядная ночная тьма была им полна. Оно становилось всё громче и громче, и вот уже в нем слышалось пронзительное звучание множества труб с характерным насыщенным тембром, которые, казалось, вырывались из дикого рыка. Вслед за этим, оно постепенно начало стихать и превратилось в нескончаемый рокот, в котором мне удалось услышать то, что я могу описать как злобное рычание голодного зверя. Потрясающе! Никакого другого слова, из тех, что я знаю, не способны передать те нотки неутолимого голода, которые в наиболее устрашающей форме доносились до моего слуха. И этот рык, больше чем какие-либо другие из всех необъяснимых и странных звуков, которые мне пришлось услышать за свою жизнь, леденил в моих жилах кровь и заставлял трепетать сердце.

Когда я так сидел весь превратившись в слух, Джордж неожиданно схватил меня за руку и, дрожа от страха, визгливым шепотом сообщил, что кто-то ходит в зарослях между деревьями на левом берегу. Подтверждение этим словам я получил незамедлительно, поскольку собственными ушами уловил шорохи и шелест именно в том самом месте, и они не стихали. А затем, совсем близко к нам, я услышал приглушенные звуки напоминающие урчание, казалось, будто дикий зверь мурлыкая трется о мой локоть. В тот же момент я услышал слова боцмана, он тихо приказал Джошу, старшему юнге, он был за главного на нашей шлюпке, плыть борт о борт с ним, теперь он взял на себя командование над обеими нашими шлюпками. Мы подняли весла и положили наши обе шлюпки в дрейф в середине залива, при этом перепуганные до смерти мы зорко вглядывались в кромешную ночную темень, пытаясть там хоть что-нибудь разглядеть, и старались говорить только шепотом, только у нас это получалось настолько тихо, что с трудом удавалось разбирать слова через непрекращающийся рык.

Тянулись часы, и ничего кроме того, о чем я уже рассказал, более не произошло. Правда, где-то сразу после полуночи деревья напротив нас начали опять колыхаться, словно какой-то зверь, хотя вполне может быть там их было несколько, крадучись подполз и притаился среди них, немного погодя вслед за этим мы услышали всплеск, будто что-то плюхнулось в воду возле берега. Впрочем, звуки эти быстро стихли, и мертвая тишина воцарилась опять.

Так, утомительно долго тянулось время, пока на самом Востоке небо не начало проясняться, тем самым извещая нас о наступлении нового дня. И по мере того, как нарождался новый день, а свет обретал свою силу, это ненасытное рычание становилось всё тише и тише, уходя вместе с мраком ночи. А потом настал этот долгожданный день, и снова мы услышали горестное стенание, которое не давало нам покоя до самой ночи. Оно то стихало, то снова набирало силу и, приобретая еще более скорбные оттенки, расползалось по необъятной пустоши, окружающей нас, это продолжалось до тех пор, пока солнце не поднялось на несколько градусов выше горизонта, после этого стон начал постепенно становиться тише, долгим унылым эхом достигая наших ушей. В конце концов, всё смолкло, и опять на нас навалилась тишина, придавив своей тяжестью на все часы, пока светило солнце.

Когда день уже был в самом разгаре боцман предложил нам позавтракать тем, что осталось из наших скудных запасов. После этого, первым делом окинув взором берега, чтобы понять, не таят ли они какой-нибудь опасности, мы снова налегли на весла и поплыли вверх по заливу, уповая на то, что сможем добраться до такого уголка этой земли, где жизнь еще не совсем угасла, и где наши ноги ступят на твердую почву. Вопреки тому, что я рассказывал раньше, растительность в том месте, где мы тогда уже находились, стала богаче, а потом, когда мы проплыли дальше, и вовсе расцвела во всем своем буйном великолепии. То есть, получается я был не совсем прав, когда говорил о том, что жизнь здесь полностью вымерла. Теперь, когда я вспоминаю наши приключения, я думаю, что непролазная грязь, которая нам встретилась в первый день пребывания в этих землях, не смотря на то, что была липкой и вязкой, таила в себе огромный потенциал, в ней сохранялись вялые зародыши обильной и разнообразной жизни.

Стоял ясный полдень, кроме того заметна была хоть и не большая, но все-таки какая-то перемена в ландшафте, окружающем нас, при этом и растительный покров подальше от воды стал немного богаче и более сплошным, только с воды берега по-прежнему оставались такими же неподступными, покрытыми всё той же непроходимой липкой грязью. Так что нигде мы не могли пристать, потому что даже если бы мы где-нибудь и высадились, то ничего хорошего нас не ждало.

Всё то время, пока мы плыли, мы постоянно следили то за одним берегом, то за другим, к тому же тем, кто не сидел на веслах, приходилось держать наготове свои охотничьи ножи, поскольку события прошлой ночи не давали никому покоя и мы были очень сильно напуганы. В результате, нам все равно пришлось повернуть свои шлюпки обратно к морю, не говоря еще о том, что и провиант наш был уже совсем на исходе.

2. Корабль в Гавани

Уже вечерело, когда мы плыли по заливу, впадающему в другой более крупный залив, а туда можно было попасть лишь только обогнув берег, находящийся по нашему курсу с левой стороны. Мы собирались пройти мимо, – как уж не раз делали за весь этот день, но наш боцман, чья шлюпка была впереди, вдруг как закричит, что видит какое-то судно, лежащее в дрейфе, немного выше первого изгиба берега. Смотрим, так и есть, мы даже не сразу и поверили в то, что, действительно, торчит прямо перед нашими глазами одна из мачт какого-то корабля, правда, паруса на ней были изорваны в клочья, видимо, их так потрепало, пока его носило по волнам.

Именно в тот момент, когда мы уже начали сходить с ума, чувствуя себя покинутыми и брошенными на краю земли, и с опаской ожидали наступления ночи, в сердцах своих мы ощутили светлое чувство очень похожее на радость. Впрочем, боцман сумел нас сразу охладить, грубо, в свойственной ему манере, заткнув наши рты, он напомнил о том, что мы ничего не знаем о том, кто является хозяином этого судна. В полнейшей тишине он направил свою шлюпку к этому кораблю, в залив, куда мы за ним и последовали, изо всех сил стараясь не издавать ни единого звука и следя за тем, чтобы подгребая веслами не плескать. Действуя таким образом, не спеша, мы подошли к самому рукаву залива, откуда открывался прекрасный вид и можно было беспрепятственно рассмотреть этот корабль, безмятежно качающийся на волнах, немного поодаль. С этого расстояния он совсем не производил впечатления судна с экипажем на своем борту, по этой причине, после недолгих колебаний, мы налегли на весла и прибавив скорость поплыли прямо к нему, стараясь производить как можно меньше шума.

Какой-то явно не английский корабль качался на волнах в гавани, рядом с берегом залива, который был от нас по правую руку, а на том берегу виднелись густые заросли низкорослых, чахлых деревьев. Казалось, будто он стоял на якоре, прочно увязшем в топком иле или грунте. При этом выглядело это судно довольно старым и потрёпанным, по этой причине в душе моей зародилось смутное сомнение в том, что мы сможем на его борту найти что-нибудь подходящее для наших желудков.

Мы подошли к нему на расстояние примерно равное десяти морским саженям[3], взяв курс на его правый крамбол[4], поскольку нос его был направлен прямо в устье маленького залива. Затем боцман скомандовал своим ребятам отгрести немного назад, тоже приказал и Джош гребцам на нашей шлюпке. Приготовившись сразу удирать в том случае, если возникнет какая-либо опасность, боцман громко приветствовал незнакомое судно, но никто ему не ответил, послышалось лишь только эхо его собственного крика, которое, отразившись от корабля, вернулось обратно. Он снова гаркнул, надеясь на то, что на этот раз его услышат те, кто сейчас находится внизу, в подпалубных помещениях, если они не услышали его первое приветствие. И во второй раз ничего, за исключением раскатистого эхо, впрочем нет, деревья на берегу, такие безмолвные и неподвижные, как нам сперва показалось, начали немного трепетать, словно его голос растревожил их.

Набравшись смелости, мы подплыли к нему и прижались борт к борту, после чего закинули на его борт свои весла и уже через минуту по ним вскарабкались на палубу. Смотрим, никаких особых повреждений вроде бы нет, разве что палубный иллюминатор в кают-компании разбит, да корпус кое-где слегка покорежен, а в остальном полный порядок. А потом, присмотревшись повнимательней, у всех у нас возникло предположение, что этот корабль команда покинула не очень давно.

Как только боцман поднялся на корабль из своей шлюпки он сразу же кинулся на корму, к трюмному люку, и все, кто уже был на борту, последовали за ним. На корме мы увидели, что крышка трюма отошла примерно на дюйм и нормально не закрыта, при этом от нас потребовалось приложения стольких усилий для того, чтобы убрать её в сторону и всё это заняло столько времени, что в результате мы очень хорошо уяснили, каких трудов это стоит отодвинуть крышку трюма на заброшенном корабле.

Однако на то, чтобы спуститься в трюм нам много времени не понадобилось. Внизу мы обнаружили, что в кают-компании нет ничего кроме пустых шкафов и полок. Из неё открывался проход в две отдельные каюты, расположеные в носовой части корабля, и в каюту капитана в кормовой его части, причем во всех этих каютах мы нашли личные вещи, одежду и всякий хлам, это как раз служило подтверждением тому, что корабль его команда покинула в спешке. Еще сильней нас в этом убедило то, что в выдвижном ящике шкафа, стоящего в капитанской каюте, мы нашли большое количество золотых самородков. Вряд ли можно было бы такое предположить, чтобы его владелец всё это бросил по собственной воле.

Относительно отдельных кают; одна из них находилась по правому борту и по обстановке в ней можно было догадаться, что её занимала женщина, причем никакого сомнения не возникало в том, что она была пассажиркой. Другую, в которой стояло две койки, с определенной степенью уверенности можно сказать, занимало двое молодых людей, это мы сумели установить по носильным вещам, небрежно разбросанным по всей каюте.

Все же вряд ли можно сказать, что на осмотр этих кают мы потратили слишком много времени, поскольку мы искали провиант и по этой причине торопились, подстегиваемые приказами боцмана. Нам нужно было как можно быстрей выяснить, есть ли на этой старой посудине хоть какая-нибудь провизия, которая могла бы спасти нас от голодной смерти.

В завершение своего осмотра мы отодвинули крышку люка, которая вела в кладовую и, взяв с собой две лампы, которые мы принесли со шлюпок, спустились вниз, на разведку. Оказавшись там, через некоторое время мы наткнулись на два бочонка, которые боцман открыл при помощи своего топорика. Бочки были целые и прочные, в них хранились корабельные галеты[5], – очень хорошие и пригодные в пищу. После такой находки, как можно догадаться, у нас на душе сразу полегчало, теперь мы уже знали, что страшную голодную смерть удастся отсрочить хотя бы на немного. Продолжая разбирать запасы мы обнаружили: бочку черной патоки, бочонок рому, несколько ящиков сухофруктов, правда, они уже заплесневели и не очень годились в пищу, бочонок говяжьей солонины и бочонок хорошо просоленой свинины, небольшой бочонок уксуса, ящик бренди, четыре бочонка муки, один из которых, как оказалось, сильно отсырел, и целую кучу различных жирных соусов.

Через некоторое время мы подняли все эти припасы в просторную кают-компанию, там уже можно было спокойно выбрать, что лучше подходит нашим желудкам и выкинуть пропавшие продукты. Пока боцман тщательно просматривал наши трофеи, Джош взял двух матросов и поднялся с ними на палубу, а оттуда они спустились на наши шлюпки и с них перетащили нашу экипировку и снаряжение, так как мы решили эту ночь провести на борту корабля.

Когда мы всё это сделали, Джош отправился на полубак[6], туда, где должен был находиться кубрик[7] для матросов. Там он не нашел ничего кроме двух матросских сундуков, матросского чемодана, еще там валялся какой-то старый такелаж, к тому же еще не в полной комплектности. В кубрике имелось всего десять коек, поскольку это был всего-навсего небольшой бриг[8] и не было никакой необходимости держать на нем большую команду. Кроме того Джош хотел проверить, что у них хранится в запасных рундуках[9], невозможно было в такое поверить, чтобы у десяти здоровых мужчин было всего два сундука да один матросский чемодан. Но сейчас ему было не до этого, почувствовав сильный голод, он вернулся на палубу, а оттуда направился в кают-компанию.

За то время, пока он отсутствовал, боцман приказал двум матросам убрать в кают-компании; после чего он выделил каждому из нас по две галеты и стопке рома, а Джошу, когда тот вернулся он выделил такую же порцию. Чуть погодя мы провели что-то вроде совещания, мы были довольны и чувствовали удовлетворение от того, что сегодня сидим в каюте полной провианта и говорим о своем насущном.

При этом, до того как начать совещаться, мы успели покурить наши трубки, дело в том, что боцману удалось найти в капитанской каюте целый ящик табака, и только потом мы приступили к обсуждению той ситуации, в которой оказались.

У нас имелся запас провианта, как расчитал наш боцман, позволяющий прожить, в лучшем случае, около двух месяцев, причем не особенно ограничивая себя в питании; кроме этого, нам нужно было проверить есть ли на бриге вода в бочках, так как в заливе вода была солоноватая и противная, даже в той самой дальней его части, куда мы заходили с моря, стоит сказать, что до сих пор недостатка воды мы не испытывали. Проверить наличие воды боцман поручил Джошу и двум матросам, к тому же он распределил дежурства на камбузе[10] для матросов, на всё то время, пока мы будем находиться на этой посудине. В эту ночь, сказал он, нам можно отдохнуть, поскольку у нас был достаточный запас воды в бочках на шлюпках, с ним мы спокойно могли дожить до следующего дня. Постепенно сумрак надвигающейся ночи стал заполнять каюту, но мы все равно продолжали болтать, наслаждаясь комфоротм и получая удовольствие от хорошего табака, который мы смогли должным образом оценить.

Через какое-то время один из матросов неожиданно прикрикнул на нас, чтобы мы замолчали, и в тоже мгновение мы все опять услышали этот далекий протяжный стон, тот же самый, который мы слышали вечером в первый день. Вспомнив о том, какого страху он на нас навел накануне, мы переглянулись сквозь клубы табачного дыма и сгущающийся сумрак наступающей ночи. За всё то время, пока мы ошарашенно смотрели друг на друга, стон стал еще отчетливей слышен, и, в конце концов, мы словно укунулись в него, – всё было именно так! Казалось, он просачивается прямо через разбитый иллюминатор, как будто какое-то измученное, невидимое существо стоит и плачет на палубе над нашими головами.

Все сидели как завороженные в каюте наполненной этим стоном и никто не мог даже пошевелиться, ни один из нас. Только боцман и Джош поднялись вверх на палубу через люк, чтобы посмотреть, может быть, кого-нибудь смогут заметить, но ничего они не увидели, так и вернулись обратно к нам, решив, что ничего хорошего в этом нет выставляться на обозрение безоружным, какими мы были на тот момент, ведь за исключением матросских ножей[11] у нас ничего не было.

Постепенно ночь окутала мраком весь мир, а мы так и сидели в темной каюте. Никто не проронил ни единого слова, лишь только когда огонек вспыхивал в трубке, озаряя лица, можно было понять, что рядом с тобой находится кто-то еще.

Внезапно мы услышали низкое, раскатистое рычание, оно прокатилось по всей этой земле. В ту же секунду стон затих, захлебнувшись в угрюмом, грохочущем шквале, опять всё смолкло и полная тишина воцарилась на какое-то мгновение, а потом опять началось всё сначала, теперь рычание это слышалось ближе и было гораздо отчетливей для слуха. Я вынул трубку изо рта, потому что меня снова охватил неописуемый ужас, я опять вспомнил то сильное чувство тревоги, которое у меня появилось в первую ночь, сейчас вкус табачного дыма не доставлял мне никакого удовольствия. Глухое утробное рычание, словно волной накрыло нас с головой и постепенно смолкло где-то вдали, уступив место напряженной тишине.

Сквозь тягостное безмолвие я услышал голос боцмана, он приказал нам всем быстро перебраться в капитанскую кабину, а после того, как подчинившись его команде, мы перешли туда, он решил задраить люк трюма. Джош тоже пошел с ним, и только вдвоем они сумели закрыть его как надо, хотя попотеть им пришлось изрядно. Когда они вернулись в капитанскую каюту, мы плотно закрыли дверь и задвинули засов, а затем подтащили к ней два рундука, чтобы подпереть ими для надежности. Даже сделав это мы едва могли успокоиться, хотя казалось, что никто ни зверь, ни человек не сможет теперь добраться до нас. Не смотря на это, мы были еще весьма далеки от того, чтобы чувствовать себя в полной безопасности, потому что в том рычании, которое заставляло нас дрожать от страха всю прошлую ночь, было что-то демоническое, и мы не знали порождения каких жутких Сил поджидают нас за пределами нашего укрытия.

Всю эту ночь, также как и вчера, мы слышали рык, иногда казалось, что он совсем рядом – такое невозможно передать словами! Он громыхал чуть ли не над нашими головами, на этот раз он было гораздо громче, чем в прошлый раз. И всю эту ночь я благодарил Господа Бога за то, что он помог нам найти убежище в самом центре этого кошмара.

3. Чудовище, в поисках своей жертвы

Я лежал, лишь временами проваливаясь в сон, также спали и другие наши ребята, по крайней мере, большинство из них. Однако на самом деле получалось так, что я пребывал не то в полусне, не то в полузабытьи, будучи не в состоянии заснуть по-настоящему, и всё из-за этого непрекращающегося рыка, в который мы погружались, окутанные ночной тьмой, причем от этого мне становилась всё страшней и страшней. Вдруг, где-то сразу после полуночи, я услышал звук в кают-компании, сразу за нашей дверью, лишь только я это услышал – в одно мгновение весь сон у меня как рукой сняло. Я сел на своей постели, прислушался и понял, точно, кто-то копошится возле двери в кают-компанию. Поняв что происходит, я тут же встал со своей постели и пошел, осторожно на цыпочках, туда, где спал наш боцман, собираясь его разбудить, если он, конечно, спит. Лишь только я к нему подкрался, он тут же схватил меня за лодыжку и приказал шепотом молчать, потому что он тоже слышал этот странный звук за дверью, похожий на то, будто кто-то чем-то возит по стенам и по полу.

После этого мы вдвоем тихонько подкрались к двери настолько близко, насколько это позволяли рундуки, которыми мы её прижали, и здесь, согнувшись в три погибели, мы стали прислушиваться; правда, ничего не могли понять, что это было, что издавало такие странные звуки. Они не были похожи ни на шарканье ног, ни на топанье, не походили они ни на трепет крыльев летучей мыши, а о них я подумал первым делом, так как слышал слухи о вампирах, появляющихся по ночам в таких зловещих и мрачных местах, не похоже это было и на едва различимый шорох ползущей змеи. Можно сказать, что больше всего это напоминало елозание половой тряпки, когда ей драят палубу, пол в каютах или межпалубные переборки. Нам очень хотелось открыть дверь и посмотреть, что там происходит, чтобы убедиться в правильности своих догадок, но вдруг, совсем неожиданно, хлюпающим мазком что-то волоком прошло снаружи по нашей двери, за которой мы притаились и слушали. От этого звука мы испугавшись отпрянули назад, хотя между нами и тем, что терло по двери и по стенам стояли рундуки, прижатые к толстой двери.

Неожиданно всё стихло, и сколько бы мы не прислушивались, больше мы ничего не слышали. Не смотря на это, до самых первых утренних часов мы все равно не могли спать, всё ломали голову над тем, что бы это могло быть, что шарило в потемках по полу и стенам в кают-компании.

Затем, в свой положенный час наступил новый день и рычание прекратилось, и снова это бесконечное скорбное стенание наполнило наши уши, а потом, наконец, на нас свалилась мертвая тишина, которая здесь обычна в дневные часы, и словно камнем придавила нас.

В наступившей тишине, невероятно измученные и утомленные, мы все-таки заснули. Около семи часов утра боцман разбудил меня, смотрю, а наши ребята открыли дверь кают-компании и уже ходят везде, однако, сколько бы мы с боцманом не искали того, что могло напустить на нас такого страху среди ночи, найти хоть какой-нибудь след нам так и не удалось. В тоже время я сомневаюсь, будет ли правильным сказать, что мы ничего не обнаружили, поскольку в нескольких местах кормовые переборки имели довольно потертый вид, правда, мы точно не знали, были они такими раньше или стали такими после этой ночи.

Боцман велел мне не говорить никому о том, что мы слышали этой ночью, поскольку не было никакой нужды пугать ребят, они и без того были сильно напуганы. Я решил – это мудрое решение и поэтому держал язык за зубами. К тому же я хотел понять, что это было, чего мы так сильно испугались, более того, мне очень хотелось узнать, проявит ли оно себя как-нибудь образом днем. Куда бы я ни пошел, чем бы я не занимался, – я постоянно думал об этом. Почему-то мне казалось, что оно может напасть и уничтожить нас всех.

После завтрака, на который каждый из нас получил свою порцию свиной солонины, стопку рома и галету (к этому времени огонь на камбузе мы уже развели), под чутким руководством боцмана нас ожидали трудовые свершения. Джош и двое матросов проверили бочонки для пресной воды, а остальные занялись люковыми чехлами, так как нужно было узнать, какой груз везут на этом судне. Но увы, к нашему великому разочарованию, мы не нашли ничего! Да и, баки с водой были, считай, пустые, вода стояла в них где-то фута на три от дна.

К этому времени Джош уже открыл одну из бочек, но к великому нашему сожалению вода в ней оказалась, считай, непригодной для питья, потому как запах у неё был затхлый и вкус отвратительный. Тем не менее боцман приказал ему вылить всю воду в ведра, надеясь на то, что постояв на воздухе она станет лучше. Сделать то это он сделал, да только вот, даже простояв всё утро вода от этого особенно лучше не стала.

В сложившейся ситуации, как того и следовало ожидать, мы стали думать о том, где нам найти годную в употребление воду, поскольку с водой у нас начиналась напряженка. При всем при этом, хотя один говорил одно, а другой другое, – никто не смог предложить ничего путного. Лишь только мы закончили с обедом, боцман сразу послал Джоша с двумя матросами вверх по течению, в надежде на то, что на милю выше им попадется более свежая, пригодная для питья вода. Они вернулись незадолго до заката, да еще и без воды, потому что везде она была соленой.

Тогда боцман предвидя то, что, вероятно, нам не удастся найти воду, дал задание матросу, которого он поставил у нас коком, кипятить воду в больших чайниках. Это он приказал, когда почти закончилась вся вода, что у нас была с собой на шлюпках. Над носиком каждого чайника он велел повесить по железному котелку, наполненному холодной водой из бочек, потому что какой бы она теплой и противной не была, она все равно была холодней той, что мы набрали в заливе. Теперь струя пара из каждого чайника натыкалась на охлажденную поверхность железных котелков и посредством этого конденсировалась и стекала в три ведра, стоявшие под ними, на полу в камбузе. При помощи такого способа нам удалось собрать достаточно воды на вечер и до следующего утра. Впрочем, процесс этот был медленным, а нам нужен был более быстрый метод или, в противном случае, мы вынуждены были покинуть это судно в скорости, чего лично я очень даже желал.

Мы приготовили себе ужин еще до заката солнца, чтобы нормально поесть еще до того, как начнется заунывный стон, который мы по определенным причинам имели все основания ожидать. После этого боцман задраил люк и мы все пошли в капитанскую каюту, затем мы плотно закрыли на засов дверь и приперли её рундуками, как и в прошлую ночь; и хорошо что мы оказались осмотрительны и повели себя настолько разумно.

К тому времени, когда мы уже были в капитанской каюте и закрыли за собой дверь, солнце приближалось к закату, а с наступлением сумерек опять этот печальный вой разлился по всей округе. Уже понемногу привыкнув к таким особенностям этого места, мы закурили наши трубки, хотя я обратил внимание на то, что никто не говорил, причем это и без душераздирающих воплей производило очень сильное впечатление.

Как я и говорил, мы все сидели молча, только длилось это недолго, а причиной того, почему молчание было нарушено, послужила находка, которую сделал Джордж, наш самый младший юнга. Не смотря на то, что этот парень не курил, он всегда был готов небедокурить или, по крайней мере, засунуть куда-нибудь свой нос, вот и сейчас, подстрекаемый своей натурой, он нашел на палубе возле носовой переборки какую-то маленькую коробочку и решил порыться в её содержимом.

Оказалось, что коробочка была полна всякого хлама, частью которого являлась дюжина, или что-то вроде того, серых бумажных листков, вырванных из пакетиков, используемых, насколько мне известно, для транспортировки образцов зерна; хотя я знаю, что их используют и для других целей, но сейчас был именно тот случай. Поначалу Джордж, не глядя, высыпал содержимое этой коробки туда, где в каюте валялся всякий мусор, но становилось всё темней, и поэтому боцман зажег одну из свечей, из тех, что мы нашли в кладовой. Затем Джордж, которому заняться было нечем, решил покопаться в мусоре, занимавшем много места в каюте, и там он нашел то, что заставило его вскрикнуть от удивления.

Лишь только боцман услышал, что Дордж нас всех зовет, он прицыкнул на него, видимо решив, что это его очередное ребячество. Но вместо того, чтобы успокоиться, неугомонный Джордж схватил его за руку и, потянув зажжённую свечу к себе, всё-таки заставил нас всех обратить на себя внимание, а точнее на то, что было написано на лоскутках, покрытых мелким почерком похожим на женский.

Не успел Джордж сообщить нам о своей находке, как вдруг мы увидели, что наступила черная ночь. Внезапно жалобный стон прекратился и сразу вслед за ним, из того же самого места как и прежде, послышался раскатистый рык, который изводил нас не давая покоя и отдыха на протяжении двух ночей. На какое-то время мы даже перестали курить и молча сидели прислушиваясь, поскольку всем опять стало очень страшно. Совсем скоро мы его уже слышали совсем рядом, казалось, будто он везде вокруг корабля, также было и в предыдущую ночь, но, постепенно привыкнув к такой экзотике, мы снова закурили, и сказали Джоджу читать нам вслух то, что было написано на этих клочках.

После этого Джордж с некоторой дрожью в голосе начал читать, с трудом разбирая слова, написанные на изрядно потрепанной бумаге, вот тогда-то мы и поняли с какой жутью мы столкнулись, впрочем, это только подтвердило наши предчувствия:

«Когда они нашли ручей между деревьев, которыми был покрыт весь берег, радости не было предела; поскольку вода нам была очень нужна. К тому же некоторые из наших ребят боялись оставаться на корабле (они говорили, что причина всех наших злоключений и странного исчезновения их товарищей, а также брата моего возлюбленного заключается в том, что корабль наш преследует сам Дьявол), они сразу сказали о своем намерении поселиться поближе к ручью и там разбить лагерь. Это им удалось сделать всего за один вечер, не смотря на то, что наш капитан, очень хороший и порядочный человек, говорил им остаться в хорошо известном укрытии, если только они дорожат своей жизнью. Я обратила внимание на то, что раз старший помощник и боцман решили уйти к ручью, то никто из них не стал слушать его увещеваний…».

Дойдя до этих слов Джордж остановился и начал шуршать другими обрывками пакетов, в поисках продолжения истории.

Немного в них покопавшись, он начал возмущаться из-за того, что не может его найти и от этого на лице его появилось глубокое разочарование.

Боцман на него посмотрел и сказал, не терять время даром, читать с первого попавшегося листка или, здесь он попал в самую точку, мы никогда не узнаем о том, что там написано, а нам во что бы то ни стало нужно было найти этот ручей, который, это мы уже поняли, должен был находиться где-то на берегу, недалеко от корабля.

Подчинившись приказу, Джордж схватил тот, что лежал сверху; так как они, я слышал он говорил об этом боцману, все были перепутаны и лежали как попало. А вдобавок ко всему, мы уже сгорали от нетерпения и хотели знать то, что скрывали эти разрозненные клочки. Поэтому Джордж сразу принялся читать с первого попавшегося ему обрывка, и вот что там было написано:

«Вдруг я услышала капитана, он кричал, что здесь кто-то есть в кают-компании, и в тот же самый момент я услышала голос своего любимого, который мне велел закрыть дверь в свою каюту и ни в коем случае её не открывать. Потом я услышала, как захлопнулась дверь в каюту капитана, а затем наступила тишина, которую нарушил какой-то очень странный звук. В первый раз в своей жизни я слышала, как это чудовище рыскало в кают-компании, правда, мой любимый мне говорил, что оно делало это и раньше, только больше он ничего мне об этом не рассказывал, наверное, чтобы лишний раз меня не пугать. Хотя теперь я прекрасно понимаю, почему мой любимый строго-настрого приказывал мне в ночное время никогда не оставлять дверь своей каюты открытой. Также я помню, как две ночи накануне ломала голову над тем, не является ли звон разбитого стекла следствием визита этого омерзительного чудовища, а утром я увидела в кают-компании разбитый иллюминатор. После того, как я такое увидела в мою голову начали лезть всякие дурные мысли, а душа от страха готова была выскочить из груди.

Постепенно привыкнув, я приобрела способность спать не обращая внимание на зловещее рычание; поскольку я сумела себе внушить, что это голоса ночных духов, и поэтому не позволяю себе без видимой причины поддаваться страху и впадать в депрессию; так как мой любимый убедил меня в том, что мы надежно защищены и непременно уедем домой. А теперь, прямо сейчас, за своей дверью я слышу эти жуткие, леденящие душу, звуки – это Оно опять что-то ищет в каюте…

Неожиданно Джордж замолчал, потому что боцман встал со своего места и положил свою огромную руку на его плечо. Парень хотел что-то сказать, но боцман сделал ему знак рукой, приказав сидеть тише воды, ниже травы; и тогда все мы, кто уже начал сопереживать событиям этой истории, все превратились в слух. Вдруг, до наших ушей донесся странный звук, который отвлек нас от зычного рычания, громыхавшего за бортом корабля, и начисто отвлек внимание от чтения.

Некоторое время мы сидели очень тихо, прислушиваясь, лишь только по едва уловимому дыханию можно было понять насколько мы напряжены и сосредоточены. Все уже поняли, что там за дверью кают-компании кто-то есть. Через какое-то мгновение мы почувствовали, как что-то прикоснулось к нашей двери, это было похоже, о чем я уже говорил раньше, на прикосновение большой мокрой тряпки, как будто ей мыли поверхность деревянных частей корабля. Причем те ребята, что сидели рядом с дверью, испугавшись, внезапно отпрянули назад, когда почувствовали присутствие огромного существа совсем рядом. В этот момент боцман властно поднял руку и шепотом приказал им не шуметь. Сразу вслед за этим, словно услышав шорохи за дверью, оно с такой силой дернуло дверь, что всем нам показалось её вот-вот сорвет с петель. Тем не менее дверь выдержала, и мы поспешили как можно быстрей подпереть её закладными досками, снятыми с коек, которые мы поставили между дверью и двумя огромными сундуками, а сверху на эти сундуки мы поставили еще и третий, так что забаррикадировали мы всё накрепко.

Сейчас я не помню рассказывал ли я о том, что когда мы только поднялись на этот корабль, то на левом борту увидели в дребезги разбитый кормовой иллюминатор, во всяком случае, еще раз сказать об этом, я думаю, стоит. Кстати, боцман сразу поспешил задраить его наглухо с помощью специальной крышки из тикового дерева, которая была приделана там специально на случай шторма; укрепленная надежными брусками, прибитыми накрест, она плотно прижималась при помощи клиновых затворов. Это он сделал в самую первую ночь, чтобы преградить путь любому морскому чудищу, проникнуть через разбитый иллюминатор и, как оказалось впоследствии это было очень предусмотрительным шагом. Вдруг Джордж закричал, что за крышкой кормового иллюминатора что-то есть, мы все сразу попятились назад, опасаясь злобной твари, решившей таким образом добраться до нас. В это время наш боцман, а был он человеком далеко не робкого десятка, тихонько подкрался к задраенному окошку и еще раз убедился в надежности затворов. Так как он точно знал, что если всё закрыть как полагается, то ни одно чудовище, при том условии, что оно не обладает силою равной киту, не сможет его сломать, поэтому, в случае нападения, сама конструкция иллюминатора должна была служить для нас достаточной защитой от вражеских посяганий.

Не успел он проверить этот иллюминатор, как от страха закричал один из матросов. Мы кинулись ко второму, неразбитому иллюминатору, смотрим, за стеклом какая-то красноватая головка взметнулась стремительно вверх и в одно мгновение присосалась к нему, распластавшись по всей поверхности. Джош, который оказался ближе всех к столу, схватил с него свечу и поднес её к тому месту, где присоска прилипла к иллюминатору с наружной стороны. Благодаря свече мне удалось разглядеть, что распластавшаяся по стеклу масса напоминала собой волокнистую ткань в разрезе, больше всего похожую на ломтик разделанной сырой говядины, – при всем при том, что она сокращалась, то есть, была живой.

Мы все, как один, в ошеломлении уставились на шевелящийся красный кусок мяса; парализованные от страха, в тот момент мы точно были не в состоянии защитить себя, даже если бы у нас было оружие. И пока мы так стояли, словно глупые овцы в ожидании мясника, а длилось это всего одно мгновение, раздался скрежет, раму покорежило и по стеклу побежали многочисленные трещины. Через секунду пульсирующая живая ткань с прослойками, присосавшаяся к иллюминатору, с силой вырвала его, оставив каюту без всякой защиты, но наш боцман не растерялся, ругая нас на чем свет стоит, как последних салаг и недотеп, он схватился за крышку иллюминатора и захлопнул её, закрыв зияющую дыру, образовавшуюся на том месте, где раньше стояло стекло. На самом деле от этого оказалось больше прока, чем если бы стекло там и оставалось, тут же были поставлены на свои места и зажаты крепко-накрепко все крепления и затворы. В том, что всё было сделано именно когда это нужно было сделать, мы убедились незамедлительно, потому что буквально сразу раздался треск расщепляемого дерева и звон разбитого стекла, а после этого в кромешной тьме мы услышали странный вой, он становился всё сильней и сильней, заглушая собой непрерывное рычание, наполнявшее собой ночь. Через некоторое время завывание словно умерло, и скоро опять воцарилась тишина, которая казалась неизбежным продолжением жуткого кошмара. Мы слышали неловкие тычки, как будто кто-то неуклюже пытался открыть тиковую крышку, но у него не получалось, закрыта она была хорошо, и в тот момент нам нечего было бояться.

4. Два лица

Об остатке той ночи у меня остались лишь только смутные воспоминания. Иногда мы слышали как трясется дверь за огромными сундуками, но никакого вреда нам от этого не было. Время от времени мы слышали приглушенное мягкое буханье и звук похожий на то, словно чем-то терли палубу, прямо над нашими головами, затем чудовище в последний раз попыталось сломать тиковые крышки на иллюминаторах в каюте. Насколько я помню, когда наступил день я всё еще спал. Продрав свои глаза, мы увидели, что уже далеко за полдень, это боцман, зная о том, что нам многое нужно успеть сделать, разбудил нас, а потом заставил отодвинуть сундуки. После этого, наверное, целую минуту ни один из нас не отваживался подойти к двери, пока боцман не приказал нам посторониться. Тогда мы все посмотрели на него, и вдруг увидели, что в своей правой руке он держит огромную абордажную саблю.

Он нам сказал, что есть еще четыре точно таких же сабли, а может быть и больше, отошел немного назад и своей левой рукой показал на открытый рундук. Затем, как того и следовало ожидать, мы бросились к тому рундуку, на который он указывал, а там, среди прочего инвентаря мы обнаружили три точно таких же сабли, как и у него, а четвертым оказался прямой и длиный палаш[12]. Долго не раздумывая, я сразу схватился за него, решив, что на это раз мне сильно певезло.

Вооружившись, мы побежали за боцманом; так как он уже открыл дверь и пошел осматривать кают-компанию. Здесь я хотел бы отметить, как хорошее оружие может придать смелости и отваги мужчине. Всего несколько часов назад я боялся за свою жизнь, а сейчас я был полон воинской доблести и сам рвался в бой. Хотя, о том, что сражаться пока было не с кем, наверное, не стоило жалеть.

Из кают-компании боцман полез на палубу, я помню, что немного удивился, когда увидел крышку люка лежащей на том же самом месте, где мы её оставили в прошлую ночь; но тут я вспомнил о том, что палубный иллюминатор был разбит и через него можно было спокойно попасть в кают-компанию. При этом я терялся в догадках, что же это за существо такое, которое предпочитает лазить через разбитые иллюминаторы пренебрегая удобством люка, как раз предназначенного для спуска вниз.

Мы обыскали всю палубу и полубак, но ничего так и не нашли, после этого боцман двоих из ребят поставил на вахту, причем остальным тоже не пришлось сидеть сложа руки. Чуть позднее мы отправились завтракать, а потом все приготовились читать продолжение истории, написанной на помятых листочках, потому что все очень надеялись на то, что там будет написано, где среди деревьев спрятался чистый ручей.

Ну так вот, между кораблем и зарослями деревьев находилась покатая горка вся покрытая толстым слоем грязи, рядом с которой стоял корабль. Взобраться на этот склон было делом почти невозможным, по той причине, что грязь эта была липкой и вязкой, хотя со стороны могло показаться, что по ней можно легко проползти. Внезапно Джоша осенило, он сказал боцману, что мы сможем перейти на берег при помощи лестницы, прикрепленной на полубаке за носовой продольный конец. Лестницу принесли, также прихватили несколько люковых крышек. Сначала сверху на грязь мы положили крышки, а на них уже поставили лестницу; при помощи таких ухищрений, мы смогли перебраться на самую высокую часть берега, не угодив в грязь.

Таким образом у нас сразу получилось оказаться среди деревьев, так как они росли сразу на краю; но, не смотря на это, нам легко удалось справиться со всей этой акробатикой; потому что они не росли вместе, а стояли по отдельности, на некотором расстоянии друг от друга.

Мы немного прошли по зарослям, и вдруг один из наших ребят закричал, что видит что-то по правой стороне. Мы сразу схватились за наше оружие и смело направились туда. На самом деле он заметил рундук, а чуть поодаль валялся еще один. Пройдя еще немного вглубь мы наткнулись на лагерь, правда, сходство с лагерем он имел весьма слабое, поскольку парус, который служил у них палаткой, был разорван в клочья, скомканый и грязный он валялся прямо на земле. Ручей, который мы так хотели найти, действительно оказался таким, о каком мы могли только мечтать – чистый и прозрачный, со студеной водой, так что теперь мы уже твердо были убеждены в том, что у нас есть все шансы на спасение.

После того как мы, наконец, нашли ручей нам стоило подумать о том, как сообщить об этом остальной команде, оставшейся на корабле. Однако, на самом деле, что-то было не то с этим местом, не известно по какой причине, с того ни с сего, мрак и уныние охватил нас, так что отсутствия желания побыстрее вернуться обратно не изъявил никто.

После того, как мы вернулись на бриг боцман дал задание четырем матросам спуститься на наши шлюпки и поднять наверх бочонки для воды: затем он начал собирать ведра на корабле и приказал нам всем тоже немедленно браться за работу. Тех, у кого было оружие, он отправил на ручей в заросли набирать там воду в ведра и передавать их другим, стоявшим на берегу, а те, в свою очередь, полные ведра с водой передавали уже на корабль. Нашему коку на камбузе боцман велел положить в котел самые отборные куски говяжьей и свиной солонины из бочек, и как можно быстрей поставить их варить. Со всем усердием мы продолжали трудиться, твердо решив, после того как мы, наконец, нашли воду, постараться поскорей пополнить запасы продовольствия и воды на наших шлюпках и сразу покинуть это, одержимое демоническим чудовищем, судно, а затем уйти в море, из которого еще совсем недавно мы не знали как спастись.

Не покладая рук, мы работали всё утро, а потом еще без перерыва всё время после полудня, потому что мы до ужаса боялись наступления сумерек. Когда уже время приближалось к четырем вечера, боцман послал того матроса, которого он назначил нашим коком, приготовить для нас галеты, положив на каждую по кусочку солонины, и мы перекусили, пока работали, запивая водой из ручья. Мы продолжали набирать воду до наступления вечера, пока не наполнили все наши бочонки, да еще почти каждый сосуд, пригодный для того, чтобы мы взяли его с собой на шлюпки. Кроме этого, некоторым ребятам удалось помыться у ручья; так как мы все были насквозь просоленные морской водой, от которой на наших телах появились болячки и язвы. Они появилиь из-за того, что каждый раз, когда опять хотелось пить, нам приходилось окунаться в море для того, чтобы подавить в себе чувство жажды.

Впрочем, нужно сказать, что мы бы так не спешили быстрее закончить свою работу если бы находились в других условиях. Из-за зыбучести почвы под нашими ногами мы были вынуждены очень осторожно соизмерять каждый свой шаг, а это, не смотря на небольшое расстояние между ручьем и кораблем, отнимало много времени, поэтому мы не заметили как день начал клониться к вечеру, а мы еще не закончили с водой. Так что, когда боцман с посыльным передал нам приказ, чтобы мы возвращались на борт да еще прихватили с собой весь свой инвентарь, мы особо мешкать не стали. В результате, как это всегда бывает, я забыл свой палаш где-то возле ручья, так как мне нужны были две свободные руки чтобы нести один громоздкий бочонок. И только я упомянул о своей пропаже, Джордж, который в это время был со мною рядом, крикнул, что быстренько сбегает на берег и принесет его, и тут же исчез, уж очень ему хотелось хоть разок побывать на берегу и посмотреть на ручей.

Именно в тот момент ко мне подошел боцман и спросил где Джордж, тогда мне пришлось сказать ему, что тот побежал к ручью за моей саблей. Услышав это боцман до жути рассердился, от злости топнул ногой и разразился страшными ругательствами, он орал, что специально держал мальчишку возле себя весь день, желая защитить его от той опасности, которая могла его поджидать на берегу, при этом он прекрасно знал, что такому как он непременно захочется найти себе каких-нибудь приключений. Получив хорошую взбучку, а этого и стоило ожидать, я распекал себя в душе за свою непревзойденную глупость, и сразу рванул за боцманом, чья макушка уже скрылась за вершиной холма на берегу. Переправившись через холм, я видел его спину, пока тот не зашел в заросли, и бежал за ним, пока, наконец, не догнал. Среди деревьев, я вдруг почувствовал, что стало как-то прохладно и потянуло гнилой сыростью, а ведь еще совсем недавно всё это место было залито теплом и солнцем. Я решил, что виноват в этом вечер, который наступал удивительно быстро; а кроме того, следовало учитывать то, что нас было только двое.

Мы вышли к ручью, но Джорджа нигде не было видно, как впрочем и моего палаша. Убедившись в том, что его здесь нет, боцман начал кричать и звать его по имени. Один раз он крикнул, никакого ответа, потом еще. Затем через секунду мы услышали пронзительный голос Джорджа, как мы поняли, он был от нас совсем не далеко, где-то впереди среди деревьев. Едва услышав его голос, мы со всех ног кинулись на него, огромными шагами меряя землю, покрытую сплошным слоем липкой грязи, которая приставала к нашим ногам и мешала передвигаться. Всё то время, пока мы бежали, мы кричали ему, а он кричал нам в ответ, когда же мы на него вышли, то я увидел, что у него в руках моя сабля.

Боцман сразу кинулся к нему и схватил его за руку, после этого отругав как подобает, он приказал Джорджу немедленно вернуться с нами на корабль.

Вместо того, чтобы ответить парень молча куда-то показывал моим клинком, и мы увидели, что он нам показывает на какую-то птицу, сидящую на стволе одного из деревьев. Приблизившись я увидел, что это было частью дерева, а никакой не птицей, тем не менее на птицу оно походило очень сильно, настолько сильно, что я решил подойти еще ближе для того, чтобы убедиться в том, что мои глаза меня не обманывают. На самом деле это оказалось ничем иным, как причудливым капризом природы, всего-навсего наростом на стволе дерева, хотя тот и обладал удивительным сходством с птицей. С неожиданно разыгравшимся любопытством я потянулся к нему, желая проверить смогу ли я оторвать его от дерева, но нарост этот был очень высоко, так что дотянуться до него у меня не было никакой возможности. Благодаря этому мне удалось выяснить одну вещь, пытаясь достать до этого нароста я положил свою руку на ствол дерева, а ствол под моими пальцами оказался очень мягким, таким мягким, как гриб.

Когда мы уже собрались уходить, боцман потребовал от Джорджа объяснить почему он оказался так далеко от ручья, тогда Джордж сказал, что ему послышалось, будто его кто-то зовет и в этом голосе было столько боли, что он пошел на него, только было невозможно понять, кому принадлежал этот голос. Зайдя в глубь зарослей, он вдруг рядом с собой заметил странный нарост на дереве, который чем-то напоминал птицу. Потом он услышал наши голоса, а всё остальное мы итак знаем.

Мы уже почти подошли к ручью, как неожиданно услышали тихий жалобный плач. Я посмотрел на небо и понял, уже начинает смеркаться. Само собой разумеется, я собирался сказать об этом боцману, но вдруг увидел, что тот замер, и стоит как вкопанный, подавшись немного вперед, он пристально всматривался куда-то в полумрак зарослей справа от нас. Мы с Джорджем обернулись для того чтобы понять, что же могло привлечь внимание боцмана, тогда мы находились примерно в двадцати ярдах от дерева, у которого все его ветви обвивались вокруг ствола, этим очень сильно напоминая длинный плетеный ремень кнута обмотанный вокруг кнутовища. Такое нам показалось очень странным, поэтому мы постарались приблизиться к нему как можно ближе для того, чтобы лучше разглядеть и понять причину столь необычного явления.

Даже подойдя поближе мы не смогли понять, что неладного стряслось с этим деревом. Единственное, что мы смогли сделать, так это обойти его вокруг, причем после торжественного обхода огромное растение поразило нас еще больше, чем прежде.

В этот момент, где-то вдалеке послышался тяжкий стон, какой здесь начинается ближе к ночи, и вдруг, совершенно неожиданно, рядом с нами завыло дерево. Это меня сильно удивило и напугало; при этом, немного отступив назад, я был не в состоянии оторвать от него своих глаз и начал присматриваться к нему еще внимательней, тут я увидел, что прямо на нас сквозь переплетенные ветви, обвившиеся вокруг ствола, смотрит темное человеческое лицо. Увидев такое я замер охваченный ужасом, словно парализованный. Затем, после того, как самообладание снова вернулось ко мне, я сумел разглядеть, что лицо это было будто частью этого дерева; поскольку я не мог понять, где оно кончается и где начинается ствол.

Тогда я схватил боцмана за руку и говорю: «Не знаю, часть это дерева или нет, но знаю одно – все это происки Дьявола», – только боцман меня не слушал, увидев лицо на стволе, он кинулся к дереву и подбежал к нему настолько близко, что мог спокойно дотронуться рукой, при этом я не помню, как сам оказался рядом с ним. В это же время Джордж, который был за боцманом с другой стороны, залепетал, что тоже видит лицо очень похожее на женское, и действительно, лишь немного придя в себя после того как мы обнаружили первое лицо, я увидел на этом же дереве еще один нарост, и что самое главное, в нем было другое лицо похожее на женское. Тут боцман заорал во всю глотку, проклиная всех и вся, и все эти странные вещи, в тот момент я почувствовал, как его рука, которую я сжимал в своей руке, начала дрожать, как при сильном нервном срыве. Вдалеке опять послышался заунывный вой, и тотчас все деревья окружавшие нас застонали и завыли в ответ, сопровождая свой скорбный плач тяжелыми вздохами. Не успел я как следует разобраться в том, что происходит, как опять завыло дерево рядом с которым мы стояли. Боцман закричал, что он знает в чем дело, хотя о том, что он именно знал, я в то время не имел ни малейшего представления. А потом он начал рубить своей саблей дерево стоящее перед нами и взывать к Господу Богу, чтобы Господь помог ему его срубить. И лишь только он начал его рубить и кромсать, начали происходить очень страшные вещи, это дерево начало истекать кровью, словно оно было живым. Затем оно жалобно застонало, корчась и изгибаясь в разные стороны. И тогда я увидел, что все деревья вокруг нас начали колыхаться и трепетать.

Вдруг Джордж заорал страшным голосом, и перебежал от боцмана на мою сторону. В этот момент я увидел, что один из плодов похожих на капусту преследует его подобно какой-то демонической змее, раскачиваясь на своем стебле. До смерти жутким было это зрелище, потому что этот плод вдруг стал кроваво-красного цвета. Как бы там ни было, я успел ударить по нему своим мечом, который вовремя отобрал у Джорджа, и тот свалился на землю.

Вдруг я услышал, что с брига нас зовут, а все деревья кругом словно ожили. Тут снова раздался этот раскатистый рык и чудовищные звуки похожие на вой труб. Я опять схватил боцмана за руку и кричу ему, что нам нужно быстрее бежать на корабль иначе мы погибнем. Так мы и сделали, всю дорогу, пока мы бежали обратно приходилось отбиваться, рубя налево и направо, поскольку в сгущающихся сумерках из леса на нас набрасывались плоды, похожие на головы змей.

Нам все-таки удалось добежать до брига. К тому времени наши шлюпки уже были готовы к отплытию и я поспешил залезть вслед за боцманом в его шлюпку. После чего мы сразу налегли на весла, держа курс прямо в бухту, все, как один, гребли изо всех сил, чтобы шлюпки наши шли как можно быстрее, насколько это мог позволить груз, взятый нами с брига. Пока мы плыли, я оглянулся на бриг и мне показалось, что с берега на него накинулась тьма тьмущая жутких плодов, похожих на капусту. Казалось, что от них кишмя кишело и в воде вокруг бортов, которая искрилась и мерцала, словно змеи копошились в ней. А потом мы уже были в большом заливе, и не успели заметить как наступила ночь.

Всю ночь напролет мы гребли что есть силы, стараясь доплыть до центра большого залива, а вокруг нас рокотало протяжное рычание, которое сейчас было гораздо более жутким, чем когда я его услышал впервые. Причем вплоть до того, пока мы не отплыли на значительное расстояние, мне казалось, что, узнав о нашем присутствии, за нами кинулись в погоню все демоны этого царства кошмара. Во всяком случае, когда наступило утро, то ли от страха, то ли благодаря течению подхватившему нас, а, может быть, им обоим вместе, нам удалось набрать такую скорость, что мы сумели выбраться в открытое море, где каждый из нас мог вздохнуть полной грудью и кричать во всю глотку, чувствуя себя свободным, подобно пленнику сбежавшему из тюрьмы.

Восхваляя имя Господа за наше спасение, мы гребли и гребли, удаляясь в бескрайнюю даль.

5. Великий Шторм

Теперь, как я уже говорил, мы наконец-то ушли в отрытое море, а это означало, что на какое-то время мы обрели относительный покой, правда, еще долго воспоминания о Земле Обреченных не давали нам покоя, прежде чем мы смогли победить в себе страх и тревогу.

Еще кое-что в отношении той Земли всплыло в моей памяти. Вы наверняка помните, что Джордж нашел груду исписанных обрывков от пакетов. Тогда, впопыхах покидая корабль, он совсем о них забыл и машинально положил всего лишь их небольшую часть в боковой карман своей куртки, и вот что там было написано:

«Я слышу голос моего возлюбленного в ночи, он плачет и зовет меня, мне ничего не остается кроме как пойти его искать, поскольку одиночество свое я не в силах вынести. О, Господи. Смилуйся надо мной!

Больше ни строчки.

С каждым днем и с каждой ночью мы удалялись всё дальше и дальше от той кошмарной Земли, держа курс на север, при устойчивом ветре, для которого мы поставили люгерные паруса[13], нам это удавалось; море было тихим и спокойным, хотя, впрочем, в южной части неба появились какие-то тучи и слегка погрохатывало.

Наступило утро второго дня после нашего удачного бегства, которое можно считать началом наших приключений в этом безмятежном и спокойном море, и о них я собираюсь написать настолько подробно, насколько смогу.

Не смотря на то, что ночь была спокойной ветер дул постоянно не меняя направления вплоть до рассвета. После рассвета ветер неожиданно начал терять силу, а потом вообще ослаб и наступил почти полный штиль. Так что пришлось нам лечь в дрейф и ждать, быть может, выйдет солнце и разбудит морской бриз. Так оно и случилось, правда, это был не тот ветер, о котором мы мечтали. Поскольку, когда наступило утро мы увидели, что все небо залито ярким пламенем, распространяющимся дальше на юг, нам казалось, будто целую четверть небесного свода заняла огромная дуга горевшая кроваво-красным свечением.

При таком предзнаменовании боцман отдал приказ готовить шлюпки к шторму, бояться которого у нас были все основания, достаточно было посмотреть на южную часть неба и сразу становилось понятно, что там собираются тучи и они двинутся прямо на нас. В ожидании веселого праздника нам пришлось достать все паруса имеющиеся в наличии, хорошо еще что нам удалось прихватить со старой посудины целых полтора рулона новой парусины. Кроме этого у нас были шлюпочные чехлы, ими мы могли обтянуть шлюпки привязав их к здоровенным медным штырям, которыми была прикреплена верхняя кромка бортов. Разобравшись с этим, мы достали родную карапасную палубу[14], до этого момента хранившуюся под банками, а также все необходимые для неё опоры и крепежи, и установили, привязав за опоры банок под кницами[15]. Затем, сложив вдвое прочный парус мы расстянули его на всю длину над шлюпкой и прибили гвоздями к верхней кромке борта с каждой стороны, в результате у нас получилось что-то наподобие крыши. Пока одни растягивали парус, прибивая его гвоздями, другие связывали вместе весла и мачту, они должны были стать нашим якорем на время шторма, для этой цели как раз пригодился длинный пеньковый канат толщиной три с половиной дюйма, его мы прихватили вместе с рулоном парусины с застрявшего в бухте корабля. Этот канат мы прокинули через скобу для крепления фалиня[16] на носу лодки и закрепили за опоры носовых банок, причем мы внимательно смотрели за тем, чтобы он не соприкасался со свободными концами паруса, за которые мог зацепиться и лежал так, чтобы не перетереться. Всё это мы проделали как на первой, так и на второй шлюпке, а фалиням, имевшимся на наших лодках, мы не могли доверять, поскольку они были недостаточной длины, поэтому в наших условиях использовать их в качестве якорного каната было неудобно и небезопасно.

Теперь по бортовой кромке нашей шлюпки парус был закреплен гвоздями, а сверху, как и планировали, мы накрыли его шлюпочным чехлом, привязав с помощью штертов[17] к медным штырям под верхней кромкой борта.

Благодаря нашим трудам, вся шлюпка была полностью закрыта за исключением небольшого участка на корме, где человек мог встать и управлять ей при помощи кормового весла, так как наши шлюпки были вельботами[18]. Причем такое мы проделали с каждой из двух лодок, обвязав и хорошо закрепив все свободные предметы, таким образом подготовившись к самому сильному шторму, способному вселить ужас в сердца бывалых моряков. Мы видели как небо кричало и стонало и понимали, что ждет нас совсем не легкий бриз, а жестокий шторм, идущий откуда-то с Юга. С каждым часом ветер крепчал и, не смотря на то, что пока он вел себя относительно прилично, как бы заигрывая с нами, на фоне рдеющего неба собирались огромные мрачные тучи, угрожая жестокой расправой.

Всё было готово, выбросив за борт наш якорь из связанных вместе весел и мачты, мы приготовились ждать. Решив, что сейчас самое подходящее время, боцман проинструктировал Джоша, что нужо делать во время шторма, встреча с которым была неизбежна. После этого оба развели шлюпки на некоторое расстояние друг от друга, на тот случай, чтобы они не столкнулись при первом же сильном порыве ветра.

Тянулось долгое время ожидания, Джош и боцман, каждый в своей шлюпке, стояли с рулевым веслом, а все мы сидели в укрытии. Уже будучи под черепаховой палубой я тихонько подкрался к боцману и увидел через левый борт Джоша на своей шлюпке. Он стоял прямо, точно как призрак ночи на фоне пылающего красного зарева, сначала его шлюп понесло по гребням бушующих волн, совсем не образующих пены, а потом он исчез из виду, словно куда-то провалился.

Наступил полдень, и тогда нам удалось перекусить настолько плотно, насколько позволял аппетит. Поскольку мы не знали, как долго придется ждать прежде чем снова появится такая возможность, и если она вообще когда-нибудь появится. А затем, уже в послеобеденное время, мы услышали завывания надвигающейся бури. Где-то далеко заохало и застонало. Недовольное роптание моря то набирало силу, то торжественно и печально затихало.

Вскоре всю южную часть неба, наверное, на высоту около семи или десяти градусов над уровнем моря закрыло гигантской черной стеной из облаков, над которой горело красное зарево, отблесками огромного невидимого пожара освещая раздувшиеся тучи. Именно тогда я увидел, что солнце может стать похожим на полную луну, бледным и четко очерченным, и почему-то казалось, что оно совсем потеряло свою силу и вот-вот погаснет. Всё кругом выглядело очень странным, наверное, из-за красноватого сияния, полыхавшего на Юге и на Востоке.

Грозовые тучи продолжали сгущаться, хотя море еще оставалось спокойным. Тем не менее, мы поняли, что наша предосторожность вещью была не напрасной. Немного ближе к вечеру опять начал завывать ветер, а затем наступил период затишья, после которого совершенно неожиданно небо начало реветь рыком несметного множества диких зверей. Потом опять всё смолкло, словно куда-то провалилось, и наступила тишина.

До сих пор боцман на меня не обращал внимания, я высунул свою голову из под укрытия, а потом осмелел и вообще поднялся в полный рост. Вплоть до этого времени я мог лишь только исподтишка подглядывать в щелочку за тем, что происходит снаружи, теперь я был рад представившейся возможности слегка поразмять свои суставы, поскольку пока я находился в стесненном положении у меня начали бегать мурашки по телу и онемели все конечности. Немного разогнав кровь, я снова сел в укрытие, но занял такую позицию, которая открывала обзор в любом направлении до самого горизонта. Впереди, сейчас для нас это был Юг, я видел, как огромная стена из туч поднялась на несколько градусов выше, в то же время красного свечения на небе стало чуточку меньше, хотя и того что осталось было достаточно для того, чтобы держать нас в страхе. Со стороны казалось, будто могучее море вздыбилось огромной волной, красной пенной шапкой на гребне достигая самого черного облака, и в любую минуту готово обрушиться вниз и затопить весь мир.

Если посмотреть на Запад, то было видно, как солнце заволокло каким-то странным багровым туманом, делающим его похожим на тусклый красный диск. В Северной части неба, где-то высоко застыло несколько облаков оторвавшихся от огромного скопления грозовых туч, окрашенные нежным розовым цветом они выглядели вполне милыми и безобидными. В этот момент я заметил, что всё море в Северном направлении от нас превратилось в бескрайнюю бездну, горящую матово-красным пламенем. А в это время, как того и стоило ожидать, грозовые облака надвигались на нас с Юга, и на светящемся фоне было не счесть громоздящихся друг на друга туч, похожих на огромные черные горы.

Едва я успел всё это заметить, как послышался грозный рокот надвигающейся бури, при этом я не знаю, какими словами можно передать то нарастающее чувство тревоги, которое пробудил во мне этот звук. Казалось, какой-то свирепый зверь рычит где-то далеко, на Юге; и я в тот момент осознавал как никогда, что мы это всего лишь два маленьких суденышка, затерявшиеся в бескрайнем море. Тем временем рев шторма нарастал и я увидел вспышку света, где-то там, на самом краю Южного неба. Эта вспышка была похожа на молнию, причем она не сразу исчезла, как это обычно бывает с молниями, более того, мне никогда раньше не приходилось видеть, чтобы полыхнуло откуда-то из открытого моря, а не с неба. Тем не менее, в том, что это действительно была молния только очень необычная сомнения у меня были небольшие, к тому же после этого точно также из моря полыхнуло еще очень много раз, так что у меня была возможность рассмотреть всё более детально. И пока я за всем этим наблюдал, над нами не умолкая гремел гром, отчего становилось неимоверно страшно.

Затем, после того, как солнце опустилось низко до самой линии горизонта, до наших ушей донеся очень резкий звук, он был до такой степени пронзительный, что оглушал, проникая до самого мозга костей, в тот же момент боцман начал что-то кричать хриплым голосом, при этом бешено поворачивая рулевое весло. Я заметил, что он сконцентрировал свой взгляд на точке, расположенной почти сразу по левому борту, а когда я сам посмотрел в том направлении то увидел, что всё море словно разорвало на огромные клубы брызг и пены, и тогда я понял, что буря нас вот-вот настигнет. Сразу вслед за этим шторм обрушился на нас, но вреда он нам не причинил, так как наш боцман успел направить нос шлюпки против волны. Стремительный порыв ветра прошел мимо и на короткое время наступило затишье. Однако с этого момента всё воздушное пространство вокруг нас содрогалось от непрекращающегося рева настолько громкого, что по мне уж лучше бы я родился глухим. С наветренной стороны я увидел, как огромная стена воды бурлящим потоком обрушилась на нас, и я опять услышал пронзительный визг, прорезывающийся сквозь рокот бушующих волн. Затем боцман закинул свое весло под навес и начал закреплять парус над кормой, растягивая его над правым бортом так, чтобы вода не попадала в лодку, при этом он крикнул мне в самое ухо, чтобы я сделал то же самое над левым бортом. Если бы не предусмотрительность нашего боцмана, то мы бы точно утонули; наверное, лучше понять, что мы тогда чувствовали можно если представить, как клокочущая вода с пеной и брызгами нескончаемыми тоннами обрушивается на ваши головы, укрытые прочным парусом, при этом неистово нанося по нему удары с такой силой, словно поставила перед собой цель во чтобы то ни стало потопить нас. Я сказал «чувствовали» для того, чтобы наиболее точно описать то, что с нами тогда происходило, потому что не смотря на рокот и вой разбушевавшейся стихии, бесновавшейся вокруг нас, мы не слышали ни единого звука, ни единого! Даже раскаты грома, сопровождаемые вспышками молний, не достигали наших ушей. Потом через какой-то промежуток времени, может быть, через минуту, нашу шлюпку начало ужасно трясти, казалось, что её вот-вот разломает на маленькие кусочки, а затем из десятков щелей, образовавшихся в тех местах, где парус был плохо закреплен по кромке бортов, на нас хлынула вода. Теперь мне надо сказать еще об одном: именно тогда нашу шлюпку перестало мотать по огромным морским волнам, заставляя взлетать вверх, а потом стремительно катиться вниз. Произошло ли это по той причине, что после первого натиска шторма море понемногу успокоилось или из-за того, что благодаря его безмерному буйству она приобрела больше остойчивости, я не могу сказать, я могу только рассказать о том, что мы тогда чувствовали.

Вскоре первый бешенный порыв шторма утих и нашу шлюпку начало качать на волнах из стороны в сторону, как будто ветер дул сначала в одном направлении, а потом в другом; кроме того несколько раз нас сильно захлестнуло разбушевавшейся водой. Как бы море не свирепствовало, спустя некоторое время оно немного успокоилось и нас опять начало швырять по волнам, сначала мы поднимались вверх, а потом катились вниз, только теперь каждый раз, когда нас поднимало вверх, мы получали весьма ощутимый удар. Так продолжалось бесконечно долго.

Ближе к полуночи, как мне тогда показалось, на небе вспыхнуло несколько мощных и ярких молний, причем настолько ярких, что вспышки пробивали сквозь два слоя паруса. Не смотря на это ни один из нас не слышал грохота грома, потому что рёв шторма был настолько ужасен, что поглотил все другие звуки.

На рассвете обнаружив, что по милости Божьей мы еще пока не расстались со своими жизнями, мы ухитрились немного перекусить через силу, так как есть совсем не хотелось, и еще попить воды, после чего мы заснули.

Будучи крайне изнуренным событиями минувшей ночи, я проспал несколько часов к ряду, пока бушевал шторм, а проснулся когда было уже далеко за полдень. На до мной, а я лежал и смотрел вверх, парус выглядел свинцовым, кое-где он был совсем черным от сильно замочивших его брызг и захлестывающих волн. Наспех перекусив, я прекрасно понял то, что всё сейчас находится в руках Провидения, поэтому снова лег и заснул.

Дважды за ночь я просыпался от того, что шлюпка наша практически легла на борт с креном чуть ли не 90 градусов, такими сильными были удары морской стихии; но ей всё-таки как-то удалось не перевернуться и зачерпнуть при этом мало воды, парус закрепленный над нашими головами на поверку оказался надежной защитой. А потом опять наступило утро.

Немного отдохнув, я пополз туда, где спал наш боцман, и сквозь свист и гвалт шторма, стихающий лишь только на короткие мгновения, я прокричал ему в ухо не знает ли он угомонится ли этот шторм вообще когда-нибудь. В ответ он закивал головой и я почувствовал, как радостное чувство надежды охватило меня, после этого я поел куда с большим удовольствием, при этом съел столько пищи сколько мог себе позволить.

Во второй половине дня неожиданно выглянуло солнце, хмурым и невеселым взглядом заглянув под насквозь промокший парус. Наверное, даже невозможно представить насколько рады мы были этому лучу света, обещавшему, что шторм скоро кончится. Вскоре солнце исчезло, но после того, как оно появилось опять, боцман позвал меня помочь ему и мы удалили несколько гвоздей, которыми мы последними закрепили край паруса, а затем отодвинули в сторону достаточный кусок для того, чтобы можно было просунуть свою голову. Высунувшись наружу и немного оглядевшись, я понял, что воздух полон морских брызг, настолько мелких, что они превратились в мельчайшую водяную пыль, и не успел я еще толком что-нибудь разобрать, как разыгралась волна и ударила меня в лицо с такой силой, что у меня перехватило дыхание, поэтому мне пришлось опять спрятаться под парус, чтобы отдышаться.

Как только я немного пришел в себя, я снова высунул голову из под укрытия, причем на этот раз мне удалось немного лучше расмотреть тот кошмар, который нас окружал. При встрече с новой волной, наша шлюпка резво взлетала ввысь и всего через несколько мгновений мы снова погружались в морскую пену, кипевшую и клокочущую с каждой её стороны да еще при этом вздымающуюся над нашим бортом на высоту в несколько футов. Затем, в бесчисленый раз оказавшись на гребне огромной волны, мы, окруженные кипящей пеной, с головокружительной скоростью катились вниз по её черному склону до тех пор, пока на нашем пути опять не встречался очередной вал, всей мощью своей остепеняя наше удальство. Временами, когда набегающая волна подбрасывала нас на самый свой пик, наша лодка хотя и взмывала ввысь, словно невесомое перышко, вода всё равно бурлила вокруг неё и стралась залить сверху, а когда такое происходило, мы были вынуждены как можно быстрее спрятаться; в таких случаях едва мы успевали убрать свои руки, как ветер начинал жестоко трепать парус, закрепленный над нашими головами. Причем, помимо того, что нас носило по волнам, как щепку, сам морской воздух был словно пропитан неисоверным ужасом. Ни на минуту не прекращающийся рокот и свист шторма, рев бушующей пены, особенно беснующейся в тот момент, когда кудрявые вершины просоленых морской солью водяных гребней безжалостно накатывались на нас, всё это сопровождалось дикими завываниями ветра готового в одно мгновение вырвать последний вздох из слабой человеческой груди, такие вещи невозможно передать словами.

И вот опять мы спрятали наши головы, и в очередной раз солнце исчезло из виду, тогда мы покрепче закрепили наш парус гвоздями и приготовились к ночи.

С того самого момента до утра у меня сохранилось очень мало воспоминаний о том, что происходило, потому что большую часть той ночи я проспал, а что касается остальных, сидя взаперти, они тоже мало что могли видеть. Ничего не осталось в памяти моей. Ничего, кроме бесконечно долгих и стремительных спусков вниз по грохочущим волнам, а затем снова почти вертикальный взлет ввысь и опять нас швыряло на гребень очередной волны, да еще время от времени безудержная морская стихия всей своей мощью накатывалась и захлестывала нашу шлюпку то с левого борта, то с правого.

Здесь мне хотелось бы вспомнить о судьбе, выпавшей на долю нашей второй шлюпки, о которой я совсем почти ничего не рассказывал, впрочем, меня настолько заботил наш собственный удел, что этому не стоит удивляться. Как бы там ни было, а сейчас найдется место и для неё. Шлюпка вместе остальной частью нашей команды, которой управлял Джош, вышла из этого шторма, считай, без особых повреждений. По прошествии нескольких лет мне посчастливилось это узнать от самого Джоша, который рассказал мне о том, что после шторма их подобрал корабль как раз возвращавшийся домой в Англию, он и доставил их всех живыми и здоровыми в порт Лондона.

А теперь о том, что произошло с нами.

6. Море, Заросшее Водорослями

Наверное, было где-то около полудня, когда мы начали понимать, что море уже так не бушует, и это не смотря на ветер, который всё еще продолжал реветь, но уже немного тише. А через некоторое время, когда море вокруг нашей шлюпки стало заметно спокойней и огромная волна больше не заливала под парус, боцман позвал меня опять для того, чтобы я помог освободить просвет над кормой. Это мы сделали, и сразу высунули свои головы, желая узнать причину столь неожиданно наступившей тишины, даже не подозревая о том, что мы оказались возле какой-то неизвестной земли. Видеть то, что нас окружало мы не могли из-за огромных волн, потому что море все равно еще не успокоилось, хотя особых причин для беспокойства у нас не было, особенно если сравнивать эти волны с теми, с которыми нам пришлось столкнуться совсем недавно.

Вдруг боцман что-то заметил и сразу поднялся, после чего наклонившись надо мной прокричал мне в самое ухо, что видит низкий берег, о который разбиваются волны, причем он никак не мог понять, как мы смогли подойти к нему настолько близко и не потерпеть крушение. А пока всё это укладывалось у него в мозгу, я сам решил высунуть свою голову из под паруса и осмотреться вокруг, сумев разглядеть то, что и слева по борту от нас тоже какой-то очень большой берег, я показал на него пальцем. Буквально в тот же момент мы оказались возле скопления морских водорослей, подброшенных верх огромной волной, а через некоторое время нам встретилась еще точно такая же волна, покрытая водорослями. Мы продолжали плыть, а волны с поразительной быстротой становились всё меньше и меньше, поэтому спустя некоторое время мы уже смогли убрать защиту, освободив пространство вплоть до средней банки, так как, после долгого времени проведенного под прибитым над головой парусом, ребята крайне нуждались в глотке свежего воздуха.

Это произошло после того как мы немного подкрепились, один из наших ребят увидел еще один точно такой же низкий берег за кормой, в сторону которого нас сносило течением. Боцман едва только услышал о нем, сразу поднялся для того, чтобы лучше его рассмотреть, а потом очень долго ломал голову над тем, как нам удалось пройти мимо него и не зацепить. Вскоре мы подошли к нему настолько близко, что смогли разглядеть то из чего он состоял, а состоял он из водорослей, поэтому мы направили нашу шлюпку прямо на него уже нисколько не сомневаясь в том, что другие островки, которые нам попадались, точно такие же.

Не успели мы и глазом моргнуть, как оказались среди водорослей; и даже не смотря на то, что скорость, с которой двигалась наша шлюпка, стала заметно ниже, мы все равно продолжали плыть. Посмотрев через другой борт мы увидели, что море почти успокоилось и поэтому решили поднять наш морской якорь, который к этому времени уже был весь облеплен водорослями, а затем убрали карапасную палубу и сняли все паруса, накрывавшие шлюпку, а после этого поставили мачту и оснастили её маленьким штормовым фоком, потому что мы хотели, чтобы мы могли управлять нашим ботом, а больше никаких других парусов мы поставить не могли из-за того, что ветер все-таки был и мы боялись он станет сильней.

Мы шли фордевинд[19], боцман правил шлюпкой стараясь избегать островков водорослей, попадавшихся нам на пути, да только вот ветер постепенно стихал и море становилось всё спокойнее. Затем, ближе к вечеру мы наткнулись на огромную полосу водорослей, которая, казалось, заблокировала нам весь путь вперед по морю. Учитывая обстоятельства, мы сняли парус и налегли на весла, при этом стремясь развернуться к водорослям лагом мы легли на курс Вест. К этому времени ветер стал уже до такой степени сильный, что нас стремительно сносило обратно на эти самые водоросли. Лишь только ближе к закату мы наконец добрались до конца полосы, и тут мы снова взялись за весла, а потом поставили свой фок и по ветру ушли отуда прочь.

А затем наступила ночь, боцман заставил нас грести как сумашедших и заставил по очереди нести вахту, поскольку мы прибавили несколько узлов скорости, к тому же вода была неспокойной, вокруг нас начали образовываться какие-то странные волны. Во всяком случае, в эту ночь он спать не ложился, правил шюпкой не выпуская из рук кормового весла.

Я помню, как во время моей вахты мы проплывали мимо каких-то странных дрейфующих масс, которые, в чем я нисколько не сомневаюсь, были водорослями. Один раз мы даже наскочили на верхнюю часть одного из таких скоплений, но отделались легким испугом и ушли от него без особых проблем. Всё это время всматриваясь в кромешную тьму за правым бортом я различал смутные очертания каких-то неимоверно бурно разросшихся водорослей, лежащих низко и простирающихся далеко в море, казалось, им не видно конца. В положенный час моя вахта закончилась и я пошел спать, а когда я проснулся уже наступило утро.

По утру я обнаружил по правому борту, что конца невидно этим водорослям, и простирались они так далеко насколько пространство могли охватить наши глаза, к тому же всё море вокруг нас также было полно дрейфующих сгустков водорослей. Вдруг один из наших матросов закричал, что видит корабль, застрявший в водорослях. Такие новости, и это можно понять, стали причиной чрезвычайного волнения на нашей шлюпке, от таких вестей ребята сразу повскакали на банки для того, чтобы лучше его разглядеть. Мне тоже удалось кое-что увидеть, я определил, что застрял этот корабль в самой гуще водорослей, далеко от их границ, также я обратил внимание на то, что его грот-мачта[20] сильно накренилась и почти упала на палубу, к тому же на ней не было стеньг[21]; причем, хотя это звучит довольно странно, его бизань-мачта[22] осталась неповрежденной и стояла целехонька. Кроме этого, я смог разглядеть его корпус, правда, не могу сказать, что хорошо, поскольку расстояние было очень большим и солнце светило с левого борта мне прямо в глаза, к тому же мешали водоросли, которыми оно было полностью облеплено. Мне тогда показалось, что его борта были очень сильно потрепаны и повреждены бурей, а еще там в одном месте что-то блестело отливая бронзой, вполне вероятно древесина корабля была поражена грибком, и поэтому влажная поверхность отражала солнечные лучи.

Мы так и стояли взобравшись на банки, все кто успел залезть, пристально вглядываясь вдаль и обмениваясь репликами, при этом чуть не перевернули шлюпку, а боцман, когда понял чем это кончится – сразу приказал нам слезть вниз. Потом мы сели завтракать, и пока ели очень много говорили об этом корабле.

Позже, около полудня, мы все-таки смогли поставить нашу бизань, так как шторм уже значительно стих и теперь мы держали курс вест, всеми силами стараясь избежать огромного скопления водорослей, оторвавшихся от общей массы. Пытаясь их обогнуть, мы опять решили дать лодке волю и поставили люгерный[23] парус, что позволило нам прибавить скорости идя бакштагом[24]. Не смотря на то, что всё послеобеденное время мы плыли стараясь держаться параллельно водорослям, дрейфующим по нашему правому борту, конца им мы не видели. Несколько раз нам попадались гниющие корпуса кораблей, застрявшие в водорослях, некоторые из них были похожи на суда ходившие по морям в прошлом столетии, такими древними они выглядели.

Ближе к вечеру ветер значительно спал и превратился в очень легкий бриз, так что продвигались мы теперь медленно, как бы там ни было, а это давало возможность гораздо лучше изучить водоросли. Теперь мы видели, что в водорослях этих кишмя кишело крабами, правда, по большей части они были такими крошечными, что их не сразу можно было заметить. Хотя, впрочем, не все они были маленькими, иной раз я обращал внимание на то, как среди водорослей вода начинает сильно волноваться и в стороны расходятся большие круги. Присматриваясь к воде за бортом, совсем недалеко от нас я неожиданно заметил огромные мандибулы здоровенного краба, копошащегося и путающегося в водорослях. Решив заполучить его нам на ужин, я показал на него боцману и предложил попытаться его поймать. А поскольку ветер тогда был настолько слаб, что можно сказать его вообще не было, он приказал нам взять пару весел и подгрести немного ближе к водорослям. Это мы сделали, после чего он прочно привязал кусочек солонины к кручёной нитке, извлеченной из плетеной веревки, и прикрепил её на крючок багра. Затем он сделал затягивающуюся петлю и накинул её на рукоятку багра, причем так, чтобы петля, спускаясь, охватывала нить с наживкой. Затем мы выставили наш багор, и словно удочку, закинули над тем самым местом, где я видел краба. Почти в тот же момент из воды вверх вылетела огромная клешня и схватила мясо. И тут боцман кричит мне взять весло и при помощи него попытаться спустить вниз петлю так, чтобы она сползла по багру и зацепила краба за конечность. Я это сделал, и сразу кто-то из наших начал тянуть за веревку, стараясь потуже пережать лапу. Боцман давай кричать, чтобы мы живее тащили краба на борт, поскольку мы подцепили его – не вырвешься. Но не прошло и секунды, как мы поняли, что лучше бы мы такой удаче не особенно радовались, потому что он почувствовав, что попался начал метаться в морских зарослях в разные стороны. Зато, благодаря этому, мы смогли его очень хорошо рассмотреть, и поняли, что такого краба мы еще в жизни не видывали – это было настоящее чудовище. Через пару секунд мы поняли, что наглая бестия нас нисколечко не боится и даже не пытается убежать, а наоборот, собирается атаковать. Оценив обстановку и ту опасность которая нам угрожала, боцман сразу перерезал ловушку и скомандовал нам подналечь на весла что есть силы. Вскоре мы оказались в безопасности, причем зарубили себе на носу, раз и навсегда, никогда больше с такими морскими деликатесами не связываться.

Наступила ночь, а ветер так и оставался слабым, при этом море вокруг нас было необычайно спокойным и гладким, наполненным возвышеной торжественностью, что создавало заметный контраст с тем непрекращающимся рёвом шторма, от которого мы не знали и минуты покоя последние дни. Иногда, как бы решив прогуляться по поверхности моря, появлялся легкий ветерок, а там, где он спотыкался о водоросли, мы слышали тихое, приглушенное шуршание. Благодаря этим ночным звукам я мог различить каждое его новое появление, следующее совсем через короткий промежуток времени вслед за тишиной, словно убаюкивая нас.

Происходило что-то странное, потому что я, который последние дни умудрялся спать не смотря на дикий шторм, вдруг понял, что среди почти полной безмятежности глаза мои не закрываются. Вопреки всему, спать мне не хотелось, и поэтому я решил встать у рулевого весла, а ребятам нужно дать отдохнуть, так думал я, и боцман мне мешать в этом не стал, а только предупредил, чтобы я держался подальше от водорослей (так как они нас довольно докучали), и сразу звал его если что-нибудь произойдет. После этого он почти тут же заснул, также крепко как и все остальные.

После того, как я заступил на вахту вместо боцмана, до полуночи, я сидел на верхней кромке борта, держа кормовое весло в своих руках, всматривался вдаль и прислушивался к каждому звуку, наполняясь при этом новыми необычными ощущениями, порождаемыми диковинным морским простором. И я действительно слышал то, что рассказывало мне море, задыхающееся от бурно разросшихся в нем водорослей, – море, в котором застаивалась вода и не было ни приливов, ни отливов; впрочем, если бы мне когда-нибудь кто-нибудь сказал, что я могу оказаться в таком месте во время одного из своих странствий, то я, само собой разумеется, счел бы это нелепыми выдумками и не придал бы его словам никакого значения.

Затем еще до восхода солнца, в тот час, когда густая темнота всё еще окутывала море, я был невероятно ошеломлен услышав приблизительно на расстоянии около сотни ярдов от нашей лодки странный всплеск среди водорослей. Уловив непонятный звук, я тут же насторожился и вскочил в полной боевой готовности не зная чего следует ожидать в следующий момент. Вслед за этим, через бескрайнее пространство покрытое водорослями до меня донесся пронзительный жалобный крик, а потом снова наступила тишина. При этом, не смотря на то, что я весь превратился в слух и старался вести себя как можно тише больше я ничего подобного не услышал, и уже опять собирался сесть на свое место, как вдруг увидел, что где-то вдалеке полыхнуло огнем.

Увидев вспышку пламени в самой глубине бесконечного поля водорослей я был настолько поражен, что не мог даже пошевелиться, а только стоял и смотрел. Когда же я снова пришел в себя, я наклонился и разбудил боцмана, поскольку, как мне это представлялось, такое несомненно должно было привлечь его внимание. Мгновенно отойдя ото сна, он уставился на огонек, и так и смотрел на него не отрывая своих глаз, а потом говорит, что видит за ним очертания корабля, хотя он сразу начал в этом сомневаться и думать, что ему померещилось, впрочем, также как и я. Пока мы стояли и смотрели огонек исчез, и не смотря на то, что мы еще долго всматривались вдаль, ничего подобного мы больше не видели.

С того самого момента до рассвета ни боцман, ни и я никак не могли уснуть. Мы много говорили о том, что видели, правда, все эти разговоры ни к чему не привели. Мы совсем не могли поверить в то, чтобы в таком заброшенном месте вдруг оказалось какое-нибудь живое существо. А затем, когда уже порядком рассвело, диво дивное возникло перед нашими глазами – корпус огромного корабля, застрявший в водорослях на расстоянии примерно в сорок или шестьдесят морских саженей от края разросшейся колонии. Ветер по-прежнему оставался слабым, мы ощущали всего лишь его едва уловимое дуновение, поэтому мы были вынуждены медленно ползти мимо останков судна, и пока мы с невероятно медленной скоростью продвигались вперед, солнце поднялось достаточно высоко, тем самым предоставив возможность гораздо лучше рассмотреть его еще до того, как нас отнесло. В тот момент я видел, что корабль был полностью развернут к нам своим бортом, а также и то, что все его три мачты почти лежали на палубе. Кое-где по боковой стороне корпуса проходили полосы ржавчинного грибка, в то время как другие части судна, особенно нижние, были покрыты зеленым слоем водорослей. Но на это я особого внимания не обратил, а лишь удостоил быстрого взгляда. То, что меня действительно заинтересовало – были огромные гибкие щупальца, распластавшиеся по развернутой к нам стороне ветхой развалины, некоторые из них были перекинуты через борт и уходили куда-то внутрь, наверное, в трюм. Я устремил свой взгляд вниз, вижу прямо над водорослями что-то темное шевелится и блестит, отражая лучи солнца, пригляделся, а там громадная туша, да еще такая, каких я в жизни своей не видывал! Боцман её тоже заметил и захрипел мне в ухо лихорадочным шепотом, что это ни дать ни взять, а гигантская каракатица! И не успел он это произнести, как в сумрачных лучах рассвета двое щупалец взмыли вверх, похоже было на то, будто она мирно спала, а мы её разбудили. Поняв чем это для нас может кончиться, боцман сразу схватился за весла и я тоже последовал его примеру, мы сразу начали грести изо всех сил, опасаясь малейшего всплеска произведенного по неосторожности, в результате нам все-таки удалось отойти подальше и при этом остаться незамеченными. Отплыв на такое расстояние когда очертания корабля уже начали казаться нечеткими из-за дистанции, которая нас разделяла, мы наблюдали за тем, как огромное чудовище, нависшее над дряхлым корпусом старой посудины, пытается его подмять под себя, подобно морской улитке, выползающей на камень, торчащий из воды.