Читать онлайн Обещай себе жить без драм бесплатно
лучше йогурта по утрам только водка и гренадин
все слова переврутся сплошь,
а тебе за них отвечать.
постарайся не множить ложь
и учись молчать.
В. Полозкова
– С каких это пор кривоногая баба-гренадер преклонных лет с переделанной физиономией и вечно презрительным выражением лица стала “мечтой всех мужчин”?– миленькое личико девушки, сидящей, закинув ноги на колени блондина среднего роста, исказила презрительная гримаска.
– А?– непонимающие ответил на тираду мужчина.– Ты опять какую-то псевдо-“звезду” в неудачном ракурсе увидела на фото и возмущаешься? Ну, ты же серьезный журналист! Что за любовь к светским сплетням?!
Главный оператор молодежного реалити-шоу “Точка взросления” Даниил Шмелев лениво потянулся на диване и пощекотал миловидную брюнетку за бедро.
Даниил Андреевич и сам бы посплетничал, но лучше про спорт, футбол там. О том, как колченогие идиоты зарабатывают так, как никогда не научатся работать. Это было бы интересно. Он вообще пришел домой, чтобы расслабиться. И обсуждение кривизны ног посторонней тетки ему не улыбалось совершенно.
Его легонько лягнули по бедру и возмущенно ответили:
– Да какие там “звезды”. Это про твою начальницу тут панегирики пишут!
– Марину Сергеевну? Она-то тут при чем?– Дане, конечно, только и не хватало в их тесном кругу на двоих высокой шатенки, с которой он распрощался всего каких-то пару часов назад.
– Боже! “Марину Сергеевну”! Ты еще сделай “ку” и присядь!– ехидненько подколола девушка.– Даньк, расслабься, нет здесь ее, не обязательно демонстрировать поклонение двадцать четыре часа в сутки. А то реально временами складывается ощущение, что ты в нее влюблен страстно и безответно!
– Не неси бред!– огрызнулся мужчина.
И это точно был бред. Потому что она отвечала. Целый год, почти год. И он не помнит никаких кривых ног. Зато отлично помнит, что от внутренней части колена, если прокладывать поцелуи от косточки на щиколотке, задержаться в этой точке сбоку от коленной чашечки, а потом неспешно и подробно выстилать влажный след до смыкания бедер, получишь горячую женщину в предоргазменном состоянии, которой хватит пары прикосновений к пульсирующему узелку нервов внутри, чтобы услышать призывный стон-вскрик и поймать конвульсивные спазмы радости освобождения тонкого тела.
– Ну, так и ты прекрати отсыпать ей заочные поклоны! Надоело!
Право слово, Даня решил бы, что девушка ревнует его к режиссеру их многострадального в самом начале и такого невозможно популярного сегодня проекта. Казалось бы, ну с чего? Знать ничего про закончившийся в прошлом роман она не могла. Об этом знать точно не мог никто. Для Дани то, что закончилось, было настоящим романом, для Марины, мать ее, Сергеевны, как она хладнокровно пояснила – “восстановление после тяжелого года”. Хрен ли, Данечка, об тебя “восстановились”. Живи и будь здоров, не кашляй.
Все началось пять лет назад, началось внешне внезапно, как и бывает с великими деяниями. Марина Сергеевна Исаченко, ранее прекрасно себя чувствовавшая в области режиссуры детских сериалов, с превеликой радостью закупаемых разными каналами, доносила и родила собственный проект реалити-шоу. И, решив, что тридцать лет для женщины – самое время что-то радикально изменить, изменила вектор приложения своих сил.
Уволилась со студии, побродила по каналам в поисках тех безумцев, которые решат купить совершенно непонятный по отдаче проект с вроде бы воспитательным смыслом, но кто его знает на самом деле. Сейчас даже представить трудно, чего стоило молодой женщине протолкнуть свою идею, но вот три года назад “Точку взросления” стартовали. Тогда-то все что-то начинающий, но никак не начавший оператор Шмелев, безуспешно искавший какую-нибудь работу после двух лет иллюзий о собственном бизнесе после ВГИКА и наконец осознавший, что это была лишь иллюзия, и прибился к малоперспективному проекту. Думал просто перекантоваться, да так и завис, залип, прикипел. К темным глазам, медным кудрям, в холодную нитку сжатым губам и низкому бархатному голосу женщины-режиссера.
Влюбился по-детски, по-дурацки. А ей было хоть бы что, пока не произошла беда, иначе и не скажешь: один из мальчишек получил травму. Недосмотр, конечно, осветителей. Не должны приборы разлетаться в горячую крошку стекла от взрыва. Обошлось, что все живы и почти здоровы. Ничего вроде серьезного, но Маринка сожрала себя с потрохами – обожгло ребенка, а что не доела в себе режиссёр, за нее доели в ней ненавистники в интернете, да коллеги-завистники. Представить состояние бедной начальницы Даня не мог, а подхватить, поддержать и на безумно короткое время сблизиться с той, по кому вздрагивало сердце, смог. Но через год с ним распрощались. В общем, уважительно, он правильно понял пожелание быть здоровым, счастливым и не кашлять по пустякам на чистый образ Марины Сергеевны своими притязаниями.
И не кашлял. Нашел нормальную девчонку, нормально живет. Вот только девушке почему-то никак не живется. Все-то она бродит в интернете и ищет компромат на его начальницу. Престарелую (а как иначе, ведь на 12 лет Марина старше девчонки), кривоногую, полностью искусственную (исправившую прикус и форму носа) дылду, которую хотеть нельзя нормальному мужчине. Ну и пусть он будет ненормальным. Но как она догадалась только, что Даня ненормальный и никак не забудет свою короткую историю с той, чье присутствие портило ему тихий вечер с новой женщиной.
– Слушай, дорогая, ты чего раскипятилась?– Шмелев попытался как-то свести тему на нет.– Марина Сергеевна нормальная женщина, неплохой руководитель. А я – благодарный человек. Зачем я буду гадости говорить о той, кто дает мне работать и прилично зарабатывать с перспективами? Не усложняй.
– Ты – подчиненный-мечта! Временами, когда смотришь на свою начальницу, так и кажется, что вы сейчас за угол отойдете и сольетесь в страстном поцелуе!– ворчит все еще недовольная девушка.
– Не бывало такого никогда!– уверенно отвечает мужчина.
Такого и правда не бывало. Все только и исключительно на частной территории и за закрытой на ключ дверью. В публичном пространстве ему позволено придерживать ее под локоть, приобнимать вежливо за талию или взять за руку, если ситуация располагает. На их съемочных площадках в глубоком захолустье, к счастью, ситуация нередко подходящая.
Но как только они прятались в его или ее квартире, в гостиничном номере, закрывались на замок, мир падал к ногам и рассыпался как брызги того самого рванувшего на площадке софита, ставшего источником травмы участника и подбившим сдержанную Марину под коленки. И сменялись холод публичной презентации на жар страсти нежной женщины. Он стаскивал ее строгое пальто, швырял, куда придется, а она никогда не переживала по этому поводу. Забиралась в ответ тонкими пальчиками под пояс его потрепанных джинсов и сжимала ягодицы. И первым поцелуем мужчина утверждал свои права, а женщина сдавалась на его власть и силу.
Все менялось, как только щелкал дверной замок, пряча их от внешнего мира. Главным был он. Она стекала живой водой по его звенящим нервам, напряженному, зовущему ее телу, утекала в душу через зрачки его глаз. И нет никакого гренадерского роста тоже не замечал. Наоборот – удобно. Удобно заглядывать в ее глаза, входя в нее. Нужно было только дождаться, когда несфокусированный взгляд сверкнет из-под постоянно желающих закрыться век. Зацепиться за него и наблюдать ее погружение в общий ритм по дрожанию ресниц и расширяющимся зрачкам.
Звякает сообщение в мессенджере.
“Слушай, мне вообще тот проход в середине не нравится!” – ну что же – значит, не убедил.
“Ну, давай, завтра попробуем другие варианты”– ждать ответа.
“Давай сегодня”– в своем репертуаре.
“Выезжаю”– он никогда не откажется от еще одного раунда борьбы за заставку.
– Ты куда?– удивляется девушка, когда ее ноги снимают с коленей.
– Ночная смена,– озабоченно собирается на выход Даня.
– Ты же понимаешь, что это звучит пошло?– задает вопрос журналистка.
– Да?– мужчина уже в дверях.
Дверь хлопает. В подъезде он невольно поправляет: “Эротично, а вовсе не пошло”
****
Темно везде. Какая-никакая, а экономия. Андрей Михайлович, продюсер проекта, слезно просит не зажигать лишний свет в “ночные” смены. Они и не зажигают. Ругаются посреди площадки, на ней светло. Даня, если и соглашается делать “ку”, как утверждает брошенная в ночи девушка, то только публично. В приватном общении он тоже умеет возмущаться и отстаивать свое мнение.
– Ну, вот иди сюда! Вставай за камеру! Как ты предлагаешь мне снимать этот кусок?– настаивает оператор.– Как мне извернуть камеру и закрутить ведущую?
– Вставай ты! В конце концов, я тут главная. Я тебя за тем и брала, чтобы ты помогал!– сопротивляется режиссер, сверкая ночами взбудораженных глаз.
– Нет уж! Это ты считаешь, что так можно вывернуться, а не я! У меня только один копчик!– упорствует Даниил.
– Шмелев, я тебя поймаю и не дам испортить единственный копчик! Вставай!– приказывает Марина.
И он встает. Уж если она умудрялась их тренера по физподготовке ребят на проекте запрягать в разные непотребства для демонстрации своих творческих желаний, то ему и вовсе не стыдно! Если уж на то пошло, его хотя бы налысо не побрили, физруку не повезло.
Ну, конечно, они летят на землю. Вместе. Счастье, что камера прочно закреплена со штативом. Он же предупреждал! И где она престарелая. Вон как глазищи сверкают! Того и гляди пожар натворят. Уже творят! И губы. Губы… Губы целовательные.
Сгребает в охапку весь этот квадратно-гнездовой, деловой панцирь одежды, под которым где-то прячется тело, умеющее поддаваться так томно и страстно его прикосновениям. И утопает своими губами в ее.
Каждый удар сердца делает его ближе к смерти. Каждый удар его сердца, пока ее губы молчат в ответ, приближает конец его жизни. Он почти похоронил себя к тому моменту, когда услышал тихий стон и молчаливое согласие с его предложением. Может, и проход отстоит в итоге?
Старая, страшная, кривоногая дылда! Отлично! Даниил Андреевич берет весь набор. Заверните и несите к автомобилю.
– Я думаю, нам надо закончить обсуждение этой связки?!– выдыхает шатенка.
– Поехали к тебе! У меня есть интересные мысли,– он даже не собирается разжимать объятия.
****
А еще, если на ее расслабленной спине писать свое имя, она хихикает и требует прекратить. Но как только мужчина прикасается губами к позвонку между лопатками, замирает и выдыхает длинно и блаженно.
И это все он тоже берет оптом. С ростом, весом, ногами, руками, всеми ямочками, впадинками, трещинками. Достоинствами и недостатками. И ни с кем делиться своим приобретением Шмелев не планирует, так что и нечего тут обсуждать!
– И все-таки, милая,– из того положения так, как придумала, ты нас не выкрутишь!– он нависает над обнаженной спиной и легонько трется о вытянувшееся тело.
– Выкручу,– нежно вздыхает в ответ на его движения женщина.
Твое имя за мною гонится повтореньями
Все топлюсь вроде в перспективах каких-то муторных —
Но всегда упираюсь лбом в тебя, как слепыш.
Я во сне даже роюсь в папках твоих компьютерных,
Озверело пытаясь выяснить, с кем ты спишь.
В. Полозкова
Домой Даня возвращается только под утро. И радуется, что девушка спит. Радуется, идя в душ. Радуется, забираясь в постель. И даже не успевает подумать, о том, что утром его спросят, когда вернулся и что делал. Засыпает пьяный таким острым и неожиданным счастьем.
И не знает, что водой нельзя смыть запах этого счастья от близости с другой женщиной. Духи ее можно. Аромат шампуня – тоже. А счастье – нет. Этот запах обязательно почувствует та, что будет смотреть на него безысходными глазами и ждать, когда он скажет правду.
А он не может смотреть в ее слишком понимающие глаза и не готов ни к чему. Там внутри – надежда, что хорошо соврет. Или не очень хорошо, но она поверит. Врать, чтобы не разоблачили, он не умеет, а говорить правду, глядя в зрачки, где живет надежда – тем более, поэтому все утро мужчина старательно делает вид, что ничего не случилось. Все как обычно. Вчера просто пришел с работы и лег спать. И это не он принес запах счастья со вкусом измены.
– Во сколько ты вчера вернулся, Дань?– и все же, стоит признать, его женщины решительны и не любят недомолвок.
– Слушай, даже не знаю. То ли поздно, то ли рано!– он закатывает глаза, театральничает, сам чувствует, что переигрывает.
– И что же вы столько времени делали?– упорная, но в лоб все же вопросов не задает.
Даня слышит страх в женском вопросе. В том, как напряженно ждет ответа и боится услышать тот, который подтвердит ее подозрения.
– Сначала ругались, потом падали!– снова хохочет и снова переигрывает.
Но падали они и правда долго. В общую бездну. Когда он держал ее бедра и смотрел, как под ним вздрагивает тело, обнимающее его длинными ногами, а музыкальные пальцы сплетены над головой в крепкий замок, словно у пленницы, связанной невидимой веревкой. И видно, как они сжимаются и разжимаются в одном ритме с внутренними мышцами. Вся открытая его взору, белая, изящная, царственная. Он летел за ней через пропасть отстранения и не знал, сможет ли его хоть что-то вернуть.
– Успешно?– интересно, что его девушка хочет услышать в ответ? Ну, если не ложь, которую, конечно, услышит.
– Да как сказать?..
Сказать стоило бы правду: успешно и даже дважды успешно. И не выгони Марина его со смехом словами: “Дай мне хоть сколько-то поспать, а то завтра вы потеряете меня на съемках”,– на цифре два они бы вряд ли остановились. И нет, он не помнил, что дома его ждут. Это измена. Предательство. Гадость. И ему есть за что каяться. Он трус. Он не хочет каяться. Он не хочет сложных разговоров. Было бы хорошо, если бы как-то все само собой разрешилось. Так же бывает?
В конце концов, сбегает от недоверчивых, полных мольбы глаз, в которых знание про его предательство замешано на надежде, что ей достаточно хорошо будут врать и достаточно упорно отрицать очевидное.
А на работе его встречает другой взгляд. Сначала искристый тем же счастьем, что плещется в нем, а потом понимающий. И губы, кривящиеся в улыбке всезнания. Что ж – другая женщина, другой опыт жизни, другой характер. И боль в ней другая. И безразличие, выращенное на этой боли.
И тут уже он чувствует себя тем, кому не дают правдивых ответов. И не задают важных вопросов. И не настаивают, хотя ему бы хотелось, чтобы настаивали! Если бы она требовала, спрашивала и настаивала, Даня бы понял, что он что-то значит, что ей тоже важно. И, наверное, набрался бы сил сказать в надежду другой, что все закончилось. Но никто ни о чем его спрашивать не собирается. В конце концов, а вдруг эти темные волосы в рыжину сегодня вечером пропустит через пальцы совсем другой мужчина и утонет в ее губах ощущением полного права? А вдруг она давно не одна, как и сам Даня? Почему он не спросил об этом ночью? Дурак!
Вот ведь странно, столько времени прошло с их расставания. Молодая и красивая женщина так и не представила коллективу кого-то, кем заменила Даниила, хотя он почему-то ждал, что место перестанет быть вакантным очень быстро. Если не из своих, с площадки, то были же спонсоры, руководители каналов, с которыми то и дело пересекалась Марина по работе, да и просто различные денежные люди при должностях.
Не знай он свою начальницу так близко, как имел удовольствие и несчастье познакомиться, Шмелев еще бы допустил, что ей никто не нужен, но ей, страстной, нежной, горячей женщине, конечно, был необходим мужчина, оберегающий и любящий, умеющий оценить такой подарок судьбы. И он должен был быть. Как иначе-то?
– Даниил Андреевич, вы нам нужны,– голос строгий и совершенно спокойный. Ни на полтона не выше, чем обычно. Можно подумать, что ему эта ночь приснилась.
Ну, хоть рукой задень! Схватись за него, как иногда бывает! Ничего такого! Ты же можешь! Нет, работа и только. “Даниил Андреевич – тут, Даниил Андреевич – там!” Чисто Фигаро!
– Привет!– ловит ее за локоть в коридоре телестудии.
– Дань, да не суетись ты так!– снимает его ладонь с предплечья.– Чего в жизни не бывает. Мы перегрелись вчера и оступились. Взрослые люди. Переживем.
Серьезно? Вот она это сейчас в здравом уме и твердой памяти несет? Боже, дай мне выездных съемок полной мерой! Мне нужно понять эту сумасшедшую и доказать, что произошедшее – не “случайность взрослых людей”. Какой дебил научил тебя, Мариночка, этой фразе?!
Безусловно, в их работе есть масса плюсов. Да, кормят каждое лето комаров, вывозя детей в лесной лагерь, но зато – полная изоляция от всего мира. От проблем, что кажутся здесь такими важными, а там не стоят ровно ничего. Под шум сосен и шебуршание живности все воспринимается куда как тоньше и точнее. В том числе и правда жизни и любви.
– Маринк, это не случайность! Мы – не случайность!– шепчет он ей, стоя близко, близко, словно желая, чтобы в этом коридоре их увидел каждый вот так, в совместности.
А еще он дышит ее ароматом. Духами. Цитрусовым гелем для тела, запах которого смывал под утро в душе собственной ванной комнаты.
– Дань, ну ты еще скажи, что это любовь!– в голосе что-то похожее на презрение или насмешку над его романтизмом.
– И чем же тебя, солнышко, не устраивает любовь ко мне?– еще ближе – так, что дыхание становится общим.
– Всем,– выдыхает в общий воздух женщина.– Всем она меня не устраивает, Даниил Андреевич.
А в глазах пелена его близости. И он это видит. И не верит ей. Нужно полдвижения, чтобы прижаться к ее телу своим, а она не пытается отойти. Врет. Лучше него врет, но тоже врет. И что звучит перспективно – не отрицает свою любовь. Она королеве всего лишь не походит. Не такую любовь себе планировала железная леди их проекта.
– Ты передумаешь!– добавляет он в общее дыхание еще слов. Пусть кружат вместе с другими.
Что же, лес их рассудит. Лес им покажет. И да пребудет с ними полтора месяца лесной жизни в почти цивилизованных условиях (холодный душ и кровати в отремонтированном корпусе полуразрушенного некогда пансионата, а сейчас одной из стационарных площадок “Точки взросления” точно гарантируются), чтоб объясниться, притереться к новым обстоятельствам и доказать друг другу, что они вовремя и по делу рядом. А любовь самая правильная. Он так решил. И он не ошибется больше.
Она отступает назад. Воздух уже не общий. Чьи-то чужие шаги по коридору:
– Андрей Михайлович, я хочу обсудить с вами вопросы по организации выезда на точку “Лес” для съемок.
Подхватывает продюсера под руку. Проводит пальцами по его запястью. Улыбается светло и нежно. И этот гад светится начищенным медным тазом. А у самого семья! Две дочери, пацан младшего школьного возраста и жена заколебавшаяся караулить отца семейства. И при всем этом богатстве он пускает слюни на свободную женщину. Что ты ей предложишь? Стать любовницей? В свободное от семьи время скрашивать досуг? Скотина! И Мариночка хороша! Нашла кому глазки строить!
Кстати, а может, это именно он сегодня вечером придет обнимать одно высокое стройное тело и целовать губы, которые нельзя целовать никому, кроме Дани? Слухи-то бродят. Вдруг дым да не без огня?
Хорошо, что с дуру не разоткровенничался с собственной девушкой. А то вернулся бы в середине июля к разбитому корыту. Идиот!
Нет уж! Сначала надо выяснить все с любовью, а потом, может, рубить с плеча неплохие в целом отношения с вполне приличным человеком.
Только я не из тех, что сидят по углам
Ты же хочешь заставить меня
Стать одним из твоих эпизодов.
Кадром фильма. Мгновением дня.
Камнем гулких готических сводов
Твоих замков. Ключами звеня,
Запереть меня в дальней из комнат
Своей памяти и, не браня,
Не виня, позабыть и не вспомнить.
В. Полозкова
И вот какого дьявола он сидит третий час в машине на парковке телецентра и ждет неведомо чего? А кстати, чего? Что Маринка вывалится из дверей в обнимку с Андреем? Ну, допустим вывалится. Нет, ну, допустим – в порядке бреда. И что дальше? Изображать ревнивого Отелло и блюстителя семейных ценностей и чести продюсеровой жены?
Да и вообще, Андрей может быть совершенно ни при чем. Мало ли у кого какие фантазии на разные темы. Этот драк вот тоже тот еще фантазер, взял и придумал для прессы, будто одна из участниц прошлого сезона по уши втрескалась в Шмелева. Нормальный ли он? Втравить взрослого мужика в историю с малолеткой. Как ему Марина череп не пробила, когда слух пополз – отдельный вопрос. Вряд ли после этого она, кстати, будет что-то общее с Михалычем иметь. Не любит их дама подобных спекуляций с привкусом скандала. Или будет?
Итак, какого ж хрена он тут высиживает не весть что? Может, ее любовник и вовсе не имеет никакого отношения к телевидению. По Москве ходят куда как более интересные мужчины. Вот выстаивает тут Данечка на своем обожаемом “мерсе” и занимается полной ерундой. В кои-то веки удалось выбраться с работы в человеческое время. И как выбраться, королева сама всех сослала отдыхать. Завтра у группы выезд на объект. Никто не стал задерживаться, унеслись птицами вольными. Один Даниил Андреич высиживает думку под дверьми работы.
Очнулся от чехарды мыслей Шмелев тогда, когда почувствовал характерный звук пинка по машине. Рядом стояла темноволосая “дылда” и злилась. Это даже к бабке не ходи. Сердится уважаемая Марина Сергеевна. На него сердится.
Опустил стекло и получил по полной:
– Какого черта ты все еще здесь? Я вас всех распустила отдыхать. Время с семьями провести перед отъездом. Марш домой!
– Не хочу я домой,– вяло отмахнулся от ценного предложения и указания Даня.
– Открой мне дверь!– приказ есть приказ, Шмелев взялся за ручку двери и попытался выйти,– Да не свою, балбес, пассажирскую!
Что-то дама сегодня особенно нетерпелива и нервна.
Острые коленки под тканью выгоревших бледно-голубых джинсов. На ноги, наверное, смотреть невежливо. А в глаза невозможно – потеряет остатки разума.
– Дань, у тебя дома все хорошо?
– Ага.
Да у него все просто зашибись дома! У него дома женщина, которой он вчера изменил, и не абы с кем, а вот с этим… этим… чудом в джинсах, что так бережно и участливо интересуется его домашними делами.
– Маринк, что за фарс ты тут разыгрываешь?– не выдерживает Шмелев.
– Мне нужны взрослые люди в адекватном состоянии на натуре, Даниил Андреевич! Если у вас проблемы, которые вы оставите здесь и будете постоянно думать, как бы их решить из подмосковных лесов, то пользы от вас будет мало. А у нас напряженный график!
Интересно, как ей это удается? Вот так вот меняться? Быть такой горячей и отзывчивой ночью и такой бездушной днем? В психиатрии есть этому какое-нибудь название? Классификация? Код в справочнике психических отклонений?
– Не переживай! Никаких проблем здесь у меня не останется, когда я уеду с детьми на точку. Все будет хорошо.
Действительно, какие тут могут быть проблемы, когда единственная проблема тоже будет на природе ЦУ выдавать, в том числе и ему?
– Хорошо, Дань. И еще,– короткая пауза,– я надеюсь, что это излишнее пояснение, но все же… Когда я приеду, пожалуйста, помни, что у нас с тобой исключительно рабочие отношения. Я проясняю ситуацию на всякий случай. Да?
Склоняется к ней ближе и тихонько насмешничает:
– Дважды за ночь, солнышко… Отлично поработали, не так ли?
Удар ниже пояса. Он в курсе. И взгляд обжигающе-злой в ответ на свои слова заслужил. И все же. Это вот можно говорить про “исключительно рабочие отношения”, когда еще и суток не прошло, как он целовал ее шею, прикусывал грудь и, уверен, оставил пару засосов на теле? Он бы вместо задушевных бесед лучше повторил вчерашнюю “работу”.
– Вот! Я про это, Шмелев! Ни намека! Мы на работе!– злая, словно ведьма.
– Солнышко, на работе я всегда отлично выполняю свои профессиональные обязанности. И ничем, никогда тебя не скомпрометировал!
Он берет ее руку в свою и подносит к губам. Держит на всякий случай покрепче. Во-первых, не хочет, чтобы она вырывалась. А во-вторых, что важнее, совсем не желает, чтобы этой рукой ему заехали по обнаглевшей физиономии. Дама, кажется, дозрела до физической расправы. И поделом же ему будет!
И все же губами прикасается к венке бьющейся на запястье. Чуть перемещается выше. Чувствует, как слабеет сопротивление. Слишком нежная, чтобы быть такой жестокой.
– Не переживай,– отрывается от ее руки,– я никогда ничем тебя не скомпрометирую. Тем более перед детьми.
Теплая рука все так же удерживается в его ладони, уже исключительно ради удовольствия. Просто чувствовать ее рядом. Себя – ее поддержкой.
– Между прочим, к тебе вопрос, почему ты все еще не дома, тоже относится,– вдруг улыбнулся Даня.
– Моя семья в Америке, так что мне прощаться не с кем.
У Марины сестра-подросток, на десяток лет младше, цветущая мама и отец-сердечник. Все трое теперь на иждивении старшей сестры и дочери, на них уходят ее гонорары. Получается, что ничего не изменилось: только мама, папа, сестра, проводящие каникулы с языковым уклоном.
Между ними воцаряется тишина. И его успокоение. Никого у нее нет. Можно спать спокойно и ждать ее в Подмосковье.
– У тебя неделя на площадке в Сочи?
Это новый эксперимент: после приключений в лесах вывезти детей в курортное место, дать им возможность устроиться на работу и посмотреть на жизнь с точки зрения официантов, уборщиков, консьержей и прочих людей на должностях обслуживающего персонала. Еще одна интеграция в серьезную взрослую жизнь. Бешена ответственность, безумное количество договоренностей.
– Я до 12. Андрей и прочие ответственные лица задержатся еще на два дня. Так что две недели я надеюсь на вас с Сережей.
На Сережу, вообще, можно надеяться в чем угодно. Помрежа – тихая монолитная стена их команды. Про себя Шмелёв не стал бы такого говорить, но подводить он никого не собирался, подставлять – тем более.
Жалко отпускать ладошку, что перестала рваться и успокоенно замерла в его пальцах, но пока расставание, к сожалению, лучшее, что может быть.
****
– Никогда-то вас ваша начальница не отпускает в нормальное время!– дом, милый дом!
– Ну, что тут сделаешь, лето, новые идеи, стартуем сочинскую точку, детка! Привыкай,– одной рукой обнимает за шею. Губами целует куда-то в висок и идет мыть руки.
И спать. Больше спать. Меньше разговаривать. Тема этого дня – избегание!
разве мы не знаем пустынь отчаянья лучше гидов
кто вписал это все, пока ангел спал над своей тетрадкой?
боль будет чудовищной.
будет правильной.
будет краткой.
пока нас укладывают в пакеты, гляди украдкой,
и реви, и реви, реви над своей утраткой.
а потом возвращайся назад
к гостям.
В. Полозкова
День рождения – действительно грустный праздник. Юбилей почему-то особенно невеселым вышел. Он ловит себя на мысли, что хочется домой. И понимает, что под домом имеет в виду все, что угодно, но только не свою квартиру, которую делит со своей же девушкой. Вокруг пьяный загул, а он пытается не пить. Совсем не пить, конечно, невозможно: в конце-то концов, вся эта вечеринка устроена не просто так, а ради его дня рождения. Юбилея, мать его так!
О чем он думает? О том, что у детей их проекта сегодня утром получалось лучше его поздравлять. Это было мило. От души что ли? Или просто в его вкусе. В поздравлении была честность. А здесь? Здесь пахнет публичным домом, хотя вокруг друзья. Или приятели? Или просто ситуативные компаньоны по пьянкам? Непонятно.
Хочется удрать, но обижать девушку не хочется. Он вроде и так перед ней виноват. И все виноватее с каждым днем, потом что ждет двенадцатого. Ждет приезда той, которая точно не мечтает о встрече с ним так, как ему блазнится эта встреча.
В тот год на одной из первых подмосковных сессий они маскировались и играли в игру “встреча Штирлица с женой”. А Шурочка их расколола. Ничего не сказала, но расколола. Призналась позже. Намного. Когда все уже закончилось. И Даня сразу вспомнил ее загадочные улыбки и опущенные ресницы, когда она попадала случайно в пересечение двух карих взглядов режиссера и оператора. Нечеловеческая понятливость для ребенка.
Сашка была удивительной, камертоном настроенной на людей, их беды и желания. Сейчас уже поступила в мед. Спокойно учится. Изменилась, растеряв подростковую застенчивость и приобретя задор красивой девушки. С Даней они по-прежнему общаются накоротке, спелись. И он ею все так же восхищается.
Полгода назад, когда его новые отношения стали совершенно очевидными даже самым отсталым слоям населения, хотя он, право слово, делал все, чтоб это особенно не просачивалось, Шурочка задумчиво сказала:
– Это, конечно, правильно… Но это неправильно.
И пояснять ничего не захотела. Много ли эта юная барышня понимала в отношениях тридцатилетних людей, но сегодня Даниил Андреевич, мотаясь вокруг созданного руками и силами девушки дебильного празднества и никак не желая в него до конца погрузиться, думал, что малышка была опять права. Кожей чувствовала, что он занимается ерундой.
В этот момент Шмелев и понял: он хочет на в студию, в телецентр. Самое идиотичное желание дня. Умчаться с праздника в честь тебя на работу, где никого нет.
Следующее, что он смог зафиксировать четко – как выходит в коридор уже в обычной одежде, а не дурацком костюме для вечеринки и трусливо избегает взгляда следующей за ним девушки.
– Ты куда?– как наждачкой по коже с силой.
– Слушай, я на съемки! Переживаю! Нас там двое ответственных же, а мелких вагон и маленькая тележка. Завтра с утра надо всех собрать, все проверить. Меры эти ненормальные с детскими проектами и выездами,– несет бред. Лютый бред.
– Тебе не понравилась вечеринка?– да, сука, как же с этими женщинами все непросто!
– Маленькая, да ты что? Отличная вечеринка!– то-то он так бежит от этого безудержного веселья, что пятки сверкают.– Прости, догуляем вдвоем, как вернусь из командировки!
– А выходные?– ну, правильно все. Не так просто сбежать от счастья семейного человека, тем более сейчас, когда счастье уже уверилось, что без него – никуда.
Выходные ему и вправду положены, каждую неделю один день. В прошлом год он вырывался, когда только ухаживал, в этом – сам бог велел. Дома ждут
– Дурочка ты моя!– чмокает, куда придется.– Расширение локаций. Сейчас Исаченко вернется, спать будет некогда, а ты про выходные.
Нда, когда язык несет вперед головы, что только не наговоришь. Но, да, он все же верит, что сон будет не главное в их ночах. И не только из-за работы. Однако ж надо думать, что из мыслей озвучиваешь!
За двери линяет, благословляя гостей, при которых никто не хочет скандалов и сцен. Надо, конечно, вызвать такси, потому что он нетрезв, но вместо этого садится за руль и верит в ночной город, который спрячет еще один его грешок.
В телецентр забегает, чуть не перепугав охрану. Объясняет путано, что ему нужно проверить новые ракурсы. Наверное, от него все-таки прилично попахивает спиртным, потому что косятся охранники подозрительно. Но задерживать опасаются. Кто его знает, что у этих творческих дегенератов в головах. НЕ согласишься сегодня, завтра придет директор и навтыкает всем.
И вот сидит в темноте и пялится на площадку. Вспоминает. Ностальгирует даже. Отмечает юбилей.
Мама его привела в кружок “Юный фотограф” в пять лет. Что уж там разглядела в ребенке – непонятно. Она бы его лучше в художественную школу пристроила, но все мало-мальски подходящие кружки рисования на его возраст оказались далеко от дома, а фотографии учили в соседнем дворе. Думала, со временем перестроятся, вырастет у мамы-искусствоведа сын-живописец. Будет оценивать его мастерство профессионально. Живопись оказалась не про Данечку, он упорно вбирал фотографию. В общем, никуда матушка увести и не смогла сыночка. Особенно, когда при кружке появился преподаватель видеосъемки. Мечта у Даниила Андреевича была: снимать природу, животных, закаты и рассвет. А снимает всю жизнь социальщину и человеческие лица. Он ненавидел толпы людей, которые никогда не делали то, что ему было нужно, все эти постановки света, места, работу с лицами! А оно в него въедалась между тем, неотступно и постепенно, вместе с навыками прочей операторской работы. И вот только на “Точке взросления” он понял, как же интересно снимать людей, точнее – детей.
У детей было что-то волшебное, как у животных и природы. Органика, наверное? Даже когда они что-то пытались изображать, их не покидала искренность. Лица всегда были яркими, выразительными, эмоции чистыми. И накал этих эмоций – предельным. Даниил старался не свалиться в детский “Дом-2”, но при этом показывать попытки рождения “Повелителя мух”, когда к тому были поводы. Марина любила его работу, и непосредственно операторскую, и руководящую штатом таких же, как сам камераменов, набранных за время роста популярности проекта. Некоторые были ненамного старше детей-участников. И в этом, Маринка видела еще одну часть ее “Точки взросления”: выращивать не только тех, кто перед камерой, но и всех, кто за ней. И себя. В первую очередь – себя.
Настойчивый вызов с ФэйсТайм. Сейчас, похоже, Мариночка начнет взращивать его. Вот она, прямо из смартфона в душу.
– Какого лешего ты делаешь на студии, Шмелев?– у нее там волшебное зеркало, блюдущее его, или ему на телефон поставили геооперделитель, а у нее приложение, чтобы отслеживать перемещения? Ну, как с детьми.
– А ты откуда?..
Закончить вопрос он не успевает:
– Мне с поста охраны звонят, спрашивают, ждать ли меня на ночную смену, потому что ты уже здесь? Дань, какого хрена?!– голос у шатенки бешеный и озабоченный, кажется.
– Мариш, поздравь меня с днем рождения!– не отвечать на ее вопросы. Ответить-то все равно нечего.
– Ты пьяный что ли? Ну-ка включи видео!– нет, точно мамашка с непослушным подростком.
Он переводит звонок в режим видео.
– Не пьяный я,– недовольно отвечает на ее подозрение.
– Ну, и не трезвый,– констатирует женщина,– Вызывай такси и поезжай домой!
– Я к ребятам поеду,– упрямо заявляет Даня.
– Все равно на такси! Понял?
Темная медь волос завивается кольцами вокруг лица, строгие глаза смотрят на него неотрывно. Разреши в тебе утонуть, нырнув в самый зрачок? И вынырнуть через тысячу лет из другого?
– Такая красивая,– вздыхает мужчина,– а с днем рождения меня поздравить не хочешь!
– Едрить твою,– тихо ругается начальница.– Оставила детей на взрослых и ответственных людей! А хрен-то там! С днем рождения, Данечка, чтоб тебе пусто было!
Вызов завершен. А он продолжает смотреть на экран, где кажется, до конца еще не пропал ее образ. Хорошее пожелание про пусто… Ему уже пусто! Сбывается вперед ее слов!
Растягивается на скамье за камерами и, завернувшись в штормовку, закрывает глаза. У него тоже есть пожелание: пусть ему приснятся темные кудри, карие глаза, чудесная улыбка. И пусть ему будет тепло. Даже если потом будет пусто.
Но она дугой выгибает бровь и смеется, как сорванец
Этот свет никак не дает уснуть,
Не дает себя оправдать ни в чем,
Но зато он целится прямо в суть
Кареглазым своим лучом.
В. Полозкова
В три ночи его растолкал охранник. Выполз со студии, сел в машину и поехал в их Подмосковный лагерь. В пять утра лежал на кровати в собственной комнате и смотрел в потолок. А надо было бы спать. И хотелось спать, но он лежал, лениво следя за первыми рассветными лучами на стенах комнаты.
Ему тридцать. Он успешен. Счастлив. Женщинам нравится. Молодым и интересным. Что ж тошно-то так? Усталость скапливается как росинки на листьях и медленно повисает на кончиках к рассвету. Вот у него сейчас ощущение, что вся его усталость стеклась в одну огромную каплю и тянет, как тот лист или травинку вниз. И усталость не от бессонной ночи и даже не от работы, а просто от жизни. От того, что его окружает и как окружает.