Читать онлайн Все дороги ведут в Сад бесплатно

Пролог

– Ты только не плачь. У тебя, кажется, папа умер.

Фраза, которая разделяет жизнь на «до» и «после».

Глава 1. Вышивая узоры

2000-е, зима, сибирский городок, крохотная туалетная кабинка в нелегальном общежитии

– Отцовское отродье!

Шестнадцать – столько раз Лиля услышала это за сегодня. Когда из потока брани она слышала именно это сочетание, то дырявила ногтем крохотную метку на бумаге, конец которой пропитался кровью от свежего пореза на щеке.

– Откуда у этой неблагодарной твари взялось такое хозяйство?!

Крики раздавались с другого конца коридора, но гуляли по всему зданию, беспокоя местных зубрил. Отцовским родственникам никак не давало покоя, что Лиля посмела покинуть их «любящее гнездо», и они всеми способами пытались мешать ее самостоятельной жизни, а недавно придумали себе еще и чудесную идею вернуть бунтарку обратно.

Однако сегодня они ушли прямо в отрыв, и сейчас громили комнату, где она жила. Лиля надеялась, что если они добрались до её вещей в шкафу, то не слишком разошлись. Ну или хотя бы её парадную юбку трогать не стали – она была парадной, потому что была у нее одна. То, что с заначкой придется попрощаться, девушка уже смирилась. Если не родственники, то соседки уж точно с таким трудом собранные финансы успели прикарманить. Утешало, что Лиля была умнее, и не хранила все деньги в одном месте.

Общежитие располагалось в подвалах частного колледжа, и его единственная уборная была небольшим помещением с раковиной, зеркалом, окошком у потолка и крохотной кабинкой, словно созданной для того, чтобы зарождать у людей страх замкнутого пространства – по ее бокам нельзя было даже руки вытянуть.

Лиля сидела с ногами на крышке унитаза, а с сапог на пол накапал стаявший снег. В кабинке ужасно воняло, и чувствовалось, как этот запах въедался в ее растрепанный хвост. В зимних пузатых штанах и покоящейся на коленях куртке было жарко. Стоило лишний раз пошевелиться, как с переполненного ведра для мусора на грязный кафель грозились выпасть пустые пачки из-под сигарет и шприцы для диабетиков.

– Сколько можно торчать! Открывай!

Шпингалет задрожал – с той стороны ломились, уже не в первый раз. Кто-то опоздавший спешил на пары, но Лиля была еще не готова покидать свое временное убежище. Торчать здесь было неприятно, но все лучше встречи с «дорогой и единственной семьей». Девушка лениво соскребнула со стены кусок вздувшейся краски, и та синей пылью осыпалась вниз.

Внезапно грудь обожгло холодом, и Лиля зашипела, почти свалившись от неожиданности со своего насеста. Она подняла со шнурка на шее телефон. Тот был круглым и плоским, нижняя поверхность была серебристой, а верхняя напоминала ртуть, и сейчас светилась жемчужным светом, заявляя о пришедшем сообщении. Говорили, что эти работающие на ЦБ штуки были опасны и нужно было носить их в чехле, но чехлы стоили денег, и режим экономии их не позволял. Этот агрегат сам был дорогим и редким подарком, и поэтому его цвет не подходил к побитой цепочке, на которой он висел.

Девушка подхватила кругляш и несильно постучала по нему подушечками пальцев. По шершавой поверхности пошла тяжелая рябь, и на экране загорелись мягкие, немного размытые буквы: «Зайди».

Лиля нахмурилась. В телефоне был забит только один контакт – Ярика, который его и подарил, еще и настояв, чтобы она подарок всегда с собой таскала. То, что тот ее звал к себе означало, что он вернулся со своей очередной ночной «прогулки», а то, что писал так необычно для себя коротко, говорило о том, что случилось у него там что-то совсем мерзкое.

– Где она?!

– Поймите, Тёсову почти невозможно застать, хоть она и живет на территории общежития, но здесь не обучается, и потому мы не можем…

Родственники бросили терзать ее комнату, и принялись гнать на испуганно блеющего коменданта. Крики разносились уже совсем рядом и не планировали стихать. Пришла идея. Лиля напечатала ответ: «Позвони. На домашний. Не болтай». Ее ответ тоже был кратким, но по другой причине. Новомодные электронные сообщения были удовольствием дорогим, и она их, в отличии от Ярика, позволить себе не могла.

Минуту ничего не происходило, но вот грудь снова обожгло холодом: «Купи хлеб».

Лиля напечатала ответ: «Куплю. Позвони».

Дела были совсем дрянь, если дело дошло до того, чтобы он сам о еде просил. Чаще, Лиля еду в него впихивала после того, как ловила его на том, что он не ел несколько дней, потому что «забыл». Она сделала себе мысленную зарубку дойти до дальнего киоска. Он был расположен неудобно, зато там продавали свежий хлеб, что Ярика должно было порадовать.

Спустя секунды, на всю общагу затрезвонил стационарный телефон, который никогда не использовался для принимающих звонков. Технику не положено было иметь проживающим, и комендант засуетился искать виновника. Лиля надеялся, что расчет ее был верным. Родственники были все ближе.

– Это из комнаты Вашей племянницы!

– Это кому она понадобилась!

– Возможно, они знают, где она сейчас?

Спасительный окрик развернул почти настигшую ее угрозу в противоположном от выжидавшей Лили направлении. Опаздывающий на пары с новой силой забарабанил по двери кабинки, и девушка соизволила его впустить.

Несчастный ввалился внутрь, натолкнулся на Лилю и шарахнулся вбок, едва не снеся дверь кабинки.

– Тесова!

– Добрый вечер господам, – криво улыбнулась та ему.

Не ожидавший ее парень попятился и вжался в хлипкую деревянную стенку. Он был из тех, кто в младшей школе кричали ей вслед «Тесова, Тесова, учеши отсюда!», потому Лиля не испытывала к нему сочувствия. Он был сам виноват, что так сильно впечатлился последними городскими сплетнями. Возникло желание протянуть к его горлу руку, но она подавила порыв и сделала шаг назад.

На лице парня замерло выражение перепуганной морской свинки. Лиля смерила его презрительным взглядом – этот человек был ей неприятен. Он мог позволить себе зазеваться и опоздать куда-то, где должен быть, одежда была его куплена за чужие деньги, а в прическе прослеживалась чья-то заботливая рука. Девушка завидовала этому студенту вязкой, черной завистью, но гордость не позволяла в этом признаться.

– Чокнутая! – крикнул мальчишка.

Многострадальная дверца снова захлопнулась, шпингалет заполошно щелкнул, однако Лиля теперь была по другую сторону уравнения. Она развернулась и подошла к стоявшей напротив кабинке раковине, над которой висело старое заляпанное зеркало с неровными следами белой краски на оправе. С него на девушку смотрело ее ухмыляющееся отражение. Лиля убрала с лица улыбку. У ее двойника в зеркале был широкий таз и тяжелые колдовские глаза, а на носу и щеке – росчерк от удачно пролетевших мимо ножниц. Она облизала пальцы и, как лесное животное, потёрла слюной царапины.

Выходить через главный ход было плохой идеей, потому Лиля планировала выползти через небольшое окно, которое шло на уровне поверхности снаружи. На нем были видны следы от пуль – трещины криво заклеены скотчем. Их все никак не могли заменить после последних разборок местных чего-то неподеливших. Скорее всего, ректор просто жмотился, прикарманив себе выделенные деньги. Но Лиле было не жаловаться, ведь именно из-за попустительской натуры руководства она могла позволить себе хоть где-то жить.

Девушка поставила ногу на раковину, та опасно покачнулась и почти вышла из пазов, но удержалась. Лиля забралась полностью – если переживать за все, что здесь разваливалось, то проще было бы просто встать по центру комнаты и не двигаться (и то не факт, что пол под ногами бы не провалился или с потолка бы ничего не упало). Последний раз здание видело ремонт не то, что в прошлую власть, а в прошлый строй и времена позапрошлого национального лидера.

Открытая форточка дохнула на нее морозом, которому Лиля была рада. Она любила снег, любила то ощущение, когда от холода теряло чувствительность тело.

– Закрой окно! – раздался окрик осмелевшего студента.

Лиля сперва выпихнула куртку, а затем рывком подтянула себя и вылезла на улицу.

Окно она оставила незапертым.

***

Первым делом Лиля запрокинула голову и жадно вздохнула. Воздух трещал от свежего мороза, а звездное небо казалось бесконечным.

Тёсова закашлялась, поймав от ветра горсть снега в лицо. Щеки кололо от стужи, потому пришлось поскорее накинуть куртку и побрести прочь от затерявшегося в городских окраинах захудалого учебного заведения. Шарф с шапкой остались в комнате, поэтому она натянула капюшон пониже и застегнула верхние пуговицы куртки в попытке сберечь горло. Перчаток у нее не было совсем, но на такой случай и были придуманы карманы. Для того, чтобы одновременно одеваться и идти по обледенелой дорожке требовалась определённая сноровка, но Лиля справлялась.

Над головой демонически загрохотали тяжелые вагоны – это по мосту поехал товарный поезд. Он держал дорогу по путям, в честь которых город получил свое название – Железнодорожный.

Каждый выдох повисал в воздухе облачком заблудшей души. На улице было пустынно – буря похоронила всё за сугробами, под некоторыми из которых угадывались формы немногочисленных потерянных владельцами автомобилей. Здесь был район новостроек, и дома были одними из самых больших в городе – целых девять этажей. Выше были только две знаменитые шестнадцатиэтажки у реки, которые от всех серых зданий Железнодорожного выделялись приятным персиковым цветом. Лиля точно знала, что на их верхних этажах все было разрисовано граффити – она сама присутствовала при создании некоторых из них. Ей больше всего нравилась работа художника, оставившего незамысловатое, но точное послание, написанное им на цыпочках, а потому криво и почти слитно: «Мир ничего не понимает во мне, я ничего не понимаю в мире. Дайте денег». Чистая поэзия.

Ходить по темноте было опасно – она сулила проблемы. Несмотря на то, что кругом, за бетонными и кирпичными стенами, скрывались люди, Лиля точно знала – ни на чей крик о помощи никто бы не стал высовываться. Такое было время, и оставалось лишь как можно реже выходить ночью на улицу и без надобности подолгу не задерживаться.

До Ярика же было далеко. Можно было повернуть налево, как говорила Жанна, «как все приличные люди», и сократить путь, но ночная прогулка по разделяющему районы кладбищу была почти такой же плохой идеей, как прогулка по стоявшей рядом заброшке, обнесенной бетонным забором и щедро перемотанной колючей проволокой. Так как город раньше был военным объектом, таких бесхозных и пустых построек можно было найти много.

Неуютное чувство уже какое-то время преследовало Лилю, и она поддалась ему, закрыла глаза, продолжая идти. У нее был небольшой секрет. Стоило ей представить маятник, и она могла задавать ему вопросы. Были, конечно, нюансы. Например, вопросы не могли быть сложными, да и ответить на них было можно лишь одним из двух вариантов. А еще высшая сила, отвечавшая на вопросы, бывала капризной и могла и вовсе отказаться отвечать (что случалось достаточно часто). Тёсова чаще всего для ответов выбирала «да» (воображаемый маятник зависал справа) и «нет» (воображаемый маятник зависал слева), и поступила она так и на этот раз. Она спросила, идет ли за ней кто-то. Сегодня удача была на ее стороне – ей ответили. «Да».

Паршиво.

Впереди по дороге попалась автобусная остановка. Не меняя шага, Лиля завернула в нее и прислонилась к холодной и железной задней стене. Руки нырнули погреться в карманы, но пальцами она подтянула в ладонь фонарик, у которого предусмотрительно был отколот бок, делая его каким-никаким, а оружием. Девушка глядела перед собой и ждала.

Показалась массивная фигура. Стоило увидеть знакомую потрепанную шубу, и плечи ее расслабились.

– Здравствуйте, дядь Саш.

На лице Тёсовой автоматически расцвела вежливая улыбка. Она не была фанатом теории «старших нужно слушать», возведенной в абсолют, но с теми, кого уважала, вела себя примерно. А Александр Павлович был старым другом отца. Фонарик она из руки выпустила.

– Ой, Лиль! – вздрогнул от неожиданности мужчина. – Как жизнь?!

– Все хорошо. Как у Вас?

– Понемножку-помаленьку, – прогудел собеседник. – С работы иду, устал я сегодня. Это ты заметила, что я за тобой шел?

– Нет, просто зашла отдохнуть от ветра, – соврала девушка.

Александр Павлович понимающе закивал головой, отчего показались седые волосы из-под сбившейся шапки, которую ему подарил внук, когда с семьей навещал в последний раз. Сам мужчина был небрит и от него несло алкоголем, но лицо его было открытым, доброжелательным.

Дядь Саше было под семьдесят, он был старше лилиного отца на почти сорок лет, когда последний был еще жив. Но отца, Алексея Тёсова, это никогда не смущало – тот был человеком на редкость общительным, а еще – завсегдатаем того же бара, из которого сейчас пришел Александр Павлович. О том, что шел он не с работы, а из питейного заведения говорили покрасневшие глаза и щеки, а также вина, спрятавшаяся в уголках морщинистых глаз. Оставалось лишь догадываться, проиграл ли в очередной раз дядь Саша свою зарплату или же смог одержать победу над механическим одноруким бандитом, на которого в баре нередко претендовала очередь.

– Ты куда?

– К подруге.

Дядь Саша в силу возраста и обычно одинокого проживания постоянно искал себе собеседников, и то, что знал он, автоматически знала половина города, и потому наученная горьким опытом Лиля с ним особо не делилась.

– А, – молвил он. – Тебе прямо?

Тёсова подумала снова соврать, но тогда пришлось бы идти в обход, потому решила сказать правду.

– В центр города, в ларек перед развилкой.

– Это, где там жуткая бабища сидит?

– Нет, в соседний.

– О, и я тоже зайду. Славно, что они круглосуточно работают. А зачем тебе туда? Ты же к подруге?

Где-то здесь должны были начаться неудобные вопросы, и чтобы этого не допустить, Лиля пошла на обманный маневр.

– Хотела к чаю по дороге захватить, а еще проверить кое-что. Говорят, готовятся к тому, что город снова закроют, потому в магазинах все в двойных и тройных масштабах запасают, проверить хотела.

– Ой, это всё – дурной бред! – отмахнулся Александр Павлович. – Я был здесь и до первого закрытия, и после – когда во время войны питерцев сюда опять привезли, и потом, при открытии. Никому оно не надо по второму разу. Тем более в наши-то времена…

Дядь Саша дальше перешел на монолог о том, почему именно он считал, что возвращать городу статус закрытого военного объекта никто не собирался, не особо слушая Лилю, что Тёсовой было на руку. Ей оставалось только кивать, даже односложных понимающих ответов не требовалось. Она могла оставить свои секреты при себе, но при этом послушать информацию, в которой среди политического мусора могло проскользнуть что-то новое. Старик не любил говорить о том, что сейчас творилось в столице, хоть и слушал радио каждый день, но его можно было вывести на нужные сведения. Пока выходило, что в мире ничего особо не поменялось, и у нее все еще был шанс вылезти из болота этого богами забытого города.

За монологом дядь Саши они незаметно пришли к цели.

Главным отличием центра от спальных районов был потусторонний свет работавших на ЦБ фонарей. На самом деле, это освещение должны были провести по всему городу, но не успели вписаться до развала заказавшего их правительства. Из-за редкости явления граждане все еще переживали, проходя под ними – в конце концов, белые шары угрожающе парили в воздухе без всякой опоры, окрашивая все в инфернальный фиолетовый свет.

Перед железным контейнером стояла небольшая шерстяная очередь. Покупатели перетаптывались в валенках и ежились, пряча руки в рукавах. Вряд ли эти люди шли к единственному работающему ночью магазину по погоде за минус двадцать, чтобы что-то там проверить.

Из ларька кто-то вышел, и только народ двинулся, как почти убаюкивающе что-то вещавший дядь Саша внезапно перешел на грозный рык:

– Люди, эй! Тут ребенок дубеет, ну пропустите, ну. Живо!

Лиля замерла от неожиданности, но, вцепившись до боли ногтями в ладони, спокойное лицо сохранить смогла. Она была против называться ребёнком – ей было восемнадцать, но можно было потерпеть, если от этого была выгода. Толпа, бурча, расступилась – Александр Павловича имел определенную репутацию, накладывавшуюся на его опыт работы на одном из тех заброшенных сейчас предприятий.

– Держи, чтобы в руках не нести, нечего морозиться.

Он достал из кармана авоську, вручил Лиле и легонько подтолкнул ее в спину, а сам остался, встав в очередь последним.

– А Вы? – спросила Лиля.

– А я тут побуду, мне полезно свежим воздухом дышать.

Было очевидно, что дело было не в оздоровительных процедурах, но Тёсова решила не поднимать этот вопрос.

– Спасибо.

– Иди, говорю, иди.

Махнув Лиле, Дядь Саша окликнул кого-то из очереди и завел уже новый разговор. Девушка потянула на себя заскрипевшую дверь.

– Чего нужно?

Галина Ивановна возвышалась как гора, ядовито распространяя ауру «ненавязчивого советского сервиса». Внутри было душно, но тепло, а от запаха солений и свежего хлеба голодно сводил живот. Помещение было крохотным и абсолютно заставленным, потому внутрь пускали только зимой, по одному (исключение – товарищи с детьми). Места хватало лишь на то, чтобы стоять прямо у прилавка с хмурой женщиной, как провинившийся школьник перед строгим учителем.

– Батон «городского», пожалуйста, – сказала девушка, выкладывая ровное количество мелочи.

– И всё?

Тёсова кивнула и потерла закоченевшие ладони, но потом передумала.

– Еще кильку в томате, пожалуйста, – она добавила мятую купюру. – И картошки, штук шесть.

– Еще два рубля.

На стол легли еще две монеты. Что-то пробурчав, продавщица потянулась к полкам за собой. Ожидая продукты, Лиля бросила взгляд на столик, где лежали китайская жаба для привлечения богатства, журнал расходов и небольшое радио, вокруг которого густился легкий туман ЦБ, что говорило о перегреве, а также о том, что выключали прибор примерно никогда.

– Москву потрясла серия пожаров, занявших целые районы. Выходы к ним заблокированы. Комитет Охраны проводит оперативную проверку, – голос ведущей был монотонным, гипнотизирующим. – Подозрения падают на участившуюся активность так называемых «химер», а также на спонтанные всплески ЦБ. Эксперты заявляют о несостоятельности обеих теорий…

От завываний покосившегося радио склянки и коробки вибрировали и грозились рухнуть, а занимавший почетное место на стене идол на иконе с блёстками и лёгкой голограммой опасно раскачивался. Тёсова не помнила его имени, но помнила, что он был мучеником и одним из важных шишек. Смотрел этот тип на посетителей будто злобно, и потому Лиле не нравился.

– Террористке с винтовкой снова таинственным образом удалось скрыться с места преступления, – продолжала женщина с мертвым голосом.

– Нет порядка нигде, – проворчала вынырнувшая из-за прилавка продавщица. – Держи. Что у тебя с руками?

Лиля приняла продукты в авоську и спрятала свои разбитые костяшки в рукава. Ей хотелось спросить, если не нравится, зачем тогда слушать станцию, которая только об ужасах и любила рассказывать, но попридержала язык. Перечить Галине Ивановне было себе дороже. Нервная особа могла взвинтить цены или вовсе отказаться обслуживать. Загремев на эту работу после революции, когда ее прошлое место занятости перестало существовать, продавщица была полна желчи, стремясь обвинить в бедах абсолютно всех и вся, отказываясь признать, что мир был не так прост.

– Горлопаны! – выкрикнула Галина Ивановна.

И вправду, за стенами контейнера зашумели, будто в последний раз. Крики были злыми, это было не к добру. Лиля пригнулась в тот момент, когда тяжело распахнулась дверь. Она поднырнула под руку заходящей фигуре в маске, задев полы чужого плаща, и опрометью бросилась вон, прижимая к себе сумку, чтобы та не шуршала. Дверь закрылась.

Лиля замерла на улице, настороженно глядя на контейнер. Изнутри раздались голоса, и она выдохнула – ее не заметили. Меньше всего она хотела встретиться с одной из тварей другого мира, наподобие той, что сейчас зашла в полный застоявшегося воздуха ларек. Ссэра в городе никто не любил, но она – особенно.

– Вовремя вышла, – сказал ей дядь Саша. – Я тут постарался бучу поднять. Легко было – мужики недовольны были, что им второй раз кого-то пропускать пришлось. Хорошо, что сработало. Но ты-ка лучше делай отсюда ноги шустрей, пока тебя не заметили. Не знаю, один ли это из алексеевых «благодетелей», но плащик похож, так что лучше перебдеть.

– Спасибо, дядь Саш, – искренне сказала Лиля.

– Двигай, двигай.

Она послушалась и пошла, по дороге обойдя второй, «страшный киоск». У этого очереди не было, хотя и стоял он от первого метрах в пяти, и был даже открыт. Большей части города это место не нравилось, но оно каким-то чудом еще оставалось на плаву. Страшный ларек был совсем мелким, и внутрь входить было нельзя никогда, только брать из зарешеченных окон. На витрине блестели в фиолетовом освещении выцветшие этикетки. Виднелся горшок с дежурным увядшим кустом, который всегда там стоял, словно хозяйке плевать было на падаль у себя.

Лиля понимала, почему сюда не заходили люди. Не понимала она, какого черта ссэра в подозрительно знакомом плаще не зашел сюда, а сунулся к людям. Ещё и с этой дурацкой маской на лице.

***

– Ярик, твою мать!

Лиля зло барабанила в деревянную дверь, но ей не открывали. Дело было в громко орущей из квартиры музыке. Звонок не работал – Ярослав их не любил, потому свой содрал сразу, как только въехал.

Она вышла обратно на улицу и встала перед его окном. Оно было открыто, несмотря на зиму и то, что квартира находилась на первом этаже. Как обычно, единственной защитой были решетки, установленные еще прошлыми хозяевами, однако прутья в них располагались настолько широко, что не имели смысла. Приемник над подоконником подрагивал. Его можно было спокойно украсть, но только конченный псих стал бы лезть сюда – в этом городе даже самым отчаянным людям хватало ума не соваться в дом колдуна.

– Ярик! – снова и снова звала Лиля, стискивая в кармане кругляш телефона, на который хозяин квартиры тоже не отвечал.

Она устало вздохнула и бесцеремонно зашвырнула в окно авоську, отдавшуюся грохотом из квартиры. Лиле не хотелось играть в скалолаза, но выбирать не приходилось. В том, что Ярик был в квартире, она была уверена. В том, что она ему нужна, тоже не сомневалась.

Чтобы ледяное железо не обожгло ладони, Лиля обернула их рукавами куртки, затем в прыжке ухватилась за решетку и вскарабкалась на подоконник. Снизу раздалось шипение – квартирный кот был против того, чтобы к ним с Яриком вламывались нежеланные гости. Лиля спихнула животное ногой, а затем спрыгнула следом и закашлялась от поднявшейся с ковра пыли. Привычно пахло горелым миндалем. За музыкой не было слышно больше ничего, но чтобы ее выключить, пришлось бы сначала подтащить к окну стул.

Взгляд Лили мазнул по раскиданным по полу дорогим новомодным механизмам, валявшимся вповалку с еще более дорогим антикварным барахлом, пока не наткнулся на пышное кресло, где кверху ногами развалился хозяин дома. Он был пьяняще красив той мужской красотой, за которой гонятся многие, но которая ему давалась без каких-либо усилий. Это природное обаяние не могли перебить даже его выходящие за рамки регулярные выкрутасы с собственной внешностью.

Тёсова осторожно направилась вперед. Длинные ядовито-голубые волосы паучьими нитями струились по светлой обивке, на фоне которой ярко выделялась смуглая кожа. Из-под кожаного плаща торчал амулет с клубящимся дымом внутри, с которым хозяин квартиры настолько не расставался, что Лиля видела его без штанов, но не без этой штуки.

Ярик медленно обернулся к ней, продемонстрировав свое последнее тату на лице – виноградную лозу. Девушка замерла под его взглядом. Она знала, что смешно смотрелась рядом с ним – со смазавшейся после рабочего дня косметикой на глазах, с почти слезшей с волос пузатой резинкой и в неподходящей по размеру мужской одежде. Стало неуютно. Будто лёгкие начинили спичками, а дыхание человека перед ней было пламенем жар-птицы, и стоило подойти чуть ближе, как внутри бы вспыхнуло и рвануло.

Лиля посмотрела на его залегшие под глазами синяки, глубоко вздохнула и с чувством сказала:

– Пей свои сраные колеса.

Ярик заторможено моргнул, никак иначе не реагируя, что подтверждало ее обвинение – он снова бросил принимать лекарства. В квартире продолжала орать музыка.

Лиля перевела взгляд. На кофейном столике было пусто, не считая переклеенной скотчем фотографии. Таблетки отсутствовали на привычном месте, и Лиля с трудом подавила волну тревожного раздражения.

Она скинула сапоги и босыми ногами направилась на кухню, перешагнув через неаккуратно отрезанную трубку проводного стационарного телефона, означавшую, что в ближайшее время придётся снова покупать новый. Почему-то концепт того, что приборы можно просто выключить из штепселей, Ярику не давался, и он предпочитал их уничтожать. Чтобы на следующий день приходилось покупать новые.

Под всем тем хламом, который хозяин дома сорокой тащил к себе, квартира была большой, даже огромной. Чтобы найти здесь что-то нужное, требовалось время, и сейчас это беспокоило. Неизвестно было, когда он принимал препараты в последний раз до того, как ему в очередной раз пришла светлая идея, что «и так будет нормально». Она старалась гнать мысли о том, что именно сегодня причиной могло быть не то, что он не захотел или забыл, а в том, что не смог их найти.

ЦБ был вещью мистической. Он был спонсором человеческого прогресса, обеспечивал энергию и связь, но имел и негативные стороны – серебрянку. Болезнь, которая могла настичь любого и сулила медленную и не очень приятную смерть. Избавления от серебрянки не было, хотя за последние годы нашли решения, чтобы купировать и тормозить недуг. Лекарства было тяжело найти, и, если бы проблема была в том, что Ярик таблетки забыл пополнить или вовсе смыл в унитаз, то дело пахло паленым. Все это вызывало непрошенные воспоминания, и Лиля неосознанно задвигалась еще быстрее.

Кот громко мяукнул, водя хороводы вокруг груды старых коробок, часть из которых были невскрыты, несмотря на припорошивший их слой пыли. Девушка скосила на него взгляд. Кот ответил тем же. Лиля давно заметила, что животина у Ярика была не только с характером, но и себе на уме, потому полезла проверить, чего ему было нужно.

В коробки из-под обуви обнаружились черные таблетки, и от сердца отлегло. Кот, будто знающе, оскалился. Девушка его шугнула, подхватила бумажные упаковки и вернулась, снова встав перед хозяином квартиры.

– Я понимаю, что ты претендуешь на клуб двадцать семь и у тебя уже время поджимает, но ты переусердствуешь, – сказала она Ярику.

Тот все не реагировал. Лилю внутри крутило, будто водили раскаленным железом, а ладони дрожали. В такие моменты всё правда было почти неотличимо от тех времен, когда она так же сидела перед отцом в его последние месяцы.

Про инвалидов и смертельно больных любят писать книги и снимать фильмы, вот только там все показано рафинировано. Вот бедный-несчастный, которому нужна помощь. Вот он трагично погибает, заставляя главного героя стать сильнее, открывать в себе доброту или еще там что. Не говорят о глухом ожидании, когда раз за разом стоишь перед чужой кроватью, слышишь крики боли, и не знаешь, переживет ли человек ночь. Раз за разом. Не говорят о том, когда человек едва держится на этом свете, с каждым днем по кусочкам теряя способность функционировать самостоятельно, все меньше напоминая человека, и больше – живой труп. Но остается по эту сторону горизонта. И остается так долго, что уже веришь, что это и есть твоя новая реальность, так и будет. Пока однажды не наступает конец, который не должен был бы никого удивить, но который наступал так долго, что его перестали ждать.

Лиля крепко зажмурилась и ущипнула себя, возвращая самообладание и прогоняя прошлое. Сейчас было иначе. А даже если нет, ей просто нужно было продолжать прикрывать ладонью собственное сердце и не позволять себе ни к кому привязываться.

Миром правили сделки. Люди и нелюди договаривались о самых разных вещах и несли ответственность за соблюдение условий, это давало миру стабильность и равновесие. Их с Яриком заклад был о том, что Лиля не даст ему сдохнуть раньше срока. И она не даст.

Тесова села на колени и внимательно вгляделась в лицо человека, который ее словно не видел, да и вовсе не понимал, что происходит. Позвала по имени. Когда не ответили, положила ладони на чужие щеки и силой заставила на себя посмотреть.

– Тебе нужно это выпить.

Заторможено, Ярик кивнул. Не доверяя, Лиля сама пропихнула сквозь сухие губы одну из таблеток, затем бережно поднесла стакан.

Кот глухо заворчал – он подошел вплотную и уткнулся девушке в бедро. Тёсова знала, что он голодный, но пока не рисковала покидать бедового товарища. Она подняла кота и усадила себе на колени. Тот мявкнул и попытался цапнуть ее за подбородок. Музыка продолжала греметь.

Прошла пара минут, и человек перед ней встрепенулся – резко, как кукла, у которой завели ключик. Он выпрямился.

– О, крутая группа. У них ещё песни есть «даже если все остальные города говно, я не хочу в Питер» и «у меня в холодильнике лишь две банки пива, но это лучше, чем жить с родителями», – как ни в чем ни бывало, бодро прокомментировал композицию радиостанции Ярик. – Они у нас еще концерт давать скоро будут.

Он поднялся и потянулся до звучно хрустнувших позвонков, демонстрируя свой голый торс под плащом. Тут вставал вопрос, так и ходил ли Ярик в одних штанах на работу, в минусовую погоду зимой, или разделся уже по прибытии домой, а там его, как это часто бывает, перемкнуло, и он решил одеться обратно, вспомнил только про куртку, после чего на остальное забил?

Кот запрыгнул на освободившееся кресло и лег так, чтобы спрятать нос под хвостом – готовился спать.

В груди Тесовой жгло. Сколько будет этих танцев по краю? Она снова успела, но должен был наступить день, когда станет поздно. Она не могла быть с ним всегда.

– Когда ты уже свалишь обратно к семье? – прямо спросила его Лиля.

– Ну, маман все ещё не планирует избавляться ни от хахаля, ни от своей идеи фикс, так что, думаю, нескоро.

Он с озорной улыбкой посмотрел на девушку. У него был подведен только один глаз. Видимо, и здесь или он отвлёкся, или бросил занятие на середине процесса.

– Чем ты вообще думал, это уже не в первый раз повторяется.

– Ну, ход был просчитанный, но, как видишь, считать я особо не умею, – ухмыльнулся Ярик.

Бесполезно. Со стенкой говорить было эффективнее.

Лиля поднялась и посмотрела Ярику в насмешливые глаза. Он не знал про маятник. Он знал лишь, что девчонка, которая когда-то пришла на объявление его родителей о сиделке, заявила, что ей не страшно, на какой бы стадии серебрянки не находился человек, и осталась во времена, когда к таким больным боялись даже подходить.

Он знал, что Алексей Тесов, отец Лили, погиб от серебрянки.

Лиля почувствовала чужие руки, обвившие ее плечи.

– Ты опять грузишься, – сказал подошедший к ней сзади Ярик и положил свой подбородок на ее затылок.

– А ты опять забыл о том, что такое личное пространство.

– Но мне одиноко и хочется кого-нибудь обнять.

– Обними игрушку!

– Я не люблю игрушки, – пробурчал Ярик и усилил объятие.

– Да в чем разница – я то же самое! – попыталась вырваться Лиля. – Только у меня есть кости и чувство собственного достоинства!

Тёсова не любила чужие прикосновения. И хотя Ярик был одним из немногих, от кого она их терпела, ей все равно было неприятно. Парень об этом помнил. Он ненадолго отстранился, но вернулся обратно.

– Дай мне минуту?

Лиля молчала.

– Пожалуйста?

Лиля глубоко вдохнула через нос и выдохнула ртом.

– Дурак, – ответила она, но вырываться перестала.

Ярик довольно вздохнул, сдув прядь волос ей на лицо, но она, согласно уговору, не шевелилась. Радио играло хриплым голосом солиста песню о прошлом и будущем.

Лиля протерпела ровно две минуты, после чего мягко подняла руки, и ее отпустили.

– Когда ты ел? – спросила она, направляясь к брошенной авоське.

– Не помню. Будешь?

Он сказал это с надеждой и привычно вытянул руку – от кончиков его пальцев потянулась тонкая темная нить, принявшаяся свиваться в форму широкой, но тонкой коробочки. Нить вспыхнула, слово перегорела лампа накаливания, и взорвалась искрами, оставив после себя плитку шоколада в золотистой фольге.

Ярик повторил движение, и его ладонь чуть опустилась под грузом пузатой бутылки вина со стершейся этикеткой. Колдун запрокинул голову и сделал глоток из горла.

У него вышло несколько особенное состояние. Вместо обычных язв на теле, болезнь подарила ему некоторые бонусы. Кто-то говорил, что она превратила его в монстра, ведь делало его похожим на ссэра с их дьявольщиной. И не только колдовством. Как и незваные гости с другой стороны, Ярик пытался вытягивать из всех эмоциональную реакцию для подпитки, будто те энергетические вампиры из сплетен старушек на лавочках. Об этом нужно было всегда помнить – даже Лиле, которая в обществе ссэра провела все детство.

Ярик приглашающе качнул бутылкой.

– Нужно есть нормальную еду, – строго сказала Лиля.

Колдун слишком полагался на свои выкрутасы, а Тёсова не могла не думать о том, что если его волшебная вундервафля однажды откажет, пускай даже на минуту, как барахлящее электричество, то всё, искусственно поддерживающее его, исчезнет, и если в ровном остатке выйдет, что парень ничего реального не жрал несколько лет, то этих мгновений хватит, чтобы тот помер. Потому она его подкармливала (хотя Ярик это и называл насилием над личностью).

Ярик мог создавать что угодно. В своем родном городе он так создавал деньги, но потом возникли проблемы. У него было ограничение – расстояние, и стоило горе-колдуну отойти достаточно далеко, как сотворенное им таяло в воздухе. По этой причине в кинотеатрах его родного города все еще боялись принимать крупные купюры, хоть и прошло уже много лет, как он переехал.

Лиля подхватила с пола авоську с едой, и направилась на кухню, поманив за собой парня.

– Там же не консервы? – спросил колдун, оценив звук. – Скажи, что не консервы. Можно я их превращу в нормальную еду?

– Хоть в торт преврати, только съешь.

– Там слабительное?

Лиля не удостоила это ответом. Ярик ребячески захихикал. Он чувствовал волну пассивного раздражения, которая шла от Тесовой, и наслаждался, будто долгожданным десертом.

– Приведи кухню в божеский вид? – попросила Лиля.

– Я все равно бардак обратно устрою.

– Это будет потом, а мы про сейчас.

Ярик пожал плечами и провел ладонью. Вместе с яркими искрами кухня засияла порядком и чистотой. Под сваленными тряпками с коробками нашлись не только раковина с плитой, но даже чайник – они точно были настоящими. А вот полный заварник и красиво нарезанный вишневый рулет были чистым колдовством, и к ним Лиля притрагиваться не планировала. Все приборы Лиля тоже хотела помыть, несмотря на внешнюю стерильность. Она не доверяла колдовству, когда дело касалось чего-то, что потом попадет к ней в рот.

– И радио выключи.

– Но оно меня успокаивает.

– Пожалуйста, – зловредно напомнила ему Лиля про объятие, включая воду, и Ярик со вздохом заткнул перегретый приёмник.

Кинув взгляд на часы, он скривился и глотнул еще вина. Лиля молча поставила перед ним кружку, напоминая о приличиях, и он нехотя перешел на цивильное питье из посуды.

Мелкий картофель посыпался в кастрюлю. Соль была раскопана в одном из ящиков, куда колдун своей магией запихал и плотно утрамбовал мусор со всего дома. Дело оставалось за белковым составляющим нехитрого ужина – консервная банка глухо клацнула о стол.

Ярик тяжело сел и уткнулся носом в столешницу, закрыв глаза. Он мог сколько угодно разыгрывать безразличие, но было очевидно, что в состоянии он пребывал не из лучших.

На ум пришла неаккуратно переклеенная скотчем фотография девушки на кофейном столике – очевидно, что карточку недавно порвали, но потом пожалели и постарались починить. На пленке была запечатлена его младшая сестра, с которой он давно не общался. Тёсова задумалась о том, не этим ли себя добил Ярик до полутрупного состояния, или это была не причина, а следствие.

– Что у тебя случилось? – бросив гадать, спросила Лиля и начала рыться в ящиках.

– Ничего, – ответил Ярик и протянул ей свежесозданную открывашку для банки с килькой.

Девушка демонстративно взмахнула триумфально найденным ножом, и парень убрал руку. Консерва печально заскрипела под давлением металла, но поддалась. Следующим чередом был хлеб, который пал смертью храбрых неровными кусками.

Лиля все думала, как разговорить колдуна, но в тишине выключенного радио раздавался отвлекающий непонятный гул, и девушка в поисках его источника подняла глаза на верх холодильника. То, что она сначала приняла за белый серпантин-декорацию, издавало тихие звуки. Подойдя и прислушавшись, она поняла, что оно пело. Лиля напряглась и сделала шаг назад.

– Что за поющая растительность?

– По работе, – с тоской ответил Ярик. – И это её ещё мало. Мне нужно собрать в два раза больше.

– Зачем?

– Понятия не имею. За то и платят.

Лиля лишь догадывалась, чем именно занимался Ярик, чтобы позволить себе жилье и прочие долгоиграющие моменты. Он про источник своих финансов обычно или не говорил, или отшучивался – в редких случаях, предлагал свести с парой товарищей, после чего сможет рассказать. Но если дело было связано с колдовством, оно почти наверняка было связано с ссэра, а дела с тварями другого мира ничем хорошим кончиться не могли, потому Тёсова раз за разом отказывалась.

Ярик кинул открывашкой в слабо трепещущий белый куст.

– Шумно.

– От этой штуки?

Он кивнул.

– А там, где она растет, еще хуже?

Он снова кивнул.

Лиля понимала, о каком шуме он говорил. ЦБ было источником энергии и жило в приборах, но встречалось и в обычной жизни, им было пропитано в той или иной степени абсолютно всё. Кто-то даже говорил, что ЦБ и была сама жизнь – то, что давало душу. Так или иначе, где-то этого ЦБ было больше, где-то меньше. В больших количествах оно для человека было опасно и вызывало серебрянку, а уже больные ею слышали в таких местах «шум» – кто-то описывал его как голоса, кто-то как ропот. Так или иначе, состояние их он ухудшал. Не только физическое, но, и даже больше, моральное.

– Долго ты эту штуку собирал? – мотнула головой в сторону холодильника Лиля. Она пыталась оценить масштаб ущерба.

Ладонь Ярика изобразила что-то неопределенное. Тёсова расшифровала это как «достаточно, чтобы захотеть умереть; недостаточно, чтобы помереть прямо там».

– Когда срок сдачи?

– Завтра, – безрадостно ответил колдун. – Потому скоро нужно будет собираться.

– Сиди, – осадила его Лиля. – Скажи куда, я схожу.

– Да нормально…

– Забей, давай лучше есть. Лучше так, чем пустить тебя одного и потом искать из какого там сугроба твои пантовые сапоги торчат. На меня все равно ЦБ не действует. Куда идти?

Ярик принялся совестливо дергать украшавшие его пальцы кольца, признавая чужую правоту. Нехотя, он протянул исписанную угловатым почерком бумажку.

Лиля посмотрела неё, потом на часы, и прикинула, что, учитывая ее собственную работу, стоило пошевеливаться, если она планировала хоть немного поспать.

– Доваришь картошку? – попросила Тёсова.

Уж лучше пусть съест волшебством добитую до готовности картошку, чем ничего. А ей хватит и бутербродов с килькой.

Ярик ощущал себя не в своей тарелке из-за чужой помощи, потому, по старой привычке, стал искать, что благодетелю предложить, чтобы почувствовать себя лучше.

– Давай после этого на концерт сходим? – сказал он. – У нас большой один скоро намечается, я про него говорил.

– Спасибо, воздержусь, – ответила Лиля. – Не моя тарелка чая.

– Ну, слушай, концерты – это круто! А тут группа классная. Их гитарист еще сегодня у Жанны с Набережной на тусе будет. Давай сходим?

– Возможно. Если звезды сложатся.

Делал этими предложениями колдун только хуже.

Лиле не улыбалось переться к черту на куличики на окраину города-замухрыша, чтобы послышать еще более замухрышную группу. Меньше этого хотелось только приближаться на расстояние километров десяти к Жанне, с которой Ярик все не терял надежды их помирить.

– Не хочешь концерт – хорошо, вопросов нет, – продолжал свои предложения колдун. – Давай тогда на вечеринку? Она прикольная, у костра, там товарищи интересные будут.

– Нелюди?

– Ну… да…

– Я говорила тебе, не раз, что не хочу в это вмешиваться. Ни к чему хорошему такие связи не приводят.

– Ну там нормально будет, честно.

– «Нельзя все судить по одной ситуации с твоим отцом?» – едко процитировала Лиля фразу, однажды сказанную ее бесноватой родственницей.

Ярик вздрогнул.

– Я не это имел виду.

– А что?

Лиля запихнула в себя бутерброд и ушла в коридор одеваться. Ярик ничего не отвечал, но догнал её и ухватил за руки. От его ладоней шел жар. Колдун всегда был как печка. Убеждал, что стал таким, когда приходилось матери в дождь на рынке помогать.

Тёсова почувствовала, как на её ладонь стали натягивать перчатку.

– Простынешь, – аккуратно сказал парень.

– Она не рассыплется, как я из квартиры выйду? – спокойно спросила Лиля, глядя на него своими светлыми, бездонными глазами.

– Эта – нет, – ответил Ярик. – Я её честно купил.

Лиля пожала плечами и провела пальцем по ткани. Перчатки были серые, в узорах. И мягкие. И тёплые.

– Я их купил, чтобы ты меня помнила. Если что.

Колдун уткнулся ей в плечо. От его шепота пошли мурашки.

– Не забывай меня.

Лиля непроизвольно напряглась, но заставила себя расслабиться.

– Можешь злится и ругаться, если хочешь, – продолжил он. – Только не забывай.

Лиля вздохнула и зарылась рукой в его голубые волосы. С силой дёрнула.

– Не пори чушь.

Ярослав молчал. И Лиля продолжила.

– Мне пора идти. Отпусти.

Нехотя, колдун подчинился. Дверь закрылась.

Было больно. Именно из-за таких драматичных финтов ушами она каждый раз думала, что больше к этому дому не придет. Но раз за разом приходила снова.

Глава 2. Лишний свидетель

Человек в дорогом пальто тревожно обернулся. Не заметив никого на молчаливой улице, он поспешно залез в машину. Лиля проводила его напряженным взглядом. Она сидела верхом на заборе старой усадьбы, но все никак не решалась спрыгнуть. Снизу слышались до тошноты знакомые шепотки.

Пускай ЦБ на нее и не влияло, это не означало, что она его не чувствовала. На огороженной территории этой непонятной магии было так много, что, даже сидя наверху, девушка чувствовала, как под ребрами сжимало болью.