Читать онлайн Как убить президента или двойной футляр для фортепиано бесплатно

Пролог

Жернова Господни мелют медленно.

Латинская поговорка

Электронные часы на стене в каминной комнате президентского дворца показывали четыре нуля. Неумолимое Время-Хронос, ход которого нельзя остановить, кажется, на секунду замерло, исчезло совсем как на таймере, который забыли отключить. Взгляд президента скользнул по камину, в котором играли красно-желто-фиолетовые языки пламени, и остановился на мерцающих неоновых цифрах.

В этой роскоши дворцового интерьера с его гобеленами луарских мастерских, старинной бронзовой люстрой, комодом в стиле «буль» креслами с золочеными гнутыми ножками электронные часы в пластмассовом прямоугольном корпусе выглядели вызывающе просто. Но это была не прихоть хозяина дворца, а одна из его тайн: главные часы страны, время на которых уточнялось через спутник каждый день в полночь, должны были выглядеть именно так, по-спартански просто. Мешая угли в камине, он думал о быстротечности времени, о том, что оно непременно придет, вне зависимости от того, станем ли мы свидетелями этого или нет. Время беспощадно меняет каждого, перемалывает людские судьбы, да что там судьбы – целые народы и цивилизации, города, страны, культуры. Все стирается с лица земли, и лишь единицам суждено опередить ход времени. Порой человек пытается обмануть время, но как можно обмануть то, что неподвластно смертным? Можно только попытаться отодвинуть время, вернее, это мы так считаем, что отодвигаем его, на самом деле просто наше время еще не пришло. А когда придет, то не нам решать. То, что невозможно купить, неподвластно воле человека.

На электронном табло показалась единица – пошла первая минута нового дня. Он встал с кресла, достал из шкафа черный пиджак с золотыми пуговицами – президентский мундир, на пуговицах был выбит герб государства: розовый фламинго на фоне лучей солнца и девиз на латыни «И придет время благоденствия!». Пиджак он надел поверх бадлона светло-стального цвета, взял со стола книгу «Мифы и сказания древнего мира» – это был известный труд ученого-немца Генриха Зоргенфрея с экслибрисом дворцовой библиотеки (тот же фламинго – в профиль и солнце). Идти ему было три с половиной минуты, еще полминуты, чтобы отрегулировать дыхание перед тем, как войти в зал, где его уже ждали. Ждали. И он это точно знал. Никто не осмелился бы нарушить приказ. Ведь он был одним из тех, кому при жизни удалось соприкоснуться со временем и войти в него.

В дверь постучали:

– Господин президент, вам пора…

Убийственный блеск алмазов (Обратный отсчет времени. Три года назад)

Телефонный звонок отвлек Макса от чтения уголовного дела. Звонивший представился полковником Никумой.

– Мне вас рекомендовали как хорошего адвоката.

– Благодарю, – ответил Макс.

– Мы не могли бы с вами встретиться и обсудить мои проблемы?

– Да, конечно, – Макс полистал ежедневник. – Если вас устроит суббота вечером.

– К сожалению, мне надо срочно, – звонивший сделал паузу. – А сегодня только вторник.

– Свяжитесь со мной тогда завтра, может, удастся принять вас около восемнадцати часов.

– Отлично! Но я не хотел бы обсуждать мой вопрос у вас в офисе. Предлагаю завтра вечером в ресторане «Ротонда». Если вы не слышали про это заведение, то у него три звездочки, таких в мире раз-два и обчелся. Порции там маленькие, но зато каждую можно выставлять в Лувре.

– Я знаю этот ресторан и подумаю над вашим предложением. Но вы мне еще не сказали, кто вам меня рекомендовал.

– В этом нет секрета, Джек Форвайтер.

– О, старина Джек! Если он мне подтвердит, что знаком с вами, встреча состоится.

Макс помнил всех своих клиентов, их имена и лица. Помнил он и Форвайтера – грузного мужчину лет пятидесяти – очень богатого и влиятельного, который вел богемный образ жизни, меняя яхты и любовниц, вращался в высшем свете. Его связи в политических и деловых кругах были колоссальны. Несколько лет назад Макс и его компаньон Ив Гратон буквально за уши вытянули этого господина из очень неприятной ситуации. Дело было громкое. Форвайтеру чудом удалось избежать тюрьмы, а его соучастники получили минимальные сроки.

Макс Парао и Ив Гратон (адвокатская контора M&I) входили в число лучших частных поверенных страны и самых высокооплачиваемых. Их клиентами были банкиры, магнаты всех мастей, звезды шоу-бизнеса, актеры, спортсмены, члены правительства, а также наркобароны и прочие вожди криминального мира. Сам избранный президент пользовался их советами, когда был еще мэром столицы. Вся это разношерстная публика доверяла им сокровенные тайны: грехи молодости, супружеские измены и финансовые подлоги, а иногда и такое, от чего мороз по коже, о чем подумать даже невозможно нормальному человеку без содрогания. У каждого, как говорится, свой скелет в шкафу. Адвокаты подобны врачам, от правильного диагноза зависит судьба человека, а иногда и серьезней – останется ли больной в этом грешном и неустроенном мире или уйдет в мир предков.

Многие, слишком многие адвокаты наживаются на безграмотности своих клиентов. Единожды попав в клещи, тебя сначала постепенно, а потом с нарастающей силой начинают раздевать, подобно кочану капусты, отрывая все новые и новые листья, до тех пор, пока не превратят в голую кочерыжку. И самое парадоксальное во всем этом, что ты знаешь, что тебе делают операцию без наркоза. Устав, ты меняешь адвоката на другого, ничем не лучше, и все повторяется заново. Поэтому, если ты в состоянии иметь хорошего адвоката за те деньги, что тебе по карману, это большая и, как показывает практика, редкая удача.

– Ив, ты помнишь дело о мошенничестве?

– Какое?

– Там, где фигурировал Форвайтер.

– Это такой с большим животом? Он шел как свидетель. Помню, а что?

– От его имени звонил некто полковник Никума и просил встретиться в ресторане. Зачем, пока не знаю.

Гратон вышел из своего кабинета и направился к Максу, который сидел в соседнем. Друзья со студенческой скамьи, два зубра в правовых вопросах, оба «пи эйч ди»1 в юриспруденции, на двоих знавшие девять языков живых и один мертвый – латынь, если уместно так сказать о языке, на котором написаны «Записки о галльской войне» Юлия Цезаря и «Естественная история» Плиния Младшего. Обоим предлагали кафедры в университете, но они открыли юридический офис, чтобы поиграть с Фемидой в игру «Виновен – невиновен». Их адвокатская контора не проиграла ни одного дела в суде.

Сначала о Гратоне. Он был высок ростом – метр восемьдесят шесть. Худощав, но кость широкая. У него была странная привычка втягивать щеки, одновременно с этим он вскидывал как-то лихо брови, и от этого вид его становился бравым, напористым, энергия шла фонтаном. Светлый шатен, но волосы очень тонкие, как пух, и в его «почти сорок» уже появились залысины на яйцевидной голове. Католик. Хотя бы раз в неделю обязательно посещал церковь. И свою профессию адвоката считал отчасти благородной миссией. Предпочитал разваливать дела еще до суда. Вцепится в какую-то неясную деталь, в какого-то сомнительного свидетеля, втянет щеки, сверкнет серыми, как асфальт, глазами, и пошел монолог, в котором он убедительно докажет, что обвинение ложно, что прокурор – законченный дурак, а подзащитный – ангел, только без крыльев и чуть ли не кандидат на Монтионовскую премию. Давали когда-то такую премию – за благонравие. Были прокуроры, которые брали самоотвод, узнав, что дело у Ива Гратона: репутация дороже. На его защиту в суд приходили студенты и записывали его выступление на диктофон, чтобы не пропустить ни одного слова, ни одной интонации. Начинал он свою речь всегда с одной и той же фразы: «Господа, а ведь могло быть и хуже». Эти слова были когда-то излюбленным прологом к защите у одного старого русского адвоката2. Прочитав еще в студенческие годы об этом, Гратон решил, что если подобная формулировка уже кому-то принесла пользу, почему она не может послужить и ему чем-то вроде профессионального талисмана? Впрочем, это было не больше чем игра. Побеждал он другим – логикой, интуицией, красноречием.

Макс был ему под стать: всеохватывающая память (на факты, даты, лица), способность к анализу, железная логика, какой-то дар свыше решать в уме задачи на четырехзначные цифры открывали перед ним любые дороги в математике, но он в этой области человеческой деятельности добился только звания международного мастера по шахматам в шестнадцать лет и, когда был в форме, мог вслепую обыграть девятерых сильных шахматистов.

Настоящей страстью Макса была древняя история. Еще студентом он побывал на археологических раскопках в Египте, Израиле, Италии. Это входило как раз в круг его интересов – временной срез от зарождения христианства и до заката Римской империи. Особенно его увлекала так называемая запретная археология. Ведь далеко не всё, что находят археологи, выносится на обозрение публики; их открытия часто разбивают былые представления об истории и путях, которые прошло человечество. А это, считают ученые, опасно, когда разрушается проделанная столетиями работа. Ведь история – это не восстановленная по крупицам реальность, а только предложенный кем-то сценарий. Другое дело право, оно все-таки опирается на факты. Хотя и там закон часто не более чем его трактовка. У Фемиды, как известно, глаза завязаны, она может только слушать, увидеть ей не дано.

В этой паре Гратон – Парао, несмотря на таланты первого, Макс был лидером. Невысокого роста, коренастый, с открытым большим лбом, на который спадала ровная, как прочерченная по лекалу, челка. Глаза черные, пронзительные. Выдержать его взгляд могли немногие. Казалось, что он проникал насквозь и видел всю суть человека. Его походка, чеканная, с отмашкой рукой, гордая постановка головы, разворот плеч вполне соответствовали бы какому-нибудь римскому патрицию или даже самому цезарю, но никак не гармонировали с ролью защитника на суде.

Отец Макса принадлежал к племенной аристократии Аравийского полуострова: автогонщик, киноактер – играл в голливудских фильмах разных восточных магов и арабских шейхов, а мать была итальянкой из семьи князей Сфорца. Родители погибли, когда он был еще ребенком. Ехали в Монако на спортивном «феррари» 1962 года, за рулем был отец. Была дождливая зима. Автомобиль упал с обрыва. Макса воспитывала родная сестра матери, католичка. Он ходил с ней почти каждое воскресенье в церковь, причащался в положенные дни, но в душе считал себя все-таки магометанином, хотя и не выполнял мусульманских заветов. Впрочем, один завет все-таки выполнял. В пятницу – священный для мусульман день – джума – они с Гратоном работали бесплатно с девяти утра и до девяти вечера. Оттого и репутацию заработали в криминальном мире «Good Boys»(«правильные пацаны». Мафия ведь тоже ценит благородство. Однажды из машины Макса пропал дипломат с документами. Его украли. А утром следующего дня тот же дипломат вновь лежал в машине, а сверху была записка: «Извините ошибочка вышла».

На одного пятничного клиента отводилось сорок минут. И у Гратона, и у Парао в кабинете сидело по два секретаря, которые молниеносно все записывали. Каждые шесть часов секретари менялись. Это было сделано специально, во избежание ошибок. Беднота занимала очередь к ним еще с ночи.

Зато в субботу они отсыпались до обеда. Макс мог спать подряд шестнадцать часов, он как будто проваливался куда-то в пропасть. Ему снились тягучие, как паутина, сны, но, просыпаясь, он ничего не помнил, кроме лица женщины – красивой, с бронзовым стройным телом, глаза ее были подкрашены яркой краской, но не так, как это делают современные женщины: у той, из сна, под глазами были багряные широкие полосы.

– Ты говоришь, полковник Никума сослался на Форвайтера? – уточнил Гратон.

– Да, и ждет нас для разговора в «Ротонде»

– Не могу о Форвайтере вспоминать без омерзения – грязный, совершенно невоспитанный тип. И приятель его, наверно, такой же!

– За тот гонорар, что нам заплатил Джек Форвайтер, я готов простить его чавканья за обедом и сопения, – улыбнулся Макс. – Главное, сесть от него подальше, чтобы он не обрызгал жиром в ресторане.

– Ты думаешь, он тоже придет в «Ротонду»

– Мне кажется, да, – Макс снял телефонную трубку, собираясь звонить. – Дела у них, похоже, общие.

– Тогда извини, я, пожалуй, не пойду с тобой, – вскинул брови Гратон. – Разберу неотложные папки – вон их сколько скопилось, – он показал рукой на пыльные залежи. – Потерпи эти отрыжки толстого джентльмена сам.

– Нет, ты мне нужен завтра. Интуиция мне подсказывает, что дело очень важное для нас обоих. А интуиция меня обычно не подводит.

На следующий день, ровно в 20:00 адвокаты вошли в ресторан «Ротонда» Пройдя зимний сад и окинув взглядом немногочисленных посетителей, Макс обратился к метрдотелю:

– Меня должны здесь ждать. Меня зовут Макс Парао.

– Да, конечно, вот тот господин, – распорядитель показал куда-то вглубь.

Навстречу Максу поднялся подтянутый, чуть выше среднего роста, плотного телосложения мужчина с короткой стрижкой седеющих волос. Он был одет в офицерский мундир с «фламинго»на лацканах. Лицо его было загорелым. Взгляд свинцовый, как у человека, злоупотребляющего алкоголем. Он немного щурил глаза, как будто защищался не то от ветра, не то от солнца. Он протянул Максу руку. Макс успел заметить, что указательный палец его правой руки имел характерные признаки того, что человек очень часто пользуется огнестрельным оружием.

«Нештабной»– мелькнуло на мгновенье. Шрам чуть ниже левого виска завершал его внешний облик.

– Господин Парао, разрешите представиться… Эндрю Никума, полковник спецподразделения десантников. А господина Форвайтера, надеюсь, вам представлять не надо.

Массивный человек, на котором буквально расползался дорогой костюм, с трудом встал со стула и молча пожал руку сначала Максу, потом Гратону.

– А это, господин полковник, мой напарник, о котором я вам говорил по телефону.

Гратон протянул руку полковнику.

На столе стояла начатая бутылка виски «Джонни Уокер»с черной наклейкой, два стакана с толстым дном – old glass, две фарфоровые тарелки цвета бледного желтка с изображением ротонды, салат из трюфелей и серебряная кастрюлька с черепаховым супом. Полковник с Форвайтером, похоже, уже начали обедать, не дожидаясь прихода адвокатов.

Гратон подумал «Невоспитанные ублюдки!»

–Пожалуйста, меню.

Официант протянул папку в красной коже. Макс заказал почки в шампанском, русской черной икры, салат из пекинской капусты, копченого угря и апельсиновый сок. Ив взял устрицы, лягушачьи лапки в чесночном креме и жареную кефаль в соусе из земляной вишни.

– Может, выпьем за знакомство? – предложил полковник.

– Спасибо, я не пью.

– Никогда?

– Я мусульманин, – немного раздраженно ответил Макс.

Никума улыбнулся:

–А вы, господин Гратон?

– Да, пожалуй, я выпью. Только не виски, а вина. Официант, принесите бокал «божоле»

– Ну, хоть так! Оттуда, откуда я приехал, без выпивки никак. Ваше здоровье!

Полковник заглотнул полстакана виски залпом.

– Где же то место, где так нужно пить? – спросил Макс.

– Африка, господин адвокат. Гиблые, непроходимые места.

Столики в ресторане были расположены таким об разом, что при желании можно было изолировать каждый, и получалось что-то вроде отдельного кабинета. Полковник подозвал официанта и очертил рукой круг. Официант куда-то нажал, и с потолка цилиндром спустилась красивая гардина, отделив их от остального зала. Потом он положил на стол небольшой пульт с одной кнопкой:

– Если я вам понадоблюсь, нажмите.

Полковник налил себе снова полстакана виски и так же, как в первый раз, залпом выпил содержимое. Затем он достал из кармана небольшой атласный мешочек.

– Что это? – спросил Макс.

Никума взял тарелку, на которой лежал хлеб, сложил хлеб на чистую салфетку, стряхнул крошки и высыпал содержимое мешочка на тарелку. Множество мелких стекляшек рассыпалось по тарелке. Полковник взглянул на Макса:

– Ну, что скажете?

– Похоже на алмазы.

– Они самые, сто сорок два с половиной карата. От полукаратника до семнадцати с половиной.

– И чем я могу вам помочь? – удивился Макс. – Я не огранщик, не ювелир, не дилер, я даже не покупатель. Если вы хотите, чтобы я оформил сделку, пожалуйста, если вам нужен клиент, тоже можем помочь.

Полковник покачал головой:

– Нет, вы не угадали. Ответьте мне только честно, вас интересуют деньги? Скажите мне искренне.

– Поясните ваш вопрос. А то вы как-то изъясняетесь… – задиристо вступил в беседу Гратон

Но полковник даже не удостоил его взглядом:

– Здесь товара на шестьдесят пять тысяч американских долларов, если быстро отдать.

– Здесь товара лет на десять, – ухмыльнулся Парао. – Это ведь контрабанда, насколько я понимаю.

– Да, вы правы, – полковник налил себе еще виски и посмотрел в глаза адвокату, но быстро отвел взгляд: не так-то просто было пристально смотреть в глаза Максу.

– Не переживайте, я не пьянею даже от двух бутылок, – полковник нажал на кнопку и заказал еще виски. – Я же вам говорил, что в Африке это единственный способ выжить. Вы знаете, что в год там на вакцину от малярии тратят два миллиарда долларов! И вот уже пятьдесят девять лет не могут ничего придумать. Люди дохнут, не дожив даже до тридцати шести лет. А что такое муха манго? О, это ужасно! Эта тварь откладывает свои личинки под кожу человека, и они проедают человеческое мясо до костей.

После этих слов Макс и Ив переглянулись. Гратон дернул бровями, а это был недобрый знак, следовало ожидать пламенного монолога. Похоже, что парочка из одного пьющего, как лошадь, и другого чавкающего, как свинья, начинала его раздражать.

– Так все-таки, чем я могу быть полезен?

– Вы мне не ответили на мой вопрос: «Интересуют вас деньги?»

–Смотря что вы имеете в виду. Если сто тысяч таким способом, скажу честно: нет. И двести вряд ли.

– А миллион? – расплылся в улыбке полковник.

– Я достаточно богат. И вот вам простая математика. Допустим, я согласился на какие-то ваши условия и заработал один миллион долларов, а потом мы с вами попались. Первое: с точки зрения закона это групповое преступление в особо крупных размерах. Второе: контрабанда и незаконный оборот драгоценных камней. Третье: нелегальная перепродажа. А еще есть четвертое, пятое и так далее. В лучшем случае нам светит лет десять с конфискацией. В худшем – расстрел. Но расстрел в нашей стране, где в гербе розовый миролюбивый фламинго, дают только за убийства, значит лет двадцать тюрьмы. А теперь один миллион долларов разделим на двадцать… Даже пусть на десять лет. Итого получается сто тысяч в год. Подумайте, стоит ли мне рисковать из-за этих денег, если я сейчас зарабатываю гораздо больше?

Полковник нахмурился:

– Есть другой способ. И я вам о нем расскажу, только пускай сначала выскажется ваш старый приятель Форвайтер. Джек, прекрати жрать! Мы тебя слушаем.

Форвайтер наскоро отер губы салфеткой и достал из портфеля, стоявшего под столом, две желтые папки, которые можно купить в самом захудалом канцелярском магазине. Открыл одну. Начал читать:

– «Ив Гратон. Родился в Канаде, в Монреале. Окончил с тремя наградными листами – по математике, физике и английскому – частную школу Верхнего Вестмаунта. В восемнадцать лет привлекался за продажу крупной партии наркотиков, ему грозил десятилетний тюремный срок. Чтобы внести залоговую сумму, родители вынуждены были продать дом. Тайно, через границу с США, сбежал из страны. С семьей потерял всякую связь. Друзья и близкие на родине считают его погибшим… – В этом месте Форвайтер сделал паузу, а Макс с некоторым удивлением посмотрел на друга. Таких подробностей его биографии он не знал. —…Скитался по миру, пока не добрался до Фламингии, – продолжил Джек. – Здесь поступил на юридический факультет университета. По натуре карьерист, но любит рассуждать о морали. Впрочем, успешен в делах, но не в личной жизни. Не женат. Отличительные приметы: врожденный недостаток – нет одного пальца на левой ноге».

– А теперь прочти из другой папки, – приказал Никума.

– «Макс Парао, правильнее, Максуд Ибн Пталеми Ибн Цезара, единственный сын эмира аравийского и итальянской принцессы. Из-за брака с немусульманкой родственники отказались от отца и лишили его всех прав на многомиллионное наследство. В 1962 году в результате автокатастрофы на горной дороге потерял родителей Смерть их переживал тяжело: мучили головные боли и галлюцинации. Жил в Италии у тетки, окончил математическую школу имени Джованни Бьянкини и математический колледж. Несколько раз уже в зрелом возрасте обращался к психиатру. Испытывает постоянно необъяснимую тревогу. Видит тревожные сны. После смерти родственницы в Италии уехал во Фламингию поступать в университет. Здесь и познакомился с Ивом Гратоном. Отличительные приметы: имеет на предплечье татуировку непонятного значения – вроде кланового знака».

– А вот общая сводка, – Никума с вызовом взглянул на адвокатов: – «Политикой не интересуются, богаты, талантливы, успешны».

– Не понимаю, что вы хотите от нас? – нарушил молчание Парао.

– Знаете, я не стал бы вас беспокоить ради сотни-другой тысяч долларов. Речь идет даже не о миллионе или десяти. Речь идет о таких деньгах, которые невозможно заработать и за десять человеческих жизней. Скажите вот вы, – Никума ткнул пальцем в Гратона, – сколько вам денег нужно?

– Я располагаю этой суммой, – парировал Ив. – Да и все, кто мечтают о многомиллионных барышах, должны были бы помнить, о чем им надо просить Все вышнего: «Суету и ложь удали от меня, нищеты и богатства не давай мне».

– Если вам не нужны деньги, значит, вам нужна власть. Будем называть вещи своими именами.

– Любая власть порочна, – налил себе в бокал минеральной Гратон.

Полковник не стал с ним вступать в полемику, а продолжил:

– Одним нужна власть ради денег, другим деньги ради власти. Два этих понятия имеют точку пересечения. Власть и деньги – неразделимы.

– А что нужно лично вам? – спросил Макс.

– Мне – деньги. Я пятнадцать лет прожил в Африке, среди кошмара. Я не верю в Бога, но если есть ад, то он ничто по сравнению с африканскими странами: голод, нищета, болезни, всякая зараза – люди мрут там как мухи, нет таких болезней, которых бы там не было. И это на богатейшем континенте! Своими богатствами они могли бы озолотить весь мир. А у них нет возможности купить себе банан, который растет на соседней пальме.

– Значит, вы хотите накормить всю Африку? – Гратон взглянул с насмешкой.

– Сначала хотел, но потом понял: кто же мне это позволит сделать? В Африку вбухивают миллиарды, но куда они деваются, вот в чем вопрос. Поразмыслив, я понял, что лучше не лезть не в свое дело.

– А нам предлагаете, – не унимался Гратон.

– Не совсем так. Мы будем просто использовать некоторые слова, например, ключевое слово «Африка» и второе из важнейших – «алмазы».

Макс достал из дипломата лист бумаги и сделал какие-то записи. Протянул их полковнику.

– Да вы действительно гений. Обжора не ошибся.

– Это незаконно, – произнес Гратон, бросив взгляд на Макса.

Полковник парировал:

–Легализация беззакония и есть закон.

– Нет, я в этом не участвую, – сказал Гратон.

Как всегда в минуты чрезвычайного волнения или, лучше сказать, чрезвычайной экзальтации, глаза его вспыхнули, и он должен был говорить. Он говорил ровно восемь минут. Полковник замерял его речь по секундной стрелке на часах. Однако не дал говорившему привести все аргументы, встал, поправил мундир и рявкнул как на плацу:

– Прежде чем вы уйдете, глупый квебекский осел, я хочу сказать прямо, как военный, что я о вас думаю. Вы пожалеете, что не прислушались к нашим доводам. Ступайте вон и больше никогда не показывайтесь мне на глаза.

Полковник смачно выругался.

От такой наглости Гратон побагровел, встал из-за стола:

– Макс, ты со мной? – произнес он еле слышно и посмотрел на компаньона, но тот отвел глаза в сторону и не ответил. Тогда Ив достал деньги, бросил их на стол: – Это за мой ужин!

– Ив, Ив, ну, что ты кипятишься? – сказал ему вдогонку Макс, но тот даже не обернулся.

– Рано или поздно это должно было произойти, – заметил полковник. – Двух лидеров не бывает. Такова жизнь. Вам нужна власть, и я это понимаю. И вы это понимаете, не стоит лукавить.

– Да, власть мне нужна, – сказал Макс.

– А власть дают только деньги, огромные деньги.

– А вам не нужна власть? – адвокат посмотрел на полковника.

–Мне лично нет. Я всю жизнь хожу по лезвию бритвы. Все, что я хочу, – прожечь остаток своей жизни, не прожить, а именно прожечь, ставя все на кон. Вы знаете принцип русской рулетки? Вот и я хочу так жить. Все-таки я по происхождению русский казак.

– Вы предлагаете мне стать лидером, но чего?

– А того, что вы сами пожелаете.

– Но мой партнер прав, подобные сделки с алмазами противозаконны, и легализовать их нельзя.

– А законно продавать марихуану, таблетки, женщин? Законно? А убивать ни в чем неповинных людей законно? А грабить своих граждан путем всевозможных поборов? Вы знаете, я могу перечислять и дальше, но вы, как юрист, знаете лучше меня. Если человек, который участвует в игре, не знает, когда ему остановиться и слить свои акции, то он будет раздавлен этой финансовой машиной, то есть погибнет от собственной жадности. А если вовремя выйдет, то заработает столько, сколько ни один банк мира ему не даст. Если то, что я предлагаю, хуже или страшнее того, что уже существует, то я откажусь от этой затеи.

– Однозначного ответа нет, что лучше, а что хуже, – заметил Макс.

– Вы юлите, а мне нужен четкий ответ. Вы готовы принять наше предложение?

– Да! Я отвечаю да! – произнес Макс Парао таким тоном, как будто давал клятву. «Все-таки я способен на большее, чем быть просто адвокатом» – подумал он в этот момент.

Человек со странной фамилией

Полковник Эндрю Никума – в своем песочного цвета френче, с фламинго на обшлагах – нарушал воинский устав уже тем, что не носил орденов. Даже колодок не носил. А было у него шестнадцать боевых наград. Первая – крест за храбрость – была получена еще во Французском легионе. Как он туда попал? Но сначала об истории жизни отчаянного вояки Андрея Гавриловича Никумы, родившегося в казачьей станице Заплетская 8 декабря 1965 года.

Фамилия Никума кажется немного странной, учитывая место рождения, но такие попадаются у казаков – кум, кума, ни кума. Однако будущему генералу и командиру «Кобры» фамилия досталась от деда – Петра Маркеловича, и кума тут, как говорится, рядом не лежала. Дед, как и все в роду звавшийся Кононенко, был посажен в годы культа личности за «вредительство, склонность к троцкизму и работу на враждебное иностранное государство – Францию». Выпускник Ростовского агротехникума поспорил с председателем колхоза, куда его распределили, по поводу весеннего пересева. Спор был пустяковый. Главное, что председатель приревновал парня к жене, натравил на него уполномоченного местного ОГПУ товарища Савелова, а тот заглянул в библиотечную карточку агротехника, и политическое чутье его обострилось: в списке прочитанных книг значились Бальзак, Стендаль, Флобер, Мольер, Монтень плюс «Самоучитель французского языка» Получил он «десятку» отсидел только три и, как говорится, смыл позор кровью. Когда началась война, ушел добровольцем из лагеря на фронт. Их полковой писарь, заполняя красноармейскую книжку на рядового Кононенко в состоянии сильного алкогольного опьянения, выхватил часть из перенесенного в заявлении слова «тех-никума» и оставил в качестве фамилии это самое: Никума. Петр Маркелович возражать не стал, подумал, Кононенок-то в станице тридцать два человека, а Никума будет он один.

Дед и предположить не мог, что белобрысый Андрюха, которого он учил с малых лет сидеть в седле и любить Родину, когда-нибудь станет лопотать на французском как самый настоящий француз и, значит, осуществит через поколение ту самую работу на враждебное капиталистическое государство.

Родители Андрея, отец Гаврила Петрович и мать Евдокия Васильевна, были клубными работниками. Отец занимался хозяйственными делами в районном «очаге культуры»и вдобавок аккомпанировал на баяне самодеятельному хору. Мать преподавала на курсах кройки и шитья. Поэтому неудивительно, что их сын все свободное время пропадал в клубе. А там было две секции – бокса и самбо. И в обе секции он записался. Через год стал чемпионом по боксу среди юношей всего земледельческого края. Ему прочили большое будущее в спорте, но он, окончив восьмой класс, подался в Ленинград, решил стать моряком торгового флота, захотелось мир повидать. Окончил школу морского обучения – «шмоньку» выдали ему загранпаспорт. Советский контейнеровоз «Академик Стеклов» прибыл в порт Джибути с партией груза для этой африканской страны. Моряков, разбитых на пятерки, со старшим во главе, выпустили на берег. В кармане Андрея десять американских долларов, а вокруг бары с невиданными напитками и любыми сигаретами, доступные женщины цвета кофе – в общем, море удовольствия. Сначала оторвался от своей группы, потом пил виски с какой-то маленькой проституткой с глазами зверька, которая задирала все время подол своего цветастого платья в доказательство того, что на ней нет трусов. И в довершение праздника подрался. Его пытались отметелить пятеро чернокожих гигантов, а он как гладиатор, против которого выпустили африканских львов, отбивался всем, чем можно: выбил стулом витрину, опрокинул барную стойку, одному из нападавших разбил пузатой бутылкой из-под французского коньяка голову. Не посрамил, Андрюха, в общем, Балтийский торговый флот. Когда коротким хуком он свалил наземь очередное черное чудовище, наблюдавший за дракой парень в солдатском хаки, под погоном берет, снял со своего плеча руку обнимавшей его женщины, достал из кармана какую-то купюру и положил ее на стол, затем, обращаясь к Андрею Никуме, бросил короткое: «Пацан, а сейчас давай вместе деру!» Когда они вдвоем выбежали из бара, где-то рядом, уже совсем близко, доносилась сирена полицейской машины.

Его спасителем был Сергей, «парень из Рязани, где «пироги с глазами» – так он, во всяком случае, представился.

– А ты чего в шортах-то, как пионер? – спросил Андрей.

– Ну ты, дурья башка! Легионер я, а не пионер.

Сергей был солдатом Иностранного легиона, расквартированного в Джибути – бывшей колонии Франции, этом самом жарком месте на Земле, где температура летом достигает пятидесяти градусов при стопроцентной влажности.

– Прикинь, что тебя ждет, когда вернешься на корабль: разбор на комсомольском собрании, гауптвахта до конца плавания, и за границу тебя больше никогда не выпустят. Что, вернешься в свою деревню коровам хвосты крутить? А в Иностранном легионе – тысяча баксов в месяц, клевая жрачка и через три года ты – гражданин Франции и можешь всех слать «на».

Так он стал Андрэ, легионером 13-й полубригады Иностранного легиона (13° DBLE). Ему выдали белую пластиковую кепку и красные эполеты из ниток. Русских было там вместе с ним пятеро, два поляка, румын и югослав. «Восточный блок», как шутил шеф-капрал. Все они были по натуре пираты, отчаянные сорвиголовы и любимцы местных барменов и проституток. Вообще, к русским относились в легионе с уважением. Может быть, потому, что один из полков этой колониальной армии был создан на основе разбитой армии генерала Врангеля, о чем он прочел уже после в краткой истории Французского легиона.

– Запомни наше главное правило, – перевел ему Сергей слова командира, – легионер никогда не сдается в плен, все остальное, чему будем мы тебя здесь учить, только приложение к главному правилу.

Кобра вокруг руки – священный знак (44 год до нашей эры. 709 год от основания Рима)

Слава тебе, творец мира, бог правды и порядка, громовержец Зевс! Это ты укрепил род Птолемеев, дал им не только имя, но и царственную судьбу. Это ты возвеличил их города, украсил как драгоценную диадему их столицу – Александрию.

Возле старой Нильской дельты, на песчаной косе, в окружении крепостных стен и мраморных колонн в честь богов, возвышается этот город, соперник самого Рима. Когда-то сын македонского царя Филиппа Александр разбил здесь свой военный шатер. Прошло три столетия. И расцвела как роскошный цветок в пустыне Александрия: украсилась ровными улицами и высокими дворцами, многошумным цирком, библиотекой, в которой была как будто собрана вся мудрость мира, буйными садами и храмами во имя великих богов.

А в торговой гавани скопились корабли со всего света. Из Финикии везут пурпур, из Аравии благородные масла, с Крита – медь в слитках, из Парфянского царства – кожи, из Нубии – рабов, слоновую кость и ладан. А вот и большая римская триера— она идет доставить солдатское жалованье в запечатанных сундуках: серебряные сестерции, золотые денарии с профилем Цезаря и крылатой Венерой-победительницей на реверсе. Охраняют груз преторианцы когорты Марка Муция Старшего, сподвижника Цезаря в Африканских походах, двухметрового великана, известного среди легионеров своим аппетитом. Говорили, что однажды, поспорив на три тысячи сестерциев, он съел зараз жертвенного быка, которого сам же и убил кулаком. Вот и сейчас Муций что-то ест, облизывая толстые пальцы: кажется, баранью ногу, остро пахнущую чесноком.

На берегу два строя лучников, затянутых в чешуйчатые кольчуги, раскрасили небо горящими стрелами, салютуя кораблю из Рима. Грянули флейты и барабаны. Жрецы приготовились к молитве. Неужели такой почет коробам с золотом? Нет, не только звонкую монету подгоняют к берегу гребцы, навалившись разом на все сто семьдесят весел, под выкрики надсмотрщика. Есть груз и поценней. В окружении рабынь, под большим зонтиком из птичьих перьев, возлежит на леопардовых шкурах, всматриваясь через крупный изумруд на родной берег, царица славная, владычица Египта – Клеопатра3.

Хвала Посейдону и Тривии, богине трех дорог, прибыла царица из Рима в добром здравии, но грустна. О, злосчастные иды4 марта! Не слушал Цезарь советов возлюбленной – поберечься не только врагов, но и друзей. Отвечал ей с усмешкой: «Лучше один раз умереть, чем сто раз ожидать смерти»

А ведь она все видела накануне, гадая, как учил ее халдейский оракул Мироний, в зеркале, отраженном в чаше с водой. Видела поверженную статую и смертельный удар Цезарю в затылок. Рана была небольшая, но кровь все равно обагрила тогу. От вида императорской крови обезумели заговорщики и уже тыкали заостренной бронзой, не ведая куда, ранив и себя, и друг друга.

Почему он ее не послушал? Почему она не смогла его удержать хотя бы чарами своей любви?

Сначала в ее отношении к Гаю Юлию была лишь благодарность. За то, что он освободил для нее царский трон, за то, что наказал наглых смутьянов – евнухов Потина и Ахилла, отобравших у нее законную царскую власть. Цезарь был лыс и в свое время добился от Сената права носить лавровый венок в любое время, когда ему заблагорассудится, а не только во время триумфа. Клеопатра изготовила для него смесь для ращения волос по старинному рецепту Птолемеев: жженые мыши, медвежье сало, зубы лошади и костный мозг оленя, все измельчить и втирать в голову. Но снадобье не помогало, хотя для Клеопатры это уже было неважно, она полюбила Гая Юлия Цезаря таким, каким он был: немолодым, плешивым, с горькими складками у рта.

– Отчего тебя прозвали Цезарь?

– Оттого, что во время родов меня вырезали из чрева моей матери. Но мать осталась жива, слава Артемиде Эфесской!

Клеопатре было двадцать, у нее было уже много мужчин. К Цезарю же она испытывала особое чувство – нет, не как к любовнику, а скорее как к отцу – она была ему послушна, гордилась им, он был для нее вроде самого ценного изумруда, от которого исходил священный свет. Когда Цезаря убили, Клеопатра бежала из Рима, она знала, как ее ненавидят этот старый болтун Цицерон, эти республиканцы, возжелавшие свободы.

– Сын мой, подойди ко мне, – сказала царица мальчику трех лет, одетому в короткую тунику и сандалии; на голову его был водружен золотой венок – это рабыни, играя с ним, нарядили его Фебусом, богом солнечного света. Ребенок, увлекшись игрой, бегал по палубе, резвился: то посмотрит, как ловко орудуют веслами гребцы, то подбежит к мачте и схватится за парус, то дернет выпушку из крашеного конского волоса на каске преторианца.

– Подойди ко мне, – повторила просьбу царица и обняла мальчика. – Я хочу сказать тебе что-то очень важное. Ты сын Цезаря, Цезарион, но ты и мой сын, Птолемей, поэтому наследник Египетского царства, – она дотронулась до его плеча. – Посмотри, этот знак – кобра, обвитая вокруг твоей руки, это священное тавро Птолемеев. Это твое право на могущество. Ты волен распоряжаться всем и вся на этой земле. Тебе принадлежат все богатства Александрии. Ты можешь любого засыпать золотым дождем и взять любую жизнь. Ты сравним с богами на Олимпе, а я, Клеопатра, не только твоя любящая мать, но и твоя верная служанка! Ты понял меня?

Но ребенок, махнув головой, уже побежал к рабыням, придумавшим для него новую игру.

Когда показался Фаросский маяк и очертания александрийского берега, преторианцы надели доспехи. Море было спокойное – ни ветерка – надежды на парус никакой, а только на рабов, прикованных к веслам. Муций блаженно о чем-то думал, прикрыв глаза: то ли просто щурился от солнца, то ли предвкушал вкус перепелок в вине – нигде их не делали такими сочными, как в Александрии. Подали лодки.

Носильщики-нубийцы, черные, как ночь, с кожей, блестящей от оливкового масла, все одинакового роста и одетые в звериные шкуры, поднесли паланкин прямо к воде, и в него сели Клеопатра и Цезарион.

– Мир тебе, о величайшая из великих! – приветствовал Клеопатру казначей и главный канцлер Агамид, сложив ладони у лба и поклонившись. Голос его был высокий, как у всех евнухов, и какой-то блеющий. Когда-то он был воспитателем у ее отца – Птолемея Двенадцатого, который называл себя богом, но имел кличку Авлет (Флейтист). Отец действительно любил играть на флейте, выточенной из ослиных костей. Обучил его этому искусству Агамид. И не только этому, но и умению ездить верхом, стрелять из лука, владеть пращой. В детстве воспитатель заставлял своего ученика не носить богатых одежд и украшений, есть простую пищу и запивать ее обычной водой. Но кто сделал Авлета таким жестоким, готовым убить любого, кто, пусть даже по неосторожности, доставил ему неудобства, не говоря уже о тех, кто встал на пути или становился опасен? Раб, прислуживающий ему во время еды, не знал, вернется ли он к своей семье или будет заколот кинжалом, зверски задушен из-за того, что подал царю чуть пересоленную похлебку или слегка недожаренное мясо, а может быть, недостаточно почтительно взглянул на него. Лишь евнух-воспитатель мог управлять эмоциями своего ученика. Агамид был родом из Спарты. В юности захваченный в плен морскими разбойниками и оскопленный ими, он никогда не носил ошейник раба. Внешне приветливый, со сладенькой улыбкой на лице, он в душе носил ядовитую змею, готовую ужалить любого. Это именно он твердил своему ученику: «Никакой жалости! Судьба подчиняется только твердым!»

Вся дворцовая челядь в Александрии состояла из евнухов: от низших – поваров, конюхов, уборщиков, прислуги; средних – музыкантов, докторов, учителей и философов всех мастей, до высших – канцлера, всех генералов и даже командующего войсками. Кастрация была своеобразным допуском к царской службе. Исключения бывали, но редко. В основном для знатных иностранцев, с кем было не грех и породниться. Почему такой спрос был на евнухов? Считалось, что евнух – это универсальный человек, приспособленный к исполнению как мужских, так и женских обязанностей, причем одновременно. При правлении малолетних царей евнухам удавалось занимать практически позицию первого лица, они были для юных правителей и матерью, и отцом, и главным советчиком. И, что особо важно, поскольку евнух не мог оставить потомство, он был не опасен, считалось, что он не станет претендовать на власть.

Агамид посоветовал Флейтисту – уже позже, когда тот стал царем, – добиваться титула «друг и союзник римского народа» Против царя-изверга давно зрело возмущение в Александрии, а высказанное раболепие перед Римом лишь усилило гнев.

– Предатель, предатель! – кричал демос возле царских ворот.

Начавшееся в городе восстание напугало Птолемея, он сначала укрылся у понтийского царя Митридата, затем добрался до Рима с просьбой о военной помощи.

В Александрию вошли римские легионеры под командованием консула Помпея. Почти месяц к крепостной стене были прибиты тела казненных, птицы вырывали их внутренности. Затем трупы участников смуты сожгли, и пепел их разметали. Для устрашения. Тогда Агамид в награду был назначен главным советником и казначеем. А отец вскоре умер от непонятной болезни: тело его сморщилось, как гриб, и покрылось кровавой коростой. Говорили, что он был отравлен кем-то из родственников казненных. Врагов у Флейтиста было слишком много. В своем завещании Птолемей обращался к римскому народу с просьбой позаботиться о его детях. Просьбы были переданы Помпею как главному представителю на тот момент Рима в Египетском царстве. Консул Гней Помпей таким образом становился опекуном Клеопатры, двух ее братьев и сестры – Арсинои.

– Хайре! – ответила евнуху греческим приветствием Клеопатра. – Что же брат мой не пришел, царь Птолемей? Или государственные дела не дают ему возможности оторваться даже на полчаса, чтобы обнять сестру и племянника?

Сказав это, она вспомнила, что ее отрок-брат называл государственными делами, и не могла сдержаться от улыбки.

Улыбнулся и канцлер:

– Не ведаю, божественная! У государя столько забот и дум!

– А сестра моя, нежная, как лотос… Что слышно об Арсиное? – спросила царица.

– С берега реки Каистр, из города Эфес прислала почтового голубя с приветом тебе. Клеопатра видела сестру в последний раз, когда ее, закованную в цепях, вели за колесницей Цезаря. Это было во время триумфа после успешных походов в Галлию и Египетское царство. В колонне пленных, гневно откинув голову и скрежеща зубами, шли галлы – белолицые русые великаны во главе со своим вождем Версенжеториксом. Царь галлов – могучий старик, одетый в отрепья, со спутанными волосами – размахивал руками, похожими на бревна.

Толпа римлян улюлюкала. Какой-то смельчак подбежал к поверженному царю и бросил в него камень, в ответ вождь галлов зарычал как зверь и обнажил свои желтые зубы. Но в ту же секунду центурион, идущий в полном вооружении возле колонны пленников, копьем ткнул старика в плечо, и на лохмотьях одежды показалось алое пятно крови.

Арсиноя была цепями привязана к остальным пленникам, на ее красивой длинной шее висела петля из веревки, за нее другой солдат римской стражи время от времени дергал, принося девушке нестерпимую боль.

– Как козочка, которую ведут на заклание, – подумала в ту минуту Клеопатра.

Она была красива, даже более красива, чем ее удачливая сестра. Если Клеопатру сравнивали с царицей ночи – Луной, то Арсиноя была как Солнце – яркая, сверкающая. Противопоставление Луны и Солнца для двух дочерей царя Птолемея-флейтиста неслучайно. Матерью Клеопатры была черная нубийка, а матерью Арсинои – гречанка с острова Кипр. Клеопатра была старше сестры на четыре года, и та, несомненно, становилась ее соперницей в борьбе за власть в Египетском царстве. Так и произошло. Арсиноя встала во главе послушного ей войска под командованием евнуха Ганимеда, подняла восстание против Клеопатры. Если бы не помощь Цезаря… И вот она идет, гремя цепями, с веревкой на шее. А впереди – смерть от удушения той же самой веревкой на глазах римских зевак. Такой был обычно финал для пленников, следующих за колесницей триумфатора. У Клеопатры сжалось сердце, она вспомнила, как в детстве играла с маленькой сестрой, как обожала ее.

– Высокочтимый Цезарь, свет моих очей! – попросила она у возлюбленного, когда тот после проезда на колеснице в венке триумфатора присоединился к ней на трибуне римского цирка. – Прошу тебя, пощади мою сестру.

Гай Юлий ответил:

– А ты не будешь жалеть об этом?

– Даруй ей жизнь, для меня сейчас это главное, а потом я что-нибудь придумаю.

И она придумала. Все знают про весталок – служительниц храма римской богини домашнего очага Весты, но мало, кто знает про аркт5 – девушек-жриц, которые должны были прислуживать при греческом храме Артемиды в городе Эфесе. Должность эта была, несомненно, почетной, но и обязанности надо было выполнять важные, главными из них были две: поддерживать вечный огонь в храме и блюсти целомудрие. За нарушение обетов секли розгами и закапывали живьем в землю. Срок службы для аркт, как и для весталок, назначался в тридцать лет. После этого они становились свободными и могли выходить замуж.

Клеопатре, царице Египетской, от Арсинои – аркты храма Артемиды из города Эфеса, записка:

«Лучше б ты убила меня своей рукой, мерзкая тварь».

Подошли жрецы. Одежда их и высокие посохи были исписаны иероглифами во славу Осириса.

Агамид поклонился:

– Позволишь ли ты мне заняться неотложными делами?

Клеопатра ничего не ответила. «Он стал весьма самонадеян и нагл» – подумала она о советнике.

Когда жрецы прочитали молитву, она задернула занавеску. Нубийцы понесли паланкин во дворец.

Матерью Клеопатры была тоже нубийка – грациозная, как пантера. Почти сразу же после рождения дочери она была убита разгневанным на нее почему-то царем. А во дворце всё, как и три года назад: звон кифар, крик павлина, стоны наложниц, имитирующих оргазм. И он – Птолемей Четырнадцатый, названный еще и Дионисом, голый, в купальне с женщинами.

– Рад тебя видеть, – сказал он Клеопатре, когда рабы надевали на него короткую египетскую юбку из позолоченной кожи с эмалевым пояском. Птолемей оценивающе взглянул на сестру: – Ты очень красива. Все так же прекрасен твой стан и губы твои, как рубины, все золото мира я отдал бы за твою любовь.

– Оставим это, – помрачнела царица, – и прости, если я своим внезапным появлением помешала твоим играм.

– Мы будем пировать, – хлопнул Птолемей в ладоши. – Я хочу тебя видеть веселой. Ты жена моя, так повелел отец, так что слушайся меня. Эй, музыканты, сыграйте нам что-нибудь повеселей.

Этот подросток – развратный и дерзкий, обритый наголо, как и положено фараону, с накладной маленькой бородкой цвета меди, с подкрашенными суриком бровями, с кольцами на каждом пальце и с браслетами на запястьях – был ее сводный брат, соправитель и муж – Птолемей Четырнадцатый Дионис. Второе имя в честь греческого бога виноделия ему было дано за его любовь к чувственным удовольствиям и винным возлияниям. Так же, как и Дионис, окруженный вакханками и сатирами, шел он по жизни в свои четырнадцать лет, выбирая себе каждый день все новых и новых наложниц.

– Я должен распространить семя Птолемеев по Египетскому царству, – диктовал он писцам свои указы, требуя от провинций присылать во дворец самых красивых девочек в возрасте от восьми до двенадцати лет.

Нет, и прежние египетские правители не были аскетами и думали о продолжении царского рода – ведь за триста лет династия не пресеклась. Но у тех были и еще заслуги: они создали мощную державу, в которую, кроме Египта, вошли Кипр, Южная Сирия и Кирена. Большинство из коронованных в священном городе Мемфисе могли стать во главе войска. Другие были опытными дипломатами: ведь не всегда главное завоевать, порой труднее удержать. Третьи развивали торговлю. Каждый день приходят караваны в Александрию. На площади возле Гептастадиона – большой дамбы, разделяющей город на две части, – купеческие лавки со всего света,и звучат там и греческая речь, и арамейская, и язык гордых римлян – латынь. У евреев в Александрии свой большой квартал, отделенный стеной от ипподрома —лошадиного цирка. Иудея для Египетского царства не только торговый партнер, но и военный союзник.

Были среди Птолемеев и мудрецы, приглашавшие в свою столицу врачей и философов, каменотесов и поэтов. Птолемей Второй, прозванный Филадельф («любя щий сестру», основал в царском квартале Брухейон библиотеку, в которой хранилось пятьсот тысяч папирусов. И любой из свободных граждан мог читать здесь свитки. Следующий Птолемей, Третий, расширил книгохранилище, создав вторую библиотеку в храме Сераписа.

Птолемей Четвертый, по прозвищу Трифон – «изнеженный» – писал для бродячих актеров «козлиные песни» – трагедии, возвел храм в честь Гомера, в котором скульптура эллинского поэта была в символическом окружении семи городов, спорящих за честь быть его родиной.

Птолемей Седьмой стал знаменитым толкователем «Илиады»– истории о Троянской войне, составлял географические карты, объездил свое царство и описал земли, входящие в него. Это он, как будто от самого Аполлона получивший дар предвидения, запретил вывозить из Александрии папирусные свитки, тем самым подтолкнул писцов к новому изобретению – пергамента, вымоченных в известковой воде и вытертых пемзой тончайших телячьих шкур.

Когда Зоил, ритор из македонского Амфиполя, в речи своей перед Птолемеем обрушился с критикой на Гомера и его «Илиаду» царь его резко оборвал:

– О покойниках либо хорошо, либо никак. Потому что покойник не может встать и отхлестать по щекам.

Но, впрочем, благодеяния египетских правителей являлись скорее исключением из правил, потому что главное, что царило при дворе Птолемеев все эти триста лет, было вероломство, за ним шли измена, кровосмесительный инцест и жажда наслаждений – любых, даже самых непристойных.

…Когда уже были расставлены яства и рабыни омыли гостям руки цветочной водой, с улицы сначала донеслись шум и крики, затем к воротам дворца подъехала квадрига, из нее выскочил префект Муций с конвоем преторианцев; двое солдат волокли связанного веревками главного канцлера – евнуха Агамида. Птолемей, увидев, что происходит что-то неладное, незаметно скрылся под охраной двух стражников через потайную дверь.

– Убери в ножны меч, Муций, и объясни, в чем дело! – потребовала Клеопатра.

«О эти римляне! Они везде себя чувствуют хозяевами. Если их гарнизон стоит в Александрии, значит, они могут позволить себе всё», – подумала царица.

– Этот пес, – показал Муций на евнуха, – сказал, что мы привезли в сундуках не золото и серебро, а глиняные черепки и что ему нечем платить жалованье легионерам.

– Развяжите его, – приказала Клеопатра и повернулась к канцлеру: – О чем говорит римлянин?

– Я отвез сундуки, – начал евнух, стирая кровь с припухшей губы, – когда их открыли, там оказалось не золото, а вот это… – Агамид достал из кожаного мешочка, висевшего на шее, несколько черепков и кинул их на каменный пол. – Это было во всех ящиках.

– Он лжет, – зарычал Муций, – ты же сама, царица, видела, как в Риме грузили на корабль монеты.

Клеопатра сделала примиряющий жест:

– Дай сказать сначала нашему слуге. Продолжай, Агамид!

– Перед тем, как открывать ящики, я проверил все пломбы. Они были на месте. И сами ящики были из кованой меди – с Минервой в лучах солнца на крышке. Такие всегда приходят из Римского казначейства, что на площади возле храма Юноны Убеждающей.

Солдатское жалованье. Не заплати его вовремя, и будет бунт. Поднимутся легионы, и первый же проходимец, у которого окажутся деньги, захватит власть. Сенат это хорошо понимал. Для этого в Риме была специальная военная казна – «аерариум милитаре». 900 сестерциев, или 225 денариев, если перевести на золото, получал за год простой солдат из первого боевого строя: меч, щит и легкое копье. Солдаты из Александрийского гарнизона, приравненного к городской когорте, получали по 1500 сестерциев. Младшим офицерам – принципалам выдавалось полуторное или даже двойное солдатское жалованье. Знаменосцы, шорники, коновалы, оружейники – каждый получал свое вознаграждение.

– Смрадный пес! – побледнел от гнева Муций. – Ты украл у легионеров восемь миллионов сестерциев! На эти деньги можно снарядить несколько флотилий!

– И завоевать новые земли во славу Рима! – воскликнула Клеопатра достаточно иронично.

– Я не виноват, – упал на колени евнух. – Я не брал этих денег.

– Ты врешь, собака! Может быть, скажешь, что это я присвоил их? – стиснул зубы римлянин.

– Во имя Астреи, богини справедливости, ответь нам, где золото, – попросила казначея спокойным и даже каким-то ласковым голосом царица. Но в этой мягкой ласковости было столько силы.

– Пощади! Я ни в чем не виноват! – пополз несчастный к ногам Клеопатры.

– В пыточную его, – приказал Муций солдатам. – Огонь и клещи помогут освежить его память.

Пир был испорчен. Птолемей забился в угол, в дальнюю комнату дворца, и рыдал. Сурик и золотая краска текли по его лицу. Тот, кто старался быть похожим на вечно живого бога Ра, обмочился от страха.

Евнух умер под пытками, признав, что украл золото. Правда, не мог сказать, где его спрятал. Он и смерть своего ученика, Птолемея-флейтиста, тоже взял на себя: чего не скажешь, когда на грудь льют горячую лаву.

Префект из всаднического сословия Муций так и не отведал своих любимых перепелок в вине. Как старший из преторианцев, он должен был отвечать за пропажу солдатских денег. Сенат был милостив к нему: учитывая его прежние заслуги, его не судили, а просто дали ему возможность самому выбрать способ, как умереть. И старый солдат, встав на колено, пронзил себя коротким фракийским мечом.

Кто-то должен уйти. История рода Гратон

Макс открыл глаза, потянулся: пора вставать. Пошел на кухню и приготовил себе эспрессо в кофейной машине. Выпил не спеша, словно дегустируя, как учила тетя Стефания.

– Сначала ты должен почувствовать аромат, подыши этим вкусным паром, – поучала красивая и нестарая еще синьора, которая так и не нашла себе достойного мужчину и осталась на всю жизнь старой девой. Макс был для нее чем-то вроде куклы, с которой она любила играть и которую воспитывала в духе старой итальянской аристократии.

– Мать у тебя была римлянка, и ты должен себя вести как настоящий римлянин.

Дом тети Стефании был как настоящий дворец: при входе стоял швейцар в расшитой крылатке, в треугольной шляпе и с булавой; на стенах висело старинное оружие; мраморные бюсты и скульптуры стояли почти в каждой комнате. А еще картины старых мастеров в темно-фиолетовых тонах, на которых были изображены боги и герои. Все слуги в доме были одеты в одинаковые синие курточки с золотыми пуговицами.

Однажды Макс спросил у Стефании, что означает татуировка у него на предплечье, но тетя только махнула рукой:

– Ты меня прости, но все-таки твой отец был дикий человек, если он решил разрисовать так свое дитя.

Макс готов был расплакаться от этих слов.

– Будь мужчиной и не хнычь. Я тебя просила – не обижайся, – тетя потрепала его по волосам. – Видела как-то случайно, что у отца твоего тоже был похожий рисунок на плече, а что это означает? Может, это какой-то родовой знак, принятый у арабов.

Макс натянул на себя брюки и черный бадлон, допил кофе.

Они всегда въезжали в одно и то же время в подземный гараж – ровно в 9.00. И так на протяжении десяти лет. Затем они шли к лифту, при этом кланяясь друг другу и умоляя один другого войти в лифт первым. Заканчивалось это тем, что двери лифта закрывались, и лифт уезжал, после чего они наперегонки бежали по лестнице, пихаясь и толкаясь. Но где-то между третьим и четвертым этажами гонка завершалась, и они с высунутыми языками шли снова к лифту и вваливались в него, затем наперегонки пытались вломиться к себе в офис, который был на семнадцатом этаже, и уже никто не хотел уступать другому. Это был своеобразный ритуал, от него настроение поднималось на целый день.

На следующее утро после встречи в ресторане все было, как и раньше. Только радости не было.

– Макс, – первым заговорил Гратон, – а ведь детство ушло, ушло навсегда и уже не вернется.

– И что? Ничего нельзя исправить?

– Нет, Макс, я уже все решил. Я ухожу. Перееду в Австралию, буду преподавать в университете. Меня давно зовут в Сиднейский университет, ты же знаешь.

– Неужели обязательно вот так срываться?

– Да, иначе мне будет труднее, я буду стремиться к тебе. И в один день не выдержу и приеду.

– Ближе тебя, Ив, у меня никого нет.

– У меня тоже, – сказал Гратон. – Ты извини, что я тебе не рассказал в свое время, как меня полицейские прижучили в Монреале за наркотики, мне было больно это вспоминать. Я тот эпизод и все, что у меня было в жизни раньше, в Канаде, вычеркнул из своей памяти. И дом свой, и родителей, и двух своих сестер – все стер из памяти. Мне так легче, да простит меня Господь.

Ив перекрестился.

Они обнялись, и оба еле сдерживали слезы. Затем Макс сказал:

– Ты можешь всегда на меня рассчитывать.

– Я знаю. Ты – тоже. У меня будет к тебе просьба. Разберись с текущими делами сам. Я завтра уезжаю.

– Я провожу.

– Нет, не надо. И еще обещай, что никогда, слышишь, больше никогда ты не отвернешься и не отведешь взгляд.

– Обещаю!

Они снова обнялись, и Гратон, собрав в пластиковый пакет кое-что из личных вещей, вышел. Секретарша Мадлен, пожилая дама, которая относилась к своим боссам, как к детям, тихо всхлипывала, вытирая слезы салфеткой.

Те ищейки, которые собирали материалы для досье Джека Форвайтера, видимо, не отличались особым рвением. Иначе они хоть как-то бы коснулись истории рода Гратон.

Ив всегда был белой вороной в семье и с большой долей иронии оценивал сбереженную память о предках. Но это – факт, в гостиной их дома в Монреале на почетном месте висела оправленная в тонкую золотую рамку картина на бумаге, выписанная пером и акварелью. На картине – могучее дерево с широким стволом, от которого во все стороны устремились зеленые ветки с листьями. На каждом листике имя. И сверху надпись – ажурно, в виде ленточки: «История рода Гратон».

«Каким никчемным, опавшим с генеалогического дерева сухим осенним листом выгляжу я на той семейной картине, – думал адвокат. – Без жены, без детей и без всякого намека на их присутствие».

Первый Гратон, по имени Жюль-Луи, появился в королевских хрониках Филиппа Пятого Длинного, короля Франции и Наварры, в качестве конюшего, и было это 9 февраля 1320 года. Кроме упоминания имени и придворной должности, больше ничего не было известно о нем. Последующие Гратоны дремали в недрах истории до 1798 года, до того времени, как Наполеон Бонапарт высадился со своей армией в рыбачьем поселке Марабу, в нескольких километрах от древней Александрии. Египет тогда, и много лет потом, входил в состав Турецкой Порты и охранялся хорошо вооруженной феодальной конницей – мамелюками. Наполеон явился в Египет в качестве освободителя местных жителей – арабов и коптов – от беев-мамелюков, владельцев лучших земель в стране. Неважно, что его никто не просил об этом, для Наполеона всегда была важна постановка благородной цели. Селим Третий, властитель Порты, падишах Высочайшего Османского государства и халиф, заволновался от присутствия французской экспедиции под командованием никому не известного генерала Бонапарта, но тот уверил его, что с султаном у него глубокий мир и дружба, что он со всем уважением относится к последователям пророка Магомета и не собирается захватывать земли Великой Порты.

Падишах не поверил и не перестал волноваться. А мамелюки, отступая под грохот наполеоновских пушек, сжигали все на своем пути и отравляли колодцы. Главным интендантом французской экспедиционной армии в Александрии был полковник Жак де Гратон. Он настолько хорошо смог добиться сбора податей и налогов, что фактически французская армия стала содержаться за счет местной казны, и не было недостатка в продуктах и фураже, а также строго контролировалось качество воды.

Наполеон заметил служебное рвение офицера, и когда в 1802 году он основал орден Почетного легиона, то среди первых награжденных этим орденом был и он, «колонель Жак де Гратон». В дополнение к Большому рыцарскому кресту последовало назначение в качестве личного эмиссара с тайной миссией в Канаду. Цель миссии была такова: земли, которые до 1763 года назывались Новая Франция, перешли, согласно Парижскому договору, к Великобритании. С подобным ущемлением национальных интересов Наполеон не был согласен и в дальнейшем собирался вернуть североамериканские территории под корону Франции. Миссия Гратона заключалась в том, чтобы пустить корни, искать единомышленников, по возможности доставлять хлопоты английской администрации и ждать высадки Бонапарта. Но история обернулась иначе. Наполеон был отправлен на остров Святой Елены, а Гратон с его коммерческой хваткой открыл ссудно-сберегательную кассу, стал вполне обеспеченным буржуа. В семье Гратонов хранилась изящная миниатюра, изображающая молодого офицера в мундире с интендантской вязью на воротнике и с орденом Почетного легиона.

Прошло полтора месяца. За это время Ив ни разу не позвонил из Австралии. Макс тоже не пытался его найти. Душою оба рвались друг к другу, слишком многое их связывало. Но каждый что-то выжидал и не торопился первым идти на примирение. Макс сменил офис, чтобы память о друге не мешала ему. Нет, он не отказывался от старого друга, он отказывался от себя прежнего, от своих иллюзий. Никого из новых коллег он не подпускал к своему внутреннему миру и держался со всеми в строго официальных рамках.

Рейтинг популярности

Полковник с русско-казачьими корнями оказался прав. Макс был настоящим лидером, и это проявлялось во всем. Он больше слушал, чем говорил, но принимал решения самостоятельно.

– Если вас что-то не устраивает, – сказал он однажды Никуме, – то можете еще спрыгнуть с поезда, пока это безопасно, потом будет поздно и, спрыгнув, можно будет поломать себе шею.

Никума только щелкнул каблуками и утвердительно боднул своей стриженой солдатской головой. Он признал лидерство Макса, а себе отводил почетное второе место.

Чуть больше месяца Парао занимался закрытием всех дел, которые они вели с Гратоном. За это же время он выиграл в суде двенадцать процессов. Успел уладить сорок три проблемы людей из бедных кварталов. Сложнее оказалось решить вопросы с богатыми клиентами. Те ни в какую не хотели с ним расставаться и даже сами предлагали увеличить гонорар чуть ли не вдвое. Каждый из них прекрасно понимал, что хороший адвокат – это не только надежные документы, но и спокойный сон, и уверенность в завтрашнем дне. Но Макс был непреклонен и твердо решил порвать с юридической практикой: невозможно одновременно служить закону и его нарушать, – сказал себе он. Бывшим клиентам рекомендовал своего другого университетского товарища – Мартина Горовца. Рекомендация действовала безотказно, и очень быстро занявший место Парао превратился в самого модного адвоката в городе.

Когда все организационные вопросы были решены, Макс назначил первое заседание.

За закрытыми дверями собралось пятеро. Макс сидел в своем кресле во главе стола, по правую руку от него – подросший на одну звездочку генерал-майор Никума, который к тому времени успел перевестись из Африки на континент с повышением звания. Слева сидел Форвайтер. Два новичка, которых Джек Форвайтер должен был представить Максу, были политиками, членами парламента. В тот год Фламингию захватила волна рейтингов: газеты печатали списки самых популярных в стране рок-певцов, топ-моделей и политиков. Считалось, что их выбирает народ. А народу на самом деле на все начхать. Рейтинг – это просто способ манипуляции общественным сознанием, психическая атака на слабого и безвольного обывателя. Для политиков рейтинг – инструмент шантажа со стороны верховной власти: будешь себя хорошо вести, будешь послушным мальчиком – попадешь в рейтинг, а значит, и в большую политику. Не будешь заглядывать в глаза президенту, вторить ему во всем – значит, народ тебя не хочет, низкий у тебя рейтинг, пшел вон! Читатели главной газеты страны «Благоденствие» в качестве самых популярных политиков той осенью назвали Рика Аларда от партии правых либералов и Дениза Пшислевского от набиравших силу «зеленых».

– Похоже, на этих ребят кто-то делает ставку, – Никума как-то поделился своими мыслями с Максом. – Попробуем их перекупить.

Рик Алард до своего прихода в политику был полицейским, а это собачья служба, я вам доложу. Патрулировать по ночным улицам с напарником, врываться в кабаки и публичные дома: «Всем оставаться на местах, оружие на пол, стреляю без предупреждения!» А если даже и не доходило до стрельбы, лови убегавшего, накидывайся на него, укладывай его рожей на асфальт, надевая наручники. Лет пять назад было громкое дело, когда наркоман захватил заложников в школе. Он убил охранника, грозился, что каждый час будет убивать по одному ребенку, если ему не предоставят шприц с героином, самолет с полной заправкой, требовал двух пилотов и сумку с пятью миллионами. Алард участвовал в той операции по спасению детей, это как раз он успел выхватить пистолет и прикончить корчившегося от ломки наркомана.

Потом фотография Рика с двумя очаровательными малышками-школьницами на руках обошла все газеты, он стал мелькать на всех телеканалах, специально для него президент придумал должность: инспектор по делам национальной безопасности. Потом доблестный коп был избран в парламент от партии умеренных консерваторов. Высокий, физически сильный, с бритой головой – мундир полицейского на нем сидел лучше, чем пиджак политика.

Второй из снискавших «народную любовь» – Дениз Пшислевский на вид был как мальчик, с маленьким заостренным лицом – этакая крыска – шустрая, все успевающая. И каков демагог! «Воздух, которым мы дышим, невыносимо вреден, пора запретить автомобили, в табачном дыме – три тысячи шестьсот химических веществ, от кошек и собак аллергии и грибок, а посмотрите, что мы едим: сегодня это холестерин и канцерогены, а завтра нас заставят есть модифицированных жуков». Он работал в Ботаническом саду, и как-то его пригласили рассказать на учебном телевидении, которое предназначалось для показа в школах, о цветении нимфеи, водяной лилии. Так он превратил ту передачу в рупор популистских лозунгов.

Никума познакомился с Алардом и Пшислевским месяц назад. Он и вовлек их с помощью Форвайтера в проект. Политики нужны были, чтобы лоббировать вопросы, которые могли возникнуть в процессе работы.

– Вам известна ваша будущая миссия? – спросил Макс.

– Только в общих чертах. – ответил Пшислевский.

Председательствующий взглянул на генерала.

– Да в курсе они, только шкурный вопрос пока не улажен.

– И что вы хотите за вашу работу? – спросил Макс.

– Долю в бизнесе, – ответил ботаник.

– Конкретнее.

– Ну, раз нас пятеро, значит по двадцать процентов на каждого. А меньше не хватит для вашей здоровой и полезной жизни? – улыбнулся Макс.

– Вы бизнесмены, люди дела, и если что-то не так сложится, вы не рискуете карьерой, как мы, – это снова сказал Пшислевский.

– Думаем, так будем действительно честно, – поддержал его Алард.

– Мы не рискуем карьерой? Мы рискуем жизнью, – произнес отчетливо Макс. – И послушайте, пока вы протираете штаны на ваших заседаниях, мы всетаки зарабатываем огромные деньги. С вашей ли помощью или без нее, но зарабатываем и будем зарабатывать. Так что или вы нам служите верой и правдой, или ступайте вон.

Политики замялись, не зная, что ответить.

– Пять процентов вам на двоих, – резанул Макс, сорок четыре процента генералу и Форвайтеру, себе я оставляю пятьдесят один процент.

Все были в замешательстве. Макс достал из папки пакет документов и положил перед каждым:

– Кто не подпишет, может встать и уйти. Конечно, забыв обо всем, что он здесь слышал. – Макс встал и прошелся вокруг стола своей походкой патриция.

– Можно обдумать ваше предложение? – забегал глазками Пшислевский.

– Нет, – ответил Макс. – Торгов не будет. Биржа закрыта.

Политики поспешно подписали документы.

– Но ведь… – начал было говорить Форвайтер.

– Или как я сказал, или никак, – перебил его Макс.

Джек, вспотевший, видимо, от напряжения – пот тек по его жирному лицу, поставил свою закорючку.

– Ну а вы, господин генерал? Вам нужно особое приглашение?

– Нет, меня все устраивает. Я человек дисциплинированный, иначе бы не дослужился до генеральских погон, – он подписал контракт. – Рад, что у вас есть воля и умение принуждать. Без этого невозможно командовать.

Теперь, когда все формальности были улажены, можно было перейти ко второму вопросу.

– Вы, – обратился Макс к политикам, – займетесь легализацией наших офисов по всей стране. В первую очередь в крупных городах. Даю вам три месяца.

– Ты, Джек, начнешь через своих людей внедрять нашу сеть за границей. Дашь им два и семь десятых брокерских. Это больше чем достаточно.

– Вначале этого может быть маловато, – усомнился Форвайтер.

– Тогда доплатишь из своей мошны, – рубанул генерал.

– Не ссоримся, работаем, – подвел черту председатель. – Эндрю, вы могли бы на немного задержаться?

Когда все остальные ушли, генерал спросил у Макса:

– Мне будет доверена какая-то особая миссия?

– Понимаете, господин генерал, если в нашем деле не будет дисциплины, то все полетит в тартарары. Вы будете отвечать за безопасность нашего дела.

– Понимаю, – согласился генерал, – для этого необходимо создать структуру.

– Вы имеете в виду систему?

– Да, можно сказать и так. Во-первых, служба внутренней и внешней разведки. Я хочу, чтобы мы с вами были в курсе, что происходит вне этих стен.

– Надо установить полный контроль за этими политиками, – сказал Макс, – прослушка обязательна. Скрытая видеозапись. Особенно после каждого совещания. Мы должны знать их мысли. Провоцируйте их. Необходимые средства для оборудования вам будут выделены.

– Я предвидел такой поворот событий, и поэтому их уже прослушивают. Извините, что не доложил вам раньше.

– Форвайтеру, думаю, можно доверять, – отметил Макс. – Занимаясь его уголовным делом, я о нем узнал больше, чем он сам о себе знает.

– Да, главное, чтобы он не ляпнул чего-нибудь лишнего там, где не надо.

– А как там ваши африканские друзья, сколько у нас есть времени? – поинтересовался адвокат.

– Африка делает все очень медленно. Они никуда не спешат.

Человек со шрамом (44 год до нашей эры, 709 год от основания Рима)

Тот, кому предстоит сражение, должен обратить внимание на три момента: на солнце, на пыль и на ветер. Солнце, светя в глаза, отнимает зрение, встречный ветер отклоняет и задерживает твои копья и стрелы и помогает вражеским, а пыль, попадая в глаза, заставляет их закрываться. Поэтому, вызывая на бой, первым делом встань так, чтобы солнце светило в глаза неприятелю.

Флавий Вегеций Ренат. «Краткое изложение военного дела»

Он шел вдоль берега моря – там, где Кампанийское побережье уже почти соединялось перешейком с Флегрейскими полями, с каждым шагом удаляясь от города Мизенум. Мужчина крупного телосложения. Лет двадцати пяти. Лицо его можно было бы назвать правильным, даже красивым, если бы не шрам, идущий ото лба через левый глаз на всю левую щеку, до самого подбородка. На нем был серый военный плащ и круглая шапка из кожи с металлическими полосками. По виду – отставной легионер, один из тех счастливчиков, кто все-таки выжил во всех этих бесконечных походах и войнах, и не только выжил, а даже получил привилегии от Сената – мешочек с золотом, земельный участок и домик где-нибудь в колонии.

Вечернее солнце окрасило поля в нежно-малиновый цвет, легкая дымка показалась над зеленовато-бурым бесконечным простором Тирренского моря.

Неделю назад по эстафете ему было доставлено странное письмо. Начертанное на восковой дощечке, скрепленной шнурком с печатью, там был изображен пшеничный колос. Письмо непонятно откуда и от кого, вернее, даже не письмо, а короткая записка без подписи:

«Немезида взывает к мести».

Сердце с новой силой сдавила печаль. Еще недавно он был спокоен и уверен в себе. Знал, что завтрашний день будет похож на вчерашний. Наверно, был счастлив. Если понимать счастье как покой и уверенность в будущем. А теперь, без имени, без звания, он был опозорен, втоптан в грязь. Ему зачеркнули прошлое, а что впереди? И вот эта записка. Кто написал ее? И кому мстить за случившееся?

Его отец был из древнеримского рода Муциев. Род не был знатен, не принадлежал к patres («отцам»), но был прославлен действительным случаем, а может быть, и легендой. Рассказывали, что один из предков, схваченный после неудачного покушения на царя этрусков, положил свою правую руку в огонь, чтобы доказать мужество римлян. Когда рука храбреца превратилась в уголь, царь велел отпустить воина и снял осаду Рима. В роду было две ветви, более аристократичная получила прозвище Сцевола – Левша. Другая, попроще, пошла от того, кто разделил ложе с рабыней, – те стали отчаянными головорезами, готовыми жертвовать собой и с детства приученными к искусству войны. Он был как раз из этой ветви. Отец был физически очень сильным, его грудная клетка, кисти рук и сами руки были оплетены мощными продольными жилами. В поединках, которые неизбежны были во время обучения воинскому искусству, он побеждал своих противников легким движением, почти не вступая с ними в соприкосновение. Может быть, амулет помогал ему выигрывать в схватках. Амулет под названием «алекторий» всегда был при нем – это был камень размером с боб, вытащенный из желудка курицы.

Мать звали Корнелия. Настоящая жемчужина в семье Корнелиев. Если бы она прожила подольше, то, возможно, уподобилась в благородстве своей прапрабабке – матери братьев Гракхов – Тиберия и Гая. С той был связан случай, описанный древними историками. Когда, овдовев, ей предложил все рубины и изумруды своей страны вместе со своим сердцем царь египетский Птолемей, она отказалась, показав на детей: «Они мои главные драгоценности, других мне не надо». Если о его отце говорили, что он самый сильный человек в Риме, то мать была образцом красоты, как Елена Прекрасная. У самого сильного мужчины и самой красивой женщины родился самый несчастный сын. Мать он совсем не помнил. Когда ему было три года, она отправилась к отцу в Галлию, в пути корабль был захвачен пиратами. Спасся лишь носильщик-раб, он выбросился за борт и, так как вернулся в дом хозяина, сразу же по закону получил свободу. О матери сбежавший сказал, что она погибла, приняв яд, который у нее был спрятан в перстне. Воспитывал мальчика домоуправляющий по имени Перигринус, по сути, его он и считал своим отцом.

В детстве первым был в беге, цеплялся по горам, прыгал через канавы, плавал, таскал камни, чтобы быть сильным, учился ходить военным шагом – двигаться быстро и ровно. И в шестнадцать лет мог поднять и положить себе на спину теленка.

Отца знал мало – тот неотлучен был при Цезаре, водил его преторианскую когорту: сначала был в Галлии, потом в Испании и Сирии. Говорили, что у отца есть наложница, которая была ему как жена. Имени этой женщины он не знал.

До постоялого двора было около тридцати дельфийских стадий. Надо было успеть туда до темноты. Хозяин – вольноотпущенник Филоргир – после девятого удара колотушкой закрывал ворота: боялся ночных грабителей.

Раздался лай киммерийских собак – человек со шрамом постучал в дверь придорожной траттории:

– Во имя всех богов, откройте!

В щель просунулась круглая, как шар, голова вольноотпущенника:

– Господин легат, это большая честь для меня! – хозяин постоялого двора загремел засовами.

– Мне нужен ночлег и всё, чтоб снарядиться в дорогу утром, – попросил тот, кого назвали легатом, то есть старшим офицером в когорте.

Смеркалось. Слуга внес глиняный кувшин с вином, хлеб, маслины, козий сыр и большое блюдо, наполненное доверху мясом.

Изголодавший путник принялся все это поглощать, запивая вином. Когда миска уже почти доверху наполнилась обглоданными костями, Филоргир снова зашел, но уже с молоденькой красавицей – одной из тех кобылок Афродиты, в нежнейших прозрачных одеждах, как у нимфы возле священного ручья. Эти девицы всегда веселы, и губы их как душистый и нежный лепесток розы.

– Это мой подарок, господин. Ни обола6 за нее не возьму. Она чудная девушка и скрасит ваше одиночество.

– Как тебя зовут? – спросил человек со шрамом у гетеры.

– Эвтерпа.

– Да ты – гречанка?

– Нет, я из Египетского царства. В Ракотисе, в «Мертвом льве» моя колыбель.

Про себя он подумал: «“Мертвый лев” – это какая-то местность», но переспрашивать не стал, только попросил:

– Сыграй мне что-нибудь.

Струны лиры запели, и в этом пении был шелест листьев и журчание ручейка, гомон птиц, вздохи влюбленных:

Бездна морская молчит,

успокоились ветра порывы,

Только в груди у меня, нет!

ни на миг не умолкнет тоска.

– А хотите, я погадаю вам? – спросила Эвтерпа.

– Оставь это авгурам, да и где же ты возьмешь сейчас печень зайца, лягушачью кожу, бобы или что там еще вам нужно для гаданья?

– Я умею гадать по руке.

Она взяла его ладонь и как будто заглянула в Книгу Судеб:

– Я вижу змею, пытающуюся ужалить тебя в самое сердце. Берегись женщины, у которой в волосы вплетены красные дикие розы, – гетера пальчиком касалась линий на его руке. – Нет, ты умный, ты спасешься. Линия жизни у тебя очень длинная. Ты даже увидишь новое солнце.

– Что такое увидеть новое солнце? – спросил легат.

– Я не знаю. Когда я гадаю, вместо меня как будто говорит кто-то другой. Но я отчетливо вижу это утреннее небо, на котором появляется второе солнце. И тебя, ты как будто прикрываешься ладонью от его лучей.

– Перестань об этом. Давай лучше сегодня будем веселиться. Обними меня покрепче.

Он потянулся к ней, но она выскользнула из его объятий и взяла снова его ладонь:

– Какая странная линия судьбы. Тебя ждут величайшие несчастья и величайшие почести.

– Скажи, а любовь у меня будет?

– Конечно, – сказала Эвтерпа и прикоснулась своими губами к его губам…

Среди ночи раздались крики:

– Помогите, помогите!

Тут же бешено залаяли собаки.

Он быстро надел тунику, опоясался мечом, схватил солдатскую сумку. Приподняла голову гетера. Легат приложил палец к губам:

– Жди меня здесь.

Трясущийся от страха трактирщик еле справился с засовом.

Звал на помощь старик с шапкой курчавых волос, как у Фавна, он говорил с сильным греческим акцентом:

– Я – раб-учитель по имени Сфэр. Мой господин в опасности. Здесь, близко, в роще у шестого милиевого столба. Я убежал, чтобы позвать на помощь.

– Кто твой господин? – спросил легат, вскакивая на лошадь.

Раб что-то ответил, но всадник его уже не расслышал, конь нес его навстречу опасности.

Белое с черным

Макс брился перед зеркалом и обдумывал сон, приснившийся накануне: гетера, скачущие кони, лай собак и человек с обезображенным лицом.

Стены его пентхауза на крыше 30-этажного небоскреба были абсолютно прозрачны изнутри, но если бы посмотреть на них снаружи, допустим, из кабины летчика, то они мало чем отличались от остальных зданий. Жить в прозрачном аквариуме, когда вокруг тебя шумит и сверкает огнями многомиллионный город, – это удовольствие не для слабонервных. Ощущение такое, как будто ты плывешь в космосе. Правда, с недавних пор по всему периметру квартиры была протянута шелковая занавеска, которая создавала иллюзию стены. Это было сделано по настоянию Анжелы – невесты Макса.

– Миа аморе, ты знаешь, как женятся юноши твоего происхождения? – говорила ему тетя Стефания, когда он признался ей однажды, что влюблен в девочку – дочь хозяйки магазина сладостей. Ему было тогда лет двенадцать, а его возлюбленной уже, наверно, все шестнадцать, во всяком случае она была вполне сформировавшаяся особа и помогала матери у прилавка.

– Молодой человек, – внушала тетя, – встретив в обществе девушку, которая ему понравилась, и задумав жениться на ней, прежде всего, должен познакомиться с ее родителями и получше узнать ее саму. Затем он должен составить верное понятие о характере и вкусах девушки, которую он намеревается избрать своей будущей супругой. В дальнейшем через кого-то из родственников или верных друзей он должен узнать, как отнесутся к его предложению родители девушки и она сама. Убедившись, что его предложение будет принято, он должен прийти лично и просить руки.

Макс посмотрел на свое скуластое, с широким подбородком лицо, провел тыльной стороной ладони по щеке. Он брился два раза в день – щетина лезла быстро, все-таки гены – арабо-итальянское происхождение давало о себе знать!

– Когда ты первый раз останешься наедине со своей избранницей, – продолжала тетя, – ты должен нежно взять ее за руки и сказать: «Любимая, позволь, я буду твоим верным рыцарем».

Нет, все-таки представления о жизни у тети Стефании были далеки от реальности.

Со своей избранницей Макс познакомился в Каннах. За руки ее не держал и прошлым ее не интересовался. Манекенщица и голливудская актриса третьего плана, красивая и молодая куколка Анжела Томсон. Она ему первый раз отдалась в бассейне с каскадом отеля «Мажестик», что на знаменитом бульваре Круазет. Они, по сути, и знакомы тогда еще не были. Она лежала в шезлонге на ярко-зеленом полотенце абсолютно голая и мокрая после купания, на левой ноге в районе паха у нее была сделана цветная татуировка: птичка с расправленными крылышками – и надпись «Free» (свободна). Кроме них в бассейне никого не было. Он поцеловал сначала ее роскошную розовую грудь, затем крылышко у птички. Она открыла глаза и улыбнулась. Такого секса у него еще не было. Потом они загорали на террасе отеля, выходящей на пляж. «Эта женщина мне подходит, – решил он. – Страстная, красивая. Да и не глупа уж совсем. Родит мне много детей. Общество ее примет. Умеет поддержать разговор, умеет красиво одеться. Да и когда-то ведь надо вступать в брак».

Подготовка к свадьбе – это всегда непросто, даже если ты король бриллиантовой империи и у тебя тысяча секретарш и менеджеров. Первое – это, конечно, платье невесты. К подбору подвенечного платья Анжела Томсон подошла со всей серьезностью. Она узнала, что самым красивым, дорогим из свадебных платьев знаменитостей было платье принцессы Дианы, которое она надела на день свадьбы с принцем Чарльзом в 1981 году. Роскошное платье было творением рук Элизабет и Давида Эммануэль. Оно имело семиметровый шлейф и было сшито из шелковой тафты цвета слоновой кости, античного кружева и нескольких тысяч жемчужин и бусинок. Но еще раньше, в 1956 году, голливудская звезда Грейс Келли, выходя замуж за принца Монако, заявила о себе как законодательница мод на длинные до пола обтягивающие платья с кружевными шлейфами. Макс сказал невесте, что у нее должно быть самое красивое платье и что цена его не волнует.

За два дня до свадьбы приехал из Австралии Ив Гратон. Макс хотел, чтобы именно он составил их с Анжелой брачный контракт. Когда красивые актрисы выходят замуж за богачей, то главный пункт контракта – это, конечно, деньги. Деньги, которые получит жена в случае расторжения брака. Сорок миллионов долларов – такая сумма причиталась бы Анжеле, если развод произошел по инициативе Макса.

– Ты согласна, крошка, на такие условия? – спросил Парао.

– Да, милый.

– Прежде чем вы поставите подпись… госпожа Томсон, обратите внимание еще на два пункта договора, – Гратон протянул Анжеле брачный контракт. – Пункт седьмой: вы не вправе рассчитывать ни на какую сумму в случае, если будет доказан факт прелюбодеяния, то есть в случае физической измены с вашей стороны. Я надеюсь, это понятно?

– Да! – женщина слегка покраснела.

– И вот пункт одиннадцатый, – Гратон обвел цифру желтым маркером. – Если в течение трех лет у вас не будет детей по вашей вине, супруг имеет право на развод. И тогда он сам определяет сумму выплаченной вам неустойки. Если же у вас будут дети, но развод все-таки состоится, то каждый ребенок получит дополнительно к вашей сумме сорок миллионов еще по двадцать миллионов долларов.

Они не виделись с того самого дня, когда расстались в офисе их юридической конторы. За это время Гратон добился новых академических успехов, написал книгу «Вопросы юриспруденции в трудах средневековых схоластов», стал заместителем декана. Внешне в его жизни мало что изменилось. А во внутренний свой мир он никого не пускал. Жил одиноким холостяком, хотя и не был аскетом и ничто земное ему не было чуждо.

Многие из приглашенных гостей слышали о Гратоне, но мало кто знал, почему их пути с Максом разошлись. Ив явился в офис алмазной компании прямо с дороги. На ручке его чемоданчика на колесиках еще болталась наклейка авиакомпании Qantas.

Они обнялись точно так же, как и при расставании. Как будто и не было двух лет разлуки. Цикл был завершен.

– Я думал, ты не похож на фотографии, которые печатают в газетах. Сейчас вижу, похож. Ты внешне сильно изменился, Макс. Вид усталый, постарел.

– Время на каждом из нас оставляет свой след, – мудро заметил Парао. – Как долетел? Может быть, хочешь отдохнуть? – Макс взглянул на друга немигающим пронзительным взглядом:

– Скажи, ты простил меня?

– Я еще тогда простил тебя, Макс. У тебя своя судьба, начертанная свыше. И я рад, что она соприкоснулась с моей.

– Не соприкоснулась, а живет с моей жизнью. Ты ведь знаешь, я умею быть настоящим другом. А это, – Макс окинул взглядом свой дворец, охрану, – это все другая жизнь и ради другой. Это промежуточный трамплин к власти.

– А зачем тебе эта власть, Макс?

– Это длинный разговор. Потом об этом. Надеюсь, ты не на два дня приехал?

– На три.

– Как? Я думал, мы с тобой все обсудим. Мне нужно о многом с тобой переговорить.

– Ты хочешь взять меня в свадебное путешествие?

– А что? Мы поедем втроем или найдем тебе подругу.

– И как это будет выглядеть? Два мужика и молодая невеста.

– А что насчет подружки?

– Нет, поезжайте, отдохните, я скоро приеду к тебе надолго. Возьму отпуск в университете и приеду.

– Обещаешь? – Макс заграбастал друга в объятия, тот его, и, как и раньше, они начали ребячиться. Охрана было дернулась, но зычный голос генерала остановил их. Дело в том, что охрана за два года службы у Макса никогда не видела, чтобы кто-либо посмел вот так бесцеремонно тискать их босса или хотя бы даже в шутку прикоснуться к нему.

– Ну, черт, и здоров же ты стал, Ив! Качаешься со штангой?

– Занимаюсь, нужно держать себя в форме. А ты дряхлеешь, да и очки нацепил.

– Приходится много читать.

– А охрана такая тебе зачем? – спросил Ив.

– Ты же понимаешь, где деньги, там и риск. А это предосторожность, не более того.

– Видно, крепкие парни. А не та ли это сила, что и собственному боссу может хребет сломить?

– А ты стал бы пилить дерево, на котором сидишь? Вот и они не станут.

– Так можно сесть на другое дерево?

– Нет, нельзя, они «кобры». Кобра – священная змея фараонов, они служат не мне, а Уто, богине-покровительнице, – Макс иногда говорил о предметах, труднодоступных пониманию, и как будто произносил загадочные слова под гипнозом.

Это была целая империя, во главе которой стоял всего один человек. Еще когда компания только набирала свою мощь, против нее было выдвинуто обвинение, что пирамидальность бизнеса очевидна, но хорошо закамуфлирована. Началось расследование, журналисты подхватили горячую тему, но все как-то развалилось за недоказанностью. И тогда глава компании вчинил иски и газетам, и тем, кто вел следствие. В итоге газеты должны были выплатить сумасшедшую компенсацию за нанесение морального и материального ущерба. Некоторые из газет были вынуждены объявить себя банкротами и закрыться. Говорят, что судьи были или куплены, или запуганы неким генералом и его молодчиками из охраны. Многие знали, если к ним пришел генерал Никума, то хорошего ждать было нечего. Поэтому выступать против компании скоро ни у кого не стало желания. Главу же компании Макса Парао называли по-разному. Кто пауком, опутавшим все и вся, кто монстром, кто гением. Те, кто знали его давно, уже ничему не удивлялись. Никому не было позволено приближаться к нему. Его охраняли и берегли «псы войны», которые прошли свой путь во многих горячих точках мира. Костяк из них составляли бывшие спецназовцы из Африки. Его правая рука, генерал Никума, все еще служил в армии и занимал должность в элитной части спецназа «Кобра – псы войны». Каждый из его бойцов стоил пятерых, а то и более. Зарплаты у всех тоже превышали обычные в несколько раз. Зато и дисциплина, как в римской армии времен Цезаря. Неисполнение приказа, пьянки, наркотики или иные проступки жестоко наказывались. За проступок одного наказывали еще и каждого десятого. Нет, их не казнили, как во времена римлян, а просто увольняли и переводили в обычные войсковые части. Закон «О спецподразделении “Кобра – псы войны”» был принят два года назад парламентом страны. Тогда с предложением выступили два политика – Алард и Пшислевский, президент одобрил проект, который финансировал Макс. Речи о сговоре или коррупции не было: захотел крупный предприниматель выделить деньги на армию, почему бы и нет. Ведь спонсируют богачи спортивные команды, искусство, а он решил профинансировать элитное подразделение для поддержания порядка и безопасности в стране. Почему это должно вызывать подозрения или негативную реакцию у окружающих?!

Служба была контрактная, посменная, и в свободное время каждый мог заниматься чем угодно. Главное, чтоб ни один из бойцов не участвовал в криминальных или ультрарадикальных политических группировках. Один лишь пункт устава мог смущать демократически настроенную общественность. В правилах было написано, что любой мог претендовать на звание легионера

«Кобры», но для этого он должен одолеть в схватке одного из действующих воинов. Какого? Это решало командование. Примерно так было у римлян. Но там кандидат в гвардейцы Цезаря должен был вызвать на поединок и непременно убить кого-нибудь из когорты преторианцев, чтобы занять его место. В современном варианте достаточно было просто положить на лопатки, отправить в нокаут или даже просто победить по очкам.

– «Кобра» – серпентарий какой-то, – ухмыльнулся Гратон.

– Не забывай, что и я « кобра», – слегка обиженно сказал Макс.

– Ты о клейме, что у тебя на плече? Удалось что-то узнать о своей семейной тайне?

– Знаю, что и у отца такое же было, и у деда, и у его деда. Всем старшим сыновьям в нашем роду наносили такую татуировку.

– И у твоего сына будет?

– Да, и у него. Так повелось с основателя нашего рода Птолеми Ибн Цезара, одного из приближенных и храбрейших воинов Саллахаддина, отвоевавшего Иерусалим у крестоносцев. От него мы и ведем свой род.

– Макс, извини, если я скажу что-то обидное. Но мы живем все-таки в двадцать первом веке, зачем тебе эти предки, пускай даже и столь именитые?

– Я тебе отвечу: через них, через историю моей семьи я хочу понять свое предназначение, с какой целью я пришел в этот мир. Я мистически общаюсь со своими предками – через сны. Мне нужно обязательно найти родовой перстень Сатурна с алмазом, который называется «Слеза богов». С помощью перстня я смогу спуститься в глубь веков и разгадать тайну нашего рода. С десяток историков и археологов занимаются его поиском для меня по всему миру. Аукционы знают, что я готов заплатить за тот грубый кусок из золотого сплава с приляпанным к нему необработанным алмазом столько, за сколько другие покупают картину Рембрандта или скрипку Страдивари.

– Ты смог проконсультироваться с кем-то по поводу рисунка? – спросил Гратон.

Макс загадочно улыбнулся, снял пиджак и показал татуировку:

– Мне кое-что говорил один ученый из Библейского института в Вашингтоне. Его фамилия Джамар, он из коптов, специалист по христианскому Египту. Вот видишь, эта римская цифра «I» над головой кобры. Это старшинство в роду. Что-то наподобие родословной ветви, которое имеет преимущество перед другими ветвями.

– А сколько всего ветвей?

– Три основных, а других я не знаю. Джамар мне сообщил, что был какой-то профессор во Фламингии, который занимался древнеегипетскими тату, но он потерял его из виду и фамилию не мог вспомнить.

– У других тоже обвитая вокруг руки кобра?

– Думаю, что нет. У них должна быть кобра, готовящаяся к атаке. Это символ защиты. Они – хранители основных трех ветвей.

– А тебе не кажется это все мифом, красивой сказкой?

– Если в сказку верят тысячу лет, она хочешь не хочешь превратится в религию.

К ним подошел генерал:

– Извините, но есть неотложное дело. И еще я хотел бы обсудить с вами свою поездку в Африку.

– Приветствую вас, генерал, – сказал Гратон.

– Взаимно, взаимно, – кивнул Никума.

В их отношениях не было вражды, скорее ревность. Ревность к Максу.

Гратон не знал, что по приказу Макса его тоже днем и ночью оберегали от непредвиденных случайностей даже в Австралии. Профессор чувствовал, что за ним следят, но следят как-то необычно. Он даже приглашал специалистов проверить, нет ли у него дома прослушивающей аппаратуры, но ничего обнаружить не удалось. Макс, правда, запретил вмешиваться в личную жизнь друга. Его должны были просто оберегать. Даже от насморка, как пошутил глава алмазной компании.

Как-то Гратон, возвращаясь домой поздно вечером, столкнулся с группой подростков, те потребовали отдать им кошелек, уже достали ножи. То, что произошло потом, было как в ускоренной съемке. Возле Гратона, откуда ни возьмись, появился худощавый японец с нунчаками, и все четверо грабителей оказались на асфальте. Затем японец сделал поклон и растворился в никуда.

– Скажи, – как будто догадался о чем-то Ив, – это твои люди меня пасут?

– Не пасут, а охраняют от непредвиденных случайностей. У меня ведь достаточно денег, чтобы позаботиться о людях, которых я люблю.

– Тот японец – твой человек?

– Да. За то, что он правильно организовал твою охрану, я ему подарил новенький «лексус».

– А во сколько ты оцениваешь мою жизнь? Миллион, два, три?

– Ты хочешь меня обидеть? Твоя жизнь для меня дороже, чем моя собственная.

– Прости меня, Макс. Я думал, что деньги…

– Что деньги сделали из меня подонка?

– Не совсем так, но, согласись, деньги портят.

– Ты так ничего и не понял. Деньги – это инструмент для достижения цели. Просто цели у всех разные. Это как лопата. Один выкопает ею ямку и посадит дерево, дерево даст плоды и накормит одних, даст тень в зной другим. А для другого лопата – это орудие убийства: вырыть ямку под рельсом, положить тротиловую шашку, поджечь фитиль, когда едет поезд с людьми. А затем той же лопатой вырыть могилу для погибших. И спрашивать, какая это сволочь бомбу подложила. Так что, друг мой, один инструмент, но совершенно разное предназначение. Смотреть надо не на инструмент, а на руки, которые этот инструмент держат.