Читать онлайн Центральное дело. Хроника сталинских репрессий в Якутии бесплатно

КНИГА, СЫГРАВШАЯ ВАЖНУЮ РОЛЬ В НАЦИОНАЛЬНОМ ПОДЪЕМЕ

В 1990 г. вышла книга «Центральное дело», ставшая большим событием в общественной жизни республики. Тираж книги составил 25 тысяч экземпляров, что в то время много для национального издательства. По переписи 1989 г., численность якутов составила 365 тысяч человек, таким образом, получается, что книгу «Центральное дело» прочитал каждый десятый-двенадцатый якутянин, не считая детей. К тому же, существовала практика одалживать книгу у друзей, знакомых и соседей. Поэтому нет сомнений, что ее прочитало большое количество людей.

В чем заключался успех книги «Центральное дело»?

Как вспоминает в книге «Сокровенная история Республики» один из авторов: «Тема репрессий – одна из ключевых для якутской нации. Память о репрессиях десятилетиями давила на народ, даже после реабилитации некоторых видных деятелей. Обвинение сотен и тысяч ярких, передовых и талантливых сыновей и дочерей нации в тяжком государственном преступлении остро воспринималось как негласное обвинение всего якутского народа в национализме и сепаратизме».

В течение долгого периода практически для каждого саха даже простое подозрение в национализме могло стать причиной для его прямого или негласного отстранения и отчуждения от успешной трудовой, научной, литературной карьеры. Люди помнили, как по обвинению в национализме были репрессированы лучшие представители нации – Максим Кирович Аммосов, Платон Алексеевич Ойунский, Исидор Никифорович Барахов, Степан Максимович Аржаков, Степан Васильевич Васильев и многие. Помнили, как преследовали Георгия Прокопьевича Башарина, Василия Семеновича Яковлева-Далана, Михаила Спиридоновича Иванова-Багдарыын Сүлбэ, Егора Егоровича Алексеева и других.

Ответственные сотрудники КГБ ЯАССР постоянно напирали на эту тему, особенно в 1980-е гг. Собрав партийный актив республики, читали публичные лекции о якутском национализме, в органе обкома КПСС «Социалистическая Якутия» печатали, например, статью «Разорванная паутина», в которой в национализме и якобы массовом дезертирстве совершенно необоснованно обвиняли население целого Алексеевского (Таттинского) района.

Процитирую одного из авторов из книги «Сокровенная история Республики» о том, как готовилась книга «Центральное дело»: «Документальная база по теме репрессий была основательной. Например, в Партийном архиве Якутского ОК КПСС было несколько больших томов, в которых были собраны изъятые из различных следственных дел, из прокуратуры и судебных органов свыше трехсот жалоб и заявлений репрессированных на неправомерные дела следователя НКВД ЯАССР Ивана Ахчагнырова. Большинство заявлений и жалоб на него были написаны, естественно, в 1937–1939 гг., были также взятые в 1950-х гг. у выживших бывших репрессированных показания, в которых они подтвердили свои жалобы, написанные двадцать лет назад. Специальная комиссия установила безусловную виновность Ивана Ахчагнырова. При этом я с Иваном Федотовичем почти неделю беседовал напрямую, каждый день по три-четыре часа, задавая вопросы по всем этим заявлениям и жалобам и получая его развернутые ответы, он обладал уникальной памятью и помнил всех своих подследственных. Надо отдать ему должное – он не пошел по пути простого отрицания, поскольку имелись архивные документы, его виновность была установлена, а объяснял мотивы своих действий, упирая на то, что такова была установка партии…

По Максиму Аммосову и Платону Ойунскому удалось найти их судебные дела в Военной коллегии Верховного суда СССР. Как известно, наиболее полно все документы имеются в судебных делах – от ордеров на обыск до справок о смерти. Мы с Иваном Ушницким, раз получили разрешение работать в таком спецхране, решили использовать этот шанс максимально – разрешалось истребовать также другие судебные дела, в которых упоминались Максим Аммосов и Платон Ойунский. Так мы стали первыми журналистами, получившими доступ, например, к делу Николая Бухарина, Алексея Рыкова и других (Максим Кирович проходил якобы как участник бухаринской контрреволюционной организации)».

Книга с такой основательной документальной базой, сдержанным повествованием была принята народом с полным доверием, у многих возникло чувство, что давившее многие десятилетия ярмо обвинения якутского народа в национализме сброшено с плеч.

«Центральное дело» было издано в 1990 г., когда была принята Декларация о государственном суверенитете Якутии, когда началось строительство Второй республики. Поэтому эта книга сыграла свою историческую роль в пробуждении национального самосознания, в укреплении всенародного ощущения, что пришло новое время, время свободного социального, культурного развития. Важным шагом в закреплении исторической справедливости было подписание, по инициативе Михаила Ефимовича Николаева, Указа Президента Российской Федерации «О восстановлении справедливости в отношении репрессированных в 20—30-е гг. представителей якутского народа», № 824 от 27 апреля 1994 г. Переиздание книги «Центральное дело» также оказалось актуальным.

Даже те, кто читал эту книгу, позабыли ее содержание, хотя и помнят основную ее идею политической реабилитации всего народа. Поэтому они могут заново прочитать, освежить в памяти историю репрессий в Якутской автономной советской социалистической республики. А для тех, кто ранее книгу не читал из-за того, что был ребенком или еще не родился, эта книга может быть интересной, поскольку обстоятельно и объективно освещает важный этап истории народа.

Сейчас некоторые стали убеждать, что те репрессии были справедливыми и оправданными, что необходимо снова закрутить гайки, давить любое дуновение свободной мысли и только тогда, мол, наступит благополучие. Поэтому такая книга сейчас востребована временем, чтобы противодействовать умонастроениям о необходимости новых репрессий.

Со времени выхода первой книги прошло свыше 30 лет, но авторы говорят, что все изложенные факты проверены временем, попытки некоторых лиц оспорить эти опубликованные документы оказались безуспешными. И авторы уверены, что книгу можно издать в первоначальном виде, как в 1990 г.

В истории Якутии крайне редки примеры переиздания таких книг, не относящихся к жанру художественной литературы. Но такие, как «Центральное дело», обладают особой миссией и ее переиздание, надеюсь, будет воспринято читателями как попадающее в нерв нашего сложного времени, когда от нас требуется переосмысление исторического пути якутского народа.

Игорь Николаев,

заслуженный юрист Республики Саха (Якутия),

почетный гражданин Таттинского и Сунтарского улусов

ВВЕДЕНИЕ[1]

Сейчас, когда наступило время говорить всю правду о нашей истории, особенно необходимо, чтобы эта правда была документальной, объективной, очищенной от эмоций. О репрессиях двадцатых и тридцатых гг. в Якутии мы написали несколько десятков статей в периодической печати республики. Нас часто спрашивают, на какие документальные источники мы опирались.

Существует довольно большое количество документов, подробно раскрывающих методы работы НКВД ЯАССР, к которым мы получили допуск. Это, прежде всего, документы времен реабилитации (1953–1957 гг.). В них бывшие наркомвнудельцы Якутии подробно рассказывали о перипетиях репрессий 1937–1939 гг… Еще в те годы были собраны сотни заявлений от граждан, которые на себе испытали механизм подавления и уничтожения в застенках НКВД и лагерях ГУЛАГа.

Также существует и чрезвычайно интересный пласт документов, относящихся к 1937–1941 гг. Почти все арестованные писали жалобы. Всем известно – какая она, наша российская бюрократия. Эти документы подшивались, нумеровались, хранились где и как полагается. И дошли до наших дней. Одно письмо особенно потрясло – из трех кусочков (оберточная бумага, обрывок тетради) склеена бумажка размером чуть больше ладони, на ней следственный заключенный № 1841 М.М. Сорокин 18 февраля 1939 г. карандашом написал заявление прокурору ЯАССР.

Процитируем несколько заявлений: «…Жестоко избивали меня, девять суток продержали на ногах, вследствие чего мои ноги страшно опухли, двенадцать дней продержали в карцере с наручниками…», «…Меня раздевали, в нижней рубашке выгоняли на двор и оставляли там в течение одного часа, на ноябрьском 30-градусном морозе», «Меня избили наганом и душили за горло…», «Заставили стоять 6 суток без еды и сна…» Еще существуют материалы служебных расследований по жалобам освобожденных по приговорам суда или за прекращением дела со стандартными формулировками – «за малым наличием собранных улик» и т. п. Если подследственный или подсудимый освобождался, то он обретал права советского гражданина, и НКВД бывал вынужден производить разбор его жалобы. Предназначенные для служебного пользования, совершенно секретные материалы этих расследований весьма откровенны, в них подробно излагаются все факты нарушений социалистической законности. Эти документы обладают огромной разоблачающей силой. Есть и небольшое количество частных определений судов, в которых следователей НКВД обвиняли в нарушениях соответствующих статей Уголовно-процессуального кодекса РСФСР. Кроме того, сами эти судебные дела, – особенно 1939 г. – убедительные доказательства беззаконий наркомвнудельцев. Почти все подсудимые на суде отказывались от своих показаний, данных во время предварительного следствия, и объясняли, какими методами выбивались у них такие «признания». Кроме того, мы подробно опрашивали и живых свидетелей тех лет – как бывших наркомвнудельцев, так и их подследственных. В частности, встречались с бывшими сотрудниками НКВД ЯАССР – полковниками в отставке И.Ф. Ахчагныровым, Л.А. Жженых, Н.Н. Кривошапкиным, П.Н. Портнягиным и другими. Подробно расспрашивали бывших узников НКВД – И.А. Будищева, Н.И. Иванова, Л.Н. Неустроева, Л.П. Потапова и других. Многое дали и уточняющие рассказы очевидцев и современников тех трагических событий – Г.А. Елисеева, Г.П. Иванова, И.Н. Попова, Т.С. Тимофеева, В.С. Федотова и многих других, не говоря уже о родственниках бывших репрессированных.

Еще мы дважды работали в архиве Военной коллегии Верховного суда СССР, в котором сосредоточены дела якутян – М.К. Аммосова, И.Н. Барахова, С.В. Васильева, П.Г. Габышева, К.О. Гаврилова, братьев С.Н. Донских, И.Я. Строда, X.П. Шараборина и многих других. Таким образом, можно достоверно и документально восстановить атмосферу произвола, хронику репрессий в Якутии.

Нередко нам задавали вопрос, откуда это мы взяли название «Центральное дело». Даже сотрудники КГБ ЯАССР иногда утверждают, что никакого дела под таким названием не существовало. Давайте разберемся. Существование так называемой «центральной группы» подследственных подтверждают бывшие сотрудники НКВД И.Ф. Ахчагныров, Н.Н. Кривошапкин, П.Н. Портнягин. Само же название «Центральное дело» было условным (официальный номер сводного дела в то время – № 2148, официальное название – «Антисоветский правотроцкистский буржуазно-националистический блок»), 25 января 1956 г. в КГБ ЯАССР было партсобрание, на котором руководство ЯКГБ дало подробное изложение событий репрессий 1937–1939 гг. И именно там фигурирует название «Центральное дело». Полный протокол этого партсобрания под грифом «Совершенно секретно» хранится в партийном архиве Якутского обкома КПСС. Мы ознакомились с этим протоколом.

В этой книге мы впервые даем большое количество документов, ранее еще нигде не опубликованных. Особенно это относится к документам из московских архивов.

Все цитаты в книге приводятся с сохранением орфографии и стиля подлинников. Встречающиеся в документах условные сокращения: а/с – антисоветский, к/р – контрреволюционный, остальные сокращения даются в расшифровке. Номера архивных уголовных дел мы решили дать старые, а не новые (в результате недавней перерегистрации номера многих следственных дел изменились), это позволит избежать путаницы, ибо в документах тех времен эти дела фигурируют под первоначальными номерами. Поскольку архивы органов госбезопасности в тот момент, когда мы писали эту книгу, еще не были рассекречены, мы не имели возможности указывать фонды и описи, даем только номера дел.

Пользуясь случаем, мы выражаем искреннюю признательность всем, кто содействовал нам в нашей непростой работе – особенно В.Г. Лыглаеву, В.Н. Гуляеву, а также В.И. Ершову, И.Г. Игнатьеву, Д.В. Кустурову, А.К. Михайлову, А.Н. Жиркову, Л.Д. Сыроватскому, А.И. Шубину и многим, в том числе – офицерам Военной коллегии и КГБ.

НАРКОМАТ

16 февраля 1937 г. нарком внутренних дел СССР Н.И. Ежов подписал приказ № 71 об упразднении Управления НКВД СССР по Якутской АССР и образовании взамен него Народного комиссариата внутренних дел ЯАССР. Основными подразделениями НКВД ЯАССР были Управление государственной безопасности (УГБ) и Управление рабоче-крестьянской милиции (УРКМ).

НКВД ЯАССР в те годы занимал комплекс зданий по улице Дзержинского в Якутске. Управление государственной безопасности, а также канцелярия наркома внутренних дел ЯАССР размещались в большом двухэтажном каменном здании (построено в начале века, сначала там находился спиртовой завод). Это здание имело двухэтажную деревянную пристройку (сгорела в начале восьмидесятых годов). В подвалах здания УГБ НКВД размещались камеры для подследственных. Во дворе стоял одноэтажный деревянный дом – «внутренняя тюрьма», с подвалами-карцерами и тесными камерами (это здание сохранилось доныне). А «внешняя тюрьма» («Якутская тюрьма № 1») находилась по адресу: улица Дзержинского, 18. Эта была тюрьма, построенная еще в XIX веке (сейчас не сохранилась).

НКВД ЯАССР располагал огромным в те времена бюджетом. Например, в 1935 г. его бюджет составил 1,1 млн руб. (для сравнения: Народный комиссариат земледелия ЯАССР в 1935 г. имел бюджет в 1 168 000 руб.). Первым народным комиссаром внутренних дел ЯАССР был назначен майор госбезопасности Л.П. Коростин. Первым его заместителем стал капитан госбезопасности И.А. Дорофеев, будущий нарком, человек, при котором репрессии в Якутии достигли апогея.

Иван Андрианович Дорофеев родился 18 января 1895 г. в семье рабочего. Тринадцатилетним начал работать на заводе. В 1915 г. был призван на Черноморский флот, вел агитацию против войны, был арестован, отбыл двухмесячное заключение в плавучей тюрьме, затем был направлен в минную школу, потом плавал на миноносце «Счастливый». В июне 1917 г. был избран председателем судового комитета миноносца и членом Реввоенсовета города Севастополя. В это же время вступил в партию большевиков. В годы гражданской войны был комиссаром миноносца, затем соратником А.Г. Железнякова в сражениях против румын и генерала Щербакова. Был членом ревкома Одессы. Воевал в Волжской дивизии, затем командовал батальоном в боях под Нарвой. В 1919 г. его послали в родной город Кулебаки (ныне в Нижегородской области), где он сформировал полк и стал его комиссаром.

В органах ВЧК-ОГПУ-НКВД с 1921 г. Сначала был старшим инспектором политсекретариата Северо-западных войск ВЧК, затем уполномоченным по войскам ВЧК в Карелии. С 1922 г. – старший инспектор Политотдела войск ОГПУ. Награжден Грамотой ВЧК-ОГПУ, ему вручен нагрудный знак № 393. В ноябре 1922 г. был назначен начальником политотдела войск ОГПУ Средней Азии. Принимал активное участие в ликвидации отрядов Ибрагим-бека, за что награжден двумя орденами – Трудового Красного Знамени Туркменской ССР (1928 г.) и Красного Знамени Узбекской ССР (1930 г.). Затем, в 1933 г., он вдруг был разжалован и отправлен в Алдан. В этом году через участок границы, за охрану которой отвечал И.А. Дорофеев, за кордон убежал бывший помощник И.В. Сталина Б. Бажанов…

Опытный чекист, Дорофеев и в Алдане сумел встать на ноги. Стал начальником Алданского оперативного сектора НКВД ЯАССР, затем и первым заместителем А.П. Коростина.

Вот какова была биография у И.А. Дорофеева – одного из ключевых фигур в репрессиях 1937–1939 гг. в Якутии.

Его правая рука в проведении массовых репрессий в Якутии – старший лейтенант госбезопасности Захар Николаевич Беляев был на пять лет моложе. Тоже выходец из рабочей семьи, в 1917 г. примкнул к большевикам, членом партии которых стал в марте 1918 г. В 1919 г. был направлен в ВЧК, с тех пор – на оперативной работе в органах ВЧК-ОГПУ-НКВД. В Якутии 3.Н. Беляев был начальником СПО – секретного политического отдела УГБ НКВД ЯАССР.

Сам Андрей Петрович Коростин тоже был опытным чекистом, работал еще с Ф.Э. Дзержинским. В Якутию прибыл в 1934 г., наладил четкую работу ОГПУ Якутии. При нем был взят курс на широкий призыв в ряды чекистов местных кадров.

А.П. Коростин еще и отладил механизм агентурной работы, привлекал к сотрудничеству с органами госбезопасности много секретных сотрудников (сексотов) в самых разных слоях населения. Работа сексотов хорошо оплачивалась. Коростин свои агентурные кадры берег и старался их продвигать по службе.

Приведем один документ, освещающий деятельность секретной агентуры органов НКВД.

Восьмого октября 1939 г. комендант НКВД ЯАССР сержант госбезопасности Пушкарев написал «Пояснительную записку», когда он был секретарем А.П. Коростина: «В 1937 г. летом м-ц не помню, к Коростину попросился на прием гр-н Аргунов (имя отчество не помню) пропустив его к себе я узнал цель его прихода, он пояснил что у его матери работники УРКМ отобрали золотые вещи как-то табакерку, и др. которые он хотел продать артистам гортеатра и продолжать учебу, после приема у Коростина он показал мне его заявление и просил к кому обратиться там было написано «вр. Нач. УРКМ возвратить отобранные вещи». Я ему пояснил, после этого он начал расспрашивать где сейчас находятся сотрудники НКВД Лукашев, Ахчагныров и др. Я поинтересовался для какой цели он спрашивает, мне ответил что он у них работал «тайным агентом» и давал им кое какие сведения и сейчас у него есть кое что сообщить через 2–3 дня. Я ему предложил зайти с этими сведениями через 2 дня ко мне (…) Через два дня ко мне явился Аргунов и принес сводку на гр-на (фамилии не помню точно) кажется Павлова занимавшегося а/с агитацией. Я сводку принял и предложил ему связаться с Беляевым и сам доложил ее наркому и по его указанию передал Беляеву» (орфография сохранена).

Этот «тайный агент» был Георгием Герасимовичем Аргуновым, штатным (получающим регулярные гонорары и премиальные) сотрудником-осведомителем НКВД ЯАССР. О нем мы еще расскажем. На основании подобных «сводок» начинались агентурные разработки и негласное наблюдение за подозреваемыми лицами, устраивалась слежка. Поступающие по агентурным, официальным (ответы учреждений на запросы НКВД), полуофициальным (негласная проверка документов и сведений о подозреваемом) каналам данные и результаты наружного наблюдения суммировались в так называемые «меморандумы» (досье). Постепенно круг лиц, попадавших под тайный надзор НКВД, расширялся. Органы госбезопасности имели досье на всех руководителей республики и большинство ответственных работников, деятелей литературы, науки и культуры, даже на студентов Якутского педагогического института и техникумов. На многих органы НКВД располагали «компрометирующими» материалами – доносами, агентурными данными, ориентировками-версиями. После февральско-мартовского (1937 г.) Пленума ЦК ВКП(б) поток доносов особенно возрос, НКВД ЯАССР активизировал агентурную работу.

Для иллюстрации возьмем ЦИК Якутской АССР. ЯЦИК по иерархии стоит выше НКВД ЯАССР, но последний часто требовал представить различные сведения, в частности, 28 июня 1937 г. из НКВД ЯАССР в ЯЦИК поступило требование представить именной список работников аппарата ЯЦИК, с перечислением всех лиц, имеющих допуск к секретным документам (в марте 1936 г. НКВД СССР разослал во все учреждения и предприятия конфиденциальный циркуляр № 37571 о максимальном сокращении лиц, допускаемых к секретному делопроизводству; впоследствии органы госбезопасности регулярно проверяли выполнение этого циркуляра). НКВД требовал даже представить список всех якутян, отправленных до июля 1937 г. в центральные области для получения образования.

Механизм получения ответов на запросы НКВД был так отлажен, что 31 октября 1937 г. НКВД ЯАССР отправил в ЯЦИК готовые формы представления списка работников ЯЦИК. А секретная часть ЯЦИК обязывалась регулярно отправлять в НКВД ЯАССР такие анкеты – в сущности, готовые досье.

Таким образом, НКВД ЯАССР располагал обширной информацией о многих тысячах советских граждан, доносами на сотни людей. Имелся и опыт разворачивания массовых репрессий, фальсификации дутых дел. Чтобы убедиться в этом, надо вернуться на несколько лет назад, в конец 20-х и начало 30-х гг.

ПОДАВЛЕНИЕ «КСЕНОФОНТОВЩИНЫ»

«Ксенофонтовщина» – одна из самых малоизученных тем в истории Якутии советского периода. Настоящие документальные источники – уголовные дела № 145873 на П.В. Ксенофонтова и других 83 человек и № 515926 на М.П. Слепцова и других 28 человек – были недоступны историкам, поэтому освещение тех событий в нашей историографии не опиралось на полное изучение всех документов.

Мы полной исторической реконструкцией событий «ксенофонтовщины» занялись недавно, поэтому воздержимся от категоричных выводов. Скажем только, что бытующий среди части историков взгляд на те события страдает односторонностью. В числе репрессированных по обвинению за организацию и участие в вооруженном выступлении в Якутии в 1927 г. было немало юридически невиновных лиц (большая часть была осуждена внесудебными органами, встречались и лица, не осужденные никакими органами, но тем не менее понесшие уголовное наказание. Сейчас стоит задача по их полной юридической реабилитации. Первые шаги в этом направлении уже предпринимаются. Например, М.И. Жирков, бывший командир отделения Якутской национальной роты в 1924–1926 гг., был арестован Намским ОГПУ 26 июля 1927 г., а 9 января 1928 г. осужден коллегией ОГПУ ЯАССР к 3 годам лишения свободы. После отбытия наказания постановлением был выслан из ЯАССР сроком на 2 года. Домой он вернулся только в 1936 г., потом воевал на фронте и пропал без вести 25 июля 1943 г. Постановлением Президиума Верховного суда ЯАССР от 15 января 1990 г. М.И. Жирков был реабилитирован полностью. А скольким еще предстоит вернуть честное имя…)

Интересны мемуары участника «ксенофонтовщины» М.Ф. Корнилова, изданные в 1989 г. в Хельсинки. Приведем фрагменты из его воспоминаний 1935 г. (он 7 апреля 1928 г. был осужден коллегией ОГПУ ЯАССР на 7 лет заключения в концлагере. Постановление было отменено Президиумом Верховного суда ЯАССР 28 августа 1956 г. Сам М.Ф. Корнилов в 1931 г. вместе с двумя земляками сумел убежать в Финляндию из Соловецкого лагеря особого назначения ОГПУ СССР):

«Как реакция на репрессии чекистов у нас в 1926 г. была создана тайная организация с целью образования суверенной Якутской республики. Организаторами тайного объединения были В.В. Никифоров, П.В. Ксенофонтов, В.Д. Сергеев и др. (по материалам следствия было установлено, что организаторами заговора были П.В. Ксенофонтов и В.Д. Сергеев, а не В.В. Никифоров. – Авторы). 15 августа 1927 г. было назначено днем вооруженного выступления.

В июне Сергеев прибыл в Олекминск для объединения людей, я тоже примкнул. Мне поручили собрать наших сторонников в вилюйских улусах. А в июле, во время ярмарки в Олекминске, ОГПУ вдруг арестовало Сергеева и вместе с ним Н.Ф. Артинова, Л.Л. Габышева. Вслед за этим стало известно, что в Якутске начались массовые аресты. В Олекме пока было спокойно – никого из участников тайной организации не арестовали больше, а Сокорутов убежал.

В Якутске же стали арестовывать всех тех, кто раньше выступал против Советской власти (что было грубым нарушением закона, поскольку они были амнистированы, т. е. состава уголовного преступления за ними не числилось. – Авторы). Некоторые из них сумели убежать и организоваться – Ксенофонтов, Артемьев, Михайлов и др. (если М.К. Артемьев действительно был ярым врагом Советской власти, то С.Н. Михайлов был командиром экспедиционного отряда Якнарревдота, сражался против белых, полностью искупил свою вину перед Советской властью. – Авторы). Они собрали повстанческий отряд численностью в 500–600 человек, захватили два улуса и образовали свою Якутскую автономную республику (повстанцы образовали Младоякутскую национальную советскую социалистическую партию, известную под названием партии конфедералистов, ибо они выступали за конфедеративное национально-государственное устройство СССР. В программе конфедералистов выдвигались задачи реформы Конституции ЯАССР, реорганизации разбухшего и монополизировавшего всю власть партийно-государственного аппарата, создания системы многопартийности и т. д. Многие их требования, кстати, были осуществлены в 1936 г., когда была принята новая, сталинская Конституция СССР, провозгласившая, в частности, право тайного голосования, за что боролись конфедералисты. – Авторы). Присланный властями отряд не вступал в бой с повстанцами, но не пропускал к Якутску. Власти послали делегатов с целью примирения. В случае сдачи оружия обещали никого не привлекать к уголовной ответственности, утверждали, что из Москвы приедет комиссия, разберется во всем… (Секретарь Якутского обкома ВКП(б) И.Н. Барахов, председатель Совнаркома ЯАССР М.К. Аммосов и другие действительно собирались строго соблюдать большинство пунктов этого соглашения с повстанцами. – Авторы).…Однако через 7–8 дней после примирения, ОГПУ внезапно начало арестовывать всех участников вооруженного выступления, даже тех, кто никоим образом не участвовал в восстании. Вскоре из Москвы прибыла комиссия с членом ЦИК Полуяном во главе. При вести о приезде комиссии мы воспряли духом: наконец-то правда восторжествует, будет положен конец произволу ОГПУ. Но через 2 дня начались расстрелы безо всякого суда, прокатились массовые аресты, хватали даже тех, кто всегда жил тихо и мирно. Так было по всей Якутии…»

Массовые репрессии в Якутии, развязанные комиссией Я.В. Полуяна, члена Президиума ВЦИК и члена ЦИК СССР, стали прообразом более масштабных репрессий, прокатившихся по республике через десять лет. Уже в 1927–1928 гг. органы госбезопасности репрессировали наряду с действительными противниками Советской власти невиновных людей, спровоцировали их на вооруженное сопротивление. И уже тогда в Якутии в широких масштабах был опробован террор без суда, то есть то, что произойдет через десятилетие.

А беззаконный террор имеет свойство разрастаться, подминать под свой всесокрушающий каток виновных и невиновных без разбора. Поскольку в СССР к началу 30-х гг. настоящих врагов социализма осталось уже совсем немного, под каток репрессий попадали преимущественно ни в чем не виновные советские граждане. Прогремевшее в свое время «Оймяконское дело» – яркое доказательство в пользу такого вывода.

«ОЙМЯКОНСКОЕ ДЕЛО»

В Оймяконском улусе, где только в 1927 г. окончательно освободились от бандитизма, по инерции продолжались поиски классовых врагов, которые даже стали масштабнее, чем в годы борьбы с бандитизмом. Сигналы о неблагополучии в Оймяконе достигли Якутска. Их становилось все больше. И 19 октября 1929 г. Якутский обком ВКП(б) принял постановление о создании специальной партийно-правительственной комиссии для проверки поступающих сигналов. Председателем к был назначен П.В. Аммосов.

24 ноября 1929 г. газета «Автономная Якутия» опубликовала материал «Оймяконский УИК – камера пыток (преступное искажение политики партии и советской власти)». В статье приводились факты пыток над подследственными: «…Избиения проводились специально сделанным кнутом со свинцовым наконечником, палкой и прикладом винтовки».

3 марта 1930 г. в «Автономной Якутии» были опубликованы выводы партийно-правительственной комиссии: «За время с апреля по декабрь (1929 г. – Авторы) было арестовано по улусу 67 человек, из них 7 женщин и один тунгус. Часть арестованных по 2 месяца и более сидели под стражей без предъявления обвинения и даже без постановления об аресте». «…В начале августа был арестован ряд лиц по обвинению в организации «контрреволюционного заговора». «При ночных допросах арестованных подвергали жесточайшим пыткам, стегали специально приготовленной заузленной веревкой, вытягивали за волосы вверх, открывали стрельбу мимо ушей. Истязаемые падали в обморок, их приводили в сознание и били заново. Залитые кровью, с поломанными ребрами, искалеченные, под страхом расстрела и пыток, они давали вынужденные показания. Фактически же никакого заговора не было…». «…У них выдергивали бороды и усы, обжигали волосы, эти изверги накаливали шомпола и угрожали воткнуть их в рот, на арестованных одевали веревочные кандалы». «Хозяйство арестованных по делу «заговора» было разорено, все было отобрано и роздано куда попало… Кроме заговорщиков были арестованы без всякой причины Романов, Березкин, Находкин, Слепцовы, беременная женщина Романова и другие. Они также подвергались побоям, им угрожали расстрелом, при допросах женщин раздевали догола. Романова с испугу родила мертвого ребенка. Арестованные содержались в нечеловеческих условиях, в темной, сырой и холодной пристройке (б. свечник церкви). При приезде правительственной комиссии в Оймякон в таком положении были 3 арестованных, изнуренных, больных, трясущихся людей, которые немедленно были освобождены».

Далее приводились факты самоубийства подследственных. В конце статьи говорится: «Все, что здесь изложено, основано исключительно на фактах и бесспорных документах».

Таковы были нравы той беспощадной эпохи классовой борьбы. Эта борьба так ожесточила души многих чекистов, что они, привыкшие к безнаказанности, нередко шли на тотальный террор без разбору. Так, например, отряд под командованием уполномоченного ОГПУ ЯАССР Д.М. Нутчина при ликвидации в марте-апреле 1930 г. немногочисленной банды Г.Т. Рахматуллина (Боссоойко) без суда и следствия уничтожил 22 неповинных человека – стариков, женщин, детей, в том числе двух младенцев, которым не исполнилось и года (Хотугу сулус. 1989. № 4. С. 98—108). Слепое насилие становилось второй натурой многих чекистов…

ДЕЛО В.В. НИКИФОРОВА

А теперь вернемся к «ксенофонтовщине», чтобы на одном конкретном примере рассмотреть механизм создания уголовного дела по обвинению в «контрреволюционной деятельности», причем не периферийными органами, как в Оймяконе, а сотрудниками ОГПУ ЯАССР.

Один из первых якутских писателей, просветитель толстовского образа мышления, Василий Васильевич Никифоров был арестован сотрудниками ОГПУ Якутской АССР в Якутске 18 сентября 1927 г. на основании показаний В.Д. Сергеева. На следствии В.В. Никифоров признал, что летом 1926 г. не раз встречался с В.Д. Сергеевым, который говорил ему о неправильном направлении политики правительства ЯАССР и необходимости организовать повстанческое движение. Однако Никифоров не подстрекал Сергеева к созданию тайной организации и подготовке вооруженного выступления. Так, на допросе 4 ноября 1927 г. Никифоров заявил: «Категорически отрицаю, что я, якобы беседуя с Сергеевым, будучи у него на квартире, давал совет, что, организовав общество и получив для такового нарезное оружие и выписывая таковое, сможете его использовать для свержения Советской власти в Якутии».

Старик, которому перевалило за шестьдесят лет, держался стойко. Не в силах сломить его, чекисты Якутии отправили его в Новосибирск. Не выдержав жесткий режим следствия, Никифоров там слег в тюремную больницу с диагнозом «декомпенсированный порок сердца». Это произошло 16 мая 1928 г. Следователи не оставили его в покое, допросы продолжались. И на допросе 22 мая Василий Васильевич заявил: «Виновным себя признаю только в том, что, зная об оппозиционном настроении Сергеева, в 1926 г. при встречах с ним в Якутии не сообщил никому из представителей Советской власти, рассчитывая и полагая, что якутские власти сами об этом хорошо осведомлены».

Этого следователям было мало. Они продолжали наседать на смертельно больного старика. И тот выдавливал из себя «признания»:

«…Также признаю себя виновным в том, что, получив от Сергеева в 1927 г. телеграмму: «Можно ли издавать сказки?», т. е. как я понял, можно ли выступать для оппозиционной какой-либо организации или в этом роде, но в общем что-то преступное против Советской власти, я сейчас же не донес на месте советским властям, а ограничился только посылкой Сергееву условной телеграммы, запрещающей ему что-либо предпринимать, рассчитывая этим предотвратить те преступления, на какие может пойти Сергеев…»

Все преступление В.В. Никифорова свелось лишь к недонесению. Но перед Василием Васильевичем не стояла проблема выбора – донести властям на Сергеева или нет. Старый интеллигент не мог донести на доверившегося ему человека.

Постановлением судебного заседания Коллегии ОГПУ Новосибирска от 21 августа 1928 г. В.В. Никифоров был приговорен к высшей мере наказания, т. е. он осужден внесудебным органом, приговор которого сейчас считается юридически несостоятельным.

Поскольку Никифоров находился на грани смерти, приговор ему заменили на десять лет заключения в концентрационном лагере («исправительно-трудовыми» они были названы позже).

Василий Никифоров умер 15 сентября 1928 г…

ДЕЛО Г.В. БАИШЕВА

Если В.В. Никифорова с некоторой натяжкой можно считать хотя бы отдаленно связанным с «ксенофонтовщиной», то один из блестящих якутских ученых – Гаврил Васильевич Баишев (Алтан Сарын) не принимал участия в вооруженном выступлении, не был связан с участниками нелегальной организации.

Г.В. Баишеву, арестованному в ноябре 1929 г., было предъявлено обвинение «в преступлении, предусмотренном ст. 17-58-2 УК РСФСР, выразившемся в том, что в период контрреволюционного восстания против Советской власти в 1927–1928 гг. на территории Якутии был связан с активными участниками заговора и всячески способствовал им в этом». Однако в ходе следствия этого доказать не удалось. Г.В. Баишев с 1924 по 1928 гг. находился на учебе в Ленинграде и принять участие в организации вооруженного выступления не мог. Также было установлено, что он в Ленинграде редко встречался с земляками. Тогда как же он мог поддерживать связь с организаторами заговора?

Баишев ни в чем виновным себя не признал. Его следственное дело было представлено на внесудебное рассмотрение тройки ОГПУ ЯАССР, которая на заседании от 22 апреля 1930 г. постановила заключить Г.В. Баишева в места лишения свободы сроком на 3 года с последующей высылкой в одну из самых отдаленных местностей.

За что был репрессирован Гаврил Баишев? Он в 1921–1922 гг. принимал участие в белоповстанческом движении, так как «не разделял политику военного коммунизма», как заявил на следствии в 1929 г. Добровольно сдавшись советским властям, был амнистирован и полностью восстановлен в гражданских правах.

Его арест и осуждение были вызваны, однако, иными причинами. Вернувшись в Якутию в 1928 г., Гаврил Васильевич в 1929 г. выступил с предложением по вопросам языкового строительства. Его идеи сводились к следующему:

1. Создание всех необходимых политических, философских, технических терминов на основе якутских корней.

2. Принципом национального словотворчества должно явиться создание новых собирательных окончаний, хотя бы они и не были свойственны якутскому языку.

3. В случае, когда не достает лексики самого якутского языка, то принимать и слова из родственных тюркских языков.

4. В целях создания высоко литературного языка путем создания декрета отменить законы регрессивной ассимиляции.

При всей спорности и неприемлемости отдельных положений, рациональное зерно в идеях Алтан Сарына все же было. Например, японцы и монголы пошли по пути создания большинства новых для их языков терминов на основе корней своих языков, тем самым они спасли лексику родных языков от чрезмерного засорения чуждыми по фонетике словами.

Этот лингвистический спор мог быть решен в ходе научной полемики. Однако в те времена они решались иначе – часто с помощью органов госбезопасности.

Дело Г.В. Баишева – свидетельство все растущего влияния органов в жизни страны, их вмешательство даже в терминологические споры. Это еще и яркий показатель того, что органы могли любому человеку «пришить» уголовное преступление по статье 58 Уголовного Кодекса РСФСР, будь он виновен или нет.

Но до 1937 г. стихия террора все же сдерживалась внутри стен Наркомата, лишь изредка вырываясь из них. На простор она выплеснулась, когда Кремль дал ей «добро».

ПРИБЛИЖЕНИЕ БУРИ

23 сентября 1936 г. И.В. Сталин подписал директиву «Об отношении к контрреволюционным троцкистско-зиновьевским элементам», которая сыграла большую роль в развертывании массовых репрессий. На пленуме ЦК ВКП(б) 4–7 декабря 1936 г., нарком внутренних дел СССР Н.И. Ежов выступил с докладом «Об антисоветских троцкистских и правых организациях», в котором он уже дал установки по развязыванию кампании арестов…

17 декабря 1936 г. был арестован Исай Львович Карпель, начальник штаба 66-ой стрелковой дивизии. Сначала его обвиняли в участии в правотроцкистской организации, а затем и в антисоветском военно-фашистском заговоре, якобы существовавшем в частях РККА и воз-главляемом М.Н. Тухачевским. И.Л. Карпель был одним из тех 408 советских командиров, репрессированных по делу «антисоветской троцкистской военной организации». Через Карпеля, героя гражданской войны в Якутии, старались выйти и на якутян, но он «дал» показания лишь на И.Я. Строда и К.К. Байкалова, своих боевых соратников.

И.Л. Карпель был осужден Военной коллегией Верховного суда СССР 25 марта 1938 г. к расстрелу. Но был расстрелян лишь 20 февраля 1939 г.

Иван Яковлевич Строд, кавалер трех Орденов Красного Знамени, на предварительном следствии держался твердо. Относительно К.К. Байкалова (Некундэ) он сказал лишь, что получал от того материальную помощь. Следствие это признание повернуло так, будто бы Байкалов через Строда финансировал антисоветскую троцкистскую террористическую организацию, членом которой якобы был Строд. Этого оказалось достаточно, чтобы из Москвы в НКВД ЯАССР поступила шифрованная телеграмма с приказом арестовать К.К. Байкалова.

Строд 19 августа 1937 г. Военной коллегией Верховного суда СССР был осужден к расстрелу (приговор приведен в исполнение 13 февраля 1938 г.). Только после этого, 7 сентября 1937 г. НКВД ЯАССР арестовал К.К. Байкалова, занимавшего к тому времени должность председателя военного трибунала.

Более подробно рассмотрим следственное дело № 269219 по обвинению И.Я. Строда по статьям 58-8 и 58–11 УК РСФСР, чтобы понять, как Москва фабриковала уголовные дела по 58-й статье.

Еще в 1933 г. были собраны первые серьезные «компрометирующие» материалы на Строда. 5 октября 1933 г. Я.А. Ахизаров и Н.Г. Ахизарова на допросе показали, что Строд высказывался за необходимость применения террористических актов против руководителей ВКП(б) и Советского правительства. Причем они знали о «террористических высказываниях» Строда только со слов третьих лиц (Л. Д. 40–44, 213, 230–231, 232–234). К делу Строда приобщена и копия допроса свидетеля Н.С. Варфоломеева за 1933 г. Но тот Строда в антисоветской деятельности не изобличал (Л. Д. 45–47. 220. Об. 248). К делу приобщены и показания И.Л. Карпеля, Н.А. Лукина, М.Н. Перевалова и Н.П. Гаврилова. Возьмем для примера показания последнего.

Следственное дело Н.П. Гаврилова имело номер 303870. В первом же своем допросе от 10 октября 1936 г., давая показания по поводу своих знакомых, он рассказал: «…Был я знаком и с бывшим красным партизаном Строт (так в документе. – Авторы) Иваном, бывшим помощником начальника партизанского отряда. Он жил в Томске. В 1929 г. мы посещали друг друга. Где он сейчас, не знаю…» (Т. 1. Л. Д. 7). На допросе же 26 декабря 1936 г. Гаврилов показал, что Строд Иван, бывший командир партизанских отрядов Якутии, являлся участником контрреволюционной троцкистской организации, был членом «Боевого повстанческого партизанского штаба» и что ему было предложено остаться в г. Томске и объединить всех томских партизан (Т. 1. Л. Д. 13–18). Что произошло в промежуток времени от 10 октября до 26 декабря, думается, в комментариях не нуждается. Наркомвнудельцы сломали дух Гаврилова и заставили подписать протокол допроса. Показания других тоже были выбиты аналогичными методами. М.Н. Перевалов нашел в себе мужество отказаться в ходе дальнейшего следствия и в суде от своих показаний. В суде виновным себя ни в чем не признал.

Следствие утверждало, что И.Я. Строд по антисоветской троцкистской деятельности якобы связан с К.Б. Радеком и И.Т. Смилгой. Но Смилга никаких показаний об антисоветской деятельности Строда не давал, в суде виновным себя не признал, а по показаниям Радека Строд вообще не проходит (Д. № 269219. Л. Д. 192–196, 211, 245, 271). Так было шито белыми нитками дело И.Я. Строда.

От дел И.Л. Карпеля и И.Я. Строда в Якутию почти не протянулось нитей. В паутину НКВД попал только Н.К. Байкалов, который тогда молчал. У НКВД не оказалось в руках цепочки показаний на следствии и в суде, которые бы явились юридически безупречными доказательствами, достаточными для арестов. НКВД ЯАССР имел в основном лишь доносы.

Но буря приближалась…

НАЧАЛО ОБВАЛА

НКВД ЯАССР первый открытый удар нанес по Председателю Совета Народных Комиссаров Якутской АССР X.П. Шараборину. И.М. Певзняк, первый секретарь Якутского обкома ВКП(б), не дал санкцию на арест X.П. Шараборина.

Журналист Д.С. Бубякин приводит диалог П.М. Певзняка и А.П. Коростина: «…Коростин требовал от Певзняка отстранения от должности Председателя Совнаркома Шараборина и его ареста.

Певзняк: «Шараборин – честный коммунист и руководитель республики».

Коростин: «Шараборин – враг народа. Имеется достаточно материалов, чтобы арестовать его».

Певзняк: «Шараборина нужно сохранить. Лучше мы его переведем в Москву на должность постоянного представителя Якутской АССР».

Коростин: «Пусть едет в Москву, мы все материалы направим туда. Оттуда он не уйдет…» (Социалистическая Якутия. 26 июня 1988 г. № 145).

22 августа 1937 г. ЯЦИК назначил X.П. Шараборина представителем от ЯАССР при Президиуме ВЦИК. А уже 21 октября ЯЦИК был вынужден снять его с этой должности, из Москвы 14 октября пришла шифрованная телеграмма о том, что X.П. Шараборин является «врагом народа». Однако Христофор Прокопьевич был арестован только 5 ноября 1937 г. Еще до его ареста, в октябре 1937 г., был арестован Петр Гаврилович Габышев, заместитель управляющего трестом «Якутзолото» и начальник планового отдела.

У А.П. Коростина имелись материалы, что X.П. Шараборин и П.Г. Габышев между собой характеризовали П.М. Певзняка как плохого руководителя. Какую роль в судьбе Шараборина и Габышева сыграл этот донос – пока неясно.

П.Г. Габышев в первых же допросах вынужден был давать «компрометирующие» показания на своих давнишних врагов – М.К. Аммосова и И.Н. Барахова, против которых он боролся в 1927–1928 гг. (П.Г. Габышев был инициатором и одним из организаторов масштабной кампании, развязанной против М.К. Аммосова, в числе тех, кто буквально вымолил от ЦК ВКП(б) известное постановление о существовании в Якутии национализма. По иронии судьбы, почти все главные инициаторы той кампании в 1937–1939 гг. в числе первых были сами обвинены в национализме. Смогли уцелеть только самые беспринципные).

В своих показаниях на допросах от 16 и 18 октября 1937 г. П.Г. Габышев заложил и своих коллег – И.П. Лебедкина, старшего геолога треста «Якутзолото», И.Г. Рысакова, заведующего рудной фабрикой этого же треста.

Показания П.Г. Габышева стали базой, на основе которой начальник Алданского оперативного сектора НКВД ЯАССР А.Я. Вилинов начал разворачивать дело о вредительстве в системе «Якутзолото». Само же это дело возникло после ареста в Москве профессора А.П. Серебровского, с 1926 г. возглавлявшего «Главзолото» и хорошо знакомого с якутянами, в том числе с П.Г. Габышевым, И.П. Лебедкиным, Н.Г. Рысаковым. Дело о контрреволюционной организации в тресте «Якутзолото» под личный контроль взял нарком внутренних дел СССР Н.И. Ежов, который регулярно докладывал о ходе расследования И.В. Сталину. Но создать на пустом месте разветвленный заговор было сложно, и Н.И. Ежов послал в Якутию своих эмиссаров.

А тем временем в Киргизии разворачивалась драма М.К. Аммосова, решившегося на открытую борьбу против развязанной Сталиным политики массовых репрессий.

ПРОВОКАЦИЯ

Первый секретарь ЦК КП(б) Киргизии Максим Кирович Аммосов проводил линию на сдерживание террора органов госбезопасности в Киргизии. В частности, он 16 июля 1937 г. организовал специальную комиссию по проверке и пресечению нарушений социалистической законности.

4 августа 1937 г. газета «Правда» опубликовала статью «Не считаются с сигналами коммунистов», в которой критиковалась линия ЦК Компартии Киргизии на сопротивление репрессиям. Но Аммосов был непоколебим. «Правда» 31 августа еще раз нанесла удар, напечатав материал «Буржуазные националисты». И эта статья не возымела действия. Тогда ЦК ВКП(б) опубликовал в «Правде» большую статью «Гнилая политика ЦК КП(б) Киргизии», которая вышла 13 сентября 1937 г. Уже через два дня в Фрунзе собралось бюро ЦК Компартии Киргизии. М.К. Аммосова не было. Сторонники проведения массовых репрессий в республике сумели принять угодное Москве постановление. В нем говорится: «…ЦК КП(б) Киргизии не выполнил указаний ЦК ВКП(б) и т. Сталина о беспощадной борьбе и выкорчевывании врагов народа, не прислушался к голосу партийного актива и партийных масс, требовавших большой борьбы с буржуазными националистами, проникшими на руководящие посты в партийные, советские органы республики (Исакеев, Уразбеков, Джиенбаев, Эссенаманов, Ю. Булатов, А. Булатов, Аильчинов и др.) и остававшимися до последнего времени в составе бюро ЦК КП(б) Киргизии (Исакеев, Эссенаманов, Уразбеков, Джиенбаев)…Т. Аммосов допустил грубые политические ошибки, взяв на съезде партии под защиту Исакеева и выдвигая в члены ЦК националиста Айтматова…» (Советская Киргизия. 18 сентября 1937 г.).

Из партии были исключены II секретарь ЦК КП(б) Киргизии А. Джиенбаев, председатель ЦИК Киргизии А. Уразбеков, председатель Совнаркома республики Б. Исакеев и другие, сняты с работы первые секретари и наркомы А. Булатов, Ю. Булатов, Э. Эссенаманов, редакторы газет «Советская Киргизия» и «Кызыл Кыргызстан» А. Целинский и Сарманов, отозваны из Москвы как националисты А. Токомбаев, Т. Айтматов и т. д. В общей сложности было арестовано 8 членов аммосовского бюро ЦК КП(б) Киргизии. Удар по людям М.К. Аммосова был серьезный. Срочно прибывший во Фрунзе Максим Кирович был бессилен исправить положение.

Многие парторганизации республики не приняли решения бюро ЦК КП(б) Киргизии, произошел раскол. Ряд крупных парторганизаций поставил даже вопрос о созыве чрезвычайного съезда. Потеряв свое большинство в бюро ЦК, Аммосов под сильнейшим нажимом Центрального Комитета ВКП(б) был вынужден пойти на уступки. 22 сентября вновь собралось бюро. Противники Максима Кировича не смогли его устранить. Но и Аммосов уже не мог отменить постановление предыдущего собрания бюро.

Бюро приняло постановление, где говорится, что «Бюро ЦК принимает к сведению заявление т. Аммосова о полном признании и осознании допущенных им грубых политических ошибок, вскрытых «Правдой», выразившихся в гнилой либеральной линии к разоблаченным ныне буржуазным националистам, и о правильности решения бюро ЦК от 15 сентября 1937 г., где дана развернутая характеристика существа этих ошибок.

…Бюро ЦК, признавая удовлетворительным заявление т. Аммосова, требует от него в практической работе доказать искренность этого заявления и умение исправить ошибки бюро ЦК и лично его, как первого секретаря.

…Бюро ЦК считает неправильным и вредным требование ряда организаций о созыве чрезвычайного съезда партии…» (Советская Киргизия. 28 сентября 1937 г.).

Сторонники Аммосова добились включения в это постановление бюро очень важного пункта: «Не поддаваться на провокации разоблаченных врагов, пытающихся компрометировать честных и преданных партийцев как буржуазных националистов, и не допускать необоснованных исключений преданных членов партии».

НКВД Киргизии уже имел много показаний ранее арестованных людей, выбитых у них под сильным давлением. Благодаря постановлению бюро ЦК КП(б) Киргизии от 22 сентября, появилась возможность объявить эти показания невиновных людей «провокацией разоблаченных врагов, пытающихся компрометировать честных и преданных партийцев», что приостановило разрастание репрессий. А установка «не допускать необоснованных исключений преданных членов партии» позволила остановить начавшийся было процесс чистки в рядах Компартии Киргизии.

Аммосов начал борьбу за восстановление поредевших рядов сторонников. Он упорно пробивал на пост Ю. Булатова (парком совхозов) Дулатова, добился назначения Камбарова наркомом просвещения и секретарем Киргизского ЦИК. Деркембаев стал секретарем Сулюктинского горкома партии, а Чистяков – председателем Фрунзенского горсовета.

Одновременно велась интенсивная подготовка к Пленуму ЦК КП(б) Киргизии. Пленум шел с 5 по 9 сентября 1937 г. Вторым и третьим секретарями ЦК стали новые люди – К. Кенебаев и Е. Султанбеков. В состав бюро ЦК были доизбраны К. Кенебаев, Е. Султанбеков, С. Шамурзин, Г.Г. Николаев, А. Абдраимов, А. Алимов, К. Камбаров, а кандидатами в члены доизбраны П.Ф. Дуанова, К.И. Малышева, Ш. Иманалиева. Пленум призвал все парторганизации оказать помощь в работе бюро ЦК и товарища Аммосова.

Несколько упрочив свои утраченные было позиции в ЦК Компартии Киргизии, Максим Кирович повел наступление на НКВД республики. Было принято решение послушать на бюро ЦК отчет наркома внутренних дел Киргизской ССР И.П. Лоцманова. Заседание должно было состояться после праздника Великого Октября.

М.К. Аммосов дал задание собрать все документы о фактах нарушения закона сотрудниками НКВД Киргизии и все заявления находящихся в тюрьмах подследственных.

Нарком Лоцманов понимал, что он может проиграть Аммосову, ибо на стороне того были авторитет, поддержка ЦК и, наконец, неопровержимые факты о фальсификациях уголовных дел наркомвнудельцами. Аммосов тоже ясно сознавал, на что он идет. Разоблачение незаконных методов работы НКВД республики вызвало бы резкое недовольство Н.И. Ежова, а также и самого И.В. Сталина. Но у Максима Кировича не было иного выбора. И он решил идти до конца.

…7 ноября 1937 г. исполнилось двадцать лет Великого Октября. Утром, во время демонстрации, Лоцманов зачем-то оказался рядом с Аммосовым. Вдруг, когда Аммосов провозглашал демонстрантам приветствия, микрофон на несколько секунд отключился. И тут же Лоцманов заявил, что Аммосов якобы сказал: «Долой коммунизм!» Так Максим Кирович стал жертвой заранее запланированной и наглой провокации…

Вечером в тот же день собралось бюро ЦК КП(б) Киргизии. Первым выступил второй секретарь Кенебаев, затем – третий секретарь Султанбеков, после него – Председатель Совнаркома Киргизской ССР Салихов. Аммосов выступил лишь пятым, но все уже было предрешено. Последним выступили представители НКВД и Москвы. В протоколе записано, что «на протяжении всей своей работы в Киргизии т. Аммосов, несмотря на предупреждения ЦК ВКП(б) и лично товарища Сталина, центрального органа «Правды» и III Пленума ЦК КП(б) Киргизии, в связи с допущенными им грубейшими политическими ошибками, не сделал для себя никаких выводов, проявил недопустимую растерянность и не возглавил дальнейшую борьбу по окончательному разгрому врагов народа, не мобилизовал парторганизацию Киргизии на ликвидацию последствий вредительства в республике». (Партархив Киргизского филиала ИМЛ, Ф. 5. Он. 4. Д. 65. Л. 11. Об.11).

М.К. Аммосов был снят с работы и исключен из состава бюро ЦК КП(б) Киргизии. Учитывая огромный авторитет Аммосова среди коммунистов и трудящихся республики, было решено провести массовую политическую кампанию с целью убедить парторганизацию Киргизии в правильности этого постановления бюро ЦК.

9 ноября бюро ЦК снова собралось, на этот раз уже без Аммосова. Члены бюро выслушали выступление Кенебаева о решении ЦК ВКП(б) об Аммосове и приняли постановление опубликовать в местной печати решение бюро от 7 ноября.

Примечательно, что бюро не осмелилось опубликовать абзац, где говорится, что Аммосов якобы бросил с правительственной трибуны контрреволюционный лозунг.

Сейчас трудно реконструировать в абсолютной точности события того ноябрьского утра. Но имеющиеся у нас факты позволяют восстановить некоторые детали: М.К. Аммосов, стоя на трибуне, время от времени бросал лозунги. По тексту после лозунга «Долой фашизм!» следовал «Долой антикоммунизм!» И именно в этот миг микрофон умолк. Есть версия, что нарком Лоцманов закрыл в это мгновение микрофон своей рукой. Как бы то ни было, у Лоцманова появился повод заявить, что Аммосов вместо лозунга «Долой антикоммунизм!» сказал: «Долой, коммунизм!» Почему-то стоявшие рядом с ними члены бюро ЦК КП(б) Киргизии ничего не расслышали.

Поползли слухи, что будто бы первый секретарь сказал: «Да здравствует фашизм!» (вспомните, что перед помехами в микрофоне был брошен лозунг «Долой фашизм!»). Даже стоявший на правительственной трибуне С.И. Липкин ничего толком не расслышал и спустя полвека утверждал, что М.К. Аммосов сказал: «Да здравствует победа фашизма во всем мире!» (Бухарин, Сталин и Манас // Огонек. 1989. № 2. С. 23). Это абсурд.

10 ноября началась открытая кампания против Аммосова. В «Советской Киргизии» написали, что «Аммосов обманывал партию, действовал как двурушник. Он не только не возглавил борьбу по разгрому и выкорчевыванию буржуазно-националистического охвостья, но и тормозил всячески разоблачение вражеской фашистской агентуры, ничего конкретно не делал по ликвидации последствий вредительства, усыплял бдительность партийных организаций, разоружал их в борьбе с врагами…Не было и не могло быть подлинной большевистской страстности и непримиримости в борьбе с врагами народа у Аммосова, который поддерживал и защищал ныне разоблаченных главарей националистической банды, глушил сигналы, идущие снизу, зажимал критику и самокритику» (Советская Киргизия. 10 ноября 1937 г.).

11 ноября открылось собрание актива Фрунзенской городской партийной организации, которое продлилось целых два дня. Сторонники Аммосова проиграли сражение. Но они стояли до последнего и даже добились включения в резолюцию собрания важного пункта: «Беспощадно разоблачая и выкорчевывая врагов народа, парторганизации не должны в то же время допускать огульного обвинения людей, помня, что враги и их агентура будут стремиться путем провокаций опорочить преданных делу партии большевиков» (Советская Киргизия. 14 ноября 1937 г.). Но не было уже в республике организованной силы и авторитетной личности, которые могли бы как-то снизить накал страстей и обуздать вакханалию разоблачений «врагов народа».

В период с 11 по 15 ноября 1937 г. во всех райкомах и горкомах Киргизии прошли партийные собрания, на которых все сторонники М.К. Аммосова были разгромлены. Лишь полностью разбив сторонников Аммосова, наркомвнудельцы Киргизии днем 16 ноября арестовали Максима Кировича перед самым его отъездом в Москву.

После ареста М.К. Аммосова в Киргизии развернулась широкая кампания арестов. Даже было объявлено социалистическое соревнование в системе НКВД Киргизской ССР в целях «успешного выполнения задач по разгрому правотроцкистских и иных антисоветских организаций». О том, как успешно шла эта кампания, можно судить по приказу наркома внутренних дел республики И.П. Лоцманова «О результатах соцсоревнования третьего и четвертого отделов УГБ НКВД республики за февраль 1938 г.»: «4-й отдел в полтора раза превысил по сравнению с 3-м отделом число арестов за месяц и разоблачил шпионов, участников к/р организации на 13 чел. больше, чем 3-й отдел. Однако 3-й отдел передал 20 дел на Военколлегию и 11 дел на спецколлегию, чего не имеет 4-й отдел, зато 4-й отдел превысил количество законченных его аппаратом дел (не считая периферии), рассмотренных тройкой, почти на 100 чел.»

ПОСЛАНЦЫ ЕЖОВА

А в то время в Якутске уже работали личные посланцы Н.И. Ежова – особоуполномоченный НКВД СССР Винницкий и уполномоченный 4-го отдела ГУГБ НКВД СССР Разин (ни в одном из документов, к которым мы имели доступ в различных архивах, не встречаются их инициалы). Из Читы был прикомандирован и Гузовский. Разин и Винницкий в сопровождении временно исполняющего должность наркома И.А. Дорофеева обошли все подразделения НКВД ЯАССР, заходили в кабинеты, где велись допросы.

Затем было созвано совещание, куда были приглашены ответственные работники наркомата. На этом совещании представители НКВД СССР потребовали применять все методы для получения от арестованных нужных показаний. При этом они ссылались и на официальное секретное разрешение ЦК ВКП(б) применять физическое воздействие в отношении явных и не разоружающихся врагов народа.

Посланцы Ежова поставили перед наркомвнудельцами Якутии четкую установку, которую они выразили в одной фразе: «Ваш наркомат не стонет, а он должен стонать».

Это совещание стало одним из поворотных пунктов в истории репрессий в Якутии. Уполномоченные НКВД СССР стали лично обучать местных коллег тонкостям физического, морального, психологического воздействия на арестованных советских граждан. Особенно усердствовал Винницкий, которого сам 3.Н. Беляев в своем письме И.Ф. Ахчагнырову от 12 декабря 1970 г., называл «палачом».

После того совещания в НКВД ЯАССР стали открыто практиковаться так называемые «выстойки» (арестованные в течение определенного времени, а нередко и до полного обессиления, стояли без движения) – один из наиболее эффективных методов воздействия на психику н физическое состояние подследственного. Длительное (иногда с небольшими перерывами «стойка» растягивалась на неделю и более) неподвижное стояние на ногах подавляло человека, ноги у него распухали. Применяли и более изощренные виды «стойки» – сидение на корточках (применялось преимущественно к полным людям, в частности от такого недельного сидения на корточках скончался В.В. Пенчуков, до ареста начальник Управления связи ЯАССР), стояние на коленях и т. п. Способов воздействия на арестованных было много. Кроме самых элементарных – лишения сна, пищи, воды, были и так называемый «конвейер» (непрерывный допрос в течение длительного времени, когда следователи сменяли друг друга), карцер, избиения.

С разрешения ЦК ВКП(б) и лично И.В. Сталина Н.И. Ежов отдал приказ о введении в практику НКВД незаконных (противоречащих статьям УПК РСФСР и союзных республик) методов следствия. Они в массовом порядке стали применяться с ночи с 17 на 18 августа 1937 г.

Приведем слова самого И.А. Дорофеева: «Как в аппарате наркомата, а также и в районах применялись физические меры воздействия на арестованного. В Якутске с моей санкции применялись продолжительные стойки, конвейерный допрос и карцер. Впоследствии это возымело действие на весь аппарат и на районы, причем, когда из Москвы приехал Винницкий, который особенно поощрял такие методы допроса, аппарат стал применять эти методы допроса в широком масштабе. Ставили по 10–12 человек в ряд лицом к стене и с вытянутыми руками, в карцер сажали, не спрашивая моей санкции…» (С. Д.№ 975086. Т. 1. Л. Д. 144–145).

Следует заметить, что эмиссары Ежова прибыли в Якутск с еще одной установкой своего руководителя – не только раскрыть в Якутской АССР нелегальную контрреволюционную буржуазно-националистическую организацию, но и связать ее с центральными правотроцкистскими организациями. Словом, перед Винницким и Дорофеевым стояла очень сложная задача – сначала раскрыть несуществующий заговор, а потом искать еще более мифические связи между троцкистами центра и буржуазными националистами Якутии.

Наркомвнудельцы прекрасно понимали, что такой заговор им придется создавать из воздуха на пустом месте. А это было реально лишь при использовании самых жестоких методов следствия. Работа предстояла огромная – сломать волю убежденных коммунистов, заставить их подписать угодные органам госбезопасности показания, состыковать эти показания в более или менее стройную систему. Своими силами наркомвнудельцы Якутии не могли выполнить эту работу. И по приказу Н.И. Ежова в Москве была создана группа, которая помимо расследования других дел, занималась еще и «якутским делом» (название условное, дано нами, в документах НКВД не встречается. – Авторы).

Эту группу возглавил один из приближенных Н.И. Ежова (а впоследствии и Л.П. Берии), начальник следственной части НКВД СССР Кобулов. Непосредственно же «якутским делом» занимались начальник 4 отделения 4 отдела ГУГБ НКВД СССР Розовский, его помощник Матевосов, оперуполномоченный этого отделения Симаков. В следственной части к «якутскому делу» был подключен следователь Шумаков. Были в группе и другие сотрудники НКВД, но они занимались следствием дел якутян эпизодически.

В Якутии «ударной» группой по раскрытию мифического заговора были сотрудники 4 отдела УГБ НКВД Я АССР под руководством 3.Н. Беляева и Алданского оперативного сектора НКВД ЯАССР под руководством А.Я. Вилинова. Между этим 4 отделом и Алданским оперсектором шло своеобразное соревнование. В этой гонке алданцы с самого начала вырвались вперед…

ПЕРВЫЕ «УСПЕХИ» НКВД

20 декабря 1937 г. X.П. Шараборин вынужден был подписать протокол допроса, где от его имени следователи НКВД СССР написали «признание», что он осенью 1934 г. совместно с русским Г.И. Ивановым и бурятом В.С. Холмашкеевым начал создавать контрреволюционную националистическую организацию. Г.И. Иванов был подчиненным Шараборина, заместителем Председателя Совнаркома ЯАССР, В.С. Холмашкеев – председателем Госплана ЯАССР.

Итак, Христофор Прокопьевич держался на следствии месяц с лишним, пока не сломался. Следователи стали подсовывать ему на подпись составленные ими самими протоколы допросов. Анализ встречающихся в «показаниях» X.П. Шараборина имен и фактов убеждает нас в этом. Шараборин «называл» только имена уже арестованных и уже известные органам госбезопасности факты. Правда, встречались и имена тех людей, которые еще не были арестованы (Г.И. Иванов, В.С. Холмашкеев, Г.Т. Семенов, М.И. Попов), однако эти имена перечисляются в материалах на Шараборина, высланных А.И. Коростиным 4 отделу ГУГБ НКВД СССР, как его близкие друзья и коллеги. Поэтому наркомвнудельцы не могли не включить их в протоколы допросов, так как им был нужен разветвленный заговор. С этой целью они включили в показания Шараборина имена почти всех якутян, уже находящихся под следствием, а также ближайших друзей и коллег Христофора Прокопьевича.

Вместе с X.П. Шарабориным был арестован член ЯЦИК Л.П. Карамзин. Но мы нигде не могли найти его дело – он исчез бесследно. Можно только строить догадки о судьбе Лаврентия Петровича. Видимо, он умер в тюрьме, так и не дав никаких показаний…

Поскольку Шараборина наркомвнудельцы сделали «руководителем повстанческого движения в Якутии», и он в таком качестве будет фигурировать в «Центральном деле», есть смысл тщательно проанализировать дело X.П. Шараборина. Его дело имело номер 960912. В деле – два тома. Наблюдательное дело имеет номер 1405 (Надзорное производство. №Ин.01405/56), хранится в Военной коллегии Верховного суда СССР.

X.П. Шараборин обвинялся в том, что он являлся активным участником и организатором антисоветской националистической диверсионно-террористической организации, действовавшей в Якутской АССР. Организовав и возглавив эту антисоветскую организацию, Шараборин с 1934 по 1937 гг. проводил активную контрреволюционную деятельность, направленную на отторжение Якутии от СССР, искусственно создавал недовольство среди населения мероприятиями Советской власти и ряд лет активно проводил вредительство во всех отраслях народного хозяйства Якутской АССР (Л. Д. 25–28, 32). В деле нет никаких вещественных и иных документальных доказательств вины Шараборина. Обвинение основано лишь на признании им своей вины на предварительном следствии. На суде в своем последнем слове он заявил, что разговора относительно отторжения Якутии от СССР ни с кем не вел (Л. Д. 31–32).