Читать онлайн Нетерпение в степени бесплатно

Вначале мы все работаем с восторгом. Чистая наука… Затем включается эгоизм, одержимость, и, рано или поздно, становишься заложником амбиций.

Майя Хансен

Глава 1а

Саймон Доври нетерпеливо постукивал пальцем по колену. Он сидел в комнате отдыха с тремя коллегами и ждал, когда подойдут ещё двое. Шерри, попивавшая чай слева от него, ободряюще улыбнулась, но разошедшегося монстра нетерпения уже нельзя было унять.

– Ну и где они? Я же просил собраться и не опаздывать! Опять забыли!

– Как мало в тебе веры в нас. – В комнату вразвалочку зашёл Джо Файхви, а за ним шмыгнула Кетти Лорделли. Её едва не пришибло дверью, потому что она уткнулась в телефон и слишком понадеялась на манеры Джо.

– Что, опять гонялись за своим объектом? – проворчал Саймон, хотя после появления коллег раздражение как рукой сняло. Они всё же пришли, чему нельзя было не радоваться. – А я уже устал рассказывать ребятам всякие байки, чтобы развлечь их до вашего прихода.

– Опять, небось, муссировал шутку про баскетбольное кольцо? – предположил Джо.

– Это не шутка. Я, правда, считаю, что дарить баскетбольное кольцо вместо обручального и практичнее, и заметнее. Люди приходят к тебе, видят баскетбольное кольцо и сразу всё понимают. А ещё в него на досуге можно мяч покидать. В эту комнату тоже не помешало бы повесить кольцо.

– И на чью свадьбу оно бы намекало?

– Ну и зачем нам надо торчать здесь, а не есть в удобной столовой? – прервал их бессмысленные фантазии Брен Миттенс. Он дожёвывал бутерброд на диванчике и едва не уронил колбасу на брюки.

– Чтобы сыграть в игру. – Саймон одарил знакомых шаловливой улыбкой. – А заодно выяснить, насколько хорошо мы друг друга знаем. Ну же, коллеги, – заметив неуверенность и скепсис, сказал он. – Мы уже какое-то время работаем вместе, а о друг друге почти ничего не знаем. Эта небольшая игра развлечёт нас в перерыв и немного сблизит.

А иначе странный у них получался коллектив. Саймон, привыкший к тесному сотрудничеству и доверию, почти семейному уюту среди «своих», был удивлён такой отрешённости среди сотрудников одного отдела. Каждый расползался по своим углам. Джо, этот загадочный молодой мужчина с восточными корнями, вместе с Кетти весь день возился со своим объектом, как с ребёночком. Тридцатилетний Брен Миттенс пропадал в лаборатории, где ему помогал Олаф Строссон. Последний – парень в сером свитшоте, что упёрся локтями в спинку дивана и с интересом ждал от Саймона инструкций к игре. Олаф обладал нужным любопытством, но почти всё время зависал в лаборатории и носа не показывал. А сам Доври и его напарница, обаятельная Шерри дер Цеггир, работали над своим проектом в другой части этажа. Так три кучки и функционировали обособленно, что, с позиции Саймона, было неправильным.

Они даже сейчас расселись по группкам. Кетти и Брен заняли кресла, что стояли чуть поодаль от дивана в правой части комнаты. Олаф то облокачивался о мебель, то подходил к полочкам со снеками и будто выбирал, чем перекусить. Остальная троица сидела на диване и вертела головами то в одну сторону, то в другую. Саймон предложил подвинуть кресла ближе к центру, а Олафу – перестать мельтешить.

– Мы сейчас сблизимся, а кого-нибудь потом уволят, – произнёс Брен.

– Не. – Саймон махнул рукой. – Если больше месяца проработал, то это победа. Слушайте условия игры, други. Каждый из нас по очереди выдаёт какую-то информацию о другом, не называя имени. А мы угадываем, кому принадлежит эта характеристика. Но есть важное условие. Нужно описывать завуалировано. Нельзя сказать просто: «Он плохо учился в школе». Это банально и неинтересно. Надо сказать: «Этого человека едва не выперли из Хогвартса».

– У меня туго с фантазией, – предупредил Джо. – Мне было бы проще обойтись стандартными описаниями.

– Мало ли что тебе там было бы проще, – осадил его Саймон. – Правила есть правила. Придётся выкручиваться, друже.

– Хватит меня так называть!

– Только давайте без пошлостей, – попросила Кетти, по новой собирая красноватые волосы в хвост. – И оскорблений.

– Ладно. Твои хомячиные щёчки не попадут под раздачу. – Подмигнул Саймон.

Кетти погрозила ему кулаком. Спорные намёки им в самом деле следовало исключить. Чем меньше они будут думать о комплексах и страхах, тем более открытой и весёлой получится игра.

– Условия не самые лучшие, – поделилась мнением Шерри. Сегодня она не стала распрямлять от природы волнистые волосы, и Саймон не подтрунивал над тем, что, стоя с щипчиками по утрам, она тратит время бездарнейшим образом. – Один в заумной манере должен предполагать что-то о другом человеке, а остальные угадывать? А если описание будет недостоверным с самого начала?

– Вот мы и выясним, кто и что думает друг о друге, – сказал Саймон. – Даже если будут ошибки, мы докопаемся до истины.

– И с-сколько мы будем играть? – вставил Олаф, начавший от волнения заикаться чаще обычного. – Сколько нам нужно уз-знать друг о друге, чтобы с-сблизиться?

– Это философский вопрос, – протянул Брен и мечтательно задрал голову к потолку. – Как много требуется слов, чтобы люди начали испытывать неподдельную симпатию друг к другу? Десять? Двадцать? Сотня? Как провести границу? Где кончается простое знакомство и начинается настоящая крепкая дружба? И может быть так, что, поговорив с Шерри полчаса, я стану её лучшим другом, а потратив столько же времени с Олафом, едва ли заинтересую его? Дружба – субъективное понятие.

– Это почти как парадокс кучи, – оживилась Шерри, а Саймон прыснул в кулак.

– Молодец, Брен, выпендрился перед отличницей.

– Ну правда, – нахмурилась девушка. – Ты не знаешь, в какой момент подкладываемые тобой зёрна можно назвать кучей. Тут так же. Ты не знаешь, сколько слов требуется, чтобы отношения переросли в дружбу. Только мы берём не зёрна, а слова, которые могут отличаться по качеству.

– Неверно. – Брен поднял палец. – Слова не имеют качеств. Они – инструмент, репрезентация мысли. Качества им приписываем мы сами. Я скажу предложение, надеясь, что оно быстрее сблизит меня с кем-то из вас, а вы воспримите его негативно из-за неудачного опыта в детстве. Это я так, условно. Да и это слишком очевидно, чтобы обсуждать дальше. Вот если бы мы копали глубже, например, взяли фюзей и тезей 1…

Остальные кто мысленно, кто вслух подивились, что Брен так хорошо знаком с философией. Мужчина скромно пожал плечами и ответил, что в памяти свежи институтские лекции. Хотя ему было чуть больше тридцати лет – возраст далеко не студенческий, – Брен мог похвастаться тем, что вновь пережил опыт получения знаний. Недавно он защитил диплом о втором образовании. Его коллег изумляло, что вторая специальность никак не помогала в нынешней лабораторной работе, и они подозревали, что мужчина готовит почву на будущее.

– Итак, это у нас Философ. – Саймон указал на Брена. – Шерри будет Отличницей-заучкой.

– Лучше не сводить личность человека к одной черте и не навешивать ярлыки. – Скривился Джо. – Мы не в детской сказке, где всё заведомо упрощается и отшлифовывается.

– Моралист, – продолжил Доври, отрядив говорившему его роль.

По комнате разнёсся недовольный гул, но Джо поддержала одна лишь Кетти. Они работали вместе и неплохо спелись, так что ничего удивительного.

– Так мы будем играть? – напомнил Саймон. Он нетерпеливо ёрзал на месте, чем мешал сидящим по бокам Шерри и Брену.

– Не мни платье. – Девушка вырвала края и расправила бордовую ткань. Ей чертовски шли огненные оттенки, и это отмечала не только мужская половина коллектива. – У меня есть идея получше. Вместо угадываний мы можем сыграть в устный квест. Я знала один очень интересный вариант, который помогает людям раскрыть свои мысли и, так сказать, душу перед другими участниками. – Шерри опустилась до интригующего шёпота. – Испытать свою мораль и смелость правдивых ответов. Ну или поприкалываться, потому что мы тут для отдыха и развлечения, в конце-то концов.

– Тогда ты будешь ведущим и не станешь уч-частвовать, – заметил Олаф.

– Ведущей! Феминитивы, Олаф!

– Говорю же, что у неё синдром отличницы, – хохотнул Саймон.

– Я тоже буду отвечать. Постараюсь, – пообещала Шерри и улыбнулась одной из своих самых милых улыбок.

С первого дня она пыталась быть душой компании и приветливой сотрудницей. Поэтому, когда в ней просыпались не лучшие качества, девушка старалась тут же загладить их натужным дружелюбием. Иногда резкая смена маски не так бросалась в глаза. Зачастую же окружающие понимали: Шерри говорит приятное не потому, что ей хочется, а чтобы скрасить впечатление от случайной грубости.

– Ну давай, – сдался Саймон, когда большинство согласилось на игру Шерри. Втайне его задевало, что они выбрали её, но в то же время тут не на что было обижаться: главной целью собрания была попытка сблизить их шестёрку, а методы не так важны.

Олаф пристроился на ручке дивана. Джо и Кетти тем ближе подвигали кресла к остальной группе, чем сильнее их втягивали в беседу. Пока они выглядели не особо заинтересованными, особенно Лорделли, чаще смотревшая в экран телефона.

– Итак, – начала Шерри. – Вы прибыли в город, обнесённый со всех сторон высоким забором в виде кольев. Притворник с неохотой отпирает вам массивные двери, и пока вы изучаете его лицо в рытвинах, незаметно для себя ступаете в навоз. Притворник громко смеётся над вашей неудачей. Как вы отреагируете на это?

– Посмеюсь в ответ, – первым нашёлся Саймон. – А что? Ну с кем не бывает!

– Дал бы ему в рыло, – прищурился Брен.

Остальные ответили, что проигнорировали бы неуместное веселье выдуманного притворника, а Олаф пожал плечами.

– Вы проходите в город, – продолжила Шерри. – Какая-то старушка возле перекошенного заборчика жестом подзывает вас к себе, но вам она не нравится. Вызывает неясное чувство тревоги. Что вы сделаете? Подойдёте к ней?

Кетти скривилась и замотала головой. Джо предположил, что разумнее проигнорировать старую каргу, ведь интуиция редко подводит человека. Нужно лишь уметь слушать. Саймон прыснул и в привычной манере весело выдал, что подошёл бы к человеку.

– Я бы не приближалась к ней ближе пяти шагов, а также говорила бы громко, на всю улицу, – поделилась Шерри и пояснила: – Это чтобы нас все заметили. Далее. Вы прибыли в этот город по работе, но не уверены, что вам тут что-то светит. И вообще ваше будущее кажется вам мрачным и безысходным. Или нет?

Напряжённое молчание прервало фырканье Джо. Он был реалистом, который верил, что среднестатистический человек не может предсказать своё будущее. То есть наверняка нельзя сказать, будет оно светлым или полным боли и страдания, пока ты – типичный работяга, который каждый день ездит на работу, ходит в магазин, видится с друзьями, смотрит сериалы… Параметров слишком много, и не угадать, прилетит человеку пинок судьбы в виде ошибки от банка на кругленькую сумму или дар богов в виде наследства от дальнего родственника.

– Я вижу своё будущее счастливым и прекрасным, – единственный из всех ответил Саймон. Он не пропускал ни одного вопроса и был самым довольным участником игры.

– В вашем деле вам приходится решать трудные задачки. И каждый раз вы пытаетесь найти лучшее решение. Вам было бы проще справляться с работой, если бы по первопричинам вы могли предугадать итог различных событий?

– Мы всё ещё говорим о выдуманном городе? – уточнил Олаф. – Или ты говоришь о нашем нас-стоящем?

– О выдуманной работе в нашем квесте. Кстати, как думаете, кто вы по профессии в нашей игре? Кем бы вы себя видели в этом выдуманном мире?

– Детектив, – подбоченился Джо. – Как Шерлок Холмс. Тогда да, я бы искал причину явлений и предугадывал итог.

– Фокусник, – отозвался Олаф, озадачив коллег. – Прикольно же.

– Я так понял по описанию, что мы говорим о выдуманном мире, – произнёс логичный Брен, комкая целлофановый пакет от доеденного бутерброда. – Тогда рыцарем. А задаваться вопросом, что послужило причиной того или иного события, нужно всегда. Независимо от профессии.

– Бродячей актрисой, – подумав, вставила Кетти. – А Саймон был бы шутом.

– Не исключено. – Подмигнул парень. – Или разбойником, который не думает о последствиях. Арр!

– Эти вопросы не имеют связи, – заметил Джо. – Мы занимаемся фантазированием. И пускай фантазии строятся на наших предпочтениях и характерах, ответы едва ли помогут нам лучше понять друг друга. Я бы предпочёл отвечать на вопросы о еде и любимом виде спорта, чем сочинять истории о похождении в несуществующем городе.

– Да, ты прав. – Шерри поникла. – Просто они пародируют вопросы на определение темперамента, вот я и подумала…

– А ты помнишь все трактовки ответов? Как мне известно, в опросниках нужно подсчитывать все «да» и «нет» и присуждать баллы. А мы тут вообще сочиняем на ходу.

– Это всего лишь игра. Естественно, я не собиралась выносить вам вердиктов, – начинала раздражаться девушка.

Не клеилось у них с играми. Кетти шумно втянула воздух и достала телефон из кармана джинсов, но передумала и спрятала его. Она гордо именовала себя «технопатом» 2, что было банальной путаницей в терминах. Когда Олаф резонно замечал, что Кетти скорее «технолюб» или «технофил», девушка шикала на него и просила не рушить мечты. Она была помешана не только на телефоне, а признавалась в любви любой технике – от принтера до четырёхногих роботов.

– Это всё бессмысленно, – выпалил Олаф. – З-зачем нам знать о вкус-сах друг друга, о хобби, о темпераменте, чтобы уважать? Мы работает вмес-сте. Мы встречаемся тут, общаемс-ся. Обс-суждаем казусы, смешные с-случаи. Мне этого дос-статочно, чтобы хорошо к вам относ-ситься.

Олаф пришёл в отдел последним. Невысокий парень к двадцати трём годам уже имел нескромный опыт работы. С подросткового возраста он каждое лето устраивался в забегаловки и магазинчики, а в колледже вообще разрывался между занятиями и сменами. Из-за дефекта речи его не брали на многие должности. Джо и Брен были убеждены, что Олаф, привыкший скакать с места на место, не могущий найти себя ни в одном деле, недолго пробудет с ними. Рано или поздно ему наскучит сидеть в лаборатории, и он отправится на поиски лучшего места. Которое так никогда и не найдётся, потому что парень сам не ведает, чего хочет от жизни. Во всяком случае, такое впечатление он оставлял у своих коллег.

– О, ты подал мне идею! – Вскочил на ноги Джо. – Мы все часто обсуждаем нашу работу, и я решил вам кое-что показать. Фокус! Хотите?

Он подскочил к белоснежной стене и провёл по ней ладонью. Троице на диване пришлось повернуться на сто восемьдесят градусов, чтобы видеть происходящее. Кетти неодобрительно покачала головой и сказала:

– Я знаю, что он хочет сделать. Восемьдесят процентов, что ничего не выйдет.

– Делаем ставки? – оживился Саймон. – Ставлю угощение в пиццерии на удачный исход.

– Если ты телепортируешь в нашу комнату отдыха телевизор, я пожму тебе руку, – пообещал Брен. – Я понимаю, что это убежище на случай пожаров и всего такого, но сидящим тут людям нужно что ли сдохнуть со скуки?

– Я бы попросил игровую консоль. – Олаф слез с ручки и встал сбоку от дивана.

– Долго будешь наглаживать её? – со смешком спросил Брен, наблюдая, как Джо водит пальцами по стене.

– Ну так что? – не унимался Саймон.

Кетти задумалась и согласно кивнула. Она работала с Джо и представляла, на что он рассчитывал и какова вероятность успеха. А потому девушка без сожалений поставила на неудачу. Джо недоверие коллеги уязвило бы, не будь он так занят загадочными приготовлениями.

– Вы все так пилите меня взглядом, мне аж не по себе.

– Прикиньте, если он нас дурит, – предположил Брен. – Мы тут ждём, ждём, как дурачки, а ничего не случится.

– Фокус в отсутствии фокуса, – подхватила Шерри. – Можно ли фокус назвать удачным, если он получается сам собой? Фокус удался, но в этом нет заслуги фокусника. Тогда это неудача? Или всё-таки фокус удачный, потому что удивил даже фокусника?

– Спроси об этом у нашего объекта. – Саймон подмигнул ей. – Он как раз любит такие заумные штуки.

Джо попросил всех сосредоточиться. Он указал на стену вытянутыми руками. Отштукатуренная поверхность никак не отреагировала на его взмахи, издеваясь над ожиданиями. Кетти победно вскинула брови.

– И вот сейчас! – Джо сделал шаг правее, продолжая указывать на однотонный участок.

– Что ты пытаешься сделать со стеной? – Брен, судя по голосу, тоже уверился в провале. – Она не испугается твоих возгласов и не убежит.

– Сейчас, подождите, сейчас…

Джо несколько раз менял положение и тыкал в белое пятно. С каждой секундой его старания всё больше походили на несмешной розыгрыш. Олаф успел украдкой зевнуть, а Саймон – недовольно глянуть на Кетти, которой он теперь задолжал обед в пиццерии, когда что-то изменилось. Наблюдатели и сами не поняли, в какой момент стена, на которую указывал Джо, была замещена голубовато-серой дверью.

Брен дёрнулся назад от неожиданности.

– Вы все тоже это видите?

– Он призвал её прямо сюда, – разочарованно протянула Кетти. – А вы думали, она только по коридорам шастает?

– Если чес-стно, то да, – выдавил ошарашенный Олаф.

– Я тоже, – сказала Шерри. – Я и представить не могла, что эта дверь может встроиться внутрь другой комнаты. Это как-то ненормально.

– Это же карманное измерение. – Джо был явно доволен собой. – Оно может появиться в любой точке, но почему-то только в пределах нашего этажа. А так хоть на полу будет. Или на потолке.

– Сочиняет. – Махнула рукой Кетти. – Никогда такого не было.

– Это не значит, что так не бывает. Ещё чуть больше экспериментов, и мы столько всего узнаем… – Джо хотел любовно погладить дверь, но наткнулся на голую стену. – А, ушла.

– Молодец. – Саймон похлопал, довольный успехом и выигранным обедом. – Я из фокусов всегда умел только средний палец откручивать.

Он продемонстрировал процесс, не особо усердно скрывая то, как согнул палец к ладони, чем вызвал смешки коллег. Глядя на их весёлый настрой, Олаф в очередной раз задумался: зачем им вообще все эти игры и разговоры, если они могут вот так легко показывать друг другу аномалии и подшучивать над ними? Разве не этим доверием характеризуется то, как здорово они ладят? И чего Саймон придумывает лишние хлопоты? Вечно этому неугомонному парню не сидится на месте. У него словно торчала заноза в одном месте. Однажды Саймон от избытка фантазии поменял все плакаты с предупреждениями на киношные постеры, так что вместо «Не суйте руки в непонятные отверстия» они гласили: «Я твой отец» и «В некоторых местах Вселенной вы не одиноки». Его за это, само собой, по головке не погладили. Руководитель отдела весьма строго относится к порядку. Он заявил, что пусть шуточки Саймона и не вредят работе, но уместными будут смотреться в другом месте. Возможно, вместе с самим шутником, если тот не угомонится.

– Люблю, когда люди умеют разрядить обстановку, – похвалил Саймон за фокус.

– Странно, что у него вообще получилось. – Кетти бездумно накручивала кончик хвоста на палец. – Иногда мы эту дверь по полдня не можем найти.

– Может, она любит внимание? – предположил Брен.

– Она неживая. У неё нет разума. Она не может любить.

– Прямо как моя учительница в начальной школе, – произнёс Саймон.

– Ты иногда такой дурак! – не выдержала Кетти, и парень демонстративно поклонился под смех коллег. – Ты не думал пойти в комики?

– Думал. Пробовал. Меня не взяли: сказали, слишком смешной. Ну, знаешь, есть же какой-то порог дозволенного юмора, всё такое. Если много смеяться, можно получить кровоизлияние в мозг.

– Ага, конечно, – гоготнул Брен. – А если уколоться о кактус, на пальце вырастут иглы. И прочие небылицы из разряда «Мне так бабушка в детстве рассказывала, она врать не будет».

Они достигли той точки весёлого и беззаботного щебетания, когда обсуждение любых глупостей воспринималось как что-то само собой разумеющееся. И не порицалось. Саймон верил, что если люди не могут с видом матёрых профессоров обсудить, почему круглые пиццы кладут в квадратные коробки, то и на серьёзные темы они никогда адекватно не поговорят. Ведущую роль в любом коллективе играло единение душ, когда разные по характеру люди пели в унисон. Когда мировоззрение не мешало двигаться в одном направлении, будь то разговор или общее дело.

Они были разными, вся эта неповторимая шестёрка: скромный заика, порой бестактная зубрилка, умный дядя в костюме, любительница высоких технологий, вечный оптимист и… Джо. Загадочный и не позволявший пробиться в своё личное пространство парень, который мало что о себе рассказывал. Об увлечениях отвечал уклончиво и без желания, о личной жизни так вообще помалкивал. А ведь вроде бы умел подстраиваться под весёлую компанию, и его инициатива с фокусом подтверждала это. И всё равно Саймону порой казалось, что Джо пересиливает себя, а его дружелюбие как будто вынужденное. Предавать этому значения не стоило. Парень мог быть типичнейшим интровертом, который скрывает, какой для него это труд – сходиться с людьми.

Их веселье прервали. В комнату вошёл мужчина, и вместе с ним в помещение втекла основательная строгость. Обычно даже Саймон заражался серьёзностью, когда смотрел на сосредоточенное лицо руководителя.

– Доктор Фолкберг, – поздоровались с ним все.

– Весь минус второй сотрясается от вашего смеха. Перерыв почти окончен. Возвращайтесь к работе, – велел он. Кому, как не этому человеку, знать о точном времени.

Шестёрка дружно рассосалась.

Глава 1б

Разговор в полиции был долгим и изматывающим.

Хельга вернулась домой под утро, скинула обувь, верхнюю одежду и упала на неразобранную кровать. Туман в голове ещё не рассеялся. До синяка на лице было больно дотрагиваться, но сильнее всего жгло в груди от злости.

Конечно же, полиция ничего не будет делать. Более того, они встретили её столь неуместными безразличными вопросами, что Мантисс поначалу впала в ступор. Вместо того чтобы выслушать рассказ о нападении в её квартире, двое мужчин в форме поинтересовались, сколько она выпила до этого, замужем ли и почему обыкновенно так поздно возвращается домой. А потом заставили Хельгу четыре раза в подробностях описать происшествие, часто перебивали и влезали с уточняющими вопросами посреди рассказа вместо того, чтобы задать их позже. Мантисс уже тогда хотелось отчитать их за неумение вести диалог, однако титаническими усилиями воли сдержалась. Почти два часа она оставалась без еды и воды, пока её гоняли по одним и тем же воспоминаниям. Когда четыре круга ада завершились, мужчины многозначительно переглянулись, и один из них развёл руки в стороны.

– Даже не знаю, как мы будем их искать. Вы же не описали ни одной внешней приметы.

Это была загвоздка, о которой Хельга и без них прекрасно знала. Однако они могли проверить дорожные камеры на повороте возле дома и чуть дальше по улице. Вдруг незнакомцы надели маски у подъезда или припарковали машину в относительной близости, так что удастся отследить номера? Или опросить жильцов: кто-то из них мог видеть что-то подозрительное.

Нет, бравые защитники спокойствия не станут напрягаться. Они приняли заявление Хельги и, скорее всего, отложили его в дальний ящик. Подумаешь, кто-то вломился в квартиру одинокой женщины. Радуйся, глупая, что не изнасиловали и не убили! Хотя и в этом случае нашлись бы отговорки: так любимые обществом «Сама виновата!», или «К порядочным женщинам в квартиру не вламываются!», или «Нужно было ставить сигнализацию и камеры прямо в квартире». Мантисс мысленно плюнула в невидимых порицателей и перевернулась на другой бок. Её тошнило от того, какой помойкой иногда представало их общество.

Хельга дремала недолго, каждый раз просыпалась от неудачной позы и болевшего лица. Кожа горела, словно к ней приклеили раскалённые листы. Мантисс пребывала в состоянии полубреда, и ей снились неприятные вещи. То примерещилось, что кто-то выдернул одеяло, и тело лежит на твёрдой и холодной поверхности. То почудилось, будто в комнату зашли и подёргали спящую за плечо, а потом ещё и ещё. Хельга понимала, что это всё болезненные миражи, но заевшую пластинку повторений и неугомонный каскад образов невозможно было остановить, не пробудившись полностью.

Что Мантисс в итоге и сделала. В голове стоял туман. Такой вязкий и липкий, не мешавший видеть, но мешавший думать. Приняв обезболивающее, Хельга заварила чай и уселась на кухне. Сегодня бело-голубые оттенки мебели не расслабляли, а казались почти однотонно серыми.

Она всё ещё жила в квартире Эдгара Мантисса и о переезде не помышляла. Один раз сделала в ней ремонт, выбросив всю старую и пыльную мебель и освободив немалое пространство. Особенно в пустующей комнате отца. Массивные часы, такая же тяжёлая и неподъёмная на вид кровать, ужасающий видом шкаф… Почему люди делают такие увесистые махины, которые не только загромождают комнату, оставляя мало места, но и вселяют чувство тяжести в обитателей? Хельга любила компактные, миниатюрные вещи, о которые взгляд не спотыкается.

Изменению подверглась также гостиная. Телевизор Мантисс включала раз в год, поэтому в итоге избавилась от бесполезного ящика. Когда-то его называли окном в мир. Сейчас ноутбук удовлетворял все потребности Хельги в работе и развлечениях. На помойку также отправился линявший ковёр. А вот выбросить старый кофейный столик она не смогла, поэтому отдала его в городской дом престарелых. Вместо него Мантисс поставила новый, более удобный, и устроила в углу небольшую художественную мастерскую. Которая тоже теперь собирала пыль, как до неё это делал телевизор.

Кухню Хельга почти не трогала. Заменила пару панелей на стенах, обновила столовые приборы. Эдгар сам часто облагораживал эту комнату, считая, что здоровье напрямую связано с чистотой и порядком на кухне. После него она сохранилась почти безупречной.

Уже в участке, перебирая детали истории по третьему разу, Хельга вспомнила слова незнакомцев. Это было несложно, ведь она расслышала не больше пары фраз. Её зацепило имя «Гремгольд». Так звали их нанимателя? Или какого-то знакомого Мантисс, через связь с которым можно было бы выяснить мотив незнакомцев? Не оставалось сомнений в том, что выбор жертвы был неслучайным и нападавшие искали нечто конкретное.

Хельга выловила чаинки ложкой и стала задумчиво рассматривать их. Внутри кипела жажда справедливости, но к собственному разочарованию, пострадавшая понимала, что без помощи она едва ли найдёт ответы. Скорее всего, её коснулся отголосок чьей-то вражды. Так верзила случайно толкает прохожего, пока разбегается, чтобы врезаться всем корпусом во врага. Вот и Мантисс задели плечом и тут же забыли. Драка проходит где-то в стороне, но незначительный ушиб всё равно саднит и досаждает.

Капли с ложки упали на стол. Хельга сбилась с мысли, переключившись на янтарные кляксы, и с досадой подумала об отвлекающих особенностях бытовых мелочей. Вся жизнь состоит из них, и это просто ужасно. Сколько полезного человек мог бы обмозговать и сделать, если бы по сто раз на дню его не занимали мысли: как замыть пятно на рукаве; где потерялась иголка; скоро ли испортится ужин; когда там оплачивать интернет; когда дверь в спальню начала так противно поскрипывать и что с этим можно сделать…

Возможно, Хельге всё же следовало позвонить бывшему жениху и спросить, не к нему ли приходили те незнакомцы. Она представила, как пройдёт их диалог, и её передёрнуло. Сначала Мэтт пожалеет её, и это будет даже искренне. Потом он начнёт отрицать причастность и обязательно напомнит, что, окажись он там в ту злополучную ночь, ничего не случилось бы. Он всегда был готов броситься защищать её, хотя за этим скрывалась банальная жажда контроля. Мэтт был помешан на контроле, из-за чего в итоге и рассыпались их отношения. Не только по одной этой причине, несомненно.

Мантисс отставила кружку и снова пошла в спальню. Возможно, ей удастся выкроить ещё часок сна, тем более что обезболивающее начало действовать и боль отступила. Хельга не любила спать. В последнее время ей почти не снились сны, а пробуждение редко не сопровождалось странными фантазиями. Из-за травмы, полученной пять лет назад вследствие воздействия на её сознание, Мантисс испытывала состояние оторванности от собственных воспоминаний. И если в течение бодрствования эти ощущения почти не мешали ей, то после сна значительно усиливались. Хельга не чувствовала связи с предыдущим днём. Из-за этого ей мерещилось, будто его проживало другое существо, а Мантисс просто передались его воспоминания. Когда она ляжет спать, её сознание тоже умрёт, а на смену придёт другое существо. Это было крайне неприятное и, без преувеличения, страшное представление. Раньше Хельга об этом не задумывалась, хотя разрыв в сознании во время дрёмы (тот период, когда снов ещё нет, но человек уже спит) происходил и до этого, только не был таким пугающим. Да и чувство, будто твои воспоминания на самом деле чужие… Не то, что человек мечтает испытывать после пробуждения.

А ещё (и Хельга точно это помнила) когда-то для неё цвета имели пол. Нет, не совсем так. Ей просто нравилось ассоциировать цвета с гендерами. Откуда пришли эти объединения столь разных параметров, Мантисс не рискнула бы предположить, но знала, что в очень раннем возрасте эта привычка помогала ей запоминать и делала детские игры более увлекательными и насыщенными. И это было не банальное следование стереотипам, мол, розовое для девочек, а красное – цвет страсти и похоти. Хельга не вещи наделяла характеристиками в соответствии с их оттенком, а сами цвета отождествляла с мужским или женским полом. Став постарше, она перестала опираться на эти характеристики, но не забывала о них. И вот теперь… сохранилась лишь мысль, но не знание, какого пола был какой цвет. Мантисс всегда считала свои ассоциации базовыми, взращенными в ней вместе с её личностью, поэтому их потеря являлась очередным шагом к распаду идентичности. Тревожный сигнал.

Лёжа в постели, Хельга подтянула к себе маленькую подушку в виде глазастого сердца – подарок, сделанный Мэттом на годовщину их отношений. Мантисс понимала, что не вполне справедливо подозревает бывшего возлюбленного. Он не был святым и мог, конечно же, впутаться в переделку, особенно с его привычкой рьяно отстаивать свои права и привилегии. И всё же Хельга понимала, что в ней по большей части говорит застаревшая обида, сохранившаяся после разрыва их отношений. Хотя она с теплотой вспоминала лучшие дни вместе, избавиться от мысли, что весь опыт свиданий с этим человеком был одно большой ошибкой, так и не сумела.

Мэтт был преуспевающим журналистом с пробивным характером. Он писал короткую заметку о второй книге Мантисс и контактировал с ней для получения некоторых подробностей. Так они и познакомились, прониклись умом друг друга и стали встречаться. У них было много общего, и страсть вспыхнула стремительно. Хельга сама поражалась тому, как быстро и неукоснительно нёсся их любовный поезд, забывая тормозить на нужных поворотах. Судьба будто расписала их роли заранее, и ни у кого не оставалось сомнений, что эти двое побегут под венец. Они так и планировали, но незаметные поначалу противоречия зрели и множились, пока не набухли ядовитыми почками. Мэтт потихоньку начал уставать от неосознанных стремлений невесты манипулировать, как она утверждала, на «благо их семьи». Хельгу же подавляли порывы жениха контролировать каждое её действие. Помимо этого обнаружились другие трудности, которые молодые люди не были способны преодолеть. То ли опыта не хватало, то ли мудрости не набрались. Раздражительность там, нежелание мириться здесь… Разрыв оказался таким же неминуемым, как пророченный ранее брачный союз. Оба не были такими уж знаменитыми фигурами, но парочку статей в местных газетах их разлад заслужил. Хельга до сих пор хранила номер, в котором какой-то журналист через едкие метафоры описывал, как разбегаются по разным углам увлечённые собой и своим творчеством писаки, не способные найти компромисс.

Сейчас Мантисс почти не расстраивалась, когда вспоминала о прошлом. Ну, подумаешь, неудачный опыт. Зато она уяснила, что одной ей нравится жить куда больше. А поскольку над ней не стоят всякие тётушки, бабушки и прочая армия женщин, твердящих, что молодой красавице необходимо искать мужа, а уже потом строить карьеру, никто на Хельгу не давил, и она могла жить в своё удовольствие и не торопиться. Возможно, когда-нибудь ещё засияет её звезда семейного счастья.

Как говорила хорошая знакомая Мантисс, Делла, с которой она раз в два месяца заваливалась в кафе и обсуждала разные мелочи: «Твоя половинка ждёт тебя где-то там, даже если сама об этом не догадывается». Неунывающая оптимистка эта Делла! Её светская мудрость каждый раз изумляла Хельгу: знакомая могла повторять одну и ту же истину десятками способов так, что каждый раз казалось, будто она говорит что-то свежее. Однажды Делла, верившая в судьбу и предназначение, сказала вроде бы стандартную фразу поддержки: «Не унывай, подруга! Небеса уже назначили тебе твоего суженного. Если будешь искать, обязательно найдёшь человека, с которым тебе будет невероятно интересно». Хельгу это почему-то погрузило в глубокую рефлексию, так что она даже ответила, хотя обычно воздерживалась от комментариев к подобному роду премудростей: «Да я, кажется, встретила такого. Но он, увы, не человек».

За воспоминаниями Мантисс задремала и проснулась к обеду. Разогрела вчерашнюю солянку, поставила на плиту чайник и задумчиво уставилась на вышивку на кухонных полотенцах. Торопиться ей было некуда: клиентов в этом месяце было мало, и ближайший сеанс назначен на послезавтра. После удачных статей и книг Мантисс вернулась к деятельности психолога, открыв частное предпринимательство. Порой дела шли в гору – особенно много клиентов появлялось после издания книг. Бывали моменты спада, но в целом Хельга, помогавшая себе редкими в последнее время семинарами, существовала на среднем заработке.

Покончив с едой, Мантисс включила ноутбук и проверила электронную почту. Верхнее письмо было от доктора Патрика Фолкберга – третье за месяц. Какой же он настырный! Хельга и рада бы посмеяться над его упорством и сделать вид, что оно её не будоражит, да вот… Было в нём кое-что, проникавшее в самое сердце Мантисс.

Первое письмо от Фолкберга привело её в замешательство ещё на начальных строчках, ибо человек этот со всей искренностью представлялся руководителем отдела МС-12 в институте имени Гр. Ш-и. Хельга тогда минуту неподвижно пялилась в экран и почти не моргала, обдумывая информацию. Она не следила за новостями и, к собственному стыду, за последние годы растеряла все контакты с тем местом, но почему-то верила: её знакомый и тогдашний руководитель, амбициозный Стив Амберс, доведёт работу отдела до ума и проработает там до старости. И вот выясняется, что его место занял другой человек. Мантисс решила, что это обман и даже позвонила в институт, чтобы убедиться, числится ли среди их сотрудников Патрик Фолкберг. Ответ был положительным. Узнав об этом, Хельга не то чтобы расстроилась, но словила холодок на коже: приход незнакомца на должность означал, что теперь все ниточки, связывавшие её с институтом, порваны.

Ещё больше поражало содержание писем. Фолкберг приглашал Мантисс, уважаемую сотрудницу, проконсультировать его команду. Кратковременный, при этом оплачиваемый визит. Что-то вроде билетика в прошлое с возможностью избежать полного погружения в эту трясину. Хельга подозревала, что Фолкберг при личной встрече предложит ей работу, пускай в электронных сообщениях на это ни намёка, и содрогалась от перспективы угодить в несмешную пародию сцены пятилетней давности. Она ценила свой опыт в институте, полученный, без преувеличений, слезами и кровью, однако работа там – пройдённый этап. Нельзя мечтать о саморазвитии, ступая на истоптанные дорожки. Мантисс всегда держала в уме, что на прежнее место работы путь закрыт. Помышлять о возвращении, даже кратковременном, было… неправильным.

На первое письмо Хельга не ответила. На второе она заставила себя напечатать несколько строчек отказа. И вот пришло третье, подтверждавшее, что слова «нет» Фолкберг не понимает. Почему он продолжает настаивать? Зачем ему нужна консультация бывшей сотрудницы, когда можно нанять множество тренеров-профессионалов?

Третье письмо было другим. Вместо консультации доктор просил оказать ещё более сложную и лучше оплачиваемую услугу, связанную с объектом изучения. Встреча кратковременная, одноразовая. Мантисс напряглась. То ли Фолкберга и впрямь отпугнул её отказ, так что он спешно придумал новое поручение, то ли он с самого начала держал второе предложение про запас. Хельга нажала на «ответить» и осторожно поинтересовалась, что именно от неё требуется в этот краткий визит. Она по-прежнему была настроена негативно, просто в ней взыграло любопытство. Плюс ей казалось, доктор скрывает истинные намерения (или паранойя, связанная с институтом, взыграла с новой силой), и, показав ему свою заинтересованность, Мантисс могла подбить его на откровение. Ещё лучше, конечно же, позвонить Фолкбергу по личному номеру и огорошить внезапными расспросами, но вот незадача: Мантисс порыскала по сайтам и не нашла контактной информации, а в институте ей, скорее всего, его не дадут. Кто она такая, чтобы выпрашивать личные номера тамошних сотрудников?

Отправив письмо, Хельга подумала, что сама попалась на уловку. Фолкберг мог написать про объект изучения исключительно для того, чтобы заинтриговать её и расшатать упрямство. Очевидно, он приплёл МС для более успешных переговоров. Ну и ладно. Мантисс не собиралась возвращаться в институт, какое бы дело доктор ещё ни придумал для неё. И сколько бы денег ни предложил.

Хельга с минуту задумчиво пялилась в экран, пока не осознала, что Фолкберг не ответит ей так скоро. Она заглянула в папку со спамом, прежде чем очистить её. Всегда так делала, пусть и осознавала: ничего стоящего там всё равно не найдётся. Упорные представители какой-то очередной секты «истинно верующих» пытались навязать через заголовок интерес к их письму. Что-то о бессмертии души и перерождении в более совершенном теле в следующей жизни. Мантисс всегда вопрошала, что людей привлекало в реинкарнации. Чисто гипотетически, если бы перерождение существовало в том виде, в каком его зачастую описывают – духовный опыт с запрятанной где-то глубоко в мозгу памятью о прошлых жизнях, – реинкарнация была бы бессмысленна. Главной ложкой дёгтя была, конечно же, стёртая или запечатанная память. Отсутствие осознания полученного опыта превращает каждую новую жизнь в уникальную, и перерождение теряет качественное значение. Если пятьдесят третья жизнь ощущается и проживается так же, как единственная, то какая вообще разница, сколько их было до этого? Это ни на что не влияет, и если Хельге в конце не обещают подарить вселенскую медаль за сотню перерождений, чихала она на такое счастье.

Через пятьдесят минут после отправки сообщения Фолкбергу на электронную почту Мантисс пришло письмо. Да такое, что ей стало совсем уж дурно. Адресант будто нарочно назвался знакомым Хельге именем, чтобы поиздеваться над ней. Она знала, что этот человек не мог написать, ведь он был мёртв. Словно передразнивая её недавние мысли о перерождении, сообщение ей слал призрак. Или, что более вероятно, человек, имевший представление о крайне щепетильных событиях, чтобы одним метко выбранным псевдонимом приковать к своему посланию.

«От кого: Грег Биллс».

Оправившись от потрясения, Хельга неодобрительно хмыкнула. А почему уж тогда не Энди Солерс? Её бы сильнее проняло от этого имени. Встряхнувшись, Мантисс прочитала письмо. «Не нужно на него отвечать» – стояло в самом конце, чтобы больно бить по тянущимся к клавиатуре пальцам. «Ваше действие или бездействие и будет служить ответом».

Хельга долго сидела на месте, покусывая заусенцы. Один ободрала до крови, с запоздалым сожалением проследила за проступающей капелькой и пошла промыть ранку. Мантисс удивлялась своему внешнему спокойствию, хотя её подмывало забегать по комнате и закричать что-нибудь бессмысленное.

Спустя полчаса пришёл ответ от доктора Фолкберга. Теперь продуманный до мелочей отказ Хельги не виделся ей такой уж необходимой мерой. Сообщение от «Грега Биллса» смешало её убеждённость с долей сомнений. В нём было столь много редкостных крупиц информации, о которой могли знать лишь единицы, что причислять адресанта к злому шутнику было бы ошибочным. Он был в курсе деталей, доступных избранным. Но даже не это взбаламутило спокойствие Мантисс. Её восхитило, что письмо пришло именно сегодня, конкретно между её кратким сообщением доктору и его ответом. Тот, кто представился покойным, был либо хакером, либо следил за перепиской одного из участников. А поскольку в ноутбук Хельги физически никто не залезал в эти пятьдесят минут, слежке подвергался, очевидно, электронный ящик Фолкберга.

Потребность излить душу и рассказать о насыщенных сутках в очередной раз болезненно ударила Мантисс под дых. У неё были знакомые и даже, в каком-то смысле, друзья, с которыми она иногда виделась в перерывах между сеансами. Или в свободные дни, которых у Хельги оказывалось больше, а вот договориться с вечно занятыми знакомыми было тем ещё испытанием. И ни с одним из них она не могла быть полностью откровенной, а уж тем более поделиться кусочком прошлого, в котором она путешествовала по подземным этажам в компании одержимого злой сущностью тела. Ей так был нужен совет…

Хельга напечатала короткое послание «Грегу», догадываясь, что на её вопрошание никто не ответит. На той стороне молчали, хотя письмо дошло до получателя. Последние сутки походили на глупый розыгрыш, каждый этап которого сводил жертву с ума всё больше.

«Вам нужно ответить на приглашение Патрика Фолкберга», – гласило послание от призрака.

У Хельги разболелась голова, и она приняла ещё одну таблетку. Ей требовалось решить, какой ответ дать доктору Фолкбергу. Следовало помнить, что её ни к чему не принуждали и выбор оставался исключительно за ней. Однако предложение «Грега» оказалось настолько интригующим, что Мантисс начинала чувствовать себя невольницей положения. Что же делать?

Глава 2а

– Он исчез, – констатировал Джо Файхви, делая пометку в журнале. – Всё, нет больше моего пряника.

– Тебя это сильно задело, да?

Кетти Лорделли пошире отворила дверь и заглянула в узкую комнату. Коморка, не иначе. В неё едва втиснется один человек. В этот раз дверь с треугольником материализовалась почти в конце сектора «А» между кладовой и седьмым кабинетом. Иногда приходилось искать её прямо внутри помещений, когда по каким-то причинам аномальная комната выбирала показываться не в коридоре. Поэтому Кетти и Джо начинали рабочий день с обхода всех кабинетов. Сами же обосновались во втором, удивляясь тому, как много для их скромной семёрки на этаже пустующих помещений.

– Моя коробка стоит. – Девушка толкнула мыском единственную вещь на голом полу. – Уже третий месяц. Твой пряник был каким-то особенным?

– Наверное, он просто провалился в иное пространство. Застрял меж реальностями, – сказал Джо с нотками разочарования. – Или исчез из существования.

– Как это? – спросила Кетти, невольно подмечая, что тёмно-синий свитер коллеги до боли напоминает её собственный. Только на два размера больше.

– Ну мы же выяснили, что время в комнате идёт в обратную сторону. Когда предмет становится частью комнаты, его жизненный цикл начинает идти в обратную сторону. Вот я и подумал, что, глядишь, мой пряник дошёл до той точки, когда… когда его вообще не было. Обратился в энергию.

– Пряники не из энергии делаются, а ингредиентов. Разных. – Кетти не хотелось в очередной раз демонстрировать, как далека она от мира кулинарии. – Где мука? Где сахар на месте твоего пряника? Тут ничего не осталось.

– Значит, он всё-таки потерялся.

Как пропал месяц назад горшок с кактусом, также оставленный в комнате на длительный период. Джо отшучивался, что она их попросту съедает, однако хотелось найти более разумное объяснение. Вещи пока только пропадали, но никогда не появлялись. Тогда почему, если верить многократно переложенной байке, Хельга Мантисс при первом знакомстве с комнатой видела внутри посторонние предметы? Откуда они там взялись, если Мантисс сама ничего внутрь не клала? Когда Джо и Кетти приступили к изучению комнаты с треугольником, она предстала пустой. Кто бы ни открывал её, ситуация не менялась. А жаль.

Возможно, теперь комната будет время от времени показывать их кактус и пряник, раз уж она «позаимствовала» их. Да в это слабо верилось. За весь месяц Джо Файхви ни разу не видел потерянный горшок с растением. Он испарился с концами.

– Давай пройдёмся по стандартным пунктам. – Джо вздохнул. – Измерим температуру воздуха внутри. Ощупай коробку. Только не забудь про перчатки. Нужно измерить длину её боков, если она вдруг ужалась.

– Да знаю я! Не нужно каждый раз озвучивать это.

Однако в изменения они тоже не верили. Неорганические предметы сохраняли форму, и проследить по ним изменение времени внутри комнаты было почти невозможно. То, что они тоже подвержены аномалии, помог доказать эксперимент с листом бумаги. Кетти оставила его в комнате, а спустя какое-то время срезала уголок ножницами. Через неделю лист вернулся в исходную форму. Такие странности становились заметны только при вмешательстве со стороны, но если предмет лежал месяцами нетронутым, то видимых отличий не наблюдалось.

– Пускай я и считаю эти рутинные проверки бестолковыми, мне нравится твоё скрупулёзное следование правилам, – похвалила Кетти.

– Ты бы за такого вышла замуж? – не отвлекаясь от занесения данных на весу, спросил Джо.

Он отметил, что Кетти выглядит далеко за двадцать. Тем не менее он никогда не слышал от неё хвастливых разговоров о победах на личном фронте.

– Если бы я и вышла за кого-то, то лишь за компьютер.

Джо искоса глянул на девушку. Вроде бы Кетти отшутилась, да в голосе на это ни намёка. Иногда она казалась ему таким ребёнком. Взрослые люди не могут нести такую чушь, которую иногда выдавала эта девушка. Хотя кое в чём они были похожи: Джо тоже не заводил семью, но исключительно из-за серьёзных намерений. Серьёзных, а не то что у этой Кетти. У Файхви не хватило бы на семью времени из-за карьеры и личностного роста. Джо вкладывал в себя и своё благополучие так много, что был бы скорее бременем для тех, кому предстояло жить с ним. Ему хватило ума понять это заранее и не ввязываться в ненужные отношения. Для мужчины его возраста и статуса посвятить себя работе и самосовершенствованию – нормальная практика. Никто не осудит. А Кетти? Иногда Джо казалось, что она возвращается домой, чтобы засесть за игровую приставку с пиццей под рукой. Странная она, в общем.

Будучи коллегами, они старались не обсуждать столь личные темы, потому им работалось комфортно. Зато перемыть косточки другим сотрудникам на этаже и за его пределами – святое дело!

– Саймон опять требует общий сбор в обеденный перерыв, – обронила Кетти, вертя коробку в разные стороны. – Не умеет останавливаться.

– Он просто хочет всем нравиться. Знавал я таких «звёзд». В моей школе каждый третий был никем, но хотел казаться кем-то.

– Когда мы всё-таки засунем сюда клетку с хомячком? А что? – Пожала плечами Кетти. – Уже давно напрашивается.

– Ты же знаешь, что с этим всё сложно. Если комната пропадёт на долгий срок, а еда у хомячка закончится… Да и нет смысла ставить подобный эксперимент. Мы и так знаем, что время идёт в обратную сторону. Ну омолодится твой хомячок, и что?

– Если так и будет, то я потом сама в неё залезу!

Хоть в этот раз она рассмеялась, чем вызвала у Джо вздох облегчения: не надо гадать, что в голове у этой девицы, и переживать, как бы она в самом деле не переселилась жить в аномальную комнату.

В последнее время их прогрессивный отдел преследовала стагнация похлеще той, что была до прихода доктора Фолкберга. Она не касалась разве что комнаты с треугольником, и на успехи Кетти и Джо смотрели как на цветущий оазис посреди пустыни. Комнату никто раньше не изучал, и поля для исследований – непочатый край! Даже притом что интересных свойств у аномалии было мало, и запас данных быстро иссякал. Направлений, куда можно двигаться, оставалось ещё очень много. Омрачали картину лишь незначительные пятна. Например, неплохо было бы понять, куда девались пропавшие предметы и как достать их обратно…

– А что касается Саймона, то, по-моему, ему просто скучно. – Кетти отошла на шаг, и Джо закрыл дверь. Оба собрали в коробку рабочие инструменты и почти синхронно двинулись по коридору. – Лучше быть таким открытым простачком, как Саймон. С ним хотя бы всё ясно.

– А с кем нет?

– С Олафом.

Джо удивлённо вскинул брови. Он знал, что Кетти, несмотря на показное ворчание, относилась к коллегам положительно или нейтрально и всегда десять раз обдумывала, прежде чем сказать о них что-то нехорошее. То же касалось и Олафа, поэтому услышать от Кетти, что он какой-то не такой, было неожиданностью.

– Я просто… – тут же стала оправдываться девушка, – наблюдаю за ним какое-то время. Он такой мутный.

– Он просто не любит говорить о себе. Уважай чужое право скрывать свою жизнь.

– Я уважаю. Мне ли не уважать! Просто Олаф… кажется, что он не на своём месте. Кто он там по образованию? Никто? Как его вообще взяли?

– Парень в творческом поиске. Пока работает с нами, а когда подыщет место, идеальное для своей башки, – отчалит.

Кетти пожала плечами и сдула лезшие в глаза пряди. Её огненные волосы казались горящим факелом в этом цветовом однообразии. Зато одевалась Лорделли в чёрно-белое, словно хотела слиться с окружающим.

Они не прошли и пяти кабинетов, как девушка выронила коробку с инструментами. Линейки, письменные принадлежности, калькулятор и прочие вещи разлетелись в стороны. Джо мысленно выругался, наблюдая, как скользит по полу термометр.

– Нога подвернулась, – пожаловалась Кетти и села подбирать ближайшие предметы. – Прости. Ненавижу эти балетки! Заказала новые, но они всё никак не придут.

– А выйти в ближайший магазин не проще ли? – Джо увидел отрицание на лице девушки. Помедлив, он приступил к подбиранию вещей. – Эх, современность! Мои соседи ленятся перейти дорогу в магазин и также ждут, когда им принесут продукты на дом. Скоро настолько обленимся, что нам будет далеко дойти до туалета.

– Скорее бы уже пришли мои новые балетки. Дурацкая обувь! – причитала Кетти. – Из-за неё нога подвернулась.

– Да, я слышал.

Джо сделал тройку шагов до откатившегося к стене файла с листами. Подняв его, Файхви заметил, что тот лежал рядом с мистической дверью с треугольником.

– О, и ты тут. – Джо похлопал её, как старого приятеля. – Преследуешь нас? Эх, я уже разговариваю с неживыми предметами. Социализация пагубно влияет на нашу рассудительность.

– Он не на своём месте, – сказала Кетти, вызвав недоумение коллеги.

– Кто «он»? Комната женского рода. Как и дверь.

– Я про Олафа. Мутный он какой-то. Я наблюдаю за ним некоторое время, знаешь ли, так что мой вывод не с бухты-барахты.

Джо изумлённо захлопал ресницами, сверху вниз смотря на елозившую по полу Кетти. Скачки её мыслей начинали ставить в тупик.

– Допустим…

– Не то что Саймон. С ним всё ясно. Лучше быть открытым простачком, как он.

– Кетти. Мы уже обсудили Олафа и Саймона, зачем ты снова это говоришь?

– Разве? Кстати да, Саймон! Он просил собраться в комнате отдыха на обеденный перерыв. Никак не успокоится!

– Слушай, это уже не смешно, – Джо начинал теряться и оттого выходил из себя.

Его тон был резким. Кетти, продолжавшая как ни в чём не бывало складывать предметы в коробку, удивлённо воззрилась на коллегу. Как раз пристраивала последний карандаш сбоку, но он скатился по наклонной обратно на пол.

– Я не смеюсь! Он и впрямь просил нас собраться. Ты хочешь пойти? Я не особо. Единственное место, куда бы я хотела залезть, – это вот в ту комнату. – Кетти указала на дверь с треугольником. – Может, тоже помолодела бы, как твой кактус до исчезновения.

Джо любил подурачиться, но вместе со всеми. И терпеть не мог, когда дурачили его. Шутки, ставившие в тупик, не вызывали ничего кроме раздражения. Вот и сейчас оно затопило Джо, так что он прикрикнул, не подумав:

– Если тебе не о чем больше поговорить, то просто помолчи! Зачем повторять одно и то же?

Изумление и обида, отразившиеся на лице Кетти, ещё сильнее запутали Джо. Она казалась ребёнком, на которого несправедливо повесили обвинение.

– Если тебе не хочется меня слушать, то говори об этом прямо!

Схватив коробку, Кетти понеслась вперёд по коридору. Сбитый с толку Джо остался молча глотать воздух возле аномальной комнаты. Тогда до него начало доходить, что он попал не в глупый розыгрыш, а крайне нестандартную, аномальную ситуацию.

Это был первый раз, когда у их команды проявилось то, что впоследствии они назвали «синдромом обратного времени». А может, и не первый, просто раньше они этого не замечали. Тот, кто был подвержен кратковременному эффекту, точно не подозревал, что ведёт себя странно. Оттого Кетти весьма удивилась, когда Джо пересказал ситуацию со своей позиции. Доктор Фолкберг посоветовал им носить диктофон и включать его каждый раз, когда они работают с комнатой. А затем прослушивать запись.

Результат был поразительным. Джо и Кетти заговаривались куда чаще, чем им казалось. Эффект проявлялся исключительно в речи: человек говорил складно, но вдруг начинал повторяться. Двигаться в разговоре в обратном направлении. При этом ни на поведении, ни в других вещах это никак не отражалось. Эффект сохранялся не дольше десяти минут.

Вовлечённые в работу сотрудники заключили, что дело в длительности их контакта с комнатой. Вернее, с пространством внутри неё. Пришедший на эксперимент Олаф, которому на один день разрешили выполнять простую измерительную работу с линейкой и термометром, не испытал на себе того же эффекта.

– А вдруг со временем он будет сохраняться всё дольше и дольше? – представляла Кетти. – Вдруг однажды – через полгода или год – мы и сами начнём меняться?

– Мы же не часть комнаты. Мы будто что-то подхватываем из неё. Что-то, чего нельзя измерить существующими инструментами. В любом случае, нужно время и тщательное наблюдение, – констатировал Джо.

Комната никогда не разочаровывала их.

Глядя на коллег, Олаф Строссон думал, что выбрал самое скучное направление. Не то чтобы он имел какие-то особые компетенции для настоящих исследований. Но даже составление отчётов теперь виделось ему более увлекательным, чем медитативное протирание приборов и прочие необременительные мелочи, которые выполнял ассистент. Проблема заключалась ещё и в том, что у Олафа не было нужного образования. В химии он разбирался поверхностно, поэтому к исследованиям его не подпускали. И хотя Олаф умел подстраиваться и быстро учиться, на нынешней должности ему просто не в чем было себя проявить. Он проверял оборудование перед использованием, клеил бирки, сортировал документы по папкам в компьютере. Подавал инструменты Брену и, похоже, развлекал того разговорами. Длилось всё это не более четырёх часов в день. Потом Олаф бежал на другую работу.

Больше всего его разочаровывало то, что нетипичное место, о котором ходило много слухов и домыслов, на поверке оказалось не лучше любых других. Разве это само по себе не поразительно – работать с аномалиями? В мире их не так много, и о людях, которые изучают аномалии, обыкновенно отзываются как о первопроходцах или путешественниках. Им завидуют. Вот и Олаф был шокирован, когда впервые увидел перемещавшуюся в пространстве дверь. Был озадачен узнать об МС-12 и до сих пор не до конца верил, что ему не вешают лапшу ради сохранения тайны. А потом удивление прошло, когда работа с необыкновенным превратилась в банальность. Изучая аномалии, люди обязаны делать что-то феноменальное. Ничего такого тут не происходило. Каждый шаг был предсказуемым, не отличавшимся от того, что делали миллионы других исследователей более простых вещей по всему миру. Оттого «приключение» оборачивалось рутиной. Вероятно, поэтому общественность особо не интересовалась институтом, а все рассказы тех, кто после увольнения говорили знакомым об объектах, не вызывали ажиотажа. Необычная вещь? Ну да. А что вы с ней делаете? Вот это и это, собственно, как и на других работах. Скука.

Олаф отодвинулся от монитора и потёр глаза, которые всегда болели после долгого разглядывания экрана. Он знал, что Брен вообще не мог работать с компьютерами из-за редкой генетической болезни, и эта обязанность ложилась на помощников. Учитывая, что в современном мире без компьютеров обходятся редкие профессии, приходилось выкручиваться.

– Без таблеток не только мониторы, но и весь мир кажется ослепительно ярким, – пояснил однажды Брен. – Я вижу цвета не так, как положено. Они врезаются мне в глаза, и кажется, что через них ввинчиваются прямиком в мозг. Долгое созерцание чего-либо вызывает у меня мигрень.

А Олаф ещё на свой дефект жаловался.

– Операция может это ис-с-править?

– Сомневаюсь, что виноваты глаза, – улыбался Брен. – Проблема сидит в участке мозга.

Олаф подумал, что с подобными трудностями Брену невероятно повезло устроиться на работу. Почему он их попросту не утаивал – хороший вопрос. Олаф бы так и сделал. Увы, свой дефект он никак не мог скрыть, из-за чего ему часто отказывали в должностях, где требовалось много говорить. Это злило.

Когда данных, которые необходимо было внести в базу, скапливалось слишком много, Олафу разрешалось уходить в десятый кабинет. Он был условно его, но парень редко пользовался возможностью уединиться. Он был уверен, что получил отдельное помещение лишь для галочки в отчёте. На их этаже было много пустых и по сути ненужных кабинетов, казавшихся коморками из-за размеров. Говорили, что на других минусовых этажах кабинеты были в разы габаритнее, но проверить было нельзя. Из всех пустующих Олаф выбрал десятый, потому что он прилегал к лаборатории, которую он считал своим основным рабочим пространством.

– Тебе котёнок не нужен? – спросил Олаф.

– Я не ослышался? Ты спросил про котёнка? – Брен оторвался от микроскопа.

– Да.

А ещё Олафу не нравилось, когда люди не понимали его, даже если он говорил чисто. Это обесценивало те усилия или удачу, благодаря которой получилось выговорить фразу с первого раза.

– Что это вдруг за раздача бесплатной шаурмы? Или ты про живого? Ладно, я пошутил, – тут же добавил Брен. – Вдруг ты из тех нежных любителей природы, что вздрагивают от любого намёка на насилие. Или ты предлагаешь купить дорогого породистого, потому что твоя соседка не знает, куда девать весь выводок её кошки?

– Нет. Я нашёл его на улице.

Пару дней назад Олаф возвращался поздно вечером после смены в магазине и заметил этого малыша на обочине в свете фонаря. Парень не считал себя поэтичной натурой, но этот луч, освещавший маленький комок, был прямо-таки сигналом свыше. Котёнок оказался живым, но был слишком слаб, чтобы встать на лапки. Олаф подумал, что до утра он не доживёт, если немедленно не вмешаться в его судьбу. В другой вечер парень, может, и прошёл бы мимо, посчитав, что имеет право остаться в стороне и не считать себя при этом злодеем. Он верил, что бездействие не может приравниваться к преступлению ни при каких обстоятельствах, потому что люди и не обязаны принимать на себя ответственность за других. А вот если они это делают по соображениям морали или чего-то ещё, то такие поступки необходимо высоко оценивать. Ведь люди проявляют усилие, вмешиваясь в чужие проблемы. Они не должны, но делают. Поэтому Олафу виделись несправедливыми вопли моралистов о том, что нынешнее поколение зациклено на себе и слишком чёрствое, чтобы помочь человеку на улице. Никто никому ничего не обязан, если только это не работа – спасать людей.

Однако, несмотря на установку, в этот раз Олафу не было трудно остановиться, проверить котёнка и даже отнести его в зооклинику. Небольшое вечернее приключение приятно разбавило серые будни. А впереди были не менее интересные поиски нового владельца для пушистого комка.

– Если он тебе не нужен, зачем тогда подобрал? – резонно спросил Брен.

– Так получилось.

Наверное, было бы лучше сказать: «Стало жалко», но то была бы не совсем правда. Олаф увлёкся катанием на колёсиках стула и едва не завалился вперёд. Столешница помогла избежать позорного поцелуя с полом.

– Мне не нужен питомец, – сказал Брен.

– Уж-же есть?

– Кто знает. Может, я просто не умею ухаживать за кем-то, кроме себя.

– К чему такая с-с-скрытность? Ты же не на допрос-се, – удивился Олаф.

– Извини. Привычка.

За Бреном и раньше замечали некоторую увёртливость в ответах. Олаф не мог судить его строго: он и сам не любил рассказывать о себе лишнего. Однако что такого в вопросе о питомце? Безобидное любопытство, не более.

Манера ответа Брена напомнила Олафу об одной новости.

– Я с-с-слышал, что на минус-с четвёртом держали своего питомца. Крыс-су или хомяка. Это правда?

– Откуда же мне знать? – пожал плечами Брен.

– Ты раз-зве не работал на минус четвёртом?

Это заявление заинтересовало Брена. Он даже отклонился в кресле, чтобы посмотреть прямо на своего ассистента.

– Я бы предпочёл ответить «нет» и забыть об этом, но ты ведь не пальцем в небо тыкаешь, да? Кто тебе рассказал?

Тон – всё такой же нейтрально-насмешливый как у человека, который получает удовольствие от мимолётной беседы за работой.

– У меня много з-з-знакомых в городе, – без хвастовства сказал Олаф. – По работе встречаюс-сь с разными людьми. Один утверждает, что з-знает тебя. По работе на минус-с четвёртом.

– Да ладно? Ну-ну.

Брен не стал продолжать тему и будто полностью погрузился в процесс изучения… чего бы там ни было. Олаф не особо вникал в научные термины. Однако спустя пару минут начальник лаборатории заговорил вновь:

– Слушай, давай расставим все точки над нужными буквами. Я, правда, когда-то подрабатывал на минус четвёртом, но недолго там продержался. Я тогда ещё получал диплом, и мне нужна была практика. Я не упомянул этого в резюме, и на то были причины. Я не хочу, чтобы ты распространялся об этом. Хорошо?

– Ладно. Не думаю, что это выз-звало бы какие-то вопросы, но раз ты прос-сишь…

Олаф решил, что Брен боится увольнения. Вдруг тут есть правило, по которому если ты участвуешь в исследованиях одного объекта, то не допускаешься к другому? Чтобы сохранять некоторую изолированность между отделами или скрывать важные открытия. Олаф наверняка не знал, ведь он не интересовался глубоко всеми тонкостями работы института. Мимолётно вспомнилось, что вроде бы кто-то рассказывал, как трудно было попасть на минус четвёртый и что там работали по связям. Однако эта мысль была столь расплывчатой и далёкой, что Олаф не придал ей значения и вскоре забыл. Тем более что в сознании крутились более важные вопросы: как пройдёт вечерняя смена в магазине и куда деть котёнка, с которым сегодня сидит соседка? И согласится ли она ещё на несколько дней, пока Олаф не подыщет хозяина?

Глава 2б

Хельга смотрела в зеркало и повторяла, как заведённая: «Ты не такая. Ты поступила правильно, и жалеть не о чем». И всё же зуд сомнения и неудовлетворения мучил её целый вечер после того, как взбешённая парочка покинула квартиру.

Всё началось с нелепого, почти сериального случая: ей позвонила двоюродная тётка и «обрадовала» скорым приездом. Самым возмутительным было то, что она уже сидела в поезде и была на полпути к цели, так что Хельгу буквально поставили перед фактом. Данная стратегия так и кричала о безапелляционности, и в каждом слове тёти Биди проскальзывал намёк: «Ну ты же не посмеешь нас не принять, ведь мы проделали такой путь! Мы уже не можем повернуть назад, мы в дороге! А ведь билеты стоили кучу денег!».

В последний раз Хельга виделась с тётей на похоронах Эдгара Мантисса, то есть шесть лет назад. Пожилая женщина с редкими серыми волосами, напоминавшими полинявший хвост, выказала сухое сочувствие и оставила скромный венок на могиле. Она не была плохой, нет – в душе Хельга подозревала, что у Биди имелось множество достоинств. Однако это не тот тип родни, которым звонишь каждую неделю. Максимум – раз в полгода и присылаешь открытки по праздникам. Биди редко делала это, даже когда Эдгар был жив. С Хельгой же её, казалось, вообще ничего не связывало. Её внезапный приезд говорил о двух вещах: тёте нужны деньги или помощь; она настолько исчерпала лимит доверия ближайшего окружения, что приходилось искать поддержку у дальней родни.

А ещё она взяла с собой мужа, с которым Хельга виделась раз в жизни, и то когда ей было пять лет. Не удивительно, что Биди его прятала: он представлял собой весь набор черт, которые Мантисс не переносила в людях.

Единственным положительным моментом было то, что чета обещала не злоупотреблять гостеприимством и поселиться в отеле. Тем не менее ужин в честь встречи был на Хельге. В тот день у неё был плотный график и всё, что она успела сделать, – это заказать еду в проверенном ресторане.

Когда оба появились на площадке перед её дверью, Хельга не почувствовала ни воодушевления, ни разливавшейся по телу теплоты. Она думала, что, увидев их лица, что-то вспомнит. Однако люди перед ней были абсолютно чужими, хотя и с едва знакомыми приметами.

Хельге просто нужно переключиться в режим терпеливого ожидания и высидеть этот вечер.

Тётя Биди была усохшей пожилой дамой с тонкой серой косой. Она красила щёки в ярко-красный, так что лицо казалось всегда с мороза. Вся она была обвешана какими-то цепочками и обмотана шарфиками и поясками. Биди была жеманной и любила театральные жесты.

Её муж, в два раза шире в плечах и в три раза более надутым в области живота, был краснолицым мужчиной с запавшими глазками и почти лысой головой. Его раскатистый смех обязаны были слышать все соседи на этаже.

– Кто тебя так оприходовал? – Был первый вопрос дядюшки Дэга, когда он только ступил за порог.

Хельга, одетая в джинсы и брусничного цвета кофту, приняла его пальто и повесила на вешалку. Вопрос Дэга мог бы сойти за вежливый интерес («Бывает же такое!») или возмущённое восклицание («Кто этот негодяй, поставивший тебе фингал?»), если бы мужчина не произнёс его с гоготом.

– Не волнуйтесь, он уже за решёткой, – в тон ему ответила Хельга.

– Да брось, неужели ты думаешь, что она могла с кем-то подраться? – Тётушка тут же принялась сканировать прихожую взглядом. – Вестимо, упала с лестницы и ударилась о перила.

«И это были очень драчливые перила», – однако вслух Мантисс этого не сказала.

Чета села за стол на кухне. Дэг, судя по надувшемуся лицу, был не рад видеть ресторанную еду. Хельга могла бы выдать её за свою, но такого рода притворство казалось ей мелочным. Она не стремилась выглядеть в глазах этих двоих величайшей хозяйкой ради пары слов одобрения. Поэтому Мантисс не стала прятать фирменные упаковки с названием ресторана, как сделала бы одна её знакомая.

– Такое можно и в отеле заказать, – пробурчал Дэг, едва умещая живот в пространство перед столом. – Где настоящая домашняя еда?

– У меня не было времени готовить. К слову, там, откуда привезли эту еду, отменные повара.

А дальше всё, как в типичных семьях, где люди едва знают друг друга: тётушка пыталась вспомнить знакомые им всем моменты из прошлого, чтобы скрасить неловкость и натянутость, а также часто говорила об Эдгаре и его жизни; Хельга поддакивала и отвечала на вопросы; Дэг молча жевал, иногда вставлял замечания и поправлял жену. Это топтание вокруг да около вызывало у Мантисс болезненный спазм, ведь она догадывалась, зачем родственники приехали на самом деле. Ей хотелось оборвать тётю на полуслове и задать прямой вопрос, чтобы получить прямой ответ: что вам нужно? Но воспитание не позволяло говорить прямолинейно и грубо. Поэтому Хельга терпеливо ждала, давая красноречию Биди разгуляться на полную катушку.

– Дорогая была покупка, наверное. – Мантисс решила поиграть в игру намёков, привести разговор к нужному сценарию. – Из-за экономического кризиса сейчас ни у кого нет денег.

– Да, в каком-то смысле… – замялась Биди. – Спасибо за ужин, кстати!

– Не за что тут благодарить, она же не сама готовила, – брюзжал Дэг, глядя на остатки лазаньи так, будто она была его давним врагом. Что примечательно, дядюшка не побрезговал съесть больше всех порций.

– Да, я всего лишь отдала за него немалую сумму, – сострила Хельга.

– Небось половину месячной зарплаты? – не отставал Дэг.

Мантисс промолчала, не желая ни подтверждать, ни опровергать его догадки. Пусть дальше строит предположения о её финансах, которые его в любом случае не касались.

Они переместились в гостиную. Дэг утонул в мягком диване, а Биди принялась расхаживать по комнате. Она осматривала и комментировала каждую вещь. Хельга встала в дверном проёме, чтобы видеть обоих. В руках она держала бокал с недопитым вином. В душе дядя Дэг тоже осуждает её, что она купила напиток, а не отжала его из винограда?

– Даже телевизора нет, – отозвался с дивана Дэг. – Хотя бы в кредит взяла. Как тратить деньги на ресторан, так пожалуйста. А так сэкономила бы деньги и, глядишь, накопила бы на телек.

Хельга не стала говорить, что телевизор уже полгода как разлагался на свалке, а всю информацию давно можно отыскать в Интернете. Дэг пропустил бы её комментарий мимо ушей.

– Такая большая квартира. – Тётя продолжала очерчивать периметр гостиной своими шагами. – Когда я спросила по телефону, живёшь ты одна или с кем-то, ты сказала, что уже нет. Значит, недавно у тебя был парень?

– Что, он был недостаточно богатым? – со злой ухмылкой спросил Дэг.

– С чего вы взяли, что это был он?

Мантисс понравилось смущение на лицах пожилых людей. Они тут же свернули тему, и это была победа. Старое поколение ещё с трудом принимало тот факт, что отношения не всегда строятся по традиционной схеме. Хельга всё больше чувствовала себя заключённой, запертой в комнате с людьми, которые ей неинтересны и в чём-то даже неприятны. Прямо как один её знакомый… И что же он делал, чтобы поднять себе настроение в такой ситуации? Язвил и подначивал. Может, Мантисс тоже попробовать, но без явных оскорблений? Ей точно необходимо было сделать этот невыносимый вечер чуточку более приятным. Другой вариант – просто спросить, зачем они приехали, и Хельга склонялась к нему всё сильнее. Она недоумевала, почему тётя ещё не отвела её в сторону и не зашептала на неловкую тему.

– Сейчас институт семьи ничего не значит для молодого поколения, – сказал Дэг. – Меняют партнёров, как перчатки. Занимаются карьерой вместо детей. Очухиваются, когда возраст уже не позволяет стать родителями.

– Вы проделали весь этот путь, чтобы рассказать мне, как правильно жить?

– В самом деле, что-то мы заболтались! Это всё ты со своим языком-помелом! – Дядя махнул рукой на жену. – Давай, скажи ей о цели нашего визита.

«Перевешивает вину и ответственность на других. Так и запишем, – мрачно подумала Хельга. – А ещё любит поучать. Биди, напротив, мягкая и терпеливая, но неуверенная в себе».

Тётя принялась растирать тыльные стороны ладоней, готовясь к серьёзному разговору. Она заметно нервничала, словно её позвали выступить с речью на публику.

– Да, мы… Тут такое дело…

– Да говорите уже! Если у вас проблемы с финансами, мы бы это и по телефону обсудили!

– Ой, нет, всё не так! – поспешила заверить Биди. – Мы просто… э-э… У Дэга и его партнёров намечается большой проект. Они хотят основать свою компанию или что-то такое…

– Транспортную фирму, Бид! Сколько раз нужно повторять, чтобы ты запомнила?

– Да, точно. Спасибо. Так вот, Дэг у них вроде как спонсора. Вот только банк отказался дать нам кредит, представляешь? У нас совсем скромное имущество в виде двухкомнатной квартиры, да и пенсия скромная. В общем, нам нужна видимость того, что мы более платёжеспособны. То есть… конечно, ничего не случится и мы будем выплачивать кредит по расписанию, так что не о чем даже волноваться…

– Я что-то пока не догоняю, – призналась Хельга. Хаос в речах тёти напоминал спутанный комок штрихов вместо ясной картины. – Какое я имею отношение к отказу в банке?

– Нам нужен документ, подтверждающий, что мы владеем большей собственностью, чем наша скромная квартира. Тогда банк успокоится и выдаст нам кредит. – Биди дёрганым движением перекинула цепочку на левое плечо. – Мы бы хотели, чтобы ты документально заверила наше право на эту квартиру. Нет-нет, не беспокойся! – тут же выпалила тётя, видя, как дрогнули губы у Хельги. – Мы не собираемся выселять тебя или судится за право единолично владеть жилплощадью! Нам просто нужна бумажка, в которой будет написано, что у нас есть дополнительное имущество!

– А потом, когда банк обратится к суду, приставы придут ко мне или к вам? – стальным тоном спросила Мантисс.

– Никто не подаст в суд, что ты! – рассмеялась Биди, но это был невесёлый смех. – Я же говорю, мы будем выплачивать кредит в срок! Ты забудешь о том, что мы имеем какое-то отношение к твоей квартире, как только мы уедем, обещаю! Нам нужно только нотариально заверить…

– Исключено!

Они правда проделали путь через половину страны, рассчитывая, что Хельга пропишет их или даже передаст право собственности на квартиру? Что в головах у этих людей? Неудивительно, что все остальные родственники и знакомые отказали им! Очевидно, что в идеальной фантазии этой парочки фирма Дэга уже через месяц приносит стабильный доход, а через два вообще превращается в курицу с золотыми яйцами. А если его предприятие ждал крах? Сможет ли пожилая пара на свою скромную пенсию стабильно выплачивать кредит? Хельга была оптимисткой, но далеко не дурой.

Биди прикусила губу и беспомощно посмотрела на мужа. Дэг сделал усилие, чтобы подняться с дивана, издав крякающий звук. Он был одного роста с Мантисс, может, на пару сантиметров выше, и потому не внушал ей трепета своим видом. Дэг в принципе не был способен никого напугать, пока выглядел расплавленной на солнце медузой.

– Мы семья, а семье нужно помогать. Представь, если тебе понадобится помощь. К кому ты обратишься? К незнакомцам на улице? Нет! Ты побежишь плакаться к родственникам, а они вот так же откажут тебе, не дав ни единого шанса.

Хельга чуть не заулыбалась во весь рот. Вот и пошли в ход дешёвые манипуляции: давление на совесть, упрёки, скоро подкатят крокодильи слёзы расстроенной тётушки, у которой, как внезапно выяснится, слабое сердце и ранимая душа.

– Давайте будем честны: мы едва знаем друг друга. Вы не можете быть уверены, что я не заядлая алкоголичка и наркоманка, которая заложила телевизор за дозу, и это только начало. Я же понятия не имею, насколько вы ответственны и честны и что вы не подставите меня с этой махинацией с квартирой. Так что предлагаю закончить вечер на приятной ноте. – Хельга сделала глоток вина. – Я могу дать вам денег. Безвозмездно. Не так много, как банк, но для стартапа будет достаточно…

– Нам не нужны подачки! – рассвирепел дядя, задетый за живое её предложением. – Мы приехали не побираться, а заключить… это… сделку.

– Сделку? Хорошо, если это сделка, что я получу взамен нужной вам бумажки?

У них не было ответа. Делиться они, само собой, не собирались, да и никаких сделок заключать тоже. Им, вероятно, казалось, что они уломают, задавят одинокую девушку, у которой нет своего мнения. Не зря же Хельга без парня – очевидно, с такой мямлей и замухрышкой не хочет общаться ни один уважающий себя человек! Или что там эти двое нафантазировали о её характере и доверчивости?

– Ясно. Мой ответ тот же: нет. Если на этом всё, я вызову вам такси до отеля. – Мантисс взяла телефон.

– Мы так просто не уйдём! – гаркнул Дэг. Тётя при этом выглядела на грани истерики. Она закрыла лицо рукой, пряча эмоции. – Сейчас Биди расскажет тебе о моей фирме, и ты поймёшь, какой нас ждёт успех!

– Тогда вместо такси я звоню в полицию. Это пока не ваша квартира, не забывайте об этом.

Это было уже чересчур, и Хельга увидела, какую глубокую колею провела между ними в тот самый момент, как последний слог слетел с губ. Иначе она не могла поступить. Внутри неё плясал гневный огонёк, разгоравшийся в кострище. То, с каким пренебрежением Дэг разговаривал с ней, будто она была глупой девчонкой, с какой уверенностью толкал свою идею, было за гранью терпения. Мантисс мечтала лишь об одном – чтобы эта парочка скорее скрылась с глаз.

– Вот как ты относишься к родным! – пробасил Дэг. – Неблагодарная змея! Готова спустить на нас полицию, будто мы… будто мы проходимцы какие-то, а не твоя семья! Безмозглая тварь! Чтоб тебе без всего остаться и жить, как собака, на помойке!

Фонтан его ярости невозможно было заткнуть. Дэг бурчал до последнего, и даже за порогом продолжал извергать проклятья на хозяйку квартиры. Биди задержалась у двери и, скорчив крайне мучительную гримасу, тихо затараторила:

– Послушай, не вини его. Он взвинчен. И из гордости не возьмёт от тебя денег. Но он не видит перспектив… Я имею в виду, что, может, ты незаметно передашь мне конвертик с деньгами? Или перешлёшь по почте? Финансовая помощь нам не помешает…

Хельга была готова дать им денег… в начале вечера. Сейчас же, выслушав поток оскорблений от Дэга, узнав от него столько мерзостей, с трудом выдержав его презрительный тон, осуждение её привычек и образа жизни… Мантисс не готова была уступить. Её выворачивало от одного представления, что после гадостей этот мужчина получит от неё денежный вклад. Неужели Биди думает, что Хельга настолько не уважает себя?

– Мне жаль, но этому не бывать.

Без объяснений Хельга захлопнула перед тётей дверь.

Теперь же, стоя перед зеркалом, Мантисс впала в рефлексию. Прошёл час с ухода родственников, и ярость прошла. Хельга ещё раз всё взвесила и склонялась к тому, что деньги всё-таки можно было дать. Махинации с бумагами – исключено, не с ней и не в этой жизни! Тут она однозначно пас. Но что мешало вложить пару банкнот в ладони сердобольной, вежливой тёти, которая не виновата, что её муж такая свинья? Гордыня до того захватила её сердце, что Хельга даже не обдумала возможность помочь родне. Может, ещё не поздно переслать деньги…

Или не стоит так делать? Вдруг они решат, что Мантисс раскаивается, что они сломали её своими жалобами? В ней снова взыграла гордость.

«Ты становишься циничной и чёрствой. МС бы понравилось», – пронеслась в голове безрадужная мысль.

МС… Она прикинула на себя его роль, пусть не в полной мере, и тоже дерзила Дэгу. Возможно, это всё преувеличения и последствия стресса, но Хельге казалось, что она совершила страшный грех, на время уподобившись Манипулятору.

«Я не такая, как он!»

Всё-таки нужно было с ним увидеться. Отпустить прошлое, окунувшись в него в последний раз. Своими глазами убедиться, каким злобным и безжалостным был этот мастер издёвок, чтобы сравнить свой сегодняшний поступок и сказать: «Нет, я точно не такая».

– Радуйся, «Грег Биллс», – прошептала Хельга, покосившись на ноутбук.

Глава 3а

– Его заело? Его точно заело, как старую пластинку, – пробурчала Шерри, просматривая скрипты последних бесед с объектом.

Саймон за соседним столом крутился в кресле вокруг оси. Его ленивое плевание в потолок раздражало Шерри. Пускай доктор Фолкберг велел просто ждать, это же не означало сидеть и ничего не делать! Вот девушка и засела за бумажки, пока Саймон пользовался неточными формулировками начальника с выгодой.

– Не замечала, чтобы ты был бездельником.

– Я не бездельник. Я занимаюсь сложной мыслительной работой, – важно произнёс Саймон. – Высчитываю скидку. Видела на сайте «Королевской пиццы» ребус? Если по зашифрованным тако и хот-догам догадаешься, сколько стоит пицца, то получишь её со скидкой в тридцать процентов!

– Обалдеть. Мечта всей моей жизни, – пробурчала Шерри. – Как доктор ещё не выгнал тебя?

– Наверное, потому что я хороший работник? Слушай, я знаю, что ты не в духе. Меня тоже бесит поведение нашего объекта. Только я, в отличие от тебя, не собираюсь изводиться. Ждём, что решит Фолкберг.

Шерри была вынуждена согласиться. Её просто изумляло, как МС-12 умудрился найти лазейку в правилах, казавшихся такими непреложными и идеальными! Девушка искала изъян в схеме поведения объекта, но ловить его было не на чем. Он умудрился застопорить исследования, ничего не нарушая.

Саймон надел вязаный свитер, судя по всему, прямо на голое тело и теперь всё время чесался. Шерри подозревала, что любые чудачества, которые случались с этим парнем, он планировал заранее. Ну не может человек быть настолько забавным случайно!

– О, доктор Фолкберг! – Саймон перестал крутиться, когда дверь кабинета открылась.

Однако вместо руководителя зашёл Олаф Строссон. Раньше этот кабинет принадлежал секретарю и располагался в открытом секторе этажа, поэтому любой с картой доступа второго уровня мог зайти в него. Олаф помахал коллегам, хотя ранее уже здоровался с ними, и в волнении затараторил:

– Вы с-слышали новость? Доктор Фолкберг… он…

Парень так разнервничался, что едва мог побороть заикание. Шерри испуганно вытянулась по струнке.

– С ним беда?

– Ещё скажи, что он умер, – прыснул Саймон. – Кофе подавился.

– Это совсем не смешно!

– Он приглас-с-сил на с-сеанс другого человека. Только что видел его. Доктора, в с-смысле, а не того человека. – Олаф всё-таки справился с собой. – Ту с-самую женщину.

– Хельгу Мантисс? – опешила Шерри.

Олаф закивал. Саймон присвистнул. О Хельге на их этаже ходили чуть ли не легенды, хотя мало кто знал даже, что рассказывать. Наверняка было известно лишь то, что она попала в эпицентр разборок пятилетней давности, а также самолично предотвратила побег МС-12. Одного этого было достаточно, чтобы осведомлённые люди восхитились. Доктор Фолкберг пошёл ещё дальше и предположил, что их объект испытывает нетипично яркие эмоции по отношению к Мантисс: не то неконтролируемую ненависть, не то глубокую привязанность. Там непонятно. Но эмоции эти реальны, и ими можно воспользоваться.

– Так она же отказывалась приходить, – напомнил Саймон.

– З-значит, передумала, – заметил Олаф.

Дверь снова открылась, и ассистент сделал вид, что его интересуют услуги кофеварочной машины. Зашедший доктор Фолкберг стрельнул в его сторону взглядом.

– Олаф, кофе можно попить и в соседнем от лаборатории кабинете. Тебя ждёт Брен.

Парень почти выскочил в коридор, а доктор обратился к двум оставшимся сотрудникам:

– Он уже рассказал? Вот проныра. Не учили человека в детстве, что чужих слухов не собирай и своих не распускай.

Шерри, к веселью Саймона, тут же вцепилась в доктора с расспросами. Она недоумевала, зачем им пережиток прошлого, если их методы давно отлажены и работают. Почти всегда.

– Если что-то не идёт гладко, то нужно исправить уже имеющуюся схему. Нам не нужно… не нужна эта женщина из прошлого!

– Ты ревнуешь что ли? – не удержался Саймон.

– Вовсе нет!

Шерри насупилась, не желая соглашаться, что им нужна помощь. Даже кратковременный визит Хельги Мантисс ставил под сомнения заслуги нынешних сотрудников отдела. Доктор Фолкберг отказался преждевременно объяснять мотивы и сказал, что они сами всё поймут в день визита.

– Нам надо подготовиться? – спросила Саймон.

– Морально. Ничего серьёзного, как видите.

Шерри едва не прыснула: ничего серьёзного! Любит же их руководитель создавать впечатление банального там, где происходило нечто поистине нетривиальное.

С того момента шестёрка на минус втором оживилась и объединилась в подобие жужжащего улья. В перерыв они обсуждали приход гостьи и делились тем, что уже слышали о ней. Олаф Строссон, как последний присоединившийся к команде, знал меньше всех и впитывал, как губка.

– Всё и впрямь плохо, раз доктор залез в старый пыльный шкаф, – утыкаясь в телефон, сказала Кетти. – Объект зациклился на одном и том же, да?

– Ага, – подтвердил Саймон. – Повторяет, как попугай.

Его вдохновляли перемены. Шерри пылала от недовольства, уязвлённая тем, что им не дали разобраться с проблемой самим. Кетти и Джо было всё равно, что представляет из себя гостья. А вот Брен Миттенс неожиданно заинтересовался новостью.

– Я не хочу никого пугать, но на вашем месте я бы забеспокоился. – Он указал на Шерри и Саймона. – Если эта Мантисс понравится доктору Фолкбергу, неровен час, что он заменит кого-то из вас.

– Невозможно, – воспротивилась недовольная девушка. – Нельзя вернуть прошлое, Брен. Взрослые люди движутся дальше. Сейчас тут работаю я, и без хвастовства скажу, что на данный момент я – лучшая кандидатура. И доктор Фолкберг это видит.

– Рад, что тебе не страшно. Остаётся только надеяться, что эта Мантисс не превысит всех разумных ожиданий и не изменит ничего кардинально.

– То есть, вопреки желаниям доктора, – начал Саймон, – который позвал Мантисс для успеха, ты желаешь эксперименту провалиться? Интересная позиция.

– Я просто привык к вам, ребята, и не хочу потом подстраиваться под особенности нового человека и учиться, как себя с ним вести. Пускай моё заявление нелогично, но да: я не хочу, чтобы эксперимент был совсем уж успешным. Небольшой же успех я вам всё равно желаю.

Шерри понимала позицию Брена, потому как сама испытывала схожие противоречия. Она всей душой желала своему отделу открытий. И боялась, что эта Мантисс окажется чересчур полезной. В последнее Шерри слабо верила, ведь нельзя войти в реку дважды.

В день «М», как его шутливо обозначил Саймон, предвкушение настолько цепко захватило всех сотрудников минус второго (кроме, может, доктора Фолкберга), что оставаться беспристрастным было невозможно. Кетти реже смотрела в телефон. Олаф старался помалкивать, чтобы не выдавать волнение. Брен и Джо обсуждали событие, хотя оно и не касалось их работы. А Саймон, как и ожидалось, излучал энтузиазм. Да такой, что атомный реактор обзавидовался бы. Шерри слукавила бы, сказав, что не нервничает. Она продолжала чувствовать, что происходит нечто важное, способное перевернуть жизнь их отдела с ног на голову. Не обязательно, что это плохо. Может, получится, наконец, выйти из стагнации. Однако Шерри продолжала верить, что им всё под силу без стороннего вмешательства.

И вот когда момент наступил, это был не взрыв и не судьбоносный переворот, а какой-то… цирк. Шерри словно попала в плохое ток-шоу, где наигранность ситуации соответствует желанию продюсеров развлечь зрителей.

Вся команда, кроме Джо, собралась в комнате отдыха. Доктор Фолкберг собирался представить сотрудников гостье, что вызывало у Шерри недоумение. То ли он так рассчитывал показать Мантисс, что в отделе работают замечательные люди и беспокоиться не о чем. То ли руководитель хотел продемонстрировать своим сотрудникам «Ту самую женщину». При мысли об этом губы Шерри сами собой искривлялись.

На поверку «Та самая женщина» оказалась не шестирукой богиней и не обладательницей самого умного лица в мире. Хельга Мантисс была обычной, до зубовного скрежета банальной представительницей человечества. Конечно, особенности крылись не в тёмных волосах или карих глазах, не в курносости или остром подбородке, бледной коже или настолько тонких руках, что странно, как она вообще могла держать предметы и отрывать их от поверхности. Что-то обязано скрываться внутри. Такое яркое и неординарное, что польстился даже такой скептик как МС-12. Ум – это ладно. Шерри считала, что вокруг много не самых глупых людей, а о гениях давно пишут в газетах и рассказывают в передачах. Возможно, какая-то уникальная черта характера. Или нетривиальная манера речи. Или…

– С Джо вы уже познакомились в коридоре. – Доктор Фолкберг указал на сотрудника, только что вставшего с края выстроившейся линии. – Позвольте представить остальных членов моей команды.

– Позволяю.

Шерри с долей разочарования наблюдала за процессом, в котором доктор называл имена, а гостья одаривала сотрудника взглядом или словом. Это же надо! Мантисс оказалась убийственно высокомерной. То, как она намекнула на полноту Кетти, вбив ту в краску, с каким почти раздражением выслушивала сухое приветствие Брена и как прервала сбивчивую речь Олафа, который не выбирал заикаться… Это вызывало у Шерри недоумение и возмущение. Местной звезде не нравится, что её время тратят на простых смертных? Или как ещё интерпретировать ту надменность, с которой Мантисс отвечала на реплики сотрудников? Её, Шерри, коллег! Поведение гостьи было столь красноречивым, что даже доктор Фолкберг стал поглядывать на неё с немым вопросом.

Саймон и Шерри стояли в шеренге последними. Мантисс поравнялась с ними и спросила:

– А это ваши правая и левая руки?

Она оценивала их как придатки! Шерри мысленно велела себе не меняться в лице. Теперь ей понятно, что в этой самовлюблённой особе мог найти МС-12. Одного поля ягоды.

– Саймон Доври пришёл сюда с огромным скептицизмом, но вскоре подстроился и адаптировался, – рассказывал доктор Фолкберг.

– Хотел прийти на собеседование в консперологической шапочке, – пошутил Саймон. – Хорошо, что не сделал: у этих ребят туго с чувством юмора. Зато тут кофе хороший. Стоит едва ли не столько же, сколько моя месячная зарплата. Ну вы и сами это знаете, вы же тут работали.

Мантисс выглядела так, словно вот-вот сорвётся и велит Саймону заткнуться. Иногда его болтливость и впрямь раздражала, но сейчас Шерри готова была грудью встать за чувство юмора коллеги. Тем более что Саймон всего лишь пытался быть дружелюбным.

– И Шерри дер Цеггир. Отличница и очень умная девушка. Пришла с большими надеждами, что работа бросит вызов её недурственным способностям.

Мантисс обратила внимание на последнего человека в линии. Шерри поприветствовала гостью как можно более нейтральным тоном и добавила к лестной оценке руководителя:

– Учёба не ставит тех препятствий перед молодым поколением, какие следовало бы.

Может, хотя бы в этой теме Мантисс найдёт себе равную и не станет задирать нос. Ах, если бы. Шерри нашла ещё одну черту, которая точно понравилась бы МС-12: Мантисс не стеснялась в выражениях.

– Со сколькими преподавателями пришлось переспать ради хороших оценок?

Гостья так внимательно уставилась на опешившую Шерри, словно не желала пропустить ни единой эмоции жертвы. Настоящий энергетический вампир! Шерри почувствовала, как у неё горят щёки и уши. Это было возмутительно слышать столь уничижительные предположения!

Пока оскорблённая девушка глотала воздух, как выброшенная на берег рыба, доктор Фолкберг всё же решил вмешаться. Он отвёт Мантисс в сторону. Саймон, прятавший улыбку за ладонью, убрал руку и с извинением посмотрел на Шерри. Кетти пожала плечами, хотя у неё ничего и не спрашивали. Все были озадачены поведением гостьи, в той или иной степени. Разве что Брен быстро нацепил невозмутимость и с любопытством глядел в сторону отошедших.

– Не волнуйся, мы все знаем, что ты честно заработала свой диплом, – прошептал Саймон на ухо Шерри. Если он так надеялся утешить её, то попал впросак.

– Просто заткнись.

Шерри уже мечтала, чтобы этот невыносимый день закончился. Нет, чтобы неприятный человек испарился. Устраивать ругань, конечно, было бы неправильно, но если так пойдёт и дальше, любое терпение лопнет. Шерри, может, и была прилежной ученицей, но отнюдь не паинькой. Она не позволит выскочкам вроде Мантисс задирать себя.

Фолкберг обернулся к сотрудникам отдела и громко объявил:

– Простите, пожалуйста, Хельгу. Она хотела притвориться МС-12 в юбке, чтобы подразнить вас.

Саймон похвалил актёрское мастерство гостьи. Мантисс принесла извинения всей группе. Она больше не выглядела ни раздражённой, ни зацикленной на самой себе. Вот так просто – свернула притворство, словно сошла со сцены. Шерри внутренне содрогнулась. Ну и что это было? И главное – как относиться к этой женщине, если все её выходки были притворством? Есть ли в ней хоть что-то искреннее?

Доктор Фолкберг отпустил всех сотрудников, кроме Саймона и Шерри.

– Мы пройдём в пятнадцатый кабинет и поговорим, – холодно распорядился руководитель. – Не будем терять ни минуты.

Пока они шли, Саймон не выпускал гостью из внимания и даже пару раз обращался к ней. Шерри игнорировала Мантисс, прибегая к приёму, которым с ней поделились в школе. Чтобы не возвращаться мыслями к неприятному субъекту, нужно представить, что тот выпал из мира. Конечно, на самом деле человек никуда не девался и всё ещё мог досаждать словесно. Но Шерри и не нужно было стирать Мантисс по-настоящему. Она пыталась перестать о ней думать, и мысленное исключение гостьи из воображаемого поля помогало отвлечься. Не вспоминая о проблеме, Шерри быстро успокаивалась. А учитывая, что Мантисс и не пыталась заговорить с девушкой, вернуть душевное равновесие к концу дистанции было проще простого. Шерри продолжала считать гостью неприятным человеком и лишним элементом, но кричать и ругаться больше не хотелось.

В кабинете доктор Фолкберг предложил Мантисс сесть. Саймон обошёл стол, едва не свалив с края калькулятор. Шерри встала с другого конца и со скепсисом принялась выслушивать, как гостья просит не проводить с ней инструктаж. Видите ли, она всё и так знает. Мантисс даже не догадывалась, сколь многое изменилось со времён её работы. О чём доктор Фолкберг не преминул сообщить ей. Он рассказал недоверчивой гостье о действии лантановой терапии, и Шерри с удовольствием заметила, как растёт изумление на лице Мантисс. Эта женщина пришла в их отдел изучения в полной уверенности, что она умнее всех и опыта у неё на три вагона. И вот выверенными фразами доктор спустил её с небес на землю. На самом деле Мантисс уже ничего не знает об этом отделе, его объекте и методах работы с ним.

Ещё более приятным было то, что доктор Фолкберг просил своих сотрудников растолковать некоторые детали. Он ценил их профессионализм, и это льстило. Шерри досадовало только то, что Мантисс явно не восхитили методы их работы. Она была озадачена, напряжена, словно ждала подвоха или разоблачения розыгрыша, но точно не в восторге. Мантисс застряла в прошлом и не видела, какие перспективы предлагал текущий курс. Оттого Шерри всё тяжелее было сдерживать вопрос, так ли этот пережиток нужен их отделу. Даже на один сеанс.

Обсуждение закончилось, и доктор Фолкберг повёл гостью дальше. Шерри так до последнего и не разобралась, чувствует ли превосходство над Мантисс, боится её репутации или испытывает обычное отторжение человека, который познакомился не с самым вежливым собеседником. Эта женщина вела себя так, будто пришла в лагерь оппонентов, заранее настроив себя на конфронтацию. Да, именно такое впечатление в итоге и сложилось о Мантисс, как только она перестала притворяться высокомерной звездой. И оба образа были чужды и даже противны Шерри.

Вместе с Саймоном она вернулась в восьмой кабинет, где протекала их основная работа. Сейчас о ней можно было даже не думать. Мысли скакали в известном направлении.

– Ну и как она тебе? – Саймон не мог не обсудить гостью. – Что-то мне подсказывает, ты невзлюбила её всем сердцем.

– Интересно, что же натолкнуло тебя на такую мысль?

– Лицо у тебя было порой зверское и… А, это был риторический вопрос. Ну ладно.

– Я удивлюсь, если хоть кто-то получил удовольствие от знакомства с ней, – фыркнула Шерри.

– Удовольствия – нет. Но и негатива так-то тоже. По ней видно, что она сильно травмирована этим местом. Я не могу судить строго её поведение, учитывая этот фактор.

– Травмирована? Не смеши! Её распирало от собственной значимости, так что она не стеснялась делать замечания доктору Фолкбергу! Человеку, который успешно руководит отделом!

– Ты это так видишь? – Саймон вскинул брови. – Слушай, я на твоей стороне, хорошо? Не нужно сердиться ещё и на меня, потому что меня болтовня Мантисс не задела в той же мере, как тебя. Но и согласиться с тобой на сто процентов я не могу. Она интересная. Странная, но интересная. В ней есть некая дотошность, а это важное качество исследователя – быть дотошным.

Саймон отошёл к своему столу, а Шерри уткнулась в монитор. И стала следить за тем, как медленно сменяются цифры часов. Ей хотелось узнать результат встречи Мантисс и объекта, и это желание снедало всю выдержку. О какой работе может идти речь? Должно быть, доктор Фолкберг понимал, что его команда будет не в лучшем настроении после знакомства с Мантисс. Поэтому он дал сотрудникам не так много заданий? Предусмотрительно, как и всегда.

Когда нетерпение уже настолько изъело Шерри, что она стала обсуждать с Саймоном посторонние темы и в десятый раз прогоняла в уме список дел на неделю, в кабинет вернулся доктор Фолкберг. Бросил какие-то бумаги на стол и пробурчал под нос:

– Собаку съела, а хвостом подавилась.

– Всё нормально? А где Мантисс? – Саймона не стесняло, что время для расспросов могло быть неподходящее. Он всегда вцеплялся клещом в людей, когда хотел что-то узнать.

– Ушла домой. – Доктор сел и подпёр голову кулаком. – Рассказывать нечего. Чуда не случилось. Всё же стоило предупредить её о том, что объект превратился в проигрыватель одной и той же опостылевшей песни.

– Жаль, что новых данных нет.

На самом деле Шерри испытала облегчение. За последний час она успела накрутить себя настолько, что поверила, будто Мантисс и впрямь божественно хороша. Настолько, что заменит собой сразу двух сотрудников. И откуда вылезли эти глупые мысли? Мантисс – обыкновенный человек. А теперь ещё и человек, далёкий от исследований их отдела. Где ей совладать с причудами МС-12?

– Нечему тут расстраиваться, – доктор Фолкберг спрятал хмурость. – Мы не проиграли в войне, не потеряли конечности и не были уволены. Продолжаем работу в прежнем режиме и не унываем.

Шерри улыбнулась на подбадривающие речи руководителя. Уже через минуту она была готова вычеркнуть неприятную особу из жизни, когда доктор Фолкберг вдруг изрёк:

– Было что-то… Нет, глупость какая-то. – Он вновь сдвинул брови к переносице. – Меня не покидает впечатление, которому я отказываюсь верить.

– Поделитесь с нами, – попросил Саймон, к огорчению Шерри. Она надеялась, что они уже поставили точку.

– Сегодня объект говорил с Мантисс ровно о том же, о чём он говорит со всеми. Ничего нового. Только их разговор показался мне наиболее живым, как если бы все эти фразы, повторяемые им последние три недели, он придумал исключительно для неё. Зная, что она придёт. А с нами он просто репетировал.

– Такого быть не может, – выпалила Шерри.

– Логика подсказывает, что нет. Но ощущение… – Доктор Фолкберг мотнул головой. – Забудем. Вернёмся к работе.

Глава 3б

До института Хельга доехала на такси. Когда она зашла в вестибюль, первым импульсом было тут же развернуться и уйти. Но Мантисс посчитала это незрелым и попросту недостойный поступком. Что за детские капризы, в самом деле? Она вернулась не в замок кошмаров, а всего лишь на прежнее место работы.

Мебель и её расстановка в вестибюле поменялась. Другими были также лица, повернувшиеся в сторону гостьи. А вот по коридору дальше всё оставалось прежним, аж ностальгия накатывала буйствующими волнами. Если что-то и соблюдало постоянство в мире, так это строгий и до зубовного скрежета стандартный интерьер помещений и цветовая гамма коридоров. В этом институте жил какой-то свой дух – неповторимая атмосфера, попав в которую, Хельга невольно всколыхнула отголоски тех эмоций и воспоминаний, что, казалось, уже давно выветрились из неё. Мантисс усилием воли заставила себя не концентрироваться на них, а сосредоточиться на цели визита.

Ещё одной поразительной и странной вещью было то, что доктор Фолкберг, услужливо встретивший её возле лифта, не понравился Хельге с первого взгляда. Его неестественно широкая улыбка была насквозь фальшивой, а в глазах застыло нетерпение. «Он как Уильям, но не Уильям», – промелькнуло в сознании Мантисс, но она тут же одёрнула себя. Если бы дело было лишь в сравнении двух персон, Хельга отругала бы саму себя за предвзятость. Дело было не в том, что этот незнакомец занял место уважаемых ею людей, грозя будто бы вытеснить их дух из этих стен. Нет, проблема была в самом докторе и его не располагающей к себе гримасе. Если доктор Траумерих в незапамятные времена был искренне рад видеть Хельгу, то Фолкберг скрывал за мнимым радушием раздражение, которое проступало в напряжённой фигуре и всё тех же глазах.

– Патрик Фолкберг, – представился доктор, словно Мантисс могла по какой-то причине забыть или пропустить его имя.

– Я знаю, кто вы. А вы знаете меня, иначе не пригласили бы.

– А я так надеялся, что вы поиграете со мной в эту бесполезную вежливую игру. – Доктор ещё растягивал губы, но делал это менее качественно, отчего фальшь проступала всё сильнее.

Некоторые сведения о Фолкберге, например возраст, Хельга вычитала из его биографии в открытом доступе. Он носил очки и не сбривал жидкую щёточку усов. Чёлка прядями свисала вокруг лица, и открытый лоб казался слишком большим. Под ухом, едва заходя на щёку, прятался шрам, который был почти незаметен на загорелой коже. Таких белоснежных зубов у настоящих, не отфотошопленных для журналов людей Мантисс никогда не видела.

Фолкберг загораживал собой двери лифта, оценивающе разглядывая гостью сверху вниз. Будто сомневался, пускать ли её дальше. Или очерчивал границу, демонстрируя, кто тут главный и без чьего кивка ей и шагу не разрешено ступить. Доктор знал, что Хельга работала на минус втором, и явно не желал, чтобы она чувствовала себя тут вольной птицей, которой уже известен каждый уголок отдела.

– Время пришло, – сверяясь с часами, сказал Фолкберг. Он игнорировал синяк на лице гостьи, который невольно притягивал взгляды других людей. – Вы прибыли чуть раньше, и нам нет нужды торопиться.

Он вошёл в лифт первым. Мантисс подавила удивление. Натянутое радушие доктора выглядит так, будто он был вынужден пригласить Хельгу, хотя сам противился этому. Стерев улыбку, он казался ещё более отстранённым и холодным. Разве не Фолкберг забрасывал её письмами, неустанно зазывая в стены института? Мантисс насторожилась и занервничала.

– Не беспокойтесь, вас не ждёт ничего ужасного. – Фолкберг уловил её тревогу по нахмуренному лицу. – Дни, когда тут было опасно, давно прошли. Террористы не заглядывали к нам… да вообще больше не заглядывали.

Он подумал, что на Хельгу напала паника из-за воспоминаний, что она мысленно вернулась в ту ночь, когда на минусовых этажах произошло множество трагедий. На самом деле она боялась будущего. Слишком поздно, правда. Двери лифта захлопнулись, и кабину потянуло вниз, так что если это была ловушка, то Мантисс в неё уже попалась.

На минус втором доктор тоже вышел первым. Хельга молча последовала за ним, но запнулась через шаг. Слева на стене, некрасиво пристроившись почти вплотную к первому кабинету, красовалась дверь с треугольником. Аномальная комната словно «вышла» поприветствовать гостью, которая так давно не появлялась на этаже. У Мантисс мурашки забегали по спине. Она бы решила, что дверь на неё смотрит, если бы столкнулась с этим явлением впервые.

– Очень мило. Обычно её днём с огнём не сыщешь, – усмехнулся Фолкберг. – Идёмте дальше.

– Вы её изучаете? – продвигаясь дальше по коридору, спросила Хельга.

– Да. Несколько человек в моём отделе ставят несложные эксперименты. Я читал в отчётах, что это вы предложили вернуться к изучению комнаты. Не могу представить, о чём думали мои предшественники, игнорируя это сокровище. Такая растрата потенциала, – пренебрежительно отозвался доктор.

– Вы, естественно, знаете, как подойти к исследованию такой аномалии, – в тон ему ответила Мантисс. Её одновременно и порадовало, что комнату с треугольником не забросили, и рассердило, как Фолкберг намеренно акцентировал внимание на ошибках прошлых докторов.

Руководитель отдела изумлённо поглядел на Мантисс.

– Ну конечно. Моя команда ничего не упустит из виду. Нельзя допустить повторения халатности на минус четвёртом, иначе нас тоже закроют.

– Тоже?

– Вы разве не заметили, что в лифте зачеркнули цифру «минус четыре» рядом с кнопкой? Мне говорили, что вы отличаетесь поразительной внимательностью к деталям, но теперь получается, что я, понадеявшись на высокие оценки ваших способностей, сам же и проболтался. Я в растерянности.

Хельгу пробрал холодок. Её больше напугало известие о закрытие отдела на минус четвёртом, чем разочарование Фолкберга. Пускай факт того, что она в самом деле не обратила внимание на зачёркнутую цифру, был смущающим.

– Если их закрыли, кому передали объект?

– Едва ли вам нужно это знать.

– А как же Тёмная Фигура? – не сдавалась Мантисс. – Её объединили с объектом? Да бросьте! Я была участницей тех событий, поэтому имею право знать!

– Нет никакой Фигуры. Она давно пропала из этих стен.

Заявление поразило Хельгу. Почему-то последние годы она представляла, что у сотрудников института всё под контролем, а Тёмная Фигура поймана и изолирована. Реальность была куда более прозаичной. Они попросту не смогли удержать взаперти полупрозрачное нечто, и оно отправилось путешествовать по миру.

– Марк Вейлес всё ещё руководит отделом Сломанного Телефона? – спросила Хельга.

– Нет, он на пенсии. Про минус третий тоже спросите?

– А его не закрыли?

– Пока нет. – Фолкберг что-то заметил. – Кстати о моей команде.

Навстречу им шёл мужчина. Он поприветствовал доктора, и Фолкберг кивнул в ответ. У мужчины были восточные корни, поскольку глаза казались ýже, чем обычно можно встретить в их регионе. Он был в голубой рубашке, заправленной в чёрные брюки.

– Это наш штатный сотрудник, Джо Файхви. Он занимается изучением аномальной комнаты, – представил Фолкберг. – Это наша гостья, Хельга Мантисс.

– Под изучением вы понимаете попытки ежедневно угнаться за ней? – строго сказала Хельга. – Иначе я не могу объяснить, как объект изучения без вашего ведома оказался возле лифта. Бегите скорее – может, ещё застанете его там!

Сотрудник, уже приготовившийся выдать стандартную вежливую фразу при знакомстве, замер с полуоткрытым ртом. Тон Мантисс не располагал к дружественной беседе, а буравящий взгляд причинял дискомфорт.

– Э-э, нет, – выдавил Джо после секундного оцепенения. Он неосознанно прижал руки к бокам под взглядом Хельги. – Мы много времени проводим за анализом материалов, а когда комната нам нужна…

– Вы не обязаны отчитываться перед ней, – перебил Фолкберг. – Пойдёмте, Мантисс. Нужно найти остальных.

Ещё пятеро членов команды нашлись в комнате отдыха, собравшись там специально для встречи с гостьей. Как объяснил Фолкберг по дороге, он отказался от найма кучи неопытных лаборантов и сосредоточился на том, чтобы собрать постоянную команду из профессионалов. Таким образом, теперь на минус втором работало семь человек и не больше – доктор и шестеро помощников. Обязанности были поделены между всеми, исходя из их запросов и талантов. Джо Файхви с какой-то девушкой исследовали аномальную комнату. Ещё двое отвечали за лабораторные работы, а следующая пара напрямую помогала Фолкбергу с главной звездой этажа.

Доктор по очереди представил пятёрку, выстроившуюся в ряд, как по команде. Джо встал чуть позади, так как его уже познакомили. В отличие от своего руководителя, сотрудники не так хорошо маскировали любопытство по отношению к плохо замазанному синяку Хельги, однако до вопросов не дошло.

– Кетти Лорделли. Помогает Джо с комнатой.

Девушка с красными волосами улыбнулась Мантисс и скромно отвела взгляд, когда гостья стала бесстыдно разглядывать её с ног до головы.

– Тоже бегает за дверью? Упражнения действительно не помешают. – Хельга намекала на полноватое телосложение девушки. Пока Кетти соображала, к чему относилась странная реплика гостьи, доктор перешёл к следующему.

– Брен Миттенс. Заведующий лабораторией. И Олаф Строссон, его помощник.

Брену было чуть больше тридцати, по беглой оценке его внешности. А Олаф выглядел совсем молодо. Когда он попытался высказаться, обнаружился дефект речи. Хельга выставила ладонь, призывая его не утруждать себя и не заканчивать неинтересную ей фразу.

– А это ваши правая и левая руки? – Гостья поравнялась с последней парой в шеренге.

– Весьма ответственные ребята, особенно когда грозишь им увольнением. – На слова Фолкберга парочка захихикала. – Саймон Доври пришёл сюда с огромным скептицизмом, но вскоре подстроился и адаптировался.

Низкорослый парень с серьгой в ухе помахал Хельге. У него была подвижная мимика и замашки смельчака и души компании. Он тут же вывалил на гостью несколько острот про отдел. Мантисс постаралась максимально натурально изобразить на лице презрение к его шуткам, хотя её начинало тошнить от собственной игры в высокомерную леди. Но ей необходимо было кое-что проверить.

– И Шерри дер Цеггир, – продолжал доктор. Девушка с волнистыми каштановыми волосами до плеч поприветствовала Хельгу. – Отличница и очень умная девушка. Пришла с большими надеждами, что работа бросит вызов её недурственным способностям.

– Учёба не ставит тех препятствий перед молодым поколением, какие следовало бы, – поделилась Шерри.

– Вот как? – Мантисс в упор уставилась на девушку. – Со сколькими преподавателями пришлось переспать ради хороших оценок?

– П… простите? – опешила Шерри. – Вы намекаете, что…

– Да. Я намекаю, что диплом ты насосала.

Саймон подавился воздухом и спрятал рот за ладонью. Остальные удивлённо переглядывались, одаривая гостью возрастающим неодобрением, а у Шерри покраснели кончики оттопыренных ушей от злости и обиды.

– Извините, можно вас на минуту? – Фолкберг отозвал Хельгу в сторону. Мантисс всё ждала, когда же он начнёт реагировать. Доктор мрачно воззрился на неё и с расстановкой произнёс: – Я, кажется, понимаю, чего вы добиваетесь, но советую так не делать. Мои сотрудники не потерпят унижений, да и я не стану делать вид, словно ничего не замечаю.

– Если ваши сотрудники такие неженки, то как они работают в этом отделе? – наседала Хельга. – Или вы забыли, с кем вам приходится иметь дело каждый день?

– Вот оно что, – протянул Фолкберг, который только сейчас по-настоящему понял стратегию Мантисс. – Я ценю вашу заботу о моих сотрудниках, но спешу заверить вас: в нашем отделе никто не сталкивается с агрессивными оскорблениями. Это в прошлом.

Хельга не поверила ему. Она точно пришла по адресу? Может, МС перевезли в другой отдел, например, на минус третий, а её всё это время звали поболтать с каким-нибудь Сердитым Голосом? Да быть такого не может!

– Я объясню вам. Чуть позже. – Доктор покровительственно взял гостью за предплечье и повернулся к напряжённым сотрудникам. – Простите, пожалуйста, Хельгу. Она хотела притвориться МС-12 в юбке, чтобы подразнить вас. Правда у неё это здорово получилось?

– О да, мастерство на пять баллов, – гоготнул Саймон Доври и заработал неодобрение Шерри и Олафа, чьи выражения кричали, что их коллега выбрал не ту сторону.

– Да, извините меня, – поймав требовательный взгляд Фолкберга, выдавила Мантисс. – Я вижу, что вы хорошие ребята и дружная команда. Мне хотелось посмотреть, насколько вы стоите горой друг за друга. Не принимайте близко к сердцу мои слова.

Она едва сдержалась, чтобы не поморщиться от банальности и заезженности собственных реплик, словно вырванных из плохого сценария. Искреннего в них было мало. Некоторые сотрудники кивнули, однако обстановка не была полностью разряжена. Хорошо, что ей с ними не работать. В таком случае Хельга даже не начинала бы провокации. Она ненавидела быть злой с людьми, поэтому теперь ощущала мерзкий осадок от своей неприятной роли. Ей не понравилось быть МС в юбке, даже если Мантисс всё ещё считала свой тест на выдержку необходимой мерой.

– Шерри и Саймон, вы будете нужны мне. Остальные могут возвращаться к своим обязанностям, – отпустил их Фолкберг.

Они покинули комнату отдыха и направились в один из кабинетов закрытого сектора. С каждый поворотом Хельгу всё больше пробирала дрожь от воспоминаний, как греющих душу, так и терзающих болезненными деталями. Мантисс испытывала на себе пристальное внимание Саймона. А вот Шерри почти не смотрела в её сторону. Всё ещё обижалась, что и понятно: наговори незнакомец такое Хельге, она бы тоже лишь спустя десяток минут начала отходить от унижения. Пусть в последние годы Мантисс обзавелась довольно толстой шкурой, не пропускавшей оскорбления. Её уже давно не задевали слова, только действия и причины поступков, которые Хельга порой угадывала на каком-то почти интуитивном уровне.

Доктор Фолкберг завёл троицу в пятнадцатый кабинет.

– Присаживайтесь, – разрешил он. – Надеюсь, вы осознаёте, что я не могу показывать вам никакие материалы, собранные по делу. Всю информацию вы получите на словах.

Мантисс была согласна. Помощники доктора встали сбоку стола, а Хельга воспользовалась предложением и опустилась на стул.

– Со мной не нужно проводить инструктаж. – Она сложила руки на груди. – Я знаю, как вести себя с МС.

– Не сомневаюсь. Но я обещал вам кое-что объяснить, иначе вы будете сочинять ненужные стратегии, как делали это с моей командой. – Фолкберг обратился к помощникам: – Видите эту женщину? Она работала тут, когда лантановую терапию ещё не применяли. Поэтому она считает, что её ждёт страшный разговор с извергом, в ходе которого её смешают с грязью и вытащат на свет всех скелетов из шкафа.

Саймон сочувствующе покивал. Его напарница завела запястья за спину, непроизвольно покачиваясь с мысков на пятки.

– Шерри, расскажи Хельге Мантисс, сколько раз МС оскорбил тебя за последний месяц… нет, неделю, – попросил доктор.

Цеггир задумалась, устремляя взгляд к потолку. Хельга предположила, что девушка подсчитывала в уме все случаи, когда Шерри пожала плечами и выдала:

– Не знаю. Может, один раз?

– Я уже догадалась, к чему вы клоните, – сказала Мантисс. – Вы ужесточили наказания лантаном, перейдя от угроз к действию. И теперь верите, что МС белый и пушистый, потому что перестал огрызаться на вас.

– Мы уже полгода применяем эту тактику, – снисходительно улыбнулся Фолкберг. Он с неохотой тратил время на объяснения. – Объект с тех пор хорошо себя ведёт. Мне всё равно, притворяется он хорошим или нет, если это приводит к снижению агрессии в адрес моих работников.

– Это правда, – поддакнул Саймон. – Он не пытается влезть к нам в головы и перессорить. Даже когда объект в теле человека, он не предпринимает попыток убить нас.

– В теле человека? – Хельга вскинула брови.

– Покойников, – поправил Фолкберг. – Нечасто, но иногда объекту перепадают тела бродяг и людей, которых всё равно некому хоронить. Никому ненужных несчастных.

– И как же вы их получаете?

– У меня есть связи в морге. Я оплачиваю услуги из бюджета.

– Бюджет у вас вырос, я смотрю.

– Конечно, я ведь больше не трачу средства на бесполезную массу лаборантов. А руководство не тратит свои инвестиции на поддержание работы минус четвёртого этажа, если вы помните наш последний разговор.

– И ещё о плюсах. Мы теперь даже не переезжаем из сектора в сектор, как делали до нас, – вставил Саймон. – Сектора «В» и «С» пустуют. Я предложил открыть там кафе, но мою инициативу не поддержали. Это я всё к тому, что объект очень хорошо себя ведёт и не создаёт гнетущую атмосферу.

– Вы подавляете характер МС. В чём смысл экспериментов, если вы получаете ложные данные?

– Данных о его ужасном характере скопилось тысячи за десятки лет, – парировал Фолкберг. – Мои предшественники всё, вероятно, ждали какого-то чуда, которого так и не случилось. Гора родила мышь. Мы занялись тем, что должны… обязаны были сделать доктора до меня: начали воздействовать на него ради безопасности окружающих. Какое нам дело до того, что он не проявляет свою гнилую натуру, если люди отныне не страдают?

Мантисс одолел скепсис. Она с трудом могла представить, что кто-то способен вылепить из МС послушную личность, выдрессировать его, как домашнюю зверушку. Он слишком горд и независим, поэтому обязан мстить обидчикам. Пусть даже во вред себе. Возможно, незаметно для них самих вывернуть их души наизнанку. А это ещё хуже, чем вступать в открытую конфронтацию, которая дальше слов может и не зайти.

– Как я и сказал, объект хорошо ведёт себя, – продолжил Фолкберг. Он потёр шею и поправил ручки в органайзере, чтобы они указывали кончиками в одном направлении. – Это прогресс. Я решил вознаградить его за работу над собой, потому и пригласил вас.

– Так вы позвали меня в качестве дара для МС? – До Мантисс только сейчас дошло, почему доктор словно едва терпит её присутствие.

– Именно. Неужели вы думали, что мне интересна ваша персона или я как-то ценю ваши прошлые заслуги? Я хотел побаловать объект. Но и вы, очевидно, ждали эту встречу, иначе бы не пришли. Все в выигрыше.

Фолкберг выглядел невероятно злорадно, отыгравшись на чувствах Хельги за оскорбления своей команды. А может, ему и впрямь нет дела до психологического здоровья Мантисс. Он собирался преподнести её в роли подарка для МС. А главное, что Фолкберг прав: Хельга сама пришла в институт. Никто её не заставлял, не угрожал и насильно не тащил. Она не могла обвинить его в том, что он расценивал её как средство, как инструмент, потому что доктор не обещал ей ничего заранее. Ничего, кроме встречи и денег.

– С чего вы взяли, что МС вообще желает меня видеть? – Мантисс никак не выказала возмущения. – Мы расстались на плохой ноте. Он просил вас связаться со мной?

– Нет. Объект слишком скрытен, когда речь заходит о его привязанностях. Тем не менее я уверен, что он обрадуется вам, даже если скроет это. – Фолкберг сцепил пальцы в замок. – Я наблюдаю за ним больше полугода, забыли? Он неосознанно, но выдал своё расположение к вам. В обращении к моим сотрудникам, – доктор указал на Шерри и Саймона, – и другим гостям объект иногда приводит в пример мифическую женщину, которая слишком хороша для моих тупоголовых сотрудников. Этакий единорог в сказках для глупого табуна. Не ошибусь, если предположу, что он имеет в виду вас.

– Это вряд ли.

Хельге неожиданно польстило, что чисто гипотетически МС мог высоко оценивать её способности и ставить их в пример другим людям, пускай она и запрещала себе фантазировать на эту тему дальше. Сейчас она невольно вдохновится, а реальность потом грубо надругается над этими представлениями.

– И в чём заключается ваша «лантановая терапия»? – уточнила гостья.

– Это хороший вопрос, – вместо доктора ответил Саймон. Его глаза заблестели. – Мы каждый день вводим понемногу лантана в «тело» Маски. Долгое время у нас не получалось подобрать идеальную дозу, но мы преуспели.

Мантисс не стала спрашивать, сколько их бюджету обходится доставка редкоземельного элемента. Вместо этого она произнесла:

– Тело – в смысле, внутрь самой Маски? Вы не боитесь, что эта дрянь копится внутри, как токсин? Когда-нибудь он убьёт его.

– Нет. – Фолкберг обогнул стол. – А если и так, то все мы рано или поздно умрём.

– Я имела в виду не это.

– Если это всё, не будем задерживаться. – Фолкберг сверился с часами. Для установки времени он использовал как свои наручные, так и висевшие на стене. – Я не хотел бы тратить на это больше минут, чем предписано стандартами.

Это была команда, предвещавшая ныряние в ледяной бассейн. Вот-вот они зашевелятся, пойдут в соседнее помещение, и… всё начнётся. Хельгу выбросит в волнительный круговорот, в котором легко захлебнуться и потерять ориентиры. Она не знала, чего ожидать, когда ехала в институт. Разговор о лантановой терапии ещё больше запутал, и теперь Мантисс вообще не представляла, кто или что встретит её в соседнем кабинете.

– Он будет с телом? – выдавила она.

– Кто? – Фолкберг, впавший в задумчивость, без интереса уставился на гостью. – А, объект. Нет, увы, подходящих тел не нашлось. Будет по старинке, с манекеном.

– Ностальгически, да? – Подмигнул Саймон Доври, но Хельга не разделила его энтузиазм. Она крайне мало понимала, что во всём этом так возбуждало парня, который за последние несколько минут воспарил духом.

– Есть темы, на которые вы не хотите, чтобы я с ним говорила? – Мантисс вышла следом за доктором.

– О лантане. А если без шуток, то говорите, о чём душа пожелает. – Её уточнение, казалось, развеселило Фолкберга. – Объект стал очень послушным и положительно… нет, терпеливо реагирует на всё.

Саймон и Шерри тоже покинули кабинет, однако за руководителем не последовали.

«В чём-то он прав», – подумала Хельга о словах Доври про ностальгию. Всё повторялось. Вращалось по кругу с характерным звуком трущегося о стенки шара. Разве что в этот раз момент виделся Мантисс испорченным, сдувшимся под гнётом времени. Когда-то она переступала порог владений МС с трепетом и предвкушением незабываемого опыта. Сейчас в ней плескалось раздражение и всё тот же страх неизвестности.

Доктор Фолкберг кивнул Хельге и пожелал удачи. Едва она увидела дверь, как в ней с неожиданной силой закипело упрямство. Словно ото сна пробудился капризный ребёнок, который заверещал, как он не хочет идти туда, как ему надоело терпеть чужие прихоти, что ему всё это не нужно… Мантисс без предупреждения погрузилась в болото столь ярких негативных чувств к этому месту, будто на неё с потолка вылили ведро грязи. Это было не внушение извне – эмоции взвились внутри Хельги. И всё же до двери оставался всего шаг, и отступать уже поздно. Помешкав секунду, гостья вошла в шестнадцатую комнату, в которой её… никто не встречал.

Стол с двумя стульями находился посередине, манекен неподвижно сидел, как прилежный ученик, ожидающий учителя. Но Маски на нём не было. Мантисс обошла стол и заметила её лежащей на полу рядом с ножкой.

– Доктор Фолкберг, – позвала Хельга.

Руководитель отдела обязан был наблюдать за ней через камеру. Пусть Маска неподвижно лежала на полу, внеплановость этого действия давила на нервы. Мантисс невольно отошла подальше, хотя знала, что объект не прыгнет на неё.

– Доктор, тут проблема.

В ней взыграла паранойя. Это была провокация МС, чтобы гостья попыталась перетащить Маску на манекена? Или данная идея принадлежала Фолкбергу? В любом случае Хельга не собиралась ни приближаться, ни касаться объекта, так что ожидание её инициативы было провальным.

Когда бездействие доктора затянулось (и пусть прошла всего минута), Мантисс направилась к выходу. Уже потянулась к ручке, но дверь открыл Фолкберг, встретивший её фальшивой улыбкой извинения.

– Такое иногда случается. – Он прошёл в помещение.

Хельга приготовилась прокомментировать столь странное событие, как едва не зажевала язык: доктор нагнулся и взял Маску голыми руками. У Мантисс всё внутри заходило ходуном от ужаса. В голове тут же завертелись панические мысли:

«Фолкберг не мог не знать о воздействии МС на умы людей! Это ловушка? Надо выбить Маску из рук стулом, пока…»

– Что вы так напряглись? – Доктор повернулся и теперь бесстрастно изучал взвинченную гостью, всё так же сжимая объект в руках. – Вы, похоже, витали в облаках, когда я рассказывал про послушание.

– Но ведь… – Хельга не могла поверить глазам. То, что она лицезрела в эту секунду, было феноменальным. – Все, кто трогал Маску, не могли побороть желание надеть её…

– Вы живёте прошлым. Ваши руководители не могли и вообразить такое, верно? – усмехнулся Фолкберг. – Да расслабьтесь. Хотите подержать?

Он протянул гостье Маску, приглашая разделить с ним обыденность потрясшего её явления, и Мантисс невольно дёрнулась назад. Её подозрительность забавляла доктора, спокойно водрузившего МС на «лицо» манекена.

– Пока коленки совсем не подогнулись, присядьте и выпейте воды, – сказал Фолкберг.

Его издевательский совет отрезвил Хельгу. Она будто увидела себя со стороны: чрезмерно встревоженная, со вспотевшим от напряжения лбом, словно в этот момент перерезала провод у бомбы с часовым механизмом, а не стояла в почти безлюдной комнате. Какой нелепой глупышкой она должна казаться этому надменному доктору с его «всё под контролем». Стыд начал жечь изнутри.

Фолкберг вышел, а Мантисс села. На столе стояла приготовленная бутылка простой воды и пластиковый стаканчик. Хельга освежилась и пришла в себя. Вот теперь всё в норме: манекен в Маске напротив, и гостья чувствовала покалывающее внимание. Почти как пять лет назад, и окунание в привычные воды было утешительным и придающим уверенность. Пора заговорить на банальные темы, чтобы потом от них перейти к более глубоким и сложным. Мантисс заранее приготовила парочку реплик для вовлечения МС в беседу, да только…

В неё вновь вселился упрямый ребёнок. Хельга обнаружила, что ей совсем не хочется разговаривать. Она повертела опустевший стаканчик, откинулась на спинку и молча уставилась на манекена. МС тоже притворялся немым. В Маске чувствовалась жизнь, но Мантисс не передавалось настроение объекта, поэтому она не знала о его эмоциях. Был ли он рад видеть старую знакомую, как предсказывал Фолкберг? Испытывал раздражение из-за необходимости снова терпеть её присутствие? Или равнодушие? Как неправильно, что они вот так сидят и ничего не говорят друг другу. Их встреча после столь долгого разрыва обязана быть другой… или не случаться вовсе. Хельге сделалось обидно, что она не может переписать события дня и повести себя иначе.

Так они и молчали. Минуты болезненными движениями перетягивали себя навстречу первому десятку. Хельга недоумевала, почему доктор не подгоняет и не требует делать то, ради чего её, собственно, и пригласили. Рассматривание стен и нервное подёргивание замочка на брюках не добавляло ничего интересного в так называемое свидание. Мантисс было некомфортно, как бывает ребёнку у доски, когда он забывает слова стихотворения на середине. Она перебирала про себя фразы, которыми планировала начать беседу, но не могла заставить их обратиться в звуки.

Вместе с воздухом Хельга вдыхала безразличие. Хотя атмосфера и давила своей неестественностью, натянутостью, гостья с каждой минутой всё больше погружалась в апатию. Если к концу установленного времени никто из них не проронит ни слова, Мантисс не огорчится. Когда вернётся домой и обдумает всё хорошенько, возможно, но в первый час после ухода ей будет плевать. А сколько времени выделил им на встречу Фолкберг? Перед началом он туманно заикнулся о шестидесяти минутах, но это максимальная длительность сеанса. Может ли Хельга настоять на его сокращении?

Часы на телефоне подсказали, что прошли четырнадцать минут. Целых четырнадцать бесполезных минут давящей тишины! Хельга вздохнула, поднялась и направилась к выходу. Дверь, к вящему удивлению, оказалась заперта, что в очередной раз взвило в гостье подозрения. Кого и в чём, она бы сама не рискнула сказать. С той самой минуты, как Мантисс прибыла в институт, в ней зрела враждебность к самому месту, его сотрудникам, обычаям. Именно поэтому она во всём искала подвох, словно институт мог попытаться предъявить права на её душу.

Хельга постучалась, догадываясь, что Фолкберг её так просто не выпустит. Никак не выдавая своего участия, он будто перестал существовать для этого мира, но, несомненно, всё ещё наблюдал за комнатой через камеру. Мантисс смирилась с временным заточением и зашагала вдоль стен. Всё так же молча. Манекен не поворачивал в её сторону голову и никак не следил. Прорезь для рта у Маски находилась в нейтральном положении.

Прошли почти двадцать минут.

– Третья книга отвратительна.

Хельга поглядела на МС, чей скрипучий голос только что почти заставил её вздрогнуть. Поразительно, а ведь она уже успела испугаться, что его первые слова будут натянуто-вежливыми или приторными до зубовного скрежета. Мало ли, насколько послушным его сделала лантановая терапия. Мантисс упала бы в обморок, заговори МС с ней в манере английского джентльмена. Это было бы чересчур.

Услышать критику от того, кто привык указывать на недостатки, было как-то мазохистски приятно. Хельга сразу поняла, что объект имеет в виду.

– Не спорю, – согласилась она.

И опять их поглотило безмолвие. Мантисс нарезала ещё несколько кругов по периметру и вернулась к столу, чтобы налить воды. Лишь после глотка её озарило, что тема себя не исчерпала и ей в самом деле интересно, откуда МС знает про книги.

– Ты их все читал?

Тишина. Хельга не так сильно хотела получить ответ, поэтому не настаивала. МС не запрещали знакомиться с находившейся в открытом доступе литературой – так повелось, ещё когда руководителем был Стив Амберс. Мантисс сомневалась, что Фолкберг с его «кнуто-пряничным» подходом что-то изменил, поэтому МС мог читать работы за авторством Хельги.

– Это всё очень неловко, – честно высказалась гостья. Их затянувшееся молчание всё больше разъедало её. Оно было слишком неправильным. МС и раньше впадал в меланхоличность, но на краткий срок. Поболтать объект любил, особенно о личностях собеседников.

А ещё чем дольше они ни о чём не говорили, тем чаще Хельга вспоминала свою злость на МС. Мантисс честно выдержала мучительные двадцать минут, во время которых почти не думала о событии, из-за которого она и объект впредь никогда не смогут нормально общаться. Навязчивый образ Уильяма Траумериха всё неумолимей встревал в череду мыслей. Пять лет не затушили обиду и недоумение, с которым Хельга думала о поступке МС. Она могла бы поговорить с ним об этом, но её тошнило от одного представления.

Ещё десяток минут, и Мантисс не выдержит и выпалит что-нибудь о докторе Траумерихе, спровоцировав разговор, о котором впоследствии будет жалеть.

– Кстати, доктор просил поинтересоваться твоим настроением, – выдал объект ровным тоном.

Хельга вскинула брови. Это что ещё за использование третьих лиц?

– Фиговое.

– Я бы спросил почему, но доктор не велел расстраивать посетителей неприятными темами.

– Я уже расстроена. Хуже ты не сделаешь.

– Я тоже, – произнёс объект. И добавил спустя паузу: – Расстроен.

Тут Хельга ощутила то, что, по всей видимости, МС усердно прятал под мнимым равнодушием: ярость. Его голос едва заметно дрогнул, тем не менее Мантисс обожгло столь яркой ненавистью, что она впала в ступор. Гостья на секунду испугалась, что ненависть адресована ей, но почти сразу одёрнула себя. Слишком явные намёки на Фолкберга и его указания. Вот что по-настоящему бесило МС. Эту антипатию к доктору Хельга понимала и разделяла, однако случайно внушённая объектом злость была столь сильной, что руководителю отдела оставалось лишь посочувствовать. Если в мире жил кто-то, ненавидевший Фолкберга до такой степени, что посторонние могли невольно ухватить кусочек этого чувства… Мантисс не хотела бы, чтобы кто-то настолько же невзлюбил её. Особенно если этот кто-то обладал изощрённой фантазией и бесконечным запасом терпения.

– Терпение, – озвучила Хельга совсем тихо. – То, что расстраивает нас обоих, рано или поздно прекратит существовать.

– Чем быстрее, тем лучше, – сказал МС. – А пока нам всем нужно набраться терпения. В тебе его, кстати, осталось совсем ничего.

Мантисс нахмурилась. Конечно, ведь она находилась в комнате с существом, терпеть которое с каждой минутой всё сложнее, хотя оно, казалось бы, ничего не предпринимало для ухудшения её состояния.

– И дело вовсе не во мне, пусть мне это и льстит, – угадав или подцепив её мысли, выдал объект. – Твоё терпение расходуется уже давно и без моей помощи. За пределами этого института ты проигрываешь в каждодневных сражениях за спокойствие.

– Тебе-то откуда знать? – Резкий переход на её личность напряг Хельгу.

– Я же читал твои книги. Твой почерк легко узнаваем среди сотни похожих. С каждой новой книгой ты всё больше погружаешься в раздражение. Это легко угадывается по твоему слогу. На твоём месте я бы забеспокоился.

– Раздражение на что?

– На мир.

Мантисс пробрал холодок. Любопытное замечание, однако она сомневалась, что возможно провести анализ характера или эмоций человека по словам в тексте. Да и Хельга старалась писать нейтральными фразами без оценочного мнения того или иного явления. На основе чего бы этот умник ни сделал свой вывод, он не мог ссылаться на её книги.

– Значит, это правда, – изучив её напряжённую фигуру, сказал МС. – Ты со мной не согласна? Сама не замечаешь эту озлобленность? Ты ведь такая умная и воспитанная женщина, открытая к познанию и склонная к компромиссам. А вокруг столько невежества, нездорового внимания и тупости. Сначала ты говоришь себе, что ничего страшного и процент неадекватных людей несравненно меньше умных и образованных. И что тебе нужно прощать эту серую убогость, игнорировать или даже пытаться помочь им прозреть. Но с каждым новым примером в тебе по капле умирает терпение. Ты недоумеваешь, почему тот парень называет тебя тупой шлюхой, хотя ты всего лишь отказалась дать номер телефона. А чуть позже незнакомая женщина качает головой на твой внешний вид, повергая тебя в ещё большее негодование. Знакомый открыто порицает за отказ поклоняться его любимым богам. Какие-то идиоты подписывают законы таким образом, что правоохранительные органы не смогут тебя защитить, а тебе самой защищаться не позволено – ещё и виновной окажешься за попытки себя спасти. И это только мелочи, которые происходят с тобой. А что на глобальном уровне? Сколько омерзительных человеческих поступков всплывает наружу и становится достоянием общественности! И ты каждый день смотришь на это и осознаёшь, что это не ты высокомерная – это они ничтожества. А ты вынуждена сосуществовать с ними. – Уголки губ Маски на пару миллиметров опустились вниз, как если бы он распереживался из-за неприятностей гостьи. – Нельзя навечно сохранять святость даже с таким именем3. Злость и разочарование – удел умных. Мне это знакомо. Знаешь, мне теперь даже обидно. Ты всё время винила меня за то, что я зол к людям. А ведь я шёл к этому состоянию почти век. Тебе же понадобилось пять лет, чтобы приблизиться к моему недовольству человеческим родом. Я ещё неплохо продержался в сравнении с тобой.

– Это… захватывающее описание. Но ты прав лишь отчасти. Я всё ещё полна веры в человечество. – Хельга сложила руки на груди. – Глупая масса всегда заметнее. Это не значит, что таких большинство.

– Ты так говоришь, потому что споришь со мной. Если бы мои примеры озвучило твоё внутреннее «я», ты бы без труда согласилась. Подожди. – МС вспомнил что-то. – Я не растеребил никаких твоих ран? Доктор Фолкберг запрещает мне расстраивать посетителей неприятными для них темами. Ты ведь не расстроилась сейчас?

В его голосе не было страха или сожаления – лишь ядрёная язвительность. И всё та же злость. Мантисс беспокоили эти мимолётные вспышки агрессии. Объект говорил нейтральным тоном, пока не затрагивал Фолкберга и его правила. Тогда Хельгу окатывало яростной волной, от которой внутри всё сворачивалось в тугой ком, а на лбу выступали капельки пота. МС пребывал в состоянии затаённого бешенства, и страшно представить, что произойдёт, когда оно наконец-то вырвется наружу.

Манипулятор был затравленным узником, которому оставалось исходить ядом. Притворялся другим, чтобы не нарушить правила. Хельга понимала, что МС хочет сказать куда больше, чем ему позволено. И это угнетает.

– А Итан со мной бы согласился, – проговорил объект.

– Какой Итан?

– Тот парень в брекетах из средней школы. Он тебе нравился, несмотря на его мечты о тотальном контроле человечества от лица кого-то безмерно мудрого и адекватного. Этакая помощь свыше. Вспомнила его?

– Нет. Не сочиняй, в моём классе не было парней с таким именем. – Хельга подумала, что МС подшучивает над ней, однако его реакция вызвала новый табун мурашек.

– Ты не помнишь? – Объект не скрывал удивления. – Ты не помнишь парня, который тебе нравился! Твои воспоминания так быстро отмирают. Смешно, но я сейчас являюсь лучшей и более целостной репрезентацией Хельги Мантисс, чем ты сама.

Он знал так много, потому что однажды (и не единожды) залезал к ней в сознание. МС почерпнул из головы Хельги столь многое, что мог без стыда и угрызений совести пересказать какой-нибудь отрывок её жизни. А Мантисс… уже нет. И это было самым ужасающим. С каждым днём она чувствовала себя всё меньше собой, а в памяти появлялись новые дыры. Вот уже и Итан забыт, если, правда, это всё же не устрашающая шутка. Хельга мысленно поставила засечку, что нужно будет проверить школьный альбом.

– Помощь свыше, – повторил МС и посмаковал фразу. – Ты когда-нибудь думала о том, что жизнь могла бы быть в десятки раз беззаботнее и проще, если бы у вас и в самом деле были покровители свыше?

Хельга насупилась. Её ожидала очередная заумная байка объекта о том, какие люди глупые и как мало они ведают о благе собственного народа. А вот если бы они… вот если бы… и так далее. МС умел впутывать в рассуждения о несбыточном.

– Представь, например, что с дальних звёзд к вам прилетели бы представители других рас и культур. Пришельцы из соседней галактики.

– Ты предлагаешь мне пофантазировать на фантастические темы? – Мантисс вскинула брови. – И давно ты таким увлекаешься?

– Ты слушай. – Перебивание не смутило МС. – У пришельцев этих обнаружились бы не только превосходящие вас ментальные и физические способности и технологии, но и особые вкусы. И стало бы известно, что человеческое мясо, оказывается, тот ещё деликатес, а для гостей с далёких звёзд и подавно! Они готовы устроить свою кухню на планете, но не всё так просто. Если они будут забивать вас, людей, как скот, то ни к чему хорошему это не приведёт. Как и любое навязывание, их вкусы обязательно вызвали бы сопротивление и отвращение. Вы, люди, слишком гордые и воинственные. Вы бы так просто не позволили истреблять вас. Взбунтовались бы. А лучше всего как поступить? Правильно! Убедить вас, что отдавать свою жизнь на заклание – это отлично! Внедрить в культуру, пропагандировать из поколения в поколение, чтобы люди не бунтовали и, главное, даже не боялись скотобойни. – Улыбка Маски стала шире. – Привить на государственном уровне, как религию. Чтобы бабушки, если повезёт дожить, рассказывали внукам, как это почётно – быть съеденными. И как им не повезло, что они-то как раз не попали в список счастливчиков и не были поданы в соусе и с перчиком.

Хельга не прерывала, хотя и смутно представляла, в какую колею заведёт этого хитрого рассказчика. Ей заранее не нравилось то, что он пытался объяснить, а от аналогии становилось противно. Все эти разговоры о насильственном прививании и промывании сознания целому народу – больная тема современности.

– А как ещё быстрее и безболезненнее убедить людей, что это хорошо? Правильно, – МС не давал Мантисс времени подумать и вставить слово, потому что её мнение было неважно. – Пряничком. Вот поставят пришельцы особое условие, при котором люди сами будут с радостью под нож лезть. А условие это – жизнь без нужды. Человек добровольно идёт на кухню в качестве продукта. Чтобы потешить эго человека и создать ощущение, будто он за что-то отвечает, пусть выбирает дату сам. И заключает договор с пришельцами. Например, в осознанном возрасте договаривается, что пойдёт на кухню по достижении двадцати пяти лет. Или сорока. Или пятидесяти. Допустим, мясо стареющего человека не такое вкусное, поэтому есть свои сроки и ограничения. Пусть максимумом будет пятьдесят лет.

Хельгу уже передёргивало от красочных представлений. При этом она невольно подсчитала, сколько ей осталось до пятидесяти.

– А взамен пришельцы даруют человеку богатство, избавляют его от нужды, делают жизнь беззаботной. Чем раньше человек идёт на кухню, тем роскошнее его существование до намеченного срока. Он живёт королём до двадцати пяти! Перед ним раскрыты все двери! А если хочет подольше пожить, то богатств будет меньше, а исполнение желаний скромнее. Но всё равно человек может не бояться бедности, тягот, несправедливого отношения к нему со стороны общества и государства. Его интересы защищены свыше. И он может ни о чём не волноваться. – МС помолчал. – Тебе это кажется глупостью, но что такое долголетие по сравнению с беззаботностью и роскошью? По сравнению с не истлевающей справедливостью по отношению к тебе и привилегиями? Кто вообще хочет жить после пятидесяти? Всё тело ноет. Где-то постоянно вылезают болячки, а с вашей медициной нельзя рассчитывать, что в следующий раз тебя вытащат с того света. А ты только и делаешь, что горбатишься, работаешь, мира толком не видишь! Откладываешь увлечения и хобби в долгий ящик, а когда находишь время взяться за них, уже нет сил. Нет здоровья. Нет жизни! Кому сдалось такое убогое существование?

Мантисс хотела сказать, что ему с его сотней лет «за плечами» невозможно объективно размышлять о том, как пролетающие годы воспринимает человеческое существо. А потом ей пришло в голову: МС заговорил об этом потому, что сам день изо дня терпел постоянную боль. Его травили лантаном, и в состоянии перманентных мучений он мог понять, что приблизительно чувствует больной человек после пятидесяти. И мог желать прекратить это волей кого-то свыше.

А что бы выбрала Хельга, если бы мир был похож на описанную объектом картину? Она пребывала в смятении. Определённо, ей хотелось жить, но как долго? И можно ли сейчас, ещё будучи молодой и относительно здоровой, адекватно представлять себя в шестьдесят, семьдесят? Восемьдесят?

– Думаю, люди с их жаждой жизни в том выдуманном мире попытались бы отсрочить свой уход на кухню, – сказала она. – Как-то обмануть покровителей и обойти договор. Тебе сложно это понять, но мы, люди, не хотим умирать даже в девяносто лет. А уж после насыщенной жизни, полной радостей и беззаботного кутежа, и подавно хочется продлить праздник. Люди будут сбегать, прятаться, пытаться выторговать себе ещё несколько лет…

– Только гости с других звёзд – они как Господь Бог. Их не обмануть. – Зловеще прозвучало напротив. – Зато они будут поддерживать вашу популяцию, и вы, плодящаяся грязь, не переселите планету. Каких классных ребят я придумал!

– Ты снова говоришь гадости, – осадила Хельга, заставляя МС присмиреть. Она напоминала о его роли послушного узника, чем злила ещё сильнее.

– Под вас не подстроишься. Для кого-то говорить о котиках – гадость, а мне тут угадывай! – проворчал объект. – Лучше послушай про Изопов комплекс.

– Эдипов комплекс.

– А что, у Изопа не было комплексов?

Мантисс не сдержала смешок. Этот остряк умел дурачиться.

– Ты вообще соображаешь, о чём говоришь?

Удивительно, но он увлёк её своими рассуждениями. Раздражение на МС не испарилось, но отошло на второй, даже третий план. Хельге чудилось, что вот-вот объект скажет ей нечто настолько важное, что это навсегда изменит её жизнь – в лучшую сторону или к худу. На второй позиции сигналило волнение. Её продолжало преследовать свербящее опасение, что затаённая злость МС выльется в катастрофу.

– Ты куда-то уезжаешь? – бесцветно спросил Манипулятор. Уголки губ Маски снова опустились.

– Что? Нет.

– Разве ты не хочешь увидеть мир? Отправиться на восток, где седобородые мудрецы целый день катаются на вислоухих парнокопытных и читают религиозные учения о своём лунном боге… А ты сможешь лечь под раскидистыми ветвями какого-нибудь экзотического дерева и смотреть на мерцающие в небе огни. Или отправиться на песчаные дюны, которые чередуются с кипящими источниками. И из них выныривают подземные акулы – то, что нужно скучающим путешественникам с фотоаппаратами. Или современные люди не делают фотографий?