Читать онлайн Моя жизнь бесплатно

Моя жизнь

Фотографии из архива Ольги Соколовой

Дизайнер обложки Клавдия Шильденко

Редактор Дарья Протопопова

Корректор Анна Асонова

© Ольга Сергеевна Соколова, 2023

© Клавдия Шильденко, дизайн обложки, 2023

ISBN 978-5-0060-0057-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Родословная

Ольга Сергеевна Соколова (10.02.1958)

Cестра Виктория (р. 07.04.1956, живет в Голландии).

Дети: Анна Владимировна Коган (р. 12.12.1983), Даниил Владимирович Коган (р. 25.11.1998).

Муж (с 1983 по 2006) – Владимир Александрович Коган (р. 18.02.1959). Отец мужа Александр Яковлевич Коган (1928—2018) – еврей, мать Ирина Борисовна Коган, в девичестве Будагова (р. 1932), – наполовину армянка, наполовину казачка. Свекор работал на военно-конструкторском предприятии в Ростове-на-Дону, свекровь была профессором микробиологии в университете Ростова-на-Дону.

Родители: Сергей Петрович Соколов (1928—1981) и Антонина Ивановна Соловьева (1934—2017).

Бабушка и дедушка со стороны отца неизвестны. Их заменили тетя отца, Анфиса, и ее муж, дядя Иван, жили в городе Асбест на Урале1.

Бабушка со стороны матери – Аксинья Антоновна Соловьева, в девичестве Бяшкова (1915—2008) – развелась с дедом Иваном во время войны, в 1943 году. Дед Иван остался жить в Омске со своей новой семьей.

Тети (сестры мамы Антонины, дочери бабушки Аксиньи): Галина Ивановна и Зинаида Михайловна. Зинаида живет под Москвой с сыном Валерием Бойниковым.

Сестра деда Ивана – Елена, ее муж – Гемма Бекирович Гебенов. Гемма Гебенов (1888—1980) – карачаевский драматург и музыкант. Член Союза писателей СССР (с 1934). Родился в ауле Хурзук, образование получил в начальной школе аула, в Баталпашинском училище, в частной школе скрипачей Эрденковых (станица Баталпашинская), в аспирантуре в г. Орджоникидзе (Владикавказ). Литературную деятельность начал в 1916 году. Организовал первые в Карачае кружки сценического искусства. Первая постановка спектакля по его пьесе «Пастух и горец» («Темнота») была осуществлена 7 ноября 1926 года. Автор пьес «Карча», «Звезда любви», «Дарфат и Хаулат», «Старые адаты и законы», «Коллектив и сила» и др. К сожалению, часть его драматургического наследия утеряна. В послевоенные годы драматургической деятельностью не занимался, в основном осуществлял музыкально-творческую работу. В последние годы жизни изготовлял карачаевские национальные музыкальные инструменты2.

Рис.0 Моя жизнь

Гемма Бекирович Гебенов (1888—1980)

Глава 1.

Детство

Я, Ольга Сергеевна Соколова, родилась в городе Тюкалинске Омской области 10 февраля 1958 года. Мои родители Сергей Петрович Соколов (1928—1981) и Антонина Ивановна Соловьева (1934—2017) познакомились на целине и в 1955 году поженились в Тюкалинске. Мама красиво одевалась, красиво одевала папу, когда работала в магазине в Черкесске. На фото мама в бархатном платье.

В 1960 году родители решают переехать на юг, в город Черкесск Ставропольского края. Их пригласила материна тетка Лена (сестра деда Ивана), она была бездетна в браке с дядей Сашей (Гемма Гебенов). В Сибири, в Тюкалинске, было голодно, а на юге сытнее и теплее. По дороге на юг отец заехал со мной на Урал в город Асбест к родне, а мама со старшей сестрой Викой поехала на Кавказ устраиваться. Мне не было еще двух лет, но я хорошо помню эту поездку.

Дом отцовой тети Анфисы и дяди Ивана стоял у дороги, на краю соснового леса, огромные вековые сосны и ели, казалось мне, упираются в небо. Я быстро уставала бродить по лесу, и отец брал меня на плечи – это был восторг! Я как будто плыла в лесной чаще. Стучал дятел, прыгала белка, жевал что-то олень вдалеке, между деревьями, а запахи хвои и свежести опьяняли! Вернувшись во двор дома, я осталась одна поиграть с сибирской кошкой, но тут из-за угла вышел молодой бычок, мы посмотрели друг другу в глаза, и я поняла, что он сейчас нападет и я не успею убежать, но я попыталась добежать до высокого крыльца, конечно, забраться не успела, он меня боднул под зад, и я буквально взлетела на верхнюю ступеньку. С ревом вбежала в гостиную, где все мирно пили чай из самовара: поднос с пирожками еще дымился, вкусно пахло. Все хохотали и умилялись, когда я рассказала о нападении.

Тетка Анфиса была строгая женщина, работала гинекологом, заменила отцу родителей, рано ушедших из жизни. О причинах их исчезновения мне не сказали, все боялись говорить вслух или говорили намеками о каких-то страшных вещах, например, что Беломорканал построен на костях строителей. Поэтому, когда я видела где-то пачку папирос «Беломорканал», я вспоминала, что рассказывал отец. Все думали, что я маленькая и ничего не понимаю, но я все чувствовала: переживания тетки, что отец пьет и непутевый, что надо работать и не нарушать законы, что семья и дети – это главное!

Дальше поехали на юг, воссоединиться с мамой. В плацкарте поезда до Ставрополя было шумно и жарко, ехали долго, все пили чай с сахаром вприкуску из граненых стаканов в красивых стальных подстаканниках, цена – три копейки. Еду брали с собой: как правило, яйца, курицу, лук, хлеб, соленые огурцы; мужики пили водку или портвейн. Путешествие было утомительно и скучно для меня, я смотрела в окно на бесконечный лес, потом поля, реки и редкие города.

В Черкесске остановились в доме тети Лены и дяди Саши, жизнь забурлила! Тетя Лена, сама из Рязани, оказалась в Киргизии, где познакомилась с дядей Сашей. Туда, в Киргизию, высылали всех карачаевцев, татар и чеченцев во время войны с немцами – печально известные депортации народов при Сталине. А дядя Саша (Гемма Гебенов) еще был переводчик с немецкого! После реабилитации дяде Саше, как первому композитору, поэту и писателю Карачаево-Черкессии, дали хороший дом в центре города, он много сделал для развития культуры в республике, его любили и уважали. Его скрипка и личные вещи хранятся в городском музее Черкесска, как и мое старинное немецкое пианино с канделябрами, которое бабушка позже сдаст в музей после моего отъезда в Ростов-на-Дону. Отец устроился сначала шофером на химзавод, потом – таксистом, мама Антонина – в магазин культтоваров.

В детсад я пошла в четыре года, он находился радом с таксопарком, где работал отец. Мама работала в магазине, я часто заходила после садика к ней и играла до конца рабочего дня. Но иногда нас оставляли в садике ночевать. Садик я ненавидела и эти страдания до сих пор помню.

В магазине мать познакомилась с учительницей музыки Ниной Степановной, и в пять лет я пошла в музыкальную школу.

Пианино купили у военного офицера, привезшего его из Германии, за 500 рублей. Это были большие деньги по тем временам, но мама хотела выучить нас, чтобы мы не занимались черной малооплачиваемой работой, а были интеллигентными девочками. Сестра бросила музыку через два месяца, а я хотела играть и учиться, так как у меня был пример – дядя Саша. Гемма Гебенов прекрасно играл на скрипке, аккордеоне, учил меня подбирать музыку, дарил ноты, давал слушать пластинки с прекрасной музыкой: Шопен, Огинский, Лист, Штраус, Бетховен, Бах! А когда были праздничные застолья, он играл, все подпевали, танцевали, просили меня что-то сыграть, и мне хотелось каждый раз удивлять новым произведением. Даже если мне было трудно разучивать гамму или этюды и хотелось выйти во двор поиграть с соседскими детьми, бросать музыку я не думала, наоборот, старалась подбирать популярные песенки и удивлять всех.

От химзавода родителям дали двухкомнатную квартиру без удобств, на втором этаже; печку приходилось топить, воду носить с улицы из колонки, грязную воду выносить и выливать в канаву, туалет – во дворе. Купали нас в оцинкованной ванне раз в неделю; когда подросли, ходили в баню с парилкой, там были цинковые тазики, хозяйственное мыло и дубовые веники. Баню любила, но после бани, распаренная и уставшая, с трудом доходила до дома, сразу засыпала.

Рис.1 Моя жизнь

Родители: Сергей Петрович Соколов (1928—1981)

и Антонина Ивановна Соловьева (1934—2017).

Я – около мамы

Тетя Лена (сестра деда Ивана, жена Геммы Гебенова) была строгая, ревнивая, не давала ему заниматься театром, разогнала всех коллег. Но дядя Саша (Гемма Гебенов) общался с другом Пантелеймоном, они делали национальные гармошки-баяны (они меньше классического баяна), а моя бабушка Аксинья продавала их по аулам. Бабушка жила с Пантелеймоном десять лет (он купил домик в станице Зеленчукская3), вплоть до его смерти. Они любили друг друга, хоть и были пожилые; иногда собирались у дяди Саши, мужчины музицировали, оба были таланты, гармошки были хорошие и дорогие – по 250, 300 рублей. Знатоки ценили! Я однажды ходила с бабулей продавать эти гармошки в ауле Псыж4. Идти надо было долго, и мне жалко было бабушку, денег от Пантелеймона она имела очень мало, а забот много. Но любовь! Дядю Сашу похоронила его карачаевская родня в ауле, где он родился, я потом узнала. Кстати, я часто наблюдала, как работал Пантелеймон: весь в клее, запах жуткий, украшал гармошки камнями полудрагоценными, перламутром. Помимо красоты, инструменты очень хорошо звучали; он долго настраивал их и сам играл, пробовал и даже меня спрашивал, как звук. Они были своего рода кавказские Страдивари, больше никто так не мог сделать.

Глава 2.

Бабушка Аксинья

Я часто ночевала у бабушки Аксиньи в домике, который мама с отцом купили по приезде в Черкесск. Родители там почти не жили, так как получили квартиру. Бабушка приехала из Омска с двумя дочерьми – моими тетями (младшими сестрами мамы Галиной и Зинаидой). Галя была инвалид детства после перенесенного полиомиелита (вакцина тогда еще не была внедрена повсеместно). Галя на машинке шила нам одежду, я старалась помогать и тоже научилась немного шить и кроить платья. Она дружила с цыганом Алешей, он прекрасно играл на гитаре и пел цыганские песни и романсы, все вечеринки в доме проходили под музыку, все пели и танцевали. Часто мы с тетей Галей просто пели на два голоса популярные народные или советские песни, романсы. О политике тогда не говорили. Бабушка Аксинья показала, как танцевали у них в сибирской деревне, потом мне это пригодилось в фольклорном ансамбле «Дон».

Бабушкину большую, самую богатую в деревне семью раскулачили в 1930-е годы, выгнали из большого дома, сделали там сельсовет, отобрали лошадей и коров, сослали в тайгу, где старики скоро умерли, выжили молодые – две сестры и брат. Выбраться из нищеты потом смогло только третье поколение, а тогда им, безграмотным (бабушка не умела читать и писать), было очень трудно подняться! Работали всегда на тяжелых, малооплачиваемых работах. Муж бабушки, дед Иван, работал на военном заводе, на фронт его не взяли по болезни – у него был стеклянный глаз. В семье было еще два мальчика, они умерли в младенчестве. В 1946 году бабуля снова вышла замуж и родила тетю Зину. Потом она снова разводится и уезжает в Черкесск за моей мамой Антониной.

Суровая жизнь тогда была у всей страны! Поэтому бабуля всегда работала много и дома разводила кур, кроликов, в огороде были все овощи и зелень, от завода давали землю под картошку, все дружно выезжали копать, сажать, полоть, собирать. Мы, дети, всегда помогали, и это был нелегкий труд, но зимой, в холода, приятно было отварить рассыпчатую картошечку с маслом и квашеной капустой и вспоминать лето, как мы собирали с листиков колорадских жуков и кляли американцев, которые завезли нам жуков и тараканов!

С зятем (мужем тети Гали Вовой, с которым тетя Галя прожила двадцать пять лет) бабушка сама построила еще один дом рядом с домиком родителей, построила теплый туалет в саду. Тете Гале потом Горбачев дал квартиру (крыша старого домика развалилась, и она написала Горбачеву письмо, которое как-то передали в Москву). Новый дом у бабушки потом отобрали через суд соседи, и они с теткой доживали свой век в той горбачевской квартире.

У бабушки всегда пахло выпечкой: ватрушки с творогом или пирожки с разными начинками, пасха на праздники, соленья, варенье – запасались всегда впрок! Все боялись голода, это уже вошло в гены, увы! Хотя при Хрущеве появились даже бананы в магазинах – результат дружбы с Кубой и африканскими странами. Кукурузные хлопья стали продавать на радость всем детям, я особенно любила хлопья в сахарной пудре по одиннадцать копеек пачка. Но когда пришел к власти Брежнев, бананы и хлопья исчезли, появились намного позднее, уже при Ельцине.

Помню, в пивной, куда отец заходил выпить кружку пива, он брал иногда бутерброд с черной икрой – вкус бесподобный, но это был редкий счастливый миг детства! На улицах стояли цистерны на колесах с квасом по три копейки за стакан или с газированной водой с сиропом, вот вкусно-то было! Я любила с малиновым сиропом, но и вишневый тоже вкусный был! Жизнь улучшалась с каждым годом, но Карибский кризис 1962 года вернул страх войны, никто не хотел воевать, еще по улицам бродили инвалиды войны. Те, кто был без ног, ездили на деревянных досках с колесиками, занимались починкой обуви, точили ножи на базаре, что-то продавали, жалко было смотреть на эти человеческие обрубки, мы, дети, все понимали и верили, что это не может повториться.

Глава 3.

Разлука с мамой.

Знакомство с театром

Зимы на Кавказе тогда были снежные и холоднее, чем сейчас, поэтому дети в основном играли в хоккей (я стояла на воротах с деревянной клюшкой, коньки были редкостью) или катались на санках. Летом все шли на Кубань купаться. Помню, в пять лет я сама прыгнула в реку, не умея плавать. Течение вынесло на берег, страх был, но вновь бежала и прыгала в воду – не хотелось показаться трусливой. Осенью жгли костры из опавших листьев и пекли картошку, играли в войнушку и в казаков-разбойников среди новостроек. Тогда строили знаменитые хрущевки – маленькие квартирки, чтобы всех переселить из коммуналок, где люди плотно жили, ютились без удобств. Весной были первомайские демонстрации и в честь Дня Победы! Для нас малышей это было утомительно: рано вставать, долго ждать начала, потом идти через весь город пешком, чтобы пару минут пройти по площади перед Домом Правительства и памятником Ленина, прокричав «ура!», но взрослые выпивали, пели и веселились в колонне, всегда звучала гармонь или аккордеон, духовой оркестр, барабаны. После парада отдыхали в парке, ели вкусный пломбир или эскимо на палочке, пили лимонад, ели вкуснейшие пирожки с ливером за пять копеек или чебуреки. Как было вкусно!

На каникулах нас вывозили на Черное море, пару раз была с отцом в Гаграх, где мое тело сгорало под ярким солнцем – тогда не было защитных кремов, обгоревшие части тела мазали сметаной. Также были в пионерских лагерях в Анапе, Железноводске, Кисловодске, где нас еще подлечивали, укрепляли наше хилое здоровье. Помню, в лагере я очень тосковала по дому, по маме, всегда стояла у ворот лагеря в выходные дни и ждала, когда она приедет навестить нас, но она не приезжала, тогда тоска наваливалась еще больше. С тех пор я поняла, что каждый живет своей жизнью, и ты особо никому не нужен; внутреннее одиночество, тоска увели меня в музыку, мне было хорошо, когда я играла, пела, что-то разучивала новое.

Родители водили меня на балеты «Жизель» и «Лебединое озеро», когда в Черкесск приезжала труппа из Ленинграда. Восхищение было невообразимое: музыка, красота костюмов, четкое синхронное исполнение! Концерты цыганских исполнителей – Ляля Черная, Николай Сличенко были очень популярны! Вольф Мессинг поразил своими фокусами, отгадывал имя и номер паспорта на расстоянии, с закрытыми глазами! Все удивляло и восхищало, хотелось добиться тоже чего-то подобного. А пока приходилось терпеть бытовые неудобства, пьянки отца, драки родителей, их развод, раздел имущества и чувство, что ты беден и живешь в неполноценной семье, без отца, без опоры, без светлого будущего. Чувство стыда не покидало, учителя и дети в школе смотрели на меня как на ущербную, друзей почти не было, все хотели дружить со счастливыми, богатыми девочками. С одной я сблизилась: дочь начальника пожарной охраны, красивая, веселая, росла в счастливой семье, в хорошей квартире. Ее семья щедро угощала нас, у них было сытно, много еды на столе. В этом я видела эталон тогда. И грустила, почему у нас не так.

Родители развелись в 1966 году, когда мне было восемь лет. Папа съехал на съемную квартиру и сошелся с одной женщиной. Папа скончался в 1981 году где-то в Крыму, куда он в итоге уехал из Черкесска. Мы с ним не общались, он только один раз приехал потом в Абхазию, когда мне было лет восемнадцать. Отец был высокий, красивый, его любили женщины. Когда он не пил, это был чудеснейший человек.

Когда мне было двенадцать, мама переехала из Черкесска в Абхазию, в город Очамчира, в сорока километрах от Сухуми. Там я тоже поучилась в школе. Там шикарный субтропический климат, море, фрукты, и там мы окрепли, поправили свое здоровье.

Когда мне было тринадцать, а сестре пятнадцать (в 1971 году), мы с мамой на год уехали из Абхазии в Донецк. Мама пыталась поменять квартиру и уехать из Абхазии окончательно, так как там стало тяжело жить для нас, девушек. Парни молодые нас просто осаждали, караулили наш подъезд. А я была высокая и выглядела старше своих лет, уже девушкой. В Абхазии же тогда еще похищали невест. В Донецке мне понравилось, но маме пришлось вернуться в Абхазию вместе с сестрой Викой, чтобы не потерять квартиру. А я из Донецка вернулась к бабушке в Черкесск, закончила там школу и поступила в училище.

Глава 4.

Музыкальная школа.

Черкесское музыкальное училище. Консерватория и гастроли

В Советском Союзе все дети должны были посещать, помимо школы, кружки в Доме пионеров. Я выбрала пение в хоре. В балет и гимнастику меня не взяли – якобы была высокая и негибкая, а танцевать очень хотелось, обида осталась надолго. Мне просто хотелось иметь стройную фигуру и легко двигаться, но наши учителя сразу нацеливали детей на чемпионство или на то, чтобы стать примой в театре.

В хоре я не блистала, не выделялась, были периоды, когда хотелось бросить музыку, так как программа становилась сложнее и я не видела конечной цели, но мама уговорила закончить музыкальную школу и попытаться поступить в музыкальное училище. Так как в общеобразовательной школе я не успевала по математике и физике, идти учиться в девятый и десятый класс не хотелось, а после восьмого уже можно было поступить в училище.

Я с удовольствием забрала документы из школы, взяла дядю Сашу для храбрости и пошла поступать на дирижерско-хоровой факультет. Фортепиано мне к тому времени надоело, да и в училище профессиональная пианистка мне сказала, что у меня для фортепиано была с детства неправильная посадка. Директор Черкесского музыкального училища, композитор Аслан Дауров5, оказался дальним родственником нашего дяди Саши, тоже композитора, все были рады встрече, и я плавно влилась в музыкальный коллектив. Училась хорошо и легко, учительница по специальности Фаина Байрамукова была нестрогая, а вот зав. кафедрой Лидия Сайфулина вела хор и была суперпрофессионалом, всех нас гоняла и требовала отдачи. Мама тайно упросила ее позаниматься со мной перед моим поступлением в консерваторию в 1977 году, что для меня было сюрпризом, и я с удовольствием пару месяцев с ней позанималась. Мне этого хватило, чтобы поднять свой уровень и сдать на отлично дипломную работу (ее принимал ректор Ростовской консерватории Александр Данилов, блестящий балалаечник и педагог).

1 Асбе́ст – город областного подчинения в Свердловской области России, административный центр Асбестовского городского округа. В городе Асбест добывается 25% мирового объема асбеста-хризотила.
2 Источник: Фонд содействия развитию карачаево-балкарской молодежи «Эльбрусоид».
3 Зеленчу́кская – станица, административный центр Зеленчукского района Карачаево-Черкесии. Там сильно кубанское казачество.
4 Псыж (абаз. Псыжв, кабард.-черк. Псыжь) – аул в Абазинском районе Карачаево-Черкесской Республики.
5 Аслан Алиевич Дауров (1940—1999) – советский и первый черкесский профессиональный композитор, член Союза композиторов СССР (1970), заслуженный деятель искусств Абхазской АССР (1976), заслуженный деятель искусств РСФСР (1991), лауреат Государственной премии РСФСР имени М. И. Глинки (1991).
Читать далее