Читать онлайн Назойливые вопросы про это… бесплатно

I

Первые числа октября хороши не только тем, что до зимы остаётся относительно немного, а привязанность к лету пропадает, но и тем, что эта пора становится мостом между этими двумя состояниями природы. Между холодной и мрачной зимой, которую можно по праву назвать олицетворением самого ужасного и противного в этом мире, где даже обычное спокойствие куда больше ценится чем любая радостная мелочь. Но также октябрь хорош тем, что, будучи не в соре с таким сезоном года как лето, умело и правдоподобно перенимает его черты и формы.

Именно такие размышления пронеслись у меня в голове пока я стоял и ждал свою возлюбленную в одном из центральных парков города. Несмотря на мою тëплую одежду, ветер продолжал проходить сквозь и старался холодить мне грудь. Несмотря на это, и на то, что мои не укутанные в руки перчатки уже начинали толика неметь, я был на седьмом небе от счастья и из-за этого даже теплее, чем обычного, ведь именно так я всегда ожидал предстоящей встречи с своей любви.

Мы с ней не виделись всего то четыре дня, а такое ощущение, что мы не виделись с вечность. Как она уже приметила фразу Грибоедова: «Счастливые часов не наблюдают». И в правду, в компании с ней так легко и приятно, что не хочется тратить время на проверку, собственно, его, хоть это и делается в две секунды. Но даже не это главная проблема. Дело в том, что мысли напрочь выбрасывают прежние рассуждения и вся голова, весь я занят ей и вымочен, целиком, каждой ниткой всей своей одежды и тканью тела, любовью к ней. В тот момент всё тело тотально меняет свои привычки и особенности, переключаясь на неë. Руки смирно ожидают еë ласковую и мягкую нежность кожи. Теперь взгляд начинает трепетать не при виде эстетики или красоты, а от любимого человека. Впрочем, и этому я нашел объяснение, всего лишь поняв куда девается эстетика, и откуда же это странное чувство – любовь, приходит. Один раз меня навестила мысль, что на самом деле эстетика никак не пропадает, а просто всё становится так хорошо, что эстетика переходит с ума в сердце и рождается любовь. Поэтому влюблённые во что-то или кого-то люди так часто бывают с прояснениями глупости, выраженной отсутствием в том числе и эстетики и всего другого прекрасного, что забирает сердце в период любви.

Вдруг полил дождь. Я опрокинул голову назад и посмотрел на небо, которое на моë удивление заслонилось скудными и черными тучами. Сразу екнуло в сердце за мою жемчужину, стал себя бранить за то, что забыл зонт, но сам уже расстегнул свой плащ, чтобы быть готовым его дать ей. Потому как сам был в костюме-тройке, эта мысль возникла сразу и без сомнений.

Я продолжал еë ожидать возле монумента вечного огня. Позади меня находилась сама звезда, где пылал огонь и искусственная икебана, такая же искусственная, как и та благодарность ветеранам и погибшим в времена Великой Отечественной. Так и помимо этого, дождь, начавшийся совсем недавно, окончательно опечалил это место, сделав его абсолютно отвратным. Штурмующиеся ветром верха деревьев дополняли эту грустную, даже страшную сказку.

На моë счастье, я увидел еë, идущую в жёлтой куртке красавцу на лицо и близкую моему сердцу девицу. Она была как и прежде сильно красивой с своими волосами пшеничного цвета, которые становились ближе к цвету бездны океана у корней(я всегда считал её красавицей и с её натуральным цветом волос, однако она решительно хотела блондые волосы, чему я конечно же не могу никак противиться). Её глаза по-прежнему были мне ярче солнца и в прямом смысле закрывали для меня весь остальной мир, ведь я был поглощён ей. Её невесомая походка была обворожительной, из-за чего я почти и не успел насладиться в изяществе ей. Она аккуратно подошла в пять шагов ко мне из левой аллейки, что была по левую руку от монумента и обвила мне спину руками, прижавшись своим телом к моему так щепетильно, что это можно было сравнить с процессом сбора конструктора, где есть приятное щёлканые при соединении двух частей. Затем она начала разговор своим голосом созвучным с альтом.

– Привет. Как ты, милый?

Мы вместе стояли, обнявшись под слегка моросящим дождём и как обычно это было, говорили о самом важном для нас в тот момент, а именно, как у нас дела и какие были трудности за те пять дней, что мы не виделись. Иногда можно было бы сказать, что мы были личными психологами друг для друга. И можно сказать, что только в эти моменты мы полноценно пользовались всеми преимуществами наших отношений, а именно могли делится наболевшим без страха того, что нас, или не поймут, или не утешат.

Без малого уже через пять минут мы плыли по дорожкам того парка как два катера связанных одним тросом в одном русле реки. Я шёл с левой стороны, что уже стало вполне обычным и даже удобных в наших отношениях, и держался с ней за руку. Вообще при желании я бы мог расписывать тактильные ощущения этого момента как Лев Николаевич Толстой в отдельном томе, однако обойдусь лишь скромным описанием. Потому как мы держались за руки, скрестивши пальцы так, чтобы получался замок, я всей рукой ощущал нежность её рук с той самой приятной теплотой, ощущаемой совсем не так, как это могло бы ощущаться, возьми я любого другого человека за руку таким же образом. Но весь мой трепетный восторг не только этим был зажжён. Глаза её, так красиво переливающиеся от карих до тёмно-зелёных, как только это можно было, смотрели то взглядом Моно Лизы вперёд, то очень мягким и задорным на меня.

II

Наконец мы подошли к маленькому озеру, что был в том парке. Выходя из-под крон дерева с стареющими и увядающими листьями на свет, мы едино решили подойти ближе к озеру и постоять у самого брега глядя на ту дюймовочную гладь с небрежно появляющимися на ней блинчиками от капель, уже ставшего сильней, дождя. Мы прошли через пару мостов, у которых мы по останавливались на минуту-две для не пойми-чего, но почему-то мы это делали.

И вот, мы наконец-то подошли к тому месту и остановились. Остановились не только в движениях, но и в той беседе, которую мы с радостью, как дети, тянули с самого момента встречи, ничуть не утихая и в то же время, словно по чувству затихали, когда чувствовали нужду другого что-то сказать. Она остановилась передо-мной, что не могло остановить моего желания её неожиданно и совсем без повода обнять. Я аккуратно завёл руки и прижался к ней, спустив свои руки вниз под небольшим углом. Потом-же, несвоевольно я увидел её улыбку, что вызвало торжество самых прекрасных эмоций у меня и я сам, себе же на редкость заулыбался, как только мог. Мы стояли ничего не говоря, слушая лишь дождь, звук падающих капель в воду, тихие разговоры отдыхающих в том парке людей, и прежде всего стуки своих сердец. Последнее же завораживало сильней, и мы застыли так на какое-то время, назвать которое я точно не смогу, потому как тот момент казался вечностью. Но нет ничего более вечного, чем временное, и она разорвала этот приятный момент своим замечанием.

– Чем выше, тем сильнее дует ветер.

Хоть я и раздосадовался: не понял смысловой связи между нашим недавно оконченным моментом безмолвия и этим очень заурядным, даже сильно выбивавшим меня из колеи выражением, я всё-таки начал искать глазами что-то, что могло бы ей дать толчок для этих слов.

В один момент мои глаза вдруг взобрались на дерево, вернее сказать клён, который был высотой с семиэтажный дом, верхушка которого напоминала мачту какой-нибудь каравеллы среди шторма. Она уже хотела сказать, о чём она говорила и сказать про этот клён, но я уже успел сделать выдох и проговорить это быстрее её. В конце она лишь тихо угукнула и подалась немного назад, уложившись слегка свои плечи на меня. А я продолжал её обнимать и лишь изредка поглаживать её талию.

Но она вновь (будто бы на зло мне, потому что я хотел ещё чуть дольше побыть в этом моменте) прервала молчание, которое царило меньше прежнего, и мы пошли дальше, отходя постепенно от того озера в сторону выхода из парка. Так уж получилось, что основное время мы провели ещё средь аллей и малюсеньких мостов, будто бы созданных больше для вида, нежели для перехода того маленького устья реки парка. И не смотря на наше настоящее и явное наслаждение такими прогулками, которые мы бы с радостью заменили и проводили бы так всё наше время, нам пора было идти. Задерживаться на те важные дела нельзя было. Потому они без каких-либо пауз сразу шли на выход с парка.

Потом же, когда они вышли из парка и шли по делам в город, а шли они вместе, завязался у них бывалый, даже пристаревший диалог с вечными, можно сказать изъезженными фразами, где в один момент меня не ударила одна мысль, притом застала она меня врасплох.

– «А за что она мне, собственно, полюбилась?» – «Чем, вернее сказать каким она качеством вонзилась так беспощадно мне в сердце?» – «Почему несмотря на все трудности я продолжаю её любить и дорожить всей ею как чем-то самым дорогим на свете?» – «Почему я так безумно сильно люблю её?».

М-да… Это же надо было так вляпаться, чтобы собственные мысли заходили в такое русло.

Я мигом откинул эти вопросы и просто продолжил путь, вновь влившись в разговор с ней. В то время как мы, меж разговорами и любовью, дошли до одного тихого местечка возле реки, что так тесно шла рядом с нами на протяжении всего пути, мы встали там. Мы отложили наши тяжёлые сумки, я снял свой шарф, и мы подошли к перилам. Она села на них тихонько, я подошёл к ней. Затем мы обнялись, и после нескольких секунд, что мы были свободны, слились устами в поцелуе на фоне осенней аллеи рядом с речкой.

И в тот момент, все вопросы, которые я не успел разрешить моментом ранее насовсем исчезли. Я сам себя тогда простил и железобетонно для себя решил, что эти вопросы нельзя… Нет! Запрещено решать делом науки. К разрешению сего можно допустить только искусство и тонкое восприятие.