Читать онлайн Заводские настройки бесплатно

Игрушки

Когда говорят о трудном детстве, почему-то вспоминают деревянные игрушки, прибитые к полу. Мне интересно, у кого-нибудь действительно так было? У меня – нет, но мои игрушки по суровости могли бы посоперничать с деревянными. При этом детство не отличалось ничем примечательным или тяжёлым.

Как дочь заводчан, я ежедневно слушала разговоры родителей о работе. Всякие Бочкарëвы, Зорины и прочие товарищи превращались для меня в таинственных сказочных персонажей. Мама с папой играли с ними в другом, заколдованном мире, пока я скользила и падала с ледяных горок в дурацком детском садике «Солнышко». Одно из падений обернулось невидимой ниткой шрама на лице и сделанной после трагедии фотографией для выпускного альбома. На ней я, насупленная, сердитая, всем своим видом показывала: «Нечего меня со шрамом фотографировать!»

Иногда мне что-нибудь перепадало. Мама приносила обломки образцов из лаборатории. Сама того не ведая, она открыла для меня новый мир. Мир железок. И я даже не могла вообразить, насколько они изменят мою жизнь в будущем.

Первыми железными игрушками стали половинки металлической гантельки. Маленькие, блестящие фигурки весело перекатывались у меня на ладони. Если поставить их на основания, то получатся башни с изломанными шпилями или мачты кораблей. Возможно, половинки могли превратиться в шахматные фигуры, но я не знала, как ими играть.

Следующими мама подарила мне два гладких кирпичика с бороздами на гранях. Вот с ними можно было смело возводить что-нибудь серьёзное. Или подставку из них соорудить, например.

Однажды мама привела меня к себе на работу в лабораторию. Тогда ещё было можно. Мы прошли мимо огромного здания с белыми колоннами, на котором графическими каменными буквами было написано «ЛАБОРАТОРИЯ» и какой-то год. Позже мне объяснили, что это год постройки. Мы зашли в соседнее здание проходной. Как меня, ещё школьницу, пустили на завод, я совсем не понимала. Какие-то вертушки, охранники. Мама что-то показала им, и мы пошли дальше.

Мама вела меня широкими коридорами того огромного здания с колоннами, а я непрестанно вертела головой. Где-то там, на потолке, висели старые белые плафоны с красными цветами. А что творилось за деревянными дверями таинственных кабинетов я не представляла. Только силуэты за матовыми стёклами могли подсказать. Но они молчали.

Мамина лаборатория тоже была большая. И там стояло много странных железных машин. Некоторые из них прятались в больших коробах. Об их назначении мне никто не рассказывал. Что мне хотела показать мама, я не понимала.

Тем временем её коллеги с любопытством рассматривали меня. С кем-то мы были знакомы заочно, по маминым историям, а кто-то уже видел меня с ней. Город Чебаркуль – это же большая деревня, кто-нибудь кого-нибудь да знал. Со мной здоровались в городе, спрашивали про семью, я чего-то невпопад отвечала, совершенно не понимая, с кем беседую…

Дверь заграждения одной из машин уже была открыта: наверное, готовились к испытанию.

– Сейчас, Саша, проверим, при какой силе сломается этот образец, – мама протянула мне руку с железным бруском. Жаль, я не успела его потрогать.

Мама исчезла за дверью, закрыв её за собой. И медленно, плавно машина просыпалась, словно потягиваясь. Только вместо рук у машины – маятник.

Раз, и маятник со скрипом описал дугу. Два – новая дуга. Три, четыре, пять… и бум. Всё закончилось. Я даже не поняла, что произошло. Что-то упало, кажется.

Мама вышла с двумя серебристыми брусочками в руках.

– Смотри, Саша. Это остатки образца после испытания. Копёр ударил по нему несколько раз и сломал.

– А зачем? – спросила я, жадно глядя на бруски. Вот бы их себе забрать!

– Чтобы измерить силу удара, при которой образец сломается. Это нужно для изучения свойств металла.

– Ого. А ты меня ещё сюда приведёшь? Хочу ещё экскурсию.

– Если захочешь – что-нибудь придумаем. А образцы можешь забрать. Я тебе потом ещё принесу.

Надо ли говорить, что после приключений на заводе я берегла блестящие бруски больше остальных сокровищ. Для них в своей комнате я отвела особое место.

Я назвала его «Тайная комната». Начитавшись Гарри Поттера, я впустила тайну к себе в комнату. Возле книжного шкафа на широко расставленных ножках стоял рыжий стол в разводах. А на нём громоздился круглый аквариум, который поддерживали изогнутые зелёные железные листья. Красно-синие гуппи и алые меченосцы медленно проплывали среди настоящих водорослей. Им, казалось, не было ни до кого дела. А мне так хотелось поиграть. Вот я и обустроила местечко под рыбьим домом.

Вначале я занавесила подстолье старыми жёлтыми шторами. То ли мама выделила из своих запасов, то ли где-то раздобыла сама. А внутри творилось волшебство. Я поставила туда комодик из спичечных коробков, оклеенный жёлтой, голубой, розовой и зелёной бумагой. На ящичках и стенках сверкали звёзды. И, конечно же, я положила туда маленький кристаллик, переливающийся рубином камешек (самый любимый) и много-много разных бусин.

Ещё я принесла в «комнату» маленькую пирамиду из бумаги: нужно было склеить для школы, но в итоге фигурка осталась у меня. Какие-то мягкие игрушки из многочисленного семейства медвежьих тоже переехали туда. И куда ж я без моих любимых железячек. Они заняли почётное место подле комода. И всё.

Каждый вечер я приходила играть в «комнату», придумывала разные забавы и квесты. Уставшим родителям после работы было просто не до меня. И я придумывала миры.

Однажды, кажется, папа отдал мне маленький железный шарик, блестящий и холодный. Его хотелось держать в руках и постоянно медленно перекатывать, как яблочко в сказках, благо для этого у меня имелось «блюдечко» – жестяная крышка от коробки с конфетами. Катать – не перекатать.

Уже потом я узнала, что мой шарик совсем непростой: это часть от подшипника, где таких много. Там они дружной толпой катаются между кольцами. Забавно, что в университете у меня приключилось две истории, связанные с подшипниками.

Первая случилась на страшном и сложном предмете под названием «Детали машин». Нетрудно догадаться, что там изучали. И тут мы начали большую тему «Подшипники. Опоры валов и осей». Рисовали много схем, записывали формулы. Но самым классным занятием оказалась лабораторная работа. Наш преподаватель, Евгений Петрович, принёс две связки подшипников, велев изучать.

Это ж какое богатство нам доверили! Там были огромные шариковые подшипники, роликовые – поменьше. Но всеобщим успехом пользовался шариковый подшипник двухрядный сферический. Его кольца крутились не только по кругу, но и по сфере вокруг друг друга. Мы с одногруппниками чуть не подрались за право обладания этим сокровищем. Учебная медитация: крути себе колечки на паре, никто и слова против не скажет. Ту лабораторную мы защитили без проблем.

Друг даже обещал подарить мне такой подшипник на день рождения, но не смог купить из-за космической цены. Зато Костя преподнёс игрушечную соломенную сову. Сов я любила с детства, они всё ж веселее, чем железки.

Вторая история как раз предложила мне новый способ медитации. Курсе на четвёртом мы с одногруппниками как-то раз пришли на свою кафедру встретиться с куратором. Мы сидели за столом, на котором почему-то лежал обычный шариковый подшипник. Я взяла его в руки и всё время собрания крутила внешнее кольцо. Это успокаивало и расслабляло. В итоге я осмелилась попросить куратора:

– Василий Александрович, можно я возьму? – показала подшипник.

– Берите, Александра, – пожал плечами куратор.

Кто знает, что он обо мне подумал? Может, у него студенты пачками выпрашивают разные железки?

Зато я приспособила подшипник вместо чёток и часто крутила его за просмотром фильма в общаге. Кайфовала и радовалась.

Ещё один мой друг, Серёга, вокалист глэм-рок-группы, носил кучу цепей и, конечно же, кожаную куртку с заклёпками. У него была объёмная причёска: длинные волосы, стриженные на разную длину, чёлка. К слову, заклёпки имелись и у меня: отдала одноклассница. Я украсила ими свой рюкзак, а вот куртку я купила гораздо позже. Ходила счастливая, довольная с крутым рюкзаком.

И однажды, придя в гости к Серёге, я увидела у него батарею отдельно висящих цепей. Вот зачем ему столько? Хотя он же рокер, чего это я? Серёга заметил мой интерес и достал одну цепь, чтобы я рассмотрела поближе. Я взяла её в руки и пропала. Я крутила её и никак не хотела отпускать. Меня снова завлекло в медитацию. Надо ли говорить, что из гостей я ушла с подарком. Я потом прикрепила эту цепь на джинсы и на парах в университете часто перебирала её.

На третьем курсе, в год «Деталей машин» подруга подарила мне болт с гайкой. Она работала в закупках, отдала лишнее. Я не просила, так получилось. Как-то не планировала собирать коллекцию, но она складывалась сама.

Единственная вещь, которую я выпросила себе – это ещё один шарик. «Куда тебе столько, болезная?» – справедливо отметили бы вы. Мой папа – токарь. На своём станке он точил не только заготовки согласно сменному заданию, но иногда и детали для походной экипировки. В свободное от основных обязанностей время, разумеется.

– Ну, па-ап, сделай мне шарик!

– Да зачем он тебе?

– Я его носить буду, красиво же. Сделай пожалуйста.

Папа сделал. И я носила. Только через неделю потеряла. Растяпа. Когда он узнал об этом, то прочёл занудную лекцию о моей безалаберности и небрежности. Но я обнаглела и попросила его изготовить ещё один. Вот ничего с собой сделать не могла. Папа отказал, как бы я не уговаривала.

И я уже смирилась с поражением, но наступил Новый год, праздник сбывающихся желаний. Под нашей ёлочкой я нашла маленький свёрток, а там, вы не поверите, шарик! Я счастливая скакала по комнате, по очереди обнимая папу и маму.

– Это он специально тебе на Новый год сделал, – улыбаясь сказала мама.

Не папа – кремень, не сдался мне, решил всё по-своему. Как же классно!

Я никогда не собирала коллекцию железок. Просто так получалось. Возможно потому, что я дочь работников металлургического завода. Или потому что обожала хэви-метал. Всё происходило само собой. Как будто кто-то вёл меня по неизвестному мне пути.

И привёл на «Бажовский фестиваль». Лес, деревня, речка, солнце и много-много народу. Каждый год на фестивале собирались творцы: гончары, ювелиры, модельеры, певцы, танцоры… всех и не упомнишь. Я расслабленно бродила среди палаток, наслаждаясь природой. Надо мной ели качали лапами, радуясь празднику. Я купила себе пару серёжек и зелёный керамический набор: маленькую мисочку на ножках и тарелку в форме листка. Мне будет очень приятно есть из красивой посуды, а серёжки идеально подошли к моему розовому платью.

А потом я набрела на кузнеца. Он что-то ковал вместе со своей дочерью. Их слаженные движения завораживали. Удар, ещё удар. Кузнец не забывал подогревать участки металлической полосы, из которой постепенно складывалось кольцо. И мне захотелось попробовать!

Оказалось, что это возможно. На меня надели тёмно-серый длинный тяжёлый фартук, чтобы не запачкаться, дали рукавицы. Кузнец тем временем нагрел новую полоску на открытом огне. И мы начали. Я пыталась подстроиться под его ритм и, кажется, у меня получалось. Каждый удар давался мне с трудом. Кузнец вовремя успевал переворачивать и нагревать заготовку. Маленькая полоска, а столько работы! Мы отковали маленький ножик, который я забрала как талисман.

Я притащила его на работу похвастаться перед коллегами. Они оценили, с удивлением рассматривали мой трофей. Некоторые предлагали зарезать нашего коллегу Стаса, но я добрый человек. Я убрала нож, чтобы не «прозвенеть» на проходной и совсем забыла куда.

Когда спохватилась, перерыла абсолютно всё, чуть не плача. Вспомнились папины слова о моей безалаберности. Я вновь смирилась с потерей, как вдруг, спустя три месяца, ножик нашёлся! Он мирно лежал в кошельке, куда я его и упрятала. Жил, путешествовал со мной и, наверное, радовался. Какое счастье, что талисман остался со мной, оберегая и помогая.

Договор подряда

Когда в четырнадцать лет получаешь паспорт, мнишь себя очень важным человеком. Ещё бы, ведь ты теперь настоящий гражданин или гражданка своей страны. Я вообще считала, что паспорт – это очень серьёзно. Как волнительно было расписываться в таком важном документе! И сразу такая взрослая, сейчас всё сама. Ага-ага.

А сколько приготовлений я совершила ради бордовой книжечки. И заявление заполнила, отстояв огромную очередь в узком тёмном коридоре паспортной конторы. И сфотографировалась в чёрной кофте, иначе совсем ничего не будет видно на чёрно-белой фотографии. Только вот чисто чёрной кофты у меня не было. Сгодилась и чёрно-белая. Даром, что причёсывалась и красилась, всё равно на фото удивлённое лицо.

С заявлением у меня получился затык. Всё дело в восхитительной фамилии, которую я нежно люблю. В далёком детстве мама неосмотрительно дала мне посмотреть свидетельство о рождении. И меня крайне возмутило отсутствие в начертании фамилии «Ручьева» точек, ведь я всегда отчётливо слышала «ё». Решив исправить сей вопиющий факт, я, недолго думая, поставила там точки ручкой. На меня, конечно, поругались, но забыли. Так я спокойно и жила до четырнадцати лет.

При подаче заявления на паспорт выяснилось, что точек в фамилии быть не должно, иначе своим родителям я не дочь! Суровая юридическая правда. Такой вот занимательный алфавит. В итоге мне всё же выдали корректный дубликат свидетельства о рождении, и я накрепко затвердила расклад с «е» и «ё».

Когда я получила паспорт, мама предложила мне поработать. У них на заводе детям сотрудников летом можно было устроиться по договору подряда на месяц: полоть грядки, стричь кусты, поливать цветы и всё в таком духе. Я загорелась: первая работа, первые собственные деньги! Хочу.

И вот сидела я такая, взрослая и серьёзная девушка, в отделе кадров. Высокая разделяющая стойка с прозрачным стеклом в верхней части напоминала мне кассу из советских фильмов, где деньги передавали через маленькое окошко. Несколько столов стояло друг за другом, словно парты в классе, только учениками выступали соискатели.

Передо мной лежал первый в жизни договор. Договор подряда. Всё серьёзно. Мама учила внимательно читать документы, а я и так интересовалась, что же такого там могли написать. Права, обязанности, заказчик, подрядчик, количество рабочих часов, условия расторжения… Как всё сложно! И это только начало.

Всех школьников закрепили за административно-хозяйственным отделом. Я думала, что буду стричь кусты, но начальник АХО распорядился отправить меня и ещё одну девочку в химчистку. Настя в прошлом году там работала, поэтому до места мы добрались без проблем.

Я вертела головой, как на экскурсии: справа – здание лаборатории, где трудились мама с тётей Машей, слева – кузнечно-прессовый цех, где круглосуточно стучали молоты. Возле него спал старый каменный фонтан, не надеясь когда-нибудь проснуться. Над нами, раскачиваясь, шелестели тополя и ясени. Стройные ряды кустов тянулись вдоль тротуара. А в клумбах жили разноцветные цветы. Почти парк, за которым предстояло ухаживать нашим коллегам по подрядным делам.

Я опасалась, что в химчистке нам придётся разбираться с какими-нибудь веществами или стирать на руках. Но нет. Нас определили в цех чистого белья. Там стирали постельное бельё для здравпункта и баз отдыха.

Нас привели в узкую комнату без дверей, в конце которой стояли две блестящих стиральных машины. Перпендикулярно им, вдоль длинной стены, размещался хозяин помещения – гладильный стан. Именно с ним нам и предстояло подружиться.

Длинный, узкий, почти с меня ростом, стан задавал тон помещению во всех смыслах этого слова. Он пищал каждые пять секунд: произошёл сбой в программе, который долго не могли починить. А ещё и температура, при которой гладились вещи, составляла около ста пятидесяти градусов! Как трудились с таким «другом» прекрасные Татьяна Сергеевна и Валентина Ивановна, наши наставницы, большой вопрос. Они привыкли, и мы сможем.

– Вот, девочки, здесь наше хозяйство, будете нам помогать, – с улыбкой произнесла Татьяна Сергеевна. – Помощниц нам прислали! Летом сезон, много белья пойдёт.

«Оператор гладильного станка» – звучит гордо, не правда ли? Я осваивала новую профессию. Например, брала простыню, если с надписью «Минздрав» и с базы отдыха «Миассовое», то сворачивала её пополам по короткой стороне и клала на широкие ленты стана. При этом важно было вытягивать её, чтобы распрямилась наверняка. После прокатки в нижний лоток падала идеально ровная (если повезёт) простыня. А дальше особая техника сворачивания: пополам и ещё раз пополам, и в стопочку к заждавшимся подругам-простыням, уголок к уголку.

Бельё из базы отдыха «Металлург» в стан заезжало одним слоем, элита же. Пододеяльники аналогично, иначе сохли бы до финала смены.

Жара в химчистке, жара за окном. Хорошо, что только четыре часа работали. Иначе точно бы сварились.

В час дня нас отпускали домой, и я, нагло пользуясь возможностью остаться на заводе на пару часов, отправлялась обедать к маме. Она водила меня в местную столовую. Я наравне со взрослыми заводчанами наполняла поднос снедью. Мама рекомендовала брать бифштекс. Большой, сочный кусок мяса быстро таял во рту. Если я попадала в столовую, то обязательно старалась брать его.

Когда у мамы выдавалась свободная минутка, она водила меня на экскурсии. Первым делом мы, конечно же, сходили к папе в ремонтно-механический цех. Огромный ангар, заполненный десятками станков. Под потолком парили краны, волочащие детали с места на место. И люди, люди, люди… Потеряться в цехе, да и вообще на заводе легче лёгкого. Никаких указателей, только надписи на самих зданиях, которые я не сразу отыскивала.

Чтобы папа меня увидел, я встала напротив него с другой стороны станка. Он что-то настраивал, ничего замечая, поэтому очень удивился увидев нас. Я даже не знала, что на работе он носил кепку. Да и вообще никогда не видела папу в спецодежде, только сам костюм, который он приносил стирать домой. Бывшие когда-то тёмно-синими куртка на пуговицах и штаны. А ещё у него имелся комплект чёрного цвета. Но рабочую кепку я раньше не наблюдала.

– О, Саша! – улыбнулся папа. – Как дела? Мама привела?

– Да, тут так интересно! А что ты делаешь?

– Сейчас станок настраиваю. Буду новую деталь точить.

– Кру-у-уто! А можно ещё раз прийти? Ты мне всё покажешь…

– Конечно, заходи!

И я навещала папу, когда наши графики совпадали. Ведь он тогда работал то в дневную, то в вечернюю смены. Я удивлялась, как можно в одну неделю возвращаться домой днём, а в другую – ночью, организм же страдал. Но мой папа – самый сильный, он выдерживал всё.

Один раз тётя Маша забрала меня на экскурсию в КПЦ, кузнечно-прессовый цех. Там было шумно и жарко: стучали молоты, и топились печи. Мне выдали старый лабораторный халат и каску, которая так и норовила скатиться на нос. Мы медленно шли по широкому пролёту, и я снова вертела головой, пытаясь хоть что-нибудь понять. Вокруг много огромных машин неизвестного мне назначения. Маша как раз привела меня к одной из них. Мы поднялись в кабину оператора.

– Саша, это кольцераскатная машина. Вообще, сюда нельзя заходить. Но мне, как инженеру, можно. Сейчас посмотрим, как будут делать кольцо из поковок.

Хорошо иметь родственников, которые могут везде провести. В кабине уже сидел оператор. Он колдовал над огромным пультом с россыпью светящихся кнопок. Тем временем за бортом на плиту поставили сверкающий кусок металла. Откуда-то сверху на него опустился широкий столб и, кажется, начал давить на металл. Столб медленно давил и кружил, пока не превратил цилиндр в кольцо. Невероятно! Я не поняла, как это случилось, наверное свершилось волшебство! Почаще бы на такие экскурсии ходить.

Лето выдалось жарким, но дождливым. Тем мокрым утром я не могла придумать, что же мне обуть. Нет, зонт забронировал себе место в моей сумочке, но что делать с ногами? Я взглянула на градусник и решила: хожу я быстро, и так все лужи мои, пусть будут босоножки. А что: вода зальётся и выльется, в химчистке жарко, быстро высушусь. В кроссовках противно – быстро бы намокли. Жаль, летать над землёй я ещё не научилась.

Мой родной Чебаркуль – город маленький, где все друг друга знали. Добрые люди донесли маме, что я гуляла в дождь «босиком». Но мама-кремень: заявляла всем, что так решила я, и она меня отпустила. Ведь ничего страшного не случилось. На улице тепло, хоть дождь обильно поливал улицы. Горячий чай в химчистке перед началом смены, вторая обувь, горячий стан – и всё отлично. Ведь дождь когда-нибудь закончился бы.

И снова простыни, пододеяльники, наволочки. Изредка полотенца, скатерти и салфетки. По понедельникам и средам новый привоз белья. Бодрые грузчики таскали огромные тюки на склад, где Валентина Ивановна распоряжалась, куда их расставлять, чтобы хватило места. Стиральные машинки жужжали без перерыва, но и они не могли заглушить пищание гладильного стана. Иногда Татьяна Сергеевна, сжалившись, отпускала нас на перерыв:

– Идите, девочки, чаю попейте! Совсем с ума сойдёте тут. А мы пока бельё разберём.

Пили чай и переодевались в одной большой комнате, где свободно размещались: пара плательных шкафов, письменный стол, два потёртых красных кресла и несколько стульев и тумбочек. Места было достаточно. На окне колыхались лёгкие белые занавески с висячими тесёмками, а на подоконнике притаились кактус, герань и денежное дерево.

Для перерывов, помимо чая, я обычно брала с собой что-нибудь почитать из школьной программы. В рабочий месяц я наслаждалась «Бесами» Достоевского, внеклассное чтение, так сказать. Книжка довольно тяжёлая в прямом смысле этого слова: еле умещалась в рюкзак. За «Бесов» я взялась, узнав, что моя любимая группа «Ария» написала песню, вдохновившись романом.

Мне нравилось работать в химчистке. Чисто, светло. Старшие коллеги тепло относились к нам. Никакого лишнего контроля, всё на доверии. Кто бы мог подумать, что это так важно. Ведь мне было всего четырнадцать, и я многого не умела.

Единственное, что несколько омрачало картину – это проходная. При устройстве на работу мне выдали временный пропуск – картонную книжечку с фотографией и всеми данными. Я показывала её охраннику вместе с паспортом, он нажимал на кнопку, и возле вертушки загоралась зелёная стрелка разрешения. Потом металлоискатель – и я на территории. На второй год моей «стажировки» на проходной появился один товарищ, любитель пообщаться.

– Девушка, что-то вы не похожи на эту фотографию, – заявлял он, рассматривая пропуск. – Так и быть проходите.

– Что-то вы сегодня рано. Уже отработали?

И так далее. И не сказать ему ничего. Что я могла? Оставалось только терпеть и преодолевать рамку раз за разом, как олимпийский барьер. Его фразочки выбивали из колеи. Я не понимала, чего он ко мне прицепился.

Когда я в третий раз устроилась по договору подряда, наш руководитель, Александр Михайлович, неожиданно перевёл меня в бухгалтерию. Не успела я и недели проработать в родной химчистке, как за мной пришли. Я совершенно не понимала, что мне делать в бухгалтерии.

– Собирайся, Александра, идёшь в бухгалтерию. Там секретарь в отпуске, надо помочь.

– Но чем я там заниматься буду?

– На месте разберёшься.

Вот так, легко и просто я сменила профессию. Посадили меня в приёмную главного бухгалтера, велели отвечать на звонки, приносить кофе, готовить документы… Из этого списка я более-менее могла только варить кофе: Ирина Петровна вызывала меня к себе, протягивала чашку с уже насыпанным растворимым кофе. Я шла к кулеру и наливала туда кипяток. Повезло мне с начальницей хоть здесь.

К слову, главного бухгалтера боялись на всём заводе. Она легко отчитывала любого начальника при малейшем несогласии. Ор, как говорится, стоял на весь двор, то есть на приёмную. Эта грузная женщина с короткими рыжими волосами при желании могла бы съесть кого-нибудь из своих оппонентов. К счастью, каннибализма за ней не водилось.

А ещё она курила у себя в кабинете в окно. И её за это не наказывали. Зато запах дотягивался и до приёмной, некоторые сотрудники даже удивлялись, как я это выдерживала:

– А родители тебе ничего не говорят про запах? – интересовались любопытные. Я лишь отрицательно мотала головой. Родители-то знали, где и с кем я работала.

Мне повезло, что Ирина Петровна ни разу на меня не наорала: то ли понимала, что я мелкая совсем и ничего не знаю, то ли её всё устраивало. Они вместе с заместительницей приезжали на работу из Челябинска на служебной машине. Я даже познакомилась с водителем Сергеем, который их возил.

– Где там мои дюймовочки? – спросил он, как-то явившись в приëмную в конце дня. Видимо так выражалась его любовь к начальницам, потому что на «дюймовочек» они тянули разве что в молодости.

Я потихоньку общалась с бухгалтерами, и мне даже поручили ответственное задание: проставить печати на талонах на молоко. Целая кипа листов. Поначалу дело спорилось: я шлëпала печати только так. Но руки уставали, чернила заканчивались, появлялись другие дела… Заправить печать, не извозиться в чернилах самой и не запачкать пространство вокруг – великое искусство для меня, чьи руки постоянно пестрели синими пятнами от шариковой ручки. И, кажется, я его постигла.

Страшнее было составлять приказы и носить их на подпись. Где находился архив, мне никто не показал, потому приходилось с нуля вбивать фамилии, должности, даты, общаться с табельщиками на тему правильности заполнения. И всё бы ничего, если бы не тормозной компьютер. Он мог зависнуть в любой момент так надолго, что приходилось его перезагружать. Это повторялось почти каждый день. И ведь никто не подсказал, что имеются специалисты, которые могли бы поколдовать над ним. Благо, мучиться оставалось недолго.

Через приёмную проходило множество людей. Порой я пыталась угадать характер того или иного человека. Вот, например, зашёл начальник папиного цеха с железными передними зубами и маньячной улыбкой, вдруг он съест Ирину Петровну? Обошлось.

Но больше всего радовалась, когда приходил Яков Дионисович. Низенький сухопарый загорелый старичок с доброй улыбкой. «Здравствуйте, девушки!» – приветствовал он нас, когда я ещё трудилась в химчистке. Чем он только ни занимался: носил газеты и воду для кулера, ремонтировал двери и окна… Человек-оркестр, человек-вдохновение. Я даже не могла предположить, что он работал везде, когда увидела его впервые. Луч света в приёмной главного бухгалтера.

И вроде загружали меня хорошо, но то густо, то пусто. Я ходила бесконечными серыми коридорами за подписями серых пиджаков и белых воротничков, ворошила кипы бумаг… Сама переоделась во взрослую девушку. На меня, кажется, перестали коситься в заводоуправлении. Но при этом было скучно. Без общения с ребятами, без физического труда. Пялилась в монитор целый день, на час меньше стандартной восьмичасовой смены. Чтобы совсем не спать, я брала на работу учебник физики: готовилась поступать на техническую специальность, подтягивала хвосты. Я была счастлива, покидая бухгалтерию и надеясь, что навсегда.

На следующий год, когда я в последний раз подписала договор подряда, Александр Михайлович, не мудрствуя лукаво, оставил меня в отделе кадров. А ведь я так мечтала о химчистке! Неужели так выросла? Кто поймёт этих начальников?

Самым прекрасным в отделе кадров было отсутствие проходной – он располагался как раз над фойе с вертушкой. Нет, пропуск мне, как и всем ребятам выдали, только пользовалась я им редко.

Меня снова посадили разбирать бумаги: раскладывать дополнительные соглашения по конвертам. Всяко веселее, чем в бухгалтерии. Каждый день приходили новые люди, появлялись новые впечатления. И было как-то спокойно. Мои новые наставницы могли отпустить меня то к зубному, то на почту отправить документы в университеты.

Так, через конверты и архивы, я заочно познакомилась со всем нашим заводом, а значит, и всем Чебаркулëм. Целые династии годами ходили через проходную, и я тоже часть одной такой. Особенно приятно было находить личные дела дедушки, мамы, папы и тёти. Нет, я ничего не читала, но знакомые фамилии радовали глаз.

Работа в отделе кадров никак не мешала поступлению. ЕГЭ я уже сдала, аттестат получила. Оставался только мучительный выбор и ожидание результата. Хорошо, что я не стала сдавать обществознание. И как бы я училась на гуманитарной специальности? Катая вату. Ведь мне очень легко давались гуманитарные науки. А вот инженер – профессия более сложная и многогранная.

Здесь куют металл

«Бом-бом, бом-бом, бом-бом-бом!» Идёшь, бывало, по Чебаркулю и слышишь стук. Стучат так ритмично. Откуда? Что за звуки? Почему так громко? Поди весь город слышит. «Это, Саша, кузня стучит – отвечают, – есть металл: город живёт». Думаю: «Хорошо, что спать не мешают».

***

– Здравствуйте, первокурсники! Поздравляем вас с началом учебного года! Скоро вы приступите к освоению древнейшей профессии…

Приехали. Кузнецы что ль древнейшая профессия? Завкафедрой, конечно, исполнил. Вот тебе и собрание первокурсников! К слову, кафедральных преподавателей и самого заведующего мы увидели вновь только через три года.

А мне всё говорили: «Мужская профессия! Да куда ты пойдёшь работать?» Что за дурацкие вопросы семнадцатилетней девушке, которая только-только выбирает свой путь. Выбрать сложно. Особенно если нет страсти к чему-то определённому. Я из вредности ткнула пальцем в первую симпатичную по названию специальность. «Машины и технологии обработки металлов давлением», почему бы нет? Решила идти до конца: доучиться и попробовать устроиться по специальности.

О, я знала про давление всё! Поступление в университет превратилось для меня в ад. Конечно, я примерно представляла, куда хочу, и даже подала туда документы. Но выяснилось, что «ракетные двигатели не для девочек» и вообще «я надеялась, что ты после института придёшь к нам работать, мы тебя всему научим». «Мы» – это мама с тётей Машей, они вместе трудились в лаборатории. Вот только это была их мечта, не моя.

Подруга Оля подбила меня подать документы в Санкт-Петербург. Она уже год там училась и радовалась жизни. И я, продираясь сквозь почтовые препоны, отправила-таки свои бумаги туда. И ведь я поступила. Боже, я поступила в Северную столицу! Простая девочка из Чебаркуля в Питере. С ума сойти. Мне даже звонили, приглашали. И мы с мамой купили билеты…

Но не поехали. Ведь я до последнего сомневалась в выборе. Как же я в тот момент завидовала одноклассникам, которые уже уехали на будущие места учёбы и спокойно наслаждались жаркими летними деньками. Мама, видя мои мытарства, подталкивала меня к нужному решению практически всеми доступными ей способами.

– Поступай в Челябинск, поедем на Миассовое отдыхать.

– Давай договоримся: после поступления ты меня не обвиняешь в своём выборе, будто я тебя не останавливала.

– И что ты в Питере делать будешь? Вот чем метрологи занимаются?

Так продолжалось каждый день, пока я не психанула и не ткнула в эту несчастную специальность с «давлением» в челябинском вузе. Какая ирония. Но ничего, разберёмся.

Уже на третьем курсе мы с общажными девчонками поняли, что становиться инженерами не хотим. Не наше это. Всё шутили, что «нужно было идти на БЖД (безопасность жизнедеятельности) – вышли бы замуж». Там учиться легче, значит времени на личную жизнь больше. Или в менеджеры, ведь наши однокурсницы с этой специальности практически ничего не делали по учёбе. А у нас слёзы над сопроматом, огромными простынями чертежей, расчётами…

А ведь наш преподаватель по деталям машин всё время отправлял девушек в кулинарное училище. Может, он был прав? Пока не докажешь ему, что понимаешь, именно понимаешь, то смотреть на тебя будут вот так. Нам с девчонками частенько доставалось от него на лабораторных работах: нас всегда опрашивали первыми. Показательная порка, не иначе. И не всегда знать означало понимать. Но если «деталист» видел в твоих глазах понимание предмета, то менял отношение в лучшую сторону. А это дорогого стоило. Назначение муфты настолько прочно засело в моей голове, что я легко расскажу о нём, если меня разбудят среди ночи.

***

– Саша, Саша, не спите! Лекция идёт! – требовательный голос Бориса Георгиевича вырвал меня из полудрёмы.

Медленно подняла голову, похлопала глазами, типа, усиленно внимала. Надо же было так спалиться! Хотя неудивительно, ведь я единственная из девушек группы посещала все пары. Пристальное внимание преподавателей напрягало. А одногруппники и рады были прятаться за моей спиной.

Продолжив лекцию, Борис Георгиевич внезапно удивил:

– Что такое обжатые болванки? Это грубый подкат…

Что?! Вы серьёзно? Жаркий сленг, ничего не скажешь! Подкат, прокат, а разница есть? Разумеется, остальная лекция осталась за кадром, ведь самое интересное я узнала. Жаль только, что такие перлы – редкость.

Никогда не думала, что основной специальный предмет – технология ковки и объёмной штамповки – окажется таким скучным. Лекции мы не писали, а слушали, глядя в распечатанный Борисом Георгиевичем конспект. Его тихий монотонный голос, пространные объяснения расслабляли и убаюкивали. Естественно, я задремала.

Спать хотелось даже на лабораторных работах. Ну как, скажите мне, как можно превратить практическое занятие на оборудовании в скучнейшую на свете пару? На одной такой я даже хрюкнула, чтобы взбодриться. Только стоявшая рядом одногруппница и поржала. Всяко лучше, чем засыпать на ногах.

И если бы мне раньше хоть кто-нибудь сказал, что эти знания сильно повлияют на мою будущую деятельность, то я бы не спала на лекциях. Ах да, я же забыла, что в университете готовят специалистов для производства, и, по идее, должны уделять внимание практике. Но увы, увы…

***

– А вы имеете понятие о проектировании штампов? – с издёвкой спросил начальник технологического отдела Кораблёв, потенциальный работодатель. Первое серьёзное собеседование после окончания университета, это не шутки.

– Да, конечно. У нас были специальные дисциплины, – ответила я, не понимая, зачем принесла сюда диплом. Ведь он даже не удосужился туда заглянуть.

– Какие штампы вы проектировали?

– У нас были курсовые проекты для горячей и листовой штамповки. Для горячей штамповки я проектировала молотовой штамп, а для листовой – для вырубки-пробивки.

– Понятно-понятно… – разочарованно протянул Кораблёв. – Что ж, на этом предлагаю закончить. О результатах вам сообщат, – и начальник отвернулся к компьютеру. Он явно не ожидал, что я разбираюсь в теме.

И будто бы не было допроса о моей личной жизни и месте жительства в начале собеседования. Не хочешь брать девушку на работу – не приглашай. Зачем тогда задавать такие вопросы недавней выпускнице? В двадцать два года все дороги открыты, а будущее видится туманным.

Неделю спустя мне позвонили из отдела кадров и сообщили об отказе. Причин, разумеется, не назвали, только пожелали успехов в трудоустройстве. Я не удивилась. Саркастичный тон интервьюера на собеседовании, его удивления моим знаниям всё объясняли. Лишь полгода спустя, устраиваясь на новую работу, я смогла почувствовать себя нормальным специалистом, а не девушкой-пришедшей-работать-на-завод.

На предыдущей неофициальной работе, куда я умудрилась устроиться по знакомству, начальник через месяц заявил, что у меня нет таланта конструктора. И как в свежеиспечённой вузовской выпускнице его можно распознать, мне неясно. За этот месяц начальник постоянно выискивал в моих чертежах косяки. Неправильность моей работы превратилась в моей голове в аксиому на долгие годы. Я просто забыла, что ошибаются все, и не смогла постоять за себя. Тот начальник сослал меня в ОТК (отдел технического контроля) ходить с контролёрами, замерять заготовки штангенциркулем. И всё бы ничего, но никаких гарантий никто не давал. А гоняться за директором завода, а он решал вопросы приёма на работу, чтобы официально устроили, такой себе квест.

Внезапно с трудоустройством мне решил помочь большой начальник, давний мамин знакомый. Причём этим вопросом он заинтересовался ещё тогда, когда я заканчивала университет. Причина такого интереса так и осталась для меня загадкой. Аркадий Васильевич Бочкарёв пришёл работать на завод в одно время с моей мамой и в одно подразделение. Его карьера как-то сразу стала развиваться, а вот мамина – буксовала. Возможно он таким образом отдавал долги молодости? Мама же помогала ему, когда они только устроились на завод.

Моё резюме улетело на почту Бочкарёва. Сразу после этого мне выдали номер Ильи Евгеньевича, с которым я должна была договориться о собеседовании. Встреча прошла гладко, корректно. Меня приняли сразу, выдали соответствующие бумажки и направления. И всё бы ничего, но ездить на работу мне предстояло через весь город на промзону. Я и не предполагала, каким кошмаром обернутся для меня эти поездки!

***

Что чувствуешь, когда впервые оказываешься в цехе одна? Без коллег-наставников? Страх. Что потеряешься в этом огромном шумном ангаре. Что скажут работяги при первой встрече. И так далее, так далее…

Помню, как пыталась поспеть за Лёхой, да ещё лихорадочно на весу зарисовывать схему расположения молотов. Какой номер и масса падающих частей, где стоят. На первый взгляд они казались одинаковыми. Технологу необходимо разбираться в имеющемся оборудовании, иначе как он построит технологический процесс?

Лёха говорил, что на первую самостоятельную ковку я пойду через полгода работы. А пока инструкции, исследования и прочие бумажки. Но продолжительная болезнь начальника нашего подразделения Андрея Анатольевича Волосникова изменила все планы. Череда замещений, и Лёха теперь сидит в тёпленьком кабинетике. Можно сказать, большой начальник. Временно, но всё же.

Потому я и ушла работать по специальности. И официально. Заболею или травмируюсь на работе – больничный оплатят. И без спецодежды не останусь.

Здесь по договорённости Бочкарёва меня ждали. И как-то сразу приняли в коллектив: поведали славную историю завода, познакомили с другими подразделениями.

Лёху приставили ко мне наставником. Тогда он ещё работал ведущим инженером кузнечной лаборатории. Он терпеливо доносил до меня прописные истины кузнечного дела, учил описывать технологические процессы для различных исследований. Я как-то быстро стала доверять ему. Ещё бы, Лёха не тыкал меня носом в ошибки, а спокойно объяснял, что поправить. И при этом я не чувствовала себя виноватой во всём, как бывало раньше. Ко мне отнеслись просто как к молодому специалисту. И я, наконец, смогла нормально сосредоточиться на работе.

Дождалась. Лёха из кабинетика поручил мне сходить на ковку самостоятельно. Мероприятие планировалось в ПКМ – производстве ковки металла или молотовке по-нашему.

Официально на ковку цеховики приглашали нас письмами на рабочую почту. На сей раз звали на быстрорез Р18. «Посмотришь, как слитки порвутся, и всё. Ну запишешь, может быть», – наставлял Лёха. Он же ещё при поступлении на работу обещал, что самостоятельно на ковку я пойду только через полгода, теперь вот иду через три месяца. И боюсь. До этого мне доверяли только работать с технологическими инструкциями и прочими документами. «Она пока по мелким поручениям», – как сказал один из коллег в телефонном разговоре.

Возможно кому-то могло показаться, что между мной и Лëшей что-то есть, но это не так. Во-первых, на работе я работаю, и амурные дела – последнее, что меня интересует. Во-вторых, он счастливо женат. Я девушка воспитанная, и занятыми мужчинами не интересуюсь. «Какой сюжет пропадает!» – могли бы мне сказать на литературном семинаре, которые я иногда посещала. Но увы, всё скучно и банально.

Я впервые шла на ковку одна. Боялась заблудиться и опоздать. Казалось, что все цеховики смотрели на меня. Но обошлось. Я пришла вовремя.

Добралась спокойно. В молотовке всегда шумно. Молота стучат. И неважно, что они по производственным меркам не самые большие. Шумят так, что закладывает уши. Недаром кузнецам вместе со спецодеждой выдают беруши.

А ещё в молотовке холодно. Цех спроектирован так, что тепло вырабатывают нагревательные печи. Отопление не предусмотрено. В светлые стародавние времена, когда всё было в порядке и заказы лились рекой, там было жарко. А в настоящее время работало несколько печей от силы. Вот и ходил народ в телогрейках.

На моё счастье, оборудование в цехе располагалось по всей его длине. Узкий проход мимо ряда молотов и печей до участка зачистки. Не без труда, но я всё-таки опознала нужный молот.

Рабочие очень удивились моему появлению, постоянно косились. Вероятно, они думали, что придёт кто-нибудь из знакомых инженеров, а тут какая-то девочка-припевочка. Я набралась смелости и поинтересовалась, когда же всё начнётся. Мне ответили, что вот-вот выдадут металл из печи. Пришла контролёр ОТК с пирометром для замера температуры металла в начале и в конце ковки.

Старший мастер дал отмашку, и члены бригады разошлись по местам. Заслонка печи открылась, выдвинулся поддон, и на воздух выкатился небольшой слиток. Манипулятором его поставили в кузнечные бойки, закреплённые на молоте. И понеслась.

Как молот быстро начал стучать, так же быстро и закончил. Ведь весь слиток покрылся настолько глубокими рванинами, что туда легко бы поместилась ладонь на всю длину. То же самое произошло и с двумя другими слитками.

Вы спросите, почему рванины, а не трещины? Ведь внешне они выглядят одинаково. Словари и статьи говорят нам, что рванина – это дефект при обработке. А чем ковка не обработка металла?

Почему слитки рвались? Кто их знает? Может быть, перемудрили с химией или наковали не так. Лёха что-то подозревал, но не сказал мне. Учил. Ведь мы, технологи, должны разбираться в таких вещах. А я всего лишь записала свои наблюдения в специальный блокнотик. Там я расписывала, где и когда была, марку стали или сплава, номер плавки и результаты.

Несколько месяцев спустя после ковки Р18 металловеды прислали запрос на описание технологического процесса. Так всегда делали, если появлялся брак, а потом выпускалось исследование с анализами причин. Пока моя задача сводилась к таким вот описаниям кузнечных переделов по запросам.

С тех пор меня стали посылать на ковки и на еженедельные обходы по технологии. И было всё равно, что я – девушка. Ты – инженер, иди работай. И это хорошо. Обходы же дисциплинировали и меня, и цеховиков.

Заместитель начальника кузнечно-прессового цеха (КПЦ) по технологии жёстко воспитывал своих подчинённых, ругался, когда те матерились при девушках. А когда курил, то всегда шёл сзади, чтобы мы не дышали дымом. Вот она, старая школа! Есть-таки преимущества у девушек-инженеров.

Так постепенно знакомилась я с КПЦ. Цех находился на удалении от нашего здания, идти приходилось долго. А иногда нам надо было находиться в двух местах одновременно, поэтому кто-то один шёл в молотовку, а другой – в КПЦ.

***

Выложила однажды в социальных сетях фото цеховой кошки. Хорошая такая, серо-жёлтая, масляная, добрая. Сидела себе на перилах, не мешала никому.

Пишут мне комментарий: «Они, наверное, тут глухие, кошки?» Как глухие? Всё слышат. Зовёшь – прибегают, ластятся, если не боятся. Да и не шумно в прессовом вовсе. Иногда только пресс верещит, когда заготовка большая, да диспетчеры объявления делают.

Вот в молотовке – да. Там громко. Там кузнецы беруши носят. И мне парочка перепала от сменного мастера. Инженерам же не полагается, а ходить контролировать процесс надо. Котики в молотовке тоже есть, на дальних участках, где зачистка, отгрузка. Знают же, морды, где безопасно.

Николай Николаевич, начальник прессового отделения КПЦ, хоть и роста был небольшого, зато крепкий. Говорили, орать любил, если что не по его. На меня он не орал, только на своих. Но я слышала, что по его приказу цеховых котиков подкармливали отходами из столовой. Один раз я видела, как котятки играли прямо под лавкой, где в тот момент сидел Николай Николаевич. Рабочие посмеивались, не боятся, мол, они начальника отделения.

Однажды пришла я на ковку дорогущего ответственного сплава ЧС129. ЧС, к слову, переводится как «челябинская сталь». В Челябинске разработали. Так вот, раньше заготовки из этого сплава разваливались, стоило только прессу надавить. Носились с этим сплавом как курицы с яйцами. Каждый раз собиралась толпа: начальник цеха, его зам по технологии, начальник отделения, старший мастер, начальник смены, мы – технологи… И это не считая рабочих.

В тот день мы надеялись, что всё получится. Металл вынули из печи, поставили в бойки пресса, и началась магия. Ковкой руководил сам Николай Николаевич. Он стоял между прессом и кабиной оператора и руками показывал, куда двигать рельсы и насколько сильно давить на слиток. Отточенные движения выдавали в нём не только опытного кузнеца, но и дирижёра-мастера. Он точно знал кому, как и что показать. Филигранная работа. Концерт металлической музыки в исполнении кузнечной бригады был сыгран на отлично. Николай Николаевич мог с чистой совестью идти кормить котиков.

***

Однажды мы с подругой решили сходить на фестиваль кузнечного мастерства на Кировке, челябинской пешеходной улице. Его проводили в честь дня города. Вдоль улицы выстроились мастера. Дымящие печи, звон металла и куча народу. Рядом с кузнецами устроили палатку с выставкой кованых изделий. Чего там только не было: птицы, деревья, даже скипетр и держава!

Но больше всего меня впечатлил небольшой кованый дом. Тонкая работа. Брёвнышко к брёвнышку – идеальный сруб. И в то же время избушка сказочного героя. Я прикасалась к холодному металлу, восхищаясь мастерством его создателя.

Нам стало интересно, из какой марки стали откованы произведения искусства. Наташа предположила, что из стали 45. Логично: марка распространённая, дешёвая. И мы пристали к одному из смотрителей выставки. Мужик знатно обалдел от наших вопросов. Видать, никто ему таких не задавал. Да и о существовании девушек-инженеров, разбирающихся в кузнечном деле, он явно не подозревал.

– Вам действительно интересно? – недоумевал он.

– Конечно! Так из чего изготавливаете-то?

– Из сорокпятки. Бывает, что из тройки. Вы поспорили что ли?

– Да нет, любопытно стало.

– Могли бы и поспорить.

Да, могли бы. И да, нам действительно интересно.

Компас

Самым страшным предметом для меня в университете стала начертательная геометрия. Ну не было у меня пространственного воображения. Не «видела» я пересечения прямых, плоскостей и фигур. Каждое занятие я внимательно слушала преподавательницу и всё записывала. И каждый раз будто что-то ускользало от меня. Обидно. Я мечтала о том времени, когда нас научат чертить на компьютере. Но по учебному плану до этого было ой как далеко.

Я пообещала себе, что если сдам экзамен по начерталке, то больше ничего бояться не буду. Весьма опрометчиво для человека, который и линию-то по линейке чертил со второго раза. Чтобы хоть как-то разобраться, я вырезала из бумаги фигуры и соединяла их. И шестерёнки в моей голове крутились в нужном направлении, я «прозревала». К сожалению, с объёмными фигурами эта фишка не прокатывала, но там уже я ходила к преподавательнице на консультации.

Бывает так: учишь-учишь, а ничего понять не получается. Так я готовилась к экзамену. Мы с однокурсниками, как могли, помогали друг другу. Моей одногруппнице Стасе повезло больше всех: она обладала пространственным воображением и «видела» таинственные пересечения линий и плоскостей. И естественно, она первая справилась с экзаменом. Пока остальные плутали в трёх координатах, Стася успела сходить покурить и смиренно ожидала нас в коридоре.

Я решила две задачи из трёх, вернее полторы. Дурацкие линии никак не хотели рисоваться правильно. А ещё я очень сильно хотела в туалет, а преподавательница никому не разрешала выходить, ну совсем. Считала, что мы там спишем (да). Естественно, моё желание мешало думать. Разум метался между мозгом и мочевым пузырём. Я решила рискнуть и попробовать отпроситься. Подняла руку и будь что будет.

– Нина Александровна, можно выйти?

– Ручьева, я же ясно выразилась: все во время экзамена сидят на своих местах.

– Ну пожалуйста, мне правда очень-очень нужно.

И я действительно была готова озвучить насколько сильно мне хочется в туалет. Жаль, её этим не проймёшь.

Нина Александровна, покачав головой, скрепя сердце отпустила меня. Я вылетела из аудитории, как ракета на старте. И на своё счастье обнаружила в коридоре Стасю. Вот, вот кто мне поможет!

– Стася, спаси! У меня одна задача не получается. Только мне в туалет надо. Еле отпросилась.

– Ладно, пошли.

Мы не пошли, а побежали. Обсуждение начертательной геометрии на ходу – занятие весьма сомнительное и почти без надежды на успех. Что нехватка времени, что естественные процессы – слабые помощники в этом деле. Но, тем не менее, в аудиторию я вернулась, заряжённая на борьбу. И выбила-таки себе четвёрку. Правда со стипендией пришлось попрощаться после математики: единственный обидный трояк за сессию лишал меня дополнительных денег на семестр. Зато сдала начерталку, и теперь мне ничего не страшно.

И, казалось бы, пришло время для компьютерной графики в новом семестре. Но нет, у нас стояла обычная инженерная. И, согласно учебному плану, она шла два семестра. Вот куда нам столько? Сейчас все чертят на компьютерах, а когда будем мы? Нас никто не спрашивал. Зачем обновлять план в соответствии со временем?

Здравствуй, готовальня. Привет, линейка, карандаш, ластик и циркуль. Будем дружить ещё очень долго. Привет, тубус, тоже будешь мне помогать и хранить чертежи.

Нет, на инженерке мне нравилось больше. Мы срисовывали разные железные детали, учились писать ГОСТовским шрифтом, заполнять штампы – специальные таблички на специальных листах. И узнали, что у каждого размера листа есть собственное название. Но как я не умела нормально писать от руки, так и не научилась писать ГОСТовским шрифтом. Почему-то преподаватель очень этому удивлялся:

– Ручьева, у вас же сто девяносто восемь баллов за ЕГЭ, почему вы не удосужились научиться писать?

Как были связаны ЕГЭ и мои таланты в графике, история умалчивала. Сто девяносто восемь баллов – моя боль и печаль. Наверняка ЕГЭ придумали, чтобы поиздеваться над выпускниками. Высокое нервное напряжение не позволило мне набрать столько баллов, сколько я действительно могла. И выбор специальностей для поступления на бюджет для меня ограничился. Что ж, случилось так, как и должно было. Оставалось только принимать и делать всё возможное, чтобы улучшить ситуацию. Вот и рисовала детали, чтобы научиться нормально читать чертежи.

В третьем семестре у нас сменился преподаватель. Его методика преподавания, да и внешность, были противоположны предыдущему. Высокий статный мужчина с усами и в очках спокойным голосом объяснял нам очередную тему. Его предшественник, напротив, походил на гнома: низкий рост, бородка. Он очень ревностно относился к своему предмету и не терпел ленивых студентов. Когда мы только познакомились с преподавателями, наши однокурсники из соседней группы пошутили:

– Это у вас короткий или у нас Короткий?

Наш тогдашний преподаватель носил фамилию Барский, а их – Короткий. Именно Короткий сменил Барского в третьем семестре. Им действительно следовало бы обменяться фамилиями, так логичнее.