Читать онлайн Тайна графа Одерли бесплатно

Глава 1

Осень 1779 года. Англия, графство Уинчестер.

–Только одному человеку во всей округе подвластны такие бесчинства, – пожилой мужчина прищурился и наклонился ближе к собеседнику. Я прислушалась, изображая, что усердно натираю соседний стол. – Жестокому графу.

– Сэр, вы правда полагаете, что все эти слухи о его опасности – не ложь? – одетый по последней моде юноша перешел на шепот.

– Если бы это были слухи, мой юный друг… Еще и года не прошло, как к вам перешли дела отца, упокой Господь его душу. Но очень скоро вы разберетесь в хитросплетениях здешнего общества, которое, уж поверьте, гораздо опаснее, чем Лондонское. Я лишь предлагаю вам совет, как добрый друг вашего покойного отца. – Его глаза блеснули болью утраты. – Остерегайтесь любых дел с жестоким графом Одерли.

Столешница темного дерева была начищена так тщательно, что я видела в ней свое отражение. Уставшее лицо с едва различимым румянцем, потухшие глаза, рыжий локон, торчащий из-под чепца. Я сдула непослушную прядь со лба, чем привлекла к себе внимание двух полуночных гостей и чертыхнулась про себя.

– Принесите еще чаю, юная леди, будьте так добры. – Ласково попросил седой мужчина, обратив ко мне взгляд. Я вмиг оказалась перед ними, как сделала бы учтивая служанка, присела в поклоне, и, подхватив чайник, упорхнула на кухню.

Там, к моему облегчению, в такой поздний час находилась лишь болтушка Грейс. Ее пышная фигурка, склонившаяся над замасленным столом, красноречиво говорила об одном – она вновь стащила булочку с абрикосовым вареньем, пока никто не видит.

– Грейс! – вскрикнула я, желая припугнуть служанку. Та подскочила и резко обернулась ко мне, чуть не пролив молоко из кружки. – Лу, черт бы тебя побрал! – раскраснелась она. – Чего пугаешь? Я уж подумала, Джон вновь решил наведаться пересчитать запасы – не избежать мне тогда плетей! – Она тяжело задышала, прижимая руку к груди, пока я изо всех сил сдерживала смех, глядя на испуганное лицо.

– Прости, Грейс, не смогла удержаться.

– Знаю я тебя, прости – прости, да ведь в следующий раз точно так же и сделаешь! А у меня ведь сердце, знаешь, слабое… – румяные щеки раскраснелись еще больше, подтверждая ее слова.

– Не буду больше пугать, клянусь всевышним! – Легко клясться тем, во что не веришь. Губы Грейс, на которых в тусклом свете свечи поблескивало масло и абрикосовое варенье, расслабились. Пора переходить к делу и моим непосредственным обязанностям. Шпионажу. Я осторожно прокашлялась, доставая с полки банку с измельченными черными листьями.

– Сегодняшние гости все еще сидят, просили свежего чаю. А я и не могу уйти, пока они по покоям не разойдутся. И не спится же людям!

– Что ж они там делают, в ночи? – проглотила наживку Грейс.

– Мне почем знать, беседуют. – Пожала плечами я. – И беседуют, причем… о чем-то странном.

– О чем? – глаза служанки озорно блеснули.

– Страшные вещи они говорили, про… как же его… – я старательно играла, что никак не могу вспомнить имя. – Про некоего графа. Жестокого, кажется.

– Ах! То про милорда Одерли поди! – ужаснулась Грейс. Ее рука, сжимающая булочку, отдернулась обратно от губ. – И что говорили?

– Что он очень жесток, и что только он и способен на некие…плохие вещи. – Я взглянула в румяное лицо Грейс, стараясь уловить в нем тень знания. Но моей пытливости здесь и не требовалось, ужас и так блестел в ее глазах, озаряя кухню ярче любой свечи.

– Ах! – воскликнула она. – Я так и знала, Лу, я знала, что он как-то с этим связан! Ну, разве не помнишь, на той неделе говорила? Так и говорила, мол, что еще одна девчушка из его прислуги без языка осталась – это все проделки жестокого графа! Больше некому! – она положила недоеденную булочку на стол и энергично вытерла руки о замасленный передник. – Все в округе знают, что Хэмпширский граф жесток и злобен, но что он языки своим слугам руками вырывает – этого все никак доказать не могут. Но я-то знаю, я чувствую!

Я фыркнула, не скрывая усмешку. – Что за глупая болтовня! Да разве ж кто способен на такое? Вырвать язык голыми руками?

– Никто не способен, кроме графа Одерли. Мне не веришь, так хоть к словам ночных джентльменов прислушайся! А среди люда простого давно говорят, что у графа свои люди по всему Хэмпшеру – ходят в темных одеждах и убивают по его приказу. Всех, кто милорду не угоден. А обставляют все так, что и не докажешь, и не подкопаешься. – Ложка, полная чая, остановилась над заварником. Я замерла, но не от страха. Кажется, желая раздобыть больше сведений для моего покровителя, я нашла тонкую ниточку, что приведет меня к свободе. Внутри заискрился огонек надежды, и я глубоко вздохнула, прикрыв глаза, чтобы не дать ему превратиться в испепеляющее пламя. Соберись, Луиза Ле Клер.

– Свои люди? – едва слышно переспросила я, скрывая надежду в голосе за опасением. – На графа работают… убийцы?

– Так говорят, – охотно продолжала Грейс, кивая – и в Лаверстоке с полгода назад двое мужчин были убиты, помнишь? Тоже его рук дело, я уверена. – Она допила молоко и окинула меня взглядом. – А ты, если будешь такой крепкий чай господам подавать, они и под утро не разойдутся, а там уже заново завтрак подавать. – Я опустила взгляд в чайник и поняла, что действительно переборщила с заваркой.

– Да, ты права, – я мило улыбнулась. Все-таки Грейс – добрая девушка. Хоть и неотесанная болтушка. – Спасибо, Грейс.

– И тебе спасибо. За то, что не докладываешь Джону. – Она умяла последний кусочек булочки, вытерла руки о передник и кивнула мне на прощанье. – До завтра, Лу. Удачи с господами.

Да уж, удача мне понадобится – подумала я про себя, и, исправив чай, направилась обратно в залу гостевого дома. Надо узнать как можно больше об убийцах таинственного графа. Если они действительно берутся за подобную работу и не оставляют никаких следов и зацепок, это значит… значит, что я смогу быть свободной. Смогу вернуться домой в прежнем статусе. Вновь увижу родителей и сестер, будто бы последних четырех лет и не было вовсе. Я смогу вновь заниматься садом, высаживать лилейники, мальвы, розы, даже пионы. Я увижу улыбку Джейн и услышу, как музицирует Жюли… Папа всегда говорил, что у нее особый талант к фортепиано и исключительный слух. Жаль, что нам – двум другим сестрам, такого дара не досталось, но, я уверена, мы с Джейн хороши в чем-то ином.

Воспоминания о родном доме, такие яркие, но колючие, засияли перед глазами далекими звездами. Я очень хочу домой. Но чтобы вернуться без вреда для себя и семьи, нужно быть терпеливой, внимательной, слушать и запоминать каждое слово. Убийцы Жестокого Графа смогут стать моим счастливым билетом обратно в безбедную, знатную и сытую жизнь.

Я присела в реверансе перед двумя джентльменами, окрыленная новой надеждой, и подала чай. К моему болезненному сожалению, предмет их разговора уже сменился с обсуждения Жесткого Графа на последние новости Ост-Индской компании. Стоя у двери и опустив глаза в пол, я внимательно прислушивалась к каждому слову, старательно запоминая подробности для моего покровителя. Внутри себя я кричала: про графа! Вернитесь к обсуждению Жесткого Графа, молю вас! Но внешне оставалась лишь неподвижной тенью, готовой по малейшему жесту прислужить господам.

Пожалуй, именно стать невидимкой было сложнее всего. Быть услужливой, терпеливой, покорной, я научилась быстро, но вот быть незаметной – это гораздо сложнее. Уметь двигаться бесшумно, как и подобает слугам, не попадаться на глаза, не поднимать взгляда на хозяев, а главное – всегда молчать, давалось нелегко. В своей прошлой, свободной светской жизни я была непоседливой и громкой, упрямой и горделивой. Хоть именно это и послужило причиной моего падения, перекроить нрав, данный природой, нелегко. Но со временем любое мастерство становится подвластным, если внутри горит огонь стремления и искренней нужды.

Поэтому сейчас, недвижно стоя у двери, скрывшись в тени осенней ночи, я настолько слилась с окружающей гостиной залой, что беседующие мужчины меня не замечали. И хорошо. Быть служанкой – самое подходящие прикрытие для сбора сведений, и за годы службы покровителю я тысячи раз задавалась вопросом: сколько же пикантных тайн слуги унесли со службы в моей семье?

Приглушенная беседа о делах юного господина лилась еще две чашки чая, после чего джентльмены разошлись по комнатам. Повторяя про себя все важные сведения, что удалось услышать, я убрала гостиную, погасила свечи, и возвратилась в постель далеко за полночь. Завтра предстоит сложный, полный грязной работы день. Еще один день, в котором баронесса Луиза Леклер будет играть роль служанки Лу на благо своему покровителю. И, возможно, именно этот день приблизит меня к желанному освобождению, и… к мести.

***

– Над Темзой лежит голуб…глубо..голуб.. – Энни запнулась, стараясь прочесть новое слово, отчего ее бровки насупились на переносице. Я не могла сдержать улыбку при виде этого смурного выражения на детском личике, а потому поддалась чувствам и ласково провела рукой по ее кудрявой головке.

– Смотри, – мой палец скользнул на пожелтевшую страницу, – давай, как учились, по слогам. Это что за слог?

– Глу.

– Отлично. Какой идет дальше? – мой палец сместился правее.

– Бо…

– Именно.

– Кий. Глубокий! – радостно вскрикнула она. – Над Темзой лежит глубокий туман. – Ее светлые глаза поднялись на меня, и я просияла. За два года работы в этом гостевом доме я успела привязаться к дочери хозяина – непоседливой Энни, которая помогала на кухне и с мелкими делами по уборке комнат. Ее лицо в веснушках, легкий нрав и любознательность покорили сердце, и мне хотелось для малышки лучшей судьбы – больше, чем могла предложить работа горничной в гостевом доме отца. Поэтому, несколько месяцев назад я начала учить ее чтению.

– Покора…Покро…покроет он тайной умы го-ро-жан!

– Умница, Энни. – Улыбнулась я. Успехи девочки были одной из немногих радостей в этом гостевом доме, хотя, по сравнению с предыдущими местами службы, это – воплощение Эдема на земле. – Давай еще две строчки и заканчиваем. Пора приступать к работе. – Девочка кивнула и продолжила читать.

Спустя пятнадцать минут часы пробили шесть и небольшой штат слуг ожил. Кухня забренчала посудой и залязгала ножами, коридоры наполнились легкой поступью и шелестящим шепотом, ожил и задышал камин в гостиной, а во дворе заплескалась вода для коней. Пора начинать новый день.

Осенний сезон у Джона всегда был занятой. Именитые гости и титулованные особы останавливались на пути в родовые поместья из столицы, и каждый ожидал обращения не хуже, чем в лучших лондонских домах. Убирая комнаты и стеля постели, выбивая пыль и начищая полы, я часто задумывалась, была ли я высокомерной снобкой в своей прошлой жизни? Обращалась ли с прислугой, как с мебелью, ожидая исполнения любой моей прихоти в единый миг? Конечно. Именно такой я и была. Я не могла вспомнить и половины лиц из штата слуг, который отец распустил незадолго до моего побега. Сейчас это казалось чуждым и бессердечным, и как бы я не скучала по высшему обществу, понимала, что никогда впредь не смогу обращаться с прислугой как раньше.

За усердной работой день прошел быстро. Помощь Энни и мысли о жестоком графе отвлекали меня от ноющей спины, сморщенных в мыльной воде пальцев и покрасневшего от холода кончика носа. Нужно обязательно поделиться с покровителем новостями о жестоком графе. Слышал ли он о нем? Конечно, слышал, если даже Грейс знает. Он действительно опасен? И, самое главное, правда ли, что у него есть целый штат убийц, которые могут избавиться от человека по щелчку пальцев, не оставив ни зацепок, ни следов?…

Вечер тянулся бесконечно долго. После сервировки ужина я, как и всегда, осталась в столовой, чтобы внимать разговорам высокопоставленных гостей, и прислуживать им при надобности. Но никаких интересных бесед они не вели, и, после окончания ужина, я переместилась в гостиную, но и там меня не ожидало ничего важного. С годами я научилась распознавать нужные сведения среди пустого светского шума, видеть намеки там, где они есть, и пропускать мимо ушей то, что не имеет значения для покровителя. Перед сном я тщательно проговаривала про себя все узнанное, заучивая новости наизусть, присоединяя их к тем, что удалось узнать вчера. Фортуна наградила меня блестящей памятью (жаль, что не здравомыслием), отчего я стала ценным служащим для своего покровителя. Это не бахвальство, это его слова – и о моей памяти, и о значимости для его дел.

– Господа, – громкий голос разрезал убаюкивающий полумрак осенней ночи и вывел меня из задумчивого оцепенения. Мужчина слегка поклонился нескольким беседующим джентльменам, из-за чего шерстяное пальто обтянуло мышцы широкой спины. Он обернулся. Приглушенный свет камина обдал жаром его суровый профиль, очерченный черными волосами, и ледяные глаза остановились на мне. Сэр Ридл. Покровитель.

– С кем я могу побеседовать насчет комнаты на две ночи? – голос его хоть и был уставшим, но не терял своей властной звучности.

– Позвольте проводить вас, милорд. – Пискнула я в ответ, приседая в реверансе. Эту сцену мы разыгрывали тысячи раз, если свидетелями наших встреч становились постояльцы гостевого дома. Сэр Ридл проследовал за мной в переднюю, откуда мы поднялись на второй этаж и прошли в покои, должны образом удаленные от двух бодрствующих господ внизу. Дверь из красного дерева заперлась за нами с мягким щелчком.

Мужчина с шумным вздохом опустился на софу, стоящую у окна, а я принялась разжигать свечи. Наполняясь светом, комната мягко открывала взору бархат подушек, позолоту картинных рам, блеск полированного портика камина. И два ледяных серых осколка, сверлящих меня взглядом. Глаза у сэра Ридла были слишком светлыми, на контрасте с темными волосами они казались суровыми и холодными. Устрашающему виду также способствовали резкие черты лица, крупное телосложение и грозный голос мужчины. Но, стоило узнать джентльмена ближе, и можно было судить, что нет человека манер более безупречных, и обхождения более уважительного. В обществе он держался открыто и непринужденно, и я обязательно завела бы с ним дружбу в своей прошлой жизни, если бы в этой не пришлось для него шпионить.

– Как поживаешь, Лу? – мягко спросил он. Его голос, поникшая поза и потухшие глаза выдавали усталость после долгой дороги, но не лишали должного мужчине его статуса очарования. Я опустилась на небольшую банкетку у основания ложа, и, глядя на огрубевшую кожу ладоней, принялась вспоминать все, что смогла узнать за последние две недели.

– Спустя два дня после вашего визита, нас посетил некий господин Астор в сопровождении юной спутницы. Остановился на одну ночь, после чего, по его словам, направился в Лондон. Спутницу представил своей кузиной, хотя обходился с ней совсем не с уважением и теплотой старшего брата.

Брови сэра Ридла поползли вверх, он поджал губы, после чего легко ухмыльнулся.

– У лорда Астора только две кузины, обе живут во Франции и давно нянчат внуков. – Я улыбнулась его словам. Приятно, что мои сведения его позабавили.

– Последний участок земли в Кватфорде выкупил некий мистер Холлс, никто не знает его дальнейших планов. Наш гость сетовал на это событие, ругался на богатых торговцев, которые сколотили состояние на торговле с колониями и.. был сильно расстроен. Бранился.

– О каких колониях он говорил и как его имя?

– Колония в Бенгалии, сэр, имя господина – Таунсенд. – мужчина многозначительно кивнул и отвел глаза в задумчивости. Я уже знала, что этот взгляд означает необходимость встроить полученные сведения в свои дипломатические планы. Спустя пару минут две серебристые льдинки вновь вернулись ко мне, и он кивнул, приглашая продолжить.

– Дела на хлопкопрядильной фабрике господина Аркрайта идут в гору. Говорят, он хочет нанимать новых людей и уже внес залог за несколько новых станков…

– Скверно. – Довольно резко отрезал он. – Не было ли еще новостей о строящихся фабриках? – я отрицательно покачала головой. – А о тканях? Индийских?

Я старательно задумалась. Перед глазами заплясали лица гостей прошедших недель, я тянула за ниточки обрывки фраз и разговоров, пока не вспомнила отчетливую картину. – Да! – встрепенулась я. – Леди с золотыми волосами, около пяти дней назад. Останавливалась с мужем, знатным господином, и своей прислугой. В беседе с другой гостьей упомянула лондонскую портниху, которая предлагает платья по последней моде из… из индийских тканей.

Глаза сэра Ридла азартно блеснули. – Она случайно не упомянула, что за портниха?

Я напряженно нахмурилась. – С Блэкфорд… Блэквуд стрит, кажется.

Ридл одобрительно кивнул, и я расплылась в улыбке. Умница, Луиза. Ты все верно запомнила.

– Отличная работа, Луиза. – Негромко произнес мужчина и его суровое лицо смягчилось. – Я знал, что ты меня не разочаруешь. Дело ли в прекрасной памяти, или же в искреннем желании быть полезной, но твое служение серьезно помогает мне в делах. – Длинные пальцы скользнули за борт пальто, после чего выудили оттуда небольшой кожаный мешочек, туго набитый монетами. Ледяные глаза не отрывались от меня. – Как ты себя чувствуешь? Выглядишь нездоровой.

– Благодарю, сэр, за добрые слова и за то, что справляетесь о моем самочувствии. – Искренне ответила я. Если бы не сэр Ридл, я не могу вообразить, как закончилась бы моя жизнь. Если бы он не решил помочь мне тогда, четыре года назад, на постоялом дворе… – Чувствую себя прекрасно, лишь утомилась. – Я приняла оплату из рук мужчины, и мешочек показался мне тяжелее, чем обычно. Ридл щедро платил тем, кто хорошо служил, и я успела скопить приличную сумму. Приличную, но все еще недостаточную.

Помявшись немного в тишине, судорожно думая, как приступить к разговору о жестоком графе, я решила начать мягко. – Сэр… – я подняла на него неуверенный взгляд. – Есть еще кое-что. – Он, уже успев подняться с софы, не стал опускаться обратно, а замер передо мной.

– Слышали ли вы что-нибудь о… о Жестоком Графе?

Брови Ридла нахмурились, а челюсти плотно сжались. Я бы сказала, что он испугался моего вопроса, если бы не знала его достаточно хорошо.

– Почему ты спрашиваешь? Он останавливался здесь?

– Нет, сэр, но люди… болтают всякое. – Я хотела осторожно заинтересовать Ридла, посеять в нем тень подозрения, опасности, интереса, всего, чего угодно. Лишь бы помог.

– И что болтают? – осторожно спросил он, делая шаг ко мне.

– Что… что граф Одерли – злой человек, который вырывает своим слугам языки и убивает невинных людей. Всех, кто перейдет ему дорогу. Вчерашние гости, два господина, обсуждали, что с ним ни в коем случае нельзя вести дела. – Я внимательно наблюдала за его реакцией. В серых глазах читалась напряжение. – Я думаю, даже если половина этих слухов – правда, Жестокий Граф что-то замышляет, или… или кого-то ищет. – В меня врезался ледяной взгляд, но я не отвела глаз. С минуту мужчина испытывающее смотрел на меня, а затем, вздохнув, прервал тишину.

– Граф Одерли – действительно злой человек, и слухи о его жестокости заполнили Англию не на пустом месте. Ни одно обвинение против него не было доказано, а власть и знатная фамилия вселяют ужас больший, нежели пересуды о его жестокости. Надо сказать, граф сам виноват, что дурная слава вокруг его имени только множится с каждым сезоном – он ни разу не опроверг ни одно опасение хэмпширских подданных.

Вместе привычного спокойствия сэр Ридл демонстрировал образ столь напряженный, что воздух вокруг нас загустел. – Почему ты думаешь, что он что-то замышляет?

Я ухватилась за этот вопрос, как умирающий хватает ртом последние глотки воздуха. Сейчас или никогда.

– Не знаю, милорд, все это так странно… Я услышала, что на него работают люди, которые… – я сглотнула тяжелый ком, застрявший в горле. – … Которые убивают так искусно, что не оставляют следов и доказательств. Правда ли это?.. Я испугалась за вас, сэр. – Я подняла на него встревоженные глаза. Даже в тусклом свете свечей было видно, как напряглась его спина, когда он направил ледяной взгляд в окно.

– Правда. – Спустя несколько минут звучный голос разрезал тишину и пустил волну мурашек по моему позвоночнику. Хорошо, что сэр Ридл стоял спиной ко мне и не увидел, как я прижала замерзшие пальцы к губам, сдерживая изумленный вздох. Свобода.

– За меня бояться не стоит, милая Луиза, но в последнее время я все чаще получаю сведения о новых бесчинствах жестокого графа. Это настораживает. – Он наконец развернулся ко мне. – Я рассматривал возможность отправить одну из моих пташек в его поместье, Дарктон Холл, да только опасаюсь последствий. Это не то же самое, что служить в гостевых домах или дворцах высокопоставленных господ. Судя по слухам, ставки будут высоки, и мне нужна не просто прислуга, но некто более смышленый. Образованный. Хитрый. – Лед в его глазах стал острее. – Человек с блестящей памятью, что не склонит голову перед страхом и сможет сообразить, как действовать в согласии с умом, а не мимолетным порывом.

Я смотрела на него во все глаза. Сердце колотилось так сильно, что, кажется, могло пробиться сквозь прутья ребер. Неужели он предлагает мне?…

– Луиза…

– Сэр Ридл. – Я отчего-то вскочила с места, замерла на миг, а затем опустила голову в поклоне. – Благодарю вас за доверие, сэр, но мне нужно подумать. Вы всегда были добры ко мне, вы спасли меня от неминуемой гибели, и… – я задыхалась в бурном потоке мыслей, – и никогда не причиняли мне вреда, не мыслили о поступках, не подобающих джентльмену. Я же отправлялась по первому вашему зову туда, куда укажете, служила вам верой и правдой все четыре года. Позвольте мне в этот раз такую роскошь, как выбор. – Я решилась поднять на него взгляд. – Дайте время на раздумья. Если граф Одерли – человек жестокий, и если я отправляюсь на опасность большую, чем надорвать спину, таская грязное белье, позвольте мне самой принять это решение. Только время. Все, чего я прошу.

Я сглотнула подступающий к горлу ком, и рваным вздохом попыталась разогнать рой спутанных мыслей. Мне нужны убийцы, служащие Графу Одерли. Но готова ли я отправиться в логово чудовища ради отмщения своему прошлому?..

Секунды его раздумий текли мучительно медленно, и надежда внутри меня уже окончательно угасла, когда он поднял серебристые глаза и сказал:

– Конечно, Луиза. Знай, что в случае твоего согласия я обеспечу тебя всем необходимым – сведениями со всей Англии, рекомендательным письмом, я пошлю своего человека, чтобы лично встречался с тобой во время службы. Ты не будешь нуждаться в деньгах. – Его голос сделался тише, когда он сделал шаг ко мне. – Я прибуду через две недели. Подготовь свой ответ.

Он молча вышел из комнаты, а я так и осталась стоять, слушая бешеный стук сердца в ушах. Ох, Луиза, что же ты натворила?…

Глава 2

– Получай, злобный вояка! На, на, на! – С восторгом кричала Энни, изображая бойню между пиратами и офицерами. В роли первых выступали две прищепки с нарисованными углем мордашками, а вот весь офицерский полк играл потрепанный медный солдатик, оставленный случайным гостем много лет назад. – Больше не будешь охотиться на нас и наших братьев на море! Тпфууу! – с огромной высоты прищепка вонзилась прямо в тело несчастного солдатика, и тот демонстративно упал.

– Тебя можно поздравить с победой? – Спросила я, едва донеся до мойки груду грязной посуды с обеда.

– Конечно, слава пиратам! Слава! – Закричала Энни, и я искренне разделила эту радость. Не доверяю офицерам. Любым, даже игрушечным.

– Тогда поздравляю тебя и пиратов. – Как бы мне хотелось, чтобы у нее были десятки настоящих игрушек и солдатиков. – Я закончу с уборкой столов, и пойдем почитаем, хорошо?

– Нет! Мне нужно кое-что доделать!

– Что же? – на мой вопрос Энни заговорщицки улыбнулась. Я подошла ближе, вытирая руки о передник. – Пираты победили и могут отправляться обратно в прачечную.

– А вот и нет! Им еще нужно заключить союз!

– Какой такой союз?

– Пираты не будут убивать офицера. Они предложат сделку.

– И с чего бы им предлагать сделку офицеру, который охотится на них на море?

Глаза девчоки сверкнули, и я опустилась на корточки рядом с ней.

– Потому что месть ничего не исправит.

Мой рот приоткрылся в изумлении, я даже обернулась на Грейс, чтобы поймать ее насмешливый взгляд. И поймала.

– Как же, не исправит?

– Вот так. Если они отомстят, то господин король назначит нового офицера, и на пиратов все также будут охотиться. Кто от этого выиграет? Никто. – Мои брови поползли вверх. – От этого пиратам будет хорошо только первые дни, когда они будут отмечать победу. Пить ром и петь песни. Но потом все вернется, как было. Месть ничего не исправит.

– И… и что же они предложат офицеру?

– Он перестанет на них охотиться, а они будут отдавать по сундуку от того, что смогут награбить. Понимаешь? Вот привезли они целых десять сундуков, а один ему отдать должны. – Она усердно изображала, как прищепка и солдатик пожимают руки.

– А если привезут пятьдесят сундуков?

– Все равно один должны отдать.

Я рассмеялась, и внутри меня разлилось тепло. Энни слишком прозорлива для своего возраста и для этого места. Надеюсь, в будущем отец сможет распознать и использовать ее таланты для процветания гостевого дома. Да. У Джона точно должно хватить на это ума.

***

Закончив с обедом, чтением, и с уборкой комнат, я приступила к любимой части работы – подготовка столовой к ужину. Большинство гостей еще на прогулках по живописным окрестностям, или же в покоях, выбирают вечерние туалеты. Поэтому столовая перед ужином – тихое место, где я могу побыть одна и вспомнить, каково это.

Быть баронессой Луизой Ле Клер.

Белоснежные скатерти пахли мылом, а в натертых до блеска бокалах плясали огоньки свечей. Вечером это место было похоже на дом в его лучшие годы. Под мерное тиканье напольных часов я с любовью расставляла тарелки с позолоченными каемками, представляя, что накрываю стол для своей семьи. Для непоседливой Жюли, которая больше крутится, чем ест; для Джейн – прямо напротив себя, чтобы переглядываться на каждую маменькину реплику; для отца, который откажется от закусок и сразу же перейдет к горячему, не тратя времени на разговоры, и, наконец, для матери. Матери, которая предпочла отказаться от меня, нежели очернить доблестную репутацию семьи Ле Клер. Перед глазами резким росчерком возник ее образ – холодное, бледное лицо, обрамленное не по возрасту накрученными локонами. Ее голубые глаза оценивающе пробегают по мне снизу-вверх, а тонкие губы поджимаются. Она недовольна. От этой мысли все внутри сжимается и желудок прилипает к позвоночнику.

– Ты, кажется, забыла, как подобает вести себя леди.

Ее холодные пальцы больно сжимают плечо. Мои раскрасневшиеся щеки и растрепанные волосы громче меня говорят о том, что она права. Бегать между фонтанами с сыновьями Герберт не являлось образцом этикета, особенно в моем почтенном возрасте двенадцати лет, но в танцевальном зале было так скучно! Я не хочу наказания, а поэтому все отрицаю.

– Нет, леди мама, не забыла. – Голос дрожит, и эта дрожь переносится мурашками на кожу. Кажется, от ее взгляда стало еще холоднее.

– Вернемся домой, – я сглотнула, с ужасом ожидая услышать продолжение фразы, – и я буду ждать тебя в кабинете.

Серебряная рукоять больно впилась мне в ладонь, и я обнаружила себя недвижно стоящей над накрытым столом, сжимающей нож в руке. Проклятье. После глубоко вздоха, рассеивающего туман воспоминаний, я опустила прибор на полагающееся ему место. Вот так. Я не буду злиться на мать, ибо в моем теле не осталось ни единой клеточки, способной на обиду к этой женщине. Я совершенно равнодушна. И когда я вернусь, а я сделаю это с размахом и роскошью, способная покрыть все долги отца, я не выкажу ей никакого почтения, не удостою и взглядом. Я останусь равнодушна к ней, как и она ко мне, когда я решилась написать домой с просьбой о помощи. И получила отказ.

Я переместилась к двум следующим столам, расправляя в руках сверкающую чистотой скатерть. Сегодня не получилось укутаться теплыми воспоминаниями о доме и о сестрах, но не беда – есть вопросы более важные. Прошла уже неделя. Неделя с последнего разговора с сэром Ридлом. Как мне поступить?… В отблеске свечи я заметила матовое пятнышко на стенке фужера, достала из кармана передника тряпку и принялась его натирать. Характерный скрип наполнил собой безмолвную столовую.

Давай сначала, Луиза. Что меня ждет, если поеду? Я должна буду освоиться на новом месте. Завести друзей, втереться в доверие, не теряя бдительности. Играя роль прислуги, мне нужно подобраться как можно ближе к жестокому графу, чтобы иметь доступ к его кабинету и личной переписке. Что еще меня может ожидать? Опасность, если верить пересудам о жестокости милорда Одерли. Я могу быть избита. Или совсем расстанусь с жизнью. Во имя чего?

Во имя возвращения домой.

Мои веки закрылись. Никто не говорил, что работа в Дарктон Холле гарантирует связь с людьми жестокого графа и мою последующую вендетту. Что, если этих людей там вовсе не будет? И как тогда я их найду?.. Сэр Ридл подтвердил существование убийц, но глупо надеяться, что они будут ждать меня прямо у входа в огромное поместье милорда Одерли, ожидая выполнить любую просьбу. Так во имя чего мне туда отправляться?

Во имя надежды на возвращение домой.

Вот именно. Во имя надежды. Я вздохнула и опустила бокал на стол, продолжая сервировку. А что, если откажусь и не поеду? Тогда останусь здесь на год, или два, или на пять. Возможно, сэр Ридл переведет меня в какое-нибудь родовое поместье семьи, в сотрудничестве с которой заинтересован. Я буду делать все то же самое – тяжело работать, прислуживать, лгать, читать переписки и подслушивать интимные разговоры за закрытыми дверьми покоев. Все будет так же, как и сейчас. Но без надежды на возвращение домой.

Но и без страха за свою жизнь.

– Лу? – Хриплый голос старика Джона разрезал тишину столовой. Я резко обернулась, едва не выронив десертную ложечку. Морщинистая рука протянула мне письмо, а серые глаза сопроводили его взглядом, полным сожаления. Он водил тесное знакомство с сэром Ридлом, а потому прекрасно знал, кто я и для чего здесь. – От Господина.

Я кивнула и развернула письмо сразу же, как шаги Джона стихли за дверьми столовой. На желтой бумаге размашистым почерком была выведена всего пара строк.

– В Дарктон Холле освободилось место служанки. Передай свой ответ с Холтом не позднее утра четверга. Р.

Меня замутило. Я прижала руку к животу, борясь с тошнотой, и сделала несколько глубоких вдохов. Четверг – это ведь завтра, верно? Мне надо решить за ночь? Распахнув глаза, я лихорадочно проскакала взглядом по столовой, будто видела ее впервые. Жадно впитывала в себя расположение столов, причудливый рисунок на обоях, витиеватую форму канделябров, запах мыла, исходящий от скатертей, плаксивый осенний вид за окном. Я покину все это? Неужели я…?

Дверь вновь отворилась. На этот раз зашла Грейс, неся в руках огромный чан запеченного картофеля, дым от которого стоял до самого потолка.

– Вон она, стоит! – недовольно фыркнула она, разбивая тишину на тысячи осколков. – Так я и сказала Мэри, что скорее снега в августе дождешься, чем Лу из столовой! Все самой приходится таскать! Ну, чего стоишь? – Чан с картофелем шумно опустился на один из столов. – Или самой прикажешь все сервировать? – Она, наконец, обернулась на меня, и лицо ее сразу же вытянулось в изумлении. – Ох, милочка, что ты… не заболела? Тебе нехорошо?

Я смотрела на нее и хотела плакать. Хотела упасть ей на грудь и обнять крепко-крепко, чтобы впитать в себя ее запах масла и огня. Нельзя.

– Все в порядке. Сейчас вернусь. – Пискнула я и пулей вылетела из столовой.

Холодное дерево дверей остудило кожу спины, а затем и пожар в душе. Несколько секунд понадобилось мне, чтобы прийти в чувство. Я знаю, что нужно делать. Я знаю. Да, это страшно, да, опасно, но еще страшнее провести остаток жизни, прислуживая господам, которые должны искать моего расположения, а не приказывать. Решительно распахнув глаза, я направилась прямиком к Джону, чтобы осведомиться о нахождении мистера Холта, доставившего письмо. Надо действовать, пока я решительна. Пока память о Джейн и Жюли еще свежа и не потеряла красок, как гобелены под летним солнцем. К счастью, Холт – человек сэра Ридла, которого я видела едва ли пару раз за всю службу, сам наткнулся на меня, появившись из коридора.

– Мистер Холт. – Я едва не вскрикнула от неожиданности.

– Лу. – Коротко кивнул он. Под темными глазами мужчины лежали не менее темные тени. Я ждала, пока он скажет еще что-нибудь, хоть что-нибудь, что позволит мне объяснить свое решение, но он продолжал смиренно ждать моего ответа. Поэтому я просто излила всю свою решительность, надежду и желание мести в два простых слова:

– Я согласна.

***

Следующая неделя текла мучительно медленно, в ожидании отправления в новый дом. Я подслушивала светские беседы, читала письма, разглядывала дорогие подарки и бесцеремонно копалась в личных вещах, а любые сведения, что могли представлять ценность, записывала, и затем вверяла сэру Ридлу. Он всегда приходил сам. Серьезный, далекий, со своими глазами-льдинками. Но как же обманчива была его внешность! За маской серьезного мужчины средних лет скрывался единственный человек, который помог обманутой и всеми покинутой девушке. Только он согласился выслушать меня, он увидел во мне человека – живого, настоящего, со своими чувствами и разбитым сердцем, а не испорченную девицу, от которой нужно избавить светское общество как можно скорее. Он помог мне. И я никогда не забуду его доброты.

Зная, что вскоре придется покинуть Истонский дом, я с особой теплотой и трепетом беседовала с Грейс и Джоном, как можно больше играла и читала с Энни, и даже Мэри перестала быть источником язвительных колкостей, как только узнала, что я скоро уеду. Они делали мою службу не только полезнее, поскольку сами нередко являлись источником ценных сведений, но и гораздо приятнее: у меня не получилось не привязаться к хохотушке Грейс, суровому, но такому мудрому Джону, и искренней Энни. Я точно знаю, что буду скучать по ним, особенно учитывая слухи о «вынужденной немоте» слуг графа Одерли.

От этой мысли я поежилась, и верхнее покрывало легло на кровать гостей неровной рябью. Проклятье. Я дала себе слово, что не дам страху перед графом завладеть собой, ибо страх – то, что помешает мне достигнуть цели. Лучше поберегу силы и направлю их на поиски информации об убийцах, служащих графу. Как их найти? Возьмутся ли они за мою просьбу? Не раскроют ли меня перед графом или констеблем? Смогут ли найти и убить человека по моему заказу? Сколько они возьмут за это?…

Идеально разгладив каждую складку на кровати, я погрузила грязное белье в корзину, и, выдохнув, подняла ее с пола. Я сильная. И физически, и морально. Нужно чаще напоминать себе об этом, а не об ужасах, которые творятся в Дарктон Холле. Вынося корзину, которая была лишь на пару дюймов меньше меня, в коридор, я столкнулась с Джоном. Мятая простынь неуклюже вывалилась на ковер.

– Лу… – выдохнул Джон.

– Ох, Джон, зачем подкрадываетесь? – я присела, собирая сбежавшее белье обратно. Сдула непослушный рыжий локон со лба и поднялась обратно, встретив печальный взгляд серых глаз.

– За тобой пришли, – сказал пожилой хозяин гостевого дома. Голос его выдавал грусть, но светлую, принимающую неизбежность скорого расставания. – Пора. – Я не смогла вымолвить ни слова. Лишь кивнула и быстро понесла корзину прачкам.

На сборы мне понадобилось пятнадцать минут. Подумать только, два года жизни смогли уложиться в небольшую дорожную сумку с двумя неприметными платьями, куском лавандового мыла и несколькими кошелями с деньгами. Простые ленты для волос я оставила на кровати для Грейс, а под подушку Энни сунула несколько золотых монет, букварь, по которому мы занимались и игрушку деревянного пирата, которую купила в деревне на выходных. Она была простенькой и неказистой, зато разукрашенной – на пирате была черная шляпа и повязка на глаз, синий мундир и одна черная штанина. Вторая нога была деревянной. Я представила детский восторг, вспыхивающий на ее лице, и оттого мое сердце сжалось в маленький комочек. Будь умницей, Энни. Окинув крошечную каморку прислуги последним взглядом, я подхватила легкую сумку и шляпку, и спустилась в холл.

Мистер Холт уже ждал меня. Этот мужчина почтенного возраста производил впечатление гораздо более дружелюбное, нежели сэр Ридл, хотя и был выше ростом, а смуглую кожу над правой бровью рассекал небольшой белесый шрам. Быть может это из-за открытого взгляда или из-за доброжелательной полуулыбки, которая всегда цвела на его лице. Не знаю, что именно, но нечто в мистере Холте располагало к себе, и его полуулыбка расползлась на оба уголка губ, когда он меня увидел.

– Мисс Лу, – произнес он. Я присела в реверансе. – Если вы готовы, то можем отправляться незамедлительно. Экипаж готов.

– Сэр Ридл не присоединится к нам?

– К сожалению, нет, сэра Ридла задерживают дела в другой части Англии. Пройдемте в карету, я все объясню. – Сказав это, он направился к выходу, а я не могла ступить и шага. После секундного замешательства я бросила сумку на пол и порывисто обняла Джона.

– Пожалуйста, не ругайте Грейс за абрикосовые пирожки, это ее любимые. И скажите Энни, чтобы продолжала заниматься чтением. Когда-нибудь я вернусь и обязательно все проверю. – Я рвано вздохнула. – И я буду писать ей письма. Поэтому пусть учится усердно, чтобы суметь прочесть их. Спасибо вам. Спасибо за все.

Кажется, старик так опешил, что не мог ни пошевелиться, ни вымолвить ответ. Тем лучше. Я резко отстранилась, подхватила сумку, и выбежала на улицу вслед за мистером Холтом, не оборачиваясь.

На промозглой осенней улице нас ждала простая карета. Внутри было темно и зябко, но это меньшее, что меня беспокоило. Горечь расставания и страх перед будущим заботили гораздо больше, а потому, как только сопровождающий оказался напротив, я принялась засыпать его вопросами.

– До Дарктон Холла чуть больше дня пути, проследуем с одной остановкой. Господин Ридл передал вам подробные инструкции. – Рука, облаченная в черную перчатку, протянула мне несколько листов, исписанных знакомым косым почерком. Я приняла письмо покровителя и начала читать под мерные покачивания экипажа.

«Здравствуй, Луиза.

Твое путешествие в поместье Жестокого Графа займет не меньше дня, а потому будет время запомнить мои слова и подготовиться к тому, что может ожидать по прибытии в Дарктон Холл. Первое, и самое главное, что тебе нужно знать – никому не доверяй. Я навел справки о положении слуг в поместье, и, хоть они и разнятся, а порой даже противоречат друг другу, ясно одно – несколько слуг его сиятельства действительно лишились языка. А потому прошу тебя быть вдвойне осторожной и не болтать лишнего». – Я закатила глаза первому наставлению. Будто я сама не знаю, как важно соблюдать осторожность.

«Помимо этого, граф славится жестокими побоями. Делай работу, которую тебе поручат, хорошо. Подружись с камеристкой, какой бы чопорной и несправедливой она не казалась», – мое сердце вновь защемила тоска по Джону, – «попробуй найти к ней подход. Не жалуйся, не отлынивай от самой грязной работы, но не забывай, зачем на самом деле ты туда направляешься. На это я хочу обратить твое особенное и пристальное внимание.

Граф Одерли перенял дела покойного отца шесть лет назад, и, поначалу, действовал в соответствии с его благородной волей – не поднимал плату арендаторов, заботился о поместье, семейное дело по торговле тканями из Индии процветало. Но спустя лишь пару лет все резко изменилось. Дарктон Холл закрыл свои двери для высшего общества и празднеств. Слуги массово бежали из поместья, никому не говоря о причинах. Лондонские портнихи перед самым сезоном остались без тканей и были вынуждены искать себе других поставщиков. Причину такой резкой перемены никто не знает – граф прекратил общение со всеми знакомыми, перестал появляться в обществе, и только редкие письма нескольким приближенным освежали его имя в памяти лондонской знати. Граф будто бы исчез. Два долгих года он не покидал поместье (быть может, и покидал, но точно об этом неизвестно), сменил штат оставшейся прислуги, исчез со светских мероприятий. Все догадки высшего света сводятся к возможной болезни и глубочайшему трауру по покойному отцу. Все были потрясены. Именно в это время начали ползти сплетни о причастности графа к хэмпшерским убийствам и жестоком обращении к прислуге». – Я глубоко вздохнула и прикрыла глаза, прекратив чтение. Кажется, желание вернуть себе высокое положение в обществе завело меня в непроходимую чащу чужих секретов, из которой будет сложно найти выход. Что мне теперь делать?…

Я просидела так несколько минут, переваривая полученные сведения, но нахождение колеса на кочку и последующее потряхивание, вернуло меня к жизни и к чтению.

«Год назад граф вновь появился в обществе. Его визит королевской оперы в самый разгар сезона произвел немало шума, казалось, даже о самых блестящих дебютантках тогда позабыли в пользу обсуждений явившегося из ниоткуда милорда Одерли. Его дело вновь приняло прежние обороты, и он искал партнера, желающего вложиться в расширение торговли из Индии. Свое отсутствие он объяснил плохим самочувствием на фоне боли утраты, которое затем переросло в некую болезнь. Он также заявил, что хочет жениться, но так и не выбрал подходящую партию ни до окончания сезона, ни после. Полагаю, что заявление было сделано лишь для отвода глаз, чтобы вместо его таинственного исчезновения весь лондонский свет обсуждал, как же завладеть не только рукой и сердцем графа, но и его Хэмпширскими землями. Имеются так же сомнительные слухи о том, что его светлость был помолвлен, но с кем и почему брак не состоялся – неизвестно». – Я вновь прервалась, осмысливая прочитанное. Поэтому сэр Ридл всегда особенно трепетно относился к информации, связанной с индийскими тканями? Потому что этим занимался Жестокий Граф? Может быть, он хочет составить милорду Одерли конкуренцию?..

«Учитывая все вышесказанное, я жду от тебя ответов на несколько вопросов:

Первый. Куда на самом деле пропал Граф Одерли на два года?

Второй. Как налажено его дело? Из какой колонии он доставляет ткани и кто его партнеры?

Третий. Намерен ли его светлость жениться? На ком?

Четвертый. Самый простой для исполнения, но один из самых важных для меня. Как выглядит милорд Генри Одерли?» – я опешила и перечитала последний вопрос несколько раз. Как выглядит граф Одерли? Сэр Ридл не знает? Он никогда его не видел? Глупости, такого не может быть. Я подняла глаза на своего сопровождающего, который был занят созерцанием хмурых осенних видов.

– Мистер Холт, – Ко мне обратились карие глаза, и в карете сразу же потеплело, – Сэр Ридл много рассказывал про графа Одерли, но никогда не описывал, как он выглядит. Может быть, вы знаете, хорош ли собой молодой граф? – Брови Холта поползли вверх, он явно не ожидал такого вопроса.

– Мисс Лу, при всем уважении, – замялся он, – Кажется, это не то, о чем вам стоит думать, отправляясь в Дарктон Холл. Не поймите меня неправильно, но если причины вашего вопроса лежат в искренней заинтересованности в его сиятельстве как в неком…хм… романтическом герое, то это совсем не подобный случай. К сожалению ли, к счастью, но я никогда не видел его сиятельство, чтобы судить о степени приятности его внешности. Да и, правду сказать, мало что в этом смыслю.

– А как же сэр Ридл? Он же видел графа, быть может, он говорил вам что-то об этом? – Попробовать стоит. Холт лишь покачал головой.

– Мисс Лу, оставьте подобные мысли. – Он по-отечески улыбнулся. – Вам предстоит большая работа, и, поверьте, она не будет простой. Все знают, как тяжело приходится на службе у молодого графа, но одно дело – языком молоть, а другое – проверять его жестокость на своей шкуре. Вам выпал шанс узнать о делах Дарктон Холла, так не упустите его, мисс Лу. – Низкий голос окутывал меня заботливым теплом, и я потупила взгляд. Он прав. – Милорду Одерли двадцать девять лет, и большего мне неизвестно. Сэр Ридл никогда не делился деталями его внешности.

Я молча кивнула. Как странно. Почему сэр Ридл спрашивается о его внешности, если уже встречался с ним? Быть может, хочет узнать, как на графа повлияла загадочная болезнь, если та имела место быть?.. Я предпочла закончить чтение, прежде чем пускаться в размышления.

«Дальнейшие вопросы будут задаваться по мере поступления вестей. Перейдем к связи, которую мы будем поддерживать на протяжении твоего пребывания в Дарктон Холле.

Каждое воскресенье слуги поместья отправляются в церковь. В подлокотнике деревянной скамьи в третьем ряду справа есть углубление. Ближе к стене. Оно надежно скрыто от случайных глаз и доступно лишь тому, кто о нем знает. Каждое воскресенье старайся являться на проповедь раньше остальных, чтобы успеть осмотреть наш тайник, там я буду оставлять тебе записки с местом и временем будущей встречи. В ответ ожидаю лишь срочную информацию, которую можно доверить бумаге, все остальное будешь докладывать мистеру Холту лично». – Я прикрыла глаза и повторила, как молитву: подлокотник скамьи в третьем ряду справа, подлокотник скамьи в третьем ряду справа, подлокотник скамьи в третьем ряду справа.

«Это для твоей безопасности. Как и твое новое имя – Джесси Лейтон. Старайся не вызывать подозрений и не попадаться.

И, напоследок, самое важное. Ничего не бойся, Луиза. Если твое поведение посчитают странным, если люди графа или он сам заподозрят тебя в шпионаже, отвечай, что ты работаешь на лорда Бэлла. Прошу тебя запомнить это имя – Лорд Уильям Бэлл, родом из Йорка, тучный мужчина, который носит парики, не снимая. Лорд Уильям Бэлл.» – Имя мужчины было выведено с особым нажимом. Лорд Уильям Бэлл – повторила я про себя.

«Его светлость не станет трогать тебя, если назовешь это имя, поэтому не бойся, и используй ближайшую возможность, чтобы оповестить меня о случившемся с помощью тайника.

Мистер Холт выдаст тебе два новых платья, двухнедельное содержание и рекомендательное письмо для камеристки. Она оповещена, что ты прибудешь на службу со дня на день.

Не стану желать тебе ума или смекалки, ибо тебе их не занимать. Пожелаю лишь то, что тебе действительно понадобится, Луиза.

Удачи.

Р.»

Я отложила письмо и глубоко вздохнула. Сколько новых сведений, которые обязательны к заучиванию. Вопросы, которые нужно расследовать, тайник, который нужно проверить, имя и характеристика человека, которую надо назвать, если меня поймают. Я поежилась от одной мысли об этом. Не поймают. Я буду осторожной и внимательной, не буду спешить. Буду аккуратно добывать сведения для сэра Ридла, а когда пойму, что моей жизни ничто не угрожает, начну осведомляться об убийцах, работающих на графа. Забывать о собственной цели не стоит, но распыляться на два опасных дела одновременно у меня не выйдет.

Остаток дороги прошел в заучивании письма, уютных беседах с мистером Холтом о Хэмпшире, обсуждении погоды и разглядывании местного края из окон кареты. Когда до поместья оставались считанные мили, время клонилось к полуночи. Чем ближе мы подъезжали – тем быстрее стучало мое сердце. Воображение рисовало страшные картины в тенях мелькавших деревьев, а серебряная луна зловеще поблескивала на мокрых листьях. Даже стук копыт стал неприятным – чавкающим, вязнущим, хлюпающим. Я глубоко дышала, стараясь успокоиться.

– Пожалуйста, не волнуйтесь. – Тепло сказал мистер Холт. – Стараниями сэра Ридла, камеристка уже хорошего мнения о вас, и с нетерпением ждет на вакантную позицию.

Я улыбнулась в благодарность за попытку поддержать меня, но глаза не подняла. Когда карета замерла, я испытала леденящий кровь ужас. Прекратился чавкающий стук копыт, остановилось убаюкивающее покачивание. Мои ноги будто пронзили тысячи маленьких иголочек, и они приросли к полу.

– Пора, Лу. – Сказал мистер Холт. Я не могла шевельнуться от обуявшего меня страха. Думай о своих сестрах. Думай о Джейн, которая читает тебе вслух отрывки из своих любимых романах. Думай о Жюли, играющей на фортепиано. Думай об отце, который хитро смотрит на тебя, выглядывая над утренней газетой, пока мама обсуждает вчерашний чай у Миссис Ле-Монт. Это все ради них. Чтобы вернуться.

Я решительно распахнула глаза и увидела несколько красных полумесяцев, оставшихся на ладонях. Проклятье. Я так сильно сжала руки, что следы от ногтей остались на коже. Ну, ничего, лучше так, чем расплакаться перед представлением новой камеристке. Я еще раз глубоко вздохнула и вышла из кареты в озябшую, сырую ночь. Она встретила меня резким порывом холодного ветра и ярким светом всевидящей луны. Мистер Холт передал мне сумку, платья, рекомендательное письмо для камеристки, а письмо сэра Ридла оставить не позволил. Он тепло сжал мою руку на прощанье, пожелав удачи, и я развернулась к массивным кованым воротам, за которыми возвышалось поместье Дарктон Холл.

Здравствуй, новый дом, – подумала я, и решительно направилась внутрь.

Глава 3

Острые шпили поместья протыкали тяжелую тучу, чернеющую прямо над домом Жестокого Графа. Я решила поспешить к входу, но обогнать дождь не удалось – туча все-таки разрыдалась крупными каплями, барабанящими по мощеной тропе. Проклятье. Я ускорила шаг. Хоть оглядеть территорию поместья не удавалось из-за шляпы, надвинутой на самые глаза, давящую опасность я ощущала кожей. Чувство липкого страха пропитывало одежду вместе с дождем, и я вздрогнула, когда черное небо разрезал раскат грома. Не очень-то приветливо ты встречаешь меня, Дарктон Холл. Но этого не достаточно, чтобы напугать меня. Я ничего не боюсь. С этой фразой, как с молитвой на устах, я бросилась бежать, подгоняемая ледяными пальцами ветра. Мощеная дорога сменилась песочной насыпью, а затем глиняной тропой – вязкой и размытой дождем. Тени деревьев сливались с ночной тьмой, и я бежала, почти не разбирая дороги. Первая же дверь, из-под которой сочился тусклый желтый свет, встретила настойчивый стук моего кулака. Открыли не сразу.

Из-за скрипучей двери выглянуло круглое лицо, и сероглазая женщина с едва скрываемым ужасом окинула меня взглядом с ног до головы. Огонек свечи в ее руке поежился под порывом ветра.

– Простите за столь поздний визит, – начала я, перекрикивая дождь. – Меня зовут Джесс, я прибыла на место служанки его светлости. – Тепло, обдающее мое мокрое тело, тянуло за собой в комнату. Глаза женщины закрылись в облегчении, она прижала руку к груди и распахнула передо мной дверь.

– Господь всемилостивый, как же ты меня напугала! Я уж думала, призраки все же явились по наши души! – воскликнула она. Я улыбнулась ее простоте и дружелюбному тону, но замечание о призраках заставило насторожиться. – Чего стоишь? Заходи скорее, а то ведь вымокла до нитки, так и захворать недолго. – Крепкая рука затащила меня внутрь и захлопнула дверь.

Жар печи сразу же обнял озябшие плечи, и я вдохнула тепло полной грудью, пытаясь унять дрожь. Назойливый звук дождя остался снаружи, так же, как и вязкая темнота, и мой страх быстро отступал. Я оказалась на кухне. Разделенная огромным столом прямо посередине, комната представляла собой большое пространство, наполненное чанами и сотейниками, чайниками и заварниками, противнями и блюдами, кружками, приборами. Расставленная аккуратными рядами, посуда блестела чистотой, и даже на столе не было ни одной крошки. Такой порядок заставил невольно вспомнить кухню в гостевом доме, где всегда царил так называемый «творческий бардак», необходимый для работы кухарок. Огромная печь, видимо, затопленная до ужина, все еще отдавала свое тепло и запах свежеиспеченного хлеба. Белокурая женщина средних лет, облаченная в простое платье прислуги, налила полную кружку дымящегося напитка и протянула мне.

– На, пей, а то заболеть перед началом службы не хватало. – Дрожащие пальцы с благодарностью приняли из ее рук напиток, и я принюхалась. Нос наполнил терпкий аромат мяты, липы и бергамота. Я сделала несколько глотков и, после одобрительного взгляда женщины, опустилась на стул поближе к печи.

– Как, говоришь, тебя звать?

– Джесс. – Я назвала придуманное имя без тени сомнения, удивляясь, насколько тонким и безжизненным звучал мой голос в сравнении с незнакомкой. Да и выглядела я, пожалуй, жалко: насквозь промокшее платье, испачканное грязью до самых колен, растрепанные волосы, прилипшие ко лбу, раскрасневшиеся от бега щеки и замерзший кончик носа.

– Я – Бекки, – сказала она, наполняя кружку для себя и опираясь на стол. – Горничная. Стало быть, будем вместе работать! – Улыбнулась она. – Славно. А то давно пора штат расширять, да миссис Клиффорд от каждого желающего нос воротит, мол, не подходит. Будто многие у графа служить хотят! Не выбирать надо, а с распростертыми объятиями принимать всех и каждого! – усмехнулась она и сделала глоток напитка.

– Правда? По словам моей госпожи, миссис Клиффорд показалась ей довольно милой в переписке. – Соврала я.

– То в переписке. В жизни она суровая, своенравная женщина, да ведь и похуже видали. Верно я говорю? Ты к нам откуда? У кого служила?

– У госпожи Уиллоби. – Без запинки ответила я, вспоминая рекомендательное письмо, которое передал мне сэр Ридл. – Была личной горничной вдовствующей леди. – Я сделала глоток дымящегося напитка и ощутила приятное тепло, растекающееся внутри. – К сожалению, она захворала и была вынуждена переехать к своему сыну в Йоркшир, тот пожелал о ней заботиться. Хотела взять и меня с собой, да только… – я потупила глаза, планируя, как разыграть нужную карту и вывести Бекки на разговор. Должно быть, непросто будет выпытывать нужные сведения, если в доме за лишнюю болтовню действительно лишают языка. – … Да только я не захотела. Говаривают, сын ее – суровый помещик, и нести службу у него ох как тяжко. – Я подняла осторожный взгляд на Бекки, а та, прыснув, звонко рассмеялась мне прямо в лицо.

Сработало?..

– Ну ты даешь, – сказала Бекки сквозь смех. На ее глаза навернулись слезы, а лицо раскраснелось. – Не захотела служить суровому лорду, а в Дарктон Холл – за милую душу приехала? – волна хохота вновь накрыла ее, и я испугалась, что кто-нибудь нас услышит. И оказалась права! Уже в следующую секунду дверь, заскрипев, отворилась, и вместе с холодом внутрь юркнул высокий юноша.

– Бекки! – недовольно прыснул он. С черных кудрей стекала вода и тонкими струйками катилась по смуглому лицу. Капельки задерживались на высоких скулах, в ямочке над верхней губой и над волевым подбородком. – Твой хохот с конюшни слышно, хочешь весь дом разбудить?! Был бы хозяин в поместье, не сносить тебе головы! – его голос с высоких тонов перешел на шепот. Бекки, держась за живот, сделала несколько порывистых вдохов и вытерла смешливые слезы, скопившиеся в уголках глаз. – Что случилось? Неужто скоморохи приехали на сезон раньше, не дождавшись рождества? – юноша так до сих пор и не взглянул в мою сторону. Наверное, тень от печи скрывала меня, что давало возможность бесстыдно рассматривать странную парочку, стоявшую у стола.

Юноша был высок и крепко сложен. Мокрая рубаха облепила широкие плечи и мускулистый торс, темные глаза недовольно блестели в свете свечи. Даже Бекки, показавшаяся мне крупноватой, была на две головы ниже молодого человека. Ее волосы оплетали голову золотой косой, серые глаза смеялись, а крепкие руки всплеснулись в красноречивом жесте.

– Да как же ту не смеяться? – она понизила голос, прислушавшись к незнакомцу, – Новая горничная! Говорит, к какому-то господину отказалась ехать служить, потому что он суров, а сюда вот приехала! – Одну руку она прижала ко рту, чтобы вновь не расхохотаться, а другой показала в мою сторону. Темные глаза сверкнули на меня и юноша вздрогнул.

– Всевышний, чего же ты там прячешься? Я тебя и не заметил. – Я поднялась и вышла к столу, оставив промокшую шляпу на стуле. Локоны, прилипшие ко лбу, на свету вспыхнули рыжим цветом, и глаза юноши округлились, будто он увидел призрака. Наверное, выглядела я не менее устрашающе.

– Извини, что напугала тебя. Я грелась в тепле печи. – Я попыталась дружелюбно улыбнуться, но получилось, должно быть, скверно. Симпатичное лицо незнакомца выражало недоумение.

– Это Джесс. – Сказала Бекки. – Прибыла на службу. А это Джек – представила она молодого человека. – Конюх его светлости. – Джек едва заметно кивнул, вынырнув из своего странного оцепенения. Я решила воспользоваться мимолетной паузой, чтобы задать волнующий вопрос.

– Я что-то не так сказала?

– Сказала все так, да вот только поступила странно. – Серые глаза заговорщицки блеснули. – Не местная? – Я отрицательно мотнула головой.

– Тогда ясно.

– Что ясно?

– Что к милорду Одерли в услужение пошла. – После этих слов Бекки получила локтем в бок от Джека.

– Думаешь… не стоило?

– Стоило, не стоило – то тебе решать, да только …

– Бекки! – Джек одернул ее на полуслове. Черные кудри пружинисто подскочили, спадая на его лоб.

– Что Бекки? Все равно ж завтра же все узнает, глаза и уши-то при ней! Девочка в богатом доме была личной горничной знатной госпожи, должна же знать, что здесь не видать ей пуховых перин и атласных нарядов! А если еще и слухами ее пугать начнут? Сбежит, как наша Лора! – огрызнулась она. От ее слов во мне встрепенулся страх. Что за Лора?

– По всему графству болтают – она наклонилась ко мне ближе и понизила голос, – мол, милорд Одерли – злой человек. Жестоким Графом называют, небылицы всякие приписывают. Ну, простой народ – словоохотлив, и слухи ползут по деревням быстрее чумы. Да только хорошо, что ты раньше ничего не знала, иначе бы в услужение не приехала, а ведь все те разговоры – пустые. Хозяин наш – джентльмен, и зазря наказывать прислугу не будет. – Я нахмурилась, ожидая услышать совсем другое.

– Зазря?

– Ну, по пустякам не колотит, на улицу не погонит, если плохо лестницу мелом натрешь. Поколотить, конечно, могут, но это по указке миссис Клиффорд, а она работу проверяет очень тщательно. Уж если сказано до блеску светильники намыть, будь уверена, поднесет к свече и будет каждый проверять, как блестит. Если плохо – то до ночи будешь перемывать и похода в деревню лишишься. Работать надо много и усердно, и покоев личной горничной у тебя не будет, зато едой и жалованьем граф никого не обижает. Разумеется, есть у него свои странности, да только у кого ж их нет, верно я говорю? – Я охотно кивнула, впитывая каждое слово.

– И какие странности у моего нового господина? К чему быть готовой? – я улыбнулась Бекки, пытаясь расположить к себе.

– Не любит болтунов и сплетников. – Джек порезал меня взглядом. – Поэтому расскажи лучше, откуда сама к нам приехала и кому служила. – Он смягчился и понизил голос. – А про графа лучше лишний раз не расспрашивай. Не все в поместье такие дружелюбные, как мы. – От этих слов по моему позвоночнику пробежал ледяной холодок. Но я не подала виду и не отвела взгляд.

– Джек у нас слишком осторожный, – закатила глаза Бекки, – но это не повод так пугать новую прислугу! Ничего страшного в нашем хозяине нет, но, он и вправду не любит лишней болтовни. Оно и не удивительно, когда о тебе такая дурная слава ходит, следить за чужими языками станешь пристальнее, чем за своим. – При упоминании языков я содрогнулась.

– Поняла, никаких сплетен и болтовни. – Джек одобрительно кивнул, а Бекки прыснула смехом.

– Совсем разговаривать тебе не запретит никто, только о милорде плохо не говори. Да оно и несложно будет – его светлость редко можно увидеть, а зачем же плохо говорить о господине, которого и не видела никогда?

– Как это, редко видеть… разве он не проживает здесь постоянно? – удивилась я, не припомнив упоминаний о любых других домах Графа Одерли из письма сэра Ридла. Зато слова Джека о том, что хозяина сегодня нет в поместье, всплыли в моей памяти.

– Проживает, да только использует для жизни лишь северное крыло – покои, кабинет, малая столовая, выход в сад. Такое здоровое поместье, а он лишь треть использует, расточительство!– Возмутилась Бекки. – А в само северное крыло не всех слуг направляют, а те, кто там работают, сами сетуют, что графа видели едва ли пару раз за всю службу. Нелюдим он. Абигейл – прислуживает графу в столовой, однажды рассказала, как его светлость… Ай! – Она резко прервалась и стала потирать плечо, которое за секунду до этого ущипнул Джек. – Всевышний, ты зачем щиплешься? Я тебе что, индюшка обеденная?

Я прикусила губу от досады, решая, что нужно как можно скорее втереться в доверие к Бекки. К Джеку тоже, если он – осторожный хранитель местных тайн и нравов, запрещающий всем болтать направо и налево, значит, точно что-то знает. Я выдохнула и легко рассмеялась его выходке. Получилось довольно естественно.

– Камеристка завтра тебе все расскажет, – обратился ко мне Джек, – а до того тебе нужно отдохнуть и… ну… привести себя в порядок. – Кажется, он смутился, оглядывая мои растрепанные волосы. Я улыбнулась, поставив пустую кружку на стол.

– Ты прав, Джек, спасибо. Еще раз извини, если напугала тебя. – Его лицо потеплело, а в уголках губ появились ямочки. Он милый. – Обещаю, завтра я буду меньше похожа на призрака, и больше пугать тебя не стану. Только если намеренно. – Бекки вновь прыснула смехом, и Джек улыбнулся. Легкая победа.

– Пойдем, – служанка направилась к выходу с кухни, прихватив подсвечник. – Покажу твое место и таз для умывания.

Я благодарно кивнула Джеку, одарив его интригующей улыбкой, и, подхватив сумку, выбежала вслед за Бекки.

…

Жесткие простыни холодили кожу. Глядя в дощатый потолок чердака, я старалась унять головокружение от нахлынувших сведений и принять тот факт, что теперь у меня новый дом и новое имя. Опять.

Под мирное сопение четырех соседок, с которыми я делила тесную комнатку под самой крышей, я пыталась распутать ниточки вопросов, роящихся в моей пытливой голове. Эти ниточки, мои первые знания о Дарктон Холле – ключ к возвращению в прошлую безбедную жизнь. Я прикрыла глаза.

Почему граф нелюдим и даже слуги его видят редко? Не поэтому ли сэр Ридл интересовался его внешностью?

Слухи о нем, по словам Бекки – это неправда, и милорд – не такое больше зло, как его камеристка. Откуда тогда берутся эти слухи? Почему он их не опровергнет? Или Бекки врет, чтобы я не сбежала?

Лора, сбежавшая горничная. Что заставило ее покинуть Дарктон Холл?

Графа сейчас нет в поместье. Где он?

Джек всячески намекал Бекки не болтать, и меня предупредил не делать того же. Что бывает с теми, кто нарушит это правило? Каково наказание за сплетни?

Я сглотнула и прижала язык к нёбу. Мой драгоценный язык, ни за что с тобой не расстанусь – решила я и расхрабрилась. Надо составить план. Надо понять, как найти ответы на все мои вопросы, сохранив при этом и язык, и жизнь.

Завтра я встречусь с камеристкой, буду милой и услужливой, постараюсь произвести хорошее первое впечатление. Вряд ли получится так сразу узнать, как попасть на службу в северное крыло, но я что-нибудь придумаю.

Джек. Я должна под любым предлогом наведаться в конюшню и закрепить нашу дружбу. Хочу, чтобы он доверял мне. И еще раз посмотреть, как забавно подпрыгивают его кудри.

Я ехидно усмехнулась своим мыслям. Хороша шпионка, раз в первую же ночь думает о волосах случайного конюха. Конечно, свою безопасность и будущее я ставлю превыше всего, но приятное тепло растеклось в груди от мысли, что я смогла заметить в мужчине что-то привлекательное, после того как…

Я резко отдернула себя. Ну нет. Я в новом доме, с четким заданием, которое надо выполнить безупречно, остаться не пойманной и непогрешимой, сохранить язык и жизнь. Я не позволю мыслям о трагичном прошлом сбить меня с пути. Особенно учитывая, что именно это прошлое и стало причиной всего вороха проблем, которые, в конечном итоге, и привели меня сюда – в мрачный, полный загадок Дарктон Холл. Я сумею выпутаться, сумею услужить сэру Ридлу, найти людей Жестокого Графа и заказать им убийство моего трагичного прошлого.

Оно больше не будет причиной моего бедственного положения. Я смогу вернуться домой, в высшее общество, стать той Луизой, которой когда-то была. Я все смогу. И тогда, когда я верну себе все, что он у меня отнял, я приду к нему на могилу и выплюну в нее слова:

Я проклинаю тебя на вечные муки в аду, Питер Нордфолк.

Глава 4

Нас подняли из холодных постелей до первых тусклых лучей. Быстро умыться ледяной водой, от которой защипало щеки, наспех надеть платье и передник, подвязать волосы под чепцом и выбежать вниз – вот и все, что я успела за отведенные пять минут сборов. Десятки одинаковых голов, покрытых кипельно-белыми чепцами, стремительно стекались к сердцу поместья – у подножья парадной лестницы. Сколько же здесь прислуги! Около сорока горничных, с десяток лакеев, камердинер, дворецкий, пять кухарок, и еще несколько человек, работу которых было сложно предположить, основываясь лишь на внешнем виде. Все эти люди выстроились ровными рядами, согласно статусу, и я шмыгнула в шеренгу таких же «белых чепчиков», не желая привлекать к себе внимание.

Все задорно перешептывались. Видимо, общий сбор в Дарктон Холле – один из немногих моментов, когда вся прислуга может побыть вместе и поделиться жалобами и новостями. Я навострила уши и старалась разобрать среди гомона шепотков отдельные слова.

– …этот светловолосый лакей – такой душка!

– …что, говоришь, за мазь такая, которой ты руки мазала?

– …а если опять камин чистить, я точно задохнусь!

– …как буду в деревне, обязательно к нему обращусь…

– …господина же нет, для чего каждый день собираться?

Я сосредоточилась на последней услышанной реплике и попыталась отделить возмущенный женский голос от остального ропота. Получилось не сразу.

– Сейчас нет, а к полудню объявится! Сама знаешь, как внезапно он прибывает!

–Жаль только, что о его отъездах нам не сообщают, а то я на той неделе до такого блеску серебро натерла, а толку-то! Лежит себе, пылится, на стол-то не накрывают…

Значит, граф отсутствует больше недели. Знал ли об этом сэр Ридл? Быть может, мой приезд сюда во время отсутствия господина – вовсе не совпадение? Поток мысленных рассуждений рассеялся звонким стуком каблуков по мраморному полу. Голоса прислуги моментально стихли.

К нам направлялась прямая, как палка, пожилая женщина, облаченная в скромное черное платье. Идеальная осанка, сжатые в тонкую линию губы и колючий взгляд – от нее хотелось отойти подальше и поежиться. Седые волосы собраны в аккуратную прическу, вокруг маленьких глаз и поджатых губ залегли глубокие морщины. Холодным взглядом женщина обвела прислугу. Захотелось спрятаться за спины впереди стоящих девушек, но я сглотнула свои опасения и не отвела глаз.

– Хватит болтать. – Отрезала женщина. Голос эхом отразился от стен, оставляя на них ледяной иней, и отскочил прямо в меня. – План работ на сегодня. – В морщинистых руках, знавших тяжелую работу, зашелестел лист бумаги.

– Кухня: ужин согласно меню. Обед готовить не нужно. Кэтти, Джейн, Мэри – пыль на первом этаже. Бэт, Эбби, Гвен, Долли – гобелены в галерее. – У моего левого плеча раздался грустный вздох, но один лишь ледяной взгляд камеристки произвел на девушку такое впечатление, что та, кажется, совсем перестала дышать. – С позволения всех, кто не хочет вместо завтрака отправиться в воспитательную комнату… – она обвела глазами слуг, – …я продолжу. Бенджамин, Алек, Джон – камины. Дуглас, Айзек, Лорри…

Перечисление имен слуг и их обязанностей на сегодня заняло не меньше десяти минут. Все это время я старалась запомнить количество дел, помещений, названий, которые слышала, но неизменно вздрагивала, когда камеристка называла имена на букву «Д». Мое новое имя «Джесс» так и не было произнесено ее ледяным, звучным голосом, даже когда бумажный лист исчез в складках платья.

– Это всё. Можете отправляться завтракать и приступать к работе. Новая горничная, прибывшая вчера ночью, прошу, останься.

Ровные шеренги людей вмиг рассыпались в разные стороны, оставляя меня одну напротив этой чопорной леди. Серые, с поволокой глаза, врезались прямо в меня, от чего мурашки побежали вдоль позвоночника. Встреться мы в моей прошлой жизни, вы бы первая отправились в воспитательную комнату, что бы это ни было – подумала я про себя, и первая сделала шаг навстречу камеристке.

– Джесси Лейтон. – Представилась я в ответ на ее вопрос и легко поклонилась. Колючие глаза оценивающе осмотрели меня снизу вверх, и женщина, не говоря ни слова, развернулась на каблуках и звонко зашагала по коридору. Прямая, как палка. Я поспешила за ней.

– Меня зовут миссис Констанция Клиффорд, я – камеристка его светлости Графа Одерли. – Заговорила она, не останавливаясь. – Ее звучный голос прерывался стуком каблуков, и я старалась успеть как за потоком ее быстрой речи, так и за размашистым шагом. Удивительно, как женщина в столь почтенном возрасте может быть столь быстрой! – Итак. – Продолжила она. – Подъем в пять часов, отбой – в полночь. Общий сбор, на котором ты присутствовала сегодня – в пять часов пятнадцать минут. Затем следует завтрак, далее ты будешь приступать к работе. – Я семенила вслед за миссис Клиффорд, внимая каждому слову. Я помнила, что нужно показать себя с лучшей стороны, и только это удерживало меня от разглядывания интерьеров холодного поместья. Мне бы хотелось остановиться у каждого огромного окна, каждой картины, фарфоровой вазы, разглядывать вид осеннего сада и хрустальные люстры. Вместо этого я лишь мельком улавливала холодную цветовую палитру стен и бегло отмечала количество дверей в коридоре, под ледяной голос камеристки.

– Обед – с полудня до часу, ужин – с восьми до девяти. Ванна раз в неделю по субботам, в воскресенье – церковь и выход в город для тех, кто хорошо выполнял свою работу в течение недели. – Я коротко кивнула, отмечая, что в церковь мне непременно нужно попадать каждую неделю. Не смотря на то, что Бог давно оставил меня. Камеристка резко остановилась, будто услышала мои мысли, и я чуть не врезалась в распахнутую ею массивную дверь.

– Пройдем в кабинет.

Фигура в черном платье исчезла в тесной, но светлой комнате. Я шмыгнула за ней. Кивком головы она предложила сесть за стол, напротив себя, я вновь повиновалась, не задавая вопросов.

– Твои бумаги. – Она протянула руку, не поднимая глаз. Я лишь на секунду задумалась, но потом поняла, что она имеет в виду, и достала из кармана передника фальшивое рекомендательное письмо.

Миссис Клиффорд бегло пробежала глазами по аккуратным строчкам, которые, я уверена, не могли вызвать никаких подозрений, а затем убрала листы в ящик своего стола.

– Личная горничная. – Хмыкнула она. – Стало быть, тяжелой работы не знаешь? – пытливый взгляд врезался мне прямо в душу. Как поступить? Уверена, здесь перед ней пресмыкаются, боятся, трепещут перед каждым словом, а от этого допускают ошибки и вызывают лишь гнев, но никак не сострадание. Так я не смогу ей понравиться. Нужно выделиться и запомниться, чтобы получить место в северном крыле и быть ближе к милорду Одерли. К Жестокому Графу.

Я выпрямила спину, аккуратно сложив руки на коленях, мой взгляд – спокойный и серьезный, смотрел прямо в лицо женщине. Я легко улыбнулась, как настоящая леди, коей была когда-то, и заговорила. Ровно и уверенно.

– Это не так, миссис Клиффорд. – Тень удивления скользнула по ее лицу. – До того как стать личной горничной госпожи, я долго время была в штате прислуги поместья. От того мои руки не боятся грубой работы, я крепка и вынослива, даже если мой внешний вид не внушает таких мыслей. В поместье леди Уиллоби я с раннего детства натирала лестницу, мыла полы и окна, выбивала ковры, чистила гобелены. Иногда помогала на кухне. Когда госпожа заболела… – я на миг опустила глаза, стараясь убедительнее передать свое горе от разлуки с вымышленной леди. – Только мне она доверяла стирать свое белье, поэтому со стиркой я также знакома.

Миссис Клиффорд чуть наклонила голову, оценивающе рассматривая меня. Стирка – самое чудовищное, сложное и отвратительное занятие из всех, чем только может заниматься прислуга. Прачкам приходится стоять над кипящими котлами дни и ночи, задыхаясь в парах отбеливающих и красящих веществ. Кожа на их лицах уже через полгода сморщивается и покрывается красной коркой, а о руках я и вовсе умолчу… Прачку сразу можно узнать по рукам. Благо, мои собственные ладони не так пострадали во время тяжелых работ в гостевых домах и постоялых дворах, но былую аристократичную бледность и изящество им никогда не вернуть.

– Хорошо. – Ответила миссис Клиффорд, явно впечатленная моим ответом. – Есть ли проблемы со здоровьем? Болезни? Аллергии?

– Я полностью здорова. Аллергий на чистящие средства нет, пищевых – тоже. Единственная непереносимость – мак.

– Мак?

– Да, миссис Клиффорд, на цветы и семена мака. Начинаю задыхаться. – Камеристка кивнула, задумавшись о чем-то своем.

– Умеешь ли ты писать, читать, считать? – вынырнула она из своих раздумий через пару мгновений.

– Я хорошо считаю, могу делить и даже умножать до сотни. Читать и писать не могу. – Возможно, через чур уверенно ответила я. Господь, какая наглая ложь. Но это ложь во благо – доверие к безграмотной прислуге будет больше. Не читает, а значит, не сможет узнать письменные секреты. Не пишет, значит, не сможет их тайком передать.

– Сегодня займешься полами на втором этаже. От лестницы направо по коридору, включая все комнаты. Перестелешь постели в спальнях и вытрешь пыль в гостиных. Я проверю твою работу вечером. – Миссис Клиффорд удовлетворенно кивнула. – Платье подберешь в шкафу позади себя, позавтракаешь, и за работу. Но сначала, несколько правил. – Ее тон стал еще серьезнее.

– Твой внешний вид всегда должен быть безупречен – чист и опрятен. Опоздания и просыпания недопустимы, так же как и отлынивание от работы или недостаточное ее выполнение. За такие проступки милорд Одерли жестоко наказывает. Походы в церковь – обязательны, в город – по желанию. Прежде чем уйти, нужно оповестить меня лично. Распространение любых сведений о поместье за его пределами карается увольнением со службы. Это понятно?

Я закусила губу от волнения, но сумела быстро отдернуть себя и собраться. Конечно, я знала, что она запретит болтать. Но чтобы так сразу в лоб… Хорошо, что не упомянула отрезанные языки. – Конечно, миссис Клиффорд. – Кивнула я.

– Хорошо. Это все. – Сказал она. Я поднялась со своего места и уже открыла рот, чтобы поблагодарить камеристку, но она продолжила. – И, Джесс… – ее взгляд скользнул от моих глаз вверх, ко лбу, и остановился там. Понадобился миг, чтобы понять, в чем дело, и я быстро заправила непоседливый рыжий локон под чепец. Она вновь кивнула.

– Благодарю вас, миссис Клиффорд. – Я услужливо поклонилась камеристке, когда та уже поднималась со своего места, убрав все бумаги со стола в ящик. Ничего не сказав в ответ, она покинула комнату, чтобы я могла переодеться.

За ней затворилась дверь. Несколько секунд я стояла посреди холодного кабинета, освещенного тусклым осенним солнцем, аккуратно укладывая все мысли в голове, одну на другую. Граф отсутствует уже неделю. Миссис Клиффорд – чопорная, холодная и опасная. Сегодня я должна убрать половину второго этажа самостоятельно, чтобы доказать ей, что я не тепличная личная горничная, которая только и знает, что убирать платья госпожи и набирать ей ванну. Я даже хуже. Я и есть та самая госпожа, которой всю жизнь заплетали волосы, набирали душистые ванны и помогали шнуровать корсеты. Я усмехнулась этой мысли, не забыв отметить, что это все вновь будет моим, если не буду глупить. А я не буду глупить.

Я ринулась к столу камеристки и дернула ящик, в который она убрала все бумаги, лежащие на столе. Заперто. Проклятье. Подергав за ручку еще несколько раз, я окончательно убедилась, что провести обыск у меня не получится, но отложила необходимость раздобыть ключ на отдельную полочку у себя в голове. Что же такое нужно запирать в столе даже от простой служанки, которая не умеет читать? Что вы скрываете, миссис Клиффорд?…

***

С губ слетел усталый вздох. Я отерла капли пота со лба и оглядела масштабы выполненной работы. Не густо. Спустя часы усердной работы, коридору, полы которого должны быть начищены до блеска, не было видно конца. Колени начали ныть, спина – затекать от неудобной позы и холода. Глаза щипало от едкого запаха чистящего средства. Не сдаваться и не отчаиваться. Это все ради моего будущего! – подумала я, и, окунув щетку в ведро с мыльной водой, с новой силой принялась тереть деревянный пол. Дощечку за дощечкой. Пока не увижу в каждом кусочке паркета свое отражение. Быстрые движения с нажимом сменялись протиранием пола сухой тряпкой, а затем повторялись вновь. Это ради меня. Ради Джейн. Ради Жюли. Ради папы с мамой. Именно в таком порядке. Я могла понять отца за то, что не смог помочь в моем горе, ведь я сама была виновата в своих страданиях. Но то, что мама сплела целую сеть хитроумной лжи, чтобы не подставить репутацию двух других дочерей под удар из-за моего поступка… Это до сих пор больно кололо под ребра.

Ее ложь. Именно ее ложь положила начало моему плану отмщения. Как складно из ее уст по всей Англии лилась история о моем счастливом замужестве с доблестным Питером Нордфолком. Моим растлителем. Предателем. Лжецом и последним ублюдком, который не заслуживает ничего, кроме смерти. По легенде, сочиненной матерью, который год мы с мужем коротали во Франции по долгу его кавалерийской службы, а потому не появлялись в обществе. Наглая ложь. Движения щеткой становились все агрессивнее, будто я пыталась стереть с пола следы своего неисправимого прошлого. Ей поверили. Все решили, будто юная леди Луиза Ле Клер действительно поспешно сочеталась браком с лордом Питером Нордфолком, и счастливо проживает во Франции, где стоит его кавалерийский полк.

Последнее письмо от Джейн я получила полтора года назад, после чего решила не подвергать нас обеих опасности. Меня – риску быть раскрытой, ее – быть уличенной в связи с падшей сестрой. Ей нужно думать о себе и своей репутации, раз прошлая помолвка со знатным лордом расстроилось. По моей вине. Из-за моего побега. Не стоит ей вести переписку со мной… Тем более, много я рассказать ей не могу – только то, что я жива и здорова, при деле, и совсем скоро придумаю план, как мне вернуться домой. Разумеется, после ее замужества, которое, пока что, так и не наступило. Милая, добрая, хорошая Джейн… моя любимая сестра.

Перед глазами, в отражении блестящего пола, вместо моего бледного и осунувшегося образа предстала сестра. Светлое, со свежим румянцем лицо, обрамленное золотыми волосами, в которых путается солнце. Любимая Джейн. Подушечками пальцев я ласково провела по безжизненным деревянным дощечкам. Я ни за что не поставлю тебя под удар второй раз. Обещаю не испортить твою судьбу, ты будешь счастлива в браке с тем, с кем пожелаешь, а я вернусь лишь после того, как буду признана вдовой. Но для этого нужно хорошо постараться.

Я продолжала скрести полы, не смотря на ломоту во всем теле, и достигла конца коридора только когда звон колокольчика призвал слуг на обед. Голода я не чувствовала. Завтрак, состоявший из каши на воде и одного яйца, хоть и был пресным, зато очень сытным, а поэтому я решила убрать еще одну комнату до того, как отправлюсь обедать. Из шести дверей, тянущихся по обеим сторонам коридора, я выбрала ближайшую и легонько толкнула.

Передо мной предстала спальня в холодных голубых тонах. Массивная кровать с балдахином, выполненная из темного дерева, туалетный столик, ширма, камин, комод, и даже дверь, ведущая, должно быть, в личную ванную. Я устало вздохнула. Одна эта комната была богаче, чем весь наш родовой дом в Беркшире. Если бы отец только мог приручить свою страсть к картам… Соберись, Луиза. Ты здесь для работы, а не чтобы пускаться в воспоминания былой жизни. Я кивнула сама себе и приблизилась к кровати, чтобы перестелить белье, как велела камеристка, но застыла на месте, когда в меня впились два светлых глаза.

Женщина. У окна стояла служанка, держащая в руках массивную бархатную штору, которую, должно быть, только что сняла, чтобы отнести прачкам. Ее безжизненные глаза испуганно смотрели на меня, будто не ожидали увидеть в поместье живую душу. Я легко улыбнулась, хотя служанка и напугала меня.

– О, прости, не знала, что здесь кто-то есть. – Сказала я как можно дружелюбнее, чтобы смягчить этот испуганный взгляд. – Я могу убрать спальню позже, когда ты закончишь. Или я не помешаю?

Ссохшиеся руки прижали штору крепче к груди. Женщина отрицательно мотнула головой, а затем кивнула на кровать. Я непонимающе проследила за ее взглядом.

– Это значит… не помешаю? – уточнила я, и женщина безмолвно кивнула. Почему она не отвечает мне?…

– Отлично. – Как можно дружелюбнее сказала я. – Вдвоем уж точно веселее, а то за все утро не встретила не единой души. Уж подумала, что миссис Клиффорд намеренно отослала всех со второго этажа, чтобы посмотреть, как я без посторонней помощи смогу убрать целое крыло. – Я легко хохотнула, с трудом снимая массивное покрывало с кровати. Складки тяжелой ткани с шумом упали на пол, а я подняла взгляд на свою собеседницу. Хотя таковой ее было назвать сложно, ведь мою реплику она вновь проигнорировала, продолжив снимать с карниза тюль.

– Здесь так холодно, – я решила зайти с более безопасной темы, нежели обсуждение камеристки. – Неужели господин совсем не топит камины? – Простынь с постели отправилась на пол вслед за покрывалом. Женщина молчала, даже не обернувшись на меня. Так, ну все, это уже выходит за рамки любых приличий. – Я вот люблю, когда тепло, и моя прошлая госпожа любила. С приходом осени камин в ее покоях не угасал ни на минуту. Его светлость не отличается теплолюбивостью?

Наконец, безжизненные глаза служанки обернулись ко мне. В них ярким пламенем вспыхнуло раздражение. Она кивнула мне на постель и начала быстро сматывать тюль в руках, прежде чем отправить его в корзину. Я непонимающе уставилась на нее, перестав заниматься бельем. Да что с тобой не так?

– Прости, я что-то не так сказала? – Нет ответа.

– Я прибыла только вчера ночью, еще ни с кем не успела познакомиться… – Нет ответа.

– Меня зовут Джесс. – Нет ответа.

– А как твое имя? – Ее глаза наконец разгорелись злостью, она ловко подхватила корзину с тяжелыми шторами и посмотрела на меня.

А затем издала звук. Откуда-то изнутри гортани вырвался утробный рык, выражающую ее злость и досаду одновременно. Звук был настолько неестественным и пугающим, что я примерзла к месту, на котором стояла. Глаза мои расширились от ужаса, а горло сковал страх.

Женщина с корзиной направилась прочь из спальни, но мне удалось выпасть из оцепенения и неловко схватить ее за предплечье.

– Подожди, – умоляющее попросила я. Ее светлые глаза с поволокой грозно смотрели мне в душу. – Так это… Это правда? – голос дрогнул.

Долгие секунды молчания я наблюдала, как меняется выражение ее лица. С раздосадованной злобы, будто она хотела отмахнуться от меня, как от назойливой мухи, до жалости, как к брошенному в зимнюю ночь щенку. Ее глаза печально опустились, сжатые губы расслабились, и с них слетел усталый вздох. Она вновь посмотрела на меня уже совсем другим, по-человечески теплым взглядом и, прежде чем покинуть покои, коротко кивнула.

Мой желудок поднялся куда-то к горлу. Затошнило. Оставшись одна в холодной комнате, стоя посреди груды постельного белья, я испуганно смотрела в одну точку. Туда, где только что стояла немая служанка.

У нее нет языка. – Единственная мысль, которая звучала в пустоте головы.

У нее нет языка.

***

Я забыла, как дышать.

Грудь больно сжималась, умоляя вздохнуть, но я не могла. Словно только сейчас на плечи рухнуло грузное осознание того, куда я попала.

Дарктон Холл – логово дьявола.

Разве мне не говорили об этом? Разве слухи не предупреждали? Почему я с головой бросилась в этот омут, решив принять предложение сэра Ридла, даже зная обо всех этих россказнях?..

Потому что надеялась, что это лишь слухи.

Затошнило. В глазах заплясали чёрные точки и только тогда я шумно вдохнула полной грудью, да так сильно, что жесткая ткань платья натянулась на груди. Ошибка. Если после того, как задержать дыхание, резко и глубоко вздохнуть, то может закружиться голова. Как жаль, что этот полезный совет своей матушки я вспомнила слишком поздно, за миг до того, как осесть на хозяйское ложе в поисках опоры.

Как забавно. Мама наставляла меня по поводу дыхания, чтобы я не валилась в обморок перед кавалерами, или чтобы грудь красиво вздымалась, выгодно подчеркивая наряды. Видела бы она меня сейчас…

Я сделала ещё один, более короткий вдох, и ухватилась за ниточку связи с настоящим, которую он с собой принес. Ещё несколько вдохов, и голова перестала кружиться, точки – плясать, и я вновь поднялась на ноги в благодарности, что никто не стал свидетелем этой сцены моей позорной слабости.

На негнущихся ногах, не забыв про корзину с бельем, я отправилась в прачечную, а затем, отказавшись от обеда, выскользнула на улицу. Холодный ветер приветственно обнял плечи и задорно подхватил вновь выбившийся рыжий локон. Несколько мгновений на промозглом крыльце чёрного входа, и страх начал отступать. Стало легче.

Думай, Луиза. – Пронеслось в голове, пока глаза цеплялись за серый пейзаж внутреннего двора. Вчера я прибыла в такой спешке и так поздно, что страх, колотящий в грудь, не дал ничего рассмотреть. И, может быть, оно и к лучшему, ведь рассматривать было особо нечего: барабанящие по грязевым тропинкам капли, деревянные ящики, нагроможденные у стен, колодец, несколько курочек, за которыми бегает кухарка. Похоже на двор второго гостевого дома, в котором я работала, только втрое больше. И в сто крат опаснее.

Что я наделала?…

Что, если меня поймают? Что, если лишат языка? Как я вернусь домой и предстану перед родителями, не в силах молвить ни слова? – в сознании прозвучал утробный рык, которым бросилась в меня служанка, и я закрыла глаза. Тошнота вновь начала подниматься к горлу, поэтому я прижала руку к животу и попыталась размеренно дышать. Нужно успокоиться. Я открыла глаза и сосредоточилась на кухарке, которой удалось поймать менее проворную курицу. Ее мозолистые руки ловко сомкнулись вокруг небольшого птичьего тельца.

Если я сбегу, простит ли меня сэр Ридл? Как это на нем отразится? Посчитает ли меня трусихой? Лишит ли меня покровительства? Или сочтет предательницей?…

Металлический лязг рассек холодный воздух, и я вздрогнула. Топор глухо вонзился в деревянный пень, с которого стекали струйки крови. Голова курицы, которая ещё пару секунд назад бегала по двору, откатилась в сторону, а тело сжималось в крепких, красных пальцах хмурой кухарки.

– О, всемогущая фортуна, помоги мне.– Шепнула я, не в силах оторвать взгляд от птичьей головы, которая равнодушно смотрела прямо на меня. – Мне очень нужно выбраться отсюда целой и невредимой. Очень.

Глава 5

Остаток дня я провела в усердной работе, стиснув зубы, заставляя себя отложить страхи на потом. Вечером я обязательно поругаю себя и придумаю, что делать, но пока что – работа. Спина ныла от холода, руки дрожали от тяжелых корзин с бельем и вёдер с мыльной водой, ноги гудели от бесконечных коридоров и лестниц. К концу дня я не чувствовала кончиков пальцев, кожа на которых сморщилась, а желудок прилип к позвоночнику и отчаянно требовал еды. Я вспомнила, что с самого утра ничего не ела, поэтому очень обрадовалась строгой поступи звонких каблучков.

– Недурно. – Хмыкнула прямая, как палка, камеристка, и я сочла это за похвалу и достойную оценку своих способностей.

На ужин я набросилась, как дикий зверь на добычу. Рагу с мясом и овощами казалось вкуснее самых изысканных блюд, которые подавали в Лондонских домах, оно таяло во рту, и я уплела всю порцию быстрее, чем остальные успели занять свои места за огромным общим столом. Стало легче. Меня сразу же сморил сон, и, как бы ни хотелось мне послушать разговоры слуг за ужином, или продумать план на завтра, лежа в постели, этому не суждено было сбыться. Я уснула, едва холодная подушка коснулась моей щеки и крепко проспала до самого утра. Как убитая.

Следующий день начался точно так же, как и вчерашний, с той лишь разницей, что чувствовала я себя гораздо лучше. Быть может, сказался сытный ужин или крепкий сон, но решительность во мне била ключом, рискуя расплескаться за пределы моего небольшого тела. Назад дороги у меня все равно нет, я не могу предать доверие сэра Ридла, а значит, есть только один путь – к поиску ответов. А потому я внимательно слушала. Слуг перед встречей с миссис Клиффорд и за завтраком, кухарок на кухне, дворецких в общем холле, горничных, моющих бесчисленное количество масляных светильников. Ох, и не завидую я им. Масляные светильники по праву занимали второе место в списке моей нелюбимой работы, сразу после стирки. Чтобы оттереть скопившийся жир, неделями застывающий на стеклянных стенках, требовались не только дюжие физические усилия, но и специальный раствор, который пах хуже неубранных конюшен.

Конюшни. Сегодня нужно обязательно поговорить с Джеком и расспросить про слуг, лишившихся языка. – Подумала я, проходя мимо несчастных слуг и разложенных перед ними закопченных плафонов. Сама же я сжимала в каждой руке по ведру раствора для мытья окон, а вокруг шеи были обмотаны многочисленные тряпки. Мытье окон – вот моя задача на сегодня. И не смотря на многочисленные опасности такого задания – возможность выпасть из распахнутого окна, или заболеть, что в сегодняшний ветреный день сделать проще простого, я была рада такой работе.

В Дарктон Холле было много огромных окон, которые начинались почти у пола и росли ввысь к самому потолку. Это завораживало. Окна в многочисленных галереях, залах и гостиных, наполняли поместье воздухом, впускали свет и открывали вид на поражающие своими размерами сады. Сейчас, в осеннюю пору, сады, разумеется, выглядели не лучшим образом, но весной, я уверена, все поместье благоухает и превращается в настоящий оазис пестрых цветов и раскидистых деревьев. И работать мне сегодня предстояло не одной, что тоже поднимало настроение. Быть может, получится узнать что-то полезное.

– Доброе утро, – улыбчиво поприветствовала я двух юношей и двух женщин, которые готовились приступить к работе. Одна из них, помоложе, тепло улыбнулась мне и поприветствовала в ответ, остальные же лишь сдержано кивнули. Что ж, уже неплохо.

Мы начали работать. Крепко сложенные юноши держали стремянки, прислоненные к каменным стенам, пока мы натирали окна спиртовым раствором. У женщины по имени Клара, чьи руки могли бы посоревноваться в силе и размере с любым из мужчин, что я встречала, была особая техника мытья. Она без конца презрительно фыркала, смотря на нашу работу, пока Люси – девушка, что тепло со мной поздоровалась, не потребовала объяснений. Та охотно начала нравоучать нас, и, хоть тон ее был прескверный, но замечания довольно дельные.

– Для начала сухой тряпкой обтирать надо, вон как, смотри, – она переместилась к стеклу Люси и принялась тереть его, – вот так, и тогда всю пыль собьешь, а не по всему стеклу размажешь. Затем воду не берешь, а берешь сразу же раствор, да побольше. – Она окунула тряпку в ведро, что подал ей стоящий внизу юноша. – И трешь сверху вниз. Не снизу-вверх, а только сверху вниз. До того как водой полить! Поняла?

Люси в удивлении приоткрыла рот, видя, насколько сильно выделялся кусочек стекла, отмытый Кларой. Она благодарно кивнула женщине, и я охотно присоединилась.

– Ого, впечатляет! – Сказала я, берясь за мытье по новому «рецепту». На суровом лице Клары появился скромный румянец, и даже небольшой намек на улыбку.

– А то, с моё в домах послужите, так и не такому научитесь. – Растаяла она. – А так как вы трете, это ж каждый день перемывать придется. Ну, вы молодые, что с вас взять, – мы с Люси переглянулись, и она прыснула смехом, – только учи да учи уму разуму. Жаль только, что та толковая девчонка ушла, вот у нее-то лучше всех получалось и окна мыть и ковры выбивать.

Мои уши моментально навострились, а рука, сжимающая тряпку, застыла над стеклом. Благодарю тебя, о, всемогущая Фортуна.

– А почему ушла, раз хорошо справлялась? –Я продолжила старательно тереть окно и сделала вид, что полностью поглощена работой, а разговор поддерживаю лишь из вежливости.

– Так то у нас обычное дело. Последние несколько лет приходят слуги, да камеристке не угождает никто, вот она и отправляет обратно. Уж не знаю, чем ей Лора не по нраву пришлась, толковая, говорю же, была. Но нет, выслала ее миссис Клиффорд.

Лора. Это имя я уже слышала в первую ночь, на кухне. Но Бекки сказала, что та сбежала… Так сбежала или отослали?

Люси украдкой взглянула на меня из-под опущенных ресниц. Восходящее солнце тускло подсвечивало бегающие глаза, будто обнажая ее скрытые помыслы. Я чуть наклонилась к ней и заговорила тише.

– Строгая миссис Клиффорд, да? Мне тоже сразу такой показалась, думала, хорошо хоть работу мою вчера высоко оценила. Думала, что этого достаточно для того, чтобы место сохранить, а оказывается…

Люси мотнула головой, оборачиваясь на Клару. Убедившись, что та уже спустилась со стремянки, чтобы мыть нижнюю часть окна, она едва слышно ответила:

– Достаточно, достаточно, не потому Лора сбежала. Не отсылал ее никто, сама в ночи собралась и бегом через лес в деревню. Точно знаю, сама через окно на кухне видела. – Мои глаза удивленно распахнулись. Через лес? Что могло заставить девицу через лес в ночи пуститься?

– Отчего ж бежала?

– Того не знаю точно, – Люси облизнула губы и придвинулась ко мне чуть ближе, – но накануне сама не своя была, ходила бледная, вся тряслась. Я уж думала, ее лихорадка взяла и сведет она нас всех в могилу. Но нет, здоровая была – гобелены таскала, и камин до блеску начистила в последний свой день. Не болела она. Боялась чего-то.

Я прикусила губу, размышляя, как бы выведать у нее больше.

– Люси, а может быть такое… – в глазах моих зажегся наигранный страх, – что колотил ее кто? Может, камеристка, а то и хозяин сам?..

– Нет! – резко отдернула она, чуть громче, чем нужно было. – Ты о таком не помышляй даже болтать, хозяин никого не трогает. Если кто и получает, то от миссис Клиффорд, вот она уж на побои щедра. Но Лору не колотил никто, правду Клара сказала – хорошо она работала. Не знаю я, что ее так напугало, но уж теперь и не выведать. – Она вновь обратила свой взгляд к стеклу, по которому быстро стекали капельки раствора. Я сделала последнюю попытку разговорить ее.

– Жаль девушку, и жаль, что штат потерял хорошую прислугу. Должно быть, скучают здесь по ней?

– По Лоре-то? – Прыснула она. – Нелюдима она была, да и не успели привязаться так, чтобы заскучать, она не дольше двух месяцев проработала. И то долго, больше половины прибывших камеристка отсеивает через пару недель.

– Ох… Значит, буду лучше стараться. – Сказала я и насухо вытерла сверкающее стекло, за которым уже совсем поднялось осеннее солнце.

***

До обеда мы втроем управились лишь с половиной коридора, ведущего к большой гостиной, но возвращаться к работе я не спешила. Наспех умяв печеный картофель с вареной курятиной, я пожаловалась Люси на головную боль от спиртового раствора, и сказала, что выйду на воздух.

Мои уверенные шаги утопали в грязи тропинки, ведущей по направлению к ржанию лошадей. Пора поговорить с Джеком. Я была уверена, что просто с ним не будет, оттого начала выдумывать план, пока хозяйственные постройки вокруг меня сменялись хвойным пролеском. Какую маску лучше надеть на себя? Точно не любопытства, в нашу первую встречу он того не оценил. Да и не одни мы были, его явно смущало присутствие Бекки, поэтому надо аккуратно отвести его от собеседников, если застану за разговором. А маска, что стоит надеть – страх. Нет юноши, способного устоять пред испуганной девой, которая так жаждет защиты и крепкого мужского…плеча.

Я усмехнулась своим порочным мыслям и сняла чепец, подставляя копну рыжих кудрей осеннему ветру. Знаю, как впечатлился он моим волосам в нашу первую встречу. Знаю, а значит, использую это преимущество.

Ржание становилось все громче, пока передо мной не открылась огромная конюшня, выкрашенная красным. Я на секунду остановилась, не в силах оторвать взгляд от столь массивной постройки – здесь можно было бы спокойно разместить до двадцати лошадей.

– Джесс?

Я дернулась от испуга, когда с противоположного конца двора меня окликнул Джек. Он был облачен в свободную рубашку и темную куртку, а ноги облегали тесные брюки. Внутри заискрилось незнакомое чувство. Рядом с юношей стояла роскошная кобыла цвета темного дерева, вся в белых яблоках. При взгляде на нее я испытала чувство, название которого, несомненно, знала – это детский восторг. Но нет! Испуганная дева. Я испуганная дева. Быстро вернув себя в роль, я скрестила руки на груди, пытаясь согреться, а глаза распахнула.

– Что ты здесь делаешь? – спросил он, когда я подошла ближе.

– Честно… – я замялась, изображая внутреннюю борьбу. – Я искала тебя, Джек. – Его взгляд округлился и забегал, прыгая от моих волос обратно к глазам.

– Что… что-то случилось?

– Нет… То есть да. Я не знаю. Джек… – произнесла я почти шепотом, с придыханием. – Есть кое-что, не знаю, как тебе сказать, и можно ли…Но к кому еще обратиться, не знаю. – Он опасливо озирался по сторонам, прежде чем подойти ко мне ближе. От него пахло хвойным лесом и дождем. Медовые глаза внимательно смотрели в душу.

– Что бы ни произошло, ты можешь начать рассказывать. Если что-то неуместное будет, прерву тебя. Согласна? – я коротко кивнула и рвано вздохнула, наводя на себя более испуганный вид.

– Дело в том, что… вчера я убирала комнаты, как и приказала миссис Клиффорд, и… И зашла в одну из спален. Мне было приказано убрать, я не без спросу туда заявилась. – Мой слабенький голос дрогнул. – И там была женщина, тоже горничная, и она… я попыталась с ней заговорить, поздоровалась только, и… – вчерашняя сцена действительно предстала передо мной так явно, что страх ядовитым туманом застал глаза. В них блеснули слезы. – И она не ответила мне, я подумала, что обидела ее чем-то, принялась извиняться, а она… она…

Весь ужас последних четырех лет разом обрушился на мои хилые плечи, и я расплакалась.

По-настоящему.

Слезы ручьями полились по раскрасневшимся щекам из самого сердца, и покрапывающий дождь казался мелочным недоразумением, по сравнению с тем страхом, что выплескивался изнутри. Перед немой женщиной, жестоким графом, Питером Нордфолком. Я так долго строила из себя сильную, так долго запирала страхи внутри, что теперь они бурной рекой смели со своего пути все мои защиты.

Я плакала из-за своей трусливости, глупости, из-за злости на саму себя. Как я могла быть такой дурой? Как могла поверить сладким речам первого же офицера, что обратил на меня свой взор? Как могла так глупо распорядиться своей судьбой? Слезы текли по щекам, смешиваясь с каплями дождя, и от того ветер на коже ощущался в сто крат холоднее. Не прощу себе свою глупость. Никогда не прощу. И то, что сейчас разревелась посреди важного задания, тоже не прощу.

Я прижала ладонь ко рту, пытаясь заглушить мокрые всхлипы, когда большая и теплая рука легла на мое плечо. Пальцы Джека на мгновение сжали жесткую ткань рукава, а затем он порывисто притянул меня к себе и быстро обнял. Лишь на миг, на одну секунду. Но этого было достаточно, чтобы возжелать укрыться в его объятиях еще ненадолго. Когда он отпустил меня, тепло исчезло, и замерзшее тело запротестовало, требуя вернуть все как было.

– Джесс. – Мягко сказал он. Я опасливо подняла заплаканные глаза, ожидая увидеть, как симпатичное лицо конюха искажает изумление или презрение, но этих чувств в нем не было. – Мне жаль, что ты так узнала. Мне жаль. – Вот и все, что он сказал. Он посочувствовал мне.

Я наспех вытерла лицо обратной стороной рукава и собрала мысли в кучу. Теперь, когда груз страха не сдавливал грудь, было гораздо легче вспомнить, для чего я здесь.

– Ты знал… И все знают? – Он не ответил, но этого и не требовалось. – Конечно, все знают, как не знать, что слуг лишают языка по приказу Графа. – Он сжал челюсти. – Почему… Почему ты не сказал мне?

– Потому что не думал, что ты когда-нибудь встретишь одну из них. – Он стыдливо потупил взгляд.

– Одну из?! Сколько здесь немых девушек?

– Три. Анна, Эмма и Дейзи. – Я повторила про себя имена.

– И.. и за что их так? – Джек мотнул головой, разрываемый противоречиями.

– За болтовню.

– Что же они болтали такого? – Я сглотнула, не отводя взгляда от потемневших глаз. Он вновь покачал головой.

– Я не знаю.

– Как же вы остаетесь здесь, неужели не страшно?

– Джесс, тише.

– Неужели не представлял ни разу, как просыпаешься по утру, как есть, а к вечеру уже зияющая дыра во рту?!

– Джесс…

– Почему? Почему кто-то все еще ему служит, раз все слухи – правда?! – Мое дыхание сбилось от злости, охватившей тело. Джек оставался невозмутим.

– Потому что не все, что болтают – правда. И потому что его светлость не наказывает без причины случайных людей. Они провинились, Джесс. Сунули нос куда нельзя и поплатились за это.

– Куда? – Джек усмехнулся.

– Я не знаю, поэтому и могу с тобой беседовать. – Проклятье.

– Почему они не ушли? Почему еще служат ему?

– А куда им идти? Писать и читать не могут, говорить – тоже. Судьба прачки не сильно привлекательна после службы в большом доме. Да и не хотели они уходить, насколько мне известно. Среди слуг, что с ними дружбу водили, шептались, что все трое не желали поместье покинуть, даже после того, что граф с ними сделал. Добровольно остались. Уж почему – не знаю.

– Граф сам это сделал? Своими руками?

– Я не знаю.

Проклятье, Джек! Я ткнула его в плечо от досады. Злость застилала глаза, мешая мыслить разумно, и я сделала несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. У сэра Ридла были точные сведения. Он был прав.

– Я знаю, что ты думаешь, Джесс. – Надеюсь, что нет. – Но, пожалуйста, не бойся. Поверь, все слухи, что ходят вокруг Дарктон Холла и милорда Одерли преувеличены. Я здесь с детства служу, уже лет десять, и видишь, стою перед тобой, целый и невредимый. – Я подняла взгляд на конюха. Упругие кудри растянулись под струйками дождя и спадали на лоб, а оттуда капли продолжали свое путешествие вниз по острым скулам, к подбородку, спадая к ключицам. Не честно. Ты отвлекаешь меня.

– Быть может, ты никогда не попадался на глаза его светлости, вот и не вызвал в нем праведного гнева.

– Отчего же, я милорда знал еще до того, как графский титул принял. Граф любит конные прогулки. – Мои глаза блеснули. Не всю прислугу распустил, значит.

– И как он выглядит? – Сказала я, не подумав. Рот Джека скривился в ухмылке, а глаза хитро прищурились. Проклятье, Луиза, подбирай слова, прежде чем сказать. Это все из-за его симпатичного лица. – Злобно? Как чудовище? Как слухи и говорят?

Он прыснул смехом и повернулся к лошади. Ловкие пальцы скользнули под стремена и принялись их затягивать.

– Вовсе нет. Обычный человек. Ни рогов, ни когтей, ничего такого, о чем стоит беспокоиться. – Он улыбнулся одним уголком губ, а я скрестила руки на груди. Шутить со мной вздумал? – Не красавец, конечно, да только кого это будет волновать, когда в руках все земли Хэмпшира? Не всем повезло быть красавцами. Я вот – везунчик.

Не в силах сдержаться, я прыснула смехом, и злость моментально улетучилась, будто ее никогда и не было. Ах, какой! Знает, что хорош собой, и пользуется этим!

– Ну вот, ты уже улыбнулась. – Он был явно доволен собой. – И, кажется, я знаю, как сделать эту улыбку шире. – Он аккуратно подвел меня ближе к лошади, и я с удовольствием погладила ее по мохнатому носу. В ответ раздалось довольное фырканье.

– Это значит, что ты ей понравилась.

– Как ее зовут? – Спросила я, и вправду разулыбавшись. Я обожала двух кобыл нашей семьи, а конные прогулки по бескрайним просторам Беркшира входили в число любимых занятий.

– Лалит.

– Лалит? Какое странное имя.

– Его светлость сам назвал, это его любимая лошадь. За ней всегда велит присматривать лучше всего, когда в разъездах. – Конечно, я не могла не зацепиться за его слова.

– А куда он уезжает? Бекки говорила, что граф часто в отлучается.

– Не знаю, Джесс. Нам, простым людям, дела власть имущих неведомы. Зато ведомо, как поднять тебе настроение. – Он заговорщицки улыбнулся и оглядел опустевший двор. – Каталась когда-нибудь на лошади?

В груди заискрились огоньки предвкушения. Они плясали, кружились внутри меня, разнося по телу волну грядущего восторга. Я решила коротко кивнуть конюху и сразу же объясниться, чтобы избежать будущих вопросов.

– Бывшая госпожа учила, чтобы я могла сопровождать ее на охоте.

– Похвально… Ну что, прокатишься? – Мои глаза загорелись предвкушением. И тут же погасли, ибо я вспомнила о необходимости вернуться к работе.

– О, Джек, мне бы очень хотелось, да только работа не ждет, а обед уже, наверное, и закончился.

– Не закончился, видишь, двор опустел. – Он обвел безлюдное пространство в подтверждении своих слов. – Всего пару минут. Я никому не скажу. – Лалит одобрительно фыркнула, подтверждая его слова, и ее нос уткнулся мне в плечо.

– А что, если кто узнает?

– Что узнают? Что я выгуливал лошадь графа, как тот и приказал? Отойдем в пролесок, и не увидит никто. – С моего лица еще полминуты сползала тень сомнения, пока я, расхрабрившись, не решилась.

– Хорошо. Но только очень быстро!

– Как прикажете, госпожа. – Усмехнулся он, опуская стремена под мой небольшой рост. Радость от предстоящей конной прогулки на миг омрачил укол воспоминаний прошлого. Госпожа. Да, в прошлой жизни именно так ты бы ко мне и обращался.

Окрыленная перспективой прокатиться на лошади, моя ладонь похлопала прекрасную Лалит по боку, и, едва я закинула ногу в стремя, воздух вокруг разрез ледяной голос:

– Джесс Лейтон.

Мурашки волной прокатились от затылка до самых пят, и я замерла, не в силах обернуться. Стало трудно дышать.

– В мой кабинет. Живо. – Сказала камеристка, отчеканив каждое слово.

Глава 6

Я шла за миссис Клиффорд на негнущихся ногах. Казалось, дрожащее тело не хотело следовать за камеристкой, и пыталось противостоять моей воле – я то и дело спотыкалась, хотя широко-распахнутые глаза смотрели прямо вниз. Дорога до кабинета показалась мне вечностью.

Ну вот и все. Сейчас меня будут бить. Волна дрожи прокатилась вниз по позвоночнику. По моему хрупкому позвоночнику, виднеющемуся сквозь бледную кожу. Сколько плетей я смогу вынести, прежде чем лишиться сознания? Что скажет сэр Ридл, если я не появлюсь в церкви в воскресенье?

– Ты меня слышишь?! – грозно спросила камеристка. Я резко подняла взгляд, не понимая, как коридоры Дарктон Холла успели смениться светлыми стенами ее кабинета.

– К-к-конечно, миссис Клиффорд. – Пискнула я. В горле пересохло.

– Останешься без обеда. Сегодня закончишь с окнами, а завтра и до конца недели будешь чистить камины. – Я задержала дыхание. – В большой гостиной, в главной зале и в библиотеке. Одна.

В глазах защипало. Это очень, очень плохо. Не так плохо, как быть избитой, но все равно чудовищно плохо. Я не умею чистить камины, я не смогу сделать это так, как она того ожидает. Я плохо справлюсь, камеристка будет в бешенстве, не пустит меня в церковь, я разочарую сэра Ридла… Да я и так его разочарую, я ведь почти ничего не узнала за эти дни!

Мой взгляд впился в ладони, на которых вновь заблестели кроваво-красные полумесяцы. Держись, Луиза Ле Клер, держись! Ты не сдалась четыре года назад, опороченная и покинутая, когда осталась в том гостевом доме совсем одна, без любимого, без денег, и без возможности вернуться домой. Ты не сдалась! И сейчас не сдашься! – решительный голос Джейн окутал туманом мои мысли. Она права.

– Как прикажете, миссис Клиффорд. – Выдохнув, ответила я. Камины, ладно, буду чистить камины, задыхаясь в угольной пыли, пусть так. Не умею – научусь. Язык мой при мне, о большем и мечтать не приходится.

– Начинать будешь до рассвета, к пробуждению слуг придет Тони и разведет огонь. Поддерживать нужно каждые два часа, в это время приберешься в комнатах. Все ясно? – Я кивнула.

– Тогда можешь идти. – Я поднялась с места. Она же сверлила меня пристальным взглядом, сжимая в высохшей руке маленький ключик. Это ключ от ее ящика! – И, Джесс. Еще одна провинность, и ты лишишься выхода в город. А если и дальше продолжишь вести себя вопиюще-непристойно… – Она убрала ключ в карман своего платья и вновь вернула на меня взгляд. – Конюху придется показать тебе, где находится комната для воспитания.

Я сглотнула. Стерва.

– Да, миссис Клиффорд. – Вот и все, что я сказала, прежде чем вылететь из ее кабинета, как ошпаренная.

***

Раствор для чистки каминов пах отвратительно. Не так чудовищно-едко, выжигая легкие, как для чистки светильников, но тоже совершенно невыносимо. Хорошо, выносимо, этот хотя бы не щипал глаза. Вот уже сорок минут я скребла сажу, представляя, как стираю суровое выражение с физиономии камеристки. Как раскрываются ее сжатые в тонкую полоску губы, как хрустит ломающийся нос, разбивается лоб. Стерва. Она правда прикажет избить Джека? Нет, я не могу этого допустить. Я должна увидеться с ним любой ценой. Но как?

Секунду. Я чуть не лишилась похода в город из-за встречи с ним, и сразу же думаю, как увидеть его вновь? Да что со мной? Соберись, Луиза!

Вокруг не было ни души и ни звука, лишь дождь барабанил по деревянным рамам огромных окон. Было темно. До пробуждения осеннего солнца оставалась еще пара часов, поэтому даже территорию, прилегающую к поместью, я разглядеть не могла. Оставалось тщательно скрести камин. Чем тратить себя на ненависть к миссис Клиффорд, лучше подумать о деле.

Куда пропадал его светлость на два года?

Как налажено его дело?

Намерен ли граф жениться, и на ком?

Как выглядит милорд Одерли?

Я повторила про себя задание от сэра Ридла. Не буду корить себя слишком сильно за то, что ни на дюйм не приблизилась к ответам, я здесь всего несколько дней. А вот другие вопросы…

Почему граф проводит все время в северном крыле? Что заставило Лору, сбежавшую горничную, покинуть Дарктон Холл? Где сейчас находится его светлость?..

Все эти вопросы казались мне гораздо более близкими, нежели задания сэра Ридла, поэтому я твердо решила, что начну свое расследование с них.

Даже в тусклых лучах серебряной луны от меня не могла утаиться роскошь зал северного крыла: гранитные полы отражали блики хрустальных люстр, позолоченная лоза обвивала мраморные колонны, распространяясь дальше – на балкон и потолки. Я изумленно вздохнула, невольно залюбовавшись подобным великолепием. Вот это да! Пожалуй, до этого момента я не осознавала, насколько богат этот чертов дьявол Одерли. Если закончу пораньше, обязательно выйду на балкон и осмотрюсь. Быть может, и солнце к тому моменту уже выйдет…

К сожалению, моим чаяниям не суждено было сбыться, ибо Тони вошел в залу, чтобы разжечь камин в ту минуту, когда я собирала все свои средства.

– Ох, Тони, здравствуй, ты уже здесь? – Чуть расстроено сказала я. Теперь придется торопиться в библиотеке, чтобы поспеть к его приходу.

– Так точно, мэм, здесь я, сейчас тепло будет.

– Нет нет, пожалуйста, не спеши. То есть… – замялась я. – Тебе же потом в библиотеку, да?

– Сначала в гостиную велено заглянуть, в голубую. А потом уж и в библиотеку, да. – Юноша шмыгнул носом и поправил надвинутую на лоб кепку.

– О, еще в гостиную… Но ты все равно не спеши, пожалуйста, я еще до библиотеки не дошла, а надо, чтобы все чисто было. Понадобится время.

– Понимаю, хозяйка, сделаю.

– Тони… – я смущенно обвела глазами камин, над которым корпела весь последний час. – Ты ведь таких каминов много насмотрелся, да каждый день с полдюжины видишь, как ты…

– Э не, хозяйка, такие только у графа камины, ты смотри – полка-то золоченная же, видишь? Кому еще в Хэмпшере такую позволить можно? Никому, ясно дело! – Усмехнулся он, обнажая щербатую улыбку.

– И все же, как, на твой взгляд, чистый этот камин? Есть к чему придраться?

Тони в задумчивости потер подбородок, затем, с видом важного ценителя опустился на корточки. Даже пальцем по бордюру провел, наглец! Видимо, его мнение спрашивают не часто. Я нетерпеливо кусала губу, пока мастер своего дела осматривал камин. Наконец, он поднялся.

– Все хорошо, мэм, только корзину топочную еще раз натри, да смотри, чтоб без спирта, иначе обуглится. В остальном – порядок.

Я выдохнула, и, благодарно улыбнувшись, занялась топочной корзиной. Может, и зря я переживала об этой работе?

Камин в библиотеке дался гораздо быстрее, ибо я уже успела набить руку, да и торопилась, чтобы успеть к приходу Тони. Он появился, едва я закончила, и принялся разжигать огонь.

– Зачастил я к вам, хозяйка. – Пробубнел он куда-то в каминный портал. – Неужто жестокий граф домой воротился? – Первые лучи солнца заблестели на сияющем чистотой мраморе. Я сглотнула.

– Нет, с чего ты…

– Ну как ж нет? К его приезду меня ваша главная, суровая такая, всегда охотнее звать начинает, а уж раз сказала теперь каждый день являться, ну точно, значит, прибыл ваш хозяин.

– Должно быть, так… – В задумчивости ответила я. – А и давно тебя не вызывали к нам?

– Дорогу забыть не успел. В последний раз с первыми опавшими листьями, недели две назад было. – Значит, тогда граф и уехал. – Ну уж теперь видеться часто будем, коли ты за чистоту отвечаешь, ибо хозяин у вас жар любит страшно, при нем даже человек есть, который за уголь да дрова отвечает. – Он обернулся на меня, сверкнув щербатой улыбкой. Я нервно улыбнулась в ответ. Предел мечтаний, не иначе. – Как, говоришь, зовут тебя?

– Джесс.

– Джесс… – протянул Тони. – Закончил я, Джесс. – Из камина сразу же потянуло приятным теплом, а комната наполнилась уютным потрескиванием. Юноша поднялся и отряхнул руки прямо о брюки, из-за чего щепки посыпались на роскошный ковер. Проклятье, мне ведь это убирать!

– До завтра, Джесс. – Мило улыбнулся Тони, и вышел из библиотеки, весело насвистывая ритмичную песенку. Должно быть, удобно свистеть с такой дырой между зубов – разозлилась я, убирая за ним щепки.

Весь последующий день был посвящен раздумьям о том, действительно ли вернулся Граф. Когда это произошло? Вчера? Сегодня? Или он еще только едет? При мысли о том, что Дарктон Холл может стать еще мрачнее и страшнее, меня начинала бить дрожь. Вдруг при нем камеристка будет еще строже? Или работы станет больше… а вдруг сам будет ходить за всеми следить?

Глупости. Бекки говорила, что его светлость не следит ни за кем, да и самого его едва ли кто видел. Да и то, что он жару любит, мне по душе – хотя бы ноги не будут неметь во время работы. И, наконец, то, что он приезжает – это хорошо. Мне ведь нужно выполнить задание? Нужно посмотреть на него, и начать искать ответы на свои вопросы. А значит, прибытие графа – это хорошая новость, и мне вовсе не следует беспокоиться.

– Ответы, ответы, ответы… – едва слышно напевала я себе под нос, водя кончиком пальца по ровным рядам книжных корешков. Вся прислуга после завтрака уже давно разбрелась по делам, а в библиотеке я сегодня была совершенно одна, поэтому совсем не боялась быть обнаруженной. – Ответы, ответы, где же вас искать?.. – Слова сплетались в причудливую песенку на мотив свиста, с которым Тони покинул меня с утра. – Ответы, ответы… Ах!

Палец резко остановился, уперевшись в кроваво-красный корешок, выглядывающий из общего ряда. Кто-то не до конца засунул книгу после чтения? Я поспешно вытянула небольшое издание и прочла надпись на обложке: «Справочник редких заболеваний». Глаза мои вспыхнули. Есть! Пальцы в ту же секунду судорожно залистали сухие страницы в поисках зацепок. Граф ведь болел, верно? Или говорил всем, что он болел. Стало быть, в каждом из этих двух случаев, книга была бы ему очень полезна! Искра воодушевления вспыхнула в огромное пламя. Я вернулась к камину, и, усевшись напротив, принялась изучать пожелтевшие страницы.

Юстинианова чума, черная смерть, оспа, английский пот… Глаза мои большую часть часа прыгали от строчки к строчке, желая найти какую-нибудь зацепку. Пометку. Вырванную страницу. Пятна чернил. Что угодно! Но ничего подобного не было, и я захлопнула книгу на середине, когда пальцы начали мерзнуть. Пора подкинуть дров в огонь и прибраться, а продолжить поиски я смогу после обеда. Этим я и занялась, предварительно спрятав свою бесценную находку под платьем, в районе живота, там, где туго затянутый передник надежно уберегал ее от падения. На случай, если кто-то придет забрать меня на обед, или камеристке взбредет в голову поручить другое задание. Повезло, что книга оказалась не слишком толстой, иначе как бы я объясняла миссис Клиффорд такое прибавление в весе за пару дней службы? – Усмехнувшись своим мыслям, я убрала на место корзинку с дровами и опустилась на пол, тщательно вычищая из ворсинок ковра щепки и пыль.

– Ответы, ответы, ответы… тьфу, Тони! Будь ты проклят со своими песнями, я этот мотив с самого утра из головы выкинуть не могу! – Бубнила я себе под нос, пока не услышала шаги.

Совсем близко.

Еще ближе.

Много шагов.

Идут несколько людей. – Пронеслось в моей голове, и я замерла, жалея, что ковер так лихо поглощает стук звонких каблуков камеристки.

Раздались голоса. Первый – голос миссис Клиффорд, второй принадлежал мужчине, и он не был мне знаком.

– Все комнаты готовы по вашему распоряжению, милорд, камины затоплены, в столовой уже накрывают к обеду. – Милорд. Я перестала дышать и не могла пошевелиться.

– Благодарю, миссис Клиффорд. В столовой накрывать не нужно, мы с Ричардом отобедаем здесь. И подайте виски, будьте так любезны. Об одежде позаботимся позже. – Мой взгляд был прикован к крошечным ворсинкам ковра, на которых плясали солнечные блики. Шаги становились громче, как и низкий голос, подшитый хрипотцой, от которого в жилах застывала кровь. Я чувствовала, как тело пробирает дрожь, но не могла пошевелиться от сковавшего меня страха. Нет, нет, пожалуйста, нет… только не здесь, не сейчас, у меня под платьем книга!

Мои бьющиеся о стенки черепа мысли разом рассеялись, как только прямо перед глазами остановилась пара черных сапог для конных прогулок. Я не видела, но была уверена, что за ними по начищенному ковру тянулись грязные следы.

Я не смела вздохнуть.

Не смела поднять голову.

Не смела шелохнуться даже, понимая, что прямо надо мной навис Жестокий Граф Одерли, душегубец, жестокий и несправедливый помещик, который вырывает языки своим слугам. Мой собственный язык присох к нёбу. Пальцы так сильно сжались вокруг щетки для чистки ковров, что побелели костяшки.

– Поднимись. – Приказал низкий голос. Я тут же повиновалась, неумело скрывая дрожь в ногах. На глаза, по-прежнему смотрящие в пол, упал рыжий локон. Ладони вспотели.

– Подними глаза. – Нет – мысленно взмолилась я. Пожалуйста, нет.

– Джесс! – Справа шикнул голос камеристки. – А ну быстро делай то, что господин приказывает!

Ее тон не располагал к обсуждению, но мне было наплевать. Несколько долгих секунд я пыталась заставить себя посмотреть в лицо чудовищу, от которого слуги пускаются в бегство через ночной лес. Пока, наконец, не решилась. Сначала зажмурившись, я резко распахнула глаза и подняла их в лицо своему кошмару.

Передо мной стоял Жестокий Граф Одерли.

Глава 7

Я представляла его совсем иначе. Другим.

Думала, лицо его искажено сетью морщин, которые залегли глубоко в складках рта и приклеивают недвижимую устрашающую ухмылку. Или, что лоб его низок и широк, и давит на маленькие глаза-бусинки, которые, разумеется, горят красным огнем, как и положено злодею.

Но он был совсем другим.

Первое, что я увидела – глубокий, белесый шрам, тянущийся через всю щеку от середины левого глаза вниз к углу челюсти. Страшный. Жестокий. Как будто кто-то пытался разделать лицо и снять его с него кожу, но не смог.

Глаза чёрного оникса действительно горели, но не гневом, а насмешкой, будто он наблюдал нечто очень забавное. Пронзительные, острые глаза были такими темными, что сливались со зрачком, и под их взглядом я почувствовала себя раздетой и безоружной. Он был красив.

Проклятье. Он был красив.

Не красотою изнеженных лордов с лощеными волосами и свежем румянцем, но другой, серьезной и выдержанной красотой. В его лице читалась стать и опыт, который непременно перекраивает внешность каждого, кого коснется; пленительной насмешкой смотрели его глаза; черные, как вороное крыло, волосы, были убраны в низкий хвост, а один уголок губ поднялся вверх в ухмылке.

– Боишься? Неужели настолько уродлив?

Низкий голос с хрипотцой завибрировал внутри моей груди. Во рту пересохло, и я, не понимая, как отвечать, опустила глаза. Он усмехнулся, будто наблюдал за цирковой зверушкой, прыгающей через кольцо на потеху публике. Я почувствовала себя бестолковой дурой, и щеки мои вспыхнули огнем. Мысли разметались по разным углам головы, и, прежде чем я сообразила, могу ли отвечать господину, голос камеристки выдернул меня из этого омута:

– Джесс сейчас принесет все необходимое и накроет на стол, Ваша Светлость.

Другой подсказки мне было не нужно, и я, мысленно благодаря миссис Клиффорд, подхватила ведро с чистящими средствами и со всех ног пустилась прочь из библиотеки.

Книга. Нужно спрятать книгу! – судорожно думала я, забегая в кладовую, чтобы оставить там ведро. Но где? Здесь шныряют толпы слуг, увидят, найдут. Глаза хаотично скакали по полкам, сундукам и мешкам, пока я молилась Фортуне о помощи. На чердак подняться уже не успею. Стук шагов стремительно приближался к кладовой, поэтому я, охваченная паникой, за долю секунды вытащила книгу из-под платья, и дрожащими пальцами закинула за груду холщовых мешков с половину меня ростом. В момент, когда две служанки, громко разговаривая, зашли в кладовую, я уже выбегала наружу, удостоверившись, что книгу невозможно увидеть, не отодвинув мешки. Как я сама ее оттуда достану? – подумала я, кусая губу от досады. Ладно, оставлю эту проблему на потом, сейчас есть другие. Жестокий Граф.

На кухню за едой. Заварить чай. Забрать посуду и взять виски, сервировать поднос. Подняться в библиотеку. Все это заняло у меня не больше десяти минут. Я была так сосредоточена на том, что ничего не забыть, чтобы сделать все правильно, что не успела обдумать, как себя вести. Нужно ли что-то говорить? Нужно ли предпринять попытки показать себя хорошей прислугой для перевода в северное крыло? Что делать?! Фортуна, помоги! Мое сердце отплясывало чечетку, пока я накрывала небольшой столик у огромных окон библиотеки. К счастью, это я умела делать безупречно, поскольку сама когда-то была чрезвычайно капризной аристократкой. Голоса двух мужчин раздавались откуда-то из глубины библиотеки, и, когда они начали приближаться, я закончила разглаживать последнюю белоснежную салфетку, прислонилась к ближайшему стеллажу и опустила вниз голову.

– … И вот ради таких моментов, таких лиц наших врагов, и стоит жить, Генри! – Весело изрек незнакомый мне голос, вслед за которым раздалось дружеское похлопывание по плечу.

– Если бы все были так азартны как ты, Ричард, боюсь, этот мир давно бы сгинул в реках Ганга. – Усмехнулся граф Одерли, прежде чем джентльмены вышли из-за стеллажа и заметили меня. Я присела в поклоне. Ричард, кем бы он ни был, присвистнул.

– Ты говорил, мы выпьем пару бокалов с дороги, сменим одежду и поедем в город. Про пир ни слова не было! – сказал незнакомец, а мои щеки вновь стали пунцовыми.

– Я все мигом уберу, если милордам не угоден обед. – Посмела сказать я, склоняясь в поклоне еще ниже и не поднимая глаз. Паника, охватившая меня, наконец вылилась наружу в дерзновенной попытке подать голос.

– Не стоит. – Ответил низкий голос, подшитый бархатной хрипотцой. – Это впечатляет. Не помню, чтобы в библиотеки накрывали так… Мы отобедаем.

Когда звук шагов приблизился к столу, я поспешила отойти к дверям библиотеки и слиться с окружающей обстановкой. Без позволения хозяина покидать комнату нельзя, и одна часть меня кричала от ужаса, вторая же, рациональная – от радости, что у меня появилась возможность понаблюдать за обедом графа в первый же день его приезда.

Не понимаю только, даровала мне Фортуна большую удачу, или же подтолкнула на лишний шаг в пропасть.

Как бы то ни было, несколько минут молчания, прерывающиеся звоном столовых приборов, дали мне время успокоиться и прийти в себя. Сделав несколько глубоких вдохов и разжав, наконец, ладони, я осторожно подняла глаза на джентльменов.

Жестокий граф, что сидел слева, был гораздо выше своего друга – его прямая осанка и безупречные манеры сразу выдавали в нем человека высокородного. Ричард, напротив, на фоне его Светлости, выглядел простовато и развязно. Поза его была расслабленна, спина сгорблена, нога закинута на ногу. Он с наслаждением смаковал мясо перепелок, не стесняясь разделывать их руками. Я едва заметно скривила губы, не сумев сдержать в себе отвращения. Варварство. Господа сидели слишком далеко, чтобы разглядеть их лица во всех подробностях, но что было видно и за версту – золотистая кожа Ричарда. Он был смугл и поджар, а его черные, как смоль, волосы, были коротко стрижены не на английский манер. Я нахмурилась. Никогда не видела людей внешности столь… экзотичной. Откуда он? И кем приходится графу? К счастью, закончив с блюдами, джентльмены завели беседу, а у меня появился повод подойти ближе, чтобы убрать посуду. И подслушать.

– Ну, каков теперь план? – Спросил Ричард

– До рождества успеем наведаться в две земли на север, отправимся в Глостершир и Уорикшир.

– А на Рождество что? – Граф смерил его уставшим взглядом.

– Ты знаешь, что.

– А-а-а… – протянул Ричард. – Точно. Совсем забыл, что милорд Одерли у нас гостеприимный помещик.

– Не называй меня так.

– А ты не злись! Вот увидишь, пригожусь тебе, когда здесь соберется весь английский сброд, проклинающий тебя за то, что пришлось тащиться на юг через всю страну.

Жестокий граф зло усмехнулся, а я поспешила унести грязную посуду, кусая губу, что не могу подслушать дальше. Ничего не понимаю. Его Светлость будет давать рождественский бал? Почему? И кого это Ричард назвал английским сбродом?! Без паники, Луиза. Самое главное, все запомнить, в особенности, что до рождества граф отправится в Глостершир и Уорикшир. Интересно, зачем?…

Я вернулась спустя всего пару минут, но, как только за мной закрылась дверь, Жестокий Граф сразу же обратился ко мне.

– Подай чаю, Джесс.

Я мигом оказалась рядом с мужчинами и начала разливать чай. Пристальный взгляд ониксовых глаз касался меня сквозь одежду, от этого волна холодных мурашек прокатилась по спине. Зачем так разглядывает? Смущение разлилось дрожью в пальцы, сжимающие фарфоровое блюдце, оттого чашка едва заметно покачнулась и тихо звякнула.

– Простите, милорд. – Сразу же извинилась я, хотя была рада, что не пролила ни капли.

– Не стоит. – Протянул он. Я удивилась его словам, но виду не подала. – Не помню тебя среди прислуги, должно быть, ты прибыла во время моего отъезда.

– Все так, милорд.

– Где служила до этого? – спросил граф, на что Ричард едва слышно усмехнулся. Что смешного?..

– Личной горничной у вдовствующей госпожи Уиллоби, милорд.

– Госпожи Уиллоби… – задумался он, – Лорд Уильям Уиллоби, из Йорка, случаем, не ее сын?

– Так и есть, милорд. – Улыбнулась я, искренне радуясь, что сэр Ридл обеспечил мне правдоподобную легенду.

– И нравилось служить госпоже?

– Очень, милорд.

– Отчего же ушла?

Я вздохнула чуть глубже необходимого, чтобы мое волнение не осталось без внимания господ. Это похоже на допрос. Нет, это он и есть. Если каждые две недели слуги приходят и уходят, значит, граф не уверен в их способности держать язык за зубами. Он проверяет меня. Значит, нужно отвечать со всей осторожностью и с глубоким уважением к предыдущей хозяйке, но не слишком эмоционально, чтобы не врезаться господину в память как подозрительно-чувствительная особа.

– Госпожа Уиллоби – очень хорошая хозяйка, милорд, лучшая из всех, какие только бывают на свете. – Я принялась теребить ткань платья в руках, изображая глубочайшие переживания, терзающие мою душу. – Она добрая, веселая, и, не смотря на почтенный возраст, в ней было столько жизни, что юные девы позавидовать могут. Она редко бранилась, но всегда по делу, и разговаривала так… прямо, и… смешно. – Я едва не подняла на него глаза в притворном смущении, но вовремя себя отдернула. – Но, к сожалению, – мой голос дрогнул, – госпожа заболела, и сильно. Было очень тяжело видеть, как всегда жизнерадостная леди Уиллоби остается прикованной к постели, но я была рядом каждую секунду каждого ее дня. Пока… Пока она не решилась уехать к сыну. Хотела там провести свои последние дни, хотя, милорд, я бережно храню надежду, нет, я уверена, что она поправится, и впереди ее ждут еще несколько лет радостной жизни. Но меня она в Йоркшир брать отказалась. Сказала, что не дело мне, молодой девице, просиживать днями у постели больного. Что я должна дальше идти, усердно трудиться и служить молодым.

Я глубоко вздохнула, решившись поднять глаза на графа. Да, дерзко, но как по-другому оценить эффект, который произвел мой монолог?…

Жестокий граф выглядел спокойным, но заинтересованным. Его черные глаза все еще дергали струнки волнения где-то под ребрами, все еще пугали меня, но уже не были такими острыми.

– А как тебе здесь, в Дарктон Холле? – спросил он, отпивая чай, так, будто я была ему равной. Я опешила от такого обращения, и потребовалось несколько секунд всматриваться в его лицо, прежде чем подобраться и склониться в реверансе.

– Благодарю вас, милорд, мне не на что жаловаться.

– Это пока. – Усмехнулся он, и я вновь не смогла устоять перед тем, чтобы вонзить взгляд в ониксовые глаза. Насмешливые. Жестокие. И… блеснувшие интересом?

Граф смотрел мне в лицо, чуть выше глаз. Там, куда упал надоедливый рыжий локон, вновь выбившийся из-под чепца из-за поспешного поклона. Давно пора тебя отрезать, будь ты проклят! Мои щеки тут же зацвели румянцем, и я поспешно заправила прядь обратно под головной убор. Милорда, кажется, это позабавило, потому что никак иначе озорной проблеск в черных глазах я объяснить не могла. Сердце пропустило удар.

– Можешь идти. – Медленно сказал он. – И пришли сюда миссис Клиффорд.

Я коротко поклонилась и поспешила прочь из библиотеки. Внутри головы пульсом шумели восклицания:

Забери книгу!

Проведай Джека!

Найди миссис Клиффорд!

Запомни Глостершир и Уорикшир!

Ты видела графа!

Ты видела графа!

Ты видела его!

Мои шаги попадали в быстрый и беспорядочный ритм мыслей. Начало положено! Я справляюсь, я увидела графа и смогу прочесть про редкие болезни, которыми он мог болеть! Мне будет что рассказать сэру Ридлу, я не оставлю его без сведений!

Ликование вперемешку со страхом разрывали грудную клетку, и я была этому даже рада – так у тела совсем не осталось места для тягучего волнения, в которое меня затянули ониксовые глаза.

Глава 8

Спустя несколько дней мне удалось проведать конюха. Сидя в столовой для прислуги на шатком деревянном стуле, он склонился над дымящейся кружкой.

– Джек… – выдохнула я свое оцепенение. Юноша выглядел не лучшим образом – под медовыми глазами залегли тени, движения были скованными и рваными, а улыбка – натянутой. Я смогла увидеть его только сейчас, спустя три дня после нашей последней встречи, и то, без помощи Бекки не обошлось. Мне решительно не понравилось то, что я увидела.

– Со мной все в порядке, – соврал он, поднося к губам кружку травяного отвара, – не первый и, ручаюсь, не в последний раз я получаю наказание по приказу камеристки.

– Джек, – Я сглотнула горечь с языка. Это моя вина, – Мне очень, очень жаль. Я так виновата перед тобой! Если бы я не пришла поговорить, ничего бы не было, это из-за меня…

– Джесс, Джесс, перестань! – Прервал меня он. – Ты здесь ни при чем. Я сам сглупил, сам же и поплатился. Не знаю, о чем думал, когда предлагал тебе прокатиться, считал раньше, что в голове у меня что-то, да есть, но, видимо ошибался. Уж не знаю, что на меня нашло… – Щеки его смущенно вспыхнули, и он поспешил спрятать лицо в кружке, от чего поморщился. Я вскинула руку, чтобы помочь ему отпить напитка, но отдернула себя назад.

– Спина? – он кивнул.

– Джек, камеристка еще не говорила со мной на счет воскресенья, я пойду в деревню и куплю заживляющую мазь, слышала, как девушки хвалили одну. – Я тараторила, наивно полагая, что мои обещания смогут уменьшить его боль.

– Знаю, что за мазь. – Сказала Бекки, входя в столовую. Она подхватила зеленое яблоко и с громким хрустом откусила его. Сок брызнул на замасленный передник. – Сама в деревню собираюсь, схожу с тобой. А ты не раскисай! – Обратилась она к Джеку. – С кем ни бывает, вон меня на прошлом месте колотили так, что три дня встать затем не могла, Господь мне свидетель! И ничего! Работаю.

– Не раскисаю я! – Расхрабрился Джек. – Но с мазью это ты хорошо придумала, действительно может помочь. Теперь, когда граф вернулся, он сам объезжает Лалит, и у меня больше покоя. Глядишь, вместе с мазью и заживет быстрее…

Присутствие графа в поместье было сложно не заметить. Дело не только в душистом запахе, которым пропитался Дарктон Холл, но и в тепле. Камины почти в каждой незапертой комнате топились так, что уже через час работы со лба у меня стекал пот. Я ни в коем случае не жалуюсь, по мне, так лучше работать в жаре, чем в студеном холоде, когда перестаешь чувствовать пальцы, а ноги немеют. Мне нравилось тепло. И нравилось, что новый хозяин разделяет такое предпочтение. Но вот запах… к нему я еще не привыкла. Удушливый, сладкий, и вместе с тем терпкий, окутывающий каждое помещение, где находился граф. Так не пахли цветы или масла, которые дамы наносят на шею и запястья, даже душистое мыло пахнет по-другому. А этот… этот запах был совсем другим. Что-то похожее я ощущала лишь в лавке редких товаров из Индии в тот единственный раз, когда отец вывез нас с сестрами в Лондон.

– Ну, как тебе поместье в присутствии графа? Не страшное? – Усмехнулась Бекки.

– Господь с тобой, конечно, нет. Камеристка пока кажется гораздо страшнее. – Глаза Джека предупреждающе сверкнули. Мы с Бекки, кажется, синхронно возвели взгляд к небу.

– Так и есть, да только камеристка не топит дом как котлы в аду! Я потею, как грешница в церкви! – Рассмеялась она, заразив меня своей улыбкой.

– А мне нравится тепло. – Я облокотилась спиной о стол, мечтательно глядя вверх. – Поэтому люблю летние дни, когда всегда светло и на полях растут цветы. Лежать бы в них и вдыхать этот запах… Кстати, что это за запах такой? Во всем поместье стоит, с самого приезда его светлости. Как душистое масло для ванны, только… гораздо сильнее, и…

– И душит так, что еще чуть-чуть и на тот свет отправишься? – Прыснула Бекки. – То милорд делает, любит сильно. Когда все вокруг задыхаются, кроме него, видимо. – Джек толкнул ее в бок, призывая следить за языком.

– Что же дает такой запах? – удивилась я.

– Я не знаю, не видела никогда. Абигейл говорила, что это промасленные палочки разных пород дерева, которые надо поджечь и оставить тлеть на специальном блюдце, а дым и будет пахнуть. – Глаза мои округлились.

– Вот чудеса…

– Ничего чудесного, – подал голос Джек, – а вот если его светлость покинет нас через неделю – другую, унося с собой этот запах, вот это будет чудесно.

– Он вновь собирается уезжать?

Джек кивнул прежде, чем успел отдать себе в этом отчет. Мне польстило, что даже такой моралист и верный хранитель тайн поместья не уследил за этим маленьким секретом. Я поощрила его улыбкой.

– Когда? Когда сможем вздохнуть спокойно? – Спросила Бекки, откусывая сочное яблоко.

– Я не знаю! А если бы знал, не сказал бы, нечего шушукаться и господина обсуждать, если не хотите моей же участи. – С напускной суровостью ответил Джек, поднимаясь со своего места и протягивая Бекки чашку. Лицо его исказила гримаса боли. Я приблизилась к конюху.

– Джек, мне правда очень, очень жаль. Прости меня, я…

– Джесс. – Медовые глаза были такими теплыми, что растеклись прямо внутри моей груди. – Все хорошо. Будь осторожна, ладно?

Я кивнула, прежде чем выйти из кухни и вернуться к своим обязанностям.

***

Стремительно приближалось воскресенье, а значит, и поход в церковь, где мне предстоит впервые передать сведения сэру Ридлу. Я ждала этого момента с нетерпением, ибо даже такое опосредованное прикосновение к кому-то давно знакомому напоминало мне о прошлой жизни. Пусть и тяжелой, но размеренной и спокойной. Жизнь в Дарктон Холле такой назвать точно нельзя.

В прошедшие дни я предприняла три попытки достать книгу из-за мешков с крупой, но каждая из них с треском проваливалась из-за недостатка моей физической силы, или же из-за прерывавших мои труды слуг. Я не отчаивалась, все еще находясь в сладком дурмане успеха с обедом в библиотеке, но все же тревожные трели все чаще прерывали мои мысли. И не только из-за книги.

Обсидиановые глаза жгли мне душу всякий раз, стоило забыться в рутинных делах. То, как он смотрел… с насмешкой, свысока, с какой-то злобой. Всякий раз, растворяясь в потоке мыслей, я представляла, как ставлю самого Жестого Графа на место, как эта противная ухмылка сползает с его лица. Красивого, хоть и обезображенного шрамом, лица. Как он его получил? Не про шрам ли хотел узнать сэр Ридл?

Натирая серебряные подсвечники в гостевой комнате второго этажа, я начала перебирать сведения, которые уже завтра должна рассказать господину.

Имена девушек, которые лишились языка. Названия мест, куда отправиться граф. Про «сборище английского сброда» под рождество. Про жестокость камеристки. И про книгу… Нет, про книгу говорить не буду. Доложу, когда точно удостоверюсь, что там есть полезные сведения, и я уже придумала, как это сделать.

Перед выходным работа кипела втрое усерднее. Слуги метались по коридорам, нагруженные корзинами со средствами, тканями и бельем, там и тут чистились полы, намывались светильники, расставлялись новые свечи. Все хотели закончить пораньше, чтобы осталось больше времени на купание перед завтрашним походом в церковь. А я не торопилась.

Зная, что слуги отправятся в купальню, оставляя на посту лишь штат северного крыла, я решила задержаться, чтобы извлечь заветную книгу из-под мешков в кладовой. Размером они были вполовину меня, весом – гораздо больше, поэтому для извлечения находки понадобилась вся моя смекалка. Найдя в кладовой несколько прочных тряпок, я связала их вместе, обмазав конец липкой пастой, которой слуги заделывали щели между оконных рам. Я полагала, что может потребоваться время, чтобы паста схватилась и прилипла к книге, но, на удивление, все сработало даже лучше, чем я могла надеяться – жесткая обложка небольшой книги намертво схватилась с тканью, и даже не думала выскользнуть, проделывая путь из-за мешков наружу.

– Да! – С облегчением выдохнула я, когда кроваво-красный корешок вновь оказался в моих руках. Я наспех обтерла его чистой частью тряпок, и положила в корзину, которую приготовила заранее. Дело за малым – отнести наверх, спрятать в личных вещах, пока не выпадет возможность внимательно прочесть каждую строчку.

Так я и сделала, окрыленная своей находчивостью и смекалкой, подхватила чистое платье и отправилась в купальню.

***

Пар ласково укрывал каменный пол постройки, поднимался по стенам и обнимал обнаженные плечи раскрасневшихся девушек. Раньше слуги ведрами носили воду в мою личную ванну, а теперь я могу омыться только с дюжиной горничных, черпая воду из общей купели. Не велика беда. Во втором гостевом доме, где я служила сэру Ридлу, купальни и вовсе не было, и приходилось рассчитывать только на кухонный таз с мутной водой из ближайшего колодца.

– О, явилась! – Прикрикнула разрумянившаяся Бекки. – Думала, уж на купание ты не опоздаешь!

– Почему это? – улыбнувшись, спросила я. Было приятно видеть подругу вне стен кухни. Минуточку, я только что подумала о Бекки как о подруге?

– Ну, есть в тебе что-то такое… Чистое. Как будто, даже натирая полы, боишься руки замарать. Да и волосы эти твои чудные, им явно нужно что-то большее, чем кусок мыла. – Усмехнулась она. Я опасливо кивнула, мысленно отмечая, что отпечаток аристократичного прошлого все еще проглядывается сквозь грубые ткани платья горничной. Это плохо. – Если на рождество хозяин, как обычно, прибавку даст, купишь в деревне отвар из ромашки. Уж не знаю, что они туда кроме самой ромашки добавляют, но волосы потом – шелк! – продолжила она.

– Да их хоть поливой, хоть не поливай, все равно такими же будут. – Усмехнулась я, прочесывая пальцами кудри, потемневшие от воды. – Сколько себя помню, всегда с ними сладу не было.

– Хоть попробуй, говорю же, работает средство. У знакомой моей, кухарки на прошлом месте, волосы точь-в-точь как твои были, и она на ромашковый отвар ни нарадовалась. Такая смешная была, да хохотала больше, чем работала, вот и погнали ее…

– Скучаешь по прошлому месту?

– По Барнсам-то? – Бекки скривилась. – Не, по этим не скучаю. Сама деру дала, как только шанс выдался, уж не знаю, кто им теперь утку запекает, но надеюсь, что у этой бедолаги нервы покрепче моих. – Я улыбнулась, не в силах представить такого человека. Бекки казалась мне непробиваемой, сильной, открытой и доброй. Будто бы все ей ни по чем было. – А ты?

– М? – спросила я, втирая мыльную пену в волосы.

– А ты? Скучаешь по своей этой как… прошлой хозяйке?

– А… А да, очень скучаю. – Я смыла с головы пену и побранила себя за секундное замешательство. – По правде сказать… даже очень. – Мыльные пузыри покатились по моим плечам, стекая на покрасневшие от жара колени. Я действительно скучала по гостевому дому Джона. – Там была девочка… лакейская дочка, ее госпожа по милости душевной оставила в доме. Энни. – На лице невольно расцвела улыбка. – Я ведь видела, как она росла, понимаешь? Такая светлая, добрая… и умная, какая же она была умная! Не по годам! Иногда стою, серебро натираю, а она рядом – зубья у каждой вилочки пересчитывает, а меня все спрашивает, из чего приборы делают, раз прочные и не гнутся… будто я знаю. – Глаза защипало то ли от пара, то ли от нахлынувших воспоминаний. – Как белье вывешивали по весне, она подкрадется, украдет щепку, и на ней угольком рожицы рисует, а потом представляет, что это принцессы или пираты.

Про книги, что я читала Энни, разумеется, умолчала. Как и том, что учила ее читать. Бекки ополоснула плечи из ковшика, прежде чем упереть в меня непонимающий взгляд.

– Ты же говорила, что личной горничной у госпожи была? Чего это ты вилки тогда натирала?

Я прикусила свой длинный язык. Проклятье, Луиза!

– Так то летом было, когда Госпожа к кузену во Францию плавала, я тогда захворала и не смогла с ней отправиться. Так обидно было! Но без дела тоже лежать не хотелось, вот и помогала девушкам в столовой что полегче делать, пока госпожи нет.

– И не сидится тебе спокойно! – Бекки взмахнула руками, выплескивая воду из ковшика прямо на меня. – Лежала бы, отдыхала, да пока хозяйки нет, по полям бродила да лакеям глазки строила. Нет, надо работать. – Я рассмеялась ее возмущенному тону. – А что? Я бы так и сделала!

– Милорд же уезжает часто, – я понизила голос, – отчего же сейчас не делаешь?

– Скажешь тоже, – фыркнула Бекки, – с нашей камеристкой никакого графа не надо, чтобы лишний раз за интрижку с лакеем получить. Хотя, ради вечерка-другого с Алеком, может и рискнула бы. – Я весело прыснула и раскраснелась еще больше.

– Алеком?!

– Да, а что такого? Ты посмотри завтра в церкви, как он на меня глядит, сразу поймешь все! – Я рассмеялась, не выдержав представления этой картины. Алек – миловидный юноша, который был явно младше Бекки лет на пять, так еще и ниже ее на голову.

– Почему именно Алек? – Едва смогла спросить я сквозь смех.

– Ай и не знаю я, хорошенький он! – Раззадорилась Бекки, передавая мне ковшик, наполненный водой. – Ну, а ты?

– А что я?

– Уже положила на кого глаз?

Я подняла ковш над головой и вылила на себя все содержимое разом. Волосы облепили лицо, скрывая зудящее смущение от слов подруги.

– Эй, а ну не спрячешься! Давай, говори, я ведь может и помочь смогу!

Я убрала волосы с лица, и, проморгавшись, посмотрела на служанку.

– Да не с чем мне помогать, никто мне не нравится.

– Неужто свое сердце у кого-то из слуг прошлой госпожи оставила?

– Вовсе нет!

– А где тогда?

– Нигде!– Я начинала выходить из себя.

– Ой, в жизни не поверю, ты красавица! Неужто никто из людей леди – как-ее-там этого не заметил?

Заметил. Заметил меня один офицер, заметил, обесчестил, и бросил одну посреди постоялого двора по дороге на север. Лишив статуса, прошлого и семьи.

– Никто. – Тихо ответила я, опустив глаза в пол.

– Ой, тоже мне, не смущайся, не буду больше расспрашивать. Сама же все вижу!

– И что же?

– Вижу, что Джек тебе по душе. – Мой взгляд мгновенно врезался в лицо девушки. – И не надо на меня так смотреть, а то глаза от испуга выпадут!

– Да я не…

– Не волнуйся, не скажу я никому! – Перебила она. – Да только думается мне, что ты тоже ему понравилась, раз глупость такую ради тебя сделал.

– Бекки, ты же знаешь, как мне жаль, я не этого…

– Этого, не этого, знаю я, знаю! Ты лучше подай еще воды и перестань смущаться! – Я послушно набрала воду в ковш и протянула девушке. – Так смотрит он тебя, будто хрустальная…

– Бекки! – шикнула я, а она лишь рассмеялась.

– Все, все, не буду больше про него говорить! Раз стесняешься, тогда не буду. Только смотри, Джесс, сердце у него открытое, он с лошадьми общается больше, чем с людьми. Поэтому не обижай парня, жалко будет.

– Не собираюсь я никого обижать. – Парировала я. Это правда, я не собиралась обижать никого из обитателей Дарктон Холла, наоборот – я здесь, чтобы вывести жестокого графа на чистую воду, и избавить его слуг от страха лишиться языка. Вот только… вот только Джек уже пострадал из-за тебя. Это мысль пригвоздила меня к месту.

– Все. Пошли в поместье, расскажу, как завтра будет день проходить. – Скомандовала Бекки, и я, послушно поднялась, ошарашенная своими мыслями. Джек уже пострадал из-за меня, хоть по своей глупости, но все же из-за меня. А я здесь не для того, чтобы делать жизнь обитателей поместья еще хуже, не этого я желаю.

А чего?

Мести. Я желаю только мести.

Глава 9

Как же приятно облачиться в новое платье для похода в церковь!

Пусть этот наряд и близко не походил на роскошные образы, в которых я щеголяла в прошлой жизни, но мое сердце разрывалось благодарностью и за такую возможность. Ткань, чуть более мягкая, чем колючая шерсть, туго обтягивала мою талию, спускаясь вниз до самых щиколоток. Сэр Ридл выбрал светло-зеленый цвет, который, хоть и совсем мне не нравился, выигрышно оттенял глаза, и радовал своим разнообразием после мышино-серых платьев прислуги. А еще шляпка! Шляпка с кремовыми лентами прятала рыжие локоны, включая тот самый, непослушный, и завязывалась на шее красивым бантом. Я была так счастлива, разглядывая юбки своего нового наряда и наслаждаясь запахом мыла, все еще исходящим от кожи, что едва не споткнулась, когда за спиной раздался голос.

– Джесс. Хорошо, что я застала тебя. Пройдем в кабинет.

Камеристка развернулась на каблуках, не дождавшись моего ответа. Я, кое-как совладав с тяжестью, рухнувшей на плечи, кивнула Бекки, чтобы та отправлялась без меня, и поспешила за камеристкой.

Что ей нужно от меня?…

Ледяными иголочками кололись в голове опасения. Что, если нашла книгу? Что, если графу я не понравилась? Вдруг они что-то заподозрили? Что я тогда буду делать? А если запретит идти в деревню из-за того случая с Джеком?…

Я закусила губу изнутри так сильно, что едва не взвизгнула от боли. Ледяные глаза камеристки рыскали в бумагах, разложенных на ее столе, она сосредоточенно перекладывала листы, пока не обнаружила нужный.

– Вот! Держи. – Она протянула мне пожелтевший лист. Я покорно приняла его, глядя на миссис Клиффорд непонимающим взглядом. Неужели решила так глупо меня подловить?

– Простите, миссис Клиффорд… – стыдливо начала я, но продолжения не потребовалось.

– Ах да. – Недовольно выдохнула она и выхватила у меня лист. – С завтрашнего дня ты переведена в северное крыло.

Нутро сжалось в тугой комок. Я глубоко вздохнула.

– Здесь список твоих новых обязанностей. Будешь убирать личные покои его светлости, следить за чистотой в гостиной и помогать в малой столовой. Кроме тебя в северном крыле служат Абигейл и Джейн, они расскажут что к чему.

Я следила за ее лицом, будто завороженная, не понимая, что происходит. Почему? Почему меня направили туда? Я чем-то отличилась? Или наоборот, граф хочет держать меня поближе, чтобы пристальнее следить?… Но в этом нет смысла, ведь если он меня подозревает, значит, не нужно приближать меня к личным вещам. Но ведь…

– От тебя требуется безупречный внешний вид, безукоризненное исполнение своих обязанностей и безоговорочное подчинение. Это понятно?

Я уверенно кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Я буду ближе к графу! Пьянящий восторг нахлынул бурной волной, окрашивая пунцовым щеки. Я смогу выполнить свою миссию!

Миссис Клиффорд была уставшей, и явно пребывала не в том расположении духа, чтобы возиться со мной дольше, поэтому я, поднявшись, любезно поблагодарила ее и выпорхнула из кабинета.

Я буду работать в северном крыле! – кричал восторг внутри меня. Я доберусь до секретов жестокого графа, до людей, которые работают на него, и смогу вернуться домой! Я смогу вернуться домой!

***

Для поздней осени день стоял солнечный, и я, едва ли не прыгая от счастья, неслась по проселочной дорожке, ведущей к церкви. Холодный ветер бил мне в спину, поэтому я не сомневалась, что поспею к проповеди вовремя. Мне даже не было жаль, что я задержалась и не смогла исследовать церковь на предмет записки от сэра Ридла до начала службы, потому что хорошие новости с лихвой перебивали своей сладостью горечь этой маленькой заминки.

Как и говорила Бекки, я добежала до небольшого деревянного заборчика, огораживающего пастбище, и свернула направо. Затем, за разбитой телегой одного из арендаторов, поросшей травой, я повернула налево, а затем, как увидела одинокий раскидистый дуб – направо. Так ведь говорила Бекки?… Да, все точно было так. После четверти часа пути я усомнилась в своей памяти, ибо дорога показалась дольше положенного, но, увидев впереди острый шпиль церкви, я улыбнулась и с новой силой побежала вперед.

Сооружение, больше напоминающее наш приход в Беркшире, чем церквушку для слуг и пахарей, блестело белизной в скромных лучах осеннего солнца. Я невольно поежилась, отгоняя от себя неприязнь к дому божьему. Разве должно быть мне стыдно перед Богом за то, что я отвернулась от него? Это он оставил меня в момент самый судьбоносный, это он отвернулся от меня. После того, как Питер Нордфолк оставил меня погибать в том кабаке, я больше не посещала церкви и не молилась Богу. Лишь со временем, начав служить сэру Ридлу, я поняла, что есть лишь одно божество, которое творит деяния на нашей земле, и имя ей – Фортуна. От того в мыслях я всегда обращалась к ней в момент нужды, и от того смогла протянуть до сегодняшнего дня.

От размышлений меня отвлекли несколько карет, выглядывающих из-за церкви. Я нахмурилась. Неужели местные служители Бога настолько богаты, что могут позволить себе не только лошадь, но и карету?… Кто-то так яростно пытается откупиться от своих грехов?

Хмыкнув себе под нос, я устремилась к входу, пытаясь придумать план.

Пункт первый. Я незаметно юркну вовнутрь и притаюсь где-нибудь в задних рядах, не привлекая к себе никакого внимания.

Пункт второй. По окончании службы я оставлю в церкви шляпку.

Пункт третий. По пути в деревню с Бекки, я сошлюсь на забытую шляпку и поспешу обратно в церковь.

Пункт четвертый. Я найду записку от сэра Ридла и узнаю время и место нашей следующей встречи. Сегодня я ничего ему не оставлю, ибо пока не знаю ни надежность этого тайника, ни каких-либо сведений, которые можно было бы доверить бумаге.

Я замерла у массивной двери дома Божьего, и, кивнув самой себе и своему безупречному плану, аккуратно юркнула внутрь.

В нос сразу же ударил резкий запах ладана, а глаза притупились от цветных лучей, стекающих через витражи. Не поднимая взгляда, я как можно тише и быстрее притаилась позади какой-то пары в полупустой церкви. Совсем без внимания мое появление не осталось, я кожей ощутила несколько взглядов прихожан, но не ответила ни на один, усердно разглядывая свои руки и изображая, что слушаю святого отца со всем вниманием.

Проповедь была о святом семействе, о священном долге родителей перед детьми, а детей – перед родителями. Слова пожилого священнослужителя невольно натолкнули меня на мысли о доме. Я затерялась в воспоминаниях о беседах с отцом у камина, о ночных перешептываниях с Джейн, об играх с непоседливой Жюли. Я так скучала по ним. Все бы отдала, чтобы вновь оказаться рядом с родными дома. Сама того не заметив, отдавшись воспоминаниям, я отпустила глаза бродить по церковным скамьям.

С темного дерева взгляд скакнул на разноцветные лучи, стекающие из витражей, на пылинки, кружащиеся в их свете, на серые стены, иконы, и…

На прихожан.

Ледяная волна окатила меня с головы до пят.

Дамы были облачены в шелка, а их шляпы – украшены цветами, на джентльменах были скроенные по фигуре шерстяные костюмы, их отпущенные волосы были убраны в низкие хвосты и подвязаны бантами.

О нет.

Паника разбегалась по груди, обездвиживая.

Это не слуги. Это не так церковь.

Я ЗАШЛА НЕ В ТУ ЦЕРКОВЬ!

Глаза мои наполнились ужасом, превратившим их в два огромных блюдца. О нет, нет, нет, нет! Я не могла перепутать церковь, не могла! Проклятье, проклятье, проклятье!

Боль закушенной губы резко отрезвила меня, давая понять, что сыпать проклятьями в доме Божьем, даже мысленно, не хорошо. Я попыталась успокоиться, но глубокие вдохи не помогали, а взгляд уже не мог оставаться тупо прикованным прямо перед собой. Я осторожно, подобно затравленному зверю, взглянула на прихожан еще раз. Никто из них более не смотрел на меня. Кроме одного.

Угольно-черные глаза из ряда прямо через проход без стеснения рассматривали меня. В них была… насмешка?

Я тут же опустила взгляд, сгорая от стыда. Господи, если ты есть, позволь мне умереть на этом месте, чтобы не выдерживать такого позора. И этого взгляда. Сумбурная паника настолько захватила все мои мысли, что я не могла думать о жестоком графе и о последствиях, которые ожидают меня по прибытии в Дарктон Холл. Совру что-нибудь, я ведь и вправду новенькая, которая не знает дорогу в церковь. Что гораздо важнее – как мне выбраться отсюда и поспеть в нужную церковь? И где вообще находится эта нужная церковь?!

Бегло оглядев пути к отступлению, я поняла, что выбраться незамеченной у меня не выйдет, а прерывать проповедь – верх неуважения, да и привлечет ненужное внимание. Ладони вспотели. Я вспомнила шутливую присказку Бекки «потею, как грешница в церкви», и подумала, что это точно про меня.

Значит, выхода нет. Нужно досидеть проповедь до конца – с ужасом поняла я. Голова понуро опустилась, а на глаза упал надоедливый локон. Хорошо, хорошо. Успокойся, Луиза. Раз иного выхода нет, надо использовать это время с толком.

Так я и поступила. Продумала, что исчезну сразу же после окончания проповеди, не говоря ни с кем из присутствующих, брошусь вниз по дороге и буду искать нужную церковь, спрошу у кого-нибудь путь. Быть может, пастух к тому времени будет загонять овец, и я смогу поймать его на пастбище. После этого дождусь Бекки, не заходя в церковь, а ей скажу, что меня задержала миссис Клиффорд, что правда, в какой-то степени. Разве что, ложь со шляпкой теперь провернуть не получится, только если…

Я ощутила кожей, как он смотрит на меня. Взгляд невольно поднялся и встретился с красивым лицом жестокого графа, подсвеченного разноцветными витражными лучами. Он выглядел безупречно. Уголок губ поднялся, и он вопросительно вскинул бровь.

Вскинул бровь? Вы что, хотите спросить о чем-то? – удивленно подумала я, и, видимо, эта мысль так явно отпечаталась на моем лице, что его светлость без запинки ее прочел. И кивнул мне.

Жестокий граф кивнул мне? Его светлость Генри Одерли кивнул мне, сидя в церкви, прямо через проход от меня. В церкви, где меня не должно было быть. Это осознание ударило в голову молнией, а от того я не могла шевельнуться. Лишь сидела и испуганно глядела на него глазами, наполненными ужасом. Что теперь будет?… Он прикажет отослать меня?…

Черные глаза все еще насмехались надо мной, он смотрел, не отрываясь, и с каждой секундой волны страха накрывали меня все выше, затапливая легкие, мешая сделать вдох. В животе завязался тугой узел, я почувствовала, что вот-вот захлебнусь. Утону. Растворюсь в этих обсидиановых глазах, которые поглотят меня в свою пучину, а насмешливая ухмылка так и не сойдет с его губ. Я хотела, жаждала отвести взгляд, спастись, но не могла.

Пока меня не спасли. Женская ручка, облаченная в белую перчатку, осторожно легла на руку жестокого графа, привлекая к себе мое и его внимание. Я сразу же опустила взгляд, понимая, что рядом с ним сидит женщина, и ниточка гипнотической связи, тянущаяся между нами через проход, оборвалась.

Еще несколько мучительно-долгих минут я подлавливала момент, чтобы понять, кто сидит рядом с ним. Девушку не было видно из-за фигуры самого графа, и я могла довольствоваться лишь очертаниями темно-синей шляпки со светло-голубым шерстяным цветком. Какая безвкусица. Но затем она подалась вперед, завороженная речью проповедника, и краем глаза я увидела очертания ее лица.

Прозрачная кожа без румянца обрамлялась тусклыми коричневыми волосами, бестолково собранными под шляпкой. Маленький рот был благоговейно приоткрыт, темно-синие глаза не отрывались от проповедника. Я еле удержалась, чтобы не прыснуть. Тоже мне, святоша.

Я не могла рассмотреть многое, но то, что девушка не слишком хороша собой, было видно отчетливо. Почему она сидит рядом с ним? И почему так спокойно положила свою руку на его?… Это интересно мне исключительно из рабочих соображений! – Подобралась я. Сэр Ридл интересовался, хочет ли граф жениться еще раз, вот и выведываю для него. А еще сэр Ридл просил получить послание от него в совершенно другой церкви, которую я попросту не нашла, из-за чего попала в такую глупую ситуацию.

Эта колкая мысль вернула меня к действительности, и остаток проповеди я провела, сосредоточенно перебирая все сведения, которые успела накопить за время службы в Дарктон Холле.

Как только проповедник закончил, и все прихожане хором произнесли «Аминь», я подскочила со своего места, что скаковая лошадь, и выпорхнула из злополучной церкви прежде, чем кто-либо успел вспомнить про присутствие странной девушки в заднем ряду.

Холодный осенний воздух ударил в грудь и сразу же привел в чувство. Не замечая похолодания, я пустилась бегом от места моего позора, мимо карет, полей, дуба, телеги, пока действительно не наткнулась на крупного пастуха, ковыляющего вдоль хлипкого забора. Он указал, что нужная мне церковь находится в противоположной стороне от той, куда я пошла в первый раз. Фортуна, как же мне хотелось ударить себя ладонью по лбу за дырявую память, но я сдержалась, чтобы не смутить пастуха.

Когда я подбегала к нужной церкви, слуги уже расходились, и только Бекки, скрестя руки на груди, недовольно смотрела на мою приближающуюся фигурку.

– Ты где была? Из ума выжила? Вот узнает камеристка, что тебя не…

– Бекки, Бекки, извини, я… – Я запыхалась от бега, да еще и не придумала предлог, чтобы в церковь зайти. – ..я… подожди здесь, одну минуту, только одну. – Вот и все, что удалось выдать, прежде чем забежать в небольшую церквушку, которая была гораздо скромнее предыдущей.

Эта беготня по церквям точно не входила в мои планы – думала я, пытаясь выровнять дыхание, которое эхом звучало в опустевшей обители Господа. Поскольку все уже разошлись, без лишних глаз подбежала к третьей скамье справа, как и велел сэр Ридл в своем письме, и нащупала скол на правом подлокотнике.

Есть.

Подцепив его ногтем, мне открылось гладкое углубление, в котором лежала крохотная записка:

Мясная лавка в деревне, два часа дня.

Х.

Глава 10

Ароматы разной степени приятности окутывали каждую деревенскую тропу и лавку. Запахи жирной говяжьей похлебки, дубленой кожи, ячменя, перемешивались с ароматами полевых цветов и свежеиспеченного ржаного хлеба. Я бы обязательно начала скучать по странным деревянным палочкам, источающим едкий запах в поместье, если бы не была занята продумыванием плана.

Нужно отвадить Бекки и встретиться с сэром Ридлом. Но как?

– Ух, я бы на твоем месте и подумала б головой о том, как перед камеристкой отвечать будешь! – Сетовала подруга. – Она за такое ругает строго, следит чтоб все, кому дозволено, в церкви появлялись, а иначе, того… – Полненькая рука девушки рассекла воздух, изображая розги.

К сожалению, это меньшая из моих проблем.

– Говорю же тебе, заблудилась, и ей так же скажу, чего уж на меня пенять?

– Ну да, ну да, так она тебя без наказания и оставит! Хотя, раз ты теперь птица важная и в северное крыло направлена, может и пощадит… Но лучше уж, послушай меня, давай другую историю выдумаем.

Какую бы для тебя историю выдумать?…

На оживленной улице яблоку было негде упасть. Слуги соседних поместий толпились у прилавков и таверн, желая потратить остатки жалованья на новую обувь, мазь от мозолей, или на кружку крепкого эля да миску похлебки. За двумя мужскими фигурами, спорящими о лучшем способе разделки свиной туши, я мельком увидела знакомое лицо.

– О, это же Софи! – Воскликнула я, моментально выдумав план. Если оставить их вместе, вдруг разговорятся, давая мне время?

– И правда, – ответила Бекки, – да только чего ж так радоваться? Все с Дарктон Холла здесь сейчас, чего ж горничной на деревенской улице удивляться?

Оставив ее вопрос без ответа, я потащила подругу к одиноко стоящей девушке. Она, напряженно вглядываясь куда-то в землю, не сразу заметила наше появление.

– Здравствуй, Софи! – Полная притворного энтузиазма, начала я. Горничная никак не способствовала осуществлению моего плана – лицо ее было хмурым, губы – сжатыми, а руки скрещены на груди.

– А, новенькая. – Ответила она, не глядя на меня. – Здравствуй. Как прошла чистка каминов? Понравился тебе шепелявый Тони? – Мы с Бекки одновременно прыснули.

– Славный он парень, наверное… – Начала я, вспоминая неотесанного юношу, но подруга прервала меня.

– Славный? Да что уж там, прямо говори – он нелепее бантов, что господа себе на шее повязывают!

– Это жабо.

– Святая дева Мария, уж забыла, что с личной горничной вдовствующей госпожи беседую! – Усмехнулась Бекки, толкнув меня в бок. – Ты уж поправляй меня почаще, чтоб не забывалась.

Софи, наконец, подняла на нас задумчивый взгляд.

– Милый он парень, зазря смеетесь. Да, смешной, неказистый, зато глаза у него добрые и сразу видно – безобидный он. Славный.

Пока Бекки пустилась в спор о достоинствах разжигателя каминов, мое внимание приковалось к месту, куда ранее так сосредоточенно глядела Софи.

Котята.

Прижимаясь к ветхой стене деревянного дома, на меня во все глаза смотрели три крохотных клубочка. Грязные, со слипшейся шерстью и голодным взглядом, котята жались друг к дружке, тихо мяукая о помощи.

Вздох замер в моей груди, сжатой жалостью.

– Здесь котята… маленькие еще совсем.

– Тише ты! – внезапно шикнула на меня Софи, забыв про спорящую Бекки. Ее светлые глаза, озираясь, забегали по сторонам. – Услышат их, и все, кончат.

– За что же? – Не поняла я. Как у кого-то рука поднимется на таких крохотных существ? Софи наклонилась ближе и зашептала.

– Местный люд думает, что коты оспу с блохами переносят, от того всех и перебили. А этих я в то воскресенье уберегла от хозяйки хлебной лавки, теперь хожу вот, кормлю чем могу. Да только, чего дальше с ними делать – не знаю…

– Скажу, чего делать точно не надо – в поместье их тащить. Узнает камеристка, плетей не оберешься!

Вид маленьких клубочков сжимал мое сердце в груди так сильно, что милосердным было бы отвернуться, но я не могла. Не только из жалости, но и…

– Софи! – Вдруг воскликнула я. – Я знаю, что делать. Ждите здесь и никуда не уходите!

Не дав девушкам одуматься, я шмыгнула за спины проходящих людей, бегом пустившись к мясной лавке. Я придумала, как встретиться с сэром Ридлом и оставить Софи в своих должниках, и от этого утренний позор с церковью потерял свое кислое послевкусие. Если сработает, не буду так сильно корить себя перед сном!

У порога мясной лавки возвышалась высокая фигура пожилого мужчины, просто одетого, но слишком статного, чтобы смешаться с толпой деревенского люда и прислуги. В руках его, к счастью, была корзинка, что работало на мой внезапный план.

– Мистер Холт?.. – Удивленно выдохнула я, приближаясь к мужчине и натягивая край шляпы пониже, на глаза. Его широкая ладонь по-отечески легла мне на спину и, поозиравшись по сторонам, он легко толкнул меня в сторону темного и узкого переулка между мясной лавкой и таверной. В нос сразу же ударил резкий запах нечистот, отчего я поморщилась. Переулок этот явно использовался пьяными работягами из соседней таверны не по назначению.

– Луиза, – выдохнул мистер Холт, глядя на меня во все глаза. Взгляд его бегал по моему лицу, светясь добротой и.. облегчением? Он вздернул руку, чтобы коснуться моего плеча, но остановил этот жест, так и не дав своей радости излиться наружу. Его воодушевление от встречи, знакомый голос, и весь его вид облегчили мое сердце, и я, кажется, была сама готова кинуться обнимать человека из прошлого.

– Мистер Холт. – Глаза мои искрились счастьем. – Я безмерно рада видеть вас здесь, но где сэр Ридл?

– Он не смог приехать, Лу, и вряд ли сможет в ближайшем времени. Но, прошу, не переживай, присматривать за тобой буду я.

Мое имя, услышанное впервые за неделю тяжелой работы, медом растеклось внутри. Хоть и сопровождалось оно настораживающими новостями, что отразилось в недоуменной морщинке между бровей.

– Не пускай дурные мысли о нем в свою голову – он всего лишь занят делами на севере, и, как только закончит, будет навещать тебя сам. – Я кивнула, действительно отпустив настороженность за господина. – Ты прекрасно выглядишь, Лу. Я боялся, что служба в доме с подобной репутацией выпьет из тебя все соки.

– Благодарю, мистер Холт. Служба не тяжелее чем в других домах, полагаю, но нас хорошо кормят, от того есть силы ее нести. – Я искренне улыбнулась, отмечая, как приятно получить подобный комплимент, а не вопросы о том, не больна ли я.

– Мистер Холт, у меня мало времени.

– Тогда приступай, Лу. – Он достал из нагрудного кармана небольшую записную книжку, а из корзинки выудил перо. Я кивнула, собираясь с мыслями и вспоминая сведения, которые заучивала до этого.

– Граф вернулся в поместье. Отбывает он часто, до рождества хочет отправиться в Глостершир и Уорикшир. Зачем, увы, я не знаю… – Я подняла глаза, но не увидела в лице мистера Холта разочарования. Нет, отнюдь – он замер, приоткрыв рот, так и не приступив к письму.

– Да, хм… Да.– Поняв собственное замешательство, он приступил к записям.

– А на рождество в Дарктон Холле будет какое-то гуляние, по крайне мере, на это намекнул его друг. Сэр Ричард, фамилию мне не довелось узнать. У него очень интересная внешность, милорд, такая… экзотичная. – Сказала я, стараясь соблюдать такт. – Бронзовая кожа, он коротко стрижен и, по всей видимости, очень близок с графом. Делит с ним скитания по стране, это точно.

Мистер Холт кивал, а рука его едва поспевала записывать за моими словами.

– Что до внешности графа, о которой спрашивал сэр Ридл, то он высок и хорошо сложен. – Я почувствовала жар, который заливал мои щеки при воспоминаниях о жестоком графе и его внешности. – Волосы его достают плеч и подобраны лентой по последней моде. Черные, будто смоль, я таких еще не встречала у аристократов. И глаза такие же черные, пронзительные и большие. – Я нервно сглотнула воспоминания о двух ониксах, бесстыдно глядящих на меня в церкви. Пальцы потянулись теребить складки выходного платья.

– И, пожалуй, самая важная делать. По левой щеке от самого глаза до челюсти у него тянется глубокий шрам. Страшный шрам, мистер Холт. – Глаза его тут же приковались ко мне в немом вопросе.

– Неужели?.. Лу, ты уверена?

– Конечно, уверена. – Не поняла я его замешательства. – Я сама его видела, и не раз. От того точно вам говорю, что шрам – это первое, на что бросается взгляд, когда смотришь на графа.

Смятение мистера Холта подняло его руку и накрыло ей светлые глаза. Он потер их, затем сжал переносицу, посмотрел в разные стороны, пожевал губы. Все в нем выдавало досаду… но почему?

– Лу, это… очень хорошая работа. За неделю ты смогла сделать больше, чем… – Он сделал паузу, прокашлявшись. – Чем кто угодно другой сделал бы на твоем месте. Ты очень ценна для господина, и, будь уверена, я доложу ему о твоем усердии.

– Это еще не все. Никаких следов опасных болезней на первый взгляд я не заметила. Нет на открытых участков его кожи язв или оспин, от того не могу сказать, что граф серьезно болел во время своего отсутствия в обществе. Только если это не болезнь, которая нам неизвестна. Но я уже работаю над тем, чтобы выяснить, что это могло бы быть. – Я сделала вдох, вспоминая об украденной книге.

– Камеристка, миссис Констанция Клифорд – жестокий человек, держащий управление поместьем железной хваткой. У нее в кабинете ящик, в который она убирает документы, и запирает даже от слуг, которые не умеет читать. Она… Она не чурается розг, мистер Холт.

Обеспокоенный взгляд тут же взмахнул к моему лицу.

– Нет, со мной все в порядке, но другим слугам достается, от того они больше боятся не самого графа, но камеристку. И, да, мистер Холт… – Я набрала в грудь побольше воздуха, надеясь, что вместе с ним вдохну и смелости. – Он лишает слуг языка. Это правда.

Перо застыло над желтой бумагой, на которую капнула чернильная клякса.

– Имена девушек, лишившихся языка – Анна, Эмма, Дейзи. – Я ждала, пока мистер Холт вернется к письму, но он этого не делал, ошеломленно глядя на исписанные листы. Спустя несколько долгих секунд я прочистила горло и осторожно повторила имена. Но он и тогда их не записал, так и оставаясь в своем странном оцепенении.

– Лора? – Вдруг спросил он, вскинув на меня взгляд. – Лора?… Ты слышала такое имя?

– Да! – Удивленно воскликнула я. – Лора – девушка, которая сбежала из поместья через лес за неделю до моего приезда. Откуда вы?..

– Сбежала… – Слова эти слетели с его губ облегчением, будто вместе с ними его покинул и тяжкий груз. – Сбежала, что ж. Значит, уберег Бог еще одну душу от того, чтобы быть калеченной. – Сказав это, он вернулся к письму, и из-под пера показались четыре женских имени.

– Мистер Холт, если позволите, откуда вы?…

– Продолжай, Лу. Пожалуйста.

– Что ж, хорошо… Девушки, которых языков лишили, добровольно у графа на службе остались. То ли идти больше было некуда, то ли что… Это меня больше всего удивило. – Я прикусила язык, поняв, что примешала к работе свои собственные суждения и ощущения, а сэр Ридл учил так не делать. Я нервно теребила складки платья, вспоминая, что еще не рассказала.

– Любимую лошадь графа зовут Лалит – это высокая кобыла цвета шоколада, из арабской породы. – Мистер Холт кивнул, внимательно слушая.

– Граф любит тепло, затопил все камины, как прибыл. И еще он… Он приказывает жечь такие палочки, от которых повсюду странно пахнет. – Я смутилась таким подробностям, кажущимися несущественными, но, если мистер Холт так живо отреагировал на имена девушек, быть может, и такие подробности будут ему полезны?..

– Во время жизни в поместье сам он пользуется исключительно северным крылом. Я приступаю к службе там завтра.

Мистер Холт, захлопнув книжку, убрал ее в нагрудный карман, а мне протянул корзинку.

– Твоя плата, Лу, но, видит Бог, ты заслужила гораздо большего. Сэр Ридл, я уверен, будет более чем доволен твоей работой. – Тепло сказал он. Я, зардевшись, поймала себя на желании поклониться, но не стала этого делать. Зачем кланяться? Я ведь не притворяюсь здесь. – Я также положил перо с чернилами и чистую записную книжку на случай, если понадобится что-то записать.

– Благодарю, мистер Холт. Особенно благодарю за корзинку, она мне понадобится. Есть ли еще какие поручения для меня?

– Продолжай в том же духе, Лу, но если удастся побольше узнать о Лоре – сбежавшей горничной, эти сведения будут для господина втрое ценнее любых других. И, пожалуйста, береги себя. – Тепло сказал он, и, легко поклонившись, выскользнул из переулка.

Зачем ему сведения о Лоре?..

Подождав пять ударов сердца, я вышла вслед за ним и направилась к служанкам Дарктон Холла, которые громко ругались, привлекая внимание прохожих.

– А я говорю тебе, что телячье мясо без толку отбивать – и так нежное, что пушок новорожденной козочки! – Негодовала Бекки.

– Пургу мелешь, да я во всех домах, где служила, всегда телятину отбивали и не жаловались! – Возмущалась Софи.

Я возвела глаза к небу. Когда-то я обсуждала в высших кругах итоги семилетней войны и новое эссе Вольтера, а теперь вот, встреваю в беседы о кухарском ремесле. Хорошо хоть, что они отвлеклись и не пустились за мной. Славная была идея свести их вместе.

– Вы чего разорались? На другом конце деревни уж крики слышны!

– Да она говорит, что теленка отбивать нужно, это ж где такое видано? – Бекки уперла руки в боки, и даже не спросила, где я была, настолько захлебывалась возмущением. – Вот твоя бывшая госпожа, бывало, что теленка наказывала отбивать?

Я замешкалась, искренне не зная, что сказать.

– Госпожа любила птицу. – Выкрутилась я и поспешила обратить внимание на корзинку, прекращая спор. – Смотрите, что достала. – Взгляд мой скользнул по лицу Софи, которое медленно но верно освещалось прозрением.

– Ты… ты хочешь котов в поместье забрать? – Тихо спросила она. Я кивнула.

– О! – Вскрикнула Бекки. – Удачи вам с этим, а я в этом никакого участия принимать не буду! Если что, так камеристке и передадите – вдвоем были, вдвоем дурость и выдумали!

– Я скажу, что в корзине хлеба принесла, а через кухню на конюшню пройду. Там-то уж точно никому до них дела не будет, а Джек позаботиться сможет. – Предложила я, стараясь быть убедительной и непоколебимой. Согласишься – в долгу у меня останешься.

– Спятила. – Прокомментировала мою идею Бекки. – Джек-то и поможет, конечно, но если узнает кто, что дворовых котов к господину в дом притащила, бита будешь, ох как бита!

– Не узнает никто. – Отвечала я, глядя только на Софи. На лбу ее залегла задумчивая морщинка, и спустя несколько мучительных мгновений она, взглянув на мяукающих комочков, коротко мне кивнула.

– Славно. Джек о них позаботится, будь уверена. А мы ему в благодарность мазь купим. – Улыбнулась я, присев у ветхой стены.

Вместе мы сложили трех котят в корзинку, и даже недовольная Бекки не смогла устоять пред тем, чтобы взглянуть поближе на маленьких комочков.

– А этот, смотри какой, совсем как ты! – Указала она на рыжего котенка. – С огненной шерстью! Давай так и назовем его – Джесс?

– А если мальчик? – Засмеялась Софи, светящаяся счастьем.

– Тебе имя выбирать, Софи, ты теперь хозяйка. – Она еще больше расцвела, примеряя на себя новую роль.

– Спасибо, Джесс. Без тебя кончили бы их тут, знаю, так и было бы.

– Пожалуйста. Кто знает, быть может и ты однажды поможешь мне. – Я открыто смотрела в ее лицо и задорно подмигнула. Важно, что я помогла тебе и втерлась в доверие, но, что еще важнее, у нас теперь общая тайна.

– Помогу. – Уверенно кивнула она, и сразу же вернулась взглядом обратно в корзинку.

Вместе мы, три девушки и три котенка, направились на поиски целебной мази для Джека. Каждый из нас, уверена, думал о чем-то своем и очень важном.

Бекки – об отбивной телятине.

Софи – о своих новых питомцах.

А я – о том, как мне вести себя завтра в северном крыле под пронзительным взглядом обсидиановых глаз.

Глава 11

– Абигейл расскажет тебе, что к чему. Неси службу достойно и постарайся на этот раз запомнить направление, куда идти. – Последний комментарий камеристка процедила сквозь зубы, явно намекая на недовольство моим отсутствием в церкви. Благо, она была слишком занята все сегодняшнее утро, чтобы меня вычитывать, а потому сразу же отправила в северное крыло вместе с другой девушкой. Правда, не забыла и упомянуть, что позже снабдит меня дополнительной работой, чтобы «вся дурь из головы выветрилась».

Пышногрудая Абигейл с шоколадными глазами выглядела скучающей и уже уставшей, не смотря на раннее утро. Это заставило меня отложить расспросы до того момента, как она будет сговорчивее, да и самой мне совсем не хотелось разговаривать. Меня гложил страх.

Что теперь граф думает обо мне? И кто была та девушка рядом с ним в церкви? Как поживает Джек после нанесения мази? Удалось ли спрятать котят? О, Фортуна, помоги мне не сойти с ума, выведи из хитросплетения вопросов к оплоту ясности и известности!

В безмолвии мы шагали по северному крылу – гораздо более теплому, нежели остальные помещения поместья. Коридоры, гостевые залы и столовая комната были начищены до блеска – мой придирчивый глаз не уловил ни одной пылинки, витающей в воздухе, ни одного пятнышка на полу, покрытом ковром. И северное крыло было гораздо… скромнее. Барочные ниши в стенах, предназначенные для цветов, пустовали, не было здесь золоченых ваз или фарфоровых статуэток, портретов в серебряных рамах, парчовых портьер. Мебель красного дерева напоминала посетителям о баснословном богатстве графа, как и мраморные колонны или золотые люстры, но в основном крыло оставляло впечатление…

– Пусто. – Вдруг сказала Абигейл, туже завязывая чепец на темных волосах. – Я знаю. Сама удивилась, когда в первый раз увидела комнаты господина.

– Да, я… Я ожидала совсем другого.

– А я о чем. Обил бы подушки шелком, или камин позолотил, да стол какой поставил. – Она обвела придирчивым взглядом гостиную залу и вздохнула. – Если деньги есть, чего не пользоваться?

Отличный вопрос, Абигейл.

– Хотя, нет худа без добра, нам же от этого проще – меньше пыли тереть, с нас и этого хватит. – Я кивнула словам девушки, которая все больше располагала меня к себе.

– Эта зала на тебе, я занимаюсь столовой, малым кабинетом и еще двумя комнатами. Тебе остается большой кабинет, эта зала и покои. Пойдем, покажу.

Девушка провела меня по комнатам, каждая из которых была больше предыдущей, а я лишь могла разглядывать их во все глаза с нескрываемым трепетом. Никогда не видела такой роскоши. Даже в Лондоне. Что если бы отец не проигрался, что если бы нашел поддержки у единомышленников из партии Тори? Мы могли бы жить хотя бы в половину также богато, как жестокий граф?…

– Утренний чай господину подают в половине восьмого, в это время убираешь покои. – Отвлекла меня Абигейл. Я кивнула. – После граф отправляется на утреннюю прогулку, и к его возвращению нужно подготовить кабинет. – От этого слова все внутри вытянулось в струнку. Кабинет. Могу только представить, сколько полезного делу там хранится! Вдруг и сведения об убийцах смогу раздобыть?

– Как долго длится прогулка?

– Если берет лошадь, то не менее часа. Если не берет, то с полчаса. – Пожала плечами девушка. – Да ты не переживай, в кабинете работы не много. Его светлость строго настрого запрещает приближаться к столу, а больше там особо делать нечего, точно успеешь. Ах, да. – Она вздохнула, припоминая наши обязанности. – Сегодня там нужно снять портьеры, отправить прачкам, не забудь. Лестницу найдешь в кладовой.

Я вновь кивнула. Запрещает приближаться к столу?

– За обедом прислуживать не надо, этим занимаемся мы с Джейн. А вот чай господин просит подавать в кабинете, или, что реже, в зеленой гостиной, помнишь, проходили?

– Да, конечно.

– Славно. Этим уже будешь заниматься ты. Чай готовим в столовой, заберешь оттуда. Что еще… – Она осмотрела пустой коридор, ища, за что бы зацепиться взглядом. – Граф редко ужинает в поместье, возвращается поздно, и любит, чтобы в покоях было свежо, поэтому открывай там окна, как он будет отправляться на прогулки.

– Я думала, его светлость больше любит тепло. – Не удержалась от колкости я. Абигейл, к счастью, довольно прыснула.

– Это да, бывает здесь жарче, чем в суповом котле. Но на ночь холод любит, да и сады у него под покоями – пахнет приятно.

Слева от нас раздались шаги. Все внутри меня вторило им, трепеща.

– Господин проснулся. Я побежала в столовую, а ты забери все необходимое из кладовой и возвращайся. Утренний туалет не занимает много времени.

С этими словами девушка удалилась прямо к столовой, а я, как можно тише, побежала в другую сторону, подальше от покоев графа.

Сердце колотилось в горле от мысли, что я буду вхожа в его покои. Увижу его ложе, буду менять простыни, и… Нет! Я отдернула саму себя и уже занесла руку, чтобы ущипнуть, но сдержалась. Мурашки прокатились волной от затылка до самых пят. Никаких страхов. Думаю только о деле.

Бравада моя, увы, длилась совсем недолго – стоило вернуться в северное крыло со всем необходимым и убедиться, что жестокий граф покинул покои, я все равно замерла перед ними в нерешительности. Чего медлишь, Луиза? Это твоя работа. Делай ее хорошо, и, быть может, узнаешь, что за люди работают на графа и как с ними связаться!

Кивнув самой себе, я расхрабрилась и отворила позолоченную дверь.

– Ох… – Выдохнула я свое изумление, не в силах его сдержать. – Вот это да…

Роскошь и богатство сочились из каждого уголка. Спальня была выполнена в белых цветах, и первые лучи осеннего солнца блестели на позолоченных узорах расшитого балдахина. Я почувствовала себя крошечной в огромном, полу-пустом пространстве комнаты, и только звук оживления, доносящийся из столовой, заставил меня сбросить оцепенение и приступить к своим обязанностям.

Пальцы скользили по расшитым золотыми нитями шелку. Какое же яркое ощущение, особенно после жесткого сукна и колючей шерсти. Я на миг прикрыла глаза, поглаживая мягкие простыни. Даже в прошлой жизни у меня не было таких. Но нужно трудиться, чтобы подобные были в будущем.

С этими мыслями я продолжила убирать покои, не переставая восхищаться их великолепием. Не побоялась и в платяной шкаф заглянуть, где ровным рядом висели камзолы, кафтаны, рубашки господина. Все было окутано ароматом его светлости – терпкий запах жасминового чая и хвои. Ловкие пальцы пробежались по карманам, но, не обнаружив там ничего интересного, вернулись к чистке остальных предметов мебели. Напоследок я осмотрела светлую, большую комнату придирчивым взглядом, и, довольная своей работой, направилась в кладовую.

Столовая уже пустовала, а значит, граф отправился на прогулку и самое время заняться кабинетом. Едва удерживая в руках ведро с чистящим раствором, тряпку, и небольшую деревянную стремянку, я локтем отворила нужную дверь и с трудом протиснулась внутрь. Своевольный раствор, перелившийся через край ведра, брызнул на пол, чем очень меня разозлил.

– Проклятье! – Прошипела я, бросив все свои приспособления. Хорошо, что здесь нет ковров, иначе бы и пятно могло остаться…

– Смелые слова для столь набожной особы.

Низкий голос завибрировал в груди и пустил волну мурашек по спине. Только не это… Я осторожно подняла взгляд, больше всего надеясь, что мне почудилось. Что разум помутился последними событиями, и теперь голос господина мне лишь мерещится. Но надежды были неоправданны. Из-за большого стола на меня смотрели обсидиановые глаза. Такие черные, что, кажется, сам свет тонул в их глубине.

Я поспешно села в поклоне, и, не поднимая головы, пропищала:

– Простите, ваша светлость.

Тут же подхватив оба ведра, я уж дернулась к стремянке, чтобы мигом выбежать за дверь, но мягкий голос вновь обдал меня волной жара.

– Останься. Ты мне ничуть не помешаешь.

– Нет! – Резко ответила я, не подумав, лишь повинуясь страху. А только затем прикусила язык и опомнилась. – Простите, господин, не могу, не положено…

– О. А я наивно полагал, что я решаю, что здесь положено, а что нет. – Голос его утонул в усмешке. И почему он всегда насмехается надо мной?… – Продолжай работу, Джесс, ты меня не отвлекаешь.

Звук пишущего пера рассек воздух, и я поняла, что жестокий граф вернулся к своим делам. А я – нет. Еще с несколько секунд я стояла, растерянная, потупив глаза в пол, в нерешительности. Если камеристка узнает? Убьет. Но ведь его светлость сказал… Но и не его светлость дает плетей… А перечить воле господина?… Волнительная дрожь заколола кожу изнутри, когда я поняла, что выхода нет. Все еще боясь поднять глаза на графа, я опустилась на колени и решила начать с пятна, которое сама же и сделала.

Фортуна, какое унижение! Сделай так, чтобы он на меня не глядел, хватит с меня позора.

Не смотря на шелест бумаги и скрежет царапающего листы пера, я чувствовала себя под взглядом целой толпы. Движения мои от этого стали сбивчивыми, резкими, я несколько раз выуживала из ведра не ту тряпку, чтобы затем вернуть ее на место и взять другую. Щеки горели алым.

Соберись, Луиза, сделай дело и уходи! Уж больно высокого о себе мнения, раз думаешь, что господин тебя разглядывать станет. На что тут любоваться? И ведь верно… Хоть лицом я и была нежна, но наряды служанки тяжелого сукна да чепец съедали всю его прелесть. А округлой фигуры с высокой грудью у меня и в помине не было, а значит, и смотреть на меня незачем.

Перед глазами всплыло лицо матери, готовящий меня к первому дневному выходу в Лондонское общество. Прогулка по Сент-Джеймс парку, по ее плану, должна была привлечь к разорившимся баронессам внимание завидных женихов, а я же, хоть и была в предвкушении от возможных знакомств, страсть как желала увидеть пеликанов.

– Я читала, что эти птицы умеют нырять под воду, чтобы поймать себе рыбу! – С восторгом говорила я, теряя остатки воздуха. Леди мама, стоящая позади, со всей силы дернула на себя шнуровку корсета, да так, что я схватилась за изножье ложа.

– Ай! – Невольный крик вырвался вместе с последним выдохом.

– Терпи, Луиза Ле Клер, терпи! – В приказном тоне подбадривала меня леди мама. – Фигура у тебя не завидная, никаких форм. Худая, что охотничья псина, да еще и сутулишься вечно. – Широкая ладонь хлопнула меня спине, заставив выпрямиться. – Поэтому цени старания своей великодушной матери и выдохни-ка сильнее!

С этими словами она вложила всю свою страсть к тонким талиям в одно резкое движение, и я впервые лишилась чувств.

Как жаль, что все ее старания пошли крахом. – Подумала я, поднимаясь с пола. – Хотя нет. Ничуть не жаль. Пусть на мне простое платье из жесткого сукна, зато в нем я могу дышать свободно. Это мысль разразилась в голове шумным громом и блеснула молнией. Пусть на мне простое платье, зато в нем я… свободна?…

Внезапное озарение сверкнуло удивлением на моем лице, и я поспешно направилась к книжным полкам, не глядя на графа. Нужно обдумать эту мысль еще раз, прочувствовать это. Я не свободна, я служу своему господину, зарабатываю на жизнь шпионажем. Освобожусь я только вернувшись в высший свет – к моей семье, комфорту, к отдыху, чтению, танцам, к нашему маленькому саду, к конным прогулкам, и…

К своим обязанностям. – Рука с тряпкой замерла над полкой. – Я вернусь в высший свет со всеми его прелестями, но… и со всеми его ужасами, тоже? Меня выдадут замуж второй раз, в этом нет никаких сомнений. Да, с накоплений я смогу покрыть долги отца, но титул баронессы, к тому же вдовы, незавидный. Моего мнения не спросят, это ясно. А что меня ждет потом?…

– Мне кажется, книжный шкаф в достаточной степени чистый.

Бархатный голос обрушился на меня осенним ливнем. Я в миг отдернула руку от красного дерева, блестящего влагой в тусклых лучах осеннего солнца, и развернулась лицом к жестокому графу.

– Простите, господин. – Присела я в реверансе, не поднимая глаз.

– Не стоит. Я ценю усердие, но не когда оно перестает в остервенение. Всего должно быть в меру, не находишь?

«Всё есть яд, и ничто не лишено ядовитости; одна лишь доза делает яд незаметным» – подумала я. Но цитировать знаменитого алхимика, разумеется, не стала.

– Порой наши чаяния требуют бОльших усилий, господин.

– И какие же чаяния привели тебя вчера в церковь?

Я вскинула глаза на него, лишь чтобы заметить эту ядовитую ухмылку, и вновь опустила голову. Щеки мои залились краской.

– Глупость, милорд, сердечно прошу меня простить. Я лишь задержалась в поместье, от того искала дорогу сама, поскольку еще ее не знаю, и свернула не туда, и… – Поток глупых оправданий стеснял горло. – И заблудилась, а когда вышла к церкви, решила, что, должно быть, это она и есть. Прошу вас, простите. – Воздух в груди закончился.

Молчание жестокого графа длилось лишь пару секунд, но ощущалось тягучей вечностью.

– Полагаю, сам Господь привел тебя слушать настоятеля Павла. И что думаешь о его проповеди?

Он издевается надо мной! Такой спокойный, такой надменный, такой… Жестокий! Страх, распирающий грудь, окрашивался гневом, от того руки мои сжались в кулаки.

– Очень проникновенно, господин. – Я понятия не имела, о чем была проповедь. Я была слишком занята сохранением своего рассудка, и чтобы пол священной обители не разверзся от тяжести всех моих грехов. – Я счастлива, что через его слова удалось приблизиться к пониманию создателя.

Слуха моего коснулся довольный смешок.

– А почему же тогда сыплешь проклятьями из-за мелочей?

Напряжение отдалось в ладонях нестерпимой болью и я зажмурилась. Не от боли. От стыда. От страха. От собственной дурости, из-за которой жестокий граф – убийца и каратель, сейчас потешался надо мной. Поднять бы голову сейчас, посмотреть в его глаза эти, черные, бездонные – нет! Лучше не смотреть в них, не видеть, да поведать ему, над кем имеет честь насмехаться, чтобы это он стоял, глаза в пол потупив, чтобы он краснел, а не я, чтобы он страдал, а не я!

– Подними глаза, Джесс. – Я повиновалась и приказу его и своему порыву, врезавшись взглядом в неподвижную фигуру.

– Вычитывать тебя не буду, раз не по намерению дорогу спутала. Но проклятьями сыпать запрещаю, не только при мне, но и в моем отсутствии – с собой ли наедине, или с кем-то, вслух или в мыслях. – Он что, мне лекцию читать вздумал? Сам-то больно набожный, убийца? – Эти слова имеют огромную силу, и направлена она, в первую очередь, против пожелавшего высказать их. Не разрушай свою… – Он на миг запнулся, перестав быть каменным изваянием. – Добродетель. Особенно по таким мелочам, как случайное пятно на полу.

Закончив, он не отвел взгляда. Душа моя смялась в уродливый комок, а растерянные глаза не знали, позволено ли еще смотреть на него, или нет. Зачем снизошел до нравоучений прислуги? Выпороть бы приказал, да и все. Почему говоришь со мной? Смотришь на меня зачем? А я зачем в эти обсидиановые глаза смотрю?…

Между нами трещало мирное тиканье напольных часов. Тик-так. Тик-так. Из столовой доносились едва слышное звяканье серебра. Там, где до этого звучал его бархатный голос, было непривычно пусто, и эта пустота стягивала комнату, приближая меня к глупостям. Возможно, смотрю я не достаточно затравленно. Стою слишком прямо. Возможно, и злость он во мне разглядеть сумел, но я себя не выдам. Не раскрою. Научена быть покорной и услужливой, и раз усмирить свой нрав, промолчать да поблагодарить требуется – так тому и быть.

Сделав глубокий вдох, я присела в поклоне:

– Спасибо за ваши слова, господин. Ни при вас ни в мыслях подобной вольности не допущу.

Жестокий граф сделал вдох, будто намеревался сказать что-то еще, но, слава Фортуне, передумал, и взгляд его вернулся к разложенным на столе бумагам. К бумагам, которые я обязательно изучу при первой возможности.

С книжными шкафами было покончено, и я, прихватив стремянку, направилась к портьерам. Тяжелая ткань цвета изумрудов послушно легла мне в руки, когда я услышала, как милорд Одерли поднялся с места и подошел к книгам. Его запах жасминового чая обнял меня со спины. Прикрыв глаза лишь на миг, я впустила в грудь этот аромат с глубоким вздохом, как голова моя закружилась, и предательский скрип деревянной стремянки обрушился под моими ногами.

Глава 12

Золото.

Проблески жидкого золота, подсвеченные солнцем, разливались в кромешной тьме его черных глаз. Теперь я это видела. Тепло растекалось по этим золотым ниточкам к тонкому шоколадному ободку, проглядываясь через густые ресницы. Его глаза – не беспросветно черные. Они гораздо глубже.

И я могла бы утонуть в этом расплавленном золоте, могла бы без раздумий спрыгнуть вниз, не набрав в грудь воздуха, могла бы запутаться в хитросплетении золотых нитей, пытаясь запомнить их причудливый узор. Но взгляд мой непроизвольно тянулся ниже – к белесой полоске поврежденной кожи. Шрам. Уродливый. Узловатый. Жестокий, и такой неправильный, неуместный. Его не должно быть здесь. Мои пальцы дрогнули в нестерпимом желании коснуться этой белесой полосы, и это невольное движение заставило очнуться.

– Ах!

Терпкий жасминовый дурман рассеялся, и на голову обрушилось горькое осознание происходящего.

– О нет! Нет, господин, простите! Я не хотела, я…

Я спрятала покрасневшее лицо в ладонях, не в силах видеть лицо графа Одерли. Что делать со своим дрожащим телом, не знавшего мужских рук с ночи моего грехопадения, я не знала. К счастью, милорд сумел возобладать над ситуацией и осторожно опустил меня на землю. Правда, не надолго, потому что ноги тут же подкосились подо мной, и я бы вновь рухнула вниз, но он вовремя поддержал меня за талию.

– Ничего. С тобой все в порядке, не ушиблась?

Я отрицательно мотнула головой, слишком напуганная, чтобы говорить. Горло сдавливал предательский комок, а глаза начали щипать горячие слезы. Он – не Питер Нордфолк. Он – не Питер Нордфолк. Он – не Питер Нордфолк! Он поймал неуклюжую служанку и даже спрашивает о ее самочувствии! Все будет хорошо. Дыши, дыши, дыши!

И я смогла. Смогла сделать глубокий вдох и даже унять дрожь, которая волнами накрывала мое тело. Видимо, мужские прикосновения для меня все еще под запретом. Все? Или только его?

– Как странно. – Вдруг сказал жестокий граф едва слышно. Горячее дыхание обожгло шею. Я медленно проследила за его взглядом, который остановился на стремянке.

– Ее будто бы подпилили. Видишь, как ровно отошла ступенька?

Я была слишком встревожена, чтобы понять, о чем он, и тем более, чтобы кивнуть. Единственное, чего желала – чтобы он скорее отпустил меня. Или наоборот, чтобы больше не отпускал. Этот запах, тепло его большого тела, сильные руки, так бережно поддерживающие меня – все это заставляло терять ощущение настоящего. Как это может быть по-настоящему?… Мираж. Наваждение. Бред сумасшедшего. Быть может, это всего лишь сон? Кошмар или желанная греза, которой никогда не суждено сбыться?…

Его взгляд медленно вернулся ко мне, и теперь не казался таким холодным.

– Красивые. – Тихо сказал он. Мои брови взмахнули вверх в непонимании. Тогда он медленно поднял руку и коснулся пальцем рыжего завитка волос, спадающего на лоб. Жар волной прокатился по телу, завязываясь в животе в тугой узел. – Знаешь, что означает такой цвет?

Я стояла безмолвно и неподвижно, боясь разрушить этот момент. Боясь проснуться.

– Радость. Думаю, тебя благословили на жизнь, полную радости, Джесс.

Чужое имя медленно привело меня в чувство. Болезненным холодом реальность, в которой я работаю на сэра Ридла, спасаясь от позора прошлого, возвращала меня в настоящее. Где я – простая горничная, имеющая лишь одну цель – вернуться домой. Я медленно отстранилась от жестокого графа, касаясь ладонью его широкой груди.

– Н-надеюсь, что эта жизнь скоро начнется, господин. – На лице его расцвела кривоватая, но искренняя, улыбка.

– Так и будет.

С этими словами он отпустил меня, и, подойдя к окну, самостоятельно снял портьеры. Он водрузил их в корзину так, будто делал это тысячи раз, будто это не было ниже его титула и достоинства, будто не понимает, что только что унизил себя в глазах служанки. А затем, как ни в чем ни бывало, выудил из шкафа нужную и книгу и вернулся к своему столу. Неторопливо и степенно, как будто ничего не было.

Я же, оказавшись вне тепла его тела и жасминового дурмана, наконец пришла в себя. Пулей подхватила корзину, ведро с тряпками, и, отнеся все это за дверь кабинета, вернулась за стремянкой.

– Оставь. – Приказал граф Одерли, не поднимая головы. Я отдернула руку, в ожидании объяснений, но их не последовало, а поэтому я, присев в реверансе, лишь ответила:

– Как прикажете, господин. – И мигом выбежала из кабинета.

***

В столовую я влетела, прижимая руку к груди. Под ней хаотично колотилось сердце, так громко, что было слышно в висках. Не знаю, зачем пришла сюда, может, потому что остальную работу переделала, а руки срочно требовалось чем-то занять? Спустя пару часов уборки, мытья и беготни с северного крыла до кладовой и постирочной, я все еще не оправилась от случившегося.

– А, Джесс. За чаем пришла?

– Что? – пытаясь сообразить, что происходит, я вопросительно глядела на Абигейл.

– Чай. Господин велел подать, как леди Солсберри прибудет. А карета ее уже вон, подъехала.

– А, да, чай. Постой. Леди Солсберри?

– Ну да. – Девушка кивнула на окно, из-за которого доносился звонкий стук копыт. – А-а-а, ты же новенькая. – Протянула она. – Расскажу тогда, чтоб под горячую руку виконтессе не попадалась.

Встряхнув головой в надежде, что это выкинет из нее воспоминания о прикосновениях графа, я сосредоточилась на словах Абигейл.

– Леди Аделаида Солсберри графу хорошая подруга, навещает его часто, а в последние пару месяцев и вовсе постоянный гость. Капризная она и взбалмошная, чуть что ей не угодно – так сразу раз! – Девушка взмахнула рукой по воздуху, изображая пощечину. – Вон, Эми ж тогда от нее досталось, а леди в кольцах видать была, девчушке шрам прямо на щеке и оставила.

Какой ужас. Жестокая, своенравная – прямо-таки идеальная партия для нашего графа.

– Знаю, о чем думаешь, – заговорщицки подмигнула мне Абигейл. – да только сама в толк не возьму, чего они с графом не поделили. Помолвлены ведь были, но леди Солсберри вдруг раз, и за другого замуж выскочила, за мужа своего, виконта Солсберри.

Я усмехнулась тому, как точно служанка и мысли мои прочла, и так легко о госпоже мне рассказала. Понравилась я ей, что ли? Надо отблагодарить за такое доверие.

– Замуж за другого вышла, а здесь все равно постоянный гость? Ну-ну… – таким же заговорщицким тоном ответила я. Глаза девушки блеснули озорством, когда она закончила сервировать серебряный поднос.

– О том и толкую. Статная леди, красивая, да нравом уж больно капризна. Слыхала от кухарок, что коли кислоты много покажется в брусничном соусе, что к мясу подают, то все блюдо назад отошлет, есть не станет. – Напоминание о еде пробудили спящий доколе желудок. Он, сжавшись в болезненный комочек, решил напомнить, что скоро время обеда. – Со слугами не церемонится, всегда по последней моде одета… Да что ж я болтаю, все равно сейчас сама все и увидишь.

С этими словами девушка вручила мне в руки серебряный поднос, заполненный чашками и ароматным печеньем, и развернула к двери.

– Так что будь аккуратна, чтоб все безукоризненно было.

Да-да, уж это я умею.

– Спасибо, Абигейл. – с горькой ухмылкой ответила я и отправилась на съедение двум господам.

***

В знакомый запах жасмина бесцеремонно вмешался свежий аромат фиалок. Еще до того как поднять глаза я услышала низкий, но мягкий голос леди Солсберри:

– … Тогда шелка нам было недостаточно, милый Генри, можешь смело вносить в заказ число втрое больше.

– Втрое? – Оживился граф Одерли.

– Конечно. Мои Лондонские швеи уже сейчас начинают клевать меня вопросами, хотя сезон только завершился. Такими надоедливыми они бывают…

Резкий звук открывающегося веера заставил вздрогнуть, а взгляд мой – взмахнуть к виконтессе. К ослепительно-красивой виконтессе Солсберри.

Молодая женщина была выше меня на целую голову, при этом стройна и бледна, талия ее была затянута тугим корсетом, а золотые кудри, впитывающие солнечный свет, ниспадали до самой талии. На моих губах застыл восхищенный вздох.

Она так… так красива. И возвышенна, будто дама королевских кровей.

При этом голос ее был низок, слова – вдумчивы и даже усталы. Глаза цвета грозовых туч наполнены житейской мудростью и холодом. При первом взгляде на виконтессу не углядела я ни намека на взбалмошность или легкомыслие, присущее юным девицам. А жаль.

Едва удостоив меня взглядом, леди Солсберри вернулась к обсуждению целой кипы тканей, разложенных на рабочем столе графа Одерли. Я же безмолвно приблизилась к уголку, где солнце обливало лучами два мягким кресла и небольшой кофейный столик, и принялась сервировать чай. Стремянки в комнате уже не было.

– Значит, малбери местным женщинам понравился больше. – Задумчиво хмыкал граф Одерли, склонившись над тканями. Разделяющего их с виконтессой стола было явно недостаточно для соблюдения приличий, но леди, кажется, это совершенно не заботило.

– Именно так, но, я посмотрела образцы туссара, которые ты любезно отправлял, и готова закупить еще сто пятьдесят ярдов на распространение в Лондоне.

Туссар…Надо же… она говорит с ним, как с равным. Как со своим… партнером?

– Сто пятьдесят, вот так сразу? Милая Аделаида, у тебя безупречный вкус и смелая деловая хватка, но такие предположения для начала должны выдержать испытание спросом.

– Это хорошо, милый Генри, что ты отдаешь должное моей безупречности. – Я едва не пролила чай мимо чашки, услышав такие вольные слова из уст замужней женщины, – Но ты в Лондоне провел едва ли пару месяцев за всю жизнь, тогда как я прожила там половину своего еще недолгого века.

Все мое тело едва не кричало: не смотри, не надо! Но я не могла! Да и как здесь удержаться – это первый человек, после Ричарда, который не раболепствует перед жестоким графом, но говорит с ним как с равным. И это женщина! И уж точно не та, что сидела подле него в церкви – та была серой мышкой, тогда как леди Солсберри – златогривая львица.

– Ты забываешь, что помимо юных девиц на выданье, лелеющих романтические грезы о будущем замужестве, в город также съезжаются их назойливые матушки и многочисленные тетки.

– А ты забываешь, что… – Граф осекся, хмуро зыркнув на меня. Я тут же поставила чайник на стол, и, закончив с сервировкой, прижалась к ближайшей стене, опустив голову. Готовая служить. Лишь тень, беззвучная и бездвижная, ожидающая приказов. Хоть его злой взгляд и пустил по коже волну предательских мурашек, интерес к разговору и фигуре леди Солсберри был сильнее. Поэтому я успокоила стучащее в висках сердце и продолжила слушать.

– Не важно. Продолжай.

– Я показала образцы туссара своей матушке, трем тетям и двум двоюродным сестрам в почтенных годах. Они все остались в неподдельном восторге и уже послали подписанное письмо к лондонской швее с просьбой закупить ткань и сшить каждой по платью к весне.

Опустив глаза в пол, я не видела, что делает граф Одерли, но слышала, как соблазнительно шуршит ткань на его столе. Как целый ворох новых платьев. Которых у меня, должно быть, не будет еще долго…

– Джесс. Подойди.

Голос его казался уставшим, но мягким. Я, вскинув голову, на миг замешкалась, не решаясь приближаться к господам. Тогда он коротко кивнув, подтверждая свое намерение и я бесшумно подошла, входя в облако фиалкового запаха Аделаиды Солсберри. Вблизи она была еще красивее – на фарфоровой коже не было ни единого изъяна, даже маленькой веснушки. Глаза, обрамленные пышными ресницами, в лучах светились голубым.

Она мне не нравится.

– Джесс служила личной горничной в доме леди Уиллоби из Йорка. – Мягко сказал граф, привлекая внимание леди Солсберри к моей персоне. Та, едва взглянув на меня, вернулась к рассматриванию тканей.

– Скажи, стала бы твоя госпожа заказывать такое платье?

Пальцы его с неожиданной для столь сурового мужчины нежностью прогладили лежащий на столе шелк. Глаза мои приковались к темно-фиалковой ткани.

Такая… нежная. Сатиновый отблеск деликатно проглядывал сквозь частое плетение шелковых нитей. Ткань бережно и аккуратно рассеивала свет, переливаясь всеми цветами сирени – от баклажанного до жемчужно-розового. Я завороженно глядела, мечтая лишь дотронуться, но, к счастью, пальцы мои были надежно сцеплены за спиной.

– Какая… Какая красота, ваша светлость. – Прошептала я. – Платье из такой ткани будет изумительным, достойным самой благородной дамы. – Мои глаза поднялись к лицу графа. – Разумеется, леди Уиллоби была бы рада сделать заказ платья в этом цвете для вечерних выходов, а для дневных прогулок, я уверена, выписала бы дневной туалет в светло-голубом цвете.

Черные глаза графа внимательно рассматривали меня, внимая каждому слову. Уголок его губ приподнялся, сминая уродливый шрам.

– Говорю же тебе. – Довольно провозгласила леди Солсберри. Взгляд графа тут же вернулся к ней, а я поспешила вернуться обратно к кофейному столику в ожидании дальнейших приказов.

Так значит, к торговле тканями причастна леди Солсберри – бывшая невеста графа? Какие отношения у них… своеобразные. Она называет его «милый Генри». При этом в церкви он руку совсем другой девушки держал.

Эти мысли засасывали в вязкую пучину незнакомого чувства, а потому я отбросила их. Все равно. Главное – узнать, что это за девушки, связаны ли с отсутствием графа, а также про дела его светлости с Индией.

Более ничего интересного за чаем мне отметить не удалось, кроме как теплого отношения двух господ друг к другу. Знакомы они были явно давно, сразу видно – многое их роднило. А потому, лежа вечером в постели, глядя на дощатый потолок и коря себя за то, что не сумела вечером проведать Джека, я собирала в голове не складывающийся пазл.

Торговля с Индией процветает, партнер милорда – леди Солсберри.

Публично граф Одерли оказывает внимание одной леди, но наедине мил и вежлив с другой.

Он не постыдился помочь мне с портьерами.

И наказал оставить лестницу, которую посчитал подпиленной.

Он спросил моего мнения о тканях, посчитав его важным.

Он сказал, что цвет моих волос означает "радость".

Он спас меня от падения.

Он держал меня в своих руках.

Он был так близко.

Он…

Я крепко зажмурилась, не давая мыслям вольности нестись дальше. Напрасно. То и дело из-под тумана сна я видела всполохи золота, сияющего в его глазах.

Глава 13

– Джесс, останься.

Звонкий голос камеристки зловещим эхом отскочил от стен. Я была так измотана прерывистым сном, холодом, царящем на чердаке, и всем произошедшим, что сил бояться Констатацию Клиффорд у меня не было даже с утра. А потому я любезно поприветствовала ее реверансом и безразлично ждала наказания за свою провинность.

– Сегодня отправишься к прачкам.

– Что? – Ахнула я. От безразличия не осталось и следа. Да как можно?! Я в северном крыле самому господину прислуживаю, а она меня так сразу в ад отправляет?! Одного ледяного взгляда камеристки было достаточно, чтобы потушить мой пыл.

– Миссис Клиффорд, я ведь лично господину слу…

– Сегодня господина нет. А ты, в качестве наказания за свою непутевость, на весь день отправишься к прачкам и будешь помогать, делать, что скажут. Поняла?

Я кивнула. Выпороть не приказала, и на том спасибо, полагаю, но все же… Мои чудесные ручки!

Изнывая от досады, я украдкой взглянула на свои бледные руки с тонкими пальцами. Огрубевшая кожа и паутинка тонких трещинок была ничем по сравнению с руками прачек. Надеюсь, одного дня работы будет недостаточно, чтобы сильно им навредить. С этой надеждой я, понурив голову, безмолвной тенью проследовала за камеристкой в постирочную.

***

Из-за широких дверей, которые миссис Клиффорд наказала распахнуть, на меня вырвался поток горячего пара, а вместе с ним заливистые женские голоса. Необъятное, непроглядное облако сразу же ошпарило мне лицо и затащило внутрь. Я услышала, как камеристка закрывает за мной дверь.

– А, того это, сюда тебя прислали в помощь, верно я говорю? – Раздался справа женский голос с жутким ирландским акцентом. Я, пытаясь открыть слезящиеся глаза, силилась сориентироваться в пространстве, но удушающий пар не давал мне этого сделать.

Держись, Луиза, это все ради будущего! Ради светлого будущего с Джейн и Жюли в родном доме!

– Стой! Стол! – Крикнул голос за миг до того, как мой живот налетел на край массивного деревянного стола.

– Проклятье! – Выпалила я, не сумев сдержать боль в себе. Из глаз брызнули слезы.

– Ты гляди, языкастая какая! – Голос разразился хохотом. – Эрин, подведи девчушку к окну, пущай воздуха глотнет, а то ведь повалится с ног, как предыдущая! И чей-то нам таких худосочных камеристка посылает, в толк не возьму…

Чья-то сильная рука действительно схватила меня за плечо и потянула к окну через длинный зал. Пар начинал рассеиваться, а я смогла открыть слезящиеся глаза и вдохнуть холодного осеннего воздуха. Ад, не иначе.

– То керосин, девочка, от него плачешь. Пару минут и привыкнешь, верно я говорю? – Насмешливый голос сквозь расступающийся пар обрел свою хозяйку. Ей оказалась рыжеволосая, кудрявая в кольцо, тучная женщина с массивными руками и толстой шеей. Такая и кабана голыми руками одолеет, не иначе… – изумилась я про себя.

– Я Делма.

– Джесс.

– Стирку знаешь? – Спросила она, перекрикивая шум кипящей воды и громкий смех других прачек.

– Да. Немного. – пискнула я, вспоминая, что наврала об этом камеристке.

– Че? – Крикнула она.

– Да! Немного! – Напрягая голосовые связки, ответила я.

– Славно! Поди сюда!

Я, последний раз окунувшись в струйку свежего воздуха, льющуюся из окна, вступила обратно в ревущий, ядовитый котел под названием «постирочная».

***

И как люди могут верить в Бога, когда существует стирка?!

Мои сморщенные от воды пальцы со всей силы терли друг о друга две части простыни. Все лицо мое раскраснелось и покрылось влагой, передник промок, со спины стекал десятый пот. Я даже не могла руку поднять, чтобы оттереть спадающие на глаза капли со лба, потому что и рукава мои тоже все были мокрые.

Какой… же… кошмар… – Думала я, изо всех сил стирая горячее после кипятка белье. Такой адский труд должен оплачиваться больше всего, а не считаться низшей работой!

Мои сегодняшние подруги по несчастью, кажется, так не считали. Все восемь женщин, работающие с грязным бельем, заливисто хохотали, перемывали кости своим деревенским знакомым, шутили, бранились. Громкий гогот сотрясал клубы горячего пара, и вырывался вместе с ним наружу из открытого окна. Я будто бы на сельском гулянье оказалась, а не в самом сердце ада.

Насколько говорливыми были эти женщины – настолько же и грузными. Руки их были столь массивными, что каждая могла поднять по 30 фунтов белья, не поморщившись. В отличии от меня – мои руки уже на второй мокрой простыне, перемещаемой щипцами из кипящего котла в лохань для замачивания, начали болеть.

– Плесни туда лимона, девочка! – Вскричала рыжеволосая Делма. – Вон, на полке позади возьми, два половника!

Лимона? Что за глупости?…

– Ну, чего смотришь? То чтоб белое белым оставалось, сок добавляем. Давай шевелись, еще кипа рубашек его светлости, только их тебе и доверю, а то для скатертей худощавая слишком. Того и глядишь – расклеишься!

Под дружный хохот крепких женщин я добавила в лохань два половника лимонного сока. Настолько воздух вокруг был горяч, пропитан щелочью, керосином и влагой, что запах лимона не ощущался вовсе. Едва я сделала пару шагов в сторону окна, чтобы глотнуть воздуха, как передо мной из пара появилась Эрин с кучей мужского белья.

–На вот. – Всучила она мне рубашки. – И не кислись, мы не со зла. Здешних новостей нет у нас никаких, вот над каждой неженкой сверху и дурачимся.

Я лишь кивнула, благодарная женщине за ее слова. Шпильки прачек меня не трогали, но вот то, что баронесса должна от запаха лошадиной мочи щурится, вызывало слезы едва ли не такие же жгучие, как и пар.

– На вот, понадобится. – Рядом с кипящим чаном Эрин водрузила чугунный чайник.

– Что это?

– Керосин.

– Я думала, в нем только шелк замачивают?

– Шелк да, но он еще и для удаления пятен хорош. Поверь, пригодится.

Одарив меня кривоватой ухмылкой, Эрин растворилась в густом паре, а я осталась наедине с грязным бельем жестокого графа Одерли.

Расскажу об этом сэру Ридлу, вот он посмеется. Его пташка роется в белье жестокого графа. Буквально.

Мысли о покровителе придали сил и навеяли воспоминания о жизни в гостевом доме, которым я с радостью поддалась, замачивая рубашки его светлости. Личико малышки Энни всплывало в мыльных пузырях, ее задорный смех слышался сквозь ирландские напевы прачек. Я скучаю по ней. Обещала писать письма, да, но каждый день в Дарктон Холле выдавался насыщеннее предыдущего, а от того ни сил ни времени на письма не оставалось. Да и перо с чернилами мистер Холт передал мне лишь в воскресенье. Смогу ли я отправить ей письмо в конце недели? Только если мы вновь встретимся с ним…

От размышлений и монотонной работы меня отвлекло темное багряное пятно, буйно цветущее на одной из рубашек. Намокшие пальцы в миг похолодели и я отбросила от себя окровавленную ткань.

–Это… – Я прикусила язык, не успев привлечь внимание прачек. Это кровь.

Дрожащие от тяжелой работы или от страха руки сумели вновь поднять рубашку и внимательнее присмотреться к ткани. Темнее, чем вино. А если замочить… Цвет медным становится. Точно не вино.

Я вмиг выудила из горячей воды рубашку и разложила перед собой на деревянном столе, пытаясь сообразить, что это значит. Кровь. Его или чужая? В каком месте пятно? Много ли? Может он быть ранен?… Ах, если бы опыта в таких делах было больше!

Багряное пятно цвело выше середины, ближе к вороту. Небольшое, расходящееся от центра хаотичными брызгами. Если б его рана была… что задели бы? Сердце? Полагаю, крови было бы больше. Я развернула рубашку, но на спине никаких следов не было. Значит, пострадала только грудь? Или кровь вовсе не его? Но чья?…

– Чаво не работаем? – Смешливо прикрикнула Делма, проходя сзади меня с огромным дымящимся чаном. Я тут же положила следующую рубашку из стопки поверх окровавленной, изображая усердную работу.

– А, если господские тряпки стираешь, то сначала керосином полей пятна все, отложи не на долго, а потом уж замачивай.

– Они… Это… Это что же…

– А мы здесь не в свое дело не лезем, девочка. – Все так же задорно продолжила она. – Стираем хорошо, вопросов не задаем, за то и ценит нас его светлость, верно я говорю?

– Но он же…

– В порядке все с ним, не боись. Уж если домой воротился, да рубахи свои стирать присылает, уж точно жив здоров. А большего нам и не надо.

– Ладно… – Только и смогла сказать я, удивленная равнодушием этих женщин.

Что ж они тут повидали, раз крови не удивляются?…

Больше, хвала Фортуне, мне подобных вещей не попадалось. Зато я узнала, что граф не жалеет мыла для стирки, что громче слов говорит о его богатстве, а еще, что миссис Клиффорд не забывает драгоценный ключик от своего запертого ящика в карманах платья, когда отправляет его в стирку. К сожалению.

Совершенно обессиленная, с ломотой во всем теле и горящей кожей на руках, вечером я уснула, не успев ни раздеться, ни обдумать дальнейшие планы.

***

Граф все еще отсутствовал, а потому мы с Абигейл предавались праздному натиранию столового серебра, разложенного на белоснежной скатерти. Теперь, когда я знала, какой ценой она сохраняет свою белизну, относилась к ней даже более аккуратно, чем к столовым приборам его светлости.

– И как тебе наказание? Чего миссис Клиффорд для тебя удумала? – Спросила Абигейл, натирая рукоять ножа.

– У прачек весь день была.

– Ох… бедняжка. Сама не была, но от девушек наслышана, что уж лучше десять ударов получить, чем в прачечной оказаться.

Я ухмыльнулась.

– Десять ударов, конечно, быстрее, но и не настолько там плохо. – После задорных ирландских песен и стоящего пара, безмолвная столовая его светлости казалась мертвой. – Правда, теперь все тело ломит, и руки вот.. – Я показала Абигейл свои раскрасневшиеся кисти, кожа на которых начала трескаться.

– Уф! – Отвернулась она, зажмурившись. – Хорошо, хозяина нет, негоже с такими руками показываться.

– Это да. Надеюсь, что до его возвращения зажить успеют. – Краем глаза я покосилась на девушку, ожидая ее ответа. Давай, проглоти наживку, рыбка.

– Смотря как быстро на тебе заживает, слыхала, не далее чем к выходному вернется. Знаешь, есть у меня тетка, так на ней все зарастает в миг, как на собаке! Ошпарилась ли, порезалась, али еще чего приключилось…

Голос Абигейл заглушил бурный поток моих мыслей. Вернется к воскресенью? Это ведь… Как раз хватит, чтобы до Глостершира и Уорикшира добраться, как он и говорил Ричарду? Только если лошадей гнать и не гостить в графствах подолгу…

– … И тогда-то ей мой дятька как даст ложкой полбу! – Звонкий смех девушки вырвал меня из размышлений. – А на ней уже через два дня ни следа и не осталось!

Я тихонько рассмеялась, ни капли не стыдясь, что пропустила ее историю мимо ушей.

– Но у тебя кожа вон, белая какая, как у леди какой. – Горькая усмешка коснулась моих губ. – Так что помазать бы чем. Слыхала в деревенских лавках мазь есть, помогает.

– Да, я тоже слышала, и даже другу носила, когда тому от камеристки досталось.

– Ух, бедняжка. – Вздохнула она, откладывая последнюю вилку. – Ну, раз здесь мы уже закончили, до обеда есть еще время, сходи да помажь. Без его светлости дел все равно никаких, а ручки твои мне жалко. – Она потупила взгляд, будто бы такая доброта была ей в новинку.

– Ну уж нет, спасибо, потом сама от миссис Клиффорд получу, и уж не в постирочную отправит, а сразу под розги подставит. – Усмехнулась я.

– Так она сегодня весь день по кладовым ходит, перечет провизии делает, не до тебя ей будет. Вон, даже Софи послала кабинет убирать, хотя редко кого просит.

– Софи?

– Да, Софи, беловолосая такая.

Игривые пузырьки триумфа зашипели в животе. Софи! Попалась! Ох, какой же это будет полезный денек!

Едва скрывая восторг от предстоящих дел, я осторожно положила серебряную вилку в ряд к остальным, и подняла на Абигейл печальный взгляд.

– Права ты… ладно, раз так, тогда схожу, намажу. Надеюсь, легче станет. Спасибо, Абигейл.

– Да мне-то за что. Увидимся.

***

К кабинету Констанции Клиффорд я едва ли не летела, отрываясь от пола, подгоняемая радостью своих грядущих шагов. Граф в отъезде, камеристка занята, Софи, за которой должок, убирает ее кабинет. Что может быть лучше! Удостоверившись, что вокруг ни души, я все-таки подпрыгнула, и простые черные туфли приземлились на лакированную доску со звонким стуком. Наконец-то я смогу продвинуться в своих поисках и принести сэру Ридлу больше вестей! Кто знает, может быть и про убийц графа что-нибудь достану… А вдруг еще и спрятанную книгу прочесть успею? Ух, сколько дел!

Остановившись перед незапертой дверью кабинета, я осторожно заглянула внутрь, чтобы увидеть Софи, старательно натирающую полы.

– О, Софи!

– Джесс? Здравствуй! Если ты к камеристке, то нет ее сейчас, она в кладовых весь день будет.

– Оу… – Чуть разочарованно выдохнула я. – Жаль, а то ведь я сказать пришла, что платье ее не высохло еще – влажность стоит, думаю, только к завтра готово будет.

– А… Ну, не велика беда, у камеристки-то платьев побольше наших будет. – Она подняла на меня глаза, полные детской радости. – Джесс… а не ходила ли ты к Джеку? Котиков проведать?

Да, да, да! Знала, что ты спросишь! Стараясь успокоить внутренний восторг, я глубоко вздохнула и старалась отвечать как можно естественней.

– Вот сейчас как раз к нему сбегать и хотела, проведать, да мазь попросить, все равно руки после вчерашнего мазать надо… О, Софи, а давай вместе пойдем?

– Вместе? Как же, я здесь еще не закончила, а мне потом еще лестницу мелом натирать…

– Так камеристка же по кладовым сегодня, стало быть, если на четверть часа ускользнешь, не заметит никто? А я тебе потом с лестницей помогу.

Задумчивая морщинка залегла меж ее бровей.

– Хм… Ну, только если быстро. И если на кухню за молоком для котят забежим.

– Да! – Восторженно вскрикнула я, уже не в силах контролировать свое воодушевление. – Да, я тоже страсть как хочу их увидеть.

– Да? А раньше так не радовалась.

– Так теперь они мне уже родными стали, знаешь, как это со зверями бывает. Подержишь в руках этих маленьких комочков, и все. – Девушка понимающе кивнула.

– Хорошо, пойдем тогда. – Вытирая руки о передник, она поднялась на ноги и направилась к выходу из кабинета.

– Софи, а скажи только… Не в своем же платье миссис Клиффорд по кладовым лазает?

– Нет, для того у нее отдельные тряпки есть, и даже передник с утра повязала. А что? – Она непонимающе глядела на меня. Спасибо, Фортуна!

– Да я все наказания опасаюсь, что платье ей вовремя не принесла, как приказывали. А так хоть знаю, что не в своих черных пошла, уже спокойно. Значит, день еще есть…

– А… И славно, стало быть. Пошли?

Я замешкалась, входя в кабинет, в то время как она собиралась вынырнуть оттуда. Сейчас или никогда.

– Софи… ты иди, а я тебя догоню. На кухне и встретимся, ладно? – Голубые глаза окрасились недоверчивостью. Исподлобья на меня уже смотрела другая, настороженная Софи.

– Ты… ты чего это удумала?

– Ничего плохо, клянусь Всевышним. – Ха! – Хочу из шкафа себе новое платье стащить, а то мое по шву начало трещать, да и запах постирочной в себя впитало, ужас! Свое сниму и аккуратно повешу, а себе новую возьму, вот и все.

Девушка, округлив глаза, выглянула в коридор, проверяя, не слышит ли кто.

– Из ума выжила? Попросить не думала? Раз в северном крыле служишь, не откажет! – Лихорадочный шепот горячил ее щеки.

– Боюсь я, Софи! – Я схватила ее руки. – После того, что она с Джеком сделала, уже ничего просить не хочу, да и сама с наказания только вышла, а тут просить?! Нет уж, точно розг отхвачу, Софи, милая, не противься! – Я аккуратно сжала пальцы девушки. – Помнишь, должок за тобой был? – Глаза ее в миг потемнели. Не отвертишься. – За две минуты управлюсь, а ты скажешь, что воду менять ходила. Ничего не видела, ничего не слышала. Всю вину, если что, на себя возьму, клянусь всевышним!

Несчастная Софи, глядящая на наши сцепленные руки, думала так громко, что, кажется, я могла слышать бег ее мыслей. Спустя пару мгновений она решительно подняла на меня глаза, а затем кивнула.

– Я пошла воду менять, а тебя видеть – не видела.

– Спасибо, милая Софи! – В восторженном порыве я торопливо обняла девушку, поддавшись чувствам. – Увидимся на кухне через пять минут!

– Ты сказала две!

– Так туда еще дойти надо! Все, я быстро!

С этими словами я растворила двери шкафа, а Софи подхватила ведро и убежала в коридор. Как только стук ее каблучков стих, пальцы мои начали свои лихорадочные поиски.

Две минуты. Две минуты, две минуты… – Сердце колотилось в такт секундной стрелке небольших часов, стоящих на столе камеристки. Ключ был в кармане ее платья, благо, они черные, среди одежды горничных выделяются… За растрескавшуюся кожу пальцев цеплялось грубое сукно, юбки смешивались одна с другой, а я, словно безумная, не отрывала взгляда от вороха однотипных платьев. Ты здесь, я знаю, маленький ключик, ты должен быть здесь! Когда мои руки тянулись к последнему черному платью, я с надеждой запустила пальцы в левый карман, и…

– Ах, Фортуна! – Кожу ладони захолодил металл ключа. – Спасибо, спасибо, спасибо! – Дав себе лишь секунду справиться с пьянящим восторгом и не менее пьянящим страхом, я бросилась к столу камеристки и без раздумий вставила крохотный ключ в замочную скважину. Тот вошел без усилий, а после полутора оборотов стук сердца в ушах прервал мягкий щелчок. Дрожащими руками я дернула ящик на себя, чтобы увидеть целую кучу бумаг.

Глаза мои разбежались. Сколько же здесь всего… Векселя, бухгалтерия, перечет зерна и сена…Проклятье, ничего про ткани! Пальцы судорожно бегали по пожелтевшим листам в надежде найти что-то важное, хоть что-нибудь. И, кажется, нашли.

На листе, похороненном под расписками с работниками поместья, мельтешили странные…

– Иероглифы?…

По крайней мере, на них это было похоже. Странные закорючки, соединяющиеся друг с другом плавными линиями и точками, были выписаны в столбик, напротив которого была расшифровка на английский.

– Что это такое?..

– Стой, Мэри! Слышала?

Я замерла в ледяном оцепенении, услышав женский голос совсем рядом с кабинетом. Беглый взгляд оценил ужасающую картину – двери шкафа распахнуты, на не высохшем полу брошена щетка и тряпка, а у стола, в куче бумаг, сидит горничная. И читает.

– Что слышала?

– Голос. Из кабинета.

Мои внутренние органы скрутились в единый комок и поднялись куда-то к горлу. Ледяная волна ужаса перекрыла доступ к воздуху.

– Не слышала я ничего.

– Говорю тебе, девушка какая-то спросила «Что это такое?». Слышала, точно говорю!

– Глупости, с чего бы кому шататься по кабинетам? Плетей в жизни не хватает?

– За умалишенную меня держишь? Давай проверим! Вон, дверь-то не заперта!

Я едва успела глянуть на тонкую полоску света, просачивающуюся из приоткрытой двери, прежде чем животный страх толкнул меня под стол камеристки. В следующий же миг я услышала скрип отворяющихся петель.

Фортуна, помоги, фортуна, помоги, фортуна, помоги! – Вот и все, что думала я, прижимая странный листок к груди. – Если выберусь, половину заработанных денег в дома сирот отправлю, клянусь! Только дай остаться незамеченной, дай спастись!

– Ну что, видишь? Нет здесь никого.

– А что я по-твоему тогда слышала?

– Откуда знаю, может по Дарктон Холлу призраки ходят, а общаться только с тобой решили?

– А ну хватит!

Звук резкого толчка и последующего за ним смеха заглушил мое сердцебиение. Я прижала руку ко рту, потому что даже дыхание казалось мне слишком громким.

– Пошли отсюда, безумная.

– Сама безумная! Точно тебе говорю, значит со второго этажа над окном кто-то говорил!

– Да да, расскажешь потом, каких секретов от призраков наслушалась…

Мое тело одеревенело. Целую вечность я не могла заставить себя пошевелиться, скрючившись под столом, пока спина не начала ныть. Только тогда я позволила себе выдохнуть и опустить глаза на листок, который все это время прижимала к груди. Надеюсь, ты стоишь всех моих мучений.

Тело, еще не оправившееся от вчерашних нагрузок, не было довольно такими упражнениями, а потому я едва не расплакалась, поднимаясь на ноги. Все переживем, Луиза, будь сильной! С этими мыслями я кинулась к столу и бегло переписала странные символы с расшифровкой на чистый лист бумаги. Лучше так, чем камеристка пропажу собственного заметит. Спрятав новую зацепку в корсет, я убрала остальные бумаги, несколько раз проверила, что заперла ящик. Как бы не было велико желание оставить ключ себе, последствия были страшнее, потому вернула его на место. Платье менять не стала, решив сослаться на отсутствие моего размера. Да и Софи так спокойней будет.

Выходила из кабинета я хоть и на негнущихся ногах, но с гордо-поднятой головой.

Еще один шаг к успеху в моих поисках.

Еще один шаг к правде.

Глава 14

Не могу поверить, что мне удалось прочесть книгу. Да еще и странные символы из ящика камеристки вытащить.

Гравий под ногами сменился похрустывающим в такт шагам сеном. Для мягких туфель горничной было уже слишком холодно, но другой обувью я не располагала, да и в теплом поместье это было ни к чему.

Граф все еще не прибыл, камеристка прозябала в кладовых, а душка Абигейл сказала, что и не увидит, если я отлучусь на полчаса на конюшню. Надо будет купить ей ленты для волос в благодарность. Под чепцом девушка прятала гладкие, словно зеркало, и черные, словно смоль, локоны, поэтому, уверена, будет рада такому подарку. Так же, как я была рада улизнуть, прочесть книгу, и направиться к Джеку за разъяснениями.

Английский пот. На нескольких страницах, посвященных этой болезни, были сделаны подчеркивания, непонятные мне пометки, и даже загнут уголок. Нужно узнать, действительно ли граф болел несколько лет назад.

Радостное ржание коней в стойлах сопровождалось приглушенными разговорами мужчин, запахом сырой земли и навоза. Под заинтересованными взглядами незнакомцев я разыскала Джека в стойлах, расчесывающим гриву гнедой кобыле.

– Джесс. – Расплылся в улыбке он. – Так и знал, что ты придешь. Хозяин – за порог, Джесс – по своим делам, прав я?

Легко улыбнувшись в ответ, я протянула конюху два зеленых яблока, которые стащила с кухни.

– Одно для тебя, второе – для лошадки. Как ее зовут?

– Аванти.

– Какое странное имя…

– Хозяин давал, сказал, значит «скромная». Полностью подходит тебе, да? – Он похлопал молодую кобылу по боку, с благодарностью принимая яблоки. Лошадь с удовольствием отгрызла сразу половину, залив слюной его руки. Сладкий хруст наполнил стойло и я не смогла сдержать улыбку.

– Как ты, Джек? Как спина?

– Спасибо, уже гораздо лучше. – Лицо его расцвело, а смущенные глаза глядели на меня лишь украдкой. – Боль почти прошла, думаю, через пару дней смогу ездить. – С сердца вместе с выдохом упал камень, и я едва не протянула к нему руку.

– Я безмерно рада это слышать.

– Безмерно? – усмехнулся он. – От старой хозяйки понабралась?

– Э… да, черт бы этот говор побрал. – Замялась я, ошпарившись о свою ошибку. Ну и дура ты, Луиза! – А мазь, которую мы тебе носили, еще осталась?

– Конечно, с полбанки, а чего такое?

– Да тут… После стирки руки… хочу… в общем, надо руки намазать. – Отчего-то я залилась краской, а ладони сцепила за спиной в крепкий замок. Не хочу, чтобы он видел. Пытливый взгляд медовых глаз скользнул по моему лицу.

– Неужто у прачек была?

Я кивнула.

– О, Джесс… Мне жаль. – Я хихикнула, опустив голову. Какой он хороший.

– Тебе-то жалеть? Тебя вон, высекли, а ты мне сочувствуешь? – Смущенная улыбка не сходила с моего лица, пока Джек отвернулся к кобыле, борясь со смущением.

– Да что там, высечь – это ж не долго. А тебя наверняка туда на день отправили, уж знаю, как оно бывает…

– Со мной все в порядке, немного кожа потрескалась, только и всего.

– Конечно, мазь дам, да только не здесь она, а в доме нашем, глубже в лесу. Если подождешь с четверть часа, сбегаю, принесу.

– Ох, так надолго не могу задержаться. – Я прикусила губу изнутри. – Быть может вечером загляну, или ты ее с утра с собой прихватишь, или на обед принесешь?

– Конечно, Джесс. – Он медленно кивнул, так и оставив голову понурой. – Извини.

– Не извиняйся. Покажи мне лучше, как котята поживают? Приняли их лошади и люди?

– О, ты даже не представляешь! – Моментально переключился он. – Впервые видел, как старший наш, Бреймс, видала может, здоровенный такой мужик, слова «сладкий котеночек» произносит.

Не пытаясь сдержаться, я залилась звонким смехом, от которого малышка Аванти подняла уши. Могу только представить!

– Поэтому, все хорошо, не раскроем тебя с подругой, а коли кто вопросы задаст, скажем, что из лесу кошка прибежала окатиться, да и померла. Пошли, проведаем.

С легким сердцем и разливающимся внутри теплом я проследовала за Джеком к сараю, за дверью которого и устроились три спящих комочка.

– Как они выросли! – Восхищенно ахнула я.

– Конечно, это ж кошки. Неужто не было никогда? – Я отрицательно мотнула головой.

– У моей мамы была собака, но она…эм… убежала, когда я была еще маленькой. – О том, что крохотная болонка, привезенная из Франции, не убежала, а заработала несварение от курятины, лучше умолчать.

– Убежала? Бешеная чтоль была? – Я пожала плечами, понимая, что нужно менять тему. В поведении живности я ничего не смыслю.

Опустившись на колени перед куском мешковины, на которой отдыхали три комочка, я думала, как бы завести разговор. Одна сонная мордочка, очнувшись, повернулась ко мне.

– Хорошо, когда хозяина нет… – Аккуратно начала я, протянув руку к рыжему малышу. – Могу вас проведывать, да?

– Мы только рады. – Расплылся в улыбке Джек, прислонившись к деревянному косяку. – Пусть так будет чаще.

– Пусть! Раз граф уезжает часто, стало быть, можно надеяться. Главное, чтоб с болезнью какой не слег, а то ведь холода наступают, а он верхом. – Пушистый комочек, осторожно принюхавшись к моей руке, ткнулся в нее мордочкой, растормошив клубок своих братьев. В груди потеплело.

– Это вряд ли, закаленный он, что медведь, за прошлую зиму ни разу не слег.

– Ах, хорошо, если так! – Сказала я уверено. – Да только разве ж не болел он с пару лет назад тяжело? Прачки сказали, что…

– А им лишь бы языком мести, ишь! До добра обсуждение хозяина не доводит никогда. – Насупился Джек. – Дьявол. Слишком резко. Стоит попробовать с другой стороны.

– Они ведь не чтоб кости перемыть, а лишь опасаются. – Я подняла на Джека полные печали глаза. – Сестра у меня в детстве болела, мы чуть ума не лишились от горя. К счастью, все обошлось тогда, но с тех пор болезней как огня опасаюсь, поэтому и разговор с ними поддержать решила. Уж если заболеет хозяин, как ж ему прислуживать?…

– Не заболеет. – Отрезал Джек.

– Откуда ты так уверен? Болел ведь, «английский пот», говорят…

– Глупости говорят. – Глаза мои, прикованные к рыжему котенку, блеснули азартом. Давай, расскажи мне.

– Ну как же… – Голос, который я наполнила печалью, наигранно дрогнул. – Говорили, что голова у него болела, и в озноб бросало, и что жар такой был, что не успевали простыни стирать. Боюсь я, Джек. – Я подняла на него влажные глаза. – Что если повторится?…

Он, опустив взгляд, покачал головой.

– Не повторится, Джесс, поверь мне. Конечно, на все воля Божья, да только все разговоры эти – слухи, что деревенские распускают. – Он перешел на шепот. – Про болезнь хозяина одно время все болтали. Уж не знаю, с чего то решено было, и отчего хозяин те слухи не пресек, да только здоров он был. Лошадей запрягал реже, да, но и охотиться ходил, и гулял, и даже ездил куда-то за море. А все решили отчего-то, что то «английский пот» снова бушует, как прачки и сказали.

Я сосредоточенно рассматривала котят, что разбрелись по мешковине, проснувшись, и начали пищать. Значит, про болезнь – вранье все? Придумал, в книге симптомы нашел, а сам за море оправился? Не в Индию ли?…

– Джесс?.. – Мягкий голос Джека вырвал меня из размышлений.

– Да, я… извини. Уж больно страшно мне про болезни слушать. Раз говоришь, что точно не болел хозяин, значит и бояться нечего. Так ведь?

–Так. Точно не болел, говорю тебе, я здесь уже года три как служил, знаю наверняка. Будь спокойна.

Славно. Я поднялась со своего места и отряхнула передник, затем в неясном порыве протянула руку к конюху и сжала его пальцы. В медовых глазах его разливалось смущение.

– Спасибо, Джек. Спасибо за все. – Юноша кивнул, тепло сжав мою руку в ответ. Шершавый палец провел по тыльной стороне моей ладони, пустив дрожь вверх до самой шеи.

– Д-да не за что еще, за мазью ведь еще не пришла. – Озорные кудри скакнули на лоб, когда он опустил голову.

– Приду обязательно. Вечером, если хозяин не воротится.

Хозяин воротился. И не один.

***

– Доктора! Доктора! Живо за доктором пошли, Констанция!

Голос Ричарда сокрушался громом среди полуденной тишины поместья. Камеристка, оскалившись, носилась раненным зверем, выкрикивая резкие указания.

– Воды! Тряпок! Сменную одежду хозяину подготовьте! Ну, чего уставились?!

Слуги суматошно бегали с тазами и тряпьем, сотрясая полы, а я, оцепенев, приросла к месту, на котором стояла. Что случилось?…

– Джесс, воды питьевой, живо! – Прикрикнула камеристка, не разжимая зубов. Я, мигом воротившись в настоящее, понеслась к столовой. Сердце колотилось в такт моему бегу, заглушая мысли. Доктора? Графу плохо? Он ранен? Не должен же был вернуться так рано… Да что стряслось?!

Сдавленной груди стало жарко и тесно. Прижимая к ней графин чистой воды, я шагнула в покои хозяина, которого двое мужчин подводили к ложу.

– Что вы придумали, дурачье? Ричард! А ну отпустите меня, я что, по-вашему, немощный?!

Дворецкий мигом послушался приказа, отойдя от графа, а вот Ричард продолжал придерживать друга за плечо.

– Ты ранен, упрямый болван, дай о тебе позаботиться! Констанция, где доктор?!

– Сам ты ранен, это же царапина, дубина, а ну отпусти меня!

Резко скинув с себя руку друга, Генри Одерли развернулся, поморщившись, и встретился со мной глазами. Вся его грудь с правой стороны была залита кровью.

– Господин… – шепот, такой тихий, что я сама едва его услышала, сорвался с пересохших губ. Холодная дрожь прокатилась волной от макушки вниз по позвоночнику, пальцы крепче сжали холодное стекло графина. Генри…

Не глядя на меня, господин направился к креслу у окна, я безмолвно проследовала за ним. Повинуясь лишь смутным предположениям, я действовала в тумане страха – налила графу воды и протянула ему бокал, который тот с жадностью осушил одним глотком. Затем я отворила нараспашку окно и вновь предложила воды.

– Устроили цирк. – Гневно выпалил он, отставляя пустой бокал в сторону. Тоненькая струйка воды стекала с его подбородка. – Констанция, не надо доктора, не слушайте этого нытика.

– Это я – нытик? Я?! – Ричард приблизился к господину в два разъяренных шага. – Ты идиот, Генри!

– Не зови меня так. – Дыхание его стало тяжелее.

– Ты ранен!

– Это царапина.

– Кровь не останавливается!

– Остановится.

– Как зашьют, так и остановится! Констанция, где доктор, черт его дери?!

– Уже в пути, господин.

– Ричард, что за речи? Ты ведь с дамой говоришь, где твои манеры? – С усталой усмешкой сказал граф, прикрыв глаза. Осенний ветер, вырывающийся из окна, трепал черные, как ночь, волосы.

– Оставил в чертовом Глостершире, будь он проклят, когда на нас напали!

Внутренности сжались в тугой узел. Нет…

Прижавшись к стене, я зажмурилась и пыталась сглотнуть подступивший к горлу ком. Зачем нападать на тебя, с твоим-то штатом убийц? Неужели никто не защитил? Или сам в драку полез? С кем?…

– Не ты один здесь любишь проклятьями сыпать. – Усмехнувшись, граф обернулся ко мне, но тут же зажмурился от боли.

Мне хотелось упасть. Упасть перед ним на колени и разрыдаться, умолять о прощении за… за что?… Не знаю. Я почувствовала себя ужасно виноватой перед ним, будто все, что здесь происходит – это моя вина, лишь моя! Но я ничего не сделала… так ведь?

К счастью, в комнату ворвались слуги, и я смогла дать волю своему порыву. Сорвавшись с места, я выхватила у девушек тряпки, закинула их на плечо, забрала таз с водой, и, поставив его у ног хозяина, опустилась подле него на колени.

Суматоха стихла. Слуги безмолвно столпились в дверях, миссис Клиффорд стояла у ложа вместе с дворецким, Ричард – рядом с графом. Все молчали, переводя дыхание. Я чувствовала, как его взгляд прожигает мой затылок, когда смачивала ткань в ледяной воде. Руки дрожали.

– Господин. – Сглотнув, сказала я. Страх уступил место ядовитой вине, разъедающей душу. Но я не виновата! Глаза мои поднялись лишь на уровень его груди. В глаза смотреть не смела.

С помощью Ричарда жестокий граф освободился от камзола, но рубашку снимать не стал, лишь высвободив руку из широко ворота. Моему взгляду открылась глубокая, черная рана, сочащаяся кровью.

В голове стало пусто. В груди – тесно, я едва смогла сделать вдох. Не размышляя ни секунды, ведомая лишь всепоглощающим ужасом, я вздернула дрожащую руку и прижала мокрую ткань к горячей груди графа Одерли.

– Ссссс… – Зашипел он, откинув голову назад. Ему больно… Фортуна, пусть ему не будет больно.

– Простите, ваша светлость, простите меня. – Глаза защипали слезы. Я не знала, за что извиняюсь. За то, что причиняю ему боль. Ткань почти сразу же пропиталась кровью, стала горячей и темной, а потому я поспешила взять новую и повторить содеянное.

Его грудь вздымалась тяжелыми вдохами – так штормовое море выбрасывает свои волны на берег.

– Что… уже не боишься? – Спросил он с натянутой усмешкой, не раскрывая глаз. Я не стала отвечать, решив, что граф обратился к Ричарду, но тот прокашлялся и кивнул мне.

– Я… – О чем он? Что мне сказать? Сердце застучало в висках. – Простите, господин, я не понимаю.

– Все понимаешь. – Он склонил голову, встретившись со мной взглядом. Смотрел сверху-вниз. Насмешливо. Дерзко. Будто и не ранен вовсе, будто не его кровь под моими ладонями.

– Как на дикого зверя на меня глядела. А теперь, смотри… – Он оглядел руки, прижимающие окровавленную ткань к его обнаженной груди.

А теперь я вновь на коленях перед тобой, как и в первую встречу. Ничего не изменилось. Или изменилось все?

– Боюсь. – Едва слышно ответила я, не отдавая себе отчета. – Боюсь, господин.

– Честная Джесс… – Тихо ответил он, запрокинув голову обратно. – …и храбрая.

Нет. Нет, господин, не честная вовсе. После его слов захотелось отмыться. Не от крови, нет, но от стыда.

К счастью, этот мучительный миг прервали шаги доктора, и камеристка живо выпроводила всех из покоев, включая меня.

До конца дня, куда бы я не шла и чем бы не занималась, драила ли полы, сметала ли пыль, натирала вазы или выбивала мягкую мебель, повсюду слышала я его голос:

Честная Джесс. И храбрая.

Честная Джесс. И храбрая.

Честная Джесс. И храбрая.

Прежде чем уснуть, до глубокой ночи из меня лились горькие слезы. Я оплакивала человека, которым так и не смогла стать. Честной. И храброй.

Глава 15

В церковь меня не пустили. Не оплошала вновь, нет, но кто-то должен был остаться вместе с графом, и… он выбрал меня. Приказал миссис Клиффорд не отпускать на выходной, хотя, ума не приложу, почему. В последние несколько дней меня вовсе к нему не пускали, как и других слуг – в покои дозволялось входить лишь камеристке, Ричарду и леди Солсберри. Златокудрая красавица навещала его ежедневно, проводя в покоях господина по несколько часов. Без мужа! В покоях!

Я резко сдула непослушный локон со лба, разглядывая книги в библиотеке. Надписи на стройных корешках смылись потоком собственных мыслей, а руки сжались в кулаки.

И куда ее муж смотрит? Вдруг разговоры пойдут? А, быть может, уже идут? Неужели безразлична к своей репутации? А ее муж?…

Я поставила книгу о болезнях на свое законное место и отряхнула руки о передник. Вот так. Плевать мне на леди Солсберри, на ее шикарные волосы и безупречный вкус. Зато я узнала, что граф не болел, и никто меня за кражей книги не поймал.

Довольная собой, я отогнала колючие мысли об Аделаиде, и принялась бродить по книжным рядам, спокойная, что никто не сможет меня обнаружить. Почти вся прислуга разбрелась в свой заслуженный выходной, и в северном крыле я осталась одна, решив, что посвящу день поиску ответов на вопросы покровителя.

Куда на самом деле пропал Граф Одерли на два года? – Он точно не болел, и уезжал куда-то. Возможно, в Индию.

Как налажено его дело? Из какой колонии он доставляет ткани и кто его партнеры? – Пока известно имя партнера – Аделаида Солсберри. Может ли Ричард являться его партнером?…

Намерен ли его светлость жениться? На ком? – Я бы сказала, что на леди Солсберри, судя по степени их близости, но она уже замужем. Нужно узнать, что за девушка была с ним в церкви.

Пропавшая служанка, Лора. Где она? Что с ней случилось? Почему сбежала? – об этом нужно расспросить Абигейл, уверена, она скрывать не станет.

Как выглядит милорд Генри Одерли? – Об этом я покровителю уже доложила.

Последний вопрос отдался на языке горечью, будто я лизнула жасминового масла. Не хотела думать о нем, не хотела вспоминать, как он меня в руках держал, или как слова его в моей груди раздаются. Он убийца. Убийца и жестокий помещик, что отрубает языки своим слугам и проводит часы в покоях с замужними женщинами.

– Убийца… – прошептала я одними губами, не на шутку разозлившись на хозяина. – Весь из себя благородный, к женщинам прислушивается, проклятьями сыпать запрещает… – В груди разгоралось пламя. – Цитирует античных мыслителей, Алигьери, Рабле, Сервантеса читает… а потом что? Потом уезжает на некое «дело» и возвращается с ранением?! – Огонь гнева вырвался наружу рваным кашлем.

Рука дернулась ко рту в попытках скрыть звук, но вдруг прижалась к сдавленной груди. Воздуха. Воздуха не хватало, но, чем больше я старалась глотнуть его, тем глубже становился мой кашель. Глаза защипали слезы. Горло саднило.

Я нашла опору в книжном шкафу, восстанавливая дыхание.

– Фортуна… Сколько же здесь пыли. – Сказала я, как только вернулся голос. – И куда смотрит прислуга? – Мне удалось криво улыбнуться и даже сделать глубокий вдох полной грудью, которого она так жаждала, по коже пробежала волна мурашек. Покуда кабинет закрыт на время недомогания графа, а Абигейл еще не скоро вернется, могу прибраться здесь, а то ведь это никуда не годится.

По огромным окнам коридора барабанили косые струйки дождя. Пытаясь попасть стуком шагов в их беспорядочный ритм, я шла в кладовую за тряпками, когда моего слуха коснулся он.

Он. Незнакомый звук лился из малой залы. Похожий на птичью трель, плач скрипки и звон стекла одновременно. Я замерла на месте. Печальные ноты, сплетаясь в единую мелодию, вонзались мурашками в тело. Музыка влекла меня, разливалась плачем и умоляла подойти ближе. Она привела меня к большим дверям белого дерева, которые я, одурманенная, без сомнения растворила.

Длинные пальцы хозяина, сжимающие незнакомый мне предмет, замерли. Черные глаза, быть может, и взметнулись к моему лицу, но точно сказать не могу, ведь мой взгляд был прикован к странному инструменту в его руках. Подобно гитаре, деревянный корпус имел несколько струн, но был вытянут и возвышался высоко над головой жесткого графа. Что это такое?..

– Просите, господин, мне так жаль. – Сказала я, не отрывая взгляд. Вовсе нет, совсем мне не жаль. – Я услышала звук, и, подумала…

– Не извиняйся. – Низкий, серьезный голос совсем не подходил плачущей мелодии, которую пару мгновений назад издавал странный предмет. – Все в порядке, понимаю твое любопытство. – Пальцы легко коснулись струн, извлекая острый звон. – Ты такого, должно быть, никогда не видела?

– Нет, господин. Если позволите спросить… что это такое?

– Это ситар. – Ладонь хозяина прогладила блестящий корпус вытянутого инструмента. – Я привез его из Бенгалии как только…кхм… несколько лет назад.

Моя грудь разрывалась от вопросов, потому я закусила губу изнутри, не отрывая взгляд от ситары.

– Спрашивай. Вижу, что любопытная.

– Спасибо, господин. – Я выдохнула с облегчением. – Как он работает? Похож на гитару или на… будто виолончель уменьшили и вытянули?

Хозяин уронил голову, скрывая от меня смешок, но я успела заметить. Раскаленная игла кольнула сердце.

– Да, принцип тот же, что и у гитары, только струн гораздо больше. К основным семи добавляются еще одиннадцать, тараф. Благодаря им мелодия и получается такой…

Пальцы его забегали по длинному грифу, перебирая струны, и в пространство между нами полилась музыка. Укрывающая светлой печалью, она проникала под кожу, плакала или молилась. Яркие верхние нотки капали мне на сердце, в то время как основной мотив расширялся, тонул в глубине малой залы.

– … особенной. – Шепнула я одними губами, когда пальцы хозяина остановились. Только тогда я смогла поднять глаза на его лицо. Как и мелодия, он был печален. – Это очень красиво, господин. Никогда прежде не слышала ничего подобного.

– Не удивительно, для здешних мест такой инструмент – редкость.

– Позвольте спросить, господин… – Я потупила взгляд, страшась начинать расспрос. Это ведь для дела. Я прекрасно играю, что мне все это интересно. Так ведь?… Не раскусит. Не должен. – Вы научились играть в Индии?

Ответом мне был легкий смех, заполнивший повисшую меж нами тишину. Жестокий граф Одерли смеялся. Я подняла на него глаза, испугавшись, что перешла черту.

– П-простите, господин…

– Кончай уже извиняться, это начинает утомлять. – Все так же сквозь смех ответил он. Лицо его просветлело. – Если перед каждой фразой твердить «простите, господин», сколько же лет жизни придется на это потратить? – Его улыбчивые глаза смотрели прямо в меня. Такие теплые, мягкие, они ощущались на коже шелком, и от этого хотелось сгореть на месте. Отвернуться и спрятаться. Но я не смогла себя заставить – слишком приятным было тепло, которым я наполнялась от этого взгляда.

– Да. Да, я научился этому в Индии, во время… одной из своих поездок.

Он первый отвел взгляд, и тепло сразу же исчезло, а пространство между нами увеличилось на несколько футов. Руки его вернулись к струнам, а потому я, не понимая, позволено ли остаться, присела в реверансе и направилась к выходу.

– Джесс. – Сказал он, не глядя на меня. – Останься.

Я замерла.

– У меня редко бывают слушатели.

– Я почту за честь, господин, но… Я не искушена в музыке. Боюсь, не смогу быть вам слушателем достойным и…

– Сядь. – Он кивнул на обшитое зеленым бархатом кресло, соседствующее с диваном, на котором сидел он сам.

Хозяйской мебелью пользоваться? Из ума выжил! Нет, должно быть, проверяет меня…

Я не ступила ни шагу, пока он не повторил свою просьбу, но и тогда не послушала его. Куда кивнул он, там и опустилась на темный ковер, подле кресла.

– Сядь в кресло.

– Не посмею, господин.

– А приказа ослушаться посмеешь?

– Посмею, коли господин просит о том, что прислуге по своему низкому положению делать не положено.

Я смотрела на него с упрямой решимостью, снизу-вверх, и даже взгляд мне не хотелось отвести.

– Значит, путы положения имеют вес больший, чем мое слово?

– Сегодня ваше слово одно, завтра может другим статься, а вот положение – неизменно, и коли не положено мне…

– Завтра другим статься? – Резко спросил он, глаза его недобро блеснули. – Думаешь, выпороть прикажу?

– Я не… Я… – Спесь моя растворилась в барабанящем по окну дожде. – Лишь не хочу давать повода, господин. – Их и так более чем достаточно.

– Хоть раз ты тут был бита?

– Нет. – А Джек – да!

– Обращается с тобой кто из прислуги плохо?

Я уронила голову, не в силах выносить допрос. Со мной не обращались, да только стремянку мне подпилил кто-то, стирать отправили. Джека розгами отходили, у девушек языков нет, а одна и вовсе в ночи через лес сбежала! Никого не сдам, никого не оклевещу, но и себя не раскрою. Соберись, Луиза, соберись!

– Обращается? – голос его стал жестче.

– Нет, господин, прост… – Я сглотнула свое извинение. – Не обращается. – И ведь правда. Я сытая, в тепле, ни разу ничего грубее слова камеристки не слышала. Бережет фортуна. – Нельзя хозяйской мебелью пользоваться. Не посмею.

– Ну и сиди на полу, коль упрямишься. – Хмыкнул он. – Если это твоей выслугой продиктовано. Если же из страха, Джесс, то, посмотри на меня. – Я несмело подняла глаза. – Я не такое чудовище, каким меня считают.

Из-под его пальцев полилась мелодия, медленная и тягучая. Тонкой струйкой она текла мне под кожу, расплавляя внутренности, плавя мне сердце. Я пыталась сглотнуть подступающий к горлу ком, но попытки были тщетны – глаза предательски щипало. На высоком аккорде, когда мелодия на миг замерла, чтобы затем зазвучать вновь, вместе с ней по моим щекам полились слезы. В страхе я закрыла лицо руками, пытаясь отмахнуться от ужасающих картин последних дней. Как его окровавленная грудь вздымается под моими пальцами; как он держит меня в руках, уберегая от падения; как звучит голос его внутри моего тела – честная Джесс, и храбрая. Как обращается он ко мне, когда рядом стоит леди Солсберри, как помог мне снять портьеры, и вот сейчас – хотел, чтобы я подле него сидела.

Я не такое чудовище, каким меня считают.

Нет… Нет, не такое. Или?…

Застыв на верхней ноте, плач мелодии прекратился, а вместе с ним и мой. Глазами, полными слез, я смотрела на Генри Одерли, не понимая, кого теперь вижу перед собой. Он всегда мне врагом был, убийцей и самодуром, но что теперь?…

– Вы очень талантливы. – Вот и все, что смогла сказать я, украдкой утирая слезы.

– Спасибо. – Как-то тихо ответил он. – Не ожидал, что мое бренчание может производить такой эффект. Я не хотел расстроить тебя.

Недоуменная усмешка сорвалась с моих губ.

– Мелодия печальная, господин, и играете вы проникновенно. Никогда раньше такую не слышала. Позвольте спросить, вы…

– Да, написал сам. – Сказал он, подкручивая струны, будто бы в этом не было ничего особенного. Я склонила голову перед ним и его талантом.

– Большая честь, господин…

– Не льсти мне.

– А вот и не льщу! – Встрепенулась я. – Как и сказала, слушатель я не самый искушенный, но бывшая госпожа моя любила музыку, а потому и мне зачастую счастливилось слушать фортепиано. Оно звучит прекрасно, но это… ситар… и эта мелодия… – я замерла, пытаясь сформулировать мысль как-то иначе, но так и не смогла. – Я никогда раньше от музыки не лила слез. Благодарю вас за это новое впечатление, господин.

Суровое лицо его смягчилось, а морщинка меж бровей разгладилась. Я осторожно поднялась на ноги, когда он сказал:

– На фортепиано я тоже играю.

– Неужели, милорд?

– И на скрипке.

Видимо, вспыхнувший на моем лице интерес так явно озарил лицо, что он не смог этого не заметить. Я обожаю скрипку!

– Любишь скрипку?

– Конечно, господин, очень, да только кто же не любит?

– Аделаида, например. – Хмыкнул он. Я прямо-таки услышала, как теплая близость нашего разговора разбилась вдребезги.– И очень зря, ничто не сможет передать диапазон чувств более широкий, чем скрипка.

Хоть изморозь от упоминания леди Солсберри еще холодила кожу, я будто бы глядела на нового человека, какого-то иного графа Одерли. Рассуждающего о глубине музыке и диапазоне чувств. Еще с несколько недель назад я была уверена, что их у него нет.

– Стало быть, господин, природа щедро одарила вас талантом.

– Быть может и так. Была бы иная судьба, я бы точно посвятил жизнь музыке, но… – Он поднял на меня глаза, полные азартного блеска. – Быть может, в следующей жизни?

– Быть может, в следующей жизни. – бесцветное эхо повторило его слова, пока я утопала в темноте смеющихся глаз. Теплых, улыбчивых, которые в эту секунду и в этой комнате вовсе не пугали меня. Но стоило мне выйти…

Покинув залу, я прижала руку к груди, пытаясь затолкнуть обратно выпрыгивающее сердце. Куда ты, черт тебя дери? А я куда? Не знаю! Ноги несли меня дальше от малой гостиной, повинуясь неявному инстинкту. Так зверь бежит от направленного на него дула, но от самой себя и своих страхов я убежать не могла.

Он точно был в Индии в эти два года, в Бенгалии, играет на их инструментах. Музыкант, и очень талантливый. Фортуна, что еще?… Что еще?! Что еще я узнала, находясь с ним наедине? На что потратила время?!

Распахнув двери столовой, я со всего маху налетела на жесткую женскую фигуру. Седовласая женщина, сжав тонкие губы, смотрела на меня сверху-вниз.

– Ай! Ах, миссис Клиффорд, простите!

– Джесс, да убережет тебя господь, чего ты носишься, как егоза?! – Блеснула она своими глазами – льдинками. – Приведи себя в порядок и готовь чай. С минуты на минуту прибудет мисс Бэлл со своим отцом.

– Мисс Бэлл?

– Да. Невеста господина и будущая графиня Одерли.

Глава 16

Невеста?..

Легкие скрутились в уродливый комок, извергая из себя волну кашля. Камеристка отшатнулась от меня.

– Ты не больна?

– Нет, нет… – Поспешила ответить я сразу же, как только смогла сделать вдох. – Все в порядке, поперхнулась. – Серебристые глаза недоверчиво сверкнули.

– Приведи себя в порядок и подай чай в малую гостиную.

– Как прикажете.

Дрожащие пальцы то и дело просыпали ароматные листья мимо заварника. Мысли путались, щеки горели. Это же хорошо, Луиза. Вот и его невеста, мисс Бэлл, ты сможешь передать эти сведения сэру Ридлу, и на один вопрос станет меньше. Ты отлично справляешься. Да… Да, все хорошо. Все просто замечательно. Прекрасно!

Движения стали лихорадочно-быстрыми. Я наспех заварила чай, повязала чистый передник и ополоснула лицо ледяной водой, чтобы убрать красноту от недавних слез и кашля. Рыжий локон остался торчать из-под чепца, и я решила, что позволю ему эту вольность на этот раз. Этот цвет означает радость. Так давайте же вместе порадуемся моей удаче – фортуна привела меня, баронессу Луизу ЛеКлер, прислуживать какой-то мисс Бэлл, будущей графине! Счастье-то какое!

Дождавшись разрешения, я толкнула дверь малой залы плечом, и вошла внутрь, звеня приборами на серебряном подносе.

– Я так счастлива, что вы вновь пребываете в добром здравии, ваша светлость. – Тоненький голосок принадлежал девушке, которую я уже видела. В церкви.

Все те же серые волосы, бесцветные глаза, прозрачная кожа. Низенькая леди, облаченная в скромное платье в цвет своих серых, убранных от лица волос, совсем не подходила к окружающей обстановке. Рядом с высоким, статным графом Одерли она трепетала бесцветной тенью, серой мышкой, что украдкой просочилась взглянуть на его величие.

Влажные глаза ее восхищенно глядели на сидящего в кресле хозяина, как на идола.

– Благодарю, мисс Бэлл, все прекрасно. Нелепые казусы случаются со всеми, даже с опытными наездниками. Лалит, я полагаю, была слишком рада моему возвращению после непродолжительного отсутствия.

И не она одна. – Подумала я, разливая чай. Камеристка безмолвно стояла у двери, наблюдая за мной. Значит, ты здесь в роли цепного пса, Констанция? Понимаю, негоже оставлять двух «влюбленных» наедине… Уверяю тебя, даже твое присутствие не смутило бы юную мисс Бэлл, если бы граф потребовал от нее поцелуя здесь и сейчас. Огромные глаза девушки были прикованы к лицу его светлости, и каждое слово его она внимала, будто проповедь. Наврал, что с лошади упал… Не посвящаешь невесту в свои дела?

Закончив с чаем, я встала подле камеристки, ожидая дальнейших указаний и опустив голову. Воцарилась неловкая тишина. Тяжелая. Тягучая. Такая сковывающая, что даже едва слышный звон ложечек об ободки чашек, не спасал положение. А что, если бы я все еще была баронессой?…

Я бы точно не сидела здесь в безмолвии. Понеслась бы к окнам, распахивая их и вдыхая запах мокрой травы. Расспросила бы его о всех цветах, что растут в саду, жаловалась бы на головную боль от низкого неба, поделилась впечатлениями от новой книги, что украла у сестры, а потом расспрашивала бы о его родственниках. Есть ли они у него, кстати?…

Глупости, меня бы здесь никогда не было. Негоже баронессе по графским поместьям расхаживать. Я едва заметно хмыкнула себе под нос, не удержавшись. Надо же! Будь я прежней Луизой Ле Клер, никогда бы здесь не оказалась, и вряд ли бы даже представлена графу Одерли была. Что же до мисс Бэлл… кто она?

Глаза мои осторожно поднялись к небольшой фигурке молодой девушки, что скромно прятала взгляд в чашке чая. Бэлл… где я уже слышала эту фамилию? В прошлой жизни, или…

– Как вам нравится погода, ваша светлость? – пискнул ее тоненький голос.

Фортуна… Мне захотелось закатить глаза, но я удержалась. Ничего скучнее и не придумаешь. И долго мне здесь стоять?

– Неприятная. – Мягко ответил граф. – Грязь и слякоть не по мне, с нетерпением жду дня, когда выпадет снег. Уж лучше зимние морозы, чем унылая осень.

– Полностью согласна, ваша светлость. К тому же, зимний сезон обещает быть насыщенным! – Девушка, будто бы проснувшись, воодушевилась. – Я слышала, что вы будете давать рождественский балл в этом году, молю, скажите, что это правда?

Невесте о своих планах не рассказываешь? Да… а знаешь, мисс Бэлл, кто наверняка осведомлен о бале? Аделаида Солсберри. Она-то точно знает.

– Это так.

– О, какое счастье! Ваши слова подняли мне настроение на всю промерзлую осень, ведь теперь мне есть, что ждать! – Она едва не захлопала в ладоши от радости. – Вы уже думали, какую залу предоставить для приема? Музыканты? Закуски? Ах, моя маменька в том году была в Лондоне на рождество, и так хвалила оркестр, что играл на приеме у Аддингтонов!

Поднявшийся уголок губ смял шрам на его лице. Мерно помешивая чай, он опустил глаза, будто задумавшись о чем-то.

– Простите, ваша Светлость, за мою излишнюю настойчивость, поверьте, она продиктована лишь огромной радостью.

– Понимаю. Вам не за что извиняться.

И вновь комната погрузилась в молчание, прерываемое шумом дождя. Я на ее месте была бы так же воодушевлена. Но почему он – нет? Не любить балы – не преступление, но разве он не хотел бы сам сыграть на них? Уверена, его музыкальный талант станет новостью для всего высшего света до следующего рождества.

Вдруг бесцветные глаза мисс Бэлл обратились ко мне. Внутри все сжалось, как если бы меня застали за воровством. Затолкнув это противное чувство поглубже, я приблизилась к господам, и наклонилась, чтобы налить ей еще чаю.

Его взгляд я ощущала кожей. Даже сквозь толстое сукно неказистого платья я чувствовала жар, пускающий волны мурашек от плеча вниз к груди. Украдкой подняв глаза, поняла – не ошиблась. Он смотрел на меня. Наблюдал за каждым движением. Что? Я что-то делаю не так?

– Уже думали над списком приглашенных?

Не смотря на ее вопрос, глаза его все еще были со мной. И когда я опустила чашку на небольшой позолоченный столик, и когда медленно отошла к дверям, и даже когда решилась смотреть на него в ответ. Что?

– Кхм… – мисс Бэлл прочистила горло. Только тогда черные глаза, задумчивые и глубокие, вернулись к ней.

– Да… список приглашенных. Нужно составить. Займетесь этим, Констанция? – Камеристка безмолвно поклонилась господину. – Вас с отцом я, разумеется, желаю видеть в первую очередь.

Девушка зарделась. С отцом… Бэлл… Бэлл… Ульям Бэлл? Лорд Уильям Бэлл?!

Осознание вонзилось в тело ослепляющей молнией.

«Если твое поведение посчитают странным, если люди графа или он сам заподозрят тебя в шпионаже, отвечай, что ты работаешь на лорда Бэлла. Прошу тебя запомнить это имя – Лорд Уильям Бэлл, родом из Йорка, тучный мужчина, который носит парики, не снимая. Лорд Уильям Бэлл.»

Фортуна… Сэр Ридл говорил мне прикрыться лордом Бэллом, если меня раскроют. Ее отцом?! Он знал?!

Перед глазами заплясали отрывки письма, бесед с покровителем, его статное лицо и глаза-льдинки. Почему лорд Бэлл? Стало быть, он знал о помолвке? Но какой в этом смысл… Ведь если граф подумает, что лорд Бэлл не доверяет ему настолько, что даже заслал своего человека в поместье, разве же это их не рассорит? Быть может, даже сорвет помолвку?

Не удержавшись, я качнула опущенной головой и закусила губу. Сэру Ридлу нужно сорвать помолвку графа? Или рассорить его с будущим родственником? Зачем?

– Как он поживает? – Вдруг спросил граф.

– В добром здравии, благодарю. Я прошу его больше бывать на воздухе, чтобы сохранить это здравие дольше, но, вы знаете моего отца – из кабинета его разве что на охоту вытянешь. Все время занят делами фабрики. Кланялся вам.

Фабрики?!

– Благодарю. И я, с почтением, кланяюсь ему в ответ. До сезона охоты еще далеко, но непременно передайте ему приглашение в Хэмпширские угодья – мои земли богаты дичью.

Что за фабрика?

– Обязательно передам, ваша светлость, уверена, он примет такое заманчивое предложение.

И вновь воцарилась тишина столь тяжелая, что, казалось, мои мысли будут слышать все присутствующие. Лорд Уильям Бэлл занимается фабрикой? Не в этом ли интерес сэра Ридла? Сердце забилось о ребра слишком громко. Что он хочет производить?…

– Ваша светлость, а не поделитесь ли со мной секретом? – Неуверенно спросила девушка. – Моды на какие ткани нам ждать в следующем сезоне? Что, по вашему предположению будет пользоваться спросом?

Ткани! Я едва не закричала во весь голос, а потому со всей силы сжала ладони, чтобы хоть как-то усмирить свой пыл. Острая боль от впивающихся в кожу ногтей в миг отрезвила. Они партнеры. Граф Одерли и лорд Бэлл. Вместе откроют ткацкую фабрику, чтобы иметь доход не только с продажи тканей из Индии, но и с производства собственной! Глаза мои, распахнувшись, скакали по ворсинкам темного ковра.

Нет крепче партнерства, чем скрепленное браком. Лорд Бэлл выдает свою дочь за графа и они вместе открывают ткацкую фабрику, первую в Англии. Это хотел узнать сэр Ридл? За этим он послал меня сюда? И верно ли я думаю?…

Сердце лихорадочно плясало мазурку, пока вялые разговоры «влюбленных» уныло текли от одного скучного предмета к другому. Я не могла поверить своему счастью. Голова кружилась от наплыва новостей, которые мне, непременно, стоит начать записывать, но я чувствовала, что уже совсем близко подобралась к разгадке, если совсем ее не нащупала.

Дело графа Одерли – ткацкая фабрика. Передам это сэру Ридлу, и… Буду свободна?

Эта мысль кольнула куда-то под ребра. Я отбросила ее. Нет, не буду. Разве же это объясняет его ранения? Кто-то напал на его светлость, глупо считать, что от падения с лошади могут быть такие раны. И окровавленная рубашка в прачечной… Неужели открытие первого в стране предприятия может таить в себе такую опасность?

Я вспомнила, как быстро пропитывались тряпки его кровью, когда я прижимала их к вздымающейся груди. Нет. Что-то здесь не так.

Еще две четверти часа я пыталась привести в порядок мысли и все сведения, которые мне удалось найти за это время, но к новым выводам не пришла. Несколько раз я ловила на себе взгляд жестокого графа, один даже такой продолжительный, что его поймала и мисс Бэлл. Рассыпавшись в благодарностях за гостеприимство, она покинула Дарктон Холл, светясь от счастья. Его светлость удалился вместе с ней, оставляя за собой шлейф терпкого запаха жасмина.

Я же убрала залу и вернула посуду на кухню, где волшебно пахло свежеиспеченным бисквитом. Уже собираясь наведаться к Джеку, который явно успел вернуться, в коридоре я застала граф Одерли. Поместье огромное, а все же в одном северном крыле не разойдешься. Легкой поступью он направлялся к кабинету, нащелкивая пальцами какую-то мелодию, а я замерла, опустив голову и поклонившись.

– Джесс. – Он звучал радостно. – Будь добра, подай мне еще чаю, но, на этот раз, принеси сливок и больше сахара.

– Конечно, господин. Изволите ли отведать сливочного бисквита? Только из печи.

–Хм… – Мне показалось, что задумался он наигранно. – А ты любишь бисквит?

Голова вздернулась, а изумленные глаза уставились на его улыбчивое лицо. С несколько мгновений я сомневалась, не шутит ли он, но потом все же решилась ответь хозяину, как есть.

– К-конечно, господин.

– Тогда двойную порцию.

С этими словами он, возобновив нащелкивать мелодию, удалился в кабинет. А я, не в силах сдвинуться с места, мысленно вывела первую строку в своем дневнике наблюдений, который начну вести сегодня же:

Любит чай с молоком и бисквит.

Глава 17

Именно так я и записала. Последующие недели были лишены интересных событий, а потому у меня хватало времени на ведение хроник расследования. Дневник, щедро подаренный мистером Холтом, я прятала между тонким матрасом и хлипким изголовьем кровати, регулярно проверяя его наличие. Как заподозрю, что грядет проверка или уборка чердака, буду носить с собой под передником. Нашли свое место в записях и Ричард, и отсутствие графа, и загадочная персона лорда Бэлла, который, как и подтвердилось, имел планы на открытие ткацкой фабрики совместно с графом Одерли.

Я подслушала их разговор в момент его непродолжительного визита в Дарктон Холл. Прогуливаясь по саду, в погоду совсем для этого не располагающую, джентльмены обсуждали предстоящие приготовления, а также будущую помолвку Виктории Бэлл и Генри Одерли. Пришлось изрядно побегать из комнаты в комнату, чтобы обрывки их речей доносились в открытые окна. Но, моя догадка подтвердилась, а значит, стоила потраченных усилий. Теперь все вставало на свои места.

Тщательно отжав тряпку в ведре с ледяной водой, раскрасневшиеся пальцы продолжили тереть полы у дверей, отворяющих северное крыло.

Аделаида Солсберри и Генри Одерли вместе занимаются продажей тканей из Бенгалии. Леди в этом деле ведет работу в Англии, изучая спрос и новейшие веяния переменчивой моды, граф же неоднократно бывал в Индии, чтобы наладить там связи с поставщиками. Быть может, длительное пребывание в южной стране и оттенило бронзой его кожу?.. Оттенок ее был гораздо темнее, чем моей, но светлее, чем у Ричарда.

Ричард. Друг графа, и, я полагаю, индиец. По-английски он говорит безупречно, но экзотичная внешность наводит на мысли о его жаркой родине. Думаю, именно он ездил с графом в Индию во время выдуманной «болезни» и помогал ему решать вопросы там. Что это за вопросы и почему для их решения приходилось придумывать заболевание – остается загадкой. Пока что.

И, наконец, лорд Бэлл. Полагаю, он не хотел ввязываться в столь рискованную авантюру, как строительство первой в стране фабрики, не имея для этого подобающей гарантии, коей и выступил брак с ее дочери. Человек он в годах, да и у жестокого графа репутация не самая светлая, я могу понять причины его сомнений. И тогда, полагаю, Генри Одерли встал перед выбором: войти в историю как первый английский мануфактурщик, или жениться на девушке, в которую он действительно влюблен – златокудрую Аделаиду.

– И он выбрал первый вариант… – Шепнула я себе под нос, сдувая со лба непослушный локон. А что бы выбрала я?…

Как бы то ни было, он отказался от помолвки с леди Солсберри и обручился с мисс Бэлл, правда, не гласно. Думаю, он объявит об этом на рождественском балу, а свадьбу сыграют летом.

И, наконец, сэр Ридл. Да-да, об интересах покровителя я тоже много размышляла в последние дни, ведь именно он наказал мне назваться именем лорда Бэлла, если что-то пойдет не так. Какие интересы, исходя из этого, он преследует?.. По моим предположениям, сэр Ридл хочет взять первенство в торговле тканями, ведь именно коммерческие способности в работе с колониями сделали ему состояние. Думаю, он был наслышан о теплеющих отношениях графа с лордом Бэллом и подозревал о некоем союзе между двумя капиталами, потому и решил, что я могу рассорить их в случае провала. Но знает ли он о фабрике?

Влажные полы, скрипящие чистотой, отражали льющийся из окон свет. Я насухо вытерла оставшиеся капельки средства колючей тряпкой.

– Вот так.

Вот так. Надеюсь, я напала на правильный след. Осталось найти ответы на вопросы:

1. Откуда кровь на рубашках его светлости? Кто его ранил и почему?

2. Почему Аделаида все еще близка с графом после того, как тот расторг помолвку?

3. Куда и почему пропала Лора – сбежавшая служанка?

Фортуна, помоги мне ответить, направь на истинный путь. Быть может тот странный листок, что я нашла у Констанции в столе, поможет?…

Размышления мои прервали быстрые и легкие шаги, по звуку которых я сразу узнала ближайшего друга графа – Ричарда. Немедленно поднявшись, я сцепила руки перед собой, а голову опустила.

– Джесс, здравствуй! – Задорно поприветствовал меня Ричард, насвистывая какую-то мелодию. Он всегда пребывал в приподнятом расположении духа, даже не припомню, чтобы хоть раз видела его без очаровательной улыбки на смуглом лице. За исключением дня, когда его светлость получил ранение. За последнюю неделю Ричард несколько раз наведывался к графу, а тот полюбил, чтобы чай подавала я. При этом пронзительные взгляды его не исчезли, и мне оставалось лишь гадать, почему он так на меня смотрит. Будто бы видит насквозь.

– Добрый день, мистер Эртон. – Я присела в реверансе. Приятно, что Ричард не ставит себя выше прислуги и даже здоровается с ней. Приятно, но странно.

– Генри у себя?

– Да, господин. Прикажете подать чаю?

– Нет, благодарю. Заберу его и поедем.

– Как прикажете. – Я вновь поклонилась мужчине, чьи шаги уже стихли за дверьми кабинета графа Одерли.

Поглазев по сторонам, я вмиг подхватила ведро и расположилась на коленях недалеко от кабинета хозяина. Как раз у стены, за которой находился его стол.

– Ты почему еще не одет? – С порога начал Ричард. – Ты же обещал, что будешь готов к полудню, В…– Звонкий голос тонул за толщей стены, а потому я не смогла расслышать последнее слово.

– Тише, Ричард. – Имя друга граф произнес с особым нажимом. – Услышат же.

Верно думаешь, Генри. Я прислонилась к стене почти вплотную, чтобы ничего не упустить. Фортуна, пусть коридор так и остается пустым.

– Собирайся, Бэлл ждет нас уже через час!

– Сошлемся на погоду, скажем, дороги размыло. Мне нужно кое-что закончить.

–Да знаю я тебя! – Не унимался Ричард. – Не хочешь ехать, и оправдания выдумываешь. Совсем тебе юная леди не мила?

Я прижалась к стене теснее, ругаясь на слишком громкий бой собственного сердца. Тише, глупое сердце. Не мешай.

– Мила, не мила – какая разница. – Ответил граф после небольшой паузы. – Что должно быть сделано, то будет сделано.

– Ты… знаешь, ты ведь не обязан. – Ричард понизил голос. – Уверен, они поймут.

– Не неси ерунду. Это меньшее, что я могу сделать для них. И для всех нас.

– Твоя матушка бы этого не одобрила… – Пробубнил Ричард.

– И не только этого. К счастью, ее здесь нет.

Воцарилось молчание. Я, на всякий случай схватившись за тряпку, прижалась к стене теснее, и всю мою щеку обдало холодком. Кто это «они»? И почему его мать была бы против брака с мисс Бэлл? Она же почила, верно? Нужно больше узнать о его семье…

– Пишешь Аделаиде?

– Угу. – Я представила, как черный локон спадает на лоб, когда он склоняется над письмом. Сосредоточенный. Угрюмый. Холод, исходящий от стены, оказался кстати моим вспыхнувшим щекам.

– Как она поживает?

– Прекрасно.

– Жалко мне ее. Иногда прямо сердце за нее болит. – После недолгой паузы сказал Ричард. – Хорошая она, умная. Заслужила судьбы лучшей, чем этот дряхлый Солсберри. – А затем он заговорил на неизвестном мне языке.

Ах! – Пискнув от неожиданности, я едва не отскочила от стены, но поспешила вновь приблизиться.

Слова его текли горной речкой – быстрой, шебутной, спотыкаясь о шипящие звуки. Индиец! Точно! Права я была! Но чего я не подозревала, так это то, что сам жестокий граф ответил другу на таком же непонятном мне языке.

– …… , Ричард. – Без единой запинки Генри Одерли разговаривал на одном из индийских языков, а я не могла разобрать ни слова. Сердце забилось чаще. Выучил за время поездок? Ричард учил? Голос его показался мне гораздо мягче, когда он говорил так. Певучее, мелодичнее, ласковее.

–… Когда останется вдовой, тогда и заживет свободно, как и мечтала. – Граф перешел на английский.

– Пусть так и будет. – Ответил Ричард. – Она заслужила счастья после того, что пережила.

– Как и все мы.

– Как и все мы… Это чего у тебя там?

– М?

– Там, полотном накрытое. – Ричард явно куда-то указывал. Я нахмурилась, вспоминая, что в кабинете графа может быть скрыто за каким-то полотном.

– А, портрет.

– Тот самый? Зачем он тебе здесь?

– Да, утром принесли. Все-таки решил, что избавиться надо.

– Генри…

– Я все решил. – Отрезал он. – После свадьбы наш с Викторией портрет писать будут, понимаешь?

– Все понимаю, да только жечь зачем? Отправь лучше…

– Ричард. Я. Все. Решил. – Каждое слово чеканил он сквозь сжатые зубы. – Не нужен он там. Только душу бередить. Не надо. Попрошу Констанцию, чтобы передала моим людям. Избавятся. Сожгут.

***

Фортуна, да что же происходит в этом доме?!

Неся полное грязной воды ведро на задний двор, я тонула в подслушанном разговоре. Мысли мои закручивались в беспорядочном танце вокруг загадочного портрета, жалости к Аделаиде, но все они были отброшены на задворки сознания всего двумя словами жестокого графа.

Мои люди.

Мои люди. Те самые, что убивают по приказу господина? Люди в черных одеждах? Только им граф может доверить сожжение портрета?

Внутри горел пожар. Удаляясь от северного крыла я ощущала, как сердце все быстрее колотится в ребра, стремясь выскочить наружу. Неужели, это оно? Неужели, я нашла их?… Нет, глупости, это лишь упоминание, у меня нет никаких доказательств. Пока собственными глазами не увижу, не смогу надеяться.

А что, если увижу, что тогда?

Тогда подбегу и, забывая обо всем на свете, буду умолять… В ноги брошусь, любую ложь сплету, денег дам – все, что имею. Только бы согласились. Только бы убили его.

– Джесс, ты чего?

– Ах! – Я едва не разлила на Абигейл полное ведро грязной воды от испуга.

– Выглядишь хмурнее тучи. Случилось чего?

– А… да нет, что ты. Переживаю, что вторую неделю в деревню выбраться не получается. – Сказала я первое, что на ум пришло.

– А, это понимаю. Но ничего, авось на следующий и пустит хозяин. А то уж больно к тебе привязался.

Если бы мы с Абигейл не проводили дни бок о бок, убирая комнаты северного крыла, не делилась она со мной подробностями своей жизни на севере страны, я бы могла принять это за укол. Но искренняя ее улыбка и тычок в плечо заверили, что это не так. Она – добрая девушка.

– Ты идешь обедать?

– Сейчас, ведро вынесу и приду.

– Давай – давай, а то сегодня Дейзи твой любимый суп приготовила!

– Ах, с кусочками теста?

– Да, как ж она их называет… Да и Бог с ними, поспеши, а то ведь тебе не останется! – Рассмеялась она.

– Поспешу, да только… Джека хотела увидеть. Придержишь для меня порцию?

– Придержу, конечно. Но ты мне расскажешь тогда, о чем с красавчиком беседовать будешь.

Я закатила глаза, но улыбку сдержать не сумела.

– Не было б в каждой руке по ведру, так и досталось бы тебе!

– Все – все, не ревнуй, убегаю!

И действительно, девушка бегом пустилась к столовой, заливаясь смехом. Я была ей благодарна. Теперь мою голову не разрывали мысли о людях графа, портрете или о мисс Бэлл. Вместо этого перед глазами стоял лишь образ тарелки горячего супа, от которого струйкой вверх уходит ароматный пар. Абигейл смогла отвлечь меня и поднять настроение, сама того не подозревая.

Кажется, зловещие стены Дарктон Холла только снаружи видятся темными и враждебными, а на деле мне удалось найти здесь друзей.

Так ведь?

Глава 18

Когда он улыбнулся мне, на смуглых щеках появлялись ямочки. Права Абигейл. Красивый. Но не такой, как хозяин – тот красив холодом, закрыт и неприступен, а Джек… Джек теплый, как солнце.

И к чему я вовсе их сравниваю?!

Отрезвляющая мысль ударила ледяным ветром по щекам.

– Джесс! Совсем ведь замерзнешь! – Юноша положил руки мне на плечи и начал растирать их. Действительно, теплый. – Морозы близко, уж скоро первый снег. Без шали не ходи.

– Джек, – разулыбалась я. – Не буду. Лишь увидеть тебя хотела. Как ты?

– Совсем здоров. – С гордостью ответил он. – От шрамов и следа не осталось, можно смело получать новые. Хочешь прокатиться? – Усмехнулся он, за что сразу же получил от меня хлопок ладонью по груди.

– Ну тебя!

– Ладно – ладно, не шучу больше. Хотя Лалит действительно нужно обкатать, хозяин карету забрал, стало быть, на несколько дней отбыл.

Да, к Бэллу отправился. И как бы тебя осторожно про семью его спросить…

– Джек… – Робко начала я, все еще продумывая план. – А проведешь меня к стойлам? Я ведь всех лошадей еще и не видела. – Юноша отозвался теплой улыбкой и провел меня в длинное деревянное здание, утопающее в хвойных деревьях. В нос ударил крепкий запах влажной земли и животных, зато здесь было гораздо теплее.

Из рук юноши я приняла жесткую щетку.

–Кто сегодня будет осчастливлен вниманием мисс Джесс? -игриво спросил Джек. Хоть слова его были шуткой, они все равно отдались внутри неприятным холодом, и я поспешила перевести взгляд на морды лошадей, выглядывающие из стойл.

Нужно выбрать кого-нибудь постарше, чтобы иметь повод расспросить об отце его светлости. Но как определить, кто из них старше?..

Взгляд мой гладил носы разномастных лошадей – высоких и низких, гнедых и в яблоках, заплетенных и с распущенными гривами. Джейн говорила, что возраст лошади можно определить по зубам, но их не видно… Вспоминай, Луиза.

Перед глазами всплыл образ светловолосой сестры, ласково поглаживающей нашу кобылу Бэсс.

-Видишь, Лиззи? – девичьи пальцы прочесали черную гриву. При воспоминании о прозвище на французский манер, которое дала мне сестра, горло сдавил ком.

-Наша Бэсс уже совсем старушка. Седина тронула ей гриву, и шерсть уже не такая блестящая. Даже на морде – вот здесь, видишь? Ее уже коснулась седина.

Отмахнувшись от щемящей боли в груди, вызванной нахлынувшими воспоминаниями, глаза мои заскакали по лошадям жестокого графа.

– Вот эта. Как ее зовут? – Я чуть ли не бегом пустилась к черной кобыле с проседью в гриве, плохо скрывая свое воодушевление.

–Мэри? Что ж… ей будет приятно. – удивился Джек. Имя английское. Значит, называл не Генри, влюбленный во все индийское?

–Конечно, любому доброе отношение приятно. – Мои ноги прошуршали по сену, устилавшему пол стойла. Я осторожно погладила кобылу по носу, за что была одарена ее уставшим взглядом. – Она такая грустная…

–Так и есть, на ней давно никто кроме меня не ездил, хотя кобыла на ходу. – Подтвердил Джек. – Это лошадь покойного господина Уильяма, отца нынешнего графа Одерли.

Сработало!

Я начала чесать некогда блестящую, но ныне блеклую темную шерсть. Кобыла одобрительно фыркнула, чем вызвала мою невольную улыбку.

–Не печалься, Мэри. Уверена, прошлый господин был хорошим человеком, но и нынешний граф, полагаю, не хуже.

–Как сказать… – хмыкнул куда-то в сторону Джек, привлекая мой пронзительный взгляд. Я лишь на секунду задержала руку над шерстью животного, но затем продолжила поглаживания, решая не выдавать свою заинтересованность.

–А как сказать? Разве мог плохой человек завести такую прекрасную лошадь?

–Нет, не был плохим предыдущий господин, да и о мертвых либо хорошо, либо ничего… – Задумчиво протянул Джек. – Но вот жена его, леди Элизабет, со мной бы не согласилась. Хорошая хозяйка была, жаль, что рано скончалась.

–Мне жаль. – Искренне ответила я, страшась вообразить, каково Генри было потерять мать в раннем возрасте. – Какой она была?

–Светловолосой. Доброй. Я хоть сам и не застал ее, но слышал только хорошее – что от жестоких наказаний уберегала, деньги дарила, на Рождество домой отпускала. Не заслужила она плохого, видит Бог.

–Не заслужила, но…?

Джек протяжно вздохнул.

–Не заслужила, но получила. Долгое время не могла подарить графу наследника, уж сколько лет не скажу точно, но не менее десяти. – Я замерла, приоткрыв рот. Подарить графству наследника – важнейшая обязанность графини. Как чудовищно, должно быть, было жить юной девушке с осознанием, что она может исполнить свой главный семейный долг?..

–Но его светлость…

–Да, спустя много лет Господь услышал ее молитвы и даровал сына, но… но… – Джек явно силился подобрать нужные слова, а я терпеливо ждала, уповая, что он раскроет мне очередную тайну. – Но Уильям Одерли был падок на женщин. Элизабет приходилось мириться с неверностью, и, кто знает, быть может похождения мужа и расстроили ее здоровье…

Ублюдок.

–Бедная женщина. Хвала небесам, что она смогла родить сына, уверена, его светлость стал отдушиной для своей матери. – Вот и все, что сказала я, хотя внутри бурлил котел гнева. Если мужчина не может держать себя в штанах вне дома, то и на семейном ложе любви не заслужил.

–Да, вероятно, так и было, хоть о детстве господина я ничего и не знаю. – От этих слов я нахмурилась. В высших кругах после рождения детей только и разговоров об их успехах – кто поднял головку, кто сделал первый шаг или неуверенно сказал первое слово. Кто впервые сел на лошадь, а кто едва не лишил маменьку чувств, съев переспелую сливу прямо с земли.

– Держу пари, он был спокойным ребенком, и совсем никогда не шалил. – Мягко начала я, поддерживая разговор. – Поэтому никаких приятных воспоминаний и не осталось.

– Ну, совсем ты за бесчувственного тюфяка господина держишь? – Усмехнулся Джек. – Нет, обычным ребенком был, просто памяти о том не осталось. Разве что…

– Что? – Возможно, через чур воодушевленно спросила я.

– Доярки говорили, что маленький господин в свинарнике любил дни коротать, сбегая от занятий.

Я прыснула смехом, увидев столь нелепую картину как наяву. Достопочтенный граф Хэмпшерский в свинарнике, подумать только!

– Погоди, в свинарнике? Здесь есть свинарник? – Спросила я, хорошенько просмеявшись.

– Был. Несколько лет назад хозяин свиней продал, а в красном доме том амбар теперь. – Джек неопределенно махнул рукой на запад графских земель.

Наведаться в свинарник. Запомнила.

Но, время обеда таяло подобно серым лучам осеннего солнца, и мне было пора возвращаться в поместье. Крепко обняв Джека на прощанье я дала слово, что на выходных мы вместе выберемся в деревню, и выскользнула из стойла, размышляя над детством жестокого графа Одерли.

***

Над Дарктон Холлом разразилась буря. Три дня и три ночи косые ливни поливали Хэмпширские земли, размывая дороги и препятствуя возвращению его светлости, а потому свободного времени для размышлений у меня было предостаточно. И вовсе я не проведу его в раздумьях о досуге жестокого графа и мисс Бэлл в их имении. Уж она-то, полагаю, не нарадуется такому подарку природы.

Портрет из кабинета убрали, когда я вернулась в северное крыло, и мне не удалось узнать, куда именно его отправили. Если за ним явились те самые люди в черных одеждах, а я этот момент упустила, мило беседуя с конюхом, то сама себе язык отрежу – с досадой думала я, натирая стекло светильников.

Разложенные предо мной на замасленной простыне, они сочились прогорклым маслом, запах которого смешивался с вонью моющего раствора. Я морщила нос и обтирала каждый светильник на расстоянии вытянутой руки, но ни это, ни открытое нараспашку окно, меня не спасали.

Камеристка справедливо решила, что у меня маловато работы, вот и нагрузила.

Констанция Клиффорд, скрывающая странный шифр в запертом ящике своего кабинета. Что за тайна у этой женщины?.. Надо будет наведаться туда вновь. Быть может, бегая в заботах перед рождественским баллом она будет оставлять кабинет чаще?…

Спина, открытая морозному воздуху из распахнутого окна, начала деревенеть. Отложив последний из двух дюжин светильников, я сладко потянулась и насладилась приятным облегчением в спине. Из-за специфического запаха чистка светильников проводилась в нежилых комнатах восточного крыла, а потому здесь не топили и кончики моих пальцев давно потеряли чувствительность, так что, поднимаясь на ноги, я едва не выронила тряпку на пол.

– Хозяин вернулся! Хозяин вернулся! – Заголосили слуги внизу. Вслед за криками тут же засеменили торопливые шаги, и до того сонное поместье немедленно пробудилось, наполняясь суетой и жизнью. И с меня моментально слетела усталость, уступая место волнительному трепету.

Наспех осмотрев свое отражение в пыльном зеркале, я побила себя по щекам, возвращая им румянец. Губы покусала до появления красноватого оттенка и облизала, а из-под чепца достала непоседливый локон.

Так гораздо лучше. С приезда в Дарктон Холл я стала выглядеть иначе. Болезненная бледность сменилась трудовым румянцем, фигура округлилась благодаря регулярному питанию, и даже косточки на запястьях уже не так выпирали. Глаза без солнечного света стали темнее и выразительнее – теперь они цвели хвойным лесом, а не молодой травой. Я больше не была похожа на чахоточную больную, но и до пышущей здоровьем Бэкки мне, правда сказать, еще далеко.

Неловко улыбнувшись своему отражению, я отряхнула руки о передник и побежала вниз, пытаясь поспеть за участившимся стуком сердца.

***

У подножия парадной лестницы собрались с десяток слуг во главе с камеристкой. Все склонили головы, и я едва поспела замереть по правую руку от Софи, когда парадные двери отворились и я услышала тяжелую поступь жестокого графа Одерли. Грудь моя все еще вздымалась от бега.

– Джесс. – Вдруг сказал он. Мое вымышленное имя – первое, что сорвалось с его губ, когда он переступил порог дома после долгого отсутствия?

Я подняла испуганный взгляд на хозяина. Кожа горела от прожигающих глаз прислуги, прикованных ко мне.

– Здравствуйте, господин. – Ответила я, поклонившись. Голос дрогнул, но я была рада вымолвить хоть звук, теряясь в догадках, что ему от меня нужно. Не мог он раскрыть меня, находясь вдали от дома, это точно. Угомонись, сердце, не стучи так громко.

Граф отдал шерстяной камзол дворецкому, обменялся кивком с камеристкой, и широкими шагами направился прямиком в северное крыло. Движения его были резкими, недовольными, будто вместе с камзолом он пытался сбросить с себя и остаток бури.

Я опасливо глянула на камеристку, вопрошая, что мне делать. Она зыркнула в спину графу, и я, поклонившись, побежала за ним.

Генри Одерли стоял у распахнутого настежь окна, подставив лицо морозному воздуху. Руки его были запущены в распущенные волосы, спадающие чуть ниже плеч. Я так и замерла в дверном проходе, не в силах сдвинуться с места, боясь спугнуть это видение. Мышцы спины напряглись под рубашкой, он закинул голову назад, распутывая иссиня-черные волосы. Если обернется – не жить мне – простучало сердце.

И он обернулся.

Черные локоны упали на его лицо, и я изо всех сил закусила губу изнутри. Как же он был на себя не похож! Это странное чувство, будто не жестокий граф стоял передо мной, но обычный мужчина – уставший и разбитый, но такой живой и… и…

Неосознанно я сделала шаг навстречу, оказавшись в малой гостиной вместе с господином. Мои щеки окрасились стыдом – увидев его без привычной ленты в волосах, я будто коснулась чего-то запрещенного, интимного. Мне не положено так на него смотреть. Но и взгляд отвести не в силах!

И он не мог. Глядел на меня так, будто во мне – вся желанная истина, причина и исток. Там, где касались меня его глаза, оставались ожоги – на щеках, шее, ключицах, в вырезе платья и на губах.

– Господин. – Слишком тихо. Я набрала в грудь воздуха, разрушая вязкую тишину. – У вас будут поручения для меня, господин?

– Да… да. – Собрался с мыслями он, отводя взгляд. – Приготовь чай. На две персоны.

– Конечно, господин. Ваша светлость ожидает гостей?

– Нет.

Я замерла, ожидая пояснений, но их не последовало. Поэтому, не забыв поклониться, я вышла из малой залы в тепло коридора, и медленно, будто контуженная, побрела в столовую.

Что все это значит? Сердце терзалось в муке, я будто бы потеряла способность дышать. Прислонившись к стене одной рукой, вторую прижала к груди.

– Зачем терзаешь меня… – Отчаянный шепот сорвался с губ. Не могу так, не хочу! Я зажмурилась, не желая выпускать наружу предательские слезы. За что он такой?! Не должен таким быть! Рука, прислонившаяся к стене, сжалась в кулак. Ни красивым, ни внимательным быть не должен! Имя мое не должен запомнить, и чай со мной распивать!

Удушающая злость ударила кулаком в стену, выпуская наружу бурю смешанных чувств. Я перестала что-либо понимать, я запуталась, потеряла путь, с которого нельзя сбиваться.

Нужно вернуться домой. К семье. К сестрам.

Отрезвляющий голос из глубин сознания прорезался наружу сквозь пульсирующие виски. Я сделала глубокий вдох. Да. Нужно вернуться домой. А для того буду делать то, что он велит, хочет чай со мной пить – буду. Играть для меня пожелает – верным слушателем для него стану. Не буду бояться. Коль сблизиться хочет, мне же лучше – больше узнать для сэра Ридла смогу. Вот так.

Распрямившись, я взяла себя в руки и продолжила путь. Когда я вернулась в малую залу, граф уже сидел за небольшим столиком в ожидании напитка. Я сервировала чай так, как он любит, не забыв про сливки и сахар. Вторую чашку поставила напротив, а сама встала у стены, как и всегда, ожидая указаний.

– Сядь со мной. – Приказал, не глядя в мою сторону. Я послушалась сразу, безмолвно опустилась на мягкое кресло напротив господина. Спина моя была прямая, руки – на коленях, а глаза опущены в чашку. К дьяволу страхи. Буду делать, что велит, а о чувствах своих потом подумаю.

– Пей.

Я осторожно подула на горячий напиток и сделала маленький глоток. Пряное тепло разлилось по телу, и я закрыла глаза, наслаждаясь настоящим чаем. Как давно я его не пила. То, что дают прислуге – лишь жалкий отблеск насыщенного вкуса черных листьев.

Он смотрел на меня. Не как на цирковую зверушку, что усадили за стол с человеком, но с трепетом, будто видел во мне кого-то другого. Не свою служанку. Я глаза не опустила и глядела на него прямо.

– Ты когда-нибудь оказывалась перед сложным выбором? – вдруг спросил он. Горький смешок сорвался с моих губ, прежде чем я успела его поймать. Захотелось рассмеяться и расплакаться одновременно, но я сглотнула злорадство и постаралась ответить как можно спокойнее.

– Оказывалась, господин.

– И как ты выбирала?

– Сердцем. – Без запинки ответила я.

– И… оказался ли выбранный путь правильным?

– Нет.

Глаза его округлились удивлением, но через миг он понимающе кивнул.

– Так я и думал.

– Думали о чем?

– Что сердце – не лучший советчик в вопросах выбора.

– Смотря о каком выборе речь. – Парировала я, поднося к губам чашку. – Если вашего внимания требует деловой вопрос, или же на кону репутация, то советчика лучшего, чем разум, вам не сыскать. Но если же о делах семьи или будущей супруги болит ваше сердце, то именно его и нужно слушать.

Я сделала несколько глотков чая, ощущая на себе заинтересованный взгляд.

– Почему же твое сердце повело по неверному пути?

– Оно было глупым, полагаю. – Пожала плечами я, отпивая чай.

На хмуром лице жестокого графа вспыхнула яркая улыбка. Как первые лучи солнца раскрашивают землю яркими красками, так и весь облик его от этой улыбки озарился. В глазах, до того черных, вновь заплескалось золото, и даже устрашающий шрам перестал привлекать к себе внимание. Он красивый, когда улыбается.

– Как же тогда выбирать, если сердце может глупым оказаться?

– Хм… – Я вдруг задумалась, что бы на это сказала малышка Энни. – Думаю, внутри себя вы уже все и так знаете. Но последствия могут вселять страх и заставлять мучиться в нерешительности.

– Страх?

– Да.

Он опустил взгляд в собственную чашку, из которой, кажется, так и не пил, и горько ухмыльнулся.

– Страх не остановил тебя, когда ты слушала сердце?

– О нет. Мое безумие было сильнее страха. – Улыбнулась я, чувствуя странное облегчение вместо боли.

– Господин… – Золото в его глазах озарило мое лицо. – Позволите спросить?

– Разумеется.

– В тот день, когда вы приехали… в… ваша одежда и вы… – Я подбирала слова, стараясь не выдать свое волнение. – Вы были ранены. Господин… вам угрожает опасность?

Понадобилось несколько ударов сердца, чтобы осознать, что я спросила у него напрямую. Не читая письма, не подслушивая через стены, а сидя с ним за одним столом, будто мы равные. Фортуна, никогда мне не расплатиться сполна за твое покровительство.

Я насчитала не меньше десяти ударов сердца, отвлекаясь от волнения, прежде чем он заговорил.

– Все высокопоставленные люди в какой-то мере в опасности, дорогая Джесс. – Дорогая Джесс. Сладость обращения смешалась на языке со вкусом крепкого чая. – Кто-то больше, кто-то меньше. Есть сотни причин, по которым я сам могу представлять опасность, наступая на чьи-то интересы, и об этих причинах мне суждено лишь гадать.

– О… Вы не знаете, почему это случилось…

– Я предполагаю. – Он наконец потянулся к дымящейся чашке и его губы поцеловали фарфоровый ободок. – Я далек от праведной жизни, а вот понятие греха, как вы здесь говорите, мне очень знакомо.

Как вы здесь говорите? Где, здесь? В Хэмпшире?

– Я предполагаю не потому что ни в чем не повинен, а потому что повинен слишком во многом.

Взгляд его почернел, упал на разделяющий нас стол. Меж бровей залегла задумчивая складка. Внутренний голос кричал мне, что нужно расспрашивать дальше, но физически я не могла проронить ни слова. Горло сковала горечь. Он… раскаивается?

– Поэтому и спросил тебя о выборе. – Совсем тихо продолжил он. – Не хочу совершить следующую ошибку и добавить еще одну строку в список недобрых дел.

– Тогда простите, господин, но не у меня вам стоит спрашивать. – Граф поднял на меня пронзительный взгляд. – Я – прислуга. Сложнейший выбор, который я делаю ежедневно, это стоит ли добавить лишние пол-ложки щелочи в чистящий раствор.

– Значит ли это, что ты ничего не знаешь о жизни?

– О нет. – Теперь уже я грустно усмехнулась. – Возможно, я знаю слишком многое, господин. Но ничего, что может послужить вам хорошим советом.

– Ошибаешься, Джесс. Ты дала прекрасный совет – возможно, я уже знаю, как поступить правильно, осталось только отринуть страх?

– Не думала, что вы можете чего-то бояться. – Излишни смело ответила я и тут же прикусила язык. Его теплая улыбка послужила мне сигналом, что я не переступила черту. Да и как ее переступить, если Генри сам ее стер, пригласив меня сесть с ним за стол?

– Я, по твоему, не человек?

– Человек, конечно, но…

– Но что?

– Вы…

– Разве человеку не свойственно бояться? – Он закидывал меня вопросами, лукаво улыбаясь, и я чувствовала, как капли самообладания утекают сквозь мои пальцы.

– Конечно, свойственно!

– Так почему же тогда…

– Не знаю! – Выпалила я. – Вы такой… такой серьезный!

Осознав весь ужас положения, я мигом прижала руки ко рту, желая, чтобы слова вернулись в него обратно. Даже будучи баронессой я не могла бы позволить себе таких вольностей в разговоре! Но Генри Одерли, кажется, всплеск моих чувств позабавил настолько, что он расплылся в кошачьей улыбке. Будто этого и добивался!

– Серьезный, значит? – Насмешливо спросил он, вскинув голову. Черные локоны отступили от его лица, обнажая очерченные углы челюсти. – А какая ты, Джесси Лейтон?

Я лгунья. Падшая женщина. Позор семьи. Моя жизнь – это притворство, и я не знаю, какая я настоящая.

Я опустила голову, не желая говорить о себе, ибо не могла сказать ничего хорошего. Неловкая пауза затянулась в узел и повисла над столом.

– Что ж… видимо, мне самому предстоит это выяснить.

Глава 19

Пошел снег.

После нескольких спокойных, а значит, бесполезных дней, шпили поместья едва виднелись сквозь падающие хлопья. Пушистое одеяло укрыло серую землю, окрасив пейзаж белым.

Я протирала подоконник в столовой непозволительно долго, разглядывая верхушки хвойных деревьев, протыкающих небо. После продолжительной разлуки зима завораживала красотой, хоть и не была моей любимой порой. Рука, сжимающая тряпку, давно застыла на месте и вздрогнула лишь когда за спиной раздались знакомые тяжелые шаги.

– Господин. – Обернувшись, я поклонилась хозяину, за которым стояла прямая, как палка, фигура камеристки. Она на меня даже не взглянула, а вот жестокий граф смягчился в лице.

– Джесс. – Мне показалось, или голова его слегка склонилась? Глупости. – Зайди в кабинет. И принеси утепленный жюстокор.

– Конечно, господин. – Присев в реверансе, я вышла из столовой и закрыла за собой двустворчатые двери, но удаляться не спешила. Может же прислуга случайно подслушать разговор хозяина с его камеристкой? Вот и я думаю, что да.

– Что касается картины… – Начал Генри, – вы сделали, как я велел?

– Еще нет, ваша светлость. Портрет в кабинете, убрала за шкаф. Так и не смогла вашим людям передать, понимаете… – Я впервые услышала отголосок человеческих чувств в словах камеристки. – Рука не поднялась.

– Констанция… – разочарованно протянул Генри, – Уж от кого, а от вас не ожидал прилива чувств в столь неподходящий момент.

– Милорд, прошу простить мою просьбу, но, быть может, взглянете еще раз? Уверяю вас, сходство разительное и, я думаю…

– Я знаю, что вы думаете, Констанция. – Он понизил голос. – Вы думаете, что это решение далось мне легко. Что я готов избавиться от единственного напоминания о… – Слова жестокого графа заглушили его же беспокойные шаги по комнате. Проклятье!

– Вовсе нет, ваша светлость! – В сердцах ответила Констанция. – Я знаю, что вам пришлось пережить, и могу… могу понять ваше желание. Безусловно, я подчинюсь вашей воле, коль прикажете, но… Прошу лишь подумать.

Воспользовавшись немой паузой, я быстрее ветра пустилась к прихожей, вертя в голове лишь одну фразу: «уверяю вас, сходство разительное». С кем? И что ему пришлось пережить? Кто изображен на портрете, раз даже у бессердечной Констанции «рука не поднялась» отдать картину на сожжение?..

Как и было велено, я дожидалась графа в кабинете, сжимая в руках мягкий бархат жюстокора. Он успел впитать его запах, а потому, удостоверившись, что поблизости точно никого нет, я спрятала лицо в черной ткани. В легкие ударил терпкий аромат. Жасмин. Томный, окутывающий дурманящей дымкой под которой раскрывается сладкий шлейф. Я закрыла глаза, пытаясь надышаться, раствориться в складках ароматной ткани. Тебе идет этот запах, Генри Одерли. Уверена, что волосы его пахнут в сто крат сильнее, и если бы я могла…

– Джесс?

Глаза в миг распахнулись. Я резко отпрянула от ароматной ткани, инстинктивно спрятав жюстокор за спину, как пристыженный ребенок.

– Господин! – Выдохнула я. – Ваш… ваш жюстокор. – Едва не уронив одежду, я передала ее жестокому графу. Глаза лихорадочно бегали по узору ковра, не желая подниматься выше, а щеки начали гореть. Он же не мог меня заметить, да? Конечно, не мог! Все в порядке. В порядке!

– У тебя есть, что надеть?

Я желала провалиться сквозь землю, а не отвечать на странные вопросы. Конечно есть, не голая ведь перед ним стою! За эту мысль захотелось влепить себе пощечину, хвала Фортуне, что подобная глупость с языка не слетела.

– О чем вы, господин? – пискнула я.

– На улицу. Сегодня холодно.

– На улицу? Как прикажете господин. – Сгорая от стыда, я не совсем поняла, на что именно ответила.

– Так… есть?

– Конечно, господин. – Пожалуйста, отпусти меня!

– Отлично. Буду ждать тебя у выхода в сад через пять минут.

Поспешно поклонившись, я выбежала из кабинета, так и не взглянув на него. Ну и дура же ты, Луиза!

– Дура, дура, дура! – То и дело слетало с моего языка на затхлом чердаке, где хранился общий сундук с вещами прислуги. Я выудила оттуда свою неприметную шерстяную шаль, и, по привычке проверив дневник, спрятанный у изголовья кровати, бегом пустилась вниз.

Он не зовет меня на прогулку. Он лишь нуждается в помощи прислуги в саду, вот и все. Нечего переживать! Это моя работа. Сделав несколько глубоких вдохов, я вышла к стеклянным дверям, ведущим в сад.

Фигура господина подсвечивалась ослепительным светом, отражающимся от снега. Безупречная осанка и сцепленные за спиной руки выдавали глубокую задумчивость, как и не моргающий взгляд, направленный на заснеженный пейзаж. Я безмолвно приблизилась, не желая прерывать размышления, но облегченный вздох, сорвавшийся с его губ, подсказал, что он был рад выйти из странного оцепенения.

– Джесс.

– Вам нужна помощь в саду, господин?

– Ммм… да. Да. – Он распахнул предо мной дверь и пропустил вперед. Я послушно ступила в сад, отмечая очередное проявление внимания, которого не заслужила.

Мокрые снежинки медленно ложились нам на плечи. Черные волосы Генри, убранные в низкий хвост, почти сразу покрылись снежным ковром, и я спрятала улыбку от этого зрелища, опустив лицо. Под ногами скрипел снег, навевая воспоминания о доме и о зимних играх с сестрами. Холод цепкими пальцами хватался за щиколотки, но я не замечала его присутствия, согреваемая волнением.

– Господин. – Заговорила я спустя несколько минут молчаливой прогулки. Пейзаж вокруг нас успел сменится с ровных клумб на ряды причудливых кустов, припорошенных снегом.

– Да?

– Вы сказали, вам нужна помощь.

– Ах да. Помощь. – Он потер пальцами переносицу, будто бы возвращаясь в реальность.

– Мне нужно… Мне нужно чтобы ты собрала бальзамин. Да.

Глаза мои округлились удивлением.

– Простите, господин, что?

– Бальзамин. – Рука его неопределенно махнула куда-то на север. – Это однолетнее растение, которое цветет до самых заморозков. Хочу сохранить последние цветы, пусть стоят в память о лете.

– Как прикажете… – Не скрывая удивления, ответила я. – Господин, позволите спросить?

– Позволяю больше не спрашивать позволения. – Уголок его губ поднялся в улыбке. – А спрашивать свободно.

– Я постараюсь. – Зарделась я. – Эти цветы… если хотите сохранить, значит, они важны для вас. Почему?

– Я привез их из Индии. – После глубокого вздоха ответил он. – Последние семена были высажены в этом году, а значит, в ближайшем будущем я их не увижу.

– Если позволите, полагаю, вам не составит труда привезти еще из следующей поездки. – Он довольно хмыкнул, явно заметив, как я обошла его запрет на «позволите?».

– Правильно полагаешь, да только пока неизвестно, когда она состоится.

Мурашки пробежали по спине не от холода, а от его откровенности. Я свободно могу спрашивать что пожелаю? Достаточно лишь соблюдать осторожность, и он сам выдаст свои секреты?.. Мои пальцы задрожали под тонкой шалью. Аккуратность в обращении он спишет на кротость прислуги. Я могу начинать расспрос хоть сейчас. Про ткани, фабрику, про помолвку! Я смогу придумать, как подойти к теме!

Сердце заколотилось быстрее. Не могу. Риск слишком велик. Или мне просто страшно?…

– Расскажите о ней. – Шепнула я, повинуясь искреннему порыву.

– О чем?

– Об Индии. – Я остановилась, подняв на него глаза. – Я слышала, что солнце там почти не садится, на деревьях растут ягоды размером с человеческую голову, а в городах по соседству с людьми слоны ходят.

Он остановился рядом со мной. Глаза его, потеплевшие, на миг опустились, и тихий смех укутал мне плечи. Он смеялся. Не зло, как в первые встречи, но тепло, будто я – наивное дитя, которому только предстоит исследовать мир. Когда он поднял на меня глаза, на черных ресницах лежали снежинки.

– Ты правда хочешь знать? – С улыбкой спросил он.

– Конечно. Я никогда нигде не бывала, а читать не научена, чтобы мир через книги исследовать. Ваш рассказ для моего любопытства лучше любой оплаты будет.

– Вот как? – Глаза его хитро блеснули золотом. – Любопытная, значит? – Не сумев решить, хороша его догадка или нет, я закусила губу. Мягкий взгляд графа на миг опустился, чтобы поймать этот жест, и я поспешила продолжить прогулку.

– Что ж… – Начал он, следуя вместе со мной. – Про слонов – не совсем так. Слоны считаются животными умными, рассудительными, они символизируют знания и непоколебимость власти. Потому они являются… вернее, были ездовыми животными царей и вельмож. Обладать слоном – значит быть не только баснословно-богатым, но и высокородным.

– Ох! – Я не смогла сдержать восхищенного вздоха. – А вы когда-нибудь видели слона?

– Конечно. – Едва не рассмеялся он. – Бесчисленное множество раз.

– А какие они? Я видела лишь картинки… которыми делилась бывшая госпожа. – Поспешила добавить я.

– Сильные. Умные. Огромные, как ты уже знаешь, и… бесшумные.

– Как?! – Я едва не схватила его за предплечье от удивления, но вовремя одернула ладонь. – Как они могут быть бесшумными при своих размерах?

– Природа удивительна. – Он развел руками. – Из-за особого строения ног, слоны могут пружинить, а поэтому поступь получается мягкой и совсем тихой.

– Невероятно… А как же фраза «топает, как слон»?

– Боюсь разочаровать тебя, Джесс, но она неверна. – Улыбнулся он.

– Такого не может быть!

– Может.

– Я не верю!

– Думаешь, я обманываю тебя?

– Конечно, нет. – Я прикусила язык. Думай, что говоришь! – Я имела в виду, что… что в это сложно поверить, господин. Это ведь, полагаю, самые большие животные в мире, а ходят тихо, как мышки! – Подняв брови, я не могла перестать смотреть на графа распахнутыми удивлением глазами.

– А вот мышей, к слову, слоны боятся.

– Нет, быть такого не может! – Я окончательно остановила шаг, не в силах поверить своим ушам, а граф, не сдержавшись, рассмеялся. Звонкий смех закружился в хоровод снежинок, проникая под кожу шипучей радостью. Я потупила взгляд и неловко поправила шаль.

– Простите, если я что-то не то…

– Нет, нет, Джесс, ты… – Он запустил пальцы в волосы, из-за чего на лоб выпал черный локон. – Не думай, что говоришь что-то не так. Боюсь представить мое смущение, если бы мне кто-то рассказывал подобные дикости. Я смеюсь не над тобой, но потому что давно не видел такого искреннего удивления.

– Быть может, вы давно никому не рассказывали о слонах?

Теперь уже смеялись мы оба. С каждой переливчатой трелью я чувствовала, как каменная плита страхов поднимается с моих плеч, а грудь перестает сдавливать неловкость. Быть так близко, говорить с ним на равных, смеяться – это казалось наваждением, сном. Скованность отпустила меня, и я стала легкой, словно перышко. Казалось, один его теплый взгляд, и взлечу над землей вместе со снежинками.

– Значит, любопытная и не обделенная чувством юмора? Вот, какая ты? – Мягкий голос, все еще сохранивший переливы смеха, погладил мое смущенное лицо.

– Не мне судить, господин. – Тихо ответила я.

– А кому?

– Моим собеседникам, полагаю. И паре глаз, что наблюдают за нами со второго этажа. – Я осторожно кивнула в сторону поместья, привлекая внимание графа к темной фигуре, смотрящей на нас из окна.

– Констанция… – выдохнул он. – Что ж, теперь без бальзамина точно возвращаться нельзя. Пойдем. – Его пальцы на миг дернулись навстречу моим, но вовремя сжались. Кожу прожгло там, где он мог меня коснуться.

– Ты внимательна. Я не заметил, что за нами слежка.

– Я прислуга. – Пожала плечами я. Ложь так легко сходила с языка, будто маска срослась с моим лицом. – Мне положено быть внимательной, чтобы уметь во всем угождать господину.

Едва я произнесла это, как стыд накрыл меня с головой. Ну вот и опозорилась, Луиза. Он решит, что я распутная девка, и будет прав! Я ведь здесь с ним без сопровождения на прогулку вышла, да еще и такие речи веду, смеяться позволяю, вопросы задавать! И правильно, правильно, что плохо обо мне подумает! Все тело сотряслось от стыда, и я вздрогнула, не зная, куда себя деть.

– Я не… я совсем не то имела… – оправдания уже полились из меня, когда Генри вдруг начал снимать с себя жюстокор.

Нет… Горло сковало страхом и я не смогла вздохнуть. Нет, нет, нет, он же не… Снежинки закружились перед глазами слишком быстро, размывая жестокого графа и зимний пейзаж. Вместо него я оказалась в душной комнате дешевого трактира.

Колючая простынь жгла кожу, а кислое вино – внутренности. Мои пальцы лихорадочно царапали ткань ярко-красного мундира Питера Нордфолка, прежде чем я управилась с десятком пуговиц и собственноручно сняла его.

– Луиза… – Его горячее дыхание обожгло шею. Руки… Его руки были везде – на губах, ключицах, сжимали мою грудь под кружевом нижнего платья, спускались вниз по животу, гладили бедра, и…

Я вернулась в реальность с громким вздохом, который тело сделало вместо меня, не желая задохнуться. Жестокий граф Одерли стоял напротив, в рубашке и камзоле, а мои плечи укрывало тепло его жюстокора. Его руки… Он не касался меня. Не касался.

– Ты дрожишь.

– Да. Да, всего лишь дрожу. – Выдохнула я, едва сдерживая слезы. – Спасибо, господин. Вы не должны.

– Пустяк.

– Нет. Нет, не пустяк. – Он позаботился обо мне. Не воспользовался. Он не такой, как Питер.

Ничего не сказав, граф продолжил путь в сторону пролеска, за которым скрывались разросшиеся цветочные клумбы. Не самого опрятного вида, редкие цветные всполохи поднимали головы из-под снега, желая дотянуться до последних лучей.

– Вот эти. – Генри наклонился у высокого стебля с причудливо-острыми листьями. Пару движений ладонью, и из-под снежной шапки показалось нежно-розовое соцветие. Я не смогла сдержать улыбку.

– Какие красивые, господин. И… необычные. Никогда таких не видела. – Сорвав цветок легким движением, он протянул его мне. Наши пальцы на миг соприкоснулись, и я вновь вздрогнула.

– Давай соберем пару дюжин. Для столовой? – Я поджала губы, размышляя, как экзотичные цветы будут смотреться на фоне стола темного дерева и стульев шоколадной обивки.

– Для… гостиной? – Безошибочно прочел он мое замешательство. Я не смогла сдержать улыбки.

– Да. Для малой гостиной.

– Отлично.

Поиск цветов под снежным покрывалом увлек меня в достаточной степени, чтобы едкий туман прошлого рассеялся. Именно это прошлое привело меня сюда, и я должна все исправить. Нельзя терять бдительность рядом с Генри Одерли!

Бдительность? Или голову?..

Глава 20

– Джесс, а ты чего сидишь? А ну-ка, на! – Абигейл всунула мне в руки кружку, до краев наполненную пенящимся элем, после чего вернулась к раскрасневшемуся дворецкому. Не таким я представляла сегодняшнее воскресенье.

Мне вновь не удалось встретиться с мистером Холтом. Проселочную дорогу так замело снегом, что после многострадального похода в церковь камеристка приказала всем вернуться в поместье. Быть может, оно и к лучшему? Я все равно не могу сообразить, что ему рассказать. Зато я смогла оставить в тайнике крошечную записку с объяснениями. Жаль, что отправление письма Энни вновь откладывается.

Граф отсутствовал, наверняка коротая день на званом обеде в одном из светских домов. Быть может, у мисс Бэлл, а может и у четы Солсберри. Как в его жизни помещается столько женщин, да еще и место для прогулок с прислугой остается?

Я сжала кружку темного эля крепче, чем нужно, и ногти царапнули обожженную глину. Мне нет до этого дела. Единственное, почему его романтические увлечения волновали меня – из-за их возможной вязи с делами графа в Индии. Аделаида Солсберри – его негласный деловой партнер и бывшая невеста, Виктория Бэлл – нынешняя невеста и дочь партнера будущего. А я лишь хорошо играю свою роль, поэтому смогла втереться в доверие и подобраться ближе, только и всего. Я ему безразлична. Но стоит подумать вот о чем: почему и жестокий граф и его лучший друг Ричард так тепло относятся к прислуге?…

– Дже-е-есс, – протянула румяная Бекки. – Вот и наша птичка с северного крыла! – Ее массивная рука упала мне на плечо и щеку обожгло запахом эля. Стул рядом со мной скрипнул, когда та на него рухнула. – Я давно тебя не видела, уже успела соскучиться!

Оставшись в поместье без хозяина и без работы, весь штат единогласно решил оккупировать кухню и прилегающую к ней столовую для прислуги, чтобы выпить и повеселиться. Несколько десятков человек, рассевшихся вдоль длинного стола, галдели наперебой, то и дело прерываясь на заливистый смех или очередной тост. Пахло ржаными сухарями и спиртом. Не смотря на отсутствие настроения, я присоединилась: нельзя упускать возможность побеседовать с другими работниками поместья. Быть может, среди них есть такие как Джек, кто служил еще отцу Генри, графу Уильяму Одерли?

– Было много работы. – Улыбнулась я, искренне радуясь появлению подруги.

– Расска-а-азывай, – хмель звучал в ее звонком голосе. – Знаю я, что за работа у тебя! – хихикнула она.

– О чем ты? – Бровь изогнулась в недоумении, хоть вид пьяной Бекки меня и повеселил.

– Знаешь, о чем! Уж я-то слышала, уж уши да глаза при мне! – Она наклонилась чуть ближе, будто собирается раскрыть секрет.

– О чем слышала?

– О том что господин на тебя глаз положил! – Шепнула она, и грудь ее тут же сотряслась хихиканьем. Я отпрянула от нее, как от огня.

– Что за глупости? Это не смешно!

– Да ладно тебе, ты вон, хорошенькая какая, да кто ж его осудит?

– Бекки, это не… – Я с опаской завертела головой, озираясь по сторонам. Нельзя, чтобы подобные бредни кто-то слышал. Но смех подруги уже привлек несколько любопытных глаз. – Бекки! Тише!

– Все, все, тсссс – Она приложила палец к губам, обещая, что будет вести себя тихо. – Рассказывай, каков он!

– Да что рассказывать? Я подобных глупостей в жизни не слыхала!

– Брось, со мной-то можешь поделиться!

– Нечем делиться, Бекки! – Отрезала я. – Ты откуда это взяла?

– Как откуда – Клара из окна вас в саду видела, сказала Джейн, а та сказала Мэри, ну а та…

– Святая дева Мария… – Я опустила ошарашенный взгляд в кружку. – И что, все решили, что господин… ну…

– Ясно дело. Кто ж еще с прислугой гулять будет? Тут либо приглянулась ты ему, либо я даже не знаю что! – И я не знаю.

– Бекки. Бекки! Послушай меня. Это глупости все, слышишь?

– Да -да…

– Я серьезно. Слушай меня. Господин захотел цветов с дальних клумб в поместье принести, не самому ж ему из-под снега их доставать? А сам пошел чтобы показать, какие нужны.

Лицу Бекки понадобилось с полминуты чтобы сморщиться в задумчивости.

– А… то есть ты только работу делала?

– Конечно! – Облегченно выдохнула я.

– И цветы для невесты его небось?

– Не знаю, не делится со мной господин своими планами! А сплетни все – выдумки!

– Ну-у-у… – разочарованно протянула Бекки. – Так неинтересно! – Она залпом осушила свою кружку, пока я успокаивала колотящееся сердце. Кажется, удалось ее переубедить, главное, чтобы она разнесла это опровержение дальше.

– Лучше расскажи, что у вас нового, какие новости в западном крыле?

– Да какие новости, теперь до самого рождества не поднимая головы работать будем! Камеристка уж одному из дворецких сказала, что восточное крыло откроется для гостей, а там, сама знаешь…

– Ох… – В голове всплыли образы накрытой чехлами мебели и зеркал, покрытых слоем пыли. – Работы непочатый край.

– Ага. Ох и не завидую я нам… С другой стороны, чем больше гостей будет, тем больше нам денег оставят.

– Верно… – Я вспомнила о гостевом этикете знатных домов и необходимости благодарить прислугу деньгами после визита. Маменька всегда на это сетовала.

– Я вот после рождества шляпу себе новую куплю, да домой деньжат отправлю, чтоб сестра овцу купила.

– Овцу?

– Ну да, у меня ж сестра в Уилтшире с пастухом сошлась, а у них в том году пол стада волки подрали, восстанавливать надо. – Я запила смешок глотком кислого эля, о чем тут же пожалела. Жар разлился по телу вместе с терпкой горечью.

– Ну а ты?

– М?

– Чего себе купишь?

– Я…

Я положу деньги к остальным своим сбережениям чтобы погасить долг отца и вернуть семейству Ле Клер честное имя.

– Тоже думала о шляпе. Послушай, Бекки… – Я решила перевести тему, пока девушка не успела прикончить вторую кружку. Серые глаза ее уже подернулись туманной поволокой. – У тебя вот, оказывается, сестра есть, а я и не знала. Расскажи еще о себе! Давно ты у господина служишь?

– У этого не, с пару лет всего, как и все здесь. – Она обвела рукой стол, из-за чего эль полился за края кружки. Отлично.

– Как и все? От чего ж все в одно время пришли?

– А кто ж его знает, набрали так.

– Стало быть, прошлую прислугу распустили всю?

– Может и распустили, да не всю. Джек вон здесь сызмальства, слыхала, что и Анна еще.

– Анна?.. – Та девушка без языка, что я встретила в первый день?!

– Ну да, худая такая, и это, того… – Бекки жестом показала, как запирает рот на замок. – Молчунья.

По спине пробежал холодок. Одна из трех девушек, что лишились языка, служила здесь до выдуманной болезни жестокого графа. Что, черт подери, здесь произошло, что ее заставили замолчать подобным образом?!

– Да, я… мы встречались. – Сглотнув неприятное воспоминание, сказала я. – А не знаешь, чего это она… ну… – Я повторила жест Бекки, запирающий рот на замок.

– Этого не скажу, Джесс, не знаю. Еще девушки такие есть, что за напасть с ними – то только им ведомо. Жаль бедняжек, зато меньше прислуги про тебя с господином шептаться будет. – Прыснула она, за что тут же получила тычок в бок.

– Бекки!

– Что Бекки? Что всегда Бекки? Уж и пошутить нельзя!

– О таком – нельзя!

– Чего это? Будто шашни господ с прислугой – новость какая! Вот служила я как-то в доме, так там кухарку одну хозяин так любил, что троих детей родила, и ничего…

Закатив глаза, я щедро отпила эля, и жар прокатился волной по всему телу. Завтра я точно об этом пожалею.

***

Я пожалела. Отсутствие крепких напитков в моей жизни сыграло злую шутку – на утро голова была налита свинцом, и я едва разлепила глаза по звону утреннего колокольчика. И это после половины кружки! Остальные девушки, кажется, даже легкого недомогания не чувствовали – утренний щебет голосов, как и всегда, наполнил стены главного холла, когда мы выстроились в ожидании указаний от камеристки.

– Подготовку к рождественским приемам начинаем сегодня. – Ледяной голос отчеканил беспрекословный приказ. – До обеда жду всех у себя за жалованьем. Начнем с северного крыла. – Мы с Абигейл переглянулись. В ее темных глазах заплясали восторженные искорки, а улыбка растянулась чуть ли не до ушей.

– Ну вот, теперь и новое зимнее платье прикупить можно, да и на пополнение запасов эля сложиться. – Радостно сказала она позже, выходя из кабинета камеристки. В руках ее тяжелел мешочек, набитый монетами. – Иди, тебя просит. Увидимся в столовой.

Волнение стискивало грудь. При виде одной двери в кабинет меня пробирала дрожь – воспоминания о переписывания таинственного шифра все еще вселяли страх. Закусив губу изнутри, я вытерла вспотевшие ладони о передник и вошла внутрь.

– Джесси Лейтон… – Протянула камеристка, склонившись над счетной книгой. По правую руку от нее стояли не меньше дюжины денежных мешков, а с кончика тонкого носа сползали очки. Заточенное перо медленно двигалось над списком имен, а значит, у меня было время.

Время поискать портрет.

Мысленно воздав молитву Фортуне, я осторожно оглядела кабинет, сцепив руки за спиной. Картина должна быть за шкафом, так она говорила графу. Но из-за шкафа, наполненного бумагами и канцелярскими принадлежностями, ничего не торчало. Неужто уже отдала на сожжение?…

– Возьми. – Камеристка протянула мне мешочек темной ткани, расписываясь в графе напротив моего имени. Не такой тяжелый, как я привыкла получать от сэра Ридла. Шпионить выгоднее, чем тереть полы.

– И еще вот это. – Из открытого ящика появился еще один мешочек, но совсем не похожий на остальные. Зимнее солнце, льющееся из окон, пустило рябь по шелку фиалкового цвета.

Я непонимающе уставилась на кошель, а затем на камеристку.

– Господин приказал. – Недовольно отрезала она, не желая даже поднять на меня взгляд. – Сказал накидку зимнюю в деревне купить.

Волна ледяных иголочек прокатилась вниз по рукам.

– Не возьму. – Повинуясь инстинкту, ответила я. Только после отказа я удостоилась чести быть под прицелом ее злых глаз.

– Господину перечить вздумала?

– Нет, я не могу…

– Совсем из ума выжила? – Голос ее мог бы резать сталь. – Забыла, где и кому служишь?

– Вовсе нет, я…

– Молчи, глупая! – Зубы ее скрежетали. – Молчи и слушай. Что его светлость приказывает – то исполняешь сиеминутно, без вопросов и возражений. Не поднимая головы. Граф тебе милость оказал, а ты его неповиновением благодарить хочешь вместо того чтобы в ноги кланяться? Так я тебе быстро объяснить могу, как в этом доме наказывают за неповиновение.

Сглотнуть тяжелый ком, застрявший в горле, не вышло. Схватив со стола фиалковый кошель, который оказался тяжелее предыдущего, я резко развернулась и зашагала прочь из кабинета. К счастью, недостаточно быстро, чтобы взгляд мой успел зацепиться за кусок холщовой ткани, торчащей из-за платяного шкафа у самой двери.

Портрет. Не успела избавиться.

Остановившись на долю секунды в дверях, я развернулась и порывисто поклонилась камеристке, после чего выскочила из кабинета. Спину мне прожигали ледяные глаза, полные ненависти.

Старая сука!

***

На чердаке я оставила лишь свое жалованье, шелковый же кошель сжимала в руках, направляясь в северное крыло. Шаг мой был тороплив и резок, мысли путались, а голова гудела. Что он обо мне думает? Неужто купить вздумал?!

Глупости. Зачем я ему сдалась? Развлечение? Коль захотел бы – силой взял, оправдал бы свое жестокое прозвище. Злость бурлила в жилах и заставила порывисто распахнуть двери хозяйского кабинета. К моему изумлению, господин уже сидел за своим столом.

Я в миг застыла столбом. Взбешенное сердце присмирело, но не оставило попыток нагнать дрожь на все тело. Я поклонилась под удивленным взглядом черных глаз.

– Позволите, господин?

– Конечно, Джесс, входи.

В несколько шагов одолев разделяющее нас расстояние, я поставила шелковый кошель справа от письма, что он писал, и тут же отошла как можно дальше, склонившись пред ним в пояс.

– Господин, не могу выразить вам силу своей благодарности, а потому склоняюсь пред вашим радушием и щедростью. Но столь ценный подарок принять не могу.

– От чего же? – Спустя секунду раздумий спросил он.

– Не положено.

– Джесс, коль пришла, говори честно.

Я зажмурилась от досады и страха, не зная, как поступить. Не хочу, чтобы как уличную девку меня купить мог. Правду сказать, или слукавить вновь? Он – высокородный граф, уж он должен понять.

– Не могу принять, господин. – Ответила я, не поднимая головы. – Слишком щедрый дар, за который мне совсем нечем расплатиться.

– Вот в чем дело… – протянул он, явно поняв мой намек. – Оставь свои опасения, я не жду от тебя оплаты. Никакого рода. – Я зажмурилась сильнее. – На охоту тебя взять хочу.

Что?

– Господин?.. – Я рискнула выпрямиться. Глаза черного обсидиана внимательно наблюдали за мной.

– Начался сезон фазанов. Я желаю собрать охоту на следующей неделе и мне, разумеется, будет нужна… прислуга. – На последнем слове он отвел взгляд в сторону. – Твоей шали явно не хватит, чтобы выполнять свои обязанности в полной мере.

Я чувствовала, как краснеют мои щеки. Какая же ты дура, Луиза! Пустоголовая дура! Если бы позволено было ударить себя ладонью по лбу, я непременно бы это сделала. Но вместо этого пришлось еще раз склониться в поклоне.

– Простите, господин. Лишь мое невежество и неосведомленность о ваших планах привели меня сюда и заставили просить не принимать подарка.

– Не стоит. – Усмехнулся он. – Видела бы ты свое лицо. – Я вновь распрямилась, удивленно глядя на него во все глаза. Улыбка освещала суровое мужское лицо, глаза светились золотом.

Он смеется надо мной! Смущение захлестнуло меня волной такой сильной, что едва не свалило с ног. Я закрыла лицо руками, не в силах смотреть на него. Фортуна, помоги не помереть от стыда на этом самом месте!

– Джесс, – протянул он, легко посмеиваясь. – Не прячься, все в порядке. Я понимаю твое замешательство и оценил здравомыслие, с которым ты подошла к подарку. Теперь, если мои объяснения тебя удовлетворили, я буду рад, если ты заберешь кошель и сделаешь, как я приказал.

Я кивнула, все еще не отнимая ладоней от пунцового лица. Почему он говорит со мной на равных?

Потребовалось еще несколько ударов сердца, чтобы я смогла прийти в себя и опустить руки. Едва ли не бегом я приблизилась к столу жестокого графа, и даже соблазнительный дурман жасмина не смог замедлить меня: я в миг схватила кошель, поклонилась, и выбежала из кабинета. За моей спиной разлился мягкий смех.

Правильно говорят о твоей жестокости, Генри Одерли!

Жаль, что про мелодичный смех в сплетнях нет ни слова.

Глава 21

– Вот уж хитрюля Абигейл! – Взвыла я, выволакивая из комнаты неподъемный ковер. Весил он не меньше беременной кобылы, и лишние пару футов, уверена, добавляла скопившаяся за годы пыль.

– А чего… чего она? – Откуда-то с другого края свернутого в трубу ковра спросила Софи.

– Да наплела, что в личной ванной графа срочная чистка нужна, и пока его нет – самое время этим заняться. Камеристка ее в северном крыле и оставила, а нас в этот… этот… – Я глотнула воздуха, прежде чем продолжить. – В этот ад!

Совместными усилиями ковер рухнул на деревянный пол коридора восточного крыла. Мы с Софи одновременно выпрямились и потянулись, снимая напряжения со спин.

– Завтра, чувствую, не разогнусь… – Заныла она.

– Держись, Софи. И тутовый лист станет атласом…

– Чего?

– Да так… – Отдышалась я. – «Со временем и тутовый лист станет атласом»… Так мама говорила, когда… когда я ныла из-за тяжелой работы. Мол, терпи, работай, и будет толк.

– А… Да какой ж толк от меня без спины будет?

– Ну, руки при тебе, стало быть, полы тереть сможешь.

Не успев вдоволь насмеяться, мы в миг присмирели под ледяным взглядом Констанции Клиффорд, после чего потащили ковер на улицу, выбивать из него всю пыль.

Восточное крыло было в ужасном состоянии и совершенно не готово к прибытию гостей. Хорошо, что камеристка начала подготовку заблаговременно и носилась со списком приготовлений, как ужаленная. Цербером она глядела за работой каждой пары рук, чтобы крыло ожило, задышало вовремя, и смогло принять в себя самых высокопоставленных господ.

– Впервые такое празднество поместье принимать будет? – Спросила я, растирая раскрасневшиеся щеки снегом. Дыхание сбилось, мышцы рук уже начинали ныть от усиленной нагрузки.

– На моей памяти – да. – Софи, хоть и была покрупнее меня, тоже потеряла энтузиазм к выбиванию пыли спустя сорок минут непрерывной «порки» ковра. Светлоликое лицо ее все покрылось темным налетом грязи, и я могла лишь гадать, как выглядело мое собственное. Надеюсь, снег сможет убрать хоть часть этого безобразия.

– И лучше б так и оставалось, так хорошо было, когда господин нелюдим был, не приходилось такой дурью маяться!

– Да уж. – Прыснула я. – И с чего это он у себя гуляния устроить вздумал?

– Это у тебя спросить нужно. – Хмыкнула девушка. – Ты ж в северное крыло вхожа, да кто ж лучше тебя знает?

– Господь с тобой, с чего ж мне знать? Только чай подаю, да полы натираю.

– Ну… поди знай этого господина. Быть может, невеста надоумила, а может и для дел каких надо. Раз уж вся знать съедется, как камеристка говорит, можно и дела какие порешать.

Я опустила взгляд на свои испачканные руки. Вряд ли это благодаря мисс Бэлл. А вот версия с делами хороша… Стоит ли сказать об этом сэру Ридлу? Кто-то может быть в опасности?

Кровавый цветок, распускающийся на груди Генри, всплыл перед глазами, больно кольнув под ребра. Он сам может быть в опасности?… Глупости, не стал бы тогда пир затевать.

«Когда под твоей крышей соберется английский сброд…» – так говорил Ричард. А Генри, если мне не изменяет память, и не возразил. Не любит англичан, значит… за что? Нужно присмотреться к Ричарду Эртону. И решить, наконец, что я расскажу сэру Ридлу.

Я продолжила лупить ковер с новой силой. Не хотелось об этом думать. Не потому что чувства мои были в беспорядке из-за странного отношения графа, а потому что сама еще ни в чем не разобралась. А что толку по лоскутку ему таскать, чтобы он сам одеяло сшивал?… Как только найду ответы на свои вопросы, так и сложится картина. Тогда и поведаю ему все, что знаю.

Возились с ковром мы до самого обеда, пока, наконец, воздух перестал наполняться пылью. Тогда, запыхаясь и кряхтя, затащили его обратно в северное крыло и залили раствором с уксусом и содой. Еще одно чудо-средство в копилку моих профессиональных знаний.

После сытного обеда я едва стояла на ногах, борясь с желанием рухнуть на пол и уснуть прямо посреди коридора, но, к счастью, камеристка вернула меня обратно в северное крыло на вторую половину дня.

– Хозяин скоро вернется. – Сверкнули ее глаза-льдинки. – Умойся, прежде чем пойдешь.

Я прислонила тыльную сторону ладони к горящим щекам и послушно кивнула. Нет, ее жестокого обращения я не забыла, записывая и его в дневник, но возражать камеристке не собиралась. Мне слишком дорога и моя жизнь, и это место, чтобы растрачивать силы на препирания со злобной старухой. Лучше направлю их на поиск истины.

***

В северном крыле было тихо, тепло и немноголюдно. Я с облегчением выдохнула, возвращаясь в знакомые и чистые стены – это место казалось раем по сравнению с шумным хаосом восточного крыла. Хотя живет здесь вовсе не ангел.

Пробежавшись по своим обязанностям, я бегло перекинулась новостями с Абигейл, умыла лицо ледяной водой, и прибыла в покои графа, чтобы распахнуть окна, как он любит. Мое внимание привлекла гладкая скрипка, сиротливо прячущаяся за гардиной.

Замерев, я обернулась в коридор, проверяя, нет ли кого поблизости. Ну и что мне с этим делать? Отнести в большой кабинет к Абигейл, или оставить здесь?… Не отдавая себе отчета, я приблизилась к инструменту и провела кончиками пальцев по тугим струнам. Те податливо откликнулись на мое прикосновение, прозвенев печальной трелью.

– А ты почему печальна? – Едва слышно спросила я, выдыхая. – Не печалься. Верну тебя на место. Знать бы только, где оно. – Внезапный вопрос вдруг пронзил голову сверкающей молнией. – А где граф хранит свои инструменты? Коль играть любит, стало быть, поблизости держать должен, но я тебя ни разу не видела…

Не успела я присесть, чтобы рассмотреть инструмент поближе, как за спиной раздался приглушенный смешок. Острый. Холодный. Вонзающийся в кожу прямо через одежду. Я резко развернулась и склонила голову.

– Господин.

– Нашла мой секрет, значит?

Мне не требовалось поднимать головы, чтобы чувствовать взгляд, разливающийся по коже. Черные глаза глядели с насмешкой. Ах если бы, Генри. Многое бы отдала, чтобы знать твои секреты.

– Не хотела плохого, господин, окна распахивала, гардиной задела…

Вместо ответа я услышала мягкий щелчок закрывающейся двери. Глаза мои испуганной пташкой взлетели вверх. Жестокий граф закрыл меня с собой в одной комнате. Сердце замерло на миг, прежде чем рухнуть куда-то в желудок.

– Не хочу, чтобы кто-то слышал. – Он протянул ко мне руку, а сам глядел на скрипку. Глубоким вздохом мне удалось усмирить мелкую дрожь, бежавшую к пальцам. Пора перестать так его бояться. Он никогда не делал мне зла, и сейчас лишь сыграть хочет. Взяв инструмент, будто хрустальный, я передала его господину.

– Присядь.

Я мотнула головой, не желая садиться в его покоях, но после повторной просьбы повиновалась и опустилась за небольшой столик у распахнутого окна.

В черных глазах вспыхнул огонек предвкушения, настолько ослепительный, что преобразил все его лицо. Уголок губ поднялся в хитрой ухмылке, когда он привычным движением опустил скрипку на плечо и сделал шаг ближе ко мне.

Грудь его поднялась на вдохе. Глаза закрылись.

И в меня полилась музыка.

Безудержный поток смешанных эмоций хлынул прямо в грудь, готовый разорвать его на части. Восходящая, ускоряющаяся мелодия через кожу проникла в сердце, заставляя его биться быстрее, а меня – завороженно глядеть на господина. Не отрывая глаз, очарованно смотреть на то, как скрипка поет под его руками, захлебываясь в собственном восторге. Восторг. Об этом была мелодия. Именно искрящийся восторг пузырился в моих венах – то ли от музыки, то ли от вида играющего мужчины.

Высокого. Статного. И непозволительно талантливого. Фортуна, кому надо было продать душу, чтобы играть вот так?… Руки мои взметнулись к лицу, прикрыв рот. От удивления. От радости. От неумения скрыть свое восхищение под маской послушной горничной.

На душе стало легко и грудная клетка будто могла вместить вдвое больше воздуха. Я не знала, куда деть глаза и руки, когда скрипка пропела последнюю ноту и господин опустил ее на ложе.

В тягучем взоре его, дымном и манящем, резвились черти. Они тянули ко мне руки, желая затащить в свой черный омут.

– Господин… – Шепнула я, отнимая ладони от лица. Глупая улыбка приклеилась ко мне намертво – не спрятать. – Господин, вы… Как вы?… Простите, мне сложно говорить…

– От чего же? – Усмехнулся он, смакуя мою реакцию.

– Потому что словами не выразить… – Неосознанно, я прижала руку к груди. – Как это проникновенно. Я ведь совсем в другом настроении была, а теперь не могу улыбаться перестать.

– И не нужно. Мне нравится. – Я тут же опустила голову, не желая чтобы он видел, как краска заливает щеки. Фортуна, помоги вздохнуть.

– Господин, если позволите…

– Позволяю.

– Вы будете играть на рождественском балу?

Секунда. Еще одна. Ответа не последовало. Я подняла глаза, уже опасаясь, что перешла черту, ляпнула глупость, и вот так просто потеряю расположение, которое успела завоевать. Прогонит?…

Нет.

Замерев, он глядел на меня, как страждущий в пустыне глядит на оазис. С неверием. Желанием. Жаждой. Взгляд этот горел на коже, просачиваясь глубже, воздух вокруг меня заискрился. Сердце замерло, не желая выносить эту сладкую муку, а тело отказывалось двигаться, отдавая меня на съедение голодному взгляду обсидиановых глаз.

Его брови нахмуренно сошлись на переносице. Челюсть сжалась.

– Кто ты, Джесси Лейтон?.. – спросил он.

С губ сорвался рваный вздох, когда жестокий граф сделал шаг ко мне. Ногти впились в мягкую обивку сиденья.

– Не п-понимаю, господин… – Еще шаг.

Взгляд сверху-вниз цеплялся за каждый дюйм моего лица, хватался за губы. Мне казалось, что еще секунда – и набросится, встряхнет меня или…

– Простите, господин, я… – Отчаянно пискнула, спасаясь от неминуемой гибели. Не спаслась.

Горячая ладонь, подхватив меня за талию, оторвала от кресла и властно поставила на дрожащие ноги. Я уперлась кулачками в широкую грудь, ища опоры. Мои последние секунды. Я умру. Сердце затрепыхалось птицей, рвущейся вон из клетки – оно боролось за мою жизнь. А я понимала, что бороться бессмысленно. Раскрыл. Понял.

Обсидиановые глаза плавила ярость, она же сжимала его пальцы на моей талии, раздувала ноздри. Я не могла вымолвить ни слова, содрогаясь всем телом от его близости. Да что там, сказать – вместо мыслей в голове стучало лихорадочное сердце. Оглушающе-громко. Ты все-таки убьешь меня, жестокий граф. Утопишь в глазах своих беспросветных.

Секунда, и он переменился.

Наваждение медленно сползало с его лица, разглаживая морщинки на лбу, возвращая ясность взгляду. Моргнув несколько раз, Генри оглядел меня с головы до ног, задержавшись на руках, что сжимали меня. Он едва заметно ухмыльнулся, ослабляя хватку.

– Видимо, не зря боишься меня. – Горячий шепот обжег мои щеки. Вслед за ним их коснулась тыльная сторона его ладони, пуская по телу дрожь.

– Зачем ты такая? Джесси Лейтон… – Тепло его руки, поглаживающей щеку, оставляло ожоги.

– Г-господин… молю вас… – О чем?…

– Не стоит.

Он медленно отступил, оставляя меня стоять на подгибающихся ногах. Там, где миг назад было его тело, теперь сквозил леденящий холод.

– Нет. Я не буду играть на рождественском балу.

О чем он?… Прижимая руки к груди, животу, щекам, я ощупывала себя, как будто желая убедиться, что все мои части на месте. Что я не рассыпалась. Что жива.

– Лучше вовсе никому не знать, что я умею играть. – Задумчивый взгляд скользнул по скрипке. – Пусть это будет наш маленький секрет. Договорились?

Я ничего не понимаю.

– Договорились.

Глава 22

Выйдя из покоев, я пустилась бежать со всех ног. Подстреленным оленем, мчащимся за надеждой сохранить себе жизнь. Мимо меня проносились массивные двери покоев и гостиных зал, огромные окна от самого потолка, люстры, свечи, вазы. Я неслась, не разбирая дороги, не зная, куда бегу.

Не важно.

Сжатая в кулак, одна рука была прижата к груди, в попытке затолкнуть обратно колотящееся сердце, второй я утирала слезы. Пока бегу – не думаю. Нельзя останавливаться.

И не остановилась. Мрачные коридоры сменились обстановкой западного крыла, запахами кухни, и, наконец, под моими ногами захрустел свежевыпавший снег. Ступни моментально промокли, мороз защипал щеки, а легкие вспыхнули – так жадно я глотала ледяной воздух в попытке спастись. Мне не спастись.

Когда колючая дрожь пронзила ноги от стоп до самых бедер, я едва не рухнула в снег. Споткнулась. Замерла, склонившись, уперев ладони в колени. Глаза мои бездумно уставились на свежий снег, а волосы растрепались и спадали на глаза – чепец, видимо, давно уже болтался позади на шее. Рыжие всполохи прядей горели перед моим взглядом.

– … Видно же, это порода Ле Клер! – Раскатистый смех отца заволок голову туманом прошлого. – Такая же рыжая, как и я. Любимая доченька. Луиза.

– Я не хочу такие волосы, хочу как у Джейн!

– Зачем же?

– Они красивые, золотые, как пшеница! – От обиды мои глаза щипало слезами.

– А твои красивые, как огонь, Луиза! Эй, послушай меня. – С легкостью усадив на колени, отец обратил ко мне зеленоглазый взгляд, исполненный теплом. Его пышные усы уже подернуло сединой. – Знаешь, как говорят? У кого волосы огненные – характер такой же.

– Что это значит, papa?

– Что никто не смеет обижать мою малютку. Иначе сгорит заживо. – Он бархатисто рассмеялся, смахивая крохотную слезинку с моей покрасневшей щеки.

– Никто не смеет меня обижать. – Процедила сквозь зубы. – Иначе сгорит заживо.

Спина распрямилась. Сжав кулаки, я решительно смотрела прямо перед собой – в густоту темнеющего леса, прерывающегося бытовыми постройками. Мороза не чувствовала.

Питер Нордфолк уже обидел меня, и он будет убит, встретит свой конец безвестным и униженным, я сделаю все, чтобы он издох собачьей смертью. Генри Одерли разделит его судьбу, если посмеет прикоснуться ко мне против моей воли.

Никакой больше лжи и «подумаю завтра». Пора разобраться, Луиза, признаться самой себе. Он красив, как дьявол, и талантлив, как Бог. Какой бы разумной и хитрой я ни была, рано или поздно искушение может стать сильнее меня, и тогда я окажусь в глубокой выгребной яме. В ловушке. Вместо шпионажа и розыска убийц, я буду порхать как влюбленная дурочка, поддавая анализу каждый его взгляд или жест. Как обратился ко мне, как смотрел, как играл для меня. Только для меня…

Я со всей силы ударила себя по щеке, которая тут же вспыхнула острой болью. Нет! Нельзя влюбляться в жестокого графа! Ты уже отдала сердце одному чудовищу, и что из этого вышло?! Внутренний голос бил тревогу, но в груди было пусто и до скрежета зубов свободно. Давно пора было разобраться и вывести саму себя на чистую воду.

Я образованна, но не умна. Я хитра, но не гениальна. Я уже была обманута, но такая близость рано или поздно может вскружить мне голову. Нельзя этого допускать! Не только от того, что он – бесчувственное чудовище, отрезающее слугам языки. Чем ближе я к нему – тем в большей опасности нахожусь. Может меня раскрыть, и тогда не только языка лишусь. Нельзя. Нельзя сближаться с жестоким графом, иначе буду убита еще до того, как исполню свой замысел.

Но как не сближаться, если я на него работаю?…

Я услышала странный звук, которым оказался стук моих зубов друг о друга. Оглядев себя с ног до головы, я обнаружила промокший до нитки подол нижнего платья и мокрую обувь. Пальцев ног я уже не чувствовала.

– Проклятье. – Зеленые глаза взмахнули вперед в поисках укрытия, где можно продолжить свои размышления. Не хочу возвращаться обратно, пропади оно пропадом. Пусть Констанция хоть три десятка плетей всыплет, наплевать – не вернусь, пока все до конца не продумаю.

Надоело быть пугливой девчонкой, которая только и делается, что трясется от каждого господского слова.

Я – баронесса Луиза Ле Клер. Эти не слетевшие с губ слова втолкнули в меня силу, что повела вперед, к темно-красной постройке. Промокшие ноги утопали в снегу, когда я приблизилась к приоткрытой деревянной двери, которую подпирали стога сена.

Я легко усмехнулась, осознав, где нахожусь. Усмешка расползалась по лицу кривой улыбкой а затем и вовсе пролилась на снег раскатистым смехом.

– Ты привела меня в амбар, Фортуна. – Прошептала я, преисполненная решимости.

Шаг, другой, еще один. Под ногами стелилось сено, над головой – деревянные своды. Только оказавшись в безветренной постройке я поняла, насколько продрогла, обхватила себя за плечи и принялась осматривать амбар.

В огромном деревянном здании жались друг к другу холщовые мешки, до краев наполненные зерном и крупами. Стога сена подпирали противоположную стену, пара небольших телег, забитых тяпками и граблями, ютилась у дверей. Морозное солнце, просачивающееся сквозь деревянную крышу, резало воздух своими лучами. В нем плясали крошечные пылинки.

И зачем я здесь? Что хочу найти?

Прокашлявшись, я начала вспоминать. Джек говорил, что граф любил бывать здесь в детстве. В детстве не самом счастливом, учитывая, что маменька рано ушла в мир иной, а отец гулял по другим женщинам. Что ж… буду искать. Я решительно двинулась вперед, обходя ряды мешков и бочек, пытаясь унять кашель.

Начать решила с телег, что явно были неисправны – идеальное место для игры в прятки, не так ли? Я бы, будучи ребенком, именно здесь и пряталась. Не дав воспоминаниям о детстве с сестрами утащить меня в прошлое, я внимательно осмотрела телеги и лежащую в них утварь. Ничего. Двигаемся дальше.

Я решила идти вдоль шершавой дощатой стены, растирая от холода руки. Я глядела под ноги, желая найти следы прошлого, ощупывала бочки на предмет засечек или вырезанных инициалов, исследовала каждую дырку в мешке и следила за каждой пробегающей крысой. Один раз мне почудилась какая-то отметка на полу, и я упала на колени, расчищая доски от сена.

Нет. Просто сгнившая дыра.

Сдув волосы с лица, я уж хотела подняться на ноги, но тут мой взгляд зацепился за какую-то черточку на стене, торчащую из-за мешка с зерном. Глаза сузились. Я подползла ближе и со всей силы, навалившись на мешок спиной, отодвинула его в сторону.

– Господи милостивый!

Символы. Символы с листка, что я списала в кабинете камеристки. Рот мой приоткрылся, а пальцы заскользили по выжженным закорючкам, значения которых я не знала. Написаны в строках, какие-то больше, какие-то меньше, как будто бы это…

– Это буквы… Индийские?

В кабинете Констанции был не расшифровщик. Это был переводчик!

Дрожь ледяными кинжалами пронзила тело, заставив вздрогнуть. Я не идиотка, я лишь никогда не сталкивалась с индийской письменностью, да и откуда бы мне знать?! Навалившись на мешок еще раз и вложив в толчок последние силы, я отодвинула его еще на фунт влево.

Мне открылся рисунок.

И еще одна цепочка букв.

Глаза забегали по новому изображению, лихорадочно впитывая в себя все, что вижу.

Английские буквы «A B C D E” шли верхней строкой, без знаков препинания и каких-либо объяснений. Детские и корявые. Справа от них красовались множество индийских закорючек, которые выглядели гораздо более стройными и ровными.

Под ними был рисунок. Подернутый временем, но еще различимый. На меня смотрели две схематичные рожицы – та что поменьше улыбалась, а у второй, что побольше, брови сошлись в галочку, выражая злость.

Под угрюмым лицом, тем же кривым почерком было выведено по-английски:

«Анкер».

Анкер? Что это? Очередное индийское слово?

Пальцы, повторяющие контур выжженных на стене букв, била крупная дрожь. Она отдавалась в зубы, отбивающие чечетку, она же сотрясала грудь. Я хотела еще осмотреться, предвкушая и другие открытия детства графа, но мой взгляд перестал видеть ясно, потерял фокус.

Я должна запомнить, что написано на индийском. Чтобы.. чтобы перевести.

Глотнув воздуха, я ощутила, как же в помещении тепло. Не хотела выходить оттуда, на улице так холодно… Буквы… Незнакомые буквы плыли перед глазами, казались одинаковыми – палочки, точки, черточки, не желали залезать ко мне в голову и складываться в ровную цепочку, образующую слово.

Тепло? Нет, здесь ужасно жарко…

Поднявшись на ноги, я схватилась за стену, чтобы не потерять опору. Жарко. Нужно выйти. И мне давно пора, должно быть, камеристка уже рвет и мечет.

Держась за стену, я добралась до выхода. Липкий пот пропитал всю мою смятую душу. Хотелось пить. И кашлять. К счастью, второго мне никто не запрещал, поэтому я зашлась кашлем, что едва не вывернул мои легкие наизнанку, когда я покидала амбар.

На глаза выступили слезы, но я прекратила кашлять только когда в легких разгорелся пожар. Снег! Снег очень приятный. Он так ласково холодил мою кожу, что хотелось содрать ее, и полностью окунуть в эти блестящие белые хлопья. Нет, нужно… нужно добраться до поместья в коже. Иначе кто ее будет глазами своими черными прожигать?

Я зло усмехнулась, заставляя себя шагать. Жар сменялся леденящим холодом, а тот – вновь огнем преисподней. Когда я зашла в поместье через черный ход, несколько пар глаз кухарок обернулись ко мне.

В них леденел ужас.

– Джесс?

– Та девка, что господин ищет?

– Погоди, дай умыть хотя бы… камеристка…

– Волосы! Уберите ей волосы!

– Вся мокрая… Господь всемогущий…

Я отмахивалась от их слов, не давая себя остановить. А они пытались – хватали за руки, вставали передо мной, кричали что-то в лицо. Неприятно. Их прикосновения ощущались липкой слизью на коже, отчего хотелось выть и отлеплять от себя каждую приставучую служанку. Увернувшись от всех, я прошла кухню, коридоры западного крыла, еще какие-то залы проплыли мимо меня, пока наконец, не очутилась в северном крыле.

Здесь я работаю. Здесь мое место. В ногах твоих, чудовище.

Дрожа всем телом, я брела до самой столовой, пока распахнувшаяся дверь малой залы не выплюнула из себя прямую, как палку, фигуру камеристки. Глаза ее, округленные ужасом, оглядели меня сверху-вниз и обратно.

– Джесс! – Взревела она, бросившись ко мне разъяренной фурией. – Ты что себе… уходи! Живо! Нельзя чтоб господин…

Но господин уже вышел вслед за ней. Не надо было так кричать, идиотка. Захотелось усмехнуться ей прямо в лицо, но, кажется, оно меня больше не слушалось, и глаза едва оставались открытыми. Тесное платье не давало вздохнуть, а рыжие пряди облепили лицо.

– Джесс? – В два шага мужчина из моих кошмаров оказался рядом. Взгляд его, полный отчаянния, схватился за меня, как утопающий хватается за круг. – Что стряслось? Где ты была?

– Господин, я разберусь, пожалуйста… – Потянула ко мне руку камеристка. Он оттолкнул ее, положив ладони на мои плечи. На лоб.

– Ты вся горишь. – Это твоя близость меня поджигает. Пусти. Отойди. Иначе утону. – Констанция, заприте крыло. И отгоните прислугу. – После этих слов камеристка кинулась куда-то мне за спину, а после ее приказных криков десятки ног разбежались по поместью. Его глаза, к счастью, вернулись ко мне, а потому я могла вновь окунуться в их пленительный омут.

– Что ты натворила, Джесс? – Черные глаза затягивали меня глубже во тьму, уже почти не осталось воздуха. Он казался таким обеспокоенным, что сердце сжалось от этой необычной перемены.

– Ты не такой, как о тебе говорят, Генри…

Этот лепет сорвался с губ с последним горячим выдохом.

Больше воздуха не было.

Тьма его пленительных глаз, наконец, сомкнулась над головой, утаскивая меня в глубокие воды, и я рухнула без чувств в руки жестокого графа Одерли.

Глава 23

– Луиза…

Лицо сестры озарял рассвет, тянущий свои робкие лучи сквозь окна. Золотые волосы обрамляли лазурные глаза, в которых застыли слезы.

– Джейн! – Шершавый голос вышел хриплым и отдался в горле саднящей болью. – Я так скучаю по тебе.

– Тшшш, Луиза, побереги себя, не говори. – Тонкие пальцы коснулись моей щеки. Прохладные и такие приятные. Захотелось прикрыть глаза и раствориться в этом наслаждении, но я не могла упустить ни мгновения чудного видения. – Я тоже скучаю.

– Как вы? Как Жюли?

– Она так выросла, Лиззи. Голову на отсечение, будет уже тебе по плечо. – На губах зацвела улыбка. – Тебе жарко, сестра. Нужно открыть окно.

С трудом сглотнув, я увлажнила горло и ощутила острую боль, пронзающую тело. Оно ощущалось тяжелым, ватным, неподъемным.

– Я так жду нашей встречи, Джейн. Я скоро приеду, вот увидишь.

– Знаю, Лиззи, я знаю. Мы увидимся раньше, чем ты думаешь…

– Прости, сестра. – Я собрала все имеющиеся силы, чтобы сжать прохладные пальцы. – Прости, что так поступила с тобой. Если бы не моя дурость… если бы не побег, помолвка с твоим возлюбленным бы не расстроилась. Это все из-за меня…

– Тшшшш, тише, Лиззи, все хорошо. – В голубых глазах стояли слезы. – Скажи мне только, что такое «анкер»?

Снаружи отеческого дома раздались какие-то крики. Мужские.

– Что?

– «Анкер», это слово ты видела в амбаре? – Голоса снаружи становились громче, разрывали пространство между нами.

– Я не… возможно. Почему ты?…

– Лиззи, пора открыть окно.

– Что?..

Оглушительные крики сотрясали больное сознание, растворяя образ любимой сестры. Она, сливаясь со светом, превращалась в бестелесную дымку.

– Джейн, не уходи! Не оставляй меня….

Раскатистые мужские голоса ослепительной вспышкой привели меня в чувство и заставили распахнуть глаза. Тяжесть собственного тела и боль, с которой оно боролось, разом хлынули в воспаленное сознание. Я ощутила липкий пот, покрывающий лоб, заложенный нос, и горло, что не промолвило бы и слова даже после нескольких литров чая. Но отвратительное состояние поразило меня не так, как окружающая обстановка.

Где я?…

К коже ласкался хлопок просторного ложа. Солнечные лучи из-под мягких гардин тянулись к розовым стенам и камину из белого камня, блестели на золоченных петлях ширмы и отсвечивали от большого медного таза, наполненного водой с лепестками. Покои хоть и не кричали роскошью убранства, но были явно богаче, чем моя комната в имении ЛеКлер.

– Это… точно не чердак. – Каждый звук резал горло, будто ножом для масла. Я прокашлялась, после чего отпила воды из кувшина на прикроватной тумбе.

Меня положили в хозяйские покои, затопили камин, приготовили воду для умывания и питья. Это какая-то злая шутка?

От хлынувших в голову мыслей ослабевший разум моментально отреагировал болью. Нет. Я слишком слаба, чтобы строить догадки.

Вместо этого я поднялась, пуская волну покалывания к затекшим ногам, и приблизилась к окну. Из-за него громче грома кричали мужские голоса, один из которых точно принадлежал жестокому графу Одерли.

Опустив пальцы на эмалированную ручку, я осторожно отворила оконную створку и подставила лицо морозному воздуху. Фортуна, как же хорошо. Легкие благодарно отозвались глубоким вздохом, и пробуждающийся организм тут же подсказал: отойди от окна. Не замерзнешь и тебя не увидят.

Повиновавшись здравой мысли, я сделала шаг назад, скрываясь за мягкими шторами цвета розовых лепестков.

Он кричал что-то на индийском. Я, разумеется, не понимала ни слова, но сама интонация давала понять: дела плохи. Я никогда не была свидетелем ярости жестокого графа, от того страх выступил на лбу холодным потом. Генри был в гневе. Кричал, будто бы доказывая что-то своему собеседнику, или старался убедить в чем-то, мне даже показалось, что вот-вот дойдет до рукоприкладства, пока я не услышала голос его собеседника…

– Так ты ничего не решишь. – Спокойный, как удав, Ричард говорил на английском. – Я против вмешательства Эттвуда, ибо его ты провести не сможешь.

– Сомневаешься во мне? – После протяжного вздоха ответил Генри.

– Ни в коем случае. Но Эттвуд – не Бэлл, он моложе, прозорливее, и его сложнее обольстить богатством. Но, что самое главное, Эттвуд – ублюдок. – Мои пальцы взметнулись ко рту, который округлился в удивлении. Подобные фразы в высшем обществе и за закрытыми дверями-то не услышишь, не то что в беседе с участием графа. – Я скорее в навозною кучу нырну, чем соглашусь на его участие в деле. Оберемся проблем, Генри, помяни мое слово.

– Пускай. Если он причастен к… к произошедшему, я готов на все, чтобы превратить его жизнь в нараку.

Ричард глубоко вздохнул и продолжил едва слышно:

– Поступим так. Пригласи его на ужин.

– В этот дом?!

– Послушай, Генри, просто послушай! Он придет, посмотришь на него еще раз, выслушаешь, и, быть может, тогда сможешь принять решение. И я к нему присмотрюсь. Коль увидим признаки причастности – возьмем в дело, ну, а если нет – пускай проваливает и доживает свой век в этой богами забытой стране.

– Будь по твоему. – Спустя несколько мгновений ответил Генри. Звучал он уставшим и разбитым.

– Вечер карт? – голос Ричарда улыбался.

– Пусть так. Сначала Бэллы, потом рождественский балл, теперь еще и вечер карт…Не нравится мне, что дом превращается в проходной двор.

– Что поделать, такова графская ноша! – Усмехнулся Ричард.

– Которой я не хотел. – Хмыкнул ему в ответ Генри.

***

Я просыпалась и вновь засыпала.

Впадала в беспамятство.

Пальцы сжимали простыни, а тело била мелкая дрожь.

За последние дни (или, быть может, недели?) я грезила не только о Джейн. Серые глаза сэра Ридла впивались в меня опасением, он спрашивал, почему я пропала, молвил, что переживает обо мне. Не хотелось говорить с ним. Не знаю, что сказать и как отчитаться.

Веснушчатому лицу Энни я была рада гораздо больше – соскучилась по маленькой непоседе.

Беспробудный сон или вязкую пучину беспамятства я любила больше, чем редкие минуты пробуждений. В подобные моменты меня ломало пополам, хотелось выть от сковывающей горло боли, содрать с себя кожу и остудить ее в свежевыпавшем снегу.

К несчастью, пробуждение наступало все чаще.

– Очнулась! – ласковый женский шепот опалил мои растрепанные волосы. – Очнулась! Джесс! Джесс! Слышишь меня?

Рука Абигейл, сжимающая влажную тряпицу, опустилась мне на лоб.

– Абигейл… Как… Как долго я спала?

– С последнего пробуждения и шести часов не прошло. О Джесс и как же тебя так угораздило…

– А давно я здесь?

Девушка сполоснула тряпку в ледяной воде, а когда вернула ее обратно на лоб, я была готова вновь поверить в Бога. Тугое напряжение, опоясывающее голову, в миг отступило.

– Уже неделю…

– Неделю?! – Глаза мои распахнулись и вовсю уставились на темноволосую девушку. – Как неделю? Что со мной? Почему граф позволил? И где я?!

– Тише, Джесс, все спят уже. – Она прислонила палец к губам. Только сейчас я заметила, что комната освещается единственной свечой. – Все расскажу, не переживай только. Ляг обратно, а то так вскакивать будешь – вовек не поправишься.

Я послушно опустила голову обратно на подушку.

– Ты когда в поместье ворвалась, мы не знали что и думать – мокрая, грязная, как… как… – она прочистила горло, – будто ведьма какая или дикарка. Лишилась чувств прямо при его светлости, мы тогда все перепугались жутко, что то заразная хворь какая, камеристка даже первые дни не позволяла в северное крыло ходить. Джек твой чуть с ума не сошел… – От темных глаз не укрылась моя слабая улыбка. – И это не смотря на то, что господский доктор про ангину сказал. От того что замерзла сильно. И где же тебя угораздило, Джесс?!

Своего доктора мне вызвал? Бесстыдник.

От необходимости сглотнуть засаднило горло.

– Да так, Абигейл… – Не буду раскрывать, что на улице делала. Мало ли, какое объяснение придумала Констанция для прислуги. – Скажи лучше, как камеристка? Уже вымочила для меня розги в соли?

Усмешка Абигейл дала понять, что я близка к истине.

– Дерзишь, значит поправляешься. Не буду врать, миссис Клиффорд рвала и метала, страшно недовольна была. Да мне кажется не потому, что заболела ты – ну, с кем не бывает?

– А от того, что во время подготовки восточного крыла слегла?

– Не только… От того что господин заботу о тебе полностью на себя взял.

Я опустила глаза.

– Джесс…

– Не спрашивай, Абигейл, я не знаю, с чего он так вздумал. Сама в ужас пришла, когда вместо крыши чердака над головой хрусталь увидела.

– Ну… Как знаешь.– Она пожала плечами, а меж бровей залегла задумчивая складка. – Да только… осторожней будь, Джесс.

– Я осторожна.

– Да уж, вижу. – Прыснула Абигейл. – Я серьезно. Сколько историй про любвеобильных господ наслушалась, никогда они добром не кончаются. Не хочется для тебя судьбы подобной. Уберечь хочу.

Слова ее отдались в груди тревожной трелью. Я смяла это неудобное чувство, подобно клочку бумаги, и отбросила в сторону.

– Спасибо, Абигейл, сама понимаю, что неправильно господин мое служение трактовать может. Как только на ногах стоять буду, так сразу на них на чердак и переберусь.

Девушка, закусив губу, отвела нахмуренный взгляд.

– Хорошо, Джесс. Надеюсь, ты знаешь, что делаешь. На вот, выпей. – Мозолистые руки передали мне дымящуюся чашку, источающую едкий травяной запах. Я неосознанно поморщилась.

– Что это?

– Не знаю, доктор наказал пить, рецепт на кухню дал. Вот и ношу, когда в себя приходишь.

Обхватив горячую чашку, я сделала неуверенный глоток. Язык обожгло не только жаром, но и горечью, и я зажмурилась, когда варево полилось в гортань.

– Гадость какая! – Послевкусие напитка было еще ужаснее, чем земляной запах.

– Что поделаешь, такова цена выздоровления. – Робкая улыбка коснулась губ девушки. – Выпей до конца и отдыхай. Я вернусь завтра.

– Спасибо, Абигейл. Правда, спасибо.

Неуверенно кивнув, она поднялась с места и, унося с собой свечу, удалилась из комнаты. Я же, погруженная во тьму, вновь уснула как только последняя капелька едкого отвара коснулась моих губ.

***

Мне снилась Анна. Женщина без языка, что я видела в первый день работы, стояла над постелью и смиряла меня нахмуренным взглядом. Челюсть ее ходила из стороны в сторону, как будто изнутри она кусала щеки, а впалые скулы отбрасывали мрачные тени.

К груди женщина прижимала чашку с лекарством.

***

Я вновь проснулась. Боль в горле стихла, но забралась в голову – казалось, что череп мой изнутри разрывает пара крепких, как у Бекки, рук. Фортуна, да что же это такое?…

Припав к кувшину воды, словно странник в пустыне, я осушила его до последней капли. Затем одним махом проглотила горький отвар и вновь провалилась в беспамятство.

***

Боль. Резкая, жгучая боль ослепляла, не давая открыть глаза. Казалось, даже малейшая мысль расколет голову как орех – думать было невозможно. Какие-то голоса… Они вновь кричат.

Зачем они кричат?

Зачем ОН кричит?

Поморщившись, я истратила весь крохотный запас сил, что у меня был, а потому не узнала голос лекаря, который неоднократно ко мне наведывался. Господин, заметив малейшую тень движения на моем лице, перешел на шершавый шепот.

– Если она не очнется, я тебе сердце выжгу.

***

Пожалуйста, хватит.

Я не хочу больше просыпаться. Фортуна, забери меня, я не хочу. Любое пробуждение отдавалось в голове нестерпимой болью, от которой глаза щипало как от кислоты, а внутренности были готовы вырваться наружу.

Я больше так не могу.

***

Кажется, я видела маму. Ее пышная фигура в платье, щедро сдобренном рюшами, стояла в дверях, спиной ко мне. Хотелось сглотнуть, чтобы окрикнуть ее, но все еще было слишком больно.

Прости меня….

Она не простит.

***

– Джесс… – бархатный голос принадлежал моему кошмару. Я не могла шевельнуться – голову будто бы лягнула лошадь, а потому даже малейшее движение мышц вызывало нестерпимую боль.

Прохладные пальцы легки на мою кисть. Какие большие у него руки. Большие и мягкие. Одними лишь кончиками пальцев, едва касаясь, он погладил мою ладонь, пуская искорки мурашек вверх по плечу. Легкое прикосновение протянулось вверх к локтю – осторожное, изучающее, затем вернулось вниз и большая ладонь накрыла мои пальцы.

Он прошептал что-то на незнакомом мне языке. А затем добавил на английском:

– Мне очень жаль.

***

Я пришла в себя так, как на землю обрушивается осенний дождь: сначала по капельке обретая сознание, а затем единым потоком хлынув в эту реальность.

– Ах! – с громким вздохом, разорвавшим грудь, я вскочила с постели, ощутив себя невесомой.

Я смогла встать. Оглядеться смогла, выглянуть в окно, зажечь свечу. Ночь. И хорошо, что ночь, не хочу никого видеть.

Как поток сил обрушился на привыкшее к тяжелой работе тело, так и клубок неразборчивых мыслей одолел сознание, стоило ему окончательно очнуться ото сна. Убрав спутанные волосы за уши, я ополоснула лицо ледяной водой, и, видит Фортуна, я забралась бы в этот таз и обмылась целиком, если бы только могла. Но я не могла, поэтому сняла ночную рубашку и обтерлась тряпкой, смоченной в воде. Я терла липкую от пота кожу с ярым остервенением, желая содрать ее и заменить на новую, оставляя красные следы. Стало легче.

Из зеркала на меня глядела какая-то другая Луиза – бледная, растрепанная, с впалыми щеками и безумно-горящими глазами. Так не пойдет.

Я баронесса, будьте вы все прокляты. Я здесь не для того чтобы таять под взглядами сомнительных графов, как масло на солнце, а чтобы найти убийц и совершить месть над моим растлителем, а затем вернуться домой.

Прочесав мокрыми пальцами рыжие кудри, я заплела их в тугую косу. Нужно убрать под чепец… а где чепец?

Оглядевшись в покоях, что стали мне больничной палатой, я не нашла ни намека на одежду. Прекрасно. Раз моих вещей здесь нет, значит и забирать нечего. Нужно выбираться.

Ощущая дюжий прилив сил, я не собиралась более оставаться здесь – я вернусь на чердак, к работе и к шпионажу. Соберу воедино все новые сведения, что едва не стоили мне здоровья, и доложу сэру Ридлу в ближайшую вылазку в деревню. Так и сделаю.

Но сначала… пора заглянуть в кабинет камеристки и воочию увидеть то, что вы все так старательно пытаетесь скрыть.

Глава 24

Возможно, я переоценила свои силы.

Идя по коридорам поместья в одной ночной рубашке, со свечой в руке, я быстро продрогла и ощутила новую волну слабости. Но правильность моего решения не поддавалось никакому сомнению – я могу уйти, а значит, ухожу. Вот так.

Босые ноги ступали по гладкой паркетной доске характерным шлепаньем, и я поднялась на цыпочки, чтобы заглушить этот звук. Даже хриплое дыхание в вязкой тишине слышалось мне непозволительно громким. Понадобилось несколько минут, чтобы разобраться, в какой части Дарктон Холла я находилась, и как отсюда пробраться в кабинет камеристки за портретом.

Много «но» преграждали мой путь, освещенный лишь жалким огарком свечи да серебряным светом луны, льющимся из огромных окон. Я иду, чтобы увидеть портрет, но…

Но вдруг Констанция все-таки отдала его на сожжение?

Но что если она запирает свой кабинет на ночь?

Но неужели в поместье не осталось ни единой бодрствующей души, способной заметить меня?..

С двумя первыми «но» ничего не поделаешь – я просто развернусь и уйду на чердак, где мне и место. Что же до возможного попадания в лапы служителей Дарктон Холла, Абигейл упоминала, что слуги шептались, а значит все знают, кто я. Спишу на болезнь и бред воспаленного сознания. Должно сработать.

Дело ли в слабости, утяжеляющей мои ноги и закрывающей глаза, или в потери остатков разума на лихорадочном ложе, но мне не было страшно. Впервые я брела по темным коридорам ночью, еще и в самом неприглядном виде, но привычной тревоги, трепыхающейся в груди, не было. Только цель. Только портрет.

Что бы не скрывал Генри Одерли на куске разукрашенного холста, я доберусь до правды.

Когда мои пальцы легли на холодную ручку, я еще раз бегло осмотрела коридор и прислушалась. Никого. Лишь печальные завывания ветра пели тихую песнь за окном, поднимая хлопья снега в воздух. Воздав молитву Фортуне, я обхватила металлическую ручку и с нажимом потянула ее вниз.

Вместе с ней вниз упало и мое сердце.

Открыто.

Как можно быстрее и тише, задержав дыхание, я скользнула в пустой кабинет и сразу же бросилась к платяному шкафу. Благо, я знала где искать. Огарок свечи разогнал зловещие тени, а из-под них на меня глядел все тот же кусок холщовой ткани, в который была завернута картина.

– Ах! – выдохнула я, не сумев сдержать радости. Не смогла расстаться, все-таки. Что же там такое, что так тебе дорого, старая карга? Огарок свечи опустился на пол, а я же, отшатываясь от черных теней, схватилась за края портрета и потянула его на себя.

Тяжелый. Я сделала глубокий вдох, взялась за полотно поудобнее, обхватив его снизу, и вновь потянула.

Треск.

С гулким треском картина выехала из-за своего убежища, и я, прижав руку ко рту в невольном жесте, уставилась на приоткрытую дверь. Этот звук разрубил тяжелую тишину на два куска, разделяя мое ночное путешествие на «до» и «после». Фортуна, пожалуйста, пусть не будет в поместье бодрствующего человека. Хоть отсутствие любых признаков жизни и успокаивало, сердце мое билось израненной пташкой о прутья ребер, поэтому я решила действовать быстро. Уж если проснется кто, надо успеть свершить задуманное до того, как меня найдут.

Освободив картину от колючей ткани, я сглотнула не менее колючую тревогу и поднесла свечу к портрету.

Теперь в кабинете я была не одна.

С картины на меня глядел жестокий граф Одерли.

***

– Не понимаю.. – одними губами прошептала я.

Черные глаза, такие же беспросветные и бескомпромиссные. Острые. Насмешливые. Даже сейчас, смотря на меня с картины, он насмехался. Волосы вороного крыла собраны в такой же хвост, те же острые скулы, тот же подбородок и жилка на шее. Те же длинные пальцы, сжимающие какие-то бумаги. Возможно, художник чуть польстил господину, и нос его на портрете вышел каким-то иным, не таким прямым и высоким, как в жизни, но, в остальном… Никаких сомнений. Передо мной жестокий граф Одерли.

«Уверяю вас, сходство разительное…» – яркой искоркой всплыли слова Констанции в разговоре с его светлостью.

Какое сходство? Таких сходств и быть не может – это точно господин. Мы с сестрами хоть и происходили от одних родителей, но отличий в нас было больше, чем схожести – начиная от цвета волос и заканчивая формой губ, но здесь речь не идет о сходствах, передо мной точно стоял Генри Одерли. Даже поза его была такая же, как у господина, и один уголок губ был приподнят в его едва заметной ухмылке.

Быть может, это его отец?…

Я нахмурилась, чуть тряхнув головой – в ней не умещалось, как такое может быть возможно. К счастью, догадку с отцом было легко проверить – в правом нижнем углу, под подписью художника, стояла дата. Склонившись к нижнему краю картины, я поднесла свечу чуть ли не в плотную к холсту:

Альберт Аддингтон, 1775 год.

Нет, его отец умер за два года до этого, сэр Ридл писал в письме с инструкциями. Значит, на портрете точно господин, в этом не может быть никаких сомнений – все во внешности написанного мужчины сходилось с настоящим Генри Одерли.

Все, кроме одного.

У него не было шрама.

Едва касаясь, задержав дыхание, я провела кончиком пальца по левой щеке господина, где должен был красоваться шрам. Острыми иголочками мурашки побежали вверх по руке. Ощущение чего-то запретного обожгло пальцы, а потому я одернула их от полотна, ощутив, как внизу живота сплетается тугой узел. Без шрама ты еще красивее, Генри.

Теперь я это видела. Видела жизнь в его насмешливых глазах, как смело расправлены плечи, как мощь бьет ключом из всей его массивной фигуры, заставляя зрителя ожидать, что Генри Одерли вот-вот оживет и положит руку ему на плечо прямо с картины.

Нет хмурости. Нет привычной морщинки, залегшей меж бровей. Глаза не мечут молнии недоверия и подозрительности. Не проникают под кожу, но останавливаются на ней, чтобы погладить или пощекотать.

Тот же человек, но будто совсем другой. Что стряслось четыре года назад, Генри? Что так переменило тебя?…

Не только этот вопрос застыл в моем горле.

Почему жестокий граф приказал избавиться от портрета?

Почему его отговаривал Ричард?

Почему даже Констанция была против?

И почему этот портрет – единственное дорогое ее черствому, каменному сердцу?…

Глаза мои лихорадочно бегали по знакомому лицу в жалком поиске ответов. Потому что на нем нет шрама? Она хотела бы запомнить его таким, не обезображенным? Почему? Разве связывает их что-то, кроме долга службы?…

Свист.

Тоненький, загробный свист струйкой залился в кабинет из пустующего коридора. Дыхание мое оборвалось. Взгляд метнулся к приоткрытой двери. Лихорадочно, негнущимися пальцами я закутала портрет в колючую ткань и с пятой попытки протолкнула на его законное место – между ледяной стеной и задней стенкой шкафа.

Кидаться наружу или остаться? Где лучше принять свое поражение? Глаза метались в поисках места для укрытия. Что если не зайдут? А если зайдут? Я резко выдохнула на свечу, оставаясь в кромешной темноте – единственное решение, что удалось принять в ворохе бессвязных мыслей. Лучше быть пойманной там, снаружи.

Как странно, что кидаясь в темный коридор и подгоняемая нарастающим шарканьем чужих шагов, я думала лишь о том, что сама по себе босая.

Куда? Право, налево? Откуда звук?

Не понимала.

Бросилась к чердаку в надежде обогнуть случайного ночного странника, но шаги становились громче. Из холодящей сознание темноты Дарктон Холла затеплилось тусклое свечение. Кто-то шел прямо мне навстречу.

Не могла вздохнуть. Ужас сковал тело холодными цепями, лязг которых только приковывал ко мне больше внимания. Одна. В ночной рубашке. Ночью. Босая.

Я тебе сердце выжгу.

Так он позволил себе с доктором разговаривать, что же сделает со мной?

Язык во рту стал тяжелым и неповоротливым. Поозиравшись по сторонам, я кинулась к ближайшей двери, но та оказалась заперта. Проклятье, черт бы тебя побрал!

Шаги приближались ко мне, звуча уже где-то в висках, а свет, отбрасываемый свечой, добирался до пальцев ног. Нет…. Нет, нет, нет!

Не отдавая себе отчета, я кинулась к окну и едва успела скользнуть за шелковую гардину, когда незнакомец ступил на место, где я стояла лишь миг назад.

Сердце мое билось непозволительно громко, страх холодил затылок. Едва дыша, я заледенела на месте, приказала себе не шевелиться. Не дышать. Не думать. Меня не заметят. Кто бы то ни был… не заметят меня, да, Фортуна?…

Шаг. Еще шаг. Несколько… много.

Их много! К кабинету тихой поступью приближалось несколько человек. И свист… Едва слышная мелодия лилась в такт их нестройному маршу.

Совсем близко.

Уже здесь.

Прямо передо мной.

Свист прекратился.

Люди остановились.

Я услышала, как воздух рассекается чьим-то легким движением, прежде чем гардина резко отдернулась в сторону и в меня врезалась пара знакомых глаз.

Глава 25

– Тони!

Вздох облегчения, окрашенный его именем, едва покинул мои губы, как я сразу же схватилась за сердце. Так ведь и рассудка можно лишиться! И какого черта ты тут забыл, странник несчастный?!

– Джесс? – Удивленно спросил он, обнажая свету серебристой луны щербатую улыбку. Свист. Этот чистильщик каминов насвистывал песни и в первую нашу встречу, могла бы и догадаться! – Что ты здесь делаешь?

– Это ты мне лучше скажи! – Голос мой прошуршал ядовитым шепотом, а глаза метали молнии. – Чуть прямо здесь от ужаса и не окочурилась из-за тебя! Зачем так пугаешь?!

– Эгей, ты чего, я ж того, не хотел! Уж светет скоро, топить пора. Но до того одно дельце надо, тут…того… – Он слегка кивнул назад, открывая моему взгляду несколько высоких фигур.

Их было трое.

Облаченные в черное, головы их покрывали простые шляпы, а лица скрывались за высокими воротами таких же черных, как ночь, рубашек. Единственную на компанию свечу держал Тони, а потому я едва улавливала, где заканчивался один мужчина, и начинался другой, по отблеску серебряной луны в глазах.

Вот они. Люди жестокого графа Одерли. Убийцы. Убийцы, которые мне так нужны.

– Так а ты чего…этого… Помочь тебе, может? – Распахнутые глаза Тони бегали вверх-вниз по неприглядной ночной сорочке, не зная, куда приткнуться. В конце концов, он решил уставиться на мои босые ступни.

– Нет, Тони, все в порядке. Я темноты боюсь до жути, а как вас услышала, напридумывала невесть что, ну и спряталась… – Бормотала я, не отрывая взгляда от убийц. Любой мужчина так охотно верит в женскую слабость, что сам становится заложником этого несносного убеждения.

– А, понял… ну, это… – Он неловко почесал затылок, не зная, куда деть глаза. – Раз боишься, чего в ночи шастать удумала? Да и погоди, слыхал от девок, что больна была, верно я говорю? Тебе может того, в постель вернуться надо?

– За водой вставала. Кончилась. – Я напряженно смотрела на три недвижимые фигуры, судорожно перебирая варианты разговора, которые приблизят меня к ним. Фортуна, какой же неудачный момент! Не так я представляла нашу встречу. Без Тони, при свете дня, да и в одежде… Что мне теперь делать?

Один из мужчин громко прочистил горло, привлекая к себе внимание. Тони, обернувшись, закивал и засуетился.

– Ах да, да… ну, нам это… того… пора в общем. Ты лучше это, береги силы и в постель возвращайся, ладно? И это, Джесс… – Он наклонился ко мне чуть ближе, обдавая запахом дерева и копоти. – Ни слова о том, кого видела. Молчок. Хорошо? – Шепот обжог мне щеку.

– Конечно, Тони. Молчок.

– Ты это… иди. – Он отступил на шаг, выпуская меня из импровизированного убежища.

В повторном приглашении я не нуждалась. Выскользнув из-за штор, я приблизилась к убийцам почти вплотную чтобы учтиво, медленно поклониться. Как и полагает прислуге высокородного господина, верно? Как и полагает девушке, что хочет найти хоть одну зацепку в облике этих людей, чтобы разыскать их в будущем. Не могу говорить с ними при Тони. Не могу просить, покуда они видят меня такой.

Зимняя ночь выпивала капельки света, отбрасываемые свечой, и я едва смогла зацепиться за открытые участки лиц незнакомцев. Все смуглы. Это все, что мне удалось разглядеть.

Под удивленными взглядами всех четверых мужчин я засеменила по коридору в сторону чердака. Не успела свернуть к парадной лестнице, как их шаги возобновились, и я, прижавшись спиной к холодной стене, осторожно выглянула за угол.

Куда вы направляетесь?..

Три крупные фигуры, на фоне которых Тони казался неуклюжим мальчишкой, по-очереди исчезли в кабинете камеристки. Сердце мое пропустило удар, и я замерла, прижав затылок к холодной стене. Закрыла глаза.

Портрет. Вот вы и пришли, чтобы уничтожить его.

Поэтому кабинет был не заперт, тогда как другие комнаты не открывались.

Констанция ждала вас.

А Тони, как самая ранняя пташка поместья, служит вам проводником, пока все спят.

Я вспомнила слова Софи, которая защищала его в разговоре с Бекки в деревне. Вот вам и хороший парень. С убийцами якшается да поручения жестокого графа исполнять помогает.

Человек, что был мне нужен все это время для знакомства с убийцами – это щербатый чистильщик каминов Тони?

Какая-то злая, рваная улыбка вспыхнула на моем лице. Захотелось разрыдаться и стечь прямо по стене на пол, но я не могла. Нужно было возвращаться на чердак и отдохнуть перед новым рабочим днем. Поэтому пришлось взять себя в руки, вновь стать сильной и продолжить жить эту жизнь с новым потоком обрушившихся на меня сведений.

Отлипнув от стены, я глубоко вздохнула и направилась на чердак.

***

К утру вся моя решительность улетучилась. Болезненная слабость все еще тяжелела в ногах, от того к утреннему сбору у парадной лестницы я брела в числе последних. Горло еще саднило, голова была налита свинцом, но покуда могла работать – отказывалась выполнять прихоти графа и валяться в хозяйских покоях. При одной мысли о Генри Одерли зубы скрежетали злостью.

Да что он о себе возомнил?! Что покажет служанке мягкую постель, а она из благодарности в его прыгнет?

Из стайки одинаковой прислуги меня выделял цвет платья. Куда исчезло мое – я не знала, потому надела свое старенькое, светло-серое, в котором три месяца назад прибыла в Дарктон Холл. Разумеется, иной цвет моментально привлек ко мне внимания ледяных глаз камеристки.

– Джесс? – едва удивленно спросила она. – Почему не в постели?

– Я здорова и готова к работе. – Надоело пресмыкаться перед ней. Хотя, быть может, прилюдно возражать не стоило…

– Останься после распределения работ. Приступим…

Началась томительная процедура переклички, в которой все больше обязанностей касались восточного крыла. Появились там работы, связанные с полировкой и передвижением мебели, из чего я сделала вывод, что несколько комнат уже почти готовы к приему гостей. К сожалению или к счастью, острый голос замолк и десятки белых чепчиков разбежались по своим делам, оставляя меня наедине с прямой, как палка, Констанцей Клиффорд.

– Ты что себе позволяешь? – зашипела она ядовитой змеей. А куда же ледяное самообладание затерялось?

– Я почувствовала себя лучше и решила безотлагательно вернуться к работе. – Невинно-распахнутые глаза дополнили мой ангельский образ. Святая Джесс, не иначе.

– Кто позволил?

…

– Я спрашиваю, кто позволил?

– Никто.

– И ты решила явиться сюда в таком виде и заявлять прилюдно, что готова к работе?!

Я не отводила глаз. Глядела, как ледяная маска трескается на ее лице, а сквозь паутину трещин вырываются пламя гнева. Не моргнула даже, когда в пару шагов камеристка приблизилась ко мне и, схватив за платье, потянула к себе.

– Я бы тебя прямо здесь розгами отходила, – Шипение ее было ледяным, хоть и бурлило яростью, – Да только господину ты приглянулась, благослови господь его пылкую душу. Но если ты думаешь, что это дает тебе особое положение, что правила на тебя не распространяются, то я быстро докажу тебе, что это не так. Ты сейчас же вернешься в покои, разденешься и ляжешь в постель, и чтоб ни слова господину о том, что пыталась ослушаться!

Как забавно.

Три месяца назад я бы испугалась до полусмерти. У меня бы подкосились ноги, а сама бы я обратилась ледяной статуей под въедливым взглядом ее маленьких серых глаз. Но сейчас я не боялась. Не могла больше. Я помнила, зачем я здесь, я уже видела людей, что вернут меня домой, и плевать я хотела на Констанцию Клиффорд. Я приглянулась господину. Раз даже ты об этом говоришь, значит, тронуть меня не посмеешь.

Не произнося ни слова, я мягко опустила руку, что сжимала жесткое сукно моего платья. Глаза камеристки тут же наполнились непонимающим замешательством.

– Благодарю вас и господина за заботу. – Как можно мягче сказала я. – Мое желание приступить к работе как только смогу стоять на ногах продиктовано лишь стремлением служить господину и исполнять свой долг. Если он того не желает, я вернусь в постель до полного выздоровления, но не в хозяйские покои, а на чердак.

– Да как ты..?!

– Мне не по статусу оставаться в выделенной спальне, находясь в сознании и способности о себе позаботиться. – Голос мой стал ниже. – Вы сами это знаете, и, я уверена, разделяете мое негодование. – От объедения нас общим суждением она шарахнулась назад. – А потому я готова вернуться на чердак, понести наказание и нести ответ за свое непослушание. Перед господином лично. Вы же не сомневаетесь, что он сможет выбрать для меня наказание самое достойное?

Глаза ее забегали.

– Вот и я не сомневаюсь, миссис Клиффорд. Доброго дня.

Так, развернувшись без поклона, я оставила позади безмолвную камеристку.

Никогда еще моя спина не ощущала такой отчетливой ненависти, прожигающую кожу вместе с платьем.

--

На чердаке было до одури скучно. Я перестелила постель, перебрала личные вещи в общем сундуке, пересчитала свои накопления, написала еще лист письма Энни. Времени до обеда все еще оставалось полно, поэтому я смело достала небольшой дневник с пожелтевшими листами и принялась писать все, что болезненному сознанию удалось запомнить за последние дни.

Анкер.

Господин Эттвуд , вероятны личные счеты. Хочет втянуть его в некое дело, но Ричард против.

Игра в карты.

Охота с лордом Бэллом.

Портрет Генри Одерли кисти Альберта Аддингтона.

Шепелявый Тони и три убийцы.

Вот и все, что вышло из-под моего пера, хотя яркие вспышки последних дней слепили совсем другими воспоминаниями.

Как ринулся ко мне. Как неистово горели глаза его, когда прижал к себе и вопросил: «кто ты такая?». Как упала к нему в руки. Как длинные пальцы бродили по моему запястью, когда сам он сидел подле постели.

Я встряхнула головой, отгоняя безумные бредни. Не хочу более потакать глупым прихотям, не хочу сближаться, это опасно. Он может раскрыть меня, и что тогда? Ни руки его, ни запах жасминовый, ни угольные глаза более не будут иметь значения. Убьет. А пальцы, что ласково касались, без колебания станут удавкой на моей шее.

– Какой самый правильный путь? – выдохнула я, поглаживая кожаный корешок дневника.

Пункт первый. Найти ответы на вопросы сэра Ридла. С этим я почти справилась, но совсем позабыла об одном из заданий. Об имени, что стерлось под натиском ежедневных событий и переживаний. Лора. Вот что мне нужно узнать в первую очередь – судьбу Лоры.

Пункт второй. Вновь найти шепелявого Тони и через него связаться с убийцами. Подстроить все так, чтобы не узнали меня, благо, в ночных коридорах прошлой ночью было темно, авось и не запомнили непутевую служанку в лицо. Нужно представиться кем-то другим, подкупить… Фортуна, даруй смелости и ума, чтобы спорилось это дело.

Пункт третий. Решить для себя, что делать с намерениями жестокого графа. Этим я могу заняться и сейчас.

Убрав дневник на его законное место – между изголовьем хлипкой кровати и стеной, я принялась мерить шагами чердак.

Сближаться с ним необходимо, раз на то его воля, ибо так я смогу выведать больше. Но где та грань, через которую нельзя приступать?

– Будь честна хотя бы сама с собой, Луиза. – бормотала я, заламывая пальцы.

Если обнимать меня захочет? Целовать? Если силой возьмет?

Нервная дрожь обрызгала тело сверху вниз.

Я баронесса, пускай и чести во мне уже давно нет. Нужно думать о будущем. Когда предстану пред обществом безутешной вдовой, нельзя, чтобы мое честное имя, которое досталось таким трудом, могло быть порушено связью с жестоким графом. Кто знает, чем мое пребывание здесь обернется? Вдруг, когда-нибудь правда выплывет наружу и он будет кричать о моей порочности?…

-Значит, это решили. – Расхрабрилась я, расправляя плечи. Никакой близости вне брака я не допущу, чтобы не ставить под удар репутацию, которую я с дюжим трудом пытаюсь воскресить. Значит, никаких отношений с Генри Одерли.

Вне брака.

Я закусила губу изнутри, ловя эту прыткую мысль за хвост, и прижимая к стенке черепа.

–И думать забудь, Луиза! – Шикнула я сама на себя, не на шутку разозлившись. У него на носу свадьба мисс Бэлл, а еще шекспировская красавица Аделаида в деловых партнерах! – А ну хватит нести чушь! – щеки мои разогрелись то ли стыдом, то ли злостью, – и хватит болтать с самой собой!

Я вновь рухнула на кровать, ощутив слабость в подкашивающихся ногах. Верным решением было остаться еще на денек вне работы, организм явно не был готов к тяжелым нагрузкам прислуги.

Уставившись в хмурый дощатый потолок над головой, я копалась в скомканных мыслях, и сама не заметила, как сон укутал меня тяжелым одеялом грез.

***

– Джесс… Джесс… А ну просыпайся давай, то ж мне попадет потом, что долго тебя вела!

Обиженный голос Бекки со скрипом продирался сквозь завесу сна. Веки были слишком тяжелы, чтобы их открыть, а потому я лишь издала недовольное:

– Ммм! – желая отмахнуться от подруги и вернуться обратно в царство Морфея.

– Я тебе дам «м!» А ну вставай! Доктор ждет, давай же! – Крепкие руки затрясли меня за плечи, резко выбивая из сладкого дурмана сна. Я, не сдерживаясь, заныла от такой вопиющей наглости.

– Бекки-и-и, ну зачем ты так?! Я хочу еще спать! – Голова отчаянно тянулась к подушке, но руки подруги уже привели тело в полу-сидячее состояние.

– Так, а ну просыпайся, да что ж это такое? Уж с четверть часа разбудить не могу, валерьяны ты напилась или что? – Еще один резкий рывок, и меня окончательно вытянули из сонного царства, заставляя разлепить глаза и иметь дело с холодной реальностью.

– Что такое? – спросила я сквозь зевок.

– Хвала небесам, очнулась наконец наша принцесса! Давай вставай, камеристка за тобой послала. Доктору надо показаться.

– Какому еще доктору?

– Я почем знаю? Такому, кто в болезнь к тебе ходил! Умойся для начала и пошли.

Жалобно скуля, я поднялась на ноги и подбрела к медному тазу с ледяной водой. Вот он, не в обиду Бекки, сразу же взбодрил меня и вернул к жизни.

– Как ты, Джесс? Мы с Джеком так переживали за тебя! – все еще сидящая на кровати подруга глядела на меня во все глаза.

– Все в порядке, Бекки, просто ангина. Без шали бродила, да и ковры с Софи выбивала на улице, вот и заболела.

– Ох, не бережешь ты себя, еще и в одури к господину поперлась, мы тогда чуть глаза все от страха не выронили! И как ж не отослал тебя, да еще и лечить стал?! Ох не договариваешь ты чего Джесс, ох чует мое сердце неладное!

– Да что б тебя, я ж сама как очнулась, только ахнуть и могла. Вернее, не могла, ни звука не могла произнести, так больно было. Благо, Абигейл ко мне ходила, и Анна еще… – Как это я раньше о немой служанке не вспомнила?..

– Мы тоже к тебе ходить хотели, да камеристка не пускала! – вскочила подруга. – Говорила заразу только разнесем, вот мы тут голову и ломали! А я ведь переживала о тебе! – Рука ее прижалась к пышной груди, а серые глаза налились слезами.

Такое тепло разлилось внутри меня. За меня переживали. Не сэр Ридл, на которого я работаю, не малышка Энни, и не я сама. Кто-то еще переживал за меня. Друг.

Кажется, и на мои глаза навернулись слезы, когда я порывисто обняла Бекки. В нос тут же ударил запах масла и щелочного раствора, а вокруг моей талии обвились крепкие руки.

– Спасибо, Бекки.

– Да за что ж?

– За все.

***

– То что вы решили из покоев уйти, то опрометчиво, юная леди, очень опрометчиво… – Доктор в задумчивости гладил седую бородку, глядя в свои записи.

– Простите, господин, но почему? Мне гораздо лучше.

– Если не хочешь, чтобы болезнь вновь разбушевалась, то еще два дня постельного режима, и продолжай принимать лекарства. Никакой работы, только постель и горячий чай. Хотя… – Он поднял на меня светлые глаза, едва виднеющиеся из-за густых белоснежных бровей.

Лицо его было добрым, как у любящего дедушки, которого у меня никогда не было. Морщинистые руки скрывались в манжетах накрахмаленной рубашки, обувь была начищена, а утепленный костюм явно шили на заказ.

– Как, говоришь, у тебя болела голова?

– Это уже к концу… когда горлу стало легче, в голове, наоборот, появилась тяжесть. Я все время спала, но когда просыпалась, не могла открыть глаза – голова тут же будто бы взрывалась резкой болью.

– Угу…хм… – Морщинистые пальцы водили пером по бумаге с характерным треском. – Аллергий у тебя нет?

– Нет. Вернее, только на мак.

– На мак?

– Да, на цветы. Семена, корни, лепестки. Начинаю опухать, впрочем, было всего пару приступов, и то в детстве. Больше я с цветком не встречалась, так что не думаю, что он мог бы…

– Верно, здесь таких цветов нет, да и в отварах я его не использовал. Встречалась ли ты с такой болью прежде?

– Нет.

– Пила ли что-то кроме лекарств во время лечения?

– Нет. Вернее, я едва прибывала в сознании, и пила только воду и отвары, которые мне приносили.

– И тебе стало лучше сразу же, как их отменили… угу… – Тяжелый вздох раздул его грудь, когда серые глаза вновь обратились ко мне. – Возможно, есть непереносимость, я передам распоряжения камеристке, чтобы поправили рецептуру.

Я кивнула, глядя, как доктор продолжает записи. Сцепив руки на коленях, я была рада, что жестокий граф не присутствовал на осмотре, но в то же время, меня одолело беспокойство. Почему он не явился? Готовит мне наказание, что вот так самовольно сбежала? Или же узнал, что бродила ночью у кабинета камеристки и столкнулась с убийцами?..

– Вот и все. – Морщинистая рука оторвала лист с записями из толстого блокнота, и доктор поднялся со своего места. – Можешь идти Джесс, и желаю тебе скорейшего выздоровления.

– Благодарю вас. – Я присела в поклоне.

– Не меня, господина благодари. И кстати… – Он защелкнул портфель, куда отправил свои пишущие принадлежности. – Не могла головная боль быть реакцией на запах?

– Запах? Какой?

– Вот этот… – Он неопределенно повел рукой. – Какими-то маслами или травами?

– А, нет, это такие специальные палочки, которые господин привозит из индии. Они горят и дают особенный запах, правда, обычно аромат гораздо интенсивнее, их давно не жгли… В общем, это точно не из-за них.

– Хорошо, Джесс. Будь здорова и храни тебя Бог.

Попрощавшись этими словами, он окинул малую гостиную залу. Я же, предвкушая скорый ужин, уже готова была пуститься бегом в столовую, когда к месту меня приковал внезапный вопрос: А почему вдруг эти странные палочки перестали жечь?…

Глава 26

Граф вновь был в отъезде. От этой новости я вздыхала и облегчением, и странной, щемящей тоской. Так бывает, когда стоишь у обрыва в тумане вересковых зарослей – смотреть вниз и заманчиво, и пугающе. В голове роилась целая куча вопросов, которые были все меньше связаны с расследованием, и все больше напоминали душевные терзания влюбленной дурочки. Разумеется, я отбрасывала все наивные недоразумения, от которых трепетало мое сердце, не давая случайным фантазиям глубже укореняться в душе.

Отлежавшись следующие два дня, я чуть не порхала, вернувшись к работе. Безделье отупляет. Да, труд мой не был обременен интеллектуальными потугами, но хотя бы руки были заняты, а тело вспоминало, что такое бег по лестницам с полсотни раз на дню, тяжелые ведра и активные упражнение в виде натирания пола тряпками.

Восточное крыло преображалось на глазах. Я представляла, как угрюмое поместье наполнится гостями, повсюду будут порхать разодетые дамы и юноши, облаченные во фраки. Я соскучилась по высшему обществу и их изысканным беседам.

Камеристка неохотно, но все же пустила меня в воскресенье в церковь. В деревню позволять идти не хотела, но, напомнив ей об указе господина к покупке теплой одежды, быстро изменила решение, сжав тонкие губы в единую линию. Поэтому, отсидев самую скучную и топорную проповедь в своей жизни, я чуть отстала от Бекки и Абигейл и поспешила проверить тайник в третьем ряду.

Кузница. Весь день. М.

Я едва не прижала клочок пожелтевшей бумажки к груди, предвкушая встречу с мистером Холтом. Казалось, что нас разделяют годы прожитых жизней – столько всего произошло за время разлуки!

В деревню я бежала почти бегом, тесно укутываясь в тонкую шаль. Сославшись на желание купить еще лекарств, я пообещала подругам, что выбирать теплую накидку мы будем непременно вместе, а сама пустилась на поиски кузницы. Долго искать не пришлось.

Запах раскаленного железа и огня привел меня прямо к высокому джентльмену, сосредоточенно разглядывающему толпу.

– Луиза! – Счастливый выдох клубком пара вырвался с губ мистера Холта, и он крепко прижал меня к себе, не соблюдая ни осторожности, ни приличий. Я с огромной радостью приняла объятия, и вцепилась в шерстяную ткань на его спине.

– Мистер Холт!

– Я уж думал, все… Луиза, как же ты нас напугала! – Он отстранился, судорожно вглядываясь в мое лицо. – С тобой все в порядке? Ты здорова? Почему так долго не было вестей? Я даже арендовал комнаты неподалеку, все думал…

– Мистер Холт, – осторожно прервала его я. – Давайте завернем за угол, там все вам расскажу.

– Да, да, конечно. Я лишь безмерно рад встрече. – Тепло ответил он, и сеть морщинок очертила улыбчивые глаза в подтверждении его слов.

– Рассказывай, что произошло? – Завернув за кузницу, что стояла на краю деревушки, он выудил из нагрудного кармана небольшую записную книжку.

– Ох, мистер Холт, с чего бы начать… С причин моего отсутствия, полагаю. Простите меня, но я слегла с болезнью.

– Что-то серьезное? – Глаза его обеспокоенно окинули мою небольшую фигурку.

– Нет, нет, сейчас все в порядке. Ангина.

– Ох, Луиза, мне так…

– Не стоит, мистер Холт, все в порядке, правда. Обо мне позаботились. Перейдем лучше к делу.

Явно недовольный таким раскладом, мужчина все же кивнул, и приготовился записывать.

– Мистер Эттвуд. С этим господином граф хочет встретиться, но недолюбливает его, подозревает в чем-то. Леди Аделаида Солсберри. Его деловой партнер. Мисс Бэлл – его невеста, но помолвка еще не объявлена.

Ошарашенный мистер Холт глядел на меня во все глаза, я кивнула на книжку, напоминая о необходимости записать. Говорить о прошлых отношениях Генри и Аделаиды я не буду. А вот про лорда Бэлла спрошу.

– Сэр Ридл ведь знал про связь графа Одерли с лордом Бэллом, верно? – Не страшась, я пронзительно смотрела на пожилого мужчину. – Он наказал в случае раскрытия назвать его имя, сказать, что ему служу.

– Знал, Луиза, поэтому так и велел. – Без промедления ответил мистер Холт. – Сэр Ридл подозревал, что они затевают некое дело…

– Ткацкая фабрика. Они думают открыть ткацкую фабрику.

– Что?… – Удивленно спросил он. – Ты уверена? Здесь, в Англии?

– Да, мистер Холт, уверена. Сама слышала, как господа обсуждали это во время прогулки.

Брови мужчины, подернутые проседью, поползли вверх, после чего он торопливо записал все услышанное.

– Не перестаю удивляться, Лу. Как тебе удалось?…

– Это еще не все. – Я набрала в грудь больше воздуха. – Граф точно не болел во время своего отсутствия, это я выяснила определенно. Он хочет собрать весь высший свет на рождественских гуляниях у себя в поместье, для чего уже готовит комнаты. Нужно ли мне узнать список гостей?

– Д-да, – ошарашенно отвечал мистер Холт. – Если сумеешь, это будет чудесно. Но как ты…?

– Я умна, разве сэр Ридл не говорил вам? – Хохотнула я, не тая улыбки. – Впрочем, не настолько, чтобы выведать что-либо о пропаже Лоры. Простите, мистер Холт.

– Ничего, Луиза, наши поиски также пока ни к чему не привели.

– Вы тоже ищете ее? Зачем?

Мистер Холт вдруг замер, будто приценивался, что может сказать, а что нет. Прочистив горло, он поднял на меня серьезные глаза.

– Если сумела бежать, значит и узнать что-то сумела, и хитрости для побега хватило. Сэру Ридлу нужны такие люди. – Я кивнула, принимая такой ответ.

– Что касается самого поместья… Камеристки, слуг? Как они с тобой обращаются, Лу? – По-отечески заботливо спросил он. Перед глазами так и вспыхнула прямая Констанция, что берет меня за грудки и угрожает плетьми.

– Все хорошо, не о чем беспокоиться. – Улыбнулась я. – Мне удается с переменным успехом избегать серьезных наказаний. Пока что. – Наконец, и его серьезное лицо расслабилось, успокаиваясь.

– Хорошо… Еще что-то?

– Да. – Перо замерло над исписанной страницей. – Мне нужно, чтобы вы нашли одного человека.

– Какого?

– Его имя Альберт Аддингтон. Художник.

– Его нужно найти для…?

– Пока точно не знаю. – Выдохнула я. – Но мне бы хотелось с ним побеседовать.

– Почему? Луиза, что нам нужно знать?

– Пока ничего, просто…

– Просто что?

– Просто большинство портретов в поместье написаны его кистью. Вот и решила, что он может что-то знать. – Незачем ему пока про загадочный портрет рассказывать.

– Хм. Похвально. Хорошо.

Нацарапав последние заметки, мистер Холт убрал книжку в нагрудный карман, а из другого тут же выудил туго набитый мешочек.

– Видит Бог, этого вновь слишком мало за твою безупречную работу. – Я приняла из рук, облаченных в перчатки, мешок монет, оценивая его вес. Больше, чем в прошлый раз.

– Мистер Холт, мне становится сложнее прятать монеты на чердаке прислуги, я хотела бы спросить… Есть ли возможность переменить оплату на векселя? Полагаю, они будут занимать места меньше, чем монеты, да и в глаза, в случае чего, бросятся не так сильно.

– Думаю, в этом не будет никаких проблем. – Кивнул мистер Холт, кладя руку на мое плечо. – Я передам твою просьбу сэру Ридлу, и, уверяю, он будет несказанно рад новостям о тебе.

– Как и я буду рада новой встрече. – Тепло улыбнулась я и порывисто обняла мистера Холта. От него пахло свежим снегом, а колючая шерсть пальто защекотала мне нос. Так тепло от встречи с ним.

– Ах да, едва не забыла! – Спохватилась я, отпрянув. – Мистер Холт, будете ли вы ближайшее время проездом в Уинчестере?

– В Уинчестере? Пока не могу сказать, Лу…

– Если будете… – Я вытащила из тканевого корсета несколько сложенных пополам листков. – Можете ли заехать в гостевой дом, в котором я служила, и передать это Джону? Скажите, что это для Энни.

Он осторожно принял письмо, с опаской глядя на меня.

– Там что-то?…

– Нет, – улыбнулась я. – Энни – семилетняя дочь Джона. Я учила ее читать и не хочу, чтобы она забывала выученное. Надеюсь, мое письмо сможет пробудить в ней желание читать вновь.

С глубоким вздохом мистер Холт нахмурился, будто просьба моя была тяжелее груза всех полученных знаний.

– Луиза… ты заслуживаешь лучшей жизни. – Он убрал письмо в карман. – Обязательно заеду при возможности. Да благословит тебя Бог, Луиза.

– И вас, мистер Холт. – Не смотря на мое богохульство, я действительно желала этого. Благословения. Для всех нас.

***

– Не, эт совсем какое простое, то не пойдет! – Недовольная Бекки раскидывала по топорному прилавку накидки одну за другой.

– От чего ж не пойдет? Вон какая, изнутри аж простегана! – Возмутилась Абигейл, тряся перед ее носом теплой накидкой.

– Так, не ругайтесь. – Усмирила я подруг. – Какая разница, какую брать? Главное, чтобы тепло было.

– Как какая? Ну как какая?! – Тяжеленная стопка тряпок обрушилась с рук Бекки на прилавок. – Ты господам прислуживать будешь, что-то эдакое надо! Приличное!

– Ага, может, и меха нашей Джесс прикажешь скупить? – Усмехнулась Абигейл.

Захочу, хоть всю лавку выкуплю. Но, покуда я прислуга, одежда действительно не имеет значения. Чем теплее и скромнее буду – тем лучше.

– Пусть будет эта. – Я выудила из стопки самую плотную, на первый взгляд, шерсть. Изумрудная накидка, подбитая стеганным пухом, была тяжеловесной и крепкой.

– О-о-о, – протянула Бекки, – То, что надо! Цвет какой нарядный, как глаза твои!

– Дай лучше края посмотреть, – Абигейл схватилась за накидку, ощупывая ткань и проводя осмотр краев. – Прошиты хорошо, да и вон, тяжеленькая какая. Греть должна хорошо.

– Надень-ка!

Закатив глаза, я обернулась накидкой и сразу ощутила вес на своих плечах. Действительно, теплая. Руки продела в широкие рукава, а замерзшими пальцами застегнула единственную пуговицу под горлом. Глаза мои взметнулись к подругам.

Но вместо их лиц память нарисовала восторженный взгляд сестры и терпимый взор матери.

– Какая ты красивая, Лиззи! Все кавалеры точно будут твои! – Вскочив с софы, Джейн схватила меня за руки и закружила в танце. Шифон нового платья взмыл в воздух вместе с нашим смехом.

– Ну уж нет, юноши будут смотреть на тебя! – Смеялась я. – Ты во-о-он какая красивая, даже в дневном туалете!

– Хватит кружиться! Платье еще не подогнали по росту, наступите! – Матушка, расцепив наши руки, вырвала нас из сказочного танца. Наклонившись, она приблизилась к моему лицу, а ладони положила на щеки.

– Вон, уже вся раскраснелась! Будешь так же скакать на балу – вовек не найдешь достойного мужа!

– Так что ж на балах делать, если не танцевать?

– Следить за языком и манерами. – Щелкнув меня по носу, мать отдалилась и осмотрела платье.

– Бусин на корсете недостаточно. Скажу Шарлотте, чтобы добавила еще, быть может, хоть тогда в области груди какой-то объем появится…

То нежно-голубое платье по наказу расширили россыпью блестящих бусин, и они действительно добавили объема моей неказистой пятнадцатилетней фигурке. А вместе с объемом пришло и внимание. Жаль, не тех женихов, что хотела для меня матушка.

Тогда я впервые повстречалась с Питером Нордфолком.

Обхватив себя за плечи, я зябко поежилась от порыва ветра, ворвавшегося в открытую дверь за вновь вошедшими посетителями. Вместо нежно-голубого шифона плечи обнимала колючая шерсть. И она мне в тысячу крат милей.

– Беру эту. – Решительно кивнула я торговке. – И еще кое-что. Мне нужны перчатки подешевле, и ленты для волос – подороже.

Спустя четверть часа мы покинули лавку с новыми покупками, затем пообедали наваристой говяжьей похлебкой, заглянули к пекарю, кожевнику и аптекарю. Всю дорогу домой Бекки пела нам непристойные песни, а Абигейл держалась за мою руку, сжимающую тяжелую корзину обновок, чуть захмелев после кружки темного эля.

Вернувшись в поместье, девушки уж хотели разбрестись по делам, но я остановила их в узком коридоре, ведущем на кухню.

– Погодите… Я вам сказать кое-что хочу. – Внутри заискрилось непривычное волнение. Легкие стали больше, а воздуха в них – меньше. Я опустила глаза, решив не смотреть на подруг.

– Вы мне помогаете все время, и… Не хочу, чтоб думали, что я не замечаю. Замечаю. И отблагодарить вас хочу. Если бы не вы, я… Мне страшно поначалу было, но с вами так оно все и проще стало… В общем, вот. – Я выудила из корзинки сверток свежих кренделей и мешок засахаренного арахиса, после чего протянула это добро Бекки.

– Дже-е-ес! – Так громко завела она, что из-за открытой двери на кухню выглянули несколько пар глаз. – Так ты для меня это, того! – Прижав руки к пышной груди, она кинулась обниматься. – Дай зацелую тебя! Зацелую! – И действительно, ее губы оставили громкий поцелуй на моей щеке, обдав ее жаром. – Тебе спасибо, Джесс, что приехала, так хоть повеселее жить стало, чудная ты вон какая! – Прыснула она смехом.

– Абигейл… Я подумала, что тебе вот это приглянется. – Руки протянули девушке блестящую в свете свечей шелковую ленту для волос, нежно-розового оттенка.

Вопреки моим ожиданиям, она вовсе не обрадовалась. Глаза ее глядели с испугом, а губы сжались в тонкую полоску.

– Джесс, ты чего это… Спасибо, конечно, но я же это так, по-человечески… Все мы здесь в одной лодке плывем, чего ж не помогать новому человеку… Не нужно этого…

В груди больно кольнуло разочарование.

– Абигейл…– Смутилась я. – Я это искренне, без задней мысли, лишь благодарности для. У тебя волосы вон какие красивые, подумала, может, украсить захочешь. И цвет, как мне показалось, к лицу тебе будет. Но если не нравится…

– Тогда я возьму! – Хохотнула Бекки, уже успев откусить кусок кренделька.

– Вот еще! – Тут же взяла себя в руки Абигейл. Я заметила, как в глазах ее блеснули слезы. Она осторожно, будто хрусталя касается, приняла из моих рук ленту. – Спасибо, Джесс. Правда, спасибо.

Выдохнув с облегчением, я почувствовала, как разливается в груди тепло. Такие хорошие девушки. Честные. Работящие. Храбрые. Они заслуживают лучшей жизни, чем с утра до ночи драить полы да скрести золу в каминах. Не совладав с порывом, я крепко обняла сразу обеих подруг, услышав, как шмыгает носом Абигейл и как жует Бекки.

Моменту искреннего единения было не суждено продлиться долго. Его разрубил резкий звук цокающих каблучков камеристки.

– Вот ты где. – Громко сказала она загробным голосом. Никто из нас не сомневался, к кому именно обращается Констанция, а потому девушки расступились, открывая меня ее ледяному взору.

– Приведи себя в порядок. Хозяин вернулся и хочет тебя видеть. Немедленно.

Глава 27

Я облизала в миг пересохшие губы.

– Позволено ли мне сменить платье? – Камеристка окинула меня взглядом острым, как шпилька.

– Некогда. Умойся и ступай.

Бекки участливо похлопала меня по спине, придавая уверенности. Кивнув в благодарности, я сжала руки подруг и отправилась выполнять приказ.

Я не видела его чуть больше недели, и то, если вести отсчет с бдения у моей постели в момент болезни. А так, и того больше… Ладони предательски вспотели. Сердце суетливо металось по грудной клетке, не находя себе места, и даже умывание ледяной водой его не успокоило. Я поймала свое смазанное отражение в одном из огромных окон поместья – незнакомое, непривычное отражение. Не горничная спешила к господину, но скромно-одетая девушка в желтом платье и с не покрытой головой. Непослушные кудри, убранные в косу, торчали вокруг лица.

Замерев перед дверьми залы, я глубоко вздохнула и пощипала щеки для румянца. Воздала молитву Фортуне и дернула за ручку.

Он смотрел в окно, представляя моему взору облаченную лишь в свободную рубашку, широкую спину. Волосы его не были собраны, но блестели растаявшими снежинками на напряженных плечах.

-Джесс. – Прохрипел, не обернувшись.

Даже не взглянешь на меня?..

-Вы хотели меня видеть, господин?

–Хотел. Я должен извиниться перед тобой.

Я встряхнула головой, отгоняя глупые игры слуха, и сделала несколько шагов к каменному изваянию хозяина. Не мог ведь он действительно такое сказать.

-Простите, господин, я не поняла вас.

Резко развернувшись, он всадил мне в сердце два обсидиановых осколка без единой золотой нити. Беспросветно-черных. Нахмуренных. Злых. Даже шрам его страшил не так сильно, как эти въедливые, холодные глаза. Я сглотнула подступающий к горлу ужас, пока взгляд его бесстыдно скользнул сверху-вниз по моей фигуре.

-Вновь. – Голос его стал тише. Недобрая, рваная ухмылка исказила лицо. – Хочу извиниться за то, что напугал тебя, и вновь пугаю. – Грудь расширилась глубоким вздохом, привлекая к себе внимание. Мой взгляд, порезавшийся об острые ключицы, быстро вернулся к жестокому лицу. – Я более не трону тебя, Джесс. И не имел морального дозволения трогать. Это было неправильно. Неуместно. Вопиюще самонадеянно и жестоко. Я напугал тебя, за что приношу свои глубочайшие извинения. Этого больше не повторится.

Тягучая тишина медленно стекала сквозь пальцы. Зачем ты говоришь такое? Как будто меня за равную держишь?.. Что-то острое так больно кольнуло в грудь, что я невольно прижала к сердцу руку. Были ли это слова его, или глаза – не знала, знала только горячую боль, разливающуюся внутри.

И хорошо, что не тронет. Хорошо ведь? Я именно так и решила, что нельзя нам сближаться – опасно. И он решил так же. Вот и хорошо.

В сжатые до острой боли ладони впивались ногти.

Я не ровня ему. Знает это, и перед объявлением помолвки не хочет скандала. Умный граф. Встретить мужчину, что думает головой, а не чинным местом – большая редкость. Конечно, зачем ему якшаться с такой, как я? С прислугой. Запугать, наброситься – это пожалуйста! Чаи распивать, в саду прогуливаться – запросто! Лечить, у кровати сидеть, руки гладить… Что за зверь ты бессердечный, Генри Одерли?!

Внутри я закипала гневом, от чего щеки пылали огнем. Злость жгучая, ядовитая, разъедала кожу, желая просочиться наружу. Хотелось кинуться к нему, да глаза его расцарапать, чтоб не мучали меня больше, чтобы сердце о них не стучало! Вцепиться бы в ворот, и сжать на этих ключицах, за волосы взяться, царапать кожу… и… и…

-Благодарю вас, господин. – Сказала я сквозь зубы, сдерживая полет собственной ярости. – Ваша светлость движим лишь благодетелью и милосердием, от того позволяет мне принимать подобные речи. – Я склонилась в светском реверансе, пряча от него глаза, полные злобы. – От того и помогли мне во время нужды, не позволили болезни одолеть мое тело и прибрать к рукам душу. Благодарю вас, господин.

Сквозь быстрое дыхание, сдерживающее ярость, я услышала, как приближается он ко мне. Близко. Еще ближе. Так непозволительно, что если поднимусь, могу и коснуться его ненароком.

– Рад, что тебе лучше.

– Благодарю, господин.

– За то, что не приняла моей милости и самовольно покинула выделенные покои, наказывать не стану. – Холодок пробежал по моей обнаженной шее. Надеялась, что не вспомнит про ночной побег со всеми вытекающими из него последствиями. – Понимаю, почему ушла. Поднимись.

Я задержала дыхание. Взгляд, прикованный к складкам цыплячье-желтого платья, на нем остался, когда сама я медленно поднялась из реверанса.

Как жарко.

Это был его жар. Его тело. Близость, в которую я ворвалась и теперь рисковала быть сожженной заживо, окрасила щеки красным. Злая обида на жестокого графа все еще горчила на языке, но теперь к ней добавилось что-то еще – что-то запретное, мучительно-сладкое, невыносимо сильное.

Чертов запах жасмина ударил в голову. Низ живота истомно заныл, наполняясь жаром все сильнее от каждого вдоха терпкого дурмана.

– Посмотри на меня.

Хриплый шепот отдался вибрацией, которую я отчаянно желала запереть внутри и ощутить снова. Рваное дыхание поднимало стиснутую тканевым корсетом грудь, но никак не облегчало пожар, поглощающий мое нутро. После попытки глотнуть побольше воздуха, я облизала пересохшие губы и подняла на него глаза.

Дикий зверь.

Вот кто смотрел на меня. Черные глаза, подернуты дымчатой поволокой, судорожно скакали по моему лицу, будто пытались найти в нем что-то. Остановились на губах. Челюсти его были сжаты, желваки ходили под тяжестью недоступных мне дум, кадык дернулся вверх. Тяжелое дыхание дикого зверя вздымало ему грудь, когда он подался вперед.

Внутренности сжались в смятый комок и вся я приготовилась сгореть в невыносимом огне моего желания.

Пожалуйста.

Пусть дотронется до меня, пусть сделает еще шаг. Я так хочу, чтобы…

Мои губы приоткрылись ему навстречу, когда я поняла, что мир погиб.

Погиб. Остановился. Перестал существовать под тяжестью всех непрожитых нами судеб, всех упущенных шансов и возможностей. Потерянное время было готово запуститься вновь – растерзанное глупостью условностей и социальных положений, оно винило нас за то, что мы так с ним поступили. Так много потеряли. Столько времени, сил, переживаний было растрачено впустую, чтобы только сплести наши судьбы в этой точке.

В этом моменте.

Когда я могу поймать его дыхание губами, и умираю от желания поддаться жгучему искушению. Все это так просто. И всегда было. Мы – лишь люди, что однажды поддадутся вечности и проиграют ей, отдавая сердца на растерзание времени.

Так какого черта мы ждем?..

Я закрыла глаза, готовая окунуться в вечность, но он остановился. Склонившись в дюйме от моего лица, жестокий граф замер. Недвижимый. Лишь дыхание его, опаляющее мне щеку, да едва ощутимый взмах руки, оживляли его каменное изваяние. Я распахнула глаза.

Он тут же отшатнулся от меня, унося с собой жар собственного тела. Низ живота заныл, неистово требуя тело мужчины обратно.

– Веточка. – Шепнул он.

– Ч-что?… – Едва удалось вымолвить моему пересохшему горлу.

В его пальцах мелькнула крохотная веточка, увенчанная резным изумрудным листочком.

– В твои волосах.

Он протянул ее мне. От туда, где стоял сейчас – непозволительно далеко, на расстоянии вытянутой руки и даже дальше. Я бездумно уставилась на кусок дерева, не желая возвращаться в действительность. Ветка. Ну, конечно.

Злая ухмылка, не таясь, вспыхнула на моем лице. Конечно, его внимание привлекла ветка. Разумеется. Ухмылка начала перерастать в легкий смех, который пробивался сквозь стучащую в груди боль.

– Конечно. Спасибо, господин. – Смеясь, я приняла из теплых рук веточку. Пальцы наши лишь на миг соединились, что пустило волну дрожи вверх по плечу, и я уже хотела отдернуть руку и идти упиваться своими страданиями, когда он вдруг сплел наши пальцы.

– Ах! – Испуганный выдох вырвался из груди, а вместе с ним вылилось и отчаянье. Этого не может быть, это не по-настоящему. Но нет. Тепло его гладкой ладони, в которой покоилась моя рука было настоящим. Шершавые пальцы, медленно поглаживающие тыльную сторону кисти, были настоящими. Жаркий трепет, рождающийся там, где соприкасалась наша кожа, тоже был настоящим – я чувствовала, как от соединения наших рук он бежит вверх к груди.

Это по-настоящему. Мы – по-настоящему.

– Джесс… – Прошептал он. – Какое до нелепости неподходящее имя.

– М?.. – Только и смогла что пискнуть, растворяясь в жасминовом дурмане.

– Prem manavta ka dusra naam hai.*

Низкий, грудной голос не отвечал на немой вопрос, заставший на моих губах. Он не сказал, что это означает. Его глаза, полные задумчивой скорби, упивались мною, гладили каждый дюйм лица в немом исступлении. Хотелось коснуться его щеки. Провести пальцем по уродливому шраму и покрыть его дорожкой легких поцелуев. Хотелось утопиться, наконец, в этих обсидиановых глазах, не взывая к помощи людей или богов. Хотелось просто быть. С ним.

Медленно расцепив наши пальцы, он сделал еще шаг назад, качая опущенной головой. Я прижала веточку к груди, пытаясь восстановить дыхание и взять себя в руки.

– На неделе я собираю охоту. Твое самочувствие позволит присоединиться?

– К-конечно, господин.

– Славно. Тогда ожидай распоряжений.

– Как прикажете, господин.

– Это все.

С секунду я переминалась с ноги на ногу, возвращаясь в это привычное состояние прислуги, когда тебя едва ли считают чем-то большим, чем пустое место. Это отрезвило, окатив ледяной волной пробуждения, и я, последний раз вдохнув жасминовый дурман, вылетела из залы.

Пол воскресной ночи я выписывала в дневнике имя «Генри Одерли», которое размывалось под градом моих соленых слез.

-–

*Любовь – другое имя человечества (Гаутама Будда).

____

– Я так… скоро…совсем пальцы себе сотру… – Со лба Бекки на полированный комод ручьем тек пот. Раскрасневшиеся щеки требовали либо глотка воды, либо перерыв с полчаса, чтобы размять уставшее тело и глотнуть морозного воздуха.

Какое счастье, что работы в восточном крыле не убавлялось. Пользуясь любой свободной минутой, я бежала на помощь прислуге, и драила, начищала, таскала, полировала… Все, лишь бы не видеться с жестоким графом Одерли.

Липкая ткань платья прилипла к спине, а пальцы свела дрожь. Я прижала кисть к себе, разминая ее, и переводя дыхание.

– Кто ж знал, что полировка – такое не простое дело?..

– Все, – усмехнулась Бекки, – Кроме личных горничных вдовствующих госпожей. – Ответом на этот укол была моя наигранная улыбка с ядовитым прищуром глаз. – Слухай, а чего это Абигейл я здесь ни разу не видела? Чай отлынивает?

– Да нет. В северном крыле кто-то из горничных должен же оставаться, вот она и просит. А то одних девушек из столовой оставлять нельзя, а я и не против здесь, с вами побыть.

– Ну-ну, – приосанилась Бекки. – Не против значит всю самую сложную работу на себя брать, пока она там – что вы там делаете – серебро столовое начищает?

Я усмехнулась, предполагая, что именно этим Абигейл и занята в такой час.

– Послушай, Джесс… – Бекки склонилась над разделявшим нас комодом, голос ее сделался тише. Я невольно поддалась вперед. – Что-то не нравится она мне. Чуйка у меня, знаешь?

– Чуйка?

– На да, это самое, когда гляжу на нее – прямо нехорошее чувство вот здесь закручивается. – Крепкая рука, сжимающая тряпку, прижалась к ее груди. – Глаза у ней какие-то эдакие… с хитринкой.

– Бекки… – Выдохнула я. Только драмы трех подруг мне не хватало. – С чего ты такое взяла? Абигейл выручала меня столько раз – благодаря ей я к Джеку выбиралась, да и тебя проведывала. Она меня наставляла, что к чему в северном крыле.

– Ай, и знала я, что ты так скажешь. – Махнув рукой, она выпрямилась и вернулась к полировке комода. – Вот говорила себе «не лезь, Бекки, крайней будешь», и ведь права оказалась, права! А вот поскольку я всегда права, – покрасневший от работы палец указал на меня. – Так и в этот раз не ошиблась. Ты думай как хочешь, Джесс, но говорю я тебе – на душе у меня не спокойно. Ты поосторожней с ней будь, ладно?

– Да с чего бы мне с ней осторожной быть? Зла она что ли желает мне?

– Да я почем знаю… Ведь она тут уж давно работает, и в северное крыло попала не так лихо, как ты, а работала упорно… В общем, будь осторожна Джесс, держи ухо в остро. Обещай!

– Обещаю. – С глубоким вздохом ответила я, решив не придавать значения словам подруги. Нет, в Абигейл я уверена – ну зачем ей помогать мне, если в душе обиду таит? Глупости.

– Дже-е-есс! – С другого конца комнаты прокричал голосок Люси. Выглянув из-за огромного дивана, ее головка кивнула мне в приветствии. Я тепло улыбнулась девушке, с которой мы мыли окна в самом начале моей службы. После несколько раз обедали, сидя рядом, и перекидывались жалобами по дороге в церковь. Обрадовавшись возможности покинуть свой пост полировщика, я обтерла руки о передник и подошла к девушке, сидящей на полу у пустого ведра.

– Как дела? – Тоненьким, но веселым голоском спросила она.

– Пойдет, Люси, как твои?

– Да как они могут быть, когда рождественские приемы на носу… Я уже коленей совсем разогнуть не могу. – Голубые глаза ее – озера, обратились к раскинутым на деревянном полу ногам. – Не окажешь услугу, а?

– Что такое?

– Да у меня раствор кончился. – Она кивнула в сторону пустого ведра. – А полы тереть надо. Я подумала, если вдруг тебе размяться и к кладовым прогуляться захочется… быть может…

– О, да! – Едва не подпрыгнула я. – Конечно. Конечно, Люси, я принесу.

Ее благодарность летела уже мне в спину. Туда же отправились и ее наставления о том, что она целое ведро меж кладовой и каминным залом оставила.

Радуясь своему внезапному перерыву, я оглядела коридор. Дождалась, когда двое дворецких, несущих стол с золоченными краями, исчезнут за дверьми в дальние покои, я подловила момент и сладко потянулась. Все мое тело вытянулось в струнку, сбрасывая напряжение с задеревеневших мышц.

– Ох, – вздохнула я, прогибаясь в спине. Затем размяла кисти, пальцы. – Как же хорошо…

Покачавшись на носках взад-вперед, я впитала каждый лучик наслаждения, что согрел облегчением уставшее тело. Я улыбнулась. Как не много, на самом деле, нужно для счастья.

– Да уж… – Я сдула упрямый локон со лба, направляясь в сторону каминного зала. Всего-то потянуться. А вот если бы еще и силы иметь, чтобы расследование продолжить… Было бы просто замечательно.

Стук каблуков моих мягких туфель отзвякивал от начищенных полов. Как вернусь, могу у Бекки еще про сбежавшую Лору порасспрашивать. Заодно про Тони – где он обитает и как его найти… А вот про загадочное «Анкер» она, боюсь, ничего рассказать не сможет.

Носки туфель остановились у большого медного ведра, до краев наполненного раствором. Между каминным залом и кладовой – повертев головой, я убедилась, что забираю нужную находку, и, ухватившись за ручку двумя руками, подняла ведро.

– Тяжелое! – Удивленно вздохнула я, едва не расплескав содержимое. Идти надо будет аккуратно, иначе точно половину на начищенном полу оставлю. – Ну и ладно… – Пробубнела себе под нос. – Медленнее иду – будет больше времени подумать.

И я двинулась в обратную сторону большой гостиной восточного крыла, глядя в мутные воды глубокого ведра.

Анкер. Анкер. Анкер. Что бы это могло значить?

Как жаль, что лихорадка началась прямо там, иначе я могла бы запомнить больше, чем загадочное слово, алфавит, и детские рисунки. Рисунки… Там были две неумелые рожицы. Одна улыбчивая, а вторая злая будто бы, нахмуренная такая. Анкер, Анкер, Анкер… Два ребенка, алфавит, Анкер…

Мерное плескание раствора в ведре вторило моим неторопливым шагам.

Индийские письмена, затем английские… Алфавит… Два ребенка… Английские буквы… A, B, С, D…

Впереди слышались приближающиеся шаги, но я уже поймала догадку за горло, и не собиралась ее отпускать.

– Анкер… – Прошептала я одними губами, напряженно вглядываясь в ведро. – A, B, С, D… – Если там был алфавит, и еще два ребенка… – Шаги становились громче, стремительно приближаясь. – Один из Англии, второй – из Индии… – Я ощутила тяжелый запах сандала и услышала знакомые щелчки пальцами. – Один мог учить своего друга английской речи, а второй – индийской. Если граф Одерли – это одна детская рожица, что писала английский алфавит, то второй ребенок, что учил чужую речь – это… – Я замерла, чувствуя на себе взгляд приближающегося мужчины.

Анкер.

– Господин Эртон.

Я присела перед Ричардом, лучшим другом Генри Одерли, в неуклюжем поклоне, из-за чего раствор из ведра расплескался, заливая мою юбку и левую лодыжку.

– Джесс! – Весело присвистнул Ричард, тут же меняясь в лице. – Что здесь проис…

Проследив за его глазами, я окинула взглядом образовавшуюся лужицу раствора.

Раствора, что с гулким шипением прямо на глазах разъедал подол моего платья, вместе с кожей на левой ноге.

Глава 28

Ядовитое шипение наполнило воздух запахом истлевшей ткани и плоти. Я отшатнулась от места, на котором стояла, выронив ведро. Оно с грохотом рухнуло, расплескав содержимое на пол, деревянные половицы в миг впитали литры ядовитой жидкости. Потемнели.

– Что за черт?! – Воскликнул Ричард, не веря своим глазам. Едва ли уничтоженный пол беспокоил его – нет, обескураженный взгляд был прикован к пятну на моей ноге. Кажется, только теперь я начала чувствовать.

– Ах…

Боль.

Острая, как лезвие ножа, и яркая, как пламя тысячи свечей.

Я увидела ее прежде, чем почувствовала. Участок лодыжки, на котором теперь алело багровое пятно голой плоти, а вокруг шипела пена. И только это зрелище, но не боль, ослепила меня ужасом.

– Что это за отрава?! – Воскликнул он, обескураженный и растерянный. Его друг сказал бы совсем по-другому. Глаза его бы сузились, а не распахнулись, а вместо восклицаний сыпались бы хриплые приказы. Но Ричард Эртон совсем не был похож на графа Одерли – нет.

Он был лишен горделивой спеси и прямой осанки, глаза его всегда были теплы и приветливы, а с прислугой он держался чуть ли не как с равными. Поэтому я полагала что титул его низок и не почетен, вроде барона.

– Я не… это не я…

Чудовищная сцена поплыла перед глазами, и я закашлялась от едкого запаха. По побледневшим щекам крупными бусинами скатывались слезы. Ногу будто бы прижигали раскаленным оловом, но я не могла отнять его. Боль не прекращалась, а только вспыхивала свежим буйством от каждого прикосновения воздуха.

– Джесс. – Ричард оказался рядом, подхватив меня под плечо. Аромат сандала был гораздо приятнее вони прожженной древесины.

– Идти можешь?

– Да.

– Отлично. Отведу тебя к Генри.

– Нет! – Воскликнула я в сердцах. – Нет, пожалуйста, только не к нему.

– От чего?

– Зачем… беспокоить… помогите до кухни добраться, там подруга, она поможет.

Не было там подруги. Но в восточное крыло, на глаза ко всем служащим поместья идти я не собиралась.

– Подруга? Тебе обработать рану нужно и перевязать, думаешь, справится? – Вопрос был явно ироничный, потому что Ричард повел меня в сторону северного крыла. Я запротестовала по мере своих сил, непозволительно близко прижимаясь к телу господина.

В кармане расшитого сюртука что-то зашуршало.

Бумаги?

Идея ослепила сознание, заглушая боль. Я подняла взгляд на мужчину.

– Господин, пожалуйста. – Я уперлась каблучком здоровой ноги в пол, пытаясь его остановить. – Не надо!

– Да что с тобой такое? Укусит он, или что?

– Нет, вы не… я ведь совсем недавно оправилась, а теперь опять? Не хочу, чтобы знал, господин Эртон, пожалуйста, не докладывайте. Это ж позор какой! Что я за прислуга такая, что болеет чаще, чем служит? Что подумает обо мне?

-м Что стала жертвой обстоятельств, что еще должен думать? Я ведь своими глазами все видел!

Мы оба обернулись к злосчастному ведру, из которого давно вытекли последние ядовитые капли.

– Жертва обстоятельств… – Пробормотала я, украдкой смахнув слезы. – Щелочь…

– Щелочь?

– В ведре была щелочь. – Пульсирующая боль в ноге начала подниматься к икре. – Мы добавляем в растворы, так чище становится. Но немного, обычно несколько ложек, а здесь… – Взгляд мой опустился к разъеденным краям платья. – Должно быть, кто-то ошибся.

Люси?..

Я резко тряхнула головой, отгоняя эту мысль. Не может такого быть. Я ей ничего не сделала. Это ошибка. Она ошиблась.

– Ничего себе, ошибка, да она тебе чуть ноги не стоила! А если бы вся облилась? Сверху донизу, головы не считая? Что тогда?

– Тогда, полагаю, только голова моя и уговаривала бы вас не тащить обугленное тело к его светлости. – Я зажмурилась от того, каким неудачным получился следующий шаг, пронзивший ногу болью.

– Тише, Джесс. – Замедлился он. – И как тебя на шутки хватает?

– А что делать? – Сглотнула подступающие слезы. – Жизнь горькая, только юмором подсластить и можно.

Легкий смешок содрогнул его тело, служащее мне опорой.

– Понимаю, почему Генри в тебе души не чает.

Я бы улыбнулась такой несусветной глупости, если бы лицо не искажала гримаса боли.

Благодаря убедительным уговорам – или же заунывным мольбам? – он согласился отвести меня на кухню, но обязался доложить графу о случившемся. Чтобы знал, что мне может понадобиться время на восстановление.

– Точно справишься? – Участливо сказал он, снимая с плеча мою руку.

-Конечно. – Кивнула я. – Господин Эртон… Благодарю вас. Вы поступили как джентльмен и я не забуду вашей доброты. Спасибо. Я у вас в долгу.

– «Кто принял благодеяние с благодарностью, тот уплатил уже первый взнос за него». Поправляйся, Джесс.

С этими словами и доброй улыбкой на лице он ушел, оставляя меня наедине с мыслями о благодарности и долге.

И бумагой, украденной из его сюртука, в руке.

***

– Иногда мне думается, что ты проклята.

В танцующих бликах редких свечей, кудри Джека становились шоколадными. Сидя у моих ног в одной из еще закрытых зал восточного крыла, он менял мне повязку на ноге. Заколоченные окна совсем не пускали вечерние лучи, потому мы расположились в мягком полу-мраке свечей, что принесли с собой. Их было достаточно, чтобы осветить накрытую чехлами мебель, пыльный ковер, на котором мы сидели, и ожог на ноге.

– Почему?

Мягкие пальцы касались лодыжки со всем трепетом, боясь допустить неосторожное движение.

– Потому что с тобой не в первый раз такое приключается. – Бинт опустился на ковер. – Помнишь? Ты рассказывала, как чуть не рухнула со стремянки, как пострадали после стирки руки, потом ты заболела, а теперь это…

– Глупости. Это просто совпадения, продиктованные моей неосторожностью. – Даже если и случилось со мной проклятье, то звали его Питер Нордфолк. А учитывая как много я смогла узнать о жестоком графе и до сих пор сохранить жизнь, я не проклята, а благословенна.

Конюх покачал головой, глядя на рану.

– Жить буду?

– Будешь, разъело лишь верхний слой кожи, через пару дней уже будешь порхать как бабочка. Но Джесс, возможно, останется след.

Я пожала плечами.

– Ну и что. Пускай будет мне напоминанием не таскать тяжелые ведра и никогда не добавлять больше полутора ложек щелочки в раствор. – Выдавила улыбку я. Возможный шрам меня не волновал так, как волновали прикосновения Джека.

Его большая ладонь легла на лодыжку и приложила к ране смоченный в лекарстве бинт. Раскаленные иголочки закололись под кожей, но это не сравнить с той болью, которую я ощутила днем. И все же, я сквозь зубы втянула в себя воздух.

– Прости! Больно?

– Нет, нет, все в порядке. Бывало и больнее. – Улыбнулась я. Так непривычно было видеть его у себя в ногах.

– Да? Когда это?

– Ты думаешь, я никогда с лошадей не падала?

– А падала?

– Конечно. – Усмехнулась я, готовая поделиться с другом приятным воспоминанием. Быть может, это интимная обстановке слабо-освещенной, заброшенной залы, или наша фривольная поза, располагали к близости? – Когда бывшая госпожа только усадила меня на лошадь, я не проехала из десяти шагов, как та меня сбросила.

– Не может быть! – Медовые глаза распахнулись удивлением. – У господ лошади должны объезжими быть, покладистыми. Да что за конюх там у вас служил?

Я опустила глаза, не тая улыбки. В моей истории на лошадь меня сажала госпожа, но на самом деле то был мой отец.

– А вот, представь себе. Упала на бок, а затем ребра болели ух как! С неделю ходить и вздыхать было больно.

– Уж я-то знаю, – хмыкнул он. – Сколько раз меня скидывали – не счесть. Был один жеребец, Дьябло, вот он до самой старости едва кого к себе подпускал. Ну а я, как пришел, молодой был, кровь кипела. Дай думаю, объезжу, пускай все знают, что мне по силам.

– Объездил?

Хитрая искорка вспыхнула в шоколадных глазах, что он поднял на меня.

– Конечно. – Он наклонил голову к самой моей лодыжке, чтобы откусить край бинта. Так близко, что горячее дыхание обожгло кожу и заставило содрогнуться всем телом. Темные кудри блеснули в огоньках свечей.

– И как ты это сделал?… – Он медленно отстранился, не убирая ладони с моей ноги.

– А вот это уже секрет. Знай только, что под натиском любой зверь и человек ручным становится. А будет то натиск доброго слова или кнута… это каждый выбирает по себе.

Голос его сделался тихим, почти заговорщицким шепотом. Глаза неотрывно смотрели на меня, медленно наполняясь серьезностью. Под этим взглядом тягучая тишина между нами ощущалась острее, она была духотой в легких и жаром в ноге, там, где его кожа соприкасалась с моей.

Что-то опасливо заклокотало внутри, раненой птицей забилось в солнечном сплетении. Я почувствовала себя лгуньей. Грязной и омерзительно-безнравственной лгуньей, что ради забавы дарит юношам ложную надежду. Тщеславной и распутной девкой.

Но я вовсе не такая!

Я не хочу играть с ним в кошки-мышки и обещать внимание, которого не могу дать.

А он знает об этом?…

Я немедленно набрала в грудь воздуха и расхрабрилась.

– Джек, послушай…

Скрипучая дверь резко распахнулась, прервав мою не начавшуюся исповедь. Мы с Джеком синхронно повернулись в дверной проем – туда, где со свечой в руке стоял жестокий граф Одерли.

Мягкое свечение озаряло его суровое лицо контрастными тенями. Глаза-ониксы глядели внутрь меня с каким-то новым, неясным выражением, а губы были поджаты в тонкую полоску. Рука сжимала подсвечник так крепко, что костяшки его длинных пальцев побелели.

– Господин. – В один голос сказали мы с Джеком, подскакивая на ноги. К счастью, мое новое ранение не мешало движению, и я отшатнулась от конюха, стыдясь Бог знает чего.

– Оставь нас. – Отрезал он, не глядя на юношу, но тот сразу понял, что холодные слова брошены в него. Одними губами он произнес «поправляйся» и вышел прочь, оставляя меня наедине с моим кошмаром.

– Как нога? – Сухо спросил Генри.

– Благодарю, господин, все обошлось. Я могу беспрепятственно нести службу.

– Почему не пришла ко мне, когда это произошло?

– Я… – Мои пальцы невольно начали сжимать передник, пока ум пытался придумать ответ. Не хотелось говорить правду, но и не это самое важное. Самое важное, чтобы пропажу бумаг из кармана Ричарда никак не связали с моим недоразумением и двумя листками, надежно припрятанными в корсете платья.

– Молчишь. – Он опустил голову, криво улыбнувшись. – Ясно, отчего из покоев в ночи сбежала, и сейчас не обратилась.

Что?..

– Значит, всю правду доложили. О тебе и конюхе.

Он сделал шаг в комнату, ближе ко мне, а я попятилась от него испуганной мышкой.

– Простите, господин, о чем вы?

– Знаешь, о чем. На конюшню к нему ходишь. – Еще один шаг ко мне.

Сердце упало ниц, не сделав и удара. Откуда он знает?! Глаза мои торопливо забегали по суровому лицу, ища в нем хоть проблеск сочувствия.

– Это не так! Вернее…

– Врешь. – Спокойно сказал он, подходя все ближе. – Знаю, что ходила. Знаю, что на Лалит сидела, что мазь ему носила.

Поясница уперлась в жесткий подоконник. Отступать дальше было некуда. Мороз пробежал по задней стороне шее, вверх к затылку. Я попыталась сглотнуть панику, что поднималась комом к горлу, пыталась заткнуть орущие наперебой мысли, пыталась хотя бы вздохнуть или вернуть власть над дрожащими пальцами.

Ему докладывают. Фортуна, ему все докладывают!

Меня затрясло. Разрастающийся страх стал больше, чем грудная клетка, он протянул щупальца в голову и в живот, и, в конце концов, стал больше всего тела, вылившись в нервную дрожь.

Что еще знает? Что подслушиваю? Украла книгу? Церковь? Мистер Холт? Господи, мистер Холт!

Неумелый вздох слетел с губ.

Угольные глаза прожигали во мне дыру, наслаждаясь каждой секундой моего отчаяния. Он упивался им. Торжествовал. Смакуя каждую черточку моего напуганного лица, он все приближался и приближался, пока жар свечи в его руках не достиг моей груди.

– Дрожишь. От чего же?

Я не могла ответить. Мысли мои неслись вверх на чердак, хватали деньги и дневник, и пускались бегом из поместья. Через лес. Как Лора.

– Если от страха, то бояться нечего. Не накажу. И его не трону, если таково твое желание.

– Что?.. – Тихо, почти бесшумно выдохнула я. – Господин… – Я так устала. – О чем вы говорите?

– О конюхе.

– Зачем же его наказывать? Он н-ничего не сделал, а когда на лошадь меня усадил, то…

– Знаю. Я не об этом.

Слова эти исказили болью его лицо. Я быстро заморгала, ничего не понимая.

– Господин… – Как же я устала от этого. – Простите, я ничего не понимаю. Если Джек что-то сделал не так, уверена, он это не со злого умысла, а лишь по н-незнанию…

– Зачем ты так, Джесс? – Он перешел на горячий шепот, который касался моей кожи.

– Зачем что?

– Дурочку разыгрываешь? Не понимаешь, о чем спрашиваю? – Он наклонился ближе, а моя поясница все теснее вжалась в деревянный подоконник. Фортуна, помоги.

– Господин, простите, но нет. Вы правду сказали – ходила к нему, и мазь носила, когда он наказан был, но это…

Искорка здравомыслия замерцала сквозь плотный туман страха. Крохотным огонечком она родилась где-то на задворках сознания, становясь все ярче и ближе.

– Подождите, вы… Вы не об этом спрашиваете, а об?…

ФОРТУНА, ОН ЧТО, РЕВНУЕТ МЕНЯ?!

– О, Господи! – Не выдержав напряжения, я прижала руку ко рту. В голове уже рисовались картины, как сбегаю из Дарктон Холла, как за мной пускаются трое смуглолицых убийц, а жестокий граф Одерли тянет за мной свои длинные пальцы. Которые, в конце концов, сжимаются у меня на шее. А он к Джеку ревнует!

Тяжесть тысячи жизней свалилась с моих плеч и задышалось сразу же так легко. Так свободно. Вновь открыв ясное лицо графу, я более не таила леденящего страха. Он смотрел с непониманием, насторожено.

– Господин. – Я пыталась поймать хоть одну разумную мысль, которая подсказала бы, как говорить с толком, как в дурочках не остаться. Но они молчали, и лишь жаркое волнение трепетало в груди . – Приходилось ли вам быть вхожим в совершенно новую группу незнакомцев?

Мой вопрос, или смелость, с каким он был задан, застали его врасплох. Он чуть наклонил голову, с интересом вглядываясь в мое лицо.

– Приходилось.

– Тогда вы знаете, как ценно внимание любого, кто может помочь освоиться. Для меня такими людьми стал Джек и… еще две девушки из горничных. Общий труд и быт сближают, а мое умение ездить верхом стало еще одной общей темой. Мы с Джеком дружны, ваша светлость, и только. Как добрые соседи. Слуги. Друзья.

С несколько секунд он внимательно рассматривал меня, будто выискивая улики, указывающие на ложь. Но их не было – я сказала чистую правду и упрекнуть было не в чем.

Его челюсть расслабилась. Морщинка меж бровей перестала отбрасывать такую контрастную тень, а взгляд стал мягче. Он стал вольно блуждать по моему лицу, то и дело останавливаясь на губах.

После короткого вдоха Генри приоткрыл рот, чтобы сказать что-то, но сумел поймать слова на кончике языке, и не дал им вырваться наружу. Вместо этого он осторожно протянул ко мне руку, коснулся рыжего локона, спадающего на лоб.

– Можно?

Я робко кивнула, ощущая, как горячо становится внизу живота. Его палец, едва касаясь лба, заправил локон под край чепца. Легкие отказывались сделать вдох, боясь разрушить момент мучительной агонии. Мучительной, но такой сладкой. Желание приблизиться, стало таким нестерпимым и большим, что я едва могла контролировать порывы тела.

Зачем же он так со мной? Сам – гранитный, ни души ни сердца, но я ведь не такая. Под каждым движением твои трепещу, жестокий граф, зачем же ты меня мучаешь?..

Заправив прядь, его палец продолжил путь по самому краю чепца, затем соскользнул с него к моему уху, нижнему углу челюсти… Двумя пальцами он подхватил мой подбородок, поднимая лицо вверх. Заставляя встретиться с ним глазами.

– Джесс… – Отчаянно. Горько. С болью в каждом звуке.

Он смотрел так, будто во мне – рукописная истина всех миров, а он – слепец, что не может ее прочесть. Шероховатые пальцы замерли. Генри нагнулся к самому уху, обдавая меня жаром собственного тела и ароматом жасмина. Мои глаза закрылись, губы же наоборот, распахнулись в попытке поймать каждый его вздох. Я вся дрожала, упираясь ладонями в подоконник, пытаясь сохранить хрупкое равновесие души и тела. Тщетно.

– Впредь будь осторожна. – Прошептал. – Негоже обжигаться самой, кода так легко воспламеняешь других.

Резко отстранившись, он вышел из комнаты, оставив меня стоять на дрожащих ногах. Взволнованную. Растерянную. Цепляющуюся за подоконник и за последние остатки здравомыслия.

Глава 29

Пора прекращать думать об этих глупостях.

Мороз щипал мои щеки под звонкий хруст снега под ногами. Погода стояла ясная, но не такая морозная, как с неделю назад, а потому в новой накидке мне было даже слишком тепло.

Только глаза эти чертовы все мысли и занимают, а должна ведь совсем о другом думать. О Лоре, о его ранениях, о таинственном портрете, о бумагах, что удалось украсть, и Ричарде, чье настоящее имя, я полагаю, Анкер.

И что мне это дает?… Не знаю. Но Ричард хорошо относится к прислуге, приветлив и разговорчив, можно попытаться выспросить его насчет портрета. Или насчет дел Генри в Индии… Вряд ли он так сразу расскажет, почему жестокий граф пропал на два года, но стоит начать втираться к нему в доверие. А сегодня для этого – самый лучший день.

Охота.

Приближаясь к конюшням, я увидела двух дворецких, что уже ожидали своего господина у массивных жеребцов. Джек же стоял чуть поодаль, держа поводья двух лошадей – красавицы Лалит и небольшого, черного, словно ночь, скакуна. Рот приоткрылся восторженным выдохом, я даже ускорила шаг, чтобы поскорее рассмотреть его ближе.

– Джек. – Тепло улыбнулась я, – Ты выбрал мне самого красивого жеребца, верно?

Не только я не могла оторвать от него глаз – оба дворецких его светлости то и дело бросали на лошадь заинтригованные взгляды. А вот Джек неотрывно глядел на меня, удивляясь непривычному внешнему виду – над простым платьем горничной на мне была новая накидка, коса рыжих кудрей покоилась на груди, а голову покрывал изумрудный капюшон. Он никогда не видел меня такой.

– Хотелось бы порадовать тебя, Джесс, – Пробормотал конюх, сбросив с себя оцепенение. – Но седлать жеребца приказал господин. Сам заходил вчера, выбирал, на ком поедешь. Решил, что на Громе безопаснее всего будет.

Я не могла сдержать улыбку. Что-то теплое укрывало внутренности от мысли, что он сам выбирал для меня лошадь. Ладонь замерла над носом жеребца, из ноздрей которого валил горячий пар.

– Гром, значит? – Конь недовольно фыркнул. – Какое у тебя грозное имя! А под характер подходит?

– Совсем нет, он – трусишка. – Улыбнулся Джек, похлопав коня по боку. – Зато небольшой, под твой рост сгодится, да и покладистый. Слушаться будет.

Я дала коню обнюхать свою руку, после чего погладила его по бархатному носу. Черные глаза из-под густых ресниц изучали меня с интересом. На хозяина похож. Жаль, что он не покладистый и никого не слушается.

– Готова ехать? – Участливо спросил Джек.

– Конечно, готова. Еще до рассвета поднялась, чтобы собрать все необходимое, чую, все воскресенье после церкви буду отсыпаться!

– И что наказали брать?

– Ну, как же… – Я кивнула на коней дворецких, что несли на себе по два мешка. – Патронаш и патроны, ножи, веревку, гору тряпок, бинтов и платков, пузырек спирта, несколько фляг с водой и вином, манки, запасные перчатки для господина… – Я помахала собственной небольшой ношей. – Мне, благо, немного досталось. Все для оружия у дворецких, они заряжать будут.

– Ну, удачи им. Слыхал, народу сегодня будет много.

– Вовсе нет. – Сказала я, опустив глаза. Крохотные пуговки на перчатках никак не поддавались моим огрубевшим пальцам. – Леди Солбсерри с мужем, лорд Бэлл с дочерью, ну и господин Эртон, разумеется. – Застегнув, наконец, перчатки, я без промедления схватилась за поводья Грома.

– Ну что, дружок, прокатимся?

Ответом мне было не самое приветливое фырчание, но Джек поспешил подбодрить и меня и коня:

– Конечно, он давно ждет. Давай, помогу. – Он сделал шаг ко мне, протягивая руки.

– Да я и сама могу… – Засмущалась я.

– А как же нога? Не болит?

– Совсем нет. Благо, рана затянулась быстро, но я все еще смазываю средством, которое господин дал.

На следующий день после моей неуклюжей трагедии, Генри приказал мазать ногу каждый вечер каким-то средством, которое привез из города. Состав его мне был неведом, но работало оно как надо.

– И все равно позволь помочь, раз давно в седле не держалась.

Смущенно улыбнувшись конюху, я сделала шаг на встречу, вставила ногу в стремя и ощутила как две крепких руки сомкнулись на талии. Он поднял меня так легко, будто я вовсе ничего не весила. Перекинув ногу через широкую спину Грома, я устроилась поудобнее и взялась за поводья.

Сердце пустилось галопом, предвосхищая резвую езду. Я любила кататься на лошадях. Охота никогда не была мне интересна в спортивном смысле, но я находила ее полезной и даже развлекательной, если рядом была сестра, с которой можно обсудить наряды всех охотящихся дам. Пусть сегодня сестры рядом не было, я с восторгом предвкушала морозный ветер в волосах, перекатывающиеся мышцы несущегося коня под моим телом, скорость и сладкий лесной воздух. А про наряды сама с собой посплетничаю.

Стоило мне усмехнуться этой мысли и поднять взгляд, как я он врезался в высокую фигуру графа Одерли. Совсем близко. Проклятье, нельзя так задумываться, я ведь даже скрипа снега не услышала! Нужно быть внимательнее! А вдруг он увидел, как Джек меня подсаживает?…

Господин, приблизившись к Грому, на миг остановился. Глаза его застыли на мне лишь на короткую секунду, после чего он ответил на мое приветствие коротким кивком, и, отведя взгляд, принял у Джека хлыст.

Что я опять сделала не так?

Я поежилась в седле, пока граф приветствовал Лалит на незнакомом мне языке. Легко взобравшись на лошадь, он надел перчатки и взял поводья.

Я не буду разглядывать его.

Пусть он и восседает на роскошной лошади, в ридинготе и ботфортах, пусть его черные волосы и не скрыты цилиндром, сверкая синевой на морозном солнце, и пусть его руки и облачились в замшевые перчатки, целующие пальцы…

Он мимолетно посмотрел на меня. Лишь на миг бросил хмурый взгляд, после чего вновь уткнулся в поводья. Эта вспышка привела меня в чувство и я тут же отвернулась.

Я же хотела не рассматривать его! Соберись, Луиза, нечего пялиться! У нас много дел!

Будто услышав мои мысли, граф направил лошадь к парадному входу в поместье, где нас уже ждал Ричард. Улыбчивый и в приподнятом настроении, как и всегда. Чуть позже присоединились и лорд Бэлл с дочерью Викторией, а самой последней появилась Аделаида Солсберри с мужем и двумя гончими псами.

За всю четверть часа, что мы ожидали гостей, Генри ни разу на меня не взглянул.

Вот и хорошо. Отвлекаться будет не на что.

Я отчаянно искала плюсы в равнодушии своего господина, но в темечко так и стучалось воспоминание о вечере в заброшенной зале. Прошло уже несколько дней, а он не только ни разу не вспомнил о мучительной сцене, но и, кажется, старался вовсе на меня не глядеть.

Убедившись, что все готовы, жестокий граф направил лошадей в лес.

Да начнется охота.

***

– А как же пример Гастингса? – Морозный пар вырывался из-под белоснежных усов лорда Бэлла. – Когда его приставили к власти в Бенгалии, все ладно пошло, успешно реформировал. Если таких людей, да в каждую землю…

Тучная фигура пожилого мужчины была слишком далеко от меня, чтобы слышать, о чем они говорят. Дела индийских колоний – это ясно, и что Уоррена Гастингса корона губернатором сделала, тоже слышала от посетителей гостевого дома. Кажется, все его работой были довольны, мол, товары хлынули в империю рекой. В том числе и ткани.

Как бы мне не удавалось навострить слух, дальше разобрать беседу джентльменов не удавалось. Господин и лорд Бэлл с дочерью шли впереди, за ними следовали собаки, Ричард с Аделаидой и ее престарелым мужем, а замыкали скромную процессию мы – слуги. Взгляд мой по-очереди проскользил по каждой фигуре, останавливаясь на златокудрой Аделаиде.

Красавица, облаченная в бархатный сюртук, горделиво восседала на белоснежной лошади. Голову венчала аккуратная шляпка, изящные руки обтянуты в замшевые перчатки. Все в ней было безупречно – породистая лошадь, идеальная осанка и величественная поза, и ее красота. Почти неземная.

Муж ее, напротив, на контрасте с красавицей-женой выглядел жалко. Тучный старик с пышными усами был облачен в лоснящийся блеском костюм, который выдавал в нем желание молодиться. Это не помогало – щегольской наряд лишь больше подчеркивал тучность расплывшейся фигуры и глубокие морщины, исполосовавшие дряхлое лицо.

И как она согласилась выйти за него?…

Должно быть, сердце ее было разбито в тот день. Мое точно разбилось бы тысячью осколков, знай я, что до конца дней предстоит ложиться в постель вот с этим. Старик зашелся громким кашлем прямо посреди своей фразы, и я, не сдержав отвращения, поморщилась.

Бедная Аделаида.

Не осталось во мне зависти к девушке – только жалость и горечь, разъедающая язык. Взгляд скакнул вперед – на миниатюрную фигурку мисс Бэлл.

Мороз поцеловал румянцем ее щеки, и я вдруг ясно увидела, как же она молода. Лет шестнадцать, не больше. Теперь понятно, почему так слепо влюблена в жестокого графа – мне было столько же, когда я сбежала из дома с первым встречным офицером. Любовь беспощадна к молодости.

Худенькая, бледненькая, с безвкусно-убранными волосами, одетая в пеструю синюю накидку, мисс Бэлл сгорбилась в попытках услышать беседу отца с будущим мужем.

Ну вот, теперь и ее мне жаль. А я ведь хотела ненавидеть их обеих.

Одна – видная красавица, живущая с дряхлым стариком, что вот-вот выкашляет легкие. Вторая обещана жестокому убийце под залог совместного предприятия, хотя сама ему и даром не сдалась.

Быть может, не так уж и плохо сложилась моя судьба?

Злая усмешка вышла такой громкой, что привлекла внимание не только служанок госпожей и дворецких, но и Ричарда, что следовал прямо передо мной. Он вдруг замедлился, предлагая мне поравняться с ним. Гром был не особо рад ускориться, но все же послушался меня.

– Хорошо держишься в седле. Охотилась раньше? – Улыбаясь, спросил Ричард.

Это мой шанс.

– Да, бывшая госпожа брала меня на охоту.

– Нравилось?

– Когда как. – Пожала плечами я. – Скакать на лошади мне нравится больше, чем лицезреть тушу подстреленного оленя.

Смешок господина Эртона привлек внимание и Аделаиды, что вела кобылу по правую руку от него, и графа Одерли, что теперь был прямо передо мной. Под его пронзительным взглядом я поежилась.

Не время краснеть. Время действовать.

– Мне больно смотреть на умирающих тварей божьих. Они ведь, так же, как и мы, из плоти и крови, удивительные создания. Господин… Позволите спросить?

– Смотря что, Джесс. – Глаза его хитро блеснули. Негодник!

– Хотела спросить… – Я старательно искала нужные слова, которые убедят его в моем смущении. – Господин рассказывал о слонах, что в Индии считаются животными правителей. Он сказал, что они ходят совсем бесшумно. Это правда так?

К моему удивлению, Ричард расхохотался. Громко. Запрокинув голову, во весь голос, не таясь и не заботясь о манерах. Смех его разлетелся звоном по редкому пролеску, что сразу же привлекло к нам внимание всех присутствующих.

– Прости, Джесс, но ты выглядишь такой удивленной. «Это правда так?» – Негодяй спародировал меня, после чего разразился новым приступом смеха. Друг твой тоже самое сказал – недовольно подумала я. Чувствуется, что вы давно знакомы.

– Правда, Джесс. Да и чего бы Генри врать? Ходят, и бесшумно.

– А вы когда-нибудь их видели?

– Слонов? – Не понял Ричард. – Конечно, я сам из Индии.

Понадобилось все мое актерское мастерство, чтобы изобразить удивление на лице.

– О! – Я даже округлила ротик в подтверждение.

– Не надо удивления, этого не увидит только слепой. – Усмехнулся он.

– Но вы… так хорошо говорите по-английски. – Растерялась я, не желая выдавать причину своей догадки в бронзовом цвете его кожи.

– Я давно живу здесь, пришлось выучить.

– И как вам Англия?

Ричард неуверенно пожал плечами, взгляд его вдруг стал серьезнее.

– Как и везде, Джесс, есть свои преимущества и недостатки. С уверенностью могу сказать одно – пропасть между нашими культурами не дает мне оценить вашу страну… беспристрастно.

Он умолк, сосредоточенно глядя вдаль. Нужно продолжать.

– Господин… позволите еще вопрос?

– Конечно. И хватит спрашивать позволения. – Точно как Генри.

– Лошадь его светлости зовут Лалит, это очень необычное имя. Оно индийское?

– Да. – Он мгновенно переменился в лице, расплываясь в широкой улыбке. Теплый взгляд его спустился с непроглядного леса на голову коня. – Женское индийское имя, довольно распространенное. Тебе нравится?

– Да. – Охотно кивнула я. – Очень красивое, хоть и для моего слуха необычное. Ласковое такое… Наши имена другие.

– Почему же, среди ваших имен тоже много красивых. Элизабет, Джейн, Виктория…

– Ричард. – Рискнула я, переводя на него взгляд. Давай, расскажи мне.

– Верно, красивое. – Улыбка его перекинулась на один уголок, превратившись в хитрый оскал. – Это имя я получил, когда переехал сюда, но мое настоящее имя другое.

Есть!

– Господин, позволите спросить, какое?

– Спросить не позволю. – С напускной серьезностью сказал он. – Но позволю угадать.

Мои брови поднялись в немом удивлении.

– Как же я угадаю имя, если ни одного не знаю? – Анкер! Анкер! Это Анкер!

– А ты попробуй. – Подмигнул он. – Означает «правитель». Знаю, знаю, мне не подходит вовсе, но тоже красивое.

Притворно ломая голову несколько секунд, я все же ответила ему умоляющим взглядом.

– Не знаю, господин. Сдаюсь!

– Все, не угадала, значит, теперь должна будешь. – Я рассмеялась, забывая и о своем плане, и о том, что Ричард принижает себя, говоря со мной. Умеет же он заболтать…

– Что же с меня взять, господин?

– Готовить умеешь? – Вопрос поставил меня в тупик.

– Кухаркой не служила, но что-то да смогу придумать.

– Есть коронное блюдо?

Я прищурилась, начиная понимать, к чему он клонит.

– Лимонные пирожные. Песочные.

– Надеюсь, выглядят они также вкусно, как и звучат. – Расплылся в улыбке он. – Тогда с тебя – лимонные пирожные, с меня – имя.

Ну же, говори! Волнение закололо в пальцах, от чего они сжали поводья крепче.

– Меня зовут Радж.

Плечи моментально поникли, лишившись напряжения. Вместе с ним куда-то в ноги упало и сердце, и надежда разбилась под звонкими копытами Грома.

– Радж? – Тихо повторила я. Не Анкер?

– Да. – Уже не так улыбчиво ответил он. – Что, такое уж неблагозвучное?

Я постаралась придать лицу безмятежное выражение, осознав, что совсем забыла скрыть свое разочарование. Я ошиблась.

– Нет нет, что вы, очень красивое. Просто такое… непривычное. Никогда не слышала.

Кто же тогда такой Анкер? Быть может, это не имя вовсе?

– Все это твои любезности. Вижу, что не понравилось.

– Что вы, господин, что вы! Очень красивое, правда! И вам подходит. – Это правда. «Радж» сидел на нем гораздо лучше, чем «Ричард». Роднее. – А какие еще интересные есть имена? Мужские? – Последняя попытка.

– Много. И все будут для тебя не обычными – Сказал он. – Наван, Манджу, Анудж, Вимал, Анкер, Девдас…

Пальцы со всей силы вцепились в поводья, а ноги сжались вкруг теплого тела коня. Гром, ощутив напряжение, вдруг остановился на месте и недовольно фыркнул.

– Тише, тише, Гром… – Я попыталась расслабиться, возвращая себе невозмутимую личину. – Поехали, все хорошо.

Ничего не хорошо. Я ошиблась. Графа обучал индийскому языку кто-то другой. Да и как я могла подумать, что это Ричард?! Рожица в сарае была злой, а он вон какой улыбчивый, все ему нипочем!

Поблагодарив господина Эртона за беседу, я вернулась в ряд слуг, и всю оставшуюся дорогу до первой дичи провела, безбожно себя коря.

Стало быть, этот след ведет в никуда. Мало ли у него было учителей? Отец занимался колониями, наверняка и сам язык знал и сына к будущему готовил, учителей нанял. Одного из них, должно быть, и звали Анкером. А я напридумывала… Глупая, глупая Луиза.

Глубокий вдох помог успокоить непрекращающийся поток самобичевания.

Быть может, я все усложняю?

Процессия остановилась. Воздух наполнился кряканьем манка*, который прижимал к губам жестокий граф.

Быть может Генри Одерли – просто бедовый драчун, который влипает в неприятности, от того его рубашки в крови?

А в те два года он захотел отдыха? Уехал в Индию, изучал чужую культуру, молился, налаживал торговые связи?

Шелест невидимых крыльев наполнил воздух.

Волосы графа, сосредоточенно глядящего в небо, на контрасте со снегом казались беспросветно черными. Он был невозмутим, спокоен и серьезен. Как и всегда.

Это не объясняет слуг без языка, уничтоженный портрет, сбежавшую служанку, мертвых людей по всему Хэмпширу и трех смуглых убийц, что я видела своими глазами.

Легким движением, будто делал это тысячу раз, Генри Одерли закинул мушкет на плечо и прицелился.

Ты что-то скрываешь, жестокий граф. Скрываешь, и я это отыщу.

Оглушающий выстрел порвал небо, и темнеющий на горизонте фазан камнем рухнул вниз.

-–

*Манок – маленький деревянный инструмент, имитирующий своим звучанием голоса зверей или птиц.

Глава 30

Псы бросились к добыче, в миг исчезнув в зарослях дикой травы. На шум в воздух поднялось еще несколько птиц – они нашли свою погибель под пулями Аделаиды и лорда Бэлла, который оказался довольно проворен для своего почтенного возраста.

Ощутив острое покалывание в груди, я отвернулась от сцены убийства. Ричард, чье лицо исказила гримаса отвращения, разделил мою неприязнь, и придержал лошадь, когда остальные пустились вскачь. Я тоже не спешила следовать за господами, не желая видеть убитые туши, но роскоши отказаться у меня не было – я ведь прислуга. Пришлось оставить Ричарда позади и направить Грома следом за остальными.

Конь действительно был пугливым, как и сказал Джек. Он отскакивал от каждого выстрела, нехотя перешагивал высокие коренья и пни, и всем своим видом показывал надменное негодование – мол, не для сельских пролесков меня натаскивали.

– Потерпи, малыш, осталось недолго. – Я погладила черную гриву, в очередной раз уговаривая бежать за процессией. – Мне тоже здесь не нравится. – Шепнула я ему на ухо, склонившись над бархатистой шеей. Это правда, быть прислугой на охоте – развлечение для искушенных любителей, совсем не похожее на веселые конные прогулки с сестрой. То и дело я подносила господам воду, перевязывала лапки убитым птицам, держала сумы с порохом или патронами, подносила платки или нож, которые затем возвращались ко мне окровавленными.

Мороз крепчал, заставляя кутаться в накидку и опустить капюшон до самого лба. Обе леди застегнули сюртуки до последней пуговички, джентльмены надели перчатки. Клубы пара от каждого лошадиного фырчания становились гуще, а снег под копытами скрипел громче. Жестокий граф, казалось, к холоду был равнодушен. Все, что его интересовало – это беседы с лордом Бэллом касательно будущей фабрики, которые я могла расслышать лишь краткими урывками. Название земель, фамилии инженеров, конструкции станков… Все это смешивалось со скрипучим снегом, ржанием коней и оглушающими выстрелами, лишая меня собранности и возможности связать их речи в единую картину.

Генри более не выпустил ни единой пули, предоставляя возможность гостям забрать добычу со своих угодий. Кони дворецких были увешаны фазанами, болтающимися вверх ногами по бокам. Больше всего стреляла леди Аделаида – без ропота и сомнений она выпускала из «Браун Бесс» пули одну за другой, пока те не находили несчастную птицу. Полной противоположностью ей служила мисс Бэлл, которая после первого же выстрела едва не рухнула с коня от отдачи оружия.

Бедная Виктория… Так отчаянно жаждет внимания господина, но он даже взглянуть на нее не желает.

Как и на меня.

Я тряхнула головой, отбрасывая эту мысль. Я постоянно их отбрасывала, позволяя себе предаваться фантазиям лишь перед сном, глядя в дощатый потолок чердака. Ему совершенно не с чего оказывать мне знаки внимания, особенно прилюдно, особенно в присутствии будущей невесты. Я прислуга. И даже если бы предстала пред ним в своем настоящем обличии баронессы Луизы ЛеКлер, это бы мало что изменило. Все равно я ему не по статусу. А потому каждую глупую мысль я старалась отбрасывать, не давая ей разрастись во всепоглощающее пламя. Не давая себе вольности вспоминать о его пальцах, держащих меня за подбородок.

– Последний. – Скомандовал Генри, когда в воздух поднялась испуганная птица.

Гром, кажется, тоже был напуган – он переминался с ноги на ногу, спотыкаясь о коренья, уши его дергались на любой лай собак или свист манка, и он то и дело пытался повернуть назад, игнорируя мои указания.

– Леди Солсберри, окажете честь? – Обратился Генри к подруге, предлагая ей «забрать» последнюю птицу. Она уклончиво посмотрела на своего горе-мужа.

– Mon cher, быть может, вы хотите сделать хотя бы один выстрел? – Голос ее хоть и звенел холодом, было в нем и что-то на подобии жалости. Лорд Солсберри и правда даже не пытался принять участия в стрельбище, хотя все это время был при заряженном оружии.

Польщенный вниманием молодой жены, старик будто бы очнулся. Приосанился, пригладил двумя пальцами усы, и, кряхтя, прицелился. Птица к тому моменту уже давным давно покинула горизонт, поэтому Генри вновь использовал манок, сотрясая воздух крякающим свистом.

Я приблизилась к Лорду Солсберри с флягой воды, опасаясь, что после выстрела тот вновь закашляется. Гром подо мной напрягся.

Старик закрыл один глаз, накрывая курок толстым пальцем. Дыхание его было грузным. Тяжелым.

Я отворила флягу с водой, услышав его хрипы даже сквозь шелест взлетевшей птицы.

Он сделал глубокий вдох.

Направил дуло мушкета на фазана.

Слегка придавил курок.

Зашелся удушающим кашлем.

И сделал выстрел.

Выстрел, что с упавшего мушкета пришелся прямо в снег под моим конем.

***

В следующий же миг я услышала, как черный жеребец взревел диким зверем, ощутила, как сотрясается криком его тело. На секунду мне показалось, что я потеряла равновесие и уже лечу вниз, но нет – Гром вскочил на дыбы, не прекращая свой рев, и я до судороги в руках вцепилась в рожок на седле. Сердце замерло. Голова опустела. Остался только леденящий душу страх.

Как только передние копыта дотронулись земли, конь пустился рысью вперед, не разбирая дороги, развивая немыслимую скорость. Вместе с ним и сердце мое очнулось, за считанные мгновения набирая темп. Я со всей силы сжала ногами бока скакуна, а руками обвила взмыленную шею. Ледяной ветер хлестал меня по лицу также, как колючие ветки хлестали спину. Глаза ничего не разбирали сквозь горячие слезы и ледяные порывы морозного воздуха, шум которого заглушал громогласный топот. Гром скакал так, будто от этого зависела его жизнь. Бежал от опасности. От пули, что могла его уничтожить.

Годы тяжелой службы, таскания корзин и ведер, укрепили меня, но этого было недостаточно, чтобы сопротивляться животной мощи и силе стихии. Руки дрожали, и эта дрожь бежала волнами по всему телу, что не выдерживало напряжения.

Пожалуйста!

Дорожки горячих слез обжигали замершие щеки.

Пожалуйста, я не хочу умереть вот так!

– Гром! – Хотела сказать я, но получилось лишь выплюнуть клубок пара коню в шею. – Гром, остановись! Стой я сказала!

Джейн. Любимая Джейн. Жюли. Энни. Их лица загорались вспышками перед глазами, сменяясь черными копытами на белом снегу. И его лицо. Я видела его злые беспросветные глаза, его кривую усмешку, что сминает уродливый шрам. Я видела его смеющимся. Улыбающимся. Генри. Генри. Генри! Я зажмурилась, но перед глазами все равно был он. Глядящий на меня с портрета, в полутьме заброшенный залы, под солнцем зимнего сада. Повсюду был он.

Мое проклятье.

Моя погибель.

Я не умру, так и не узнав тебя!

Собрав последние силы, что у меня были, сделав рваный вдох, я что есть мочи впилась пятками во взмыленные бока. Все тело в этот же миг обдала леденящая судорога, а Гром, с оглушающим ревом, резко затормозил.

Я увидела, как его шея выскальзывает из моих рук. Как черная грива разметается по ветру, и как все его тело, измотанное, разгоряченное, падает в белоснежный снег.

Я видела это, потому что осталась жива. Потому что не полетела вместе с ним.

С дрожащих губ едва вырывался пар. Все мое маленькое тело трясло и разрывало от бешеного сердцебиения, которое отчаянно желало пробить грудную клетку. Но оно не могло. Меня крепко держали. Так крепко, что когда я вспомнила, что нужно дышать, вздохнуть не смогла.

Какой же маленькой казалась моя ладонь на его широкой груди. Она тяжело вздымалась, пытаясь вместить в себя весь ледяной воздух зимнего леса. Жестокий граф прижимал меня к себе всем телом, пытаясь восстановить дыхание.

Сначала я почувствовала жар его тела. Потом, что он поставил подбородок мне на макушку. Затем появились и очертания Лалит, на которой я сидела боком, удерживаемая лишь крепкими руками жестокого графа Одерли.

Руками, что стянули меня с падающего Грома.

Руками, что спасли мне жизнь.

Руками, что подтянули меня крепче к его напряженному телу, пригвоздили меня к нему.

Руками, что обхватили ладонями мое лицо, заставляя смотреть в его беспросветно-черные глаза.

Я плакала. Я плакала и не могла остановиться, не в силах больше выдерживать это напряжение.

Его испуганное лицо было так близко, что наши носы соприкасались. Распахнутые черные глаза горели гневом, ужасом, отчаянием – он будто обезумел. Тепло его ладоней согревало щеки. Он держал мое лицо мертвой хваткой, будто если отпустит, я исчезну.

Генри!

Хотелось кричать. Кричать о своей боли, о бесконечной лжи, о ядовитой обиде, что отравляла каждую клеточку моего тела день ото дня. Я не могла больше выносить этого, я не годилась для этой работы. Я слабая. Я слишком слабая.

И я влюблена в тебя, жестокий граф Одерли.

Когда глаза его закрылись веером густых ресниц, я поняла, что смерти суждено найти меня сегодня. И я была рада ей отдаться – сделав свой последний вдох, я приготовилась раствориться в вечности.

И тогда его губы жадно впились в мои.

***

Дикий. Обезумевший. Злой.

Он целовал меня с остервенением одержимого, что наконец настиг свою святыню. Горячие губы вонзились в мои без трепета и сомнений – они не вопрошали. Они брали то, что и так принадлежит им.

Он пожирал меня. Раздвинув мои губы горячим языком, он не дал мне даже вздрогнуть, крепко держа лицо в своих ладонях. Он хотел насытиться. Исповедаться. Поддаться искушению, что так долго было погребено внутри под бетонной плитой морали и запретов. Но теперь оно вырвалось. Зверю внутри него не было дела до воздуха, мороза, лошадей или охоты. Ему не было дела до всего мира. Только до мира, который в эту секунду он держал в руках.

Я обмякла в его объятиях – обернулась податливой глиной, что готова принять любое обличье. Я так жаждала его. Захлебываясь терпким жасминовым вкусом, я ласкала его язык своим так, как умела. Я хотела быть съеденной им. Слиться с ним. Раствориться.

Стало так горячо. Жар волнами расходился по телу, вторя его движениям, а когда он прикусил меня за нижнюю губу, чуть оттянув ее, я едва не лишилась чувств.

Нужно дышать.

Нужно оторваться от него.

Пришлось постучать ладонями по широкой груди, чтобы он отстранился, и только тогда я полной грудью глотнула ледяного воздуха. Тогда и увидела глаза его. Полуприкрытые.

Заволоченные туманом похоти и безумия.

Глава 31

Это забвение принадлежало лишь нам двоим. Не грохотали пули, не летали птицы, даже ветер, будь он неладен, смолк на мгновение, завороженный нашим безумием. Весь мир стих и замер, желая смотреть на мучение двух искалеченных душ.

Одной – что сама себя закопала во мглу, и теперь не желала ни исповеди, ни прощения, ничего, кроме мести. И второй – чьи глаза черные становились последним, что видели безвинные пред забвением. Я даже не знаю, над кем из нас равнодушный мир насмехался больше.

По моей щеке осторожно скользнул его палец, стирая дорожки соленых слез. Грудь его вздымалась подобно тяжелым волнам, омывающим берег. Глаза горели отчаяньем.

– Прости меня. – Одними губами сказал он. На лице вспыхнула горечь вины и он, съежившись, отвел взгляд, не в силах смотреть на меня.

Впервые видела его таким. С душой на распашку – открытым мне, близким, не запертым на сотню засовов тайн и пустых условностей. Я жаждала его таким. Жаждала захлебнуться в водах бескрайней боли, которую таил он под слоем хмурого безразличия.

Поднять руку было сложно. Окаменевшее тело училось владеть собой заново, и россыпь ледяных мурашек прошлась от кончика пальца до плеча, когда я коснулась его шрама. Уродливого. Длинного. Такого неуместного и горького. Палец мой проскользил от самого его истока до конца у угла нижней челюсти.

Я хотела сказать, что он этого не заслужил. Не шрама – нет, но того, что за ним стоит. «Жестокий граф». «Хэмпшерский убийца». «Остерегайтесь дел с жестоким графом Одерли». Отвергнутый. Покинутый. Он этого не заслужил. Но вместо этого сказала лишь:

– Откуда он?

Генри прильнул к моей руке, как бездомные кошки льнут к любому проявлению случайной ласки. Сердце сжалось в комок.

– Он не мой. Не должен был быть.

Большая ладонь накрыла мою руку, прижалась теснее. Он повернул голову, осыпая холодную перчатку поцелуями, хмурясь так, будто каждый из них причинял ему физическую боль.

– Господин…

– Не господин я тебе. – Прошептал в мою ладонь, прикрыв глаза. Казалось, что смотреть на меня он совсем не в силах.

– Генри?..

Как легко вспорхнуло его имя с моих зацелованных губ. Будто всегда там и было, ожидая своего часа. Внезапно, граф глухо рассмеялся мне в руку, после чего, оставив на ней последний поцелуй, вернул себе на грудь.

– Нам о многом нужно побеседовать, Джесс. – Он все еще не смотрел на меня, направив взгляд куда-то вниз, где соприкасались наши тела.

– О вашей невесте?

Он усмехнулся и морщинка между его бровей разгладилась. Я почувствовала себя дурой.

– И о ней тоже, коль пожелаешь.

Коль пожелаю?..

Скрип снега под копытами приближающегося Грома сбил свой темп. Ритмичный хруст ломался где-то посередине, звучал не так, как должно. Черные глаза обратились к подходящей лошади, за ними проследовали и мои.

Гром хромал. Облепленное снегом тело чернело на фоне зимнего леса. Свалявшаяся грива спадала на печальные глаза, а три ноги переставлялись с тугим усилием, волоча за собой четвертую.

– Это моя вина. – Сказал Генри шумным выдохом. – Все, что здесь произошло.

– Вы не знали…

– Что чертов Солсберри решит стрелять по ногам моего коня? Не знал. Но должен был дать тебе кого-то другого, посмелее. Думал, что Гром в силу своей осторожности убережет тебя от неприятностей, а не станет их причиной.

Ты хотел позаботиться обо мне?.. Так хотелось увидеть это в нем, но он отказывался на меня смотреть.

– Вы мне жизнь спасли… Господин… – Ладонь, что покоилась на его груди, схватилась за лацкан сюртука и потянула на себя, в попытках привлечь его внимание. Украсть еще один взгляд. Ощутить его дыхание на себе или даже получить поцелуй. Но вместо этого увидела, как внутри себя он запирается на засовы, как темнеют его глаза и сжимаются губы. Он так и не посмотрел на меня.

– Спасибо. Спасибо вам.

Он лишь сухо кивнул, распрямляясь и каменея.

– Ты сможешь идти? – Спросил он чуть громче, возвращаясь в тело жестокого хэмпширского графа. Пожалуйста, побудь еще со мной.

– Могу.

– Хорошо.

Спрыгнув с лошади, он помог спуститься и мне. Взяв обоих коней под узды, Генри направил их обратно в сторону леса, благо, по разрушениям, поломанным веткам и стоптанному снегу было сразу ясно, куда идти.

Более он не проронил ни слова.

***

Все мое расследование теперь казалось таким глупым и бессмысленным. Фигура сэра Ридла теперь блекла невзрачной тенью, все его вопросы и указания растворились в хаосе моих чувств, а мотивы Генри разрывали нутро не из-за страха, а из-за желания знать, через что ему пришлось пройти.

«Он не мой. Не должен был быть.»

«Не господин я тебе.»

«Прости меня.»

Слова никак не складывались в единую цепочку, ленивым эхом отскакивая от стенок черепа. Собственной мысли не было ни одной. Ни единой догадки, ни единого предположения, ни даже искорки желания разобраться.

Я так устала.

По коридорам Дарктон Холла я шла на негнущихся ногах. Граф приказал ждать его в кабинете. Не помню, как дошла туда. Не помню и как сменила платье, умылась, убрала волосы и повязала чепец, вновь обратившись в прислугу. Все произошедшее так измотало мое бедное сердце, что оно отказывалось бояться за свое будущее или трепетать от счастья. Он целовал меня. Губы. Щеки. Пальцы. Он неравнодушен ко мне. Теперь, когда я узнала это наверняка, вместо щекочущего возбуждения удалось испытать лишь короткий укол леденящего ужаса.

Что я наделала?..

У меня была цель. Я должна была найти убийц, их руками избавиться от Питера Нордфолка, вернуть себе честное имя и вернуться домой.

Но что теперь?

Ключ в двери кабинета мягко щелкнул и та отворилась, пуская меня внутрь. Я сразу же опустилась в кресло у окна и спрятала лицо в ладонях.

Слез не было. Страха не было. С четверть часа я сидела вот так, не испытывая ровным счетом ничего, пребывая в вязком оцепенении и желая лишь одного – покоя.

Жарко.

Это была первая мысль, что пробилась сквозь густой туман забвения. Глоток морозного воздуха из распахнутого окна сразу же привел в чувство, выбрасывая мое обмякшее тело из зыбучих песков усталости.

Морозный ветер, которому я подставила свое лицо, ворвался в комнату, подхватив со стола бумаги. Они заплясали в воздухе, орошая кабинет задорным шелестом.

Я впервые здесь одна.

Эта простая мысль ударила в меня молнией. Я впервые здесь одна и могу покопаться в его столе. Странная нерешительность заколола кончики пальцев, что я сразу же сплела между собой.

Продолжаю ли я действовать по указке сэра Ридла? Или теперь у меня есть собственные интересы?

– Они есть уже давно. – Одними губами сказала я.

В прошлую встречу я не сказала мистеру Холту и половину того, что знаю. Уже тогда решила, что хочу разобраться самостоятельно.

Подхватив кружащиеся в воздухе бумаги, я уложила их на стол аккуратной стопочкой и принялась рассматривать одну за другой.

Документы на уплату пошлины для торговых судов, пересекающих Индийский океан.

Официальная бумага на индийском языке с печатью Ост-индской компании.

Письмо от мисс Бэлл.

Я облизала пересохшие губы, ощущая, как слазит с меня усталое оцепенение, уступая дорогу судорожным сомнениям.

Еще вчера я бы прочла это письмо, не задумываясь. Но теперь… могу ли я?

– Конечно, могу. – Тряхнув головой, сказала я самой себе и развернула небольшой клочок бумаги. Глаза забегали по безупречно ровным строчкам.

«Ваша Светлость, дорогой Генри…

Злая усмешка вспыхнула на моих губах. Уж могла бы и посмелее быть, определиться, как к будущему мужу обращаться.

«… Я с предвкушением жду нашей будущей встречи. Признаться честно, не так прельщает меня охотничий азарт, как возможность вновь видеть вас и познакомиться ближе с вашими землями. Отец просил поинтересоваться возможностью разместить наших лошадей в ваших стойлах после охоты для отдыха, передаю вам его вопрос…»

– На ночь напрашивается! – Едва не вскрикнула я, возмущенная. – И не стыдно ведь!

Это тебе должно быть стыдно, Луиза, не ты ведь его будущая невеста.

Я презрительно фыркнула, складывая письмо в конверт.

– И зачем мне внутренний голос, который только и делает, что читает морали?

Привычный азарт шпионажа закололся под кожей игривыми искорками, и я взяла в руки последнюю бумагу, что лежала на столе, придавленная пресс-бюваром. Размашистым почерком был выведен адрес в Бенгалии, а затем начиналось письмо, написанное рукою Генри Одерли.

«Моя серебряная луна,…»

Я опустила бумагу обратно и зажмурилась, покачав головой. Мне это привиделось. Быть может, я и вправду разучилась читать? Не сомневаясь в ошибке, я вновь поднесла письмо к глазам.

«Моя серебряная луна,

Каждый миг, проведенный вдали от вас, мое сердце обливается кровью. Я считаю секунды до момента, когда вы сможете пересечь океан и оказаться здесь, подле меня. Я делаю для этого все возможное, моя серебряная луна, вам остается лишь быть сильными, ждать, и учить язык. С этим письмом прикладываю…»

Письмо упало на стол, выскользнув из моих дрожащих пальцев. Я приоткрыла рот в попытках глотнуть воздуха, но это не помогало – я задыхалась от накрывающих меня волн отчаяния.

В коридоре послышались резвые шаги. Не господин, но и не прислуга.

Я прижала руку к груди, всеми силами стараясь не задохнуться, глаза судорожно бегали по кабинету, цепляясь за стены, книги, окна, стол и злосчастное письмо.

Это?…

Я даже не смогла закончить мысль. Шаги становились громче, как и мое желание жить, поэтому легкие с жадностью глотнули воздуха, расширяясь до самых ребер. Голова закружилась. Дрожащими руками я попыталась привести стол в порядок, скрывая следы вероломного преступления, но стоявшие в глазах слезы мешали видеть стол ясно.

Я не буду плакать.

Единственная мысль, что успела нырнуть в голову, прежде чем я отскочила от стола прямо перед появлением Ричарда.

– Джесс! Как ты? Генри увел тебя так быстро, я даже не…

– Господин. – Я присела в реверансе, сжимая кулаки от боли. – Простите, господин, но мне срочно нужно подготовить кабинет к возвращению его светлости. Простите.

Я выскользнула из кабинета, не дав ему шанса возразить, и пустилась бегом по бесконечному коридору, смахивая слезы с глаз. Немыслимая грубость по отношению господину, но мне было откровенно плевать.

Тупая боль лупила меня в грудную клетку, заставляя глотать соленые слезы. Под ее тяжестью я не могла соображать, дышать, могла только отдаваться исступленной агонии, поглотившей тело.

У него есть кто-то в Бенгалии.

Истерическая усмешка, вспыхнувшая на лице, вдруг стала вырываться гортанным смехом.

Мисс Бэлл – пустоголовая дура. А я – еще хуже. Вот почему они с красавицей Аделаидой разошлись – он нашел себе кого-то в Индии, и теперь привезет ее сюда, а помолвка с мисс Бэлл будет расторгнута, когда старик передаст капитал на строительство фабрики.

– Какая же ты дура… – Сквозь смех проговорила я, найдя опору в огромном оконном проеме. Хотелось хохотать от этой прожигающей боли, заполняя воздухом рваную дыру в сердце. – Какая же ты дура, Джесс…

Позади меня засеменили служанки, неся полные швейной утвари корзины. Увидев меня, заходящуюся смехом, опирающуюся на оконный проем, они вдруг замерли, не скрывая смущения.

Прекрасно их понимаю.

– О, со мной все в порядке. – Махнула я рукой, отлипая от своей опоры. Ладони мои кровоточили от силы, с которой я вжала в них ногти. – Так, одна шутка вспомнилась. Про Крестьянина, что хотел войти в Лондонские ворота. – Я кивнула на корзины в их руках. Все лучше, чем глядеть в перепуганные лица. – А вы это в восточное крыло несете? Шторы подшивать?

Две девушки кивнули, расслабившись. Кажется, с одной из них я намывала окна в одной из зал.

– Отлично. – Я отряхнула руки о передник, не потому что они были грязные, а потому что хотелось их чем-то занять. – Мне как раз туда и надо. Пойдем вместе?

Переглянувшись, девушки ответили утвердительно, и я присоединилась к их небольшой компании, искренне желая оказаться как можно дальше от кабинета и северного крыла жестокого графа.

Казалось, если допущу хотя бы мысль о нем, то тут же разревусь. Рассыплюсь подобно ссохшемся в камине головешкам, на такие мелкие частички, что уже не собрать будет. Уж лучше быть среди людей. Хоть с кем-то.

– Корзины-то какие тяжелые у вас, давай, помогу. – Не дожидаясь ответа, я схватилась за корзину идущей рядом молоденькой девушки. – Ты ведь Стефи, да?

– Да. – Кивнула она, смущенная моим вниманием. – А ты Джесс?

– Верно. – Я улыбнулась ей во все зубы, а сама запустила руку в корзинку.

Небольшие ножницы легки мне в ладонь, после чего направились прямиком в карман передника.

– Разве ты не в северном крыле служишь, Джесс? – Спросила вторая девушка, чуть постарше, с маленькими черными глазками.

– В северном, да только камеристка в восточное крыло направляет работать, сами ведь знаете – дел там непочатый край. Это ведь еще три залы готовить надо, а кто ж то делать будет? Никто, кроме нас, никто, кроме нас! Вот и хожу помогаю, а то что ж это, на лаврах почивать, пока другие как кони пашут? Не по мне это, подруги, не по мне…

Девушки одобрительно закивали.

– Джесс вон со мной окна натирала в голубой зале, помнишь? – Пихнула подругу в плечо Стефи. – Так что работы не боится, а то думают же…

– И что думают? – Усмехнулась я, стараясь спрятаться в разговоре от пульсирующей пустоты в груди.

– Да это… так… – Засмущалась девушка.

– Да что вы там в северном крыле как под графом ходите, потому ничего и не делаете! – Без стеснения сказала вторая. – И сама так думала, вон, до того как ты сейчас не встретилась. Ну, коли помогаешь, так то и хорошо. Пойдем, шторы нам снять поможешь. Не высокая хоть, но стремянку держать сгодишься.

– Я и не на то сгожусь. – Улыбнулась я, вызвав дружный смех девушек.

Не замолкайте. Продолжайте говорить. Я не могла оставаться наедине с зияющей раной, что засасывала в себя все мои органы. Он играл со мной. Хотел обесчестить. Как… Как Питер Нордфолк.

Я сжала ручку корзины со всей силы, когда Стефи заметила мое напряжение.

– Так, ну все, давай я. – Она перехватила тяжелую ношу на себя, а я еще раз сжала в кармане передника украденные ножницы.

Если выдастся случай выколоть обсидиановые глаза.

При воспоминании о них я поморщилась, покачала головой, и отстала от девушек, которые уже отворяли дверь очередной залы восточного крыла.

Сделав несколько глубоких вдохов, я решила, что не вернусь сегодня в кабинет, сославшись на плохое самочувствие после охоты. А вечером придумаю, как жить дальше. Так и поступлю.

Я кивнула смой себе и уже сделала шаг вслед за двумя служанками, как дверь справа от меня резко распахнулась.

Не успела я и рта раскрыть, как две крепкие руки вцепились в мое предплечье и затащили внутрь залы, а затем заперли за нами дверь.

Глава 32

Я пошатнулась, влетая в комнату. Цепкая хватка тонких рук ослабла почти сразу, а потому я едва не врезалась в начищенный комод. Перед глазами пронеслись сотни опасливых мыслей, тело напряглось – я была готова к защите или нападению, но точно не к тому, что ожидало меня за спиной.

Я резко развернулась, встречаясь глазами с худосочной горничной.

– Анна?! – Зло выдохнула я, никак не ожидая увидеть немую служанку. – Что ты, черт возьми, делаешь?!

Не смотря на то, что именно она резко затащила меня в залу и заперла дверь, лицо женщины было испуганно. Распахнутые глаза бегали по мне, желая зацепиться за что-то, пальцы ломались друг об дружку, она нервно кусала губы. Страх во мне сразу же уступил место жалости – потому что именно так она выглядела. Жалко.

– Что происходит? Зачем затолкнула меня сюда? – Спросила я, смягчившись.

Анна опустила взгляд, будто собиралась с мыслями. Из-под белого чепца виднелись поседевшие волосы. Наконец, она подняла голову и показала на меня пальцем. Сначала на меня, затем – за дверь.

– Мне? Уйти?

Она кивнула.

– Зачем же мне уходить, ты ведь только что меня сюда затащила?

Она быстро замотала головой, издав коротко, невнятное мычание. Все внутри меня похолодело.

– Мне… нужно уехать?

Анна быстро закивала. Палец ее указал в сторону северного крыла, затем на меня, а после она показала, как перерезает мне горло.

– Граф… хочет мое смерти? – Вновь отрицательное мотание и мычание. И вновь она указывает на меня.

– Я сама…?

Закивала.

– Я сама… иду на смерть?

Она энергично закивала и сделал шаг навстречу. Руки ее сложились в молитвенном жесте, взметнулись к выходу из комнаты, затем снова взмолились.

«Пожалуйста, уезжай, пожалуйста!»

Я сглотнула подступающий к горлу страх.

– Ты предупредить меня хочешь… Почему?

Анна глубоко вздохнула, пытаясь унять нервозность. Одной рукой она показала на свои глаза, а вторую приложила к сердцу.

«Вижу, что любишь.»

– Между нами ничего нет и быть не может. – Усмехнулась я, вспоминая письмо в Индию. – Его светлость без пяти минут помолвлен, да и с чего ему якшаться с такой, как я?

От собственных слов во рту загорчило, но Анна оставалась непреклонна. С новой волной рвения она показала мне, что все видит.

«Беда будет.» – Показала. – «Останешься без языка, как и я.» – Палец ткнулся в зияющую дыру между ее губ. Я сдержалась и не отвела глаза, сжав ладони в кулаки.

– С чего ему? Я ничего не знаю.

«Это пока.» – пожала плечами Анна.

– Ты же… ты же здесь давно служишь, верно? – Глаза мои сузились, пока в голове роились опасливые предположения. – За это поплатилась? Видела его светлость до того, как весь штат прислуги вдруг сменили?

Женщина, в миг побледнев, попятилась от меня назад. Рот ее приоткрылся, а голова закачалась из стороны в сторону, выражая решительное: «Нет!»

– Как «нет»? Знаю, что ты здесь чуть ли не дольше всех. – Я начала наступать, делая несколько шагов в сторону служанки. – За это языка лишилась? Это он сделал?

Уткнувшись спиной в холодную стену, Анна зажмурилась, продолжая мотать головой. Палец ее лихорадочно чиркал линии у горла.

«Убьет. Убьет. Убьет!»

– Как же я уеду, если не буду знать, от кого? – Я наступала, не давая женщине другого выхода. – Должна же я знать, у кого служу. Кто он – его светлость? Он тебе язык отрезал? – Анна закрыла бледные щеки руками, продолжая мотать головой.

Глядя на эти руки я вдруг вспомнила странную картину.

Я просыпаюсь от полубреда на хозяйском ложе. Голова болит так, будто в нее пустили пулю, а подле меня, держа дымящийся отвар, стоит Анна, освещенная светом единственной свечи.

– Ты… – Я всматривалась в морщинистые руки с разгорающимся гневом. – Это была ты! Ты ходила ко мне, когда я была больна?!

При ангине не бывает таких головных болей.

И вам стало легче, как только лекарство отменили…

Слова доктора блеснули в голове яркой вспышкой, которая озарила и мой взгляд. Теперь он, полыхающий ненавистью, обрушился на Анну ударной волной.

– Ты! – Порыв ярости толкнул меня вперед, я схватила руку сжавшейся в комок женщины и потянула ее на себя. – Ты! Травила меня! Когда я была больна!

Она замычала, пытаясь отдернуть руку, но я не дала.

– Зачем?! Раньше графа до меня добраться вздумала?!

Она замотала головой, быстро, резко.

– Тогда зачем?! – Из ее груди вырвался гортанный вой, умоляющий остановиться.

– Расскажи мне все! – Я отбросила от себя ее руку, и Анна, прижимающая к груди запястье, подняла на меня заплаканные глаза.

«Я.» – Показала она. – «Я носила тебе отраву. Не чтобы убить, нет, нет, нет!» – Движения ее были дрожащими, резкими.

– Тогда зачем?..

«Чтобы уехала. Уберечь хотела.»

Что?…

Голова моя безжизненно упала на грудь. Я вдруг ощутила себя такой уставшей, одинокой и глупой. Я думала, что хорошо справляюсь. И со службой сэру Ридлу, и с делом горничных, и с непростыми отношениями с Генри. Я опасалась убийц или жестокости графа Одерли, а меня чуть не прикончила простая служанка, которая даже говорить не умеет.

Я внезапно усмехнулась. Второй раз за день мне доказывают, насколько я слепа и глупа, насколько не гожусь для подобной службы.

– Щелочь в растворе. – Подняла взгляд я. – Твоих рук дело?

Она нерешительно кивнула, пряча глаза.

– Подпиленная стремянка, с которой я едва не рухнула?

И вновь кивнула, забивая последний гвоздь в крышку моего гроба. Я думала, что смогла найти здесь друзей. Думала, что могу нравиться кому-то, не будучи титулованной барышней, думала, что жизнь научила разбираться в людях.

– Хотела напугать меня или покалечить, чтобы дальше службу не могла нести… чтобы уехала… Так меня уберечь хотела?

Когда Анна кивнула, мое горло зажгли накатывающие слезы.

– Тебе помогали. Была не одна, верно?

«Да.»

Я уже знала, каким будет ответ на мой следующий вопрос.

– Абигейл?

Замерев в нерешительности, она стыдливо подняла на меня взгляд. А затем кивнула еще раз.

Я закрыла глаза, из которых брызнули горячие слезы. Фортуна, за что мне это?!

– Проклятье! Как же это… – Я смахнула мокрые дорожки, не желая оказывать свою слабость. – Она ведь мне нравилась! Она… Я думала, мы подруги. – Не в силах больше смотреть на служанку, я отвернулась и принялась бродить по комнате.

Я ничтожество. Бессильное, глупое ничтожество, которое даже друзей от врагов отличить не может. Сердце отказывалось биться. Два предательства в один день и полное разочарование в своих способностях раздавили меня. Остановившись, я попыталась отдышаться и прийти в себя.

Бекки предупреждала. А сама я видела, как Абигейл занервничала, принимая ленты. Стыдно стало… Она врала мне каждую чертову секунду!

Вытерев лицо рукавом, я ощутила такое бессилие, что готова была рухнуть на пол, лишь бы оставили в покое. Анна осторожно коснулась моего плеча.

«Прости меня.» – Показала она, сложив вместе ладони. – «И ее прости.»

Я не чувствовала больше ничего. А потому ни сказать, ни ухмыльнуться, ничего больше не могла. Видя мое оцепенение, женщина аккуратно, едва касаясь, погладила мое предплечье, будто бы пыталась успокоить. Теперь это она жалела меня, а не я ее.

«Уезжай.» – вновь показала она. – «Уезжай.»

Я стояла, будто обескровленная – не было во мне ни жизни, ни желания жить. Я слабая. Глупая. Я не заслужила ни любви, ни дружбы. Все, на что я годилась – это плакать, потому что слезы все еще ручейками текли по моим щекам. Меня предали. Дважды за сегодняшний день, а я, как дура, верила людям, не заслуживающим доверия.

Мне нечего больше терять, и искать в этом доме больше нечего, поэтому и бояться бессмысленно.

– Анна… – Обратилась я к ней, используя все остатки воздуха в легких. – Что случилось четыре года назад? Когда распустили прислугу?

Она, кривовато улыбнувшись, покачала головой. Затем показала на свой рот.

«Не могу рассказать».

Бессилие во мне разлилось горькой смесью с отчаянием.

«Это сделал не граф.» – Показала она. А затем ну очень правдоподобно расправила спину и сложила руки на уровне живота, став прямой, как палка.

– Камеристка… -Выдохнула я. Анна кивнула.

– Своими руками?

«Нет.»

– Мне очень жаль, что так произошло. – С новой волной отчаяния я подняла руки к лицу и вытерла его от соленых слез. – Я не хочу повторить твою судьбу, но и уехать… не так просто. Мне некуда идти, Анна. Ты доходчиво объяснила, что глупить не стоит, я поняла тебя. Если ты предостеречь пыталась, если хочешь для меня спасения, скажи только одно… – Я сглотнула подступающий к горлу ком. – Ты знаешь, кто такая «серебряная луна»?

В миг округлившиеся глаза глядели на меня с жалостью. Она вдруг отняла руку, гладящую меня по плечу, и закопалась куда-то глубоко в свои мысли. Я не отвлекала. Наконец, служанка вздернула голову и взглянула на меня из-под нахмуренных бровей.

«Ты никому не расскажешь.»

– Конечно, нет. Я жить хочу.

«Смотри, иначе…» – Она указала на свой рот, а я кивнула.

Глубоко вздохнув, Анна показала, будто скачет на лошади. Я даже отшатнулась от такой неожиданности.

– Лошадь?

Женщина утвердительно кивнула. Затем указала на северное крыло.

– Лошадь его светлости? Лалит?

Анна энергично закивала.

– Ничего не понимаю. – Тряхнула головой я. – Лалит граф называет «моей серебряной луной»?

«Нет.»

Затем Анна показала, как качает маленького ребенка. Ребенка, что растет, становится старше, а затем и вовсе равняется с ней ростом. Палец ее указал в сторону северного крыла.

– Его светлость.

Она кивнула. Затем показала живот, как у беременной женщины, и еще одного малыша, который также растет, становясь взрослым. Анна приподняла подол платья, показывая мне, что это девочка. Она протянула воображаемую ниточку от северного крыла – сердца жестокого графа – к сердцу уже взрослой девочки.

Всю ее пантомиму я наблюдала, задержав дыхание.

– У графа есть сестра… – Выдохнула я, прижав пальцы к губам.

Ульям Одерли был падок на женщин.

Голос Джека вспыхнул в сознании озаряющим пустоту огоньком. В одну из деловых поездок он нашел в Бенгалии женщину, которая родила от него ребенка? Сводную сестру жестокого графа Одерли?

– У него есть сестра по имени Лалит, которую он ласково называет «моя серебряная луна»?

Прижав палец к губам, Анна решительно кивнула.

«Молчи! Пожалуйста, молчи! Они…» – Она указала в сторону кухни и лестницы на чердак прислуги. – «Не знают. Никто не знает!».

Призвав к молчанию и осторожности, немая женщина порывисто обняла меня. Я не успела ответить на ее объятия – так быстро она разомкнула руки, а затем, еще раз приложив палец к губам, выскользнула из комнаты.

Глава 33

Я застыла на месте, не зная, что и думать, за какую мысль зацепиться. Обессиленная голова пульсировала разрозненными догадками, разрываясь изнутри, пока я не почувствовала боль.

Я хочу обнять сестер.

Это было самое простое. В момент непреодолимой усталости, когда вкус предательства все еще горчил на языке, а голова была огорошена потоком новых разочарований, я выбрала убежать в воспоминания о родном доме.

Я выбрала облокотиться на комод, упереть лицо в ладони и вспоминать, как музицирует Жюли. У нее всегда так хорошо получалось играть на фортепьяно, что даже строгая матушка отмечала ее талант и способствовала его развитию. Не смотря на нашу бедность, к Жюли ходил учитель.

– Любимая Жюли… – Прошептала я, вспоминая личико девочки, окруженное светлыми кудрями. – Ты, должно быть, уже и вариации Баха учишь. Когда-нибудь и я их послушаю. Джейн… Мне нужно так много рассказать. Я так скучаю. – Со старшей сестрой мы были ближе, и делились всем самым сокровенным, а потому разлуку с ней с первого дня я переживала с острой болью.

Выпрямившись, я решила, что сегодня продолжу привычную службу в северном крыле, а на ночь хорошенько все обдумаю. Придумаю, как разыскать Лору, поговорить с Тони, и как проучить Абигейл. Так и поступлю. Потерев заплаканные глаза, я глубоко вздохнула и продолжила жить эту жизнь. Единственную, что у меня есть.

***

Последующие пару часов я пыталась успокоиться и привести мысли в порядок, занимаясь привычными делами. Заварила его любимый индийский чай со сливками и сахаром, сервировала чаепитие в кабинете, а также изучила книги, которые он хранил здесь, а не в библиотеке.

Ни одного словаря. Во всем Дарктон Холле не было ни одного словаря индийских наречий, что показалось мне странным. Его светлость, как, должно быть, и его отец, изучали бенгальский, неужели никаких книг с тех пор не сохранилось?.. Раздумывала я об этом только чтобы не вспоминать об охоте. Не знала, как вести себя с ним. Разумеется, я все еще прислуга, и, разумеется, все еще шпионка. Сближаться с ним – опасно, я не могу открыться. Но глупое сердце желало именно этого.

– Нет, глупое сердце, не дождешься. – Сказала я вслух, водружая у рабочего стола господина индийский музыкальный инструмент. Я почувствовала в себе храбрость попросить его сыграть еще раз, и вольность, чтобы принести ситар сюда.

Я не слышала, как он вошел.

Наблюдал за мной, сцепив руки за спиной. На дне черных глаз клубились тяжелые мысли. Не привычная хмурость цвела на лице его, нет, но боль. Как будто случайный порез протыкал иголочками кожу всякий раз при случайном движении, и на эту боль он сжимал челюсти, а в глазах потухал огонь.

Я и есть этот порез?…

Не зная, как вести себя и куда деться, я обездвижено глядела на него, пока не сообразила присесть в поклоне. Хотела поприветствовать, да слова так и не покинули пересохшего горла.

Он отвел глаза и накрыл их тенью густых ресниц. Лицо его облачилось в безразличие, и холодная серьезность поддернула взгляд. Он вновь стал тем самым хмурым графом Одерли, которого я впервые встретила в библиотеке.

Непроизвольный шаг навстречу. Тело само поддалось вперед, к обрыву.

– Господин?..

– Я не могу дать тебе того, что ты желаешь. – Отрезал он. Сердце упало вниз, приковав меня к месту. Он не смотрел на меня. Потребовалось несколько мгновений и вся моя воля, чтобы пройтись кончиком языка по пересохшим губам и унять дрожь в голосе, чтобы ответить ему.

– Откуда вам знать, чего я желаю?

Черные глаза взметнулись ко мне, обдав холодным безразличием.

– Чего же ты хочешь?

– Правды.

Он приблизился, всматриваясь в мое лицо.

– Какой?

Я сглотнула подступивший к горлу колючий страх. Видит Фортуна, из тысячи вопросов, что следовало задать ему, больше всего меня волновал один – Зачем я ему? Поиграть? Поглумиться? Развеяться? Но никогда мое маленькое тело не вместило бы столько смелости, что позволила бы задать его. Поэтому я спросила другое.

– Прислуга в поместье, господин. Анна, Дейзи и Эма, они…

Граф вдруг оказался совсем близко, обрушив на меня тепло своего тела и волнующий запах жасмина.

– С тобой никогда такого не случится.

– Значит, вы знаете?..

– Конечно, я знаю, Джесс. Эти девушки, – Голос его звенел холодом. – Совершили большую ошибку. Сглупили, отдав свое доверие тому, кто этого не заслуживает.

Мороз разошелся по всему телу, обжигая кожу ледяным ужасом. Он знал. Он отдал приказ камеристке, а та лишь выполняла его.

– Все эти девушки, – Уверенно продолжил он безапелляционным тоном. – Рисковали расстаться с жизнью, если бы сохранили способность говорить. Счастье, что никто из них не обучен грамоте, иначе и вынужденная немота не стала бы для них спасением.

Мои глаза зажмурились в непонимании. Вспоминая, как отчаянно Анна пытается донести самую простую мысль, я не могла поверить, что такую судьбу можно назвать «спасением». Как и не могла поверить, что он беседует со мной свысока и с таким безразличием.

– Как вы можете так говорить? – Не в силах сдерживать отчаяние, мой голос вспылил раньше, чем голова успела отдать приказ. Дрожащий, выплескивающий всю боль и страх, что я несла в груди долгие месяцы службы в Дарктон Холле. – Если вы знаете, если вы причастны… как вы можете говорить так, будто сожалеете?

– Потому что я сожалею. – Он вдруг отстранился, и в глазах его заплясал огонь. Брови сдвинулись к переносице, а губы изогнулись в хищном оскале. – Ты думаешь, это случилось по моей вине? Думаешь, я подобного хотел?

Я вжалась в край стола, и моему бесшумному выдоху вторили звякнувшие на фарфоровых блюдцах чашки.

– Если бы они и встретили смерть, то точно не от моей руки. Поэтому каждая продолжила службу в Дарктон Холле – я могу их защитить.

– От чего? – Язык вдруг показался тяжелым и неповоротливым.

– Не от «чего». От «кого».

Страх начинал жечь глаза. Все это время я думала, что главное Хэмпшерское зло и источник опасности – человек, что стоит напротив меня. Неужели, есть кто-то еще? Кого еще стоит бояться?

– О ком вы, господин?..

– Нет. Разделяя ношу знаний, ты будешь вынуждена принять и ответственность, которую не сможешь нести.

– Почему вы так…

– Потому что. Это. Опасно. – Вдруг отчеканил он, не давая мне закончить. – Я не хотел, чтобы так случилось, Джесс, но это был единственный способ защитить то, что мне дорого, сохранив при этом жизни девушек, которые сглупили. – Он смотрел прямо в меня, не опуская глаз. – Мне горько, что их постигла такая судьба, но она гораздо лучше вечного забвения.

Воздух застрял в легких, а сердце замерло. Я ощутила липкие пальцы страха, хватающие меня за горло. Я умею писать и читать. Господи, неужели в случае разоблачения у меня не останется ни единого шанса?…

– Если это тревожит тебя, могу заверить, что ты в безопасности, пока служишь мне. – Он надавил на последнее слово, а показалось, что мне на горло. Сердце забилось в груди раненой птицей, и я поспешила сцепить дрожащие пальцы за спиной. Что, если я служу не вам?.. На что он намекает? На то, что немые служанки разбалтывали секреты направо и налево? Что же тогда ждет меня, служащую покровителю?..

Пока я перепугано глядела на графа, он, как ни в чем ни бывало, опустился за стол и поднес к губам чашку чая. Я же стояла, борясь с оцепенением, пытаясь унять гул бессвязных мыслей в ушах. Неужели, больше ничего мне не скажешь? Неужели, не хочешь объясниться? Коснуться меня? Или просто предложить присесть, черт бы тебя побрал?!

Его безразличие стреляло в самое сердце на поражение. Разделенные пространством кабинета и пропастью социальных условностей, мы стали такими далекими, что поцелуй начал казаться мне бредом. Невозможно, чтобы он в исступлении шептал мое имя, а затем вел себя так, будто ничего не произошло. Даже не смотрел на меня.

– Господин. – Решилась я, заталкивая острую боль поглубже. Все мои вопросы казались теперь неуместными, грубыми, и такими глупыми. – Позволите спросить?

– Позволяю. – Холодно бросил он, не глядя.

– Вы собираетесь жениться?

– Собираюсь. – Без запинки. Без малейшей паузы, без сожалений и без раздумий ответил он. Чувствуя нехватку воздуха, я расцепила онемевшие пальцы, что сжимала за спиной, и сложила руки перед собой.

Я – глупая дурочка, что поддалась мимолетному искушению. Я не нужна ему.

Эта мысль ранила больнее заряженного мушкета. С усилием втянув в себя воздух, я подняла глаза к потолку и решилась на еще один вопрос.

– Вы ее любите?

– Нет, не люблю. – Все также быстро и безразлично ответил он. Серебряная ложечка звякнула о стенку чашки, когда он равнодушно помешивал сахар. Чудовище.– У тебя еще остались вопросы?

– Только один.

Кто вырвал сердце из твоей груди?!

Нет. Не так. Мне нужно быть умнее, нужно найти Лору. Если она – та единственная, что сумела раскрыть секреты графа и сохранить язык, я должна с ней поговорить. Если наведу у прислуги справки и смогу узнать, куда она собиралась бежать…

– Прошу у вас позволения покинуть поместье на пару дней.

– По какой причине?

– Мне… нужно проведать семью. Сестра повредила руку, а матушка сама не справится с… со сбиванием масла. – Я сама удивилась своему вранью, но отступать было некуда. – Позвольте привезти лекарство сестре и помочь матери.

Я рискнула посмотреть на него. Задумчивый взгляд его был направлен в окно, напряженные пальцы, сжимающие ложку, застыли над чашкой.

– Когда? – Спустя пару минут раздумья спросил он. Мысли в моей голове тут же лихорадочно заплясали, пытаясь подобрать наиболее удобный ответ.

– Когда ваша светлость позволит, но не ранее воскресенья, чтобы я смогла купить лекарство.

Так у меня будет время собрать больше сведений и увидеться с мистером Холтом.

– Хорошо. Скажи, как будешь готова. Если это все, можешь идти.

Он даже не взглянул на меня. Хотелось стонать и плакать, расцарапать глаза, что на меня не смотрели. И пальцы, что трепетно сжимали мои плечи, хотелось теперь сломать, а шрам его теперь казался уместным и даже недостаточно ужасающим. Заслуженным.

Запихнув поглубже всю свою боль и злобу, я учтиво поклонилась и покинула кабинет жестокого графа. Закрыв за собой дверь, после мягко щелчка я услышала, как кулак его обрушивается на деревянный стол, и как в ужасе разлетается по полу дорогой фарфор.

Вот и убирай это сам, бессердечное чудовище.

Сморгнув подступающие слезы, я распрямилась и продолжила нести бремя своей службы. Теперь, когда мне открылась правда о немых девушках, моя первая задача – не стать одной из них. И если единственной, кому это удалось, была Лора, я обязана найти ее.

Как можно скорее.

Глава 34

– Я неверной женою была королю.


Это первый и тягостный грех.


Десять лет я любила и нынче люблю


Лорда-маршала больше, чем все-е-ех!

Хор смеющихся голосов прислуги распевал задорную балладу. Я ее слышала впервые, и только потому не могла подпеть, хотя душа моя страсть как этого желала. Впервые после тяжелого разговора с графом я чувствовала себя чуточку живее хладного трупа. Таким красочным эпитетом меня наградила Бэкки, что начищала ковер по правую руку от меня, и звучно подпевала каждое слово баллады, прерываясь на смех.

– Но сегодня, о боже, покаюсь в грехах,


Ты пред смертью меня не покинь!..


– Кайся, кайся! – сурово ответил монах.


А другой отозвался: – Аминь!

Раскрасневшееся лицо девушки зашлось смехом, а потому следующий греховный куплет затянули уже без нее.

– Поверить не могу, что ты не знаешь баллады о королеве Элинор!

– Представь себе, – усмехнулась я, – Почему-то вдовствующая госпожа таких песен не жаловала. И почему это, интересно? – Я притворно задумалась, отрываясь от чистки ковра.

– Так то госпожа, а чего это, с прислугой совсем не водилась? И росла тоже в господском доме поди? – Бекки смахнула с уголка глаз смешливую слезу.

– Водилась, конечно, – приосанилась я, желая спрятать свою неуверенность. – У нас пели другое. К двум сестрам в терем над водо-о-ой, Биннори, о Биннори… – затянула я единственные строки, которые запомнила со временем службы в гостевом доме Джона. Надеюсь, Бекки не попросит продолжить.

-А, так она уж старая, я в последний раз такое в детстве слыхала. А тем Рождеством в трактире такую потешную тянули, ой, Джесс! – Она прижала руку к груди, – Как бишь, там было? Про конюха, что за хозяйской женой приударил! Я тогда так смеялась, что эль носом шел!

Живо представив эту картину, я сама не удержалась от улыбки. Фортуна, спасибо тебе за встречу с Бекки. Не знаю, как бы справлялась без нее.

-Зимним вечером ровно три года назад


В этот кубок из хрусталя


Я украдкой за ужином всыпала яд,


Чтобы всласть напоить короля.

Но сегодня, о боже, покаюсь в грехах,


Ты пред смертью меня не покинь!..


– Кайся, кайся! – угрюмо ответил монах.


А другой отозвался: – Аминь!

Слуги продолжали задорно петь, занимаясь своими делами. Чем ближе подкрадывалось Рождество, тем больше радости освещало хмурый Дарктон Холл. Простые люди предавались своим простым мечтам – навестить родителей, наесться мяса, обойти трактиры да потратиться на новую обувь. Меня же в это время тяготили совсем другие рассуждения, и не только потому что на Рождество мне было ехать некуда.

– Чего лица-то на тебе нет, Джесс? Совсем граф там на вас ездит, не пойму? – Заботливо спросила подруга, возвращаясь к энергичным движениям щеткой вдоль коврового ворса.

– А что, поговорить с ним хочешь? – Улыбнулась я.

– Боже упасти! И камеристки хватает, чтоб у нее язык отсох.

Как по заказу, дверь большой гостиной залы стремительно отворилась, и пред нами предстала прямая, как палка, Констанция Клиффорд. Хор дружных голосов тут же стих, а мы с Бекки заговорщицки переглянулись.

– Про серого речь, а серый навстречь. – Одними губами сказала мне Бекки.

– Двое к прачкам, забрать и погладить белье. – Ледяной голос эхом отскочил от стен, оставляя на них изморозь.

Все тут же опустили голову и с особым рвением продолжили свою работу. Хуже глажки была только стирка, поэтому неудивительно, что желающих не было. Цепкие глазки камеристки забегали по нам в поисках жертв.

– Люси. – Ледяной голос выхватил первую. Девушка моментально побледнела и едва не выронила из рук тряпку. – И…

– Я пойду.

Я поднялась с колен, отряхивая руки от густой пены. С десяток пар глаз изумленно уставились на меня, но только в одних горел огонь неподдельного страха.

– Люблю помогать Люси. Да, Люси?

И без того бледная девушка совсем слилась со стеной. Уверена, она не знала о том, что раствор в ведре оказался настоящей отравой, уверена, что ее использовали. Небось Абигейл нашептала, что подшутить надо мной хочет, а глупышка Люси и поверила, отправила меня за ведром. Но важно не это.

Важно, что именно она в начале службы рассказала мне о побеге Лоры.

Пришибленная испугом, Люси даже не кивнула мне, и только громогласный голос камеристки смог вывести ее из оцепенения.

-Отлично. За мной.

Наспех обтерев руки о передник, я успела подмигнуть Бекки, изумленно глядящей на меня, и вышла из большой залы. Спины нашей небольшой компании услышали облегченные вздохи, за которыми вновь затянулась песня.

– Родила я в замужестве двух сыновей,


Старший принц и хорош и пригож,


Ни лицом, ни умом, ни отвагой своей


На урода отца не похож.


А другой мой малютка плешив, как отец,


Косоглаз, косолап, кривоног!..


– Замолчи! – закричал косоглазый чернец.


Видно, больше терпеть он не мог.

***

Как только дверь жаркой комнаты затворилась за Констанцией, Люси тут же бросилась ко мне.

– Джесс, я не знала, клянусь тебе, я не знала! Не держи зла на меня, я когда услыхала, что ты ногу обожгла, там чуть ум за разум не зашел, думала, ну точно Джесс на меня будет злиться и поделом мне, поделом! – Она схватила меня за руки. – Пожалуйста, прости меня, Джесс, да если б я знала, что там такое, я б в жизни ее не послушала, клянусь, не знала, клянусь всевышним! – Она вдруг начала креститься, и я поспешила закончить эту исповедь, пока прачки за соседней стеной не услышали ее стонов.

– Тише ты, Люси, знаю я, знаю!

– Знаешь?!

– Конечно. – С шумным выдохом будто бы и тяжесть свалилась с ее плеч. – Не за что тебе со мной счеты сводить, чтобы такие интриги плести. Знаю, что подговорили тебя.

Люси стыдливо опустила взгляд на стопку белоснежного белья.

– Можешь не говорить, и так знаю, кто просил. Не в праве я тебе советы давать, и тем ни менее дам – не водись с ней больше. Она твоими руками зло мне захотела сделать, чтобы я на тебя обиду затаила. А мне в глаза улыбаться продолжает. – Сказала я, раскладывая на широком столе первую простынь. Боль от предательства Абигейл стерлась под натиском равнодушия графа Одерли, каждый день подле которого становился для меня пыткой. Но о ее поступке я не забыла, выжидая момента, когда смогу поквитаться с «подругой».

– Конечно, Джесс, конечно, не буду… – Вздохнув с облегчением, девушка помогла мне разложить простынь и обернулась к массивной печи, на которой грелись два чугунных утюга.

Хвала Фортуне, что я научена гладить.

Сморщившись от тяжести моей новой ноши, я подняла утюг за деревянную ручку и водрузила его на простынь, сразу же начав движение. Если оставить хоть на пару секунд – ткань начнет гореть.

– Ты за этим со мной вызвалась да? – Спросила Люси, вторая моим движениям. – Чтобы поговорить?

– Да, но не только об этом. Неспокойно мне, Люси. – Глаза ее, испуганно блеснув, обратились ко мне.

– Что стряслось?

– Вся эта история с Абигейл разозлила меня не на шутку, оно и понятно. Но есть еще кое-что, что никак из головы выкинуть не могу.

– Что знаю, то расскажу, Джесс!

– Спасибо. До меня ведь в северном крыле Лора служила. Могла ли Абигейл с ней так же обходиться, что та взяла да и сбежала?..

Люси замерла на миг, уставившись на меня. Видимо, она задумалась над этим впервые, потому что судорожные раздумья отражались у нее на лбу.

– Этого не знаю, Джесс, но… Разве ж это причина бежать? Могла б ведь и камеристке пожаловаться, или господину самому, если б уж совсем невмоготу бы было… чего ж место-то терять? Не знаю, Джесс, не знаю… – Она вернулась к разглаживанию простыни, и я поспешила сделать тоже самое.

– А мне эта история покоя не дает. – Продолжила я. – Одна, в ночи, и убежала… успела она хоть денег скопить? Было ей, куда идти?

– Ох, Джесс, о деньгах не знаю, не долго ведь прослужила, но семья была у нее, говорила, западнее. Как бишь… – Она сморщила носик, силясь вспомнить. – В Эймсберри, что ли.

– Эймсберри… – Задумчиво повторила я. Если в деревне смогу взять извозчика, то по сухой погоде туда полдня езды. – Хорошо, что к семье отправилась. Не искал ее тут никто?

– Да кто ж будет, прислуга-то бессильна, а про господина и знать не знаю. Камеристка ничего после ее побега не сказала. И в деревне я ничего не слышала…

Сложив простынь без единой морщинки, мы приступили к следующей. Я утерла пот со лба, прежде чем вновь поднять утюг – жар от печи делал и без того тяжелую работу еще невыносимее.

Дюжину простыней и наволочек спустя я уже не чувствовала рук.

– И чего тебе в северном крыле не сидится. – Улыбнулась Люси, глядя на мои раскрасневшиеся щеки.

– Скука там. – Усмехнулась я. – Никто песен не поет, вот и бегаю к вам.

– И как тебя камеристка назад не отсылает?

– Не любит она меня. – Я пожала плечами, раскладывая перед собой очередную простынь. – Видела – она ж и бровью не повела, когда я гладить вызвалась. Сразу приказала за собой следовать.

– Ну да… А чего не любит? Провинилась перед ней чем?

– Может и так… – Вздохнула я, разминая затекшую шею. – А тебя за что выбрали?

– В воскресенье после положенного воротилась. Загулялась, времени счет потеряла, обернуться не успела – темно! Вот и расхлебываю. – Робкая улыбка коснулась ее губ при воспоминании о выходных. Такая улыбка могла говорить лишь об одном – о романтическом приключении, которым я собиралась воспользоваться в своих целях.

– Люси! – Воскликнула я, напустив на себя восторженной радости. – Что я вижу? Ты что, влюбилась?

Меня сейчас стошнит.

Девушка покраснела до самых кончиков ушей, а улыбка ее расплылась на все лицо.

– Да ну, что ты выдумываешь! Так, общаюсь с местным пекарем! Ничего такого!

– Вижу, вижу как покраснела! – Голос мой сделался прямо-таки сахарным. Когда собственная влюбленность безвозвратно растоптана, чужая кажется омерзительно противной. – Рассказывай!

– Нечего рассказывать! – Зарделась она.

– Не-е-ет, ты расскажи! Пекарь это который? Темноволосый такой, высокий?

– Нет, это Хью, а мой – светловолосый такой, светлоглазый… – мечтательно протянула она.

– Ага, значит, уже твой? – Рассмеялась я. – Все равно не понимаю, о ком ты.

– Ну пекарь, молоденький такой, красивый!

– Хм… – Задумчиво протянула я. – Как, говоришь, зовут его?

– Харви. Харви Льюис.

– Льюис, Льюис, Льюис… – Я не знала такого юношу, но предвкушение легкой победы подняло настроение. – Люси Льюис! А что, красиво как звучит!

– Да ну тебя! – Не сдержавшись, смущенная девушка ткнула меня в бок, чуть не опрокинув утюг. – Пока Люси Кук останусь, а то уже успела меня замуж выдать!

– Очень приятно, Люси Кук. – Дружелюбно улыбнулась я, довольная расставленной ловушкой. – Я Джесси Лейтон.

– Лейтон? Не с севера случайно?

– С северо-востока. – Соврала я. – А что, знаешь еще Лейтонов? Фамилия-то расхожая.

– Да, как будто знакомое что-то, может и Мэри наша тоже Лейтон будет? Спроси у нее!

-Мэри Лейтон? Ладно, спрошу. Звучит уж всяко лучше «Джесси Лейтон», глупое имя какое-то.

– Да благо и мы не голубых кровей, чтоб о таком переживать. – Справедливо отметила Люси, складывая очередную наволочку в аккуратную стопку.

– Вот «Лора Лейтон», кстати, звучит куда лучше…

– Да, – прыснула она. – Не обижайся, но и правда красивее. Даже красивее, чем ее настоящая фамилия. Сама-то она Батлер.

– Лора Батлер. – Попалась. Лора Батлер из Эймсберри.

– Ага… Да сколько ж гостей господин назвал, раз каждый день кого-то то в стирку то в глажку в помощь шлют?! – Возмутилась Лора, окинув взглядом предстоящий фронт работ. Стопка белья будто бы совсем не становилась меньше.

– Видимо, все королевство. – Усмехнулась я.

В болтовне ни о чем время до обеда пролетело быстро, а после меня вернули в северное крыло. Я тепло попрощалась с Люси, радуясь, что удалось узнать эту милую, наивную девушку лучше.

Но для приподнятого настроения был и еще один, более очевидный повод.

Теперь я точно знаю, где искать тебя, Лора Батлер.

Глава 35

Сегодняшний день должен стать особенным.

Не только потому что я самовольно решила забрать у Абигейл уборку в личной ванной господина, но и потому что хочу просить графа отпустить меня уже на будущей неделе. Отправлюсь прямиком в Эймсберри, найду Лору, заночую там же, возможно, сниму комнаты…

Опустив на пол ведро, полное чистящих средств, щеток и тряпок, я распрямилась и оглядела ванную комнату господина. Ее роскошь восхищала так же, как и терпкий жасминовый запах, и заставляла бесцеремонно разглядывать каждый золотой листочек, что венчал мраморные пилястры.

– Как хорошо, что я одна. – Выдохнула я, и принялась бродить по комнате без лишнего стеснения. Первое, по чему проскользил мой любопытный пальчик – гладкий край настоящей ванны. Белоснежная и длинная, мифическим чудищем она воцарялась прямо посреди пространства на золотых ножках. Я не могла сдержать изумленный вздох – настолько удивительным и волшебным казалось мне это зрелище! Никогда я ранее не видела ванн, что не были бы складными и переносными.

Со стороны ее изголовья из широкого окна лился ослепительный морозный свет, а у противоположной стены располагался камин. Мой палец прогладил и его золоченный портик, огибая подставку для причудливых палочек, серебряные часы и каменную мыльницу. Я замерла, подозрительно принюхиваясь.

Это же…

Да. Это оно. Схватив кусок белоснежного мыла, я прижала его к лицу и с упоением вдохнула дурманящий аромат жасмина, да так глубоко, что голова закружилась. Ухватившись за каминный портик, чтобы не лишиться равновесия, но не отняла руки от лица. Я продолжила мучительно-сладкую пытку, пытаясь надышаться его запахом. Им. И вот уже не я одна стояла в роскошной комнате, но он был где-то подле – близко, вокруг, везде. И руки его обхватывали мои плечи, и спиной я чувствовала, как тяжело вздымается его грудь. Черные глаза его светились золотом и смотрели с нежностью, а не злостью, и он наклонился ко мне, чтобы сказать…

– О Ганеша, опусти хоть каплю мудрости на голову этого дуралея, не дай ему опозорить имя мое и свое на глазах у всего английского сброда!

Громогласный вой Ричарда слишком резко вырвал меня и сладостных грез, а потому я не сразу поняла, откуда идет звук. Вход в личную ванную лежал из покоев господина, а следующей комнатой была…

Большая зала.

Я вернула кусочек ароматного мыла на место, и бросилась к стене. Затем вернулась, и вновь взяла его. Желание украсть трофей и в любой момент как по волшебству перемещаться в его объятия было велико, но здравый смысл был сильнее. В кой-то веке!

Мысленно шлепнув себя по руке, я рассталась с желанным мылом, и вернулась к стене, что разделяла ванную и залу. Благоразумно подхватила мокрую тряпку и прислонилась к той части холодного камня, откуда голоса мужчин слышались отчетливее всего.

– Никто не будет спрашивать, сколько лет назад мы познакомились, это мы уже обсуждали. – Говорил Генри, почти не разжимая зубов. Что бы они там не обсуждали, это явно выводило его из себя.

– Да, и мы также обсуждали, что эта информация нужна для тебя, а не для них. Давай еще раз. – Секундная пауза. – Кто это такая?

– Леди Элизабет Уолхарт, виконтесса, француженка. Мы знакомы около семи лет. Впервые встретились на приеме графины Глостерширской. Она считает меня «славным». – На этом слове он, даю голову на отсечение, скривился. – И который год хочет возобновить общение.

– Отлично, вот так бы сразу! – Ответил Ричард, прерываемый каким-то шелестящим шорохом.

Что там происходит?..

– Кто это?

…

– Генри, кто это?

– Можно кого-нибудь сложнее?

– Нет, я хочу убедиться, что сегодня ты не ляпнешь глупостей. Это важно, поэтому соберись.

Глубокий вздох графа был наполнен таким негодованием, что я услышала это даже сквозь холодную стену.

– Это Джордж Эттвуд, наследник маркиза Дорсета и наш сегодняшний гость. Молод, глуп, амбициозен и в высшей степени невежественен. Мечтает отправиться в новый свет, ведомый мечтами о приключениях, совсем не подозревая, что его там ожидает.

Эттвуд. Они обсуждали его, когда я была больна. Это имя записано у меня в дневнике.

– Так, и где вы последний раз встречались?

– В Глостершире, не за долго до нападения.

– Ах! – Я зажала рот рукой, хотя мой жалостливый всхлип и так не коснулся бы их ушей. Тот день, когда он приехал раненный! На него все-таки напали?!

– Ты тогда плохо справился, Генри. – Вздохнул Ричард. – Сегодня нужно постараться лучше.

– И без тебя знаю. Я закупил его любимый виски, так что будем надеяться, что любовь будущего маркиза к спиртному перекроет мои оплошности.

Повисла немая пауза, во время которой я пыталась связать все услышанное воедино. Не понимала, чем они занимаются и что хотят от маркиза. Если бы он напал на графа, стал бы тот приглашать его в дом? Да еще и угощать виски? И чем, черт побери, они там занимаются?…

– Ты уже думал, что… – Ричард замялся. – Что будем делать, если он причастен?

– Думал. – Отрезал Генри. – Мы его отпустим. Его длинный язык явно успел растрепать, что сам жестокий граф Одерли пригласил отобедать.

– Мудро. А затем?

– А затем добавим его к остальным, кто будет на рождественском балу.

Еще одна пауза. И еще один новый вопрос к моей голове. Быть может, мне вовсе нельзя его подслушивать? Чем больше узнаю – тем больше становится область неизвестного, которую предстоит разгадать самостоятельно. Может быть, Эттвуду удастся пролить хоть капельку света на все происходящее?…

Звук отпирающейся двери спальни заставил меня вздрогнуть и подлететь к ванне в считанные мгновенья. Когда Абигейл заглянула сквозь дверной проем, я уже вовсю натирала белый камень с напускным усердием.

– Ох, Джесс! А ты…

– Да, решила помочь тебе с ванной, а то ты всегда ее на себя берешь, а тут ведь работы столько… Неудобно мне стало. – Невинно улыбнулась я, глядя в ее бесстыжие глаза. Она, чуть смутившись, молча кивнула и пролепетав скомканное «спасибо», вышла из покоев. Я же вернулась обратно к ледяной стене и заняла свой пост.

Мужчины, к сожалению, перешли на индийский, который я не понимала. Проклятье. Закусив губу от обиды, я медленно распрямилась и сделала глубокий вдох.

Кто напал на него?

К чему может быть причастен Эттвуд?

Что они собираются провернуть на Рождественском балу?..

Отличные вопросы. Прекрасно подходят для того, чтобы провести за их разгадкой остаток утра, натирая белоснежную ванную, и так ни к чему и не прийти.

***

-Джесс! Камеристка собирает всех в столовой, зовет тебя! – Голос Абигейл, проносящийся мимо большой залы, уже успел исчезнуть где-то в коридоре вслед за торопливыми шагами. Бросив вытирание пыли, я поспешила за ней, хотя уже знала, о чем хочет поведать Констанция.

– Господин дает обед на четыре персоны.

Маленькие глаза-льдинки смиряли суровым взглядом каждую из четырех горничных, среди которых были и мы с Абигейл.

– Сервируйте стол на три смены блюд и готовьтесь прислуживать за обедом к четырем часам. Подобные приемы у нас не часто, поэтому если есть вопросы, лучше задать сейчас.

Склонив головы, все мы стояли одной шеренгой вдоль стены, внимая указаниям. Я подняла взгляд на камеристку.

– У меня есть вопрос.

– Ну конечно. – Скривилась она.

– Готовить ли чай к подаче в столовой или сервировать в малой зале?

Брови камеристки поднялись лишь на миг, после чего она вернула себе привычное беспристрастное выражение. Ага. Значит, сама ты об этом не подумала?

– В малой зале. Так же начистите пепельницы и подготовьте виски, что вчера передали девушкам на кухне. За полчаса смените передники и чепцы. Если вопросов больше нет – приступайте.

Мы вчетвером синхронно поклонились камеристке, после чего общей стайкой полетели на кухню. Следующие часы прошли в суматошной подготовке – мы разделили указания и каждая старалась как можно быстрее и лучше справиться с работой. Мне доверили сервировку и наказали ждать в столовой, а потому я пропустила приветствие гостя и обмен любезностями.

Стоя у стены столовой с опущенной головой, я вслушивалась в приближающиеся шаги и нетерпеливо кусала губы в ожидании обеда. Жестокий граф, его индийский друг Радж, он же Ричард, красавица Аделаида, голос которой раздавался в коридоре, и таинственный Дордж Эттвуд, который подозревается в причастности к некоему делу.

Фортуна… чем же все это обернется?…

***

– … Прекрасное вино – еще одна причина, по которой процветание Франции не заставит себя долго ждать! – Резюмировал свою пылкую речь будущий маркиз Джордж Эттвуд, и отпил из хрустального бокала в подтверждении своих слов.

Это был на удивление высокий, долговязый юноша несуразного телосложения – руки его были будто бы слишком длинными для всего остального туловища, крючковатый нос занимал большую часть вытянутого лица, а глаза были маленькими и невыразительными. Эту несуразность юноша старался компенсировать щегольским нарядом и манерами столь изысканными, что даже помпезными – спина его была прямой, ворот рубашки – накрахмален и поднят по последней моде, а жиденькие рыжие волосы зачесаны назад и убраны бархатной летной.

Сидя напротив Генри, он выглядел в высшей степени нелепо, как если бы птичка решила усесться прямо перед носом льва.

Граф же, как и всегда в обществе, был образцом невозмутимости. На фоне юного сэра Эттвуда он казался еще старше – не из-за сети морщинок, что расползаются от уголков глаз, а от мудрости, что в них плескалась.

– Вы сулите Франции блестящее будущее, основываясь на сомнительных успехах колонизаторский кампаний нового света и… вкусном вине, – Голос Генри был в высшей степени спокойным и почтительным. – Но что вы скажете о долговом кризисе, что не разрешается из-за сопротивления парламента? Или о третьем сословии, что вот-вот потребует законодательного обеспечения своего влияния?

Эттвуд, явно задетый подобными вопросами, вскинул подбородок в попытках скрыть неуверенность. Все в его словах говорило о надменности и поверхностности суждений. Даже я, последние четыре года находясь в статусе прислуги, и то знала о делах Франции больше него – подслушанные разговоры тут и там, несколько вскрытых писем, и вот я уже осведомлена о несмелых попытках реформ нового короля, которые обрекали его на гнев как дворянства, так и простых людей.

– Вы забываете, что назначение Тюрго уже дает свои плоды. – Эттвуд неторопливо отпил вина, – Почти закончен проект об отмене феодальной повинности, отменены внутренние таможенные поборы, есть проект реформы и поземельного…

– Тюрго поплатится за свои добрые намерения. – Отреза граф. Не смотря на страшные слова, он был все так же спокоен, будто беседовал о погоде. Лицо его не выражало ни капельки заинтересованности, он даже не смотрел на собеседника, предпочитая отдавать все внимание разделываемому фазана. – «Ад вымощен добрыми намерениями».

Я нахмурилась, не в силах вспомнить, кого процитировал Генри.

– Вы так уверены, милорд?

– Уверен.

– Почему же? – Эттвуд, как бы не хотел казаться невозмутимым, отчаянно старался перетянуть внимание графа с фазана на себя.

– Вы давно были во Франции?

– В начале лета.

– О. – На лице Генри, наконец, вспыхнула мимолетная эмоция. Удивление. – Я не был там более двух лет, лишь состою в переписке с добрыми друзьями. Если же вы гостили там столь недавно, то должны быть осведомлены о падении авторитета Людовика XVI и его противостоянии с парламентом лучше меня.

Такой откровенный укол вызвал изумление на светлом лице Аделаиды, а Ричарда заставил поперхнуться вином. Эттвуд же благоразумно скрыл горечь колкости за ядовитой ухмылкой, чтобы ответить.

– Ваша светлость придает значение мелочам, не видя полной картины. Если новый король с Тюрго всего лишь соберут генеральные штаты…

– Монархия падет.

Холодный голос Генри окрасился серьезностью, утратив свою безразличную легкость.

– Собрать штаты – значит выйти в открытую конфронтацию с людьми, которые не желают реформировать систему, и, более того, имеют на это закрепленное на бумаге право. Тюрго, на плечи которого вы возложили обеспечение благополучия, не сможет довести реформы до конца, не только потому что новый король мягок и добр, но потому что он наступает на горло дворянства и духовенства – людей, которым эти законы и принимать. Что возвращает меня к первоначальному утверждению. Тюрго падет. И если в этот момент не будут предприняты меры более решительные, буржуазию не выделят в класс, или, упаси Господь, случится неурожайный год… – Генри пожал плечами. – Боюсь, Францию ждут очень непростые революционные времена.

Повисшее напряжение было настолько осязаемым, что можно ножом резать. Его поспешил нарушить Эттвуд, вальяжно откинувшийся на спинку стула. Он медленно захлопал в ладоши.

– Бра-а-аво. – Протянул он. – Революция во Франции! Таких блистательных шуток я не слышал и в курительных комнатах Лондона, ваша светлость! *

Держу пари, ты их завсегдатай, напыщенный индюк.

Судя по тому, как граф сжал нож для разделывания мяса, его мысли совпадали с моими.

– Любое трагическое событие кажется невозможным до тех пор, пока не случится. – Проговорил он сквозь зубы. Его черные глаза как-то недобро блеснули, прежде чем вернуться к тарелке.

– Кхм-кхм, – красавица Аделаида, заметив напряжение между собеседниками, поспешила сгладить острые углы. – Милорд Эттвуд, ваша светлость, сколько можно разговоров о политике? Пока вы за столом с прекрасной дамой, – Она кокетливо улыбнулась, – Не расскажете лучше, как поживает старая-добрая Франция? Какие новости удалось привезти с Монмартра?

Изящная реплика привлекла внимание гостя к Аделаиде, и беседа вернулась в легкое и непринужденное русло. Генри не встревал, и, казалось, вовсе не слушал, потеряв всякий интерес.

Ты хотел выведать у него что-то? Хотел узнать, причастен ли Эттвуд к чему-то? К чему?…

Легкий смех Аделаиды вытащил меня из размышлений и вернул внимание к беседе.

– Но, постойте, милорд, почему же вы гостили во Франции в разгар сезона? Неужели английские невесты не заслужили вашего интереса?

– Леди Солсберри, вы лучше меня знаете, что во всей Европе не сыскать невест манер более безупречных, чем в Англии. – Эттвуд расслабился, поддаваясь чарам Аделаиды и сухого красного вина, коего выпил уже с бутылку. – Тихие, скромные, миловидные – воистину только английские леди могут стать лучшим украшением дома и отрадой глаз мужчины.

Меня сейчас стошнит.

– Рада слышать! Не хочется, чтобы такой видный жених ускользнул из родных вод, чтобы жениться на чужбине.

– Благодарю покорно, – надменно улыбнулся будущий маркиз, – вы можете быть спокойны, невесту я буду искать в Англии.

– Есть уже кто-то на примете? Поделитесь секретом – удалось ли какой-нибудь юной особе завладеть вашим сердцем?

– Леди Солсберри, – Ричард закатил глаза. – Где вы, там непременно разговоры о делах сердечных!

– А что поделать, господин Эртон? Дайте даме возможность послушать о любви, если в нашей глуши такие новости – большая редкость! Милорд, не томите! – Прекрасная Аделаида воплощала образец очарования и умения вести светские беседы.

– Хотел бы я удовлетворить ваше любопытство, но, увы, нечем. – От такого активного внимания к собственной персоне Эттвуд расправил плечи и расцвел. Будь он павлином, его цветастый хвост уже давно бы пестрил перед глазами леди Солсберри. – На той неделе имел удовольствие посетить гостиные леди Эшвуд, и познакомиться с одной прелестной особой. Впрочем, прелестных там было много, а, как вы знаете, я никогда не был обделен женским вниманием, но выше всех похвал была одна – прекрасна ликом, тиха и кротка. Но, увы! – Он развел руками. – Безродна как дворовая псина. Дочь мелкого барона Ле Клера. Не слышали о таком?

Нет.

Нет, нет, нет.

Я забыла, как дышать и моргать. Костяшки пальцев, сжимающие графин с вином, побелели, сердце упало куда-то в желудок, а моя фамилия, звучащая голосом Эттвуда, эхом отскакивала от стенок черепа. Дочь мелкого барона Ле Клера.

Впервые за четыре года службы я оказалась к любимой Джейн так близко. Хотелось отмереть из своего вынужденного оцепенения, схватить нахала за грудки и трясти перед собой, пока тот не перескажет каждое слово, что слетало с ее губ. А затем огреть его по голове чем-нибудь так крепко, чтобы из его памяти стерлось любое упоминание о моей сестре. Любое. Он ее не заслуживает! Даже взгляда не достоин!

– Никогда не слышала. – Ответила Аделаида.

Я сделала несколько коротких вдохов, пытаясь вспомнить, кто я, где нахожусь и зачем. Даже кара жестокого графа казалась не такой страшной, если речь идет о чести и достоинстве моей сестры. Но, если меня прибьют за неосторожность, я никогда с ней не увижусь, поэтому нужно держать себя в руках. Упоминание Джейн совсем выбило меня из колеи, нельзя забываться!

Я с трудом сморгнула полыхающий гнев и вновь слилась со стеной. Я – Безэмоциональная. Безмолвная. Невидимая. Прислуга.

– Но, если эта девушка так прекрасна, как вы ее описываете… – Продолжила Аделаида.

– Как ангел! – Из его уст комплимент звучал сальной пошлостью.

– …Тогда и низкий титул не может быть препятствием к обретению подобного сокровища. Любовь не знает запертых дверей.

– Не все могут похвастаться возможностью самостоятельно делать выбор в пользу любви. – Черные глаза Генри вдруг с жадностью впились в мое лицо. – У кого-то нет такой роскоши.

Повисла неловкая пауза.

Эттвуд и Аделаида задумались о сказанном, а Ричард наблюдал, как меня прилюдно пожирают глаза жестокого графа Одерли.

Зачем ты это делаешь? Сам же оттолкнул меня, зачем это все?..

– Предлагаю тост! – Ричард поднял бокал, желая привлечь внимание друга. – За то, чтобы любовь никогда не стала для нас роскошью, но была верным спутником каждого нашего дня.

Отличная попытка, Радж.

Поддержав его слова, каждый из присутствующих отсалютовал бокалом и сделал несколько глотков. Аделаида на миг будто бы опечалилась, задумавшись о своем, Генри казался серьезным, а Эттвуд – беспечным. После тоста бокал его опустел, а потому я поспешила приблизиться и наполнить его как можно более бесшумно.

Так бесшумно, что будущий маркиз чуть дернулся, заметив меня подле правой своей руки. Заплывший взгляд его впервые за вечер зацепился за мое лицо и остановился на нем дольше положенного. Такую фривольность тут же заметил сидящий напротив Генри.

Проверив, что не пролила ни капли вина, я тут же удалилась обратно к стене, но юный господин проследовал за мной внимательным взглядом, и даже необходимость обернуться на прервала его.

Да что тебе нужно?!

Опустив голову, я мысленно слилась со стеной. Это плохо. Это может быть очень плохо. Прислугу не должно быть ни видно, ни слышно, и такое внимание может говорить только о двух вещах. В лучшем случае, я сделала что-то не так и теперь меня, как служанку, ждет выговор. А в худшем…

– У меня такое чувство, будто я видел тебя раньше. Мы нигде не встречались?

Он говорил со мной. Ледяная дрожь пронзила все мое тело от макушки вниз по позвоночнику, когда я подняла испуганные глаза на Генри. Он, сжав губы в тонкую полоску, сдержанно кивнул мне. Позволил говорить.

Я перевела взгляд на Эттвуда, стараясь быть осторожной и учтивой, хотя хотелось отбросить чертов кувшин и придушить его на месте.

– Простите, господин, но не думаю.

Мы с Джейн похожи. Не так, чтобы можно было спутать нас друг с другом, но и не заметить сходства мог только слепец. Конечно, сестра была красивее – волосы ее были белокурыми и ниспадали шелковыми локонами, она была высокой и утонченной. Я же – худощавая и рыжеволосая, не могла сравниться с ней в красоте. Но что-то в лицах нас роднило – один высокий, открытый лоб, один вздернутый нос, и глаза наши тоже были схожи, хоть и отличались цветом.

Возможные исходы беседы шумно галдели в моей голове, от самых жутких, до безобидных. Что бы не ответил Эттвуд, одно я знала точно – граф с меня спросит. Глаза его, пронизывающие до костей, стреляли то в меня, то в гостя, ни оставляя в живых ни меня, ни его.

– Что ж, должно быть, обознался… – Эттвуд отвернулся от меня, вновь подставляя лицо под ядовитый взгляд Генри.

– Похожа на одну высокопоставленную даму, с которой я проводил время во Франции. – Юный господин поспешил оправдаться и придать себе веса, прочистил горло и отпил еще вина. – Вам повезло, ваша светлость. Нашли милую на лицо прислугу, а с этим сейчас тяжело – чтобы еще и кроткой и исполнительной была, чтобы не приходилось лишний раз пороть и пачкать руки. – Он развязно посмеялся.

То, что по мнению Эттвуда должно было растопить лед в глазах графа, казалось, привело его в бешенство. Не моргая, он глядел на своего гостя с неподдельным гневом, а кулаки его сжимались вокруг столовых приборов. Поезжившись, Эттвуд обратил взгляд к златокудрой спасительнице, и та поспешила прийти на помощь.

– Вы правы, милорд, так и есть. – Довольно сухо ответила она, пытаясь скрыть неприязнь за легкой улыбкой. – Ваша светлость, обед изумительный. Передайте мое восхищение повару.

– Да, Генри, фазан невероятен! – Тут же подхватил Ричард, поддерживая подругу в спасении вечера. – Так вкусно, что, боюсь, я буду вынужден пропустить десерт.

– Как жаль. – Генри отвечал, но голос все еще звенел холодом. – Бисквит со сливочным кремом – выше всяких похвал.

– Беру свои слова обратно! – Рассмеялся Ричард. – Такое пропустить нельзя.

За сменой блюд выходка Эттвуда позабылась, гости расслабились и углубились в обсуждение путешествий, предстоящего бала и вина. Лишь Генри оставался напряженным и хмурым, то и дело поглядывая на часы и сжимая десертную вилку в пальцах крепче положенного. Он бросал на Аделаиду многозначительные взгляды, значение которых было известно лишь им двоим, и после одного из них леди сказала:

– Ваша светлость, как бы мне ни хотелось вас покидать, боюсь, пора откланиваться. Благодарю вас за столь щедрый прием и приятную компанию. Милорд, – она обратилась к порядком захмелевшему Эттвуду. – Было в высшей степени приятно познакомиться с вами. Надеюсь на скорую встречу на рождественском балу.

Обменявшись со всеми любезностями, Аделаида покинула столовую, джентльмены отправились ее проводить. Меня сразу же отправили в малую залу сервировать чай и виски, подготовить сигары, а остальных оставили убирать стол.

Без дамы они смогут выпивать и курить. Поэтому он взглядом просил ее уйти? Зачем тогда приглашал?

Хотя, роль леди Солсберри в сегодняшней беседе была очевидной и неоценимой – без нее джентльмены точно бы переругались.

Если он причастен… Добавим его к остальным, кто будет на рождественском балу…

Струйка чая лилась в фарфоровую чашку с золоченным ободком. Поднимающийся от ароматного напитка пар затуманил мысли, которые, в прочем, и так не блистали новыми идеями.

Я злилась на себя. Ругала и корила за то, что правда, кажется, была уже в моих руках, и тем ни менее всегда ускользала песком сквозь пальцы. Я смогла столько узнать и выведать, что уже не выберусь из Дарктон Холла без последствий, но этого все равно недостаточно.

Фабрика, мисс Бэлл, выдуманная болезнь и поездки в Индию, слишком добрый Радж, сводная сестра, что живет в Бенгалии, нападение, подозрение людей и сбор их на рождественском балу, и служанки, что поплатились за свою болтливость.

Было что-то еще. Что-то, что ускользало от меня, как бы близко я не подбиралась.

Кто ты такой, Генри? Что ты скрываешь?…

Дверь малой залы распахнулась, не дав мне закончить мысль.

Улыбающийся Ричард шел подле захмелевшего Эттвуда, ведя с ним непринужденную беседу. Что до Генри…

Генри пересек комнату в два шага, бесшумно опустился в кресло напротив камина, подставляя лицо закатным лучам. Он не взял чай и не шевелился, казалось, не дышал даже. Прищуренные глаза его неотрывно следили за гостем. Когда за юношами затворилась дверь, губы его растянулись в хищном оскале, и он подался вперед подобно хищнику, готовящемуся сделать выпад.

Он был в нетерпении. В каком бывают лишь дети, ожидающие похода на зимнюю ярмарку.

Только он не ждал ярмарки.

Он выслеживал жертву.

––

*Великая Французская революция началась десятью годами позже.

Глава 36

Клянусь фортуной, он выглядел устрашающе. Хищный взгляд пускал волны дрожи по коже, которые, достигая сердца, давали отчетливую команду: беги.

Эттвуд же, упавший в кресло напротив графа, не чувствовал опасности – то ли от того, что беседовал с Ричардом, то ли от количества выпитого вина. Щеки его зацвели румянцем, а глаза блестели двумя маленькими бусинками.

– Выпьете, милорд. – По-кошачьи улыбнувшись, граф протянул гостю бокал виски. Это не звучало, как просьба. Это был приказ. – Ваш любимый.

Юноша, приняв из рук графа бокал, принюхался и тут же расплылся в искренней улыбке.

– Шотландский? – Не веря своему счастью, спросил он.

Граф кивнул. Тогда гость, не теряя ни минуты, осушил бокал залпом, и я поспешила налить ему следующий. Воздух становился тяжелым и давил на плечи – не только из-за запаха спиртного, но и из-за неприятного предчувствия, которое завязывалось узлом у меня в животе.

Я прислуга. Я просто стою и слушаю. Спокойно. Все будет хорошо.

В конце концов, внимание графа было не на мне, но на госте, который уж точно заслуживал гневливой кары. Сделав еще несколько глотков, он вдруг потянулся к внутреннему карману сюртука.

– Ваша светлость, я едва не забыл! – Голос его стал развязнее и выше. – Я наслышан, что вы любите сигары. Верно?

Короткий взгляд на Ричарда. Обратно к гостю. И Генри медленно кивнул.

Ни разу не видела, чтобы он курил. И запаха никогда не было. Хотя, если он курил в начале моей службы, ароматные палочки бы все скрыли…

– Окажите мне честь. – Из кармана показался золотой портсигар, который, лихо щелкнув в его пальцах, обнажил нашим взглядам несколько пахучих сигар. – Кубинские. Привез из Испании.

Пальцы его не сразу вытянули сигару, но все же, справившись с этой нелегкой задачей, протянули ее графу.

– Вы внимательны, милорд. Благодарю. – Задумчиво произнес Генри, рассматривая подношение. – Это ценный подарок. Пожалуй, стоит сохранить его до момента более торжественного, как, например…

– Ну что вы, ваша светлость! – Эттвуд прижал руку к груди в радушном жесте. – Я настаиваю! И с удовольствием присоединюсь к вам.

Генри вновь покосился на Ричарда и мне показалось, что тот едва заметно кивнул.

– Что ж, с радостью и благодарностью приму ваше предложение.

К моменту, когда сигара коснулась его губ, Эттвуд уже вовсю курил. Комнату заволокло дымом – черным и тяжелым. Он клубился причудливыми облаками, оседая на мягкой мебели и портьерах. Я удрученно возвела глаза к небу, молясь Фортуне, чтобы этот запах выветрился к началу гуляний, а пепел не летел на ковер.

Дожили. Переживаю за простые заботы служанки.

Я едва качнула головой, отгоняя глупые мысли, когда Генри поджег сигару и…

Громко закашлялся.

Я, едва отдавая себе отчет в действиях, подлетела к нему со стаканом воды. Он кашлял продолжительно и гулко, будто бы не курил никогда до этого. Когда воздух в его легких кончился, он отпил предложенной воды и отдышался.

– Тяжелые. – Только и сказал он, отводя от себя сигару как можно дальше. Я с облегчением выдохнула, отходя обратно к стене.

– Конечно, это ведь Куба! А не то что эти, наши, там ведь ничего кроме бумаги и нет. – Эттвуд приосанился, довольный своим подарком. – В Испании только такие и курят при дворе, и знаете…

– Давно вы были в Испании? – Бесцеремонно перебил его Генри. Глаза его блестели неприкрытой злобой, а рука, что не держала сигару, сжималась в кулак.

– Ах, Испания! – Вздохнул Эттвуд, польщенный вниманием к своей персоне. – Что за прекрасная страна, ваша светлость! Классицизм, вино, коррида…

– Давно вы были там? – Повторил Генри, надавливая на опьяневшего гостя. Тот уже не понимал подвоха.

– Давненько не был… – Он отпил виски, а затем сразу же затянулся сигарой. Я поморщилась, не в силах вообразить реакцию организма на подобное сочетание. Даже простое созерцание этого зрелища вызывало головную боль. – Около года, а быть может, и полутора…

Ричард подался ближе к будущему маркизу.

– Вы так красиво рассказываете, милорд, должно быть, вы часто бывали там? – Вкрадчиво спросил он, все еще пытаясь действовать в рамках приличий.

– Я по сути своей хороший рассказчик, мой индийский друг! – Кажется, язык стал слишком большим для его рта, потому слова выходили какие-то скомканные. Он фривольно закинул руку на плечо Ричарду, сопровождая этот жест заплывшим взглядом.

– Когда я обедал у самого Герцога, весь стол слушал о моей подготовке к путешествию в новый свет!

– Как интересно! Давайте выпьем за это, милорд? – Он поднес к губам стакан с напитком, но не сделал ни глотка, в отличии от гостя.

– Итак, Испания…

– Прекрасная Испания!

– Джесс. – Ледяной голос Генри обратился ко мне. – Принеси нам еще бутылку.

Он говорил тихо, будто не хотел прерывать царящую вакханалию. Я осмотрела бутылку с янтарной жидкостью, коей оставалось не меньше половины. Ответом на мой вопросительный взгляд был резкий кивок его головы в сторону двери.

Прогоняет меня.

Он меня прогоняет! Сейчас, когда они почти дошли до самой сути?! Ну уж нет!

Пока я приседала в поклоне, мысли мои судорожно скакали беспорядочным роем.

Нужно остаться, во что бы то ни стало! Столовую еще убирают, я не смогу подслушать за дверью!

– Погодите… четыре года назад… – Глаза Эттвуда проплыли по комнате, в попытках зацепиться хоть за какую-то связную мысль. Вместо этого они замерли на мне.

– О! – Проблеск осознанности озарил раскрасневшееся лицо лишь на миг. – Ты похожа на… на… вспомнил! – Прежде чем я успела лишиться чувств от страха быть разоблаченной или от отсутствия воздуха в комнате, гость неуклюже махнул рукой и бокал виски полетел на пол.

Резкий визг разбивающегося стекла заполнил комнату.

Спасибо, Фортуна! Спасибо за шанс!

Я не видела, как граф прожигает мою спину взглядом. Не видела, как закатывает глаза Ричард. Вместо того, чтобы наблюдать, я бросилась к ногам непутевого, напившегося гостя, чтобы устранить последствия его оплошности, а заодно спрятать свое лицо.

Опустившись на колени у его ног, я принялась поднимать осколки. Резкий запах спиртного сразу же ударил мне в нос, что только мешало и без того дрожащим рукам.

Я ожидала, что они продолжат свою странную беседу. Ожидала, что смогу узнать, в чем граф подозревает этого пьяного идиота.

Чего я не ожидала, так это что его длинные пальцы, пропахшие табаком, схватят меня за подбородок и заставят смотреть в блестящие похотью глаза.

***

Он был уродлив. Пунцовые щеки и смрад алкоголя только усугубляли и без того печальное зрелище. Ты жалок, будущий маркиз Дорсета.

– Какое… милое личико… – Пальцы сдавили мои щеки, заставляя задрать голову выше.

Я убью тебя.

Не просто праведный гнев распалился в моей душе, о нет. Этот мерзавец нелестно отзывался о моей сестре, назвав ее безродной псиной.

Он считает женщин украшением дома.

Он позволил коснуться меня без разрешения.

Он – такой же подонок, как Питер Нордфолк, заслуживающий смерти!

Захотелось плюнуть ему в лицо, после чего расцарапать его ногтями. Толкнуть его в грудь, чтобы он приложился затылком о каменный камин, а затем упал в него же. Я хотела смотреть, как сгорает его лицо в пламени, как плавится сальная ухмылка.

Я ненавижу тебя.

Повинуясь жару, охватившему все мое тело, я со всей силы впилась зубами в его руку. Получи, ублюдок! Он пронзительно взвизгнул, как раненная свинья, и попытался сбросить меня, но хватка была сильнее. Я ощутила железный привкус крови во рту, когда одни резким движением меня откинуло в сторону, а Эттвуд был поднят над землей за грудки.

Не понимая, что происходит, отползла как можно дальше. Едва слышала, что творится вокруг – так сильно шумела кровь в ушах, так громко я дышала. Попыталась сглотнуть, но не вышло – от вкуса крови и смрада алкоголя мутило. Только прислонившись к стене, ощутив ее опору, я смогла собраться. Взгляд мой только сейчас сумел вычленить две мужские фигуры сквозь пелену дыма и моего праведного гнева.

– Больной ублюдок! – Рычал Генри в лицо подонку. – Да как ты смеешь? Думаешь, тебе позволено трогать ее?! Я поочередно отрублю тебе каждый палец, которым ты ее коснулся!– Он тряхнул гостя, не отводя разгневанный взгляд. – Где ты был зимой четыре года назад?!

Ошарашенный Эттвуд, казалось, совсем не понимал, что происходит. Глаза его были все такими же мутными, они бегали по озлобленному лицу графа в попытке ухватиться за что-то, что сможет его спасти.

– Я… – Промямлил он. – Что?..

– Зима тысяча семьсот семьдесят пятого! НУ! – Он встряхнул его еще раз, но ответа не последовало. Тогда, опустив юношу на землю, жестокий граф схватил его за горло. В черных зрачках его плясало пламя каминного огня и испуганное лицо Эттвуда.

– Я не – Он закашлялся, царапая руки, что сжимали его горло. – Я не знаю. Я ничего не делал!

– Где. Ты. Был?! – Взревел Генри, сжимая его горло сильнее. Лицо несчастного начало багроветь, вызывая во мне ужас. Ужас. Но не жалость.

Ричард, подскочив к другу только сейчас, обеспокоенно сказал: – Тише, Генри. Иначе убьешь его.

– Я был… я был… в Австрии в декабре, в январе вернулся на пару недель, а затем, затем… – Красное лицо Эттвудо пыталось выдавливать звуки сквозь мертвецкую хватку пальцев графа Одерли.

– С кем был в Австрии? – Рычал он. – Кто может подтвердить?

– Тетушка Элоиз, отец, семейство Блэкфортов, у… у которых мы… гостили….

Его голос становился все тише, а отчаянные хрипы требовали воздуха. Рука Ричарда по-отечески легла на плечо Генри.

– Не надо, друг. Отпусти его. – Спокойно попросил он. – Он не заслужил легкой смерти.

Но граф Одерли не слушал своего друга, не мог слышать. Все тело его жаждало возмездия, весь он обратился слепой ненавистью, что могла переломить человеческую жизнь легко, будто то была простая соломинка. Он горел. Он хотел убить его.

Я не знала, что я делаю. Желание видеть смерть этого подонка было сильно, но страх был сильнее. Если еще минуту назад я хотела оказаться на месте на Генри и иметь его силу, чтобы задушить негодяя своими руками, то теперь мне было страшно. Желудок поднялся куда-то в горло, все лицо исказилось испуганной маской, я перестала дышать.

Мне нужно спастись. Нужно спастись. Нужно спастись.

Только эта мысль пульсировала в голове, когда я с трудом отлипла от стены и поползла в сторону камина. Мужчины продолжали изощренный допрос, допытываясь до юноши, что вместо слов издавал лишь хрипы. Все эти звуки, голоса и возгласы, жар каминного огня, его злость и моя собственная, охватившая тело, табачный дым и запах алкоголя – все смешалось в беспросветное полотно ненависти, которое нужно было разрубить.

Разрубить.

Прекратить.

Закончить.

-Хватит… – Одними губами сказала я скорее самой себе, нежели спорящим мужчинам. Я не хочу этой ненависти. Я не хочу секретов, чудовищного спиртового смрада и грязи допросов. Остановитесь. Мои пальцы потянулись к чугунной кочерге, что подпирала камин.

– Ты – блеклое ничтожество, что возомнило себя вершителем судеб. – Рычал разгневанный Генри. – Если я узнаю, что хоть одно твое слово было ложью, если хоть одно твое показание разойдется с действительностью… – Руки графа, сомкнутые на его шее кольцом, подняли фигуру Эттвуда в воздух. Его конечности сотрясали неестественные конвульсии, а из горла раздавались отчаянные хрипы.

– Твоя смерть будет такой же кровожадной, такой же жестокой и бессердечной, как и…

Он не успел договорить.

Чугунная кочерга с глухим стуком обрушилась на голову Эттвуда со спины, и обмякшее тело рухнуло на пол.

-–

*Вот уже полвека Испания держит монополию на табак своих колоний.

Глава 37

Глава 37

Три пары глаз смотрели вниз, на тело.

Стало вдруг так тихо, что потрескивание дерева в камине заглушало бешеный бег сердца. Тук-тук, тук-тук, тук-тук. Мы стояли безмолвно, глядя на Джорджа Эттвуда. Стояли, и стояли, и, быть может, прошло лишь несколько мгновений, а может быть, и часов. Этот общий ступор стал желанной паузой между сумбурной вакханалией прошлого и последствиями будущего, когда мир замер, и нам лишь оставалось замереть вместе с ним. Не знаю, о чем думали мужчины, но в моей голове была абсолютная пустота.

Первым очнулся Генри.

Он поднял на меня глаза свои бездонные, и вдруг…

Рассмеялся.

Легко и сладко, как будто мы вновь гуляли по заснеженному саду. Граф смеялся. Мне так редко удавалось слышать его смех. Эта мелодия обязательно согрела бы душу, если бы она не была разодрана в клочья минутами ранее.

А что было минутами ранее?…

Я перевела неморгающий взгляд вниз, на тело Джорджа Эттвудо, что лежало у моих ног.

Генри опустился и сжал запястье гостья между пальцами.

– Жив. – Голос его улыбался.

Кажется, Ричард тоже отмер, и начал что-то отвечать. Возможно, он даже зашевелился или подошел к другу – я не знаю. Мои глаза были прикованы к лицу Эттвуда, что распластался на полу. Оно приобрело привычный оттенок, лишившись пунцовости, а щегольской костюм смялся некрасивыми складками. Замучается гладить…

В остальном он выглядел как раньше. Только вот глаза его были закрыты и лежал он на полу…

На полу?..

Я вдруг отшатнулась, упершись спиной в стену.

О. Фортуна.

Осознание рухнуло на меня тяжелой волной – картины произошедшего одновременно хлынули в голову, заставляя сообразить, что же здесь произошло, и как я к этому причастна. Я бросила испуганный взгляд на свои руки – они сжимали кочергу. Тогда я разжала их, что оказалось сложнее, чем я думала, и орудие со звоном рухнуло на пол, подле Эттвуда.

– О, Боже… – Голос оцарапал пересохшее горло, пока я осознавала произошедшее. – Я не… я не… – Я не хотела этого.

Прижавшись к стене всем телом, я хотела просочиться сквозь нее, исчезнуть, испариться из этого кошмара. Я никогда не делала ничего подобно.

Руки дрожали от напряжения, с каким сжимали кочергу. Ричард задел ее ногой, когда водружал на себя тело Эттвуда, и задел второй раз, когда выносил его из комнаты.

Я не могла пошевелиться. Не могла до конца поверить в то, что я это сделала. Я это сделала? Да как я могла? Во мне силы совсем не много, как я могла такое сделать? Но если он жив, а кочерга чугунная… получается, и моих сил, помноженных на его состояние, хватило, чтобы оглушить его?…

Я прижала дрожащие руки ко рту, а испуганный взгляд мой вспорхнул к лицу графа Одерли.

Он улыбался. Улыбался, и, оказавшись рядом со мной в два шага, осторожно взял в ладони мое лицо.

– Ч-что вы делаете? – Голос дрожал так сильно, что я сама не поняла, что сказала.

– Дыши, непослушная.

И я дышала. Сглатывая слезы, дышала жасмином и табаком, желая лишь взять себя в руки и вновь обрести власть над дрожащим телом. Не получилось. Чем ярче пылали перед глазами картинки произошедшего – тем больше накатывало слез, которые, наконец, выплеснулись наружу.

Подушечкой большого пальца он стер первую слезинку, катящуюся по моей щеке.

– Не плачь. – Тепло сказал он. – Он не заслуживает твоих слез, слышишь меня? Джесс. – Отпустив мое лицо, он прижал меня к груди и обнял так крепко, что наши тела могли бы слиться в одно.

Такой теплый. Большой и…

Слезы полились ручьем, сопровождаемые громкими всхлипами.

– Тише. Сильная. Смелая. – Отдалившись лишь на миг, пронзил меня взглядом. – Прости меня.

Его губы обрушились на мои страстным поцелуем – требовательным и отчаянным.

До дрожи в коленях и головокружения, до последних капель воздуха, до мурашек по всему телу – вот, как сильно я в нем нуждалась. Щемящая боль в груди не могла остановить меня, не смела. Закрыв глаза, я отдалась моменту и растворилась в нем.

В его запахе, больших руках, в губах, что так бесцеремонно раздвинули мои и углубили поцелуй. Он был горьким, как табак, и терпким, как жасмин. Кажется, непристойный вздох покинул легкие, когда он дал мне вздохнуть. Не на долго.

Это пытка. Пытка, которую я не хотела прекращать. Его руки скользнули вниз по моей спине, останавливаясь на талии. Он притянул меня к своему телу – горячему и большому, будто хотел слиться со мной, съесть, стать одним целым.

Я умирала. Сгорала, обжигаясь об него. Помнила, как ранил своим равнодушием, но не могла остановиться – таким настоящим и живым он был сейчас.

– Я хочу знать о тебе все. – Шептал, поглаживая мою шею. – Кто ты, Джесс?

– Г-господин… – Я набрала в грудь больше воздуха, – Вы уверены, что хотите говорить обо мне после случившегося?

– Более чем. – Хищный оскал поднял один уголок его губ. Глаза пожирали, затягивая внутрь своего омута. – Мне должно выпороть тебя, лишить места или вовсе отправить к констеблю, но я не буду этого делать. С Эттвудом ты поступила так, как он заслужил, но ты ослушалась меня, когда приказал выйти.

Он вновь приблизил мое лицо к себе и поцеловал, как будто не мог насытиться.

– Что с ним будет? – спросила я сразу же, как только смогла вздохнуть.

– С Эттвудом? О, дорогая Джесс, я хотел бы отрубить ему по пальцу на каждой руке за то, что посмел тебя тронуть. Но не могу – это слишком заметно. Он придет в себя, проспится, отправится домой. – Когда его губы опустились на мою шею, я невольно закрыла глаза и растворилась в жарких ощущениях.

Соберись. Нельзя!

– А как же его травма?

– Скажем, что будущий маркиз так напился, что упал и приложился головой о камин. – Слова обжигали кожу над ключицей. – Придумаем пару нелицеприятных подробностей, которые отобьют желание распространяться об этом вечере направо и налево. Благо, в обществе ходят слухи о его пьянстве, и усугублять их ему бы не хотелось.

– Вы думаете, он не… не вспомнит? – Я едва могла облечь в слова мысли, которые были совершенно в другом месте, но никак не с покалеченным Эттвудом.

Черные глаза блеснули, когда он чуть отстранился, проведя руками по моим плечам.

– Ты задаешь правильные вопросы, Джесс. Что ж, полагаю, что нет. Он был пьян. Но даже если и вспомнит, как ты думаешь, сам-то сможет поверить в то, что его смогла одолеть служанка?

Я отвела взгляд, стыдясь.

– Нет, не сможет. Я возьму вину на себя, если вспомнит. Скажу, что повздорили. Тебе нечего бояться.

– Вы ведь и правда повздорили… – Осторожно начала я, вспоминая ужасающую сцену. Граф с шумным выдохом сделал шаг назад, унося с собой тепло собственного тела, запах жасмина и табака. – Вы напугали меня, господин… – Голос зашелестел хрипотцой. – Я подумала, вы убьете его.

– И решила не допустить этого? – Граф отстранился, и любой намек на улыбку исчез.

– Возможно. – Я опустила глаза, не в силах вновь видеть его холодным. – Хотелось прекратить все это. Мне было страшно. Что заставило вас так… в чем он виноват?

– Судя по всему, ни в чем. Но это еще нужно проверить.

– Господин, позволите…

– Нет. Джесс. – Сказал он мягко, но уверенно. – Об этом более говорить не позволю. Ты не должна была становиться свидетельницей столь неприятной картины, и, тем ни менее, я рад, что ты ею стала. Быть может, не прояви ты характер, я действительно мог бы не рассчитать свои силы.

Его рука вдруг коснулась моей и аккуратно сжала ладонь. Большим пальцем он прогладил ее, пуская волну мурашек вверх по телу, и нежности в этом жесте было больше, чем я знала за все последние четыре года. Я закрыла глаза.

Сладость момента крошилась под его недолговечностью. Сейчас он нежен. Потом будет холоден. Сделает вид, что все это – несусветная глупость, и я все выдумываю.

Я мягко убрала руку, прижав ее к груди. Граф опустил голову, чуть нахмурившись.

– Прости, что напугал тебя. И за все, что было после. Я не должен… – Мой рот приоткрылся в попытке выразить свои чувства, но он прервал меня. – Не должен. Пойдем, поможешь расцарапать ему руку.

– Ч-что? – Я захлопала глазами, не уверенная в том, что расслышала правильно.

– Ты укусила его. Это улика, которую нужно скрыть. – Беспристрастно сказал он. – К тому же, не хочу, чтобы следы твоих зубов и губ красовались на другом мужчине. Идем.

Как ни в чем ни бывало он вышел из комнаты, оставляя меня краснеть до самых кончиков ушей.

***

Остаток вечера я провела подле графа, Ричарда, и Эттвуда, что мирно спал в одной из гостевых комнат без сознания. Лишь раз он пришел в себя, чтобы выпить воды, а затем вновь уснул беспробудным сном.

Генри превратил следы моих зубов на руке в сплошной, глубокий порез и перевязал кисть горе-маркиза, затем мы приняли доктора, который осмотрел несчастного и дал утешительные прогнозы. Уже сидя в кабинете Генри, мы в подробнейших деталях продумали легенду, которую донесем до отца Эттвуда и общественности. Граф сразу же написал письмо с объяснениями маркизу, в котором не забыл выспросил про лучшие места для отдыха в Австрии, а также письмо Аделаиде, в котором рассказал о произошедшем.

Ужас случившегося оставил в моей груди зияющую рану, но вместе с тем открыл две важные вещи:

2. Этот вечер сплотил нас, повязав общим секретом.1. Я могу постоять за себя, когда это необходимо.

Лихорадочный жар бил по костям, когда я осознавала себя рядом с ними в ночной темноте кабинета. Оба мужчины вели меня со мной, как с равной, они общались свободно, будто и не было никаких секретов.

Я опустила глаза в кружку чая, которая обдавала жаром пальцы. Хоть пить чай на ночь – не лучшая идея, но после всего случившегося я не хотела отправляться спать и лишаться компании. Произошедшее будто сплотило нас, обнажая жуткие стороны каждого из присутствующих.

Раджа, что почти безмолвно смотрел, как друг идет на преступление.

Меня, что сумела обезвредить высокопоставленного индюка.

И Генри, чья гневливая агония едва не стоила жизни несчастному Эттвуду.

Он кого-то ищет. Все это время Генри Одерли искал кого-то, кто совершил нечто плохое четыре года назад. Хэмпширские убийства – лишь попытка протянуть руку к виновным, а вынужденная немота слуг – необходимость эти попытки скрыть.

Теперь главные вопрос, на который мне должно найти ответ – что случилось четыре года назад?.. Злосчастный портрет, что граф приказал сжечь, был написан в том же году.

– Аделаида будет в ярости. – Шумно выдохнул Ричард, что сидел со мной за небольшим столиком подле залитого луной окна. Генри все еще писал письма за своим столом, отказавшись от чая.

– Уверен, так и будет. – Ответил он. – Она так старалась сделать этот вечер менее…

– Кровожадным. – Подсказал Ричард.

– Да… И все без толку.

В который раз за бесконечный вечер я ощутила, как пламя стыда лижет мне щеки.

– Мне очень жаль, господин…

– Перестань. – Протянул Генри, явно утомленный моим тысячным извинением. – Давайте сменим тему. Конфликт исчерпан, ситуация улажена, мы сделали все, что могли.

Его крупная фигура, склонившаяся над бумагами, освещалась мягким светом свечи. Он выглядел таким собранным и серьезным, что его горящие гневом глаза теперь казались трюками памяти.

Нет. Он и правда хотел убить его.

– Поддерживаю. – Ответил Ричард. – Сменим тему. И так… Где ты научилась драться, Джесс? – Усмехнулся он, сопровождаемый озорным взглядом графа Одерли.

– Нигде. – Отрезала я. – Я не хотела, это было…

– Эй, все хорошо, я лишь пошутил. – Улыбнулся Ричард. – Ты молодец, что смогла постоять за себя. Надеюсь, его рука будет болеть долго.

Теперь уже смущенная улыбка коснулась и моих губ.

– Господин, если позволите спросить… – Я обернулась к Генри, – Я никогда не видела, чтобы вы курили. – И губы ваши никогда не отдавали табачной горечью. – А милорд говорил, что наслышан о вашей любви к табаку.

Глаза Генри сверкнули в свете свечи.

– Раньше курил. – Коротко сказал он. – Теперь нет.

И вновь черноволосая голова склонилась к бумагам, будто эту тему он обсуждать более не намерен. Как странно.

– Кажется, ты хотела проведать свою сестру. – Перевел тему он. – Когда хочешь ехать?

– О. – Я тут же отставила чашку и вытерла руки о передник, собираясь с мыслями. У меня есть вся нужная информация, осталось лишь увидеться с мистером Холтом завтра. – Могу просить вас отпустить меня в понедельник?

– У тебя есть сестра? – Вклинился Ричард, чьи глаза таяли шоколадом над чашкой дымящегося чая. – Старшая или младшая?

И такая и такая.

– Старшая… – Замялась я, не в силах выдать всю правду.

– Раз старшая, значит кочергой машет ловче тебя?

За спиной я услышала смешок жестокого графа, который, расслабившись, откинулся на спинку стула.

– Ни чем она не машет. Она очень добрая и отзывчивая. – Я насупилась, сморщив носик на подобную выходку Ричарда.

– Вот значит как? – Скрестив руки на груди, спросил Генри. – Вся спесь и храбрость достались тебе?

Мужчины легко рассмеялись, пока я краснела от стыда за содеянное. Ладно, фортуна, пускай подшучивают надо мной, если это поможет нам стать ближе. В интересах дела, разумеется.

– Полагаю, что так, господин. Хотя в детстве она охотно показывала характер, мы дрались, и не раз.

– Ах во-о-от оно что, – протянул Ричард, – Значит, ты у нас дама в боях закаленная?

– Еще каких! – Поддалась я, – Знали бы вы, что такое драка за… – Книгу сказок. – Соломенную куклу! Не удивлялись бы так моим умениям.

Ричард растаял, растекаясь в широкой улыбке.

– У вас нет братьев или сестер, господин? – Обратилась я к нему.

– По крови нет, но жизнь связала меня с этим угрюмым негодяем так тесно, что уже и братом его могу назвать. Верно, Генри?

– Верно. – Как-то грустно улыбнулся он.

– А у вас, господин? – Я обернулась, чтобы видеть его. Не надеялась, что он расскажет о сестре из Индии, но попытаться стоило.

– Нет. – Ответил он, потупив взгляд. – Единственный ребенок. Но мы с Раджем знакомы с детства, поэтому, полагаю, всю прелесть братских отношений я сумел познать даже больше необходимого.

Повисла немая пауза, а мужчины обратились в задумчивость. Я не успела развить тему, прежде чем Генри поднял голову.

– Значит, в понедельник. Хорошо. Надолго собираешься ехать?

– Спасибо, господин. Нет, вернусь вечером следующего дня.

Коротко кивнув, Генри сложил бумаги в ящик стола, а я начала убирать комнату. Когда все было закончено, я попрощалась с мужчинами, и поклонившись, шмыгнула за дверь. Уходить, впрочем, совсем не спешила.

Пару минут друзья сидели в безмолвии, пока Ричард не заговорил.

– Ты погубишь ее. – Сказал он едва слышно. Удрученно. Сломленно. – Не расскажешь – значит, продолжишь врать. Расскажешь – лишишься всего, что имеешь.

– Знаю. – Устало выдохнул Генри. Я представила, как он кладет голову на ладони. – Поэтому ничего ей не предлагаю. Нечего предлагать. – Голос его стал таким тихим, что я едва могла разобрать слова. – Если не женюсь на Виктории, Уильям не поспособствует входу в парламент.

– Мне жаль. – Голос Ричарда надломился болью. – Мне очень жаль.

– Спасибо. За твои слова и за то… что понимаешь.

– Я разделяю твою боль, но вот понять ее никогда не смогу. А вот Аделаида… В этом она может понять тебя гораздо лучше.

– Да… Надеюсь, этого понимания будет достаточно, чтобы завтра избежать сцены.

– О не-е-ет. – Протянул Ричард. – Если она приедет сюда завтра после твоего письма – а она приедет, то сцены не избежать.

– Нам достанется, да?

– Определенно. – Хохотнул Ричард, сбрасывая напряжение. – Нам определенно достанется от леди Солсберри.

Глава 38

Снег медленно опускался на землю крупными хлопьями. Он не кружился в танце, но готовился провалиться в сон, укрыв пуховым одеялом землю. Я шумно выдохнула, переступая порог Дарктон Холла, и воздух из моих легких заклубился облачками пара.

Хорошо, что ветра нет. Быстрее доберусь.

Сжав покрепче корзинку со всем необходимым, я сделала шаг навстречу этому дню. Дню, когда я отыщу Лору Баттлер.

К моему удивлению, в столь ранний предрассветный час у крыльца уже стояли две кареты. Одна принадлежала леди Солсберри, вторая же – графу. И куда они собрались в такую рань?…

Аделаида не появлялась несколько дней, с того самого званного обеда. За это время будущий маркиз успел прийти в себя, рассыпаться в трех сотнях извинений (только те, что я считала) за неудобства, которые причинил господину своим поведением, и удалиться. Я же успела встретиться с мистером Холтом, и толком ничего его ему не рассказать.

А что я могла сказать ему?..

Что пала под чарами молодого господина, как последняя идиотка?

Что граф одержим поисками причастных к некоему событию четыре года назад?

Или что наконец смогу найти Лору и выведать у нее, какие тайны хранит Драктон Холл?..

Впрочем, какой-то толк от этой встречи все же был: мистер Холт передал письмо Энни и уверил, что девочка очень обрадовалась. Он также сказал, что Альберт Аддингтон – художник, написавший злосчастный портрет, в том же году скоропостижно покинул Англию и следы его растворились где-то на юге Европы.

Бежал. Почему?..

Решив поразмышлять об этом позже, я прошла мимо карет, но не успела сделать и нескольких шагов к вратам, как меня окликнул незнакомый голос.

– Джесси Лейтон?

Крикнул мужчина с непереносимым акцентом. Первый звук вымышленного имени вышел из его рта жестким и спотыкающимся. Я обернулась, удивленная подобным окликом, чтобы увидеть перед собой высокого мужчину в черном.

Вздох застрял в груди, так и не покинув тела.

Это он. Один из трех убийц графа Одерли.

В черном сюртуке с поднятым воротом, в широкополой черной шляпе. Его фигура, выглядывающая из кареты графа, резким контрастом окрашивала картину предрассветного поместья. Холодок пробежал по моей шее отнюдь не от мороза. Чего бы он не хотел от меня – это не к добру.

Он сделал жест пальцами, подзывая меня к себе.

Помнит меня с той ночи, когда я увидела портрет?

Или граф раскрыл меня и приказал язык отрезать?

Или…

Я даже встряхнуть головой не могла, чтобы прогнать мысли – настолько ступор сковал тело. Человек в черном вышел навстречу из кареты, и, к нескрываемому удивлению, подал мне руку.

Нет…

Перед глазами замелькали страшные картины. Я живо увидела, как с дороги в Эймсберри карета заворачивает в проселок, останавливается у леса. Как ледяным тоном он приказывает мне выйти. Завязывает руки. Заводит в лесную чащу, и там, оставшись глухим к моим мольбам, перерезает мне горло. Быстро, одним движением.

Как холодно будет падать на промезршую землю.

– Господин приказал сопровождать. – Сказал голос из-под широкополой шляпы. Только тогда я смогла вздрогнуть и удержать себя от облегченного вздоха.

– Садитесь в карету.

Глаза мои, все еще не различающие реальность и страшный вымысел, скользнули по полированной карете черного дерева. Рука в кожаной перчатке потянулась ко мне, привлекая внимание, и от этого движения я отшатнулась, как от огня.

Нет. Нет. Нет. Нет. Так не пойдет. Мне столько всего нужно сделать, и все эти дела не предполагают сопровождающих. Не говоря уже о том, что я до полусмерти тебя боюсь.

Не сказав мужчине ни слова, я развернулась и проследовала обратно в поместье. Нельзя этого допустить. Мне нужно найти Лору. Нужно снять комнаты, в которых я смогу провести ночь, потому что ни в какой дом я ехать не собираюсь.

Я мечтала выловить одного из них. Мечтала говорить. Мечтала, чтобы они убили Питера Нордфолка. Но теперь, когда сама Фортуна подарила мне возможность провести с полдня в карете с одним из них, я так легко отказываюсь.

А что мне остается?…

Не могу же я просто сесть с ним в карету и завести разговор об унылой английской зиме, который прерву будничным вопросом:

– А не будет ли у вас времени на будущей неделе для убийства, господин?..

Это даже не смешно, Фортуна, зачем ты так со мной?!

Мои попытки перемещаться по сонному поместью как можно тише оказались бессмысленными, потому что уже при входе в северное крыло воздух разрезал звонкий голос Аделаиды Солсберри.

– Ты с ума сошел! Ты безумец! – Кричала разгневанная красавица. Я тут же шмыгнула в малую залу и прильнула к стене, за которой раздавались ее возгласы.

– Аделаида, тише. – Ледяной голос графа морозил стены.

– Что Аделаида? Я что, по-твоему, должна стоять и смотреть как ты рушишь все, над чем мы так долго работали?! – Девушка кричала не словами, но отчаяньем. – Ты безумец! Умалишенный! Послушай меня, о великий Хэмпширский граф Одерли. – Голос ее сделался тише, зашипев ядом. Казалось, что она подошла к нему ближе. – Если ты думаешь, что я позволю тебе совершить подобную глупость, то нет. Я. Не. Позволю.

Я прижалась теснее к холодной стене.

– Ты отправишь девчонку домой. – Сказала Аделаида. – Сначала допросишь ее, а затем отошлешь.

Я в миг отшатнулась, понимая, что речь обо мне. Сердце сжалось от ее жестоких слов, и от того, какое поведение она позволяла себе рядом с господином.

Он не может отослать меня. Не может, так ведь?

– Я не стану этого делать.

– Ты спятил! Свихнулся! Она уже видела твой разговор с Эттвудом, да она его чуть не убила!

– Да если бы она не вмешалась… – Сквозь зубы прорычал граф, но был тут же прерван.

– Мне безразличен иной исход! Ты хотя бы проверял ее?

– Конечно, я проверял, как и всех. Письмо бывшей хозяйке подтвердило место ее предыдущей службы и характеристики.

Глаза мои стали размером в два шиллинга. Он писал вдове Уиллоби?! Как сэру Ридлу удалось перехватить письмо?!

– Ты должен отослать ее, слышишь меня?! – Продолжала леди Солсберри. – Пока не стало хуже! Что еще она знает? Про Эттвуда она знает, про то, что ты не куришь, она знает, что еще? Быть может, что ты у нас музыкант, она тоже знает?!

Молчание служило ей ответом. Спустя несколько мгновений Аделаида горько усмехнулась, и, судя по шороху юбок, опустилась на кресло подле графа.

– Я знала, что так будет. – Едва слышно сказала она после затяжной паузы. Голос ее теперь казался тихим, исполненным горя. – Я знала, что однажды ты влюбишься и это сделает тебя слабым. Я боялась этого момента, зная, что любовь застилает глаза уму, но дарует прозрение глупости. Господи, почему же это случилось так рано? Почему, скажи мне?.. И, Бога ради, почему служанка?

– Ты не знаешь ее. – Так же тихо ответил он.

– Ты что ли знаешь? – Усмехнулась Аделаида. – Она неграмотная. Кроме хозяйских гобеленов да ковров ничего не видела. Ничего не читала. Нигде не была.

В груди закололась жгучая обида. Это неправда. Я не такая.

– Хватит. – Резко прервал ее Генри. – Ты ничего о ней не знаешь. Она живая, бойкая, и такая храбрая, Аделаида, она такая храбрая. Если бы не чертово положение, уверен, она могла бы дерзить мне не хуже Раджа. Боится меня, но все равно служит, все равно заботится. Ей было страшно, но она сама взяла эту проклятую кочергу и оглушила ублюдка, а знаешь зачем?

Аделаида молчала. Даже сердце мое замерло, скованное подступающими слезами, чтобы лучше слышать.

– Чтобы на моих руках не было его крови. Я бы задушил его в гневе, Аделаида. Она не хотела, чтобы это случилось. Как бы мы объяснили маркизу смерть его сына, скажи мне? Нет. Не отвечай. Я не отошлю Джесс, не могу этого сделать. Я хочу, чтобы она была рядом.

Слеза упала на шерстяную ткань накидки, оставляя крохотное темное пятнышко.

– Она слышала, как я играю на ситаре. Предложила сыграть на балу. – Грустно усмехнулся он. – Я тогда чуть не голову не потерял, кинулся на нее, как хищник на подбитую птицу. Повел себя как умалишенный дурак. Аделаида… – Голос его дрогнул. – Она видит меня. Настоящего меня.

Тишина, повисшая в комнате, была такой тягучей, что я боялась, как бы они не услышали моих всхлипов. Сердце горело. Горело и сжималось противоречиями, которые породили слова Генри. Он не хочет отпускать меня. Не хочет.

– Именно поэтому и нужно отослать ее. – Мягко сказала леди Солсберри. – Ты знал, что впредь ни одна женщина не уснет с твоим именем на устах, ты знал это. И сам ведь понимаешь, что чем ближе она к тебе, тем в большей опасности находится. Понимаешь же?.. – Видимо, Генри кивнул, потому что Аделаида продолжила. – Сейчас она знает только это, но что будет дальше? Вы будете сближаться, ты не сможешь хранить свою тайну вечно, не захочешь обманывать ее. И что тогда?…

Граф лишь шумно вздохнул.

– Тогда все наши труды будут зря. – Голос ее становился ласковым, будто пытался зализать раны, что сам же только что нанес.

– Что если она сможет сохранить тайну?

– Такого даже в мыслях допускать нельзя. Расскажешь ей, и, случись что, попадешь под суд. Вас с Раджем казнят, а меня, как соучастницу отправят гнить в тюрьме.

– Не отправят тебя в тюрьму, слишком важная птица.

– Так и обвинения какие, дорогой… – Вздохнула она. – Если решишь открыться ей – мы все погибли. И твоя семья никогда не сможет сюда приехать. И лорд Бэлл не то что не даст место в парламенте, но будет первым, кто подпишет твой смертный приговор. Мы слишком глубоко увязли в болоте лжи, чтобы вылезти из него так просто, понимаешь?…

Обвинения? Семья?

– Послушай, все же можно довольно просто решить. Хочешь девчонку – пусть так. Забери ее себе в любовницы после того, как женишься на Виктории.

– Это исключено. – Отрезал Генри.

– Хорошо. Тогда отошли ее сегодня же.

– Нет.

– Хорошо. Тогда дождись, когда она все узнает, и тогда даже отрезанный язык не спасет ее от смерти. Это, по твоему, достойный выход?

– Ты не понимаешь меня, Аделаида.

– Конечно. – Она вдруг рассмеялась, поднимаясь со своего места. – Конечно, глупая Аделаида ничего не понимает. – Голос ее стал громче. – Глупая Аделаида ведь никогда не была влюблена, и никогда не страдала от этого, верно? Глупая Аделаида ведь не знает, что это такое – сходить с ума от любви, которая невозможна?! – Она засеменила по комнате, вновь срываясь на крик.

– Конечно, Аделаида ничего не понимает! А что понимаешь ты, а?! Понимаешь ли ты, что это такое – видеть тебя здесь, живого, прямо перед собой?! Понимаешь, что это такое – когда вместо траура я пошла под венец со стариком Солсберри в надежде, что Бог как можно быстрее приберет к рукам его душу, и тогда я смогу отгоревать вдоволь?! Понимаешь ли ты, каково было мне?!

– Понимаю! – Голос генри звенел отчаяньем. – Я был там, Аделаида, и я прошел через все тоже самое, что и ты! Разница лишь в том, что после случившегося ты можешь продолжать жить как раньше, да, с болью в сердце, но ты можешь продолжать! Я же лишился всего, что мне принадлежало, всей своей жизни, понимаешь ты это?! – Он вскочил с места, и зашагал в сторону голоса леди Солсберри.

– Быть может эта девушка была мне предназначена судьбой, но я не могу получить ее! Быть может, я хотел бы быть в Индии, а не прозябать в этом ледяном аду! Быть может, я хотел бы сам распоряжаться своей жизнью, но даже такую возможность у меня забрали! – Теперь уже кричал он. – И теперь я даже любить не могу? Я что же, не человек? Я не заслуживаю счастья?!

– Вот, значит, чего ты хочешь? – Дрогнувшим голосом спросила присмиревшая Аделаида. – Счастья? Я думала, ты жаждешь лишь мести.

– Это одно и тоже.

– Нет, ваша светлость. Это совсем не одно и тоже.

***

Когда я осмелилась оторвать затекшее тело от стены, леди Солсберри уже покинула кабинет. Мои руки пробило нервной дрожью, и среди всех голосов в голове, что наперекор выкрикивали обрывки подслушанной беседы, громе всех звучал один:

«Я же лишился всего, что мне принадлежало, всей своей жизни.»

Генри.

Что случилось с тобой? Что тебе пришлось пережить? И что ты мог потерять, раз титул, земли и поместье для тебя – ничто?..

Глубоко вздохнув, я попыталась привести в порядок растрепанные чувства, и вышла из малой залы. Застать графа после подобной беседы было не лучшей идей, но и откладывать я больше не могла – уже светало. Хотелось бы мне его утешить.

Если бы только было позволено узнать, что с ним произошло, быть может, я смогла бы его понять?…

Кто, если не я – падшая женщина, позор семьи и шпионка? Разве же стрелки моего морального компаса недостаточно сбиты, чтобы принять любые преступления, на которые он шел?..

Мне было стыдно. Стыдно, за то что подслушивала его. Теперь это казалось не работой, которую я прилежно выполняла изо дня в день, но грубым вмешательством в его сокровенное. Затолкнув этот стыд куда поглубже, я прогладила складки накидки, и постучала в дверь кабинета.

Он стоял у распахнутого окна, сцепив руки за спиной. Мороз клацал зубами о напряженную фигуру. Я поклонилась, стыдясь смотреть на него.

– Джесс. – Глаза его в миг потеплели. – Еще не уехала? Думал, собиралась на рассвете.

– Господин… – Замялась я, не поднимая глаз. Расскажи мне. Я смогу понять, и твоя тайна не покинет моих уст. – Благодарю вас за заботу, вы не должны были снабжать меня каретой и… своим человеком. Но я пришла просить, чтобы вы позволили мне отправиться самостоятельно, если такую милость позволит ваше ко мне доверие.

«Письмо бывшей хозяйке подтвердило место ее предыдущей службы и характеристики.»

– Не в доверии дело. – Устало выдохнул граф, подходя ко мне. – В карете будет теплее, а Асим обеспечит безопасность. – Его рука несмело коснулась моего плеча. Так невесомо, будто он боялся дотронуться, но не смел перечить сердечному порыву.

– Господин, – Я подняла на него глаза. Каким же уставшим он выглядел! Захотелось самой себе залепить пощечину, а лучше дать поддых за то, как безбожно я ему вру. – Благодарю вашу безграничную щедрость, но я не хотела бы отправляться домой в подобном сопровождении. Понимаете…

– Да, да, конечно. Могут подумать не то, воспринять не так.

– Да нет же, я не об этом. Боюсь, что путь до дома лежит через места не самые… Благополучные, мой господин. Карета привлечет ко мне больше внимания и скорее не обеспечит безопасность, но послужит обратной цели. Не хочется, чтобы ваш экипаж стал лакомым кусочком грабителей и бандитов.

– Чудная ты, Джесс. – Один уголок его губ приподнялся, преображая все лицо. – От помощи отказываешься, ратуешь за сохранность кареты, но не за собственную. Неужели, о себе совсем не думаешь?

– О нет, господин. – Теперь уже я улыбалась. – Не думайте обо мне как о великодушной леди.

– И в мыслях не было. – Хитро прищурился он.

– Вот и славно, потому что с этой просьбой я обратилась к вам, думая в первую очередь о себе. Коли я поеду по проселочной дороге на черной карете с позолоченными ручками, да разве же это безопасно будет? Вовсе нет, милорд. Я не хочу становиться жертвой нападений также сильно, как и ваша карета.

– Откуда тебе знать о ее желаниях?

– Сама сказала. – Усмехнулась я.

– Вот как?

– Да. Так и сказала – не желаю смерти от руки деревенского пьянчужки с проселочной дороги. И я с ней согласна.

– А какой желаешь?

– Простите?

– Какой смерти желала бы, если бы могла выбирать?

– Полагаю… – Я опустила глаза, на миг задумавшись. Казалось, единственным моим желанием все это время было вернуться домой, а ни о чем другом я и не размышляла. – Полагаю… мне бы хотелось, чтобы это был веселый день. Мне бы… Мне бы хотелось, чтобы обо мне вспоминали с улыбкой и радостью, а не со скорбной горечью. Поэтому, даже не знаю, что вам ответить, господин… Может быть, в цирке?

– Что? – Легко рассмеялся он. От напряжения, стягивающего пространство между нами, не осталось и следа.

– Почему нет? Если в меня попадет одна из горящих булав, которыми жонглируют артисты, это даже может показаться частью представления. – Широкая улыбка смяла шрам на его лице, когда пальцы ласково прогладили мою щеку.

– Мучительная смерть. Не страшно?

– Страшно. Хм… О, придумала! – Я накрыла его руку, прижимающуюся к моей щеке, своей. – Тогда хочу свалиться со слона. Сломать шею – лишь несколько секунд.

– Не думаю, что это возможно. Слоны не такие высокие, чтобы получить смертельные увечья при падении.

– Ну вот. – Притворно надулась я. – А могло бы выйти так забавно. Зато… Зато теперь я знаю, что слоны не такие страшные, раз при падении невозможно расстаться с жизнью.

– Они совсем не страшные.

– Откуда мне знать, я их никогда не видела.

– Быть может, однажды. – Сказал он совсем тихо, заводя руку мне за шею. Рябь мурашек следовала за его пальцами.

– А вы, господин? – Голос предательски дрогнул, волнуясь его близостью.

– Оправданно. Я бы хотел умереть оправданно, за важное дело. Как – не так уж и важно.

– Вы так спокойно говорите об этом…

– Сказала девушка, что предпочла бы смерть на цирковой арене. – Улыбнулся он, склоняясь над моим ухом. – В Индии люди верят, что после завершения одной жизни мы перерождаемся, начиная следующую. Поэтому ее конец на деле является лишь новым началом, а значит незачем накладывать на тему смерти сургучную печать печали.

Его губы оставили невесомый поцелуй за моим ушком. Колени подкосились.

– Но почему юная протестантка так спокойно рассуждает о собственной кончине? Разве вам не положено переживать о загробной жизни?

– Господин. – Пискнула я, цепляясь за лацканы его жилета и запах жасмина, чтобы не свалиться в его объятия. – Вы богохульствуете.

– Так и есть. Ты ведь не расскажешь никому об этом? – Губы его скользнули выше, оставляя дорожку поцелуев от шеи к виску.

– Не расскажу.

– Славно. Это будет нашим секретом. Еще одним. – Он мягко отстранился, забирая с собой облако жасминового тепла. Я едва не пошатнулась, оставаясь без поддержки его рук.

– Если ты упрямо отказываешься брать карету, тогда я распоряжусь запрячь повозку – так будет быстрее. А вот Асима не брать нельзя – он не доставит тебе никаких неудобств, только сопроводит.

С таким теплом он глядел на меня, что все нутро сжималось тугим жгутом. Мне бы радоваться, но душа наизнанку выворачивается стыдом. Подумал обо мне, позаботился. А я что? А я еду разыскивать девушку, что раскроет его тайны, и нагло вру ему прямо в лицо.

– Будь осторожна, Джесс.

– Как прикажете, господин.

– И возвращайся скорее.

***

Джек был так насторожен, когда передавал нам лошадь. Медовые глаза его боязливо отскакивали от мужчины в черном, но я не могла винить его в этом – от Асима заверсту веяло опасностью. Передав ему поводья, конюх на краткий миг коснулся моей руки, заставляя обернуться.

– Не знаю, что у вас там с графом происходит, Джесс, но, прошу тебя, будь осторожна. Не нравится мне этот тип.

– Он всего лишь сопровождает меня, Джек. Не о чем волноваться. – Я пыталась успокоить саму себя, нежели его.

Поджав губы, юноша коротко кивнул и едва ощутимо сжал мои пальцы, прежде чем удалился в стойла. Я же, сделав глубокий вдох, запрыгнула на перекладину открытой повозки, отказавшись от протянутой мне руки.

– Куда едем?

– Литлкотт. Но по дороге нужно заехать в Эмсберри. – Соврала я. Не сказав более ни слова, мужчина направил лошадь, и мы тронулись, оставляя позади темнеющие шпили Дарктон Холла.

Я перевела взгляд на заснеженную дорогу со стойким чувством, что я покидаю не поместье жестокого графа. Я покидаю дом.

Глава 39

Ухабистая дорога то и дело заставляла вздрагивать на очередной кочке, но даже это не могло скинуть с макушки груз тяжелых дум. Теребя в пальцах подкладку шерстяной накидки, я сосредоточенно всматривалась в падающие снежинки.

Нужно придумать, как отделаться от тебя, Асим. А еще лучше – сначала узнать что-нибудь полезное от тебя, и уже затем отделаться. Об убийстве Питера Нордфолка теперь и мечтать не смею.

Я перевела взгляд на шоколадную гриву молодой кобылы, что была усыпана блестящими капельками снега.

Поступим вот как. По приезде в Эймсберри я попрошу свернуть на крупнейшую улицу. Там найду трактир – скажу, что голодна или мне нужна уборная. Осведомлюсь о нахождении Лоры. Выскользну через черный ход и продолжу свои поиски самостоятельно, а когда вернусь к провожатому, скажу, что мне стало дурно.

Ты можешь отсутствовать с несколько часов, что тогда скажешь? – Что лишилась чувств на заднем дворе?

А если он пойдет дознавать к трактирщику? – Подкуплю.

А если никто знать не знает, кто такая Лора Баттлер? – Такого не может быть. Раз жила здесь, значит семья должна быть и фамилия на слуху. Даже если с детства на служение была отправлена.

Негромкий щелк поводьев о бархатные бока лошади растворился в замерзшем воздухе, и повозка понеслась быстрее. Мороз вцепился в мои щеки, и я опустила капюшон до самых глаз.

Если хоть что-то из этого пойдет не так, откажусь от этой идеи, дождусь рождественских выходных. Что касается семьи…

Да, что касается семьи в Литлкотте, которой у тебя нет?

Я… Я могу списать на смятение. Скажу, что негоже появляться в компании мужчины, не смогу объяснить его присутствие. Скажу, что матушка поколотит, коли узнает. Придумаю что-нибудь.

Я отмахнулась от внутреннего голоса как от назойливой мухи, украдкой переведя взгляд на своего молчаливого спутника. Высокий мужчина был смугл, и, судя по выглядывающей из-за ворота щетине, черноволос. Глаза его были так же темны, как и шляпа. За всю поездку он не проронил ни слова, от того начинать беседу самостоятельно казалось мне неловким.

А что если…

Дождавшись подходящей кочки, когда карета легко подпрыгнула, я совершенно случайно покачнулась и ткнулась в плечо моему спутнику.

– Ах, господин, простите! – Воскликнула я, мигом возвращаясь в обратное положение. – Простите, эта качка… Я не очень хорошо ее переношу.

Мужчина перевел на меня безразличный взгляд, всматриваясь в лицо. От этих глаз кровь стыла в жилах, и я невольно подумала, что на его лице и мускул не дрогнет, коль захочет приставить мне нож к горлу и жизнь отнять.

– Бывает. Не извиняйтесь. – Коротко ответил он. И продолжил молчать.

И это все?

Я закусила губу изнутри, думая, как разговорить его. Лучшими друзьями мы точно не станем, но я обязана узнать хоть что-то про графа, раз выдалась такая возможность.

– Вы ко мне на «вы» обратились, уважительно… Почему?

– А должен был иначе?

– Полагаю, что так. Я прислуга. Граф не сказал вам?

– Граф приказал сопроводить вас куда скажете. В подробности не вдавался. – После небольшой паузы он добавил. – Вы ведь ко мне тоже на «вы» обратились. Извиняться кинулись.

– Я с вашим статусом незнакома, да и само собой это как-то вышло… – Засмущалась я.

– Я не высокопоставленный человек, поэтому если вам будет удобнее, можем перейти на «ты».

– Конечно! – Пожалуй, слишком воодушевленно согласилась я. – Я – Джесс.

– Асим.

– Ты из Индии, да?

Темные глаза резанули по сердцу из-под широкополой шляпы.

– Да.

– Угадала! У графа много дел в Индии, вот и подумала, что и людей оттуда он привозить может. – Асим как-то недобро хмыкнул, крепче сжимая поводья меж пальцев, облаченных в перчатки.

– Прости, я что-то не то сказала?

– Все то, Джесс, да только слово подобрала неверное. Уж понимаю, что не мне тебя учить… – Кажется, на лице его появилось подобие улыбки. Конечно, не тебе, уж с таким-то акцентом. – Но не привез. А спас.

– Спас? – Это слово вырвалось изо рта облачком пара. – От чего?

С минуту Асим безмолвно глядел вдаль, покачиваясь в такт цоканью копыт. Затем, прочистив горло, заговорил.

– Знаешь ли ты что об Индии?

– Совсем мало. Почти ничего. Ткани, кажется, оттуда хорошие, моя прошлая госпожа любила.

– Ткани… – Усмехнулся он. – Не ткани больше всего дохода вашим толстосумым лордам приносят. Но сейчас не об этом. В Индии голод.

Я мотнула головой и бесстыдно уставилась на него во все глаза.

Как это возможно? Даже я знаю, что Индию называют тропическим раем, и какие только фрукты и специи оттуда привозят – сложно вообразить.

– А господин наш, хоть ликом зол, но сердце у него большое. Увез сюда.

– Асим… Почему в Индии голодают? Ты прости, что спрашиваю, я девушка безгр…

– Не извиняйся, знаю, что здесь про это не говорит никто. Зачем вашим лордам языком трепать? Они что надо сделали – уже сто лет страну грабят, вывозя все богатства сюда, разве ж станет кто говорить о таком?

Мой рот округлился в немом изумлении. Я пыталась высмотреть в лице Асима хоть какие-то эмоции, но то ли из-за шляпы да ворота сделать это было сложно, то ли сам он перестал чувствовать любую злость. А вот я чувствовала.

Весь мой мир переворачивался с ног на голову. Все детство я слышала, что Индия – не меньше, чем оазис, полный невообразимых чудес. Многорукие женщины там встречают моряков в разноцветных платьях, а шеи их увешаны цветами. Сахарные фрукты и диковинные животные, специи и ткани – я думала, все это родом из сказочной страны, которая сошла в наш мир со страниц книг. Неужели мы могли… так отнестись к этим богатствам?

«Лорд Бэлл никогда не поспособствует вхождению в парламент!»

Генри. Генри хочет заняться политикой? Чтобы исправить это?

Его сестра. Лалит. Он хочет привезти ее сюда – уберечь от голода?

Мой неморгающий взгляд опустился на руки, что сжимали ткань накидки.

– Асим, я не знала… но это чудовищно. Почему так произошло?

– Жадность, Джесс. – Усмехнулся он. – Жадность усыпляет ум и застилает глаза. Жадность страшнее любых пороков, ибо ее удовлетворение лишь порождает всю большую жажду. Ее невозможно утолить. И безнаказанность. Ваши лорды не боятся ни людей, ни богов, ни той жизни, которая будет после. Ничего не боятся, ибо ни за что не были наказаны. Корона потворствует, обогащаясь, но все это богатство мощами безвинных выложено.

Я с трудом сглотнула подступившее к горлу отвращение. Захотелось зажмуриться. Почему в обществе не говорят об этом? За четыре года службы я ни разу не слышала ничего подобного, лишь о процветании Англии и благах, что приносят колонии. Неужели, все это действительно куплено ценой человеческих жизней?

Остаток дороги прошел в легких беседах, но тяжелых раздумьях. Я размышляла о судьбах голодающих в Индии, о Генри, что хочет помочь, и о странных словах Аделаиды, что она бросила ему в лицо:

«Понимаешь ли ты, что это такое – видеть тебя здесь, живого, прямо перед собой?!»

Неужели она все еще любит его?.. Почему же тогда вышла замуж за другого?.. Неужели Генри сам отказался от нее? Ради чего?…

Как бы я не куталась в накидку, мороз все яростнее кусал за плечи. Оттого было вдвойне обиднее – ведь я неверно рассчитала время на дорогу, из-за снегопада мы добрались до Эймсберри глубоким вечером.

Завидев на горизонте проселочной дороги всполохи огней, разгоняющих тьму, я поспешила выпрямиться и вглядеться вдаль.

Я уже совсем близко ко всем ответам. Дождись меня, Лора Баттлер.

***

Обилие людей вокруг и вымощенная улочка мигом стряхнули с меня усталость. Размяв шею, я ощутила, как пробудилось и сонное сознание, и до того спящее сердце – оно заколотилось острым предвкушением прямо в прутья грудной клетки. Уже близко. Я уже совсем близко.

– Куда тебе нужно?

Глаза забегали по разномастным зданиям Эймсберри, который оказался гораздо больше, чем я думала. Жилые дома из дерева соседствовали с каменными торговыми рядами, всюду слышались разговоры работяг, спешащих домой сквозь вечернюю тьму. Кричали дети, играющие с колесом и палкой, лавочники сворачивали товары, что не сумели продать сегодня. Повсюду витал запах сена, выпивки и нечистот. Я поморщилась, отвыкшая от гама столь больших и оживленных улиц. С одной стороны, это хорошо – до случайной телеги с двумя путниками никому не было дело, но с другой стороны, значит и Лоре здесь было затеряться просто.

Что ж. Назад пути нет.

– Туда! – Указала я на одноэтажное здание, у которого толпились пьянчуги. Вопросительный взгляд Асима я оставила без ответа – пусть сам думает, нужно ли мне в уборную, или подкрепиться.

Он помог мне спрыгнуть с телеги, и уж хотел направиться вслед за мной, как его вдруг прервал детский голос.

– Дяденька! Дяденька! – Чумазый мальчик лет десяти отроду настойчиво дергал мужчину за рукав. И не боится же! И правда, не боялся. В глазах его горел огонь такой нужды, что говорил о бедственном положении юнца гораздо красноречивее рваных лохмотьев, в которые он был одет. Сердце мое сжалось от подобного зрелища, и я не могла отвести взгляд от широко распахнутых глаз мальчика.

Асим же хладнокровно выдернул рукав из цепких пальчиков, и продолжил путь, как ни в чем не бывало. Мальчик не отставал.

– Дяденька! Подайте на хлеб! Подайте! – Теперь он добрался уже до его плаща и начал неистово его дергать, на что Асим резко развернулся и схватил того за шкирку. Суровый отблеск его глаз сверкнул ярче окружающих свечных фонарей.

– Асим! – Выдохнула я, сразу же бросаясь на помощь. – Отпусти его! Он ничего не сделал.

Едва обернувшись на меня, мужчина как следует тряханул мальчика и наклонился ближе к его лицу.

– Ступай подобру-поздорову, пока не нашел приключений. Понял меня?

– Да что я? Что я-то? – Запричитал юнец, повышая голос. И как у него духу хватает! – Лишь голодом ведомый, дурного не хотел, красть не думал! – Его оправдания заставили Асима поморщиться и отпустить мальчика. Подняв темные глаза он увидел, как вокруг нашей повозки с лошадью толпится целая стайка беспризорников.

– Ошалели что ли? А ну отошли от повозки! – Широкими шагами он направился к повозке, разве что копытом не бил. На полпути обернулся, чтобы бросить мне: – Иди в трактир. Я здесь стеречь буду, не то лошадь уведут.

Снаружи я лишь кивнула, но внутри себя едва не подпрыгнула от радости. Благослови тебя Фортуна, мальчик!

Я тут же схватила его за маленькую ручку и наклонилась ближе к лохматой голове.

– Пойдем. Куплю тебе поесть.

– Ах! Спасибо, тетень… – Заголосил он.

– Тише ты! Просто иди!

Второго приглашения было не нужно – мальчишка раньше меня забежал в трактир, полный гомона и песен пьющих работяг. Жар помещения сразу же опалил мои щеки и обдал запахом мясной похлебки и темного эля. Из одного угла лилась какая-то непристойная песенка под незатейливый аккомпанемент дудочки, из второго – заливистый смех пышногрудой девушки, а в третьем звучало чоканье кружек.

– Пойдем, тетя! – Задорно подпрыгнул парнишка, ведя меня к стойке трактирщика. Из-за нее на меня глядел седовласый мужчина с пышными усами и руками такими крепкими, что я бы приняла его за кузнеца, нежели за трактирщика. Закатав рукава до самых плеч, он недоверчиво скрестил руки на груди.

– Чего изволите? – Спросил он низким басом, поглядывая на меня из-под седых бровей. Вопрос звучал не очень дружелюбно, поэтому внутри себя я поежилась. А вот мой маленький спутник чувствовал себя как дома – он уселся на высокий стул справа от меня, и едва не перекинулся через стойку всем телом.

– Добрая тетя пришла накормить меня! – Чуть не кричал он, обнажая щербатую улыбку. – Похлебку мне! И краюшку хлеба! С семечками!

– Здравствуйте. – Ответила я на немой вопрос в глазах трактирщика. – Добавлю к заказу моего друга два куска пирога и флягу эля, если имеется.

Поглядев на меня с пару мгновений, он принялся исполнять заказ. Не понравилась я ему.

– Слыхал, Джонни? У меня появился новый друг! – Вскрикнул мальчик, наблюдая, как трактирщик наливает похлебку огромной плошкой.

– Да тебе все, кого не успел облапошить, друзья. – Хмуро хмыкнул он, выставляя еду перед мальчиком. Тот накинулся на нее без промедления.

– Тридцать пенсов. – Сказал мужчина. Грабеж! Неужто за какую даму благородную меня принял? Подумав немного, я все-таки выудила из кармана платья деньги, решив, что так он будет разговорчивее.

– Не из местных? – Спросил он, заворачивая пироги.

– Нет, я здесь проездом. По правде, к подруге заехать хотела, а вот не знаю, где искать ее, она только говорила, что из Эймсберри. Подумала, сюрприз сделаю – работали вместе, так и приятно будет увидеться.

– Как подругу зовут? – Без особого энтузиазма спросил трактирщик, не глядя на меня.

– Лора. Лора Баттлер.

Миг. Один миг и глаза его взлетели ко мне, внимательно всматриваясь в лицо. Чуть прищурившись, он разглядывал меня так тщательно, что я поблагодарила себя за решение не снимать капюшон. Исследовав лицо и мою накидку, он вновь обратился глазами к пирогам.

– Нет здесь такой.

Сердце пропустило удар.

– Как нет? Быть может, уехала куда, или работать по…

– Нет. И не было никогда. Ваши пироги. И эль. – Он резко протянул мне сверток и флягу, едва не всучивая их прямо в руки. – Если это все что хотели, то всего доброго.

– Но…

– Всего. Доброго. – Голос его мог резать сталь.

Нет. Нет. Нет. Нет, этого не может быть. Она должна быть здесь! Должна!

Мои глаза забегали по трактиру в поисках компании, к которой я смогу подсесть и выспросить про сбежавшую служанку. К нарастающему в груди ужасу добавились несколько замасленных взглядов, блестящих нескрываемой похотью. Нельзя бояться. Нельзя. Снаружи Асим, он поможет в случае чего.

Я начала высматривать хоть кого-то трезвого, и кто бы не вызывал у меня бег ледяных мурашек по позвоночнику, но таких лиц не было. Тогда я обратилась взглядом к беззубой старухе, что оттирала выпивку со столов, и уж думала обратиться к ней, как за рукав меня дернул мой новый друг.

– Эй, тетя! – Говорил он тихо. – Вы это, пойдемте!

– Что?

– Не что, пойдемте говорю, отойдем от Джонни, чтоб уши не грел. – Он зыркнул на трактирщика, и я вторила этому недоброму взгляду. Джонни все еще смотрел нам в спину, скрестив руки на груди.

Мы отошли к ближайшему к окну столу, и там мальчишка вновь дернул меня за рукав, чтобы я к нему наклонилась.

– Вы это самое, тетя, про девку спрашивали, Лору, да? – Вкрадчиво спросил он. Глаза мои распахнулись изумлением.

– Да, да, спрашивала. – Сердце заколотилось с новыми силами. – Знаешь что-то про нее?

– Вы ко мне добры были тетя, так что вы это, не подумайте… как ж там было… а! За знания платить надобно, тетя! – Я отшатнулась, увидев блеск в озорных мальчишеских глазах.

– Откуда мне знать, что твоя информация будет полезна?

– Ну, это… – Он почесал голову, задумавшись. – Да точно будет! А так и вовсе ничего не узнаете про того мужчину! Ой! – Он закрыл рот чумазой рукой, осознав, что проговорился.

– Что за мужчина?

– А вы отдайте мне пирог один, тот что с картошкой, я тогда скажу! – Выгнув одну бровь, я решила, что это будет справедливой сделкой и протянула юнцу пирог.

– А ты не промах.

– А то, тетя! Хорошо иметь длинный нос, который во все дела совать можно! Вот бишь и поужинал да еще и пирог есть! – Его щербатая улыбка обезоруживала.

– Так, что за мужчина?

– Так, эт самое… – Он опустил глаза в пол, вспоминая. – А вот! Это имя, что вы сказали Джонни, девки такой и правда у нас не было никогда, но я слышал, как его мужчина назвал. Ну, я как всегда терся здесь да клянчил у кого хлеба у кого эля, а то ведь спится так после него крепко, знаете, если с полкружки выпить, так любая солома…

– Можешь ближе к делу? – Отдернула его я скорее от того, что не могла вынести столь душераздирающей истории.

– Да, так вот, пришел дядя. Я и с него чего взять пытался – не вышло. Так он к Джонни подошел и сказал, если у того будут спрашивать про Лору Баттлер, пусть внимательно запомнит, как спрашивающий выглядит. А он потом – дядя то есть, заедет да спросит, мол, ну, приходил кто? И если приходили спрашивать про Лору, то Джонни рассказать должен.

Я выпрямилась, глотая ртом воздух. Фортуна, что здесь творится?..

– Ты… – Попыталась собраться я. – Ты не запомнил, как он выглядел? Тот дядя?

– Ну-у-у, не сильно-то и высокий, суровый такой, и одет не бедно, потому и хотел с него взять чего, но говорю – не вышло.

Да под это описание пол Англии подходит.

– Глаза? Волосы? Какого цвета? Были ли шрамы или еще какие-то опознавательные знаки?

– Мммм… – Задумчиво протянул он. – Вроде бы нет. Шрамов точно не было, волосы темные, а глаза-то я не разглядел… Но зубы все были целые!

Проклятье. С шумным выдохом я опустила голову, осознавая, что это лишь завело меня еще дальше в тупик. Я перестала понимать что-либо, да еще и рукастый Джонни запомнил, как я выгляжу. Отличная работа, Луиза, блестящая!

Видимо, перемены моего настроения не укрылись от мальчика, потому что он вдруг погладил меня по руке и заговорил.

– Ну что ж вы так, тетя! Я зато много другого рассказать могу, хотите?! Как Стив напился и подрался вчера, тако-о-ой синяк под глазом Тони оставил, ох, вы б только видели! Как слива! Так к нему потом дед Тони подбегает да как…

Я молча кивала, удрученная собственным положением. Слова мальчика расплывались, не достигая ушей, смешиваясь с песнями и пьяными криками работяг. Я ничего не нашла. Опять. Я так надеялась на Лору, думала, она расскажет мне все, что удалось узнать о графе, но ее и след простыл… Зачем было врать о доме? Почему не сказала, откуда она на самом деле?… Ох, Лора…

– Так вот, и заходит значит затем тетя, да еще и странная такая, выглядит как бродяжка, а платье-то прислужье на ней было! Я так удивился и думаю…

– Погоди, что ты сказал? – Я опустила взгляд на мальчика.

– Ну, говорю, думаю – одежда прислужья, а выглядит как бродяжка, странно это, вон, я аж запомнил, и вот…

– Прислужья?

– Ну да, шаль на ней только была, хоть и холод собачий, но под шалью платье и передник повязан – не сняла видать чтоб не мерзнуть.

– Какого… – Голос мой дрогнул. – Какого цвета платье?

– Темно-о-ое такое, аж черное почти. Волосы светлые такие, не как у вас, больше на пшеницу похоже. Она откуда-то с юга, говорила, пришла.

Я потеряла способность дышать.

Нет. Почти все слуги по одинаковой форме одеты, это мог быть кто угодно.

– Не знаешь, чего эта тетя хотела?

– Чего ж не знать, Джонни на нее так рассердился, что кричать стал. Она вон, ночлега просила, но денег не было, он и погнал ее. А она аж плакала, говорила – вопрос жизни и смерти, пощадите, не гоните, спрятаться дайте. Во-о-от.

– Когда это было? – Сердце заколотилось в груди, желая выпрыгнуть.

– Да с пару дней назад.

– Ты знаешь, куда она пошла?

– Такого не знаю, тетя, но поздно пришла, а если и ночевать где у нас так, чтоб не увидел никто – то только одно место есть.

– Какое?

– То старый курятник на краю села. Но мы туда не ходим уже – жутко там как-то.

Я подняла обезумевший взгляд над лохматой головой сорванца, пытаясь побороть сковавший тело ужас. Фортуна, пожалуйста, помоги ей. Помоги ей. Не мне. Лора то была или нет – никто не заслуживает такой жизни. Сбереги, молю тебя. Прошу.

– Как тебя зовут? – Спросила я мальчика, не моргая.

– Я Кензи!

– Слушай, Кензи. Я дам тебе пять фунтов, если проведешь меня к курятнику незамеченной через черный ход.

– ПЯТЬ Ф..?! – Я заткнула ему рот рукой, прерывая истошный вопль. По округлившимся глазам стало понятно, что за такую сумму он и Лору за меня разыскать сможет.

– Конечно, конечно отведу, конечно помогу! – Он схватил меня за рукав и побежал к столам.

– Стой! Это еще не все!

– Что еще? Все сделаю!

– Ты перестанешь пить эль. – Я постаралась сделать голос как можно более суровым, каким говорила с Энни, когда она хотела играть вместо чтения. – От него на ладонях бородавки растут, ты знал?

– Не-е-ет, тетя, это все врете! Тогда б все село в бородавках ходило!

– Все равно перестанешь. За это тебе плачу. Лучше купишь одежды новой и хлеба, себя да друзей накормишь, но больше ни капли в рот брать не будешь. Понял меня?

Подумав с секунду, мальчик кивнул.

– Затем найдешь ремесленника какого и пойдешь к нему подмастерьем.

– Э-э-эй, да кто ж возьмет-то меня? Все знают, что я подворовываю!

– А ты перестанешь. Поклянешься всеми правдами и неправдами, что помогать честным трудом будешь, и слово свое сдержишь. А ежели не найдется здесь ремесла, то денег хватит чтоб в какую повозку сесть да до ближайшего города доехать. Там точно не пропадешь. А я к рождеству ворочусь и проверю. Обещаешь?

– Обещаю. – Сказал мальчик, глядя в пол.

– Хорошо, Кензи, помни, что ты дал слово, а слово мужчины должно весить много. Веди.

И он повел.

Взяв деньги вперед, он повел меня через задний двор трактира, выходящий в зловонные переулки, за жилые дома и деревянные амбары, пока наконец черное ночное небо не разрезал косоватый, прохудившийся курятник. Из сгнившей древесины, он не мог держаться только лишь на ржавых гвоздях, поэтому сквозивший ветер то и дело завывал в дырявых стенах. Понимаю, почему даже беспризорники не хотят здесь ночевать.

Когда колючий ветер ударил мне в лицо, я поежилась от него и от леденящего страха.

– Все, тетя, дальше не пойду, уж простите.

– Хорошо. – Я присела на корточки рядом с Кензи. – Спасибо тебе за помощь. Не забывай, что велела тебе сделать, и еще кое-что. Обо мне никому не слово. Понял? Ни про какую добрую тетю не рассказывай – меня не было. Договорились?

– Конечно, тетя, как скажите! Все сделаю!

– Славно. Ну все, беги обратно.

– Это самое, тетя… – Мальчик сжал мою руку в своих чумазых ладонях. – Спасибо вам. Правда. Спасибо.

Сказав это, Кензи бросился бежать обратно в село, и только скрипящий под его ногами снег прерывал зловещий свист морозного ветра.

Всего десять шагов. Всего десять. Мне вовсе не страшно.

Я оглядела покосившийся курятник еще раз, и ощутила, как желудок поднялся к горлу. Мне стало дурно. Надо идти.

Девять.

Еще один порыв ветра и еще один истошный вой сгнившей древесины.

Восемь.

«Вопрос жизни и смерти.»

Семь.

«Пощадите, не гоните.»

Шесть.

«Одежда прислужья, а выглядит как бродяжка»

Пять.

Дверь в курятник скрипнула, вплетая этот жуткий звук в похоронный реквием ветра.

Четыре.

Где ты скиталась, Лора? Почему не ушла служить в другой дом?

Три.

Пожалуйста, Фортуна, пожалуйста.

Два.

Мои пальцы легли на заледенелую ручку, пуская волну дрожи вверх по телу. Дрожи, которая не могла прекратиться. Затаив дыхание, я распахнула дверь.

Один.

Глава 40

– Ах… – Судорожные рыдания моментально разорвали мою грудь на маленькие кусочки.

Дикость, боль и обжигающее отчаяние полились потоком соленых слез. И от этой раздирающей боли хотелось выть – и я выла. Во весь голос, не страшась быть услышанной или замеченной – это все было так не важно теперь. Ничто не важно! Лора… Я упала на колени в снег, или солому, или на промерзшую землю – не знаю, глаза застлала густая пелена слез, которые крупным градом стекали по лицу.

– Господи. – Взвыла я, качаясь взад-вперед, зажмурившись. – Господи, упокой ее душу грешную, даруй благос… – Я задохнулась рыданиями, не в силах продолжить молитву. Боль. Жгучая, раздирающая, невообразимо-всеобъемлющая заполнила всю мою грудь, все тело, стала больше меня. Эта боль вырывалась из меня слезами и криками, но и этого было мало – я со всей силы вонзила ногти в ладони, оставляя на них глубокие темно-красные полумесяцы.

– Лора! Лора! – Говорила я сквозь рыдания самой себе, потому что та, кому эти слова были адресованы, уже никогда меня не услышит. Для нее больше нет этого курятника, этого проклятого Эймсберри, и Дарктон Холла. Для нее больше ничего нет.

– Ничего нет. – Шептала я себе под нос, чувствуя, как мороз вонзается в мокрую кожу щек. – Ничего нет. Ничего нет…

Рыдания не умещались в горле, не позволяли мне встать или вздохнуть. В агонии безумия я дошла до края – когда перед глазами сгустилась тьма, и только затем легкие сделали резкий вдох, наполняясь ледяным воздухом. Я шумно дышала, пытаясь отрезвиться и прийти в себя. Никогда. Я никогда не смогу прийти в себя.

Руки свело судорогой, когда я поползла в сторону девушки. Я не сумела подняться или уйти. Все мое тело едва ли могло подчиняться из-за крупной дрожи, которая лупила каждую клетку. Крохотный шаг за крохотным шагом я ползла сквозь завалы колючего сена, которое впивалось в ладони, пока не добралась до нее.

До ее тела.

– Господи-и-и… – Завыла я, вскинув голову к дырявой крыше. – Господи, за что? За что ты так с ней?!

Я хотела закрыть рот, чтобы приглушить рыдания, но не могла. Рваные всхлипы ломали меня, извергаясь наружу вместе с обжигающей болью.

Совсем молодая. Она была совсем молодая, старше меня едва ли лет на пять. Одетая в форму Дарктон Холла – в платье, которое я сама носила только вчера. Ее безжизненное тело сковало холодом – кожа темнела синевой, а губы были белее снега. Ее глаза были открыты.

– Лора… – Голова закружилась от недостатка воздуха. – Прости меня. Пожалуйста, прости! – Я не смела смотреть на нее долго – такое жуткое зрелище мне открывалось. – Прости меня, умоляю, прости м-м-меня… – Я вдруг начала заикаться. – Я н-не хотела, я пыталась т-т-тебя найти… Я хотела тебя с-с-пасти!

Я опустила лицо в ладони, взрываясь новой волной рыданий. Если эти слезы унесут ее боль – пожалуйста, пусть я сдохну рядом с ней в этом курятнике. Это я виновата. Я виновата, я не нашла ее раньше!

– Лора… Прости меня. – Я вновь подняла лицо в безумном желании увидеть жизнь в ее остекленевших глазах. Пусть она посмотрит на меня. Повернет голову и прокашляется, и окажется жива.

Но это невозможно.

Лора лежала в луже темно-бурой крови, которая успела присохнуть к промерзлой земле. На шее ее зиял черный порез столь глубокий, что через него виднелась трахея.

Я прижала руку к животу борясь с приступом непреодолимой тошноты. Повинуясь инстинкту, начала втягивать в себя воздух, и повторять – дыши, дыши, дыши. Нельзя лишаться сознания прямо здесь. Нельзя. Нужно что-то сделать. Нужно сказать Асиму, ее надо похоронить.

Асим не должен знать, что ты ее искала!

Да какая теперь разница? Ее убили! Зарезали, словно свинью! Граф не лишит меня языка, коль узнает, что искала ее, а если и лишит – наплевать, я не оставлю ее здесь!

Если бы я была быстрее! Если бы я была умнее! Ничего этого бы не случилось, я бы узнала о ней раньше, раньше нашла бы ее, она была здесь всего пару дней назад… Лора!

Сердце толкнуло меня к мертвой девушке, и я схватилась за ее руку, будто это могло что-то изменить.

– П-п-прости меня, Лора… – Сбивчиво шептала я, пытаясь сжать ее пальцы. Но я не могла.

Они были крепко сцеплены вокруг чего-то. Я опустила взгляд, борясь с новым приступом тошноты при виде почерневших ногтей девушки. Из-под них торчала холщовая ткань.

– Ч-что это? – Спросила я вслух, будто она могла мне ответить. Я осторожно потянула за жесткий краешек и в моих руках оказался холщовый мешок на шелковых завязках – совсем крошечный, и такой легкий, что почти невесомый. Рука, лишенная своей ноши, безжизненно рухнула вниз под серебристый свет луны, что просачивался из прохудившейся крыши. Она была вся в багровых синяках, что тянулись по рукам вверх к шее.

Ты боролась, Лора. Ты боролась. Против кого? За что?..

Мои глаза опустились на невесомый мешочек. Дернув за тесемки, я открыла его, но оттуда на меня смотрела лишь темнота. Быть может, там вовсе ничего нет?.. Тогда я, прерываясь на всхлипы, прощупала нижнюю часть мешочка. Под моими пальцами перекатывались какие-то крошечные частички, как будто чаинки. Чаем, вроде бы, не пахнет.

Я подняла мешочек, принюхалась и тут же отпрянула от своей находки, ибо в нос мне залетело с десяток крошечных частичек с жженным запахом. Они сразу же защекотали мне нос, от чего пришлось чихнуть несколько раз.

Что это такое, Лора?..

Я затянула тесемки мешочка, прежде чем спрятать его в кармане платья.

Я горела. И щеки – от мороза, что прожигал мокрые дорожки слез, и легкие, что отчаянно желали надышаться и прекратить истерику, и глаза – они больше не могли рыдать.

Я обвела курятник взглядом таким удивленным, будто не знала, как здесь оказалась. Я должна привести сюда Асима. Мы привезем ее в Дарктон Холл а затем граф поможет отправить ее тело родным. Он ничего мне не сделает. Слепая уверенность в собственной безопасности была непоколебима – возможно, это от безразличия, которое я испытывала к собственной судьбе на тот момент. Сидя рядом с девушкой, что отдала жизнь непонятно за что, я уже не могла думать о себе, а все проблемы казались выдуманными.

Попытавшись сжать и разжать пальцы, я поняла, что мне вернулась власть над телом. Со второй попытки удалось подняться на ноги, найдя опору в деревянной стене. Вдоль нее я медленно, привыкая к собственным шагам, двигалась к двери.

Ночь становилась молочно-белой.

Туман стягивался к уголкам моим глаз, подсвечивая яркую луну и сужая обзор до маленькой точки впереди.

Я прокашлялась, выходя из странного наваждения.

Глубокий вдох – и вот снова ночь темна, а дверь от меня все так же так далеко, как и была. Я оглядела свои ноги – они стояли на месте. Я приказала им идти, но они почему-то не слушались меня, а в следующий миг я вдруг оказалась на улице.

Что проис…

Все поплыло. Молочный туман заволок мои глаза, и заполз в уши, в которых начало звенеть. Он проник и в нос, который начал щипать изнутри, а затем опустился в легкие. Я закашлялась. Так сильно, что не успевала сделать вдох, как новый приступ стягивал грудь железными цепями. Молочный туман клубился в моем теле, присваивая его себе – он радовался моему кашлю, воспламеняясь внутри.

Асим.

Это имя не сорвалось с моих губ, оставшись на задворках стремительно мутнеющего сознания.

Генри.

Еще несколько приступов лающего кашля и я ощутила, как мое распухшее горло больше не пускает воздух. Я попыталась расцарапать его ногтями, но ничего не вышло – грудь загорелась в попытках сделать хотя бы один маленький вдох, но я не могла.

Серебристая луна сверкнула сквозь объятия молочного тумана, и я подумала, что была права сегодня утром.

Падать на промезршую землю действительно очень холодно.

Глава 41

Я почувствовала, как горит горло.

Сквозь непроглядную тьму, сгущающуюся в уголках глаз, эта боль была единственным, что я ощущала. Только затем у меня появились саднящие легкие, а затем и нос. Появились и окоченевшие пальцы, которыми, впрочем, я совсем не могла пошевелить. Воздух был таким холодным и тягучим. И хорошо. Быть может, ему под силу затушить этот огонь, что сжигал внутренности?…

Я почувствовала, как замерзшее тело раскачивается и подпрыгивает на деревянных досках повозки. Услышала рысий бег лошади. Все мое нутро сопротивлялось тому, чтобы открыть глаза – веки весили не меньше тысячи фунтов, а сознание будто бы пробиралось ко мне сквозь глубоководную Темзу. И все же, с сотой попытки мне удалось.

С трудом приоткрыв глаза, сквозь тоненькую щелку я увидела пшеничный локон, торчащий из мешковины. Ее накрыли. И теперь мы вместе едем… куда? С кем?..

Панический страх пустил волну крови к сердцу, но тело не было готово к подобной активности. Глотнув воздуха, чтобы закричать или заплакать, я сама не заметила, как меня вновь поглотила тьма.

***

Следующее пробуждение выдалось гораздо более рваным и смазанным. Мысли беспорядочным роем хлынули в голову еще до того, как я открыла глаза. Я не успела ощутить шелк простыней под кожей спины, или запах воска и целебных отваров, прежде чем увидела перед собой Асима.

С шумом глотнув воздуха, я сразу же закашлялась, и он тут же протянул мне стакан воды.

– С…– Хрипевшее горло не позволяло продолжить благодарность, поэтому я лишь кивнула, возвращая ему пустой стакан. Стало легче, и я сделала еще одну попытку заговорить. – С..спасибо, Асим.

Мы в Дарктон Холле. Те самый покои, в которые меня уже помещали после… После чего-то похожего?..

Глаза мои округлились ужасом. Я была слишком ослаблена, или же потеряла способность следить за языком, или же окончательно свихнулась от преследующего меня страха. Поэтому начала лепетать вслух, потеряв всякую бдительность.

– Асим, что произошло? Граф знает? Лора… – Хрипевший голос обломился об это имя, и в грудь начали подниматься горячие слезы. – Она там была, и в повозке, я не могла, когда…

– Тише, Джесс. – Прервал он поток бессвязных всхлипов. – Я все объясню, если ты позволишь.

Я приподнялась, чувствуя, как на меня накатывает ужас. Фортуна, какая же я дура. Он узнает. Если Лору привезли сюда, он узнает, что я лгала, узнает, что искала ее!

– Ты поступила глупо, что не сказала мне. Могла ведь и замерзнуть в снегу, как бездомная псина. Впрочем, не мне тебя ругать, хоть я этого и очень желаю. – Он опустил взгляд на сжатые в кулак пальцы. – К счастью, мальчишку было разговорить легко. Возможно, благодаря ему ты теперь здесь, а не на том свете, как вы здесь верите. Я нашел тебя быстро, пульс был слабый, но был, и даже в беспамятстве ты продолжала кашлять. Я не знал, что с тобой, но там были следы, которые вели в… – Он запнулся, явно не зная слово «курятник». – В сарай. Там нашел девушку. Знал ее. И забрал вас обеих.

– Лора… – Бесцветным шепотом проговорила я. – Откуда ты ее знал?

– Мы искали ее. Найти не могли. А ты смогла. Жаль, что так поздно. – Только сейчас я перевела неморгающий взгляд на лицо Асима. Он был без шляпы и без широкого ворота, а потому мне открылся его лик. Старше, чем я думала. Или же на долю его выпали испытания столь тяжкие, что отложили отпечаток на лице. Сложности, они ведь всегда целуют сетью морщинок глаза, опускают уголки губ или стирают из взгляда озорную искру. Он выглядел не моложе тридцати пяти лет. Темные глаза, коротко стриженные темные волосы, кожа бронзовая, как у Ричарда. Он выглядел уставшим, будто провел последние ночи без сна.

– Зачем, Асим?.. Зачем вы искали ее?

– Сбежала. – Коротко ответил он, не собираясь продолжать.

Я опустила глаза на шелковые простыни. Быть может, то было последствие пережитого кошмара, или у сердца моего закончились слезы, но я не могла больше горевать. Все, о чем я думала, это…

Мне нужно бежать.

Я солгала графу, чтобы найти служанку. И теперь ее мертвую, а меня полу-мертвую, привезли обратно в Дарктон Холл. Он знает. Фортуна, он все знает!

Мне нужно юркнуть на чердак, забрать вещи и уйти, пока он не… не…

– Граф хочет говорить с тобой. Сказал немедленно сообщить, как станет лучше. – Сердце камнем упало вниз. – Скажи, кого из служанок привести, чтобы сопроводили в купальню.

Глаза его не горели гневом, хоть и должны были. Он глядел на меня с отеческим пониманием, как на неугомонного ребенка, что сломал нос в попытке оседлать овцу. Я сглотнула страх, подступивший к горлу.

– Он убьет меня, Асим? – Едва слышно спросила я.

– То только Богам известно, Джесс. – Я закрыла глаза. – Но я бы не советовал бежать, хотя ты в своей оранжевой голове наверняка и план придумать успела. – Кажется, он усмехнулся, поднимаясь с места. – Так какую служанку прислать?

– Я не госпожа. – Ответила, резко распахнув глаза. – Мне не нужна служанка, я сама служанка.

– Что ж, как скажешь. – Он замер в дверях и обернулся ко мне. – Если бы граф хотел убить тебя, стал бы сам с того света вытаскивать, да в господские покои селить?… – Глаза его с хитрым прищуром глядели вглубь моих. – Собирайся, Джесс.

С этими словами он покинул покои.

***

Когда я поднялась на чердак, разум мой прояснился. Он колотил кулаками в стенки черепа, оглушая меня криком: БЕГИ!

Пальцы дрожали. Я распахнула сундук с общими вещами, откуда выудила свое рабочее платье и передник, шаль с векселями, достала из-за изголовья кровати дневник и деньги. Надо бежать. Он убьет меня. Надо бежать.

Он знает, что я искала Лору, а значит знает, что вела расследование. Он может лишить меня языка и оставить до смерти служить в поместье, или же прикончит.

Или?…

Я возвела глаза к деревянной крыше, из щелей которых на меня проливался закат. День сменялся вечером, мороз становился крепче. Когда-нибудь и он ослабит свою хватку, подставляя землю первым весенним лучам, а им в спину будет дышать знойное лето. Мир будет существовать. А я – нет. Миру не будет никакого дела до меня. А разве же кому-нибудь было в последние четыре года, кроме сэра Ридла?..

Сэр Ридл. Он поможет мне. Лору настигла такая судьба, потому что наверняка ей было некуда идти, но у меня есть защита.

Шумно выдохнув, я опустилась на скрипучий край кровати и уставилась на свои вещи.

«Я спас их.» – Звучал в голове его голос.

«Она храбрая, Аделаида, она такая храбрая.»

«Быть может, в другой жизни…»

Я стряхнула с себя эти мысли. Я не храбрая, не умная, не хитрая. Я попалась на своем нетерпении, я должна была поступить иначе. Что мне теперь делать?..

Пальцы, нервно теребившие передник, нащупали что-то острое. Я совсем забыла про ножницы, что стащила из швейной корзины, и теперь они лежали в руках каким-то совсем незнакомым предметом, поблескивая в закатных лучах.

Я сбежала из дома, повинуясь сиюминутному желанию. Последние четыре года кочевала с места на место, пока не прибыла сюда. Я все время бежала, ни с кем не свела дружбу, никого не любила, меня никто не касался. Не было у меня другой мечты и цели, кроме как возвратиться домой и вернуть себе честное имя.

Разве же твое имя честное?..

Грустный смешок вырвался из легких, подгоняемый накатывающими слезами. Нет. Не честное. Я – дурочка, я – лгунья, я никогда не заслужу свое доброе имя обратно. Я опозорила семью. Я никогда не смогу рассказать ему правду.

Слезинка упала на холодный металл ножниц, мерцая в розовом свете.

Если уйду – продолжу службу у сэра Ридла, найду способ поквитаться с Нордфолком и вернусь домой. Закрою половину отцовского долга, затем меня выдадут замуж за какого-нибудь торговца, гонящегося за титулом…

А если останешься?..

Слезы полились по щекам. Жгучий стыд щипал за душу, и я закрыла лицо руками, желая спрятаться от самой себя. Как же глубоко я загнала себя в яму, из которой теперь не выбраться! Как же глупо было влюбляться в него, как глупо, глупо, глупо!

Я оплакивала свою горькую судьбу и ее ухабистые повороты, на которых я то и дело сворачивала не туда, все крепче запутываясь в паутине собственной лжи. В глубине, под коркой запекшихся ран и страданий, где-то там, не далеко от горячего сердца, я уже знала, как поступлю.

Честно.

– Я хочу быть честной.

Эта мысль, озвученная вслух, отрезвила меня лучше, чем сделала бы сотня пощечин. Я заново увидела себя, рыдающую под крышей графского поместья, с мешком денег и прочим тряпьем на коленях.

– Я хочу быть честной. – Вновь повторила я, удивляясь самой себе.

Я расскажу ему. Все не смогу, слова застрянут в горле, но я ведь могу начать? За четыре года маска так крепко приросла к моему лицу, что снять ее резко не получится – оторвется вместе с кожей. Но я попытаюсь. Я ведь могу начать с поисков Лоры? Могу не врать, сказать правду. Я узнала о ней от прислуги, испугалась, решила разыскать. Нашла мертвую, и…

Мешочек.

Я скинула вещи на пол и поднялась с кровати, чтобы расправить на ней платье. Пальцы мои наскоро прощупали карманы, не обнаружив никакого уплотнение ткани. Пусто.

Конечно, он нашел яд. Но… откуда он у Лоры? Зачем? Она хотела отравить нападавших? Не легче бы было взять нож?..

В раздумьях я опустила взгляд на деревянный пол, по которому рассыпались мои пожитки. Из раскрывшегося дневника выпали несколько пожелтевших листков, исписанных разными почерками. Я обернулась на лестницу, лишний раз убеждаясь, что никто за мной не сидит, подняла листы и уселась на кровать.

Бумаги, которые я украла у Ричарда. На индийском. И переводчик, что я переписала из кабинета Констанции. Я могу прочесть их, если позволяет время.

На приготовления к встрече с господином у барышни могут уходить часы. К тому же, это могут быть последние часы моей свободы, я хочу провести их с толком.

Разгладив хрустящие листы на коленях, я принялась читать. Процесс этот занял больше времени, чем ожидалось – разбирать незнакомые слова, написанные незнакомым почерком, казалось невыносимым. Только через четверть часа я смогла собрать перевод первого предложения.

«Перечень и учет товаров Бенгальской колонии, вывозимых на территорию Англии по указу его светлости, Хэпшерского графа Генри Одерли.»

Ни капельки не информативно. Нужно продолжать.

Спустя еще полчаса мучений и попыток сравнивать одну закорючку с другой, мне наконец удалось перевести и следующий абзац.

«Полсотни ярдов шелковой ткани вида тассар желтых цветов. Полсотни ярдов шелковой ткани вида пат белого цвета. Полсотни ярдов шелковой ткани вида эри фиолетового, оранжевого, зеленого, желтого, голубого, красного…. цветов. Двадцать бочек Papaveraceae.»

Я подняла нахмуренный взгляд на дощатую стенку. Последнее слово не имело перевода в записях Констанции, но оно точно не относилась к тканям, которые измеряются ярдами. Что могут везти из Индии в бочках?…

Я сдвинула брови на переносице. Должно быть, специи. Уверена, граф захочет удивить гостей на балу изысканными блюдами индийской кухни. Заметив, как померкли лучи заката, просачивающиеся через крышу, я торопливо сложила листы обратно в дневник, а его замотала в шаль вместе с деньгами и векселями. Прижав кулек к груди, я оглядела длинный чердак.

Нужно спрятать все получше. Но где?..

Я знаю, что решила быть честной, но будет лучше, если сама буду рассказывать обо всем графу, когда придет время. Лучше я, чем случайная Абигейл обнаружит мои «сокровища» и сдаст ему как шпионку.

На кровати блеснули ножницы. Скинув кулек рядом с ними, пальцы схватились за холодный металл. А что если?…

Скрип вонзился в уши цепкими когтями. Хлипкая кровать едва не развалилась, когда я оттаскивала ее от чердачной стенки, но все же, осталось целой, за что стоило ее благодарить. Усевшись на корточки там, где раньше было изголовье, я принялась искать щели между деревянными досками. К счастью, поиски не продлились долго, и уже через пару мгновений мой палец смог пролезть между двумя шершавыми досками. Вооружившись ножницами, я поддела одну из них.

– Давай же! – Выдохнула я, прикладывая все имеющиеся силы, чтобы беспардонно отодрать кусок стены от своего законного места. Напряжение отдавалось в пальцы, заставляя ножницы дрожать, но я не ослабляла хватку. – Еще чуть-чуть, ну же! – И доска слетела с заржавевшего гвоздя так резко, что меня откинуло назад.

Дыша полной грудью, я смахнула со лба пот. Передо мной зияло отверстие между каменной кладкой Дарктон Холла и деревянной обшивкой чердака, целостность которой я только что нарушила. Не долго думая, я запихнула во внутрь кулек со своими сокровищами, и протолкнула его чуть дальше в сторону, не забыв оставить кончик шали поближе к отверстию, чтобы в любой момент иметь к нему доступ. Впрочем, была в моем плане и оплошность – доска никак не хотела вставать обратно и закрывать собой тайник, поэтому пришлось изловчиться и проявить чудеса акробатики, чтобы успеть подпереть ее кроватью, пока та в вертикальном положении.

Через четверть часа я, тяжело дыша, с раскрасневшимися щеками, оглядела результаты своей работы – кровать стояла как прежде, а стену и вовсе не было видно в сумерках.

На рождество отдам деньги семье. Найду способ. Так сохраннее.

Еще раз окинув чердак внимательным взглядом, я подхватила платье, и, кивнув самой себе, отправилась в купальную.

***

Шаги Асима были бесшумными. Они вовсе не тревожили вечернюю тьму своим шарканьем, в отличии от моих. Каждый стук деревянных каблучков отдавался в голове звонкими ударами, отскакивающими эхом от давящих стен. Приближаться к его кабинету было невыносимо. Как бы я не пыталась успокоить себя в своем решении, покориться судьбе и хоть один раз за последние четыре года быть честной, страх все равно сковывал тело.

Еще каких-то несколько дней назад я шла к нему, чтобы разлить чай, или прибрать комнату. Теперь же иду на допрос.

Когда Асим замер перед дверью белого дерева, я нашла в себе силы вытереть вспотевшие ладони о передник.

Все будет хорошо. Все будет хорошо.

Глухой стук в дверь не был громким, но заставил меня подпрыгнуть.

– Не сейчас. – Прозвучало из глубины кабинета.

Асим, прочистив горло, сказал что-то на индийском. Мое тело отшатнулось от двери, услышав по ту сторону шаги. Поздно бежать. Сохрани лицо. Прими судьбу с достоинством.

Генри сам распахнул дверь, приглашая меня внутрь. Осанист, гладко выбрит, и, как и всегда, серьезен. На лацканах шелкового жилета плясали огоньки свечей, а закатанные рукава рубашки открывали мускулистые предплечья.

Я попыталась сделать вдох, но не удалось. Так и застыла, прижав ладони к переднику, не зная, куда себя деть. Идти к нему, чертовски красивому, не зная, чего ожидать – страшно. Здесь оставаться – тоже.

– Проходи. – Разрешил мои метания Генри, направляясь к столу. Асим оставил нас, заперев за собой дверь.

– Присаживайся. – Устроившись за большим лакированным столом, у которого я совсем недавно читала письмо его сестре, он жестом указал на стоящий напротив стул. Я повиновалась, не в силах поднять на него взгляд.

Долгие минуты мы сидели в абсолютной тишине, прерываемой лишь скрипом пера по бумаге. От растопленного камина шел такой неистовый жар, что он мог заглушить огонь моего стыда. Мыслей не было. Только ужас, оковами повязавший грудную клетку.

– Поступим так. – Сказал Генри, отложив перо. – Сначала ты расскажешь свою версию событий, затем я расскажу свою, а затем решим, чья более правдоподобна. Согласна?

Я коротко кивнула и заставила себя сделать глубокий вдох, все еще не глядя на него. Сидя в купальной, пытаясь содрать с себя воспоминания о пережитом жесткой щеткой, смоченной в мыльной воде, я проговаривала свою исповедь. Осталось лишь повторить ее.

Но слова застревали в горле. Я так отвыкла от правды, что она вызывала во мне тошноту, и чтобы раскрыть даже такой крохотный кусочек моей истории, нужно было пробивать головой кирпичную стену.

– Я намеренно поехала искать ее. – Сказала я едва слышно. Назад пути нет. – Я слышала, что одна из служанок северного крыла сбежала через лес в ночи, и испугалась. Думала, она знает о вас что-то, что заставило ее сбежать. А потом, когда и про немых девушек узнала… Решила, что точно найти надо. Узнала, как зовут, откуда была. Я соврала вам, сказав, что поеду к семье. – Каждое слово приходилось выдавливать из скованного горла. Я зажмурилась. – Я отправилась в Эймсберри, потому что служанки сказали, что Лора оттуда родом. Там и случилось… – Я сглотнула подступающие слезы. – Страшное. Мне сказали, что такой девушки никогда не было, но один мальчик подсказал, что девушка в платье горничной приходила с пару дней назад. Хотела найти кров, бежала от кого-то. Не получилось… – Я украдкой смахнула бегущую по щеке слезу. – Тогда я просила показать его, где у них можно скоротать ночь, чтоб не знал никто. И он показал. Там я… там и нашла ее. – Дыши, пожалуйста, дыши. – С перерезанным горлом. Я… мне… Мне стало плохо. Затошнило, голова закружилась, и я сама не поняла, как потеряла равновесие. А очнулась уже здесь.

Как только слова закончились, из груди полились рыдания. Я чувствовала себя голой, ничем не прикрытой, с душой, распахнутой настежь.

– Ложь. – Одним словом он вонзил в мою грудь кинжал. Я взметнула на него глаза.

– Все было так, господин, я… – Я впервые сказала вам правду!

– Ты кое-что утаила. – Черные глаза обратились на маленький мешочек, что он держал в руке. – Узнаешь?

– Да… – Я поежилась на месте, вспоминая удушающее действие яда. – Лора сжимала это в руке, когда я нашла ее. Я подумала, что это чай, или нечто похожее. Не хотела обманывать вас, господин. – Я сжала передник в пальцах. – Не смогла совладать с… с… В общем… Я принюхалась, а потом закашлялась и… – Глаза вновь закрылись, возвращая меня в темноту зимней ночи. – И очнулась уже здесь. Я не знаю, откуда она взяла яд, клянусь вам, я не…

Я возвела взгляд к небу, борясь с внутренними метаниями. Меня разрывало на части. Хотелось сжаться в одну крошечную точку и исчезнуть, чтобы больше не чувствовать этой боли, этого леденящего страха.

– Ты сказала, что это яд?

Взгляд мой вернулся к Генри. Спокойному и хладнокровному, как и всегда.

– Я… Да, господин, я так решила, потому что он лишил меня способности дышать.

– Вот как. – Он опустил глаза на крошечный мешочек, который в его больших ладонях казался еще меньше. Целую вечность он молча смотрел на него, пропуская шелковые нити между пальцами, пока наконец черные глаза вновь не впились в меня.

– Одного не могу понять. – Он поддался вперед, обдав меня ароматом жасмина. – Ты столько смогла узнать о Лоре, ты смогла выследить и найти ее, даже не смотря на присутствие Асима, даже не смотря на убеждение в том, что такой девушки никогда не было. Ты проявила чудеса смекалки и находчивости, и ты все еще думаешь, что здесь находится яд?..

Я непонимающе мотнула головой.

Я так не хочу. Реши мою судьбу сейчас – накажи, отошли, убей, только не мучай!

– Господин, я не знаю. Я взяла на душу тяжкий грех, солгав вам, но обращаюсь к вашей добродетели с просьбой даровать мне милость и решить мою судьбу сей…

– Джесс. Ты не пришла ко мне. – Он глядел так пристально, что прожигал кожу под жесткой тканью платья. – Ты предпочла действовать за спиной и обмануть меня, вместе того чтобы прийти и спросить. Я не могу рассказать тебе многое, но этого – Он приподнял мешочек с ядом. – Скрывать бы не стал. Я думал, что ты храбрая. Смышленая. Что слухи слуг Дарктон Холла не заставят тебя совершить глупость, но ты совершила.

Стыд разъедал грудь щелочными парами. Мне хотелось провалиться в ад прямо с этим стулом – уж лучше гореть там, чем здесь, под его взглядом.

– Я испугалась. – Шепнула я одними губами.

Он вдруг протянул руку и я ощутила прикосновение пальцев на своей коже. Он мягко развернул мое лицо к себе, заставляя смотреть прямо в глаза.

– Тайны этого места не дают покоя твоей душе, верно? – Голос его стал ниже, окрасившись бархатной хрипотцой. Два черных обсидиана гладили мое лицо, обводя взглядом каждую его черточку. – Должно быть, и моя вина в том есть. Я так долго скрываю все, что делаю, и кем являюсь, что открываться порой невыносимо.

Я не сумела сдержать изумленный вздох. Он почти слово в слово вторил моим мыслям!

– Я готов открыть тебе то, к чему ты и без меня почти пришла самостоятельно. Но мне нужно знать, что на этот раз ты не сделаешь глупостей.

– Никогда. – Я энергично замотала головой. Я не предательница. Я не предам тебя. – Если вы просите, – Слова вылетали сами, не успев споткнуться об испуганный разум. – Клянусь всевышним, я никому не открою правды. Нет… – Я опустила глаза. – Клянусь Фортуной. Я заслуживаю вашего доверия.

Все это казалось сном. В эту секунду, сидя напротив Генри, я не могла поверить в то, что когда-то за ним шпионила. Он так добр ко мне, он неравнодушен к бедным и голодающим, он выслушал меня, вместо того чтобы без разборов позволить умереть. Он заботился обо мне, когда я была больна, уберег от падения с лошади. Я стольким обязана ему, я… Я никогда не предам тебя.

– Что ж, если так… – Он обратил взгляд к ядовитому мешочку. – Скажи мне, что там?

– Я не понимаю…

– Понимаешь. Лора бежала не потому что знала о содержимом, но прихватила его в доказательство. Думаю, она стащила его из амбара.

От туда, где мне тогда стало плохо?..

Я нахмурилась, пытаясь понять, к чему он клонит.

– Не хочу умалять твоих способностей, ты произвела впечатление на меня и Ричарда в день, когда я впервые увидел тебя. Но не поэтому ты была переведена в северное крыло столь скоропостижно.

– Что?… – Я изумленно выдохнула, осознав, что ни разу об этом не задумывалась. Считала, что мне повезло. – Но почему?

– Потому что северное крыло дальше всего от амбара и кладовых, в которых после моего приезда стала пропадать Констанция. Подозрительно, не так ли?

Фортуна, нет! Столько всего подозрительного я отмечала здесь, но только не это!

– Нет… Я ведь… – Одно яркое воспоминание пронеслось перед глазами ослепительной вспышкой. – Я ведь закашлялась однажды, когда столкнулась с ней… Она спросила, не больна ли я…

– Верно. Так что здесь, скажи мне?

Лихорадочный бег мыслей полностью вытянул меня из кабинета и обратил вовнутрь. Я все это время была слепа? Я думала, что знаю так много, нашла чертов портрет, выведала про сестру, даже про фабрику подслушала, неужели все это было чем-то совсем незначительным и неверным?! Глупая. Глупая. Глупая!

Глаза бегали по лакированному дереву стола, желая зацепиться за что-нибудь. Картины прошлого ворохом обрушивались на меня одна за другой: сменяли друг друга лицо Джека и Бекки, Абигейл и Софи, встреча с тремя людьми в черном, шепелявый Тони, Констанция…

Что такого хранилось в амбаре, с чем помогает камеристка? Что-то секретное, что нашла Лора, и взяла с собой в доказательство? Думай, Луиза, думай! Ароматные палочки… Они пытались скрыть запах не табака, потому что господин не курит, но чего?…

Чего-то ядовитого?

Но все в поместье чувствуют себя хорошо, неужели никто не вхож в амбар или кладовые? А камеристка?..

«Не ткани больше всего дохода вашим толстосумым лордам приносят.» – Сверкнули слова Асима.

А что?… Что-то, что действует только на меня? Но я сильная, я кусок стены оторвать могу, стирать и гладить, мне все нипочем… Все, кроме…

«Двадцать бочек Papaveraceae.»

Аллергия на мак.

– О Господи, – едва слышно пробормотала я.

С оглушительной скоростью все разрозненные мысли вдруг выстроились в единую цепочку связных букв, и я мигом вытянулась в струнку, едва не подскочив с места. Глаза мои, округленные, уставились на графа Одерли.

– Не ткани приносят вам такие богатства. – Я перестала дышать. – Это опиум.

Глава 42

Хищный оскал исказил его лицо. Он опустил злосчастный мешочек на стол, не отрывая от меня пристального взгляда поблескивающих ониксов. В голове роились тысячи вопросов, но громче всех кричал один: что со мной будет теперь?.. Задать его я, разумеется, не смела.

– Господин… Почему вы скрываете?

Опиум – лишь лекарство для облегчения боли, а лауданум, его настойка на спирту, и вовсе является универсальным успокоительным и снотворным. Так матушка и узнала, что у меня аллергия на мак – она пыталась давать мне настойку, когда я, будучи малышкой, не могла успокоиться. Что же в этом такого, что следует скрывать?..

– Лауданум, филониум, диоскоридум, черные капли – самые доступные лекарства создаются на основе опиума. – Голос его прокрадывался под кожу. – Женщины принимают капли от головных болей, дают своим детям парегорик, а мужья их курят выпаренный опиумный осадок, который не посчастливилось попробовать и тебе. – Я невольно опустила глаза на поблескивающий в свете свечи стол, судорожно размышляя.

Казалось, лекарство настолько тесно переплелось с жизнями представителей любого слоя общества, что не вызывало никакого удивления. Лишь облегчение, что в нем можно найти забвение от боли и недугов.

– Разве же его всеобъемлющее распространение – это плохо? – Едва слышно вопрошала я, все еще не в силах понять. – Или вы опасаетесь, что недоброжелатели смогут возжелать примкнуть к вашему делу, или вовсе занять ваше место, наладив собственный сбыт?

– Смышленая Джесс. – Он поддался чуть вперед. – Но не только поэтому. Ты знаешь опиум как лекарство, которое тебе не подходит лишь по причинам аллергии. Вся Англия, Италия и Франция боготворят чудодейственное средство, которое избавляет от боли и дарует долгожданное забвение во сне. Разумеется, на моем месте хотели бы оказаться многие, но не только в этом причина молчания.

– А в чем же?.. – Я облизнула пересохшие губы, когда огонек свечи в глазах графа подсветил азартную искорку.

– Следуй за мной.

Вдруг поднявшись с места, он взял свечу и вышел из кабинета. Мне же понадобилось еще несколько мгновений чтобы прийти в себя от оглушающего гула голосов, что наперебой кричали:

Что-то еще. Здесь есть что-то еще. Не в этом дело! Узнай все, что можешь, но будь осторожна! С этим секретом он больше тебя не выпустит… Живой.

Кожу обдало холодом, от чего кровь отхлынула от щек. Поднявшись с места, я расправила складки передника и вышла вслед за жестоким графом Одерли.

***

Его мягкая поступь была статной и почти бесшумной. Безупречная осанка, безукоризненно-собранный вид, идеально гладкие волосы. Он будто бы не был человеком, но изваянием античной статуи с точенным профилем, созданным руками одаренных скульпторов.

Эта гипсовая маска спала с него как только мы вновь оказались одни за закрытыми дверьми, окутанные тьмой прежде запертой залы на втором этаже. Взяв ключи у бодрствующей в столь поздний час Констанции, Генри повел меня в последнюю комнату второго этажа, которая доселе всегда была заперта.

Теперь понятно, почему. Здесь хранились картины.

Дюжины и дюжины холстов глядели на меня с пола, стен, столов, даже с подоконника, пока Генри зажигал свечи. Взгляды десятков незнакомых людей – мужчин, женщин, стариков и детей, сползали с полотен по моей коже, от чего я поежилась и обхватила себя руками.

Жутко.

С каждым пробуждающимся огоньком свечи, нарисованных глаз становилось все больше, и все они смотрели на меня.

– Не бойся. – Ухмыльнулся Генри, подойдя сзади. От неожиданности волна мурашек скатилась по напряженной спине. – Они не укусят.

– Зачем мы здесь? – Спросила я, желая развеять устрашающую обстановку голосом.

– Гляди. – Одна рука его опустилась на мое плечо, когда он приблизился к спине и сердце пропустило удар. Второй рукой он указал куда-то на стену. – Второй ряд, пятая картина справа.

Взволнованная его близостью, я поспешила проследить взглядом за рядами полотен и отыскать нужное.

С нее на меня смотрели двое мужчин среднего возраста. Один – темноволос, с острыми голубыми глазами, был тучен и грозен, но второй – его полная противоположность. Светловолос, высок и худощав, а синие глаза его смотрели с толикой меланхоличной грусти.

– Кто это, господин?

– Брюнет слева – мой отец, граф Уильям Одерли. Справа его друг и деловой партнер – Альбрехт Галер. – Его бархатный шепот обжег нежную кожу за ухом. Дрогнув, я прикрыла глаза вопреки желанию рассмотреть мужчин на картинах, но вибрация голоса, передающаяся от его груди к моей спине, не дала провалиться в грезы.

– Они оба торговали с колониями, обогащаясь продажей опиумного мака, но вместо делового соперничества прониклись друг к другу чувствами крепкой дружбы. Они объединили дело, лелея мечту построить крупнейшую в Европе опиумную империю.

– У них получилось? – Едва слышно спросила я, рассматривая мужчин. От взгляда отца Генри хотелось поежиться – даже на портрете, что, как и полагает, льстил хозяину Дарктон Холла, он выглядел холодным и суровым. Будто бы вот-вот меня отчитает.

Нечего меня отчитывать, господин Уильям.

Я перевела взгляд на его куда более приятного друга. Его губы были приподняты в легкой полу-улыбке, но вот тени очертили круги под впалыми глазами, а взгляд сделали потухшим.

– Почти. Если бы отец не умер восемь лет назад, быть может, им бы и удалось. Альбрехт покинул этот мир недолгим позже – его не стало два года назад. Он был приятным человеком, пока не… хм… Давай обо всем по порядку. – Генри обошел меня и встал по левую руку. Спина открылась прохладному воздуху, лишенному его тепла.

– Они решили держать слияние в тайне, чтобы лишить колонизаторов возможности поделить рынок. Действовали аккуратно и без лишнего шума, но не чурались подкупа и угроз, и, что самое главное, они регулярно ездили в Индию. – Уголок его губ приподнялся в грустной полу-улыбке. – Не управляли со стороны, а разбирались сами. Узнавали рынок, людские судьбы, не чурались работы на полях и долгого морского пути. Их усилиями весь опиум, что поступает в страну, и в треть стран большой земли Европы, принадлежит мне. Но у богов всегда собственные планы, верно?..

Я завороженно слушала, примеряя рассказ Генри на двух мужчин с картины. Если он с детства путешествовал с отцом, то не боится работы. Понятно его хорошее отношение к простым людям и желание помочь…

– Альбрехт был болен. Мочекаменная болезнь. Разумеется, он принимал опиумные настойки для облегчения своего состояния, и заметил одну очень странную вещь. Вместе с желанным забвением к нему начали приходить видения. – Я вмиг перевела взгляд на Генри, чей профиль был вычерчен на фоне танцующих язычков свечей. – Он начинал бредить, описывая сказочных животных и умерших людей. Сначала образы казались ему близкими и притягательными, а потому частота приема опиумных настоек увеличилась. Затем он начал курить. Не будь он философом, человеком образованным и искушенным, возможно, век его был бы короче, но ему хватило способности к самоанализу, чтобы отследить начало конца. – Генри сделал глубокий вдох.

– Иронично, не правда ли? Торговец опиум стал первым англичанином, кому стали известны его психотропные свойства. Он впал в зависимость. – Мой рот округлился удивлением.

– Как такое возможно?

– Очень просто. – Темные глаза посмотрели на меня со всей серьезностью. – Это как хватать ртом воздух во время кашля. Сколько бы не хватил – все равно мало, и хочется еще.

– Не может быть… Чем это чревато?

– Разложением и смертью. – Спокойно ответил Генри, и от этого безразличия я отшатнулась.

– Вы хотите сказать, что вся страна привыкает к чудодейственному лекарству, без которого вскоре не сможет, и которое, в конце концов, приведет к смерти? И никто не будет иметь с этого выгоду, кроме вас?

Генри опустил голову, расплывшись в бессовестной улыбке.

– Я говорил тебе, Джесс. Я говорил, что не добр и не хорош.

***

Во все глаза я глядела на него, не веря услышанному. Расслабленная фигура его очерчивалась мягким светом свечей – блики лизали шелковый жилет, отскакивали от выступающих на руках венах, растворялись в синеве черных волос. Я попятилась, вдруг ясно ощутив, как близко я подобралась к чудовищу.

«– Разве же я не заслуживаю счастья?

– Счастья? Я думала, ты жаждешь лишь мести.

– Это одно и тоже.»

Отрывки подслушанного разговора всплыли на поверхность сознания лишь на мгновение, прежде чем вновь погрузиться в пучину темных вод.

Кому ты мстишь, Генри? Своим соотечественникам? За что?

– Зачем?.. – Шепнула я замерший в горле вопрос. – Деньги?

– О нет, Джесс, не все в мире крутится вокруг денег, хотя и они поспособствуют моей затее. – Он опустил взгляд в пол. – Я хочу все исправить.

С минуту я смотрела на него, будто видя перед собой не Генри, но кого-то иного. Будто чужая душа оказалась в знакомом теле и пытается выдать себя за него. То, что злые языки мелют по деревням да постоялым дворам – лишь часть правды, часть плана жестокого Хэмпширского графа. Действительная жестокость, хладнокровный расчет и игра с человеческими душами и телами – вот чем промышляет Генри Одерли.

За эту тайну умерла Лора?.. Что тогда будет со мной?..

Неморгающий взгляд мой был не в силах смотреть на него, душа смялась в уродливый комок. Я подняла глаза на стену, в надежде зацепиться за какой-нибудь портрет и найти на нем хорошего человека с теплым взглядом – так сильно мне хотелось увидеть что-то доброе. Несколько минут скольжения по серьезно-хмурым лицам, наконец, привели меня к ней.

Златокудрая красавица в желтом платье глядела на меня глазами-океанами. Лучистыми. Светлыми. Лицо ее было юно и прекрасно, и всем своим обликом выбивалась она из компании хмурых мужчин, что украшали собой другие портреты. Я любовалась незнакомкой, изучая ее мягкие черты лица, жемчужную кожу и блестящие волосы.

– Какая красивая… – Невольно выдохнула я, не успев поймать мысль за хвост.

Генри, наблюдавший за мной, будто очнулся от видения и проследовал за моим взглядом.

– Да. Да, так и есть.

– Кто это?

– Леди Элизабет Одерли. – Сухо ответил он.

Вскинув бровь, я удивленно посмотрела на него, затем на портрет. Еще раз на него, и еще раз на портрет.

– Вы больше походите на отца, господин. – Даже вообразить его не могу с синими глазами и светлыми волосами.

– Смотри. – Он указал пальцем куда-то дальше по стене, и мне пришлось отойти, чтобы увидеть семейный портрет родителей.

Да. Теперь они были вместе. Ульям сидел на бархатном кресле, а Элизабет стояла позади, опустив руку на его плечо. Суровый взгляд Уильяма был направлен мне в душу, а белокурая красавица глядела на мужа. По левую руку от него стояла шахматная доска, и он сжимал в пальцах фигуру белого короля, будто вот-вот собирался сделать ход.

Неужели и вас с Викторией Бэлл напишут так же?…

– Ну, на кого похож больше? – Ухмыльнулся Генри.

– На отца, ваша светлость. – Ответила я, старательно всматриваясь в портрет. Вопрос был откровенно провокационным, но не о нем я задумалась. Седина уже тронула виски Уильяма, да и тени вокруг губ Элизабет стали глубже – картина написана позже предыдущих.

– Господин, – Повернулась я к Генри, – Почему вас нет на портрете? – Не мог ведь родиться позже? Как сказал Джек, леди Элизабет умерла рано.

– Я есть на другом. – Он равнодушно кивнул еще дальше к окну, и стук моих деревянных каблучков вновь заполнил комнату.

– Ах! – Я невольно расплылась в улыбке. С картины смотрел маленький мальчик не старше лет восьми, и все в нем было как у маленького мальчика – пухлые щечки и алые губки, вздернутый носик, но вот глаза… Глаза были такими хмурыми, будто две черные грозовые тучи. Это были глаза взрослого. – Вы были очаровательны, господин. – Усмехнулась я.

– Был? Значит, теперь я не хорош? – Вскинув бровь, спросил он.

– Не менее серьезен, это точно.

Его добродушная улыбка обнажила белые зубы и я почувствовала, как кровь приливает к щекам.

Спроси про опиум. Что он хочет исправить?

– Господин. – Я вернулась к нему, вновь остановившись напротив портрета родителей. – Ваши родители любили шахматы? – Не могу я спросить, слишком подозрительно. Как к слову придется, так и спрошу.

– Отец любил и меня учил.

– Так значит, вы хорошо играете?

– Конечно. Я блестящий игрок. – Еще одна ехидная улыбка порезала мне кожу.

– Что-то я ни разу не видела, чтобы вы играли.

– Радж не любит, а Аделаида… кхм… зла на меня. – Он склонил голову. – Послушай, а твоя прошлая госпожа тебя случайно играть не учила?

Я замерла, переведя взгляд с картины на него.

Я очень хочу сыграть с тобой. Это будет слишком подозрительно? Или нет? Или да? Или нет? Могу ли я?…

Сердце заколотилось в грудной клетке, желая толкнуть тело к нему навстречу. Конечно, я хочу. Если скажу, что и вправду учила?.. Слишком явная ложь?..

– Когда сын госпожи уехал, ей совсем одиноко стало, и в ожидании летнего сезона в Лондоне она учила меня играть. – Осторожно проговорила я, хотя внутри себя уже предвкушая новое развлечение.

– Вот как. – Прищурился он. – Не побоишься сыграть со мной?

– С чего бы мне бояться? – Я сделала шаг навстречу, глядя на него с вызовом.

– Это ты мне скажи, пугливая Джесс. – И он сделал шаг, впуская меня в плен жасминового дурмана.

– Вовсе я не пугливая! – Запротестовала, хотя прекрасно понимала, что он прав. – Если бы боялась вас, зачем на службе оставаться?

– Я тебе нравлюсь. – Еще один шаг, и он замер лишь в паре дюймов от моего лица.

Щеки вспыхнули. Погружаясь в черные воды обсидиановых глаз, я всеми силами пыталась вырваться на поверхность, но мучительно-сладкая истома тянула вниз. Дыхание мое участилось, заставляя грудь вздыматься выше.

– Так ведь? – Низкий голос отдался в теле приятной волной.

– Сначала обыграйте меня, а там и рассужу. – Шепнула я.

Вскинув голову, Генри залился мягким смехом, и у меня появились секунды чтобы по капелькам собрать свое растаявшее тело и пуститься к выходу из странной комнаты картин.

Глава 43

Через четверть часа наша ночная партия началась. Под блики танцующих огоньков свечей я разлила чай, пока Генри раскладывал доску на столике у окна в кабинете. Окинув взглядом ровные ряды деревянных фигур, я начала припоминать комбинации, которые успели запылиться в дальних уголках головы за ненадобностью.

– Ходи. – Скомандовал Генри, поддавшись вперед. Глаза его горели азартом таким ярким, что мог бы затмить луну, глядящую на нас из окна. Занеся руку над пешкой, я сделала первый ход, и деревянная фигурка с мягким стуком опустилась на доску.

Сэр Ридл прикончил бы меня на этом самом месте за неосторожность.

Но воля сердца была сильнее страха, да и продолжить ночь с графом – значит иметь возможность лучше расспросить его. Пусть на доске перед нами и разворачивалась игра, настоящая битва велась у меня внутри – подобно шахматисту я выискивала пути беседы, которые могут привести меня к разговору об опиуме.

– Ты как-то упомянула Фортуну. – Вдруг сказал граф, вытаскивая меня из омута собственных мыслей. – Почему так случилось, что ты отвернулась от Бога? – Он сделал ход.

– А вы? – Перевела я, выдвигая вперед коня.

– Мне нечего терять.

– Правда? – Усмехнулась я, распахнув глаза. – А если смотреть со стороны, то ваша жизнь – мечта.

– Вот как?

– Именно. Холост, красив, знатен и богат.

– Значит, считаешь меня красивым? – В черных глазах заплясали искорки.

– Бросьте, я точно осведомлена о чистоте ваших зеркал, потому знаю, что видите вы себя в них отчетливо.

– А как же шрам?

– А что с ним? – Взгляд мой опустился на доску.

– Не портит?

– Пугает. – Честно ответила я. – Вы верно сказали, что его будто не должно было быть. – Как на сожженном портрете.

– Что ж, благодарю за честность, Джесс. – И он выдвинул на поле битвы коня, разыгрывая открытый дебют.

– К вашим услугам, господин. Кроме вас я не знаю хозяев, что позволяют простой прислуге вести себя столь вседозволенно.

– Ты считаешь себя простой прислугой?

Нет. Я улыбнулась. Ты даже не представляешь, насколько я непроста.

– А как иначе?

– Иначе. Твой ход. – Кивнул на доску, но глаза не опустил. Воздух между нами становился гуще, и сердце мое застучало чаще. Его ответ пугал, но вместе с тем отдавался внутри сладкой болью – может ли быть такое, что он узнал во мне даму благородных кровей? Девушку достойную, образованную и смышленую?.. Я сделала ход, стряхнув с себя смущение.

– Итак, о чем мы…

– О тебе.

– Как странно.

– Ничего странного, хочу знать о тебе все. – Спокойно сказал Генри. Не хочешь. – Ты говорила о сестре. Братья есть?

– Увы, нет. С ними, быть может, и попроще было, а так… – Я глубоко вздохнула. – У меня две сестры, господин – старшая и младшая, с первой я была очень близка до того как уйти в служение.

– Понимаю.

– Не думаю, что понимаете. – Он вскинул на меня вопрошающий взгляд. – Вы же единственный ребенок.

– Да, я… каково это – расти вместе с кем-то, мне неведомо, но благодаря милости Богов я знаю дружбу столь крепкую, что почти братскую.

– Это дар, Господин. – Я невольно вспомнила о Бекки. – Давно вы знакомы с Раджем?

– Сколько себя помню. Вернее… Сколько помню себя в Индии. Я с детства путешествовал вместе с отцом и был вхож в семьи местной знати. Одной из них и была семья Раджа.

Я тепло улыбнулась, живо представляя знакомство двух мальчиков. Какими беззаботными, должно быть, они были… Впрочем, Радж таким и остался.

– О, я ведь задолжала ему лимонные пирожные. – Вдруг вспомнила я нашу беседу на охоте.

– Раджу? – Пытливые глаза Генри изучали меня с неподдельным интересом.

– Да.

– Значит, вы успели подружиться?

– Ревнуете? – Я хитро улыбнулась, но внутри была поражена собственной дерзостью. Кажется, оковы страха спадали с меня под приглушенным светом свечей, сидя к графу так близко. Именно так я бы и вела себя, оставаясь баронессой. Глаза его ехидно прищурились, явно наслаждаясь нашей словесной игрой.

– А если и ревную?

Такого хода я не ожидала. Думала, он станет отнекиваться и утверждать обратное, но он так не сделал, поэтому мои губы вновь сомкнулись, выдумывая следующий ответ и шахматный ход.

– Тогда я бы ответила, что ваша братская любовь выше любой ревности, господин. – Уклончиво сказала я, не отрицая но и не подтверждая его опасений. – Вы всегда были так дружны? Поладили сразу, как встретились?

– Почти. – Уголок его губ пополз вверх, пока рука двигала ладью. – Когда нам было лет по двенадцать, он чуть не проткнул меня саблей.

– Что?! – Воскликнула я, прижимая пальцы к губам.

– Случайность, чистая случайность! Неудачная игра с холодным оружием.

– О, Фортуна! – Я возвела глаза к небу. – Права была матушка, воистину мужчины – это случайно выжившие мальчики!

– Твоя матушка – мудрая женщина. – Ага, как же.

– А ваша?

– О, да. Умная, заботливая, и очень добрая. Самый добрый человек из всех, кого я знаю.

– Путешествовала ли она вместе с вами? – Спросила я с осторожностью, не зная, можно ли бередить эту рану. В комнате картин он высказался о леди Элизабет довольно сухо.

Пальцы, сжимающие ферзя, замерли над доской. Граф задумался.

– Нет… – Не вполне уверенно ответил он. – Здоровье не позволяло.

– Жаль, что ей не удалось увидеть чудеса Индии…

– Да. Жаль. Но то, что она не застала страну сейчас – не жаль вовсе. – В голосе вдруг зазвенела сталь, когда фигуры одна за другой перемещались по доске.

– Асим рассказал, что в стране голод… – Аккуратно начала я, делая свой ход.

– Хм. Вот уж не думал, что у Асима такой длинный язык.

– Вовсе не длинный, просто я очаровательна. – В подтверждение я одарила его своей самой ангельской улыбкой и несколько раз взмахнула ресницами.

– Не поспоришь, Джесс.

– Асим правду сказал? Это все из-за Ост-Индской кампании?

– Да, правда. Мне не хотелось бы омрачать ночь подробными описаниями варварства и жестокости, на которое способны англичане, но это так.

Вот оно. Поэтому даже после открытия губительных свойств опиума ты не остановил торговлю?

– Ваше сердце болит за простой народ… – Размышляла я вслух. – И в прислуге вы видите людей, нежели инструмент… Вы – хороший хозяин.

– Кажется, вся страна считает иначе.

– Вся страна – глупцы.

Генри бархатисто рассмеялся.

– И только Джесси Лейтон – самая умная?

– Самая – не самая, да только шах вам вот-вот поставлю. – Я кивнула на доску, упиваясь своим триумфом.

– Хм. Неплохо. – Потерев подбородок, он занес руку над фигурами.

– Господин… – Продолжила я. – Что будет со страной, если ничего не изменится?

– Обязательно изменится, Джесс. Не хочу показаться самонадеянным или через чур амбициозным, но я планирую использовать свое влияние, чтобы изменить политику кампании.

– Как? – Заняв место Гастингса на посту губернатора Бенгалии?

– Заняв место нынешнего губернатора Бенгалии.

Хм. Быть может, я и вправду самая умная?

– Действительно, амбициозно. И что для этого нужно?

– Получить поддержку парламента, для начала.

– А для этого нужно… – Я подняла на него глаза. – Вступить в брак с мисс Бэлл.

– Верно. – Улыбка погасла, как звезды гаснут в предрассветный час, и лицо его вновь омрачилось серьезностью. – Ты действительно умна, Джесс.

Я потупила взгляд. Зря я заговорила о мисс Бэлл, помнила же, как он ругался с Аделаидой, да и самой мне беседы о его женитьбе колются…

– Господин. – Вся моя спесь куда-то растерялась с упоминанием неизбежного брака, потому продолжала я робко. – Расскажите, как учились музыке. – Я забрала его ладью в стройный ряд уже поверженных черных фигур.

– Как и все, полагаю. – Низкий голос вкупе с заговорщицкой улыбкой заставили меня поддаться вперед, будто мне вот-вот раскроют волнующую тайну. – Матушка играла на фортепьяно, а я всегда крутился рядом, просил и мне показать, как извлекать звуки. Затем появился учитель, благодаря которому я смог постичь скрипку, а на ситаре научился играть самостоятельно.

– Невероятно. – Изумленно ахнула я. – Не могу представить каково это… Почему вы так редко играете, господин?

Грустная улыбка коснулась его губ.

– Твой ход.

– Но вы не ответили.

– Не знал, что это допрос.

– Что если так? – Рискнула я, вкусив вседозволенности. Страх совсем перестал бередить душу, распахивая ее искреннему интересу и моему природному любопытству.

– Тогда один вопрос от меня, один – от тебя. Идет?

Я поджала губы в притворной задумчивости, хотя в этот миг была готова открыть ему и правду, и душу, и сердце – настолько притягательным был Генри Одерли в томном полумраке свечей.

– Идет. Так почему вы редко играете?

– Не хочу, чтобы кто-нибудь знал.

– Почему?

– Мой черед, любопытная Джесс. – Он забрал моего ферзя. – Почему не побоялась идти на службу в Драктон Холл?

– Не касались меня дурные слухи, господин. А как коснулись – я уже здесь была и в северное крыло была призвана. Отступать было некуда. – Он кивнул, усмехнувшись себе под нос.

– Почему вы не хотите, чтобы кто-то знал о вашем таланте?

– Потому что у меня нет таланта.

– Так нечестно! – Воскликнула я, возмущенная и его уловкой, и очередным блестящим ходом, забравшим у меня коня. – Вы не ответили!

– Почему же, ответил ровно на тот вопрос, который ты задала. Теперь мой черед. – Голос его обволакивал шелком, и я почувствовала, как кожа плавится под взглядом черных глаз. – Чем бы ты хотела заниматься, если бы не служение господам? Если бы у тебя был любой выбор?

Я застыла, подняв на него глаза. Право, я об этом не думала. Все, что занимало мои мысли – это возвращение домой, после которого, будто бы, жизни вовсе не существовало. Кажется, жизни не существовало и в последние четыре года – ослепленная заветной целью, я не замечала ничего вокруг. Но ведь я не умерла, мои дни продолжались… неужели в них не было совсем ничего примечательного?…

Закусив губу, я отчетливо увидела перед глазами сверкнувшее детское личико Энни и ее попытки прочесть свое первое слово.

– Я бы хотела выучиться грамоте и наукам, господин. – Прошептала я, глядя на пустеющую доску. – А затем учить этому детей.

Его глубокий взгляд скользнул по моему лицу. Теплая ладонь накрыла мою, передавая волнующую дрожь вверх по телу, и он переплел наши пальцы.

– Я могу помочь. – Вдруг прошептал он.

Нет.

Глаза защипали слезы. Нет. Он ведь это в шутку говорит, не намерен он мне помогать. Где это видано, чтоб господа знатные безродных слуг обучали? Отрицание впивалось в голову острыми кинжалами. Так болезненно. Так горько.

«Я могу помочь.»

Нет. Нечего ко мне с добром относиться, нечего давать надежд и обещаний, которые сдержать не сможешь. Это только слова, только попытка ко мне в душу пробраться, это ложь. Это ложь.

Не может чужой человек ко мне с таким добром относиться.

Ведь даже моя семья не отнеслась.

– Мне бы ваше чувство юмора, господин. – Голос прохрипел октавой ниже, и я вновь постаралась сосредоточиться на игре.

– Джесс. – Большой палец прогладил тыльную сторону ладони. – Подумай над моими словами. Я не святой и жизни праведной не вел, но если и есть во мне что-то честное, так это вес моего слова. – Он любовался мною, как любуются черным небом, по которому рассыпаны звезды. – Если захочешь, я могу помочь. Подумай.

Нет. Не будь таким. Не будь добрым. Не будь хорошим. Я обманываю тебя.

Взгляд стыдливо спрятался за шеренгами белых фигур, что толпились на его стороне стола.

– Кажется, мне остался последний ход, ваша светлость. – Я самоотверженно отдала ему ферзя, сквозь которого он добрался до короля. С мягким стуком коронованная фигурка завалилась на доску, констатируя мое поражение.

– Шах и мат. – Прошептал он, не отрывая от меня взгляда.

Я проиграла.

И речь вовсе не о шахматах.

***

Безумие.

Кипящее безумие забурлило в венах, расплавляло плоть, срывало с нас маски и жалкие куски здравомыслия.

Он набросился на меня.

С глухим стуком полетели на пол резные фигурки, за ними опрокинулась и доска, и наша игра сгорела в обрывках памяти под натиском удушающей страсти.

Руки. Его руки были повсюду. Они сжимали мое лицо, шею, путались в волосах и прижимали меня к себе – так неистово, так жестоко, будто если отпустит – исчезну. Растворюсь. Погибну. А я уже погибала. Когда на меня обрушились его губы, не дав сделать и вздоха, когда шершавая ладонь обхватила заднюю сторону шеи, не позволяя вырваться, когда язык настойчиво проник мне в рот, углубляя поцелуй.

Под закрытыми веками заплясали яркие вспышки. Каждая отдавалась в груди новым стуком.

Обезумевший, он целовал меня с исступлением, с каким дикое животное вгрызается в тело жертвы. Не ослабляя хватки, впился в шею и надкусил нежную кожу до искорки сладкой боли, срывая с припухших губ интимный вздох.

Земля ушла из-под ног. На короткий миг я лишилась опоры, прежде чем он опустил меня прямо на стол пред собой, коленом раздвинул мне ноги. Его взгляд резанул по сердцу. Не хочу бежать