Читать онлайн Князь из будущего бесплатно

© Дмитрий Чайка, 2023

ISBN 978-5-0060-2947-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

глава 1

Май 623 г. н. э. Константинополь.

Тихий стук в дверь удивил нотария (1) Стефана. Кто бы это мог быть? Воскресенье же! Нотарий снимал комнату у пожилой вдовы на окраине Константинополя. Он очень любил это место. Во-первых, у него был отдельный вход, а во-вторых, дом окружал маленький садик. Торжество природы, которое начиналось каждую весну, завораживало его. В саду распускался жасмин, который наполнял своим тяжелым ароматом комнату Стефана. Он обожал этот запах. Впрочем, почтенная вдова терпеть его не могла, у нее болела от него голова. Только мольбы постояльца спасали куст от топора. В садике были еще какие-то цветы, но Стефан не знал их названия. Вдова не говорила, а он не спрашивал. Он просто наслаждался этим кусочком зелени, таким редким в гигантском городе, где все было вытоптано сотнями тысяч ног. Дома внутри стен Константина лепились плотно, словно пчелиные соты, и с каждым годом они дорожали. Те же дома, что были в предместьях, напротив, становились все дешевле. То авары, то дикие склавины периодически грабили окрестности столицы. Слухи ходили, что и сам персидский царь Хосров второй мог нагрянуть в гости. Так пугливо думал каждый в столице мира, но боялся произнести эти слова вслух.

И все же, кто это там стучит? Неужели?… Стефан вскочил с постели, словно его подбросила какая-то незримая сила. Он спешно оделся и открыл дверь. К его глубокому разочарованию, гость был ему незнаком. Римлянин лет сорока пяти с густыми волосами, подрезанными надо лбом на старинный манер. Короткая ухоженная борода с проседью, нос с горбинкой и очень, очень дорогая одежда и обувь. Гость был весьма небеден, и это явно бросалось в глаза. Римский плащ сагум с закругленным низом поверх туники тут носили нечасто. Состоятельные горожане надевали талары (2) кричащих цветов. Гость был не местный, и это было ясно, как божий день.

– Я вижу перед собой уважаемого Стефана? – спросил римлянин. – Ты очень похож на своего брата. Меня зовут Приск. Могу я войти?

– Брата! Откуда ты знаешь, что это я? – из Стефана словно выпустили воздух, и он рухнул на скамью, ни жив, ни мертв. Гость истолковал его молчание правильно и вошел, аккуратно затворив за собой дверь.

– Ты еще не научился убедительно лгать. Почтенный Ицхак считает, что именно ты тот самый Ратко. То самое письмо доставили его светлости, – сказал купец, – и он прислал свой ответ. На тот случай, если у его брата будут какие-то сомнения.

И он протянул Стефану свиток, который тот взял дрожащей рукой. Его светлость? Какая еще светлость? Да что тут вообще происходит? Стефан развернул папирус, и углубился в чтение. Простонародная галльская латынь, механически отметил писец.

«Приветствую тебя, брат Ратмир! Если вдруг у тебя остались какие-то сомнения, то поспешу их развеять. Бочка с желудями стояла слева от входа. В тот самый день отец поймал судака, и Никша заревел, когда я ткнул этой рыбиной ему в лицо. Наша мать пекла лепешки в золе и пела песню про Дунай. Прости, я немногое помню из детства. Тот, кто придет к тебе – порядочный человек. Верь ему, он сделает тебе хорошее предложение. Впрочем, ты можешь от него отказаться. Выбор за тобой. Но знай, в любом случае у тебя есть старший брат, и он горы свернет ради тебя. Крепко обнимаю тебя, Ратко. Твой брат Само.»

Стефан плакал, впервые за много лет. То напряжение, что скопилось в нем за месяцы ожидания, надежда, страх, все это вылилось в виде непрошеных слез, прочертивших борозды на его щеках. У императорских евнухов не бывает родни. Они служат Августу и Августе, они служат Империи. Родня может унаследовать все, что скопил алчный чиновник, а императорская казна не любила делиться. Евнухи были одиноки. Они были безумно одиноки! Их жизнь скрашивало только золото, которое и было их истинной страстью, смыслом их жизни. Золото, роскошь и изысканная еда. Ну, и власть, конечно же! Приск стоял рядом и понимающе улыбался в бороду. Он видел перед собой истинное чудо. Чудо, которое сотворили люди, упорство и много, очень много денег. Воистину, это было удивительно.

– Расскажи! – требовательно спросил Стефан.

– Что именно?

– Все! С самого начала! – к Стефану уже вернулось самообладание. Он был собран, деловит, а голова работала так, как ей и положено. Тренированный ум императорского писца был готов принять информацию и разложить ее по полочкам емкой памяти.

– Я купил твоего брата лет пятнадцать назад, – начал свой рассказ Приск. – Мне продали его в Ратисбоне за полтора солида. Тогда баварские земли еще граничили с пустошами, где селились все, кому не лень. Твой брат жил в моем доме десять лет, и был самым обычным сорванцом, каких бегает десяток на каждой улице. Он был шаловливым, но добрым мальчиком. Знаешь, бывают такие люди, светлые и незлобивые. Вот и Само был именно таким. Но однажды все изменилось. Он стал совершенно другим. Его словно подменили.

– Как это может быть? – удивился Стефан.

– Сам удивляюсь, – развел руками купец. – Я назвал бы лжецом того, кто мне рассказал такое, но это случилось на моих глазах. Однажды он начал как-то по-другому смотреть на меня. Очень дерзко. Раб не может смотреть в глаза хозяину, это вколачивается в первые же недели. А он разговаривал со мной так, словно внезапно стал равным. Знаешь, я побил его и тут же понял, что если еще раз подниму на него руку, то он просто перережет мне ночью глотку и убежит в лес. Я удивился, конечно, и подумал, что парень просто повзрослел, кровь играет. Так иногда бывает в нашем ремесле. Но это еще было не самое странное. Через три дня он научился читать. Я дал ему свои записи, показал, где какая буква, и все… Через три дня он бегло читал.

– Что? – глаза нотария вылезли из орбит. – Да быть такого не может. Это ложь!

– Клянусь Девой Марией и святым Мартином! – Приск торжественно перекрестился на икону, которая висела в углу. – Я видел это своими глазами. Но и это еще не все. В Ратисбоне я попал в серьезный переплет. Мне всучили плохой товар, и я был на грани разорения. Те склавины, которых мне продали, были пленными воинами и работать отказались наотрез. Они решили умереть. Так вот, ваш брат договорился с ними, они ушли в набег и пригнали вместо себя других рабов. Твой брат выкупился, стал их вожаком, нашел залежи соли, построил город, покорил окрестные племена и стал герцогом Норика. И да, он теперь один из самых могущественных людей Запада. В этом году он будет воевать с аварским каганом и намерен в этой войне победить.

– Уважаемый Приск, – едва сдерживаясь, поинтересовался Стефан. – Ты пьян? Или просто сумасшедший? Ты сам слышишь, что ты несешь? А я ведь поначалу тебе поверил! Убирайся отсюда немедленно!

Вместо ответа Приск бросил на стол тугой кошель. Звук не оставлял ни малейших сомнений. Это были деньги.

– Что это? – спросил Стефан, опасливо глядя на кошель.

– Тут сто солидов, – любезно пояснил Приск. – Это подарок твоего брата.

– Это какое-то безумие, – шептал пересохшими губами Стефан, завороженно глядя на золотые кружочки размером в ноготь большого пальца. – Мне это снится!

– Все было именно так, как я сказал, уважаемый Стефан, – проникновенно сказал Приск. – А теперь я должен передать тебе предложение брата. Он зовет тебя домой, в родные земли. У тебя будет свой дом, ты не будешь ни в чем нуждаться. Если захочешь, тебя ждет высокий пост в Норике. Ты стал дядей, Стефан, у тебя есть племянник, замечательный малыш. У тебя появилась родня, и ты больше никогда не будешь одинок.

– Я не хочу уезжать из Константинополя, – сказал Стефан после мучительных раздумий. – Я вырос здесь, тут вся моя жизнь. Ты сделал меня счастливым, почтенный Приск, и я уже не одинок. Мой старший брат нашелся, хотя я своими глазами видел, как его схватил аварский всадник. Пусть все останется, как есть. Кем я буду в тех землях? Презренным скопцом? Калекой? Никчемным приживалой? Ты думаешь, я не знаю, как воины относятся к таким, как я? Я буду молить господа за моего брата и его детей, и буду надеяться, что увижусь с ним хотя бы раз.

– Герцог допускал, что ты так скажешь, – кивнул Приск. – В том случае, если ты откажешься, он просил передать тебе вот это. – И купец положил на стол перстень-печатку с затейливым оттиском.

– Что это? – осторожно спросил Стефан.

– Это деньги, – любезно пояснил Приск, – очень много денег. Ты напишешь письмо, приложишь этот перстень и получишь нужную сумму у почтенного Ицхака или у того, на кого он покажет.

– Но зачем? Что я должен делать за это? Я не пойду на измену! Я верный слуга Августа! – Стефан побледнел, как полотно. Дело запахло допросным подвалом в канцелярии куропалата (3) Феодора.

– А я и не говорил, что ты можешь на эти деньги купить лучшего повара Константинополя и обмотать себя шелками с ног до головы. Твой брат просит о помощи. Хотя сто солидов уже твои, и ты можешь делать с ними все, что угодно. На хорошего повара точно хватит.

– Что еще за помощь? – осторожно спросил Стефан. – Я уже сказал, что не пойду на измену. Да одно то, что мой брат стал архонтом (4) склавинов, уже плохо для меня. Не приведи господь, начальство узнает!

– От меня оно ничего не узнает, – пожал плечами Приск. – От почтенного Ицхака – тем более. У нас есть общие дела, и он не станет ставить их под удар. Дело вот в чем. Твой брат просит помочь людям, попавшим в беду. К примеру, хороший мастер угодил в сети ростовщика, и его ждет разорение и позор. Ты можешь выкупить его долги, и он уже будет должен тебе. Я заберу этого человека с семьей и увезу в Норик. Поверь, через год-другой он снова будет состоятельным и уважаемым человеком. Или, к примеру, хороший мастер, но раб. Все то же самое, но за одним исключением. В Норике он станет свободным, а когда отработает свой долг, то будет владельцем собственной мастерской, которую смогут унаследовать его дети.

– Зачем это моему брату? – несказанно удивился Стефан. – Если он так богат, как ты говоришь, то он и так может купить все, что угодно.

– Я тоже сначала так думал, – понимающе кивнул Приск. – Но твой брат воистину мудр. Ему очень скоро вообще ничего не нужно будет покупать. Напротив, покупать будут у него. И это удивительно, учитывая, кто он такой. Как у варвара может быть такой нюх на торговые дела? Я этого до сих пор не могу понять.

– Что еще я должен сделать? – спросил Стефан, который внезапно успокоился. Ничего сложного. Изменой тут и не пахнет. Да еще и дело это было весьма богоугодным.

– Герцог рекомендовал купить тебе собственный дом.

– Свой дом! – мечтательно произнес Стефан. И тут купец удивил его еще больше.

– Он сказал, что в ближайшие три года дома под защитой стен подорожают минимум вдвое, а скорее и больше. Так что можешь не стесняться. Купи несколько штук, а пока в них поживут мои люди, и будут их охранять. Я хочу открыть в Константинополе отделение моего торгового дома. У меня есть толковый зять, он переедет сюда. Через три года ты продашь эти дома, вернешь деньги герцогу, а часть оставишь себе. Так ты станешь довольно богатым человеком.

– Но почему дома подорожают так сильно? – спросил сбитый с толку Стефан. – Да, цены растут. Но чтобы так…

– Просто верь своему брату и делай, как он говорит, – убежденно ответил Приск. – Пока он в таких вопросах не ошибался.

– Война! – прошептал Стефан. – Враг снова подойдет к стенам города!

– Видимо, так! – пожал плечами Приск. – Видишь, как все просто. Но и это еще не все. Твой брат сказал, что если люди будут продавать имения по бросовым ценам в окрестностях столицы, или в Анатолии, покупай! Такое бывает во время войн. Умные люди покупают тогда, когда глупые продают. Там, где сейчас обосновались склавины – не бери, это пустая потеря денег. Сирия, Иудея – тоже нет. Анатолия, Фессалоники и окрестности Константинополя – покупай сразу, как только цены упадут в десять раз. Деньги найдем. Герцог сказал, что ты поймешь, когда время настанет. Ты должен просто найти нужных людей, пользуясь своими связями во дворце.

– Я, кажется, схожу с ума! – потрясенно сказал Стефан, который еще полчаса назад был нищим писцом, а теперь планирует покупку домов и имений. – И это все будет мое?

– Не все, – спустил его на землю купец. – Тебе достанется треть прибыли от этих сделок. Еще треть – моя, а остальное пойдет его светлости. В конце концов, это его деньги. Да, и идея, если честно, тоже его. Я бы сам никогда в жизни в такое не ввязался бы.

– Ты сказал про связи во дворце, – робко сказал Стефан. – Но, мои связи таковы, что я даже… Да кого я обманываю? Нет у меня никаких связей! Я же один из многих тысяч евнухов! Я служу простым нотарием! Какие у меня могут быть связи?

– Герцог попросил твоей помощи в этом вопросе. В наших землях неизвестны дворцовые порядки. Ты сказал, один из тысяч? Но почему их так много?

– Я служу нотарием в канцелярии патрикия Александра, – пояснил Стефан. – Нотариев немного, всего пять сотен. Есть и другие евнухи – силенциарии, кубикулярии, веститоры, и еще множество… Они служат Августу и Августе, исполняя положенные церемонии. Отступление от них хоть на шаг – преступление!

Приск смотрел на евнуха, раздувшегося от гордости, раскрыв рот. На его лице был написан вопрос: кто все эти люди? Что они все делают? И он не постеснялся об этом спросить.

– Кубикулярии – это евнухи, которые прислуживают, когда императорская чета изволит принимать пищу. Веститоры заведуют их гардеробом. Силенциарии водворяют тишину, когда император шествует по дворцу. Но их совсем немного, человек восемьдесят.

– Я правильно сейчас понял, что во дворце сотня дармоедов следит за тем, чтобы все заткнулись, когда шествует император? – с ошарашенным видом спросил Приск. – И это еще немного? А сколько же тогда этих… кубикуляриев? Тысяча, что ли? – и торговец рассмеялся над собственной шуткой. Тысяча, вот это он сейчас сказал!

– Чуть больше четырех тысяч! – с гордостью сказал Стефан. – И веститоров еще столько же!

– Святой Мартин! – Приск утер пот со лба. – С ума сойти! У вас, наверное, есть тот, кто снимает императору сапоги и тот, кто открывает ему двери.

– Есть, конечно, – с обидой произнес Стефан. – Сапоги Августу снимает цанготув. А за дворцовыми воротами смотрит папий, и это очень важный чин. Да я тебе и малой части не рассказал!

– Не надо, я уже всё понял, – махнул рукой Приск. – Ужас какой! Теперь я понимаю, почему вас бьют все, кому не лень. Может, зря я сюда хочу зятя с дочерью перевезти?

– Замолчи, купец! – Стефан побледнел.– Это измена! Нас на пытку возьмут за такие слова!

– Пока нас на пытку не взяли, я тебе кое-что скажу, нотарий Стефан, – резко пояснил Приск. – Я деловой человек, как и твой брат. И знаешь, что он сделал бы на месте вашего Августа? Выгнал бы всех этих дармоедов взашей и нанял на эти деньги тридцать тысяч словен и германцев. Уже через год Империя была бы того же размера, что и при великом Юстиниане. Только порядка в ней было бы куда больше.

– Кто же подает обед моему брату? – растерялся Стефан. – Он же все-таки дукс (5)!

– Жена ему еду подает! – резко бросил Приск. – Жена! А когда он в походе, то из одного котла со своими воинами ест. И никакой силенциарий перед ним не бежит, водворяя тишину. Тьфу ты, аж противно стало! Слава Богу, король Хлотарь не таков. Он бы тогда всю Галлию поборами разорил. Ладно, давай вернемся к нашим делам. Его светлость велел тебе повышение по службе устроить. Как тут у вас это делается? За деньги?

– За деньги, – смущенно потупился Стефан. – Тут без взяток никак. Нужно подарки разным людям сделать…

– Сделай так, чтобы тебя в императорскую канцелярию приняли, – сказал Приск. – Там ты добьешься таких успехов, что остальные евнухи просто умрут от зависти. Сам Август Ираклий будет знать твое имя. Ты станешь великим!

– Да я и мечтать о таком не смел! – раскрыл рот Стефан. – Но как? Успехи? В службе самого господина протоасикрита (6)? – Но тут его лицо озарило понимание. – Кажется, я догадался, откуда возьмутся эти успехи!

– Вот и славно, – кивнул Приск. – У меня остался только один вопрос, и он не дает мне покоя уже целый месяц. Я от любопытства спать не могу, так хочу ответ на него узнать.

– Спрашивай, – ответил удивленный Стефан.– Я отвечу, если смогу.

– Зачем у входа в ваш дом стояла бочка с желудями?

– Их вымачивали, – пояснил Стефан. – Видишь ли, почтенный Приск, чтобы пожарить желуди, их нужно хорошенько вымочить, несколько раз меняя воду. Иначе их есть просто невозможно. Жуткая гадость. У меня тоже вопрос. Ты дал мне перстень, по которому я могу получить огромные деньги. Ты не боишься, что вас с братом просто обманут?

– Ты не понимаешь, уважаемый Стефан, – с ноткой превосходства ответил Приск, и протянул евнуху еще одно письмо. – Во-первых, вот таблица кодовых слов, которые ты должен указывать в письмах, чтобы по ним иудеи получили деньги в Галлии. Они об этом знают, и не станут жульничать. Это твой брат придумал, между прочим. Такое письмо называется вексель. Купцы платят только разницу по встречным сделкам. Золота стали возить по дорогам гораздо меньше, и королевские графы кусают локти от злости. Они таки частенько занимаются разбоем. Теперь все купцы Запада молятся за твоего брата. Во-вторых, ты на этом письме отпечаток своего пальца оставишь. Они оказывается, у всех людей разные. И это тоже твой брат придумал. В-третьих, денег иудеи по этому векселю не получат, а получат соль со скидкой. Это предоплата за будущие поставки. И, в-четвертых, умные люди в западных землях уже давно делают ставку на герцога Самослава. Его крепость Солеград неприступна, и именно там я буду хранить свои деньги, как и многие другие купцы. Твоему брату я доверяю куда больше, чем герцогам франков.

– Но ведь эту крепость могут взять! – воскликнул изумленный Стефан. – Тогда ты разоришься!

– Не разорюсь, – покачал головой Приск. – Гарантией моих денег будут соляные копи, залежи железа и серебра в тех землях. Золото само по себе – ничто, а все это можно снова легко превратить в золото. А что касается того, что кто-то возьмет Солеград… Я был в этом городе, Стефан, и я очень хочу посмотреть на того смельчака, кто отважится его штурмовать. Я из собственного кармана оплачу ему заупокойную службу, даже денег на такое дело не пожалею.

1 Нотарий – мелкий чиновник, заведовавший корреспонденцией.

2 Талар – одеяние, похожее на тунику, но доходившее до земли и без рукавов, к тому же настолько широкое, что оплечья спускались на руки, образуя подобие широких рукавов.

3 Куропалат – высший придворный чин. Управляющий дворцом, начальник дворцовой стражи. Обычно на эту должность назначался родственник императора. В данное время куропалатом был младший брат императора – Феодор.

4 Архонт – правитель (греч.). Так имперские чиновники называли варварских князьков.

5 Дукс – герцог.

6 Протоасикрит – начальник императорской канцелярии

глава 2

В то же самое время. Земли народа нордальбингов. Недалеко от устья Эльбы.

После того случая жизнь Вышаты резко переменилась. «Слово и дело», что он сказал боярину Горану, дошло до самого князя. Измена владыки Буривоя – дело серьезное. Он же тестем ему приходился! Робеющий Вышата стоял перед удивительно молодым парнем, который забрасывал его вопросами, от которых коробейник качался, словно лодка на волне. Вопросы были самые разные. Князь то про тот разговор с вдовицей спросит, то про торговые дела, то про порядки в других родах, то снова к вдовице вернется. Что ему та вдовица далась? Чудно! Вышата ничего понять не мог, особенно в конце, когда государь замолчал, подумал и бросил боярину Горану:

– К Звану его определите. Подходит.

И ушел, резко повернувшись на пятках. Он, князь, какой-то очень быстрый был во всем. И в речах, и в делах. И даже ходил куда быстрее, чем люди тут обычно ходили. Словно спешил всегда. Странный он все-таки…

Жизнь Вышаты с того дня пошла совсем по-другому пути. Он с женой и детьми в усадьбу боярина Звонимира перебрался, где еще десяток семей жил. Разные там обосновались люди. Степняки беглые были, саксы из тех, кого король Хлотарь казнить не успел, словене из разных родов, и даже мальчишка-сирота, который из лука бил так, что все только рты разевали от удивления. Он в щепоть четыре стрелы сразу брал, а тетиву по степному с помощью перстня натягивал. Пока первая стрела до цели долетит, ее еще три догоняют. Удивительный малец. Вышату первое время сам боярин учил, а потом и князь присоединился. Учил, как с людьми говорить, как нужное узнать, как к себе расположить… Показал, как те странные ножи бросать, у которых дырки в рукояти. У Вышаты те ножи в сапогах спрятаны, в специальных кармашках из кожи. Великие боги! У него, нищего торговца, сапоги есть! Родовичам рассказать, так не поверят. Хотя… не расскажет он ничего и никому. Изгой он теперь. Тайный Приказ его семья.

Лодка, груженая солью, тронулась из жупа (1) владыки Святоплука в середине месяца травня (2). Они проплыли земли чехов и вошли в реку Лаба, где и стали ждать. С Вышатой два десятка воев пошли, все же путь дальний. Неровен час, лихие люди подумают, что тут поживиться можно. А погибнуть Вышате никак нельзя, у него от самого князя важное поручение. В устье Влтавы они простояли почти две седмицы, когда к ним прискакал всадник из мораван на двух конях. Он то и передал Вышате тяжелый сверток, в котором лежал роскошный пластинчатый доспех и позолоченный шлем, смятый чудовищным по силе ударом. Вышата знал, кто прислал ему этот подарок. Ведь он ехал в гости к Эйнару, мелкому ярлу из Ангельна (3), чьи владения были на берегах длинного, словно кишка, фьорда Шлей, что в датских землях. К тому самому Эйнару, что был отцом Сигурда Рваное Ухо. А еще князь приказал Вышате осмотреть место, где река Лаба на две реки распадается, и омывает множество островов. Там, где река Альстер впадает в Лабу, он велел на правом берегу поискать городок под названием Гамбург. Хотя, в том, что этот город существует, князь до конца уверен не был.

Германцы словенскую реку Лабу называли Эльбой, и на правом ее берегу до самого устья жило племя нордальбингов. Они тоже были из народа саксов, но стояли наособицу, занимаясь по большей части тем, что растили ячмень, ловили рыбу и грабили соседей. Очень беспокойные были люди, и через их земли пройти нелегко. Только торговые дела с одним из их вождей Херидагом давали надежду, что они доберутся живыми до владений ярла Эйнара. Там, в землях нордальбингов, Вышата обменяет лодку с солью на добрых коней, которых потом пригонит в Новгород.

***

– Мой друг! – раскинул объятия Херидаг, когда Вышата пришел к нему на двор. – Ты привез мою соль?

– Привез, – кивнул Вышата. – Ты пригнал коней?

– Обижаешь! – оскалился вождь. – Два десятка жеребцов из земель свеев. Красавцы! Один к одному. Но твоей соли не хватит! Они стоят дороже!

– Я знаю, – отмахнулся Вышата.– За нами идет еще одна лодка, ты получишь недостающее. Я все равно поеду к данам и буду возвращаться через твои земли, тогда и заберу.

– Ха! Даны – слабаки! – хвастливо заявил Херидаг. – Мы скоро сбросим их в Восточное море (4). Мои воины неплохо накостыляли им прошлой осенью. Да что мы стоим? Пошли в дом! Вы же проголодались с дороги!

– Не откажусь, – кивнул Вышата и пошел, осторожно обходя свинью, которая нежилась в грязной луже, что разлила свои безбрежные воды прямо у входа.

Длинный дом с несколькими очагами – обычное дело в землях германцев, от северной Италии до Норвегии. Тут жило несколько поколений, и каждая семья имела здесь свой угол. Впрочем, домашние дела тут вели сообща, как сообща растили детей, табуны которых бегали вокруг дома, распугивая кур и поросят. Дом эделинга (5) мало чем отличался от жилища обычной семьи. Разве что размером он был побольше, да столбы, подпирающие кровлю, украшены затейливой резьбой. Высоченная кровля, крытая деревянной дранкой, уходила ввысь на три человеческого роста. Туда поднимался дым очагов, который потом уходил на улицу через оконце под стрехой. Женщины всех возрастов, от девчонок с короткими косичками до совсем уже пожилых теток, суетились около огня, готовя похлебку для гостей. Суп из овощей и каша – обычная пища любого человека того времени. Мясо ели лишь после охоты или на пиру. И такое запоминалось надолго, ибо роскошь немыслимая.

Гости сели за стол и сдвинули кубки с хозяевами. Воины ели неспешно, дабы не опозорить князя. Не голодранцы они, с подарками приехали. Вышата достал суму и вручил хозяину золотой браслет, а его жене – серьги. Подарки подешевле и вовсе разлетелись за считанные минуты. Женское население длинного дома расхватало гребни, платки и заколки, дивясь тонкой работе. Они и не догадывались, что все это начали в Новгороде делать, и князю Самославу обходилось почти даром. Раньше такое диво из южной Бургундии везли, а то и из самого Константинополя. Счастливый гомон, заполнивший дом эделинга, заставил того поморщиться, и Херидаг хлопнул ладонью по столу.

– А ну, тихо! Ишь, раскудахтались, курицы!

Тетки хмуро посмотрели на него, но ничего не сказали. Не стали вождя перед гостями позорить. Свободные германские женщины не были бесправными рабынями, а строго наоборот, считались уважаемыми дамами, защищенными законами и обычаями. Так что за курицу и прилететь могло.

После положенных тостов, высказанных под похлебку и ячменную кашу, гости сыто откинулись на скамьях. Вечер будет долгим, потому что владыка саксонского рода позвал на пир уважаемых людей, которые понемногу подходили и занимали место за столом. Когда все изрядно захмелели, Вышата поинтересовался у хозяина:

– А скажи мне, уважаемый Херидаг, а есть ли в ваших землях городок под названием Гамбург или что-то в этом роде?

Сакс поморщил лоб в умственном усилии, но ничего подходящего вспомнить не смог, в чем честно и признался.

– Он должен быть где-то в устье реки Альстер, – подсказал Вышата.

– А! – обрадовался вождь. – Есть там деревенька. Только она никаким Гамбургом не называется.

– А как она называется? – полюбопытствовал Вышата.

– Да никак она не называется, – пожал плечами сакс. – Деревня и деревня. Там род старого Сэппа живет. Они рыбу ловят и свиней пасут.

– Можешь это место моему князю продать? – поинтересовался Вышата. – Устье реки на милю во все стороны.

– Как это? – удивился сакс. – Землю продать? У нас земли не продают. Нет такого закона. Она роду принадлежит. Да и зачем она твоему князю? Земля там бросовая, болото болотом.

– Времена меняются, и законы меняются, – тонко намекнул Вышата. – Франки вот уже давно землю в собственности имеют. Аллод называется. Ее и продать можно, и подарить, и детям своим оставить.

– А сколько князь за ту землю даст? – жадно спросил вождь.

– Тридцать коров! – торжественно ответил Вышата. – Но заплатит солью. Сам понимаешь, если мы коров из своих земель сюда погоним, то они передохнут по дороге.

– Тридцать две! – азартно протянул руку сакс. Такое богатство за камыши и лягушек! А старого Сэппа он с той земли просто выгонит.

– По рукам! – ударил по его ладони Вышата. – Жди соль до зимы. А по весне сюда княжеские люди придут. Надо, чтобы никакого Сэппа на той земле уже не было.

– Тридцать две коровы! – восторженно шептал Херидаг. – Тридцать две коровы! Пойдем, мой друг, отметим это дело!

– Тогда сначала купчую подпишешь, – потянул его за локоть Вышата. – Все честь по чести будет. На папирусе, как у франков.

– Да я же писать не умею! – удивился сакс.

– Палец в чернилах испачкаешь и приложишь, – успокоил его Вышата. – И дюжина лучших людей из твоего рода тоже. Князь сказал, что те отпечатки у всех людей разные. Вот никогда бы не подумал. Забавно, правда?

***

Через две недели. Земли данов. Ангельн.

– Что опять натворил этот беспутный пьяница? – ярл Эйнар смотрел на Вышату с тем выражением лица, которое бывает у людей, мучимых зубной болью.

– Он покрыл себя славой! – торжественно заявил Вышата, не обращая внимания на домочадцев ярла, которые с детской непосредственностью обступили его и слушали, раскрыв рот. Датские земли – это жуткое захолустье на самом краю земли. Новостей тут было так мало, что любой посторонний в деревне служил поводом для разговоров на целый месяц. А тут такое! Сигурда Рваное Ухо здесь знали, и знали очень хорошо. Настолько хорошо, что все вздохнули с облегчением, когда он во главе двух сотен разбойников и буянов ушел из этих земель навсегда. Отец, говорят, даже напился на радостях.

– Да врешь ты всё! – не поверил ярл.

– Собери своих людей, почтенный Эйнар, – важно сказал Вышата, – ты будешь гордиться своим сыном.

– О чем ты хочешь им сказать? – прямо спросил ярл.

– Не могу, прости, у меня приказ, – твердо ответил Вышата. – Только, когда соберутся все свободные мужи.

– Если это злая шутка, и мой сын снова решил опозорить меня, ты вернешься домой по частям, – сплюнул Эйнар. Он уже ничего сделать не мог. Это разговор слышали слишком многие, и побежали во все концы городка, разнося чудные вести.

Люди собрались быстро. Собственно, перед домом ярла вскоре стояли все, кто вообще мог ходить. И народ сгорал от любопытства. Вышата, одетый в яркую рубаху и нарядный плащ, важно залез на телегу.

– Люди! – начал он. – Я пришел сюда из далеких земель, чтобы поведать вам о подвигах Сигурда, сына Эйнара.

– Мы помним его подвиги! – раздался глумливый голос в толпе. – Вот счастье-то было, когда он ушел из наших земель. Мы тут богам жертвы принесли, думали, что король Хлотарь и его повесил.

– Нет, Сигурд Эйнарсон жив и здоров, и шлет вам свой привет. А конунг Самослав шлет свой привет тебе, отважный ярл Эйнар. Он благодарит тебя за сына, который покрыл себя славой в бою с аварами.

Народ зашумел. Авары были далеко, но о них слышали. Они доходили даже до земель тюрингов, и пока победить их никто не смог.

– Твой сын передает тебе подарок, благородный Эйнар! – кричал Вышата, пытаясь перекрыть людской гул. – Это богатый доспех, который он снял с убитого им аварского хана. Тудун Тоногой, которого сразил своей секирой твой отважный сын, водил в бой пять тысяч всадников. Вот его шлем, разбитый ударом топора!

Воины, что были с Вышатой, подняли вверх панцирь и шлем, показывая их толпе. Ярл Эйнар раздулся от важности, и гордо поглядывал на односельчан. Вы думали, мой сын – бандит и пьяница? – было написано на его самодовольной физиономии. – А выкусите! Он у меня настоящий герой! Горожане с завистью смотрели на ярла, даже тот мужичок, что приносил жертвы богам, радуясь безвременной кончине местного хулигана.

– Твой сын просил поместить этот шлем в Медовом Чертоге! – продолжал Вышата, – чтобы его отец мог гордиться им, когда будет пить со своими воинами. Как напоминание о том, что в том бою он убил не только хана, но и еще тридцать семь воинов.

Это был нокаут. На лице ярла расплылась глупая улыбка, а воины посмурнели. У них таких трофеев не было, и теперь им до самой смерти придется слушать хвастовство гордого отца.

– Но и это еще не все! – Вышата взял паузу, и победоносно осмотрел морально уничтоженных земляков героя. – Конунг Самослав даровал Сигурду за его подвиги доспех ценой в тринадцать коров и одного теленка.

– Сколько? Сколько? – послышались крики со всех концов. – Что это за доспех такой? Он из чистого золота что ли?

– Тот доспех ни меч, ни копье не берет, – важно пояснил Вышата. – А делал его лучший мастер из земель франков целых полгода!

– О-ох! – в едином порыве выдохнула толпа. – Полгода делал! Ни меч… Ни копье… А мы думали, Сигурд совсем пропащий, позор отца и матери!

– Волей князя Самослава воин Сигурд Эйнарсон носит теперь имя Сигурд Ужас Авар, и никто теперь не назовет его Рваным Ухом.

– Эй, посол! – окрикнул Вышату молодой плечистый парень. – А как к твоему конунгу на службу попасть, а? Я тоже себе такое имя хочу!

– Да что там имя! – небрежно бросил Вышата. – Мой конунг дает слово, что любой из младших сыновей, кто к нему на службу придет, будет получать еду и жалование солью. А тот, кто отличится в битве, станет «могучим бондом» (6) и получит по три манса (7) доброй земли.

– О-о-о! – раздался гул над толпой. То тут, то там раздавалось: – Куда идти-то надо?… Где твоего конунга найти?… Не пущу!… Отстань дура! У нас свой хутор будет!

Вышата с удовлетворением посмотрел на беснующуюся толпу и слез с телеги. На его место залез ярл Эйнар, который был слегка растерян. Его переполняла гордость, а мать Сигурда рыдала в голос. Вот и ее мальчик в люди выбился, а она уж отчаялась совсем, все глаза выплакала.

– Люди! Завтра в полдень всех свободных мужей приглашаю на пир! Трэлли получат объедки, пусть тоже порадуются! – крикнул ярл. – Хочу отметить прибытие посла конунга Самослава и те добрые вести, что он мне привез. А то вы мне все говорили – пьяница, грабитель… А он у меня вон чего… Какой доспех отцу прислал! А? Все видели? То-то!

И он пошел в дом, где женщины по одному его взгляду заметались, отмыкая кладовые, чтобы приготовиться к завтрашнему пиру. Ведь пир в то время – это когда много еды, а не когда еда вкусная. Народ тут был не избалован.

***

– Оставайся, Вышата! – гудел пьяный в дым Эйнар, обнимая посла. – Гульнем, как следует!

– Так неделю уже гуляем! – Вышата был слегка бледен, а под его глазами появились мешки. Пить он больше не мог, но ярла было не унять. Гордость за сына и железное здоровье местного владыки привели к тому, что запасы алкоголя в городке стремительно заканчивались. – Мне, Эйнар, ехать назад надо! Меня мой конунг ждет.

– Хитрый твой конунг! – погрозил пальцем пьяный ярл. – Да к нему все безземельные парни сбегутся. Все, кто топор может держать. Да, и забирай! Житья от этих буянов нет. Все воевать хотят, а где я столько оружия возьму.

Оружие было гордостью данов. Любой дружинник носил на голове вместо шлема шедевр ювелирного мастерства, а рукояти мечей и вовсе были изукрашены серебром и золотом. Вендельская эпоха, на минуточку! Время, когда война еще была священнодействием. Время, когда тысячные армии викингов еще не упростили все до предела, превратив произведение искусства в обычное орудие убийства. Ярлы того времени держали небольшие дружины, но вооружены они были первоклассно. Благо хорошего железа на севере было предостаточно.

Вышата вздохнул. Нелегкую, как выяснилось, задачу поставил князь. Не так-то сложно оказалось поманить безземельных данов добычей и собственной землей. Сложно было пить с ними наравне. Этого они с князем не учли. А впереди у Вышаты был еще не один городок на пути. Все свободные мужи Дании должны были узнать о подвигах Сигурда Эйнарсона, Ужаса Авар.

– Жуп – область в аварском каганате. Название, унаследованное южными славянами. Жупан – губернатор в Хорватии и в настоящее время.

– Травень – май

– Ангельн – полуостров на востоке Дании

– Восточное море – так называли Балтику германские народы.

– Эделинги – родовая знать у саксов

– Могучие бонды – состоятельные землевладельцы, имеющие много земли, рабов-трэллей и крестьян-арендаторов.

– Манс – около 13 га. Предлагаемый в награду участок – 40 гектар. С такого количества пахотной земли в более позднее время снаряжался один воин.

глава 3

В то же самое время. Земли мораван. День пути на север от Виндобоны.

Лучшие мужи из мораванского народа робко смотрели на ровные ряды воинов, одетых в железо. Шлемы, начищенные до блеска, сверкали на солнце, приводя неискушенную деревенщину в трепет. Впереди на могучем жеребце, за которого можно было купить… Не знали уважаемые люди, что в этих землях за такого коня можно было купить. Они такого богатства и представить себе не могли. Да и не было его тут, богатства этого. Еда и то не всегда была. Господа всадники выгребали отсюда все подчистую. Князя окружали бояре, тоже одетые в железо по последней новгородской моде, с чудными пластинами на груди и животе. И необычно вроде, а многие видели, как Сигурд Ужас Авар всадников крошил своим топором, а от него стрелы и копья отскакивали.

Впереди, перед толпой мужей, стоял Арат в шлеме и доспехе тархана Хайду. Всадники-полукровки стояли с ним рядом, слегка обособившись от мораван. Те, после победы, внезапно вспомнили, что не люди были те, кто рожден от степных воинов, а поганое семя. И теперь полукровки ловили на себе взгляды далеко не самые благожелательные.

– Князь Самослав, – зычно сказал Арат. – Прими наш народ под свою руку и стань рядом в нашей войне. Мы клянемся тебе в верности.

– Клянемся! – загудели мораване. Никто из них не видел другого выхода. Беда придет скоро, и они об этом знали прекрасно. Ждать аварского набега со дня на день можно. А одни они аварам на один зуб. Степные всадники дураками не были, и больше в такую ловушку не попадутся. Пять тысяч воинов нужно ждать, никак не меньше. А пять тысяч авар втопчут в землю любое войско, что смогут выставить мораване. Пепел тут вместо земли будет.

– Я беру вас под свою руку! – зычно ответил молодой парень, что и оказался князем Самославом, о котором в этих землях легенды ходили. – За то, что мораванский народ за свою свободу встал, десять лет податей с вас собирать не будут. Вы свои подати кровью отдаете. Вашим новым жупаном будет Арат, который войско в бой вел. Он доблестно бился, и получит награду! Подойди ко мне, Арат!

Тот вышел вперед, смущаясь под перекрестьем взглядов, что впились в него с разных сторон. Князь надел ему на шею серебряную цепь с пятиконечной звездой, а на плечи набросил белый плащ с красной полосой. Все вокруг вздохнули от зависти. Это же честь немыслимая! Арат стоял пунцовый от смущения, когда князь обнял его и вручил меч с позолоченной рукоятью.

– Я принимаю оружие из твоих рук, княже, – склонил голову всадник. – Я буду служить тебе верно, как и мои люди.

– Да будет так! – ответил ему князь. – А теперь – пир! Легион! Вольно! Разойдись!

На поле уже заезжали телеги, груженые припасами и бочонками, при виде которых уважаемые люди начали почесывать нос. Они совершенно точно знали, что в них находится. Десять лет без податей! Десять лет! Подумать только! Это дело нужно срочно отметить.

***

В то же время. Бывшая римская провинция Дакия. Современная Румыния, район города Тимишоара.

Знатный воин Турсун из племени забендер шел с малым отрядом на восток. Туда, где в гигантском хринге (1), состоявшем из земляных валов диаметром в десятки миль, раскинулись кочевья рода уар. Девять колец укреплений строили многие тысячи рабов, в которых внезапно превратились жившие тут люди. Между кольцами валов паслись аварские стада и стояли деревни, где жили потомки жителей, имевших несчастье остаться в этих землях, когда сюда пришла орда. Каган Баян I огненным смерчем пронесся по степи, и теперь владения обров раскинулись от Альп до устья Дона. Велик был каган, младший сын Величайшего, но и ему приходилось играть на противоречиях сильных родов, ссоря и стравливая их между собой. А некоторые как, например, болгары, и вовсе подданными являются лишь на словах, и только и ждут, когда можно ударить в спину и отделиться. Нелегка ноша, которая досталась кагану, ведь люди степи подчиняются только сильному.

Турсун со своими нукерами ехал к кагану не просто так. Его брат погиб, а назначить его тудуном мог только Величайший. Без этого титула ослабевшее племя забендер – просто никто в этих степях. Того и гляди его начнут теснить с пастбищ те, кто еще вчера умильно заглядывал в глаза и поднимал за их здоровье чашу с кумысом. Половина воинов осталась на том берегу Дуная. Правда, были еще старики и младшие сыновья, и племя забендер снова выставит тысячу воинов. Правда, что это за воины… Да и коней, доспеха и оружия потеряно в том походе просто без счета. Так что нужно опередить соперников, чтобы получить заветный титул и железной рукой погнать мелкие племена в поход на непокорную Моравию.

Турсун не стал терять время. Знать племени ушла в кочевья, готовить новый поход, а он с двумя десятками близких воинов поскакал на восток, как только похоронил своего брата. Мораване отдали тела лишь на третий день, когда обобрали их до нитки. Они даже убитых лошадей разделали на мясо и засолили невесть откуда взявшейся солью. В родные степи тело тудуна не повезли, солнце припекало не на шутку. Отважный Тоногой был похоронен по древнему обычаю, стоя и с оружием. В его могилу впихнули визжащую от ужаса рабыню, страшную до невозможности, и там свернули ей шею. Его брат ни в чем не должен нуждаться в загробном мире, ведь он хан. Душа рабыни будет служить ему и там. Ее мать и сестры выли на могиле, проклиная почему-то словенского князька и его жену. Турсун никогда не мог понять баб. Что у них в голове? Впрочем, он тут же забыл об этом.

Отряд Турсуна скакал на восток, покрывая по тридцать миль в день. Через две недели он будет у трона Величайшего, где склонит голову, и от этой мысли у старого воина переворачивалось все внутри. Они, забендеры, были вольным племенем, и власть кагана считали номинальной. Но теперь… Теперь великий каган припомнит им все.

Они прошли мимо озера Блатно (2), которое полностью оправдывало свое название. Озеро было мелким, а его южный берег – болотистым. На северном берегу стояли небольшие городки, где жили остатки римского населения, перемешанного со словенами. На удивление, жили они тут вполне неплохо. Авары ценили умелых ремесленников, и именно здесь они сохранились с незапамятных времен. С тех самых, когда неподалеку II Вспомогательный легион построил свой лагерь для охраны Лимеса от задунайских варваров (3).

Две недели пути подошли к концу, и Турсун увидел впереди валы первого кольца великого хринга. Они проследовали вдоль укреплений, чтобы пройти через ворота, которые охраняли всадники рода уар.

– Кто ты и зачем едешь? – спросил Турсуна стражник.

– Я брат тудуна Севера, Турсун. Мой брат погиб, и у меня важные вести для Величайшего.

– Проходи, – кивнул всадник, пропустив кавалькаду.

Турсун ехал по степи, которую воля великого Баяна заключила в тесные земляные объятия. Тут были добрые пастбища, и даже деревеньки римлян, словен, даков и гепидов, перемешанных волей кагана в один народ, были разбросаны тут и там. Они прошли еще семь земляных колец, когда уперлись в деревянный частокол с двумя башнями, защищавшими ворота. Крепость была слабенькая. В ромейских землях авары брали города куда более укрепленные. Но кто в здравом уме полезет в пасть льву? Ужас, который внушали авары, защищал их куда сильнее, чем любые стены.

В крепость их пропустили без особенных проволочек, и воины Турсуна с удивлением осматривали городок, более похожий на обиталище германского герцога, чем на ставку хана кочевого народа. Вокруг были разбросаны службы, откуда раздавался стук молотов. Туда же шли телеги, выгружая зерно. Закованные в доспех воины патрулировали крепость, подозрительно оглядывая посторонних. В этом месте была сложена казна великих каганов, собранная за десятилетия грабежей и походов. Дань от ромейских императоров поднялась с 80000 солидов в год до 180000, и почти вся она была здесь. Часть монет каганы переплавляли в золотые блюда и браслеты, часть раздаривали всадникам из других племен, чтобы купить их верность. Каган нужен лишь тогда, когда дает золото. Иначе, зачем за него умирать? Эта нехитрая формула работала столетиями, и не давала сбоя. Но все имело две стороны. Каган не только давал, но и брал. И брал немало. Именно поэтому переметные сумы Турсуна были набиты золотыми и серебряными кубками, чашами, серьгами и браслетами. Он опустошил казну рода, но дело того стоило. Если тудуном станет хан рода консуяр, то их просто погонят с пастбищ, припомнив им все обиды, настоящие и мнимые. А этого Турсун допустить не мог никак.

– Кто ты и зачем здесь? – страха скрестила копья перед воинами, когда они подъехали к жилищу кагана. Длинный деревянный дом из потемневших бревен с небольшими окошками, не слишком впечатлил бы нас. Но для степняка он казался огромным дворцом. И нукеры Турсуна, которые были тут впервые, смотрели на все окружающее с любопытством. Сам Турсун тут уже бывал, и любопытства окружающее у него не вызывало. Да и на что тут смотреть? Турсун ненавидел душные жилища словен и германцев. Стражник пошел доложить о прибытии гостей, и вскоре вернулся.

– Приходи на закате. У кагана будет пир. С собой можешь взять двух человек, из самых знатных. Тебе покажут твое место.

Турсун развернулся и поскакал прочь. Он будет ждать.

***

Вождь рода забендер сидел чернее тучи. Как он и ожидал, каган ничего не забыл. Брат Тоногой был слишком независим, и теперь им это аукнется. Турсуна и двух самых знатных воинов посадили на дальний конец стола, и они ждали, когда им принесут мясо в то время, как остальные гости уже ели вовсю.

Старик, что разделывал вареного барана, был настоящим мастером. Другого в ставке кагана и быть не могло. Он, ловко работая ножом, делил мясо так, как принято в степи. Гости напряженно смотрели на это действо. Ведь в нем было множество смыслов. Голова, разрубленная на три части, пошла кагану и двум старейшинам. Щека- старшей из женщин, уши – самым младшим из сыновей, которые схватили их и начали грызть под одобрительными взглядами взрослых.

Лопатка тоже пошла кагану, таз – почетным гостям. С каждой новой порцией Турсун все больше мрачнел. Его опасения подтвердились, когда ему и его людям поставили мясо с грудной костью и голени, так же, как и молодежи, сидящей рядом. Это было унижение. Унижение было достаточно тонким, чтобы на него прилюдно оскорбиться, но понятным всем без исключения. Род забендер был в немилости.

Турсун и его люди жевали мясо, не чувствуя вкуса. Существование их племени стояло на кону, тут уже не до гордости. Перед ним поставили чашу с бульоном и зеленью, которую старый воин бездумно опрокинул в себя. А пир лишь набирал обороты. На стол подали ромейское вино, которого у кагана было в достатке, и теперь гости с каждым выпитым кубком вели себя все громче и развязнее. Отовсюду лилась похвальба и рассказы о военных подвигах, а здравицы кагану лились рекой. А Турсун все ждал, когда Величайший обратит на него свое внимание. Тот прекрасно знал, что посланники племени забендер сидят здесь, и степной хан уже несколько раз ловил на себе его изучающий взгляд.

В покои влетела стайка танцовщиц и зашли музыканты. Это был подарок персидского шахиншаха Хосрова II, который усиленно добивался союза с аварами. У них была общая цель. И эта цель – Константинополь.

Заунывные звуки, что издавали лютни и сетары, дополнялись рокочущими барабанами и дафами, что оказались просто медным обручем, обтянутым козлиной кожей. Танцовщицы так зажигательно крутили бедрами, что Турсун почувствовал жаркое томление в чреслах. Судя по лицам его воинов, и они тоже. Девчонки били босыми пятками по коврам, извиваясь гибкими пухленькими телами. Красотки! – думал тут каждый. Вот бы приласкать такую! Но нет! Это были рабыни кагана, и только он имел власть над ними. Танец закончился, и танцовщицы выпорхнули из зала. Музыканты остались, и их негромкая музыка не мешала говорить и слушать.

– Ты можешь сказать свое слово, – наклонился к уху Турсуна слуга. – Величайший ждет. Но тщательно подумай, прежде, чем открыть рот.

Турсун встал и вышел в центр зала, его воины встали за ним, неся сумы, набитые добром.

– Великий каган, прошу, прими дары племени забендер, – склонился турсун. – Наш народ верно служил тебе, твоему брату и великому отцу. Он будет служить тебе и впредь.

– Что привело тебя сюда, тархан? – Каган был немолод, и его косы были седыми. Но взгляд! Взгляд был молодой, умный и пронзительный. – Где твой брат? Или он слишком велик, чтобы приехать ко мне лично? Он слишком горд, чтобы поклониться мне? Он всегда был высокомерен.

– Мой брат погиб, Величайший, – сказал Турсун, не обращая внимания на удивленно вскинутые брови кагана и шум, что поднялся в пиршественном зале. – Поэтому я здесь.

– Рассказывай! – отрывисто бросил каган. – Кто посмел убить моего тудуна?

– Племя мораван взбунтовалось, мой хан, – опустил голову Турсун. – Воины моего рода пошли наказать этих червей, но на переправе попали в засаду. Мой брат погиб как воин. Его убил дэв ростом в шесть локтей, закованный в железо с головы до ног. И мораван были многие тысячи. Сыновья всадников тоже восстали.

– Вот как? – еще больше удивился каган. – Удивительная история. Видно, вы вконец потеряли меру, раз стаю волков затоптало стадо баранов. А разве твоего брата не учил его почтенный отец, что барана надо стричь, а не снимать с него шкуру каждый год? – гости подобострастно засмеялись, по достоинству оценив хорошую шутку. – Он получил то, что заслужил. За свою жадность и глупость. Жадность, потому что не смог остановиться вовремя, а глупость – потому что попал в ловушку, достойную юноши, идущего в свой первый набег.

– Да, Величайший, – скрипнув зубами, склонил голову Турсун. – Мой брат Тоногой ошибся и погиб. Я прошу тебя отдать мне его пост, и я исправлю все ошибки.

Каган молчал, изучающее глядя на униженного тархана. Гости молчали тоже, с любопытством ожидая, чем все закончится. Турсун правильно истолковал молчание.

– Половину добычи мы пришлем сюда. А самых красивых рабынь никто не тронет. Они станут нашим подарком тебе.

Каган продолжал молчать. На его плоском лице была написана скука.

– Мы возобновим выплаты, которые были в старые времена, – выдавил из себя Турсун. – Половину податей от словен мы будем отдавать роду уар.

– Да будет так, – хлопнул в ладоши каган. – Давайте пировать дальше. А ты, новый тудун, останься после пира. Нам есть, о чем с тобой поговорить.

Турсун сел на свое место еще мрачнее, чем раньше. Титул был куплен дорогой ценой. Прежняя вольная жизнь закончена. Теперь он будет ощущать сапог кагана на горле до конца своих дней. И доходы его племени упадут ровно двое. А ведь ему нужно дать что-то более мелким племенам. Все это было очень скверно.

– Ты, тудун, разбирайся с этими племенами сам, – заявил ему после пира каган. – От меня помощи можешь не ждать. Во-первых, я хочу увидеть, чего ты стоишь без меня. А во-вторых, мои воины скоро уйдут в поход. Мне точно не до мелких стычек с лесными народцами. Нищие земли, нищие люди. Зачем великим родам лезть в это захолустье?

– А рабы, величайший? – с почтением поинтересовался Турсун.

– Да у меня скоро появится столько рабов, что их девать будет некуда, – похвалился каган. – Я ими все пустоши заселю. Мне не нужны твои лесовики.

– Величайший удостоит своего слугу, рассказав ему об этом? – спросил Турсун, разглядывая подбородок кагана. Теперь он не смел поднимать на него глаза.

– Почему бы и нет, – сказал каган после раздумий. – Все равно мы выходим уже завтра. Слушай…

Турсун вышел от кагана, раздавленный новым знанием. Вся его прежняя жизнь, все его планы и мечты казались теперь бесконечно убогими и мелкими. Да и сам он казался себе мальчишкой, что лепит из грязи маленькие юрты и бегает с деревянной палкой вместо меча. Он даже представить себе не мог всю мудрость повелителя и все величие его замыслов.

Воистину, у великого кагана и планы великие. А со своими проблемами он будет разбираться сам. Помощи от великих родов ему теперь не дождаться.

1 Хринг – кольцевые крепости авар, построенные из земли и деревянного частокола. Там были центры ремесла, хранилища награбленного и места зимовки.

2 Озеро Блатно – Балатон в Венгрии. Его славянское название происходит от слова «болото».

3 Римский город Аквинк на месте стоянки II легиона в настоящее время называется Будапештом.

глава 4

Пятое июня 623 г. н.э., г. Силимврия, (совр. Силиври). 70 км от Константинополя.

Городок Силимврия бурлил, словно кипящий котел. Никогда еще тут не было столько народу. И никогда еще это место не удостаивал своим посещением сам император. Местные жители с любопытством смотрели, как по улочкам движутся тысячи столичных жителей, воинов, священников, сенаторов и дворцовых евнухов. Блестящая процессия двигалась в Гераклею, что была в дне пути на запад, на побережье Мраморного моря. Именно там Август Ираклий подпишет мирный договор с каганом авар, а потом в честь этого события проведут самые роскошные игры из всех, что когда-либо были до этого.

Жители городка тыкали пальцами в скаковых коней, каждый из которых стоил тысячи солидов. Тонконогие жеребцы не реагировали на крики и толпы людей. Им ли, привычным к реву Большого Цирка, обращать внимание на шум этого захолустья.

Дворцовые евнухи ехали в повозках. Их изнеженные тела не выдержали бы пятидневного перехода. В отличие от них болельщики партии «зеленых», которые назывались прасинами, шли бодро. Они были ремесленниками и купцами, постоянно враждовавшими с партией «синих», венетов, где по большей части состояла знать. Значение ипподромных партий было примерно таким же, как в нашей жизни партий политических, и именно они утверждали вступление на трон каждого нового императора. Вот такая вот дичь, которую Николай Семенович так понять и не смог, как ни пытался. Но, тем не менее, это стало для императоров суровой реальностью, а болельщики были самой серьезной политической силой в Империи. Настолько серьезной, что даже выставляли свои боевые отряды, когда враг подходил к городу. И самые кровавые бунты в Империи тоже устраивали именно они. А потому димархи, руководившие партиями болельщиков, считались одними из самых влиятельных лиц государства.

По дороге шли отряды знати, которых сопровождала охрана. Сенаторы уже лет сорок, как никаких решений не принимали, а сам Сенат превратился в пустую говорильню, где напыщенные богачи общались друг с другом. Такое событие, как грандиозные игры, они пропустить не могли. Их жизнь была слишком скучна, и лишь все новые и новые удовольствия придавали ей смысл.

Сам Август Ираклий с охраной из схолариев (1) оставался в городе. Он прибудет позже, когда в Гераклее будет все готово. Да и аварский каган тоже должен прибыть. Негоже благородному римскому императору ждать варварского царька, хоть тот и забрал у него половину страны. Авторитет Августа должен быть незыблем.

Сам император занял лучший дом Силимврии, который перепуганный владелец уступил ему без разговоров. Ираклий был могучим воином. Суровый черноволосый мужчина с крупным носом нес свой крест стоически. Его предки пасли баранов в армянских горах, и дворцовые порядки он скорее терпел, чем наслаждался ими, как великий Юстиниан. Толпы евнухов и до буквы прописанный этикет держали его в цепях, и он покорно подчинялся им. Ведь Империя значит куда выше, чем особа императора. Ей порой правили откровенные ничтожества и психопаты, а она все стояла. Так уж получалось, что именно незыблемость традиций, законов и чиновничий аппарат держали ее на плаву. Ираклию пока не везло. Он проиграл почти все войны и битвы, в которых участвовал, словно Бог отвернулся от него. Персы дошли да Халкидона, что был на противоположной стороне Босфора, и видели столицу невооруженным глазом. Аварский каган давил на Империю с севера, заселив богатейшие области диким племенем склавинов. Даже в Греции императору подчинялись лишь прибрежные зоны и города. Вглубь страны его чиновникам ходу не было. Он в отчаянии уже хотел было перенести столицу в Карфаген и отправил туда все сокровища казны, но налетевшая буря потопила корабли, почти разорив страну. Только патриарх удержал его от того, чтобы оставить Константинополь на растерзание врагам, и отдал на нужды армии сокровища церкви. Взаймы! Даже чиновникам и евнухам убавили тогда зарплату, чего еще никогда не бывало. И вот теперь будет долгожданный мир с аварами. Мир, который Ираклий использует для того, чтобы загнать персов за Евфрат. Иначе страна просто погибнет.

Август не знал, что прямо сейчас тысячи аварских всадников по команде кагана стрелой бросились вперед, избивая тех, кто был с оружием. Остальных вязали, и строили в затылок. Они станут рабами и пойдут на север. Авары взяли людей в тот момент, когда они были в пути. Никто ничего не понимал. Люди шли на праздник, о котором вещали глашатаи на форумах, а вместо этого попали под аварский набег.

Скаковые жеребцы, драгоценная упряжь, колесницы, телеги с убранством будущего ристалища, множество припасов, шатры, вино, роскошные одежды для свиты императора… Все это добро авары захватили в мгновение ока. Ничего не подозревающие люди окружались отрядами лучников, и их вязали веревками. В плен попали купцы, ремесленники, сенаторы, священники и дворцовые евнухи. Немногочисленные отряды охраны были вырезаны почти сразу. И первые всадники уже появились на окраинах Силимврии…

– Государь! – трибун схолариев был бледен, как полотно. – Мы попали в ловушку! Авары напали на нас, и они уже близко.

Август свирепо посмотрел на него, и выдал многоэтажную тираду на незнакомом наречии. Судя по тому, что император был горцем из Армении, это была отборная брань на родном языке. Повелитель мира не мог унизиться до того, чтобы кто-то услышал от него такие слова и понял их.

– Простую одежду мне, коня и десяток твоих дармоедов из тех, кто еще не забыл, как держать копье! Быстро!

– Да, государь, – склонился вельможа, и через две минуты принес искомое. Он просто вытряхнул из одежды первого попавшегося горожанина.

Ираклий не терял время зря. Могучий торс бугрился мышцами, и рубаха налезла еле-еле, чуть не треща по швам. Одежду из драгоценной парчи он бросил на землю, наступив на нее ногами. Но вот диадема… Тканная повязка, украшенная двумя рядами отборного жемчуга сверху и снизу, расшитая каменьями, была символом императорской власти. Оставить ее тут – немыслимый позор. Ираклий думал недолго, и, к ужасу схолария, привязал ее к локтю, словно простую тряпицу.

– Чего уставился? – рыкнул император. – Коня мне!

– Все готово, повелитель, – сказал трибун дворцовой стражи. – Мои воины сдерживают натиск авар. Мы отбросим их.

– Ну-ну, удиви меня, – презрительно бросил Ираклий. Цену схолариям он знал. Уже через минуту он мчал, не жалея коня, в сторону столицы. Небольшой отряд охраны следовал за ним.

А бой начался уже в сотне шагов от того дома, где совсем недавно гостил император. Схоларии были хорошими воинами лет сто назад. Сейчас же они были лишь парадной стражей, места в которой покупались, как и все должности в Империи. Из них в настоящем бою не был почти никто. Зато пышные плюмажи, алые туники, золоченые пояса и драгоценные цепи на шее повергали в трепет всех, кто видел торжественный выезд Августа.

Трибун орал, срывая голос. Он еще помнил, что такое война, и сбивал в ряды завитых красавцев, которые с ужасом поняли, что легкая и необременительная служба, к которой они привыкли, закончится прямо сейчас. Потому что выстоять против конницы у пехоты нет никаких шансов. А нарядная алая туника и расшитый плащ – плохая защита от аварской стрелы.

Всадники налетели на ровные ряды пехотинцев, перекрывших улицу, по которой ускакал император. Они остановили коней в задумчивости, а потом начали расстрел дворцовой стражи. Не спеша, со вкусом, и почти без промаха. Щиты первого ряда приняли на себя по десятку стрел, и многие схоларии падали, убитые выстрелом в лицо или шею. На их место становился новый воин, который шептал молитву белыми от ужаса губами.

– Вперед! Копья опустить! – этот крик трибуна был жестом полного отчаяния. Но если не знаешь, что делать, делай, хоть что-нибудь. Это куда лучше, чем быть неподвижной мишенью.

Схоларии опустили копья и пошли вперед, переступая через тела убитых товарищей. Всадники со смехом отъехали назад, и начали расстрел вновь. Ряды схолариев дрогнули, и лишь брань и зуботычины десятников вновь погнали их на вражеские стрелы. Они полегли все до единого, впервые за много лет исполнив свой долг. Август Ираклий остался в живых благодаря их гибели. Но причиной этого был не героизм воинов, а то, что авары бросили погоню, и начали грабить убитых. Ведь у каждого схолария на шее была золотая цепь. А уж какие цепи были на шеях у их командиров! Всадники, увидев такое богатство, валяющееся на земле, просто забыли, для чего были посланы великим каганом.

***

Через 12 часов. На закате. Константинополь.

Столица застыла в ужасе. В предместья великого города ворвались всадники, уводя людей и грабя дома. Городские районы Влахерны и Промот первыми приняли на себя удар. Авары на низкорослых лошадках с гиканьем и свистом мчали по узким улочкам столицы, стегая плетью перепуганных обывателей. Им было жутко весело. Город не был готов к нападению, и на его стенах суетились стражники, которые только что затворили ворота. Август прискакал совсем недавно, покрыв полсотни миль за неполный день. Его жеребец едва стоял на ногах, конские бока ходили ходуном, а с морды летели хлопья пены. Воины на стенах занимали свои места, а стража ворот вставила толстые брусья в крюки, заперев город намертво. И горе было тем, кто не успел уйти под защиту стен. Они стучали кулаками по дубовым доскам, рыдая от отчаяния, но воины уже получили приказ. Жители предместий были отданы на волю авар. На следующий день грабеж предместий был закончен. Авары просто не смогли унести все, что утащили из домов горожан. Сами же гордые жители ромейской столицы, построившись в колонны, понуро побрели на север, чтобы обрести новую жизнь. Их были многие тысячи…

Асикрит (2) Стефан смотрел на все это с городской стены. Он успел купить пять домов. Всё, что продавалось в это время. И он почти не торговался. Глядя вниз, он понимал, что не прогадал. Цена будет расти и дальше. Он поднялся на стену совершенно беспрепятственно. Хаос был такой, что город спасся только чудом. Всадники не любили лазить на стены. Для этого у них были отряды словен, которых в этот набег не позвали. Почему? Да потому что каган в этот раз и не планировал брать город. Он на самом деле хотел заключить мир.

***

Патрикий Анастасий и квестор Косьма снова приехали в ставку аварского кагана. Ведь это они договаривались о встрече в Гераклее. Это их обманули, как двух деревенских дураков. Это их император послал исправлять свою ошибку, даже если это будет стоить им жизни. Они проехали разоренные аварами земли, горестно глядя на сожженные деревни и виллы. А ведь все только недавно восстановилось. Только-только жизнь вернулась сюда. И вот опять. Найти ставку кагана было легко, их уже ждали.

Сам Величайший, чья ярость уже утихла, томил их ожиданием. Как будто недостаточно было того унижения, что уже нанесли Империи. Но каган был недоволен. Ему нужен был Ираклий, и тот выкуп, что он мог получить за него. Именно это и было его целью. И тогда сумма, уплаченная за заключение мирного договора, могла бы стать просто чудовищной. А еще он мог поступить так, как советовали ему персидские послы. Ведь шахиншах Шапур четыреста лет назад взял в плен императора Валериана, точно так же обманув его на переговорах. Он потом использовал его, как скамеечку для ног. А когда тот надоел ему, приказал влить в глотку расплавленное золото, набить из него чучело и выставить его в храме на всеобщее обозрение. И этот вариант великий каган не отрицал. Ведь это обессмертило бы его в веках. Но все сорвалось из-за глупости и жадности его нукеров. Не все из них пережили тот день…

– Великий каган! – патрикий Анастасий склонил голову. Их, наконец-то изволили принять. – Мы с горечью осознали, что твое слово не так твердо, как твой меч.

– Смерти ищешь, ромей? – зло прищурился каган. – Ладно, говори дальше, я сегодня добрый. У меня столько ваших сенаторов, что я могу их казнить каждую стражу, и не закончу до конца года. Ты все еще сомневаешься в твердости моего слова?

– Нет, великий каган, – проглотил слюну Анастасий. У него было немного шансов остаться в живых, и он прекрасно понимал это. Ведь император тоже был в ярости.

– Тогда предлагай! – милостиво обронил каган.

– Мы готовы платить ту же сумму, что и раньше, если ты вернешь наших людей и уведешь своих воинов. Ведь это огромные деньги! Сто восемьдесят тысяч солидов, великий! Сто восемьдесят! Казна империи почти пуста!

– Я видел стражников вашего Ираклия! – с презрением бросил каган. – Да у меня тарханы одеты хуже, чем эти завитые бабы. И на моих женах меньше золота, чем было на них.

– Блеск двора Августа требует многого, – согласился патрикий. – Но жители Империи с радостью идут на эти жертвы. Ведь это благое дело.

– Тогда они с радостью пойдут и на новые жертвы, – махнул рукой каган. – Пятьсот тысяч солидов в год, наследник Ираклия идет в заложники, и вы выкупаете всех, кого взяли в плен мои воины.

– Вы можете меня казнить, великий каган, – горестно покачал головой Анастасий, – но это не поможет делу. Никогда наследник трона не станет заложником. Август не пойдет на это. И таких денег в казне просто нет.

– Сколько вы хотели потратить на свой дурацкий праздник? – каган наклонился вперед и впился в послов взглядом. – Это у вас-то нет денег? А когда они у вас появятся, вы будете устилать дороги золотом? Мы, ромей, по-разному понимаем с тобой отсутствие денег.

– Мы готовы увеличить выплаты, великий каган, – осторожно продолжил Анастасий.

– Вы увеличите выплаты, вы пришлете ко мне сына Ираклия, и пленная знать заплатит выкуп, – отрезал каган.

– Сенаторы заплатят выкуп, – согласился патрикий. – А мы готовы платить двести тысяч в год, и ни солидом больше. Это последнее предложение. После этого вы можете казнить нас.

– Какой мне прок от двух дохлых ромеев, – изумился каган. – Мы уже почти договорились. Остался сын императора. Он мне нужен.

– Мы готовы дать в заложники сына императора Иоанна Аталариха и его племянника. Наследник Константин останется в столице. И это тоже последнее предложение, великий каган. Больше нам нечего предложить вам.

– Хорошо, – кивнул каган. – Подсунули мне ублюдка от служанки. Да будет так. Оставайтесь на ужин, ромеи. У меня много отличного вина. Спасибо, что приготовили его для меня.

***

Молодой приказчик Марк обживался в новом доме. По совету своего тестя Приска он купил его в Константинополе, куда переехал со своей женой. Он еще плоховато говорил по-гречески, но упорно занимался, наверстывая свои пробелы в языке. В столице было множество людей с запада Империи, из Испании, Африки и Италии, а потому его акцент не слишком резал ухо. Но все же, будет лучше, если избавиться от него совсем. Тут открывались очень серьезные перспективы, и Марк был намерен освоиться здесь. Взятка тому, взятка этому… И вот он уже торгует мехами из словенских земель, а обратно в Галлию отправляет благовония, ткани и специи.

Набег авар Марк пережил спокойно, ведь он не был глупцом, любителем скачек. Он был деловым человеком, не слишком подверженным суетным эмоциям. Сегодня у него был хороший день. Неприметный евнух, с которым его познакомил тесть, указал ему на немолодого уже горожанина, бежавшего от персов из Трапезунда. Именно там добывали большую часть серебра Империи. И он трудился на этих рудниках много лет. Наивный провинциал сделал ошибку. Он приехал в столицу мира, не оценив своих сбережений. Тут была слишком дорогая жизнь для его тощего кошелька. Он уже растратил все свои деньги, он влез в долги, и его жизнь была кончена. Марк сделал ему предложение, и тот не посмел отказаться. Альтернатива была страшна. Семья рудного мастера уезжает в Марсель через две недели. А вместе с ним уезжает одно важное письмо. Дело в том, что авары будут теперь получать дань от императора ромеев в размере двухсот тысяч солидов. А еще они получат выкуп за сенаторов, евнухов, священников и состоятельных горожан. И все это богатство поедет в ставку кагана, в его хринг между Дунаем и Тисой. Марк почему-то посчитал, что основному партнеру его тестя, герцогу Самославу, это будет интересно. По слухам, он тоже был деловым человеком.

1 Схолы – дворцовые полки, почетная стража императора. К этому времени схоларии почти полностью утратили боевые навыки и служили исключительно для придания торжественности парадным выходам императора.

2 Асикрит – служащий императорской канцелярии.

глава 5

Июнь 623 года н. э. Княжество Самослава.

Шестьдесят миль, что растянулись от Новгорода до Солеграда, боярин Горан проделал за три дня. Ровные просеки рубили почти год, от брода до брода, и теперь вдоль новой дороги росли деревеньки, жители которых упорно вгрызались в лесную чащу. Стук топоров, казалось, не умолкал тут даже ночью, и все новые и новые деревья, что росли здесь столетиями, сохли, стыдливо обнаженные, словно стесняясь ободранной коры. Когда дерево уже погибло, расчищать лес под пашню становится куда сподручнее. Безбрежная дикая чаща медленно уступала напору человека, и тут уже давно не видели тарпанов и зубров, которые ушли дальше в глухомань. Не терпели они людского шума. Да и косули с оленями ушли прочь от жилья, уводя за собой стаи волков, от которых поначалу никакого спасу не было. Лишь кабаны, вечные соседи земледельцев, остались здесь, иногда делая набеги на огороды селян. Овощи из Галлии разошлись по весям со скоростью пожара, и теперь в каждом погребе стояла обязательная кадушка квашеной капусты, которая соседствовала со связками репчатого лука, солеными окороками, рыбой и грибами, коих в окрестных лесах было неисчислимое множество. Горан покачал головой. Шесть лет всего прошло, как странный парень с горящими глазами, который, казалось, состоял из одних лишь острых мослов, круто переменил тут жизнь. Всего шесть лет, и брошенные лангобардами пустоши плотно заселил словенский народ. Ну, и баварский народ тоже. Германцы упорно лезли в эти земли, и шли под руку князя Самослава. Им, в общем-то, было все равно, кому платить подати, но тут жилось сытнее.

Солеград показался за расступившимся лесом, и Горан остановил коня. Всадники, что были с ним, ошарашено задрали головы, и начали в испуге теребить обереги. Каменная твердыня, возвышающаяся над долиной реки Солянки, подавляла словен, непривычных к такому зрелищу. Казалось, только боги могли сотворить это диво. Шесть башен, соединенных зубчатым каменным поясом, встали на крутой горе, очищенной от леса, что рос там еще недавно. Узкая извилистая дорога, по которой едва пройдет одна телега, поднималась к воротам, защищенным двумя квадратными башнями с бойницами, обращенными во все стороны. Воины поежились, представляя, каково это, тараном ворота бить, когда тебя подстрелить проще, чем больную корову. Там же двадцать шагов, и слепой попадет. Грубая кладка из небрежно тесаных камней возвышалась на пять человеческих ростов, что вкупе с высоченной горой делало штурм ее делом заведомо гибельным.

– Убей меня гром! – потрясенно сказал боярин, который не был здесь почти год. Он и представить не мог, каково это будет, когда мастер-каменщик закончит эту работу. Твердыня царила над долиной, охраняя главное сокровище, что даровали боги князю Самославу. Соль! Только теперь Горан до конца осознал, почему сюда перевезли казну, меха и оружие. Вроде не дурак, и так ясно было. Но когда сам на этакое чудо смотришь, сразу в голове все на свои места становится.

Внизу, под горой, широким поясом раскинулся посад, построенный по княжьему слову из ровных, как ниточка улиц. И откуда словенский парень такого набрался, никто понять не мог. Но на порядке молодой князь был помешан, и заскорузлые обычаи со скрипом и стоном покорялись ему, меняя жизнь на глазах. Вон у половины домов отхожее место стоит, словно в столице. Стыдно уже родовичам, как раньше, у всех на виду порты спустить и сесть. Это только малым детям теперь позволено. Засмеют…

А еще буквы эти чудные расходятся по княжеству. Началось все с Сиротской сотни, Денежного приказал и тиунов, что подчинялись Люту. Начал народ к тем чудным римлянам в учение идти. Кто белку принесет, кто окорок, а кто и солью заплатит. И как-то незаметно самые смышленые уже начали карябать на бересте те буквицы, что блаженные ромеи сюда принесли. Горану не далась эта наука, да и желания учиться у него не было. А вот Збых и Любава азбуку вмиг освоили. Поговаривают, что и княгиня тоже тайком буквицы учит, хочет мужа удивить. Хотя, к чему это бабе? Горан мотнул головой, отгоняя лишние мысли. Его встречал старый друг, изрядно раздобревший, но не растерявший силушки.

– Горазд! – обнял боярин местного жупана. – Вот это вы тут понастроили. Ажно оторопь берет!

– Сам пугаюсь иногда, – честно признался Горазд. – И вроде каждый камень тут знаком, и каждый человек, что его рубил или клал… А все равно, словно боги какие делали это. Нас отсюда вовек не выковырнуть. Колодцы есть, припасы есть, казна в каменных подвалах, под замком. Сиди в осаде, не хочу. Князь то как?

– Ушел с обрами воевать, – махнул рукой Горан.

– Да как же! – лицо жупана вытянулось и стало сероватого цвета. – Да неужто это надо было? Это ж обры!

– Нужно было, поверь, – весомо сказал Горан. – Они набег на наши земли готовили. Князь, говорит, что воевать на чужой земле надо, а не на своей.

– А точно набег был бы? – жадно спросил Горазд.

– Да точнее не бывает, – кивнул Горан. – Пять тысяч конницы в гости ждали. Сам тудун Севера Тоногой сюда путь ладил. Его Сигурд Рваное Ухо зарубил, когда мораване взбунтовались. Хан погиб и половину воинов своего рода на переправе оставил.

– Ишь, ты! – завистливо вздохнул Горазд. – Сижу в этой глуши, не знаю ничего. Пойдем, брат, отдохнешь с дороги. У меня и банька тут есть. Я велю затопить, попарим кости.

– Это дело! – обрадовался Горан. Он полюбил баню, моду на которую ввел князь. Многим она по нраву пришлась, и рубленые домики с печами-каменками, поговаривают, ставят уже чуть ли не в землях бодричей, что на берегах Студеного моря.

В крепости ровными рядами стояли избы, и лишь здание, где была сложена казна, нависало хмурым камнем над сверкающими свежерубленными боками домишками. Два этажа и глубокий подвал, разделенный на клети, закрытые толстыми дверями. Наверху было жилье с очагом. Тут в случае опасности будет жить княгиня с детьми. Здесь их ни одна шальная стрела не достанет. Крепость была небольшой, но сотня воинов, размещенных на стенах, могла держаться здесь сколь угодно долго против армии, превосходящей ее числом в десятки раз. А все потому, что узкая дорога простреливалась из башен, а лестницы на такую высоту ставить было бесполезно, они просто сломаются под тяжестью тел. Лишь башня гуляй-города могла бы помочь, да только собрать ее на этой круче не было никакой возможности. Стены крепости почти вплотную подходили к краю обрыва.

– Ты надолго к нам? – спросил Горазд.

– На пару-тройку дней, – ответил Горан. – Осмотрю здесь все и потом на восточную границу поеду, к Дражко.

– Вот тебе не сидится на месте, – посочувствовал Горазд.

– Служба, – пожал плечами боярин, именем которого пугали детей. – Начнем с караулов. Мне сорока на хвосте принесла, что дрыхнут они у тебя на посту. А что за это по уложению положено, помнишь?

– Помню, боярин, – хмуро кивнул Горазд, и принял неизбежное. – С караулов, так с караулов. Хотя, я бы начал с бани…

Горазд не знал, что пара человек, прибывших с боярином, уже начали свою работу. Они пошли на юг, через горные тропы. Да и к чему самому почтенному главе Тайного Приказа караульных обходить? Он сюда совсем не за этим прибыл.

***

Хакон Собака вел две сотни парней из Ангельна. Невысокий, но широкий в кости до того, что казался квадратным, дан шел на юг. Свободных мужей узнать было легко. Длинные, до плеч волосы были аккуратно подрезаны, а густые бороды расчесаны или заплетены в косу. Не должно являться на службу к конунгу в неподобающем виде. Неуважение это. Они пошли одни, без Вышаты. По слухам, посол словенского князя поехал дальше, рассказывать о подвигах шального берсерка Сигурда. Но путь он им показал точный. Даны уже и раньше слышали про богатый торг на трех реках и про молодого конунга, и теперь шли быстрым шагом, покрывая по двадцать миль в день. На месте они будут уже через месяц. Земли нордальбингов они прошли почти бегом, проедая запасы, взятые из дому. Многим еще памятна была небольшая война прошлой осенью, когда дружины южных ярлов были разбиты саксами и ушли домой зализывать раны. Каждого десятого хирдмана (1) тогда с почестями проводили в Вальхаллу, а потому даны решил не рисковать.

В землях сербов еда уже закончилась, и парни стесняться перестали. Они брали по дороге все, что им было нужно. Князь Дерван был далеко, пока узнает, да пока воев соберет, их уже и след простыл. Так было и сегодня…

Словенская весь на шесть дворов еще спала, когда даны окружили ее, взяв в кольцо. Перепуганные люди посыпались наружу, попадая в руки хохочущих воинов. Мужиков, что попробовали пустить в ход копья, закололи тут же. Остальных избили до синевы.

– Зерно где? – спросил Хакон, который немного знал словенскую речь. Бодричи жили в неделе пути от их земель, и они частенько встречались на торге в Кельне.

Серб замотал кудлатой башкой, и Хакон вогнал ему нож в тощую грудь. Он сделал шаг к следующему, который сидел, сжав добела губы.

– Зерно где? – повторил вопрос Хакон, с трудом выговаривая чужие слова. – Мы зерно взять и уйти. Вы не нужны нам, лесные крысы. Живите.

Мужик встал и молча пошел в лес, поманив Хакона.

– Баб и детишек отпусти, тогда покажу, – сказал он, сплевывая кровь разбитыми губами.

– Не-е-т, – растянул в хищной улыбке губы Хакон. – Я их отпускать, а ты не отдать зерно.

– Тогда пошел в задницу, немец проклятый, – мужик уселся на землю. – Все одно умирать нам.

– Огня! – скомандовал Хакон. Ему поднесли факел. – Вон ту бабу мне притащите!

– Да что ж ты делаешь, охальник! – немолодая тетка завыла, когда к ее лицу приблизился огонь. – Пощади! Покажу все!

– Упрямое племя! – сплюнул дан. – Веди!

Яма с зерном была в лесу, в сотне шагов. Сверху ее закрывал шалаш из веток, который не пускал внутрь воду. Даны со смехом раскидали лапник в стороны, и разрыли землю, где под слоем соломы лежало главное богатство этой деревушки— урожай полбы (2). Зерно растащили по заплечным мешкам, оставив яму пустой. Даны с любопытством смотрели на хитрое хранилище. В их землях так не делали. Длинная траншея, расширяющаяся книзу, была по пояс взрослому человеку. Землю внутри обжигали дочерна, а потом обмазывали жидкой глиной. На удивление, зерно тут могло храниться и год, и два, и три. И даже всходы давало после этого. Только вода могла погубить все дело, а потому родовичи ставили сверху немудреную крышу.

Парни весело зашумели, разводя костры. Закипела вода, в которую полетело зерно. Каша сегодня будет с солью. Ее, к удивлению воинов, в нищем селении было в достатке. Не иначе, с торга, что у трех разноцветных рек привезли. Тут же нашли пару бочонков с медом. Но что это для двух сотен глоток? Так, губы намочить.

Заночевать решили тут же, попользовав местных баб, а утром собрались в дорогу. Настроение улучшилось. Еда есть, бабы есть. Впереди – крошечные беззащитные деревеньки, где можно взять еду. А через пару недель – служба у конунга, который засыплет их солью и золотом.

Легкий путь закончился через неделю, когда спереди и сзади упали деревья, а перед Хаконом в землю впилась стрела. Он шел впереди, а идущие сзади еще только удивленно крутили головами, не понимая, чего это деревья падать начали.

– К оружию! – заревел Хакон. – Стена щитов!

Команда была исполнена мигом. Даны побросали припасы, взятые в ограбленных по дороге деревушках, и перебросили со спины на руку круглые щиты. Строй ощетинился копьями, но лес молчал. Даны напряжено ждали, но слышали лишь шелест листвы, пение цикад и крик сойки, что сидела на соседней ветке и с любопытством смотрела на людей. Пауза затянулась, и даны начали было ворчать, но вдруг ветви раздвинулись, и к ним вышел немолодой мужчина с серебряной цепью на шее, украшенной пятиконечной звездой.

– Я владыка Моимир, – спокойно сказал мужчина, став перед ощетинившимся строем. – Тут земли князя Самослава, а я местный жупан. Ярл, по-вашему. Кто такие и что здесь нужно?

– Я Хакон Бьярнарсон, по кличке Собака, – вышел вперед вожак. – Мы с воинами идем из Ангельна. Нам посол конунга сказал, что можно на службу наняться и за то соль и мех получать.

– И еду от его стола! – подсказал кто-то сзади.

– И еду! – кивнул Хакон. – А кто отличится, тот получит землю. Много земли. Столько, что можно свой хутор поставить.

– Все так, – кивнул владыка. – Можете опустить копья, мы не станем стрелять. Вас уже ждут в Новгороде. Но есть одно условие. Вы дадите клятву, что будет жить по нашим законам. Я знаю, как вы по землям сербов шли, и меня это не касается. Но вот если вы здесь что-то подобное сотворите… Даже пожалеть об этом не успеете.

– Мы готовы, – кивнул Хакон. – Мы дадим обет перед лицом богов и станем «воинами по клятве», вэрингами.

– Тогда слушай меня внимательно, Хакон Бьярнарсон, по кличке Собака, – спокойно сказал жупан. – Вы получите еду и проводника до Новгорода. Когда придете туда, то сначала советую заглянуть на торг.

– Зачем это? – удивился Хакон.

– А там те, кто не понял, что я сейчас сказал, на кольях сушатся. Парни вы лихие, кровь играет. Это чтобы вы охолонулись малость. А то неровен час, подумаете, что я тут шуткую с вами.

В то же время. Земли Мораван.

Десяток воинов склонился над лошадиной шкурой, испещренной пометками. Для человека непосвященного это выглядело дикой мешаниной из крючков, линий, кружочков и треугольников. Но тут люди были опытные, и все понимали с полуслова. Тем более, что на той шкуре был нарисован чертеж мораванских земель, которые за последний месяц князь и его воеводы объехали вдоль и поперек.

– Вот тут встречаем, – вел князь по шкуре короткой указкой. – Арат! Ты даешь короткий бой, потом отступление. Вот сюда! Тут ты вступаешь, Деметрий! У нас есть преимущество, они не знают, что легион здесь.

– Да, ваша светлость, – кивнул ромей. – Тут поле. По бокам лес, сзади узкая дорога, мы ее завалим деревьями. Удар в лоб две тагмы выдержат. Полевые укрепления уже готовим. Стрелы у авар не бесконечны.

Да, – задумался князь, и ткнул в карту. – У наших лучников плотность огня выше. Если их в эту точку выведем, то выкосим третью часть. Мораване с копьями будут в лесу прятаться, ударят по сигналу.

– Наших много погибнет, княже, – хмуро сказал Арат. – У меня едва три сотни конницы будет. Сомнут мигом.

– Тебе надо жалить и убегать, – пояснил Деметрий. – Твоя задача – под наши луки их подвести, а потом мы их возьмем в котел, рогатками окружим и перебьем.

– Вроде бы складывается все, – задумчиво сказал Самослав. – Начинайте отработку маневров. Чтобы сотники и десятники даже во сне каждый шаг могли сделать. Чтобы каждый воин на слух все сигналы рога и барабана выучил, даже мораване.

– Меня только одно беспокоит, княже, – сказал после раздумья Арат. – Аварам уже пора бы прийти. А их нет. И на том берегу нет. Что-то тут не так.

– Твою ж мать! – князь хмуро оглядел соратников. – Гонца в наши земли отправьте. И быстро! Кажется, мы слишком рано посчитали себя самыми умными. Арат, бери сотню всадников и прогуляйся-ка на тот берег.

– Что делать будем? – спросил полукровка.

– Разведку боем будем делать, – пояснил князь. – Если увидишь, что воины ушли из кочевий, шли гонца сюда. Это значит, пока мы их тут ждем, они наши земли разоряют.

– Все сделаю по твоему слову, князь, – склонил голову Арат, ударив кулаком в грудь.

– Думается мне, это еще не все, что нам авары приготовили, – Деметрий был темнее тучи. Это коварные твари.

– Да, мы с тобой это уже обсуждали, – кивнул князь. – Надеюсь, Лют и Горан отработают, как надо. Эх, а я надеялся их тут встретить. Не дураки оказались. Тебе, Арат, вот что надо будет сделать…

1 Хирдман – дружинник (др. сканд.)

2 Полба – двудомная пшеница, эммер.

3 Вар – клятва (др. сканд.)

глава 6

За две недели до этих событий. Паннонская степь. Неподалеку от развалин римского городка Виндобона (совр. Вена).

Щуплый мужичок из словен стоял на коленях перед ханом Турсуном. Раб как раб, ничего примечательного. Он был полуголый и босой. Спутанные, неровно обрезанные волосы закрывали уши и лоб. Нос, похожий на сосновую шишку, покраснел и облупился на жгучем степном солнце. Порты из холстины были истрепаны до того, что мужичок даже на колени становился с осторожностью, как будто боялся прорвать их. Рубахи на нем и вовсе никакой не было, хозяин не баловал своих работников. Лишь оберег на шее остался с прежних времен. Медальон из дерева, украшенный резными узорами, не стоил ничего, а потому на него никто не покусился. Раб не смел поднять глаза. Говорить без разрешения он тоже не мог. Это было бы просто немыслимой дерзостью, и спущенная кнутами шкура – самое малое, что ему за это грозило. На спине его виднелись застарелые рубцы, что уже успели побелеть. Видно, поначалу рабская наука давалась ему плоховато. Новый тудун гостил в племени кочагир, которое обосновалось на берегу Дуная. Мужичок был из новых рабов, которого привели сюда полукровки. Работник, по словам хозяина, он был никудышный, а потому его и послали на тот берег. Убьют, не жалко. Тут в заложниках осталась его жена, свояченица и теща, что как бы должно было гарантировать его верность. Хотя, тудун видел его жену… И почему этот парень не убежал? Нет, хан никогда не поймет этих словен.

– Говори! – бросил Турсун.

– Великий хан, – начал раб, – Я переплыл Дунай и поговорил с тамошними жителями. Я притворился, что бежал из плена и пробираюсь домой. Они мне все и рассказали. На том берегу вас ждут. Князь Самослав привел туда все свое войско. Мораване присягнули ему на верность, полукровки тоже.

– Вот как? – удивился хан. – Резвый паренек. Решил еще раз в ловушку нас заманить? Хм… Я награжу тебя, раб.

– Если великий хан позволит, то я продолжу, – негромко сказал мужичок.

– Дозволяю, – удивленно сказал Турсун, как бы по-новому разглядывая невольника. Ишь ты, и так бесценные сведения принес, так еще и что-то предложить хочет.

– Я могу провести вас вглубь владений хорутанского князя. Я знаю дорогу до самого Новгорода. Я там бывал. Если вы ударите по их землям, то возьмете богатую добычу. Это не нищие мораване. Там же торг, каких в этих землях больше нет.

– Ах, ты ж, – крякнул Турсун, почесав вытянутый уродливый череп. И впрямь, месть подождет. Они могут сначала разграбить богатый город, а потом вернуться и наказать мораван. Да, раб прав. Но у хана оставались сомнения. – Дороги завалены деревьями, а за ними – волчьи ямы и засады лучников.

– Я знаю обходные пути, – все так же, не поднимая глаз, ответил раб. – Я охотник и, чтобы добыть зверя, иногда приходилось идти почти до самых предгорий. Я знаю такие тропы, которых пришлые вои знать не могут. Лес большой, везде ям не накопаешь. Я проведу вас.

– Что ты хочешь за это? – впился в него глазами хан.

– Мой тесть был владыкой большого рода, – прямо ответил раб. – Я хочу встать на его место. Я буду верно служить вам. Меня зовут Сегеня, о великий.

– Сделай, как обещал, и ты станешь главой рода, – кивнул после раздумья Турсун. – И я отдам тебе жену и родственников. И мне плевать, как там тебя зовут.

– Как прикажет великий хан, – сказал зять покойного владыки, глядя на сапоги обрина. – Но, я не просил вернуть мне жену. Пусть остается здесь. А ее мать тем более.

– Я доволен тобой, раб, – в голосе тудуна послышалось удовлетворение. Он опасался людей, чьи мотивы были для него загадкой. Тут же ему все было ясно, как белый день. – Скажи хозяину, что я забираю тебя. Ты уходишь с войском. Эй, кто там! Позовите мне Батбаяра. И, побыстрее!

Неделей позже отряд из пяти тысяч всадников скакал на восток. Сегеня трусил на маленькой смирной кобыле, и уже на второй день стер себе ляжки в кровь. Задница и вовсе превратилась в сплошной синяк, и на привалах парень не слезал со своей лошадки, а буквально падал на землю. Ноги сводило судорогой, и авары, видя его мучения, потешались над ничтожеством, который даже на коне ездить не умеет. Им, привычным к лошади с малых лет, не дано было этого понять. Раб сильно пожалел, что не пошел пешком, все боялся отстать. Если не нести груз, то он бежал бы наравне с неспешно трусящим конем. Ему ли, охотнику, бояться долгого пути.

До границ княжества было пять дней неспешного ходу, и вскоре армия аваров встала в часе пути от лесной чащобы, зайти в которую было невозможно. Все привычные тропы завалены, а кустарник и молодой подлесок и вовсе превратились во что-то странное. Деревца людской волей были наклонены в разные стороны и переплелись между собой, закрывая своей уродливой порослью вход в лес. Засека тянулась на многие мили, и авары знали, что за ними засады и волчьи ямы. Несколько воинов, из тех, кто не понимал намеков, уже погибли здесь. Либо стрелу поймали, либо умерли на кольях ловчей ямы. Без проводника было не обойтись никак, ведь привычные дороги стали непроходимы.

Покойный тудун Тоногой предлагал в свое время пустить вперед рабов с топорами, но его брату эта мысль казалась глупой. Пока они пройдут завалы, теряя людей от выстрелов в спину, гонцы поскачут во все селения, и вместо добычи всадники увидят лишь пустые веси и следы коров, что уходят в глухую чащу. А там, в чаще, их опять ждут обмазанные дерьмом и травяным ядом словенские стрелы.

– Мой хан, – склонил голову Сегеня.– Нам нельзя подходить к лесу, заметят. А если начать прорубать дорогу, то все успеют разбежаться. Нужно уйти на юг. В двух днях пути есть еще одна дорога. Она не так хороша, как здесь, но конница пройдет.

– Веди! – кивнул хан.

Войско свернуло на юг, к предгорьям Альп. Туда, где их никто не ждал. Русло небольшой речушки в это время мелело так, что конница смогла пройти, не потревожив даже травинку. Тут, вдали от обычных дорог, сторожевого поста не было. Не ходили тут авары никогда. Уж больно путь неудобный. Да и не знал его никто, кроме охотников…

***

Через неделю. Пограничный острог (совр. г. Линц, Австрия).

– Слушай меня, Вацлав! – Дражко вглядывался в лицо парня лет тринадцати, что стоял перед ним, прикусив до боли губу. Боярин устал до того, что даже говорил с трудом. Они бились весь день, отразив три приступа. Острог пока держался, но всё уже было ясно. Парень молчал, он уже понимал, что скажет отец. А Дражко продолжил. – Еще один бой нам не выдержать. Много их, а у меня тут полсотни воев и сотня мужиков с кольями. Из них раненых половина. Мы ночью вылазку сделаем, а ты уходи. Конь у тебя будет. Делай, что хочешь, но предупреди ближнего старосту, что обры нашу засеку обошли. Он порядок знает. Пусть гонца в следующую весь шлет, а сам людей и скотину в лес уводит. Ты тоже в Новгород скачи, что есть мочи. К боярину Горану иди, он тебе поможет.

– Узнают меня обры, батя, – по-взрослому серьезно сказал мальчишка. – Я на степняка не слишком похож.

– Мы одного убитого раздели, – махнул рукой отец. – Из тех, что поменьше ростом. Возьмешь его одёжу. И шапку на глаза пониже надвинь. Мы в сторону леса ударим, туда прорываться будем. Коня в суматохе поймаем, и уходи тут же. Не мешкай.

– А ты, батя? – хлюпнул носом пацан. – Ты с мамкой тоже в лес уйдешь?

– Уйду, – кивнул головой Дражко. – Ты дело сделай. Оно превыше всего. Понял меня, сын?

– Понял, – кивнул мальчишка. – Солнце уже село, батя. Когда пойдем?

– Как только совсем темно станет, так и пойдем, – пояснил отец. – Лучше бы под утро пойти, когда сон крепче, да только не выйдет ничего. Перед рассветом обры сами ударят. Им недосуг с нами долго возиться.

Как только чернильная темень упала на земли бывшего рода Буривоя, лагерь затих. Всадники тоже устали. Упрямая застава, куда набились жители городка, держалась весь день. Ровный квадрат с четырьмя башнями был невесть каким укреплением. Но лучники, что в тех башнях засели, побили множество воинов. Немало их осталось и под стенами, изрубленных топорами и пронзенных едва оструганными кольями местной деревенщины. Хотя, там были и воины тоже. И судя по количеству убитых, воины неплохие.

Хан Турсун довольно жмурился. В городке взяли неплохую добычу. В домах нашли много меха, соли и железа. Хорутане убегали в спешке, побросав добро. Раб показал, где прячут зерно, и коней накормили отборным ячменем. Да, и вообще, словене тут оказались зажиточными, что было непривычно для его глаза. Хан занял дом на окраине, из тех, что был побольше. Пока воины развлекались с новыми рабынями, которых наловили по дороге, он думал. Торчать здесь – напрасно терять время. Настоящая цель – впереди. Богатейший торг, где еще не слышали об их набеге. Нужно заканчивать с этим острогом, нельзя оставлять воинов за спиной. Ведь по этой дороге погонят в степь рабов и скот. Нельзя допускать ударов в спину. Утром, перед самым рассветом, они снова пойдут на штурм. Они вырежут всех, кто спрятался за стенами, а потом вихрем поскачут на запад, чтобы опередить весть о себе. Хану не спалось, он думал, гоняя в голове обрывки мыслей. Пока все шло неплохо. Если бы не этот раб, он потерял бы куда больше воинов. Надо будет наградить его. Хваткий малый. Такой верный пес ему пригодится. Ведь теперь половину дани придется засылать кагану. Без верных людишек никуда. Но что это? Шум?

Хан встрепенулся и, схватив меч, вышел на улицу. Вылазка! Ну, надо же!

– К оружию! – ревели часовые, поднимая на ноги лагерь.

А шум все приближался. Обреченные решили прорваться в лес, и они шли прямо на него. Турсун вернулся в избу, и пинком выгнал наружу скулящую молодуху из местных. Доспех, пояс, шлем! Он готов. Нукеры выжидательно смотрели на него, ожидая приказа.

– Вперед! – рыкнул хан. – Поджигайте дома! Не видно же ничего!

Камышовые крыши весело вспыхнули, освещая картину боя. Всадники, что взяли городишко в кольцо, еще толком не пришли в себя. Они выскакивали из домов, которые поджигались по приказу хана. Авары натягивали тетиву и сбивались в кучки. Воевать пешими авары умели плохо. Нет, не так… Они вообще не умели воевать пешими, а потому строй щитоносцев, ощетинившихся копьями, проходил через рыхлую толпу степняков, словно нож сквозь масло. У всадников ведь даже щитов не было. Они воевали издалека, расстреливая пешего врага. Отчаянный прорыв мог бы увенчаться успехом, но в словен уже полетели стрелы. То один, то другой оседал, поймав смертельное жало. Лишь десяток, что шел впереди, был неуязвим. Они были одеты в плотную кожу. Все, кроме одного. Могучий воин, на котором кольчуга сидела плотно, словно мокрая рубаха, рубил длинным мечом направо и налево. Авары, что были одеты в овчинные безрукавки, падали вокруг него, словно спелые снопы. Мечи у них были редкостью. Длинные ножи и булавы, да иногда легкое копьецо.

– Бабы и дети, в лес! – заревел Дражко, разворачивая строй так, чтобы прикрыть убегающих. Сам он и его воины медленно отступали, отбиваясь от наскоков авар. Впрочем, их везение уже закончилось. Считанные минуты, и опытные воины, коими были авары, взялись за них всерьез. Стрелы полетели густо, а через толпу легких воинов пробиралась элита степного войска – воины в чешуйчатых доспехах, вооруженные длинными копьями.

– Разойтись всем! – приказал хан Турсун, который выехал вперед. – Бейте в ноги!

Авары отхлынули, оставив на траве десяток друзей. Засвистели стрелы, которые ранили незащищенные ноги доспешных воинов.

– Вперед! – скомандовал Дражко, у которого в ноге тоже торчала стрела. На него холодным оценивающим взглядом смотрел немолодой воин с уродливым черепом в роскошном доспехе из железных пластин. Длинные косы спускались из-под шлема, но это не вызывало улыбки. Тот воин на бабу не был похож совсем. А уж его оскал и вовсе не сулил ничего хорошего. Воин поймал взгляд Дражко, спешился и встал перед ним.

– Ты сейчас умрешь, раб, – проговорил хан на ломаном языке словен. Ему была знакома их речь, ведь он воевал с ними бок о бок. – Никому не трогать его! Он мой!

– Пошел ты в жопу, овцеёб! – выплюнул в его сторону Дражко и пошел на обрина, хромая. Он говорил между ударами. – Я тебе не раб… Я воин, которого сам князь за храбрость при всем войске наградил… И я жупан этой области… Яровит сегодня примет меня. Дадут боги, и тебя с собой заберу, кикимора болотная.

Дражко усилил натиск. Товарищи падали вокруг него. Авары держали их длинными копьями на расстоянии, и методично расстреливали одного за другим. Турсун взмахнул мечом, но Дражко отбил удар щитом, в котором торчали обломки десятка стрел.

– Тебе, сучий выкидыш, мамка на голову в детстве села? – спросил Дражко, махнув мечом перед носом хана. А между ударами он продолжал говорить, выплевывая короткие рубленые фразы. – Я бы ей засадил, да она, небось, воняет еще хуже, чем ты… И такая же страхолюдная, небось… Или еще страшнее… Хотя куда еще-то… Таких уродов, как ты, еще поискать…

Турсун не реагировал на оскорбления, он же не мальчишка. Он воевал с холодной головой и не велся на дешевые уловки. Хан был свеж и легко уходил от ударов. Звона клинков не было. Меч принимали на щит или просто уклонялись. Ударить лезвием по железу было немыслимо. Несколько ударов, и драгоценному оружию конец. Никакая заточка не выправит выщерблин в металле. После такого кощунства придется меч на перековку отдавать. Только на плоскую часть могли удар принять, но и этого старались не делать.

– Я воин благородного рода, раб, – просвистел Турсун сквозь зубы, нанося ответные удары. Он берег дыхание. – Мой отец был ханом… мой дед был ханом… все мои предки водили в бой воинов… Я разорю твою землю… ничтожная тварь… А с твоего князька я сдеру кожу… И повешу перед своей юртой…

Вместо ответа Дражко обрушил на хана град ударов. Меч уже незачем было беречь, и эта несложная мысль только что пришла ему в голову. Турсун сдерживал натиск, едва отбивая атаку могучего, как медведь мужика. Его спасло только одно – рана, из-за которой хорутанин подволакивал ногу. Обломок стрелы торчал из бедра, и Дражко в горячке боя не чувствовал боли. Но нога понемногу отказывалась служить. По ней-то и ударил хан. Стон воина, рухнувшего на землю, вызвал одобрительные крики авар. Дражко многих из них зарубил сегодня. Из рассеченной ноги хлестала кровь, и воин побледнел так, что это было заметно даже в пляшущем свете, что шел от горящих домов. Турсун рубанул наотмашь, и Дражко с сиплым хрипом вытянулся на земле. Он был убит последним из тех воинов, что вышли из города. Его товарищи уже лежали рядом, глядя в черное небо, где холодным светом сиял молодой месяц. Из баб и детей до леса добежала едва ли половина. Остальных догнали аварские стрелы.

***

– Обры! – Вацлав колотил в дверь избы. Деревушка, что встретилась ему на пути первой, была совсем недалеко, час неспешного ходу. – Уходите в лес все.

– А? Чего? – мужик выставил копье в степняка, что поднял его глубокой ночью. Точнее, в того, кто выглядел, как степняк. Он завороженно смотрел вдаль, где ночную темень прорезало зарево пожара. Там, где стояла застава.

– Староста где? – крикнул Вацлав.

– Дык… Там, дальше, – мужик ткнул рукой вдаль по лесной дороге, не отрывая взгляда от огненных всполохов.

– Уводи всех в лес. Обры идут! – крикнул паренек и вскочил на коня. И уже удаляясь, крикнул. – Соседей предупреди, не будь шкурой!

В следующую весь мальчишка прискакал через четверть часа. На его крики из дома выскочил староста, который суетиться не стал.

– Горята! Бери коня и мчи в соседнюю вервь, – крикнул он сыну. – А вы все в лес! Спасибо, парень! Богам за тебя жертвы принесем.

Вацлав гикнул и поскакал дальше, ведя рядом заводного коня. Слишком темно! Хоть и расчистили дорогу, но, неровен час, конь споткнется о корень. Парнишка берегся. Ведь иначе не успеет он батино задание исполнить. Солнце встанет по-летнему рано, и даже первых лучей ему хватит, чтобы осветить дорогу как следует. Тогда-то и помчит он по-настоящему. Так, как учили его, готовя к воинской службе. Везде, где скакал парнишка, загорались огни, начинали бегать перепуганные бабы и мычали коровы, которых тянули в лес. Старосты, почесывая лохматые затылки, вспоминали вбитые намертво большим боярином Лютом наказы. Кто, кому и куда сообщает. Какую весь первой оповещать, какую второй. Он ведь еще такие смешные елочки на бересте рисовал, поясняя, куда гонцов слать. Ничего сложного в этом не было, и старосты погнали сыновей в том порядке, что им было велено. Старосты в соседних вервях послали своих сыновей к другим старостам. А те послали своих. Ушли конные гонцы и к тем, кто обязан был своего гонца послать дальше, до самой столицы. Десять миль от верви до верви те гонцы должны были скакать галопом, не жалея коня. Эту систему оповещения сам князь придумал, а боярин Лют ее намертво вколотил в жупанов и старост. Особенно там, где аварский набег нужно было ждать. Потому что от границы до самого Новгорода всего шестьдесят миль. Застучали топоры, поднимая на ноги спящий лес. Падающие крест-накрест деревья превращали торную дорогу в непролазную чащу, которой всегда и были эти места. Каждая весь, что здесь стояла, знала порядок. Сначала баб, детей и скотину в лес отправить. Потом с топорами на тропу. А потом староста уже и не староста вовсе, а господин взводный. А крестьяне, что вчера землю пахали и рыбу ловили, занимали места согласно штатному расписанию, с копьями, луками и дротиками. Мутилось в голове у родовичей от мудреных слов, да только рассуждать некогда было. Ведь по княжьему уложению тот, кто не исполнит на войне приказ, увидит смерть неминучую. А тут война пришла, самая, что ни на есть.

К закату следующего дня Вацлав подскакал к воротам города. Один конь уже пал, а второй хрипло водил боками, словно пытаясь разорвать ребрами покрытую пеной шкуру. Мальчишка рухнул наземь перед городской стражей и прохрипел.

– Обры сюда идут! Слово и дело!

– Знаем уже, паренек, – серьезно посмотрел на него воин. – Слышали про тебя. Эстафета пришла недавно. Тебя бояре Лют и Горан ждут. Сам дойдешь? – стражник скептически посмотрел на бледного мальчишку и сам себе ответил. – Не дойдешь! Ну, значит, на руках понесем!

глава 7

Самослав возвращался в Новгород по левому берегу Дуная, через земли дулебов. Его личная конная полусотня далеко обогнала пехотную тагму, которая шла сзади, делая сдвоенный переход. Вторая осталась в мораванских землях вместе с Деметрием. Невесел был князь, и гонял мысли в голове, обдумывая один вариант за другим.

Злые вести принес Арат. Когда он громил степные кочевья и жег пятки тамошним обрам, то выяснил, что большое войско двинулась на запад, в хорутанские земли, а отряд в тысячу всадников под командованием Батбаяра, ханского сына, ушел в земли словаков. Не иначе, хотят ударить скрытно, с востока, переправившись через реку Мораву, что разделяла своим течением эти два племени. Пришлось Самославу половину войска в новых землях оставить. Иначе, что же он за князь, раз при первой же опасности своих людей бросает.

Тысяча всадников – огромная сила в этих местах, разорить может весь край. Нечего нищим словенам выставить против нее. Даже если собрать разрозненные роды и вывести в поле, то пешее войско побьют стрелами, разрежут на куски острыми клиньями доспешной конницы, а потом вытопчут лошадиными копытами. Проходили такое уже не раз. В обычный набег обры приводили две, много три сотни воев. Налетели, пограбили сонные веси, и уходили домой, отягощенные полоном и добычей. Так было всегда, когда степь шла на землепашцев. Так делали скифы, сарматы, гунны и авары. А за ними будут делать хазары, венгры, печенеги, половцы и татары. И не было соперников у легкой степной конницы, пока засечная черта не перекрыла водоразделы, по которым та шла в набег, пока не появились ружья, пока не научились строить полевые укрепления. Хоть из телег, хоть из досок, хоть из сушеного дерьма, лишь бы позволяли пересидеть смертельный ливень из стрел. А потом, выбрав удобный момент, Русское Царство делало новый шаг в сторону Великой Степи, строя города и расселяя вокруг них воинских людей. И только тогда, когда пехотные каре ощетинились штыками и перестали разбегаться, видя смерть товарища рядом, захирело и погибло Крымское ханство, последний осколок кочевой империи Чингизидов.

Именно с таким врагом и планировал войну князь Самослав, потратив на это долгие месяцы, отрабатывая со своими соратниками сценарий за сценарием. Только не думал он, что аварский хан его мысли разгадает, и не захочет ударить туда, куда его так заманивали. Неглуп оказался вождь Турсун. Сознание человека будущего иногда играло злую шутку, ведь подспудно Самослав считал себя куда выше и умнее местных, и сделать с этим он ничего не мог. Ведь у ТОГО Само все получилось, и он отбросил степняков до реки Моравы. Земли словаков авары тогда смогли удержать за собой, потому что те побоялись восстать против своих господ.

Дулебы встречали князя короткими поклонами, больше выказывая уважение, чем страх. Он отвечал им кивками, останавливаясь, чтобы дать старостам короткие указания. Орда могла двинуть и на этот берег. Уж что-что, а переплывать реки авары умели прекрасно. Да и переплывали уже не раз. Дулебские земли еще помнили их набеги. То один, то другой удалец мог собрать сотню-другую батыров, и двинуть в поход, опустошая прибрежные селения. Потому то и смурнели старосты, передавая эстафету дальше. Так, как приказано им было большим боярином Лютом.

Спокойная жизнь переменила и эту землю. Расчищенной пашни стало куда больше, а зверья – куда меньше. Ушло оно на север, в глухие чащи. Туда, где не слышен шум топора, коего не терпели олени и лоси. Тарпаны и вовсе сбивались в стада, и рысью уходили дальше, где еще было раздолье для лесных коней. Мелкие диковатые лошади приручению не поддавались, зато мясо их было необыкновенно вкусным, особенно у жеребят, почитавшихся лучшей добычей всеми охотниками. Ушли прочь и стада зубров и туров. Беспокойная жизнь рядом с людским племенем не нравилась и им тоже. Ведь пустых лесов еще было предостаточно. Особливо на севере и востоке.

Не стесненное буреломами войско шло на запад, чтобы у Большого Торга переправиться к столице. Дулебы и тут, слушая княжье слово, расчистили путь, сделав ход войска легким, как никогда. Вдоль той дороги росли новые веси, где дулебский парень жил с женой из хорутан, и дети их уже были незнамо какого племени. Да и само понятие племени в этих землях начало понемногу стираться за ненадобностью. Незачем стало отделять себя от соседей за рекой.

В Новгород Самослав пришел через неделю, оторвавшись от пехоты на три дня. Часовые на башнях смотрели вдаль, готовые в любой момент отдать команду и закрыть ворота на толстый брус. Город с предместьями бурлил, кипел и гудел, словно рассерженный улей. Внутрь везли припасы и тащили всякое добро. Суетливые тетки ловили малых детей, что с выпученными от восторга глазами носились по крепости. Бабы деловито устраивались под стенами, точно зная, что уж туда-то не залетит шальная стрела. Мускулистые немногословные кузнецы везли внутрь запасы железа и инструмент. Они теперь станут работать здесь, и на этот раз делать это будут бесплатно и без отдыха. В город несли свою снасть ткачи, кожевенники, горшечники и прочий рабочий люд, что трудился здесь, у Большого Торга. Война была привычной угрозой, и крошечная по этим временам крепость просто не вмещала тут прорву народа, что набилась под защиту ее стен. Вот с такими вот мыслями и пришел Самослав домой, где на шею ему бросилась жена.

– Ты почему здесь? – до боли сжал скулы князь, отодвинув ее от себя. Он повернулся к Люту, что виновато смотрел в пол. – Ты зачем тут поставлен? Почему она с княжичем не в Солеграде?

– Я дорогу не вынесу, – потупилась Людмила. – Непраздна я. Сам говорил, что для ребенка вредно по ухабам трястись.

– Да что ж такое-то! – Самослав сел на лавку обессиленный, утирая проступивший пот со лба. – И вроде радостная весть, а вроде как опять не по плану все идет. Как ворог к городу подходит, так ты снова беременна! Может, это примета такая новая?

Людмила блеснула слезами в огромных глазах и, не глядя на мужа, гордо ушла в спальню. Настоящие женщины рыдают в одиночестве, а потом заставляют мужей каяться. Точнее, платить и каяться… Этот закон действовал во все времена, и был одинаков и для тех, кто жил в землянке, и для тех, кто носил золотые ожерелья и укрывался беличьим одеялом.

– Зря ты так с ней, князь, – укоризненно покачал головой Лют. – Она как будто на крыльях летала, всё обрадовать тебя хотела.

– Батя! – на колени деловито забрался сын Святослав, который немедленно вцепился в длинные отцовские усы.

Бороду, красу и гордость местных жителей, Самослав давно сбрил и больше не отращивал принципиально. Его поступок привел подвластное население в шок, но понемногу все привыкли. Думали многие: А что? Вон, короли франков свои священные волосы отращивают. А у нас князь с одними усами будет. Он у нас жрец? Жрец! Значит, так ему боги нашептали. И понемногу бурление умов затихло. И лишь непривычные люди провожали Самослава долгим задумчивым взглядом, а потом удивленно крутили головами. Не по обычаю князь поступает! Бороду в это время холили и лелеяли, а за покушение на нее грозил суд, штраф и кровная месть до конца времен. Само не терпел растительность на лице, старые привычки сказывались. Но сбрить усы он не мог, это был бы перебор даже для отличавшегося своими экстравагантными выходками князя. Его непривычный вид повергал в трепет селян, что только укрепляло веру в божественность его власти. Хотя, в войске уже появились подражатели. Их становилось все больше, когда в учебных схватках выяснялось, что если схватить противника за бороду, то он резко теряет боеспособность, опасаясь лишиться своей неописуемой красоты. Так понемногу, со скрипом, бритый подбородок становился признаком воинского сословия, что с каждым днем обособлялось от простых родовичей все сильнее и сильнее. Воинские люди не хотели быть даже похожими на селян, и многие уже брили затылки, подражая в том воинственным франкам. Деревенские завистливо смотрели на вчерашних парней, которых сами же сбагрили на княжьи харчи, и уже начинали ломать шапку, когда видели княжьего мужа.

– Зря, конечно, – согласился Само, – ни за что обидел. Это все нервы! – В нем уже зарождалось чувство вины, строго предшествующее дополнительным затратам из семейного бюджета. Благо тут бюджет был немалый, и лишнее колечко он мог просто вытащить из шкатулки. Обычно на этом их ссоры и заканчивались. Людмила не умела сердиться долго. – Я обидел жену, мне и прощения просить. Она же знает, что я ее люблю больше жизни. Давай к делам переходить! – сказал Само, обнимая сына, который уютно возился у него на коленях. Он знал, что жена прекрасно слышит его, находясь за дощатой дверью.

– Обры нашу засеку обошли и ударили по заставе Дражко. Сын его вырвался и успел старост предупредить. Хороший паренек. Коня насмерть загнал, сам едва живой добрался, но службу исполнил.

– Где он сейчас?

– Я его к себе в дом забрал, – ответил Лют. – Если Дражко жив, к отцу вернется, если погиб, выращу, как родного. Где пятеро растут, там и шестому место найдется.

– Добро! – кивнул князь. – Наградить его надо будет при всех. Парень гривну на шею заслужил. Продолжай.

– Старосты рубят лес, собрали отряды и ушли в чащу. Обров уже немало побили, а изранили еще больше. Только мы одного понять не можем, князь. Как будто их ведет кто. Не могут степняки те дороги знать, они лишь охотникам ведомы. Так что не загнали мы их в ловушки, как хотели, а только замедлили их ход. Все наши секреты, волчьи ямы, посты лучников – все напрасно делали. Обошли они их. Ждем обров тут со дня на день.

– Их ведет хан Турсун, – пояснил Само. – Очень неглупый человек, как оказалось, и воин весьма опытный. Проводника он знающего нашел. Может, золота посулил, а может, детей в заложники взял. Мы того знать не можем. Так он наши засеки и обошел. Он еще сильный отряд на земли мораван направил, пришлось одну тагму в тех землях оставить. Тяжко будет половиной войска биться, но что делать.

– Тут от Вышаты подарок пришел, – улыбнулся Лют в бороду. – Пойдем, покажу.

– Что еще на подарок? – изумился князь, и вышел на двор. Перед его крыльцом стояли две сотни данов, что опирались на копья. Они ждали своего конунга.

– Однако, – крякнул Самослав. – Что с людьми делает незамысловатый пиар и ничем не подкрепленное обещание богатой жизни. Готовы даже этой самой жизнью рискнуть. Кто тут старший?

– Я! Хакон Бьярнарсон, по кличке Собака, – вышел вперед коренастый, крепкий, как дуб, мужик лет тридцати. Густая окладистая борода, нож на поясе и волосы до плеч выдавали в нем свободного мужа из германского племени. – Я привести две сотни воинов, они хотят служить тебе. Твой человек сказать, что ты кормить нас от своего стола, дать жалование солью и землю тем, кто отличится. Он все сказать верно?

– Нет! Не верно! – ответил князь, а даны недовольно зашумели, постепенно наливаясь злостью. Это что же, обманули их, получается? Это они зря шли сюда целый месяц? И что теперь, домой возвращаться и насмешки односельчан слушать? Да они этого лжеца сейчас на копья взденут! Но Самослав продолжил. – Землю получат все, кто прослужит пять лет. Я слышал, что среди данов не бывает трусов.

Воины радостно заорали, тряся копьями. Вот это конунг! Вот это уважил!

– Слушайте мои условия, воины! – крикнул Самослав на наречии кельнских франков. – Моя еда и мое оружие взамен сломанного. Жалование за год – шесть солидов. Его плачу солью. Долю в добыче получите наравне с моими воинами. Три манса доброй земли каждому из вас в новых землях, что мы заберем на востоке! Не болото, и не скалы! Добрая земля под запашку! – перекрикивая шум, заявил князь. – Разрешу ловить рабов – трэллей в ничейных землях и подати буду брать кровью, как короли франков в старые времена. Один воин с трех мансов земли, и один послужилец (1) с каждых двух следующих. Сын, или боевой слуга.

– Согласные мы! – заревели даны в восторге. – Где тут у вас присягу дают?

– Ежели согласные, тогда на капище идем, и там вы поклянетесь Тором наши законы соблюдать, и верность князю хранить. И вот вам первый закон. Гадить – вон там! – и князь ткнул в сторону небольших домиков с сердечком, прорезанным в двери.

Даны удивленно загудели. Да, суровые порядки у новгородского конунга. Не забалуешь! Даже посрать абы где, и то нельзя. А дырка, значит, чтобы не побеспокоить никого из почтенных горожан. Хитро придумано!

Даны потянулись к капищу. Три манса земли и свои собственные трэлли! Жалование две коровы в год! И еще кормить каждый день будут! Подумать только! У нищих парней, которых выставили из дома, дав на прощание оружия на один золотой, кружились головы от таких перспектив. Они еще наведаются домой, и покуражатся над нищей деревенщиной из датского захолустья. И никого из них не беспокоило, что они пришли на войну. Ценность человеческой жизни в это время была такова, что радужные перспективы, нарисованные конунгом Самославом, перевешивали эту ценность с лихвой. Ничего не стоила жизнь младшего сына, что ушел из дома с копьем и щитом. Забыли про него тут же, как он переступил порог отчего дома. Ведь нет больше свободной земли в родных местах, за каждый ее клочок бьются хирдманы датских ярлов. А идти к могучим бондам в батраки, не лежит душа у отважных парней. Коли есть копье и секира, то можно достойную жизнь прожить, и не гнуть спину перед чванливым соседом. Лучше головой рискнуть, и самому могучим бондом стать. А если погибнешь в бою, то и не велика потеря. Один и Тор примут храбреца в Валхалле и посадят по правую руку от себя. Вот такая незатейливая логика превратит жизнь Европы в сущий кошмар на целые столетия. Но это случится еще не скоро.

– Не слишком ли щедро, княже? – негромко сказал Лют. – А вдруг еще набегут?

– Да я всем богам сразу помолюсь, если набегут, – честно признался Самослав. – Сам подумай, что важнее, авар победить или сохранить земли, которые мы еще не завоевали?

– Так вот ты где им землю решил дать! – раскрыл в удивлении рот боярин.

– А ты что подумал? – удивился князь. – Я что, когда-нибудь был замечен в излишней щедрости? Они мне еще потом границу будут бесплатно охранять. Когда победим… Если победим… Этим парням через пять лет нужно еще в живых остаться.

Аварская орда подкатилась к городу через две недели. Не увидеть ее приход было невозможно, ведь зарево пылающих деревень охватило город полукольцом, от Дуная до самого Инна. Степняки шли не спеша, со вкусом разоряя все вокруг. Они понимали, что в городе их уже ждут, а потому ловили полон, грабили и жгли. Комариные укусы мелких отрядов не могли остановить войско, они лишь стесняли его обозом, в котором тащили раненых подлыми стрелами. Самослав до боли в глазах вглядывался в ночь, кусая губы. Сколько добра пустили на ветер, сколько трудов пошло прахом! Даже если отобьются, год тяжелый будет. Припасы разграблены, посевы потоптаны конскими копытами, множество скота угнано ненасытными кочевниками. Как ни прячь, а все равно сыщут его, если захотят. Есть то войску что-то надо. И людей побили множество. Селяне, что набежали под защиту стен, жуткие вещи рассказывали. Истинное зверье эти авары, гори их черные души в преисподней! Не все селяне успели спрятаться, а кое-где нашли тех, кто прятался плохо… Э-эх! Готовились к войне, готовились, а она совсем не так пошла, как они ее задумали. Впрочем, а когда в нашей истории бывало иначе?

Как только из леса с гиканьем выскочили первые всадники на низкорослых мохнатых лошадках, быстроногие мальчишки из Сиротской сотни зажгли посад и ужом скользнули в городские ворота. Дома уже заранее были обложены пучками соломы, а потому пригород вспыхнул весь и сразу. Князь с болью смотрел со стены, как полыхают годы труда, но оставлять аварам крышу над головой и запас хороших бревен он не хотел. Что ж, такова жизнь… Леса вокруг много, еще построят.

Тяжелые брусья упали на железные крюки, заперев Новгород изнутри. Больше ходу из города никому не было. Началась осада.

1 Послужилец – дополнительный воин, взятый с земельного надела. Обычно был вооружен хуже, чем воин-держатель земли.

глава 8

Лагерь авар расположился в трех перестрелах (1) от стен и вытянулся ровной дугой, словно обнимая город своими крыльями. Легкие шатры, которые степняки ставили умело и быстро, покрыли поле перед сожженным посадом, как бы показывая осажденным: мы пришли сюда всерьез и надолго. Авары знали толк в осадах, и в лагерь уже согнали пленных, которые тесали стволы сосен, обрубая с них сучья и снимая кору. Никакой особенной загадки в их действиях не было. Новые рабы ладили штурмовые лестницы, таран и осадные башни, а это работа небыстрая. Мирный, казалось бы, перестук топоров напоминал об ушедшем безвозвратно времени, когда он означал появление в посаде еще одного дома. Означал, что в город пришла еще одна пара умелых рук. Означал, что еще одна семья получила крышу над головой. Теперь же все было не так. Неделя – другая, и пятитысячное войско полезет на стены города, который защищало шесть сотен бойцов и ополченцы из горожан. Так оно все и случилось… Как всегда, перед самым рассветом.

– Обры! Обры идут! – Над городом разнесся хриплый звук рога, а барабанщик пехотной тагмы начал ритмично колотить в натянутую козью шкуру, выдавая знакомый каждому воину князя сигнал:

– По-ме-стам! По-ме-стам! По-ме-стам!

Воины белкой взлетели на стены, благо спали тут же, бережно уложив оружие под руку. Самослав выскочил из дому, на ходу застегивая пояс и надевая шлем. По городу зажигались огни, а разбуженные ударами в барабан бабы сжались в комок, прижимая к себе перепуганных детей. Шутки закончились, и даже те мальчишки, что, разинув рот, бегали днем по городу и разглядывали непривычных для глаза данов, теперь в полной мере ощутили ужас своих матерей.

Лучники набросили тетиву и наложили стрелы. Они ждали команды. Князь стоял на стене, вглядываясь в предрассветную мглу. Что-то было не так. То движение, что шло от вражеского лагеря, не было похоже на атакующие колонны с лестницами. Наоборот, белесые пятна, что углядели воины сверху, оказались бабами и подростками, каждый из которых тащил связку хвороста, которую бросал в ров перед воротами.

– Простите, родненькие! – кричали снизу. – Побейте нас стрелами. Лучше так умереть, чем под ножами обров.

– Не стрелять! – крикнул князь, который не смог отдать такой приказ. Нужно бы, да не мог. Даны поглядывали на него с недоумением. Чего это конунг время теряет? Они же так скоро ров засыплют.

– У ворот все соберитесь, – негромко сказал Самослав немолодой уже женщине, что смотрела на него снизу и рыдала в голос. И он добавил Люту, который стоял за его плечом. – Готовьтесь ворота открыть.

– Ой, поняла я! – всплеснула тетка руками и начала хватать за рукав тех, кто подходил с хворостом к воротам. Ров тут был почти завален фашинами, а плотно увязанные ветки все несли и несли. Она что-то шептала пленникам, пугливо поглядывая в сторону лагеря, и те потихоньку собирались в кучу, стараясь изобразить осмысленную деятельность. Через пару минут тяжелая воротина открылась, и гомонящая толпа человек в сорок начала втягиваться внутрь.

– Быстрее! – заорал князь, когда увидел, как тени в сотне шагов от стены зашевелились, и оттуда полетели стрелы, ранящие и убивающие тех, кто пытался пройти внутрь. Ворота затворились, а пару отставших мальчишек втянули на стену веревками.

Солнышко встало, осветив первыми лучами аварский лагерь и еще сотню баб и детей, что покорно шли к стенам, неся в обнимку связки хвороста. Сзади них выстроились лучники, готовые открыть огонь. Хан Турсун как бы говорил: Я понял тебя, мальчик. Ты слабак. Ты не будешь стрелять в своих, а значит, ров скоро будет засыпан руками твоих же людей.

Само как будто слышал мысли своего врага. Это был тест, и он не прошел его. Он почувствовал усмешку воина, который состарился в походах. Воина, который дважды осаждал Фессалоники и грабил предместья самого Константинополя. Что ему деревянный курятник в убогой словенской дыре? Хан, не задумываясь, перебил бы всех, кто помогал его врагам. А у местного князька оказалась кишка тонка. Турсун был приятно удивлен. Слабость словенского владыки сбережет ему немало воинов.

– Еще сорок ртов в городе, княже, – хмуро сказал Лют. – У нас еды на месяц, потом будем свои сапоги варить.

– Знаю, – отмахнулся Самослав.

– Почему ворота не заваливаем? Скоро таран подтянут, – допытывался боярин.

– Не спеши, – пресек Само его расспросы. – Нужны мне ворота, успеем завалить.

– Ждем чего-то? – жадно спросил Лют.

– Ждем, – кивнул князь. – А вот если не дождемся, то конец нам тут всем придет. И заваленные ворота не помогут.

***

– Великий хан, беда! – оборванный парень лет шестнадцати, что прискакал сюда из кочевий, смело глядел в глаза тудуну. Воин растет. Не побоялся по следам войска пройти, и злую весть принести. Пощадили его словенские стрелы, от ран которых хворают две сотни воинов, а еще столько же ушли навстречу богам.

– Говори! – нахмурился Турсун. До сих пор всё шло, как надо. Сопляк, что построил этот город, оказался не волком, а бараном. А это значит, что совсем скоро с него снимут шкуру, а его мясо пойдет в котел.

– Полукровки разгромили мое кочевье, великий хан, – ответил парень. – Воины ушли в поход, а дома остался один муж из пяти. Налетела сотня всадников и перебила всех. Наши стада погнали на север, к Дунаю. Я успел ускакать, чтобы предупредить тебя.

– Когда это случилось? – взревел хан.

– Я скакал сюда десять дней, мой хан, – ответил паренек. – Я из племени консуяр.

– Далеко! – удивился Турсун. – Эти крысы ушли далеко от своих земель. А что с другими племенами?

– Я не знаю точно, мой хан, – потупился парень. – Но, я видел по дороге убитых родичей. От наших земель до Дуная три дня пути. Они не могли пройти незаметно. И еще… Они угнали только лошадей. Я вернулся назад, когда они ушли. Они не тронули баранов, но табун лучших коней увели с собой.

– Да зачем им бараны? – раздраженно сказал хан. – Что они будут с ними делать? Они хотят посадить в седло всех, кто может держать лук. Это же и так ясно. Иди в лагерь, парень, найди своих родных. Мы отомстим за твою семью.

Турсун сжал в руке чашу с медом, который цедил сквозь зубы. Нужно спешить. Если это то, что он думает, то все может закончиться очень скверно. Да! Нужно послать глашатая к стенам города. А вдруг?

Не прошло и получаса, как всадник на низкорослой лошадке неспешно двинулся к воротам, а к его копью был привязан белый лоскут. Стрелять в него не стали, а вместо этого позвали князя, который поднялся над частоколом так, чтобы его было видно.

– Говори! – сказал Само.

– Я пришел передать тебе слова моего хана, словен. – Обрин говорил почти без акцента. – Откройте ворота, отдайте оружие и все, что есть в городе, и тогда вы останетесь живы. Если ослушаетесь, мы возьмем город, и тогда вы все умрете жестокой смертью.

– Это все? – спросил князь со скукой в голосе. – Поезжай назад и передай своему хану. Город мы не сдадим, но я готов с ним договориться. Пусть приходит сюда. Я клянусь Перуном и Яровитом, что ни одна стрела не полетит в его сторону.

– Ты услышан, словен! Я передам твои слова хану. – Обрин развернул коня и поскакал в лагерь, аккуратно объезжая горелые бревна, что когда-то были домами в городском посаде. Пройти две сотни шагов пешком урожденному всаднику даже в голову не пришло.

Тудун выдержал время. Негоже ему мчаться на зов раба. Но и послушать, что он скажет, было интересно. Увидеть врага своими глазами всегда полезно, а послушать его полезней вдвойне. И вскоре хан с небольшой свитой подъехал к воротам, которые со скрипом отворились. Навстречу ему выехал молодой парень в странном доспехе и в шлеме, изукрашенном золотом и чеканкой. Светлые усы свисали почти до голого подбородка, что несказанно удивило хана, носившего густую бороду.

– Что ты хотел сказать мне, раб? – презрительно спросил его Турсун.

– Тот парнишка из кочевья уже добрался до тебя? Ну, тот, у кого вырезали родственников? – задал Само неожиданный вопрос.

– Откуда ты знаешь? – выпучил глаза хан.

– Это я приказал пропустить его, – без ложной скромности ответил Само. – Ни одна стрела не полетела в его сторону. Вдруг ты не знал об этом.

– Так это твоих рук дело? – нахмурился хан.

– Моих, – кивнул Само. – И не только это. На пути сюда гонцы из других племен. Кочагиров, насколько я знаю, едва половина осталась. Полукровки почему-то оказались очень злы на них.

– Я вырежу твое сердце и скормлю собакам, – хан понемногу наливался яростью, но два десятка лучников, стоявших в открытых воротах, удерживали его от глупостей.

– А вот кочевья племени забендер никто не тронул, – продолжил князь. – Странно, правда? Вот твои воины удивятся.

– Ах ты, кусок дерьма, – прорычал хан. – Да ты гнилой, как ромейский евнух! Ты хочешь на меня моих же воинов натравить?

– Ага! – со счастливой улыбкой подтвердил Самослав. – Я тебя обрадую, к тебе скоро прискачут еще десятка полтора беглецов. Я приказал их отпустить. Весело получилось, правда?

– Я сдеру с тебя шкуру, мальчишка, – хан пошел пунцовыми пятнами и едва сдерживался.

– Это еще не все, – небрежно бросил Само. – Теперь слушай мое предложение. Две тысячи солидов и я выкупаю пленных по честной цене. Ты уходишь в свои земли, и мы заключаем мир на три года.

– Пять тысяч и все, что есть в городе, – гордо заявил хан.

– А иначе что? – прищурился Само.

– А иначе я вырежу тут всех под корень. Я опустошу эту землю. Я уведу всех в степь, а эти пашни заселю своими рабами.

– У тебя есть время до утра, – ответил на его пассаж князь. – Потом я снимаю свое предложение.

– Чего? – от такой беспримерной наглости хан Турсун даже неприлично открыл рот. Он ничего подобного еще не слышал.

– Завтра в полдень у меня будет для тебя новое предложение, на пятьсот солидов меньше, – спокойно сказал князь. – И так каждый день. Минус пятьсот солидов.

– А что потом? – глумливо спросил его хан. – Потом я уже буду должен тебе?

– А потом ты уже будешь должен мне, – подтвердил Само. – Пятьсот солидов за каждый день осады. И будь уверен, я получу с тебя свои деньги. А если к тому времени тебя убьют твои же собственные воины, то я получу их с твоих детей и внуков.

– Больной на голову ублюдок, – сплюнул Турсун и развернул коня. – Завтра в обед я прибью твою кожу к воротам крепости.

– Завтра на закате приезжай! – крикнул ему в спину Само. – Тысяча солидов, большие деньги. Это очень щедрое предложение. Подумай, как следует, пастух!

Ворота города закрылись, а воины в крепости стали быстро собирать прямо за ними деревянный сруб и забивать его мешками с песком. Времени оставалось не так много. Дело было привычное, именно так они от баваров отбивались.

– Что это сейчас было, княже? – Лют вытирал пот со лба и тщетно пытался унять дрожь в пальцах. – Ведь нас же теперь даже в рабство не возьмут. Сгнием на кольях все до единого.

– А зачем нам в рабство? – повернул к нему голову Само. – Я там был, ничего хорошего. А злил я его специально. У него осадные башни и камнеметные машины не готовы, а проглотить такое оскорбление он не сможет. С одними лестницами на штурм пойдут.

– Так насчет тех беглецов, это правда? – удивился Лют.

– До последнего слова, – кивнул Само. – Я приказал мораванским всадникам те кочевья, откуда воины ушли, под корень изводить. Одного-двух выпускают, чтобы вести в войско пришли. Они совсем скоро должны в лагерь прискакать. Горан знает, что их убивать нельзя. Пока все идет, как надо, но я предпочитаю не доверять дело случаю, у меня в лагере уже один человечек работает.

– А почему ты его племя не велел трогать? – спросил Лют.

– С ума сошел, что ли? – изумился князь. – Их в первую очередь режут.

– Да чтоб я сдох! – Лют сел на коновязь, совершенно без сил. – Так ты знал, что все так будет?

– Не знал, – честно ответил Само. – Но осаду не исключал. И я знаю точно, что один-два приступа мы отобьем, и на этом все! Они камнями разобьют частокол, подведут осадные башни и возьмут город. Мы с Деметрием раз десять это отрабатывали. Конец всегда был один и тот же. Мы – покойники!

***

– Вы слышали? – невысокий пожилой степняк подсел к костру воинов из рода кочагир. – Вы уже слышали вести из кочевий?

– Что слышали? Какие еще вести? – лениво спросил его воин, мешавший какое-то варево в котле. Мяса там не было, приходилось есть взятое в деревнях зерно.

– Мораванские ублюдки вырезали ваших стариков, детей и жен, пока вы воюете с хорутанами. Я сейчас был у ханского шатра. Его нукеры это обсуждали. Режут все племена, кроме забендер. Их не трогают. То ли боятся, то ли договорились. Да об этом уже все знают!

– Да врешь ты все! – воин даже ложку уронил в котел, откуда начал вылавливать ее, обжигаясь и дуя на пальцы.

– Да клянусь духами своих предков, – поклялся пожилой степняк. – Сам сходи туда и узнаешь. Да вон идет воин, давай у него спросим.

– Эй, батыр! – спросил кашевар. – Ты слышал, что ублюдки из-за реки разгромили наши кочевья?

– Да весь лагерь только об этом и говорит, – хмуро ответил воин. – Сегодня двое мальчишек прискакали. Слава Великому Небу, они нашли тут своих отцов. Но их матери и братья убиты.

– Что ж, мы в походе, – вздохнул пожилой воин, – приказы хана не обсуждают.

Он встал от этого костра и пошел дальше, находя все новые и новые костры, где его ждали благодарные слушатели. Семь-восемь человек около каждого. Ведь очагов в войске было несколько сотен.

Слухи один другого страшнее покатились по лагерю, но пока не докатились до ханского шатра. Турсун уже пришел в себя от беспримерной наглости местного князька, и ум опытнейшего воина снова стал холодным и расчетливым. Гнев уже покинул его, и хан даже немного повеселел, оценив то, как неловко и наивно его попытались использовать. А мальчишка-то оказался хитер. Разжег его ярость, чтобы спровоцировать на глупые поступки. Не дождется! Хан построит осадные машины, и только потом возьмет город. Все будет так, как учил его почтенный отец. Так, как делал великий воин Баян, сын Баяна, в землях ромейской Империи. Сначала три-четыре дня город будет обстреливаться из камнеметных машин. Правда, камней тут почти нет, но рабы уже пилят толстые стволы на деревянные чурки, которые тоже весят немало. Это гораздо хуже, но куда деваться, он сейчас не в каменистой Греции. Как только будут разбиты башни города, и лучники не смогут стрелять по атакующим воинам, когда удары летящих камней проделают хорошие дыры в хлипком частоколе, тогда-то и пойдут на приступ воины. К воротам подведут таран, а к стенам – осадные башни. Воины пойдут в проломы, взойдут на стены и перережут защитников. И тогда этот курятник падет, а наглый князек сначала увидит, как воины насилуют его жену, а потом с него снимут кожу. Искусный палач будет делать это медленно, не давая ему умереть несколько дней. А потом хан утопит в крови земли мораван. После этого в степи никто не посмеет оспорить его власть над северными пределами аварских владений, даже сам великий каган. Тудун зажмурился в предвкушении, но его отвлекли от сладостных мыслей.

– Великий хан, – нукер, охранявший шатер, склонился в поклоне. – Воины бунтуют. Кочагиры вообще хотят уходить домой. По лагерю ходит слух, что полукровки режут наших жен и детей. А в лагере появилось еще несколько беглецов из разгромленных аулов. Воины в ярости.

– Вызови сюда глав племен и родов, – до боли сжал скулы хан. – И скажи хорутанским рабам, что если таран и одна осадная башня не будут готовы к утру, то я порежу их на куски. С рассветом мы идем на штурм.

Хан в гневе отбросил в сторону чашу с медом. Он прекрасно понимал, что гнев воинов нужно утопить в крови врага. Иначе это будет его собственная кровь.

1 Перестрел – расстояние, равное среднему выстрелу из лука. Примерно 60—70 метров.

глава 9

Авары пошли на приступ с первыми лучами солнца. Всю ночь в их лагере раздавались удары топоров, звук пил и крики боли. Десятки пленных хорутан с выпученными от ужаса глазами собрали-таки под руководством опытных воинов осадную башню. Двое недостаточно расторопных работников лежали в трех шагах от нее, нещадно изрубленные аварскими мечами. Видимо, наглядная агитация подействовала, и наспех сколоченная трехэтажная громада стояла в лагере, готовая к выходу.

Ударами палок пленников построили в линию и дали им в руки плетеные из ивняка щиты. За ними шли штурмовые группы, подгоняющие трясущихся от ужаса людей уколами ножа. На позицию выкатили таран, который представлял собой подобие телеги с крышей, под которой висело на цепях остро заточенное бревно. Старая, как мир, конструкция не меняла своего устройства со времен Древнего Шумера, но была по-прежнему проста и эффективна. Под крышу тарана, укрытого от огня мокрыми кожами, встали самые сильные воины, которые, кряхтя, покатили его к воротам. Несколько сотен всадников не изменили привычкам, и стреляли с коня, зорким взглядом степняка выцеливая неосторожных воинов. Позади лучников выстроились в колонны воины с лестницами. И, на закуску, десятки пленников потащили на катках осадную башню к городским стенам.

Не было ни высоких речей, ни угроз, ни пафосных жестов. Была лишь деловитая суета людей, для которых война была привычна, как нам привычна работа в офисе. Именно эта мысль крутились в голове Само, который стоял на стене, глядя, как тысячи воинов неспешно идут к стенам города. Что он испытывал? Страх! Он испытывал самый настоящий страх. Сам себя он обманывать не собирался. Когда город штурмовали бавары герцога Гарибальда, то бушующий в крови адреналин притупил это чувство. А вот сейчас, когда он увидел лучших воинов своего времени, то в сердце начала прокрадываться липкая дрожь и мысли: неужели это все? Неужели та новая жизнь, которая была дарована ему свыше, оборвется сегодня под мечами немытых кочевников, от которых разит конским потом так, что ветер доносит эту вонь до стены.

Все будет так, как они многократно разыгрывали с Деметрием. Человек, переживший четвертую осаду Фессалоники, рассказывал ему о ней множество раз, не скупясь на подробности. Сегодня им повезло, обстрела камнями не будет. Сначала подойдут конные лучники. Они подавят оборону на стенах, выбивая меткими выстрелами самых храбрых и отчаянных. Тех, кто не боится высунуть голову из-за стены. Потом к воротам подкатят таран и будут колотить в толстое дерево, чтобы разнести его в щепки. Затем к городу подойдет осадная башня, или гуляй-город, как ее называли на Руси, с верхнего яруса которой лучники зальют ливнем стрел свой участок стены. Когда его очистят от воинов, то передняя стена второго яруса с грохотом упадет на стену, образовав мост. По нему в город ринутся воины в доспехе и с копьями, которые будут удерживать коридор в тридцать шагов шириной, куда по лестницам полезет подкрепление. После этого к месту прорыва стягиваются все силы защитников, а авары атакуют с другой стороны, сметая слабую защиту. На два фронта сил уже не хватает, и воины князя теряют один кусок стены за другим. А потом таран сломает ворота…

Именно этот сценарий они отрабатывали многократно, часами обсуждая каждую мелочь. И именно так и начали сегодня действовать авары. А зачем отказываться от тактики, приносившей успех множество раз? Незачем! И именно поэтому лучники уже начали обстрел города. Стрелы полетели густо, превращая стены города в подушку для иголок. Множество их перелетало через частокол и впивалось в крыши домов и в землю. Люди, почти все, что были внутри, прижались к стенам. Туда стрелы попасть не могли никак.

Кое-что Самославу, совместно с Деметрием, удалось усовершенствовать. Воины на стене располагались как бы в два этажа, и между бревнами были прорезаны узкие щели, выполняющие роль бойниц. Лучники прятались за стеной целиком, не показывая даже макушки, и расстреливали пеших авар, словно в тире. На втором этаже стояла пехота с топорами, которой предстояло рубить тех, кто полезет по лестницам через стену.

– Стояна ко мне! – отрывисто скомандовал князь, и вскоре могучий немногословный сотник уже стоял перед ним, ударив кулаком грудь. – Возьми на себя северную башню. Посади туда лучших ребят. Берите тяжелые стрелы с хорошими наконечниками. Выбейте тех, кто везет башню. Их в первую очередь! И не вздумайте подставляться!

– Слушаюсь, княже! – сотник лучников повернулся и побежал выполнять приказ.

– Теперь ты, Хакон! – Самослав обратился к командиру данов. – Тебе выпадет самое трудное. Твои люди займут восточную стену.

– Так там же никто не нападать! – у дана обиженно вытянулось лицо. – Мы что сидеть как мыши, пока все драться?

– Ты не понимаешь, – терпеливо ответил князь. – Я думаю, основной удар будет именно там. Они захотят связать нас боем у ворот, подкатят башню и бросят сюда пару тысяч воинов. А сотен пять пойдет сзади с лестницами, думая, что все наши силы здесь.

– А! – дан расплылся в улыбке. – Это хитрость такой? Я понимать, конунг! Мы сидеть тихо и смотреть между бревен. А когда они полезть на стены, мы им разбить головы топором.

– Ты все верно понял! – облегченно выдохнул Само. – Пусть авары думают, что все наши воины у ворот.

Обстрел прекратился. Видимо, авары смекнули, что толку от него все равно никакого нет. Из тысяч стрел, что были выпущены, в цель попали всего две. Одна немыслимым чудом влетела в узкую щель бойницы, убив лучника. Вторая прилетела навесом в город и пробила стопу какой-то бабе, о чем немедленно узнал весь город. Трубный глас дикого тура в сезон спаривания показался бы комариным писком по сравнению с тем звуком, что издала худосочная тетушка лет сорока пяти.

Осадная башня была уже в шагах двадцати от стены, когда в действие вступили лучники Стояна. Башни города превратились в огромный улей, из которого рассерженными пчелами полетели стрелы, убивая и раня тех, кто катил гуляй-город к стенам. Сейчас будет самое тяжелое! Воины, которые катили башню, падали один за другим, но прозвучала отрывистая команда, и к ней бросились спешенные всадники, закрыв зону обстрела плетеными щитами. Стрелы Стояна еще жалили насмерть, но уже намного, намного реже. Большая их часть вязла в щитах, которые держали пленники или сами авары, когда словенского раба все-таки убивали. Сейчас уже было не до жалости.

– Солому приготовить! – крикнул князь, когда башня подкатилась к самой стене. Авары, стоявшие на третьем ярусе, начали бить стрелами сверху. Они должны были выкосить тут всех, но нет… Здесь были собраны воины, закованные в железо до глаз. Кольчужные бармицы закрывали лица и шеи, и стрелы обиженно отскакивали от панцирей, вызывая шипение воинов и поминание такой-то матери. Больно же! Вниз полетели плотно увязанные охапки соломы, что вызвало замешательство среди авар. Такого они еще не встречали. Впрочем, их растерянность быстро прошла, когда со стены полетели факелы, а солома с веселым треском загорелась, облизывая деревянные опоры башни. Авары с гортанными криками бросили щиты и начали растаскивать горящую солому. Пока затоптали огонь, пока загасили занявшуюся было пламенем опору башни, три десятка степняков полегло, пораженные стрелами. Раненые стонали, лежа на земле, но пока до них никому не было дела.

– Не вышло, – сказал сквозь зубы Самослав. – Керосину бы сюда. Что ж за нищая Европа!

Нефть есть только в Румынии, в низовьях Дуная. И где она там, никто не знает. А ровно между Новгородом и заветной нефтью совершенно случайно стоит хринг аварского кагана и родовые кочевья рода уар. Того самого рода, где чешуйчатый доспех у воина встречается чуть реже, чем борода. И, по слухам, кузнецы работают там день и ночь, не покладая рук.

– Копьеносцы, приготовиться! Лучники, на позиции! Сейчас упадет мост!

Это упражнение они с Деметрием отрабатывали десятки раз, обсуждая и корректируя каждую мелочь. Вот сейчас князь и узнает, чего стоит сплав военной науки и огромного боевого опыта. Дощатый настил, на котором стояли воины у самого верха стены, вмещал не более трех человек в ширину. Тут-то и построились в колонну копьеносцы, укрытые ростовыми щитами. Лучники заняли позиции на башнях, ожидая атаки. А пока атаки не было, они расстреливали авар, стоявших на верхнем ярусе осадной башни. Те не оставались в долгу, и то один, то другой княжеский воин падал, поймав стрелу. Передняя стенка башни с грохотом упала на частокол, обнажив свою утробу, плотно набитую воинами. Из нее с ревом выскочили авары с копьями и бросились на строй словен. Первый удар был страшен, и два княжеских воина полетели со стены вниз. Они упали рядом с женщинами, которые побежали оттуда с визгом, в поисках места поспокойнее. Место убитых заняли товарищи из второго ряда, разя авар длинными копьями. Те были длиннее на локоть, чем у кочевников. Их готовили для этого боя специально, потому что иначе удержать стену не получалось ни в одной учебной схватке.

Копья показали себя выше всяких похвал, и авары посыпались гроздьями, получая еще и стрелы со стороны лучников Стояна. Снизу, по лестнице, внутрь осадной башни лезли все новые и новые степняки, не ведая, что большая часть их товарищей, попадая за стену, отправляется прямиком вниз, получив укол копьем в ногу или живот. Ну, а там их уже ждали… Раненые обры ни к чему в осажденном городе, даже те, кому повезло выжить после того, как они упали на кучу тел своих земляков.

– Держать строй! – ревел князь. – Нижний этаж, рогатки приготовить. Идут на приступ!

К стенам города выдвинулись колонны авар, которые тащили длинные, небрежно сколоченные лестницы. Воины падали под ударами стрел, но движение войска не останавливалось ни на секунду. Что такого в смерти? Это же война, а не свадебный пир. И вот уже с глухим деревянным стуком лестницы упали на стены. Воины нижнего этажа отложили луки и взяли в руки рогатку, напоминающую бабий ухват. Им они пытались подцепить лестницу и отбросить ее от стены. Получалось далеко не всегда, даже когда это делали втроем. Пойди-ка отбрось ее, когда по ней лезет пятеро здоровых мужиков. Заработали топоры и булавы на верхнем ярусе стены, еще гуще полетели стрелы из башен, где лучники уже били почти в упор, застучало бревно тарана в доски ворот. А князь Самослав, стоя на вершине воротной башни, вглядывался в даль, туда, где кучка всадников на хороших конях наблюдала за боем. Один из них отдавал приказы. Резко, словно бил плетью. Само узнал его, это был хан Турсун. Враг, который пообещал приколотить его кожу к воротам Новгорода.

– Да хрен тебе, а не моя шкура, – сказал сквозь зубы князь, когда очередная стрела сломалась о нагрудную пластину доспеха. И тут его опять посетила совершенно несвоевременная мысль. – Да что ж они так воняют, а? Аж глаза режет. Вроде шагов двадцать до ближайшего степняка, а запах ветром даже сюда доносит. Совсем плохо в степи с гигиеной.

Но тут произошло то, чего он так ждал. Хан повернул коня и поехал куда-то в сторону. Вот оно! – Само впился глазами в кучку всадников, которые неспешно поехали на восток, исчезая из поля его зрения. – Ну, Хакон, не поведи!

И Хакон не подвел. Ханский резерв, который всю ночь прятался в обгорелых развалинах посада, побежал к стене, сломя голову. По лестницам ползли авары, держа в руках мечи и длинные ножи. Их было много, куда больше, чем данов.

– То-о-о-о-р! – заревел Хакон, с хрустом проломив топором череп первого смельчака, чья башка показалась над частоколом.

– То-о-о-о-р! То-о-о-о-р! – вторили ему парни, к которым тоже нагрянули гости.

Заработали топоры, с истошным визгом степняки начали переваливаться через стены, и кое-где уже закипели схватки внутри города. Сам Хакон Собака броском копья сбросил со стены ретивого обрина, который только что зарубил мечом рослого дана.

– Держать стену! – орал Хакон. – Держать! Конунг сказал, что тут главный удар будет! Кто пропустит за стену эту сволочь, я тому секиру в задницу засуну и к мамке в Ангельн пошлю!

Три десятка лучников, что заняли башни на южной стороне, косили наступающих кочевников. Но те уже сменили тактику, и пленники, под прикрытием плетеных щитов забросали участок рва, а южную башню обкладывали кучами сухого до звона хвороста. И лучники ничего с этим сделать не могли…

А у ворот атака авар выдохлась. Они уже разбили их в щепки и обнаружили за ними непроницаемую для тарана стену сруба. Осадная башня была захвачена и ее уже забивали соломой. Скоро она полыхнет, как свеча. И вот-вот в ход должен пойти последний резерв хана Турсуна, тысяча его земляков, которых он берег до последнего и держал на задней линии. Они гарцевали на конях, постреливая за стены в привычной конной карусели.

– Княже! – мокрый от пота лучник стоял перед Самославом. – Обры южную башню поджигают. Не зальем, воды не хватит.

– Понял! – кивнул Само. – Добрана ко мне!

Командир второй тагмы подбежал к князю и приложил кулак к груди.

– Сотню копейщиков к южной башне. Когда башня и кусок стены прогорят, там прорыв будет. Скажешь Хакону, чтобы людей со стены уводил. В городе их встречайте.

– Слушаюсь, княже!

– Лют! – крикнул Само. – Григория с его флагами на воротную башню гони! Он знает, какой сигнал подать нужно!

Самослав невесело улыбнулся. Бой уже шел больше четырех часов. О потерял шестьдесят человек, которых разменял один к десяти. Аварские стрелы находили и баб с детьми, что пытались от них прятаться, где могли. Княжий терем, дома знати, и даже допросный подвал Тайного Приказа, которого боялись больше, чем потустороннего Мира, были набиты беженцами. Осталось недолго, совсем недолго. Если князь ошибся хотя бы в малости, им конец. Прямого боя они не выдержат.

– А-А-А! – женский вопль понесся по крепости, наполняя сердца безнадежностью и каким-то утробным ужасом. Южная башня полыхнула пламенем, которое весело лизало моченую осину частокола. Это дерево горело довольно плохо, но против природы не попрешь, и уже через четверть часа языки огня, что сначала робко заглядывали через стену, стали там настоящими хозяевами, жадно пожирая все, до чего могли дотянуться. Нестерпимый жар отбросил от стен всех. И авар, и словен, и данов. Авары ждали, когда прогорит и обрушится кусок стены, чтобы залить защитников потоком стрел, растащить обгоревшие обломки и ворваться в непокорный город. Сколько нужно подождать? Пару часов, не больше.

Хан Турсун удовлетворенно смотрел на огненный факел, в который превратилась башня. Он был доволен. Всего полдня, а город почти взят. Да и что мог ему противопоставить лесной князек, владелец небольшого деревянного острога. Новгород отличался от других словенских поселений лишь размерами и наличием башен. Авары взяли мощнейшие римские крепости Сирмий и Сингидунум (1), считавшиеся ранее неприступными. Эти города были тем ключом, что запирал путь на Балканы и вглубь Греции. Что в сравнении с ними деревянный острог в придунайских лесах? Да их даже сравнивать смешно.

И вот южная башня городка с треском сложилась, не выдержав напора огня, а вслед за ней истаял в пламени частокол. Турсун поднял руку вверх, подавая сигнал. Воины рода забендер приготовились, а остатки пленных потянулись к руинам южной стены. Они тащили ко рву корзины с землей, плотно утаптывая дорогу там, где пойдет конница. Рабы уже приготовили бурдюки и ведра с водой. Несколько сотен их выльют на прогоревшие бревна стен. Пролом в полсотни шагов шириной расчистят потом за какой-нибудь час, как только остынут угли. Именно тут будет последний бой. Лучники прикроют ханских воинов от словен, и в городок ринутся тысячи храбрецов. Все будет кончено еще до заката. Именно тут они войдут в непокорный город, забитый до самого верха солью и мехом. Так думал каждый из тысяч воинов степи, что стояли под его стенами. И все они ошибались. Все до одного. Не было тут ни соли, ни меха. Все, что имело хоть малейшую ценность, уже давно переехало в подвалы Солеграда.

1 – Сирмий и Сингидунум – Сремска Митровица и Белград соответственно. Территория современной Сербии.

глава 10

– Труби в рог, – скомандовал Самослав стоявшему рядом воину. – Тройной сигнал!

Тот ударил кулаком в грудь и полез на башню. Этот звук должны были услышать далеко. В ближайшем лесу, до которого было полмили. Спешившиеся авары вперемешку с пленниками лезли в пролом стены, переступая через трупы товарищей. Они расчищали путь для конницы. Стрелы густо летели со всех сторон, но сотни княжеской пехоты, укрытые ростовыми щитами и шлемами, почти не страдали. Лишь изредка острое жало находило зазор между краями щита и шлема, что был шириной в ладонь, и воин падал наземь. А вот авар княжеские лучники косили нещадно. Среди них лишь немногие носили доспех. Да и пеший бой в тесном пространстве не был их сильной стороной. Звериный накат свирепых бойцов разбивался о нерушимый строй, словно морская волна. Но численное преимущество сказывалось, и первые отряды обров уже начали входить в город, вдавливая внутрь княжескую пехоту. Из разобранных домов были построены укрепления, которые пока удерживали конницу, что пыталась пробиться внутрь. Остальное воинство степняков скопилось у пролома. Они уже были готовы зайти в город, ведь строй словен понемногу отступал, шаг за шагом, шаг за шагом. За бревенчатые укрепления просачивались спешенные конники, и растаскивали их руками, получая в ответ удары копий. Озверевшие авары лезли по трупам товарищей, чтобы добраться до горла врага и гибли один за другим. И хорутане, и даны стояли плечом к плечу. Все, стоявшие тут, понимали, что скоро умрут. Не сдюжить им против тысяч свирепых всадников. Но они все равно бились отчаянно, делая шаг назад, когда людская волна совсем уж нестерпимо давила на плотный строй пехоты, укрывшийся за уложенными ежом бревнами.

Хан Турсун с презрительной улыбкой смотрел в пролом стены, подсчитывая будущие барыши. Он уже прикидывал, сколько пошлет великому кагану, сколько даст родичам, а сколько выделит племенам помельче. В его роду почти не было убитых. Хан предусмотрительно сберег своих воинов. Он бросил на стены малые племена, ослабив их до предела. Все шло именно так, как должно было быть. И хан, увлекшись тем, что было впереди, не видел того, что было сзади.

А позади него из леса выходило войско, невиданное в этих землях. Шесть сотен дружинников герцога баварского во главе с ним самим и еще столько же охочих людей из его земель. Собрались в кулак отряды хорутанских старост с правого берега Дуная во главе с боярином Гораном. Рядом с ним плечом к плечу шел Зван в белом плаще, неся в руках два дротика и длинное копье. Любимая секира пока была за поясом, ее время еще не пришло. Добрята стал сзади. Он уже натянул тетиву на свой лук, приготовив три колчана стрел. Дулебские жупаны выставили почти три тысячи копий, да лемузы дали пять сотен. Чуть ли не всех, кто мог держать оружие в этом малом племени. Местные германцы во главе с Бертахаром, что тоже носил белый плащ с красной полосой, дали еще почти тысячу мужей. Пришел Горазд с отрядом из Солеграда. Набросили на руку щиты три сотни приблудных данов, пробравшихся сюда в надежде получить надел доброй земли. И даже Збых, нанявший за соль отряды чехов, хорватов, седличей и лучан, стоял в общем строю и кусал побелевшие от страха губы. Его нельзя было назвать отважным бойцом, у него были совсем другие таланты. Передние ряды разномастного войска тащили в руках большие щиты и длиннейшие копья.

Почти двенадцать тысяч воинов пришло сюда, вооруженные кто как. В одном строю стояли баварские дружинники в изукрашенных серебром шлемах и полуголые чехи, вооруженные дротиками и копьями. Центр заняла тяжелая пехота, и огромная армия накатила на войско авар, прижимая его к стенам города. Конный отряд баварской знати поскакал в лагерь, чтобы вырезать его защитников и захватить табуны коней. Несметное богатство, что паслось почти без присмотра, не оставило равнодушным никого. Кони были не слишком часты здесь, и стоили они довольно дорого. А тут их были тысячи…

Хан Турсун выругался сквозь зубы и начал спешно строить для боя арьергард войска. У его армии не было маневра для атаки, а сотни воинов, что бились в городе, и вовсе не знали о нападении. Кочевники воевали на открытом пространстве, там, где можно было извести врага залпами из луков, измотать ложными наскоками и отступлениями, сломать его строй, а потом добить ударом тяжелой кавалерии. Ничего подобного его войско тут сделать не могло, а значит, они будут биться на чужих условиях. Уже и стрелы полетели со стороны словен, легко находя себе жертву в плотном конном строю. Хан и другие знатные воины вытащили луки, что были приторочены к седлу. Взять разгон они еще могли, да только это уже не имело смысла. Закованные в железо всадники увязнут в тугой массе пехоты, а сжимающееся кольцо из длинных копий просто искалечит их лошадей. Не поскачет конь на острия, кто бы что не думал. В лучшем случае они смогут прорубить себе дорогу и бежать, бросив на верную смерть своих родичей. Да только позор это для степного вождя, немыслимый позор до самой смерти. Не простят ему этого никогда. А потому хан Турсун опустошал колчан, выпуская стрелу за стрелой в море накатывающейся пешей рати. Атакующая волна была уже в тридцати шагах, когда в авар полетела туча дротиков. Сбитое в тесный ком войско застонало от боли, словно огромный зверь. Ведь промахнуться по такой большой мишени было попросту невозможно. Истошный визг раненых коней резанул по ушам степняков. Тысячи легких копий полетели навстречу аварским жалам, и почти каждое находило свою цель. Ведь так и велись тогда войны на Западе. Большую часть потерь войска несли именно от дротиков, и лишь в заключительной фазе битвы подключались мечи дружин герцогов, ярлов и королей. А иногда и до этого дело не доходило. Войско, потерявшее треть воинов, попросту разбегалось. Римские легионы хорошо научили этой науке германцев. И легионов давно нет, и пилумов нет тоже. А стена щитов и тучи ангонов остались, горячо принятые всеми варварами на римском Лимесе.

То же самое было и сейчас. Потери степняков были огромны, и увеличивались с каждым новым залпом. Это был конец. Хан осознал это, когда нукер, который бился справа от него, громко завыл от нестерпимой боли. Баварский ангон с железным наконечником длиной в локоть с хрустом пробил насквозь его ногу, намертво прибив ее к конскому боку. Стон воина и жалобный плач коня, который стал медленно заваливаться на землю, царапнули каменное сердце хана. Это был сын его двоюродного брата, силач и удалец, который мог на полном скаку поднять шапку с земли. Они прошли вместе множество битв, а теперь он лежит, придавленный собственным скакуном, а в его глазах читалась лишь глухая безнадежность. Два дротика ударили и в грудь самого Турсуна, но кость их наконечников не смогла пробить доспех из наборных пластин. Баварцы были все ближе, а во главе их скакал с отрядом закованных в доспех воинов здоровенный бородатый детина в красном плаще и в шлеме, изукрашенном золотой чеканкой. Только знать баваров воевала в кавалерийском строю, а потому конницы у герцога было немного, всего пара сотен. Да, их было немного, но в герцогом скакали отборные воины из богатых родов, у которых даже кони по аварскому обычаю имели защиту из войлока или кольчуги. Гарибальд, как и бойцы рядом с ним, уже опустил вниз наконечник копья. Турсун отбросил лук в сторону. Немыслимое кощунство для человека степи! Но, во-первых, у него закончились стрелы, а во-вторых, ему некогда было укладывать его в чехол. Копья германцев были уже в двух шагах от нагрудника его коня.

– Вперед! – хан двинул верного друга, сбив с ног двух воинов в первом ряду. Копья лишь скользнули по груди жеребца, прикрытого кольчужным воротником. Бавары внизу заорали, тщетно пытаясь увернуться от копыт злого, выученного самим ханом боевого коня. Его нукеры молча двинулись за ним, с шелестом вытащив из ножен мечи… Турсун бился в первом ряду, и вот он уже лишился копья, которое увязло в теле баварского воина.

– Хороший конь! – Гарибальд ткнул в бок скачущего рядом графа Эвина. – Я его хочу! – и он заорал: – Вот этого старика с бабьми косами на хорошем коне не трогать! Он мой! И конь тоже мой!

И он сделал выпад копьем в сторону хана, но тот отбил его мечом, и легким движением пальцев, что держали поводья, повернул коня в сторону наглеца. Ханский конь бился не хуже воина. Он лягался и топтал копытами пехоту, и лишь приказ герцога избавил его от удара копьем в брюхо. Там защиты не было, ведь кольчуга защищала лишь грудь и морду аварских коней.

– Ах ты, старая сволочь! – сплюнул Гарибальд, когда рядом с ним упал воин, лицо которого от удара копытом превратилось в кровавую маску. – Это же был Амарих! Я его двадцать лет знал! На! Получи!

Он длинным уколом всадил копье прямо подмышку врага, и тудун северных земель каганата, наместник величайшего правителя в этой части света, покачнулся в седле. Его доспех залила алая кровь, которая била алой пульсирующей струей. А вместе с кровью из старого воина уходила жизнь.

– Хан убит! – раздался вопль над полем.

Авары дрогнули. Боги отвернулись сегодня от них. Сейчас не зазорно было бы убежать с поля боя, да только бежать оказалось непросто. Жадные жала словенских дротиков, которые зачастую были просто остро заточенными кольями, ранили и убивали воинов в самой гуще потерявшей строй армии. Там, куда еще не докатилась волна пехоты. Неумолимое кольцо сжималось, и все больше и больше воинов-степняков приняло свою судьбу. Войско авар, что пришло покарать наглого князька, таяло на глазах. Лишь немногие пробивались через плотный ряды словен и германцев, уходя на другой берег.

***

Город представлял собой печальное зрелище. На месте посада остались лишь кучи обгорелых бревен. Черные пятна пожарищ напоминали о том, что здесь когда-то кипела жизнь и трудились люди. Они растили детей, сажали деревья, которые еще не успели дать урожай, занимались ремеслом, принесенным сюда из далекой Галлии. К удивлению князя, люди были веселы. Жизнь была куда важнее, чем дом. Римляне, привычные к походам франков, что лютовали на их землях не хуже авар, напевая песни, разгребали угли на месте своих жилищ. Многие уже начали копать землянки по словенскому обычаю, чтобы хоть какая-то крыша была над головой. Боярин Лют командовал работами, следя, чтобы в первую очередь очистили город от трупов, коих были тысячи. И свои, и чужие. Из авар утекли единицы, по большей части те, кто смог прорубиться сквозь строй и ускакать, нещадно нахлестывая коня. Остальное войско лежало здесь, и воины собирали оружие, украшения, припасы, а кое-кто и вовсе не брезговал ношеными окровавленными тряпками или сапогами. Для кого-то и это было богатством.

Княгиня командовала бабами, которые помогали раненым. Ведуньи хлопотали, промывая раны кипяченой водой, туго перевязывая их чистым холстом. Князь строго-настрого запретил замазывать их грязью, смоченной слюной, и они не смели ослушаться. На удивление, нагноений после его слов стало куда меньше, и ведуньи посчитали, что так ему сказали боги. А раз боги сказали, то так тому и быть. Не им с богами спорить.

Раненым стрелами вырезали наконечники. Там, где они впивались глубоко в тело, приходилось их проталкивать насквозь и обламывать древко. Вытащить наконечник, просто потянув за стрелу, было невозможно, это знал даже ребенок. Много раненых не протянет и до утра. Это было видно по их затуманенным болью взорам. Но теперь все в руках богов. Лишь они одни вольны даровать жизнь или смерть.

Раненых обров деловито добивали и тащили к берегу Дуная. Князь велел бросить их в реку, чтобы не тревожить Мать Сыру Землю нечистым племенем. Пусть раки вволю попируют на аварской тухлятине. Жуткое зрелище из тысяч раздувшихся трупов еще долго будут помнить кочевники Паннонии, что выйдут напоить своих коней в тот день, когда мимо них проплывет войско хана Турсуна. А слухи по степи идут быстро, ровно с той скоростью, что скачет от кочевья к кочевью добрый конь.

А сотни убитых словен и данов отойдут к богам с почестями, как славные воины, павшие в бою. Их товарищи справят тризну, чтобы души убитых попали в Ирий, ну, или в Вальхаллу. Кому куда…

Герцог Гарибальд увидел Самослава и пошел к нему навстречу, раскинув приветственно руки. Они крепко обнялись.

– Спасибо, что пришел, брат! – Самослав снял шлем, подставив легкому ветерку голову, волосы на которой слиплись от пота. Княжеский доспех выдержал несколько хороших ударов, и Гарибальд, знавший в этом толк, посматривал на него с завистью. Сам-то он был в простой кольчуге, как и его воины.

– Да не смотри ты так! – рассмеялся Само. – Я тебе такой же панцирь подарю! И даже лучше. Пластины золотом прикажу отделать.

– Правда? – почти по-детски обрадовался герцог. – Буду ждать! А что помог, не благодари. Когда в Ратисбону весть пришла, что на тебя авары идут, то граф Гримберт шесть сотен за три дня собрал. Оказывается, мои люди за тебя воевать готовы даже больше, чем за меня. Я сначала обиделся было, а потом понял. Не за тебя они воют, а за свой карман. Если твои земли авары разорят, то вся торговля рухнет. А у меня полгорода только с этого и живет.

– Такова жизнь! – философски заметил Самослав, рассеянно наблюдая, как воины таскают трупы своих и чужих, добивают раненых и ловят разбежавшихся коней.

– Кстати, а как ты такую толпу народу собрать смог? – задал Гарибальд давно мучивший его вопрос. – Венды обычно небольшими шайками воюют, а человек триста-четыреста – это уже целое войско. Но чтобы в одно место разные племена пришли, и в один строй стали, про такое тут никто и не слышал. Они же друг друга ненавидят люто.

– Да я с ними давно договорился, – честно признался Само. – Еще когда в мораванские земли уходил. Я, правда, думал, что мы там воевать будем, а не здесь. А то, что пришли, не удивляйся. Всем нужны деньги. Все беды из-за них. И все-таки, спасибо, что помог. Век не забуду.

– Как близкому родственнику не помочь, – многозначительно заметил Гарибальд.

– А? – удивленно посмотрел на него Само. – Родственнику?

– А ты что, свою дочь за моего сына не отдашь разве? – удивился герцог.

– Так нет у меня дочери, только сын, – растерялся Само. – Правда, жена вот беременна. Если дочь будет, сговорим за твоего Теодона. Я не против.

– Так ты что, еще ни одну служанку не обрюхатил? – с недоумением посмотрел на него Гарибальд. Впрочем, он уже привык к чудачествам соседа и делового партнера.

– Не замечен, – уклончиво ответил Самослав. Он так редко бывал дома, что ему и жены пока хватало за глаза.

– Вот ты даешь, никогда бы не подумал! – изумился герцог. – Обещаю, я никому об этом не скажу! – и он загорелся новой идеей. – А хочешь, моя дочь за твоего сына пойдет?

– Так у тебя тоже один сын! – Самослав растерялся окончательно.

– С чего бы это? – обиделся герцог. – Ты меня за кого принимаешь? Я что, слаб по мужской части, по-твоему? Штуки три бегают во дворе. Очень даже может быть, что от меня они. По крайней мере, с их матерями я точно развлекался. Выбирай, какая девчонка понравится. Я ее своей дочерью признаю, и делу конец. Все по обычаю!

– А так можно, что ли? – слегка растерялся Самослав.

– Можно, конечно, – удивленно посмотрел на него Гарибальд. – Вон, король Австразии Теодеберт, внук старухи Брунгильды, тот, который свою первую жену до смерти забил. Он тоже от служанки был рожден. Никто и не помнит, как ее звали. Правда, его потом родной братец Теодорих зарубить велел. А племянника принца и вовсе за ноги схватил и башкой об камень стукнул. Да ты должен эту смешную историю помнить, это же лет десять назад было. Демоны с этими франками, это их семейные дела. Расплодились тогда эти проклятые Меровинги так, что на всех уже королевств не хватало. Так что, у нас, германцев, важно, кто отец, а не кто мать. Да хоть она распоследняя рабыня будет, все равно ребенок законный, если отец того захочет.

– Ну, я даже не знаю…, – промямлил Самослав, который не был сторонником полигамии, а местный семейный кодекс его слегка шокировал. Он был слишком непривычен для человека из двадцать первого века. Да и женить ребенка, которому всего три года стукнуло, он считал слегка преждевременным. – Давай, если моя жена дочь родит, то она за твоего сына пойдет. А детей от служанок мне не надобно. Не хочу, чтобы твоя служанка моей тещей была. У меня с тещами отношения не очень складываются. Одну так до сих пор ищут…

– А зачем ищут? – полюбопытствовал Гарибальд.

– Да я обещал ее в жертву Моране принести, – честно признался Самослав.– Ее муж меня предал. Никак нельзя ее в живых оставить. Кровная месть, сам понимаешь…

– Да, я погляжу, у вас тут тоже весело бывает, – с немалым интересом посмотрел на него Гарибальд. – А я думал, что только короли франков свою родню без конца режут. А у вендов тоже затейные обычаи есть, оказывается. Ну, не хочешь мою дочь, так и не надо, – великодушно согласился Гарибальд. – Когда пировать будем?

– Как похороним всех, – ответил Само. – Надо убрать тут все. Жара на улице. Не приведи боги, болезни начнутся.

– Да! – Гарибальд оглядел окружающую его безрадостную картину. – Хорошо тут авары прошлись. От города едва четверть осталось. И стены теперь чинить надо…

– Я новую столицу строить буду, – удивил герцога словенский князь. – Тут крепость останется и небольшой городок около торга. А вся жизнь, брат, на востоке будет, ближе к Константинополю. Оттуда товары в Галлию пойдут. Через мои земли и через твои. Ты, Гарибальд, вообще представляешь, о каких деньгах идет речь? Да ты на одних пошлинах обогатишься.

– Ты это о чем? – раскрыл рот Гарибальд. – Ты что, новые земли под себя будешь забирать и там город ставить? Где? Когда?

– Там, где Морава впадает в Дунай, – пояснил Само. – Двести миль на восток. Через три года начну строить. Раньше не смогу, надо еще много дел закончить. У меня же почти все хорутанские жупы авары разорили.

– Вон ты куда собрался? Так это же самого великого кагана земли! – Гарибальд даже раскрыл рот от изумления. – Само, брат, ты совсем спятил? Он же тебя в порошок сотрет!

– Не сотрет, замается, – доступно пояснил Самослав. – Были его земли, станут мои. Там племя словаков живет. Думаю, они возражать не будут, если я там каменный замок поставлю. А кагану очень скоро не до нас будет, это я тебе обещаю.

– А как город назовешь? – жадно спросил Гарибальд, который уже ничему не удивлялся, но в свое скорое обогащение поверил сразу и безоговорочно. – Придумал уже?

– Братислава, – довольно улыбнулся Самослав. – Хорошее название, приживется.

глава 11

Месяц спустя. Неподалеку от руин римского городка Виндобона (совр. Вена).

Убогие словенские хижины, провонявшие за зиму душным запахом немытых тел, были оставлены до холодов. Бабы потом выскребут с потолка и стен слой сажи, свисающей омерзительными черными хлопьями. Жалкие остатки племени кочагир сгрудились тут, потеряв от последних невзгод чуть ли не половину людей. Юрты рода были поставлены в стороне от старинных руин, ведь люди степи любили простор. Мирная вроде бы картина была обманчива. Тут были чужаки, и лишь воля одного человека держала на цепи гнев мораванских всадников, что еще не остыли от жажды мести, накопленной за долгие годы.

Уцелевшие старейшины рода кочагир стояли на коленях перед молодым парнем со светлыми волосами и длинными усами, что носил смерть на кончике своего языка. Они уже слышали о нем. Много причудливых слухов об этом человеке носилось по паннонской степи. А вот теперь им посчастливилось увидеть его своими глазами. Или, скорее, не повезло… Уважаемые люди были готовы к смерти, но то один, то другой кидал исподлобья взгляд на сапоги тончайшей кожи, странный доспех и голый подбородок. Отсутствие бороды у воина и мужа должно было вызвать презрительную усмешку, но почему-то не вызывало. Напротив, воин, сидевший на кошме перед ними, выглядел именно как воин, и воин победоносный. Понурые головы стариков вновь клонились к земле. Они не ждали ничего хорошего от словенского князя, который вырезал их войско и в своих землях, и в землях мораван. Храбрец Батбаяр, сын хана Турсуна попал в хитроумную ловушку, и тысяча всадников не вернулась из-за Дуная, оставив степь без сыновей и отцов. А выбора у племени кочагир не было. Полукровки загнали их остатки, словно охотничьи собаки и предложили выбор: либо они едут на разговор к словенскому хану, либо все племя идет под нож. Еще полгода назад эти твари были нищими, как семьи их матерей, а теперь они похвалялись добрыми конями, взятыми в аварских кочевьях, доспехом и оружием. Старики приняли неизбежное. Если есть хоть малая возможность сохранить род, то они его сохранят. Даже если для этого нужно будет принять лютую смерть. Нечего было противопоставить разгромленному племени новой силе. Особенно вон тому…

Исполинского роста фигура, с ног до головы закованная в железо, застыла по правую руку князя, приводя в ужас степняков оскаленной мордой железной маски и топором, на который опирался воин. Торчащие вперед клыки, приклепанные к маске, были личной идеей князя, чем он безумно гордился. И сейчас Самослав читал на лицах наивных кочевников одну и ту же мысль. Они, вне всякого сомнения, видели перед собой того самого ручного дэва и знаменитый топор, которым он зарубил хана Тоногоя. На их лицах читался плохо скрываемый ужас.

– Ну что, почтенные, – обратился, наконец, к ним Самослав. – Как жить теперь будем? У вас выбор небольшой теперь.

– Сейчас твоя воля, хан, – прочистив горло, – ответил самый уважаемый из старейшин, носивший имя Онур. – Хочешь, убей нас всех. Хочешь, прогони с наших земель. Нам нечем тебе ответить. Наши воины погибли в походе. Мой род выставит едва ли одного из пяти воинов от того, что было раньше. Кто не погиб в походе, был убит твоими ручными псами. Этими предателями…

– Ну, а если я не стану вас убивать? – неожиданно спросил Самослав. – А если я и с земли вас не стану сгонять? Что вы будете делать тогда?

– Ды… Э-э-э, – многозначительно промычали старики, пытаясь сохранить умный вид. Получилось не у всех. – Зачем тебе это? Разве ты не враг нам?

– Враг! – легко согласился Самослав. – Но могу быть другом. А зачем мне это, я тебе сейчас объясню. Вот, скажи, уважаемый, не придут ли соседи, чтобы согнать остатки твоего рода с пастбищ?

– Придут, – хмуро согласились старейшины. – Придут, и прогонят нас. Если ты слаб, все тебя гонят, словно шелудивого пса. Тебе даже убивать нас не нужно. Придут новые хозяева в эту степь, и мы станем их слугами, войдя в новое племя. Наши дочери станут наложницами, а сыновья станут нукерами у нукеров нового хана. Мы первыми пойдем в бой, и последними будем получать добычу. И так до тех пор, пока племя кочагир не будет забыто всеми. Так всегда было и так всегда будет.

– А вы хотите себе такой судьбы? – поинтересовался Самослав с серьезным лицом.

– Зачем ты смеешься над нами, хан? – с обидой сказал Онур. – Разве мы заслужили это? Наши сыновья и внуки воевали достойно, и погибли, как воины. Мы примем свою судьбу, как подобает.

– Тогда слушай мое предложение, старик, – наклонился вперед Самослав. – Я оставлю вам родовые земли, и даже добавлю еще, если твои соседи окажутся слишком глупыми. Но вы присягаете мне, и даете воинов, когда я иду в поход. Вы торгуете на моих землях без пошлин, и купцы на ваших землях тоже торгуют спокойно, и им никто не чинит обид. Вы платите дань конями, а взамен я защищаю вас так, словно вы мои родственники.

– Великий каган не потерпит этого, – с грустной улыбкой покачал головой старейшина. – Мы бы рады сохранить свои земли, но кто сдержит набег народа хуни, или племени огуров, если они захотят прийти сюда?

– Я помогу вам, – ответил Самослав. – Я предлагаю договор племени кочагир. Вы сохраните свои земли, и я помогу вам при набеге соседних племен. А взамен вы прикрываете мораванские земли на этой стороне Дуная. Ну, и сами без моего разрешения за Дунай больше ни ногой. А когда подрастут новые воины и захотят добычи, поверь, я дам им возможность смочить мечи в крови врагов. А каган… А кагану мы ничего не скажем. Вы будете на словах изъявлять ему покорность. До тех пор, пока я не прикажу обратного. Родичам скажете, что откупились от меня конями, баранами и серебром.

– Ну, если только так…, – старейшины задумались. – Ну, раз так, то мы согласны, хан. Жизнь племени важнее, чем глупая гордыня.

– Сколько у вас осталось воинов, что носят тяжелый доспех и могут биться длинным копьем?

– Два десятка, – сгорая от стыда, сказали старики. – И половина из них не слишком молода. Потому и не пошли в тот поход. К чему тебе это?

– Они будут учить мою конницу, – пояснил Самослав. – У меня теперь много хороших коней, а вот таких бойцов, как ромейские катафрактарии, нет ни одного. Я готов взять этих всадников в свое войско и дать им высокие чины. Платить буду солью.

– Да??? – раскрыли рты старейшины. Род после всех навалившихся на него несчастий изрядно обнищал.– Так мы тут и сами еще ого-го. А сколько платить будешь?

– Не обижу, – улыбнулся в усы Самослав. – Но у вас будет всего год, почтенные. Через год мне нужна лучшая конница в этих землях.

– А много? – полюбопытствовали старейшины.

– Полтысячи, – небрежно бросил Самослав.

– Полтысячи …, – изумленно прошептали старики. – Да с таким войском ты заберешь всю степь на неделю пути. В кочевьях бабы, старики и мальчишки. Но великий каган не позволит… Ты либо сумасшедший, либо отмечен богами. Хотя… пока боги на твоей стороне. Значит, и нам с тобой по пути.

– Кстати, почтенные, а когда вы ждете набега соседей? Когда придут гнать вас с родовых пастбищ?

– Думаем, весной, по свежей траве, – пояснили старейшины. – Пока вести дойдут до кагана, пока ханы подумают и договорятся, кто двинет свои стада на беззащитные земли, уже и зима наступит. А зимой мы не воюем.

– Тогда у вас нет года, почтенные, – с людоедской улыбкой сказал словенский князь. – В ваших же интересах научить моих людей биться в конном строю уже к следующей весне. А ты, почтенный Онур, готовься. Поедешь к великому кагану, повезешь подарки.

– Так у нас же не осталось ничего, – растерялся Онур.

– А я тебе дам, жупан Онур, – успокоил его Само. – Будем тебе должность тудуна покупать. Если получится, конечно. И вот еще что, уважаемый. Вот этот паренек с тобой в ставку кагана поедет. Если спросят, скажешь, что от словенской наложницы сын. Он тебе в дороге служить будет. Его Добрята зовут, но ты ему какое-нибудь степное имя дай. Он на него отзываться будет.

Старейшины с любопытством посмотрели на мальчишку лет двенадцати с не по- детски серьезным взглядом. Они встали, поклонились с достоинством и поскакали в свои кочевья. То, что они сделали, было изменой, и самое милосердное, что их ждало – это лишение головы. А вот если великий каган будет в плохом настроении, то может и кожу содрать. Впрочем, выбирать было не из чего. Либо они гибнут сейчас под ударами булав мораванских ублюдков, либо гибнут потом. Может быть… Когда-нибудь… Правда же, выбор был очевиден? Вот и старейшины так думали, полагая, что как-нибудь сумеют извернуться, если ветер вдруг подует в другую сторону.

– Княже, – Арат шагнул вперед, коротко поклонившись Самославу. – Мои воины отчаянные храбрецы, ты это знаешь. Они хорошо стреляют из луков, сражаясь на коне, но доспехов никогда не носили. Они не станут к весне лучшими всадниками, чем авары. Это просто невозможно. Авары постигают эту науку с малых лет.

– А разве я сказал, что мы будем биться с аварами, словно мы авары? – удивленно посмотрел на него Самослав. – Так у нас, и впрямь, нет никаких шансов. Поверь, нам будет, чем удивить их. Мои мастера уже работают над этим. Но пока вы будете учиться у этих стариков. И поверь, ты еще не раз скажешь им спасибо.

***

В то же время. Земли дулебов, Шумавские горы.

– Благослови нас Святой Мартин! – кузнец Лотар поджег пучок соломы, который пропихнул в узкий канал, через который воздух должен поступать в плавильный горн.

Месяцы исступленной работы в небольшом городке, построенном в Шумавских горах, дали, наконец, свои плоды. Два десятка подмастерий-дулебов обступили печь, сделанную из веток, обмазанных глиной. Конус высотой в два человеческих роста сначала прокалили пламенем в течение суток, а потом забили до половины древесным углем. Железную руду, размолотую до размера боба, загрузили в печь слоями толщиной в ладонь. Слой руды, слой угля, слой руды, слой угля…

– С богом! – Лотар, который был тут единственным христианином, перекрестился. Дулебы поминали Сварога, что в этих землях был покровителем кузнецов. Каждый молил своих богов, прося удачи в нелегком ремесле. Понемногу уголь схватывался несмелым огнем и Лотар скомандовал:

– Качай помалу!

Дулебы подтащили мехи, сделанные из кожи, и начали подавать воздух в сопло воздушного канала. Лотар ходил вокруг горна, прислушивался и словно пытался что-то увидеть сквозь его стенки. Там, за толстым слоем глины происходило настоящее священнодействие. Сила Сварога, создавшего когда-то жизнь из искры, творила чудо. Из красно-бурого камня, найденного в этих горах, получится доброе железо, и все словене до единого верили, что мастер из германских земель – настоящий колдун. Точно такой же колдун, как и ковали в дулебских селениях. Не может человек, которому не шепчут на ухо сами боги, сотворить этакое диво.

– Сильнее качай! – скомандовал мастер, который словно почуял что-то неладное там, внутри. – Поддай!

Дулебы поддали. Им теперь качать воздух несколько часов, пока по специальной борозде не потечет жидкий шлак, а внутри печи капельки железа не спекутся в железную крицу размером с лошадиную голову. Лотар ходил кругами вокруг плавильного горна, не находя себе место. В то время мастер-кузцец делал всю работу от начала до конца. Он и плавил, он и ковал, он и шлифовал изделие, он и прилаживал рукояти… Да только его светлость велел всю работу на куски разбить и те куски поручить разным людям. Просто вроде бы, да только времени вполовину меньше уходит теперь на привычную работу. Время тянулось бесконечно, а блестящие от пота подмастерья менялись у мехов. Даже они, могучие парни, сделанные словно из одних лишь жил, нуждались в отдыхе.

– Хорош! – поднял руку Лотар и вновь помянул святого. – Ну, не подведи! Благослови меня, грешного!

Он выломал ломом стенку горна и под восторженный рев жителей городка, во все глаза следивших за этим действом, вытащил клещами железную крицу. Даже с его бычьей силищей это оказалось непросто. На лбу кузнеца вздулись жилы, лицо покраснело, и вскоре крица перекочевала на наковальню. Ее еще нужно будет отбить от шлака и кусочков несгоревшего угля. Долгая, трудная и нужная работа. Но Лотар был на седьмом небе от счастья. Впрочем, недовольный голос ненаглядной женушки спустил его на бренную землю.

– И это каждый раз так будет? – недовольно спросила Эльфрида, сложив руки на пышной груди. Восторга мужа она не разделяла.

– А… э-э…, – глубокомысленно промычал Лотар. – А что не так-то? Большое дело сделали. Сам князь велел первую крицу до зимы ему дать, а мы даже раньше управились.

– Он тебе еще велел подумать, чтобы силу воды к этой работе приспособить. Забыл? – ехидно спросила Эльфрида.

– Кто тут мастер? – набычился кузцец. – Я или ты? Ты – баба. Вот иди и своими горшками командуй! А я лучше знаю, как надо делать. И мне в моих делах даже сам князь не указ. А уж ты тем более.

– То есть, вы, два десятка олухов, будете день напролет в свой кожаный мешок дуть? – разъярилась Эльфрида. – А ты будешь ходить вокруг, как шелудивый пёс вокруг объедков?

– Да что не так-то? Дурная ты баба! – взорвался кузнец. – Как еще железо плавят, по-твоему?