Читать онлайн Всего лишь я бесплатно

Всего лишь я

Посвящается каждой маленькой хрупкой птичке, которая борется за тех, кого любит.

Черный лебедь

Единственное, что нас сейчас разделяет – полупрозрачная душевая занавеска. Лежащий на стеклянной полке телефон воспроизводит привычный утренний плейлист, состоящий из замедленных версий любимых песен. В комнате пахнет купленной на днях пеной для ванны с ароматом миндаля и груши. Сосредоточившись на приятном запахе, я медленно перебираю пальцами мокрые пряди длинных волос, пока мама дает мне наставления перед первым учебным днем второго курса.

– Будь осторожна, Эми. Карты говорят, ты в опасности. Я дважды перепроверила, – рассказывает она, стоя в дверном проеме. – Ты меня слушаешь?

– Да, – коротко отвечаю я, разглядывая золотистые узоры на мраморной плитке.

– Сначала Звезда и Четверка кубков, а затем… – Словно не решаясь закончить продолжение, она неожиданно замолкает.

Воспользовавшись затянувшейся паузой, я зажмуриваюсь и погружаюсь под воду. Вынырнуть меня заставляет нависшая надо мной тень.

– Что ты творишь! – кричит мама. – Я же только что предупредила тебя об опасности.

– Так карты сказали тебе, что я утону? – иронизирую я, быстро нанося на голову шампунь.

– Не шути со мной, Эмилия! Это все очень серьезно. Как ты не понимаешь?

Заглянув в ее испуганные синие глаза, я делаю глубокий вдох и отворачиваюсь, надеясь спрятать проступившие слезы.

– Знаешь, что было дальше? – продолжает она, схватив меня за оголенное плечо. – Снова Звезда, но на этот раз в сочетании с Восьмеркой пентаклей.

– И что это значит?

– Ты должна остерегаться мужчин, Эми. Пообещай мне, что не станешь ни с кем говорить!

– Ты уже говорила об этом. – отвечаю я, вздрогнув от ее напора.

– В этот раз все гораздо хуже. Карты говорят, что ты можешь стать зависима от чувств, которые сведут тебя с ума и вынудят совершить глупость.

– Чувства? – уточняю я, всполоснув лицо уже ставшей прохладной водой.

– Ни с кем сегодня не знакомься. Иначе эта встреча испортит твою жизнь. Ты меня поняла?

– Да, мам.

– Вот и хорошо. Не хочу, чтобы какой-то похотливый мужчина запятнал твою честь.

– Ничего плохого не случится, тебе не о чем переживать. Сразу после занятий я поеду на вечернюю тренировку, а оттуда прямиком домой. Только по пути заеду в продуктовый. Что хочешь на ужин?

– Не знаю, Эми. Я слишком перепугана, чтобы думать о еде.

– Карты ошибаются, мам, – напоминаю я ей. – Они уже подводили тебя. Много-много раз. Помнишь?

– Но не в этот раз! – спорит она, мотая головой. – Я чувствую, что сейчас они говорят правду. У меня плохое предчувствие. Просто поверь мне, Эми, пожалуйста.

Я слишком устала, чтобы спорить. Хотя еще пару дней назад она говорила точно такие же слова, пугая меня возможной травмой и предательством близкого человека.

– Я верю, – убеждаю я маму, стараясь не смотреть в ее расширенные от ужаса глаза. – Не оставишь меня одну?

– Прости, что потревожила, но этот разговор не мог ждать. Мой долг – предупредить тебя.

– Спасибо, мам.

– Я забочусь о тебе, искорка моя. Не хочу, чтобы ты погасла, как это случилось когда-то со мной.

– Знаю.

– Все-все, ухожу! Я и так отняла у тебя слишком много времени.

Поцеловав меня в мокрый лоб, она выходит из комнаты, оставляя дверь приоткрытой.

Из динамиков доносятся строки песни «Танцы на стеклах»:

Крик где-то в тишине.

Не зови меня – я не повернусь

И прости меня,

Больше не вернусь.

Тихо пропев их вместе с исполнителем, я достаю с полки клубничный гель для душа и быстро наношу его на влажную бледную кожу, стараясь не думать о состоявшемся только что разговоре. Мне не впервой выслушивать о грядущих изменениях и подстерегающих меня опасностях, но сегодняшние слова мамы звучали слишком убедительно, чтобы так быстро от них отмахнуться.

Вряд ли можно привыкнуть к такой жизни, но я пытаюсь. Выхожу из ванной и, тихо прокравшись в гостиную, подхожу к деревянному столу в центре комнаты. Затушив расставленные по краям круглые свечи и собрав упавшие на пол камни – светлый и розовый кварц – я провожу пальцем по лежащим передо мной картам. Одна с изображением женщины, стоящей на одном колене с кувшином в руке, из которого льется вода. Позади нее – голубое небо с одной большой и семью маленькими звездами. На другой карте – сидящий на скамье мастер-резчик за работой, вырезающий пентаграммы. На дереве рядом с ним висят уже готовые пентакли. Сколько себя помню, я всегда старалась избегать разговоров о Таро, не желая разбираться в том, без чего мама не может жить. Не знаю, что она здесь увидела и чего так сильно испугалась, но мне нельзя позволять этому поглотить и мой разум тоже.

– Эми, иди сюда, к тебе пришли, – зовет меня мама.

Беззаботно улыбающаяся Виолетта машет мне рукой, как только я оказываюсь в коридоре.

– Ты… в полотенце, – резюмирует подруга мой внешний вид. – Ну, ладно, опоздаем. Скажем, что были на тренировке.

– Дай мне пару минут, – прошу я ее, уже направляясь к себе в комнату, чтобы одеться.

Пока я осторожно, но виртуозно натягиваю на ноги тонкие капроновые колготки, мама просит Летту присмотреть за мной.

– Ты же знаешь, она никогда не воспринимает мои слова всерьез. Но сегодня не тот день, когда можно закрыть на это глаза. Позаботься о ней, пожалуйста. Проследи, чтобы никто посторонний не говорил с Эмилией.

– Я всегда за ней присматриваю, но сегодня буду еще бдительнее, чем обычно. Клянусь! – обещает подруга. – А вы чем будете заниматься?

– Ох, у меня полно дел. Столько всего нужно сделать…

– Понимаю, вы очень занятая женщина.

– Так и есть, – охотно соглашается мама, хотя уже много лет не работает и не занимается ничем по дому.

Сняв с вешалки идеально выглаженное длинное персиковое платье в горошек с широким поясом на талии, я бросаю взгляд на сделанные накануне наброски в раскрытом скетчбуке. Однажды они станут чем-то большим. Не просто черно-белыми эскизами, которые я скрываю от посторонних глаз, а чем-то, что изменит мою жизнь.

– Эми! Ну, где ты там? – кричит Летта.

Наскоро заплетя еще влажные темно-каштановые волосы в косу, я беру скетчбук и кладу его в сумку, надеясь улучить момент, чтобы закончить начатый рисунок.

– Я готова. Можем ехать, – сообщаю я и, набросив на себя длинный серый плащ, иду к входной двери.

– Дочка, ты помнишь, о чем мы говорили?

– Такое разве можно забыть?

Не дожидаясь ее ответа, я выхожу из квартиры, надеясь, что однажды смогу оглянуться и, посмотрев ей в глаза, смириться с реальностью, в которой она неизлечимо больна.

В лифте Летта достает шарф, и через мгновение он скрывает кончики ее светлых волос, выкрашенных в ярко-зеленый цвет. По задумчивым карим глазам вижу, что она не решается заговорить со мной после услышанного от мамы.

– На следующей неделе у нее встреча с новым психотерапевтом, но я уже ни в чем не уверена, – признаюсь я подруге.

– Сколько их уже было?

– Я перестала считать после тринадцатого.

– Не сдавайся, кто-то обязательно ей поможет, – тихо говорит Летта. – Она так сильно тебя любит, Эми. Знаю, как тебе тяжело, но ей нужно немного понимания.

– Я стараюсь, Ви. А когда не получается, срываюсь и обижаю ее. Постоянно чувствую себя виноватой. Иногда думаю, что папа был прав.

– Ты делаешь все возможное. Но, знаешь, ее сегодняшние слова взбудоражили даже меня.

– Тебя тоже? – удивляюсь я, направляясь к машине подруги, на которой мы вместе ездим на тренировки и на учебу в университет вот уже целый год. – Никогда не видела ее такой напуганной.

– Она сказала, кого именно ты должна избегать? – спрашивает подруга, одной рукой пристегивая ремень безопасности, а другой включая радио.

– Лучше не спрашивай.

Когда еще в детстве мама начала ограждать меня от общения с мальчиками, я восприняла это как должное и взяла за правило держаться от них подальше. Мне и в голову не приходило, что настанет день, когда это станет проблемой.

– Даже не верится, что уже конец сентября, – размышляет вслух Летта, остановившись перед светофором.

– А мы только сейчас соизволили прийти на учебу, – усмехаюсь я, наблюдая за переходящими дорогу студентами. – Кажется, они из нашей группы.

– Похоже на то. Ты не поверишь, но я забыла их имена, – смеется подруга, постукивая длинными красными ногтями по кожаному рулю. – Думаешь, они обрадуются нашему возвращению?

– Ви, думаю, им плевать. Как и мне на них.

– Злюка, – улыбается она, заезжая на парковку. – Это же наши студенческие годы. Нам полагается веселиться и знакомиться с новыми людьми.

– Ты пересмотрела фильмов, – отвечаю я подруге, быстро подкрашивающей губы розовым блеском. – Не спеши, мы все равно уже опоздали.

– Всего на полчаса. Это же пустяки. – Летта пожимает плечами и, взяв с заднего сидения джинсовый рюкзак, достает из него флакон духов в форме яблока.

– Я устала, Ви. – Тихое признание вырывается против моей воли, но я испытываю неимоверное облегчение от возможности сказать об этом вслух.

– Знаю, но ты ведь не откажешься от участия в этапах Гран-при?

– Конечно нет. Я скорее брошу универ.

– Ну уж нет! Ты не бросишь меня здесь одну.

– Может, это я мешаю тебе веселиться и знакомиться с новыми людьми, – замечаю я.

– Не говори так. Ты мне нужна.

– Вовсе нет. Ты – яркая и общительная. И ты в любой момент найдешь себе здесь друзей.

– Ну все. Идем, пока ты совсем не расклеилась. – Выйдя наружу, она жестом подгоняет меня сделать то же самое. – Давай, Эми. Ты же не любишь опаздывать.

– Какая пытка, – заявляю я и, выбираясь на улицу, опускаю ноги прямо в лужу. – Зашибись.

В отличие от большинства спортсменов, мы с Виолеттой не стали поступать на кафедру физической культуры, решив выбрать максимально далекую от спорта профессию. Мне всегда нравилось создавать цифровые продукты (в основном – иллюстрации), а подруга неоднократно и с удовольствием занималась их продвижением. Так мы оказались на факультете дизайна и рекламы.

В первый год обучения мы практически не появлялись на учебе, потому что днями напролет тренировались ради попадания на чемпионат мира. Нам удалось достичь своей лучшей за карьеру формы, а потому на главном старте сезона мы обе стояли на пьедестале почета. Я с золотой медалью на шее, Летта – с серебряной. Но даже титул чемпионки мира не освобождает меня от необходимости хотя бы изредка посещать занятия и сдавать кучу экзаменов.

Ненадолго остановившись перед входом в пятиэтажное ярко-желтое здание, я пропускаю вперед подругу и еще двух опаздывающих, как мы, девушек. Отступив на пару шагов, я осознаю, что наступила на чью-то ногу.

– Извини, пожалуйста, – говорю я, обернувшись.

Одетый во все черное парень, глаза которого частично скрыты ниспадающими на лицо темными густыми прядями волос, никак не реагирует на мои слова.

Мрачный козел. Неужели так сложно что-то ответить? – негодую я про себя.

Оказавшись внутри, я направляюсь к гардеробной, на ходу снимая осенний плащ. Разыскав в толпе студентов Виолетту, машу ей рукой.

– Похоже, не мы одни такие опоздуны. Я встретила девчонок из нашей группы, – рассказывает подруга.

– Какое облегчение. Знаешь его? – интересуюсь я, кивая в сторону парня, сдающего в гардероб кожаную куртку.

– Впервые вижу, а что?

– Я ему ногу отдавила

– Когда успела?

– У входа в универ.

– Коварная ты женщина. – Улыбнувшись, она с любопытством разглядывает незнакомца. – Выглядит опасно. Может, твоя мама о нем говорила?

– И что в нем опасного? – фыркаю я.

– Похож на типичного плохого парня. Спорим, он приехал на мотоцикле и в свободное время участвует в каких-нибудь незаконных мероприятиях?

– Как я уже говорила, Ви, ты пересмотрела фильмов.

– Что тут сказать? Я просто обожаю троп «плохой парень и хорошая девушка».

– Знаю. Поэтому я и не хожу с тобой в кино, – отвечаю я, закатив глаза.

– Ты даже не представляешь, что упускаешь. Кстати, скоро выходит экранизация одной книги. Тебе точно понравится, – зловеще ухмыльнувшись, Летта достает из кармана джинсов телефон и открывает сайт кинотеатра. – Ну вот, билеты уже в продаже. Берем?

Обреченно вздохнув, я все же киваю, потому что слишком дорожу нашей дружбой, чтобы отказаться еще раз. И пусть я пробью себе лоб, постоянно делая фэйспалм, зато мы посмеемся на год вперед.

– Готово! – сообщает подруга, когда мы, поднявшись на третий этаж, уже подходим к нужной двери. – Ничего не планируй на вечер следующего вторника.

– Придется отменить кое-какие деловые встречи, – шучу я, немного расслабившись после утреннего напряжения.

– Уж постарайся ради меня.

Заглянув в небольшую аудиторию, где собралась только наша группа, мы замечаем стоящего у окна преподавателя по дизайн-проектированию. Воспользовавшись тем, что он не смотрит в нашу сторону, мы, тихонько пробравшись внутрь, устраиваемся на первых попавшихся свободных местах.

– Даже не пришлось ничего выдумывать про тренировку, – радуется Летта, доставая из рюкзака тетрадь и ручку.

– Это точно. Ненавижу врать, – соглашаюсь я.

Когда дверь в аудиторию открывается еще раз, до меня доносится ее громкий скрип и последующие за этим уверенные шаги. Не поднимая головы, я судорожно осматриваю содержимое своей сумки.

– Кажется, я забыла дома телефон, – шепотом делюсь я с подругой. – Оставила на полке в ванной.

– Какая досада, – раздается голос сбоку от меня. – Я присяду?

Быстро повернувшись на звук низкого голоса, замечаю перед собой того самого мрачного козла.

– Я так не думаю, – категорично отвечаю я, хотя мы с Ви вполне можем сдвинуться немного влево, чтобы освободить для него место.

– Ты мне должна, – заявляет он, выставляя вперед левую ногу. Ту самую, на которую я наступила. На его черных берцах красуется след от грязной подошвы моего сапога.

– Я уже извинилась за это и ничего тебе не должна.

– Ну конечно, ты можешь тут сесть. – Вежливо вступившая в нашу перепалку Виолетта двигает все наши вещи в сторону и, виновато улыбнувшись, тянет меня влево.

– Большое спасибо, – благодарит ее незнакомец, не забыв бросить в мою сторону суровый взгляд.

– Ты новенький? – любопытничает подруга, пока я нервно вдыхаю воздух, наполнившийся ароматом мужского одеколона.

– Да, а ты? – задает он встречный вопрос.

– Мы вам не мешаем? – спрашивает преподаватель, чем-то громко стукнув по столу.

– Извините! Мы просто очень соскучились, – оправдывается Летта, натянув на лицо свою фирменную обворожительную улыбку.

– Что ж, с возвращением. Видел ваши выступления на контрольных прокатах. Впечатляет, – резюмирует он, – но давайте вернемся к теме лекции. Итак, сегодня дизайн-проектирование является одним из основных элементов…

Переглянувшись с продолжающей беззаботно улыбаться подругой, я качаю головой, испытывая раздражение от всего, что происходит вокруг меня.

– Ты чего не пишешь? – тихо спрашивает Ви, заметив, что я даже не открыла тетрадь.

– Не вижу смысла писать лекцию, которую не собираюсь читать, – объясняю я, стараясь не смотреть на сидящего сбоку парня. Меня нервирует само его присутствие, хотя он не делает ничего плохого. Похоже, у маминых ежедневных предсказаний есть побочный эффект.

– Я не буду снова фотографировать тебе конспекты, – угрожает подруга. – Пиши давай.

– За что ты так со мной? – Страдальчески рухнув на парту, я закрываю лицо руками. – Не хочу здесь быть.

– Знаю, Эми, я тоже не в восторге. Как по мне, то лучше дважды подряд откатать произвольную программу, чем записывать под диктовку.

– Даже не напоминай. Лука настаивает на изменении финальной дорожки шагов. Я не выдержу, если он решит заняться этим на вечерней тренировке.

– Пиши конспект, чтобы попросить отсрочку, – предлагает она и, прикрыв рот ладонью, тихо хихикает.

– Это не поможет. Он еще строже Марины.

– Кто бы мог подумать. Он ведь такой душка на первый взгляд.

– Не называй нашего хореографа душкой, – шиплю я, надеясь, что ее никто не слышал. Еще не хватало, чтобы он об этом узнал.

– Думаешь, это правда, что он встречается с Ингой?

– Конечно нет. Это все нелепые сплетни.

– Уверена? – с сомнением в голосе переспрашивает она.

– На все сто процентов.

– Ну ладно.

Решив, что нет смысла начинать записывать лекцию, я достаю из сумки скетчбук, карандаш и черную ручку. Попробую на новом листе проработать отдельные детали будущего наряда.

– Снова ты за свое, – замечает Летта.

– Меня не отпускает одна идея. Хочу кое-что сделать к Гран-при.

– Заинтриговала.

– Я тебе потом расскажу, – обещаю я подруге, надеясь, что успею доделать эскиз платья черного лебедя, в образе которого мне предстоит выступать в этом сезоне.

– Чёрные лебеди, в озере нашем, вы красоты символ, счастья, покоя. И не всегда злой, кто чёрным окрашен, может и в светлой одежде быть злое. 1

Шокированная услышанным, я поворачиваюсь к сидящему рядом парню.

– Что это?

– Стихотворение, – невозмутимо отвечает он, даже не смотря на меня.

– Чье?

– Полагаю, поэта. Так ведь называют тех, кто пишет поэзию?

– Откуда ты знаешь про черного лебедя? – Меня охватывает паника. В голове сразу всплывает образ мамы с картами в руках.

– Перестань меня отвлекать, – говорит он, продолжая как ни в чем не бывало переписывать текст с экрана.

– Ты первый начал, так что не затыкай меня. – Видимо, окончательно спятив от паранойи, я закрываю его тетрадь. – Потом допишешь. А сейчас объясни мне, зачем процитировал это стихотворение?

– Вспомнилось что-то, – безэмоционально объясняет он, наконец-то повернувшись ко мне лицом.

У него смотрящие исподлобья темно-зеленые глаза, отрешенный вид которых заставляет меня вздрогнуть.

– И часто с тобой такое? – Уже с меньшим гонором, но продолжаю я напирать.

– Иногда случается. А что, какие-то проблемы?

Когда я уже собираюсь ответить, Летта берет меня за руку.

– Эми, посмотри вон туда, – говорит она и кивает на стену рядом с нами.

Разглядывая подобие доски почета, я замечаю десятки фотографий, среди которых есть и кадр моего последнего выступления на контрольных прокатах в образе черного лебедя.

– Я…

– Хочешь извиниться за нападки? – подсказывает незнакомец.

Чувствую себя настолько ненормальной, что перестаю понимать, что я делаю среди остальных людей.

– Мне лучше уйти, – шепотом говорю я подруге и, не обращая внимания на ее возражения, прибираю все вещи в сумку и встаю с места.

– Эмилия, что-то не так? – интересуется преподаватель.

– Да, мне нехорошо. Можно я пойду подышать?

– Ладно, кому-то пойти с тобой?

– Не надо, спасибо.

Ви порывается пойти со мной, но я останавливаю ее.

– Нам нужен этот конспект, помнишь?

– Эми, блин! – возмущается она.

– Увидимся на тренировке.

Быстро спустившись вниз, я захожу в гардеробную, чтобы забрать плащ. Не понимаю, что на меня нашло. И до чего же неловко перед тем парнем. Он, наверное, уже тысячу раз пожалел, что сел рядом со мной.

В надежде избавиться от неприятного ощущения в груди, похожего на разрастающееся черное пятно, я выхожу на улицу, где меня тут же встречает прохладный ветер.

– Эмилия.

Обернувшись, я вижу уже знакомую мрачную физиономию, зачем-то выбежавшую вслед за мной.

– Что?

– Это выпало из твоего альбома. – Он протягивает мне свернутый пополам листок с одним из моих эскизов. На среднем пальце его смуглой руки красуется квадратный перстень со странным символом.

– Спасибо… не знаю твоего имени.

– Тамаз.

– Красивое имя, – говорю я первое, что приходит на ум.

– У тебя тоже, – все с той же равнодушной интонацией отвечает он. – Не обязательно было уходить.

– Мне нехорошо, – повторяю я сказанное ранее.

– Из-за стихотворения? – предполагает Тамаз.

– Это было неожиданно и немного зловеще.

– Это очень проникновенное стихотворение.

– Не сомневаюсь. – Прибрав листок в сумку, я поджимаю обветренные губы, не зная, что еще тут можно добавить. Трудно представить более нелепое знакомство, чем это. – Ну, еще раз спасибо.

– Пожалуйста, Лебедь. – Быть может, это очередная фантазия, но его лицо и пронзительный взгляд после этих слов заметно смягчаются.

– Пока, Тамаз.

– До завтра, – уверенно заявляет он, хотя у меня и в мыслях не было появляться здесь в ближайшие дни.

Как только он возвращается в здание, я остаюсь на месте, боясь представить, что по этому поводу сказала бы мама.

Скарабей

Ледовая арена – это не просто место, где прошла большая часть моей жизни. Я буквально выросла в этих стенах. Тут сформировался мой непростой характер и именно здесь я познала сладкий вкус победы. В детстве мне льстило, когда кто-то называл меня будущей чемпионкой, но, только достигнув определенного возраста, я осознала, что действительно могу это сделать – выйти на лед и завоевать принадлежащую мне по праву медаль.

Не обошлось без травм и неудачных прокатов, но в конечном счете мне удалось достичь того, о чем мечтают все фигуристы. Сейчас, имея за плечами несколько весомых титулов, я все равно продолжаю соревноваться, раз за разом доказывая, что меня не просто так называют лучшей.

Когда мне говорят, что секрет моего успеха в генетике, природном таланте или предрасположенности к этому виду спорта, я лишь снисходительно улыбаюсь, прекрасно зная, что мотивировало меня все эти годы на самом деле. И как бы цинично и прагматично это не прозвучало, но огромную часть тренировок я провела в мыслях о том, что получит моя семья, если мне удастся выиграть.

Говоря начистоту, мои родители не стремились вырастить из меня чемпионку по фигурному катанию. Они едва ли способны отличить двойной прыжок от тройного, не говоря уже о более сложных элементах. Так что в спорт я попала совершенно случайно – благодаря нашим на тот момент соседям. Зимой они часто ходили на каток и однажды осмелились взять меня с собой. Если верить им на слово, то я выдала чуть ли не грандиозный олимпийский прокат, от которого все присутствующие попадали в обморок. Именно они посоветовали отдать меня в фигурное катание.

Стоит упомянуть, что зарплата у родителей всегда была скромной, а состояние мамы ухудшалось с каждым годом. Отцу пришлось решать, на что именно уйдут накопленные средства: на все необходимое для профессионального спорта или на поиск хорошего врача. Всю сознательную жизнь я чувствую вину за то, что он выбрал меня, а не маму. Она нуждалась в помощи специалиста, а мне вовсе не обязательно было становиться лучшей фигуристкой мира.

Однажды осознав, в каком положении находится наша семья, я решила сделать все, чтобы это изменить. Тогда меня перестал волновать статус соревнований, на которые мы едем, я стала интересоваться суммой, которую получу за каждое из призовых мест.

Когда мне исполнилось четырнадцать, я попала в юниорскую сборную страны и стала получать регулярную зарплату. Она позволила папе бросить вторую работу, из-за которой он постоянно пропадал в командировках. Но и этого оказалось мало, чтобы спасти наше положение.

Отношения родителей портились так же стремительно, как развивалась моя карьера. Пока тренер и болельщики ликовали после моего очередного победного проката, я думала лишь о том, каких еще высот мне нужно достичь, чтобы у нас дома все наладилось.

Только два года назад, сразу после моего восемнадцатилетия, отец позволил мне самой искать врача для мамы. Он несколько раз повторил, что ничего не выйдет, но я не собиралась сдаваться. Ведь только мне одной доподлинно известно, на сколь многое я способна, когда по-настоящему чего-то хочу.

– Привет, а где Виолетта? – интересуется Марина, наш тренер, когда я выхожу на лед.

– Задержалась на занятиях, – отвечаю я и сразу уезжаю разминаться.

Мы уже поставили обе программы, короткую и произвольную, и даже продемонстрировали их во время контрольных прокатов пару недель назад. Теперь необходимо не потерять текущую физическую форму и довести исполнение каждой программы до эталона, который позволит мне снова выиграть.

Растерянность, присущая мне в незнакомых и некомфортных условиях, исчезает, как только мои ноги оказываются в коньках. И пусть меня часто обвиняют в излишней самоуверенности и демонстративном высокомерии, я не могу бояться еще и здесь. У каждого человека должно быть место, где он сможет чувствовать себя хозяином ситуации и обладать хотя бы толикой власти над собственной жизнью. Я уже много лет не позволяю себе сомневаться, находясь на льду, и только благодаря этому еще ни разу не оступилась.

– Приветик, Эми, – здоровается подъехавшая ко мне Инга. – Летты еще нет?

Ее рыжие волосы собраны в низкий хвост, а выразительные скулы покрыты персиковыми румянами. Наши с ней отношения сложно назвать стабильными, но в последнее время она перестала вставать на дыбы, когда я подхожу к ней, чтобы дать совет. Надеюсь, между нами не перебежит очередная полудохлая крыса и не испортит только наладившееся общение.

– Привет, пока нет.

– А вы разве не вместе были в универе?

За что я одновременно люблю и не люблю Ингу, так это за ее любопытство и умение непринужденно развязать мне язык.

– Были, но я ушла пораньше.

– Вы мне обе нужны. – Загадочно улыбнувшись, она достает из кармана спортивной толстовки флаер. – Вот, держи.

– М-м-м, – задумчиво произношу я, рассматривая приглашение на тематическую вечеринку в коктейль-баре «Наши черничные ночи». – Хочешь, чтобы я пришла?

– Конечно. Ты только не отказывайся, не выслушав до конца, ладно? – тараторит она. – Во-первых, это не какая-то пьяная тусовка, поэтому тебе нечего бояться. Во-вторых, в их меню есть целый раздел безалкогольных коктейлей, и ты просто обязана их попробовать. Хотя бы потому, что я приложила руку к их созданию, рассказав владельцам, что именно предпочитают пить спортсмены вроде нас. В-третьих…

– Так-так, хватит, – останавливаю я ее, чуть не рассмеявшись. – Мне достаточно того, что ты хочешь меня там видеть, Инга. Так что можешь сворачивать свою агитационную кампанию.

– Я, конечно, рада твоему ответу, но немного обидно, что ты так быстро согласилась. У меня вообще-то была заготовлена речь из девяти пунктов…

– Что еще за речь? – интересуется появившаяся рядом Виолетта.

– О, привет, ты-то мне и нужна, – радостно говорит Инга, вручая ей пригласительный.

Они обе любительницы поболтать, так что, как только речь заходит о четвертом по счету пункту об уникальном интерьере бара, я уезжаю прочь.

Закончив с разминкой и приступив к отработке прыжков, я стараюсь сосредоточиться на тренировке, но вместо этого думаю о Тамазе. А точнее – о моей реакции на него. Когда он процитировал стихотворение о черном лебеде, у меня чуть волосы дыбом не встали от неожиданности. Я сталкиваюсь с мистическим бредом каждый раз, когда общаюсь с мамой. И, похоже, теперь мне и самой что-то начало мерещиться.

– Ты же пойдешь со мной на эту непонятную вечеринку? – спрашивает у меня Летта в конце тренировки.

– Да, сходим, – отвечаю я, тяжело дыша после проката произвольной программы.

– Слушай, Эми…

– Даже не начинай. Мне и без тебя тошно.

– Ты даже не знаешь, что я собиралась сказать, – недовольно фыркает она.

– Думаю, ты хочешь узнать, почему я сегодня слетела с катушек, – предполагаю я, сделав глоток воды из многоразовой прозрачной бутылки.

– А вот и не угадала. Я хотела спросить о Тамазе. Он отдал тебе тот листок?

– Да. Он выпал из моего скетчбука.

– Я хотела его забрать и вернуть тебе на тренировке, но он настоял, что сам отнесет. Странный он какой-то, если честно.

– Мне тоже так показалось, – соглашаюсь я, на самом деле не желая говорить об этом парне.

– Не удивительно, что он тебя напугал, – продолжает подруга. – У него такой взгляд… б-р-р-р! Больше мы с ним рядом сидеть не будем. Пусть наводит жуть в другом месте.

– Он не виноват, – вступаюсь я. – Я была напугана еще до встречи с ним. Это все мамины предсказания. Кажется, они сводят меня с ума, Ви.

– Не говори ерунды. Твоя мама… она просто болеет и не может это контролировать. А этот тип намеренно ведет себя как фрик. И я знаю, о чем ты думаешь, Эми.

– Да ну?

– Ага. – Приобняв меня за талию, она кладет голову мне на плечо. – Но я не позволю тебе забросить учебу из-за какого-то слизняка.

– Слизняка? – улыбаюсь я. – Он скорее черный скарабей.

– Скарабей? – смеется подруга. – Не знала, что ты разбираешься в насекомых.

– У мамы есть талисман с его изображением, но это долгая история.

– Других у тебя и не бывает. Так что скажешь насчет учебы? Я собираюсь заехать за тобой завтра ровно в восемь.

– Ладно, – киваю я, в глубине души надеясь, что не пожалею о своем решении.

– Супер! Подвезти тебя домой?

– Да, спасибо, Ви.

Как только мы оказываемся в машине, подруга предается размышлениям о выборе подходящего наряда для вечеринки в баре и о том, стоит ли позвать с собой Мишу – ее парня. Они встречаются со старшей школы и практически неразлучны. Я не подаю вида, но для меня, не имеющей даже минимального опыта в данном вопросе, разговоры об их отношениях превращаются в настоящую пытку.

– Посмотри в пригласительном, какая тема вечеринки, – просит Летта. – Я не обратила внимания.

– Сейчас.

Порывшись в сумке, я достаю прямоугольную и уже изрядно помявшуюся бумажку.

– «Ночь фэнтези и караоке», – читаю я вслух. – И что это значит?

– Можем нарядиться в двух очаровательных вампирш или русалок, – предлагает подруга. – У меня даже есть накладные клыки. И не спрашивай, зачем они мне понадобились.

– Я и не собиралась, потому что абсолютно точно не хочу этого знать.

– У меня с ними связана одна забавная история, но Миша против, чтобы я об этом распространялась. Хотя, если подумать…

– Чш-ш-ш! – шикаю я на нее. – Я не хочу ни в кого наряжаться. Можно мне прийти в обычной одежде?

– Так нельзя. – Она категорично мотает головой.

– Прям уж нельзя?

– Ага. Все будут осуждающе на тебя глазеть. Ты же не хочешь быть белой вороной?

– Ладно, – сдаюсь я. – Что-нибудь придумаю. До пятницы еще есть время.

– Если захочешь пройтись по магазинам, напиши. Съездим вместе.

– Хорошо, Ви.

Когда мы подъезжаем к нужному подъезду, подруга неожиданно берет меня за руку.

– Ты расскажешь маме про Тамаза? – тихо спрашивает она.

– Нет, иначе все станет только хуже. И ты не говори, если вдруг спросит.

– Конечно, я буду молчать. И все же… ты не хочешь узнать, почему она так за тебя боится?

– Потому что она нездорова, Ви. Нет у этого никакого другого логического объяснения.

– Пару лет назад сестра Миши прорабатывала кое-какую психологическую травму, – начинает Летта. – Я ничего ей не говорила, но спросила, насколько эффективна психотерапия и все такое.

– И что она сказала?

– Первое время ей было трудно открыться и заговорить начистоту. Но, как только она это сделала, терапия начала помогать. Может, твоя мама о чем-то умалчивает и поэтому нет никакого прогресса?

– Если даже врач не может ее разговорить, то мне нет даже смысла пытаться.

– Не знаю, Эми. Ее что-то сильно тревожит. И это длится всю твою жизнь, – рассуждает Ви. – Хотя бы попробуй что-нибудь узнать. Вдруг это поможет.

– А вдруг нет, и я наврежу ей своими расспросами?

– Тоже верно, – соглашается она, кивнув.

– Я разберусь. Как-нибудь… и когда-нибудь. До завтра!

Попрощавшись с подругой, я поднимаюсь в квартиру, надеясь, что мама не заметит перемен в моем настроении. Обычно она встречает меня у входной двери, но на этот раз ее нигде не видно.

– Мам?

– Я здесь, – отзывается она из спальни.

– Тебе плохо? – обеспокоенно спрашиваю я и, зайдя в комнату, нахожу ее лежащей под одеялом. Прикоснувшись к ее лбу, убеждаюсь, что жара нет.

– Это случилось, да? – бормочет она, смотря на потолок. – Я не уберегла тебя. Прости меня, дочка. Прости!

– Ничего не случилось, мам. Обычный день, как и всегда.

– Мне снился сон. Кто-то забрал тебя. Схватил и унес, завернув в черную ткань!

В ее расширенных глазах словно застыл ужас.

– Я в порядке. Я здесь. Никто меня не забирал.

– Заберет! – кричит она, схватившись за растрепанные русые волосы. – Он заберет тебя у меня. Я вижу… вижу, Эми!

– Ладно, давай разберемся. Кого именно ты видишь? Как он выглядит?

– Дьявол поцарапал его лицо, когда он пытался сбежать. Но он все равно его найдет, вот увидишь!

– О ком ты говоришь? Этот человек навредил тебе?

Может, Ви права и через свои предсказания мама пытается сказать о том, что не дает ей покоя все эти годы?

– Он пришел за тобой, Эми. Я ему больше не нужна, – уверенно заявляет мама, криво улыбнувшись.

– Он меня не тронет, поняла? И тебя тоже.

– Поздно… слишком поздно. Ты уже в его власти, – прошептав последние слова, она вдруг успокаивается и закрывает глаза, видимо, окончательно выбившись из сил.

Переодевшись в домашнюю одежду и разобрав пакеты с продуктами, которые мы с Леттой купили по дороге домой, я забираю телефон из ванной и проверяю пропущенные звонки и сообщения.

Папа: Заеду на выходных. Вам что-то нужно?

Эми: Нет, но с мамой что-то не так. Хуже обычного. Не беспокойся, я уже нашла нового врача, но хочу, чтобы ты был в курсе.

Уже собираясь отложить телефон, чтобы начать готовить ужин, мне на глаза попадается чат нашей университетской группы, который я практически не читаю. Пролистав довольно долгую переписку до конца, замечаю сообщение от Тамаза.

Тамаз: Преподаватель по дизайн-разработке встретил меня в коридоре и сказал, что завтра задержится, но очень просил нас прийти вовремя и посидеть тихо.

Как только я кликаю на его имя, мобильное приложение перебрасывает меня на его страницу, но она оказывается закрыта для посторонних, а добавлять его в друзья я не собираюсь. Но даже не приближая фотографию на его аватарке, мне хорошо заметен шрам над его верхней губой. Я увидела его еще днем, но только сейчас, после маминых слов о поцарапанном дьяволом лице, задумываюсь о том, где он его получил.

Оригами

Мне нравится фигурное катание. Правда, нравится. Но по-настоящему мое сердце трепещет только при виде скетчбука, в котором хранятся все созданные мной эскизы платьев. Каждый раз, когда мне кажется, что я готова воплотить один из них в жизнь, меня останавливает невидимый барьер, состоящий то ли из неуверенности в себе, то ли из страха изменить свою жизнь. Я привыкла быть фигуристкой, а не дизайнером, и понятия не имею, как на эту новость отреагируют другие. Хочется не просто громко заявить о своем увлечении, но и доказать, что это не пустые слова.

Я без ума от произвольной программы «Черный лебедь», которую мне поставил наш хореограф-постановщик Лука. Как только он рассказал о своей задумке, я сразу же приступила к работе над новым эскизом. С тех пор в моем скетчбуке появилось, как минимум, двадцать восемь набросков возможного платья, но ни один из них не устроил меня в полной мере. Похоже, я склонна к поиску незначительных изъянов даже в самых идеальных на первый взгляд вещах.

Хочется уйти от классического представления об образе черного лебедя с характерными линиями, серебристыми вставками и имитацией перьев. Это должно быть яркое пятно среди множества клякс. Потому что выход на лед в платье, сшитом по моему эскизу, слишком знаменательное событие, чтобы оплошать.

Но сегодня, вернувшись домой после утренней получасовой пробежки, я не решаюсь взяться за карандаш. Потому что боюсь, что руки сами начнут рисовать образ парня с поцарапанным лицом. Слова мамы не просто застряли в сознании, но и отравляли мой рассудок целую ночь. Я несколько раз просыпалась, охваченная нервной горячкой, мне казалось, что кто-то стоит над кроватью и дышит прямо мне в лицо. Финальной точкой в этом кошмаре стало ощущение чьих-то прикосновений, от которых я подскочила с застывшим в горле криком.

Психотерапевт, с которым общалась мама пару месяцев назад, рассказывал мне о случае, когда у здоровых людей под влиянием общения с психически больным человеком развивалось индуцированное бредовое расстройство. Я тогда удивилась, но не заострила на этом должного внимания, а теперь судорожно читаю научные статьи об этом заболевании. Из всего, что удалось найти, ясно одно – у меня будут большие проблемы, если я продолжу перенимать мамины мысли.

От изучения своей возможной участи меня отвлекает сообщение от Виолетты, уже подъехавшей к подъезду. Я специально попросила ее не звонить в дверь, чтобы не разбудить маму, все еще отходящую от вчерашнего стресса. Перед уходом я заглядываю в ее темную, из-за штор блэкаут, комнату. С синяками под глазами и впалыми щеками она выглядит болезненной и изнеможденной и походит на бездушную тряпичную куклу. Всего одно утро в тишине, а я уже скучаю по ее утренним гаданиям и тревожным предсказаниям. Вряд ли меня обрадует их возвращение, но видеть ее такой, как сейчас, просто невыносимо.

Так и не дав волю слезам, я тихо выхожу из квартиры, оставив на столе в коридоре записку: «Ушла на учебу. В холодильнике вчерашний ужин. Поешь, пожалуйста. До вечера!».

– Доброе утро, – говорю я Летте как только сажусь в машину.

– И тебе. Держи. – Она протягивает мне высокий стакан с красным напитком. – Арбузный смузи.

– Ого! – восклицаю я и, забрав стакан, делаю небольшой глоток. – Вкусно.

– Скажи, да? Я тоже под впечатлением.

Покрутив стакан в руках, обнаруживаю на нем логотип заведения, где он был куплен, – три неоновые ягоды черники, плавающие в бокале.

– Ты что, ездила в бар, куда нас позвала Инга?

– Ну да. На разведку, – буднично отвечает она.

– И как?

– Миленько. Миша, правда, остался не в восторге, потому что ко мне клеился татуированный бармен, который там работает.

– Вот как? – улыбаюсь я, зная, какой кокеткой порой бывает подруга.

– Да, было немного… неловко. Зато теперь Миша точно пойдет с нами, потому что не хочет отпускать нас одних. Говорит, там может быть небезопасно. Особенно, ночью.

– Он просто боится, что тебя охмурит тот бармен с татуировками.

– И не зря, парень весьма хорош собой. Мы с ним немного поболтали, он хоть и не кажется надежным, но с ним точно не будет скучно, даже Миша оценил его шутки. А тебе в жизни как раз не хватает легкости. Может, познакомим тебя с ним в пятницу?

– Серьезно? Ты заехала в бар, чтобы купить смузи, а заодно устроить мою личную жизнь? – Я стараюсь говорить непринужденно, хотя все нутро противится этой теме и бьет тревогу.

– Одно другому не мешает, – смеется Летта. – Он правда классный. Знаю, тебя сейчас не интересуют отношения, но вдруг ты передумаешь.

– Вряд ли, Ви. Мне вообще не до этого.

– Да, точно, – кивает она. – Прости, что не спросила сразу. Как там мама?

– Вчера она… – Замешкавшись, я вдруг понимаю, что не могу рассказать ей об услышанных вчера словах и о том, как провела сегодняшнюю ночь. Нельзя втягивать Летту в наш с мамой коллективный психоз. – Она была подозрительно спокойной.

– Не допрашивала о том, как прошли занятия?

– Совсем нет. Мы поужинали, а потом она уснула, – лгу я.

– И до сих пор спит?

– Ну да.

– Как-то странно, нет? – с тревогой в голосе спрашивает подруга.

– Думаю, она вчера сильно перенервничала и осталась без сил.

Ничего не ответив, Летта включает радио и уже через десять секунд подпевает исполнительнице, поющей о разбитом сердце. Отвернувшись к окну, я думаю о рассыпающихся на мелкие крошки остатках стабильной жизни. До вчерашнего дня мне с легкостью удавалось противостоять витающему в воздухе безумию. Но теперь я боюсь себя даже больше, чем маму.

– Смотри кто идет, – говорит подруга, паркуя машину недалеко от университета.

Еще не проследив за ее взглядом, я уже знаю, кого именно сейчас увижу.

– Я ошиблась, он ходит пешком. Без мотоцикла его образ плохого парня неполный, – разочарованно заявляет Ви. – Может, в ремонте?

– Мы же планировали держаться от него подальше, – напоминаю я ей.

– Знаю, но, блин, так хочется узнать его получше. Кто он, откуда приехал, почему перевелся в наш универ, чем увлекается и все в таком духе.

– Зачем тебе это?

– У меня детективная тяга к загадочным личностям.

– Как правило, таинственный ореол окутывают самых заурядных и непримечательных с точки зрения внутреннего мира людей. Уверена, в нем нет ничего, что способно тебя заинтересовать.

– Жестко ты, – ахает она. – Но я слишком люблю знакомиться с новыми людьми, чтобы пройти мимо.

– Как знаешь, только меня в эти знакомства не впутывай, – чересчур резко говорю. – Идем?

– Дома точно все нормально? – уточняет Летта перед тем, как открыть дверь. – Ты напряжена.

– Все отлично, пошли уже.

Следуя за подругой, я стараюсь ни о чем не думать и сосредоточиться исключительно на ярко-зеленых кончиках ее волос, выбившихся из-под шарфа.

Несмотря на опоздание преподавателя, о котором нас предупредил Тамаз, вся группа уже в сборе. Поздоровавшись со всеми молчаливым кивком, я направляюсь к скамье в предпоследнем ряду, пока подруга останавливается, чтобы поболтать с несколькими ребятами, которые приходили поддержать ее на контрольных прокатах. Обычно ее звонкий голос и беззаботный смех отвлекают меня от гнетущих мыслей, но сейчас я настолько взвинчена, что нахожусь на грани панической атаки, хотя едва ли понимаю, что это вообще значит.

Когда перед моим взором появляется бумажная фигурка черного лебедя, я чуть не вскрикиваю от неожиданности. Тамаз кладет оригами на мой скетчбук и, ничего не сказав, возвращается на свое место в первом ряду.

– Что это у тебя? – интересуется Летта спустя несколько минут.

– Подарок, – с трудом отвечаю я, не смея даже шелохнуться, не говоря уже о том, чтобы взять лебедя в руки.

– От Тамаза? – спрашивает она шепотом, наклонившись к моему уху. Я отвечаю уверенным кивком. – Красивая птичка.

Это правда. В детстве я пыталась научиться делать оригами и знаю, что это не так просто, как может показаться на первый взгляд. Сделав глубокий вдох, все же осмеливаюсь взять птицу в руки, чтобы как следует ее рассмотреть.

– Должно быть, кропотливая работа, – подмечает Летта, не переставая довольно улыбаться.

– Чему ты радуешься? – недоумеваю я.

– Кажется, ты ему нравишься.

– Что с тобой сегодня происходит? То хочешь познакомить меня с каким-то барменом, теперь это… – Сморщившись, я кладу бумажного лебедя на край стола и заставляю себя отвести взгляд от широкой спины Тамаза, виднеющейся в первом ряду. На нем, как и вчера, обтягивающая черная водолазка, подчеркивающая его крепкие плечи.

– Я не виновата, что мне на глаза попадаются подходящие кандидаты на роль твоего парня, – оправдывается подруга, просматривая новостную ленту в телефоне. – Видела страницу Тамаза?

– Да, он же писал в беседе, – отвечаю я слишком быстро, словно обороняясь от словесной атаки.

– В черно-белых фотографиях есть своя магия, – рассуждает она, то приближая, то снова отдаляя лицо Тамаза на снимке. – Интересно, откуда у него этот шрам над губой.

Сделав вид, что не расслышала последнего предложения, я открываю скетчбук и, достав из сумки карандаш, начинаю рисовать лежащего передо мной лебедя. Понятия не имею, что этим подарком хотел сказать Тамаз, или что я сама чувствую по этому поводу. Все происходящее напоминает странный сон, из которого мне никак не удается сбежать, чтобы вернуться к привычной жизни.

Преподаватель объявляется ближе к середине занятия и, поблагодарив нас за терпение и понимание, начинает занятие. Немного расслабившись, я даже умудряюсь записать добрую половину его лекции, но потом меня отвлекает всплывшее на экране телефона сообщение от отца.

Папа: Что у вас там происходит? Мне только что звонила Анфиса и сказала, что тебя похитили.

Эми: Я на учебе, потом тренировка. Сможешь заехать и проверить ее?

Папа: Да, я уже отпросился с работы и еду к ней.

Эми: Спасибо. Напиши, как она.

Папа: Нам нужно серьезно поговорить, Эми, потому что дальше так продолжаться просто не может.

Эми: Еще позавчера с ней все было нормально, пап.

Папа: С ней уже давно ничего не нормально, и ты это знаешь.

Эми: До вчерашнего дня она была в НОРМЕ, с которой мы научились жить.

Папа: Я почти подъехал. Увидимся вечером.

Эми: Напиши, в порядке ли она.

Непроизвольно сложив ладони в молитвенном жесте, я пытаюсь справиться с нарастающей в груди паникой, участившимся дыханием и выступившими слезами. Больно прикусив дрожащую нижнюю губу, едва не вскрикиваю от злости на саму себя. Нельзя было оставлять маму в таком состоянии, и чем только я думала, уходя на учебу? Вдруг это та самая роковая ошибка, которая все уничтожит?

– Я в столовую, тебе что-то нужно? – спрашивает поднявшаяся с места Летта.

Осознав, что первая из двух пар по дизайн-разработке подошла к концу, я растерянно озираюсь по сторонам и обнаруживаю, что почти все уже вышли на перерыв.

– Если только воды, – отвечаю я.

– Ты какая-то бледная. Точно не голодна?

Отрицательно покачав головой, я снова беру в руки телефон, ожидая, что на экране вот-вот появится сообщение от папы.

– Ну ладно, скоро вернусь, – неуверенно говорит подруга.

Я слышу ее удаляющиеся шаги и как она зовет кого-то с собой в столовую, но мой взгляд прикован к бездушному прямоугольному куску металла и пластика, который должен оповестить меня о состоянии самого родного человека.

– Похоже на оригинал, – заявляет знакомый низкий голос.

– Что? – Непонимающе уставившись на Тамаза, я моргаю, совершенно позабыв о застывших на ресницах слезинках.

– Твой рисунок лебедя, – поясняет он, пристально смотря мне в глаза.

Осознав, что сижу перед раскрытым скетчбуком, я закрываю его и тут же прячу в сумку.

– Ты что-то хотел?

– Ничего. – Его сухие ответы противоречат тому, с каким интересом он рассматривает мое лицо, но, само собой, я делаю вид, что не напряжена из-за его присутствия.

– Спасибо за лебедя. Не знаю, зачем ты его сделал, но спасибо. – Я стараюсь держаться отстраненно, но вежливо, чтобы не выглядеть еще более странной, чем накануне.

– Ты когда-нибудь слышала о теории черного лебедя? – спрашивает Тамаз.

– Нет, что это?

– Так говорят о событии, которого никто не ожидал. Но когда оно случается, то его появление кажется вполне логичным и закономерным.

– Ясно, а почему именно черный лебедь?

– Потому что до семнадцатого века ученые были уверены, что существуют только белые лебеди, – рассказывает он. – А когда в Западной Австралии обнаружили черных, то сразу нашли этому объяснение.

– Я об этом не знала, – признаюсь я, дослушав.

Несмотря на абсурдность этого разговора, он помогает мне отвлечься и ненадолго выдохнуть. У Тамаза бесстрастный и тихий, но в то же время чарующий голос, за которым хочется следовать. Уверена, именно такими интонациями обладают профессиональные гипнотизеры, способные ввести человека в настоящий транс.

– Я тебя напугал, когда процитировал то стихотворение, – неожиданно замечает он, хотя мы еще вчера покончили с этой ситуацией. – Эта фигурка лебедя в качестве извинения.

Я не успеваю ничего ответить, потому что загорается экран телефона, который все это время лежал у меня в руке.

Папа: Пришлось вызвать скорую. Они сделали укол, чтобы ее успокоить.

Эми: Ты же не отвезешь ее назад в тот центр?

Папа: Мы поговорим об этом вечером.

Эми: Ладно.

Когда я поднимаю голову, Тамаз уже собирается уходить, так и не дождавшись моего ответа. Ощутив укол вины за свое предвзятое отношение, решаю окликнуть его и дать что-то взамен. Чтобы и у него сохранился на память символ нашего примирения.

– Вот возьми, – прошу я, отдавая ему наскоро вырванный из скетчбука рисунок черного лебедя.

– Спасибо. – Уголки его губ приподнимаются, но это все еще трудно назвать улыбкой.

Я заглядываю в его темно-зеленые глаза, несмотря на страх пораниться о его металлический режущий взгляд.

– Почему ты рассказал мне об этой теории?

– О какой? – интересуется вернувшаяся из столовой Виолетта. Она протягивает мне бутылку с водой и вопросительно смотрит на Тамаза. – Я что-то пропустила?

Так и не ответив на мой вопрос, Тамаз разворачивается и уходит на свое место.

– У-у-у, – протягивает Летта. – Какой неприступный. Наверное, поэтому все по нему сохнут.

– Сохнут? – переспрашиваю я. – Кто?

– Да все. Оглянись, – она кивает на компанию наших одногруппниц. – Думаешь, кого они обсуждают целыми днями?

– Они же его совсем не знают.

– В этом и смысл. Он, как конфетка, которую хочется откусить, чтобы узнать, что внутри.

Может, и хорошо, что мама запрещала мне общаться с парнями. Потому что это точно не для меня.

– Не понимаю я этого, – признаюсь я, сделав глоток воды. – Заинтересоваться человеком только потому, что он недоступен? Бред.

– Согласна. Именно поэтому я с Мишей. Он без всех этих прибабахов. Говорит, что думает, ничего не таит. Но в таких, как Тамаз, есть определенный шарм, и с этим ничего не поделаешь.

– Не вижу в нем никакого шарма. Только мрачную сдержанность.

– И все же ты говорила с ним, пока меня не было, – ухмыляется подруга. – А еще подарила ему свой рисунок. Я все видела, Эми, даже не пытайся отмазаться.

– Он сделал мне подарок, чтобы извиниться за вчерашнее, я захотела ответить тем же. Так было правильно.

Несмотря на твердость в голосе, я все еще сбита с толку из-за Тамаза и напугана предстоящим разговором с отцом.

– Хофчепшь? – Летта протягивает мне злаковый батончик, пока пытается прожевать тот, что у нее во рту. – Офчхень вкусшфно.

– Давай, спасибо.

Откусив немного батончика, я задумываюсь о том, как донести бумажного лебедя до дома и не повредить. Хотя меня вообще не должно это волновать. Точно не в ситуации, в которой сейчас находится моя семья. Но я волнуюсь. Искренне и всем сердцем переживаю за сохранность этой хрупкой черной птички.

Искорка

Если бы меня попросили одним словом описать отца, я бы назвала его собранным. Всегда готовым к принятию важных, хоть и непростых решений. Хотя, судя по рассказам мамы и сохранившимся фотографиям, в студенческие годы он был совсем другим. Стеснительным и неуверенным в себе, предпочитающим провести вечер за учебниками, нежели встретиться с друзьями. Возможно, он изменился из-за знакомства с мамой, точно шторм ворвавшейся в его спокойную жизнь.

Папа ожидает меня в гостиной, устроившись в большом кожаном кресле, которое до сих пор закреплено за ним, несмотря на его окончательный переезд несколько месяцев назад. На спинке стоящего неподалеку компьютерного стула висит его серый пиджак, с которым он не расстается уже пару лет.

– Эми, – кивает он, как только я оказываюсь перед ним. – Как прошел твой день?

– Пап, давай не будем тратить время. Что ты намерен делать с мамой?

– Мне правда интересно, как поживает моя дочь. И мы не начнем говорить об Анфисе, пока ты не расскажешь, что нового и как прошел твой день.

Уверена, что именно таким тоном он общается со своими подчиненными. Но я уже привыкла и не обижаюсь на присущие ему строгость и официальность.

– Да ничего особенного. Все как обычно. Послушала лекции о дизайне в универе, потренировалась на катке и поехала домой.

– Перед тем как уснуть, Анфиса сказала мне о парне с поцарапанным лицом. Твой новый друг?

Я пытаюсь сохранить бесстрастное выражение лица, но это практически невозможно, потому что речь явно идет о Тамазе.

– Эми? – зовет отец, нахмурив темно-каштановые брови.

– С чего ты взял, что речь идет о реальном человеке? – спрашиваю я, опускаясь на компьютерный стул. – Она сказала, что это был сон.

– Ну, пару часов назад она так не считала. Ты же помнишь наш уговор? Никаких парней в доме.

– По-твоему, я нарушила запрет и привела сюда парня из маминых снов? – усмехаюсь я. – Похоже, не у меня одной начался индуцированный бред.

– Что это?

– Неважно, – отмахиваюсь я, разочарованная тем, как развивается наш разговор. – Моей вины в происходящем нет. Надеюсь, тебе достаточно моего слова. Или хочешь расспросить соседей, не приходил ли сюда некто с поцарапанным лицом?

– То, что ты сейчас грубишь, уже о многом мне говорит, – спокойно парирует он.

– Ты ведешь себя так, будто это форсмажор на работе, который нужно срочно решить.

– Это гораздо серьезнее любого форсмажора, Эми. Речь идет о вашем с Анфисой благополучии. Я уже позвонил в центр, но у них сейчас нет свободных мест. Мне искренне не хочется искать что-то еще, потому что только там она получала должный уход и бережное отношение.

– Так и не ищи. Мы справимся, – уверенно заявляю я, хотя насквозь пропитана сомнениями.

– Это невозможно, Эми. Знаю, что ты не хочешь отправлять ее в обычную лечебницу, поэтому предлагаю вот что… – Сделав паузу, он откашливается и достает из кармана брюк телефон. – Я созвонюсь с несколькими организациями, которые предоставляют соответствующие услуги и найду для нее сиделку. Как только в том медицинском центре освободится место, мы сразу же перевезем ее туда. Я уже обо всем договорился, мне позвонят и сообщат.

– И что я должна на это сказать? – негодую я. – Ты уже все решил и просто ставишь меня перед фактом. Как обычно.

– Скажи честно, Эми, ты все еще веришь, что ей можно помочь?

– Да.

– Я дал тебе шанс найти специалиста, который что-то изменит, но ты только потратила время и деньги. Как долго ты собираешься тянуться к звездам?

– Пока не достану одну из них.

Кивнув, отец протягивает мне телефон, чтобы я взглянула на резюме представленных на сайте сиделок.

– Мы не можем оставлять ее одну в таком состоянии, – напоминает он. – Это не выход, но временное решение. Соглашайся.

– А ее ты спросил? – Взрываюсь я. – Мама вообще в курсе твоих планов? Думаешь она обрадуется, когда проснется и увидит рядом с собой постороннего человека? Ты только пытаешься быть заботливым, но совсем о ней не думаешь!

– О, Эмилия! Я только и делаю, что думаю о ней. С тех самых пор, как она заявила, что беременна тобой и…

– А при чем тут это? – не понимаю я.

По его испуганному взгляду становится ясно – на эмоциях он ляпнул лишнего, и теперь обдумывает, как повернуть время вспять.

– Ни при чем. – Забрав у меня телефон, он спешно прибирает его в карман и встает с места. – Будем считать, что договорились. Я сам выберу сиделку, попрошу ее приехать завтра утром. Введешь ее в курс дела, а потом поедешь на учебу, ладно?

– Ничего не ладно! – Фыркнув, я преграждаю ему путь к выходу. – Почему я должна общаться с сиделкой, которую ты решил нанять?

– Потому что это в интересах твоей матери. – Он старается говорить тем же ровным и спокойным голосом, что и в начале беседы, но у него ничего не выходит.

– А вот и нет, – спорю я. – На следующей неделе у нее встреча с новым врачом. И по-настоящему в ее интересах рассказать ему, что с ней произошло.

– Она так и делает.

– И ты тоже?

– Ты хочешь меня о чем-то спросить, Эмилия?

– А сам как думаешь? – Я не могу унять своего возмущения, потому он явно что-то скрывает. – Если окажется, что ты знаешь, о чем она молчит, и специально не говоришь об этом врачам, я с тобой больше никогда не заговорю.

– С каких пор ты мне угрожаешь? – спрашивает он, явно пораженный моей решимостью добиться своего. – Начинаю думать, что твоя мама права, и ты спуталась с нехорошим человеком.

– Можешь не переживать. Вы с мамой сделали все возможное, чтобы я ни с кем и никогда не спуталась.

– К чему ты ведешь?

– Сам знаешь.

– Нет, не знаю. Я поддержал Анфису, потому что в то время ты была слишком юна для отношений с мальчиками.

– И все же ты разозлился из-за моего якобы парня.

– Я злился не на наличие парня, а на его присутствие в этом доме. Ему здесь не место.

– Почему?

– Потому что Анфиса не любит, когда в квартире ходят посторонние.

– Например, сиделка? – ехидничаю я.

– Прекрати, Эми. Мы и так в непростом положении, не усугубляй все еще больше.

– Как скажешь, пап.

Сделав шаг в сторону, я киваю в сторону выхода, предлагая ему уйти прямо сейчас.

– Если ты кого-то встретила, то я с радостью с ним познакомлюсь. – Теперь он говорит мягким и заметно потеплевшим голосом. Морщины на его лбу разглаживаются, а уголки тонких губ приподнимаются в осторожной улыбке. – Мне не все равно на твою жизнь, и я хочу быть ее частью.

– Знаю, пап, – киваю я, виновато потупив взгляд. – Прости, что нагрубила. Я так сильно переживаю за маму, что…

– Договаривай, – тихо просит он, приобняв меня за плечи.

– Кажется, ее предсказание про человека с поцарапанным лицом сбылось.

– То есть?

– В тот день, когда мама предупредила меня о надвигающейся опасности, я познакомилась с парнем. Он новенький в нашей группе, недавно перевелся из другого универа. И у него глубокий шрам над верхней губой. Она никак не могла об этом знать, понимаешь? Эти мысли буквально сводят меня с ума, пап.

– Вспомни, сколько всего она говорила за эти годы. Рано или поздно что-то должно было сбыться.

– Но ей стало хуже именно из-за этих видений, – не унимаюсь я. – Знаю, что это галлюцинации, но вдруг…

– Никаких вдруг, Эми, – строго обрывает меня отец. – Шрам над губой и поцарапанное лицо – далеко не одно и то же. У меня тоже есть шрам над бровью, видишь?

– Да, – киваю я.

– Тогда, может, речь идет обо мне?

– Может, и идет, учитывая, что ты задумал, – усмехаюсь я.

– Ее слова ничего не значат, не смей зацикливаться на том, что говорит Анфиса. Обещай, что не станешь об этом думать.

– Я не могу это контролировать. Тем более, когда вижу перед собой этого парня.

– Он тебе нравится? – неожиданно спрашивает папа.

– В смысле… как парень?

– Да.

– Мы с ним два дня знакомы.

– Порой этого достаточно, чтобы все понять, – рассуждает он. – Я лишь хочу сказать, что он просто человек, а не злодей из видений Анфисы. Помни об этом, когда в следующий раз с ним заговоришь.

– Хорошо. Не хочешь подождать, пока она проснется? – интересуюсь я, имея в виду маму.

– Думаю, это будет не скоро. Ей вкололи большую дозу седативного.

– Тогда ладно, идем, я тебя провожу.

Мы прощаемся на позитивной ноте, хотя я все еще с трудом представляю, как пройдет завтрашнее знакомство с сиделкой и как на эту новость отреагирует мама. Ее пробуждения я жду так же сильно, как и боюсь этого.

Отправив спортивную одежду для тренировок в стирку, я отправляюсь на кухню, чтобы приготовить поесть, но обнаруживаю в холодильнике нетронутые остатки вчерашнего ужина.

– Так и не поела, – сокрушаюсь я, едва не расплакавшись от мысли, что все это время мама лежит в кровати голодная.

Я разогреваю в микроволновке небольшой кусок овощной запеканки и уже собираюсь сесть за стол, когда раздается характерный звук телефона, оповещающий о новом сообщении. У меня из рук выпадает вилка, когда я читаю имя отправителя. Открыв наш, до этого момента пустой, диалог, вижу фотографию моего рисунка лебедя, прикрепленного к стене двумя черными канцелярскими кнопками. И больше ничего. Ни единого слова.

– Что я должна на это ответить? – спрашиваю я у Летты, позвонив ей по видеосвязи.

– Отправь ему какой-нибудь милый стикер.

– Стикер?

– Я же дарю тебе их на каждый праздник, – напоминает подруга.

– Думаешь, я ими пользуюсь?

– Больше не подарю. Ладно, тогда напиши «круто».

– По-твоему, это нормальный ответ?

– Зачем ты вообще мне звонишь? Ты можешь справиться с этим сама.

– Не могу. Я не знаю, что делать в таких случаях, – признаюсь я. – Мне не пишут парни. Никогда. Понимаешь?

– Не говори ерунды, – смеется она, не воспринимая мои слова всерьез. – Тебе же постоянно пишут поклонники.

– Поклонники моего катания по льду, а не… вот это.

– Это просто Тамаз. Да, странный. Да, мрачный. Да, он тебе совсем не подходит. Но не стоит так реагировать. Напиши первое, что приходит на ум, да и все.

– Ты совсем мне не помогла, Ви. Ладно, до завтра! – С трудом улыбнувшись, я дожидаюсь ее прощального кивка и заканчиваю звонок.

Поужинав, я снова беру в руки телефон. Пальцы зависают над виртуальной клавиатурой, пока в голове жужжит целый рой мыслей. Но ни одна из них мне не подходит. Я не умею общаться с такими, как Тамаз. И это не та проблема, которую можно решить за один вечер. Но и оставить его без ответа я не могу. Сделав глубокий вдох, начинаю печатать.

Эми: Ты повесил его в комнате?

Отправив сообщение, я откладываю телефон и прячу лицо в ладонях. Он отвечает почти сразу.

Тамаз: Да, рядом с кроватью.

Эми: Рада, что он тебе понравился.

Тамаз: Ты красиво рисуешь.

Эми: Спасибо. А ты давно увлекаешься оригами?

Тамаз: Со вчерашнего дня.

Эми: Это шутка?

Тамаз: Возможно.

Вспомнив о бумажном лебеде, оставленном в коридоре на тумбе, я иду, чтобы забрать его и отнести в свою комнату. Положив оригами на прикроватном столике, рядом с ночником в форме фигуристки, делаю фото и отправляю его Тамазу.

Тамаз: Тоже рядом с кроватью поставила?

Эми: Да.

Тамаз: Хорошо, так он будет охранять твои сны.

Эми: Спасибо еще раз.

Тамаз: Спокойной ночи, Лебедь.

Эми: Ты правда собираешься меня так называть?

Тамаз: Дождись завтра и узнаешь.

Эми: Ладно. Доброй ночи!

– Почему ты улыбаешься? – спрашивает неожиданно вошедшая в комнату мама. – Кто тебе пишет?

– Ты проснулась, – улыбаюсь я, надеясь ее отвлечь. – Папа сказал, тебе было нехорошо. Как сейчас себя чувствуешь?

– Не заговаривай мне зубы, Эмилия. С кем ты переписываешься за моей спиной?

Даже на расстоянии я вижу, как напряжено ее тело и как подозрителен ее взгляд.

– С Виолеттой. Мы идем на вечеринку в эту пятницу.

– Какую еще вечеринку? – Она продолжает стоять в дверном проеме, сжимая в руках края ночной рубашки.

– В коктейль-баре, куда нас позвала Инга. Она участвовала в разработке их меню.

– Вы снова дружите?

– Немного, – пожав плечами, я блокирую телефон и медленно прибираю его в карман домашних шорт. – Тебе лучше?

– Твой отец хочет сдать меня в психушку. В следующий раз, когда он приедет, я его убью.

Вздрогнув, я непроизвольно вжимаюсь в стену позади себя.

– Не говори так, – тихо прошу я. – Он наймет сиделку, которая сможет за тобой приглядывать. Знаю, это непросто, мам, но так будет лучше для всех нас.

– Ты… – Ее глаза снова расширяются от ужаса. – Ты не моя дочь. Господи, почему ты позволил ему забрать мою девочку?

– Никто меня не забирал. Я очень долго спорила с отцом, но у нас нет выбора, мама. Либо так, либо он действительно тебя куда-нибудь сдаст.

– Не могу поверить, что ты так быстро сдалась, – сокрушается она, схватившись за растрепанные волосы. – Ты разве не чувствуешь, что больше себе не принадлежишь?

– Ты правда хочешь знать, что я сейчас чувствую? – Я уже давно не срывалась на крик в присутствии мамы, но больше молчать у меня просто нет сил. – Я делаю все возможное, чтобы тебе помочь! И речь сейчас не о времени и деньгах, о которых так беспокоится папа. Речь идет о надежде, которую я храню все эти годы, хотя это очень сложно. Чертовски сложно, мама!

– Не смей упоминать черта в моем доме! – Буквально закипая от злости, она движется в мою сторону, но я подскакиваю с места и сжимаю руки в кулаки.

– Не подходи ко мне. И не указывай, что мне говорить. Это и мой дом тоже.

– Куда ты дел мою дочь, отвечай! – ревет она нечеловеческим голосом.

– Я здесь! Стою прямо перед тобой, пока ты делаешь все, чтобы разрушить мою и без того хреновую жизнь! Я устала, мама! Как ты этого не понимаешь?

– Моя Эми никогда бы так не сказала. У нее прекрасная жизнь. В этом году она стала чемпионкой мира, – бормочет мама, опустив голову.

– И что мне делать с этим титулом, если он не может тебе помочь? Ни деньги, ни медали, ничего не может изменить того, как ты на меня сейчас смотришь! Как ты не видишь, что это я. Твоя дочь…

Расплакавшись, я падаю на кровать и, свернувшись в клубок, прижимаюсь к холодной стене.

– Эми, искорка моя, – шепчет мама, сев рядом. – Прости меня, пожалуйста. Мне показалось, что это кто-то другой.

– Это я… я… – отвечаю я сквозь всхлипы.

– Знаю, милая. Теперь я знаю, что ты в порядке. Все будет хорошо, не плачь.

Будет ли? Сомневаюсь. Но я позволяю нам обеим поверить в эту гнусную ложь. Хотя бы на еще одну ночь.

Халк

Следующее утро начинается со знакомства с нанятой отцом сиделкой. Ей оказывается молодая женщина по имени Лилия. У нее хорошенькое миловидное лицо, обрамленное медными кудрями, и пухлые губы, напоминающие аккуратный бантик. На вид ей чуть больше тридцати, но с первой секунды завязавшейся между нами беседы она демонстрирует свой безукоризненный профессионализм и осведомленность во всем, что касается ухода за больным человеком.

– Святослав не назвал мне точный диагноз Анфисы, – говорит Лилия, доставая из сумки свою сменную одежду небесно-голубого цвета.

– Вам не обязательно переодеваться в медицинскую униформу, – замечаю я, переживая, что ее внешний вид может напугать маму.

– Это не совсем форма, просто удобная и приятная глазу одежда. Доверьтесь мне, Эмилия, я знаю, что делаю. – Мягкая твердость в ее голосе успокаивает, потому что именно такой уверенный в себе человек нам сейчас и нужен.

– Хорошо. И да, маме до сих пор не поставили точный диагноз.

– Как так вышло? – Если она и обескуражена, то тщательно это скрывает. – Святослав сказал, она уже давно болеет.

– Да, первые симптомы появились, когда она еще была студенткой. Я могу показать вам снимки ее медицинской карты. Там достаточно объемная история обследований и диагнозов. Но, насколько мне известно, почти все заболевания, которые у нее подозревали, сопровождаются навязчивыми бредовыми идеями.

– Как я поняла, она считает себя экстрасенсом?

– Не знаю, она не дает этому определения. – Пожав плечами, я выглядываю в коридор и, убедившись, что мама по-прежнему спит, продолжаю наш с Лилией разговор. – Мне кажется, она недостаточно откровенна со специалистами, которых я для нее нахожу. Дайте мне знать, если она вам что-то скажет.

– Что вы имеете в виду? – хмурится она.

– Ничего конкретного. Может, что-то из ее прошлого, что расстраивает ее до сих пор. Вдруг она поделится с вами.

– Я, конечно, постараюсь установить доверительный контакт, но вряд ли это случится, Эмилия. Пациенты с бредовыми расстройствами склонны к паранойе и редко подпускают к себе новых людей. Не говоря уже о том, чтобы делиться чем-то сокровенным…

– Наверно именно поэтому психотерапия не дает никакого эффекта, – предполагаю я.

– Возможно. Кто-то из врачей подозревал у нее наличие органического поражения мозга?

– Простите, я не настолько разбираюсь во всех этих медицинских терминах. Давайте я отправлю вам снимки ее карты?

– Да, я бы хотела взглянуть, чтобы выработать стратегию общения с Анфисой.

– Хорошо, сейчас.

Обменявшись контактами, я предоставляю Лилии всю имеющуюся у меня в электронном виде историю маминой продолжительной болезни.

– Когда мне исполнилось пятнадцать, ей стало хуже. – Я решаю упомянуть об этом, несмотря на нежелание вспоминать тот период. Но это слишком важный эпизод в жизни нашей семьи, чтобы закрыть на него глаза. – И тогда отец нашел специализированный центр, где она провела три года. Я забрала ее сразу после моего восемнадцатилетия и с тех пор пытаюсь ей как-то помочь. Не хочу, чтобы она всю жизнь провела в четырех стенах. Большинство врачей сходятся во мнении, что эта болезнь не поддается лечению, но шанс есть, хоть и совсем крошечный.

– Что-то произошло, когда вам исполнилось пятнадцать? – уточняет она, рассматривая висящие на стенах семейные фотографии в рамках.

– Ничего такого.

– Совсем ничего?

– Кроме того, что я повзрослела и стала… молодой девушкой, – признаюсь я, зажмурившись. То время изрядно меня помотало, но я справилась, даже не задумываясь, какие последствия это будет иметь в будущем.

– Это ее карты и остальные атрибуты для гаданий? – Лилия подходит к низкому столику и лежащей рядом подушке, расшитой пестрыми узорами.

– Да, лучше ничего там не трогайте.

– Упаси Боже, – улыбается она, подняв руки.

Услышав знакомые шаркающие шаги, я поворачиваюсь и вижу идущую в комнату маму. Все такая же бледная и изнеможденная, она заглядывает в гостиную и, заметив Лилию, прищуривается.

– Вы и есть та самая сиделка? – спрашивает мама, явно не решаясь подойти ближе.

– Да, можете называть меня Лили. Приятно с вами познакомиться, Анфиса. – Ее любезный, но осторожный тон дает мне надежду, что она справится.

– Хотелось бы мне ответить тем же, но я вам не рада, Лили, – парирует мама, при этом сохраняя подозрительное спокойствие. – Но я позволю вам остаться, потому что не хочу расстраивать свою дочь.

Подобного здравомыслия я от нее никак не ожидала. И, похоже, что Лилия – тоже. Она бросает в мою сторону заинтересованный взгляд, как бы говоря, что не так себе представляла этот момент.

– Спасибо, мам. – Не сдержав рвущееся наружу облегчение, я целую ее в щеку. – Мне пора на учебу, ты же справишься тут без меня?

– Конечно, Эми, только не забудь о нашем правиле, – напоминает мама.

Сделав вид, что не замечаю вопросительного выражения лица Лилии, я беру стоящую неподалеку сумку и иду в коридор, чтобы надеть плащ. Перед выходом из дома еще раз заглядываю в гостиную и наблюдаю совершенно удивительную картину: мама достает из шкафа пухлые фотоальбомы, обещая показать Лилии, какой смешной малышкой я была в детстве.

– Ничего себе! – восклицает Летта, когда я, приехав на вторую по счету пару, пересказываю ей последние новости. – Почему ты не сказала мне об этом вчера?

– Я до последнего не знала, как на это отреагирует мама. Она не склонна к физической агрессии, но мне равно было тревожно. Надеюсь, Лилия справится.

– У нее же есть опыт общения с такими, как Анфиса?

– Вроде бы.

– Тогда все точно будет в порядке. – Улыбнувшись, подруга обводит взглядом аудиторию. – Кстати, я пригласила их всех на пятничную вечеринку.

– Что-что ты сделала? – переспрашиваю я, решив, что она шутит.

– Чем больше народу, тем веселее.

– Но Инга пригласила только нас.

– Я уже обо всем ей рассказала.

– И она не против?

– А с чего ей быть против? Они же потенциальные клиенты, которые принесут бару выручку. Правда, я не очень понимаю, какое она имеет к этому отношение. – Задумавшись, Летта подносит ко рту ручку.

– Не грызи, – одергиваю я ее и, понизив голос, спрашиваю, – ты и Тамаза позвала?

– Ну, конечно. Он же наш одногруппник. – Она награждает меня приторно невинной улыбкой. – Как вчера пообщались? Колись давай.

– Обменялись любезностями, ничего такого, – сдержанно отвечаю я, надеясь, что она не заметит, как я ищу его в толпе входящих в аудиторию студентов.

– Я поговорила с девчонками, – начинает она, наматывая на указательный палец прядь светлых волос, – они пытались навести справки, но ничего не нашли. Этот парень – настоящий призрак.

– Перестань, Ви. – Вспоминая сказанные папой слова, я говорю себе, что Тамаз просто человек. Не призрак. Не злодей. И точно не парень из маминых видений.

– Он не хотел идти на вечеринку, – не унимается подруга. – Но передумал, как только я сказала, что ты тоже там будешь.

– Ну зачем ты это делаешь? – недоумеваю я, слегка повысив на нее голос. – Мне не нужны отношения. Неужели это так трудно принять?

– Я прощупывала почву, – тихо объясняет Летта, – хотела убедиться, что он в тебе заинтересован. Благодаря мне у вас появится возможность остаться наедине и поговорить. Можешь сказать ему то же, что и мне сейчас, а можешь рискнуть и посмотреть, что будет. Выбор за тобой. Я больше не буду вмешиваться, обещаю, Эми.

– Поверить не могу, что ты умудрилась выкрутить эту ситуацию в свою пользу. – Вздохнув, я достаю из сумки тетрадь по цифровому эксподизайну. – Мне не хочется с ним говорить.

– Почему это?

Потому что в пятнадцать лет мама сказала, что всем парням от меня нужно только одно и что стоит мне дать слабину, как меня опорочат, осквернят и выбросят в мусор, как ненужную потасканную вещь.

– Мне сейчас не до этого. – Я не лгу, но и правдой это не назовешь.

– Понимаю.

– Разве? Ты же с шестнадцати лет встречаешься с парнем. – Я не собиралась ее упрекать, но мои слова прозвучали так, будто часть меня презирает все, что она делает и чем занимается.

– Это не совсем так, – растерянно отвечает Летта, удивленно моргая карими глазами. – Мы с Мишей долго дружили и даже за руки не держались.

– Прости, не знаю, что на меня нашло. – Поднявшись с места, я на ходу придумываю повод, чтобы ненадолго уйти из аудитории. – Мне надо в туалет.

– Но через три минуты начнется лекция, – напоминает подруга.

– Постараюсь успеть.

Ничего я не постараюсь. Единственное, что меня сейчас интересует – поиск быстрого, но эффективного способа унять шумное, временами затрудненное и прерывистое, дыхание. Забежав в туалет, подхожу к раковине и включаю воду. Смочив руки в холодной воде, я подношу ладони к разгоряченному лицу и смотрю на себя в зеркале. Мама говорит, что мои голубые глаза похожи на два драгоценных сапфира. Но сейчас, глядя в расширенные от паники зрачки, я вижу, что ничего драгоценного во мне и близко нет.

Так и не сумев успокоиться, я спускаюсь вниз, чтобы купить себе попить. На первом этаже стоит автомат с водой, газировкой и сладостями, подойдя к которому меня охватывает еще большая растерянность. Выбрав и оплатив клубничную минеральную воду, я стою в ожидании, когда она упадет в лоток, но бутылка застревает между удерживающими ее спиралями.

– Какого хрена! – кричу я и, потеряв над собой контроль, пинаю автомат ногой. Это не помогает – моя вода так и остается пленницей бездушной машины.

– Эми, – тихо зовет меня появившийся из-за угла Тамаз.

– Что?!

– Преподаватель попросил за тобой сходить, – невозмутимо объясняет он, хотя точно видел, что я сделала.

– И как ты меня нашел? Бегал по этажам?

– Именно так я и сделал. Ты идешь или пусть отмечает тебя как отсутствующую?

– Пусть делает, что хочет. Мне все равно.

Развернувшись, я иду к стоящим вдоль стены небольшим мягким креслам и, закрыв лицо руками, опускаюсь на одно из них. Только услышав спустя несколько минут сильный грохот, убираю от глаз ладони и смотрю перед собой.

– Вот, твоя вода, – говорит Тамаз, протягивая мне бутылку. – Надеюсь, она того стоит, потому что я только что разбил дорогущий торговый автомат.

– Ты что…?! – Выглянув за его спину, я замечаю лежащий на полу перевернутый автомат и осколки стекла вокруг него. – Нам лучше уйти, пока никто не заметил.

– Переживаешь за меня? – ухмыляется он одной половинкой рта.

Проигнорировав его слова, я еще раз оглядываюсь и, убедившись, что рядом никого нет, беру его за руку и веду нас в сторону лестницы. Только поднявшись на третий этаж, осознаю, что касаюсь мужской кожи.

– Извини. – Отпрянув, я смотрю в его лукавые зеленые глаза и не понимаю, почему он так спокоен после того, что сделал. – Зачем ты его разбил?

– Чтобы достать тебе воду, зачем же еще?

– Хватит надо мной издеваться! – шиплю я, чуть не схватив его за грудки. – Мне не до твоих дебильных шуток, Тамаз.

– Так не воспринимай мои слова как шутку, – отвечает он, сохраняя серьезное выражение лица.

– Ты… – Едва не задохнувшись от возмущения, я открываю бутылку и делаю жадный глоток воды.

– Вкусно?

– Нормально, – процеживаю я, сверля его недовольным взглядом.

– Значит, это все не зря. – Улыбнувшись, Тамаз поправляет прическу – разделенные на две стороны черные волосы, доходящие до скул.

– Ты странный.

– И в чем это выражается?

– Да во всем. – Желая показать масштаб его причуд, я широко расставляю руки.

– Неужели все так плохо? – невозмутимо допытывается он.

– Просто… оставь меня в покое, ладно?

Не дожидаясь его очередного самодовольного ответа, я разворачиваюсь, чтобы пойти к нужной аудитории.

– Мне кажется, мы похожи, – неожиданно заявляет Тамаз, вынуждая меня остановиться на месте. – Как считаешь, Лебедь?

– Хватит меня так называть, – тихо прошу я, продолжая стоять к нему спиной. – Мы с тобой совершенно разные. И нам не о чем говорить.

– Я считаю иначе.

– С чего бы тебе так считать? Я, в отличие от тебя, не крушу автоматы, как озверевший халк.

– Да, ты всего лишь пинаешь их ногой.

– Это не одно и то же, – парирую я, чувствуя, как горят мои наверняка покрасневшие щеки.

– Я наклонил его, чтобы твоя бутылка упала вниз. Но рука соскользнула, и он разбился. – Объяснившись, Тамаз обгоняет меня и первым заходит в аудиторию.

– Извините, я везде искал, но так и не нашел Эмилию. Наверное, ушла домой, – громко отчитывается он перед преподавателем.

Ушла домой?!

– Я здесь! – чересчур эмоционально объявляю я, буквально ворвавшись в аудиторию. – Простите за опоздание, мне было плохо.

Недоумевающий и явно недовольный происходящим преподаватель переводит взгляд с Тамаза на меня и обратно.

– А знаете, – строго начинает он, – уходите оба. Вы уже и так почти сорвали мне занятие. Так что – вперед, и закройте за собой дверь. Спасибо.

– Но… – Уже добравшись до нужной парты, я опускаю беспомощный взгляд на Летту, но та лишь пожимает плечами. Сбросив все вещи в сумку, еще раз извиняюсь перед преподавателем и возвращаюсь в коридор, где уже стоит не перестающий улыбаться Тамаз.

– Говорил же, мы похожи.

– Это все из-за тебя! – взрываюсь я, как только за нами закрывается дверь.

– Ну да, это же я заставил тебя уйти перед самым началом лекции.

– Нет, но это ты сказал ему, что я ушла домой, хотя я стояла прямо за тобой!

– Правда? – Он изображает неподдельное изумление. – Прости, Лебедь, я тебя не заметил.

– Я как-то провинилась перед тобой? – недоумеваю я. – Зачем ты меня достаешь?

– Мне жаль, если у тебя сложилось такое впечатление, Эми. Я лишь хотел узнать тебя получше. – На этот раз его голос звучит иначе. Честнее, но в то же время неувереннее.

– Извини, но мне нет дела до твоих желаний. Я не хочу, чтобы ты или кто-то другой меня узнавал. Как и я не хочу узнавать тебя или кого-то еще.

– Но захочешь, – бескомпромиссно сообщает он.

– Тамаз, я даже говорить с тобой не хочу.

– Это всего лишь слова. Твои глаза говорят о другом, – настаивает он, лицо его при этом совершенно непроницаемо.

– Да о чем ты вообще говоришь? – вопрошаю я. – Мы знакомы три дня!

– И за это время у меня не могло появиться желания тебя узнать?

– Я не могу с тобой общаться, это просто невыносимо. – Вскинув руки, я быстро спускаюсь по лестнице на первый этаж, где уже собралась целая толпа народа вокруг разбитого автомата. Оглянувшись и не обнаружив рядом Тамаза, я испытываю облегчение, а потом вдруг слышу голос директора университета, обращающегося к охраннику:

– Посмотрите по камерам, кто это сделал, и приведите этого студента ко мне в кабинет.

Черт возьми!

Клецки

Посчитав своим долгом предупредить Тамаза об услышанном, я подсаживаюсь к нему перед началом следующей лекции по дизайн-проектированию. Он никак не реагирует на мое внезапное появление и молча продолжает заниматься своими делами. Опустив взгляд, я замечаю лежащий перед ним раскрытый квадратный альбом и чертежные принадлежности. Не скрою, что слегка зависла, увидев, как умело он обращается с циркулем и транспортиром. Но по-настоящему меня поразил сделанный им рисунок. Поразительно четкий, до мелочей выверенный и профессиональный эскиз будущего здания. Я и близко не архитектор, но не трудно догадаться, что Тамаз далеко не дилетант.

– Слушай, – начинаю я, вспомнив, зачем пришла, – на первом этаже есть камеры. Директор уже попросила охрану проверить, кто разбил автомат. Подумала, что ты должен знать и быть готов, когда тебя вызовут на разговор.

– Лгунья, – заявляет он, когда я уже готова подняться с места.

– Что, прости?

– Сказала, что не хочешь со мной говорить, а сама беспокоишься о моем благополучии. – Ухмыльнувшись, он откладывает в сторону карандаш и, закрыв альбом, поворачивается ко мне лицом. – Спасибо, что предупредила. Не смею больше тебя задерживать, Лебедь. Если только ты сама не хочешь остаться.

– Да как ты… – Услышав шушукающихся за нашими спинами одногруппников, я притихаю и стараюсь говорить на полтона ниже. – Хватит делать вид, будто знаешь, что у меня на уме.

– Но я знаю. Вижу это по твоим глазам.

Поджав губы, я оглядываюсь на сидящую позади Виолетту и вспоминаю наш с ней утренний разговор. Она посоветовала быть честной с собой и Тамазом, но правда в том, что я понятия не имею, чего хочу. Меня учили отвергать любые чувства к противоположному полу, какими непреодолимыми они бы не казались. Но я просто не в состоянии справиться с ощущениями, которые вызывает во мне этот мрачный и самодовольный парень. И дело не только в его поразительной настойчивости и природной харизме, на него будто откликается сама моя суть. Я не верю в существование вторых половинок и прочий вздор про родственные души, но чем еще объяснить мое нежелание встать и уйти прямо сейчас?

– Можешь пересесть ко мне навсегда, я не стану возражать, – говорит Тамаз спустя какое-то время, в течение которого я тихо сидела рядом с ним, смотря прямо перед собой.

– Где ты этому научился? – спрашиваю я, взяв в руки его альбом. – Можно посмотреть остальные работы?

– Да, – коротко отвечает он, демонстративно проигнорировав мой первый вопрос.

– Это же настоящая архитектурная графика, – комментирую я увиденное на самых первых страницах. – Только не говори, что ты самоучка. Это очень профессиональные эскизы.

– Как и твои, – замечает Тамаз, по всей видимости, имея в виду рисунок, выпавший из моего скетчбука.

– Заметь, я спросила перед тем, как открыть твой альбом, а ты сделал это без моего разрешения. – В моем голосе нет обиды, мне просто хочется его немного поддеть.

– Тот листок нашла твоя подруга и развернула его при мне. Если я в чем-то и виноват, то только в том, что не родился слепым.

– В следующий раз закрой глаза, – отвечаю я, не сумев подавить улыбку. – Ты расскажешь, откуда у тебя такие навыки?

– А у тебя?

– Почему ты избегаешь этой темы?

– А ты почему избегаешь меня? – парирует Тамаз, склонив голову на бок.

– Я сижу рядом с тобой, если ты не заметил. А вот ты увиливаешь от моих вопросов.

– Ты идешь на пятничную вечеринку? Твоя подруга пригласила меня, но я не уверен, что ты там правда появишься. – Он подается вперед, еще сильнее сократив дистанцию между нашими лицами. – Только в этот раз скажи правду, Лебедь.

– Какая тебе разница? – Не уверена, что еще когда-то так сильно смущалась, как в этот момент. Так гулко мое сердце бьется только на ответственных соревнованиях, но никак не из-за присутствия парня.

– У меня много дел, не хочу тратить время на вечеринку, если тебя там не будет.

– Дел? – переспрашиваю я и, не выдержав его напора, опускаю взгляд.

– Ты права, это архитектурная графика, а я никакой не самоучка. Если хочешь узнать обо мне больше, тебе придется прийти на пятничную вечеринку. Спасибо, что сообщила меня о директоре, мне приятна твоя обеспокоенность, но я уже все уладил.

– Интересно, как именно ты все уладил, сидя в аудитории, – фыркаю я и, поднявшись с места, добавляю. – Ты можешь сколько угодно делать вид, будто знаешь меня, но, поверь, Тамаз, это и близко не так.

– Я над этим работаю, – спокойно парирует он и вновь берется за карандаш. – Значит, до пятницы?

Выбирая между тем, чтобы снова ему нагрубить и тем, чтобы смириться с его попыткой сблизиться, я выбираю третье – молчаливое бегство.

Летта встречает меня взбудораженным взглядом. Похоже, она совсем на меня не сердится, хотя мои утренние слова были достаточно резкими, чтобы ее задеть.

– О чем вы так долго говорили? – спрашивает подруга, едва я опускаюсь на скамью.

– Ты слышала о разбитом автомате? – Дождавшись ее кивка, я пересказываю о том, что случилось между нами на первом этаже и после этого.

– Твою ж налево! – восклицает она, дослушав.

– Чш-ш-ш, – успокаиваю я ее, – говори тише.

– Зачем? Он же сказал, что все уладил.

– И ты в это веришь? Он же просто выпендривается.

– Ну не знаю. Не выглядит он как выпендрежник.

– Он несет ахинею, Ви. Делает вид, что читает мои мысли, как какой-то ясновидящий.

Осознав, что снова говорю о мистике, я в ужасе прикрываю рот ладонью. Тамаз не пытается предсказать будущее, он лишь играет на нервах, видимо, наслаждаясь моей бурной реакцией. Нужно как-то успокоиться.

– По-моему, – замечает подруга, – ты ему очень нравишься. Я помню, что тебя не привлекают отношения, но не каждый день встретишь такой искренний интерес.

– Извини меня за то, что я сказала утром. Про тебя и Мишу… Я не имела права так говорить и срывать на тебе свою злость.

– Ничего страшного, но на что именно ты злишься, Эми? – тихо спрашивает она.

Я много раз хотела рассказать ей о том, какие лекции мне читала мама в детстве и подростковом возрасте, но ожидание подходящего для этого момента растянулось и в итоге потеряло всякий смысл. Во многом потому, что моя откровенность ничего не изменит. Прошлое не перестанет отравлять мое настоящее, а признание в терзающей меня боли не дарует свободу от страхов и укоренившихся предубеждений.

– Это все стресс из-за того, что происходит дома. – Соврав в очередной раз, я чувствую себя не просто некомфортно, но еще и соучастницей маминого безумия.

Наш разговор очень быстро сходит на нет. Возможно потому, что Летта мне больше не верит.

После занятий я в одиночестве спускаюсь вниз и подхожу к гардеробу. Надев плащ и проверив телефон на предмет новых сообщений, я иду в сторону выхода, встревоженная скорой встречей с мамой и ее сиделкой.

– Уже заменили на новый! – громко ахает кто-то неподалеку.

Обернувшись на звук, я вижу собравшихся вокруг торгового автомата студентов. Того самого, который должен быть разбит.

***

Чересчур широкая улыбка Лилии заставляет меня насторожиться.

– Все нормально?

– Да, это был прекрасный день, – резюмирует она, не переставая излучать позитив. – Мы с Анфисой просмотрели все семейные фотоальбомы, сходили в магазин и приготовили ужин. Она ждет вас на кухне, чтобы вместе поесть.

– Она… что?

– Я бы задержалась, но мне нужно забрать сына из детского сада, пока тот не закрылся.

– Значит, вы поладили? – уточняю я, наблюдая за тем, как она обувается.

– Думаю, да. Мы не говорили на какие-то личные темы, но она была достаточно открыта и приветлива. Знаю, вы со Святославом ожидали совсем другой реакции, но это же хорошо, не так ли?

– Да, но… неважно. Спасибо вам и простите, что я пришла позже обещанного. Тренировка затянулась, но обещаю, что впредь буду внимательнее следить за временем.

– Не переживайте об этом, до завтра, Эмилия!

Кивнув и закрыв за ней дверь, я не сразу иду к маме, предпочтя несколько минут провести наедине с собственными мыслями. Меня не просто обескуражили слова Лилии, я чувствую, как близка к тому, чтобы окончательно перестать понимать происходящее. Если так пойдет и дальше, то мне придется признать поражение в борьбе за мамино благополучие.

Из задумчивости меня выдергивает родной голос, от звучания которого непроизвольно наворачиваются слезы.

– Эми, дочка, это ты?

– Да, мам, сейчас подойду! – отзываюсь я.

Она действительно ждет меня за накрытым белоснежной скатертью столом. От двух глубоких тарелок, до краев заполненных куриным супом с клецками, все еще идет пар. На маме одно из тех красивых платьев, которые она надевает только по праздникам.

– Неожиданно, – честно говорю я ей, все еще пребывая в недоумении из-за увиденного.

– Эта Лили не так уж и плоха, умеет делать тесто для клецок, – делится мама. – Как учеба и тренировка?

Сморгнув растерянность, я устраиваюсь напротив нее и, взяв ложку, зачерпываю в ложку немного прозрачного супа.

– Вкусно получилось? – заботливо уточняет мама, внимательно наблюдая за каждым моим движением.

– Да, очень, – отвечаю я, – с учебой все в порядке, как и с тренировками.

– Замечательно, искорка. Ты большая молодец!

– Спасибо.

Тема, которую я хочу обсудить, не уместна для такого теплого и семейного момента, но и промолчать у меня не получается.

– Я рада, что ты поладила с Лилией.

– Она славная женщина. – Кивнув, мама отрезает себе небольшой кусок белого хлеба.

– Не сомневаюсь, но что ты делаешь, мам? Зачем нарядилась? И к чему эта скатерть?

– Что-то я не поняла твоего вопроса, Эми. – Она кажется искренне сбитой с толку.

– Я спросила, что за представление ты устроила и в какие игры играешь? – отчеканиваю я, с трудом сдерживая раздражение.

– Не понимаю, – повторяет она. – Что не так?

– Ты уже давно ничего не готовишь, – напоминаю я ей.

– Не так уж и давно это было…

– Больше семи лет, мама!

– Я тебя чем-то расстроила? – Она опускает взгляд в тарелку. – Прости, дочка, я лишь хотела поужинать. Как раньше.

– Как раньше, – шепотом повторяю я за ней, коря себя за очередной срыв. – Ты хорошо себя чувствуешь?

– Лучше, чем когда-либо, – уверенно отвечает мама. – Я полна решимости все исправить.

– Ты это уже говорила. Прямо перед встречей с прошлым врачом.

– Я этого не помню.

– В понедельник ты встретишься с еще одним специалистом.

– Знаю и с нетерпением жду нашей встречи.

– Ты должна быть честна с ним, мама.

– Конечно, я всегда честна с врачами, которых ты для меня находишь.

Не справившись с внутренним напряжением, я отставляю тарелку и встаю из-за стола. Это не первый раз, когда ей становится лучше и она выглядит вполне здоровой. Но такого сильного прогресса на моей памяти еще ни разу не случалось. Я напугана и не знаю, как с этим справиться. Мне страшно, что после этого внезапного улучшения ей станет в десятки раз хуже, и тогда уже никто из нас не сможет ей помочь.

– Ты не доела, – сокрушается она, провожая меня печальным взглядом. – Похоже, я разучилась готовить. Совсем немудрено после такого долгого перерыва…

– Дело не в супе, мам. Я просто не привыкла к такому.

– К чему именно?

– К семейным вечерам и нашим разговорам.

– Мы говорим каждый день, дочка.

– Но не так. Прости, мам, но ты никогда этого не поймешь, как и я никогда не пойму тебя.

Потому что каждый из нас несет свое бремя, ставшее настоящим проклятием.

– Я бы хотела это изменить, – говорит она, вставая из-за стола. – Что я могу для тебя сделать?

– Не знаю. – Пожимая плечами, я вдруг вспоминаю о Тамазе. – Можешь рассказать, почему я должна держаться подальше от парней?

– Я тебе уже говорила, им нельзя доверять. – Ее лицо преображается: на нем будто разом отражаются все существующие оттенки ненависти. – Эта тема у нас под запретом, Эми.

– Ты сама сказала, что хочешь изменить наши отношения.

– Это никак не относится к нам с тобой, – огрызается она.

– Неужели? Ты хоть представляешь, что натворила, мама?

– Я спасла тебе жизнь.

– Шутишь? – Нервно рассмеявшись, я подхожу ближе, чтобы заглянуть в ее расширенные от вспыхнувшей злости глаза. – Я чувствую себя сломанной и понятия не имею, как с этим жить. О каком спасении ты вообще говоришь?

– Я не жду, что ты поймешь. Но, поверь, настанет день, когда ты придешь и скажешь мне спасибо.

– Этого не будет.

Прищурившись, она качает головой и вдруг становится той версией себя, которая пугает меня больше всего.

– Я явственно вижу, что кто-то хочет тобой овладеть. У него похотливый темный взгляд и длинные потные руки. Не успеешь оглянуться, как он подчинит твою волю и сделает тебя своей игрушкой.

– Прекрати, – процеживаю я сквозь стучащие зубы.

– Ты сопротивляешься недостаточно сильно, он уже запустил в тебя свои корни. – Она проводит ладонью по низу моего живота.

– Хватит! – сбросив с себя ее руку, я делаю несколько шагов назад. – Ты меня пугаешь!

– Я лишь говорю, что вижу, – невинно улыбается она. – Ты не следуешь нашему правилу, Эми, о чем очень скоро горько пожалеешь. Только будет поздно.

– Нет. – Всхлипнув, я опускаюсь на колени, пораженная тем, как быстро сегодня сломалась. – Не говори так, пожалуйста.

– Не плачь, дочка. – Сев рядом, мама обнимает меня за дрожащие плечи. – Еще не поздно себя спасти. Нужно только перестать общаться со сбежавшим от дьявола отродьем с поцарапанным лицом.

– Я перестану, мама, обещаю, что перестану! – Уверяю я ее сквозь слезы.

– Я тебе верю, искорка. Только не подведи мое доверие. И помни, что я все равно обо всем узнаю, потому что карты никогда не врут.

Ведьма

Утром, когда раздается звонок в дверь, мама сама впускает Лилию в квартиру. Я слышу, как она делает комплимент ее кудряшкам и предлагает выпить лимонного чаю. Как только они оказываются на кухне, я тихо прокрадываюсь в гостиную и, заметив на столе зажженные свечи, подхожу ближе. Мне на глаза попадаются две карты, лежащие в стороне от других. Суд и Жрица. Мама наверняка знает, что означает их сочетание. Но иногда мне кажется, что ее толкования отличаются от общепринятых и она видит лишь то, что хочет.

Несмотря на случившуюся у меня накануне истерику, я осмеливаюсь не только покинуть пределы комнаты, но и встретиться с мамой перед выходом из дома. Она появляется в коридоре с белоснежной кружкой в руках и умиротворенной улыбкой на губах. В ее синих глазах ни намека на раскаяние за содеянное. Наоборот – она будто гордится собой, потому что искренне верит в совершаемое благо.

– Уже уходите в университет? – интересуется Лилия, стоящая рядом с мамой. Меня удивляет не то, что они поладили, а то, как быстро это произошло.

– Нет, сегодня придется пропустить занятия, мне нужно на утреннюю тренировку, потому что вечером у нас с подругой другие планы.

– Планы? – уточняет мама, прищурившись.

– Мы идем на вечеринку в бар, я тебе уже говорила об этом.

Еще свежи воспоминания о вчерашнем вечере, когда я вдруг не выдержала и дала слабину, но сейчас мне удается сохранять спокойствие и даже вернуть голосу привычную твердость и уверенность в каждом произносимом слове.

– Он тоже там будет, – утвердительно заявляет мама.

– Я не понимаю, о ком ты говоришь.

– Поверить не могу, что ты так быстро забыла о данном обещании, – удивляется она. – Я думала, мы все выяснили.

– Я иду туда с Виолеттой. Не помню, чтобы обещала тебе с ней не общаться.

– Как ты не понимаешь, что он опасен?

– Простите, что вмешиваюсь, – говорит Лилия, сделавшая шаг вперед, чтобы встать между нами. – Могу я узнать, о ком идет речь?

– Ох, Лили, это долгая история, – отвечает мама, качая головой.

– Не такая уж и долгая, – вмешиваюсь я. – Карты сказали, что мне грозит опасность. И поэтому я должна избегать любых контактов с каким-то несуществующим парнем с поцарапанным лицом из маминых снов.

– Несуществующим?! – негодует мама, но я даже рада, что смогла вывести ее на эмоции на глазах Лилии. Пусть знает, с кем имеет дело. – Ты же сама сказала, что прекратишь с ним общение!

– Мне пришлось так сказать, чтобы ты успокоилась.

– Не ври мне, Эмилия. Не ври.

Я знаю, что еще немного, и ее начнет трясти от страха и злости.

– Мне нужно идти, вернусь поздно, – говорю я и, повернувшись к Лилии, добавляю. – Спасибо, что согласились задержаться.

– Нет проблем, Эми, – отвечает она, с тревогой поглядывая на маму. – Только будьте на связи.

– Обязательно.

По дороге на тренировку я прокручиваю в голове собственные слова и понимаю, что перестала придерживаться стратегии, которую мне помог выработать один из маминых врачей.

«Не пытайтесь с ней спорить и доказывать свою правоту. Вы должны понять и принять тот факт, что она мыслит и видит все иначе. Любая конфронтация усугубит ее состояние, потому что каждое неверное слово, которое вы произносите, наносит непоправимый вред. Я рекомендую вам быть мягкой и осторожной в выражениях до тех пор, пока не будет поставлен точный диагноз и мы не начнем полноценную психотерапию».

Следуя его советам, я лишь иногда напоминала маме, что карты и сны могут ошибаться, но никогда не упрекала ее в болезни и тем более – в том, как сильно ее состояние влияет на меня саму. А сейчас все пошло прахом.

– Не хочу быть грубым, но ты совсем не сосредоточена, – говорит Лука после моего неудачного проката произвольной программы.

Он стал хореографом нашей группы совсем недавно, но за это время я успела привыкнуть к его присутствию на льду.

Когда мама услышала о Луке впервые, то буквально спятила и даже предложила мне перейти в другой тренерский штаб или вовсе завершить спортивную карьеру. Я не знала, смеяться мне или плакать от ужаса, в который она впадает при мысли, что рядом со мной окажется человек мужского пола. Не понимая, как ее успокоить, я сделала то, за что до сих пор не могу себя простить. Поэтому теперь, каждый раз видя Ингу, мое сердце предательски сжимается, готовое в любой момент разорваться от чувства вины.

В прошлом году во время летних сборов я застала Ингу с Лукой в раздевалке – раскрасневшихся и целующихся. Тогда он еще не был нашим хореографом и приехал на сборы в качестве действующего фигуриста-одиночника. Мы с Ингой в то время практически не общались, лишь иногда перебрасывались резкими комментариями да едкими замечаниями. Но это не имело никакого значения – я не собиралась выдавать ее тайну, потому что умела держать рот на замке.

Когда этим летом Лука появился на нашем тренировочном льду, Инга рассказала мне, что они уже давно не вместе, и поблагодарила за то, что я сохранила их секрет. Боюсь представить, как она отреагирует, когда узнает, что именно я – тот самый источник, который рассказал журналистам об их тайном романе.

С тех пор, как я решилась на эту пакость, Ингу и Луку постоянно фотографируют, пытаясь подловить в самый неожиданный момент. За последний месяц они дали несколько интервью, в каждом из которых называли себя хорошими друзьями. Но большинство все равно продолжало верить в посеянные мной слухи.

К моему счастью и сожалению одновременно, это помогло унять мамин страх. Узнав, что Лука положил глаз на кого-то другого, она перестала паниковать и видеть в нем угрозу. И сначала мне, как и ей, стало легче. Но потом… потом меня захлестнул жгучий стыд.

– Мне не нравится, как ты дергаешь плечами во время дорожки шагов, – говорит Лука, позволив мне немного передохнуть. – Это выглядит небрежно.

– Хочу пить.

– Сейчас привезу твою бутылку. А ты пока потренируйся держать осанку. Плечи должны быть расправлены. Ты же в образе черного лебедя как никак.

Теперь упоминание этой птицы неизбежно напоминает мне о Тамазе и птичке, которую он для меня сделал. Проснувшись сегодня утром, я взглянула на ее бумажные крылышки и улыбнулась.

– Ты мне так и не сказала, в каком костюме пойдешь на вечеринку, – заявляет появившаяся рядом Летта.

– Не мешай мне, я отрабатываю движение плечами, – отвечаю я, вскинув подбородок подобно гордому лебедю.

Издав невнятное полуфырканье и полурычанье, подруга закатывает глаза.

– У тебя отличные плечи, хоть и немного широковатые.

– Ну спасибо!

– Я думаю, тебе стоит пойти в образе Эльвиры – повелительницы тьмы.

– Издеваешься? – усмехаюсь я, вспомнив, как выглядит эта героиня.

– Нет. Я сделаю тебе начес и подведу черным карандашом глаза. Будет отлично, соглашайся.

– Виолетта, ты приземлила тройной аксель? – громко спрашивает вернувшийся Лука.

– В процессе. – Невинно улыбнувшись, она уезжает, быстро помахав мне на прощание. – Еще поговорим, Эльвира.

– Эльвира? – С вопрошающим взглядом на лице Лука протягивает мне многоразовую бутылку с водой.

– Долго объяснять. – Благодарно кивнув и сделав глоток, я оглядываюсь в поисках Инги. Похоже, она занята в баре, раз не появилась на тренировке.

– Это связано с сегодняшней вечеринкой в «Черничных ночах»?

– Э-э-э, – протягиваю я, растерявшись. – Ну да. А вы что, тоже придете?

– Собираюсь. Кто-то же должен за вами присмотреть.

Лука старше меня всего на четыре года, но мне все равно сложно представить его на тематической вечеринке в стиле фэнтези.

– Не переживай об этом, я постою где-нибудь в стороне, чтобы никого не смущать. Веселитесь на здоровье.

– А в каком образе вы придете? – любопытничаю я, разминая шею.

– Буду Маленьким принцем. Меня так Инга называет. – Видимо, осознав, что разоткровенничался, он быстро переводит тему. – Марина просила тебе передать, что пора определиться с костюмом для произвольной программы. Можно оставить платье с контрольных прокатов, доработать его или сшить новое. Что думаешь?

– Я… не знаю.

У меня есть десятки эскизов наряда черного лебедя, но, кажется, они так и останутся всего лишь набросками в скетчбуке.

– До первого этапа Гран-при еще есть время, – напоминает Лука. – Но не затягивай, если не хочешь решать все в последний момент.

– Конечно, я все понимаю.

– Хорошо. Итак, вернемся к твоим плечам…

Сразу после тренировки мы с Леттой заезжаем к ней домой, где нас уже ждет Миша.

– Новые очки? – спрашиваю я у него, когда он встречает нас в просторной гостиной.

– Ты, как всегда, внимательна к деталям, Эми, – улыбается он, коснувшись указательным пальцем черной оправы. – Как тренировка?

– Сегодня выяснилось, что мои плечи совсем не лебединые, если ты понимаешь, о чем я.

– Да, Господи, Боже мой! – восклицает Летта из соседней комнаты. – Успокойся уже!

– Мне нравится тундровый лебедь, хотя он самый маленький из всех видов, – рассказывает Миша, устроившись рядом со мной на диване.

– Как бы там ни было, я самый неказистый лебедь из всех, – заявляю я, все еще чувствуя досаду из-за слов Луки.

– Да забудь ты! – кричит подруга. – Лучше иди сюда, подумаем, во что тебя нарядить.

Она вовсе не шутила, когда сказала, что пойдет на вечеринку в образе вампирши. Не успеваю я ступить на порог ее комнаты, как замечаю лежащие на кровати длинную бархатную накидку черного цвета, красный корсет и готический чокер с большим рубином.

– Нравится? – спрашивает Ви, заметив мой обескураженный взгляд.

– Ты правда пойдешь в… этом?

– Ну да.

– А это не слишком?

– Я знала, что ты так скажешь, поэтому для тебя придумала кое-что другое. Вот, смотри.

Она протягивает мне длинное черное платье, пышная юбка которого сделана из фатина.

– Примерь, пожалуйста, – просит Летта.

Быстро переодевшись, я сначала подхожу к зеркалу, чтобы взглянуть на свое отражение, и только потом зову ее.

– Супер! – Хлопнув в ладони, она достает из комода широкий кожаный ремень и капроновые колготки с рисунком паутины.

– Когда ты успела все это купить? – удивляюсь я, когда к моему образу ведьмы добавляется еще и высокий черный колпак.

– Я серьезно отношусь к мероприятиям, на которые нас приглашают, – отчеканивает подруга, уже доставая из ящика круглую косметичку. – Будь добра, не дергайся.

Когда она заканчивает, от меня прежней остается лишь полный растерянности взгляд. Только сейчас ко мне приходит осознание, что через пару часов я окажусь не на празднике в честь окончания сезона или очередной победы, а на самой настоящей вечеринке.

Когда мы с Леттой показываемся Мише, ему приходится снять очки и протереть глаза, дабы убедиться в реальности происходящего.

– Идем со мной, кот. У меня и для тебя есть костюм. – Зловеще улыбнувшись, подруга берет его за руку и уводит переодеваться.

Проводив их взглядом, я снимаю головной убор и тянусь к сумке, чтобы проверить телефон. Не знаю, радоваться мне или тревожиться из-за отсутствия звонков от Лилии. Как же хочется хотя бы на одно короткое мгновение забыть обо всем, что происходит с мамой… Может, вечеринка в коктейль-баре – это не такая уж и плохая идея, как подсказывает мне чутье?

– Мы готовы! – объявляет подруга, держа под руку Мишу, одетого в костюм Графа Дракулы. Он явно смущен, но все равно продолжает стоять рядом с Леттой, которая в диком восторге от всего происходящего. Глядя на них сейчас, я впервые за все время нахожу их связь чем-то трогательным и… настоящим.

– Тогда поехали, – заключаю я, вновь украшая свою голову ведьминским колпаком.

Медовые соты

Я стараюсь не показывать своего смятения, но одна только яркая неоновая вывеска коктейль-бара «Наши черничные ночи» вгоняет меня в тоску. Не могу избавиться от чувства, что мое нахождение здесь нарушает все мыслимые и немыслимые законы природы. Я привыкла жить по заблаговременно построенному и тщательно спланированному маршруту, и теперь меня до дрожи в теле пугает любое отклонение от выбранной траектории.

Как только паника подступает к горлу, дверь бара открывается и оттуда выходит Инга в темно-зеленом кимоно с лепестками сакуры на рукавах. Ее рыжие волосы собраны в аккуратный высокий хвост, а лицо, похожее на фарфор, украшено красными линиями, повторяющими узор на маске кицунэ.

– Добро пожаловать! – Она кричит так громко, что у меня чуть не закладывает уши. Я и забыла, какой шумной она порой бывает. – Проходите внутрь, вечеринка в самом разгаре.

– Прекрасный образ, Инга. – Одарив ее комплиментом, Миша вежливо улыбается и проходит внутрь под руку с Леттой.

Уходя, подруга бросает на меня выжидающий взгляд, но я жестом прошу ее не беспокоиться обо мне. Потому что у меня есть одно незаконченное дело.

– А ты чего застыла? – интересуется Инга, держа в руках сложенный веер алого цвета.

– Расскажешь, как ты связана с этим местом? – спрашиваю я вместо ответа на ее вопрос.

– Здесь работает мой парень, – быстро отвечает она, тут же оборачиваясь. За прозрачным стеклом стоят два высоких парня, один из которых машет нам рукой. – Его зовут Дима, он бармен.

– Не знала, что ты с кем-то встречаешься.

– Сегодня утром я поняла, что больше не хочу делать из этого тайну, – делится Инга. Ее зеленые глаза искрятся незнакомым мне светом. – Дима не скрывает наши отношения и с радостью знакомит меня со своими друзьями и семьей. Думаю, мне пора ответить ему тем же.

– Я рада, что в этот раз ты можешь открыто говорить о своих чувствах, ведь с Лукой… – Дрогнувший голос напоминает о том, что я сделала и о том, что пришло время во всем признаться. – Инга, мне нужно тебе кое-что сказать.

– Только не говори, что уйдешь до окончания вечеринки.

– Нет, дело в том, что… это была я. Журналисты узнали о вас с Лукой от меня.

– Я знаю, – отвечает она, даже не моргнув. – Мой друг Сеня – спортивный фотограф и часто общается с журналистами. Ему удалось их разговорить.

– И ты не злишься? – Оторопев, я едва не теряю равновесие.

– Я уже устала от этого, Эмилия, – признается Инга. – Я злюсь на тебя с тех самых пор, как ты обыграла меня на нашем первом юниорском старте. Каждое соревнование, каждая медаль на твоей шее и каждый твой золотой пьедестал – меня злило абсолютно все. А твои советы во время тренировок так и вовсе порождали во мне все самое худшее, что может быть в человеке. Ты даже не представляешь, как сильно ты меня раздражала. Но, кажется, я это переросла и больше не хочу злиться. Не знаю, зачем ты это сделала, но мне все равно.

– Это очень по-взрослому. – Пораженная ее речью, я не сразу нахожу нужные слова, чтобы хоть как-то объяснить свой поступок. – Прости меня, это никак не связано с тобой или Лукой.

– Мне жаль прерывать твою исповедь, но нас ждет вечеринка. Пойдем, Эми. – Она берет меня за руку и ведет внутрь бара.

«Наши черничные ночи» оказывается просторным и светлым помещением, где каждая деталь интерьера кричит об уюте и комфорте. Одна из сиреневых стен украшена неоновыми ягодами, другая – неоновой цитатой: «Некоторые люди для нас словно зеркало – они окружают нас и помогают понять, кто мы»

1 Строки из стихотворения «Чёрные лебеди». Автор – Юрий Марковцев.
Читать далее