Читать онлайн Невозможно устоять бесплатно

Глава 1

– Корней Андреевич, можно? – я вошла в кабинет, остановилась и как можно более обаятельно улыбнулась. – Я на пересдачу.

– Присаживайтесь, – мужчина глазами указал на стул напротив своего стола. – Вы?..

– Сафарова Севиль. Группа ФМ-309.

Пока я представлялась, я не прекращала улыбаться и источать солнечность. Не зря говорят: улыбайся, и люди к тебе потянутся. И я бы очень хотела, чтобы Корней Андреевич потянулся к моей зачётке, и черкнул в ней то, что мне нужно!

– У меня были некоторые проблемы с неравновесной термодинамикой, – бодро пояснила я, изящно перефразировав честное и ёмкое: в этом предмете я полный ноль. – С Николаем Федоровичем я созванивалась на каникулах, и мы договорились, что я окажу некоторую помощь родной кафедре. Он же передавал вам? Вот, – наклонилась, и принялась доставать из пакета свои дары, – методички распечатала с запасом, бумагу для принтера купила, и тут еще…

– Стоп, – Корней Андреевич слегка нахмурился. – Севиль, может, вы присядете?

Может, и присяду. Но не хотелось бы. Но я тихо вздохнула и подчинилась.

– Я правильно вам понял: вы предлагаете поставить вам зачёт за… это, – преподаватель пренебрежительно кивнул на огромную стопку бумаг, которую я, между прочим, еле дотащила до кафедры. – И утверждаете, что договорились с моим предшественником. Так?

– Договорилась, – кивнула я, и торопливо уточнила: – Это же не взятка! Николай Федорович взял с меня честное слово, что предмет я выучу. Просто чуть позже. Вдумчиво, основательно, фундаментально. Сказал, в сентябре поставит зачёт за четвертый семестр, и… – я вздохнула, искренне печалясь из-за срочного переезда Николая Федоровича в Канаду.

Не мог что ли, как обещал, принять взятку, поставить зачёт, и уже после этого к сыну переезжать на ПМЖ?! Или хоть пораньше бы предупредил, что уволился, я бы постаралась выучить эту дурацкую неравновесную термодинамику летом. А то я же понадеялась, расслабилась, а как каникулы закончились, так и узнала, что Николай Фёдорович улетел, и вернуться не обещал.

И теперь вместо шестидесятилетнего милого, рассеянного Николая Федоровича у нас преподаёт буравящий меня высокомерным взглядом тридцатичетырехлетний Корней Андреевич Ветров.

Говорят, его отец – тот самый Ветров. Член-корреспондент РАН.

Говорят, Корней Андреевич еще во время учёбы в аспирантуре свой бизнес создал, и после защиты кандидатской и не думал нести студентам доброе и вечное. Но ректор очень уж просил. А лучше бы не просил. Лично я бы прекрасно обошлась в этом году без таких подлых сюрпризов, как новый преподаватель.

А еще немногочисленные девчонки нашего курса о Корнее Андреевиче говорят. Так много говорят, да еще и с придыханием, что даже бесят. Нашли в кого влюбляться – в представителя вражеского лагеря, да еще и в не самого молодого. Ему же целых тридцать четыре года!

– … вы меня слушаете? Севиль?

Ой!

– Да, – закивала я, хотя не слышала ни словечка. И Корней Андреевич, кажется, это просёк. – А вы можете повторить? – сдалась я.

– Макулатуру заберите. Готов принять у вас зачёт.

– Вот, – зачётку я сжимала в ладони, и радостно шлёпнула её на стол преподавателя.

– Не нарисовать, а принять, – лицо Корнея Андреевича осталось суровым, как воплощение российской науки, но глаза насмешливо сверкнули. – Термодинамику вы не сдали еще весной, а значит, у вас было всё лето, чтобы подготовиться. Вы же давали Николаю Федоровичу честное слово?

Я неуверенно кивнула, предчувствуя катастрофу.

– Готовились? Вот и отлично. На взятках сэкономите, – хмыкнул преподаватель. – Севиль, сформулируйте принцип Кюри, и расскажите о его роли в неравновесной термодинамике.

Улыбка окончательно стекла с моих губ. Ох, Николай Федорович, как же вы подставили меня своим переездом!

Так, Севиль, думай! Принцип Кюри… Кюри – которая Мария, или его Пьёр Кюри сочинил? Что делать-то? Так, ладно, рискну, налью воды, авось прокатит.

– Принцип Кюри создал…

– Сформулировал, – поправил меня преподаватель, и я убедилась, что я права, этот принцип всё же Пьер Кюри придумал.

– Сформулировал Пьер Кюри. А Пьер Кюри, как известно, был выдающимся французским учёным. Он родился… – вот это я знаю, это я помню, биографии рассказывать у меня отлично получается. Сейчас расскажу про Пьера Кюри, а про саму термодинамику, если повезёт, Корней Андреевич забудет. Или ему надоест меня слушать, что тоже вероятно.

Но преподаватель слушал. Даже кивал в нужных местах, воодушевляя меня. Зачёт у меня почти в кармане. Ну, то есть в зачётной книжке. И перед дедулей краснеть не придётся, а то он же не переживёт, если узнает, что его любимая внучка-отличница какую-то несчастную неравновесную термодинамику сдать не может.

– Вот, – выдохнула я, закончив свой рассказ, и снова улыбнулась, правда не так обаятельно, как пятнадцать минут назад.

– Отлично. Ораторское мастерство у вас на высоте, Севиль. А теперь ответьте на тот вопрос, который я задал, – улыбнулся Корней Андреевич, он, видимо, тоже знает о принципе: улыбнись, и люди к тебе потянутся. Вот лично я бы как потянулась, как взяла его за грудки, и потрясла бы как следует, моля, чтобы зачёт мне поставил и прекратил издеваться!

– Принцип Кюри – это такой принцип… основополагающий в изучении неравновесной термодинамики, и… его роль очень важна, – пропищала я и опустила глаза.

Позорище какое!

– Подготовьтесь получше, и приходите в пятницу на консультацию. Можете идти. И это, – кивнул Корней Андреевич на гору бумаг, – заберите.

– Это подарок, – буркнула я, подорвалась со стула, и побежала к двери, чуть ли не плача. У выхода я резко развернулась, подбежала к преподавательскому столу и, не глядя на Корнея-гада-Андреевича, схватила свою несчастную зачётку. А затем, наконец, вылетела с кафедры, и уже в коридоре всхлипнула.

Только бы успеть дойти до туалета, и уже там, в кабинке, разрыдаться! Как же я ненавижу эту термодинамику, кто бы знал! Но знать никто не должен – вот в чем соль.

– Севиль, мы в кафе, с нами идёшь? – окликнули меня девчонки, стоящие у подоконника.

А я надеялась, что никто не увидит меня рыдающей из-за несданного зачёта. Но не судьба, одногруппницы тусуются рядом с кафедрой.

– Я… нет, – пробормотала, и зря я это сделала, слезы всё же полились.

– Севилька, ты чего? Ну? – Стася и Тоня подбежали ко мне, кто-то из девочек даже приобнял меня за плечи, но кто именно я не увидела, лицо в ладонях спрятала. – Ты с кафедры? Опять не сдала?

Я закивала.

– Идём в кафе. Я тоже не сдала, кстати. Ну и чего ревёшь, не первоклашка же, чтобы из-за оценки страдать? Идём, идём, обедать пора, потом порыдаешь.

Ай, много вы понимаете, – хотелось мне топнуть ногой.

Всю дорогу до «Итальянского пекаря» я пыталась успокоиться, и перестала шмыгать носом только тогда, когда мы втроем уселись за столик у панорамного окна, как раз напротив нашей альма-матер.

– Ветров вышел. Такой красавчик! – просюсюкала Тоня, глядя в окно.

Я тоже взглянула, и увидела своего недруга, идущего к парковке.

– Ммм, зайка! Я бы ему дала.

– Только он бы не взял, – фыркнула Тоня, и они со Стасей рассмеялись.

– Этот ваш зайка мне зачёт не поставил, хотя мы с Николаем Федоровичем договорились, – буркнула я.

– Так Фёдорыч-то тю-тю, уволился. Да ладно тебе, расслабься. Вообще не понимаю трагедии, – Стася отложила меню и чуть склонилась над столом. – Это у нас с Тоней проблемы могут быть из-за учёбы, мы-то не из Питера, в общаге живём. Не сдадим хвосты до конца сентября – и всё: выселение, отчисление, дорога в Сибирь. А ты местная, богатенькая. В школе медаль была золотая, поступила без проблем. И термодинамику ты сдашь, отличница ведь. А даже если не сдашь, даже если вдруг вылетишь из универа – не пропадёшь, с твоей-то семьёй. Нам бы твои проблемы, Севиль, вот честно.

С Тоней и Стасей подругами мы не стали. На первом курсе девочек было больше, но к третьему нас осталось трое, Тоня еще в начале учёбы сдружилась со Стасей, а мои подруги перевелись на другой факультет. Да, подругами мы не были, но сейчас мне просто необходима поддержка, и потому я призналась:

– Девочки, да мне же оценки ставят из-за фамилии. Я не то что термодинамику, я даже элементарную физику слабо понимаю!

Уф, сказала, и мир не рухнул.

– Да ты гонишь, – Тоня закатила глаза, пока Стася делала заказ официанту.

– Если бы, – вздохнула я.

Нет, вообще, я умная. Только не во всём и не всегда. В школе я опережала программу, пока у нас не появилась геометрия. Но благодаря хорошему поведению и знаменитой фамилии моих дедушки и папы, красующихся на многих учебниках, мне всегда ставили «отлично». И на родительских собраниях хвалили.

– А ЕГЭ? – округлила глаза Стася.

– Вызубрила, сдала и благополучно забыла всё вызубренное через неделю, – пожала я плечами.

– Так тебя родня заставила на физмех поступать?

– Не совсем, – я наверное сотый раз за день вздохнула, если не тысячный. – Дедушка – учёный, папа – тоже, патенты у них, изобретения, открытия. Мама в НИИ трудится. У родителей нас трое, я – самая младшая. Старший брат не пошел в науку, хоккеистом стал – дедушка расстроился, но пережил, на Аишу, мою старшую сестру понадеялся. А та моделью стала, по подиуму ходит! Если бы еще и я взбрыкнула… – я не договорила, и снова тяжело вздохнула.

Мне так хотелось, чтобы родители гордились мной. И, особенно, дедушка – он всё детство со мной возился, столькому меня научил. Так обидно за него было, когда мои брат и сестра так нехорошо поступили. Аиша хоть на бакалавра отучилась, а Тимур вообще университет бросил. Ну как я могла подвести семью?!

– Я понимаю что учёным мне не быть, не дано, но университет закончить, и кандидатскую защитить я обязана. И если меня отчислят с третьего курса – будет позор! А меня отчислят, я эту треклятую термодинамику, кто вообще её придумал, никогда не сдам!

Выговорилась. Выдохнула. Стало легче, но совсем немного.

– Да ладно тебе, – неуверенно брякнула Тоня, – ну походишь к Корнею на пересдачи, рано или поздно поставит он тебе зачёт. Не качеством информации бери, а количеством пересдач. Рано или поздно он устанет, и распишется в зачётке. Или поговори с дедом своим, пусть позвонит на кафедру, и…

– Нельзя, – я замахала руками, – ты что? Вся семья думает что я гениальна. Если узнают, что у меня со второго курса хвост – кошмар будет!

– Кстати о хвостах, – Стася вдруг улыбнулась, – я же на кафедре экономики предприятий подрабатываю. У экономистов целая группа студентов из Африки, и они всей группой ректору на макроэкономичку пожаловались. Знаете за что? За то что она их обезьянами назвала.

– Серьезно? Обезьянами? Она пьяная была? – я против воли улыбнулась.

– Она им сказала, что до конца сентября они должны сдать хвосты, – расхохоталась Стася. – Но иностранцы сленг плохо понимают, и решили что макроэкономичка – расистка. Ишь, обезьянами обзывается.

Мы с девочками переглянулись, и рассмеялись. Вот теперь мне даже полегчало. И почему мы не дружили раньше? Я даже думала, что Тоня и Стася меня недолюбливают, а они-то нормальные.

– И, кстати, у меня по термодинамике тоже хвост, – добавила Стася, отсмеявшись. – Из-за работы учиться не успеваю толком. Но! – подняла она указательный палец, – я порасспрашивала у знакомых про Корнея Андреевича: берёт ли взятки, как ему можно сдать, туда-сюда… и-и-и-и… – протянула девушка интригующе.

– И-и-и-и? – поторопила я.

– Короче, не знаю, может мне и наврали. В общем, я общалась с девчонками, которые к нему на работу устраивались на не особо важные вакансии. Знаете, как он принимал на работу? Красивой девчонке стоило просто показать сиськи – и она принята. Может, это и зачётов касается.

– Врут, – уверенно припечатала я. – Ветрова ректор уговорил у нас преподавать потому что он умный. А умный мужик вряд ли сотрудниц на работу будет брать, посмотрев на их голые груди, сейчас в них недостатка нет, необязательно трудоустраивать. В общем, ректор идиота бы не пригласил преподавать. Не верю.

– Почему сразу идиота? Молодого мужика, облеченного властью, всё логично, – пожала Стася плечами. – Приходят к нему на собеседование пять умных девчонок: четыре отказались показывать сиськи, а одна согласилась, вот он – конкурсный отбор. Может и с зачётом прокатит.

– Стась, ну хватит, – я рассмеялась. – Глупости какие. Либо тебе те девочки, с которыми ты разговаривала, наврали, либо ты нас сейчас разводишь.

– А вот и не развожу. Ты в пятницу на пересдачу пойдешь?

– Да.

– Я тоже.

– И?

– И дам Ветрову то, что он хочет, – Стася выпятила грудь. – Ему мне в кайф показать, и даже дать потрогать, и не только грудь.

– Ну-ну.

Я хихикнула, представив дурынду, которая может возомнить, что с помощью демонстрации груди зачёт получит, и идиота-препода, который за это поставит зачёт, рискуя репутацией. Я, хоть и не гений в термодинамике, но и не дура. Однако, девчонки меня повеселили.

Ладно, буду учить, что еще остаётся.

И я учила. Вернее, пыталась учить. Я честно открывала учебник, честно начинала читать, но через пару абзацев прочитанного смысл от меня ускользал. Тогда я меняла тактику: читала вслух, конспектировала прочитанное на бумаге, и… никак. Нет, что-то, конечно, мне далось, и принцип Кюри у меня от зубов теперь отскакивает, но он мне дался на кураже здоровой злости. А в остальном…

В остальном я больше времени потратила, поминая Николая Федоровича иногда добрым, а иногда и не очень, словом. В Канаду он перебрался, угу! Где, спрашивается, патриотизм?!

Всю пятницу я мандражировала. На лекциях и на обеденном перерыве пыталась зубрить трижды проклятую термодинамику, а затем как на казнь поплелась на кафедру, где у двери стояла Стася и еще один хвостатый должник.

Отряд неудачников.

– Я первая, – вздернула Стася подбородок.

– Дамы вперед, – прогундосил двухметровый Антоша Пятницкий. – Севилька, пропускаю.

А, перед смертью не надышишься! Может, Ветров сжалится, и снова спросит про принцип Кюри. Должно же мне повезти!

Про стратегию «покажи сиськи» я благополучно забыла, и вспомнила лишь когда Стася подмигнула мне, и вошла на кафедру.

Нет, она же не может? Она пошутила, точно! Или её обманули! А если Стаська покажет Ветрову грудь? Этот хлыщ явно много грудей видел, судя по его экстерьеру. Он Стасю с позором из кабинета прогонит… если она не передумала так рисковать. Ох, надеюсь, Стасе хватит ума не делать глупостей.

Одногруппница вышла в коридор через десять минут, одергивая блузочку. Раскрасневшаяся, улыбающаяся… с зачёткой в руке…

Не может быть!

– Стась, – подошла я к ней, – только не говори что…

– Зачёт, детка, – она подмигнула, и открыла её передо мной, а там всё как надо: дата, подпись, божебожебоже! – Я же говорила! Иди, твоя очередь. Удачи. Лифчик, надеюсь, секси?

Я не ответила. Медленно пошла к кабинету, клянясь, что ни за что… никогда… это же за гранью добра и зла: ради спокойствия дедули преподавателю грудь демонстрировать, кошмар какой! Нет, мне обязательно повезёт с вопросом, я отвечу, получу зачёт, куплю себе синнабончик и поеду домой.

Да я и не решусь на подобное – предложить показать грудь…

Но, сама не понимаю, как так вышло, в итоге я именно это и сделала – предложила.

Глава 2

А день, кстати, начался вполне мирно. Ничего не предвещало беды.

Проснулась я с книгой на животе – перед сном я читала свою «любимую» термодинамику, и она оказалась отличным снотворным. Затем была зарядка, тропический душ, под которым я стояла и мечтала…

… а вот как войду на кафедру сегодня! И на Корнея Андреевича взгляну серьезно, улыбаться ему не стану, вот еще. Обойдётся! Улыбки нужно дарить хорошим людям. А он – ну ни капельки не хороший тип. Иначе не стал бы так наседать с несчастным зачётом.

И вот, войду я на кафедру, взгляну на преподавателя серьезно, и Корней Андреевич задаст мне вопрос по термодинамике – разумеется, в его глазах будет насмешка, и весь его вид будет воплощать снисходительность. Мол, ну давай, позорься, Севиль, а я посмеюсь над тобой, и отправлю на еще одну пересдачу. А я возьму, и отвечу на его вопрос! Причем, блестяще отвечу! Настолько блестяще, у Корнея Андреевича рот от удивления приоткроется.

Но он, нехороший человек, задаст мне уточняющий вопрос, чтобы завалить. А я и на него отвечу, да! И задачу решу в уме, мне даже бумага не потребуется, чтобы её расписать…

На этом моменте я ненадолго выпала из своих фантазий, вздохнула: я и на бумаге-то задачи не как семечки щелкаю, а уж в уме – ум мне не для термодинамики нужен. Ай, – поджала я губы, – неважно! Задачи, вопросы… в общем, я настолько гениально отвечу на все каверзные вопросы Корнея Андреевича, что он сменит снисходительное отношение ко мне на глубочайшее уважение.

– Севиль, вы ведь внучка того самого Давида Аразовича Сафарова? – спросит он. – И дочь Самира Давидовича?

– Да, – кивну я снисходительно.

Корней Андреевич округлит глаза, поднимется со стула, и я, так и быть, тоже встану.

– Вы – достойная дочь своей семьи. Я должен был поставить вам зачёт автоматом. Видимо, в прошлый раз вы просто разволновались, потому и не ответили на мой вопрос. Я был неправ. Севиль, вы можете не ходить на те предметы, которые я веду, вы знаете их лучше, чем я. Экзамены и зачёты будут вам проставлены. Позвольте пожать вам руку в знак уважения, – скажет он.

И я пожму. И, может быть, даже улыбнусь ему в знак своего прощения.

Так, стоп! – снова выпала я в реальный мир. – А почему только по предметам Корнея Андреевича у меня будут автоматы?..

– Я поговорю с коллегами, – я так ясно представила, как Корней Андреевич скажет это, буквально увидела, – и они последуют моему примеру: вас не станут отвлекать подготовкой к зачётам, экзаменам. Абсолютно точно, вам не нужно тратить время на такую ерунду. Вы, Севиль, должны отцу и деду помогать!

– Да, – простонала я.

Так бы и стояла под душем часами. Очень уж приятно представлять, как всё может быть!

– Севиль-ханым, айда завтракать, – мама, не потрудившись постучать в дверь, вошла в комнату.

– Не хочу, – мне кусок сегодня в горло не полезет от волнения. – И я сейчас снимать буду.

– Блог свой? – мама села на кровать, с любопытством разглядывая мои нехитрые приспособления для съёмки: штатив, телефон, свет – всё очень маленькое, непрофессиональное, ведь мой бьюти-блог – тайна от мужской части нашей семьи. – А что снимать будешь?

– Подпишись на мой канал, и узнаешь. Макияж, – сдалась я со смехом. – Я подписчикам обещала показать как накраситься без кисточек, спонжей, ватных палочек. Пальчиками.

– Можно посмотреть? Я на кровати посижу, меня не видно будет.

– Мам, я стесняюсь.

– Чужих людей не стесняешься, а мать родную сесняешься?

– Ой, сиди, – проворчала я.

– Ой, спасибо, моя щедрая дочь.

– А папа?

– Уехал уже, – мама обиженно поджала губы. – Мне, главное, говорит: увольняйся, отдыхай, дома сиди, а сам даже отпуск взять раз в пару лет не хочет. Я как вампир бледная хожу, солнца не вижу.

Пока я одевалась, и раскладывала на столе косметику, мама жаловалась на трудоголика-папу, сильно увлекаясь: вот уже два года без отдыха на море превратились в возмущенное: «твой папа никогда не возил меня отдыхать!».

– Мам, так возьми и купи путёвку, и папе подари.

– Так он её и примет. Скажет: иди, Ксеня, возвращай её. Хотя, – мама хмыкнула, скрестив руки на груди, – а почему это я должна её сдавать? Куплю и скажу: едем, и точка!

– И ногой топни. Или кулаком по столу, – я в красках представила описанное мамой будущее, что не смогла удержаться.

– И топну. И хлопну, – воинственно заявила мама. – А то сколько можно?!

Отсмеявшись, я включила на телефоне запись и, убедившись что картинка хорошая, и я в фокусе, принялась наносить макияж, параллельно комментируя каждое своё действие.

– … вы скажете, что стрелки невозможно нарисовать пальцем? Я скажу что вы ошибаетесь! Можно, и даже нужно, особенно если у вас проблема с ровными и одинаковыми стрелками. Возьмите карандаш, и сделайте на указательном пальце жирненькую точку. Вот так, от души, – я выставила перед камерой указательный палец с коричневым свотчем карандаша для век. – А теперь просто ведите пальцем по направлению к внутреннему уголку глаза. Смотрите, какая красота получилась: ровно, плавно, сразу с растушёвкой. Проделываем то же со вторым веком, и… але-оп! Всё гениальное – просто!

Я так увлеклась макияжем и общением со своими зрителями, что чуть про время не забыла. Но вовремя вспомнила, и решила не усложнять макияж, обойдясь нюдовым.

– Вот и всё, дорогие мои. Ставьте лайки или дизлайки, но тех кто ставит мне дизлайки я запоминаю, – шутливо погрозила пальцем на камеру. – Нажимайте на колокольчик, и делитесь в комментариях отзывами: получилось ли у вас, или… да конечно же у вас получится такой макияж, иначе и быть не может! Но вы всё равно пишите, и предлагайте темы для новых роликов. Пока-пока, увидимся в новом видео, которое выйдет совсем скоро!

Я завершила запись. Жаль, что сейчас нет времени на монтаж, займусь этим после пересдачи.

Перед выходом из дома мама пыталась впихнуть в меня сырники, но волнение, утихшее перед камерой, вернулось, я покачала головой, взяла такси, открыла учебник, с которым не расставалась ни в такси, ни на парах.

А затем настало время консультации. И я вошла на кафедру, не в силах перестать вспоминать, как Стася вышла отсюда минутой раньше, поправляя блузку, и держа в руке зачётку.

– А, Сафарова, – поприветствовал меня Корней Андреевич, когда я несмело подошла к его столу.

И взгляд его… он что, на мою грудь посмотрел?

Ах ты извращенец!

Я бросила на преподавателя ответный негодующий взгляд, и скрестила руки на груди.

А вот не покажу я тебе ничего!

Боже. Ну красивый же мужик. Немолодой, конечно, но и не дряхлый. В тридцать четыре года жена должна быть, и на её грудь стоит смотреть, а не студенток на такое подбивать, и не своих подчиненных.

А если у Корнея Андреевича еще и жена есть, и она не знает, какой он развратный тип? И почему он на меня так смотрит? Снова на грудь? Не насмотрелся на Стаськину?

– Севиль, вы меня слышите? Вам нехорошо?

– Вы женаты? – вырвался у меня вопрос, просто очень уж за его жену стало обидно.

– А без этой информации вы не проживёте? Ладно, хоть это и не ваше дело, отвечу: я не женат. Если вы ради этого пришли на консультацию – можете идти. Если же вы ради пересдачи – давайте уже начнём.

Начнём. А что начнём? Блузку расстегивать?

Я опустилась на стул напротив стола Корнея Андреевича, липкими от волнения ладонями сжала колени. Сердце грохочет так сильно, что, кажется, весь университет слышит.

– Севиль, – кивнул мне Корней Андреевич, хотя какой он Андреевич после того что я о нём узнала, – вперёд.

Кожу на щеках печёт, я неумолимо краснею. Что бы сказали мои предки, если бы им довелось узнать, с кем приходится дело иметь? Да любой мужчина моего рода Корнея Андреевича бы кинжалом зарезал! Папа был бы в ужасе, дедушка бы схватился за сердце, а вот те предки, которых уже нет – они, темпераментные и строгие кавказские мужчины, точно зарезали бы негодяя!

– Севиль, вы хорошо себя чувствуете?

– Д-для чего? – промямлила я.

Корней Андреевич вздохнул, даже глаза закатил. Вот и правильно, пусть на потолок смотрит лучше!

– Вы лучше вопрос мне задайте, ладно? В смысле, по неравновесной термодинамике. А я отвечу! – протараторила я, намекая, что ни на что неприличное я не согласна.

И Корней Андреевич, к счастью, вопрос задал. Что-то там про феноменологические коэффициенты.

Ура! Домогаться не будет!

Так, я точно это учила. Более того, я повторяла эти дурацкие коэффициенты, пока Стася была на пересдаче… пока она тут грудь демонстрировала. А как это вообще происходило? Корней Андреевич тоже на Стасю вот так, как на меня, смотрел, и что дальше? Он сам сказал: «Покажи грудь, и я поставлю тебе зачёт», или это Стася предложила оголиться? Или и без слов они друг друга поняли? А может, они и переспали?

Теперь у меня не только лицо пылает, но и шея, и даже многострадальная грудь.

Так, хватит. Коэффициенты, – напомнила я себе. – Они бывают… кривые и прямые? Прямые, как этот самый стол, на котором, возможно, совсем недавно творился разврат. Или не творился, дверь-то на кафедру не закрывали, вроде. Значит, всё заняло минуту? Стася просто оголила верх, и… а сколько она вот так стояла с обнаженной грудью? Показала на секунду, и всё? Или какое-то положенное время выждала? И сколько вообще по правилам нужно мужчине грудь показывать?

Ой, нет, не буду об этом думать! Надо ответ на вопрос вспоминать – какие-то там коэффициенты… или нет? Или…

– А можете повторить вопрос? – просипела я, опустив глаза.

Корней Андреевич раздраженно повторил. А почему он раздражён? Потому что я на его взгляды-намёки не отреагировала? Или… ой, я же половину того, что он говорил прослушала! Он, наверное, и словами намекал: «Покажи, Севиль, себя. Вперёд! А я поставлю тебе зачёт!»

Мамочки!

– Вы готовы ответить?

На что? А, коэффициенты… ну я же учила! У-чи-ла! И вчера, и даже сегодня, вот, буквально минут пятнадцать назад повторяла, и именно эти коэффициенты я вызубрила и, более того, я их понимала. А сейчас в голове лишь эти шайтановы сиськи и, почему-то, слова песни группы «Ленинград» на ту же тему.

– А можно другой вопрос? Понимаете, я учила коэффициенты, но… – я пожала плечами.

– Другой вопрос нельзя. Подготовьтесь, и приходите через неделю, – процедил Корней Андреевич.

А не приду! – мысленно затопала я ногами. – Я сейчас-то на грани обморока, и еще раз через это мучение проходить, и в логово извращенца являться? Да ни за что!

А может… может, отмучиться сейчас? Да, неприлично, и предки меня осудят. Но я всего лишь наполовину азербайджанка, так что, может, мои предки на меня не вс время с небес смотрят, и часто закрывают глаза?

Я всего лишь покажу грудь, не более. Зато мне не нужно будет больше зубрить всю эту дрянь, то есть, термодинамику, приходить на унизительные пересдачи. И теряться, чувствуя тяжелую мужскую энергетику Корнея Андреевича мне тоже не придется. Хоп – разделась; хей – оделась; ла-ла-лей – зачёт проставлен, и я забуду всё это как постыдный сон.

Да?

Да.

– К-корней Андреевич, – я, решившись, поднялась со стула. – Я, – прикусила губу, дрожащими холодными пальцами впилась в верхнюю пуговку, чуть сминая кремовый шёлк блузки, – я… может, я… давайте, я… в общем, я тоже могу показать вам грудь! Но только показать, ладно? – я зажмурилась и, раз уж решилась, принялась расстегивать блузку. Если остановлюсь, если задумаюсь хоть на минуту, я точно в обморок грохнусь, или с визгом сбегу. – Ни на что другое я не согласна, хорошо? Я просто покажу вам, оденусь, вы поставите мне зачёт, и я уйду. Договорились?

Глава 3

Подруги заливаются смехом, их лица раскраснелись, Яся даже слезы утирает. А я брови хмурю осуждающе, глядя на это безобразие и воплощение предательства.

– Девушки, можно потише, – шикнули на нас с соседнего столика, и я не смогла не поддержать незнакомку, кивнула, всем видом показывая подругам, какие они невоспитанные.

А эти змеюки еще громче расхохотались, постанывая при этом.

– Если что, я вас не знаю, – буркнула я обиженно.

– Ой, умора! Как п-перестать смеят-ться? Живот уже б-болит, – всхлипывая смогла произнести Яся.

Роксана глубоко вдохнула, надула щеки, задержала дыхание, но… губы её задрожали, и они снова принялись хохотать. А на нас, кстати, уже администратор антикафе грозно смотрит!

– Девочки, блин, – шикнула я.

– Прости, – простонала Роксана. – Но это такой пипец! Севилька, ты такой чудик!

– Давайте я покажу вам сиськи за зачёт, – вытирая новую порцию слез прохохотала Ярослава.

– Я не так ему сказала!

– Угу, ты еще и раздеваться начала. Ну, Севиль! Ну, скромница!

– Ай, ну вас. Знала бы, что вы так отреагируете – в жизни бы не поделилась с вами, – я скрестила руки на груди и отвернулась к окну, окончательно разобидевшись.

– Севилька. Ну Севиль! Ладно тебе, не дуйся.

– Прости нас, дуры мы, но, – Роксана хихикнула, быстро зажала себе рот ладонью, и спустя пару секунд продолжила, – но мы просто не ожидали, что ты можешь так отжечь.

Я – ноль внимания на предательниц. Смотрю за окно, на улицу, вся скорби преисполненная. Как мне теперь в университет идти? Ветров со вторника у нас теорию разрушения будет вести и, кажется, еще один предмет. О, ужас!

Может, отчислиться? Сейчас этот вариант мне кажется привлекательным, даже несмотря на то, что папу и дедушку это убьёт. Но мучительнее их убьёт понимание, какая я испорченная, так что отчислиться будет более гуманно.

Да! Отчислюсь, скажу Эльнуру, что не нужно ждать со свадьбой до окончания университета. Свадьбу сыграем, сяду дома, буду долму мужу крутить и детей рожать. Может, их я правильно смогу воспитать.

Прокрутила эти мысли, и носом шмыгнула – так жалко себя стало!

– Севилька, прости, прости, прости, – Яся пересела на мой диванчик, Роксана обошла меня со спины, и обе кинулись обниматься. – Давай мириться!

Я фыркнула. Моя вера в женскую дружбу отныне мертва.

– Ну хочешь, сними уже видео как ты нас красишь, и выложи ролик на свой канал. Только не обижайся. Согласна? – жалобно спросила Роксана.

– Ладно, – проворчала я. – Постараюсь не обижаться на вас.

– Точно проехали?

– Посмотрим, – дернула я плечом. И ойкнула от щипка. – Да всё, всё, прощаю я вас.

Мы с подругами еще немного похихикали, сделали селфи, и они расселись по своим местам.

– Ты хоть Стасе вломила за её шуточки? – воинственно спросила Ярослава, возвращаясь к теме дня.

Вместо ответа я печально вздохнула.

– Надо ей отомстить. Серьёзно, так нормальные люди не поступают. Это подстава!

– Ясь, но она же не заставляла меня предлагать всякое Корнею Андреевичу. И раздеваться тоже не заставляла. Я всё сама.

– Как ты вообще могла в этот бред поверить?

– Не знаю, – спрятала я пылающее лицо в ладонях. – Сначала не поверила, а потом… правда, не знаю, девочки. Разволновалась из-за того что предмет не понимаю, из-за пересдач этих, из-за того что папа и дедуля могут узнать что я неуч. Еще и срок сдать хвосты – до конца месяца дан, преподаватель новый, опять же, и Стася еще напела мне… Короче, я сама в шоке, но в тот момент я ей поверила. И подумала что легче перенести пару минут позора, постояв без лифчика, чем документы забирать из универа. Ой, ужас, – с ужасом прошептала я на вдохе.

Я же и правда начала раздеваться. И Корней Андреевич меня не останавливал, смотрел, хмурился… а потом в три шага ко мне подошёл, я даже испугалась, перестала пуговицы расстегивать. Даже мысль мелькнула, что сейчас меня будут грязно домогаться, и хорошо бы убежать.

Но увы, я не убежала. Стояла, замерев как кролик перед удавом. Глазами хлопала – дура дурой.

– Кстати, а что там дальше было? – вырвала меня из воспоминаний Яська. – А то у меня истерика началась после того, как ты сказала что предложила преподу грудь показать, и начала раздеваться.

– Угу, интригу повесила, и в кусты. А мы – мучайтесь от любопытства, – поддакнула Рокси.

– А нечего было смеяться надо мной. Ладно, – вздохнула я, – хотите знать, что было дальше? Дальше был еще больший позор. Хотя, кажется, куда уж больше, да?

Когда Корней Андреевич подошел ко мне – я продолжила стоять, руки вцепились в пуговку в районе талии. Меня потряхивало то ли от ужаса, то ли от своей лихой смелости, то ли от пикантности всей ситуации – сама не знаю, от чего именно, но дрожала я как цыплёнок. И всерьез готовилась в обморок грохнуться.

А затем Корней Андреевич сжал мои ладони, заставил меня выпустить пуговицу из пальцев. Будет раздевать сам, – подумала я, и ошиблась.

Мужское прикосновение обожгло кожу на моём животе. Еще и тишина между нами – густая, тёмная – она всё сильнее меня смущала, но я ничегошеньки не могла сказать, голос отказал. Дышала-то через раз! Дрожала, краснела, сглатывала нервно… а потом поняла, что мужчина меня не раздевает. Он меня одевает! Пуговицу за пуговицей застегивает – быстро, ловко, снизу-вверх, к вороту, в злом молчании.

– А что было потом? – Яся прижала ладони к щекам.

– А потом он меня за плечи обхватил, развернул, и довёл до выхода из кабинета. И только тогда сказал… сказал… – я «дала петуха», и раскашлялась от волнения.

Ну как же обидно! Даже не знаю, что меня сильнее задело.

– Что он сказал-то?

– В подобном я не нуждаюсь – вот что, – пропищала я.

Угу, так он и сказал. Холодно, презрительно. Процедил, отошел от меня, подал мою сумку, и выставил вон. А я даже объяснить ничего не могла – онемела в тот момент. Сразу в голове прояснилось, и я поняла очевидное – Стася надо мной недобро пошутила, а я в эту дурь из-за стресса свято уверовала как полная лохушка.

– Козёл этот Корней Андреевич! – возмутилась Яся.

– Мудак, – припечатала Роксана. – Но зачёт-то поставил?

– Держи карман шире. Нет, конечно, – я жалобно скуксилась. – Девчонки, я без понятия, что теперь делать: идти и каяться перед ним, или через декана договариваться о зачёте, или вообще отчисляться.

– А ты не пыталась вернуться на кафедру, и объясниться?

Конечно же нет. Оказавшись в коридоре, я припустила к женскому туалету, в котором заперлась, рыдала, и жалела себя. А потом подумала, что не только я должна себя жалеть, у меня для этого лучшие подруги есть, и позвонила им.

– А ты поговори с ним на паре. Задержись, подойди к нему, и объясни всё, – предложила Яся.

– А если сказать не можешь – записку передай. Или электронку напиши, – кивнула Роксана.

– Или на кафедру подойди.

– На парковке можно его поймать еще.

– Или в фирму его съездить, он же в универе не на полной ставке. Запишись на приём у его секретаря, и толкни ему речь.

– Хотя… а почему это ты должна извиняться! – задумчиво пропела Роксана, будто не она пару секунд назад накидывала мне идеи с покаянием. – Вообще-то, он мог бы и поласковее с тобой обойтись.

– А ведь правда. Гадость сказал, выгнал, а ты перед ним раздевалась. Может, ты вообще влюблена в этого Корнея, потому и решилась на такой шаг.

Чем больше я слушала подруг, тем сильнее мне было за себя обидно. А вот не хочу я каяться! Извиняться в моём случае – это еще сильнее позориться.

Я поступлю иначе!

КОРНЕЙ

В родительском доме я редкий гость. Каждый раз, приезжая, чувствую дискомфорт из-за редких визитов, и обещаю себе быть внимательнее. Но едва выхожу за порог – меня затягивает работа, и лишь когда мама звонит, и буквально плачет в трубку, я вспоминаю о сыновних обязанностях: приехать, привезти ей цветы, отцу презентовать бутылку «Мартеля», выслушать обоих, покивать на вопросы о внуках.

– Мама, – я вручил ей букет, и склонился, принимая поцелуй в щеку.

– Спасибо, родной. Чудесные цветы. Ты проходи, не стой на пороге. Ой, ты так похудел, сынок, как обычно, плохо питаешься? А всё работа твоя! Скоро прозрачным станешь. И женщины рядом нет, чтобы проследила. Ну ничего, сейчас я тебя накормлю, я столько всего наготовила… И с собой дам контейнеры обязательно… нет, ну как же сильно ты исхудал…

Пока я шел за мамой в гостиную, слушал привычные причитания. По опыту знаю: спорить сейчас бесполезно, маме не доказать, что я не похудел, а наоборот еще сильнее набрал мышечную массу, и что питаюсь я более чем отлично.

– Андрей, сын приехал, – крикнула мама, и закатила глаза. – В кабинете всё сидит. Книгу уже три месяца как написал, но до сих пор редактирует, скоро с ума меня сведёт. Андрей! Да иди же сюда! – мама еще сильнее повысила голос, не прекращая суетиться в гостиной. – А ты садись, мой хороший. Ой, нет, сначала руки мыть!

– Так точно, – ответил я и, посмеиваясь, пошел в ванную. А когда вернулся, отец уже находился в гостиной.

– Надо же, кто пожаловал, – папа протянул мне руку, которую я пожал. – Я уже думал записываться к тебе на приём через секретаря. Или в университете время консультации узнавать, чтобы к тебе прийти.

– Только не на консультацию, – хмыкнул я, вспомнив вчерашнее безобразие с Сафаровой. Как и любой мужчина, занимающийся бизнесом, я повидал много девушек разного сорта. Но еще ни одна не раздевалась передо мной с видом великомученицы.

Интересно, а что это вообще было? Вчера я не спросил, разозлился, и просто прогнал Севиль. Если бы в момент её стриптиза на кафедру вошёл хоть кто-то – у меня были бы большие проблемы. И я не про увольнение из университета, а про репутацию и скандал.

Но всё же мне интересно: что заставило эту студентку с глазами Бэмби вести себя подобным образом?

– Что, студенты уже достали? – «понимающе» кивнул отец. – Ну ничего, привыкнешь.

– Я согласился на эту работу на семестр. Привыкать не придется.

– Сначала на семестр, потом на еще один, а там и не заметишь, как втянешься. И за докторскую возьмёшься, наконец, – отец сел на любимого конька, но ему, в отличие от матери, совесть мне позволяет возразить.

– Докторскую я писать не буду. Мне и кандидатская не пригодилась.

– Посмотрим, – пожал плечами папа.

– Так, не спорьте, дорогие мужчины. Давайте ужинать, – мама поставила передо мной тарелку, на которую я и переключил внимание. – Но я тоже хочу высказаться: у Корнея бизнес столько сил отнимает, а теперь еще и работа со студентами добавилась. Ну и зачем? Откуда сыну столько времени взять, чтобы всюду успевать? Немудрено, что он так исхудал.

– В компанию можно нанять управляющего, а самому сконцентрироваться на преподавании, – заспорил отец.

Иногда это забавно – наблюдать за их спорами, я в любом случае всегда поступаю как сам того хочу. И потому на вопросительный взгляд родителей я коротко сказал:

– Как и договорились, я преподаю один семестр, принимаю экзамены и зачёты, и ухожу. К декабрю Андреев должен найти подходящую замену, – напомнил я про совместный на троих разговор с ректором – отцовским другом.

Когда-то этот мужчина выручил меня, и я не смог отказать ему в просьбе взять несколько предметов. Да и самому было интересно себя проверить: смогу ли я не командовать, как привык на работе, а учить? Во время учёбы в аспирантуре я преподавал, но за давностью лет те впечатления стёрлись. Именно поэтому я и согласился на семестр преподавания. И опыт уже начал получать. Очень своеобразный опыт со взятками: то сорокасантиметровую стопку бумаг мне за зачёт предлагают, то неумелый стриптиз устраивают – и всё это одна студентка.

– Вот и правильно. Один всю жизнь отдал науке, – мама кивнула на отца, – хоть сын в своё удовольствие пусть поживёт!

– Корней вполне может получить удовольствие от работы в университете. Студенты умные, студентки – красивые, – подмигнул папа, на что получил хмурый мамин взгляд.

– Может, и красивые, но сейчас такая молодежь – меня бы отец выпорол, если бы я себя вела так как все они.

Я улыбнулся, снова вспомнив Севиль. Чуть ли не рыдала, но блузку расстегивала, вот актриса! Наверное, зря я столько думаю о её мотивах, они понятны: по её мнению я должен был поставить ей зачёт, и быстро вытолкать за дверь, надеясь, что о её стриптизе никто не узнает. Вот только я не робкий пожилой преподаватель, купившийся бы на подобное. Да и за место на кафедре не держусь.

Ловкая девчонка.

И я ведь уже хотел поставить ей этот зачёт! Планировал дать ей тему для эссе – пусть бы накатала что-нибудь, пусть бы даже из сети скачала, плевать. Но теперь хрен ей! Буду строить из себя принципиального задрота-препода.

– … вот и нечего про студенток-вертихвосток говорить, – услышал я окончание перепалки отца с матерью. – Корней, надеюсь, ты сумеешь оторваться от работы, познакомишься с кем-нибудь, и к нам знакомиться приведёшь. Нам бы невестку… ну, желательно от двадцати пяти до тридцати лет, старше не нужно, детки же нужны. Но и младше не стоит – зачем тебе глупышка? Нужна серьёзная, состоявшаяся женщина, нацеленная на семью.

– Составляй список качеств, мам, буду искать, – подколол я.

– А вот и составлю. Или… тут Лерочка приезжает, дочка Ерохиных. Может…

– Нет. Никакого сватовства, никаких Лерочек, – отрезал я, подозревая, что мама снова примется за старое.

Не желает она понять, что жениться я не собираюсь. Меня устраивают временные отношения. А свадьба, дети, пелёнки, распашёнки – это мимо. Не моё.

С родителями я пробыл два часа, и с чувством облегчения, что визит позади, поехал к себе. Едва вошёл в квартиру, увидел голубой пушистый брелок-помпон – его я нашёл рядом со стулом, когда прогнал Севиль с кафедры. И почему-то не выбросил, и даже не оставил на кафедре, а забрал с собой. Как трофей.

Ладно, отдам его Севиль во вторник после пары. Или не отдам, – хмыкнул я, и покрутил брелок на пальце.

Глава 4

В день, когда у нас по расписанию поставили пару Ветрова по теории разрушения, я проснулась взбудораженная.

– Надо поднять настроение, – пробормотала, выйдя из душа, и открыла ноутбук.

Мне всегда помогают и с самооценкой, и с настроением комментарии под моими видео. И первые пять минут я читала их с улыбкой – всегда приятно понимать, что кому-то из девчонок нравится мой голос, другая просит снять ролик про уход за волосами, третья пишет что на свидание красилась по моей инструкции, и свидание закончилось хэппи эндом.

Но один комментарий от Dmitriy2012 спустил меня с небес на землю.

– Странная девка, – зачем-то начала я читать коммент вслух. – Она пародирует кавказский акцент, или реально оттуда? А волосы почему не чёрные, покрасила? Короче, стрёмная, и макияжи – отстой. И вообще… – тут губы мои задрожали, дочитывать сил не хватило, и крышку ноута я захлопнула. Никак я не могу научиться реагировать на хейтеров без эмоций. Напишут, скажут мне гадость – и всё, настроение пропадает на весь день.

Может, макияж и правда отстойный получился? Наверное, стоит курс по визажу взять, и оборудование для съемки купить профессиональное.

– Доброе утро, – буркнула, войдя в кухню. Вздохнула, наклонилась, и поцеловала папу.

– Доброе. Что вздыхаешь?

– Пап, у меня сильный акцент?

– По-азербайджански ты говоришь отлично, без акцента.

– Я про русский, пап.

– Ай, глупости не спрашивай, – отмахнулся папа, его айфон завибрировал, и он, встав из-за стола, принял звонок: – У аппарата.

– Только твой папа айфон аппаратом называет, – захихикала мама, войдя вместо папы на кухню. – Что ты про акцент спрашивала, Севаиль-ханым? Он есть, но не сильный, красивая у тебя речь. Если дразнят – значит, завидуют. Это изюминка твоя, поняла?

Я кивнула.

В детстве я сильно переживала из-за русых волос. Пока совсем ребёнком была, волосы не то что русые были, я почти блондинкой была, такое вот чудо природы при том что папа смуглявый и черноволосый. Половина родни в шутку говорили что меня в роддоме подменили. Я даже кремом для обуви как-то волосы вымазала, чтобы на папу стать похожей, комплексовала очень. А как выросла – поняла что глупо это, из-за цвета волос переживать, не синие же они у меня.

И вообще, пошёл этот Дмитрий2012 в задницу! Макияжи ему мои не нравятся… да и хорошо, что не нравятся! За одно этому хейтеру спасибо: я про Ветрова почти полчаса не думала.

– Самир, давай свой аппарат. Сел завтракать – так ешь, какой пример ребёнку подаёшь, – мама, едва папа вернулся, отняла у него айфон, а я, глядя на отца, головой покачала – мол, не виноватая я, и отцовским примером довольна. – Кстати, дорогой, у меня для тебя подарок.

– Какой? – насторожился папа.

– Мы давно не были в отпуске, и… вот, – мама с торжественным видом положила перед папой два листа формата А4, которые непонятно где прятала, руки у неё пустые были. – Представляешь, знаки судьбы получила: Интернет сам мне эти путёвки подсунул. Ну и Севиль тоже посоветовала съездить, отдохнуть от всего. Правда, замечательно? Вылет через неделю, как раз успеешь на работе договориться.

Папа бросил возмущенный взгляд не на маму, а на меня. И я снова головой помотала, открещиваясь от этой инициативы.

– Я не могу сейчас. После Нового Года, возможно, получится вырваться дней на пять, но сейчас…

– Получится сейчас, – отрезала мама. – Деньги обратно не вернуть. Мы летим на три недели.

– Но…

– Иначе, клянусь, я с тобой разведусь! – мама вздернула подбородок, поднялась со стула, и оставила нас с папой наедине.

Обиделась. Мама всегда, обижаясь, про развод заговаривает.

– Может, ты с мамой полетишь? Я договорюсь, на учёбу это не повлияет, помогу нагнать остальных. Лети с мамой, хорошо?

– Думаешь, маму такая замена устроит?

Папа горестно вздохнул.

– Через неделю, получается… и летим на три недели, зачем так долго? И как ты одна здесь жить будешь? К бабушке с дедушкой переедешь… но до университета от них далеко… ой, дочка, ну твоя мама и учудила. Вот что делать?

И только тут я обрадовалась! Это же, получается, я одна поживу! Целых три недели! Одна!

Свобода, неужели!

Я с воодушевлением принялась что-то втолковывать отцу, сама не вслушиваясь в свою речь, до того зажглась. Меня одну до четырнадцати лет не оставляли: всегда под присмотром родителей, брата, сестры, деды с бабой, других родственников была. В четырнадцать впервые одна на три часа осталась – папа с мамой в гости пошли без меня, а я себя героиней «Один дома» чувствовала. И эти несчастные три часа наедине с самой собой – максимум, который мне был позволен вплоть до восемнадцати лет, когда меня отпустили на посвящение в студенты до позднего вечера. Чтобы вместе со всеми ехать в снятый коттедж – об этом и речи быть не могло, но вечер я отгуляла.

А тут три недели! Смогу ходить по квартире в белье, песни распевать, просыпаться буду когда захочу, ложиться спать – тоже. И музыку буду громко слушать! Нет, ОЧЕНЬ ГРОМКО!

– Деньги на дорогу есть? – спросил повеселевший от моих утешений папа.

– Меня Эльнур отвезёт. Он подъехал уже.

– Привет ему, – выкрикнул папа, и вроде что-то еще добавил, но я, схватив сумочку, уже выбежала из дома, на крыльях неслась до машины жениха, и быстро запрыгнула внутрь.

Эльнур принял поцелуй в щеку, и недовольно головой покачал:

– Даже дверь не дала себе открыть. Севиль, неприлично так носиться, ты же не ребёнок.

– Бу-бу-бу, заводи, давай, – расхохоталась я. – Да, я уже не ребёнок, и у меня для тебя новость: папа с мамой через неделю улетают. Квартира в моём распоряжении останется. Когда мы уже сексом займёмся? Неприлично, знаешь ли, в двадцать лет, имея жениха, оставаться девственницей!

Женихом моим Эльнур считался с детства: наши дедушки еще в Баку дружили, затем отцы продолжили дружбу уже здесь, в Москве, и росли мы вместе. Лет, наверное, с четырех я Эльнура помню, и когда моих брата и сестры не было рядом, именно ему поручали приглядывать за мной, защищать, оберегать. Называли нас женихом и невестой, шутили, да мы и сами воспринимали слова взрослых как подтрунивание.

Изменилось всё, когда мне исполнилось четырнадцать. Эльнур стал смотреть на меня иначе, взгляд его из дружеского превратился в тягучий, обжигающий. Эльнур стал строже: если раньше он позволял себе поучать меня из-за заботы, то теперь – нет, для него я перестала быть навязанной обузой, став, как он признался, любимой девушкой.

Его признание я приняла как что-то неизбежное, само собой разумеющееся. С родителями Эльнур объяснился сам, попросив разрешения ухаживать за мной, и родители это разрешение дали легко. А в семнадцать лет я получила предложение и кольцо на палец. Думала, отец и дедушка обрадуются еще сильнее, но папа почему-то попросил не торопиться, хотя Эльнур ему как второй сын, я знаю.

Обещание я дала, да и сама хотела отучиться, хоть немного успеть пожить вольной жизнью, и уже потом чтобы свадьба, дети, быт… а Эльнур расстроился, что ждать придется.

– Севиль, – вздохнул он, выезжая с парковки.

– Что Севиль?

– Мне дико слышать от тебя такое предложение.

– Оно не первое, – буркнула я, и отвернулась от жениха.

– Я думал, в прошлый раз ты перепила.

– Я бокал вина выпила всего! – воскликнула, вспоминая как для храбрости выпила на своё девятнадцатилетие, которое мы праздновали в конном клубе. Старшие тоже контроль из рук выпустили, танцевать пошли, молодость свою вспоминали. И я решилась: Эльнур ведь жених, а не кто попало! Всё равно мне только с ним и суждено быть, так зачем ждать первой брачной ночи?

Да и тело начало требовать, особенно ночами, не во сне, а в том самом странном состоянии полудремы по телу волнами пробегала нега, заставляющая облизывать губы, выгибаться, вдыхать глубоко-глубоко, требуя покалывающим губам поцелуев, коже – прикосновений, и… чего-то большего – того, что только мужчина дать способен.

С Эльнуром мне всегда было приятно целоваться. Я любила ходить с ним под руку, жених у меня красивый, не стыдно за него: высокий, яркий, черноволосый, губы такие пухлые, что даже завидно! С ним можно, – подумала я, – только с ним! И с ним должно быть приятно, ведь как иначе?

И момент был удачный: праздник, никакого контроля от старших, вино, и Эльнур с таким восхищением смотрел, целовал бесконечно, а потом… оттолкнул! Как только я захотела дальше пойти – остановил меня!

Ох, как стыдно мне было. Но больше – обидно, вот только высказать ему обиду я не могла, стеснялась. А Эльнур на следующий день вёл себя так, словно ничего не случилось: также сопровождал на праздники, водил на свидания, целовал, просил ускорить свадьбу.

– Я и тогда хотела, и сейчас хочу, – заявила я упрямо. – А ты не хочешь, вижу. Я что, страшная?

– Севиль, не разочаровывай меня.

– Чем? Предложением заняться сексом? А что, от другой получаешь, потому от меня не надо?

– Ты себя как девка ведёшь сейчас – тем и разочаровываешь, – процедил он, прибавив скорость, превышая на разрешенные двадцать километров. – С больной головы на здоровую не перекладывай, от другой я получаю? А может ты сама вместо учёбы от однокурсников получаешь то, что от мужа положено получать?

– Ты больной? – крикнула я.

Не сидел бы за рулём – пощечину бы влепила.

– Я? Нет, не больной. Я, как раз, здоровый. И хочу невинную невесту.

– Так убедился бы, что я невинная! – мятежно заявила я, хотя уже ничего не хочу от этого козлины.

– Севиль, давай уже свадьбу дождёмся. Раз так хочешь – это повод не ждать до диплома, можем за пару месяцев всё организовать, и по правилам поступим. Иначе я не смогу в глаза твоему отцу смотреть, понимаешь ты это?

– Не понимаю, – дернула плечом.

Обида еще сильнее, чем в мой прошлый день рождения. Тогда было мало слов, больше действий, и из-за этого всё воспринималось не так болезненно. А сейчас мне прямым текстом парень сказал: хочешь секса – становись женой. Маньячкой озабоченной себя чувствую, хотя просто хотела взрослой стать, наконец.

Есть ли, интересно, еще одна такая неудачница на нашей планете, которая жениху себя предлагает, а он из раза в раз отказывает? Видимо, одна я такая.

– Севиль… – Эльнур открыл дверь, помог мне выйти, и потянулся за поцелуем, но я увернулась, не хочу сейчас его прикосновений, я себя сейчас не девушкой чувствую, а бесполым созданием, нежеланной. – Севиль!

– Пока.

– Вечером…

– Планы изменились, вечером я занята, – буркнула, не глядя на него.

Разумеется, я прощу Эльнура. Сумею проглотить обиду. Слишком долго мы вместе, и Эльнур – правильный он, меня хочет уважать, потому так и ведёт себя. Я всё понимаю, да, но может… чёрт бы с этим уважением? Мне бы любви!

– Севилька, ну что, зачёт получила? – прыснула Стася.

Вот сучка!

Я вздёрнула бровь, и прошла мимо них с Тоней. Никогда я не расскажу им, что повелась на враньё, и грудь хотела показать Ветрову… ой, ну зачем я вспомнила еще и про этот позор?! Что я вообще за человек такой пропащий: жених не хочет, Ветров сам на моей блузке пуговицы застегивал, лишь бы не видеть… может, этот хейтер Дмитрий2012 был прав, и я попросту стрёмная? Рост, вроде, средний, метр шестьдесят шесть – не много и не мало. Грудь – троечка полновесная, талия – тонкая, бедра могли быть и полнее, но и восемьдесят шесть сантиметров объёма – это не так уж мало. А вот лицо странное, наверное: русые волосы, и при этом чёрные глаза, еще и нос с небольшой горбинкой…

Мне всегда говорили, что я очень красивая, но может, это не так, и я страшненькая?

– Эй, пс-с-с, Севилька, следующая пара – теория разрушения у Ветрова, – шепнула Стася.

– Еще раз покажешь ему сиськи? Это он видел в прошлой серии, показывай что-то новое.

– Подумаю над твоим советом.

– Думать, кстати, полезно, – ответила я в полный голос, звонок прозвенел, мы все поднялись, и принялись собирать конспекты по сумкам.

Следующая пара – у Ветрова. Я увижу его после моего эпичного выдворения с кафедры. А может, не ходить? Может же у приличной девушки живот заболеть?

Нет, – отрезала я мысленно. – Я пойду, и сделаю вид, что ничего не было. И вообще, сделаю так как девчонки посоветовали – буду демонстрировать свою обиду. Почему я одна должна из-за того недоразумения страдать? Будем страдать вместе: я – от стыда, а Ветров пусть свою вину почувствует за весь мужской род, да!

Из воинственных мыслей меня выдернул звонок от мамы.

– Алло.

– Доченька, тут Эльнур к нам приехал, – мама сразу перешла к делу. – С Самиром разговаривает, – на этих словах я испугалась. – Представляешь, беспокоится, что ты одна будешь жить, пока мы в путешествии будем.

– Эльнур что, хочет, чтобы я у него пожила? С его семьей? – спросила неверяще, неужели Эльнур передумал, и хочет от меня того, чего уже я сама не хочу.

А что: если Эльнур попросит папу, чтобы я пожила в его семье эти три недели – папа поймёт, чем дело кончится: рано или поздно мы окажемся наедине, и… ясно что будет. Эльнур решил быть настолько правильным, чтобы отцу дать понять, что мы решили сексом заняться? Папа у меня вполне прогрессивный, но всё равно это слишком, я бы не хотела, чтобы он был в курсе.

– Нет. Севиль, Эльнур сейчас Самира просит, чтобы ты эти недели с бабушкой и дедушкой жила под присмотром. Говорит, что нехорошо тебя одну оставлять.

– Что?

Вот ведь предатель!

Нет, он серьёзно? Решил меня к ба и деду сбагрить, а то вдруг придет в гости, а я накинусь, и начну насиловать. Эльнур такой меня считает?

– Мама, скажи папе, чтобы он не слушал Эльнура!

– То есть, вы не договаривались об этом? Просто твой папа сам хочет, чтобы ты под присмотром жила. А я наоборот. Тебе пора учиться самостоятельности.

– Мы с Эльнуром не договаривались, мам, – пропыхтела я возмущенно.

Как же я зла на него сейчас! Да Эльнуру я не то что сейчас, я ему и в брачную ночь не отдамся. Год буду из себя недотрогу строить, отомщу ему за контрол-фрик.

– Хорошо, я потому и позвонила. Тогда сейчас вернусь к Эльнуру и Самиру, и попытаюсь тебя отстоять.

– Мам, спасибо. Ты давай там, покажи этим мужикам!

– Хорошо, – рассмеялась мама.

Люблю её! А Эльнуру надо было несмотря на дорогу пощёчину влепить.

На пару к Ветрову я вошла с опозданием, и злющая как тысяча чертей. Зато смущение куда-то подевалось. Я сейчас в принципе против всего мужского рода настроена.

– Извините, – сказала холодно, и пошла мимо Корнея Андреевича, который, кажется, удивился моему поведению. В упор уставился… на мою грудь.

Я устроилась за партой, поправила блузку под мужским взглядом, и… вспомнила свою цель. Подарила Корнею Андреевичу оскорбленный взгляд, он даже брови поднял, лоб наморщив… ха! Так тебя! Лучшая защита – нападение. Еще сам за мной будешь бегать, и уговаривать зачёт поставить, а я – носом стану воротить. Но, скорее всего, не стану.

Половину пары я строила коварные планы о том, как вызвать в Ветрове еще большее чувство вины, чем то, которое уже должно было проклюнуться в нём из-за моего вида. А на второй половине пары я опомнилась, и попыталась понять предмет. Тщетно. Ладно, дома почитаю пособие, и всё-всё пойму.

– Какой же он секси, – услышала я шепот Стаси за моей спиной, и вздохнув, не смогла не согласиться.

Немолодой, но – да, секси.

Звонок прозвенел избавлением. Я встала, быстро собрала вещи в сумочку, планируя одарить Ветрова еще парочкой оскорбленных взглядов, но увидела как его уже окружили трое одногруппников, и неразлучницы Стася и Тоня, глуповато хихикающие.

Ну и ладно. Так даже лучше. Уйду по-английски.

Но не тут-то было.

– Севиль, задержитесь, пожалуйста, – окликнул меня густой баритон Ветрова. – А вы можете идти, все материалы секретарь разместит на учебном портале, как я уже и сказал. Севиль, подойдите, – окликнул меня еще раз Корней Андреевич.

И я пошла.

Господи, помоги!

Глава 5

Одногруппники и не подумали расходиться, всё также толпятся вокруг Корнея Андреевича, галдят как утята рядом с мамой-уткой. Я медленно плетусь к Ветрову, мечтая сквозь землю провалиться. Вот бы это было возможно: еще шаг, и я проваливаюсь вниз, хотя, если вспомнить что внизу кабинет ректора, то, наверное, лучше мне не проваливаться.

– Эссе? Нет, сегодня была вводная лекция. Нет, я пока не знаю, смогу ли стать научным руководителем. Разумеется, как я уже и сказал, секретарь разместит все материалы на учебном портале, – Ветров как шпагой отбивался от вопросов студентов, и мне успевал подбадривающе кивать, иди, мол, сюда.

Да иду я, иду! Ох, как жаль, что сейчас не позапрошлый век. Настоящий джентльмен из романов, которыми я зачитываюсь, ни за что бы не стал смущать леди, которая перед ним нечаянно оголилась. Вот был бы Ветров джентльменом – избегал бы меня. А он, наоборот, к себе подзывает, глазами темными насмешливо впившись.

Не думай об этом, Севиль! Я сказала: не думай! – шикнула на себя мысленно и, наконец, доползла до толкучки, центр которой – мой персональный кошмар, он же Ветров Корней Андреевич.

– Вы можете идти. Если у вас есть вопросы, я отвечу на них либо на следующем занятии, либо на консультации – время и даты указаны на двери кафедры, – в голосе Ветрова явно послышалось раздражение.

– А почему вы не знаете, сможете ли вы стать научным руководителем? Нам диплом нужно начинать писать, я бы хотела работать с вами, – промурлыкала Стася.

Фи, знаю я, чего бы ты хотела! Уж точно не начинать писать диплом на третьем курсе!

Не знаю, куда глаза деть, руки, потому поступила как всегда, достала телефон, он, по счастливой случайности, завибрировал, и я открыла сообщение от мамы:

«Эльнур уехал ни с чем, твоего папу я убедила, что ты сможешь три недели одна жить. Знала бы ты, чего мне это стоило!»

Ой, мама, лукавишь!

Любит мама представить папу жестким тираном-трудоголиком, хотя все знают, что папа шагу не делает без маминого одобрения.

«Спасибо, мамуль» – напечатала, и вздрогнула от рыка Ветрова.

Что, красавчик, допекли тебя наши прилипалы-ботаники? Ха, наслаждайся!

«Обломался, Эльнур бей? Ну ты и гад!!!» – отправила эмоциональное письмо жениху, и чуть телефон не выронила от обращения Ветрова:

– Севиль… Сафарова! Телефон уберите! – в его голосе всё еще раздражение слышно, но вместе с нотками насмешливости.

Подняла глаза на Ветрова, и обнаружила, что моих одногруппников рядом уже нет. Выгнал их, таки. А зря. Я бы с большим удовольствием в сторонке постояла, послушала, как они Корнея Андреевича вопросами изводят, а сама бы переругивалась с Эльнуром, а потом и звонок бы прозвенел.

– Я вас слушаю, – кивнула холодно, вспомнив о своей роли.

– Даже так? – хмыкнул Ветров.

А вот так, да! Я обиделась, не подходи ко мне!

– В прошлый раз вы пришли на консультацию ради пересдачи, – протянул Корней Андреевич, и я сцепила ладони за спиной, впившись в ладони ногтями.

Даши, Севиль! И не смей краснеть! Но… какой же он негодяй. Зачем напоминает?

Замещение болью не помогло. В глазах слезы собираются. Тянет открыть рот, и начать оправдываться, вот только что я скажу? Меня Стася надоумила на грехопадение? Я не хотела? Вы всё не так поняли? Жарко стало, вот и начала раздеваться? Нет уж, дудки. Лучше буду отыгрывать роль обиженной и оскорбленной.

Я высокомерно кивнула. Да, приходила на консультацию, да, ради пересдачи. Губы Ветрова дрогнули в улыбке, во взгляде насмешливое удивление и… та-дам! Неуверенность! Я тебя дожму!

– Ваши методы доказательства своих знаний показались мне спорными, Севиль, – продолжил издеваться негодяй. – Кстати, а что это было?

– Вы о чем? – изобразила я удивление.

Гад! Гад! Гад!

У меня сердце сейчас из груди выскочит от паники. Мне психотерапевт после этой беседы понадобится как пить дать! Или психиатр. Или киллер.

– Хм, интересно, – Корней Андреевич опустился на свой стул, откинулся, ноги широко расставил, на меня снизу-вверх глядит, уже даже не пытаясь скрыть веселую досаду, а я ему мысленно фигу показываю. И с ужасом понимаю, что оцениваю его сейчас. Как женщина мужчину. Поза у него неприличная, он сидит, пока я стою – это минус. Одет в черные джинсы и белую рубашку с небрежно закатанными рукавами – тоже минус, но черт его возьми, даже в кэжуал он умудряется выглядеть элегантным как рояль! Насмешливое отношение ко мне – тоже минус. Возраст в целых тридцать четыре года – на тебе, Ветров, еще один минус. Минусов миллион, плюсов мало, но стою ведь, подсчитываю зачем-то.

– Корней Андреевич, не стоит беспокоиться о моей учебе. Я подготовлюсь, и снова приду на пересдачу, – сверкнула я глазами, не договорив, что приду я не к нему, а к декану.

– И вы уверены, что сдадите?

– А вы думаете – нет? – оскорбилась я, и прочла в выражении его лица четкий и однозначный ответ: нет!

Он думает, что я развратная тупица. Мысленная фига сменилась мысленным факом в холеное лицо Ветрова.

– Думаю, с этим могут возникнуть сложности.

– Вы мне угрожаете? – вскинула я подбородок. – То есть, зачёта мне не видать несмотря на знания, которые я могу продемонстрировать?

– Да, продемонстрировать вы можете, – серьёзно кивнул Корней Андреевич.

К одному мысленному факу добавился второй.

– Вот, значит, как? Наверное, мне стоит пойти к ректору, и сказать что вы, толком не проверив мои знания, утверждаете что зачёта мне не видать. Посмотрим, что он скажет.

– Севиль, не выворачивайте мои слова наизнанку. Вы можете пойти к ректору, а можете получить зачёт у меня. Выбор за вами, – Ветров покрутил часы на запястье, а я… задохнулась.

Это на что он намекает?

– Вы… – прошипела я.

– Мне нужна помощница. Будете проверять работы студентов первого и второго курсов, присутствовать на занятиях, которые я веду, раздавать методички. Разумеется, вашей учёбе это не помешает. Мне вы будете помогать только в свое свободное время. В последнюю неделю сентября я поставлю вам зачёт за ту помощь, которую вы мне окажете. Заодно знания свои подтянете, и сможете демонстрировать их, а не кое-что другое, – не удержался Ветров от колкости. – Согласны, Севиль?

Я в потоке. Я в ресурсе. Я в заднице.

Да пошёл ты, Ветров! В ту самую задницу!

– Я согласна, – улыбнулась я.

Следующие пары прошли как в тумане. Я прокручивала разговор с Ветровым снова и снова, и находила в нём новые оттенки оскорблений.

Знания я не демонстрирую, а что-то другое?

И работы перво-и-второкурсников мне нужно проверять, чтобы знания подтянуть?

А я взяла, и согласилась быть девочкой на побегушках. Ну я и терпила!

Ну почему я такая неудачница? Почему Айша в модели пошла, хотя могла бы семейное призвание подхватить? Она такая умная, сестре всё легко давалось, а она по подиуму разгуливает. И Тимур мог бы университет не бросать, брат талантливый, он бы достойной заменой отца стал, но вместо этого за шайбой по льду гоняется. Если еще и я подведу семью – это удар будет, вся надежда на меня, а я… я неудачница, блин! Еще и тупая, прав Ветров. Ах, да, вдобавок я развратная, и здесь уже не только Ветров прав, но и Эльнур.

Я – позор семьи!

– Пс-с-с, Севиль, – шепнула Стася, – о чём с красавчиком разговаривали?

– С каким красавчиком? – сделала я вид что не поняла.

– С Корнеем, балда.

А вот мучайся догадками, «подруга»! Я состроила загадочное лицо, и перевела взгляд на бодро вещающего преподавателя. Еще бы понимать, о чём он вещает.

Окончание учебного дня я встретила в мрачном состоянии. Спускаясь по лестнице вниз, разблокировала телефон, и прочитала новую порцию сообщений от Эльнура:

«Не понимаю я твои обиды. Я беспокоюсь о тебе.»

«Севиль, твоё молчание токсично. Ответь уже!»

«Да, я просил Самира Давидовича, чтобы во время их отъезда ты пожила с Давидом Аразовичем. И что? Приличная девушка не должна жить одна!»

«Ответь уже!»

«Жить одной не только неприлично, но и опасно, любимая. Откроешь дверь, чтобы выйти, а грабитель тебе по голове даст, ворвётся в квартиру, вынесет всё имущество, еще и над тобой поиздевается. А может, ты и сама злоумышленника впустишь. Позвонит, представится газовщиком, а ты уши развесишь. Знаю я тебя.»

«А ночевать ты как одна будешь? Представь, ты в доме одна. Одна!!! Ночь, темно, никого рядом нет. Свет не будешь выключать? Тебе лучше с дедушкой и бабушкой пожить, это ради твоей же безопасности. Сама отца попроси, раз мне он отказал, и хватит уже обижаться на мои добрые намерения.»

«Севиль, ответь уже! Я сделал то, что должен был. Я твой жених!»

Лучше бы я это не читала. Разозлилась еще сильнее. Хорошо что свидание отменила. Это была позитивная мысль. Негативная, – вот чёрт!, – стрельнула, едва я вышла из универа, и у двери столкнулась с поджидающим меня Эльнуром.

– Ты так и не ответила! —предъявил он мне хмуро.

Я сузила глаза, снова разблокировала телефон, пробежалась глазами по этим гадостям, и сказала:

– Ладно, сейчас отвечу. Первое: я неприличная, неприличным можно жить одним. Второе: злоумышленникам я буду говорить, что взрослым мне нельзя открывать, а то мама с папой заругают. Что еще? Ах, да, ночь, страшно… а я под одеялом спрячусь от монстров. С фонариком, блин. Так, дальше… ты должен был, ты жених… Эльнур, по твоим сообщениям понятно что ты жених пятилетней девочки. Поздравляю. Написал бы еще, что мне нельзя одной жить, потому что я шнурки без мамы завязать не сумею. Доволен ответом?

Эльнур явно не ожидал, что я накинусь на него. Растерян.

– Эй…

– Зовут лошадей, – скрестила я руки на груди. – Пока родителей не будет, я одна буду жить. Я так решила.

– Ты не можешь сама решать.

– А я взяла, и решила, – топнула я ногой. – Буду одна жить. И, кстати, можешь в гости не заходить, а то вдруг я бокал вина выпью, и буду до тебя, светозарного и непорочного, домогаться. Я же жутко неприличная. Не невеста, а сущий кошмар.

– Севиль…

– Вообще, непонятно, зачем тебе такая невеста. Одна остаться не может, темноты боится, ведёт себя как трехлетка, еще и к разврату толкает. Ты извращенец?

– Ты издеваешься надо мной? – завопил Эльнур.

– Бинго, – захлопала я в ладоши, и мы скрестили взгляды, как дуэлянты. – Ты издеваешься надо мной – я над тобой. Всё честно.

Эльнур так плотно челюсть сжал, что мне за его зубы страшно стало, как бы не поломал их. Злится. Но и я злюсь тоже!

– Ладно, я понял. Давай мириться, – не попросил, а потребовал.

– Давай. Только извинись для начала, а потом помиримся.

– За что извиниться? За своё беспокойство?

– Ты наябедничал на меня! – всплеснула я руками. – Видел, как я рада, что одна поживу, и побежал эту радость у меня отнимать!

– Я уже объяснил тебе…

– А давай я тоже к твоим родителям пойду, а? – напустилась я на жениха, плюнув на заинтересованные взгляды выходящих из универа студентов. – Я тоже беспокоилась, узнав, что ты косяк выкурил…

– Один раз в жизни, – перебил Эльнур.

– Но беспокоилась же! И Булату Данияровичу не рассказала ни про это, ни про его машину, которую ты брал, и поцарапал! Может, пойти и рассказать обо всём твоему отцу? Разумеется, ради твоего блага. Потому что беспокоюсь о тебе!

– Ты с ума сошла? – заорал Эльнур.

– А ты?

Стоим друг напротив друга, пыхтим недовольно. Извиняться Эльнур и не думает, упрямый как баран.

Из здания университета вышел Корней Андреевич, на долю секунды замер, увидев меня, уже привычно хмыкнул с насмешкой, и окликнул:

– Севиль, вы так быстро убежали. Можно вас на пару слов?

Эльнур вскинулся, взглянул на меня с предупреждением, и я поняла – будут разборки. Он уже и рот открыл, чтобы Ветрову что-то сказать, потому я оббежала жениха, и нагло подтолкнула Ветрова в противоположную сторону. Мне уже позора хватило, только драки жениха и преподавателя не хватает для полного жизненного фиаско!

– Не помешал?

– Нет, я…

– Отлично, – он не стал дослушивать. – Я посмотрел ваше расписание. Завтра вы учитесь со второй пары, значит, первая у вас свободна. Будете ассистировать на вашем любимом предмете – термодинамике. В восемь тридцать, не опаздывайте. Дальше: последняя пара у вас заканчивается в три двадцать, и…

– Севиль, подойди, – позвал меня Эльнур, смерив недовольным взглядом. – Сейчас!

Как собаку позвал!

– Проблемы?

– Вы же уезжаете? Подвезите меня, – я так разозлилась на жениха, что специально обхватила локоть Ветрова. – Как раз расскажете подробнее про мои обязанности. Тут буквально пять остановок, дорогу я покажу. Подвезёте? – спросила я с угрозой.

– Кажется, у меня нет выбора. Вот только твой мальчик расстроился, – перешел Корней Андреевич на «ты».

– Севиль! – громко и зло окликнул Эльдар, но бежать за мной не подумал. Гордый.

– Переживёт, – пожала я плечами.

До парковки я дошла, думая только про Эльдара. Выкуси, дорогой!

Когда Ветров открыл дверь своего авто – села, и тут же разнервничалась. Ну что я творю?

На автомате, чтобы успокоиться, открыла бардачок, и тут же с писком его закрыла, увидев там женские трусики.

Телефон в сумке вибрирует, из окна вижу, как Эльнур, прижав смартфон к уху, со зверским выражением лица приближается к парковке. Бежит почти. А раньше чего стоял, команды отдавал?!

– Точно едем?

– Точно, – просипела.

Ветров смерил меня подозрительным взглядом, хмыкнул, но машина тронулась.

Телефон не перестаёт звонить. Я красная как рак, как… как те красные трусы в бардачке, по бокам скатанные, с кого-то снятые. С кого-то? Ну, явно Ветров их не с себя снял, развратник.

Тридцать четыре года человеку, не старик, но возраст-то уже почтенный! О семье пора думать, о жене, о детках. А он трусы чьи-то в машине хранит!

В мыслях сплошное бу-бу-бу, Корней Андреевич, спасибо ему хоть за это, молчит. А, нет, уже не молчит, спасибо забираю обратно.

– Я тебя домой везу?

– На работу, – буркнула, и приказала себе перестать краснеть.

Но как перестать? Вряд ли Ветров с кого-то в постели трусы снял, а потом решил их в бардачок отнести. Значит, здесь всё происходило. Может, на том самом месте, где я сижу одетая, кто-то сидел голой задницей. Или не сидел. Или… ой, всё.

– Ты работаешь?

– Да.

– Как содержательно, – фыркнул Ветров, вот что ему надо от меня? Злюсь на него! Мог бы трусы хозяйке вернуть вообще-то, чтобы приличные девушки на чужое ношеное белье не натыкались. – Севиль, может, воды? В бардачке бутылка минералки.

– Нет! – выпалила я.

ТУДА я не полезу!

Кожей почувствовала его взгляд. Это не поездка, а мучение, круг ада по Данте. Возмущением захлебываюсь. А вот нужно было кивнуть на предложение минералки, открыть бардачок, и ахнуть от увиденного внутри. Ткнуть мизинчиком в трусы, и спросить: «Это что?». Нет, не так. Лучше: «Это ваше?». Нет, тоже не то. Вот: «Вы мне на что-то намекаете?». Нет, тоже недостаточно токсично.

А значит, нужно молчать. Хотя, мне есть что сказать по поводу женщины, которая способна у чужого человека трусы забыть – дура она! Если бы Эльнур всё же решился на близость, и забыл у меня свои трусы, я бы поставила под сомнение наличие у него мозга. Вот, точно: «Корней Андреевич, ваша дама идиотка!». Или: «Вы не очень заботливый мужчина, позволяете своей девушке без белья разгуливать, а вдруг что-то важное себе отморозит?».

Нет, всё тупо, – я запыхтела от злости, и почувствовала еще один взгляд Ветрова.

– Я с детьми работаю, – сказала, чтобы не создавать впечатление ненормальной. – Вернее, это не работа, деньги мне не платят.

– И чем ты занимаешься?

– Иногда мы читаем книги все вместе, по персонажам. Иногда я учу малышей делать поделки: девочки под моим руководством игрушки шьют, сумочки, мальчишкам ближе другое, сегодня буду им показывать как из скрепок соорудить машину, им понравится: серебристая, литая, в ретро-стиле. А нужны всего-то скрепки и зубочистки, и больше ничего. Хотите, покажу? Сейчас, – я, не дожидаясь согласия, достала телефон, поставила его на авиарежим, открыла галерею, и принялась демонстрировать Ветрову фотографии.

Думаю, я мешаю ему вести машину. И вряд ли ему интересно. Но остановиться я не могу, – с ужасом поняла я, что меня прорвало на болтовню и хвастовство.

– В клуб в основном ребята из начальной школы ходят, меня сестра туда привела. Айша модель, её знакомые попросили присутствовать на открытии, и пост сделать с просьбой о пожертвованиях. Целая кампания была в позапрошлом году: сейчас родители работают целыми днями, дети сами себе предоставлены, и многие начинают очень рано курить, матом ругаются, и вот, решили клубов побольше открыть, чтобы деткам было интересно, и чтобы на улице не слонялись с сигаретами. Я с сестрой была на открытии, а потом уже одна пришла, любопытно было. Пришла, ну и осталась.

– Нравится?

– Очень! Дети классные. Они такие умные, знаете! Некоторые поделки они себе оставляют, некоторые родителям дарят, а иногда мы ярмарки организовываем, и продаём их. Поделки, в смысле, а не детей. И деньги жертвуем больным деткам. А в июне мне мои ребята сюрприз сделали, и вот что подарили. Смотрите, – нашла фотографию сумочки, показала Ветрову. – Я даже не видела, как над ней работали, они тайно всё сделали. Сюрприз, – улыбнулась я. – Столько кропотливой работы: здесь и вышивка бисером, и янтарь, и даже монетки.

– Ты очень любишь детей, да?

– Как их можно не любить.

– Можно, – на миг от Ветрова повеяло злым ветром, но только на миг. – А деньги почему за работу не берёшь? Даже любимая работа должна оплачиваться.

– Ой, да мне хватает денег, я… – начала, и замолчала. Про детей разболтала, если расскажу еще и про свой бьюти-блог – Ветров точно меня пропащей считать будет. – Я же из обеспеченной семьи, – выкрутилась я.

Еще бы перед семьей выкрутиться как-нибудь. Завралась я.

Блог не сразу, но начал приносить мне деньги. Монетизация, рекламные интеграции, скоро в одном из столичных ТРЦ я буду мастер-класс давать, посетительниц красить. Деньги хорошие зарабатываю. И вот, как только начали деньги капать, я попыталась перестать у папы на расходы брать деньги, а он стал удивляться. Но ни отцу, ни деду никак нельзя знать про бьюти-блог, расстроятся. Так что деньги пришлось продолжать брать. И всё бы ничего, но я хочу на права сдать, машину купить, и на свои деньги это сделать. И вклад в семейный бюджет делать тоже хочу, а то стыдно уже. Хочу, но для этого нужно признаться. А если признаюсь, что папа скажет? Дедушка?

В общем, ситуация безвыходная. А я – врушка.

– Приехали. Это и есть твой клуб?

– Да. Вы, наверное, к другим клубам привыкли.

– Есть такое, – хмыкнул Ветров. – Про завтра помнишь?

– К первой паре, – подтвердила я. И не смогла удержаться, каюсь: – Говорите, минералка в бардачке? – открыла его, посмотрела внутрь, а затем – холодно – на Ветрова. – Здесь только женские трусы.

– Не только, – хохотнул он. – Черт, извини. Забыл про это.

Я царственно кивнула, делая вид, что извиняю Корнея Андреевича, и вышла из машины.

Я, конечно, всё понимаю, но как можно забыть про чужие трусы в своей машине?

Глава 6

– Севиль Самиловна, у меня не получается, – последняя из ребят ко мне подошла скромная Надя, держа в ладонях игрушку. – Всё плохо, посмотлите?

– Давай глянем, всё ли так плохо, – я поманила Надюшу, и она несмело протянула мне поделку. – Ну-ка, хмм, а ты говорила что не получается. Надюш, ну красиво же, ты молодец.

– Плавда? – она с надеждой взглянула на меня, и у груди кольнуло жалостью.

Надя стала ходить в наш клуб, как только пошла в первый класс, и я помню её смелой, живой девчушкой. На, кажется, третьем занятии она даже танец нам показала, буквально заставила посмотреть как танцует, хотя по плану мы должны были папье-маше заниматься. Но со временем Надя из живого ребенка превратилась в зашуганную девочку. Я думала, может, родители излишни строгие? Но ошиблась, Надины родители – молодые айтишники, оба за лояльное отношение к ребенку. Вторая, и последняя моя мысль – дело в учебе, Наде сложно, но она привыкнет со временем.

Однако, сейчас девочка учится во втором классе, и еще больше стала похожа на тень. Пока другие дети подбегали ко мне с вопросами, с хвастушками, с жалобами, Надя скромно стояла в самом конце, и самая последняя подошла ко мне. И это тревожит меня, но что я могу сделать? Я не учитель, не родственница, не психолог, и не могу лезть не в свое дело.

– Правда. Очень красиво получилось.

– Но на мишку не похоже, – вздохнула Надя.

– Зато на Чебурашку очень похоже. Такие ушки большие получились. Надь, – я провела ладонью по её мягким волосам, – если у тебя что-то не получается, ты всегда можешь позвать меня, и я подскажу. Не стесняйся. Мы же договаривались с тобой: поднимаешь руку, зовёшь меня, и я сразу иду к тебе.

– Я плосто… я… извините, – девочка опустила глаза, еще сильнее зажалась.

– Надь, тебя что-то тревожит?

Она помотала головой, и я, к стыду своему, испытала облегчение. Я всё равно не имею право ни во что вмешиваться, и ответ Нади меня устроил.

Но Надя не отошла от моего стола. Так и продолжила стоять, грустно опустив глаза.

– Надюша?

– Мальчишки… во дворе, – она с заметным трудом выговорила сложную букву.

– Они тебя обижают?

– Не меня. Вчела, ой, вчера я шла с урока музыки, а у нас во дворе мальчишки котёнка мучили. За хвост его раскручивали, пинали, – Надя всхлипнула, да и я еле удержалась от слёз. – Зачем они так поступили? Котику же больно, он так плакал, а они смеялись. Они злые, мальчишек наказать надо!

– Надюш, – я приобняла девочку, и поймала ревнивые взгляды нескольких ребят из нашей группы, – у них могут быть проблемы в семье, или этих мальчиков сверстники обижают. Вот они и вымещают обиды на более беззащитных. Совсем необязательно, что эти ребята злые. Может, они просто несчастные. А котёнок… я понимаю, такое очень больно видеть, но… – я замялась, что ей сказать? Чтобы забыла? – Но, может, котика они отпустили, и он убежал, и нашёл свой дом!

– А я его спасла. Я завизжала так громко, что горло до сих пор болит. Вот здесь, – Надюша прижала пальчики к верхней части шеи. – Страшно было, мальчишки большие, но я визжала и кричала что полицию позову. Они котёнка упустили, а он под машину спрятался. Я его еле выманила. И на чердаке спрятала, – повинилась девочка понуро. – Мама бы не разрешила его оставить. Я просила собачку, а мама говорит: ремонт новый, нельзя. Но я же не могла бросить котика! Спрятала, еду ему буду носить. Он хорошенький, маленький такой, с вашу ладошку. А мальчишки злые! Они сказали, что устроят мне. Севиль Самировна, я правильно поступила?

Ох, Надя, – я с жалостью взглянула на девочку. И себя вспомнила в примерно такой же ситуации, и в том же возрасте. Но я не к учителю побежала, а к дедушке. И он что-то сказал мне тогда, что-то важное. Что-то о том, что самое страшное, что может в жизни случиться – это равнодушие. И если ему станет плохо на улице, если он будет лежать и умирать, то пусть лучше двое прохожих его пнут, а третий руку помощи подаст, чем все трое пожмут плечами, и мимо пройдут. Сейчас так живо вспомнилось высказывание дедушки, а ведь я взрослела, и забывала о неравнодушии.

Вот и про Надю думала, что не моё это дело – её детские печали.

– Ты правильно поступила, Надюш. Ты молодец, ты очень смелая девочка. Но бегать на чердак опасно, давай я поговорю с твоими родителями.

– Но они запретят мне кормить Филю!

– А вдруг не запретят? Давай, всё же, я поговорю с ними, и если запретят, – я напомнила себе о неравнодушии, – я его себе заберу, а ты сможешь приходить, и играть с ним. Как тебе такая идея?

Вместо ответа Надя порывисто обняла меня.

– Надюш, тебя кто-то еще обижает? Ты очень изменилась. Учительница? Одноклассники?

– Учительница у нас хорошая.

– Значит, ребята из класса?

– Я не должна ябедничать, это неправильно, – Надя шмыгнула носом, чем подтвердила ту самую мысль, которая почти год у меня в голове крутилась, но я её и не подумала озвучить, хотя видела, как ребёнок угасает.

Решила с чего-то что не должна лезть, что не мое это дело. Но если тихоня Надя против дворовых пацанов выступила, и котёнка спасла, то я-то почему должна глаза закрывать?

– Расскажи, Надь. И мы вместе подумаем, что можно сделать, – попросила я.

Самое гадкое, из Нади не пришлось ничего клещами тянуть. Она словно ждала, что с ней заговорят не с целью получить удобный ответ, а искренне поинтересуются, как помочь. И рассказ получился простой: еще на линейке Наде понравился одноклассник, и она призналась в этом другой девочке, а девочка поделилась с остальными. И над Надей посмеялись. И всё пошло по нарастающей: у Нади обеспеченные родители – повод для травли; Надя первая тянула руку на уроке – тоже повод. А затем и поводы стали не нужны, и Надю просто стали травить, чего сама девочка стыдилась, считая себя странной, а потому заслужившей всё это. Потому и родителям не говорила – стыдно же.

– А если мама пойдёт в школу? Мама одного мальчика из Б-класса ходила ругаться, а потом тому мальчику нос разбили и портфель порвали. И до сих пор смеются над ним, обзывают за то что нажаловался. Я не хочу так.

– А мы придумаем, как сделать не хуже, а лучше. Давай я сегодня тебя до дома провожу, дождемся твоих маму и папу, расскажем им всё, и примем решение. Доверься, – попросила я, ругая себя за то, что год всё замечала, но ничего не предпринимала.

Ну как так можно было?

– Они поздно сегодня придут с работы. Давайте завтра?

– Хорошо. Завтра я приду к тебе. А игрушка, – я быстро подправила бусинку глаза парой стежков, – отличная. Зря ты себя ругала. Ты, правда, молодец.

Утром, пока я принимала душ, поставила новое видео для блога на загрузку, а когда вышла, застала убегающую маму.

– Доброе утро, соня. Папу накорми сама, – мама послала мне воздушный поцелуй, и была такова.

Интересно.

– Пап, а мама куда?

– По магазинам пошла, говорит, что отпуска больше чем свадьбы нашей ждала, и это повод гардероб обновить. Дался ей этот отпуск, – папа смешно надулся. – Кстати, Эльнур приехал, ждёт тебя у подъезда. Поругались?

– Нет.

– Обманщица. Если бы не поругались – он бы не мне, а тебе звонил. Севиль, у вас проблемы? Мне нужно беспокоиться?

– Нет, папуль. Всё нормально. Недопоняли друг друга, – я вернула своё внимание сковороде с будущим завтраком. – Пап, а ты бы нормально отнёсся, если бы меня маленькую кто-то обижал, и я не с вами поделилась, а с чужим человеком, и этот чужой человек пришел бы к вам с мамой поговорить об этом? – меня все еще не отпускает история с Надей, как бы её родители не погнали меня прочь, или хуже не сделали.

– Так. Ну-ка, рассказывай, – потребовал папа, и я, вздохнув, рассказала ему о вчерашней беседе с Надюшей. Папа выслушал, и признался: – Честно? Мне бы неприятно было, что чужой человек, а не я, на подобное внимание обратил, но я был бы благодарен. Не бойся, доча. Сходи, и поговори с родителями этой девочки.

– Просто я Наде пообещала, что мы всё исправим. А если Надина мама в школу побежит ругаться? Скандал поднимет, одноклассников заставят перед Надей извиниться, на что те еще больше обозлятся. Это же не помощь получится, а медвежья услуга.

– Побежать в школу со скандалом – это первый порыв. Ты бы сама не захотела наказать обидчиков своего ребенка? Думаю, захотела бы. Но если бы тебя остановили на пару минут, и заставили подумать, ты бы нашла другой способ. Вот и ты попытайся помочь и Наде, и её родителям. Хорошее дело делаешь.

– Правда? – абсолютно по-детски спросила я.

– Мне даже кажется, что у тебя призвание – с детьми работать, – задумчиво произнес папа.

– Нет, что ты. Это просто хобби, па. Я как вы с дедулей буду! – обняла отца, и мысленно пообещала, что не подведу его как старшие брат и сестра.

Мы позавтракали, я быстро собралась, и, стоя в подъезде, вызвала такси. И только когда машина подъехала, вышла на улицу, проигнорировав Эльнура.

Не готова я пока разговаривать с ним. Я остыну, конечно, и прощу его, но не сегодня.

В универ я приехала, мандражируя, а потому сильно раньше, чем нужно.

Я буду помогать вести занятие Ветрову! А если опозорюсь? Со мной бывает такое. До сих пор помню, как на подработку устраивалась в отдел телемаркетинга банка. Пришла вся такая деловая, белый верх, черный низ, мне показали мой рабочий стол, к которому я продефилировала. Попыталась красиво на компьютерное кресло сесть, и… опозорилась. А всё мои тонкие синтетические брюки – очень они, оказывается, скользкие. И едва я села в кресло, на самый краешек, как леди, как тут же соскользнула с него, и бухнулась на пол.

Впрочем, перед Ветровым я еще сильнее опозорилась со своим раздеванием.

Ну почему я такая неудачница? – привычно взвыла я мысленно.

Переживая, я взяла ключ от аудитории, расписалась в журнале, взглянула на расписание, и стало жутковато – будет не одна группа, а целый поток. И если с детворой я прекрасно лажу, то взрослых людей я стесняюсь, теряюсь перед ними.

Ну какой из меня ассистент преподавателя? Я же потенциальная двоечница, чудом получающая пятерки. Самозванка!

«Севиль, доброе утро. Про первую пару помнишь? Если не струсила, не забудь взять ключ от аудитории» – пришло сообщение от Ветрова.

– И вовсе я не струсила, – пробурчала я.

Пришла же. Вот она я, рядом с аудиторией стою.

«Доброе. Помню. Ключ уже взяла» – коротко ответила.

«Как там поживают чужие трусы? Вернули хозяйке? А то бедная женщина, может, без них по улицам разгуливает» – напечатала я, но тут же стерла.

В конце-то концов, чужая голая задница, тем более женская, меня не касается. Пусть Ветров в бардачке хоть набор-недельку соберет от разных барышень!

«Аудиторию открой за три минуты до звонка. Раньше не впускай студентов, а то разнесут всю аудиторию, а там мультимедиа» – пришла новая инструкция от Ветрова.

Я тут же закрыла аудиторию, которую успела открыть, и вышла вон.

Студенты, вы не пройдёте! – вообразила я себя Гэндальфом, развеселилась от этой мысли, и задрала нос.

Впрочем, почти сразу я его опустила. Студенты начали собираться рядом с аудиторией – они подходили, позевывая, переругиваясь, а я делала вид, что просто так здесь стою. Мимо проходила.

Ветров явился не за три минуты до начала пары, а за пять. Я увидела его, поднимающегося по лестнице, и начала открывать дверь в аудиторию. И как только открыла, меня самым наглым образом отпихнул какой-то дылда, снося меня с пути. Я запнулась о мусорное ведро, чудом не перевернула его (был бы еще один позор), стояла у дверей, ожидая, пока этот табун войдёт в аудиторию.

Вошли. А следом, легко и свободно, явно чувствуя себя в своей тарелке, явился и Ветров. А я тут как бедная родственница в уголочке рядом с урной. Ну почему, почему, почему я такая?!

– Севиль, – с улыбкой кивнул мне Корней Андреевич, – проходи. За свой стол я тебя не посажу, со студентами тоже. Бери стул, и присаживайся вон за ту парту, – Ветров указал на парту у окна, стоящую рядом с его столом. – Итак, – повысил он голос, и галдящий табун студентов затих, прислушиваясь к своему пастуху, – начнём. Для начала…

Ветров говорил, захватывая внимание студентов целиком и полностью, а я следила за этим действом с чувством белой зависти. А может и черной. Ветрову не приходится кричать, повышать голос, просить студентов быть тише, делать замечания. Его слышно! И студенты внимают ему, а их, между прочим, больше сотни здесь!

Я бы в обморок упала, если бы мне пришлось пару вести. Нет, сначала я бы стояла, краснела, мямлила что-нибудь глупое, а потом точно бы в обморок грохнулась. А Ветров… Ветров здесь царь и бог, тогда как я даже просто лицом к студентам сидеть стесняюсь. Мне было бы легче спиной к ним сидеть.

– Запишите это. Можете напечатать, но я рекомендую именно записывать важную информацию. По старинке. Ручкой на бумаге, – Ветров обаятельно улыбнулся. – Так вы лучше запомните.

– Лайфхак? – мурлыкнул женский голос из аудитории, и я, переборов смущение, и разогнав туман волнения перед глазами, взглянула на поток студентов.

В основном здесь парни, их подавляющее большинство, такова кафедра. Но и девчонки есть. И эти девчонки очень уж мне Стасю и Тоню напоминают. Сидят, и нагло пялятся на Ветрова. Прямо-таки глазеют! Да так нагло, зовуще, манко, что хочется с возмущением спросить, где же их гордость?! Еще и сиськи повываливали на парты, фи!

И тут я покраснела, вспомнив, что сама совсем недавно… Но это же другое! – заспорила я сама с собой. – Я же не соблазняла Ветрова, я была введена в заблуждение! А они… тьфу, бесстыжие, Ветров им в отцы годится! Вон сколько парней вокруг, между прочим, вполне симпатичных, а они на Корнея уставились. То есть, на Корнея Андреевича.

– Севиль, раздай материалы, пожалуйста. Сидите, – повысил Ветров голос, – не нужно подходить к столу, моя ассистентка раздаст вам методички. Севиль, – поторопил меня Ветров, и кивнул на край своего стола, где и лежат те самые методички.

Волнение, отступившее из-за возмущения от падения нравов развратных девиц, вернулось. Я взяла методички и, молясь духам предков, чтобы не запнуться и не растянуться в проходе, пошла раздавать их. Быстро, стараясь не смотреть на лица студентов, клала тонкие книжечки на парты, но всё равно некоторые обратили на меня внимание:

– Ты же со старшего курса, да? – шепнул какой-то веснушчатый парень.

– Слушай, а Ветров нормальный мужик, или строгий? – тихо спросил другой.

– Ой, ты же блог какой-то ведешь, да? Сестренка смотрит. Ты вечером свободна? – обаятельно улыбнулся еще один.

Но подавляющее большинство проигнорировало меня, как и я их. А девицы еще и взглядами.

Наконец, методички были отданы всем студентам, и я шла от последней парты к своему столу, чувствуя себя как Фродо на Роковой горе – доползти бы! Поймала насмешливый взгляд Ветрова, отвернулась, и быстро дошла до своего стола.

Пока шла пара, я приходила к выводу, что ассистентка Ветрову не нужна. Я раздала материалы, дважды Корней Андреевич просил меня стереть маркер с доски, один раз я запустила презентацию, и по его команде переключала слайды.

– Корней Андреевич, – решилась я подойти к Ветрову после пары, – а я точно вам нужна?

– Ты абсолютно точно мне нужна, – его губы дрогнули в улыбке, но голос прозвучал уверенно, даже строго.

И смущающе. Ну и фразочка.

– Просто я же ничего не делала особо. Может, вместо ассистирования я бумагу куплю, распечатаю что-нибудь, или…

– Снова макулатуру предлагаешь? – изогнул он бровь. – Взяточница.

– И вовсе я не взяточница, – отрезала я холодно, снова вспомнив, что нужно играть роль оскорбленной девы. – Ассистентка так ассистентка.

– В первый день я решил не нагружать тебя, чтобы привыкла, перестала бояться.

– Я никого не боюсь, – надулась я.

Что, так заметно? Ой, позор!

– Хорошо, ты никого не боишься.

– И я на пары опаздываю. Я вам больше не нужна?

– Я смотрел твоё расписание. Занятия у твоей группы заканчиваются в три двадцать, и…

– Корней Андреевич, сегодня я занята после занятий, – перебила я. – Понимаете, ко мне в клуб девочка ходит, Надюша Селиванова, ей всего восемь лет. Её в школе обижают, а родители не знают. А еще она котёнка спасла, на чердаке его держит, домой нести боится. А ребенку что на чердаке делать? Опасно это. Да и мало ли, вдруг котик болен чем-нибудь, поцарапает еще Надю, заразу какую-нибудь занесет, – я болтала, вываливая лишние, неинтересные Ветрову подробности, и снова с ужасом понимала, что не могу заткнуться, язык без костей. – В общем, я сегодня к четырем часам обещала к Надюше домой заехать. Как раз родители её должны быть дома. Поговорим про котика, про травлю, сама она не может довериться им, и… в общем, можно я сегодня больше не буду вам ассистировать?

Ветров явно впечатлился моим путаным рассказом, судя по хмурому удивленному выражению его лица. А затем удивилась уже я.

– Подвезти? – спросил Ветров и, кажется, он второй раз удивился, но уже от своего вопроса, адресованного мне.

– Да, – зачем-то согласилась я, и тоже удивилась своему ответу. И ужаснулась. Но назад свои слова не забрала.

Глава 7

КОРНЕЙ

– … и я сначала думала, что это не моё дело… то есть, это и правда не моё дело, но ребёнку ведь нужно помочь! А значит, плевать, что это не моё дело, так? – спросила Севиль, и я кивнул. – Честно, сначала я на родителей Надюши разозлилась: ну как можно не замечать, что ваш ребёнок страдает? Что вы за родители? А потом себя вспомнила, я тоже не хотела родным доставлять лишних тревог, и мало делилась своими горестями. И вот… ой, что-то я сильно много говорю, да? Извините. Но вообще…

Севиль продолжила болтать, а я продолжил улыбку сдерживать, чтобы девчонку не обижать. Забавная она, даже странная.

Лет пять назад у меня был роман с девушкой по имени Настя. Я не особо интересовался, чем она занята, знал, что любит курсы проходить, тренинги. Как-то раз Настя после бутылки розового вина разговорилась, и призналась, чему её и других девушек учат на одном из курсов: чтобы заинтересовать мужчину, как говорила Настя, нужно ему запомниться раз и навсегда. Например, идти по улице навстречу своей «жертве» при полном параде, на шпильках, а в руке держать, например, ёршик для унитаза. Тогда – точно запомнишься.

Я не стал говорить Насте, что она дура, но именно так о ней и подумал. И, как только мы расстались, выбросил её рассказы из головы. А как с Севиль познакомился – вспомнил.

Красивая она девочка. Яркая. Фигура идеальная, её невольно все мужчины от тринадцати до ста лет, я уверен, обнаженной представляют. Лицо красивое, но красивых много, а эта… что-то в глазах Севиль есть такое, очень женское: она смотрит покорно, когда не пытается выделываться, и эта женская смиренность будоражит.

И вот, эта красивая девочка приходит, и предлагает показать грудь за зачёт. Трясётся при этом как зайчишка. Это – форма того самого «ёршика», о котором мне Настя говорила? Чтобы запомниться, мужчину из зоны комфорта вывести?

Я ожидал, что Севиль извинится, смутится, будет избегать меня, или глаза опускать, но в первую же встречу после её неудавшегося стриптиза она демонстрировала оскорбленную невинность. Что несомненно странно. Что было еще? Забытый (возможно, якобы забытый) помпон-брелок, совместная поездка в машине, на которую Севиль меня подбила, её указание на чужие женские трусики…

А затем она пришла на пару в качестве ассистентки, и вела себя как девственница на оргии. Губки дрожали, глаза – в пол, вся белая как снег. Казалось, попрошу её с чем-то помочь – расплачется, и чувств лишится. Потому я и не трогал её почти.

А сейчас сидит в моей машине, болтает без умолку. Сама себя уже раз пять пыталась остановить, но тут же продолжала лепетать: о работе своей, о девочке по имени Надя, о каком-то котике, и мальчишках-второклассниках. Половину я прослушал, как обычно со мной бывает при потоке ненужной информации. Но, вот в чем странность, обычно меня бессмысленный треп раздражает, а то что Севиль в мои уши льёт – именно бессмысленный и беспощадный бабский трёп. Но, на удивление, не бесит. Забавляет, скорее.

Под продолжающуюся болтовню я пытаюсь хладнокровно анализировать. Севиль действительно ведёт себя непоследовательно. Внимание хочет обратить? Я же такой тупостью считал тот женский курс, на котором Насте советовали с ёршиком или шваброй по улице гулять! Но вот он я, сам, по своей воле везу Севиль по её делам, слушаю её лепет, киваю в нужных местах, и брелок-помпон не выкинул до сих пор, и не вернул ей.

Я повёлся? Я идиот? Или всё не то, чем кажется?

Но тогда какого хрена я уже второй раз подвожу не просто какую-то красивую девочку, а свою студентку? С общественным транспортом и такси в столице всё в порядке, а доспехи рыцаря мне не идут.

– Севиль, твой мальчик ревновать не будет из-за наших поездок? – я прервал очередную порцию её болтовни, пытаясь понять, чего от меня хочет эта девушка.

– Не будет. Ничего такого ведь, мы просто едем, – пожала Севиль плечами, и кивнула на бардачок. – А ваша дама не заревнует?

А, она про бельё Лолы…

Надо же, Лола – и дама! Замужняя, к слову. И когда у меня нет никого на примете, а Лола скучает – мы неплохо проводим время, уже… сколько же лет? Со второго курса, кажется. Самые мои длительные отношения, если это вообще можно отношениями назвать.

– Не заревнует. Кстати, если хочешь горло промочить, вода в бардачке. Можешь смело его открывать.

– Что, неужели вернули бельишко? – Севиль покраснела, смешно прикрыла рот ладошкой, и прошептала: – Извините.

Не вернул, а выбросил. Я трусы у Лолы и не просил, сама после быстрого траха подмигнула, и закинула белье в мой бардачок, муркнув, что это мне на память. А я и забыл про них.

Кстати, надо бы Лолу вызвонить, и приятно провести часок-другой, пар спустить. Может, тогда я перестану Севиль в своей машине катать, и вестись на её покорно-непокорные глаза вкупе со странно-цепляющим поведением.

Не девушка, а весенняя гроза. Болтала без умолку буквально пару минут назад, а сейчас снова глазки долу, пунцовая вся от смущения, губы кусает.

Зайка. Так бы и съел, но нельзя.

– Тебя так история этой девочки тронула, потому что саму в школе обижали? – спросил я.

Лучше пусть снова фонтанирует красноречием, чем к обмороку готовится.

– Меня не то что обижали… просто… – Севиль замялась, – понимаете…

– Смелее.

– У нас учились нерусские ребята, их дразнили, само собой. А меня – нет. Одного мальчика хачиком называли, черножопым, и еще по-разному, – Севиль поморщилась, глаза отвела, цитируя чужие оскорбления, – а меня за свою держали. При том что я Сафарова Севиль Самировна. Но внешне я была своя. И вот, я подошла тогда к одноклассникам, и сказала что вообще-то я тоже, ну… хач. Так и сказала, представляете!

– Чтобы того мальчика защитить?

– Не совсем. Просто старшие брат с сестрой в папу пошли, и вся семья у нас…видно, что с Кавказа. А я – вот, – Севиль забавно развела руками, демонстрируя растерянность. – Сейчас русая, а раньше почти блондинкой была. Еще и щечки были пухлые в детстве. Разве что кокошника не хватало, и в хоровод. Я ничего против других национальностей не имею, но в детстве родственники подшучивали, что я будто не родная, а приёмная. Аист что-то напутал с расцветкой. Не знаю почему, но мне так обидно было! Я хотела как папа быть, как дедушка с бабулей, как брат и сестра. Своей. И вот, высказалась одноклассникам. И чтобы защитить мальчика из Б-класса, и чтобы они знали, кто я.

Севиль делится со мной, и хочется сказать ей, какая же это всё глупость! Её до сих пор задевает, гложет эта несхожесть, я вижу, да она и не скрывает. Глупо. Очень глупо. Но сказать ей это я не могу, самого внезапно пробрало.

– И что было дальше?

– Думаете, мальчишки устыдились? – хмыкнула она. – Нет. Они и б-шника продолжили травить, и меня начали. Меня – недолго, потом наладилось всё, продолжили общаться, в снежки зимой играть, гулять, но до каникул меня буллил почти весь класс. А вас обижали в школе?

– Меня? – я искренне удивился.

– Ну, – она протянула своё привычное «ну», смутившись, но всё же ляпнула: – Вы же Корней, а не Ваня-Саша-Миша.

– Думаешь, мне за имя прилетало? – хмыкнул я.

Вообще-то, нет. До девятого класса я был обычным дрыщом со стандартным набором прыщей и комплексов по поводу роста, худобы, нескладности, еще и голос сломался, и постоянно хотелось секса, но никто мне его давать не спешил. А потом за одно лето я раздался в плечах, увлёкся спортом, раскачав тело, мне перепал секс в клубе, в который меня как малолетку не должны были пускать, и в школу я пришел, выпячивая самоуверенность так, что до одиннадцатого класса ни в чем отказа не знал. Но меня даже в период бытности дрыщом не буллили, все одноклассники были плюс-минус такими же. А на моё имя всем было плевать, у нас Елисей и Рафаэль учились, и ничего.

– Прилетало. Ты угадала, – соврал, зачем-то пытаясь успокоить Севиль, дать ей понять, что не ей одной не везло.

Рыцарь, мать вашу.

– Жаль, – Севиль почему-то еще сильнее расстроилась. – Не люблю, когда детей обижают. Так не должно быть.

– Тебе бы с детьми работать. Почему в педагогический не пошла?

– Да что вы все заладили?! Вы, папа, дети-дети, – она искренне возмутилась. – Еще я шоколад люблю, но на шоколадную фабрику меня никто не отправляет! Я семейное дело продолжу. Если меня не отчислят, конечно, – сдулась она после вспышки.

И вот еще: я же действительно собирался поставить Севиль зачёт. Преподавание – не моё призвание, я планировал выручить ректора, честно дать знания тем, кто готов эти знания впитать, а тем кто не готов поставить зачёты и тройки за экзамены, чтобы будущее не портить никому. И с Севиль также планировал поступить, просто сначала она пришла со взяткой в виде стопки макулатуры, и я захотел немного погонять её на консультации, чтобы наказать. Затем – стриптиз. И вот, теперь у меня есть ассистентка, которая по сути мне не нужна.

Ах, да, я еще и как рыцарь-шофёр её катаю по важным делам.

– Ну вот, мы приехали. Спасибо, что подвезли, – Севиль улыбнулась. – Извините, что вспылила. У меня бывает иногда, – она покрутила ладонью у виска, смешно растопырив пальцы. – Я пойду. Хорошего вам дня.

Правильно, пусть идёт. Подержу её рядом с неделю, пусть на нескольких лекциях побудет в качестве ассистентки, а потом поставлю ей зачёт, и хватит с меня странностей. Крутить с юной девочкой из азербайджанской семьи, да еще и со своей студенткой я не собираюсь. Это тот еще гемор.

– Ты же к незнакомым людям идёшь, да? Или бывала у родителей этой Нади раньше?

– Я их видела, когда Надюшу сначала в клуб приводили. Пару раз разговаривала с ними. Они неплохие.

– Но незнакомцы. А ты к ним в дом. Мало ли что. Вместе пойдём, – сказал я со вздохом, и вылез из машины первым, скрываясь от полного удивления взгляда своей студентки.

Вот такой я, сука, рыцарь. Докатился.

СЕВИЛЬ

– Я должен перед тобой извиниться.

– Не стоит.

– И всё же, прости.

– Прощаю, – кивнула я, когда мы с Корнеем Андреевичем подошли к лифту.

– Я был непозволительно груб, – продолжил наседать Ветров.

– Вы были позволительно негрубы, – отбрила я.

– Нет, я позволил себе лишнее, и искренне прошу прощения, – серьёзно, даже слишком серьёзно заявил Корней Андреевич. Издевается? Похоже на то. – Как я могу загладить свою вину?

– Зачёт поставьте.

– Ну, это уж слишком, – фыркнул Ветров, и я кивнула своим мыслям – он, таки, издевался надо мной своими расшаркиваниями. – Успокоилась? – это он спросил уже нормальным тоном.

Я смущенно кивнула.

Я оплошала как могла. Вообще-то, я не хотела брать с собой в квартиру Надюши Корнея Андреевича, но кто бы меня спрашивал. Моих отказов Ветров предпочёл не услышать, и на важный разговор мы пошли вместе.

Чувствовала я себя дико. Одно дело, когда учитель приходит к родителям своей ученицы, а другое дело – я. Они меня толком и не знают, да и я сама прекрасно знаю, какое создаю впечатление – пигалица натуральная.

Родители Надюши моему визиту не удивились, Надя их предупредила, и сама меня ждала, напуганная предстоящим непростым разговором. А вот Ветрова все встретили озадаченно. Но пустили. И даже чай налили.

А потом началось…

Нет, наверное, я сама виновата. Даже не наверное, а абсолютно точно! Я должна была спокойно рассказать про травлю их дочери, успокоить Надю, её родителей, а вместо этого…

– Вы должны что-то сделать, – шмыгнула я носом, и ладошкой утёрла слезы, до того Надю стало жаль, особенно на фоне собственных воспоминаний, которые на историю девчушки наложились. – Она в тень превратилась. Такая смелая была, бойкая, а сейчас…

Я не договорила, вдохнула глубоко, пытаясь перестать плакать. Но тут уже зарыдала Виктория – Надина мама, хотя весь наш разговор она сидела, ладони в кулаки сжав.

– Как же я не заметила? Как?

– Вы не виноваты. Я вот замечала Надино состояние, но ничего не предпринимала, – мои губы задрожали, и снова по щекам слезы потекли, стоило вспомнить, какой грустной Надя приходила на наши занятия, а я отмахивалась.

– Но я-то мать! Перемать, – Виктория, плача, спрятала лицо в ладонях, и покачала головой со стоном. – Мы же дома почти всё время… удалёнка… у мониторов сидим, и должны были видеть! Ладно, Андрей, он мужчина, но я… Я!!!

– Надя не хотела вас тревожить, перед вами она улыбалась, – кинулась я защищать Викторию от самой себя. – А передо мной нет! Но я всё равно игнорировала!

– Но вы пришли ко мне, и это главное. А если бы не пришли? Если бы не заметили? Что бы с моим ребёнком было? До чего бы её довели? А если бы она… если бы… – Виктория задохнулась от шока, явно представляя самое страшное, да и я тоже. И снова чёртовы слёзы.

– Родная, не плачь. Ну хватит, – неловко попытался утешить Викторию муж, но она его, кажется, не услышала.

– Я сейчас же в школу пойду. И устрою им! Развели! – зло выплюнула Надина мама, вставая со стула. —И… нет, сначала имена у Нади узнаю: кто, что, когда. И в родительский чат напишу. Пусть знают, какие у нас детки учатся. А потом в школу! Учиться они в ней не будут!

– Вика, может… – неуверенно начал её муж, но она вскинула голову, выстрелила в меня взглядом, в которых до сих пор слезы разлиты, и спросила воинственно:

– Севиль, я права? Если понадобится, вы расскажете директору школы то же, что рассказали мне? Или, – она перевела взгляд на мужа, – будем и дальше Надю отправлять в этот гадюшник, где ее будут обижать, и в конце концов доведут до самого страшного?

– Я, если потребуется, расскажу всё, – прошептала я. – Вы правы.

А может, к черту дипломатию и мои первоначальные планы? Надю защитить нужно, а обидчиков – наказать.

– Да, вы правы, – громче и решительнее сказала я.

– Так, а теперь помолчите, – взял слово Корней Андреевич, молчавший всё время. – Обе, – он по очереди смерил взглядом Викторию и меня. – Сейчас никто никуда не пойдет.

– Но…

– И из ребёнка никто не будет вытаскивать подробности унижений! – припечатал он.

– Вы что себе…

– Себе позволяю, – прервал Ветров возмущенный возглас Виктории. – А вам глупость не позволю совершить. И тебе, Севиль. Заканчиваем слезоразливную бабскую истерику, – на этих словах мы с Викторией запыхтели, – мозг включаем, и слушаем меня. Ясно?

Смертник, – прочла я в глазах Виктории тот же приговор, что и сама вынесла.

– Ладно, мозг не включаем, а просто слушаем меня. Первое…

Даже если бы мы не планировали, мы бы все равно не смогли не слушать Ветрова, разговаривать он умеет, как и доносить свою точку зрения. И убеждать, что самое важное. Ничего нового он не сказал, я сама думала о том же, просто расчувствовавшись, и заразившись эмоциями Виктории, забыла о том, что правильно, а что нет.

А правильно пойти с Надей к детскому психологу. Правильно – обсудить с классным руководителем и директором возможность улаживания конфликта. Правильно – успокоить Надю, попытаться вовлечь её во внеклассную деятельность совместно с одноклассниками, попытаться их сдружить. А если не выйдет – подыскать новую школу.

Неправильно же – выбивать из ребёнка силком то, что она скрывала. Неправильно позорить её, травмировать еще сильнее. И пугать всеобщими слезами и истериками, которых она не хотела допустить, и ради чего молчала.

Мы пристыженно слушали Ветрова. Я – просто пристыженно, Виктория – еще и тихо плача, а Андрей просто хмуро, но видно что с Ветровым он согласен.

– Вы меня услышали? Всё сделаете правильно?

– Я поняла, – буркнула Виктория. Но не удержалась, всё же, и вскинулась: – А вы вообще кто?

– Её, – кивок в мою сторону, – преподаватель.

– Ааа, понятно. Спасибо. И вам спасибо, Севиль. Кошмар, что бы я делала, если бы так и не узнала об издевательствах? Вот что? – Виктория порывисто меня обняла, причитая, но и тут Ветров отличился – бесцеремонно нас расцепил, и потащил меня к выходу.

– Нам пора.

– Может, еще посидим? Чай, печенье, мама пироги нам привезла, я вас угостить хотела!

– В другой раз. Простите, нам правда пора, – припечатал Ветров и споро, не давая мне времени на раздумья вытащил меня за дверь, я едва рукой успела помахать, и крутящуюся в коридоре Надю по голове погладить. – Севиль! – едва мы оказались на лестничной клетке, Корней Андреевич обхватил меня за плечи. – Нельзя всё принимать так близко к сердцу. Ты мне, пока ехали, что говорила? Расскажешь, успокоишь, поможешь найти верное решение, а сама?

А сама я вот такая вот. Неудачненькая. Я даже не думала, что начну рыдать, наоборот готовилась Викторию успокаивать, но вышло как вышло. Аж стыдно.

– Хорошо что ты в медицинский не пошла. Работала бы в больнице – глаза постоянно бы на мокром месте были, всех пациентов и их родных довела бы сочувствием, – добил меня Ветров. Запнулся, увидев, как дрожат мои губы, вздохнул, и сказал: – Я должен перед тобой извиниться.

Извинения я приняла, даже сумела успокоиться. Жаль, что зачёт в качестве компенсации не выбила, но, признаться, я не особо и рассчитывала на такую щедрость.

– Спасибо, что со мной пошли. Если бы я одна с Викторией и её мужем разговаривала – всё бы испортила. Мы бы уже бежали в сторону школы с вилами и топором, наверное, – неловко попыталась я пошутить. – Не знаю, что на меня нашло. Мне не так тяжело было саму Надю выслушивать, как смотреть на её испуганную маму. Я… я всё неправильно сделала.

И мне за себя невероятно стыдно, – это я не сказала, а подумала. Но это и правда оказалось тяжело! Я рассказывала про Надю папе и Корнею Андреевичу, но смотреть в глаза её матери, и говорить про горести её ребёнка, видеть реакцию Виктории, смотреть в её полные горечи и обиды глаза – это было невыносимо. Я просто представила, если бы у меня была дочь… если бы я не замечала… если бы ко мне пришли, и рассказали такое…

– Ты всё сделала правильно, – неожиданно мою ладонь накрыла мужская, горячая, большая, и мягко сжала. – Этой женщине нужна была поддержка – ты её оказала. И эмоции дала, а не безразличие и сухой анализ. А я сделал всё остальное, не самую важную часть работы. Так что не убивайся, ты молодец, Севиль. Правда.

Я благодарно кивнула. Разумеется, Ветров соврал, вовсе я не молодец, и облажалась как могла. Но до чего же он удивительный мужчина! – сделала я открытие. – С таким можно быть какой угодно: слезливой, распущенной, ошибающейся – абсолютно любой. И знать, что он не выдаст. Посмотрит снисходительно, исправит чужие ошибки, поддержит, и оставит всё в тайне.

И это дорогого стоит.

Глава 8

КОРНЕЙ

– Привет, дорогой.

Лола как обычно опоздала на пять минут, и ни секундой больше, подошла, улыбнулась, и поцеловала меня в щеку. Этот ритуал изучен мной, он уже пятнадцать лет повторяется.

– Прекрасно выглядишь, – сделал я дежурный комплимент.

– Льстец.

Я усмехнулся на кокетливое замечание Лолы, и беседу мы приостановили – официантка подошла принять заказ. Каждая наша встреча начинается одинаково: мы обедаем или ужинаем в уютном, но не слишком известном ресторане, покупаем бутылку вина, и едем в гостиницу – тоже небольшую, где Лола не рискует встретить знакомых, которые донесут мужу на неверную жену. Ну а иногда Лола увлекается, и всё происходит в машине, как в студенческие времена.

А потом её бельё находит Севиль… Стоп, не время для Севиль. Именно для того, чтобы выбить глупые мысли о студентке, я и вызвонил Лолу.

Лола, несомненно, хороша. Ей, как и мне, тридцать четыре года. Она замужем за богатым мужчиной, и вкладывает в свою внешность много времени и денег. И сама же смеется над собой из-за этого, потому что выглядеть Лола стала не младше, и не старше, а скорее – вне возраста.

– Ну что, Кора, как тебе преподавательская стезя? Или соскочил?

– Не соскочил, преподаю. Вроде, получается.

– И глаза горят, – с улыбкой кивнула Лола. – Неужели, понравилось? А ведь пару недель назад ты глаза закатывал, когда рассказывал мне, что преподавать пойдешь.

– Аппетит пришёл во время еды, – пожал я плечами.

– Студенты такие же дикие и тупые, какими были мы? Или зря молодежь ругают, и вовсе она не пропащая? Рассказывай, – кивнула Лола, – а то я со старичьём одним общаюсь, сама себя уже бабкой чувствую.

– Ты, и бабкой? – усмехнулся я, и мы продолжили легкую беседу, приятную для обоих.

Лола – удивительная женщина. В Москву она приехала из села, которое не на каждой карте обозначено. Родители – маргиналы: отец за матерью с топором гонялся, мать на детях срывалась, старшие братья Лолы вполне успешно по родительскому пути пошли: кто-то сел, кто-то спился. А Лола собрала рюкзак с дешевыми вещами, и переехала в столицу. Поступила в наш университет, хорошо училась, и прицельно искала себе богатого мужа. Студенты – народ разгульный, несерьезный, и на первом курсе многие к Лоле подкатывали, но она чётко, не стесняясь, говорила каждому: заработай миллион долларов, надень мне кольцо на палец, и я на всё согласна. Некоторые девчонки вроде осуждали Лолу за это, да и парни тоже. Я – нет. Мы общались, я гулял на свадьбе Лолы – она, несмотря на бедность и отсутствие манер меньше чем за год нашла себе мужа – долларового миллионера. И едва она вышла замуж, мы стали любовниками. Время от времени встречаемся: никаких заверений любви, никаких обещаний, лишь приятное общение и качественный секс. И длится это лет примерно пятнадцать.

Сегодня мы встретились днём, а не вечером, а значит, у нас не час-полтора совместного времени, а гораздо дольше. И это отлично. Мне необходимо вытрахать дурь из головы, и одна Лола может мне в этом помочь.

– Кстати, – я кивком поблагодарил официантку за поставленную передо мной тарелку со стейком Рибай, – на сегодня я снял номер в бутик-отеле, там всего 5 номеров, знакомых твоего мужа не встретим.

– Ты поторопился, – вздохнула она.

– Не получится?

Чёрт!

– Понимаешь… – Лола замялась, и вдруг решила сменить тему: – Ой, я же похвастаться забыла! Поздравь меня: я теперь владелица сети кофеен. Антон сам решил мне сеть подарить. Шикарно, скажи! – глаза Лолы загорелись. – Антон, причём, эту сеть купил как убыточную, хотел по запчастям всё продать, и так переокупить затраты: цеха, оборудование на продажу… А я уговорила мужа повременить, сама занялась кофейнями. И справилась.

– Помню, ты рассказывала, – улыбнулся я на этот неприкрытый восторг.

Лола и правда смогла не только с колен поднять эти кофейни, но и вывести их на высокие рейтинги по столице, и даже в области начала открывать точки.

– Скоро франшизу буду продавать. Знаешь, я даже не заговаривала с Антоном насчет этой сети, но он сам позавчера повёз меня переоформлять бизнес с себя на меня.

– Поздравляю, – подмигнул ей, ревности у меня нет ни капли.

– Спасибо. А знаешь, почему Антон на меня сеть переписал? Скорее всего, скоро меня ждет отставка с поста жены. Я серьезно, не смотри так удивленно, – расхохоталась подруга. – Антон давно меняет любовниц, но они не задерживались у него: пара месяцев, и до свидания. Но он уже год с моделькой из Краснодара зажигает, это слишком долго. И тут такой щедрый подарок – сеть мегаприбыльных кофеен. Антон отлично умеет считать деньги, и его бы не смутило, что кофейни я из банкротства вывела. Но он мне сеть подарил. И я думаю…

– Отступные?

– Их часть, – кивнула Лола. – С Антоном у нас хорошие отношения, сыновей он любит. Дом останется мне, кофейни – тоже, пара цветочных, несколько машин, драгоценности, счёт, и алименты.

– Но вы пока не говорили про расставание? Муж просто подарил тебе бизнес?

– Да. Но я отлично изучила Антона. Со дня на день, когда он подготовится, муж вызовет меня на разговор, и объявит о разводе. А через месяц-два женится на модельке, – Лола говорила об этом без надрыва и горечи, скорее, с иронией. – И потому бутик-отель пока отменяется, Кор. Прости. Антон не дурак, думаю, он давно подозревает что у меня кто-то есть. Но если я попадусь сейчас – Антон меня кинет и с отступными и с алиментами. Он щедр, потому что чувствует вину за предстоящий развод. А если увидит у себя на голове рога – я с голой задницей полечу в родное село под Кызылом.

– Всё нормально, – отмахнулся я. – Но, может, ты преувеличиваешь, и подарок – это просто подарок, а не предвестник развода.

Сделал вид, что не расстроен обломавшимся сексом, но это притворство. Лола лучше других знает, что я люблю, и как я люблю. Другие женщины приходили и уходили из моей жизни, а Лола неизменна, она не надоела, не приелась. И я, черт возьми, рассчитывал на как минимум три качественных раза с ней за сегодня, чтобы завтра на Севиль как на обычную студентку смотреть! Но у Лолы развод, видите ли!

– Не преувеличиваю. Вот увидишь, всё так и будет. И, знаешь, я даже рада, – вздохнула Лола. – Не могу сказать, что я страдала рядом с нелюбимым, но… хочется. Любви хочется! После развода у меня будут деньги, будет бизнес, дети подрастают. И мне не придется искать заряженного мужика. Кор, – Лола тронула мою ладонь, – я не хочу спешить, но ты меня знаешь, я привыкла говорить так, как есть. Ты мне более чем нравишься. Я не говорила о чувствах, потому что не могла ничего обещать из-за Антона. Но теперь говорю – у меня к тебе чувства. Может, когда Антон на развод подаст, мы попробуем с тобой?

Черт, ну зачем… Я чуть не застонал от разочарования, тарелку со стейком отодвинул, чтобы не подавиться.

– Я знаю, ты не хочешь детей. А я больше не собираюсь рожать. Мне двоих, тех, что уже родила, хватит, – тихо продолжила Лола. – А еще мы с тобой отлично знаем характеры друг друга, знаем все «стопы», мы круто трахаемся. У тебя есть деньги, у меня они тоже будут, а потому ты точно будешь уверен, что я не на твои деньги нацелилась. Видишь, одни плюсы, и ни одного минуса!

– Лол…

– Просто подумай, – мягко перебила она. – Когда муж скажет мне о решении развестись – мы можем продолжить связь, не обязательно ждать свидетельства о разводе. Я не обижусь, если ты откажешься от официальных отношений со мной, хотя я очень надеюсь, что не откажешься. Но если откажешься – будем просто любовниками, а об этом разговоре забудем, – мило улыбнулась Лола, и это чертова ловушка.

Я знаю, что она не забудет. Она тоже об этом знает. И она знает, что я знаю, что она знает… короче, либо отношения, либо прощаемся.

Из-за этого разговора у меня даже настрой на секс пропал. Мной владело полудетское чувство, что Лола меня предала, заговорив об отношениях. Пятнадцать лет всё было классно, и вот, пожалуйста! Будто она не знает меня. Зачем было всё портить, зачем? Она же понимает, как я отношусь к серьезным отношениям…

Хотя, с другой стороны, все те отношения, что были в моей жизни, заканчивались крахом из-за разных взглядов на жизнь. Я всегда честно на берегу говорил, что вряд ли из-за склада своего характера смогу сильно полюбить. О детях предупреждал, которых не желаю. О свадьбе – в далекой перспективе, и под большим вопросом. Каждая из моих бывших кивала, говорила что всё поняла, и примерно полгода всё было нормально, а потом…

А потом – труба. Начинались намёки, сопение, хлопки дверьми. Всё это превращалось в истерики, которые меня не устраивали, и я говорил что отношения себя исчерпали. А в ответ слышал: «Ну почему ты такой мудак? Я так надеялась, я так старалась, я думала, а ты-ы-ы…».

А ведь с Лолой так не будет, – пришло мне в голову. – Она не из тех, кто просто так губы дует, сопит недовольно, мол, догадайся, почему я на тебя злюсь, и покайся! Она не будет срочно требовать кольцо на палец, не намекнёт на ребёнка. Скорее, если я вдруг сойду с ума, и захочу ляльку, она меня пошлёт с такой просьбой. А еще Лоле не захочется проводить со мной большую часть времени – она и без меня не заскучает.

Действительно, одни плюсы, и никаких минусов, за исключением одного – я никогда не рассматривал Лолу в качестве своей женщины. Как подругу – да, как подругу с привилегиями – дважды да, как возможную жену —нет.

Зря?

Может, Лола – то, что мне и нужно? Всё же, стоит признать, одному становится одиноко. Накатывает иногда желание, чтобы рядом был свой человек. Но чем старше я становлюсь – тем больше у меня к «своему человеку» требований, и тем гаже становится мой характер из-за долгого одиночества. И пора принять тот факт, что если не Лола – я так и буду один, никого я не встречу, никого близко к себе не подпущу, так и буду менять женщин, встречаясь по несколько месяцев с каждой, и прощаясь при малейших неудобствах.

– Корней Андреевич, доброе утро, – несмело улыбнулась мне Севиль, вырывая из мыслей о своём возможном будущем с Лолой.

Вслед за Севиль со мной поздоровались и остальные студенты – её одногруппники.

– Доброе, – кивнул я Севиль, и не смог не подколоть: – Непривычно, что ты улыбаешься мне. В прошлый раз чуть взглядом не убила.

– Ну, я такая, – она с улыбкой пожала плечами, не объяснив, какая же.

Но мне и не нужны объяснения, из-за того что она «такая», я и вызвонил вчера Лолу, надеясь на секс, а получил… получил предложение, которое следует обдумать. И, скорее всего, согласиться. А Севиль мне нужно поставить зачёт, обрадовать, что ассистентка мне больше не нужна, и перестать играть с ней в игры, которые нам обоим не нужны.

– Кстати, когда я буду вам нужна в следующий раз? Ну, в качестве помощницы, – Севиль так серьезно это спросила, что тянет её за щеку ущипнуть, словно я старый извращенец.

Докатился.

Всё, хватит. Сейчас я попрошу у Севиль зачётку, пусть уже получит свой зачёт!

– Сегодня до какого времени пары?

– В четыре десять последняя заканчивается.

– В четыре двадцать подойди на кафедру, – сказал, и мысленно приказал себе добавить: «с зачёткой приходи», но вслух произнес совсем иное: – Поможешь мне найти кейсы для второкурсников.

– Хорошо, – кивнула Севиль, и пошла за свою парту.

А я с радостью бы головой о стену побился.

Снова не смог.

Снова не удержался.

СЕВИЛЬ

«Спустись, я внизу» – пришло сообщение от Эльнура.

Дважды я вносила номер жениха в черный список, и через 5 минут возвращала в «белый» список, хоть и злилась на Эльнура неимоверно. Сообщения читала, звонки игнорировала. Кипела.

Сейчас остыла. Простила, наверное, но осадочек остался.

«Не могу. Учёба» – написала в ответ.

«У вас пара отменилась. Спускайся!»

«Откуда ты знаешь про отмену пары?» – накатала Эльнуру, снова злясь.

Я прекрасно знаю особенности азербайджанского менталитета. Мама хоть и крутит отцом как хочет, но признаёт: он – главный. И для меня это естественно: мужчину нужно слушать, подчиняться – это естественно, но… в пределах разумного! Двадцать первый век на дворе, и за окном не горный аул, а столица.

И Эльнур прекрасно знает, как я отношусь к контролю. Знает, но где-то вынюхивает о моём распорядке дня, и даже в курсе, что у меня пара отменилась.

«Ладно, скажи, на каком ты этаже, я сам поднимусь» – Эльнур и не подумал сдавать своего шпиона, рассказавшего ему про отмену занятия.

Интересно, кто из нашей группы общается с моим женихом.

«Жди меня у выхода. Сейчас подойду» – отправила я Эльнуру, спрыгнула с подоконника, и пошла к лестнице.

Дойду до выхода из универа – и как раз успокоюсь. Ничего страшного. Да, контролирует. Да, бесит иногда. После свадьбы перевоспитаю.

На лестничном пролёте я остановилась. Чувствую себя мужиком, который у двери дома стоит, приехав с работы, и входить не спешит, потому что дома сварливая жена. Вот и я предчувствую вынос мозга: за неотвеченные звонки, за поездку с Корнеем Андреевичем, и… за всё хорошее, в общем.

Но извиняться не буду! Эльнур не спешит извиняться – вот и я с него пример возьму!

Собравшись с силами, спустилась вниз, миновала пост охраны, и вышла на крыльцо. А там Эльнур.

– Привет, – поздоровалась удивленно.

Чему удивляться есть – Эльнур не с пустыми руками явился, а с букетом гербер. Это что-то новенькое! Уверена была, едва выйду, сразу придется от обвинений отбиваться. А оно эвона как!

– Это тебе. Привет. Мир? – Эльнур, обаятельно улыбнувшись, вручил мне букет, но извиняться, шайтан, не стал.

– Я подумаю, – приняла цветы, и кивнула, всем видом демонстрируя сдержанность. – Не знала, что ты с кем-то из моей группы общаешься.

– Я не общаюсь.

– А откуда узнал, что у нас пара отменилась?

– По своим каналам, – хитро прищурился парень. – Может, поцелуешь?

– Это неприлично, – притворно ахнула я. – Прямо на виду у всех… Эльнур! Ты же такое не любишь!

– А никого нет.

И правда, никого нет. День, универ полон студентов, а вокруг ни души, что странно для Москвы в любое время суток.

Я быстро чмокнула жениха в губы, Эльнур не стал углублять поцелуй, он всегда отстранял меня, когда я проявляла чувства на людях. И, возможно, в этом был прав. Но меня всё равно обижало подобное: я слишком тактильная, без объятий, поцелуев, ежедневных заверений в любви я чахну.

– Можешь с остальных пар уйти? Я до вечера свободен. В ресторан сходим, погуляем. Где хочешь, место сама выберешь, – сделал жених щедрое предложение.

Вот как возьму, как выберу секс-шоп какой-нибудь! Так и тянет ляпнуть что-то неприличное. Но кишка оказалась тонка, и помириться мне тоже важно.

– Я не могу. После учёбы нужно на кафедру.

– Зачем?

– Консультация, – зачем-то замялась я.

Эльнур в курсе, что я не надежда физики. И ему можно признаться, что я зачёт отрабатываю, но… не знаю. Язык почему-то не поворачивается про Ветрова с Эльнуром разговаривать.

– А пропустить не можешь?

– Не могу. Давай вечером встретимся? – предложила альтернативу.

– Вечером уже я не могу.

– Почему?

– Матч будем смотреть с братишками.

– А, – махнула рукой, – ясно.

На крыльце мы стояли еще около пятнадцати минут. Разговор не клеился. Теперь я себя не мужиком, вернувшимся с работы домой к сварливой жене чувствую, а чопорной англичанкой: похвалила цветы, расспросила про самочувствие близких, даже погоде время в беседе уделили.

– Слушай, а тот мужик, к которому ты в тачку прыгнула… – Эльнур схватил меня за руку, когда я уже собиралась войти обратно в универ.

– Это преподаватель. Он про учёбу подозвал поговорить, а я очень хотела тогда уехать. И напросилась.

– А. Ясно. Он женат? – набычился Эльнур.

Я вспомнила про бельё в бардачке, и выдохнула, почему-то зло:

– Подруга у него есть.

– А зовут этого препода как?

Так. Ясно. Эльнур мне зубы заговаривал, чтобы про Ветрова узнать. Потому и начал с букетика. Жучара!

– По своим каналам узнай, – фыркнула я. – Всё, мне пора.

– Севиль! Я завтра заеду. Я тебя люблю! – крикнул он мне в спину, но я быстро вбежала внутрь, прижимая к груди букет.

С ним и пошла на следующую пару. А еще ведь с Ветровым встреча планируется. Бедные цветы! Надеюсь, до дома они доживут.

К кафедре я подошла, внутренне мандражируя. Сама не знаю, почему.

После поездки к Наде домой, строить из себя оскорбленную леди перед Ветровым показалось не то что глупым, а даже преступным. Корней Андреевич на меня своё время потратил, подвёз, со мной пошёл, и не позволил мне дурной совет Виктории дать. Истерику мою успокоил. И как после этого перед ним губы дуть за то что сама же ему грудь пыталась показать?

Стыдно.

А еще стыдно за то, что его предмет я не понимаю. Раньше только папе и дедуле хотелось доказать, что я не опозорю их, и от Ветрова мне нужны были только несколько закорючек в зачётку, а сейчас… сейчас мне хочется… нет, не нос ему утереть, а тоже доказать! Что я не дура!

Вот только как доказать? После моей попытки раздеться, после моей истерики у Нади дома…

«Наверное, я потому и волнуюсь так сильно перед каждой встречей с Корнеем Андреевичем! Просто стесняюсь своего поведения. И понимаю что не дотягиваю» – нашла я объяснение своей дрожи. Покрепче прижала к себе букет, будто не цветы это, а щит. Постучала в дверь, и тут же вошла, надеясь, что хоть в этот раз на кафедре будут и остальные преподаватели, или хоть секретарь.

Мои надежды оправдались. Помимо Ветрова на кафедре было еще две преподавательницы, а сам Ветров стоял у окна, прижав телефон к уху. Он обернулся на секунду, кивнул мне, а затем глазами указал на свой стол, и снова отвернулся.

– Нет, пока не решил, – услышала я его слова. – Думаю. Да. Я так и понял, что ты серьёзно…

Ветров продолжил разговор, а я к его столу не пошла. Стояла с букетом, как дурочка. Взгляд скользил по высокой фигуре у окна: по темным густым волосам, на вид жестким, а в реальности – не знаю, каким, но ладони закололо от желания проверить их наощупь; по широкой спине вниз, к узким талии и бедрам, к крепким ягодицам, на которых я залипла…

Я. Залипла. На мужской зад.

Мысленная пощечина не помогла. Я продолжила смотреть, но попыталась переключить внимание на другие части тела. Они хороши, бесспорно. И длинные ноги, упакованные в светлые джинсы, тоже вау, но ягодицы…

«Чтоб тебя, Ветров! – подумала я под ускоряющееся биение сердца. – Чтоб. Тебя!»

Сердце билось всё сильнее и сильнее, отбивая зловещую ритмику набатом. А я с каждой долей секунды всё острее понимала главное: всё моё волнение, все совершенные глупости – они не из-за стеснения.

Я просто влюбилась в своего преподавателя.

Глава 9

– Всем привет, – я широко улыбнулась в камеру. – Сегодня я решила показать вам красивые макияжи не только для своего типажа, и подруги согласились быть моими моделями. И я на ваших глазах превращу этих страшненьких…

– Эй! – Яся шлепнула меня по попе, а Роксана ущипнула.

– … утят в прекрасных лебедей, – договорила я, и показала девчонкам язык.

Хихикая и перешучиваясь я накрасила подруг, комментируя каждый свой шаг. Видео получилось абсолютно несерьезным, и в начале своей блогерской карьеры я бы перезаписывала его, а для начала сценарий бы написала. Но со временем я поняла, что зрителям не нужен заученный текст, им нужны эмоции.

И сейчас во мне много эмоций. Разных! Но главенствует шок – как я могла влюбиться в Ветрова?! Он же не сильно младше моей мамы! Да и Эльнур у меня есть, я же его любила! Или я настолько ветренная, что вчера одного, сегодня второго, а завтра третьего любить буду?

– Уф, ну всё, мы теперь звёзды интернета!

– Никогда бы не подумала, что разрешу себя записывать без макияжа. В начале записи я себя голой из-за этого чувствовала, – поделилась Роксана. – Но в общем, прикольно.

– Девочки, – не в тему перебила я, – я в Ветрова влюбилась!

Каминг-аут свершился, небо не рухнуло на мою голову, даже легче стало. Правда, самое важное я сначала маме рассказываю, а уже потом подругам, но как маме признаться в том, что имея жениха я уже два дня совсем нескромно думаю о другом! Мама, хоть и не азербайджанка, а русская, но росла в Баку, и к традициям даже строже отца относится!

– Так, что за Ветров? Ааа, – тут же поняла Яся, – это тот самый препод? Как там его… Елисей?

– Корней Андреевич.

– Корней и Севиль. Жесть, – расхохоталась подруга. – Хорошо хоть не Ярополк! Эй, не дерись, да погоди ты. Блин, прости, Севиль, всё, я уже не смеюсь, я серьезна как никогда. Рассказывай.

Подруги стерли с лиц лучики улыбок, и уставились на меня как совы, широко открыв глаза. А я… А что я?

– Да нечего рассказывать, – развела я руками, признавая поражение. – Несколько консультаций, несколько занятий, несколько совместных поездок в его машине – и всё. Это кошмар какой-то, девчат! Никогда со мной такого не было!

– Какого такого?

– Ну, такого, – я взмахнула ладонями, рисуя в воздухе абстракцию.

А как словами описать? Думала, что стеснялась Ветрова, злилась на него, а потом обухом по голове – влюбилась. Нет, стеснение тоже никуда не делось, позавчера например, когда Ветров по телефону поговорил, обернулся ко мне, и с усмешкой повторил:

– И чего застыла? Сказал же, чтобы за мой стол садилась. Идём, я не кусаюсь.

Так вот, я тогда чуть от стыда не сгорела! Ветров что-то объяснял, достал бумаги, линейкой в них тыкал, и говорил, говорил, говорил… а я думала: а ну как он заметил мой взгляд! Я же его буквально раздевала, на задницу пялилась. Мужскую. Докатилась!

«Не смотри на него, Севиль, а слушай. Ветров и так думает что ты невменько» – на этой мысли я ущипнула себя за бедро, попыталась понять то, что мне Корней Андреевич объяснял, но…

Но взглянула на его губы. Они не тонкие, не пухлые. Нижняя чуть объемнее, верхняя – очень четко очерчена. Обе – с трещинками, светлые, немного обветренные. И вот, Корней Андреевич, сделав короткую паузу, облизал нижнюю губу, вдохнул, и снова продолжил что-то говорить. А я ни единого слова не могла уловить: только тембр, только движение губ, нижняя губы поблескивала, отражая электрический свет, но затем снова стала матовой… а над ртом всё в темных столбиках пробивающейся щетины, и на подбородке, щеках, даже на шее… и кадык дергается при разговоре… и вот, мужской язык снова быстро скользнул по нижней губе, смачивая её, заставляя блестеть…

Он сказал, что не кусается? Жаль, я бы хотела, чтобы укусил! А лучше – поцеловал!

Эта мысль испугала, я не пыталась её отогнать, признавать свои желания я умею: я бы хотела целоваться с этим мужчиной! До припухших губ, до уставших мышц лица, до изнеможения!

– Всё понятно? – наконец, услышала я слова Ветрова, и растерянно взглянула на стопку бумаг, а затем также растерянно – на Корнея Андреевича.

Ну всё. По его мнению я точно недоразвитая! И по своему мнению тоже. Потому что я ничегошеньки не уловила!

– Как-то так, – рассказала я подругам. – Очередной мой позор: сидела, пялилась на него, не поняла, что нужно делать, глазами хлопала дура дурой! Стыдно – ужас!

– А он что?

– А он, – я вздохнула, но уже с облегчением, – он на букет, который Эльнур подарил, посмотрел, нахмурился, и буркнул что-то про романтику, мешающую думать. Решил, что я из-за букета размечталась, потому и не слушала его. И разрешил уйти.

– А ты? – подруги слушали меня с горящими глазами и, почему-то, радостно, хотя чему здесь радоваться?

Тому, что я потом весь день себе места не находила? Тому, что Эльнуру наврала – он звонил вечером, сказал что может повтор матча посмотреть, а освободившееся время со мной провести?

Нечему радоваться.

Позавчера, под вечер, я подумала: ну бывает, залипла на красивого мужчину. Это всё на фоне ссор с Эльнуром, но утром я проснусь, и всё пройдёт! В конце-то концов, меня всегда сверстники привлекали, а взрослые мужчины только уважение и могли вызвать, но никак не желание целовать, обнимать, мечтать…

Но именно в мечтах я и проснулась! Тело – в неге, в мыслях – вата, радуга и единорожки. И имя: Корней…

– Корней, – шептала я, стоя перед зеркалом, и чувствовала себя отъявленной хулиганкой, не добавляя к имени отчество. – Корней…

А потом я сделала то, в чём даже подругам не признаюсь, потому что даже перед собой стыдно: нашла в интернете тест на совместимость, ввела свои данные, и его, и читала, читала, читала… а потом мечтала! А потом, немного в себя придя, чистила историю браузера. Лучше бы это время потратила, пройдя тест на коэффициент интеллекта, а то терзают меня сомнения в наличии этого самого интеллекта во мне!

– Вчера по универу ходила, боялась увидеть его, – выдавила я из себя новое признание. – Боялась, и в то же время хотела. Девочки, что делать? – взмолилась, прижав ладони к губам. – Как быстро разлюбить мужчину?

– А надо? – нахмурилась Роксана. – Может, это судьба?

– Это не судьба. Надо, – отрезала я. —У меня Эльнур, планы, а даже если бы всего этого не было – Ветров вполне заслуженно считает что я с приветом. И у него есть женщина, – буркнула я, вспомнив то гадкое белье.

И больно почему-то стало от воспоминания.

– Вообще, клин клином вышибают. Проводи больше времени с Эльнурчиком, но не за ручку гуляйте, а… ну, ты поняла, – покраснела Ярослава. – Тогда, может, и развлюбишься.

Угу. Так мне Эльнур и даст. Если снова намекну ему на близость – он меня, чего доброго, в домогательствах обвинит. Не вариант, в общем.

Хотя…

Из-за всех этих тревог я свалилась с температурой.

– Ох, милая, – я проснулась от прикосновения маминой ладони к моему лбу, – ну почему ты себя не бережешь?

– Мам, – я сладко зевнула, – мне уже лучше.

– Вижу что лучше. Севиль, – мама подоткнула одеяло, накрывая меня по подбородок, – мы с твоим папой, конечно, приговаривали в твоем детстве, чтобы ты всегда такой оставалась – нашей малышкой, и, видимо, накаркали. На дворе осень, снегом уже пахнет. Самое время сидеть на улице на холодной качеле, и лопать мороженое, да?

Я вздохнула.

Просто мне было грустно, маетно. И вообще, я не из-за простуды слегла, всё – любовная лихорадка. Но маме этого не скажешь, стыдно.

Однако, в моей болезни есть и плюс – Эльнур зашел пару раз проведать, но на свидания не звал.

– Я уже огурцом, завтра на пары пойду. Обещаю, до лета никакого мороженого. И пока вы с папой в отпуске будете, со мной ничего не случится. Честно. Мам, не отменяйте поездку, – я приподнялась на локтях, – я слышала ваш с папой разговор. Это же обычная простуда, даже не ангина.

Вчера я и правда подслушала, как родители обсуждали возможность сдать путевки. И так совестно стало: мама очень мечтала отдохнуть вдвоем с папой, да и папа уже настроился лететь, так почему они должны менять планы из-за двадцатилетнего «ребёночка»?!

– Мам, не вздумайте, – повторила я.

– Не знаю. Предчувствие у меня нехорошее.

– Что я умру от соплей? Ну мам!

– Не в этом дело, а в чём – не могу объяснить. Сама не понимаю, – нахмурилась родительница.

Остаток дня я всем своим видом показывала родителям, что полностью выздоровела, и мой психологический возраст – триста лет. Лишь бы не решили дома остаться! Мама просто привыкла, что я самая младшая, самая опекаемая – именно это я ей и приводила в доводы, и дурное предчувствие – ерунда! Ничего со мной не случится: оргии я устраивать не собираюсь, пьяная с сигаретой не засну, и вообще буду паинькой.

– Пьяная, сигареты, оргии, – насмешливо фыркнула мама. – Хорошо что ты эти слова при мне сказала, а не при Самире. Твой папа бы сильно удивился, что ты знаешь, что это такое. Ладно, хватит хвостиком за мной ходить, твоя взяла, мы летим. Пойду чемоданы собирать.

В комнату я вернулась с улыбкой до ушей: ну ура же! Сама себе хозяйкой буду целых три недели! Мечта! И этим временем я воспользуюсь по полной, найду способ вытравить из головы глупости по поводу Корнея… то есть, Корнея Андреевича! Его – только по имени-отчеству нужно называть, даже в мыслях, а то ляпну ведь вслух, при нём, и снова стыдно будет!

А затем улыбка стекла с моих губ. Я останусь одна. Впервые в жизни…

– Блин, – я передернула плечами от тревоги, и постаралась снова обрадоваться, но не получилось. – Ну, мама! Теперь и у меня предчувствие, брр!

Я приготовила наряд на завтра, собрала сумку, разложила косметику, чтобы завтра накраситься покрасивее – вдруг Корнея Андреевича встречу? Да тьфу ты! Снова о нём! Не буду завтра краситься принципиально!

– К тому же завтра его пар по расписанию нет, – пробормотала я вслух, и снова разозлилась на себя. Ну что за ребячество!

После ужина я приняла душ, и снова посетила мысль, что три недели я буду ночевать одна. А родители будут в другой стране, за океаном! А вдруг с ними что-то случится?

Я выскользнула из своей комнаты, и пошла искать маму. И пусть смеется, что я хвостик!

В родительской спальне я обнаружила папу, с недоумением разглядывающего два чемодана размера XL.

– Мне их на себе тащить, – пожаловался он, увидев меня. – И почему нельзя было взять купальник и сарафан и шорты для меня? Такое чувство, что ты на ПМЖ собрались. Женщины!

– Пап, ты сексист, – хихикнула я – тревога начала отпускать.

– Сейчас пойдешь рот с мылом мыть.

– А мама где?

– Не знаю. Наверное, ищет, что бы еще упаковать, – закатил он глаза.

Я закрыла дверь в спальню, оставляя папу плакать над чемоданами, и заглянула в папин кабинет – там и нашлась мама, она стояла спиной ко мне, рассматривала полки с книгами, водила по ним пальцами… а, нет, она по телефону болтает:

– Утром… Ой, почти двенадцать часов лететь… Конечно, бизнес-классом! Что? Конечно, привезём, я уже программу составила…

Мама не заметила моего прихода, судя по всему, с моей сестрой болтает. Я подошла к папиному столу, хотела маму со спины обнять – не только они меня боятся отпускать, мне тоже страшно и непривычно! Но… я увидела на столе открытый альбом с фотографиями.

У нас их много – семейных альбомов. Есть еще черно-белые снимки моих родственников, которых я живыми не знала. Есть цветные, с пугающе-красными глазами – это фотографии девяностых-начала нулевых.

Я редко рассматривала фотографии нашей семьи. Больше рассказы любила о предках, чем постановочные фото не самого лучшего качества. Но сейчас захотелось посмотреть фото, чтобы отвлечься. Тем более, кажется, этот альбом я не видела.

Я тихонько придвинула его к себе, краем уха слушая разговор мамы. И на первом же фото, на котором и был раскрыт альбом, увидела её – маму, очень молодую, с огромным беременным животом. На фото счастливая мама сидела на диване рядом с новогодней украшенной ёлкой, рядом с ней сидела Айша, обняв маму за животик, а рядом стоял мой старший брат с пластиковым сине-белым пулемётом.

А в мамином животе – я.

И мама такая довольная! Ладонь к животику прижала, наверное, я толкалась в это время, и мама хотела прочувствовать этот момент, и сестре позволила.

Я с улыбкой погладила фото. Наверное, снимал отец.

Перевернула лист, там снова мама, и еще, и еще… а это уже я? Кажется… да, это я. Младенец еще. Вот только что-то не так… что-то…

Сердце тревожно зашлось, я втянула воздух ртом, силясь понять, поймать ускользающую тень мысли…

– Я перезвоню, – услышала резкое мамино, а затем она придвинула к себе альбом, и захлопнула его. – Севиль, а ты… ты почему не спишь? Напугала как, – мама нервно рассмеялась, двумя руками сжимая альбом, как щит. – А я с сестрой твоей разговаривала. Представляешь, фифа какая! Говорит: а почему не первым классом летите? Еще бы спросила про отдельный джет.

– Топ-модель, – пробормотала я, растерянно наблюдая за тем как мама суетится.

– Ремня давно не получала эта топ-модель.

– Никто не получал. Вы с папой только грозились. Мам, ты чего такая? А этот альбом…

– Мне нужна твоя помощь, – перебила мама, бросила альбом на стол, приобняла меня, и буквально потащила в коридор. – Я утром хотела попросить, но раз ты не спишь, Севиль, милая, подбери мне косметику для отпуска. И побольше, если не жаль. Поделишься со мной своими запасами? Хочу в отпуске много фотосессий устроить, буду видео твои смотреть, и макияжи по ним делать. Пока мы с Самиром не совсем одряхлели – нужно запечатлеть нас. Поможешь?

– Ну конечно, – обрадовалась я, и потянула маму в свою комнату, где мы с мамой и провели несколько часов над завалами моей косметики и обсуждая образы для фотосессий. А затем пришёл папа, и разогнал наш девичник по постелям.

Но засыпала я в тревоге. Почему-то те старые фото навеяли что-то жуткое…

Глупости! – я зажмурилась, и приказала себе заснуть.

А утром всё забылось из-за царящей в доме суеты: после совместного завтрака приехало такси, и мама с папой после пятнадцати минут совместных обнимашек и «сидений на дорожку» уехали в аэропорт.

И я осталась одна на ближайшие три недели.

Глава 10

– Еще раз хочу извиниться перед вами, – я виновато взглянула в глаза сидящего напротив меня мужчины. – Обычно, если я что-то обещаю – делаю, тем более, вы заплатили мне. Но из-за простуды…

– Я понял. Ничего, всякое бывает. В таком случае, в четверг? Сделаем анонс в соцсетях, рассылку. И, кстати, это вам, – собеседник наклонился, достал из-под стола объемный пакет, и вручил его мне. – Мастер-класс вы будете проводить косметикой этого бренда. Это наш эксклюзив, мы должны рекламировать его. Присмотритесь к этой косметике, потренируйтесь, если не затруднит – снимите обзор и видео с макияжем, бренд готов оплатить дополнительную рекламу. Так что насчет четверга?

– В четверг в полдень, – кивнула я менеджеру. – И обзор косметики сделаю завтра.

– В таком случае вот небольшой аванс, – мужчина положил передо мной четыре пятитысячных купюры. – И следите за соцсетями, сегодня мы сделаем анонс мероприятия, с вас репосты.

После разговора о делах мы с Арнольдом – а именно так звали представителя парфюмерно-косметического магазина – допили кофе, и попрощались на позитивной ноте.

Из-за короткой болезни я столько всего пропустила – жуть! Договаривалась с магазином о проведении мастер-класса, даже деньги взяла – и пропала. С детками из клуба почти неделю не виделась. И отработка зачёта у Ветрова тоже застопорилась.

Нужно исправляться, а то непрофессионализмом попахивает.

С этой мыслью я и вышла из кафе на первом этаже торгового центра, и… увидела разъяренного Эльнура, скрестившего руки на груди, и глядящего на меня в упор. Ужас, у него лицо покраснело и, будто бы, даже глаза красные как у нечисти.

– Привет. Вот так встреча, – поздоровалась я неуверенным тоном и сделала пару шагов к жениху, помахивая крафтовым пакетом с косметикой. – Эльнур, а ты…

Что он здесь забыл я спросить не успела. Потому что услышала:

– А я пришел подарок своей больной невесте купить. И увидел, что невеста, о чудо, не больна. Севиль, скажи, как назвать девушку, которая обманывает своего мужчину? Как назвать невесту, гуляющую по ресторанам с посторонними мужиками? Подарки от них принимающую, деньги. Скажи, как такую назвать?

Чем дольше Эльнур говорил – тем громче. И те посетители торгового центра, которые не заткнули уши наушниками, на нас оборачивались.

– Ты дурак? Это не ресторан, а кафе. И…

– Да, – рявкнул Эльнур. – Это – кафе. А ты – шлюха и лгунья.

Я дернулась, словно от пощечины. Да это и есть пощечина! Меня никогда не оскорбляли, разве что незнакомые хамы на улице, и тролли в интернете, но родные, друзья – никогда.

И как же это оказалось больно! Из-за несправедливости больно! Всё же очевидно, а Эльнур – он даже выслушать не смог, зато как унижать – тут он первый.

– Да пошел ты, – прошептала, и развернулась в сторону выхода.

– Охренеть! Вместо того чтобы на колени передо мной встать, и извиниться – посылаешь. Хороша невеста! Стоять, – Эльнур дернул меня за руку, и заставил развернуться к нему лицом. – Дождалась, пока родители улетят, и по рукам пошла? Ай, хороша! Ай, молодец! Так чесалось? Подарочки хоть дорогие ёбарь сделал, или масс-маркет? А, он же еще и деньги тебе вручил. Прайс озвучишь?

Пакет с косметикой шумно упал рядом с нашими ногами, и моя освободившаяся ладонь звонко встретилась со щекой Эльнура.

– Это был менеджер косметического. Косметика – на рекламу, деньги – аванс. А ты просто мудак. Видеть тебя не желаю!

Я подняла пакет, и пошла к выходу.

– Я на идиота похож? – услышала я вслед, Эльнур еще что-то прокричал, но… пошёл бы он прямиком в нечистую пасть шайтана!

Это я – Я имею право себя поругивать! Он – нет!

Кошмар, Эльнур еще и прилюдно не постыдился на меня вызвериться. Он меня настолько не уважает! Настолько… презирает. Да, именно презирает, раз заподозрил не просто в измене, а в проституции!

Телефон в кармане завибрировал, и я услышала новый окрик:

– Севиль!

Обернулась, и показала Эльнуру фак. От души, дорогой!

– Севиль, остановись!

Я свернула за угол, на секунду и правда остановилась, чтобы вызвать такси. Но пока оно доедет, Эльнур успеет наговорить мне еще букет мерзостей. Остановка через перекресток, а потому… потому…

Потому я вошла в бизнес-центр. Десять-двадцать минут посижу где-нибудь здесь, в кафешке, а потом выйду и вызову такси.

К глазам подступили слезы обиды. Слова Эльнура до сих пор эхом во мне гуляют. Противно, унизительно, горько так, что практически невыносимо! Нет, нужно вызвать такси сейчас. Пусть водитель ко входу подъедет, и я сразу выбегу, и на Эльнура не наткнусь. А то разрыдаюсь еще здесь, на людях.

Я достала телефон. Чуть не уронила его – руки дрожат. Разблокировала, и убедилась: да, звонил мне именно Эльнур. Скотина ты, жених мой!

«Если насчет менеджера правда – почему сразу не объяснилась? Ты слишком долго придумывала оправдание. Знаешь, что-то не верю я тебе» – всплыло сообщение всё от него же, и я с чистой совестью отправила номер Эльнура в черный список.

– Козлина, – зажмурилась, чтобы не плакать, зло тряхнула зажатым в ладони телефоном, и… врезалась носом во что-то теплое и твердое.

В кого-то.

– Эй, – услышала знакомый мужской голос, и аромат парфюма тоже знакомый, и даже прикосновение сильных ладоней – они не прикасались ко мне, но тоже будто знакомые.

– Эй – зовут лошадей, – хныкнула я, открыв глаза и увидела Корнея. То есть, Корнея Андреевича.

– А ты почему здесь? На учёбе почему столько времени не была? – спросил он строго. Голос такой же строгий, как и вид: костюм, а не джинсы и рубашка, как обычно. Такой стильный, деловой и, кажется, еще более взрослый чем обычно.

Наверное, на встрече был по работе. Или с женщиной. Или еще какие-то важные дела были. Не такие как у меня – прятки от жениха, назвавшего проституткой за двадцать тысяч рублей!

– Севиль? – нахмурился Ветров, с тревогой глядя на меня.

– Я… – захлебнулась воздухом, попыталась спрятать от Корнея лицо, выражением которого я сейчас не управляю. Убежать бы! – Я…

– Да что с тобой? Кто-то обидел? – мужские ладони чуть крепче, будто вопросительно сжали мои плечи, и мне это таким заботливым показалось, что я посыпалась, всхлипнула тихо и ткнулась лицом ему в до одури классно пахнущую шею.

А затем уже и разрыдалась от души. И какая-то не истерящая часть меня почувствовала упоение от того, что Ветров меня обнял. Не особо крепко, немного растерянно и неуверенно – но обнял!

КОРНЕЙ

Когда женщина плачет, первый порыв – не утешать её, а сбежать из страны. Честно. Вроде я знаю, что не обижал Севиль, и её слезы не в мою честь, но почему-то я сейчас чувствую себя мудаком, словно рыдает она из-за меня.

Черт, вот что сейчас делать?

Приобнял девчонку. Чувствую себя дико неловко из-за происходящего. Съездил, что называется, на обед – а именно из-за этого я и спустился из своего кабинета. А тут Севиль. Плачет. Снова.

– Кто-то обидел? – спросил я, сжал хрупкие плечи Севиль и, кажется, даже похлопал её по спине.

Идиот.

В ответ услышал сдавленные всхлипы, а затем плотину прорвало, и поток слез хлынул, унося меня в страну паники.

Что. Блин. Делать? И кто настолько сильно довёл Севиль? Хотя, она, насколько я успел понять, своими эмоциями абсолютно не владеет: то рыдает, то болтает, то хохочет, то обижается, и никакой, мать её, золотой середины. У девицы вечный Апокалипсис!

– Севиль? Ну тише, тише, – пробормотал, гладя её по подрагивающим плечам и презирая себя за то, что ничего членораздельного сказать не могу. – Ты шла к кому-то? Тебя ждут?

– Н-нет, – простонала она. – Никто!

– Подвезти тебя до дома?

– Он… там… я не хочу! Я сейчас… я… простите, я сейчас уйду… куда-нибу-у-удь! – и здравствуй, новая порция слез.

Ох, да боже ты мой!

– Идём. Я на обед еду, – сказал, практически таща Севиль за собой из бизнес центра. – Посидишь со мной в ресторане, успокоишься. Захочешь – расскажешь, что случилось, ладно? Десерт тебе закажем.

– Я же не маленькая, чтобы десертом меня утешать! И… я не хочу в ресторан! Была уже, мне хватило, – она проговорила это, и практически обмякла в моих руках, уже не рыдая в голос, а всхлипывая так горько и обиженно, что растерянность моя переросла в злость на того, кто девчонку обидел.

Ну ребёнок же совсем!

А я – извращенец. И сейчас как никогда остро это осознаю! Смотрел же на Севиль, и не так как преподаватель на студентку должен смотреть. Сблизился сам, отработку эту чертову придумал, дразнил Севиль, намекал, а она… ну ребёнок она! Ребёнок, несмотря на самую охеренную грудь, которую я видел.

А я видел, и помню всё, к сожалению, очень хорошо. Как Севиль стояла спиной к окну – испуганная, ранимая, чуть странная, расстегивала блузку, а там… оливковая кожа, прикрытая кружевом, и до сих пор до стона хочется вернуться в тот момент и губами пройтись по линиям соприкосновения кожи и кружева, смочить слюной ткань бюстгальтера, через кружево обхватить губами сосок, а потом как с подарка снять обертку, и…

– Мы куда? В ресторан? Я не…

– Ко мне домой, – просипел я, отгоняя неуместные фантазии.

Ребёнок! Надо просто запомнить: Севиль, несмотря на давно достигнутый возраст согласия, еще маленькая!

И я везу её у себе домой… не идиот ли?!

– Может, к подруге тебя отвезти? – выдавил я через силу и испытал облегчение от того, что Севиль покачала головой.

Уже не плачет. Виском и щекой прислонилась к стеклу и грустит, глядя на дорогу. И теперь, когда паника из-за её слез меня покинула, невольно пришла и догадка, как же утешить Севиль.

Мы поднимемся ко мне в квартиру.

Я закрою дверь, и пока Севиль будет стоять рядом, прижму её к стене.

Обхвачу её лицо ладонями, поцелую в сладкие от природы и соленые от слез губы.

Она будет уворачиваться, хныкать, но я поведу ладони ниже – оглажу плечи, успокаивая, сожму пышную грудь. Целовать Севиль не перестану, и она сдастся – моим губам, поим рукам.

Всё потрогаю. Каждый миллиметр…

Я сглотнул слюну, и в который раз мысленно обозвал себя извращенцем. Да, Корней, принудить девчонку – «отличная» идея!

– Это ваш дом? – спросила Севиль, когда я въехал в ворота, и обращение на «вы» резануло слух, и напомнило кто есть кто.

– Да. В ресторан ты не хочешь, домой тоже, как и к подруге. А я хочу есть. Посидим немного, ты в себя придешь, я перекушу, и подвезу тебя куда скажешь, – многословно объяснился я зачем-то.

И прозвучало это зло.

– Простите. Я, наверное, вам до ужаса надоела, – мы вышли из авто, и Севиль продолжила: – Я просто вечно в идиотские ситуации попадаю, будто проклял меня кто-то. Я на самом деле нормальная, вы не думайте… а впрочем, может и не самая нормальная.

Севиль замолчала, опустила голову, и мы вошли в дом. Она – в своих мыслях, а я… я, кажется, решился.

«Твой развод в силе?» – написал Лоле, пока мы с Севиль ждали, когда приедет лифт.

Ответила она сразу, словно в переписке сидела и ждала:

«Да. Он попросил развода, его краснодарская малолетка залетела, как я и думала!»

– Лифт приехал. Вы по работе? Я отвлекла вас? – Севиль вошла в лифт, а я за ней.

Покачал головой, и вернулся к переписке:

«Дождемся, пока ты разведешься, или можно не ждать?»

«Можно не ждать, я же говорила)) Меня официально бросили, так что можем встречаться, но съехаться, если ты этого хочешь, получится только после развода. А то мой будущий бывший разозлится, и прокатит меня с алиментами. Так мы вместе?»

«Вместе» – отправил я ответ.

В конце концов, Лола и правда походит мне как никто другой. Но я надеюсь, она никогда не узнает о причине, по которой я написал ей: мне нужен стоп-сигнал! Теперь мне остатки совести не позволят затащить Севиль в постель.

«Давай я позвоню, если не занят. Кстати, я скоро прилетаю, могу заехать к тебе. С отелями покончено, ура))»

«Сейчас занят. Когда прилетишь – пиши и приезжай ко мне»

«Но не в рабочее время, да?))» – пошутила Лола

– Корней Андреевич, – дернула меня Севиль, и получилось это возмущенно.

«Да» – коротко ответил я Лоле, заблокировал телефон, и повел Севиль в свою квартиру.

Только бы не сделать то, о чем я пожалею! Если соблазню девчонку, которая сейчас в раздрае – пожалею, это будет низкий поступок. Да и в принципе, если свяжусь с Севиль – всё очень быстро закончится полным фиаско: отношения в стиле «папа-дочка» меня никогда не привлекали, но…

Хочется.

Очень.

– Входи, – я открыл перед Севиль дверь в свою квартиру, пропустил её, и вошел следом.

Глава 11

Настанет ли тот день и час, когда мне не придется стыдиться своего поведения? – подумала я, войдя в квартиру Ветрова. И не побоялся ведь меня в свой дом привезти! А вот если бы на моем жизненном пути встретилось неврастеничное чудо, я бы санитаров вызвала.

Короче, Корней Андреевич – героический мужчина!

– Разувайся, тапок у меня нет, пол с подогревом, – Ветров сказал это, задержав на мне взгляд дольше, чем положено.

Я скинула обувь, поставила пакет с многострадальной косметикой, и пошла по коридору вслед за хозяином квартиры.

– Сейчас принесу тебе кофе, – Ветров кивнул на диван, и я подошла к нему, села.

– А можно мне чай?

Он мимолетно улыбнулся и вышел из гостиной. Блин, наверное, нужно было согласиться на предложенный кофе. Фиговая я гостья. Проблемная.

Оставшись одна, я, чтобы перестать занимать мысли руганью на саму себя, принялась с любопытством разглядывать обстановку. Честно говоря, я ожидала увидеть аскетичный хай-тек, минимализм, хром, и все остальные пятьдесят оттенков скукоты. А оказалось…

Я тихо хихикнула. Потому что оказалась в квартире, больше подходящей молодому парню. Справа, рядом с окном на тумбе стоит деревянный фрегат, а рядом на подносе – детали. Надо же, Ветров в свободное время кораблики делает! А еще ближе к двери у стены стоит скейт, и по царапинам видно что катаются на нем часто. А на самой стене висит постер с Тупаком Шакуром.

Ох, блин, я еще сильнее влюбилась!

От разглядывания гостиной меня отвлек Корней Андреевич. Он вошел с подносом, сам как был в костюме, так и остался, и это… оймама! Это мой первый в жизни оргазм!

Второй я получила, когда до меня донесся аромат чая – барбарисовый, мой любимый! А к чаю Ветров догадался сладким поделиться – молочными печеньками в кленовом сиропе.

– Спасибо, – разулыбалась я, плавая в барбарисовом аромате.

– Надо же, повеселела, – хохотнул Ветров. – А говорила, что не маленькая, чтобы тебя сладким утешать.

Я нахмурилась, а потом не выдержала, и расхохоталась. Как же мало мне надо, чтобы повеселеть! Как в детстве, когда я плакала или капризничала – у мамы на эти случаи всегда были с собой гематогенки. Один маленький батончик – и мои слезы высыхали. И через пятнадцать лет ничего не изменилось!

– Корней… – блин, забыла отчество добавить, – Ветрович… ой, Андреевич… блин, – спрятала я лицо в ладонях, и покачала головой от новой волны стыда за себя.

– Корней Ветрович тебя слушает, – в голосе Ветрова послышалась улыбка.

– Я хотела извиниться за свое поведение.

– В очередной раз.

– В очередной раз, – подтвердила я, отняв ладони от пунцового из-за смущения лица.

И залипла, глядя в глаза сидящего справа от меня мужчины. Ну какой же он красивый! Вернее, если разглядывать черты лица по отдельности – они далеки от идеала: нос крупноватый, с горбинкой, глаза глубоко посаженные, большие, но при этом чуть раскосые. Но лицо настолько гармоничное и красивое своей необычностью – ну правда, оймама, а не мужик!

Я смотрела на него, смотрела, и смотрела… А он смотрел на меня – уже без улыбки, в молчании. Долго. И от этого взгляда маятно, вот рту пересыхает, и пальцы рук в волнении переплетаются.

Я снова веду себя по-идиотски, так открыто пялясь.

– Ой, вы же из-за меня без обеда остались. Давайте я приготовлю? Вы сами, наверное, не умеете. А я могу!

– Я умею готовить, просто делаю это редко. Спасибо за предложение, Севиль, – Ветров отвел взгляд, – но ты не успеешь приготовить обед. Мне скоро в офис возвращаться. Так что мне хватит кофе и десерта, – он глазами указал на свою чашку.

И на меня посмотрел. А я – на него. Опять.

Блин, я сейчас кинусь его насиловать!

ААААА! Да что со мной?!

– А тот кораблик вы сами сделали? – я махнула в сторону недоделанного фрегата, заклиная себя перестать поедать Ветрова глазами.

– Да. В свободное время я так расслабляюсь. Детали не покупаю, сам их изготавливаю.

– А скейт – он ваш? – торопливо выпалила я, чтобы больше не допускать тишины между нами, а то точно нагрешу.

– Мой, – подтвердил Корней со смехом. – Как в девяностые мелким пацаном начал кататься – так и не могу прекратить.

– И катаетесь под музыку Тупака?

– Черт, теперь ты слишком много знаешь обо мне.

– Клянусь, я вас не выдам, – округлила я глаза, и рассмеялась, а Ветров поддержал мой смех своим.

Какие у него губы! Я снова не удержалась, посмотрела на его лицо, залипла, и мои губы начало покалывать от желания поцеловать Корнея. Встать бы, приблизиться к нему, молча забрать из его рук чашку с кофе, поставить её на журнальный столик. И на колени к Корнею сесть. Руками шею обвить и, наконец, поцеловать. И всё-всё позволить! Но… я не могу, а значит и мечтать о таком не стоит – только душу травить несбыточным.

Да и оттолкнет от меня.

Всё, хватит пялиться… Хватит, Севиль! Хва-тит!

– А это что? – я встала, подошла к телевизору, под которым на тумбе лежал пухлый альбом. – Это фотоальбом?

– Да, мама заезжала и привезла. Упрекает, что редко навещаю их, и решила что альбом мне на совесть будет давить, о родственниках напоминать.

– Можно? – я подняла его, но раскрывать без разрешения не рискнула.

Ветров кивнул и я, наконец, снова себя пересилила, и решила не на него пялиться, а в альбом. Открыла, и первая карточка…

– Это ваши родители?

– Да. Я мелким был, нашел фотографии, и ручкой начеркал на некоторых, на этой тоже, в углу, видишь? Очень уж хотел научиться писать, и чуть не испортил памятную фотографию.

На фотке и правда в углу несколько каракулей. Я украдкой погладила их сквозь пленку, улыбаясь.

Перевернула. Следующее фото – снова родители Ветрова: женщина с каре, в свободном платье, но небольшой животик виден. А рядом мужчина – отец Корнея: высокий, очень худой, даже нескладный, а на голове буйные кудри.

– Ваш папа сейчас тоже кудрявый?

– Он налысо бреется.

– Из-за залысин?

– Нет. Он седеть начал, и про себя говорил что становится похожим на пыльного пуделя. Красить волосы он отказался, и решил проблему кардинально – бритвой.

Я перелестнула страницу: там какие-то семейные посиделки на даче, дальше фото с семейных праздников, фото мамы Корнея уже с большим животом и фото с выписки, и…

И что-то не то. В голове крутится мысль, а поймать её не получается.

Фото, беременность… блин!

Я растерянно листала альбом дальше, уже не задавая никаких вопросов. Увидела много фотографий маленького Корнея: в ползунках, в ванночке, в манеже, с юлой и какими-то страшноватыми несовременными игрушками, но мысли уже не о том.

Что не так?

Альбом… Нет, с этими фото всё в порядке, но мамин альбом мне показался странным. Что-то в нем меня задело. И задело настолько сильно, что внутри всё зудит от желания понять – что именно. Ведь было что-то важное там! Неимоверно важное и цепляющее, что-то на поверхности, что-то… Что, блин?!

– Севиль?

Я закрыла альбом, положила его на то место, с которого брала, вернулась на диван, и допила остывший чай.

– Спасибо, что к себе привезли. Не знаю, что бы я делала, если бы вас не встретила. Но я уже в порядке. И я, наверное, пойду.

Мне срочно нужно домой! Срочно нужно найти тот альбом, чтобы… чтобы убедиться, что я чокнутая, или чтобы разгадать загадку? Неважно! Если не найду его, не рассмотрю – меня порвёт!

– Подожди, – Ветров взял печенье, запил его остатками кофе, и встал. – Я подвезу.

– Не стоит

– Я подвезу, – повторил он бескомпромиссно.

Пока мы обувались, спускались к машине, я не пялилась на Корнея, и не обижалась из-за того, что он снова смартфону своё внимание отдал. Я прокручивала в голове воспоминания: вот я держу в руках мамин альбом с милыми кадрами прошлого, но чем-то они мне не понравились – чем? И вот у меня в руках альбом семьи Ветровых – снимки похожие, и именно схожестью на наши фото они меня задели.

Я сейчас с ума сойду!

Я назвала Корнею домашний адрес, и всю дорогу мучила себя этой загадкой – почему-то она неимоверно важна для меня. А может, она важна лишь потому что позволила на себя внимание с Ветрова перетянуть, и не наделать глупостей.

– Севиль, всё в порядке? Ты снова… кхм… снова…

– Странная. Я всегда такая, – договорила я за него. – Но у меня всё в порядке. Просто вспомнила про мамину просьбу, дома нужно кое-что доделать. Спасибо что подвезли. И за всё остальное. Хорошего вам дня.

Ветров открыл мне дверь, помог выйти, и забытый пакет с косметикой протянул.

– Севиль, – окликнул он меня.

Я обернулась.

– Если будет нужна помощь, если обидят, или еще что – звони мне, – Корней несколько секунд смотрел на меня, и сел в свое авто, а я… я…

Я заново влюбилась!

– Ай, гад, – углядев подъезжающую машину Эльнура я прекратила мечтательно смотреть вслед Корнею, и припустила к дому. Разулась, пакет в комнату отнесла, и когда руки мыла, услышала звонок в дверь. Через глазок убедилась, что там Эльнур.

– Севиль, я тебя видел, открой, поговорить нужно!

– Мне взрослые не разрешают чужим дверь открывать, – пропищала я, и направилась в сторону папиного кабинета, слыша как Эльнур уже не звонит, а зло долбится в дверь.

Козлина!

В кабинете отца я забыла про Эльнура, и принялась искать альбом. Мама вроде на столе его оставляла, когда меня потащила косметику ей выбирать, так…

Так…

Так!

На столе я альбом не нашла, в столе – тоже. Может, в спальне родителей?

Переоделась, попила воды, и продолжила поиски. В секретере нашла другие альбомы, но того самого среди них не было. Обшарила гардеробную, папку с документами, шкафчик с бельём, всю спальню – альбома нет. Нет его и в коридоре, в спальнях брата и сестры – тоже. На балконе в старых чемоданах я тоже искала.

Перекусила, включила музыку, и под «Sweet dreams» на репите продолжила поиски. Мельком увидела, что на часах уже восемь вечера. Ничего себе!

Вернулась в кабинет папы, и со вздохом стала перебирать бесконечные книги, искать альбом за ними, на что у меня ушел еще час. Даже больше.

В девять тридцать вечера я со вздохом села в отцовское кресло.

– Ну и что мне в голову ударило? Нафига мне этот альбом с беременными фотками и мной? Я не самым красивым младенцем была, нечем там любоваться, – попыталась я воздействовать на себя вслух.

Вспомнила свою фотку из младенчества, и поморщилась. Разглядела я ее плохо, но мне и увиденного мельком хватило, чтобы сравнить себя и того же Ветрова-младенца на фото: он был пухлым, как и положено деткам, уютным, а я была какой-то… стрёмной, иного слова не подобрать.

Ерунда какая-то. Зря только время потратила. Вечно мне чушь какая-нибудь в голову приходит.

Лучше пойду распаковку косметики сниму, мне деньги за это заплатили, а я опять дурью маюсь.

Я встала с кресла, и поняла что есть только одно место, в которое я не заглядывала – сейф. Но это же идиотизм – альбом в сейфе прятать, да?

А с другой стороны, он либо в сейфе, либо мама альбом с собой в отпуск взяла. И оба варианта означают, что есть нечто в этом альбоме.

– Блин, – ругнулась, сдаваясь, и подошла к сейфу.

Код я не знаю, никогда не заглядывала в сейф. Но подобрать код оказалось плевым делом – дата свадьбы родителей, справилась я со второй попытки, первой попыткой был мамин день рождения.

Альбом оказался там.

Вынула его, задыхаясь от волнения, и открыла.

Те же фотки. Глубоко беременная мама, новогодняя обстановка, брат, сестра… дальше фото младенца – меня. Я листала альбом, возвращалась к первым фото с беременной мамой, потом к моим фоткам: мама в платье, осунувшаяся но счастливая со мной-младенцем на руках, потом уже папа со мной в том же антураже – на крыльце какого-то здания. Роддом?

– Что не так? Что? – чем дольше я любовалась фотками, тем больше чувствовала волнения и даже неприятия.

Страха.

Меня буквально трясло! Даже тошнить начало!

Ну вот что с этими фото не так? Почему я задыхаюсь? Да, я была некрасивым младенцем, разнесчастным, худым, но и мама на выписке худая. Она болела? И я тоже? Потому этот альбом и прятали от меня? Потому мама так испугалась, обнаружив, как я эти фото рассматривала?

И тут я поняла…

Дрожащими пальцами перевернула альбомные страницы.

Мама с животом, новогодняя ёлка, все счастливы…

Лето. Выписка. Мама со мной на руках…

– Нет, – просипела я, снова и снова разглядывая фотографии: счастливую маму, осунувшуюся, беременную, и уже со мной… новый год… лето…

Это невозможно!

Но это так!

Я побежала за телефоном, и набрала номер той, которая врать не умеет.

– Сдурела в такое время звонить? – недовольно буркнула Айша в трубку и зевнула. – У меня восьмичасовая съёмка была, и завтра снова в четыре утра вставать.

– Я приемная? Айша, я родителям неродная? – горло перехватывало судорогами, вопрос я практически прокричала.

– Севиль, – в голосе сестры страх, и никакого сна. – Блин, Севиль…

– Я фото нашла. Мама в новогодние с приличным животом. А я родилась… Айша, я подсчитала! Не сходится, – расплакалась я. – Я приемная, да?

– Милая, ну что ты!

– Мне… мне маме позвонить, или ты мне правду скажешь?

– Аллах, что происходит! Сестренка, я очень тебя прошу…

– Правду! – закричала я, и выронила проклятый альбом из руки, зачем я вообще его увидела, зачем всё поняла?! – Скажи уже!

– Пообещай глупости не делать, я отменю съемки, и прилечу, хорошо?

– Говори!

– Севиль…

– ГОВОРИ!!!

– У мамы третьи роды прошли ужасно. Это была девочка… была, – вздохнула Айша, сдавшись. – Мама в себя прийти не могла: мало ела, соображала плохо, не плакала, но… сейчас я понимаю, что она в глубокой депрессии оказалась. А еще ей при родах повредили что-то, и она больше не смогла бы родить. Хотя я не думаю, что мама бы этого хотела – снова через это проходить. Папа всех нас повёз в Гянджу, к родственникам. Планировалось, что мы потом в Баку поедем к другой части семьи. И в Гяндже… помнишь тётю Амину? Хотя, ты маленькая была, когда ее не стало.

– Помню.

– Она медсестрой была в доме малютки, – после небольшой паузы произнесла сестра.

А я глаза закрыла. Но даже так слезы литься не перестали.

– Бросают в основном больных деток, родители которых пьющие, наркоманы, и дети потому рождались с отклонениями. И тётя Амина, у которой мы остановились, жаловалась, что к ним девочка попала без отклонений по здоровью, что удивительно при такой матери. Но персонала не хватает, детьми заниматься некогда, развивать – тоже. И если девочку не возьмут в семью – здоровье ее погубят. Не из злости погубят, а из-за нехватки рук. И эта девочка…

– Я, – прошептала я.

– Да. По знакомству всё быстро устроили, мама с папой были рады тебя забрать, и мы все тебя полюбили. И ты нам родная! Родная, Севиль! Я прилечу завтра.

– А как мама должна была назвать родную дочь?

– Севиль, ну пожалуйста…

– Её должны были назвать Севиль?

– Блин, – Айша расплакалась, – да, но маме с папой просто нравилось это имя. Потому тебя так назвали.

Или потому что я – замена.

Неудачная замена.

А я всё время думала, почему я так сильно отличаюсь от всей семьи? Не только внешне, но и умом, поведением, а я просто не родная им. Дочка какой-то… а кого, кстати? Проститутки?

– А моя родная мать – кто она?

– Я не знаю! Честно – не знаю! Всё что слышала от взрослых, я тебе рассказала. Севиль, пожалуйста, не принимай всё близко к сердцу. Я прилечу, я прямо сейчас напишу агенту что съемки отменяются, плевать на неустойку. А ты такси возьми, и к дедуле с бабулей езжай. Я очень тебя прошу.

Айша соврала. Она не умеет это делать, голос всегда ломается. Сестра слышала что-то про мою родную мать. Она даже сказала что-то… что-то про то, что нормальный ребенок родился у такой-то матери! Алкашка, наркоманка – кто она? Да и нормальная дитя свое не бросит.

Я – дочь непонятно какой женщины от непонятно какого мужчины.

Замена. Я просто замена.

И родственники что-то говорили про меня подобное, я думала они шутили, что я приемыш… Злая это была шутка.

– Всё нормально, не отменяй съемки. Я в порядке.

– Я прилечу! Глупости не натвори! Мы все тебя любим!

Я сбросила звонок. Накрасилась, вызвала такси, и вышла у знакомого дома.

На часах одиннадцать пятнадцать ночи.

Даже если он меня пошлет – хуже мне уже быть не может.

В дом я попала вместе с курьером, поднялась на нужный этаж и, не раздумывая, позвонила в дверной звонок. Затем позвонила снова, и через полминуты Корней открыл дверь.

Он в домашнем. Немного помят, щеки чуть румяные, глаза – пьяные, да и запах алкоголя чувствуется.

– Ты? – Корней нахмурился, оглядел меня сверху-вниз.

Да. Выгляжу я как телка из клуба. И накрашена ярко. И на губах улыбка.

– Я.

Зачем я пришла, Корней не стал спрашивать – это очевидно. Мне сейчас плевать на то, что он меня не любит, и у него есть женщина. Мне теперь всё можно! Я бы к нему даже женатому пришла.

– Плохая идея. Я вызову тебе такси, и…

– Нет, – я вошла внутрь, прижалась к Корнею, и сделала то, что давно хотела – обняла.

– Я сейчас себя не контролирую. И не хочу пользоваться тобой. Потому лучше тебе уйти. А если не уйдешь…

Договорить я ему не дала. Прижала палец к его губам.

Я хочу, чтобы он мной воспользовался. Может, мне станет лучше. Может, хуже.

Но я…

– Хочу тебя, – прошептала я.

И по глазам Корнея поняла – он сдался.

Глава 12.1

Поцеловал… Он сам поцеловал меня.

В моей жизни были тысячи поцелуев, десятки тысяч объятий от Эльнура, и я всегда любила это: тактильность, близость, чувство нужности, ласку. Но именно этот полупьяный поцелуй меня согрел – единственный поцелуй в моей жизни.

Я же как узнала, что я никто – замерзать начала. Воздух вдыхала, и не чувствовала осенней пряности – лишь бензин, нечистоты, дым. Видела из окна такси не красоту ночного города, а пьянчуг и грязь.

И сама себя такой ощущала.

– Пожалеешь ведь, глупая, – прошептал Корней мне в губы. – Дрожишь…

– Так обними крепче, – улыбнулась ему смело, и сама потянулась к мужским губам, впилась…

Поцеловала, пьянея. И снова стало лучше. Еще бы не приходилось перебарывать сомнения Корнея – откуда в нём столько благородства. Пользоваться не хочет! А я хочу!

Чтобы воспользовался хочу.

Тепла хочу!

Взрослой и сильной стать хочу!

Хочу, чтобы перестало быть так больно!

Поцелуи из нежных, томно-неторопливых превратились в страстные. Мы всё еще в коридоре, замерли, сплетясь в объятиях: он пьян, я разбита. Всхлипнула, вдохнув вкусно-алкогольный воздух, и Корней мучительно зажмурился, а затем… затем я потерялась в пространстве и времени. Поцелуи обрушились на мои скулы, по их линии, и ниже – жалящие и жадные, а после – зализывающие и нежные, плавящие меня, греющие лаской.

Сердце отбивало в груди набатом, ускоряя ток крови, пуская бешеное биение в висках, и я простонала, не в силах иначе выразить то удовольствие, которое чувствовала.

Корней отстранился. Я смутилась от пошлого звука, который издала, но виду не подала.

Ну же! Не заставляй меня унижаться еще сильнее! Я не уйду отсюда без того, за чем пришла!

– Я не уйду, – сказала воинственно.

– Зря. Но я и не гоню, – он усмехнулся, и прошептал: – Студенты вконец обнаглели.

Корней взял меня за руку, и повел вглубь квартиры. Теперь точно сдался!

У него есть женщина, и подло с моей стороны соблазнять чужого мужчину. И Эльнуру изменять подло, несмотря на нашу грязную ссору. Подло и то, что я не скажу Корнею о своей девственности – прогонит ведь, или такси вызовет, и до дома отконвоирует, благородный.

И плевать! Вот такая я, возможно в свою родную мамочку пошла.

Едва мы оказались в спальне, я подстегнула себя. В меня словно бесы вселились сегодня: нужно больше, больше, и больше… И чтобы добить Корнея, я потянула своё короткое платье вверх, сама обнажая бедра, край белья, пока Ветров не сжал мою ладонь.

– Я сам.

Его взгляд стал еще пьянее, но уже не от алкоголя. От меня! Корней мягко опустил меня на кровать, еще одетую, и сам повел ладонями по платью вверх. И смотрел… на обнажающиеся ноги, на бедра, едва прикрытые смелым бельем… и вот, платье заканчивается уже где-то на талии… Я приподнялась, изогнулась, и Корней лишил меня моей обертки. Склонился надо мной – я в одном лишь красном белье сейчас…

– Я представлял тебя в светло-розовом, – шепнул он мне в губы, но не поцеловал.

А вот шею губами ужалил, и спустился ниже, прокладывая цепочку поцелуев к груди, и легонько царапая кожу щетиной.

– Мне не идёт?

Корней не ответил. Пальцами прикоснулся к вершинам приподнятой груди, прошелся подушечками по стыку кожи с кружевом, и что-то внутри меня сжалось от этого прикосновения, так остро и сладко, что я свела бедра, и невольно изогнулась, подставляясь мужским рукам, мужским губам, повторившим путь пальцев – поцелуями через кружево, дразня дыханием, дыша мной.