Читать онлайн Это любовь, Майор! бесплатно

Глава первая. Катя.

– Ну и вот, а в конце хочу со всей торжественностью сказать: "Я тебя люблю, Саша!".

И хорошо, что она села, потому что в следующую секунду в перерыве между песнями, в оглушительной тишине, за её спиной раздалось напряжённое, мрачное и пробирающее до костей:

– Повтори.

Вздрогнув от неожиданности и уколовшись об иголки, Катя резко обернулась и встретилась взглядом с уже ставшими родными синими глазами. Майор смотрел так, будто видел не её, а пришельца с тремя головами, угрожавшему ему смертью. Сурово, грозно, настороженно, из-за чего вновь заигравшая весёлая музыка на фоне стала звучать совсем невесело. Вот только девушка этого не заметила, пропав в его глазах в первую же секунду. От осознания того, что признание, к которому она столько времени готовилась, всё-таки случилось и случилось не так, как ею изначально планировалось, взволнованно сжалось сердце и перехватило дыхание. А ещё на мгновение показалось будто руки и ноги перестали ей принадлежать, потому что принять более подходящую позу для такого романтического момента Трофимовой удалось не сразу. Зато, когда контроль над телом вернулся, она не стала терять времени. Конечно, было бы гораздо эффектней, если бы Саша застал её в таком положении в том самом, специально купленном для этого дня белье, но и джинсы в облипку с белым укороченным свитером на ней смотрелись очень даже неплохо.

Встав с колен и спрятав подарок за спиной, девушка широко и радостно улыбнулась. Не ответить ей на эту улыбку было невозможно, но Соловьёв стоял в дверном проёме всё с тем же выражением лица и менять его на более добродушное явно не собирался, впрочем, как и снимать верхнюю одежду, в которой стоял до сих пор. Зефира, не отходившего от неё ни на минуту всё время с момента её прихода, будто ветром сдуло и теперь они остались в комнате только вдвоём на расстоянии десяти шагов. Их Катя преодолела со словами:

– Привет. Ты чего так рано вернулся? У меня ещё сюрприз для тебя не до конца готов.

Подойдя к мужчине вплотную, Трофимова приподнялась на цыпочки и коротко поцеловала его, очень в этот момент похожего на каменное изваяние, в губы. Её тут же окутал аромат свежести с улицы, салона автомобиля и Сашиного личного запаха, который она изучила наизусть и теперь могла назвать своим любимым.

– Как же ты вкусно пахнешь, – протянула девушка, вздохнув полной грудью и прикрыв от наслаждения глаза. – Просто нет слов, как вкусно!

Синеглазый никак не отреагировал, продолжая сверлить её всё тем же странным взглядом с высоты своего роста. Катя же улыбнулась ещё шире, довольная произведённым эффектом. Нет, она, конечно, предполагала, что он будет в шоке, но чтобы настолько… Ай-да, Катенька! Ай-да, умница какая! Начало рассказа детям точно положено! Так и скажет им потом: "Ваш папочка потерял дар речи от радости, услышав моё признание в любви!". Вот забавно-то как будет! Мысли о том, что дар речи в этой ситуации может пропасть не только от радости, её голову даже не посетили. Она, вообще, сейчас не могла думать ни о чём, кроме Сашиной близости, своего подарка-сюрприза, который по факту уже перестал им быть, и о том, что он сделает, когда справится с удивлением. Поцелует её? Крепко-крепко обнимет? Сразу утащит в кровать и не отпустит от себя до скончания веков? Или, может, всё вместе? Трофимова была бы только "за". Причём всеми руками и ногами.

– Признаюсь честно, изначально у меня был немного другой план и в нём не было пункта встречать тебя кверху задницей под ёлкой, – хихикнула Екатерина, представив свой недавний видок со стороны. – Я хотела встретить тебя в забудешь-как-себя-зовут белье аки развратная Снегурочка, накрытым столом и крутой речью, но… А какое тут может быть "но"? Сейчас всё покажу! Готовься, будет жарко!

Девушка отступила было в сторону, чтобы побежать переодеваться, как он резко удержал её, крепко обхватив ладонью локоть.

– Ты чего, Саш? – удивилась Трофимова. – Я вернусь через…

– Повтори, – словно не слыша её, процедил сквозь зубы мужчина.

– Я вернусь через…

– Не это! Повтори то, что ты сказала, когда не знала, что я стою у тебя за спиной!

Когда она не знала, что помимо её и кота в квартире ещё кто-то есть, то говорила многое. В основном, конечно, свою признательную речь, но о том, что именно из неё Саша успел услышать, могла только догадываться. И самым логичным было бы начать с самого начала, как бы глупо это не звучало, вот только Александр выглядел так, что сразу становилось ясно – лучше бы ей перейти сразу к сути. А суть во всём сегодняшнем мероприятии была в одном – в любви, и именно с неё Катя и решила начать.

– Ты имеешь в виду торжественное "Я тебя люблю, Саша", которое я хотела сказать в конце?

Судя по тому как заходили желваки на его скулах и потяжелел взгляд, девушка попала в точку с первого раза. Только радости от этого почему-то не ощутила. Её, вообще, с каждой секундой всё больше и больше стало охватывать чувство дежавю, вымещая приятное волнение и освобождая место непониманию. Что-то подобное она чувствовала в их летнее расставание после первой встречи с Сашиной семьёй. И смотрел Синеглазый на неё почти также. Как чужой. Как холодный и абсолютно к ней равнодушный майор юстиции Соловьёв. Единственное, что отличало тот момент и этот, так это отсутствие даже малейшего повода, чтобы так себя вести по отношению к ней. Тогда, да, случилась непредвиденная ситуация, к которой они были не готовы оба и это вылилось в не очень красивое прощание, но сейчас-то ведь всё было иначе. Сейчас всё было совершенно по-другому. Сейчас между ними уже всё серьёзно и отрицать это было также глупо, как и отрицать то, что Катя чертовски красива, опасно умна и поразительно хитра.

– Скажи, что ты пошутила, – тем же тоном выдавил он. – Скажи, что весь этот твой "сюрприз" с бельём, столом и речью, – Александр поморщился как от зубной боли. – Всего лишь грёбаная неудачная шутка.

Трофимова склонила голову к плечу и внимательно на него посмотрела, пытаясь понять серьёзен он или просто прикалывается. В первый вариант не хотелось верить, потому что это означало бы, что она сильно ошиблась насчёт него, а второй вариант отметался сам собой, так как приколы такого рода были не в его характере.

– Во-первых, у меня не бывает неудачных шуток, – девушка вздёрнула гордо подбородок. – Во-вторых, смени, пожалуйста, тон, – расправила плечи, давая понять, что такое обращение к себе не потерпит. – В-третьих, как ты выразился, "весь этот сюрприз" – не шутка, а скорее чистосердечное признание.

– Тогда откажись от него! – рявкнул Синеглазый так, что затряслись стены. – Забери, бл*ть, его назад сейчас же!

– И не подумаю!

В её голосе было столько твёрдости, что и повышать его не нужно было, чтобы донести свои мысли до присутствующих. Точнее, до одного злого, как чёрт, присутствующего, который похоже совсем потерял связь с реальностью из-за усталости, раз позволял себе такое поведение. Может, всё-таки зря она решила устроить сюрприз именно в новогоднюю ночь? Может, нужно было дать ему возможность хорошенько выспаться и отдохнуть, а потом уже удивлять признанием в любви?

– Катя, не беси меня!

– Я тебя и не бешу. Ты сам бесишься! Непонятно только из-за чего?

– Ты ещё спрашиваешь?!

И снова затряслись стены, а глаза напротив вспыхнули так, что не знай она его настолько хорошо, то, наверное, шарахнулась бы от испуга в сторону, но Катя знала его вплоть до любимого способа завязывания шнурков на кроссовках, поэтому спокойно осталась стоять на месте. Взрывной волной от его вспышки её, конечно, заденет ощутимо, но, как говорится, Майора Соловьёва бояться – его женщиной не быть, так что держим спину прямо и всем видом даём понять, что он психует зря. Ей уже всё про него ясно. Абсолютно всё. Как бы он не пытался доказать обратное.

– Ты осознанно нарушаешь наш договор и ещё делаешь вид, будто не понимаешь, из-за чего я в бешенстве?! – мужчина наклонился к ней и, очевидно стараясь всеми силами взять эмоции под контроль, медленно проговорил: – Даю тебе последний шанс, детка. Забери свои слова немедленно, иначе…

– Иначе что?

– Иначе я, как и предупреждал, разобью тебе сердце.

Катя сощурилась, ощущая поистине низменное желание причинить боль любимому человеку, а, если конкретнее, то чем-нибудь его стукнуть, чтобы мозги на место встали.

Ну, какое "разобью тебе сердце"?! Ну, что за бред?! Во-первых, её сердце не стеклянное, чтобы его так просто разбить. Во-вторых, она себя любит и вряд ли даст подобному случиться, даже если это захочет сделать её Мистер-задушу-кого-угодно-одним-взглядом. В-третьих, разбитое сердце в её сегодняшние планы не входило. В конце концов, Новый год на носу! Пора чудес, радости и вкусных, но ужасно вредных майонезных салатов! Сегодня, если и можно что-то разбивать, то только фужер для шампанского и то исключительно на счастье! Поэтому "нет", "нет" и ещё раз "нет"!

– Не дождёшься, Саш, – хмыкнула она и, подняв ладонь, ласково погладила его по щеке. – Ты же знаешь, я не из тех, кто это позволит.

– Ты из тех, кто пиз*ит больше, чем думает, Катя, – Александр резко отвёл её руку от своего лица. – Мы с тобой предельно ясно обговорили условия наших отношений, с которыми ты была согласна и даже заверила меня, что ничего ко мне не чувствуешь. Так что за детский сад ты сейчас устраиваешь?! Что ты себе надумала и, самое главное, с чего?!

– Ничего я не надумала. Я просто поняла, что тогда, когда мы обговаривали этот момент, ошиблась.

– Ошиблась?!

– Да, – кивнула девушка и игриво пробежалась пальчиками по его волосам. – На тот момент я не осознавала, что то, что к тебе чувствую, это и есть любовь. Настоящая любовь, понимаешь, Саш? И, да, я понимаю, что со стороны это выглядит так, будто я тебя специально обманула, но это не так. Честно-честно. Просто я ни в кого до тебя не влюблялась и не понимала каково это, а сейчас понимаю и прекрасно отдаю себе отчёт в своих действиях. И, как и обещала, даю тебе знать о своих чувствах в устной и письменной форме в двух экземплярах, – Трофимова, улыбнувшись, протянула ему конверт с отпечатками своих поцелуев. – Я тебя люблю, Саша.

Произнесённые ею слова повисли между ними окончательным приговором, не подлежащим обжалованию. Выпустив их наружу, девушка глубоко и с облегчением вздохнула. Наконец-то! Она это сделала! Сказала, прямо смотря ему в глаза, и теперь чувствовала себя так, будто сдала, как минимум, пять сложных экзаменов за один раз на отлично. Саша же в данный момент наоборот выглядел так, будто его на этих экзаменах завалили и мгновенно вписали в списки на отчисление. Не обращая внимание на протянутый ему конверт, он жёстко провёл ладонями по лицу и отошёл в сторону. Вот только бежать от неё было поздно. Катя за ним, пусть и не неслась, сломя голову, но была рядом везде и сразу. И видела, если не всё, то многое, что Синеглазый пытался спрятать.

– Ошиблась, значит, да? – криво усмехнулся мужчина и принялся снимать куртку. От резкости его движений ткань опасно затрещала. – Зашибись, Трофимова, у тебя логика! Сказать, что ошиблась, и будто бы всё нормально! – верхняя одежда полетела в шкаф, дверцы которого закрылись с несвойственным для них грохотом. – Вот только для меня это ни хера не нормально, ясно?! Я сам не ошибаюсь и подобные ошибки не приемлю! От своих слов отказываться тоже не собираюсь! – Соловьёв повернулся к ней и, чеканя каждый слог, повторил то, что она уже слышала раньше: – Мне не нужны серьёзные отношения! Мне не нужны новые обязательства! Мне не нужна ты, Катя, в качестве моей девушки или кем ты там себя возомнила, ясно?!

Наверное, самым логичным после этой фразы было бы, как минимум, удариться в слёзы или, как максимум, закатить такой скандал, чтобы ему мало не показалось. Но даже если девушка захотела бы это сделать, то вряд ли смогла, потому что в ней включился режим, который она обычно называла "Шальная Императрица против сто одного загона майора Соловьёва". Ей вроде бы и было из-за чего обижаться и хлопать дверьми, но смысла в этом не было совершенно никакого, так как Саша был не из тех, на кого такое поведение могло оказать хоть какой-нибудь эффект, кроме крайне негативного. Нет, девушка, конечно, соврала, если бы сказала, что его слова её не задели. Задели. Очень даже сильно задели. До такой степени, что желание двинуть ему чем-нибудь тяжёлым усилилось в разы. Только Катя понимала, что, если Синеглазый вбил себе что-нибудь в голову, то ей и кувалда не поможет, а вот честный и открытый диалог вполне. И он должен случиться как бы неприятно и обидно не было. Они же взрослые люди, в конце концов! Им же хватит сил решить все противоречия, правда? Их же не постигнет участь парочек, чья любовь не выдержала первой серьёзной ссоры? Он же… Он же не всерьёз это сказал? Он же на эмоциях ляпнул, что она ему не нужна, да? Ведь будь это так на самом деле, то вряд ли бы Трофимова продержалась рядом с ним и неделю.

Вздёрнув подбородок ещё выше, она сложила руки под грудью и спокойно спросила:

– Майор, ты думаешь я дура, чтобы влюбляться в тебя безответно?

Контролировать себя и не пускаться во все тяжкие было сложно, но не невозможно. Тяжелее было услышать холодное и грубое:

– Я думаю, что ты заигралась в нашу легенду и забыла с кем трахаешься. Всего лишь трахаешься! Какое "влюбляться"? Какое "безответно"?! Я не живу такими понятиями и ты об этом прекрасно осведомлена! Как и о том, что мне и без этой романтической херни живётся не скучно, – мужчина прошёл мимо неё в комнату, слегка задев плечом. – Да и какая к чертям любовь, Кать?! Ты забыла сколько между нами лет разницы? Так вот, напоминаю, что я не твой сверстник-двадцатилетний сопляк, у которого из забот только поскорее залезть тебе в трусы. Я взрослый человек, у которого двое детей-подростков, сложная работа и дерьмовый характер. Ты со своими чувствами – последнее, что мне надо в этой жизни.

Девушка прикрыла глаза и со свистом втянула в себя воздух, будто бы получила удар с размаха под дых. Было больно. Пронзительно больно. Но сердце вопреки всем ожиданиям и Сашиным предупреждениям не разбилось. Сжалось только так, словно его кто-то в кулаке со всей силы стиснул, и замерло оглушённое. Замерла и сама Катя, прокручивая в голове его слова. Ничего нового он ей не сказал. Это же самое она слышала и летом на речке, и в первое их расставание, и во время разговора в отпуске. Майору Соловьёву от неё нужен был секс и только. И всё бы ничего, если бы оно действительно было так. Если бы за рамки их договорённостей не вышла не только она, но и он тоже. Если бы Синеглазый не смотрел на неё так, как будто никого кроме не видел. Даже сейчас, заявляя об обратном, сверлил ей спину этим взглядом и ещё надеялся, что она поверит! Трофимовой и больно то было не из-за слов о своей для него ненужности, а из-за того, что он отрицал очевидное. Из-за того, что был ошибочно уверен, что у них не может быть ничего серьёзного помимо секса. Из-за того, что ставил свои заморочки выше её и своих к ней чувств.

– Ты сейчас пытаешься меня убедить или себя?

Трофимова не стала оборачиваться. Ей нужно было ещё хотя бы пару секунд без льда в его глазах, чтобы вернуть себе душевное равновесие и продолжить это совершенно бессмысленное противостояние.

– Я говорю как есть, Катя.

– Я тебе не верю, Саш.

– Мне казалось, ты умнее, – хмыкнул он.

Девушка всё-таки обернулась и встретилась с ним взглядом. Сказать хотелось многое. Больше половины – матерное. Но Катя была воспитанной девочкой, которой папа с детства вбивал в голову, что ругаться матом – это плохо. Поэтому она сократила речь, вертящуюся на языке, вдвое и оставила лишь одну нецензурщину. Ну а что? Ведь только ругаться матом – плохо, а про то, что изъясняться матом тоже не есть хорошо, ей никто ничего не говорил. Правда, подумав ещё немного, убрала и её тоже. Мат, конечно, великая и универсальная вещь, но вряд ли он поможет в решении их проблемы. Им сейчас, вообще, казалось, была в силах помочь лишь добрая фея Крёстная, исполняющая желания. Взмах палочкой, бибиди-бобиди-бу и Синеглазый начинает жить в своё удовольствие, а не в угоду своим тараканам.

– А мне казалось, что ты сильнее своих загонов и дурацких правил, которые придумал сам себе, – Трофимова наиграно улыбнулась, наблюдая за тем, как темнеют от злости его глаза. – Как видишь, мы оба оказались неправы.

Со стороны создавалось впечатление будто она тоже старалась сделать ему больно и, наверное, будь это так на самом деле, то им обоим было бы сейчас гораздо проще, но самое трагичное заключалось в том, что Катя просто констатировала факт. Он, действительно, был заложником своих тараканов и установок, как, впрочем, и миллионы других людей на планете. И это также не было для неё сюрпризом. Просто то ли из-за любви и надежды на их совместное светлое будущее, то ли из-за банальной наивности и розовых очков девушка считала, что Соловьёв сможет через них переступить и позволит, наконец, себе быть счастливым на полную катушку. Она верила в него. Чёрт возьми, всем сердцем верила! Понимала, что ему это дастся не так легко, как ей, в силу возраста, характера, жизненного опыта, социального положения и семейных обстоятельств, но всё равно верила! Даже сейчас, когда, казалось, что в этом уже нет смысла, продолжала, несмотря ни на что, верить! Да и как могло быть иначе, если Трофимова его любила? Ну вот как?!

– Только жертву из себя не строй, ладно? – фыркнул мужчина, закатив глаза. – Я тебе ничего не обещал и сразу озвучил свои условия. Какие сейчас у тебя ко мне могут быть претензии?

– Мне перечислить их по алфавиту или в хаотичном порядке?

– Катя!

– Ну что "Катя!"?! Ну что?! – воскликнула Трофимова и сама не заметила как оказалась напротив него на расстоянии двух шагов. – Саш, как бы ты сейчас не пытался меня оскорбить, но ты отлично знаешь, что я не дура, не слепая и не глухая! Я в состоянии отличить одно от другого! И как бы ты сейчас не отрицал очевидное, но мы с тобой уже давно не просто двое людей, решивших потрахаться в свободное время! Будь это действительно так, то я бы сейчас не стояла на этом самом месте и не пыталась до тебя достучаться, а как и все нормальные люди, со спокойной душой отмечала Новый год, ещё летом забыв о твоём существовании, – девушка шагнула вперёд и теперь расстояние между ними было не больше тридцати сантиметров. – Мы уже прочно вошли в жизни друг друга. Мы не можем провести по раздельности и пару дней. Мы же друг в друге по уши, Саш! Почему тебе так сложно это принять?

Соловьёв навис над ней сверху, прибегнув к классическому приёму давления взглядом и физическим превосходством. От него беспорядочно исходили волны негодования, злости и нездоровой упрямости, которые с силой отражались о её щит из правды и искренних чувств.

– Потому что мне это не надо, Катя! Не надо! Сколько раз я могу тебе это повторять?!

– Столько, пока я не услышу хотя бы одну адекватную и весомую причину, почему тебе "это не надо"!

– Потому что я не вижу тебя рядом со мной в качестве своей женщины, Катя! – гаркнул он. – Потому что в жизни есть что-то ещё, кроме этой твоей пресловутой любви! Потому что, повторяю, бл*ть, в сотый раз, мне не нужны обязательства, которые ты на меня хочешь навесить! Эти причины тебя устроят?!

– Нет, не устроят! Потому что я уже ТВОЯ женщина, Соловьёв! А ты МОЙ! Мой! – крикнула в ответ девушка, окончательно потеряв контроль и с психу толкнув его в грудь, но Александр даже не пошевелился и это взбесило её ещё сильнее. – Весь! Целиком и полностью! Мой! Ясно тебе?!

– Не сходи с ума, Катя, и перестань орать! Мы не в дешёвом сериале с федерального телевидения.

– Не перестану, Майор! Буду орать столько, сколько посчитаю нужным! Буду орать до тех пор, пока ты не поймёшь, что ведёшь себя как маленький, трусливый мальчишка! Мнишь из себя взрослого, умудрённого жизнью мужика, а сам забился в свою раковину и боишься из неё шаг сделать! – не сдержавшись, Катя в сердцах снова толкнула его в грудь и снова это не возымело никакого эффекта. – Тук-тук-тук, Александр Николаевич, вас беспокоит жизнь, которую вы наглым образом просираете! Может, хотя бы постараетесь не упускать шанс быть счастливым, за который другие, менее удачливые люди, не думая, удавили бы кого угодно?!

– Ещё слово, Трофимова, и я тебя удавлю, не думая.

– Давай! Вперёд! Только уже сделай хоть что-нибудь! Будь живым человеком, а не холодильником, живущим по линеечке!

После криков тишина казалась слишком резкой и слишком тяжёлой, чтобы продолжать держать спину прямо, но ей каким-то образом это всё ещё удавалось. Хотя чувствовала себя она, как почти сдувшийся и потрёпанный жизнью шарик, который каким-то чудом не лопнул после оживлённых детских игр. Отвратительное чувство. Отвратительная ситуация. Отвратительный день!

– Если я такой ху*вый, то какого ляда ты всё ещё стоишь здесь? – вскинул брови Александр и окинул её взглядом с головы до ног. – Где твоя гордость, девочка?

– Она всегда при мне, а стою всё ещё, потому что люблю тебя, понимаешь? Со всеми твоими заморочками, дерьмовым характером и нежеланием принимать очевидное! Люблю, Саш! Люблю и хочу, чтобы ты был счастливым!

– По мне, это не любовь, а тупость.

– Если по тебе мерить, то жизнь, вообще, полное дерьмо.

Он, запрокинув голову назад, рассмеялся, только веселья в этом смехе не было ни грамма. Лишь какое-то маниакальное желание уколоть её ещё сильнее.

– Поживёшь с моё и поймёшь, что это действительно так.

– Может, уже хватит строить из себя древнего старика? – Трофимова гневно сжала ладони в кулаки, забыв, что до сих пор держит в руках конверт со своим подарком.

– Может, ты уже отъе*ешься от меня, Кать? Я тебе всё сказал и даже несколько раз повторил одно и то же. Просишь от меня принять, как ты говоришь, очевидное, а сама не можешь не то, что принять мои слова, а даже их услышать. Как тебе ещё объяснить, что мне твоя любовь нахер не сдалась? Языком жестов? Смс-ку написать? Смайликами тебя послать? Тогда поймёшь?

Какими только силами она удержалась от того, чтобы не зазвездить ему промеж ног, было известно только одному тапку на правой ноге, в который девушка вцепилась пальчиками что есть мочи. Этот разговор её и так уже до рукоприкладства довёл, для полного счастья не хватало ещё и ногоприкладства по стратегически важным местам. А ещё утром Катя была уверена в том, что в это время они будут праздновать Новый год и наслаждаться обществом друг друга! Ещё несколько часов назад она парила от счастья и строила далеко идущие планы! Теперь же в далёкий поход хотелось послать исключительно одного человека – Мистера-твердолобость-и-му*ачность-в-одном-флаконе.

– Сейчас же смени тон, не то смайликами будешь просить медсестру в травме дать тебе обезболивающее, – Синеглазый вновь закатил глаза, естественно, не приняв её угрозу всерьёз. – Разговаривай так со своими подозреваемыми на допросах, а со мной, будь добр, следи за языком.

– Может, тогда тебе проще просто свалить отсюда, а, Кать? Не знаю, кого ты во мне напридумывала, но я такой, какой я есть. Петь тебе серенады под окном, подбирать слова, бегать, как щенок, и обещать "долго и счастливо" не собираюсь. Не устраивает? – Александр кивнул на дверной проём за её спиной. – Выход знаешь где. Не забудь оставить ключи и забрать своё шмотьё.

Катя неверяще посмотрела на него, на мгновение забыв как дышать. Ей не послышалось? Он, действительно, её сейчас выгонял? После всего, что между ними было и есть в данный момент? Ему, правда, хотелось, чтобы она ушла?

– Если я сейчас уйду, то больше не вернусь, – не слыша себя, глухо проговорила девушка.

В мыслях билось отчаянное: "Одумайся пока ещё не поздно, Саш! Не рушь всё так легко! Ты же умный мальчик! Ты же понимаешь, что я права!", но сегодня он почему-то её не слышал. Сегодня майор Соловьёв решил идти до конца.

– А ты думаешь, что я тебя позову? – пугающе спокойно поинтересовался Александр.

И это стало последней каплей. Той самой чертой, переступив которую, обратного пути не было.

Конечно, Катя могла дать ему ещё один, неизвестно какой по счёту, шанс. Могла наступить себе на горло и перетерпеть. Могла взять тайм-аут и продолжить этот разговор позже, когда схлынут эмоции и вернётся возможность объективно мыслить. Могла, но не стала по одной простой причине – она любила себя и, несмотря на чувства к нему, не собиралась умалять свою ценность. Одно дело, когда они просто ссорились по каким-нибудь пустякам, и совсем другое, когда Синеглазый, прекрасно понимая, что она права, продолжал стоять в такой серьёзной ситуации на своём, осознанно делать ей больно и отчаянно цепляться за скрепы, которые сам себе же придумал. И сколько бы Трофимова не убеждала его в обратном, всё будет бестолку, потому что, как известно, пока человек сам не захочет себе помочь и стать счастливым, то ему никто в этом не поможет. С Сашей эта простая и циничная истина работала как часы, а она в альтруисты не нанималась. Хочет быть сильным, независимым и свободным мужиком, у которого при слове "любовь" едва пена изо рта не идёт? Пожалуйста, флаг в руки. Хочет до конца жизни быть один и носить маску неприступного айсберга? Барабан на шею и вперёд. Хочет, чтобы рядом с ним была пустая кукла без намёка на настоящие чувства? Окей, к носкам с Гринчем она купит ему подарочный сертификат в магазин детских игрушек. Как бы это пафосно не звучало, но Катенька Трофимова не на помойке себя нашла и, как бы больно и горько не было, сможет уйти, не оглянувшись. Даже, если это "больно и горько" с каждой секундой переходило все мыслимые и немыслимые границы. Внешне ни одна мышца на лице не дрогнула, а внутри… А внутри всё всмятку. В грёбаную болтунью, которую она готовила ему по утрам, когда оставалась у Соловьёвых в гостях на ночь. Ни вздохнуть, ни выдохнуть. Только смотреть как её любимый человек собственными руками уничтожает их шансы на совместное счастье.

– Запомни этот день и свои слова, Саша, – голос не дрожал, не ломался и не срывался. Он просто был не её – бесцветным и безжизненным. – Чтобы потом понимать, почему я, всё ещё по-сумасшедшему тебя любя, поставила на тебе точку.

Пара секунд на то, чтобы запомнить его вот таким – взбешённым, жёстким, чужим. Ещё пара секунд, чтобы запечатать этот образ и доставать его в моменты, когда без него будет совсем тяжко. И мгновение на то, чтобы полюбоваться синими глазами, в которых, несмотря на все его старания скрыть свои эмоции, творился самый настоящий армагеддон в её честь.

Какой же ты всё-таки красивый, Майор. Какой же ты всё-таки мой.

Развернувшись, Катя уверенно направилась к выходу. Благо, что сумочка с документами, телефоном и деньгами лежала в прихожей и ей не пришлось ходить по всей квартире собирать свои вещи. Этого действа её нежная психика точно бы не выдержала и ногоприкладство таки бы произошло. Правда, пакет с нижним бельём и оставшимися новогодними украшениями лежал на диване в гостиной, но девушке он уже был не нужен. Как и подарочный конверт с текстовым признанием. Положив его на тумбу, Трофимова принялась обуваться. Раз сапог. Два сапог. Чёрт, молния заела! Да хрен с ней, пусть будет застёгнута не до конца. Шарф вокруг шеи. Зимняя тёплая парка. Шапка. Варежки… Твою ж налево, да где они?! Кис-кис-кис, идите к мамочке. Мамочке нужно убраться из этой квартиры как можно скорей и подальше.

– А как же "люблю тебя со всеми твоими заморочками"? – раздалось насмешливое со спины, а перед лицом появилась ладонь с теми самыми варежками. – Всё, уже передумала и любишь наполовину меньше?

– Любить и унижаться – это не одно и то же, – запихнув пропажу в карман и не оборачиваясь, всё в той же, несвойственной для себя интонации ответила Трофимова. – Счастливо оставаться, Майор.

Девушка решительно взялась за ручку двери, не менее решительно на неё нажала и уже хотела было сделать самый решительный в своей жизни шаг, как почувствовала руку на своём плече. И, если раньше фраза "и мир замер" казалась лишь красивым литературным выражением, то сейчас она вдруг стала реальностью. Всего одно прикосновение и будто кто-то поставил время на "стоп", подарив им последний шанс на то, чтобы исправить то, что натворили несколько минут назад.

Пожалуйста, Саша, скажи, что ты одумался. Скажи, что веришь в нас не меньше меня. Скажи, что тоже любишь. Это же так просто!

Катя почти обернулась. Почти позволила себе вновь надеть розовые очки. Почти разжала пальцы на дверной ручке. Но вместе с его дурманящим запахом, путающей мысли близостью и ощущением сильной ладони на плече в сознание ворвалось снисходительно-строгое:

– На дороге будь аккуратней. Если будешь реветь, лучше остановись у обочины и не рискуй собой.

И, если те слова были последней каплей, то эти стали последним гвоздём в крышке гроба.

Шаг вперёд, громкий хлопок дверью и, не дожидаясь лифта, вниз по ступенькам на улицу, где уже начало темнеть и зажглись фонари. Во двое пусто, на дорогах, по сравнению с другими днями, тоже. Поэтому путь до своего дома Трофимова преодолела в рекордное время, не превышая скорости, не нарушая правил дорожного движения и не размазывая слёзы по щекам. Не было их и всё тут. Да даже, если бы и были, то Катя не собиралась реветь. Не собиралась, ясно тебе, Синеглазый?! И не ревела! Не ревела, переодеваясь и сгружая подарки в машину. Не ревела, набирая Маше смс с предупреждением о своём приезде. Не ревела, заезжая через сорок минут во двор дома Баженовых. Не ревела, даже когда, оказавшись среди близких людей, мгновенно окруживших её теплом и праздничной суетой, встретила обеспокоенные взгляды подруги и отца. Внутри месиво, а она, без единого намёка на влагу в глазах, принялась с энтузиазмом упражняться в юморе с Машиным папой – дядей Валей, помогать по кухне и болтать ни о чём с её мамой – тётей Светой, водиться с сыном старшего брата подруги и играть с псом. Лишь бы только не возвращаться мысленно к тому, от кого так красиво ушла.

Выдержка дала сбой только после встречи Нового года, боя курантов и обязательного запуска фейерверков. И, нет, Катя не ударилась в рыдания у всех на виду. Поняв, что не в силах больше находиться в четырёх стенах и веселиться наравне со всеми, девушка тихонько вышла в сад, где весной потрясающе красиво цвели яблони, и плюхнулась на качелю, на которой в тёплое время года проводила с подругой часы напролёт. Она, завернувшись в куртку и нахлобучив капюшон, не чувствовала холода, хотя снова где-то забыла варежки. Не видела яркие разноцветные вспышки, то и дело озарявшие чёрное небо с разных сторон. Не слышала аромат мандаринов, казалось, напрочь впитавшийся в пальцы. Она, вопреки всем стараниям, вместо хмельных пузырьков шампанского в голове чувствовала-видела-слышала лишь мысли. Тяжёлые, шумные, горькие. С каждой секундой они множились и разрастались, но желание от души и чинно поплакать её так и не посетило.

Так что зря переживал, Саш. В твою честь нет ни одной слезинки.

В его честь только сожаление и глобальное разочарование. Первое в жизни и, хотелось бы верить, что последнее. По крайней мере, наступать на одни и те же грабли девушка больше не планировала. Любовь любовью, а душевное спокойствие и свой комфорт дороже. Она не Господь Бог, чтобы заставить взрослого человека одуматься. Да и в случае с Соловьёвым даже высшие силы будут бессильны, пока он сам к этому осознанию не придёт. Произойти сие великое событие могло завтра, через пять лет или в следующей жизни и Катя не собиралась самоотверженно ждать этого часа. Жизнь утопающего – дело рук самого утопающего. А тонуть до конца своих дней в её жизненные цели никогда не входило, как и класть на алтарь любви себя в качестве жертвы. Нет уж! Не на ту напал, Александр Николаевич! Ей всего лишь двадцать два года. Впереди столько всего интересного и захватывающего. Конечно, Трофимовой хотелось бы пройти этот путь рука об руку вместе с ним, повзрослеть на его глазах, достигнуть всех своих мечт и реализовать цели, но Мистер-отъе*итесь-от-меня-все предпочёл шагать по жизни в гордом одиночестве. Замечательно! Как говорится, каждой твари по паре, а его Синеглазому превосходительству в пару самую главную тварь – себя любимого.

Неожиданно в поле её зрения ворвалась тёмная четвероногая фигуру, со всех лап бежавшая по направлению к ней.

– Гера, стой! Осторо… – попыталась остановить горячо её любившего пса девушка, но было легче смириться с ситуацией, чем заставить затормозить семидесяти килограммового немецкого дога.

Секунда и Катя едва не полетела с качели в сугроб, потому что Геральд-Филипп-Людвиг-Третий со всей дури запрыгнул рядом и принялся проявлять к ней свои чувства. Шершавый язык, море слюней и тяжёлые лапы по самым болевым точкам – вот что значит настоящая, искренняя и преданная любовь. Кое-кому бы следовало этому поучиться.

– Фу… Гера.. Крх… Ой, только в ухо не надо!

– Гера, сидеть! – послышался командирский голос отца и пёс послушно сел всей своей тушей на неё, лишив её возможности дышать и похоже едва сдерживаясь, чтобы не продолжить своё прежнее занятие.

– Я сказал, рядом сесть, чудовище, а не на мою дочь.

Гера на эту фразу и ухом не повёл, но слезть на землю ему всё же пришлось, потому что генерал-полковник был крайне решителен. Вернувшийся доступ к кислороду позволил ей глубоко вздохнуть, а свобода движений вытереть слюни с лица.

– Я тоже тебя люблю, сладкая морда, – приведя себя в маломальский порядок, погладила Катя пса, усевшегося возле её ног по голове. – Только давай в следующий раз будем выражать чувства спокойнее, хорошо?

– Он просто чувствует, что ты чем-то расстроена и пытается таким образом приободрить, – Сергей Иванович сел рядом с ней и крепко обнял за плечи. – Что случилось, радость моя? Почему ты здесь, а не с Соловьёвым?

Трофимова тяжело вздохнула и вместо обидчивого "потому что он му*ак, а я красивая" честно ответила:

– Потому что мы решили пойти каждый своей дорогой, пап.

Скрывать это было бессмысленно, хотя и не сказать, что ей легко дались эти слова. Одно дело говорить их про себя и совсем другое вслух да ещё и папе, который явно не ожидал услышать что-то подобное.

– Дочь, ты серьёзно сейчас? – поражённо округлив зелёные, копия её, глаза, повернулся он к ней всем телом. – Вы с Сашей…

– Да, серьёзно. Мы больше не вместе.

Трофимов недоумённо нахмурился, неосознанно обняв её ещё крепче.

– Почему?

Наверное, будь его воля, то он был залез к ней в голову, чтобы быть в курсе самых мельчайших подробностей, но Катя не собиралась вываливать на родителя свои проблемы. Неправильно это и совершенно не в её характере. К тому же папа отродясь не был посвящён в её личную жизнь, зная лишь то, что она подходит к отношениям с противоположным полом осознанно и с умом.

– Потому что такое случается, папуль. Дороги сначала сходятся, потом расхо…

– Отставить демагогию, Екатерина! Чётко и ясно скажи, что произошло, чтобы я понял, начинать мне сушить сухари или Соловьёв ещё может ходить по этой земле живой и здоровый.

Девушка, ожидая от отца именно такую реакцию, только невесело хмыкнула.

– Это не наш метод, папочка.

– Зато действенный, – фыркнул мужчина, напрягаясь с каждой секундой всё сильнее и сильнее. – Если он тебя огорчил и обидел, то я ни о чём жалеть не буду, Катюша. Прихлопну, размажу и дело с концом.

Синеглазый сделал и то, и другое, ещё и разочаровал вдобавок, но размазывать его руками папы Трофимовой не хотелось, хотя она прекрасно знала, что хватит всего одного её кивка, чтобы родитель перешёл в боевой режим.

– У нас уже "дело с концом", пап, а, как известно, после драки кулаками не машут, – и только сказав, Катя поняла двусмысленной своей фразы. – Нет-нет, пап, ты не так понял, – поспешила она заверить Сергея Ивановича, опасно стиснувшего руки в кулаки. – Я про драку образно сказала. Пословица такая есть, помнишь? Ничего такого у нас с Сашей не было. Мы просто поняли, что нам вместе больше не по пути, и, можно сказать, спокойно разошлись по разным сторонам. И вообще, – девушка, дабы отвлечь своего слишком впечатлительного отца, решила сменить тактику и перевести стрелки на него же самого. – Я думала, что ты будешь рад этому. Помнится мне, ты был не в восторге от наших отношений.

– А чему тут радоваться, дочь? И, да, действительно, поначалу я был настроен скептически, но сейчас… Не знаю, Катюша. Мне, правда, на душе было спокойнее за тебя, когда вы были вместе. Каким бы Соловьёв сложным человеком не был, но это не умаляет того факта, что за тебя он, как и я, готов порвать кого угодно.

– Не забывай, папуль, я и сама способна, в случае чего, кого-нибудь порвать.

– Я знаю, радость моя, но одно дело, когда ты одна, и совсем другое, когда за твоей спиной стоит кто-то сильный и влиятельный.

Может, физически это действительно было так, но в плане эмоций и честности к себе она была сильнее. Гораздо сильнее. И сегодня это подтвердилось ещё раз.

– Пап… – вздохнула Екатерина.

– И, если совсем быть честным, то я тебе поверил, дочь. Сначала подумал, что ты мне нагло звездишь о вашей любви, но потом, понаблюдав за вами, пришёл к выводу, что ошибался. Валентин, – мужчина кивнул на дом Баженовых. – Подбивал ставить ставки на то, как скоро ты сменишь фамилию.

Девушка, поморщившись, спрятала лицо у отца на груди. Слышать подобные слова после всего, что произошло, было… Тяжело. Как серпом по несуществующему у неё месту.

– Ну, что ты, Катюш? – забеспокоился папа, теснее прижимая её к себе. – Ну, не надо так с собой… Ты же знаешь, что никто не стоит твоих слёз, драгоценная моя.

Эту истину Сергей Иванович вдалбливал в неё с детского сада и похоже не зря, раз у неё после случившегося до сих пор не пролилось ни одной слезинки.

– Я и не плачу, пап, видишь? – немного отстранившись, продемонстрировала она родителю своё личико, но добилась только того, что он ещё сильнее нахмурил свои кустистые брови. – Правда, папуль, я в порядке. Приятного, конечно, мало, но биться в истерике и сигать с крыши не собираюсь. Тем более, ничего страшного не случилось. Ну, подумаешь, расстались. Невелика беда. Мир клином на одном человеке не сходится, правда, ведь?

Вместо ответа папа, ласково обхватив Катино лицо своими большими ладонями, поцеловал её в лоб и подбадривающее улыбнулся.

– Горжусь тобой и завидую сам себе.

– А почему завидуешь?

– Потому что у меня самая лучшая дочь на свете, которую ждёт счастливое будущее. Обещаю, родная, у тебя всё будет прекрасно. Ты только оставайся собой и никогда не забывай о том, какая ты особенная, а всё остальное… Жизнь такая непредсказуемая штука, что положение дел может измениться в одно мгновение. Поэтому заострять внимание на чём-то одном, тем более на плохом, не стоит. Нужно сделать выводы, отряхнуться и идти дальше. А в твоём случае парить, Катюша. Расправить крылья и парить.

Крыльев у неё не было, а вот точёные плечи были. Их Катя, следуя папиному совету, и расправила. А дальше её прирождённая жизнерадостность и любовь к себе сделали всё за неё. Взмыли вверх, не давая мужчине, который так запал в душу, и шанса на то, чтобы лишить её веры в лучшее и, самое главное, веры в себя и свои чувства.

Глава вторая. Александр.

– Если я сейчас уйду, то больше не вернусь.

И глаза на него свои колдовские округлила, из-за чего первым порывом было послать к чертям собачим здравый смысл, которого к концу их разговора и так почти не сталось, и заткнуть ей рот одним единственным действенным способом – поцелуем, но через секунду злость и остатки всё того же здравого смысла привели его в чувство. В то самое чувство, которое накрывало так, что хотелось сначала от души выматериться, потом дать себе хорошего леща за то, что не может управлять эмоциями, а затем дать затрещину кому-нибудь другому. Например, тому, кто надоумил Барби прийти к нему с этой чушью про любовь!

Откуда, бл*ть, только она это взяла?! И, самое главное, зачем?! Или это чисто бабская черта придумывать себе головную боль, когда всё хорошо и ничего не беспокоит, на пустом месте?! У них же всё так и было с момента возвращения домой! Даже не просто "хорошо", а чертовски ох*ительно! Они вместо того, чтобы е*ать друг другу мозги, методично следовали своей легенде, играли во влюблённую парочку и беспрепятственно зажигали наедине. Его родные, сами того не подозревая, с энтузиазмом им подыгрывали, окончательно переведя Трофимову в разряд "своих". Им не приходилось включать актёрские способности и с пеной у рта заверять всех вокруг, что у них настоящие отношения. Всё и так складывалось наидеальнейшим образом. Как по маслу, чёрт возьми! А теперь, ни с того ни с сего, дочка шефа решила заменить масло щебнем и по ощущениям они, вывернувшись наизнанку, пропахали об неё себе всё тело. Потому что горело у Соловьёва внутри знатно. Можно было даже сказать, пылало. Да с такой неконтролируемой силой, что он даже не замечал как изо рта вылетала одна фраза грубее другой. Как перешёл на ор и думать забыл о сдержанности. Как его всего захватило лишь одно желание и совсем не то, какое было раньше – схватить, прижать и утащить в постель, а вернуть зарвавшуюся пигалицу, посмевшую ставить перед ним условия и прикрывавшуюся мифической любовью, с небес на землю. Да так, чтобы раз и навсегда поняла, что с ним эта романтическая херота не пройдёт, и чтобы в следующий раз думала прежде, чем нарушать, безоговорочно принятые ею же, правила и открывать свой сладкий ротик.

– А ты думаешь, что я тебя позову?

Каких только усилий ему стоило это сказать, снова не срываясь на крик, не знал, наверное, никто. Слова вместе с дыханием с трудом продирались из груди, опаляя глотку огнём. Этот ненормальный, нездоровый жар, казалось, ощущался даже в воздухе и с каждой секундой всё нарастал и нарастал, грозясь обернуться неукротимым стихийным бедствием. Для этого требовалось всего одно мгновение, одно Катино слово, но девчонка и здесь сделала по-своему. Она не стала молчать, Хотя это, наверное, было бы самым мудрым решением на данный момент. Она, посмотрев на него так, как не смотрела никогда, размазала по стенке всё его бешенство и желание её оттолкнуть любыми способами уверенным:

– Запомни этот день и свои слова, Саша, чтобы потом понимать, почему я, всё ещё по-сумасшедшему тебя любя, поставила на тебе точку.

В зелёных глазах не было пекла, которое Соловьёв наблюдал ещё минуту назад. Не было обиды. Была лишь горечь и сожаление. Старые знакомые чертята, потеряв к нему весь интерес, разошлись по разным сторонам, поджав острые хвосты и удручённо покачивая рогатыми головами. И не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что дочка шефа, та самая Катенька Трофимова, что была рядом физически и в мыслях на протяжении полугода, в нём разочаровалась. С треском.

От этого дерьмового осознания у мужчины на какое-то время пропал дар речи и единственное, что у него в этот момент получалось, это стоять столбом и смотреть на то, как она, выполняя его желание, уходит. Уходит красиво. С прямой спиной и гордо вздёрнутым подбородком, будто не сама едва ли ни с пеной у рта уверяла его в своей неземной любви ещё совсем недавно. По всем законам романтики, навязанными "гениальными" киноделами и писаками с их шЫдеврами о большой и чистой, благодаря которым они гребли, гребут и будут грести бабло лопатами, ему сейчас нужно было пройти следом за ней и костьми лечь, лишь бы только Её-Величество-сначала-скажу-одно-а-потом-передумаю не переступила через порог квартиры. Вот только Саша жил по своим, чётко выверенным и проверенным жизнью, законам, которым всегда неукоснительно следовал, и пошёл за ней следом не для того, чтобы удержать, а для того, чтобы в очередной раз убедиться в правильности своих поступков. А в том, что он действовал правильно, мужчина не сомневался.

Будь они в другой ситуации и не обговори всё с самого начала, то её претензии и поведение ещё могли иметь какой-нибудь вес. Но их отношения изначально строились на условиях, не предполагающих по-настоящему чего-то серьёзного и это обсуждалось ими обоими не раз и не два. Майор поэтому-то и позволил себе данную слабость в лице дочки шефа, потому что знал, точнее даже был уверен в том, что ей он, как партнёр в полном смысле этого слова, не нужен. Катя с первой встречи дала понять, что не хочет от него ничего, кроме флирта и секса, и подтвердила это, когда соглашалась на продолжение игры в любовь. Подтвердила, мать её! А он, дурак, поверил, не придав словам шефа о влюблённости дочери должного внимания. Поверил двадцатилетней девчонке с ветром в голове и перманентной тягой находить приключения на свой округлый зад! И в какой только момент успел так размякнуть и упустить из вида первые звоночки о том, что дело пахнет жареным? До "отпуска" или после? Когда Трофимова успела нарядить его в наряд сказочного принца на белом коне и убедиться, что он именно тот, кто ей нужен для счастья? Александр ещё мог понять этот её просчёт, если бы вешал ей лапшу на уши с первой секунды знакомства и продолжал это делать на протяжении всего полугода, но нет же! Он сразу ясно дал понять свою позицию насчёт серьёзных отношений и всего из них вытекающего, сразу был с ней таким, какой есть, сразу обозначил свои границы. Так, спрашивается, с какого хрена она решила, что вправе их безнаказанно переступать?! Откуда столько глупой самоуверенности? С чего, вообще, она взяла, что ему, взрослому мужику, успевшему вкусить все "прелести" брака и развода, отцу двоих детей-подростков и трудоголику нужна новая головная боль в виде отношений с далеко идущими планами с девчонкой, мало того, что почти вдвое младше его, так ещё и являющейся дочерью своего непосредственного начальника? До сегодняшнего дня данный факт воспринимался через призму их договорённостей и особых опасений за свою карьеру у него не вызывал. Но будь всё по-настоящему, не на публику, то выход был один – ЗАГС. Так его воспитали родители, для которых в отношениях между мужчиной и женщиной не было полумер. Либо вы просто балуетесь без каких-либо обязательств, либо поступаете осознанно и живёте по правилам – встречаетесь, женитесь, рожаете детей и живёте вместе до конца своих дней. Данная, навязанная прежде всего отцом – достаточно строгим и принципиальным в таких вопросах человеком, модель отношений, применённая на нём и Ирине, провалилась с грохотом после десяти лет совместной жизни. И Соловьёв прекрасно понимал, что эта модель устарела, видел её недостатки и знал, что хорошего в ней мало, вот только перестроиться не мог. Также, как и не мог не то что представить Катю в качестве своей жены, а даже позволить себе думать о ней в этом направлении. Не потому что она была какая-то не такая, а потому что ему были не нужны ни новый брак, ни новая супруга, ни новые проблемы в виде совместного быта, притирок и, чего уж греха таить, детей. Какой бы Барби не была распрекрасной и какие бы хорошие отношения у неё не были с его семьёй, это не отменяло того факта, что она сама по сути была ещё ребёнком, который вряд ли сможет быть с ним наравне не только в жизни в целом, но и в воспитании его дочки и сына. Да, конечно, у них была мать и во второй они не нуждались, но быть с ним рядом 24/7 означало и быть рядом с двойняшками, требующими для себя время, энергию и деньги. Он не относил себя к идиотам, романтизирующим родительство и бестолково визжащим на каждом углу, что дети – это цветы жизни. Саша к этому вопросу подходил максимально реалистично и отдавал себе отчёт в том, что даже один ребёнок – это прежде всего куча материальных и не только затрат, а когда их несколько, то эти затраты увеличивались пропорционально их количеству. Данный факт, в принципе, не мешал ему обожать своих отпрысков больше всего и всех на свете. Вот только в то же время он был честен с собой и прекрасно осознавал, что не сглупи они с Ирой четырнадцать лет назад и отнесись к предохранению от нежелательной беременности серьёзней, то их жизни сложились во многом иначе. Впрочем, мужчина бы соврал, если сказал, что жалеет об упущенных возможностях и недоволен своей жизнью. Как раз таки очень доволен и не собирался кардинально менять её уклад. Точно также он не собирался подвергать детей риску, подпустив к ним слишком быстро молодую безбашенную девчонку. С чего ему быть уверенным в том, что присутствие Кати в их семье окажет на них хорошее влияние и что однажды она, пусть и неосознанно, не причинит им боль или не подаст плохой пример? Васька с Колей сейчас, как губки, впитывали в себя всё без разбора и, да, пока Майор не видел, что общение с ней приносит им вред, но до какой поры это продлится? Трофимовой ведь самой ещё взрослеть и взрослеть! Какие у него есть гарантии, что через год-два-три она, устав от обязательств, не уйдёт в закат? Кто ему пообещает, что её уход не отразится на привязавшихся к ней маме и двойняшках самым неблагоприятным образом? Сама Катенька? Она ему и не влюбляться обещала, а что вышло в итоге? Или Саше сейчас всю жизнь делить её слова надвое и ждать подвоха? Так это не жизнь получается, а чёртово минное поле! Он же в камикадзе не нанимался! И пусть в её глазах он был зашоренным трусом, ставящим свой комфорт и покой превыше всего, пусть считает, что он боится жить в полную меру и обманывает сам себя, пусть думает, что он просирает свой шанс на счастье. Пусть. Это всё равно ничего не изменит. Саша поступил верно. Поступил так, как подобает взрослому человеку, отвечающему не только за себя, но и за своих близких, не став тянуть кота за интимное место. В конце концов, ему уже не двадцать и даже не двадцать пять, чтобы бросаться в омут с головой и не думать о будущем, поэтому, если и рвать, то сразу с корнем, как бы тошно при этом не было, и не жалея ни о чём. Так рана быстрее отболит и затянется. Всё остальное – бред сивой кобылы, на который у него не было ни времени, ни желания.

Но всё же отпустить Катю так просто, видя её состояние, мужчина не смог. Если с ней что-нибудь случится, то, как минимум, шеф ему голову открутит голыми руками, и, как максимум, Александр даже не будет сопротивляться.

– На дороге будь аккуратней. Если будешь реветь, лучше остановись у обочины и не рискуй собой.

Вместо ответа – красноречиво громко закрывшаяся перед носом дверь и тишина, о которой мужчина мечтал на протяжении последних двух недель. Его и так не отличающаяся спокойствием работа под конец года начинала играть новыми безумными красками и выкачивала в несколько раз больше времени и сил, чем обычно. К сумасшествию на ней прибавлялись общая суматошная атмосфера перед праздниками, нежелание сотрудников работать в полную силу и один завал за другим, так что к тридцать первому числу он чувствовал мертвецкую усталость от всего и в первую очередь от людей. План выспаться в новогоднюю ночь, а не предаваться праздничному веселью, был ему хорошо знаком и продуман до мелочей, так как был изобретён ещё несколько лет назад. Детей с мамой – на море, Зефира – за дверь, подушку – под голову. Вот только он не учёл, что в этом году, рядом была ещё и Трофимова, любящая поступать исключительно по своему. Теперь к усталости добавилась ещё и пугающая по своим масштабам злость, негодование и глупое желание что-нибудь разбить, чтобы выпустить пар.

– "Голову себе, Майор, разбей!" – послышалось в мыслях знакомым звонким девичьим голосом. – "Всё равно ею не пользуешься".

Соловьёв встряхнул головой и, стремительно развернувшись, прошёл в гостиную, где, казалось, не осталось ни сантиметра, пропитанного Трофимовой. Ёлка, под которой лежали забавные тёмно-зелёные носки с изображением Гринча, новогодние украшения на окнах стенах и мебели, аромат клубники, витающий в воздухе, пакет с чем-то, забытый ею на диване. На кухне ситуация обстояла не лучше и, ко всему прочему, как вишенка на торте, ломящийся от количества приготовленных блюд стол. Хотя, нет, вишенкой чуть позднее оказался тот самый конверт с отпечатками губ, который она ему с таким усердием пыталась всунуть и который он зачем-то всё-таки открыл. В нём лежали два аккуратно сложенных листа с заголовком "Чистосердечное признание", текстом "Я тебя люблю, мой не зелёный, но очень вредный нелюбитель новогодних праздников" и их совместной фотографией, сделанной Василисой около месяца назад. В тот день Барби вытащила их всех в театр, а затем затянула в пафосный ресторан, где произвела фурор среди гостей в своём достаточно закрытом, но всё равно вызывающем неуместные эротические фантазии обтягивающем платье. Официант заглядывал ей в рот, ловил каждое слово и шугался Сашиного тяжёлого взгляда, которым тот награждал его каждый раз как мальчишка оказывался на расстоянии трёх метров от их стола.

– "Ты смотришь на него так кровожадно, потому что хочешь есть или потому что…?" – хитро сверкая глазами, как бы невзначай протянула девушка.

– "Потому что боюсь, что ты поскользнусь на его слюнях на тебя, когда буду выходить из-за стола".

Катя весело рассмеялась, заставив и его улыбнуться следом, и именно этот момент дочка успела запечатлеть на свой смартфон. Не знай он всей их подноготной, то, взглянув на снимок точно бы решил, что широко улыбающаяся белокурая молодая красотка и мужчина, сидящий рядом, положивший руку на спинку её стула и смотрящий на неё так, будто, если отвернётся, то мир рухнет, счастливая и по уши втюрившаяся друг в друга парочка. Но Саша знал. Знал себя, знал её и знал, что именно их удерживает вместе. Только этой правды на фото почему-то не наблюдалось. Лишь отображение случайного момента, не имеющего ничего общего с действительностью.

Может, именно эта иллюзия и вскружила Трофимовой голову? Может, поэтому она и поверила в то, что между ними никогда не было?

"…И, как и обещала, даю тебе знать о своих чувствах в устной и письменной форме в двух экземплярах…"

По-хорошему этот конверт стоило бы выбросить, как и пакет с её вещами. Как говорится, с глаз долой, но… Но рука, несмотря на доводы рассудка, не поднялась, поэтому они отправились не в мусорное ведро, а в комод к её же стрингам, лежащим там ещё с лета. Рухнув на постель, Соловьёв жёстко провёл ладонями по лицу, надеясь поскорее уснуть, только и тут его ждал облом, потому что спальня также была пропитана Катей. Да так, что хоть окна открывай и впускай зимнюю стужу и то он сомневался, что это даст какой-нибудь результат. В очередной раз перевернувшись на другой бок, Александр раздражённо вздохнул. Обычно, чтобы уснуть ему требовалось лишь оказаться в тишине и закрыть глаза. Тишина в наличии имелась, в закрывании глаз проблем тоже не наблюдалось, но взвинченное состояние, ворох мыслей и супервулкан эмоций, разбуженный Барби, бодрили лучше самого крепкого кофе. А когда настала полночь и со всех сторон послышались хлопки фейерверков, эмоции, в сдерживании и сокрытии которых, ещё пару часов назад казалось, он добился совершенства, достигли верха.

– Да что ты за человек, Трофимова?! – прорычал Майор сквозь зубы, резко садясь на постели.

Никто, кроме неё, не умел так легко и мастерски выводить его из себя. Никто! Ни бывшая жена, ни безответственные подчинённые, ни гражданские лица, с которыми приходилось общаться по долгу службы. У Барби словно был невидимый переключатель или магическая способность за одно мгновение превращать его из собранного и образцового служителя закона в едва ли не брызжущего слюной в процессе выяснения отношений придурка. Видел бы его отец, который, будучи эталоном выдержки и стойкости, с шести лет вдалбливал в него, что вспыльчивость и дурацкая привычка рубить с плеча ещё никого до добра не довели, а Сашу в силу его упёртого и непримиримого характера не доведут точно. Только ни в детстве, ни в юности Соловьёв подобными чертами похвастаться не мог. С горячностью характера немного помогал справляться спорт, где самообладание было необходимым, а зачастую и решающим фактором, но в остальном приходилось контролировать каждый свой шаг и слово. И дело заключалось не в том, что он был агрессивным, кидался на людей за любой косой взгляд в свою сторону или мог начать орать ни с того ни с сего на близких, а в том, что в их семье, вообще, в целом проявление излишних эмоций считалось бессмысленным занятием, от которого стоит воздерживаться и подходить к решению проблем с трезвой головой и холодным сердцем. Потом этого же самого от него стали требовать работа и статус отца двоих энергичных, порой даже чересчур, детей. Так что к своим годам он уже было решил, что взял свой пыл под жёсткий контроль, но в его жизни появилась Катенька Трофимова и вся выдержка, хладнокровие и принципы рухнули к её красивым ножкам. Самое хреновое было то, что это замечал не только он.

Ирина перед самым своим отъездом не забыла намекнуть ему об этом в своей манере, сказав:

– А со мной ты был другим.

Александр, отвлёкшись от сборов на работу, взглянул на неё исподлобья в надежде, что бывшая супруга поймёт всё по его взгляду и не будет лезть туда, куда её не просят, но Ира на удивление не собиралась молчать. Раньше, бросив, как бы невзначай, одну фразу, она бы не сказала больше ни слова, ожидая от него мгновенного понимания и действий, но сейчас было очевидно, что женщина чётко намерена продолжить разговор. С какой только стати, интересно? Неужели смена места жительства и работа мечты так благоприятно на неё повлияли?

– Не человек, а айсберг, – смело выдержала его взгляд Ира. – Знала бы я раньше, что ты умеешь чувствовать, как и все другие люди на планете, но для этого тебе нужно лишь влюбиться, то…

– То?

– То подала бы на развод раньше.

Соловьёв хмыкнул. Тема "Ты меня любишь не так, как люблю тебя я" похоже будет актуальна в их отношениях вечно. Её абсурдность состояла в том, что он не то что любил бывшую жену меньше, чем она его, а в том, что не любил её вообще.

– Не льсти себе, Ириш. Не подала бы.

Теперь черёд цинично усмехаться перешёл к ней.

– Ты прав, не подала бы.

Между строк читалось "кишка тонка", но они оба решили не озвучивать суровую правду вслух в память о годах, проведённых бок о бок.

Катя же в свою очередь, как пелось в песенке из мультсериала, когда-то горячо любимого двойняшками, была не человеком, а динамитом, находиться рядом с которым было опасно для своего душевного спокойствия. Не было ни дня, ни минуты, ни мгновения, которое бы она не превращала в Бразильский карнавал. Для этого ей даже безумные пёстрые костюмы с перьями и стразами не требовались. Она и ночью, во сне, умудрялась устраивать для него персональный фестиваль со всеми вытекающими, а бодрствуя тем более не давала и секунды на передышку. Не то что бы его это не устраивало или надоедало, скорее пугала своя реакция на этот бесконечный праздник жизни и сформировавшаяся за достаточно короткий срок привычка видеть её рядом с собой везде и всюду почти круглосуточно. Даже сейчас, после всего между ними произошедшего, Александр просто не мог отделаться от ощущения, что не хватает под боком кое-кого кудрявого, очень языкастого, вертлявого и любящего складывать на него свои ноги.

Мужчина чертыхнулся и посмотрел на дверь, ведущую в коридор. Может, Зефира впустить, чтобы тот складывал на него свои лапы? У него их, в конце концов, целых четыре штуки, складывай не хочу, но мохнатого обжоры за дверью не оказалось. Не оказался он и в комнатах детей, где обычно обладал неограниченным полномочиями. На кухне, на его любимом месте возле миски с едой, тоже было пусто. Нашёлся кошара в гостиной, сидящим на подоконнике и меланхолично смотрящим в окно.

– Ты что здесь забыл, хвостатый?

Питомец не повёл и ухом, будто бы рядом с ним никого нет.

– Спать в кровать со мной пойдёшь?

И снова полный игнор.

– А есть?

Ноль внимания.

– Ну и хрен с тобой, чудовище, сиди голодом.

Голод и Зефир – вещи, конечно, несовместимые. Скорее Сахара станет океаном, чем их кот будет голодным, но погрозить зажравшемуся усатому лишним не будет. Ну, и что, что тот его наглым образом игнорировал? Главное, что это помогло Саше отвлечься от мыслей о Ка… Чёрт! И снова ты, Трофимова!

В который раз разозлившись на самого себя, мужчина вернулся в спальню и, не придумав ничего лучше, снова лёг в кровать, в которой, к его сожалению, присутствие Барби ощущаться меньше не стало. Или это у него уже сдвиг по фазе сегодня случился и поэтому она в каждом углу мерещилась? Или потому что в последнее время девушка стала очень частой гостьей в этой самой кровати? Смотрелась она в ней, нужно было признать, весьма и весьма органично и днём, и ночью, и по утрам. По утрам особенно, так как ранние часы действовали на дочку шефа крайне удивительным образом, а именно превращали её в неженку-пай-девочку, что ластилась к нему, как ручная кошка, и сонно щурила свои изумрудные омуты. Катя просыпалась вместе с ним, хотя могла поспать ещё лишний час, нежно целовала в губы, отправляла его в душ, а сама направлялась будить двойняшек, давая ему возможность спокойно собраться на работу, и после их пробуждения вовлекала детей в совместное приготовление завтрака. Благодаря её организаторским способностям и поражающему умению налаживать контакт с двумя крайне вредными по утрам подростками, будние дни начинались не с раздражения, стресса и спешки, а спокойно и размеренно, что его не переставало удивлять и в то же время немного настораживать, так как Александр никак не мог понять, как девушке удаётся так просто поднимать дочку и сына с постели. Обычно Вася с Колей вставали с трудом и в не самом хорошем расположении духа, спорили о том, чья сегодня очередь идти в ванную первым, а чья готовить завтрак, и в голос обещали себе сегодня вечером лечь пораньше. На следующее утро всё повторялось. С Трофимовой же они вели себя как шёлковые, сияли улыбками и даже старались меньше зевать за столом. Увидев данную идеальную картину в первый раз, Майор было подумал, что его отпрысков выкрали инопланетяне, но потом дочка, горячо рассуждая о бессмысленности новогодних школьных ёлок, едва не пролила на себя горячий чай, а затем в своей непередаваемой манере выразила негодование на этот счёт и это усыпило его подозрения. Теперь же ему предстояло не только вернуться к прежнему укладу жизни, но и как-то объяснить родным Катино в нём отсутствие. И объяснить так, чтобы сразу пресечь все вопросы и надежды на то, что она может вновь появиться у них дома в качестве его как бы девушки. Дать понять, что больше не состоится никаких совместных ужинов-завтраков, никаких разговоров ни о чём и обо всём одновременно, никаких ночёвок и никакой Катеньки Трофимовой в целом. Их игра итак уже вышла из-под контроля и неизвестно сколько времени и сил уйдёт на то, чтобы разгрести её последствия.

А в том, что их будет дохрена и маленькая тележка, Соловьёв был уверен. В конце концов, не первый год живёт. Отходники от Барби уже первый тому пример. Дальше – недовольство семьи, ломка из-за привычки видеть девушку рядом 24/7, тяжёлый разговор с шефом и любопытство знакомых, которым их "роман" не давал покоя с первого дня возвращения из совместного "отпуска". На то, чтобы высказать в лицо предположения о его меркантильных целях, которые он якобы преследует, встречаясь с дочкой начальства, сплетникам не хватало храбрости, зато за глаза они не уставали чесать языками и заискивающе улыбаться при встрече. Это мужчину задевало постольку-поскольку, но не замечать на себе косые взгляды не мог. Известие о их расставании наверняка наделает ещё больше шуму и к нему стоило подготовиться хотя бы для того, чтобы как сегодня не взорваться в самый неподходящий для этого момент и тем самым не дать стервятникам повода для радости и убеждения в своей правоте. Ко всему прочему, также было крайне необходимо выработать стратегию общения с Сергеем Ивановичем. Его реакция будет очевидно не самой положительной, но при своём к нему уважении и понимании его отцовских чувств Саша не собирался пускать Трофимова дальше допустимого и начинать перед ним каяться, придумывать отговорки с оправданиями и всяческим образом обелять себя. Во-первых, это было не в его характере. Во-вторых, никто не имел права лезть в их Катины отношения. В-третьих, это было просто навсего бесполезно, так как какой бы ситуация не была, но шеф всё равно останется на стороне дочери, которая была для него всем и вся. Данной позиции Соловьёв и сам придерживался по отношению к своим детям и не видел в этом ничего предосудительного. Даже если Сергей Иванович решит воспользоваться служебным положением, чтобы прижать его за одно чувствительное место, то чисто по-мужски Майор это решение поймёт. Он, вообще, ожидал чего-то подобного ещё в тот момент, когда после отпуска поехал к начальству с отчётом и признанием о том, что всё-таки вышел за границы дозволенного. Зачем оттягивать неизбежное, когда дуло пистолета уже приставлено к виску?

Шеф, изрядно вымотавшийся из-за игры в кошки-мышки с зарвавшимися бандюками, но будучи в хорошем расположении духа из-за своей над ними победы, встретил его тогда приветливой и благодарной улыбкой. Выслушав отчёт, он кивнул, мол, молодец, и, сев рядом с Соловьёвым, похлопал по плечу.

– Я и не сомневался в тебе, Саша. Спаси…

– Подождите благодарить, Сергей Иванович.

– Почему? Только не говори, что скромничаешь, майор, – по-доброму усмехнулся Трофимов.

– Нет, скромности-то как раз мне и не хватает. Я хочу лично поставить вас в известность о том, что наши с Катей отношения стали настоящими, – таким же ровным голосом, каким докладывал отчёт, произнёс Александр.

В каждом слове ложь и правда одновременно, но ему совсем-совсем не совестно. У него на губах всё ещё ощущался вкус Кати, а в ушах громыхало её игриво-серьёзное: "Не звони. Сразу приезжай", поэтому о совести ему думать было некогда. Хотелось поскорее расправиться с делами и, зная, что девушка его ждёт, снова рвануть к ней.

– Не понял, – черты лица Сергея Ивановича ужесточились, а в голосе проявились угрожающие нотки. – Ты это сейчас о чём, Саш?

– О том, что мы с Катей встречаемся. Не играем на публику, а…

– Цыц, майор! Прежде, чем окончить свою фразу, хорошенько подумай о том, что тебя может ждать после!

Когда Трофимов злился, то даже от его спокойного звучания голоса начинали дрожать стены. Сейчас шеф, судя по потемневшим глазами и опасно сжавшимся кулакам, не просто злился и, наверное бы, следовало испугаться, напрячься и, действительно, хорошенько подумать о сулящих не самых благоприятных последствиях, но Саша за предыдущие дни уже подумал о стольком, что от мыслей по типу "если бы да кабы" его уже тошнило. Да и что толку думать, если все пути всё равно вели к Кате?

– Это всё равно ничего уже ничего не изменит.

– Я так полагаю, моё родительское "против" тоже не возымеет никакого эффекта? – продолжал давить морально шеф.

После свистоплясок с угрозами, покушениями и арестом злоумышленников Сергей Иванович завёлся с полоборота. Было предельно ясно, что вся его злость и желание показать, где раки зимуют всем, кто хоть как-то угрожает спокойствию и безопасности семьи Трофимовых, выплеснется сейчас именно на Сашину голову и по-хорошему ему бы в эту секунду стоило бежать куда глаза глядят, но вместо этого мужчина лишь расправил плечи и всё в том же тоне, абсолютно серьёзно ответил:

– Ваше мнение, как профессионала, старшего наставника и друга, имеет для меня большое значение, но когда дело касается моей личной жизни, то я предпочитаю поступать так, как считаю нужным сам. Прекрасно понимаю, что эта ситуация вам, мягко говоря, не нравится и видится в не самом хорошем свете, но факт остаётся фактом – я и Катя, будучи взрослыми совершеннолетними людьми и каждый по своей воле, решили стать парой. Обещаю, что приложу все силы, чтобы не обидеть вашу дочь.

– Мне не послышалось?! Ты обещаешь приложить все силы, чтобы не обидеть Катю, и не обещаешь не обидеть её наверняка?

– Не мне вам объяснять, что в жизни случаются разные ситуации. Я не могу гарантировать будущее…

– А надо, Саша! – резко оборвал его Трофимов, посылая в него взглядом молнии. – Крутя шуры-муры с моей дочерью, надо гарантировать всеми можно и нельзя её светлое и счастливое будущее! Иначе и думать о ней забудь, ясно?! Ты, вообще, майор, в себе или тебя там на базе Владлена по голове чем-то тяжёлым огрели, пока ты спал?!

– Никак нет, Сергей Иванович.

– Тогда что с тобой, мать твою?! В ком-в ком, но в тебе я был как в себе уверен, а ты приходишь и заявляешь мне о том, что у тебя с моей дочерью настоящие отношения! Откуда это, вообще, взялось?! Ладно, Катя – молодая девчонка, ищущая приключения на свою голову, но ты же взрослый умный мужик и должен понимать, что ни к чему хорошему ваши встречания не приведут! Как тебе, вообще, пришло в голову посмотреть на мою дочь под таким углом?!

Соловьёв едва удержался от ироничной усмешки. Знай он в их с Барби первую встречу, кому именно она приходится родной дочерью, то… То вряд ли бы что-то поменялось. Возможно их отношения не развивались бы так стремительно и быстро, но во всём остальном он уже был уверен, что рано или поздно они всё равно пришли бы к одному и тому же. Зацепило их друг другом не на шутку, а такие вещи так просто не проходят.

– Я просто в ах.. Кхм… Да что там? Я в ах*е, Саша! В полном! Смотрю на тебя и хочется одновременно тебя обнять, как родного, и от души поблагодарить за всю помощью и в то же время свернуть шею! – шеф в чувствах грозно хлопнул по столу, отчего стоящие на нём предметы дружно подпрыгнули. – Ну и, майор? Что мне с тобой делать, а? Что ты от меня ждал, когда шёл ко мне с этой новостью? Благословения? Того, что я тебя по головке поглажу и сыном назову?

– Честно?

– Да уж будь добр!

– Ничего не ждал и не жду, Сергей Иванович. И кнут, и пряник приму с пониманием, но от своего отступать не буду. Повторюсь, моя личная жизнь – только моя.

Трофимов знал его достаточно, чтобы понимать, что он не трепал языком и не набивал себе цену. Поэтому-то, наверное, и счёл лишней тратой времени и энергии продолжать разбор полётов. Самое важное из своей беседы они вынесли оба и оба же остались при своём мнении. Остальное – бессмысленная демагогия и переливание из пустого в порожнее.

– Значит так, я сказал – ты меня услышал, – сурово отчеканил шеф, сдвинув брови к переносице. – Узнаю то, что мне не понравится – жалеть по старой памяти не стану. Всё ясно, майор?

– Так точно, Сергей Иванович.

– А теперь уйди с глаз моих долой. Мне нужно переварить эту новость и решить что с тобой делать, а заодно и к дочери наведаться. Нам, оказывается, многое нужно обсудить.

– Как скажете.

Александр не знал как именно состоялся разговор Кати с отцом, но после шеф вёл себя подчёркнуто отстранённо и профессионально, несмотря на слухи и своё недовольство. Сохранит ли он такое к нему отношение, узнав о их расставании, зависело от того, что девушка укажет ему в качестве его причины, но, даже если Трофимов спустит на него всех собак и превратит жизнь в ад, то мужчина всё равно считал себя правым и не собирался сдавать назад или сожалеть. Лучше было порвать сейчас и отпустить девчонку, как выразился Сергей Иванович, в светлое и счастливое будущее, чем держать её на коротком поводке и заставлять ждать того, что никогда не произойдёт. Было бы гораздо проще, если бы это понимала сама Барби, а не цеплялась за построенные собой же воздушные замки, но, как известно, в жизни не было места сослагательному наклонению.

Помимо этого в его жизни обычно ещё и не было места для рефлексии, которая сегодня вдруг заиграла в нём буйными красками и окончательно отогнала сон. Особого смысла Соловьёв в ней не видел, поэтому избавиться от неё он решил с помощью такого же бесполезного занятия – просмотром телевизора, который у них дома практически никогда не включался. Новогодние шоу, концерты и прочие сборища с набившими оскомину ещё лет двадцать назад эстрадными звёздами его интересовали мало, а вот старые, любимые с детства фильмы очень даже. Но и их сюжет не смог отвлечь его надолго, поэтому, пораскинув мозгами, Майор прибегнул к более радикальному методу отвлечения от ненужных мыслей – Артемию Медведеву, являющемуся ему близким другом ещё со школьной скамьи и всегда живущему по принципу "после нас хоть потоп". Он каждую минуту проживал так, будто в последний раз, и брал от жизни всё, не парясь ни о чужом мнении, ни о последствиях, ни о том, что ждало его впереди. Двойняшки обожали его за то, что, оставаясь в его компании, они никогда не знали чем закончатся их приключения, а бывшая жена видела в нём и его окружении угрозу и редко когда отзывалась об Артёме в положительном ключе.

– Я понимаю жить на широкую ногу и для себя в двадцать-двадцать пять, но сейчас-то он уже взрослый мужик, а всё равно как мальчишка себя ведёт, – ворчала Ира, недовольная их дружбой, незадолго до развода. – Тёлки, бабки, тачки, веселье. Ему самому ещё не надоело в этом вечном празднике жизни жить?

– Не завидуй, Ириш. Разведёмся и у тебя тоже будут тёлки, бабки, тачки и веселье, – пресекал Соловьёв на корню её раздражение, не желая в который раз слушать одно и то же.

В том, что друг живёт именно так, а не как принято в обществе, Саша в свою очередь ничего плохого не видел, а вот от того, что он живёт по модели работа-дом-дети и снова работа, Медведева периодически передёргивало и вызывало желание перекреститься, что тот всегда с удовольствием ему демонстрировал, не забывая прокомментировать свои действия ироническими высказываниями. Правда, сегодня товарищ отреагировал на его появление у себя в загородном доме другим не менее экстравагантным способом.

Соловьёв только успел ступить на территорию участка, как сразу же наткнулся на несколько помятого Артёма с фингалом под правым глазом в компании кучи незнакомых людей, стоящих рядом с нечто отдалённо похожим на снеговика. Из беседки позади них доносились звуки музыки, гул голосов на разные лады со взрывами весёлого смеха, на земле то тут, то там сверкал разноцветный конфетти, а воздух пах жареным мясом, дымом и алкоголем. По всей видимости празднование Нового года было в самом разгаре. Другой бы человек поприветствовал его как новопришедшего гостя, поздравил с наступившим и пригласил к столу, но Медведев не был собой, если бы делал то, что делают другие.

– Шухер, мужики! – во всю мощь своего зычного голоса, перекрывшего даже звуки музыки, проголосил друг. – Мусора!

Из стоящих рядом с ним людей кто-то удивился, кто-то во все глаза выставился на него, кто-то испуганно замер и через секунду дали дёру в рассыпную, удивив других гостей ещё сильнее. Александр проследил за ними мрачным взглядом под заливистый громогласный хохот Артёма, который едва пополам не согнулся от увиденного.

– Саня, запоминай всех, кто драпанул. Сразу видно, что твой контингент! – ухохатывался друг. – Ну, что смотришь, Петь? – сквозь смех поинтересовался он у одного из своих гостей, который из всех, кинувшихся в бега, первым понял, что что-то здесь не так. – Пошутил я над вами, идиотами, а вы и рады стараться. Расслабьте уже булки, не будут вас пока закрывать.

Бегуны, с опаской переглянувшись, нерешительно остановились, но возвращаться обратно на свои прежние места не стали, будто боялись, что стоит им оказаться в паре метрах от Соловьёва, как через высоченный забор перепрыгнет группа захвата и возьмёт всех под белы рученьки.

– Тём, тебе не надоело ещё? – спокойно спросил Майор, когда Медведев, сверкая широченной улыбкой, подошёл к нему ближе. – Уже какой год народ мной пугаешь.

– А они какой год, придурки, ведутся, так что, нет, не надоело. К тому же у тебя физиономия с каждым годом становится всё строже и строже, того и глядишь, что однажды с обыском придёшь и ещё маски-шоу с собой приведёшь.

– Есть за что обыскивать?

– Никак нет, начальник, – продолжал ломать комедию товарищ, разведя руки в стороны. – Я чист аки нетронутый горный ручей. Не подкопаешься.

Саша закатил глаза. И в этом был весь Артём Медведев. Громкий, шумный, с кучей знакомых и друзей, из которых по-настоящему друзьями мог назвать лишь единицы. Всегда с улыбкой, приколами и смехом. Внешне добряк, балагур и рубаха-парень, но опять же только единицы знали его по-настоящему и то, каким терминатором он может быть, если ему что-то не понравится. В такие моменты ему лучше было вообще не попадаться под горячую руку, так как вспыхивал друг мгновенно и даже не пытался себя сдерживать. Вспыхивал, разносил всё и всех в округе, а потом приходил в себя, отряхивался и шёл дальше, не оглядываясь. Не перечесть из скольких передряг Соловьёву приходилось его по молодости лет вытаскивать и в скольких стоять стоять с ним плечом к плечу. С возрастом их, конечно, становилось всё меньше и меньше, потому что к своим тридцати семи годам, помимо мощных физических данных в виде роста почти в два метра, внушительной фигуры и вправду напоминающей медвежью, недюжинной силы и звания мастера спорта, Артемий обзавёлся ещё и неплохим капиталом и статусом успешного бизнесмена, ссориться с которым людям хотелось в самую последнюю очередь. Да и сам он стал умнее и осознаннее, как бы не пытался показать обратное, хотя в некоторых случаях, например, как сейчас, Александр в этом сомневался.

– Я, если захочу, подкопаюсь, Тёма.

– Да я знаю, дорогой, – хмыкнул друг. – Ну, долго ещё на входе стоять будешь? Обнимать меня, дарить подарки и желать исполнения всех мечт в Новом наступившем году не собираешься?

– Насколько я вижу, тебя уже кто-то от всей души поздравил. Кстати, где этот смертник? Уже в травме или в пути к ней? И, самое главное, как он только до тебя дотянулся? Стремянку подтащил?

Мужчина прошёл вглубь участка и поравнялся с снова засмеявшимся Медведевым. Тот, явно радуясь Сашиному приходу, сжал его в своих медвежьих объятиях и похлопал по спине.

– Не поверишь, Саня, тот смертник жив и здоров, а ещё и охренительно красив. И даже стремянки не понадобилось, потому что сие милое создание была всего на голову ниже меня и на каблуках.

Соловьёв поражённо выгнул брови, совершенно не ожидая того, что этим самым смертником могла оказаться женщина. Обычно представительницы женского пола питали к Артёму, никогда не страдающего от недостатка женского внимания, сильную слабость и буквально были готовы с ним на всё, поэтому картинка того, как друг получил от очередной своей подружки в глаз, представлялась с трудом не только из-за физической разницы между ним и "милой особы". Хотя Саша сорвал, если бы сказал, что не хотел увидеть как это случилось собственным глазами, потому что, судя по синяку, удар у барышни был поставлен весьма и весьма неплохо.

– Артемий Валерьевич, я жажду подробностей, – обнимая товарища в ответ хмыкнул он.

– Для вас, товарищ майор, могу даже в лицах сыграть. Только на каблуки не проси вставать.

– А что так?

– Боюсь, не выдержишь такой красоты и накинешься на меня, а я тоже не сдержусь и не стану сопротивляться.

Соловьёв фыркнул и взъерошил рыжевато-русую шевелюру Артемия.

– Выкладывай уже, шутник.

– Слушаюсь и повинуюсь, начальник. Всё началось с того, что неделю назад мною было принято решение отрепетировать встречу Нового года, а потом уже, то есть сегодня, встретить его по-настоящему. Ну, знаешь, чтобы не облажаться в самый ответственный момент и во время боя курантов не начать считать с единицы вместо двенадцати. Естественно, народ принял мою гениальную идею на "ура".

– Кто бы сомневался, что твои бездельники откажутся от такого предложения.

– Вот-вот, но суть не в этом. Захожу я, значит, в разгар нашей репетиции к себе на кухню и вижу, не поверишь, Афину во плоти!

Медведев в воздухе очертил формы той самой Афины и мечтательно прикрыл голубые глаза.

– Очередная твоя подружайка-стриптизёрша?

– Не-е-ет, Саня. Какая стриптизёрша? Богиня войны и мудрости! Древнегреческая! Дочь Зевса!

– Тёма, у тебя сотряс что ли? – начал беспокоиться за друга Александр, присмотревшись к его синяку внимательней. – Может, к врачу?

– Если только гематоген купишь, – снова рассмеялся тот. – Без гематогена никуда не пойду.

– Гематогена нет, есть другое средство против непослушания.

– И какое же?

– "Дам по шее и пойдёшь как миленький" называется. Слышал о таком?

– Продаётся в разделе "Противовирусные средства и профилактические пиз*юли"?

– Именно.

– Спасибо, дружище, но я, пожалуй, откажусь. Как видишь, уже огрёб этим чудо-средством по то самое, – Артемий подмигнул ему здоровым глазом. – Ну, так вот, возвращаясь к моей Афине. Захожу я, в общем, на кухню и вижу самую прекрасную картину в своей жизни. Неизвестная богиня стоит ко мне спиной рядом с холодильником и вкусно так хрустит маринованными огурчиками производства моей любезной матушки. Я, как мальчик воспитанный, подошёл ближе и решил поздороваться, но не учёл того, что к богам со спины подкрадываться нельзя. Зазвездила мне моя Афина локтём с испугу так, что я даже на какое-то время связь с реальностью потерял, а потом, как увидел её в анфас, то, вообще, забыл как звали, – он блаженно улыбнулся. – Эти глаза… Эти губы… Это сладкое "Придурок! Зачем так пугать?!"… Ну, просто сказка! Ещё ни разу таких не встречал! Мало того, что физически приложила неплохо, так потом ещё и словесно добавила. Невежливо, говорит, к людям подкрадываться со спины пока они вкушают маринованные огурчики, представляешь?

– Представляю, – кивнул Саша. – Подойди ко мне неожиданно со спины такой бугай, как ты, я бы тоже вряд ли стоял спокойно.

– Так я же исключительно с добрыми намерениями! Чтобы поздороваться и познакомиться.

– Познакомился?

– Да, Дарьей Григорьевной величать. Ни больше ни меньше.

– И далеко ваше знакомство зашло?

– К моему сожалению, не дальше той самой баночки маринованных огурчиков, разделённых напополам в качестве жеста примирения, но я не намерен оставлять это просто так.

Соловьёв покачал головой и мысленно пожелал некой, настолько сильно поразившей друга Дарье Григорьевне терпения. Потому что когда Артём что-то решал, то его никто не мог остановить, пока он не добьётся своего.

– Вот такая история, Сашуля. С привкусом пиз*юлей и солений.

– Похлеще, чем у Шекспира.

– Конечно, куда этому старикашке до меня? – хмыкнул Медведев. – Ладно, хватит уже зубы сушить на улице. Не май месяц всё-таки. Пойдём в дом и посидим по-человечески в тепле.

Перебравшись на ту самую кухню, где богиня Афина продемонстрировала другу себя во всей красе, они с удобством разместились за столом в компании чая и сладким детским новогодним подарком, неизвестно откуда взявшегося у Артемия.

– Хорошо, что ты всё-таки приехал, Саня. С кем бы я ещё так душевно глушил чай в новогоднюю ночь?

– У тебя полон дом людей. Неужели ни одного человека не нашлось, с кем можно было выпить что-то, кроме того, что горит?

В подтверждение его слов раздался новый взрыв смеха, женские причитания и дружный звон бутылочного стекла, заставив Тёму поморщиться и потянуться за третьей по счёту конфетой.

– Да какие из них люди? Шелупонь одна.

– А зачем ты тогда их собрал возле себя?

В этом плане Соловьёв друга никогда не понимал. Обладая способностью забрататься с кем угодно в силу своей харизмы и подвешенного языка, Артемий, помимо интересных людей, общался ещё и со всякой шушерой, прожигающей жизнь впустую всеми доступными способами.

– Остальные, более-менее приличные встречают Новый год в тесном семейном кругу. В двух словах, скука смертная. А у этой шантрапы я за царя-батюшку, они же у меня за шутов. Скажу на одной ноге скакать – скачут, скажу голой ж*пой в сугроб – так они наперегонки портки с исподним снимать и в снег нырять.

– Да вы, батюшка, я посмотрю, самодур, – улыбнулся Александр, впервые за ночь ловя себя на том, что не думал об одной кудрявой особе на протяжении целых десяти минут.

– Есть такое, не скрою, но зато сразу становится ясно кто есть кто, а кто хрен да ни хрена, – друг отставил кружку с чаем в сторону и подался вперёд, сняв маску беззаботного весельчака. – А ещё знаешь, что мне ясно?

– Что?

– Что у тебя, дорогой мой, случилась какая-то оказия, иначе бы не приехал ты ко мне в новогоднюю ночь, а по своей дурацкой привычке дрых без задних ног. Я тебя, если честно, и не ждал раньше третьего числа. И к тому же ждал не одного.

– Дети и мама на море.

– А я и не про них говорил. Долго свою девочку от меня прятать будешь? Обещаю не кусаться, держать руки и слюни при себе и, вообще, быть славным малым.

Как говорится, недолго музыка играла. Отвлёкся, называется. В глазах Тёмы горел нешуточный интерес и Майор отчасти его понимал, так как сам факт отношений с Трофимовой не мог не вызывать любопытства и вопросов. Только обсуждать это мужчина всё равно не собирался. К тому же обсуждать уже было нечего и некого. Катя с сегодняшнего дня не его девочка и это нужно было признать не только мысленно, но и вслух. Глядишь таким образом и жизнь быстрее вернётся на круги своя.

– Мы разошлись, так что закрыли тему и больше её не открываем, – коротко отчеканил Саша.

Но Медведев этих слов будто и не слышал. Удивлённо вскинув брови, он задумчиво потёр подбородок и спросил:

– А что так?

– Тёма, я сказал, закрыли тему.

– Когда сказал?

– Тридцать секунд назад.

– Уверен, что ты именно это сказал, а не что-то другое? Всё-таки, как бы не было грустно это признавать, мы с тобой уже немолоды и мало ли что может на старость лет причудиться. Мне вот показалось, что ты сказал, что упустил девчонку, которая, судя по рассказам наших общих знакомых, тебе могла только сниться.

– И кто же из наших общих знакомых такой языкастый? – недобро прищурился Соловьёв.

– Кто-кто? Богдаша Зорин. Жаловался мне, когда отходил от наркоза, на то, что судьба-злодейка не даёт ему воссоединиться с его зазнобой. Заодно и о твоей девочке парой слов обмолвился. Цитирую: "Моя Маша – красавица, каких свет не видывал. Мужики постоянно пялятся на неё и дочку Трофимова. Так бы этих павлинов и…" Конец цитаты. Что именно Богдаша хотел сделать с павлинами, не знаю, так как он неожиданно переключился на пересказ творчества Розенбаума, но главную суть я уловил.

Александр мысленно чертыхнулся. Богдан, который при облаве на отморозков, покушавшихся на Трофимова, умудрился погеройствовать и прикрыть собой зазевавшегося сослуживца, тем самым обеспечив себе месячный отпуск на больничной койке, будучи в затуманенном сознании из-за лекарств первое время выдавал и не такое. Проведывавшие Бодю друзья, только успевали запоминать его пёрлы, чтобы потом ему же о них и рассказать. Майор и сам, наведываясь к другу, успел услышать от него много интересного, что потом сам Зорин, придя в себя, всячески отрицал и отказывался от своего авторства. Артемий же в свою очередь, с которым тот успел познакомиться и крепко сдружиться на одном из празднований Сашиного дня рождения несколько лет назад, упускать полученную от него информацию из вида явно не собирался, вцепившись в неё поистине медвежьей хваткой.

– Вот как ты её уловил, точно так же про неё и забудь, потому что, говорю в третий и последний раз специально для тебя, тема закрыта.

– Не делай из меня идиота, Сашенька, – хмыкнул друг, ничуть не впечатлившись его непререкаемым тоном. – И, самое главное, из себя тоже.

Идиота? Идиота из него сделала сегодня Катенька, признавшись ни с того ни с сего в любви, когда у них был обоюдный уговор на то, что данное чувство между ними под запретом. Он же лишь смотрел фактам в глаза и не видел в экивоках товарища особого смысла.

– На что ты намекаешь?

– А о чём ты в первую очередь подумал? Или, точнее будет спросить, о ком?

От порыва послать Медведева в долгое и увлекательное эротическое шествие мужчину удержала лишь неожиданно зашедшая незнакомая ему огненно-рыжая дамочка под шафе с пустым бокалом из-под шампанского в руках и мишурой, обёрнутой вокруг шеи.

– С днём рожд… Ой, что это я? – пискляво захихикала она, окинув их мутным взглядом. – С Новым годом, мальчики!

Впрочем, её появление не помешало Тёме понять его намерения и тот, посмотрев на девицу и вновь переключившись на режим балагура и неуёмного весельчака, поставил точку в разговоре коротким, но ёмким шедевром из устного народного творчества:

– Говорят я некрасива?

Ну и что ж такого!

Но зато, как выпью пива,

Зае*у любого! (Стих найден на просторах Интернета)

Дамочка глупо хлопнула обильно накрашенными ресницами и едва не выпустила бокал из рук.

– Что, Тёмочка? Это ты про кого?

– Про белочку, Люсенька.

– Про какую белочку? – окончательно запуталась девица.

– Про ту, которая тебя ждёт за углом, если не прекратишь истощать мои запасы алкоголя. Куда в тебя только столько лезет? – Артемий встал из-за стола, забрал у неё пустой бокал, а вместо него сунул горсть конфет. – И не косись так заинтересованно в сторону моего друга, с ним тебе всё равно ничего не светит.

– Женат что ли?

– Хуже, Люсь. У него есть голова на плечах, а на ней глаза.

– И?

– И он видит тебя, дурёха, во всей твоей "красе", так что иди и окучивай кого-нибудь менее зрячего и более безмозглого. Хотя… – он обернулся на него и шкодно усмехнулся. – Саня в последнее время сам своими мозгами не в полную меру пользуется, так что может и прокатишь, если глаза ему закроешь.

Вместо ответа Соловьёв молча показал совершенно не приличествующий его возрасту жест в виде сжатой в кулак ладони и единственного отогнутого среднего пальца, чем вызвал у друга взрыв хохота. Правда, к чести Артёма мнения о том, что Саша вдруг перестал пользоваться мозгами, придерживались и другие.

Дети и мама, едва успев сойти с трапа самолёта и увидев его одного, первым делом спросили о Кате.

– Сынок, ты почему один? – обнимая его и одновременно оглядываясь по сторонам, поинтересовалась мама. – У Катюши экзамены или она ждёт нас дома?

О том, что сейчас у Катюши происходило он не имел никакого понятия, так как не видел и не слышал её уже без малого целую неделю, которая, несмотря на все старания, не обошлась без едва ли не круглосуточных мыслей о ней. И эти дни и ночи были самыми длинными в его жизни. Казалось, Барби из его головы даже покурить не выходила. И неважно, что она, в принципе, за этим делом никогда замечена не была. Паскудной ситуация от этого меньше всё равно не становилось. Самое главное, что он совершенно не понимал, во-первых, из-за чего его так плющит, во-вторых, как долго это будет продолжаться, а в-третьих, что с этим делать. Ну, подумаешь, послал девчонку играть в чувства к нему на расстоянии. Правильно же сделал! Другого, более подходящего в их случае выхода просто напросто не существовало. Так какого чёрта у него никак не получалось совладать собой? В привычке всё дело? Или эта хрень, мешающая вернуть прежний распорядок жизни, у него от безделья? Может, когда закончатся эти дурацкие длинные выходные, а трудовые будни наоборот начнутся, то его отпустит? Если, конечно, шеф, вообще, разрешит ему появиться на пороге управы.

– Да, пап, где она?

– Мы думали, вы вместе приедете нас встречать.

Вторили бабушке дети, уже получив свою порцию крепких отцовских объятий. Загорелые и сияющие во все тридцать два зуба они крутились на месте и высматривали Трофимову, будто она спряталась от них за ближайшим углом.

– Лягушата, не стоим, – уклонился он от ответа, забрав у мамы дорожную сумку. – Давайте продвигаться к выходу.

Родные без лишних вопросов послушались и через десять минут их машина уже двигалась по трассе в сторону города. Двойняшки, соскучившись по снегу, во все глаза любовались сугробами по обе стороны от дороги и наперебой рассказывали о том, как на курорте встречали Новый год. Елена Михайловна, уставшая из-за перелёта, успевала только кивать на бесконечные: "Правда же, бабуль?", "Скажи же, ба!" и "Баб, ты же помнишь?". В итоге путь до дома каким-то образом обошёлся без вопросов о Барби, но Соловьёв был реалистом и прекрасно понимал, что долго ему так везти не будет. Что и подтвердилось, стоило им переступить порог квартиры и увидеть одиноко сидящего Зефира в прихожей.

– А где всё-таки Катя, пап? – не заметив на тумбочке Катину сумку, которую та всегда бросала туда, когда приходила к ним в гости, спросила дочка, раздеваясь. – Позже приедет?

– Нет.

– В смысле?

– В прямом, Васёна.

Двойняшки недоумённо переглянулись и Коля задал вопрос, мягкий ответ на который Соловьёв так и не смог придумать:

– А почему она не придёт, пап?

Александр повесил верхнюю одежду детей в шкаф и протянул руки к маме, которая, судя по посуровевшему взгляду, уже начала догадываться о происходящем.

– Мам, давай куртку.

– Я и сама вполне могу её убрать, сынок, – покачала головой Елена Михайловна. – Лучше ответь ребёнку на его вопрос.

Ещё пару месяцев назад, когда эта заварушка с игрой в любовь только начиналась, он знал, что рано или поздно наступит момент, в котором ему придётся сказать семье о том, что его фальшивая девушка перестала ею быть и стала бывшей фальшивой девушкой. С одной стороны Александр был не обязан отчитываться и посвящать кого бы то ни было в подробности своей личной жизни, а с другой Трофимова так прочно засела в сердцах членов его семьи, что не объяснится перед ними было невозможно. Ведь он сам ввязался в эту игру, сам впустил Барби настолько далеко и сам позволил родным к ней так сильно привязаться, так что ему самому теперь это и расхлёбывать.

Оглядев детей, терпеливо ожидающих ответ, и посмотрев на родительницу, которая с каждой секундой его молчания, убеждалась в своих догадках всё сильнее и мрачнела лицом, мужчина беспрекословным тоном, чеканя каждый слог, произнёс:

– Мы с Катей расстались по обоюдному согласию, поэтому теперь она не будет появляться у нас дома.

Елена Михайловна тяжело вздохнула и удручённо покачала головой, а дети шокировано округлили почти одинаковые глаза и на некоторое время потеряли дар речи, что означало крайнюю степень их изумления. Такой картины он не наблюдал даже тогда, когда они с Ирой признались, что хотят развестись. Сын с дочкой хотя и не прыгали от радости, услышав данную новость, но и особо удивлёнными не выглядели, так как были в курсе их ссор и натянувшихся отношений. С Катей они у него этого не видели и совершенно не ожидали, что, вернувшись из отпуска, узнают о их расставании.

– Пап, ты серьёзно? – осторожно спросила дочка, не в силах поверить в услышанное.

– Да, Вася, серьёзно.

Она растеряно заправила волосы за уши и Александр не мог не зацепиться взглядом за серёжки, подаренные всё той же вездесущей Трофимовой на Новый год. Василиса не была особой любительницей украшений и предпочитала в качестве подарков получать книги, но Барби зашла с козырей и подарила дочке, помимо подарочного издания серии книг её любимого автора, ещё и серебряные дизайнерские серёжки, которые были созданы по описанию из тех самых книг и которые, согласно сюжету, носила главная героиня. Когда Вася их увидела, то её восторгу и радости не было предела. Теперь же она смотрела на него так, будто он хотел эти серёжки у неё отобрать.

– Почему?

– Потому что так бывает. Люди сходятся и расходятся. Это вполне обычное явле…

– Нет, папа, скажи нормальную причину! – перебила его дочь, упрямо поджав губы.

– Я её уже сказал, – тщательно контролируя тон и громкость голоса, пока ещё спокойно произнёс Саша, чувствуя, как раздражение начинает потихоньку поднимать голову.

– Это не причина, а какая-то дурацкая отговорка, рассчитанная на то, что мы, маленькие и глупенькие, её с лёгкостью схаваем и будем жить дальше, как ни в чём не бывало!

– Вася, – предупреждающе позвала внучку Елена Михайловна, ощущая, как тяжелеет обстановка в доме, и замечая его и без того взвинченное состояние.

– Что "Вася"?! Может, уже хватит затыкать мне рот по поводу и без?! – горячо возразила Василиса. – Пусть, по вашему мнению, я ещё ребёнок, но это не отменяет того факта, что я тоже человек и имею право высказаться! И точно также я имею право знать, что происходит в нашей семье! И Коля тоже имеет на это полное право!

– В нашей семье, – отчётливо выделил Соловьёв, смотря исключительно на дочку и взглядом давая понять, что лучше бы ей быть аккуратнее на поворотах. – Всё нормально, Вася. Остальное в рамки нашей семьи уже не вписывается и касается исключительно только меня и Кати.

Девочка уже было открыла рот, чтобы снова от души высказаться, как брат положил руку на её плечо, останавливая, и, хмуро взглянув на отца, спросил:

– А Катя разве не входит в нашу семью, пап?

Этого вопроса мужчина не ожидал услышать не только из-за его смысловой составляющей, но и из-за того, что Коля обычно предпочитал не участвовать в семейных спорах, зачастую занимая его сторону, чем неоднократно выводил из себя Василису. Сегодня же дети по всей видимости были друг с другом полностью согласны и придерживались одного мнения. С одной стороны их единство не могло его, как отца, не радовать, а с другой не могло не напрягать, потому что чувствовал себя Александр при этом так, словно совершил что-то ужасное, хотя на самом деле всё было с точностью наоборот. Но не объяснять же детям, что у них с Барби была лишь видимость серьёзных отношений, а на самом деле их связывал только секс? Не признаваться же им в том, что на протяжении всего времени они видели лишь ложь и были невольными её участниками? Какой из него тогда отец будет? Он и так осознавал, что не совсем справляется с этой ролью, обманывая родных ради своей выгоды и ставя на кон их спокойствие и мирное течение жизни. Понимал, что нормальные родители подобного бы никогда не допустили. Та же Ира, к примеру, если узнает о происходящем, как минимум, хорошенько его за это взгреет и, как максимум, заберёт детей. Но сыпать голову пеплом и сокрушаться Майор не собирался. Какой в этом смысл, когда уже дров наломано немало? Теперь оставался только один путь – выбираться из вранья, возвращать прошлый, нормальный уклад жизни и делать всё, чтобы двойняшки не узнали о том, какой у них неидеальный отец.

– Сынок, тебе прекрасно известно кто и на каком основании является членом нашей семьи.

У Трофимовой это основание было фальшивым и, как бы не казалось иначе со стороны, не имело абсолютно никакой юридической силы. А, как известно, без бумажки ты – букашка. Письменное признание в любви в двух экземплярах не в счёт.

– Катя наш друг, папа, – Николай нахмурился ещё сильнее, напомнив этим своего деда, в честь которого и был назван.

И это было ещё один вопрос, который Соловьёву предстояло решить максимально аккуратно. Запретить детям общаться с Катей он, несмотря на существующие риски, не мог, так как это могло их от него отдалить и пошатнуть и так шаткое равновесие. Но в то же время рисков было столько, что впору было заняться поиском чудо-средства по стиранию Трофимовой из своей памяти и памяти сына с дочкой. Катя могла сорвать злость на него на них, могла наговорить им глупостей, могла рассказать правду, могла… Да что угодно могла! Правда, представить это было трудно, потому что Барби начала общаться с двойняшками ещё до их игры в любовь и прекрасно понимала как нужно вести себя в их компании. Помимо этого, она их любила. Действительно любила, но… Но кто знает, как девчонка может повести себя в такой ситуации. Вдруг сгоряча переступит черту дозволенного? Вдруг через них попытается сделать ему больно, как он ей? Вдруг окажет то самое плохое влияние? Вдруг, вообще, откажется с ними видеться, наплевав на их дружбу из-за расставания с ним? И получалось, что он оказывался в тупике, потому что и отношения с ней могли привести к не очень хорошим последствиям, и расставание. Оставлять это просто так и позволять Барби загонять себя в угол мужчина был не намерен, но и другого выхода, кроме как не мешать детям с ней общаться и в то же время держать руку на пульсе, он не видел. Как только станет ясно, что какой-либо риск со стороны дочери шефа всё же есть, то и его реакция на него не заставит себя долго ждать. А после, Катенька, беги так быстро, как только можешь, потому что от последствий за причинение вреда двойняшкам тебя даже твой папа не спасёт.

– Замечательно, дружите сколько влезет, – пожал плечами Соловьёв. – Наше расставание на вашу дружбу не повлияет. По крайней мере, с моей стороны никаких возражений на этот счёт нет. Во всём остальном тема закрыта и открывать я её больше не собираюсь, поэтому…

– Поэтому всё-таки закройте рты, дети мои, и живите дальше, будто ничего и не было, я правильно тебя поняла, папочка? – елейно протянула дочка, недовольно сверкая голубыми глазами.

– Так! Хва… – изменив тон с подчёркнуто спокойного на грозно-родительский, начал он, не позволяя эмоциям окончательно взять вверх, но закончить фразу ему не дала Елена Михайловна, до этого молча наблюдающая за происходящим со стороны.

– Саша, помоги мне отнести сумки к себе, – мама повернулась к внукам. – Коля, Вася, займитесь разбором вещей и хорошо отдохните. Через два часа я жду вас на обед.

Двойняшки, перекинувшись с ней взглядами, согласно кивнули и, несмотря на него, прошли мимо каждый в свою комнату. Глубоко вздохнув, Саша попытался успокоиться и последовал за родительницей к ней в квартиру на пару этажей ниже.

К промыванию мозгов Елена Михайловна приступила не сразу, дав себе время на приготовление чая, а ему на подготовку аргументов, которые она разбила в пух и прах спокойным:

– Больше не смей приводить домой девушек и знакомить с детьми, если не намереваешься связывать с ними свою дальнейшую жизнь. Развлекайся где-нибудь в другом месте.

Он скрипнул зубами, но сдержал рвущийся наружу протест. Да, Саша был согласен с тем, что Катя попала в их дом его стараниями, вот только впускать её в жизнь семьи изначально он не собирался и попрощался с ней сразу же. Но разве Катеньку это удержало? Она ворвалась в мир их семьи модельной походкой и с ослепляющей улыбкой, завоевав расположение сначала двойняшек, а потом мамы. Поэтому в этом вопросе мужчина не считал себя главным виновником. Будь его воля, то он бы ещё тогда, как только узнал об общении родных с ней, закрыл ей путь к ним и, наверное, даже рано или поздно всё же сделал это, не предложи ему шеф сыграть с его дочерью в любовь.

Ч-ч-чёрт! Ну, какое же гадство, а не ситуация!

– И советую хорошо подумать о том, куда ты ведёшь свою жизнь и чего добиваешься, Саша, – мама устало опустилась на кухонный стул и отвернулась к окну, сжимая в ладонях кружку с чаем. – Не знаю, что именно у вас с Катей произошло, но… – она вдруг поревела на него взгляд и Александр почувствовал себя набедокурившим и заслуживающим родительского порицания ребёнком. – Но знаешь, почему мы так полюбили и приняли Катю?

Соловьёв вопросительно вздёрнул бровь.

– Не потому что она со всех сторон такая прекрасная и замечательная, хотя это тоже сыграло немаловажную роль, а потому что эта девочка очень сильно тебя любит, сынок. Она принимает тебя таким, какой ты есть, и, что самое главное, не пытается тебя изменить. Да и ты рядом с ней живёшь, а не только беспробудно работаешь. Вася и Коля это всё видят, замечают и не могут не любить и хорошо относиться к человеку, который так искренне любит их отца.

И снова здорово! От слова на букву "л" у него уже скоро аллергия будет!

Что же все так в эту самую любовь вцепились?! Неужели в жизни больше нет ничего, о чём следует беспокоиться? У Саши, например, есть и на романтическую чушь с "и жили они долго и счастливо" тратить время у него не было никакого желания. Да и жил же он как-то раньше без этой всей хрени, правильно?! И неплохо жил. Спокойно. Сейчас-то она ему зачем? Чтобы поседеть раньше времени или разочароваться в ещё одном, когда-то близком человеке? Спасибо, конечно, но пусть другие тратят свои силы и энергию на то, чего в природе, может, в принципе, не существует! Кто, вообще, решил, что любовь – это именно любовь, а не микс из физиологических потребностей и навязанных обществом и искусством представлений о высоких чувствах?!

– Мама, говори прямо, что ты хочешь сказать без патетики и дело с концом, – поморщился Майор, желая поскорее забыть об этой теме раз и навсегда.

– Без патетики? Хорошо, скажу, – Елена Михайловна невесело улыбнулась. – Я не знаю, что именно у тебя и Кати произошло, но, говорю как женщина, прожившая с твоим порой абсолютно невыносимым отцом, на которого ты так сильно похож, бок о бок, чувства – это не приговор, а жизнь – не уголовный кодекс. Её нужно жить и наслаждаться, а не сидеть в зоне комфорта, как в болоте, боясь сделать из неё лишний шаг. Конечно, иногда случаются ошибки, бывает больно и обидно, происходят взлёты и падения, потому что никто не знает как жить правильно. Но главная суть в этом-то и заключается, сынок. Не нужно жить "правильно", нужно жить так, как хочешь сам. Я уверена, что ты сможешь вовремя это понять и стать, наконец, счастливым. Твой папа в своё время смог это сделать, – при упоминании мужа взгляд женщины потеплел. – И, несмотря на все трудности, мы были счастливы.

– А если я доволен тем, что у меня уже есть?

У него есть двое прекрасных детей и чудесная мама, круг близких и преданных друзей, любимая профессия, замечательная квартира с закрытой ипотекой, очень хорошая и надёжная машина, положительная карьерная динамика и, в конце концов, признание и уважение коллег. Разве этого мало, чтобы быть счастливым? Разве не к этому он стремился с шестнадцати лет? Разве не об этом говорил ему тот же папа, когда давал наставления в юности?

– Доволен и счастлив немного разные вещи, Сашенька.

– Тогда я счастлив из-за того, что доволен своей жизнью, – твёрдо заявил он. – И точка на этом.

Елена Михайловна только хмыкнула и сказала: "Говорю же, весь в отца". Её эстафету учения его уму разуму вечером того же дня, к Сашиному удивлению, перехватила и бывшая жена. Правда, она не стала ходить как обычно вокруг да около, что его удивило ещё сильнее, и сразу после обмена приветствиями ударила в лоб хлёсткой фразой, которую мужчина несколько дней назад использовал по отношению к Трофимовой.

– Я думала, ты умнее, Саша.

Желание сбросить вызов и отправить телефон в полёт до ближайшей стены было настолько сильным, что, чтобы его сдержать, Майору пришлось вспомнить все дыхательные приёмы для успокоения, которые только ему были известны. Чувствовал он себя при этом законченным психом, которому впору было облачаться в смирительную рубашку, вызывать санитаров и прямой наводкой отправляться в соответствующее заведение.

– Ты позвонила только для этого? Если, да, то предлагаю сразу прекратить разговор и попрощаться, – холодно ответил он, смотря прямо перед собой, на разобранную кровать, в которую не успел лечь из-за зазвонившего телефона.

– Я отвергаю твоё предложение.

– Ира, – предупреждающе протянул Александр.

– Прекращай рычать, я не займу много твоего бесценного времени, – фыркнула бывшая супруга. – Только сделаю то, что ты от меня всегда требовал – скажу прямо о чём сейчас думаю. А думаю я сейчас о том, что ты, Саша, дурак, каких только поискать.

– Ты ни о чём не знаешь, поэтому не лезь туда что тебя не касается, ясно?!

– Предельно ясно, но я всё же выскажусь. Мы столько лет потратили на то, чтобы понять, что не подходим друг другу, через столько прошли, чтобы это осознать и принять, столько сил приложили к нормальному общению, а потом ты встречаешь человека, который по всем параметрам идеально тебе подходит и который очевидно с лёгкостью сделает то, что я, несмотря на все усилия, не смогла сделать в своё время – сделать тебя счастливым, и у тебя, Соловьёв, хватает совести и наглости после всего пережитого её отпустить? Ты в себе, вообще, Саш? Ты хотя бы понимаешь, как тебе повезло?

Мужчина скрипнул зубами и повёл плечами, пытаясь сбросить напряжение, но похоже было легче всё же разбить телефон о стену, тем самым убив сразу двух зайцев – и напряжение спустить, и заставить Иру замолчать.

– На этом всё? – понадеялся он на завершение этого бессмысленного разговора.

– Нет.

– А что так? Неужели голос прорезался? Не поздновато ли для него, Ириш?

– Не поздновато, – передразнила его женщина. – Наоборот в самый раз.

– А я думаю, что с данной речью ты опоздала года этак на четыре. Сейчас же обсуждать такие вещи ты не имеешь никакого права, а я имею полное право послать тебя туда, куда ещё никогда не посылал, но будь уверена, тебе там не понравится.

– Завёлся-то как, гляньте только! Не понравились мои слова, да? Правда глаза колит?

– Повторяю в последний раз, не лезь не в своё дело! – отчеканил Саша. – Иначе будем разговаривать на совершенно других тонах. Надеюсь, ты меня поняла, Ира.

– Надеюсь, ты меня тоже понял, потому что я говорила с тобой не как бывшая жена и мать твоих детей, а как женщина, которая только и мечтает о таком подарке судьбы – встретить своего человека.

Посчитав на этом диалог оконченным, он сбросил вызов и глухо выругался.

Казалось, что все, абсолютно, бл*ть, все люди, которые хоть как-то были с ним связаны, сочли своим долгом ткнуть его носом, как нашкодившего котёнка, в дурно пахнущую субстанцию и навязать то, что ему чуждо. Будто он не понимал сам себя, не слышал и продолжал стоять на своём лишь потому что боялся признать своё поражение и свои ошибки. Будто без их советов и взглядов со стороны Саша не знал как жить. А он знал! Прекрасно знал и не собирался прогибаться под чужое мнение или обстоятельства! Это было против его природы, убеждений и принципов, которые и так из-за связи с дочкой шефа были отодвинуты на задний план. Больше мужчина был не намерен это делать. Хватит с него. Стоило только расслабиться, спустить немного поводок контроля и вот он – пиз*ец во всей своей глобальной, мать его, красе. Куда ни глянь – всё вверх дном. Кого не послушай – он му*ак и идиот. Что ни сделай – всё неправильно. И это ли не очередное подтверждение тому, что порвать с Барби было самым верным решением? И это ли не доказательство вреда испытывания каких-либо эмоций к людям, не связанными с ним дружбой и кровным родством?

Соловьёв кинул телефон на прикроватную тумбочку и, наконец, сделал то, отчего его отвлекла бывшая жена, лёг спать. Правда, его состояние изрядно отличалось от того, каким оно было ещё десять минут назад, что не могло не сказаться на качестве и времени сна. Проснулся он невыспавшимся из-за того, что сначала полночи крутился с боку на бок, а потом, всё-таки кое-как уснув, вновь встретил во сне Катю. Занимались они там тем, чем он с ней заниматься больше не хотел. Хотя кого он обманывал? Ещё как хотел! Но точка поставлена и назад пути не было, так и думать-вспоминать-визуализировать об этом незачем! Дети, отвыкшие от режима за новогодние каникулы, тоже встали в не самом лучшем расположении духа и завтрак прошёл в напряжённой полусонной тишине. Затем в первый рабочий после праздничных выходных день город сковали пробки, добавляя в его настроение новые грани раздражения и на работу Саша приехал злой как чёрт. К обеду его состояние не улучшилось, к концу дня к нему и вовсе лучше было не подходить. В последующие дни ситуация также осталась без изменений. Трофимова по прежнему хозяйничала и в мыслях, и во снах, из-за чего мужчина просыпался возбуждённый, но неудовлетворённый. Контрастный душ не приносил облегчения. Борьба с дочкой за подъём по будильнику отвлекала, но ненадолго и в дороге до работы кудрявая девчонка вновь появлялась в его голове так легко, словно у неё был ключ или свой тайный ход. Рабочий процесс с проблемами, дедлайнами и косяками подчинённых только подкидывал масла в огонь и в какой-то момент Майор стал замечать как сотрудники щемятся от него по углам и стараются лишний раз не попадаться на глаза, чтобы вновь не нарваться на разбор полётов. Это, конечно, его не особо устраивало, но остановиться, выдохнуть и вспомнить о профессионализме мешали зелёные колдовские глаза, преследующие днём и ночью. Шеф, несмотря на всеобщие ожидания, общался с ним, как и прежде, подчёркнуто спокойно и исключительно по рабочим вопросам, но это всё же не помогло прекратить распространение слухов и домыслов. Сослуживцы разделились на три категории – первые считали, что его дни в управе сочтены и ставили ставки на то, сколько у Саши ещё осталось времени, вторые уверяли первых, что их расставание с Катей продлится максимум месяц и скоро он вновь станет любимчиком начальства, третьи просто делали своё дело и не занимались хернёй. Вот именно на первых двух он и отводил душу, когда те попадались ему под руку. Толку от этого, правда, было никакого и слухов меньше не становилось, но и молчать он не мог. Особенно тогда, когда с обсуждений его взаимоотношений с Сергеем Ивановичем, коллеги перешли на обсуждение Барби.

Он просто проходил мимо одного из кабинетов отдела кадров, в котором, помимо периодически трудящихся, а в основном гоняющих чаи за разговорами сотрудниц, находились и его несколько сослуживцев. Женщины, наслаждаясь мужским вниманием, лучились широкими улыбками, мужики упражнялись в остроумии и их общий смех был слышен ещё в начале коридора из-за открытой нараспашку входной двери. И Саша бы так и прошёл мимо, если не услышал наигранно пренебрежительное:

– … не знаю, что в ней такого. По мне, обычная молодая пустышка, вертящая задницей перед мужиками вдвое старше себя.

Это говорила Марина. Та самая дамочка, которая пару месяцев назад весьма и весьма настойчиво проявляла к нему своё внимание и которое он проигнорировал.

– С такой-то задницей, как у неё, только этим и надо заниматься, – протянул один из мужчин. – Не девчонка, а моя подростковая мечта. Фигурка и ноги у неё такие, что невольно хочется уединиться у себя в комнате и вспомнить молодость. К тому же, я видел её и в компании со сверстниками, так что задницей она вертит не только перед мужиками старше.

– И что? Разве это меняет суть? Будь у меня такой папа, как Трофимов, то я бы тоже выбирала себе мужиков по зову сердца и кое-чему ниже, а не по размеру месячного заработка.

– Как думаете, раз Соловьёв в отставке, – вклинился в разговор другой, совсем недавно вошедший в штат управы и похоже собирающийся выйти из него ползком из-за сломанных ног. – А ей, насколько я понял из рассказов, пофиг с кем и когда, то кто будет следующим? Чур я! Обещаю, что очередь надолго задерживать не буду. Уединимся с ней пару раз в укромном месте и уступлю след…

Последнее, что Майор помнил перед тем, как слететь с катушек, это вытянувшееся лицо идущего к нему на встречу и успевшего услышать конец разговора Лёшки Баженова. Друг рванул к нему с такой скоростью, что любой профессиональный бегун позавидовал бы, но его уже было не остановить. Он мог наплевать на разговоры за спиной о себе и несправедливые обвинения в меркантильности, послав особо разговорчивых известным маршрутом. Мог не обращать внимание на косые взгляды. Мог забыть о существовании самых ярых сплетников и игнорировать их. Но позволить им говорить о Кате, да ещё и в таком ключе… Ох, с*ки, держитесь! Мокрого места от вас, бл*ть, не оставлю!

Резко развернувшись, Соловьёв влетел в кабинет, схватил новенького за шкирку и, применив болевой приём на руку, от души приложил того об стол Марины. От перелома носа его спасли стопки бумаг и пакет с печеньем, лежащий как раз таки на том месте, где его рожа встретилась с твёрдой поверхностью. Женщина, закричав от неожиданности, вскочила на ноги и опрокинула на себя горячий чай, из-за чего начала орать ещё громче. Остальные отпрянули в разные стороны и выпучили на него глаза, молча наблюдая за тем как он едва ли не ломает руку их товарищу по сплетням.

– Со мной для начала уединись, недоносок! – рявкнул мужчина скулящему от боли коллеге на ухо. – Обещаю, бл*ть, очередь надолго задерживать не буду! Сначала тебя, го*дона, по стенке размажу, а потом за вас возьмусь! – вскинул взбешённый взгляд на остальных, побледневших от страха. – Стройтесь, мать вашу! На гендерную принадлежность смотреть не стану и взгрею так, что из мальчика в девочку превратитесь и обратно!

– Эй! Отпусти! – попытался вырваться сослуживец, но различие в телосложениях, физической силе и навыках борьбы было очевидно не в его пользу. – Больно же!

– Ты ещё, с*ка, пиз*еть мне будешь?! – Александр усилил хватку и тот взвыл, вытянувшись по струнке. – А так?! Ещё хочется рот свой поганый открывать?!

В этот момент к нему подбежал Лёша и попытался оттащить в сторону, но Майор старания друга даже и не заметил, переключившись на режим автопилота. Сейчас он не-видел-не-слышал-не-чувствовал ничего, кроме дикого стихийного желания заставить недоумков пожалеть о каждом слове, слоге и даже букве, произнесённых в адрес Барби. Тело гудело от выброса адреналина, в венах кипела кровь, глаза застилала пелена, а в голове билась лишь одна мысль: "Уничтожу всех на*уй!". До такого состояния довести его было крайне трудно, почти невозможно, но когда это всё-таки происходило, то остановить его мог разве что выстрел в упор.

– чего языки вдруг в ж*пы засунули?! Они же у вас так чесались!

– Сань, ты это… Остынь… – осторожно начал камикадзе, назвавший Катю своей подростковой мечтой. – Ну, да, согласен, некрасиво получилось… Херню сказали, но…

– Но что?!

– Но и ты так не горячись… Мы же…

– Вы страх в край потеряли! В открытую поливаете грязью мало того, что молодую девчонку, так ещё и дочку Сергея Ивановича, которая почти вдвое младше вас, при этом совершенно её не зная, и ждёте, что вам за это ничего не будет?! Где борзоты столько взяли?! С чего вы, вообще, бл*ть, решили, что имеете право не то, что про неё говорить, но и думать?! Вы все вместе взятые и мизинца её не стоите!

Эти завистливые, неуверенные в себе, недовольные своей жизнью людишки по сравнению с Трофимовой были никчёмными кретинами, капающие ядом налево и направо. Он ни разу не слышал от неё ни одного плохого слова о ком бы то ни было и ни разу не видел как она самоутверждается за чужой счёт. Ей это попросту было не нужно, так как в недостатке уверенности и любви к себе Катя никогда не страдала. При этом она не задирала нос и не ставила себя выше других людей, умудряясь удивительным образом сочетать высокую самооценку и человечность. У некоторых же личностей не было ни того, ни другого и они, как и его так называемые коллеги, демонстрировали лишь злобу, желчность и лицемерие, а порой и низость. И, да, Саша сам был далеко не ангел и многое мог понять, но это… Это было за гранью допустимого, потому что никто, абсолютно никто не имел права говорить о ней в таком мерзком тоне! Никто не имел право обсуждать её задницу и тем более представлять как где-то с ней уединяется, а потом ещё и своё место другому уступает! От одной только этой мысли у него падало забрало и ускользала связь с реальностью.

– Ничтожества! – выплюнул он, рассвирепев окончательно. – Я вас за неё в бетон закатаю! Ни одного, мать вашу, не пожалею!

– Саша, себя пожалей, – Баженов снова попытал удачу привести его в себя. – Понимаю, что эти утырки заслужили, но под раздачу ты в первую очередь попадёшь, а не они.

В целом друг был прав. За происходящее его точно по головке не погладят, но ему было настолько в данный момент на себя плевать,что, если бы не шеф, появившийся в дверном проёме, то Майор точно исполнил свою угрозу и камня на камне не оставил от отдела кадров. Он поначалу даже и не заметил, что в кабинете стало на одного человека больше, продолжая удерживать сослуживца в жёстком и болезненном захвате.

– Ну, и пусть попаду! Пусть! Главное, что научу этих кретинов прежде думать, а потом уже открывать рот о моей деву…

На этой фразе мужчина споткнулся, потому что в затуманенный яростью мозг ворвалась вполне резонная мысль, озвученная именно той, за которую он сейчас готовился разорвать своих коллег: "Я больше не твоя", а следом за ней послышался и мощный командирский голос Сергея Ивановича.

– Какого ляда вы здесь устроили?! – гаркнул шеф за спиной. – А ну разошлись в разные стороны! Живо!

Сотрудники беспрекословно подчинились, отступив ещё на несколько шагов назад. Скрученный им недоумок тоже хотел было исполнить приказ, но Александр не сдвинулся ни на сантиметр. Гнев оглушительно клокотал внутри и требовал довести начатое до конца.

– Соловьёв, тебе персональное приглашение надо? – строго позвал Трофимов. – Отпусти его, кому говорю?!

Он встряхнул головой, рвано выдохнул и постарался разжать пальцы, но они только стиснулись крепче. Коллега жалобно застонал и ещё секунда и, наверняка, все услышали бы треск костей, но на Сашино плечо легла ладонь Сергея Ивановича и это спасло их обоих. Сослуживца от гипса и длительной нетрудоспособности, Майора от предъявления обвинений в причинении вреда здоровью средней степени тяжести.

– Саша, – мягко произнёс генерал-полковник, сжав его плечо. – Давай, не дури. Отпусти его.

Соловьёв шумно втянул носом воздух и усилием воли заставил себя выполнить приказ, больше звучавший как просьба. Далось ему это непросто. Очень-очень непросто. Буйный нрав, до этого дня содержащийся в ежовых рукавицах, вырвался на волю и теперь хотел править бал. Недоносок, не умеющий следить за языком, почувствовав свободу, сразу же отпрыгнул от него в другой конец кабинета и со страдальческим выражением лица принялся потирать руку, чем вновь чуть не спровоцировал новый выплеск агрессии в свою сторону. Сергей Иванович, почувствовав это, сильнее сжал пальцы на Сашином плече и распорядился:

– А теперь немедленно все разошлись по своим рабочим местам! Алексей, помоги коллеге привести себя в порядок и, если будет нужно, сопроводи в травмпункт.

– Да что с ним будет? – фыркнул Баженов, бросив на пострадавшего сослуживца уничижительный взгляд. – Он просто перед вами из себя калеку строит.

– Алексей, помочь, я сказал!

– Понял, Сергей Иванович. Будет сделано.

Лёшка с многообещающей улыбкой двинулся на страдальца и того со словами: "Я в порядке, не надо мне помогать" как ветром сдуло из кабинета. Следом за ним к выходу потянулись и другие сотрудники, не имеющие к отделу кадров никакого отношения.

– Чтобы через сорок минут у меня от всех присутствующих лежали объяснительные! – строго приказал им Трофимов и повернулся к нему. – А ты за мной. Сейчас же!

Мужчина коротко кивнул и, спрятав ладони, сжатые в кулаки в карманы, двинулся за шефом. Эмоции никак не желали утихать и всё бурлили и бурлили, не позволяя контролю взять над ними верх. Он постарался выровнять дыхание, вспомнить о наставлениях отца и банальных приличиях, согласно которым подобное поведение считалось неуравновешенным и нежелательным в обществе. Вот только эти старания не увенчались особым успехом и, когда за спиной закрылась дверь кабинета начальства, Александр всё ещё был на взводе, что, конечно, не осталось незамеченным Сергеем Ивановичем. Хмуро взглянув на него, шеф указал на стул.

– Сядь.

Последнее, что Соловьёву сейчас хотелось, так это сидеть, но приказ был приказом и требовал беспрекословного подчинения. Сам Трофимов, несмотря на Сашины ожидания, сел не на своё место, а напротив, что означало его намерение начать серьёзный и сложный разговор.

– Заявление об увольнении писать по собственному желанию или вы сами меня уволите? – перешёл сразу к сути Майор.

Голос каким-то немыслимым образом звучал более-менее ровно, не срываясь на грубые тона и рычание, что не могло его не радовать в сложившейся ситуации. Сергей Иванович отреагировал на вопрос покровительственной усмешкой.

– Даже не думай об этом, Саша. Тебе ещё пахать и пахать на благо закона и правосудия, так что прекращай нести бред. Тем более я не дурак, чтобы отпускать одного из своих лучших сотрудников.

Ему бы обрадоваться о сохранении за собой рабочего места, так как после всего случившегося шеф имел все основания послать его далеко и надолго, но он лишь повёл плечами в надежде сбавить в мышцах напряжение. Получилось не очень, что опять же не скрылось от зоркого глаза начальства.

– Я бы предложил тебе рюмку коньяка для успокоения нервов, но ты же не пьёшь.

– Сомневаюсь, что алкоголь мне сейчас поможет.

– Что есть, то есть, – окинул его внимательным взглядом Сергей Иванович. – Приложило тебя, конечно, знатно. Сколько лет тебя знаю, а таким впервые вижу.

Мужчина криво улыбнулся и невольно взглянул на рабочий стол отца его бывшей фальшивой девушки, на котором стояло её фото. Оно пусть и было отвёрнуто от посетителей, но он, даже несмотря на него или на Трофимова, имеющего с дочерью некоторые сходства во внешности, всё равно мог в памяти воспроизвести каждую чёрточку Катиного лица. И её чарующие зелёные глаза, и румяные щёчки с ямочками, и ослепительную улыбку. Словно специально заучивал и запоминал. Словно готовился по Барби сдавать экзамены. Словно, кроме неё, теперь никого не видел.

– Просить рассказать причины того, почему ты в последнее время сам не свой, не буду. Отупением и слепотой ещё не страдаю. Мне одно непонятно – раз вам друг без друга настолько невмоготу, так чего разошлись? Ты на людей кидаешься, дочка наоборот всё в себе держит.

Он мгновенно отвёл глаза от фоторамки на шефа, впервые услышав о девушке актуальную информацию после их расставания. Мама и дети с ней виделись и даже не особо это скрывали, но о подробностях своих встреч и о Трофимовой в особенности молчали. Признаков мести ему через родных от неё тоже не наблюдалось. Что мама, что сын с дочкой общались с ним как раньше и только шушукались между собой о чём-то секретном. Других надёжных источников информации о ней у него больше не было. Для Баженовых она была родной и что Владлен, что Алексей стояли за неё горой. Богдан был на задании и специально отстранился от всех знакомых. Поэтому сейчас слова о ней, как бы не хотелось это признавать, были сродни глотку свежего воздуха. Будто кто-то настежь отворил окно в душном помещении. Странное ощущение. Особенно странно было представлять то, как Катя, по словам её отца, держит всё в себе. Подобного за ней Саша никогда не замечал и, честно говоря, даже не знал, что она умеет молчать, если её что-то не устраивает. Катя, вообще, в его жизни была, наверное, самым открытым человеком. Если она радовалась, веселилась, злилась или грустила, то об этом знали все без исключения. Конечно, были моменты, которыми девушка делилась только с близкими, но опять же закрываться в себе, как это делали многие люди и он в частности, было не в её характере. Но в то же время вряд ли Сергей Иванович это придумал и по всей видимости получалось, что Барби, действительно, переживала расставание с ним именно таким образом. Это осознание заставило его поморщиться и с силой сжать челюсти.

– Тоже будешь молчать?

– При всём моём к вам уважении…

– Только не начинай, – перебил его Трофимов, поморщившись следом за ним. – Помню я, что твоя личная жизнь только твоя и ты о ней не распространяешься, но ещё также прекрасно помню, что ты обещал приложить все силы, чтобы не обидеть мою дочь. В итоге, как мы с тобой оба можем наблюдать, твоё обещание оказалось пустым звуком. И взгреть бы тебя за это хорошенько да ты сам с этим делом неплохо справляешься. Думал сначала тебя пропесочить так, чтобы жизнь не мила стала, а потом смотрю, ты и сам ей не рад. От любой мелочи заводишься и места себе найти не можешь. За работу взялся с ещё пущей силой. Ну и как, помогает? Получается не думать о том, что вы с Катюшкой натворили?

Майор сжал челюсти крепче, чтобы не наломать дров ещё и со своим непосредственным начальником.

– Смотри на меня волком сколько влезет, но я по своему опыту знаю, что нихрена это не помогает. И сегодняшняя ситуация прямое тому подтверждение.

– Сегодняшняя ситуация прямое подтверждение тому, что некоторые кретины обнаглели настолько, что чешут языками о вещах, за которые я бы им эти самые языки с большим удовольствием вырвал, – процедил мужчина, усилием воли заставляя себя сидеть на месте.

Стоило только вспомнить о случившемся десять минут назад и немного утихнувшая было злость вновь начала набирать обороты.

– И о чём же они, интересно, трепались? Или о ком? О тебе? О вашем с Катей расставании?

– Можно и так сказать.

– Не вешай мне лапшу на уши, – отмахнулся Сергей Иванович, прищурившись, и по обыкновению подключил следовательскую чуйку. – Ты бы не отреагировал настолько остро будь это действительно так. Колись давай, о ком шёл разговор? Не скажешь, точно уволю.

– Увольняйте, но эту грязь я произносить не буду.

– Ишь какой! Не будет он! Ладно, я сам выясню.

Поднявшись на ноги, шеф подошёл к телефону и, сняв трубку, мягко произнёс:

– Агата, зайди ко мне, пожалуйста.

Воронцова появилась на пороге через секунду и выглядела так воинственно, что Трофимов на мгновение растерялся. Оглядев помощницу с ног до головы и особое внимание уделив сверкающим праведным гневом глазам и несвойственным ей резким движениям, он удивлённо вскинул брови.

– Агата, с тобой-то что?

Вместо ответа она подошла к столу и молча протянула ему несколько листов бумаги.

– Что это? Объяснительные?

– Да, объяснительные! Только учтите, Сергей Иванович, правды там нет ни грамма! – негодующе воскликнула женщина и отдала ему ещё один лист. – И вот ещё моя объяснительная.

– Ты-то зачем написала? – ещё больше удивился шеф.

– Затем, что я не сдержалась и прямо высказала главным действующим лицам то, что я о них думаю! И вполне возможно, что кто-то из них на меня вам пожалуется, поэтому я решила заранее письменно изложить причины своего поведения.

– Та-а-ак, час от часу не легче! – нахмурился Сергей Иванович и кивнул головой на место рядом с собой. – А ну, садись, будем разбираться какая муха сегодня всех укусила.

Агата, кинув на Соловьёва понимающий взгляд, послушно прошла к стулу и села напротив. Трофимов же в это время бегло читал объяснительные подчинённых и хмурился с каждой секундой всё сильнее и сильнее.

– Ничего не понимаю, – покачал головой он. – Не объяснительные, а какие-то отписки, – пристально взглянул на помощницу. – В твоей, Агата, тоже будет одна вода?

– Нет, только правда!

Мужчина приступил к чтению последнего листа с гораздо большим размером текста, чем на других, и чем дальше он читал, тем сильнее менялось выражение его лица. Саша сомневался, что в объяснительной Воронцовой сплетни, слушателем которых он случайно стал, были переданы слово в слово, но по всей видимости их главная суть прослеживалась. Оставалось только понять как Агата узнала о случившемся. Хотя, учитывая то, как быстро разносились новости в Управлении, ответ на этот вопрос напрашивался сам собой.

– Теперь ситуация начала проясняться, – процедил сквозь зубы шеф. – Только легче от этого всё равно не стало.

Трофимов похоже едва сдерживался от того, чтобы не выразиться крепче. Для человека, об единственной и горячо любимой дочери которого собственные подчинённые, не стесняясь, болтали такие гадости, он держался превосходно. Его злость выдавал только взгляд, ужесточившееся черты лица и усилившаяся хватка на бумажных листах.

– Агата, спасибо, можешь идти. Пожалуйста, собери через десять минут пусть этих… – Сергей Иванович кивнул на объяснительные. – Писак. Хочу посмотреть им в глаза.

Через мгновение они вновь остались наедине и теперь отец его бывшей фальшивой девушки сдерживаться не стал. От души выругавшись, он кинул листы на стол и, тяжело опёршись руками о спинку стула, прожёг Соловьёва взглядом.

– Значит так, Саша. Говорить избитую фразу "я же тебя предупреждал" не буду. Уверен, что ты и сам всё прекрасно понимаешь. Впредь держись от Кати подальше и на её защиту от злых языков не кидайся, так как у тебя теперь на это нет никаких прав. Всё ясно?

– Так точно, Сергей Михайлович, – через силу выдавил Александр.

– Я не шучу, Саша, – шеф опасно прищурился. – Больше кружить дочке голову я не позволю. Лучше о ней, вообще, забудь и не вспоминай никогда, понял? – и не дожидаясь его ответа, кивком указал на дверь. – Теперь можешь идти. С остальными я разберусь сам.

Как именно прошли эти самые разбирательства никто не знал, но главные сплетники отныне сидели тише воды, ниже травы. Трофимов, не жалея, нагружал их работой и строго спрашивал её результаты, из-за чего некоторые говоруны, не выдержав темпа и спроса начальства, перешли из Управления в районные отделы. Правда, косо поглядывать на Сашу не перестали, но ему было не до этого, так как, несмотря на приказ Сергея Ивановича, своё отчаянное желание его исполнить и кучу дел, забыть о Барби и не вспоминать не получалось. И те, кто говорят, что привычку можно выработать за двадцать один день, нагло пиз*ят, потому что привычка жить без неё у него не выработалась ни на двадцать первый день, ни на двадцать второй, ни в последующие дни. Это были очень странные ощущения, которые не давали ему покоя ни днём, ни ночью, при том что мужчине не было больно, плохо или наоборот весело и хорошо. Александру было просто напросто никак.

Первое время, после того как контроль над эмоциями так и не вернулся, он ещё надеялся на хороший исход событий, позволяя работе, как обычно, утянуть его с головой в дела, проблемы и заботы начальника отдела, а потом, когда чувства в очередной раз взяли верх и обычный ритм жизни работа-дом-работа не принёс облегчения, понял насколько был наивным. Мысли о кудрявой девчонке с чертятами в глазах и солнечной улыбкой жужжали на затворках сознания, память о её прикосновениях зудела по кожей, а звонкий голос то и дело снисходительно комментировал чуть ли не каждое его движение.

– "Ложишься спать, Майор? Ну-ну, сладких снов. Только на живот не ложись, вдруг снова увидишь меня во сне, а со стояком в таком положении спать неудобно" – слышал он перед тем как лечь в постель.

– "Александр Николаевич, вы заняты срочным делом? От работы, как известно, кони дохнут, поэтому лучше вспомни как мы гуляли в парке, ты шутил, а я смеялась до слёз" – звучало набатом во время изучения материалов очередного дела.

– "Са-а-аш, а помнишь как на меня мужики пялятся? Только представь, что ты собственноручно дал им зелёный свет!" – вспыхивало внезапно во время тренировок на износ в спортзале.

Особенно невыносимо было по ночам и когда домашние в разговорах друг с другом как бы между делом касались Трофимовой, смеялись над какими-то общими шутками, в которые он, естественно, посвящён не был, и звонили ей или переписывались в его присутствии. При этом они больше не пытались вновь заговорить с ним о их с Барби отношениях и расставании, подчёркнуто следуя его приказу впредь не открывать эту тему. Такое несвойственное родным беспрекословное послушание вызывало у Саши больше вопросы и опасения, чем удовлетворение и спокойствие, хотя, казалось бы, то, чего он так усиленно добивался, наконец, случилось и, как говорится, живи теперь и радуйся. Пропадай в своё удовольствие, как и раньше, на работе, встречаясь с семьёй лишь за завтраком и то не каждый день. Живи по старому, изученному вдоль и поперёк сценарию и наслаждайся покоем, привычным бытом и одиночеством столько, сколько влезет. Вот только в этом-то и была главная проблема. Как бы он не старался, но прежний распорядок теперь ощущался чужим, ему совсем неподходящим, оставляющим после себя лишь усталость и желание послать всё и всех настолько далеко, чтобы не нашли дорогу назад. Чувствуя его состояние, окружающие по-прежнему старались лишний раз не попадаться ему на глаза и это только усиливало раздражение, что в последнее время, казалось, вросло в него намертво. И впору было бы спустить напряжение и позволить себе, наконец, расслабиться, но проверенные методы, с помощью которых Майор обычно приходил в себя, на этот раз дали сбой. Вместо крепкого и здорового сна по ночам его посещала Катя во всей своей красе и вынуждала глухо стонать в подушку после пробуждения и мучиться со стояком. Спортзал спасал лишь на время и постепенно его действия хватало на всё более короткий срок. А о сексе Александр старался лишний раз не думать, так как в подобных мыслях всегда фигурировала только Трофимова, будто других свободных, интересных и красивых женщин, кроме неё, не существовало. Ни во всём мире в целом, ни для него в частности.

Подобное происходило с ним впервые и что с этим делать он не знал. Какую бы тактику Саша не выбирал, то всё равно оказывался в изначальной точке – неуравновешенным, бессмысленно бегущим по кругу и бесконечно о ней думающим. И, наверное, стоило бы остановиться, дать себе возможность выдохнуть и, в конце концов, отодвинув эмоции в сторону, прийти к взвешенному решению о том, что с этим всем пиз*ецом делать, но, как оказалось, самый главный пиз*ец во всей своей красе и неумолимости ждал его впереди.

Майор вернулся домой с работы, как обычно, поздним вечером и, открыв входную дверь своим ключом, ожидал, что квартире будет царить тишина и спокойствие, так ему в последние дни необходимые, но вместо этого увидел едва ли не во всех комнатах включенный свет, беспорядок в прихожей в виде брошенных возле дверей нескольких пар обуви, одна из которых не принадлежала ни ему, ни членам его семьи, и открытую домашнюю аптечку на тумбочке. Из кухни слышались голоса, один из которых опять же не принадлежал ни детям, что должны уже были давно быть в своих кроватях и спать, ни маме, также соблюдающей режим и не любящей поздно ложиться. Этот голос не принадлежал даже Барби, которую он каждый раз по возвращении домой ожидал (а если быть совсем честным с собой, хотел) увидеть в гостях и каждый раз себя за это ругал. Голос был женским, молодым и отдалённо ему знакомым. Неужели дети пригласили кого-то к ним с ночёвкой и не оповестили его об этом? Соловьёв недовольно нахмурился и принялся раздеваться. Только посторонних людей в доме ему для полного счастья сегодня и не хватало.

Направившись на кухню, он уже хотел было включить режим сурового отца и дать двойняшкам понять, что не стоит приглашать кого бы то ни было, не спросив у него при этом разрешения, как к своему удивлению узнал в позднем госте Машу Баженову. Она сидела за столом вместе с дочкой и сыном, непривычно бледными, встревоженными и напряжённо сжимающими в ладонях свои смартфоны.

– …может, вы всё-таки попробуете уснуть? – тихо спросила не менее обеспокоенная чем-то девушка, поочерёдно посмотрев на двойняшек. – Я вас разбужу, если будут какие-то новости.

– Нет, – уверенно отрезал Коля, серьёзно на неё взглянув. – Мы не пойдём спать.

– Интересно почему, – оповестил всех о своём присутствии Александр. – Вы время видели? Как завтра будете в школу вставать? – перевёл взгляд на Баженову. – Маша, не пойми меня неправильно, но что ты здесь делаешь?

Дети повернулись к нему и он нахмурился ещё сильнее, потому что у них обоих был такой вид, будто его приход был самым ожидаемым и самым нежеланным одновременно. Сын, поджав губы, смотрел на него исподлобья, а Васька сверлила покрасневшими, будто бы от слёз, глазами. Оба молчали и не спешили отвечать на его вопросы, Мария тоже словно воды в рот набрала, но не потому что не хотела с ним говорить, а, судя по всему, просто не могла подобрать слова, из-за чего его и так не самое хорошее настроение упало ниже плинтуса.

– Ну? – решил поторопить он их. – Долго молчать будете?

– Примерно столько же, сколько ты не отвечал на наши звонки и сообщения! – выдала дочка, громко шмыгнув носом.

Саша строго прищурился и уже хотел высказаться насчёт её грубоватого тона, как Баженова перебила его, робко сказав:

– Я здесь, потому что Елену Михайловну забрали на скорой. Катя уехала с ней.

– И ты узнал бы об этом не сейчас, а сразу, как только бабушке стало плохо, если бы только отвлёкся от своей работы хотя бы на секундочку и увидел сколько раз мы тебе звонили и писали! – следом за ней высказалась Василиса, похоже едва сдерживая слёзы и смотря на него как на предателя.

Соловьёв замер в дверном проёме кухни, оглушённый новостью и взглядом детей. Галстук тут же превратился в удавку, что с каждой секундой всё сильнее и сильнее давила на горло, а на плечи по ощущениям опустилась многотонная плита. В голове мгновенно стало пусто и тесно одновременно, отчего в висках болезненно заломило, и покачнулась кухня.

– Что… Что случилось? – глухо спросил мужчина, фокусируя взгляд на двойняшках и стараясь взять панику под контроль.

– Мы пришли со школы, бабушка приготовила нам ужин и позвала к столу, но сама ужинать отказалась. Сказала, что не голодна и хочет немного полежать. Вышла в коридор и… – сын сбился и нервно взъерошил волосы на затылке. – И упала.

Майор никогда не был впечатлительным человеком. Ни в детстве, ни в юности, ни в зрелом возрасте. Вспыльчивым, порой излишне эмоциональным и несдержанным ещё, да, возможно, но точно не впечатлительным. Его не тянуло погрустить под печальную музыку, не задевали фильмы или книги с драматическим сюжетом и не трогали за душу трагические истории из жизни, которых, благодаря профессии, он знал и видел столько, что если начать считать, то можно сбиться со счёта. И Александр был таким не потому что имел какие-то психопатические наклонности, хотя с учётом последних событий не помешало бы на этот счёт провериться, а потому что без этой отстранённости и холодности работать в органах было невозможно. Невозможно сочувствовать каждой жертве и её родственникам, невозможно принимать людские трагедии близко к сердцу, невозможно погружаться с головой во всю грязь, имеющую один общий термин “преступление”, и при этом качественно выполнять свою работу. Об этом его предупреждал папа и предостерегали преподаватели во время обучения, но самый главный урок преподали первые годы службы, которые ломали психологически так, что оставалось лишь два выхода – обрасти бронёй размером с кулак и либо воспринимать всё происходящее лишь как работу, либо уволиться. Саша выбрал первый вариант и ни разу о нём не пожалел, так как последующие годы в профессии оказались ничуть не легче, чем первые. Броня помогла ему продвинуться по карьерной лестнице, показать себя перед начальством как профессионала своего дела и добиться высоких результатов. Она даже дала ему возможность сохранить трезвый рассудок в день смерти отца и его похорон. Вот только после встречи с Барби она начала медленно рассыпаться и теперь не была такой прочной как раньше, а сегодня и вовсе затрещала по швам, выпуская наружу тревогу и страх. А эти чувства были не из тех, что ему хорошо знакомы и привычны. И что с ними делать он не знал. Как и с кавалькадой мыслей о том, что с мамой может произойти что-то плохое.

– Мы пытались дозвониться до тебя, – продолжил Коля. – Но ты всё не отвечал.

Не отвечал, потому что сначала у него было совещание, потом судебный процесс и ещё куча дел, требующих сосредоточенности и режима “без звука” на телефоне и потерявших сейчас абсолютно всю свою значимость.

– Тогда мы решили позвонить Кате и…

– И она примчалась к нам через пять минут, по пути вызвав скорую, – Василиса отбросила телефон на стол и обняла себя за плечи. – А ты всё также не отвечал, папа.

От этого жеста и слов у него болезненно сжалось сердце и перехватило горло, отчего задать Маше вопрос получилось не с первого и даже не со второго раза.

– Где… Куда…?

– Елену Михайловну увезли во вторую городскую, – поняла его девушка и участливо кивнула. – Езжай, я пробуду здесь столько, сколько нужно.

Родители воспитывали его вежливым и воспитанным мальчиком, который должен был выразить Баженовой свою благодарность за помощь в трудный момент, но Сашу хватило лишь на то, чтобы тоже кивнуть, молча подойти к детям, поцеловать их в белокурые макушки и крепко обнять, а затем не идти, нет, бежать, сломя голову, к входной двери, к машине и по скользкому льду от парковки через дорогу от больницы к её главному входу. На наведение справок, разговор с медперсоналом, поиск нужного отделения и этажа ушло не больше десяти минут, но по ощущениям словно несколько суток. Фигуру бывшей фальшивой девушки, которая сидела в пустом коридоре, прислонившись затылком к стене, Соловьёв заметил сразу и, не сбавляя шага, направился к ней. И чем больше сокращалось между ними расстояние, тем сильнее клокотало в груди и громче шумело в ушах. Мозг посылал сигналы бедствия и одно за другим подкидывал картинки-воспоминания с их последней встречи.

Её уверенность в своём признании, звучащее на периферии его сознания всё это время, что они они не виделись, и не утихающее там ни на миг. Её взгляд, меняющийся из беззаботно-восторженного на разочарованно-обиженный. Её гордо вздёрнутый подбородок, неестественно выпрямленная спина и “…я, всё ещё по-сумасшедшему тебя любя, поставила на тебе точку”.

Саша встряхнул головой, надеясь, что это поможет сосредоточиться на главном, никак не связанном с дочкой шефа событии, но реальность переплелась с ней настолько тесно, что наряду со страхом за маму он чувствовал и то, что сейчас ощущать было лишним. Да что там “сейчас”? В целом и общем ощущать было нельзя. Не после того что сказал-сделал и в чём так отчаянно убеждал себя и всех вокруг. Не после того как решил, что “это” ему не нужно.

Решил ведь, не правда ли? Решил точно и наверняка! Тогда какого же ляда сейчас только от одного её вида так плющит?! Какого, бл*ть, спрашивается?! У него мама в неизвестно каком состоянии и неизвестно по какой причине находится за одной из этих похожих друг на друга дверей и напуганные дети дома, а он глаз не может оторвать от девчонки, с которой трахался под прикрытием серьёзных отношений! И ну и что, что она, как всегда, выглядела так, будто словосочетание “бесподобно красива” придумали специально для неё? Это, с*ка, не было поводом для распускания слюней ниже колен и появления внезапной амнезии!

Разозлившись на себя ещё сильнее, чем в последнее время, Майор резким движением ослабил галстук, который за последний час превратился в персональную удавку, и остановился напротив Трофимовой. Секунда на вдох и с губ сорвалось напряжённое:

– Катя.

Секунда и она открыла глаза. Ещё секунда и знакомые чертята в них утянули его в зелёные бездонные омуты с головой. И ему было бы проще скажи девушка что-то в ответ, но она молчала. Смотрела на него пристально снизу вверх, при этом совершенно не чувствуя себя не в своей тарелке, и молчала. Кудри собраны в высоком хвосте, на кукольном личике минимум макияжа, в руках маленькая сумочка в тон обтягивающему кашемировому платью молочного оттенка длиной ниже колена. Это платье в отличие от других вещей из её гардероба было без каких-либо волнующих воображение деталей в виде прозрачных ставок, разреза до бедра или открытой спины. Наоборот оно было достаточно закрытым и целомудренным, открывающим вид лишь на хрупкие ключицы в квадратном вырезе, но этого хватило, чтобы у Соловьёва мгновенно пересохло во рту.

Что же это за напасть-то такая?! Не ситуация, а сюр какой-то. Или точнее цирк, в котором он главный клоун.

– Где мама? Что с ней?

Барби пожала плечами и демонстративно спокойно перекинула ногу на ногу. Будь они в другом месте и в другой обстановке, то он бы попытался удержать себя и свои эмоции, что с каждым мгновением становились всё неуправляемее, под контролем, но сейчас это было невозможно. Холодящий изнутри страх и тревога за маму, взвинченное состояние на протяжении последних недель, достигшее в эту минуту крайней точки, Катино присутствие на расстоянии вытянутой руки и вызванные им чувства смешались в сумасшедший коктейль, сбивающий с ног с первого глотка и напрочь вышибающий мозги. Хвалёная выдержка, здравый смысл и хладнокровие испарились в миг, словно их и не было никогда. Резкий шаг вперёд и Саша навис над дочкой шефа, расставив руки по обе стороны от неё. То, что таким образом он заключил в ловушку не её, а в первую очередь себя, до него дошло не сразу, а через пару секунд, когда девушка отреагировала на его приближение лишь вздёрнутой бровью и рецепторы защекотал её клубничный аромат.

– Я задал тебе вопросы! – процедил сквозь зубы мужчина. – Нормально ответь, что с мамой! У меня нет времени на твои обидки!

Она, наклонив голову к плечу, окинула его лицо, находящееся на расстоянии каких-то десяти сантиметров от своего, изучающим взглядом и вдруг спросила:

– Где ты был, Майор?

Соловьёв непонимающе нахмурился.

– Твой рабочий день закончился шесть часов назад. От управы до твоего дома дорога даже с пробками занимает максимум час и следовательно ты должен был быть дома, как минимум, пять часов назад. Примерно в то же время Елена Михайловна готовила ужин для твоих детей и ждала их возвращения с занятий, поэтому повторяю свой вопрос, Саша. Где ты был?

– Хватит! Говори прямо то, что хочешь сказать.

Он никогда не уходил вовремя с рабочего места и Трофимова прекрасно об этом знала, поэтому её вопрос казался ему совершенно бессмысленным.

– А я это и делаю, Майор, – пропустила мимо ушей его резкий тон девушка. – Прямо спрашиваю, где ТЫ был, пока ТВОИ дети не знали что делать, когда ТВОЕЙ маме стало плохо? Подожди-подожди, не отвечай, хочу сама угадать, – она наигранно задумалась. – Пока Вася и Коля, будучи в панике из-за состояния родной бабушки, пытались по очереди до тебя дозвониться, ты занимался тем, чем похоже готов заниматься до конца своих дней. И я не про секс, потому что очевидно, что после меня у тебя ни на кого больше не встаёт, – Катя растянула губы в ангельской улыбке. – Я про твою работу, в которую ты прячешься как в панцирь, лишь бы только ничего не слышать-не видеть-не чувствовать и продолжать жить как робот.

Саша сузил глаза и наклонился к ней ещё ближе, хотя расстояния между ними и так почти не осталось. Руки с силой сжались на подлокотниках кресла, глаза впились в её глаза, а в горле запершило из-за желания высказать всё, что он о ней сейчас думал. Думал Соловьёв сейчас в не самых лицеприятных и цензурных формулировках, что его совершенно не красило как взрослого и самодостаточного человека.

– Слушай, Саш, – дочка шефа поёрзала на месте, поудобней устраиваясь под ним. – А давай поспорим насколько тебя с таким темпом жизни хватит? Сейчас ты, конечно, как огурчик. Тьфу-тьфу-тьфу, чтобы не сглазить, – постучала кулачком по деревянному сиденью. – Но ставлю свою дизайнерскую сумочку, что лет этак через пять… Хотя, нет, нельзя забывать про твоё баранье упрямство. Через пять с половиной лет ты начнёшь сдавать. Постепенно так, незаметно. Ещё через годик-два не узнаешь себя в зеркале. В сорок семь начнёшь пихать во все карманы таблетки для сердца, давления, печени или всего вместе разом, но будешь забывать их пить. К пятидесяти задумаешься о завещании. Дай бог, если доживёшь до рождения внуков, хотя… Даже при всём моём к тебе отношении, я в этом сильно сомневаюсь.

Всё дерьмо, происходящее в эту самую минуту, для него было не то, что чересчур, а через край. По самые, бл*ть, гланды. И тот срыв на работе теперь казался детским садом, потому что то, что мужчина ощущал сейчас, не шло с ним ни в какое сравнение. Самым поганым было то, что это понимал не только он, но и Катя. Она прекрасно видела как его кроет от каждого произнесённого ею слова и, не боясь абсолютно ничего и никого, продолжала скрывать его своим острым язычком, словно хирургическим скальпелем, без анестезии. Въедливо смотрела ему в глаза и считывала каждую бурлящую в свою честь эмоцию. Дышала в унисон, невольно будоража сознание и возрождая в памяти уже другие картинки-воспоминания, где их дыхание смешивалось по совершенному другому поводу. Ещё хуже было то, что он ей это позволял. Вёлся, как дурак, на зелёные радужки, горел в них. Слушал вместо того, чтобы напомнить ей своё место – место бывшей любовницы.

– Ну, так что, Майор, согласен? Спорим? Или у тебя есть возражения?

– Прек-ра-ти, – с трудом выдавил он из себя, чувствуя, что держится на волоске.

Но Катенька Трофимова не была бы собой, если начав е*ать мозги, остановилась на полпути.

– Не прек-ра-щу, – в тон ему протянула девушка. – Можешь убивать меня взглядом столько, сколько влезет, мне плевать. Но не наплевать на Елену Михайловну и Васю с Колей. В отличие от тебя.

– Следи за языком!

– И не подумаю, Сашенька. Найди себе другую дурочку, которая будет беречь твои чувства. Я скажу то, что вижу. А вижу я то, что ты, Майор, про*бался по всем фронтам. Про*бался с треском да только смелости не хватает это признать. Строишь из себя всего такого идеального и правильного, а сам скинул своих детей на мать и пашешь, как лошадь, прикрываясь жизненными сложностями и статусом единственного кормильца в семье, только бы не видеть как все твои принципы и правила, за которые ты всю жизнь держишься, полная хрень, нестоящая абсолютно ничего. Как годы, возможно твои лучшие годы, улетели в трубу. Как ты ошибся и поставил не на то. Как ты по сути не добился ничего в жизни, кроме должности и звания. Даже твои прекрасные дети и то не твоя заслуга, представляешь, Саш? Сначала ими занималась твоя бывшая жена, а после вашего развода Елена Михайловна, пока ты пропадал днями и ночами на рабочем месте. И, знаешь, что самое смешное? Все эти твои жертвы не делают тебя настоящим мужиком, хорошим отцом и сыном. Они делают из тебя неудачника и труса, который боится признать очевидные вещи в угоду своего комфорта и эгоизма, – Катя вдруг резко оттолкнула его от себя и поднялась на ноги, воинственно сощурившись. – Не можешь со всем, что сам же на себя взвалил, справиться? Тогда, повторяю, найди в себе силы это признать! Отправь двойняшек к Ирине, не порти им детство, потому что, поверь моему опыту, им не нужен майор юстиции Соловьёв и по совместительству начальник первого отдела по особо важным делам. Им папа нужен! А Елене Михайловне сын, который сможет обеспечить ей достойные годы на пенсии, а не подкинет ещё одну работёнку в виде воспитания внуков. О себе не думаешь и не жалеешь? Тогда о семье подумай, пока не стало поздно. Может, тогда и не придётся искать мать по больницам, не зная, что с ней и как ей помочь.

Барби была хрупкой девушкой, уступающей ему, помимо возраста, ещё и в росте, и в физической силе, но это не мешало ей раз разом отправлять его словами в нокаут. Да так чётко, выверено и грамотно, что, как ни старайся, а выстоять против неё не получалось. Сначала взглядом своим колдовским прожигала так, что ни на шаг в сторону невозможно было сдвинуться, а потом поочерёдно контрольными – в голову, в грудь и солнечное сплетение.

Вот только ничего нового она не сказала. Саша и сам прекрасно всё про себя знал. И о своей порой излишней принципиальности, и о нежелании выходить за рамки комфорта, и о трудоголизме. Последнее, правда, рассматривалось им не как проблема, а как суровая правда жизни, которую Кате только предстояло узнать. Нравилось ли ему работать по своей профессии, несмотря на её издержки? Да, нравилось. Нравилось ли ему работать на износ? Нет, совсем не нравилось, но в то же время хотелось достойно жить, хотелось, чтобы родные ни в чём не нуждались, хотелось иметь финансовую подушку безопасности и сбережения на будущее. А для этого всего нужно было пахать, что он, в принципе, и делал, не наблюдая другого, более лёгкого выхода. У него не было кого-то, на кого в этом плане можно было опереться. Соловьёв сам выступал в этой роли для членов своей семьи. На его попечении были двое, постоянно растущих детей-подростков, у которых помимо базовых потребностей в виде еды, одежды, крыши над головой были и другие потребности. Им хотелось развлечений, путешествий, посещения секций по интересам и просто всяких безделушек. И это всё стоило немалых денег, а его ежемесячная зарплата не исчислялась миллионами. Да, ему, в связи с занимаемой должностью, конечно, было грех жаловаться, но и возможностью сорить деньгами налево и направо он не обладал. Разумеется, Ира также вкладывалась в их воспитание, только нельзя было забывать о планах двойняшек на дальнейшее обучение, которое мужчина собирался обеспечить им при любых обстоятельствах. Нельзя было забывать о маме, пенсия которой не могла обеспечить ей тот уровень жизни, к которому она привыкла. Нельзя было забывать о содержании кота, жилья, машины и периодически возникающих непредвиденных расходов. Нельзя было расслабляться в принципе, потому что именно от него зависело его собственное благополучие и благополучие семьи. К этому его готовил отец, обязывали общественные установки и подталкивало внутреннее желание дать родным только самое лучшее. При всём этом Майор себя не жалел и не считал себя несчастным. Он просто делал то, что должен был. И принимать близко к сердцу слова избалованной девчонки, у которой ещё молоко на губах не обсохло, было смешно и нелепо, но, несмотря на это осознание, он, идиот, всё равно на них повёлся.

Дёрнулся как от удара, втянул носом воздух, стиснул ладони в кулаки, прикрыл глаза, в надежде, что, не видя её перед собой, станет легче, но Катенька Трофимова у него на обратной стороне век отпечаталась, кажется, навечно и стало только хуже. Задетое эго и мужское достоинство выли внутри разъярённым зверем, требуя спросить с неё за каждое произнесённое не то, что слово, а букву.

С какого хера она, та, что и жизни ещё не видела, решила рассуждать о том, правильно он живёт или нет?! Почему решила, что может называть его после пути, который он прошёл, неудачником и трусом?! Кто, бл*ть, вообще, дал ей право лезти к нему в душу, жизнь и семью?!

– Всё сказала?! – процедил Соловьёв, даже не пытаясь скрыть силу своего гнева.

Девушка вскинула подбородок, судя по буре в глазах, ничуть не уступая ему в эмоциях.

– Это зависит от того услышал ты меня или нет, Саша.

– Я тебя прекрасно услышал, а теперь ты меня послушай. Больше никогда не лезь ни в своё дело, ясно?! Засунь своё мнение куда подальше и занимайся своей жизнью, а от моей жизни и жизни моей семьи держись подальше!

– Значит, всё-таки не услышал, – удручённо вздохнула дочка шефа, смотря на него почти с жалостью, что только подкинуло масла в огонь.

– Катя, мне тебя прямым текстом послать, чтобы ты поняла?! Оставь уже меня и моих родных в покое!

– Не оставлю, Майор! Хочешь ты этого или нет, но пока твои дети мне звонят и умоляют им помочь, а твоя мама в почти бессознательном состоянии просит в случае чего позаботится о тебе, дураке, я буду рядом с ними и, к сожалению, с тобой тоже!