Читать онлайн Искушение для ректора бесплатно
Глава 1
ЕКАТЕРИНА
Рассматривая в окно автомобиля высокую стену академии, освещенную розовыми лучами солнца, я даже не думала, что так скверно начавшийся день к вечеру станет еще хуже.
– Екатерина Снежина, – опустив стекло негромко произнесла мама.
Только мое имя, и больше ничего.
Ответа не последовало, но тяжелые ворота, не дрогнув, плавно открылись, пропуская нас на огороженную территорию. Камеры слежения повернулись за нашей машиной. Железные створки сомкнулись, пропустив нас.
Я обернулась, чтобы увидеть КПП с территории и сразу обратила внимание на колючую проволоку над забором.
Надпись над въездом гласила «Добро пожаловать в академию Шереметьева», а изнутри звучала иначе. «Вернись очистившимся». Глупо как-то. Не мешало бы им хорошего бренд-менеджера нанять.
Шины шуршали по щебню дороги, пахло цветами, хвоей и отчетливой вонью несчастья.
Рука привычно дернулась сделать селфи, но я сжала-разжала ладонь и положила кисть на колено. Успею еще поснимать. Судя по настроению мамы, отговорить ее у меня не получится.
Я еще надеялась, что скандал замнется, что папа в конце концов запретит ей запирать меня в стенах интерната… Но похоже вся моя жизнь – псу под хвост.
– Катюша, сядь прямо. Не крути головой, – сухо выговорила мать. – И помни, здесь по тебе будут судить о всей нашей семье. Всегда смотри в будущее. Ты не знаешь, кто еще здесь учится. А простых детей сюда не принимают…
Я нехотя кивнула, потому что успела подслушать разговор между мамой и папой, когда они выбирали дыру, в которую меня засунут на ближайший год. Эта дыра оказалась самой престижной.
Дорога все никак не кончалась.
Длинная аллея, стволы деревьев толстые, кроны – высоко. Между деревьями отлично просматривается здание, но не видно ни одного студента.
Хотя в такую-то рань все наверняка еще спят. Возможно в кельях. Вдали мелькнули какие-то одноэтажные строения.
– Чем это воняет? – чуть было не зажала я нос от резкого запаха.
– Видимо, конями, – ответила мама. – Или коровами.
– Дерьмом! – подытожила я, а мама лишь передернула плечами.
– Не бойся, общение с животными пойдет тебе на пользу. А если ты продолжишь заниматься конным спортом…
– Спортом? Здесь? Ты шутишь?!
Наконец аллея вывела нас к главному зданию в три этажа. Но я обратила внимание на левое крыло с конусообразной стеклянной крышей.
Машина остановилась у крыльца, с которого сошел мужчина и поприветствовал маму. Охранники вышли первыми, оглядываясь. Встречающий помог матери выйти из машины. Они о чем-то быстро и тихо переговорили.
Улыбка на его лице появилась и пропала. Он посмотрел на меня. Как препарировал. Он мне категорически не понравился. Блин, что за упырь? Неужели ректор?
– Мама, пожалуйста, – попросила я в последний раз, глядя на суровые железные решетки на окнах.
Но вместо этого она жестом просит охранника достать мой багаж, и сумка падает к моим ногам.
– Александр проводит тебя, – произносит мама и отступает перед упырем. – Он… – щелкает пальцами, пытаясь вспомнить, кем он представился.
Надо сказать, мне тоже стало интересно!
– Отвечаю за безопасность, – негромко дополнил тот.
Значит, не ректор. Жду не дождусь встречи с ним.
Из двери показалась девушка. Посмотрела словно сквозь меня. Два жидких хвостика, кремовая жатая блузка, юбка в складку и коричнево-зеленую унылую клетку, вышитая на жилетке эмблема. И туфли. С носками.
И правда, жизнь – дерьмо.
Не могу вообразить, что буду сидеть среди таких же девушек в одинаковых юбках со складками, жаждущих очищаться и исправляться.
Какой-то… пиздец.
Я хочу носить нормальную одежду и жить нормальной жизнью. Разве я прошу многого?
– Мама! Мама, постой! Мне все это кажется глупой идеей…
А мама стоит и чего-то ждет. Чего? Мне кажется я достаточно напугана, чтобы выучить урок, что до своей свадьбы я не то что минет никому не делаю, я даже не целуюсь ни с кем!
Ок! Урок усвоен. Пора домой. Я напугана до чертиков.
– Мам, мне кажется это слишком. Это не элитное заведение. Это… Это тюрьма! Вы с папой даже не поговорили со мной, не посоветовались, – я всплеснула руками, выражая свою досаду и готовность сотрудничать. – Я все поняла. Можно не продолжать. Скажи, что это шутка, мам? Я не могу поверить, что ты готова так издеваться надо мной из-за попытки минета!
Александр вздернул бровь. Я закатила глаза. Не удивлюсь, если в этой глуши он не знает значения слова.
– Это не тюрьма, – торопливо ответила мама, что-то набирая в телефоне. – Академия Шереметьева вызывает только два чувства. Уважение и восхищение – те два качества, которых тебе в последнее время крайне не хватает.
– Потому что я пыталась отсосать у парня? Это проблема? Хорошо, я осознала… Все отсасывают, а мне нельзя. Хотя, можешь мне поверить, я сосала бы со всем уважением и восхищением, какое мне присуще.
Александр отвернулся, чтобы не выказать эмоций, но мне было насрать на него.
– Вот в этом и проблема, Катюша. Твое будущее как наследницы нашей фамилии, расписано и предрешено. Мне жаль, что ты этого не понимаешь сама. Я переживаю, что мне в очередной раз приходится разжевывать тебе самые простые вещи. Теперь этим займется Шереметьев.
Я закашлялась, с трудом удерживаясь, чтобы не скорчить рожу и не закатить глаза. Я знала, что ничего не выйдет. Когда это мама отказывалась от своего слова?
Светлана Снежина оказалась сторонница браков по расчету. Она не просто поддержала отца в части договорного брака, но и всячески убеждала меня, что чувства – это глупые эмоции, которые с возрастом обязательно пройдут. А вот связи и влияние останется.
Такого предательства я от нее не ожидала.
Меня с детства воспитывали как «драгоценную принцессу». Отличница школы, первая красавица каждого бала, прекрасная Снежинка.
Никто не догадывался, что у меня есть хребет.
Я могу быть такой же упрямой, как моя мать, несмотря на ее попытки изображать меня милой и невинной!
– Мне восемнадцать, – напомнила я. – Некоторые решения я в состоянии принять самостоятельно, без разрешения родителей. Ведь так? Или мне действительно хранить свою девственность до самой смерти? А если вы не найдете мне подходящего жениха?
– Ты в первую очередь Снежина, – отчеканила мать. – Ты не можешь быть легкодоступной. Не можешь порочить свою честь случайными связями. Мне кажется мы это уже обговаривали несколько раз. Не надейся на конфиденциальность! О таких вещах слухи разносятся моментально.
Я ненавидела ее в этот момент. Ненавидела. Я абсолютно одинока. У меня нет подруг. Вернее, была только одна. Но теперь, вдали от дома, лишили и ее Я обречена провести последний год в академии в одиночестве.
– Я не позволю тебе испортить свою жизнь минетом с первым попавшимся смазливым парнем!
– Мама!
– Это отличное место, и ближайший год ты проведешь здесь!
О да! Академия Шереметьева, спрятанная в гребанной глуши, куда от ближайшего аэропорта добираться больше трех часов.
И все из-за невинного поцелуя… Ну почти невинного.
Мучают ли меня сожаления?
Нет. Большинство восемнадцатилетних девушек уже потеряли девственность, а некоторые даже дважды! Но только я, как дура, храню ее для мужа, которого мне выберут родители. Мне не разрешается делать ошибки или сожалеть. Моя единственная обязанность – быть совершенной.
– Ты хочешь, чтобы я тебя умоляла? Встала на колени и убедила, что урок выучен? – наскребла я гордости на ответ.
– Ты так ничего и не поняла, – вздохнула мама, но тут нас поторопил безопасник академии.
– Светлана Анатольевна, – в голосе явственно прозвучало нетерпение. Интересно, обслугу смирению здесь не учат? – Нам пора. Если вы можете подождать еще полчаса, то увидитесь с Игорем Александровичем, и решите все оставшиеся вопросы.
Ого! Значит, ничего до конца не решено?
– Не уверена, что самолет сможет подождать, – Неуверенно ответила мать.
Наш личный чартер должен был уложиться в полетную карту по времени, или запрашивать новое время взлета и посадки.
Пусть бы она опоздала! Тогда у меня будет больше времени уговорить ее передумать.
Глава 2
ЕКАТЕРИНА
Александр довел меня до конца правого крыла и остановился у длинной скамьи у стены, тянущейся вдоль всего темного коридора.
– Екатерина, вам придется подождать здесь.
– А у меня что, есть выбор?
– Это ненадолго.
– Угу, – я села на лавку, наблюдая, как Александр ставит рядом мой самый огромный чемодан, какой я только смогла разыскать в закромах своего гардероба.
Когда безопасник ушел, я выглянула из окна и сквозь решетку разглядела машину, в которой осталась мама.
Она все же решила дождаться ректора, а если так, то у меня еще есть шанс свалить отсюда вместе с ней на чартере.
Бесконечно долгие десять минут я прислушивалась к гулким звукам эха в академии. Создавалось ощущение, что тут кроме меня и летучих мышей нет ни одной живой души. Ведь Александр не может считаться живой душой. Он же упырь.
Я прыснула, представив как безопасник возглавляет полчища летучих мышей и служит своему графу Дракуле. И конечно роль графа в этом склепе отводилась ректору. Уже предвкушаю, как буду сдерживать тошнотворные позывы от знакомства с ним.
Внизу хлопнула дверь, и звук разнесся по гулким коридорам с высокими сводами.
Я снова выглянула в окно.
На крыльце академии появился мужчина, одетый с головы до пят во все черное.
Он словно поглощал тень. Мрачность его одежды лишь подчеркивали серо-серебристый воротничок и рукава, что на сантиметр выглядывали из пиджака.
Я прищурилась, пытаясь его разглядеть через решетку. На мое счастье, он огляделся, позволив себя увидеть во всей красе.
И это стало потрясением для моих чувств.
Судя по поспешности, с которой выскочила из машины моя мама, к ней вышел ректор.
Я думала, он старый извращенец, с торчащими вперед клыками…
Господи, этот человек сломал все мои стереотипы.
Хорошо сложен, но при этом не являлся горой мышц. Рукава облепляют скульптурные предплечья. Я попыталась представить его тело. Через сшитую явно на заказ одежду можно разглядеть очертания крепких ног, плоский живот и широкую грудь.
Ректор, который любит тренироваться? Ничего себе. Ради кого так стараться в этой глуши?
Он что-то сказал матери, но я не слышала слов.
Мама отвечала, но я тоже не слышала. Она протянула свою руку, как всегда делала, ожидая галантного светского поцелуя. Я закатила глаза. Да она флиртовала! С моим ректором! Нормально вообще?
Но он как-то ловко перехватил ее, превратив движение в рукопожатие. Потом снова что-то спросил и повернулся в мою сторону.
Я отвлеклась на вопиющее совершенство его лица. Скульптурная лепка каждой черты, резкой и совершенной.
Ровный нос, пронзительные глаза, выразительные скулы, точеная линия сильного подбородка с ямочкой посередине. На щеках намек на тень, которую не может стереть самая острая бритва.
Темно-каштановые волосы подстрижены так, чтобы выглядеть неопрятно, и при этом четко продуманный стилистический образ.
Специально? Модный стиль? Или косит под молодого?
Но ректор не молод. В его глазах сквозила скрытая боль, и зрелость, отражающаяся в его чертах. Вот тот магнетизм, который приходит только с жизненным опытом и возрастом.
Я бы резюмировала, что он выглядел соблазнительно и пугающе. Но по факту, в этой глуши, с такой харизматичностью и таким телом мог прятаться только старый извращенец…
И мама отдает меня ему как ягненка на жертвоприношение! С ума сошла?
Я отпрянула от окна, надеясь, что он не видел, как я нагло подглядываю. Но краем глаза, я увидела его приглашающий жест и нереально широкий разворот плеч.
Мама прошла мимо него… О нет, мама проплыла мимо него! Она тоже заглотила удочку этого бабника.
К его появлению в коридоре я была готова. Слышала эхо твердых шагов, которое приближалось ко мне. Я встала со скамьи за секунду до его появления из-за угла. Но мамы рядом с ним не было.
– Екатерина Снежина? Рад вас приветствовать в нашей академии, – Ректор сам протянул мне руку, я, немного потрясенная его напором, пожала в ответ, все еще заглядывая за плечо в ожидании мамы.
– А вы?..
– Ректор академии – Шереметьев Игорь Александрович.
Он резко кивнул, не отрывая от меня взгляда. Ни намека на сочувствие или тепло.
– Не думала, что жду здесь именно вас.
– Я всегда встречаю каждого из моих студентов лично.
Его невероятной глубины синие глаза прищурились.
И я буквально утонула в его глазах. В них плескалось что-то дикое и древнее, чего боишься и невольно тянешься, рискуя жизнью.
Если это и правда тот человек, который будет контролировать мою жизнь в течение следующего года, я в более глубоком дерьме, чем думала.
Неужели мама, отдавая меня этому престарелому ловеласу, думает, что здесь я буду в большей безопасности, чем дома?
Надеюсь, теперь, увидев ректора, она передумает и заберет меня обратно.
– Где моя мама?
Я не могу остаться здесь, просто не могу!
Я готова упасть перед ней на колени, лишь бы вернуться обратно. Но что-то подсказывало мне, что ректор не должен видеть мой страх или слабость.
Руки дрожали, и я нелепо цеплялась за полы пиджака, чтобы скрыть трясучку. Это нервное, или холод? Но я надеюсь, что не страх.
– Сейчас мы вернемся к ней, – он не терял самообладания ни секунды, зато тщательно ощупал меня глазами, отчего дрожь в теле усилилась, а соски бесстыже выделились под топиком.
Я поспешно соединила полы пиджака, скрываясь от его взгляда. Но подозреваю, моя реакция на него не осталась незамеченной.
– Можно звать меня Катей, – сообщила я. – Меня сюда отвел ваш помощник. Но я буду даже рада вернуться домой.
Я наклонилась, выдвигая у чемодана ручку, чтобы откатить его обратно к выходу из академии.
– Разумеется, – он перехватил у меня ручку чемодана, соприкоснувшись с моими ледяными пальцами.
Я вздрогнула и отдернула руку. Все же я замерзла, а ректор был неприлично горячим. По другому объяснить собственную реакцию трудно. Взрослые мужчины никогда не были моей слабостью.
Сколько ему? Лет сорок? Пятьдесят?
Я снова просканировала глазами его крепкую фигуру, модную прическу и стильную щетину, за которой ректор явно ухаживал каждое утро, подправляя триммером. В волосах ни одного седого волоска… Все же ему еще нет сорока. Но для меня он все равно старый.
– Но ваши вещи пусть подождут вас здесь.
– Долго ждать придется, – на автомате выпалила я, еще не осознав смысл его реплики.
А! Так он намекает, что я еще раз встречусь с мамой, но не вернусь домой? Ну, это мы еще посмотрим.
– Я не знаю ваших порядком, мне будет спокойнее, если мои вещи будут при мне.
Я улыбнулась, усиливая хватку на ручке чемодана. Он никак не отреагировал, потом просто сложил ручку, что мне пришлось отдернуть пальцы, чтобы их не защемить.
– Здесь никто не возьмет чужое без гарантированного наказания. А наказания наши студенты не любят.
Меня окатило холодом от нарастающего страха.
– Здесь есть наказания?
– Конечно. За незначительные проступки студентов запирают в комнатах. За массовые нарушения могут включать ранний комендантский час. И конечно никто не отменяет ручной труд или социальную изоляцию. В крайних случаях и при особых обстоятельствах применяются другие наказания. Но я надеюсь, ты не будешь знакомиться с полным их перечнем. Твоя мать подписала все необходимые бумаги.
Его низкий, бархатистый голос пробрал меня до озноба.
– На что вы намекаете? – у меня пересохло во рту. – Вы имеете в виду насилие?
– Ты узнаешь об этом, если будешь нарушать правила, разумеется.
– А мама… Мама об этом знает?! – я не могла поверить.
– Разумеется. Ведь твоя мать читает документы, прежде чем ставить под ними подпись? Делай, как тебе говорят, и тогда твое обучение будет безболезненным.
– Но это противозаконно!
– Так же как и колоться наркотиками, напиваться дешевым алкоголем, ездить пьяной за рулем, вступать в случайные незащищенные связи…
Его рука опустилась на бедро, привлекая мое внимание к движению его пальцев. Одному богу известно, что означал этот жест потирания указательного о большой, но это заставило меня задуматься, не борется ли ректор с порывом задушить меня.
Он думает, что я веду себя как последняя шлюха? Распутница? Наркоманка? Что ему вообще рассказали обо мне? И насколько это соотносится с правдой?
– Если я вернусь с синяками домой, папа сравняет вашу психушку с землей, – прошипела я сквозь зубы.
– Когда он увидит тебя снова, от синяков не останется и следа. У нас работает очень квалифицированный медперсонал.
– Что вы имеете в виду? Мы с ним будем видеться каждую неделю. Мне сказали, родители в академии навещают студентов по выходным и…
– Не в этот раз. Это твое первое наказание. Я разрешу родителям приехать к тебе на каникулы, после удовлетворительного отчета по успеваемости и поведению, но не ранее этого.
– Что?! – меня как будто ледяной водой окатило. – Вы серьезно? Я не нуждаюсь ни в лечении, ни в дрессировке! Что меня здесь ждет?!
– Большинство студентов поступают к нас всего на один курс. Но некоторым наша программа может помочь только за два, а то и три курса, – ответил Шереметьев.
Богатый, глубокий и выразительный голос заставил меня сжаться.
– Завтра ты пройдешь серию тестов на способности. Как только я узнаю твой академический уровень, я определю расписание занятий. Но если там окажутся проблемы…
– У меня нет проблем! – перебила я его. – У меня отличные оценки! Я лучшая по всем предметам!
– В вашем университете? Возможно, – его снисходительный тон порядком разозлил меня. – Но учебный план в нашей Академии несравним с другими. Я буду работать с тобой для коррекции поведения.
– В моем поведении нет ничего плохого! – уже сквозь зубы выдавила я.
Шереметьев еле заметно хмыкнул. И я не уловила ни капли сострадания в его холодных глазах. Они обещали невыносимые правила и… что-то еще.
Я замерла от еще одного схожего взгляда. Обернулась и увидела в глубине коридора старика в рясе.
– У вас что, и священник есть?!
– Только для тех, кто сам ищет веры.
– Я хочу видеть маму. Пусть отправит меня в любое другое место. Здесь я не останусь. Среди наркоманов, шлюх…
– Тебе самое место, – прервал меня на середине фразы ректор. И он не шутил! – Здесь помогут им и тебе. Здесь некого будет стесняться и не нужно будет стыдиться своей прошлой жизни. Только здесь ты можешь быть самой собой. Ты будешь среди таких же парней и девушек, которые оступились…
– Нет! – я выплюнула это слово, как последнюю каплю, переполнившую терпение.
Что ему про меня наговорили? Кто? Неужели мама думает, что я плохо себя вела? Она понятия не имеет, как я могу плохо себя вести.
Надеюсь, тут плохих девочек выгоняют!
Я поклялась сделать все, что в моих силах, чтобы меня исключили. Я перетрахаю всех парней, которых здесь найду. Мама сильно пожалеет, если не заберет меня отсюда.
– Ты уже идешь по тонкому льду, – ректор словно прочитал мои мысли, хотя явно отвечал вдогонку своим, пытаясь “достучаться” до меня.
– Хочу видеть маму…
Тут отреагировал Шереметьев, перестав читать мне проповеди.
Он шагнул вперед медленно, угрожающе. Я пытался удержаться, но он заставил меня отступить. Даже не касаясь меня, заполнил все пространство вокруг. Слишком много силы было под его скромной одеждой.
– Я отведу. Следуй за мной.
Резко развернулся и пошел прочь по коридору.
– Но… – начала я, метаясь, чтобы бежать за ним и прихватить чемодан. Но тот меня тормозил, а чертов ректор удалялся быстро и даже не оборачивался.
Черт!
Я бросила вещи и вприпрыжку ринулась за ним. Пофиг на вещи. Пусть это будет моим благотворительным вкладам местным студентам. Они так давно не видели нормальной одежды, косметики и шампуня, что пусть пользуются. А мне главное свалить отсюда!
Уже спустя полчаса взгляд Шереметьева прожигал во мне дырку.
Злится? Или он так смотрит на всех своих студентов, будто хочет сломить их волю взглядом? Я пятилась и пятилась.
– Я скажу последний раз, – он протянул ладонь. – Дай мне свой телефон.
Спиной я уперлась в закрытую дверь в стене коридора.
Только тогда Шереметьев остановился и навис надо мной.
Смысла не было препираться. Мама свой выбор сделала. Остается нарываться здесь на исключение, или дожить как-то до каникул и нажаловаться папе…
У меня оснований злиться было куда больше!
Я вытянула из кармана смартфон последней модели, закусила губы, чтобы не так дрожали, и протянула главному извергу психушки телефон.
– Подавись.
Я почти уверена, что его глаза сверкнули, а зубы клацнули, выдал он вполне нейтральное:
– Вот видишь, не так уж больно и страшно, правда?
– Да пошел ты…
Я была слишком крошечной рядом с ним, физически несоизмеримой с его силой и размерами. Но не только его телосложение заставило меня огрызаться. В его глазах затаилась угроза, от которой хотелось бежать.
Больной извращенец, который запугивает студентов.
Сколько девушек он исправил? Или наоборот – испортил?
Чем он в этой дыре занимается? Промывает мозги? Гипнотизирует? Заманивает в секту обещаниями и угрозами?
Мое сердце сдавило предчувствием беды, когда я увидела, как телефон исчезает в кармане Шереметьева. Вне моей досягаемости.
Он отошел на шаг, взял меня за плечо и буквально оторвал от двери.
Я по инерции пролетела вперед ровно на тот же самый шаг и ударилась о его грудь.
Коридор исчез. Я всматривалась в жестокую красоту его лица. Он был близко, так чертовски близко, что я чувствовала жар его дыхания, и его пьянящий запах. Соблазнительно темный и древесный, как обуглившееся дерево, экзотический мускус и что-то еще. Что-то дурманящее и мужественное, что пробивало на плотском уровне.
Я втягивала носом аромат, ноздри раздувались, смакуя этот запах искушения и запретного обещания…
Господи, может с этого он и начинает свое совращение студенток?!
Я дернулась и оттолкнулась от груди Шереметьева.
Черт, еще этого не хватало. Стать одной из влюбившихся в него дурочек.
Не дождется!
Но ректор просто положил руку на дверной косяк и открыл дверь в комнату, хотя все мышцы его тела были напряжены, когда он встретился со мной взглядом.
Я ожидала безразличия, но то, что я увидела в его лице, было хуже.
Его глаза торжествующе блеснули.
Он думал, что выиграл? Он думал, что с этого момента я буду съеживаться и перестану сопротивляться? Он серьезно думал, что я капитулировала?
Он ничего не знает обо мне и очень сильно об этом пожалеет.
– Твоя комната. Чемодан чуть позднее доставит Александр, когда досмотрит его.
– Обещаю, – бросила я, проходя мимо него к комнате, – что превращу твою жизнь в ад.
– Круги уже смыкаются. Но не вокруг меня, Екатерина.
Насмешливо скривив губы, я вошла в комнату и с удовольствием захлопнула дверь перед его надменным носом.
Глава 3
ШЕРЕМЕТЬЕВ
Я размашисто шел вперед по коридору, не поворачиваясь и не дожидаясь новенькой.
Еще одна упрямая и своевольная студентка.
Екатерина Снежина.
Я не слышу ее шаги, но она придет. Ей некуда бежать отсюда. Родители подписали за нее бумаги и заплатили. Вокруг академии леса и глушь на ближайшие пятьдесят километров в округе. Поэтому она послушается. В конце концов, все они слушаются.
Предсказуемые, скучные, титулованные детки. В первый день им особенно сложно.
Сложно, когда они выходят из привычного мира комфорта и попадают в выставленные границы, которые блюдут все служащие академии.
Сложно, когда грызет обида на предков.
Еще сложнее простить их за лишение своей обеспеченной жизни, свободы, друзей, наркотиков, вечеринок и алкоголя.
У меня непосильная для многих работа – возвращать падших ангелов на истинный путь, тот, который запланировали для них родители.
Найти в них что-то хорошее, и научить это ценить. Найти болевую точку, давить безжалостно, закрепляя инстинкт отторжения от пагубных привычек. Любишь выпить? Но за один глоток пива придется потерпеть боль. Хочешь раздвинуть ноги? Сможешь ли это сделать после унизительного наказания?
Одному достаточно кнут, другому – пряник. Наш психолог утверждает, что многим достаточно просто общения со мной. Но это самый крайний случай.
Высшие слои общества живут в мире зеркальных поверхностей и лицемерных отношений, в которых нет никакой человеческой ценности. Цена определяется должностью, капиталом и связями, а люди не значат ничего.
А я верю, что если человека научить видеть свою ценность, то даже избалованные богатые дети станут умнее, сильнее и приспособленные к обществу в целом.
И этих пропащих отпрысков не откачать уроками доброты, или положительным примером для подражания.
У родителей остается единственный выход – отдать их мне.
Когда ни одно средство больше не работает, не способно вернуть их детей в человеческий облик, они зовут меня, соглашаясь на все условия, на любые затраты, лишь бы их наследник получил шанс снова стать хорошим человеком.
Вернуть утраченную ценность.
Я тот, кто на себе проверил свои методы и создал академию на трех основах.
Это режим, дисциплина и отказ от слабостей.
– Где моя мама? – догнала меня новенькая студентка.
Она пыталась говорить уверенно, но ее голос дрожал:
– В-вы прогнали ее?
Кто бы мог подумать, что эта избалованная девчонка способна заботиться о ком-то другом, кроме себя.
Я удержал смешок, когда она шарахнулась от пролетающей мимо летучей мыши. Пока догоняла меня, пыталась так или иначе задеть, ранить словами. Она еще не знает, что ранить меня невозможно.
Ни один студент уже через неделю не был таким смелым.
Пока она шла за мной, ожидая моего ответа, ее враждебность даже воздух сделала густым.
Огромные выразительные глаза блестели, губы кривились, обнажив острые, почти кошачьи клыки. Каштановые волосы растрепались, а руки до побеления сжались в кулаки.
Она меня уже ненавидела и презирала.
Это тоже было нетипично.
Меня боялись. Все мои студенты испытывали тревогу в моем присутствии, потому что только я умел находить их слабости и давить на них без жалости и послабления.
Но меня никто не презирал. Наоборот. Слишком часто я становился объектом их нежелательного флирта или, что еще хуже, безумного влечения.
Я подозревал, что с Екатериной Снежиной в скором времени произойдет то же самое. Она, как и любая другая богатенькая наследница с целевым фондом, личным водителем и шкафом, полным дизайнерской одежды и обуви, решит, что влюбилась в меня и хочет прожить со мной в глуши долго и счастливо.
Это одна из стадий принятия и привыкания к новым более жестким условиям существования.
Я еще не сказал ей правду о матери. Она хотела уйти не попрощавшись. Но я приказал ей ждать. Приказал, когда вышел, чтобы перехватить ее дочь. Мне нужно было кое-что прояснить для них обеих, прежде чем они разойдутся на длительное время.
Я остановился у своей аудитории и жестом указал внутрь.
– Она там. Светлана Снежина ждет тебя.
Екатерина подошла, надменно посмотрела. Решила, что я уступлю ей дорогу? Но я стоял на месте, заставив ее изогнуться и проскользнуть мимо. Гибкость – крайне полезное качество. Его лучше освоить сразу при поступлении.
– Козел, – еле слышно пробормотала она себе под нос и прошла в аудиторию.
Я оставил дерзость без внимания. В ближайшие месяцы у меня будет достаточно времени и поводов, чтобы наказать ее. И это оскорбление я тоже припомню.
Я последовал за ней и закрыл дверь.
– Почему так долго? – женщина, давно уже готовая уйти, шагнула ко мне с первого яруса аудитории.
Высокий куполообразный потолок пропускал дневной свет, делая аудиторию открытой, но тяжелые деревянные столы, темное дерево стен и потускневшие латунные перила добавляли мрак старинной атмосфере. А преподавательский стол из цельного массива дуба придавал еще и солидности. Как будто моя академия была основана не менее ста лет назад.
Вид у матери Снежиной был настороженный и измученный.
– Присаживайтесь, – я щелкнул пальцами. – Вы, обе.
– Я так рада, что ты все еще здесь, – Екатерина упала на стул и скрестила руки. – Спасибо, что дождалась. Здесь так страшно. Я видела летучую мышь!
– Да, мы уже попрощались, и я хотела уехать, но… – Светлана перевела взгляд на меня.
– В каком смысле ты хотела уехать? А как же я? Ты собиралась оставить меня тут? С ним? – Екатерина сделала шаг к выходу, указывая на меня.
– Девочка моя, так будет лучше. Господин Шереметьев обещал нам помочь…
– Госпожа Снежина, – я прервал ее и кивнул на сиденье позади нее. – Мы еще не закончили. Садитесь.
Студентка возмущенно вздохнула, и жилы на ее шее натянулись. Безупречная кожа. Тонкие кости. Она так красиво будет таять в мужских руках, когда созреет.
В другой жизни моей слабостью были зрелые женщины, такие как ее мать. Верховодящие в обычной жизни и жаждущие подчинения в постели. Это все в прошлом.
Теперь я не ведусь на раздаваемые авансы и не рассматриваю женщин в качестве развлечений.
Хоть Светлана была очаровательна. Царственные скулы. Спелый выразительный рот, умело подчеркнутый алым. Тело, которое регулярно мучили в спортзале. Голубые глаза и золотистые волосы.
Я уже не находил ее привлекательной. Она была высокомерной и властолюбивой, а ее этический кодекс прекрасно отразился на характере дочери, которую она привезла на перевоспитание.
Из того, что я узнал из собственного расследования, у нее была деловая хватка, влияние на окружающих и харизма влиятельной семьи со связями. Но это не то, что может исправить беспутную дочь или совратить старого грешника.
Екатерина смотрела на меня не отрываясь. Наше безмолвное противостояние продлилось еще секунду, прежде чем она опустилась на сиденье рядом с матерью.
Что ж, она по крайней мере не дура, хотя и строптива. Пусть привыкает, что я не отступаю. И начну приучать к дисциплине сразу же, пока ее мать здесь.
– Екатерина Снежина, студентка академии Шереметьева, – выговорил я, не повышая голоса. – Сядь прямо.
Ее глаза прожгли меня насквозь. Глаза, в которых видны все ее эмоции.
– Два слова. Пошел в жопу! – она приложила палец к губам. – Ой! Или это три? Поясните мне, ректор, чьим именем названа эта драная академия?
Светлана ахнула и замахнулась для пощечины.
Я шагнул вперед, перехватил руку, а Екатерина выпрямилась с такой силой, что резко вдавилась в спинку сидения.
– Хорошо. Это, – я указал на ее положение на стуле, – та поза, которую я ожидаю видеть в своей аудитории у каждой студентки. Позже разберем другие твои промахи.
Екатерина скривила губы и я снова услышал бубнеж на грани слышимости:
– А позы мои ты разобрать не хочешь?..
Я отпустил руку ее матери, не показывая легкую растерянность от неуемной дерзости. Мать в наш первый конфликт благоразумно больше не вмешивалась.
А у меня руки чесались преподать ее дочери первый урок лично! Но я не стал этого делать при матери.
Пусть мои методы останутся вне лишних глаз и ушей.
В конце концов, всем нужен хороший результат. Вот и Светлана получит свою дочь такой, какой хочет ее видеть – идеальной послушной и безукоризненной невестой.
Мне всего лишь нужно немного поработать над ее манерами.
Внешне Екатерина безупречна. На мой специфический вкус ей не хватает только очарования возраста, чтобы вызывать во мне бурную реакцию. Но я сопротивляюсь всяким навязчивым образам и мыслям. Именно такая безудержная страсть разрушила мою жизнь.
Поэтому я выбрал себе путь отшельника. Отгородился от общества и его соблазнов. Запер себя в тисках каменных стен и дисциплины. И до сих пор, капля за каплей, вытравливаю из себя искушение.
Я дал обет безбрачия. Он сдерживает меня от полного падения и превращения в безумного похотливого зверя.
А Екатерина… Катя… соблазн для большинства мужчин, но я не вхожу в их число. Она слишком юна и не вызывает во меня желания, которое требуется укрощать.
Ее мать может с чистой совестью оставить свою дочь на мое попечение, не боясь, что я или кто-то из моих сотрудников подхватит девицу под талию, сдернет юбку и трахнет прямо на столе…
Я сморгнул, ругая себя за странные фантазии и отгоняя глупые видения.
На меня работали профессиональные специалисты. Психологи, наркологи, педагоги, трудовики. В академии есть приходящий священник, профессора на пенсии, пожилые вдовы и несколько супружеских пар. Я отбирал персонал очень тщательно, ведь они работали с высшим цветом нации, с будущим поколением олигархов.
И получали за это немалые деньги.
Просто я уже забыл, как накрывают эмоции от сексуального желания. Девять лет назад я выбрал путь отказа. Исключил для себя любые искушения.
И как только что понял, это было лучшее решение, возможно, единственное, чтобы не повторить ошибку.
Благодаря отказу от сильных эмоций я освоил железный контроль.
У Кати, несмотря на ее ангельскую внешность наверняка есть свой грех, и не один. А значит есть и своя болевая точка, на которую я буду давить с нескрываемым наслаждением.
– Вы внесли некоторые требования к нашему уставу академии, – я посмотрел на Светлану Снежину, заставляя и ее взглянуть на меня, – я на них согласился, только потому, что они не противоречат общему направлению воспитательной деятельности.
Мать Екатерины кивнула, подтверждая, что понимает.
– Моей девочке нельзя пропускать обучение. Я хочу, чтобы она продолжала заниматься на дистанционном обучении с репетиторами.
Студентка резко вскинула голову, в удивлении округлив глаза и вопросительно переводя взгляд с меня на мать и обратно.
– Но при условии, что она не станет исключением в числе прочих студентов. Ее обучение… дистанционное… будет проходить только после того, как она закончит дневную программу академии и уложится по времени в установленный режим.
Светлана снова кивнула, отводя взгляд от настойчивого дочери.
– Мам, я не совсем поняла… Здесь в академии нет преподавателей? Тогда чему меня тут будут учить? Мам, зачем ты настояла на переводе? Что здесь за программа, если ты оставляешь репетиторов?
Ее тон возрастал с каждым вопросом, пока не сорвался на крик.
Я постарался скрыть усмешку. Мне самому интересно, что ответит ей мать.
Будет обвинять в распутстве? Неумеренном потреблении алкоголя, а может наркотиков? В чем нагрешила ее дочь, что она упекает своего прекрасного ангела в моей академии для конченых мажоров?
Я сложил руки за спиной, смакуя напряженность в плечах старшей Снежиной. Но та молчала, только красные пятна пошли по ее лицу, портя совершенную внешность.
– Если у вас с этим проблемы, – вмешался я в разговор, – откажитесь прямо сейчас. Уезжайте и забирайте свою дочь.
– Мам, вообще, я совершеннолетняя, – встрепенулась Екатерина, вдруг обнаружив лазейку в моих словах. – Ты не вправе упекать меня в психушку. Ведь я еще и дееспособная? Я не останусь здесь!
– Останешься, – твердым и на удивление холодным тоном отрезала Светлана. – Если хочешь сохранить свою жизнь и не потерять наследство, ты останешься здесь и будешь выполнять все, что тебе велят.
Я надеялся на отповедь и приоткрытые шкафы со скелетами, но нет. Никаких подробностей я не получил. Жаль.
Мне все равно останутся они или уйдут. Но мне важно было подчеркнуть, что Снежина не станет здесь исключением! Я не делаю исключений никому. Екатерина будет занята здесь весь день, и это может стать серьезной помехой в занятиях с репетиторами.
Удивительно, что Екатерине было что сказать по этому поводу.
– Но, мам, папа…
– Папа со мной согласен. Так будет лучше для всех. И для тебя.
– Ты серьезно?! Ты видела решетки на окнах? Может они еще и смирительные рубашки надевают на студентов вместо формы? А наказания в уставе прописаны? Они тут применяются?
Я с удовольствием смотрел на Светлану, ожидая ее реакции. Она знала про наказания. И хотела также исключить их из воспитательного процесса дочери. Я отказался. Если дочь будет нарушать правила академии, она будет подвергаться наказаниям, как и все остальные.
– Просто слушайся и не нарушай правила. И все будет хорошо.
Екатерина вскочила:
– Ты с ума сошла? Вы оба с папой сошли с ума!
– Сядь, – оборвал я начинающуюся истерику. – А вам пора уезжать. Прощайте, – обронил я Светлане.
Та подхватила сумочку, телефон и встала лицом к лицу.
– Я была права насчет вас. Вы жесткий и бескомпромиссный. Но вы дали мне слово, что тут она будет в безопасности. Вам лучше его сдержать. Или ваша репутация пострадает.
И тут мне нечем было крыть. Она действительно права на все сто.
– Катя, слушайся господина Шереметьева. До каникул мы не приедем. Общение сократим до минимума. В твоих же интересах.
– Мам, какое общение? Как будто у нас когда-то был максимум! – не сдержалась Екатерина.
Мать не ответила. Прощания как такого не было. Ни поцелуев, ни объятий, только полуулыбка и быстрые шаги к выходу.
Я обратил внимание на девушку. Осанку все еще держит, но демонстративно отвернулась в сторону от двери. Мне не нужно видеть ее глаза, чтобы знать, что они блестят от слез.
Растерянность – это нормально. Только я не могу стоять над ней весь месяц, который требуется для частичной адаптации. Мой метод – сразу в воду.
– Сдай телефон.
– Что?!
Я протянул к ней ладонь, жестом заставляя поторопиться. Она упрямо покачала головой.
– Жаль будет начинать твое знакомство с академией с наказания.
Примерно через три секунды она переваривала это заявление, прежде чем вылить на меня.
Три.
Ее дыхание участилось.
Два.
Она сжала кулаки.
Один.
– Отправьте меня домой! – Екатерина повернулась ко мне лицом. – Мне здесь не место. Мне плевать, что думают отец с матерью. Я не буду выполнять ваши глупые правила. А вы сильно пожалеете, что я здесь. Верните ее, пока есть время. Скажите, что передумали. Идите же, пока она не ушла! Скажите, что я не подхожу для вашей академии!
– Нет, – спокойно прервал я ее эмоциональные вспышки.
– Может, я неясно выразилась? – она скрипнула зубами. – Я собираюсь испортить вам каждый день моего пребывания в этой психушке! Я никогда не была послушной девочкой. Вам не удастся перевоспитать меня.
– Это нормально. Ты на стадии отрицания. Она пройдет быстро, наши наказания помогут пройти тебе все пять стадий экстерном.
– А черту ваши наказания! Ты не посмеешь, – ее подбородок дернулся назад. – Папа не позволит!
– Ни папа, ни мама не увидят и не услышат тебя до самых каникул. Сдай телефон.
– Нет, но этого не может быть… Это ненормально! Ты ненормальный… Все эти решетки… Это не академия, да? Я угадала – психушка?
Пришло время научить ее нескольким вещам.
Я сел на край стола рядом с ней.
– Здесь райское место, но увидеть и оценить его способен не каждый. Живописное чистое место, замечательный воздух. К нам часто прилетают несколько соколов, спускаются вниз с гор. В последнее время даже стали гнездиться на крыше академии. И это стало проблемой. Погодки начали влетать в стекла и ломать себе шеи. После третьего погибшего сокола я установил решетки на окна всех этажей. Но ради тебя, Катя, мы можем их снять. Чтобы ты чувствовала себя здесь комфортнее. Сколько смертей ты хочешь увидеть, прежде чем попросишь вернуть решетки на окна?
Из взгляда Снежиной сразу пропала злоба и сменилась растерянностью.
– Простите, я не хотела… Я не знала… П-простите.
Я второй раз отметил, как близко она принимает к сердцу чужое горе. Неожиданно. Молодежь, сдаваемая сюда, не отличается повышенной сентиментальностью и сочувствием.
– Здесь ничего не делается без моего ведома. И ничего не происходит просто так. Для всего есть причина, – тут я решил использовать повод и напугать девчонку. – Для смирительной рубашки тоже.
Екатерина вздрогнула и подняла на меня взгляд, ожидая такой же душещипательной оправдательной истории для смирительных рубашек. Но я не собирался задерживаться здесь дольше положенного.
– Привыкай. Шесть других преподавателей живут на первом этаже академии. У нас есть психолог, с ним откровенные беседы обязательны. Когда ты познакомишься с ними и с другими студентами, тогда у тебя появится право судить. А пока воздержись от необоснованных предположений, – я направился к двери. – Следуй за мной.
Она повиновалась без попытки вставить свое ценное мнение.
Освежающее изменение. Хотя и длилось, разумеется, недолго.
Я успел отвести ее вниз по лестнице и через главное здание, когда на первом этаже столкнулся с группой студентов, бегущих в подготовленный обеденный зал.
Вчера начался новый учебный год, и они радовались встрече с друзьями после летних каникул, знакомились с первокурсниками.
Если бы все пошло по-другому, я бы позволил Снежиной присоединиться к празднику. Но вместо этого я пошел дальше, ожидая, что она последует за мной.
Снежина задержалась у входа в зал, засмотревшись на веселящихся студентов.
– Чем они заняты?
– Еда, танцы, развлечения. Студенческая вечеринка, в общем. Все то, чего у тебя не будет. Ты наказана.
– Да пофиг.
Я завернул за следующий угол, не сбавляя скорости.
– Не отставай и помолчи пока, – бросил не глядя.
– Ужин теперь тоже привилегия? – Екатерина заторопилась за мной. – Я проголодалась вообще-то.
– Тебе следовало подумать об этом прежде, чем открывать рот. Тогда и сейчас.
Я остановился и сделал паузу, ощущая злую радость от вида пойманной и выброшенной на берег рыбы по имени Катя.
– Ну ладно… Поймали. Что теперь? Еще раз накажете? Двойное наказание в первый же день?
– Когда ты делаешь ошибку – ты учишься на ней.
Она фыркнула.
– Я не собака Павлова, чтобы отрабатывать на мне условные рефлексы.
– А я не делаю исключений ни для одного студента. Ни для кого. Каждое неповиновение, оскорбление или грубый жест будут пресекаться. Кивни, если понимаешь. Кивни молча!
Она сжала челюсти. Скрестила руки. Перенесла вес с ноги на ногу. Выдохнула. И только тогда кивнула.
– Хорошо. А теперь перестань волочить ноги, распрями спину – и не отставай от меня ни на шаг.
Клянусь богом, в которого я не верю, что в глубине ее глаз сверкнуло пламя. Но я и не таких ведьм укрощал в своей академии.
Глава 4
ШЕРЕМЕТЬЕВ
До спальных корпусов десять минут ходьбы и подъем на третий этаж.
Екатерина еле поспевала за моим широким шагом, выдвинув подбородок вперед в знак недовольства. Всем видом выражая обиженную девчонку.
На кого она обижена? На меня или на мать?
Черт. Но это… Это сексуально.
Я хватанул воздух. Да, в ней было и еще кое-что привлекательное.
Ее молчание.
Сладкая, славная тишина.
Когда она не разговаривала, то казалась старше. Более зрелой. Обладая гибкой фигурой и уверенной походкой, она держалась изящно и грациозно.
Она очень старалась изобразить неповиновение и враждебность, но когда теряла бдительность, ее выдала натура.
Девочка привыкла подчиняться. Покорное послушание богатым родителям и как следствие, послушная жена выбранному жениху.
– Мы вышли из главного здания, – сообщил я, помогая ей сориентироваться внутри академии. – Здесь расположены классы, офисы, библиотека и столовая. Впереди общежитие. Все студенты должны быть в своих комнатах с девяти вечера. Свет погаснет в десять. Выходить из комнат до самого рассвета нельзя.
Екатерина упрямо молчала, даже не оглядываясь, чтобы посмотреть куда я показываю.
Упрямость с покорностью – опасное сочетание, к которому в прошлой жизни я имел слабость…
– Тут есть спортивная площадка, спортзал и театр. За пределы академии студенты не выходят. Или исключительно в сопровождении.
– Ок. Поняла. Свидания запрещены, – огрызнулась Снежина.
– Есть регулярные общественные мероприятия. Есть психолог, его посещение обязательно.
– Психолог? – она остановилась, ее глаза округлились. – Опять?!
– Он следит за состоянием студентов. Часы с ним обязательны к посещению.
– Ну да, шизофрения не вера, тут выбора не оставляют… – она поморщилась, но продолжила идти. – А если психолог подтвердит, что я нормальная?
– Ты теперь студентка, Снежина. Пока являешься ей будешь следовать правилам. Психолог – часть правил.
– Все веселее и веселее!
– Девяносто процентов из студентов реагируют так, как вы сейчас реагируете. Они изменили свое отношение, и вы измените.
– А остальные десять процентов?
– Переводятся на спецрежим.
Она не спрашивала про спецрежим, а я не стал себя утруждать объяснением.
Мы вошли в общежитие. Я нечасто заходил в это крыло здания. Я избегал его – слишком много юношеских гормонов и розовых соплей с оборками. Не говоря уже о том, что я боялся пройти мимо открытой двери и увидеть что-то, что заставило бы меня принимать неудобное решение.
Личные границы остаются личными даже здесь. Комендант общежития, следил за правилами проживания, Алекс – за их безопасностью. Мне достаточно было только изредка появляться и решать внештатные ситуации.
– Твоя комната. Чемодан чуть позднее доставит Александр, когда досмотрит его.
Снежина скривила губы после нашего неприятного разговора, обошла меня и резко развернулась:
– Обещаю, что превращу твою жизнь в ад.
Я сдержал дьявольскую улыбку. Показная покорность резко сменяющаяся дерзостью меня заводили. Будет приятно следить за ее очищением и преображением.
– Круги уже смыкаются. Но не вокруг меня, Екатерина, – одернул я гордячку, но она тут же захлопнула дверь перед моим носом.
Я не успел отойти от комнаты, когда дверь снова распахнулась.
– Я буду жить не одна?
Пришлось повернуться, чтобы еще раз полюбоваться рассерженным и растерянным лицом Снежиной.
– Нет, с тобой живет Дарья. – Пока она снова не закрыла дверь, обратил внимание на вторую дверь внутри их комнаты. – Ванная одна на комнату.
Екатерина сделала шаг назад, при мне распахнула дверь в санузел и включила свет.
Она вытянула шею, вглядываясь в спартанское убранство. Две односпальные кровати, письменный стол и прикроватная тумбочка. В ванной только душевая кабина, умывальник, полка для гигиенических принадлежностей и унитаз.
– Тут все просматривается? – повернула голову Екатерина на камеру, висящую под потолком в коридоре.
– В личных комнатах нет камер, – я все еще стоял в дверях. – И нет замков.
Теперь Снежина не торопилась прерывать разговор, и я добавил:
– Справочник для студентов лежит на столе. Прочти перед сном. В нем ты найдешь правила и основную информацию, например, о дресс-коде. Общий сбор в семь утра. Будь внизу ровно в шесть сорок пять.
Она осмотрела комнату рассеянным взглядом, все еще не двигаясь с места. Затем вздохнула и посмотрела на меня иначе. Вздрогнула и произнесла, мило покраснев:
– Прошу прощения за высказанное неуважение. Я не специально. Это все от страха.
Даже руки на груди сложила и ресницами хлопнула.
Я молчал, ожидая, чем закончится это представление.
– А теперь можно мне вернуть телефон, пожалуйста? – она снова взмахнула ресницами, и я уверен в прежней жизни ей это всегда помогало.
– Можно.
О, как же она обрадовалась!
– Но не сегодня, – подчеркнул я. – Теперь ты можешь закрыть дверь с той стороны. Сегодня ты останешься там до утра.
Ее челюсти сжались.
– Это значит сейчас, – я использовал тот едкий тон, который раньше очищал конференц-зал менее чем за три секунды.
То же самое произошло и с Екатериной: все ее тело пришло в движение прежде, чем я прорычал последний слог.
Я постоял еще с минуту, ожидая, что Снежина снова откроет дверь и выдаст новую порцию вопросов. Но нет.
Зато с лестницы раздался гул голосов возвращающихся из столовой студентов.
Я чертыхнулся и быстро пошел в противоположную сторону по коридору, к тайной лестнице, которой пользовался только я и моя служба безопасности в лице Александра.
К счастью, здесь меня защищать не требовалось. А от взбалмошных и избалованных девчонок я отбивался без посторонней помощи.
Но уже скрываясь за панелью на дополнительной лестнице, я не мог унять какое-то неприятное беспокойство.
С чем оно связано?
Я спускался по лестнице, засунул палец под воротник узкой рубашки и оторвал его от горла, дергая, дергая, пытаясь дышать спокойно.
Что, черт возьми, произошло?
Я позволил студентке зацепить меня. Впервые за долгое время. Но теперь все в порядке. Уже все под контролем. Екатерина ничего не заметила, а я не переступил черту.
Я не интересовался ею на физическом, сексуальном уровне… Только как любой другой студенткой. На профессиональном уровне. Вот правильное слово.
Но перед глазами все равно вставал ее будоражащий фантазию образ, с гордо выпрямленной спиной, насмешливыми глазами и торчащими вишенками сосков под тонким шелковым топиком.
Я прерывисто выдохнул и остановился.
Нет, я никогда не сойду с выбранного пути. Я знаю, чем заканчивается потакание собственным слабостям. И Снежина не единственная, кто пытался расшатать мои принципы.
Но я дал обеты. И они нерушимы.
Уж точно не ради очередной испорченной студентки.
Глава 5
ШЕРЕМЕТЬЕВ
Я вышел из темного коридора и сразу наткнулся на стайку студенток.
– Доброго вечера, Игорь Александрович!
Я повернул в другую сторону от них, не отвечая, а они пошли дальше, привыкшие к моей угрюмости.
Я вышел из академии и обогнул главное здание. В отличие от нанятых преподавателей, я не жил в основном здании академии.
Гравий хрустел под моими туфлями, ночной воздух охладил мою кожу. Чистый, свежий, горный. Так непохоже на вонь выхлопов и тяжкой жары асфальта столицы. Мне нравилось это спокойствие.
Свернув с тропы, я пересек ухоженную лужайку и последовал к каменной стене, огораживающей территорию академии. Над ней шла колючая проволока с током, о чем каждые два метра висели предупреждающие знаки.
Прикосновение к проволоке не убьет человека, но может сбить с толка и деморализовать.
Каждый год это проверял на себе как минимум один идиот.
Я подошел к воротам – единственному входу и выходу с задней стороны академии – и ввел свой код на клавиатуре. Замок зажужжал, и я покинул территорию.
Трехминутная прогулка по тихой тропинке вниз принесла меня к знакомому дому. Большинство служащих жили в здании академии. Я тоже держал там за собой комнату, но Алексу требовалось выделенное пространство. К тому же моему другу я мог предоставить все, что он пожелал. Поэтому этот дом мы делили на двоих.
Я на секунду замер перед дверью, вспоминая события сегодняшнего дня, ярко-голубые глаза Екатерины, отчего-то по-прежнему тревожащих даже при воспоминании.
Все, пора идти.
Я отложил свои мысли и сосредоточился на повестке дня завтрашнего дня – планировании учебной программы, беседе с психологом и тестах Екатерины.
Дверь скрипнула, когда я вошел в одноэтажный дом. Большая комната была совмещена с мини-кухней и составляла гостиную. Короткий коридор вел в спальни и ванные комнаты.
На голых стенах висел портрет девушки, о которой я ничего не знал. Узнал бы, если бы захотел. Но я не хотел нарушать личное пространство Алекса.
На окнах – темные шторы. Потертый кожаный диван. Дровяной камин. И ничего больше.
Скромно. Непритязательно.
Незаменимо.
Здесь я ночую чаще, чем в личной комнате в академии. С Алексом меня не достают мои черти.
В Академии я делаю то, что приносит мне искупление. Но прегрешения прошлого так просто не отпускают из своих загребущих лап.
Я вынул из кармана телефон и уставился на него. Я не собирался его проверять. Отчет моего безопасника предоставил все, что мне нужно знать о Снежиной.
Я уже знал, что они сколотили свое состояние в те времена, когда рейдерские захваты считались законными, когда воровство было нормой, а на переговоры вместо ручек брали автоматы.
Девяностые, что сказать. Кто прошел мимо из тех, кто сейчас богат и знаменит?
Даже я этого не миновал, хотя потом тщательно подчистил все хвосты.
Как и большинство нынешних влиятельных семей, уцелевших в период перехода в легальный бизнес, Снежины были вовлечены во многие темные дела, в том числе в давнюю вражду с другой богатой семьей с еще более грязной изнанкой.
О самой Екатерине не было известно ничего непристойного. Она была единственной дочерью в семье – воспитанной, милой и готовой к брачному союзу по выбору родителей.
Несомненно, они выбрали наиболее подходящую партию для дочери, которая максимально укрепила бы их бизнес.
От этой мысли меня тошнило. Никого нельзя использовать таким образом, но это случается. Черт, это происходило веками и происходит теперь.
Кто я такой, чтобы судить?
Мне только надо подшлифовать поведение Екатерины, вытравив из нее пороки.
Я подошел к шкафу, достал стакан и бутылку коньяка. Когда я начал наливать, в дверь постучали.
– Открыто, – я взял второй стакан.
– Думал, тебе может понадобиться компания, – тихий голос Алекса с легким прибалтийским акцентом разнесся по комнате.
– Еще бы… Ты здесь, чтобы получить пикантные подробности?
– Разумеется, – подтвердил он. – Расскажи мне все. Кстати, я видел ее, мой друг. И готов побиться, тебе придется нелегко.
Я повернулся, чтобы передать ему стакан. Сегодня он был одет в повседневную одежду, сменив строгую форму Академии на футболку и джинсы. Белый цвет футболки подчеркивал его смуглую кожу и черные волосы.
Мы со школы были лучшими друзьями. Практически неразлучны, пока не закончили учебу. Потом он поступил в военное училище, а я пошел своим путем.
Я потерял его след, и он не давал о себе знать, но провидение, в которое я верю, столкнуло нас снова. Он вернулся другим.
Я сразу узнал его, хотя он изменился. Я рассказал ему о своем убийстве, он мне – о своих… Между нами была разница только в количестве жертв. Но он был солдатом и убивал по приказу, а я одержимым. И мой грех ничто не способно оправдать.
Я отнес свой стакан к креслу, уселся и отпил, смакуя каждый глоток и глядя в огонь.
– Встреча прошла, как и ожидалось. Новенькая со строптивым характером, и теперь мои надежды на спокойный год разбиты.
– В последний раз, когда у вас был легкий год, ты был невыносим, – Алекс устроился рядом со мной. – Тебе было скучно до безумия. Ты превратился в настоящего ворчуна.
– Я не ворчал! Я просто мог оценить кто и как работает! Что сложного в том, чтобы хорошо исполнять свои обязанности? Пусть спасибо скажут, что я никого не уволил.
– И я об этом же, – тихо рассмеялся Алекс. – Тебе не нравится, когда все легко, Игорь. Это не твой стиль.
Я откинулся назад, пил, в голове вертелось все то, что мне нужно будет сделать завтра.
– Она тебе дерзила? – спросил Алекс.
– Кто? Светлана?
– Нет, идиот, – он закатил глаза. – Ее дочь.
Я прищурился, чувствуя, что с характером девчонки столкнулся не я один.
– Она соплячка, – я расстегнул верхние пуговицы на рубашке. – Несговорчивая, непочтительная, острая на язык.
– Да, да… Ее язык еще задаст жару, – качнул бокалом Алекс.
– И она… хм. Она… Ну что сказать? Она просто неприлично хороша для восемнадцатилетней.
С глазами, которые вспыхивают волшебным огнем. А ее смелость? От ее дерзкого взгляда у меня закипает кровь.
Алекс хмыкнул слишком понимающе.
Да, черт подери, я ей очарован, и это доставляет мне огромное неудобство.
– Да, Алекс, – я смотрел в свой стакан, покачивая янтарным содержимым по кругу. – У меня может случиться рецидив.
– Хорошо, – он поставил стакан и повернулся лицом ко мне. – Это настолько нетерпимо? Неконтролируемо?
Я бы назвал – болезненно. Алекс был единственным живым свидетелем, который знал в лицо моих чертей.
– Не совсем…
– А мать? Как ты среагировал на нее?
– Никак. Она хороша, и по возрасту мне ближе… Но…
– Значит, дочь? Значит схватка будет острее, Игорь, – он хохотнул.
– Веселишься. Ты слишком веришь в меня, Алекс, а вот я не настолько себе доверяю. Теперь.
– Влечение – это человеческая природа. Мы все переживаем это, и любой человек, который говорит обратное, скрывает что-то похуже. У нас одинокая жизнь. Мы стареем в одиночестве. Так что желание согреться – это не преступление. Но я буду честен. Давай посмотрим правде в глаза. У тебя ужасный, просто ужасный вкус к женщинам, друг мой, – он драматично вздрогнул.
– Ты засранец!
Алекс громко и от души засмеялся и взял коньяк.
Только он мог смеяться над моими недостатками.
Моя сексуальная предрасположенность была просто частью моей игры, которую я прекратил, после убийства. И вдруг сегодня она дала сбой и снова началась.
– Я должен держаться от девчонки подальше.
– Слушай, – Алекс отставил бутылку и потянулся за лимоном. – У тебя больше терпения и контроля, чем у кого-либо. То происшествие…
– То убийство.
– То случайное происшествие изменило тебя. Но ты не потерялся. Ты снова делаешь бизнес и занимаешься чертовой благотворительностью. Деньги и время, которые ты вложил в эту Академию, достойны восхищения. Ты хороший человек, Шереметьев. Расслабься. Не каждую же любовницу ты будешь душить?
Я передернул плечами.
– Не проверял и не собираюсь. Ты приглядывай за мной. Я ведь никогда не был хорошим человеком.
– Я не о том говорю. Конечно, ты по-прежнему безжалостен. И мне прямо-таки страшно, когда тебя выводят из себя. Может, я не согласен со всеми твоими методами обучения, но, когда дело доходит до мотивации, ты находишь железные аргументы.
Я поднял стакан.
Он чокнулся своим бокалом с моим и выпил, глядя на меня поверх края.
– И чем же тебя так зацепила Снежина-младшая?
– Она ненавидит меня.
– Это пройдет. Со всеми проходит. Она через неделю начнет обожать тебя.
– Это меня и пугает… А что если не сломается?
– Перед твоим очарованием? Да прекрати!
– И все же… Если она будет продолжать дерзить назло? Ты меня знаешь… Я люблю, когда мне бросают вызов. И я люблю побеждать.
– Ты игрок, друг, тебя кипятит ее вызов. Но долго она не продержится. Поверь мне.
Я кивнул.
– Но если продержится… Если втянет меня в свою игру, то на каникулы я отчислю ее и отправлю обратно к родителям.
– А вот это зрелое решение. Ты все понимаешь и контролируешь себя. Молодец. А главное помни, не все твои любовницы умирали во время оргазма. Значит, если и случится между вами чего, ты ее не убьешь.
Алекс наставил на меня палец, твердо глядя в глаза:
– Трахнешь, но не убьешь.
– Я не буду ее трахать. Я не трахаю студенток, а отучаю их от беспорядочных половых связей.
– Главное помни об этом, когда будешь рядом с этой девчонкой.
Я вздохнул и рассмеялся. Нужно вернуться к тренировкам и выжимать себя так, чтобы сил даже на мысли о сексе не оставалось. Я дал обет и я его сдержу.
Никаких женщин. Никаких игр. Никакого секса.
Глава 6
ЕКАТЕРИНА
Я сильно нажала ладонями на веки, чтобы остановить слезы.
Не дождутся.
Никто не знает меня настоящую. Даже мои друзья. Они видели только то, что я им показывала. Мой светский образ и ничего больше.
Я была дочерью своей матери. Она воспитала упорство в моих жилах и сталь в моих костях. Я всю жизнь наблюдала за ней, училась у нее.
Дверь в комнату неожиданно открылась и на пороге застыла девушка.
Я шмыгнула в последний раз и развернулась к ней с самым невозмутимым видом, на который была способна.
– Ты кто?
Девица по-хозяйски прошла в комнату и села на одну из кроватей.
– А ты та самая Дарья? – догадалась я.
Она склонила голову набок, прищурившись и нагло разглядывая меня. У меня для всех был только один тест.
– Я Снежина.
Проговорила и внимательно следила за ее реакцией. Если ей незнакома наша фамилия, то мне нечего делать в этой комнате.
Но девица сразу изменилась в лице.
– Привет. От тебя предки тоже решили избавиться?
Я приподняла бровь. Что она имела в виду? Я вообще-то единственная наследница.
– Нет. Мне просто нужен свежий воздух и некоторое уединение.
По лицу Дарьи я поняла, что мазала на хлебушек она мою ложь, но вслух ничего не сказала, а я не стала настаивать.
– Ты что-нибудь знаешь об этой академии? – вместо допроса уточнила она.
– Не интересовалась. Но если ты можешь поделиться, я буду признательна.
Дарья кивнула на кровать напротив, на ту, которая станет моей на некоторое время. Но присесть я не успела. В дверь раздался короткий стук и вошел Александр, внося мой чемодан.
Дарья напряглась, но никак не поприветствовала безопасника. И я не стала ничего говорить. Это его обязанность, он за это деньги получает.
– Доброй ночи, – скупо бросил он и вышел.
– Твой?
Я кивнула.
– Бесполезно. Здесь тебе выдадут уродскую форму, которую будешь носить двадцать четыре часа в сутки.
– Даже спать в ней буду? – удивилась я.
Дарья скорчила рожицу:
– О нет, в постели ты можешь отрываться сколько угодно. Меня ничем не шокируешь.
Мы засмеялись, и это заметно растопило атмосферу. Мне бы теперь узнать кто такая Даша и из какой семьи. Но рано или поздно она все равно захочет поделиться.
– Ну давай, рассказывай. Начни с ректора. Кто он?
– Шереметьев? О, это наш местный кумир. Если ты как и все купишься на его смазливую мордаху, то вставай в очередь, подруга. По нему не ссат разве что парни. И то не все. У него известная фамилия, заметила?
Я кивнула. Что-то про Шереметьевых я слышала.
– Так он из них? Не однофамилец?
– Нет! Он тот самый Шереметьев! Миллиардер, сделавший себя сам. Видный холостяк. Большинство мамочек суют сюда дочерей как раз в надежде заполучить его в зятья.
Я удивилась, а Дарья снова внимательно следила за моей реакцией.
– Я не из этих, – уверила я, хотя сама задумалась, могли ли у моих родителей быть причины отправить меня к тому самому Шереметьеву?
Вряд ли…
Они же уже выбрали мне партию!
– Зачем миллиардеру прятаться в глуши? – спросила я.
– Никто не знает, почему девять лет назад он вдруг обменял свои дорогие галстуки на строгую одежду ректора. Всем интересно, но никто не знает. Ему всего сорок, и он не женат. Но достаточно молод, чтобы остепениться и вернуться в бизнес. Просто еще ни одна студентка не смогла покорить его настолько. Если повезет, он станет золотым билетом для кого-то.
– Как интересно, – пробормотала я, досадуя, что ректор все же старше, чем мне показалось вначале, – Что за женщину он ищет?
– К сожалению, он ее не ищет, – расстроенно протянула Дарья, – но это совершенно точно должна быть умная женщина. С безупречной репутацией. И мне кажется, опытная. Я с прошлого года здесь и обратила внимание, что Шереметьев гораздо эмоциональнее реагирует на матерей, чем на их дочек. Игорь Александрович явно предпочитает женщин постарше.
– Ну ничего себе!
Я пыталась вспомнить наш разговор в аудитории под стеклянным куполом и вынуждена была признать, что в глазах ректора определенно был огонек, когда он общался с моей матерью.
Но руку он ей все же не поцеловал… Она не в его вкусе? Ха, вот мамочке облом то вышел.
– Я не… думаю, что кому-то удастся обломать его. Он уже десять лет живет в глуши и ни одной интрижки со студентками. Вообще. Но…
– Что?
– Знаешь, эти странные правила… И запреты… Ну и то, что Шереметьев живет в одном доме с Александром.
– С этим?
Я по тону поняла, на что намекает Даша. Та кивнула и поджала губы… Я сощурилась: ей что безопасник нравится? Этот упырь?!
– А что за правила? Расскажи. Читать я эту брошюру точно не стану.
– Нельзя покидать академию. Нельзя приглашать в комнату парней, и никого из педсостава, как ты понимаешь. Не ходить в личные покои преподов, какой бы ни была причина. Не трахаться, не ширяться, не пить, не драться и еще двадцать один пункт “не”.
Ее слова застряли у меня в горле. Я тупо не выучу столько правил!
А потом соседка по комнате добавила:
– Но главное не нарываться на скандал. Особенно с Шереметьевым.
– Почему? – спросила я в недоумении.
– Тебе лучше не знать, – закатила глаза Дарья, ушла и закрылась в ванной комнате.
Что ж, я услышала достаточно.
Все здесь вертится по желанию Шереметьева. Он один тут царь и бог.
Почему миллиардер стал ректором?
Счастье за деньги не купишь, но деньги, черт возьми, поддерживали работу этой академии. Сейчас он жил за счет взносов за обучение таких богатых семей, как моя.
Итак, здесь элитная академия для богатеньких наследников, родители которых отправляли их исправляться или окручивать ректора и бывшего миллиардера, который практиковал телесные наказания.
У Шереметьева было прошлое, которое он скрывал. Он что, действительно был извращенцем? Или геем?
Я вздрогнула, запуская руки в волосы.
Уж лучше бы он был геем.
* * *
К десяти вечера все стихло. Я лежала, таращилась в потолок моей новой комнаты, но так и не смогла уснуть.
Я не пыталась завести новых друзей, здесь они мне не нужны. К черту это место. Если мама с папой на что-то надеялись – зря. Я не собираюсь заводить знакомства в этом странном месте.
Я перевернулась на узкой кровати и почувствовала, как мои волосы спутываются, а на лице собираются морщины. Как можно спать на такой ужасной постели и застилать таким ужасным материалом?
Мне не хватало шелковых наволочек. Я пыталась упаковать их, но мама передала мне список, одобренный администрацией академии.
Знаем мы теперь, кто составлял этот список для монашек.
Я пыталась взять побольше вещей, но мама потом выкинула из чемодана все “лишнее”.
Слишком короткое.
Слишком прозрачное.
Никаких стрингов.
Никакой кожи.
Неподходящее.
Слишком фривольное.
В результате остался только один чемодан, набитый шмотьем, о которой я даже не подозревала. Консервативный, серо-коричневый, ничем не примечательный тряпичный мусор.
Неважно. Я здесь ненадолго. Я провела всю ночь, планируя свой уход.
Если меня поймают с алкоголем, наркотиками или оружием, это гарантирует мое исключение. Вот только у меня не было ни того, ни другого, ни третьего! Никогда не поверю, что здесь никто не пьет.
Можно попробовать экстравагантный метод, например поджечь комнату. Но я не нашла ни спичек, ни зажигалки. А еще вспомнила про решетки на окнах.
Я не собиралась из одной тюрьмы перекочевать в другую.
Если бы у меня был телефон, я могла бы смотреть порно на максимальной громкости во время занятий. Но поскольку мой телефон отобрали, я читала правила в справочнике, придумывая способы их нарушить. Это единственное, что интересовало меня в этой брошюрке.
Я должна методично нарушать все правила академии, не бояться наказаний, нарываться везде и всегда. Быть смелой и безбашенной.
То есть жить некоторое время в разрез с собственным воспитанием и чувством такта. Я не могла вообразить, как смогу сломать чужие вещи или украсть. Черт, я даже ни разу не курила сигарет, не говоря уже о дури или наркотиках.
В справочнике целая глава была посвящена строгой политике по взаимоотношению между мужчиной и женщиной. Хотя суть сводилась к одному. На территории академии между ними не должно быть никаких контактов. И общежития для девочек и мальчиков располагались в разных крылах здания.
Нужно подружиться с теми, кто, как и я подрывает правила академии. Найти девушек, которые пробыли здесь долго, чтобы знать местность и все слабые места. Академия Шереметьева может быть правильной и чопорной, но всегда есть место радикалам. И найти их будет несложно.
Незадолго до рассвета по коридору раздались шаги. Кто-то ходил на цыпочках мимо комнаты и шептался.
Я перевернулась, взглянула на часы и застонала. Я спала всего двадцать минут, и те кто сейчас бродил по коридорам явно поторопились с подъемом на два часа.
Что, черт возьми, они делали так рано?
Любопытство подняло меня с кровати. Я оглянулась на Дашу, она все еще спала. Будить ее не стала, лучше сама посмотрю.
Я открыла дверь и мельком увидела чью-то задницу. Она исчезла за углом к лестнице в крошечной майке-алкоголичке и стрингах.
Ага, списки, как же! Мне значит никаких стрингов в этой Академии, а другие в шелковых комбинациях могут рассекать?
Я рванула вперед, чтобы не упустить студентку. На площадке лестничной клетки сверху доносился приглушенный шум. В другой ситуации я бы почувствовала себя голой в одной футболке и нижнем белье. Но было шесть утра, и я гналась за девицей с голой задницей.
Лестница вывела меня на верхний уровень с пустым коридором, идентичным моему этажу, комнатами по одной стороне и окнами по другой. И оглушительно тихим воздухом. Я кралась вперед мимо открытых дверей и пустующих комнат. Все они были жилыми, но все кровати была пусты и смяты.
Где все?
Из конца коридора донесся возбужденный шепот. Я поспешила на голоса и остановилась в проходе.
К двум окнам прилепилась дюжина студенток. Стоя ко мне спинами, они толкались и толкались, пытаясь выглянуть наружу. Некоторые залезали на подоконники и перила, чтобы смотреть поверх других.
А самое главное, все были одеты смело, непристойно, вызывающе и очень дорого! Их нижнее белье не скрывало больших сисек и пышных, женственных тел.
Значит, только мне нельзя было взять ничего будоражащего воображения? Прямо индивидуальный список для Снежиной. Точно ли он составлялся Шереметьевым? Или все же моей мамой?
Солнце уже поднялось над горами, освещая небо бледной пастелью. Я задержалась на пороге, умирая от желания узнать, что может быть так чертовски захватывающим в том окне.
– Посмотри на него, – хорошенькая рыжая студентка прерывисто вздохнула. – Это нечестно, что он даже не замечает нас.
– Он – настоящий секс, в прямом смысле слова, – прошептала другая девушка.
– А эти руки!
– О боже! – брюнетка с бесконечными изгибами прижалась лбом к стеклу. – Алиса, посмотри на эту задницу!
Я прикусила нижнюю губу, спрятав улыбку.
Парни, должно быть, занимались спортом на поле. Шел футбольный сезон, и, видимо, у этих девушек были любимые игроки. Но что они могли видеть с такого расстояния?
Я медленно подошла ближе, приближаясь к их спинам. Ни одна голова не повернулась ко мне, когда я наконец выглянула из-за края окна.
О!
Мой!
Боже!
Это были не парни…
Я зажала рот ладонью, приглушая вздох.
Это был полуобнаженный Шереметьев.
Одетый только в серые спортивные штаны, он стоял под окнами академии и вытягивал руки над головой. Тонкие спортивные штаны низко свисали на его узкие бедра, повторяя толстую выпуклость и опасно цепляясь за твердые круглые мускулы его ягодиц.
Эта задница и вправду была офигенной.
Он сложил руки за спину, повернулся к солнца, словно прописывая ему правила восхода. Его поза подчеркивала четкость спины и силу ног.
Потрясающе красивый.
Опасно вкусный.
Да просто порнографический…
Черт, я банально потекла от его вида. И не я одна.
Позади него за беговой дорожкой стояло несколько уличных тренажеров.
Девочки, очевидно, знали его расписание и установили свои будильники, чтобы посмотреть, как он пробежит эту тропу и остановится у оборудования под окном. В шесть утра он, наверное, думал, что в полном уединении.
Идиот.
Не стоит недооценивать ум женщин.
Вокруг меня продолжался хриплый шепот. Они не заметили моего присутствия, их глаза были прикованы к ректору.
– Какая преданность физическому здоровью, – чернявая девушка рядом со мной нарисовала сердце на запотевшем стекле в нескольких сантиметрах от своего лица.
– Тимур сказал, что он поднимает тяжести вместе с футбольной командой. Я никогда в жизни так сильно не хотела быть парнем. Можете себе представить тренировку рядом с Игорем?
– Да. Я могу себе это представить. Весь. Длинный. День…
– Клянусь, я высосу весь его член, твердя его любимые правила Академии.
– Та же херня… Знать бы, кто ему нравится.
– Зачем? Прибить хочешь?
Они вовсе не были чопорными. Я нашла свою банду.
Мое лицо расплылось в улыбке. Я была рядом с ними, я буду соглашаться со всем, что они говорят.
Что же до чертова ректора…
Издалека, когда его осуждающий взгляд не был направлен на меня, он и правда показался мне самым сексуальным мужчиной на свете. Но вблизи его опьяняющий запах душил меня.
Он сделал еще несколько растяжек на силовых планках, вызвав вздохи у нас. Затем побежал к воротам.
– Я не знаю, как называются эти V-образные штуки, – сказал кто-то. – Но я хочу намазать их маслом и растереть своим обнаженным телом.
– Они называются сексуальными трапециевидными линиями, – пробормотала я.
– Какими? – в мою сторону повернулась десяток голов.
– V-образная форма на прессе, – я отступила и прислонилась плечом к стене под тяжестью их взглядов. – Это блок, который обвивает тело и поддерживает позвоночник. Если у мужчины супер сильный корпус и мало жира, можно увидеть косые мышцы. Пояс Адониса, бога красоты.
– Ты что, самая умная? – спросила брюнетка тоном, который не предполагал ничего хорошего.
– Я кое-что помню, скажем… Кое-какие приятные части мужской анатомии, – я вздохнула. – Так ты смотришь, как он бегает каждый день?
– Ради этого стоит встать пораньше и сделать зарядку, – пожала плечами рыженькая. – Хотя бы глазами. Меня зовут Алиса.
За ее словами последовал смех.
Пышная брюнетка спрыгнула с подоконника и подошла, внимательно осматривая меня с головы до ног.
– Я Марина. Это Алиса, – указала она на рыженькую. – А ты Снежина?
Быстро они!
– Да, я Снежина, Катя. Только что прибыла в эти дивные стены.
– Все, решено! – прокричала рыженькая. – Я больше не балуюсь с парнями. Я нацелилась на мужчину. Человека в черном!
– На Шереметьева?
– Конечно. У меня есть планы относительно этого святоши, когда я в следующий раз останусь с ним наедине.
Она сошла с ума? Я не могла выбросить из головы его голос. Разве он никогда не кричал на нее так? Или не смотрел на нее, как будто хотел прибить?
– Разве он вас не пугает? – спросила я.
Она ущипнула себя за соски и выгнула позвоночник, напевая:
– Он так меня пуга-а-ает…
– Я встретилась с ним только вчера вечером, и… Он злее, чем я ожидала.
– О, он злой, – подхватила Анжела. – Но каждый раз, когда я смотрю в эти сексуальные голубые глаза, я таю и делаю все, что он требует.
– Значит, он не наказывал тебя? – я осмотрела коридор, внимательно изучая реакцию каждой девушки. – Хоть кого-то из вас?
Некоторые из них пожали плечами. Остальные кивнули, поджав губы. Никто из них не выглядел напуганным или оскорбленным.
– Я Ева, староста на этом этаже, – светленькая девушка подняла руку, чопорно помахала рукой и вернула ее к изогнутому бедру. – Если ты его разозлишь, он заставит тебя делать что-нибудь отвратительное. Дополнительную работу, помогать на кухне и все такое. Не все так плохо. Некоторым из нас даже нравится, когда мы встречаемся с ним один на один.
Ее улыбка заставила меня расслабиться. Может, вчера вечером я слишком остро отреагировала на все это?
– Я не знаю, – высокая блондинка шагнула к двери и остановилась. – Помните, что случилось с Жасмин в прошлом году?
Волна шушуканья прошла через комнату. Некоторые девушки вышли. Остальные уставились в пол.
– И что же случилось с Жасмин? – осторожно спросила я.
– Она осталась после занятий, чтобы снять одежду и оседлать его член. Ну, или сказала, что собирается это сделать, – Ева приподняла плечо. – На следующий день ее не стало. С тех пор ее никто не видел и о ней никто ничего не слышал.
– Но у нее не были всего этого, – Алиса провела руками по своей пышной фигуре. – А я добьюсь успеха там, где потерпела поражение Жасмин.
– Тебя выгонят, – Ева засмеялась, уходя.
– Исключено! – бросила вслед Алиса.
У меня были изгибы, пусть не такие крутые, как у Алисы. Но к ним прибавлялась уверенность и сексуальная привлекательность, чтобы соблазнить такого человека, как Шереметьев. Но я не хотела того. Я лишь хотела, чтобы меня исключили.
Когда я вернулась в свою комнату, я прокрутила эту идею в своей голове.
Не буду лгать. Он все еще пугал меня до чертиков. Но если его наказания никого особо не страшат и все можно перетерпеть, как утверждали девушки, я могла бы с их помощью добиться того наказания, которое отправило меня домой.
Глава 7
ШЕРЕМЕТЬЕВ
Около сорока щебечущих девушек заполнили лужайку перед входом в главное здание. По цвету рубашек и клетчатых юбок они были разделены на четыре группы по классам. К каждому классу приставлен преподаватель, сопровождающий их на короткую прогулку по лесу.
Я взглянул на часы, и как раз вовремя. Группы начали проходить через ворота. В глазах мельтешило от клетчатой формы. Этот зелено-коричневый хвост струился через ворота и вниз, пока не осталась только одна группа.
Я посмотрел на часы. Семь пятьдесят. Последняя группа не двинулась с места.
– Иван Моисеевич? – Я встретил его растерянный взгляд над толпой студентов. – В чем проблема?
Пожилой мужчина поправил очки и покосился на телефон.
– У меня не хватает одной девушки.
– Кого? – я направился к нему, изучая его группу.
Я знал, кто не соизволил выйти еще до того, как он сказал:
– Екатерины Снежиной, – он посмотрел на меня. – Сейчас, простите… Я схожу за ней.
Иван Моисеевич был блестящим учителем музыки, исключительно внимательным и добродушным. Студенты его обожали. Но кто такая Снежина, чтобы проявить к преподавателю и остальной группе девушек внимание?
– Ждите здесь. Я разберусь, – я повернулся к девушке рядом. – Ева. Со мной.
Я шел быстро, сокращая десятиминутный путь как мог. Ева пыталась не отставать, но ее короткие ножки не успевали за мной.
– Вы видели сегодня утром новую студентку Снежину?
Я выбрался на лестничную площадку и перешагивал через две ступеньки в раз.
– Да-а-а, – задыхалась она позади меня. – Она была с нами, когда мы выходили из наших комнат. Должно быть, вернулась назад.
Я оглянулся через плечо, отмечая ее запыхавшееся дыхание и капли пота на лбу.
– Добавьте тридцать минут кардиотренировки в свой распорядок дня.
– В этом году у меня уже полный график.
– Вставайте раньше.
Ева покраснела.
– Да, конечно. Простите, я не подумала…
Девушка была вокалисткой нашей капеллы. Ее мать была депутатом, а отец – генеральным прокурором одного крупного города. Могущественная политическая семья.
Ева в основном вела себя идеально, но ей нужно было выбирать друзей получше. Она и здесь проводила слишком много времени с Алисой, наследницей фармацевтической компании. Алиса же попала сюда за пристрастие к таблеткам и отчаянно требовала внимания.
Когда я добрался до комнаты Екатерины, то постучал в закрытую дверь.
Ответа не последовало.
– Открой, – я кивнул Еве, стоя спиной к двери.
Она послушалась и проскользнула в комнату. Ее шаги замерли. Затем она проговорила, обращаясь к Снежиной:
– Катя, зачем ты создаешь неприятности себе и мне?
Я ущипнул переносицу.
– Она в порядке?
– Не поняла…
– Она одета?
– Да?
Почему она ответила вопросом на вопрос? Что за тупица. То есть мне надо поработать над ее речью.
– Это вы мне скажете!
– А? – она прижала ладони ко рту.
Я разозлился, повернулся и обнаружил, что Екатерина сидит на кровати и заталкивает печенье Еве в рот. Она прижала коробку к груди и торопливо взяла еще пригоршню.
Ну хоть одета, и на том спасибо.
– Если ты откусишь еще один кусочек, твое наказание удвоится.
Катя косо взглянула в ответ, хихикнула и вновь запихнула печенье себе в рот. Крошки скатились с ее рубашки и собрались на юбке. И юбка была не настолько длинной, чтобы прикрывать бедра.
Я расставил ноги, свел руки за спину и сказал:
– Выйди и присоединись ко мне в холле.
Снежина медленно поднялась и отзеркалила мою стойку – руки за спину, ноги расставлены.
О боже. Ну теперь хотя бы мне понятна причина шока Евы.
Большая часть юбки Снежиной была обрезана. Она была такой короткой, что я мог разглядеть ее кружевные трусы.
Ева как стояла статуей, так и продолжила стоять, пережевывая печенье. Только, кажется, икнула.
Вместо того, чтобы скрывать эту непристойность, Екатерина отставила коробку с печеньем в сторону и выставила вперед бедро.
– Я ведь не нарушаю ваши правила? Всем велели носить форму. Пожалуйста.
– Всем велят носить форму, а не портить ее.
– Вам не нравится?!
Ева отмерла, подавилась смехом и быстро закрыла лицо.
– Я отдал тебе приказ, и каждая секунда твоего неповиновения – это еще одно наказание.
– Ты очень грубый и злой, – Екатерина прижала печенье к груди и зажевала еще пригоршню, когда вышла в холл. – Прежде чем других учить манерам, не мешало бы самому научиться!
– Ева, возьми ножницы со стола и присоединяйся к нам. – Я протянул руку к Снежиной. – Отдай мне печенье.
Она надула губы и отступила, крепче прижав коробку к груди.
– Я не ела со вчерашнего обеда.
– Разгрузочные дни полезны для здоровья. Мы тут избегаем излишеств.