Читать онлайн Это моя дочь бесплатно

Первая 1. Ольга.

Маленькие розовые ботиночки, с забавными усатыми котятами спереди, звонко выбивали по асфальту. Клац-клац. Если на каблучок, то цок-цок.

– Даш, – попросила я. – Осторожнее! Скользко очень.

Подала ей руку, хотя идти неся в одной руке коробку, а другой придерживая прыгающую пятилетку – очень непросто. На Дашке были варежки. Тоже розовые, тоже с котятами – в тот год у нас котята были везде. А я так чётко помню то, что случилось в тот день. Всё. Каждую мелочь. И варежку эту, уже отсырела, скорее надо в тепло… И то, что небо было пасмурное, сонное, и все равно красивое, тоже помню. Чёрные ветки голых деревьев. И как дочка прыгает – цок-цок, клац-клац…

И взгляд. Я тогда ещё не знала, что на меня смотрят, но чувствовала. Спиной, лопатками. По коже – мурашки. Оборачиваюсь постоянно, но за спиной аллея голых деревьев, серое полотно парковки, скудно припорошенное снегом, автомобили, тёмные и безликие.

– Даша,  давай скорее, – попросила я, словно торопясь сбежать от чего-то тягостного и неведомого.

– Но мам, – возразила дочка. – Классики же кто-то нарисовал! Он устал и у него замёрзли руки, но все равно старался. И если не попрыгать ему будет обидно!

Я сдалась – не лишать же ребёнка удовольствия из-за своих необоснованных страхов. Даже расслабилась немножко, глупая. Ах, знать бы тогда – схватила бы Дашку и бежала бы куда глаза глядят. Но я не знала. Поэтому стояла и баюкала в руках коробку, смотрела, как моя малышка рисует брошенным кем-то мелком. Мелок был радостно салатовым, но рисовать отказывался – скользил по тонкой корке намерзшего на асфальт льда.

Дашка вдруг остановилась. Осторожно положила мелок рядом с так и не дорисованной рожицей. И смотрит. Не на меня, нет. За мою спину. Словно там, за мной, кто-то стоит молча. Я оборачивалась всего минуту назад, никого там не было. И жутко вдруг, желудок тревожно сжимается, даже тошнит от страха.

– Я нагулялась, – говорит Даша. – Отдай мне коробку.

Я наклонилась, осторожно передала коробку дочери. И потом только обернулась. Он стоял позади нас. Мужчина. Высокий. Весь в чёрном – пальто чёрное, джинсы из грубой ткани, небрежно обернутый, дорогой шарф. Короткие волосы, щетина трехдневная. А глаза – светлые. И смотрит он прямо на нас. Слишком внимательно, так не смотрят на случайных прохожих.

Сердце ухнуло вниз, забилось тревожно. Приют для животных, куда мы с дочкой идём, находится на самой окраине города. Нет здесь никого. За высоким забором какое-то предприятие, вроде там делают окна и теплицы. Чуть в стороне тянется частный сектор – не добежать мне с Дашкой, не докричаться. Не успеть. До приюта осталось идти с половину километра, я слышу уже, как собаки лают. Далеко…

– Вы не подскажете, – хриплым голосом обратился ко мне мужчина. – Где здесь приют для животных? Я корма привёз.

Сердце вроде успокоилось, но так себе. Мы сюда два раза в неделю ходим, год уже. Чужие лица здесь редкость, а этого человека я точно здесь не встречала ни разу.

– А мы тоже туда! – радостно отозвалась моя дочка. – Вы идите прямо просто, слышно же, где собачки гавкают!

Дашка сказала верно – слышно. И понятно, куда держать путь. Мы ему зачем, зачем этот вопрос?

– А вы зачем?

– Кошка бросила котят! – не менее радостно доложила Дашка.

– Пусть…

Я вдруг испугалась, что мужчина продолжит фразу самым банальным и классическим образом. Он мог бы, я это чётко понимала.

– Пусть растут сильными и здоровыми, – торопливо продолжила я, пока не высказался он. – Даша, пошли.

Забрала у неё коробку, в которой спали, замотанные в шаль, четыре серых котёнка, ещё слепых. Их и правда бросила ветреная мамаша, на складах моего офиса. Я хотела выкормить их сама, но поняла, что с моим графиком работы они просто умрут от голода и решила принести в приют.

– Давайте подвезу, – предложил мужчина в мою спину. – Скользко.

– Не нужно, – бросила я.

И почти побежала. Если бы могла, взяла бы Дашку на руки, но она тяжёлая, да ещё котята эти… Скользко, и правда, ноги разъезжаются. И сапоги у меня глупые дурацкие, на каблуках… Все говорили – модничаю. А правда в том, что других у меня сейчас нет, и денег на них тоже… А эти остались от прошлой обеспеченной жизни.

Мужчина не обогнал нас на своём огромном автомобиле. Всё это время, что я на каблуках с ребёнком и котятами пыталась спешить, он медленно ехал следом, доводя меня до ужаса. И в здание приюта вошёл следом за нами, но тут немножко отпустило – люди есть.

– А я ждала вас, – вышла нам навстречу ветеринар Света. – Думала вы меня разгрузите, а вы мне ещё работы принесли…

– Прости, – покаянно ответила я, открывая коробку, разворачивая платок. – Я не справлюсь одна.

Котята сразу заерзали, запищали открывая маленькие розовые рты, расползлись в стороны, вслепую пытаясь отыскать мамку, которая, наверное, уже гуляет с новым кавалером.

– Хорошая мать дитя не бросит, – сказал мужчина.

Тихо, но так значительно, что от его голоса у меня мурашки. И кажется, что снова не просто так. Но чтобы это могло значить?

– Она не плохая, – заступилась за кошку Даша. – Глупая просто!

Дашка кормила кошек, которых здесь было много, я помогала Свете чистить клетки. Света тоже насторожилась при виде мужчины, но увидев, сколько он привёз мешков с кормом растаяла, защебетала. Я хотела сказать ей —остановись! Ты что, не видишь, что он опасен? Не видишь, какие дорогие часы выглядывают, когда задирается рукав его пальто? Ему нечего здесь делать. Ему здесь не место. Ибо, как бы это не было печально, помогали нам только такие же нищие, как мы сами. Богатым до брошенных котят и голодающих собак не было никакого дела.

– Вы на остановку? – спросила Света через час.

До остановки было идти минут пятнадцать, а с Дашкой и все двадцать. Но обычно, если погода позволяла, мы топали с удовольствием – ребёнок потом лучше спал. Но сегодня… Странный мужчина с дорогими часами, мужчина, которому не было места здесь, до сих пор не ушёл. К огромной радости Светы он, сбросив пальто, помогал ей удерживать Платона, пока она перебинтовывала ему заднюю лапу. Платон был огромной собакой неясной породы, с огромным же умом, но уколов боялся жутко, и всех подозревал в желании их ему сделать, пытался убежать, и помощь была кстати. А я стояла за его спиной, смотрела, как вздуваются от усилий мышцы на его руках и думала – неспроста все это. А ещё – от прошлого не убежишь.

– На такси, – ответила я.

Я боялась идти в потемках, которые уже упали на город, зная, что где-то рядом темнота прячет этого мужчину с жуткими ледяными глазами. Открыла кошелёк, высчитывая, сколько денег осталось, дотяну ли до зарплаты. Я изо всех сил старалась, чтобы никто не подумал, насколько нам с Дашей было туго выживать, но на деле все было очень печально. Мой нервный осмотр кошелька не ушёл от внимания Светы.

– Занять до зарплаты?

– Нет, не нужно. Дашка, пойдём, скоро такси приедет.

На мужчину я не смотрю. Помогаю Даше просунуть руки в рукава замотать шарф. Варежки, которые все это время были на батарее, так и не высохли, хорошо, что мы на такси…

– Давайте я довезу вас до дома, – снова раздался хрипловатый мужской голос.

Я подняла глаза. Посмотрела на него. И его взгляд…он смотрел на меня, как на грязь, налипшую по какому то недоразумению на его дорогой ботинок. Как на ничтожество. Так смотрел, что я на мгновение задохнулась от обиды – какое он имеет право судить меня? Презирать меня? Никакого!

– Мы справимся сами, – отрезала я, засунув свое негодование поглубже.

Быть незаметной – мой девиз. Схватила Дашку за руку, и на улицу скорее, к уже ожидающему такси. Уже дома – закрыться на все замки. Тут безопасно, сказала я сама себе. Это наш с Дашей мирок. Никому в него ходу нет. Никаким злодеям.

– Грустно стало без котят, – опечалилось моё солнышко. – Хотя бы какао налей.

Я поневоле улыбнулась. А ночью Дашка пришла спать ко мне, вместе с подушкой и одеялом своим, и я трусливо ей обрадовалась,– никак не могла уснуть. Она свернулась рядом клубком, как котенок, сразу засопела.

– У меня нет кроме тебя никого, – шёпотом сказала я.

– Я знаю, – сонно пробормотала Дашка, погладила мою руку и уснула.

Я перевела взгляд с детской макушки на окно. Оно было зашторено лёгкими занавесками, снаружи фонарь, и свет его падает на стены ажурной сеткой. Мирная картина, привычная. Но сегодня – все тревожно. Слушаю дыхание спящего ребёнка, и вдруг чётко понимаю – он рядом. Тот мужчина. Сидит на парковке, в своём большом автомобиле, смотрит на мои окна. Или даже…стоит молча за дверью, и прислушивается, словно тоже хочет услышать сонное Дашкино дыхание.

Вторая 2. Демид

Ненавижу, подумал я. Но как-то отстраненно, равнодушно. Я уже привык к этой ненависти, сжился с ней, она давно стала частью меня, врастая в мою душу час за часом, одну бессонную ночь за другой. А теперь так плотно впустила в меня свои корни – не вырвать. Если только вместе с кусками моей плоти.

Но когда она наклонилась и погладила девочку по пушистом шапке, снова скрутило, сильно, до боли, кажется – до хруста в костях. Это моя дочь. Какое право она имеет касаться её, держать за руку, делать вид, что любит?

Я наблюдал за ними несколько дней. Бросил, к черту все свои дела. Подъезжал на автомобиле к небольшому частному садику, в который ходила девочка. Я уже знал, часы прогулки. Смотрел, как она играет. Выпал липкий снег – катает шары. Сделала снеговика, морковки не было, заменила её длинной сосулькой. А потом мальчик в зелёной шапке его сломал. Моя дочь заплакала. Она плакала так горько, что мне хотелось пойти, надрать этому хулигану уши, чтобы никогда больше не смел обижать девочек. Вытереть её слезы. А потом вместе скатать нового снеговика.

Но я ждал. Доказательств ещё не было, только предчувствие и три года упорных поисков. Но я был уверен. Я знал.

Иногда девочка бросала игры и подходила к забору. Прижималась к нему лицом, долго смотрела на улицу, во внешний мир. Словно знала все. Ждала меня.

– Скоро, – сказал я, зная, что она меня не услышит. Пока не услышит. – Скоро я тебя заберу.

А теперь я наблюдал за ней. За той, которая лишила меня дочери. Светлые волосы. Тонкий, пожалуй немного длинноватый нос, розовый на кончике – мороз. Это могло бы быть мило, но нет. Длинные светлые же, в рыжину ресницы. Пухлые губы. Бледная кожа, чуть изогнутые, словно в удивление, брови.

Моя бабка бы сказала про неё – породистая. Она всех женщин мерила, словно скаковых кобыл, по этой степени породистости. Они её интересовали лишь с одной точки зрения – производства новых Шаховых. Моих детей.

И моя жена ей не понравилась совершенно.

– Маленькая какая-то, – с сомнением протянула бабка. – Щуплая. Заморыш. Словно отродясь досыта не жрала. Дёмка, каких детей она нам нарожает?

Она была чистой, моя Настя. Светлой. Была и осталась. А породистость… ни о чем не говорит. Та, которая лишила меня дочери породиста. Высокая. Не красивая, нет, но бабка бы оценила силу и надменность её взгляда. И она – воровка. Она преступница. Она украла моего ребёнка, лишила меня будущего.

Но я верну все на свои места. Я сделаю так, как нужно.

– Мы не можем просто взять и украсть ребёнка, – тихо говорит мой юрист, я слушаю его в половину уха, я и сам это отлично знаю. – Это не так работает… То есть, украсть вы можете, я не смогу вам противостоять. Но вы же хотите, чтобы она стала вашей дочерью официально. Нужна экспертиза и заключение суда.

– И?

– Нужно разрешение матери на проведение экспертизы. У нас никаких конкретных доказательств. Она должна подписать её добровольно.

Проблема была в том, что я не хотел её предупреждать. Когда она украла моё дитя, она точно не высылала мне уведомление. Я хотел, чтобы это было шоком для неё. А ещё я боялся, что если она будет знать заранее, она сделает что нибудь с девочкой. Ей нечего терять. Это не её дочь. А я не знал, на что она готова. Нет, пусть не знает ничего.

– Устройте все, – ответил я. – Пусть лишение ребёнка будет для неё сюрпризом. Вы сможете, у вас нет выбора, именно поэтому я вам и плачу.

Худой, совершенно не заметный серый человек кивнул. А на следующий день я сидел у её офиса в автомобиле. Ждал. Рассерженно смотрел на часы то и дело – успею ли посмотреть, как гуляет в саду моя дочь? Успокаивал себя тем, что сегодня пятница. Они снова пойдут в приют. И я снова увижу свою дочь так близко, как в прошлые годы не видел ни разу.

Её офис находится на огромной складской территории. Кругом серые амбары, железные контейнеры. То и дело заезжают фуры. Мы все обговорили. Она ответственная за всю эту кутерьму здесь. Она всем нужна.

Ольга, а именно так её звали выскочила на порог кутаясь в одну лишь шаль. На улице вьюжит. Ветер треплет её светлые волосы, они были забраны в пучок, но он рассыпался. Я хорошо её вижу.

– Юра! – кричит она. – что случилось?

Парень в куртке со светоотражающими лентами бежит ей навстречу, она смотрит на него приложив ладонь ко лбу козырьком.

– Накладные, Ольга Николаевна, – чертыхается он. – Я накладные забыл, на воротах собрал уже целую пробку, меня сейчас на части порвут.

Она вплескивает руками, спускается к нему навстречу по ступеням, чтобы предатель Юрий не терял драгоценного времени. Ветер бросил её волосы, теперь играет листами бумаги в её руках. Они упрямо пытаются вырваться и улететь, мешая рассмотреть, что в них написано. Отлично, так и было задумано, именно поэтому Юрий позвонил ей, чтобы она выбежала навстречу. Она подписала все.

Говорит что-то, улыбается. Мне не слышно – слишком тихо. Опускаю стекло, в салон залетает колкий снег. Юрий уходит, а Ольга смотрит ему вслед, хотя холодно. Не уходит, может, чувствует, что только что сделала…

Я трогаю автомобиль с места, беспрепятственно выезжаю. Фура парня стоит за углом. Он выпрыгивает из кабины, идёт ко мне, садится на пассажирское сиденье.

– Она все подписала, – хмуро говорит он.

Протягивает мне листы бумаги. На них мокрые капли – снег тает. Не беда. Среди так нужных мне бумажек затерялась настоящая докладная – возвращаю её хозяину.

– Отлично, – отвечаю я, вкладываю листы в папку.

Ему я даю деньги, именно столько, сколько мы обговорили.

– Я точно не делаю ничего плохого? – неуверенно спрашивает Юрий.

– Если предаёшь, – улыбаюсь я. – Имей смелость идти до конца. Нельзя предать лишь наполовину.

На прогулку девочки я опоздал, но в приют приехал заранее. Привёз все, что в прошлый раз просили – закупила моя помощница. Местная ветеринарша так радуется, что я чувствую себя дедом Морозом.

– Вы просто волшебник, – восхитилась щуплая женщина, и даже поцеловала меня в щеку, привстав на цыпочки.

Они опоздали, пришли гораздо позже. У моей дочери румяные щеки, снова шли пешком с остановки – эта мысль вызывает раздражение. Меньше всего мне хотелось, чтобы мой ребёнок рос в нищете. Но девочка такая красивая, так похожа на мою жену, что у меня перехватывает дыхание.

– Снова работу мне! – рассмеялась ветеринар.

А девочка смотрит на меня. После прошлой встречи уже знает, не боится. Хорошо, что я решил действовать постепенно.

– А мы ходили к маме на работу, – сообщила она мне. – Там поймали Мусю. И сюда принесли, ей сделают операцию, чтобы она не рожала больше котят.

И показала мне переноску, в которой сидела сердитая на весь мир кошка. Переноска явно была тяжёлой для маленького ребёнка, я снова едва сдержал раздражение.

– Всем офисом на это дело деньги собрали, – сказала Ольга ветеринару. – Сколько можно уже…

Девочка присела на корточки, сняла розовые варежки, погладила кошачий нос через окошко-сеточку. И снова на меня посмотрела.

– Почему, – спросила она, – почему ей нельзя рожать котят? Котята, это хорошо. Они милые и смешные.

– Потому что, – ответил я, и голос от волнения осип. – Некоторые просто не созданы для материнства.

И поймал колючий взгляд Ольги. Она торопливо увлекла ребёнка от меня в сторону, словно я мог представлять для неё опасность, а из переноски громко заорала сердитая Муся.

Глава 3. Ольга

В садик я опоздала. По личным причинам он был частным, и дети могли быть там до девяти вечера, но как правило, к семи всех малышей разбирали. А сегодня я проработала допоздна. Тащить все одной было тяжело, но я не жалуюсь – у меня Дашка есть.

Дашка сидела одна. Видимо, ждала долго, уже сапожки надела, вид имела припечальный, у меня сердце сжалось.

– Даньку и Веру уже давно забрали, – сообщила она.

– Прости, малыш…хочешь, в выходные пойдём в кино?

Дашка кивнула и простила меня. А я подумала, что вполне могу позволить поход в кино – зарплату переведут уже через несколько дней. Ребёнок на зиму одет, дальше будет проще.

– До свидания! – крикнула Дашка воспитательнице, которая, наверное, уже давно мечтала идти домой.

На улице снова вьюжило, благо до дома бежать недалеко. Ветер и повязанный на голову шарф мешали слышать, а Дашка тараторила всю дорогу, я не разбирала половины слов. Поэтому важная информация до меня дошла только дома, когда Дашка сидела и с задумчивым видом гоняла по тарелке котлету, туда-сюда.

– Вера говорит, что я заразная, – сообщила дочка.

Я опешила.

– Почему она так решила?

– Потому что у меня брали анализы, а у остальных нет.

Сердце пропустило пару ударов, а потом забилось, как бешеное, так, что закололо за грудиной и на мгновение стало сложно дышать.

– Какой анализ?

– Вот тут, – сказала Дашка и оттянула щеку, показывая рот изнутри.

Успокойся, велела себе я. Никто не имеет права проводить какие либо мероприятия без моего согласия. Я – мать. Я даже на диаскин тест пишу разрешение каждый раз. Возьми себя в руки и позвони воспитателю.

Юлия Викторовна взяла трубку только на шестой звонок, когда я уже готова была на стены лезть, а Дашка, поняв, что я за ней не особо наблюдаю, закинула нелюбимую котлету в сковородку обратно.

– Какие анализы проводили моей дочери? – почти закричала я в трубку.

– Ольга…время одиннадцатый час ночи, у меня дети уже спят.

Я сразу почувствовала себя плохой мамой – мой то ребёнок не спит, и спать даже не собирается. Но быстро взяла себя в руки. Я хорошая мать. Я лучшая мать для своей девочки. Ради неё я пойду по головам. Но тон – сбавила.

– Объясните мне, – спокойнее сказала я. – Что произошло?

– Я не знаю, – устало отозвалась женщина. – Я же вторую смену, а это утром было. Знаю только, что у них было разрешение, иначе их бы не допустили.

Сбросила звонок, начала звонить второй воспитательнице, заведующей, никто не брал трубку. Полезла в поисковую систему. Сомневаюсь, что кого-то интересует, есть ли у моего ребёнка стоматит. Тогда что? ДНК? Господи…

Теперь болью стиснуло виски. Налила в стакан воды, выпила таблетку, потом только на время посмотрела – полночь скоро, Дашка носом клюет, нужно её укладывать, а потом уже думать. Впрочем, думать не о чем – я уже все решила.

Когда Даша уснула я полезла в свой тайник. Там – деньги. Чтобы не случилось, я всегда откладываю одну пятую зарплаты, чтобы в случае опасности можно было бежать. Снова бежать, подумала я, вздохнув. Но так будет правильно, я не могу ждать, не могу рисковать Дашей.

Погладила спящего ребёнка по волосам. На тумбочке – фотографии. Дашке всего пять, но она сменила уже три разных садика, в разных городах. Я почти успокоилась – меня никто не ищет. Решила остаться здесь. Нам тут нравилось. В школу бы пошла здесь, мы уже присмотрели хорошую. У неё друзья…

Но нет. Следующие два часа я собирала вещи, так, чтобы они уместились в один чемодан на колёсиках. Порадовалась, что отдала котят в приют – не смогла бы бросить.

Летние вещи все оставить, из них все равно вырастет. Брать тёплые… К трём часам ночи у меня голова шла кругом. Уехать нужно сегодня же, только дать дочке выспаться. Заварила себе кофе покрепче, присела у окна. На улице – темно. И двор таким родным кажется, хотя жили здесь всего год. И так не хочется его бросать, и Светку, и приют, и даже порядком надоевшую работу… Но Даша – важнее всего. Важнее всего в мире.

– Мам, – раздался тихий голос.

Повернулась – стоит в дверях кухни. Босая, тёмные волосы взлохмачены, пижама в горошек. Моё чудо.

– Сон плохой?

– Нет, жарко и горло болит, пить хочется…

Участковый педиатр пришла только в полудню, когда температура уже пару раз скакнула до тридцати девяти. Диагностировала ангину, прописала кучу лекарств. Я улыбалась, а потом закрывалась в ванной, молча скулила и кусала губы. Я не могла бежать в никуда с больным ребёнком. Нам нужна хотя бы неделя, но кто её даст?

– Мама, не грусти, – погладила меня Даша по волосам. – Ну ты чего? Я же уже сто раз болела. Зато на работу ходить не будешь. Пошли включим мультик?

И я снова улыбнулась.

– Я пойду в аптеку, а потом включим. Буду быстро-быстро лететь ракетой. Дверь никому не открывать, ты помнишь? Выбери пока, что будем смотреть.

Дашка важно кивнула, а я полетела, как и обещала – ракетой. Аптека недалеко, за углом, приткнулась к небольшому торговому центру. Мои модные сапоги сдались и ноги разъехались в разные стороны, как раз на ступенях. Я упала, так больно ударилась копчиком и ногой, что едва сдержала слезы. Реветь точно не стоит, потом будет соблазн не останавливаться и плакать ещё дня три.

– Пожалуй,  вам стоит все же встать, – раздался знакомый голос.

Я все ещё сидела, набираясь сил встать, идти дальше, жить дальше. Вскинула взгляд – он. Мужчина со светлыми глазами, словно толща льда, словно небо. Холодные глаза и смотрят на меня равнодушно. Рот упрямый и злой, кажется, эти губы не умеют улыбаться. Руки не подал, хотя я пожалуй, и не приняла бы её.

Встала, тяжело опираясь о перила. Отряхнула пуховик, который ещё и второпях криво застегнула – позорище.

– Вас стало слишком много в моей жизни, – сказала я, словно прозревая. – Это не похоже на совпадение.

– А что думаете вы? – с ленивым любопытмтвом спросил он.

Я сдержала гнев, это было несложно после бессонной ночи – слишком устала.

– Я думаю, что вам меня не запугать. Убирайтесь прочь! И передайте ему, что он ничего так не добьётся.

Шагнула к аптеке, наступив на ушибленную ногу и поморщившись от боли.

– Кому ему?

Теперь в его голосе и правда настоящий интерес, но он не собьёт меня с толку.

– Моему мужу, – ответила я не оборачиваясь.

Спасибо за поддержку❤️

Глава 4. Демид

На утренней прогулке её не было. Я успел изучить не только распорядок садика, но и запомнить всех малышей группы. Этот – дерётся. А с этой девочкой моя дочь любит играть. Подружка. Сегодня все дети на месте, моей – нет. Я выждал несколько минут, но она так и не вышла.

– Вы сказали ждать, – позвонил я юристу. – Если она снова сбежала… я…

Голос срывался. Хотелось убивать. Я не мог упустить её снова. Позвонили на работу – на работе Ольги нет. Я еду к её дому, но обледенелой дороге автомобиль заносит, но я жму на газ. Новости немного опоздали – сначала я увидел Ольгу. Она явно спешила, но ребёнка с ней не было. Я сразу сделал вывод – оставила одну. Маленькую пятилетнюю девочку. Моя жена бы так не поступила.

Информацию про её мужа я пропустил мимо ушей – я знал, что Ольга хитра и расчетлива. Я не позволю ей себя запутать. Теперь возле её дома всегда будут дежурить – страх, что она сбежала, слишком свеж.

Я же через час сидел в районной детской поликлинике.

– Да все с девочкой хорошо, – отмахнулась доктор. – Ангина. У неё была уже весной. Не сильная, пролечится недельку и будет, как новенькая. У неё опытная и хорошая мама, не переживайте.

На этих словах на меня обрушилась такая ярость, что я скрипнул зубами. Достал стопку денег, положил на стол.

– Это что?

– Это деньги, – пояснил я. – Сейчас вернётесь, скажете, что ошиблись в диагнозе, и выпишите направление на госпитализацию.

Женщина явственно растерялась, но с денег взгляда не отводила. Деньги – лучшая мотивация.

– Да как я…. Что я скажу? И потом мне карточки заполнить нужно…

– Вот придумаете, скажете, а потом заполните.

Если девочка будет в больнице, Ольга не сможет увести и спрятать её. Там мой человек будет привлекать явно меньше внимания, чем в её подъезде. Доктор кивнула и поднялась со стула.

Я не знаю, что она говорила, но через два часа зареванная Ольга уже встречала скорую. Я не понимал, зачем она плачет. Зачем ей притворяться сейчас? Какой в этом смысл? В больнице тоже уже предупреждены, никто не позволит Ольге лечь вместе с ней. Сошлются на что нибудь, правила больницы и прочая ерунда. Моя дочь будет одна.

Я пришёл вечером, когда заплаканную Ольгу выпроводили домой. Одну. Долго смотрел на её тонкую фигурку замершую возле больницы – выиискивала взглядом окно дочки, потом нашла, рукой помахала…  и продолжал думать, зачем она это делает? Холодно, а она стоит, шарф забыла, кутается в пальто, трясётся всем телом и не уходит. Ничего, если и она простудится, попадёт в больницу, будет совсем просто…

Внутрь меня пропустили – ждали. Почти здоровую, по словам врачей, девочку положили в одиночный инфекционный бокс. Перед дверью я замер – два года ждал, а теперь страшно. Страшно говорить с собственной дочерью. Стою, в руках тискаю красивого лопоухого зайца с печальной мордочкой – купил сразу, как только сформировался в голове план. Вошёл.

Она сидела на кровати и выглядела ужасно потерянной. Испуганной. Хотелось забрать её прямо сейчас, увезти и больше никому не позволить обидеть.

– Привет, – тихо сказал я.

Она вскинула взгляд. Глаза голубые, мои. Семейные глаза. Ресницы тёмные пушистые, на щеках лихорадочный румянец – надо будет напомнить, что она здесь вип персона, пусть лечат на совесть. В руках тискает игрушку – медвежонок. Старый и очень потрепанный.

– А что вы тут делаете? – спросила она. Я растерялся, а она сама придумала ответ. – Вы и котятам помогаете, и людям, да?

– Да, – подтвердил я. – Можно и так сказать.

Пододвинул стул, сел ближе. Хотелось её обнять, но не хотелось пугать. Да и не знал, как с ней быть. Протянул ей зайца, она приняла его, погладила, а потом поставила в сторонке. В руках остался мишка, кольнула неприятная ревность.

– Почему ты грустишь?

– Скучаю по маме, – испуганным шёпотом ответила девочка. – Я первый раз так долго без мамы буду.

И снова – укол в самое сердце. И хочется сказать, что эта мама, не мама. Кукушка. Но ребёнок пока не поймёт. Когда она вырастет, я все ей расскажу. Она меня простит.

– Ты её любишь?

– Конечно, – удивилась девочка. – Она же моя мама.

Тишина. Шелест чьих то шагов по коридору. Звук напугал малышку – втянула голову в плечи. Нужно будет сказать, чтобы какая нибудь медсестра переночевала с ней. Любой каприз за мои деньги, а я хочу, чтобы моя дочь не боялась.

– У меня тоже была дочка, – неожиданно для самого себя сказал я.

– А где она?

И оглянулась, смешная, словно я мог прятать дочь где то за кроватью или в кармане пальто.

– Умерла, когда ей было три годика. Долго болела.

– Грустно, – отозвалась малышка.

Она ещё не умела понимать всей глубины чужого горя. Слишком мала. Скучает по своей лже-маме. Хочет домой. Скоро я заберу её в настоящий, принадлежащий ей по праву дом, в котором она станет маленькой принцессой. А не дочерью матери одиночки, которая мотается из города в город, в попытке убежать от своих грехов, живёт на съёмных квартирах и оставляет ребёнка одного, выходя в магазин.

Ненавижу, напомнил я себе. Я её ненавижу. Я уничтожу её, но сначала заберу у неё ребёнка. Не украду в ночи, как поступила она. Я сделаю все по закону, так, чтобы ни один человек не посмел усомниться в законности прав моей дочери.

– Здесь страшно, – вдруг всхлипнула она. – Я хочу домой.

Я решился и погладил её по волосам. Тихонько, едва касаясь, но она все равно отстранилась. Живая, смешливая и общительная рядом с Ольгой, сейчас она поникла, я не узнавал её. Ничего, время лечит все. По крайней мере – раны душевные.

– Возьми зайца, – попросил я. – Он будет тебя охранять.

Она кивнула, но заяц так и остался сидеть, прислонившись к стене, грустно свесив уши. Я вышел. Юрист позвонил мне, когда я уже ехал домой, если можно назвать домом пустую квартиру, в которой я только ночевал. Но когда в мою жизнь вернётся дочка, все изменится.

– Анализы готовы, – сказал он. – Позвонили, но я дождался курьера с пакетом.

– Что в нем, – нетерпеливо спросил я, давя на газ.

– Не уверен, что мне стоит вскрывать конверт без вашего присутствия…

– Быстрее! – рявкнул я.

Я верил в то, что нашёл свою дочь. Верил, но где-то в глубине души жил страх, что эта маленькая девочка с моими глазами окажется чужой. Смешно, но кажется, я уже её полюбил. Не за что-то, просто за то, что есть. Отказаться от неё было бы слишком больно.

– Девяносто девять процентов вероятности, – тихо ответил юрист хрустнув бумагой. – Она ваша дочь, поздравляю.

Глава 5. Ольга

Я понимала – все это неспроста. Днём трезво думать не получалось, а сейчас вот пришла в пустую квартиру, тихо, гулко и мыслей – миллион.

– Всё будет хорошо, – почти убедила себя я.

Нужно было отказаться от госпитализации, нужно. Но врач была так настойчива, а воспоминания о воспалении лёгких, которое Дашка перенесла в три года были страшными. Но тогда я была рядом с ней, каждый день в инфекционном боксе, на одной узкой постели. Все равно, главное, – рядом. А сейчас нет. И кажется, что от меня просто оторвали кусок. Лишили важного органа, без которого я не могу нормально функционировать.

– Пожалуйста, – просила я. – Мне не нужно питание, я заплачу, и мы уже лежали в больнице, занимая одно койко место…

– Тогда ваша дочь была младше, – заметил врач в приёмом покое, – а сейчас старше. По правилам больницы дети от пяти лет лежат одни. Да не бойтесь, мы же тут не монстры.

А мне все казались монстрами. И сейчас кажутся. Попыталась взбодриться крепким кофе – не вышло. Уснула, свернувшись калачиком в кресле, прижимая к себе свитер  дочки, который хотела ей с собой дать, и забыла. Это так и продолжило меня мучить во сне, снилось, что я слоняюсь под окна и больницы и упрашиваю персонал забрать свитер, вдруг ей там холодно…

Проснулась глубокой ночью. Позвонила в больницу, там же дежурные, нарвалась на грубость и ответ, – никто твою дочку проверять не будет. Спит она. Завтра звони.

– Нужно тратить время рационально, – отметила я, пытаясь взять себя в руки. – Собирай вещи.

У нас было мало бумажных фотографий, их тяжело перевозить с места на место. Особенно мало – моих беременных. Их я ценила особенно. Всего шесть штук. Одна из них криво обрезана – так я избавлялась от мужа. Но его рука все равно осталась лежать на моем животе. От неё не избавиться. Так же не стереть страх из моих глаз.

Я поневоле погрузилась в воспоминания. Они, самые плохие, словно болото – стоит только ступить, так просто уже не выбраться.

Первым сильным разочарованием моего мужа была я. Ему казалось, что я недостаточно хороша. Чтобы он показывал меня людям, чтобы представлять своим друзьям. Я не так одевалась, не так ходила, не так говорила…

И с каждым его словом я становилась все более замкнутой и неуверенной в себе. Но тогда он меня ещё не бил, тогда я не знала, какой он сумасшедший. Жизнь с ним казалась мне стабильной. А стабильность – дорогого стоит.

А потом я забеременела. Он был рад. Он так хотел сына. Но второе узи показало, что у меня будет дочь. Я даже мысленно не хочу говорить у нас.

А третье – что у моей малышки серьёзные проблемы с сердцем. Что нужно много операций. Что будет сложно и страшно.

– К черту, – громко сказала я, разгоняя тишину квартиры. – К черту всю эту ерунду. Он слабак, ты знаешь, Ольга. Он не станет тебя искать, хватит бежать. Всё это – совпадение. А моя дочка совершенно здорова.

Потом я долго ходила по врачам. Они лишь разводили руками, тем более снимков узи не осталось, в спешке бегства я просто не успела их взять.

– Такое случается, – говорили они. – Может узи ошиблось. А может пороки компенсировались сами, такое тоже случается, благодарите судьбу.

Я благодарила. Горячо и жарко. Целовала маленькое личико своей совершенно здоровой дочки. Ангины и простуды это ерунда. С этим я справлюсь. Главное, что сердце в её груди стучит сильно и уверенно. А её отец… Я не хочу о нем думать. Я надеюсь, что он не будет меня искать, но тем не менее продолжаю бежать. И буду бежать дальше.

С этой мыслью я продолжила собирать вещи, даже немного повеселев. Поверила – все хорошо будет. Самоубеждение штука опасная. Налила очередной кофе, присела на подоконник. Это – моё любимое место. Летом открываю окна, ловлю тёплый ветер. Зимой любуюсь на детей лепящих снежных баб. Сейчас рано ещё, даже дворники не вышли чистить снег. Темно. Снега навалило, через него цепочка одиноких следов.

Всего третий этаж, поэтому двор мне видно хорошо. И машины. За парковочные места ежедневные тихие войны, и те автомобили, что стоят под моим окном я знаю наизусть. Красная – Лены. Значит успела опередить соседей, за неё я рада, шутка ли, трое детей. Все трое будут утром помогать откапывать родную лошадку от снега. Зелёная – молчаливого соседа снизу. А эта чёрная…я её видела. Номеров разглядеть не могу, но клянусь – видела. У своей работы. У больницы.

Страх залестывает с головой. Накидываю пальто, сапоги на голую ногу. Бегу вниз. Мне нужно знать. Я почти уверена, тот мужчина с ледяными глазами там. Он меня преследует. Он – вестник моего мужа.

Снега и правда много. Сразу пушистыми ледяными горстями сыпится в мои сапоги, обжигает холодом. Плевать. Подбегаю к автомобилю. Окна тонированы, разве это разрешено? Такие ни у кого не спрашивают. Хочу заглянуть внутрь, дёргаю за ручку. Заперто. Я чувствую, что он там.

– Откройте! – кричу я. – Немедленно!

Стекло медленно ползёт вниз, я не дышу. Наконец опускается полностью. И я не знаю того, кто сидит в автмобиле.

– Что вам нужно? – грубо спрашивает он.

– Хватит, – почти умоляю я. – Хватит меня мучить, хватит меня преследовать.

Он смотрит на меня, как на сумасшедшую. Я не вижу цвета его глаз, да это неважно. Они такие же холодные и равнодушные, как у его хозяина.

–По-моему вам нужно вернуться в квартиру, – замечает он. – Холодно.

– Вы были у больницы, – жалобно бормочу я. – У моей работы… Здесь. Что вы делаете у моего подъезда в пять утра?

– Половина шестого, – говорит он, словно это имеет значение. – Я жду свою жену. Она, в отличие от вас, не ходит зимой голой, поэтому собирается долго.

Отшатываюсь. Потом смотрю на окна своего дома. Половина шестого, правда. Ленкины окна светятся – трое детей это непросто, она встаёт рано. А ещё Лена работает в больнице. В той самой. Я планировала через неё передавать дочке вкусняшки, но теперь, думаю, нужно будет пользоваться знакомством иначе. Поднимаюсь наверх, на её этаж, стучу в дверь. Лена заспана, в халате, волосы расчесать не успела.

– Оля? – удивилась она, глядя на мои голые замёрзшие ноги. – Что случилось?

– Помнишь ты спрашивала про отца моей дочки? – отвечаю я вопросом на вопрос. – Я не хотела говорить. Он чудовище, Лен. Он бил меня по животу, чтобы спровоцировать выкидыш. Потому что не хотел дочку, тем более больную. А сейчас Дашка здорова. Она идеальна. Он хочет её вернуть, а я не отдам её монстру. Лена, помоги мне украсть мою дочь из твоей больницы.

Глава 6. Ольга

Меня тянуло в больницу изо всех сил. Я приказала себе терпеть – истерикой под больничными стенами никому не поможешь, а внутрь меня не пустят просто потому, что инфекционка. Я даже уложила себя спать, выпив лёгкого успокоительного. Дашке нужна сильная мама.

Затем пошла на работу. Там меня не ждали – я успела сообщить, что ухожу с дочкой на больничный. Но я уверилась – за мной следят. Пусть мои преследовали считают, что я спокойна. Что во мне нет никаких дурных замыслов. Я вовсе не собираюсь похищать своего же ребёнка. Зарплата пришла, что меня весьма порадовало – никогда не будут лишними, а сейчас, особенно. Под шумок выпросила аванс. Увольняться не буду, так люди мужа могут узнать. А аванс вычтут из зарплаты за этот месяц, шанса её получить у меня уже не будет.

После работы пошла в приют. Идти без Дашки было непривычно. Яркие классики давно потерлись, спрятались под наледью и снегом. Жаль, я бы на них сейчас попрыгала. Это словно сделало бы меня ближе с дочкой.

– Ты чего одна? – удивилась Света.

– Моя лялька в больнице, – всхлипнула я.

И разревелась. Реветь на Светкином плече было сладко. У неё тоже дети, она понимает. Гладит меня загрубевшей от тяжёлой работы ладонью, шепчет что-то успокаивая. От неё пахнет собаками, но это меня даже успокаивает. Она пахнет обычной жизнью. Не богатством, как мужчина, с ледяными глазами. Не виски и сигаретами, как мой муж.

– Я знаю, чем тебя увлечь, – наконец сказала она. – У меня там собака щенится, тощая такая, ужас, боюсь её без присмотра оставлять. Давай я работать, а ты пригляди, хорошо? Если что, сразу зови меня.

Я кивнула, хотя опытом приёма родов у собак не владела вовсе. Но справедливо рассудила – собака знает все лучше меня. А если что-то пойдёт вдруг не так, я уж пойму. Я и сама мама.

Собака явно вела бродячий образ жизни и приходилось ей несладко. Шерсть свалялась, видно плеши, в местах где Света состригала колтуны. Ребра торчат. Глаза загнанный. Округлый беременный живот вздымается часто-часто. Меня увидела, попыталась отодвинуться, но хвостом все равно забила.

– Я хорошая, – успокоила я. – А пять с лишним лет назад, как ты была. Тощая и испуганная, с одним только чемоданом на колёсиках. Сбежала на край света, куда глаза глядят, только бы от мужа подальше. Холодно, у меня пузо торчит, на ногах сапоги, вот эти же, да… до сих пор живые, умеют же делать итальянцы.

Жадиной мой муж не был. Он покупал мне дорогие вещи, игрушки. Автомобиль. Всё это записывалось на него, а наш брак был подкреплен нехилым договором. В случае развода я бы ушла ни с чем. А я глупая была. Нищая недолюбленная девочка. Тогда я хотела только одного – есть досыта каждый день, не думать о завтрашнем дне и заботы. Как хотелось, чтобы обо мне кто-то заботился…

Собака словно поняла меня, вздохнула тяжело, опустила голову на тощие лапы, устало прикрыла веки. Я тихонько погладила её по длинным, отвисшим ушам. За тонкой стенкой ругалась Светка – опять начудил Платон. А мне так хорошо тут, только Дашки не хватает. И так обидно, что снова бросать, снова уезжать… А нам с Дашкой так нужен просто дом. И все. Покой.

– Платон, мать твою! – закричала Света.

Что-то громко упало. Собака настороженно приподняла голову. Безымянная. Пожалели, привезли сюда, дохаживающую последние дни беременности.

– Дашка дала бы тебе имя, – улыбнулась я. – Она это любит. Мне тогда стало плохо. Тяжёлая была беременность. Сняли в электрички, на скорой привезли. Маленький городок, но такая удивительно чистая больница. Я все стыдилась синяков на животе, а врач качала головой. А у меня документов даже не было. Меня там тоже жалели, как дворняжку бродячую, как тебя… Не бойся уже, рожай.

Она снова поняла меня. По телу прошла лёгкая судорога, а вскоре появился первый щенок. А через час – уже шесть. Все разные, пятнистые, маленькие, тонко пищащие. Я сижу и глаза на мокром месте и к дочке хочется ещё сильнее. Свете звоню – она велит ждать. Все должно идти по плану, а моя соседка только заступила на смену… Все будем делать ночью, словно я и правда вор. Словно Даша – не моя дочь.

– Сладкие, – похвалила я щенят. – Сладкие очень.

Собака вильнула хвостом и лизнула ближайшего к морде щенка. Я помыла руки и пошла к Свете – радовать.

– А тот мужчина, – спросила я. – Он больше не приходил?

– Шахов? – переспросила она. – А, так ты не знаешь. Один из самых злостных богатеев нашего города. Нет, не приходил, но я и так по гроб ему обязана, столько лекарств и еды привёз.

И стянула одноразовые перчатки – засиделась, отработала свое. Сейчас сдаст приют сторожу и вместе домой поедем.

– А тебе это не кажется странным?

– У людей бывают разные причуды. А он, говорят, очень изменился после смерти дочери. Она маленькая совсем была, у нас весь город судачил. А некоторые и злорадствовали, что денег много, а спасти дочурку все равно не смог.

Меня даже передернуло – как можно? Такого и лютому врагу не пожелаешь. Пусть детки любых родителей растут счастливыми и здоровыми. Вот я Дашку свою заберу и никуда никуда больше не отпущу.

А мужчину с ледяными глазами стало жалко. Невозможно не пожалеть. У меня то дочка есть, а у него больше нет… Правда не верилось, что такой богатый человек станет помогать моему мужу. Но Света права – у всех свои причуды. У богатых людей тем более, простым смертным не понять.

Наш план был отработан по максимуму. Рисковать понапрасну своей работой моя соседка не хотела, поэтому я напишу официальный отказ от лечения. А она сделает вид, что не смогла мне отказать. Главное сейчас выйти из дома тихонько, чтобы хвост, если он есть, за мной не угнался. И вынести все, что нужно, рюкзак, и тот самый маленький чемодан на колёсиках, с которым я ещё от мужа бежала, мой верный друг и спутник во всех передрягах. Соседка позвонила, когда я уже была дома собиралась выходить.

– Он к ней пришёл, – свистящим шёпотом сказала она. – Этот красивый мужик о котором я говорила.

– И? – затаила дыхание я.

– На смене главная я, но старшая медсестра сказала, что его велено пропускать. Прямо в палату. В инфекционный бокс. Оля, ты права, дело тут нечисто. Её не лечат ведь даже, твою дочку, только микстуры стандартные при простуде. А написано пневмония двусторонняя…

– Я еду, – сорвалась было я.

– Куда ты… Драться с ним будешь? Пусть уйдёт. Дашкины тёплые вещи у меня, с собой он ничего не принёс, на живодера не похож. Да и не пройдёт незамеченным с ребёнком. Жди пока, пусть уйдёт.

Ждать было сложнее всего. Тем более перед глазами не Дашка даже. Он. И глаза ледяные так презрительно смотрят. Словно я совершила нечто страшное. Такое, что не прощается. Никогда. А я просто хочу, чтобы моя дочка росла счастливой. Ничего больше.

Глава 7 Демид

Свою жену я встретил на Урале, в богом забытой дыре. Крошечный городок, на удивление чистый, словно вылизанный. В окно смотришь – горы. Не такие, как на чужбине, свои какие-то, близкие. Невысокие, поросшие хвойным лесом, с них в городок катилась стремительная мутная речка, в любую погоду ледяная.

Городок прятал то, что мне нужно. Маленький, захиревающий уже медный рудник. Люди, которым я верил, да и само моё чутье говорило – покупка будет выгодной. Я купил рудник несмотря на то, что хозяин не очень то и хотел расставаться со своим достоянием. Мог бы и просто отобрать, но я действовал цивилизованно. Почти. И почти всегда.

Разогнал спивающихся рабочих, нафиг всех уволил, нагнал специалистов, техники. Поселился там же – на целых полгода. Я любил с головой в работу уходить. И однажды туманным утром, когда воздух был густым, словно молоко, а близкие горы обзавелись туманным шапками, как свои старшие собратья ледниками, я её и встретил.

Шёл, курил, сигарета, пропитавшись туманом едва тлела и шипела сердито. Дорогие кроссовки скользили по мокрой траве. Контора рудника находилась в приземистом ангаре, надо бы отстроиться. Внутри ещё никого, на первый взгляд, да и не должно ещё – рано. А дверь уже отперта. Я вошёл, задумчиво вскинув ключи на ладони.

– Ты ещё кто? – недоумевающе спросил я. – Ключи откуда?

Девушка. Тоненькая вся – пичужка. Глаза только огромные, на пол лица. Такие же глаза сейчас у моей дочери, форма. А цвет мой, выверты природы весьма забавны.

Огромные глаза опушенные пушистыми ресницами смотрели на меня испуганно. Папку из рук выронила, она шлепнула о пол, выплюнув облачко пыли.

– Папины ключи, – ответила она, пряча руки в карманы куртки. – Он работал здесь. Не все забрал, а сам не может, запил. Вот и я пошла.

– Отдай, – протянул руку я.

Она отдала ключи. Потом отдала и себя – я бываю настойчивым. Девственница. Первая девственница в моей не очень то и святой жизни. Поневоле запомнилась. И глаза распахнутые испуганные, и слезинка, которую торопливо стёрла, чтобы я не успел заметить. Я успел. Чистая. Почти всегда испуганная. На педиатра училась в институте, я ещё подумал – ну, какой из неё педиатр, из такой пичужки? Она же всего боится, да и детей тоже.

Потом рудник заработал на совесть и без моих пинков, я вернулся домой. И оказалось, что глазастую пичужку хочется забрать себе. Я поехал и забрал… В институт она все свой хотела, зачем оно ей? Перевёл. Правда, на заочное – пусть дома сидит.

А потом Настя забеременела, что наверное, должно было случиться рано или поздно. И к своему удивлению я ощутил нечто, очень похожее на счастье. Я не хотел никаких наследников. Но мысль о том, что в моем доме поселится что-то маленькое, смешное и шумное радовала. Тогда я ещё не знал, насколько полюблю своего ребёнка. А теперь знаю. Пять лет спустя. Когда успел и потерять, и обрести.

– Как там? – спросил я у юриста.

Дело было шито белыми нитками. Но главное я знал, что девочка – моя.

– Скоро девочка станет вашей дочерью официально. Можете пока…выбрать ей имя.

Он был прав. Девочка, которая была моей дочерью носила имя, которое ей дала эта женщина. Имя нужно будет поменять. У меня не было каких-то особых предпочтений. Главное, чтобы оно было другим.

Той ночью мне приснилась Ольга. Я не ждал её не в своих мыслях, не в снах, она просто была этого не достойна. Я не хотел пачкаться об неё. Но она не спросила разрешения. Зима. Тот городок, в котором я купил рудник. Тогда случился обвал, пострадали люди. Настя была на восьмом месяце беременности, рожать скоро, а я сорвался, полетел. Застрял на неделю. Нервничал – Настя казалась такой маленькой. Беззащитной. Оставить её одну было страшно.

– Всё хорошо? – спрашивал я.

– Хорошо, – отвечала она.

А потом…потом приехала. Да, этот городок был родным ей, но ничего её тут не держало. Мать умерла, отец спился и пропал, брат уехал. Сказала – по мне соскучилась. Дурочка бестолковая, даже не предупредила.

Схватки начались в ту же ночь. И рожала Настя в той самой маленькой больнице, благо я последние годы выделял деньги на её поддержку – мои люди тут работали. И прошло все хорошо… насколько могло быть. Я на руднике торчал, связь не ловила, я все пропустил.

И Ольга мне снилась возле той самой больницы. В снегу – зима была. Отчего-то босая и в лёгком летнем платье. Беременная. Стоит в снегу, с ноги на ногу переступает, и на меня смотрит. Волосы светлые по плечам рассыпаны, в глазах тоска. И страх. Здесь, во сне ей отчаянно хочется верить, но верить не выходит. Не хочу. Всё против этого. Она сломала мою жизнь. Она не достойна моего ребёнка.

– Но я же её люблю, – тихо сказала она.

Сюрреалистичный сон, кошмар. Воздух словно застыл, даже снежинки в нем замерли, шевелятся только её губы, бледные в синеву от холода.

– Ты недостойна её любить, – возразил я и не услышал своего голоса.

Она услышала. Улыбнулась. Покачала головой, прядь светлых волос упала на лицо.

– Какой же ты глупый, – в голосе грусть и сожаление. Она меня жалела. – Большой, сильный, богатый, а глупый совсем…

И живот свой погладила, ребёнок в котором словно почувствовал её прикосновение, толкнулся изнутри, вспучив женский бок ассиметричным бугром…

Проснулся я ранним утром. В холодном поту. В квартире пусто и тихо, обслуга у меня приходящая, с трудом выношу постоянное присутствие чужих людей рядом. Девочку заберу, придётся привыкать. Ей нужна будет няня.

Достал телефон. Номер моей жены в списке важных контактов. Я редко ей звоню, но знаю, если наберу, она возьмёт трубку сразу.

– Да? – тихо спросит она.

Я не мог сказать, что любил её. Просто она была не такой. Она подарила мне дочь. Она была рядом, когда наша девочка умирала. Когда мы узнали, что она не наш ребёнок – экспертизы проводили, чтобы понять, сможем ли мы стать для неё донорами. Сначала я.

Тогда с ужасом понял, что малышка не моя дочь. Настя мне изменяла? Бред. Вторая экспертиза показала, что и она к нашей девочке не имеет никакого отношения.

Самое поганое – разлюбить ребёнка не удавалось. Не получилось бы. Мы проводили с ней последние месяцы. Слушали, как тихо смеётся. Смотрели, как танцует с трудом, тоненькая, прозрачная. Она поздно пошла, только в полтора года. Зато, как пошла, сразу начала танцевать… Я все равно её любил. И тогда, качая её на руках, думал о том, что у меня есть ещё одна дочь. Только родная. Любят ли её так же? Тепло ли ей? Здорова ли? Это рвало душу. И одновременно давало сил жить дальше. Потому что у меня был шанс любить снова.

Шанс заслужить прощение своей жены. Увидеть радость в её глазах.

– Я нашёл её, – тихо сказал я в темноту комнаты. – Нашёл нашу девочку. И теперь никому её не отдам.

Глава 8. Ольга

Я переминалась с ноги на ногу на перекрёстке. Мороз был ощутимый, пощипывал щеки, коленки в джинсах, все, до чего дотягивался. Я смотрела на часы то и дело, хотя точного времени мне никто не сказал. Мне велели ждать, я ждала.

Мороз не щадил и мои франтоватые сапожки из Италии, которые ещё муж купил в незапамятные времена. Думаю, эти сапожки и меня переживут, да жаль только, что в Италии не очень холодно – ещё меху внутрь бы явно не помешало.

– Холодно, – простучала зубами я. – Черт, как же холодно!

И сказала себе – жди. Думай про Дашку. Как заберёшь её. Как обнимаешь крепко-крепко. А потом сбежим вместе и никто нас не разлучит. И моя девочка вырастет на моих глазах, вырастет не как я, а самой счастливой.

Мимо проехал уже добрый десяток машин скорой помощи – не удивительно, инфекционка то вот она, за поворотом. А про меня словно забыли. Я уже порывалась звонить соседке, но тут вспоминала – не нужно её беспокоить. Начнёт нервничать, бояться, все сорвётся. И мне нужно быть спокойной ради моей дочери.

Наконец, протяжно заскрипев, рядом со мной остановилась машина скорой помощи, такая древняя, что диву даешься, как ездит вообще до сих пор. Дверь открылась.

– Ольга? – спросил молодой парень.

– Ольга! – обрадовалась я.

– Залазь тогда, – кивнул он. – Пакет там на каталке лежит, переодевайся.

Я шустро юркнула внутрь. Там было не намного теплее, чем на улице, да мне теперь не важно. Я за своей дочкой еду! От волнения щеки горят, пальцы плохо гнутся, не послушно, но то, наверное, от холода.

Сноровисто стянула свою куртку. Вместо неё синие, тоже не новые, видимо, парень свои отдал сменные, штаны и куртку с надписью скорая помощь на спине. Лицо спрятано под медицинской маской, шапку вязаную надвинуть по самые брови, волосы светлые заправить под неё полностью.

– У меня проблем то не будет? – спросил парень.

– Нет… это же моя дочка. Просто муж её хочет отнять… я заберу её и увезу, и все.

Парень в машине был один, но то не удивительно – Лена сказала, что машина едет с ремонта. Делать было нечего, я поневоле смотрела на мужское, мальчишеское почти лицо, то машину разглядывала.

– Выскакивают за миллионеров, – как будто обиженно сказал парень, – потом не знают, как проблемы разгребать. Словно простых мужиков им мало…

А мне сейчас никаких мужиков не надо вообще, пусть хоть золотой будет. Я одним своим мужем сыта по горло. Теперь бы ещё от Шахова уйти, и точно буду жить одной лишь Дашей.

– Приехали, – констатировал водитель. – Идите смело, никто и не посмотрит. Направо, потом наверх и длинным корилором. До конца дойдёте и наберите Лену, она встретит.

Я низко наклонила голову, пряча лицо, но парень прав был – на меня никто не смотрел. Приёмный покой бурлил, словно улей, но стоило чуть в сторонку отойти и сразу тихо. Голоса остались сзади, только тихий шелест моих шагов. Коридор длинный, дохожу до конца – заперто. Звоню соседке, и через несколько минут дверь лязгает замком, отпираясь.

– Пойдём скорее.

Здесь, наверху в отделении уже людно. Моя куртка явно бросается в глаза, но Лена быстро заводит меня в кабинет.

– Где она? – нетерпеливо спрашиваю я.

– Не все так просто. Вещи её тёплые тут, я заранее приготовила. А ей охрану поставили… Натуральным образом мужик в коридоре сидит и караулит. Права ты оказалась, не чисто дело.

У меня снова щеки загорелись, прижала к ним ледяные ладони.

– И что делать?

– К счастью, на мои дела он особо внимания не обращает. Сейчас повезу ей кушать. Столик на колёсах, накину скатерть… Как в кино, короче. Если снизу влезает две большие кастрюли, то одна девочка маленькая точно влезет. Надеюсь, она меня хорошо помнит, не испугается, шум не поднимет…

Скатерти не было, не долго думая, она бросила на столик простыню. Белую, со штампом больницы… А мне страшно, не передать как. Наверное, как тогда, когда бежала, думала, что догонит, понимала, роды скоро начнутся, а я в целой вселенной одна и пойти некуда… Тогда справилась и сейчас смогу.

Самое сложное это ждать. Ленка уехала и не было её целую вечность. Я ухом к двери приникла и слушаю, не задребезжат ли колёсики по плиточному полу. Задребезжали.

Дверь открылась и я по Ленки глазам поняла – получилось. Под простынь – скатерть заглядываю, а вот оно моё чудо сидит! Улыбается, а глаза испуганные.

– Иди ко мне!

Обняла, прижала крепко, как мечталось. Похудела, что ли… Хотя бред, мы пару дней только не виделись. Но вот испугалась точно, тихая такая, на себя не похожа.

– Больше никаких больниц, – рассмеялась я. – Пошли скорее одеваться.

Куртка, тёплые штаны, сапожки. Подписанный отказ от лечения уже лежит у Лены на столе. На дочкино лицо тоже маску, от греха. Пусть никто нас не узнает. Главное вниз спуститься, а уж там работник скорой помощи с ребёнком за руку точно внимания не привлечёт – детская ведь больница.

– Этот дядя приходит каждый день, – сообщает моя малышка, пока я пропихиваю её руки в курточку. – Он конечно добрый и собачкам помогает. Но мне кажется, он притворяется…

– А какая нам разница? – фальшиво улыбаюсь я. – Это же не наш дядя. Чужой. К нам он больше не придёт.

– Мама, а ты теперь доктор?

– Мама теперь шпион, – зловеще прошептала я и Дашка наконец засмеялась.

Ленку я обняла крепко, до хруста. Денег она не возьмёт, предлагала уже. Дашку за руку держу.

– Осторожнее там, – просит она.

– Всё хорошо будет… Не провожай, дорогу я теперь знаю.

Стараюсь не сорваться в бег. Иду спокойно. Я тут работаю. А эта маленькая девочка – просто пациентка. Все просто. На улице на мгновение теряюсь, машин скорой несколько, я не запомнила номеров. К счастью, парень открывает дверь и машет мне.

– Быстрее давай, – просит он. – Переодевайся, сейчас уже на вызов поедем.

Переодеваюсь, прячу форму обратно в пакет. Дашка сидит на каталке и меня ждёт. Глаза испуганные снова, не понимает, что происходит…

– Это ещё кто? – спрашивает подходя фельдфер.

Она не в курсе, ей не говорили, чем меньше людей знает, тем лучше.

– Выписали девочку, а денег на такси нет. Подбросим, нам же все равно по пути.

Женщина утомлённо глаза закатывает, но ничего не говорит. Я выдыхаю. Сердце начинает биться спокойнее только когда больница остаётся позади. Я смогла.

– Мама, мы домой? – тихо спрашивает Дашка.

Вещи наши в двух камерах хранения местного торгового центра. Он работает допоздна, успею забрать. Потом прочь из города, места нам забронировала, пользуясь сервисом попутчиков. Прочь отсюда!

– Нет, малыш. Мы поедем путешествовать.

– Снова, – вздыхает она.

Снова… Я думала, она и не помнит, больше года мы здесь прожили. Помнит. И горько-горько становится от осознания того, что не могу своей дочери дать постоянный дом.

– Всё будет хорошо, – говорю я.

А Шахов и его город останутся позади.

Глава 9. Демид

– Алёна, – сказал я.

Алёна – красивое имя. Простое. Советоваться мне было не с кем, да и не хотелось. Не жене же звонить. Смерть одного ребёнка и пропажа другого окончательно вбили между нами клин. Я не смог. Не справился. Не уберег.

Решено, будет Аленкой. Маленькая ещё, шести нет, быстро привыкнет, до школы точно. Решил и даже легче немного стало. На часы посмотрел – поздно уже. Но малышка не засыпала долго, ворочалась, без той, что звала себя её матерью ей было сложно. Ничего, без неё тоже – привыкнет. Люди склонны привыкать ко всему, что с ними происходит.

На улице было морозно. Курить я давно бросил, но зимой вспоминалось вдруг и хотелось. Табачный дым на морозе пахнет особенно вкусно. А сама сигарета тлея так трещит, что поневоле слюны полный рот. Но курить было вредно – у малышки, что мы растили, как свою дочь, была астма. А потом, когда её не стало, оказалось, что и привычки больше нет.

Машина послушно завелась разом, словно только и мечтала, что кататься по заснеженным улицам. От выхлопной трубы валит пар с дымом, на улице так холодно, что даже здание больницы кажется уютным. Но я знаю, что не уютно там. Да чего греха таить, у меня тоже. Но я буду стараться, ради своей дочери. И в больнице ей осталось недолго. Ольга ещё не знает, но судебное распоряжение уже почти готово. Деньги решают многое, а уж если на руках результаты генетической экспертизы…

Охранник сидел на посту. На табуретке. Книжку читал. Я недовольно сморщился и книжку он выронил. Плевать, что здесь кроме медицинских сестричек и пары дежурных врачей одни дети в отделении. У него работа и работать он должен на совесть.

– Как?

– Да все хорошо, заглядывал недавно, спит.

Это мне не понравилось сразу. Девочка, будущая Алёнка не спала. Ворочалась, глазки свои таращила в окошко, это мне докладывала старшая медсестра. Иногда ревела тихонько – понятное дело, в больнице никому не нравится. С чего это сейчас уснула?

Я осторожно открыл дверь палаты. Направо ванная с туалетом. Палата большая, две кровати. На соседней ночью будет спать медсестра, которая пока ещё бегает по своим рабочим делам. На кровати очертания ребёнка. Я вздохнул и покачал головой – видимо, чёртов сторож никогда не сбегал из дома. Даже одеяло сдергивать не нужно, и так понятно, что ребёнка там нет.

Одеяло я все же сдернул. Тряпки какие-то свернуты, да заяц мной подаренный. Понятное дело, свою старую игрушку с собой забрала, а моя не нужна. Горько так стало, зубы сжал, чтобы её орать.

– Убью, – обещал я охраннику. – Если до полуночи не найду её, я тебя убью.

И ударил. Кулак обожгло болью, а мне немного легче стало.

– Минуту даю. Всех с отделения собери.

Они и правда через минуту стояли все в ряд. Запыхались, бежали. Стоят и смотрят, признавая моё право ими руководить. Всё глаза отводят, а одна смотрит прямо в мои. Вот и чудненько. За руку её взял, тащу в один из кабинетов большого отделения.

– Где девочка? – спрашиваю я.

Смотрит. Простая женщина, обычная. Симпатичная, средних лет, глаза светлые. Храбрая, до одури, как все они, когда дело доходит до их детей. Да только разница есть – не Ольги эта дочь, нет…

– Понятия не имею, – дерзко отвечает она.

Смотрю на время – несколько минут уже прошло. Времени на споры нет. Оно утекает просто, это время. Когда за руку девушку тащил, с неё слетела шапочка. Под ней прятался хвост, забранный резинкой. Наматываю его на кулак, резко опускаю женщину лицом об стол. Не со всей дури, нет. Я не монстр. Я просто хочу вернуть своего ребёнка.

– Где?

– Я полицию вызову, – шепчет она и вытирает каплю крови, вытекшую из носа.

Коротко и сухо смеюсь.

– Ты храбрая. Как волчица, что любого порвёт за своего детёныша. Всякая мать так поступит. Да только Ольга не рожала Дашу.

– Да что вы…

В её глазах неверие. Продолжаю говорить.

– Пять лет назад моя жена родила дочь. Так получилось, что рожала она в глубинке. По иронии судьбы в той же больнице рожала и Ольга. Только её девочка родилась безнадёжно больной. И знаете, что она сделала? Она просто поменяла детей. Свою умирающую дочку подложила моей жене. А нашу забрала. Вот так, легко и просто.

Наверное что-то есть в моем голосе такое, что заставляет её верить мне. Тяжело оседает на стул. Забывает про каплю крови, она огибает рот, срывается с подбородка, алым пятнышком впитывается в белый халат.

– Может, случайно?

Снова смеюсь.

– Маленькая больница. Всего четыре ррженицы. И только две из них рожали в ту ночь. И Ольга приехала на скорой, без документов, она была в обсервационном отделении, её ребёнок с ней. К сожалению, его не запирали и выйти она смогла беспрепятственно.

– Как же…

– Как же растить чужого больного ребёнка, любить его всем сердцем, зная, что родной просто исчез вместе с воровкой? Не спрашивайте. Я несколько лет искал. Говорите, где они.

Девушка, словно спохватившись вытирает лицо, она тянет время.

– Полчаса назад только уехали. Не знаю куда, не говорила. Знаю, что на машине. И все…

– Спасибо, – отрывисто говорю я набирая номер.

Дороги перекрыть, все машины досматривать, никого не выпускать… Реально ли? Я справлюсь. Если уж долбаная судьба занесла Ольгу в мой город, я отсюда уже её не выпущу. Не с моим ребёнком точно. Одна – пусть валит. Скатертью дорожка.

– Не будьте суровы к ней, – хрипло раздаётся мне в спину. – Она и правда Дашку любит.

Ловчая сеть развернулась за несколько минут. План был прост и гениален – мои люди создают пробки на самых ходовых выездах из города. Аварии, не серьёзные, но ужасно затягивающие движение. За это время и гаишники, и мои же люди в форме осторожно и не привлекая внимания досматривают все машины. Ищут женщину и ребёнка. Не опираясь на внешние данные. Она может надеть парик. Может переодеть ребёнка мальчиком. Смотреть нужно всех.

Сам еду на главную магистраль, в гущу событий. Последние два километра иду пешком, вдоль ряда машин – пробка и правда знатная. Снег у обочины вязкий, ноги проваливаются глубоко, ветер задувает под пальто. Но я не чувствую холода, я полностью погружен в свои мысли. Звонок телефона едва вырывает меня из них.

– Есть. Женщина и девочка. В машину не лезли, только фонариком посветили проходя мимо, чтобы не спугнуть. Но точно она, я же видел её, я следил за её домом. Двадцать третий километр, почти у самого моста.

Смотрю вперёд – где-то там темнеют арки моста. Близко. Дальше бегу, плевать уже на снег. Людей в форме вижу тоже издалека, меня ждут, машут мне светящиеся в темноте жезлом, указывают на нужную машину. Подхожу и рывком открываю дверь, они не ждут, не заблокировано даже.

– Это просто пробка, – не успевает прервать разговор с девочкой Ольга. – Скоро мы уже поедем…

Вот потом замирает. Оборачивается ко мне. Глаза округляются от страха, тянется обнять ребёнка.

– Не скоро, – бросаю слова я. – Приехали. Выходите из машины.

– Нет, – категорично отвечает она и смотрит на водителя.

Тот втягивает голову в плечи и старается быть незаметным, от него она помощи не дождётся.

– Это моя дочь, – устало говорю я.

– Я никогда с вами не спала!

Пытается отстегнуть ремень, но паника плохой помощник, пальцы её не слушаются. Девочка начинает плакать от страха, как мне жаль её, как я ненавижу Ольгу за эту сцену!

– Я бы не стал с вами спать, – даю знак и мои люди окружают машину в кольцо. – Никогда. А ребёнок мой и сейчас я её заберу

Глава 10 Ольга

Дашка плакала. Не громко даже, тихо, но… Отчаянно? Да, наверное так. Словно понимала, что назад пути нет. Сейчас будет страшно. Сейчас все бесповоротно изменится навсегда. А самое жуткое – помешать этому не возможно.

Дашкин плач мешал мне думать. Разве можно думать о чем нибудь, когда рядом плачет твой ребёнок? Мысли только одни – защитить. А как, позвольте спросить, если темно на улице, дорога, а вокруг машины стоят мужчины? Молча стоят, глаза тёмные, на меня не смотрят даже. Но уйти не дадут, это я понимаю чётко. Водитель, которого мы долго ждали на морозе, который только недавно, только вот пятнадцать минут назад принял у меня деньги за оплату пути, усиленно делает вид, что вообще ко мне никого отношения не имеет. Вообще не понимает, как я попала в его автомобиль.

– Всё хорошо, малыш, – натужно улыбаюсь я Дашке. – иди к маме скорее.

Она всхлипывает протяжно тянется ко мне всем телом. Подхваю её лёгкое тельце, сажаю к себе на колени. Трясётся. Главное защитить, не отдать никому. Мы вдвоём справимся. У нас всегда получалось, все эти годы.

– Выходите, – утомленнно говорит Шахов.

В его голосе усталость и толика брезгливости. Ему противно иметь со мной дело. Можно подумать я от ситуации в восторге. Я ненавижу его. Ненавижу кажется так сильно, как не ненавидела ещё никого. Даже мужа. Тогда мой ребёнок был анонимным. Она шевелилась в моем животе, но я не видела, не знала её, стремилась защитить по наитию, по любви, которой сама ещё не понимала. Теперь – понимаю. Я спасла её. Родила в муках и перед страхом неизвестности будущего. Я выкормилаее ее своей грудью.

– Вы с ума,  сошли, – выдавливаю из себя максимально спокойно. Так, словно Шахов взбесившийся пёс. Хотя не пёс, нет… Оборотень. Лишнее движение, лишнее слово, и он стряхнет с себя усталость и бросится. И тогда не останется ничего. – Давайте рассуждать логично. Кроме мужа у меня мужчин не было. Вы ней мой муж. Вывод простой – моя Даша никак не может быть вашей дочерью. Малыш пошли.

Дочка доверчиво вкладывает ладошку в мою руку, сползает с моих коленей. Открываю дверь. Открывается она послушно, и кажется вдруг, что ничего и никто не будет мешать мне уйти. Выхожу, скорее вываливаюсь из тёплого нутра машины в стылую темноту. Мужчины ничего мне не говорят. Я иду, держу Дашку за руку и они идут тоже. Один даже забегает передо мной, и так идёт – пятится, на меня глядя. Кругом машины, много машин, десятки в этой спонтанной пробке которая мне теперь тоже неслучайной кажется. И никто не выйдет мне помочь. Все не просто так. Дашка плакать перестала. Стискивает мою руку. Дышит тяжело. Идти по обочине сложно и мне, а ребёнку вдвойне. Подхватываю её на руки. Тяжёлая. Ничего, потерплю, своя ноша не тянет.

– Ольга, – голос Шахова раздаётся совсем близко, где-то за моей спиной, но оглянуться я не решаюсь. – Не устраивайте сцен. Вы напугаете ребёнка. Вы же не хотите, чтобы девочке было страшно? По своему вы к ней привязаны, я почти уверен в этом.

Дашка крепче обхватывает мою шею. Она смотрит назад, она видит Шахова. Мне хочется закрыть ей глаза, но это желание абсурдно.

– Мама, – шепчет Дашка. – Он близко, он почти нас догнал, почему мы не убегаем?

В счастливые пять лет кажется, что победить можно всякого. А если не победить, то убежать от него . Но мне, к сожалению, давно уже не пять лет.

– Вам не уйти, это утопия. До города десяток километров. Ночь. Вы одна. Нас – много. И правда на моей стороне, Ольга.

Я не понимаю, о какой он правде говорит. Понимаю, что остановиться не могу. Принять бой –  тоже. Он сильнее. Просто иду и крепче обнимаю Дашу.

– Один, – говорит Шахов. – Два… Я считаю до пяти, я даю вам шанс уйти красиво.

Не выдерживаю. Бросаюсь к машинам. Стучусь. Люди видят за мной мужчин, они боятся, они просто не открывают. Завыть, может, от отчаяния.

– Пожалуйста, – прошу я. – Пожалуйста. Они же отберут у меня ребёнка, отберут…..

Наконец одно стекло медленно опускается. Там, за ним пожилой мужчина. Лицо доброе, усы смешные, как у деда моего. А человек с усами, как у моего деда просто не может быть плохим.

– Пожалуйста, – умоляю я.

Он смотрит за мою спину и медленно качает головой. Он боится, я его понимаю.

– Игорь, – сердито окликают его сзади. – Помоги девочке, видишь, её совсем запугали, ни стыда, ни совести.

И столько во мне надежды вдруг загорелось. Дикой, ничем необоснованной. Чем он может мне помочь, маленький, усатый, сутулый? Но надежда, она такая. И часто подводит.

– Игорь, – женская рука хлопает его по плечу. – Давай увезем девочек!

Он неохотно открывает дверь и выходит из машины, хотя понимает, чем это чревато. И мне становится так стыдно. Но я не могу так просто взять и отпустить свою надежду.

– Ольга, – говорит Шахов. – Я и не надеялся на то, что у вас есть совесть. Но… вы готовы так просто играть чужими жизнями?

Его люди синхронно делают шаг вперёд, стискивая нас в кольцо, из которого так просто не вырваться. Не уйти без потерь. Незнакомый доселе мне Игорь вздрагивает, словно его ударили, но не уходит. И мне становится жаль его. Жаль, но Дашкина жизнь оказывается, важнее любой другой. Возможно даже всех вместе взятых. И важнее моей уж точно.

Дашка, уже точно понимая, пять лет все же, что её сейчас отнимут у матери, ещё крепче стискивает мою шею. Прерывисто, тяжело дышит в моё ухо, стискивает пальчиками пряди волос.

– Я твой папа, – говор и снова Шахов. – Я знаю, ты успела привязаться к этой женщине. Но я поступаю правильно. Ты должна жить с родными родителями, а не с той, которая украла тебя из колыбели.

Всё случается очень быстро. Рывок. Мои руки, что ещё недавно обнимали Дашкину спину, придерживали тяжёлую попу в тёплых розовых штанишках, оказываются заломлены за спину. Плечи и локти выворачивает жгучей болью. Дашку тянут от меня, пряди волос, что были стиснуты в её руках обрываются с корнем, на глазах выступают слезы.

– Ты не мой папа! – яростно кричит Дашка, которая от злости даже бояться перестала, и сейчас, несмотря ни на что, я ею горжусь. – Мой папа умер! А ты плохой! Отдай меня обратно маме!

Дергаюсь к ней, но держат меня крепко. Маленькая воительница брыкается в руках того, кто считает себя её отцом. Пинается, царапается. Я слышу пронзительный женский крик. Кричу не я – моё горло просто парализовано, я даже дышу с трудом. Кричит та, что хотела помочь. А у меня в глазах темнеет, подгибаются вдруг колени, последнее, что чувствую – меня не держат больше, отпускают, позволяя упасть в рыхлый, взрытый ногами снег. Он обжигает моё щеки, забивается в открытые глаза, дарит мне забвение.

– Всё хорошо будет, – бормочет женский голос. – Ишь ты… А ты особо не переживай, если родной папка, значит не обидит. А там помиритесь и снова будешь со своей крошкой. Милые бранятся, только тешатся.

Я в  едущем автомобиле. Лежу на заднем сидении. Меня мерно качает, убаюкивает, не давая полностью вырваться из беспамятства. Но к сожалению, оно не настолько глубокое, чтобы не думать. А я думаю о том, что невозможно помириться с тем, кого не знаешь, с кем не сорился никогда в жизни. Ещё совсем недавно нам нечего было делить.

Глава 11. Демид.

Девочка кричала долго и отчаянно. Мне казалось, что просто бесконечно долго. На деле, просто все то время, пока мы несли её мимо пробки, которая за ненужностью стала медленно рассасываться. Как только её посадили в машину, щёлкнул ремень безопасности и дверь закрылась – она замолкла. Словно просто поняла всю бесполезность своего крика теперь, когда мама её точно не услышит.

За рулём был водитель, я сел рядом с ним, спереди, давая ребёнку немного личного пространства. Увидел её личико в зеркале заднего вида – кожа бледная, глаза большие, смотрят вперёд, в никуда и даже не моргают.

Стало немного жутко, я напомнил себе – все правильно. Да, жестоко. Но если бы я позволил себе быть мягким Ольга снова бы увезла её, и я бы не нашёл их больше. Такие, как Ольга, не признают полумер. Они понимают только силу. Значит силой я и буду давить.

– В дом, – велел я.

Дома я не жил с тех пор, как уехала Настя. Большой и пустой он только навевал ненужные воспоминания, которые душили, разрывали изнутри грудную клетку. Но квартира все же не подходила для ребёнка, внезапно решил я. Её место там, где когда-то с любовью и ожиданием устраивали ей комнату. И там можно выставить охрану по периметру, и никого не пропускать, даже ментов. Про полицию подумал не я один – позвонил юрист.

– Вы все хотели делать по закону, – напомнил он.

– Закон чересчур медлителен. Она бы ее увезла.

Тишина недолгая, снова смотрю на отражение дочери.

– Вы похитили ребёнка. По сути, она все ещё её мать…

– Я позвоню вам, если дело дойдёт до суда.

Сбросил звонок. Громада дома в темноте подавляла. Сейчас там никого, поэтому все окна темны, только охранник в сторожке у ворот. Уборку производили раз в неделю, доставку еды тоже организовать несложно. Дом готов нас принять.

Водитель замялся отпирая дверь, но все же сам взял девочку на руки. Она больше не воевала с нами – выдохлась, устала. Уже дома поставил её на ноги и подал руку. Её она не приняла.

– Здесь красиво, да?

Не ответила. Проходя мимо огромного зеркала в холле увидел на своей щеке длинную полосу. Царапина. Девочка – воительница. Этим она явно пошла не в Настю, которой всегда было проще уступить. В меня. Или, с недовольствием понял я, в Ольгу, ведь воспитание тоже многое значит. А Ольга, которая рискнула похитить моё дитя точно ничего не боится.

– Я хочу домой, – тихо сказала девочка.

–Твой дом здесь, – ответил я. – Смотри, вот эта твоя комната.

Кроватка была немного мала, но пока девочка поместится. Потом придётся заменить, все же, она принадлежала другому ребёнку. Комната была красивой. Нежной. Настя вложила в её оформление всю любовь и нежность. Малышка тогда только зрела в её чреве…

–Здесь очень красиво, – подытожил я. – Тебе понравится. Уже завтра у тебя будет няня, а пока возле твоей комнаты будет дежурить охранник.

– Уже завтра, – заносчиво продолжила девочка. – Сюда придёт моя мама!

Я улыбнулся, представив, как Ольга преодолевает двухметровый забор обнесенный колючей проволокой.

– И что она сделает?

– Она… – замолчала девочка, подумала и сказала – она убьёт вас!

Я подавил улыбку – не стоит поощрять кровожадность ребёнка. Дал распоряжение охране и ушёл. Пока ребёнку без меня комфортнее, но все изменится. Вывел на монитор компьютера изображение – в комнате велась съемка ещё с прошлых времен. Малышка сильно болела, за ней всегда кто-то смотрел.

Привезли еду из ресторана, ребёнок наверное проголодался. Еду поставили на столик, но она не стала даже смотреть. Отказалась снять сапожки и куртку, так и стояла, ждала, пока все уйдут. А потом залезла на подоконник, прижалась носом к стеклу и сидела так битый час, словно и правда ожидая, что Ольга перелезет через забор и придёт за ней.

– Она меня полюбит, – твёрдо сказал я. – Ей просто нужно время, чтобы позабыть весь этот кошмар. Детская психика весьма гибкая.

К ужину она так и не притронулась. Няню пока не подобрали, но к утру приехала горничная. Она точно здорова, проверяли, и у неё есть дети, пока нет няни, она справится. Я наблюдал.

– Тебе нужно покушать, – уговаривала женщина. Милая, приятная, она должна была расположить к себе ребёнка. – Ты же так совсем растаешь. Смотри, какая маленькая. Не будешь кушать, станет обратно четыре годика.

– Мне шесть станет, – заносчиво ответила моя дочь. – Я ничего тут кушать не буду, и умру от голода, потому что это не мой папа, а просто вор. Мне мама говорила, что воровать плохо. Он меня своровал! Там мама, наверное, плачет…

И заплакала сама. Няня растерялась, захлопопотала вокруг суетливо. У меня заболело сердце, где бы оно ни было. Я снова напомнил себе – я все делаю правильно. Конечно, девочка не виновата в том, что её украли. Она привязалась к Ольге. Но пройдут годы и она будет благодарна, что не дочь безызвестной преступницы, а одного из самых богатых людей города.

– Надо поесть, – хлопотала женщина.

– Нет! – закричала девочка. – Я хочу маму!

Женщина растерянно обернулась и посмотрела на объектив камеры, покачав головой, я спустился сам.

– Малышка, – продолжил уговоры я. – Тебе нужно поесть.

Девочка толкнула тарелку. В ней была каша. Она опрокинулась на пол, растеклась неопрятным пятном с вкраплениями свежих ягод.

– Ну ничего, – пожал плечами я. – Рано или поздно ты проголодаешься. Уберите тут все, она не хочет есть.

Девочка спала в куртке, до сих пор в ней сидела. Ещё у неё рюкзачок маленький был, в форме игрушки. Мне ужасно хотелось посмотреть, что там внутри, но не отбирать же. Потом, когда она расслабится, я посмотрю.

– Гулять не хочешь?

– Нет.

Залезла снова на подоконник – смотреть и ждать.

– Я буду не кушать, пока не умру.

– Хорошо, – кивнул я. – Ты большая девочка, это твой выбор.

Она недоверчиво посмотрела на меня голубыми глазами, моими глазами, мать вашу. Неужели сама Ольга этого не видела? В ней ничего нет от псевдоматери. Скорее всего видела, но продолжала упрямо стоять на своём.

Я вдруг вспомнил, как она упала в грязный снег. Её сзади удерживали за руки, а она вдруг обвисла и упала. Просто лицом в грязный снег, словно не чувствуя ничего вообще. Как так может быть? Может ли преступник привязаться к своей жертве? Это тоже какой-то мудреный симптом?

– Как тебе имя Алёна? – решился спросить я.

– Меня Даша зовут, – верно поняла она. – Дарья. Потому что я мамин подарок. А подарки никому не отдают!

И прижалась к окну носом, маленькая воительница. А я подумал о том, что теперь точно никому её не отдам. Теперь она дома.

Глава 12. Ольга

Реальность возвращалась ко мне урывками. Вот мерное укачивание автомобиля. Я лежу на заднем сиденье, ноги согнуты, коленками упираюсь в холодное стекло. Ремень на мне застегнут, но из-за неудобства позы больно врезается в мой бок. Я хочу спросить, куда мы едем, куда меня везут, но на это недостаёт сил. Да и думаю только о том, что у меня забрали Дашку. Только вспомню, как её уносят, так порываюсь встать, идти спасать, но и на это сил не хватает.

Потом меня несут на руках. Неловко и тоже неудобно. Вспоминаю, как на руках меня муж нёс. В день свадьбы, да и раньше, до того, как стал монстром, любил носить. Например – в постель. Он сильным был, в полной мере я ощутила на себе его силу только после перевоплощения в чудовище.

А сейчас несут – кажется вот-вот выронят. Но все равно. В снегу я уже лежала, воротник куртки мокрый, холодит кожу. С усилием открываю глаза и вижу усы. Кажется вдруг – дед. Мой дед. И я снова маленькая, в деревне, уснула играя, и несут меня спать в кроватку, подушки на которой накрыты кружевными салфетками – для красоты. Но деда давно нет. И вспоминаю вдруг машину. И даже имя – Игорь.

– Помоги сапоги снять, – командует его жена. – Куртку тоже. Одеяло неси. Девочка, чаю попей, с лимоном и мёдом, горячий.

Мне приподнимают голову, в рот течёт сладкая до приторности и одновременно терпкая жидкость. Закашливаюсь, затем послушно глотаю все. Мою голову вновь опускают на подушку.

Потом просыпаюсь и даже не понимаю, какое время суток. В доме, а это дом приземистый потолок и тёмные обои на стенах. Узкое окно зашторено и кажется, что ночь. Но дверь открывается и из соседней комнаты вливается свет. Дневной.

– Где я? – говорю хриплым голосом, горло пересохло и не хочет выпускать из себя воздух. Впускать тоже, кажется, задохнусь.

– Мужики же с ребёнком ушли, – говорит женщина. – Не бросать же тебя на дороге… Мы на дачу ехали как раз, вот тебя и взяли.

При слове ребёнок резануло по сердцу. Струдом привстала на кровати. На тумбе рядом чай, остывший уже. Тянусь к нему и рука моя дрожит. Думала просто смочить горло, но неожиданно пью жадно, до дна. Чай отдаёт малиной, тоже отправляя меня в детство мыслями. Не время.

– Спасибо, – отвечаю я, и теперь слова даются мне легче. – Я пойду.