Читать онлайн По волчьим следам бесплатно

Пролог

1.

– Лебедин мой, лебедииин, – протяжно завыли девки у порога, да так звонко, что Маржана чуть не уронила каганок. – Лебедь белый-молодооой1…

Хоть их Зофья и шла за Бохдана по любви, а всё равно мать позвала голосистых кметок да старых плакальщиц, чтобы повыли как следует и проводили молодую в иную жизнь. Пока те поливали слезами порог, Маржана и Любашка вертелись вокруг сестры и причёсывали её волосы, вплетая в них багряные ленты, подаренные Бохданом, и тонкую рыболовную сетку, что защищала каждую молодицу от дурного глаза.

– То Бохдан величааааааетсяааа, – выло у окна. – Лебедин мой, лебедиииин…

Свадебное платье лежало на постели. Удивительное дело: все украшения должен был принести жених, в то время как невеста – выткать платье задолго до свадьбы.

– Лебедь белый-молодоооой…

– Слышать их не могу! – фыркнула Маржана, отбросив в сторону гребень. – Второй день подряд воют!

– Ну потерпи уж! – скрипнула зубами Зофья. – Мне и так недолго осталось!

Маржана вздохнула и продолжила расчёсывать пшеничные космы сестры. Ей не нравилось всё: плакальщицы у порога, свадьба перед самым концом войны, а ещё – то, что коровы не доились полседмицы и стояли пустые, не давая ни капли молока. Самое время подумать, что в деревне завелась новая ведьма, но стоило взглянуть чародейским взглядом – как нет, не было рядом ворожбы, никто не колдовал, кроме неё самой.

Если бы мать узнала, наверняка бы отбила пальцы сковородкой. По всей деревне гулял рассказ о том, как древний волхв предсказал ей когда-то, что в час Мораны родит она получеловека, полузверя, который навлечёт беду на их воеводство. А спустя год на свет появилась Маржана, прям в Долгую ночь, когда всюду жгли костры и носили маски, сливаясь с духами Нави.

Потому мать на неё злилась. Лупила кочергой за проделки и мечтала выдать замуж. Конечно, первой на очереди была Зофья, и только после – Маржана. Любашке предстояло идти последней, хоть та и первой нашла себе жениха.

– Лебедин мой, лебедииин, лебедь белый-молодоооой!…

Какая гадость! Маржана с облегчением доплела косу и, оставив Зофью переодеваться, выскользнула через сени во двор, где собрались зеваки, а оттуда – за избу к хлеву. В коровнике было подозрительно тихо. Уж не померла ли их Марыська? Маржана взглянула внутрь – нет, живая. Корова стояла и ровно дышала, но взгляд у неё был какой-то пустой, словно… Словно чаровали совсем рядом. Вот ведь загадка!

Маржана хотела подойти поближе и осмотреть скотину, но её окликнула Любашка. Пришлось закрыть дверь и повернуться к сестре.

– Чего ты такая кислая ходишь? – та взглянула косо и тут же недобро прищурилась. – Али жених сестрицын по сердцу пришёлся?

Ах, конечно. Она всегда отчего-то боялась Маржаны и вечно следила за ней, вынюхивала, словно голодная псина, жаждавшая хозяйской ласки. Вот только их мать всегда больше всех любила Зофью, а остальные – так, довесок, почти дворовые девки, что сбиваются с ног. Особенно Маржана, «чародейское отродье».

– Не мели небылиц, – она поморщилась. – Обождать нельзя было? Война седмицу назад закончилась, дурное время для свадеб.

– В нашем-то воеводстве давно спокойно, – отрезала Любашка.

– Ага, и коровы просто так не доятся, – Маржана покачала головой и пошла обратно в дом.

Там уже загнали Зофью за печь и готовились к приходу Бохдана вместе с его дружками – сальными проходимцами. И что только сестра нашла в нём? Косая сажень, руки как две дубины, а щёки такие, что лицо в печь не влезет. Багряный кафтан, расшитый пояс? Ну так то у каждого богатого парня было.

Маржана тяжело вздохнула. Ну и ладно, пусть идёт, лишь бы по любви, чтобы не приходилось плакать и жалеть о том, что спрятала волосы под платком раньше времени.

2.

Чонгар долго всматривался в лицо мёртвого Агнеша, пока, наконец, не решился и не завязал ему глаза белой лентой, чтобы никто не похитил дух и чтобы тот добрался до иного мира.

Агнеш не должен был идти на эту войну, не должен был воевать за чужое воеводство и слушаться сотника, который приказал ему сражаться в первых рядах, несмотря на раненую руку и кривой меч, сломавшийся в очередном бою. Чонгар просил поменять их местами, но нет: «Приказ великого князя».

«Ты ведь не ослушаешься его и не станешь смутьяном, как наши враги?»

Чуда не случилось. Боги не защитили Агнеша. Чонгар долго кричал так, будто ему самому всадили меж рёбер меч, трясся возле мёртвого тела, пока все вокруг праздновали победу – пировали днями и ночами, кричали восторженно и обнимали продажных девок.

Чонгар ушёл, забрав с собой тело Агнеша и страшную клятву. Он похоронит младшего брата и вернётся, чтобы отомстить – убить их сотника и отнять у великого князя самое дорогое. Он не был мягкотелым, и всё же сердце разрывало от боли.

Они ели с одной миски, купались в одной реки и даже делили исподние рубахи, а, став старше, болтали всякое про девок и вместе ходили подсматривать за ними на речку. Чонгар любил Агнеша сильнее, чем любой хлопец – свою суженую. Из одной крови, из одной плоти, из одного рода.

Там, на бойне, он хрипел, полулежал рядом с младшим братом. Сначала Чонгар молил богов защитить его, затем – воскресить, а теперь – помочь ему в мести или хотя бы не мешать. Если надо, он посеет смуту похлеще прежней и утопит в ней целое воеводство, а то и несколько. И оно будет того стоить.

– Надо унести тело, а затем всё засыпать зерном, – отозвалась знахарка.

– Да, – кивнул Чонгар.

И всё же отпускать Агнеша было тяжело. Мужики понесли его тело к погребальному костру. Знахарка дождалась, пока Чонгар покинет избу, затем начала рассыпать просо по полу. Так уж было заведено: чтобы Смерть не проникла в дом, приходилось отгонять её Жизнью.

Остальное Чонгар помнил смутно. Он тащился к погребальному костру, тяжело ступая, пытался в последний миг схватиться за Агнеша, но его оттащили мужики, рыдал, бил кулаками землю, а после… После Чонгар сидел у трактира и пил палёную воду без всякой закуски. Да, пришлось очиститься пламенем, чтобы его не приняли за вестника Смерти, согреть руки у обычного костра, как велела знахарка.

От пустоты в груди становилось больно. Чонгар пил ещё больше, и плевать, что болит живот, что и так кружится голова… Плевать. Плевать. Плевать.

Он потерял половину себя и он вернёт её, когда прольёт чужую кровь.

3.

Сколько раз братья говорили Томашу: «Не бегай по воеводствам просто так, не отходи далеко от княжеского терема». Даже гридней приставляли, которые ходили за ним след в след, словно псы.

Только Томаш – волк. Как и его братья, Кажимер и Войцех, он с малолетства обучился оборотничеству. Каждый из них уходил в лес с бараном, приносил последнего в жертву Лешему, за что тот открывал тайную тропку и приводил княжича в логово оборотней и древних волков, говоривших на людском языке.

Это был старый уговор, который заключил княжеский род с волчьим. Оборотни давали чародейскую силу и знания, но если ребёнок не мог победить внутри волка, то он становился зверем и оставался жить в стае. Подобное случилось с их дядькой Михлой. Он ушёл в лес, превратился в волка, но не смог перекинуться обратно.

За счёт таких неудалых оборотней укреплялся волчий род. Свежая людская кровь, как-никак.

Но Кажимеру, Войцеху и Томашу повезло. Наверное, ему – чуть меньше, ведь лес и путешествия манили несказанно. Оттого Томаш постоянно сбегал, не слушался братьев. Сперва он бродил по окрестностям и возвращался под утро, а когда понял, что его однажды просто не выпустят, то заранее запрятал кошель с деньгами, простецкую одежду, а затем перевернулся и убежал в соседнее – Приозёрское – воеводство.

Жаль, конечно, что волки, а не медведи – вот где всё величие! Лесной царь часто бродил по окрестностям в этом облике или оборачивался стариком в медвежьей шкуре. И немудрено: в любой части Звенецкого княжества уважали и почитали медведей побольше, чем волков.

Вот и теперь проголодавшемуся Томашу приходилось прокрадываться в чужой хлев и лакать коровье молоко по ночам, пока спали хозяева. Он не мог просто войти в дом, иначе Кажимер и Войцех сразу узнали бы и прислали гридней. И всё – здравствуй, неволя и терем с охающими нянюшками. Одним словом – тьфу, как говорили дворовые девки.

Напившись коровьего молока, Томаш отсыпался в перелеске. В конце зимы весь люд сидел в избах и грелся, да и охотиться на волков было запрещено. Это всё равно что убить медведя, а убить медведя – как оскорбить хозяина леса.

Звериными ушами Томаш слышал шум и понимал: собирались справлять свадьбу. Интересно, каково оно у деревенских? Вот бы поглядеть!… Недолго думая, он сорвался с места и побежал между деревьями, собираясь хоть одним глазком взглянуть на невесту и жениха…

I

. Чужая шкура

Сказал бы словечко, да волк недалечко

Народная пословица

1.

Зофью возили по всей деревне с песнями и плясками. Ещё бы – каждый должен был знать, что девка выходит за кузнеца Бохдана, а кузнец – всё равно что купец в их Горобовке. Правда, Маржана считала иначе, ведь купцы сидят в городах, носят кафтаны с вышивкой каждый день, а не по праздникам, а дочки их не держат в руках ничего тяжелее иголки с ниткой. Но кто её послушает-то?

Маржана скучающе смотрела на отдалявшуюся телегу. Молодых везли к капищу, что стояло у перелеска. Там их благословят боги, а после Зофья войдёт в избу Бохдана и станет там полноправной господаркой.

Ну и пусть. Маржана не пошла с остальными, решив вернуться и проверить Марыську. С сестрой всё было ясно, а вот с коровой… Боги-боги, она отворила хлев и застыла на месте, не зная, что делать. Не ведьма, не чародейка ходила к Марыське в гости, а самый настоящий волк, а точнее – волколак, коих в воеводстве не водилось уже давно.

Зверь заметил её и вылез из-под коровы, слизывая с морды капли молока. Маржана растерялась, не зная, как быть. Прогнать? Нельзя ведь, иначе на них обрушатся великие беды.

– Господарь, – обратилась к нему Маржана, – чем мы обязаны тебе?

Волколак повёл ухом и фыркнул. Что ж, теперь не нападёт, не после того, как Маржана заговорила с ним.

– Вес-село в вашей Горобовке, – отозвался он. – Очень вес-село. Хочу погос-стить здес-сь какое-то время.

– Гости, господарь, – кивнула Маржана. – Но можешь ли ты не трогать нашу корову?

Волколак призадумался. Сердце бешено забилось в груди, а страх подкатывал к самому горлу, но Маржана, сжав кулаки, отгоняла его как можно дальше, мысленно повторяя, что всё обойдётся и незваный гость не загрызёт их всех.

– Ос-ставляй в перелес-ске крынку с молоком и нес-сколько яиц, – наконец произнёс волколак. – Этого будет дос-статочно.

– Благодарствую, господарь! – Маржана низко поклонилась и вышла из хлева, оставив дверь распахнутой.

С большим облегчением она вбежала в сени и дрожащими руками скинула сапоги. Волколак! Настоящий! В их Горобовке! Никто не поверит ей на слово, а приманивать перевёртыша было себе дороже. Тем более, она не знала настоящего облика.

Поговаривали, будто в серых волков обращались все в княжеском роду. Они могли говорить по-людски и даже сопровождать Лешего на разные пиршества. Но где их Горобовка и где – Звенец, столица княжества? Да и кто вообще променяет жизнь в тереме на скитание по лесам и хлевам? Нет, то не мог быть княжич или его сподручные – наверняка в ком-то из местных открылся чародейский дар. А может, то был пропавший дитятя, которого пощадил лес и вскормили волки?

Маржана только-только уняла дрожь, как в комнату вошла заплаканная Врацлава. Проводив старшую дочь в иную жизнь, она собиралась успокоиться, смириться с потерей, а затем заняться Маржаной.

– Всё, – мать уселась за стол. – Справили. Нет больше нашей Зофьюшки!

– Так будет лучше, – она вздохнула.

– А ты, – Врацлава взглянула с прищуром, – за кого пойдёшь?

– Не знаю, – Маржана пожала плечами и, боясь гнева матери, тут же добавила: – Кого выберешь, за того и пойду.

Та удовлетворённо хмыкнула.

А действительно: за кого она пойдёт, если никто не мил? Сказать правду – всё равно что опозорить мать и получить оплеуху. Маржана много раз думала о побеге, но постоянно – со страхом. Как она будет жить без родного хозяйства? А что скажут люди о молодице, что всюду ходит одна? Впрочем, это-то можно решить вдовьим платком.

– Дай только подумать годик, – попросила Маржана. – Может, и сама выберу.

– Дождёшься от тебя, как же, – проворчала мать. – Но так уж и быть: думай. А если к следующей весне не придумаешь, то пойдёшь за первого встречного.

– Да, – согласилась она. – Благодарствую, матушка.

С замужеством как-нибудь решится. Куда больше Маржану занимал волколак. Кто он? В их Горобовке не могло быть человека с комком звериного меха на шее, а без него – хоть княжич, хоть воевода, хоть кмет, хоть простой мужик – не мог обернуться зверем. Не могло быть договора без печати.

Поговаривали, будто князья носили свой мех в золотом кольце и через него обращались. Для снятия шкуры требовалось перевернуться через кольцо и удариться оземь. Но их волколак… Судя по всему, он долго пробыл в зверином облике и не собирался превращаться в человека. Значит… О, Маржана так удивилась догадке, что чуть не хлопнула себя по лбу!

Да, добрый человек не стал бы долго скрываться – значит, ей не повезло встретить чародея или смутьяна, который выжил благодаря шкуре. После войны их осталось не так много – большую часть истребили, а остальные разбежались по воеводствам в страхе.

В любом случае их волколак прятался, и Маржане не следовало говорить с ним о людском облике, да и вообще – с перевёртышами лучше быть осторожнее, иначе те клыками оборвут нить жизнь и вложат её в холодные руки Мораны.

2.

Чонгар с грохотом поставил кружку на стол и, сглотнув ком в горле, проговорил:

– Ещё!

Он пил много и долго, перестал ходить в баню с остальными и умываться поутру. Неудивительно, что подавальщица поморщилась, но кружку всё же наполнила.

– Сколько можно вливать в себя брагу? – девка взглянула на него и покачала головой. – Скоро ведь милостыню будешь просить.

– Тебе какое дело? – буркнул Чонгар. – Я же не в долг пью.

– Да такое, что, – она осеклась, затем пододвинулась ближе и зашептала: – Послушай, не доведёт тебя брага до добра, уж я-то знаю. Ты ведь хороший мужик, работящий, да ещё и колдунствовать можешь вроде как. Чего тут пропадаешь?

Перед глазами промелькнуло лицо Агнеша. Чонгар отвернулся. Что ещё держало его на этом свете, помимо хорошей браги? Месть? Но где он, а где – великий князь! Можно было забраться в терем ночью или нанять убийц и… Нет, не насытится Чонгар быстрой смертью врага. Князь заснёт и отправится к предкам, обретёт покой, а он останется и продолжит бродить по свету опустошённый.

Его размышления прервали гридни. Не двое, а целый десяток. Они широко распахнули дверь и подошли к трактирщику. Чонгар напрягся. Ему нужно было слышать.

– Перевёртыш… волколак… Он должен бродить где-то здесь.

– Не видывал, – забормотал трактирщик. – Велесом клянусь, не видывал.

– Ты понимаешь, кого мы ищем? – зашептали в ответ. – Тебе хорошо заплатят – золотом, лишь бы это был, – голос стал ещё тише, настолько, что Чонгару пришлось вытянуться, – Томаш…

Томаш Добролесский, ну конечно! Младший брат великого князя Кажимера! О нём ходили слухи ещё во время смуты, когда гридни переворачивали всё вверх дном, ища сбежавшего княжича. Не сиделось ему отчего-то в родном тереме, отчего – Чонгар не знал, но сплетничали везде, сочиняя разное.

Помнится, в прошлый раз Кажимер так взбесился, что перед всем людом поклялся посадить Томаша на цепь, если тот осмелится сбежать снова. Видимо, сбежал, причём далеко, раз гридни добрались аж до глуши.

От страшной мысли Чонгар криво ухмыльнулся. Не-ет, не станет он забираться в княжий терем и дарить Кажимеру милосердную смерть. Великий князь не жаловал ни жену, ни собственных детей так, как младшего брата. Да и разыскать волколака ничего не стоит – надо лишь задавать правильные вопросы.

– А что, давно ли в наших землях объявлялись волки? – Чонгар заискивающе взглянул на подавальщицу.

– Ой не знаю, – залепетала девка, но стоило сунуть ей монету в ладонь, как тут же выпрямилась и сказала: – В Приозёрье поищи. Говорят, там коровы плохо доиться начали.

Значит – в Приозёрье! Чонгар допил брагу, расплатился и вышел на свежий воздух. Надо бы побриться, принять баню, прикупить доброго коня – и вперёд. Если то и впрямь Томаш, то он доскачет в саму Навь, лишь бы достать княжича и кинуть его голову в ноги Кажимеру. О, это будет невероятное удовольствие! Даже продажные девки не приносили ему такой радости, как мысль о столь жестокой и сладкой мести.

Уж кто-кто, а он почует оборотня за три версты! Да, он был паршивым чародеем, не таким сильным, как те, кто до сих пор состоял в княжеской дружине, но Чонгар умел чуять, и именно нюх поможет ему разыскать волколака.

3.

Деревенское капище не нравилось Томашу. Старый волхв едва поддерживал в нём огонь. Молодые поклонились каждому из идолов, затем девка сняла венок и бросила его в пламя. Жених же – кажется, Бохдан – оставил в капище зарезанного петуха вместе с десятком яиц и крынкой молока. Этого хватило, чтобы огонь засиял ещё ярче и боги благословили их.

В княжеском роду делали иначе. Да, его родители и братья умасливали богов, но больше всего благодарили Велеса, ведь это его воля облачала их в волчьи шкуры и позволяла бродить по свету зверями. И Томаш чтил Велеса больше прочих, а ещё – Морану, когда наставало её время – беспощадное, тёмное, лютое, волчье. Весной же пили за Мать сыру землю, что не давала пропасть с голоду и питала всё княжество.

Наблюдая за вереницей зевак, Томаш вспоминал девку, которую повстречал в хлеву. Да, он пил коровье молоко, чтобы не пропасть с голоду, но теперь ему не придётся воровать, по крайней мере, в Горобовке.

Раз его заметили, он мог побежать дальше, только вот Томаш устал прятаться и хотел хоть немного передохнуть. Да и девка ему попалась на редкость спокойная и смышлёная – другая подняла бы шум на всю округу, а эта, вишь как, первой заговорила.

А ещё Томаш разглядел в ней чародейский огонёк. Этой искорки не хватило бы на сильную ворожбу, но девка могла бы стать хорошей знахаркой или стеречь пламя в капище.

«Наемся вдоволь, передохну, – решил Томаш, – а потом отправлюсь в другое воеводство».

В конце концов, княжеский терем далеко. Поначалу он бежал, словно прокажённый, не зная отдыха, а когда изголодался, то начал лазить по коровникам. К счастью, коровы доились прекрасно и давали чудное молоко. Не обходилось и без бед, когда деревенские понимали, что где-то неподалёку рыскает перевёртыш, и Томашу приходилось пересекать целую гмину2 и останавливаться возле дальней деревушки, до которой не долетели слухи.

За это время Томаш повидал много чудного, особенно ему понравились девке, что в исподних рубахах стояли у речного берега и заговаривали бурный поток. Приозёрский край нравился ему куда больше родного. Здесь на одну версту приходилось два, а то и три водоёма – где-то журчал прохладный ручеёк, где-то звенела речка, где-то сходил лёд с озера. До чего же славно было пить свежую воду прямиком из источника! Он жадно лакал звериным языком и вслушивался в песню. Бледные русалки и утопленницы, которые проснулись совсем недавно, радовались уходу Мораны и зазывали Томаша к себе.

– Кровь с-слуги Велес-са вкус-сная, – переговаривались дочки Водяного. – Ос-ставшис-сь с нами, ты ни о чём не пож-жалееш-шь, волч-чонок.

Нет уж, Томаш хотел жить и чувствовать тепло, а не барахтаться под водой из года в год. Это не лучше терема, где ему подавали лучшую снедь и рассказывали сказки вместо последних вестей. Как будто держали за дурака. Кажимер обращался к Томашу снисходительно-ласково, дарил леденцы на палочках и предлагал полюбоваться садом, а сам уходил к боярам. Шутка ли – его, младшего княжича, даже не допускали к собраниям!

Нянюшка говорила, что Кажимер слишком любит Томаша и беспокоится за него. Великий князь не хотел бы, чтобы ярмо власти пало ещё и на плечи волчонка. Побегав по свету, Томаш понял: он ни за что бы не усидел на месте и не стерпел бы подобного обращения. Подумаешь, на четыре года младше – и что? Не такая уж большая разница.

У перелеска скакали огоньки. Духи подозвали Томаша поближе. Стоило ему ступить на тропку, как позади выросла целая вереница деревьев. Они чуть ли не доставали до небосвода и закрывали бледное солнце. Томаш понял: его звал лесной господарь. Но для чего? Любопытством оказалось таким сильным, что он побежал, втаптывая первоцветы в снег и уворачиваясь от колючих веток.

Тропа петляла и исчезала за спиной, отрезая путь назад. Деревья обступали его со всех сторон, не давая свернуть с пути. Томаш бежал вперёд изо всех сил, пока не оказался на просторной поляне с кумиром3 Велеса посредине. Слева горел костёр. Возле пламени возились белые волки, догрызая остатки сырого мяса.

Давно они не показывались. Томаш уже и забыл, как выглядел старый Добжа – вожак стаи. Он сидел в стороне и не участвовал в общем пиршестве.

– Догадываеш-шься? – едва слышно спросит Добжа.

Томаш помотал головой.

– За тобой идёт С-смер-рть, – прошипел вожак. – Но мы помож-жем… помож-ем тебе…

Теперь волки окружили его и уселись, словно ожидая чего-то. Кумир Велеса полыхнул на миг, и Томаш понял: звериное тело больше не принадлежало ему. Волк внутри скалился. Он хотел есть, пить и пировать с братьями, а не шататься по деревням. Зверю не сиделось в княжеском тереме, городские стены сдавливали сердце, словно прутья.

Он хотел свободы – ветра, сырой земли под ногами и крови.

«Бегай с братьями, – звучало в голове. – Бегай, бегай, бегай, волк! Пляши со слугами Мораны и бегай вокруг медведя! Празднуй!»

Томаш угасал. Ему нужна была хоть какая-то нить. На ум пришли Кажимер и Войцех. Братья! Настоящие братья, не из стаи. Люди. Не волки.

«Не волки, не волки, – повторял Томаш, ухватываясь посильнее за нить. – Братья – не волки! Моя кровь… людская!»

И он выбрался.

Лес выкинул Томаша. Упав на замёрзшую землю, он перекинулся и стал человеком. На шее висело колечко из серебра, обрамлённое волчьим мехом – ещё одна нить. Она связывала его со звериной кровью и позволяла бегать на четырёх лапах. Правда, об одном Томаш совсем забыл.

Если слишком долго пробудешь волком, то зверь начнёт побеждать тебя, а лес позовёт ещё сильнее.

Ему оставалось лакать коровье молоко по ночам, пока спали хозяева. Он не мог просто войти в дом, иначе Кажимер и Войцех сразу узнали бы и прислали гридней. И всё – здравствуй, неволя и терем с охающими нянюшками. Одним словом – тьфу, как говорили дворовые девки.

Устав от тяжёлого испытания, Томаш провалился в сон. Холод убаюкивал его, и кажется, сама Морана медленно подползала поближе, чтобы забрать душу, которую он с огромным усилием вырвал из рук Велеса.

II

. Сбитень, сговор и охота

Волк и больной с овцой управится

Народная поговорка

1.

Земля ещё не прогрелась толком. Рано было сеять и собирать травы. До весны оставалось всего ничего, но знал бы кто, как сильно Маржана устала терпеть холод и снег. Горобовка почти оттаяла, вылезла из сугробов. Ещё две седмицы – и придёт пора сжигать чучело Мораны и печь блины.

Блины! Снедь! Маржана хлопнула себя по лбу. Она совсем забыла про волколака, которому обещала приносить еду. Наспех собравшись, Маржана схватила корзину, положила в неё пирогов с мясом, затем накинула на плечи тулуп и забежала в курятник за яйцами. Дело оставалось за малым.

Волколак не соврал: их Марыська начала доиться на следующий же день. Но с этим плачем по Зофье Маржана совсем забыла о своём обещании. Теперь приходилось бежать к перелеску со всех ног, надеясь, что волколак её простит.

Только у самого перелеска Маржана замерла. Среди первоцветов лежал хлопец, причём голый и не из деревенских. А в руке… Боги-боги, меховое колечко, что светилось чародейской силой. Не так уж и удачлив был их волколак, раз оказался не в берлоге, а на морозе.

Маржана нагнулась и выхватила кольцо, чтобы спрятать под подолом. Если деревенские узнают в хлопце перевёртыша, то быть беде. Их часто выменивали у Велеса на щедрые дары, принося в жертву в капище. Вряд ли хлопцу того хотелось.

– На помощь, на помощь! – закричала Маржана во весь голос.

Прошло меньше лучины, как к перелеску сбежалась вся деревня. Дружки Бохдана качали головами.

– В тепло его надыть!

– А у нас-то и знахарки нет, во беда!

– Отвезём на телеге к соседям? У них-то есть!

– Та что тут везти? Он уже не жилец!

– Вроде как ещё дышит. Так что, повезём?…

– Куда везти-то? У меня телега занята.

– И у меня тоже!

О, они могли препираться целый день. Маржана тяжело вздохнула, понимая, что получит за это от матери, но сдалась и произнесла:

– Ладно! Тащите к нам пока. Не помирать же ему на снегу, да ещё голым!

Хорошо, что волколаков не видели очень давно, настолько, что перестали верить. Куда проще предположить, что хлопца побили, ограбили и выбросили неподалёку от тракта, да и кольца у него не было, уж деревенские-то осмотрели хорошо.

Хлопца оставили на полатях. Домовой недовольно зафырчал и забился поглубже в печь. Не понравился ему незваный гость. А может, испугался чародейской силы. Маржана укрыла хлопца меховым одеялом, а сама полезла за мёдом. Хорошо бы ещё чеснока, да только… Переносят ли его волколаки? Нет, лучше не рисковать.

Маржана принялась варить пряный сбитень и завораживать воду:

– Как собаки гонят свою добычу, так и ты, водица, гони болезнь.

Она умела немногое – оставалось верить, что этого хватит. Не хотелось бы терять волколака – слишком ценный. Он наверняка вознаградит её за спасение и отдельно – за колечко. Ради этого стоило стерпеть и крики матери, и насмешки Любашки. Стоило о них вспомнить!…

– Что же ты, – покосилась сестра, – хлопца в дом привела?

– Какое там, – фыркнула Маржана, – всего-то спасла от мороза. Как оклемается, уйдёт на все четыре стороны.

– А до того мы будем его есть, кормить и одевать, – произнесла мать. – Есть ли у тебя вообще голова на плечах?! Со свету меня сжить хочешь?!

Началось. Врацлава нависла над ней мрачной тучей и собиралась поколотить как следует, но хлопец громко застонал и попросить пить. Пришлось ей смягчиться и помочь.

– Колешь ты меня в самое сердце, Маржанка, – запричитала мать. – Без ножа режешь и замуж всё не идёшь…

– И мне выйти никак не даёт! – нашлась Любашка. – А у меня жени-и-и-их!…

Маржане оставалось лишь тяжело вздохнуть и уйти к себе. Нет, это мать с сестрой её со свету сживают, но тут никому не пожалуешься, разве что богам… Богам, да.

Маржана достала из-под подола кольцо, обтянутое волчьей шкурой, повертела его в руках, посмотрела на золотые отблески колдовской силы. Красиво как! Огоньки отплясывали в том блеске, и Маржана поневоле подумала: а что, если ей, хоть на чуть-чуть, на какой-то миг… Даже жаль, что то была не её клятва и не её шкура.

Она облизала сухие губы и ощутила во рту полынную горечь. Вот бы прикоснуться к этой силе, познать её нутром ненадолго, вдохнуть и заискриться самой. Наверное, простые люди не могли испытать подобной радости. Тяжело вздохнув, Маржана убрала кольцо подальше и постаралась изо всех сил забыть про него и не слышать ни воя, ни неясного скрежета внутри.

2.

Кольцо.

Оно звало его, кричало, шипело, звенело. Его второе сердце, его сущность и ключ к вольной жизни. Томаш не мог потерять кольцо и лишиться покровительства Велеса. Это всё равно что умереть.

Он широко открыл глаза, уставившись в потолок избы. Первое, что он ощутил – холод. Жуткий, пронзающий и мерзкий. Мороз шёл по коже от того, что не было кольца. Осознав это, Томаш вскочил с постели и осмотрелся.

Чёрная изба. Бедная, но ухоженная. В пылающей печи дремал Домовой. Пахло жаром, сбитнем и потом. У стола, прямиком напротив полатей, возилась девка. Ладная, с короткой каштановой косой, как будто бы срезала когда-то волосы. Стра-анно. А самое странное – то, что у неё в подоле находилось кольцо. Его кольцо.

– Отдай, – хрипло произнёс Томаш. – Верни…

Слабость сразила его раньше, чем он успела что-либо сделать. Девка подошла к печи, взглянула на Томаша и усмехнулась.

– Никогда не встречала такого красивого волколака.

– Вер-рни, – почти рык.

– На, – она достала из-под подола кольцо, но не спешила отдавать. – Только пообещай мне кое-что.

– Что? – Томаш нахмурился. Он знал силу слова и не хотел разбрасываться клятвами. Особенно если девка захочет замуж.

– Научи меня, как добыть волчью шкуру, – чуть ли не прошептала молодица. – Пожалуйста, волколаче.

Что ж, это было проще.

– Ты можешь не выжить, – и Томаш даже не соврал. Простой человек не мог так просто прийти к Добже и потребовать волчью шкуру.

– И пусть, пусть, – она покачала головой. – Я всё стерплю, волколаче.

– Хорошо, – пришлось согласиться. – Если не струсишь, научу.

В тот же миг девка протянула ему кольцо. Получив назад своё сокровище, Томаш успокоился и с облегчённым вздохом свалился обратно.

– Меня, к слову, Маржаной звать, – послышалось снизу.

Что ж, значит, Маржана. Эх, знала бы она, что его кольцо стоило дороже, чем вся эта изба, а может, и деревня, и только потому, что из чистого серебра. Благословлённое лесом, обрамлённое в волчью шкуру, колечко открывало тайные тропы.

Однажды Томаш пойдёт по ней и не вернётся назад, как это делали его предки. Все князья на старости лет уходили к Добже. Их души… А куда отправлялись их души? К Велесу? Может, они становились его слугами навсегда? Этого Томаш не знал и вряд ли узнает, пока не состарится и не уйдёт сам.

Маржана ушла во двор. Из горницы выглянула другая девка, полнее и краше, с густой пшеничной гривой, пухлыми губами, а талия… Ох, загляденье!

– Чего рот разинул? – красавица хмыкнула. – С одной сестрой шашни крутишь, а теперь решил на вторую перескочить?

– Ещё чего! – Томаша аж перекосило от такой дерзости. Чтобы он – и с простой девкой?! Не кметкой, не купеческой дочкой, а с… Простой деревенской?… – Я её впервые вижу!

– Впервые видишь, значит, – она покачала головой. – Так я вам и поверила! Небось, давно уже сговорились, а? Ой, чуры4, ой, что делается!

Сговорились, ещё как сговорились, да только иначе! Томаш чуть не рассмеялся. Да, он приведёт эту Маржану в стаю, но вряд ли девка выживет. Будет у Добжи новая волчица, может, волчат родит однажды.

– Думай как знаешь, – Томаш махнул рукой и отвернулся. – Да только помни, что твой злой язык однажды сослужит тебе дурную службу.

Он не угрожал, нет. Это было известно всем: что сеешь вокруг, то и пожинаешь спустя время. Вот девка, например, сыпала ядом и подслушивала за Маржаной, выискивая грязь. И ничего хорошего в будущем её не ждало.

Наверное, поэтому их род заключил сделку со слугами Велеса. Чтобы не погрязнуть в княжеской грязи, не утопиться в людской крови. Одно дело – когда ты уязвим со всех сторон и совсем другое, когда тебя не убить просто так, не прогневив богов. Тогда и пытаться бесполезно, ведь гнев Велеса – это мор. Всякая скотина ляжет мёртвой и не встанет. Что же тогда будут делать люди? Учиться у воронов и питаться падалью? Но у этого тоже была цена: вороны – слуги Мораны-Смерти, оттого им не страшно гнилое мясо.

В общем, Добролесских так просто не скинешь и не обидишь. Только боги могли покарать их род. Но что, если боги… О, что же волки говорили Томашу прежде, чем подвергнуть его испытанию?…

«За тобой идёт С-смерть…»

Он вздрогнул.

Томаша уже спасли, да и кольцо было при нём. Морана так и не подобрать к сердцу. Нет, здесь было что-то другое. Почему волки хотели забрать его, оставить в лесу? Могло ли…

Томаш осёкся и замер от страха.

Что, если Кажимер не зря хотел запереть его в тереме? Могло ли случиться так, что у Смерти Томаша были людские глаза и руки?…

3.

Ворожба давалась тяжело и больно. Каждый раз перед глазами появлялось лицо Агнеша и накатывала вина. Почему Чонгар не защитил его? Почему не навёл морок на воеводу и не заставил прогнать Агнеша? Почему не гонял в детстве, не бил кулаками, вдалбливая чародейство силой? Если бы он постарался хоть немного, Агнеш остался бы в живых.

Это изначально было нелепо. Их призвали и заставили идти против своих же – тех, кто взбунтовался против очередного оброка и пожелал насильно отвести Кажимера в лес, чтобы его забрали волки.

Но смуту подавили. Месяц длилось сражение. Дружина Кажимера то побеждала, то отступала – и так было до тех пор, пока не прибыло подкрепление из соседних воеводств. Тогда великий князь победил. Но почему он не отправил калеку в дальние ряды? Агнеш ведь был совсем мальчишкой и не умел плести чар так ловко, как Чонгар.

Скача в седле по Приозёрью, он вспоминал смуту. Народ не побоялся ни гнева Велеса, ни проклятий Кажимера. Если раньше волколачье проклятие несло страх, то теперь… Где вообще боги, а где – оброк, отбирающий хлеб?

Чонгар помнил, как в прежние времена истребляли перевёртышей. И ничего, никто не спустился с неба, чтобы покарать люд. Так почему же тогда Добролесские считались неприкасаемыми?

Он усмехнулся. Ну конечно. Слухи. Сплошные слухи, которые шли из княжеского терема. Чем сильнее боятся Добролесских, тем тише будет народ. Хороший способ удержать в узде всех, даже злейших врагов.

После смерти Агнеша Чонгар не верил ни в милость богов, ни в неприкасаемость княжеского рода. Он верил лишь в свои силы. Стальной меч редко подводил Чонгара и резал остро, а ворожба позволяла чуять и выискивать нужные следы среди остальных. Впрочем, на тракте волчонок не появлялся – вся дорога пропахла обозами и лошадьми. Купцы возвращались в Звенец. Куда же ещё? Только там шла большая торговля.

Не-ет, волчонок бежал иными тропами. В какой-то миг Чонгар перестал его чуять и уж было перепугался: неужели нитка оборвалась раньше срока? В ту ночь он ворочался в холодном поту, а наутро снова услышал золотой звон и запах волчьей шкуры. Возможно, Чонгар не смог бы различать волчонка так хорошо, если бы не состоял в княжеском войске. Пару дней он находился почти рядом с Кажимером, в одном войске, и этого хватило.

Заехав на пригорок, Чонгар поневоле залюбовался озёрным краем. В его воеводстве журчащие ручьи прятались среди зарослей. Чтобы напиться, всякий прохожий должен был спросить разрешения у духов и принести подношение. Здесь же воды протекали свободно. Это было так странно и завораживающе, что Чонгар не сдержался – съехал с пригорка к речному потоку, привязал Градьку у клёна и подошёл к волнам, необузданным и диким. Они сияли, серебрились, словно луна. Запахло тиной и свежестью. Вдали послышался переливчатый девичий хохот.

Вода пела о воле и жизни, да так, что Чонгар поневоле загляделся и чуть было не шагнул в поток. Тут-то он и понял: речки и озёра не прятались – напротив: они манили путников, подпускали к себе, а после хватали и тащили на илистое дно. Сколько жизней поглотили эти воды? В бледном свете Чонгар различил сотни душ. Они перекатывались вместе с волнами и просили тепла. Какая хитрость!

Чонгар отошёл, запрыгнул в седло и натянул поводья. Спину будто пронзали острые колья, но чародей знал: река просто не хотела упускать добычу, оттого шипела змеёй и плевалась угрозами.

«Вернис-сь! Вернииис-сь! Верниииис-сь, чар-роде-ей! Вкус-сный-вкус-ный чар-роде-ей…»

Нашли дурака! Чонгар ненавидел подобные хитрости – куда больше ему нравились просьбы, когда всё было ясно: принёс дары – напился, попросили кровь без вывертов – дал пару капель. Но сладкие речи, лживые улыбки и завораживающие песни – нет. За это стоило убивать.

Наверное, правильно говорили дружинники, мол, ты, Чонгар больше воин, чем чародей. Он не изворачивался, не плёл сети, а направлял всю силу в меч, делал лезвие несгибаемым и крепким, а рукоять – лёгкой, почти невесомой.

Чонгар не любил, когда кто-то начинал хитрить. Тогда внутри вскипала ненависть и желание перерезать глотку. За мороки, враки, недомолвки. Как так вообще можно было, если в основе человечности находилась честь? А как же мужество? Что мог из себя представлять человек, который боялся сказать лишнее слово в лицо?

Да, без силы в крови Чонгар определённо не выжил бы. Неудивительно, что его послали в дальние ряды, такого… слишком похожего на смутьянина.

Вдали показался постоялый двор. Придётся остановиться – Чонгар не был железным. Он скакал весь день и жутко устал. А ещё там пахло волчонком. Княжеский выродок словно стоял напротив Чонгара и улыбался. Он чувствовал Томаша кожей. Жаль, не напасть – слишком устал с дороги, чтобы биться с перевёртышем.

Телу нужен был отдых, но… О, как же обрадовался Чонгар, когда осознал: он всё-таки чародей. Как бы ни хотелось честного поединка, но пойти против волколака с мечом, пусть и заколдованным, всё равно что бросить нить жизни волкам на прокорм.

Чонгар ненавидел плетение чар, но без них тут не обойтись. Он не мог достать волчонка голыми руками, по крайней мере, в эту ночь.

4.

«С-смер-рть… С-смер-рть идёт»

Томаш проснулся в холодном поту. Желание перекинуться и надеть волчью шкуру жгло и казалось нестерпимым, но он сдержался. Слишком рано. Он должен провести седмицу в истинном облике, иначе волк проест сердце.

Бежать. Но куда? Зачем? Томаш ничего не понимал. Его тело дрожало, а душа просилась в лес. Может, то были чары Добжи? Что, если Добжа хотел заманить Томаша и испытать снова?

«С-смер-рть…»

Томаш потёр виски пальцами, пытаясь избавиться от наваждения. Не помогло. Его трясло от страха.

– Тише-тише! – послышался шёпот сбоку. – Вот, попей…

Он высунулся из-под одеяла и увидел Маржану. Девка протягивала ему мятный отвар. И как только услышала?…

– Б-благодарю, – он взял чашку и забился в угол.

– Пей и постарайся перебороть лихорадку, – сказала Маржана. – Ты сильный. Должен поправиться.

Удивительно, но страх отполз и перестал шипеть. Томаш прижал к себе чашку и вдохнул запах мяты, горький, терпкий и такой летний. А ведь осталось… Сколько он вообще пробыл в этой избе? Три дня? Четыре? Томашу казалось, что все пять. Если так, то совсем скоро он сможет перекинуться и отправиться дальше.

Четыре лапы могли унести его в другую часть княжества, за солёное море или горные хребты. Там его никто не достанет, вот только…. Маржана, чтоб её! Томаш чуть не выругался вслух, вспомнив про обещание. Ну почему, почему он оказался слабым в тот миг, почему не выхватил колечко и не напугал девку? Хотя за подобную дерзость её стоило и вовсе убить, а не вести к Добже.

Впрочем, Маржана и так умрёт. А ведь могла бы счастливо жить в своей Горобовке, но нет, захотелось милости Велеса и звериной силы. И она её получит сполна, как только Томаш окончательно поправится.

III

. Погоня

Где дичь, там и охотник

Народная присказка

1.

Маржана вертелась в постели. Бледный месяц едва освещал комнату, заглядывая в засаленное окошко. Острый серп словно смеялся над ней, мол, не думаешь ли ты, девка, о колечке да волчьей шкуре.

Она открыла глаза и встала. Не было Маржане покоя с тех пор, как она вернула кольцо волколаку. А что, если хлопец сбежит и не выполнит обещание? Нет, нельзя было надеяться на честное слово и милость богов. Маржана встала, накинула толстый платок и пошла к печке.

Волколак был… Нет, должен быть богатым человеком. Она могла бы попросить у перевёртыша многое за спасённую жизнь, но колечко – колечко пленило её, заставив мечтать о беге под луной и пронзительном вое.

Хлопец повернулся к ней, и тут же Маржана схватилась за живот и прикусила губу, чтоб не взвыть от боли.

– Ты тоже чувствуешь, – хмыкнул он. – Что-то крадётся.

Чутьё их не обмануло: бледный свет закрыла неведомая тень. Маржана от страха забыла, как дышать, а хлопец шикнул, вскочил на ноги и забормотал слова неведомым языком. На его ладонях заиграл свет, а глаза… Ой, мамочки! Глаза почернели и напоминали два уголька. Зато всё тело обрамляла золотая сеть.

Тем временем за окном заухало и завыло одновременно. Нечто начало стучать, тарабанить, желая пробиться сквозь стекло. Домовой от страха забился ещё глубже.

– Печь! – шикнул хлопец. – Растопи печь!

Маржана потянулась за дровами, выложила их рядком, добавила сверху сухой полыни и, сделав усилие, вызвала огонёк. Если бы мать узнала, что она давно уже разжигала печь ворожбой, то наверняка отлупила бы кочергой. Теперь не было времени на обычную растопку.

Чудовище ломилось через окно. Хлопец продолжал что-то бормотать. Маржана же умоляла пламя разгораться быстрее. Яркий огонь не раз отпугивал нечисть и гнал её прочь. Оттого нежаки никогда не заходили в избы и бродили по округе, боясь не столько оберегов, сколько пламени.

На шум прибежали Врацлава и Любашка. Маржана глянула на них мельком и покачала головой, мол, потом поговорит. Из печи потянуло полынным дымом. Чудовище завыло ещё сильнее. Перепуганные мать и сестра сперва заметались по кухне. Первая подхватила кочергу и встала у полатей, вторая уставилась на хлопца. Хлопец же плёл чары, да так искусно, что Маржана чуть не залюбовалась.

Кухню затянуло дымом почти полностью. Маржана, Врацлава и Любашка закашлялись, одному лишь волколаку всё было нипочём. Стало нечем дышать, из глаз потекли слёзы. Маржана начала оседать на пол. Сквозь пелену послышался страшный рёв. Чудовище тоже почувствовало горечь травы, а ещё пламя и чары. Наверняка ему стало больно и страшно.

Маржана плевалась воздухом и думала, что не выкарабкается – помрёт от запаха и ужаса. Слишком страшно, чтобы шевелиться, бежать в горницу, открывать окно и… Наткнуться на чудовище? Нет уж.

Миг, другой, третий. Отчаянно охали Врацлава и Любашка, за окном слышался затихающий топот. На всю округу завыли собаки. Мать, недолго думая, вылила ведро воды прямиком в печь и затушила пламя.

Маржана выдохнула. Кажется, теперь ей несдобровать.

– Прости, хозяйка, – хлопец повернулся к Врацлаве. – Что-то недоброе забрело в твой дом, и мне пришлось…

– Ты, – она выдохнула, – это ты его привёл, гадёныш! Убирайся с глаз моих!

Ну вот и всё.

– Так и быть, – хлопец пожал плечами. – На рассвете я уйду и больше никого из вас не потревожу.

Мать поджала губы и фыркнула, сестра, поохав, пошла спать. Маржана решила не злить никого лишний раз и последовала примеру Любашки. Завтра ей и так достанется за то, что привела чародея в дом. Хорошо, что мать и сестра не знали главного.

Волколак уйдёт прочь, а Маржана останется и будет гадать, кого же выбрать в женихи. Может, зря чудовище её не убило? Может, ещё не поздно выйти за околицу?

Страх кольнул сердце. Не-ет, ей хотелось жить. Именно жить, а не лить слёзы у родного порога, умирать для матери и уходить в чужой дом. Оно ведь не лучше чудовища, просто другое немного.

От этой мысли Маржана не могла заснуть. На ум снова пришло колечко. Не зря ли отдала? Вдруг смогла бы перекидываться с его помощью? Что ей с того обещания, в конце концов? Обещание, зарок, клятву можно скинуть на монисто и закопать глубоко в земле. Наверняка хлопец так и поступит – не станет возиться с глупой девкой и принесёт Велесу иную жертву.

2.

Томаш мог бы вернуться в терем и приехать в Горобовку уже с гриднями, чтобы сжечь всё дотла и показать простой оборванке, чего стоила её жизнь на самом деле. «Гадёныш», надо же! Любой девке за такое отрубили бы руку. Или отрезали язык. Никто не смел оскорблять княжича Добролесского, младшего брата Кажимера и Войцеха и верного слугу бога Велеса.

Эти земли принадлежали роду Томаша. Он мог бы брать пшеницу и муку безо всякой платы, но вместо этого прятался по хлевам, как последний вор. А всё из-за прихотей Кажимера, желавшего заточить брата в тереме.

Что ж, придётся разбираться самому.

Томаш осмотрелся, дотронулся до кольца и, убедившись, что оно никуда не делось, спрыгнул с печи. Кто-то даже приготовил ему порты и рубаху, до ужаса засаленную и штопаную. Томаш поморщился: таким тряпьём чернавки намывали пол в родном доме. Но деваться было некуда – в обносках его никто не узнает. Даже на белые руки не посмотрят.

Но за неуважение стоило отплатить. Томаш был бы не против поиграть с младшей, этой заносчивой Любашкой, которая смотрела – смешно сказать! – волком. Вот крику-то будет, когда выяснится, что невеста не совсем чиста! Жаль, не было времени – он не мог долго оставаться в Горобовке, ведь по следам шёл охотник. Наверняка братец послал, чтобы проучить.

Охотник неплохо чародействовал, а ещё у него был железный дух. Не каждый умел отделять собственную тень от тела и посылать её вперёд. Томаш пытался – и после провалялся пару дней в бреду. После увиденного сомнений не оставалось: Кажимер (или Войцех?) отправил кого-то сильного, скорее всего, из ближайших знакомцев.

Томаш невесело усмехнулся. По его следам шли гридни, неизвестный чародей, ещё и Добжа мешал. Старый волк желал получить ещё одного прислужника. Тут-то и сошлось!

Да, Томаш отдаст Маржану как временный откуп, а потом перекинется и побежит подальше, чтобы уйти от охотника и прочих преследователей. Он отведёт девку в дом Велеса и женит её на всей стае разом. Вот ведь позор для рода! Ну ничего – сами виноваты, раз не приняли гостя по-доброму.

– Эй! – он позвал Маржану. – Спишь, что ли?

Девка открыла дверь почти сразу. Значит, не спала.

– Чего тебе? – буркнула она.

– Ты со мной или как? – Томаш косо взглянул на растрёпанные космы. – Или уже не хочешь волчью шкуру носить?

– А можно? – в глазах вспыхнул огонёк. – Да я мигом!…

– Жду во дворе, – он отвернулся и пошёл к сеням.

В деревнях вставали рано, поэтому уходить надо было перед рассветом, когда дремали петухи. Томаш осмотрел двор. Захудалый курятник, знакомый хлев и огород, где уже растаял последний снег и пробивалась трава. Весна наступала быстро, словно торопилась загнать мрачную Морану за горы.

Возле порога стояла калина с засохшими ягодами. Видимо, пережила зиму. Удивительно, что никто не собрал. Сам Томаш не любил кислые ягоды – куда больше ему нравилась яблочная пастила из княжеской кухни. Жаль, здесь не попробуешь.

Он тяжело вздохнул. Что-то менялось в Томаше: раньше он морщился, вдыхая носом жуткую вонь что в деревнях, что в городах. Теперь все запахи казались привычными. Глядишь – скоро и вовсе перестанет обращать внимание на помои, которые попадались чуть ли не на каждом шагу.

– Я готова, – Маржана вышла на порог в потёртом кожухе и с сумой в руках.

Томаш чудом сдержался, чтобы не заскрежетать зубами. До чего же глупо она выглядела, да и он был не лучше! Хороший же подарочек Велесу! И это-то после княжеской крови.

Впрочем, временами их богу приносили даже куриц. Эта же… Маржана будет получше всякой животины.

Они тихонько вышли за ворота и повернули к перелеску. Всю дорогу Томаш думал, что девка испугается и повернёт назад. Не зря же к Добже отправляли только сыновей. Хотя ходила байка, будто бы вместе с ними однажды пошла девка, кажется, её звали Милицей.

Милица приходилась Томашу прапрапрабабкой. Ей грозили и проклятиями, и изгнаниями, и чем только не, а ночью и вовсе заперли в покоях и запретили ходить туда даже чернавкам. Но братья вытащили Милицу через окно, и в княжеский дом она вернулась уже волколаком.

В тереме её и почитали, и боялись. Но деревенской девке никогда не сравниться с княгиней Добролесской, не пожалевшей входить в мужнин род (о, сколько шуму было! до сих пор болтали, но шёпотом, потому как боялись людских и звериных ушей).

Маржана умрёт – станет волчихой и будет бегать среди названых братьев Томаша. Он усмехнулся: в какой-то мере девка и впрямь породнится с княжеской кровью, только тогда уже не будет ничего понимать.

Томаш видел её чародейскую силу, и то была не сила, а слёзы – капельки, которых не хватит на борьбу со зверем. Лишь бы Добжа остался доволен, а остальное неважно. Не худшая участь для деревенской девки, в конце концов, особенно такой мерзкой.

Она ведь, Маржана эта, просто ушла с незнакомцем невесть куда, бросив мать и младшую сестру. А последней, помнится, ещё замуж выходить, да уже не выйдет – не посмотрит никто на опозоренную девку.

Томаш невольно коснулся кольца. А может, Маржана была настолько глупой, что не понимала, чем обернётся её побег? Замечталась – и всё. Не её первую волчья шкура сводила с ума. В ранних преданиях, писаных на старой бересте, Томаш читал, что прежде волколаков почитали почти как богов. Их любили, им завидовали, об их участи мечтали настолько, что лишались рассудка и бежали в лес.

Потому однажды князья Добролесские перестали показываться всем в зверином облике. Кто-то даже пустил слух, будто они лишились силы и покровительства Велеса. Но некоторых волчья шкура продолжала будоражить.

Томаш знал по себе: кольцо могло разорвать душу, вгрызться в неё и заставить владельца побежать к Добже на поклон. Эта борьба длилась всю жизнь – и никто не мог остановить её. Оставалось сопротивляться и гнать всё звериное прочь.

3.

Чонгар очнулся на полу. Потный, грязный и уставший, он со стоном перевернулся на другой бок. Доски заскрипели. Сколько же сил отнимала клятая ворожба! А самое паршивое – ускользающий волчонок. Он едва чуял перевёртыша. Запрыгнуть бы мигом в седло и помчаться следом, да только Чонгар едва мог подняться на ноги.

И чем он думал, когда посылал тень? Забыл уже о последствиях и о том, что после будет лежать полумёртвым весь день. О, псы бы их всех побрали!

Чонгар стукнул кулаком по полу и глухо зарычал. На миг ему показалось, что всё внутри стало звериным, а в рёбрах закипела чёрная жижа. Так захотелось почувствовать чужую кровь во рту, что аж свело челюсть. Он достанет волчонка и притащит шкуру перевёртыша князю! Чародей Чонгар выжил во время смуты – выживет и теперь.

Нет, надо было выбираться из этой канавы, пока она не поглотила полностью. Чонгар с трудом поднялся на ноги, зашатался, прокашлялся и схватился рукой за дверной косяк. Полдела сделано. Во дворе его ждал отдохнувший Градька. Тело сводило так, что страшно было повернуться, но Чонгар пересилил себя и шагнул за порог.

Шум ударил в уши. Мимо пронеслись хохочущая подавальщица и, кажется, обедневший купец. Внизу пели песни, пили дешёвую брагу и обсуждали последние сплетни. Грязь, жуткая-жуткая грязь! Омерзение так захватило Чонгара, что он спустился по скрипучим ступенькам, расплатился с господарем и вышел.

На небе собирались облака. Будь он молодым и влюблённым, то сравнил бы их с овечьими шкурами и кудрями статной девки. Теперь же на ум приходили навозные кучи и чужая злоба. Поговаривали, что в любую грозу гневный Перун метал молнии прямиком из глаз. А ещё это мог быть чародей, пожелавший замести следы.

Бегать по лесу в ливень, кашляя на каждом шагу? Чонгар засмеялся. В чаще никого он не найдёт – перевёртышей прятали тайные тропы. Лес мог скрывать их сколько угодно, по капле выпивать душу и будить в человеке зверя. Если волчонок просидит там день-другой, то уже не вернётся в родной терем.

Фырчанье Градьки отвлекло Чонгара. Конь не хотел покидать тёплое место, тоже чуял грозу.

– Ну потерпи уж, – хмыкнул он. – Не дело это – вечно жевать сено в стойле.

Градька неохотно позволил себя оседлать. Чонгар закрепил сбрую, затем запрыгнул в седло и с тяжелым вздохом потянул за поводья. Он не собирался метаться по лесу, который вот-вот превратится в непроходимое болото, нет. Чонгар подберётся поближе к волчонку и будет ждать его у перелеска. Придётся всё время находиться рядом и внюхиваться. К счастью, сила всегда была при нём.

Поневоле Чонгар вспомнил Агнеша. Что бы сказал брат? Мягкотелый, веривший в справедливость и мудрость великого князя. В битвах Агнеш сражался горячо, яростно, не щадя никого. Он убивал быстро, не желая, чтобы враги мучались. Из-за своей горячности Агнеш пустился в бойню, где лишился руки и хорошего клинка. Его чудом выволокли оттуда и притащили к знахарке. И она, и Чонгар промывали окровавленное тело, скрепляли дух нитками и вливали в горло снадобья.

Тогда-то пыл внутри Агнеша поугас. Он больше не лез в самую гущу, но сотник, чтоб его! Проклятый сотник! Разве можно было ставить в первые ряды калеку?! И плевать, что приказ «великого князя»! О, Чонгар покажет этому князю, каково оно – потерять родного брата!

Он натянул поводья до упора. Градька выругался в очередной раз и побежал галопом по тракту. Над головой проплывали серые тучи. Совсем как огроменная стая голубей. Первые капли ударили в лицо. Пахнуло сыростью. Конь зашевелил ушами и фыркнул. Чонгар прижался к его гриве и почувствовал: волчонок близко, слишком близко. Неужели удастся перехватить у перелеска?

Сбоку послышалось русалочье пение. Звонкие девичьи голоса звали поближе к речке, обещали прохладу, а ещё – жемчуга и золотые монеты, которые давно затянуло песком и илом. Даже Градька заслушался и повернул морду налево. Чонгар с рыком вдарил коня вбок.

– Гр-радька-а! – зарычал он.

Да, пели красиво и складно, иначе быть и не могло. Русалки и водяницы по весне просыпались голодными и выпрашивали хоть каплю крови, тёплой и сладкой. Если, конечно, не получали всего человека целиком. Чонгар усмехнулся: горланили мелодичнее некуда – значит, точно голодали. Он бы заглянул зло подразнить, но не теперь, когда чуял волчонка едва ли не за плечом. Кажется, ещё немного – и начнёт мерещиться серая шкурка в придорожных кустах.

Чонгар хищно оскалился, предвкушая скорую расправу. Вдалеке разорвалось небо. Молния вдарила у посёлка. Он сперва не обратил внимания, но вскоре потянуло дымом. Видимо, Перун разгневался не на шутку. Русалки хохотнули. Чонгар хотел развернуться и всыпать глупой нечисти пару оплеух, но понял, что слишком слаб. Придётся ехать дальше.

Деревня приближалась. Чонгар хотел её объехать, но не вышло – к тракту тут же выскочили люди.

– Помоги нам, мил человек! – заохали бабы. – Горим, ох гори-им, помира-аем!

Он цокнул языком. Ах, духи бы побрали их всех! Ни один чародей не имел права отказывать без крайней необходимости, находясь при смерти или спасая кого-то другого. Иначе боги разгневаются и лишат дара. Неужели волчонок снова ускользнёт?!

Чонгар прислушался. Перевёртыша нигде не было. Успел-таки зарыться носом в чащу. А может, эту грозу и вызвал негодяй Томаш, чтобы оторваться от погони? Ничего, Чонгар своё не упустит. А пока…

– Ведите, – обратился он к бабам. – Посмотрим, чем я могу вам помочь.

IV

. Стая

Было дружбой, стало службой,

Бог с тобою, брат мой волк!

Подыхает наша дружба:

Я тебе не дар, а долг!

Заедай верстою вёрсту,

Отсылай версту к версте!

Перегладила по шёрстке, —

Стосковался по тоске!

Марина Цветаева

1.

Перун лютовал в небе. Громыхало не только в Горобовке – по всем полям и перелеску. Пока деревенские таскали вёдра, Чонгар заговаривал пламя, умоляя его отступить. Огонь же требовал крови, и не несколько капель. Слишком высокой была плата.

Пришлось обойтись без колдовства. Привязав Градьку неподалёку, Чонгар принялся помогать мужикам. Он смотрел на них, перемазанных сажей и таких разных, и думал, что то всё совершенно неправильно, не так, как было, когда Чонгар бегал по малинникам малым хлопцем. Раньше жили род к роду: у полей Положские, у леса Загрядские, а ближе к речке тянулось займище5 Добровитичей. Теперь же всё перемешалось, и не было понятно, где чьи чуры, как будто боги попутали нити со злости или забавы ради.

Чонгар таскал воду из колодца и старался изо всех сил не обращать внимание на чутьё, которое кричало: волчонок совсем рядом, но того и гляди ускачет в лес, затаится – и оборвётся след. Быстро справиться с жадным пламенем не получится. Застонав от досады, Чонгар всмотрелся в огонь. Тот словно криво ухмылялся. Да, боги знали: охотник спешил, поэтому и требовали много.

– Сюда! – окликнули его.

Чонгар вытер пот со лба и поволок вёдра к дому старосты. Покошенная крыша догорала, обугленная древесина шипела. Пламя не желало отступать, но делало это поневоле – на него лили воду, ведро за ведром. Даже ребятня – и та не переставала бегать к колодцу.

Через лучину6-другую потушили-таки, но до конца было далеко. Предстояло помочь погорельцам и принести жертву Перуну – зарезать пару куриц и бросить половину в огонь капища.

– Спасибо, добрый человек! – к нему подошёл мужчина в сером кожухе. – Ты нас не обошёл сторонй, и мы тебе поможем.

Чонгара приняли как своего. Он расположился в ближайшей избе. Деревенские сами увели Градьку в конюшню и пообещали накормить. Чонгару же предложили лавку возле печи и сытную похлёбку с мясом. Уставший, он тут же начал есть. Ещё бы: не каждый день приходилось бегать с вёдрами туда-сюда, да и – что скрывать? – Чонгара особенно злило то, что волчонок ушёл прямиком из-под носа. Боги отвели, не иначе.

Хотя с чего бы Перуну защищать слуг Велеса? Громовержец всегда враждовал с тёмным богом. Даже слухи ходили, будто Велес однажды обратится в волка размером с гору и съест солнце, лишив мир света и тепла. Может, врали, может, боги давно уже подружились, может, небесные пряхи хитро сплели их нити и сделали так, чтобы Перун поневоле защищал слуг Велеса – кто там разберёт.

Одно оставалось ясно: Томаш ускользнул, спрятался глубоко в лесу, куда простому человеку нет хода. Да и Чонгар не мог. Толку-то, если волчонка сторожит Добжа, предводитель всей стаи. Кто-то даже считал Добжу полубогом, правнуком Велеса. Говорили, будто ему прислуживал Леший. Куда бы ни отправилась стая Добжи, везде его слушались деревья и прятали от чужих глаз.

Нет, искать волчонка и бегать по колдовским тропам – гиблое дело. Лес поиграет с Чонгаром, а после утопит в болоте, приманив огоньками мар.

– О чём задумался, витязь? – отвлекла его статная женщина. Мужа рядом не было – значит, вдова.

– Я не совсем витязь, – поправил её Чонгар. – Моё имя Чонгар и я путешествую.

– Неждана, – назвалась она.

Видимо, не жаловали её родители. Чонгар осмотрелся: ладная печка с заслонкой, за которой едва слышно шуршал Домовой, старые, но чистые полавочники7, ветки засохшей рябины в углу да разная снедь на столе. Жила Неждана неплохо, не бедно, не богато – как все. На своём пути Чонгар встречал семьи, что жевали корешки репы и траву, а тут – вполне себе.

– Где муж твой, Неждана? – поинтересовался он для поддержания разговора.

– Погиб, – отмахнулась она. – Ходили на кабана позапрошлой весной. Ему не повезло.

Чонгар хмыкнул. То ли не любила вовсе, то ли наоборот – так сильно, что не желала вспоминать. Впрочем, лезть в чужое дело он не собирался. Чонгар доел похлёбку из репы и мяса, поблагодарил хозяйку и остался на ночлег. Всё равно упустил волчонка.

Он застонал и прикрыл глаза, вспомнив Агнеша. Нет уж, Чонгар поймает этого княжеского выродка и, если надо, посадит на цепь! А чтобы боги больше не вставали у него на пути, он завтра же купит курицу на постоялом дворе и заедет в деревенское капище, чтобы умаслить и Перуна, и Велеса, и Мокошь на всякий случай.

Из-под прикрытых на ночь окон несло гарью. Горобовка спала беспокойно: одни обсуждали пожар, другие заботились о семье старосты, третьи бродили вокруг полуразрушенного дома и тяжело вздыхали. Шептались и про кару богов, будто бы староста пожалел и не стал резать овечку на Велесову седмицу8, мол, обойдётся на сей раз скотий бог. Вот и вышло так, что прогневал всех.

Чонгар фыркнул. Интересно, что будет, если богам в жертву принести волчонка? От этой мысли мурашки пробежали по коже. Гнев, кровь и пламя, не иначе. Нет, Томаш должен либо погибнуть в бою, либо выжить. Зарежешь исподтишка – и в тебя на следующий день попадёт молния. Потому что боги не прощают.

Приложив усилия, Чонгар заснул. Ему надо было хорошо отдохнуть и набраться сил перед очередным тяжёлым днём.

2.

Чем дальше, тем серебристее и холоднее. Маржана куталась в кожух, тёрла ладони и старалась не смотреть на тени, выступающие из-за деревьев. Нечистая сила блуждала вокруг, её духом был пропитан весь лес. У холодной речки слышался смех берегинь и русалок, а в густых кронах деревьев прятались мавки. Они свысока смотрели на Маржану и Томаша.

Одна тропа сменялась другой. Казалось, будто Леший водит их по кругу, но волколак то ли не подавал виду, то ли и впрямь знал дорогу. Маржана боялась перевёртыша чуть меньше – хоть и наполовину, а всё же человек, кровь рода людского. Томаш шёл уверено, иной раз хватал её за руку и говорил:

– Не отставай, иначе закружат.

Ему, наоборот, становилось спокойнее. Если в Горобовке Томаш оглядывался по сторонам и прятался подальше от чужих глаз, то тут ходил, словно лесной хозяин. И с кем только связалась?

Маржана невесело усмехнулась, вспомнив предсказание волхва. На роду ей было написано надеть звериную шкуру и отдалиться от людского мира, стать одной ногой на той стороне. Это придавало ей сил. Знала – всё пройдёт и справится, если старик не соврал.

А ещё было кольцо. Маржана слышала его шёпот и шагала, словно зачарованная. Будет ли у неё такое же? Хотя кто даст деревенской девке серебро? Она ведь не княжеской крови.

– И долго ещё? – вздохнула Маржана. – День ведь уже.

– Хочешь – поворачивай назад, – пожал плечами Томаш.

– Глупая шутка, – она фыркнула.

За спиной стояла стена деревьев. Лес не пропустит – выведет к болоту или заберёт в землю, чтобы её кости и кровь напитали корни. Тропка снова вильнула и вывела Маржану и Томаша на поляну, где стоял кумир Велеса, окружённый стаей серых и белых волков. Среди них выделялся самый большой, вдвое крупнее. Он-то и подошёл к Томашу, минуя остальных.

– Здравствуй, Добжа, – сказал волколак.

– Откупитьс-ся реш-шил? – почти прошипел вожак стаи и тут же уставился на Маржану. – Мог бы найти получш-ше.

– Что уж есть, – невозмутимо ответил Томаш. – Так что, дашь мне свободу?

– Пос-смотрим, – отозвался Добжа. – Ну, с-ступай, – он повернулся мордой к Маржане, – иди к Велес-су.

Маржана моргнула, двинулась с места и неторопливо пошла к кумиру. Волки расступались перед ней, наблюдая за девкой. Сердце её билось бешено, она даже жалела, что пошла вслед за Томашом. Неужели она и впрямь станет перевёртышем? А что, если ещё не поздно вернуться?

Маржана оглянулась, посмотрела на ряды деревьев. Тропа, что привела их, уже исчезла. Не было обратного хода с поляны и не будет, пока вожак не отпустит. Она посмотрела на Томаша – тот нервно теребил руками колечко, словно ему тоже было небезразлично.

Тут-то до Маржаны дошло: ну конечно! «Свобода!» Волколак решил попросту сторговать её стае, чтобы получить что-то своё: то ли отбиться от Добжи, то ли, наоборот, защититься от неведомой силы. Но что будет с ней?

От злости она топнула ногой и побежала к кумиру. Будь что будет! Она покажет этим двоим, чего стоит! Вот ведь дура – ещё и радовалась, что княжич взял её с собой и не спросил ничего. Боль впилась в душу. Маржана обернулась и ахнула: прямиком на неё нёсся волк. Не успела она вскрикнуть, как зверь наскочил с раскрытой пастью и укусил за горло. Всё вокруг вспыхнуло жгучим пламенем, а потом погасло. Маржана рухнула возле кумира. Кровь потекла по таявшему снегу и измазала первоцветы.

3.

Томашу не приходилось ещё наблюдать превращение со стороны. Он знал лишь то, что человек сливался со зверем, проходя через страшное испытание. Когда волк укусил Маржану, Томаша затрясло.

– Нравитс-ся? – усмехнулся Добжа.

Девичье тело скрючилось с хрустом. Её душа раскалывалась надвое. Томаш предпочёл бы не смотреть, но Добжа словно бы заставлял его, мол, не отворачивай глаз, иначе опозоришься. Маржана выла, хрипела, на её коже прорастала шерсть, а руки, которые всё больше походили на лапы, разрывали одежду.

Вскоре из-под тряпок вынырнул волк. Двигался он смешно, словно был слепым, а из пасти раздавался жалобный скулёж. Томаш взглянул на Маржану и не увидел в ней ничего человеческого. Что ж, этого он и ожидал. Девка стала волчицей и теперь будет бегать в стае Добжи до скончания века.

– Быть по-твоему, – выдохнул вожак. – Можеш-шь нос-сить ш-шкуру, я не с-стану тебя прес-следовать до вес-сны, но при одном ус-словии.

– Что ещё за условие? – спросил Томаш.

Добжа не ответил – взглянул на Маржану. Волчица пробежалась вокруг кумира, помотала головой и внезапно перекинулась через себя со звериным воплем. Томаш с трудом сдержался, чтобы не зажать уши. Он поморщился, но в следующий миг удивлённо вытаращил глаза так, словно те обманывали.

– С-судьба, – хохотнул Добжа. – Тебе с девкой одной тропой идти.

Маржана прижалась к ближайшему дереву всем телом и безумным взглядом смотрела на стаю. Томаш заскрежетал зубами. Ему, княжичу, – и с какой-то девкой! По одной тропе!

– Шутишь, что ли? – хмыкнул он.

– Я тебе, что, с-скоромох?! – взбеленился Добжа – Велес с-сказал идти – значит пойдёш-шь! И тебе это пойдёт на пользу, мальчиш-шка!

Иначе не отпустит. Томаш фыркнул. Маржана казалась ему каженной9. Кто захочет бегать вместе с безумной девкой-перевёртышем? Она словно прилипла к клёну и тряслась, сжимая в руке комок меха – доказательство зарока. Без кольца, конечно… Да и вообще оно всё неправильно, не должна была простая девка становиться волколаком! Это у княжеского рода договор с Добжей, да и то не каждый княжич мог перевоплощаться назад и не забывать человеческую сущность!

От негодования Томаш вдарил кулаком в дерево. Добжа покачал головой и отошёл в сторону.

– З-с-сабирай, – сказал он. – И уходите пос-скорее.

Пришлось подать Маржане разорванные вещи. Хорошо хоть рубаха почти уцелела, а кожух… Ну ничего, по лесу походит, а как доберутся до деревни, то раздобудут новый. Лишь бы девка оделась.

Маржана дрожащими пальцами натянула рубаху, затем сразу кожух, обула башмаки с порванной подошвой. На ноги она поднялась не сразу – сперва падала и шаталась, а потом еле-еле зашагала. Казалось, Маржана вообще ничего не понимала. Вот ведь послали боги! И зачем связался только?!

Лихорадочная, с погасшими глазами, она шагала прочь, желая поскорее покинуть проклятую поляну и позабыть всё, как страшный сон.

– И помни, - напоследок сказал Добжа Томашу. – По одной тропе, не с-сворачивая… Иначе – с-смерть.

Он прикусил губу. Мерзость! Все они хороши: что братья его, что Добжа! Всем им надо чего-то от Томаша, причём постоянно – ни выдохнуть, ни вдохнуть нельзя! Ну ничего, он справится. Не бросит девку, но и возиться с ней не станет – не нянька же, в конце концов! Сдохнет ли, выживет – не его забота. Но лучше бы первое.

4.

Боль и злость смешивались, выворачивали кости, заставляли рыдать и кашлять. Маржана не понимала, на каком свете она находится – то ли на том, то ли ещё на этом, но точно знала – это смерть. Становилось и холодно, и жарко, её бросало из одной стороны в другую. Маржана плевалась кровью и барахталась на снегу, пытаясь сбросить шкуру.

Волк в ней тоже мало что понимал. Звериный дух не отказался бы от пищи, но тело едва ли могло встать на все четыре лапы. Маржана скулила и вертелась на морозной земле, не зная, куда деваться. От страха и боли она позабыла всё.

А потом порыв ветра толкнул её вбок и заставил перевернуться. Маржана чуть не взвыла, на глазах выступили слёзы. Обратное превращение прошло быстрее, с хрипом и очередной волной боли, но в разы легче. Очутившись в своём теле, она ничего не соображала.

«Спрятаться!» – шептал внутренний голос.

Не помня себя, Маржана отползла к дереву. Тело ломило от боли, изо рта шла кровь. На лбу выступил холодный пот. Казалось, на неё напала огневиха10 и крепко сжала в своих лапах, отказываясь выпускать. Дрожащая, уставшая, Маржана сжалась в комок и замерла у дерева. В ладони она сжимала волчью шерсть – знак, что она теперь часть стаи. Правда, легче от этого не становилось.

«И зачем, зачем ты, дура, полезла?! – ругала она себя. – Зачем брала проклятое кольцо?! Сидела бы себе в избе, не знала горя!»

Томаш бросил в неё разорванную одежду и остался ждать на краю поляну. Маржана злобно заскрежетала зубами. Ну конечно! Теперь она вспомнила, что волколак решил сделать её разменной монетой и договориться о чём-то с вожаком, только не вышло – Маржана выжила, сохранила человеческую сущность и не дала волку вгрызться в душу до конца. Томашу это явно не нравилось.

А Добжа усмехался. Старого волка забавляло всё происходящее. Он смеялся и над слабой Маржаной, и над Томашем, который думал отделаться малым. Вот ведь дрянь!

Очередной прилив злости дал ей сил. Маржана, борясь с огневихой, поднялась на ноги и принялась одеваться. Её не волновали дырки в одежде и башмаки с изорванной подошвой. Главное – уцелела. Дойти бы ещё до тёплой избушки – и станет ещё лучше.

Томаш развернулся к появившейся тропке, дав понять, что не собирается долго ждать. Маржана, дрожа, пошла за ним. Разорванный кожух почти не грел – её холодило изнутри, словно под рёбра закралась сама Морана или злющий Корочун. Мерзко, ужасно и больно.

С трудом перешагивая через коряги, Маржана умоляла скорую смерть прийти поскорее, лишь бы не пришлось мучаться ещё больше. Томаш же торопил её.

– Ещё немного – и замёрзнешь окончательно, – сказал волколак.

– Да чтоб тебя! – не выдержав, Маржана рыкнула на него.

Если продолжит, она свернёт эту мерзкую тонкую шею, удивительно белую и бледную. Но Томаш лишь вздохнул и молча побрёл дальше. Маржана отстала, чтобы не раздражаться, а то так и перекинуться можно – и всё, порвут друг другу глотки, не дойдя до деревни.

Огневиха ещё сильнее сдавила её. Маржана повалилась на землю. Между деревьями мелькнула тень. Видимо, боги всё-таки сжалились и послали за ней смерть, такую скорую и долгожданную. Какое счастье!…

V

. Сквозь серебристую грань

Сито вито о четырех углах, о ста ногах, о семи горбах

Загадка11

1.

Вечерело. Они вышли к Велешинке. Томаш бывал в этой деревне раньше, но вскоре ушёл – местные начали подозревать, что за околицей завелась нечисть. Теперь он возвращался в Велешинку человеком. Конечно, будь его воля, Томаш обернулся бы волком и схоронился где-то неподалёку. Вот ведь Маржана!

Он взглянул на девку. Её лихорадило. Огневиха забралась внутрь и не отпускала. А может, зверь, что вошёл в душу, сгрызал рёбра. Как бы там ни было, без ведуньи им не обойтись. Маржане придётся или встать на ноги, или помереть.

Томаш одёрнул её, чтобы снова не упала без сознания. Девка была на пределе: глядишь – вот-вот свалится и не встанет. Он втайне надеялся на это. Вдруг повезёт, и ему удастся сбросить ношу с плеч?

Велешинкая ведунья встретила их с хмурым взглядом. Жестом она велела Маржане прилечь возле печи.

– А ты, – обратилась к Томашу, – натаскай воды да поживее. Нам предстоит тяжёлая ночь.

Никогда ещё его, княжича, не унижали так сильно! Неужели паршивая ведьма не распознала в нём зверя?! А может, нарочно решила унизить? Томаш неторопливо прошёл через сени и приблизился к колодцу. Ему казалось, будто пустые вёдра гремят на всю Велешинку и вот-вот сюда сбежится куча народу. И все они будут со смехом наблюдать, как Томаш Добролесский опускает одно ведро за другим и тащит их к ведьминой избушке. Чтоб её! Чтоб их всех!