Читать онлайн Кричи громче бесплатно

Кричи громче

ЧАСТЬ 1. РОБИН

Запись №1. 12 июля

«…Сегодня я хочу рассказать историю из детства. Нет, не перебивайте меня и не спрашивайте, при чем тут вообще мои детские годы, и, о боже, умоляю, не надо говорить, что это не имеет никакого отношения к сложившейся ситуации. Здесь только я знаю, какие события стали причиной моего становления, и чтобы понять, почему я поступил так, как поступил, вы должны пройти со мной этот путь с самого начала.

Итак, слушайте. Когда я был маленьким, со мной приключилась пренеприятная история… нет, так не пойдет. Простите, я никак не могу уловить нужный тон повествования. Не хочу превращать свой рассказ в дешевый бульварный романчик для развлечения дам среднего возраста… ой, снова простите. Я вовсе не вас имел в виду. Просто так тяжело начать делиться таким… личным. Понимаете? Кстати, вы знали, что я мечтал стать писателем? Глупый вопрос. Откуда же вам знать? Мы ведь толком не знакомы. Так вот, я однажды пытался написать роман обо всем, что со мной произошло, но так и не смог поймать ритм, сложить все части воедино, заглянуть в сердцевину… поэтому сжег все к чертовой матери. Но я вижу, как вы осуждающе смотрите. Да, да, я много болтаю и все ни о том. Сейчас, дайте мне минутку….

И вот опять я пытаюсь рассказать об истории, что случилась со мной. Хотя, если быть до конца честным, это было не со мной, а с младшей сестрой. Вы уже знаете, что у меня была сестра, не так ли? Но я тоже принял немаловажное участие в этом кошмаре, поэтому по праву могу называть историю своей. Знаете, она может выйти чуть длиннее, чем я думал…

Мы росли в маленькой деревушке с красивым названием Эмберли, что в ста милях от Лондона. Сестренка моя все мечтала сменить имя, когда вырастет, чтобы прославить родное место, став знаменитой художницей Эмбер из Эмберли. Какое красивое звучание… Так сильно она любила наш дом. Она была громким ребенком, из тех, кто никогда не замолкает, а голос ее звучал звонко, как колокольчик. Да, громкая и жизнерадостная, как и положено маленькой девочке, – такой я запомнил ее.

Что-что? Ну я же вижу, вы хотите спросить что-то. Что я чувствовал, когда ее не стало? Нет, вы сильно опережаете события. К тому же сегодня мы говорим не обо мне, сегодня я хочу рассказать вам о сестре. Она заслужила минуту внимания, посвященного ей одной. Никаких соплей здесь не будет.

Мы жили в узком двухэтажном домике с каменной кладкой и соломенной крышей, как у первого поросенка из той самой сказки, помните? Дом стоял на отшибе, то есть так мне казалось. Сзади – лес, с одного бока – небольшой скотный дворик с козами и курами, с другого – сад с виноградом, а сразу за ним огромное поле, где мы собирали ромашки для чая и плели венки. До соседей пешком тащиться целую вечность, по крайней мере, детскими короткими ножками.

Нас воспитывали бабка с дедом, а родители умерли в автокатастрофе за четыре года до последующих событий. Забавно, я все еще помню лицо матери: ее нежные голубые глаза и короткие каштановые кудри, помню, как ласково она смотрела на меня с неким благоговением, словно все, что я делаю, отдает чем-то божественным… а вот образ отца у меня совсем не сохранился. Так что папы будто никогда не существовало. Бабушка слегка напоминала маму, только волосы у нее были по цвету, как мел. Долгое время она жила одна, будучи вдовой, но еще до моего рождения снова вышла замуж. И теперь они вдвоем заботились о нас, своих внуках, правда деда мы на дух не переносили. Он постоянно ворчал и придумывал сотни новых запретов каждый день: нельзя бегать после обеда, нельзя шуметь с двух до трех пополудни, нельзя подниматься по лестнице более чем на одну ступеньку за раз и бла-бла-бла…. Вспоминать тошно. Еще от него вечно несло перегаром и мочой. Готов поспорить, этот засранец мылся всего два раза в жизни: при рождении и перед смертью…

Но речь не о нем. Моя маленькая сестренка была счастлива. Она не помнила матери и, вероятно, даже не знала о ее существовании, поэтому баба Мэри… да, забыл упомянуть, это ее имя. Звучит как-то несуразно, да? Баба Мэри… стала мамой для своей внучки. Сестра будто не могла определиться и звала бабушку просто «Ба-Ма» – звучало, как невнятный набор звуков, но со временем все привыкли. Она вытягивала букву «а» и немного проглатывала «м», выходило нелепо, однако это прозвище стало вторым именем бабушки. Ба-Ма хорошо нас воспитывала: много позволяла и почти ничего не требовала – мечта любого ребенка. Вообще мне кажется, мы не особо ее волновали, она заботилась о других вещах, например, о своем саде. Каждый год участвовала на фестивале садоводства, но никаких наград не получала. Кстати, не бегать по кустам бегоний – был единственный запрет от нее.

Что? Что теперь с цветами? Завяли все, конечно… Не понимаю, какая разница, что стало со сраными кустами? Речь не об этом. Странно, что вы считаете это важным.

Так вот, у бабушки было всего два интереса: цветы и… королева. Которую она боготворила. Мэри часто рассказывала, как в 1952 году плакала на коронации королевы в Лондоне, хотя сейчас я думаю, что история выдумана от начала и до конца, но раз для нее это было так важно… По-моему, даже хорошо, что она умерла до того, как я стал таким циником и снобом. Видите ли, я бы все высказал, не щадил бы старческих чувств… Думаете, нельзя так говорить? Да ладно вам, главный страх жизни моей бабки был – ни за что не угадаете – пережить королеву. Я готов поклясться, что на смертном одре она ликовала!

Но я отклонился от сути. Сестра жила хорошо: бегала по полям, рисовала красками траву и солнце, плела венки, пила чай, качалась на качелях, свисающих в саду среди виноградных лоз, много смеялась и редко плакала. Правда и друзей у нее совсем не было, большинство семей принадлежало к англиканской церкви, и они не одобряли шум и излишнее жизнелюбие, поощрялось смирение и послушание. Как вы уже поняли, моя сестра этими качествами не обладала, и поэтому получила статус изгоя.

У вас могло сложиться неверное впечатление, что я был любящим братом, бравым защитником и тому подобное, но это не так. Я был избалованным и злобным мальчишкой, задирал ее по любому поводу и дергал за светлые копны волос. Она всегда отвечала мне, тогда мы дрались не на жизнь, а на смерть, и она обещала больше не играть со мной, однако, не имея друзей, все время возвращалась. А я мнил себя королем: я был старше и сильнее, к тому же уже ходил в школу, что делало меня ближе к миру, который она так мечтала однажды увидеть.

В общем, вы поняли, я был негодяем. И большим выдумщиком. В школе я всем рассказывал, что у меня был старший брат по имени Роджер, который утонул в реке, спасая меня, причем каждый раз Роджер наделялся новыми качествами: то он силен, как супермен, то умен, как вундеркинд, то невероятный весельчак – короче классный был парень этот Роджер, вы бы наверняка захотели с ним познакомиться. А вот о сестре я обычно умалчивал. Кому она интересна? Девчонки – это вовсе не круто.

Поглядите: и снова он заговорил о себе. Некоторые так и норовят быть в центре всего… Что? Почему я говорю о себе в третьем лице? Какая же вы внимательная. Возможно, вскоре вы сами сможете ответить на этот вопрос.

События, которыми я хочу поделиться, разворачивались с июня 1975-го по май 1976-го, но основная их часть все же произошла летом. Это было непростое для всех нас время, я имею в виду жителей деревни, конечно же. Мало кто понимал, что творится вокруг, и я в том числе. Все началось с моего друга Тимми и его кошмаров. Что-то случилось в лесу, когда он гулял там со своей сестрой, и вскоре она пропала почти на целые сутки, но затем вернулась живой и вроде как невредимой, в чистой одежде, будто никуда и не уходила. Зовут ее Мишель. Она ничего не смогла объяснить и вообще с тех пор стала помалкивать, а Тимми мучили дурные сны о том событии в лесу. Он видел черного пса, как он хватает Мишель и тащит в темноту. Никто ему не верил. Это же дети, понимаете? У них богатое воображение, а еще они постоянно врут, ну, чтобы не наказали. И я нисколько не драматизирую. Главная ошибка человечества в том, что они слишком не доверяют своим детям.

Затем появились схожие случаи с другими девочками, они исчезали не более чем на день, но всегда возвращались чистыми, умытыми, с заплетенными косичками. Все они жаловались на Черного Шака, который творил с ними ужасные вещи…

Хотя, пожалуй, тут я должен сделать маленькое отступление. Знакомы ли вы с легендой о Черном Шаке? Не торопитесь с ответом, я все равно расскажу.

Черный Шак – это призрачный пес с сияющими красными глазами. Он обитает на кладбище, охраняет сон мертвецов от посторонних. Днем его невозможно узреть, лишь ночью он является в настоящем обличии. Говорят, если увидишь Черного Шака, то умрешь до конца года. Все знают: услышав собачий вой или учуяв запах разложения из звериной пасти, немедленно закрой лицо… не смотри в адские глаза Черного Шака, иначе тебе конец! Поэтому никогда, запомните, никогда не ходите ночью на кладбище. Духи, что обитают там, не любят, чтобы их тревожили. Ночь принадлежит им.

Те немногие, что чудом смогли сбежать после встречи с черным псом, рассказывали, что морда его исполосована когтями диких животных, а сам он размером с лошадь и настолько агрессивен, что вступает в схватку со всем живым. Злобный, опасный и невероятно сильный. Однако все, кто сбежал, вскоре поумирали при загадочных обстоятельствах: от внезапной страшной болезни, например. Кожа их покрывалась черными струпьями, а глаза вылазили из орбит…

В чем дело? Я же вижу ваше недовольное лицо. Не любите местный фольклор? Так и быть. Но запомните эту легенду. Хотите спросить, сталкивался ли я с ним? Можно сказать и так, да. Но я бы взглянул на это чуть глубже: все мы в определенном смысле встречались с ним, а точнее, в каждом из нас живет свой Черный Шак. Может, вы поймете, о чем я говорю, если тоже постараетесь заглянуть в суть вещей, а не на их глянцевую поверхность.

Вы, наверно, уже догадались, что моя история будет о том, как сестру похитило существо с таким страшным именем – Черный Шак… О, я уловил это недоверие в ваших глазах, но позвольте мне закончить. Некоторые вещи совсем не то, чем они кажутся поначалу.

Так вот, девочки от пяти до девяти лет исчезали прямо среди бела дня и заботливо возвращались на место пропажи следующим же вечером, и местные, разумеется, решили, что все это не иначе как проделки дьявола. Детей водили в церковь, чтобы изгнать нечисть из их невинных душ, и уже без того травмированные девочки, которых никто не желал слушать, теперь окончательно замолкали. Поймите: люди могли выяснить, что происходит, и остановить это, достаточно было поговорить со своими детьми, но вместо этого им заткнули рты, убедили, что с ними что-то не так, они грязные, порченные дьяволом, и отныне им следует молиться до конца жизни. Представьте себя маленьким, беззащитным ребенком: вы не понимаете, что с вами сделали, и никого нет рядом, кто бы объяснил это, но вы не можете разобраться сами, и вот вас ведут куда-то, где грозный старик кричит «Сатана!» и брызгает водой, родители плачут, а вы вроде как в чем-то виноваты – все это, должно быть, действует очень угнетающе.

В общем, дети молчали. А я поговорил с Тимми, он-то и поделился со мной преданием о Черном Шаке, и история его меня сильно впечатлила, ведь я просто обожал такие страшные сказки. Тимми был уверен, что смерть вскоре придет за ним. Тогда у меня появилась мечта встретиться с черным псом лицом к лицу и одолеть его, я не сомневался, что спасу своего друга и всю деревню от его нападок и стану первым, кто избежит смерти после свидания с ним. Эта идея завладела мной целиком и полностью, и каждый вечер перед сном я сочинял планы, как смогу осуществить задуманное.

И вот я снова забегаю вперед. Мы, пожалуй, начнем с двадцать пятого июня. К тому времени за последние три недели были похищены и возвращены уже четыре девочки, но в полицию, как вы могли догадаться, никто не обратился, поэтому для окружающего мира в Эмберли ничего не происходило. И все же люди были напуганы, хотя епископ уверял, что детям более ничего не угрожает, ведь он благородно очистил их души во славу господа. И существо, казалось, притихло: уже целую неделю оно не давало о себе знать. Нас с сестрой почти не выпускали на улицу, но иногда разрешали порезвиться около дома, правда никто за нами особо не следил.

В то раннее утро мы гуляли по полю, трава была такой высокой, что я мог видеть только макушку сестренки. Она первая забежала в траву, искрясь от смеха. На ней был короткий розовый сарафан с большой желтой «Р» на груди – Мэри вышивала первую букву имени Робин на всех ее платьицах – такая вот бабушкина причуда. Позже я обогнал сестру, а она пряталась и выпрыгивала прямиком из-за моей спины. Такая игра, понимаете? Ой, да куда вам… Я называл ее дурой, когда удавалось напугать меня, но на самом деле совсем не злился. Просто так было положено. Я был старше, а значит, главнее, и мне полагалось быть грубым. Эти правила и по сей день действуют в любом обществе, и не говорите мне, что я не прав.

Мы двигались все дальше и приближались к лесу. В какой-то момент сестра не выпрыгнула, как было задано правилами игры, и меня охватило беспокойство. Я стал звать ее, ругаться, но все без толку, тогда попробовал ласково приманить, словно котенка, обещая показать самый красивый цветок на свете, и это тоже не помогло. Она притаилась, как мышка, нельзя было уловить даже легкий намек на чье-либо присутствие, и я впервые почувствовал угнетающее одиночество. Мне не нравилось быть здесь одному. Меня бросили, оставили, как ненужную вещь, а я ведь был еще мальчишкой, вы должны понимать это. Дети не любят ощущать себя покинутыми.

Ну что же вы, в самом деле, не можете остановить меня? Вы же видите, я снова говорю лишь о себе. Забавно, всегда ли я был таким болтуном?

Мои чувства важны? Вы так считаете? Странно, у меня на этот счет совсем другое мнение. Нет, это не конец истории. Я продолжу, пока вы не сказали лишнего. Наберитесь терпения.

Сестра пропала, но я почему-то не боялся за нее, не связывал это с другими исчезновениями, а лишь зациклился на своем уединении. Я злился. Маленькая мерзавка посмела ослушаться, и теперь мне предстоит долгое объяснение перед бабушкой. Я собрался идти обратно, надеялся, что сестра, испугавшись, бросится за мной. И вот тут я впервые встретил его.

Да, да, вы не ослышались. Из-за деревьев на меня смотрели красные глаза, расположенные на уродливом черном рыле. Я не был готов к такому, слишком светло и далеко от кладбища, казалось, это просто невозможно. Знаете, это ощущение, когда землю будто выбивает из-под ног? Примерно так я себя чувствовал. Мне стало понятно оцепенение Тимми, который также не мог пошевелиться. Я забыл все свои планы и цели по спасению деревни, пока смотрел в глаза, наблюдающие за мной из леса. Не стану скрывать, я испытал настоящий ужас, от прежней решимости и смелости не осталось и следа. Следовало бежать, но ноги приросли к земле. Вероятно, я мог бы простоять так целую вечность, но черная морда зашевелилась, явно намереваясь атаковать, и тут у меня душа ушла в пятки, а оттуда обратно в сердце.

Вдруг за спиной выскочила сестренка, попыталась запрыгнуть мне на спину, весело смеясь, но я почти не реагировал на нее. Трусливое начало во мне взяло верх над всеми остальными чувствами, и я бросился бежать в сторону дома, позабыв про все на свете. Сзади доносился визг брошенного теленка: сестра гналась за мной, но ее маленькие ножки не поспевали за моими. Я мчался до тех пор, пока дом не вылез из-за горизонта и не увеличился до такой степени, чтобы я мог достать до него рукой, и лишь тогда позволил себе оглянуться: никого, только трава колышется на ветру, словно ползучая змея неспеша приближается ко мне. Кто-то невидимый шел следом, и я нисколько не сомневался, что дьявольский пес вот-вот выскочит, разинув пасть, и проглотит меня. Я уже буквально видел горящие красные глаза Черного Шака… Но это была Робин. Она обиженно смотрела, не понимая, почему я бросил ее, и в глазах стояли слезы, которые я так редко видел…Что?..»

– Кто такая Робин?

– Что значит, кто такая Робин? Моя сестра.

– Понятно. Просто вы первый раз назвали ее имя.

– Не выдумывайте. Я уже битый час рассказываю про нее.

– Я знаю, но вы не называли ее имени. Мне показалось это странным, но я не хотела вмешиваться.

– Однако вмешались. Да какая разница, как ее звали? Не стоило из-за этого меня перебивать.

– Вы же знаете, что разница есть. И знаете почему.

– Вы все время акцентируете внимание не на тех вещах. Так у нас с вами ничего не получится.

– Я считаю это важным. Вы избегали ее имени, и теперь мне понятно почему.

– Не делайте вид, будто вам не было известно это заранее.

– Конечно, я читала о вашей сестре, просто не запомнила ее имени.

По-моему, вы слишком зациклились на именах.

– Разве? Тогда зачем вы взяли ее имя себе?

– Не несите чушь. У вас в руках мои документы. Вы знаете, как меня зовут.

– Верно. Но вы представились мне Робин и в беседе неоднократно упоминали об этом.

– Потому что так мне привычней. Никто не зовет меня Робертом.

– Вы выбрали имя сестры и думаете убедить меня, что это неважно?

– Да что вы пристали ко мне с этим именем?!

– Извините. Продолжайте.

– Нет, теперь уже поздно. Я потерял нить истории. И постоянно соскальзываю на несущественные детали.

– Я бы не сказала, что ваши чувства – это несущественные детали.

– Потому что вы не умеете заглядывать в суть вещей. Но может, я смогу научить вас.

– Робин, мы здесь не за этим.

– А зачем же еще?

– Вы отлично знаете зачем.

– Я надеялся, вы мне подыграете.

– Я не собираюсь с вами играть, Робин.

– Вы уже играете со мной. С самого начала. Как только вступили в эту беседу. И правила вам известны: я рассказываю историю, а вы делаете вид, что не знаете всех подробностей. Но моя задача гораздо сложнее: мне нужно построить историю так, чтобы вы смогли узнать что-то новое и понять, почему некоторые факты – не то, чем кажутся. И готов поспорить, я вас переиграю… Почему же вы молчите?

– Я не знаю, что ответить. Жду, когда вы продолжите.

– В таком случае думаю, на сегодня мы закончили. Вы не возражаете, если я закурю?

– Не уверена, что здесь можно.

– И вот снова: несущественные детали.

– Соблюдать правила – важно. Если вы хотите жить в обществе.

– И тем не менее все люди живут по своим правилам. Конечно, кроме таких, как вы.

– Что это значит? Таких, как я, это каких?

– Не принимайте за оскорбление. Как вы – это служителей закона.

– А вы ставите себя выше закона, Робин?

– Я в свое время очень сильно пострадал от вашей буквы закона, с тех пор я не верю в него.

– Что вы имеете в виду?

– И вот вы снова вступили в игру. Я расскажу вам об этом поподробней… но не сегодня. Я слишком устал, а вам следует набраться терпения.

– Я хочу, чтобы вы все же ответили на мой вопрос.

– Однако вы здесь ничего не решаете. И лучше бы вам сразу смириться с этим. Я расскажу все так, как посчитаю нужным, и в последовательности, которую выберу сам, а потом вы скажете свое мнение: кто действительно виноват и кто должен понести наказание.

– Хорошо, Робин. Вы тут главный.

– Да. Так меня зовут.

Запись №2. 13 июля

«Сегодня я начну с маленького стихотворения. Вы готовы слушать? Не отвечайте, это всего лишь уловка. Вам ведь хорошо известно: я все равно расскажу.

Итак,

Демоны тихо дремлют в ночи.

Можешь мимо пройти, но в глаза не смотри.

Тайно скрыты в тени, но ты их не трожь.

Они душу твою хотят уволочь.

Если где-то внутри зарождается страх,

Значит, демоны рядом, явились во снах.

Притворись мертвым телом, умри и молчи.

Демоны тихо дремлют в ночи.

Конец. Не лучшая моя работа, но одна из. Я бы спросил, что вы думаете об этом, но позволю вам ответить только в конце сегодняшней истории. Это покажет, насколько точно вы умеете улавливать глубинную суть.

Я бы хотел отступить на несколько шагов назад. Вчера я начал рассказ слишком стремительно. Я все время забываю, что вас со мной не было там, в моем прошлом, поэтому нужно поведать немного больше деталей.

Я уже упоминал о Тимми, но забыл сказать, что он мочился в постель. Почему это важно? Оооо, это действительно стоит пояснить. Мальчику его возраста – а Тимми был мой одноклассник – не положено писаться в постель. Его родители поощряли только то, что одобрялось церковным приходом, и мокрые простыни, как вы могли бы уже догадаться, в это не входили. Тимми лупили каждую ночь, но проблема никак не хотела решаться. Ему ограничили дневной запас воды и не позволяли пить после пяти вечера, правда иногда Мишель протаскивала ему стакан теплого молока, пока однажды их отец не нашел пустой стакан под кроватью, и тогда Мишель, хоть раньше ее никогда не били, познала весь ужас отцовского гнева. Насколько я понял, они с братом очень сблизились. Их словно объединяла общая невидимая для мира тайна, которую никто не хотел познать. И они молчали. Молчали, как и я все эти годы…

Еще была Кристи, вторая пропавшая девочка, она жила недалеко от речки, куда ходила купаться почти каждый день. Там же ее нашли родители. Нежно-голубое платье, обычно заляпанное травой и мокрой грязью, ровно висело на ней, как на манекене. Ни пятнышка, ни травинки, как и на самой Кристи, она просто стояла у воды и смотрела на слабое подобие волн от ветра. Я часто представлял эту картинку в уже более зрелые годы, и мне кажется, я прекрасно понимаю, о чем она думала в тот момент и на что так и не смогла решиться. Возможно, если бы ее нашли на полчаса позже…

Короче, еще одна игривая девчушка превратилась в молчаливого пугливого ягненка. Рассказ о черной собачьей морде, что приманивала ее из-за деревьев, всерьез не восприняли, а кто-то так вообще откровенно называл Кристи врушкой. Вещи, которые творил с ней темный дух, были ужасающими, и люди отказывались верить в это, поэтому саму девочку оклеймили грязной, нахватавшейся мерзких историй, выдумщицей. Больше она ничего не говорила.

Самая старшая из девочек, Амалия – ей было 9 лет – исчезла вечером двумя днями позже Кристи и вернулась менее чем через 12 часов на рассвете. Накануне ее уложили спать, а в полночь обнаружили только пустую кровать и распахнутое окно. Вероятно, она вылезла через него, чтобы погулять, но ее братья ничего не видели. Утром она сидела на траве около дома, облокотившись на ствол дерева, и раскачивалась взад-вперед, закрыв уши руками. Амалия громко распевала колыбельную, что мама напевала младшим детям. Она единственная из всех, кто даже не попытался что-либо объяснить. Амалия ни с кем более не разговаривала, а при обращении к ней снова закрывала уши и напевала песенки. Когда ее отвели в церковь, при виде священника, нависающего над ней и орущего что-то нечленораздельное, у Амалии случилась истерика, что еще более убедило окружающих в дьявольском вмешательстве. Должен признать, наш епископ в меня также вселял ужас, он все время кричал, брызгал слюной и вонял чем-то горелым, будто только что поднялся из преисподней.

А? Хотите знать, как его звали? Не помню. Месье Дерьмоед, я полагаю. Что, слишком грубо для вас? Неужто вы оскорбились моей скромной оценкой этого мерзкого персонажа? Я не хочу задеть ваши религиозные чувства, но в ходе нашей беседы вы рискуете поколебать свою веру.

Но я понял ваш вопрос. Сомневаюсь, что, когда вы выискивали информацию обо мне, вам удалось найти сведения о нем. Очень жаль, мне бы хотелось, чтобы он понес свою часть ответственности за зло, которое творил. Разве церковь не должна нести утешение страдающим людям? Нет, нас только пугали небесной карой и все время в чем-то обвиняли.

Вам следовало бы пожурить меня за такие лирические отступления, иначе мы не закончим до самого Рождества, а время у нас, как я думаю, ограничено.

Еще была внучка старика Берта – Мэй. Пропала, когда работала на ферме, а с утра оказалась там же. Она не училась в школе, и на самом деле я ни разу ее не видел. Так странно…

В общем, деревня навлекла на себя гнев божий, и всем было предписано молиться за свои грешные души. В конце концов, все казалось не таким уж безнадежным: дети ведь возвращались, хоть и не такими, как прежде, но вроде даже почти невредимыми. Семьям хотелось верить, что со временем все придет в норму. Сатана просто играется, но не наносит никакого ущерба, главное остановить его, пока не задумал взяться за дело как следует… Но я вижу, что вас что-то беспокоит…»

– Неужели родители не замечали никаких физических увечий на теле своих детей?

– Как же, как же. Прекрасно замечали. Дети… кровоточили.

– Что значит «кровоточили»?

– Ну знаете, как икона.

– Им была оказана медицинская помощь?

– О чем вы говорите? У нас даже местного врача не было. Люди лечили геморрой, затыкая дырку в жопе всякими травами.

– Но разве родители не были обеспокоены?

– Конечно, были. Но считали это отпечатками Сатаны и старались как-то справиться сами, чтобы их детей не заклеймили порченным дьявольским отродьем.

– Это ужасно. Уверена, были и более адекватные люди.

– Думаю, да. Может, кто-то и понимал что происходит, просто боялся. Или не хотел вмешиваться. Или хотел поскорее все забыть.

– Это ужасно.

– Таковы люди.

– Теперь я понимаю, откуда у вас такое обостренное чувство справедливости.

– Не сводите все к таким банальностям, прошу.

– Я все равно не понимаю, почему никто не обратился за помощью. Все люди – часть общества и стремятся держаться вместе.

– Вам следует смотреть на это по-другому. Жители нашей деревни были отдельным обществом, они сами изолировались от остальных. Все они знакомы много лет и дружат не одно поколение. Им казалось, что если кто и может разобраться, то лишь они сами, а не какой-то далекий слуга закона, который навлечет на них еще больше бед.

– Хорошо, Робин, продолжайте.

«И вот мы снова вернулись к тому событию двадцать пятого июня, когда мою сестру чуть не похитили, а я впервые столкнулся с Черным Шаком. Мне было тяжело признать себя трусом, но я еще долго находился под впечатлением от страшных красных глаз, заглядывающих в душу. Ни один юный мальчишка не готов встретиться лицом к лицу с истинным «я», чтобы понять, что он не так уж смел, как думал. Этот позор я надеялся скрыть от посторонних, поэтому твердо решил ничего не рассказывать. Робин нажаловалась бабушке, что я бросил ее в поле, но мне удалось убедить их, что это был лишь элемент игры. Однако бабуля была недовольна, что мы выходим одни, и взяла с нас обещание более так не делать. Как будто детским обещаниям можно верить.

С нами жил серый кот Блинчик, он отлично ловил мышей, и весь остаток дня мы провели в играх с ним. Робин бегала за ним, не понимая, что кот перепуган до смерти ее криками, как и те дети в церкви.

– Бобби, почему Блинчик не дается мне на ручки? – спросила она тогда.

– Потому что ты такая страшная, что он скорее хвост себе откусит, чем подойдёт к тебе, – издевался я.

– Ты злой!

– А ты дура! – я резко дернул ее за косичку.

Она вновь нажаловалась бабушке, но та трудилась на кухне и не хотела отвлекаться, бабуля в принципе не особо вмешивалась в наши перепалки. Тогда Робин стала бегать по лестнице вверх и вниз, как заведенная машинка, делая вид, что ей весело и одной. Я не мог позволить ей наслаждаться жизнью без меня, ведь по сути я совершенно не умел проводить время в одиночестве и не желал видеть, что кому-то другому может быть хорошо. Я дразнил ее и ставил подножки, но Робин упорно меня игнорировала. Позже в своей жизни я встречал много женщин, которые не обращали на меня внимания, но только эта смогла вызвать во мне такую дикую злость, что, не задумываясь о последствиях, я пнул ее по ноге, и она покатилась по лестнице на пол, ударившись головой о последнюю ступеньку. Тут же прибежала Мэри и под слезливые крики «Ба-Ма!» устроила мне взбучку. Она гоняла меня полотенцем по всему первому этажу, а так как комнаты были очень узкие, мне приходилось перепрыгивать через мебель, чего бабуля сделать никак не могла, и это давало мне фору, чтобы оторваться. Но я споткнулся о лежачую Робин и, падая, тоже стукнулся об пол. Теперь уже мы вдвоем ревели от боли, и Мэри, пощадив меня, жалела нас обоих.

Когда Робин перестала злиться, а долго она держать обиду не умела (я, конечно же, ни разу не извинялся), мы снова стали бегать за котом и больше до конца дня не ссорились. Я даже позабыл об утреннем инциденте, память моя была как сито: сохраняла только то, что приносило радость.

А ночью мне приснился первый в моей жизни кошмар. Черная собака пробралась в комнату, и я ощутил ее зловонное дыхание на лице, я не видел, но знал, что она стоит рядом. Не смея разомкнуть глаз и пошевелиться, я молча ждал, когда монстр покинет меня, поймет, что ничего вкусного ему тут не достанется. Ведь стоит увидеть его, посмотреть в красные глаза, как существо заберет меня, отдав в лапы смерти. Так я и пролежал до утра, и, когда встало солнце, никого рядом не было. Но тут я осознал, что после встречи взглядом с Черным Шаком жить мне осталось до конца года.

Комната наполнялась утренним светом, стирая каждый темный уголок и вместе с тем страхи ночного ужаса. Меня мучили благородные мысли о том, чтобы прожить остаток отведенного мне времени с достоинством. Я снова строил планы, как разделаться с монстром, который терроризирует мой дом и всю деревню, и поклялся, что отныне стану самым лучшим в мире человеком, братом и внуком. И позабыв о вчерашней неудаче, был твердо настроен убить чудовище…»

– Итак, теперь я готов вернуться к тому, с чего мы начали. Как вам мое стихотворение?

– Так… хм… Хорошо, что вы спросили. Когда я слушала его, мне показалось, в стихотворении говорится об опасности, что вы надеетесь избежать… Но сейчас я думаю, оно о страхе. И о нашем способе справиться с ним. Для вас это замереть и перестать существовать. Что скажете? Это достаточно глубоко?

– Вы определенно делаете успехи, однако все еще топчетесь в начале пути.

– Тогда расскажите, какой смысл был вложен в эти строки.

– Я не могу дать вам все ответы. Как же тогда вы сами сможете научиться?

– Любите загадывать загадки, Робин? Считаете, что это дает вам чувство контроля над другими?

– И вот вы опять всплыли к поверхности. Если хотите, чтобы я доверял вам, то нужно научиться мыслить, как я.

– Боюсь, это займет слишком много времени.

– Не нужно бояться. Разве не так говорят?

– Все мы чего-то боимся. Главное, чтобы страхи не управляли нашей жизнью…

Робин, я хочу поговорить о демонах, про которых вы пишете. Этот Черный Шакал стал для вас символом смерти, что вы боялись?

– Я боялся вовсе не своей смерти.

– Тогда… хм… за сестру?

– Она интересовала меня меньше всего.

– Значит, за жителей родной деревни?

– Вы мыслите стереотипами. Будто самое страшное, что может случиться, это потеря кого-то из близких.

– А разве не так?

– Я боялся зла. Чистого, дикого, дьявольского зла.

– Но такого зла не существует. Дьявол – это завуалированная форма человека.

– Хорошая мысль. Вам стоит ее записать.

– В любом случае я верю в это. А во что верите вы?

– Что некоторые вещи неоднозначны. И смотреть на них стоит без лишних призм.

– Ладно, Робин, на сегодня нам следует закончить.

– Я решаю, когда мы закончим.

– А вам есть, что еще сказать? Вы выглядите уставшим.

– Я очень стараюсь сделать историю интересной для вас, а это отнимает много сил. Но вы правы. Лучше продолжить завтра.

Запись №3. 14 июля

«В то утро мучимый дурацкими мыслями я снова уснул и без снов проспал почти до обеда. Как ни странно, никто не разбудил меня, я проснулся жутко голодный и спустился вниз, чтобы перекусить чем-нибудь. Робин нигде не было, а на кухне ни следа еды, только пустующий холодильник. Мне удалось отыскать жалкое червивое яблоко, но на тот момент хватило и его. На крыльце сидела Мэри вместе с дедом, они перешептывались, склонившись друг к другу, как два переплетенных шеями лебедя. Завидев меня, бабушка отстранилась и принялась загадочно смотреть в даль, а дед неодобрительно глянул в мою сторону. Я сразу почувствовал: случилось что-то плохое.

– Где Робин, бабушка? – поинтересовался я.

Мэри не отреагировала, возможно, ее не взволновал мой испуганный вид.

«Он добрался до нее, схватил мою сестренку», – решил я. Это казалось очевидным. Пока я мирно спал и планировал стать героем, чудовище забралось в дом и, не получив меня, выбрало более легкую жертву.

– Бабушка! – я повысил голос.

– Ну что ты разорался!? Она у соседей, – ответил дед, из его рта повеяло запахом гнилых зубов. Он почесал отросшую бороду, и этот омерзительный скрипящий звук вызвал волну мурашек по моей спине.

– Почему? – спросил я более спокойно, обращаясь к бабушке.

– Ох, Бобби, Бобби… – вздохнула она.

– Баба, баба, – весело отпарировал я.

Ей это не понравилось.

– Еще одна девочка исчезла, дорогой. Мы с Робин уже навестили семью, у них такое горе!

Честно говоря, я не понимал, почему они делают из этого такую трагедию, девочка ведь скоро вернется. Мэри продолжила:

– Там были все семьи, кто уже пережил… подобное, мы встретили деток Линды, и Робин умоляла отпустить ее поиграть с ними. Линда и Найджел, как ни странно, были не против. Не знаю, дорогой, может, понравилось внимание к своим детям, остальные-то их избегают. В общем, я пока оставила Робин у них дома, пусть детишки немного развеются.

– Баба, это не умно, – только и смог выдавить я.

– Не волнуйся, дорогой, нет более надежного места, чем дом, в котором случилась беда. Родители будут пристально следить за всеми.

Это меня не убедило, к тому же мне не понравилось, что Робин будет веселиться с Тимми, в то время как меня никто даже не подумал позвать. Я обиделся, но был слишком голоден, чтобы спорить. Мои благородные позывы стать хорошим человеком постепенно улетучивались, а вот злость на сестренку за то, что играет с МОИМ другом, возрастала с каждым вдохом. А этот придурок Тимми вообще поступает не по-дружески! Хотя с чего вдруг ему возиться с малолеткой? Небось будет жаловаться потом, какая скучная у меня сестра. Нам-то было целых 8 лет, а сестрам только 5.

Однако желание отомстить победило, и я уговорил бабушку самому забрать Робин и отвести домой. Она не собиралась уступать, но дети ведь бывают очень убедительны, когда им нужно, вы согласны? Да конечно согласны. Как же иначе?

– Ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! – взмолился я, – Я очень хочу, ба! А представь, как Робин обрадуется! Да я же постоянно ее везде вожу, а тут всего-то… за полчаса управлюсь, ну бааааа!!!

И бабушка сломалась.

– Чтобы пулей! Туда и обратно, 30 минут, я смотрю на часы, и ни одной лишней секунды! – и я побежал.

– Только не наступи на бегонии, дорогой! – вслед поучала Мэри.

Вам кажется странным, что в такой коварный период детей отпускают одних, но вы должны понимать, это было время, когда все друг другу доверяют, и если опасность где-то и затаилась, то исходила она точно не от людей. К тому же на улице ясный день, что может приключиться? На самом деле многое, но Мэри так не думала.

Довольный, я прибежал за сестренкой, чувствуя себя самым взрослым на Земле. Вот я ей покажу, как водиться с моими друзьями, только останемся наедине… Дверь открыла их мама и выглядела она почти такой же седой, как бабушка. Линда даже носила похожий платок с блеклым цветочным узором. Меня проводили наверх, и там подтвердились все худшие опасения, что ребятам, в общем-то, хорошо и без меня. Как вы уже поняли, такого я вынести не мог. Они сидели на кровати очень близко друг к другу, укутавшись в одно одеяло, связывающее их общей цепью, и перешептывались. А самое ужасное, что Тимми, о боже, улыбался! Как смел он смеяться вместе с моей сестрой, уж я-то знал, она совсем не смешная! Глупая и скучная. Предатель!

Они оглянулись, но даже не поздоровались, а просто продолжили делиться своими грязными секретами. Я молча наблюдал за ними и наполнялся обидой. Никогда раньше не думал, что сестра может украсть у меня друзей. Я уже готов был заплакать и уйти, как Тимми неожиданно заговорил:

– Ну чего ты там заст`ял? Иди ско`ее сюда! Обувь сними!

О да, я забыл упомянуть, Тимми слегка картавил после того, как потерял передний молочный зуб, а затем второй, и с ним же утратил способность хоть как-то произносить Р. Правда через раз ему все же удавалось говорить более-менее внятно.

На секунду я замер, не понимая, что происходит, но был несказанно рад, что на меня обратили внимание. Запрыгнув на кровать, я залез к ним под одеяло и стал участником общей тайны. Робин выглядела серьезной, остальные более расслабленными. Я больше не злился, теперь мне только хотелось узнать, что связывает этих троих.

– Мы `ассказывали `обин п`авду, кото`ую ск`ывают вз`ослые, – пояснил Тимми, – о че`ном псе, б`одящем по лесу… Мы-то его видели, но нам никто не ве`ит. А это… самое ст`ашное, что я когда-либо видел.

Эту историю я уже знал, Тимми со мной поделился, а вот от Мишель никогда ее не слышал. С моим приходом она явно чувствовала себя неловко, но все равно продолжила говорить. И такие жуткие вещи! Вовсе не для нежных ушей Робин.

Пес поймал ее и что-то прижал к лицу Мишель. Она не могла дышать и, пока смотрела в ярко-красные глаза Черного Шака, стала засыпать. Она помнит, как неслась по воздуху, словно ведьма, с невероятной скоростью, помнит вонючее дыхание из собачьей пасти и рычание, исходившее оттуда же. А затем она проснулась на полу. Было холодно. Очень. Голова болела, на самом деле боль была повсюду, она заполнила собой каждую часть тела. Вокруг валялось много предметов, предназначение их Мишель не понимала, но ощущала себя, как у папы в гараже. Затем появился он – огромный черный монстр с собачьей мордой. Она закричала от страха, стала умолять его не причинять ей вреда…

Вы что, записываете? Ладно, но мне это не нравится. Не хочу, чтобы вы делились этим с кем-то другим. Кстати, если дадите ручку и листик, я попробую нарисовать, как выглядел монстр… О, спасибо. У вас очень холодные руки. Говорят, холодные руки – горячее сердце. Интересно, насколько это правда… Вот, держите, но помните, что я не художник. Нет-нет, оставьте себе…

Так вот, чудовище заговорило! И у него был просто отвратительный голос – приторный и чавкающий, словно оно напускало ведро слюней. Голос обещал, что все будет хорошо, главное, его слушаться и вести себя тихо, иначе придется снова закрыть ей рот. Но в этот момент Мишель, окоченевшая от страха, заметила, что лежит в луже собственной крови, и завизжала так, что стены задрожали – не могли сдержать столь мощного отчаяния, а затем Мишель почувствовала острую боль и уснула. То, что она видела во сне, было еще страшнее…

Вам нехорошо? Представьте, каково было мне, хотя я не понимал того, что доступно вам. Мне не нравилось, что сестра вынуждена слушать эти ужасные вещи, совесть подсказывала, как это неправильно, к тому же Робин постоянно перебивала Мишель бесконечными вопросами «а что?», «а как?», «что это такое?», «почему?», «что ты сделала?». Меня так это взбесило, что я сорвался:

– Заткнись, Робин! Ты слишком много болтаешь!

Робин застыдилась и смолкла.

Но злился я не только на свою сестру, но и на сестру Тимми, потому что не понимал того, о чем она говорит, а значит, все это было глупой сказкой.

– Ты врушка, Мишель! ТЫ ВРУШКА! Собаки не разговаривают и не живут в гараже!

Мишель заплакала, а Тимми столкнул меня с кровати и заорал:

– Ты идиот! И ничего не знаешь о Че`ном Шаке! Он может все, мы его видели, а ты нет!

– Я тоже его видел!!! – завизжал я, оправдываясь.

– В`ешь! – не поверил он мне.

– Нет, не вру! Вчера утром он подкараулил нас с Робин за полем!

Я закусил губу, так как не хотел дальше рассказывать о том, что трусливо сбежал от монстра, оставив сестру, но Тимми все равно мне не поверил.

– Ты п`осто ду`ак и завидуешь, что мы видели его, а ты нет.

Это меня обидело.

– Да чему тут завидовать? Что вы умрете через несколько месяцев?

Робин и Мишель напряглись, об этом Тимми им не говорил.

– Какой же ты идиот… – отчаянно простонал он.

– А ты – мокришка! Ты мочишь простыни по ночам! Мне бабушка рассказала! Тимми писается в постель, ха-ха! Тимми – мокрые штанишки!

Он стал красным, как помидор, но к счастью, тут вошла его матушка и накричала на нас за то, что шумим. Она выгнала нас с Робин, несмотря на дождь, я был так расстроен, что даже перестал злиться на сестру, в то время как она поникнув шла рядом. Мы быстро вымокли до нитки, но Робин ни разу не пожаловалась. И тут я вспомнил, что обещал бабушке прийти не позднее, чем через полчаса, и расстроился еще больше, понял, что меня накажут. Я стал идти быстрее, и Робин пискнула, что не успевает. Я проигнорировал ее, и тогда она спросила:

– Ты правда видел монстра, Бобби?

– Да.

– Ты что тоже умрешь, Бобби?

Эти слова меня разозлили, сестра точно угадала, какие мысли мучили меня больше всего.

– Нет, я никогда не умру, ясно тебе?

– Но ты сказал…

– Ты слишком много болтаешь, Робин, вот что я сказал. Совсем не знаешь, когда надо замолчать.

И она замолчала.

Когда мы добрались до дома, нас никто не встретил, хотя наша пропажа длилась несколько часов. Бабушка готовила ужин, а дед сидел перед телевизором с бутылкой чего-то вонючего. Он громко смеялся, а увидев нас, прокричал:

– Не ходите мокрыми ногами по полу!

Я подошел к Мэри сказать, что мы дома, но она только кивнула и вновь засуетилась. Я решил, что извиняться нет смысла, но из-за чувства вины все же решил чем-то помочь ей и принялся орудовать скалкой. Казалось, даже этого бабушка не замечала. И никто не обратил внимания на Робин, которая тихо сидела на ступеньке, не издавая ни единого звука, словно голос ее был отравлен.

Вот здесь вам стоило бы записывать, но я вижу, вы совсем не можете отличить главное от второстепенного. Робин впервые замолчала – это важно, слышите вы меня? Не нужно смотреть таким непонимающим взглядом, это меня убивает…»

– Пожалуй, у нас будет короткий день. Очень уж я утомился, рассказ отнял много сил, а воспоминания причиняют боль, которую я давно похоронил. Не думал, что это будет так тяжело. К тому же ваше участие сегодня оставляет желать лучшего… с тем же успехом я мог сесть перед стеной и изливать ей душу. Так что, будьте добры, без вопросов. Попрощаемся.

– Вообще-то, я все же хотела кое-что спросить… Ранее вы говорили, что Мишель больше не разговаривала, но в этот вечер она говорила с вами. Так?

– Все верно. Я объяснил, что взрослые не слушали ее, и она замолчала. Для них и для всего мира. Но с детьми она говорила. Ведь дети ее слышали.

Понятно. Вас тревожит, что вы грубо обошлись с ней? Что не услышали ее?

– Тогда меня это не беспокоило. А позже был отличный повод извиниться перед ней. Но об этом я расскажу позже.

– А что насчет других девочек? Они тоже заговорили? Особенно меня интересует Амалия…

– Потом. Может быть, завтра. А сейчас, прошу прощения, но мне нужно побыть одному.

– У меня ощущение, что это неправда.

– Что именно?

– Вы не хотите сейчас быть один.

– Вы проницательны. Должно быть, я ошибся в вас. И это меня радует. Однако я все равно выбираю одиночество. А завтра…

Запись №4. 15 июля

«…А завтра никогда не наступит… Так я думал в ту ночь, лежа без сна, пока глядел в потолок и любовался причудливыми тенями от веток деревьев, что колышутся на ветру. Менее чем за сутки я превратился из героя в труса, затем из труса в героя и, как бы не запутаться, наоборот… в общем, снова стал собой. А кем я был – непонятно. Мы можем играть любые роли, какие только придумаем, носить самые разные маски, но внутри всегда останемся теми, кто мы есть. И чем дольше изображаешь из себя кого-то другого, тем труднее потом разобраться, из чего состоит истинное я. Поверьте мне. Заигравшись, я потерял себя и всю оставшуюся жизнь пытался вспомнить прежнего Робин, но, пожалуй, так и не смог. Некоторые вещи невозможно найти вновь. Поэтому берегите их, умоляю, услышьте этот совет. Знаю, вы старше меня и, наверно, считаетесь более опытной, но опыт нарабатывается как раз за счет таких чудаков, как я.

Вам может показаться странным, что маленького ребенка подобные мысли лишают сна, но дело в том, что я впервые столкнулся с разочарованием в себе, и вкус этого чувства мне не понравился. Робин сопела на соседней кровати и ни о чем не переживала. Это еще больше злило меня, а злость – лучший способ отделить себя от других.

На утро она растолкала меня своими маленькими ручонками, и только я собрался накричать на нее, что разбудила так рано, в нос мне ударил запах свежего козьего молока. Робин неуверенно подала мне стакан, будто в знак извинения, может, чувствовала, что я зол, и таким образом налаживала отношения. По моему мнению, все женщины обладают этим даром, хоть иногда он больше походит на проклятие. Я обожал козье молоко, залпом осушил стакан и, поблагодарив, улегся снова в постель. Робин улыбнулась и довольная убежала. Позже я узнал, что сильно ворочался во сне, поэтому она решила прогнать мой кошмар чем-то приятным, тем, что я люблю, и с утра пораньше озадачила бабулю дойкой козы. Такие жесты – мелочи, но отлично показывают характер человека, вы не находите? А из Робин бы вышел прекрасный человек.

В тот день мы почти не разговаривали. Я развлекал себя тем, что бил палкой траву, которая не могла ответить тем же, а следовательно, отдавала мне победу в сражении. Во мне кипела злость, и я никого не желал видеть, но и проводить время в одиночестве было несусветно скучно. Таким образом, я объявлял протест окружающему миру, лишая его своего драгоценного общества, но по сути страдал от этого протеста только я.

Вечером, когда все вместе мы сидели за ужином, Робин задала вопрос:

– Бобби, Черный Шак и за мной придет тоже?

И прежде чем бабуля успела вмешаться, я злобно ответил:

– Он заберет тебя, если не заткнешься.

– Я не хочу, не хочу, не хочу!!! – визжала она в истерике.

– Тише, никто тебя не заберет, если будешь слушаться, тише, детка, – успокаивала бабушка.

– Ба-Ма, он злой, почему он такой злой? – говорила Робин обо мне.

– Я же объясняла, люди злятся, потому что у них понос. Нужно им просто посочувствовать.

– У Бобби понос! – сестра рассмеялась. – Какается под себя! Воняет!

– Замолчи, дура! Нет у меня поноса! – взревел я и запустил в нее пюре из ложки. Недолго думая, она ответила тем же. За столом начался хаос: мы закидывали друг друга едой, и бабушка не могла остановить этот полет валькирий. Теперь уже все смеялись, надрывая животы, пока случайная куриная ножка не попала в тарелку к деду и ошметки еды не забрызгали его одежду. Он яростно взвыл, и игре пришел конец. Меня и Робин поставили в угол и неумытых и грязных продержали там до полуночи. Бабушка и словом не обмолвилась, она никогда не мешала деду наказывать нас, а мы гордо выстояли наказание, не жалуясь. Я ненавидел старика и рад был хотя бы слегка досадить ему, а вид его испачканной рожи позволил мне продержаться до конца наказания. Думаю, что Робин разделяла мои чувства. Как я уже говорил: мы его ненавидели.

А после бабушка принесла нам печенье с молоком в комнату, чтобы мы могли утолить голод и не ложились спать с пустыми животами. Так закончился мой бойкот, о котором никто и не подозревал.

Этой ночью я проснулся около трех часов от дурного сна. Мне нужно было в туалет, поэтому в полной темноте я спустился вниз, стараясь никого не разбудить, так как в комнате стояло ведро, и полагалось пользоваться им, чтобы не шляться ночью по улице. Но то, что мне хотелось сделать, никак не уложилось бы в ведро… И вот тихо завершив свое дело, я вошел в дом через заднюю дверь, когда внезапно услышал какие-то звуки на кухне. Это странно, учитывая, что свет не горит, вероятно, в доме чужак, заключил я. Вот он – шанс вернуть себе достоинство и проявить мужество. Половицы слегка поскрипывали под маленькими ножками, но все же я пробирался к двери, как шпион, рискуя быть обнаруженным. Сердце словно маршировало в груди, заглушая все внешние звуки. Мне нужно только подглядеть, проверить, кто там. Страх сковывал каждое движение, руки дрожали, юное тельце пошатывало из стороны в сторону. Казалось, что я не справлюсь, брошусь прочь в надежде убежать от монстра, который притаился и ждет удобного момента, чтобы наброситься.

Я услышал шепот. И всхлипывания. Это придало сил поддаться вперед и приоткрыть дверь… Огромная фигура сидит в темноте в позе готовности, чтобы кинуться на свою жертву. Не беги! Стой спокойно. Медленное, размеренное дыхание. Помни: чудовища питаются нашими страхами, так пусть они сдохнут от голода! С такими мыслями я немного успокоился и присмотрелся: дед сидит на стуле и что-то держит в руках. Это что-то издает плачущие звуки.

– Сиди неподвижно, – говорит старик, и тело замирает.

– Ну-ну, все хорошо, не плачь.

Но я узнаю эти всхлипы. Робин! Что она делает здесь среди ночи? В сумраке прорисовывается маленький силуэт сестренки: ее стеснительно сложенные ручки, скрещенные ножки, пижамные маечка с трусиками. Знаю, что вы подумали, но в ту ночь дед просто держал Робин на коленях, как куклу, и утешительно обнимал. Я решил, что сестре приснился кошмар и старик лишь успокаивает ее. Я убежден, что и в последующие разы он не позволял себе большего. Но было нечто противоестественное в том, как они сидят на темной кухне, и в слезах Робин, очевидно не нуждавшейся в его утешениях. Тогда я этого не понял. Увиденное показалось мне странным, накатило ощущение, что я наблюдаю за чем-то нехорошим, что мне тут вообще не место. И я ушел и вскоре уснул. Не знаю, во сколько сестра вернулась в кровать, но на следующий день она была тише обычного.

Я не любил, когда Робин помалкивала, мне привычней ее весёлость и жизнерадостность, поэтому я старался как-то расшевелить сестру, чтобы поднять ей настроение, но результатов это не приносило, она только отмахивалась, приговаривая:

– Уходи, Бобби, ты злой.

Полдень прошел в мертвой тишине, только кукушка пела за окном. Мне снова стало одиноко. Не умея сдерживать гнев, я вновь обозлился на Робин, будто она была виновата во всем на свете. Однако в этот день я одержал свою первую маленькую победу над ним. Гневом, в смысле. Вместо того чтобы издеваться над сестрой, я предпринял еще один шаг к примирению. Достал старый велосипед и прикрутил к нему заднее сидение. После обеда я шепнул сестре:

– Хочешь отправиться в путешествие? – она меня не поняла.

– Я покатаю тебя на велосипеде, а то ходишь хмурая и раздражаешь.

Ее глаза засияли.

– Что, правда?!

– Не кричи.

– Ба-Ма не пустит.

– Эй, вы там, больше двух – говорят вслух! – дед сверлил нас недовольным взглядом, словно беспокоился о чем-то. Шептаться сегодня тоже было под запретом.

– Обиженно убеги наверх и жди там, – сказал я еще тише, а вслух добавил громко: – Ну ты и дура, птица – не животное!

Робин отличалась потрясающей сообразительностью… ну, когда ей это было нужно. Я выждал несколько минут и пошел следом. Она сидела на кровати, а завидев меня, резко вскочила,

– Скажи бабе, что уморилась и пойдешь в кровать на пару часиков. Я буду ждать под окном внизу.

– А как я спущусь?

– Есть у меня одна идея, но она очень рисковая… На это могут пойти только самые смелые… пойти супергерои… А ты всего лишь девчонка… не уверен даже, стоит ли говорить…

– Я смелая!

– Да конечно. Ты боишься пчел, трусишка.

– Ты тоже боишься!

– Неправда. Я их избегаю. Это осторожность, а не трусость, – заключил я. – Но может, ты справишься, не знаю. Я вот сто раз так делал.

– Ну! – нетерпеливо вскрикнула она.

– Да, думаю, это будет твоим первым испытанием. Если сможешь, пройдешь дальше.

– Испытание на что?

– Чтобы вступить в клан крутых ребят, конечно же.

– Пфффф, – не поверила Робин, – Нет такого клана, ты его выдумал!

– Есть!

– И кто же в него входит?

– Я, разумеется. Еще… еще Тимми. И даже Мишель. Ну там еще пара ребят…

– Каких? – не унималась она.

– Ты их не знаешь, они из школы.

– Я всех знаю!

– Ты хочешь в клан или нет?!

– Хочу!

– Тогда не спорь. Делай, что говорю. Хватай простынь.

– Зачем?

– Повторяй за мной.

– Бобби… Что такое клан?

– Ну это типа несколько человек… которые вместе играют.

– ААА, круто!

Я показал, как плести узлы из простынь из пододеяльников. Робин успешно справлялась, а я затягивал посильнее. Когда мы закончили, получилось даже длиннее, чем нужно.

– Отгадай загадку, Робин, – игриво начал я. – Наш корабль… встанет прямо… если бросил… в море…

– Якорь! – тут же ответила она.

– Умница!

– Какой ты глупый, твоя загадка не рифмуется! – ее слова меня обидели.

– Заткнись, Робин, я это только что сочинил. Попробуй лучше.

– Не рифмуется! Не рифмуется! А я все равно догадалась!

– Молодец, – сказал я уже без радости. – А теперь самое главное.

Я крепко привязал канат к кровати.

– Кидаем якорь, капитан! – и бросил веревку из простыней в окно. – Так ты спустишься вниз.

– Нууу неееет, нет, нет, нет! – запротестовала Робин. – Ты с ума сошел?

– А я-то думал, ты смелая. Ага. Как же.

– Я смелая! Но не глупая. Тут слишком высоко.

Я стал уговаривать ее, описывая, как будет здорово справиться с испытанием и войти в наш клан. Может быть, ей больше не понадобиться ничего делать, потому что тем, кто решается с первого раза, больше не нужны испытания, они и так доказали свою смелость.

– И вовсе здесь не высоко, – успокаивал я. – Я сто раз так делал, пока ты спала.

– Врешь! Я бы проснулась, – спорила она.

– Неа. Спала, как конь.

– Ба-Ма говорит, кони спят стоя.

– Прям как ты.

– Врунишка!

– Робин, ты хочешь покататься или нет? – я выдохся, больше не хотелось заставлять ее.

– Да, но…

– Тогда будь смелой девчонкой, пожалуйста. Ради меня.

– Ради тебя не буду, – она показала язык.

– А ради Ба-Ма?

– Ради Ба-Ма смогу, да.

Так мы договорились, я спешил покинуть комнату, пока она не передумала, но Робин окрикнула меня.

– А знаешь что?

– Что? – спросил я, боясь, что снова придется уговаривать и придумывать новые поводы, почему да, а не нет.

– Птицы – животные. А я не дура, – уверено заявила она.

Я рассмеялся.

– Хорошо, Робин.

Я спустился вниз и подошел к бабушке со спины. Она не заметила меня и, услышав звонкий голос, слегка подпрыгнула.

– Баба, я покатаюсь на велосипеде около дома!

Морщины на лбу бабушки сложились в сотни маленьких складочек.

– Куда тебе все неймется, дорогой? Настали плохие времена для нашей деревни, ты же видишь: Сатана строит козни, посылает чертей портить земли, красть детей…

Казалось, она говорит сама с собой.

– У Джейн померли все козы, а петухи заболели бешенством, скоро тоже загнутся. Да клянусь тебе! Носятся как одержимые по кругу, а Джейн клянется, представь себе, что они бегом рисуют эти, ну… пентаграммы, – последнее слово она произнесла шепотом. – Дорогой, ты слушаешь?

– Бабуля, да я рядом покатаюсь, далеко не буду заезжать, обещаю! – затараторил я, чтобы не отвечать на вопрос.

– Полчаса, мальчик мой. Я засекаю время! – бабушка сдалась. – И не топчи бегонии, помилуй Бога!

Я вышел с кухни, зная, что сейчас туда зайдет Робин, и услышал голос, что задержал ее у лестницы.

– Ты помнишь правила, Робин? Никому ничего не говори. Монстр забирает тех, кто много болтает. А ты ведь этого не хочешь, верно? Он откусит твой длинный язык прежде, чем ты откроешь рот! Как было с той девочкой. Так что будь паинькой, Робин, не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

Я подсмотрел. Дед угрожающе склонился над сестрой, она будто вжалась в ступеньку, испуганно глядя себе под ноги.

– И хватит уже водиться с братом. Вы слишком много времени проводите вместе. Бегаете, как заведенные, шумите. Девочке вообще не положено дружить с мальчишками. И не смотри на меня так. Я уже объяснял: Бобби – злой. Он обижает тебя, не любит, тебя никто не любит, кроме меня, и…

– Ба-Ма любит… – прошептала Робин.

– Что-что?

– Ба-Ма любит меня.

– Дуреха малолетняя, что ты понимаешь? Если бы не я, тебя бы давно выкинули, как пустой мешок картошки! Эй! Что ты там стоишь? – закричал старик в мою сторону.

Смутившись, я вышел на улицу. Сестра воспользовалась моментом и проскочила под ногами деда, побежала на кухню. Тот прикрикнул ей вслед:

– Пора взрослеть, Робин!

Вам это кажется смешным, не так ли? Зачем взрослеть пятилетней девочке? Не нужно так активно мотать головой, я вижу, что вы не согласны. Да, я такого же мнения. Почему некоторые так стремятся отнять у нас детство? Когда еще мы можем позволить себе быть безрассудными и мечтать о приключениях?

Я залез на велосипед и немного отъехал от дома, затем спрыгнул на землю, подкатил его с обратной стороны дома и стал ждать. Через несколько минут я решил, что Робин не придет, и тихонько позвал ее. Никто не ответил, тогда я сказал чуть громче. Наконец она выглянула в окно. Лицо выражало удивление.

– Ну чего ты так долго? – возмущался я.

– Ты меня обманешь, Бобби? – жалобно спросила она.

– Нет. Зачем мне это?

– Деда говорит, ты злой.

– Он козел. Спускайся сюда.

– Поклянись.

– Я клянусь, Робин. Спускайся, не дури.

Она внимательно посмотрела на канат из постельного белья. Никак не могла решиться.

– Представь, что ты пират, который бежит с корабля, – начал подбадривать я. – Если моряки тебя увидят, то расстреляют.

– Сейчас-сейчас…

– Давай, пираты ничего не боятся!

Она вылезла в окно, как за борт, и, не смотря вниз, аккуратно спустилась по веревке, используя ступеньки из узлов. В конце соскользнула, но мне удалось ее поймать. Робин, надо отдать ей должное, не издала ни звука. Представляю, как ей было страшно.

Я посадил ее на заднее сидение, дал указания, как держаться и за что ухватиться, и мы отправились в путь.

– Вперед, пиратка Робин! – крикнул я навстречу ветру.

Сестра смеялась, снова став прежней Робин. Я ехал вдоль деревенской дороги, крутил педали все быстрее и быстрее в надежде напугать ее, но она только радовалась. В тот момент мы были двумя свободными сельскими птицами, но… знаете… не такими, как курица, а скорее лебедями. Взлетали высоко в небо… а ведь все знают, что с высоты больнее падать. Но нам было все равно. Не помню, сколько прошло времени, пока я нагонял круги по деревне под взгляды любопытных соседей, но в конце концов ноги устали и превратились в две прямые деревяшки, тогда я остановился.

– Нет, Бобби, поезжай дальше, – не согласилась сестра.

– Погоди, я устал. Считай, у нас привал.

– Что такое привал?

– Перерыв.

– У пиратов нет перерывов.

– Конечно, есть. Когда же они, по-твоему, разбирают награбленное?

– В перерыв…? – неуверенно спросила она.

– Ага.

Я огляделся. Мы остановились около вонючего болота, вокруг кишели мошки и комары, а может, и еще чего похуже. От места исходило неприятное ощущение опасности, как от осиного гнезда. Не исключено, что Черный Шак, о котором все позабыли, притаился в поисках новой жертвы. Я не хотел здесь задерживаться, поэтому наскоро отдышался и собрался уезжать.

– Заводи мотор, пиратка, – подбадривал я.

Робин вытянула ножки и радостно завизжала.

– Куда мы теперь?

Мне пришла в голову замечательная идея. Если нарушать правила – то все сразу. И раз уж все равно быть наказанным, нужно оторваться по полной. Поэтому я подъехал к знакомому дому и оставил сестру охранять велосипед в кустах.

– Я тоже пойду, – настаивала она.

– Ты не можешь, – лукавил я, – кто-то должен охранять наш пиратский корабль. Иначе его уведут, – на самом деле мне не хотелось, чтобы неуклюжая и громкая девчонка как-то помогла меня обнаружить.

Я подкрался к задней веранде. При виде меня Буги – большая рыжая дворняжка – завилял хвостом, затем облизал ладонь, пару раз покрутился и потерял ко мне интерес. Впрочем, как и всегда. Надолго его внимания никогда не хватало. Я осторожно забрался по трубе и встал на козырек. Прокрался к нужному окну, прислушался – ни звука. Постучал нашим кодовым стуком – раз… раз-два… раз… раз-два-три… Тишина. Попробовал еще раз, может, он перепутал меня с дятлом? Окно открылось. Тимми смотрел бешеными глазами, выражающими: «да ты чтоооо, обезумел?». На его щеке красовался пунцовый шрам от ожога в виде треугольника. Гораздо позже я узнал, что это след утюга. Оттолкнув его, я забрался в комнату. В ней царил идеальный порядок. Я имею в виду, слишком идеальный. Для мальчика его возраста. Он сразу понял, на что я смотрю.

– Мне скучно, – как бы оправдываясь сказал Тимми.

На кровати валялся приоткрытый «Том Сойер». Я посмотрел на Тимми слегка осуждающе.

– Я думал, там есть пи`аты, но они оказались ненастоящие, – снова оправдывался он, – Зачем ты п`ишел? С дуба `ухнул? А если мама увидит?

Его набожная мамаша вызывала у меня приступ тошноты, который я тут же умело изобразил.

– Мы с Робин катаемся на велике, присоединяйся, если хочешь.

Он снова посмотрел на меня, как на сумасшедшего, крутя пальцем у виска. Я подумал, что моя сестра гораздо смелее этого засранца.

– Да брось! Сколько можно сидеть дома? Я бы давно рехнулся. Прогуляемся немного, никто даже не заметит.

– А вд`уг папа заметит?

– И что он тебе сделает? – снисходительно спросил я, – Запрет в доме? Ой, минуточку! Он уже это сделал!

– Поколотит, – печально ответил он.

– Он тебя и так поколотит. Найдет повод, – мне стало неловко, что я знаю его маленький секрет. – И вообще, может, ты писаешься от нехватки свежего воздуха! Об этом он не подумал? Покатаемся, и уверен, что сегодня ночью будешь спать как убытий без кошмаров и без … ну этого…

Мой замысел пришелся ему по вкусу. Тимми и сам жаждал выбраться, нужно было лишь чуть-чуть надавить.

– Значит, у тебя нет кошма`ов?

Я подхватил его идею.

– Неа, я много гуляю и никаких дурных снов не вижу, – соврал я.

– Ладно, только без Мишель я не пойду. Ей тоже нужно п`ойтись.

Это меня расстроило… Еще одна девчонка. К тому же при ней мне было неловко.

– Ей совсем г`устно. И не с кем погово`ить, – продолжал он. – А после того, как ты ее обидел, к ней никого не пускают.

Я почувствовал его осуждение, поэтому уступил.

– Ладно, бери Мишель. Робин обрадуется.

– Еще п`облема. Велосипед в га`аже. Не достать.

– Протащи через коридор.

– Ты что, бестолковый? – разозлился Тимми. – Мама услышит, она сидит в гостиной.

– Ну не знаю, придумай что-нибудь, – раздраженно ответил я, – Настоящие пираты не сдаются. Так вы придете или нет?

Это сработало, и Тимми, озадаченно почесывая затылок, решился:

– Ага. Минут че`ез двадцать.

Я полез обратно, чуть не упав в кусты. Робин нетерпеливо ерзала на велосипеде. Мы сидели, скрытые в тени деревьев, ждали и скучали. Сестра хотела приключений, да и я, надо признаться, надеялся сотворить какую-нибудь глупость. Меня даже устраивала компания из двух девчонок. Однако прошло более получаса, но никто не объявился. Меня охватили переживания, не верилось, что мерзкая мамаша Тимми сможет нам помешать. А что, если он все ей расскажет? Нет. Тимми не трепло. Он крутой парень. Такой же, как я. Будучи глубоко в своих мыслях, я не сразу заметил ребят, спешащих к нам, очевидно они блуждали уже какое-то время, в руках Тимми катил велосипед.

– Ну вы и сп`ятались. Нам нужно ве`нуться до п`ихода отца. Иначе мне к`ышка.

– Не будь занудой, – ответил я, – Мишель, у тебя новая прическа?

Волосы Мишель были коротко острижены, кончики завивались в темно-шоколадные локоны, едва прикрывающие уши. Я мучился чувством вины и заговорил с ней, чтобы как-то заглушить его, но тогда этого не понимал, считал, что она мне не нравится. За нее ответил Тимми.

– Это все мама. Она об`езала волосы.

– Зачем? – вмешалась любопытная Робин.

– Чтобы очистить. Сказала, в волосах девочки п`ячутся г`ехи.

Робин не могла понять смысл этих слов, а мне они показались отвратительными. Я знал, что грех – это что-то плохое, злой поступок, но что плохого в волосах у девочки?

– Что за бред? – возмутился я. – Нет у тебя никаких грехов. Но тебе все равно так красиво, – и Мишель слегка улыбнулась.

И мы вчетвером отправились в небольшое приключение, следуя по полузаброшенным тропинкам, чтобы нас не обнаружили…»

– Надо же, я так увлекся историей, что совсем забыл о вашем присутствии.

– Ничего страшного.

– Нет, это невежливо с моей стороны. У нас все-таки диалог.

– Вы хорошо рассказываете. Я словно была там, с вами.

– Может, в каком-то смысле так оно и было.

– То есть?

– Ничего. Просто мне приятно думать так. Вы мне нравитесь.

– Спасибо.

– Нет ничего более сухого, чем формальное «спасибо».

– Вы предпочитаете «благодарю»?

– Я предпочитаю: «вы мне тоже». Но… забудем.

– Как скажете. Мне показалось, вы будто пытались спасти этих девочек. Вытащить из дома, где им плохо.

– И что?

– Это хороший поступок. Вы – добрый человек. Или вы не согласны?

А может, мои мотивы были чисто эгоистичны? Мне было скучно, и я хотел развлечений. К тому же не переносил одиночество. Почему вы сразу приписали мне благородные черты?

– По-моему, вы хотите, чтобы кто-то заметил хорошее в вас. Разве нет?

– С чего вы взяли, что мне это нужно?

– Возможно, вас гложут сомнения, хороший ли вы человек. Что скажете?

– Возможно.

– И к чему вы больше склоняетесь?

– Я не хороший человек.

– Но в каждом из нас есть свои темные и светлые стороны, Робин. Можно быть любящим семьянином, но, например, воровать на работе. Мою веру это тоже бы пошатнуло.

– А можно убить человека и остаться при этом хорошим?

– Зависит от того, раскаивается ли убийца.

– Чушь собачья. То есть можно совершить, что угодно, а потом раскаяться и получить божье благословение. Вся эта библейская ересь не для меня.

– Объясните почему?

– Да. Но позже.

Запись №5. 16 июля

«Давайте немного помечтаем и представим, что в мире не существует грязи и неверных путей, есть только эти четверо детей, блуждающих в поисках неведомого Кадата1. Во главе – я, самонадеянный бестолковый мальчишка, не умеющий сдерживать гнев (да и кто умеет это в 8 лет?) и не способный переносить одиночество. За спиной – сестра, которая еще даже не начала жить, но уже вполне наслаждается каждой отведенной ей минутой, чего я, признаться, так и не смог достичь за свои 34 года. Мой лучший друг Тимми, занудный чудила, мечтающий о приключениях, и молчаливая Мишель, воительница, сразившаяся с Черным Шаком. Мы ехали вдоль холмов по узкой тропинке, утопая в колючей пшенице, что царапала голые щиколотки. Не ведая страха, наслаждались свежим ветром и теплым солнцем и словно переносились в другой мир, в котором существуют только четверо. Я не знал, куда мы едем, просто следовал порыву, зовущему к дальним берегам. Все проблемы потеряли значение, как и все, что было до этого момента. Столь странное ощущение… будто раньше ты жил лишь наполовину. С годами мы теряем этот дар – свободу.

За большим холмом, напоминающим по форме и цвету гигантскую вздутую оладью, Робин попросилась в туалет. Я остановился вблизи высокого пушистого дерева и велел ей зайти за него.

– Отвернись! – приказала она.

– Ты же все равно будешь ЗА деревом, – возмутился я.

– Ну и что? Отвернись, отвернись! – и убежала.

В нескольких метрах пристроились Тимми с сестрой.

– Не пе`еживай. Я тебя в обиду не дам, – успокаивал он, – Тепе`ь никто тебя не т`онет, обещаю, – и обнял за плечи.

Фу, как это мерзко, подумалось мне. Зачем вообще обнимать девчонку? Это же совсем не круто. Неудивительно, что Тимми в школе не любят. Хотя и меня не вот, чтобы обожают. Мы оба были неудачниками, но никогда бы не признали этого. Иногда Тимми поступал не по годам мудро, вел себя слишком по-взрослому, а это никому не нравилось. Как-то раз он вступился за нашу одноклассницу, ее звали Эшли, которую дразнили за грязные волосы. Эшли вылили на голову стакан воды, а сверху кинули мыло. Тогда она расплакалась, а Тимми отшвырнул мыло обратно в сторону обидчика, разбив тому очки. За это наказали их обоих, вынудили строчить на доске библейские строчки о послушании. Все в классе встали на сторону того мальчишки, потому что не стоило защищать всеми ненавистную «Эшли–уродину». Когда идешь против толпы, будь готов к последствиям. А Тимми был готов. Такой он – мой друг.

А еще прекрасный рассказчик. Все эти жуткие истории про вампиров, оборотней, злых духов и черных псов, обитающих на кладбищах, вызывали во мне дрожь и нарушили не один ночной сон. Не знаю, где только он их брал, но я просто не мог перестать его слушать. Хотя вот это его лебезение перед девчонками меня выбешивало. Однако в будущем позволило ему стать дамским угодником.

– Мишель, крутая футболка, кстати, – как бы невзначай бросил я. На ней была ярко–голубая майка с гоночной машинкой. Она засмущалась.

– Это моя ста`ая, мама больше не `аз`ешает ей носить ничего я`кого или с `исунком, – опять ответил за нее брат. – Ой, ну и влетит же мне, если что…

– Круто. Да не влетит, – небрежно сказал я.

Тогда прибежала Робин.

– Ну что, теперь я тоже в клане, Бобби? – радостно спросила она.

– Что еще за клан? – поинтересовался Тимми.

– Клан крутых ребят! – гордо ответила сестра.

Тимми рассмеялся. Следовало ему вмазать, чтобы вставить мозги на место.

– Что за ду`ацкое название? – все еще смеялся он. Я ответил прежде, чем сестра ляпнула лишнего:

– На самом деле он называется Клан Пиратов, – поняв, что этого недостаточно, добавил: – Северного моря. Да, Клан Пиратов Северного моря, – а затем подмигнул другу.

– Какая чушь! – посмеялся он.

– Ты не так говорил! – Робин недовольно топнула ножкой.

– Я хотел сделать сюрприз. Ты должна радоваться. Теперь ты пиратка. Одна из нас. Как я и Тимми… и Мишель, – я чуть не забыл упомянуть ее, и Мишель, оживившись, подошла ближе и что-то шепнула на ухо брату.

– Она сп`ашивает: я тоже вхожу в клан? – озвучил он.

– Разумеется. Ты же сражалась с монстром. И выжила, – я хотел показать ей, что верю в эту историю. Она заулыбалась, и на щеках выскочил румянец.

– Я – пиратка, я – пиратка! – кричала Робин и бегала вокруг нас по кругу. – Сложить оружие, отдать сокровища!

– Они так не говорят, Робин, – поучительно заметил я, – И вообще тебе самой нужно оружие, а то угрожаешь тут с пустыми руками, – тут же я отыскал палку в кустах, которая по размеру была в два раза длиннее самой Робин, сорвал с нее листья и всучил сестре. – Вот, только не попади мне по башке и, умоляю, не покалечься.

– Смот`и! П`икол, – вдруг сказал Тимми, указывая пальцем туда, где я отыскал палку, только чуть выше.

Из холма торчала скала, по форме напоминающая злобное человеческое лицо с воротником на шее.

– Это епископ Рахель! Глянь, какой го`батый шнобель! – в голос ржал Тимми. И действительно скала отдавала суровым выражением лица нашего местного священника с носом, похожим на изуродованный картофель, – Покайся! Покайся во г`ехе, сын мой! – продолжал Тимми, и я, не сдержавшись, рассмеялся в ответ.

Мы гоготали, надрывая животы, и Робин вместе с нами, делая вид, что понимает, о чем речь. Даже Мишель присоединилась, хихикая своей ласковой улыбкой, как бы тайно.

Скала ответила злым взглядом пустых глаз, но вслух ничего не сказала. Это дало нам право глумиться, как только захочется.

– `обин! Девочке не п`истало так хохотать. Сатана уже г`еет тебе место в аду! – не унимался Тимми, – Да падет г`ех отцов ваших на детей ваших, во славу господа, аминь! – закончил он, и слова его уже не вызывали смеха, хоть я и продолжил смеяться.

Тимми поднял руки к небу и упал на колени, изображая покаяние. Тогда я накинулся ему на спину и издал конское «иго-го!», пнув под зад. Друг ловко меня опрокинул и шутя надавал кулаками в живот, несильно, лишь играя на публику. Я весь измазался в земле, но не мог остановить смех, рвавшийся из глотки. Тогда Робин запрыгнула сверху, крича, как лошадка, и вес тел, лежащих на мне, стал близок к грани терпимого. Я взглянул на Мишель, предполагая, что она присоединится к ребятам и окончательно меня раздавит, но она просто стояла рядом, чуть в стороне, избегая встретиться со мной взглядом. И я ее не винил.

Спустя время, когда меня оставили в покое и дали отдышаться, Робин спросила:

– Кто еще входит в клан?

– Чего? – не понял я.

– Кто еще из пиратов?

– Оу, да пара ребят… забей.

– Каких? Ответь каких. Ответь, ответь, ответь…

– Ну хватит клянчить! Сейчас скажу… – Я стал в уме перебирать всех знакомых ребят, которых можно причислить к нашей команде, но по правде говоря, кроме Тимми и Билла из параллельного класса, я ни с кем не дружил. А Била нельзя было назвать крутым – у него выпало 4 передних зуба разом, в связи с этим он постоянно плевался через дырку во рту. О, ужас. Это определенно не круто. К тому же он со мной больше не общался, с тех пор как связался с ребятами постарше и решил, что он из высшей лиги.

– Кристи, сестра Билла.

– Се`ьезно? – удивился Тимми.

– А почему бы и нет? Она тоже сражалась с монстром.

– Но не победила, – вдруг сказала Мишель, и это были ее первые слова вслух за сегодня. Тимми посмотрел на нее с выражением жалости и любви. Я так не умел. И как только ему удается?

– Монст`а нельзя победить. Иногда достаточно п`осто не сдаваться, – успокаивал он.

Мишель печально улыбнулась.

– Глупый Тимми. Ничего ты не понимаешь.

Повисла неловкая тишина, и мы с Робин внезапно стали лишними. Этот чудак Тимми умел создавать такие нелепые моменты.

– Я есть хочу! – пожаловалась Робин и спасла положение.

У меня не было денег, но даже при их наличии вряд ли мне бы удалось купить еды. Детям полагалось сидеть дома, и бабушке бы обязательно доложили о наших похождениях.

– Ты же обедала, Робин, а до ужина еще далеко, – попытался отмазаться я.

– Ба-Ма давала мне яблочко или молочко! – не унималась она. – Яблочко раз в сутки – здоровые зубки, бананчик и морковка…

– … `обин – че`товка! – закончил Тимми.

– Слипнется попка! – подыграл я и заржал.

Но видя, как сестра рассердилась, я испугался, что она начнет капризничать, и предложил поехать на ферму старика Берта, чтобы присмотреть чего вкусненького. Тимми эта идея не понравилась.

– Ты что, с ума сошел?! Хочешь его ог`абить? У него большие-п`ебольшие вилы, он насадит тебя на кол, как Влад Цепеш, мо`гнуть не успеешь.

– Чего?

– Г`аф, мать его, Д`акула! – Тимми взмахнул несуществующим плащом и закружил вокруг нас. Он был похож на героя комикса, типичного парня-неудачника, кто надевает свой суперкостюм и творит всякие супергеройские дела.

– Расслабься. А то я выкину тебя из клана, – сказал я, забираясь на велосипед.

– А кто это тебя тут назначил главным? – возмутился друг.

– Я сам! И что ты мне сделаешь?! – крикнул я и покатился с Робин на дорожку, бросая Тимми вызов.

Минут 15 минут мы ехали по полузаброшенным тропинкам, всего раз выехав на дорогу, и как раз тогда нас приметил красный пикап, проезжающий мимо, за рулем сидел владелец бара, Билли Боб, о котором еще будет речь, но позже. Уж не знаю, куда старому херу вдруг понабилось ехать среди бела дня, но нас он напугал неслабо. За себя я не волновался, ведь по пивнушкам тогда еще не шастал, как вы понимаете, и вообще толком с ним знаком не был, но вот Тимми рисковал быть раскрытым, так как отец его завсегдатай таких заведений.

Короче на ферму мы пробрались, когда солнце уже слегка опустилось на запад. На поле разъезжал трактор.

– И что тепе`ь, гений? – съязвил мой дружок.

– Ну, он далеко, – соврал я, – нам нужно-то всего 4 кочана. Не обеднеет.

– Ну, удачи.

– Нет уж, вместе или никак. Мы – пираты.

– Да блин! – завыл Тимми.

Мы оставили девчонок скрываться за кустами, где их нельзя было обнаружить, а сами стали ползти к полю, прячась в траве. Тимми учил меня искусству ниндзя, лучших шпионов на целом свете. И вот мы уже на поле, и нас не видно среди высокой кукурузы, словно два рыцаря на миссии по спасению дам от голода. Мы стали отрывать початки кукурузы, и на мгновение нами овладела такая жадность, что я забыл и про Берта, и про трактор, а только хотел забрать столько кукурузы, сколько способен унести. Я пихал ее в карманы, укутывал в низ футболки, засовывал в штаны. Мы словно купались в Эдемовом саду кукурузы. И только шум приближающегося трактора вывел нас из кукурузной комы. Я слышал звук сотен лезвий и буквально ощущал, как они желают добраться до меня и искромсать на части.

– Беги, Бооооббиии, бегииии, идиооот!!! – визжал Тимми, выронив на ходу почти все свои кукурузины.

И я рванул за ним, крепко прижимая несколько штук к груди. Только смерть может заставить меня отпустить их. Казалось, ножи догонят нас, и придет конец… вот они скребутся зубами, готовые схватить… но нет, это только фантазии, вызванные диким страхом. И руки я так и не разжал. Серьезно, это мой самый смелый поступок, маленькая победа. Пусть я снова струсил, но принес добычу. Я был уверен, что если отпущу эти чертовы кукурузины, то все разрушится. Вообще все. Мир рухнет, как карточный домик. А вот Тимми все растерял. В руках у него остался только сухой лист.

– Можешь им жопу вытереть, – пошутил я, когда мы добежали до сестер. А старик Берт даже не заметил, что чуть не размазал по полю двух глупых мальчишек.

Ни разу я больше не был так счастлив, как в то мгновение, когда мы сидели на траве и вчетвером грызли кукурузу, которых было аж 6 штук – столько мне удалось утащить с собой на маленьких ручках. И наслаждались тихим, беззаботным летом, каким ему и положено быть…»

– И чем закончилась эта часть истории?

– А разве ей обязательно кончаться? Пусть останется как есть. Просто запомните нас такими: веселыми и с набитыми ртами.

– Каждая история должна закончиться. Как и наша с вами.

– Но конец может быть вовсе не интересным. Так почему бы не дать волю воображению?

– Думаете, что так Робин будет жить вечно?

– В тот день больше не случилось ничего интересного. Мы немного пошатались и разошлись по домам. Робин ловко забралась по веревке обратно. Даже не жаловалась. Затем спала как убитая, чуть ужин не пропустила.

– Вы не ответили на мой вопрос.

Ну что ж, некоторые истории остаются незаконченными, а некоторые вопросы без ответа.

– Можем придумать свой счастливый конец, если хотите. Только это будет как-то нечестно по отношению к ней.

– Видите ли… я убежден, что мир – одно сплошное лицемерие. Те, кто пишут правила, сами их не соблюдают. Кто сочиняет законы – сами же их игнорируют. Моя история – не сказка, хотя в ней много чудовищ. И я хочу рассказать ее без прикрас.

Запись №6. 17 июля

«Меня искренне удивляет, что вы пришли сегодня. И хоть мне жаль отнимать у вас выходной, я полагаю, вы сделали свой выбор.

Пришло время рассказать про одного светлого человека с черной, как уголь, душой. Прямо напротив магазинчика с канцтоварами, куда я захаживал, чтобы купить школьные принадлежности, располагалась одноэтажная церковь из красного кирпича с длинной остроконечной пикой с крестом на крыше. Сооружение выглядело слишком шикарно для нашей скромной деревни, не представляю, сколько денег было в него вложено. Так вот иногда, выходя из магазина, я встречался взглядом с епископом Рахелем, который стоял у входа в церковь в длинной черной сутане в пол с плотно застегнутым воротником на шее. Он смотрел на меня с осуждением и неким подозрением, будто я покупал не новую ручку, а динамит. Это были классические игры в гляделки: кто первым сдастся – проиграл. Так обычно мы и стояли, разделенные узкой улочкой, я смотрел со страхом и отвращением, он – с ненавистью, пока кто-нибудь наконец не проходил мимо и не здоровался с ним. Тогда он отвлекался, а я пользовался моментом и уносил ноги. Готов поспорить, он меня терпеть не мог, потому что был я мальчиком, то бишь грешным по природе своей, правда девочек он тоже не любил и по той же самой причине.

Каждое воскресенье бабушка хватала меня одной рукой, Робин – другой, и приводила на мессу слушать проповедь священника, и каждый раз он говорил абсолютно одинаковые слова о грешных наших душах и покаянии, о спасении и прощении, о Сатане и его деяниях. Честно говоря, он вселял в меня ужас, и насколько мне известно, не в меня одного. Горбатый нос на пол-лица, скошенные брови, маленькие выпученные глазки – все это придавало ему не просто злобный, а скорее злодейский вид. К тому же епископ имел привычку кричать, как ненормальный, а во время крика извергать с ведро слюны на тех, кто окажется рядом. Возможно, поэтому бабуля обычно носила с собой платок и никогда не садилась на первый ряд. В общем, пренеприятнейший персонаж, однако местные его любили.

Однажды Робин, моя дорогая сестренка, что не могла спокойно усидеть на месте дольше пяти минут, вела себя чересчур громко. Она дурачилась, и я посмел улыбнуться ей в ответ, а затем заметил, как на меня смотрит наш святой мученик Рахель, недовольный, что я прерываю его речь. После проповеди он подошел к нам и строго спросил меня:

– Ты что, Роберт, не веришь в Бога? – гладко выбритый подбородок вздрагивал при каждом слове.

Я задрожал от страха, казалось, он раздавит меня одной своей тенью. А роста он был огромного, особенно в сравнении со мной, длинный и тощий, будто борзая грейхаунд.

– В-верю… – промямлил я.

– ГОВОРИ ГРОМЧЕ! – прикрикнул он. Бабушка стояла рядом и не вмешивалась.

– Да, – еще тише ответил я.

– ЧТО?

– Конечно, он верит, отец, так ведь, Бобби? Ну что молчишь? – не удержалась бабушка.

– Мэри, прошу вас, пусть ответит мальчишка. Пускай объяснит, почему он не слушает слово Божье, почему не жаждет познать истину, не хочет полюбить Господа, как любим его мы.

Я молчал. Лишь смотрел, как напрягается его лоб и копна тронутых сединой волос сползает куда-то назад. А он поучал бабушку, как нужно меня воспитывать, чтобы вырастить порядочным человеком. Робин плотно прижималась к ней, с любопытством наблюдая за происходящим, и священник ни разу на нее не взглянул.

Как вы уже догадались, а я надеюсь на это, именно Рахель убедил всю деревню в том, что их дети одержимы Сатаной, что их нужно очищать от грехов родителей, за которые господь наслал на нас небесную кару. «Со злом нужно бороться изнутри!» – кричал священник. Мишель, как и других пострадавших девочек, водили на мессу теперь уже каждое утро, где было много шума, криков, слюней, святой воды и проклятий. Она молча выполняла все, что ей говорили, но за все время не произнесла ни слова (наша маленькая воительница), чем сильнее злила епископа, и он приказал еще больше молиться и каяться. Хуже всех было Амалии, которая не вышла из забвения и не понимала, что происходит, от всех этих криков она сходила с ума и замыкалась глубже в себе.

Но все мы знаем: служители церкви просто обожают безумие. Вам знакома история Аннелизы Михель? Вижу, что да, но я все равно расскажу. В 1968-м году у молодой девушки начались эпилептические припадки. Лечение плохо помогало, и вскоре во время приступов она стала видеть лицо дьявола, слышать голоса в церкви, куда постоянно ходила, будучи крайне религиозной католичкой. Священник решил, что Аннелиза одержима, и нужен обряд экзорцизма. В течение следующих десяти месяцев над ней провели 63 безрезультатных обряда изгнания дьявола. За это время она превратилась в скелет из-за отказа от еды, заболела тяжелой пневмонией, а ее коленные суставы были разорваны от бесконечных коленопреклонений. Представляете? На последнем сеансе она умерла от истощения, и угадайте, что сказал этот засранец, сотворившей с ней такое? «Обряд изгнания прошел успешно. Очистившаяся душа Аннелизы отошла к Всевышнему». Никто не понес ответственности за ее убийство.

Какой вывод я могу сделать? Церковь – главная обитель зла. Зла безнаказанного. Мой вам совет: если захотите кого-то убить, то непременно сделайте это во имя бога.

Вот таким же опасным и хитрым был наш Рахель. Хотите понять, к чему все это разглагольствование?

В следующий раз, когда мы с Робин повторили наш маленький побег, все сложилось не так гладко, как в прошлый. Мишель с Тимми в чем-то заподозрили, уж больно веселыми они вернулись с нашего первого путешествия, однако доказательств не было, к тому же они все отрицали. И все равно пришли на вторую встречу, рискуя быть пойманными с поличным. Я отвез их к болоту, на которое недавно наткнулся, ведь там непроходимые дебри и совершенно никого не бывает. Мы кинули велосипеды в заросли, чтобы их не заметили, если кому-то все же взбредет в голову прогуляться здесь, а сами стали срывать и разламывать камыши. Вокруг летали комары и слепни, приходилось все время отмахиваться, и скоро лицо мое покрылось кровавыми трупиками.

– Так не пойдет, нужно развести костер, – скомандовал я.

– С ума сошел?! Нас обна`ужат! – возмутился Тимми, хотя его почти не кусали.

– Мне все равно, – огрызнулся я, прихлопывая еще одного комара на щиколотке, – от меня уже живого места не осталось. Давай спички.

Мы заранее договорились, кто и что берет для нашего похода, чтобы снова не оказаться в уязвимом положении. Он бросил в меня коробок спичек и попал прямо в живот.

– На, лови, – сказал он после, должно быть, не верил, что у меня что-то получится.

Я собрал несколько сухих веток, скрестил их на тропинке и стал представлять себя Робинзоном Крузо. Будто никого нет вокруг, лишь я один на необитаемом острове. Но руки не хотели слушаться, а огонь никак не разгорался. Тимми насмешливо хмыкнул. Я пытался и пытался, пока спичек не осталось всего три, тогда случилось чудо: Мишель достала из рюкзачка пекарскую бумагу из-под булочки и положила ее под ветки. Этим жестом она дала понять, что прощает меня. Я поджег бумагу, и огонь стал быстро разгораться, пожирая ее. Затем уменьшился и, казалось, сейчас вовсе затухнет, но веточки затрещали, и вскоре пламя превратилось в костер. Девочки радостно запрыгали, и даже Тимми изобразил одобрение. Какое-то время мы просто наблюдали за ярким пламенем, ну… понимаете, есть что-то манящее в этих пляшущих огоньках… а тем временем насекомые отступили и стало прямо-таки хорошо.

Неожиданно Тимми подскочил и вытряхнул рюкзак.

– У меня есть сю`приз!

Он достал какую-то черную простынь, а точнее, темно-синюю и накинул себе на плечи, как мантию, булавкой закрепил практически у самого подбородка.

– Угадай, кто! – радостно крикнул он.

– Граф, мать его, Дракула! – также ответил я.

Тимми покрутился, его мантия развевалась на ветру.

– Хо`ошая попытка. Еще `аз! – теперь он сложил руки за спиной и сделал омерзительно враждебное лицо. Сходство было поразительным.

– Епископ Рахель, – уже более печально сказал я. – Знаешь, это совсем не весело.

Но не тут-то было. Тимми ненавидел священника за издевательства над сестрой. Один раз он даже успел треснуть его по голени, когда тот слишком близко склонился над Мишель, прежде чем Тимми успели остановить. Дома его ждала сильная трепка, но видеть, как визгливо Рахель хватается за ногу, – бесподобно.

– Ты погоди, сейчас будет весело, – он встал за костром и изобразил смесь Дракулы и епископа, хотя, признаться, разница между ними была несущественной. Речь Тимми была сумбурной и малопонятной, он вытягивал каждую гласную, будто хотел пропеть ее, руки истерично метались в разные стороны. Скажу честно, это действительно выглядело забавно. Тимми стоило бы пойти в драмкружок.

– Покаааайся, Боообби, покааайся, `ооообииин… покааайтесь… бооог видииит всеее, – затем добавил: – А с тебя Мишель хватит, ты уже достаточно чиста, иди домой, дитя мое, и съешь мороженное. Столько, сколько захочешь.

Я никогда так не смеялся, уверен, что девчонки тоже. А когда Тимми сделал крючок указательным пальцем и подставил его к носу, мы попадали в истерике. К сожалению, Тимми на этом не остановился и совершил роковую ошибку. Он повернулся к нам задом, закинув на спину низ мантии, и громко пукнул в костер. Пламя лишь слабо колыхнулось от ветра, все самое лучшее досталось штанам Тимми, которые тот не снял, но зрелище все равно было захватывающим. Мишель и Робин фукали, закрывали носы и хохотали в голос, а я впервые ощутил недоброе предчувствие. Я бы даже назвал это предзнаменованием. Что-то заставило меня обернуться, но болотная трава хранила молчание. И все-таки я испытал сильный порыв бежать сломя голову подальше отсюда.

Наконец мой друг уморился и присел рядом.

– Признайся, Тимми, ты наделал в штаны, – пошутил я.

– Вовсе нет. Показать? – задорно ответил Тимми, и я поверил, что он правда покажет, поэтому резко замотал головой.

– Ты – пердушка, – вставила свое Робин. – Лягушка-пердушка.

Тогда Тимми стал прыгать по болоту, изображая лягушонка.

– Я больше не могу, – смеялась Мишель, и никто не мог, наши щеки уже болели от смеха.

Пришло время выдвигаться домой. Отец мог вернуться с работы пораньше, чтобы застать их врасплох, и мы надеялись его перехитрить. Сели на велосипеды, направились в сторону дома Тимми. Однако нас ожидал сюрприз. Неожиданно за поворотом, скрытые в камышах, стояли родители ребят и епископ Рахель собственной персоной. Лица их были перекошены от гнева. Уж не знаю, как ему удалось нас обнаружить, видимо, священник следил за нами с самого начала или увидел дым от костра, впрочем, неважно. Знаете, есть такие люди, которым необходимо все контролировать. Держать в узде. Рахель был из таких. Он видел корень проблемы в детях, их непослушании, неповиновении, поэтому выставлял жителям свои правила.

В руках отец Тимми держал ремень, в зубах – сигарету. Я пришел в ужас, ведь не сошел еще старый шрам на щеке моего друга. Священник явно видел слишком много и взгляд его подтверждал, что нам придется поплатиться за это. Мы до смерти перепугались, когда Тимми вдруг схватили за руку и он отчаянно завизжал. Рядом раздался крик:

– Найджел! Ему же больно! – возмущалась мама.

– Заткнись, Линда. Я разберусь сам, – ответил он, выронив сигарету на землю.

– Оставьте, Найджел. Побойтесь Бога, – вмешался священник. – Они все понесут наказание перед лицом господа нашего, за то что посмели ослушаться и оклеветали слугу его, – взгляд направился на меня, и я понял, что и в этот раз вся ответственность ляжет на мои плечи.

Нас отвели в церковь и вынудили молиться о прощении. Поставили коленями на кусочки смолы, которые явно не в первый раз применялись не по назначению. Священник оказался любителем телесный наказаний, но только тех, что поощряются богом. Очень удобно творить зло и находить ему оправдание свыше, понимаете? Возможно, поэтому в храме божьем, как это называет Рахель, водится столько садистов.

Никогда не забуду, как маленькие твердые камешки впивались мне в коленные чашечки, словно ростки бамбука, прорастающие через плоть. Мы повторяли слова раскаяния под надзором Рахеля, а он не ленился бить прутьями по спине, стоило нам прерваться хоть на секунду. Не знаю, каким образом удалось Мишель и Робин перенести эту пытку, видимо, им было не так больно, ведь обе они легкие как пушинки, но ни капли слезы не скатилось с гордых личиков. Меня действительно поражает, какими стойкими могут быть маленькие дети, если чувствуют, что это необходимо, или если понимают, что так лучше для друзей. Вероятно, епископ был в бешенстве, ведь его цель состояла в том, чтобы поломать нас, выбить любой порыв к сопротивлению. На какое-то мгновение мне показалось, что у него это получится, когда Робин готова была вот-вот потерять сознание, но сестренка выдержала, она резко открыла глаза, будто увидела ангела, вставшего перед ней, и более их не закрывала. Вопреки желаниям Рахеля, каждую секунду вместо раскаяния во мне зарождался гнев, дикая животная злость, требующая вцепиться зубами в глотку жертве и не отпускать, пока она не испустит дух.

Не знаю, сколько времени прошло, пока мы стояли как рабы в тени горящих свечей с запахом ладана, но в какой-то момент священник решил, что с нас достаточно. Мы встали на ноги, а к коленям приклеились маленькие вонючие кусочки, и мы с отвращением их стряхнули. С тех пор не единожды мне снится сон, где смола не отваливается, а впивается в тело, сливается с ним, и я загораюсь будто спичка, когда епископ подносит ко мне огонь. Затем он встает передо мной на колени и молится о спасении своей души. А потом поднимает лицо, и вместо человека я вижу черную собачью морду с горящими красными глазами, а после этого с криком просыпаюсь.

Родители забрали Мишель с Тимми, где их ожидало следующее наказание, при этом нашей бабушке даже не сообщили о случившемся. На улице уже смеркалось, и священник просто отправил нас домой, униженных и побежденных, по крайней мере так он считал. Вы скажете: не самая лучшая идея бросать детей одних, и что он обязан был уведомить бабушку, и я с вами соглашусь. Но, думаю, Рахель получил, что хотел, а остальное его не интересовало.

Я посадил Робин на велосипед, чтобы отвезти домой, плохо представляя, как смогу крутить педали закостенелыми ногами, когда она неожиданно расплакалась.

– Я все расскажу Ба-Ма.

Она снова превратилась в ребенка, кем и являлась, но я уставший и раздраженный не в силах был с ней нянчиться.

– Нет, Робин, ты будешь молчать, – приказным тоном сказал я.

– Не буду, не буду и точка. Она накажет Рахи… Раха… накажет плохого дядю, – всхлипывала она.

– Нет. Послушай сюда, Робин. Она накажет тебя, нас обоих, потому что мы сбежали. А Рахеля еще поблагодарит за то, что он сделал…

– Врешь!

– …и ты не скажешь ни единого слова. Будешь молчать, как немая. А иначе бабуля тебя отшлепает и я тоже. Ясно тебе? – сурово скомандовал я.

– Ты злой, – ревела она.

– Я спросил: тебе ясно?

– Ага.

Когда мы приехали домой, уже стемнело. Я решил, что лучше войти через главный вход. По пути хотел убедиться, что сестра сдержит слово.

– Слушай, Робин. Не все можно рассказывать взрослым.

– Врать плохо, – ответила она.

– Не всегда. Некоторые вещи нужно хранить в тайне… или тебя поругают. Ты уже достаточно большая, чтобы понимать это, – я лукавил, считая ее малявкой, но дети любят, когда их принимают за взрослых. – Например, мы врем, что спим, а сами сбегаем, чтобы погулять, потому что нас накажут. А в итоге весело проводим время. И кому от этого плохо?

– Тимми и Мишель… – жалобно сказала она.

– Они сами о себе позаботятся. Как и мы теперь сами по себе. Просто делай, что я скажу, и поддакивай, – снова приказал я.

Мы прошли в дом, и первым среагировал дед. Он стал орать, что мы заходим в обуви в коридор (а мы обычно так и делаем), вместо того чтобы оставить обувь за дверью. Затем, опомнившись, возмутился, где мы шляемся затемно. Тут подоспела бабушка, недовольно оглядывая нас снизу вверх.

– Мы тут с ума сходили! Может, пояснишь, где вы были?

– Извини, ба. Мы… мы ходили в церковь, – пояснил я.

– Что-то? – ее лицо стало мягче.

– Робин приснился плохой сон, – сочинял я на ходу, перетаптываясь с ноги на ногу, – про монстра, и я вспомнил, что епископ Рахель говорил, в таких случаях нужно молиться и поставить свечку… поэтому привел ее к нему.

Бабушка растерянно смотрела.

– Ты можешь спросить у него, бабуля, он подтвердит, – окончательно заврался я.

– И спрошу, не сомневайся, дорогой. Ты видел вообще, который час?

– Нет… Мы слишком увлеклись и не заметили, как быстро прошло время… прости, ба.

– Но почему вы меня не предупредили?! Я бы сама ее отвела.

– Из-за меня. Я решил, ты занята, а одних нас не отпустишь. И снова: прости, ба.

– Робин, милая, это правда? Что за черт тебе приснился? Расскажи бабушке.

– Да… – слабым голоском ответила сестра.

– Ладно, если так… погодите-ка. Ты же уехал кататься на велосипеде. Один-одинешенек.

Я вспотел, по затылку стекала капелька пота, отвлекая мое внимание. Мысли не хотели слушаться.

– Да я быстро накатался… тайком пробрался в комнату, чтобы ты не заставила помогать на кухне…

– Бобби!

– И снова: прости, ба.

– Да что ты там слушаешь этого щенка?! Отлупи его хорошенько. Испортит тебе девчонку, – вмешался старик, сплевывая в пепельницу.

В общем, нас не наказали. Еще раз прочли лекцию о том, как опасно ходить по деревне без взрослых, особенно в вечернее время. Затем накормили остывшим ужином и уложили спать. Я извинился перед Робин, чувствуя, что она обижена, но сестра со мной не заговорила.

В ту ночь я опять был одинок и долго лежал без сна. Однако, когда дверь отворилась, сделал вид, что меня тут нет. Дед осторожно вынес Робин, я незаметно проследовал за ними. Они сидели на кухне, и дед обнимал ее, приговаривая:

– Ну что ты, что ты, не переживай, бабушка это не со зла… Наказали тебя, да, бедная девочка, моя девочка… – сестру не особо интересовало, что происходит, глаза ее слипались, она желала только оказаться в кроватке и уснуть.

А старик продолжал укачивать ее на коленях, разговаривая сам с собой.

«Пора взрослеть, Робин!» – так он сказал в прошлый раз.

«Ты уже достаточно большая», – говорил я.

А если ты взрослая, то молчи. Такую мысль мы закладывали в ее юную головку. Я делаю на этом акцент, чтобы вы обратили внимание на действительно важные вещи. Ведь все началось именно с этого.

В ту ночь я так и не смог уснуть. Все ждал, когда Робин вернут на место, и переживал, что этого так и не случится. Мне казалось, мир рухнет, если она немедленно не ляжет в свою постель. Вы подумаете, я сошел с ума, но ночью мир видится совершенно другим и может разрушиться от чего угодно. И даже когда Робин вернули, уже спящей, я так и продолжил лежать, глядя в потолок. В мыслях у меня кружились разные образы: от Черного Шака до епископа Рахеля, и теперь они плавно превращались в одно целое. Я представлял его оборотнем, как он обращается в собаку и ворует детские души, которые ненавидит. Но неужели у Мишель не осталось души? Ведь она словно прекрасный цветок… такая же живая, как Робин, в этом я не сомневался. Так я пролежал до утра.

С Тимми и Мишель больше не спускали глаз ни на минуту. А на следующий день после приключения Линда встретила бабушку в церкви и выложила все о нашем преступлении, преувеличив несчастные грехи до размеров болота, где нас и обнаружили. Конечно, Мэри была в ярости и отшлепала меня мокрым полотенцем, и о веселых прогулках на какое-то время пришлось забыть…»

– Пожалуй, на сегодня достаточно. Есть ли у вас вопросы? Замечания?

– Что ж, кажется, вы были очень злы на этого «человека с черной душой». А судя по снам, вообще считали его монстром.

– В каком-то роде он им и был.

– Вы так думаете? По-моему, не все плохие люди являются чудовищами. Тогда бы мир превратился в один сплошной фильм ужасов.

– Наша жизнь и есть фильм ужасов, меняются только декорации.

– Мне очень жаль, если вы ощущаете так.

– Знаете, многие и меня считают монстром. Вы хоть понимаете, каково это: всю жизнь бегать от чудовищ и в конце концов узнать, что ты – одно из них?

– Робин, по мне вы просто запутавшийся человек.

– И вы взяли себе цель распутать меня, не так ли? Я бы на вашем месте сильно не надеялся… более того, я бы взял свою тетрадку, убрался отсюда восвояси и более никогда бы не возвращался. Таков мой совет. Но это я.

– Как хорошо, что вы не на моем месте.

– Знаете, вы ведь уже не молоды. Так откуда в вас столько наивной мечтательности и этого безграничного желание всех спасти? Не сочтите за оскорбление, к вашему возрасту обычно уже приходит понимание, что некоторых людей спасать не нужно.

– Откуда вам знать?

– Что?

– Откуда вам знать, что приходит к такому возрасту? Вам до него еще далеко.

Так уж далеко? Вероятно, я и вовсе до него не дотяну.

– Вы не ответили на вопрос.

– Простите, я думал, он риторический. Я сделал этот вывод из опыта других людей.

– Значит, мы с вами знаем разных людей.

Определенно, это так. Если я живу в фильме ужасов, то вы в романтической комедии, вот и актеры у нас разные. А кто из нас прав… покажет время и… моя история.

Запись №7. 18 июля

«Должно быть, вы заскучали и уже забыли нашего славного похитителя, будто его и не было. Признаюсь, какое-то время я тоже жил так, делая вид, что ничего не произошло. Но шрамы на сердце никуда не делись, они постоянно напоминают о себе резкой болью. Представьте, что внутри у вас заряженное ружье, и всякий раз, когда спускается курок, тело ловит новую пулю. Мы живем в мире воспоминаний: похожие места, запахи, лица – что угодно может вернуть в прошлое, от которого вы не в силах убежать. Даже просто существовать – все равно что сидеть на пороховой бочке. Так ты и живешь, боясь сделать лишнее движение, бросить неосторожный взгляд, а то – БАЦ! И вот уже курок спущен, очередная пуля разрывает сердце.

Не понимаю, зачем вы слушаете весь этот бред? Если меня не остановить, я буду говорить бесконечно. Или вам такое по душе?

В любом случае Черный Шак никуда не исчезал. Он продолжил свои злодеяния и следующее совершил сразу после того, как нас посадили под домашний арест. Жертвой в этот раз оказалась десятилетняя Миранда из семьи епископа, а точнее, его племянница. Есть в этом нечто сакральное, не находите? Человек, мнивший себя ближе всех к богу, также не избежал его наказания. Но в тот момент я решил, что Рахель забрал девочку, как и остальных. Что он с ними делает? Ставит коленями на куски смолы? Заставляет молиться сутки напролет? А может, пускает кровь? Неужели богу мало одних молитв, и он хочет крови? Я так и видел Рахеля с длинным кинжалом в руках, которым он медленно режет детскую плоть, приговаривая:

– Разве ты не веришь в Бога, Миранда? Так отдай всю себя на его милость.

Но Миранда уже в свои 10 была редкостной фанатичкой, как и ее мать Жаклин, и если бы священник взаправду попросил об этом, она бы отдалась без остатка.

Она исчезла прямо из церкви, куда наведывалась в одиночестве. Это был еще один повод обвинить Рахеля, хотя другие так не думали. Он призвал всех молить господа о прощении, о скорейшем возвращении Миранды, а заодно скорбеть о ее утраченной душе. Меня также вынудили в этом участвовать. Помню, с каким ужасом я наблюдал за происходящим. Люди превратились в безумцев: хором кричали, бились головой об пол, хватали за руки всех подряд, глаза их при этом были направлены к небу, и сами они словно находились где-то не здесь. Отец Тимми вообще принялся вылизывать крест, куда стекали его слезы и пот, он жадно причмокивал его блестящую поверхность, затем обратил свой взор наверх и вскричал: «Аллилуйя, Господи!».

Несмотря на все старания, ни мольба, ни песнопения, ни даже целование руки епископу не помогли. Через сутки Миранда не вернулась и к вечеру тоже. Рахель вынужден был отменить утреннюю мессу, чтобы не мешать чертям вернуть девочку на место, не рискуя быть обнаруженными. Однако Миранда не явилась и через двое суток. Тогда всем было приказано удвоить старания и молиться усерднее. Видимо, Сатана разъярен и чувствует свою слабость, поэтому из последних сил удерживает ребенка. «Чтобы победить его, необходимо уничтожить ересь в душах неверных!» – так сказал Рахель, имея в виду, что виной всему люди, которых он считал недостаточно верующими, послушными и следующими законам божьим. Конечно, я был одним из таковых, по его скромному мнению.

И все же к концу третьего дня родители Миранды стали утрачивать веру в ее возвращение, они подумывали над тем, чтобы наконец обратиться в полицию, отчего их, естественно, яро отговаривал Рахель, он называл их беду испытанием, не пройдя которое все мы рискуем погрузиться в хаос и потерять Миранду навсегда. Я представляю, как его слюни вылетают изо рта, словно пулеметная очередь, когда он отчаянно кричит, доказывая свою правоту. Мне кажется, еще немного, и кто-нибудь бы непременно привлек внимание полиции, но на четвертый день девочка объявилась. Она вышла из леса и направилась к дому. В этот раз никаких выглаженных вещичек, аккуратно заплетенных косичек и чистой одежды. Внешне она напоминала узницу, бежавшую из Алькатраса: мокрая, грязная, безумная, еле передвигающая ноги, платье разорвано до талии. Падая и поднимаясь, она буквально ползла, пока посторонние люди просто наблюдали со стороны и даже не пытались помочь ей. Очевидно, боялись прикоснуться, ведь Миранда больше напоминала живой труп, чем человека, пока шла, шаталась и издавала нечленораздельные звуки.

Епископ Рахель назвал сие чудо благословением божьим и поблагодарил всех за старания. Он был уверен, что девочка вскоре придет в себя… но этого не происходило. Она не могла сама передвигаться и с трудом разговаривала, а точнее, мычала, и было непонятно, остались в ней еще крупицы разума или уже нет. Рахель, конечно же, связал это состояние с одержимостью и стал проводить обряды экзорцизма. Как ни странно, Миранду, в отличие от остальных детей, не пугали его громкие возгласы и обрызгивания святой водой, она только слегка улыбалась, пуская слюну и пожевывая свои собственные сопли. Разумеется, узнать у нее о том, что случилось, оказалось невозможным. Она тоже смолкла, вот только ее уже хотели услышать, ведь Миранда истинная христианка из порядочной религиозной семьи. Однако божье благословение почему-то не хотело опускаться на преданную юную слугу господа. Видимо, он отвернулся от нее, а Рахель все продолжал искать причину в нашем непослушании. Как и продолжал свои обряды, не приносившие никакого толку.

Пройдет немало времени, прежде чем бедную девочку покажут врачу, и на тот момент выяснится, что исправить уже ничего нельзя. Еще одна загубленная судьба, полностью лежащая на плечах епископа. Если бы замученные души имели вес, то, готов поспорить, плечи Рахеля придавили бы его к земле. Но к сожалению, совесть позволяла ему порхать, словно ангелу. Какая горькая ирония. Не так ли?

Тш, тш… не сейчас. Оставьте комментарии на потом.

Мною снова овладели туманные мысли о Черном Шаке, его натуре и обезличенном образе. Я вспомнил свои планы по поимке и уничтожении монстра. Но где же взять клетку, чтобы уместить это чудище? Может, церковь и есть эта клетка? Если посмотреть под другим углом… Но как же мне нужно было встретиться с Тимми! У меня в голове громоздилось столько теорий! И совершенно не с кем было обмозговать их. Мы не виделись почти две недели, я даже не знал, жив ли он. Меня охватили чувства злости и обиды: как они все посмели разлучать меня с лучшим другом?! Да еще в такое время, когда мир катится к чертям, а взрослые не видят дальше своего носа! Значит, я поступлю так, как считаю нужным. Я доберусь до Тимми, выясню, что он думает, и надаю под зад всем чудовищам! Посмотрим потом, кто окажется прав.

Был только один способ поговорить с другом без лишних глаз, поэтому к следующей ночи я тщательно подготовился: спрятал велосипед в зарослях, засунул обувь в шкаф, смастерил рогатку и взял несколько камней. Так, на всякий случай. Я было думал захватить с собой нож с кухни, но побоялся пораниться. Слишком уж я неуклюжий.

Когда все улеглись спать, Робин уже посапывала в уголке комнаты, а я лежал и ждал. Круглая луна сияла высоко в небе – полнолуние. Что ж, для меня так даже лучше: не придется рыскать по темноте. Я пытался собраться с духом и поймал себя на том, что откладываю момент побега. Что, если чудовище схватит меня там, безоружного и беззащитного? Неужели ему мало того, что я должен умереть до конца года? Глупости. Никому ты не нужен, сказал я себе. Если за кого и стоит бояться, так это за Робин, а она останется здесь, в безопасности. Собрав все мужество, что во мне было, я поднялся с постели и оделся. Спускаясь по лестнице в полной тьме и слушая скрип половиц, во мне с каждым шагом зарождалось сомнение. Мелькала отравленная мысль-паразит «а что, если?».

«А что, если ты сейчас упадешь и сломаешь ногу? Зачем ты сюда полез!?»

«А что, если ты только выйдешь на улицу, как тебя схватят? Ты это заслужил, Бобби».

«А что, если дед скрывается за следующей дверью?»

«А что, если Тимми тебя теперь ненавидит? Ведь это все твоя вина».

«А что, если он вообще мертв, закопан на заднем дворе?»

«А что, если епископ только и ждет твоего неверного шага…»

Одна половица скрипнула еще громче. Можно решить, что некто пробрался в дом. Осторожней… В этот момент не столько тьма, сколько тишина давила на нервы, причем сильнее, чем какие-либо резкие звуки. Если бы пианино вдруг упало с чердака прямо передо мной, я бы испустил вздох облегчения. Значит, звуки еще не умерли. Все в порядке.

Подул ветер, он играл с кустами бегоний, как кошка с мышкой. Меня не покидало ощущение, что должно случиться что-то плохое. В окно проскальзывал свет луны. Еще несколько шагов, и я смогу оказаться на свободе…

И вот оно случилось. На кухне раздался треск, кто-то сдвинул стул с места… Шаги приближаются. Бежать! Что бы ни случилось, молчи! Не смей кричать…! Я ловко проскочил последние две ступеньки и залез под лестницу. Задержал дыхание. Дед громко откашлялся, схватился за перилу, и мне показалось, сейчас он наклонится и заглянет вниз… Но старик стал подниматься по ступенькам, что удавалось ему с огромным трудом, каждый шаг он делал паузу и глубокий вдох. Прошла целая вечность, прежде чем он наконец добрался доверху.

«Пожалуйста, только не к Робин. Иди к себе, старое дерьмо, только не к Робин», – молился я на счастье епископу Рахелю. И как ни странно, это сработало. Дед свернул к бабушке в спальню, а я осторожно вышел на улицу. Теперь мне было совсем не страшно. Ветер свободы раздувал волосы и рубашку, которая никак не спасала от холода, а я с наслаждением вдыхал свежий воздух, пока гнал на велосипеде во всю мощь. Никто не мог остановить меня, потому что сила, что вдруг проснулась во мне, снесла бы все в округе, как ядерный взрыв.

Я так мчался, что чуть не пропустил дом Тимми. Свет не горел, но кто-то вполне мог не спать и держать пост. Как можно тише я пробрался черед задний двор, стараясь быть незамеченным даже для собаки, и ловко забрался на второй этаж. Это заняло целую вечность. Шторы на окне были задернуты. Тут мне пришла в голову мысль из разряда «а что, если?».

«А что, если родители спят в комнате с Тимми?».

Нет, это нелепо. Я постучал. Раз… раз-два… раз… раз-два-три… Ничего. Раз… раз-два… раз… раз-два-три… Без ответа. Чуть громче: раз… раз-два… раз… раз-два-три… Несколько минут я упрямо продолжал зов. Возможно, Тимми сейчас лежит и молится о том, чтобы я свалил, пока отец не понял, что в окно стучит отнюдь не дятел. Но на свой страх и риск я еще раз подал сигнал. Раз… раз-два… раз… раз-два-три…

Мне послышался какой-то шум. Первая мысль – бежать. Нет уж, я не просто так рвался сюда, я столько прошел… Раз… раз-два… раз… раз-два-три… Я сдался и стал хаотично стучать по стеклу.

«Ну же, Тимми… чего ты трусишь…?»

Загорелся ночник.

«Открывай окно».

Тень подошла ближе. Я неуверенно произнес:

– Тимми, это я.

– Кто я? – ответили с той стороны.

– Бобби. Открой.

Шторы резко распахнулись, передо мной оказался перепуганный друг с ошарашенным взглядом. Он медленно открыл окно. Шрам от утюга все еще красовался на щеке. К нему прибавились желтые фингалы под глазами.

– Ты че, офигел? – возмущался он шепотом.

– Ну ты чего так долго? – также шепотом спросил я.

– Я не знал, кто это…

– Ааа, думал, Черный Шак пришел по твою душу? – я улыбнулся.

– Иди ты! Посмот`ю я на тебя, когда ночью начнут ск`естись в окно.

– Так я же подавал наш сигнал. Или спросонья ты обкакался от страха?

– Ты что п`ипея!? – забавно было наблюдать, как он сдерживается, чтобы злобно не крикнуть.

– Нам надо поговорить. А еще я волновался, как вы тут вообще. Не злись.

– Ладно. Только внут`ь я тебя не пущу. Слишком опасно.

– Ладно, – мы оба замолчали. Повисла недолгая пауза.

– Ну гово`и уже, – не выдержал Тимми. – Что там случилось?

– Так у вас все хорошо? – с надеждой спросил я. – Сильно досталось?

– Но`мально… – сказав это, он потер задницу, и мне стало понятно, что основное место побоев скрыто от глаз.

– А Мишель? Она в порядке?

– Чего это вд`уг тебе стало дело до Мишель? – недоверчиво сказал он. – С ней более-менее. Мама ходит за ней по пятам. Уг`ожает поб`ить голову налысо.

– Жуть…

– А вы как?

– Неплохо, но… Ты слышал про новую девочку?

– Нет, нас не выпускают из дома и ничего не `ассказывают.

Я поделился с ним всеми подробностями, что мне были известны. В отличие от него бабушка мне с радостью все докладывала. Затем мы стали обсуждать теории насчет Черного Шака.

– И что ты думаешь обо всем этом?

– Мне кажется, епископ бы не стал нападать на свою племянницу, – ответил Тимми.

– Много ты понимаешь!

– Ты можешь п`ове`ить это, умник. Нужно всего лишь п`об`аться в це`ковь и понаблюдать.

– Ты… ты о чем?

– Сегодня полнолуние. А что, если он обо`отень? Тогда ты увидишь его в настоящем обличии собаки.

– Во-первых, оборотни – волки, – умничал я, – во-вторых, епископ скорее вампир. Он пьет кровь жертв, а потом отпускает их, и они ничего не помнят!

– Чушь! А как же мо`да собаки, кото`ую мы все видели? К тому же на Мишель не было никаких следов зубов.

– Ага-ага, вообще-то, оборотень питается человечиной. С какой стати он отпускал бы девчонок? Да и что он тогда с ними делает?!

1 Сомнамбулический поиск неведомого Кадата – повесть американского писателя Говарда Лавкрафта.
Читать далее