Читать онлайн Когда развеются миражи бесплатно

* * *

Совсем невмоготу
Холодное лицо играть
И ждать,
Что не поверишь…
Елена Давыдова

Глава 1

Тусклые фонари слабо рассеивали непроглядную осеннюю мглу. Клочья тумана цеплялись за мокрые голые ветви. Кругом царила тишина, только с деревьев капало. Юлька вышла из оранжерей, на ходу удалив сообщение, отправленное с незнакомого номера, не осмелившись ответить на него, и перезвонила домой. Сунув телефон в карман пальто, она неторопливо брела вдоль ограды, затем вошла в калитку, оказавшись на территории усадебного парка. Вокруг не было ни души, но это не пугало девушку. Ей нравилось, когда в Сиренево никого не оставалось. Тишина и одиночество обступали ее, но сквозь них еще отчетливее проступала атмосфера этого места, которую она ощущала почти осязаемо. Поэтому и шла девушка, замедляя шаг, а впереди вырисовывались светлые стены Большого дома и северного флигеля, подсвеченные фонарями. Здесь, в Сиренево, мысли меняли направление. Здесь, наедине с собой, она нечасто, но все же позволяла себе, все отпустив, поддаться воспоминаниям, ведь усадьба для нее в первую очередь была связана с Арианом Старовойтовым. И ее мысли неизменно возвращались к нему, а от тоски снова перехватывало горло. Прошло шесть лет, а сожаления от того, что она своими руками разрушила собственное счастье, становились лишь острее. Сейчас она уже не помнила, что двигало ею тогда, возможно, действительно взыграли гордость и благородство Четвертинских, как назвал бы это Гончаров. А может, она просто испугалась последствий. Теперь уже поздно искать оправдания своему поступку, потому что все равно ничего не изменить. Ариан далеко, и он все еще женат, а ее сердце превратилось в кусок льда.

Юлька миновала аллею и вышла к углу дома. Мимоходом взглянув на темные окна, в которых отражался золотистый свет фонарей, она решила не заходить в особняк. Вот-вот должен приехать Матвей, встречаться с ним не хотелось. В кабинете осталась сумочка, но в ней не было ничего действительно важного, главное, мобильный с ней. Обойдя партер, Шарапова на мгновение замерла у балюстрады, засмотревшись на открывшийся вид. В любое время года на протяжении двух с лишним лет, когда бы Шарапова ни возвращалась домой, она непременно задерживалась у балюстрады, любуясь закатом или звездным небом, укрывающим Сиреневую Слободу. Деревня в размытых бликах огней простиралась перед ней, и слышно было, как с легким шорохом опадают листья в парке. Девушка коснулась пальцами холодного парапета и услышала, как шуршат шины авто по асфальту. Она обернулась, и ее ослепило фарами авто, которое плавно описывало круг вдоль партера. Юля сразу поняла, кому принадлежит эта дорогая черная блестящая машина. Если бы девушка не остановилась, успела бы спуститься по аллее и уйти, не встречаясь с ним. Да, собственно, и сейчас она могла бы убежать, но это вызовет лишь саркастическую усмешку у Матвея Юрьевича и даст повод завтра потешаться над ней. Нет уж, такого удовольствия она ему не доставит.

– Юля Владимировна, даже мое завышенное самомнение не позволяет думать, что ты ждешь меня, – донесся его хрипловатый и насмешливый голос, когда машина затормозила рядом и мужчина вышел.

– И правильно не позволяет, потому что я иду домой! Задержалась на минутку у балюстрады, любовалась видами! Хорошего Вам вечера, Матвей Юрьевич! – справившись с секундным замешательством, парировала она и, отвернувшись, зашагала к южному флигелю.

– Юля, – окликнул ее Гончаров. – Извини, – сказал, направляясь к ней. – Это даже хорошо, что я тебя застал! Видишь ли, я был в усадьбе всего раз и сейчас по дороге думал, что не знаю, не только где отключить сигнализацию, но даже как включить электричество! – посетовал он. – Не проводишь? Как-то я не привык хозяйничать в чужом доме!

– Но это и не мой дом, – заметила девушка. – К тому же меня ждет бабушка!

– Ты, смотрю, не особо торопишься. Девятый час, а ты еще на работе. Да, брось, Юль, я тебя не съем, правда! Давай разожжем камин, выпьем вина… А потом я провожу тебя домой!

– Я устала! – не сдавалась Шарапова. – Сегодня был трудный день!

– Я знаю, и об этом тоже мы поговорим! – заверил ее Гончаров и, приобняв за плечи, собрался было повести за собой.

Но Юля высвободилась из его рук и направилась к Большому дому. Перспектива остаться в особняке наедине с Матвеем не особенно прельщала, но и провести еще один осенний вечер дома с бабушкой, за книгой или у телевизора казалось невыносимым. Так уж вышло, что, кроме Федоры Николаевны, вечерами Юльку никто не ждал.

Пока она открывала входные двери своим ключом, Матвей отогнал машину в гараж и вошел за ней следом с дорожным саквояжем в руках.

Шарапова расстегнула пуговицы пальто, но не сняла его, сунув руки в карманы, она сжимала в ладони мобильный телефон и упорно отводила глаза, избегая его взгляда. А он же, наоборот, смотрел на нее прямо и открыто, и едва заметная улыбка кривила его губы. Казалось, он с легкостью читает все ее мысли, и они его явно забавляют.

– Вам наверх, – сказала она, чувствуя привычную неловкость, которая возникала каждый раз, когда оказывалась в непосредственной близости от него, и указала в сторону лестницы.

– Веди, – небрежным жестом руки Гончаров пропустил ее вперед, предлагая следовать первой и указывать путь.

– Матвей Юрьевич… – начала было она.

– Слушай, перестань мне выкать. В конце концов, после того, что у нас было…

– У нас ничего не было, – оборвала его Юля.

– А ведь могло быть и, хочу заверить, ты бы не пожалела!

– Матвей Юрьевич, если Вы и дальше намерены разговаривать в том же духе, мне лучше сразу уйти. Мне в любом случае стоит уйти, исходя из того, что я о Вас знаю и о чем наслышана, оставаться с Вами в одной комнате небезопасно во всех смыслах этого слова! – выпалила Юля.

– Интересно, и что ж такое ты обо мне слышала?

– Вы грубы, заносчивы, самонадеянны, беспринципны и еще бабник!

– И что же из этого самое плохое для тебя, Юлия Владимировна? – хмыкнул он, доставая из кожаного портсигара сигарету. – Веришь всему, о чем говорят люди? Мне казалось, ты все же умная девушка, и у тебя есть собственное мнение!

– Вам лучше не знать, что я о Вас думаю! – отчеканила она.

– Но все же думаешь, и это уже хорошо! – засмеялся Гончаров. – Мы с тобой до утра будем препираться в холле? Я уже понял, ты не та наивная восемнадцатилетняя девочка. Между прочим, ты стала едкой и колючей злючкой, а это тебе не идет!

– Заткнись, – не выдержала она.

Гончаров рассмеялся.

– Ладно, еще раз извини! Может, заключим перемирие и в знак этого выпьем?

Улыбка, безусловно, очень шла Матвею, разбивая мрачный образ. За те два с половиной года, что они не виделись, он как-то возмужал. Гончаров не был мальчиком и тогда, когда они встретились в Москве. А сейчас перед ней стоял взрослый мужчина с легкой небритостью на смуглом лице и темными кругами под глазами. Интересно, сколько ему лет? Если он ровесник Ариана, то старше ее лет на семь-восемь, но если бы оказалось, что ему больше, она не удивилась бы. Он не был красавцем в общепринятом смысле этого слова. Темные глаза, прямой нос, красиво очерченные губы, волосы, как и прежде, длиннее, чем того требует мода или приличия, некая небрежность и ленивая расслабленность в движениях и позах. Вместе с тем белозубая улыбка и ямочки на щеках обезоруживали. А мужественность, сила и сексуальность, исходящие от него, притягивали, словно магнит.

Юля стала подниматься на второй этаж. Пройдя через холл, она распахнула двустворчатые двери и вошла. Девушка повернула включатель и огляделась. Комната, которую попросил приготовить Матвей Юрьевич, была, безусловно, одной из самых просторных и светлых в доме. И одна из самых любимых ею самой. Между собой они называли комнату синей. Здесь стены были покрашены в бледно-голубой цвет. На окнах висели тяжелые темно-синие гардины, украшенные золотыми вензелями. В цвет им был и огромный ковер на паркетном полу. Гарнитур из полированного орехового дерева был обит темно-синей парчой. Он включал в себя кресла, диван и оттоманку. Эта комната, как, впрочем, наверное, и все другие в доме, совмещала в себе сразу несколько функций. Здесь можно было работать, удобно разместившись у бюро. Принимать близких гостей за большим овальным столом, покрытым ажурной белоснежной скатертью. Но главное, и это нравилось девушке больше всего, в этой комнате, почти единственной во всем доме, был мраморный камин, украшенный лепниной и зеркалом в золоченой раме. Пространство меж окон занимали простеночные зеркала в тяжелых рамах из орехового дерева, крепившиеся к подзеркальникам. За китайской ширмой из того же дерева была спрятана кровать, рядом с ней – туалетный столик и фигурная миниатюрная тумбочка со светильником под абажуром. На стенах висели изысканные картины, написанные маслом. Красивая бронзовая люстра дополняла интерьер.

Войдя в комнату, мужчина бросил саквояж у дивана и скинул куртку.

– Да уж, как проста и незатейлива была жизнь русского дворянства! – усмехнулся он.

– Если тебя не устраивает проживание в Большом доме, я понимаю, без телевизора и интернета сложно обойтись, ты хоть сейчас можешь отправиться в визит-центр. Люкс свободен.

– Нет, дорогая, я намерен остаться здесь даже без телевизора и интернета! Видишь ли, бывают моменты, когда хочется побыть в одиночестве, наедине с собой и своими мыслями.

– Ты и одиночество? Мне кажется, это несколько несовместимо.

– Ну почему же? Иногда одиночество – это не так уж и плохо! Где-то в тишине всегда можно отыскать заплутавшую жизнь! Так почему бы не здесь?

Девушка не нашлась с ответом. Только взглянула на него с некоторым подозрением, будто ожидая подвоха, и взгляд ее был красноречивее любых слов.

– Что, так утомили московские красотки и тусовки в клубах? – не сдержавшись, съязвила Шарапова, снимая пальто и перекидывая его на спинку кресла.

– Можно сказать и так, – неожиданно не стал спорить Матвей. – А скажи-ка мне, Юлия Владимировна, в этом доме можно отыскать выпивку? Я бы не отказался от виски со льдом.

– На кухне есть! Я принесу. Располагайтесь, не буду Вам мешать! – сказала она и вышла из комнаты.

Честно говоря, идти одной через подземный ход на кухню, что размещалась в подвале южного флигеля, было жутковато. Но признаться в этом Матвею, а тем более попросить его сопроводить, она не могла.

Девушка спустилась по черной лестнице и вошла в гардеробную, а оттуда в цокольный этаж и быстро миновала узкий тоннель. Здесь свет не выключался, но все равно было страшно. На кухне Юлька вытащила из бара бутылку виски, достала ведерко со льдом, поставила на поднос стаканы, хотела было еще и лайм нарезать, но потом передумала, погасила свет и отправилась обратно.

Когда она поднялась на второй этаж и прошла в комнату, Гончаров сидел на корточках у камина и разводил огонь. Девушка поставила поднос на стол и присела на край стула, обитого синей парчой. Меж поленьев взвился огонь, и мужчина, легко поднявшись на ноги, обернулся. И каждый раз, когда его темные, непроглядные, как ночь, глаза останавливались на ней, желание провалиться сквозь землю вспыхивало с новой силой. Ее смущал этот внимательный, пристальный, немигающий взгляд.

Матвей, не говоря ни слова, подошел к столу, взял бутылку и, повертев ее в руках, стал отвинчивать пробку.

– А спиртное здесь что надо! – заметил он. – Выпьешь?

– Нет, – поспешно ответила она, не зная, куда девать руки.

Проигнорировав ее отказ, он плеснул в оба стакана немного спиртного, бросил по три кубика льда и протянул девушке.

– Возьми, согреешься и расслабишься! Я не съем тебя даже после пары глотков виски! К тому же не люблю пить один! – произнес он.

Юлька взяла протянутый стакан. На краткий миг ее заледеневшие пальчики коснулись его, теплых и нежных. И этого мимолетного прикосновения оказалось достаточно, чтобы почувствовать, как все дернулось внутри, будто ее прошиб электрический разряд. Матвей говорил, что давно и думать забыл о ней, а сюда приехал, чтобы отдохнуть, побыть в одиночестве и так далее. Но стоило лишь заглянуть в его бездонные глаза, и сразу становилось понятно, что все это только слова. Взгляд его говорил о другом. Он буравил ее и обжигал, раздевал, ласкал…

Матвей, приподнял стакан, мол, ваше здоровье, Юлия Владимировна, и, сделав глоток, опустился в кресло напротив, облокотился на спинку, закинул ногу за ногу. Не выпуская из рук стакан, он пододвинул к себе пепельницу и достал сигареты.

– Ты не возражаешь? – осведомился он.

– Нет, – ответила девушка и, позволив себе маленький глоток, почувствовала приятное тепло, разбегающееся по венам.

– Итак, что случилось, почему ты сегодня так поздно на работе? – спросил Гончаров без перехода и выпустил кольца сигаретного дыма.

– Ничего не случилось. Я часто остаюсь здесь допоздна. А сейчас меня не было в Сиренево целую неделю. Накопилось много дел. А тут еще предстоящее мероприятие. Начальник техслужбы вывел из себя и… – стала перечислять и осеклась она.

– И я под занавес! – закончил за нее мужчина. – Признайся, дорогая, тебя именно это выбило из колеи? – спросил он, сделав еще глоток виски, и улыбнулся.

Некое подобие улыбки коснулось полных губ девушки, а у Матвея перехватило дыхание. Он любил и помнил ее заразительный смех, но в том, как ее губы изгибались в улыбке, как вверх поднимались уголки, было нечто неповторимое и особенное. И притягательное. Он судорожно сглотнул и поспешил отвести взгляд.

– Ну, да. И это тоже. И не одну меня. Здесь все переполошились, когда узнали, что ты приезжаешь, решили, грядет грандиозная проверка. Она будет?

– Нет, не будет. Ну, разве что от скуки, я, может, и загляну в твой кабинет, но только в частном порядке и в личных целях!

Девушка вопросительно приподняла брови, не совсем понимая, о чем это он.

– Нас ведь с тобой связывает не только работа, не правда ли? Есть о чем поговорить и что вспомнить! – пояснил он.

– Разве? – в притворном удивлении она округлила глаза и сделала еще один глоточек спиртного. – Что-то не припомню ничего такого, о чем хотелось бы вспоминать!

– Ладно, расслабься, дорогая, я уже понял, тебе не нравятся мои шутки!

– И твои намеки тоже, Матвей Юрьевич! Лучше оставь их, особенно на людях, если хочешь, чтобы я разговаривала и общалась с тобой не только по работе, – предупредила она, впервые за весь вечер смело встречая его взгляд.

– Что ж, я постараюсь держать себя в руках на людях! Обещаю! – улыбнувшись, ответил он и допил остатки спиртного в своем стакане.

– Тяжело тебе со всем этим справляться? – спросил Гончаров, затягиваясь сигаретой. – Впрочем, можешь не отвечать, и так знаю. Я и в прошлый раз говорил, что Старовойтов слишком много взвалил на тебя. Ты ведь не просто работаешь, ты здесь живешь. Вот и сегодня, восемь вечера, а ты еще в Сиренево!

– Ты прав, для меня это не просто работа. И я не могу относиться к имению так, как ты или все те люди, которые здесь работают! Ты прекрасно знаешь причину, – ответила она, откидываясь на спинку кресла. – Да, все это нелегко. Это большая ответственность. И она требует постоянной сосредоточенности, внимательности и концентрации, но, знаешь, в отличие от других, во многих ситуациях мне так легко просто представить себя хозяйкой усадьбы, какой была моя прабабушка – Ольга Четвертинская, – и все получается само собой!

– Понятно, это не может не мотивировать! Все время забываю, что ты не просто девушка из Сиреневой Слободы, а Четвертинская! Это многое объясняет и оправдывает, но не слишком увлекайся, Юля! За всеми этими эфемерными миражами можно потерять свою жизнь! – задумчиво, без иронии и знакомой усмешки изрек Гончаров.

– Не понимаю, о чем ты!

– Все ты отлично понимаешь! Как так вышло, что в двадцать пять тебя дома ждет только бабушка?

– Почему ты уверен, что только она? – вопросом на вопрос ответила девушка.

Гончаров улыбнулся.

– Хочешь убедить меня в том, что при такой занятости у тебя еще и бурная личная жизнь?

– Нет, не бурная, но все же… Ты сам сказал, мне двадцать пять. Всего-то! И с личной жизнью у меня полный порядок!

– Вот как? – приподнял брови Матвей. – Неужели в деревне появился кто-то достойный тебя? Или же с годами амбиций поубавилось?

– У меня их никогда и не было, но вместе с тем я всегда знала, кого хочу видеть рядом с собой!

– И кого же? Кто этот счастливчик?

Понимая, что сболтнула лишнего, Юлька невольно прикусила губу.

– Я не имела в виду кого-то определенного, образно говорю!

– Ах, значит, образно! Понятно, – усмехнулся мужчина, наливая себе еще виски.

– Уверена, тебе ничего не понятно, но это совсем не важно, потому что к тебе не имеет отношения! – начиная раздражаться, заявила Юля.

– Конечно, я не спорю и не претендую. Потому что это вообще ни к кому не имеет отношения! Это так же эфемерно, как и твое отношение к Сиренево!

– Так, Матвей Юрьевич, наверное, на этом сегодня нам стоит проститься! Мне не хочется обсуждать с тобой свою жизнь!

– Как скажешь! Но, подводя итог этого вечера, должен заметить, ты загнала себя в такие рамки, вырваться из которых самой уже не получится. Ты не живешь, нет, при всей той напускной яркости и разнообразии, которые происходят здесь! Как говорит мой друг Ариан…

Сердце болезненно сжалось, когда любимое имя сорвалось с губ Матвея, но ничего не изменилось в ее лице. Только глаза она опустила, боясь, как бы Гончаров, обладая поразительной проницательностью, не разглядел печать неизбывной тоски.

– Как у него дела? – спросила она ровно и спокойно.

– Прекрасно. Они с Аделиной живут в Лондоне и, кажется, вполне счастливы. Детей у них пока нет, но зато есть чудная квартира в старинном доме с видом на Темзу и Букингемский дворец. Я был там недавно. У них ведь очередная дата совместной жизни в октябре, приглашали в гости. Кстати, у нас ведь тоже с тобой, можно сказать, дата. Мы ведь тоже познакомились шесть лет назад. Довольно давно, не правда ли? А виделись за все это время от силы раза два, не больше. Нет, определенно, это надо исправлять, – Матвей усмехнулся. – Думаю, за это стоит выпить, – мужчина потянулся к ее стакану, и Шараповой пришлось чокнуться с ним. Спорить уже не хотела. Взгляд его темных глаз из-подо лба пугал своей мрачностью.

Он осушил стакан, а Юлька поставила свой на стол. И поняла, пора уходить, пока Матвей после очередной порции не решил вернуться к тому, на чем они остановились шесть лет назад. Благо, в это время в кармане пальто «запел» ее мобильный. Звонила бабушка, и она беспокоилась.

Юля поднялась.

– Мне пора домой, Матвей! – сказала она.

Мужчина кивнул, затягиваясь сигаретой.

– Жаль! Мы так хорошо сидим, – притворно вздохнув, ответил он.

– Боюсь, на этом и закончим.

– Все-таки бежишь? – усмехнулся он.

– Нет, просто ухожу домой, бабушка действительно волнуется, потому что завтра рано вставать, к тому же я сегодня не только не ужинала, но даже не обедала. Так что уж извините, Матвей Юрьевич, но придется Вам продолжить без меня!

– Я отвезу тебя, – Гончаров поставил стакан на стол и поднялся.

– Не надо. Я дойду сама! Здесь недалеко, – запротестовала Юлька.

– Брось. Неужто ты думаешь, что я позволю тебе одной шляться по лесу? Нет, я отвезу, – заявил мужчина.

– Ты же выпил?

– И что?

– Я не хочу погибнуть в автокатастрофе в двадцать пять лет.

– Ну, во-первых, я машину вожу лет пятнадцать, а то и больше, у меня хватит опыта, чтобы в целости и сохранности доставить тебя домой, а во-вторых, стакан виски – не доза, из-за которой я не смог бы сесть за руль. Так что поедем на машине!

– Нет, если хочешь проводить меня, тогда пойдем пешком! Ты выпил три порции виски, и это доза, из-за которой мне все же стоит опасаться за свою жизнь!

– Слушай, Юля Владимировна, чего ты все время споришь со мной? – спросил он и взял у нее из рук пальто, намереваясь помочь одеться. Его пальцы лишь на мгновение задержались на ее плечах. Гончаров боялся дотронуться до нее и потерять над собой контроль. Боялся, что она почувствует дрожь его рук и все поймет.

Но Юлька не обратила на это внимания. Она поспешно застегнула пуговицы и шагнула к двери.

– Я не спорю, всего лишь проявляю благоразумие, – обернувшись, сказала она. – И пожалуйста, Матвей Юрьевич, не курите в комнате, через холл, который рядом, можно выйти на балкон. Ну или хотя бы в туалетной комнате! – закончила она и стала спускаться.

Матвей замешкался наверху, а девушка, оказавшись на крыльце, прислонилась к колонне. Она стояла, отрешенно глядя в непроглядную осеннюю тьму, и губы ее кривились в горькой усмешке. Ариан счастлив. Конечно, только она могла самонадеянно думать, что будет по-другому. Только она могла втайне утешаться, надеясь, что с нелюбимой женой он не может быть счастлив. Она верила, он вспоминает о ней, и только по этой причине не приезжает в Сиренево. Эти догмы были непоколебимы на протяжении всех этих шести с лишним лет. В действительности все оказалась не так. Ариан счастлив. Он думать о ней забыл, а то, что случилось той ночью, просто мимолетный порыв, о котором он наверняка потом пожалел. Аделина же сделала все, чтобы и не вспомнил.

И ей следовало давно все забыть. А она хранила и перебирала воспоминания о нем, как драгоценные камни, потому что это лучшее, что было в ее жизни. Девушка берегла их и боялась забыть. И была несчастной. И не жила.

За спиной открылась дверь, и Юля поспешно стерла с лица слезы, которые, конечно же, поползли по щекам.

– Ну что ж, веди, – сказал Матвей, легким движением руки предлагая ей следовать вперед.

Юлька сбежала по ступенькам и, обойдя партер, направилась к флигелю. А потом, завернув за угол, пошла по Сиреневой аллее. Здесь, вдоль аллеи, конечно, горели фонари, и у реки, по линии берега, они тоже были, но все же расстояние между ними тонуло в туманном липком мраке, и это не внушало энтузиазма.

– Ты всегда ходишь этой дорогой? – уточнил Гончаров, когда от ротонды они спустились к реке и направились вдоль берега к плотине, а на другом берегу реки замелькали огоньки Сиреневой Слободы.

– Этой дорогой ходят все, кто работает в Сиренево и живет в деревне!

– А что, другой нет?

– Есть! Ты приехал по ней, по кругу километра четыре, не меньше! У кого есть машина, ездят, остальные ходят через плотину. Это самый короткий путь.

– Но не самый безопасный! – заметил он, оглядываясь по сторонам.

– Неужели, боишься? Хотя, конечно, определенный риск есть! Не зная дороги, при переходе через плотину запросто можно свалиться в реку! – предупредила его девушка.

– Заткнись, а? Почему ты не купишь себе машину? Не солидно при твоей должности ходить пешком!

Девушка в ответ лишь пожала плечами.

– Зачем? Мне нравится! Здесь очень живописные виды. И каждое утро они вдохновляют, настраивают на рабочий лад, дают возможность побыть наедине с собой! Матвей Юрьевич, шел бы ты уже обратно, а то ведь мне потом переживай, добрался ты или в самом деле заблудился!

– Я воспользуюсь навигатором! – нашелся с ответом Гончаров.

А Юлька засмеялась.

Они прошли вдоль реки, под сенью вековых деревьев, с которых то и дело с тихим шорохом, отрываясь, падали листья, и повернули к плотине. Шум воды они услышали еще у ротонды, у реки он звучал отчетливее и громче, а здесь казался просто оглушительным. Когда переходили плотину, Матвей, остановившись, перегнулся через перила, пытаясь что-то разглядеть внизу.

– Надеюсь, когда проводили реконструкцию, не забыли укрепить опоры? – спросил он.

Девушка, не сдержавшись, хихикнула.

– Не сомневайся!

– Что-то ты, Юля Владимировна, больно весела стала, явно замышляешь какой-то подвох! Так и знай, если со мной что-то случится, это будет на твоей совести! – предупредил мужчина.

– Ничего подобного, я предупреждала тебя! – запротестовала она.

Они благополучно миновали плотину и пошли по тропинке к деревне.

– Кстати, ты решила вопрос с начальником техслужбы? – спросил он после некоторого молчания.

– Нет! Не имела возможности! После того как позвонил Старовойтов, а потом ты, мне уже стало не до него! Не видела его больше! Он тебе звонил?

– Нет, он мне и не позвонит, я в отпуске и для всех недоступен! Но если хочешь, поговорю с ним завтра и поставлю на место!

– Нет, не стоит! Я сама! Поверь, за эти два с лишним года мне приходилось сталкиваться и не с таким! И все удавалось решить и разрулить! Вот ты спрашиваешь, не тяжело ли мне здесь, а знаешь, что самое сложное? Люди, с которыми приходится работать! И то, что постоянно приходится лавировать, быть для всех хорошей и при этом не позволить сесть себе на шею!

– А зачем тебе быть хорошей для всех? Это совершенно не обязательно, в этом нет никакого смысла! Тебя должны уважать и бояться, вот и все! Должны быть дисциплина и субординация! Пусть даже половина работников Сиренево знает тебя с пеленок! И да, дисциплины легко добиться наказанием, особенно денежным!

– Я не могу так! Я хочу, чтобы ко мне хорошо относились, и делаю для этого все возможное! – возразила девушка, когда они вышли на асфальтированную дорогу главной деревенской улицы.

– Ты себя впустую растрачиваешь! И это может кончиться плохо! – категорично заявил он. – Ты счастлива, Юля? – поинтересовался он тут же.

«Нет», – хотела сказать девушка, и это было бы правдой, но ей не хотелось, чтобы эту правду знал Матвей Гончаров.

– Я не знаю, что ты подразумеваешь под словом счастье. Для многих это понятие имеет разное значение… – начала она, но мужчина перебил.

– Ты просто скажи да или нет!

Девушка решила промолчать. Тем более они уже пришли.

– Ясно. Впрочем, другого я и не ожидал, – как-то мрачно произнес он. – Из простого любопытства позволь узнать, как долго ты еще собираешься так жить? До пенсии? Смерти? Если это, конечно, вообще можно назвать жизнью! Какие у тебя планы, Юля?

– Ты считаешь, я как-то совсем ужасно живу? – вопросом на вопрос ответила девушка и засмеялась, впрочем, не очень весело. – Сразу видно, состоятельный москвич, не знающий, что такое средняя статистика и жизнь в деревне! По нашим меркам я устроена более чем хорошо. Посуди сам. У меня два высших образования, высокооплачиваемая работа, квартира в городе, почет, как говорит моя бабушка, и некоторые сбережения на карте. Я могу позволить себе посещение бутиков в Минске, путешествия… В финансовом плане я совершенно независима, а для девушки из деревни это много значит! У меня нет проблем, все чудесно! Мне не на что жаловаться, и я не бешусь с жиру! – с жаром принялась перечислять она. – Не понимаю, почему всем кажется, если я не замужем, то обязательно несчастна? – воскликнула она. – Ты ведь на это намекаешь, не так ли? Почему ты уверен, что именно замужество должно каким-то чудным образом осчастливить меня? Придать какой-то неведомый смысл? Наполнить мою жизнь какой-то особой благодатью? Почему всем кажется, что они лучше знают, что мне нужно?

Девушка не стала ждать ответа Гончарова.

Отвернувшись и не простившись, она бросилась к калитке и что есть силы захлопнула ее за собой, громко брякнув клямкой.

Шарапова исчезла в непроглядной осенней ночи, а Матвей устало провел ладонью по глазам и снова закурил. Он не собирался с ней ссориться. Ведь приехал сюда не за этим. Впрочем, сам не понимал, зачем сорвался в Сиренево. Проснулся сегодня утром в одной постели с очередной подружкой и понял, что больше не может и не хочет обманывать себя очередной брюнеткой с темными глазами, потому что ни одна из них и отдаленно не напоминает Юльку. Необыкновенную, таинственную незнакомку, которая так неожиданно ворвалась в его жизнь шесть лет назад, а потом исчезла, оставив после себя целую гамму чувств. Прошли годы, а он помнил, какой шелковистой на ощупь была ее кожа, когда его пальцы касались ее, помнил чувства, вспыхнувшие при встрече на Белорусском вокзале в Москве. И в «Метрополе» он решил, что завладеет ею и утолит это желание, которое казалось просто прихотью. Но каким же глупцом он оказался.

Она исчезла, превратилась в сон, мираж. Со временем это уже были даже не воспоминания, иногда она снилась ему, а невыносимое, мучительное желание снова коснуться ее атласной кожи, встретить взгляд таинственно мерцающих глаз терзало его. Но за четыре года он приучил себя к мысли, что они никогда не встретятся.

Поэтому, когда увидел ее в Сиренево на приеме в честь открытия, глазам своим не поверил, решив, что от выпивки и наркотиков начались галлюцинации. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, это действительно она, Юля Шарапова. Он, конечно же, бросился к ней. А она, наоборот, убежала от него. А потом оказалось, что она внебрачная дочь Сергея Четвертинского и единственная представительница этого рода. Шарапова стояла рядом со Старовойтовым, гордо вскинув свою хорошенькую головку, глядя на него равнодушно и холодно, а фамильные аметисты ее предков сверкали на шее. В те мгновения Матвей почувствовал себя полным идиотом. И единственным его желанием было отомстить, унизить, причинить боль, выказав свое пренебрежение. Но все, что он говорил, мало трогало девушку. Его ирония, сарказм, оскорбительный тон ее не задевали. Ей просто хотелось, чтобы он держался подальше. Она не рада их встрече, более того, если бы на то была ее воля, предпочла бы никогда с ним не пересекаться. И это отчетливо читалось в ее глазах и лице. Унижаться перед ней, а уж тем более выпрашивать внимание, Гончаров не собирался. Это было не в его правилах.

Тогда он уехал. И больше двух лет не показывался в Сиренево. И все это время обманывал себя, пытаясь как можно глубже спрятать правду. А она была проста: он хотел Шарапову, не мог забыть ее. И чем дольше, тем больше. Мысли о ней не оставляли, а желание становилось все мучительнее, его не могли утолить ни другие девушки, ни алкоголь. Мужчина хотел ее всю без остатка и навсегда. Он знал, как она к нему относится, и все равно приехал. Гончаров еще не решил, что собирается делать, но уже от того, что она рядом, пусть даже сегодня ночью их разделяет пара километров, ему становилось легче. Мужчина был на ее территории, дышал с ней одним воздухом, и это начинало нравиться. И пусть сегодня ему придется ночевать одному в Большом усадебном доме, утешаясь алкоголем и сигаретами, завтра утром снова увидит ее, будет разговаривать, вдыхать аромат ее духов, любоваться улыбкой, наслаждаться смехом… Матвей поклялся себе сделать все, но заполучить Юлю, урожденную Четвертинскую.

Он читал отзывы, которые оставляли посетители, побывавшие в Сиренево. Разные люди, начиная от иностранцев и заканчивая российско-белорусской элитой. Лично знал многих, кому довелось провести в Сиренево несколько дней. Встречался с ними на протокольных мероприятиях и частных вечеринках. Они были впечатлены усадьбой, восхищены и очарованы Юлией Владимировной. Матвей слушал их восторженные речи, и ревность, словно черная гадюка, шевелилась в сердце. За этим восхищением мерещилось нечто большее, и каждый раз он задавался одним и тем же вопросом, а нет ли в этом восхищении чего-то другого? Он знал этих людей и предполагал, что они вряд ли пройдут мимо такого лакомого кусочка. А Юлька ведь не замужем, да и есть ли у нее парень, Гончаров сомневался. Она жила Сиренево, так, может, в эту ее жизнь была включена и личная? Она интриговала и притягивала. Никогда раньше с ним такого не было. Прошло шесть лет, а он так и не смог ее забыть. Матвей расспрашивал о ней людей, которые работали в Сиренево. Но они не могли поведать ничего такого, что ему хотелось бы знать. Несмотря на Юлины сетования и сомнения, в усадьбе все с уважением относились к главному администратору. Пусть она и была очень юной, воспринимали всерьез и считались с ее мнением. Она проводила очень много времени в имении, чаще всего забывая про выходные, поэтому всем казалось, они очень хорошо знают Шарапову, но на самом деле они не знали ее вообще. Сотрудники многое могли о ней рассказывать, но в том, что они говорили, не было ничего личного, что так волновало и не давало покоя Гончарову. Никто ничего не знал о ее частной жизни. А уж тем более о каких-то кратковременных интрижках в усадьбе. И Матвей не мог с уверенностью сказать, что его больше злило и раздражало: таинственность, в которую он с присущим ему сарказмом не верил, или то, что интуиция не обманула, и первое впечатление оказалось верным – эта девушка не была такой, как все. Она была особенной, и это не давало ему покоя.

Глава 2

Сжав губы, Юля критично оглядела себя в зеркало. Утро сегодня явно не задалось. Она уже второй раз переодевалась, распускала и снова закалывала волосы, поправляла макияж, находя себя то слишком откровенно-соблазнительной, то, наоборот, каким-то унылым синим чулком. Девушка рассматривала себя в зеркало и все больше раздражалась. Все ее вещи были стильными, дорогими и качественными. Что бы она ни надела, смотрелось модно и изысканно. Макияж и прическа лишь добавляли утонченности, дополняя образ. У Юли был безупречный вкус, отточенный за эти несколько лет, и это касалось не только гардероба. Но сегодня она явно встала не с той ноги, более того, плохо спала ночью. Ворочалась с боку на бок, а Гончаров не выходил из головы. И сегодня утром мысли о нем продолжали преследовать ее. Она волновалась, чувствуя какую-то странную дрожь внутри, и это злило. В итоге остановилась на темно-серых узких брючках в тонкую полоску, молочного цвета атласном топе на бретельках, а сверху накинула короткий пиджачок в тон брюк. Волосы не стала распускать, решив уложить их красиво на затылке и украсить шпилькой с жемчужиной. Макияж: чуть-чуть румян на скулы, капелька духов – и вот наконец из зеркала на нее смотрела красивая, ухоженная, уверенная в себе девушка, способная дать отпор не только Матвею Юрьевичу с его шуточками и советами, но и вообще всему миру.

Вчера, застигнутая врасплох, она, возможно, и показалась ему жалкой, слабой, а посему уязвимой. Но сегодня была решительно настроена показать не только Гончарову, но и всем в Сиренево, кто в усадьбе главный. И некоторым с этим придется смириться.

Направляясь знакомой тропинкой к усадьбе, Юля задавалась одним и тем же вопросом: «Зачем Матвей Юрьевич Гончаров на самом деле пожаловал в усадьбу?» Нет, в отличие от остальных сотрудников, она не боялась проверки, прекрасно зная, со своими обязанностями справляется прекрасно. Но и в его желание отдохнуть от всего она тоже не верила. Шарапова терялась в догадках, не представляя, какими будут его следующие шаги. И чем ближе становилось Сиренево, тем сильнее волнение охватывало ее. Впервые за два с лишним года не хотелось идти на работу.

Девушка на несколько минут остановилась поговорить с дворником и садовником, которые возились у большой клумбы, что была разбита посреди партера, при этом посматривая на дом и неизвестно чего ожидая. А потом, стараясь производить как можно меньше шума, поднялась на крыльцо и, пройдя через холл на цыпочках, скрылась в своем кабинете, намереваясь не задерживаться там надолго.

Прикрыв за собой дверь, Юлька обернулась, и первое, что бросилось в глаза, – небольшой букетик белоснежных ранункулюсов в обычном стакане на столе. Нежный и прекрасный цветок, наверняка Гончаров уже побывал в оранжерее.

Девушка подошла к столу и осторожно коснулась хрупких лепестков, вдруг в дверь постучали. Она вздрогнула и обернулась.

– Войдите, – хрипловато отозвалась и кашлянула, желая прочистить горло.

Дверь открылась, и на пороге возник Гончаров. Впрочем, Юля и не сомневалась, что это он.

– Доброе утро, Юлия Владимировна, – поздоровался он, закрывая за собой дверь.

– Доброе утро, Матвей Юрьевич, – ответила она с преувеличенной бодростью. – Как спалось? Как завтрак? – поинтересовалась, дежурно улыбнувшись.

– Издеваешься, да? – усмехнулся он и поставил на стол серебряный поднос с кофейником и чашками. – Надеюсь, ты не откажешься выпить кофе со мной, раз уж к завтраку я тебя не дождался, а ты ведь обещала! – напомнил он и без приглашения присел к столу.

– Матвей, должна напомнить, в отличие от тебя, я на работе, и у меня много дел. Я не могу завтракать с тобой или обедать, как, впрочем, и развлекать, не входит в мои обязанности! – начала она, снимая пальто. – Если тебе скучно, съезди в город, погуляй по территории, покатайся на лошадях…

– Обязательно, дорогая! – кивнул он, не споря. – Но сначала, может быть, кофе?

Юля повесила на вешалку пальто и, вернувшись к столу, наполнила чашки ароматным напитком. Одну подала мужчине, другую пододвинула себе и села за стол.

Гончаров сделал глоток и достал сигареты.

Он не стал спрашивать ее разрешения, а она не решилась напоминать ему о вреде курения, молча достала из ящика стола пепельницу и пододвинула ему.

– Спасибо, – поблагодарил он, подкуривая. – Итак, какие планы на сегодня у главного администратора?

В ответ девушка лишь вопросительно приподняла брови.

– Возьмешь меня в помощники? – спросил он.

– Матвей…

– Обещаю, я не стану тебе докучать, просто мне интересно, как здесь все устроено.

– Но ты ведь знаешь.

– Только теоритически, а мне хотелось бы увидеть, как это работает изнутри. Да и с людьми хочу пообщаться! Проведешь мне экскурсию? Я читал отзывы, знаю, у тебя это получается прекрасно!

– Я редко провожу экскурсии, только для определенной категории лиц! – все еще пытаясь противиться, возразила она.

– Знаю, для vip-персон, мне об этом известно! Но разве я не подхожу под эту категорию? Ну же, дорогая, оставь предвзятость! В конце концов, мы могли бы стать просто друзьями! – не отставал Гончаров.

– Не называй меня «дорогая», – оборвала его девушка, усмехнувшись.

– Хорошо, не буду, до…

– Ладно, – согласилась девушка. – Если ты допил кофе, можем начать! Ты ведь уже был в оранжерее? Тогда пойдем к пасечнику. Вы что-нибудь слышали о пчелах и ульях, Матвей Юрьевич? Нет, тогда приготовьтесь узнать все про мед Сиренево! – улыбнулась Шарапова и, заметив, как нахмурился Гончаров, внутренне воспряла духом, уверенная, ему будет скучно и неинтересно. Вскоре он отстанет от нее и сбежит в город поразвлечься.

Юля все же плохо знала Гончарова, а возможно, у нее с самого начала сложился о нем несколько неверный образ плейбоя, мачо, которого интересовали только клубы, девушки, развлечения и выпивка. Он с интересом рассматривал мастерскую пасечника, где пахло прополисом, воском, сухими травами, развешенными по стенам, а еще деревом и, конечно же, медом, который хранился здесь с лета. Матвей то и дело задавал вопросы Сергею Ивановичу, переходя от рам с вощиной к баночкам меда, перевязанным жгутом, и дальше к защитному костюму и дымарю. Сергей Иванович имел в своей жизни одну страсть – пчеловодство – и рассказывать об этом мог часами. Он знал множество историй из жизни пчел, великолепно разбирался в медоносах и в свойстве меда.

Как когда-то и обещал Ариан, его отец приложил все усилия, чтобы восстановить усадьбу в прежнем виде, сделав особый акцент на хозяйстве.

И оно здесь процветало, потому что люди работали компетентные, маркетинговый отдел не дремал, да и сами работники были заинтересованы в реализации продукции, которая давала дополнительную прибыль, а где-то даже и перекрывала растраты или убытки. Да, Сиренево не было рентабельным предприятием изначально, все понимали, холдингу Старовойтовых придется его содержать, но они были к этому готовы, а Юля делала все возможное, придумывая все новые и новые идеи, чтобы повысить доходность усадьбы и привлечь посетителей.

Мед с пасеки только в небольшом количестве оставляли для себя, час от часу, особенно в зимнее время, подавая его к столу в Большом усадебном доме. Несколько баночек откладывали для желающих купить как сувенир, остальное продавали на ярмарках и выставках не только области или района, но и в столицах обоих государств. Так же было и с цветами, которые забирали оптом цветочные магазины, и овощами. Да, многое шло к столу, но и продавалось немало.

– Что? – спросил Гончаров, когда они шли по аллее к визит-центру, а она продолжала улыбаться. – Я кажусь тебе смешным?

– Просто не думала, что тебя могут так впечатлить пчелы! – призналась она и засмеялась, весело, беззаботно, от души.

Матвей улыбнулся.

– Меня впечатляют люди, преданные своему делу! Впечатляют и вызывают уважение! Ну и пчелы тоже, я ведь никогда не жил в деревне, мне все это ново и интересно!

– Я думала, тебя вряд ли можно чем-то удивить, – заметила она.

– Почему?

– Ты производишь впечатление человека, пресыщенного жизнью, – ответила Юля.

– Возможно, но лишь в какой-то мере! Да, я испробовал многое и повидал немало, но не разучился удивляться! – сказал он. – Меня удивляешь и интригуешь ты, дорогая, а это не в моих правилах! – добавил мужчина.

– Вот как? У тебя есть правила в отношениях с женским полом? – усмехнулась Шарапова.

– Да, и они достаточно просты! Я не ищу сложностей и высоких материй. Я не встречаюсь с девушками, которые интригуют, притягивают и умеют удивлять!

– Ага, все понятно, твой тип – красивые мордашки и отсутствие мозгов! Не надоели однотипные картинки?

– Возможно, но во что-то большее я просто не верю! И тебе тоже не верю! – произнес он.

– И правильно делаешь, то, что скрывается за красивой картинкой, может разочаровать! – ответила она.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Только то, что сказала! – не стала углубляться Юля. – Ну что, Матвей Юрьевич, идем знакомиться с персоналом в визит-центр, заодно и кофе выпьем с фирменными булочками! А потом отправимся утверждать меню! – сменила она тему и ускорила шаг, направляясь к ярко-желтому трехэтажному зданию гостиницы, построенному в том же стиле, что и Сиренево.

– Нет, подожди, Юля Владимировна, – он попытался удержать ее за руку, намереваясь остановить и продолжить разговор, но девушка, увернувшись, засмеялась и побежала по аллее.

Юля первой вошла в просторный холл, немного запыхавшись и все еще улыбаясь. За стойкой была Шурка, которая, увидев Шарапову, поднялась ей навстречу, улыбаясь, и тут заметила Гончарова, входящего вслед за подругой.

– Ой, здравствуйте, – несколько испуганно поздоровалась Калинина, опускаясь на стул.

– Добрый день, – улыбнулся мужчина.

– Матвей Юрьевич, познакомьтесь – Александра, администратор визит-центра! – представила она.

– Приятно познакомиться, Александра! – кивнул Гончаров.

– Взаимно, – пискнула подружка, мечтая спрятаться за стойкой.

Юля, которую отчего-то разбирал смех, закусила нижнюю губу и проследовала в кафе, где Матвей был представлен девушкам-официанткам. По достоинству оценив их смазливые мордашки, он, конечно, не смог обойтись без флирта, а они, в отличие от Шурки, и не возражали. И пока Юля подписывала у заведующей кухней накладные и обсуждала дела насущные, до нее то и дело доносились голоса и смех девчонок. Гончаров оказался в своей стихии и воспользовался этим. Юля эти десять минут на кухне так и не смогла сосредоточиться, прислушиваясь к шуточкам. А так хотелось остаться равнодушной. Ей не нравилось такое поведение Матвея, хоть недавно она и пыталась уверить его и себя в том, что он не нужен ей, но ведь женское самолюбие грела мысль, что приехал он ради нее. Сейчас же что-то граничащее с ревностью шевелилось в душе.

Поэтому она и постаралась поскорее закончить дела с заведующей кухней и своим появлением прервала милую беседу, положила конец и веселью, и кокетству, с которым официантки отчаянно строили глазки Гончарову, но при этом ничем не выдала собственного состояния. И не отвела взгляд, встретившись с глазами Матвея, наоборот, улыбнулась и как ни в чем не бывало попросила капучино с собой.

После посещения пасечника и визит-центра они вернусь в Большой дом. Матвей принес ноутбук из своей комнаты и стакан виски со льдом, а Юля созвонилась с представителями дипломатического корпуса, чтобы обсудить предстоящий прием и его особенности. Гончаров, вероятно, собирался поработать, но, отвлекаясь на разговоры Юли и вмешиваясь в них, в конце концов отложил ноутбук в сторону, закинул ногу за ногу и закурил, задумчиво глядя в окно.

Когда девушка закончила переговоры и отодвинула в сторону блокнот, он легко поднялся и прошелся по комнате. А Юля, оторвавшись от записей, подняла глаза и взглянула на него. На нем сегодня были черные брюки и тонкий пуловер кофейного цвета, который облегал накачанные плечи, грудь и руки. Запястья, как и при первой их встрече, украшали дорогие часы на кожаном ремешке, шунгит, плетеные кожаные браслеты.

– Что? – приподняв брови, спросила девушка, встретившись с ним взглядом.

– Послушай, в этой комнатенке можно сойти с ума, как ты здесь работаешь? – спросил он.

– Прекрасно, – пожала плечами девушка. – Меня ничего не отвлекает и не мешает. К тому же, если ты заметил, я не так часто здесь бываю. А тебе скучно, да? Хочешь вернуться в кафе?

– Что? – не понял он намек.

– Согласна, с официантками было весело, там ты в своей стихии, – продолжила она.

Гончаров улыбнулся.

– Ревнуешь, да?

Юля приподняла брови.

– Нисколько!

– Я так и понял! А знаешь, в чем на самом деле твоя проблема?

– Интересно послушать, – ответила она, откидываясь на спинку кресла.

– Ты загнала себя в рамки и не позволяешь дать себе волю. Причем во всем. Ты пугаешься даже собственного беззаботного смеха, не говоря уже о каких-то безрассудствах. Тебе ведь двадцать пять… А жизнь проходит мимо, ты когда-нибудь об этом задумывалась?

– Ты хочешь, чтобы я вела себя как девчонки-официантки? Строила глазки, заливалась пустым смехом, кокетничала и флиртовала? А тебе не кажется, что для главного администратора Сиренево такое поведение будет выглядеть вульгарным и неприличным?

– Дело не в этом. Ты просто боишься, но чего? – спросил он. – Может быть, жизни, а, Юля Владимировна? Тебя устраивают эти миражи?

– А тебя? Тебя устраивает твоя жизнь? Ты живешь на полную катушку, это верно, но не есть ли это иллюзия, такие же миражи, как и моя жизнь, по твоему мнению? Ведь в ней, в твоей жизни, есть все, кроме главного…

– Чего?

– Не важно, раз ты не понимаешь, не суть.

– Значит, останемся каждый при своих миражах, – хмыкнул Гончаров. – А если я все же хочу постичь твои и развеять их? – спросил он, склоняясь над столом и опираясь о столешницу обеими руками.

– Когда в твоих глазах появляется подобная решительность, мне хочется бежать без оглядки! – честно призналась Шарапова.

– Ты бежишь от меня вот уже шесть лет, так, может быть, остановишься наконец и дашь мне шанс? – серьезно спросил он.

– Какой шанс, Матвей? Уложить меня в постель на глазах всего Сиренево? И тем самым втоптать в грязь мою репутацию и уважение людей?

– Позволь мне пригласить тебя покататься на лошадях? Покажешь мне окрестности, – улыбнувшись, предложил он.

– Что? – растерялась она. – Но…

– Отказ не приму, к тому же я не видел еще конюшни.

– Матвей, послушай…

– Юль, брось, сколько можно, правда? Разве сама не видишь, что, сидя здесь, медленно покрываешься вековой пылью? – засмеялся он, обходя стол и вплотную приближаясь к ней. – Поверь, прогулка со мной на лошадях не повредит твоей репутации, а что касается всего остального, я не сделаю ничего такого, чего ты сама не захочешь, обещаю! – добавил он. – Ну что, идем? – Гончаров протянул ей руку.

– Мне нужно переодеться, – чуть хрипловато ответила она через несколько секунд. – С собой у меня ничего нет.

– Я могу свозить тебя домой.

Юля кивнула, но не приняла протянутой руки. Не глядя на Гончарова, отодвинула стул и, обойдя стол с другой стороны, пошла к дверям.

Мужчина с некоторой горечью взглянул на свою ладонь и, сунув ее в карман, сжал губы и отправился следом.

Дорога до деревни заняла пять минут. Шараповой не потребовалось много времени, чтобы переодеться, и они снова вернулись в Сиренево. Юля попросила конюха оседлать для них лошадей. Минуя хоздвор и ворота, они неторопливым аллюром покинули усадьбу.

Сегодня, как, впрочем, и вчера, так и не распогодилось. Позднее утро, рождающееся в плотной дымке тумана, перетекало в полдень, а потом катилось к вечеру, такому же промозглому, сырому, мрачному. Двигаясь друг за другом, они оставили позади дальние ворота, миновали кладбище и выехали в луга. Проселочная дорога здесь была шире, поэтому, умело управляя лошадью, Гончаров поравнялся с ней и немного ослабил поводья, позволяя лошади прибавить шагу и перейти на рысь. Юля сделала то же самое, и невероятное чувство свободы с привкусом опадающей листвы и влажной земли, ароматом грибов и мха ударило в лицо. А на губах оседал горьковатый привкус полыни. Слова были не нужны, они и не разговаривали, ускоряя темп…

Шарапова умела ездить верхом, брала уроки у инструктора, когда еще только устроилась на работу в Сиренево, предполагая, что гости могут пригласить ее на верховую прогулку. Ей не хотелось попасть впросак. Она великолепно держала осанку и не боялась лошадей, но возможность покататься выпадала нечасто. Все-таки дела в Сиренево требовали ее постоянного участия. Она не обрадовалась приглашению Матвея, а сейчас была ему даже благодарна. И за молчание, и за возможность насладиться прогулкой. Они не придерживались какого-то определенного маршрута, двигаясь вперед, потом Гончаров свернул в сторону. Проселочная дорога осталась позади, а они вошли под сень березовой рощи, скоро сквозь проступающие из тумана серебристые стволы показались пологий берег и тусклое зеркало воды.

Лошадь замедлила шаг, а Юля, перекинув ноги, быстро спрыгнула с седла и взяла животное под уздцы. Березовые косы, все еще украшенные золотистой листвой, то и дело касались лица и цеплялись за волосы, их приходилось убирать, но это было сущим пустяком по сравнению с открывшимся пейзажем и тишиной, от которой перехватывало дыхание. Как странно, она выросла и жила в Сиреневой Слободе, но если не считать деревни и усадьбы, почти не знала окрестностей. Они забрели не так уж далеко, но она никогда не бывала здесь и не видела этих пологих берегов и берез, которые клонили к воде ветки и, казалось, образовывали шатер над рекой, поверхность которой нарушала лишь легкая рябь. Серебристая гладь была усыпана березовыми листьями, они же образовывали золотую кайму по краям. От реки поднималось испарение и цеплялось легкой дымкой за деревья. Здесь не слышны были звуки извне. Казалось, они не проникали в это заколдованное место.

Гончаров тоже спешился с лошади и пошел рядом с ней.

Юля привязала к березе поводья и так же молча подошла к воде. Здесь, у берега, поросшего пожухлой травой, лежало поваленное дерево. На него Юлька и опустилась. Оглядываясь вокруг, она продолжала молчать, впрочем, Матвей тоже не спешил разговаривать. Мужчина, следуя ее примеру, привязал лошадь и, закурив, стал собирать ветки, сучки и кору, в надежде развести небольшой костер и прогнать это зыбкое ощущение нереальности происходящего… Разжечь огонь в этой сырости оказалось не так-то просто, но Гончаров справился и, опустившись на корточки, подбросил бересты, содранной с поваленных берез.

Когда огонь взвился над хворостом, Юлька, как будто очнувшись, обернулась к нему и улыбнулась.

– Кажется, во всем мире не найти такой тишины, как здесь. Она будто пронизывает насквозь, – сказала она.

– На самом деле такую тишину можно найти в любом уголке земного шара. У меня от нее закладывает уши. И, если честно, ничего возвышенного в ней нет, наоборот, чудится что-то зловещее. Для меня непривычна тишина! Я всю жизнь провел в городе – коренной москвич, у меня не было бабушек и дедушек, которые бы жили в деревне, да и пионерские лагеря как-то прошли мимо.

– Боже, как так? – притворно ужаснулась девушка. – И каким же было твое детство? Где ты его проводил? – заинтересовавшись и сцепив руки в замок, Юлька приготовилась слушать.

Гончаров хмыкнул, и из груди его вырвался хрипловатый звук. Он снова потянулся за сигаретой, а Юля вдруг подумала, что ничего не знает об этом человеке.

– Матвей, расскажи о себе! – попросила она.

– Дорогая, я просто предлагаю дружить, а ты так это сказала сейчас, словно я замуж тебя зову! – засмеялся он и присел рядом на березу. – Ты же и так все обо мне знаешь, – его пальцы легли на ее сжатые в замок руки, намереваясь проверить, не замерзла ли она, и сделал он это машинально, не осознанно.

– Нет, это не так… Я знаю только то, что про тебя говорят, а мое собственное представление о тебе весьма расплывчато. У тебя есть родители? Они живы? Бабушка? Братья и сестры? Есть кто-то, кто тебе по-настоящему дорог? Или что-то, чем ты очень дорожишь, к чему привязан! Любимые места, книги, фильмы? Хобби наконец?

– Значит, хочешь поговорить?

– Наверное, правильнее было бы сказать, познакомиться.

– Ладно, – Гончаров закурил следующую сигарету. – У меня нет сестры, братьев тоже нет, я единственный ребенок в семье. Так вышло… Мои родители – коренные москвичи. Отец связан со спортом, много лет был заместителем директора главного спорткомплекса страны, после развала Советского Союза занялся бизнесом. Пять лет назад он умер. Мама работала в администрации Московской области. Поэтому деревни в моей жизни не было, да и лагерей тоже. Были лучшие курорты, престижная школа, учеба в Оксфорде, где мы, кстати, и познакомились с Арианом. Потом стажировка в Нью-Йорке, снова Москва… Знаешь, мой девиз: «В жизни нужно попробовать все». Я считаю его единственно верным!

– И многое уже попробовал? – спросила девушка, не оборачиваясь к нему.

Гончаров усмехнулся.

– Многое… Из того, что было доступно, практический все! – ответил он. – Уверен, так и нужно жить! Ограничивать себя рамками и условностями – только себе вредить! Мне нравится то, как я живу, и что-то менять не планирую. Мне нравится моя работа и то, чем я занимаюсь. Я люблю путешествовать и развлекаться. Мне нравится ощущение драйва. У меня нет каких-то увлечений и предпочтений, но я с удовольствием посмотрю хороший фильм или залипну где-нибудь в клубе за игорным столом. Регулярно бываю в тренажерном зале и бассейне. Могу отличить хорошую книгу от дешевой ерунды, а качественную музыку от халтуры. Мне нравится моя жизнь и те ощущения независимости и свободы, которые обеспечивает банковская карта! Этого хватит?

– Да, вполне, – сдержанно кивнула девушка. – «Золотой» мальчик, родившийся с серебряной ложкой во рту, я так и думала!

– Сарказм и осуждение? Я сейчас должен оправдываться за собственное благополучие и безбедное детство?

– Нет, не должен, – покачала она головой. – Тебе показалось, – и, высвободив свои руки из его ладоней, полезла в карман за мобильным телефоном, который не в первый раз напомнил о себе. Все другие звонки Юлька сбрасывала, но на этот пришлось ответить. Беспокоили из Сиренево, чтобы уточнить относительно ужина для Гончарова. Интересовались, к которому часу приготовить и подать. Юля попросила оставить все в буфетной и не волноваться относительно обслуживания.

А потом встала и отошла к воде. Словно отголоски прошлого, в памяти всплыли слова Ариана: «Живи на полную катушку, расширяй горизонты, будь счастлива, и пусть твое “однажды” станет каждым новым днем». Она забыла все, что обещала ему, а может, просто свернула не туда. Матвей ведь жил по тем же правилам, что и Старовойтов, не зря они стали друзьями, только принципы и ценности у них несколько иные. И у нее тоже. Но они жили, а она походила на Герду из сказки о Снежной Королеве.

Глава 3

В Сиренево они вернулись, когда уже сгустились сумерки, а в усадьбе и в деревне зажглись фонари. Поплутав немного в сумерках, они все же выбрались на проселочную дорогу и без приключений спешились у ворот имения. Конюх, дожидавшийся их, забрал лошадей, а они отправились в Большой дом, где в холле был предупредительно оставлен свет. Матвей поднялся к себе, а Юля, сбросив куртку, отправилась в буфетную, где для них были заботливо укутаны в полотенце горшочки с бужениной; под салфеткой, посыпанные сахарной пудрой, были спрятаны булочки с черникой. Здесь же стояли тарелки с овощной и мясной нарезкой, клюквенный морс в графине и бутылка красного вина.

Пока Гончаров отсутствовал, Юля быстро все это перенесла в столовую и стала сервировать стол. Столовая, как и все комнаты первого этажа, была парадной. Светлая и просторная, окрашена в бледно-зеленый цвет и дополненная великолепным столовым гарнитуром из карельской березы. Большой стол, засланный ажурной скатертью, запросто мог вместить с десяток человек. Стулья были обиты пестрым ситцем. Такой же была обивка дивана под огромным зеркалом, а кайма на портьерах цвета весенней травы. Буфет, напольные часы и жардиньерки меж окон, на которых стояли цветы, в тон гарнитуру, дополняли интерьер. На стенах висели картины, а стол сервировали настоящим кузнецовским фарфором, изготовленным в Вербилках в начале двадцатого века.

Юля заканчивала сервировать стол, когда услышала шаги Гончарова. Он легко сбежал по лестнице и появился в проеме распахнутых дверей, обеими ладонями приглаживая зачесанные назад волосы. Парадная столовая хоть и была просторной, но когда Матвей вошел, Юльке стало в ней тесно. Стены комнаты, как и вчера, отгораживали их от всего мира, и она снова чувствовала смущение. Закусив нижнюю губу, продолжила накрывать на стол.

– Французское? Ну что ж, попробуем, – заметил он и стал наполнять бокалы.

Потом отодвинул для нее стул, помогая сесть, и уселся сам, потянувшись к мясной нарезке.

– Не знаю, как ты, а я проголодался, – сказал он. – Приятного аппетита!

– И тебе, – произнесла девушка и положила на тарелку несколько брусочков огурца, подумав, добавила мясной нарезки и взяла кусочек хлеба. Несмотря на то, что весь день она почти не ела, аппетита не было. Матвей, взглянув на ее тарелку, лишь вопросительно приподнял брови, но предпочел промолчать.

Когда первый голод был утолен и выпит второй бокал вина, Гончаров откинулся на спинку кресла и достал сигарету.

– Подобный образ жизни несколько непривычен, но мне нравится, – сказал он, окидывая красноречивым взглядом комнату. – И теперь я понимаю те отзывы, которые писали люди, побывавшие в усадьбе. Они искренние. Здесь жизнь замедляется! Мне после Москвы и других европейских столиц отчетливо это видно. Сиренево – то место, куда хоть раз следует приехать, чтобы остановиться, осмотреться и, возможно, даже переосмыслить многие вещи!

– Есть что переосмысливать? – улыбнувшись, поинтересовалась девушка.

– Я бы сказал, есть о чем задуматься, – ответил он.

– Неужели? – она удивленно приподняла брови.

– Да, даже если тебя это и удивляет! Здесь жизнь можно поставить на паузу, но задерживаться нельзя. Неспешное течение жизни и расслабленная атмосфера могут засосать, не выберешься. Такая жизнь не для меня. Но должен сказать, у тебя и людей, которые здесь работают, получается делать так, чтобы отдыхающие чувствовали себя так, словно перенеслись в другую эпоху! – совершенно серьезно заметил он.

– Спасибо, Матвей Юрьевич, мы стараемся! – все так же улыбаясь, кивнула она. – И сколько же ты выдержишь здесь? – спросила Юля, наливая себе морс.

Гончаров пожал плечами.

– Я не тороплюсь, – неопределенно сказал он.

– Могу поспорить, тебе все это скоро надоест!

Матвей засмеялся.

– Если только куш определять буду сам, можно и поспорить! Спорим? – он протянул ей через стол руку.

– Нет, в другой раз! Неужели не заскучаешь по Москве? Клубам? Работе, наконец?

– По Москве – нет. Клубы… Здесь же тоже есть где поразвлечься? Вот ты с подружками куда ездишь?

– В «Черное Золото». Это лучший развлекательный центр в нашем городке! Там есть боулинг и дискотека. А еще приличный ресторан и танцпол.

Гончаров усмехнулся.

– Звучит многообещающе! А ты говоришь, заскучаю! Мы ведь съездим в этот ваш центр? Проведешь для меня экскурсию?

– Посмотрим, – неопределенно пожала плечами Юля. – Ты в курсе, кстати, что новый начальник техслужбы завтра будет принимать экзамены у всех сотрудников Сиренево? – уточнила Шарапова и незаметно, как ей казалось, сбросила звонок на мобильном. Который раз звонили с незнакомого номера, и Шарапова подозревала, что это мать.

– Чего? – протянул Гончаров, и брови у него сошлись на переносице. – Какой экзамен?

– По технике безопасности, пожарной безопасности и охране труда!

– А он не забывается? Это не в его компетенции!

– Он считает иначе! Вчера пытался построить меня, а сегодня досталось визит-центру! Александра звонила в истерике!

– Ладно, я завтра с ним поговорю!

– Пожалуйста, разберись, иначе я вынуждена буду позвонить Старовойтову и попросить избавить нас от него! Он превышает собственные полномочия.

– Я все решу! А кто тебе все время названивает? – спросил он, кивнув на телефон, экран которого снова засветился.

– Не знаю, но разговаривать мне сейчас не хочется!

– А если это родные? Вдруг что-то случилось?

– Нет, это не из дома!

В приподнятых бровях Гончарова читался явный вопрос и некоторое недоумение, но Юля не стала развивать эту тему, а он и не настаивал.

– Ты сегодня явно не торопишься, могу ли я надеяться, что передумала и останешься? – улыбнувшись, осведомился он.

– Ты прав, домой сегодня я не пойду. У нас гости, посему вызову такси и поеду в город. Если помнишь, у меня есть квартира. Переночую там, а утром вернусь. У меня завтра экскурсия, в среду обычно приезжают за цветами, овощами и фруктами. Да и прием в субботу, нужно еще согласовать флористику, освещение, спиртное и музыкальное сопровождение.

– Я понял, – кинул Гончаров. – Могу я отвезти тебя?

– Не стоит утруждать себя… – начала было Юля.

– И все же я настаиваю, – перебил мужчина.

– Ладно, – кивнула она и потянулась к бокалу с вином.

И так как Юля продолжала сидеть, Гончаров подлил ей и себе еще вина и стал рассказывать о близящемся мероприятии, которое они собирались провести в Сиренево в начале ноября. Благотворительный осенний бал должен стать значимым событием. И у отдела маркетинга и пиара есть по этому поводу мысли и идеи. Гончаров говорил, сбиваясь на другие истории и людей, которые работали с ним или были просто случайными попутчиками. Рассказывал он увлечено и интересно, и было совершенно ясно, Матвей не соврал, когда сказал, что действительно дорожит своей работой. И, возможно, это было единственное, что мужчина по-настоящему воспринимал всерьез.

Шарапова смотрела на него, встречая взгляд темных блестящих глаз, видела белозубую улыбку и ямочки на щеках, слушала его хрипловатый голос и смех, и чувствовала какое-то странное томление, растекающееся по венам. Сердце учащало ритм, вызывая лихорадочную дрожь и жар, который обжигал. Его близкое присутствие не просто подчиняло, оно рождало цепную реакцию в ее теле, которое изнывало и жаждало прикосновений его сильных, теплых и умелых рук. Это вызывало и отвращение, и желание, настоящее физическое желание. А она ведь, будучи уверена в собственной фригидности, и не думала, что может подобное испытать.

Юля смотрела на него и понимала, мужчина ей нравится. Нет, не так, как Ариан, но она могла по достоинству оценить и его улыбку, и ямочки, но главное, конечно, его сильное, натренированное тело. Он привлекал девушку физически, в этом не было ничего возвышенного и духовного. Гончаров волновал и вызывал желание, напоминая о том, что она живая. И пусть у нее почти не было опыта в делах интимных, но, может быть, с ним это не главное?

Она оттягивала свой отъезд, хотя все уже было съедено, и морс выпит, и булочки исчезли с тарелки.

Когда Матвей в очередной раз замолчал, закуривая сигарету, Юля встала из-за стола и принялась убирать тарелки, надеясь, что он не видит, как дрожат руки. Пока она относила посуду в буфетную, мужчина успел подняться к себе, взять куртку и ключи от машины. Когда они выходили из дома, Гончаров погасил свет и запер двери. И этот, казалось бы, безобидный жест лишь усилил волнение Шараповой. Сегодня, сейчас, в каждом его движении, жесте и поступке ей чудилось нечто, говорящее само за себя. У нее не хватало сил и воли, чтобы собраться, взять себя в руки и не позволить ему одержать победу, уложив ее в постель.

В машине они почти не разговаривали. Юля час от часу указывала ему дорогу и уже почти у самого въезда во двор достала мобильный и набрала домашний номер, мельком взглянув на время, о котором в этот вечер она предпочла забыть. Часы показывали одиннадцатый час.

Как она и надеялась, трубку взяла бабушка.

– Бабуль, привет! Прости, не могла позвонить раньше! Возникли неотложные дела в городе, я задержалась, сегодня меня не ждите! Останусь ночевать в квартире! Вернусь завтра утром! Приеду на такси! – быстро сказала она и, не дожидаясь ответа, отключилась.

– А скажи-ка мне, дорогая, что за гости к тебе пожаловали? – спросил мужчина, не оборачиваясь к ней и задумчиво потирая подбородок.

– Мама и сестра вернулись из Германии! А что? – она повернулась к нему.

– Ничего, – покачал он головой и больше ничего не сказал, паркуясь на стоянке у подъезда.

Отстегнув ремень безопасности, Юля вышла из машины и, не оглянувшись, пошла к подъезду, ускоряя шаг, всерьез надеясь, что удастся захлопнуть тяжелую дверь прямо у него перед носом. И у нее почти получилось, но в самый последний момент Гончаров все же удержал дверь, а Юля, сорвавшись с места, бросилась вверх по ступеням.

Он нагнал ее на площадке, между вторым и третьим этажом. Схватил за руку, останавливая, и прижал к стене.

– Что это значит, дорогая? – хрипловато и вкрадчиво спросил он, склоняясь к ней. – Что за игры, моя красавица? – он поднял ладонь, намереваясь коснутся ее щеки, но Юля, нырнув ему под руку, увернулась и звонко засмеялась.

– А это догонялки, Матвей Юрьевич! Всего лишь догонялки! Вы что же, в детстве не играли в них? А вот мы будоражили весь подъезд своей беготней! – все еще смеясь, ответила она, не выпуская его из поля зрения и пятясь наверх.

– Догонялки! – повторил он. – Вот значит, как! – и ринулся к ней.

Шарапова, взвизгнув и все так же заразительно хохоча, попробовала убежать. Но в этот раз он поймал ее почти сразу и, крепко обхватив руками талию, прижал к стене.

– А победителям приз полагался в вашей игре? – шепнул ей на ухо, обжигая щеку горячим дыханием.

Девушка попробовала отстраниться, но лучше бы она этого не делала. В какой-то момент дыхание их смешалось, губы оказались в опасной близости. Юлька беспомощно выдохнула и подняла к нему глаза, враз перестав смеяться. И в то же мгновение губы Гончарова, сухие и горячие, прикоснулись к ее губам, завладевая ими настойчиво, властно, почти грубо. Это не было неожиданно, но все равно ошеломило, однако она не оттолкнула его. Неуверенно, несмело ее руки потянулись вверх, касаясь его сильной шеи, обнимая, зарываясь в волосы, а губы, дрогнув, ответили на поцелуй – ненасытный, пьянящий, страстный. Мужчина все сильнее сжимал ее в объятиях, а губы покрывали поцелуями глаза, лоб, щеки, подбородок, шею, заставляя ее откинуть голову назад.

– Не могу больше без тебя… – прошептал он, прижимаясь губами к ее ушку.

Уж неизвестно, чем бы все закончилось, если бы вдруг внизу не брякнула тяжелая дверь.

Юля встрепенулась и отвернулась, а Гончаров уткнулся лбом в холодную стену. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы взять себя в руки.

– Где ты живешь? – спросил он, отстраняясь.

– На четвертом этаже, – она собралась отойти от него, но Гончаров не позволил.

– Идем, – он взял ее за руку и повел за собой.

Юля с трудом отыскала в сумочке ключи от квартиры, но вставить их в замочную скважину сразу не получилось. Матвей не сводил с нее взгляда, а у девушки дрожали руки.

Не говоря ни слова, мужчина взял ключи и сам открыл дверь. Юля вошла и включила в прихожей свет, потом в коридоре и на кухне, куда прошла и обернулась, глядя на Гончарова, который последовал за ней, но не приблизился. Обопершись о столешницу, мужчина играл брелоком с ключами и, глядя на нее из-подо лба, хмурился. Он будто чего-то ждал, хотя и знал, она не станет протестовать, если он приблизится.

– Матвей, – начала она, понимая, что должна ему об этом сказать, нет, не для того, чтобы остановить или охладить пыл, скорее потому, что страшилась разочарования и сожалений.

– Слушаю тебя, дорогая? – вкрадчиво откликнулся он.

– Послушай, если ты решил, что, затащив меня в постель, получишь феерическое удовольствие, то, боюсь, тебя ждет разочарование! – выпалила она.

Гончаров в ответ лишь вопросительно приподнял брови, ожидая продолжения.

– Я… Я не смогу… Я вообще фригидна!

– Это с чего вдруг ты так решила? – уточнил он, стараясь говорить серьезно и сдержать смех, но ямочки все равно заиграли у него на щеках.

– У меня были мужчины…

– Мужчины? – удивленно переспросил.

– Ладно, мужчина. Один. И ему не понравилось. И мне тоже! Вот!

– Этот твой мужчина был полным профаном и болваном, который ничего не знает о женском теле! И он не знал тебя! Ты умеешь быть холодной и неприступной, но внутри чувственна и темпераментна, сексуальна и горяча… Он, этот твой мужчина, просто не знал, где спрятаны потаенные струнки твоего тела, а я знаю. Тебе будет хорошо, я обещаю. Иди ко мне! – не попросил, приказал он нетерпеливо.

Юлька закусила нижнюю губу, чувствуя, как подкашиваются коленки.

– Мне нужно в ванную, – пролепетала она и бегом кинулась в коридор, чувствуя себя при этом глупой, жеманной трусихой.

Матвей снова потянулся за сигаретами, ощущая острую необходимость в спиртном, которого здесь, конечно же, не было.

Шарапова, оказавшись в ванной, трясущимися руками стала расстегивать молнию на куртке, потом сняла с себя всю одежду и бросила на пол. Открыв стеклянные дверцы душевой кабинки, девушка ступила на кафельный пол молочно-кремового цвета, коим вся ванная комната была отделана.

Повернув хромированную ручку крана, она подняла лицо и закрыла глаза, позволяя «тропическому» душу обрушивать на нее горячие водяные струи.

Из-за шума воды девушка не услышала, как в ванной комнате открылась и захлопнулась дверь, которую она не стала запирать на защелку. Просто прохладный воздух вдруг коснулся обнаженного тела. Юля вздрогнула и, обхватив себя за плечи руками, собралась обернуться, но сделать этого не успела. Сильные руки притянули ее к себе. Спиной она уткнулась в его широкую грудь, его ноги коснулись ее ног.

– Не хочу больше ждать, – прорычал он, захватив губами мочку уха.

Шарапова беспомощно ахнула и закрыла глаза. Ее руки, прикрывающие грудь, безвольно опустились. Наклонившись, Матвей коснулся губами ее нежной шеи, проложил дорожку к углублению ключицы и неторопливо слизал капельки влаги на безупречном атласе кожи. А ладони его заскользили вниз и переплелись с ее пальцами.

Он так резко развернул ее к себе, что девушка, не сдержавшись, приглушенно вскрикнула. Прижавшись к стене, несколько бесконечно долгих секунд широко распахнутыми глазами она вбирала взглядом все изгибы и бугристости его тела. Капельки воды стекали по смуглой коже, теряясь в темной поросли волос на груди и убегали вниз, куда Шарапова не осмеливалась перевести взгляд.

Матвей оперся руками о кафель и, склонившись, прильнул к ее губам страстным, неистовым поцелуем, который неожиданно заканчивался, потом начинался снова.

Наконец Юлька, оттолкнувшись от стены, прижалась к нему и, обвив руками шею, ответила на поцелуи, более того, ее губы заскользили по его шее, где судорожно ходил кадык, потом опустились к груди.

Сердце глухо стучало в груди мужчины, и прерывистое, хрипловатое дыхание вырывалось из горла. Он позволял девушке ласкать себя, хоть и чувствовал, выдержка изменяет ему. Ее нерешительные, робкие и бесконечно нежные прикосновения заставляли содрогаться от невыносимого, почти мучительного наслаждения. В ее несмелых ласках не было ничего изощренного или необычного, но это были ее прикосновения. Во всем была она, Юля Шарапова, та таинственная девушка, о которой он столько мечтал и не смог забыть даже спустя шесть лет.

Погрузив пятерню в ее мокрые волосы, струившиеся вдоль спины, он заставил Юлю выпрямиться и снова прижался к губам обжигающим поцелуем. Матвей дотронулся рукой до высокой груди. Провел по ней ладонью, словно невзначай задевая сосок, и почувствовал, как напряглось ее тело. Мысленно усмехнувшись, сжал его между пальцами.

Юльке вдруг показалось, что в нее вонзилось множество невидимых стрел, таким острым и сладким было удовольствие, пронзившее ее, когда Матвей коснулся груди.

Почувствовав, что задыхается, она с трудом оторвалась от его губ и стала хватать ртом воздух, уткнувшись в его плечо. А губы Матвея приникли к ее шее, а потом двинулись вниз…

Когда его губы захватили ее сосок, как бы пробуя на вкус, Юлька слабо вскрикнула и стала сползать по стенке. Ноги не держали. И она упала бы, если бы мужчина не подхватил ее и не прижал к себе.

– Пойдем отсюда! – шепнул он.

Юлька смогла лишь покачать головой.

– Я не могу… Не хочу… Давай здесь… – ее прерывистый шепот был ему ответом.

Сейчас ей хотелось только одно – почувствовать его внутри себя.

И Гончаров исполнил желание.

Мужчина чуть приподнял ее, заставляя обхватить его ногами, и прижал к стене. Матвей вошел в нее одним мощным движением, и мир вокруг перестал существовать, взорвавшись мириадами огней.

Юлька, кажется, кричала от удовольствия, беспрестанно повторяя его имя и царапая спину, но, находясь за пределами реальности, утопая в океане наслаждения, не замечала этого.

Каждый раз, когда Матвей погружался в нее, казалось, она не выдержит больше, умрет. И вместе с тем понимала, что умрет и в том случае, если он ее отпустит…

Девушка то извивалась в его руках, то замирала, уткнувшись лицом в его шею.

Кольца на его пальцах больно впивались в кожу, и это, кажется, было единственным, что связывало девушку с реальностью. В какой-то момент открыв глаза, она увидела лицо Матвея, искаженное судорогами удовольствия. Он смотрел прямо ей в глаза, но как будто ничего не видел. Гончаров все сильнее прижимал ее к стене душевой кабины, темп его движений ускорялся.

Юлька поняла, что сейчас должно произойти, и очередная волна удовольствия прокатилась по ее телу. Закрыв глаза, она прижалась к нему сильнее и почувствовала, как от непередаваемого удовлетворения содрогается его тело.

Гончаров покачнулся, и, чтобы не упасть, ему пришлось отпустить девушку и опереться руками о кафель. Он прижал ее к стене и уткнулся лицом в мокрые волосы.

Сердце гулко стучало в груди, дыхание не желало выравниваться, но все же он сразу уловил мелкую дрожь, прошедшую по телу Юли, и то, как она невольно поежилась. Вода больше не текла, а он, если честно, не мог вспомнить, кто и когда ее выключил.

Отстранившись, он заглянул ей в лицо и увидел, как на щеках дрожат длинные ресницы. Острая необходимость увидеть ее глаза охватила его. Гончаров нежно провел ладонью по ее щеке и приподнял двумя пальцами подбородок. Ее ресницы встрепенулись, открывая темные, таинственно мерцающие глаза. Мужчина смотрел в них и не мог отвести взгляд.

– Матвей! – он не сразу понял, что она зовет его.

Опустив взгляд ниже, наткнулся на ее полные, красиво очерченные губы.

Гончаров медленно провел по ним пальцем, желание целовать и любить ее снова, словно вспыхнувший уголек, зародилось в глубине его естества.

Мужчина склонился к ней и хотел коснуться губ, но внезапно на них обрушились струи холодной воды. Ее смех, тихий и хрипловатый, нежный и безумно чувственный вернул его к действительности.

Быстрым движением он завернул кран и, подхватив ее на руки, вынес из душевой кабины. По дороге в комнату Юлька стянула с крючка большое полотенце и прижала к груди.

В комнате царил полумрак, который рассеивал лишь свет из прихожей.

Он опустил Шарапову на диван и, склонившись, легко коснулся губами ее ушка.

– Ты побудешь без меня минутку?

В ответ она смогла лишь кивнуть.

Он снова ушел в ванную, а Юля, завернувшись в плед, стала вытирать полотенцем мокрые волосы.

Пальцы медленно перебирали пряди, а взгляд, не мигая, был устремлен к окну, не занавешенному шторами.

То, что произошло в ванной комнате, потрясло и ошеломило, обезоружило и обескуражило. Это и отдаленно не походило на тот ее первый раз. Она и представить не могла, что удовольствие от физической близости может быть таким сильным, даже не предполагала, что способна его испытать. И уж тем более не ожидала, что человеком, который подарит ей такое наслаждение, станет Матвей Гончаров. Ведь все эти годы она пыталась сбежать от него, а сейчас уже не хотелось. В сложном хаосе чувств, царившем в душе, она вряд ли была способна разобраться так сразу. Но в одном была уверена наверняка: все, что произошло, доставило ей немыслимое удовольствие. Каждое прикосновение мужчины, каждый поцелуй был приятен. И не было ни стыда, ни смущения, ни тем более отвращения, коего она так опасалась.

Но… Что-то подсказывало, все произошедшее – только наваждение, сон, мираж. Просто сейчас ночь, они одни и хотят друг друга. Придет утро – и все исчезнет, оставив лишь неловкость.

Юля долго пыталась противиться и противостоять тому, что случилось между ними. Матвей победил, получив желаемое, но она не чувствовала себя проигравшей или униженной.

«Может быть, завтра эти чувства и станут горьким осадком после ночной эйфории, но не сейчас. Да и какая разница, что будет завтра, ведь произошедшее все равно не затронуло сердце!» – эта мысль пришла совершенно неожиданно и так поразила, что она забыла про мокрые волосы, и полотенце соскользнуло на колени.

Конечно, Шарапова не тешила себя надеждой, что станет для Матвея особенной. Для него существовало только неудержимое влечение, неожиданно вспыхнувшее желание, естественная потребность тела, которую мужчина хотел удовлетворить, и больше ничего. Однако осознание этого не причиняло боль и не вызывало негодования!

Ну и пусть он развлекался! Она ведь тоже… – эта мысль была неожиданной, но верной. Юля ведь тоже развлекается, получает удовольствие, развеивает тоску, в которой погрязла, но к чувствам происходящее не имеет никакого отношения! Причем с обеих сторон. Она не сожалела о случившемся, просто радовалась, что это произошло в городе, в ее квартире, вдали от посторонних глаз и Сиренево.

Задумавшись, девушка не услышала, как Матвей вышел из ванной и подошел к ней. Опустившись на диван, он обнял ее и прижал к себе.

– О чем задумалась? – спросил, легко коснулся губами ее шеи.

– Ни о чем! – Юлька повернула голову и потерлась о его щеку, заросшую щетиной.

– Знаешь, у тебя кожа, как атлас, – он водил губами по ее обнаженному плечу, а руки все сильнее сжимались на ее талии.

Юлька смогла лишь неопределенно хмыкнуть в ответ, чувствуя, как приятны его прикосновения.

– Ты случайно не держишь здесь спиртное? Бокал вина был бы сейчас кстати, – сказал он. – Хочешь выпить? Мы ведь можем организовать курьерскую доставку?

Юля снова молча покачала головой.

– А чего хочешь? – хрипловато и негромко уточнил он, зарываясь ладонью в ее волосы и заставляя обернуться к нему.

Она смотрела в его глаза и чувствовала, как от желания, которое снова разгоралось, все дрожит внутри, дыхание сбивается и лихорадит пульс. Губы ее чуть приоткрылись, а пальцы переплелись с его. Она поднесла его ладонь к губам и поласкалась об нее. Потом принялась поочередно целовать каждый палец. При этом не отводила от него взгляда, а у мужчины закипала кровь, и желание снова овладеть ею вспыхнуло внутри. И оно было не менее сильным и острым, чем десять минут назад.

Матвей сдернул плед, в который девушка была укутана, и опрокинул ее на спину, склоняясь над ней. Обвив руками шею мужчины, Юля запустила пальцы в его волосы и прижала голову к своей груди…

Шарапова лежала, прижавшись щекой к подушке, без смущения глядя на то, как он неторопливо передвигается по комнате, нисколько не стыдясь собственной наготы. Мягкий свет бра отражался отблесками на его смуглой, лоснящейся коже, играл на мускулистых плечах и груди. Без стеснения, даже с каким-то удовольствием рассматривая мужчину, Юля словно впервые видела его, подмечая и плоский живот, и узкие бедра, и сильные ягодицы, и пропорционально сложенное тело со стройными, что в общем-то не свойственно мужчинам, ногами. Это было каким-то прямо эстетическим удовольствием наблюдать за ним, будто перед ней не живой человек, а произведение искусства. Она смотрела на него и понимала, что желание прикоснуться к нему, попробовать на вкус снова рождается в ней. А Матвей, закурив, обернулся. Юля не отвернулась. Знала, свет бра высвечивает лицо, и он видит ее глаза. Она продолжала смотреть, чувствуя, как какое-то странное и обезоруживающее откровение переполняет ее. Так, если бы Гончаров не просто оголил ее тело, а еще и душу обнажил.

Глава 4

За окном мелькали деревни и поля, рощи и овраги, по дороге стелился туман, и свет фар, едва рассекая темноту раннего октябрьского утра, утопал в вязкой влажности. Юля уснула сразу, едва они вырулили на главную улицу городка. Шел седьмой час, они почти не спали этой ночью. Неудивительно, что она уснула, а у Матвея, наоборот, голова была ясной, а мысли здравыми и четкими. И все они были о девушке, которая сейчас дремала рядом. Однако мысли его были невеселыми, заставляли хмуриться. То и дело потирая подбородок, Гончаров поворачивался к Юле, все отчетливее понимая, что проиграл. Проиграл в первую очередь себе. Все эти годы он был уверен, воспоминания о ней отпустят, если только он закончит то, на чем они остановились в «Метрополе». Самонадеянно тешил себя иллюзиями, был убежден, наваждение пройдет сразу, как только девушка окажется в его постели, но ошибся. И теперь уже не знал, что лучше: жить с вечной мечтой о ней или мучаться воспоминаниями об этой ночи, которая, возможно, уже не повторится? Он хотел ее, грезил этим, но все его мечты оказались далеки от реальности этой волшебной ночи.

У Гончарова были правила, но все они теряли смысл, если дело касалось Шараповой. И это ставило в тупик, напрягало и озадачивало. Мужчина не знал, как дальше действовать, но каждый раз глядя на нее, хотел коснуться, обнять, притянуть к себе, поцеловать и овладеть снова.

Немного поплутав по деревне, он отыскал дом и остановился, не глуша мотор. Наклонившись, увидел, что в доме уже не спят. В боковом окошке горел свет. Мужчине не хотелось будить девушку, он предлагал сразу вернуться в Сиренево, но она и слышать об этом не хотела. Попросила отвезти домой.

– Юля, – Матвей коснулся ее плеча.

Девушка не сразу проснулась, несколько секунд пыталась понять, где она и что происходит. Потом ее взгляд остановился на Матвее, и, сразу все вспомнив, она выпрямилась.

– Я пойду?

Гончаров кивнул, а она стала расстегивать ремень безопасности.

– Я могу приехать за тобой через пару часов, – предложил он, наблюдая за ее действиями.

– Это не обязательно! Я приду сама!

– Уверена, что тебе вообще стоит сегодня приходить? – он помог отстегнуть ремень.

– Конечно, у меня много дел, – хрипловато ответила она, оказавшись в его руках. Их головы почти соприкасались. Ее дыхание ласкало его щеку. Он не торопился выпрямиться, а она невольно вжалась в кресло, чувствуя, как учащается сердцебиение.

– Не отстраняйся от меня, ладно? – попросил он, заглядывая ей в лицо.

Она смогла лишь кивнуть.

Гончаров коснулся пальцами ее подбородка и легко поцеловал в губы.

– Ладно, беги! – он перегнулся через нее и открыл дверцу машины.

Юля вышла, поежившись от утренней прохлады, захлопнула за собой дверцу и пошла, не оглядываясь, к калитке.

Машина, негромко шурша шинами, развернулась и покатила в сторону трассы.

На кухне горел свет, а это значит, бабушка уже не спала. В печи потрескивали дрова, закипал электрочайник, а Федора Николаевна, сидя у стола, замешивала тесто для блинчиков.

– Привет, бабуль, – негромко поздоровалась девушка, оказавшись на кухне.

– Юленька, а я вот блинчики мешаю и гадаю, приедешь ты к завтраку домой али сразу в Сиренево, – заговорила бабушка. – Чайник вскипел, заварить тебе кофе?

– Я сама, бабуль! – девушка стащила с себя куртку, разулась и принялась хозяйничать, выставляя на стол чашки, сахарницу, банку с кофе и заварник. Потом еще и конфетницу вытащила и, естественно, обратила внимание на немецкие конфеты, которые горкой лежали там.

Присутствие в доме чужих людей она ощутила с порога. В доме пахло по-другому, теперь к этому придется привыкать или же съезжать на собственную квартиру.

Заварив кофе, девушка села к столу и, подперев щеку рукой, стала неторопливо помешивать. Бабушка пододвинула к себе чашку с чаем…

– Настасья в твоей комнате легла, ты ведь не обиделась? – заговорила снова Федора Николаевна.

Юля сжала губы и покачала головой.

– Шарапов и ее не желает видеть в квартире? Она ж там прописана! И вообще, что они намерены делать в деревне после Германии? – спросила девушка.

– Настасья в Минск собирается, нашла себе работу там. У нее ж образование и опыт есть. Какая-то организация пригласила. Она уедет скоро. А твоя мать, я не знаю… Ей некуда ехать. А здесь ее дом!

– Конечно, – кивнула Юля и потянулась за конфетой.

Всю суть произошедших перемен она сейчас не могла охватить. Мозг отказывался работать, очень хотелось спать. Но она точно не расстроилась по поводу развода матери и Шарапова, наоборот, даже рада была, что больше никогда его не увидит, вот только то обстоятельство, что мать теперь будет жить здесь, ей не очень нравилось. Что-то подсказывало, из этого не выйдет ничего хорошего.

Выпив чаю, бабушка тяжело поднялась из-за стола и отправилась к печи, а Юля так и осталась сидеть, чувствуя, как ее клонит в сон, а глаза то и дело закрываются. Она не представляла, как сегодня вообще сможет работать. Единственное, чего хотелось, это забраться под одеяло и проспать до завтрашнего утра. Вместо этого придется встряхнуться и собраться на работу.

– Юля?

Девушка вздрогнула и открыла глаза. Кажется, она все же задремала за столом, подпирая щеку рукой.

Юля обернулась.

В проеме дверей, кутаясь в шелковый пеньюар, отделанный сливочным кружевом, стояла Марина Шарапова.

– Доброе утро!

– Неважно выглядишь! Ты что же, ночью не спала? Ты точно была в городе?

Юлька поморщилась. Начинается…

– Точно, просто плохо спала. Не привыкла ночевать вне дома! Но моя кровать оказалась занята, так что…

– Не говори ерунды, Настасья легла в твоей комнате только потому, что бабушка сказала, что ночевать ты будешь в городе. Тебе не нравится, что мы вернулись сюда?

– Ну что ты, мам, это ведь твой дом! Просто давай сразу договоримся, я не привыкла, чтобы меня контролировали и донимали расспросами. Я достаточно взрослая, чтобы не отчитываться перед кем бы то ни было. Моя должность в Сиренево определяет некий статус…

– О твоей должности в Сиренево мы еще поговорим! – перебила ее мать. – Татьяна мне вчера рассказала некоторые особенности.

– Нет, мы не будем ни о чем разговаривать! И обсуждать что-либо я не намерена! Уже поздно. Ты не сочла нужным рассказать мне обо всем в день похорон деда, а сейчас я и так все знаю. Возможно, даже больше, чем ты!

– Юля…

– Мам, не надо! Мне не пятнадцать. Тебе, наверное, сложно в это поверить, но это факт. Я выросла без тебя, так случилось. Но я об этом не сожалею, поэтому оставь, пожалуйста, свой строгий тон, это уже неуместно. Прости, мне нужно собираться на работу! – она обошла мать и скрылась в комнате, только там почувствовав, как ее трясет. Стычка с матерью не прошла бесследно. Впрочем, этого и следовало ожидать. Между ними было столько недопонимания, отчуждения и боли, что о теплой встрече вряд ли можно было мечтать. Умом девушка понимала, мама не виновата в том, что все так сложилось, но сердцем продолжала винить ее во всем и не могла простить.

В комнате Юля зажгла свет и, не обращая внимания на сестру, завозившуюся в кровати, распахнула шкаф, собираясь переодеться.

– Юль, – сонно позвала ее Настасья. – Привет! А ты чего уехала? Я ждала тебя.

– Привет, Насть! Мне по делам надо было в город, вот я и решила остаться ночевать там! – соврала Шарапова. – Извини, что свет зажгла, но мне на работу нужно собираться.

– Да ладно, все нормально! Но сегодня-то ты придешь домой? Мы ж сто лет не виделись, поболтаем хоть!

– Я постараюсь, но не обещаю! Сейчас такой завал.

– Ты крутая, Юль!

– Почему? – удивленно вскинув брови, обернулась она к сестре.

– Главный администратор Сиренево! Я в интернете пошарила, посмотрела, отзывы пролистала, это крутое место. И еще этот рекламный ход, будто ты к Четвертинским имеешь какое-то отношение. Они молодцы, здорово придумали! Маме это не понравилось, да и папа вряд ли поймет, но, наверное, за те деньги, которые они платят, можно и на такое пойти! К тому же родители были далеко. Юль, а можно мне прийти в Сиренево? Так хочется все увидеть собственными глазами.

– Можно, только ты звони, прежде чем соберешься! Я не всегда бываю на месте, к тому же сейчас у нас гостит начальник.

– Договорились! – кивнула девушка, опускаясь на подушки и наблюдая за тем, как старшая сестра снимает с себя джинсы и кофту, а за ними и сливочно-белое нижнее белье и облачается в другое, цвета красного вина, ажурное и сексуальное. Все это почти сразу было спрятано под узкими красными брючками и просторной белой блузкой в черный горох. Капелька духов, легкие макияж, укладка. Еще одна чашка кофе привела Юлю в чувство. Из дома, кутаясь в вишневое пальто, она вышла уверенной походкой.

А в кабинете ее ждал букет белоснежных ароматных лилий, которые сменили вчерашние ранункулюсы, и коробка конфет.

Юля подошла к столу и осторожно коснулась упругих лепестков. В дверь постучали, она обернулась.

Дверь открылась прежде, чем она разрешила войти, на пороге показался Гончаров с чашкой горячего кофе.

– Я подумал, кофе тебе не помешает, – произнес он, приближаясь.

Девушка взяла чашку и поставила ее на стол.

– Матвей, перестань таскать цветы из оранжереи, это неприлично! – строго сказала она, снимая пальто.

Мужчина изумленно вскинул брови.

– Неприлично дарить девушке цветы? – переспросил он.

– Ты понимаешь, о чем я!

– Нет, поясни, – попросил он, усаживаясь на стул.

– Не хочу, чтобы в Сиренево судачили о нас! Я уже говорила об этом.

– Мне на это наплевать, ты же знаешь! И я буду дарить тебе цветы, пока мне это нравится! К тому же я не бесплатно беру, а плачу за них!

В ответ девушка лишь выразительно взглянула на него, сжав губы. А Гончаров улыбнулся.

– Расслабься, дорогая, и не создавай проблем там, где их нет! Лучше выпей кофе, пока не остыл. Может, попросить повара принести тебе завтрак? Сегодня было что-то с форелью, авокадо и яйцами пашот, сваренными просто идеально. Я, правду сказать, проголодался и попросил двойную порцию, – признался он.

– Я позавтракала дома, – сказала она, усаживаясь за стол и подвигая чашку с кофе. – Ты начальника техотдела видел?

– Да, имел честь побеседовать с ним. Он вроде все понял, но объяснять пришлось долго. Экзамена не будет, но на собрании всех сотрудников и беседе он настоял. Пришлось согласиться. Возможно, это не такая уж плохая идея.

– Что, сегодня? – поморщилась Юля. – И мне тоже нужно быть? Вряд ли получится, у меня гора дел… – сказала она, превозмогая желание зевнуть. – К тому же боюсь опозориться на этом собрании и уснуть! – призналась она.

– Ты же здесь главная, тебе можно все! Зачем было уезжать так рано? Ведь спокойно же можно было поспать, сославшись на дела в городе, и в этом нет ничего предосудительного. Ты серьезно думаешь работать весь день, почти не сомкнув глаз ночью? Вид у тебя неважный…

– Спасибо за комплемент, но ты ведь тоже не спал, а выглядишь бодрым, – заметила она, и уголки губ поползли вверх.

– Привычка, знаешь ли, великое дело, – засмеялся он. – Почему бы тебе не прилечь?

– Что? – вскинула она на него глаза. – У меня сегодня экскурсия, ты забыл? К тому же нужно созвониться с посольством и подготовить отправку цветов. Еще и Настасья собралась зайти.

– Кто такая Настасья?

– Моя сестра. Она в Германии жила долгое время, как, впрочем, и мои родители! Вчера они вернулись, я говорила тебе!

– Да, точно! Именно поэтому ты и не пошла домой, а сбежала в город! Ты не ладишь с ними?

– Хочешь поговорить о моих родных?

– Нет, хочу поговорить о прошлой ночи, но, боюсь, ты откажешься поддержать беседу, – сказал он, закуривая и глядя на нее из-подо лба.

Румянец смущения, помимо воли, выступил на щеках.

Ей потребовалось несколько секунд, чтобы справиться с собой и встретить его взгляд. Она ожидала увидеть привычное насмешливое выражение, но ошиблась. Его глаза смотрели выжидающе и настороженно, будто от любого ее слова или движения зависело многое. И это сбивало с толку. А может, ей просто показалось. Тем более во всем его облике и небрежной позе чувствовалось полное равнодушие ко всему происходящему.

– А о чем тут можно говорить? Ты оказался во всем прав и победил, развеяв мои заблуждения и иллюзии! Мне было очень хорошо, но я все равно не сожалею, что не осталась тогда в «Метрополе». После вчерашней ночи я не претендую на что-то и ничего от тебя не жду!

Гончаров хохотнул.

– Это должно меня насторожить?

– Скорее, успокоить! – парировала она.

– Ага, то есть еще одно подтверждение, что ты не такая, как все? Или просто тонкий расчет?

– Пытаюсь сообразить, в чем он может заключаться? Ты думаешь, после этой ночи я ждала не цветы и конфеты, а предложение руки и сердца? – с легкой иронией, на которую был способен не только Гончаров, спросила она.

– А чего ты вообще ждешь, дорогая? – вопросом на вопрос ответил он.

– Ничего! – не раздумывая, ответила девушка.

– Ни-че-го, – по слогам повторил мужчина. – А знаешь, это даже лучше, чем я ожидал!

В повисшем молчании чувствовалось явное напряжение, и, наверное, Матвею следовало бы уйти или Юле как-то разрядить обстановку и что-то сказать, но слова не шли с языка.

– Если из посольства позвонят до обеда, я попрошу перезвонить, – Гончаров сменил тему. – А в остальном справлюсь сам, можешь не сомневаться! В доме нет никого, я прослежу за тем, чтобы ни горничная, никто либо другой здесь не появились! Поднимайся и приляг, я разбужу тебя к обеду!

– Ты серьезно?

– Более чем!

Несколько секунд Шарапова смотрела на него, словно ожидая подвоха. Но лицо мужчины оставалось серьезным и сосредоточенным.

– Ладно, я закроюсь в кабинете и вздремну часок в кресле! – сдалась она, понимая, что в его предложении есть смысл.

– Глупости, иди ко мне в комнату! Там тебя точно никто не побеспокоит!

– Матвей Юрьевич, мне кажется, или все происходящее тебя немало забавляет? – поднимаясь из-за стола, спросила она.

Вздернув подбородок и сжав губы, Юлька собралась гордо прошествовать мимо, но Матвей поймал ее за руку.

– Многое в этой ситуации действительно кажется мне весьма забавным. Взять хотя бы смешные опасения относительно пересудов и твоей репутации, – с привычной усмешкой сказал он и, понизив голос, добавил: – Но только не ты!

Глаза их на мгновение встретились. Девушка закусила губу и, отвернувшись, зашагала к дверям.

В конце концов, главный у них Матвей Юрьевич, вот пусть за все и отвечает, она просто не переживет, если не поспит пару часов. К тому же еще неизвестно, где и как этот день закончится.

Войдя в его комнату, она задвинула портьеры, взяла с кровати подушку и покрывало, сбросила ботильоны, собираясь прилечь одетой, но, здраво рассудив, решила все же раздеться и воспользоваться рубашкой Гончарова, которую нашла на ширме.

То и дело посматривая на двери, она быстро разделась и, набросив рубашку, застегнула несколько пуговок. Легла на тахту, обитую синей парчой. Обивка царапала кожу, и девушке пришлось подоткнуть плед. Она уткнулась лицом в подушку, сомневаясь, что сможет уснуть.

Запах лаванды, который источало постельное белье, смешивался с ароматом терпкого парфюма и сигарет. Подушка, как, впрочем, и покрывало, и рубашка пахли Матвеем. Это отнюдь не способствовало сну, наоборот, будило воспоминания, которые были так свежи, бросая в жар и заставляя сердце учащенно биться. Юля тонула в них, не в состоянии противиться. И еще отчего-то хотелось плакать.

Кажется, она все же всплакнула, прежде чем погрузилась в сон.

Юлька перевернулась на другой бок, подложила руку под щеку, собираясь спать дальше, но какой-то шум назойливо вторгался в сознание. Она полежала немного и открыла глаза.

В комнате царил полумрак. Дневной свет, проникая сквозь щели в портьерах, почти не рассеивал темноту. Оглядевшись, она поняла, что в комнате все так же одна. А ее разбудил шум из гостиной, которая располагалась здесь же, на втором этаже. Оттуда слышался заливистый смех и женские голоса, им вторил хрипловатый грудной голос Матвея.

И это обещанное «никто не потревожит, никого не впущу». Юлька затравленно огляделась, пытаясь сообразить, как ей незаметно ускользнуть, взгляд упал на стол, на краю которого лежал ее мобильный телефон. А еще стоял поднос, накрытый льняной салфеткой, отделанной кружевом.

Потянувшись к телефону, она нашла номер Гончарова и, не раздумывая, набрала.

– Слушаю Вас, Юлия Владимировна, – раздалось его веселое.

– Ты что за гарем устроил в доме? – зашипела она.

– Вы уже освободились? – как будто не слыша ее, продолжил он. – Требуете явиться? Хорошо, скоро буду, только провожу девчонок!

Юлька бросила трубку, встала с кушетки, проскользнув в ванную комнату, немного привела себя в порядок, а вернувшись, столкнулась в дверях с Гончаровым.

Испуганно прижавшись к дверям, замерла на месте, а потом, прошмыгнув мимо него, скользнула под покрывало, устроившись на кушетке.

– Тебе идет моя рубашка, дорогая! – заметил он, улыбнувшись. – Как спалось?

– Что за девчонок ты развлекал? И который час?

– Твоя сестра приходила, ты же назначила ей аудиенцию!

– Она должна была позвонить!

– Она звонила и не раз! Твой телефон звенел на весь дом. Звонила твоя тетя, затем Александра, какой-то мужик, Настасья и еще неизвестно кто! Сначала я пытался отвечать, потом просто поставил на вибросигнал, потому что дело это зряшное! – пояснил он, усаживаясь на кресло у стола и наливая себе виски.

– Ты отвечал на мои личные звонки? – не поверив, переспросила девушка.

– А что мне оставалось делать? Если бы я не ответил, твоя сестра явилась бы сюда без приглашения и нашла тебя или же подняла на уши все Сиренево. А так я любезно согласился показать ей Большой дом и флигели, даже сводил на конюшню. Знаешь, она у тебя шустрая девица. Потом пригласил ее и администратора из визит-центра, которая согласилась провести экскурсию вместо тебя, выпить чаю!

– Боже, неужели я все проспала? – застонала девушка, откидываясь на подушку.

– Не все, а всего лишь половину рабочего дня! Время близится к полудню! Поешь, под салфеткой сырный суп с фрикадельками и кусок курицы, фаршированной блинами! Кухня в усадьбе, скажу я тебе, далека от изыска, но кормят вкусно и очень сытно! Еще есть кофе и ватрушки! – стал перечислять он.

Юля убрала салфетку и потянулась к подносу. Еще теплая еда источала аппетитный аромат, и Шарапова, почувствовав, как в животе заурчало от голода, взяла ложку.

Девушка ела, а Матвей, потягивая виски, не сводил с нее пристального взгляда. Она не обращала на него внимания, получая удовольствие от обеда и кулинарного мастерства повара, не думая о том, как выглядит в глазах Гончарова. А он смотрел и невольно вспоминал тех, с кем проводил время и развлекался все эти годы, и не мог припомнить ни одной, которая бы, сидя перед ним полураздетой, взлохмаченной и заспанной, уплетала ватрушку за обе щеки, не думая о калориях и нисколько не заботясь о впечатлении, которое производит. Ее непосредственность, проявляющаяся в таких простых вещах, обезоруживала, шокировала и ставила в тупик. Он помнил, как она рассказывала ему о деревне, где провела большую часть жизни, и сейчас тоже продолжала здесь жить. Это, безусловно, проявлялось в каких-то мелочах… Юля была изменчива. Нет, даже не так. Он не знал, какая она, несмотря на то, что они провели вместе ночь. Мужчина получил ее, но сейчас отчетливо понимал, она все так же недоступна для него.

– Я и не знал, что ты такая обжора! – заметил он, усмехнувшись.

– Я голодная, а наш шеф-повар бесподобно готовит!

– Не оправдывайся, мне нравится смотреть, как ты ешь!

Юля засмеялась.

– Неужели? И что тебе еще во мне нравится? – игриво поинтересовалась она.

– Перечислить? – спросил он, поднимаясь со стула.

– Не надо, – все еще смеясь, покачала она головой и встала с кушетки. – Тебе лучше отвернуться! Я хочу одеться! – попросила она.

Его темные брови взметнулись в немом удивлении.

– Думаешь, есть что-то, что я не успел разглядеть ночью?

Юлька изогнула одну бровь, выжидающе глядя на него, но заставить себя быть серьезной никак не удавалось, улыбка, помимо воли, играла на губах.

Преувеличенно тяжело вздохнув, Матвей отвернулся и отошел, сунув руки в карманы брюк.

А Юля сбросила рубашку и стала торопливо одеваться. И только застегивая последнюю пуговку на блузке, девушка подняла глаза. Взгляды их встретились в зеркале, что висело над камином. Гончаров смотрел на нее немигающим взглядом. Юлька показала ему язык и направилась к выходу.

– Вечером я тебя так просто не отпущу, так и знай! – предупредил он.

Юлька, не найдясь с ответом, покинула номер.

Вторую половину дня она занималась привычными делами, долго обсуждала предстоящее мероприятие с представителями дипломатического корпуса, потом подписывала накладные на отгрузку фруктов и цветов, зашла в визит-центр справиться о делах и выпить капучино, затем были еще рабочие звонки и решение производственных вопросов.

Было около семи, когда Шарапова закрыла крышку ноутбука и собрала документы, пряча их в стол. Рабочий день подошел к концу, и можно собираться домой, а Юлька медлила. Домой идти не хотелось, но и здесь сидеть она не могла. Матвей, после того как она покинула его комнату, не появлялся. В доме царила тишина, и девушка даже не знала, ужинал ли он и где сейчас находится.

Взяв в руки телефон, вспомнила, что так и не позвонила тетушке, да и мужчине, который настоятельно просил позвать ее к телефону. И домой она тоже не звонила. Может, вызвать такси и уехать в город? Перспектива ночевать одной в квартире так себе, но другого выхода не было. Сняв с вешалки пальто и сумочку, Юлька погасила свет в кабинете и открыла дверь, едва не налетев на Гончарова, который держал в руках стакан с виски и бокал с вином, собираясь постучать.

– Судя по всему, рабочий день у главного администратора наконец закончился? – с улыбкой спросил он, не обращая внимания на пальто и сумочку в ее руках. – Выпьешь со мной, пока сервируют стол к ужину? – Матвей протянул ей бокал с вином, жестом приглашая следовать в парадную.

Юлька приняла бокал и, подумав немного, бросила сумочку и пальто на банкетку, отправилась за ним.

Пока официант заканчивал сервировать стол и подавал им горячее, Юлька молчала, неторопливо потягивая вино, которое принес Гончаров. Молчал и Матвей, вертя в руках стакан с виски, в котором звенели кубика льда. Когда официант, пожелав им приятного аппетита, удалился, девушка потянулась к сырной тарелке, а мужчина, расправив салфетку, отодвинул стакан и взялся за столовые приборы, намереваясь опробовать фаршированного леща, которого им подали.

– Как прошел день? – нарушая молчание, спустя некоторое время спросил мужчина.

– Хочешь сказать, его остаток? – с улыбкой уточнила она. – Плодотворно! Решили все вопросы с посольством, отгрузили цветы и овощи, открыли бронь на Рождественские музыкальные вечера, уточняем количество гостей на Осенний бал, ну и, конечно, занимаемся подготовкой. Культурная жизнь усадьбы набирает обороты, и мне это нравится. Все больше людей приезжает сюда для фотосессий и прогулок. Сегодня еще один цветочный магазин звонил и предлагал сотрудничество. А чем занимался ты? Неужели отправился вслед за моей сестрицей? Или все же администратор приглянулась больше? – чуть приподняв брови, спросила она, не скрывая кокетства.

– Они обе были бы не против, и в надежде понравиться из кожи вон лезли, но… Я еще не насытился тобой, – признался он. – Просто не хотел мешать. Поработал немного, потом задремал… Спустился к реке и там гулял до ужина. Думал. Послушай, дорогая, Андрей Михайлович в курсе, что ты купила себе квартирку в городе? – сменил он тему разговора.

– Я не помню, говорила ему об этом или нет.

– Скорее всего, нет, если бы говорила, он непременно предложил бы сделать ремонт. Почему ты не сказала ему?

– Он же мне не родственник! Старовойтов и так много сделал для меня! Мы с ним и его женой в очень хороших отношениях, но не настолько, чтобы вешать на него ремонт. К тому же я не особо торопилась. Да и после покупки квартиры с деньгами было туговато, – честно призналась она.

Говорить с Матвеем о таких бытовых, приземленных вещах было непривычно, даже неловко, но вместе с тем его участие и озабоченность ее делами была приятна. Вчерашняя ли ночь была тому виной или особенная атмосфера усадьбы, но сегодня Гончаров был настроен на серьезный разговор. Вчерашняя ночь сблизила их, и, что бы там ни было дальше, произошедшее навсегда останется между ними. Как, впрочем, и ощущение близости, которому девушка противилась и пыталась гнать, а оно не проходило…

– Ты на самом деле намерена переехать?

– До вчерашнего дня надеялась, что это произойдет не так скоро, мне вполне комфортно у бабушки, но теперь…

– Твоя сестра сказала, ваши родители разводятся! Именно поэтому они вернулись из Германии? У тебя проблемы с родителями? Ты ведь снова не торопишься домой.

– Я не в курсе проблем, которые возникли между матерью и отчимом! Мне было пятнадцать, когда они уехали, мы давно перестали быть близкими людьми! Более того, я не удивлена разводу! Даже странно, как смогли они так долго быть вместе.

– Чужая жизнь – потемки, – заметил мужчина.

– Да, а ее жизнь – непроглядная тьма, – с некоторой горечью добавила она. – И еще ложь!

– Ты сейчас об истории с Четвертинским? Странная история, темная и дикая, вот честно, – задумчиво произнес он.

– Не хочу об этом говорить! Просто не могу, – прошептала она, отворачиваясь.

– Хорошо, не будем, – легко согласился Гончаров, закуривая. – Давай сегодня не поедем к тебе? Останемся в Сиренево? – в очередной раз Матвей заговорил о другом. – И раз уж мы вспомнили о Четвертинских, предлагаю продолжить вечер в парадной гостиной! Однажды я слышал, как ты играла на пианино. Сыграешь для меня что-нибудь?

– Тебе нравится классическая музыка? – удивилась Шарапова.

– Мне нравится хорошее исполнение. Или ты думала, что я слушаю «Руки Вверх»? Конечно, мне ближе американский рок или джаз, но и в классике я кое-что смыслю, – признался он.

– У тебя сегодня какое-то странное настроение, – отметила она, посматривая на мужчину.

– Почему?

– Ты не остришь, не иронизируешь, не подтруниваешь, – стала перечислять девушка.

Гончаров засмеялся и не ответил.

– Хочешь еще вина? Или, может быть, кофе? – уточнил он, кивая на ее пустой бокал.

– Лучше вина, – сказала она, поднимаясь из-за стола.

Когда Гончаров вошел в гостиную, Юля уже открывала крышку старинного пианино с четырьмя педалями, изготовленного в Чикаго в девятнадцатом веке фирмой «GROWN». Инструмент был очень редким и дорогим антиквариатом. А для нее еще и очень значимым, потому что его доставили из дома Анастасии Александровны в Праге. Многие годы та играла на нем. Каждый раз девушка с благоговейным трепетом усаживалась за пианино и касалась клавиш. На крышке лежали ноты. Шарапова выбрала что-то наугад, поставила на пюпитр и несколько минут сидела, опустив руки на колени.

Мужчина поставил бокал с вином на крышку пианино и отошел, удобно устроившись на диване, что стоял у большого окна, напротив пианино. Закинув ногу за ногу, Гончаров закурил, а пальцы Юли после минутного молчания коснулись клавиш.

Звуки музыки, встрепенувшись, взлетели вверх и постепенно заполнили пространство комнаты. Пальцы девушки, казалось, едва касались полированной поверхности клавиш, но в то же время в ее легком покачивании и прикованном к нотам взгляде так явно прослеживалась самозабвенность и страсть, с которой она отдавалась музыке.

Сигарета тлела, зажатая меж пальцев, а мужчина растворялся в звуках «Фантазии» Шопена, которые то взлетали, то замирали под умелыми пальцами пианистки, забывая обо всем. Когда пальцам стало горячо, мужчина вздрогнул и, будто очнувшись, бросил окурок в пепельницу, одну из многих, которые по просьбе Юли были предупредительно расставлены горничной по всему дому.

Гончаров встал, глотнул виски и подошел к пианино.

– Говорят, на огонь и воду можно смотреть бесконечно, я бы добавил к этому еще и порхание пальцев по клавишам. В этом есть определенная магия! Браво, дорогая! Это было бесподобно! И очень профессионально! – он поставил стакан на крышку инструмента и несколько раз хлопнул в ладоши. – Ты ведь окончила музыкальную школу по классу фортепиано, насколько мне известно, почему, получив два высших образования, не связала свою жизнь с музыкой и не повторила успех бабушки? Ведь у тебя определенно есть талант и призвание, да еще и наследственность.

– Не знаю, – честно призналась девушка, убирая пальцы с клавиш и оборачиваясь к нему. – Я с удовольствием ходила в музыкальную школу и окончила ее с отличием, все эти годы дома часто садилась за инструмент, разучивая и разбирая новые произведения. Безусловно, у меня есть любимые. И здесь я периодически что-то исполняю для гостей, но никогда не думала связать свою жизнь исключительно с музыкой. Родственники настаивали на реальной профессии, и я с ними была согласна. К тому же и с языками у меня проблем не было, уже на первом курсе стала подрабатывать переводами, а к пятому у меня были постоянные клиенты. Музыка всегда для меня была отдушиной, возможностью забыться и отстраниться от всего.

– А как же «Школа туризма»? – спросил он.

– Туда я поступила, когда начала работать в Сиренево. Мне казалось, что должна иметь специальное образование и во всем разбираться. Но теперь я понимаю, наверное, следовало бы на истфак поступить, чтобы стать экскурсоводом, или изучать искусствоведение.

– Мне кажется, ты и так неплохо справляешься со всем, что связано с Сиренево, а туристов, которые бывают здесь с экскурсией, да и отдыхающих тоже, куда больше интересует твоя личная история, связанная с Четвертинскими, чем, скажем, история создания вон той картины, – мужчина кивнул в сторону французского окна, рядом с которым висело большое полотно известного художника, написанное в начале двадцатого века.

– Вот как раз об этой картине мне пришлось искать информацию в интернете, как, впрочем, и о многих вещах и скульптурах, которыми обставлен Большой дом и флигели!

– Кстати, сегодня во время прогулки хотел зайти в один из них, но оказалось закрыто!

– Когда посетителей нет, мы закрываем оба флигеля. Если хочешь, завтра я организую тебе экскурсию.

– Хочу, – кивнул мужчина и снова сделал глоток. – Дома в курсе, что ты сегодня снова не придешь ночевать? – спросил он, меняя тему разговора.

– А я разве говорила, что останусь в Сиренево? – едва заметно улыбнувшись и приподняв брови, уточнила девушка.

– А я не спрашиваю, просто ставлю тебя в известность, что не отпущу! – склонившись, он приподнял ее лицо, коснувшись пальцами подбородка, заставил смотреть в глаза. – Позвони домой, бабушка точно будет волноваться! – попросил он.

– Хорошо, – она кивнула и отвернулась. – Пойдем погуляем?

– Зачем? У меня есть предложение получше, – кривовато улыбнулся он. – Сказать какое?

– Нет, раз я остаюсь, мы пойдем гулять! – ответила она и встала. – Встретимся через пять минут в холле!

Матвей тяжело вздохнул.

– Не понимаю, зачем тратить время впустую, – сказал он ей вслед. – Уже сейчас я мог бы ласкать тебя на кушетке у камина, это было бы куда приятней сырости и мрачности старого парка!

– Почему ты каждый раз оттягиваешь неизбежное? Ты ведь тоже сейчас думаешь только о том, что будет через полчаса! – продолжил Гончаров, когда они вышли через веранду на улицу и, пройдя вдоль стены хоздвора, свернули к аллее, что пересекала старую часть парка. Здесь было уединенно и немноголюдно в любое время года, а уж сейчас они и вовсе были одни. Деревья-великаны обступали со всех сторон, пугая. Меж ними клочьями продолжал плавать туман. Свет одиноких фонарей почти не рассеивал мрака осенней ночи. К тому же заметно похолодало.

Они неторопливо брели по аллее. Матвей курил и держал ее за руку, а Юля не возражала.

– А как же романтика? – немного помолчав, спросила девушка.

– О, эта штука нам, мужчинам, может доставить немало хлопот! Когда девушка вспоминает о романтике, сразу становится ясно, ничего хорошего не жди! – засмеялся Гончаров. – И лучше сразу заканчивать!

– Почему? – обернулась к нему Юля. – Ты не похож на грубого мужлана, для которого важен лишь секс!

– Для меня в большинстве своем важны лишь удовольствия, все, которые только может предложить жизнь! Реальные, которые можно получить за деньги или в силу личного обаяния.

– Но ведь сердце и душу не купишь за деньги! – вырвалось у нее.

– А это важно?

– А разве нет?

– Нет, потому что вот с этого момента начинаются сложности, и ничем хорошим, как правило, они не заканчиваются!

– Ты не веришь в любовь?

– Нет, – Гончаров снова засмеялся.

– Неужели в Москве все так печально?

– Я бы сказал, честно!

– Неужели ни одна из всех дам, которые были с тобой, не признавалась тебе в любви?

– Нет, потому что они знали, со мной это не прокатит! А почему тебя это так интересует? Хочешь признаться мне в любви? – хохотнул он.

– Нет, – поспешно ответила Юля. – Конечно же, нет!

– Значит, я могу спать спокойно! – засмеялся мужчина, а Юля не заметила сожаления, прозвучавшего в его голосе.

Они дошли до ворот, что вели в поля и к старому кладбищу, а потом повернули обратно, но не стали заходить в дом через веранду, а, обойдя партер, подошли к балюстраде. Температура действительно понизилась к вечеру, стало проясняться. Туман еще висел над прудом и плыл над рекой, но отсюда уже были заметны огни деревни. И впервые за несколько дней на небе можно было увидеть звезды.

Остановившись, Юля подняла голову, пытаясь лучше рассмотреть созвездия.

– Завтра точно будет солнце, – заметила она.

А Матвей, преодолев расстояние, разделяющее их, обхватил ее руками и прижался к виску.

– Может, хватит уже этой романтики? Пойдем в дом, – хрипловато прошептал он.

Глава 5

Юля открыла глаза и несколько секунд пыталась сообразить, где она, какой сегодня день недели, а главное, который час… Розовый свет просачивался сквозь щели в тяжелых портьерах, а рядом, не выпуская ее из объятий, спал Гончаров. Снова закрыв глаза, Шарапова прижалась щекой к мужскому плечу, вдохнув его запах, и вся сегодняшняя ночь с отчетливой ясностью встала перед ней. Припомнилось, как Гончаров медленно расстегивал пуговички на блузке, не сводя взгляда с ее лица, как, замирая, прижимался губами к ее груди, чувствуя гулкий стук сердца. Задвинув шторы, он не выключил свет и, уложив ее на кушетку, целовал до самозабвения каждый миллиметр тела. Его губы были везде, царапая кожу щетиной и тут же лаская, нежно и неторопливо. Она помнила, как вскрикивала от удовольствия и, умирая от наслаждения, просила его не останавливаться. Этой ночью он делал с ней такие вещи, о которых утром стыдно вспомнить. Однако она принимала все и, без конца повторяя его имя, просила еще.

Юля снова открыла глаза и высвободилась из рук Гончарова. Выскользнув из постели, она осмотрелась и сунула руки в рубашку мужчины, запахнув полы, босиком прошлепала к окну. Распахнув портьеры, замерла, восхищенная открывшейся красотой. Она не ошиблась вчера. Ночью действительно подморозило и разогнало туман, и сейчас розовый рассвет плыл легкой дымкой по верхушкам деревьев и зажигал листву. Мраморные колонны флигелей, балюстрады и даже побеленные бордюры дорожек были окрашены в розовый цвет, а по траве и крышам стелилась серебристая изморозь.

Юлька босиком вышла в соседнюю комнату, распахивая двустворчатые двери, и открыла балконную дверь. Пряный, свежий воздух ударил в лицо, и мурашки побежали по коже. Шарапова закрыла глаза и, обхватив себя за плечи, вздохнула полной грудью. Стало так хорошо.

Потом она услышала шорох за спиной и обернулась. В дверях, завязывая пояс белоснежного махрового халата, стоял Гончаров.

– Доброе утро, дорогая, – улыбнулся он и, подойдя ближе, обнял ее, зарываясь лицом в распущенные волосы.

– Доброе утро, – сказала она в ответ и обхватила его руки своими. – Смотри, как красиво!

– Смотрю, – быстрым движением он захлопнул балконную дверь и, повернув ее к себе, коснулся губами уголка губ. Юля обвила руками его шею и прижалась виском к щеке. Ее душа и тело, истосковавшееся от одиночества, жаждали тепла и, ей казалось, она нашла его в объятиях Матвея. И пусть это было всего лишь тепло его рук и губ, оно чуть-чуть согрело, не только ее тело, но и душу. Она уже не могла и не хотела быть сильной и уверенной, только не сегодня, не сейчас! Шарапова не сопротивлялась бы, если бы мужчина, подхватив ее на руки, отнес обратно в постель, не стала бы протестовать, если бы они остались в ней до завтра. Закрывшись в доме и отгородившись от всего мира, они бы пили вино и закусывали его фруктами, разговаривали, смеялись, занимались любовью и, погружаясь в сон, не размыкали объятий. Хорошо бы забыть обо всем на свете и просто разрешить себе эти минуты слабости.

– Ну что, Юля Владимировна, как главному администратору Сиренево, рабочий день которого начнется через час, я разрешаю тебе первой воспользоваться ванной, – шепнул ей на ухо Гончаров, чуть отстраняясь.

– Спасибо, это так любезно с твоей стороны, – с легким разочарованием произнесла она и, высвободившись из его рук, отправилась собирать свои вещи, разбросанные по всей комнате. А Матвей так и остался стоять, недоуменно глядя ей след.

Юле казалось, что все в Сиренево догадались, как и где она провела эту ночь. Ни разу за прошедшие два с половиной года она не позволяла себе появляться в несвежей одежде, без макияжа и в таком виде… Припухлые от поцелуев губы, раздражение на коже от щетины, совершенно отсутствующий взгляд, да еще и след от поцелуя на шее, который она не сразу заметила. И всем, абсолютно всем сегодня она была нужна. Начальник техотдела, флорист, главный агроном, завпроизводством, шеф-повар и даже Шурка! И в глазах каждого читалось явное любопытство, от которого девушке хотелось провалиться сквозь землю. А тут еще и тетушка с обеда настойчиво стала названивать. Улучив минутку, Шарапова все же решила ответить на звонок. Тем более она так и не позвонила домой.

– Привет, тетушка! Твоих пропущенных целых три, что-то случилось? Или ты так, просто поболтать? Прости, у меня всего пару минут, на работе сегодня день визитов! – прочистив горло и придав голосу уверенности, легкости и беззаботности, заговорила она, когда Танька ответила на звонок.

– Привет, племяшка! Ничего не случилось, в гости приехала в деревню и узнала, что ты, оказывается, дома вторую ночь не ночуешь, но это еще ничего, как-то можно объяснить, но мне с порога Настасья про какого-то таинственного Матвея Юрьевича вещает, который якобы начальник в Сиренево и сейчас там гостит! Сестра твоя сон потеряла, рвется в усадьбу, боится, что администраторша отобьет, потому что он такой… Слушай, я что-то пропустила? – понизив голос, спросила женщина. – Почему-то всегда думала, что в Сиренево один начальник, и это ты!

– Не совсем! Видишь ли, мы же не сами по себе! Нас курируют из Москвы, и бухгалтерия, и экономический отдел, и отдел маркетинга и пиара! Ответственный за нас там, в холдинге, Гончаров Матвей Юрьевич. И вот сейчас приехал в Сиренево. Он в отпуске и заодно с проверкой!

– Он ночами заставляет тебя работать? – всерьез обеспокоилась тетушка.

Юлька улыбнулась.

– Нет, не заставляет! Я ночевала в городе! Ты ж понимаешь…

– Понимаю, – вздохнула тетушка. – Так тебя сегодня домой ждать? Или ты теперь насовсем в городе? И что Настасье сказать? Можно ей в Сиренево прийти? Или занят уже Матвей Юрьевич? – с улыбкой и тайным намеком поинтересовалась Татьяна.

– Боюсь, что занят! – все так же улыбаясь, ответила Юля. – Передай, у меня нет времени развлекать ее и у Матвея Юрьевича тоже! Но если она будет паинькой, я приглашу его сегодня к нам на ужин!

– Она визжит от восторга и обещает лишний раз рта не открывать! И знаете, что, девчонки? Вы меня заинтриговали! Передам бабуле, что ждем на ужин важного гостя, будем готовиться! У него есть какие-то предпочтения в еде или вине? Что он любит?

– Танька, перестань! Он будет все, что приготовите! Он пьет виски, но, думаю, не откажется от бабушкиного самогона, ведь, по сути, это одно и то же, а для нас я захвачу из Сиренево бутылку вина! Все, до вечера! – сказала она и отключилась.

Впрочем, почти сразу мобильный в ее руках снова ожил. Машинально взглянув на номер, который был ей незнаком, она вспомнила, что видела его вчера в пропущенных, но так и не нашла время перезвонить. Сегодня тоже некогда, и все же она решила ответить.

– Слушаю Вас! – сказала она, поднося телефон к уху.

– Юля? – услышала она свое имя и вздрогнула. – Второй день не могу до тебя дозвониться! Почему ты трубку не берешь?

Звонил Шарапов. И при звуках его голоса девушке захотелось отключиться.

– Я занята, – хрипловато выдавила она и откашлялась, пытаясь справиться с нервной дрожью. – И сейчас тоже!

– Нам необходимо увидеться!

– Нет!

– Нам нужно поговорить!

– Нет!

– Ты ж понимаешь, правда? Я вернулся из Германии из-за тебя. Не мог дальше так жить! Помнишь, ты ведь любила меня, Юля?

Слушать его вкрадчивый голос, липкий и противный, от которого ее начинало подташнивать, девушка больше не могла. Сбросив вызов, она положила телефон на стол и, схватив пальто, почти побежала к выходу. Ей нужно было на воздух, она чувствовала, что задыхается.

Сбежав со ступеней, она быстро прошла мимо южного флигеля, а там, сорвавшись с места, помчалась по сиреневой аллее к ротонде, а потом по лестнице спустилась к реке. Около мостков, где рыбачили и причаливали лодки, пройдя к самому краю, остановилась. Ее трясло, а слезы, помимо воли, катились по щекам. Снова, как и много лет назад, она чувствовала себя беззащитной, одинокой и преданной девочкой. И опять искала утешение под сводами вековых деревьев старого усадебного парка.

Хрусткая тишина обступала со всех сторон. Ее нарушал лишь нескончаемый шорох опадающих листьев да всплеск воды. Воздух был невероятно свеж и прозрачен. К вечеру наверняка подморозит, уже сейчас это чувствовалось, хоть все вокруг вспыхивало и переливалось бронзой от ярких солнечных лучей. Мир вокруг казался хрустальным, а воздух можно было пить глотками, таким чистым и терпким он был.

– Надеюсь, ты не собралась топиться? – услышав за спиной знакомый голос, девушка быстрым движением смахнула со щек слезинки и сделала глубокий вздох.

– Ты следишь за мной? – обернувшись, уточнила.

– А что еще мне остается делать, пока ты занята? – посетовал он, улыбнувшись. – Я на веранде сидел и видел, как ты пробежала мимо. Что-то случилось? Тебя кто-то обидел?

– Нет, – поспешно ответила Шарапова.

– Послушай, Юля, я могу помочь и решить любую проблему, но как узнаю, что тебя беспокоит, если ты ни о чем не говоришь?

– Зачем тебе мои проблемы, Матвей Юрьевич, ведь ты сюда не за этим приехал, – сказала она. – К тому же нет никакой проблемы, просто я немного устала от повышенного внимания коллег, захотелось на воздух! Да и родственники обрывают телефон! Тетушку беспокоит мое отсутствие, а Настасья рвется в Сиренево! Пришлось пообещать сестре привести тебя сегодня к нам на ужин! Ты ведь не против?

– Ради твоей сестры? Конечно, нет! – пожал он плечами и закурил.

А Юлька с легкой иронией чуть приподняла брови.

– Только не увлекайся, – предупредила она.

– Постараюсь, дорогая! – улыбнувшись, пообещал он. – А теперь пойдем-ка, посидим немного на веранде, выпьешь кофе, сменишь обстановку и немного отвлечешься от дел насущных, глядишь, и настроение изменится! – предложил он, протягивая ей руку. – Мне не нравится, когда ты напускаешь на себя излишнюю серьезность, тем более ставят в тупик слезы, – сказал он.

Подумав немного, девушка подала руку и пошла за ним.

Домой девушка ушла одна. Матвей должен приехать позже. Он предлагал отвезти, но она отказалась. Хотелось пройтись и проветрить голову. К тому же домой не было желания идти. И Юля уже жалела, что, поддавшись уговорам, позвала Гончарова на ужин. Хотелось остаться в Сиренево и, дождавшись, пока усадьбу покинут все сотрудники, провести еще один вечер с Матвеем, забыв обо всем на свете, или уехать в город. Шарапова шла в деревню, а все внутри противилось этому. И она понимала, уютный бабушкин дом, который привыкла считать своим, с приездом матери и сестры стал для нее чужим. И это камнем ложилось на сердце.

С порога девушка уловила аромат ванильных блинчиков, которыми так часто бабушка баловала ее по утрам, и на душе потеплело. Новость о том, что в гости ожидается Гончаров, сделала свое дело, а может быть, Настасья постаралась, но в доме все было вверх дном. Тетушка, бабушка и мама накрывали на стол, который, когда собиралась вся семья, выдвигали на середину комнаты. Младшая сестра и племяшки, прихорашиваясь в спальне, то и дело выбегали на кухню, чтобы оценить результаты стараний старших. Особенно, конечно, волновалась Настя, самонадеянно решив, что произвела на Гончарова неизгладимое впечатление, и сегодня он точно придет не просто на ужин, а как минимум свататься. Младшая сестра – девушка неглупая, красивая, у которой были в Гамбурге ухажеры, а посему ее суетливость, восторженность и волнение рассмешили Юлю.

– О, Юль, привет! – выбежав из комнаты, махнула сестра рукой. – А Матвей не с тобой?

– Он приедет к семи!

– Юль, он что-нибудь говорил обо мне? Расспрашивал? – не унималась Настасья. – Я не понимаю, как ты до сих пор не замужем, когда в усадьбе то и дело появляются такие мужчины!

– Вообще-то в усадьбе я работаю, с Матвеем Юрьевичем в том числе, а посему не рассматриваю его как потенциального претендента в мужья! И да, он заметил, что сестра у меня очень милая, но тут же добавил, что не любит девушек, которые вешаются ему на шею!

– Ну что, Настька, получила? – засмеялась Танька. – Привет, блудная племяшка!

Юлька обернулась, а тетушка обняла ее и расцеловала.

– Я сгораю от любопытства, – шепнула Татьяна.

Юлька засмеялась, показала родственнице язык и, высвободившись из ее объятий, отправилась в свою комнату. Где быстренько скинула с себя одежду, переодевшись в джинсы и футболку, собрала и закрутила волосы, не слушая болтовню племяшек и сестры, снова вышла на кухню.

– Мы с Мариной мясо запекли, а бабуля блинчиков испекла. Он очень привередлив в еде? – полюбопытствовала тетушка, раскладывая салфетки. – Что они там едят в высшем обществе Москвы? Кальмаров небось да устриц.

– Танька, брось, он будет есть все, что подадут! – отмахнулась девушка и стала помогать накрывать стол к ужину.

К мясу по-французски в печке потушили картошку, достали маринованные огурчики, нарезали сырокопченой колбаски и сыра. Юлька, как и обещала, принесла из Сиренево бутылку хорошего вина.

Настасья с нетерпением ожидала семи часов. Тетушка сгорала от любопытства, только мама и бабушка не проявляли эмоций и ни о чем не спрашивали. Нет, не потому что им было не интересно или не любопытно, скорей, они просто беспокоились. Федора Николаевна о том, что, возможно, они не смогут произвести на Гончарова должного впечатления, а Марина, что их возвращение, которому Юля не рада, подтолкнет старшую дочь к необдуманным поступкам. Она понимала, что со старшей дочкой следует поговорить, но не знала, как подступиться к этой взрослой, умной, уверенной в себе молодой женщине. Для нее она так и осталась пятнадцатилетним подростком. Взросление Юли прошло мимо нее, а прошлое, которое должно было сблизить, развернулось меж ними пропастью. Поэтому Марина Прохоровна, выбитая из колеи возвращением, разводом и кардинальными переменами, не знала, с чего и как строить новую жизнь. Младшая дочь собиралась в Минск, старшая предпочитала не ночевать дома, только бы держаться на расстоянии, и она не понимала, за что ухватиться, чтобы не утонуть, не потеряться в этой жизни. И этот Матвей Юрьевич Гончаров… Как много на самом деле он значит для Юли? И почему младшая мечется по дому от нетерпения, поменяв с десяток нарядов, а старшая, натянув джинсы и футболку, остается совершенно спокойной. И, поглядывая на усиливающееся волнение родных, даже с некоторым скептицизмом улыбается.

Юля действительно не переживала, потому что ее мало волновало, какое впечатление произведет на Гончарова семья. Глядя на своих родственников и замечая, как они суетятся, девушка лишь улыбалась, считая все это совершенно излишним и даже глупым.

Она была уверена, все попытки родни казаться респектабельными и утонченными в глазах Гончарова вызовут у того лишь ироничную ухмылку. Поэтому принципиально не стала переодеваться к ужину и ошиблась. Потому что Матвей отнесся со всей серьезностью к приглашению.

Он явился с букетом цветов для бабушки, хозяйки дома, с бутылкой хорошего вина и корзиной фруктов и шоколада, которые передал Марине Прохоровне, перед этим представившись и галантно пожав руку каждой женщине. Глядя на его безупречный костюм темно-серого цвета, сиреневый шелковый галстук, синюю рубашку и до блеска начищенные туфли, Юлька испытала чувство неловкости из-за собственного вида. А женская половина дома Емельяновых едва сдержала вздох восхищения, видя эти темные и блестящие волосы, небрежно зачесанные назад, вдохнув аромат дорогого парфюма, смешанный с запахом сигарет. Они, конечно, заметили швейцарские часы на запястье, широкие плечи и ямочки на щеках, которые вряд ли хоть кого-то могли оставить равнодушными.

Юлька смотрела на него широко распахнутыми серыми глазами с некоторым подозрением и удивлением. Но не его презентабельный вид произвел впечатление, ведь у Гончарова всегда был безупречный вкус. А то, с каким уважением и вниманием он отнесся к ее родным – бабушке, маме, тетушке, даже Машке и Дашке. Сегодня в нем напрочь отсутствовали ирония и сарказм, небрежность и некоторая развязность, которые не делали ему чести. Наоборот, он с удовольствием и аппетитом пробовал все предложенные угощения, уверяя бабушку, что не ел огурчиков вкуснее, шутил, с легкостью отвечал на вопросы и предупредительно подливал вино в опустевшие бокалы. Мужчина смеялся, отдавая должное хозяйкам дома, и, безусловно, сумел произвести на женщин неизгладимое впечатление.

Юлька за время ужина почти не разговаривала, не сводя с него глаз, не понимая, в чем подвох. И задавалась одним и тем же вопросом – для чего Матвей Юрьевич разыгрывает этот спектакль? Для него же все это чуждо! Ему ведь плевать, что думает о нем большинство людей, но мнение ее родных, которое они, безусловно, уже составили, для него очень важно! И мужчине необходимо, чтобы оно было хорошим! Но зачем? Ведь, возможно, они и не увидятся вновь?

За весь вечер Гончаров не взглянул в ее сторону, его вниманием владели тетушка, Настасья, близняшки, Марина Шарапова и бабушка. Конечно, младшая сестра строила ему глазки и отчаянно флиртовала, несмотря на заверения вести себя прилично, а Гончаров, казалось, не был против. Бабушка и мама, выпив вина и немного расслабившись, расспрашивали его о семье и работе, а Машка и Дашка – обо всем на свете.

Матвей, в свою очередь, обращаясь к каждой из присутствующих женщин, интересовался их делами и планами. У бабушки участливо спросил о здоровье, у мамы о жизни в Европе, с Танькой посмеялся над провинциальностью их райцентра, у сестры узнал о планах на ближайшее будущее, даже у девчонок-близняшек спросил про школу.

Они прекрасно посидели, выпив две бутылки вина и продегустировав все блюда, приготовленные женщинами. А под конец они еще и кофе выпили, попробовав бабушкины блинчики, которые, как и все остальное, пришлись ему по вкусу.

Тепло распрощавшись со всем семейством, Матвей пообещал обязательно зайти еще и попросил Юлю проводить его.

Они вышли на крыльцо и остановились. Шарапова, зябко ежась, стянула на груди шаль и оперлась о стену дома. А Матвей достал сигареты и закурил.

– Ну? – первым нарушил он молчание. – И чего молчишь? Ты же весь вечер наблюдала за мной, тебе, вероятно, есть что сказать? Мне кажется, я понравился твоей родне, нет?

– О, да! Особенно сестрица от тебя без ума! Ты же весь вечер флиртовал с ней! И не сводил глаз с ее декольте!

– Это все оттого, что ты весь ужин держалась особняком, словно ожидала от меня какого-то подвоха! Признайся, разве не так? – смеясь, спросил он, приближаясь и опираясь рукой о стену поверх ее плеча. – Тебе не понравилось, что я произвел впечатление на твоих родных? Этим ужином ты будто проверяла меня, ожидая, что я споткнусь.

– Мою родню легко впечатлить!

– Отчего ж ты у них такая недоверчивая? – негромко уточнил он, приближая к ней свое лицо.

Его дыхание с привкусом вина и сигаретного дыма опалило ее лицо, а все еще улыбающиеся губы вот-вот могли коснуться ее губ.

Девушка отвернулась, и он поцеловал ее в висок, потерся о щеку, вызывая уже знакомое сладостное томление, которое учащало пульс.

– Сдается мне, ты ревнуешь, детка, и злишься! Это, конечно, льстит, но я жутко не люблю, когда ты становишься колючей и отдаляешься! – прошептал он ей на ухо и, отбросив сигарету, обнял, прижимая к себе. – Могу тебя уверить, волноваться не о чем! Юные и неискушенные красотки, конечно, моя слабость, но я хочу только тебя! Поэтому улыбнись мне и послушай: завтра утром я уеду в Минск по делам. Меня не будет весь день! Но часам к восьми я вернусь! Будь готова, заеду за тобой, и мы отправимся развлекаться! Мне надоели романтические вечера и смотрины! Это скучно, хочется драйва… – сказал он, разжимая объятия.

– Хорошо, – легко согласилась девушка, и настроение сразу улучшилось. – Будет Вам драйв, Матвей Юрьевич! Поверьте, скучать не придется! Что-то мы, правда, засиделись дома! Поедем, повеселимся по-Вашему! – не сдерживая сарказма, продолжила она и шагнула к двери.

– Эй, ты что задумала? – он удержал ее за руку, не позволяя так просто уйти.

– Ничего! Уже предвкушаю завтрашнюю дискотеку и боулинг! Я закажу нам дорожку? – мило улыбнувшись, осведомилась она.

А Гончаров нахмурился.

– Тогда до завтра, хорошей поездки! – сказала она и, высвободив руку, ушла в дом.

Глава 6

Юля плохо спала ночью. К тому же кровать пришлось делить с Настасьей, а та, возбужденная приходом Гончарова, вероятно, вообще спать не собиралась, восторженно вздыхая и приставая с расспросами. Впрочем, вопросы были не только у младшей сестры, но отвечать на них девушке не хотелось, может быть еще и потому, что ответов она не знала, теперь понимая, что приглашать на ужин Гончарова было необдуманным и импульсивным поступком. За этим последуют вопросы родных, а что ей ответить, если, возможно, через несколько дней он уедет, и они больше не встретятся?

Настасья что-то шептала ей, а Юлька мысленно возвращалась в Сиренево, задаваясь вопросом, как эту ночь проводит Гончаров, о чем думает, что вспоминает, зачем едет в Минск?

Назойливый шепот сестры действовал на нервы. Ей же хотелось побыть одной и подумать. Но вместо этого, закрывая глаза, вспоминала Гончарова, две ночи, которые они провели вместе. Так живо, как наяву, вновь ощущала прикосновения его рук и то, как жесткая щетина царапала кожу, которая начинала гореть, стоило лишь подумать об этом. Ее бросало в жар, а тело изнывало. И сейчас Юля отчетливо понимала, что за две ночи стала зависима. Матвей пробудил в ней женщину, горячую, чувственную, страстную. Он разбудил в ней страсть и, преодолев порог дозволенного, дал возможность ощутить пик физического наслаждения, то, чего она была столько лет лишена. И не потому, что с ней что-то не так, просто мужчина, с которым она впервые легла в постель, не знал, как доставить удовольствие, сделать так, чтобы ей было хорошо.

Страсть и физическое удовольствие ничего не значили, если не было любви. А ее не было! Что ж такое тогда сейчас происходит между ними? Отчего она не может уснуть?

Миражи, это снова были миражи, которые уже завтра могли исчезнуть, оставив после себя разочарование, сожаление, воспоминания, тоску…

Утром, встретив по дороге на работу охранника у плотины, Юля узнала, что Гончаров действительно уехал час назад. При этом мужчина поведал ей, что всю ночь в Большом доме горел свет. А в пять утра, оседлав лошадь, Матвей Юрьевич покинул территорию усадьбы. Они переживали, как бы в темноте он не свернул себе шею или не заблудился. Но их опасения оказались напрасными. Мужчина вернулся к семи, а уже через час габаритные огни его авто скрылись за поворотом.

Вход для пользователей

Меню