Читать онлайн Про сельского участкового и нечистую силу бесплатно
Глава 1 Начало
Не буду ходить вокруг да около, начну без вступлений. Случилось это не в каком-то там городе федерального значения, столице региона, или хотя бы просто, в районном центре, а в самом замечательном месте на планете Земля (по мнению местных жителей конечно)… в селе Самосвалово. Это тут, недалеко, в горах Южного Урала. В данном селе, населением в пять тысяч человек (не считая окрестных деревень), до той поры было всё замечательно. Рождались и умирали люди, а между этим они посещали садик и школу, работали, женились-разводились, выходили на пенсию, болели и выздоравливали. Жили и радовались жизни, в общем. Этой самой жизнерадостности сильно старалась поспособствовать местная власть в лице главы администрации Сан Саныча Калинова и двух его помощниц, специалистов сельского совета Клары Родионовны Потютько и Веры Сергеевны Ивановой. Хотя.... жизни радовались не все. Вот например, заведующая фельдшерско-акушерским пунктом, сорокапятилетняя разведëнка Эльвира Альбертовна Родина. Эта видная во всех смыслах дама, была вечно всем не довольна (жизнью в том числе), совершенно не умела разговаривать с людьми и была постоянно занята, что выражалось в её излюбленном выражении – "Я одна, вас много". Люди конечно понимали, что такое поведение фельдшера не с проста, а по причине банального отсутствия у оной нормального мужика, способного всем известным способом, размягчить её каменное сердце.
Была в Самосвалово и почта, какая уж без неё родимой цивилизация? Главенствовал в почтовом отделении отставной прапорщик вооружённых сил Гневнов Сергей Сергеевич, в простонародье просто Серый. Он неоднократно, особенно после танцев в клубе и принятия от ста до пятиста грамм "боевых", пытался оказывать знаки внимания госпоже Родиной, чтобы хоть разок размягчить всем известным способом её чëрствое сердечко. Но серце Эльвиры Альбертовны было занято мечтами о принце на белом коне, а не вот этим вот "солдафоном". Ну не изменяла она своим мечтам. А Сергей Сергеевич являлся прожжëным воякой и в сердечных делах был абсолютно несведущ, да так, что любая женщина шарахалась от его ухаживаний, как чëрт от ладана. Да, да, именно. Обычно он вот так подкатывал, типа: "Мадам, ëпт, я старый солдат и не знаю слов любви, нах. Ха-ха-ха-ха!" И в дальнейшем предлагал всякие глупости типа совместных распитий алкогольной продукции, ночных походов до сеновала и иных мероприятий. Ну не идиот ли, кто так подкатывает? А ещё, находясь под воздействием паров алкоголя, он неоднократно твердил, что любит Родину и всё такое. Вот только понимали это все по разному, в том числе и сама Родина… в смысле Эльвира Альбертовна. Какую именно Родину любил Гневнов, никто не брался утверждать, возможно ту, а может и эту.
Были и другие яркие личности в этом населëнном пункте. Взять например руководителя крестьянско-фермерского хозяйства Гумерова Рашида Анваровича. Этот хитрющий, но в то же время работящий как папа Карло предприниматель, раскрутился так, что обеспечивал рабочими местами добрую половину населения села. Раскрутился он не только благодаря каким-то своим качествам, но ещё и из-за менталитета сельских жителей. Местный народ был на столько трудолюбив и работящ, что денно и нощно вкалывал во благо родного КФХ, множа и прибавляя состояние господина Гумерова. Взять хотя бы конюха Андрюху Матюхина, животновода Марата Гафарова или тракториста Володьку Бачко; эти работяги выкладывались по полной, поэтому их фотографии и висели на доске почëта. Ну или другой пример, доярка Маринка Половинкина. Эта отчаянная девка, будучи на сносях, до последнего продолжала дëргать за сиськи коров Рашида Анваровича, пока одним пасмурным днём, у неё не начались схватки и не отошли воды. Прямо в коровнике. Оперативно прибывшая фельдшер Родина, сумела принять роды прямо там, на глазах коров, изумлённых мужеством доярки, стойко переносившей все тяготы и лишения, связанные с её трудовой деятельностью. Маринка родила двойню, мальчика Рому и девочку Лиду. Замечательные дети, на следующий год в первый класс пойдут.
Так можно останавливаться на каждом жителе Самосвалово, любой из них не лишëн индивидуальности и ярких страниц жизни, но это "А" – долго и "Б" – муторно. Ну и теряется основная суть повествования. Так вот, с недавних пор участились случаи хищений скота из вотчины предпринимателя Гумерова. Что только не делали, чтоб прекратить это безобразие и обезвредить преступников. Наняли дополнительных сторожей, установили системы видеонаблюдения, обнесли территорию КФХ хорошим забором с колючей проволокой, а на пастбищах установили системы "электропастух". Но бесполезно. Скотина продолжала пропадать. Заявления с требованиями пресечь преступные деяния, покарать виновных, восстановить справедливость и вообще, не допустить подобного впредь, на регулярной основе ложились на стол местного участкового уполномоченного полиции Фëдора Ожогина. Он, необходимые меры всё же принимал, в силу своих возможностей, конечно. Сидел в засадах, устраивал ночные патрулирования, просил помощи у районного центра. Но всё тщетно, из районного центра приезжала лишь следственная группа, которая документировала очередное хищение и отваливала восвояси; дальнейшее же разбирательство ложилось на плечи Ожогина в скромных погонах капитана полиции. Сумма ущерба, видите ли маловата, чтоб задействовать уголовный розыск и проводить иные, оперативно-разыскные мероприятия.
Вот и боролся Ожогин с преступностью на вверенном административном участке один одинëшенек. Слал запросы в райотдел, жаловался начальству, но как обычно бывает, виноватым в произошедшем, назначали его самого. Всё потому, что во все времена и в любой структуре, руководство придерживается принципа: "чем больше виноватых вокруг, тем меньше виноват сам". Вот и обрастал бедолага-участковый "строгачами" да "выговорëшниками" всё больше и больше; лепили их ему с формулировкой: "за отрицательные показатели в профилактической работе по недопущению преступлений". Но капитан сдаваться не собирался, он пообещал сам себе, что будет рыть носом землю, но найдёт зацепку в этом сложном и запутанном деле. В принципе, про рытьë земли носом, так оно и получилось.
Третьего дня, около девятнадцати ноль-ноль, капитан Ожогин, держа подмышкой папку с документами, неторопливой походкой шёл с вызова, где произошёл семейный дебош четы Борискиных. Там пьяный муж, загнал свою благоверную на чердак и убрал лестницу, дабы она, ведьма такая, не мешала ему злоупотреблять алкоголем. Нетрезвый мужчина был неумолимо уложен спать, а его перепуганной супруге подставлена спасительная лестница, по которой она благополучно спустилась вниз. Короче, конфликт был выявлен, запротоколирован, а потом полностью исчерпан. Значит, шёл себе участковый в участковый пункт полиции и дабы не давать большого крюка, решил срезать напрямки, через лесок. Почти проследовав этот самый лесок, Фëдор обо что-то запнулся и плашмя растянулся на земле, что называется – куда фуражка, куда сам. Наспех отряхнувшись и подобрав головной убор, он обратил внимание, что виновником его "незапланированного приземления", являлся банальный коровий хвост, почему-то торчащий из-под земли.
Глава 2 Первые улики
Каптан Ожогин в сердцах дёрнул за коровий хвост, так подло торчащий из-под земли. И ничего. Хвост не сдавался. Участковый взялся за него двумя руками, хорошенько упёрся ногами в грунт и что есть мочи потянул. Хвост поддался с трудом, сдвигая за собой метровый пласт земли и являя свету целиковую шкуру коровы. В неё были завëрнуты кишки и белые коровьи же кости. Полицейский опешил. Подошёл ближе, пригляделся, поворошил ногой землю. Мама дорогая! Шкура тут была ни одна, их было несколько. Много костей и кишок. В этой мешанине земли, травяных корешков, жучков-червячков, шкур разной степени разложенности, костей и прочей дряни, Фëдор разглядел что-то маленькое и яркое. Сморщив нос и задержав дыхание, капитан выудил из этой разлагающейся мерзости пластмассовый овал салатового цвета. Это была бирка, какие вешают на уши скоту и на ней было написано "КФХ Гумеров Р.А."
Ожогин прибывал в состоянии некой оглушëнной задумчивости. Его мозг лихорадочно работал, сопоставлял факты, выстраивал логические цепочки, намечал планы дальнейших действий, тут же корректировал их с учётом обстановки. Забвение длилось от силы полминуты, но участковый понял как поступить дальше. О том, что находка является ни чем иным как останками пропавшей с фермы скотины, было дураку понятно. А Ожогин был не дурак. Он вернул останки на своё место и присыпал их землёй, по возможности придавая захоронению былой вид. Тщательно изучил каждую пядь грунта в радиусе нескольких метров, рассчитывая обнаружить следы или какую другую зацепку. И таки нашёл! Это была обычная чёрная пуговица, которая лежала себе в траве, будто ожидала пока её найдут. Конечно был не исключëн факт того, что данная улика таковой вовсе не являлась, а всего-лишь была утеряна кем-то до организации тут скотомогильника. Но Фëдор Сергеевич Ожогин знал, что каждая мелочь важна и должна быть проверена. Он достал из кармана носовой платок, аккуратно завернул в него находку и сунул в папку.
Теперь необходимо установить кто ходил в этот лесок в последнее время. И делать это нужно негласно, не раскрывая сути. Про захоронение вообще лучше молчать, вот когда что-то немного прояснится, тогда и можно будет придать это обстоятельство огласке. А пока, рот на замок.
Капитан Ожогин отряхнулся, поправил головной убор, зажал подмышкой свою верную спутницу – папку с документами и стал спускаться к селу. Мысли полицейского обтачивали возможные варианты дальнейших событий, просчитывали ходы и выходы, предлагали и отклоняли подозреваемых. На лице офицера хоть и читалась озабоченность, но он находился в приподнятом настроении, и испытывал азарт. Он верил в свои силы и в то, что ему удастся восстановить справедливость, и все причастные к хищениям предстанут перед судом. Уголки губ Фёдора Сергеевича кривились в улыбке, а глаза лучились уверенностью и упорством. Нужно срочно было отвлечься, выпить кофе например.
В кармане запищал служебный мобильник. Звонила фельдшер Родина.
– Слушаю, Ожогин, – бросил в трубку участковый.
– Фëдор Сергеевич, здравствуйте, у нас тут дедушка скончался, придите пожалуйста. Улица Зелëная дом пять. Смерть очевидная, не криминал, но вы же знаете, порядок такой…
– Хорошо, через десять минут буду, – буркнул офицер, а про себя подумал: "накрылся мой кофе медным тазом".
Но ничего не поделаешь, нужно идти.
***
Эльвира Альбертовна встречала Фёдора Сергеевича у ворот.
– Николаев Игорь Васильевич, двадцатое августа сорок девятого года рождения. Значился как диабетик и сердечник. Состоял на учëте. Диагноз – обширный инфаркт, скончался около трёх часов назад. Жена обнаружила.
– Понял, спасибо. Тело перемещали?
– Нет, Фёдор Сергеевич, вас ждём.
"В принципе, неплохая тётенька," – отметил про себя капитан, когда фельдшер вела его в дом, – "и почему я раньше не обращал на неё внимание?" Родина, будто услышав мысли своего спутника, активнее завиляла объëмным задом, обтянутым синими штанами медицинской униформы.
В избе взору Ожогина предстало тело скоропостижно скончавшегося господина Николаева. Оно лежало в прихожей в позе зародыша, его кожа цветом напоминала свежую простыню. Рядом на стульчике ссутулившись сидела дама преклонного возраста и что-то причитала одними губами. Кажется молилась.
– Здравствуйте, – шёпотом произнёс Ожогин, – вы позволите осмотреть тело?
– Ради бога, – ответила женщина, вздрагивающим от слëз голосом, – я пойду пожалуй, в соседнюю комнату, а то не по-себе как-то.
– Вы супруга?
– Да. Надежда Климовна.
Женщина вышла, а капитан снял фуражку, отложил папку и приступил к осмотру.
Запечатлев покойного на камеру мобильного телефона, участковый расстегнул рубаху и осмотрел корпус, несколько раз перевернув тело с одного бока на другой. Не обнаружив на корпусе телесных повреждений, он переключился на другие части тела, ноги и руки. Когда процедура была окончена, Фёдор пригласил Надежду Климовну.
– Мне нужно заполнить несколько бланков, где я могу присесть?
– Да, конечно, сейчас, – всхлипнула хозяйка и предложила полицейскому пройти в комнату, где по центру располагался письменный стол и несколько стульев.
Определив гостю место, Надежда Климовна удалилась. Стул противно скрипнул под тяжестью капитана, нарушая гробовую тишину. Фёдор Сергеевич достал бланки и принялся писать. Но вдруг его взгляд зацепился за дальний угол, туда, где под несколькими иконами, расположенными под самым потолком, валялась какая-то одежда. Она была скомкана и чем-то запачкана. И запах… Этот запах участковый инспектор сегодня уже ощущал… Да, точно! Такой же "аромат" источали коровьи останки в лесу! Правда там запах был во сто крат сильнее, а здесь так, лишь тонкие нотки.
Стул снова скрипнул, отпуская направившегося к вещам Фёдора Сергеевича. Полицейский присел на корточки и принялся осматривать странный ворох. Это была мужская одежда, фланелевая рубаха, майка, спортивные штаны. И вроде бы всё ничего, но эти вещи местами были запачканы кровью и ещё какой-то дрянью. Мимолëтом взор участкового упал на рубашку, а именно на её пуговицы. Они были чёрного цвета, слегка выпуклой формы, с четырьмя дырочками для нити. Да-да, именно такую и нашёл в лесу Ожогин. И, что самое интересное, как раз одна пуговица на рубашке отсутствовала.
– Вы же сели заполнять бланки, а не ворошить грязное бельё! – неожиданно спросили от двери строгим тоном.
Капитан подпрыгнул от неожиданности, повернулся на голос… но сильный удар по голове заставил потемнеть в глазах. Офицер увидел силуэт хозяйки в дверях и сознание покинуло его.
Глава 3 Мистика
– Слушай меня внимательно, капитан, – говорил Николаев Игорь Васильевич, – я никогда ни у кого ничего не крал, клянусь тебе. И эти гумеровские коровы, тоже не моих рук дело.
– Я не верю ни единому твоему слову, дед. Против тебя улики, понял? Так что не надо мне тут лепить горбатого.
– Послушай меня, Федя! Меня подставили, понимаешь? Под-ста-ви-ли!
– Не ври мне, старый, у тебя дома в углу, лежит ворох одежды, запачканной кровью! А ещё там на рубахе нет одной пуговицы, которую я нашёл… э-э-э в одном месте…
– В лесу что-ль?
– Откуда знаешь? Я ни о чëм таком не говорил.
– Ха! Откуда знаю, откуда знаю! От верблюда. Сорока на хвосте принесла. Я тебе официально заявляю, я тут не причём и точка!
– Тогда кто причём?!
– Спроси у жены моей, она темнит что-то, племянничка своего, скотину такую, выгораживает. Ведьма старая!
– Подожди-ка, отец, скажи, а умер-то ты почему?
– Напугали меня, вот и умер. Ну всё, пора мне, капитан. Разберись тут, уважь старика. Прощай.
– Стой, Василич, подожди, кто тебя напугал? А как же…
Вдруг вокруг Ожогина разлился сильный запах, от которого перехватило дыхание и заслезились глаза. Это была нашатырь. Мужчина зажмурился и отвернулся, силясь спастись от зловония.
***
– Ожогин, очнитесь, Ожогин! – словно сквозь огромное расстояние слышался голос Родиной.
– Что… что случилось? – промямлил полицейский, с трудом разлипая глаза.
Эльвира Альбертовна совала ему под нос ватный тампон, противно воняющий нашатырным спиртом. Пришлось отстранить её руку от лица, дабы не вдыхать более этого смердящего зелья.
– Фу-ух, Ожогин, Ожогин, ну и напугали вы нас.
– Что случилось? – повторил вопрос постепенно приходящий в себя капитан и огляделся.
Над ним склонилась фельдшер Родина, а чуть поодаль, у стола, сложив руки на груди, стояла Надежда Климовна. Лицо её было белее белого. Напугалась поди, или только сделала вид? "Слава тебе господи, слава тебе господи, слава тебе господи," – шёпотом твердила она, – "живой, родненький, как же так вышло…"
– Вам по голове икона упала. Старинная. Тяжеленная. Повезло, что относительно не сильно досталось. Так, гематома и рассечение, но ничего, компресс сделаем, перевязочку и будете как новенький, до свадьбы заживёт, – бормотала Эльвира Альбертовна и чем то холодным, и мокрым, обрабатывала Ожогину рану.
– Игорь Васильевич где? – прохрипел участковый, принимая сидячее положение.
– Так ведь там же и лежит, где лежал…
Фёдор проверил наличие служебного удостоверения в кармане и пистолета в кобуре. Убедившись, что всё на месте, он строго поглядел на хозяйку.
– За чем же орать, Надежда Климовна, да ещё так громко и неожиданно? Я чуть не обделался…
– Да ты, что, касатик, я не в жизть ни на кого голоса не повышала. Никогда не орала, да и вообще, человек я мягкий, не скандальный. И чего тебе там в этом углу надобно было то, а, господи Боже мой. Иконы-то там еле-еле держатся, я давеча Игорю говорила, чтобы починил там всё, но не успел он… помер, мой ненаглядный.
– Скажи-ка, хозяйка, а одежду грязную кто сюда сложил, под иконы-то?
– Какую такую одëжу? Не было там никакой одëжи, отродясь не было.
Участковый огляделся. Действительно, от кучи грязных вещей не осталось и следа. "Причудилось, что-ли?" – подумал он, разглядывая неподдельное удивление старухи.
– Тут и правда не было ничего, – подтвердила Родина.
– Да-да, не было, – кивнула Надежда Климовна.
Капитан вежливо отстранил от себя руки фельдшера с бинтами да перекисью водорода, и аккуратно потрогал ушибленное место. Удар пришёлся прямëхонько по темечку, там образовалась огромная, болючая и кровоточащая шишка.
– А где ваш племянник, а, Надежда Климовна? – неожиданно спросил полицейский.
– Так ведь помер он, – опешила женщина от неуместного вопроса, – лет пять тому…
***
Фёдор Сергеевич сидел в кабинете, пил вожделенный кофе и заново прокручивал прошедший день. Да уж, денёк выдался ещё тот, он был не просто богат на события, а буквально кишел ими. Причём события эти, касались как служебной деятельности полицейского, так и его здоровья. Ожогин аккуратно потрогал внушительных размеров шишку и поморщился от боли. Конечно, фельдшер Родина, заботливо обработала и перевязала "производственную травму", облегчив бедолаге страдания, но болевые ощущения не прошли. И похоже пройдут совсем не скоро. Капитан посмотрел на себя в зеркало и ужаснулся, с этой повязкой на голове он был больше похож на раненого комдива Чапаева, нежели на участкового уполномоченного Самосваловского сельсовета. Но внешность, а тем более схожесть с легендарным красным командиром, его беспокоили мало. Он больше переживал за вновь открывшиеся обстоятельства по делу о пропаже крупно-рогатого скота. А также, не выходили из головы странности, связанные со смертью старика и тем, что Фёдору почудилось. Несомненно, какая-то логическая связь между обнаружением останков скотины в лесу и тем, что произошло в доме Николаевых, тут присутствовала. Однако какая? Как говорил отставной майор Стас Саныч Наумов, в прошлом лучший участковый района, – "Нужно уметь отделять мух от котлет – мухи отдельно, котлеты отдельно". Вот Ожогин и отделял, и раскладывал их по отдельности, куда котлеты, куда мух. Пытался добраться до истины.
Участковый включил компьютер, а пока он загружался, допил свой кофе и вымыл чашку. На экране высветилось требование ввести логин и пароль. Набрав одному ему известную комбинацию символов, Фёдор вошёл в ведомственный информационный ресурс. Пробив "по базе" покойного Игоря Васильевича, а потом его вдову Надежду Климовну и не получив никаких результатов, капитан ввёл в поисковой строке их адрес. По месту жительства семьи Николаевых значилось два происшествия, одно случилось сегодня – "скоропостижная смерть Николаева И.В. 1949 г.р."; а вот второе имело место быть пять с половиной лет назад с формулировкой: "смерть Володина П.Т./суицид". Выбрав функцию "просмотреть подробности", Ожогин погрузился в изучение происшествия.
Из информации, почерпнутой участковым из базы данных, следовало, что некто Володин Павел Тимофеевич одна тысяча девятьсот восьмидесятого года рождения, был обнаружен повешенным в сарае по адресу: село Самосвалово, улица Зелëная, дом пять. Обнаружила его Николаева Надежда Климовна, с её слов установлено, что умерший являлся её племянником, был сиротой. В кармане трупа найдена предсмертная записка, смысл которой сводился к тому, что в смерти господина Володина виновато ни что иное, как его душевное заболевание, связанное с любовью к коровам. Материалы происшествия переданы в районный следственный отдел, где в дальнейшем принято решение о прекращении разбирательства в виду отсутствия состава и события преступления. Инициатором сообщения был предшественник Ожогина – майор Наумов; смерть Володина констатировала фельдшер Родина.
Капитан позвонил Эльвире Альбертовне, та ответила с недовольством. Оно и понятно, пол двенадцатого на часах.
– Эльвира Альбертовна, простите за столь поздний звонок, вас беспокоит участковый Ожогин.
– Слушаю вас.
– Вы помните некоего Володина, который покончил с собой во дворе дома Николаевых? Что можете о нём сказать?
– Тоже мне, Фёдор Сергеевич, нашли кого вспомнить на сон грядущий. Конечно помню, такого забудешь пожалуй. Маньяк и извращенец, вот что могу рассказать про него. А вообще, господин полицейский, приходите ко мне в ФАП, я вам всё расскажу про него и покажу документы. Но потом вам придётся проводить меня домой, я, после воспоминаний о Павлике, боюсь идти одна. Поздно уже.
– Буду через полчаса, – сказал Фёдор Сергеевич, а про себя подумал: "Либо она меня клеит, либо действительно страшный человек был этот Володин Павлик".
Глава 4 Полуночные страхи
Можно было дойти пешком, здесь ходьбы-то, минут двадцать – тридцать. Однако, после всего случившегося, добираться до Родиной ночью, да ещё и пешим порядком, было жутковато. Да, что там жутковато, страшно, прямо капец! Фельдшерско-акушерский пункт находился на окраине села, а освещение там хоть и есть, но совсем никакое. Фёдор Сергеевич запер участок, сел в служебную машину – видавшую виды Ладу Гранту и выехал со двора.
В досье, которое выдала база данных МВД на Володина Павла Тимофеевича, ничего экстраординарного не значилось. Родился тогда-то – тогда-то, там-то – там-то; был прописан по таким-то адресам, с такого-то по такое время; умер там-то – там-то, тогда-то – тогда-то. Ну ещё серии и номера паспортов с датами их выдач. Всё! Даже к административной ответственности никогда не привлекался, не говоря уже об уголовной. Мда-а-а…
Вдруг в свете фар, прямо перед автомобилем, промелькнул непонятный силуэт, который скрылся в кустах на обочине. Участковый ударил по тормозам, машину по инерции протащило по грунтовке ещё с полметра, она остановилась и заглохла. Схватив фонарь, Фёдор выскочил наружу и осветил придорожные заросли. Никого. "Собака, что-ли?" – с сомнением подумал он. Хотя, то, что перебежало через дорогу, собакой было вряд ли. Это было существо, крупнее средней дворняги раза в три-четыре. И конечности показались длиннее собачьих. Хрен его знает, что это было. Чëртова темнота. Сердце Ожогина бешено колотилось о рёбра. В одном из дворов завыла собака, эту заунывную песню тут же подхватили другие её сородичи. Уф, гадство, и так страшно, так ещё эти, исполнители, блин!
Капитан поспешил сесть в машину и закрыть дверь, повернул ключ в замке зажигания; щёлкнуло реле, но стартер почему-то не сработал. Полицейский крутанул ключ ещё раз. Тщетно. Машина заводиться не хотела, стартер вообще не подавал признаков жизни. Фёдор Сергеевич попробовал ещё несколько раз и смачно выматерился, не добившись нужного результата. Ничего не поделаешь, но придётся оставить автомобиль тут до утра. Копаться в механизмах и искать неисправность ночью, при свете карманного фонарика, не было ни какого желания. Придётся пройтись пешком. Пусть страшно до дрожи в коленках, но нужно идти, он обещал быть через полчаса.
Взяв папку и не забыв прихватить фонарь, Фёдор Сергеевич потянулся было за фуражкой, но махнул на неё рукой, вспомнив, что в виду повязки и опухоли, головной убор на голову банально не налезет. Так и пошёл, с папкой под мышкой, фонарём в правой руке и без форменной фуражки.
Что-то громко хрустнуло в кустах слева, Ожогин направил туда луч фонарика. Не смотря на абсолютно безветренную погоду, ветви кустарниковой сирени качались из стороны в сторону. Соседние же кустарники находились в состоянии покоя, даже листочки не шелохнулись. Значит кто-то или что-то раскачало эти чëртовы ветки. Полицейский переложил фонарь в левую руку и расстегнул кобуру. Захотелось сбегать домой за ружьём, это более серьëзное оружие, чем табельный ПМ. Нет, не так, захотелось просто убежать отсюда домой, зажечь везде свет, закрыться и сидеть там со своей двустволкой. Капитан отогнал глупые мысли, нахально лезущие в голову и ускорил шаг. Вой собак почти прекратился, только пара самых неугомонных всё продолжала нарушать ночное спокойствие.
В кустах опять что-то хрустнуло, потом ещё и ещё раз. Участковый осветил обочину, но ничего не увидев кроме покрытой пылью, придорожной растительности, ускорился ещё больше. Слева раздалось негромкое шуршание, заставившее капитана перейти на лёгкий бег. Что-то однозначно там находилось, оно всё увереннее и увереннее следовало параллельно движению офицера, шурша при этом ветками и травой.
Ожогин резко остановился, выхватил пистолет, загнал патрон в патронник и навёл его туда, откуда доносились звуки, подсвечивая себе при этом фонарëм. Звуки чьего-то движения прекратились как только Фёдор Сергеевич остановился сам. Там никого не было, даже ветки не качались. Со страху он хотел было даже выстрелить по кустам, но здравый смысл запретил ему. И правильно сделал, явной угрозы тут никакой не было, а за необоснованное применение оружия, руководство обязательно спросит, причём очень строго. И участковый опять побежал, держа в руках фонарь, пистолет и папку. Только бег был уже совсем не лёгким, а на пределе возможностей. И снова что-то стало двигаться по кустам параллельно движению офицера.
Вскоре густые придорожные заросли сошли на нет, а вместе с ними исчезли и пугающие звуки. Здесь, грунтовая, просëлочная дорога превращалась в сельскую улицу, с дворами по обеим сторонам и фонарными столбами, поливающими пространство желтоватым светом. До фельдшерско-акушерского пункта оставалось каких-то двести метров.
***
Капитан Ожогин ввалился в ФАП взмыленный, запыхавшийся и возбуждëнный. Он запер за собой дверь и плюхнулся на рядом стоящий стул. Фельдшер Родина смотрела на полицейского с удивлением, оно и понятно, не каждый день к ней вваливается всклоченный блюститель порядка с пистолетом и включённым фонарëм в руках. Эльвира Альбертовна таким видела Фёдора в первый раз. Она, зная его хладнокровие, бесстрашие и смелость, а также профессиональную деформацию напрочь прожжëного мента, поняла, что произошло что-то из ряда вон.
– Воды? – спросила Родина.
– Угу.., – буркнул участковый и опомнившись, убрал пистолет в кобуру и выключил фонарь.
Фельдшер подала капитану стакан, тот с жадностью напился, устало выдохнул и протянул тару обратно.
– Что случилось, Фёдор Сергеевич? – Эльвира приняла пустой стакан.
– Сам не пойму, кажется меня кто-то преследовал. Или что-то…
И участковый выложил всё, что с ним произошло. Родина слушала молча, казалось она никак не реагировала на рассказ, но на самом деле ей было до чëртиков страшно. Просто она умела скрывать свои эмоции. Потом она подала полицейскому медицинскую карту и папку с исписанными листами бумаги, и он погрузился в их изучение. А Эльвира Альбертовна стала ему рассказывать о Павлике.
Из её рассказа следовало, что Володин Павел Тимофеевич (в простонародье – Павлик), был осиротелым племянником Надежды Климовны. В школе Павлик учился плохо, был неряшлив и не общителен, нелюдим и неразговорчив. В нём чувствовалась агрессия, дурная энергетика и он просто лучился злом. По этой причине, с ним ни кто не общался, сверстники (да и не только) побаивались и избегали его. После окончания школы в армию его не взяли по причине плоскостопия, и пошёл Павел работать скотником в местный колхоз. Работящ был до одурения, не считаясь с личным временем, готов был денно и нощно торчать на работе. Доходило до того, что иногда его буквально выгоняли домой, чтоб поспать-помыться-побриться. Вскоре люди стали подозревать что-то неладное, больно уж Павлик был предан свой профессии, больно уж тянулся к скоту, в особенности крупно рогатому. И вот однажды, старший смены застал Павла за непотребством… Тот совокуплялся с коровой. Подставил табуреточку, чтоб повыше было, забрался на неё и… Оно и понятно, с девками-то у Володина совсем никак, в виду его вышеперечисленных качеств. Старший смены молчать не стал, а растрезвонил о данном происшествии на всё село. Естественно, после случившегося Павлик с позором вылетел из колхоза. Ну и конечно же, доступ в коровник ему был навсегда заказан. Но любовь к бурëнкам была сильней всяких преград и Павел Тимофеевич продолжал тайком бегать к месту своей недавней службы, дабы вкушать запретный плод снова и снова. Его ловили, били, позорили как могли, но ничто не могло остановить влюблённого "джигита".
Потом колхоз пришёл в упадок и распался, вся скотина ушла с молотка. Но и это не сломило Вододина, он стал тайком лазить в сараи односельчан. А ещё люди стали замечать на шкурах своих рогатых питомцев следы зубов. И одним обычным днëм, Павлик был пойман за тем, что сосал кровь у коровы одного из работников сельсовета. Его поймали, скрутили, вызвали скорую помощь и поместили в лечебницу для душевно больных. И люди, и коровы вздохнули с облегчением. Не было Павла несколько лет, где он находился всё это время никому не известно, да и не интересно если быть честным. Потом, когда он снова появился в Самосвалово, больше в любви к крупно рогатому скоту замечен не был. А вскоре почему-то повесился.
Внезапно свет в ФАПе погас и что-то тяжëлое с силой ударило в дверь…
Глава 5 Нечисть
И Родина и Ожогин, как один, подались к окну. Всё село было погружено во мрак, света не было абсолютно нигде. Капитан включил фонарь, достал пистолет, снял его с предохранителя и на цыпочках подкрался к двери. Эльвира Альбертовна осталась у окна и продолжала всматриваться в темноту. В дверь ещё раз ударили и сразу же дверная ручка стала крутиться туда-сюда – кто-то пытался попасть в помещение. Участковый прицелился по центру двери и прошептал фельдшеру:
– Родина, живо уйдите от окна, бегом в дальнюю комнату.
– Ага.., – коротко бросила она и поспешила удалиться.
Фёдор Сергеевич уже готов был нажать на спусковой крючок, как вдруг из-за двери донёсся пронизанный паническими нотками голос:
– Открывайте быстрее, оно уже рядом!
– Сан Саныч, ты что ль? – удивился полицейский.
– Нет, мля, насрали! Открывай, говорю, Фёдор!
Фёдор открыл. Видимо глава администрации упирался снаружи в дверь, потому что, когда Ожогин отворил её, тот ввалился внутрь и растянулся на полу, выронив ружьё и ещё какие-то предметы. Как только председатель сельсовета очутился в помещении, капитан захлопнул дверь и задвинул щеколду. В дверь снова что-то ударило, причём с такой силой, что раздался треск досок и петель. Полицейский навалился на неё всем весом. В это время, поднявшийся с пола Калинов, метнулся к стоящему рядом громадному шкафу, пытаясь сдвинуть его с места.
– Давай, капитан, помоги мне, загородим дверь!
Ожогин и так всё понял без подсказки, поэтому сунул ПМ в кобуру и тоже навалился на шкаф. Пыхтя и матерясь, мужчины боролись с шифоньером, продолжая при этом удерживать фонарики, от чего беспокойные лучи, озорно елозили по стенам и потолку комнаты. Придвинув деревянную громадину вплотную к двери, запыхавшиеся Ожогин и Калинов, стали переводить дух, облокотившись о шкаф. Удары в дверь прекратились.
– Хорошо, что на окнах решëтки добротные, – сказал Сан Саныч, – их и танком, пожалуй, не сковырнуть. И окон всего два, да и маленькие они.
– Согласен, – буркнул Фёдор Сергеевич, осветил фонарём дверной проём соседней комнаты и чуть повысив голос, спросил, – Эльвира Альбертовна, как вы? Всё в порядке?
– Да, нормально, – ответила женщина, выглядывая из своего убежища, – всё кончилось?
Её вопрос остался без ответа, так как раздался сильный хлопок и ближайшее ко входу окно, осыпалось внутрь комнаты. Оба фонаря сразу были обращены к источнику шума. Там, просунув в решётку неестественного длинную и очень бледную, но всё же человеческую руку, орудовало какое-то непонятное существо, роняя на пол горшки с цветами. Вот рука запуталась в шторках, с силой дёрнула их, с грохотом роняя гардину. Понять, что это было за создание такое, не представлялось возможным, по причине того, что в помещении пребывала только его правая рука, остальное тело находилось в темноте за стенами ФАПа.