Читать онлайн Важное время бесплатно

Важное время
Рис.1 Важное время
Рис.2 Важное время
Рис.3 Важное время
Рис.4 Важное время

Глава 1

Олтер

Любопытная сорока, нарядная воровка в бархатисто-черном фраке и белом жилете, скакала по краю пустынного плаца. Шум из распахнутых дверей и окон трапезной нисколько ее не пугал. Хитрюга останавливалась, крутила головой, ворошила длинным клювом кучи опавшей листвы. Знает, что сейчас ей ничего не угрожает, и пользуется тем, что неугомонные ученики заняты важным делом. Что может быть важнее полдника? Учащиеся Атрианской школы стучали ложками, черпая зернистый творог в жирных сливках, — грызя гранит знаний, сытым не станешь.

Для горского мальчика, сына правителя горной страны Дорчариан, эта история началась именно с сороки. Нет, не с этой, имперской, а с другой, той, что жила далеко отсюда, на заповедном лугу подле родовой горы. Когда братья-близнецы Олтер и Ултер прибыли к Матери Предков, то мнимые сокровища местной сороки, якобы спрятанные в гнезде, поманили младшего брата. А старший не удержал от шалости, не отговорил смельчака, а еще и подзуживал. Вот тот и решился покорить отвесную скалу, чтобы добраться до гнезда и проверить — нет ли там имперского золотого.

Тогда-то это и произошло. Мы упали одновременно. Я сорвался со скалы в своем мире, а мальчик — в своем. И мое взрослое сознание вселилось в детское тело. Дядька Остах считал, что таким необычным образом Мать Предков уберегла своего непутевого родича от гибели. После падения я долго провалялся в горячке, а когда очнулся, то обнаружил, что не могу ходить. Диду Гимтар решил объявить меня наследником и отправить в имперскую школу. Так я стал Олтером, Старшим. А мой брат — Ултером, Младшим. До сих пор не знаю, чего в этом решении было больше — желания удалить калеку или надежды на исцеление в Атриане.

Хваленая имперская медицина не помогла, а вот удивительные способности Туммы, личного массажиста наместника Сивена Гриса и его жены Элсы Эттик, пробудили в теле внутренние силы. Темнокожий гигант исцелил меня, и теперь я в школе, а на дворе стоит не по-осеннему жаркий первый учебный день в малой школе.

— Ты должен придумать, что нам делать, — негромко сказал Бареан.

Приятель глядел требовательно и серьезно, как смотрят на взрослого, который непременно знает правильный ответ.

А я не знаю! Не знаю, загрызи меня клибб! Откуда мне может быть известно, где в этой клятой малой школе карцер? Точнее — комната наказаний. Между прочим, я тоже здесь только первый день!

Сорока почуяла мой интерес, и ей он пришелся не по нраву. Птица сверкнула блестящим глазом, качнула хвостом, махнула крылом — и была такова. Я отвернулся от окна и посмотрел на приятелей.

— Нельзя бросать друга в беде. Мы должны помочь, — вновь продолжил Бареан. Юркхи и Кольша согласно закивали.

Вокруг стоял гомон, резкие выкрики, взрывы смеха, раздавались стук ложек, скрип столов, шум отодвигаемых скамей, топот сандалий. Неудивительно — если загнать под одну крышу полторы сотни разновозрастных детей, то многоголосие станет таким, что впору уши затыкать.

Внутренний распорядок малой школы устроен так, что нас, первогодков, опекают особо. Учимся мы в своем корпусе, занимаемся на открытом воздухе на отдельной площадке, живем в отдельных помещениях. Единственное место, где мы пересекаемся со старшими школьниками, — это трапезная. Но и здесь о нас позаботились: первоклашки сидят наособицу, в углу на небольшом возвышении. Мы с друзьями занимаем ближний к окну стол. Мы — это я, Фиддал, Бареан, Юркхи, Кольша и Булгуня. Место Булгуни сейчас пустует, а Бареан придумывает, как передать другу полдник, которого его незаслуженно лишили.

И откуда этот Бареан, такой правильный, взялся на мою голову? Меня, конечно, возмутила несправедливость коменданта. Как-то он слишком резко взъелся на толстяка Булгуню. Но возмущение было мимолетным. Я целыми днями как безумный думал только об одном: о возможном грядущем нападении Империи на Дорчариан. Это стало каким-то наваждением. В ночных кошмарах воины Фракса Хмутра врывались в дома, вытаскивали жителей долины во двор, жгли и убивали. Мало этих навязчивых, тяжелых мыслей о войне — еще и Тумма подбросил хвороста в костерок. Темнокожий лекарь вспомнил все, что знал о дваждырожденных, и намедни поделился своими знаниями.

По сравнению с моими бедами наш пухлый друг, сидящий взаперти в комнате наказаний, казался счастливчиком. Ну не вызывал он у меня острого желания помочь! Велика беда — поголодает немного! Ему же только на пользу пойдет! К ужину-то все равно выпустят!

Но Бареан считал иначе. У него все просто: товарищ наказан несправедливо, ему нужно помочь. И точка. А как помочь? Очень легко: прокрасться к двери, шепнуть одобрительные слова и попробовать передать полдник. Я хмыкнул и покосился на тарелку с творогом и изюмом. С другой стороны — Бареан прав. Кругом прав, и злиться нужно не на него, а на себя. Хороший из меня друг получается! Бедняга Булгуня ни за что ни про что кукует в карцере, а я и ухом не веду! В конце концов, парню всего лишь десять лет! И он наш товарищ!

— Спасибо, Боря, — вырвалось у меня, и я хлопнул приятеля по плечу.

— За что? — не понял Бареан.

— За то, что ты такой… преданный, — помялся я.

— Нужно держаться друг за друга, — пожал плечами Бареан. — И выручать. Для них мы чужаки, дикари.

В этом месте Фиддал потупился и сделал вид, что не услышал окончания фразы.

«Ты прав, друг мой, абсолютно прав. И у тебя очень взрослые мысли и взрослый взгляд для твоих лет. Что же ты успел пережить такого, что быстро вырос?»

— Ты так храбро держался перед наместником! — выкрикнул Юрка. — Ты храбрый, Олтер, ты обязательно придумаешь, что делать!

— Ага, — поддержал Колька. — Так здорово отвечал наставнику — я бы никогда так не смог!

— Храбрый и умный — не одно и то же, — отмахнулся я. — Первым делом нужно понять, где искать эту комнату наказаний? Кто-нибудь знает, где она?

— У нас, в нашем корпусе, — ответил Кольша. — В малой школе.

— С чего так решил? — спросил я.

— Так ты же не видел ничего! — прихлопнул ладонью по столу Бареан.

— Конечно, не видел. Ко мне как раз Хак прицепился. Мол, неправильно ноги ставлю, когда дротик метаю. А в это время все и закрутилось…

— Слушай! Занятие кончилось. И что получилось? А вышло, что наш Булгуня уделал имперцев! Как ни крути — утер нос выскочкам! Хоть они и потешались над ним!

— Он и вправду лучше…

— Не лучше. Нечестно он выступил, — насупился Юркхи.

— Честно-нечестно, а по правилам коменданта все засчитали! — не согласился Бареан. — Так вот, Хак Стурр на тебя отвлекся, а эти, рыжие, не смогли стерпеть. И стали над Булгуней подшучивать.

Булгуня и в самом деле очень необычно выступил в состязании. Но при этом умудрился и правил не нарушить. Я заново прокрутил в голове соревнование, которое только что закончилось.

— Вот мишень, — махнул рукой в сторону большого деревянного щита Хак Стурр, наш комендант и учитель. — Вот оружие, — указал он на гору разнообразного оружия и амуниции. Чего там только не было! — Можно выбрать все что угодно, главное — попасть в щит. Поразить цель. Заступать за линию запрещено. Выходим по одному по моей команде. Кто промахнулся или заступил за линию — отходят в сторону, чтобы не мешать остальным.

Хак Стурр — не старый еще мужчина. Подстрижен по-военному коротко, в волосах посверкивает седина. Длинные руки, небольшая тяжесть в талии, чуть кривоватые ноги прочно стоят на земле. Громкий уверенный голос разносится по плацу. Комендант привык разговаривать громко и говорить так, чтобы его слушали.

Щит стоял недалеко, всего метрах в десяти. Поэтому попали все: мишень-то немаленькая, высотой с взрослого человека. Все метали короткий дротик.

Помощник Хака отодвинул щит дальше. Стало сложнее. Идти первым выпало мне. Я остановился перед грудой оружия — мечи, топоры, кинжалы, какие-то сети и веревки, длинные пики и копья, дротики, трезубцы… Даже нечто вроде бронзового боло увидел. Все оружие — уменьшенного размера, сделано специально для малой школы. Но оно такое разномастное… Казалось, нерадивые слуги притащили из оружейной все, что там хранилось, и без разбору вывалили на поляне. Я взял в руку метательный топорик, взвесил в руке. Положил назад — непривычно. Перебрал несколько ножей, поднял со стола лук с натянутой тетивой, но тут же положил обратно на стол. Слишком специфичное оружие, без подготовки нечего и пытаться. Только недругов смешить. А в недругах недостатка не наблюдалось.

Милиар, ждущий состязаний во время осенних празднеств Пагота, чтобы прилюдно вколотить меня в песок арены. Гвинд и Дирг, решившие, что еще не до конца рассчитались за свои фингалы. И еще один незнакомец. В дверях я столкнулся с темноволосым сутулым одноклассником, и он отпрыгнул от меня, как от прокаженного. Брюнет искоса глянул в мою сторону, и на меня плеснуло злобой и ненавистью. А ведь я ему ничего не сделал!

Я вновь выбрал короткий дротик: от добра добра не ищут. Хорошо сбалансированный, он удобно ложился в руку. Главное — не заступить за черту, прокрашенную белой известью по гладкой брусчатке плаца. Я хорошенько разбежался и с выдохом метнул снаряд. Есть! Коротко свистнув, дротик со звонким стуком отскочил от деревянного щита. Приятели за спиной одобрительно зашумели. Недаром опытный Хак Стурр перед соревнованием немного погонял нас по плацу, заставив разогреться. А то можно и мышцу потянуть!

Вслед за мной многие вновь выбрали дротик. Комендант с помощниками внимательно смотрели за происходящим, никак не вмешиваясь в выбор оружия и изредка переговариваясь. Они резко обрывали крикунов, шумящих под руку, и не засчитывали попытку с заступом линии. Из имперцев круг уверенно прошли Милиар, Дирг, Гвинд, злобный угрюмый темноволосый парень и трое подпевал, чьих имен я не знал. Фиддал промазал и расстроился, отойдя к тем, кто не прошел испытание. Кольша также предпочел дротик и поразил цель. Мастерский бросок он провел играючи.

Первым удивил Юрка, который оставил дротик в стороне. Он взвесил в руке лук, натянул тетиву и положил обратно. Нагнулся и достал из-под стола другой лук, короткий и фигурный. Приятель довольно поцокал языком и покачал головой. Комендант что-то сказал помощнику, а тот кивнул в ответ. Стрелы Юркхи долго не выбирал: взял первую попавшуюся под руку. Подошел к черте, поднял лук, выстрелил — и стрела завибрировала в середине щита! От одобрительного возгласа не удержались даже некоторые из местных.

— Ты где так наловчился? — шепнул я подошедшему приятелю.

— У нас в степях без лука не прожить. А я — сын хана! Меня учили! — гордо ответил юный степняк.

Следующим вышел Бареан. И тоже удивил многих. Из кучи веревок, сетей и непонятного тряпья выудил кожаный ремень. Раскрутил, пару раз хлопнул в воздухе. Достал короткий свинцовый снаряд, вложил в расширение посередине. Двигался парень уверенно, расчетливо: сразу понятно, что делает это не в первый раз. Раскручивать пращу над головой Боря не стал, а размахнулся, отпустил один конец… Праща хлопнула, снаряд вылетел и звонко ударился рядом с торчащей стрелой. Мы с приятелями радостно закричали.

Но больше всех удивил наш Булгуня. Он потоптался у стола с оружием, обошел кругом. Вытащил обыкновенный короткий деревянный прут — и что он там делал, посреди оружия? Взял ножик, заточил один край. Заинтересовались все, даже комендант с помощниками приблизились.

Затем Булгуня подошел к краю плаца, где росла полудикая яблонька, и выбрал из травы мелкое зеленое яблочко. Приблизился к черте, наколол яблоко на острый конец прута, размахнулся и резким взмахом отправил яблоко в полет. Оно разлетелось, врезавшись в щит, и запачкала доски влажной мякотью. Поднялся неодобрительный гул со стороны имперцев, но Хак строго прикрикнул: «Засчитано!», и раздосадованные зрители тотчас замолчали.

— Как все, уже неинтересно метать, — шепотом признался смущенный Булгуня.

На следующем круге я чудом сумел докинуть дротик и попасть в самый край мишени. Щит стоял далековато. Гордые имперцы все как один взялись за дротики: ими мастерски владели дорожники, и потому эти метательные снаряды входили в негласный набор оружия, которым неплохо бы уметь владеть имперскому воину. Попасть в цель смог только Милиар. Из наших испытание прошли все — Юркхи уверенно отправил стрелу в полет, пращник Боря запустил снаряд, а Булгуня с веселой улыбкой зашвырнул еще одно яблоко под недовольный гул имперцев. Кольша назло имперцам точнехонько метнул свой дротик.

Когда помощники оттащили щит еще дальше, я понял, что промажу. Поэтому выбрал обычный булыжник, но все равно не попал — камень просвистел совсем близко и запрыгал по брусчатке плаца, звонко цокая. Я подошел к Фиддалу и улыбнулся.

— Будем тренироваться, — ткнул я его пальцем под ребра.

Сын купца уже перестал расстраиваться по поводу собственной неудачи и азартно следил за соревнованиями.

— Федя, ты не знаешь, кто это вон тот, темненький? — Я незаметно указал на злобного темноволосого незнакомца.

— Не-а, — на миг отвлекшись от состязаний, ответил Федя. — Но могу узнать.

— Узнай, — кивнул я. — В дружки не набивайся, а так. Послушай, поспрашивай осторожно.

Фиддал рассеянно кивнул, наблюдая за следующим участником.

— Будем спорить, кто выиграет? — с улыбкой спросил я.

— Мне отец запрещает на деньги спорить, — вздохнул Фиддал.

— Зачем на деньги? Давай на щелбан? — предложил я. — Я за Борю!

— Ха! — крикнул довольный Фиддал. — Я за Юрку!

— Дураки вы оба, — раздалось сбоку. Это кривил губы Гвинд, старший племянничек Сивена. — Милиар ваших дружков за пояс заткнет.

Федя отвернулся, предпочитая не спорить, а я только презрительно посмотрел на Гриса.

Пришел черед Булгуни, и он отправился к траве искать яблоко. Среди имперцев вновь поднялся шум, но Хак показал кулак, и все тотчас умолкли. Теперь наш друг уже не улыбался. Он для пробы пару раз медленно отрепетировал взмах прутом, целя наколотым яблочком строго в центр щита. Короткий взмах, свист и чавканье разлетающегося яблока. Радостный Булгуня подпрыгнул на месте.

— Молодчина! — крикнул я.

Бареан вновь не стал раскручивать пращу. Может, не умеет? Как бы то ни было, праща хлопнула, а свинцовый снаряд отщепил кусок от деревянной доски.

— Здорово! — заорал Фиддал.

А вот Милиар перенервничал. Он остался единственным из имперцев и не мог позволить себе проиграть каким-то дикарям. Здоровяк переступил черту, а дротик все равно не долетел до мишени. После него пришел черед Кольши. Жилистый и юркий, по сравнению с тяжелоатлетом Милиаром он выглядел мелким. Уж если крепыш Милиар не сумел докинуть — то куда уж дикаренку! В толпе имперцев раздались смешки. Наш приятель взял в руки дротик, коротко разбежался и, по-особому извернувшись плечами, кинул. Попал!

— Заступ, — раздался громкий голос коменданта, обрывая поздравления.

Кольша расстроился и двинулся к нам.

— Ты все равно молодец, Колька! — прошептал я и шлепнул приятеля по спине. — Все увидели, как ты этого перекормленного бычка уделал!

— Ага, все видели, — согласился Фиддал и подмигнул.

Кольша заметно повеселел.

У Юркхи с нервами было все в полном порядке. Стоило нашему смуглому живчику взять в руки лук, как он разом преображался, становясь отстраненным и невозмутимым. Степняк поднял лук с наложенной тетивой и выпустил стрелу. Такое впечатление, что он и не целился вовсе! Но стрела клюнула доски щита и отскочила. Попал!

— Эти дикари из степи сначала из лука стрелять учатся, а потом ходить, — разобрал я голос Милиара. Раздались смешки, и Милиар добавил: — Все у них не как у людей.

Итак, остались только Булгуня, Бареан и Юркхи. И ни одного местного, только мы, «почетные ученики»! Вот так, знай наших! Щит оттащили на край плаца, прислонив к стене навеса. Дальше отодвигать некуда! Выступать первым черед выпал Булгуне. Тот уже приготовился, сжимая в кулаке очередное яблоко. Он наколол его, отставил ногу назад, подшагнул, взмахивая рукой… И прут вдруг переломился, полетев с наколотым яблоком вперед. Большинство зрителей злорадно засмеялись и засвистели. Но раскрасневшийся Булгуня их не слышал. Улыбаясь, он приблизился.

— Видали, какую я штуку придумал! — хохотнул он. — Мы так дома играли, по уткам кидали.

— Неужели сбивали? — недоверчиво спросил Кольша.

— А то! — хмыкнул Булгуня. — Главное — к камышам поближе подобраться и шугануть. Только мы глиняными шариками обожженными кидались. Утки крыльями хлопают, взрослые их тупыми стрелами бьют, а мы — так, играемся…

— Здорово получилось! У коменданта аж лицо вытянулось, как ты за яблоками пошел, — хихикнул Фиддал.

— Все же по правилам, — ответил Булгуня. — Я правила всегда внимательно слушаю.

Вокруг зашикали. Пришел черед Бареана. Зря я про него плохо думал! Прекрасно он умеет пращу раскручивать! Пару-тройку раз свистнув своим оружием над головой, он отпустил конец. Праща хлопнула, вылетел снаряд и вновь выдрал светлый кусок древесины из щита!

— Ха! — крикнул я Фиддалу. — Готовь лоб!

— Сам готовь, — огрызнулся сосед, потирая бровь.

В движениях Юркхи ничего не изменилось. Он также подошел к белой линии, встал у нее, поднял лук, отпустил тетиву и попал стрелой в цель! Вот это глазомер! Прирожденный лучник!

— Отлично! — хлопнул в ладоши Хак Стурр. — У нас два победителя. Порядком меня удивили. Занятие окончено, сейчас пойдем на полдник.

Все зашумели, переговариваясь и обмениваясь впечатлениями.

— Ты, — ткнул в меня пальцем комендант, — подойди.

Я приблизился.

— Неплохо двигаешься, но неправильно ставишь ноги в конце. Смотри…

Он показал, как правильно доворачивать ступню в момент броска. Вдруг раздались громкие возгласы, и мы обернулись. Раскрасневшийся Булгуня со сжатыми кулаками несся на братьев Грисов.

— Назад! — гаркнул комендант, направляясь в сторону драки. — Как звать? — подошел он к моему товарищу.

— Булгуня, — просипел тот.

— За нарушение дисциплины марш в комнату наказаний, — тоном, не терпящим возражений, громко сказал комендант.

— Но они первые… — набычился Булгуня.

— Немедленно! — отрезал Хак Стурр. — И остаешься без полдника.

Комендант указал пальцем перед собой, и Булгуня покорно зашагал впереди. Они двинулись к малой школе.

— Точно, — щелкнул я пальцами, вспомнив. — Комендант с Булгуней в наш корпус пошли. А зачем он на Грисов кинулся?

— Сначала они квакали… — потупился Фиддал. — А потом…

— Квакали? — перебил я. — Зачем?

— Ну он же с болот. Болотник. С границы провинции Амаран, — пояснил Фиддал. — Вот его и обзывали лягушкой. И квакали.

— Дразнились, — пояснил Кольша.

— Дурачье, — сплюнул Юркхи.

— А потом, — сказал Бареан, — один из подхалимов встал сзади на корточки за спиной Булгуни. А Грис толкнул пальцем в живот. Вот он и упал…

— Это его, урода рыжего, надо было в ту комнату сажать! — выкрикнул Кольша.

— Так! — подытожил я, легонько пристукнув по столешнице. — Пока все остальные здесь, надо пойти в школу и найти комнату наказаний!

— А я в трапезной побуду, послежу за комендантом, — быстро предложил Фиддал.

Я подумал немного и кивнул. Ребята повскакали с мест, а Бареан застыл над тарелкой.

— Ты чего? — спросил я.

— С тарелкой не выпустят, — пояснил приятель. — А как тогда полдник отнесем?

— У меня кусок хлеба с обеда остался, — похлопал себя за пазухой Юрка.

— О! Молодчина! — похвалил я. — Булгуне еда-то не особо нужна, главное — подбодрить парня!

Мы гурьбой двинулись в сторону выхода, и тут я увидел сидящего за отдельным столиком Либурха.

— Учитель Либурх! — Я преувеличенно жизнерадостно поприветствовал старика, незаметно отстав от приятелей.

— Ученик Олтер, — доброжелательно улыбнулся библиотекарь.

— Легкой трапезы! — поклонился я и прошептал: — А где искать комнату наказаний?

— Спасибо, спасибо! — махнул рукой старик и так же шепотом ответил: — Вход под центральной лестницей.

Бегом преодолев плац, мы оставили Кольку и Юрку на стреме у входа, и вместе с Бареаном проскользнули внутрь школы. Стараясь не шуметь, на цыпочках прокрались к лестнице. Увы! Вниз уходил десяток ступеней, а перед дверью за маленьким столиком сидел один из помощников коменданта!

— Назад, — шепнул я приятелю, и мы на цыпочках выбрались из здания.

— Ну что там? Нашли? — загомонили ребята.

— Тихо! — Я поднял руку. — Вход стережет помощник. Делаем так: Юркхи и Кольша — вы начинаете драку. Я спрячусь за углом рядом со сторожем. Бареан, ты вбегаешь в школу и испуганно кричишь.

— Что кричу? — не понял Боря.

— Как что? «Помогите-помогите!», конечно. Охранник кинется разнимать драчунов, а вы уж постарайтесь его задержать. Я быстренько перекинусь с Булгуней парой слов, чтобы он нос не вешал.

— И хлеб передай, — протянул здоровенную горбушку Юркхи. Я схватил хлеб, на цыпочках прошел по коридору и юркнул в темный закуток.

— Помогите! Господин комендант! Господин комендант! Они дерутся! Помогите! — послышался взволнованный голос Бареана.

— Что случилось? — простучали тяжелые грубые сандалии помощника.

— Там! Там! — закричал Бареан. — Они дерутся!

Деревянные подошвы сандалий прогрохотали мимо. Перепрыгивая ступени, я кинулся вниз и толкнул массивную дверь, оббитую двумя полосами металла. Скрипнув, она неохотно открылась. Небольшой тесный коридорчик с еще одной дверью в конце. Поперек двери наброшен железный засов, а вместо замка вставлен обыкновенный штырь. Высоко! И сил не хватит, чтобы вытащить. Я лег на каменный пол и зашептал в узкую щель между дверью и порогом.

— Булгуня! Слышишь? Это я, Олтер!

— Слышу, — раздался рядом ответный шепот приятеля. — Ты откуда тут?

— Хлеба хочешь?

— Давай, — мигом согласился любитель покушать.

Я кое-как, разломив горбушку на три части, просунул ее в щель.

— Мне надо бежать. Парни там сторожа твоего отвлекают. Мы хотели сказать, что ты все правильно делал. Мы с тобой! До вечера!

— До вечера, Оли.

С трудом открыл тугую дверь — смешно бы получилось, если б я ее не осилил и оказался взаперти! Вместо одного сидельца стало бы двое. Я развеселился и проскользнул к выходу. Снаружи уже собралась изрядная толпа. Ого! Кольша и Юркхи стояли плечом к плечу, а напротив — трое местных. Все взлохмаченные, лица красные. Похоже, здесь приключилось незапланированное столкновение!

— Ты, — послышался резкий голос Стурра. Он указал на Юркхи. — Завтра сидишь в комнате наказаний. А ты, — он указал на Кольшу, — через день.

Парни шмыгнули носом.

— Да, господин комендант, — ответили они.

— Не слышу! — грозно нахмурился Хак Стурр.

— Да, господин комендант! — гаркнули приятели.

— Вот и ладно, — кивнул Хак. — А вот и учитель Либурх пожаловал. Все марш на занятия!

М-да, помогли приятелю, называется. Впрочем, Юрка с Колей расстроенными не выглядели. Проходя мимо, они улыбнулись.

— Получилось? — шепнул живчик Юрка.

Я кивнул. Либурх, заходя в дверь, глянул цепко и едва заметно приподнял бровь. Я скорчил ангельское личико, и библиотекарь хмыкнул. Со мной поравнялся Бареан.

— Что произошло?

— Не знаю. Выхожу, а наши уже сцепились.

— Значит, местные подоспели. Вот и влезли, дурни. Видел, одному успело по уху прилететь?

— Ага, — со злорадной ухмылкой сказал друг.

— Не зря, значит, сидеть в комнате без полдника будут, — вздохнул я.

— Только комендант наших наказывает, а своих нет, — процедил приятель. Я хлопнул его по плечу.

— Пускай! Не грусти, друг мой Бареан. Все мы верно сделали. И весело было! — Наконец-то на серьезном лице Бори я увидел озорную мальчишескую улыбку.

— Весело! — согласился он.

Глава 2

Первую половину дня с нами занимался Хак Стурр. Мы бегали, приседали, прыгали в длину и в высоту, лазали по канату и поднимали камни. Вновь отрабатывали метание дротиков — но теперь уже по правилам имперской воинской подготовки: с доворачиванием стопы, корпуса и плеч.

После занятий с комендантом неслись в трапезную — обедать. Разгоряченные, голодные первоклашки сметали со стола все, что приносили расторопные слуги. А вторую половину дня с нами проводил учитель Либурх, обучая чтению, письму и арифметике. Таков наш обычный школьный распорядок дня: гармоничное развитие ума и физической силы.

К моему глубокому удивлению, хоть сколько-нибудь читать и писать умели только двое из всего класса: я и Фиддал. Остальные едва могли считать до десяти на пальцах. Родители недорослей не прилагали усилий для обучения отпрысков тому, чему и так научат в школе.

Старик озадачил Фиддала, положив перед ним кипу учебных листов, и двинулся ко мне.

— Учитель Либурх, а можно в уголке почитать? — Я достал из-за пазухи толстую тетрадь из дорогого пергамента. Библиотекарь тотчас узнал книжку. В первый же день, обнаружив тетрадь в тайнике, я ознакомил старика с находкой. Либурх вспомнил, как Эндир несколько лет подряд носился с книгой, корпя над тетрадью, обложившись картами и свитками.

Либурх почесал затылок и согласился.

— Хорошо, Олтер. Только вот возьми учебные пособия.

Старательно замаскировавшись, я положил пухлую книгу-тетрадь перед собой и в сотый раз прочитал надпись на обложке: «Как сберечь Дорчариан и победить Империю». С этой книгой я связывал все свои надежды и жаждал найти чудесный рецепт, как одним махом остановить неизбежное вторжение Империи. Я бережно погладил корешок, раскрыл книгу и углубился в чтение:

«В древности, сотни лет назад, в горах было великое множество мелких племен, и каждое было за себя. И села в долине враждовали, каждое село стояло за свое. Только священная крепость, что уберегла когда-то детей и жен от злобы лунолицых, примиряла их и была священной для всех. Раз в году все племена примирялись и приходили под священные стены на общий праздник, славя богов за избавление от лунолицых. Прознал об этом кто-то хитрый в далекой Арне и донес императору. Тот решил разрушить священный город. „Падет крепость — падут и горцы на колени, — решил он. — Подставят непокорную шею под рабскую удавку“. Ударила Империя, и горы содрогнулись от этого удара. Империя шла по долине, и села горели одно за другим. И каждый сражался сам за себя. Тогда встал посреди гор доблестный дорча по имени Домарха и взял всех воинов, кто остались в живых, под свою руку. Прознал Домарха о подлости врагов, узнал, что презренные имперцы хотят разрушить священную крепость. И крикнул тогда Домарха клич во все горы: „Декурион в огне!“ Отослал он жен и детей своих воинов к родовым горам, а некоторых отправил в Декурион, чтобы ожесточились сердца их мужей и братьев. Чтобы встали они несокрушимой стеной на пути врага. Воевал Домарха хитростью — заманивал врагов в ущелья, скатывал на них камни. Нападал Домарха и бил врагов без роздыха и днем и ночью. Погиб каждый третий горец, и пало великое множество врагов, а Джура бежала с гор прочь, красная от крови. Тогда Домарха вышел к имперцам и сказал им: „Декурион в огне! Убейте последнего горца — он не покорится!“ Он сказал им: „Декурион в огне! Перед вами встанут жены с железом в руках“. Он сказал им: „Декурион в огне! Падет последняя жена — перед вами встанут дети с камнями. Декурион в огне!“ Устрашились воины Империи грозных речей. Отступились они и сказали: пусть будут твоими села и дома в долине. Отдай нам обратно, как было встарь, при Старой Империи, Колодец и шахты, и разреши мирный проход до них! И согласился на это Домарха, и стал он первым князем долины и первым даном Дорчариан. С тех пор, как соберется враг войти в долину — несется от горы к горе старинный клич: „Декурион в огне!“ И тогда каждый горец отложит посох пастуха и соху землепашца и возьмет дедов меч со стены».

— «Декурион в огне!» — Я потер глаза и отодвинулся от книги, разгибаясь. Рукописный текст и тяжелый слог давались с трудом. Отсутствие привычки к чтению давало о себе знать. Чтобы понять смысл написанного, я водил пальцем по буквам и шевелил губами. Потом повторял предложение целиком. Голова разболелась, потемнело в глазах. Но ценность сведений оправдывала трудности.

Я перечитал еще раз интересные места: «Воевал Домарха хитростью — заманивал врагов в ущелья, скатывал на них камни. Нападал Домарха и бил врагов без роздыха и днем и ночью». По-видимому, первый дан Дорчариан громил супостатов, используя партизанскую тактику. При этом менял собственных воинов так, чтобы имперское войско постоянно находилось под беспокоящими ударами.

Я представил перед глазами Долинный тракт, села, огороженные поля и фруктовые сады. Не то! Партизанскую войну хорошо вести в самих горах, а не в густонаселенной долине. И где там камни скатывать на головы врагов? Не то, дедушка, не то! Нужно что-то другое! Я наугад перелистнул страницы. Мысли и размышления Эндира — неупорядоченные, метущиеся, злые — проходили передо мной. Старинные легенды, исследования истории отношений Империи и Дорчариан, цены на оружие и земляное масло, какие-то договоры и документы — все это Эндир заносил в свою тетрадь. Книга Эндира по сути была ежедневником, куда он в разные годы записывал все, что хоть как-то могло помочь освободить Дорча.

«Империя подобна страшному зверю мартихоре — чудовищу с телом волосатого льва, в пасти которого три ряда острых как кинжалы зубов. На конце его длинного жесткого хвоста сочится яд, смазывая костяное лезвие. Мартихора копит в себе яд, и если не впрыснет его в кого-нибудь, то яд разъест ее изнутри. Поэтому чудовище всегда охотится. Оно убивает ядовитым хвостом всех, кого встретит. Мартихора пожирает свою добычу и становится еще больше и сильней. И яда в ней становится еще больше. Дорча должны отрубить мартихоре хвост, чтобы чудовище само сдохло от своего яда. Нужно успеть, пока Империя не обратила свой яд против нас».

Я распрямился, нахмурился и невидящим взглядом посмотрел в окно. Дед умер вовсе не от метафоричного яда мифической мартихоры, а от настоящего яда неведомого отравителя. Каким образом этот сборник побасенок может помочь сберечь Дорчариан? Я вновь перелистнул страницы.

«Народы квельги, терскелы, алайны, дремны, дворча и дорча, гверхи и гворча отныне, добровольно и без принуждения одаривают Империю как доброго соседа, чем сами захотят, не позднее Дня долгого лета».

Я так углубился в чтение, что не заметил, как окончилось занятие. Только громкий голос Кольши оторвал от тетради. Я огляделся. Все местные, кроме Феди, уже умчались. Учитель Либурх собирал бумаги, а приятели ожидали меня. Я спрятал драгоценную книгу в тубус, повесил на шею, собрал в пачку листы и отнес библиотекарю.

— Спасибо, учитель Либурх, — сказал я.

— Занятие прошло с пользой? — Старик внимательно посмотрел, а затем скосил глаза на висящий тубус.

— С пользой, — кивнул я. — С большой пользой.

Мы двинулись к выходу, направляясь в трапезную. На выходе из здания ждал Булгуня. Мы подбежали к нему всей гурьбой, хлопая по спине и плечам, тормоша и засыпая глупыми вопросами.

— Ну как ты? — спросил я, когда веселье немного утихло.

Булгуня пожал плечами и осмотрелся кругом — нет ли посторонних рядом. Странное поведение приятеля удивило, и мы смолкли, окружив толстяка.

— Там кто-то был, — понизив голос до шепота, произнес Булгуня. — Как только заперли дверь, кто-то посмотрел из-за стены.

Мы переглянулись, потрясенные.

— Смотрели-смотрели, а затем вдруг перестали, — хихикнул Юркхи.

Только смех у степняка вышел натужным — а как же, ему-то следующим идти в подвал!

— Ага, — не приняв шутки, кивнул Булгуня. — А потом взгляд исчез.

Ребята, негромко переговариваясь, пошли по плацу в сторону трапезной. Бареан остался стоять, словно примерзнув к брусчатке. Глаза округлились, зрачки расширились, а взгляд остекленел, не замечая ничего вокруг. Что случилось-то? Подобной впечатлительности за своим серьезным товарищем я раньше не замечал. Парень что-то шептал, словно молитву.

— Укрой меня, Безносый, — послышалось мне.

Что еще за Безносый?

— Бареан, — осторожно позвал я приятеля.

— А-а-а?.. — протянул Боря.

— Что случилось, друг?

— А-а? — Взгляд Бареана приобрел осмысленность, он встряхнулся, окончательно избавляясь от прилипчивого наваждения, и быстро ответил: — Нет, нет, ничего.

А затем торопливым шагом направился вслед за приятелями. Все-таки он очень странный мальчик.

— В чем отличие цивилизованного человека от дикаря? — вальяжно развалившись на тюфяке, я величаво провел перед собой расслабленной кистью руки.

Зрители — Остах, Барат, Йолташ, Пелеп и Кайхур — внимательно смотрели представление в «театре одного актера». Учебный день кончился, мы с домочадцами ужинали в тесном кругу. Твердые, до конца не разваренные бобы не лезли в горло, и я налегал на хлеб. Я красочно поведал домочадцам о соревнованиях по метанию в мишень на плацу. А затем наставник поинтересовался, как прошел первый урок наместника. Я решил похулиганить и устроил вечернее выступление в «домашнем театре». Сейчас я изо всех сил надувал щеки, пытаясь хоть как-то походить на жирного Сивена Гриса.

Оборвав величавый жест, я поморщился и картинно прижал руку ко лбу. Затем потянулся, схватил воображаемый кубок и жадно приложился. Барат не выдержал и прыснул от смеха. Толкнув Йолташа в бок, громко прошептал:

— Наместник-то надрался намедни! Вот башкой и мается!

Дядька Остах показал ученику кулак, а Кайхур, поддерживая наставника, строго тявкнул.

— Запомните, мои юные ученики! — вещал я. — Цивилизованного человека от дикаря отличает одежда! — Я воздел перед собой палец и удивленно на него уставился.

— Посмотрите на меня, — и я обвел себя изящным взмахом ладони. — Сколько людей трудилось, чтобы соткать эту чудесную, невесомую ткань! Сколько умелых мастеров прикладывали все свои умения, чтобы пошить из этой ткани великолепную тунику! А какие ловкие мастерицы корпели над тонкой вышивкой! Сколько богатства и красоты в сиянии золотых нитей!

— И! — Я вновь поднял палец перед собой, но икнул и опять приложился к невидимому кубку. Теперь не выдержал уже Пелеп и захихикал, но получил подзатыльник от наставника и примолк.

— А теперь посмотрите на него. — Я небрежно махнул рукой в сторону, словно отгоняя наглую муху. — В чем тут искусство — сшить из целого куска кожи эту безрукавку? Или сапоги? А какие бесформенные ужасные шаровары! Вы видели где-нибудь когда-нибудь, чтобы достойный муж носил штаны? — Отставив в сторону кубок, я подался вперед всем телом и требовательно посмотрел на зрителей, грозно сопя.

Те оторопели от моего напора. Я тем временем вскочил с импровизированного ложа, отбежал в сторону и поклонился в сторону отсутствующего наместника. Теперь я изображал самого себя.

— Что же поделать, сиятельнейший, если у нас в горах без штанов нельзя? Без штанов бубенчики на морозе мигом в ледышки превратятся! — нарочито сделав свой голос писклявым, чуть не плача пропищал я.

Теперь смеялись уже все. Дядька Остах вытирал слезы, а Кайхур и вовсе завыл от восторга, задрав голову. За стеной послышался ответный вой Хинды.

Перед самым сном, когда я уже лежал в кровати, ко мне подсел Остах и спросил:

— Как наместник принял шутку? Не осерчал?

Я пожал плечами.

— Посмеялся немного. Шутка ему понравилась, — улыбнулся я. — А вот на выходе меня Элса поймала. Вот она-то была далека от веселья.

— Да? — встревожился наставник. — И чего она от тебя хотела?

— А она не от меня хотела, а от тебя, — хитро я улыбнулся дядьке.

— О как?! — удивился он. — От меня?

— Она интересовалась торговыми делами с Вликом, начальником госпиталя, и Алвином, колесником.

— Вот проныра! Клешню омара ей в… А ты что?

— А я что? — хмыкнул я. — Ответил, что я теперь имперский гость. Сказал, что наставник выправил важную бумагу, и я теперь могу спокойно торговать разными товарами. Так что жди приглашения от Элсы, дядька.

— Отбрешусь, — махнул рукой Остах. — Главное, чтобы к тебе больше не приставала.

— Ага-а-а, — зевая, протянул я и перевернулся на бок, устраивая ладонь под щеку.

— А твой комендант, Хак Стурр, хитрый жук. И толковый учитель… — задумчиво сказал дядька, присаживаясь на кровать и стягивая безрукавку.

— Чего это вдруг? — удивился я.

— Вот видишь, и ты не понял. Он неспроста в первый же день между вами соревнования затеял. Сразу и увидел, кто из вас кто. Кто вожак, а кто ведомый. Кто посообразительней, кто каким оружием владеет, кто гордый, кто хитрый, кто задира, кто молчун.

— Все равно он гад, — сонно протянул я. — Булгуню ни за что ни про что наказал…

— Ты уже почти спишь, парень… Храни тебя Отец Глубин. Легких снов, Оли.

— Мм… — сказал я и вспомнил, что упустил в своих рассказах. Аж подскочил на кровати. — Булгуня! Булгуню посадили в наказание в подвал! Там у них комната наказаний. Так он из-за стены чей-то взгляд видел, представляешь? — спросил я.

— В подвале? — переспросил дядька. Он почесал макушку, словно что-то вспоминая. Новость не показалась ему забавной, и дядька о чем-то крепко задумался. А может, мне это уже приснилось? Уснул я мгновенно, едва только лег обратно и прикрыл глаза.

Встал засветло вместе с домочадцами и до построения успел потренироваться. Слово дал — держись! Время поединка с Милиаром неумолимо приближалось, поэтому Фиддал продолжал приходить по утрам. Это и немудрено — Кайхур с Хиндой по-прежнему звонко лаяли, приветствуя друг друга. Эдак они и Бареана будут будить — ведь он стал последним жильцом в уютном здании на трех хозяев. А наши друзья — оставшиеся почетные ученики — заняли ближайший к нам гостевой дом. Так что стоит открыть неприметную дверцу на заднем дворе, пересечь живую изгородь — и окажешься в гостях у приятелей. Удобно!

А вот к нам посетители на утренние тренировки-схватки теперь не приходили. У Либурха забот заметно прибавилось и времени на утренние посиделки не оставалось. Тумма забежал недавно, рассказал тайком все, что вспомнил о дваждырожденных, и больше не появлялся.

Но мы не скучали — Остах гонял братьев, мы с Федей разминались вместе с Пелепом. Отрабатывали подножки и подсечки, броски через бедро — все, что я смог вспомнить. Многое всплыло после того, как Либурх принес пожелтевший пергамент с корявыми рисунками. На них схематически изображались человечки, выполняющие приемы борьбы.

После тренировки мы плюхнулись в фонтан, наскоро растерлись, а затем наперегонки понеслись с Фиддалом на плац перед корпусом. Невозмутимый комендант поглядывал на помощников, которые крутились около солнечного гномона и отбивали колоколом время. Вначале били три удара, потом два, а перед самым построением раздавался резкий, как точка в конце предложения, удар колокола. Те, кто приходил после него, считались опоздавшими и лишались завтрака. Из нас, «почетных учеников», не опаздывал никто. А вот многие местные построение и завтрак пропускали. Такое положение вещей коменданта, мягко говоря, не устраивало. Но его власти за пределами школы недоставало, чтобы прижучить сынков влиятельных родителей. А вот для нас с Фиддалом опоздание смерти подобно. После утренней отработки борцовских приемов мы были голодны настолько, что за завтрак могли и прибить. Прибить и съесть.

— Понимаешь, — шепнул Федя, — отец велел каждый выходной домой возвращаться. А то мама недовольна будет. Ты же сам слышал, если комендант разрешение не подпишет — то из ворот имения без этой бумаги не выпустят! А если я хоть раз опоздаю или попадусь еще на чем-нибудь — то он бумагу ни в жизнь не подпишет. Вот я вчера с вами к Булгуне в подвал и не пошел. Я не трус, понимаешь?

— Понимаю, — ответил я. — У нас в горах так говорят: веревка крепка повивкой, а человек — родными. Семья — это очень важно. Я понимаю, Федя.

— Вот, — повеселел Фиддал. И спросил: — Сегодня же очередь Юрки в комнате наказаний сидеть? К нему тоже пойдете?

— Вряд ли, — покачал головой я. — Это Булгуню ни за что посадили…

К нам подбежали приятели. Колокол пробил два раза.

— Привет! — крикнул я. — Юркхи, тут Федя спрашивает: к тебе пробиваться в комнату наказаний?

— Нет, — белозубо оскалился степняк. — Я за обедом горбушку спрячу, чтоб голодным не сидеть. А глазастой стены я не боюсь! Сын хана Йурая ничего не боится. — И он горделиво осанился.

После дядькиных тренировок с учебными ножами, после утренней борцовской подготовки проводимые комендантом занятия казались откровенно скучными. Бег, бег и еще раз бег. Бег кругом по плацу, бег с поднятыми руками, бег приставным шагом, бег в полуприседе… Потом метание камней и дротиков, прыжки. Впрочем, мальчишеская энергия била ключом, и я был рад отвлечься от тревожных прилипчивых мыслей о грядущей войне.

На уроках Либурха вновь пришел черед книги Эндира. Ученики уселись за широкий стол перед низенькой кафедрой-постаментом Либурха. А я расположился в своем укромном уголке у окна.

«Книга эта есть плод моих многолетних мыслей и придумок, направленных только на одно — как избавиться от губительной опеки Империи. Давняя история Оловянного острова расскажет каждому, кто имеет глаза и уши и готов увидеть и услышать, что Империя есть лев, убивающий и пожирающий любого, кого он сочтет добычей».

«Нелогично, дедушка, — хмыкнул я. — Только что Империя была мифической мартихорой, а теперь она просто лев. И что за Оловянный остров?» — подумал я.

И вновь наугад перелистнул страницы. Меня немного интриговала такая форма чтения. Как будто гаданием занимался.

«Хродвиг Упрямый силен и крепок в своей ненависти к Империи. При нем законы гор не уступят арнскому престолу. Но он не верит в силу тайных слов и во власть шепота. Он горяч и ослеплен жаждой скинуть Империю немедленно и не умеет ждать. Векс переждет, пересидит и перехитрит его. Хродвиг готов ударить и неизбежно проиграет. Не дать этому свершиться! Отца нужно остановить!»

Прочитав эти строки, я крепко задумался. Сколько лет было Эндиру, когда он их писал? Насколько я понял, Хродвиг обладал крутым нравом, недаром его прозвали Упрямым. Как имперский заложник Эндир собирался остановить отца, находясь в почетном плену у Империи?..

Я вновь вынырнул из омута размышлений, лишь когда вокруг загомонили друзья. Рассеянно убрал тетрадь в тубус, собрал листки заданий и отнес Либурху. Тот потянулся, чтобы потрепать меня по голове, но сдержался и выпрямился.

— Это занятие было полезным для тебя, ученик? — нейтральным тоном спросил Либурх.

— Я очень благодарен тебе, учитель, — искренне ответил я. Теперь уж старик не сдержался и взлохматил мне волосы. Не беда — местные уже умчались из класса.

На выходе нас ждал Юрка.

— О! Наш герой! — приветствовал я освобожденного. — И как тебе темные подземелья гадких имперцев?

— И вовсе они не темные, — дернул плечом Юркхи. — Там окошко мутное под потолком. Душно только. Дышать нечем.

— А стена-то с глазами? Видал ее? — спросил Кольша. Он храбрился немного — его-то очередь следующая, — но меня обмануть не мог. Парень не трусил отчаянно — но побаивался.

— Никого там нет, — медленно ответил Юрка. — Там паук в углу сидит под потолком. Это он и пялится!

«Странно. Значит, и Юрка почувствовал взгляд. Только решил, упрямец, что во всем виноват паук. Что же, может, и прав наш сын степей».

Я покосился на Бареана. Тот выглядел преувеличенно веселым, шутил невпопад, подтрунивал над Булгуней. Вот только в глазах приятеля виднелись тоска и обреченность. Да что происходит-то? И ведь не ответит — гордый!

Вечером, вернувшись домой, я наблюдал за тем, как братья-охранники едва не валятся с ног. Остах ходил куда-то по своим делам, а затем гонял учеников весь день. Пока наставник отсутствовал, братья учили имперский. В этом им помогал Пелеп. Потом Барат и Йолташ махали тяжеленными деревянными мечами, а затем с учебным ножом должны были выстоять против учителя. Дело это гиблое, заранее обреченное на провал.

Пелепу домочадцы тоже нашли применение. Мало того что пацан делился знанием языка с братьями — его еще и заставили готовить. Он ведь следил за несколькими очагами, когда на Алвина работал, в том числе и за кухонными. Что-то и подсмотрел. К тому же и дядька ему немного подсказал. Вот только без затрещин Остах мог и обойтись. Чем ему Пелеп не угодил? Подумаешь, каша подгорела. И пересолена малость… А вчера бобы несъедобными были… М-да-а… А может, повара нанять?

В общем, когда я вернулся домой, обрадовался один только Кайхур. Он прыгал, лизался и махал коротким хвостиком. Я взял песика на руки и закружился по комнатушке. Барат, Йолташ и Пелеп мирно сопели по углам.

Наигравшись со щенком, я наполнил собачью миску соленой кашей и присел у стола. Отломил большой кусок хлеба и придвинул блюдо с брынзой и оливками. Есть стряпню Пелепа было выше моих сил.

— Наставник! — обратился к Остаху. — Я на занятиях Либурха читаю тетрадь дедушки Эндира…

— И? — коротко и мрачно спросил Остах. О своей находке под потолком библиотеки я уже рассказывал раньше. Дядька полдня пропадал по своим темным делам в городе и был не в духе.

— Послушай. — Я открыл тетрадь. — «Векс переждет и перехитрит его. Хродвиг готов ударить и неизбежно проиграет. Не дать этому свершиться! Отца нужно остановить!» — прочитал я вслух.

— Отнять бы у тебя эту книжицу, — глухо пробурчал Остах. — Жаль, ты по праву победителя ее взял… Сам нашел.

— Дедушка Эндир ее нарочно для меня оставил! — Я прижал тетрадь к груди. — В тайнике!

Остах пробубнил что-то, дернул плечом и вздохнул.

— Оставил бы ты тайны там, где им и положено быть, — во вчерашнем дне. Но ладно, слушай. Хродвиг решил поднять восстание против Империи, но воинов не хватало. Выше Паграбы жили воинственные алайны. Они день и ночь сражались с дикими северянами. И скайды, родичи северян, тоже поджимали. — Дядька тяжело вздохнул и продолжил: — А когда скайдам с северянами удавалось договориться — то и разом нападали. Понимаешь?

— Ага, — кивнул я. — Несладко алайнам приходилось.

— Вот. Так получилось, что в очередной раз скайды с северянами навалились на алайнов сообща. Тут и Хродвиг подоспел, усекаешь?

— Ага, — вновь кивнул я.

— Вот тебе и ага, — передразнил меня Остах. — Ничего ты не понял. Хродвиг так встал войском, что показал алайнам: могу и помочь, а могу и ударить.

— Хитро, — оценил я.

— Хитро! — крикнул наставник. Барат и Йолташ возмущенно всхрапнули. — Да он Столаха за яйца взял: либо под меня иди, либо я тебе в спину ударю!

— А Столах — это кто? — спросил я.

— Это вождь алайнов, — посмурнел Остах. — А на переговоры к нему Хродвиг отправил своего сына, Гимтара.

— Диду! — обрадовался я.

Наставник только тяжело вздохнул.

— Да, Гимтара. Вот только он, как увидел дочь Столаха, воительницу Столхед, остолбенел. И пожелал взять ее в жены. Столах, не будь дурак, согласился. Объединившись, войска алайнов и дорча разогнали всех врагов и заключили договор.

Дядька вздохнул, откупорил бочонок пива и налил себе пенящейся жидкости в глубокую кособокую глиняную плошку.

— В договоре значилось, что после свадьбы наследника дана Дорчариан с дочерью вождя родовые земли алайнов станут Дорчариан. Хродвиг думал после этого усилить свое войско свирепыми и умелыми алайнами и прогнать имперцев из гор.

— Что дальше? — заинтересованно спросил я.

— Что дальше? — переспросил Остах. — А то, что истинный наследник Дорчариан находился в Империи. А Векс Кней прекрасно знал о планах Хродвига. Если бы упрямый дан восстал, то наместник, прикрываясь именем Эндира как истинного наследника, покорил бы долину и сделал ее частью Империи. Хитроумный Векс подговорил и вооружил гворча, чтобы они ударили Хродвигу в спину.

— Почему же у Векса Кнея не получилось? — спросил я.

— А ты внимательно почитай тетрадь! — неожиданно озлобился Остах. — Что еще там Эндир понаписал? Всю прочитай, от корки до корки!

Наставник потер лицо ладонями. Он еле удерживался от того, чтобы силой не отобрать тетрадь. Я свернул книжицу и спрятал в тубус. Дядька яростно поскреб щетину под подбородком и продолжил:

— Он обыграл Векса. Твой дед сам взял Столхед в жены. Хродвиг добровольно отрекся от власти, передав ее сыну. Законник обыграл Империю по ее законам. Войны не случилось.

«Войны не случилось», — повторил я про себя. По-моему, сейчас я услышал главное: войны не случилось. Правильными словами, знаниями и решительностью дед сумел предотвратить кровопролитие и сберег тысячи жизней. Как бы провернуть этот фокус еще раз? Нужно устроить так, чтобы Империи стало невыгодно нападать на Дорчариан… А для этого необходимо понять, чего хочет Торговый союз, а что — Лига меча. Может, попытаться как-то рассорить их?..

Первая половина следующего дня прошла по распорядку. Физподготовка, будь она неладна! А вот перед обедом случилось кое-что новенькое. Вываливаясь из корпуса малой школы, кто-то задел меня плечом. Да как задел! От сильнейшего толчка я отлетел и рухнул на пол, едва успев сгруппироваться. Вокруг раздался дежурный ржач, я потер ушибленное плечо и встал. Надо мной возвышался Милиар Хмутр. Нарочно скинул меня на пол, гад! Саданул изо всех сил, подлец!

— Ой, извини, — насквозь фальшиво протянул Милиар. Дрянной из него актер, — а я тебя и не заметил.

Вокруг опять грохнули хохотом. Милиар стоял рядом, с паскудной улыбочкой смотрел на меня и потирал браслет с дубовыми листьями на запястье. Вот урод! Мой браслет! Мой украденный из госпиталя браслет! Я сжал кулаки и примерился, как ловчее двинуть стопой в колено и приложить по уху справа…

— Что случилось? — раздался строгий голос коменданта.

Казалось, Стурр возник из ниоткуда.

— Да он сам упал!

— Сам, сам грохнулся! — раздалось из толпы.

Комендант обернулся, и крики тотчас же прекратились. Он посмотрел на меня.

— Все верно, — сказал я, отряхивая штаны на коленях. — Сам упал. Споткнулся.

— Когда ты уже сменишь свои дикарские шаровары на подобающую одежду? — процедил Хак. — За нарушение порядка завтра лишаешься полдника и сидишь в комнате наказаний. Это ясно?

— Так точно! — громко отрапортовал я. Понятно, что спорить нет никакого смысла.

Милиар поднял руку, сжатую в кулак, и показал мне. Он издевательски покрутил передо мной серебряным браслетом, плотно облегающим широкое запястье.

— А это что? — вдруг сказал Хак. — Давай-ка сюда свою бирюльку, — требовательно протянул руку Стурр. — Верну твоему отцу лично. По первому слову тысячника.

Я скорчил рожу за спиной Стурра. Я-то знал, что Фракс Хмутр сейчас в долине и никто толком не знает, когда он вернется. Надеюсь, отец с Гимтаром насыплют ему соли под хвост. Чтобы поход в горы не показался увеселительной прогулкой.

Милиар не посмел перечить коменданту, верный воинской дисциплине. Необходимость подчинения приказу сын тысячника затвердил, едва начав говорить. Насупившись, он стянул браслет и отдал коменданту. В начале учебного года, при первом построении, нам строго-настрого запретили проносить внутрь школы оружие, украшения и домашних питомцев. Жаловаться некому — сам виноват.

На занятиях Либурха я вновь читал тетрадь Эндира. Сегодня попались донельзя утомительные перечисления законов и договоров, которые должен достать Клай. Интересно, кто это такой?

Стычка с Милиаром и вечерняя встреча с Кольшей оказались самыми яркими событиями дня.

— Ну что, как там глазастая стена? — весело спросил я у Кольши. Тот задумался и пожал плечами.

— Там и вправду паук сидит, только это не он смотрит. Паук там все время, а взгляд побыл немного в самом начале — а потом исчез!

Булгуня вновь кивнул, а Юрка топнул ногой.

— Да паук на тебя посмотрел-посмотрел, а потом перестал. Ты для него большой слишком! Неинтересно ему на тебя долго смотреть!

— Ладно. Чего спорить, пойдем ужинать, — сказал я. — Завтра сам пойду и посмотрю, что там за пауки со стенами.

Бареан вновь выглядел сам не свой. Может, он просто подземелий боится?

Глава 3

Тяжелая массивная дверь с противным скрипом закрылась. Лязгнул засов, проскрежетал вставляемый в паз штырь. Я огляделся. Темная комнатушка. Каменный пол, стены, невысокий потолок. Напротив двери под потолком мутное окно, забранное маленькими кусками толстого стекла. Свет сквозь препятствие пробивается едва-едва и падает на узкое каменное сиденье, выступающее из стены. От двери до окна три шага. Столько же от стены до стены.

Я присел на сиденье. Жестко. Пожалуй, зимой здесь будет холодновато. Я оглядел стену, о которой столько судачили. Вон и паук в темном углу. Только он неживой, давно уже высох. И как ребята этого не углядели? Некого ему здесь ловить и есть нечего.

Ощущение чужого пристального взгляда появилось внезапно, будто кто-то отдернул плотную штору. Я внимательно посмотрел на стену, выискивая в ней неправильность, особенность, но ничего не увидел. Большие грубые блоки из ноздреватого камня. Стыки замазаны серым раствором, кое-где облупившимся. Хотя такие булдыганы и без всякого раствора, под своим весом будут держаться. В нижнем углу виднелось малюсенькое отверстие, похожее на мышиную норку.

Взгляд пропал так же внезапно, как появился. Мне показалось, что я услышал голос. Одна короткая фраза, произнесенная шепотом, и тихий-тихий звук удаляющихся шагов. Вот у меня воображение разыгралось, надо же! Я хмыкнул, покачал головой и достал из-за пазухи тубус, висящий на шее. Тоже мне, гауптвахта называется! Я и яблоко с собой прихватил, и книгу. Зашелестев страницами, поерзал на неудобном сиденье и уставился в тетрадь. А здесь и правда дышать нечем!

Не успел толком втянуться в чтение, как послышался стук первой двери и топот деревянных сандалий сторожа. Торопливо свернув тетрадь, убрал ее в тубус. Вскочил, подбежал к «глазастой» стене и засунул огрызок яблока в мышиную нору, затолкав носком ноги поглубже. Лязгнул засов, дверь открылась.

— Соскучился? — добродушно прогудел помощник коменданта, здоровенный увалень.

— Тут у вас задохнуться можно, — проворчал я, выходя. — Сделали бы уже что-нибудь с этим!

Здоровяк только хмыкнул мне вслед.

— Ерунда это! — махнул я в ответ на вопросы приятелей. — Там за стенкой еще одно помещение у коменданта. Вот кто-то из его помощников и ошивается, чтоб на нас жути нагнать.

Ребята замолчали, потрясенные коварством коменданта и простотой решения загадки.

— Пойдем по домам, ужинать. Я такой голодный, что готов съесть быка.

— Ерунда это, — повторил я вскоре, пересказывая домочадцам свои приключения в комнате наказаний. Я и впрямь настолько оголодал, что даже смог проглотить стряпню Пелепа. — Там за стенкой еще одна комнатка у коменданта. Вот он и изгаляется.

Дядька странно на меня посмотрел. Он вновь ходил в город и вернулся, как обычно, раздосадованным. Наставник встал, откинул крышку ларя. Достал светильники, запечатанный кувшин, пару факелов, заплечный мешок.

— Барат, Йолташ! Собирайтесь, пока не стемнело!

Кайхур вопросительно гавкнул.

— Ты остаешься, дом стеречь, — строго ответил щенку наставник. — И за оборванцем присмотришь, чтоб сыр из кладовки не жрал. — Пелеп обиженно поджал губы и промолчал. Ему уже досталось от дядьки за скверный ужин.

— Пойдем, Оли. Я должен кое-что показать. Вдруг со мной что случится, ты и знать не будешь… — пробурчал дядька.

— Типун тебе на язык, наставник. — Я вскочил и вышел вслед за дядькой. — Что там происходит в городе, что ты помирать собрался?

Дядька резко остановился, и я уткнулся ему в спину. Он обернулся и сунул мне в руки пару факелов.

— Язык у тебя без костей, — буркнул он.

Я заторопился следом, заинтригованный. Что такого хочет показать дядька Остах, если для этого ему нужны факелы?

— Шуруйте вперед, — велел братьям Остах, вручая заплечный мешок с собранным добром.

— А куда идти, учитель? — спросил Йолташ.

— К библиотечному крыльцу топайте, — ответил дядька и повернулся ко мне. — И по сторонам посматривайте, чтобы нас не увидели ненароком… Дай слово, Оли, что без меня в город не сунешься.

— Ты о чем, наставник?

— Скоро поймешь, — дернул щекой дядька. И требовательно повторил: — Дай мне слово.

— Клянусь, что не сунусь без тебя в город, — повторил я.

— Хорошо, — кивнул Остах. — А теперь слушай. Многие дома Атриана стоят на фундаментах еще Старой Империи. Кое-кто живет в зданиях, которые от них остались, и не догадывается об этом. Когда Старая Империя что-то строила, то не любила возить камень издалека. Вот древние строители и вырубали блоки под землей.

— Под землей, — затаив дыхание, повторил я.

— Да, — кивнул дядька. — Они везде так делали, если горная порода позволяла. Поэтому под Атрианом огромная сеть подземных ходов. За давностью лет власти Империи про это забыли. Но те, кому надо, помнят. И хранят этот важный секрет, — покачал у меня под носом пальцем Остах.

— Я понял. А те, кому надо, — это ночные люди, да? Ты тоже был раньше ночным?

— Я был «добрым», — пробурчал Остах. — А так все верно говоришь.

Братья топтались у крыльца перед входом в библиотеку.

— По пути никого не видели? — тихо спросил Остах.

Те мотнули головой. Дядька прошел мимо, двигаясь вдоль стены архива и удаляясь от крыльца. Вокруг росли высокие кусты можжевельника, кипарисы, самшит. То и дело приходилось продираться через колючие ветви. Наконец дядька остановился в самом укромном уголке сада, где стена архива, до самой крыши затянутая лианами девичьего винограда, примыкала к высоченной каменной ограде. Здесь разросся куст с жесткими глянцевыми листьями. Вездесущие лианы винограда опутали и его, соткав вокруг куста непроницаемую для взгляда зеленую шапку.

— Эк тут все заросло, — почесал макушку дядька, разглядывая буйную зелень. — Барат!

— Да, учитель.

— Доставай кинжал и на карачках вдоль ограды лезь к стене архива. Если сильно ветки мешают, обрезай. Только лишнего не кромсай.

— Чтоб незаметно, понял, — кивнул Барат.

— Доползешь до стены, в самом углу на земле плита будет лежать. Под нее сбоку есть лаз. Может, за столько лет он тоже зарос, кинжалом пошуровать придется. Лезешь туда ногами вперед. Палишь факел, найдешь держатель слева. Ждешь наследника, ловишь. Уразумел?

Барат кивнул, закинул заплечный мешок, затянув потуже, и полез в вечнозеленые дебри.

— Там вход в подземелье? — дрожащим от предвкушения голосом спросил я.

— Ага, — рассеянно кивнул наставник. — Смотри туда. За кипарисом почти не видно. Но там окно в библиотеку. Оно самое крайнее…

— И ведет оно в твой закуток, — перебил я. — И еще оно никогда не закрывается.

— Откуда знаешь? — искренне удивился Остах.

— Либурх подсказал. И разрешил пользоваться, если нужда будет, — пояснил я.

— Молодец Либурх. Добрее человека я в своей жизни не встречал, — признался дядька. — Знаешь, как он с Эндиром сошелся?

Я помотал головой. Куст из-за ползущего внутри Барата ходил ходуном.

— Книгу он писал. Про всякие разные земли, которые окружают Империю. Вот и стал расспрашивать Эндира про горы Дорчариан, как да что… — Дядька оборвал свой рассказ и подтолкнул меня к кустам: — Хорош болтать, ползи давай.

Я нагнулся и без особого труда прошел бочком вдоль ограды до угла. Плотная листва вокруг создала тоннель из зелени. Вскоре почувствовал, как плотная земля, усыпанная сухими ветками, сменилась камнем. Под ногами оказалась большая плита. Присмотревшись, я увидел круглый лаз, ведущий под здание архива. Юркнул вперед ногами и очутился в крепких руках Барата.

Мы отошли от лаза, чтоб нас не зашибли, и я огляделся. Тусклый свет пляшущего огня факела освещал небольшое четырехугольное помещение, где стены сложены из тех же блоков, которые я недавно разглядывал в комнате наказаний. Послышался шум, свет огонька качнулся — и к нам присоединился наставник. А следом спрыгнул и Йолташ.

— Здорово тут, — прошептал Барат и толкнул меня плечом.

— Ага, — ответил я.

— А теперь слушайте, — громко и напористо сказал наставник. Я испуганно вжал голову в плечи, посмотрев на потолок. — Тут можно орать, пока горло не сорвешь, снаружи никто не услышит, — отмахнулся дядька, увидев мой испуг. — Проверено. Так вот. Напоминаю тебе, Оли, про данное тобой слово…

— Без тебя в город ни ногой, — быстро сказал я. Мне не терпелось отправиться в подземелье.

— Сегодня мы в Атриан не пойдем, — продолжил Остах. — Смотрим сюда. — Он показал на глубокую нишу в стене. В ней стояла пара светильников с тремя рожками и лежали другие вещи. — Прошло много-много лет, но здесь по-прежнему есть светильники, пара факелов и огниво. И должно быть так и впредь. Это закон! Забрал факел — принеси новый. Разбил светильник — замени!

Дядька окинул нас суровым взглядом, и мы послушно закивали.

— Без света под землей сгинуть — раз плюнуть, — сказал дядька, вынув из заплечного мешка факелы и передавая их Йолташу. Затем достал два больших запечатанных кувшина. Один поставил в нишу, а другой откупорил и заправил маслом глиняные светильники. Поджег. Из трех носиков лампы показались язычки пламени. Дядька протянул светильник, и я осторожно взял его в руки.

— Даже ночные люди ходят только теми путями, которые знают крепко-накрепко. Никто в своем уме не суется за поворот просто так. Поговаривают, что в древности Старая Империя хоронила в подземельях своих мертвецов. Лихие люди принялись шастать, мертвяков обирать. Тогда власти понаделали в подземельях ловушек. Веков с тех пор прошло немало, а хитрые механизмы до сих пор работают. Поэтому — ни шага в сторону! — грозно сказал дядька, обведя спутников строгим взглядом. — И еще, — неохотно прибавил дядька. — Поговаривают, что в подземелье нечисть живет.

С этими словами он развернулся, поднял факел повыше и отправился ко входу в подземелье. Я пошел следом, а Барат с Йолташем замыкали процессию.

Узкий и высокий подземный ход ограничивался сверху полукруглым сводом. Пожалуй, высокий Барат смог бы встать на носочки и достать до потолка. А вот вширь руки не раскинешь — узко: двоим взрослым едва-едва разойтись. На стенах то и дело виднелись следы зубила, которым рубили камень. Сама порода оказалась рыхлой и пористой, поверхность — прохладной и шершавой. Пахло в подземелье чадящими факелами и лампами, а никакой затхлости или влажности воздуха совсем не ощущалось.

— Кое-где целые подземные залы встречаются. Когда идешь по подземелью — прежде всего смотри под ноги. Спаси Отец Глубин, рухнешь в колодец — не выберешься. — Изогнутые ходы и полукружья сводов искажали голос наставника, и он звучал непривычно и незнакомо, словно доносясь со всех сторон разом.

Вскоре мы дошли до развилки и пространство немного раздалось вширь. В стене я заметил небольшую нишу. Подойдя, поставил в нее лампу — по-видимому, так поступали рабочие, которые когда-то рубили камень. Я присмотрелся и увидел на полу сдвоенный вмятый след, который тянулся по всем ходам, то исчезая, то вновь появляясь.

— Это следы от салазок, — пояснил наставник. — На них камни таскали наружу.

— Вот уж работенка, — протянул Йолташ, оглядывая бесчисленные отметины от зубил на стенах. — Спаси Великая Мать Предков от такого!..

— Смотрим, — оборвал рассуждения Остах, ткнув факелом в ход справа. Он резко поворачивал и под сильным уклоном уходил вглубь. — Если бы мы хотели выйти в город, то пошли бы сюда. Видите? — И дядька приподнял факел повыше. На стене темнела грубо выдолбленная стрелка, зачерненная подпалинами и сажей.

— Но сегодня мы туда не пойдем, — сказал я себе под нос. Вот только эхо-предатель многократно усилило мой голос.

— Верно, — хмыкнул дядька, разглядев мое замешательство. — Когда ты первый раз рассказал про своего друга в подвале, у меня возникло подозрение… Потом я нарисовал кое-что, покумекал малость и понял…

Я уже догадывался, куда клонит наставник. Мы свернули налево и прошли совсем немного. Основной ход удалялся вглубь, а от него отходил под прямым углом необычайно широкий проход.

— Стойте здесь, — велел братьям Остах и поменял факел на тусклую лампу. Он качнул головой и подтолкнул меня вперед. Мы прошли совсем немного, и наставник поставил светильник в очередную нишу. Робкий и ненадежный источник света остался позади, а мы с каждым шагом погружались в подземную мглу… Или нет? — Видишь? — шепнул дядька.

Я кивнул. Впереди снизу пробивался серый хмарный лучик света. Мы уперлись в стену. Дальше хода не было. Я разглядел у себя над головой струящийся сквозь щель между блоков тусклый свет. Дядька приник к отверстию.

— Все верно, — шепнул наставник и приподнял меня. Вечерело, солнце уже близилось к закату, но света хватило. За стенкой находилась знакомая комнатушка, будь она неладна. Вон и сиденье под окном, на котором я недавно читал записи деда.

Мы двинулись назад. Остах забрал лампу из ниши, а я остановился, как громом пораженный.

— Так кто же нас разглядывал-то? А, наставник?

— А может, и не было никого? — пожал плечами Остах. — Человек чувствует, когда пустота за стеной. Так мы устроены. Так бывает.

Я пожал плечами. Действительно бывает. Подсознание какую только шутку не выкинет.

Боря меня удивил. Я думал, наш поборник справедливости нарочно отчебучит что-нибудь, за что его непременно отправят в комнату наказаний. Из чувства солидарности. А то все друзья отсидели, а он нет. Но Бареан, напротив, ходил весь день придавленный и вел себя ниже травы тише воды. Но ему это не помогло. Перед самым полдником Хак Стурр подошел к Бареану и велел:

— Твоя очередь. Топай в подвал.

— Его-то за что? — вырвалось у меня. — Он же ничего не сделал.

Комендант посмотрел тяжелым взглядом и не удостоил ответом. Боря жалко улыбнулся, сгорбился и посмотрел так, словно прощался навсегда. А затем обреченно отправился следом за комендантом. Ну точно, подземелий боится! Или замкнутого пространства! Меня подмывало рассказать про подземный ход, про то, что никаких глаз у стены нет, за ней просто пустота. Но рядом вышагивал комендант и вокруг было слишком много чужих ушей.

Ну, комендант! Ну, Хак Стурр! А дядька еще называл его толковым педагогом! Садист, беспредельщик! Он же умудрился отправить в карцер, одного за другим, всех иноземцев! Сразу же, с первого дня! А Бареана и вовсе ни за что ни про что! Вся вина парня — что он наш, «почетный». Комендант даже отговорку придумывать не стал!

Я разозлился. Но вскоре в голову пришла одна интересная мысль. Я немного покрутил ее в голове…

— Ребята! Вы на полдник идите, а мне надо домой зайти! — крикнул я друзьям.

— Зачем? — удивился Булгуня.

— Кайхур один остался. Наставник всех в город забрал, а он один. Хочу проведать, — не моргнув глазом соврал я.

— Ладно, — улыбнулся Юркхи, протягивая ломоть хлеба. Что за привычка — таскать хлеб после обеда? — Угостишь своего пса.

«Извините, ребята, но правду я сказать не могу. Хотел бы, но не могу. Совершенно секретные сведения!»

Я бегом пустился через плац, вихрем пронесся по садовым дорожкам, притормозил у библиотечного крыльца. Осмотрелся кругом и прислушался. Кроме собственного шумного дыхания и громкого пения надоедливых птиц ничего не услышал. Прокрался к заветному лазу и скользнул по зеленому туннелю в подземелье.

Нащупал нишу, достал кожаный мешочек огнива. Вытряс на ладонь кованое кресало и кремень. Достал крохотный кусочек льняного трута и лампу. Быстро высек сноп искр и воспламенил фитиль. От лампы поджег факел и убрал ее обратно в нишу, потушив. А мешочек огнива сунул за пазуху.

Факел оказался тяжеловатым для моей руки. Но не поворачивать же обратно! Я поменял руку: идти-то — всего ничего! Тьма плясала вокруг, играя с огнем в прятки. Я предвкушал, как сообщу Бареану, что это мои глаза смотрят через стену!

«У меня для него даже хлебная краюха есть, — озарило меня. — По традиции, как для Булгуни, — того ведь тоже несправедливо посадили! А просунуть хлеб можно через ту мышиную норку в углу. Здорово я придумал!»

Смогу ли я пропихнуть хлеб через маленькую дырочку над полом? Наверное, на куски ломать придется… Я задумался и не заметил, что почти дошел. Остановился на полушаге, словно налетев на невидимое препятствие. Из широкого прохода виднелись слабые отсветы. Я опустил факел за спину, боясь дышать.

Голос рассудка уговаривал повернуть назад, пока не поздно. Но я медленно, шаг за шагом, приближался к повороту. Рассеенный свет виднелся все отчетливей. Я прижался к стесанному, грубому камню стены у поворота. Глубоко неслышно вздохнул решаясь. И выглянул.

В конце прохода, вплотную к стене, стояли двое. Высокий седой старик в плаще и невысокий, весь замотанный в черное.

«Только ниндзя тут не хватало», — мелькнула мысль.

Два масляных светильника, поставленные по разные стороны прохода, отчетливо освещали двоицу. Старик смотрел на замотанного в черное, а тот творил нечто странное. В руках он сжимал чудной предмет, исходивший приглушенным красным светом. Что это такое? Черный вдруг быстрыми движениями стал нажимать на приспособление сбоку, похожее на веер, и красный свет стал ярче, а из длинного носика повалил дым. Да это же дымарь! Веер сбоку — это маленькие меха, которые он качает! А свет идет от рдеющих углей, от которых и валит дым. Но зачем это?

Чернявый сел на колени в углу, просунул носик в отверстие мышиного прохода и продолжил качать меха. Да там же и так дышать нечем! Что же они…

— А ну, прекратить! Немедленно! — неожиданно для себя крикнул я.

Вопль заметался по теснине прохода, многократно усиливаясь. Старик вздрогнул, вжался в стену и схватился за грудь. А человек в черном резко вскочил, развернулся и со всей силы метнул дымарь. Я увидел, как он летит, кувыркаясь и рассыпая вокруг угли-рубины. Дымарь не долетел, упал на пол и громко загремел, подпрыгивая. А за ним следом бежал неизвестный в черном, сжимая в руке короткий широкий нож. Я отшатнулся и опрометью кинулся прочь, подняв над головой факел.

«Бегом, бегом, бегом, бегом», — подгонял я себя, топая что есть мочи. Шум преследователя приближался, и я поддал ходу, хотя это казалось невозможным. Страх подстегнул, придав силы, и я несся быстрее ветра. Тяжесть факела в руке совсем не ощущалась.

«Главное, не споткнуться, — мелькнула мысль. А следом в голове прозвучал голос наставника, требовательный и уверенный: — Когда идешь по подземелью — прежде всего смотри под ноги».

Теперь я бежал, разглядывая впереди себя пол. Повороты, извивы ходов, какие-то отнорки и ниши мелькали друг за другом. Я не крутил головой, смотрел только под ноги и изо всех сил пытался оторваться от преследователя. Погоня не приближалась, но и не отставала. Ход начал раздаваться вширь, когда впереди показалось большое темное пятно. Я развил такую скорость, что времени оценивать и раздумывать не оставалось. Я оттолкнулся изо всех сил и прыгнул.

Огонь факела, скачущий вместе со мной по извивам и поворотам, прыжка не пережил. Я упал, больно ударившись плечом, лязгнулся нижней челюстью о собственное колено, едва не откусив язык. Факел, выбитый из руки, отлетел и погас.

Преследователю пришлось куда хуже. Он рухнул вниз, и я услышал, как тело ударилось о камень. Я подвигал челюстью, потер ушибленное плечо. Стараясь не приближаться к дыре в полу, пошарил по земле перед собой. Пористый камень слегка царапал кожу ладоней. На карачках я опползал все вокруг и наконец нашел факел. Вытащил из-за пазухи огниво, вспоминая добрым словом наставника. Руки дрожали, и я с трудом запалил трут и поджег факел.

Преследователь в черном свернулся клубком вокруг острого каменного конуса на дне ловушки. Тот встретил его как надо — негодяй не шевелился.

«Гад! Такую смерть моему другу приготовил, паскуда! Еще и дым из дымаря, наверное, непростой». — Я представил, как мучился от страха Боря, слыша приготовления и разглядывая показавшийся дым из угла. А дверь в комнате такая, что стучи не стучи — не услышат. А услышат — открывать не заторопятся.

Вообразив, как Боря корчится от удушья, разрывая и царапая шею, я схватил обломок камня и швырнул вниз. Камень отскочил от тела, а преследователь не пошевелился. Добегался, сволочь!

Подняв факел повыше, я сделал пару шагов вперед. Ход оборвался внезапно, и стены убежали в темноту. Я сразу почувствовал, что массив свода больше не давит на меня.

— Бу, — сказал я темноте.

— Бу-у-бу-у-бу… — ответила темнота. Эхо запрыгало игрушечным мячиком, который ребенок кинул в темноту. Передо мной раскинулся огромный подземный зал, а я, маленький мальчик с догорающим факелом, стоял у входа. Я понял, что окончательно и безнадежно заблудился в извилистых лабиринтах подземелий Атриана.

Все время сумасшедшего бегства я бежал под уклон — ноги сами несли меня. Значит, теперь я далеко от поверхности, глубоко под землей. Мысль о том, что многие и многие метры земной толщи отделяют меня от солнечного света, привела в отчаяние. Оно росло и росло, как снежный ком, норовя сорвать в панику.

Усилием воли я потушил факел — зажечь вновь не трудно, а вот поберечь стоит. Сел у стены, прислонил затылок к шершавой стене тоннеля и согнул ноги в коленях, прижав к груди. Тишина и темнота объяли меня, и я медленно и глубоко вздохнул.

«Когда злость и отчаяние расправят крылья… когда дваждырожденный перестает помнить себя от ярости… знай, Оли: это два пламени души спорят, кто ярче», — пришел из темноты голос Туммы.

Я закрыл глаза и воочию увидел перед собой коленопреклоненную фигуру. Он сидел на пятках, положив большие ладони на колени, и ровным голосом рассказывал то, что сумел вспомнить. Чуть раскачиваясь, прикрыв глаза, великан неторопливо вел свой рассказ.

«У меня был покой и было время, Оли. Я отыскал слова Туомаллы, которые она оставила внуку. Чужой огонь попадает в тело, — он развел руки и резко соединил их, хлопнув перед собой, — и человек становится дваждырожденным. Огни переплетаются». — Он сомкнул ладони, переплетя пальцы.

Я вспомнил свое падение и боль, вспомнил бред и горячку и кивнул.

«Дваждырожденных мало. Очень мало. О них не ведают. О них остался слух, преданье. Мой народ не верит книгам и не умеет писать. Мы помним. Помним и не теряем запомненное». — Он помолчал.

«Когда два огня сплетаются, то, если хозяин старый, — они погаснут оба. Огня станет слишком много для старого тела, и оно сгорит. Если хозяин тела взрослый — он сойдет с ума. Двойной огонь слишком жаркий — и он опалит его изнутри».

«А если хозяин ребенок?!» — едва не закричал я, но побоялся нарушить транс Туммы.

«Если ребенок уцелеет в двойном огне, то сначала они расходятся. — Тумма расплел пальцы и вновь развел руки в стороны. — Два огня спорят, кто ярче. Когда злость и отчаяние расправят крылья… когда дваждырожденный перестает помнить себя от ярости… знай, Оли: это два пламени души спорят, кто ярче».

«Кто же победит в споре?» — спросил я.

«Родной огонь всегда сильнее. Хозяин останется прежним, — ровным голосом ответил Тумма и вновь соединил ладони, переплетя пальцы. И добавил непонятное: — Но огонь дваждырожденного всегда ярче».

«А где сейчас мои огни?» — упавшим голосом спросил я.

Тумма перестал раскачиваться и поднялся. Легкой походкой приблизился и положил мне руку на макушку.

«Твои огни почти соединились», — и Тумма свел ладони вместе так, что между ними остался лишь маленький зазор.

— Спасибо, Тумма… — прошептал я и открыл глаза.

Тот разговор с Туммой и нынешнее вынужденное бездействие расставили все недостающие точки. Туго свернутый клубок нитей моей прошлой жизни кинули под ноги на тропинку, как в волшебной сказке, чтобы он катился и указывал путь. Клубок покатился, разматываясь, и истончился, а от прежней жизни осталось чуть-чуть. Я уже не помнил имен детей, жены, родителей. Мое минувшее имя прощальным приветом моргнуло из темноты.

Теперь я окончательно понял причину резких перепадов настроения, внезапной гневливости и острого страха. Я вспомнил, как в ложе арены бросился с кинжалом на Милиара, и улыбнулся. Я понял, почему так болезненно принял возможное начало войны и решил, что только я один смогу ее остановить. Понимание освободило меня, и отчаяние ушло, как не бывало. Предотвратить войну? Тяжелая задача, но не невыполнимая!

И ко всему прочему я стал куда лучше видеть в темноте! Покрутив головой, я уставился в темноту. Определенно! Вот вход в подземный зал, вот скальный выступ… Я повернул голову влево и присмотрелся. Да! Вижу темное пятно ловушки-колодца, в которую угодил преследователь.

«Дваждырожденный видит лучше, слышит дальше и смотрит глубже», — послышался голос Туммы. Теперь я понимаю, о чем ты, мой дорогой лекарь! Понимаю, что осторожные голоса и шаги за стеной мне вовсе не показались. Эти двое — старик и убийца в черном — приходили каждый день, нарочно поджидая Борю. Они разглядывали мальчишек, убеждались, что это не тот, кто им нужен, и уходили…

Стал понятен и взгляд Бареана, и прочие странности юного болара — мальчишка предчувствовал и ожидал чего-то подобного. Но это у него я выясню лично. Все вытрясу, не отвертится! А теперь нужно позаботиться о себе.

Я решительно встал и встряхнулся. Огромным усилием воли отодвинул напуганного ребенка внутри себя в сторону. Словно воочию увидел, как кто-то высокий и смутно знакомый заслонил Оли, спрятав за спину.

Я вышел в подземный зал и глянул наверх. Ночное зрение не позволило разглядеть потолок или охватить взглядом весь зал целиком. Я сумел разглядел, как стены расходятся дальше, теряясь в серой хмари. Новое ночное зрение позволяло видеть на три-четыре шага вперед, словно в сильных сумерках. Дальше все терялось во тьме.

Раздался резкий звук в темноте, и я затаил дыхание. Прислушался и понял, что не показалось. Недалеко раздавалась живая капе́ль. Я двинулся на звук и вскоре нашел сочащуюся по скале влагу, обрывающуюся каплями. Вода, как известно, точит камень. Сила падающих столетиями капель создала в скале углубление — небольшую каменную чашу. Вода понемногу вытекала из природного сосуда и ее впитывал растущий вокруг мох. Я встал на колени и сделал длинный глоток. Заломило зубы — вода оказалась ледяной, и я оторвался от источника. Следует беречь ценный ресурс, так что буду считать это место стратегическим запасом. А для того, чтобы выжить, необходимо тщательно оценить и собрать все остальные ресурсы, которые здесь найдутся.

Итак, что я имею? Источник воды — он дает надежду. Я охлопал себя и выложил носимое рядом с каменной чашей — это место я всегда найду по звукам капели. Вскоре у стены лежали: огрызок факела, краюха хлеба (спасибо, Юрка!), кожаный мешочек с огнивом, тубус с тонкой прочной бечевой, пергаментная тетрадь Эндира. А пергамент, между прочим, — это кожа. А кожа съедобна… На моей памяти, в истории человечества книги уничтожали по-разному. В конце концов, книгу можно перестать читать, и тогда она умрет сама. В смутные времена книги сжигали, но вот чтобы питаться книгами… Такого я еще не встречал. Как бы то ни было, дедову книгу я съем в последнюю очередь. Жаль, что в школу не пускают с оружием — кинжал бы сейчас пригодился. Не знаю, зачем мне нож, но вооруженным я чувствовал бы себя намного увереннее.

Нож! У преследователя в руке нож! Я чуть не подпрыгнул. Вот еще один кладезь ресурсов, о котором я не догадался! Я взял огниво, факел и отправился к ловушке. Запалив факел, прислонил над колодцем, придавив увесистым булыжником, чтоб не упал. Убийца лежал в той же позе — он был мертв, это не вызывало сомнений. Я внимательно осмотрел стены колодца и увидел то, что искал, — узкую длинную трещину, которая спускалась к самому дну колодца.

«Зачем и кому понадобилась эта нехитрая ловушка? — подумал я, переваливаясь через край. — И почему она такая неглубокая, меньше трех метров?»

Засовывая ноги поглубже в трещину и удерживаясь руками, осторожно спустился и вскоре оказался внизу. Ворочать мертвое тело в такой узости оказалось делом непростым, но я справился. Чужак прекрасно экипировался для хождения по подземельям. Я обнаружил моток веревки, накинутый по примеру шинели-скатки под плащом, и заплечный мешок. Брезгливо разогнув пальцы — покойник не успел окоченеть, — забрал нож и покидал находки на плащ. Не побрезговал раздеть мертвеца догола и определить шмотье в общую кучу. Разматывая полосы ткани на голове, я отшатнулся. У покойного отсутствовал кончик носа. Ноздри глядели наружу, делая незнакомца похожим на поросенка с пятачком. Пожалуй, будь у меня такой нос, я тоже прятал бы рожу под тряпками. На шее висел амулет — его я тоже сдернул и бросил в кучу. Потом крепко увязал плащ в плотный тюк и привязал веревку к тюку. Второй конец бечевы обвязал вокруг талии. Вскарабкался наверх, потушил почти догоревший факел и с трудом вытащил тюк наружу.

«Неудивительно, что гад не смог догнать меня», — думал я, волоча тюк к источнику. И моток веревки на теле, и перевязь с ножом, и заплечный мешок — все было ладно подогнано к фигуре убийцы и не стесняло движений. Но стоило побросать амуницию навалом и увязать в тюк, как приличный вес сразу стал ощущаться.

Я добрался до источника и скинул барахло. Отдышался, позволил себе сделать длинный глоток воды и сжевать половину хлебной горбушки. Спасибо, спасибо, Юрка! Спасибо твоей запасливой привычке ныкать хлеб после обеда!

Едва я обнаружил в заплечном мешке пару коротких факелов и бронзовый светильник, как сразу запалил свой огрызок. Положив факел на скальный обломок повыше, продолжил потрошить вещи преследователя. Перевязь для широкого ножа и кинжала. Сам нож и кинжал. Мех с вином. Мех побольше с земляным маслом. Мешочек с чищеными орехами и финиками. Моток веревки. Маленький жесткий тубус с огнивом. Короткие кожаные сапоги с твердой подошвой. Короткие штаны. Широкое полотнище темной ткани, в которую преследователь оборачивался, словно мумия. Еще одно полотнище, поменьше — на голову. Темный плотный плащ.

Меня заинтересовал амулет, сделанный из толстой серебряной проволоки. Откусив финик, я жевал и разглядывал находку. Очень странный рисунок: большой круг, внизу круг поменьше. Из круга поменьше выходят пять лепестков.

«Что это означает? Как будто ромашку пополам разрезали…» — подумал я, откладывая странный амулет к прочим находкам.

Потом оглядел гору добра перед собой. Теперь можно и оценить приобретенные ресурсы. Во-первых, от жажды я не умру. Во-вторых, мое новое зрение позволяет не палить огонь попусту. А вот с едой хуже: половина краюхи, орехи с финиками и куча кожаных предметов на крайний случай. Представив, как отрезаю тонкие полоски от кожаных подштанников и кладу в рот, я передернул плечами. Всё? Все ресурсы исследованы? В каменную чашу звонко шлепнулась капля, подсказывая верный ответ. Нет! Пространство-то вокруг не изучено! Какие загадки прячутся в темноте?

Глава 4

Гимтар

Горец двинулся на имперца, протягивая руки к поясу. Здоровяк-порубежник качнулся влево и стряхнул захват. Затем сблизился, поднырнул под горца, просунул руку меж ног противника и поднял в воздух. А потом без затей швырнул на землю, как куль с мукой. Гимтар поморщился и покачал головой. Тяжелая голова мигом отозвалась звоном, в ушах зашумело. Как будто его самого бросили оземь.

Толпа, собравшаяся вокруг, недовольно зароптала. Порубежника недовольство толпы лишь раззадорило. Похваляясь легкой победой, он гоголем прошелся по наскоро изготовленной для состязаний поляне. Встав у каната, которым пайгалы по своему обычаю ограничили бойцовскую площадку, краснолицый здоровяк упер руки в бока. Куражился, сволочь. Ждал следующего противника.

В соперниках недостатка не наблюдалось. Из толпы выскочил злой пастух, задетый за живое похвальбой чужака. Вырастают же такие на высокогорье — ему только с Джогу-Вара бодаться, такому здоровенному! Пожалуй, он может и лошадь на загривок положить, а затем в гору подняться. Толпа засвистела, заулюлюкала над порубежником. Впрочем, тот не испугался. Только осклабился недобро.

И вновь легкая победа клятого имперца. Довольный Фракс Хмутр засмеялся, подливая медовухи. Опытный борец ловкой подсечкой сбил пастуха наземь и тут же рухнул сверху. Поймал руку горца в захват и вывернул. Горец не сдержался, вскрикнув от резкой боли.

Гимтар опять поморщился — голова начала побаливать. Не трещала, не разламывалась, как у Фракса с Алиасом поутру, но давала знать легкой болью при неосторожных движениях. Словно укоряла, что он уже не молод, чтобы эдак нагружать себя.

Вчерашний день и впрямь выдался длинным и дерганым. Еще затемно пришлось ехать в походный лагерь имперцев, в предгорья перед входом в долину. Потом с раннего утра пересчитывать воинов пограничной стражи, трясти бумагами и ругаться с Голосом Империи. Танас покосился на кислую рожу Алиаса и хмыкнул в бороду. Когда он взялся считать обозников, то Алиас встал насмерть, отказываясь принимать к расчету. Они, мол, не порубежники и про них уговора не было.

Тогда Гимтар со значением посмотрел на командующего. «С доблестным военным танас дана Рокона завсегда договорится. Как нужно». Фракс не первый год на службе — мигом сообразил, о чем речь. Выставил Алиаса из походного лагеря и удалил с переговоров. Гимтар предложил командующему каждую десятую монету с носа, а сошлись на каждой восьмой. Тогда и посчитали всех так, как нужно: вместе с обозниками и рабами. Ободрали Империю вместе, так сказать.

Неудивительно, что на вечерний пир в Старую виллу Фракс Хмутр со свитой явился в приподнятом настроении: воевать еще не пришлось, а он уже в прибытке. Алиас тенью следовал за командующим. Было видно, что эти двое не сошлись. Вот только ничего Голос Империи поделать не мог, недовольно зыркая и молча сопровождая командующего.

На пиру Гимтар изображал хлебосольного горца, много шутил и поднимал здравицы. За императора, за гостей, за наместника. Тут уже пили все, даже Алиасу оказалось некуда деваться. А Гимтар сидел и думал о сундуке с серебром, полученном за проход по долине от имперцев. Головорезы Тарха по приказу танаса припрятали его в подвале. Улыбаясь и балагуря, Гимтар прикидывал, как ловчее перевезти сундук в Декурион, в хранилище, в казну.

Но это было вчера; сегодня новый день и новые заботы. Гимтар взмахом руки поприветствовал очередного бойца. Из толпы вышел верткий живчик. Пайгал-канатоходец из тех, которые привезли письмо. Вчера они развлекали народ на ярмарке, играя на канате. Против здоровенного — поперек себя шире — имперца горец смотрелся котенком рядом с горным львом. Пайгал крутился вокруг здоровяка, изматывая резкими наскоками. Пытался сдернуть с места, сбить равновесие. Но противник был для него слишком тяжел. Он стоял на месте, как скала, медленно разворачиваясь навстречу юркому канатоходцу. Вот пайгал вновь напрыгнул, но порубежник сумел уцепиться, прихватив противника за рукав. Коротко рыкнув, имперец подтащил горца вплотную. Не выпуская запястье, борец положил мозолистую ладонь на затылок пайгала, придавливая к земле.

Фракс радостно вскрикнул и тут же болезненно застонал, потерев голову. Взял чашу с медовухой и одним махом ополовинил. Не одному танасу тяжело после вчерашнего…

«Неужели и этот проиграет? Третью схватку подряд? Стыдобища!» — с досадой подумал Гимтар. Танас не был знатоком в борьбе, но даже он понял, что положение у пайгала незавидное. Вот и толпа вокруг напряженно молчала. Только имперцы зубоскалили, предвкушая скорый финал. Опытный борец-порубежник вновь задумал что-то особо подлое и обидное для горцев. Оживленный Фракс повернулся к Алиасу и коротко что-то сказал. Тот кивнул.

Пайгал вдруг резко присел на одно колено, по-хитрому скрутился и перебросил противника через левое плечо. Имперец со всего маха рухнул на землю, подняв облако пыли. Канатоходец, удерживая руку противника, ловко перекатился и оказался верхом на нем, заломив руку за спину. Теперь уже порубежник замычал от боли.

Гимтар ликовал в душе, но старался выглядеть невозмутимым. Хмутр ударил раскрытой ладонью по красивому ковру, на котором они сидели. А что тут началось на ярмарке! Про торговлю давным-давно позабыли, глазея на невиданное для этих мест зрелище. Горцы кричали, свистели, швыряли вверх и оземь шапки, обнимались… Даже извечные противники-северяне, замирившиеся на время осенней ярмарки, одобрительно загудели. Только поклонники Великого Неба с толстым глупым старостой стояли наособицу и чертили на груди круги.

Фракс Хмутр коротко кивнул Гимтару, признавая победу горцев. Танас кивнул в ответ, и в голове тут же зашумело.

«А может, башка трещит вовсе не из-за вчерашнего вина?» — подумал Гимтар. В конце концов, он не безусый юнец и приготовился к пиру загодя. Вино в его кувшине изрядно разбавили водой, в отличие от кувшинов имперцев. Для них Гимтар не пожалел лучшего вина из запасов Рокона. Может, все дело в странном письме от пройдохи Остаха, которое привезли пайгалы?

Письмо было необычным с самого начала. Собственно, странную абракадабру из бестолково расставленных букв и письмом-то не назвать. Понятным оставалась надпись сверху: «приложи решетку». Наспех сделанная, кривая решетка с выломанными кинжалом узенькими окошками-дырочками прилагалась. Танас положил ее поверх письма и наконец увидел связный текст. Он немало провозился, прежде чем перенес послание на чистый лист полностью.

«Что у тебя там происходит, Остах?» — подумал Гимтар, разгибаясь и поднимаясь из-за стола, прочитав написанное. Послание вышло длинным, дерганым и бесценным. Остах нагородил в письме столько, что танас не сразу разобрался, куда бежать. Даже то, что Фракс без ума от борьбы и умудрился устроить поединок Оли со своим сыном, изложено одной строкой, впопыхах. Тогда-то Гимтар и задумал устроить на ярмарке эти клятые борцовские схватки между горцами и имперцами. А когда он невзначай обронил это предложение на пиру, хмельной Фракс тут же клюнул.

«Помощник мне нужен, помощник», — с очевидностью понял Гимтар, вспоминая недавнюю растерянность от прочтенного письма. После того как он остался без Эндира, воз дел, который тащил танас, становился все тяжелее. А когда уехал пройдоха Остах, стал и вовсе неподъемным. Танас надеялся переложить часть ноши на дана, но сейчас Рокон занят нуждами войны, а не мира… Еще и письмо это, будь оно неладно, насыпало столько… Но надо не забыть отписаться. Заодно и решеткой этой шифровальной научиться пользоваться.

«Надо, надо звать Вутца… Эту зиму пусть отсидится у себя наверху, присмотрит за Ули, — а после призову старика к себе», — решил танас. С мелкими текущими делами он бы и дальше справился, но теперь… Если и вправду в Лоне Матери сокрыта соль — это ее дар своим детям, в том нет сомнений. Великий дар! Гимтар боялся загадывать наперед, что изменится, если это правда. Многое встанет с ног на голову. Но это благие, добрые вести! После недолгих размышлений Гимтар решил отправить на разведку в Лоно Матери охранника Хродвига, изнывающего без дела на Вилле. Того самого, что привез дурачка из Ойдетты и весточку об Ули. Второй — так звали охранника — давно уехал бы в Декурион, но танас не отпускал. Словно чуял, что пригодится.

Гимтар не любил привлекать в важные дела чужих людей. Но это другой случай. Здесь нужен именно человек Хранителей, а не дана. Потом меньше вопросов от Суда Хранителей — имя Хродвига послужит щитом. Второй не захотел брать себе помощников. Отказался наотрез. Гимтар согласился — дело тайное, пусть едет один.

Нелюдимый Второй Гимтару понравился. Чернобородый понимал, что такое служба и долг. И что означает соль для Дорчариан, мигом сообразил. Сказал только — «Адин паеду. Малыться Матеры буду. Все сдэлаю», — поклонился до земли и уехал. Хорошие люди у Хродвига, правильные.

Невольно вспомнив о Хродвиге, Гимтар отогнал тяжелые мысли о Городе мертвых и мальчишке. Он и так плохо спал из-за этого последнее время. Что уж тут ломать голову — как Ули появится в Пайгале, ему сразу отправят весточку.

— Отличная схватка! — проревел во всю глотку Хмутр. Он бросил монету пайгалу, которую тот ловко поймал. Свита застучала кубками, поддерживая командующего. — Красивый бой! И много у вас еще таких умельцев?

— Да чего уж там, найдутся! — крикнул кто-то бойкий из толпы.

— Только чегось по вашему-то бороться? Айда по-нашему?

— На поясах, на поясах! — зашумели зеваки.

— По-нашему! По-нашему!

Первые две схватки горцы вчистую проиграли из-за того, что привыкли бороться на поясах, схватив друг друга за кушаки и норовя вытолкнуть за пределы круга. Вот и тянули руки к противнику, попадаясь на незнакомые ухватки.

Алиас перегнулся через плечо и растолковывал командующему, о чем идет речь. Тот слушал с интересом, что-то уточняя. Гибкая юная горянка с толстенной черной косой и смешливыми глазами сменила кувшин с медовухой перед дорогими гостями. Хмутр просветлел. Смену угощений свита встретила одобрительным гулом.

— Завтра! Завтра будем бороться по вашим правилам! — хлопнул ладонью Фракс, обрывая Алиаса. — А сегодня по нашим!

От такой отличной новости головная боль у танаса мигом прошла. Гимтар откинулся на подушки, зажмурился и подставил лицо ласковым осенним солнечным лучам.

«Хорошо-то как! — подумал Гимтар. — Решено: пошлю с балаганом канатоходцев весточку Вутцу. Пусть по весне ко мне перебирается! Хватит ему на верхотуре, в Пайгале, сиднем сидеть!»

Шумела ярмарка: блеяли глупые овцы, побрехивали собаки, где-то орал осел, щебетали несносные воробьи. Хмутр громогласно обещал вознаграждение завтрашнему победителю. Мрачный Алиас с неодобрением косился на командующего, размахивающего кубком.

Танас посмотрел на хмельного Хмутра. Такой командующий — грубоватый и вспыльчивый, прямолинейный, любящий деньги — Гимтару подходил. Если имперцы, как сказано в письме, все же решатся напасть — то пусть во главе войска придет Фракс Хмутр. Против военного играть всегда проще, чем против политика. А Хмутр — военный до мозга костей: фигура, а не игрок. Прислушайся командующий к советам Голоса Империи, неплохо разбирающегося в местных раскладах, все бы вышло иначе. Но честолюбивому вояке чиновник Фугг пришелся не ко двору. Сам Алиас видел, что танас мутит воду, вот только поделать ничего не мог. Командующий от него отмахивался как от мухи. Поэтому Голос Империи второй день ходил мрачный, как туча.

Подумав о туче, Гимтар развернулся и посмотрел в сторону Колодца, где по-прежнему клубилась темная хмарь. Мысль о том, что где-то там Тарх тащит из-под носа имперцев все, до чего может дотянуться, окончательно вернула танасу доброе расположение духа.

«Фракс Хмутр — доблестный вояка. У такого все просто: пришел, увидел — и сразу в драку. А до драки-то еще дойти нужно!»

Гимтар вновь зажмурился на солнце, как кот.

«Завтра будем бороться на поясах. Отлично! Еще один теплый день я у тебя украл, имперец. Еще один солнечный денек! Я украл у тебя вчера, сегодня и завтра. Когда зима в горах будет наступать на пятки, вспомнишь ли ты эти веселые ярмарочные дни? Рассердишься, что упустил важное время?»

Гимтар увидел, как невдалеке, рядом с грудой крашеных войлочных циновок, выставленных на продажу, двое молодых гверхов стригут овцу. Та стояла покорно. Когда у горцев мало времени, то они стригут овцу с обоих боков сразу, в четыре руки. Вот так и он с Тархом: один отстригал у Империи время, другой отхватывал добро.

Гимтар поднялся с мягкого ворсистого ковра. Фракс со свитой громко переговаривались, выясняя, кого выставить против ухватистого пайгала. Тот сидел в своем углу и ждал. Гимтар приблизился. Бойцу помогал сын Вутца, Морх, который и привез письмо от Остаха из Атриана. Морха понемногу стоило вводить в курс дел, и танас успел уже накоротке поговорить с пайгалом.

— Как ты? — хлопнув борца по спине, спросил Гимтар. — Еще двоих сможешь одолеть?

— Сможет, сможет, — проворчал Морх, разминая товарищу загривок и плечи.

— Сделай красиво, — шепнул Гимтар. — Даже проиграешь — не важно. Главное, пусть имперцы обо всем на свете забудут, кроме своей клиббовой борьбы.

Пайгалы посмотрели на него, переглянулись и улыбнулись.

— Это мы умеем, — кивнул пайгал. — Все сделаем, танас.

Гимтар пошел дальше. Невдалеке стояли просторные возы квельгов, которые расторговались медовыми сотами, полными пахучего густого меда; рядом нашлось место для корзин, доверху наполненных сушеными ягодами; бочонков с моченым яблоком, квашеной капустой. Если бы не представление, имперские купцы давно смели бы все товары. Чуть поодаль он увидел крепкие телеги гверхов. На временных рамах висели знаменитые ковры из крашеного войлока, циновки, попоны, занавеси, шляпы, поддоспешники и даже сапоги — и все из валяной шерсти. Через дорогу виднелись распряженные неказистые арбы с большими — в человеческий рост — колесами. Там торговали тонко выделанной кожей, бурками, безрукавками. Рядом высились горы строевого леса. Поблизости разливали свежее пиво. Это добро в Империю не доедет — здесь выпьют.

Уже много лет ярмарка проходила на поле близ Архоги. Его даже и озимой рожью не засевали, лишь пшеницей по весне. Как раз ко времени ярмарки и успевали убрать.

— Ничего! Пайгал-то вишь какой оказался! Насовал этому бахвалу!

— А завтра на поясах будем, по-нашему! Глядишь, и я выйду.

— Ты? Ты пиво пей да помалкивай в сторонке, не позорься…

Вокруг стоял гомон. Пользуясь перерывом между схватками, люди судачили о том о сем. В основном обсуждали недавние поединки. Танаса многие узнавали, кланялись. Гимтар кивал в ответ. Головорезы, дружки Тарха, которых приставил Рокон после нападения гворча на виллу, отгоняли назойливых челобитчиков.

— Точно тебе говорю! Вон видишь, стоят? Чтоб мне провалиться, правду говорю — мертвяков своих на деревьях развешивают!

— Чудно-то как. Совсем дикие, наверно? Небось и по человечески-то говорить не умеют?

— Чего это? Очень даже умеют. Вчерась пива надулись. Так один такого наговорил…

— Что наговорил-то? Да оставь ты свою кружку, говори уж!

— Про Суд Хранителя говорил да про ведьму, которая не ведьмой оказалась!

Гимтар остановился и навострил уши.

— А! Ты про этого дурака? Он своими побасенками уже третий день народ веселит!

— Это тот, что про Старого Хозяина рассказывал? Как он их обсыкивал?

— Ага, им сверху на головы!

Раздался дружный хохот.

— Да это же тот дурень, что, как напьется, — орет: «Мальчишка всех нас спас!»…

— Никакой он не дурень! Мы дурни. Я вот подумал — какой же это мальчишка может вместе с Упрямым Хродвигом ездить?

— Кто? Кто?

— Да иди ж ты!

— Быть не может!

— Да точно говорю! Только данова кровь Хозяина гор превозмочь могла. Видано ли — чтоб Джогу-Вара простого мальчишку слушал?

— Да это ж наш Ултер!

— Левый? Левый?

— То-то я смотрю — младшенького-то дана Рокона, храни его Матерь от невзгод, на Летней вилле не видать.

Танас потихоньку отошел в сторону. Мужики ведь, а как распустят языки — хуже самой последней деревенской сплетницы становятся… Танас прошел дальше. Здесь дорога сужалась перед въездом в Архогу. С одной стороны высились груды уложенных просушенных бревен, а с другой размещался просторный загон, забитый блеющими овцами. Гимтар покрутил головой, почесал макушку. Дернул за бороду и подозвал охрану:

— Ну-ка, ребятки, идите сюда…

Как выяснилось позже, Гимтар смог украсть у пограничной стражи больше, чем три дня. Если сотни дисциплинированных воинов-порубежников кое-как продрались через муравейник осенней ярмарки, то обоз с провизией и длиннющий караван рабов безнадежно увязли в нем и застряли. Телеги сцепились намертво, перегородив дорогу. К несчастью, вдруг раскатились плохо уложенные бревна, раздавившие пару повозок обоза. Добавили переполоха и разбежавшиеся напуганные глупые овцы… Вслед за овцами чуть не сбежали рабы, которых гнали в шахты и в Колодец. Пограничная стража, охраняющая невольничий караван, не имела той сноровки, что была у дорожников, и не умела держать рабов в кулаке. Как поговаривали, некоторые рабы все-таки сбежали.

В тот вечер на Вилле танас выставил перепачканной еловой смолой охране пару бочонков крепкого пива. Домочадцы шептались и недоумевали — с чего бы это расщедрился суровый Гимтар? Стареет, что ли? Или по мальчишкам скучает по-прежнему?

Клоп

Клоп с размаху приложился деревянной лопатой по крупу упрямой лошади. Та всхрапнула, покосилась бешено, переступила ногами… Но Клоп уже знал ее подлый норов и треснул еще раз. Та мигом успокоилась и сдвинулась в сторону.

«Это я раньше вас, сволочей, побаивался, — подумал Клоп, сгребая ненавистные конские яблоки в кучу. — А теперь нет. Главное — лопату держи крепче и спиной не поворачивайся. Когда сзади стоишь».

Лошадь у коновязи фыркнула недовольно, и Клоп откинул собранную кучу навоза в проход. Пройдя мимо кобылы, Клоп потрепал ее по гриве и пошел к следующей. Та уже выучила, чего он хочет, и посторонилась. Клоп вновь заскреб лопатой.

«У меня злата-серебра полмешка припрятано, а я тут дерьмо за лошадьми выгребаю, — в сотый раз подумал Клоп. — Сначала гребу, а затем ем».

Сколько бы он ни ворчал про себя, но ясно понимал — лошади его спасли. Лошади и два дурня при табуне, с которыми он делит драную палатку. Мотр-лошадник и Маурх-дубина. Беглец благополучно преодолел путь от моста у деревни молчальников до развилки: дорога была простой, не заблудишься. Золото в мешке становилось все тяжелей, а провизия — все легче. Потом еда и вовсе кончилась, а Клоп несколько дней торчал рядом с огромным походным лагерем. Беглец валялся среди камней, высматривал сам не зная чего и ломал голову. Нужно было как-то миновать горских воинов и обслугу, имперских строителей и выйти на Долинный тракт. Если бы Клопу это удалось, то он прокрался бы по дороге ночами, обходя стороной попадающиеся навстречу села. А потом вышел бы из долины, дошел до первого города и зажил как господин. Вот только не вышло: лагерь, приткнувшийся у моста через неширокую, но свирепую речку, обойти не получалось.

Он уже совсем отчаялся, когда приметил парочку недотеп, изо дня в день выгоняющих пастись табун. Свежая трава вокруг лагеря давно кончилась, а отгонять лошадей далеко от стоянки пастухи боялись. Вот и паслись худющие животины на одном и том же исхоженном чахлом лужке. Плешивый Мотр ходил меж лошадей, оглаживая худые бока, едва не плача в бороду. Маурх-дубина глядел на приятеля и тяжко вздыхал.

Клоп смотрел на них из-за камней день, другой. Брюхо липло к хребту, в глазах мутилось — и беглец решился. Вытащил три серебрухи и зажал в кулаке. Спрятал котомку с добром под приметным валуном, надежно присыпал каменным крошевом, утоптал. Выкатился по склону горе-пастухам навстречу и пал в ноги. Замычал тоскливо, тыча пальцем в рот, другой рукой протягивая монеты. Плешивый как увидел серебро — аж затрясся весь. Смахнул монеты с ладони, за шкирку поднял и потащил к лошади.

С коровами-то, было дело, Клоп много знался: и дерьмо прибирал, и доил, и кормил. Вот и не почуял сперва подвоха. Потянулся потрепать животину по гриве — а та как куснет за плечо! Еле-еле успел выдраться! Лошадник заржал, паскудник, и хлопнул Клопа по спине.

— Работать будешь? За лошадками смотреть? — весело спросил плешивый, любуясь монетами на ладони.

Клоп радостно закивал, а второй — немолодой уже мужик — ткнул маленьким твердым кулачком под дых. Клоп рухнул на землю — удар был слабым, но и он сколько дней не жравши?! В четыре руки его быстро обыскали. Ничего не найдя, усадили на задницу. Плешивый схватил одну из лошадок, выглядевшую не такой заморенной, и пустился вниз.

— Ты откуда взялся? — принялся расспрашивать оставшийся табунщик.

Клоп только знай мычал жалостливо, кивал в сторону гор и пожимал плечами. Дознатчику это быстро надоело, и он махнул на недомерка рукой. И сам принялся жалиться на жизнь, рассказывая, в какую переделку он, Маурх, с другом-лошадником Мотром попал в этих клятых горах. Тогда-то Клоп и узнал, что встреченные оборванцы — его старые знакомцы. Почти. Как оказалось, приятели недавно прислуживали тем дорожникам, чьи тела Клоп с остальными восставшими побросали в Колодец. Хозяев, получается, прибили, а слуги с лошадьми остались.

Клоп вспомнил побег из Старого поста с пьяным в дым Книжником. Вспомнил, как их чуть не прирезал встреченный Пиво с дружками. Все вспомнил. И встреченный по дороге вниз разоренный лагерь дорожников, и то, как соватажники с горящими глазами метались по стоянке, горланя во всю глотку и вспарывая тюки в поисках добра и браги с вином. И себя, радостного, вспомнил; как он упер оттуда мешок овса.

Не иначе сам Пагот-насмешник поставил этих двух на его пути. Клоп покосился на разговорившегося Маурха. Если табунщики узнают, что это он виноват в бедах их любимых лошадок, то забьют на месте. За тот украденный мешок овса еще и покуражатся напоследок. Поэтому главное — чтобы никто не признал в нем беглого колодезного раба. А кто его может признать? Из тех, кто отправился за горским золотом, в живых осталось только двое: он и Книжник. Но Арратоя увезли в другую сторону, а в горах зима настает быстро…

Размышления прервало появление плешивого Мотра. Он вел в поводу конягу, навьюченную мешками. Лошадник снял один из них и стал сыпать зерно на землю. Лошади, словно курицы, бросились на звук сыплющегося зерна и обступили счастливого Мотра. Клоп понял, что одну монету из трех плешивый спустил. Не на себя — на лошадок. Покосившись на Клопа, плешивый достал из-за пазухи горбушку хлеба и крупную луковицу и швырнул приблудышу. Клоп поймал скудную снедь, прижал к груди и отправился к реке.

Пожалуй, с этими двумя каши не сваришь. Не из чего будет ее варить, кашу-то. Все зерно на кляч спустят. Из болтовни Маурха беглец понял, что их подкармливают дорожные строители, которые сидят здесь сиднем уже невесть сколько. И дорогу до Колодца не строят, и уйти не могут: не велено. Покосившись на впалые щеки табунщиков, Клоп понял, что подачки у строителей скудные. Маурх сетовал, что и самих дорожных рабочих кормят жители ближайшего села по указу местного рекса. А строители делятся с лошадниками не по доброте душевной. Просто седмицу назад пала кобыла, которую тут же пустили в общий котел. Теперь все ждали, когда сдохнет следующая.

Клоп понял, что кормить его никто не будет. Трясти мошной не хотелось — показывать монеты нельзя. Клоп зачерпнул студеной воды из речки и вдоволь напился. Только затем откусил кусок хлеба. Беглец сидел на камушке, хрустел луковицей, чавкал хлебом и думал, что сделать такого, чтобы эта еда не стала последней? И придумал. Даром, что ли, столько коровников сменил в свое время?

Когда в лагере появились подводы с провизией, Клоп схватил за руку краснощекого старосту и жалобно замычал, тыча пальцем в сторону. Тот вырвал рукав и замахнулся, но Клоп замычал еще громче и бухнулся в ноги. Уговорил кое-как. Привел краснорожего к коновязи, подвел к кучам дерьма, успевшим скопиться за минувшие седмицы. Староста почесал макушку, а Клоп замычал и схватился за деревянную лопату, показывая, как он укладывает навоз на телегу. Затем замахал рукой в сторону общинных полей за рекой. А потом вновь замычал жалостливо и начал тыкать грязным пальцем в открытый рот.

Так у него появилась работа и еда. Деревенские выдали Клопу плохонькую телегу, а Мотр дал лошадь. Плешивый в шутку прозвал его дерьмовозом. Дурацкая шутка как слетела с поганого языка — так и покатилась по лагерю. Теперь иначе как дерьмовозом его никто не звал. Целая седмица понадобилась для того, чтобы вычистить стойбище мотровских кляч.

Восседая на скрипящей телеге, Клоп проезжал сквозь лагерь. Рабочие-бездельники весело кричали ему вслед про дерьмовоза, но Клоп не оборачивался. Раньше он многое бы им рассказал. И про их маму, и про папу, и про беременных ослиц. А теперь что? Языка-то нет. Это с лошадками он кое-как общался: свистел, шипел, чтоб не свихнуться от собственной немоты.

Когда Клоп впервые пересек лагерь и выехал на Долинный тракт, то едва не сглупил. Остановив клячу у неприметного съезда на дорогу к полям, Клоп смотрел на лежащую внизу долину. Тракт манил и звал. Забрать мошну — и дать деру. Беглец спрыгнул с облучка и притопнул по брусчатке, словно проверяя — готова ли дорога к походу. Дорога была готова, — вот только он покачнулся и его повело в сторону. Для дальнего пути он еще слишком слаб. Мясом деревенские не баловали, но яйцами, брынзой, молоком и пресными лепешками справляли исправно. Хватало подкрепиться вечером всем троим. Вскоре по разговорам Клоп узнал, что в долине шарятся имперские войска и рекс горцев. Тогда желание лезть в долину разом пропало. Здесь он прятался за вонючей телегой и широкой деревянной лопатой. А если его повстречают в долине — за что он будет прятаться — за мешок золота? Ну-ну.

За седмицу, харчуясь каждый день и махая лопатой, беглец окреп. Но и дерьмо кончилось. А нет дерьма — нет еды. Деревенские не дураки, кормить просто так не станут. Клоп почесал макушку и пошел на поклон к горским воинам. Те не сразу поняли, что нужно бессловесному недомерку. А как поняли — обрадовались. Самим воинам махать лопатой не с руки: обслуги мало, и она сбивалась с ног. А деревенских позвать они не догадались. За работу вояки давали немного муки. Стало повеселей — теперь платили и горцы-селяне, и горцы-воины.

Клоп посматривал на здоровенный закопченный шатер — ставку местного рекса. Беглец знал, что правитель уехал вниз, встречать войско имперцев. Как говорили, войско отправил лично император, чтобы примерно покарать взбесившихся рабов.

Клоп набрал лопату конских яблок и перекинул в телегу. И замер, пронзенный внезапной догадкой. Он вдруг ясно вспомнил тесную комнатку Арратоя в Старом посту и открытую Рабскую книгу. Увидев мертвого Егера на полу, Клоп мигом протрезвел. Сразу понял, что Череп не станет разбираться, кто прав, кто виноват, а удавит Клопа в назидание остальным. Так что Арратой с баснями о горском золоте подвернулся как нельзя кстати. Когда они подошли к окну, чтобы спуститься по оставленной веревке, проклятый Книжник решил передать послание лично императору. Пьяно хихикая, он накорябал неровную строку в Рабской книге, бубня под нос про ослиную драную задницу. Клоп писать не умел. Подскочив к книге, он без затей с размаха шлепнул окровавленной пятерней по развороту, оставив отпечаток на странице…

Недомерок опустился на землю и прислонился к тележному колесу. Ноги вдруг ослабли и в голове зашумело. Он вспомнил здоровяка Плака, властного Черепа и других колодезных рабов. Представил, как им рубят руки и ноги и обливают маслом. Подносят шипящий, плюющийся огнем факел… Клоп рассмотрел в солнечном свете свою заскорузлую испачканную ладонь. Неужели их всех казнят за то, что он тогда залепил вот этой ладонью пощечину самому императору?..

— Ты чего расселся? — послышалось издалека. — Дерьма тебе на лопате поднести? — раздался дружный хохот.

Клоп вскочил и запрыгнул на облучок.

По утрам хорошенько подмораживало. В поилках приходилось ломать тоненький ледок. В драной палатке становилось холодно. Беглец с неудовольствием отметил, что уже вторую монету Мотр спустил на овес для своих кляч. Втроем они наскоро перекусили вчерашними лепешками, которые пек Маурх, и разошлись.

Загрузив очередную телегу в воинском лагере, Клоп отправился вниз, к полям. Дураки-лошадники совсем не думали о завтрашнем дне и о том, что скоро настанет зима. Как и строители, они ждали появления имперских вояк. Мол, те мигом возьмут их под свое теплое крылышко и поставят на довольствие. Клоп хмыкнул от такой наивности. Как же, как же, еще и жалованье за все месяцы выплатят, ага. В голове забрезжила неясная догадка, как можно выкрутиться. Раздумывая над ней, Клоп разбросал привезенный навоз по полю и двинулся в обратный путь.

Выбравшись на прямой отрезок проселочной дороги перед выездом на Долинный тракт, Клоп вдруг увидел марширующих имперских воинов. Вначале он здорово струхнул и хотел завернуть назад. Но вспомнил о телеге, о лопате, подцепил вонючую рогожу, накинув на колени, и тряхнул вожжами.

Первыми пролетели горцы на конях, спешащие в лагерь. Клоп посмотрел им вслед. Горцы держались на конях уверенно, сжимая длинные копья. Сразу видать: не дураки подраться. Вот только по сравнению с имперскими воинами они казались мальчишками-бахвалами с игрушечным оружием в руках.

Тертые, бывалые вояки шли и шли по широкой дороге. Шаг не печатали, щек не надували. Но по тому, как они посматривали по сторонам, по их пустым взглядам Клоп сразу понял: против таких не выстоять. Чего бы там Коска ни придумал, сколько бы он новых рабов из шахт ни выцарапал — против этих не устоять. Такие придут, задавят и пойдут дальше, куда укажет командир.

Клоп передернул плечами и встал на обочине, укрывшись за телегой. Воины были не дорожниками, любой раб мигом признает Дорожную стражу. Эти иные… Защита дорожников: нагрудники, наручи, поножи — вся изготовлена из прочной кожи. А перед ним шагали люди из железа. Вместо сплошных нагрудников они носили доспехи из множества блестящих пластин. Таких Клопу раньше видеть не доводилось. А вместо уродливых тесаков Дорожной стражи у этих на поясе висели мечи. Левой рукой воины придерживали большие круглые щиты, а в правой держали длинные копья, на которые опирались при ходьбе как на посохи. Длинные хищные наконечники блестели поверх строя, пуская блики. Видать, имперцы решили покрасоваться перед горским войском.

Наконец походная колонна закончилась и вновь показались конные. Судя по богатым одеждам, ярким попонам и громким уверенным голосам, приближались военачальники. От господ вчерашний раб не ждал ничего хорошего, поэтому накинул рогожу на плечи и сгорбился. Толпа богатеев с шумом и шутками прогарцевала мимо. Клоп приметил среди них молодого горского воина с широкими плечами. Ни вооружение, ни доспехи не отличали его от остальных горцев, но недомерок посмотрел на удивительного тонконогого жеребца и пригляделся к седоку. Тот неторопливо переговаривался со здоровенным — поперек себя шире — воином, блещущим позолотой. Все прочие имперцы заглядывали ему в рот. Клоп понял, что перед ним проехали местный рекс и командующий имперским войском.

Рекс не выглядел жадной сволочью, и Клоп подумал, что задумка может выгореть. Недомерок распрямился и скинул рогожку.

— Ты кто такой? — раздалось вдруг.

Клоп присел от испуга. Он повернул голову и увидел седого старика на коне. Под распахнутой буркой на груди виднелась кольчуга, а внимательные глаза пристально смотрели на беглеца. По бокам и за спиной старика высились на конях другие горские воины. Клоп окинул их тревожным взглядом и понял, что перед ним сущие головорезы. Один из них смотрел на Клопа и поигрывал длинным кинжалом.

— Что ты тут делаешь? — вновь спросил старик на имперском.

Клоп изрядно струхнул — от старика так и веяло властью и угрозой. Клоп вскочил и громко замычал. Он ткнул пальцем в сторону лагеря, на поле за своей спиной… Схватил измазанную в дерьме лопату и начал махать перед собой. Мелкий кусок конского яблока отлетел и шлепнулся на дорогу.

— Так ты из дорожных рабочих… — протянул старик, взглянув на навоз.

Недомерок радостно закивал. Опасный старик тронул коня и развернулся. Клопа оставили в покое. Подождав, пока старик с провожатыми удалился, он выбрался на тракт. Лошаденка неторопливо перебирала ногами, а Клоп внимательно смотрел вперед, на походную колонну. Когда горцы въехали в лагерь, а имперцы продолжили путь в горы, навстречу дымной туче, Клоп обрадовался. И злорадно подумал о том, что был прав: дурни-строители и лошадники оказались никому не нужны. Теперь Клоп уверился, что у него все получится и он сможет уговорить Мотра.

Самым сложным оказалось объяснить лошадникам, чего Клоп хочет от них. Недомерок тыкал пальцем то в табун, то в сторону большого шатра. Плюнув с досады, он нарисовал в пыли шатер, домик и лошадей. Потом нарисовал стрелочки. Он видел карту в руках Книжника и понимал, как это делается; однако, если бы не отчаяние, никогда не занялся бы этим колдовством. Картинки на песке помогли, и дурни уразумели замыслы Клопа. Раззявы почесали затылки, переглянулись и ломанулись в сторону ставки рекса горцев.

Вскоре они вернулись. Вернулись другими людьми: серьезными, подтянутыми. Мотр бережно достал из-за пазухи записку и показал Клопу. «Записка для Этона — управляющего в Старом имении!» — подняв палец, благоговейно пояснил плешивый. Им приказали гнать табун туда, вниз. В глазах лошадника безъязыкий беглец впервые увидел уважение. Еще бы — благодаря плану недомерка у них появилась работа, хозяин, крыша над головой и еда. Все это дал им седой старик с внимательным взглядом. Услышав про него, Клоп обрадовался, что не пошел к шатру. Подарить табун лошадей местному рексу Мотр и Маурх смогли и сами.

Ночью Клоп вытащил мошну из-под валуна и упрятал в седельные сумы. Потом подкараулил злословца из дорожных, что громче всех орал вслед про дерьмовоза. Тот выполз по малой нужде, и Клоп огрел его по затылку навозной лопатой. Он бил и бил, пока лопата не сломалась, а поганец перестал скулить и затих. Недомерок оттащил тело и спустил в реку, швырнув следом обломки лопаты. Присел на прибрежный камень, ополоснул разгоряченное лицо и посмотрел на круглую луну, висящую над острыми пиками.

Теперь он был готов идти навстречу горячему очагу и крыше над головой. А затем, весной… Весной он подумает и решит, как быть дальше — ведь выход из долины будет совсем рядом, только руку протяни.

Глава 5

Олтер

Сидя на одном месте, загадки не решить. Стараясь не пролить ни капли, я заправил бронзовый светильник земляным маслом и запалил. Осторожно ступая, двинулся вдоль стены вглубь зала. Верная капель, раздававшаяся позади, подбадривала: ступай, друг, не заблудишься! Первой находкой стал бронзовый светильник в нише стены. Я хотел прихватить его с собой, но после недолгого раздумья оставил: ниша находилась вблизи импровизированного лагеря и найти ее вновь не составляло труда. Пройдя десяток шагов, я встретил еще одну такую же лампу. А затем еще и еще. Потом повстречалась странная конструкция. Две грубо кованные плоские полосы железа с загнутыми вверх носами, соединенные поперечинами. Словно гигантские санки без сиденья. Я вспомнил следы, которые изредка встречались в подземных ходах, и понял, что на этих салазках древние рабочие вытаскивали наверх вырубленные блоки. Обойдя приспособление, я в очередной раз содрогнулся, представив, каким чудовищным трудом возведено Старой Империей ее величие.

Следующей находкой оказались каменные трехэтажные нары. Теперь железные полосы служили основой для тюфяков, но матрасы истлели настолько, что лишь угадывались по останкам застрявшего тряпья. И этих нар было не просто много. Они шли и шли вдоль стены друг за другом, словно в бесконечной казарме. Сколько же человек одновременно могло здесь спать? Вскоре мне надоело идти вдоль кроватей — они все не кончались, и я повернул вглубь зала. И тут же наткнулся на столы со скамьями, столь же одинаковые и бесконечные, как и нары. Нехватки в строительном материале неведомые рабочие не испытывали — все было вытесано из пористого туфа. Увидев разрыв-проход между столами, я прошел дальше и увидел еще один ряд столов со скамьями. А за ним еще. И еще. Неужели я и в самом деле нахожусь в какой-то гигантской казарме с огромной столовой? Кто эти люди, что жили здесь когда-то? Как они здесь очутились и от кого скрывались?

Наконец подземная столовая оказалась позади и я увидел невысокие стены, образующие прямоугольник, накрытый каменными плитами. Как будто неведомые строители подняли высокий ленточный фундамент, положили полы и ушли. Но что-то мне подсказывало, что это не брошенный недострой, а законченное сооружение. Я двинулся вдоль бортика и вскоре нашел то, что искал: небольшое окошко, накрытое железной дверцей. Откинув ее в сторону, я вздрогнул от испуга, когда неожиданный визг ржавых петель хлестнул по ушам.

Склонившись над открытым окном в темень, я тут же отставил лампу с огнем подальше, почувствовав знакомый запах. Так же пахло, когда я заправлял светильник. Земляное масло! Передо мной резервуар с нефтью! Не знаю, пуст он или полон… Я отошел чуть в сторону и поднял лампу над головой. Есть! Недалеко от дверцы стоял прислоненный к бортику черпак на длиннющей ручке. Я поставил светильник на землю и с трудом схватил неудобную для моих детских ладоней рукоять. Кое-как просунув черпак внутрь, стал потихоньку опускать. И вскоре почувствовал, как он погрузился. Тогда я вытащил его, перебирая руками, и убедился, что не ошибся. Это и вправду густая вязкая нефть! А резервуар почти полон! Поставив черпак на место, я аккуратно, стараясь не вляпаться в нефтяные потеки, закрыл крышку. Любая жидкость, как известно, испаряется — может быть, нефть сохранилась после стольких лет именно из-за плотно закрытой крышки? Неведомый мастер добросовестно выполнил работу, крышка не проржавела, не рухнула внутрь — и резервуар продолжает служить людям. Я отошел подальше и под завязку заправил светильник. Старая нефть горела без видимых отличий от той, которую я принес с собой.

Огромный таинственный зал хранил еще много тайн, но я почувствовал, что изрядно устал. Утренняя тренировка с Пелепом и Фиддалом, насыщенный учебный день, дикая погоня, возня с трупом в колодце-ловушке вымотали меня. Еще и захватывающая экскурсия под занавес. Я почувствовал, как огонь взрослого тускнеет, а огонь ребенка набирает привычную яркость. Оли в конце долгого дня хотелось одного — спать. Я добрел до источника, глотнул воды, соорудил из тряпья преследователя лежанку на камнях. Мелькнула мысль отойти к каменным нарам, но она тут же погасла, потому что я провалился в крепкий глубокий сон. Бронзовая лампа стояла за камнем, освещая робким светом детскую фигурку, свернувшуюся калачиком посреди огромного подземного зала, в который несколько столетий не ступала нога человека.

Бареан

Бареан был уверен, что ничего не кончилось. Знал, что когда-нибудь это вновь произойдет. Он помнил тот вечер, узкий переулок, весь покрытый камнем, словно рыба — чешуей: каменная брусчатка, тяжелая каменная ограда, облицованные камнем стены домов. Даже темные тучи над головой — и те казались огромными валунами. Хитро их зажали: деваться некуда. Тот, кто готовил засаду, хорошо знал свое дело. Только не учел одного: болары безропотно, как овцы, не умирают. «Боларус инморта канвас!» И старики, что его окружали, — не простые пестуны, дядьки-няньки. Они — лучшие. Они сумели выбраться с островов и спасти наследника, когда все началось. А старый воин — крепкий воин.

Схватка вышла короткой, но беспощадной. Тот, кто грамотно приготовил место для засады, просчитался в главном: старики оказались в кольчугах и при оружии. Наследника они мигом прижали к ограде, окружив плотной стеной спин. Завертелась схватка, Старый Стеан вдруг упал на колено, но успел чиркнуть юркнувшего мимо врага по бедру. Тот свалился под ноги Бареану, зажимая рану рукой. В другой руке он держал широкий нож, весь в крови Старого Стеана. Враг посмотрел на Бареана, и в его взгляде царевич увидел пустоту и решительность: тот собирался с силами, чтобы встать и закончить дело. Тогда Бареан подошел, увернулся от вялого выпада, пнул противника в рану, а когда он раскрылся, вогнал кинжал в глаз. И отскочил обратно к стене.

Тогда они отбились. Старики шипели и плевались, перевязывая друг друга, посадив Старого Стеана у ограды.

— Ты все помнишь? — просипел Старый Стеан.

Бареан кивнул. Он помнил: он — истинный. Он должен вернуться и отомстить.

— Хорошая драка, — часто дыша, сказал Старый Стеан. — Болары как овцы не умирают.

«Боларус инморта канвас», — вновь кивнул мальчик.

Старый Стеан подтянул руку с мечом к груди.

«Дианадохус калас, бол Барриван», — прочитал по губам Бареан.

— Пошли отсюда, чего пялиться, — произнес Грубый Деан, оттаскивая мальчика за плечо.

— А как же он? — Бареан показал на Старого Стеана.

— Он не обидится, — ухмыльнулся Грубый Деан. — Старый пес рад, что не помер в нужнике, тужась на очке с утра. Смотри, как лыбится.

Старый Стеан застыл у ограды с улыбкой на лице…

После того покушения Бареан понял, что враги не остановятся, пока не убьют его. И старики тоже это поняли. Они думали весь день и весь вечер, затем сходили к наместнику и отдали почти все золото, что осталось. Так Бареана зачислили в школу. Тогда казалось, что здесь, под защитой Внутренней стражи и наместника, безопасней.

Когда толстый Булгуня рассказал про глаза в стене, Бареан сразу понял, что это пришли за ним. Он все сделал, чтобы не идти сюда, но проклятый комендант все равно его отправил! Бареан не стал унижаться и молить, а гордо в молчании пошел в подвал. За стеной и вправду кто-то был, юный болар сразу почувствовал недобрый взгляд.

Вдруг из маленькой мышиной норки в углу выкатился коричневый огрызок яблока. А потом пошел еле видимый дымок. Бареан оказался прав, это пришли за ним. Он — болар! Он не будет биться как баран в тяжелую дверь, бегать и плакать!

Бареан сел на край сиденья, выпрямил спину, поднял голову и посмотрел перед собой. Прикрыл глаза и прошептал:

— Дианадохус калас, бол Барриван, отец! Дианадохус калас, мама! Дианадохус калас, Бая…

Он не успел помянуть сестренок, потому что дымок вдруг перестал идти. Послышался отдаленный шум и сквозь каменную толщу послышался… голос Олтера? Затем раздался звон, удаляющийся топот. И все прекратилось. Спокойствие Бареана и готовность умереть мигом исчезли. Как не бывало. Как там оказался Олтер? Что случилось? Что там происходит?

Бареан подошел к стене и прислушался. Ничего. Обыкновенные пустота и безмолвие. Раздавался только звук собственного испуганного дыхания. Испуг не за себя! Он готов умереть! Испуг за Олтера — ведь тот ни при чем!

Бареану нравился Олтер. Как он держался перед наместником! Как он храбро и весело отвечал на недавнем первом уроке! И наместник вовсе не разгневался, а смеялся так, что слезы выступили! Впервые Бареан увидел Олтера на лужайке перед домом, где горец поставил на место глупых выскочек, племянников наместника. Раз-раз — и у обоих по фингалу! А ведь он только-только начал ходить! Про его хворь многие шептались. А потом, на пиру?

Бареан вспомнил злополучный пир и почувствовал, как краска гнева заливает лицо. Наместник ухмыльнулся и сказал: «Так вот ты какой, сын бола Полуденных островов. Кому же ты будешь наследовать, если отца больше нет?» Когда наместник закончил говорить, а вокруг раздался смех, Бареан чуть не умер на месте. Он искал кинжал, но на поясе его не оказалось. Потом Бареан рассказал старикам про пир, и Грубый Деан объяснил, что хитрый наместник так проверял их. А умница Олтер мигом нашелся, вон как ответил! Заставил всех этих напыщенных имперцев прослушать титул своего отца от начала до конца…

И сейчас Бареан боялся за Олтера — сильного, храброго, находчивого. Если с Оли что-то случится — то это из-за него, Бареана. Когда проскрежетала дверь, Бареан едва не сбил охранника с ног, вылетев из комнаты наказаний. Он выбежал на плац. Ребята ждали его, но Оли рядом не было. Бареану хотелось выспросить про Олтера, но рядом крутился комендант. Проклятый Хак Стурр! Это ведь его затея с комнатой наказаний! Пускай он и не убийца, но он точно им помогал!

Грубый Деан много раз повторял, мол, не стоит показывать имперцам, что думаешь. Поэтому Бареан с непроницаемым лицом прошел мимо коменданта, а на расспросы друзей про глазастую стену лишь пожал плечами.

— Никого там нету, — ответил он.

Ребята потоптались еще немного. В основном судачили о том, куда делся Оли и почему он не пришел на занятия. В итоге приятели решили, что старый учитель ему разрешил, и стали расходиться. Как только комендант скрылся из виду, юный болар рванулся вперед.

— Мне домой надо! — махнул он ребятам. — До завтра!

Он промчался вдоль зеленой ограды, срезав угол плаца. Показался дом, и Бареан пронесся мимо своего крыльца, крыльца Фиддала и свернул во двор к Олтеру. Залаял белый щенок, и дверь распахнулась. В проеме стоял наставник друга, такой же крепкий старик, как и болары. Он посмотрел по сторонам и открыл дверь пошире.

— Проходи, — коротко сказал он.

Бареан поднялся на крыльцо — щенок его обнюхал — и зашел в комнату. Там сидели Пелеп, которого Бареан видел на арене, два охранника и… имперский учитель Либурх. Этот-то когда успел прийти?

— Где наследник? Что случилось? — заметив, как Бареан косится на учителя, Остах дернул щекой. — Ему можно доверять.

— Мне можно доверять, — кивнул старый учитель. — Я друг Оли. Что произошло? Почему Олтера не было на уроке?

В голосе Либурха слышалось столько заботы и тревоги, что Бареан решился. Поверить старику легче, чем другому имперцу.

Прерывистым голосом Бареан рассказал, что за ним охотятся убийцы, которые поджидали за глазастой стеной. Он поведал про дым, про то, как услышал голос Олтера, после которого все прекратилось.

— Это все Хак Стурр подстроил, — с ненавистью закончил Бареан. — Он нарочно меня туда засунул.

Остах резко повернулся к учителю.

— Нет, — махнул рукой Либурх. — Хак каждый год такое устраивает. Говорил я ему… Так нет, вбил себе в голову. Он всех иноземцев сажает в комнату наказаний. С самого первого учебного дня. Одного за другим. Он это называет «обламывать». «Я их обламываю», — горько усмехнулся Либурх.

— И многие знают про его привычки? — спросил Остах.

— Многие, — качнул головой учитель. — Почему, как ты думаешь, младшие Грисы и остальные цепляются к иноземцам? Знают, негодники, что Хаку сейчас только дай повод.

— Значит, даже дети знают про привычки коменданта… Тогда татям об этом проведать — раз плюнуть, — подытожил наставник. — Знали, паскудники, что Бареан рано или поздно появится.

Остах вскочил и зашагал от стены к стене.

— Собирайтесь! — крикнул он охранникам, и те кинулись к большому ларю, откинув крышку.

— Но как он мог! — Наставник так шарахнул кулаком по столешнице, что тарелки подпрыгнули, а пустой кубок упал набок. — Он же дал слово, что не пойдет под землю!

— Ты водил наследника в подземелье? — удивился Либурх.

— Это из-за меня… — пролепетал Бареан, но Остах прервал его.

— Идем за Олтером, — поторопил он охранников. Те уже облачились в кольчуги и ломанулись к двери.

— Учитель, ты ждешь наследника здесь, — коротко сказал Остах.

Старый имперец кивнул, и воины выскочили наружу. Уходя, наставник впихнул ногой белого щенка в комнату.

— Кайхур, останься здесь. Пропадешь — наследник мне голову оторвет.

А потом настало самое трудное. Нужно было сидеть и ждать. Они помолчали немного. Но старому учителю вскоре надоело сидеть в тишине. Он как-то легко и по-доброму вытянул из Бареана все: и про мятеж, и про Империю, про отца с мамой и сестренками, про Старого Стеана в переулке.

— Не найдут они Оли, — прервал вдруг рассказ учитель. Он посмотрел на Бареана и повторил страшные слова: — Там такие запутанные ходы… Не найти им Олтера.

Бареан повесил голову и почувствовал горечь в горле. А Пелеп не сдержался, расплакался.

— Кайхур, малыш, иди ко мне, — позвал щенка Либурх.

Тот недоверчиво понюхал воздух и подошел к учителю. До этого он упрямо скребся у двери и тихонько поскуливал.

— Иди, иди, — похлопал старик себя по ноге. Щенок запрыгнул на колени.

— Смотри, — показал старик на Бареана, — это друг твоего хозяина.

Щенок наклонил голову, свесив сломанное ухо, и блестящими красными глазами посмотрел на Бареана.

— Оли в беде, он потерялся. — Щенок тявкнул и подобрался. Старик погладил его. — Подожди. Я слишком старый и не смогу пойти.

Либурх снял с себя тонкий мягкий пояс и повязал вокруг шеи Кайхура. Щенок заворчал и показал зубы.

— Так надо, — строго сказал Либурх. — Если ты потеряешься или упадешь, Оли и впрямь всем головы оторвет. Ты пойдешь с Бареаном и Пелепом и разрешишь вести себя на поводке. Так надо, чтобы отыскать хозяина. Хорошо, малыш?

Кайхур тявкнул и спрыгнул с коленей. Учитель протянул юному болару конец пояса. Бареан схватил поводок, а Либурх крепко сжал его руку.

— Посмотри мне в глаза, царевич. Пообещай, что не пойдешь вглубь подземелий без Остаха.

— Я даю слово, что не пойду вглубь подземелий без Остаха.

— Слово сына бола Полуденных островов? — спросил Либурх.

— Слово сына бола Полуденных островов, — кивнул Бареан.

— Хорошо. — Старик отпустил руку и объяснил, как найти вход в подземелье.

— Пелеп. Слушаешься Бареана так, будто сам Остах приказывает. Понял?

Пелеп, который давно перестал плакать и переминался у двери, кивнул.

Едва Бареан ступил на крыльцо, как пояс натянулся. Кайхур рвался вперед. И тогда они побежали! Они промчались по саду, миновали библиотечное крыльцо, проломились сквозь деревья и юркнули в густой куст у ограды. Мальчишкам даже искать ничего не пришлось — щенок сам тащил их вперед.

Как только он очутился в подземном зале, так сразу увидел одного из охранников Олтера. Следом выкатился Пелеп. Бареан успел заметить, как горец убирает кинжал в ножны. Охранник собран и серьезен, как перед боем.

— Вы что делать? — грозно спросил он. Его имперский был ужасен, но юный болар понял. Боря переглянулся с Пелепом и ответил:

— Меня учитель Либурх послал. Он сказал, что Кайхур найдет Оли, — быстро ответил Бареан.

Суровый горец подошел к Бареану и протянул руку за поясом. Но Бареан только крепче сжал поводок.

— Учитель сказал, мы должны идти с Кайхуром! — с вызовом сказал он.

Охранник вдруг широко улыбнулся и перестал быть грозным. Он сел на корточки перед щенком и что-то спросил на незнакомом гортанном языке. Кайхур коротко тявкнул в ответ.

Воин взял факел и повернулся, махнув рукой. Щенок тащил Бареана с такой скоростью, что болар даже не успевал осмотреться по сторонам. Пелеп поспешал следом. Они повернули налево на развилке. Потом услышали громкие голоса на горском языке. Затем показалось ярко освещенное место. У широкого прохода, отходящего от основного тоннеля, на полу стояло множество ламп, а в стенах торчали воткнутые факелы. Второй охранник громко выговаривал Остаху, взмахивая руками. Голос становился все выше и выше. Он уже почти кричал, о чем-то умоляя. Вдруг Остах ударил крикуна в середину груди и горец согнулся, хватая ртом воздух.

Они быстро приблизились. Остах увидел мальчишек и что-то коротко спросил у провожатого. Кайхур даже не посмотрел на них, а потащил Бареана дальше. Все повернулись и молча затопали следом, поднимая факелы повыше, чтобы осветить болару путь.

Тот безумный бег в полумраке еще долго потом снился Бареану. Он лишь краем глаза замечал повороты, развилки, маленькие залы, сквозь которые несся. Он видел перед собой только белую спину, вздернутый хвостик и болтающееся правое ухо щенка. Потом песик остановился у ямы и зло зарычал. Бареан хотел подойти ближе и посмотреть, но сильная рука отодвинула его.

Остах подошел к краю и посветил вниз.

— Мужик. Голый и мертвый, — сказал он.

Спутники осторожно обошли ловушку и оказались у входа в большой зал. Бареан сразу почувствовал, какой глубокой и густой стала темнота перед ним. Щенок вдруг рванулся вперед с такой силой, что болар покачнулся и выпустил из рук пояс. Невдалеке горел махонький огонек. Все бросились туда и увидели сонного Олтера, лежащего на куче тряпья и укрытого темным плащом. Живой! Кайхур сидел у него на груди и вылизывал лицо, а Оли вяло отбивался. Воин, что кричал на наставника, вдруг кинулся вперед. Он схватил наследника в охапку и подбросил вверх. Оли что-то пискнул. Наставник гаркнул, и охранник перестал подкидывать Оли, но из рук не выпустил. Он так и нес мальчика до конца подземелья на руках. Кайхур теперь не спешил, то и дело поглядывая вверх, на Олтера. Бареан понял, что щенок тоже не против залезть к хозяину на руки, но понимает, что люди без него обратно не выйдут. Когда они приблизились к освещенному проходу, сонный Оли сказал:

— Вон там твоя стена глазастая, — и он махнул рукой. — А кто это…

— Потом, — оборвал наставник. — Все серьезные разговоры — потом. Завтра.

Они подошли к дому, и Бареан увидел поджидающего на крыльце Грубого Деана. Учитель Либурх сидел рядом. Старый болар встал и глубоко поклонился Олтеру, которого охранник по-прежнему нес на руках. Затем взял сына бола за плечо, и они отправились домой. Спать.

Барат

Барат посмотрел на широкую спину наставника впереди. Сегодня случилось небывалое, и теперь он не знал, как дальше вести себя. Когда наставник решил не идти вглубь подземелий, чтобы не сгинуть всем вместе, то Барат посмел повысить на учителя голос. Даже трусом, считай, назвал!

«Если боишься, я могу сам…» — хорошо учитель не дал договорить. Барат успел только увидеть опасно сузившиеся глаза Остаха, когда быстрый короткий удар в подвздошье выбил из него весь воздух вместе с глупыми несказанными словами. Когда Оли нашелся, Барат взял его на руки и не хотел отпускать, совсем как тогда, когда наследник не мог ходить. Но отпустить все же пришлось.

Как только вернулись домой, Остах погнал их назад. Барат даже не пикнул. Он вообще старался не отсвечивать и лишний раз на глаза учителю не попадаться. Когда они втроем вновь скользнули в лаз под библиотекой, Остах признался:

— Нет сил моих больше ждать. Пока Оли искали — чего только не передумал… — Учитель вздохнул.

Братья посмотрели друг на друга и затаили дыхание. Таким они своего несгибаемого наставника еще не видели.

— Да что уж там говорить! — Остах махнул рукой и вдруг твердым взглядом посмотрел на братьев. — Недобиткам гворча и нашему наследнику слишком тесно в одном городе.

— Да! — не удержавшись, выкрикнул Барат.

— Хватит ждать, пока крысиное отродье вновь укусит. Пора снести им бошки, клиббам на радость, — зло сказал наставник.

Молчун Йолташ ударил кулаком в грудь.

— Идем, — повернулся спиной Остах и скрылся в подземелье. Братья двинулись следом. Наставник остановился на развилке. Он подошел к стене, поднял лампу и указал на выцарапанную на стене стрелку-указатель.

— Лучше повторю. Напоминаю: нам туда, — и двинулся следом. — Теперь считаем отвороты. Наш четвертый.

Барат пошел следом. Вот сбоку показался тоннель, под прямым углом уходящий в темноту. Дальше. Они прошли мимо еще двух поворотов и вскоре учитель вновь остановился.

— На этом пути нет ловушек. И если есть свет, не заблудишься. — Он осветил стену, и братья увидели косой крест, вырубленный в светлой стене и жирно зачерненный сажей.

Прошло совсем немного времени, и узкий ход привел в широкий просторный коридор.

— Ночную тропу «добрых» людей трудно не узнать, — сказал наставник, поджидавший их.

И вправду, просторный коридор, снизу доверху облицованный гладким камнем, разительно отличался от грубо вытесанных проходов, по которым приходилось пробираться до этого. Посередине коридора в полу прорублен глубокий желоб с журчащей водой. Барат поднял факел высоко над головой и увидел полукруглый свод.

— Смотрите, — вновь осветил стену Остах. Напротив прохода на стене коридора виднелись две стрелки, направленные в противоположные стороны. Та, что вправо, — указывала на четыре вертикальные черты, по обычаю покрашенные сажей. Та, что влево, — упиралась в нарисованный домик.

— Четыре палки — это место ночных людей. Дом на скале — это тайная хавира «добрых». Нам к дому, он недалеко от центра города. Все запомнили?

Барат кивнул.

Остах хмыкнул и двинулся дальше. Они прошли немного, и ночная тропа «добрых» людей закончилась тупиком — сплошная гладкая стена перекрывала проход. Тупику Остах не удивился, а вот завал скальных обломков, выкатившихся из широкой ниши на пол коридора и слегка запрудивших ручей, привел наставника в бешенство. Он забрался по завалу под самый потолок. Барат заметил, как заметался огонь факела: где-то наверху был свежий воздух и выход наружу.

Ругался наставник долго и неистово. Барат даже и половину слов не разобрал: не настолько еще хорошо он знал имперский. Единственное, что понял, — наружу хода нет, и дело откладывается. Наконец учитель выдохся, и они двинулись в обратный путь. Перед выходом из подземелий Остах остановился и дернул щекой.

— Все одно крысенышам не жить. Готовьтесь. Завтра все сделаем. Нам помогут.

Олтер

— Я второй десяток лет гоняю недорослей по этому плацу! — гремел голос коменданта. Он расхаживал перед нами, заложив руки за спину. — Всякого повидал за эти годы. Но такого!.. — И он остановился напротив.

Все первогодки стояли вдоль плаца, вытянувшись и глазея мне в спину. Я затылком ощущал эти взгляды: сочувствующие, гневные, злорадные, обвиняющие. Сегодня опоздавших на построение не оказалось — все пришли полюбоваться на утреннюю экзекуцию.

Я опустил глаза. Что тут скажешь? Виноват.

— Всякого повидал, — повторил комендант, качая головой. — Но такого, чтобы нахал-первогодок на следующий же день после начала учебы сбежал с занятий?..

Над плацем повисла тишина. Я оправдываться не собирался. Не буду же я рассказывать всем, как спасал Бареана? А на вороту брань не виснет.

— Во времена Старой Империи неслуха отволокли бы на конюшню и выпороли как следует, — гневался Хак.

«К чему эти угрозы? — лениво подумал я. — Все понимают, что наследника дана Дорчариан ты и пальцем не тронешь».

Видимо, Хак что-то прочитал в моем лице. Он подошел вплотную и прошипел:

— Я жду не дождусь, когда вы поступите в старшую школу. Там я смогу сажать вас в подвал на пару дней. На хлеб и воду. — Он оглядел грозным взглядом притихший строй.

— А ты, — вновь обратился ко мне комендант, — сегодня без полдника. Раз тебе так противны занятия уважаемого Либурха — то после обеда мигом в подвал.

— Слушаюсь! — звонко крикнул я.

Комендант немного постоял напротив, сверля взглядом. А потом представление резко прервалось, и все завертелось как обычно: бег, прыжки, метание. Как только началось занятие, мнимый гнев коменданта тут же испарился, и я понял, что он всего лишь отыгрывал роль. Плевать ему на прогульщиков. Булгуня выглядел довольным, но то и дело хмурился и виновато посматривал на меня. Вообще-то сегодня его очередь сидеть в темнице сырой: вчера он опять умудрился сцепиться с Грисами. Теперь-то, после объяснений Либурха, я знал причину наглости местных. Понимал, почему они постоянно цепляются… И с этим определенно что-то надо делать, а то у местных такое поведение может войти в привычку. Хватит им нас с грязью мешать. Я задумался над ответом, и внезапно меня осенило. От простоты и изящности решения я притормозил, и в спину врезался пыхтящий сзади Булгуня. Мы повалились на землю.

— Ты чего? — недовольно заворчал приятель, отряхиваясь.

— Слушай, друг, — шепнул я. — Ты завтра поутру сможешь прийти? До построения?

— Зачем? — недоуменно прошептал Булгуня.

— Эй, там! — раздался голос помощника Хака. — Разговорчики!

— На обеде расскажу, — пообещал я.

— Послушайте, друзья! Скоро у нас будут состязания первогодков на городской арене. Так? — Я обвел всех внимательным взглядом.

Приятели уже пообедали, отодвинули в сторону пустые тарелки и внимательно слушали. Они нестройно кивнули в ответ.

— У меня произошло… недоразумение с отцом Хмутра. Поэтому я буду бороться с Милиаром.

— С командующим Пограничной стражей Атариана Фраксом Хмутром? — вырвалось у Фиддала. — Недоразумение?..

— Так получилось, — пожал я плечами.

Друзья с сочувствием посмотрели на меня. Крепыша Милиара все справедливо побаивались. Даже заносчивые братья Грисы предпочитали держаться подальше.

— Да не пяльтесь так! Еще посмотрим, кто кого! — воскликнул я. — Я про другое рассказать хочу. Главное — командующий Фракс Хмутр объяснил, что благородные люди в Империи мордобоем свои недоразумения не решают.

— Железом, — кивнул Юркхи с серьезным видом. — За хулу ответ берут железом.

— Железом — это когда по-серьезному, — терпеливо объяснил я. — А когда резать не за что, то благородные люди выясняют отношения с помощью высокого искусства борьбы.

— О как! — цокнул языком Юрка.

— Вот я и подумал, мой друг Булгуня… Почему бы тебе обидчиков не вызвать на поединок? Бороться. Как между благородными заведено.

Булгуня посмотрел с интересом, мои слова ему определенно понравились.

— Я готовлюсь к схватке с Милиаром по утрам, а Федя мне помогает. — Приятели с удивлением посмотрели на тихоню Фиддала, а он от смущения потупился. — Так что приходи завтра с утра, дружище!

— Я приду, — задумчиво ответил Булгуня. — Обязательно. Я им покажу, кто тут лягушка! — Он сжал кулаки.

— Ты не переживай, — ответил немногословный Бареан. — Они над нами смеются, а сами кроме своей паршивой провинции и не видели ничего.

Я аж поперхнулся, когда услышал. А Кольша с Юркой засмеялись. Только Фиддал обиженно засопел.

— Точно! — воспрял Булгуня. — Болота, болота… Видели бы они наш Конутоп и папин дворец! У нас сразу рядом с крыльцом протока. Такой простор! Разбегаешься — и с головой в воду! И песок белый-белый, мелкий как пыль. А вода теплая — хоть не вылазь. На той стороне протоки вдоль берега вишневые сады. Весной как зацветут — весь берег словно в белой пене. И лепестки по воде плывут! Красотища! А летом, как ягоды поспеют? Знаете, какие у нас вишни? Сладкие, здоровенные — во! — И Булгуня показал, какие большие вишни растут у него под окном в далеком Конутопе.

Помолчали. Все скучали по родному краю и каждый сейчас вспоминал свой дом.

— Что расселись, голубки? — раздался противный голос одного из подпевал Гриса. Этого типа мы звали Прилипалой. — Обед-то кончился. Кое-кому в подвал пора. — Дружки Прилипалы весело заржали. Странно, что Грисов нет.

Булгуня, сидящий ближе всех к нарушителю спокойствия, поднялся из-за стола и развернулся в сторону Прилипалы.

— Ква-ква! — насмешливо сказал мальчишка, глядя на нашего приятеля. Булгуня шагнул в его сторону. — Эй ты, как там тебя! Буль-буль… гу. — И вновь раздался дружный глупый хохот.

Булгуня вдруг схватил зубоскала за ремень и странным движением швырнул от себя. Насмешник завопил от страха и полетел спиной вперед. Летел он недолго, рухнув на соседний стол. Тарелки со звоном разлетелись, расплескав недоеденное содержимое по столу и полу. Прилипала весь измазался густой похлебкой. Старшеклассники, сидящие за столом, возмущенно завопили и вскочили.

— Что происходит? — раздался грозный голос коменданта. Все разом притихли. Хак Стурр переводил взгляд с Прилипалы, сползающего со стола, на Булгуню, взъерошенного и красного.

— Я, Булгуня, сын Булгара, — раздался взволнованный, но упрямый и твердый голос приятеля, — старший сын ксена, потомственный бродник из рода великих Булогов, — от знакомых с детства слов голос мальчишки окреп. Его устами сейчас говорил весь род, и окружающие это поняли. Трапезная замолчала, глядя на невиданную картину, — желаю решить свои недоразумения с этим… — Булгуня запнулся.

— Недостойным, — прошептал я.

— Недостойным, — вновь зазвучал голос приятеля, — с помощью высокого искусства борьбы.

— О как! — ответил комендант, покачиваясь с пятки на носок. — Благородные, значит… Хорошо, будет вам борьба. Завтра.

Комендант развернулся и ткнул в меня указательным пальцем:

— Ты. Марш в комнату наказаний.

Уходя, я услышал восхищенный шепот Кольши:

— Ну, Булгуня! Ну ты даешь!..

«Все-таки наш комендант никакой не талантливый преподаватель, а обычный вояка. Хоть и хвалил его наставник, а не хватает Стурру воображения, изобретательности, — думал я, ерзая на неудобном сиденье в подвале. — Вот разве может хороший педагог перепутать награду с наказанием? Тишина, интересная книга под боком. Я даже яблоко вновь протащил!»

Я покосился на коричневый, ссохшийся позавчерашний огрызок яблока на полу и нахмурился. Подошел к каменной стене и прислонил ухо. Прислушался. Никаких посторонних звуков. Никаких взглядов. Я затолкал несчастный огрызок обратно в дырку в углу. Встал на колени и внимательно осмотрел то, что раньше считал мышиной норой. Ну откуда тут мыши? Что им здесь делать, что есть?

Дырку сделали специальным инструментом, нарочно вытесали. Сколы недавние, свежие, яркие. Тесали не камни, а старый раствор между ними. И место выбрали неслучайно: там, где расходились блоки. Судя по всему, работы велись из подземелья. Что это значило? Во-первых, у охотников за Бареаном неплохо налажен сбор данных: смогли же они узнать о дурной привычке коменданта сажать иноземцев ни за что ни про что. Во-вторых, неизвестные хорошо знали подземелья и чувствовали себя в них как дома. Я вспомнил обезображенное лицо преследователя и вздрогнул. Боец отлично экипировался для хождений по подземельям. Буду надеяться, что он уникум и одиночка. А высокий старик сгинул в лабиринте тоннелей. Впрочем, выводами надо обязательно поделиться с наставником, а то он шастает с учениками в катакомбах, как по проспекту гуляют.

Я отошел от стены и сел обратно. Все это пустяки. Главное — Бареан спасен. Дядька рассказал, что в дымаре использовался корень дурнопьяна — злой травы, столь любимой отравителями. Так что видения о корчащемся на полу Боре оказались не такими уж надуманными. А Либурх, своей добротой могущий разговорить камни, накоротке поведал грустную историю Бареана-изгнанника.

Отца Бареана — бола Полуденных островов — кроваво сверг собственный брат. В ночной резне погибла вся семья царевича, а ему удалось чудом скрыться с кучкой верных людей. Помощь мятежнику оказала Империя, которой пришелся не по нутру усилившийся Барриван, отец Бори. Некто вблизи арнского престола решил, что слишком уж независимым становится бол Островов.

Боря с верными сподвижниками год колесил по Империи, мыкаясь по городам и скрываясь от людей дяди. Но их все-таки выследили. Покушение оказалось для нападавших неудачным, но все понимали, что жизни не будет. Тогда и определили Борю в школу, под крылышко наместника. Имперцам тоже понравилась мысль держать у себя в кулаке такую важную политическую фигуру, какой являлся истинный наследник погибшего бола. Так Бареан очутился в школе.

Я вытащил из тубуса тетрадь и положил на колени. Эндир всю жизнь посвятил тому, чтобы имперцы не могли так жестоко вмешиваться в местную политику внутри Дорчариан, как влезали в дела Полуденных островов и других земель. Наверное, за это его и убили. Я раскрыл наугад книжицу, и мой взгляд заскользил по давно написанным дедовой рукой строкам.

Глава 6

«Дать задание Клаю, чтоб придумал, как мне попасть домой! Любые деньги. Срочно».

Опять я встречаюсь на страницах книги с этим Клаем. Кто это такой? Нужно не забыть спросить у Либурха. Я перевернул страницу.

«Если проехать трактом по долине от Старой виллы, миновать Архогу, Аттану, Придону, Паграбу и остановиться на развилке меж дорог на Декурион и Колодец, то на всем этом длинном пути не встретится ни единой военной постройки. Ни укрепленного двора, ни оборонительной башни, ни захудалой крепостицы. Как такое могло случиться — ведь наши предки столь горды и воинственны?

Стоит из долины подняться в горы, как перед нами встанет всей мощью неприступный Декурион. В Пайгале, в Алайне, в других отдаленных селах высятся родовые башни горных даипов. Сколько их? Кто считал? Высокогорные башни — круглые, стройные и тонкие — охраняют перевалы, входы в села, источники, перекрестья важных путей.

И в долине когда-то были свои башни: тяжелые, угловатые. Они стерегли вход в долину. Было время, когда каждый сильный даип возвел здесь свою башню как доказательство силы и мощи даипа. Широкое, массивное основание из крупных гранитных блоков на два человеческих роста забивали внутри мелкими камнями и песком, а поднимались по приставной лестнице. Когда на башню нападали — лестницу втаскивали внутрь. Защитников такой башни можно было взять только измором. Глава даипа, его семья и ближники во время войн с соседями надежно укрывались в ней. Когда появлялись захватчики, чтобы подчинить долину, то все даипы объединялись и давали отпор. Так продолжалось сотни лет. Потом Империя окрепла, и кто-то догадался соединить все башни сплошной стеной, перекрыв вход в долину. Так и сделали, оставив лишь ворота. Даже сейчас, если внимательно присмотреться, можно увидеть следы тех родовых башен и стен.

А потом для гор настали непростые времена: захватчики не могли прийти снаружи, и уже горцы стали приходить в их дома, совершать набеги. Не забывали горцы резать и друг друга. Тогдашний император собрал огромное войско, разбил стену, разбил башни, принес горцам великие страдания. Родовые горы вновь укрыли своих детей, а неприступный Декурион устоял.

Горцы приняли мир, а имперцы разрушили все крепости, все башни в долине. Они забрали себе ту землю, на которой стояли стена и башни даипов. В насмешку и назидание горцам они возвели из родовых камней свое имение, конюшни, ограды, сараи и нужники».

Я хлопнул себя ладонью по лбу. И как я мог забыть?! Я ведь уже это слышал! Недавно, по пути в Империю, когда я еще не мог ходить. Я вспомнил погожий день, уютную арбу, широкий мелкий брод через Джуру. Барат рассказывал мне байки про пайгал и вещал о вторжении лунолицых, напавших на Дорчариан в незапамятные времена. Я напряг память и вспомнил рассказ охранника.

«И было лунолицых так много, как саранчи в плохой год. Они сожгли все города у моря. Сожгли все города между морем и горами. Сожгли все города рядом с горами. И наконец остановились у входа в долину. Высокие каменные башни и стены остановили их. Злые наездники начали пускать стрелы, что затмили собой солнце, и пускали их три дня. Но защитники спрятались в башнях, и стрелы не причиняли им вреда. Тогда лунолицые разозлились еще больше, срубили все деревья, что были рядом, и построили хитрые машины, что метали камни. И метали они камни еще три дня, и разрушили и башни, и стены…»

Ведь мог же, мог и сам додуматься! Конечно, хитрые машины не строят из сырого леса: их, видимо, просто собирали какое-то время. Или подвезли позже. Но это детали… Я склонился над книжицей и продолжил чтение.

«Дорчариан должно восстановить стену! Такова первая цель. А для того нужно наполнить казну и вернуть себе земли, что захватили имперцы. Из старых камней виллы Векса возвести новые стены! Крепче прежних!»

Ну уж нет, дедушка, тут ты дал маху. У нас что, в горах камней мало? Я мысленно пробежался по территории имения. Толково все построено, как ни смотри. При разумном подходе эта вилла и земли при ней могут полтысячи человек прокормить! Здесь самая плодородная земля долины и свой микроклимат! Главное — по ключевой линии небольшие пруды выкопать. Организовать водовод от Джуры. Пустить воду по участку так, чтобы она медленно пополняла пруды. Излишек от дождей без угрозы водной эрозии сбрасывать обратно в реку. Восстановить водный баланс в почве, завести в прудах рыбу и уток с гусями. Высадить азотофиксаторы…

Я с усилием оторвался от захвативших меня планов.

Новую стену строить необходимо, в этом дед прав. Только ее нужно немного вынести вперед и строить чуть дальше. Пусть это и не будет самым узким местом в долине, зато горные кручи на флангах можно использовать как дополнительные башни, обустроить на них караулки, опереться на само тело гор.

Но каков дед: вот это масштаб планирования! Вот это голова! Я вскочил с сиденья и забегал по тесной каморке. Как же хитрый Эндир смог завладеть имперской виллой? Я даже и не сообразил, что Старая вилла когда-то принадлежала Империи. Я ума не могу приложить, как можно было заставить прежнего наместника поделиться Старой виллой и взамен построить Новую.

Нужно, нужно обо всем выспросить Остаха! Дядька давным-давно должен был рассказать историю про обретение виллы! Именно такие уроки мне и нужны! А не бесконечный глупый бег по утрам. Ведь какое важное время проходит! А наставник вместо этого целыми днями в городе пропадает, а теперь еще и братьев сманил.

А дед хорош! Ему совсем не вилла нужна, как думали все вокруг! Ха! Он готов был разобрать имение, лишь бы стену восстановить! Ему понадобился контроль над самым узким местом при входе в долину! Стратегическим местом! Я вспомнил, как однажды мы с братом сбежали из имения. Попала вожжа под хвост, захотели повидать Империю. Решили, что в горах одна скукотища. Тайком приготовили запасы, а ночью сдернули. Вот только ушли недалеко: миновали сады и поля, а заночевать решили посреди развалин, чьи осыпавшиеся невысокие угловатые стены укрывали от ветра. Кое-как пробрались в темноте внутрь, развели костерок, но хворост быстро прогорел. Спать на камнях оказалось ой как несладко! Поутру помятые, замерзшие и невыспавшиеся мы решили возвращаться домой. А когда вылезли из развалин, то увидели дремавшего у стены Тарха. Он с самого начала за нами приглядывал! Великан приоткрыл один глаз, посмотрел на нас, дрожащих от холода. И сказал как ни в чем не бывало: «Я ж говорил — ну ее к клиббовой бабушке, эту Империю. Лучше наших гор ничего нет на свете».

Я улыбнулся своим воспоминаниям. Где сейчас Тарх, чем сейчас занимается? Наверное, как и тогда, за браткой присматривает. При мысли о том, что брата охраняет добрый здоровяк Тарх, на душе потеплело.

Из комнаты наказаний я вышел воодушевленным, отдохнувшим и полным идей. Вот только домой не хотелось: Остах еще с утра предупредил, что они вернутся ночью. А куда идут — не сказал! И Барат, гад такой, не признался, как я ни уговаривал! А дома-то что делать? Пелеп или недосолит, или бухнет соли столько, что есть невозможно. Стряпня у нашего горе-повара или недоваренная, или подгорелая.

Словно подслушав невеселые мысли, на выходе поджидал Булгуня.

— Ты сегодня вместо меня в подвале сидел, — пряча глаза, обратился он.

— Сегодня я, завтра ты, — махнул я рукой. — Не бери в голову, друг.

— Я хотел тебя домой позвать. На ужин, — стесняясь, сказал приятель. — Можно?

— Конечно, можно! — с воодушевлением крикнул я. — Только друга надо с собой взять, Кайхура!

— Кайхура? — переспросил Булгуня.

— Ты что, не слышал? Это моя собака!

— Конечно, я слышал про твою собаку, — сказал Булгуня. — И как ты не боишься его держать, ведь в школу нельзя…

— Так я его в школу и не беру, — расхохотался я. — Вот он, бедняга, весь день и сидит один-одинешенек. Пойдем?

Булгуня охотно кивнул. Радостный, он рассказал мне, как перемазанный в похлебке Прилипала изворачивался и всеми силами хотел отказаться от схватки. Но мигом нашлись многочисленные свидетели, подтвердившие, что Прилипала начал первым. Хак Стурр отвел всех к старшей школе и показал местную арену. Завтра там и пройдет поединок. Глядя на довольное лицо Булгуни, я понял, что в своей победе он не сомневается. Я посмотрел на пузо друга и вспомнил невзрачную фигуру Прилипалы. Пожалуй, уверенность приятеля можно разделить.

Как обычно, Кайхур встречал меня на крыльце. Он радостно взвизгнул, спрыгнул и с разбегу врезался головой в колени. Я покачнулся: быстро же он растет, эдак скоро и с ног свалит! Я схватил шенка на руки и закружился. Из дома показался Пелеп. Под носом горе-повара виднелась размазанная сажа.

— Пелеп! — крикнул я. — Ужинать не буду, в гости иду.

— Понятно, — буркнул Пелеп. Голова скрылась за закрытой дверью. Кайхур обнюхал Булгуню, который стоял столбом и во все глаза смотрел на щенка.

— Это же… Это… — прошептал он и поднял на меня круглые от изумления глаза. — Это собака великих Булогов!

— Это моя собака! — ответил я и прижал щенка к груди. — Его из-за моря привезли! А у Фиддала живет сестра Кайхура! — и я кивнул в сторону Фединой двери.

— Сестра, — еще больше изумился Булгуня. Так он и дар речи потерять может. — Сука, да?

— Говори ты толком, Булгуня, что происходит? — притопнул я.

Булгуня немного пришел в себя.

— Предки священной собаки Булогов и впрямь из-за моря. Вот только прошло уже сотни лет, и порода измельчала. Сейчас наши взрослые собаки чуть больше твоего щенка. А ведь ему еще расти и расти! — торопливо поведал приятель. — Жрецы Ксеноса любые деньги заплатят, если… Ну, если твой пес погостит в Конутопе.

— Не отдам! — твердо ответил я и прижал щенка ближе.

Кайхур подтвердил мои слова и звонко гавкнул. Друг обреченно вздохнул.

— Но я подумаю, что можно сделать, — пообещал я, глядя на расстроенное лицо друга.

Вы бы видели, что началось, едва мы вошли во двор к Булгуне! От ароматов стряпни я едва не захлебнулся слюной, еще даже не войдя в дом! Слуги приятеля, толстые, как бабы, хлопотливые, суетливые, бросились зацеловывать хозяина, вернувшегося после трудностей школьного дня. Но увидели Кайхура. Они резко остановились, словно столкнулись с невидимой преградой. Брови толстяков поползли вверх, а жирные лоснящиеся щеки затряслись. Кажется, они готовы рухнуть на колени. Кайхур склонил голову, смешно свесив поломанное ухо, и посмотрел на странных больших людей.

— Любимая собака Ксеноса… — чуть слышно прошептал один из слуг, самый толстый.

— У Фиддала еще и сука есть, — словно невзначай заметил Булгуня.

Он откровенно наслаждался замешательством домочадцев.

Вот теперь слуги впали в ступор окончательно. У одного из них задрожали губы и потекли слезы.

— Так и будем стоять? — ворчливо заметил Булгуня. — Между прочим, я друга на ужин пригласил! А вы что тут устроили? — И приятель грозно (как ему казалось) сдвинул брови.

— Ой, Буленька! — всплеснул полными руками и запричитал самый толстый слуга. — Что же ты нас…

— А ну цыц, — притопнул Булгуня, красный, как рак. Повернувшись ко мне, он скомандовал: — Идем на задний двор.

Мы прошли мимо мечущихся у крыльца слуг и свернули во дворик. Вот это да! Сам дворик по планировке ничем не отличался от моего. Тот же небольшой фонтан в середине, та же массивная ограда. Вот только мой задний двор являлся по сути военно-спортивной тренировочной площадкой. А у Булгуни это был милый уютный ресторанный дворик!

Во-первых, слуги широкими полотнищами парусины задрапировали нужник в дальнем углу. Во-вторых, площадку со столиком под виноградной лозой они расширили, выкинув всю деревянную мебель и поставив огромный массивный мраморный стол. Вторая столешница полукругом обрамляла чашу фонтана, рядом с которой на земле лежали огромные пуфики. Изготовленные из мягкой кожи, они были набиты то ли пухом, то ли шерстью. Поверх пуфиков наброшены мягко выделанные козьи шкуры с длинной шерстью. Над фонтаном возвышался временный навес, на крышу которого успели пустить хлысты винограда. Пока навес не оплело лозой, расторопные слуги накинули на него легкий полог. Я восхищенно огляделся и покачал головой.

— Вот тут мы и кушаем. — Булгуня потупился, польщенный.

Я приблизился к столу и осторожно присел на пуфик. И сразу утонул в нем, оказавшись словно в теплых объятиях.

— Вот, вот подушечку… — захлопотал неведомо откуда появившийся слуга.

Я взял подушку и подложил под зад. Так лучше — голова показалась над столом. Рядом плюхнулся Булгуня.

— Нравится? — осторожно спросил приятель.

Перед глазами журчал фонтан, даруя прохладу и умиротворение. Ласковые лучи заходящего солнца слегка трепали по макушке. Толстые слуги с удивительным проворством метали на стол с больших деревянных подносов блюда, тарелки и тарелочки, исходящие умопомрачительными ароматами. Свободное пространство стремительно уменьшалось. Кайхур у меня на коленях замолотил хвостиком. Пожалуй, если бы у меня был хвост, он бы тоже сейчас вращался, как пропеллер.

— Конечно, нравится!.. — прошептал я, громко сглатывая слюну.

— Тогда — налетай! — велел друг, пододвигая тарелку.

Это был пир! Это был настоящий пир: места для блюд за столом не хватало, я едва успевал отщипывать то одно, то другое, откладывая себе в тарелку. Больше половины названий блюд я просто не знал и даже не догадывался, из чего это приготовлено. Все было вкусным и нежным и таяло во рту. Кайхур от вседозволенности сходил с ума и вознамерился залезть всеми лапами на стол, но я хлопнул его по ушам. Слуги Булгуни, сидящие за большим столом неподалеку, с негодованием посмотрели на меня. Хитрюга Кайхур с обиженным видом спрыгнул на землю и отправился в угол. Я увидел, как один из слуг с огромным блюдом, полным всяких вкусностей, метнулся к щенку.

Когда внесли большущую запеченную рыбу, обложенную рубленой зеленью и ядрышками граната, я даже обрадовался. Наконец-то увидел хоть что-то знакомое и могу понять, что буду кушать!

— Ого! Какая здоровущая! — воскликнул я.

Слуги переглянулись и расхохотались. Булгуня тоже не выдержал и заулыбался. Увидев мое недоумение, он торопливо пояснил:

— Ты только не обижайся. Просто у нас, в Конутопе, такую мелочь разве что бедняк стал бы есть. Наших карпов — вот таких, — и Булгуня размахнул руками в стороны, — мы кормим зерном. А потом продаем в Империю.

— А осетры? — ревниво заметил один из слуг, пододвигая блюдо к Булгуне поближе.

— Осетры у нас — как бревна! Таких не сразу и изловишь, столько сетей порвет! — гордо махнул ножом с наколотым грибом Булгуня. — Эх, Оли, надо тебе летом ко мне в гости приехать!

— С Кайхуром вместе, — закивали слуги, сложив руки на животах.

— Сказал же: подумаю! — Я отвалился от стола. — А я вот у себя в имении собираюсь пруды выкопать. Надо бы туда карпов запустить…

— Так я отцу напишу — он тебе мигом мастеров-рыбоводов пришлет, — с набитым ртом ответил приятель. — С мальками вместе.

Вот обжора, все молотит и молотит! Я так объелся, что аж дышать тяжело. А Булгуня уплетает за обе щеки и про свой край болотный разговор ведет.

«Ладно хоть Хранители успели перед моим отъездом запрет на рыбоедение отменить. А то хорош бы я был гусь! Впрочем, — я покосился на запеченную с черносливом птицу, — гусь и вправду был что надо».

До дому мы с Кайхуром еле-еле доплелись. Перед расставанием условились, что толстяк придет утром на тренировку — заодно и разогреем его перед поединком с Прилипалой. Щенок налопался так, что брюхо у него раздулось и касалось высокой травы. Как бы заворот кишок не приключился у пса!

Пелеп сидел один, в темноте, не зажигая света. Он покосился и спросил:

— Что, вкусно у друга кормят?

— Безумно вкусно, — пробормотал я, преодолевая комнату. Я добрался до своей кровати и рухнул. Мысль о том, что надо бы предупредить Остаха с братьями о возможной опасности, исходящей от ловких подземных воинов, мелькнула и погасла. Через миг я уже спал. Кайхур улегся на бок, вытащив язык, и посапывал рядом, под рукой.

Барат

— Что с ночной тропой «добрых» приключилось? Почему выход к дому Кривого завален? — требовательно спросил Остах.

— Не знаю, — пожал плечами Заяц. — Не ходим мы теперь под землю, Рыбак. Баста.

Заяц Барату не понравился. Мутный он какой-то, скользкий. И люди у него не те. Вроде и крепкие ребята. И глаза не прячут. Но не воины. Верно брат сказал: «Хлипковаты для наших гор». Одно радовало — городские слушались Зайца, как отца родного. Разве что в рот не заглядывали. А Заяц перед Остахом на полусогнутых ходит. Но за такими, как он, глаз да глаз нужен — воткнет в спину кинжал и не моргнет.

Барат прислушался. Говорить по-имперски он толком не научился, а вот понимал уже почти все.

— Чего так? — удивился наставник.

— Кривого еще во время ночной войны порешили, — послышался шепелявый голос Зайца. — Дом кто-то из его родни себе взял. Закон ты не хуже меня знаешь: про тропу больше чем двум десяткам «добрых» знать не положено. Чтоб не разбазлать всему свету. Так?

Учитель кивнул.

— А сейчас знаешь, сколько человек из наших про тропу ведает? — прищурившись, спросил Заяц.

— Сколько? — заинтересовался Остах.

— Двое! — поднял растопыренные рогулькой пальцы Заяц и шарахнул ладонью по столу. — Двое! Ты и я!

Барат посмотрел, как колышется брюхо Зайца, как свисает нитка слюны с обезображенной губы, и покосился на брата. Йолташ подпирал косяк с невозмутимым лицом. В отличие от него, Йолташ уже немного говорил на языке имперцев. Барат вспомнил о том, что они якобы совсем не понимают имперскую речь, и принял скучающий вид.

— Как ночная война прошла, оглянулся — из «добрых», почитай, никого не осталось. Собрал я всех, кого смог найти. Из них только трое про подземные наши дела знали. Что уж тут, думаю… Лиха беда начало — надо дело-то продолжать. Ну и дом Кривого какой-то родственник унаследовал, пришлось и ему сказать… Вот только нет теперь никого.

— И куда ж они делись?

— А порешили их. А кто — не ведаю. Как все было: затарились они. Мехами, как сейчас помню. Тюки за плечами здоровенные, как копна, но легкие, сам понимаешь. Спустились, пошли тропой. Как обычно. А выбрался только один. Кишки свои в руках нес, до моей двери дополз. Успел сказать, что тени дружков его уволокли, а он отбился. Хвалился, что кого-то из теней смог достать. Так с кишками в руках и помер.

— Дальше, — велел Остах.

— А что дальше? — отхлебнул из чаши Заяц. — Я людей взял и бежать к дому Кривого. Только поздно. Все в лоскуты изрезаны, даже псу на цепи, и тому глотку перехватили. А колодец доверху камнями засыпан.

— А ты что?

— А я что? Что я? — рассердился Заяц. — Я ж тебе талдычу, Рыбак. Только война прошла. Из наших почитай никого нет. Хриплого завалили, Кривого порезали. Любимчик этот, сучий потрох, свои порядки наводит… — Заяц махнул рукой.

— Понял я, понял, — сдал назад Остах. — Ты не горячись. Скажи — твои вечером придут? Как договаривались?

— Придут-придут, — постучал по столешнице Заяц. — И я сам тоже буду. Ты хороший наниматель, Рыбак. Тебя уважить надо. Мало сейчас таких.

Остах поднялся из-за стола.

— Кстати, — спросил он, останавливаясь у двери, — а с домом Кривого-то что?

— А что с ним? — пожал плечами Заяц. — Стоит заброшенный. Слышал, что какой-то дурень из городского совета под шумок его к рукам прибрал. Кусок хапнул — а прожевать не может.

— До вечера, — бросил Остах, выходя.

Дальше они с братом почти бегом двинулись тесными улочками за наставником. И как он умудряется здесь не плутать? Что за непутевый город! Как тут люди живут? Улица узкая — телеге не проехать, только смотри под ноги, чтоб о крыльцо не споткнуться или не поскользнуться в грязи. А люди навстречу прут и прут, толкаются плечами, дышат в затылок. Как будто весь город разом захотел в одну улицу набиться.

Барат боялся потерять из виду наставника и поэтому шел за ним напролом, отбрасывая плечом встречных горожан. Те что-то кричали вслед, но Барат не обращал внимания. Он думал, что Остах ведет их обратно к имению, но ошибался. Они зашли в харчевню и взяли по глубокой тарелке тушеной капусты в густой подливе. В харчевне все устроено не по-людски: есть нужно стоя, а пузатую миску ставить в углубление глиняной столешницы, нагибаться над ней и сербать, как свинья. Приходилось махать ложкой побыстрее, лишь бы поживее убраться. Все не так! Впрочем, капуста была съедобна — с готовкой Пелепа и сравнивать нечего!

Затем вновь втянулись в лабиринты узких улочек. В одном из переулков за ними потянулась ватага босоногих мальчишек, что-то озорно орущих вслед. Но Остах быстро их утихомирил: подошел, негромко что-то сказал, и разочарованные босонята моментом исчезли. А потом как-то незаметно лачуги раздались в стороны и они увидели большой холм с каменистыми насыпями. На самой верхушке холма высились руины и валялись обломки. В оплывшем каменном крошеве виднелись некогда могучие крепостные стены, башни, ворота.

— Что это, учитель? — спросил Йолташ.

— Старая крепость, — бросил Остах, направляясь вдоль подножия холма вправо. — Про нее всякое рассказывают, но никто толком не знает, кто ее разрушил и когда. Про руины болтают страшноватые небылицы. Не верьте. Мы с Эндиром все опползали в свое время — ничего там нет. Некоторые из слухов даже нарочно распускали, чтобы отвадить отсюда любопытных.

— А что же народ не селится? — не унимался любопытный Йолташ. — Страшилок боится? В городе-то тесно.

— Боятся, — пожал плечами Остах. — Да и сухо здесь: воды отродясь не было. А руины то и дело осыпаются, рушатся — вот и боятся лезть.

За разговорами прошли немного дальше, вдоль подножия холма. А потом наставник остановился и закрутил головой.

— Эк как тут заросло все, — сказал он и подозвал Барата. — Тропку видишь? — Барат пригляделся и посреди низкорослого колючего кустарника увидел мелькающую тропинку. — Вот и руби, я следом.

Кое-как продравшись, они добрались до дома.

— Хороший домишко! — Барат посмотрел на крепкие невысокие стены, массивную каменную ограду, черепичную кровлю. — И крыша цела.

Барат хотел заскочить в покинутое жилище, но Остах погнал дальше. Дом совсем не заинтересовал учителя. Он прошел мимо выбитой и превратившейся в труху входной двери и свернул за угол. Братья заторопились следом. Остах стоял посреди пустынного дворика и смотрел на кучу булдыганов. Груда оказалась немаленькой, возвышаясь выше учителя. Остах пнул камень и зло сплюнул на землю.

— Отсюда, из колодца, мы вчера должны были выйти из-под земли. — Наставник поднял один из булыжников и швырнул с размаха в ограду. — Идем. Чего глаза пучить попусту… Нас ждут дела поважнее.

Важные дела пахли рыбой. Да не просто пахли — воняли так, что дух вышибало! Барат с братом прятался за кучей отбросов и щурил слезящиеся глаза. Он замотал лицо тряпицей, дышал ртом, но слезы все равно текли. Йолташ выглядел не лучше. «Не зря все-таки Мать Предков так долго берегла своих детей от этой заразы», — подумал Барат, брезгливо откинув рыбью голову, валяющуюся неподалеку.

— А ну тихо там, — прошипел наставник сбоку.

Он с Зайцем расположился чуть поодаль, усевшись на корточках. Рыбная вонь им не докучала. Барат вдруг вспомнил о том, как учителя за спиной с издевкой звали рыбоедом. Пару раз он крепко подрался из-за этого. А следом пришло воспоминание о Суде Хранителей на заповедном лугу и о том, что Остах теперь изгнанник и не может вернуться в горы. Барат отогнал дурные, неправильные перед боем мысли и всмотрелся в дощатую дверь кособокой лачуги.

Учитель сказал, что ребята Зайца хорошо знают свое дело и должны все сделать чисто. Но на всякий случай надо присмотреть за задней дверью — мало ли… Поэтому они здесь. Барат согласился с наставником — городским выпендрежникам он не доверял. А ни одного гворча выпустить нельзя — хватит уже вздрагивать и коситься на каждую тень. Барат вспомнил, как он едва не свернул шею Пелепу, когда тот свалился на Оли с дерева, и повел плечами.

В доме вдруг послышались стук, приглушенный вой и топот. Легкая дверь распахнулась, с грохотом ударившись в стену лачуги, и повисла на одной петле. Из дверного проема повалили одна за другой сумрачные фигуры. И это явно не люди Зайца. Радуясь, что можно перестать таиться и валяться на мусорной куче, Барат прыгнул навстречу. В эту ночь все гворча должны встретить только смерть!

Вздрогнув, Барат увидел, что на него прет простоволосая толстуха с шальными глазами. В руках она держала корявое ржавое копьецо. Барат не мог оторваться от седых прядей, развевающихся на ветру. Мимо проскользнул Йолташ. Он легко ушел от взмаха копья и ударил бабу в шею сбоку. Толстуха продолжила свой бег и рухнула Барату в ноги, обдав сапоги жидкой грязью и кровью из рассеченного горла.

— Барат, рыбьи твои потроха, — прошипели сбоку. — Не стой столбом.

Горец огляделся кругом и увидел, как Йолташ легко крутится среди массивных теней, раздавая удары налево и направо. И Остах, и даже пузатый Заяц добивали подранков, сбивая наземь. Барат встряхнулся и бросился к брату. Навстречу из хоровода теней вывалилось раззявленное лицо безумной старухи. Барат ткнул ее в сердце, как учили, и рука вдруг почувствовала ссохшуюся дряблую женскую грудь. Орать во время боя учитель строго-настрого запретил. Воин откинул старуху наземь. Следующей была какая-то девка, потом еще одна… Наконец из дома посыпались люди Зайца — и все разом закончилось.

— Сучьи дети! — неистовствовал Заяц. Он подскочил к высокому парню и с размаху залепил тяжелую затрещину. Голова у парня мотнулась, он даже не попытался увернуться. Старик врезал следующему. — Перед нанимателем вздумали меня опозорить? Баб по-тихому в доме положить не смогли?

— Так ить они бешеные, — утирая кровь с разбитой губы, проговорил высокий. — Одна полную жаровенку углей парням в рожу бросила. Как дверь открыли — пес у них, что твой теленок… Бросился. Весь дом поднял.

— Ага, — поддержал его чей-то голос. — И в подпол какой-то хитростью нас скинули. Пол из-под ног разом ушел.

— С горскими бабами-то не так просто пришлось, а? — негромко сказал подошедший Йолташ. Он выглядел как обычно, внимательно смотря по сторонам.

«Мне и самому с бабами нелегко пришлось», — подумал Барат.

— Пошли прочь с глаз моих, — велел Заяц. Он подошел к Остаху, сидящему на крыльце лачуги, и тяжело опустился с краю. — Видишь, Рыбак, о чем я толкую? Ночная война умелых выбила. С сельскими полудурками дело иметь приходится.

Остах молча залез за пазуху, достал кошель и протянул Зайцу. Тот принял кошель, но не спешил убирать.

— Теперь и не знаю, как от тебя монету взять, — признался он, взвешивая кошель на ладони. — Мои-то облажались. И тебе, и ребяткам твоим постараться пришлось.

— Работой оплатишь, — устало отмахнулся наставник. Заяц шустро спрятал кошель. Барат встретился взглядом с мертвыми глазами старухи на земле, и его замутило. Он уставился в стену и глубоко задышал.

— Слушай, Заяц, — продолжил разговор Остах. — А дома-то в Атриане нынче дороги?

— А когда они дешевыми были? — пробурчал Заяц. Он искоса глянул на Остаха и спросил: — Неужто купить хочешь?

— А кто, ты говорил, дом на скале-то прибрал? После родни Кривого? — не замечая вопроса, продолжил расспрашивать Остах.

— Ты дом Кривого прибрать решил? — догадался Заяц. Он покачал головой. — Гиблое место. Местные говорят, что тени там бродят. И ребятишки пропадают. Вот я подумал — не те ли тени, что моих «добрых» порезали?

— Кто дом прибрал? — надавил голосом Остах.

— Я ж говорил. Хмырь какой-то из совета, — недовольно пробурчал Заяц.

— Кто такой? Что знаешь? Дом продает? — повернулся Остах к собеседнику.

— Не части́, Рыбак, — поднял руки Заяц. — Не знаю я о нем ничего толком.

— Ну так узнай, — велел Остах. Он потянулся и вытер кинжал о подол лежащей рядом бабы. — Тогда, считай, за сегодняшнюю деньгу и квиты.

Барат увидел, как наставник вытирает клинок о ночную рубаху гворчской бабы. Его внутренности сжались в плотный комок, и он согнулся над зловонной кучей, исторгая из себя кислую капусту. Судорожно вздохнул, и в нос ударила рыбная вонь. От этого скрутило еще сильнее, и он уперся руками в колени, чтоб не рухнуть.

Наставник вскочил и подошел ближе.

— Что, Барат, тяжко? — В его голосе горец услышал неожиданную мягкость. — Ничего, ты опростайся, полегчает. И у справного воина такое тяжелое времечко случается, когда баб да мелкотню пластать приходится. Не только у татя ночного. Через это просто пройти надо.

От учительских слов и заботливого тона Барата вывернуло еще сильнее.

— Я вот что думаю, Заяц, — продолжил разговор Остах, возвращаясь к крыльцу. — Мне тут сорока на хвосте принесла, что скоро цена на земляное масло до небес взлетит. Может, мы с тобой под шумок из наших гор примем караван? Через Арраин, как в старые времена?

Заяц, только что с усмешкой наблюдавший за Баратом, в ужасе замахал руками, отодвигаясь подальше от Остаха. Не заметив, что невысокое крыльцо кончилось, он рухнул с него, угодив толстым задом в зловонную жижу.

— Что ты! Что ты, Рыбак! Стар я уже… Стар я уже для такого. — Он с кряхтеньем поднялся, опираясь на стену, и двинулся к двери.

Остах внимательным взглядом проводил широкую спину, скрывшуюся в дверном проеме. Потом посмотрел на валяющиеся вокруг тела и сказал Йолташу:

— Хоть гворча теперь недобитками кликать не придется. Добили-таки гадину.

Глава 7

Олтер

Я, Пелеп и Фиддал плескались у фонтана, фыркая и поеживаясь. Дни стояли по-прежнему знойные, но по утрам уже свежело. Как обычно, от подушек нас оторвала собачья перекличка — Кайхур самозабвенно перелаивался через стенку с Хиндой. Я покосился на щенков. Мелкие паршивцы как ни в чем не бывало возились в мокрой от росы траве. Тоже умывались вслед за хозяевами. И что с ними делать? В свое время я так обрадовался первому лаю Кайхура — боялся, что щенок вырастет немым — так мне рассказывали про его породу… Вот теперь Кайхур и продолжает радовать хозяина. С утра пораньше. Сегодня Барат сквозь сон пообещал убить Кайхура, если тот не заткнется. Братья с наставником тренировку игнорировали — они пришли поздно вечером, грязные и вонючие. Рыбой от них несло за версту. На ругань грубияна щенок нисколько не обиделся, выскользнув в раскрытую дверь на улицу. После вчерашнего потрясающего ужина в доме болотника он до сих пребывал в хорошем настроении. А вскоре на заднем дворе появился и наш хлебосольный приятель. Несмотря на раннее утро, Булгуня выглядел бодрым и полным сил.

Оказывается, наш толстяк умел двигаться ловко и стремительно! И растяжка у парня отличная, а силы в руках и вовсе немерено! Кто бы мог подумать! Столкнешься в школьных коридорах — обыкновенный увалень. На тренировочной площадке приятель преобразился.

Фиддал схватил противника за запястье и плечо. Сейчас будет подсечку делать, подбивая опорную ногу. Борцовские повадки сына купца я успел неплохо изучить. У Феди подсечка — коронный прием, всегда хорошо выходит. В ответ Булгуня рывком сблизился вплотную с соперником, избавился от захвата и своим странным движением обеими руками снизу вверх откинул Фиддала. Сын купца намного тяжелее задохлика Прилипалы и потому не отлетел. Но и на ногах не смог удержаться, опустившись на пятую точку. Он тут же вскочил, но я завершил их схватку. Своей цели мы достигли: слегка размялись и разогрели мышцы. А времени на полноценный поединок не было: Булгуне скоро выходить на арену. Мы заторопились на построение.

Грозный как туча комендант ходил взад и вперед, зыркая на сонных первогодков, спешивших на плац. Сегодня никто не опаздывал: все жаждали посмотреть поединок «почетного» с местным. Раздался второй удар колокола.

— Что это за прием такой странный? Никогда не видел ничего подобного, — прошептал я Булгуне и продемонстрировал движение, будто бросаю от живота громоздкий мешок.

— У нас дома любят на поясах побороться! Из дальних уголков по весне нарочно в Конутоп приплывают. А я же из рода великих Булогов, — словно стесняясь этого, пожал плечами приятель. — Мне уступать нельзя. Не к лицу. Вот и научили: берешь телегу за оглобли и поднимаешь. Раз за разом. Вверх-вниз, вверх-вниз. Сначала пустую, а потом груженную одним бочонком. Потом двумя. Так и занимался понемногу.

— И что, никому не проигрывал? — поинтересовался я. — Ни разу?

Булгуня мотнул головой в ответ, внимательно разглядывая происходящее за моим плечом. Я оглянулся и увидел Прилипалу, окруженного приятелями. Чего-то рожа у мелкого паскудника слишком довольная для того, кто вскоре получит на орехи. Не иначе гадость придумал. Прилипала смерил Булгуню глумливым взглядом и провел большим пальцем по шее. Что он задумал, гаденыш? Раздались резкие удары колокола, и все бегом выстроились по краю плаца. Комендант молча разгуливал вдоль шеренги первогодок, заложив руки за спину.

— Кто-то из вас, недостойных… — Комендант проглотил готовое сорваться с губ бранное слово. Он встал напротив Милиара и уставился ему в глаза. Младший Хмутр выпятил грудь и вытянулся в струнку. — Ты не нарушал порядок, боец? — прорычал Хак.

Не похоже, что наш комендант придуривается. Похоже, его и впрямь крепко разозлили. Знать бы еще, кто этот слабоумный смельчак и что вообще происходит? Судя по недоумевающим переглядываниям, не я один задавался подобным вопросом.

— Не нарушал, господин комендант! — бойко оттараторил Милиар, глядя перед собой.

— Не ври мне! — рявкнул Стурр. — Лазал в мою комнату?

Поднялся гул, все зашушукались, но стоило коменданту выпрямиться, как шум разом стих.

— Не лазал, господин комендант! — так же четко ответил Милиар.

Врать этот дуболом не умел, так что на месте коменданта я бы ему поверил.

— Значит, это ты, — процедил Хак Стурр, останавливаясь напротив меня. — Смотри в глаза! Это ты влез в мою комнату?

«Он что, умом тронулся? Делать больше нечего…»

— Никак нет, — отрапортовал я. — Никогда там не был.

Правду говорить легко и приятно. Комендант постоял рядом еще немного, угрожающе сопя, и двинулся вдоль строя, впиваясь глазами в лицо каждого. Замыкал строй подошедший последним Прилипала. Хак с ненавистью посмотрел на мальчишку, смерив презрительным взглядом от макушки до пят. Смачно сплюнул под ноги и крикнул:

— Все на арену! Завтрак — после поединка.

Подвох раскрылся сразу, как мы подошли к борцовской площадке. Прилипала, мелкий гаденыш, привел вместо себя брата. Брат — копия Прилипалы, такой же тощий и подлый. Только взрослее года на три. Прилипала-старший, дылда с длинными руками и ногами, разглядывал Булгуню, едва-едва доходящему ему до плеча, и улыбался. По-моему, придется сегодня нашему бойцу из рода великих Булогов впервые испить чашу поражения. Уж слишком велика разница в возрасте.

Оказывается, правила поединка дозволяли замену, чем хитрый противник и воспользовался. Такое разрешалось, если боец к установленному времени не мог бороться, а затронутая честь делала невозможным отказ от схватки. Вот подлец и продемонстрировал помощнику коменданта ссадину на плече и разбитый локоть.

Перед боем с молчаливого согласия приятелей я выступил для Булгуни кем-то вроде секунданта и помощника. Я разминал Булгуне плечи — во время утренней тренировки мы хорошенько разогрелись и особой нужды в этом не было. Легкий массаж снимет предбоевое волнение. Впрочем, приятель особо и не нервничал. По-моему, я переживал куда больше.

— Ты, главное, не волнуйся, — шепнул я Булгуне.

— А я и не волнуюсь, — обернулся удивленный Булгуня. — Я же тебе сказал: я у нас в Конутопе никому не уступил. Ни разу.

— Ну ты же только с одногодками боролся? — с недоумением спросил я.

— С чего ты взял? — спросил мой друг, поднимаясь с низенького табурета. Он подвигал плечами, и только сейчас я увидел, какая мощь скрывается за его безобидной пухлостью. После выходки Булгуни с метанием яблок по мишени толстяка по общему молчаливому согласию записали в рохли и неумехи. — У нас на болотах все, кто еще не воин, борются между собой.

Булгуня двинулся в центр арены, к поджидающему коменданту. Хак оглядел болотника и одобрительно хмыкнул. Искоса глянул на подходящего Прилипалу-старшего, красующегося перед зрителями.

— Откуда я знаю, когда у вас там на болотах в воины посвящают?.. — проворчал я. Но стоящий рядом Федя услышал.

— Как и у всех, в четырнадцать-пятнадцать лет, — негромко объяснил сын купца. — У вас что, по-другому?

«Это что же получается — Булгуня и с пятнадцатилетними лбами боролся?»

Зрители всё прибывали. Местные зубоскалили и улюлюкали, глядя на по-домашнему уютного толстенького Булгуню и высоченного Прилипалу-старшего. Дылда громко переговаривался с приятелями и реготал. Все больше и больше вокруг становилось учеников из старшей школы. Среди толпы вдалеке я сумел разглядеть слуг Булгуни, с тревогой наблюдающих за драгоценным хозяином. Булгуня поймал мой взгляд, озорно улыбнулся и подмигнул. Ну дает, болотный тихоня!

— Врежь ему, боец из рода великих Булогов! — не сдержался я. Местные притихли, а потом дружно заржали. Ну-ну, козлики. Посмотрим, кто будет смеяться последним.

Вдруг за спинами веселящихся школьников я разглядел Тумму. Старшеклассники торопливо уступали дорогу, сердито бурча и толкаясь. Но, увидев, кто идет следом, мигом умолкали, а на лицах появлялись глупые улыбки. За Туммой ступала Наула, гордо вскинув голову и поджав губки. Какая она все-таки милая! Давненько ее не видел. Наула села в первом ряду, внимательно разглядывая поединщиков. Комендант поклонился дочери наместника, и та слегка склонила голову в ответ. Гвинд и Дирг продрались сквозь толпу и встали за спиной кузины. Увидев братцев, Наула недовольно дернула плечиком. Рыжие непрошеные гвардейцы выпятили подбородки, зыркая по сторонам, — не пялится ли кто. Тумма застыл истуканом.

Комендант громко хлопнул в ладоши, и схватка началась. Прилипала-старший, нисколечко не опасаясь противника и красуясь перед новоявленной леди турнира, вразвалочку подошел к Булгуне и схватил за грудки. И замер, странно дергаясь и топчась на месте. Что он творит-то? Я пригляделся. Да он же пытается провести непонятный прием и Булгуню свалить! Вот только наш приятель слегка согнул ноги и не позволяет сдвинуть себя с места… Чем это он занят? Тоже перед Наулой решил покрасоваться? Я украдкой посмотрел на девчонку, не отрывающую взгляд от арены. Прилипала сильно тряхнул невозмутимого Булгуню, и Наула в волнении сжала кулаки. Так она за болотника переживает? Дочурка Сивена и Элсы болеет за «дикаря»?..

Булгуня взялся за концы плотного кушака Прилипалы, завязал дополнительный узел, подергал, проверяя на прочность. Он проделывал манипуляции, не обращая внимания на жалкие потуги Прилипалы-старшего. Пожалуй, Булгуне надо вместе с пайгалами выступать, зрителей радовать! Вокруг хохотали над раскрасневшимся соперником, продолжающим пыхтеть и дергаться. Наула рассмеялась вместе со всеми, и я залюбовался милыми ямочками на щеках.

Булгуня перестал вязать узлы и маяться дурью. Схватился двумя руками за пояс противника и резко сблизился.

«Неужели вновь будет швырять?» — Я затаил дыхание.

Но нет, Булгуня поднатужился и под оханье зрителей приподнял Прилипалу над землей. Дылда мигом отпустил соперника и от испуга взмахнул руками. Наш одноклассник встал на носочки, притягивая противника вплотную, потом скрутился и рухнул на землю, падая сверху на Прилипалу. Тот жалко охнул, когда толстяк всем весом впечатал его в мелкие белые опилки арены. Вокруг свистели и топали ногами от восторга. По-моему, такого зрелища местным видеть еще не доводилось. Наула раскраснелась и хлопала в ладоши, а братцы озабоченно переговаривались. Вот-вот, рыжики, хорошенько подумайте — стоит ли к болотнику цепляться! А то он в следующий раз кого-нибудь из вас лицом в опилках повозит! А вот Милиар оценивающе поглядывал на победителя и скреб затылок. Неужели увидел достойного противника?

Булгуня встал у края, дожидаясь команды Хака Стурра для продолжения боя, однако ее не последовало. Прилипала лежал на опилках, ошалело глядя снизу вверх на коменданта, и вставать не желал. Хак Стурр криво ухмыльнулся. Исход схватки пришелся коменданту по душе. Он нагнулся и что-то быстро спросил у Прилипалы. В ответ тот замотал головой.

— Победа! — коротко объявил Хак под рев трибун и подошел к болотнику. — Как там тебя?..

— Булгуня, сын Булгара, — громко ответил друг.

— Победа Булгуни, сына Булгара! — зычно повторил комендант. — А теперь марш на завтрак!

Я подошел к приятелю и расслышал среди гомона слова коменданта:

— Хорошая схватка. Манера боя не наша, но все равно хорошо. За победу над соперником старше тебя я отменяю наказание.

Я подошел, и Хак нахмурился — он продолжал меня подозревать. Стоило коменданту отойти, как к Булгуне бросились слуги, причитая, тряся щеками и размахивая полными руками. Приятель мигом их укоротил, показав кулак.

— Готовьте пир, — велел Булгуня. — Друзей на ужин позову.

Толстяки мигом посерьезнели. Пир — дело непростое, а времени до вечера всего ничего! Слуги подумали, покивали и заторопились прочь, на ходу обсуждая, что бы такого приготовить на скорую руку, дабы не ударить в грязь лицом. Знаю я это «на скорую руку». Как бы столы не треснули от яств!

Приятели встретили победителя с восторгом, а приглашение на пир и вовсе вызвало бурю.

— Булгуня собак любит, поэтому я с Кайхуром приду. А ты Хинду не забудь прихватить, — шепнул я Фиддалу.

Весь школьный день так бы и прошел в обсуждении поединка и нетерпеливом ожидании вечера, если бы не удивительная выходка учителя Либурха.

— Ты! — раздался громкий крик библиотекаря, когда мы ввалились в класс. Сам учитель в трапезной во время обеда отсутствовал, что настораживало. По-моему, с самого утра он так и просидел здесь, забыв про еду, заваленный древними толстыми книгами и ветхими рукописями. Старик нацелил на меня узловатый указательный палец и вновь вскрикнул: — А вот ты-то мне и нужен!

«Беда, — подумал я, оценивая внешний вид Либурха. — Неужели библиотекарь крышей поехал?»

Обычно опрятно одетый благообразный старик на себя не похож: всклокоченный, в мятой одежде, с шальным взглядом красных глаз. Темные круги под ними подсказывали, что библиотекарь не спал всю ночь. Учитель мигом рассадил притихших учеников и раздал задания. Присев рядом, Либурх продолжил:

— Ты что натворил, Оли? Что с Чокнутым Колумом сделал?

Я с ошарашенным видом посмотрел на библиотекаря. И почему сегодня все обвиняют меня в том, о чем я ни сном ни духом? То комендант подозревает, что я за каким-то клиббом в его комнату наведывался, а теперь еще и Либурх…

— Ничего я не делал. Я его всего раз в жизни видел, — недоуменно ответил я. — Когда мы на башню ходили…

— Вот-вот! — погрозил пальцем Либурх. — Он после того окончательно сбрендил. Ты же ему брякнул про ценность голубиного помета? Брякнул… Вот он его и собирает с той поры. А вчера поперся с мешком дерьма на рынок. Продавать. Ты представляешь, что в архиве началось? Многие о соседстве с голубятником и знать не знали! Он же лет десять из башни носа не казал. А тут вылез, весь в перьях… Идет по архиву и волочит за собой мешок с дерьмом. А воняет так, что… — Старик закрутил головой.

Я закрыл рот обеими ладонями и засмеялся, согнувшись пополам. Возмущенный Либурх нахмурился, а потом воровато оглянулся на склоненных над листками учеников, и плечи старика затряслись от беззвучного хохота. Он вновь погрозил, но теперь совсем уж беспомощно. Вскоре мы разговорились шепотом. Оказалось, внешний вид Либурха не связан с перипетиями Колума: от Бареана библиотекарь узнал о подземном зале с гигантской спальней и столовой внутри и потерял покой и сон. Либурх так захотел раскопать и отыскать в пыли прошедших веков разгадку, зачем такое количество народу ушло под землю и кто были эти люди, что перевернул вверх дном всю библиотеку. Он читал всю ночь и даже сюда принес несколько книг. Чтобы хоть как-то отвлечь Либурха, я взял обещание, что ночью он обязательно поспит, а затем коротко описал подземный зал и все увиденное. Мы еще немного пошептались о том о сем, и библиотекарь поведал о твердом намерении в ближайшие дни спуститься под землю. Это было последней серьезной новостью учебного дня.

А что творилось вечером — сложно передать! Даже я открыл рот от увиденного, что уж тут о друзьях говорить. Мы так и стояли столбами, рассматривая картину, нарисованную для нас волшебниками-поварами. На столах стояли зажаренные целиком фаршированные гуси, утки, курицы в меду; лежали поленьями запеченные осетры; начиненные хитрыми закусками яйца. Даже крученый на вертеле молочный поросенок — и тот был! Ребята пришли с взрослыми домочадцами — и те тоже застыли истуканами. Эх, жаль, моих горцев нет. Опять за каким-то клиббом поперлись в подземелье, завал расчищать. Утром на бегу я сообщил Остаху про безносых любителей подземелий, чтобы горцы побереглись. Но дядька лишь отмахнулся.

Царственно-невозмутимо выглядел Кайхур: он коротко тявкнул сестре, призывая Хинду следовать за собой, и прошел на свое место. У слуг Булгуни разведка оказалась налаженной на отлично: они выведали, что Федя придет с Хиндой, и устроили для щенков собачий трон. Положили две большие подушки и поставили два низких столика с углублениями. Поставив миски перед любимыми собаками Ксеноса, парочка слуг с благоговением смотрела, как будут насыщаться священные животные. Ну, сейчас дождутся! Кайхур посмотрел с недовольством и зарычал, подняв верхнюю губу. Сестра повторила за братом. Недотепы осознали промашку и мигом убрались. А нечего смотреть на собаку, когда она ест!

Впрочем, слуги отбежали недалеко — подойдя к моему рыжему соседу, они негромко переговаривались с Фиддалом. Молитвенно прижав руки к груди, они слезно просили Федю об услуге, заглядывая в глаза. Сын купца выглядел ошарашенным, но держался достойно.

«В гости зазывают вместе с Хиндой, — понял я. — Местную болотную собачью популяцию восстанавливать».

Фиддал, надо отдать должное, быстро пришел в себя, и вскоре завязалась живая беседа.

«Посмотрим, до чего договорится юный купец. Не зря я все это затеял, не зря».

Булгуня, радушный хозяин, наконец рассадил друзей за столом и плюхнулся рядом. Он быстро накидал в тарелку всяких вкусностей и продолжил рассказывать друзьям начатую ранее историю про волков. Вчера я ее уже слышал: необычайно лютой зимой, когда замерзли протоки, реки и озера, в болотный край вторглась огромная волчья стая. Хищников поймали при переходе по льду большого озера. Волки вязли в снегу и их били кийками — большими дубинами. Булгуня рассказывал, как махал дубинкой, и я подумал, что друг малость привирает. Однако после сегодняшней схватки сомнений не осталось: Булгуня может!

— Зимний волчий мех — самый лучший! Даже собачья шерсть не такая теплая! — объяснял Булгуня Боре. Услышав про собак, я покосился на Кайхура с Хиндой и перевел взгляд на Фиддала. Тот заканчивал разговор. Вдруг меня осенила интересная мысль, и я еле дождался, пока Федю оставят в покое. Фиддал выдохнул, вытер вспотевшую шею, сел рядом и потянулся к тарелке.

— Как деловые переговоры? Летом едешь в Конутоп? — весело спросил я.

— Ага, — кивнул сын купца, с хрустом отрывая куриное крылышко.

— Сколько? — спросил я.

— Два десятка золотых за щенка, — прошептал сосед, сам не веря тому, что произносит.

— Сколько? — Я чуть не задохнулся.

Быть того не может! Да я за одно кресло-каталку получаю три монеты!

— За трех-четырех щенков домишко на отшибе купить можно, — покачал головой Фиддал. — Кто бы мог подумать!

— Ну ты и силен торговаться! Последнюю рубаху с бедолаг снял! — сказал я.

— Неправда! — возмутился Фиддал. Даже курицу в покое оставил. — Я вроде как в шутку предложил верхнюю сумму, чтобы торг начать. А они взяли — и согласились! Мне что, отказываться?

— Нет, конечно, — пошел я на попятную. — А тебя отец-то отпустит?

— У меня приглашение от наследника ксена, владыки Конутопа! — как несмышленышу объяснил Фиддал. — Не просто отпустит, еще и пинком наградит для ускорения. Оттана пошлет в провожатые и отпустит.

Двадцать золотых за щенка! Что же, мой внезапный нехитрый план все больше обретал осязаемые формы! Я взял в руки гостинец, для которого все не находилось подходящего времени, и вылез из-за стола.

— Уважаемый! — сказал я в спину главному среди слуг, самому толстому. Тот с удивительной проворностью повернулся и расплылся в улыбке. Умеют же толстяки лыбиться! Улыбнется — как будто мама по голове погладила! Я невольно улыбнулся в ответ.

— Наследник Олтер! Рад видеть! Спасибо, что Булгуничку… — он закашлялся и поправился, — наследника ксена с утра подготовили к поединку.

— Булгуня и без этого прихлопнул бы супротивника, как муху, — махнул я рукой, и собеседник радостно закивал. — Мне нужна ваша помощь.

Толстяк вскинул брови и внимательно посмотрел. Сама предупредительность.

— Вначале примите подарок, — и я коротко объяснил собеседнику, что это и как правильно заваривать чай. Все, что касалось кухни, вызывало у домочадцев неподдельный интерес. Собеседник с благодарностью кивнул и прижал к груди коробку с копорским чаем.

— У меня в доме один оболтус живет, Пелеп, — начал деловой разговор я. — Сейчас он для нас кашеварит… Но есть это невозможно, — беспомощно развел руками я. — А у вас тут все так вкусно, что язык можно проглотить. Если можно, пусть он у вас подучится? Ему всякие кухонные секреты ни к чему…

— Какие секреты, наследник! — замахал руками толстяк. — Пусть приходит! Обязательно! Завтра же, с утра!

— И еще. Мои друзья, как вы заметили, хоть и наследники вождей — но не очень-то богаты.

Слуга склонил голову, слушая.

А что тут слушать? Бареан изгнан из родного дома. Я глянул на Грубого Деана, который о чем-то переговаривался с хлебосольными слугами. Верные болары отдали последнее золото, чтобы определить друга в школу наместника. Хорошо хоть наместник от лица арнского престола пансион платит. Но я-то тоже получаю пансион и догадываюсь, что жить на него можно только впроголодь. Недаром Юркхи хлеб из трапезной домой таскает. Да и Кольша тоже толстосумом не выглядит.

— Что, если бы мы ужинали у вас? Лучшего места во всем Атриане не найти! — Довольный похвалой слуга вновь заулыбался. — Я думаю, в благодарность за ваше гостеприимство Кайхур примет в гости нескольких подружек из Конутопа… — Толстяк хотел захлопать в ладоши от счастья, но коробка с чаем помешала. — Но только когда он немного подрастет, хорошо?

Толстяк мигом принял стойку.

— Хорошо! Хорошо! Вот только… — замялся слуга. — Наследник Олтер! Ты очень великодушен. Кормить гостей — это радость для нас. Наш бог Ксенос говорит: чем больше гостей — тем счастливее хозяин. Так что приходите с домочадцами, и друзья ваши пусть и дальше приходят со слугами.

— А вы не надорветесь — на такую ораву каждый день готовить? — спросил я.

Толстяк не сразу понял вопрос. А как понял — покраснел, надулся, а затем не выдержал — хрюкнул и расхохотался так, что слезы потекли из глаз.

— Простите, наследник. Разве ж это орава? — замахал он руками.

Я покивал для вежливости и отошел. Странные слуги у моего товарища…

— Странные у тебя слуги, Булгуня, — повторил я, глядя, как веселятся и разливают вино местные домочадцы, сидя за отдельным столом. Они уже и гостей подпаивают!

— Так они же не слуги, — рассеянно заметил Булгуня. — Это же моя родня! Мамина, — пояснил он. — Как пришел срок уезжать, так во дворце такая грызня началась, кто в Атриан поедет! Но если Булогичи что решили, — им на пути лучше не вставать: затопчут.

Я по-новому посмотрел на радушных хозяев. Один из них играючи нес перед собой огромный казан печеных овощей, а другой шел следом с немаленьким бочонком на плече. Я мысленно согласился с другом, что Булогичам лучше на пути не вставать.

— Ну что? — продолжил потомственный бродник Булгуня начатую без меня историю. — Кто знает, почему столица зовется Конутопом?

— Так это из-за малакров, — ответил умница Фиддал. Булгуня даже слегка расстроился.

— Верно, из-за малакров. Они как Арну спалили, к нам ломанулись. Все женщины и дети в плавнях попрятались: поди сыщи. А войско младшего сына хана к столице подошло. А наше войско у брода их встретило. И была там большая сеча, и много воинов погибло. И сын хана утонул. У многих кочевников, что в живых остались, кони потонули на переправе. Вот они и говорили: конь утоп, конь утоп. Так и повелось, — вновь придя в хорошее расположение духа, поведал Булгуня.

— Что это за малакры? — заинтересовался Кольша.

— Ты же издалека, сын морей! Вот и не знаешь ничего, — с хохотом ответил Юркхи. — А все вокруг знают грозу Империи, лунолицых кочевников, под копытами коней которых даже земля просит пощады! — вздернул подбородок Юрка. — Только мы зовем их лакасами. И в моих жилах течет кровь лакасов! — горделиво подбоченился Юрка.

Хорошо посидели. Юрка вслед за Булгуней вспомнил о доме, поведал о ковыльной степи, о кочевьях. Вот только мне пришелся не по нраву его спутник — невысокий морщинистый смуглый старик в стеганом латаном халате, который сидел с остальными взрослыми и зыркал на разошедшегося Юркхи. Булогичи веселились вовсю, так что рассказы Юрки до старика не доносились. Может, потому старик так и нервничает? Странный он какой-то…

Вскоре подозрения подтвердились. Не зря дедок мне не понравился! Когда мы отвалились от стола и начали собираться, Кольша добродушно сказал Юрке, закинув руку на плечо:

— Ладно, грозный лакас, пойдем домой.

Низкорослый смуглый степняк вздрогнул. Юрка вжал голову в плечи и кинул быстрый взгляд на старика. Тот, смешно семеня кривыми ногами, подбежал к хозяину и с размаху ударил мальчишку по губам, резко и строго, словно стегая хворостиной, выговаривая на гортанном наречии. В гневной скороговорке то и дело повторялось «лакасану, лакасану, лакасану». Затем старик повернулся… и рухнул на колени, уткнувшись лицом в землю и накрыв затылок ладонями.

Я перевел глаза на Юрку. Нижняя губа опухла, показалась кровь. Один из Булогичей метнулся в дом. Юрка сморщил нос, ссутулился и тяжело вздохнул. Юный степняк поклонился в пояс и произнес, не разгибаясь:

— Молю своих друзей о снисхождении. Только мое скудоумие может оправдать меня. Мой хвастливый язык сказал неправду. В моих жилах нет ни капли крови лакасов. Я виноват и прошу прощения. Юсси, мой недостойный… — Юркхи запнулся, но продолжил: — Слуга нижайше молит о снисхождении за свое непозволительное поведение.

Слуга, услышав свое имя, завыл и завопил, не поднимая лица от земли. Неужели он рыдает? Юрка, услышав слова старика, отшатнулся и побелел. Он выпрямился и чуть слышно произнес:

— Если хозяев дома оскорбило недостойное поведение моего слуги, то в их власти наказать Юсси так, как велит закон. Он примет… — Юрка с усилием сглотнул слюну, — ту казнь, которую ему назначат.

Вот, клиббова хромая мама! А такой вечер хороший был! Тут подбежал вернувшийся Булогич с куском льда, замотанным в тряпицу. Толстяки засуетились рядом с Юркой, прикладывая лед к губе. Другие бросились поднимать старика, который выл и никак не желал подниматься… Но самый главный Булогич догадался: нацедил два здоровенных жбана пива и играючи поднял старого степняка. Пока тот не рухнул вновь на колени, сунул старику в руки жбан. Мы очумело смотрели за происходящим.

— Скажи ему, — обратился самый толстый из Булогичей к Юркхи, — наказание будет суровым.

Юркхи обреченно вздохнул и перевел. Я понял, чем кончится представление, и ткнул Булгуню в плечо. Тот повернулся и подмигнул. Старик сгорбился.

— Очень суровым! — повторил толстяк. — Чтобы загладить вину, Юсси должен выпить со мной мировую чашу. — Булогич двумя руками приподнял жбан. И строго добавил: — До дна!

— Тут много, йок! — Старик внезапно выучил имперский, с ужасом разглядывая жбан.

Мы оставили слуг и Булогичей и пошли по домам.

«Веселые дела творятся, — думал я. Рядом топали Фиддал и Бареан. — Слуги Булгуни оказываются родичами, а слуга Юркхи хлещет хозяина по губам за здорово живешь…» Я вспомнил Остаха, который нет-нет, а раздавал подзатыльники, и почесал макушку. Что уж тут скажешь? Неправильные у нас слуги.

Вдруг я почувствовал, как из далеких зарослей по мне мазнул недобрый взгляд, и невольно сбавил шаг. После подземных откровений своим обострившимся чувствам я доверял. Я глянул на Кайхура и Хинду, как ни в чем не бывало семенящих рядом. Умный щенок не обжирался, как вчера, и теперь с сочувствием косился на тяжело дышащую сестру. Четвероногие друзья не чувствовали угрозы, и я не стал паниковать. Мало ли кто смотрит? Может, Гвинд с Диргом забавляются или комендант, не к ночи будь помянут, шарится по кустам.

Бареан только-только отошел от покушения в подземелье, не стоит будить лихо. Как никто другой, я понимал, каково пришлось другу. Совсем недавно я и сам просыпался посреди ночи весь мокрый от пережитых кошмаров. Мы попрощались с Борей у калитки. На крыльце сидели два немолодых, но еще мощных и опасных воина-болара. Бареан поднялся на крыльцо и вместе с соплеменниками скрылся в доме. Я немного расслабился.

Следом попрощался с Фиддалом и Хиндой, потрепав напоследок собаку по холке, и толкнул калитку. Наконец-то дома! Огонь не горел, а на крыльце сидел Пелеп, обняв худые коленки. Я подошел и сел рядом. Посмотрел на парнишку. Тот выглядел потерянным и понурым. Лицо опухшее — плакал, что ли?..

— Ноги мыл перед сном? — спросил я, чтобы начать разговор. А то вновь чумазым спать уляжется.

Тот торопливо закивал.

— В общем, слушай, Пелеп, — сказал я. — Готовишь ты до того отвратительно…

Парень повесил нос и пригорюнился.

— Простите, хозяин, — зашмыгал он носом.

— Ты чего? — опешил я. — Какой я тебе, к плешивому клиббу, хозяин? Договорились же: Олтер, Оли. Я же тебе кинжал подарил, ты чего, забыл? — успокаивал я мальчишку. — Много ты господ видел, которые слугам оружие дарят?

Парень замер от моих слов, и я продолжил:

— То-то и оно. А что готовишь ты плохо — так это дело поправимое. Я договорился, с завтрашнего дня родичи Булгуни тебя в подмастерья на кухню возьмут. Будешь учиться!

— Я?.. — прошептал пораженный Пелеп. — Я тоже буду учиться? Как ты с друзьями?

— А ты не человек, что ли? — удивился я. — Конечно, будешь. Там такие мастера! Они из тебя такого повара сделают! Главное, — помахал я пальцем перед лицом Пелепа, — чтобы ты не растолстел, как поросенок!

— Я!.. Я! — захлопал глазами Пелеп и вскочил. — Я тоже… наследник… для тебя… — крикнул он, метнувшись в дом. Стукнула дверь и изнутри донеслось приглушенное: — Я сейчас, Олтер! Сейчас!

Вскоре дверь скрипнула и на пороге показался Пелеп. В руках он держал вещицу, плохо различимую в вечерних сумерках, и протягивал мне.

— Это твое, наследник. Я вернул. Это тебе, — потупясь, сказал Пелеп.

Не веря глазам, я взял серебряный браслет с дубовыми листьями из рук сорванца.

— Так это ты?! Не может быть! Вор у вора украл, — я перевел взгляд с браслета на довольную рожу Пелепа. — Ты что, недоумок, залез в комнату коменданта?

Улыбка Пелепа погасла, счастливый взгляд потух, и он открыл рот для оправданий. Но Кайхур вдруг коротко взрыкнул, вскочил и подбежал к калитке. С размаху открыл ее лбом, выскочил и бросился. Послышался тихий вскрик боли, затем проклятия и звуки борьбы. Мы с Пелепом переглянулись и метнулись следом.

Кайхур вцепился в руку незнакомого воина из Внутренней стражи, тот шипел сквозь зубы и пытался стряхнуть щенка. Завтра такое начнется, когда наместник узнает, что на имперского воина напала собака наследника дана Дорчариан! Я бросился вперед. И что на Кайхура нашло?

— Выродок, — хрипел воин, схватив свободной рукой щенка за загривок. — Отпусти руку, сволочь. Опять в тот же палец вцепился, уродец!

— В тот же палец? — недоуменно переспросил я, вглядываясь в лицо стражника.

Сомнений быть не могло: с ним я раньше не встречался. Может, и проходил мимо, когда он на карауле стоял, но…

— Опять в тот же палец вцепился… — медленно повторил я и все понял.

Воин коротко ударил Кайхура по сломанному уху. Тот взвизгнул от боли и разжал челюсть. Мужик схватил щенка и со всего маху шваркнул о каменную ограду. С диким рычанием я бросился на стражника, получил страшный удар в грудь и отлетел следом. Падая, увидел, как на стражника напрыгнул Пелеп и рухнул как подкошенный от удара в голову.

Стражник подошел ближе и разглядел браслет в моей ладони. Нагнувшись, он забрал его и повертел перед носом.

— И браслетик свой обратно слямзил? — хмыкнул он, засовывая украшение за пазуху.

— Так это ты, сволочь, с дружками на гостиницу напал? — с ненавистью спросил я, глядя на завозившегося в песке Кайхура.

— Верно, — осклабился стражник, достав кинжал из ножен. — Догадливый мелкий ублюдок. Только вот никому ты уже ничего не расскажешь.

Глава 8

Олтер

— Догадливый мелкий ублюдок. — Стражник покрепче сжал кинжал в левой руке, не тронутой зубами Кайхура, и нагнулся.

Вдруг он насторожился и резко пригнулся. Над головой просвистел камень, и воин обернулся в сторону кустов. Ветви раздвинулись, и на садовой дорожке очутился Тумма. В черной безрукавке на голое тело и коротких штанах в неверном полумраке вечернего сада он казался ожившей тенью.

— Что, черняшка, жить надоело? — ухмыльнулся стражник. Он был настолько туп, что нисколько не испугался. Казалось бы — чего пугаться безоружного противника, пускай и такого здоровяка? К тому же слепого… Но неужели он не видит того, как движется Тумма? Гигант приближался мягкой танцующей походкой, весь переполненный внутренней силой.

— Он нужен живой, Оли? — тихо спросил Тумма.

Как получилось, что наша сумбурная схватка не привлекла постороннего внимания, я не представлял. Кайхур бросился в бой, чуть слышно взрыкнув, и не лаял. Мы с Пелепом не орали, стражник не выл белугой… Плотно закрытая соседская дверь Фиддала подсказывала: столкновение прошло незамеченным. Хорошо, если так и будет впредь. В победе Туммы я нисколько не сомневался.

— Да… — просипел я, потирая грудь. — Есть пара вопросов.

Стражник, выставив вперед лезвие кинжала, бросился вперед. Он пер, как разъяренный носорог, целя острием в живот соперника. Тумма слегка присел, встретил предплечьем вооруженную руку стражника и выгнулся как кот, втягивая и пряча живот. И одновременно со всего маху залепил основанием ладони в лоб противника. Раздался приглушенный стук, глаза стражника закатились, ноги подогнулись, и он рухнул навзничь.

— А я Либурха шел проведать, — как ни в чем не бывало поведал Тумма, разглядывая противника. Тот без чувств валялся под ногами, словно поверженный бык перед тореадором. Тумма кивнул на кусты, за которыми петляла неприметная тропинка к библиотечному крыльцу. — И тут — как пожар в ночи. Твой огонь не перепутать… Ярок огонь дваждырожденного! Чуть не ослеп… — хмыкнул Тумма, пинком поворачивая тело соперника.

Я подтащил Кайхура. Тот вяло пошевелил хвостиком и виновато посмотрел на меня. Я ощупал и осмотрел щенка. Крови не было.

— Тебя не Кайхуром надо звать, а Помятым, — погладив щенка по короткой шерстке, проворчал я. Кайхур заулыбался, показав острые зубки. Морда и зубы перепачканы вражеской кровью. — Но откуда такая страсть — чуть что, вцепляться в пальцы?

Тумма присел над бездвижным Пелепом и положил руки ему на голову. Целитель прикрыл глаза, и паренек тут же резко вздрогнул всем телом, а потом сложился пополам, хватая ртом воздух.

— Быстро не вставать, — легонько толкнул в грудь Тумма, заставляя лечь обратно на землю. — В голове шумит — полежи немного.

Пелеп послушно лег назад и повернул голову.

— Оли!.. Ты живой? — взволнованно шепнул он.

Тумма подошел ближе и сел в излюбленную позу, умостив зад на пятках. Он положил мне руки на голову и прикрыл глаза.

— Сейчас и узнаем, — негромко сказал я, ощущая хватку цепких пальцев.

Тумма чуть слышно пропел фальцетом, и вдоль позвоночника прокатилась прохладная бодрящая волна.

— Ты правильно падаешь, — улыбнулся Тумма, встряхнул кистями рук и взял Кайхура, которого я протянул. — О! Маленький белый оунманастри, — уважительно сказал гигант. — В нем отблески твоего огня, Оли! Помяты ребра, но лечить не надо… — Тумма бережно положил щенка мне на грудь. — Ему тоже лежать.

— Отнеси Пелепа и Кайхура в дом, — попросил я гиганта. Ни мальчишке, ни Кайхуру мои слова не понравились, и они смотрели с укоризной. Но я показал кулак, и те послушно спрятали глаза. Видно, и впрямь сильно досталось!

— А теперь, Тумма, — кивнул я в сторону бесчувственного стражника, едва гигант вернулся, — бери этого недоделанного и топай за мной.

Аскод Гворф

С тех пор как уехал Остах, на Гимтара навалились неотложные дела, словно поздней весной нежданно выпал обильный мокрый снег. Все слепилось в огромный снежный ком. И тайна с соляными копями в Лоне Матери, и кошки-мышки восставших рабов с отрядом Фракса Хмутра. И грядущие переговоры с алайнами — одна мысль о встрече со Столхед после стольких лет молчания приводила в трепет… И слухи о неизбежной войне с Империей, и потаенные дела с обменянным у рабов земляным маслом… И сундук серебра, уплаченный Империей за проход по долине. Именно из-за этого сундука и приключилась подобная несусветная глупость…

Верный давней привычке, танас любил увязывать решение одного дела с другим. Так и сейчас — сундук серебра он отправил в Декурион вместе с канатоходцами, которые торопились домой, в Пайгалу. Те не сильно-то обрадовались: они и так задержались на ярмарке в Архоге, а повернув к священной крепости, теряли в пути три лишних дня. Но отказать Гимтару не смели. Как и раньше, сундук сопровождали головорезы Тарха.

Что же! Осенних дел — дел важных, непростых, суетных — много, слишком много у танаса в этом году. Не с кем разделить их тяжесть — пройдоха Остах далеко, а Рокон стережет покой долины, прикрывая сверху, встав лагерем на развилке. Неудивительно, что Гимтар напрочь забыл про ученого Аскода Гворфа. Немудрено — вживую танас ни разу не видел чудно́го инженера, лишь читал о нем в письме от Хродвига. Куда важнее было доставить серебро под надежную защиту стен Декуриона. К тому же и головорезам Тарха нашлось дальнейшее применение. После доставки сундука в хранилище танас наказал воинам идти дальше с канатными плясунами, в Пайгалу. Ултер проведет зиму у Вутца под боком, и Гимтару спокойней, если ребята Тарха будут рядом. В сопровождении тертых, опытных бойцов и весенний путь назад для Ули пройдет веселей.

О, если бы за этими треволнениями танас упустил из виду судьбу Аскода Гворфа, то кто знает, чем бы кончилось дело! Однако недаром шептались, что танас — самый умный человек в горах. Гимтар впопыхах, на ходу, но успел передать весть о скором появлении чужака в знаменитом доме на колесах. Морх, сын Вутца, вез в Декурион повеление танаса: принять имперца, проявив горское вежество и гостеприимство.

Провожая канатоходцев, Гимтар вспомнил что-то, дернул бороду и придержал коня Морха.

— И если имперец захочет строить свои колеса — пусть строит. Нужна помощь — пусть Дерах расстарается, — хлопнув лошадь по крупу, напоследок велел Гимтар.

Не сделал бы всего этого умнейший человек в горах — насторожились бы воины Декуриона, умирающие со скуки на крепостных стенах, увидев трех воинов на черных конях и в черных бурках, появившихся из-за поворота. Когда следом за ними показался бородатый возница, ведущий в поводу двух пятнистых мулов, то воины озадачились бы. Впрочем, признав знаменитый дом на колесах, который везли мулы, — они бы узнали и черных охранников. Вот тогда воины удивились бы и восхитились мастерству возничего, который смог протащить такую громадину по узкой дороге вдоль круч. Покачали бы головами, увидев на крыше повозки огромное деревянное колесо, примотанное грубыми веревками. Удивились бы всему этому воины — и послали за Дерахом, старшим стражником.

А вот когда из остановившегося дома на колесах под жужжание глиняных бочонков спрыгнул бы на землю улыбающийся чужак-имперец в дорожном плаще, то мигом смели бы ливнем стрел всех путников на дно ущелья. Потому как нечего делать имперцу под стенами священной крепости!

Однако чужак-имперец стоял сейчас цел-целехонек на малюсенькой площадке перед воротами и с интересом разглядывал окрестности Декуриона. Словно не ведал, какая опасность грозила. Он подошел к самому краю обрыва и посмотрел вниз, где под облаками струилась, расходясь излучиной, гордая Декара.

— Аскод Гворф? — раздалось из распахнутых ворот. Инженер обернулся. — Ты говоришь на дорча? — недоверчиво спросил хмурый высокий немолодой горец в длинной кольчуге.

— О! Да, да! Верно, — подскочил Аскод Гворф. — А как звать тебя, уважаемый?

— Я Дерах, сын Дораха, старший над стражей неприступного Декуриона, — проворчал Дерах. — Мой господин велел принять тебя… Доселе здесь не ступала нога чужака! Гордись, имперец! — вскинул голову Дерах, тряхнув гривой седых волос.

— Я горжусь, горжусь, — оглаживая кладку крепостных стен, рассеянно произнес Аскод. Он еще раз погладил стену, словно пушистого котенка, и прошел мимо Дераха. Тот стоял с прямой спиной, положив ладонь на рукоять меча, и с неприязнью смотрел на путника. Дерах удивленно вскинул брови и поглядел в спину имперцу, который, напевая под нос, прошел под сводом и вошел в крепость. Вдруг сверху раздался дружный хохот воинов и недоуменное мычание из-за стен. И Дерах, и очнувшийся имперец выскочили обратно, за ворота.

— А ну, цыц! Как ишаки ржете. А ну, вниз! — прикрикнул Дерах на воинов.

Картина получилась и впрямь презабавная. Немой возница, проявивший все свое мастерство и протащивший через кряжи чудо-повозку, застрял перед воротами. Дом на колесах в них не проходил. Немой, возмущенный такой несправедливостью, громко мычал и размахивал руками, ругаясь по-своему.

— Скрип-скрип, дом на колесах скрипит, слышишь? — Сверху раздался топот и задорный голос одного из стражников. Раздался смех, и другой голос подхватил:

— Скрип-скрип, правосудие не за горами! — высыпали из-за стен молодые воины, едва-едва узнавшие остроту бритвы на щеках.

— Я вам покажу правосудие, молокососы! — прикрикнул Дерах для порядка.

Происходящее изрядно забавляло и его самого. А вот троице черных охранников шутка не понравилась. Они громко заговорили друг с другом на гортанном наречии, хмуро поглядывая на молодежь.

«А что вы хотели? Мне их по весне присылают, на воспитание, и скоро, как дан прибудет, заберут обратно», — мысленно оправдался Дерах.

— О! — крикнул имперец. Его мечтательность и рассеянность мигом слетели, едва он увидел перед собой задачку для ума. Чужак присел на корточки и заглянул под днище повозки. Затем приоткрыл дверцу и забрался на крышу. Распутывая туго стянутые веревки, он крикнул:

— Уважаемый Дерах! Примите конструкцию, сложите под навес! Нельзя потерять ни одной детали, это важно!

Дерах вспомнил слова Морха, который говорил устами танаса.

«Танас велел: захочет строить — пусть строит, подсобите», — на прощанье сказал пайгал.

Тогда стражник не понял, почему это чужак должен что-то строить в его крепости. Но сейчас, разглядывая груз на крыше, Дерах начал понимать, что имперец ему достался непростой, и молча кивнул в ответ.

Веселые воины погрустнели, оглядывая тяжелые мореные брусья. Один вид здоровенного колеса на крыше приводил в уныние. Однако глаза боятся, а руки делают — и вскоре знаменитую повозку благополучно разгрузили. Но и разгруженная, она не пролезала в ворота, это было видно невооруженным глазом. Наломавшиеся воины злорадно ухмылялись и смотрели на чужака и черных охранников, не сдвинувшихся с места, чтобы помочь молодым стражникам таскать деревяхи с опасно жужжащими бочонками. Имперец, не замечая насмешливых взглядов, обошел повозку вокруг и, подойдя к воротам, велел:

— Немой! Уводи мулов!

Возничий бросился распрягать животных, которых пугала суета вокруг.

— Дерах! Найдутся у тебя катки?

— Катки? — переспросил старший стражник, догадываясь, куда клонит чужак.

— Ага. Бревна — с мой рост, одинаковой толщины.

С гарнизона Декуриона пот лил градом, но они сняли-таки колеса с повозки, а потом аккуратно, на длинных жердинах, опустили дом на катки. Закатить сам дом оказалось плевым делом. Катить дом дальше по узеньким извилистым улочкам на самый верх, к крепости, не имелось ни малейшей возможности, и его пристроили тут же, рядом с воротами.

Едва покончили со знаменитой повозкой, как к Дераху подъехал черный охранник. Оглаживая бороду, он произнес, не слезая с коня:

— Павыление гаспадына сполнилы. Его, — и он ткнул пальцем в Аскода Гворфа, — привезлы. Ты ждал?

Дераху, узнавшему о чужаке совсем недавно, имперец и даром был не нужен. Но не объяснять же это охраннику главы Хранителей? Дерах молча кивнул.

— Хараше-о, — развернулся охранник. — Мы уизжаым.

— Куда? — вскинулся Дерах. Не больно-то и нравились ему черные бородачи, но не отпускать же гостей на ночь глядя! Дерах возглавлял стражу Декуриона и всяких людей повидал. С самим даном Роконом и танасом Гимтаром ненастными зимними вечерами, бывало, пиво пил! Он знал, как разговаривать с такими гордецами.

— Стыд падет на мой род, если я отпущу в ночь таких славных воинов, что послала мне Матерь Предков! — сказал в спину горцу Дерах. Тот остановил коня и обернулся. Дерах добавил по-простому: — Куда спешить, коней пожалейте.

— Гаспадын сказал: в Пайгалу патом идты, — задумчиво сказал горец.

— Не в ночь же по кручам? Сгинете, — сказал Дерах.

Если бы перед ним стоял кто другой, он поднял бы собеседника на смех: в эти дни все спешили с гор вниз, идти вверх уже поздно — слишком опасно. Неизвестно, кто успеет раньше — путник или снег. В эту пору до Пайгалы можно и не успеть. Но Дерах и впрямь неплохо разбирался в людях. Он попробует втолковать это бородачам позже, когда они отведают по кружке-другой свежего пива из бочонка, оставленного в подарок пайгалами.

Грозный собеседник негромко пробормотал под нос что-то по-своему, поскреб макушку и поклонился:

— Для нас чъесть быт твоим гостэм.

Вдруг его лицо отвердело. Дерах обернулся и увидел подходящего имперца. Тот услышал последние слова бородача и улыбнулся.

— И для меня честь быть твоим гостем, уважаемый Дерах. Мне не терпится дойти до крепости. — Он кивнул в сторону твердыни, оседлавшей верхушку скалы.

Бородачи спешились, передав коней конюху: здешние улочки так узки и опасны, располагаясь уступами вдоль склона, что идти по ним можно только пешком. Они двинулись, и имперец с интересом разглядывал стены домов и входные двери, выходящие на дорогу. Когда они повернули, поднимаясь по уступу выше, чужак замер, присматриваясь то вверх к твердыне, то вниз. Он попрыгал на месте, прислушиваясь.

— Мы идем сейчас по крышам тех замечательных домов, мимо которых только что прошли? — ухватив Дераха за локоть, спросил чужак.

— Да, — кивнул Дерах. — Места мало. Так издревле повелось.

— Я слышал, что в горных селах иногда двор хозяина — это крыша соседа… — прошептал, задумавшись, Аскод Гворф. — Но все не мог понять, как это…

Дерах покосился, вызволил локоть и двинулся дальше. Однако вскоре любопытный имперец отмер и догнал Дераха.

— Дорога! Она проседает! Я чувствую! Что у нас под ногами? — засыпал он вопросами старшего над стражей.

— Бревна, конечно, — пожал плечами Дерах. Ему начинал надоедать этот неугомонный гость. — Сверху глина и песок…

— Бревна! — закричал Аскод, схватившись за голову. От крика молодежь, кучковавшаяся у дома на колесах, дружно посмотрела в их сторону. — Это же все весенними ливнями смоет…

— Починим, не впервой, — буркнул Дерах. — За бревнами, конечно, ездить далековато…

— Нужно стелить каменные плиты, — топнул ногой имперец.

— Слушай! — разозлился Дерах. — Ты гость, но не забывайся! Мой господин велел тебя приветить. Он разрешил тебе строить… Но не думаешь же ты…

Имперец встал столбом и замолчал. Дерах понял, что брякнул лишнего. Он с надеждой покосился на тоненькую полоску Декары внизу и воочию представил, как изломанное камнями тело имперца уносит река. А что: оступился и упал?.. С новичками бывает…

— Воистину! Даже в Империи я не встречал столь мудрых правителей! — наконец оттаял чужак. — Твой господин — величайший из людей! — Имперец по-новому посмотрел вокруг, словно примеряясь, за что хвататься. — Он разрешил мне перестроить несокрушимый Декурион!

Много, слишком много дел навалилось этой осенью на танаса Гимтара. Разве иначе допустил бы он, чтобы его повеление столь превратно истолковали?!

Олтер

— Ты куда меня притащил, черныш? Ты этому недоноску служишь? — заблажил стражник, очухиваясь после пощечины. — С тебя Сивен шкуру спустит!

Он затравленно оглядывался вокруг, пыхтел и шумно сглатывал, пытаясь понять, где находится. Задергал руками, крепко стянутыми за спиной.

— Не узнаешь местечко? — спросил я и коротко врезал по челюсти. Непристойно наследнику дана Дорчариан бить связанного, но уж очень хотелось поквитаться за Кайхура. И за себя с Пелепом.

Стражник вдруг резко боднул головой в живот, отчего я отлетел в сторону, и заорал со всей мочи:

— Помогите! Помогите! Меня горский крысеныш с черн… — Подбежавший Тумма залепил рот пленному широкой ладонью, другой рукой схватив урода за волосы.

— Пусть орет сколько угодно, — ухмыльнулся я. — Отсюда никто ничего не услышит.

Тумма послушно отпустил стражника и тот откинулся назад, обессиленно прислонившись к стене и со страхом оглядываясь вокруг. А что можно увидеть в скудном неровном свете факела, который я запалил, едва мы оказались под библиотекой?

Когда Тумма уложил Пелепа и Кайхура в доме и вернулся, решать пришлось быстро, пока не появились посторонние. А куда тащить голубчика, где с ним можно спокойно побеседовать? Ответ пришел сам собой — под землю, куда же еще. Приняв решение, я велел Тумме скрытно следовать за мной. Гигант играючи взвалил стражника на плечо, и вскоре мы оказались здесь. Тумма ничему не удивлялся и за весь путь не проронил ни слова.

— Расскажи-ка, дружочек, — сказал я, пристраиваясь на полу, — кто же вас, болезных, надоумил ко мне в госпитальную гостиницу пробраться? И сколько вас было?

Пленник усмехнулся, смачно сплюнув перед собой.

— Ты посмотри на него, Тумма, какой храбрый! — с удивлением сказал я великану, который сложил руки на груди и возвышался безмолвным истуканом. — Неужели ты не слышал, что мой друг — колдун?

Стражник вздрогнул и со страхом посмотрел на Тумму. Он попытался отползти от лекаря подальше, но и без того забился в самый угол. Еще бы! Не может быть, чтобы за спиной Туммы не шептались о волшбе. Уж слишком Тумма не похожий на остальных. Так что линию допроса я выбрал верную. Не буду же я пленному пятки поджаривать или пальцы отрезать?

— Тумма, можешь сделать так, чтобы этот кусок ослиного дерьма ответил на вопросы?

— Могу, — мягко прозвучал уверенный, как тьма вокруг, спокойный голос великана. — Нетрудно внуку грозной Туомалы…

Он подошел вплотную к заскулившему стражнику и сел в излюбленную позу, умостив зад на пятках. Заинтересовавшись, я взял факел и подошел поближе. Подняв руки вверх, Тумма медленно снял повязку с головы. Лицо стражника исказилось гримасой ужаса, со лба лился пот. Шрамы, которые скрывала повязка, зашевелились и разошлись. На черном лице в неверном свете факела сверкнул ярким сапфиром глаз целителя. Стражник засипел и стал биться затылком о стену, пытаясь отвернуться, но не имея сил отвести взгляд от единственного глаза Туммы.

Тем временем темнокожий великан стал петь высоким тонким голосом полузнакомую мелодию на певучем языке далекой родины. Я против воли вспомнил склеп с мумией, брата с Хродвигом и сжал факел покрепче. Голос лекаря поднимался и поднимался, выше и выше… Я заметил, как Тумма в такт мелодии несильными ударами похлопывает пленника по колену. Глаза у стражника затуманились, лицо расслабилось, рот приоткрылся.

— Говори, что хочешь услышать, Оли, — оборвав пение, сказал Тумма.

— Кто велел напасть на моих слуг в госпитале?.. — еле сдерживаясь, прошептал я.

— Кто велел тебе напасть на слуг Олтера, наследника дана Дорчариан, в госпитале?

— Крент Грис, — пустым голосом, уставившись в голубую бездну глаза Туммы, ответил пленник.

— Но зачем? — беспомощно прошептал я. — Что ему нужно?

— Зачем Крент Грис велел тебе напасть на слуг Олтера, наследника дана Дорчариан, в госпитале?

— Крент был в ярости. Дикаренок избил его сыновей. Унизил перед братом. Велел наказать дикаря.

«Крент! Ах ты лживый ублюдок! И Хмутрам еще браслетик подсунул, глаза отвел, урод. — Я вспомнил рыжего полного мужика, так похожего на старшего брата-наместника, который с плохо скрываемой ненавистью смотрел на меня на пиру. — Каким же подлым нужно быть, чтобы так мелко мстить ребенку!»

— Откуда они знали про драгоценности? — вслух подумал я.

— Откуда вы знали про драгоценности, которые забрали у Олтера, наследника дана Дорчариан, в госпитале?

— Мы не знали. Знали про тайную полость. Проверили, — раздался безжизненный ответ.

— Сегодня он следил за мной? Давно он следит за мной? Кто ему велел следить? — вдруг накатило на меня.

Тумма, слегка раскачивающийся на месте, вдруг застыл и принюхался. Он протянул руки, закрыл уши пленника ладонями и громко сказал в пустоту перед собой:

— Ты тоже принес вопросы, Остах?

Я развернулся к уходящему вглубь подземелий проходу. Блеснул свет факелов, и появился дядька с братьями. Они дышали загнанными лошадьми — так спешили, видать. У всех в руках обнаженное оружие. Барат подбежал и встал рядом, оттерев меня за спину.

— Тьфу ты, клиббы вонючие, — сплюнул Остах. — Ты что, Тумма, выходит, зрячий?

Тумма вздохнул, дунул в лицо стражнику, отпустил руки и велел:

— Спи, — тот мигом уронил голову на плечо.

Тумма поднялся с колен и повернулся к вошедшим.

— Я вас вижу, — ответил великан.

— Да я уж вижу, что видишь, — вновь сплюнул под ноги наставник. Никто и не подумал убирать клинки в ножны, и меня это порядком беспокоило. — В подземелье отсюда такие вопли неслись, я чуть не обделался… — Остах оборвал себя и опять сплюнул. Но не выдержал и заорал: — Что происходит, нечищеный якорь в глотку?!

— Тумма спас меня от этого гада, — как можно спокойнее ответил я.

— Тумма спас тебя от стражника Внутренней стражи, — раздельно повторил Остах. Он задумался.

— Ага. Кайхур набросился, когда он мимо проходил. Ну… он и признался в сердцах, что напал на гостиницу, — продолжил я.

Дядька вдруг поднял факел повыше и подошел к спящему пленнику. Он повернул лицо пленника к свету.

— Все рачьи дети Отца Глубин ему в зад! Помню, он меня к Зайцу звал… Кайхур тогда на крыльце злобился… А я все понять не мог, что со щенком происходит… — забормотал дядька. Он со стуком вогнал тесак в ножны. Потом помял лицо рукой и присел на камень. Братья тут же спрятали оружие вслед за учителем.

— Рассказывай, наследник. По порядку, — велел Остах.

Я кратко поведал нехитрую историю. Дядька сгорбился, спрятал лицо в ладонях и молчал. Братья переглядывались, не зная, что делать. Только Тумма с невозмутимым видом стоял рядом. Наконец дядька поднялся и коротко поклонился великану.

— Спасибо за наследника, Тумма. Пусть благословения твоих богов будут с тобой. Если так случится… — Дядька сбился с высокого слога и запросто хлопнул великана по плечу. — Спасибо, Тумма! Будут неприятности — и я, и дан Дорчариан в долгу перед тобой. Горы всегда укроют тебя.

Тумма молча поклонился в ответ.

— Отец тебя с радостью примет! — крикнул я. Только сейчас я осознал, что Тумме отныне грозила опасность: ведь он раскрылся перед стражником.

— С радостью… — ворчливо оборвал меня Остах. — Вот что, Барат. Бери-ка ты наследника за ручку и топайте домой. Спать пора.

Я увернулся от протянутой руки Барата и спросил:

— А вы?

— Что мы? — Дядька посмотрел долгим внимательным взглядом. — Нам еще поспрошать надо. А потом малость прибраться…

Я кивнул и двинулся к выходу.

Фракс Хмутр и Алиас Фугг

— Куда! Куда они могли подеваться? — ярился командующий Пограничной стражей провинции Атариан. — Где проклятые рабы? Сожгли все вокруг и сами в огонь бросились?

Алиас Фугг молча посмотрел на исходящего слюной тысячника и сел на камень. Хмутр еле сдержался, чтобы не схватиться за меч.

«Сожгли все вокруг, как же. Я облазил все руины. Перед тем как подпалить Пост, его обобрали до нитки. Жгли огонь наверху, а все кладовые понизу пусты. И двор, где складировали бочки с маслом, огнем не тронут. А где же сами бочки? Что здесь происходит?»

— Ты что, оглох? — с угрозой процедил нетерпеливый Фракс, глядя на Голоса Империи в землях Дорчариан.

— Отнюдь, командующий, — тихо ответил Алиас. — Я думаю.

Воины вокруг удивлялись первой снежной крупе, что сыпала с неба весь вечер и ночь, а поутру растаяла. Некоторые из них впервые видели снег. Непогода заставляла всех кутаться в зимние плащи. Фракс мерз и недовольно косился на румяного Алиаса в длинной горской бурке, кудрявой шапке и толстых штанах. Спокойный тон Фугга немного отрезвил тысячника. Он рявкнул свите, чтобы выслали дозоры и ставили лагерь, а затем тяжело опустился на камень по соседству.

Когда дымная туча, приближающаяся с каждым шагом и придавливающая марширующих вояк к земле, обернулась в итоге чадящей дыркой, то многие смахнули пот со лба. Вблизи дым из-под земли оказался обыденным и совсем не грозным. Многие радовались вскрывшемуся обману; как будто зловеще кричащий страшный хищник в ночи обернулся безобидной голосящей птахой.

Построившись в боевые порядки, порубежники отправились к Старому посту — крепость могла держаться сколь угодно долго, хоть всю зиму. В отличие от голозадых ублюдков, которым нечего жрать. Так думал Фракс Хмутр. Однако их встретили лишь холодный ветер и закопченные камни с обвалившейся обугленной черепицей кровли. Становилось понятно, что шахты, скорее всего, также покинуты и разграблены.

Фракс подгонял воинов, но те и сами рвались найти врага и насадить на копья — не зря же пришлось столько отмахать. Однако и там их встретила лишь гарь, копоть и провалившиеся внутрь крыши. Теперь Фракс и Алиас сидели рядом с бараками у изъеденного кавернами шахт склона.

— Я думаю, стоит проверить Скайдану, село надсмотрщиков, выше по склону. — Алиас махнул рукой на дорогу, уходящую вверх.

«Однако я почти уверен, что там мы увидим одно пожарище, как и здесь».

— Нам стоит подумать и о другом, — немного помолчав, добавил Алиас.

— О чем же? — хмуро спросил Фракс, отцепив от пояса мех с вином. Он велел подогреть вина с медом и травами, но не мог больше ждать.

«Навязали тебя на мою голову. Зачем ты мне?» — Сделав длинный глоток, Фракс посмотрел на Алиаса и протянул мех спутнику.

— О том, какие бумаги мы пошлем в Арну, — с благодарностью приняв вино, ответил Голос.

— И что мы можем написать? — хмыкнул Фракс. — Что голозадые ублюдки разбежались как крысы? Что только Пагот-насмешник знает, в какие щели они забились?

— Цель нашего похода — очистить от взбесившихся рабов Колодец и шахты, не так ли? — Алиас окинул взглядом пространство перед собой, словно впервые увидев. Он глотнул вина и протянул мех обратно. — Восставших рабов я здесь не наблюдаю.

Хмутр с интересом посмотрел на Голоса и принял мех, взвешивая в руке.

— Нужно как можно быстрее потушить Колодец и возобновить работу. Я повелел положить в обоз большие грубые шкуры горных быков. Мы сошьем из них единое полотно, намочим в ручье и накроем горловину Колодца, — продолжил Алиас. — Плохо, что так мало рабов дошло… Придется и воинам помогать…

«А что делает в горах этот Голос? Какими полномочиями он наделен Арнской канцелярией? Может, оставить его здесь на первое время, налаживать работу Колодца?» — Фракс слегка приподнял брови и задумчиво посмотрел в сторону столба дыма. Мерзнуть здесь зимой он не собирался.

— И напишем, что доблестными неимоверными усилиями мы потушили чудовищный костер… — закончил свою мысль Фугг.

— Отбивая постоянные набеги с гор обезумевших рабов, избегающих прямого боя, — добавил Хмутр, невидящим взглядом смотря перед собой. Ему понравился путь, предложенный Алиасом.

— Я обязательно отмечу в отчете доблесть Пограничной стражи и личную храбрость и доблесть ее командующего, — едва улыбнувшись, добавил Алиас.

— Я также найду место в отчете и отмечу неоценимую помощь Голоса Империи в землях Дорчариан, — повеселел Хмутр.

«Который останется здесь до тех пор, пока из Арны не пришлют управляющего», — окончательно утвердился в своих планах Фракс Хмутр.

Наконец принесли исходящий паром медный котелок с подогретым вином. Командующий зачерпнул кубком вино и вобрал в себя весь букет запахов, согревая ладони.

— Но куда все же делись рабы? — задумчиво спросил Алиас Фугг.

Шлепок

Ночь уложила спать горы Дорчариан. На склонах выше Колодца, где сталкивались осенние ветра, уже навалило немало снега, что было обычным делом для этих мест. Перевал между двумя скайданскими селами снег надежно запечатал до весны. Беспокойная луна то и дело подглядывала из-за туч. Луна любопытствовала: что это не спится двум людишкам в убогой Скейдане; что это они делают ночью на центральной площади села?

— Ты ить чего молчишь, хромой клибб задери? — зло шипел Шлепок, закидывая лопату с хрустящим снегом на сугроб. — Слова не допросишься…

Ночной мороз прихватывал нос и щеки, из-под ворота валил пар, а по спине тек пот… Уже второй раз Шлепку выпало махать лопатой вместе с колодезным молчуном. Работа Шлепку досталась добрая: из-за своей колченогости толком тренироваться ни с тесаком, ни с копьем он не мог. Вот и пристроился снег убирать, всяко не тяжелей, чем кайлом под землей орудовать. Снега в этих клятых горах хватало, знай лопатой маши. Только площадь у колодца очистишь, глядь, а за ночь опять насыпало. А где вчерашним рабам учиться оружием владеть, как не на площади? То-то и оно, что негде. Не за околицей же. Вот и приходится вставать ни свет ни заря. Но и хорошего в работенке немало. С утра убрал — и весь день свободен. Но главное — одежка у него своя, горская, теплая, которую никто не отберет. Зимней одежки-то на всех не хватает! Приходится меняться. Вот потому и учатся по очереди: один день колодезные с тесаками и дротиками в руках, другой день — рудничные с копьями да пращами.

Шлепок толкнул от себя широкой деревянной лопатой. Ночной снег мягкий и легкий. Главное — до солнца успеть, пока не подтаял да пока не натоптали. И знай себе скреби да подтаскивай, а потом бросай. Вот только снег все идет и идет. Куды ж его дальше сваливать, кучи-то уже выше головы? Видать, увозить с площади придется.

— И сельцо дерьмовое, — продолжил ругаться Шлепок. — Слышь, как там тебя?

Угрюмец — полузнакомый вчерашний раб из колодезных — молча зачерпнул снега и махнул лопатой.

— Чучело бородатое, — сплюнул в сердцах Шлепок. — Вот чего нам в первом селе не остаться?! Я ить тебя спрашиваю?! Какие там дома! А печи в домах какие!! Я ить сам видел — одна печь на полдома. То-то тепло, наверно, в них. Не то что в этих халупах каменных. Надысь у стены спал — весь бок обмерз.

Шлепок был мастак молоть языком, даже легкий морозец не помеха. Его за то и прозвали. Как-то управляющий вызверился: «Что ты там все бормочешь? Шлеп-шлеп губами…» Рабы, дурни, тогда заржали угодливо. С тех пор и пошло — Шлепок. Эх, давненько это было, еще у моря. Колченогий вчерашний раб оперся на черенок лопаты, уставившись в зимнее небо, в котором уже проступали силуэты окружающих гор. Близился рассвет.

Этой ночью снега выпало не так много, и они почти успели управиться. Совсем чуток осталось прибрать у родника-колодца. Увидев показавшихся кашеваров, Шлепок мигом прочистил перед ними узенькую тропинку, чтоб не примяли снег. Он уже поднаторел в своем нехитром деле.

— Варите кашу скорее, оглоеды! — прикрикнул он на сонных поварских с пустыми ведрами. — Это остальные спят, что медведи. А я ить полночи работаю!

— Заткнулся бы ты, Шлепок, — беззлобно ответил один из кашеваров. — Голос у тебя противный — сил нет.

— Ага, — поддакнул второй кашевар. — Вылазить из дома потише не мог, утырок колченогий? Люди же спят.

— Ах ты… — задохнулся от возмущения Шлепок. Но тут его слегка толкнули в бок. Он обернулся: угрюмец показал на нетронутый снег и махнул рукой, чтоб отошел и не мешал закончить. — И этот еще командует, сволота безъязыкая, — проворчал Шлепок, но послушно отодвинулся в сторону. Бородач заскреб лопатой.

— Слышь, чего думаю, — с подвыванием зевнул Шлепок. — Я ить покумекал. Солнце и так поздно встает. А гора, — он указал на вершину, что возвышалась над селом, — и еще дольше его прячет. Так что скоро поболее поспать можно будет. — Он вновь с завыванием зевнул. — Ты б там поспрошал кого, да и шел ко мне. В помощники. А то куда тебе деваться? Еще раз дернешься — и кончат тебя…

Разглагольствования прервало появление Плака и Коски Копона. Только-только развиднелось, но те уже вышли с факелами и воткнули их в плотный снег по краю площади. Слегка помахав руками, они достали мечи и встали друг против друга.

Шлепок плюнул наземь.

— Каждое утро одно и то же. Опять звенеть будут. — Он приблизился к бородачу, притянул за рукав и прошептал: — Ить что я понял. Дури-то откуда столько у них. Они ить мясо жрут, а здеся выламываются по утрам.

Бородач вытряхнул рукав из руки Шлепка, но отстраняться не стал. Ободренный Шлепок зашептал еще яростней:

— Ить когда первое-то село на нож взяли… Помнишь, окорока на столы вытащили? А затем Череп скомандовал — и окорока убрали. Живых овец резать начали. А куда ить окорока дели? Видел ты их? — Торжествуя от собственной правоты, Шлепок вновь уцепился за рукав бородача. — Одну кашу жрем…

Вдруг он услышал утробное рычанье. Подняв глаза, он увидел, как отвердело лицо напарника. Желваки перекатывались, кулаки сжались. Угрюмец с ненавистью смотрел на человека, который появился на площади. Шлепок знал, в чем дело.

— Спрячь, спрячь глаза-то, — заканючил он, дергая бородача. — Ведь кончат тебя, дурня. Вон, смотри, так же будешь болтаться. — Шлепок ткнул рукой в сторону висельника, болтающегося рядом с колодцем. Едва началась зима и выпал снег, как пайку мигом урезали. Поднялось недовольство. Самый сердитый затеял драку, отобрал еду соседа. Череп не мешкая собрал всех на площади и вздернул баламута.

Продолжая ворчать, как цепной пес, напарник отвернулся и схватил лопату, загребая последние остатки снега и с яростью отбрасывая от себя.

Шлепок посмотрел на учебный бой командиров. Так и есть! На площадке появился здоровенный горец. Он грыз яблоко и с интересом смотрел за поединком.

— Не горячись, не горячись, Плак! — громко сказал он. — За ногами его смотри!

Приземистый Плак вдруг ловко увернулся от взмаха меча противника, ускорился и ткнул Черепа в незащищенный бок.

— Хорошо! — остановил бой Коска Копон. Он слегка запыхался. — Хорошо, Плак. А теперь погоняем быка? — весело спросил он.

Плак осклабился и пару раз ударил мечом о край щита. Горец повел плечами, зашвырнул огрызок яблока в снег и шагнул на площадку. Шлепок и не заметил, как в левой руке горца появился большой круглый щит с ярким шипом в центре. В другой руке он держал обыкновенный меч, такой же, как и у Черепа с Плаком. Шлепок услышал тяжелое сбившееся дыхание и почувствовал, как напарник встал рядом. Он вновь зарычал и прохрипел:

— Брата… Брата мово убил. Молодшего.

Шлепок покосился на бородача. Это были первые слова, которые он от него услышал. Колодезный неотрывно смотрел на горца, сжимая в руках лопату.

— Ничо. Ты дуром-то супротив него не при. Смотри, как он щас их раскидает.

Горец в ответ пару раз ударил мечом о щит, показывая, что готов. Колченогий Шлепок с завистью смотрел, как ладно и ловко движется великан. Он слегка ссутулился, напружинил ноги и двинулся к противникам. Те, в свою очередь, расходились в стороны, обходя горца с боков. Тот не стал ждать, качнулся в сторону Плака. Когда тот остановился, поднимая меч, горец гигантским прыжком оказался рядом с Коской и нанес три быстрых, неожиданных удара по вовремя подставленному щиту. Коска отмахнулся мечом, целя противнику понизу, в бедро. Однако стремительный Тарх уже заходил противнику за спину со стороны щита.

Шлепок высморкался. Опять этот поганый горец Черепа с Плаком как щенков колотит. Еще и командирами называются, мать их.

Череп выбыл из схватки с отсушенной от ударов по щиту рукой, пропустив укол в бок. Плак только приблизился к Быку, который пнул в край щита, а когда тот невольно раскрылся, отбил меч противника…

Схватку прервал яростный перезвон. Кашевары кончили работу и созывали едоков в опустевший хлев с сараем, где обустроили трапезную. Шлепок огляделся. Бородач по-прежнему сжимал в руках лопату так, что побелели руки.

— Видал? — сказал Шлепок, показывая на спины уходящих с площади командиров. — А ты ить на этого облома с кинжалом кинулся! Тут ить думать надо.

— Все одно: убью, — заворчал бородач.

— Ты ить слушай! Мой-то надсмотрщик, паскудник, долгонько изгалялся. Ну ить ничо, как завертелось — я ему камнем-то зубы в глотку вбил! — Шлепок счастливо засмеялся и вспомнил, как лавина полуголых рабов вырвалась из-под земли. Убегая от огня, они катились навстречу мучителям. Быстро бежать из-за увечья Шлепок не мог, но отлично все видел из-за спин атакующих. Тогда-то он и заприметил этого горского Быка в деле. Шлепок наблюдал, как здоровенный горец сражался один против имперцев с надсмотрщиками. Шлепок удачно швырнул камень, который влетел в ненавистную рожу надсмотрщика. Потом Шлепок метнул еще один булыжник, и еще. Даже этому Быку достался гостинец, который он играючи отбил щитом. Шлепок вспомнил, как Бык скрылся в бараке, как ловко в три удара уложил трех нападавших в дверном проеме. Против воли Шлепок вспомнил зычный яростный боевой клич бешеного горца и почувствовал озноб.

— Ничо, — колченогий хлопнул бородача по плечу. — Рука боится, а камень-то — нет. Ить Бык этот и Плак учат колодезных тесаками да копьями орудовать. А Череп — наших с пращой управляться. Ты не будет дурнем: к Черепу иди. Наловчись с пращой-то. А потом мы ить камнями-то их и накормим. И твоего бугая. И всех, кто мясо наше жрет.

Шлепок наконец-то увидел интерес в маленьких черных глазах бородача.

— Тебя как звать-то? — спросил он.

— Угрюм, — пробурчал напарник.

— Как?.. — развеселился Шлепок, но наткнулся на тяжелый взгляд бородача, в котором еще плескались остатки ярости и ненависти. — Угрюм так Угрюм, — согласился Шлепок. — Ить пошли, горячего пошамаем, Угрюм.

Глава 9

Арратой

На полянке у тропы показалась расседланная лошадь страхолюдного черного бородача. Самого́ молчаливого спутника не видать, он уже скрылся в окружающем лесу. Понятливая лошадка Арратоя, завидев обдирающую кусты товарку и почуяв отдых, прибавила шаг.

Арратой распряг кобылку, подвел к нехитрой коновязи и спутал ноги. Имперец прихватил котелок и направился к журчащему неподалеку ручейку. Свои нехитрые походные обязанности он выучил быстро: правь телегой, поддерживай огонь в костре и вари нехитрый кулеш с салом. Книжник вытащил из повозки кованую треногу и распутал цепь с крюком. Набрал воды и пристроил котелок на крюк в ожидании огня, а затем потянулся к котомкам с провизией.

— Ули, нам нечем ужинать, — остановил его спокойный хрипловатый голос Хоара.

Арратой замер, не понимая затеи попутчика, которого до сих пор побаивался. Раб никак не мог забыть бой у моста и бешеный взгляд горца, когда они скрестили мечи.

Мальчишка с пыхтением стаскивал со своей драгоценной Тихони седло. Услышав Хоара, он повернулся к Книжнику, застывшему над поклажей.

— Как нечем?! — Возмущенный мальчик ткнул пальцем в Арратоя. — Вон раб уже залез! У нас еды полная телега! Молчальники же отдарились…

Молчальники… Арратой невольно вспомнил бедолагу Клопа и глупый радостный вид недомерка, когда они прощались. Дурак все не мог отлипнуть от местной толстухи и не догадывался, что его ждет. Бывший купец оставил котомки в покое и навострил уши.

— Тебе отец велел учиться? — Услышав об отце, мальчик вздрогнул и кивнул. — Вот и слушайся.

Из кустов с треском выломился спиной вперед бородач, таща длинную сухую валежину.

— Но я хотел на мечах, как раньше… — протянул мальчик, — и лук держать.

— Этому Третий научит, если мои уроки хорошо пойдут, — наблюдая за ловкими движениями Третьего, стругающего щепу для растопки, ответил Хоар. — Кстати, Ули — завтра твой черед разводить костер.

Паренек обрадовался, а Третий ухмыльнулся в бороду, взмахивая кинжалом.

— А твои уроки — о чем? — спросил мальчик, привязывая Тихоню.

— О самом главном, — похлопал себя по животу Хоар. — Как живым остаться. Может, они тебе здорово помогут когда-нибудь.

Ули отошел от кобылы.

— Представь, что у нас нет еды. Враги напали, мы отбились. А телегу с едой бросили позади, чтоб оторваться. Знаешь, как после драки кушать хочется?

Мальчишка кивнул с важным видом.

— Вот то-то и оно. Смотри на Третьего: видишь, какой злой? Такого не покорми — мигом тебя самого слопает!

Охранник осклабился щербатой страшной ухмылкой и зарычал, а мальчишка звонко рассмеялся.

Хоар присел на старое поваленное дерево и прихлопнул ладонью, приглашая Ули. Тот сел рядом. Третий успел высечь искры, показалась тонкая дымная струйка, и игривые огоньки побежали по щепкам вверх. Мальчишка внимательно следил за ловкими действиями горца.

— У тебя есть огниво? — спросил Хоар мальчика. Тот мотнул головой.

— Плохо. Кинжал есть, а огнива нету. Куда годится? — рассердился Хоар. — Третий, ты слышишь? У парня нет огнива!

Бородач положил кресало в кожаный мешочек, затянул тесемки и кинул Ули. Тот вскинул руки и поймал подарок.

— Чтоб всегда с собой носил, — велел Хоар. — Ладно. Смотри кругом. Не забывай, мы все голодные. Что делать будем?

Арратой установил треногу с котелком над разгоревшимся костерком. Что бы ни чудили с добычей провизии, а воду надо закипятить. Когда она еще согреется на этой верхотуре? Арратой принялся кромсать валежину. Краем глаза он видел, как Третий подсел по другую сторону от мальчишки.

«И кто этот Ули такой, что вокруг пацана все пляшут?» — Книжник украдкой присмотрелся к пареньку.

— Совсем-совсем голодные? — с серьезным видом спросил мальчик.

— Третий, ты голодный? — засунув соломинку в зубы, спросил Хоар.

Бородач вновь осклабился и провел большим пальцев по горлу. Черный горец незаметно покосился на Хоара, изогнув бровь. Вожак кивнул. Тогда Третий подошел к жеребцу, ловко накинул тетиву на лук и закинул перевязь с колчаном за спину. Мальчишка, увлеченный разговором с Хоаром, ничего не заметил.

— Тогда можно лошадь под нож пустить, — шумно выдохнув, ответил Ули.

— Тихоню резать будем? — деловито спросил вожак, вытаскивая кинжал.

— Ты что? — Мальчишка вскочил с бревна, преграждая путь воину. — Тихоню нельзя!

— А какую можно? — спросил Хоар. — Ты невнимательно слушал, Ули. Мы отбились, но погоня не отстала. Иной раз лучше поголодать пару дней, чем остаться без лошади!

Третий кивнул соглашаясь. Молчун держал лук в левой руке, пряча от мальчишки за крупом коня. Мальчик покосился на поклажу с провизией и сердито засопел. Новоявленный учитель перехватил взгляд и пояснил.

— Это не для потехи, Ултер, — строго сказал Хоар. — Сейчас осень и вокруг полно еды. Стыдно быть справным воином и не уметь добыть пропитания!

Мальчишка вскинулся, прикусил губу и уставился в лес. Склон горы перед обрывом порос мохнатыми елями и кряжистыми горными соснами.

— Птицы! Птицы поют! — обрадовался мальчик. — Значит, их можно поймать. Или яйца найти!

— Видишь: перестал злиться и сразу думать начал. Злость — плохой советчик, запомни. — Обрадованный Ули вскочил. — Вот только из яиц давно птенцы вылупились. А поющей мелюзги столько надо набить — мы за седмицу не управимся. А сетей нет.

Мальчишка нахмурился, внимательно посмотрел на стену деревьев, на утесы вокруг, на дорогу.

— Орехи? Рыба в ручье? — предположил мальчик.

— Хорошо. Хорошо, парень, — кивнул Хоар. — Лещина здесь не растет, а ручей слишком мелкий. Но думаешь верно. Лес накормит.

Арратой покосился на деревья перед собой. Хоть он и провел большую часть жизни в дороге, но остался городским. Лес был чужим. Книжник вспомнил недавнюю неудачную охоту с рыбалкой у моста перед Городом мертвых. Тогда решили добыть горных коз, а в итоге Джогу-Вара поохотился на них самих.

«И что он хочет от мальчика? Нет ведь здесь ничего…»

— Ух ты! Какая здоровенная! — крикнул мальчик. — Это гадюка?

Арратой вскинулся. Мальчик вскочил, указывая на край поляны. Книжник проследил за рукой, и его передернуло от отвращения. На толстом суку разлеглась серо-коричневая змея. Она нежилась в лучах заходящего солнца, не обращая внимания на шумных людей. Неудивительно, что пленник не заметил гадину — окрас змеи сливался с мертвой древесиной и она словно превратилась в еще одну голую ветку.

— Это не гадюка, — помотал головой Хоар. — Это древесный шеш. Его еще желтобрюхом зовут. Маленький только…

Арратоя против воли вновь скрутило от омерзения. Маленький! Змея длиной с мальчика, не меньше!

— Взрослый шеш как бревно. И десять шагов в длину встречали. Такому овцу в густой траве утащить или глупую собаку — как мне высморкаться, — пояснил воин. — Молодец, Ули. Ужин ты нашел, осталось добыть.

Арратой подумал, что воин шутит. Однако мальчик прищурился, разглядывая добычу, и вновь прикусил нижнюю губу. Он поскреб макушку и взял копье Третьего, лежащее вдоль борта телеги. Копье для мальчишеских рук оказалось слишком длинным и ходило ходуном. Ултер положил оружие назад и покосился на связку коротких дротиков, захваченных после победы над рабами. Парень задумчиво посмотрел на булыжники под ногами, потеребил кинжал на поясе. Ули обладал целой кучей оружия, но не мог выбрать, какое лучше подходит для охоты.

— Необязательно все делать одному, парень, — пояснил Хоар, забирая копье из телеги. — Есть-то змеюку вместе будем. Говори, что делать.

— Ты с ветки сбей, — возбужденно зашептал Ули, хватая дротик. — А я ее на земле заколю!

Третий с наложенной на тетиву стрелой обошел поляну и занял удобное место, где заходящее солнце не било в глаза. Проходя мимо, он зло цыкнул и кивнул в сторону булькающего котелка. Арратой кивнул и бросился распутывать горловину котомки с крупой. Свою работу он делал походя, наблюдая за происходящим.

Мальчишка с дротиком встал за стволом дерева. Хоар подошел к ветке и быстрым точным уколом сбил спящую змею вниз. Мальчишка ловко подскочил к упавшей добыче и сильно ударил, пригвоздив к земле. Змеиное тело выгнулось в предсмертных судорогах и хвост ударил парня. Он пошатнулся, но только сильнее вдавил дротик в землю. Гадина затихла.

Арратой достал небольшой кусок сала, бросил в булькающую воду и засыпал дробленого зерна. Он надеялся, что горцы не порубят гадину на куски и не бросят в котел. Так и вышло. Черный отрубил шешу голову и отбросил подальше в кусты. Отволок туловище в ручей и выпотрошил. Радостный мальчишка крутился рядом, горец объяснял хитрости разделки, ворочая тело змеи. Пока настаивалась каша, добычу разрезали на части, насадили на ветки, распялив разрезом кнаружи. Сняли котелок и установили ветки со змеятиной над углями.

Печеное мясо с дымком оказалось вполне сносным, а после добавления порошка из сушеных трав стало и вовсе изысканным, напомнив Арратою прежнюю жизнь. Трапезничая, Хоар рассказал пару историй про повадки змей: учил, как отличить ядовитую змею от безобидных, сообщил по секрету, как горцы охотятся на больших шешей, которые повадились лазать в кошару за ягнятами.

— Ни один пастух шеша в покое не оставит. Такого гада не остановишь — все стадо перебьет одного за другим. Бывало, все село собиралось на охоту, лишь бы остановить ползучую напасть, — ворочая валежиной в костре, сказал Хоар. — Ты молодец, Ули, что удержался, когда тебя шеш хвостом ударил. Опытные ловцы змей говорят, что хвост у шеша — главное оружие.

— Они что, не кусаются? — поинтересовался Ули.

— Они обвиваются вокруг жертвы кольцами и душат. — Хоар нарисовал пальцем в воздухе круги. — Обвиваются — и давят со всех сил.

Когда все замолчали, прихлебывая горячий напиток, Арратой решился. Сейчас не самый удачный момент для разговора, но другого может и не быть.

— А сколько конечностей у всех наших лошадей, Ули? — спросил Книжник на дорча, вцепившись в глиняную кружку.

Спутники развернулись.

— Сыну дана Дорчариан негоже не уметь считать, — глядя в глаза Хоару, ставшие вмиг из спокойных опасными, добавил Арратой.

— Вот еще, — дернул плечом Ултер. — Буду я со всякими рабами разговаривать.

Хоар покрутил кинжал в руках.

— Сыну дана Дорчариан, говоришь… — задумчиво повторил Хоар. Он подкинул клинок и поймал за рукоять. — Нет урона чести в том, чтоб учиться у раба, — после недолгого размышления пояснил Хоар мальчику. — Особенно если он знает больше тебя. Так ты ответишь?

Мальчишка с вызовом посмотрел на Книжника. А потом глянул на лошадей, которым насыпали зерна. Четыре лошади стояли вместе, у временной коновязи, хрупая овсом. Мальчишка пошевелил губами, считая.

— Два десятка! — громко крикнул мальчик на дорча. Увидев нахмуренный взгляд раба, повторил на имперском. — Двадцать!

— Неверно, — мотнул головой Арратой. Хоар хотел вмешаться, но мальчишка вскочил и топнул ногой.

— Верно! — крикнул он, сжав кулаки. Он подбежал к Тихоне и, тыкая ей в ноги, кричал: — Раз! Два! Три! Четыре! — Подойдя к хвосту, провел по нему рукой и крикнул: — Пять!

Раздался громкий хлопок ладоней. Мальчик и Арратой посмотрели на веселящегося Хоара. Тихоня потянулась к хозяину и ткнулась носом в ухо. Ули отмахнулся.

— Ты правильно посчитал, Ултер. — (Мальчишка победно посмотрел на раба.) — А ты, Арратой, неверно сказал. Ты просил посчитать конечности, а не ноги…

— Я… перепутал… не знал, как правильно на дорча — ноги или лапы… — (Теперь уже засмеялся Ули. Плохо, когда будущий ученик смеется над учителем.)

— Бывает, — кивнул Хоар. — Чтобы не путаться, учитесь на имперском. Счет, грамота, имперская речь.

— Но!.. — крикнул мальчишка.

— Мои уроки. — Хоар ткнул в пустой котелок и обвел горы вокруг. — Его уроки. — Он махнул в сторону Арратоя. — А только затем — уроки с мечом у Третьего.

Мальчишка насупился.

— Твоим учителем должен быть Хродвиг, — тихо сказал предводитель. — Но он у Матери Предков. Мы постараемся вместо него. Может, хотя бы три учителя заменят одного?

Услышав про Хродвига, мальчишка послушно кивнул.

Хоар

С того вечернего привала и повелось: пока ехали, Хоар учил Ули примечать, где всходит солнце, к какой приметной горе они приближаются, а от какой отдаляются. Учил искать съестное в лесу, ставить силки, ловить рыбу. Разводить костер и находить сухие дрова даже в проливной дождь. Потом, между делом, днем на привале и вечером перед сном Третий учил мальчишку работать с мечом.

Хоар приметил, что наследник неплохо двигается и правильно держит оружие. Ули как-то хвастался, что дядька Остах учил его ножевому бою. Наблюдая за вечерними тренировками, Хоар понял, что учил дядька на совесть. Хоар не раз замечал, что поверх ножа все хорошо ложилось: и меч, и топор, и копье. Именно поэтому горцы не представляли жизни без кинжала.

Днем, трясясь в телеге, имперский подсыл учил парня грамоте и счету. Раб верно почуял свою выгоду и не побоялся раскрыться. Смог, хитрец, разгадать, что перед ним сын дана Дорчариан! Хоару пришлась по душе его решительность. К тому же кто, как не бывший купец, сможет лучше всех обучить парня имперской грамоте и счету? Хоар порадовался, что сумел сберечь шустрого Арратоя и не оставить раба в Городе мертвых. Имперский соглядатай еще послужит; у воина на грамотея большие планы…

Однажды Хоар увидел, как пленник аккуратно царапает на куске пергамента. Воин подъехал поближе и присмотрелся. Раб прилежно, в столбик, выводил тонким угольком буквицы алфавита. Хоар подъехал совсем близко, пользуясь, что Арратой увлекся и не замечает ничего вокруг. Тень от всадника упала на лист, и раб запоздало вскинулся, прикрывая пергамент.

— За дорогой кто следить будет? — проворчал Хоар для порядка, протягивая руку.

Раб вздохнул и отдал пергамент. Дорога, утопленная среди осыпей, лежала перед ними. Править лошадью не было никакой необходимости. Но раб промолчал.

Хоар перевернул пергамент и обнаружил с обратной стороны карту. Рисунок заинтересовал Хоара, и он покрутил его перед глазами, рассматривая стройные треугольники маленьких гор, кирпичики домов и нити дорог.

— Это Колодец? — спросил воин раба, ткнув пальцем в завитушку.

Пленник кивнул. Хоар еще раз пробежался взглядом по знакомым дорогам. Карта оказалась простенькой, но в целом верной.

— Откуда?

— Дали, — пожал плечами имперец. — Как в горы отправили — дали. Я посмотрел мельком: вроде верно все…

— Верно все? — перебил Хоар. — Откуда ж ты мог знать, верно или нет?

— Я был помощником купца… До того, как стать рабом… Аркоба его звали, может, слышал… Когда-то большим человеком был. А я при нем. И в долину ходил не единожды. И до Старого поста пару раз добирался.

Хоар покивал и поспрашивал раба немного о том о сем. Покрутил пергамент в руках и отдал обратно.

«Хорошо, что Хродвиг не успел перехватить ему глотку, — вновь подумал Хоар. — Глядишь, Гимтар порадуется такому подарочку».

— Зима в Пайгале будет долгой. Научи Ултера и карту читать. — Хоар кивнул на пергамент и сжал бока коню, отъезжая.

Ули

После того как Ули добыл на ужин древесного шеша, началась учеба. Хоар знал много хитростей и всеми делился без утайки. Только успевай запоминать! Как скрыться от погони и запутать следы; как читать чужие следы; как спрятать следы своих товарищей, чтобы никто не догадался, сколько воинов едет. Как у муравьев и белок своровать еду; как бить копьем рыбу или доставать ее из-под камней руками. Как не заблудиться в горах… И еще много-много всего! И когда только Хоар всему успел научиться, если он постоянно ездил рядом с прадедушкой Хродвигом? Ултер спросил об этом воина, но тот лишь засмеялся в ответ.

Раба звали Арратой, и после загадки про лошадей он говорил с Ултером только по-имперски. Но Ули и сам не лыком шит. Он тоже по-имперски умеет. Этот Арратой сильно удивился, когда услышал, как хорошо у Ултера получается. Он же не знает, что дедушка Эндир иногда целыми днями только по-имперски разговаривал! И всем остальным велел только так с внуками говорить. Вот нужно что-то попросить — пока по-имперски не скажешь, ничего не получишь. Правда, у брата всегда лучше получалось… А сейчас братка и вовсе целыми днями в библиотеке имперские книжки читает… Одну за другой. Дорча, наверное, совсем позабыл. Подумав о брате, Ули сперва загрустил. Но потом вспомнил, о чем они перед расставанием договорились. Братка должен стать самым умным в Империи. А он здесь, в горах, должен стать самым сильным. Они обязательно увидятся в День долгого лета. Там и посмотрим, кто чему научился.

А Третий был самым лучшим учителем из всех. И не ругался ни разу. И вообще почти не говорил. Показывал молча движения — знай только повторяй за ним. И ногами перебирай. Зато Третий довольный. И Ули доволен. Вот еще бы деревянный меч поменяли поскорей на настоящий — здорово бы было…

Когда в воздухе потянуло дымком, Третий поскакал вперед. Едва он скрылся за поворотом, как раздался громкий лай собак и воин тут же вернулся. Он кричал по-своему, и Ули насторожился. Обычно на родную речь горец переходил только в бою. Третий подъехал вплотную к Хоару и замахал руками, указывая на поворот и рассказывая об увиденном. Ученик отложил в сторону пергамент с имперским алфавитом. Раб недовольно нахмурился, но Ули не обратил внимания. Он привстал с телеги, чтобы пересесть на Тихоню.

— Ултер, останься, — велел Хоар.

Голос у предводителя встревоженный, и Ули не стал спорить. Третий подъехал к повозке и забрал длинное копье. Хоар вытащил меч, а на левую руку накинул щит. Вскоре воины скрылись за поворотом.

— Давай быстрее, Арратой, — поторопил мальчик раба, и Книжник слегка тряхнул вожжами. Ули сдвинул перевязь и положил кинжал на колени, а затем подтянул связку с дротиками поближе.

Поворот приближался так медленно! Но вот наконец они повернули, и первым делом Ули увидел маленькое стадо испуганных овец, прижатых к стене скалы. Две большие лохматые собаки кружили около них и удерживали на месте. Псины зло зыркнули на телегу, но службу не бросили. Только одна из собак подала голос, предупреждая хозяина о появлении новых гостей.

Хозяин собак и овец нашелся неподалеку. Он стоял возле небольшой старой кошары, каменные стены которой ушли глубоко в землю. Покрытая мхом крыша просела. Пастух, крепкий молодой мужчина в поношенной бурке и горской меховой шапке, стоял у двери, заваленной большим камнем. Судя по свежему срезу земли на скате, он сам вывернул валун и подкатил к двери. Пастух уперся в камень плечом, удерживая кого-то внутри. Ули заметил, как валун изредка вздрагивал от ударов! Тогда и пастух вздрагивал, прижимаясь к камню всем телом и удерживая на месте.

Ули вытянул шею и прикрикнул на Арратоя, чтобы поторопился. Противный раб и не подумал подгонять лошадь, еле-еле тряхнув вожжами! Третий с Хоаром приблизились к горцу, а Ули посмотрел на лицо незнакомца и увидел, как он испуган. Пастух переводил взгляд со стада овец на чужаков и обратно. Он боится, что мы его паршивых овец украдем? Дались нам эти овцы! Хоар крикнул пару слов, и пастух замотал головой. Валун вздрогнул еще сильнее, и горец привалился к камню. Хоар вновь сказал что-то, и обрадованный пастух ответил. Он говорил и говорил, пока валун вновь не вздрогнул.

Хоар отдал короткую команду Третьему, который тотчас спрыгнул с коня. Вожак подхватил поводья и подъехал к телеге.

— Стойте здесь, — велел он, спешиваясь и привязывая лошадей к задку телеги и скидывая щит.

— Что случилось? — спросил Ули, изнывающий от любопытства.

— Большой шеш утащил собаку и залез в кошару, — коротко ответил Хоар, проверяя, как выходит меч из ножен. — Надо помочь. Что бы ни произошло, сидите здесь.

Хоар бегом кинулся обратно и крикнул:

— Ули! Охраняй лошадей! Смотри, чтоб не взбесились!

Ули посмотрел на здоровенного злющего жеребца Третьего и рассеянно погладил его по морде.

«Большой шеш… Вот здорово!»

Третий нарвал большущий пук пожухлой травы, туго смотал, набил в середину опавшей листвы. Подошедший Хоар схватил странный факел и вместе воины забрались на насыпь. Теперь крыша кошары, покрытая мхом, оказалась перед ними. Хоар встал на колено, прикрыл факел телом от ветра и двумя ударами кресала ловко запалил. Третий копьем отодвинул жердины с края ската, и Хоар бросил внутрь запаленный факел, от которого повалил густой желтоватый дым. Третий убрал копье, и жердины встали на место.

Хоар вытащил меч и встал рядом с Третьим, который по-особому держал двумя руками занесенное копье. Воин успел крикнуть что-то пастуху, и тот всем телом и руками вжался в камень, упершись ногами в землю. Валун затрясся от ударов, но вскоре замер, недвижимый.

Ули прочитал по губам Хоара «сейчас», когда это произошло. В самый центр крыши ударили изнутри, и она пошла волной. Затем ударили еще раз, брызнули в стороны гнилушки жердин и ошметки мха, и крыша рухнула внутрь. А потом снизу выпрыгнула, вытянувшись струной, огромная змея. Ее темное тело было толщиной со взрослое дерево, не меньше! Как только чудовище рухнуло на камни, Третий тут же подбежал к голове шеша и со всего маху пригвоздил копьем к земле. Пастух бегом взобрался на насыпь и бесстрашно бросился на хвост змеи, только-только показавшийся из-под обломков крыши. Он растопырил руки и прыгнул на шеша, вцепившись и придавливая к земле. Хоар подбежал к Третьему и взмахнул мечом. Ули увидел, как круглая голова змеи отлетела в сторону и угодила прямиком в середину овечьего стада! Овцы заметались, а глупый баран с загнутыми назад большими рогами истошно заблеял и вслепую метнулся прочь по дороге. Овцы собрались бежать следом. Но собаки свое мясо ели не зря! Темный пес кинулся за мятежником, прихватил зубами за заднюю ногу и свалил наземь. Схватив за загривок и свирепо рыча, собака потрепала барана и вернула в присмиревшее стадо.

А обезглавленная змея вдруг ожила! Хвост затрепетал, и теперь уже в пыли катался сам пастух. Но вот по телу шеша прошла последняя волна судорог, и оно резко распрямилось. Горец разжал руки и улетел в кучу сломанных жердей и мха, которые недавно были крышей кошары. Ули понял, что все кончилось. Он обнаружил, что по-прежнему гладит по гриве жеребца Третьего, к которому обычно старался лишний раз не подходить. Ултер глянул на своего учителя грамоты и счета. Тот с ужасом смотрел на мертвую змею, а его побелевшие пальцы сжимали в кулаках вожжи. Ултер звонко засмеялся и спрыгнул с телеги.

— Вот это шеш! — с восторгом закричал он во все горло и вприпрыжку побежал к воинам. — Какой здоровенный шеш! Никогда такого не видел!

Он подбежал к обезглавленному телу змеи. Из рассеченной шеи на траву толчками вытекала густая темная кровь. Третий с Хоаром помогали незадачливому пастуху выбраться из груды обломков. Тот мотал головой, ошалело глядел по сторонам и бубнил под нос. На лбу вскочила большая шишка. Хоар усадил его на камень и поднес к губам мех с пояса. Пастух сделал большой глоток и закашлялся, а Третий со смехом поколотил его по спине.

Вскоре они двинулись дальше. Теперь путников стало больше: умные собаки гнали впереди овец, поглядывая на хозяина, которого усадили в телегу. Тот долго отказывался от такой чести, но Хоар насильно усадил его в повозку, строго прикрикнув. Ули наконец-то разрешили оседлать Тихоню, и он свысока поглядывал на побежденного шеша, которого тоже затащили в телегу. Тело змеи оказалось таким большим, что не поместилось в повозке целиком, и хвост волочился по земле, извиваясь и подпрыгивая, словно живой.

На очередном повороте узкой дороги их ожидали. У ног седого старика в распахнутой на груди бурке сидела собака, а за спиной стояли двое мальчишек, ровесников Ултера. Собака басовито гавкнула, приветствуя гостей, качнула хвостом и побежала к стаду, заняв свое место. Старик посмотрел на тело шеша в телеге, махнул рукой пастуху, который вылез из повозки и развернулся, возглавляя процессию.

Показалась горная хижина, и старик свернул с дороги. Собаки сноровисто загнали овечье стадо в распахнутые ворота. Хмурый хозяин косился на приезжих и прикрикивал на хозяйку, которая гладила по плечам пастуха и целовала в лоб. Мальчишки помогали гостям распрягать лошадей, весело переговариваясь друг с другом. Языка хозяев Ули не знал. Он отогнал местных от Тихони и принялся за работу.

Хорошо, что деревянный учебный меч остался в телеге, а на поясе висел красивый кинжал, подаренный отцом! А то засмеяли бы! Ули приметил на поясах у мальчишек простенькие короткие ножи. Даже у самого младшего! Братья подталкивали друг друга, шушукались и зубоскалили. Один из них, проходя мимо, словно ненароком задел гостя плечом. Только Ултер вовремя его раскусил и так напряг плечо, что тот едва не улетел в дальний угол!

Ули вычистил свою Тихоню быстрее всех. Он посмотрел на мальчишек, которые еще возились, прихватил деревянное ведерко и отправился к ручью. Для Тихони он сам принесет воды. Местные что-то крикнули ему вслед и рассмеялись. Проходя по двору, Ултер заметил, как нахмурился Хоар.

«Вот интересно, — подумал Ултер. — Я знаю дорча и имперский. А сколько языков знает Хоар? Долго он их учил?»

Когда Ули вернулся, мальчишки уже крутились у стола. Длинная столешница установлена под навесом, плетень защищает от порывов ветра, а рядом стоит небольшая каменная печь. Появление Арратоя местные встретили молчанием. Раб положил на стол куски вчерашней ароматной змеятины. Под пристальными взглядами он неловко дернулся и кусочек снеди упал на землю. Хмурый хозяин шепнул жене пару слов на своем наречии, и они рассмеялись. Следом захихикали мальчишки. Пастух с шишкой на лбу с неодобрением посмотрел на веселящуюся родню и отвернулся.

Хоар вдруг резко и отрывисто произнес короткую фразу на незнакомом языке, глядя в упор на хозяина. Тот мигом замолчал и со страхом посмотрел на черного. Ули окинул взглядом Третьего. И чего его все боятся? Подумаешь, за рукоять меча взялся и оглядывается кругом. Он же охранник, они все такие. Это они еще дружков Тарха не видели!

Тишину нарушила хозяйка. Она заголосила, вся в слезах, подхватила хлеб и подбежала к Хоару. Тот помолчал еще немного, не отрывая взгляд от хозяина. Тот отвел глаза, и тогда Хоар улыбнулся женщине, отломил кусочек хлеба и положил в рот. Прожевал и слегка поклонился. Все выдохнули, перестали хмуриться и сели за стол. Пастух шепнул старику, дождался кивка и скрылся в доме. Ули опустился на скамью рядом с Хоаром и тихонько спросил:

— Ты знаешь их язык?

— Нет, — мотнул головой Хоар, отрывая зубами кусок мяса от кости. — Это какое-то дикое квельгское наречие.

— Но ты же их понял? И они тебя? — удивился Ули. — И с пастухом разговаривал!

Арратой присел за стол после Третьего. На миг установилась тишина, и Хоар кинул взгляд на хозяина. Тот буркнул в бороду, и трапеза продолжилась.

— Я их не понял. Услышал, как они талдычат — гохар, гохар… И ржут. «Гохар» на квельгском — раб. Тогда я им и ответил. На квельгском.

— И что ты сказал? — заинтересовался Ули.

— Недостойно смеяться над рабом в присутствии хозяина. Так гласит закон гор, — отрывая мясо, пояснил Хоар. Скрипнула дверь, и появился пастух с небольшим бочонком в руках. Горец со стуком поставил бочонок на стол, и старик оживился, поторапливая жену, расставляющую большие кружки.

— А другой закон гласит, что тот, кто смеется над рабом, хочет оскорбить хозяина. Вот я и спросил старика, не хочет ли он нас оскорбить? — продолжил Хоар. — Дорча они не разумеют, а вот мой плохой квельгский поняли.

— И что? — спросил мальчик, наблюдая за тем, как разливают пенное пиво по кружкам.

— Слов хозяина я не разобрал, а ответ жены понятен и так. Горские женщины зачастую мудрее своих упрямых горячих мужей. Зря мы загнали их к очагам, заткнули им рты. Горам это не на пользу, — задумчиво сказал Хоар и пододвинул кружку с шапкой белой пены. — Вот у алайнов жены сражаются наравне с мужами. Их голос на круге имеет ту же цену. Даже старейшина у алайнов, и та… — Тут Хоар как-то странно посмотрел на Ули и замолчал.

Старик поднялся и произнес здравицу, приподняв кружку. Поднявшиеся следом Хоар с Третьим подняли кружки в ответ, отведав пенного напитка.

— А почему хозяева не пустили нас в дом? — спросил Ули. — Мы ведь гости. Негоже держать гостей во дворе.

Хоар вновь приложился к кружке, а затем ответил:

— Кабы мы не выручили старшего сына, нас и на двор бы не пустили. Не забывай, ты не в долине, здесь другие нравы. Они и людей-то видят раз в полгода-год. А тут целая орава путников с явным чужаком в придачу. — Хоар кивнул в сторону Арратоя и хмыкнул. — Откуда им знать, что мы не подсылы хитрой Йотль? Переночуем на сеновале, чего ты в их лачуге не видел?

— Мы? — возмутился мальчик. — Подсылы Йотль?

— Ты лучше спроси себя, почему нас все-таки пустили. Поверь, хозяева до сих пор сомневаются, не подослала ли Йотль шеша и нас заодно. Чтобы коварством проникнуть в их дом. — Хоар поковырял пальцем в зубах.

Ули задумался. Мальчик покосился на приземистые ворота из тяжелых бревен, на высокий деревянный тын с заостренными кольями. Местным ничего не стоило отсидеться за ним.

«Они боялись Третьего, боялись чужака Арратоя, боялись Йотль, но все же впустили нас. И даже вышли навстречу…»

— И почему же? — сдался Ултер. — Боялись за старшего сына?

— Они — подданные дана Дорчариан, а закон Дорчариан превыше их страхов. — Хоар со стуком поставил пустую кружку перед собой. Пастух тут же забрал ее, вновь наполняя пенным напитком.

— Они — подданные отца?.. — шепотом повторил Ултер и присмотрелся к хозяевам.

Мужчина с женщиной казались очень старыми, их лица темны от солнца, а морщины — глубоки и резки, как складки гор вокруг. Длинная овечья безрукавка хозяина знавала лучшие времена: шерсть скаталась, а порванный ворот открывал голую грудь, поросшую седыми волосами. Мальчишки жадно ели мясо — в честь гостей зарезали ягненка. Женщина посматривала на сыновей и улыбалась. Вот только улыбка ее была грустной.

— Они подданные моего отца, — повторил Ултер. — Неужели отец знает про них?

— Дан не знает про этих несчастных, но должен знать про таких, как они, — пояснил Хоар. Ултер не понял сложный ответ воина и подождал новых слов. Перед Хоаром улыбающийся пастух поставил полную кружку. Тот привстал со скамьи и поднял ее перед собой. Все вскочили со своих мест. Хоар медленно произнес что-то и указал на тело шеша. Женщина всплеснула руками, старик вздрогнул и расплескал пиво. А мальчишки радостно закричали.

— Что ты сказал? — шепотом поинтересовался Ули, когда Хоар сел обратно. Женщина с сыновьями выскочили из-за стола и направились к сараю.

— Шеша подарил, — пожал плечами Хоар. — На что он нам? А им теперь голодать по весне не придется.

— А почему дан Дорчариан должен знать про таких, как они? — продолжил расспрос Ултер.

Хоар повернулся и внимательно посмотрел в глаза наследнику. Ултер нахмурился, но взгляд не отвел. Тогда горец отложил кость с мясом и вытер руки о штаны.

— Сколько таких хуторов в наших горах — даже Гимтар толком не ведает. Но знают старейшины ближайших сел. Вот и к нашим хозяевам уже приезжали посланцы из Пайгалы и забрали осенний оброк для дана. Это раз. — Хоар покачал указательным пальцем. — А что случится, если — убереги нас Мать Предков — от горы к горе понесется клич: «Декурион в огне»?

Ули затаил дыхание, услышав про огонь и Декурион.

— Если начнется война — то вон тот увалень, — Хоар махнул в сторону пастуха с шишкой на лбу, воткнувшего топор в колоду, — возьмет дедово ржавое копье и спустится в долину, чтобы присоединиться к войску. И так будет во всех хуторах, что признают власть дана Дорчариан!

Ултер по-новому взглянул на здоровяка, который вместе с братьями катил телегу с мертвым шешем к сараю. Во дворе поднялась суета, и даже старик-хозяин, виновато буркнув в бороду, отправился помогать домочадцам. Ули было интересно посмотреть, как заготавливают мясо впрок, но его клонило ко сну. Чтоб не клевать носом за столом, Ултер отправился на сеновал, где Третий уже постелил широкую кошму. Засыпая под радостный гомон, Ултер представил, как с гор нескончаемой вереницей спускались плохо одетые одинокие воины с корявыми копьями на плечах. Они вставали друг подле друга по правую руку Ултера. Среди множества незнакомых лиц Ули узнал пастуха с шишкой на лбу. Перед тем как окончательно заснуть, Ултер понял, что должен сделать.

На душистом сене спалось сладко, и он проснулся под крик петуха свежим и бодрым. Вечерняя мысль еще крутилась рядом, прикусывая за пятки и подгоняя, словно бойкая сельская собачонка. Ули вскочил и выбежал во двор — искать Хоара.

Наскоро перекусив вареными яйцами и брынзой, путники засобирались. Когда телега двинулась через распахнутые ворота навстречу утреннему солнцу, Ултер прихватил пару дротиков и подскочил к пастуху. Протянув оружие старшему сыну хозяина, он посмотрел в полные недоумения глаза и сказал:

— Держи, воин! Наконечники хорошие, а древко новое сделаешь. — Хоар за спиной перевел слова на квельгский. Здоровяк недоверчиво принял дротики и поклонился.

Затем Ули подошел к хозяйке, которая с тревогой смотрела на старшего сына. Он протянул две серебрушки, только что выделенные Хоаром.

— Пусть не гаснет огонь в твоем очаге, добрая хозяйка. — Ултер склонил голову перед женщиной. Эти слова он слышал в сказках, которые рассказывала кормилица Байни.

Увидев монеты, женщина испуганно прижала руку к губам. Мягкий голос Хоара, прозвучавший из-за спины мальчика, отвлек ее. Она протянула сложенные ладони вперед, и Ули переложил монетки. Хозяйка вдруг придержала Ултера, торопливо нагнулась и поцеловала ладонь мальчика. Ули отдернул руку, а хозяин недовольно пробурчал в бороду. Женщина развернулась к мужу, уперла руки в бока и громко ответила. Хоар хмыкнул, скрывая усмешку, и потащил наследника к лошадям.

Усаживаясь на Тихоню, Ули слышал голос хозяйки, которая все больше входила в раж. Он обернулся и увидел, как хозяин вжимает голову в плечи, будто улитка, словно пытаясь спрятаться от гнева хозяйки. Глава семьи схватил ведро и побежал к ручью. Третий с Хоаром чуть слышно рассмеялись. Выезжая со двора, воин сказал наследнику:

— Вот видишь. Я же говорил… Горские бабы порой умнее мужиков бывают.

После той ночевки на хуторе учеба продолжилась. Жаль, дневных привалов теперь не делали — Хоар все чаще поглядывал на небо и торопил коней. Воин тревожился, что неожиданный снегопад закружит и спеленает их. Ултеру знакомы эти страхи — отец с Гимтаром тоже всегда боялись не успеть из-за снега в Декурион. Но ведь всегда успевали! Поэтому Ули снега не боялся.

Когда вдали, в разрыве облаков, мелькнули горские домики, Ултер победно посмотрел на Хоара. Однако хмурый воин пояснил, что до Пайгалы еще три дня пути, не меньше. Ули не поверил: он как на ладони видел две башни по обе стороны дороги, входящей в село; видел маленькие домики, прилепившиеся друг к другу и уступом поднимавшиеся по склону горы. Но Хоар оказался прав — дорога вилась над ущельями, и близкая Пайгала то показывалась, то вновь пряталась за горами. Ултеру стало казаться, что им никогда не добраться до нее.

Однако на третий день они стояли перед входом в село. Две высокие стройные башни, суровые стражницы, встречали путников. На широком основании башен, вырубленных из скалы, покоились грубые массивные блоки; на них лежали дикие камни поменьше, а там, где валуны сменялись кладкой из одинаковых тесаных камней, виднелись высокие узкие окна. Венчала башню остроконечная крыша, покрытая блестящими плоскими черепицами. Ултер присмотрелся и увидел веревку, натянутую над дорогой из окна одной башни до окон напротив.

«Для чего она там?» — успел подумать Ули, а из проема показалась стройная фигурка. Невысокий горец в меховой шапке и приталенном кафтане ступил на подоконный камень и дождался, пока взгляды путников остановились на нем. Расставив руки в стороны, горец шагнул в пропасть! Ули ахнул, но пайгал сделал еще один шаг и еще. Смельчак шел по туго натянутой веревке, пружинящей под ногами! У Ули затекла шея, но он не мог оторвать глаз от ловкой фигуры незнакомца. Вот канатоходец дошел до середины пути и оказался над дорогой. Внезапный порыв сильного ветра толкнул горца в спину, и он зашатался, взмахнув руками. Кудрявая шапка слетела с головы и, кувыркаясь, медленно полетела вниз. Ули уставился на падающую шапку и вспомнил мокрый кусок мха, вылетевший из-под руки брата, когда он сорвался. Ултер поднял голову и увидел, как веревка заходила ходуном под ногами несчастного. Ули спрыгнул с Тихони и бросился вперед, пытаясь хотя бы на этот раз успеть. Он вытянул руки и бежал изо всех сил, не заметив камня под ногами. Ули споткнулся и со всего маха повалился на дорогу, больно разодрав ладони. Кудрявая шапка мягко приземлилась перед ним.

Глава 10

Олтер

«Ну, Либурх! Удружил так удружил, от него такой подлости никак не ожидал», — с раздражением подумал я, пытаясь развернуться в узкости винтовой лестницы. Вместе с Пелепом мы тащили из голубятни большой мешок, набитый высохшим птичьим пометом. Сорок три несчастные ступени вниз, между прочим! Для чего нужен выходной, когда можно не идти на занятия и не вставать ни свет ни заря? Можно поспать подольше, отменить тренировку, поиграть с друзьями, поболтать с близкими, наконец! Впрочем — я покосился на Булгуню и Бареана, которые тащили мешок впереди, — общения и игр сегодня хватало. Я смахнул пот со лба. Хватало с избытком.

Въедливый Либурх все-таки разгадал тайну подземного зала, нашел верные подсказки на книжных полках. Отгадав загадку, он сразу же успокоился и принял прежний благообразный вид седого, умудренного опытом прожитых лет старца. А я, напротив, загорелся узнать — кем же были незнакомцы, скрывающиеся в обнаруженном укрытии-казарме?! Кто ел за бесконечными каменными столами, кто спал на бесчисленных нарах? Но Либурх изрядно огорошил: в ответ на мои расспросы он лишь многозначительно улыбался, а когда я насел на старика, назначил цену и попросил помощи. Чокнутый Колум не отказался от своей придумки и лелеял мысль разбогатеть на продаже помета. Либурх заявил, что с удовольствием поведает о случившихся в Атриане столетия назад событиях и даже спустится ради этого под землю, но только после того, как я совладаю с помешанным голубятником.

Я несколько вечеров кряду ходил в гости к Колуму. До темноты слушал стариковские байки взахлеб о голубях, голубках и птенцах, об их повадках, рационах кормления, особенностях обучения, манере полета. А главное — о новой породе самых умных и самых быстрых птиц, которых Колум непременно выведет. Для этого ему нужен пустяк — всего-то четыре золотых с мелочью, чтобы закупить особенных голубей из-за моря. Сбить с толку одержимого голубятника не удалось. Он накрепко вбил себе в голову, что весь Атриан ждет не дождется, когда он встанет в торговые ряды с драгоценным гуано. В итоге еще и уговаривать пришлось, чтобы он продал весь помет разом! Повезло в одном: старик не тратил времени зря и вычистил свои владения, пару седмиц кряду убирая и складывая многолетние наслоения в большие мешки. Так что оставалось только стащить их с башни и поставить у крыльца. А вечером, в темноте, мы с домочадцами быстренько перетаскаем мешки в подземелье под библиотекой. С глаз долой.

Остаху мои придумки пришлись не по нраву: дядьке требовались деньги для покупки дома на окраине города. И когда он собирался об этом рассказать, интересно? И собирался ли вообще? В детали сделки Остах не вдавался, лишь талдычил, что «дело верное, домишко возьму за малую деньгу, а прибыток выйдет знатным». Темнит в последнее время мой наставник, ох и темнит! Я поворчал для порядка, но вложения в атарианскую недвижимость одобрил. Теперь Остах со дня на день ждал сведений от знакомцев о владельце дома.

Осталось узнать, вправе ли я как имперский гость приобретать недвижимость в Империи. Остах призадумался — мысль об этом не приходила ему в голову. Покумекав, решили при случае спросить совета у Буддала. Затем начерно подбили будущие траты и ахнули. После покупки дома все госпитальные деньги закончатся. Наши поставки кресел-каталок проходили без сучка без задоринки, и золотой ручеек тек тоненькой струйкой. Алвин работал в поте лица, Влик в госпитале расстилался перед сановитыми посетителями, а мы считали монеты, откладывали маленькую долю для Фракса Хмутра и радовались. Однако скоро радости конец.

— Если у Гимтара с солью получится, — может, и тряхнет мошной. Вышлет чуток, — пробурчал Остах. Впрочем, он и сам в это не верил. Каша в горах заваривалась такая, что каждая монета на счету. Даже я это чувствовал.

— Выкрутимся, — ответил я дядьке, — имперский пансион-то никуда от нас не денется.

В ответ дядька только скривился. Половина пансиона уходила на бумагу, перья и чернила. И это при том, что я наотрез отказывался покупать дорогущие местные наряды, щеголяя в горском!

Наконец ступени закончились, мы с Пелепом вышли на открытый воздух, поставив мешок в общую кучу. Плюхнулись на ступеньку рядом с переводящими дух Булгуней и Бареаном.

— Ну что, наследник ксена из рода великих Булогов, — ткнул я в плечо Булгуню, — не зазорно птичье дерьмо таскать?

— Ну что, наследник дана Дорчариан, — не вонюча ли твоя ноша? — передразнил меня Булгуня и ткнул в плечо в ответ.

Все развеселились.

— Спасибо, ребята, — в который раз сказал я, глядя на запыхавшихся Юркху и Кольшу, вывалившихся со своей ношей из двери.

— Помет сухой и не пахнет вовсе, — пнул мешок Юрка, приземляясь рядом.

— Для чего еще нужны друзья? — пожал плечами Бареан.

— Ага, для того, чтобы дерьмо вместе таскать! — воскликнул Кольша, и мы вновь рассмеялись.

Я покосился на Бареана. После недавнего допроса стражника, с которого меня выгнали, я прицепился к Остаху как репей. Жаждал подробностей. Наставник поведал, что нападавшего звали Кроумом и следил он вовсе не за мной! В тот вечер стражник приглядывал за Бареаном! Я даже малость приревновал, когда услышал: как же так, ведь именно я самый главный в этой истории! Я здесь самый загадочный, самый умный и самый выдающийся персонаж! Однако сильные мира сего считали иначе. Из допроса выяснилось много интересного. Пьяница Крент, беспутный братец наместника и начальник Кроума, подбивал подчиненных на разные темные делишки. Подмял под себя рыночные ряды, потеснив городскую стражу, общипывал поставщиков, лез в дела городского совета… Это было старо как мир и не вызвало интереса. А вот новость о еще одном хозяине-нанимателе Кроума, остававшемся в тени, заинтриговала. Оказалось, наш туповатый недруг был слугой двух господ. С его слов неведомый куратор рисовался человеком таинственным и страшноватым. Во всяком случае, стражник боялся его не на шутку. Толком незнакомца никто не видел: он появлялся в сумерках и прятал лицо под широким капюшоном с острой верхушкой. Все знали, что он правая рука Элсы Эттик и собирает для нее сплетни и слухи. Сам куратор в шутку именовал себя Сплетником…

Друзья немного передохнули. Мы поднялись со ступеней и отправились наверх. Большую часть экзотического груза уже спустили с верха башни. Близилось время обеда, и работы оставалось чуток. Булогичи обещали устроить трапезу на лужайке рядом с библиотекой, поэтому все с воодушевлением набросились на оставшиеся мешки.

Когда я поинтересовался у Остаха, какая дальнейшая судьба ожидала стражника, наставник отвел глаза и пробурчал, что бедолага споткнулся в темноте и сломал шею. Как я понял, тело припрятали где-то в подземельях. Исчезновение стражника не прошло бесследно: весь следующий день по саду, по плацу, по всему имению разгуливала Внутренняя стража. Я испугался, что они обнаружат потайной ход, но обошлось. Стражники протопали мимо дома, громко гогоча и окликая пропавшего Кроума. Вояки во весь голос жаловались, что исчезнувший по пьяной лавочке сиганул через ограду, дабы добраться до заветного вина. «Первый раз, что ли? — басил ражий детина. — А нам броди весь день, ищи поганца!»…

— Куда! Куда ты мешком трясешь, рыбья твоя душа! — закричал Юркхи сверху. — Сейчас на ступени насыплем, сами все измажемся. Давай, Кольша, переворачивай мешок!

А после шумных поисков Внутренней стражи начались смутные шевеления. Кайхур, лежа на крыльце, то и дело поднимал уши и тихо ворчал, поглядывая в сад. Я тоже чувствовал неясное напряжение вокруг. Под самый вечер во двор заявился садовник с помощником. Он со слезами в голосе умолял разрешить подрезать виноград, иначе их нещадно выпорют. Как будто другого времени нет! Лжесадовники нет-нет, а и зыркали по сторонам, когда думали, что их никто не видит. Как я узнал, к ребятам тоже приходили под разными предлогами. К Бареану помимо садовника пожаловали еще и работники, заменившие пару черепиц на крыше. А кровля-то и не течет вовсе! В общем, пропажа стражника обеспокоила неведомого Сплетника не на шутку. Нас плотно обкладывали со всех сторон.

«Надо обязательно спросить Тумму, что новенького в имении. Не грозит ли ему самому опасность? А то придется спасать темнокожего лекаря!» — подумал я.

Мешков в голубятне оставалось чуть-чуть, и на лужайке появились Булогичи с корзинами в руках. Они даже подушки и легкие ковры притащили! И у кого язык повернулся назвать этих почитателей сладкой жизни болотниками? Увидев, как чудо-повара раскладывают разносолы на ковре, предатель Кайхур покинул свой пост и вразвалочку отправился на лужайку. Всем своим видом пес демонстрировал, что делает это по необходимости. Должен же зубастый охранник проверить, что там приготовили для хозяина толстые люди! Булогичи ожидаемо умилились, завидев щенка. О! Они отдельную корзинку принесли для щенка, хитрецы! Глядя, как Кайхур виляет хвостиком, ребята развеселились и бросились наверх. Нас ждала последняя ходка…

«Хорошие у меня товарищи!» — думал я, сыто откинувшись на подушки. Булогичи стояли рядом с мокрыми полотенцами на шеях, сложив пухлые руки на животах, и с тревогой посматривали на ковер — хватит ли еды. Зря они, тут еще полшколы накормить можно! Все, кроме Булгуни, разлеглись на подушках кверху пузом.

— Слушай, Колька, — лениво поинтересовался я, — а чего это тебя Юрка рыбьей душой обзывает?

— Так я же рыбак, — с безмятежной улыбкой рассматривая в небе легкие перистые облачка, ответил Кольша.

Я даже приподнялся, как это услышал. Еще один рыбак! Будто мне старого ворчуна Остаха мало, который после допроса стражника стал еще несноснее. Постоянно бранился, стал задумчив сверх меры и тренировки проводил излишне жестко. Йолташ с Баратом с радостью хотели сбежать от наставника таскать помет, но дядька опять погнал их разгребать завал. Пожалел бы парней! Ведь вечером нам вновь идти под землю, слушать лекцию старого Либурха! Не свихнется ли моя родная охрана от постоянного давления каменных сводов над головой? С Остахом явно что-то не то. Пару раз дядька задумывался так крепко, что даже не слышал моих вопросов! Его сильно тревожило происходящее в городе, но он мигом обрывал мои осторожные расспросы на эту тему.

— Рыбак? — оживился Бареан. — И где же твои острова, рыбак?

— А я не с островов, — качнул соломенными вихрами Кольша. — Я далеко отсюда, с берега холодного моря. Зимой у нас идет снег, а море у берега покрывается льдом.

— Как же ты сюда попал? — оторвался от большого печеного яблока с медом и орехами Булгуня.

— Рассказать? — Кольша оторвался от созерцания облачков. Мы дружно кивнули. — Слушайте. Мы живем на берегу Холодного моря. Ловим рыбу, собираем солнечный камень… его после штормов волны выбрасывают на песок. Ходим на охоту, торгуем с толгувами, которые живут в бескрайних лесах средь своих священных дубрав. Иногда враждуем с прибрежными соседями… В тот день мы с друзьями сидели на высоком обрыве над морем. Ветер разыгрался, хлестал дождь. Но у нас под выворотнем сосны знатный шалаш устроен: в нем и сухо, и тепло от костерка! Выворотень и от ветра прикрывает, и костерок от чужих глаз с моря прячет.

Тогда была моя очередь за морем смотреть. Гляжу — пузан плывет. Ну, мы так торговые лодки зовем. Волна его крепко бьет, вот он и решил к берегу подойти. Рядом с нами берег изгибается и песчаная коса в море вдается. Там в самый сильный шторм вода спокойная. Вот он туда и правит. Туда все пузаны в шторм норовят забраться. Мы с ребятами мигом костер затоптали — и бегом в городище…

— Зачем? — заинтересовался Юркхи.

— Ну… Там, на спокойной воде, мель на мели… Вот и бежали — родичам сообщить, что пузан сейчас завязнет.

— Грабить собрались, — со знанием дела кивнул Бареан. Видимо, уроженец Полуденных островов не понаслышке знал о хитром морском промысле.

— И пограбить немножко, — легко согласился Кольша под всеобщий смех. — Так вот… Только наши на лодках подошли к пузану, как из-за мыса пять военных имперских кораблей выскочили. Оказалось, они вместе шли, — сокрушенно вздохнул Колька.

— И что? — затаив дыхание, поторопил приятеля Юрка.

— И то. Высадились они и к городищу заявились. Отец их принял, медовуху поставил, столы накрыл… Тогда-то они и сообщили, что нарочно решили с моря на толгувов зайти. Имперцы давно с толгувами воюют, но раньше только в лесах. Обычно вдоль гор к ним пробирались… Вот и не ждал их никто в наших водах.

— Вдоль гор? — навострил уши я. — А что это за толгувы?

— Толгувы? — переспросил Кольша, и лицо его прояснилось. — Толгувами их имперцы зовут, они промеж собой почитай уже сотню лет воюют. А мы их дубовичами кличем; они священным дубам поклоняются. Мы, кулхи, с ними давным-давно роднимся — вот и по осени отец сестренку в род вождя дубовичей отправил. А имперцы, дурни, талдычат, что мы должны против родни выступить! — возмутился Кольша.

— А вы что? — поторопил приятеля нетерпеливый Юркхи. Горячий степняк даже с подушек вскочил!

— Что? К тому времени воины из соседних деревень прибежали, разбили походные шатры на поляне у городища. Словно невзначай. А отец главному имперцу и говорит — против родичей не пойду! Долго они препирались, плохо имперцы говорили, зло… Грозились, за ножи хватались.

— И чем кончилось? — опять влез Юрка.

— Сильна Империя… Отец весь солнечный камень отдал и меня в школу учиться послал. Перед тем как на имперский корабль отправить, отец мне все объяснил. Так он от нашей земли большую войну отвел и против родичей не встал. — Кольша нахмурился и обвел всех долгим взглядом. — Мой отец, вождь Корша из племени кулхов — великий вождь!

— Великий вождь, — согласились мы.

Слегка покачиваясь в гамаке, я умостил под грудью подушку и разложил перед собой на книжном стеллаже листы. Булогичи немного удивились, когда я попросил подарить подушку, но с радостью разрешили выбрать любую понравившуюся. Друзья разбежались, а я решил немного передохнуть в дедовом гамаке в укромном уголке. А еще у меня появилась мысль вслед за Эндиром писать свою книгу. Что там написано в «Как сберечь Дорчариан и победить Империю» — прежде чем писать книгу войны, напиши книгу мира? Вот и буду, опираясь на дедовы изыскания, излагать свои мысли, писать книгу мира. Я аккуратно отодвинул полнехонькую чернильницу от края: задену нечаянно локтем — и рухнет она с верхотуры, все в полете заляпает. Я покосился вниз, на маленький топчан, заваленный книгами, и крохотный столик рядом.

Итак, какие первоочередные мирные дела? Соляные копи в Лоне Матери, имперское серебро за проход отряда Фракса Хмутра, сельское хозяйство… Но самое главное, о чем мне подсказал Эндир на страницах книги, — возведение стены, охраняющей долину от Империи.

Краем уха я услышал легкий кашель Либурха. Ну и слышимость! Он же отправился отдыхать в свою комнатушку перед походом под землю!..

— Ты что, Малех, работаешь? Выходной ведь, — послышался голос библиотекаря.

Разговор велся далеко от меня, в противоположном конце зала, где находился проход в архив. Благодаря купольной конструкции свода над головой я слышал все происходящее так, словно разговор велся в шаге от меня. Невольно почувствовал себя пауком, сторожащим в сторонке растянутую паутину.

— А что мне, уважаемый Либурх, дома делать? Один ведь, как перст. Да и ты, гляжу, весь день в трудах. — Голос не понравился. Шелестящий, угодливый. Словно змея по опавшей листве проползла.

— Да, да, — добродушно рассмеялся Либурх.

— Услышал шум-гам с утра. Выглянул — пацаны мешки таскают. Не знаешь, что тут творится? Опять Колум чудит?

— Это я, — построжел голос Либурха. — Чужеземцев наказал. Совсем распустились, негодники. Не хотят постигать высокую имперскую грамоту. Что Колум надумал, ты и сам видел. Вот я и заставил чужаков навоз таскать, в наказание.

Собеседник Либурха гаденько рассмеялся, а я отметил, что не такой уж простак старый библиотекарь. Вон как все повернул и не рассказал ничего лишнего! Впрочем, столько лет прожить в этом гадюшнике… Хочешь не хочешь, а научишься скрывать мысли.

Голоса удалились и смолкли. Увлекшись, я набросал на листке список подготовительных работ по возведению стены. Необходимо проверить, близко ли к поверхности скала, сделать топографию. Самое сложное — придумать, как возводить стену над стремительной Джурой. В самом узком месте долины, словно в помощь людям, горная река прорезала глубокое русло в скале. Если выше, в обжитой части долины, Джура не единожды разливалась по весне или вспухала от ливней, то в стремнине — только шумела и ярилась громче. Наверное, нужно будет устроить в будущей крепостной стене полукруглый свод с решеткой над рекой…

Я отложил лист и уставился перед собой. Досадно! Своды я возводить не умею, тем более над горными реками… Придуманный путь не получался легким. А я-то уже размечтался: разметить фундамент, в укромном месте неподалеку развернуть каменоломни, натесать гранитных блоков стандартных размеров. А потом в нужное время быстренько выкопать землю и, словно в «конструкторе», из одинаковых кубиков возвести стену…

Чуть слышно скрипнула входная дверь. Странно. Обычно она мягко бьется о косяк, ненавязчиво возвещая о посетителе. Видимо, вошел кто-то осторожный и придержал дверь за собой. Может, Малех вышел на улицу?

— Здравствуй, Сплетник. — Малех приветствовал вошедшего вполголоса. Я вздрогнул всем телом и навострил уши.

«Сплетник! Ну, здравствуй, зараза, на ловца и зверь бежит!»

— Выяснил? — раздался бесцветный голос.

— Да, да, — зашептал голос Малеха. — Учитель Либурх наказал учеников-чужеземцев и заставил голубиное дерьмо с башни таскать…

— Зачем? — В безжизненном голосе послышались живые нотки удивления и интереса.

— Чокнутый Колум учудил, решил дерьмо голубиное продавать. Вот Либурх и пособил приятелю, а заодно и чужаков, которые плохо учатся, наказал.

— Слепец не крутился вокруг? К островному не подходил? — Голоса стали приближаться, и я затаил дыхание. Неужто сюда идут?

— Нет, Сплетник. Островной сам по себе. Только с приятелями по школе дружит. И все. А слепец сюда только к Либурху ходит…

— Ходит, ходит… — зашелестели висящие бумажные карты и рисунки, и собеседники оказались в комнатушке подо мной! Я замер в дурацкой позе, скрючившись в гамаке и зажав в руке чернильницу, которую вновь решил отодвинуть подальше от края. Невысокий мужчина, закутанный в темную хламиду с капюшоном, с наслаждением сел на топчан и вытянул ноги. Видать, не первый раз заглядывает в потайную каморку! Островерхий капюшон полностью скрывал лицо вошедшего. Малех — низенький мужичонка с залысиной и длинным носом остался стоять в проходе.

— Ходит, ходит, — задумчиво повторил незнакомец в капюшоне и побарабанил пальцами по стопке книг. — Ты понюхай, поспрашивай у Либурха… Не приходил ли вчера слепой… А то в имении шептались, что не было его, когда дурень Кроум пропал…

— Я тут про горенка подумал, — промямлил длинноносый, вцепившись в стеллаж. — Он тоже рядом крутится…

— Козопас больше не интересен, — махнул рукой Сплетник, подняв пыль.

Я лежал наверху, ни жив ни мертв, изо всех сил стараясь казаться невидимым. Только бы никто не посмотрел наверх!

— Козопас не интересен. Госпожа велела с островного глаз не сводить. А рядом с козопасом свой человечек есть. Так что это не твоего ума дело! — Я крепко сжал чернильницу в руке. Стоило незнакомцу в капюшоне проявить эмоции, и мне показалось, что я слышал этот голос раньше. И кто этот «свой человечек», хотелось бы знать?

Сплетник резко поднялся. Я испугался, что обнаружен, и нечаянно дернулся, смахнув исписанный лист с края стеллажа. Расширившимися глазами я наблюдал, как желтый прямоугольник, кружась в закатном свете, льющемся из запыленного окна, медленно-медленно планирует вниз.

— Ты за старым сморчком приглядывай. И постарайся подслушать, о чем он с Туммой шепчется. Усек? — спросил незнакомец, направляясь к выходу. Длинноносый угодливо склонился и скользнул наружу. Лист с моей писаниной оказался прямо над головой Сплетника. Если бы не дурацкий капюшон — он непременно увидел бы порхающий листок! Продолжая планировать, словно раскачиваясь на невидимых качелях из стороны в сторону, лист за спиной Сплетника мягко опустился на топчан, в стопку с рукописями. Незнакомец плавным жестом провел по краю капюшона руками, словно проверяя, на месте ли он, и покинул комнатушку скорым шагом, а я наконец-то перевел дух и осторожно разжал пальцы, намертво сжавшие злосчастную чернильницу.

Вскоре вернулись Остах с братьями, изможденные и усталые. Наставник работал на износ и братьев не щадил. Мимоходом я сумел вытянуть из Бареана, что они расчищают завал к тому самому дому на скале, который Остах решил выкупить. Посмотрев, как домочадцы мечут со стола то, что выставил Пелеп — Булогичи велели юному помощнику забрать все, что осталось после обеда на лужайке, — я не стал ничего рассказывать про встречу со Сплетником. В другой раз. Спутники и так перегружены, а нам сейчас обратно топать. Либурх уже ждет.

Когда мы прошли мимо библиотечного крыльца, братья глянули на рогожные мешки и покосились недовольно. По моему плану, как только стемнеет, мешки чудесным образом перекочуют в подземелье. Однако братья знали, что чудес на свете не бывает, и вздохнули украдкой: к труду по разборке завала наследник привалил работенки сверху.

Пока библиотекаря с великим бережением спускали через лаз, я запалил факел и залез в нишу, где хранилась утварь для хождения по тоннелям. Достал с пояса браслет, который намедни Пелеп выкрал у Хака Стурра. Дыхнул на украшение и протер рукавом. Дубовые листья и желуди тускло сияли в неровном пламени и выглядели как настоящие — даже прожилки видны! Вот только листья не зеленые, а из темного серебра. Наставник рассказывал, что это работа искусных мастеров-лесовиков из-за гор. А путь к лесовикам преграждают владения воинственных северян, с которыми без устали бьются гордые алайны. Стоит хорошенько покопаться в библиотеке, — мне кажется, что дубовичи-толгувы, родичи Кольши, и есть те самые кузнецы-лесовики, выковавшие браслет. Чем это знание может помочь Дорчариан, я пока не понимал, но обязательно должен разобраться в хитросплетениях имперской политики. Размышляя об этом, я продолжал натирать браслет. Очнувшись, я упрятал украшение подальше, задвинув за связку факелов. После нежданной встречи со Сплетником я стал дуть на воду. Этот гад запросто может устроить в доме незаметный обыск. Так что пусть приметный браслет полежит здесь, целее будем!

— Ф-фух! — отряхнул рукава Либурх, очутившись под землей. Библиотекарь огляделся и пояснил мне: — Давненько я здесь не бывал! Помнится, однажды я этому местечку даже название придумал — Предвратье, — покачал головой учитель. — Тогда сюда меня притащил Эндир вместе с этим негодником, — кивнул Либурх на показавшегося хмурого Остаха.

Наставник молча забрал факел, подпалил еще два, раздал братьям и потопал вперед. Барат и Йолташ мялись рядом и посматривали на Кайхура. Он у нас сегодня за провожатого! Воинам тяжело довериться маленькому щенку… А я в своем друге не сомневался ни капельки!

— Кайхур! — присел я на корточки. — Нам нужно попасть в то место, где ты меня нашел. Поможешь?

Кайхур зевнул и не торопясь отправился к проходу внутрь подземелий. Остах хотел накинуть поводок, но я воспротивился. Мне кажется, умный щенок понял, куда мы направляемся, стоило нам подойти к проходу в кустах.

Остах поджидал нас у знакомой развилки. Братья покосились на проход, который вел к опостылевшему завалу, и проследовали за лопоухим поводырем. Домочадцы уже не оборачивались по сторонам, не косились в пустые провалы. Многодневная работа под землей притупила их бдительность, никто не пугался безмолвной темноты и не ждал неприятностей. Я не разделял такого благодушия: слишком хорошо помнил экипировку своего преследователя, несостоявшегося убийцы Бареана. Помнил и высокого старика, который то ли сгинул в подземелье, то ли выбрался одному ему известными тропами. Помимо боевого кинжала, подаренного Баратом, я прихватил с собой еще кое-что. Украдкой, чтобы не привлечь постороннего внимания, я черкал на стенах белым мелом крохотные отметки в местах поворотов.

Мы вошли в подземный зал, и Остах направился к купели, где осталась куча трофеев с прошлого невольного посещения этого удивительного места. Наставник направился вдоль стены и запалил десяток старинных ламп, стоящих в нишах на равном удалении друг от друга. Дядька удалялся вглубь зала, поджигая следующие светильники, и тьма позади расступалась. Ниши оказались обернуты изнутри металлическими листами, отражающими свет ламп. Хитро! Металл изрядно потускнел со временем, но все равно блестел. С каждой зажженной лампой света становилось все больше, но зал оказался слишком велик, чтобы так запросто изгнать подземный мрак.

Я подошел к знакомой чаше и зачерпнул ледяной воды. С наслаждением выпил. Распустив тесемки пустого заплечного мешка, я начал перекладывать оставленные вещи — не пропадать же добру. В прошлый раз Барат как схватил меня на руки, так я спросонья и не сообразил забрать добычу. Только кинжал и книгу Эндира успел прихватить. Утрамбовав моток веревки, нож, огниво и фляги, я взял в руки странный амулет — маленький круг в большом круге с лепестками внутри. Покачав перед глазами длинную цепочку, я оценил безыскусность исполнения. Накрутили круги из серебряной проволоки и подвесили, — никакого сравнения с изящным дубовым браслетом! Тяжело дышащий Либурх подошел к источнику и зачерпнул воды.

— Что это? — с интересом спросил библиотекарь, напившись и обтирая лоб мокрой ладонью. Он протянул руку, и я отдал находку, в двух словах поведав историю обретения вещицы. Я вспомнил обезображенное лицо ходока по подземельям и содрогнулся.

— Интересно, интересно, — задумчиво бормотал Либурх, разглядывая странную безделушку. — Простенько… Грубая работа… Какой-то странный символ… Кажется, где-то я встречал подобное…

— Ну и оставь себе, учитель. Все равно ведь не успокоишься, пока не разберешься. — Я забросил за спину заплечный мешок. Вес трофеев придавил к земле.

Либурх спрятал амулет и с интересом осмотрелся. Он подошел к крайнему столу и опустился на каменную скамью. Ряды скамей и столов тянулись друг за другом, уходя в темноту. Зажженные дядькой лампы подсвечивали трехъярусные нары у стены, ряды которых также прятались во мраке.

Либурх пригласил нас сесть рядом. Я с готовностью плюхнулся, ожидая интересной истории. Кайхур запрыгнул на колени, а братья сели напротив. Вскоре подошел и Остах.

— Тут еще маслохранилище должно быть, — подслеповато вглядываясь в окружающий полумрак, сказал старик.

— Оно там, — кивнул я. — Масла в нем — хоть залейся. Кто все это построил, Либурх?

— Кто построил — понятно. Старая Империя, — буркнул Остах, похлопав по скамье. — Только они умели из камня словно из глины лепить. А вот зачем?!

— Вот! Вот! — обрадовался Либурх. — Верный вопрос! Зачем тратить столько усилий, загонять под землю столько рабочих, чтобы возвести все это?

Старик выжидательно посмотрел на нас.

— Чтобы спастись от опасности, — пожал плечами я.

— Верно, верно! — закричал Либурх, поднимаясь. Шаловливое эхо, словно притаившийся в углу игривый котенок, пушистыми лапами подхватило и погнало дальше слова старика. «Верно, верно, верно, верно…» — полетело, удаляясь в темень. Старик испугался собственной горячности и прикрыл рот ладонью. — Верно, — продолжил он спокойным тоном. — А от какой опасности? Пожар, чума, наводнение?

— От нападения захватчиков? — предположил я.

Обрадованный Либурх закивал головой, но его прервал Остах:

— Уважаемый Либурх, мы ценим твой дар учителя… Но мы не на уроке и здорово устали. Что здесь случилось?

Либурх с возмущением посмотрел на Остаха и вздохнул.

— Ты прав, негодник, мы не на уроке. Я назвал вопросы, которые задавал недавно сам себе. И ответил я так же, как Олтер. Потому и смог узнать разгадку! Хочешь найти ответ? Начни с верных вопросов…

Старик погладил столешницу и продолжил:

— Летописи повествуют, что однажды летом в Старой Империи приключилась страшная жара. Начались многочисленные пожары. Урожай выгорел на корню, погорели многие леса, а дым накрыл половину Империи. Люди кашляли и спешили в храмы, умилостивить Пагота, чтобы бог сменил злой смех на добрую усмешку. Однако Пагот не смилостивился — осенью следом за жарой из степей пришла саранча и сожрала все, до чего не добрался огонь. А вслед за саранчой пришли они. Малакры. Так их прозвали — на древнеимперском это и означало саранча. Мы еще зовем их лунолицыми людьми. Саранчой всадников прозвали не только потому, что они пришли после крылатой беды. Нет! Кочевники явились саранчой в людском обличье — убивали всех без пощады, не жалея ни женщин, ни детей. Жгли города и повергали камень в пыль. И было их столь же много, как саранчи. Горела Арна, горел Амаран, горел Арзрат. Рано или поздно лунолицые добрались бы до Атриана. В те времена катакомбы под городом еще не забросили и не забыли — городские власти расширили подземные залы, соорудили все, что мы сейчас видим. Они завезли продовольствие, оружие, необходимые вещи, подвели воду из подземных рек, наполнили земляным маслом резервуары… Хотя я читал, что здесь днем было светло и без огня, — задумчиво добавил Либурх, посмотрев наверх. Вверху была лишь темнота, и он продолжил: — Многие жители отправились на Полуденные острова — лунолицые боялись моря; а остальные спрятались под землю и разрушили за собой крепость, чтобы не дать повода кочевникам остаться здесь надолго. Замысел тогдашнего наместника удался: окрестные поля дымились, сожженные; город пуст и покинут, крепость разрушена… Лунолицые разбежались по провинции и мелким городкам, большой отряд степняков отправился в Дорчариан. — Либурх хитро посмотрел на меня. — Но сгинул в горах.

Я вспомнил рассказ Барата о сражении с лунолицыми в Пайгале и кивнул.

— Малакры схлынули, горожане вышли из-под земли и славили наместника, уберегшего их от напасти. Город быстро восстановили, и он стал краше прежнего. А крепость трогать не стали — город разросся, и надобность в ней отпала. А потом за давностью лет люди забыли про катакомбы, и отныне это самая главная тайна ночного люда. — Теперь хитрый взгляд достался Остаху.

— Тайна, скажешь тоже, — сокрушенно вздохнул Остах, поднимаясь. — Это раньше была тайна. А сейчас? Мы знаем, вшивый Заяц знает, Бареан с Грубым Деаном, Тумма, раззява Пелеп, — бубнил Остах, удаляясь с факелом в руке. — Не ночная тропа, а проходной двор… Еще и убийцы эти… — Дядька подошел ко входу в зал и поднял факел повыше, всматриваясь в колодец-ловушку на входе. — Где, где этот голый ублюдок, чтоб крабы глодали его кости до скончания веков?! Чтобы морская соль выела его поганые глаза! Отец Глубин! Где мертвяк? — раздался рев Остаха.

Я подбежал к знакомой яме и склонился. Каменный шип на дне по-прежнему покрыт бурой коркой засохшей крови, а вот труп незадачливого убийцы бесследно исчез!

— Не подземелья, а проходной двор, — чуть слышно прошептал я себе под нос, соглашаясь с наставником.

Братья переглянулись и поправили перевязь с оружием, озираясь. «То-то же, взялись наконец за ум», — с неуместным злорадством подумал я. Тьма вновь спрятала за пазухой нож, перестав быть встречным надоедливым знакомцем. Мы резво засобирались и двинулись обратно тем же порядком: Остах с Кайхуром впереди, следом я с Либурхом, а за нами братья.

Я задумался, не могли ли неведомые звери утащить добычу, и подсчитывал, сколько дней прошло с момента вызволения из подземного плена. Проходя мимо одного из бесчисленных отворотов, я споткнулся на ровном месте. Тут же раздался звонкий лай Кайхура, а меня будто окатили ледяной водой из-за угла.

— К бою! — крикнул я и через мгновение почувствовал толчок в заплечный мешок.

Мимо несся в темень поворота бесстрашный Кайхур с торчащим вверх хвостом. Я едва успел подхватить щенка, нагнувшись и почувствовав, как заплечный мешок вновь дернуло. Прижав извивающегося Кайхура к груди, я за рукав оттащил застывшего столбом Либурха к стене. Библиотекарь быстро очнулся и первым делом прикрыл меня своим телом, а когда я возмущенно пискнул, то неожиданно грубо прикрикнул:

— А ну тихо!

Из-за Либурха и мечущихся огней факелов толком было ничего не разобрать. Мимо промчался Остах. Послышались шелест, возня, редкое звяканье железа. А затем раздалось басовитое гудение тетивы и дядька сдавленно вскрикнул.

— Учитель?! — раздался твердый спокойный голос Йолташа. Слышалось, как он скупо раздает удары. — Можешь идти?

— Пустяк, — отрезал наставник. — Кха! — Тесак дядьки врубился в плоть, послышался звук падения. — Пустяк, — повторил Остах.

— Уходите. Я задержу. Барат! Бери Либурха. Наследник — вперед, показывай дорогу. — Слова Йолташа по-прежнему перемежались взмахами меча.

— Но… — начал я, но Барат подхватил Либурха, толкнул меня в спину и заорал:

— Бегом!

Я увидел, как Остах метнул факел назад. Факел перевернулся в воздухе, пролетел над плечом Йолташа и врезался в темную фигуру, рассыпав вокруг сноп искр. Йолташ быстро ткнул мечом ослепленного и отскочил назад, в узкость хода. Мать честная! Йолташ стоял в узком проходе с мечом в одной руке и с факелом в другой, а перед ним лежали несколько бездвижных, замотанных в темное тел. Другие подбирались ближе, толпились рядом, мешая друг другу и сжимая широкие ножи. Их было много! Я толком не успел рассмотреть, сколько точно, — мощная рука дядьки швырнула вперед. Мельком я рассмотрел торчащую в плече наставника короткую стрелу.

— Бегом! — выдохнул Остах.

И я побежал. Побежал с Кайхуром под мышкой и тяжеленным мешком за плечами, освещая путь факелом, находя знакомые белые черточки-пометки. Бежал, чувствуя дыхание Барата за спиной, слыша сип Либурха и топот Остаха. Бежал и старался не думать о том, догонит ли нас Йолташ. Вскоре мы выметнулись в подвал под библиотекой. Либурх вывалился из объятий Барата и схватился за грудь, хватая ртом воздух. Я бросил наземь заплечный мешок и отпустил Кайхура. Распутав тесемки, вытащил флягу и протянул библиотекарю. Вдруг я увидел торчащие в мешке две стрелы. Прикрыв мешок от остальных, я незаметно выдернул стрелы и спрятал. Остах и Барат встали по обе стороны прохода, сжимая в руках оружие, прислушиваясь и вглядываясь в темень.

Мы прождали долго. Но Йолташ не появился.

Глава 11

Йолташ

С малых лет Йолташ был молчуном. Матушка любила иной раз подшутить над любимым сыном: «…весь в отца». Накануне отъезда в чужую страну учитель вывалил новость, что он с братом тоже едет в Империю, и отпустил домой, повидаться с родными. Ехать всего ничего — Андана-то рядом, в двух днях пути от Старой виллы. Матушка с сестрами споро накрыли большой стол, и в гости пришла половина села. Вторая половина отметилась во дворе Барата. Отец сидел во главе стола и принимал здравицы в свою честь. Гордился. За все застолье он так и не проронил ни слова. Матушка улыбалась односельчанам и прятала заплаканные глаза.

Спозаранку Йолташ вывел со двора оседланного жеребца. Отец с матушкой стояли у ворот, а Барат поджидал у околицы. Отец подошел, приобнял слегка, не обращая внимания на словно случайно высыпавших ни свет ни заря соседей, и шепнул: «Будь справным воином. Береги наследника!» Таким было его короткое отеческое напутствие. Слова отца Йолташ запомнил.

В Старой вилле, перед самым выходом, наставник устроил учебный бой. Как обычно — брат против брата. Барат вновь победил, и Йолташ малость раздосадовался. Ему казалось — он придумал верный способ подловить братца и победить. Барат не распознал подвоха и попался на ложный замах, однако вовремя отпрянул, ушел от удара, извернулся и ответил открывшемуся сопернику. Йолташ не подал вида, что недоволен, однако наставника не обманешь — он окликнул Йолташа и поманил ученика.

— Барат быстрый. Верткий, зараза. — Остах поскреб щеку. — И чуйка воинская его не подводит. Так что в поединке он верх одержит. Смирись. — Йолташ отвел глаза, и наставник дернул за рукав. — А в долгом бою твоя возьмет. Ты от злости только спокойней становишься. А Барат больно горяч… Так что приглядывай за братом.

Йолташ задумался.

— Только не жди громких битв. Не нужны нам битвы, — прервал мысли Остах. — Чай, не сражаться — учиться едем. И не за Баратом надо приглядывать, глупость сказал. Ты, я, брат твой — все мимо. Не то главное. — Остах смотрел, как старик Ллуг набивает небольшую арбу сеном.

Йолташ вспомнил недавнее наставление отца.

— Наследник. Главное — наследник, — твердо ответил Йолташ.

С тех пор Йолташ запомнил накрепко: главное — наследник. Всегда, когда Оли находился рядом, Йолташ приглядывал за мальчиком. Вот и сегодня, шагая по тоннелю, Йолташ заметил, как Олтер украдкой оставляет пометки мелом на стене. Невысоко — на уровне колена. И захочешь — не увидишь. «Молодец — если что, по этим отметкам и выбраться можно», — подумал Йолташ и сбился на мысль, как сильно изменила Мать Предков задиру и упрямца Олтера после болезни.

Подземелья перестали пугать пустотой, темень превратилась в рутину и грозила лишь тяжелой работой по растаскиванию камней у колодца. Горец долго бояться не умеет, не так он устроен. Это словно по дороге в Декурион пройти над пропастью: первый раз весь обмираешь со страха, а как туда-сюда походишь, так и не замечаешь вовсе облаков под ногами. Так и здесь. Привыкли они гулять по местной густой темноте, чего уж там. А вот когда наставник забранился, не обнаружив тела голого недомерка в яме-ловушке, все разом изменилось. Темень вновь осклабилась недобро острыми зубами, нашептывая: «…а я ведь предупреждала…»

Собрались они быстро и отправились назад. Даже многочисленные настенные лампы гасить не стали: масло выгорит — сами потухнут. Шли ходко, прислушиваясь и зыркая по сторонам. Напрасно — что тут увидишь, когда испуганный свет факела жмется к ногам и обрывается в двух шагах? А как наследник крикнул: «К бою!» — так и закрутилось. Тьма ожила и замотанные повалили гурьбой. Барат норовил сунуться вперед, но Йолташ откинул его назад. Загудел воздух, в плечо наставника впилась короткая стрела, и он полоснул одного из нападавших тесаком. Йолташ вновь остановил беспокойного брата и сам отступил, отпрыгнув назад. Там, где он только что стоял, о стену звякнула стрела. Йолташ замер в узкости коридора и поймал сунувшегося следом на меч. Стряхнув противника под ноги прущимся следом, перекинулся парой слов с наставником. Остах рубился как прежде, но Йолташ понял, что горячка боя вскоре схлынет и силы оставят наставника. Перемежая слова ударами меча, он велел своим уходить. Учитель не стал спорить — кувыркаясь, мимо пролетел факел и ударил нападавшего в голову. Не мешкая Йолташ перехватил глотку ослепленному, окинул быстрым взглядом толпу замотанных в темное и мигом вернулся на прежнее место, перепрыгнув через поверженных врагов.

Йолташа послушали. Брат закричал на Олтера и подхватил старика. Барат злился, что должен уйти и оставить Йолташа одного. Но брат-пайгал знал — наследник важнее. А Йолташ знал, что Оли всех выведет — не зря наследник пачкал мелом стены. От Кайхура мало толку — тоже в бой рвется, неугомонный.

Голова у Йолташа была на удивление ясной, и он четко понимал, что должен делать. То ли стрелы у невидимого стрелка закончились, то ли порвалась тетива. Или сам стрелок напоролся на меч. Как бы то ни было, Йолташ сумеет придержать нападавших, пока остальные добегут до подвала и выберутся наружу. О том, что будет дальше, горец не думал. Главное — наследник должен уйти невредимым. Хватит уже того позора, когда Олтер потерялся и уснул один-одинешенек в подземном зале. Вперед просунулись сразу двое замотанных, но проход оказался слишком тесен: Йолташ приложил факелом по голове одного, а второго ткнул мечом в живот. Те отпрянули назад.

Шум за спиной затих, и Йолташ совсем успокоился. Он отбил еще одну атаку и задумался о том, ходят ли замотанные под землей без огня или просто заранее потушили его, устроив засаду. Не дело во время драки думать о чем ни попадя: со стороны нападающих прилетел гостинец, и горец взмахнул мечом, но это не помогло. Небольшая, прочная сеть с широкой ячеей и грузиками по краям оплела руку с мечом и накрыла голову. Первого нападавшего Йолташ встретил ударом ноги, потом попытался отмахнуться факелом, но его сбили наземь и прижали к камню. Под нос сунули мерзкую пахучую тряпку, и он чуть не задохнулся. Против воли вдохнул вонючей гадости, и перед глазами поплыло, а из рук и ног словно вынули все кости. Пальцы разжались и меч звякнул о камни. Его стали бить ногами, но боли Йолташ не чувствовал. Как из-под воды, он услышал наверху грозный сип, и удары прекратились. Его подняли и понесли. Замотанные запалили махонькие лампадки, болтающиеся на груди.

«Нужен вам огонь, недоноски, нужен. Не можете без огня. Хвала Матери Предков, вы не видите в темноте», — улыбнулся Йолташ. Мысль была вялой и слабой, веки тяжелели, и Йолташ прикрыл глаза. Голова закружилась, и горец начал проваливаться в беспамятство. Ему показалось, что впереди мелькнул рассеенный свет и что он вновь очутился в недавно оставленном зале-казарме.

Беспомощное тело горца замотанные тащили на плечах как бревно. На повороте его саданули о каменный угол, и пленник встряхнулся. Йолташ таращился во тьму, изо всех сил стараясь не уснуть — ни рук, ни ног он по-прежнему не чувствовал. Веки вновь стали наливаться предательской тяжестью, когда Йолташ услышал слабое журчание и присмотрелся. Догадка подтвердилась: они вышли в знакомый широкий коридор с ручейком в желобе посередине. Тропа «добрых»! Веки слиплись, и сил их поднять у Йолташа не нашлось.

Олтер

Школьные друзья ходили вокруг на цыпочках, бросая озабоченные взгляды. Только их заботливых лиц не хватало! Мало того что вчера мы весь вечер просидели, словно на похоронах! Хорошо, Либурх прислал Тумму. Хоть кто-то занимался делом: лекарь поколдовал над плечом дядьки и заявил, что вскорости все пройдет. Стрела продырявила безрукавку, раздвинула кольчужные кольца и застряла в гверхском валяном поддоспешнике. Дело ограничилось здоровенным синяком. Темнокожий гигант понюхал короткую стрелку, пожал плечами и убрал к себе. Я покосился на свой заплечный мешок — там покоились еще две стрелы. Окинув быстрым взглядом хмурые лица, я промолчал про стрелы. Мало нам тревожных новостей?

А добрые новости отсутствовали — Йолташ не вернулся, а Барат ожидаемо рвался под землю, искать брата. Остах с учеником даже спорить не стал — лишь показал кулак, и мой друг-охранник забился в угол, незрячим взглядом смотря перед собой. Так я и уснул, сидя за столом, не почуяв даже, как меня перенесли в кровать.

А с утра все началось как обычно — тренировка, построение, бег и прыжки под крики Хака Стурра. Все как обычно. Только Йолташа нет. Юркхи пару раз пытался пошутить, что я перетаскал вчера слишком много птичьего дерьма и оттого такой потерянный. Но шутку не поддержали, и она увяла. Кстати, с мешками управился Тумма: он по просьбе Либурха ночью оттащил-таки «голубиную» ношу в подвал. Тогда библиотекарь и поведал темнокожему другу про пропавшего горца.

Обед прошел в тягостном молчании. Приятели не понимали причины грусти, а уныние оказалось заразным. Даже Булгуня без всякой охоты ковырял ложкой в тарелке. Мы направились обратно в школу на занятия Либурха.

«Как там старик? — подумал я. — И на обед в трапезную не явился. Ему ведь вчера тоже здорово досталось — немолодой уже, чтобы носиться по тоннелям от погони. Сходили, называется, в подземелье на лекцию!»

Перед входом образовалась небольшая толкучка. Бареан, идущий впереди, вдруг встал столбом, и я недовольно глянул на него. Друг весь побелел, сжал кулаки и уставился на старого учителя. В глазах плескался ужас. Что такое? Я перевел взгляд на Либурха. Тот сидел за столиком, бездумно уставившись на дальнюю стену. Темные круги под красными глазами, мятое лицо в резких глубоких морщинах. В руках старик вертел вчерашний подарок — простенький амулет из проволоки.

— Что случилось, друг? — Я силком вытащил Борю в коридор, не обращая внимания на возмущенный гул одноклассников, которым мы мешали пройти.

— Я же говорил! Говорил! — Бареан схватил меня за грудки и встряхивал при каждом слове. — Ему нельзя верить! Говорил!

— Кому? Либурху? — спросил я, высвобождаясь из хватки приятеля.

— Он слуга Безносого, — упавшим голосом поведал Бареан. Вид у островного царевича был немного безумным.

— С чего ты взял? — попытался отшутиться я, не совсем понимая, о чем речь. А после вспомнил своего преследователя, обезображенное лицо с отрезанным носом и вчерашних нападавших, укутанных в тряпье. — Безносый? Ты сказал — Безносый? Кто он такой? И что за слуга Безносого? — Теперь пришла моя очередь трясти Бареана.

— У него в руках амулет! Амулет слуги Безносого! — выдавил Боря, махнув рукой в сторону дверного проема.

— Ф-фух. — Я отпустил друга. — Амулет. Это я дал ему амулет, дружище! А побрякушку я снял с твоего убийцы, который гнался за мной в подземелье, — медленно сказал я другу, глядя в лицо. Постепенно смысл слов дошел до Бареана, и ужас покинул его. — Стой здесь.

Подбежав к Либурху, я наспех сообщил, что нам с Бареаном нужно отойти. Либурх поднял брови и медленно кивнул. По-моему, он не понял, что я ему сказал. Стараясь не встречаться глазами с любопытными взглядами учеников, я вышел из класса. В голове послышался голос Сплетника: «Рядом с козопасом свой человечек есть»… Наверняка этот человечек только что пялился на меня. Ничего, будет время — раздадим всем сестрам по серьгам.

— Идем. — Я потащил Бареана за собой. Когда здание школы осталось позади, я пояснил: — Беда у нас. Йолташ пропал под землей… Слуги Безносого напали.

Бареан вновь застыл, и я слегка подтолкнул друга вперед.

— Идем, идем. Помощь твоя нужна. Расскажешь, кто такой Безносый и что у него за слуги такие.

Йолташ

Йолташ пришел в себя. Голова гудела, глаза слезились, а во рту все ссохлось. Казалось, даже дыхание, и то царапает горло. Первым, что Йолташ увидел, были толстенные, в два пальца толщиной, железные прутья решетки от пола до потолка. Пленник дернулся, но тщетно. Руки заведены за спину, а сам горец валяется на каменном полу. В голове мягкими толчками затихает боль. Вставать не хотелось, но Йолташ подтянул колени к груди. Ноги не связаны. Уже хорошо. Оружие, меха и походные мелочи сняты вместе с поясом. Сапоги с засапожным ножом тоже отсутствуют. И кольчуги нет — оставили одну рубаху и штаны. Кое-как развернувшись, горец увидел кандалы на запястьях и ржавую цепь. Короткая цепь змеилась к стене, оканчиваясь широкой пластиной, вмурованной в кладку. Помимо кандалов руки плотно примотали друг к другу обычной веревкой.

«Как будто оков мало», — криво ухмыльнулся Йолташ.

Он еще раз поворочал головой туда-сюда, разминая шею, не обращая внимания на гул в ушах. Глаза по-прежнему немилосердно слезились, и пленник долго моргал, прогоняя сполохи и желтые круги. Вскоре смог разглядеть за прутьями решетки широкий коридор. Дневной свет лился откуда-то сверху и после темени подземелий казался благословением.

«Спасибо, Мать Предков, что хранишь своего сына», — вознес хвалу Йолташ и понял, что провалялся без памяти всю ночь. Голова загудела, но горец упрямо тряхнул шевелюрой, прогоняя боль.

Через проход он увидел еще одну решетку, такую же, как и его собственная. За ней Йолташ наткнулся на внимательные взгляды нескольких пар глаз. Взгляды походили друг на друга. Жалостливые. Испуганные. Забитые. Потухшие. Дети разных возрастов, худые, изможденные, с впалыми щеками и длинными тонкими шеями, одетые в грязные обноски, сидели на полу, прижавшись лицом к решетке, и молча разглядывали нового пленника. Йолташ попытался улыбнуться, но сухие губы треснули. Выступила капля сукровицы.

Вдруг послышались громкий скрежет двери и тяжелая поступь. Дети, как вспугнутые птенчики, мигом отпрянули от решетки и забились по дальним углам. Вскоре из-за поворота показалась грузная фигура, вся замотанная в темное. Сейчас, при дневном свете, Йолташ смог хорошенько разглядеть незнакомеца, с головы до ног укутанного широкими полосами ткани. Пришедший в ответ тоже молча разглядывал Йолташа — из узкой прорези сверкнули карие глаза.

При появлении незнакомца дети чуть слышно заскулили, и он повернулся в их сторону. Послышался тонкий детский всхлип, и из темного тряпья раздался довольный клекот. Надзиратель смеялся. Отсмеявшись, он отцепил от пояса большой ключ и отпер дверь в комнатушку Йолташа. Приблизившись, небрежным пинком перевернул горца на живот. Нагнулся, ухватил узника за шиворот и рывком поставил на колени. Руки за спиной вывернулись, а цепь натянулась. Йолташ отметил, что замотанный толстяк силен, и покорно повис на цепи.

«Посмотрим, что ты мне приготовил», — подумал Йолташ. Он старался не смотреть на широкий нож, висящий на боку тюремщика. Чтобы не выдать помыслов, горец уставился в пол.

Тюремщик вновь заклекотал, погладив себя по пузу. Потом он примолк, засопел и достал щербатую глубокую плошку. Поставив ее перед глазами Йолташа — близок локоток, да не укусишь, — он снял с пояса мех и, расплескивая вокруг брызги, налил воды. Вдосталь, доверху. Йолташ не удержался, и кадык дернулся. Толстяк вновь заклекотал, повернулся и вышел. Разбрызганная вода капельками скатывалась по брусчатке и впитывалась в песок. Йолташ вновь сглотнул. Дверь осталась открытой.

Молчаливый тюремщик вернулся с колченогим табуретом, поставил на середину коридора и оседлал, повернувшись спиной к горцу. Дети перестали скулить и замерли. Йолташ заметил, как они дрожат и не могут оторвать глаз от толстяка. Не торопясь, тот поднял руки и принялся разматывать темную полоску ткани с головы. Надзиратель проделывал все нарочито медленно, скатывая ленту в небольшой рулон, не отрывая взгляд от детей. Йолташ увидел жирный мощный загривок и бугристую лысую голову. Дети замерли, скованные ужасом. Толстяк встал и обернулся. Против воли Йолташ дернулся и цепь противно лязгнула.

Тюремщик откинул голову назад и заклекотал, довольный. На бледном, белом как мука лице напрочь отсутствовал нос. Он был начисто срезан, и темные провалы дырок вместо ноздрей приковывали взгляд. Помимо носа на лысой голове начисто отсутствовали и уши.

«Это для того, чтобы тряпки на бошку наматывать удобнее?» — развеселился про себя Йолташ, отгоняя испуг.

Урод с поросячьим рылом вернулся в комнатушку Йолташа. Посмотрев на пленника, тюремщик тяжело опустился на карачки и начал лакать из плошки как собака. Йолташ видел, как мелькает язык, погружаясь в воду. С уголка рта свесилась нитка слюны и упала в плошку, а из дырок-ноздрей текли бесцветные сопли, капая следом. Тюремщик перестал лакать и придвинул плошку к горцу. Склонив голову к плечу, он внимательно смотрел на узника карими глазами навыкате.

Йолташ вытянулся изо всех сил, не обращая внимания на боль в вывернутых суставах, и принялся быстро-быстро лакать из плошки, пока урод не придумал новую затею. Воды оставалась еще много, но язык уже не доставал. Тогда Йолташ схватил зубами край плошки, подтянул ближе и одним махом втянул в себя всю воду, что осталась. Раздался знакомый клекот, и толстяк поднялся с коленей. Послышалась тяжелая поступь, стук двери и скрежет замка. Затем шаги удалились.

Бареан

— Безносый — это наш бог. Наш, с Полуденных островов, — начал рассказ Бареан, стараясь не пялиться во все глаза на темнокожего слепого лекаря, который оказался в доме. Гиганта Боря побаивался. Однако лекарь не обращал на царевича внимания и мял левую руку старого наставника Оли, напевая под нос. На плече Остаха виднелся здоровенный багровый синяк. — Ему многие поклоняются. Поговаривают, когда-то в незапамятные времена Безносый был обычным воином с островов и зарабатывал свой хлеб мечом. Однажды в захудалом постоялом дворе ему встретилась Смерть. Они разговорились, и Смерть спросила, чего хочет от жизни такой славный парень. Воин ответил, что хочет стать непобедимым. Смерть сказала, что может помочь. Вот только надо что-то дать взамен. Тогда воин вывалил на стол все монеты, что были с собой, но Смерть только рассмеялась. Тогда воин сверху положил меч и кинжал. Смерть рассердилась: «Не то! Это все не то! Ты хочешь расплатиться вот этим? И стать непобедимым воином?» Ее злой смех прогнал всех из таверны. «Что же я могу тебе дать?» — растерялся воин. «Мне нужна часть. Часть тебя», — ответила Смерть, целя в грудь воину костлявым пальцем. Воин задумался: он понял, что смерть хочет взять душу. Вот только лишаться души он не хотел. Что же делать? Ни рук, ни ног он не мог отдать Смерти — воину они и самому пригодятся. Схватив с груды монет свой верный кинжал, он одним махом отсек свой нос и протянул Смерти.

Темнокожий лекарь нажал на плечо Остаха, и тот зашипел.

— И что дальше? — поторопил Олтер.

— Что дальше? — пожал плечами Бареан. — Смерти по нраву пришелся находчивый воин. И он стал непобедимым. Люди прозвали воина Безносым, а он, чтобы не пугать встречных, стал прятать лицо. — И Бареан показал, будто заматывает лицо. — Безносый много скитался и покорял царства и города. Но потом ему все наскучило, и он вернулся на родные острова.

— А как он стал богом? — спросил Остах.

— Ну… — протянул Бареан. История про Безносого-воина ему всегда нравилась больше, чем прочие предания. — Смерть не забыла про него и иногда давала разные поручения. Так он стал ее помощником…

— Вы поклоняетесь пособнику смерти? — воскликнул Олтер. — Он же…

— Оли! — оборвал его Остах, отталкивая руку Туммы. — Не лезь к чужим богам, сколько говорено! Без головы останешься!

— Хорошо хоть не без носа, — проворчал себе под нос Оли.

— Безносый — он не злой! — возмутился Бареан и попытался объяснить: — Просто для злых — он злой. А для добрых — он… Ну не добрый, конечно. Но может помочь, если принести требы… — запутался Бареан и замолчал.

— Расскажи про слуг Безносого, — прервал размышления Остах. Тумма вновь взялся за плечо старого воина.

— А! — обрадовался Бареан. — На одном дальнем острове много пещер. Туда издавна уходили люди и поклонялись Безносому. Находились такие, кто, славя бога, лишали себя носа. А некоторые, самые преданные — еще и ушей. — Понизив голос, Бареан добавил: — Говорят, самые верные и губы с веками срезают в честь Безносого!

— Фу! — не выдержал Олтер.

— Вот. И моему отцу, болу Барривану, они тоже не нравились. Слуги Безносого ведают многие секреты ядов. Они в них лучше всех разбираются! Эти секреты они хранят со времен Безносого, а он узнал их от самой Смерти, когда выполнял ее задания, — прошептал Бареан. — А еще слуги Безносого — убийцы по найму. Поговаривают, к ним многие из Империи обращались. А отец считал, что наш Безносый — воин, а не убийца. И он их разогнал.

— Как разогнал? — удивился Олтер.

— Взял воинов, высадился на острове и перебил многих слуг Безносого. Часть убежала, кто-то в глубине пещер спрятался, — пояснил Бареан. — Только я это плохо знаю. Люди говорили, что слуги Безносого хотели отравить отца, но Копеан это пронюхал, и у них все сорвалось.

— А те, что сбежали, значит, под землю в Атриане забились, — задумался Остах. — А давно твой отец изгнал слуг Безносого?

— Не знаю. — Бареан пожал плечами. — Про это мне Копеан рассказывал. Он сказал, это давно было, я тогда еще не родился.

— А что за Копеан? — спросил Остах.

— О! — обрадовался Бареан и тут же сник. — Копеан — правая рука отца, верный, могучий и сильный воин. Был. Когда враги во дворце напали ночью, он меня из окна выкинул, прямо в руки Грубому Деану. А сам встал в проходе и никому не дал мимо пройти… Бился, пока мы к лодке бежали.

— Вот и Йолташ тоже в проходе встал. И не дал слугам Безносого пройти, — пригорюнился Оли.

Барат саданул рукой в стену, и в комнате повисла тишина.

Йолташ

Йолташ отполз ближе к стене и оперся спиной, свесив голову на грудь. Силы покинули его, и он с трудом подтянул ноги к груди, согнув в коленях.

«Мое место не здесь, — сказал он себе. — Я охранник наследника дана Дорчариан! Великая Мать Предков! Дай мне сил! Мое место не здесь! Я попал сюда, защищая Олтера. Моя служба не окончена».

Молитва и выпитая вода помогли. Стараясь не греметь цепью, Йолташ лег на спину, закинув ноги на стену, и прогнулся в пояснице. Хоть его матушка не пайгалка, как у брата, но он не единожды бывал с Баратом в Пайгале. А там старый Вутц кого хочешь научит ловкости! Йолташ медленно протиснул бедра и ноги через связанные руки. Подняв руки перед глазами, горец осмотрел плотную конопляную веревку. Узел запрятали внутрь и поддеть зубами не удалось. Охранник наследника оглянулся и увидел, как малолетние соседи-оборвыши вновь приблизились к прутьям клетки. Теперь во взглядах Йолташ увидел слабый интерес и огонек надежды. Горец вновь улыбнулся — после выпитой воды это получилось куда лучше — и принялся елозить веревкой по слегка отогнутой пластине крепления ржавой цепи. Вот разошлось одно волокно, следующее…

Глядя на то, как одно за другим рвутся волокна, Йолташ приговаривал: «Мое место не здесь. Я охранник наследника. Мое место не здесь…»

Наконец, когда волокон осталось совсем чуть-чуть, веревка лопнула и кандалы лязгнули. Горец прихватил цепь, обернулся к соседям и прислушался. Ему казалось, что детям с их места видна входная дверь. Йолташ качнул подбородком в сторону поворота коридора. Один из оборвышей с грязными патлами несмело кивнул головой в ответ, отошел в дальний угол каморки и знаком показал, что все тихо.

Йолташ встал, повел плечами, схватился за цепь, легко подпрыгнул и двумя ногами уперся в стену рядом с креплением, повиснув над полом. Горец изо всех сил потянул цепь на себя. Крепление не шелохнулось. Йолташ потянул еще сильнее, чувствуя, как заныла спина и вздулись жилы на шее. Наконец крепление поддалось и вылезло из стены.

Йолташ мягко опустился на ноги, радуясь, что не пришлось падать. Вдруг издалека шепотом послышалось предупредительное: «Хо!» — Йолташ резко обернулся и увидел встревоженные глаза патлатого, который косился за угол. Остальная ребятня мигом порскнула к дальним углам. Горец живо опустился на пол, завел руки за спину и спрятал обрывки веревки.

На сей раз входящих оказалось двое. Знакомый урод, вновь спрятавший обезображенное лицо, и еще один. Йолташ увидел, как тюремщик стелется перед спутником. Тот не спеша подошел к клетке с детьми и махнул рукой в сторону патлатого, который не успел отползти от решетки. Угодливый пузан с большим ключом наперевес бросился к дверце и распахнул, вытаскивая за шкирку мальчонку в коридор, словно кутенка из корзины. Тот забился, попытался лягнуть тюремщика и цапнул за запястье. Урод зашипел от боли, а его спутник вдруг сунул оборванцу под нос тряпку и прижал, придерживая за затылок. Йолташ вспомнил свое пленение и мерзкий запах. Паренек подергался немного и затих. Замотанный легко закинул ребенка на плечо. Затем он просипел что-то тюремщику, который тряс укушенной рукой, и кивнул в сторону Йолташа. Урод кивнул и похлопал по ножнам на боку. Замотанный удалился, а тюремщик двинулся к Йолташу. Открыв дверь, он направился к горцу.

«Только бы вывернутое крепление не заметил», — подумал охранник наследника и вдруг увидел в руках толстяка тряпку, которой недавно усыпили паренька. Ну уж нет! Хватит с него и одного раза! Йолташ рванулся вперед, чувствуя, как вылетела цепь из стены, и со всего маха пнул не ожидающего подвоха урода в живот. Того вынесло в открытую дверь, он пролетел через коридор и впечатался спиной в решетку напротив, сползая по прутьям вниз.

Йолташа замутило, и пол покачнулся под ногами. Упрямо тряхнув головой, горец сделал нетвердый шаг вперед. Он увидел, как оглушенный тюремщик возится, вслепую нащупывая кинжал. «Мое место не здесь». Йолташ сделал еще один шаг и ухватился за распахнутую дверь узилища, чувствуя, что иначе упадет. Тюремщик, зло сипя, дернулся и начал подниматься. Вдруг несколько пар детских худых ручонок с синими прожилками вен ухватили урода сзади за лоб, шею, руки, притискивая к прутьям. Тюремщик дернулся, но еще не пришел в себя после падения. Горец оттолкнулся от дверцы и приблизился, часто дыша и покачиваясь. «Мое место не здесь». Ребром ладони Йолташ перебил кадык тюремщику и тяжело опустился вслед за рухнувшим телом. В глазах померкло.

«Как не вовремя. Мать Предков! Как не вовремя…» — мелькнула мысль, прежде чем Йолташ погрузился в беспамятство.

Олтер

— Одинокий царевич говорит правду, — сказал Тумма, едва дверь за Бареаном закрылась. Остах отослал Бареана обратно в школу, велев молчать о том, что узнал.

— Какую правду? — проворчал Остах, осторожно двигая плечом. Он нахмурился, потом махнул поврежденной рукой. Взмахнул еще раз, сильнее, и лицо наставника прояснилось. — Спасибо, Тумма!

— Слуги Безносого знают яды. — Тумма достал короткую стрелу и сунул наконечник под нос дядьке. — Отрава. Не смерть — столбняк. Захочешь — не шевельнешься.

Дядька отшатнулся и потер плечо.

«Парализующий яд». — Я вновь подумал о двух стрелках, упрятанных на дно заплечного мешка.

— Что слуги Безносого с Йолташем сделали? Убили? — прорычал Барат.

— Твой брат жив, — поднялся с корточек Тумма. — Зачем кликаешь смерть?

— Откуда знаешь? — подскочил Барат к гиганту и схватил за грудки.

Ишь ты, перестал бояться черного колдуна! Я вскочил вслед за горцем.

— Твоя кровь, — пожал плечами Тумма. — Тебя вижу. Его вижу: живой, не мертвый.

— Сможешь найти брата? — прерывающимся голосом спросил Барат. — Ты же видишь, сам сказал!

Тумма медленно покачал головой.

— Не могу. — Плечи у Барата поникли, и он отошел от стола. А Тумма добавил: — Знаю, кто сможет.

Теперь вскочил даже Остах.

— Кто? — разом сказали мы втроем. И даже Кайхур гавкнул.

Тумма погладил большими ладонями столешницу перед собой. А потом ткнул пальцем в меня:

— Дваждырожденный, — затем палец Туммы слегка качнулся в сторону щенка. — И его оунманастри.

— Нет, — шумно выдохнул Остах, усаживаясь обратно, и махнул рукой.

— Глаза дваждырожденного уже видят в темноте? — как ни в чем не бывало спросил Тумма.

Остах и Барат уставились на меня. Я несмело кивнул.

— Не успел рассказать, — повинился я. — Только недалеко. Вижу как в сильных сумерках — на пару шагов вперед.

Тумма улыбнулся, довольный. Повернулся к ничего не понимающему Остаху и пояснил:

— Огонь дваждырожденного горит ярче! Когда рядом оунманастри — пылает выше неба! — Тумма хлопнул в ладоши и запел.

Дядька покраснел и со всего маху шарахнул ладонью по столу.

— Что здесь происходит? Может мне кто-нибудь пояснить?

— После падения со скалы я волей Матери Предков был спасен, — покосившись на Барата, начал я. — И с тех пор я дваждырожденный…

— Одно пламя: низкий, долгий костер, — пришел на выручку лекарь. Палец Туммы уперся в наставника, и тот отодвинулся. — Одно пламя: высокое, светлое, без дыма, — пришел черед Барата. — У Оли после… болезни — два огня. Видит дальше, слышит лучше…

Я коротко рассказал домочадцам, как открыл в себе ночное зрение.

— Пускай… — выдавил Остах. Так и не поверил до конца, старый ворчун. — Пускай он видит в темноте и слышит лучше. А как он Йолташа-то найдет?

— Я научу, — просто ответил Тумма. — Дите играет с ножиком, а воин берет в руки меч. Хватит дваждырожденному играть с огнем!

— Взять в руки меч? — хмыкнул дядька. Метафора с оружием пришлась ему по сердцу.

Барат умоляюще посмотрел на Остаха.

— Только оунманастри нужно взять, — добавил гигант. — Обязательно.

Кайхур коротко гавкнул и облизнулся.

Йолташ

В рот полилось, и Йолташ закашлялся. Ничего не соображая, он выхватил мех и жадно приложился, хлебая длинными глотками. Вокруг стояли дети. Один из них опустился на корточки и поил его водой.

— Как?.. — просипел Йолташ чуть слышно. — Как вышли? Из каморы…

— Свинья помог. — Один из пареньков, повыше остальных, пнул тело тюремщика.

— Ага, — шепнул еще один. — У него один ключ от всех дверей. И от твоих кандалов тоже.

Услышав про кандалы, Йолташ потер запястья. Руки свободны, а оковы валяются рядом. Дети смотрели с надеждой, и горец поднялся. Первым делом он прогулялся по короткому коридору и накинул на дверь тяжелый железный брус засова, висящий рядом.

Вернувшись, он перевернул тюремщика.

— Рассказывайте. Коротко. Кто вы, как здесь очутились, где мы вообще, — велел Йолташ высокому парню.

Слушая негромкий рассказ паренька, горец накинул перевязь с ножом. Вытащив из ножен, он качнул клинок в руке и вдел обратно. Сойдет. Потом стащил с толстяка сапоги и охлопал тело. Напрасно — другого оружия у мертвеца не нашлось. Йолташ поднял вырванную из стены цепь и неспешно намотал ее на левую руку, зажав крайний виток в ладони.

«Можно и под кистень. Но пусть наручем поработает», — решил Йолташ, взмахивая рукой. Не такой уж он великий мастер, чтобы кистенем махать. Еще и посреди решеток.

Тем временем парень рассказал нехитрую историю до конца. Многих продали собственные родители, прельстившись деньгами высокого седого старика. Кого-то выкрали ночью прямо из дома, вырезав всю семью. Все они — бедняцкие дети из трущоб. Где они — никто не знает. Иногда замотанные приводили новичков, иногда забирали кого-то. Тех, кого забирали, больше никто не видел.

— Вот и Наума забрали, — грустно добавил рассказчик.

Йолташ, не отвечая, медленно двинулся по коридору к закрытой на засов двери. По обе стороны коридора пустели каморки за толстыми прутьями. Над коридором в потолке попадались световые окна-колодца, тоже забранные решетками. Йолташ слегка подергал крепление засова, огладил петли и нахмурился. Приникнув ухом к двери, услышал монотонные песнопения. Нехитрый мотив и одна и та же фраза на неизвестном языке, повторяемая вновь и вновь.

— Диа… Диа… — прошептал охранник наследника, вслушиваясь. — Дианадохус…

Мальчишки, сгрудившиеся рядом, отпрянули от Йолташа, а некоторые из них замахали руками. Кто-то заплакал. Кто-то зажал уши.

— Что? Что? — спросил Йолташ, отходя от двери.

— Они, — высокий паренек мотнул в сторону закрытой двери, — так говорят. Дианадохус калас…

— И поют, — добавил кто-то прерывающимся голосом.

— И поют, — согласился парень. — Так поют, когда наших забирают.

— Ага. И уходят, тоже поют. Друг за дружкой идут и поют.

— И тебя, когда оттуда принесли, тоже пели, — добавил мальчонка с большими глазами и пушистыми, как у девчонки, ресницами и махнул рукой в противоположный край коридора.

— Меня принесли оттуда? — Йолташ указал подбородком направление и обнажил нож.

— Ага, — чуть слышно подтвердил высокий паренек. — Они всех оттуда приносят.

Йолташ двинулся вперед. Коридор оканчивался сплошной гладкой каменной стеной, но горец оставался настороже. Всякое он слышал в последние дни о каменных стенах! Он зашел в тупик. Толкнул твердь перед собой. Как и полагается настоящей стене, она не шелохнулась. Массивные блоки смотрелись внушительно и неколебимо. Йолташ повернулся и увидел глубокую нишу в стене рядом. В ней навалом лежали короткие факелы и лампадки вроде тех, что горец видел у похитителей.

— А где мы? Знает кто? — вновь спросил Йолташ, крутя перед глазами лампадку. Белоголовый рассказчик мотнул головой, глянув на приятелей. Паренек с пушистыми ресницами подошел ближе, зыркнул исподлобья на белоголового и твердо сказал:

— В крепости на холме. Мы в крепости на холме.

Белоголовый дернул плечом и вскинулся.

— Дурак, — начал он. — Сколько раз…

— Тихо, — оборвал Йолташ. Он понял, что это давний спор.

Двинувшись обратно к тюремщику, он стал разматывать его тряпье.

«Мы шли тропой „добрых“, это я успел увидеть. А дом на скале стоит подле крепости. Выходит, малой прав. Однако наставник рассказывал, что облазил всю крепость и ничего не нашел, — думал Йолташ, складывая рядом широкие темные ленты одеяния тюремщика. — Но с той поры столько воды утекло, что все могло измениться».

Раздев тюремщика, он принялся наматывать его тряпье на себя — поверх штанов и рубахи. С непривычки получалось так себе, но белоголовый принялся помогать и дело пошло веселей.

— Вы мне верите? — спросил Йолташ, делая последний виток на голове, и глянул на притихшую ребятню. Дышать стало тяжело, он вспотел. Те несмело кивнули.

— Ты Свинью убил, — пожал плечами пацан с пушистыми ресницами. — Я тебе верю.

— И я! — подскочил белоголовый.

Йолташ натянул сапоги тюремщика — они оказались впору и слегка притопнул. Хорошо!

— Тогда забирайтесь обратно за решетку… — поднялся ропот, и Йолташ поднял руку. — Дверь не закрывайте, а прикройте. Видели, как я цепь накинул перед тем, как Свинью убить? Вот и вы вроде того.

Ребята пошушукались и зашли обратно в свою каморку. Йолташ прикрыл дверь. Цепь на левой руке слегка звякнула, когда он задел прут решетки. Кое-как он оттащил из коридора в свою камору тело тюремщика.

— Я огляжусь по сторонам — и мигом назад… — прошептал он.

— Без нас не уйдешь? — спросил тот, что с пушистыми ресницами.

Йолташ помотал головой и отошел от решетки. Пройдя по коридору, подошел к двери и прислушался. Пение не утихало. Йолташ осторожно снял засов, слегка приподнял дверь на петлях, чтоб не скрипела, и медленно открыл. Напротив двери высилась покосившаяся стена, из которой то тут то там вылезали из кладки камни. Казалось — ткни в стену пальцем, и она рухнет. Пение доносилось из-за стены. Слева коридор засыпало рухнувшим сводом. Йолташ повернул направо и двинулся вдоль стены. Через пару десятков шагов вдалеке показался проем и льющийся из него дневной свет. Оставаясь в тени, Йолташ приблизился и глянул наружу.

Посреди развалин и разросшегося кустарника виднелся небольшой круглый дворик, в центре которого лежала плоская плита из гладкого мрамора. Когда-то мрамор был нежно-розового цвета, но сейчас весь заляпан бурыми потеками. На нем лежал мальчишка. Горец без труда узнал патлатого — тот лежал в беспамятстве, совсем как сам Йолташ недавно. Вокруг мрамора на расстоянии пары шагов плечом к плечу сидели замотанные в темное фигуры. Они раскачивались из стороны в сторону и пели заунывное на незнакомом языке. Горец только и смог, что разобрать то самое «дианадохус калас».

Один из замотанных с открытым обезображенным лицом подошел к плите. В руке у него Йолташ заметил небольшой кривой нож. Горец разглядел, что у жреца нет не только носа и ушей — у того напрочь отсутствовали и губы.

«Мое место не здесь, — с отчаянием подумал Йолташ, словно уговаривая сам себя. — Мое место не здесь, я охранник наследника дана Дорчариан».

Веки бездвижного патлатого дрогнули.

Олтер

Остах решился. Тумма таки смог донести до несгибаемого наставника, что способности дваждырожденного — это оружие. А оружием нужно научиться владеть.

— Оружие, — задумчиво пробурчал дядька. — Оружие.

Наставник повернулся и открыл ларь за спиной. Повел пораненным плечом и разложил на столе кольчугу рядом с тесаком.

— Помоги вздеть, — велел он повеселевшему Барату. Я радостно подпрыгнул, и дядька рявкнул на меня: — Чуть что — падаешь наземь. Камнем!!! — припечатал он. Я закивал соглашаясь.

Тумма протянул руку и осторожно, двумя пальцами потрогал лежащий на столе тесак. Такую застенчивую улыбку на темнокожем лице я увидел впервые.

— С твоей клятой повязкой на глазах не понять толком, — разгладил кольчугу на груди Остах. — Чего лыбишься-то?

Тумма с неожиданной лаской погладил оружие и убрал руку. Повернулся к дядьке.

— Когда-то давным-давно я ходил на корабле, Рыбак, — тихо сказал гигант. — Тесаков у меня было сразу два. Больше и тяжелее, чем твои.

— Сразу два, — хмыкнул дядька, подняв бровь, и смерил Тумму оценивающим взглядом. Решив для себя что-то, наставник вновь полез в ларь. Вскоре Остах выложил на стол еще два тесака, точные копии своего. — Держи. Других — больших и тяжелых — нету, — усмехнулся он.

Тумма вцепился в клинки и уже не мог выпустить их из рук. Тесаки, следуя один за другим, с гудением рассекли воздух, а затем запорхали перед великаном — один отводил удары, а другой наносил. Еле слышно Тумма запел фальцетом, уклоняясь и нанося удары невидимому врагу. Дядька уважительно цокнул языком.

— Заваруха начнется — первым пойдешь, — подытожил он.

Мы стояли в Предвратье под библиотекой в полнейшей темноте. Пришел черед оружию дваждырожденного. Тумма стоял позади, и я чувствовал на плечах ладони лекаря. Кайхур прижался к правой ноге.

— Посмотри, — негромко сказал Тумма. — В ночи горят два костра. Видишь?

Ко мне только-только пришло ночное зрение, и я стал различать стены вокруг. Об этом я и хотел сообщить Тумме, как вдруг увидел вдалеке, на грани видимости, два игривых призрачных огонька.

— Вижу! — крикнул я. — Вижу! И уголек маленький рядом!

— Уголек — это оунманастри. Пока он рядом — огни горят ярче… Приблизь огни… Впусти в себя…

Я вгляделся в даль, и огни рывком приблизились. А потом еще скачок и еще — и пламя влилось в мое тело, окатив горячим потоком. Множество запахов, звуков, новых ощущений нахлынули на меня, и я пошатнулся. Словно все многотонное здание архива над головой рухнуло сверху.

— Вижу, — тяжелым набатом ударил голос Туммы, и ладони великана стали горячими. — Вижу. Боюсь ослепнуть, — пошутил Тумма. — Теперь вперед… Мы следом.

— Только чуть что — падай на землю, — подал голос дядька.

— Ага, камнем, — повеселел я.

Лавина свежих ощущений схлынула, обновив восприятие, и я вновь обрел целостность. Теперь стоило захотеть, и я мог слышать шуршание и писк летучих мышей в узкой щели под потолком. Мог увидеть трудягу-паука, натягивающего первую нить паутины в верхней части лаза. Мог понюхать кустик полыни далеко наверху. Теперь мне все равно, смотреть днем или ночью — видел я одинаково хорошо. Жаль, ночное зрение не передавало цветов и окружающее виделось разными оттенками серого.

— А мы с наставником так без огней и пойдем? — раздался несмелый голос Барата. — Я же ничего не вижу.

— Пойдем, — раздался голос гиганта. — И молча.

Но молча не получилось. Для Туммы я пылал как горящее дерево в ночи, и он без труда мог идти за мной следом. А наставнику и Барату он обещал «подсветить путь» и велел спутникам положить ладонь ему на плечо. Стоило Остаху прикоснуться к Тумме, как он отдернул руку и заголосил:

— Отец Глубин и все его рачьи дети!!!

— Тихо ты, дядька! — шикнул я на наставника. — Чего переполошился?

Дядька тряс рукой, словно обжегшись. Он не видел ничего и сослепу шарил кругом. Тумма взял Остаха за запястье и положил ладонь обратно себе на плечо. Дядька тут же «прозрел» и первым делом увидел, как я с веселым видом беззастенчиво его разглядываю. Это мигом отрезвило наставника.

— Прикрой буркала-то, Оли, — нахмурился Остах. — Топай давай.

Йолташ

Жрец нагнулся над пареньком и занес кинжал. Веки патлатого еще раз дрогнули и глаза открылись. Йолташу показалось, что паренек смотрит прямо на него и вот-вот вновь скажет: «Хо!» — как в тот раз, когда он предупредил горца.

«Мое место не здесь…» — с тоской прошептал Йолташ и оттолкнулся от стены.

— Хо! — закричал он, выскакивая во дворик. Кривой кинжал замер, бликуя на солнце. Горец пнул голову сидящего, который разворачивался к нему, и подскочил к плите. Жрец умело ударил горца кривым кинжалом сверху вниз, метя в ключицу, но Йолташ встретил его замотанным цепью предплечьем и ткнул урода под подбородок. Схватив жертву, он пнул в лицо еще одного, постаравшись попасть в отрезанный нос. Горец юркнул в пролом в стене, встретил ударом в переносицу самого шустрого, что метнулся следом, и выдернул из его рук легкий топорик на короткой ручке.

Забежав в узилище, горец захлопнул дверь и едва успел накинуть засов, прежде чем она задрожала от ударов. Бережно положив спасенного на пол, он кинул топорик подбежавшему белоголовому. Тот ловко поймал его.

— Бей без замаха, не раскрывайся, — велел Йолташ. — Углом лезвия в лицо.

— Ага, — сжал рукоятку белоголовый, — в рыло.

Йолташ махнул рукой, подзывая остальных, и принялся выламывать брусчатку из-под ног. Дверь по-прежнему содрогалась от ударов, но добрый засов и крепкие петли держались.

— Хватайте камни, — велел Йолташ. Белоголовый с топориком подбежал ближе, помогая курочить брусчатку, орудуя лезвием. Старый серый раствор крошился и выпадал кусками — брусчатка сама вываливалась под ноги. — Без толку камни не швырять. Хватайте тряпки, заматывайте в них камни. Усекли?

— Ага, как кистенем! — закричал мальчишка с фингалом под глазом и выхватил из кучи самый большой камень. Йолташ содрал одеяние тюремщика и швырнул парням. Те мигом разодрали полосы на части. Вскоре в тонких руках покачивались наскоро сделанные кистени. Хотя какие это кистени — так, курам на смех…

— Сами видели, замотанные кольчуг не носят. У вас орудие одного удара: раскрутили — и в лоб. Если сбили из вас кого — падайте наземь и по ступням врагов молотите.

— А если враги упадут — то в рыло! — вновь добавил белоголовый.

Патлатый завозился в сторонке. Все замолчали и обернулись. Спасенный протягивал руку, шлепая сухими губами, и тыкал пальцем в кучу выломанной брусчатки. Для себя булыжник просил?

— Хо! — сказал он посреди грома ударов, сыплющихся на дверь, и рассмеялся. За ним засмеялись остальные.

Вдруг раздался тяжелый удар, и дверь подпрыгнула. Видать, притащили что-то тяжелое: бревно или каменюку.

— Сейчас начнется! — крикнул Йолташ после второго удара, когда звякнули петли и из проема брызнуло щепой.

Глава 12

Олтер

Отметки на стенах послушно привели к месту недавней стычки, где мы оставили Йолташа. Остах придерживал Тумму за плечо, боясь вновь оказаться в темноте. Дядька косился на связку факелов, но огонь так и не зажег.

Мертвых тел на поле сражения не нашлось, и Барат заметно приободрился. Неужели он и в самом деле думал, что замотанные пристукнут Йолташа и оставят здесь бездыханное тело? Нет, слуги Безносого — ребята изощренные, и так просто от них не отделаться. Это я нутром чуял. Меж тем Тумма обнаружил еще одну отравленную стрелу у каменного выступа.

— И что теперь? — спросил я. Белые черточки-указатели вели к залу-казарме, и теперь они нам не помощники. Как узнать, куда утащили беднягу Йолташа?

— Дальше иди, — ответил Тумма.

— Куда? — не понял я.

— Куда ведут ноги, — пожал плечами великан. — Пламя дваждырожденного подскажет.

Вот, значит, как Тумма решил меня обучать! Я же в этом бесконечном лабиринте всех в такие дали уведу — вовек не выберемся!.. Я задохнулся от возмущения, но невозмутимый Тумма добавил:

— Помни про оунманастри. Гляди на уголек…

— Кайхур? — пробормотал я и почесал за ухом щенка. Перестроившись на внутреннее зрение, я и вправду увидел в нем маленький уголек, из которого то и дело выглядывали слабые синие язычки пламени. Мой огонь тут же качнулся к нему, и я испуганно отдернул руку, совсем как Остах недавно.

— Это твой оунманастри, — пояснил гигант и свел ладони вместе. — Он делится с тобой. Его огонь — твой огонь. Его ранят — ты вылечишь. Помнишь, как после драки с Кроумом?

Я припомнил события недавних дней. Когда стражник со всей дури швырнул щенка о стену, я был уверен, что без переломов не обошлось. А Кайхур отоспался ночку у меня под боком — и ковылял с утра, переваливаясь с лапы на лапу. А после второй ночи бегал как раньше.

— А наоборот? — раздался голос Остаха. — Если, не приведи Отец Глубин, с Оли что случится — Кайхур поможет?

— Поможет, — уверенно кивнул Тумма. — Но не так сильно. Оли — большой, оунманастри — маленький.

— Ты чего испугался-то, Оли? — не утерпел Барат. — Чего дернулся, как клибб от солнца?

— Запахи. Как Кайхура погладил — так все камни вокруг запахли… — Я покачал головой. И как объяснить? Я и без того только что открыл целый океан ароматов. Но запахи Кайхура иные: они рассказывали, подсказывали, подталкивали. По ним можно было читать, как по буквам в раскрытой книге.

— И чем пахнут камни? — осторожно спросил Барат.

— Уродами замотанными пахнут. — Я пнул булыжник. — Потеют они в своих тряпках… И не моются толком. И травами какими-то от них несет, — сбивчиво пояснил я. — Плохо пахнет, в общем.

Мы двинулись дальше — чего без толку языком молотить? Кайхур норовил вырваться вперед. Маленький хитрец давно понял, кого мы ищем, но Тумма придерживал щенка. И правильно делал. Я сам! Сам должен научиться владеть новым оружием и новым даром.

Идти следом за вонючками оказалось удивительно просто; главное — правильно настроиться на нужный запах в начале пути и не отвлекаться по пустякам. Замотанные привели нас к знакомому подземному залу. Остах и Барат неровно задышали, когда вдалеке показался свет, зажженный наставником еще вчера. Задерживаться не стали — я уверенно пересек казарму, пройдя сквозь строй столов и лавок и миновав маслохранилище. За первым резервуаром обнаружился еще один, а потом показались странные открытые продолговатые повозки, стоящие в ряд. Увиденное заинтересовало, и я подошел ближе. Повозки, наполненные доверху непонятными железяками странной формы, стояли сцепленные, друг за другом.

Как же их передвигали? Ну-ка… Присев, я заглянул под днище одной из повозок. Колеса покоились в неглубоком желобке, вырубленном в камне. Парные желобки змеились в сторону широкого прохода и исчезали. За спиной загремело — Барат не утерпел и залез-таки в одну из вагонеток. Раздался приглушенный восторженный всхлип и звонкий звук подзатыльника. Мы двинулись дальше мимо строя вагонеток, уходящего в широкий проход. Дальше, дальше.

— Что там? — спустя пару десятков шагов послышался шепот дядьки.

— Нагрудники, — донесся возбужденный ответ Барата. — Парадные, Старой Империи еще. Бронзовые!

Запах врага привел в небольшой закуток. Кайхур, не утерпев, вырвался вперед и замельтешил перед гладкой стеной. Закуток так мал, что мои спутники остались снаружи.

— Что там? — спросил нетерпеливый Барат.

— Стена… — прошептал я в ответ. Что тут еще скажешь?

Я огляделся вокруг и заметил на одном из камней у входа слабо светящийся отпечаток ладони. Хмыкнув, положил руку на камень, и он слегка дрогнул. Нажал сильнее, и камень послушно ушел в стену. В глубине скалы послышалось журчание, и проход за мной вдруг закрылся. Огромная каменная перегородка беззвучно выехала из потайной ниши в стене и мигом отрезала от спутников. О как! Никто и пикнуть не успел. А камень вновь показался из стены. Я вновь нажал его — опять послышалось журчание, и перегородка отъехала назад, спрятавшись в скале. Барат с безумным видом стоял напротив с мечом наголо, а Остах, надув щеки, раздувал трут.

— Хватит ерундой заниматься, — велел я. — Идем.

Спутники тотчас положили руки на плечи Туммы и с опаской вошли в комнатушку. Я вновь проделал тот же фокус с закрывающейся перегородкой. Дядька пробурчал что-то у меня за спиной и убрал огниво. Тем временем я протиснулся к следующему камню с еле заметным призрачным отпечатком. Нажал — послышалось знакомое журчание — и монолитная стена мягко отъехала в сторону. Не мешкая мы проскользнули в открывшийся проход. Покрутив головой — теперь пришлось постараться, — я нашел потайной камень почти у самого пола. Прижав камень ногой, словно нажимая педаль, я закрыл проход.

Мы продрались сквозь узкий извилистый туннель и вывалились в широкий коридор с высоким сводом. Посередине в искусно сделанном желобе журчала вода.

— Тропа «добрых», — прошептал за спиной Барат.

«А вот и тайный ход контрабандистов Атриана», — подумал я, оглядываясь. Слышать доводилось, а вот побывать довелось впервые. Я ощупал удивительно ровную кладку стены, и мы двинулись дальше. Вскоре вдали показался рассеенный солнечный свет, и мы прибавили шаг. Остах и Барат, радуясь тому, что прозрели после темени подземелий, убрали руки с плеч одноглазого поводыря.

— Вот он, завал. Совсем немного осталось. Не успели разобрать, — пояснил Барат.

Он небрежно отодвинул ногой один из камней, откатившихся к ручью, обратно к груде булыжников, разложенных вдоль стены. Вверх уходила круглая широкая шахта колодца, в стене угадывались вмурованные скобы, по которым когда-то выбирались наверх. Весь колодец забит валунами до самого верха, а сквозь щели пробивался дневной свет. И это Барат называет «совсем немного»?!

— Может, потому на нас и напали, что работы осталось дней на пять? — задумчиво спросил дядька. А затем обернулся ко мне и спросил: — Куда дальше?

— Туда. — Я махнул рукой в сторону тупика, которым оканчивалась тропа «добрых», где спокойный поток вспенивался и с шумом нырял под землю в круглое отверстие. Подойдя ближе, я насторожился. Из-за стены послышался мощный глухой удар, и я обернулся к Тумме. Он уже обнажил тесаки и коротко кивнул в ответ. Ага, значит, я не один услыхал! Глядя на темнокожего гиганта, Остах с Баратом выхватили оружие. Дядька показал мне кулак и качнул головой себе за спину.

Изнутри послышался еще один сильный удар. Ждать больше нельзя! Я подбежал к примеченному выступу, встал на носочки, ухватился двумя руками и повис всем весом. Стена дернулась и бесшумно поднялась перед нами, словно занавес.

Йолташ

Петли вывернуло, дверь вспучилась изнутри, однако засов еще удерживал ее на месте.

— Йолташ! — раздался сзади радостный голос наследника. — Живой!

Йолташ обернулся всем телом, а ребятня закрутила своими неправильными кистенями, приготовившись отражать внезапное нападение со спины, недобро поглядывая в сторону неведомо как появившихся незнакомцев. Стена в противоположном конце коридора чудесным образом исчезла. На ее месте стоял одноглазый Тумма с тесаками в руках и улыбающийся от уха до уха наследник.

— Стойте! — остановил мальчишек Йолташ. — Это мой господин!

Радостный Оли, собирающийся броситься к Йолташу, вдруг пискнул и исчез за углом, а на его месте появился хмурый Остах.

— Тебе же велено — вперед не лезть, — пробурчал наставник, пряча в глазах радость. Он вошел в коридор и покосился на зарешеченные каморы. Мимо пронесся Барат — уж его-то никто не мог удержать — и со всего маху двинул Йолташа по плечу. Горец покачнулся и едва не упал.

— А это мой брат, — пояснил он мальчишкам, сгрудившимся у стены. Йолташ разглядел приближающегося Тумму и понял, кого так испугались юные пленники. Алая повязка наискось пересекала лицо великана, пряча изуродованную глазницу, а тесаки в руках слегка подрагивали. Дверь вздрогнула, и засов вылетел из пазов.

— Оли! Мелкотня — в сторону! — четко и громко скомандовал наставник. Остах мельком глянул на бледное лицо Йолташа и добавил: — Йолташ — тоже назад. Тумма!

Дверь рухнула, а темнокожий гигант одним прыжком преодолел расстояние и оказался напротив проема. Ворвавшихся врагов он встретил песней и железом. С первым взмахом тесака послышались слова песни на незнакомом языке. Лезвия тесаков прогудели, вторя боевой песне Туммы, и он врубился в толпу противников. Двигался гигант плавно, но стремительно и грациозно, словно танцуя. Нападающие с глубокими рваными ранами отлетели в стороны, а воин вывалился в коридор, пронзительно крича. Барат и Остах бросились к подранкам, добивая, и метнулись следом за Туммой.

— Видал? — спросил Оли, подходя к Йолташу. — Нашелся на слуг смерти свой хозяин жизни. Сейчас наш лекарь мигом всех вылечит!

Наследник усмехнулся своей странной шутке, а Йолташ опять подумал о том, как сильно изменила Мать Предков своего маленького непослушного потомка. Где тот веселый задира и упрямец Олтер?..

— Я рад, что ты жив, Йолташ, — сжал его предплечье Оли.

— Я тоже, наследник, — кивнул горец.

Песнь гиганта окрепла, перемежаясь громкими выкриками и смехом, — темнокожий воин с упоением крушил бездоспешных врагов. Послышались вой и вопли ужаса.

— А вот и лечение началось, — хихикнул Олтер.

— Так им, сволочам… — Йолташ сжал виски ладонями. Он вспомнил безобразного жреца с кривым кинжалом и потер ноющий затылок.

— Крепко досталось? — с сочувствием спросил Оли. — Сейчас Тумма освободится, поможет.

Не ответив, горец махнул рукой.

— Хватит киснуть, — показался в проеме Остах. — Будет вам к решеткам жаться. Айда на солнышко!

Олтер двинулся наружу, Йолташ следом. За спиной послышался приглушенный лязг. Детвора, вытянув шеи и стараясь не шуметь, увязалась за ними. Йолташ думал, они испугаются мертвяков, но ошибся. Патлатый и паренек с пушистыми ресницами подбежали к поверженным врагам и выломали из мертвых пальцев ножи. Вооруженные мальчишки подошли к белоголовому с топориком и посмотрели на Йолташа. Остальные пленники встали рядом.

— Как звать, герои? — спросил горец.

— Наум, — ответил патлатый.

«Хо!» — прозвучало в голове у Йолташа.

— Маха, — отрывисто сказал белоголовый.

— Арат, — ответил пушистый и застенчиво улыбнулся.

— Хм, вот и бойцов себе уже подобрал, — хмыкнул под нос учитель и скрылся за поворотом.

— А старик — это кто?.. — шепотом поинтересовался Наум. Он был слаб после отравы, паренька мутило, но за нож он уцепился крепко — не вырвешь.

— Мой учитель, — коротко ответил Йолташ. — Остах.

— Строгий, — с опаской протянул Арат.

— Хватит шептаться! — крикнул Оли из коридора. — Ребята, идите сюда! Тут такое!..

Йолташ вышел и увидел замотанных — тела валялись справа и слева, словно подрубленные стебли высокой травы. Высыпавшие из узилища мальчишки, увидев замотанных, затоптались у выхода, однако быстро пришли в себя. Смекнув, что враги мертвы, бросились к обидчикам.

— Быстро твоя гвардия соображает! — крикнул Олтер. Ребята споро обшаривали покойников и вооружались.

Показался знакомый Йолташу круглый дворик. Выщербленные дождями и ветрами оплывшие каменные стены возвышались вокруг, как края плошки над плоским донцем. Посреди дворика бесформенными темными кляксами валялись замотанные. На гладкой жертвенной плите покоились сразу четверо врагов с короткими мечами в руках. Видимо, остальные пытались убежать от Туммы, и только эти четверо приняли бой. Впрочем, им это не помогло. Йолташ заметил, как пацаны вновь сгрудились на входе. Бледный Наум вел сбивчивый рассказ, тыкая грязным пальцем то в жертвенник, то в Йолташа. Детские лица вновь насупились, руки опустились.

Кайхур, деловито снующий по дворику, обнюхивая бездвижные тела, подошел к постаменту, на котором покоилась жертвенная плита. Ткнувшись носом в преграду, щенок задрал ногу и пометил ее. Мальчишки разом перестали хмуриться и развеселились, толкая друг друга и хлопая по плечам.

— Вы что там топчетесь? — раздался крик наставника сверху. — Дуйте сюда!

Остах призывно махнул рукой с верхней площадки. Поднялись быстро — путь наверх расчищен от обломков, а настырные плети колючих зарослей обрезаны. Одичавшие розовые кусты расползлись и заплели руины. То тут, то там среди обломков красовались цветы.

У подножия смотровой площадки на плоском камне сидели Тумма с Баратом. Напевая под нос что-то ласковое, словно нянчась с младенцем, Тумма тщательно вытирал лезвия тесаков широкой темной тряпкой. Еще недавно полотно служило одеждой кому-то из замотанных. Темнокожий воин поднял голову на звук шагов и белозубо улыбнулся. Единственный голубой глаз гиганта сиял торжеством и победой, как маяк в ночи. Ноги Туммы, обутые в сандалии, и голый череп забрызганы кровью.

Вид сверху открывался превосходный. Они стояли в тени основания массивной башни, некогда венчавшей холм и служившей центром крепости. Башня давно переломилась и рухнула, разметав постройки и скатившись вниз по склону. Атриан, украшенный узкой голубой лентой бегущей к морю Джуры, беззастенчиво раскинулся перед ними, как придорожная девка, вывалившая напоказ свои прелести.

Ближе всего к крепостному холму располагались трущобы с худыми крышами и покосившимися стенами. Далее теснились плечом к плечу домишки покрепче, взбираясь на соседний холм. Холм увенчивали блестящие на солнце купола архива и храма Пагота. Присмотревшись, Йолташ без труда разглядел голубиную башню архива. По Рыночной площади сновали муравьи-людишки, а имение и школа спрятались среди густой листвы парка.

Йолташ подошел к учителю и устремился взглядом вдаль, минуя беспутный город, минуя равнины, села и городишки, разглядывая окоём, где виднелись вершины гор.

  • — Густой туман
  • Накидкой белой
  • Лежит на склонах.
  • Сияет снег
  • Седою гривой
  • На горном пике.
  • Бездонна мудрость
  • Как пасть ущелья, —

скорее угадывая, чем слыша въяве, разобрал горец шепот учителя. Странно было слышать родной дорча среди этих чужих безмолвных развалин. Йолташ приметил, что наставник смотрит вовсе не на горы. Остах внимательно разглядывал дом на скале, видневшийся отсюда, как родной узор морщин на ладони. Высокий забор, пустынный дворик и пятно колодца. Йолташ с гордостью отметил, что куча булыжников изрядно осела. Не зря трудились!

Позади раздался грохот. Пацаны бегали друг за дружкой посреди двора, петляя между мертвыми телами, а Кайхур носился следом, норовя прикусить крайнего бегуна за лодыжку. Мальчишки весело подгоняли друг друга. Вот белоголовый Маха подпрыгнул и забрался на жертвенник, усевшись на тело замотанного. Возмущенный Кайхур звонко залаял, опираясь на постамент передними лапами.

— Что с детворой делать будем? — спросил Барат.

Все задумались. Йолташ еще раз глянул на паутину кривых улочек Атриана и бесчисленные черепичные уступы кровель.

— Столько домов. Столько народу. Откуда же сироты? — удивился Йолташ. В горах не бывало сирот. Даже если село вымирало от болезни или голода — все равно находилась родня и принимала бедолагу в семью.

— Другие люди, другие правила, — жестко ответил Остах, разглядывая веселящуюся детвору. — В трущобах много разбойничьих ватажек, быстро их приберут к рукам. Такой товар не залежится… — зло процедил Остах.

— Они меня видели, — гулко пробасил подошедший Тумма. Он убрал оружие в ножны, спрятал свой уцелевший глаз под повязкой, но вот спрятать себя-нового не сумел. Развернутые плечи, гордая посадка головы, движения убийцы… Над ними возвышался воин, а не лекарь; освобожденный, а не раб. — Видели меня зрячим.

Наставник вновь посмотрел на мальчишек и принялся мять пальцами нижнюю губу. Йолташ с надеждой глянул на наследника. Тот верно истолковал взгляд горца и слегка кивнул.

— Никого мы выгонять не будем. Нам все пригодятся. — Олтер мечтательно зажмурился и произнес: — Свою школу откроем. Гвардию растить станем.

— Ага. Только где мы их держать будем? — с сомнением осмотрелся кругом Барат. Детские крики отражались от ветхих стен. Казалось, крикни погромче — и они рухнут.

Остах дернул себя за губу и велел:

— Идем за мной.

Олтер

— Кольша! Чужеземная твоя душа! Опять по-своему дротик мечешь? — гремел над плацем голос Стурра.

Я вновь бегал, прыгал и метал дротики, мысленно пребывая совсем в других местах. Школа стала порядком раздражать, воруя важное время. Недавно рутина прервалась и мне позволили поучаствовать в спасении Йолташа. Зато теперь… Такая каша заваривается, а меня в сторонке держат! Я с ненавистью посмотрел на Стурра, гонявшего нас кругами, и наступил на пятку Бареану. Сегодня друг тоже был сам не свой — я шепнул приятелю, что слуг Безносого теперь можно не опасаться. После этой новости признательный царевич считал меня кем-то вроде личного духа-хранителя.

— Прости, — буркнул я и легонько подтолкнул Борю вперед, пока комендант не увидел заминки.

Мы вновь побежали по кругу, а я опять устремился мыслями во вчерашний день. Все-таки здорово наставник придумал с домом на скале! Моментом сообразил, что лучшего места для новой школы не найти! Пока взрослые рыскали по руинам, изучая логово слуг Безносого, я успел наскоро осмотреть крепкий домишко. К дому прилагался немаленький участок земли, усыпанный щебенкой, и затянутый илом высохший пруд. Видимо, он наполнялся во время весенних дождей, а с началом зноя быстро терял влагу. Прогулявшись по окрестностям — по приказу Йолташа меня сопровождала троица освобожденных парней, — я нашел несколько старых олив, одичавшие деревья груш, слив и яблонь. Результатом осмотра остался доволен. Стоит только приложить руки и голову, подвести воду — которая журчала рядом, под землей — и это укромное запущенное местечко преобразится в дивный сад. А обновленный дом с постройками превратится в крепкое поместье.

Один из сопровождающих парней, упрямец с торчащими во все стороны сосульками давно немытых волос, слегка пошатнулся. Приятели подхватили пацана под руки, стараясь, чтобы я не заметил.

— Ты чего это? — Я силком усадил патлатого на упавшее дерево.

Парни здорово робели передо мной, сутулились и старались казаться как можно меньше. Я достал мех и напоил паренька. Йолташ накоротке поведал историю своего заточения, так что я знал, что творится с парнем.

— Когда траванулся — первым делом пить нужно. Усек? — спросил я.

Парни кивнули. Я протянул болезному мех.

— Вот и хлебай тогда. Пей так, чтобы вода аж в глазах плескалась. — Я оглядел место, где мы оказались. Еле заметная тропинка вела от подножия холма к скрытому зарослями дому на скале и делала поворот. Руины крепости нависали сверху.

— Хорошее место для засады. Или для скрытного поста, — сказал я. Парни подняли уши торчком и закивали. — Йолташ упросил вас не выгонять, — как можно небрежнее произнес я. — Сказал, ручается за вас. Потому мы решили здесь военную школу открыть, — кивнул я в сторону дома. — А школу нужно защищать!

— И ночью?.. — прошептал паренек с девичьими чертами лица. Если бы я не видел, как он выдирал из мертвых рук кинжал, то счел бы его неженкой. Или слабаком. Но слабаки в трущобах не выживают.

— Так а я о чем толкую? И ночью, конечно. Вдруг враги нападут? А вы дрыхнете. Неужели Йолташ должен один за всех отдуваться? — спросил я.

Кайхур, соглашаясь со мной, звонко гавкнул.

— Не, мы все вместе, — мотнул белоголовый с топориком. — А Йоли хороший.

— Как? Как ты сказал? — развеселился я. — Йоли? Вот умора!

Парни потупились.

— Ладно, — махнул я рукой. — Йоли… Считайте, я не слышал. А ночные сторожа, которые будут сон товарищей охранять, — это дельная мысль. Вот мы вокруг дома прогулялись… Как думаете, где неприятель сможет пройти? Ночью да по темноте?

Парни задумались.

— Только здесь, по тропке, — протянул опустевший мех Наум. — В других местах не продерутся — только ноги переломают.

— Вот! — поднял указательный палец я. — Только по тропке.

— А… Это… — краснея, протянул Наум. — А сверху?! Из крепости замотанные больше не придут?

— Ты Тумму видел? — спросил я.

Парни переглянулись и затрясли головами. Как можно не увидеть Тумму?

— Он колдун, — строго сказал я мальчишкам. — И он сказал: всё. Кончились в Атриане замотанные. Нет их больше.

— Нету… — облегченно протянул паренек, похожий на девчонку, и весело посмотрел на приятелей.

— А про то, что вы Тумму видели, — молчок! — Я поднял палец вверх. — Это тайна.

Парни вновь переглянулись и дружно кивнули. Но теперь кивнули важно, не торопясь, со значением. Тайна! Самая настоящая, взрослая тайна!..

— А теперь к канатам! — раздались противные голоса помощников Стурра, выдергивая из воспоминаний. Как надоела эта школа!

Придя в себя, я посмотрел на друзей. Кабы не они — совсем закис бы я в этой несчастной школе. А так… Поддерживаем друг друга, не даем в обиду. Местные уже не цепляются, как раньше, присмирели после победы юного болотника над гадким Прилипалой. Еще одноклассники разузнали, что мы тренируемся по утрам, учим друг дружку борьбе. Тренировки, надо сказать, получались толковыми: то Булгуня потайные ухватки болотников покажет, то Юркхи удивит диковинным приемом степняков, то Фиддал ознакомит с классической имперской манерой борьбы. Каждый приятель на свой манер готовил меня к скорому поединку с Милиаром.

Близились празднования Пагота и состязания в честь Хохотуна, которые проводились по всей Империи. Потешные деньки! В последний вечер перед состязаниями, едва месяц показывался на небе, под радостные крики и веселый смех глава города на главной площади откупоривал бочку с молодым вином. И начиналось веселье, которое длилось целую седмицу. Власти выставляли перед горожанами нехитрую снедь и вино. Горожане ели-пили, славили Пагота, а заодно арнский престол и местную власть. Надо ли говорить, что победителей состязаний щедро одаряли и славили наравне с властями?! Ну, может, чуточку поменьше…

Вдруг раздался смех, и я вновь очнулся. Постоянно куда-то уплываю в мыслях… На площадке с висящими длинными канатами переминались Милиар и Булгуня. По команде помощника соперникам полагалось забраться вверх как можно быстрее. И спуститься, не содрав кожу ладоней! Я поджал губы. Понятно, отчего ржут окружающие, безмозглым одноклассникам только дай повод позубоскалить. Мой толстый друг стоял с потерянным видом. Раздалась резкая команда, и младший Фракс метнулся к канату. Рисуясь, он высоко подпрыгнул, схватился за веревку и на одних руках взлетел к самому верху. Булгуня с хмурым лицом неторопливо подошел к канату и взялся за него двумя руками. Он даже не пытался оторвать ноги от земли. Зачем — с его-то телосложением?! Помощник коменданта, раскрасневшись, орал на нерадивого ученика, а вокруг улюлюкали малолетние шакалята. А я вдруг разглядел стоящего в сторонке Хака Стурра, укрывшегося в глубокой тени придорожного куста. Только благодаря моим новым способностям я сумел высмотреть легкую мечтательную улыбку на его лице. Комендант с удовольствием следил за происходящим. Но стоило Милиару под восторженные крики подпевал играючи спрыгнуть на землю, как Стурр нацепил привычную маску надменности и уверенным шагом двинулся к площадке. Вокруг мигом установилась тишина. Комендант коротко сказал что-то — и Булгуня с Милиаром двинулись за ним, к дальней части плаца. Странно, обычно туда хода нет, там занимались старшеклассники.

— Оли, — подошел Фиддал. — Я тут вспомнил. Помнишь, ты просил разузнать… Про того, черненького. — Федя украдкой кивнул на бледного парня с черными волосами. Я вспомнил паренька, который изредка сталкивался со мной в школьных коридорах и каждый раз отскакивал как ошпаренный.

— Помню, — кивнул я. — И кто это?

— Это Тьор, сын Тьяра, — медленно произнес Фиддал.

— И что? — Я пожал плечами. Имена ничего мне не говорили.

— Тьор, сын Тьяра, внук Тьора. Того самого Тьора, который сын Векса Кнея.

— Сын предыдущего наместника, — задумчиво произнес я и посмотрел на затылок идущего впереди паренька.

Даже сейчас, в толпе одноклассников, он шел наособицу — вроде бы и вместе со всеми, но сам по себе. Он всегда старался держаться в одиночку.

«Значит, вот как. Ты правнук когда-то всевластного наместника, а твой дед учился вместе с дедушкой Эндиром… И чем я тебе насолил, дружок?»

Мы подошли к огороженной площадке, засыпанной мелким белым песком. Рядом лежали два гладких ошкуренных бревна — высотой чуть меньше Булгуни, который одним движением поставил бревно стоймя, уперев в землю. Милиар выглядел не так уверенно: он покосился на противника и неловко поставил бревно на попа, ухватив двумя руками. Помощник коменданта выскочил на площадку, разровнял песок и обозначил белой известью черту, за которую не следовало заступать. Правила очевидны — нужно метнуть бревно — кто дальше. Пожалуй, из всей младшей школы никто, кроме этих двоих, с таким упражнением не справится, уж больно тяжел снаряд. Я посмотрел на улыбку Булгуни и вспомнил рассказ болотника о груженой телеге и тренировках юного борца в далеком Конутопе.

Первым выступал Милиар. Он кое-как схватил бревно и поднял над головой. Разгоняться крепыш не стал: боялся потерять равновесие и выронить снаряд. Быстрым шагом подойдя к черте, он откинул бревно от себя. Оно пролетело пару-тройку шагов и плюхнулось плашмя в песок. Подбежавшие помощники щедро сыпанули известкой на место касания и оттащили бревно. Как же все-таки он силен! Я вновь подумал о скором соревновании на арене, а со стороны имперцев раздался одобрительный гул.

Булгуня приподнял бревно, подсунул под нижний край правую руку, придерживая снаряд вертикально. Разбежался, взметая песок, и с громким криком швырнул бревно вдаль и вверх. Снаряд по дуге поднялся к небу, преодолел верхнюю точку и, опускаясь, пролетел еще немного, оставив жалкую отметку соперника далеко позади. Булгуня свысока посмотрел на красного как рак Милиара. Если бы болотник в первый день не яблочки в мишень швырял, а бревна — никто в его сторону и пикнуть бы не посмел! Теперь пришла наша очередь ликовать. Крича вместе с друзьями, я приметил довольную рожу коменданта.

«Он же нарочно стравливает Милиара и Булгуню! — догадался я. — Копчиком чую — что-то затеял вояка Хак Стурр! Знать бы еще что?»

Помимо утренних тренировок неизменным местом дружеского общения вне школы стали вечерние посиделки в ресторанном дворике Булогичей. Сегодня наконец-то и мои домочадцы присоединились. Жаль, не в полном составе: Йолташ остался руководить наспех учрежденной новой гвардейской школой. Это я так в шутку ее прозвал.

Над мыслью о создании собственной воинской школы дядька крепко задумался, эта идея его зацепила. Я боялся, что Остах выгонит мелкотню на улицу, вот и плел о взращивании собственной гвардии с малых лет; о том, что дети должны учиться как воины — без поблажек. И днем и ночью — в караулы, например, вставать.

Дядька скрепя сердце согласился. Впрочем, не доберись мы до запасов слуг Безносого — ничего бы парням не помогло. Прогнал бы их наставник без сожалений. Но нам несказанно повезло. Кайхур обнаружил в примитивном схроне, рядом с обиталищем слуг Безносого, небольшой сундучок с серебром. Дядька обрадовался деньгам, словно долгожданному родичу, которого уже и не чаял увидеть. Видимо, сильно на него давило, что мы без денег останемся. А найденный вскоре склад с нехитрыми съестными припасами, одежкой и прочим скарбом решил многие трудности будущей школы.

Остах после боя и найденного хабара размяк настолько, что я смог наконец вытянуть его на серьезный разговор. Оказалось, покупка дома на скале завязана на некоего Зайца — прежнего знакомца Рыбака-Остаха.

Сейчас, утолив голод, мы отсели с наставником в сторонку — благо в ресторанном дворике Булогичей места хватало — и продолжили начатый ранее разговор.

— Не верю я ему, — признался наставник, покосившись на Пелепа, ловко поменявшего перед нами блюда. Булогичи — низкий им поклон — старались на славу, обучая уличного оборванца. Хотя где он, вчерашний оборванец?! Старший Булогич недавно хвалился — справный поварюга растет! Да и сам Пелеп изменился: отъелся, пообтерся, заматерел. На утренних тренировках борется наравне со всеми! Подаренный кинжал теперь не прячет — с гордостью носит на виду.

— Не верю я Зайцу, — повторил дядька. — Ни на грош не верю.

— А кто он такой, этот Заяц?

— Заяц — он из наших, из «добрых». Раньше я его и видел-то пару раз, мельком. В силу он уже после меня вошел, когда я с Эндиром в горы уехал. Под Хриплым ходил, в приморском Арраине за хозяйством приглядывал. Давняя это история, мутная. — Дядька сделал длинный глоток копорского чая. — Мы с Гимтаром через Арраин тихохонько масло земляное сплавляли. Однажды «добрые» в Арраине масло приняли, ночью бочки перегрузили и отправили в Атриан. Как обычно. Вот только караван исчез: потом людей нашли, порубленных в овраге, а бочки все до единой пропали. Хриплый отпираться не стал — мы-то все передали, честь по чести, по рукам били. Признал пропажу своей морокой. Расплатиться не смог — долг на себя взял. Вот с тех пор ночной хозяин Атриана перед даном Дорчариан долг имеет. Правда, недавно я им половину скостил… — задумался Остах.

— За гворча? — быстро спросил я.

— Ага, за то, что гворча помогли упокоить. И так… по мелочи. Но не то важно… Донеслось до нас, что после того нападения Хриплому серьезно угрожали. Требовали, чтоб завязал, прекратил с маслом баловать. — Остах хмыкнул. — Бестолочи! Догадались тоже — Хриплому угрожать! Он от этого только дурел сильнее, только громче копытом бить начинал! Пусть легок будет его путь! — Дядька вновь отхлебнул из кружки. — Мы через месячишко списались, следующий караван отправили. А в Арраине всех «добрых» вырезали. Разом. А потом и до Атриана добрались — Хриплому башку снесли, и ночная война началась, — объяснил Остах.

— И что? — не понял я.

— То, — сердито прошипел дядька, наклонившись, — очень вовремя Заяц запил вусмерть! Да так, что всю войну в канаве мертвецки пьяным провалялся! Я намедни предложил ему караван с гор принять — Колодец-то горит, цена на масло выше небес взлетела — так он с перепугу чуть не обделался! Замазан этот урод, как есть замазан.

Я посмотрел на ярящегося дядьку. Ворошить мертвые угли нет никакого желания. Какое мне дело до того, кто и кого прибил за нефть годы назад?

— Верно смекаешь, — вновь навис над столом дядька. Он что, мысли читает? Я посмотрел на Остаха и увидел в его глазах гнев и боль. — Не то важно. Эндира отравили как раз в то время, как война ночная в Атариане разгорелась. И я подумал: не там мы с Гимтаром искали, не там… — Дядька сжал столешницу ладонями и прошептал: — Не за каменное ли масло упокоили Эндира Законника?

Я отшатнулся и уставился перед собой. Вот оно что… Это все меняет. За смерть друга Остах разнесет весь Атриан по камешку и зальет кровью. Я вспомнил дедовский строгий голос и прищур глаз. Подумал о бережно хранимой дедовой тетради, исписанной убористым почерком. Почувствовал, как запылали щеки и уши.

— Убийцы дедушки где-то рядом?.. — Голос сорвался и дал петуха.

— Я не знаю, Оли, — накрыл мою ладошку грубой мозолистой ладонью дядька и слегка сжал. — Я не знаю, мальчик. Мочи моей нет, как хочу все размотать и узлы все распутать. Сплю плохо, — признался Остах. — Но это грязная, скользкая дорожка. Не знаю, куда она приведет. Если бы тебя не было рядом — я давно прижал бы Зайца и выпотрошил. Но ты важнее… всего этого. А Заяц… Он хоть и Заяц, но не мышонок. Тоже зубы показать может.

Я резко вскочил, отчего скамья за мной грохнулась. Все замолчали и уставились в нашу сторону. Остах успокаивающе махнул рукой, поставил скамью и мягко усадил меня обратно.

— Что со мной может произойти? — зачастил я и затряс дядьку за рукав. — Я в самом защищенном месте столицы, под крылышком у наместника. Я буду очень внимателен и осмотрителен, Остах! Честно-честно, клянусь! А долги должны быть заплачены, верно?

Остах глубоко вздохнул и медленно кивнул.

— Долги должны быть заплачены. — Он легонько пристукнул кулаком по столу, словно ставя печать под приговором. — Верно.

Заяц

Заяц кивнул входящему Рыбаку и движением бровей указал мастеру Буре на дверь. Тот мигом выкатился наружу и двинулся к соседям по торговым рядам — почесать языком. Рыбак сел на табурет и коротко приказал:

— Говори.

«Ишь, как поет», — со злобой подумал Заяц. Рыбака он побаивался по старой памяти, хоть и не было у того сейчас такой власти, что раньше.

— Говори… — передразнил собеседника Заяц.

Снаружи мелькнула рослая фигура горца, которого вырвало тогда, после резни у Рыбного рынка. Заяц вдруг пожалел, что пришел без охраны. «Хотя — какая там охрана! Полудурки сельские». Он вновь вспомнил дело с горскими бабами и свой позор.

— Нашел я этого, чернильного человечка. Как ты просил. Из городского совета, через тын его ети. Вцепился, что клещ. Хибару давно хочет сбыть — а некому.

— Кто таков? — процедил Рыбак.

— Плавус… Как же его. Плавус Плав или Плев… — Заяц махнул рукой. — Он там один такой, обдерганец. За район Старой крепости отвечает. А там лачуги и нищета… — Заяц хихикнул. — Монету ему никто не несет, так он совсем затосковал…

— Понятно, — оборвал Рыбак. — Побыстрее бы надо с домом. Там люди мои уже живут… — Собеседник задумался. — Устрой-ка ты мне с ним встречу!

— Сделаем, — кивнул Заяц. — А кто это у тебя там живет-то?

— Ты никак ответ решил с меня взять, Заяц? — насмешливо спросил Рыбак.

— Да я так, — мазнул старик ладонью по столешнице. — По сделке-то… С домом. От наших ловкачей-крючкотворов помощь нужна?

— Пустое. Есть у меня один купец знакомый… Столкуюсь с ним.

Услышав про купца, Заяц против воли вздрогнул и покрылся потом. Украдкой он бросил взгляд на собеседника и наткнулся на бешеный взор. Тот глядел в упор.

— Все крутится, крутится, — с той же насмешкой продолжил Рыбак. Вот только глаза у него совсем не смеялись. Заяц вновь с тоской подумал, что зря пришел в одиночку. Рыбак, не вставая, пнул в колено и мигом оказался рядом. Схватив старика за изуродованную губу, он зашипел ему в лицо:

— Ты караваны принимал, боров толстобрюхий! — При каждом слове Рыбак встряхивал и дергал за губу. От боли у Зайца покатились слезы. Он ничего не видел вокруг, а мысль вытащить кинжал мелькнула и тут же пропала. — С кем сговорился, чтоб Хриплого снести?

Рыбак последний раз тряхнул Зайца и наконец отпустил, брезгливо вытирая обслюнявленную руку о ворот старика.

— А сам! — тоненько закричал Заяц, отталкивая руку Рыбака и вскакивая. — А сам что? Небось сам кончил дружка, дана своего, а теперь вернулся, весь из себя… Наследник у него с ладошки кормится, гляди ж ты!

Заяц толкнул Рыбака в грудь. До кинжала он так и не дотронулся.

— Какого дружка? — оторопел Остах. Отпора он не ожидал.

— Такого! Страхолюдины, в тряпки замотанные, кишки всем размотали! Меня трясут, про дорча пытают. Про дружбу Хриплого с Законником!

Остах сел обратно.

— А ихнего главного, в капюшоне, потом у купчины твоего видели! — Заяц орал в голос, не скрываясь. Губа распухла, пульсировала болью и слюни разлетались во все стороны.

Рыбак утер лицо.

— Какого купчины? Буддала?

Заяц, шумно дыша, кивнул. Он сделал вид, будто испугался, что брякнул лишнего.

— Слова твои глупые про смерть Эндира прощаю. И не благодари, — медленно сказал Рыбак и легонько прихлопнул по столу. — А теперь присядь и рассказывай. Кто, что и зачем…

Когда Рыбак вышел из лавки, Заяц сидел на табурете весь мокрый. Он до последнего не верил, что жив. Старик сглотнул, смахнул пот со лба и подошел к прилавку мастера Буры. Нашарил кувшин, торопливо выхлебал и утер рукавом лицо. Рыбак распялил его, как дети — пойманную лягушку, но он смог удержаться на самом краю и не сболтнуть лишнего. Крепко зацепило Рыбака имя купца, ох крепко! Не зря Заяц подсовывал ему этого Буддала раз за разом!

Однако скоро Рыбак доберется до купца. Сразу башку сносить не станет: выспросит поначалу и поймет, что его малость обдурили… Заяц задумался. Соблазн поклониться одному непростому человечку в капюшоне был велик. И ходить далеко не нужно… Тот мигом бы все решил. Вот только после этого можно оказаться холодным в канаве. Заяц потрогал губу и поморщился. Все сам! Придется решать самому. Впрочем, и Любимчика нужно подтянуть — хватит ему, в «Четырех палках» сидючи, вино жрать да девок пользовать. Что там Рыбак говорил про своих людей в доме на скале? Вот пусть прихлебатели Любимчика ими и займутся. Уж слишком Рыбак взбаламутил воду. Слишком.

Глава 13

Наум

Ночной ветерок шевелил верхушки деревьев, рядом надрывалась горлица, гулко ухая, и оглушительно стрекотали цикады. Внизу, в городе, лениво перебрехивались собаки и распевались петухи, кто-то невидимый шебуршился и скребся в зарослях неподалеку. Близилось утро, изрядно похолодало, а на землю опустились густая роса и туманная дымка. Наум плотнее укутался в темный плащ, оставленный Аратом, которого он сменил на посту, и окинул взглядом окрестности, освещенные неровным лунным светом. Все было спокойно, и Наум натянул поглубже капюшон, задумавшись о своей новой жизни.

Наконец-то Йоли разрешил встать в ночную стражу! Наум еще немного сердился из-за недавней несправедливости: вчера, когда назначали постовых, командир отправил его спать! Словно мелюзгу какую-то! И было бы за что — ну подумаешь, отравили?! Он уже и очухался давно! Сам наследник, лично, из своего меха водой отпаивал! Но Йоли и слушать не захотел — нахмурился только, — и Наум мигом убежал в спальню, лишь бы учителя не гневить…

Кусты рядом с Наумом затряслись, и оттуда на тропинку выбрались ежи. Впереди вышагивал толстый здоровенный глава семьи, а за ним двигались ежи поменьше. Ну и топают же они! Словно не ежики — а коровы! Наум подобрал небольшой камешек и кинул в толстого предводителя. Тот недовольно фыркнул и ускорился. Наум проводил глазами ежиное семейство.

«Если бы я на посту не стоял — быть бы вам в котле», — подумал Наум и посмотрел на громаду старой крепости. В животе заурчало. Замотанные кормили их в плену раз в день липкой горькой бурдой из проросших зерен с шелухой. Не то что здесь, в воинской школе! Йоли первым делом велел вычистить дом, вытащить рухлядь, гнилье, отбившуюся штукатурку. А сам, пока ребятня избавлялась от хлама и таскала добро и скарб из крепости, развел огонь в печи и приготовил в большом котле густую похлебку. Наум подумал о горячем, с дымком, сытном вареве, в котором встречались мясные кусочки, и погладил себя по пузу. В животе вновь заурчало. Когда он бегал по городским улицам, воруя и попрошайничая, чего только не ел! И лягушек, и собак, и змей, и ящериц. Крысы — самые вкусные, но уж больно хитрые и осторожные! Ежей в трущобах мигом бы слопали! Вместе с иголками! А Йоли обещал, что кормить будет каждый день. Наум скинул капюшон, приглядываясь и прислушиваясь к ночной жизни. Ежи шуршали внизу, спускаясь по тропинке. Йоли велел стащить туда бревна, валежник, колючие стебли ежевики — и разбросать. Словно деревья сами, давным-давно так попа́дали. Командир пояснил, что это воинская хитрость, и теперь по тропе кому ни попадя так просто не пробраться!

Йоли болтать не любит. Но если скажет что — обязательно выполнит! Сказал, что будет кормить, значит, будет! Такого славного человека Наум первый раз в жизни видел: не бьет, кормит и драться учит. Вот и наследник признался недавно, что Йоли за них поручился, а иначе быть бы им опять на улице! А еще Йоли его с жертвенника вытащил, прямо из-под кривого ножа выдернул! Теперь Наум за командира кому хочешь глотку перегрызет. Один убогий дурачок заикнулся, что Йоли — не наш, из горских чужаков, и дурня так отмутузили! Всыпали по-тихому, чтоб не орал: учитель строго-настрого запретил драться!..

Снизу послышались треск веток и приглушенные удары. Неужели ежи расшалились? Наум прислушался и всмотрелся в сумрак. На помощь из-за тучи выглянула луна, и он вдруг увидел среди туманных прядей много-много фигур в темном у подножия холма, перед хлипкой преградой из сгнивших бревен. Незнакомцы возились с завалом, пытаясь бесшумно растащить. Наум увидел, что парочка врагов стоят поодаль и крутят головами во все стороны. Хвала Паготу, в лунном свете мальчишка разглядел бледные овалы лиц. Наум выдохнул — это не замотанные уроды, а обычные люди.

Мальчишка не медлил ни мгновения. Нападение! Сейчас ворвутся в дом и всех перережут спящими. Или опять за решетку посадят! Наум плюхнулся на землю и пополз по тропке вверх, к школе. Темный плащ надежно укрыл и спрятал от врагов. Как только тропинка повернула, скрыв стеной деревьев от взглядов противника, Наум вскочил и дунул что есть мочи. Влетев во дворик, он с разбега треснул уснувшего на воротах постового и кинулся в дом.

Едва мальчишка переступил порог, как тотчас затрепыхался в мертвом захвате. К шее прижали холодное лезвие ножа, и он затих.

— Командир… — просипел Наум, увидев край горской бурки. Его тотчас отпустили и развернули лицом к проему, откуда лился лунный свет.

— Наум?.. — глухо спросил Йоли. — Что?

— Нападение!.. — еле сдерживая крик, прошептал Наум. — Возятся перед завалами! Скоро будут здесь.

— Всех во двор! Молча! — Йоли толкнул его в комнату, где спали товарищи, а сам выбежал наружу.

Наум первым делом разбудил Маху и Арата, спящих рядом с дверью. А потом уже, втроем, они двинулись по спальне, пинками и затрещинами поднимая пацанов и затыкая им рты. Вскоре все ученики новой школы, всклокоченные и растерянные, столпились во дворе. Йоли бесшумной тенью появился в проеме ворот и прошипел громким шепотом:

— Молча и быстро… Вверх, в крепость!..

Ребята замялись, закрутили головами. Никто не хотел возвращаться в страшное логово замотанных. Да еще и ночью. Наум подхватился и погнал глупцов к воротам. Арат и Маха принялись помогать, и вскоре уже вся толпа бежала к крепости.

Они остановились только на самом верху, шумно переводя дыхание. Наум огляделся, увидел жертвенную плиту в самом центре и понял, где они очутились. На миг ему стало не по себе, но Йоли, теперь уже не пряча голос, заговорил:

— На школу напали. Кто — не знаю. Много. Они поймут, что мы были там. Может, придут сюда. Мы спрячемся. — Йоли двинулся прочь, а испуганные мальчишки заторопились следом. Когда командир зашел через пустой проем с выломанной дверью в узилище, ученики вновь замешкались. «Неужели опять за решетку?» — зашушукались в толпе. Но Наум уже понял, что задумал командир, и потому крикнул, не скрываясь:

— Да живее же, полудурки! Мы под землей спрячемся!

Наум угадал верно — Йоли прошел через полумрак узилища и задержался у стены. Раздались удары кресала, и вскоре в руке командира оказался зажженный факел. Что Йоли сделал, чтобы стена раскрылась, Наум не увидел. Моргнул, и стены не стало. Он подтолкнул вновь застывших ребят вперед. Командир стоял рядом с проходом и держал факел повыше, чтобы все разглядели, куда идти. Наум с Махой шли последними. Йоли кинул связку факелов, и Маха ловко поймал ее. Едва они вошли в темень подземелья, как командир зашел следом, и толстенная стена сама собой тихо опустилась, отрезая ход назад. Волшебство, не иначе! Возбужденные пацаны загомонили, но Йоли оборвал галдеж.

— Нужно молчать! Идти только за мной! — С этими словами командир протолкался сквозь присмиревших мальчишек и двинулся вперед. Посередине широкого прохода чуть слышно журчал ручеек, упрятанный в желоб. Завороженные, ученики двинулись за одиноким огоньком факела. Справа и слева в стороны уходили отвороты, но командир шел прямо и вскоре остановился у завала камней. Когда Наум с Махой и Аратом приблизились, командир подошел к ним. Он подпалил один из факелов и сунул в руки Науму мешочек с огнивом.

— Пойду за помощью, — сказал командир, строго глядя в глаза. — Спрятались мы надежно, не найдут. Кричать, плакать, шуметь не надо. — Йоли осветил завал из булдыганов, уходящий под потолок. — Наверху наша школа. Это — колодец во дворе. Они, — командир выделил голосом это слово и качнул головой наверх, — будут искать. Могут услышать. Нужно оставаться здесь, не шуметь и ждать. Я приду. Понятно?

Говорил командир вроде и негромко, но услышали все. Так что в ответ кивнула не только их троица, а вся школа. Ученики жались поближе к горящему факелу, который длинный Маха держал на вытянутой руке высоко над головой, и с тревогой и надеждой смотрели на удаляющийся в неизведанную темень огонек. Командир спешил за помощью, чтобы спасти их.

Остах

В выходной день в доме купца Буддала Неста хозяева принимали дорогих гостей. Во внутреннем дворике установили легкий навес из парусины и накрыли богатый стол. И гости, и хозяева уже отдали должное кулинарным шедеврам и встали из-за стола. Во дворике остались одни дети. Остах стоял у оконного проема в гостевой комнате и смотрел во двор. Воин широко расставил ноги, держа перед собой большую кружку, исходящую паром, и прихлебывая ароматный напиток. Богатеям Атриана «горский чай» — так прозвали напиток — пришелся по вкусу. За травяной сбор исправно платили золотом и требовали еще и еще.

У фонтана Фиддал боролся с Олтером. Оли слишком много думал и потому частенько проигрывал. Раскрасневшийся Фиддал подозвал старшего брата и медленно показывал на нем переднюю подножку. Олтер нахмурился, выпятил подбородок и внимательно следил за другом, повторяя движения. Все друзья переживали за наследника и готовили к скорому поединку с бычком-Милиаром.

— Хороший у тебя сын, — сделав длинный глоток, сказал Остах. Он поставил пустую кружку на широкий подоконник и глянул на Кайхура с Хиндой. Брат с сестрой лежали бок о бок в тени навеса и следили за тренировкой. Щенок осклабился и лизнул сестру в ухо. — И за Кайхура спасибо, — поворачиваясь спиной к окну, поскреб щеку Остах. — Верно служит, выручил — и не раз.

Буддал Нест невнятно замычал. Из-за кляпа ничего толком не разобрать; а с заткнутым ртом много не поговоришь. Он сидел на низеньком вычурном креслице с заведенными назад руками. Голые ноги плотно примотаны к ножкам кресла. Туника с искусным орнаментом разрезана от ворота до паха, а обнаженная грудь с глубокими царапинами высоко вздымается. Взгляд купца, обреченный и упрямый, следил за приближающимся горцем.

— Давай с легкого начнем. Еще раз. — Остах присел на мраморный столик рядом. — Плавуса из городского совета ты найдешь и дом на наследника запишешь? Как на имперского гостя.

Купец торопливо кивнул.

— Теперь о тяжелом. Про Эндира… — Купец дернулся всем телом, и кресло заскрипело. Остах вздохнул, потянулся к Буддалу и резким движением выдернул кляп. — Говоришь, про резню «добрых», учиненную замотанными, — ты ни сном ни духом?

Купец недобро зыркнул из-под нахмуренных бровей и кивнул.

— Когда в Атриане разгорелась ночная война, к тебе в дом пришел незнакомец, — продолжил Остах, пристально разглядывая беспомощного купца и отслеживая малейшее движение на его лице. — Он был в капюшоне и его лица ты не видел. Узнать не сможешь.

Купец вновь кивнул.

— Он угрожал, что тебя выкинут из Торгового союза. Грозил долговой тюрьмой и рабством. Велел рассказать о тайной торговле с дорча земляным маслом.

— Он… — глухо сказал купец и закашлялся. — Он на детей намекал… Как бы чего…

Остах продолжил:

— Ты ответил, что никакой торговли нет, а масло ты принимал в дар от Эндира…

— Пару бочек всего! А торговли и впрямь не было — тебе ли не знать? — загорячился купец.

«Торговли маслом с тобой и вправду не было. А вот знал ли ты о наших ночных караванах или нет — это вопрос». — Остах помял губу и продолжил допрос:

— И он тебе поверил?

— Послушай, Остах, — устало прикрыл глаза Буддал. — Я же и впрямь не знаю ничего. Догадывался, что ты с Гимтаром крутишь под носом у Торгового союза. Но я ж не знаю ничего… А когда не знаешь — и говорить не о чем. Об оружии, что я привозил, — он не спрашивал. Его одно масло интересовало.

«Его интересовало только масло. И больше ничего», — повторил себе Остах. Юркая мыслишка крутилась рядом, зудела над ухом, но Остах все никак не мог ее поймать.

— После того разговора к тебе в помощники определили Солида. Невысокий, светловолосый, кучерявый. Подонок вынюхивал и высматривал в горах Дорчариан, прикрываясь твоим именем и твоей торговлей. Затем шифровал письма и отправлял неведомо кому. А совать нос в его дела тебе не велели. — Остах повторил услышанное от купца.

— Ага. — Буддал нашел в себе силы улыбнуться. — Только недавно бедолага упился и шею себе свернул. Хоть и не напивался пьяным ни разу… А к смерти Эндира он не мог руку приложить. В горах Солид оказался уже после.

— Уже после… — тихо повторил Остах и достал из ножен кинжал.

— Нет моей вины в смерти твоего господина!.. — обреченно прошептал купец.

Остах зашел за спину Буддала.

— Клянусь всеми богами, Буддал Нест. Если ты утаил что…

Купец почувствовал рывок и понял, что руки свободны. Мгновением позже горец смахнул ножные путы. Буддал потянулся и потер запястья, а Остах подошел к окну. Покачавшись с пятки на носок, Остах побарабанил пальцами по подоконнику и чуть слышно сказал, разговаривая сам с собой:

— Значит, обманул меня, Зайчонок? Ну ничего, сочтемся… — Он выглянул в проем и крикнул: — Олтер, Барат! Собираемся! — Повернув голову вполоборота, воин добавил: — Хорошие друзья у твоего сына…

Калитка стукнула, и владение купца осталось позади. Остах поморщился. Нехорошо вышло с Буддалом, может обиду затаить. И Оли, похоже, почувствовал неладное: ушли-то не попрощавшись и хозяин из дома проводить не вышел.

Остах двинулся вдоль высоченной каменной ограды, а Барат с наследником потянулись следом. Вроде и живут здесь люди не бедные, а узко, как в собачьей конуре. Рядом рынок, и каждый клочок земли столько золота стоит… С другой стороны переулка высилась глухая стена, до которой можно доплюнуть. За ней располагался невидимый отсюда рынок и торговые ряды. Со стороны площади, на которую выходила улочка, послышались вопли и отборная ругань. Остах поднял голову и увидел, как сцепились две телеги. Одна из лошадей дернулась, встав на дыбы, и рванулась вперед. Вторая телега накренилась и с гулким грохотом перевернулась набок, наглухо закупорив проход и перекрыв видимость. Со стороны площади послышались рев и бабские причитания. Перед днищем телеги словно из-под земли выросли несколько крепких мужских фигур. Сжимая в руках широкие ножи, они скорым шагом двинулись навстречу.

Остах одним движением задвинул наследника за спину и прижал к стене. Глухо зарычал Кайхур. Воин обернулся и увидел, как с противоположной стороны надвигается еще одна группа разбойников.

— Буддал, с-с-сука!.. — яростно прошипел Остах и выдернул тесак. В левой руке дрожал верный нож. Наследник за спиной вытащил кинжал.

Олтер

«Купец ни при чем!» — хотел крикнуть я наставнику, но не стал: незачем отвлекать перед боем. А схватка предстоит нешуточная, это я сразу понял. Выкрутимся ли? Я подозвал Кайхура и вытащил кинжал. Как чувствовал, взял сегодня с собой не учебный, а боевой — подарок Барата. Я посмотрел на приближающихся с двух сторон головорезов. Ну и рожи! Грамотно засаду подготовили, паскуды! Нужно прорываться к телегам и биться там. Сегодня выходной, на площади людно, услышат, стражу звать начнут. Душегубы могут и назад сдать.

Однако дядька считал иначе. Он вертел головой во все стороны, пытаясь найти верное решение. И не находил.

— Барат! — отрывисто сказал наставник, искоса глянув на кинжал в моей руке. — Встречай тех, что справа. Не горячись! Мимо чтоб никто не прошел!

Барат качнул мечом и бросился вперед, дабы встретить неприятеля как можно дальше отсюда. Противники бросились навстречу.

— Храни тебя Отец Глубин, наследник… — чуть слышно прошептал Остах и кинулся к подходящим слева врагам. Напоследок он крикнул: — Не вздумай лезть под руку! Тесно!

— И так вижу, что тесно… — проворчал я. На это дядька и сделал ставку: в такой узости один умелый воин может успешно отбиваться от нескольких противников сразу. Только в глазах дядьки уверенности не видать. А вот решимости погибнуть, меня защищая, — сколько угодно! Что же делать? Я закрутил головой. Что же делать? Зазвенело железо — Барат сцепился с неприятелем. Сблизившись, воин дорча неожиданно присел и полоснул по выставленной ноге противника, а сам отступил.

«Молодец, Барат!»

Но бой только начинался. У здоровенного мужика, следующего неприятеля дорча, обнаружилось короткое копьецо. Он умело делал выпады, вовремя уклоняясь. Ловко использует длину древка, паскуда! И тоже метит вниз, норовит бедро проткнуть! Кайхур понял, что без него не справятся, сорвался с места и бросился вперед. Проскочив у Барата между ног, он прыгнул, не обращая внимания на просвистевшее рядом лезвие кинжала, и вцепился горе-копейщику в пах. Тот громко ойкнул и посунулся вперед, уткнувшись наконечником в землю. Кайхур отпрыгнул и спрятался у Барата за спиной. Дорча не терял времени понапрасну — чиркнул кончиком меча по шее копейщика и встал в стойку.

Я оглянулся. Перед дядькой уже лежал один из противников, и Остах использовал тело как преграду для нападающих. Но дела у дядьки были плохи: улочка в этом месте слегка расширялась, и вдоль стены, вжавшись всем телом, крался худой мужичонка с крысиным лицом. Противник Остаха, рослый детина, молотил мечом что есть мочи, не давая ни единой возможности отвлечься. Крысеныш протиснулся-таки мимо наставника и подбирался к его боку. Я даже кричать не стал: дядька и сам все видел, только поделать ничего не мог.

— Кайхур! — позвал я и бросился к крысенышу.

Вдруг над головой просвистело, и между лопаток худосочного завибрировала стрела. Тот рухнул ничком. Просвистело еще раз, и головорез с мечом закрутился на месте. Из шеи торчало оперение стрелы. Противники замешкались, и Остах врубился в них, надеясь на крепость кольчуги.

Я обернулся. Бледный всклокоченный Буддал с натянутым луком в руках стоял на самом верху каменной ограды собственных ворот. Купец абсолютно гол, на груди виднеются кровавые царапины, а за спиной болтается закинутый наспех колчан. Купец, сузив глаза, сосредоточенно посылает стрелу за стрелой. Я глянул дальше. Противники Барата, завидев лучника, замешкались. За их спиной кто-то перемахнул через сцепившиеся телеги и бросился вперед. Еще один разбойничек спешит на подмогу?

Приглядевшись, я узнал Йолташа. Горец вихрем влетел в не ожидавших удара сзади противников. Барат поднажал, и вскоре на ногах не оказалось никого из нападавших.

— Отбились, спаси нас Отец Глубин, — раздалось над ухом. Кайхур гавкнул соглашаясь. Белая мордочка кровожадного щенка испачкалась вражеской кровью. Раскрасневшийся дядька хлопнул меня между лопаток, и я едва не влетел в стену. Там, откуда он пришел, виднелись только валяющиеся тела. Кое-то пытался убежать — эти валялись цепочкой, на расстоянии друг от друга, со стрелами в спине. К нам подскочил взволнованный Йолташ.

— На новую школу напали, — выдохнул он. — Детей увел в подземелье.

Веселье мигом слетело с дядьки. Он размял лицо, дернул себя за губу и качнул головой.

— А это уже война, ребятки. Идем. — Он взмахом сжатого кулака поприветствовал купца, крутящегося на верхотуре ограды и орущего в глубину двора на слуг, которые все не могли найти лестницу.

«И как он без лестницы наверх забрался?..»

Мы приблизились к телегам. Перевернули их нарочно, сомнений нет. Стражникам небось приплатили, чтоб ушли с площади пиво попить. Кто же это все придумал?

Вдруг сбоку метнулась плотная тень, и я отшатнулся. Седой красномордый старик с обезображенной губой попытался засадить нож в живот Остаху. Барат как на тренировке пропустил нападавшего мимо, рубанул вооруженную руку и, завершая движение, воткнул нож в шею. Толстый старик рухнул под ноги дядьке, заливая сапоги темной кровью.

— Что, не утерпел, Зайчик? Решил сам за всем присмотреть? — спросил Остах у поверженного, вытирая носки сапог о бьющееся в пыли тело. — Барат! Живьем нужно брать, живьем… — устало добавил дядька, и мы схватились за оглобли.

Наум

Командир ушел, навалилась тоска. Все расселись на каменном полу рядом с завалом. Потом мальчишки расшалились, залезли в ручей, начали брызгаться. Пришлось вмешаться и раздать пару тумаков. Наверху наступил рассвет, и из-под завала посветлело. Стало повеселее. Огонь решили потушить, чтобы не палить зря факелы — огниво-то командир оставил.

Кто-то из мелких зашушукался и заныл, что Йоли их бросил и не вернется. Но тут даже вставать не пришлось — нытику мигом намяли бока, чтобы ерунды не говорил! Науму, развалившемуся посередине завала, постелив под себя плащ, послышались голоса. Он покрутил головой. Говорили наверху. Со двора доносились мужские голоса, но слов не разобрать. Сонные мальчишки тоже услышали посторонние звуки и насторожились.

Уже изрядно развиднелось, и беспорядочное нагромождение булдыганов, уходящих под потолок, высилось перед Наумом. Виден каждый камень. Осторожно, стараясь не нашуметь, Наум полез наверх. Подбежал встревоженный Маха, но Наум только дрыгнул ногой и прижал палец к губам. Понятливый Маха кивнул и показал взволнованным пацанам кулак.

Наконец Наум долез до свода коридора, оперся на кладку колодца и присел на большой камень.

— Никого тут нет! — горланили вдалеке. — Зря перлись, ноги ломали. Исцарапались все!

— Хорош орать, тащи давай. Что там? Много хабара в доме?

«Вот уроды! Они уже по нашей школе шарят! Только-только успели прибрать…»

— Был здесь кто, говоришь? — отчетливо раздалось сверху. Словно над ухом — Наум аж вздрогнул от неожиданности! Видать, собеседники подошли к колодцу.

— Тряпье, где спали, — теплое еще! — пробурчал второй голос. — Долго мы возились, услышали нас. Вот и сбегли.

— Что Любимчику скажем? — подошел третий. Послышался смачный звук харканья.

— Да пошел он в задницу, Любимчик твой! — заорали издалека.

— Сивый, придержи коней, — вновь послышался первый голос. Наум обмер. Это имя ему знакомо: все в трущобах знали Сивого. Его ватага обдирала даже дряхлых старух и убивала за ломаный грош. Вот, значит, какие гости к ним пожаловали! Вовремя успели скрыться!

— Ты людей в крепость послал? — продолжил первый. Наум понял, что это вражеский командир.

— Послал. Только… побаиваются людишки, место-то гиблое. Не будут лазать, поверху глянут — и все.

— Долго нам ждать?

— Какая разница? Уплачено — так чего горло дерешь?

— Ага! Замир уже за вином побег!

— То дело! С вином я тут хоть до Паготовых дней сидеть готов.

— Ты, Мрит, наших приструни, — вновь послышался строгий голос. — Нечего с этим отребьем вино хлестать. Караулы поставь. Хвосты накрути. Гляди в оба глаза…

— Понял, командир, — пробасили в ответ.

Совещавшиеся у колодца замолкли и ушли. Теперь вдали раздавались только вопли. Однажды затеяли драку — не поделили найденное вино. Наум слушал, как невидимые разбойники грабят школу, и сжимал кулаки от негодования.

«Нужно дождаться, когда они перепьются, — и всех перебить. Плевать на Сивого и его ватагу! — разошелся Наум. Воинскую школу он уже считал своим домом. — Вот только ихний вожак велел своим людям не пить», — одернул себя Наум и задумался.

Вдруг послышалось шиканье, и Наум глянул вниз. Ого! Рядом с Махой стояли Йоли с братом, строгий старый наставник и наследник со щенком. Когда это они успели подойти, да еще так тихо? Крепко же он задумался! Наум тихонько спустился и вытянулся перед Йоли.

— Командир!.. — Наум громким шепотом быстро пересказал услышанное. Все задумались. Старый наставник смешно дернул себя за нижнюю губу и кивнул Йоли. Они с братом запалили факелы, а Остах затопал вперед. Все двинулись за ним по широкому коридору вглубь подземелий. Колодец с освещенным завалом остался позади.

— Молодчина, Наум! — К мальчишке подошел наследник. — Важные слова передал!

Наум после добрых слов осмелел и спросил:

— А куда мы идем?

— Ох, — закрутил головой наследник, словно разглядывая стены вокруг. Вот только не видно ни зги: темень хоть глаз коли. — Мы в такое место идем — закачаешься! Столько тайн и загадок вокруг… Как бы я хотел с вами там пожить!

— Так оставайся, господин!

— Никакой я тебе не господин, — вдруг рассердился наследник. — Зови меня Олтером.

— Хорошо, Олтер, — послушно ответил Наум.

— Ты парень правильный… Присматривай там за мелкотней — чтоб не сунулись куда и шеи не переломали. Там гад замотанный за мной бегал, так в яму-ловушку свалился и шею себе сломал.

— Хо! Врешь! — не поверил Наум и запоздало прикрыл рот ладонью. — Прости, господин.

— Олтер, — покачал у него перед носом кулаком наследник. — И ничего я не вру. Этот урод за мной с кинжалом бежал. А я от него… Я яму увидел и перепрыгнул. А он в нее со всего маху угодил.

— А чего это он за тобой бежал? — спросил Наум и осторожно добавил: — Олтер…

— Зарезать хотел, — дернул плечом наследник.

Наум с уважением посмотрел на спутника. Он-то думал, что Олтер — просто чистенький господинчик, который вкусной жратвой по три раза в день пузо набивает. А их предводитель, значит, — о-го-го какой! И ничего, что мал еще! Недаром Йоли его слушает!

— Мы сейчас придем и лампы зажжем. Там два больших хранилища с маслом есть — с огнем к ним не суйтесь. А так все осмотрите, только осторожно, ноги не переломайте. Но главное, — наследник придержал Наума за локоть, — одна загадка покоя не дает. В умных книгах написано, что в древности днем там было светло, как наверху.

— Под землей? — не поверил Наум и огляделся. Вокруг колыхалась голодная темнота, подбираясь, чтоб цапнуть.

— Так в умных книгах написано, — строго ответил Олтер. — А книги не врут.

Наум неуверенно кивнул. Книги он видел всего пару раз в жизни. И то издалека.

— А что вы с этими делать будете? — спросил шепотом Наум и кивнул назад. — С грабителями…

Наследник хитро улыбнулся и подмигнул мальчишке:

— Есть один лекарь… Вот он придет ночью и всех вылечит.

Наум вспомнил темнокожего поющего великана, который двумя страшными тесаками кромсал замотанных, и повеселел. Да, уж этот лекарь всех врагов вылечит! Разом и навсегда!

Остах

— Что с захватчиками делать будем? — спросил Оли.

Они уселись передохнуть за столом в подземной столовой. Вокруг носились спасенные оборванцы. Посадили их себе на шею… Во что превратился секрет ночной тропы «добрых»! Долго тайна подземелий не продержится…

«Эх! Надо было мелюзгу пинком под зад отправить на улицы Атриана, откуда они и взялись. И дело с концом!»

Вчерашние беспризорники аккуратно зажигали одну за другой настенные лампы.

«С другой стороны, и задумка наследника хороша… Кто знает, сколько лет еще здесь куковать?.. Надо врастать, устраиваться накрепко. — Остах давно смирился, что уйдет к Отцу Глубин в Атриане, не успев больше повидать гор Дорчариан, к которым успел прикипеть. Недаром Хродвиг таки дотянулся, приговорил изгнанием. — Жаль, Рокона с Ули больше не увижу. Да и с Гимтаром есть о чем потолковать…»

Раздался визг — мелкотня обнаружила каменную чашу с водой, где недавно спал заблудившийся Оли. Ну, сейчас начнется! Однако обошлось. Подоспевшая вовремя троица пареньков постарше мигом приструнила шалунов. Наблюдавший за этим Йолташ едва заметно улыбнулся.

«Может, и будет толк, — признался сам себе Остах. — Тогда через десяток лет, когда оборвыши подрастут, за спиной Олтера будет серьезная сила».

Йоли сможет сделать бойцов из голоногих, в этом Остах не сомневался. В конце концов, дан Эндир из выкупленного раба, вчерашнего «доброго», сумел вырастить танаса себе в помощь. Вспомнив об Эндире, Остах вновь посмурнел. Разгадка гибели Законника вновь ускользнула. Зайца прибили — и ниточка оборвалась. Рыбак нутром чуял, что таинственный незнакомец в капюшоне, связанный с интересами Торгового союза, многое может рассказать. Уж спрашивать Рыбак умеет! Но где искать этого незнакомца? Мало ли вокруг людей в хламидах, плащах и капюшонах? Остах прислушался, о чем говорят спутники. Разговор дельный, но подопечные не понимали главного.

— Это война, — разлепил губы Остах. — Раз Любимчик впрягся… Война на ночных улицах Атриана.

— Значит, победим в войне, — пожал плечами наследник.

— Втроем? — хмыкнул Остах.

— Почему втроем? — надулся Оли. — А я?

— Я вот думаю тебя связать и здесь держать, чтобы ты опять посередь боя не оказался, — почти всерьез сказал Остах.

Шутки наследник не принял.

— Позовем Тумму, — упрямо продолжил Оли.

Остах задумался. Тумма хорош. Молод, свиреп, силен, быстр. Еще и видит в темноте!

— Тумма — великий воин, кто спорит? Вот только один великий воин, — Остах вытянул перед собой указательный палец, — и три отличных воина, — он показал три пальца, — не смогут выиграть войну. Пусть мы отобьем дом на скале… пусть даже никого не ранят и не прирежут. Что дальше? — Остах вновь слегка пристукнул ладонью по столешнице. — Придут полсотни «сильных» и возьмут дом назад. Это война, мальчик.

— Подтянем боларов, — заупрямился наследник. — Тебе Грубый Деан сам говорил: нужна помощь — только свистни. Булогичей попросим подсобить. — Наследник выломал из огарка факела обожженную щепку и набросал рисунок углем на столешнице. Дом в середине, обнесенный оградой, от него тропинка вниз, в город, и дорожка наверх, к крепостным руинам. — Мы ведь можем с двух сторон напасть, так? А что, если мы сделаем так? — И наследник склонился над немудреной картой. Оторвавшись от схемы, победно оглядел собеседников. — А насчет победы в ночной войне… Я предлагаю вот что… — Рядом с хохотом пробежала стайка мелюзги, и Оли понизил голос.

— Что?! — прогремел вскоре вопль наставника. — Китовьим хреном по сусалам!!! Отец Глубин и все его рачьи дети…

Эхо заметалось по подземному залу, раздавая расшалившимся мальчишкам подзатыльники, заставляя вжать голову в плечи и умолкнуть.

Глава 14

Барат

Лежать на животе неудобно. Казалось, горцу к камням не привыкать, но здесь, в проклятом Атриане и этой клиббовой крепости даже камни — и те неправильные. Острые обломки впивались в тело даже сквозь плащ, кольчугу и валяный гверхский поддоспешник. Барат перевалился набок и выгреб из-под себя еще несколько камней. Лег по-прежнему и слегка поерзал. Так-то лучше! Приподнявшись на локтях, выглянул меж двух обломков, словно в бойницу.

Подходы к дому на скале виднелись как на ладони. Неприятель обживался в школе. Городское отребье горланило песни и резалось в кости, разыгрывая награбленное. В горе пожитков, вытащенных во двор, Барат без труда признал скарб замотанных, найденный недавно в укрывищах посреди руин и перенесенный в новую школу. Эх, если бы дело касалось только ворья и пьяни — тогда и подмогу звать не пришлось бы! Сами справились. Однако среди захватчиков виднелись справные воины: они не притронулись к хмельному, выставили посты и отдыхали.

Наставник, бросив беглый взгляд, процедил:

— Странно. Любимчик расщедрился — наемников прислал.

Вечерело. Барат глянул назад, в укромный дворик. Темнокожий колдун забрался на жертвенник и сидел с закрытыми глазами, положив на скрещенные ноги тесаки. Молится своим темным богам? Синяя повязка скрывала оба глаза: изуродованный и уцелевший. Кольчуги на гиганта не нашлось, и в бой Тумма шел по-прежнему с обнаженным торсом. Гигант привык биться без доспеха.

Остах негромко переговаривался с Йолташем. Барат догадывался, о чем речь. Наставник признал в своем ученике учителя, пусть и для вчерашних беспризорников, и наставлял брата, как ловчей управляться с недорослями и как обустроить воинскую школу.

Вот только школу нужно еще обратно отвоевать! Барат выглянул в бойницу. Все подготовились к бою и ждали подмоги. Уже должны подойти… Горец в который раз вспомнил толстых поваров и скривился. Зачем наставник согласился на придумку Оли? Какой с толстяков прок? Тут серьезная заварушка намечается, придется железом позвенеть! Это не бараний бок коптить! Старший Булогич еще и старого степняка позвал, дурня Юсси в драном халате, который косел после кружки пива! Барат вспомнил, как старик на коленях молил о снисхождении, вжавшись лицом в землю, и сплюнул.

Нападать решили вечером. Это у Олтера все просто. Почеркал угольком на столешнице и решил: придет страшный Тумма, перережет ночных сторожей, а потом остальные навалятся с двух сторон и порвут неприятеля на мелкие клочки. Но в жизни выходило иначе.

Первым делом выяснили, что на рассвете никого из имения не выпустят. Не будут же ради собравшихся не пойми куда чужеземцев ворота открывать! А самым смешным оказалось, что и добраться союзнички на поле боя сами не смогут! Заблудятся: города-то не знают! Но хитрый Оли и здесь вывернулся, догадался дать в провожатые Пелепа. Поваренок знал трущобы как свои пять пальцев и обрадовался, что сможет помочь своим мастерам.

Барат привстал и вгляделся в узкий проулок посреди кособоких лачуг. Идут! Горец кинул камешком в брата, вгляделся в даль и едва не схватился за голову. Ну и воинство! Впереди вприпрыжку бежал Пелеп, а за ним толстые Булогичи тащили здоровущие корзины! Их что, бешеная собака покусала?! Не на рынок же идут! Рядом семенил в неизменном халате степняк Юсси. А болары шли чуть позади. По этим сразу видно — справные воины. Староваты только.

— Ого! — проняло подошедшего молчуна Йолташа.

Толстяки-болотники поставили корзины, откинули крышки и натянули кольчуги. Как же они дотащили такую тяжесть через весь город? Один из толстяков достал небольшой фигурный лук и протянул степняку. Из последней корзины повара вытащили короткие дубинки с шипастыми навершиями.

— Рыбьи твои потроха! — ругнулся наставник.

Булогичи продели руки через рукояти корзин и укрылись за ними, словно за щитами. Самый толстый болотник взмахнул над головой дубиной, и они вышли из-под защиты зарослей, скрывающей от неприятельских глаз. Воины заторопились к петлявшей по склону тропинке, у которой крутился Пелеп.

В вечерних сумерках послышался переливчатый свист. Товарищей заметили. Пьяницы во дворе закрутили головами, а наемники подбежали к стоящим в углу копьям.

— Пора! — крикнул наставник.

— Хей-хей-хей-хе-э-я-я-я! — раздалось впереди. Тумма огромными прыжками, сжимая в руках тесаки, несся вниз по склону, подстегивая себя и набирая скорость. — Хей-хей-хей-хе-э-я-я-я!

Братья выбежали на дорогу, прикрывая наставника, пыхтящего позади. Барат увидел, как мужик в доспехе и шлеме, запрыгнув на колодец, машет в их сторону мечом. Вновь раздался тревожный свист, и к ним заторопились веселые игроки, вопя и потрясая в воздухе мечами. За пьянчужками плечом к плечу вышагивали ребята покрепче, сжимая копья.

Грубый Деан

Когда сосед Остах пришел за помощью, болар не раздумывал. Сразу кивнул. Оно и понятно: долг платежом красен. Олтер выручил сына бола Барривана, спас от слуг Безносого… За такое вовек не отслужиться. Но когда Деан узнал, что с ними пойдут в бой болотные повара и кривоногий Юсси… Поплевался, конечно. А куда деваться? Понятно же: Остах не только «почетных учеников» — и опекунов повязать общим делом решил… Умно, что тут скажешь.

А Грен, как услышал, разошелся. Полночи народ веселил. Показывал, как толстяки на кухне тайком ножи точат да черпаки с вертелами к сражению готовят. Пересмешничал. «А самый толстый бычьей ногой врагов гонять будет! Трясти жирным задом и орать: Буличка! Буличка!» Хорошо посмеялись, перед боем — самое то.

Сейчас старый болар потешался уже не над поварами, а над Греном и собой вчерашним. Когда из корзины достали короткий степной лук и колчан со стрелами, передав старику в стеганом халате, Деан насторожился. Уж больно вместительные корзины у болотников! Грен обалдело смотрел, как Булогичи разобрали кольчуги и, беззлобно переругиваясь, споро влезли в них, помогая друг другу. Накинули кольчужные капюшоны. Потом распахнули другие корзины: пришел черед коротким булавам. Старший Булогич, вдев темляк, для пробы махнул над головой шестопером. Толстяк повел плечами и улыбнулся.

«Эх, хорошо-то как», — прочитал по губам Деан.

А вот когда болотники развернули опустевшие корзины донцами вперед, привычно накинув на левую руку, и уступом двинулись к тропинке, тут уж Деан не выдержал. Подбежал к крайнему болотнику и дернул за рукав.

— Куда?.. — прошипел он.

В ответ болотник выдернул руку и прогудел ломким баском:

— Как на простор выйдем — вместе махаться будем. А покамест сзади идите, мы прикроем. Вы ж без щитов. — И молокосос двинул булавой по днищу корзины перед собой. Раздался металлический звон.

— Ну-ка, ну-ка… — Деан повис на руке и сунул нос внутрь корзины.

«Сожри меня Безносый!»

Деан углядел железный лист по форме донца корзины, укрепленный толстыми полосами, которые изгибались кверху и переплетались на рукояти. Для отвода глаз поверх хитрой придумки наплели лозы, придав видимость корзины. Ручка плетенки укреплялась железной пластиной, увитой поверх сухой лозой. Посмотрев на ошалелые глаза болара, молодец добродушно усмехнулся.

— Так-то мы ворогов привыкли острогой бить, — пробасил он. Вздохнув тяжело, он качнул булавой. — Только где их тут возьмешь? Вот и приходится дубинкой махать… Баловство одно, — вновь вздохнул краснощекий — кровь с молоком — болотник и мягко отодвинул старика в сторону, поспешив вслед родичам. Грубый Деан посмотрел на «дубинку» в его руке — тяжеленную булаву с шипастым навершием — и промолчал.

Болотники двинулись вверх по склону: впереди шел старший Булогич, прикрываясь здоровенной корзиной-щитом. За ним топали остальные.

«Как же они эту тяжесть-то через весь город тащили?» — подумал Деан. Когда поваренок вел их по узким вонючим улочкам, болотники играючи несли корзины на согнутых в локте руках и перешучивались.

Мимо Грубого Деана проскользнул Пелеп. Деан цапнул наглого мальчишку за плечо и поддал пинка под зад, чтобы не лез под ноги. Болары поспешили наверх. Перед поворотом тропы показался сбитый заслон. У кустов валялись измочаленные тела. Один еще дрыгался и пытался ползти вниз по склону. Грен засадил кинжал, проявив милосердие, и зло прошипел:

— Мы что, так и будем подранков добивать?

«А пусть бы и так», — тряхнул головой Деан, но не стал бередить Грена, охочего до драки. Однако вскоре продвижение застопорилось. Неприятель выбрал удобное для защиты место, стиснутое скальным выступом и здоровенным обломком крепостной стены, затянутым колючими побегами. Деан посмотрел, как умело орудуют вражеские копейщики, не подпуская тяжелых болотников близко. Используя длину копья, они метили Булогичам в ноги и лицо. Те, не будь дураками, отбивали уколы щитами, топчась на месте.

— Сейчас лучники, едрить их через тын, подоспеют и устроят нам похохотать… — проворчал Грубый Деан. — Толстые-то одоспешены. А мы так, с голым задом погулять вышли.

— Ну-ка, йок, — вдруг раздался надтреснутый голос, и Деан почувствовал легкий толчок в бок. Оглянувшись, он увидел кривоногого старика в драном халате.

— Пусти-ка, йок, — пробормотал старик, пробираясь сквозь сгрудившихся боларов, бесполезно тискавших мечи.

Деан покрутил головой. Он с завистью посмотрел вдаль, за спину копейщикам, где виднелся приземистый дом на скале, окруженный крепкой оградой. Огромный Тумма врезался в толпу голосящих оборванцев, и они брызнули во все стороны, валясь на битый камень. Песня грозного Туммы доносилась и сюда. Молодые горцы орудовали мечами, не давая возможности голытьбе подняться. Союзники слаженно рубили оборванцев, но к ним приближались копейщики, держа строй. Если не поспешить на помощь, то горцев с темнокожим вскоре сомнут.

Степняк, сжимая в руках короткий лук, подбежал к знакомому краснощекому болотнику и хлопнул по спине. Толстяк недовольно дернул плечом и обернулся. Старик залопотал, тыча в стену копейщиков. Молодой Булогич хмыкнул, потянул за рукав соседа и кинул пару слов. Тот поднял над головой свой чудной щит и встал на одно колено. Краснощекий повторил движение, подхватив корзину с другого края. Степняк с неожиданной ловкостью вскочил на донце плетеного щита — только полы халата взметнулись — и широко расставил ноги.

— Й-й-й-о-ок! — повелительно прикрикнул он высоким голосом. Толстяки плавно выпрямились, вознеся степняка над головами товарищей. Тетива басовито затренькала, замелькали руки старика — и стрелы сорвались в полет одна за другой почти без промежутков. Копейщики дрогнули и отступили.

— Бу, — вдруг грохнуло сверху. Стена плетеных щитов качнулась. — Бу! Бу!

Старик проворно соскочил со своей опоры обратно на землю.

— Було-оггг!!! — грозно заорали болотники. Стена щитов набрала скорость и понеслась в сторону сражающихся поодаль Туммы и горцев.

Грен приплясывал от нетерпения. Старый Деан придержал родича и показал глазами на ворота перед домом, где мечущийся по двору мужик раздавал затрещины и расставлял отступивших копейщиков в проеме.

— Боларус инморта канвас!!! — не выдержал Грен, взмахивая мечом и срываясь с места.

— Боларус!!! — заревели сотоварищи и кинулись следом.

«Ну словно дети», — проворчал про себя Грубый Деан, поспешая за молодежью и радуясь забурлившей в жилах крови. Рядом семенил Юсси, придерживая рукой высокую меховую шапку.

— Нет коняки, йок, — выругался старик, поймав взгляд Деана.

Болар кивнул. Степняк перепрыгнул через каменный выступ, и шапка вновь сползла ему на нос.

— Йок, — выругался степняк.

— Юсси! — на ходу бросил Деан. — На ограду тебя подброшу. Подсобишь?

— Йок! — радостно осклабился степняк. Озабоченно нахмурившись, он предупредил: — Стрел немного, йок. Толстый всего один колчан взял, йок!

Тем временем главный болотник принял на щит набегавшего противника и отшвырнул. Тот врезался спиной в скалу и сполз, оставшись недвижимым, а Булогич замахал шестопером, разгоняя гомонящих оборванцев с мечами. Спешащие следом сородичи сбивали рвань наземь и гвоздили булавами. В помощи болотники явно не нуждались. У Туммы с горцами дела ладились не так хорошо. Разбитые, поверженные враги подтянулись под защиту копий и собирали силу для нового удара. Тумма кружился перед ними, раздергивая строй. Ворье путалось под ногами, мешая справным воинам, которые пытались вытеснить темнокожего и горцев с гладкой брусчатки на острые камни. Танцующий Тумма, играючи отводя тесаками жала копий, вспарывающие воздух рядом, норовил вломиться и развалить строй неприятеля. Но пока ему это не удавалось.

— Бу! Бу! — ударил шестопером по щиту старший Булогич, подгоняя родичей. — Було-оггг!!! — рявкнул болотник и покатился в сторону копейщиков. Те умело перестроились, прижавшись спиной к товарищам, и вытолкнули воров навстречу новой опасности. Тумма запел громче, убыстряя темп и подбираясь к противнику ближе.

Грубый Деан глянул на своих. Теперь и болары оценили умелость копейщиков. Те накрепко встали в проеме ворот, удерживая проход. Грен с остальными крутились перед ними почем зря: первый наскок не прошел, отступающие успели построиться и не поддались. В отличие от болотников, щитов у боларов не имелось, и Стем уже подволакивал ногу. Мечник во дворе пинками и затрещинами пытался сбить оборванцев, которые бестолково носились по двору. «И как вы в одной ватаге оказались, бакланы глуподырые?» — подумал Деан, подбегая к ограде. Он поднял обе руки, опираясь на нее, и слегка присел. Почувствовав вес старика, болар выпрямил ноги. Плечо дернуло — старик оттолкнулся и очутился наверху.

— Тумме с болотными подмогни! — крикнул Деан и метнулся к своим. — И командир у них больно шустрый!

— Йок, — раздалось сверху.

Грубый Деан услышал рев мечника во дворе — тот заметил лучника — и осклабился. «Не дурак их предводитель, язви его в душу, ох не дурак!» Копейщики в проеме опасно качнули копьями и сделали шаг назад.

— Боларус! — торжествующе заорал Грен, подымая меч и подбивая своих. Болары подобрались.

— А ну, цыц! — проревел Деан, подскакивая к Грену. Он дернул торопыгу за плечо, и вовремя — сразу два наконечника свистнули рядом. Умело работают, паскудники: один метил в лицо, другой — в пах. — Не замай!! — заорал Деан остальным. — Дурни, сожри вас Безносый!

Старый болар сорвал пояс, привычным движением вложил камень и махнул пращей, посылая снаряд. Один из копейщиков покачнулся. Сородичи, услышав родной посвист, очнулись. Подняли головы, словно пастух кнутом щелкнул. Вскоре болары растянулись редкой цепью рядом с Грубым Деаном. Хлоп-хлоп-хлоп — заговорили пращи, и на копейщиков обрушился град камней. «И чего наскакивать? Ну дурни, честное слово», — в который раз подумал Грубый Деан.

Раздалась отрывистая команда. Копейщики, покачивая копьями, слаженно отступали в глубь двора, прячась за створкой ворот от камней пращников. Мечник держал перед собой за шкирку одного из оборванцев, прячась за ним. Три неподвижных тела лежали рядом, раскинув руки. В теле оборванца, которого мечник использовал как щит, виднелись стрелы. Степняк на верхотуре шипел и ругался, пытаясь выцелить хитрого противника.

«Ну, Юсси!» — восхитился Деан, вкладывая камень, и тоже метнул в вожака. Снаряд просвистел, но вояка успел почуять неладное и присел за колодцем. Болары, увидав новую цель, закрутили пращами.

Копейщики добрались до дверного проема и скрылись в доме — а что им еще оставалось делать? Мечник, выскочив из-за укрытия колодца, юркнул следом. Стрела степняка скользнула по спине, отскочив от кольчуги, а камни боларов безобидно простучали рядом.

— Юсси! — крикнул Деан и указал на оставшихся копейщиков. Те встали кругом, спина к спине. Болотники стоптали воров, даже не заметив, и теперь подбирались к защитникам… Тумма продолжал свой чудной танец… Свистнула стрела — и одно копье в стройном ряду дрогнуло, а наконечник уставился ввысь… Тумма торжествующе взвыл. Ожившая гора в блестящей кольчуге за плетеным щитом качнулась… Поднялись булавы.

— Доррчча!!! — пророкотало со стороны горцев.

— Стоять! — пронеслось над полем боя. Даже привычный ко всему Старый Деан вздрогнул. Умеет же Остах орать; сразу видно, не одно сражение за плечами. — Копья бросайте. И к ограде топайте. — Горец без опаски подошел к строю копейщиков и махнул рукой к углу стены, на котором стоял Юсси. Степняк развернулся лицом во двор, присматривая за домом. Болары занимались тем же, сгрудившись перед входной дверью и поглядывая в проемы окон, откуда торчали наконечники копий.

Противники не дрогнули, оставшись недвижимыми, и Остах притопнул ногой.

— Крови нет меж нами. Не тронем, — отрезал он. — С главным говорить буду.

Раздался лязгнувший звук упавшего копья. Следом за ним остальные копейщики сложили оружие и двинулись к стене, усаживаясь наземь в тени и передавая меха с водой. Деан сплюнул: с наемниками завсегда так. Они негромко переговаривались, переводя взгляды с темнокожего Туммы с голым торсом на болотников с чудными щитами и обратно. Толстяки их изрядно удивляли, а Тумма откровенно пугал.

Остах прошел мимо, шепнув пару слов ученикам. Молодежь качнула головами и двинулась в сторону разоруженных копейщиков, встав поодаль. Следом и главный Булогич отослал часть булавоносцев в охранение. Грубый Деан пихнул неугомонного Грена, чтобы помог сторожам, а сам двинулся к дому.

Остах прошагал через двор, недовольно покосившись на Пелепа, носившегося от тела к телу и выдергивавшего стрелы. Насобирав сколько смог, пацан бросился к степняку, который зорко следил за домом, и положил стрелы у него под ногами. Горец присел на длинную лавочку, стоявшую у входа, откинулся спиной на теплую, нагревшуюся за день стену, вытянул ноги и прикрыл глаза, зажмурившись на солнышке.

— Что, совсем оголодали, раз с таким отребьем вместе пошли? — крикнул Остах.

Дом молчал.

— Там воины ваши у стеночки сидят, — продолжил Остах. — Кажись, все живы. Сказал — не трону, покамест с главным не поговорю.

В доме раздались звяканье и короткий яростный бубнеж. Вскоре в дверном проеме показался давешний мечник. Деан с удивлением поглядел на молодое лицо парня, смуглого, горбоносого и жилистого. Во время боя казалось, он старше. Болар отметил, что тот бережет левую руку, хоть и не показывает виду.

«Приголубил, значит, тебя Юсси».

Деан переглянулся с Булогичем, и они двинулись к скамейке, усаживаясь рядом с горцем. Командир копейщиков, недоверчиво глянув на них и мазнув взглядом по лучнику в халате, опустился на краешек сиденья, недалеко от проема.

— Наемник? — спросил Остах, приоткрыв один глаз.

Горбоносый кивнул.

— Ты на мое пасть разинул, наемник, — ровным голосом сказал Остах. — Это мой дом.

Горбоносый промолчал.

— Откуда же вы взялись? — вздохнул горец.

— С Арзрата, — неохотно ответил парень.

— Йок! — послышалось цоканье с ограды.

То-то Грубому Деану показалось, что больно охотно Юсси стрелы мечет! Аж пританцовывал на ограде! Степняки с арзратцами издавна резали друг дружку почем зря. Горбоносый с опаской глянул на старика, но остался на месте.

— Что здесь забыли? — Остах шлепнул по лавке ладонью. Горбоносый вздрогнул и перевел взгляд от наконечника стрелы, направленного на него, к собеседнику.

— На войну шли, — буркнул мечник.

— О как? — не утерпел Грубый Деан. — В какую хрень имперцы опять влезли?

— На толгувов звали идти, — нехотя пояснил арзратец.

— Отож, на толгувов! — хлопнул себя по ляжке Грубый Деан. — Мало имперцам! Опять лесовики им задницу на голову наденут и в леса удерут!

— Сбор на границе, — вмешался потный Булогич, откидывая кольчужный капюшон. Все уже поняли, что драка кончилась. — Здесь, в Атриане, чего забыли?

— На пропой встали, город посмотреть, — пожал плечами парень. — Вот и поднанялись… заказчик сам подошел, сказал — плевое дельце. — Командир копейщиков посмотрел на двор с валяющимися телами вокруг, на руины старой крепости на холме — и вновь прилип глазами к лучнику в халате.

— На войну, значит, шли, — задумчиво сказал Остах, открывая глаза. Он развернулся к собеседнику. — А нанялись к юбочнику; с ворами и душегубами по ночным улицам шастать?! Задаток-то взяли?

Горбоносый кивнул.

— Ну, значит, и от меня примете, — хлопнул в ладоши Остах. — Возьмешь от меня заказ? На одно дельце?

Арзратец задумался. Из-за ограды донеслась тихая песнь Туммы…

— Йок! — раздалось сверху… Толстый Булогич повел могучими плечами. А Грубый Деан сказал, встретившись глазами с молодым арзратцем:

— Чего тут думать, малахольный? Два раза монет отсыплют!

— Что за дельце-то? — обреченно спросил командир арзратцев.

— Нанимателю твоему башку свернуть, — ответил Остах. — Хорош срамиться, сколько ж можно: глава ночных Атриана — юбочник! Когда это видано?! Еще и имечко! Любимчик, раздери акула его потроха!.. — Горец сплюнул наземь. — Башку-то я ему сам сверну, так оно верней будет! А вы рядышком постоите.

Мечник решился и встал. Подойдя к Остаху, он протянул раскрытую ладонь. Остах ударил сверху.

— Серебром возьмешь? — совсем другим тоном спросил горец. Арзратец повеселел.

— Йок! — донесся раздосадованный голос Юсси. Согнувшись, степняк снимал тетиву со своего верного лука.

Довольный Остах подошел к колодцу и поймал пробегавшего мимо Пелепа, схватив за ухо.

— Тебе что велено? — прикрикнул дядька. — Проводить воинов и в сторонке сидеть! Какого пьяного кальмара шляешься?

Остах отвесил пареньку подзатыльник, усадил на край колодца и спросил что-то вполголоса. Пелеп, с виноватым видом потирающий затылок, повеселел и вскочил. Остах поднес к его носу кулак, но Грубый Деан увидел, что сосед доволен.

— Деан, Булогич, — подозвал Остах. — Тут такое дело… — для вида помялся горец. — Надо бы еще потрудиться.

— Надо так надо, — пожал плечами Деан.

— Славный денек, — согласился Булогич, оглаживая пузо.

— Йок, — согласился подошедший степняк.

— Хватайте арзратцев и дуйте к «Четырем палкам». Это харчевня в одном темном месте, — увидев недоумевающие взгляды, пояснил Остах. — Пелеп сказал, сможет по-хитрому провести, чтоб страже глаза не мозолить. Но, если наткнетесь, — Остах кинул Деану кошель, — договоритесь.

Деан кивнул.

— Народец там шальной, вас увидит, шуметь начнет. Вы попусту не базлайте, к харчевне топайте. Я уж там вас встречу.

— Там встретишь? Но как? — Деан с Булогичем недоуменно переглянулись. Остах зачем-то заглянул в колодец, забитый камнями, и плюнул в него.

— Отец Глубин… То не мои тайны, не могу все сказать, — ударил кулаком по раскрытой ладони Остах.

— Понятно, — пробасил здоровяк Булогич. — Дальше.

— Дальше… Как сладится, так и посмотрим… Людишки подтянутся, я говорить буду.

— А мы рядышком встанем и народ стращать будем, — догадался Деан. — Сделаем. Чего проще-то?

Остах

Они выскользнули из-под земли за двором кожевника. Вонь стояла такая, что непривычные Барат с Йолташем сунули носы под плащи. Ночная тропа «добрых» так долго и осталась нераскрытой из-за вонючих баков кожевника, находящихся неподалеку: кому охота рыскать по округе, где смрад стоит такой, что глаза слезятся?!

Хоронясь, они прокрались вдоль ветхой ограды и вывернули к переулку. До «Четырех палок» осталось рукой подать.

— Ох ты, теткина норка! Вы кто, сволота? — раздался пьяный вопль из подворотни — и захлебнулся от ножа в горле. Незачем поднимать переполох раньше времени; Тумму, мастера хождения в темноте, пришлось оставить: незачем личному рабу четы наместников светиться в таком месте. Но с местным сбродом Рыбак и сам справится. Остах на это надеялся.

Покосившиеся, распахнутые настежь створки ворот во дворе «Четырех палок» вросли в землю. В сторонке двое обрыганных пьянчуг мутузили друг друга по голове. Остах поскреб щеку. Когда Хриплый был в силе, такого непотребства он бы не потерпел. Вспомнив о Хриплом, Рыбак покосился на заостренные, почерневшие колья, торчащие над оградой, и представил голову давнего приятеля, бывшего главы ночных, насаженную на один из них.

Остах повел плечами и решительно двинулся к двери.

— Базлать некогда. Слева лестница, идем по ней. Всех встречных — под нож, — бросил он на ходу. Братья кивнули и двинулись следом. Дверь распахнулась; их встретили гомон, стук игральных костей и спертый дух перегара и немытых тел.

— О-го-го! — барагозили в углу.

Не оглядываясь, Остах двинулся к лестнице и плечом оттер в сторону поднявшегося навстречу амбала с лицом побитой собаки. Он почувствовал сзади короткий взмах Йолташа и краем глаза увидел заваливающееся тело. Две ступеньки, четыре…

— Эй, эй, подожди! — раздался вопль из глубины зала. Их заметили.

Шесть, восемь…

— Они Ежа кончили! — прокричал кто-то. — Эй!

Раздался оглушительный свист, и о стену рядом разлетелся глиняный кувшин. Послышался топот сверху, и навстречу выкатились двое с кожаными наручами и ножами в руках. Остах уцепил переднего за лодыжку, перехватывая вооруженную руку, и скинул с верхотуры в зал. Тот рухнул на стол, разнося в щепы. Со вторым схватился Барат. Грамотно увел противника в сторону ложным замахом, саданул стопой в колено и воткнул кинжал в шею. Толкнул противника вниз по лестнице и встал наверху. Йолташ по кивку наставника пнул дверь и вжался в стену. Вовремя! Мимо прогудела стрела. Йолташ пригнулся и вкатился в комнату. Остах поспешил следом.

Любимчик сидел на скамье голышом, держа в руках разряженный самострел. Рядом с ним на коленях стояла девка с заголенным грудями. Она вытерла губы, со страхом глянула на приближающегося Йолташа и бросилась в дальний угол. Любимчик швырнул в голову противника самострел, но горец с легкостью увернулся.

— Я сам! — осадил ученика Остах. — Сам должен.

— Рыбак!.. — прошипел Любимчик, узнавая. Он дернулся, пытаясь достать до пояса с кинжалом, но тот лежал слишком далеко.

— Юбочник! — крикнул в ответ Остах, как следует вдарил Любимчика ногой по промежности и всадил верный нож под подбородок. Враг рухнул бездыханным, лицом вниз. Дуреха завизжала, и Остах выволок ее из комнаты, спихнув с лестницы.

— Барат! — рявкнул он. Горячий горец уже резался с кем-то на площадке. Барат махнул рукой, оттолкнул противника, пропустил мимо себя визжащую деваху и взлетел наверх. Остах втолкнул ученика в проем, захлопнул дверь, а Йолташ перекрыл проход лавкой. Барат подскочил к тяжеленному столу и поволок.

Дверь задрожала от ударов. Втроем они подтащили стол и перевернули набок. Запыхавшийся Остах сел на пол и смахнул пот со лба.

— А верный у Оли замысел-то оказался! — ткнул Барат брата в бок. — Пришли и кончили ночного главу! — Он кивнул на тело.

— Главное, чтобы Пелеп не заблудился, — проворчал Йолташ, подходя к окну.

— Я и без поваренка этот сброд в кулак соберу, — проворчал Остах, поднимаясь. Он покосился на тело. Рыбака ждала грязная работенка, но кто сказал, что власть над ночным людом будет валяться под ногами? «Хотя, — Остах хмыкнул про себя, — вот она, валяется. Голым задом кверху». Остах вытащил кинжал и склонился над Любимчиком.

Вскоре в дверь перестали ломиться, снаружи послышались крики, топот и звон железа.

— Наши пришли, — донеслось от окна.

— Ну и я закончил, — с отвращением сказал Остах. Как он ни берегся, кровь залила сапоги и запачкала штаны. — Отпирайте дверь.

Когда Остах вышел наружу, наемники с боларами и болотниками уже утихомирили завсегдатаев. Снаружи, со двора, гудела толпа: ночной люд подтягивался с окрестных улиц.

«Так даже лучше», — подумал Остах, спускаясь по лестнице и неся за волосы на вытянутой руке голову Любимчика. Гомон в харчевне как отрезало. А стоило выйти во двор, напротив, гвалт поднялся до небес, словно воронье загалдело. Местные распаляли друг друга, заводились. Наемники-арзратцы ощетинились копьями и сплотились вокруг.

— Ты кто такой, чудило?

— Не по закону!

— Разорвем косорылых!

— На пику его, сученыша старого!

— Ты по какому праву, мил-человек, главу нашего порешил? Ты кто такой? — Путь преградил всклокоченный дедулька, пьяный настолько, что не ведал страха.

— По какому праву? — напряг голос Остах, хватая толпу глоткой, как в бою.

Ночной люд примолк.

— По какому праву? По праву защиты и долга. Этот, — Остах качнул отрезанной головой, и кровавые капли разлетелись вокруг, — долг не захотел возвращать, наемников подослал.

Остах кивнул в сторону горбоносого арзратца. Тот вышел вперед и коротко кивнул, подтверждая сказанное. В толпе поползли шепотки. Долг для ночного люда — дело святое. Но только для своих.

— У ночного главы Атариана долг передо мной. Я потребовал вернуть, а юбочник ваш мошной тряхнуть не захотел, решил копьем отплатиться… — наседал Остах.

— Что ж ты за птица, что цельный ночной хозяин тебе должон? — проорал кто-то.

— Тю! — присел пьяный дедок, еле стоящий на ногах, который все это время таращился на Остаха. — Так это Рыбак! Из Арраина! — заорал он, тыча пальцем. — Когда горец, дружок его, Хриплого на главенство посадил, он башку мне пробил! — И дедок погладил вмятину на плешивом черепе.

— А ну! — проорал Остах и метнул свой страшный снаряд через весь двор Барату, оседлавшему ограду. Башка юбочника, крутясь в воздухе, окропила толпу брызгами. Барат ловко поймал ее и насадил на кол.

— Теперь у ночного люда Атариана новый глава, — веско произнес Остах, обводя толпу тяжелым взглядом.

— А и верно! — ударил себя по коленке дедок, которого Остах так и не вспомнил. — Рыбак из «добрых» всяко лучше, чем юбочник поганый!

Толпа одобрительно загудела. Остах углядел, как немногочисленные старики, размахивая руками, растолковывают что-то соседям.

«Помнят меня еще… Помнят, значит…»

— Только ить, — хитро ухмыльнулся пьянчужка, — слышь, новый глава… Проставиться бы надо.

Рыбак освободил дверной проем в харчевню, шагнув в сторону, и махнул рукой:

— Гуляй, ночной люд! Угощаю!

Глава 15

Ултер

— Ну прости меня, — вцепилась в руку несносная девчонка. — Ну прости, прости, — затормошила Вилея. От порывистого движения длинные косички взметнулись и погладили Ултера по щеке, а расцарапанную ладонь дернуло. Ули не показал виду, что ему больно, а по-прежнему сидел прямо и смотрел вниз, на дорогу.

«Паршивка!»

Рядом, на длинной узкой скамье у подножия сторожевой башни сидели Вутц и Хоар. Вместе они встречали долгожданный караван: канатоходцы возвращались домой, в Пайгалу. Кибитки балагана разглядели на соседнем склоне загодя, два дня назад. Повозки с большими колесами то исчезали за горными кручами, то вновь выныривали среди острых скал, петляя по узкой дороге. Сегодня односельчане, полгода назад уехавшие в Империю «играть на канате» — так пайгалы говорили о своем ремесле, — наконец повечеряют у родного очага.

Беспокойная девчонка не отступилась и не выпустила руку Ултера. Теперь Вилея подобралась ближе и заглядывала Ули в глаза, пытаясь высмотреть: не сильно ли он сердится. Непоседа мешала Ули смотреть вдаль, и мальчик отодвинулся.

Он вспомнил, как впервые увидел ее шальные глаза и цветастые косички с вплетенными лентами, и покосился наверх, на остроконечные крыши башен. Туго натянутый канат никуда не делся, так и нависая над дорогой, словно тоненькая балка-перекладина входных ворот.

Когда меховая шапка шлепнулась перед носом упавшего мальчика, он со страхом поднял голову кверху, ожидая увидеть падающее тело. Как в тот страшный день. Но вместо этого разглядел хохочущее лицо и свесившиеся косички. Стройный горец-канатоходец оказался девчонкой, которая болталась на канате вниз головой, уцепившись носочками, и звонко смеялась. Ее ложное падение оказалось всего лишь трюком!

Ули, лежа на дороге весь в пыли, покраснел от стыда. Словно на него плеснули из-за угла помоями, окатив с головы до ног. Вдруг со стороны села раздался крик:

— Ви-иле-ея-я!!! — Ултер поднялся, расцарапанными ладонями отряхнул штаны и безрукавку, оттолкнул подбежавшего Арратоя и увидел ковыляющего старика с рогатым посохом. Быстро перебирая кривыми ногами, седой старик потрясал в воздухе посохом и не переставая кричал: — Вилея! Вилея!!! — Огромный тяжелый нос висел на загорелом морщинистом лице и подпрыгивал при каждом шаге, а седая клочковатая борода торчала вперед. Дедок выглядел до того забавно, что Ули едва не рассмеялся в голос, мигом забыв стыд и жгучие ссадины. — Вилея!!! — запыхавшийся старикан заколотил по двери башни. — Открывай! Выдеру, как козу!

Дверь распахнулась. На пороге стоял молодой воин с длинным кинжалом на боку. Разгневанный старик принялся лупить по нему, нанося удары посохом куда ни попадя. Парень шагнул назад, отчего большая часть ударов пришлась на дверной косяк, и прикрыл предплечьем лицо.

— Почему пустил! Почему пустил! — приговаривал старик. — Кто дозволил?!

— Дядюшка Вутц! — взмолился парень. — Вилейка сказала — ты разрешил. Гостей порадовать…

Старик устал махать посохом и облокотился на стену, переводя дух. Ултер увидел, как тихонько открылась дверь второй башни за спиной старика и оттуда выскользнула юркая девчоночья фигурка. Проказница на цыпочках побежала прочь, пока ее не заметили. Но, отбежав на десяток шагов, она остановилась и побрела обратно, повесив голову.

— Деда-а-а-а!.. — протянула девчонка. — Прости, деда!..

Девчонка обняла старика сзади за пояс, встретилась глазами с Ултером… и показала язык!

Старик перетянул ее посохом по спине и дернул за косу.

— Ступай в дом, негодница! И в ледничок шуруй, там постой. Охолонись чуток. Ужжжо-то я тебе вечером устрою!! — Старик вновь дернул за косичку, и поникшая девчонка заплетающейся походкой направилась к селу.

— Прости, наследник, — носатый старик слегка поклонился. — Я Вутц. А это, — он глянул на девчонку, которая перестала печалиться и вприпрыжку неслась вверх, — Вилея, моя внучка…

— Ну прости, — вновь заканючила Вилейка, оборвав воспоминания Ултера и придвинувшись вплотную. — Знаешь, как дед меня потом наказал?! До сих пор спина чешется! — Она изогнулась на скамье и почесала между лопатками. — Я же не думала, что ты такой хороший!

— Чего?.. — не выдержал Ули. — И ничего я не хороший!

— Хороший, — уверенно кивнула пайгалка. — Я деда подслушала, что к нам второй наследник дана едет. Ну, думаю… Приедет задавака, весь из себя, низинник сопливый! Командовать начнет, — зачастила девчонка. Она вновь схватила Ули за руку и затрясла. — Вот и решила проучить! Я же не знала… Ну то есть слышала… Но не подумала, — запуталась Вилейка.

— Чего не подумала? — не разобрался Ули.

— Мне дедушка, когда учил уму-разуму, — девчонка вновь почесала спину, — объяснил. У тебя же брат, наследник Олтер, со скалы упал… А тут я со своими шуточками дурацкими… Ты сильно испугался? Ну прости, а? Я больше так не буду!

Ули, как услышал про брата, перестал делать вид, что сердится. Заулыбался. Вчера, едва внучка старика скрылась в селе, Вутц повернулся и сказал:

— От Гимтара весточка пришла, наследник Ултер. Брат твой ходить начал. Танас пишет, бегает пуще прежнего!

Ултер не сразу понял его слова, — слишком злился на девчонку. А как понял — заорал во все горло: «Братка!!! Брат ходить начал! Я знал, знал! Я во сне видел!!!» — и колесом прошелся, а затем еще раз и еще. Только ладони по новой ободрал…

Мальчик осторожно вытащил перевязанную руку из цепкой девчачьей хватки и проворчал:

— Ладно… Прощаю…

— Ой… — пискнула девчонка над ухом. Да она же совсем не слушает, мерзавка! Уставилась куда-то за спину и глазищи таращит! Вилейка спрыгнула со скамьи и вприпрыжку кинулась вниз по склону.

— Едут! Едут! Отец!!! Отец вернулся!!! — заскакал впереди нее девчачий вопль.

Хоар с Вутцем, негромко переговаривающиеся о своем, замолчали и поднялись. Из-за поворота появилась первая пайгальская повозка с праздничным ярким пологом. У старика даже морщины на лице улыбались — так он радовался! Ули подошел ближе и встал рядом с Хоаром. Маленькая фигурка Вилейки неслась вниз, крича и подпрыгивая на ходу.

Вдруг из-за высокой крытой повозки на дорогу выскочил здоровенный медведь! Он побежал навстречу девчонке, грозно взрыкивая, а потом встал на задние лапы и заревел что есть мочи! Девчонка завизжала громче и припустила еще быстрей. Ули схватился за кинжал и посмотрел на взрослых. Носатый Вутц глянул на него и пояснил:

— Это мой сын Морх. Как был мальчишкой, так и остался.

Ули перевел взгляд назад и увидел, что у зверя теперь вместо медвежьей морды обычное человеческое лицо. Только заросшее бородой до самых глаз.

«Да он же ряженый!!!» — догадался Ултер.

Подбежавшая Вилейка бросилась медведю-Морху на руки, и тот закрутил ее в воздухе, высоко подбрасывая и громко хохоча. Пайгальские повозки выезжали и выезжали из-за поворота, а медведь и девчонка все стояли на обочине и не могли наговориться. Тут из-за поворота вывернула последняя повозка и показались конные воины. Ули встрепенулся. Он узнал их. Это были «головорезы Тарха», как говаривал диду Гимтар. Ултер поправил перевязь с отцовским кинжалом, пригладил волосы и степенным шагом двинулся навстречу. Что же! И ему есть кого встречать!

Большие колеса повозок крутились мимо Ултера одно за другим. Вилея по-прежнему висела на отце, вцепившись в него и что-то с жаром рассказывая. Поникнувшая медвежья морда болталась за плечами пайгала, словно капюшон. Морх увидел приближающегося мальчика и остолбенел, открыв рот. Ули слегка кивнул и пошел дальше.

— Отец, отец!!! — затрясла его дочка. — Ты совсем меня не слушаешь!

— Наследник Олтер?.. — прошептал Морх.

Ули вздрогнул. «Но откуда он знает?» — испугался Ули. В нем поднялся забытый, потерянный страх, что кто-то узнает правду о нем и брате. Вспугнутые мысли метались в голове бестолковыми мотыльками. Но все прекратила Вилейка.

— Ты что, отец?! — захохотала она. — Это же Ултер! Он же второй сын, не первый! Он у нас всю зиму гостить будет!

«Я не второй, я первый!» — неожиданно рассердился Ули. Ее слова показались мальчику обидными, но он промолчал.

— Как же, как же! Ултер! — захохотал человек-медведь и хлопнул себя по лбу. Он подошел к мальчику. — Прости, что я так… удивился. Но ты так похож на наследника — просто один человек! Я Морх, сын Вутца.

«Я и есть наследник», — подумал Ултер, а затем до него дошел смысл слов медведя.

— Ты встречался с братом? В Империи?! — Мальчик подскочил к Морху и схватил за предплечье. — А он и вправду ходит? Как он? Что он там делает? А он…

— Видел, ходит! — добродушно прогудел бородач и шутливо выставил руки вперед, словно защищаясь. — Потом расскажу, Ултер! Успеем наговориться, вся зима впереди!

Вилейка, сидя на шее у отца, показала Ули язык. Ултер кивнул Морху и двинулся дальше.

— Ули!

— Привет, Ули!

— Здорово! Высоковато ты забрался, кони все ноги сбили! — сказал Межх, старший среди воинов. Самым главным был, конечно, Бык, и только он мог держать «этих головорезов», как иногда ругался диду Гимтар, в узде.

— Здорово, — кивнул Ултер. — А где Тарх?

Вот бы кому он обрадовался!

Головорезы поскучнели и переглянулись.

— Тайное дело у Быка нашего, — понизив голос, ответил Межх и посадил Ултера впереди себя на коня. — Дан Рокон отправил. Тарх даже нам не сказал, куда и зачем.

— Вот дела-а-а… — протянул Ули. — А вы как здесь очутились?

— В Декурион заезжали, танас велел, — поскучнел Межх. И шутливо ткнул мальчика под ребра. — А потом решили тебя проведать!

— Ты что, никак пайгалом заделался, наследничек? — влез Гафр. — Скоро будешь на канате дергаться, людей веселить?

— А и буду! — набычился Ултер. Гафра он не любил, язык у него без костей, про то все знали! Мелет и мелет своим языком попусту… Гафр успел понаемничать в Империи; в ней и все свое горское вежество растерял, и трепаться попусту научился. Сколько раз болтун получал от Тарха на орехи за свои проделки! Но теперь Быка нет, и Ули придется самому отбиваться от языкастого Гафра. — А и буду! Зима долгая, научусь!

— А и верно, мальчик! И верно! — раздалось сбоку. Старик Вутц встречал каждую повозку взмахом руки. Хоар уже ушел в село. — Чего зиму сиднем сидеть? Научим и тебя на канате играть.

Носатый старик меленько засмеялся, и его борода затряслась.

— А это кто вякает? — выехал вперед Гафр. — Ты знаешь, с кем разговариваешь, рвань?

Головорез решил проучить неказистого старикана в латаной засаленной бурке и притер его лошадью к подножию башни. Ултер раскрыл рот, чтобы одернуть Гафра, но старый пайгал неожиданно ловко заскочил на лавку и ткнул рогаткой посоха в подбородок злословцу, отчего тот прикусил язык и ойкнул. Впрочем, тут же схватившись за меч.

— Дядюшка Вутц! — закричал Ули и спрыгнул с коня.

— Дядюшка Вутц?? — переспросил Гафр, держась за разбитую губу. Он перевел взгляд на хмурого дедка в старой бурке, держащего перед собой посох на манер копья. Ули заметил, как Гафр побледнел. — Старейшина Вутц?

— Вот что, соколы-кречеты, воины справные… — закряхтел Вутц, осторожно спускаясь с лавки, на которую только что мигом взлетел. — Жить вон в том крайнем дворе будете… Там уж года три никто не живет. Сгинул Мифал от лихоманки, за два дня сгорел. Хлев под конюшню переделаете… Только там дерьма под крышу… Мы ж со всего села туда сносили… — забубнил себе под нос старик, размышляя. — И крыша в доме прохудилась… — Вутц посмотрел на конных воинов и взгляд его прояснился. — Но ничего! Вон какие добрые молодцы приехали в гости! Орлы! Мигом с уборкой да починкой управитесь!

— Старейшина Вутц, — рядом с Ули встал Межх. Он поклонился старику. — Прошу простить за дурость моего человека и принять письмо от танаса Гимтара. — Он еще раз поклонился и протянул Вутцу тубус. Тот письма не принял и повернулся к Гафру. Болтун мигом слетел с коня и тоже склонился в глубоком поклоне.

— От танаса, значит. Ну и друзья у тебя, Ули! — проворчал пайгал, принимая свиток. — Идем, наследник. От Гимтара письмо читать будем и думать, как дальше жить.

Рокон

Дан встречал возвращающегося из Колодца имперского тысячника Фракса Хмутра. С тех пор как танас отослал Быка обратно к мятежникам, новостей от друга не приходило, и теперь Рокон ожидал россказней от имперца, чтобы разузнать хоть что-то. Подобно тому, как он, дан Дорчариан, закупорил единственную дорогу в долину, так и матерые порубежники Хмутра отрезали бунтовщикам ходы вниз. Пути назад у Тарха не было: дым перестал подниматься над горами, и все поняли, что Империя восстановила власть над Колодцем. Какое-то время огромная туча еще висела, обжившись посреди местных гор, но вскоре злые зимние ветра налетели на нее и разодрали в клочья.

«Успел Бычок убраться или нет?» — гадал Рокон, поглядывая на свиту командующего. Вид Фракса дану не понравился: тот кутался в дорожный плащ, кашлял в кулак, но на Паграбу внизу и видимую отсюда часть долины поглядывал по-хозяйски, оценивающе. Словно подбирал место, где поставить дом.

— Приветствую тебя, Рокон, сын Эндира, рекс Дорчариан! — простуженно прокаркал тысячник.

«Что, не так уж ласковы наши горы? Сам убрался поскорее, а Голоса на хозяйстве оставил?»

— Приветствую, командующий Фракс Хмутр, — кивнул Рокон и пустил коня шагом рядом с жеребцом имперца. — Пока устанавливают твой шатер, раздели со мной хлеб и отведай горячего вина.

— За горячее вино готов убить, — кивнул Фракс, принимая приглашение, и обернулся к своим. — Эй! Гоните к дорожным, пусть собираются. Хватит им казну проедать, пускай наверх шуруют! Работы непочатый край!

Видавшую виды закопченную ставку Рокона уже утеплили по-зимнему, развесив ковры и наставив жаровен. Посредине тлел очаг.

— Командующий Фракс, — словно старого знакомца, Гимтар поприветствовал входящего поднятым кубком.

— Уф, — выдохнул здоровяк, срывая с себя тяжелый волглый плащ и отбрасывая в сторону. — Советник Гимтар.

Он подошел к жаровне и выставил ладони, вбирая желанный жар.

— Прими мои поздравления, Фракс, — начал игру Гимтар.

Рокон, не чинясь, налил горячего вина с пряностями и поднес гостю. Тот жадно ополовинил чашу, прикрыв от наслаждения глаза.

— Уфф, — вновь послышалось от него. — Ты о клятом Колодце? Да уж… Приказ арнского престола исполнили, хоть и пришлось попотеть… Рабов поймали, посекли да забили ими Колодец доверху… А он, клятый, все равно чадит… Пока толстыми кожами не накрыли да не подождали…

Полог шатра взметнулся и слуги втащили барашка на вертеле, от которого шел дух печеного мяса. Установив вертел и утвердив рядом низенький столик со стопкой круглых свежих лепешек, они удалились. Гимтар подошел ближе и поставил кувшин с вином на столик.

— Значит, рабов извели всех, под корень? — отрывая обугленную корку, уточнил Гимтар. Он отрезал шмат сочного мяса и шмякнул в тарелку, придвинув гостю. Фракс жадно накинулся на баранину.

— Угу, — проглотив кусок, кивнул Фракс. — Всех под нож. Спалили — ни следа не осталось.

— Бывших рабов не бывает, — заметил Рокон, принимая от танаса кусок. — Наверняка есть еще кто-то, по щелям забились.

— Ну, — Фракс шумно отхлебнул, — при вашей-то зиме Пагот-шутник над ними здорово повеселится, приморозив голой задницей к скалам… — Здоровяк-командующий захохотал, а затем внезапно оборвал смех и кивнул: — Может, и бегают еще где-то. Я потому воинов и оставил… Мало ли…

Рокон обменялся с танасом беглыми взглядами. Врать Хмутр не мастак. Дан понял, что у Бычка все сладилось и он увел мятежников. Вдруг из лагеря снаружи послышался шум.

— Что там? — нахмурился Гимтар.

— Пустое, — махнул рукой Рокон. — Тысячник отправляет дорожных наверх, к Колодцу.

— Ох, наконец-то! — всплеснул руками Гимтар и подошел к походному столу, заваленному ворохом бумаг и свитков. Пошуршав, он выдернул один из них и приблизился, уставившись в свиток. — Ваши дорожные рабочие успели еще набрать провизии… Вот — ржи, овса, ячменя…

Фракс принял свиток, накрыв тяжелой ладонью.

— Нам нужно еще еды… И кое-чего еще… Строительного леса, веревок, инструментов… Мои помощники расписали. — Фракс вытащил немаленький тубус и положил перед Гимтаром. — Империя все поставит, конечно, но когда это будет? Важно время…

— Время — всегда важное, — кивнул Гимтар, забирая списки. — Ну-ка, посмотрим, посмотрим…

Рокон подлил вина, отсев в сторону, за походный стол. Он понял, что задумка удалась: Бычок не только укрыл рабов от гнева Арны, но и изрядно пограбил имперские владения. Дан вполуха слушал вялый торг между Гимтаром и имперцем. Хмутра изрядно развезло от духоты, жары и горячего вина; он уже достал печать тысячника… Монеты, за которые торговался порубежник, были не его, и потому трепыхался он по привычке. Гимтар положил рядом со здоровяком тяжелый кошель, и тот мигом капнул черного воска и поставил печать.

Мысли дана Дорчариан были далеко отсюда. Рокон прикидывал, много ли скайдов уцелело после налета бунтовщиков и как алайны примут известия о новых соседях… «Бывших рабов не бывает», — слова, посеянные упрямым Хродвигом, крепко укоренились в горах. Вспомнив о Хродвиге, Рокон подумал об Ули и глотнул вина. Пару дней назад посыльный от Вутца продрался-таки сквозь начавшуюся метель и принес добрую весть: Ултер жив-здоров и принят в Пайгале со всеми почестями.

Взметнувшийся полог шатра отвлек Рокона. Свита тысячника развернула ставку командующего и ожидала хозяина. Дан Дорчариан проявил вежество и вышел проводить гостя. Фракс нетвердой походкой, поддерживаемый спутниками, отправился прочь. Дорожные рабочие, поставив новые шатры, сворачивали драные палатки, разбирали времянки и направляли повозки в сторону Колодца. Суета, поднявшаяся внизу, донеслась и сюда. Мимо пронесся ошалелый рабочий с пыльной дырявой шкурой в руках. Он сблизился со ставкой дана, и охрана шуганула глупца, замахнувшись копьями. Тот забавно подпрыгнул и припустил быстрее, порскнув прочь. Ближники довольно загоготали.

Рокон встретился глазами с горцем в черном. Он стоял неподалеку от шатра, одинокий и невозмутимый посреди гомона и переполоха. Приглядевшись, дан узнал чернобурочника из охраны Хродвига. Уже дважды за сегодня Рокон помянул старика-Хранителя в своих мыслях!

«Он прожил такую долгую жизнь… Неужели упрямцу и этого показалось мало? Мать Предков, отчего Хранитель и после смерти не может оставить горы Дорчариан?»

Чернобурочник, заметив взгляд дана, склонился. Гимтар, увидев чернобородого, изменился в лице и едва дождался, когда скроются имперцы. Он поманил человека Хродвига в шатер. Ближники заворчали, косясь на длинный меч чернобурочника и раздутый заплечный мешок, но осеклись под гневным взглядом Гимтара.

Едва занавесь за вошедшим запахнулась, Гимтар нетерпеливо бросил:

— Ну? Что?

— Сполныл тваю волю, танас. Малылся Матэри. — Черный покрутил головой и подошел к столику, на котором лежали ломти мяса. Судейский опустил заплечный мешок и развязал тесьму.

— Ну, Остах! Ну, пройдоха! — не выдержал Гимтар и колупнул ногтем огромный пласт крупной нежно-розовой соли, горкой возвышающийся перед ними. — Соль!!! Розовая!!! Мать Предков улыбнулась своим детям! — задохнулся танас.

Таким Рокон не видел дядю никогда. Но то и немудрено: перед ними лежала не соль; они вдруг обрели — руку протяни — добрую справу для воинов, золото для нужд Дорчариан, рожь, пшеницу, горох… Внутренним взором правитель увидел перед собой сытые личики грудничков ранней весной, когда даже скот дох от бескормицы. За розовую соль имперцы не скупясь платили золотом. И платили щедро — об истинной цене Рокон даже не догадывался.

— Много там? Много? — спросил Гимтар.

Черный пожал плечами. Он обвел руками вокруг себя, показывая на стены шатра, и сказал:

— Много. Пока нэ начнешь копать — нэ узнаешь. — Он вновь пожал плечами, а потом уверенно кивнул и повторил: — Много. Матэрь лубыт сваых дэтэй!

Дан уселся на табурет, подперев руками голову и запустив пальцы в волосы. Гимтар выпроводил чернобурочника, велев ему никуда не уезжать. Танас плеснул вина в оба кубка и подошел к властителю.

— Что делать будем, дан?

Рокон побарабанил пальцами по столу.

— Беру своих на конь — и вниз, — вслух размышлял дан, прикусывая губы. — Хватаю работников в вилле, поднимаемся к Матери Предков, пока не замело. На Коленях Матери не замерзнем. Начнем бараки ставить, лес валить. Чую, быть там скоро работному городку.

— Тын поставь, — поддакнул танас, думая о своем. — И крепостицу бы… Время. Время… Прав проклятый имперец — время важно!

— То лишнее… Впрочем… — Рокон глубоко задумался. Танас тоже думал о своем, меря шатер шагами. Наконец он хлопнул в ладоши и подошел к столу.

— Все верно. Ты езжай как задумал. Я здесь остаюсь, с войском. Не можно нам имперских вояк под боком, у Колодца, без пригляда оставлять. По весне… — Тут Гимтар споткнулся, но дернул себя за бороду и продолжил: — Как уговорено, к Столхед поеду, о новых соседях рассказывать. Но главное — Круг Хранителей соберу, чтобы получить дозволение на добычу соли из Лона Матери.

— Что они без Хродвига теперь нарешают? — задумчиво добавил Рокон. — А ну как стеной встанут, закроют ход в Лоно Матери? Даже за солью…

— Обломаю им бока, — хищно осклабился Гимтар. — По-нашему будет.

Рокон покачал головой… Хорохорится старый, делит недобытую соль. Впрочем, за такое неожиданное богатство стоит биться. С любым врагом стоит биться, даже со скудоумием судейских. С солью дорча окрепнут и смогут наконец жить своей жизнью.

Они еще долго говорили вдвоем о том о сем. Снаружи слышался переполох собираемого лагеря — дорожники по-прежнему тащили со всех углов скарб, разбирали коновязи и шалаши. Если бы нарезающий мерные круги вокруг шатра ближник дана прервал сейчас свой неторопливый предсказуемый ход и забежал бы за шатер, то увидел приметную картину. Может, он помянул бы клиббов, Йотль и прочих богов, увидев ползущую по камням ожившую шкуру. А может, храбрый воин пригвоздил бы копьем шкуру к земле, и тогда обнаружил под ней давешнего дорожного работника, с одурелым видом пробегавшего мимо. Но нерадивый стражник остановился, дабы перекинуться парой слов с другими охранниками. Поэтому шкура без препятствий доползла до густых кустов, разросшихся у ручья. А когда из-под шкуры показался человек, то мало кто в нем признал бы шального дорожного: серьезное лицо, внимательный, цепкий взгляд, уверенные движения. Пройдя вдоль ручья, он зашел в опустевший, давно покинутый шалаш-землянку рядом с отхожим местом. Дождавшись вечернего сумрака, он запалил кособокий светильник, вытащил из тайника чернила, перо и невесомый свиток, достал из-за пазухи висящий на веревочке странный массивный амулет в форме деревянной решетки и склонился над свитком. Вскоре, когда лагерь успокоился перед завтрашним шумным выездом, в дальнем редколесье послышалось хлопанье крыльев и в небо вспорхнул юркий голубь.

На заре следующего дня лагерь, столько времени простоявший над Паграбой, изрядно опустел: дорожные рабочие отправились к Колодцу, а Ближний круг дана Дорчариан, горяча коней, заторопился вниз, в долину. Впрочем, немалая часть горских воинов с Гимтаром во главе осталась. Фракс, не привыкший к холодам, слег в горячке, и покорная свита осталась рядом, обихаживая командующего.

Вставший на крыло голубь оставил за собой долину, миновал брод над Джурой и подлетал к Перекрестку, спеша к суженой, которая заждалась в Голубиной башне, прилепившейся со стороны парка к громаде Атрианского архива.

Тарх

Первый денек без снега! Наконец-то над Скейданой перестало вьюжить и развиднелось. Проклятый дым на полнеба исчез, и клиббы растащили обрывки по своим норам. Бык давненько приметил склон неподалеку, который обдувало ветерком, сметая снег. На нем среди камней виднелась прибитая морозцем, заиндевелая трава. Тарха подмывало отправиться на охоту, и он то и дело поглядывал на примеченный скат, гадая, придут снежные козы драть траву или нет. Сидеть в унылом селении скайдов, гоняя день-деньской тупых бунтовщиков, натаскивая их биться плечом к плечу, не калеча при этом друг друга, надоело до зубовного скрежета.

Поэтому Тарх собрался на охоту. Череп и Плак, переглянувшись и покумекав что-то, согласились. Жили они вместе, втроем, под одной крышей, заняв крепенькую четырехугольную родовую башню скайдов недалеко от колодца. Под строгим взглядом Черепа башню под завязку забили провизией и скарбом, который Тарх утащил, обдирая имперские постройки. Теперь на верхотуру, где раньше в просторном зале жил старейшина с родней, и не взбирались: покои плотно заставили кулями, рогожами и свертками. Тарх и сам уже не упомнил, что где лежит. Им здорово пригодилась лишь мебель старого Забиха, управляющего Старым постом: ее расставили в караулке рядом со входом, в которой они и расположились. Тарху, Плаку и Черепу всего-то и нужно было, что теплый угол для сна — все остальное время командиры крутились на улице. Под башней обнаружили просторный подвал с ледником, куда погрузили окорока, копчености и свежатину, забитую недавно. Рядом уложили яйца, круги сыра, куски брынзы, ближе ко входу заставили рядами мешки ржи. Плак поутру выдавал кашеварам крупу и муку на хлеб, трясясь над каждой горсткой. Раз в два дня давал пол-окорока, который повара разваривали в котлах так, что оставался лишь запах. Наслушавшись рассказов Тарха, все боялись голода и падежа — частого весеннего гостя горцев в верхних селах.

Многие из овец, которых убегающие скайды перегоняли к родичам-северянам, отбились от стад и разбрелись по горам. Некоторые вернулись к старым походным кошарам. Тарх, рыскающий у Скейданы, пока ее не завалило снегом, по жалобному блеянью обнаружил два небольших стада и перегнал к селу. У горца уже появилась небольшая ватажка помощников, с которыми он обдирал Старый пост и бараки. Они и подсобили в перегоне скота.

Оставленные хозяевами хлева оказались заполнены мятежниками, как и остальные постройки Скейданы, имевшие крышу и стены. Поэтому овец распихали по дворам, в которых возвышались огромные стога сена. На следующий же день не досчитались трех овец. Коска Череп быстро дознался, в чем дело. Умники из соседних домов тайком прирезали по овце и наспех запекли в углях домашних очагов, разодрав и слопав украдкой от остальных. Утром Череп вытащил всех на площадь — те, кому не досталось теплой одежды, мерз и клял Копона на чем свет стоит — и вздернул в петле троицу бедолаг, любителей баранины. По одному из каждого дома.

— Они не мое мясо жрали, не его, — неистовствовал Череп, тыча пальцем то себе в грудь, то в Тарха. — Они ваше мясо сожрали! Лучше в котле, понемногу, всем достанется, чем эта падаль тайком от товарищей брюхо набьет!

— Ага, будто сами по ночам в башне наше мясо не жрут… — услышал Тарх горячий шепот из толпы.

Повернувшись, он встретил только ненавидящие взгляды. О да! Ненависти в маленькой зимней Скейдане хватало на всех! Когда Череп гонял бывших рудничных, заставляя крутить пращу, — те искренно ненавидели Коску Копона, зуботычинами и пинками учившего выбирать нужную дистанцию, чтобы они не пробили головы соседям по строю. Больше всех ненависти копилось у самых неуклюжих и нерадивых. Тех Череп отсылал к ручью, набирать голыми руками на морозе оглаженные водой круглые камни для снарядов пращи. На следующий день, когда рудничные отсиживались в холодных домах, отдав теплую уличную одежду колодезным, — приходил черед Плака и Тарха. Теперь ненавидели их. За то, что тумаками вколачивали науку подчинения. Сблизиться, не сломав строй, метнуть дротики — один, второй, третий, — орудуя оставшимся из-под щита. Защита, укол. Защита, удар. За тесаки даже не брались — и не углядишь, как поубивают друг дружку.

Поперва тупоголовые чуть не посекли друг друга. Но тут Тарх спокоен: с новиками всегда так, тут все едины — что горцы, что имперцы, что бывшие рабы. Поглядев со стороны, как двигаются колодезные, Бык с Плаком решили, что до весны сумеют сбить крепкий отряд. Как поговаривают, были бы кости, а мясо нарастет. А костяк у колодезных что надо: крепкий костяк, злой.

Черепу не терпелось проверить в учебном бою оба отряда, вместе: своих пращников и воинов Плака. Сладить отряды, натаскать их биться бок о бок. Умен Копон: понимал, что толпа вчерашних рабов, сумевших ускользнуть от загребущих лап Империи, никому даром не нужна. Тем паче в суровых горах Дорчариан, где бывших рабов не бывает. А вот слаженному отряду бойцов может и найтись работенка…

Тарх видел, что Череп умыкнул казну Старого поста и держит сундучок под лавкой, на которой спит. Коске Копону уже есть чем отдариться перед даном Дорчариан. Но всегда лучше иметь серебро и сотню-другую крепких воинов за спиной в придачу, чем просто серебро. Иначе сундучок может просто поменять хозяина, так ведь? Вот и метался по площади Череп, ругаясь на короткий зимний день, рвал жилы, потом и кровью превращая в воинов вчерашних рабов.

Вот только теплой одежды на всех, чтобы разом выйти из села за околицу, не хватало. И мешал снег. Снег сыпал, падал, валил, его сметало в Скейдану с соседних склонов. Бедолага Шлепок теперь командовал уже тремя помощниками, и они целыми днями чистили площадь у колодца, вывозя снег на телегах за село.

Пал легкий морозец, снег перестал сыпать, и Тарх наконец собрался на охоту. Под вечер на примеченном склоне он углядел-таки пасущихся снежных коз. Копон поддержал затею. Вот только вместо ватажки проверенных людей в напарники охотнику определил негодных оборванцев. Приглядевшись, Тарх признал любителей баранинки с поротыми спинами. Остальных он не знал. Наверное, Череп захотел проучить недоумков, поморозив на охоте.

— Я здесь лежать буду, — кивнул Тарх на россыпь камней. — Как козы мимо пройдут, начну дротики метать и шумну. Стадо к вам ломанется. Тут уж и вы не дуркуйте, — коротко объяснил он и махнул в сторону валунов, где следовало спрятаться напарникам.

Раскатав белую кошму, Бык натрусил на нее снега, расстелил среди камней и завернулся, укрывшись с головы до ног. Оставил малую смотровую щель. Окончательно рассвело, послышались цоканье копытцев и шуршание сползающего по склону щебня. Тарх подобрался. Не зря! Не зря он это затеял! Пришли-таки бородатые, пришли!!

Вскоре небольшое стадо пушистых, словно белые копенки, снежных коз прошло мимо. Остановившись, они сгрудились и принялись щипать траву. Тарх размял плечи, сжал кулаки, разгоняя кровь, и резко вскочил, отбрасывая кошму. Один за другим метнул приготовленные дротики. Три козы закувыркались вниз, а упрямый козел с огромными рогами поскакал прочь, тряся воткнутым в бок копьецом. Засадчики выбежали из укрытия… Раскрутили пращи, замахнулись копьецами. Вот только дротики и камни полетели не в коз, а в Тарха! Ругнувшись, Бык бросился под защиту камней. Железо наконечников лязгнуло о скалу. Вдруг послышалась брань и хлопанье пращей.

Тарх выглянул и увидел, как из-за холма выбегают люди. Некоторые успели выстроиться редкой цепью и теперь мечут камни в укрывшихся засадчиков. Коска Копон, командовавший бойцами, крутил пращу и посылал камни по убегавшим козам. Вот закувыркалась еще одна коза, а затем и другая зарылась в снег. Вояки в доспехах дорожников с Плаком во главе мялись неподалеку, тиская щиты и копья.

— Куда! Суму не на бок, на пузо переверни! — заорал Копон, одергивая одного из метателей. На поясах у пращников висели открытые сумки с уложенными покатыми речными камнями. Воинам только и оставалось, что выхватывать камни из сумы, вкладывать в пращу, раскручивать и метать.

— Плотнее, плотнее строй! — заорал Копон. — Так и будете бояться друг друга, бакланы глуподырые! Живей, живей!

Град камней застучал веселее. Ругань из-за валунов не умолкала. Вдруг оттуда выкатилась фигура и, пригибаясь, побежала к Быку, стоящему на камне и наблюдающему за избиением. Пращники отвлеклись, выцеливая петляющего беглеца.

— Куда, куда! — заорал Череп. — Сожри тебя Безносый! Куда без приказа!

Пращники вновь зацокали голышами по валунам.

— Плак, пора! — заорал Череп и махнул рукой. Копон вложил в пращу снаряд и махнул рукой Плаку. — Заходи! Справа заходи!

— Оставь! — крикнул Тарх Черепу, который раскрутил пращу, присматриваясь к беглецу. — Сам! Я сам!

Бык спрыгнул с камня, достав кинжал. Он узнал бегущего — тот пару раз нарывался в учебных боях, за что его едва не вздернул Коска. Бык вступился за недоумка, и того отправили убирать снег. В маленьких глазках противника, скрывающихся под тяжестью бровей, плескалась лютая злоба.

«Прет, словно кабан. Теперь уж жалеть не буду».

Тарх играючи ушел от выпада копья, развернулся, пропуская мимо разогнавшегося противника, и сунул нож в подреберье. Тот рухнул со всего маху, не выпуская копья из рук.

— Брата!.. Брата мово убил… — с ненавистью прошептал колодезный.

— Вот оно что… — проворчал Тарх и кончил врага.

Пращники перестали метать камни, а бойцы в кожаных доспехах подобрались к валунам. Подопечные Плака уже понимали, как вести себя в бою, но сноровки еще не появилось. «То дело наживное», — подумал Тарх и отправился вверх по склону. Выдергивая дротики, он стаскивал убитых животных и складывал в кучу. Молодчага Копон успел-таки подбить еще трех козочек и добрать здоровенного раненого козла. Тарх схватил его за рога и потащил к куче трофеев. Там уже поджидал Коска Копон.

— Охоту на охотников устроил? — буркнул Тарх. Злости не было, но зубы показать стоило. — Сказать не мог?

— А то ты не догадался! — махнул рукой Череп. — Давно уже шевелились, зыркали, ножи точили. Да все собраться не могли. Вот мы и подмогли. Можно и так вычистить смутьянов, да народ бы не понял.

— А так поймет? Свои своих кончили. — Тарх кивнул в сторону орудующих копьями бойцов Плака.

— Поймут, — уверенно кивнул Коска Копон. — Своими же глазами все видели. Да и мы пояснили: наш союзник, не побоявшийся Рабскую книгу спалить, — Тарх поднял глаза, и Череп подмигнул, — решил мяса добыть. В общий котел. А отступники решили его извести, чтоб месть потешить. — Череп уже не улыбался: глаза сузились, скулы отвердели. — Задумали предать товарищей и рассорить с будущими соседями.

Шум схватки затих, и из-за валунов вытащили двух избитых до полусмерти неудачливых охотников. Плак пинками погнал их в Скейдану, над которой вставало низкое, румяное от мороза зимнее солнце. Навстречу торопились кашевары, гремя котлами и стуча деревянными ведрами и кадками.

— Козла первым потрошите, пока мясо не завонялось, — буркнул Тарх. — Справитесь?

Передний кашевар с корытом в руках с возмущением глянул на Тарха, и тот отступил. Помощники быстро установили перекладины, подвесили старого козла и взрезали пах, выдергивая пахучие железы. Бык кивнул, оценив сноровку, и двинулся в Скейдану.

На площади у колодца, где собралась толпа, Череп занимался тем же делом. Вешал козлов на перекладине. Коска Копон вздернул мычащих от ужаса, раздетых догола бунтарей. Подойдя к одному из них, он одним движением вскрыл бунтаря от грудины до паха. Требуха, исходя паром в холодном воздухе, шлепнулась на стылый камень площади. Толпа охнула. Установилась тишина.

— Я, Коска Копон, не потерплю предательства! — прорычал Череп, охватывая взглядом толпу. — Вы сами пошли под мою руку! Мы вместе разбили головы имперцам, разбили головы скайдам! Недоумки, вы видите дым? — Череп ткнул рукой вниз. В ясном безбрежном небе виднелись только бездушные горные пики. И никакого дыма, кроме мирных дымков от домашних очагов Скейданы. — Мы едва успели! Колодец потушен, и дорожники рыщут по окрестным скалам! Весной нужно будет поскорей убираться отсюда: как растает снег, имперцы придут за нами!

Толпа заворчала. Люди заозирались. Никто не собирался навсегда оставаться в этом занюханном селе, но и не особо задумывались, что ждет их дальше.

— Я, Коска Копон, знаю, как нас вытащить, — тяжело роняя слова, произнес Череп. Он подошел к дергающемуся телу второго бунтаря и проорал: — Но без предателей! — и вновь вспорол брюшину, вывалив сизые кишки на мороз.

Глава 16

Ултер

Морщинистые огромные, в полнеба, скаты гор прижимались к маленькой Пайгале, а домики горцев лепились вверх по склону. Заблудившиеся облака топтались у подножия сторожевых башен, раздумывая, где им гулять: над селом или под ним. Только небольшое озерцо с удивительно голубой водой радовало глаз. Вокруг Ултер видел одни туманы, синь озера и голый камень.

Ули скользнул по бревну, не отрывая ног от опоры. Шаг. Остановка. Шаг. Остановка. Он широко раскинул руки в стороны, пытаясь отыскать внутри себя комок в животе, про который столько талдычил Вутц. Скользящий шаг. Остановка. Шаг. Остановка.

«Напридумывали всяких глупостей про шар равновесия!»

Стоило Ули отвлечься и задуматься, как он зашатался. Взмахнул руками, попытался остаться на бревне, но стало только хуже, и он грохнулся на мягкую шкуру. С досады Ултер шлепнул ладонью по земле. Вилейка с жалостью посмотрела на него, а сидящий рядом Вутц тяжело вздохнул.

От взглядов и вздохов Ули рассердился еще сильнее. Он пнул треногу, и бревно над головой опасно заходило из стороны в сторону. Ултер подбежал к кромке воды, подхватил булыжник из-под ног и зашвырнул как можно дальше.

— На мечах у меня все получается! — топнул ногой Ули. — И Третий хвалит, и Хоар! И даже Морх! И с имперскими буквами хорошо справляюсь, Арратой сказал! А здесь… Нет никакого шара равновесия! Сказки это! — Мальчик плюхнулся на землю и уставился на расходящиеся по озерной глади волны.

«Который день — одно и то же! И как Вилейка на тонюсеньком канате умудряется скакать? У меня даже по толстенному бревну пройти не получается!» — с досадой подумал Ултер и швырнул следующий камень.

А как все здорово начиналось! Вначале Вутц велел пройти по лежащему на земле бревну. Ули пожал плечами и с легкостью пробежал по нему. Старик кивнул помощникам, и те подняли бревно выше, уложив на треноги. Ха! Теперь уж Ули бегать не стал, прошел, расставив руки, осторожно ступая. Тогда помощники кинули наземь толстую кошму и тюки с сеном, а бревно подняли еще выше! Ули пришлось взобраться по лесенке, прежде чем встать на бревно!

Тогда-то Ули и упал первый раз. Вилейка захлопотала рядом, проверяя — не зашибся ли. Но Ули отбросил девчачью руку и полез наверх.

— Подожди, — остановил Вутц. — Почему ты сначала пробежал по бревну, а теперь падаешь? Бревно ведь одно и то же?

— Но оно же теперь высоко! — крикнул Ули, ткнув пальцем. — Раньше-то на земле лежало!

— О! — поднял палец Вутц. — Правильно. Высота! Каждый канатоходец знает эту своенравную девицу. Нужно с ней подружиться!

— Как? — не понял Ули. «Любит старый шут загадками разговаривать!»

— Равновесие… — послышался громкий шепот Вилеи.

— Не подсказывай. — Старик показал внучке кулак. — Наше равновесие живет вот здесь. — Вутц ткнул указательным пальцем мальчику в пупок. — Разбуди свой шар равновесия — и сразу перестанешь падать!

Ултер схватил еще один камень. Нет никакого шара равновесия! А пайгалы ловко на канате играют потому, что с рождения по канату ходят! Вилейка сама рассказывала!

— Идем, наследник, темнеет уже, — позвал Вутц.

Ули, все еще сердясь, заторопился следом: Вилея давно уже убежала под крышу, в тепло. Долгие зимние вечера полюбились мальчику — дневная учеба заканчивалась и приходило время интересных историй. К Ули теперь не лез с имперской азбукой и цифирью Арратой, не нужно было махать тяжелым деревянным мечом… В маленькой Пайгале вдруг стало тесно от воинов — и каждый норовил подучить наследника! Даже языкастый Гафр — и тот лез под руку! Но Ули на всех не хватало, и воины звенели мечами в сторонке, обмениваясь друг с другом хитрыми ухватками.

Вутц познакомил наследника с жизнью пайгал. Как и остальные горцы, местные тоже держали овец. А еще занимались отхожим промыслом — в бесплодных горах по-другому не выжить, вот и уходили пайгалы прочь, зарабатывая монеты далеко от дома. Ремесло пайгалы выбрали для себя непростое — зато слава о непревзойденных канатоходцах разнеслась по всему свету.

Вутц поведал, что раньше и сам веселил народ под шутовской личиной. В молодости он упал с высоты и сильно переломался: после того случая ноги Вутца стали кривыми и играть на канате он уже не мог. Вот и стал шутом. Но у него это так здорово получалось, что его балаган стал самым известным и привозил больше всех серебра. Вутц выступал даже в столице Империи Арне, и император так развеселился, что сорвал с руки браслет и бросил на песок арены! А с Вексом Кнеем, прежним наместником Атариана, шут даже вино распивал! Во как!

После историй Вутца пришел черед Ултера. Наследник удивился, что его будут слушать наравне со взрослыми, и даже растерялся немного. Но вспомнил кормилицу Байни и затеял пересказ знакомых преданий. Вилейка расшумелась, что старые сказки совсем скучные и слушать их неинтересно.

— А ты нам про свое путешествие из долины в Пайгалу расскажи, — переглянувшись с отцом, попросил Морх.

Тогда Ули поведал про странную Ойдетту, где живут почитатели Великого Неба, которые оставляют мертвецов на деревьях. Рассказал про встречу с добрым страшноватым Джогу-Вара, про чудака Аскода Гворфа с его водяными колесами, про милого дурачка Ойкона. Наследник бегал по дому, взмахивая воображаемым мечом, показывая битву у Заградного моста. Чуть не всплакнул, вспомнив прадедушку. А потом развеселился, напугав Вилейку историей про огромного шеша и встречного пастуха. А старому Вутцу все-все оказалось интересно! Слова Хродвига, которые Хранитель произнес своему охраннику перед Городом мертвых, Вутц дважды повторил вслух, словно заучивая!

«Я признаю тебя, Хоар, сын Хоарда, своим внуком и своим словом ввожу тебя в даип. Да будет так!»

Следующей выступила Вилея. От нее Ули узнал, что на древнем языке Пайгала означает «первый луч». И что Пайгала — самое красивое место на свете. Ултер, как услышал это, не выдержал — фыркнул.

— Только тебе, низиннику, это не понять, — дернула плечиком гордая пайгалка, заканчивая рассказ.

— И ничего я не низинник! — возмутился Ули.

— А кто ты? Всю жизнь в своей долине просидел! Горы только издалека видел! — ткнула пальчиком несносная девчонка.

Ули надулся, а потом припомнил сквозняки в мрачных коридорах с подпалинами на стенах, крутые обрывы и тоненькую темную полоску Декары далеко внизу. Иногда они с братом кидали маленькие камешки вниз и гадали — докатятся до реки или нет.

— А Декурион? — Вилейка ойкнула и испуганно замолчала. — Я с рождения каждую зиму провожу в Декурионе! — с гордостью добавил Ули. — Так что думай, что говоришь!

— Что, съела? — усмехнулся человек-медведь и потрепал дочь по голове.

Теперь пришел черед Морха, и Ули вцепился в него как клещ! Все-все выспросил про встречу пайгал с братом в Атриане. К огорчению Ули, оказалось, что толком наследника они и не видели. Олтер спустился под арену, щедро заплатил за выступление и ушел.

— И ты знаешь, Ули… Я сейчас подумал… Твой брат выглядел совсем по-взрослому. Глаза у него такие… умные, — задумчиво добавил Морх.

— Люди говорят, это Мать Предков так изменила наследника после падения, — заметил Вутц. — Он же почти два дня в Лоне Матери пролежал!

— Братка всегда думать любил, — отмахнулся Ултер. — Мечтал добраться до библиотеки в своем Атриане. Учится, наверное, целыми днями и книжки читает. — Ултер вздохнул. — А что ему там еще делать?

После этих слов Ули припомнил тайный уговор: он должен стать самым сильным в горах, а брат — самым умным. Вот Ултер и решил побольше заниматься с тяжелым мечом. И только он это задумал, как во дворе завьюжило, повалил снег и пришлось сидеть под крышей. Какой уж тут меч?! Арратой насел и совсем измучил со своим счетом и письмом! Даже голова разболелась.

В один из ненастных вечеров Вилея попросила деда рассказать сказку про Джогу-Вара. Ули поддакнул.

— А ты знаешь, — рассеянно спросил Вутц наследника, — что в былые времена дан не мог зваться князем долины и стать настоящим даном, пока не одержит верх над Джогу-Вара?

— Как это? — не понял Ули. — Почему?

— Дан должен победить Хозяина гор, чтобы самому стать хозяином, — пояснил Вутц, подбрасывая сухую лепешку кизяка в очаг. — Так было в древности.

Ултер вспомнил, как Джогу-Вара огромными прыжками несся вниз по склону, сжимая в руке подаренный нож. Он воочию увидел, как от удара великана раб перелетел через дорогу и грохнулся за насыпью. Мальчик покачал головой и прошептал:

— Джогу-Вара такой большой… Я бы никогда не смог убить Хозяина гор и стать даном.

— Это ты сейчас так говоришь, — улыбнулся Вутц и подсел ближе. Он протянул руку и вытащил из-за уха Ули… желудь! Мальчик вытаращил глаза, а старик вновь улыбнулся. — Этот желудь — дитя огромного священного дуба. Он такой огромный, что мой дом уместился бы на любой из его веток…

— Ого… — прошептал Ули. Он закрутил головой, но так и не смог представить такое огроменное дерево.

— Кто прячется в желуде? — спросил Вутц и покрутил перед глазами Ули сухим коричневым кругляшком.

Ули пожал плечами.

— Может быть, червячок? — предположил Ултер, и несносная Вилейка захихикала.

— В этом маленьком желуде скрывается могучий дуб, — серьезно ответил Вутц, дернув за косу расшалившуюся внучку. Шут повел ладонью, и желудь исчез. — А кто прячется в тебе, Ултер?

Старик глядел не отрываясь, и Ули понял, что вопрос непростой. Он опять вспомнил битву на Заградном мосту, и его захлестнул прежний страх. Когда раб прыгнул с парапета, занеся нож для удара, Ули совсем потерялся и не смог двинуть ни рукой, ни ногой, вдруг ставшими чужими. Только сидел, как кролик, и глазами хлопал. В тот раз его спас Хранитель Хродвиг, встав на пути убийцы и приняв в себя вражеский клинок. И тогда Ули поклялся, что станет сильным и будет сам всех защищать! Никто и никогда больше не увидит его таким напуганным!

Ули твердо посмотрел на Вутца.

— Во мне прячется великий воин! — гордо ответил он. Несносная Вилейка опять хихикнула. Ултер оглянулся и повторил: — Великий воин дорча!

— Непоседа, — проворчал Вутц, показывая внучке кулак, и достал из-за уха Ултера новый желудь. — Молодец, наследник. Держи. На память.

Ули удивился — зачем ему сухой прошлогодний желудь? Но обижать старика не стал и забрал подарок…

— Ого!.. — воскликнул Ултер. На его ладони лежала искусная поделка из дымчатого гладкого камня в форме желудя с серебряной шляпкой и продетой сквозь черешок цепочкой. — Вот это да!.. — восхищенно прошептал наследник, и Вутц помог надеть амулет на шею.

Первый

Дорога повернула и ветер вновь набросился на Первого, хлестнув колючей снежной крупой по обмороженным щекам. Первый нагнул голову, пряча лицо, и двинулся вперед. Тропа еле-еле угадывалась в выпавшем снегу, а значит, нужно идти вперед. Идти — иначе все зря и братья замерзнут, а долг перед Хранителем останется неисполненным.

Шел уже пятый день, как они оставили Декурион. Добрый Дерах, сын Дораха, смотритель крепости, напоил пивом, накормил от пуза и отговаривал от дальнейшего пути наверх. Старший над стражей неприступной крепости хотел, чтобы воины зазимовали в Декурионе и усилили гарнизон, но понимал, что этого не будет. Вот и советовал идти в долину и не испытывать судьбу. Дерах — справный горец, но он не разумел, что от судьбы ничего не зависит. Охрана Хранителя — люди долга и слова. Где есть долг и клятва — судьбе места нет.

Много лет назад они поклялись главе Хранителей, великому Хродвигу, и с тех пор ни на миг не забывали своей клятвы. По долгу слова Третий с господином, мальчишкой и наставником отправился вверх, к Городу мертвых. По долгу клятвы Второй с семьей деревенского дурачка ушел из Ойдетты вниз, в долину. Верные долгу, оставшиеся братья ехали неспешным кружным путем, кивая редким встречным пастухам и старательно не замечая их удивленных взглядов на крышу дома на колесах, где примостилось здоровенное колесо водяной мельницы. Наконец они доставили чужака в священный Декурион, где остался Немой. Возница мычал вслед, прощаясь, но не смог расстаться с домом на колесах, который остался в крепостном дворе подле ворот.

Они остались втроем, и прежний уговор звал в Пайгалу. Неужели во власти снега остановить их? Слово, данное Хродвигу, не отменяла даже смерть. О том старик наказал особо: когда он умрет — им велено служить Хоару так же, как до того служили Хранителю.

Путь не заладился с самого начала, словно беспощадная Йотль вознамерилась испытать твердость клятвы. Лошадь брата пала, застряв в глубокой трещине, спрятанной под тонким ледком. Брат не успел спрыгнуть с седла: лошадь рухнула набок, придавив седока к земле и разодрав бедро об острый камень. Лошадь со сломанной ногой упокоили и затащили под козырек скалы неподалеку. Первый оставил брата приглядывать за раненым, а сам двинулся дальше: помощь была неподалеку.

Добрый Дерах не пугал — пайгальские метели и впрямь оказались свирепы. Идти оставалось всего ничего — на соседнем склоне в разрывах тумана и снежных вихрей изредка виднелись башни. Как назло, в распадке меж горных склонов снегу намело столько, что он высился стеной, запечатав проход. Справа и слева виднелись обрывы, и Первый не стал рисковать конем, пустив назад, отправив умного скакуна к брату.

Первый достал кинжал и воткнул в белую преграду. Ледяной панцирь, сковавший снег, оказался толстым и твердым. Работая всю ночь при мертвенном лунном свете, Первый вытесал ступени и преодолел завал.

Здесь снегу не нашлось места — ветер сдул его в ущелье, и широкая горная тропа лежала перед ним, покрытая тонким блестящим ледком. Пришлось идти сторожась, ступая по обочине, где возвышались острые верхушки вмерзших в лед камней. Первый ставил ступню так, чтобы камни удерживали его, не дав поскользнуться. Теперь он полз совсем медленно, как увязший в смоле муравей.

Ветер выжимал слезы, и мокрые щеки стянуло льдом. «Наверное, они такие же скользкие, как эта проклятая дорога», — подумал Первый. Не стоило ему думать о проклятиях! Невидимая Йотль, кружащаяся рядом, только и ждала этого! Первый в очередной раз поставил ногу меж камней, чтобы не съехать по гладкому ледяному стеклу вниз. Однако камень вывалился и нога поехала, ударившись о соседний валун. Лодыжку прострелило болью. Скинув сапог, Первый приложил снег: боль отступила, но нога распухла и не влезала в сапог. Опускалась ночь. Близкая Пайгала спряталась за пригорком: до поворота оставалось идти всего ничего.

Ултер

Утром Ултер вышел во двор и не узнал прежней мрачной Пайгалы.

— Ух ты! Вот это красота! — вырвалось у него.

Метель, бушевавшая два дня кряду, прекратилась, и снег укрыл суровые горы пушистым белоснежным одеялом. Снег искрился и сиял так, что глазам больно смотреть.

— Это разве красота… — пробурчала сзади неугомонная Вилейка и толкнула в спину, чтобы он не стоял на проходе. — Первый утренний луч над Пайгалой — вот это красота!

Пока метель танцевала грозный танец снаружи, Ултер и Вилея затеяли дурацкий спор, что красивее — неприступный Декурион или маленькая Пайгала. Вилейка грозилась привести наследника в волшебное место, где он сразу все поймет.

— Опять ты со своим лучом… — заворчал Ули, но Вилея оборвала его, махнув рукой в сторону склона рядом с двором.

— Айда с горки кататься! — Ули услышал задорный смех и повернулся.

Вся Пайгала высыпала на улицу; и взрослые, и дети, усевшись на куски шкур, громко крича и взмахивая руками, скатывались с горки вниз, останавливаясь на берегу озерца.

— Лед еще тонкий, а то и на коньках можно было бы, — пояснила Вилея. В руках она теребила невесть откуда взявшуюся шкуру. — Идем, идем скорее.

До сих пор Ули никогда не доводилось кататься ни на коньках, ни на шкуре вниз по склону. Но не признаваться же в этом девчонке! Вмиг засмеет! В Декурионе не больно-то покатаешься: далеко-далеко внизу узкая полоска Декары виднеется. До нее если и докатишься, из окна вывалившись, то костей уже не соберешь. Здесь скат другой — ровный, пологий: словно нарочно сделанный для того, чтобы зимой по нему кататься!

— А снег так ярко блестит, потому что его туманом слегка прижало, а затем морозцем прихватило, — пояснила на бегу Вилея. — Сейчас снег такой плотный, что можно хоть на самую макушку взобраться и оттуда съезжать…

Вдруг Вилея остановилась. Невдалеке из-под снега виднелись треноги и злосчастное бревно, с которого Ули то и дело падал. Девчонка посмотрела на склон, где с веселыми криками катались горцы, и решительно зашагала к бревну.

— Ты куда? — крикнул Ули и повернул за ней. Прочный блестящий наст слегка потрескивал, но держал. А беспокойная девчонка бросила шкуру на берегу и уселась. В руках она лепила снежок. И когда только успела снега зачерпнуть?

— Ты чего? — Ули плюхнулся рядом.

— Смотри, — строго сказала Вилея и показала, как она лепит снежок. — Поделюсь секретом, как я научилась не падать.

Ули вмиг посерьезнел и затаил дыхание. В секретах он знал толк!

— Деда тебе показал, где у нас шар равновесия. — Вилейка дотронулась до живота. — Перед тем как встать на канат, я леплю внутри себя вот такой комок. — И она сунула под нос Ули плотный твердый снежок. — А потом. — Девчонка встала и подошла к кромке льда. Лед был тонкий и прозрачный. В нем отражалось голубое небо и виднелась темная вода с белыми пузырями воздуха внутри. — А потом я иду. — И Вилейка катнула снежок, и он легко заскользил прочь по блестящему льду. — Видишь? — повернулась к нему разрумянившаяся Вилейка. — Снежок скользит по прозрачному льду и не может упасть. Так же и я скольжу по канату и ни за что не упаду…

— Вилейка! — закричали издалека. — Вилейка! Иди к нам.

— Иду, иду! — закричала негодница, подбежала к Ули и толкнула в снег. Звонко хохоча, она умчалась к подружкам.

Ултер забрал шкуру и пошел следом. Он ей еще покажет! Сначала, для пробы, Ули скатился с небольшой высоты. Здорово! Внутри все обмирало, ветер свистел в ушах. Сперва его закрутило, как осенний лист, но он мигом понял, как нужно управлять шкурой, чтобы ехать прямо. Ули скатился еще и еще. А затем решил подняться на самую высоту, чтобы разогнаться получше. На такую высоту никто не забирался — он будет первым!

Ултер прошел место, с которого все начинали разбег, и двинулся выше. Идти стало тяжелей, и наст похрустывал под ногами. Среди гомона и криков слышался смех Вилеи, который подгонял мальчика.

«Пусть все видят, куда я могу забраться!»

Наверху снег уже не был таким плотным, и ноги проваливались. Спина покрылась потом, из-под шапки на лоб тоже лился пот. Но Ули упрямо лез выше и выше, пока наконец не добрался до верхней точки. Выпрямившись, он свысока посмотрел на веселившихся под ногами людей. Посмотрел на Пайгалу, на окружающие горы. Вдруг взгляд зацепился за темное пятнышко за ближайшим пригорком. Пятнышко шевельнулось, и Ули нахмурился, всматриваясь в даль изо всех сил…

— Дядюшка Вутц! — закричал он во все горло, шлепнувшись на шкуру и отталкиваясь ногами. — Мо-о-орх! Дядюшка Ву-у-утц!

Вилея

Вилея проснулась, как и задумала, — едва первый петух подал голос. Она открыла глаза и слегка привстала с лежанки. Матушка спала, служанки сопели поодаль. Было еще совсем темно, и вылезать из-под теплого мягкого одеяла не хотелось. И тем более идти на мороз.

Но должна же она доказать этому глупому низиннику, второму наследнику, кто прав?! Не зря же они перед сном уговорились, не зря Вилея даже спать легла в одежде?! Да и когда еще получится незамеченными выскользнуть? Вчера взрослые праздновали спасение чернобородых охранников Хранителя и лечили их горячим паром и вином. А затем и сами пива напились, потчуя гостей. Теперь отец храпел так, что крыша подпрыгивала.

Вспомнив, каким важным вчера расхаживал Ултер, Вилея прикусила губу. Когда спасенные чернобородые, красные и распаренные, вылезли из бани, они поклонились мальчишке в ноги. А то как же! Ведь если бы он случайно не углядел одного из них — Йотль непременно забрала бы их себе! Тогда Ули засмущался, а Вилейка разозлилась.

«Ничего, я ему еще покажу!»

Вилея подкралась к лежанке мальчишки и затормошила.

— А-а-а?.. — спросонья замычал Ули, но Вилейка закрыла ему рот ладонью.

«Вот дурачок, сейчас всех переполошит!..»

— Тихо ты, — шикнула она. — Идем.

— Куда?.. — сонно протянул глупый мальчишка.

— Как куда? — прошипела Вилея. — На первый луч смотреть. Как договаривались!

Ултер

«И зачем я вчера согласился?.. — корил себя Ули, карабкаясь вслед за неугомонной Вилейкой по темной тропинке. Снег со склона сдуло ветром, и девчонка умудрялась отыскать тропинку даже в предрассветной хмари. — Сейчас бы спал и спал».

— Быстрее, быстрее, — торопила Вилея. — Ты пока свой нож искал — столько времени потеряли! Сейчас солнышко взойдет — и не успеем.

— Мужчине без кинжала нельзя, — пробурчал Ултер, дотрагиваясь до ножен подаренного отцом кинжала.

Наконец подъем закончился и они оказались на плоской площадке у крутой стены ущелья. Над самым обрывом, словно паря в пустоте, цеплялось толстыми корнями в трещины горы большое дерево. Время не пощадило его: обнаженная, растерявшая кору горная сосна стыдливо белела мертвой древесиной, в сухих сучьях шумел ветер и только единственная ветка, зеленея хвоей, подсказывала, что дерево живо.

Снизу доносились петушиные переклички и редкий брех собак. В наливающемся синевой небе выступали два черных острых пика.

— Вот здесь… — Вилея за спиной вдруг испуганно пискнула, щебенка брызнула из-под ног. — Ултер, сюда! — завизжала она.

В мгновение ока Вилейка пробежала по наклоненному стволу и вцепилась в ветви.

— Быстрее, ну быстрее же, дурень! — чуть не плакала она.

Ултер развернулся и увидел, как по склону спускается, прыгая с камня на камень, огромная пушистая кошка с длинным хвостом. Она словно стелилась по камням, а ее желтые глаза смотрели прямо на мальчика. Ули подбежал к обрыву и заглянул вниз. Колени вмиг ослабли, а внутренности словно схватила холодная невидимая рука: земли он так и не увидел, только облака.

— Не смотри, не смотри, — приговаривала Вилея, протягивая руки. — Лепи комок и скользи. Помнишь? Ну, давай, давай!

Ули глубоко вздохнул. Перед глазами он вдруг увидел ладошки Вилейки, комкающие снег. Он почувствовал, как хватка внутри исчезла, а около пупа запульсировал тугой комок.

— Шар равновесия, — прошептал Ули.

«Получается!»

— Давай, давай, — шептала Вилея, со страхом вглядываясь ему за спину. — Теперь скользи. Скользи, — упрашивала она.

«Комок скользит по льду и не может упасть».

Ултер послушно ступил на бревно и скользнул по нему. Шаг. Остановка. Не отрываясь, он смотрел только в огромные зеленые глаза Вилеи, наполненные слезами. Шаг. Остановка. Наконец он скользнул еще раз, и девчонка схватила его. Он рухнул рядом с ней среди раскидистых мертвых ветвей. Дерево качало ветром, но они прочно устроились в развилке ствола. Ули повернулся.

Вовремя! Огромная лобастая кошка стояла на уступе, черный нос шевелился, а длинный пушистый хвост хлестал по бокам. По-прежнему не отрываясь, зверюга смотрела на Ултера желтыми глазами с вертикальными прорезями.

— Горный лев, — со страхом сказала Вилея, дыша в затылок, и Ултер вытащил кинжал.

— Я не боюсь тебя, уходи, — твердо сказал он.

«Во мне живет великий воин».

Львица сделала шаг вперед, и Ултер увидел, что она прихрамывает.

— Не может на снежных коз охотиться, вот и крутится у села, — с ненавистью сказала Вилея.

— Мы не козы! Уходи! — повторил Ултер.

В ответ львица хлестнула хвостом и ступила на дерево. Сосна покачнулась, а Вилейка за спиной ойкнула. Зверь медленно продвигался вперед. Львица не смотрела вниз, не отрывая взгляда от Ули. Он крепче сжал кинжал и обнял ногами ветку, сцепив носки вместе.

Мальчик плавно качнулся из стороны в сторону, проверяя, прочно ли зацепился. Кошка остановилась, поворачивая голову, следя за странными движениями жертвы. Тогда Ули отломал кусок ветки и швырнул в кошку.

— Уходи! — прикрикнул он. Из-за спины вылетела шишка и угодила львице в лоб.

Кошка рассерженно зашипела и пригнула голову ниже. А потом вдруг прыгнула, оказавшись перед Ули! Мальчик ткнул в пушистую мягкую лапу, на миг пригвоздив к бревну, и тут же выдернул кинжал, вытянувшись вперед. Перед лицом просвистели длинные острые когти, но Ули уже качнулся в сторону и ткнул острием кинжала в желтый кошачий глаз.

Удар-отскок — как учил дядька Остах. Скакать не получалось, потому Ули качнулся назад, прижавшись спиной к Вилее. Кошка раскрыла пасть, оглушительно рявкнула, подобралась… Лапы вдруг разъехались, она упала на бревно и соскользнула, полетев вниз. Она взмахивала лапами и хвостом, кувыркаясь в воздухе, но вскоре скрылась в пелене облаков внизу.

— Ты… ты… ты… — захлебнулась слезами Вилейка, и Ултер вдел кинжал в ножны. Он развернулся к Вилее, крепко обнимая ногами ствол сосны. Девчонка схватила его за плечи и уткнулась лицом в грудь.

— Ну не плачь, — неловко погладил ее по голове Ули.

Из-за гор выглянуло солнце, ради которого они и пришли сюда. Туго свернутый рулон солнечного света, спрятанный до поры в темноте, вдруг расстелили перед ними, и утро сияющей лавиной хлынуло в ущелье. Горы вздохнули, приветствуя новый день.

— Вот это да! — выдохнул Ултер.

— Первый луч… Красиво, правда? — Вилея обняла Ули за пояс, чтобы вдвоем любоваться рассветом, и положила ему голову на плечо.

Снег обрадовался солнечному свету и заискрил, заплясал росчерками огоньков. Начищенным серебряным подносом била в глаза озерная гладь, скованная ледком. Чуть заметные дымки поднимались от домиков горцев вверх, истаивая в голубом небе.

— Красиво, — прошептал Ултер.

Волосы Вилеи лезли в глаза, щекотали лицо, но он не отстранился. Обнявшись, они сидели в ветвях горной сосны, болтали ногами в пустоте обрыва и радовались утру. Ултер увидел, как по улочкам Пайгалы заметались маленькие людские фигурки. Они сталкивались друг с другом и вновь разбегались, снуя между домов. Затем людишки сбились в толпу и покатились в их сторону вверх по склону. Ему показалось, что впереди бежит Хоар и трясет над головой палкой. Он украдкой посмотрел на счастливое лицо Вилеи и ничего не сказал.

Глава 17

Тумма

Тумма разминал кисти рук, разгоняя кровь, и грел ладони, готовясь к привычной процедуре. Госпожа Элса уже разоблачилась и двинулась к массажному столу, кутаясь в покрывало, когда ее остановил робкий стук в дверь.

— Кого там принесло? — прикрикнул Сивен.

В последние дни наместник выглядел раздражительней обычного, и внезапные вспышки гнева случались все чаще и чаще. Испуганные рабы ходили по стеночке, вздрагивая от каждого звука, и косились на столб наказаний во дворе, где пороли провинившихся.

«Кто это такой смелый?»

— Простите, сиятельнейший! — Кланяясь при каждом шаге, в комнату вошел человек, которого рабы боялись не меньше наместника. Фигура, укутанная в хламиду, в приметном островерхом капюшоне, скрывающем лицо, приблизилась к наместнику, склонилась в глубоком поклоне и протянула свиток.

— Неужели это так важно, — багровея, процедил Сивен, — чтобы отвлекать нас именно сейчас?

— Что там, Сплетник? — спросила Элса, игнорируя мужа и забирая послание. Зашуршал разворачиваемый свиток, и супруга наместника углубилась в чтение.

— Сиятельнейшая, — прошелестел человек в хламиде, кланяясь повторно.

Рабы дрожали от одного имени Сплетника. Больше всего их пугала неизвестность — ведь никто доподлинно не знал, кто скрывался под капюшоном, а догадки лишь множили страхи. Очевидно для всех одно: Сплетник — кто-то из своих, из многочисленной толпы челяди, проживающей в имении. Но вот кто? Боялись его не зря — от внимания незнакомца ничего не ускользало, и хозяевам становилась известна любая оплошность слуг, поэтому место у столба не пустовало.

Сплетник, пятясь задом и беспрестанно кланяясь, двинулся обратно.

— Погоди! — щелкнула пальцами Элса и встряхнула свитком, передавая мужу. Тот нехотя принял послание и уставился в него. — От кого пришло? Когда?

— Только что. Я проходил мимо библиотеки, сиятельнейшая, когда опустился голубь. Самолично забрал послание в башне у чокнутого Колума…

— Пишет наш человек в горах? — прервала госпожа.

— Да…

— Соль!! — раздался рев Сивена. — Разорви меня надвое Пагот-хохотун — соль!!! Розовая соль — у козопасов! — Сивен вскочил с кресла, тряся свитком. — Недаром завтра Паготовы празднества! Смейся, Пагот! Бог лично явил свою милость, Элса!

— Каким образом? — скривилась женщина. — Подкинув соляные россыпи в родовые земли наших упрямых соседей?

— Это в духе Пагота! Не слушай ее, Хохотун! — подняв голову к потолку, он проревел: — Это отличная шутка, о Превеселейший! — Наместник схватил чашу со столика, выплеснул под ноги половину, приветствуя бога, и выпил остаток одним глотком.

— А теперь, Элса, шутки в сторону. Оставим шутки богам. Мы спасены. — Подойдя к широкому рабочему столу со многими свитками и расстеленной большой картой провинции и сопредельных земель, Сивен уставился на нее и почесал макушку. — Эй, там! — крикнул он.

Элса поморщилась и звякнула серебряным колокольчиком.

— Сиятельнейшие. — В дверном проеме показался угодливый раб.

— Зови Крента. Немедленно, — бросил Сивен, не оборачиваясь.

Раб исчез, а Сплетник замер у стены. Чернокожий великан и бесформенная фигура в хламиде с капюшоном застыли друг против друга живыми статуями.

— Мы спасены? — переспросила Элса, подходя к массажному столу и присаживаясь на край. — А мы что же, погибали?

— Беспорядки в Колодце ударили по нам сильнее, чем я думал, — нехотя ответил Сивен, жалея, что сгоряча сболтнул лишнего. — Военные в Арне выгребли внеочередную партию масла, и склады внезапно опустели. Лига меча тайком готовила кампанию против толгувов и теперь наконец разродилась громко заявить об этом…

— Но Фракс говорил, что Лига посматривает на Дорчариан, — прервала его Элса. — Я думала…

— Проклятие! — грохнул по столу кулаком Сивен. — Я передал нашим друзьям в столицу то же самое. Хмутра свои же обвели вокруг пальца — у тысячника не хватило бы духу врать!

— Значит, Лига меча собирается вовсе не в Дорчариан, как мы надеялись… — задумчиво повторила Элса, теребя в руках край ткани. — Кроме того, они забрали масло — на что имели полное право перед войной — и теперь обязательства перед Торговым союзом не исполнены… Мы не поставили до́лжный объем масла, верно?

— Верно, — присмирел Сивен. Едва речь зашла об Арне и старших партнерах из Торгового союза, его гнев испарился.

— Нужно написать отцу… — наматывая локон на указательный палец, продолжила размышлять вслух Элса. — Когда ты собирался сообщить мне об этом, Сивен Грис? Мои родители и их друзья выделили наместничество с простым пожеланием — чтобы нужды Торгового союза в земляном масле исполнялись неукоснительно. Неукоснительно!

— Так и было доселе, тебе ли не знать, — попытался оправдаться Сивен. — Когда в прошлый раз возникла заминка — я тут же решил все недоразумения, помнишь? Но сейчас… Взбунтовавшиеся ублюдки захватили Колодец в самый неурочный момент. В Старом посту как раз стоял готовый к отправке большой караван. Как обычно, к осенней ярмарке подгадывали…

Место у топчана, где стоял Тумма, давно стало привычным за прошедшие годы. Вот только сегодня гигант чувствовал под босыми ступнями не гладкий неподвижный мрамор, а качающуюся палубу корабля. Требовалось по-прежнему прятать глаз и притворяться незрячим и незаметным, но вместо этого хотелось сорвать повязку и подставить лицо встречному соленому ветру. Недавние бои плечом к плечу с горцами и тяжесть тесаков в руках разбудили великана и разбередили душу.

После пропажи паскудного стражника Кроума, напавшего на Оли, Тумма то и дело ощущал спиной чей-то пристальный взгляд. Вот и сейчас этот же липкий взгляд скользил по нему. Гадать не приходилось — из темноты капюшона Тумму разглядывал Сплетник.

«Многое узнал, разбросанный огонь? Скольких выспросил обо мне? Разобрался, где я был в тот вечер?» — не только Сплетник изучал великана, но и сам лекарь наконец-то смог украдкой из-под повязки разглядеть таинственного незнакомца. Будто почувствовав неладное, незнакомец поднял руки и плавным движением провел по краю капюшона, как бы проверяя — на месте ли. Великан особым зрением всмотрелся внутрь хламиды — пламя души Сплетника еле тлело, словно кто-то разбросал костер, оставив тлеть раскиданные угли.

«Теперь я узна́ю тебя и без капюшона, разбросанный огонь», — улыбнулся про себя довольный Тумма.

— Звал, брат? — послышалось с порога. Сопящий Крент вбежал в комнату, отпихивая раба. — Элса, — учтиво кивнул он.

— Пойдешь в горы, хватит хлестать вино целыми днями и обирать торговцев на площади, — огорошил Сивен входящего и нетерпеливо взмахнул рукой, подзывая главу Внутренней стражи.

Рыжий здоровяк насупился и торопливо приблизился.

— Не дуйся, брат! Улыбайся! Пагот приготовил для нас славную шутку, Крент! Вот здесь, выше имперской виллы, где живет Алиас Фугг, — наместник ткнул пальцем в карту, — располагается родовая гора наших дорогих соседей.

Крент приблизился и склонился над картой.

— Земли козопасов? — буркнул он. — Клятый Дорчариан?

— Нам доподлинно известно, что в горе найдены россыпи соли. — При этих словах Крент отпрянул от стола и выпрямился. — Да-да, Крент. Не пучь глаза. Розовой соли!

— Умеет Пагот пошутить… — выдохнул Крент.

— Уж как есть. Восстание ублюдков здорово ударило по мне, брат. Земляное масло перестало литься в мошну наших арнских покровителей, и кресло подо мной… зашаталось. Придется постараться, чтобы не лишиться всего этого. — Сивен неопределенно покрутил рукой над головой. — Если что случится — я-то отправлюсь к жене под бочок, в столичный особняк, как и раньше, — Элса при этих словах нахмурилась, — а тебе вновь придется дышать гарнизонной пылью в какой-нибудь дыре вроде той заставы в Арзрате, откуда я тебя вытащил, — невесело хохотнул Сивен и треснул рыжего по затылку. — Так что уж постарайся.

— Что нужно делать, сиятельнейший? — охрипшим голосом спросил Крент, потирая макушку. — Все выполню.

— Маршем. Быстрым маршем. А лучше конными, — размышляя вслух, Сивен пробежал двумя пальцами по карте, изображая шагающего человечка, — врываетесь в долину. Захватываешь перешеек, — наместник опустил ладонь, — и обе виллы. Можешь нижнее сельцо прихватить для порядка. Сейчас все силы горцев стоят у Колодца, присматривают за молодчиками Фракса, а рекс с верными воинами крутится у соляных копей. Но тебе они на один зуб…

Крент смотрел на карту перед собой и чесал макушку.

— Воинов выделю лучших, что смогу найти. И ты своих возьмешь. Если встретишь Хмутра — бери к себе, он уже потоптался по долине, разобрался что к чему, — велел Сивен. Крент, услышав про тысячника, скривился, но наместник не обратил на это внимания. — Как возьмешь перешеек, следующий шаг — копи. Мне нужна эта соль!

— Это война, — неторопливо приблизившись, Элса уселась рядом. На карту она даже не взглянула. — Прежде чем затевать войну, мальчики, нужно знать, как ее заканчивать. И что сообщить арнскому престолу…

— Что скажем — понятно, — отмахнулся Сивен. — Напишем, что кровожадные козопасы напали на добрых имперских граждан в приграничье… Пожгли, пограбили… Сплетник, сделаешь?

— Да, сиятельнейший. — Статуя в бесформенной хламиде ожила и согнулась в поклоне.

— Кроме того, я нагружу целый корабль розовой солью и пошлю в дар императору, — продолжил Сивен. — Хорошо, что Лига меча будет бодаться с толгувами — меньше внимания к нам… Победителю за соль простят все. Вопросов не будет.

— Победителю — простят, — согласилась Элса. — А мы что, уже победили?

— А с кем там биться? — пренебрежительно отозвался Крент, наливая вино в кубок. — Наконец-то я настучу по головам вонючим козопасам! Выход из долины возьму конными, а через половину седмицы и пешие подоспеют. Уж не вшивым горцам в драных шкурах вставать у нас на пути! Если дернутся — размажу по окрестным скалам!

— У меня сын рекса, — напомнил жене Сивен. — Пока Олтер в моих руках — рекс не рыпнется, утрется.

Услышав про Оли, Тумма невольно вздрогнул.

— У Рокона есть еще один сын, не забывай. — Элса наконец глянула на карту. — Ты не о том думаешь, Сивен. Завладев перешейком — мы возьмем горцев за горло. Главное — взяв за горло, не отпускать, не дать возможности вздохнуть. Прервать всякую торговлю… По весне горцам нужно будет зерно как воздух, а взять его они могут только у нас. Вот тогда мы и предложим договориться. В конце концов, к Колодцу и шахтам прибавятся еще и копи. Всего-то. Посулим что-нибудь Рокону — кстати, Крент: не вздумай убить рекса Дорчариан! Пусть в плену, но живой! Переговоры с ним лучше вести Алиасу. Голос Империи выкрутится.

— Пускай уже горцы прихлопнут этого недоноска! Видеть его не могу! А за его смерть мы больше сторгуем, — недовольно скривился Сивен, услышав имя Фугга.

— Дельная мысль… — задумчиво протянула Элса и повернулась. — Сплетник, сделаешь?

— Голос Империи надолго застрял в Колодце, сиятельнейшие. После восстания у нас не осталось там своих людей, сиятельнейшие, — согнулся в глубоком поклоне Сплетник. — Можно…

— Ну так и пошел прочь! — вспылил Сивен.

Хламида вновь сложилась в поклоне и попятилась задом к дверному проему. Сквозь повязку Тумма наблюдал за Сплетником. Вдруг угли внутри хламиды зардели, вспыхнули, взметнулось пламя… Сплетник подскочил к Тумме. Он отшатнулся от неожиданности, когда Сплетник протянул руку и сорвал повязку. Великан успел зажмуриться, выставляя напоказ страшный шрам, но противник вдруг топнул по большому пальцу босой ноги, и Тумма от боли и неожиданности распахнул уцелевший глаз. Элса охнула.

— Он не слепой! — торжествующе закричал Сплетник, потрясая в руке сорванной повязкой. — Я чуял! Сиятельнейшие… — Тумма отшвырнул крикуна и тот отлетел к стене, ударившись спиной и сползая вниз. Капюшон слетел с головы, открыв лицо, и Тумма тотчас его узнал.

— Стража! — проревел Крент, хватаясь за меч.

Тумма кинулся к двери и снес сунувшегося под ноги раба.

«Не убивать. Никого не убивать…»

Тумма кинулся прочь по широкому коридору. Из распахнутых дверей то и дело выглядывали испуганные рабы, позади раздавались вопли Крента и слышался топот. При виде горящего ярким сапфиром глаза великана слуги тут же прятались обратно. Путь беглецу преградили два стражника из охраны покоев, выставив вперед копья. Не сбавляя шага, Тумма вжался в стену, ребром ладони отводя копье, и толкнул одного медлительного стражника на другого.

«Быстрее, быстрее».

Спасительный выход из коридора был совсем близко, когда из проема показалась гибкая девичья фигурка. Наула! Девчонка откинула со лба непослушную челку, уставившись на стремительно приближающегося великана. Наула прижала ладонь к губам.

— Тумма! — прошептала она. — Ты…

От испуга Наула застыла посреди коридора. Разогнавшийся гигант понял, что врежется в девчонку и покалечит. Он невольно сбавил ход, и его тут же умело ткнули сзади под колено тупым концом копья. Тумма взмахнул руками, и голова взорвалась болью от сильного удара по затылку. Тумма рухнул перед Наулой, которая так и стояла посреди коридора, круглыми глазами глядя перед собой. На великана навалились сразу трое, заломив руки за спину.

— Что, паскуда?! — сзади послышалось сопение. К плененному беглецу подбежал Сивен Грис, которого трясло от ярости. Губы наместника дрожали, на лбу выступили капли пота. Следом за ним торопились Элса, Крент и Сплетник, вновь накинувший капюшон.

— Что, паскуда?! Тварь, червь, скотина! — Наместник пнул Тумму в лицо. А потом еще и еще. — Нравится подсматривать за госпожой? Нравится?

Тумма только и сумел, что вжаться в камень пола, подставляя под удары затылок.

— Не отворачивайся, тварь! — Наместник схватил Тумму и вздернул лицо кверху. Сивен двумя пальцами раздвинул веки Туммы и смачно харкнул в раскрытый глаз. Великан дернулся, и на него тотчас навалились еще двое, прижимая локти к полу.

— Кинжал! — заорал Сивен и заторопился. — Сейчас, сейчас… Слепой должен окончательно ослепнуть. Насовсем… — Капли пота текли по красному лицу, повисая на верхней губе, и наместник шумно отдувался и пыхтел. — Кинжал! — вновь проревел он, протягивая руку.

Крент, присев на колено, вложил в ладонь брата клинок.

— Я вырежу твой глаз и заставлю проглотить… — Острие кинжала заплясало у зрачка Туммы.

— Отец! Отец! — Наула пришла в себя и завизжала так громко и неожиданно, что неумолимо приближающееся лезвие замерло у самой роговицы. — Не смей, отец! Тумма спас меня, когда я была маленькой! Не смей!

Наула с рыданием кинулась к отцу, и испуганный Сивен спрятал кинжал, боясь поранить дочь.

— Уйди к себе, Наула! — строго прикрикнул он.

— Нет! Нет! Нет! — затопала ногами девочка. Заплетенные косички взметнулись вверх. Элса подошла, обняв дочь за плечи, и попыталась отвести Наулу прочь. Но та вырвалась и вновь закричала: — Когда я была маленькой! У меня была горячка! А Тумма вылечил! Вылечил! Оставь ему глаз!

Сивен зло сплюнул на пол и тяжело поднялся, напоследок пнув Тумму под ребра.

— Пусть, — проворчал он и велел стражникам: — Тащите ублюдка к столбу, пусть подохнет зрячим. Полюбуется на солнышко напоследок… Он подохнет от жажды! — проревел Сивен, и испуганные птицы вспорхнули с дерева неподалеку. — Любой, кто даст ему воды, повиснет рядом!

В ярости наместник вновь пнул Тумму по голове, и сознание пленника померкло.

Олтер

Осенние празднества Пагота благополучно начались, и вчера на площади под вожделеющие выкрики толпы Сивен Грис собственноручно распечатал бочку молодого вина. А еще вчера объявился новый желающий побороться на соревнованиях.

Я посмотрел на кружащего по песку арены хмурого брюнета. Одноклассник Тьор, считающий меня своим кровным врагом, зло зыркнул в ответ. Его борцовские приемы выдавали неплохую подготовку и легко читались: недаром я пролил столько пота, тренируясь с трудягой Фиддалом, который знакомил меня именно с имперским рисунком боя (в отличие от остальных друзей, которые норовили показать пару-тройку ухваток из своей национальной борьбы). Я уже успел повалить противника, и потому Тьор осторожничал.

Все знали, что поединок между мной и Милиаром непростой и что его затеял лично Фракс Хмутр. Ко всеобщему удивлению, тихоня Тьор не испугался возможного гнева тысячника. Судя по горящему взгляду мальчишки, он наконец-то дождался возможности отомстить, как он считал, и остановить его не смог бы сам Пагот.

Вот только месть не задалась. Тьор сблизился, взял меня за запястье и плечо, делая переднюю подножку. Я послушно упал, прихватив противника и увлекая следом. Извернулся, оказавшись сверху, и незаметно для судьи двинул локтем в живот темноволосому. Пока тот хватал воздух, перевел на болевой прием, выворачивая руку в локте. Упрямец прикусил губу, чтобы не заорать от боли, и с ненавистью посмотрел.

— Брось, — прошептал я и надавил сильнее. — Брось. Вражда — не нажитое добро, по наследству не передается. Я не враг тебе.

«Хоть ты и стучишь на меня Сплетнику».

Судья приблизился, уставившись на захват, ожидая, когда противник сдастся. У Тьора выступили слезы, но он все еще пытался вывернуться.

— Пусть мой дед и был врагом Вексу Кнею, но я…

Услышав имя Векса, паренек всхлипнул, зачерпнул горсть песка, швырнул мне в лицо и ударил кулаком в висок. Удар из неудобного положения вышел слабым и смазанным. Трибуны негодующе зашумели, а судейский мигом раскидал нас в разные стороны, как котят.

— Победил Олтер, сын Рокона! — зычным голосом крикнул Кейлокк, глашатай и распорядитель всего этого безобразия. В яркости нарядов он перещеголял сам себя, и его цветастая туника переливалась на свету так, что глядеть больно. Метко его прозвал Йолташ — Петух: и обликом ярок, и поорать горазд.

Желающих посмотреть на возню первоклашек оказалось не так уж и много: зрители прибывали, ходили между рядами, судачили о том о сем, угощая друг друга вином. Мы развлекали народ, разогревая перед выступлением старшеклассников. Настоящие борцы начнут выступать с завтрашнего дня.

Чета наместников не могла игнорировать соревнования в честь Пагота, вынужденно скучая в ложе с самого открытия. Я встал напротив и сдержанно поклонился. Сивен улыбнулся и что-то сказал жене. Та кивнула в ответ. Я встретился глазами с Наулой. Милая амазонка выглядела потерянной, сидя рядом с матерью с припухшим лицом и красными глазами. Плакала недавно? О чем может плакать дочь могущественного вельможи? Небось не подарили приглянувшуюся цацку… Я несмело улыбнулся ей и Наула с надеждой посмотрела на меня. В ее глазах сверкнули слезы.

Перепрыгнув через невысокий парапет арены, я подсел к друзьям. Те встретили мое появление радостным гомоном, хлопая по спине.

— Тихо! — одернул Бареан. — Не зашибите победителя, ему еще сегодня бороться.

— Это верно, — пробурчал я.

— А теперь, любезные столичные жители, внимание! — раздался голос Кейлокка. Вот у кого глотка луженая! На арене и без того каждый звук снизу доносился до самых дальних уголков трибун, но и распорядитель расстарался, мастер своего дела. Говорил он убедительно, четко и напористо, так что шумные зеваки примолкли, разглядывая появившихся борцов. — Перед вами Милиар из рода Хмутров! Младший сын доблестного тысячника Пограничной стражи Фракса Хмутра! — На арене под легкий одобрительный гул появился сосредоточенный Милиар. Играя мышцами, он помахал трибунам. — А против него будет биться Булгуня, сын Булгара, ксена Конутопа…

Раздались дружные смешки. Как и противник, Булгуня вышел в одной набедренной повязке. Рядом с атлетически сложенным противником пухлый болотник и вправду выглядел забавно.

После того как Тьор своим неожиданным появлением спутал все карты и борцов оказалось трое, срочно понадобился еще один выступающий. Хак Стурр обратился к сыну ксена, и стало понятно, зачем комендант норовил столкнуть Булгуню и Милиара лбами. Видимо, появление нового участника не стало для опытного учителя неожиданностью, вот он и готовил противостояние заранее, разглядев в болотнике достойного соперника для сына тысячника.

— Давай, Булгуня! Давай! — закричал Юркхи, и приятель помахал нам. Чуть позади я увидел Хака Стурра, наставлявшего нового бойца.

— Неужели комендант за нашего Булгуню болеет? — удивился Кольша.

— Верно, — кивнул Фиддал. — Если выиграет Милиар, то все скажут — немудрено, мол, папаша-то у него командующий, выучил сыночка… А вот если Булгуня… — задумался Фиддал. — А может, комендант хочет, чтобы Булгуня победил и дальше выступал?

Мы с недоумением посмотрели на Федю. Увидев наши удивленные лица, одноклассник пояснил:

— Если победитель первого круга согласится, он сможет и дальше бороться. Пока не проиграет.

— А Стурру что с того? — с неприязнью покосился на коменданта Бареан.

— Булгуню никто не знает, — пожал плечами Фиддал. — Так что почет и учителю перепадет…

Схватка началась. Милиар поднял руки на уровень плеч, слегка растопырив пальцы и немного сутулясь. Обычная имперская борцовская стойка. Булгуня свесил руки вдоль туловища и не двигался с места, с улыбкой наблюдая за противником. Трибуны разочарованно зашумели. Выглядел болотник растерянным, но я-то знал, насколько обманчивы опущенные руки.

Милиар резко сблизился вплотную, пытаясь обхватить противника, зацепить опорную ногу и повалить. Однако не рассчитал размер талии неприятеля — крепкого захвата не получилось, а болотник, вместо того чтобы вырываться, прижал руки противника плотнее к себе, поднялся на цыпочки, скрутился по-особому — и рухнул вместе с Милиаром на арену, оказавшись сверху.

— О-о-ох… — жалобно выдохнули зрители. Я невольно охнул вместе со всеми, представив, как на меня сверху свалился Булгуня. Я потер ребра: мне, между прочим, бороться с победителем!

Милиар успел в последний миг извернуться, так что болотник не выбил из него дух, а лишь слегка помял. Хмутр ухватился за ногу противника, пытаясь вывернуть стопу. Месяц назад Милиар мог бы праздновать победу: в Конутопе боролись только в стойке и в партере болотник выглядел беспомощным. Но так было раньше: после совместной подготовки приятель многому успел научиться. Сейчас посмотрим, кто кого! Булгуня сам схватил стопу противника, зафиксировал ее под мышкой и провел защемление ахиллесова сухожилия. Перестарался от волнения, а судья проморгал опасный момент! Милиар заорал от боли и забился в песке.

После победы болотника пришел мой черед. Мы заранее договорились с другом, что не будем поддаваться. Бороться так бороться, по-честному! Победит сильнейший! Так и вышло, а иллюзии оказались напрасными. Булгуня вошел во вкус, прекрасно зная мои сильные и слабые стороны. А как борец болотник превосходил меня на голову, если честно. Он так ни разу и не позволил провести приемы, которые могли хоть как-то ему угрожать. Пару раз приятель просто отшвыривал меня, а потом подловил, закрутил и повалил, рухнув сверху и вышибая дух.

Когда я очнулся, судья объявлял победу смущенного Булгуни. На трибунах друг принялся извиняться, но я тотчас его оборвал.

— Ну все, сын ксена из рода великих Булогов! — шутливо сказал я. Зайдя за спину, я разминал плечи приятелю. — Раз меня победил, должен и над остальными верх одержать. Нужно показать спесивым имперцам, кто есть кто!

— Верно, — поддержал Бареан.

— Правильно! Точно! — согласились приятели.

— Я постараюсь, — пробурчал Булгуня.

— Никаких «постараюсь», — тряхнул я друга. — Выйдешь и порвешь их как тряпку!

— Как тряпку! Ты сможешь, Булгуня. Как тряпку! — развеселился степняк.

Булгуня поверил в себя — и смог. Что он творил в этот вечер!.. Старшеклассники выходили позубоскалить над пухляком, но вскоре жрали песок и кусали локти. Теперь-то я понял, что Булгуня вовсе не рисовался, рассказывая, как не проигрывал никому в Конутопе. Он бросал, бросал и бросал противников. Оказываясь в партере, болотник норовил провести болевой на полюбившийся ахилл. Но не всегда: когда получалось, выполнял удушение, заламывал локоть… В финальном поединке вечера, когда пьяные трибуны уже влюбились в милого толстяка, Булгуня сошелся с прошлогодним чемпионом: серьезным поджарым парнем с длинными руками, мощными плечами и шеей.

Булгуня заметно устал и едва держался на ногах. Противник, напротив, выглядел свежим. Протянув руку, он положил ладонь на шею болотника, пытаясь пригнуть к земле. Булгуня стряхнул руку неприятеля, схватив за запястье, прихватил вторую руку борца… И стал заваливаться на спину, уперев стопу в пах противника. Да! Да! Решился-таки, приберег до конца незнакомый для всех прием!

Мягко упав, Булгуня перекинул противника через себя, продолжая удерживать. Перекатился следом, нечаянно угодив коленом в грудную клетку соперника, оказываясь сверху. Прихватив руку ошеломленного борца, зафиксировал меж коленей и вывернул в локтевом суставе, выгнувшись на песке. Противник вскрикнул и замолотил свободной ладонью по песку, признавая поражение. Быстрая победа!

Что тут началось! Трибуны ликовали, свистели, улюлюкали. Никто уже не вспоминал, как встречали неуклюжего болотника в начале дня. Булгуня слегка покачивался от усталости, его поддерживал сзади Хак Стурр, будто разом помолодевший.

— Славная шутка, веселейший Пагот! — Луженая глотка Кейлокка мигом навела порядок. Трибуны слегка притихли. Распорядитель в разноцветной тунике поднял перед собой немаленькую чашу, наполненную до краев. — Сию чашу превосходного арнского вина из личных запасов наместника должен был осушить до дна победитель после трудного поединка… — Раздались смешки. — Но наш победитель слишком мал для вина… — Кейлокк, дурачась, озирался кругом и уставился в ложу наместника. Сивен Грис, уже изрядно навеселе, погрозил пальцем Кейлокку. Трибуны замерли. — Неужели вылить такое чудесное вино? — трагически воскликнул Кейлокк, отвернулся от наместника, пряча чашу за собой, и, давясь, торопливо выхлебал. Зрители хохотали и хлопали друг друга по плечам. Сивен показал Кейлокку кулак и подозвал Булгуню, усадив рядом с собой в ложе. — А сейчас!.. — Голос Кейлокка вдруг стал торжественным, трезвым и напряженным. — Не всегда добронравно веселье Пагота для смертных! Весть пришла к нам от горных соседей! — нараспев произнес Кейлокк, добавив в голос пронзительности. — Скинули горцы кротость овечью как шкуру, волчьи изъявив клыки!

— Опять! Опять! Напали! Напали! — зашептались вокруг. — Горцы напали на виллы в предгорьях!

Шепот перерос в гул, зрители вскочили, переглядываясь. Все уставились на наместника. Сивен Грис встал во весь немалый рост, и трибуны понемногу притихли. Наместник провинции Атариан поднял руки и звонко хлопнул в ладоши.

Бронзовые ворота, ведущие на арену, с оглушительным скрежетом распахнулись и внутрь въехала раззолоченная парадная колесница с возничим и воином в полном доспехе. Приглядевшись, я узнал рыжего Крента. Следом за колесницей на небольшом отдалении выступали конные воины, хвост их колонны терялся далеко позади. Рядом послышались звяканье железа и сдавленные проклятия. Я оглянулся и увидел вскочивших Барата и Йолташа, сжимающих кулаки — с оружием на трибуны не пускали. Остах выглядел невозмутимым, и только желваки выдавали его ярость. Десяток стражников с копьями и щитами, бесцеремонно растолкав зрителей, окружил нас полукругом и застыл, демонстративно уставившись вдаль. Ого! Это ко мне охрану приставили?! Веселенькое настало времечко…

— Есть чем ответить взбесившимся горцам! — поднялся голос Кейлокка над трибунами. — Воин Крент Грис напутствован братом и в горы отправлен! Восславим веселье Пагота и взрежем горянам улыбки! Пусть смеется железо!!!

— Пусть смеется железо! Пусть смеется железо!!

Трибуны, раззадоренные вином и зрелищем марширующих воинов, бились в падучей от восторга. Постановка невидимого режиссера удалась. Сверкающая колесница Крента уже давно покинула арену, а конные все шли и шли, взметая песок.

В голове осталась одна пустота, перед глазами плясали блики щитов, нагрудников, копейных наконечников, а в ушах гулко шумела кровь.

Словно в тумане я увидел, как удаляется последний воин. Кейлокк, проведя странным жестом двумя руками над головой, двинулся следом за уходящей колонной. И этот подпевала в поход собрался, петух разнаряженный? Как будто мало несокрушимой конницы… Обратившись к дару дваждырожденного, я всмотрелся в Кейлокка, и распорядитель оказался передо мной словно на ладони. Я увидел, как лицо глашатая изменилось, едва зрители перестали смотреть на него. Маска торжественности и надменности истаяла, Петух ссутулился, скукожился, как гусеница. Вокруг раздавались пьяные выкрики, кто-то затянул походную песню, где-то затеяли драку… А я смотрел вслед уходящему Кейлокку. Вот он вновь странным жестом провел руками над головой, и я вдруг узнал его.

«Сплетник!» — осенило меня. Таким приметным жестом он поправлял островерхий капюшон, когда я подглядывал за ним из гамака сверху.

— Остах! — подбежал я к дядьке и затряс его, словно грушу, шепча в ухо: — Остах! Кейлокк — это Сплетник! В капюшоне!..

— Кейлокк? Петух? — встряхнулся наставник. Недавнее расследование гибели Эндира уперлось в таинственную фигуру незнакомца в капюшоне. Мы решили, что незнакомец Остаха и мой Сплетник — одно и то же лицо. — Кейлокк? — повторил дядька и вскинулся, намереваясь броситься за распорядителем.

Окружающие охранники сдвинулись плотней и пристукнули пятками копий по камням арены. Переглянувшись с наставником, мы беспомощно уставились на удаляющийся силуэт Кейлокка-Сплетника.

Войско, возглавляемое Крентом Грисом, сверкая позолотой доспехов в заходящем солнце, под рев трибун уходило на север. Арнская империя шла войной на мой родной Дорчариан. Зима в горах обещала быть тяжелой.

Читать далее

Вход для пользователей