Читать онлайн Дорога длиною в жизнь. Исповедь русского «семидесятника» бесплатно

Глава 1. Детство

Рождение. – Происхождение. – Отец, родственники по его линии. – Занятия с папой по истории и литературе. – Мама. – Попытки освоить фортепиано. – Черноморское побережье страны. – Улица. – Дядя Валя.

Моё появление на свет божий случилось 30 мая 1954 года в Киевском районе Москвы. Почему мама оказалась в роддоме столицы, сие мне неведомо, так как в то время жили мы в городе Долгопрудном Московской области по месту службы отца в войсках Противовоздушной обороны (ПВО). Первые четыре года, то есть самое раннее детство, провёл там, а в 1958 году родителя перевели служить в столицу и семья поселилась на улице Руставели в доме № 15, который стал родным почти на всю первую половину жизни.

Происхожу, соответственно, из семьи военнослужащего, полковника, можно сказать, что в какой-то мере даже из военной династии: старший брат отца, кадровый военный, офицер, погиб на фронте в Великую Отечественную войну (ВОВ), один из младших братьев тоже связал свою судьбу с Вооружёнными силами. Отцовским званием всегда гордился, но упомянул его по другой причине: всю свою сознательную жизнь помню его полковником, он стал им, когда я был ещё маленьким, и закончил действительную военную службу в этом же звании. Конечно же, отец, будучи довольно-таки умным и амбициозным офицером, мечтал стать генералом, и после войны у него поначалу всё складывалось очень хорошо, одно время в своей воинской части работал даже в отделе кадров, но затем в силу ряда объективных и субъективных причин его планам не суждено было сбыться.

Про отца, Васильева Ивана Петровича: родом из деревни Матвеевка Кореневского района Курской области, из крестьян. В 1941 году за четыре дня до начала ВОВ в звании «лейтенант» выпустился из Тамбовского артиллерийского оружейно-технического училища (ТАОТУ) и прямиком попал на фронт. Воевал, как говорится, от звонка до звонка, дошёл до Германии, награждён различными боевыми орденами и медалями. После войны окончил Артиллерийскую инженерную академию им. Ф.Э. Дзержинского, служил, как я уже упомянул выше, в ПВО, а также Ракетных войсках стратегического назначения (РВСН). В 1959 году, когда мне было всего пять, а старшей сестре девять лет, мы его чуть не потеряли: папа попал в страшную автомобильную аварию, несколько дней балансировал между жизнью и смертью, но всё-таки выжил, полностью выздоровел и вернулся в ряды Вооружённых сил.

Сразу оговорюсь, что по части генеалогии у меня большой провал. По отцовской линии помню его мать, Екатерину Ионовну, бабушку Катю, которая приезжала к нам гостить ещё в Долгопрудный. Потом стала навещать в Москве, и здесь я вспоминаю, хотя и очень смутно, эпизод из глубокого детства: осень, ненастная погода, тёмное время суток, бабушка тащит меня за руку в Останкино, в церковь, расположенную тогда рядом с бывшей усадьбой графов Шереметевых. По времени это было приблизительно в конце 50-х – начале 60-х годов. Я так понимаю, что меня отводили крестить, другой причины не вижу, хотя если и был реально обряд крещения, память ничего о нём не сохранила. Но вот что помню точно, что была только бабушка Катя, родители, видимо, не решились, так как оба были членами КПСС: про папу и говорить нечего, коммунист Вооружённых сил, считайте, тогда дважды коммунист, а мама, хоть и была домашней хозяйкой, тоже членствовала в партии и даже ходила на политсобрания в ЖЭК. Родителей понять можно: на дворе стояла эпоха безверия и научного атеизма, густо «сдобренная» хрущёвскими церковными погромами. Бабушка Катя умерла в 1964 году, отец привёз её тело с малой родины в Москву, где она и похоронена.

Дедушку по отцовской линии, Петра Демьяновича, никогда не видел, он умер в возрасте 50 лет в самый разгар Великой Отечественной войны – в 1943 году, при неизвестных мне обстоятельствах. По рассказам папы, он слыл в деревне крепким хозяйственником, скорее всего, середняком. А вот прадед по отцу, Демьян (отчества, к своему стыду, не знаю), относился, по всей видимости, к кулачеству. Отчего такое заключение? Родители иногда сильно спорили (или ругались), и мама среди прочего часто эмоционально восклицала: «Иван, а твой дед Демьян вообще был кулак!» В то время это слово воспринималось как страшное ругательство, мама его использовала, вероятно, как очень сильный аргумент, чтобы «пригвоздить» отца. Помню, я пребывал от этого в полном смятении, не знал, как реагировать: как же так, я примерный пионер, а прадед у меня кулак? Много позже, когда повзрослел и стал самостоятельно и глубоко изучать историю нашей страны, читая серьёзную литературу, осознал, что мой прадед Демьян был исключительным трудягой и принадлежал к элите тогдашнего крестьянства. Поэтому не вижу причин заочно им не гордиться!

Надо сказать, что папа очень трепетно относился к своей простой родне, никогда не кичился перед ней, что стал москвичом да ещё с высшим образованием. Часто недели по две у нас гостило не менее 8–10 человек его родственников из Курской области. Хотя мы и жили в кирпичном доме в просторной трёхкомнатной квартире с высокими потолками, конечно же, это вызывало определённое неудобство, так как вместе с нами получалось одновременно 12–14 человек. Ну ничего, как-то размещались, кто-то спал на полу, кто-то на раскладушках. Одновременно отец отличался хлебосольством, а также в будни выкраивал несколько часов из своего напряжённого трудового графика, чтобы показать родне московские достопримечательности, а в выходные занимался ею полностью. В памяти отчётливо запечатлелось то, что почти все родственники отца были людьми неказистой внешности, как правило, невысокого роста, очень скромно одетые. Думаю, что это обуславливалось тяжёлым крестьянским трудом, низким материальным уровнем и отсутствием в советской деревне условий для культурно-образовательного развития. Но каким достоинством и душевностью они отличались! Есть различия с городскими… Больше всех мне на всю жизнь (на малой родине родителя я, к сожалению, ни разу не был) запомнился глухонемой младший брат отца, дядя Коля, а также его сёстры, мои тёти: старшая Зина и младшая Нюра.

Вообще папа свою родню никогда не забывал, при жизни часто ездил к ним, помогал материально.

Отец в детстве запомнился тем, что иногда по вечерам занимался со мной историей, а также литературой, читая вслух стихи и поэмы своего любимого крестьянского поэта Николая Алексеевича Некрасова. Забегая вперёд, с благодарностью вспоминаю, как уже в юности во время учёбы в институте он здорово помогал мне с конспектированием трудов классиков марксизма-ленинизма. Не скрою, зачастую я испытывал с этим трудности: открываю произведение Маркса, или Энгельса, или Ленина, начинаю читать и думаю, как буду сокращать текст, выделяя главное, это же писали такие люди, значит, здесь всё главное! Шёл к родителю, объяснял проблему, он спокойно садился за стол и через какое-то время своим каллиграфическим почерком составлял блестящий короткий конспект с изложением самых основных положений работы.

Мама, Васильева (в девичестве Семёнова) Людмила Алексеевна, самого простого происхождения, из рабочих. Её отец трудился железнодорожником на одной из станций в Сибири, там она и родилась. Мечтала пойти по актёрской стезе, так как несколько лет в детстве проживала в Иркутске в семье своей тёти, служившей актрисой в одном из тамошних театров. Не получилось, помешала война, затем выход замуж за военнослужащего и в дальнейшем типичная судьба офицерской жены, то есть скитания в течение многих лет по различным военным гарнизонам страны. В общем, с высшим образованием и карьерой ничего не получилось, посвятила свою жизнь воспитанию детей.

В отличие от отца, мама по неведомым мне причинам свою родню по жизни практически растеряла, мало что о них рассказывала, по-моему, даже никто из её родственников ни разу не гостил у нас в Москве. В Сибирь на свою малую родину она тоже не ездила – такая вот история. Осуждать её за это не могу, уже четырнадцать лет как её нет на белом свете… Мама навсегда осталась в памяти настоящей русской красавицей: белокурая и с большими выразительными голубыми глазами.

Нас со старшей сестрой родители старались воспитывать в строгости, в уважении к старшим, в частности к учителям в школе, любви к своей стране, прививая зачатки патриотизма. Несмотря на высокую по тем временам полковничью зарплату отца, материально нас не баловали: одевались очень скромно, деликатесов на столе практически не бывало. Тем не менее я с благодарностью вспоминаю, как родители охотно тратили деньги на репетиторов по фортепиано, которые приходили давать уроки к нам на дом. Моя сестра Наталия, очень способная к разного рода учёбе, занималась в охотку и легко осилила полный курс средней музыкальной школы. У меня же с музыкальными занятиями было по-разному: когда всё получалось, мне нравилось, когда давалось с трудом, это тяготило. С раннего детства очень любил читать, особенно приключения, и вот, скажем, утром с упоением читаю очередную книжку, а тут в комнату заходит мама и говорит, что через час придёт репетитор по музыке. Расстройство было очень сильным, зачастую, когда преподаватель приходил, я протестовал, прячась под кроватью или под столом, откуда меня в конце концов успешно извлекали… Когда же был переведён из начальной школы в пятый класс открывшейся неподалёку от дома английской спецшколы, стал убеждать родителей, что нагрузки значительно увеличились и что в этой связи занятия музыкой я уже не потяну. В итоге «победил», потом в старших классах иногда принимал участие в музыкальных концертах, так как ещё кое-что помнил, но о том, что бросил музыку, жалел впоследствии всю свою жизнь…

Тем не менее даже неполный курс по программе средней школы привил мне любовь к этому виду искусства, выработал правильный музыкальный вкус: хотя по жизни я слушал и слушаю гораздо больше эстраду, чем классическую музыку, однако научился отличать глубокие мелодичные произведения от тех, в которых настоящая мелодия отсутствует.

Одно из самых ярких впечатлений детства – это открытие родителями нам с сестрой юга нашей страны, как Крыма, так и Кавказа. Впервые увидел море в пятилетнем возрасте, когда родители взяли с собой на курорт, и влюбился в него на всю жизнь. Быстро научился хорошо плавать и нырять, одним из страстных увлечений была ловля крабов. Когда ездили на юг, родители останавливались по путёвкам в военных санаториях, а меня пристраивали в частном секторе. Но один раз, уже во время учёбы в институте, отец сделал мне шикарный подарок – взял с собой по отдельной путёвке в санаторий Киевского военного округа «Жемчужина» под Ялтой. Помимо этого, все школьные годы мы с сестрой ездили отдыхать в пионерские лагеря Минобороны «Чайка» и «Маяк» под Евпаторией, иногда за лето проводили там по две смены.

В пионерлагерях сильно укрепляли здоровье, наслаждаясь прекрасной экологией, много купаясь и загорая, приобретали также необходимый по жизни опыт общения в коллективе, проживая в течение смены (24 дня) с разными по характеру и привычкам сверстниками. Этому в значительной мере способствовали многочисленные совместные мероприятия: футбольные турниры, соревнования по настольному теннису, отрядные костры и др. К сожалению, несмотря на якобы строгое советское время, приходилось сталкиваться и с такими негативными явлениями, как драки (причём случалось, что группа из нескольких ребят избивала одного и до крови), а также распитие спиртных напитков ребятами из старших отрядов. Но в целом положительных эмоций было, конечно же, значительно больше, чем отрицательных.

Детство врезалось в память чем-то радостным и беззаботным: после школы торопился домой, быстро делал уроки на следующий день и бегом бежал на улицу! Летом, забывая о времени, с друзьями и приятелями самозабвенно играл в футбол и настольный теннис – у нас во дворе было аж два стола для игры в пинг-понг. Правда, сетку, ракетки и шарики приходилось покупать за свои деньги, но тогда, в 60-х годах, они стоили копейки. Азартно и увлечённо часами играли также в чижа: смысл состоял в том, чтобы какой-нибудь плоской дощечкой (как вы понимаете, специальных бит тогда не было и в помине) ударить по краю заострённой с обеих сторон деревянной прямоугольной палочки, подняв её в воздух, и сильным ударом заставить её отлететь как можно дальше. Если память не изменяет, на всех четырёх сторонах чижа были вырезаны цифры, по которым и определялось количество набранных очков.

Зимой, а зимы в те времена были настоящие русские, очень снежные, много времени уделяли хоккею с шайбой, правда, не всегда на льду. Дело в том, что не все семьи могли купить своим мальчишкам модные коньки под названием «канады», поэтому часто играли просто на дорогах, когда те покрывались плотным, утрамбованным слоем снега. На глаз отмеряли площадку, по краям в качестве ворот ставили пустые деревянные ящики из-под фруктов и овощей, и начиналось сражение! Отсутствие льда и коньков нисколько нас не смущало, бегали в валенках и получали от игры огромное удовольствие! Ещё в зимнее время мы, мальчишки, строили большие снежные крепости, потом разбивались на две группы, и начиналось противоборство: бросая друг в друга снежки, одни их обороняли, а другие старались захватить. Помню, что уже в 70-х, когда зимы в Москве стали преимущественно тёплыми и слякотными, с ностальгией вспоминал морозные снежные дни своего детства.

Мысленно возвращаясь к, казалось бы, уже очень отдалённому отрезку жизненного пути под названием «детство», с большой любовью и благодарностью вспоминаю младшего брата отца, Васильева Валентина Петровича – тогда для меня просто дядю Валю. Весельчак и балагур, это был настоящий человек-праздник: несмотря на то что жил в подмосковном Болшево (читатель уже знает, что, как и отец, он был военным), приезжал к нам довольно часто и всегда не с пустыми руками – то угостит какими-нибудь сладостями, то подарит интересную книжку и т. д. А потом мы с ним садились играть в шахматы: именно он, будучи отличным шахматистом (впрочем, и футболистом, и волейболистом) с каким-то продвинутым по тем временам разрядом, научил меня прилично играть в эту древнюю и очень умную игру. Конечно же, дядя Валя мне, как ребёнку, часто поддавался, но, когда это ему надоедало, выигрывал какие-то фигуры, что меня очень злило: я буквально вскакивал из-за столика и, расстроенный, бежал в другую комнату жаловаться родителям. Сейчас вспоминаю это с улыбкой… Вообще с детства я был в спорте очень амбициозным, страшно не любил проигрывать и, будь то шахматы, футбол, хоккей или настольный теннис, сильно переживал поражения.

Дядю Валю любил ещё и за то, что он, несмотря на сильную занятость по службе, выкраивал время и находил какие-то новые формы общения со мной, в частности, иногда писал письма о своих выдуманных путешествиях, например, в Африку, где его якобы ждали настоящие приключения, сражения с хищными животными и др. Я, конечно же, во всё это верил, взахлёб читал его послания и с нетерпением ждал новых.

Чем ещё запомнился начальный период жизни? Конечно же, каким-то искренним единением людей, часто казалось, что по крайней мере в своём подъезде мы, соседи, живём одной большой семьёй. А уж когда в стране случались эпохальные события мирового масштаба, как, например, первый полёт человека в космос – нашего, советского, майора Юрия Гагарина, чувство необыкновенной гордости за страну, буквально переполнявшее народ, моментально сплачивало его, превращая в единую братскую общность!

Подытоживая впечатления от давно ушедших в небытие тех лет, хотелось бы сказать следующее. Если рассматривать детские годы отдельно от других, погружаясь только в их радости и горести, надо признать, что, конечно же, они не были уж совсем безоблачными. Иногда мы со старшей сестрой были свидетелями ссор родителей, причём, бывало, и серьёзных, что, безусловно, оставляло глубокие раны в детских душах. Тем не менее, когда позади почти вся прожитая жизнь, и ты, вороша глубинные пласты своей уже порядком подсевшей памяти, начинаешь сопоставлять и сравнивать все периоды своего земного существования, приходит осознание того, что в целом детство почти всё время было светлым и беззаботным праздником!

Глава 2. Школьные годы

Школа № 252. – Литературный район. – Школьная форма. – Школа № 1236. – Образование в СССР. – Экскурсия на пивзавод. – Шпана. – Галина Александровна. – Характеристика.

В первый класс пошёл в 1961 году, направив свои стопы вслед за старшей сестрой в среднюю общеобразовательную школу № 252, находившуюся в пяти минутах ходьбы от дома на улице Н.А. Добролюбова, 14, на Бутырском хуторе Москвы (сейчас – Бутырский район Северо-Восточного административного округа столицы). Занимала она в те времена четырёхэтажное здание из красного кирпича с красивым крыльцом, обрамлённым четырьмя белыми колоннами.

Район наш, не будучи ни элитным, ни престижным, был интересен тем, что названия многих его улиц – И.А. Гончарова, Н.А. Добролюбова, Ш. Руставели, Д.И. Фонвизина – напоминали жителям о великой русской и грузинской литературе. Более того: на улице Добролюбова в доме № 9/11 с конца 50-х годов и поныне размещается общежитие Литературного института им. А.М. Горького, приютившее в своё время многих студентов, ставших впоследствии гордостью отечественной прозы и поэзии, к примеру, Николая Рубцова. Интересно, не правда ли? Мне тоже. Именно на малой родине в старших классах у меня впервые пробудился интерес к поэтическому творчеству: сидя часами в библиотеке, старательно выписывал из выдаваемых мне библиотекаршей книг в специально заведённую для этой цели общую тетрадь наиболее запавшие в юношескую душу стихотворения любимых поэтов – Есенина, Блока и Брюсова, которые почти сразу же заучивал наизусть. Под их влиянием стал потихоньку сочинять и сам. Но об этом позже.

Вспоминаю царивший в семье ажиотаж накануне 1 сентября: я старательно складывал письменные принадлежности в пенал, который вместе с тетрадками и дневником укладывался в ранец, в то время как мама наглаживала белую рубашку и новенькую школьную форму серого цвета. Кстати, личное мнение о последней… Какие бы споры вокруг неё ни возникали, школьная форма во все времена была неотъемлемой частью того, что мы называем социальной справедливостью, во многом способствовала единению учащихся, помогая им ощущать себя членами одной дружной семьи. Одновременно она прекрасно дисциплинировала учеников, помогая целиком сосредоточиться на получении знаний, а не на разглядывании, завидуя, как это происходит сейчас, модных тряпок своих сверстников.

Я не историк, но, по-моему, ни в Российской империи, ни в её правопреемнике СССР не поднимался вопрос о поисках школьной форме какой-либо альтернативы. И только в 1992 году, когда почти сразу же после развала Советского Союза прорвавшаяся к власти в стране ельцинская банда, ввергнувшая страну в пучину хаоса и безвременья, стала послушно превращать великую державу в сырьевой придаток Запада, отбросив в сторону всякое упоминание о социальной справедливости, школьную форму преступно и незаслуженно отменили.

Хотелось бы откровенно признаться читателю, что в первом классе ваш покорный слуга звёзд с неба не хватал, а вот во втором стал отличником. Кажется, родители даже поощрили за это каким-то подарком. В третьем и четвёртом классах опять учился средне. На этой далеко не высокой ноте начальная школа и закончилась.

К сожалению, память не сохранила имена и фамилии первых учителей, но тем не менее в своём сердце храню благодарность людям этой благороднейшей профессии, которые первыми «посадили» меня в «поезд», отправившийся в далёкий путь за так необходимыми в жизни знаниями!

Дальнейшие события развивались следующим образом: в 1965 году неизвестную нам дотоле школу-восьмилетку тоже не так далеко от дома, на улице С.В. Милашенкова (лётчика, Героя Советского Союза), преобразовали в специальную школу № 1236 с углублённым изучением английского языка, и многие родители, в том числе и мои, из наших расположенных друг напротив друга военных домов привели своих чад туда для продолжения учёбы.

Здесь, особенно для современной читающей публики, необходимо сделать, по моему разумению, очень существенное отступление. Уровень образования в СССР заслуженно признавался одним из самых высоких в мире, образовательная система Союза была гармонично выстроена таким образом, что носила многоступенчатый и всеобъемлющий характер, была направлена на то, чтобы каждый человек постоянно чему-то учился.

После окончания десятилетки, то есть получения обязательного среднего образования, выпускник школы мог пойти учиться дальше в высшие учебные заведения (вузы) – университеты и институты; если по каким-то причинам это было невозможно, его ждала разветвлённая в стране сеть техникумов – средних специальных учебных заведений, являвшихся промежуточным звеном между школой и вузом, а также профессионально-технических училищ, готовивших для многочисленных промышленных предприятий страны квалифицированных рабочих по профессиям, требовавшим специальных знаний.

Очень большим стимулом к учёбе и, безусловно, одним из главных достижений СССР являлось то, что получение добротного образования на любом из вышеперечисленных уровней было абсолютно бесплатным.

Много воды утекло с тех пор, как я окончил школу, тот период времени был насыщен разными событиями, из которых что-то уже давно стёрлось в памяти, а что-то врезалось в неё навсегда. Из последнего запомнилась, к примеру, экскурсия в седьмом (или восьмом) классе на Останкинский пивоваренный завод в Огородном проезде… А при чём здесь школьники и пиво? – резонно спросите вы. Отвечаю: в те времена был широко распространён институт шефства промышленных предприятий над средними учебными заведениями. Так вот шефами нашей школы были именно производители так любимого в народе вышеупомянутого слабоалкогольного напитка, хотя рядом прекрасно функционировали и молочный, и мясокомбинат…

Здорово, правда? Тогда в Союзе официально шла борьба за трезвый образ жизни, он всячески и повсеместно пропагандировался, а со школьниками тесно дружило предприятие, выпускавшее алкогольную (!) продукцию! Вот и задумайтесь, существовала в СССР практика двойных стандартов или нет…

В общем, благополучно сходили классом на пивзавод, где нам подробно рассказали о процессе пивоварения и показали весь его цикл. «Апофеозом» экскурсии стало угощение (?!) шефами нас, хоть и старшеклассников, но все-таки ещё детей, свежесваренным пивом. Конечно же, мы быстро захмелели, стали шутить, смеяться, было весело! Тогда ещё никому в голову не приходило, что таким образом нас, школьников, уже потихоньку, особо незаметно, но целенаправленно приучали к алкоголю…

Но это эпизод, а в основном, дорогой читатель, советская средняя школа была нацелена на гармоничное развитие личности, давала не только твёрдые знания по техническим и гуманитарным предметам, но и приучала к культуре и искусству. В частности, среди обязательных предметов у нас была ритмика, то есть обучение танцам, в основном классическим: вальс, танго, фокстрот, самба и др. С детства я обожал музыку, поэтому на ритмику ходил с огромным удовольствием, тем более что партнёршами у меня были одни из самых красивых одноклассниц. Танцевал неплохо, однажды даже среди четырёх лучших пар школы принимал участие в районном танцевальном конкурсе, где мы с напарницей заняли одно из призовых мест. К сожалению, период классического танца в моей жизни был довольно-таки непродолжительным и закончился с окончанием школы: в те времена как в ресторанах и кафе, так и на вечеринках в квартирах молодёжь танцевала уже совсем не то, гораздо более упрощённое…

Конечно же, школьные годы запомнились ещё пробуждением первых влюблённостей: это были светлые и чистые чувства к девчонкам из класса. Тогда я был глубоко наивен, такой идеалист-романтик, восхищавшийся женской красотой и считавший симпатичных девочек и девушек чуть ли не божественными существами, к которым и прикасаться просто так нельзя! С течением времени жизнь внесла свои коррективы в подходы к этому вопросу, опустила на грешную землю, и моё отношение к представительницам прекрасного пола претерпело определённые изменения…

Как часто бывает со многими и что абсолютно естественно, зарождение любви подвигло на сочинение первых в жизни стихов. Они были очень искренними, но одновременно сырыми: а что вы хотите от мальчишки, хоть и старших классов, но совершенно неискушённого в любовных делах? Выглядело это примерно так (не судите строго!):

(Небольшое отступление: поэзию я очень люблю до сих пор, стихи, хотя и достаточно эпизодически, пишу на протяжении всей жизни, прибавил в мастерстве, но, естественно, отношу себя к категории поэтов-любителей.)

Здесь мне хотелось бы поменять тему и от возвышенного перейти ненадолго к правде жизни: рассказать читателю о том, что в 1960–1970-х годах далеко не всё в Москве было гладко и безоблачно. В частности, заметную роль в социальной жизни столицы играла такая прослойка населения, как шпана. Состояла она в основном из хулиганов и черпала свой «резерв» из неблагополучных и неполных семей, которых в те времена ой как хватало! Шпана ходила в основном группами, и добропорядочные московские граждане старались с ней не связываться, обходили стороной. У меня лично с этими отморозками был связан такой случай.

Однажды в старших классах возвращался из школы домой и недалеко от неё наткнулся на хулиганов, было их человек десять. Помню, спросили, в какой школе учусь. Ответил. Тут же, не задавая больше никаких вопросов, начали меня просто избивать. Били изощрённо, много ударов пришлось в половые органы. Что интересно: произошло это в разгар дня, далеко не в самом безлюдном месте, но почему-то никто из моих соотечественников старшего возраста этого не заметил и на помощь не пришёл…

Вспоминается, как шпана наведывалась даже к нам в школу, причём бить конкретных ребят. Размышляя над этим сейчас, никак не могу понять логику их действий: один раз они пришли и стали спрашивать, где Володя Серебренников – отличник из нашего класса, спортивный парень и вообще хороший человек. Непонятно, как Володя мог насолить местным хулиганам, он и жил-то в совершенно другом районе! Тогда они его дождались, нанесли несколько ударов, сбили с ног, но он вскочил и убежал.

Шпану в Москве, конечно же, побаивались, по возможности старались с ней не связываться. Характерный пример: однажды они пришли к нам во двор группой из пятнадцати-двадцати человек, уселись в большой беседке и стали громко, с вызовом орать матерные песни, слова которых были очень хорошо слышны в прилегающих ко двору наших военных домах. Никто из жителей, а костяк составляли офицеры-фронтовики, не вышел и хулиганов не одёрнул…

В конце 1960-х годов преподавательский состав в нашей школе в силу произошедших в стране изменений постепенно становился неоднородным: стали появляться молодые учителя с какими-то новыми взглядами на политику и идеологию нашего государства, но в то же время ещё не перевелись «сталинисты», люди старой закалки, не терпевшие никаких возражений в адрес СССР. Характерный эпизод случился со мной классе в седьмом-восьмом на уроке истории. Учительница по этому предмету была, как сейчас модно говорить, «железная леди» с непоколебимыми коммунистическими убеждениями старого образца. И вот однажды она с пафосом рассказывала нам о советско-египетских отношениях, о том, какую объёмную и безвозмездную помощь наша страна оказывала братскому Египту. В это время мы с товарищем по парте обсуждали что-то своё, мальчишеское, интересное, и… я неожиданно громко рассмеялся! Историчка в момент умолкла, побагровела и тут же начала распекать меня на все лады: мол, что себе позволяю, когда она рассказывает чуть ли не о святых вещах – поддержке СССР Египта в его антиимпериалистическом противостоянии Западу! Я покраснел, потупил глаза в пол, не знал, куда деться, готов был провалиться сквозь землю… В общем, на ровном месте приобрёл себе недоброжелательницу почти до конца школьных дней. Почему почти? – спросите вы. В этом месте я перехожу к рассказу о выпускном экзамене в школе по русской литературе, и вам, читатели, всё станет ясно.

Но сначала хотелось бы сделать небольшое, но очень значимое отступление. Любовь к словесности мне привила, главным образом, замечательная учительница русского языка и литературы Галина Александровна Ерёменко – низкий ей за это поклон! Сейчас, на склоне лет, когда память раз за разом уносит в прошлое в попытках ответить самому себе на вопрос «А что было радостного и запоминающегося в жизни?», перед взором явственно всплывают картины её незабываемых уроков. Когда Галина Александровна рассказывала нам о писателях, поэтах, литературных критиках и разбирала их произведения, казалось, что её посещало какое-то небесное вдохновение: умное выразительное лицо преображалось, большие красивые глаза источали необыкновенные, творческие флюиды, и я был просто заворожён этим действом, сидел как вкопанный и жадно ловил каждое произнесённое слово.

Так вот, экзамен я сдал на «отлично» и уже собирался уходить, как вдруг моя любимая Галина Александровна спрашивает: «Серёжа, мы слышали, что ты увлекаешься поэзией, можешь прочесть что-нибудь?» Представьте на минуту: на дворе 1971 год, СССР в порядке, коммунистическая идеология тоже. А я начинаю декламировать стихотворение моего самого любимого в ту пору выдающегося русского поэта Сергея Есенина «Запели тесаные дроги…», где «и на извёстку колоколен невольно крестится рука», «когда звенят родные степи молитвословным ковылём» и др. До сих пор не знаю, почему тогда решил прочитать именно этот стих: может, правда, потому, что он очень искренний, очень пронзительный, потрясает глубиной любви к нашей исторической Родине – России.