Читать онлайн Заступник бесплатно
Предисловие
У нас в квартире живет маленькое, рыжее существо, суровое и нежное одновременно. Когда шесть лет назад, нам всучили его вместо обещанной мальтийской болонки с клятвенными заверениями, что все блондины закончились, только проделанная длинная дорога, не позволила нам развернуться и уехать домой ни с чем.
– Он очень симпатичный, – сказала женщина с приятным лицом и сунула в руки дочери сверток.
Дочь отогнула угол пеленки, внутри тихо сопело нечто черное и лохматое размером с рукавицу.
– Но он же не белый! Мы хотели белого!– возмутилась, было, я.
– Он вам понравится! – строго сказала женщина, забрала деньги, приготовленные для продавца белой болонки, и скрылась в метро.
В автобусе существо тихо спало, потом досыпало дома на диване. Доза успокоительного, скормленная ему прежними хозяевами перед отправкой, сделала свое дело.
–Кто это? – спросил вечером вернувшийся с работы муж.
– Белая мальтийская болонка,– ответила я, не моргнув глазом.
Гоша посмотрел на меня с сочувствием и покачал головой.
Болтаясь в неудобном положении, между большим и указательным пальцами Гоши, малыш окончательно проснулся, широко зевнул, распахнул бездонную треугольную пасть с острыми, как иголки, зубами, открыл черные, круглые глаза и уставился на нас спокойно и независимо.
Гоша пришел в восторг:
– Посмотри, каков нахал! Ничего не боится!
–Совершенно бесстрашный! Пират, не иначе! – поддержала я
Со временем оказалось, что малыш может быть не только отважным, но и великодушным, и верным, и нежным.
Он предупреждает нас о всевозможных неприятностях, сторожит на воде – в ванной комнате, на реке и на море, защищает от чужих собак и кошек, утешает в печали. Взгляд его со временем стал мягче. Он полюбил нас.
Однажды он всерьез увлекся кудрявой, золотистой соседкой Боней. Когда хозяева после прогулки повели Боню домой, малыш пошел следом, не в силах расстаться с изящной красоткой. Он шел, не оглядываясь. Он уходил все дальше, не слыша наши отчаянные вопли.
Он остановился у подъезда дома, где жила Боня, обернулся, грустно посмотрел на нас и нехотя поплелся обратно. Великодушный малыш!
Конечно, ему непросто с нами. Мы слишком громко живем для его тонкого слуха, и слишком сильно пахнем, мы не умеем общаться без слов и радоваться простым вещам, мы плохо приспособлены к жаре и холоду. Наверное, он думает, что мы неловкие и несуразные.
Но мы не отчаиваемся. Ведь, кроме недостатков у нас есть достоинства. У нас есть ум, чувства, бессмертная душа. Наконец, мы любим нашего малыша.
И он, несмотря ни на что, продолжает любить нас. Он терпит нас. Он привязан к нам. Инстинкт самосохранения, говорят ученые.
Глава 1
Лаки остановился и прислонился к дереву у края поляны. Бежать дальше не было сил. Да, что там бежать! Он и шагу не смог бы сейчас сделать! Ноги дрожали и подгибались. Лес замер, прислушиваясь к хрипам, вырывавшимся из его пересохшей глотки. В напряженной тишине даже ветер затих и перестал перебирать листья деревьев.
Сколько он бежал? Он не мог ответить. Его гнал ужас, всепоглощающий и безграничный, как эта тьма вокруг. Поначалу он слышал крики за спиной, а потом – только свист и хруст ломающихся под напором его мышц кустов и веток деревьев. Лес спас его, укрыл, спрятал от преследователей. Лес, как всегда, был другом ему.
Когда дыхание улеглось, Лаки собрался, было, двинуться дальше, но не смог, ноги не слушались его. И не только усталость была тому причиной. Сейчас никто на свете не смог бы заставить его выйти из тени большого дерева на открытое пространство. В свете луны поляна просматривалась насквозь, во все стороны, и любой, вышедший из леса, становился прекрасной мишенью для врагов.
Он не сразу узнал это место – страх и ужасы погони тому виной. К тому же, за прошедшие годы многое изменилось. Знакомым показался ему большой валун, лежащий под соседней сосной. Он напоминал ему тот огромный камень, за которым когда-то давно они не раз прятались с Веткой и Сэбом. Когда Лаки понял, что это – «их камень»! – он вскочил и высоко подпрыгнул от радости.
Это место – большая, круглая поляна в лесу – было знакомо ему с детства. Две широкие тропы пересекали ее с севера на юг и с запада на восток. Несколько больших валунов торчали тут и там, как зубы гигантского чудовища. Окруженная соснами, заросшая густой травой и низкорослым кустарником, она была местом паломничества жителей близлежащего города.
Когда-то лес был почти в два раза шире и тянулся от железной дороги до реки широкой лентой, отгораживая завод от жилых домов. Потом рядом с заводом построили бараки, потом – многоэтажные дома. Поселок разросся и превратился в город, который год за годом медленно, но неуклонно, вгрызался в лес, захватывая все новые и новые участки. В конце концов, когда стала очевидна фатальная ненасытность этого монстра, лес объявили парком, окружили с трех сторон автомобильными дорогами и запретили его дальнейшее уничтожение. Теперь здесь отдыхали местные жители, устраивали пикники и выгуливали питомцев.
От поляны в разные стороны разбегались большие и маленькие тропинки. Две из них направлялись к густонаселенному жилому району при заводе. Лаки знал, что сейчас ему туда путь заказан. Одна извивалась среди сосен, пересекала широкую просеку и устремлялась в центр города, к поликлинике, банку и дальше, превратившись в широкую дорогу, – к зданию местной администрации. Это не менее опасное направление. Еще одна, прямая, как стрела, пронзала лес и вела в деревню, широко раскинувшуюся между рекой и железной дорогой. В деревне беглец всегда найдет пристанище, но, с тем же успехом, может оказаться в руках преследователей – смотря, на кого наткнешься на пустынных деревенских улицах.
Для Лаки был открыт только один путь – в сторону карьера, на берегу которого между сосен стоят натыканные в землю, как придется, старые железные гаражи. В этом укромном месте хорошо прятаться от чужих глаз: и вода рядом, и пути к отступлению, если понадобится опять спасаться бегством, имеются. За карьером проходит железная дорога, а дальше – лес, лес, лес – сколько хватает взгляда.
Знакомые места: лес, карьер, город. В этом городе он родился и жил до переселения в столицу, и вот теперь, спустя годы, опять оказался здесь. И это – лучшее из всего, что случилось с ним за последнее время.
Определившись с местоположением, Лаки почувствовал себя уверенней. Здесь он не пропадет, и, даже если преследователи доберутся сюда, он сумеет найти местечко, где его никто не найдет. А сейчас ему надо отдохнуть – поспать часа два или три, а, может, и до утра, если повезет. Потом, на свежую голову, он решит, что делать дальше. Последние сутки научили его жить текущим моментом, главное – быстро реагировать на меняющиеся обстоятельства. От этого зависит его жизнь.
Он знал, что с рассветом поляна и дорожки вокруг нее оживут, заполнятся обитателями близлежащих домов. Здесь будут дефилировать питомцы всех мастей со своими хозяевами. Кто-то из старожилов может узнать его. И если информация об их побеге уже распространилась в СМИ, такая встреча может закончиться плачевно. Поэтому ко времени утреннего паломничества он должен исчезнуть отсюда. Он так и сделает. Перед рассветом он проберется ближе к карьеру, найдет укромное местечко недалеко от воды и спрячется там, а потом что-нибудь придумает.
Лаки горько усмехнулся – придумает! Будет ли у него такая возможность, простое счастье – ходить, дышать, жить! Придумает, что делать дальше? Как спастись самому и помочь матери и Мали? Сейчас у него не было ни одной идеи, как это можно сделать. Может быть, завтра? Всё! Всё потом, на свежую голову! А теперь – спать!
Лаки лег на поросшую травой землю между сосен, поерзал, вытащил из-под плеча сосновую шишку и улыбнулся – впервые за последнее время. Воспоминание было таким сильным и ярким, будто бы только вчера они валялись с Сэбом и Веткой на этой поляне, смеялись и выгребали из-под себя твердые, как камень, сосновые шишки, впивавшиеся в тело. Золотое было время: жаркие дни, колышущаяся на ветру ажурная тень деревьев, беззаботность и нега, какие бывают только в детстве.
Он блаженно потянулся. Над ним, на фоне серебристого от миллионов звезд неба неподвижно и царственно парили черные кроны могучих сосен. Ветер менял искрящийся, непревзойденный по красоте узор, проявляя (являя) все новые картинки. Если бы не смертельная усталость, он мог бы любоваться этим вселенским великолепием всю ночь. Но сейчас… Спать! Лаки закрыл глаза. И мгновенно отключился.
Тело, не обремененное земными заботами, невесомо поплыло в ласкающем тумане сна, но вдруг громкий звук вышвырнул его обратно в реальность. Лаки вздрогнул и резким движением сел. Было тихо, Лес спал и еле слышно бормотал во сне. Какая-то птица прямо над головой вскрикнула громко и пронзительно. Внутри дребезжал туго натянутой струной страх.
Крик птицы стих, и все опять замерло. Он закрыл глаза и поплыл, поплыл. Но какая-то заслонка в голове в минуту короткого беспамятства самопроизвольно открылась, и недавнее прошлое, от которого он так упорно отворачивался последний час, встало перед ним во всей своей безобразной и пугающей ясности. Теперь это было даже страшней, чем в реальности, потому что он видел все сразу и всех сразу. Он ощущал всеобщий парализующий ужас, видел беспомощные глаза и напрягшиеся шеи и слышал крики загонщиков и стоны жертв.
Это случилось в парке. Лаки лежал в тени распустившегося крупными, красными цветами куста и наслаждался теплом, ароматами трав и цветов, близостью Мали, растянувшейся рядом. Мать гуляла поодаль, то и дело, поглядывая на них. Ему мешало ее пристальное внимание и ревнивое беспокойство. Он мечтал остаться с Мали наедине.
Ловчие появились неожиданно. Они выскочили из-за кустов со стороны дороги, вооруженные шокерами и с сетками наготове. Спустя мгновенье он увидел бьющуюся под сеткой Мали, бросился к ней, но в ту же секунду ощутил, как тело облепило острыми, как нож, капроновыми нитями, сделал шаг и упал на газон. Падая, он увидел разбегающихся в разные стороны питомцев. Многие, как и он сам, бились под сеткой.
Сколько их было? Скольких поймали, скрутили, забросили в грязную клетку? Это была тотальная акция. Хватали всех, кто попадался на пути, и волокли в тесный фургон машины, с маленьким решетчатым окошком под потолком и крепкой дверью. Когда клетка наполнилась, дверь с грохотом захлопнулась и машина тронулась.
В фургоне было тесно и жарко. Мутило от ужасной духоты.
– Лаки! – услышал он слабый голос, оглянулся и увидел мать.
Рядом с ней стояла Мали. Они находились в полутора метрах от него, плотно прижатые к стене фургона другими пленниками. Протиснуться к ним среди разгоряченных тел не было никакой возможности. Мать смотрела на него жалкими, полными слез, глазами. Мали дрожала. Лаки видел это. Свет из решетчатого окна под потолком рассыпался миллионом частиц в плотном столбе пыли. Страх, густой и липкий, утяжелял воздух и отравлял пространство. Это была западня, из которой не было выхода.
«Куда нас везут?» – спрашивали все друг у друга.
Никто не знал ответа на этот вопрос.
Машина сначала быстро ехала по ровной дороге, потом свернула. Теперь дорога была хуже, фургон то и дело потряхивало и подбрасывало на выбоинах. Скорость уменьшилась. Стало совсем нечем дышать. Переполненная клетка превращалась в душегубку. В переднем углу закричали – кто-то потерял сознание.
Вдруг снаружи раздался шум и крики. Пленники замерли.
– Открывай, – крикнул кто-то.
Машина остановилась, уткнувшись в препятствие, начала сдавать назад, разворачиваться.
– Стой! – взревело сразу несколько голосов.
Послышались удары в стенки фургона. Крики усилились. Передняя часть машины нырнула вниз. Пленники в кузове повалились друг на друга. Крики снаружи сделались громче.
– Вали ее! Вали! – орали возбужденные голоса. – Открывайте клетку, убийцы!
– Уйдите с дороги!
– Не пропускай!
– Отходи! Она сейчас перевернется!
И в самом деле, машина накренилась и стала заваливаться на бок. Пленники закричали, Лаки упал на кого-то, на него сыпались тела.
– Сбивай замок! – ревели снаружи.
Лаки уже не видел ни мать, ни Мали. Кто-то рядом с ним закричал от боли.
Крики и грохот снаружи усилились. Вопли о помощи внутри стали еще пронзительней. Кто-то сильно колотил металлом по металлическому кузову машины.
Вдруг дверь с грохотом распахнулась, Лаки увидел ярко-синее небо и бросился навстречу ему, как утопающий выныривает из темной морской бездны навстречу солнцу. Вместе с ним к выходу устремились и другие пленники. Началась давка. Под напором тел Лаки вывалился из фургона на землю. На него упал кто-то тяжелый. Лаки вскочил и, не разбирая, кто вокруг – загонщика или спасители, бросился к придорожным кустам.
Сзади кричали: «Спасайтесь! Бегите!»
Он скатился с дорожной насыпи, и в два прыжка достиг густых зарослей ивняка, тянущегося широкой полосой вдоль леса. Лаки оглянулся: из дверей фургона выпрыгивали, вываливались, выползали измученные узники. Немногочисленная, но хорошо организованная группа зоозащитников стояла тройной цепью, преграждая дорогу каравану машин. Метрах в пятидесяти виднелся окруженный высоченными бетонными стенами завод с гигантской бело-красной спящей трубой и железными воротами. Очевидно, это и был конечный пункт следования их большого каравана. Лаки поежился, ему стало не по себе от одной мысли оказаться внутри, за этими железными воротами.
Он напряженно всматривался в толпу, пытаясь отыскать Мали и мать, но их не было видно. «Шесть машин, – посчитал он. – Минимум сто пятьдесят пленников. И только из одной кому-то сейчас удастся уйти».
Ворота завода скрипнули и мягко поползли в сторону. В медленно расширяющийся лаз протискивалась вооруженная охрана. Трое уже выскочили и бежали к обездвиженному каравану. Раздался выстрел, потом еще один. Пленники кубарем скатывались с дороги, преодолевали открытую полосу и ныряли в кусты
Где же мать и Мали? Лаки стоял, высматривая их среди беглецов. На него налетел кто-то из убегавших и отшвырнул в сторону.
«Да где же они?!»
И тут Лаки увидел мать. Ее, как щепку мощным потоком, вынесло живой рекой пленников в распахнутую дверь фургона. Вот она, вместе с другими беглецами, соскакивает на землю, поднимает глаза. Как она увидела его в этом месиве тел? Он рванулся было к ней, но замер, остановленный ее взглядом и движением головы. Взгляд молил, требовал, приказывал: «Беги!»
Последнее, что он увидел: выскочившие из машин ловчие и подоспевшая охрана с завода накидывают сети на беглецов, промедливших доли секунды. Профессионалы, сомнений нет. Они быстро пришли в себя.
Лаки развернулся и рванулся через кустарник в лес, в лес. Ветки деревьев хлестали и царапали тело, но он мчался во весь дух, не сбавляя скорость. Уже стемнело, когда он остановился без сил, осмотрелся и узнал знакомые места. Это был его родной город, городской парк и большая поляна посреди леса.
Покой и умиротворение были разлиты вокруг, как озерная гладь под ясным небом. Только мирные звуки ночного леса разбавляли вселенскую тишину: шепот ветра, усталое поскрипывание старых деревьев, редкий сонный вскрик птицы. Веки опускались, Лаки проваливался в дрему, глубже, глубже, но опять вздрагивал и открывал глаза. Ноги опять несли его прочь от лежащей на боку машины. В затылок дышали такие же, как он, беглецы. Потом все отстали, а он все бежал и бежал: «Беги, сынок, беги!»
Повезло ли им, тем, кто спасся? Или судьба только дала передышку? И после долгих и мучительных гонок все встанет на свои места. Здесь палач, а здесь жертва.
Что за мысли! Конечно, ему повезло. И самый крошечный глоток свободы сладок, как нектар. Он еще поборется. Ему еще нужно разыскать мать и Мали!
Лаки полежал еще немного, понял, что уснуть ему не удастся, поднялся с земли и направился в сторону города. Он обогнул поляну, держась в тени деревьев, и на ближайшей развилке свернул налево, на хорошо утоптанную узкую тропинку, ведущую к заросшему травой карьеру. Уходящая вправо широкая лесная дорожка направлялась к жилому микрорайону за освещенной дорогой.
За старыми ржавыми гаражами он прокрался к озеру, не встретив ни одной живой души. Город спал, и никому не было дела до усталого беглеца. Здесь и днем-то мало кто бывает, а уж ночью, и подавно, не сыщешь желающих бродить в кромешной тьме. Только по дороге, отделяющей лес от жилого района, время от времени проносились поздние машины.
Лаки напился из озера пахнущей тиной воды, лег, прикрыл глаза и почти сразу увидел сон, там были мать и Мали – обе живые и здоровые. По дороге за гаражами промчалась машина, но Лаки не слышал, он крепко спал, вытянувшись между корней большой сосны.
Глава 2
– Я так больше не могу! Это выше моих сил! – простонала Лина, бросая на кресло прекрасной выделки, легкую кожаную пелерину. – Они пытались сорвать ее с меня, хватали своими грязными лапами, обзывали живодеркой.
Она, грациозно изогнувшись, опустилась на невысокий кожаный диван в офисе мужа и посмотрела на него прекрасными, огромными, зелеными, как горные озера, глазами.
– Микки! Скажи мне! Почему мы должны страдать от этих фанатиков? Почему я не могу одеваться, как хочу, есть, что хочу, отдыхать и наслаждаться жизнью по своему усмотрению? Почему я постоянно должна жить с оглядкой на них: что они подумают, что сделают, понравится им это или нет? В последнее время они отравляют каждое мгновенье моей жизни! Не понимаю, куда смотрят правительство и полиция!
– Милая, успокойся, не растравляй себя, – мягко, с улыбкой сказал Микки, невольно любуясь женой, ее изящной позой и грацией в самом малом движении. – Сейчас очень непростое время. Некоторые нечистоплотные политики, пытаясь заработать авторитет, провоцируют общественность на беспорядки. Молодежь не знает, чем себя занять, поэтому бросается в крайности. Все эти зоозащитники… Они оторваны от реальности! Они ведь представления не имеют, что значит жить в естественных условиях! Когда мороз под сорок, да с ледяным ветром, да снег по колено. Они всю свою жизнь провели в городе – из дома – в машину или, в крайнем случае, в метро, и обратно. Им бы поработать зимой на улице, да весь день! Мигом бы все встало на свои места! Влезли бы в теплые шубы и тулупы, а на головы нахлобучили бы меховые шапки. И были бы счастливы, что не мерзнут.
– Такое ощущение, что им заняться нечем, – печально проговорила Лина, полируя красивые коготки лоскутком мягкой кожи, возлежа на диване.
Она время от времени отодвигала ухоженные пальчики от своих прекрасных зеленых глаз и нежно улыбалась.
«Красавица, какая же она красавица! – думал, глядя на жену, Микки. – Нужно будет на следующем заседании городского совета жестко поставить вопрос об обуздании этих борцов за тотальное равенство. Пусть администрация города выделит им, наконец, место для шествий и манифестаций, чтобы они там самовыражались, сколько душе угодно. Пусть митингуют на каком-нибудь пустыре на окраине города, подальше от добропорядочных граждан. Если не видят своего существования без борьбы, пускай борются, не нарушая прав окружающих. Это не носи, это не ешь, это не делай! Почему я должен жить по их законам?»
– Такое сейчас время, милая, всякая шушера лезет из щелей! Но мы что-нибудь придумаем! – сказал он, улыбаясь, жене.
«Почему она должна отказаться от вот этой кожаной накидки или своей теплой шубки. В высших кругах, где вращается Лина, очень важно, как ты выглядишь, как одет. Иначе, тебя просто не будут воспринимать должным образом!»
Он прекрасно понимал необходимость и значимость для леди красивых вещей. А Лина настоящая леди – без сомнения. Образование, воспитание, такт и умение держать себя в обществе, безупречный стиль во всем. Ее одежда всегда соответствует моменту и никогда не бывает неуместной или вызывающей. Эта изящная вещица является неоспоримым подтверждением ее утонченного вкуса. И его, Микки, качественной работы. Он улыбнулся.
Пять лет назад его старший брат Спайк предложил купить акции фабрики по производству высококлассных кожаных изделий. И с тех пор он, Микки, не разу не пожалел об этом вложении: полный цикл, хорошие прибыли, довольные клиенты, и, наконец, сами кожаные вещи… Некоторые являются настоящими произведениями искусства. Вот, например, эта пелерина – с изысканным теснением по краю и костяными пуговицами, на которых тонко выгравирован герб компании.
Он подошел к жене и нежно потерся щекой о ее шелковистую щеку. Они жили вместе три года, и она ни разу не дала повода усомниться в ней, в ее красоте, достоинстве и преданности. Он бы несказанно благодарен ей за это.
– Я что-нибудь придумаю, милая, – пообещал он. – Мы найдем на них управу. Во всяком случае, оскорбления и нападения прекратятся. Я тебе обещаю.
– Спасибо, милый! – Лина улыбнулась и погладила Микки по щеке.
Глава 3
Лис в семействе Динки и Сени появился через месяц после их переезда в свой дом. До этого они несколько лет жили на съемных квартирах, и ни о каких питомцах и не помышляли. После переезда все случилось само собой, мирным путем, почти без усилий и главное – без насилия с чьей-либо стороны. Разговор зашел за завтраком.
– Я не помню в своем детстве такого времени, чтобы мы жили без питомцев, – сказала Динка мужу Сене. – Родители были уверены, что любое живое существо наилучшим образом влияет на развитие и характер детей, приучает к ответственности и самостоятельности. Кстати, последние исследования в этой области показывают, что улучшается даже здоровье их хозяев. Нормализуется давление и повышается иммунитет.
– Так, стоп! Стоп, детка! Ты к чему клонишь? Зная тебя, готов предположить, что ты решила завести домашнюю живность… – Сеня засмеялся.
Динка улыбнулась в ответ.
– А может, и правда возьмем кого-нибудь? И Крошу будет веселее.
– Куда веселее, Дина! – Сеня не мог сдержать смеха. – Крош и в одиночку регулярно устраивает в доме балаган и кавардак. Абсолютно при этом не напрягаясь.
– Это так! И это естественно для его возраста – не может же ребенок сидеть целый день на одном месте. А питомец – это другое. Будет нашему сыну другом и защитником, – не сдавалась Динка, глядя на Сеню блестящими карими глазами.
– В принципе, я не против питомца, – устоять перед такой улыбкой смог бы только слепой. – Давай поищем. Только для начала определимся с размерами.
– Интересный подход к поиску друга, – засмеялась Динка и поторопилась погладить по спине мужа, останавливая поток возражений. – Я поняла, поняла тебя! Не стоит объясняться! Пусть это будет некрупный друг. Некрупный, но милый, может быть, пушистый и рыжий. Или беленький. Расцветка не так важна.
– Главное, чтобы не брюнет.
Дина пожала плечами: как скажешь.
На следующий день Сеня, вспоминая вчерашний разговор с женой, прокручивал его в голове снова и снова, так и эдак.
– Вот подумываем, не завести ли Крошу друга, – поделился он своими раздумьями с коллегами по работе. – Я, честно говоря, в полном недоумении. Но Динка хочет.
Они вчетвером сидели за столиком в кафе. Обедали. ( было время обеда).
Что тут началось!
– Не соглашайся! Ни за что не соглашайся!– Кони, начальник Сени, чуть не поперхнулся. – Эти женские штучки, в конце концов, выйдут тебе боком. Столько забот прибавится – ты даже представить не можешь! Я с этим счастьем живу уже три года и знаю, о чем говорю. Утренние прогулки – раз, воспитание – два, если не хочешь получить неуправляемого монстра, выбор кормов – три! Они не все едят, чтоб ты знал, и не все им можно, Болезни – четыре, пять, шесть! Куча денег, времени и нервов.
– А я рад, что мы завели Роя, – сказал Стив. – Он для меня – настоящий друг. Когда с ним играешь, гладишь его, или когда он бежит к тебе, встречая после работы, – это непередаваемые ощущения! Это счастье! Ты понимаешь, что такое настоящая любовь и преданность. Мало, кто относится к нам с такой же теплотой.
– На самом деле, все зависит от привычки, – засмеялся Том. – Если в детстве не приходилось заботиться о питомце, в любом случае, нужно будет привыкать и многое менять в жизни, – он хитро прищурился. – Но, если все-таки решитесь, будет нескучно. Это точно! Через полгода сможешь сочинить трагикомедию на тему: «Я, моя семья и мой питомец».
– Озолочусь! – сказал Сеня.
– Озолотишься – не факт, но нахлебаешься – точно, – не унимался Кони. – Привыкнуть, конечно, привыкнешь, главное, чтобы процесс привыкания был не очень болезненным. Тем более, у вас – Крош. Чем это все закончится? Я бы не смог поручиться, что все сложится благополучно.
– Я тоже, – сказал Сеня.
Он ни в чем не был уверен.
– Запугали совсем мальчишку, – сказал Стив. – Не слушай никого. Поступайте так, как решили.
– В крайнем случае, если не понравится, можно будет отдать кому-нибудь или пристроить в приют. Сейчас, в наше гуманное время, этих заведений развелось великое множество. Себя и друг друга мы не жалеем, зато об остальной живности печемся с огромным рвением, – сказал Том.
– Отдать в приют! Нет, лучше уж совсем не брать, – Сене не понравилась такая перспектива. – Как-то это неправильно. Они же живые! Привыкают к тебе. Может, даже любят.
– Любят, любят! – подтвердил Стив. – Точно любят!
– Ладно, не будем загадывать. Посмотрим, как сложится, – сказал Кони. – Я бы даже пари заключил ради такого дела. Ставки небольшие – так, для интереса! А?
– Почему бы и нет? – засмеялся Том.
– Кто за?
– Ну, это уже точно без меня, – сказал Сеня.
Вечером он позвонил другу.
– И кого же вы хотите? – поинтересовался тот.
– Уже не знаю. Столько всего наслушался, что утратил всякие ориентиры.
Через неделю к Сене с Динкой в гости зашел их старинный приятель. Вид у него был торжественно-таинственный.
– В узких кругах активно циркулируют слухи, что некая молодая семья подыскивает себе домашнего питомца! Я почему-то решил, что это вы! И кое-что для вас нашел.
Сеня замер.
– Дина! – крикнул он. – У нас гости!
Динка вышла в прихожую.
– Смотрите, кого я вам принес!
Он прижимал к груди большой сверток.
Динка с Сеней стояли в нерешительности. Из зала выскочил Крош и, увидев гостя, с оглушительным воплем бросился к нему.
–Тише, тише! Напугаешь малыша! – попытался остановить его приятель, но Крош уже тянулся к свертку.
– Кто это?
Гость откинул угол байкового одеяла.
– Не эту ли хитрую мордочку вы искали? – спросил он, улыбаясь.
И все увидели маленькое рыжее существо, мирно посапывающее и причмокивающее во сне.
– Какой миленький!– воскликнула Динка. – Какой крошечный!
Она нежно прикоснулась к маленькому лобику.
– Ой, не могу удержаться! Крош, смотри кто здесь!
Крош уже скакал рядом, пытаясь дотянуться до пришельца. Сеня стоял в нерешительности, молча рассматривая торчащую из одеяла рыжую голову.
Шум и свет разбудили малыша. Он открыл круглые, сонные, бессмысленные глаза и широко зевнул. Потом засучил ногами, пытаясь выпростаться из пеленок.
– Ой, он сейчас упадет!– закричала Динка. – Скорее клади его на диван. Какой смелый! Смотри-ка, сел, а теперь встал! Он спрыгнул с дивана!
Малыш вразвалочку топал в сторону кухни. Кажется, шум, гам и доносившиеся из кухни запахи пришлись ему по душе. Мордочка его оживилась, круглые карие глазки блестели. Он подошел к Крошу и встал напротив, с интересом рассматривая его.
Крош взвизгнул и захохотал, откидывая голову назад, схватил малыша, сжал его в объятьях, положил голову ему на плечо и затих, прислушиваясь то ли к своим ощущениям, то ли к движению жизни в теле другого существа. Так они и стояли какое-то время, прижавшись друг к другу. Потом малыш вывернулся и вразвалочку направился к Динке; подошел совсем близко и сходу лизнул ее в щеку.
– Ой, какая нежность! – Динка растаяла, как фруктовое мороженое.
Малыш улыбался. Мордочка была хитрющая. Назвали Лисом.
Конечно, больше всех появлению Лиса радовался Крош. Они с Лисом были, приблизительно, одного возраста и понимали друг друга с полувзгляда и полуслова. Один только раздумывал, что бы ему сотворить, а второй уже прыгал рядом, поскуливая от нетерпения, в предвкушении большого развлечения.
Сеня, привыкший серьезно и ответственно подходить к любому делу, учил Кроша аккуратному и бережному отношению к новому члену семьи.
– Тихонько, не пугай его, – то и дело приговаривал он. – Не спеши, не делай ему больно. Нежно, ласково. Вот так, вот так…
И показывал маленькому сыну, как прикасаться к малышу, как гладить, как с ним играть.
Крош слушал отца внимательно и следовал его советам. Однако, оставшись вдвоем, малыши, порой, так увлекались игрой, что и придавливали друг друга, и прикусывали до писка и скулежа.
Дина не переживала. В ее семье, сколько она себя помнила, всегда водилась какая-нибудь живность. Водилась – не переводилась. И ни разу ни у кого не было серьезных травм. Царапины, синяки, ссадины – бывало, но не более того.
Ее дед, ветеринар по образованию, всю жизнь лечил питомцев, однако, держался с ними сдержанно, посторонним даже казалось – строго. Только самые близкие люди были в курсе, как сильно он их любил. Он знал, что им на пользу, а что во вред, следил за питанием, здоровьем, понимал их потребности и никогда не обижал. Все самые светлые минуты и самые тяжкие переживания в его жизни были связаны с ними, с его питомцами.
Дина помнила убитого горем деда – опустошенного с потухшим взглядом – когда умер его любимец Барс, питомец, проживший рядом с ним почти два десятка лет. Барс сгорел за несколько дней от смертельной инфекции. Медицина была бессильна. Не помогли ни уколы, ни лекарства.
Отчаянию деда не было предела. Он не ел, не спал, пытаясь понять, что и когда он упустил и почему не смог помочь своему другу. Бабушка переживала не меньше. Но чувство ее было не таким острым и пронзительным, потому что она не винила себя в этой смерти.
Импульсивной Динке, с ее не склонной к регулярному анализу голове, свойственна была простота в обращении с питомцами. Многие вещи для них она делала интуитивно, каким-то внутренним органом чувствуя их состояние и потребности. Это чувство трудно было проанализировать. Что-то похожее на материнский инстинкт подсказывало ей линию поведения.
– Иногда мне кажется, что они говорят со мной на своем языке. Не то, чтобы я понимала их язык, но я знаю, о чем они хотят сообщить. Так я чувствую. И я даю им то, что нужно,– говорила она своему вечно сомневающемуся мужу.
– Твои чувства – это только твои чувства. И не всегда они отображают реальное положение дел. Возможно, внутренний мир питомцев намного богаче, чем мы его себе представляем. Может быть, то, что мы даем – крохи, а им хочется большего, – говорил Сеня.
– То есть, ты хочешь сказать, что Лису может быть плохо с нами? Даже если мы любим его.
– А ты не допускаешь такую возможность? Он не бездушный предмет: накормил, напоил и задвинул в угол. С ним надо играть, гулять, общаться. Надеюсь, ты уже знаешь, что он не любит оставаться один дома. Он скучает, когда мы все уходим. Он чувствует себя брошенным.
– Да, ну тебя! – отмахивалась Дина. – Не умножай сущностей!
Это была ее любимая фраза – из веселой юности. Сеня фразу эту терпеть не мог, потому что размышлял постоянно и предполагал многое.
Но, надо отдать должное Динке, во все времена питомцы обожали ее. И с Лисом было точно так же: Кроша он считал братом, Сеню уважал, а за Динкой ходил хвостом – куда она, туда и Лис.
Тот год выдался непростым. Менялась власть. Менялись законы. Прежние устои и традиции трещали по швам. Близилась эпоха больших потрясений, но маленький мир Сениного дома был так интересен, так разнообразен и изменчив, так наполнен всей гаммой эмоций, впечатлений и ощущений, что до поры внешние изменения мало интересовали его обитателей.
И то – здесь было чем заняться: Крош, только начинающий познавать мир, Лис, растущий вместе с Крошем и требующий не меньше внимания и терпения, каждый день разная Динка – вечная загадка для Сени. И вдумчивый, работящий Сеня – радость для Дины. И все они вместе друг для друга! Жизнь была замечательно интересна!
Глава 4
Спайк торопился на еженедельное заседание совета директоров компании.
С утра моросило. Серое небо тяжело лежало рваным ватным одеялом на крышах домов. Когда Спайк сел в машину и выехал со стоянки, дождь усилился и теперь лился рекой по лобовому стеклу. Машины обдавали друг друга фонтанами грязной воды. Серость и мерзость. Настроение было отвратительное.
Постановление правительства, опубликованное в утренней газете, которую он, как обычно, просмотрел за завтраком, не просто усложняло жизнь, оно ставило под угрозу само существование их с братом семейного бизнеса. Если следовать всем предписаниям функционеров, то главной задачей станет элементарное выживание компании. О прибыли говорить не приходилось. В такой ситуации лучший выход – остановить фабрику, заколотить окна и двери и уехать куда-нибудь подальше – до лучших времен.
Кто в этом случае будет платить налоги, если все закроются и разъедутся? И как они намерены пополнять бюджет? На что жить собираются?
Бессмысленно, вредно, негодно, абсурдно. Он перебирал в голове слова, которые могли бы охарактеризовать нововведения. И все больше закипал от ярости. Чем они там думают, чертовы популисты. Кому хотят угодить? Этим юродивым, которые нигде не работают и целыми днями стоят с написанными вкривь и вкось плакатами возле мэрии, выкрикивая сорванными голосами бессмысленные лозунги.
«Питомцы тоже хотят жить! Они молят вас о помощи! Чтобы понять, есть ли у животного душа, нужно самому иметь душу!»
Милосердия они хотят! Видите ли, общество созрело, чтобы не только удовлетворять собственные потребности, но и видеть и уважать нужды других, соблюдать чьи-то там права и ценить их жизнь.
Он вспомнил вчерашнюю встречу, организованную в мэрии для представителей крупного бизнеса. К нему подошел заместитель мэра Нильс Мари.
– Нет, нет, конечно же, речь не идет о запрете, дорогой мой! Вы же понимаете! Речь идет о некоторых нововведениях. В духе, так сказать, сегодняшнего дня. И только! – говорил ему Нильс. – Вы же понимаете! Как мы без вас. Моя жена разорвет меня на части, если узнает, что я хотя бы косвенно виноват в проблемах вашей фабрики, – он улыбнулся и похлопал Спайка по спине. – Общество гуманизируется, назовем это так, и теперь безболезненность некоторых процедур – главное требование оппозиции.
– И как они это себе представляют? – устало пожал плечами Спайк.
– Может быть, газ? Просто пускаете в загон газ. И уже с обездвиженных тел берете все, что требуется по технологии.
– Вы тоже стали выражаться более чем осторожно, – сказал с грустной улыбкой Спайк.
– Я вынужден, мой дорогой. Вынужден. Такое время! Закрывать глаза на протесты сейчас, значит, обречь себя на еще большие опасности в ближайшем будущем.
Он помолчал.
– У вас есть дети, Спайк?
– Дети?.. Нет. Мы с женой пока хотим пожить для себя. Дети – это большая ответственность.
– Вот-вот, и я о том! Дети – огромная ответственность. Моя младшая дочь завела себе питомца, привязалась к нему и теперь мучает меня вопросами, на которые я не могу дать ответ. Она считает, что мы слишком жестоки к ним. Ей двенадцать лет. И она не одна такая!
Слишком жестоки! Спайк вцепился в руль машины с такой силой, что мышцы свело.
Впереди, вдоль обочины, мелкой неуверенной рысцой трусил один из тех, для кого требовали гуманности и защиты,– грязное, тщедушное существо, один вид которого вызывал брезгливость и отвращение. Конечно, в одиночку он слаб. Он даже жалок. Но, когда они собираются в стаи, горе тому, кто окажется на их пути. А эти их ночные тусовки с воплями и криками. А то, что они разносят немыслимое количество инфекций и паразитов, которые сами являются разносчиками заразы. А во что они превращают мусорные контейнеры – потрошат, разгребают, выворачивают в поисках пищи! И вот теперь, из-за этих недоносков – под нож все, что они с братом создавали пять лет!
Злость поднялась в душе Спайка огненным валом.
– Сейчас я тебя шугану, гаденыш. Развелось вас тут без меры. Никого не боятся. Идет себе, как по проспекту!
Он ударил по газам, и грязное существо на обочине едва успело отпрыгнуть в кусты из-под колес машины.
Глава 5
Лис пропал в теплый, солнечный день конца сентября.
После дневного сна Динка вышла на прогулку с Лисом и Крошем, а обратно вернулась с ревущим во все горло сыном, требующим немедленного возвращения питомца.
– Убежал, – сказала Динка Сене вечером. – За деревья, за деревья, помнишь, там тополя стоят в ряд, между кустов, за гаражи. И все – как не бывало. Звала его, звала. Кричала. Все напрасно.
Сеня поморщился. Лис убегал и раньше.
– Где поводок? – спросил он.
– Так с поводком и ушел!
– Может, поймал кто-то?
– Все может быть!
Лиса искали весь вечер. Был обследован каждый клочок территории вокруг домов и гаражей. Сеня сходил за железную дорогу, которая отделяла их городской многоэтажный район от дачного – с садами и огородами. Он расспрашивал встречных, заглядывал в чужие дворы и прислушивался к каждому подозрительному звуку. Он звал, он кричал. Все было напрасно. Лиса и след простыл.
Сеня вернулся домой, когда стемнело, – усталый и расстроенный. Он злился на Себя, на Динку, на Лиса, на весь белый свет. Он не предполагал, что за восемь месяцев успеет так сильно привязаться к питомцу.
– Все, – сказал он раздраженно. – Живности больше в нашем доме не будет! Не умеем следить, нечего и заводить!
Динка молчала, чувствуя свою вину. Лис, конечно, был своевольным и бестолковым, но и она успела полюбить его.
Крош и вовсе души в нем не чаял. Сколько совместных игр было организовано, какие восхитительные шалости затеяны и осуществлены! Какое количество безобразия и беспорядка сотворено! Смириться с пропажей Крош не желал. Вечером он отказался от ужина. В девять часов Динке не удалось уложить его в кровать. Он ждал Сеню, но, после наполненного переживаниями дня, не дождался – уснул, привалившись к стене в коридоре напротив входной двери.
С исчезновением Лиса работы у Динки стало меньше, свободного времени больше, но радости это не принесло. Все жили, будто в ожидании чего-то.
Бара появилась у них через два месяца после пропажи Лиса. В воскресенье Динка с Сеней и Крошем отправились на рынок за какой-то мелочью для дома.
Через неделю начиналась календарная зима. Снег лег окончательно, до весны. День был холодный и ослепительно-солнечный, прозрачный.
До рынка они добирались на стареньком промерзшем насквозь, дребезжащем трамвае. Трамвай от остановки покатился вниз, вниз, в лог, засыпанный снегом. На склонах стояли заснеженные, дымящие печными трубами деревенские домики, сараи, местами покосившиеся заборы. Крош смотрел в окно, провожая взглядом меняющиеся картинки.
– Лис! – закричал он вдруг на весь вагон. – Мама, там Лис!
Динка увидела небольшое рыжее существо, сидящее возле ворот дома.
– Нет, сынок, это не Лис. Лис большой, а этот, смотри какой: маленький совсем.
– Нет, Лис! Это Лис, мама!
К счастью, в это время трамвай медленно, тяжело, с громким скрежетом, выбрался из лога, повернул вправо и остановился у ворот рынка. Сеня подхватил ревущего во все горло Кроша и вместе с ним – быстро-быстро – вывалился из вагона.
На рынке яблоку негде было упасть. Теснота и шум. Толпа валила валом, как на демонстрации, следи только, чтобы не потерять друг друга.
Они прошли уже полрынка, а Крош все никак не мог успокоиться, бубнил что-то себе под нос, всхлипывал.
Динка нашла, наконец, посуду того цвета и фасона, которую искала, и остановилась посмотреть-поторговаться. Сеня отошел к соседнему прилавку, рассматривая разложенные в ряд складные ножи.
Вдруг Динка услышала крик сына, такой пронзительный и отчаянный, что у нее похолодело внутри. Она оглянулась. Кроша рядом не было. Расталкивая толпу, Динка бросилась на крик, пробилась сквозь толпу, и… выдохнула с облегчением, увидев сына. Крош был цел и невредим. Он стоял спиной к Динке и, закидывая голову назад, самозабвенно верещал на немыслимо высоких нотах. Это был крик самой чистой, самой светлой, самой отчаянной радости. К груди он крепко прижимал маленький пушистый комочек.
– Смотри кто у меня! – сказал он, увидев мать.
– Какой чудесный питомец!
Она была счастлива уже тому, что обнаружила сына в добром здравии.
– Где ты его взял, малыш? Кто его хозяин? Давай-ка вернем это чудо на место!
Но не тут-то было! Рынок вновь огласился отчаянным воплем, но теперь это был не крик радости. Совсем наоборот – это был рык воина. Крош готов был сражаться с каждым, кто попробовал бы разлучить его с его бесценной ношей. Попытка подоспевшего Сени тоже закончилась неудачей: рев сына набирал мощь и силу, взлетал до небес. На них оборачивались посетители рынка.
Хитроглазый продавец смотрел на Динку с Сеней, не скрывая радости.
– Вашему малышу нужен друг, – сказал он.
– У него был друг, – хмуро глядя на продавца, ответил Сеня. – Большой, красивый и ласковый. И звали его Лис. Несколько месяцев назад он потерялся.
– Это очень печальная история, – подтвердила Динка, вздыхая.
Крош взглянул на родителей и крепче прижал к себе питомца.
– Осторожно. Не сделай ему больно, – сказала сыну Динка.
Она смотрела с мольбой на продавца: что же делать?
– Такое иногда случается с друзьями, – примиряющее сказал продавец. – Бывает – теряешь друзей. Но это не значит, что нельзя завести нового друга. Вы же не обижали того, прежнего?
– Конечно, нет!– вскинулась Динка. – Мы любили его!
– Вот видите! Любили! Это видно. У вас хорошая семья. И хороший малыш.
– Не заговаривайте мне зубы, – сказал Сеня строго. – Нам нужно идти. Заберите, пожалуйста, питомца.
– Я пробовал, но ваш сын не хочет с ним расставаться.
– И что же теперь делать? – Динка не понимала, как предотвратить скандал.
– Возьмите его, – сказал продавец. – Поверьте моему опыту, я хорошо разбираюсь в жизни: ему будет хорошо с вами, а вам – с ним.
– Он мой! – заявил Крош решительно.
– Тише, тише, не дави его, – Динка пребывала в полной растерянности.
Она погладила кареглазого питомца по пушистой голове.
– Он такой милый, – обернулась она к Сене. – Может, все-таки возьмем его!
– Лис тоже был милый, – напомнил Сеня.
– И ему было хорошо с нами! – упрямо наклонила голову Динка.
Это был знак: когда Динка вот так упрямо выпячивала лоб, спорить с ней было так же бессмысленно, как с Крошем. К тому же, Сеня был один, а его оппонентов – трое, даже четверо -питомец крепко-крепко, всем телом, прижимался к сыну.
С рынка уходили вчетвером. Динка забыла про свои разноцветные миски, а Сеня даже не вспомнил о складных ножах. Зато Крош светился от счастья.
Дома обнаружилось, что питомец – девочка. Толстенькая и неуклюжая.
– Баржа, – сказал Сема. – Очень похожа! Может, так и назовем?
– Баржа – это слишком, – усомнилась Динка. – Она же девочка. Пусть будет Бара, Нейтрально и необидно. И Крош научится, наконец, выговаривать букву «р». Крош, скажи Баррра!
Крош наклонил голову к плечу и произнес: «Баррррра!». При этом щека его смешно завибрировала, затряслась в унисон рыку.
Все засмеялись
– Получается! – заверил Сеня.
– Еще как! – засмеялась Динка. – Уже месяц тренируемся рычать. Теперь быстрее пойдет!
– Пойдет! – радостно подтвердил сияющий Крош.
– Ну вот, Бара только появилась в доме, а всем уже стало весело, – сказала Динка. – Значит, правильно мы сделали, когда взяли ее!
– Посмотрим, что будет дальше, – с сомнением произнес Сеня.
А дальше было совсем нескучно. Крош с Барой в паре обладали огромной разрушительной силой. Они росли вместе и порой вытворяли такое, что Динке выть хотелось. Топот, гогот, вечный беспорядок, и пыль до потолка. Крош не отходил от своей новой подруги ни на шаг. Вместе шалили, вместе гуляли, вместе спали.
На их веселые, не умолкающие ни на минуту вопли в гости то и дело забегали соседи, дети соседей, соседские питомцы.
Через год на этот нескончаемый праздник бытия прибыла еще одна персона: у Динки с Сеней родилась Стася, сестрв Кроша.
Динка, до тех пор полумама по душевному вольному полету, вмиг присмирела, притихла, радостно и удивленно разглядывая миниатюрную дочку. С этого дня она прилепилась к детям и мужу уже полностью и безусловно, сделавшись серьезной и ответственной мамашей. Сеня только удивлялся: куда девались женские капризы и перепады настроения. Динка, как по волшебству, стала – сама добродетель: заботливая, преданная, внимательная и нежная.
Глава 6
Лаки проснулся от грохота. Вскочил с земли и сел, озираясь по сторонам. Ночной лес спал. За гаражами среди деревьев, где он остановился, было темно и тихо. Только между сосен, на просвет, виднелась половинка плывущей по безоблачному небу луны и ее отражение в гладком зеркале карьера.
Еще раз громыхнуло – будто упало что-то железное.
«Мусорные ящики за дорогой», – понял Лаки с облегчением, снова повалился на землю и закрыл глаза. Но заснуть не удалось. Снова навалились воспоминания о вчерашнем дне. Он полежал немного, прикидывая, который час. Если судить по луне, часа четыре. Значит, он проспал около трех часов. Совсем неплохо в его положении.
Опять громыхнул мусорный ящик. Лаки поднялся и, крадучись, стараясь держаться в тени деревьев, пошел в ту сторону, откуда доносились звуки.
Он остановился за ближайшим к дороге железным гаражом. В тридцати метрах от него, в тусклом свете одинокого фонаря несколько темных фигур ковырялись в мусорных контейнерах. Два опрокинутых металлических ящика валялись рядом. Этот грохот и услышал Лаки сквозь сон.
В темноте Лаки не мог рассмотреть ночных мародеров. Скорее всего, это были чужие, и, судя по голосам, взрослые, голодные и злые особи. Трое рылись в мусоре, один стоял поодаль и смотрел в сторону темных многоэтажек и вдоль пустынной дороги, огибающей окруженные палисадниками спящие дома. Караулил.
«Надо же, ничего не боятся. Громыхают баками, орут во все горло, скандалят. Шум разносится по всей округе!» – думал Лаки.
На третьем этаже ближайшей многоэтажки зажглось окно.
– Дайте поспать, твари! – раздался злой крик.
Никто из троицы, занятой сортировкой отходов, не поднял головы. Только караульный равнодушно посмотрел в сторону кричавшего.
«Не жили они в столице. Непуганые. Их единственное желание – набить брюхо. А дальше – хоть трава не расти. Ведут себя так, будто никаких опасностей в мире не существует, – думал Лаки, рассматривая из своего укрытия разношерстную банду. – Абсолютно счастливые в своем неведении».
Раньше таких наглых здесь не было. Он знает, потому что это его родной город. Тихий городок, в окружении лесов и болот, совсем маленький – по сравнению со столичным мегаполисом, где он жил в последнее время и где попал в облаву.
Зачем его понесло в столицу? Мать предупреждала, что там небезопасно, но он настаивал на своем. Ему хотелось новых впечатлений. Новых встреч. А, может быть, это зов крови. Мать говорила, что в старые добрые времена их предки жили в столице. Столичные были штучки!
Плохо, что мать не осталась здесь, а пошла с ним. Сначала долго отговаривала, но, как только поняла, что он непреклонен в своем решении, собралась тоже.
Ей нравилась столица.
– Красивое место, прекрасная архитектура, как я люблю эти каналы и парки! – говорила она. – Очень давно, в те времена, когда все было по-другому, я много времени проводила на этих улицах!
Однажды она сказала ему, указывая на окна красивого, украшенного изысканной лепниной шестиэтажного здания:
– Когда-то здесь жила твоя бабушка, и была хозяйкой большой квартиры на третьем этаже.
Лаки взглянул на мать и рассмеялся. Иногда она говорила странные вещи, будто выворачивала мир наизнанку. Говорила то, чего не могло быть. Никогда. Обмолвится и тишина, и больше – ни гугу. Словно знает и хранит великую тайну. Если он пытался расспросить, отделывалась общими невнятными фразами, мол, были времена, когда питомцы жили совсем по-другому. Весь мир принадлежал им.
– Видимо, мы много чего натворили, если однажды все встало с ног на голову, – пошутил Лаки.
– Так оно и было, – с горечью ответила мать. – И теперь мы пожинаем плоды своих ошибок.
Иногда, останавливаясь в каком-нибудь месте необъятной столицы, она вздыхала:
– Какая красота! Как я люблю этот город!
Сейчас это воспоминание утешало Лаки: она бывала счастлива там.
«Столица нравилась ей еще и потому, что ты был рядом!» – отчетливо проявилась в голове мысль. И Лаки знал, что это правда.
Она мирилась со многими недостатками большого города: шумно, тесно, слишком много машин, которые отравляют воздух, землю и воду.
«От выхлопных газов и грязной воды появляются болезни», – говорила она.
Мать надеялась, Лаки слышал об этом неоднократно, что настанет день, и они вернутся в родной город. Она мечтала уехать вместе с ним. Но ему не хотелось оставлять яркую и веселую, всегда праздничную, столицу. Ему ни разу не захотелось вернуться. Ни разу. Еще и потому что в городе была Мали. Да, в том-то и дело – Мали – маленькое солнце большого города. С первой их встречи ему хотелось неотступно быть рядом с ней, такой красивой, веселой, нежной, ласковой.
Мать ревновала. Это невозможно было не заметить. Ее выдавали настороженный взгляд, короткие замечания, тайные вздохи. Но ему не хотелось думать об этом. Какое это имело значение! Ведь Мали – это чудо, это подарок судьбы, его главный приз. Самое прекрасное, что было в его жизни!
Так он думал в последнее время. И только сейчас, когда все так страшно обернулось, он понимает, что главных существ в его жизни двое – Мали и мать. Мать и Мали. И никто не важнее. И обеих он боится потерять.
Удалось ли им спастись? Или они оказались в еще большей опасности после его побега?
В последние несколько месяцев они расслабились, утратили бдительность, поверив в силу влияния на общество поднявшегося волной движения зоозащитников. Крикливые, шумные, слишком активные – они иногда сами казались опасными. Но только они пытались отстоять права питомцев, самые элементарные права – хотя бы право на жизнь.
Но неделю назад в столичных скверах и парках опять разбросали отравленную пищу, и многие его товарищи, утратившие осторожность, погибли. А потом начались тотальные облавы.
Глава 7
Нильс Мари поужинал, вышел в просторную гостиную и тяжело опустился в кресло. Все катилось в тартарары. Он устал. Если бы можно было ни о чем не думать! Закрыться в доме, отключить телефон и телевизор, день и ночь плюющийся дурными новостями, забыть о городских проблемах и окунуться, как это бывало раньше, в милый его сердцу семейный уют. Но и дома было неспокойно.
В последние дни протесты зоозащитников захлестнули улицы. Накал страстей в городе стал зашкаливать. Охочие до жареного журналисты растиражировали самые невинные события миллионами копий, и теперь казалось, что кроме митингов, шествий и демонстраций в городе ничего не происходит. Все слои общества втянуты в противостояние. На этот вселенский шабаш уже невозможно закрывать глаза. Невозможно не реагировать. Договориться не получается. Разгонять? Но это еще больше осложнит ситуацию.
Зараза конфликта проникла и в городской совет. В правительстве образовалось два лагеря, и теперь на заседаниях бесконечно муссируется один вопрос – права питомцев и еже с ними. До обсуждения текущих проблем дело не доходит. Споры, вопли, угрозы. Разгораются нешуточные страсти. Все хотят высказаться на тему «кто виноват, и что делать?» Каждая сторона с пеной у рта отстаивает свою правду. Каждый оратор уверен в своей правоте. И каждый следующий разбивает в пух и прах предыдущего. Крики, оскорбления. Есть и явные провокаторы. Несколько раз доходило до драк. Безумие!
Нильс Мари стоял во главе совета города уже много лет. Его опыт подсказывал ему, насколько опасна нынешняя ситуация и что невозможно прийти к согласию, пока эмоции зашкаливают. Он также знал, что, какие бы действия ни предприняло правительство, крупный бизнес, на чьи налоговые отчисления живет город, не должен пострадать. Иначе все рухнет. Все полетит в тартарары. Однажды такое уже случалось. Заводы стояли, работы не было, город умирал. Дома ветшали, дороги не ремонтировались. Да что там дороги! Мусор не на что было вывозить. Город утопал в грязи и задыхался от нестерпимой вони с переполненных помоек.
Недоглядели! Еще недавно никто и представить не мог, какая дичайшая ситуация может возникнуть с питомцами и их покровителями. Еще несколько лет назад питомцы были тише воды, а об их правах никто не задумывался всерьез. Мир был устроен таким образом. И все тут! Исторически сложившееся положение вещей. Кто вспоминал о каких-то мифических временах, когда питомцы были титульной нацией. Да и, помилуйте, были ли такие времена! Не выдумка ли это тех, кому выгодна сегодняшняя нестабильность в государстве.
Однако, грамотные политики обязаны были предусмотреть подобный расклад. Именно политики! Нильс Мари никогда не был политиком. Хозяйственником? Да! Но не политиком –лизоблюдом с гибким хребтом и с врожденным внутренним флюгером – который всегда знает, куда дует ветер.
И все же ответственность лежит и на нем. В те годы, когда он был главой Совета, ему следовало привлекать в город разнообразные производства. Напрашивались же кораблестроители с их многомиллиардными заказами. Его смутило использование пластика для внутренней оснастки судов. Литье пластиковых изделий – чрезвычайно вредное производство. Весь город дышал бы фенолами. А это – огромный список разнообразных заболеваний у местных жителей.
Поэтому и отказались. Пустили производителей печенья и соусов, надеясь на хорошую отдачу, а они достигли своего потолка и сели ровно. Налоги платят, рабочие места предоставляют, но все это – мелочь по сравнению с двумя гигантами – косметической фабрикой и заводом кожгалантереи. Здесь обороты такие, что и столице не снилось! Есть свои минусы, и в плане экологии. Да где же их нет.
Нильс Мари вспомнил заседание совета, когда в город просились производители памперсов.
«Нам не потянуть памперсы! – засмеялся тогда его зам. – Ничего личного, просто, рабочей силы не хватит! Придется заимствовать у соседей, а нам это надо?!»
И он был прав. На тот момент – абсолютно прав!
– Мы успокоились, расслабились, а теперь приходится пожинать горькие плоды собственной недальновидности, сказал он вошедшей в гостиную жене.
– Ты о чем?
– О том, что предугадать захлестнувшую город волну протестов не смог бы никто, будь он хоть семи пядей во лбу!
– Если бы все было так просто, дорогой! Ты же не считаешь, что все, кто требует милосердия к питомцам, враги? История показывает, что в обществе, где учитывают интересы слабых, безопаснее и комфортнее живется и всем остальным. И нашим детям, в том числе. Безопаснее! Это важно! Ладно, старшие, они каждый по-своему вписались в эту действительность, и приспособились жить в соответствии с ее законами. Но Перси?
Она замолчала. Нильс Мари увидел слезы в уголках ее глаз и отвернулся, чтобы скрыть волнение.
Девятилетняя Перси – его радость и его боль одновременно. Откуда взялись в ее маленькой рыжей головке все эти доведенные до абсурда идеи сочувствия и сострадания? Сегодня мир не так прост и совсем не добр к тем, кто слаб. А ее все ранит. Любая несправедливость. Как она будет жить дальше?
– Не надо было ей с ее чувствительной душой разрешать заводить питомца. Больше бы общалась со сверстниками, и сейчас мы не ломали бы голову, как справиться с этой блажью, – сказал он жене.
Жена вздохнула.
– Это не блажь, – сказала она. – Это данность. Я общаюсь с родителями ее друзей. И все в один голос утверждают, что нынешние дети иные. Они по-другому устроены! Они видят мир не так, как мы, или их старшие братья и сестры. Они чувствуют тоньше. Они мыслят шире и глубже. С этим нам придется смириться и жить, потому что это – наши дети.
– Ты преувеличиваешь! Они слишком малы и неопытны, чтобы понимать всю сложность и неоднозначность жизни. Они избалованы благополучием, сытостью, тем, что им только стоит открыть рот, и они получают все, что хотели.
Он закрыл глаза и долго молчал, вспоминая свое непричесанное детство.
– Неопытны, избалованны. Да! Тут не поспоришь, – прервала молчание жена. – Но они добрее и разумнее, чем были мы. Иногда их жалко до крайности, потому что не знаешь, как им помочь. Вот Перси… Сегодня пришла из школы вся в слезах. Барни, ее одноклассник, сказал, что в том, что произошло вчера на площадке возле старых гаражей, виноват ее отец. Я ей говорю: «Не слушай его. Это все неправда!», а она рыдает в голос. Ушла в свою комнату, отказалась обедать и к ужину не вышла.
Нильс Мари вмиг резко повернулся к жене.
– Ты о чем? – спросил он, ощущая вмиг возникшую, хорошо знакомую в последний месяц дрожь внутри.
– Ты не знаешь? Никто не скакал тебе? В городе сейчас только об этом разговоры! В лесу, за гаражами, жила семья питомцев – мать и трое детей. Ходили, копались в мусоре, кто-то подкармливал этих бедолаг, выносили им пищу. Говорят, что по ночам малыши сильно шумели. Я сама не слышала, сказать ничего не могу. Так вот, вчера вечером кто-то подбросил им отравленную еду. Крысин, я не знаю, что именно. Не могу сказать. Мать куда-то отошла в это время, а малыши накинулись на угощение.
Она помолчала.
– Они так кричали, когда яд начал действовать!.. Когда мать вернулась, все уже было кончено. Все трое погибли.
– Я ничего не знал. Никто не говорил мне об этом! – Нильс Мари похолодел.
– А школе друг Перси сказал, что все это произошло потому, что ты, ее отец, не хочешь принимать закон о милосердии к питомцам. Видимо, родители обсуждают эти вопросы дома, при детях. Перси рыдала до изнеможения. Теперь сидит в своей комнате. Никого не хочет видеть.
Нильс Мари тяжело поднялся с дивана. На втором этаже дома он тихонько поскребся в дверь комнаты дочери. Тишина.
– Перси, – позвал он. – Перси, пусти меня, детка.
– Нет! – донеслось из комнаты. – Нет! Я не хочу разговаривать с тобой!
– Да что случилось?!
– Ты злой! Все они умерли из-за тебя!
– Да нет же, милая, я ни в чем не виноват.
– Уходи! В школе говорят, что все из-за тебя!
Из комнаты послышались рыдания.
Нильс Мари долго стоял, уткнувшись лбом в дверь, потом, тяжело ступая, вернулся в гостиную.
– Не открывает, – сказал он. – Сидит там одна. Может быть, ты попробуешь с ней поговорить?
– Попозже. Сейчас бесполезно.
Нильс Мари сел на диван и сокрушенно покачал головой.
– Что же делать? Что же нам делать? Как она будет жить дальше? Мы не можем всегда находиться рядом, чтобы защищать ее от реальности.
Глава 8
Когда помоешная банда, насытившись, оставила, наконец, место пиршества и скрылась в темноте, Лаки решился выйти из-за гаражей и подошел к мусорным бакам. Ему ужасно хотелось есть. Выбрасывали много, очень много пищи. Голодным не останешься. Лаки быстро нашел горку сухого хлеба, выложенного на куске белого картона. Рядом предусмотрительно оставили пластиковую миску с водой.
Вдали мелькнул свет фар приближающейся машины. Лаки проворно шмыгнул за пирамиду старых автомобильных покрышек и затаился. Машина остановилась у мусорных ящиков. Кто-то сказал:
– Фу, какая грязь совсем перестали убирать! Того и гляди, наступишь в какую-нибудь мерзость.