Читать онлайн Когда летают лебеди бесплатно

Глава 1

– Смотри, Турсын, твои девочки пришли.

Весёлый голос тёти Жамили встретил сестёр, как только они приоткрыли дверь комнаты, которую их мама делила со своей коллегой, тётей Жамилёй. Кабинет находился на первом этаже Облсовпрофа1, здание которого нельзя было спутать ни с одним рядом стоящим строением потому, что на его фасадном карнизе, под треугольным фронтоном, красовалось выложенное аршинными буквами название этого заведения.

Мама и тётя Жамиля были рядовыми служащими, соответственно, и кабинет у них был небольшим. Традиционно покрашенные в белое стены и высокий потолок придавали комнате строгий вид. Но солнечный свет, пробивавшийся сквозь листву и двойное стекло большого окна, вносил нотки интимного тепла в её показную строгость, а широкая улыбка маминой товарки притягивала необъяснимым ощущением радости бытия.

Тётя Жамиля сидела напротив двери и всегда первой замечала Сабину и Камиллу, привычно появлявшихся тут после занятий в школе, аккурат в обеденный перерыв.

– Как дела в школе? – продолжал журчать её голос. – Наверное, одни пятёрки?

Не дожидаясь ответа, тётя Жамиля засмеялась. Голова её немного запрокинулась, а на лице разлилось выражение искренней радости. При этом её миниатюрное тело под капроновой блузкой даже не шевельнулось. Смех, вырвавшись на свободу, наполнил комнату. Словно ручей пробежал сквозь преграду камней. Дзинь-дзинь – удар и отскок от каменной тверди, дзинь-дзинь – от следующей.

Мама посмотрела на свои часики, и объявила озабоченным голосом:

– Нам надо спешить.

Убрав стопку бумаг в ящик стола, она схватила сумку и направилась к двери, увлекая за собой девочек.

– Приятного аппетита! – неслось им вслед от добрейшей тёти Жамили.

Каждый раз, приходя в мамин кабинет, Сабина отмечала разницу между мамой и тётей Жамилёй. Мама была полной противоположностью своей коллеги. Если бы им довелось сыграть на театральной сцене, то тётя Жамиля олицетворяла бы теплоту и женственность, а мама – дисциплину и ответственность. Сабина удивлялась, и как им, таким разным, удавалось ладить друг с другом. Что-то их объединяло. И не только рабочее место.

***

Был солнечный апрельский день. В уличной суете можно было различить щебет птиц и урчанье воды в арыке, пыхтенье проезжавших машин и реплики прохожих.

Девочки едва поспевали за мамой. Обычно они шли в близлежащую столовую на другой стороне улицы. Сабине нравилось обедать там. Котлеты с картофельным пюре. Биточки с гречневым гарниром. А ещё пельмени со сметаной или манты с томатным подливом. На первое борщ, или суп харчо, или простая солянка. А по четвергам рыба. Всё по-домашнему. Длинная очередь с подносами выстраивалась вдоль раздаточной зоны. За стойкой шустрые тётки в белых передниках и колпаках подавали блюда по требованию. В зале стоял шум от звона посуды, от стульев, сдвигаемых по кафельному полу, неожиданного смеха и всего того, что сопровождает обычный общепит с его незамысловатым меню.

Но сегодня мама не свернула на перекрёстке, а продолжила свой путь мимо детской больницы, цветочного павильона и ещё какого-то учреждения. Неужели в ресторан? Сабина даже думать об этом не смела. За этим учреждением, в глубине участка, стоял известный на весь город ресторан «Восток». Славился он своей разношёрстной публикой, собиравшейся там по вечерам и гулявшей до поздней ночи. Партийные бонзы со своими благоверными, увешанными, как новогодняя ёлка, золотыми украшениями. Директора торговых заведений, годами сидящие в своих креслах благодаря связям. Сомнительная полукриминальная братва с пышногрудыми спутницами. В будние дни все эти люди вели себя вполне респектабельно, кивая друг другу при встрече, а иногда и делая вид, что и вовсе не знакомы. А по вечерам в пятницу и субботу они забывали об условностях и «отрывались» от всей души, выпуская пар и энергию «праведной» недели.

Сейчас ресторан безмолвствовал, приходя в себя после бурной ночи и набираясь сил перед очередным нашествием. И именно туда сейчас направлялась мама, не оборачиваясь и даже ничего не объясняя девочкам.

Они вошли в прохладное фойе. Было тихо, и только их шаги нарушали тишину. Откуда-то из глубины раздевалки выглянуло заспанное лицо гардеробщика и тут же исчезло в её недрах. Они поднялись по одной из боковых лестниц, ведущих на второй этаж. В ноздри ударил устоявшийся запах незнакомой еды, алкогольных паров от разлитого вина, шлейфа от дорогих духов, устоявшегося запаха человеческого пота и неизвестно чего-то ещё, намертво въевшихся в плоть красных бархатных штор и шёлкового тюля, в накрахмаленную белизну скатертей на столах и в потёртый пол, давно требовавший ремонта.

Из перегородки выскочила бледная официантка. При виде девочек у неё округлились глаза, но она сумела быстро справиться со своей оплошностью и, нацепив профессиональную улыбку, бодро пригласила:

– Пожалуйста, проходите к любому столу.

Мама выбрала близстоящий, и девочки последовали за ней. Попав в незнакомую обстановку, Сабина почувствовала неловкость. Атмосфера давила на неё, сковывала мысли, тормозила движения. Официантка раздала меню в кожаном переплёте и встала поодаль, делая вид, что изучает содержимое своего блокнота. Содержимое же меню ничего не говорило Сабине. Перед глазами стояли названия неизвестных блюд, а цены просто пугали. Камилла даже не взглянула на меню, полностью полагаясь на маму. Недолго думая, мама заказала бифштекс с овощами и жареной картошкой.

– Что будете пить? – деловито поинтересовалась официантка.

– Чай, – просто ответила мама. – И, пожалуйста, поторопитесь с заказом.

Девушка кивнула и удалилась за перегородку.

Сабина огляделась по сторонам. Зал был почти пустой. Возле окна маячила фигура одинокого посетителя, скорее всего командировочного из районного центра. Он молча поглощал свою еду, запивая её какой-то жидкостью из стакана. В дальнем углу, возле входа в зал на небольшой возвышенности в ожидании своих хозяев стояли музыкальные инструменты, прикрытые белой тканью. Местная джаз-банда была популярна своим живым исполнением. Больше ничего интересного не было.

Пока ждали горячее, девочки сбегали в туалет, на первый этаж. Там тоже было пустынно.

Наконец им принесли бифштекс. От него исходил невероятно вкусный запах. Сабина тут же набросилась на еду, но мама охладила её пыл, напомнив:

– Нож в правой руке, вилка – в левой.

Ох уж этот этикет! Сабина вздохнула, добрым словом вспомнив непритязательную столовку.

После ресторана мама сунула им мелочь на проезд и быстрым шагом направилась на работу. А девочки поплелись в музыкальную школу.

Три дня в неделю они ходили на классы фортепьяно и сольфеджио. Нельзя сказать, что они делали это с охотой. Но это была мамина мечта, и для её реализации был куплен инструмент.

Сабина помнит тот день, когда четверо здоровых мужиков, кривясь от тяжести, втащили коричневую лакированную массу в гостиную и по указанию мамы поставили её на самое почётное место – тор2. К ней дополнительно был приобретён круглый стул без спинки на вращающей ножке, высота которого менялась по мере взросления девочек.

Сабина не заморачивалась вопросом, откуда у её мамы, сироты, выросшей в детдоме, была эта необъяснимая любовь к музыке? Может, в её образцовом мире каждая воспитанная девочка должна была играть на инструменте? Кто знает? Но правдой оставался тот факт, что её дети были обречены воплощать мамину мечту в жизнь.

Если честно, Сабине нравился процесс! Ходить на мамину работу, потом спешить в столовую, выбирать блюдо по желанию. Иногда мама покупала им билеты в кино, оставляла их у входа в кинотеатр, взяв обещание не задерживаться после сеанса. Но это было не главное. Больше всего Сабине нравилось чувствовать ту важность, которую мама придавала их походам в музыкальную школу. Вечно занятая, она делала всё, чтобы её дети освоили инструмент.

В музыкальной школе у Сабины были средние успехи. Не талант. Но и не совсем безнадёжная. Элла Анатольевна, эффектная блондинка с длинными пальцами в крупных кольцах, никогда её не ругала, но и особо не хвалила, что вполне устраивало Сабину и поддерживало ощущение исполненного долга. Правда, дома приходилось разучивать многочисленные этюды и сонатины, отрабатывать технику бесконечными гаммами. Но все страдания окупались походами в столовую, а иногда и в кино, но прежде всего коротким общением с мамой, которого так не хватало дома.

После музыкальной школы девочки не стали спешить домой. Они пошли пешком, наслаждаясь своей самостоятельностью. На полпути к их дому стоял главный объект их вожделений – ларёк, где весёлая продавщица с пухлыми руками наполняла вафельные стаканчики мороженым и разливала газированную воду, разбавленную вишнёвым сиропом. А в кармане у Сабины бренчала, напоминая о себе, мелочь.

– Какое мороженое будешь – сливочное или пломбир? – Сабина повернулась к сестрёнке.

Спрашивать было бессмысленно. Конечно же, пломбир. Он был вкуснее. Денег на два пломбира не хватало, поэтому Сабина купила сливочное для себя, а пломбир для Камиллы. Как завороженные, наблюдали они за руками продавщицы, а та, с ловкостью искусного жонглёра, наполнила ложкой хрустящий стакан тремя шариками нежно-кремовой мякоти и на секунду поставила его на весы. Быстрым движением фокусника то ли убавила, то ли добавила комочек и, наконец, протянула стаканчик Камилле. Ту же процедуру она проделала и со вторым мороженым. Дорога домой прошла незаметно. Камилла быстро расправилась со своей порцией, а Сабина всё ещё смаковала свой стакан, еле успевая слизывать растекающуюся по его стенкам липкую массу.

***

Дома висел запах жареного лука. Бабушка хлопотала на кухне, готовя ужин на всю их большую семью. Аккыз апа3, как все дети её называли, была неистощимой труженицей. Вечный двигатель, запущенный неведомой рукой. Целыми днями она колдовала на кухне, умудряясь потакать вкусам всех обитателей этого дома. А это было не так-то просто, если учесть, что их объединённая семья насчитывала девять человек.

Сабина вспомнила, что дома ещё должны были быть Света и Эрик, дети отчима. Вчера у Эрика поднялась температура, и, естественно, Света не пошла в институт. Сабина заглянула в их комнату.

– Как Эрик? – хотела она спросить, но, увидев приложенный ко рту палец и взгляд, взывающий к молчанию, она прикусила язык и прикрыла дверь.

Света сама вышла в коридор и приглушённо сказала:

– Сегодня приходил врач, выписал лекарства. Температура спала, но он ещё слабый. Сейчас спит.

– Слава богу! – Сабина выдохнула с облегчением. Хоть Эрик и был неродным братишкой, но он был самым безобидным в их большой семье. Его все любили и баловали. Пухлый мальчуган с добродушным лицом и наивными глазами. Настоящий пупс.

В это время в коридор вышла Камилла, и Света спросила:

– А как ваши дела? Как прошёл день?

И Камилла похвасталась:

– Мы ходили в ресторан. Ели биштекс.

– Бифштекс – поправила её Сабина и смущённо взглянула на Свету.

Та обескураженно молчала и потом еле выдавила:

– Да-а? Вы-ы? В ресторан!

Наступила неловкая тишина. Сабина соображала как вырулить из ситуации.

– Ты мыла руки? – наконец нашлась она и, схватив Камиллу за рукав, силой увлекла её за собой в ванную.

Глава 2

Света вернулась в свою комнату. Ей хотелось рвать и метать. Хотелось швырнуть стул с размаху, разбить зеркало об стенку, грохнуть будильник об пол. Но она не могла. На кровати, укрытый старым пледом и уткнувшись в подушку, спал Эрик. Она бессильно опустилась на стул.

Сколько можно? Сколько можно это терпеть? Её дети – на первом месте. То они ходят на музыку. То она водит их в кино. Покупает им обновки. А теперь вот ресторан.

Внутри у Светы клокотало и бурлило. Пламя лавы было готово вырваться из кратера вулкана и испепелить всё вокруг беспощадным огнём.

Сколько можно? Где справедливость? Когда и на нашей улице наступит праздник? Отец ничего не видит. Или не желает видеть. Но я-то вижу! Я знаю. Всё лучшее своим детям. А нам ничего. Только объедки с барского стола.

Ее передёрнуло от возмущения. Хотелось заплакать от жалости к себе и своим братьям. Но слёз не было. Их забрала бессонная ночь. Света притихла, вспоминая как бегала на кухню, чтобы подогреть чай, как поила братишку с ложечки, как приговаривала ласковые слова. Он метался в лихорадке и бредил во сне. Когда его тело охватил жар, её сердце сжалось от страха. Настойчиво и яростно она отбивалась от дурных мыслей, как от назойливых мух. Только под утро температура спала, и Эрик заснул. А она прикорнула рядом, измученная и обессиленная.

Света посмотрела на безмятежность, сопевшую в кровати, и её захлестнула волна нежности к этому беспомощному, сжавшемуся в комочек тельцу, ещё больше похудевшему после пережитой ночи. Мой родненький! Она несёт ответственность за него и остальных братьев. С того самого дня, когда умерла их мама. Мама, мамочка.

Перед глазами возник образ матери – красивой, с раскосыми, горящими как уголь глазами, пушистыми ресницами и длинными до бёдер волосами. Света была её копией. Младшие братья – Нурлан и Туран – вобрали в себя черты обоих родителей. Только Эрик, как две капли, был похож на отца. Такие же, как у того, полные губы, круглое лицо и непослушные волосы.

Свету всегда удивляло, как её красавица-мама могла полюбить их невзрачного отца. Она доставала бабушку, мамину маму, своими расспросами:

– А как мама вышла замуж за папу?

Бабушка отнекивалась, но однажды всё-таки разоткровенничалась:

– Нурбек только вернулся с войны. В гимнастёрке, с наградами на груди. Все девушки в ауле влюбились в него. Он был видным женихом.

– Чё, прямо все сразу и влюбились в него? И мама тоже?

– Нет, не сразу. Она была слишком молодая … семнадцать только исполнилось, – бабушка неопределённо вздохнула. – Но твой папа как увидел Розу, так больше и … не отстал от неё. Ухаживал за ней … пока не добился своего.

Да, папа умел очаровать кого угодно. Этого у него было не отнять. И соседи, и коллеги отмечали его необычайную обаятельность. Не мудрено, что мама влюбилась. Мамочка, и почему ты так рано ушла? Света задохнулась от щемящей жалости к матери, потом – к себе и братьям. За что, за что у нас такая судьба?

Она не винила отца, но глубоко в подсознании её не оставляла мысль, что он был как-то причастен к тому, что случилось с матерью. Не то, чтобы это был его эгоизм. Нет. И не его невнимательность. И даже не легкомысленность. Но что-то происходило в их отношениях, от чего в маминых глазах постепенно угасал свет, с лица исчезла улыбка, а между бровей резко обозначилась глубокая морщина. Бабушка говорила, что во всём виноват алкоголь.

– Тьфу на эту заразу!

При этом лицо её кривилось до неузнаваемости, выражая чрезвычайное отвращение и презрение к содержимому пол-литровых бутылок, один раз в неделю завозимых в сельпо из райцентра. Возле магазина, у крыльца, уже собиралась группа заинтересованных сельчан, чтобы отхватить свою порцию пойла до следующего привоза. И не то чтобы люди пьянствовали, но так уж повелось, что любое торжество сопровождалось попойкой, будь то день рождения, проводы в армию или поминки. А о свадьбе уж и говорить нечего.

Как-то незаметно в их село пришла эта чужеродная культура пития, обострившаяся после войны, с возвращением солдат, искалеченных физически и травмированных душевно. Кто-то из них окончательно спился и рано умер. Кто-то поднялся по карьерной лестнице на лаврах фронтовой славы или на связях с нужными людьми. Отец относился к последним.

Мать как-то незаметно стала частью этой культуры. Сначала в роли гостеприимной хозяйки, принимающей отцовских гостей. Затем как полноправный член временно сплотившегося братства с его обязательными тостами и традиционным «Пей до дна». А потом и сама стала затевать вечеринки, делая перерывы на время беременностей и родов. Дома собирались её подружки. Приносили еду, пели, танцевали под старенький патефон – военный трофей из побеждённой страны. И, конечно, пили. Не бог весть что, слабое вино. Но каждая капля этого зелья пробивала стену благоразумия, за которой начиналась точка невозврата.

А отец, как будто не замечал ничего, пустив всё на самотёк и уйдя с головой в работу. Правда, иногда он возвращался пораньше и в подпитии. Тогда становился весёлым и любвеобильным. И тянулся с поцелуями к детям. Света стремилась увернуться от его ласк, так ей был неприятен запах алкоголя. Ну, а мальчишки были просто рады отцу и лезли на него со всех сторон, дурачась и визжа от счастья. Он отбивался от них, подхватывал годовалого Эрика и подкидывал его вверх. А мама устало улыбалась и терпеливо ждала, когда уляжется кутерьма, все успокоятся, и можно будет отправить детей спать. Перед глазами Светы всегда стоит именно эта картинка – папа, мама и мальчишки, вся семья в сборе. И все счастливы. И ничто не предвещает беды.

А беда не заставила себя ждать. И началось это с отъезда отца в Москву. Его, как перспективного работника, отправили учиться в партийную школу. Оттуда, на каникулах, он приезжал воодушевлённый, полный планов, со скромными подарками детям и неизменным флаконом духов «Красная Москва». Маме не нравился их резкий, кричащий запах, но она молча принимала подарки, складировала их в шкаф, а потом передаривала своим подружкам. При встрече мама заглядывала отцу в глаза, словно пытаясь найти ответ на свои подозрения. Но тот, похоже, жил в своем мире.

С тех пор что-то надломилось у мамы в душе. Сомнения и тревоги съедали её заживо. Часто Света видела её застывшей как сфинкс, мыслями улетевшей в свое неведомое пространство и накрепко захлопнувшей за собой дверь. Состояние мамы ещё больше усугубилось, когда умер, прожив несколько месяцев, её самый младший ребёнок. То ли малыш родился хилым, то ли нежеланным на этом свете. Но по селу поползли слухи, что ребёнка убила мать, будучи нетрезвой. Шептали, что он задохнулся от молока матери. Другие пошли еще дальше. Мать, якобы, заснула, придавив младенца грудью.

Свете тогда только исполнилось двенадцать. Многие вещи ей были непонятны. Сейчас, через призму времени, из оставшихся в памяти обрывков разговоров, двусмысленных взглядов и загадочных жестов, она могла сложить единую картину того, что произошло. Сейчас она понимает – отец был не прочь гульнуть на стороне. Он любил женщин, и они отвечали ему взаимностью. Это всё секретные дела, конечно, но разве в селе что-то утаишь?

Мама явно догадывалась о похождениях мужа. Однажды ночью Света проснулась из-за голосов, раздававшихся из кухни. Она не поленилась встать и, приоткрыв дверь, припала ухом к щели. Мама выговаривала отцу за поздний приход, а папа оправдывался, говорил что-то о годовом отчёте и о плановых обязательствах перед райкомом4. Прикрывался какими-то правдами, полуправдами и неправдами. Мама расплакалась, а папа стал её успокаивать. В конце концов, они оба замолчали, и Света, вернувшись в свою постель, свернулась калачиком, с головой укрылась одеялом, пытаясь защититься от неясной тревоги.

Папа по-прежнему задерживался на работе, иногда приходил под утро. Всё чаще мама уходила по вечерам к подругам, поручая Свете вовремя уложить братьев спать. Света просыпалась каждый раз, когда она возвращалась. Хлопала входная дверь, скрипела половица, зажигался свет в кухне. По издаваемым звукам Света чётко представляла очередность маминых действий. Зачёрпнутая вода из ведра, звуки жадно проглоченной жидкости, стук ковша об стол, шум выдвигаемого стула, тяжелое приземление на него. Иногда мимо него. Тогда мама тихо чертыхалась, начинала плакать, а затем умолкала и засыпала на полу. Когда приходил отец, он будил её, тащил на диван, укрывал пледом, а сам нырял в спальню. Потом всё умолкало.

А однажды мама не вернулась. Вернее, Света не слышала её возвращения. Она проснулась от необычной суеты в доме. Нурлан тоже проснулся, и они вместе вошли в кухню. Бабушка сидела с заплаканными глазами. Соседки хлопотали вокруг неё, то поднося воду в стакане, то уговаривая успокоиться. Увидев их, бабушка громко заплакала.

Света подбежала к бабушке и схватила её за руку:

– Апа, что случилось?

Но та только мотала головой, больно прижимая Свету и Нурлана к себе, как будто боялась, что кто-то отнимет их у неё.

Потом события развивались так быстро, что в памяти Светы до сих пор живут нарезки отдельных картинок, как будто выхваченных светом фар из темноты и пробегающих перед глазами в хаотичном круговороте – круг за кругом, круг за кругом. Без остановки и без жалости.

Приходит папа и говорит, что замёрзшую маму нашли в степи, в километре от села. Бабушка что-то кричит и бьётся в судорогах. Соседка надевает на Эрика тулупчик и просит её, Нурлана и Турана одеться. Ведёт их к себе. Утром её и Нурлана возвращают домой. Она видит, как что-то завёрнутое в белую ткань и покрытое ковром лежит на деревянной подставке посреди комнаты. Она догадывается, что внутри этой ткани лежит её мама. Бабушка съёжилась на стуле, она уже не плачет. Рядом с ней соседские старушки. Приходит мулла. Деревянную подставку вместе с завёрнутым в ковёр телом выносят во двор. Она и Нурлан молча наблюдают за происходящим через заиндевевшее окно. Нурлан то и дело вопросительно смотрит на неё, но она не отвечает взглядом. Мулла завершает молитву. Маму кладут на носилки. Мужчины выходят за ворота, унося тело с собой. Женщины плачут им вслед. Бабушка заводит прощальную песню.

Света не плакала ни в тот день, ни в последующие дни. Для неё мама оставалась живой, такой, какой она запомнила её в последний вечер – бледное лицо в пуховом платке поверх зимнего пальто, с ридикюлем, нелепо смотревшимся на фоне неуклюжих валенок. Зима была в самом разгаре. К полудню небо затянуло сизой поволокой. Позже ветер закружил позёмкой. Всё говорило о том, что ночью разыграется буран, но маму это не остановило. Она отправилась в соседнюю деревню, как она сказала, навестить дальнюю родственницу. В деревне поговаривали, что она ходила к известной на всю округу гадалке. Что было на самом деле, никого особо не трогало. Все жалели детей, оставшихся без матери.

Света вздохнула. Она давно поняла, что, жалея себя, она всё глубже погружается в колодец бессилия и беспомощности, из которого ей каждый раз всё труднее выбраться. Жалость делала её слабой и беззащитной, а ей нельзя было быть уязвимой. Три пары вопросительных глаз смотрели на неё в ожидании защиты и опоры. И она говорила себе: «Хватит!» Железной хваткой она удерживала себя от нытья, сжимая при этом кулаки, как будто готовясь побить невидимого врага, искушающего её к жалости.

В дверь позвонили. Кто-то побежал открывать. По голосу Света поняла, что пришёл Туран из школы. Проснулся Эрик и попросил воды. Света сбегала на кухню, принесла тёплого чаю с малиновым вареньем. Поменяла его мокрую рубашку на сухую. Ночью, уложив братишек спать, Света вытащила тетрадь из потайного места, открыла страницу с последней записью и коротко написала:

8 апреля

Она водила их в ресторан.

Глава 3

Пришёл май с его чередой праздников, а значит и внеочередными выходными днями. У Сабины эти праздники вызывали двойное чувство – радости и досады. Вроде бы и занятий нет, а всё равно надо идти в школу. Причём, встать надо было рано утром, чтобы пройти к месту сбора до того, как выставят кордоны машин вдоль главной улицы, по которой проходил основной поток парада. Иначе приходилось пробираться параллельными улочками, обходя заграждения и посты милиционеров и дружинников. С вечера надо было пришить белые воротнички и манжеты к школьной форме, погладить белый фартук, загодя постиранный и накрахмаленный бабушкой, поставить будильник на 6:30 и уповать на то, что ты проснёшься и уговоришь себя встать.

Будильник, слава богу, не разбудил Камиллу, мирно спавшую на соседней кровати. Сабина с завистью посмотрела на спящую сестрёнку. Младшие классы были освобождены от этой повинности.

В коридоре Сабина столкнулась со Светой – ей тоже надо было идти на демонстрацию. Младшекурсникам это вменялось в обязанность, и куратор их группы обещал лично проконтролировать явку.

– С Первым мая! – прошептала Сабина.

Света молча кивнула, подобие улыбки появилось на заспанном лице. В доме ещё спали, только Аккыз апа возилась на кухне.

Наскоро позавтракав и набросив на себя висевшую на стуле парадную одежду, Сабина отправилась в путь. Все проходы по центральным улицам уже были заблокированы. Милиция пропускала за кордон только обладателей специальных пропусков. Сабине пришлось искать окольные пути, через переулки. В одном месте ей удалось проскочить между неплотно стоявшими грузовиками. Видевший это издали милиционер, ничего не сказал, только укоризненно покачал головой. «Надо же, пронесло», – подумала Сабина.

Во дворе школы было уже людно, шумно и весело. Но все голоса перекрывала бравурная музыка, льющаяся из репродуктора школьного радио. Учителя раздавали девочкам искусственные цветы, а мальчикам красные флажки. Более крепким ребятам старших классов пришлось нести транспаранты.

– Что это у тебя? – Наташа, соседка по парте, удивлённо уставилась на фартук Сабины. В его правом нижнем углу красовалось тёмное пятно. – Фу, да оно и ещё воняет.

Принюхавшись, Наташа заключила:

– Это мазут.

– Что же мне делать? – запаниковала Сабина. – Схожу в туалет, попробую отмыть.

– Не думаю, что поможет. – Наташа знала, что говорила, отец её был водителем со стажем. – Оставь так. Будешь прикрывать цветком.

– Да и не очень заметно, – в разговор вмешалась Рита.

Она сильно прищурила глаза, пытаясь разглядеть искомое. У Риты были очки с большими диоптриями, но даже в них она плохо видела. Когда ей надо было что-то разглядеть, её большие карие глаза превращались в щёлочки, а на смуглом миловидном лице появлялась отвратительная гримаса. При этом Дана, её соседка по парте, опускала глаза, притворяясь, что ничего не заметила.

– Всем строиться! – прозвучала команда.

Двор зашевелился, заколыхался. Потом стихийная толпа превратилась в нестройную колонну и двинулась по улице в сторону центральной площади. Впереди строя шли учителя во главе с директором и знаменоносцем с красным полотнищем на толстом древке.

На улице атмосфера праздника стала более ощутимой. Колонны людей с предприятий стояли в ожидании своей очереди двинуться на площадь. Они не теряли времени зря. Женщины пели и танцевали под импровизированную игру баяниста, а мужчины, слегка навеселе, собирались в кучки и горячо общались, подогретые заранее припасённой водочкой. Опустошённая бутылка потом незаметно выкидывалась в урну. К концу дня стеклотары набиралось изрядно, на радость охотникам за пустыми бутылками.

Со всех сторон гремела музыка. Она оглушала и обезоруживала, тасуя внимание как карточную колоду, ломая ряды колонн, создавая хаос. А потом она неожиданно выталкивала колонны из кишки улицы на простор площади, где их подхватывала волна раздающихся из репродуктора лозунгов, в перемешку с бодрыми маршами.

– Да здравствует советский народ, строитель коммунизма! Ура, товарищи!

– Ура-а-а! – нестройно отвечала толпа.

– Да здравствует Коммунистическая партия Советского Союза! Ура, товарищи!

– Ура-а-а! – кто в лес, кто по дрова неслось вслед.

Дух оголтелого праздника без стеснения вселялся в Сабину, и она начинала беспричинно смеяться, отчаянно махать своим цветком и кричать вслед диктору. На трибуне стояли руководители города и время от времени приветствовали демонстрантов поднятой рукой. Сабина пристально вглядывалась в почётных гостей, сидящих перед трибуной. Она знала, что среди них должен быть и её отчим, участник Великой Отечественной войны, кавалер орденов славы, но так и не разглядела его.

Как только колонна пересекла площадь, она рассыпалась в прах, превратилась в толпу. Хотя с площади всё ещё доносились лозунги и музыка, они больше не довлели над людьми. Толпа быстро расходилась, побросав транспаранты в грузовики, специально подогнанные для сбора артефактов праздника. Фальшивые цветы ожидала худшая участь – их просто бросали на дорогу и затаптывали в спешке.

Праздник закончился. Но расходиться не хотелось. Подруги – Рита, Дана и Сабина – собрались вокруг Наташи и вопросительно уставились на неё. Хоть девочки и считали себя равными, в глубине души они признавали её лидерство.

– Что будем делать? – не выдержала Рита. Она опять прищурила свои глаза.

– У всех есть деньги? – Наташа могла и не задавать этот вопрос. Родители обязательно выдавали мелочь детям на праздники. Сабина кивнула.

– Пойдём к лебедям, – предложила Наташа.

И все дружно направились в Парк культуры и отдыха. Чтобы попасть туда, нужно было сделать круг, чтобы обойти кордоны. Где-то в другой реальности грохотала музыка и кричали люди, а в парке было мирно и безлюдно. Тишину нарушало чириканье птиц и шуршанье листвы. Побелённые извёсткой кирпичики вдоль тропинок резко выделялись на фоне молодой травы. Аттракционы на площадке застыли в ожидании детворы. Мороженщик у входа, жмурясь от удовольствия, доедал остатки вафельного стаканчика, но девочки не поддались соблазну. В глубине парка их ждал пруд с лебедями. Поздней осенью птиц забирали в зимнее убежище, а весной выпускали назад. Девочкам не терпелось их увидеть.

– Они уже здесь, – глазастая Дана восторженно заверещала.

Девочки застыли в восхищении. Перед ними, грациозно сложив свои крылья, величественно проплывали два лебедя. Они то приближались к друг другу и нежно соприкасались клювами, то отдалялись друг от друга, чтобы вновь вернуться и застыть, изогнув шеи в виде сердечка. Казалось, они исполняли обряд признания в любви и обещания верности друг другу. Пока смерть не разлучит их.

Подружки могли долго наблюдать за ними, но не в этот раз. Наташа посмотрела на часы и сказала:

– Мне надо быть дома к двенадцати.

Судя по тому, как Наташа ответственно относилась к своим обещаниям, девочки давно поняли, её родители были строгими. Ну, не до фанатизма, конечно. Наташа всегда имела собственное мнение и умела защитить его. Сабине импонировала самостоятельность её подруги.

– Я хочу кушать, – Рита демонстративно глотнула слюну.

Девочки повернули головы в сторону кафе, потом понимающе посмотрели на Риту и непроизвольно засмеялись. Им всем не мешало заморить червячка. Кинув прощальный взгляд на лебедей, они направились в уютный летник с террасой, смотрящей на пруд.

Народ постепенно прибывал в парк, и терраса в кафешке уже была наполовину заполнена, но девочкам повезло – с их столика открывался прекрасный вид на пруд. К тому времени лебеди успели переместиться на островок посреди водоёма. Уплетая пирожные и запивая их лимонадом, девочки наблюдали, как лебеди покусывали свои крылья, перебирая перья и стряхивая остатки воды.

– Сколько лет они живут? – вдруг спросила Сабина.

– Папа сказал, двенадцать, – не замедлила ответить Дана. Папа Даны преподавал в местном университете. Ей повезло – он часто общался с дочерью и щедро делился прочитанным.

– Интересно, почему они не летают? – не унималась Сабина.

Девочки погрузились в задумчивость. Дана нахмурилась и схватилась пальцами за подбородок. Она всегда так делала, когда чего-то не знала.

– Вообще-то они должны летать. Они же птицы, – заметила Сабина.

– Они слишком тяжёлые, – предположила Рита.

Наступило молчание.

– Я сейчас вспомнила историю любви двух лебедей, – прервала тишину Наташа.

Девочки с любопытством посмотрели на неё.

– Жила-была одна мама. Она очень любила своего больного сына. Он болел неизлечимой болезнью. А она верила в чудо. Готова была на всё, чтобы поднять его на ноги. Какой-то шаман обещал вылечить его. Но если она принесёт ему крыло лебедя.

– И как он собирался вылечить крылом? – не сдержалась Рита.

– Это было необходимо. Для ритуала исцеления.

– А, понятно. Но всё-таки странно. И что, она принесла ему крыло?

– Да. И так поступила бы любая любящая мать. – Наташа помедлила и твёрдо сказала, – Она застрелила лебедя.

– Неужели? – сердце Сабины неистово забилось. – Не могу в это поверить.

– А что бы ты сделала на её месте? Сидела бы и ждала смерти своего сына? – Рита прищурила глаза.

– Не знаю, – промямлила Сабина. – Это трудное решение.

– Из двух зол выбирают меньшее, – вмешалась трезво мыслящая Дана. – Кто более важен: человек или птица?

– Хорошо, – сдалась Сабина. – И что, шаман вылечил её сына?

– Нет, – спокойно ответила Наташа. – Мальчик умер.

– Ага, ни вашим, ни нашим. Ни птицы, ни человека. И стоило это того? – Сабина завелась вновь.

– Да, это того стоило, – твёрдо заявила Дана. – Мы должны пойти на всё, чтобы спасти своих близких.

Все помолчали, чтобы переварить услышанное.

– Ну и где тут любовь? – Рита спросила нетерпеливо. – Ты же сказала, это история любви.

– Когда лебедь понял, что его подругу убили, он взметнул высоко в небо, а потом камнем упал вниз. Разбился насмерть.

Рита вздохнула:

– Грустная история. Лебеди так верны друг другу.

Дана поспешила всех успокоить:

– Это же всего-навсего легенда. Её придумали люди.

Когда они покидали кафе, каждый мысленно пожелал, чтобы лебедям никогда не пришлось повстречаться с отчаявшимися матерями с их больными детьми.

***

Дома Сабина переоделась и направилась в кухню. Аккыз апа пила чай. Чаепитие было ритуалом особой важности для неё. Бабушка принесла эту традицию из своего деревенского прошлого. Там она, бывало, кипятила воду в самоваре, делала крепкую заварку, отдельно грела молоко в ковшике. Затем звала всех за стол и разливала горячий чай, успевая при этом делать множество других дел – вести разговор, пить свой чай, подливать в заварочный чайник кипятка и ставить его на конфорку самовара, чтобы заварка оставалась крепкой и горячей. В городе процесс намного упростился. Воду кипятили на газовой плите в эмалированном чайнике, который приходилось снова и снова ставить на газ, чтобы удерживать чай горячим. В их разновозрастной семье редко кто находил время составить ей компанию, и постепенно бабушка привыкла пить чай одна.

Она обрадовалась, увидев Сабину, налила чай в пиалу5 и пододвинула сахарницу к ней поближе.

– Где мама? Ещё не пришла с демонстрации?

Не дожидаясь ответа, Сабина отхлебнула чай и тут же выплюнула его. Кипяток обжёг ей язык и нёбо.

– О, аллах! Куда ты спешишь? – запричитала бабушка и бросилась к холодильнику. Оттуда она достала банку с айраном6, налила его в стакан и протянула внучке. – На, отпей и подержи во рту.

После нескольких глотков Сабине стало легче.

– Я лучше пойду лягу.

В своей комнате она легла в постель и уснула.

***

Когда Сабина проснулась, в комнате было темно. Ей показалось, что наступила ночь. Вдобавок кто-то заботливо закрыл окно шторами. И сколько же сейчас времени? Во рту всё ещё были неприятные ощущения. Ведь знала же, что бабушка любит горячий чай! Не могла что ли догадаться?

Дверь в комнату тихо приоткрылась, и в проёме, на фоне света, проникавшего из коридора, Сабина разглядела Камиллу. Поняв, что сестра проснулась, та включила свет. Сабина зажмурилась. Едва ворочая языком, она взмолилась:

– Ка-мил-ла, выключи свет.

Но та и не подумала подчиниться. Приблизившись к кровати и примостившись на её краю, она заканючила:

– Сабина, пойдём на улицу. Я хочу играть, а меня без тебя не пускают.

Это была неплохая идея. Язык всё ещё болел. Кушать и пить не хотелось. В конце концов, сегодня был праздник, а завтра нет занятий.

– Кто дома? – Сабина зевнула.

– Апа, Света, Туран и Эрик.

– А родители где?

– Их позвали в гости.

Сабина взглянула на будильник, до семи оставалось пять минут. Ещё было не поздно.

– Хорошо. Скажи бабушке, что мы пошли гулять. Я пока оденусь.

Камилла запрыгала от радости.

Идти на улицу – это значило выйти во двор дома, на игровую площадку. Дом, в котором они жили, был четырёхэтажным зданием с тремя подъездами, выходящими во двор. Для детей там был небольшой выбор развлечений – песочница, качели, турник и большая беседка с длинными скамейками друг против друга. Вечером в беседке собирались подростки, чтобы сыграть в «глухой телефон» или «угадай фильм по начальным буквам».

Когда Сабина и Камилла вышли во двор, там уже были сёстры Ольга и Таня, и Ринат. Ольга была старше остальных ребят, но никогда не подчеркивала своё старшинство. Не будучи лидером, она пользовалась авторитетом у детей за простоту в общении и доброжелательность. Таня была противоположностью старшей сестре, капризной и упрямой. Кажется, с рождением Тани её родители сменили тактику кнута на имбирные пряники и чрезмерно разбаловали свою дочь. Но к их чести, они наградили обеих дочек любовью в полной мере, и это было видно по тому, как уверенно и спокойно девочки чувствовали себя в любой компании.

Ринат был единственным сыном в своей семье, но его родители были достаточно мудры, чтобы не вырастить из него законченного эгоиста. Правда, он был полностью освобождён от домашних дел. Зато его обязанностью было овладеть игрой на флейте, хорошо учиться и подготовиться к поступлению в университет. И не просто абы-какой университет, а в престижный. В основном, это было влияние матери Рината, красивой женщины, утончённой и стильной, умело ориентировавшей его в этом направлении. Её муж играл в семье второстепенную роль. Сабина часто видела его с сетками в руках, несущего продукты с базара и из магазина. Определённо, он находился под каблуком жены, но это было добровольное служение. Он был старше её лет на десять. К тому же, у него был небольшой дефект – одно плечо ниже другого. Из-за этого он выглядел заметно искривлённым.

Ребята сидели в беседке и явно скучали.

– Эй, давайте играть в названия городов, – предложила Сабина.

Это был хитрый ход с её стороны. Она считала себя экспертом в географии. Над кроватью Сабины, на стене висела физическая карта мира, и она с Камиллой часто соревновалась кто первый найдёт город на карте. В результате, они так поднаторели в этом, что могли указать на город за секунду.

– Москва, – сказал Ринат.

Нужно было назвать город, название которого начиналось с последней буквы предыдущего города.

– А … а … Алма-Ата, – нашлась Ольга.

– Опять А, – Таня задумалась. – Америка.

– Это не город. Ты выбываешь из игры, – Сабина была ведущей. – Теперь твоя очередь, Кама.

Камилла выдохнула:

– Анкара.

Чтобы изменить ход игры, Сабина сказала:

– Архангельск.

В этот момент Ринат увидел Гошу. Тот стоял у входа в подъезд и делал вид, что ему всё равно, чем они там занимаются. Гоша редко выходил на улицу и практически не играл с ними. Может, он стеснялся своей комплекции. Полный, как и его родители, он был безобидным пацаном. Его мама работала кондитером в ресторане. Иногда она угощала пирожными детей во дворе. Ей даже не надо было выходить из квартиры, достаточно было протянуть тарелку со сладостями из окна их первого этажа, как ребятишки тут же собирались вокруг и опустошали блюдо.

– Гоша, иди сюда, – позвал Ринат.

Гоша оказался хорошим знатоком городов, и их игра получила новый импульс. Но в конце концов им надоело играть, и ребята пересели на качели.

Устроившись по три человека с каждой стороны, они стали раскачиваться – вверх-вниз, вверх-вниз, всё быстрее и быстрее. Сабина зажмурилась. Её переполняло ощущение свободы. Ей хотелось взмыть в небесную высь. Ух-ты, класс. Ещё-ещё. Только не останавливайтесь.

Вдруг Ольга запела, и все поддержали её. Песня взорвала ночную тишину и наполнила собой всё пространство вокруг. И дом, казалось, притих, в изумлении и в восторге, от наглости и отваги юных сердец. А они пели о белых медведях, крутящих земную ось, чтобы двое влюблённых могли встретиться и признаться в любви.

Глава 4

– Ура! Мы уезжаем!

В доме стоял переполох. Дети то и дело бегали к взрослым, пытаясь понять, что взять в дорогу.

– А это брать? – обычно сдержанный Туран нетерпеливо смотрел на Свету, держа в руках белоснежную рубашку.

– Нет, это оставь, – отвечала та, отвлекаясь на секунду от сумки с вещами Эрика. – Не забудь положить носки и кепку, она лежит в шкафу, на верхней полке.

Девочки осаждали маму.

– А кофту брать? А сколько надо платьев?

– Берите все летние вещи. Кофту тоже берите, пригодится.

Мамины инструкции наперегонки воплощались в жизнь. Дети готовились к отъезду …

Наступили долгожданные летние каникулы. Целых три месяца ничегонеделанья, вернее деланья того, чего хочешь. Ни тебе уроков музыки, ни тебе занятий в школе. Правда, их учитель русского языка и литературы, Зинаида Петровна, дала целый список обязательного чтения на лето. При взгляде на этот список, Сабину охватывала тоска. Она, конечно, любила читать книги, но у неё были свои предпочтения. Тем не менее, этот список нужно было одолеть. Если не весь, то хотя бы какую-то его часть.

Нынешнее лето было знаменательно тем, что Нурлан заканчивал школу, и в течение месяца ему предстояло сдать четыре выпускных экзамена. Поэтому родители решили, что будет лучше, если остальные дети уедут на время в деревню, чтобы ему не мешать. Они заранее договорились с принимающей стороной, а дети были поставлены перед фактом, не подлежащим обсуждению. Сабина и Камилла должны были поехать к бабушке, папиной маме, а Света, Туран и Эрик – к дяде, маминому брату.

Сабина и не думала возражать. Она и Камилла не навещали Куляш апа с тех пор, как мама вышла замуж во второй раз. Бабушка никогда не приезжала в город, да и девочки не просились назад. Огни города были более притягательными. Но всё равно это был отличный шанс увидеть вновь бабушку и жившую с ней их старшую сестру. Марьям к тому времени закончила медицинский институт и после распределения работала в районной поликлинике.

– И как долго мы там пробудем? – поинтересовалась Сабина.

– Может быть до июля, – ответила мама. – Завтра утром поезд. Не забудьте взять зубную щетку и пасту.

Поздно ночью сборы, наконец, закончились. Дети угомонились и уснули беспокойным сном, в предвкушении новых приключений. А утром Аккыз апа кормила детей баурсаками7, пожаренными специально в дорогу. Ещё она снабдила их пакетами со снедью – отваренной загодя курицей и картошкой, чтобы не проголодались в пути. Родители дважды вызывали такси, чтобы отвезти детей на вокзал. Один поезд отправился на юг, другой – на север.

***

Когда поезд прибыл на станцию, Сабина увидела Марьям на платформе. Она шла быстрым шагом, пытаясь догнать вагоны, и нетерпеливо вглядывалась в проходящие мимо окна. Наконец, она увидела их и замахала в приветствии. Камилла радостно закричала в ответ:

– Ура! Приехали!

Поезд остановился, пассажиры гуськом потянулись к выходу.

– Ну, здравствуйте! Как доехали? – Марьям подхватила их чемодан и поставила на платформу. Затем поочередно обняла и поцеловала девочек.

Неожиданно рядом с ней появился рослый парень. Пышные волосы, тронутые ранней сединой, короной венчали голову, делая его ещё выше. Широко улыбаясь, он смотрел на зависших от удивления сестёр. Марьям смутилась, встретив удивлённый взгляд Сабины.

– Знакомьтесь. Это Нурали, мой коллега.

Парень протянул руку девочкам, рука была мягкая и немного потная. Сабина незаметно вытерла ладонь об подол платья.

– Это Сабина, а это Камилла, – продолжала знакомить Марьям, хотя Сабина была уверена, что сестра уже заранее рассказала ему про них.

– С приездом, – Нурали схватил чемодан и направился в сторону выхода.

«Ну и ну», – пронеслось в голове Сабины. – «Что за гусь?»

Но развивать эту тему не было времени. Они едва поспевали за его быстрыми шагами. Высокий, он был некрепкого телосложения. В его походке сквозило некоторое изящество. И, если бы не юношеский задор с каким он вышагивал по грязному перрону, его можно было бы назвать элегантным. У Нурали оказался старенький «Запорожец» серенького цвета. Неказистый и маленький на вид, казалось, он не вместит их всех в свое лоно. Каким-то образом они втиснулись в его тесный, душный, нагретый солнцем, салон. Нурали открыл капот, оказавшийся багажником, сунул туда чемодан и, захлопнув крышку, сел за руль. Сделал он это так ловко, что Сабина не успела понять, каким образом его фигура сложилась в три раза и поместилась на переднем сидении. Поистине, гибкостью он мог соперничать с самим Гудини8.

Пыхтя и урча, автомобиль остановился у калитки их дома. Во дворе стояла бабушка. Худая и выше среднего роста, она не была хрупкой. Таких, как она, в народе называют «тяжёлая кость» – их вес намного превышает вес людей с таким же ростом и комплекцией. Глубокие морщины избороздили её смуглое лицо, оставив свидетельства пережитых лишений. Она немного сутулилась, хотя и старалась держаться прямо. Бабушка не улыбалась, но глаза её излучали доброту. Под завесой кротости скрывались нетерпение и радость от долгожданной встречи.

– Апа, – девочки бросились к ней.

– Мои ласточки, мои дорогие, мои родные, – Куляш апа целовала их, и по лицу её катились слёзы, застревая в ложбинках морщин, заполняя их и ополовиненные выкатываясь оттуда. – Я думала, я вас больше не увижу.

– Апа, как ты могла так думать? – Сабине стало стыдно – на самом деле она особо не утруждала себя воспоминаниями о ней.

– Я всегда хотела поехать к тебе, – Камилла уткнулась в бабушкин камзол9. Её рука потянулась к бабушкиным слезам в попытке смахнуть их.

– Да, да, моя хорошая. Конечно же, ты бы приехала. – Куляш апа прижала Камиллу к себе и замерла.

О чём она думала? Вспоминала ли она своего сына, умершего слишком рано? Сожалела ли она, что он так и не увидел, как выросли его дочки? Какое же это счастье видеть их здоровыми и повзрослевшими! На всё воля аллаха!

Это трогательная сцена была нарушена тихим смехом Марьям. Нурали что-то шепнул ей, а затем сделал вид, что он ни при чём. Бабушка сразу засуетилась и позвала всех в дом.

Камилла побежала в свою бывшую комнату. Наверное, ей не терпелось проведать оставленные там игрушки. Как только Сабина вошла в дом, она сразу поняла, насколько же сильно она соскучилась по нему. Это был их старый, милый дом. Она любила его. Любила его просторную веранду, вечно залитую солнечным светом. Как хорошо вновь оказаться здесь!

Сабина прошла в комнату, вдыхая знакомые запахи, навеки уснувшие в мягкой плоти дивана и кресел, в стареющем бархате дверных и оконных штор и в утоптанной до хруста половой доске. Дом постарел. Под ногами жалобно скрипит половица. Оконные рамы зияют червоточинами облупившейся краски. Но всё равно, это их уютный дом, хранивший тёплые воспоминания о былом, о хорошем и плохом. Воспоминаний слишком дорогих, чтобы их можно было так просто забыть.

– Пойдёмте кушать, – раздался голос Марьям, – а то остынет.

Запах жареной картошки уже висел в воздухе, соблазняя и маня. Девочки поспешили на веранду, где их ждал аппетитный обед. Посередине круглого, низкого стола красовалась сковородка на подставке. В ней шипела и скворчала картошка, обильно посыпанная петрушкой и укропом. Тарелки со свежим салатом из помидоров и огурцов и нарезанный большими кусками хлеб дополняли живописную картину деревенской простоты. Сабина улыбнулась – этикетом тут не пахло.

Бабушка разливала чай по пиалкам, следуя заведённой очередности – немного крепкой заварки, потом жирные сливки, зачерпнутые из кесе10 деревянной ложкой и, наконец, сверху – кипяток из эмалированного чайника на медном подносе.

– А где самовар? – спросила Сабина.

– В кладовке, – ответила Марьям, подавая ей пиалу, – нам с бабушкой хватает и чайника.

– Жаль, я бы хотела пить чай из него.

– Соскучилась? – в разговор вмешалась Куляш апа. – Не переживай, завтра я всё устрою.

Сабина открыла пакет со снедью и вывалила содержимое на стол. В поезде им не хотелось кушать.

– О, очень кстати, – оживился Нурали, увидев курицу.

Сабина не возражала. Она была даже рада, что кто-то оценит труд Аккыз апы. Сама же она накинулась на картошку и салат, как будто ничего более вкусного не ела.

– Как там мама? У неё всё хорошо?

Скорее всего, Марьям спрашивала для приличия. Несколько дней назад она разговаривала с мамой по телефону.

– С мамой всё хорошо, – поспешила успокоить её Камилла. – Они отправили нас сюда, а Света, Туран и Эрик поехали в Семипалатинск.

При упоминании имён бабушка недобро сверкнула глазами и поджала губы.

– А Аккыз апа? – не унималась Марьям.

– С ней тоже всё хорошо. А как ваши дела? – Сабина перевела на другую тему.

Марьям начала подробно рассказывать про свою работу, про главного врача и про коллег. Было видно, что ей нравилось работать в этом коллективе, и в целом она была довольна своей жизнью. Потом она вспомнила смешную историю, случившуюся с её пациенткой.

– Приходила ко мне как-то пожилая женщина. Ей надо было поставить пломбу. Как только я просила её открыть рот, она тут же закрывала глаза. Я её спрашиваю: «Что же вы так глаза жмурите, ведь не больно». А она мне отвечает: «Не могу видеть её, проклятую!» Я не пойму про кого она говорит. Спрашиваю: «Вы кого имеете в виду?» А она мне отвечает: «Бормашину, конечно. Кого же ещё?» И смех, и грех.

Они посмеялись, Нурали громче всех. Сабина заметила, что он, хотя и вёл себя скромно, чувствовал себя у них как дома. Они помолчали. Пора было заканчивать трапезу, но не хотелось. Солнце было уже в зените, жара расслабляла и настраивала на сон. Нурали засобирался домой. Они допили остывший чай, убрали со стола и разбрелись по комнатам.

***

На следующее утро Сабина проснулась от непривычной тишины. Только птицы нарушали её своим деликатным чириканьем. На соседней койке спала Камилла. Тихо, чтобы не разбудить её, Сабина выскользнула из комнаты. Ей хотелось самой пройтись по двору и саду. Выйдя на крыльцо, она увидела Куляш апа. Зафиксировав камнем ручку колонки и пустив мощную струю воды, она ожесточённо отмывала самовар от пыли и накипи. Рядом лежали труба и щипцы, дожидаясь своей очереди на мойку.

– Апа, доброе утро, – голос Сабины с трудом пробился сквозь сонные связки.

Бабушка скорее почувствовала, чем услышала её:

– Ты что так рано встала? Что не поспала?

Сабина прокашлялась:

– Я хочу прогуляться.

Бабушка кивнула и склонилась над самоваром.

Сабине было достаточно одного взгляда, чтобы понять, как мало осталось от прошлой жизни. Когда хозяйством управляла Аккыз апа, господи, чего только у них не было. По двору важно прогуливался индюк со своим семейством. Не дай бог, приблизиться к ним, он тут же свирепел, набухал, наливался кровью и бросался на тебя, как тот бык на красное полотно тореадора. Девочки его побаивались и обходили стороной. Гуси тоже были не подарок, их вожак шипел, выгибал шею, семенил лапами, пытаясь догнать и ущипнуть за ногу. Самыми миролюбивыми были куры, проводившие большую часть времени в курятнике. Петух, важно вышагивая и тряся своими роскошными перьями, позволял девочкам заходить туда и собирать яйца с потайных уголков.

А ещё у них была корова. Не крупная, с купированным хвостом, удивительно спокойная и непритязательная. Она не давала много молока, но их семье вполне хватало. Сабине и Камилле вменялось каждый вечер встречать стадо на окраине села, искать глазами свою бурёнушку среди столбов пыли, поднимающейся от копыт медленно проходящих мимо животин, а найдя, отвести её к дому. Интересно, где она сейчас? Помнится, её отдали родственнице, у которой было четверо детей, мал мала меньше. Та плакала от счастья и благодарила за щедрый подарок.

Перед переездом семьи в город нужно было избавиться от всей живности. Куляш апа не справилась бы с этим беспокойным хозяйством. Теперь курятник и сараи стояли пустые. Единственным напоминанием прошлого осталась клумба с многолетними цветами. Мохнатые пчёлы вились над ними, своим жужжаньем наполняя ароматное пространство. Откуда-то снизу раздавался стрекот кузнечика. Стрекоза присела на стебель астры, подняв бесцветные крылья вверх и обозревая всё вокруг своими глазами-скафандрами.

Сабина прошла в сад. Хоть он и зарос травой, там не чувствовалось запустения. На яблоне висели зелёные плоды, обещая налиться в зрелые фрукты. Ярко красным пятном светилась черешня, плоды которой уже налились нектаром и зазывали полакомиться. Сабина не удержалась и сорвала одну гроздь. Обтерев ягоды пальцами, она отправила одну за другой в рот и чуть не подавилась их терпким, кисло-сладким соком, захлестнувшим горло. Стремясь справиться с ним, она и не заметила, как вместе с соком, проглотила косточки. Уф-ф, вот это да! Надо бы собрать черешню, но не сейчас. Потом, вместе с Камиллой. Солнце уже вовсю палило всем зноем своего чрева. Пора было возвращаться в дом.

***

На завтрак они уже пили чай из самовара. Вымытый и высушенный на солнце, он сиял всеми своими крутыми боками. Из-под его крышки, вырываясь и шипя, брызгался кипяток, а из конфорки вырывались огоньки тлеющей древесины. Сабина не скрывала своей радости. Даже едкий дым, заполнивший веранду, был ей сладок. Она наслаждалась крепко заваренным чаем с молоком, приправленным запахом горелых дров и угля.

– А где Камилла? – бабушка вопросительно посмотрела на Сабину. – Иди позови её.

Не успела Сабина встать из-за стола, как Камилла появилась в дверях и, глядя на Марьям, спросила:

– Где моя кукла?

– Какая кукла?

– Мама привезла её из Москвы.

Сабина сразу поняла, о какой кукле шла речь. Большая, размером с четырёхмесячного ребёнка, она закрывала глаза при укладывании в постель и издавала звуки, похожие на «мама» при наклоне назад и вперёд. Одетая в ползунки, джемпер и шапочку, она вызывала благоговейное чувство у гостей, заглядывавших в детскую, а затем тихо спрашивавших: «Чей это ребёнок спит на кровати?» Девочки обожали куклу. Они никогда не дрались, даже не ссорились из-за неё – она была их общим достоянием. При переезде её оставили в доме. Как сказала мама, «брать надо самое необходимое». К сожалению, у взрослых своё понимание того, что необходимо детям.

– Я не знаю, – Марьям вопросительно посмотрела на бабушку.

Куляш апа вздохнула:

– В прошлом году … ты ещё училась. Сюда приезжала Кунсулу со своей внучкой. Та игралась с куклой весь день, а когда они уходили, вцепилась в неё. Плакала и кричала “не дам”. Что мне оставалось делать?

«Ну и ну», – подумала Сабина, – «Приезжает какая-то дальняя родственница, внучке которой приглянулась их кукла, и они запросто забирают чужую вещь. Не думая о том, как она ценна для своих хозяев». Впрочем, Сабина не сильно расстроилась, она уже вышла из возраста, когда потеря игрушки вызывает глубокие сожаления. Камиллу, напротив, это известие серьёзно огорчило. Она обиделась и не разговаривала с бабушкой целый день. А та виновато поглядывала на неё, терпеливо ожидая, когда Камилла перестанет на неё дуться. Сабина наблюдала за ними и думала о том, что нельзя бросать дорогие сердцу вещи. Их надо хранить рядом, иначе, с их потерей, из твоей жизни может уйти что-то значительное, что-то незаметное, о чем ты даже можешь не подозревать.

Глава 5

Дни проходили незаметно. Марьям с утра уходила на работу. Возвращалась поздно, сетуя на наплыв пациентов. Сабина верила ей, пока одним поздним вечером не увидела сестру возле дома, стоявшую в обнимку с Нурали. «Ах, вот оно что!» – догадалась она, но предпочла хранить своё открытие в секрете.

Бабушка не просила девочек помочь ей по хозяйству, она привыкла справляться одна. Правда, на третий день после их приезда Марьям подозвала Сабину и Камиллу и дала им задание ходить в магазин за продуктами, а по выходным убираться в доме. Конечно же, были и другие мелкие поручения, но в основном девочки проводили время за чтением книг, просмотром телепередач и настольными играми. Иногда они ходили в кинотеатр – благо он был недалеко от дома. Билеты на дневные сеансы были дешёвые, и они смотрели бы кино чаще, если бы одни и те же фильмы не крутили неделями.

Однажды Марьям объявила:

– Сегодня вечером мы идём на концерт.

– И бабушка тоже? – спросила Сабина.

– Нет, я не пойду, – вмешалась в разговор Куляш апа, – сходите вы, а то всё время дома сидите.

– А что за концерт? – не выдержала Камилла.

– Местной самодеятельности. – Марьям торопилась на работу. – Будьте готовы к шести.       – Хорошо!

Настроение у девочек поднялось. В конце концов, это была возможность себя показать и других посмотреть. Камилла принялась примерять одежду, чтобы выбрать наряд на вечер. А Сабина решила особо не наряжаться. Место, куда они собирались, было всего лишь деревенским клубом, хотя и носило громкое название «Дворец культуры».

К шести часам сёстры были готовы и с нетерпением поглядывали на ворота в ожидании Марьям. Им не сиделось на месте, а бабушка никак не могла их успокоить:

– Поешьте оладьи, а то проголодаетесь.

Но девочки не слушали её:

– Апа, мы не хотим.

– Ура, она идёт! – Камилла первая увидела старшую сестру.

По настоянию Куляш апы Марьям перекусила, потом быстро переоделась, и они отправились на концерт, сопровождаемые бабушкиными наставлениями не задерживаться допоздна.

Дворец культуры представлял из себя одноэтажное здание, старое, но ежегодно обновляемое, поскольку был единственным местом развлечений в деревне. Там проходили слёты передовиков сельского хозяйства и собрания актива села и другие значимые для сельчан события. Поэтому местные власти уделяли ему больше внимания, чем кинотеатру, который был даже старше дворца.

Войдя в здание, гости из небольшого холла попадали в зал с рядами сидений по обеим сторонам прохода. На стенах висели портреты великих людей с их изречениями. Сабине запомнилось одно – «Искусство принадлежит народу. В. И. Ленин». Тяжёлый бордовый занавес из бархата, снизу и сверху прошитый орнаментом из золотой нитки, закрывал сцену. Из-за кулис доносились неясные звуки. То и дело в зал выглядывали взволнованные лица артистов. Марьям посмотрела на билеты и проводила девочек к их местам. Сабина села и с любопытством оглядела зал. Публика, принарядившаяся по случаю, шумно рассаживалась по местам. Слышались крики приветствий, воркотня невнятных разговоров, плач детей. Несмотря на кажущуюся занятость, люди посматривали на сцену. Иногда их ожидание выливалось в нестройные хлопки, заканчивавшиеся ничем и замиравшие до следующего приступа нетерпения. Наконец, занавес открылся, и действие началось. Это было яркое зрелище – декламация стихов, юмористические сценки, хоровое и сольное пение, танцы народов мира сменяли друг друга в бесконечном водовороте. Публика восторженно аплодировала и кричала «браво».

В самом конце был объявлен арабский танец. Заиграла томная музыка. Из темноты выплыла фигура женщины, задрапированная в атлас и кружева. Её бедра покачивались в такт музыки, а руки извивались, как змеи в брачном танце. Её изящные движения волновали и завораживали. Сабина не могла оторвать глаз с танцовщицы, ловя каждое её движение. Никогда раньше танец не вызывал её восхищения так, как сейчас. Вот это да! Вот это искусство!

По залу пробежал шепоток:

– Нурали … Нурали …

Сабина вздрогнула. Что? Нур … Нурали? Не может быть!

Поддавшись вперёд, она впилась глазами в танцующую фигуру. Как? Как это возможно? Сквозь вуаль, закрывающую лицо, проступали знакомые черты. Тот же рост, те же формы тела.

Сказать, что это удивило Сабину – не сказать ничего. Она была шокирована. Откуда в этом человеке столько пластичности и гибкости, а главное – смелости, чтобы выйти на сцену и изображать женщину? Да ещё так профессионально! Сабина посмотрела на старшую сестру. На лице Марьям играла горделивая улыбка.

По дороге домой Камилла спросила Марьям:

– Это точно был Нурали?

– А ты как думаешь? – Марьям увильнула от ответа.

– Я бы ни за что не догадалась.

– Тебе понравилось? – допытывалась сестра.

– Очень. Ещё будут концерты?

Сестра довольно засмеялась:

– Не думаю. Это был отчётный. Ну, может на следующий год.

Дома их ждала бабушка. Девочки, перебивая друг друга, делились впечатлениями об увиденном:

– Апа, жаль, что ты не пошла. Тебе бы понравилось.

Бабушка улыбалась их щебетанию. Марьям заметила, что с приездом девочек Куляш апа стала больше уставать. Впрочем, если бы они захотели остаться насовсем, бабушка, наверное, не возражала.

***

В середине недели позвонила мама и сообщила, что приедет к ним в пятницу. Это вызвало ажиотаж в доме. Девочки с нетерпением ждали маминого приезда. Марьям взяла такси, чтобы встретить её на станции. Как же все удивились, когда из машины, вслед за мамой, вышла Аккыз апа.

Камилла с криком «мама!» бросилась обниматься:

– Я так соскучилась!

Сабина же подошла к маме сзади и обняла её.

Куляш апа привычно поставила самовар и накрыла на стол. Все с любопытством смотрели на маму. Её объяснение просто разочаровало Сабину.

– Завтра вечером у нас будут гости, и мы приехали пораньше, чтобы подготовиться. Сегодня уберёмся в доме, а завтра займёмся покупками и стряпнёй.

– Мама, а кто придёт? – не сдержалась Марьям.

– Это наши бывшие соседи. Ты их не помнишь – маленькая была.

И обращаясь к Куляш апа, мама спросила:

– А ты помнишь Есена и Перизат? Они жили через два дома от нас.

Бабушка немного помедлила с ответом:

– Он был начальником милиции, да? А она сидела дома, растила детей?

– Да, верно. Он и сейчас начальник милиции, только теперь в городе. Может помнишь их старшего сына Берика?

– Он тоже придёт? – бабушка спросила, как будто уже знала ответ на свой вопрос.

– Да, – коротко ответила мама.

Тень беспокойства пробежала по бабушкиному лицу. Была бы её воля, она бы прожила со старшей внучкой всю оставшуюся жизнь. Но она понимала, что придёт время, и Марьям покинет родное гнездо. И похоже, это время неумолимо приближалось.

Мама никому не дала ни единого шанса поразмышлять над услышанным. Она затеяла уборку и вовлекла всех в этот процесс. Всё мылось, драилось, сдвигалось в сторону и передвигалось с места на место. К вечеру дом блестел как медный таз. Уставшие, они пошли спать, чтобы набраться сил перед предстоящими смотринами.

К пяти часам следующего дня всё было готово к приёму гостей. Стол в гостиной был накрыт. Хлеб был нарезан и накрыт салфеткой. Самовар закипал, а в большой кастрюле варилось мясо, наполняя дом радостным предвкушением сытного дастархана11. А мама всё равно никак не могла успокоиться. Она то суетливо поправляла скатерть, то меняла местами тарелки с салатами, то передвигала вазы с фруктами. Наконец, поняв бессмысленность своих телодвижений, села на диван и застыла в задумчивости.

Камилле поручили сообщить о прибытии гостей, и, когда она радостно закричала «они приехали», всё пришло в движение. Мама в сопровождении Аккыз апы вышла за ворота, чтобы встретить вновь прибывших. Новенький «Москвич» припарковался у калитки, и из него вышли гости. После приветствий они вошли во двор, и Сабина, ожидавшая во дворе вместе с Куляш апа и сёстрами, наконец-то могла разглядеть этих людей.

Впереди шёл коренастый мужчина среднего роста, с военной выправкой. Его мужественное лицо выражало сдержанность. Густые, но аккуратные брови, проницательные глаза и крепко сжатые губы выдавали в нём человека с сильным характером. Во всех его движениях, в том, как он протягивал руку в знак приветствия, смотрел в глаза и сдержанно улыбался, чувствовались врождённое благородство. Несмотря на суровую внешность, этот человек вызывал у Сабины смешанные эмоции – робости и уважения.

За ним следовала невысокая и полноватая женщина. На широкоскулом смуглом лице выделялись лукавые глаза и чувственные губы. Необычными были её сросшиеся на переносице брови – результат их окрашивания соком усьмы12. Широкое пёстрое платье в стиле кимоно, лакированные туфли на низком каблуке и тяжёлые золотые серьги и кольца дополняли её самобытный образ. Она улыбалась маме, и в то же время её глаза блуждали по двору, по хозяйственным постройкам, цветам в палисаднике и задержались на Марьям, откровенно разглядывая её.

Замыкал это неторопливое шествие молодой худощавый человек. Густые волосы обрамляли загорелое лицо, а его смущённая улыбка и нос с горбинкой придавали ему особую пикантность.

Гости вошли в дом и сели за стол. Аккыз апа занесла в зал пыхтящий самовар и водрузила его на поднос. Куляш апа принесла скворчащий куырдак13 на плоском блюде, и начались неспешные воспоминания о былых временах и общих знакомых. Потом беседа неспешно перетекла в обсуждение текущих забот. В основном говорили мама и гостья, остальные слушали и ели. Выяснилось, что у прибывших была большая семья. И Берик был самым старшим из семерых детей. Он уже закончил университет, факультет иностранных языков, два года поработал переводчиком за границей и теперь искал работу в Алма-Ате.

После бешбармака14 и десерта, устав от разговоров и еды, все разом замолчали. Вдруг мама повернулась к Марьям:

– Может, покажешь Берику наш сад?

Марьям ничего не ответила, только посмотрела на Берика и дала ему знак следовать за ней. Бабушки, правильно оценив ситуацию, поднялись со стола и направились в кухню мыть посуду. Затем мама посмотрела на Сабину и Камиллу и твёрдо сказала:

– Вы, наверное, устали. Идите в свою комнату.

Прежде чем выйти из зала, Камилла успела захватить с собой несколько шоколадных конфет. Взрослые остались одни, чтобы обсудить важные вопросы, не для посторонних ушей.

Была поздняя ночь, когда гости уехали. Камилла уже спала. Сабина услышала приглушённые голоса мамы и бабушек, и ей захотелось узнать о чём шла речь. Она приоткрыла дверь детской и высунула голову в коридор, прислушиваясь к разговору в кухне.

– Если Берик понравился Марьям, то он может приезжать сюда, чтобы закрепить знакомство, – услышала Сабина мамин голос.

– И что, он будет оставаться на ночь? – голос Куляш апа звучал озабоченно.

– Да, он будет останавливаться в комнате девочек. К тому времени они уже уедут отсюда.

После небольшой паузы мама добавила:

– Если всё пойдет хорошо, я буду искать возможность для перевода Марьям в город.

Наступила тишина. Потом Куляш апа робко произнесла:

– Мне кажется, у Марьям уже есть парень.

Дрожащим голосом мама воскликнула:

– Да-а?! Я ничего не знала. Завтра поговорю с ней.

Но потом её тон смягчился:

– Ладно, пойдёмте спать. Мы хорошо поработали, завтра уезжаем, а сегодня нам надо отдохнуть.

Сабина быстро закрыла дверь, прыгнула в кровать и долго сидела на ней, пытаясь переварить услышанное, пока сон не одолел её. Она рухнула на подушку и уснула.

Утром она проснулась поздно. Все уже позавтракали и, судя по растерянному лицу Марьям, разговор между ней и мамой состоялся. Куляш апа была напряжена, и то и дело с тревогой поглядывала в их сторону. Мама сообщила девочкам, что на следующей неделе они возвращаются домой, и оставила деньги на билеты. Подъехало такси, и мама с Аккыз апа уехали, оставив родных в смятении и с ощущением полной неопределенности в ближайшем будущем.

***

Последняя неделя их пребывания в деревне прошла неуютно и непонятно. На бабушкином лице застыло недоумённое выражение. Марьям была молчалива и задумчива. Она уже больше не задерживалась на работе.

Однажды к ним домой пришёл Нурали. Марьям не захотела к нему выйти. А бабушка завела его на веранду, угостила чаем и доверительно сказала:

– Будет лучше, если ты пока не будешь к нам приходить.

Нурали сразу заволновался:

– Что случилось, апа? Я не понимаю. Марьям избегает меня.

– Она сама тебе всё объяснит, но позже. Дай ей время. Когда решит, скажет тебе.

– Что решит? Апа, вы говорите загадками.

– Это всё, что я могу сказать. Не опережай события, послушай меня.

– Хорошо, апа. Как скажешь.

Нурали ушёл в полном замешательстве.

Бабушка осталась сидеть, не замечая никого вокруг. Сабина подошла к ней, дотронулась до рукава и спросила:

– Ты за кого? За Нурали или Берика?

– Я ни за кого. Ещё рано говорить. Берик нам пока незнаком. Когда Марьям узнает его получше, сердце ей подскажет.