Читать онлайн Как богатыри на Москву ходили бесплатно

Как богатыри на Москву ходили

О том, как богатыри на Москву ходили

1. О том, как наши ели во Кремле засели

Новая сказка, новая ложь:

где быль, где небыль не поймёшь.

Вот такое у сказки начало:

кот дремал, бабка вязала.

Я расстраивалась не на шутку:

по Кремлю ходили мишутки,

а по площади Красной бабы

ряженые.

Не, нам таких даром не надо!

Ведь мы расстегаи растягивали,

притчи, былины слагивали

да песни дурные пели

о том, как ёлки и ели

заполонили все огороды,

встали, стоят хороводом,

в лес уходить не хотят.

Звали мы местных ребят.

Те приходили, на ели глядели,

но выкорчёвывать их не хотели,

а также плевались жутко,

во всём обвиняли мишуток

и уходили.

В спины что-то мы им говорили.

В ответ матерились ребята.

Жизнь как жизнь,

за утратой утрата.

А ели росли и крепли,

доросли до Москвы и влезли

прямо на царский трон.

Стала ель у нас царём.

А как стала, издала указ:

«На ёлки, ели не лазь!

Кто залезет, исчезнет совсем».

Вот жуть то!

Указ раздали всем

от мала до велика.

Вот и ходи, хихикай

о том, как наши ели

во Кремле засели.

А тем временем ёлки

с подворий вытолкали тёлку,

быка, свиней, козлят.

Мужики на елях спят,

на хвойных кашу варят,

шалаши меж веток ставят

и хнычут,

казаков на помощь кличут.

Казаки, казаки, казачата,

смешны, озорны, патлаты

прискакали до Москвы

и в разгул у нас пошли:

ряженых московских баб

стали звать к себе в отряд.

Мужики, мужики, мужичишки

плюнули в свои кулачишки

и на Киев-град косясь,

айда звать богатырят:

– Богатыри, богатыри,

богатыречочки!

Мы тут хилы,

яки дряблы мужичочки.

Приходите вы к нам

ножками аршинными

вырывайте ручоночками

длинными

эти ёлки, ели проклятущи.

Пусть уж лучше

трон займёт мишуще

да медведица с кучей медвежат.

Наши детки жить на елях не хотят!

А бога-бога-богатыри

как раз шли из Твери

да в свой стольный Киев-град

тырить там… да всё подряд!

Услыхали тако диво:

ели стали жить спесиво!

И решили посмотреть:

что ещё в Кремле спереть?

Развернулись и пошли

бога-бога-богатыри:

от Твери и до Кремля

один-два да три шага.

Вот дошли до Москвы

бога-бога-богатыри

и устали,

стеною ели встали.

– Что же делать, как же быть?

Надо б пилами пилить

иль с корнями вырывать.

Всё работать, не плевать!

Ай чегой-то неохота.

Эт рутинная работа:

ни война и ни сечь.

Надо б силушку беречь, —

отвечают великаны. —

Здесь помогут лишь Иваны.

Кличьте лучше мужиков,

им сподручней ломать дров!

Мы потёрли свои лбы:

– Ведь Иваны это мы!

Надо б, братцы, пилы брать,

не подмога эта рать.

Эта рать, которой надо

сто кило ещё в награду

злата, серебра собрать.

Не, нам столько не украсть

да из царской, из казны.

А ну, в свой Киев брысь, пошли!

Ну вот, ушли богатыри,

а мы за пилы, топоры

и на лес пошли войной.

Что ни Ванька, то герой!

Допилили до Кремля, устали.

Ели, пихты стеной встали

и ясно дали нам понять:

«Кремлёвский лес нельзя ломать!»

И к этому слову-приказу

мишутки из леса вылазят,

и рычат на нас сердито:

– Наша площадь. Всё, забито, —

и пошли напролом. —

Мужичью бока намнём!

Итак, бока были намяты,

богатырешки прокляты,

и на века те ёлки, ели

во Кремле нашем засели

с медведями, мишутками.

А это уж не шутки вам:

искать во всём виноватых

и без того поломатых,

простых Иванов-мужиков.

(Я стих пишу, живу без снов.

Сейчас придут, повяжут,

а повязав, накажут:

на каторгу отправят жить —

на Сахалин. Вот там дружить

и буду я с медведями

да с лисами-соседями.)

2. Женитьба Алеши Поповича

Это всё была не сказка,

а присказка.

Ай, перекинем мы свой взгляд

да на славный Киев-град,

где сказка только начинается.

Богатырешка венчается

на бабе русской:

наполовину белорусской,

пополам буряткой,

на треть с Молдовы братской.

Хорошая была свадьба,

скажу я вам!

И как бы ни чесалась

вша по бородам

угостей, да и у князя

нашего Вована,

но и тот не нашёл изъяна

на том пиру почёстном.

Ведь в бою потешном,

перекрёстном

меж брательничками богатырями

складывались рядами

почему-то простые крестьяне,

то бишь, мы с вами.

Вот так складывались мы

и ложились,

а потом вставали и бились

за трон могучий.

Ну, кто из нас, Иванов, круче?

Крутым сказался дед Панас:

он два-три слова

недобрых припас

и на княжеский трон взобрался:

как сел, так и не сдался

до самых тех пор,

пока князь Вован

не вышел во двор

и богатырей ни покликал.

Богатырешки лики

еле как оторвали от браги

и как вдарят с размаху!

В общем,

осталась от Апанасия

горка дерьма.

Тут умная мысль

в голову князя пришла:

«Надо бы идти Московию брать,

ведь куда ни глянь во дворе,

везде рать!»

Вот тут-то сказка

только начинается.

Значит, богатырешка венчается.

Ай и обвенчаться не успел,

ждёт Алешку нашего удел:

скакать до самого севера,

русичей ложить, ой, немерено!

Ой, намеренно

на святую Русь пойдёт

войско-рать

ни за что помирать,

ни про что погибать,

в бою кости класть да суровые:

ни за рубь, ни за два, за целковые.

Только свадебка наша кончается,

так и войско-рать собирается.

Это войско-рать

нам на пальчиках считать.

Илья Муромец

да крестьянский сын.

Чурило Пленкович

с тех краёв чи Крым.

Михаил Потык,

он кочевник сам.

Алешенька Попович

хитёр не по годам.

Святогор большой —

богатырь-гора.

Селянович Микула —

оратай (плуг, поля).

Ну и Добрыня Никитич

рода княжеского.

И чтоб за трон не бился,

был спроважен он

князем киевским да в Московию:

«Пущай там трон берёт.

Вот и пристроим его,

да женим на княжне

сугубо здоровой

из Мордовии иль с Ростова!»

А Настасья

дочь Петровична рыдала:

мужа молодого провожала

Алешу свет Поповича куда-то

на погибель

иль на свадьбу новую к патлатым

русским не побритым мужикам,

сытым, пьяным прямо в хлам!

Алешка, тот тоже рыдает,

на погибель его отправляют

иль на новую сытую свадьбу:

– Там, Настасьюшка,

справим усадьбу

и на север жить переедем.

Две усадьбы на зависть соседям,

одна в Киеве, другая в Москве!

– Хорошо,

что ты женился на мне! —

Настенька сладко вздохнула и

мужу в котомку впихнула

яиц штук пятьсот,

кур жареных восемьсот,

тыщу с лишним горбушек хлеба

и то, на что нам смотреть не треба:

платочек ручной работы —

памятка от жены. В охотку

присядет богатырь,

всплакнёт, носик вытрет,

супружницу вспомнит и выйдет

мысль дурна да похабна.

В общем, заговорён

платок был троекратно.

3. Воевода Микула Селянович

По-тихому

дружиннички собирались,

со дворов

всё, что смогли, прибрали:

кур, свиней да пшена в дорогу,

в общем,

с каждой хаты понемногу.

Крестьяне,

конечно же, матерились.

На недоброе отношение

богатыри дивились.

Но ту злобу мужичью волчью

терпели молча,

уводя телка последнего из сарая.

Что поделаешь, доля плохая

у былинных детин могучих.

И на обещания: «Жить будете круче!»

селяне не реагировали.

Вздохнули богатыри и двинули

на севера холодные.

Одно радовало, шли не голодные.

Хорошо ли, худо шли,

расскажем далее.

Марш-бросок

вроде не до Израиля,

но всё же,

прокорми-ка эти рожи!

Поэтому Микула Селянович,

наш аграрий,

по харе каждому вдарил

и на котомки богатырские навесил

стопудовые замочки,

а с вином бочки

за пазуху смело засунул

и вперед дружинушки двинул.

Нет, Микулушка,

конечно, не тиран:

ежедневно к обеду был пьян

и спал под берёзкою крепко,

а его дружина обедала,

так как ключик легко доставался.

А как Селянович просыпался,

так всё начинал сначала:

замочки пудовые закрывал он,

с вином бочки кидал за пазуху

и далеко ускакивал,

на милю вперёд бежал:

– Ай, монгол там не скакал? —

бачил.

Богатыри ж судачат:

– Вроде Муромец Илья

воеводой был всегда.

Но история – дело тонкое.

Сегодня ты на коне,

а завтра звонкие

кандалы на ноженьках, цепи.

Держись поэтому крепко

за уздечку, степной богатырь,

поезжай позади да смотри:

не бегут ли за вами черти

бедовестники – вестники смерти.

4. Богатыри встречают бабу Ягу

Долго ли, коротко шла рать —

нам неинтересно.

Вдруг выходит из леса,

из самой глубокой чащи

чёрт и глаза таращит:

– Вы куда это, витязи ратные?

На вас копья, мечи булатные,

да кобылы под вами устали.

Отдохнуть не желаете?

– Да, да, притомились, наверно.

Где тут, чертишка, таверна?

– Дык поблизости есть избушка

на курьих ножках,

в ней дева (старушка)

пирогами всех угощает

да наливает заморского чаю,

а после печку по чёрному топит

и в баньке парит

приблудных (мочит).

Раззявили рты служивые:

– Тормози, Микула, дружину! —

орут Селяновичу с эхом. —

Утомились братья твои, приехали.

Что поделаешь,

с солдатнёю спорить опасно:

на кол посадят, съедят припасы.

Развернул воевода

процессию к лесу

в поисках бабьего интересу.

Подъезжают к избе, заходят.

Там баба-краса не ходит,

а лебёдушкой

между столов летает,

чай заморский разливает

в чаши аршинные,

песни поёт былинные.

А на скатертях яств горами:

капусты квашеной с пирогами

навалено до потолочка.

– Как звать-величать тебя, дочка?

Девица-краса краснеет

да так, что не разумеет

имени своего очень долго:

– Кажись, меня кличут Ольгой.

– Ну, Олюшка, наливай

нам свой заморский чай!

Выпили богатыри, раскраснелись.

Глядь во двор, там банька алеет:

истоплена дюже жарко —

дров бабе Яге не жалко!

Не жалко ей и самовару,

мужланам зелье своё подливает

да приговаривает:

– Кипи, бурли моё варево;

плохая жизнь, как ярмо,

пора бы бросить её;

хорошая жизнь, как марево;

был богатырь, уварим его!

Воины пили чай и хмелели.

Лишь Потык,

прислушался он к напеву,

бровь суровую нахмурил,

в ус мужицкий дунул,

усмехнулся междометием,

насупился столетием

и подумал о чём-то своём —

мы не узнаем о том.

А посему сын полей не пил,

пригублял

да в рукав отраву выливал.

А баба Яга, то бишь Олюшка,

как боярыня, ведёт бровушкой,

глазками лукавыми подмигивает,

ласковым соловушкой пиликает

речи свои сладкие.

А брательнички падкие

на бабью ворожбу,

рты раззявили, ржут!

Вот и Алеша Попович

хочет Ольгу до колик:

норовит идти в опочивальню,

губки жирные вытирает

платочком вышиванным,

супругой в дорогу данным.

Только губы свои вытер,

так в деве красной заметил

на лице глубокие морщины,

глаз косой, беззубый рот и вымя.

В обморок упал, лежит, молчит.

А гульбище богатырское гудит!

Если есть богатырь, будет драка.

Если есть на свете честь,

то её сваха

в кулачных боях похмельных

да в сценах сладких, постельных.

Народится сынок —

богатырчик тебе вот!

А коль снова девка,

значит, все на спевку.

Гой еси, гой еси,

ходят бабы, мужики

по дорогам, по дворам

сыты, пьяные в хлам!

Если есть богатырь,

будет драка.

Если есть на свете честь,

то её плаха

навсегда на планете застрянет.

Не хотели мы пить, но тянет!

Пели воины такую песню,

и жизнь казалась им

неинтересной.

Тут встал Святогор

и сказал, казалось, с гор:

– Была бы баллада,

но как-то не надо;

была бы идея,

да брага поспела.

Выходи-ка, Илья, дратися,

коли делать больше нечега.

И поднялся Илья Муромец

да закричал, как будто с Мурома:

– Гой еси, добры молодцы!

Да не перевелись богатыри

на чёрной земле пока что.

Кто не битися-махатися,

тот под столом валятися, —

и пошёл на Святогора

в бой кулачный.

«Что же делаешь ты, мальчик! —

с неба, вроде бы,

всплакнули боги. —

Ты пошто полез

на сына бога Рода

да на родного брата Сварога.

Но куда тебе, прыщу,

завалить вон ту гору?»

Но богатырь Илюша Муромец,

то ли от ума, а толь от тупости,

взял лежащую рядом дубину

и по ноженькам

Святогора двинул.

Сразу подкосился богатырь-гора,

из-под его ног ушла черна земля.

И упал богатырь,

и не встал богатырь.

«Второй лежит, —

баба Яга подумала

и дров в печурку подсунула. —

Гори, гори, моя печка,

всё сожги, оставь лишь колечко

обручальное с пальца Алешки».

Мужики, мужики, мужичочки

медовухой заткнули дышло,

вот тут-то дух богатырский

и вышел

из нашей дружины.

Эх вы, былинные!

Развалились и лежат,

в ладоши хлопать не хотят.

Лежит и Михайло Потык,

но глаз у него приоткрыт,

да думу думат голова:

«Что за нечисть нас взяла?»

А дева Ольга-краса

в каждую руку взяла

по одному богатырю

и тянет к баньке, да в трубу

запихивает, старается.

Потык хотел было не маяться,

а встать на ноженьки. Не смог,

от усилия аж взмок.

Нет, не получается.

Девка к нему приближается,

берёт за леву ноженьку,

волочёт к пороженьку

и бросает прямо в печь.

– Ух и смердит же человек! —

Читать далее