Читать онлайн Богач Корах бесплатно
Глава 1
Случилось сия история в давние-давние времена. Многие из иудеев, живших на нильских берегах, были жестоко угнетаемы безжалостными фараонами, томившими их непосильным трудом. С Божьей помощью страдальцы задумали и, наконец, решились покинуть чуждый Египет и отправиться на добрую свою родину в Ханаан. Нестройными колоннами, уж как могли, шли беженцы в родные края.
Предстояло пилигримам преодолеть путь совсем невеликий, и посему не требовалось им чрезмерно много времени на дорогу. Однако на беду свою, в самом начале похода искатели счастья тяжело согрешили перед Господом, и за это Он покарал избранный Им народ сорока годами скитаний по дикой, безлюдной и суровой земле – пока не вымрет поколение, совершившее грех в глазах Его.
Присмотримся поближе к рутинной жизни отбывающего наказание племени. Не будем забывать, что равновесие души зависит не столько от важных событий и высоких помыслов, сколько от вещей обыденных. Горшок с мясом, горячая похлебка и свежая лепешка многое меняют и заменяют.
***
Вот белое солнце пустыни поднялось над горизонтом. Удобно устроившиеся на песке камни, близкие холмы и далекие горы – все они разом сощурились под лучами утреннего светила. Зима выдалась недобрая. Ночные холода, колючий ветер, сушь, малохлебье.
Правды ради следует признать, что Бог не забывал о своих питомцах и посылал с небес пищу на иссохшую землю. Лепешки сияли белизной, как зимнее солнце, и вкус у них бывал отменный, медовый. Но не насыщались взрослые даром Всевышнего, а уж дети-то, известное дело, растут, и потому вечно голодны: им когда ни поднеси кусок – съедят всегда с жадностью, но не всегда с благодарностью. Вот и принуждены были переселенцы ковыряться в земле – хоть рад, хоть не рад, а надо!
В субботний день, однако, хлеб сверху не снисходил. Путникам полагалось создавать запас из двойного пятничного рациона. К несчастью, не всегда и не всем удавалось осуществить чудо сбережения, хоть и наслышаны были иудеи о славных деяниях великого предка их племени – одаренного мудростью Иосифа.
Божий дар назывался ман. Крепко запомнилось человечеству короткое это слово, а идея, в нем заключенная, навек полюбилась ему. И до нынешнего времени вспоминают люди с благоговением и вожделением о безмездной пище с небес.
Кроме пропитания переселенцам требовались и другие тривиальные вещи для поддержания здорового тела. Скажем, одежда, тепло, крыша над головой и прочее. Мудрые книги не оставили нашему поколению достаточно упоминаний об этой стороне дела. Впрочем, сие и не удивительно. Ведь главная задача тех древних иудеев состояла не в достижении телесного довольства, не слишком волнующего умы толкователей, но в самоисправлении и в устремлении к духовности, ибо былые грехи не пускали в рай Ханаана.
***
Утро святой субботы. Ручейки мужчин тянулись к большому молельному шатру, расположенному близко к скинии, то бишь к временному походному храму Господа. Места внутри шатра предназначались для персон важных, сановитых. Не успевшие пока занять высокое положение в иерархии общины, но имеющие намерение пробиться к вершине пирамиды, жадною толпой стояли у входа. Почет – вечная и заветная цель честолюбца, он неизменно будет стремиться к ней, и никак не искоренить эту страсть из сердца его.
Люди простой веры молились на периферии лагеря, в удаленных от святой скинии шатрах. Они полагали, что Господь не придает значения достоинству и степенности места, в котором творится молитва. Якобы Бог слышит всех одинаково, ибо почет, устанавливаемый людьми для самих себя, есть суета для Него.
Беседа с Господом окончена. Участники ее направились к домашним шатрам. Укрыться от холодного ветра, согреться возле теплых со вчерашнего дня камней очага, а то и закусить, чем Бог послал.
Не все враз расходятся. Богомольцы низкого звания, что молились в отдаленных от скинии шатрах, разбредаются первыми. Амбициозные и приближенные к святости пилигримы терпят дольше, демонстрируя рвение.
Последними покидают большой молельный шатер братья Моше и Аарон. Высокие эти особы стоят во главе общины. Моше – начальник над народом, Аарон – первосвященник. Править, вести и учить они назначены Богом. Находятся, однако, среди важных обычников большого шатра и такие, которые обвиняют братьев в самозванстве и узурпаторстве.
Немало сторонников нашли себе обвинители. Заметим, что дерзкое инакомыслие и агрессивные деяния порицателей имели то положительное значение для потомков, что дали обильную умственную пищу мудрецам-толкователям.
Пожалуй, в этом пункте повествования загодя сообщим читателю, что перипетии раздора меж Моше и Аароном с одной стороны, и их противниками с другой, станут основным содержанием настоящей правдивой повести.
В сердцах переселенцев не ослабевал ропот против бедствий бесконечных скитаний. Временами брожение умов становилось настолько опасным, что выливалось в злые и язвительные вопросы к Моше и Аарону: “Зачем вы увели нас из Египта? Разве под властью фараона нам жилось хуже, чем в холодной и голодной пустыне?”
В ответ братья должны были терпеливо разъяснять людям великую миссию народа-избранника, втолковывать в незрелые головы преимущества свободы перед рабством, живописать великолепие ожидающей иудеев ханаанской земли, текущей медом и молоком, и так далее и тому подобное.
Труднее всего оказалось объяснить простому народу справедливость наложенной Всевышним кары – долгих сорок лет жестоких злоключений. “За что, спрашивается? Ну, отлили тельца из золота, нарушив устав Господень. Так ведь и сам первосвященник Аарон творил идола! Не доволен был Моше, а равно и Бог, что разведчики с сомнением высказались о достоинствах Святой Земли? А, может, правы были соглядники?”
Попробуй-ка сладь с таким жестоковыйным людом! Моше и Аарону приходилось уповать лишь на собственный разум и наставления Господа, ибо никак не могли они знать мудрых трактований драмы, в которой оба участвовали. В те далекие времена книги еще не были написаны, а будущие толкователи еще не родились.
Братья поневоле держали ухо востро, прислушивались к подозрительным шепоткам и неподдельно внимали гласу народа.
– Что думаешь о сегодняшней молитве, Аарон? – спросил Моше.
– День субботний, молились от души! – ответил Аарон.
– А настроение у людей?
– Смиренное и благостное. Одним словом, подобающее.
– Подобающе говори со мной, первосвященник! Смирение и благость оставь для паствы. Я начальник над народом, выше меня только Бог. Мне нужно знать всё так, как оно есть на самом деле!
– Понятно, Моше. У Кораха лицо было непроницаемым. Трудно догадаться, что на уме у него.
– Рядом с Корахом стояли закадычные товарищи его. По правую руку, Датан, по левую – Авирам и Бен Пелет – так, кажется. Ты ближе меня был к ним, видел их глаза.
– Был ближе, а глаз их не видел. Опустили очи долу.
– Тревожно мне. Глаза прячут – плохой признак.
– Знаю, опасны эти люди. Взбунтоваться могут. Тогда нам несдобровать.
– Почему так думаешь, Аарон? Говори! Первосвященник глядит прямо в души людей, несомненно ведает, чем дышит каждый из его друзей, а, равно, и врагов. Много ли сторонников у Кораха?
– Ты сам сказал, что начальнику над народом нужно знать всё, как есть. Готов выслушать неприятную правду?
– Да говори же, наконец, святоша!
– “Святошу” я тебе прощаю, а вот ты, памятозлобный, никак не простишь мне грех золотого идола. Побывал бы в моей шкуре! Сам-то на гору к Господу поднялся и вестей не подавал, а меня одного с диким людом оставил!
– Ладно, брат. Бог рассудит. Докладывай, Аарон.
– В большом молельном шатре были наши противники и чуть-чуть сторонников. В большинстве своем сюда ходят молиться люди образованные, лицемерные. Ждут, чья возьмет – к тому и примкнут.
– Сидят на заборе, стало быть. Таким нет доверия. Кто слишком рьяно ищет почета при жизни, тот никогда не войдет в храм ее. А простой народ в какую сторону глядит?
– Простой народ к нам в большой шатер не ходок, у него для молитвы другие места имеются. Но настроения его мне известны, ибо полагаюсь я на донесения верных разведчиков.
– Не из-за верных ли разведчиков Бог наказал нас пустыней? Доверяешь им?
– Мои люди надежнее твоих, Моше. Работают на меня не за малопонятную им веру, а за честную мзду.
– Боже мой, и это я от первосвященника слышу! Пусть останутся твои богохульные слова между нами. Что же доносят тебе честные мздоимцы-соглядатаи твои?
– Доносят, что настроение в народе – половина на половину. Сколько за нас с тобой, столько и против нас. Но и те, что верят нам, тоже ропщут на тяготы каждодневные. Почему, кричат, нам целых сорок лет муки терпеть? Не хотим, говорят, в голой пустыне умирать, а желаем жить в волшебном краю ханаанском!
– Чем примечательна одна половина, а чем – другая?
– Недовольные, что за нас с тобой, были в Египте бедняками и работягами. Недовольные, что против нас – просвещенные середняки и богачи белоручки.
– Нащупал разные породы? Хвалю! Сообразно свойствам людей и наставляй их: каждому воздай по чину и достоинству его.
– Представь, Моше, я догадался сам!
– Объясни, Аарон, неясную мне вещь. Вот, скажем, бедняки направились в Ханаан. Их я понимаю: они лучшей судьбы ищут, рабов хотят иметь, господами надеются стать. Просвещенные – так тем свободу подавай. А богачи что? Им и в Египте как будто бы сладко жилось – они-то зачем потянулись за нами?
– О богачах говоря, ты, конечно, Кораха подразумеваешь. Это ясно. Замечу тебе, Моше – господами все без исключения желают быть, а что до богачей, то им, в Египте, как раз свободы и не хватало!
– Корах богат чрезвычайно. Значит, за свободой он подался?
– За ней самой! Богатство у него есть, и несметное. Чтоб силу золота почувствовать вполне, свобода требуется. Дай такому волю – он и власть добудет, и над людьми возвысится, и магнатом сделается!
– Прав ты, Аарон. Вот, возьмем, к примеру, нас с тобой – мы, скромно говоря, люди не самые бедные, в неге и довольстве жили на Ниле. А как с небес получили власть и вкусили ее очарование, так уж теперь и расставаться с нею не намерены.
– Не так громко, Моше! Твои откровенности не всегда к месту. Думаешь, на бараньей коже уши не растут?
– Уши? На бараньей коже?
– Да, братец. Стены-то у шатров мы из чего мастерим?
– Снова ты прав, Аарон.
– Довольно пугать себя, начальник. День сегодня субботний, для благости иудеям дан. Слуги стол накрыли. Закусим. Похлебка овощная только из печи, остыть со вчерашней трапезы не успела. И козлятина еще теплая.
– Давай-ка мы поедим сейчас мясного, вина пригубим. А сыр овечий с маслинами и молоко козье с лепешками пусть своего кошерного часа дожидаются. После вечерней молитвы употребим.
***
Исполнив задуманное и вполне насытившись, братья Моше и Аарон покинули шатер, вышли за кордон и стали не спеша прогуливаться. Беседуя, они говорили исключительно о духовном, ибо в субботу следовало избегать суетных тем.
Надышавшись чистым воздухом, начальник над народом и первосвященник вернулись к шатру и уселись поблизости, подставив лица полуденным солнечным лучам.
– Гляди, Аарон, какое солнце белое!
– Зимнее. А все же греет!
– Мне кажется, дымом запахло, – сказал Моше, потянув носом воздух.
– И правда, есть запах, – тревожно отозвался Аарон.
– Посмотри-ка вон туда, Аарон! – вскричал Моше, – видишь, над тем дальним шалашом серый дымок? Ветер его в нашу сторону несет.
– Беда! В субботу кто-то очаг затопил! На том краю лагеря верные нам бедняки живут. Всегда порядок соблюдали. Глазам своим не верю!
– Охранник, ко мне! – крикнул Моше, – отправляйся к шалашу, над которым дым вьется. Вели хозяину, чтоб с женой и детьми шел сюда. Скажи, Моше и Аарон желают с ними со всеми познакомиться.
Вскоре появились званые гости. Мужчина средних лет и с ним выводок ребятишек – которые постарше, а которые маленькие. Женщины среди пришедших не было.
– Здравствуйте, добрые иудеи! – радушно проговорил Моше, – рассаживайтесь на циновках.
– Как зовут тебя, милый человек? – поддержал Аарон ласковый тон брата.
– Шломо мое имя в народе израильском, а как звали меня в Египте – заставил себя забыть! – достойно ответил гость, – а вас, братьев я хорошо знаю: ты – Моше, начальник над народом, а ты – Аарон, первосвященник.
– С каким имуществом, Шломо, ты вышел из Египта? – поинтересовался Моше.
– Мы люди бедные, нет у нас багажа ни на подводах, ни за плечами… А у вас тут едой пахнет, не то, что в моем шалаше…
– Эй, слуга, принеси Шломо и деткам его чего-нибудь поесть! – скомандовал Моше.
– А зачем ты в Ханаан подался? – спросил Аарон.
– Как это зачем? От тебя ли вопрос такой слышу, Аарон? – изумился Шломо, – земля ханаанская медом и молоком течет! Всего вдоволь. Тамошние обитатели рабами нам будут, а мы – господами над ними. Иудеи станут в шатрах сидеть и учение Божье постигать. Довольно с меня в глиняных карьерах надрываться, да кирпичи для фараона обжигать! На легкий труд мы идем.
– Ты полагаешь, Шломо, что постигать учение Божье – это легкий труд? – поинтересовался Аарон.
– Все мы, простые рабочие, так думаем. А разве нет? Вот придем в Ханаан, обустроимся сперва. Потом станем собираться для учения в теплом шатре. На столах угощение, питьё. Ты, Аарон, или кто из учеников твоих, будете слово Божье молвить, а наше дело повторять за вами и заучивать!
– Есть у меня вопрос к тебе, Шломо, – перебил Моше мечтательную речь гостя, – вот, ты говоришь, что господином над ханаанцами станешь, а ведь они по доброй воле к тебе в рабство не пойдут! Что воевать тебе придется – догадываешься?
– Догадываюсь, Моше.
– Боишься, небось? – уколол Аарон.
– Избранному народу нечего войны бояться! Мы иудеи, и с нами Бог! Не допустит Он нашего осрамления. Ибо победа избранников Его – Его победа!
– А почему ты без жены пришел, Шломо? – решился на вопрос Аарон, – или овдовел?
– Неможется супруге моей, слаба она, да и питания дома не хватает.
– Мы с Моше будем молиться за ее выздоровление! – пообещал Аарон.
– Премного благодарены! – хором ответили Шломо и дети его.
– А есть ли у твоей семьи враги? – ни с того ни с сего поинтересовался Моше.
– Немного, но есть.
– Кто такие? – продолжал допытываться Моше.
– Голытьба, вроде нас. Чтобы завидовать нам – нет такого, ибо завидовать нечему, а просто сердца у них злые. Праведников из себя строят, говорят, мол, мы с женой уставом пренебрегаем, и детей безбожию учим. Вранье!
– А известно ли тебе, Шломо, какой день сегодня? – как бы невзначай осведомился Аарон.
– Право, насмешник ты, первосвященник. Кто ж в нашем стане не знает, что нынче святая суббота!
– А заповеди Божьи ты соблюдаешь? – строго прозвучал неожиданный вопрос начальника над народом.
– Все мы, в Ханаан идущие, блюдем закон.
– Почему же тогда ты в священный день субботний развел огонь в очаге? – грозно вскричал Аарон.
– Так ведь жена больна, холодно ей, последний хворост в очаг бросил!
– Шломо, ты грубо нарушил Божью заповедь! – возвысил голос Моше.
– Нарушил, чтобы душу живую спасти! Нельзя разве?
– Один пожалуется на холод в доме, другой подхватит, дескать, голодно ему, а третий скажет, мол, ноги мои босы. И поразит маловерие нестойкие сердца! Так за отговорками да за увертками народ Бога забудет! – возмутился Аарон.
– Эй, охранник, – гневным голосом позвал Моше, – отправь Шломо и выводок его в соседний шатер и двери за ними запри. Пусть посидят ночь и о жизни подумают!
Охранник увел испуганных гостей, вернулся за новыми указаниями.
– Слушай меня хорошенько, – строго обратился к стражнику Моше, – завтра ты с товарищами выведешь Шломо за границу лагеря. Доставишь туда врагов его. Объявишь во всеуслышание, что за нарушение субботы подвергается Шломо справедливой каре – смертной казни через побитие камнями. И пусть враги нарушителя забросают его тяжелыми глыбами на глазах детей его и, якобы, недужной жены!
– Не слишком ли ты крут, братец? – удивился Аарон.
– Пример Шломо – другим наука! На переломе судьбы наш народ. Пропадет он без моей твердой руки! – отрезал Моше.
Глава 2
Из предыдущей главы читатель несомненно вынес безрадостное впечатление о жизненных тяготах, свалившихся на плечи покинувших Египет иудеев. По обоюдному мнению начальника над народом Моше и первосвященника Аарона, беглецы сами виноваты в том, что Бог отмерил им сорок лет скитаний в пустыне. Такова цена духовной незрелости племени.
Несомненность вины беженцев, тем не менее, не охлаждает горячего сочувствия в отзывчивых сердцах наших современников, и последние истинно сострадают беднейшим и слабейшим из страстотерпцев. Умей мы справляться с проклятием необратимости времени, непременно протянули бы руку помощи попавшим в беду. Ведь сострадание к другому есть надежное эгоистическое чувство. Это способность увидеть в чужих несчастьях свои собственные бедствия, которых нам, скорее всего, не миновать.
Благополучные и сильные из пилигримов не испытывали невзгод благодаря своему золотому запасу прочности. Обобщая, заметим, что крепко стоящие на ногах люди, составлявшие энергичное меньшинство, являются обыкновенно затейщиками перемен, в то время как вдохновленный им бессчетный простой народ эти перемены воплощает.
Так уж, видно, с древних времен повелось – выгоды переворотных оказий присваивают себе немногие высшие, а множеству неприметных добытчиков достаются сопутствующие перевороту убытки. Иными словами, тяготы жизни облегчить нельзя, но их можно переложить с одного плеча на другое – с сильного на слабое.
***
Пришло время ближе познакомиться с главным героем повести, а именно с Корахом. Что мы знаем о нем? Во-первых, он непримиримый противник Моше и Аарона, во-вторых, у него есть идейные союзники, и, в-третьих, Корах чрезвычайно богат. Каждое из названных обстоятельств заслуживает внимательного рассмотрения, каковое добавит нам правильного понимания характера упомянутой личности и ее роли в истории с исходом иудеев из Египта.
Итак, касательно Кораха мы назвали три значительных факта. Важнейшим из фактов для нас является богатство. Вернее, его происхождение. Постижение путей, коими пришел Корах к обладанию несметными сокровищами, прольет свет и на прочие решительные события его жизни.
Важно заметить, что Корах, как Моше и Аарон, принадлежал к колену Левия, то бишь Корах являлся левитом. Согласно Святому Писанию, главными занятиями сей привилегированной категории иудеев стало служение Богу и храму Его, а также исполнение всевозможных обязанностей, необходимых для поддержания доброго мнения Всевышнего об избранниках. Поначалу сам Господь установил левитам их должностные функции. В последующие века перечень, содержание и смысл последних были существенно расширены и детализированы мудрецами.
Для поддержания физической жизни и духовной деятельности тружеников веры, Господом предусмотрено было, что иудеи прочих колен должны отдавать левитам десятую часть своих доходов. В придачу к обязательной повинности приветствовались любые добровольные виды щедрости – пожертвования, подаяния, всевозможные дары.
Идея оказалась удивительно удачной. Она великолепно работала в прошлом и поныне не утратила своей актуальности, изменивши форму, но сохранив суть. Практическая ценность ее состоит в том, что получающий налоги и подношения непременно становится надежной опорой постановителя сего узаконения.
Не умаляя значимости доходов левита, положенных ему по праву рождения, все-таки надо признать, что эти средства не могли создать того сказочного богатства, коим обладал Корах. Да и в самом деле, от кого левит брал причитающееся ему? От иудеев! Среди последних в Египте хоть и встречались люди состоятельные, но, во-первых, достаточно редко, а, во-вторых, щедрость оных не выходила за рамки инстинкта самосохранения. Это означало, что в первую голову богач заботился о собственной казне, а что не помещалось в закрома – то искренно и задушевно, с неподдельной сердечностью отдавал на нужды Господа.
Десятина же основной трудящейся массы избранников Божьих, то бишь людей малоимущих, отличалась скудостью и нерегулярностью поступления. Следовательно, у Кораха с неизбежностью должен был иметься еще один источник обогащения – не иудейский. И таковой источник действительно существовал.
Корах состоял на службе у фараона. Он занимал должность писца, служил счетоводом. Не визирь, не приближенный к царственной особе, но простой труженик книги и цифры. Вернее, не книги и не цифры, а свитка папируса и витиеватых значков, изображающих количество.
Труд любого писца, и счетовода в частности, пользовался в те далекие от нас времена исключительным почетом. Ибо человек, знающий грамоту и арифметику, являлся редкостью на берегах Нила и был весьма уважаем в среде высшего египетского истеблишмента.
Профессию свою Корах приобрел от отца, научившись он него мастерству письма и счета. Родитель не скупился на затраты и дал сыну прекрасное образование. Отец Кораха тоже служил счетоводом при дворе фараона и, согласно традиции, унаследовал сей род занятий от своего отца, то бишь, деда Кораха, а тот – от его отца, и так далее до глубокой древности. Иными словами, счетоводство являлось семейной специальностью, или, если угодно, природной склонностью.
Тут кое-кто может подумать, что Корах, который по роду своих занятий был посвящен в приход и расход несметной фараоновой казны, злоупотреблял своими знаниями, крал у монарха и так составил свое огромное состояние. Ничего подобного! Непрочность положения иудея в правящей элите побуждала нашего героя к абсолютной честности. Старшие, а также равные в иерархии коллеги-египтяне присматривали за ним в оба, ибо нельзя безоглядно доверять человеку двойной лояльности. Поневоле простой счетовод Корах отличался образцовой безупречностью в делах.
Монархи древнего Египта традиционно очень высоко ценили труд тончайшего слоя интеллигенции в своем окружении. Поэтому даже рядовой сотрудник, каковым являлся Корах, получал от фараона весьма высокое содержание.
Таков был второй, не иудейский источник благосостояния Кораха. Да, именно благосостояния, а не богатства. Потому что всем и каждому известно, что никакой наемный труд, пусть даже вознаграждаемый по высшему разряду, не сделает человека богатым, как Корах.
Из этого простого жизненного факта с неизбежностью следует, что должно было существовать еще одно, третье по счету, секретное и самое важное средство сказочного обогащения Кораха. Здесь нам не обойтись без ретроспективного взгляда в прошлое, дабы в глубине веков отыскать тайну нашего героя.
***
За два века (а, может быть, и более!) до появления на свет Кораха, сложными путями попал в Египет молодой Иосиф, любимый сын праотца Якова. История Иосифа с документальной точностью изложена в Библии. Его славный жизненный путь безусловно известен всем без исключения, а если что-то случайно забыто, то, взяв настольную книгу Библии, любой читатель освежит в памяти волнующие подробности.
Настоящая повесть не ставит себе целью повторять общеизвестные вещи. Тем не менее следует упомянуть, что своими недюжинными талантами Иосиф заслужил пост главного казначея фараона. Являясь столь важной государственной фигурой, хранитель ценностей не только управлял приходом и расходом сокровищ, но, и надежно сберегал их в подобающих потаенных местах. Здесь заметим, что Иосиф был кристально чист перед монархом, и все нажитое и завоеванное египетским владыкой попадало исключительно в царскую казну. Никогда и ничего не прилипало к рукам некоррумпированного распорядителя богатств.
Иосиф располагал изрядным штатом писцов и счетоводов. Одним из счетоводов был далекий предок Кораха. Работником тот был честным, под стать своему господину.
По достижении возраста ста десяти лет Иосиф скончался. Управление казной перешло к заместителю выдающегося иудея, египтянину, не столь щепетильному в делах чести, каковым слыл его легендарный принципал.
Говорят, мол, по пастырю и овцы. Произошедшая с предком Кораха метаморфоза подтвердила справедливость настоящего суждения. Сей счетовод знал места хранения фараоновых богатств. С приходом нового казначея верный служака уже не чувствовал себя обязанным хранить государственную тайну. Место сбережения царских сокровищ (в пустыне, в трех подземельях) он по великому секрету сообщил сыну, будущему наследнику семейной профессии. А тот уведомил своего отпрыска, и так далее, и так далее, пока тайна не открылась Кораху. Попутно зададимся вопросом, а не является ли сокрытие обманом?
Никто из предков Кораха не осмеливался использовать свою осведомленность ради личной корысти. Важное знание они носили в себе и только передавали эстафету поколений. Каждый из них полагал, что не наступил еще его звездный час, а поспешность казнью чревата.
Да и сам Корах был осторожен и поступал так же, как и его предки. И только когда Моше и Аарон объявили о скором исходе из Египта, последний иудейский счетовод фараона решился на отчаянный шаг. Накануне марша он вместе со слугами проник в одно из подземелий, нагрузил мешки и сундуки с сокровищами на запряженные тремя стами мулами подводы и затесался в середину колонны.
Узнав, что часть его богатств украдена, фараон с войском бросился вдогонку за иудеями. Он намеревался подвергнуть своего вчерашнего счетовода Кораха жесточайшей расправе. К счастью для беглецов, в кульминационный момент исхода вмешался Бог. По Его воле расступилось Красное море, и иудеи благополучно прошли по дну. После сего чуда морские воды вновь сомкнулись и поглотили армию египтян.
Надо полагать, что Господь действовал не ради спасения одного только Кораха, но для пользы всего избранного Им народа. Тем не менее Божья милость отменно послужила и бывшему счетоводу фараона.
Итак, мы выяснили тайну обогащения Кораха. Как и следовало ожидать, фантастическое богатство его имело криминальное происхождение. Столетиями позже нашелся мыслитель, изрекший обобщающее соображение, что, мол, всякий богач есть либо мошенник, либо наследник мошенника.
Идея была подхвачена, и некий другой мудрец отметил, что тайна крупных состояний сокрыта в преступлении, но оно забыто, потому что чисто сделано. Возможно, вторая часть последнего утверждения не имеет отношения к Кораху.
Глава 3
Попытаемся взглянуть на обстоятельства во всей их непростой и, если быть до конца откровенным, неприглядной полноте.
Вышедши из Египта, иудеи направились в Ханаан. За сравнительно короткое время пилигримы успели совершить два серьезных преступления пред Господом. Начальнику над народом Моше удалось смягчить гнев Бога мольбами и клятвами, и Он великодушно простил своим избранникам сотворение золотого идола. Прощая слабого, сильный становится еще сильнее. Ведь сердце Всевышнего – это почти безмерная глубь, на дне которой неизменно найдется прощение.
Давайте встанем не почву реальности: терпение Господа не беспредельно. Недостойное поведение лазутчиков, посланных разведать Святую Землю, а затем трусливо и бесчестно опорочивших ее, не было прощено Всевышним. Доколе извинять можно? Простив проступок – побуждаем к худшему. Так и вышло!
Туманят едкими слезами взор наш, мучительно терзают души современников невеселые итоги начала исхода. Вот эти итоги: племя обречено на долгие сорок лет скитаний в бесплодной пустыне, а всё старшее поколение лишено права вступить на землю родины. Тут поневоле предположишь, что, того и гляди, овладеет сыновьями порочное желание скорой смерти отцам. Говорят, пробный камень доблести – это бедствия. Неизбежно признать, однако, что действие оных губительно.
Продолжим трактование сложившихся обстоятельств. Тяготы скитаний коснулись всех беглецов, но в слишком разной степени, чтобы не укрепить зависть бедных к богатым, а слабых к сильным. Муки неустроенности и обманутые ожидания умножили нелады меж бедными и бедными, слабыми и слабыми. Чрезмерная отсрочка счастья удобрила почву вражды богатых с богатыми, сильных с сильными.
Сердца родных братьев Моше и Аарона полнились тревогой. Самим Господом оба они были поставлены над народом: один в материальной, другой – в духовной сфере. Но достойные сожаления инциденты, случившиеся с паствой, убавили уверенности в их душах, и земля под ногами перестала казаться им незыблемой. Ничего не поделаешь – неуверенность, тревога и забота – наш удел. А можно и по-другому сказать: именно так и случается, когда одни грешат, а другие за них каются.
Выражаясь современным языком, социальная напряженность в стане беженцев подошла к опасным пределам. Такое положение чревато бунтами, кровопролитием, беззаконными действиями и прочими катаклизмами.
Заметим к слову, что начальник над народом Моше и первосвященник Аарон слыли людьми не бедными. Кроме них в иудейском стане жительствовали еще несколько золотых мешков. Умеренное имущественное неравенство в общине возбуждало ропот, который, однако, мог бы быть приглушен, будь он вовремя услышан. Однако, говоря общо, нам следует признать: принимая неизбежность неравенства, мы даем шанс бесчинству самовластия.
К несчастью, присутствие среди беглецов феноменально богатого Кораха стало проклятием для беспокойного сообщества. То был дремлющий вулкан, готовый в любую минуту исторгнуть из своего нутра обжигающую, зловонную, несущую бедствия смертоносную лаву вражды всех со всеми. Случись извержение мнимо спящего вулкана – и братоубийственной войны было бы не избежать.
***
Воспитанный с детства на идее безусловного превосходства секретности над открытостью, приученный опасаться злобы врагов и зависти друзей, Корах старался скрыть до поры до времени факт своего внезапного обогащения. Оказавшись в пустыне, он первым делом побеспокоился о надежном тайнике, куда и запрятал свои сокровища.
Корах не болтал языком о своем богатстве, не хвастался перед менее состоятельными товарищами по скитальчеству. Корах уповал на то, что правда сама найдет путь наружу, и слух о его баснословном состоянии непременно распространится в народе.
Сокрытие истины порождает горы лжи. Меж собою люди станут горячо обсуждать его богатство, приукрашивать и раздувать, но никто не решится первым заговорить с ним об этом. Будут молча завидовать, гадать, откуда что взялось, подозревать в Корахе чудесную силу и, главное, бояться его. Ради последнего стоило умерить тщеславие, сомкнуть уста и терпеть молчание лет этак сорок.
В своем расчете на въедливую силу слухов Корах не ошибся. По косвенным признакам он понял, что народ посвящен в его тайну. Последней проведала о сокровищах мужа его жена Орпа. Удивительно, что женщина не оказалась в числе первых. Тем не менее сие есть доказанный исторический факт.
Нельзя исключить, что Орпа всё знала, но по некоторым, только ей известным соображениям, не обнаруживала своей осведомленности. Как бы там ни было, однако, иудейский фольклор настаивает, будто бы жена Кораха была глупа. Такое утверждение удачно вписывается в трактовку дальнейших событий в стане беженцев.
– Заходи, Корах, не прячься за дверью! Милости прошу, дражайший муженек, – крикнула из глубины шатра Орпа.
– Вот он я! Узнаешь, женушка? – воскликнул Корах храбрым голосом, внутренне содрогаясь от страха.
– Боже мой! На тебя напали разбойники? Что они сделали с тобой?
– Никто на меня не нападал! С чего это ты взяла? Да и какие тут в пустыне разбойники? А если и есть, то к чему им нападать на бедняка вроде меня?
– О твоей бедности разговор у нас впереди. А пока объясни толком, где твои волосы, и почему ты превратился в урода?
– Прошу выбирать выражения, женщина!
– Отвечай, кто оболванил тебя!
– Не оболванил, а постриг!
– Хорошо, кто постриг?
– Моше!
– Зачем? Он хочет выставить тебя людям на смех, что ли?
– Не забывай, Орпа, что твой муж – левит! Скоро придет моя очередь нести службу в скинии. Всякий входящий в храм Господа должен быть подобающе острижен.
– Перестань меня дурачить, Корах! Я докопаюсь до истины!
– Я истину тебе говорю, Орпа! Нельзя входить в храм заросшим, словно баран.
– Смешно и страшно глядеть на твою лысую голову!
– Небось левитовой моей десятине ты рада, и от подношений не отказываешься. Лысина – неизбежная плата!
– О, Боже! Тебе руки, ноги, грудь – все ободрали!
– Зато, душечка, я теперь гладкий! – пытался отшутиться Корах.
– Шутки твои не гладкие! Как я любила этот пушок! Прижмешься, бывало – и такая приятность сделается! А теперь что? Мерзость и позор!
– Тихо, сластолюбица! Люди могут услышать. Всякая новизна к лучшему!
– Ладно, посмотрим. А теперь поговорим о твоей бедности.
– Отчего не поговорить? Можно и об этом покалякать.
– Дошло до меня, что у тебя спрятан в пустыне огромный клад!
– Дошло, наконец-то? Как говорится, жена всегда узнаёт последней!
– Оставь свои грязные намеки! Рассказывай, откуда и сколько!
Будучи уверенным в неспособности женщины держать язык за зубами и не болтать лишнего, Корах не стал доверять Орпе правду, но предпочел сообщить всё, кроме правды. “Жена, конечно, наслушается сплетен на стороне, – подумал Корах, – но моя обязанность, как мужа и хозяина семьи, вдолбить в бездумную бабью голову нечто простое и понятное. Пусть она примет за действительное мною желаемое. Сохранение тайны в тайне никогда не повредит владельцу тайны”.
– Ты задала мне, женушка, два коротких вопроса и получишь на них два коротких ответа, – строго предупредил Корах.
– Не размазывай кашу по чашке! – бросила Орпа.
– Отвечаю на первый вопрос – откуда у меня богатство? Накануне нашего выхода из Египта фараон наградил меня за самоотверженный счетоводческий труд. Ясно?