Эту книгу хорошо дополняют:

Мифы о хорошей девочке

Махо Молфино

Как хочет женщина

Эмили Нагоски

Невероятные женщины, которые изменили искусство и историю

Бриджит Куинн

Bethany Webster

Discovering the inner mother

A Guide to Healing the Mother Wound and Claiming Your Personal Power

WILLIAM MORROW
An Imprint of HarperCollinsPublishers

Бетани Уэбстер

Обретение внутренней матери

Как проработать материнскую травму и обрести личную силу

Москва
«МАНН, ИВАНОВ И ФЕРБЕР»
2021

Информация
от издательства

Научный редактор Тамара Шапошникова

Издано с разрешения автора при содействии William Morrow, импринта HarperCollins Publishers

На русском языке публикуется впервые

Уэбстер, Бетани

Обретение внутренней матери. Как проработать материнскую травму и обрести личную силу / Бетани Уэбстер ; пер. с англ. Ю. Змеевой ; [науч. ред. Т. Шапошникова]. — М. : Манн, Иванов и Фербер, 2021.

ISBN 978-5-00169-557-8

Очень часто в отношениях матери и дочери есть сложности, но об этом не говорится открыто. Из-за табу на открытый разговор о болезненных отношениях с матерью сценарий, заложенный материнской травмой, остается вне поля зрения и только усугубляется. Перед вами новаторское исследование личных, культурных и глобальных последствий травмы поколений, которая передается от матери к дочерям, а также методы преодоления этого деструктивного цикла.

Все права защищены.

Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

Книга посвящается всем женщинам, которые отчаянно стремятся жить в соответствии с личными идеалами, разрушить цикл травмы в своей семье и дать проявиться силе и потенциалу. Излечиваясь от личной и коллективной травмы, мы приумножаем женскую силу в этом мире. Почувствуйте поддержку множества отважных женщин, даже если вас разделяют века и большие расстояния. Пусть они будут рядом и мотивируют вас

Настал день, и ты наконец поняла,

Что нужно сделать, и начала,

Хотя голоса со всех сторон

Выкрикивали

Дурные советы;

Хотя весь дом

Задрожал,

И ты ощутила,

Как тебя тянут за щиколотки —

Старое знакомое чувство.

«Спаси сначала меня!» —

Кричал каждый голос.

Но ты не остановилась.

Ты знала, что нужно делать,

Хотя ветер цепкими пальцами

Хватался за самые основы,

А печаль их сжимала сердце тисками.

Было поздно,

Ненастная ночь,

И опавшие ветки и камни

Преграждали дорогу.

Но понемногу

Их голоса затихли вдали,

А сквозь пелену облаков

Разгорелись звезды.

И тогда ты услышала голос,

Другой, дотоле тебе неизвестный,

И постепенно ты поняла,

Что он принадлежит тебе самой.

Голос оставался рядом,

Пока ты заходила все глубже и глубже

В мир,

Решившись на единственное,

Что могла совершить,

Решившись спасти единственную жизнь,

Которую могла спасти.

Мэри Оливер «Путь»

От автора

Природа памяти и восприятия субъективна и коренится в личном опыте наблюдателя.

Личные примеры из этой книги отражают мое восприятие людей и событий, происходивших в моем детстве; я пишу о том, как все это повлияло на мою взрослую жизнь, и это то, что я чувствую.

Я старалась быть как можно более точной и справедливой в описании своих воспоминаний, но все же хочу подчеркнуть, что мой взгляд — это не непреложный факт, а мое личное мнение и результат моего субъективного восприятия.

Предисловие

С раннего детства я чувствовала, что в моих отношениях с матерью что-то не так, и инстинктивно справлялась с этой проблемой, стараясь помалкивать, быть послушной и играть роль хорошей девочки. Годам к девятнадцати симптомы настолько обострились, что я обратилась за профессиональной помощью. Так началось мое необычное путешествие длиной в несколько десятилетий в компании психотерапевтки, специализирующейся в глубокой корректирующей реляционной1 терапии. Эта работа продолжается до сих пор. Вначале я избегала затрагивать свои отношения с матерью, но мне очень хотелось докопаться до главной причины своего отчаяния, которое годами казалось мне необъяснимым. Проходили недели, годы и десятилетия, а мне все продолжала открываться новая информация; я прокладывала связи и совершала прорывы, чего мне никогда бы не удалось, если бы я просто читала литературу по саморазвитию, психологии и самопомощи.

В 2013 году я начала вести блог, так как мне не терпелось поделиться всем, что я узнавала о материнской травме. Об этом явлении никто не говорил, а мне хотелось помочь другим женщинам, которые, как и я, мучительно пытались докопаться до главной причины своих симптомов. Почти сразу же после того, как я начала вести блог, мои заметки обрели вирусную популярность, а блог стал известен во всем мире. Мне начали писать женщины, рассказывать свои истории и благодарить меня за то, что облекла в слова опыт, о котором им было затруднительно и страшно говорить вслух.

Дальше все синхронизировалось само собой. Через несколько месяцев я запланировала поездку в Барселону — редкий для меня отпуск — и на следующий день получила письмо от ведущей семинаров, которая спрашивала разрешения перевести одну из моих статей на испанский для женского семинара. Я согласилась и добавила, что буду в Барселоне и с радостью выступлю на семинаре. Слово за слово, и вышло так, что я провела два воркшопа за одни выходные; все билеты были раскуплены. Моя знакомая из Барселоны представила меня своим европейским коллегам, и вскоре я вернулась в Испанию с обучающим туром. Я побывала в Барселоне, Бильбао, Мадриде, Вальядолиде и многих других городах. На эти семинары съезжались женщины со всей Европы. Вскоре я отправилась в тур по Великобритании; я преподавала в Лондоне, Тотнесе, Фруме, Ноттингеме и других британских городах. Потом меня пригласили в Будапешт, Берлин, Вену и другие австрийские города, в Италию, Хорватию, Бельгию, Польшу и Нидерланды, а из более далеких мест — в Индию, на Бали, в Японию и Таиланд.

Куда бы я ни приезжала, повсюду меня встречали залы, под завязку набитые женщинами: любопытными, взволнованными и горящими желанием пообщаться с себе подобными и проработать свою травму. Среди них были руководительницы компаний, терапевтки, ученые, мамы, сидевшие дома с детьми, студентки колледжей, бабушки, предпринимательницы и миллениалки. В конце каждого воркшопа тяжелая атмосфера в зале сменялась необычайной легкостью, свободой и радостным возбуждением. А я была поражена, какие глубокие связи налаживаются мгновенно, стоит лишь углубиться в проработку табуированной темы.

Чуть позже в том же году я вернулась с женской конференции злая на то, насколько поверхностно там обсуждались женские проблемы. Я поняла, что даже у самых успешных женщин материнская травма, что называется, прячется на самом виду, но ее усердно избегают. Чувствуя острую необходимость вынести этот вопрос на публичное обсуждение, я написала эссе «Почему женщинам важно проработать материнскую травму». Эта статья, как оказалось, способствовала быстрому распространению осведомленности о материнской травме и вывела обсуждение проблемы на совершенно новый уровень. Женщины стали широко использовать мой термин в новостях, подкастах, семинарах и в соцсетях.

Я давно поняла, что хочу написать книгу о материнской травме, но идея так и оставалась нереализованной, хотя мое дело расширялось, и я продолжала писать статьи, путешествовать с выступлениями и преподавать. Наконец у меня появилась возможность уволиться с работы — я занимала административную должность в университете — и полноценно сосредоточиться на своей новой деятельности. Со временем я заметила, что одной из типичных примет женщины, излечивающейся от материнской травмы, является острое желание подорвать и изменить привычный ход вещей, сильнейшая тяга быть верной себе, жить в соответствии с тем, что диктует внутренний голос, на своих условиях. Я видела, как женщины уходят от мужей, бросают работу и отношения, не приносящие им никакой пользы, или начинают менять их изнутри. В обоих случаях они становились вдохновляющей и электризующей силой для окружающих, и вся их жизнь переходила на качественно новый уровень.

Когда Трамп победил на выборах, я почувствовала острую необходимость наконец написать свою книгу, чтобы донести информацию до как можно большего числа женщин и рассказать им о материнской травме, о том, какая связь между преодолением материнской травмы и борьбой с патриархатом и почему так важно проработать ее. Однажды утром я проснулась, отчетливо ощущая, что нужно написать эту книгу как можно скорее; мир менялся на глазах, и в моем посыле сейчас нуждались, как никогда. Я планировала ответить одному из издателей, хотя у меня не было литературного агента, но оказалось, у Вселенной были на меня другие планы: на следующий день я получила неожиданное письмо от агента, заинтересованного работать со мной. Книга, которая перед вами, — результат этого сотрудничества.

Другими словами, книга о материнской травме стала естественным следствием моих исследований и скрупулезной внутренней работы, длившейся более двадцати лет. Это та самая книга, которой мне так не хватало, когда мой путь начался. Она также очень необходима в наше время, когда женщины по всему миру пробуждаются от векового сна; без этого пробуждения невозможно наше коллективное выживание.

В книге я расскажу о том, как обнаружила, что страдаю от материнской травмы, и поделюсь арсеналом, который помогает мне и тысячам других женщин прорабатывать травму (а эта работа все еще продолжается). Я также поведаю вам о глубоких открытиях, которые совершила, обнаружив в себе свою внутреннюю материнскую ипостась — «внутреннюю мать», и о мыслях касательно феминизма, трансгенерационной передачи травмы и человеческого потенциала, которые возникли у меня в результате этой работы.

Материнская травма — разновидность культурной и семейной травмы, специфичная для патриархального общества

Материнская травма бывает и у женщин, и у мужчин. Последствия травмы проявляются на личном, культурном, духовном и планетарном уровнях. Тема эта настолько характерна для нашей культуры, что о ней можно — и нужно — написать десятки книг: эта, первая, является всего лишь введением, знакомством, и в ней речь пойдет главным образом о личных последствиях материнской травмы. В книге я сосредоточилась на том, какой кажется материнская травма, когда вы впервые с ней сталкиваетесь: на вашем личном опыте. Я верю, что глубокая проработка материнской травмы на индивидуальном уровне хорошо подготовит нас к предсто­ящим общественным преобразованиям, которые просто необходимы. Суть этой работы не в том, чтобы винить во всем матерей. Нужно не искать виноватого, а осознать ответственность, которую несут представители одного поколения по отношению к другому. Мы должны осознать, что мы, женщины, обладаем силой, и создать новое равновесие сил и гармонию здоровых проявлений мужского и женского в нашем мире.

Термин «материнская травма» встречается в психотерапии уже давно (его, в частности, употребляли в своих трудах Адриенна Рич2 и Кристиана Нортроп3), но никто еще подробно не говорил о том, что это, собственно, такое и почему материнская травма остается универсальным опытом для женщин со всего мира. В этой книге я стремлюсь заполнить зияющий пробел в понимании женской психологии и самоопределения, даю обширное определение материнской травмы, объясняю, как она проявляется в жизни женщин, и предоставляю полномасштабный анализ проблемы. Также книга является практическим руководством по проработке травмы.

Хотя у меня есть степени бакалавра и магистра по психологии, я коуч, а не психотерапевт и не специалист по проработке травм. Моя психотерапевт Николь Диц разработала приложение, в котором те, кто хочет узнать больше, найдут более по­дробную техническую информацию по механизмам работы мозга и сложным травмам развития.

В «Обретении внутренней матери» мы лишь поверхностно затронем темы интерсекциональности, гендера, сексуальности, расы, религии и прочих культурных векторов, неразрывно связанных с материнской травмой. Неглубоко затронем мы и смежные, очень важные темы: материнскую травму у сыновей и паттерны взаимодействия отцов и дочерей. Точки пересечения этих тем с материнской травмой заслуживают качественного и глубокого анализа, но в одной книге проработать такой объем материала просто невозможно. Я подробно расскажу об этих темах в своих будущих трудах.

Раз я об этом заговорила, хочу подчеркнуть, что мой личный опыт существует в неразрывной связи с моей идентичностью и привилегиями моего происхождения: я образованная белая женщина из среднего класса. Протяженность личного опыта ограничивает нас, и то, что я пережила, может отличаться от того, что пережили другие. Я понимаю, что мой опыт и идентичность ограничивают мой взгляд и понимание вопроса. Моя история — всего лишь один пример из возможных и приглашение к дискуссии; надеюсь, она поможет вам пролить свет на вашу уникальную ситуацию.

Я написала эту книгу, будучи белой женщиной, обладающей незаслуженными привилегиями по цвету кожи. Мои привилегии — результат болезненного наследия моих предков, но я упорно работаю над собой, занимаюсь общественной деятельностью с целью покончить с расизмом и системами подавления и глубоко осознаю свою ответственность. Мои исследования и опыт общения с тысячами женщин показали, что явление материнской травмы откликается у женщин всех рас и культур. Однако у многих женщин к материнской травме добавляются факторы системного институционализированного расизма и расистского подавления их травмы, что усложняет проблему и делает ее более многоликой.

Говоря о материнской травме в контексте патриархальных культур, я имею в виду всепроникающую патриархальную капиталистическую культуру с колонизаторским прошлым, характерным свойством которой является тяга к разрушению Земли. Эта культура ныне доминирует на большой территории нашей планеты. Эта книга, в которой я описываю свой личный опыт и наблюдения, является призывом, вслед за которым — я надеюсь — зазвучит громкий хор голосов женщин из всех социальных слоев, культур и рас, стремящихся поделиться своим переживанием материнской травмы.

Хотя в центре внимания моего труда женщины, любой человек, который его прочтет, почерпнет для себя ценную информацию. Матерям я советую читать книгу с позиции дочери, так как материнская травма исцеляется именно с этой позиции. В результате открывшейся вам информации о вашем воспитании и о том, как оно на вас повлияло, ваше собственное материнство, скорее всего, изменится к лучшему, а связь с детьми станет крепче и здоровее.

В книге я перехожу от личного к общекультурному, начав с обсуждения, что такое материнская травма, как она проявляется и какой динамикой сил подпитывается. Затем мы погрузимся в процесс проработки травмы в вашей конкретной семье, обсудим необходимую внутреннюю работу и изменения, которые должны произойти, когда вы вынырнете по другую сторону процесса исцеления. В конце каждой главы вас ждет список вопросов для обдумывания, который поможет проанализировать изученный материал в контексте личного опыта. Тем, кто почувствует готовность глубже погрузиться в процесс проработки травмы, советую заглянуть на мой сайт, где можно найти больше информации и источников.

Фигура матери не главное в исцелении материнской травмы. Суть этого процесса — в принятии себя и своих качеств без стыда. В обретении способности выявлять источник эмоциональной боли и трансформировать его в осознанное знание. В восстановлении баланса, нарушенного патриархальной культурой давным-давно. Хватит бессознательно ощущать себя брошенными детьми в отчаянии и проецировать бессознательную боль на окружающих. Исцеляя материнскую травму, мы открываем в себе любимого ребенка и становимся воплощением благосклонного и одобряющего женского начала, которое во многих женщинах спит крепким сном. Исцеление травмы поколений требует от нас, чтобы мы научились воплощать собой все то, чего были лишены: любящее материнское присутствие, которого нам так не хватало, безусловное положительное начало, остающееся с нами, несмотря ни на что. Когда этот процесс запускается, мы начинаем понимать, что внутри нас содержится неисчерпаемый и всегда доступный источник поддержки. Мы одновременно становимся той, кто поддерживает, и той, кого поддерживают; той, кто тянется к источнику, и той, к кому тянутся, — коллективным вместилищем чего-то нового и беспрецедентного, что должно проявиться в мире.

Коротко о том, что мы приобретаем, прорабатывая материнскую травму

Возвращение ярких ощущений от жизни. Мир снова становится из черно-белого цветным. Мы перестаем воспринимать действительность сквозь призму отупляющих ярлыков и пелену травматичных проекций и обретаем способность видеть природную красоту, глубину и ценность жизни в окружающем мире.

Восприятие мира — целостным, а не разделенным. Мы начинаем воспринимать жизнь как целое и взаимосвязанное и чувствовать свое место в сети взаимосвязей. Замечать больше общего, чем различного. Увиденные различия не воспринимаются как угроза. Мы перестаем сопротивляться обратной связи.

Умение видеть в триггерах (запусках неадекватной эмоциональной реакции) возможности. Острые реакции указывают на больные места из прошлого, которые следует проработать в первую очередь. Умение распознавать триггеры позволяет нарушить цепь привычных реакций и поступить по-новому, чего в силу детской неосознанности нам не удавалось сделать в прошлом.

Уверенность в том, что только вы знаете, как лучше. Проработанный опыт становится источником мудрости и информации. Наши поступки поддерживаются знанием себя и доверием к себе. Мы обретаем внутренний авторитет, основанный на опыте. Учимся доверять своим наблюдениям и интуиции.

Главенство «быть» над «делать». Мы начинаем прислушиваться к своей потребности в отдыхе, тишине, личном пространстве и свободном времени. Нам больше не кажется, что, если мы не будем продуктивны, случится что-то ужасное.

Разъобъективация окружающего мира. Становясь эмоционально доступными для травмированного внутреннего ребенка, мы становимся эмоционально доступными и для окружающих, глубже ощущаем эмпатию и взаимосвязь с другими живыми существами и самой Землей.

Способность ценить уязвимость. Осознавая масштаб и глубину эмоциональных страданий, пережитых нами в детстве, мы начинаем видеть ценность в таких эмоциях, как гнев и горе, и приветствуем их появление, вместо того чтобы критиковать и стыдить себя за них. Они несут обновление и регенерацию, а вслед за ними всегда возникает ясность, и потому мы не подавляем эти чувства.

Проработка материнской травмы — процесс небыстрый, непростой и неприглядный. Но мы должны пройти этот путь по исцелению травмы поколений и трансформации, чтобы в мире произошли качественные изменения на благо будущих поколений. В результате этой работы мы создадим лучший мир для себя, своих семей, детей и всей нашей планеты.

Глава 1

Что такое материнская травма?

Все великие истины поначалу кажутся богохульством.

Джордж Бернард Шоу

Я выросла в Новой Англии, в семье, принадлежащей к среднему классу. У моих родителей была стабильная работа, мы жили в хорошем районе. У меня была крыша над головой и еда на столе, а летом мы ездили в отпуск. Мне покупали новую одежду для школы и устраивали праздники в честь завершения учебного года. Но несмотря на то, что мои родители не желали мне ничего плохого, наш дом казался мне эмоциональной зоной военных действий, где я неизменно находилась в эпицентре. Родители поженились очень рано и, полагаю, бессознательно воспроизводили дисфункциональные паттерны семейных отношений, «унаследованные» из их семей.

Когда мне было шесть лет, мать сказала, что я ее лучшая подруга и никто не любит меня так сильно, как она. Примерно в то же время я заметила, что отец стал часто задерживаться допоздна и пить в барах. Мама плакала, а я ее успокаивала и вместе с ней злилась на отца, когда тот наконец возвращался домой. Я стала ее союзницей и защитницей, а в эмоциональном плане заменила ей мужа. Я чувствовала, что моя безопасность зависит от того, буду ли я оказывать ей эмоциональную поддержку. Когда отец задерживался допоздна, мы смотрели телевизор в ее кровати и разговаривали. Она так зависела от меня, что я чувствовала себя нужной и важной, но одновременно несвободной, ведь только я могла унять ее боль. Я очень надеялась, что однажды кто-нибудь вспомнит и о моих потребностях.

Шли годы, и я все чаще играла роль семейного рефери. Я кричала на отца от имени матери, а потом оберегала его от материнской ярости. Вмешивалась и защищала брата, когда отец проявлял насилие. Я стала семейной губкой, впитывающей все нежелательные чувства, кризисным буфером, решательницей проблем и контейнером, куда можно было сваливать весь эмоциональный мусор. В результате мои потребности, наблюдения, чувства и искренние реакции оказались похоронены где-то глубоко внутри. Я пожертвовала собой, пустив всю свою функциональность на поддержание мира в семье. Я оставалась внешне спокойной, но в глубине души всегда была настороже и жила в постоянном ожидании надвигающейся катастрофы.

Лет в семь мне начал сниться повторяющийся сон: я мечтала о настоящем младенце, который был бы только моим и о котором я смогла бы заботиться. Мне хотелось быть девочкой, не куклой, не объектом, а живой девочкой, заслуживающей эмоциональной заботы и пристального любящего внимания от здорового взрослого. В начальных классах я питала нежную привязанность к Деве Марии. Родители не были религиозными людьми, и моя любовь к Деве Марии стала для меня чем-то особенным, отдельным от них, спасательной шлюпкой в бушующем океане. Иногда я гостила у прапрабабушки, и та научила меня молиться. Мне было десять, когда она умерла, и мне отдали все ее религиозные атрибуты: стату­этки, карты с молитвами, четки и книги. Я сделала в своей комнате алтарь и молилась, чтобы Дева Мария явилась мне по пути из школы или на заднем дворе нашего дома, как детям из Фатимы4. Тайком от всех я делала добрые дела: помогала отстающим в школе, делилась с братом, и все эти дела были посвящены ей. Я старалась несколько дней подряд не совершать ни одного греха.

Помню, когда мне было одиннадцать лет, днем никого не оказалось дома, и стояла оглушительная тишина. Я достала из кухонного ящика большой зазубренный нож, приставила его кончиком к груди и закрыла глаза. Так всем будет лучше, думала я, все без меня станут счастливее. Мне казалось, что, если я сотру себя из их жизни, прекратится и их боль, и моя. В конце концов я испугалась и ничего не сделала. Теперь я ясно вижу, что тогда мне казалось, будто главная проблема — в моем существовании. Это заблуждение возникло у меня оттого, что все детство я ощущала себя лишней.

В колледже я оставалась «хорошей девочкой», а мать с ее потребностями неотступно следовала за мной. Со временем она стала казаться зловещей тенью, которая всегда стоит за спиной. С самого раннего детства она изливала на меня все, что ее беспокоит, будь то ее дисфункциональные отношения с отцом или рабочие конфликты. Я становилась старше, а мать укреплялась в уверенности, что я ее исповедник, и воспринимала это как само собой разумеющееся; во мне же рос гнев и обида за дисбаланс в наших отношениях, так как при такой расстановке от меня требовалось, чтобы мои нужды оставались невидимыми. Кажется, она ожидала, что я избавлю ее от тревог. Стоило мне заикнуться о своих проблемах, как она моментально отстранялась или даже проявляла неприкрытую враждебность. Моя роль эмоциональной обслуги была чем-то вроде крышечки, не дававшей выкипеть ее гневу. Я чувствовала, что не могу перестать выполнять эту роль, не понеся наказания.

Хотя мать внешне гордилась моими успехами в учебе и творчестве, к гордости всегда примешивалось острое невысказанное требование: «Только не бросай меня. И не превосходи меня. Не становись для меня угрозой». Я отчетливо ощущала в ней голодную зияющую бездну, которую она показывала только мне одной, и удержать ее от падения в эту бездну могла только я до тех пор, пока продолжала соответствовать ее ожиданиям и оставалась ее домашним питомцем, личной группой поддержки и лучшей подругой. Стоило мне выразить мнение хоть сколько-нибудь противоречащее ее мнению, попытаться установить границы или продемонстрировать уверенность в себе и самостоятельность, как она воспринимала это как предательство. И отвечала, резко осаждая меня, раздраженно фыркая или отмахиваясь от того, что я сказала. Иногда она реагировала лишь гневным недоуменным взглядом, как будто осмелившись предположить, что существует какая-либо отдельная реальность, кроме ее собственной, я причинила ей резкую физическую боль. Мне стали сниться повторяющиеся сны, что я сижу в тюрьме, где моя мать служит охранницей, усаживает меня и заставляет смотреть, как она ест, в то время как я сама умираю от голода.

В колледже я ощущала себя потерянной. Я начала жить жизнью своей матери и формировать отношения, похожие на ее отношения с отцом, я даже профессию выбрала ту же — школьной учительницы. Потерянность, депрессия и пустота усиливались, и мне уже с трудом удавалось их скрывать. Боль стала прорываться наружу, но я не умела заботиться о себе, я не понимала, что это. В девятнадцать лет я неожиданно забеременела, и это стало вынужденной остановкой: мне пришлось задуматься о том, кто я и кем хочу быть.

Помню, однажды в магазине здорового питания я подошла к доске объявлений и стала разглядывать листовки и визитные карточки, втайне надеясь найти контакты психотерапевтов. Там я увидела карточку с изображением богини. Позвонила по указанному номеру. Через неделю после аборта я пошла на первый прием к психотерапевту. Так началась глубокая, интенсивная, обширная реляционная терапия моей травмы развития, которая длится уже двадцать два с лишним года. Работа с психотерапевтом стала и остается моим спасением, продолжается до сих пор и все эти годы была регулярной.

В отличие от более привычной нам психотерапии, являющейся кратковременным облегчением симптомов — краткосрочной терапией с акцентом на быстрый результат, использующей подход «сверху вниз»5, — моя терапевтка Николь предложила интенсивную терапию травмы, в основе которой лежит глубокий восстанавливающий реляционный процесс, полностью преобразивший мой искалеченный внутренний мир, исцеливший моего внутреннего ребенка и взрастивший во мне способность проявлять материнские качества. В основе нашей с Николь работы лежит формирование корректирующей, надежной и исцеляющей первичной привязанности — метод, на который повлияли различные теории и практики из многих других направлений психотерапии.

Этот стиль терапии во многом завязан на сотрудничестве, при этом Николь всегда глубоко уважала мою индивидуальность, глубоко прислушивалась ко мне и была внимательна даже в моменты враждебного переноса, возникавшего в результате бессознательного проецирования моей материнской травмы на Николь. Именно потому, что в течение долгого времени отношение Николь ко мне было ровно противоположно тому, к которому я привыкла в семье, мне удалось глубоко проработать материнскую травму и открыть в себе способность поддерживать других женщин на пути к ее исцелению.

После аборта я взяла академический отпуск на один семестр и решила изменить специализацию с педагогики на психологию. Я подала заявление в аспирантуру и вернулась к родителям, но обеспечивала себя сама, работая официанткой. Все это время я намеренно общалась с родителями вежливо и отстраненно. Примерно в то время, когда я получила степень магистра и поступила в докторантуру, я полюбила своего коллегу и старого знакомого Дэвида. Его невестка подыскивала жильцов в свою манхэттенскую квартиру. Я решила не учиться в докторантуре и переехала с Дэвидом в Нью-Йорк, где получила работу писателя и редактора в медицинской школе Лиги плюща. Никогда не забуду, как ненастным сентябрьским утром ехала в грузовике со всеми нашими вещами в Адскую кухню, на юг по шоссе I-95, а Дэвид ехал рядом на машине. Мать прислала мне открытку с надписью «Люблю тебя больше всех на свете». Я сунула ее в сумку, глубоко вздохнула и порадовалась, что у меня будет свой дом. С этого момента я поддерживала в отношениях с матерью тщательно просчитанную дистанцию, стараясь, чтобы на поверхностный взгляд они казались гармоничными. Даже после многих лет психотерапии весь масштаб материнского влияния на меня открылся мне лишь после того, как между нами возникло физическое расстояние и я довольно долго жила вдали от нее. Именно тогда я открыла в себе громадные запасы злобы и неизбывного горя из-за того, как мать обращалась со мной все это время, и из-за того, что отец не смог меня защитить.

Сознательно исследуя свою боль на глубочайших уровнях в рамках психологически корректных, глубоко сонастроенных корректирующих отношений с терапевтом, я медленно, почти по крупицам, начала формировать новое ощущение своего «я», чувствуя, как под ногами наконец вырастает твердая почва. Мало-помалу, от сеанса к сеансу и от года к году я освободилась от влияния травмы и испытала радость и облегчение. Этот процесс был медленным и трудным, но он позволил мне задышать полной грудью.

Тяжелые, сложные отношения матерей и дочерей — острая и распространенная проблема, но вслух о ней никто не говорит. Признавать и обсуждать, что в отношениях с матерью может наблюдаться болезненная динамика, в нашей культуре запрещено. Замалчивание правды об отношениях матерей и дочерей отчасти является причиной того, что материнская травма продолжает игнорироваться и превращаться в нарыв незаметно ото всех. Но в последние годы все больше женщин стремятся нарушить молчание и поделиться своей правдой, исцелить материнскую травму и разрушить порочный круг, дабы не вовлечь в него следующие поколения. Это важный шаг для исцеления и самоопределения женщин в целом. Давайте углубимся в определение материнской травмы и узнаем, как она проявляется в нашей жизни. Материнская травма — общественное явление, причиной которого является патриархат, — существует на четырех уровнях: личном, культурном, духовном и планетарном.

Личная материнская травма: ряд глубоко усвоенных ограничивающих установок и паттернов, которые закладываются в результате взаимодействия с матерями в раннем детстве и приводят к проблемам во многих сферах взрослой жизни, влияя на самовосприятие, восприятие окружающих и своего потенциала.

Культурная материнская травма: системное обесценивание женщин в большинстве сфер патриархальных колонизаторских культур, которые ныне доминируют на большей территории нашей планеты, и дисфункциональный дисбаланс в мире как результат этого обесценивания.

Духовная материнская травма: ощущение разобщенности и отчуждения от высшей силы и самой жизни.

Планетарная материнская травма: вред, причиняемый Земле (уничтожение лесов, массовое вымирание видов, климатический кризис) и угрожающий жизни на планете.

Все начинается на личном уровне. Прорабатывая материнскую травму на личном уровне, мы усиливаем связь с собой, друг с другом и Землей.

Материнская травма исцеляется с позиции дочери

Не каждая женщина — мать, но все женщины — дочери. Процесс проработки материнской травмы не подразумевает, что мы будем стравливать матерей и дочерей. Это коллективный процесс, в ходе которого все женщины обретают силу. Лучшее, что мать может сделать для дочери, — проработать свою материнскую травму. В процессе исцеления в женщине развивается способность к эмпатии, она учится сопереживать как себе самой, так и — впоследствии — своей дочери, и становится более эмоционально доступной. Тогда в материнско-дочерних отношениях происходит качественный сдвиг, и они перестают быть взаимоисключающими: от парадигмы «или я, или она» («лишь одна из нас может быть любимой и сильной») они переходят к отношениям, в которых обе стороны — и мать, и дочь — могут быть одинаково любимыми и сильными. Они ощущают свое родство и вместе с тем осознают себя отдельными личностями. Процесс проработки травмы разрушает «срастание» или слияние матери и дочери, насаждаемое патриархальной культурой, и открывает новые возможности и формы для проявления истинной взаимосвязи.

Чтобы начать процесс проработки материнской травмы, необязательно поддерживать отношения с матерью. Поскольку травма существует внутри нас и больше нигде, мы можем излечиться от нее, даже если наших матерей нет рядом, они умерли или отказываются состоять с нами в здоровых отношениях. Некоторые женщины после проработки материнской травмы сближаются с матерями, другие, напротив, отдаляются. Исход нельзя предугадать заранее. Но в любом случае первичным и главным результатом этого процесса является исцеление травмы у дочери и ее самоопределение. От вас требуется поверить, что каким бы ни был результат, вы непременно наладите более здоровую и прочную связь с самой собой, необходимую для процветания в жизни.

Что будет, если игнорировать материнскую травму

Материнская травма способствует отчуждению женщин от самих себя, друг от друга и от процесса истинного самоопределения. Наша коллективная травма поколениями отравляла нам жизнь, искажая материнско-дочерние отношения и превращая их в борьбу за власть, в которой не может быть победителей. Цена избегания материнской травмы слишком велика. Если игнорировать травму, непроработанная боль так и будет передаваться из поколения в поколение.

На личном же уровне игнорирование травмы означает, что нам придется, возможно, до конца дней своих делать следующее.

• Жить с неотступным ощущением «Со мной что-то не так».
• Так и не реализовать свой потенциал из страха неудачи или неодобрения.
• Иметь размытые личные границы и нечеткое представление о том, кем мы являемся.
• Чувствовать себя недостойными или неспособными реализовать свои истинные устремления.
• Не ощущать себя в безопасности и потому бояться отстаивать свои позиции и высказывать свое мнение.
• Ходить на цыпочках и выстраивать свою жизнь вокруг принципа «Не мутить воду».
• Бессознательно препятствовать узнаванию правды о себе и мире.
• Бессознательно ждать одобрения или разрешения матери, не решаясь взять ответственность за свою жизнь в собственные руки.

Цена же избегания материнской травмы на уровне общества и мира такова, что целые поколения женщин стремятся «не высовываться», чтобы никого не обидеть. Им прививают чувство вины, и они лишаются возможности полностью реализовать свой потенциал. Таким образом мир лишается гения, силы, любви и талантов бесчисленного количества женщин. Это трагедия, и так продолжаться не должно.

Что до отрицательного воздействия на нашу планету, его хорошо сформулировал Экхарт Толле: «Загрязнение планеты — лишь внешнее отражение внутреннего загрязнения психики: миллионы людей живут бессознательно и не берут на себя ответственность за свое внутреннее пространство».

Польза от проработки материнской травмы

Пока мы не докопаемся до глубинных причин нашего страдания — основополагающих паттернов, заложенных в самом раннем детстве, — и не позволим себе оплакать ситуации, которые в итоге привели к глубокому усвоению этих паттернов, все наши потуги в сфере личностного развития и духовной работы будут в лучшем случае поверхностными. Многие внешние симптомы, которые по-прежнему будут проявляться в повседневной жизни, в том числе проблемы в отношениях, карьере, здоровье, будут обусловлены общей коренной причиной: болью, связанной с материнской травмой, и установками, восходящими к тем первостепенным в нашей жизни отношениям: отношениям с матерью. Я убеждена, что исцеление материнской травмы является самым важным, на чем женщина должна сосредоточиться, потому что этот процесс несет невероятный потенциал и открывает многочисленные возможности для трансформации. Лишь отношения с матерью способны в такой высокой степени ограничивать нас или даровать свободу.

Вот лишь немногие преимущества проработки материнской травмы.

• Проработка травмы учит ориентироваться в мире эмоций, грамотно выражать их и видеть в них источник мудрости и информации.
• Учит устанавливать здоровые границы, способствующие само­актуализации.
• Помогает развить прочную ипостась «внутренней матери»: источник безусловной любви, поддержки и утешения.
• Развивает уверенность в своей компетентности и чувство, что все возможно, открытость чудесам и всему хорошему.
• Мы перестаем сомневаться в том, что с нами «все так», и во всех поступках руководствуемся уверенностью в своей нормальности.
• Мы начинаем глубже сострадать себе и окружающим.
• Перестаем принимать себя слишком серьезно, отпадает необходимость в стороннем одобрении, чтобы нормально себя чувствовать.
• Мы верим, что жизнь дает нам то, что нужно в данный момент.
• Чувствуем себя в безопасности в своем теле и не боимся быть собой.
• Отделяем себя от матери; не считаем материнские ограничения своими.
• Ощущаем благодарность за то, что наши матери смогли нам дать, и сожаление и признание того, что они не смогли нам дать.

Гнев, стыд и вина

Материнская травма существует, потому что матери лишены возможности безопасно выражать гнев по поводу жертв, которые общество вынудило их принести. В эссе под названием «Большинство ваших знакомых женщин в ярости. И в этом нет ничего странного», опубликованном в журнале Teen Vogue, Лори Пенни пишет:

Женский гнев — табу, и не случайно: ведь если бы мы заговорили о нем напрямую и нас было бы слишком много — так много, что это число нельзя было бы проигнорировать, — пришлось бы изменить кое-что в обществе. Сколько раз мужчины у власти, включая Дональда Трампа, пытались заткнуть и принизить критикующих их женщин, заявляя, что наше мнение — лишь разбушевавшиеся гормоны, нечто иррациональное, не соответствующее действительности? Эти шутки никогда не бывают просто шутками. Это стратегия контроля. Патриархат так боится женской ярости, что сами женщины тоже научились ее бояться.

Многие взрослые дочери до сих пор бессознательно боятся быть отвергнутыми за то, что предпочли не приносить такие же жертвы, что и женщины из предыдущих поколений, и этот страх часто бессознательно всплывает в общении с их детьми. Маленькая дочь — мощный магнит для материнской ярости, ведь ей пока не пришлось отказаться от своей личности ради материнства. Маленькая дочь может напоминать матери о ее непрожитом потенциале. А если дочь ощущает себя достаточно самоценной и уверенной и отвергает патриархальные требования, которые ее матери пришлось когда-то проглотить, она тем самым может пробудить в матери настоящий вулкан подавленного гнева.

Проработать материнскую травму — не значит обвинить во всем мать

Просто сваливая всю вину на мать, мы избегаем ответственности. Но суть проработки материнской травмы в том, чтобы взять на себя личную ответственность за свою жизнь.

Вот признаки того, что вы во всем вините мать, но не прорабатываете травму.

• Вы смирились с ролью жертвы.
• Вы прячетесь от своей силы и ответственности.
• Проецируете непроработанный гнев на окружающих.
• Стараетесь не думать о детстве, так как эти мысли вызывают много горя.

Напротив, проработка материнской травмы подразумевает, что мы:

• анализируем отношения между матерью и дочерью с намерением обрести ясность и узнать информацию, необходимую для изменения жизни к лучшему;
• отбрасываем ограничивающие установки, унаследованные от предков, и приобретаем новые, способствующие самоактуализации;
• берем на себя ответственность за свой путь, начиная распознавать бессознательные паттерны поведения и принимать решения, исходя из своих истинных потребностей.

В последнее время много говорят о феминизме и о том, как важно женщине жить осознанно, посмотрев на мир через его призму. Но реальность такова, что женское самоопределение невозможно до тех пор, пока мы избегаем рассмотрения самой болезненной темы, связанной с женским началом, — материнской. Первое и первостепенное знакомство с женской силой в жизни каждой дочери происходит в лице ее матери. И пока мы не осмелимся нарушить табу и взглянуть в лицо боли, пережитой в отношениях с матерями, все наши представления о «женской силе» будут оставаться лишь волшебной сказочкой, фантазией о том, как появится прекрасная фея-мама и спасет нас (а этого не произойдет). Ожидание спасителя не дает повзрослеть. Чтобы стать истинными носительницами осознанной женской силы, мы должны отделить свою настоящую мать от архетипической матери. Нам нужно разрушить патриархальную ложь, искажения и подгнившие структуры внутри себя и лишь тогда возвести новый фундамент, который сможет вместить эту энергию. До тех пор мы останемся в некоем промежуточном состоянии, где любые попытки самоопределения не будут иметь сколько-нибудь долговечного результата, а разумно объяснить все происходящее в нашей жизни можно будет, лишь взвалив всю вину на себя.

Патриархат: главная причина материнской травмы

Материнскую травму взращивает патриархат. В культурах, где доминируют мужчины, женщин с детства приучают считать себя вторым сортом, малоценными, не заслуживающими того же, что мужчины. Это чувство второсортности стало второй натурой женщины и передавалось из поколения в поколение на протяжении многих веков.

Вот перечень разлагающих принципов патриархата, из-за которых материнская травма возникает и продолжает существовать.

• Расстановка приоритетов: мужчины первичны, женщины вторичны.
• Доминирование и захват власти мужчинами.
• Подавление чувств как норма.
• Любое выражение чувств как проявление слабости, как что-то плохое.
• Стыд за то, что у нас тоже есть потребности.
• Стыд, когда мы отдыхаем или замедляем темп жизни.
• Ценность только тех, кто что-то производит.
• Нарушение границ.
• Постоянное ощущение недостатка денег, времени, любви, сил.
• Чувство одиночества и отчуждения.
• Объективация, неумение видеть в человеке человека.
• Требование от женщин покорности и согласия во всем.
• Насилие как признак силы и власти.
• Восхищение отсутствием эмпатии.
• Динамика доминирования / подчинения как романтический и эротический идеал.
• Насмешливый, презрительный взгляд на все качества, считающиеся женскими.
• Восприятие мужчины как человека по умолчанию.
• Расистское убеждение в том, что «я белый — значит, прав».
• Убежденность в том, что гетеросексуальность — норма и идеал.

Материнство и материнская травма

Исторически в патриархальной культуре материнство воспринимали не только как нечто обязательное для женщин, но и использовали как инструмент подавления, заставляя матерей соответствовать не­адекватному стандарту и требуя, чтобы они:

• отказались от личных амбиций, чтобы заботиться о семье;
• тратили и истощали свои ресурсы, чтобы поддерживать свои семьи и воспитывать детей;
• являлись основными исполнителями функций заботы в семье;
• постоянно обслуживали окружающих и их потребности, пренебрегая собственными нуждами;
• делали все с легкостью и ни на минуту не уставали; их дети должны быть послушными, сами матери должны соответствовать стандартам красоты, обладать высоким сексуальным аппетитом, иметь успешную карьеру и крепкий брак.

Патриархальное общество исподволь внушает матерям следующие установки.

• «Если тебе трудно дается материнство, это твоя вина».
• «Стыдись, что ты не сверхчеловек».
• «Есть “прирожденные матери”, которым материнство дается легко. Если ты не одна из них, с тобой что-то не так».

В результате этих ограничивающих установок и сверхчеловеческих стандартов женщины пренебрегают своими мечтами, убирают свои желания на самую дальнюю полку и подавляют собственные потребности в угоду соответствия культурному идеалу о том, какой должна быть женщина. Это давление действует на большинство женщин удушающе, порождая гнев, депрессию, тревожность и эмоциональную боль, которые, если ничего с ними не делать — а в патриархальных культурах чаще всего с ними ничего и не делают, — бессознательно передаются дочерям посредством пассивных, а часто и агрессивных форм эмоционального отчуждения (в состоянии стресса мать не может оказать дочери должную эмоциональную поддержку), манипуляции (стыд, чувство вины и долженствования) или отторжения. В результате этих моментов материнского неучастия, отторжения и манипуляций у детей возникают следующие установки: «Со мной что-то не так»; «Я виновата в том, что маме плохо»; «Мама будет счастлива, если я буду хорошей девочкой». С точки зрения ребенка, который в силу недостаточного интеллектуального развития считает себя причиной всего происходящего вокруг него, все это очень логично. И если не пытаться избавиться от этих бессознательных и ошибочных установок, являющихся причиной возникновения материнской травмы, их отрицательное воздействие распространится на все сферы жизни женщины.

Матерям, которые в самом деле пожертвовали многим, чтобы родить детей, — а в нашей культуре обычно так и бывает, — успехи дочери и тот факт, что дочь превосходит их в чем-то или реализует мечты, которые матери пришлось задвинуть, действительно могут казаться обидными. У матери может возникнуть чувство, что дочь ей что-то должна, обязана ей, что мать нужно ценить и уважать, а это тонкая, но очень мощная манипуляция. Эта динамика может привести к тому, что следующее поколение дочерей предпочтет «не высовываться», дабы не проявить «неуважение» к матери и не лишить ее привычной роли, ради которой она пожертвовала многим, в ответ не получая ни поддержки, ни признания.

Во многих матерях живет глубокая ярость на мир, которую они могут бессознательно проецировать на детей самым утонченным образом. Но на самом деле эта ярость направлена не на детей. Ее причина — патриархальная культура, требующая от женщин жертвовать всем и вычерпывать себя до дна ради того, чтобы стать матерью. Дочь, нуждающаяся в матери, нередко приносит себя в жертву бессознательно, чтобы облегчить материнскую боль, и принимает это решение очень рано. Впоследствии же мало кому удается копнуть достаточно глубоко и обнаружить, что на самом деле является причиной проблем, возникших уже во взрослой жизни дочери.

Все, что я только что описала, обычно остается невидимым для общества и не произносится вслух, потому что в патриархальной культуре материнство окружено множественными табу и стерео­типами. Например, считается, что:

• мать всегда заботлива и добра;
• мать никогда не должна испытывать гнев и недовольство своими детьми;
• матери и дочери должны быть лучшими подругами.

С прошествием десятилетий стереотипы менялись — у каждого поколения были свои, — но подспудный посыл оставался тем же: безжалостная критика матерей. В 1950-е матери были слишком строгими; в 1970-е — недостаточно строгими; в 1980-е — слишком амбициозными; в 1990-е — зацикленными на идее «Главное — участие, а не победа» и потому вырастившими детей, считающих, что все им должны просто потому, что они есть; в 2000-е пришли мамы-тигрицы, помешанные на раннем развитии. Стереотип «Все матери должны быть любящими все время» лишил женщин их человеческой сущности. Поскольку женщинам запрещают быть полноценными людьми, общество чувствует за собой совершенно законное право не относиться к матерям с уважением, не предоставлять им поддержку и необходимые ресурсы — ведь они не совсем люди.

Правда же в том, что матери тоже люди, и у всех матерей бывают моменты, когда они не могут быть любящими на 100%. Кроме того, есть матери, которые не могут любить в принципе — из-за зависимости, психического расстройства или других личных проблем. И до тех пор, пока мы не захотим признать эту неудобную реальность, материнская травма будет оставаться в тени и передаваться следующим поколениям.

Одно, впрочем, не оставляет сомнений: большинство матерей желают своим дочерям самого наилучшего.

Но если мать не проработала свою боль и не примирилась с жертвами, которые ей пришлось принести, к ее материнской поддержке будут примешиваться другие посылы, незаметно провоцирующие в дочери чувство вины, ответственности и стыда. Эти бессознательные установки будут проникать даже в самые невинные ситуации, как правило принимая форму критики или присваивания дочерних заслуг матерью. Обычно не сами слова, а тон, каким они сказаны, несет скрытое недовольство.

Патриархальные культуры не только искажают отношения матери и дочери, внося в них динамику борьбы за власть, но и помещают дочерей в двойной капкан. Если дочь интернализировала бессознательные установки матери («Я недостаточно хороша» в той или иной форме), то заработает материнское одобрение, но предаст себя и свой потенциал. Однако если дочь не соглашается присвоить материнские бес­сознательные установки как собственные ограничения, а реализует свой потенциал и личную силу, мать может бессознательно воспринимать это как неприятие и отторжение со стороны дочери.

Дочь не хочет рисковать лишиться материнской любви и поддержки, поэтому присвоение ограничивающих бессознательных установок становится разновидностью преданности и залогом эмоционального выживания. Дочери может казаться, что полностью реализовать свой потенциал опасно, так как мать в таком случае отвергнет ее. Дочь могут интуитивно чувствовать, что ее полное самоопределение вызовет горе и ярость матери, поскольку той пришлось жертвовать собой в жизни. Сострадание к матери, желание угодить ей и боязнь конфликта могут убедить дочь в том, что безопаснее быть незаметной и не высовываться. Таким образом, дочери в патриархальной культуре вынуждены делать выбор: или ты самореализуешься и становишься сильной, или остаешься любимой.

Материнская травма касается всех женщин

Спектр материнской травмы обширен: на одном его конце располагаются здоровые, взаимно поддерживающие отношения между матерью и дочерью, а на другом — насильственные и травматичные отношения между ними. Наше место в спектре определяется многими факторами, в частности степенью проработки материнской травмы самой матерью, присутствием в семейном анамнезе домашнего насилия, истории зависимости и финансовых трудностей.

Даже если отношения дочери и матери здоровые и любящие, дочь может не переживать серьезных последствий материнской травмы на личном уровне, но сталкиваться с ее последствиями на уровне общекультурном. Поскольку в патриархальной культуре женщин и все «женское» обесценивают, культурная материнская травма влияет на восприятие тела, собственного потенциала и отношений. Однако прочные, здоровые, любящие отношения с матерью, в которых нас ценят и принимают как отдельную личность, но в которых при этом мы ощущаем глубокую взаимосвязь с матерью, становятся буфером между нами и миром и оберегают от зловредного воздействия патриархальных культурных установок о женщинах.

Писатель и психолог Марио Мартинес говорит о том, что матери выполняют функцию «важного культурного ориентира», своим поведением и установками определяя границы возможного. В раннем детстве мы, дети, бессознательно усваиваем эти установки как свои. Ограничивающие убеждения, унаследованные от матерей, прочно переплетаются с первичными человеческими потребностями в любви, безопасности и родстве. Отказ от ограничивающих убеждений может восприниматься как отторжение самой матери. Наша задача — отделить унаследованные установки от потребности в любви, безопасности и родстве, чтобы впоследствии избавиться от них. Поскольку они исходят от того самого человека, к которому мы, дочери, должны быть привязаны, чтобы выжить, они вредят нам больше любых культурных установок.

Глубина материнской травмы больше всего зависит от того, как сильно навредили нашим матерям их собственные. При наилучшем раскладе мать будет неосознанно проецировать свое чувство вторичности, слабости и уязвимости в невинном стремлении защитить дочь от потенциального отторжения обществом и общественного осуждения: «Не будь слишком напористой, сильной, заметной. Если будешь, тебя отвергнут, и ты останешься одна». При худшем раскладе матери с глубокой материнской травмой делают дочерей козлами отпущения, проецируя на них свою непрожитую боль, игнорируя их и подвергая безнаказанным унижениям.

Бессознательное, непризнанное, табу

Бессознательный ум защищает нас от непрожитой боли. В предисловии к книге «Сначала сделал, потом подумал: бессознательные причины наших поступков» (Before You Know It: The Unconcious Reasons We Do What We Do) Джон Барг пишет: «Когда мы начинаем понимать механизмы взаимодействия сознательных и бессознательных функций ума, нам открываются новые возможности. Мы можем на­учиться залечивать травмы, избавляться от привычек, преодолевать предрассудки, перестраивать отношения и открывать в себе скрытые способности». Далее он продолжает: «Десятилетия исследований и многочисленные эксперименты подтверждают, что бессознательное не является непроницаемой стеной; это дверь, которую можно открыть». В моих любимых строках из этого раздела книги говорится о важнейшем последствии этих открытий: «Представьте, какую способность к контролю вы приобретете, выявив и начав учитывать эти [бессознательные] влияния, вместо того чтобы притворяться, что их не существует, тем самым позволяя им контролировать вас».

Одна из главных установок, внушаемых нам патриархальной культурой, гласит, что чувства — проявление слабости и их нужно подавлять. Некоторые эмоции снабжены ярлыком «отрицательные», и на их проявления смотрят с осуждением: люди, которые испытывают такие эмоции, считаются слабыми, непривлекательными, «не­удобными» и «плохими». Хоть раз в жизни каждая из нас испытывала отрицательные эмоции по отношению к матери, когда та не могла или не хотела удовлетворить наши потребности. Хотя многочисленные исследования психологии человеческого развития подтверждают, что эти чувства нормальны, естественны, их следует ожидать, детей стыдят за проявление негативных чувств к матери. В результате эти эмоции подавляются и нарывают, приводя к формированию болезненной динамики, влияющей на самосознание ребенка и его способность к благополучной жизни.

В классической книге Нэнси Фрайдей «Моя мать / мое я» (My Mother / My Self) писательница наблюдает за нашей тенденцией формировать полярное отношение к матерям: мы или идеализируем их («Мать надо уважать»), или осыпаем клеветой («Во всем виновата мать»). На индивидуальном уровне такое отношение — наш самый примитивный защитный механизм. Мы, дочери, не хотим становиться союзниками патриархальной культуры, которая продолжает наносить вред нашим матерям, поэтому отвергаем возможность проанализировать наши отношения, выяснить нужную информацию и проработать травму. Нас заставляют думать, что это неведение по собственному желанию идет на пользу и нам, и нашим матерям и оберегает обе стороны. Фрайдей пишет: «Мы годами будем ждать ее [хорошей матери] возвращения, убежденные в том, что женщина перед нами — та, что вынуждает нас испытывать вину, злость и чувство собственной неадекватности, — не наша мать».

Культура привила нам стереотип, что матери должны любить своих детей все время, поэтому мы можем бессознательно избегать размышлений о боли, вызванной отношениями с матерью, боясь, что окружающие решат, будто мы ее виним.

Но если не признать влияния материнской боли на нашу жизнь, мы навсегда в какой-то степени останемся детьми.

Полное самоопределение требует, чтобы мы проанализировали свои отношения с матерью и осмелились отделить свои убеждения, ценности и мысли от ее убеждений, ценностей и мыслей. Полного самоопределения не случится, пока мы не прочувствуем горя оттого, что стали свидетелями боли, которую испытывали наши матери, и не проживем собственную боль, которую стала следствием материнской боли и которую мы имеем полное право испытывать. Это трудно, но лишь так мы освободимся. Проживая боль, мы трансформируем ее в знание себя, честность с самой собой и прочный внутренний стержень.

Излечиваясь от материнской травмы, мы будем постепенно менять нездоровую динамику распределения сил в отношениях между женщинами, ведь женщинам больше не надо будет просить друг друга «не высовываться», чтобы облегчить свою боль. Боль от существования в патриархальном обществе перестанет быть запретной темой. Нам не надо будет больше притворяться и прятаться за фальшивыми масками, скрывая боль за фасадом собранности. Тогда мир поймет, что мы имеем полное право испытывать эту боль, проживать ее, перерабатывать и интегрировать, в конце концов преобразуя ее в источник мудрости и силы.

Если женщины начнут все чаще прорабатывать боль материнской травмы, то говорить правду о своей боли и получать столь необходимую поддержку станет намного безопаснее. Матери и дочери смогут общаться друг с другом, не боясь, что правдивость их чувств разрушит отношения. Эта боль больше не будет существовать в тени, под толщей бессознательного, проявляясь как манипуляции, соперничество и ненависть к себе. Полностью оплакав свою боль, мы сможем превратить ее в любовь — любовь, проявлением которой станет безусловная поддержка друг друга и глубокое принятие себя. Освободившись от боли, мы начнем жить в соответствии со своим истинным «я» и творческим потенциалом и сможем полностью реализовать себя.

Излечиваясь от материнской травмы, мы начинаем понимать, какое ошеломляющее влияние благополучие матери оказывает на жизнь ребенка, особенно в раннем детстве, когда мать и дитя пока еще представляют собой единое целое. Мамы формируют основу нашего «я»: наши убеждения вырастают из материнских, привычки вырастают из материнских. Порой это перенимается на настолько фундаментальном бессознательном уровне, что уже невозможно разобраться, где твое, а где мамино.

Мы работаем с материнской травмой, потому что это важнейшая ступень самоактуализации. Лишь проработав травму, мы сможем разрешить себе быть сильными и неуязвимыми женщинами, а ведь именно это требуется от нас сейчас. Излечение от материнской травмы — не что иное, как признание основ, заложенных нашими матерями для нас, и дань почтения этим основам; лишь узнав свои корни, мы сможем сосредоточиться на построении своей уникальной жизни, к которой стремимся и которую способны создать.

Начиная процесс проработки травмы, мы медленно избавляемся от толстой пелены проекций, не дающих двигаться вперед, и начинаем ясно видеть, ценить и любить себя. Мы сбрасываем с плеч груз материнской боли и вырастаем, переставая быть слабыми. Мы начинаем жить уверенно как самостоятельные личности и находим в себе силы и мотивацию создавать то, что нам хочется, не испытывая стыда и вины, а преисполнившись увлеченности, энергии, радости и любви.

Материнская травма — стена, создающая ощущение разъединенности и отделенности от своего «я», окружающих и самой жизни. В раннем детстве общение с матерью являлось для нас синонимом жизни. Мать для младенца — это пища, дыхание, весь мир и «я». Восприятие себя и мира пропускается через фильтр тела и психики женщины, которая была нам матерью. Излечение от материнской травмы — процесс, в ходе которого мы начинаем ясно видеть основную динамику отношений с матерью, повлиявшую на наше раннее развитие и продолжающую влиять на наш выбор даже сейчас, когда мы повзрослели. Кроме того, в ходе этого процесса мы «перевариваем» сложные эмоции, сопутствующие этой динамике, с целью исцеления и самопознания. В конце концов это приведет нас к ясности, мудрости, принятию и благодарности.

Источником первой сердечной раны для каждого человека всегда является мать, женщина. В процессе исцеления этой раны наши сердца меняются и из неустойчивого состояния обиды и страха переходят в совершенно иное состояние — любящее, уверенное, в котором мы соединяемся с божественным сердцем жизни. Именно тогда мы соединяемся с архетипическим коллективным сердцем, живущим во всех существах, и становимся носителями и передатчиками истинной эмпатии и любви, которой миру так не хватает сейчас. Так проработка материнской травмы становится возможностью подсоединиться к источнику женской силы. Вот почему женщинам настолько важно работать над материнской травмой: исцеляясь и налаживая связь с сердцем жизни через свое женское начало, мы начинаем влиять на мир в целом и способствовать нашей коллективной эволюции.

Вопросы для размышления

1. Вспомните принципы патриархата, перечисленные выше, и подумайте, ощущаете ли вы влияние патриархата в своей жизни сейчас. Как вы справляетесь с этими переживаниями?
2. В нашей культуре отношение к матерям искажено: мы или считаем, что они должны любить нас все время, или виним во всем. Это следствие обесценивания женщин в патриархальном обществе. Что вы знаете о том, каково было вашей матери справляться с этими непомерными требованиями? Как это культурное искажение повлияло на ваши отношения с матерью? Есть ли у вас представление, до какой степени вы вынуждены нести и «впитывать» материнскую боль, так как этого требовала от вас роль хорошей дочери?

Глава 2

Как проявляется материнская травма?

В детстве я вжилась в роль хорошей девочки, отличницы и посредницы в семейных конфликтах. Я стала доверенным лицом матери и ее лучшей подругой; иногда она рассказывала мне о проблемах в отношениях с моим отцом, неприятностях на работе, конфликтах с друзьями, перемывала косточки родственникам. В этой роли я чувствовала себя важной, но также ощущала пустоту, внутренний вакуум, и лишь намного позже поняла, насколько это неправильно.

Помню, однажды я сидела с матерью и тетками, и одна из них вдруг сказала: «О, а я и не заметила, что ты здесь, какая хорошая девочка». На поверхности я была невидимой и всегда готовой помогать, но под этой маской жила в страхе и вечно была настороже, выжидала, когда случится что-то плохое. Я уяснила, что хорошие девочки невидимы, они словно перестают существовать для взрослых — и только тогда становятся хорошими.

В подростковые годы я начала общаться с людьми за пределами семейного круга. У меня появилось много прекрасных друзей, и они стали поддерживать меня так, как никогда никто не поддерживал дома, открыв мне путь для безопасного бунта. Друзья ценили во мне присутствие, а не отсутствие, яркость, а не неприметность. Но «хорошая девочка» все еще жила во мне, и именно я из всей нашей компании всегда была готова первой прийти на помощь тем, кто в ней нуждался.

В девятнадцать лет я неожиданно забеременела. Этот момент стал переломным: я поняла, что мне нельзя рожать, потому что я сама еще, можно сказать, не родилась по-настоящему. Я сделала аборт и начала психотерапевтическое лечение. Я твердо решила выяснить, кто я и чего хочу от жизни.

Тогда я взяла академический отпуск, стала работать официанткой и снимать квартиру. На первых сеансах терапии я говорила о том, какая прекрасная у меня семья и как я восхищаюсь мамой. При этом я непрерывно плакала. Я не понимала, почему мои эмоции в таком беспорядке. Я знала лишь, что ощущаю полную внутреннюю пустоту. Я бросилась в изучение духовных течений и восточных религий — техника избегания, которую я позднее назвала «религиозный объезд». Я бессознательно пыталась использовать духовные практики, чтобы не сталкиваться с детской травмой.

В кабинете психотерапевта мы прорабатывали мои поиски карьерного пути, проблемы с пищей и восприятием тела, серию неудачных отношений. Об отношениях с матерью я не заикалась. Я избегала даже смотреть в ту сторону, потому что меня это слишком пугало, казалось слишком угрожающим. Мне не хотелось прослыть неблагодарной дочерью. Не хотелось нарушать видимость мира в своей семье, так как я всегда чувствовала за собой ответственность за хрупкое равновесие между нами. Мне казалось, что это я спасла мать от депрессии, защищала отца от ее эмоций, оберегала брата от насильственных вспышек отца. Я верила, что они во мне нуждаются. Одного я не понимала: что с рождения я подвергалась токсичному воздействию, и теперь оно отравляло меня изнутри, жило во мне, грозясь прорваться из бессознательной в сознательную сферу. И долго ждать оно не собиралось.

Проанализировав все свои проблемы, кроме отношений с матерью, я поняла, что все в итоге сводится к ним. Трудности в отношениях, восприятие тела, неопределенность в карьере — причиной всего этого были одни и те же проблемы, установки и паттерны, в основе которых лежали отношения с матерью, как-то связанные с преследовавшим меня ужасным ощущением, что я лишняя и должна вечно оставаться в тени, что со мной что-то не так.

Я была высокофункциональным человеком и не думала о себе как о жертве, пережившей травматический опыт. Но постепенно, со временем я узнала, что страдаю от сложной травмы развития. Мне понадобились годы, чтобы осознать обширность и глубину моей травмы и то, как она покорежила мое самовосприятие, вызвав чрезвычайно болезненные и всепроникающие симптомы на всех уровнях моей личности. Среди этих симптомов был постоянный страх, как будто у меня вырвали почву из-под ног. Иногда он перерастал в настоящий ужас и предчувствие чего-то плохого, что обязательно должно произойти, чувство вины, неуверенность в себе, стыд, перфекционистское достигаторство, заниженную самооценку. В компании я намеренно пыталась слиться со стенкой, так как боялась, что меня отвергнут, если я покажусь слишком сильной. Я испытывала смутное чувство угрозы и опасности, где бы ни находилась, диссоциативные чувства затуманенности рассудка и навязчивые кошмары, как кто-то преследует меня или врывается в мою квартиру. Все это хранилось за фасадом «хорошей девочки», и всему этому в процессе проработки травмы предстояло выйти на свет.

Наконец я ощутила в себе достаточно сил и смогла взглянуть на свои отношения с матерью прямо, главным образом потому, что поняла: отказ анализировать их не дает мне продвинуться вперед ни на шаг. Я понимала, что откладывать эту проработку больше нельзя, как нельзя откладывать жизнь, к которой я стремилась всем сердцем.

Отношения между матерью и дочерью — первые отношения, разрушаемые патриархатом.

Адриенна Рич

Отрицание, мученичество и ощущение, что весь мир у тебя в долгу

Способность женщин к эмпатии нещадно эксплуатируется нашей культурой и в искаженном виде превращается в чувство вины и долженствования, роль эмоциональной обслуги, созависимость и склонность винить во всем себя. Эти искажения могут парализовать нас, не давая занять активную, сильную жизненную позицию.

Тем из нас, чьи матери по жизни занимали позицию слабости, может быть очень страшно изменить этот паттерн и заявить о себе с позиции силы. Мы не привыкли любить себя, это кажется чуждым. Нам все время твердят, что этому навыку надо научиться, но перед глазами нет ни одной ролевой модели. Большинство взрослых дочерей следуют более распространенному примеру, испытывая компульсивную потребность спасать, исправлять и исцелять своих матерей. Дело осложняет тот факт, что многие матери, принадлежащие к старшему поколению, часто делятся с дочерями эмоциональными проблемами и считают, что вправе рассчитывать на абсолютную поддержку.

Боль матери может проявляться по-разному:

• несчастливый брак;
• химическая зависимость;
• психические расстройства;
• драмы и конфликты в личных отношениях;
• болезнь, проблемы со здоровьем, инвалидность;
• одиночество, страх старения;
• финансовые проблемы.

При этом существуют совершенно приемлемые способы поддержки, которые не истощают нас эмоционально. Но есть и другие способы, другие поступки, которых может требовать от нас мать и которые не являются приемлемыми, нарушают границы и помещают нас в замкнутый круг вины, усталости и неуверенности. Мы можем соглашаться с неадекватными требованиями матери из любви и сострадания, но этот метод нежизнеспособен, ведь со временем он все больше и больше истощает силы и мешает благополучию.

Чтобы стать уверенными в себе и начать действовать с сильной позиции в жизни, мы должны разрубить все нити дисфункциональных отношений, связывающие нас с матерью.

Дисфункциональность в отношениях может проявляться по-разному.

• Мать использует дочь как успокоительное средство и контейнер для слива своих непереработанных эмоций.
• Дочь нуждается в одобрении матери во всех вопросах и без него не может почувствовать удовлетворение собой и своим выбором.
• Мать довольна лишь тогда, когда дочь играет роль ее домашнего питомца, который во всем с ней соглашается и не противоречит ее взглядам и установкам. Мать отвергает дочь, если та проявляет самостоятельность.
• Мать использует дочь как нарциссическое расширение, присваивая себе все внимание и похвалу, достающиеся дочери.
• Дочь чувствует, что мать предъявляет к ней непомерные требования, и тратит неадекватное количество сил и энергии, переживая из-за проблем матери и поисков путей их решения.
• Мать чувствует, что для поддержания эмоциональной стабильности ей необходимо разговаривать с дочерью по несколько часов в день или несколько раз в день.
• Матери кажется, что она имеет право вмешиваться в основные сферы жизни дочери и контролировать их; этот контроль может распространяться на предметы, материальную собственность и на личную жизнь и личную информацию.
• Мать критикует дочь из страха показаться плохой матерью и воспринимает нормальные проявления отрицательных эмоций ребенка как угрозу своему контролю и признак своей родительской несостоятельности.

Такое поведение матерей, как правило, совершенно бессознательно и ненамеренно; они ведут себя так, чтобы облегчить свою боль и избежать столкновения с неразрешенными внутренними проблемами. Но при этом мать эксплуатирует дочернюю способность к эмпатии точно так, как это делает патриархат.

Чтобы восстановить внутреннее равновесие и положить конец эмоциональной эксплуатации, дочери должны отказаться чувствовать вину за свои желания и способность быть сильными и независимыми — даже если это означает, что мать отвергнет нас после того, как мы установим в отношениях с ней четкие и здоровые границы.

Матери же должны осознать, что бессознательно ограничивают свободу дочерей из-за собственных нерешенных проблем, и разглядеть эти бессознательные паттерны контроля и манипуляций. Очень важно, чтобы наши матери признали, что в них живут патриархальные установки. Если мать не хочет этого, дочь должна проявить твердость и затребовать себе право быть собой и жить по своим правилам.

Можно быть хорошей дочерью и одновременно поддерживать здоровые границы отношений с матерью. При этом ваша убежденность в том, что вы поступаете правильно, не должна зависеть от мнения матери по этому поводу. Мы должны установить такие границы в отношениях, в рамках которых будем чувствовать свою силу и безопасность.

Эмоциональная стабильность матери не входит в сферу ответственности дочери. Нужно признать тот факт, что мы, дочери, не можем исцелить своих матерей, — в этом мы бессильны. Можно погоревать по этому поводу и жить дальше, наконец затребовав себе свою силу и способность иметь настоящую, радостную, изобильную жизнь без чувства вины.

Некоторые матери активно манипулируют дочерями из-за бессознательного страха остаться в одиночестве и чувства ущемленности — и это настоящая трагедия. Трагедия и в том, что некоторым дочерям так и не удается достигнуть самоопределения и стать личностями, поскольку их сковывает парализующее чувство вины по отношению к матери.

Если в матери живет обиженный ребенок, не получавший поддержки, она может обращаться к дочери за эмоциональной подпиткой, которую никогда не получала от собственной матери. Собственно, так материнская травма и передается из поколения в поколение. При этом самопожертвование и созависимость дочери никак не помогают матерям. Они лишь усугубляют их отрицание и безвыходность проблемы. На дочь подобная ситуация действует разрушающе и напрямую мешает ее способности уверенно ощущать собственное, отдельное «я».

В нашей культуре самопожертвование идеализируется, тому виной остаточные установки предыдущих поколений, которые гласят следующее.

• Мученики достойны восхищения.
• Женщины от природы только рады обслуживать окружающих и заботиться о них.
• Женщины не должны проявлять инициативу, высказывать свое мнение и отстаивать свои убеждения.
• Женщины, которые не принимают комплименты и склонны принижать свои заслуги, достойны уважения и похвалы («скромницы»).

Компульсивное желание исцелить мать

Если копнуть глубже, мы обнаружим в себе бессознательное инфантильное убеждение: якобы мы, дочери, можем спасти или исцелить своих матерей, и тогда они превратятся в таких матерей, в которых мы всегда нуждались, — сильных, безусловно любящих, счастливых, заботливых. А мы, дочери, наконец удостоимся материнской любви, которой нам всегда не хватало. Но это невозможно. Это невозможно, потому что детство закончилось, и мы никогда уже не сможем вернуться назад и получить то, в чем нуждаемся. Нужно смириться с этим фактом, погоревать и оплакать его — это ключ к свободе.

Существует прямая связь между инфантильным желанием спасти мать от ее боли и страхом перед самостоятельной жизнью.

Все материнско-дочерние отношения разные. Каждая взрослая дочь в этой ситуации должна подумать и четко постановить, что она готова делать и с чем готова мириться в отношениях с матерью, а что не будет делать и с чем не будет мириться. Затем необходимо уважительно донести это до матери. Это личный выбор, и понять, где проходят ваши границы, получится, возможно, не сразу. Но главное, о чем следует помнить: дочь должна быть прежде всего верна и преданна себе. Парадокс, но именно этого хочет для своей дочери каждая мать, если ее видение не искажено нездоровыми установками: чтобы дочь не вредила себе и делала то, что лучше для нее.

Когда в матери живет непроработанная травма, а в раннем детстве ее базовые потребности не удовлетворялись, желание удовлетворить их сейчас может быть сильнее способности воспринимать и любить свою взрослую дочь как отдельного самостоятельного полноправного человека, имеющего право говорить «нет» и не испытывать при этом чувство вины.

Стыд, вина и изоляция

«Я не могу продвинуться в карьере. Не понимаю, почему я сама саботирую свой успех».

«Когда я делаю что-то для себя, то чувствую себя виноватой. Я застряла в порочном круге вины и недовольства».

«Я поняла, что фактически состою в браке со своей матерью!»

«Я очень успешна в профессиональном плане, но все мои отношения заканчиваются крахом».

«Дети постоянно выводят меня из себя. Такое ощущение, что я ничего не могу сделать правильно».

Поскольку материнская травма затрагивает наше «я» на самом глубинном уровне, ее проявления всплывают в самых разных сферах взрослой жизни: в каких-то больше, в каких-то меньше. От супружеских отношений до родительства, карьеры и восприятия тела — материнская травма всегда готова проявиться, ограничивая наше восприятие себя, сужая спектр возможностей и приводя к ощущению «застревания», бега на месте. Одни и те же проблемы возникают снова и снова, являясь в новом обличье. Материнская травма возводит вокруг нас невидимые стены, загоняя нас в ловушку бессознательных паттернов, повторяющихся мыслей и поведения. При этом на поверхностном уровне может казаться, что проблемы объясняются другими причинами; мы можем не понимать, что причина одна, и она сокрыта глубоко внутри. Боль от невозможности сдвинуться с мертвой точки нередко и вынуждает нас найти нужную мотивацию и силы для поиска глубинной причины и первых шагов, ведущих к переменам в жизни.

Вот в чем может проявляться материнская травма.

• Вам кажется, что вы хуже остальных.
• Вы сравниваете себя с окружающими.
• Завидуете другим женщинам и ощущаете тягу конкурировать с ними.
• Ваши внутренние установки противоречивы. («Надо быть умной, но не слишком умной. Надо быть сексуальной, но не чересчур».)
• Вы работаете на убой, выгораете, постоянно обессилены.
• Вы чувствуете, что с вами что-то не так.
• Вам кажется, что вы должны притворяться счастливой; не показываете свое настоящее лицо.
• У вас возникает ощущение, что вы «застряли», парализованы, не можете ничего изменить.
• Вы страдаете от одиночества, депрессии, отчужденности.
• Чувствуете необходимость доминировать.
• Вы педантка и перфекционистка.
• Избегаете долгосрочных отношений.
• Берете на себя слишком много функций и выполняете роль эмоциональной обслуги для окружающих.
• Вы созависимы, не отделяете себя от окружающих, склонны сливаться с ними.
• Вы жестоки с самой собой, не жалеете себя.
• Боитесь остаться в одиночестве.
• Не умеете устанавливать границы.
• Страдаете от зависимости, депрессии, расстройств пищевого поведения и прочих недугов.

Многие дочери считают молчание о своей боли проявлением преданности матерям.

Ваша мама могла делать для вас все возможное. Может быть, ей пришлось пережить невероятные страдания и тяготы в жизни. Но ваши чувства тоже имеют значение. Они не менее важны. И вы не должны выбирать между собой и матерью, между ее болью и своей. Наше сострадание к матерям никогда не должно перевешивать сострадание к самим себе.

Прежде чем ступить на путь проработки материнской травмы, женщины часто испытывают сопротивление, особенно если в отношениях с матерью присутствует болезненное напряжение. Но чем больше сопротивления вы чувствуете, тем важнее для вас скорее начать работу. Болезненные проявления могут помочь в том смысле, что заставляют осознать травму и начать работать с ней.

Когда женщины разрешают себе в полной мере испытать гнев и возмущение от лица маленьких девочек, которыми когда-то были, их сила, истинность, ясность и уверенность начинают проявляться в полную силу. Эмпатия, обнаруженная в процессе проработки травмы, рождает глубокую нежность к себе; женщина понимает, что больше не позволит никому навредить этой маленькой девочке, что живет у нее внутри.

«Я так боюсь, что стану похожа на мать».

Страх стать похожей на мать — нормальное чувство, ведь каждый человек боится, что не проживет свою жизнь самостоятельно, по своим правилам. Страх, что тебя затянут подводные течения семейных и культурных мифов, приказывающие нам вести незаметную, тихую жизнь — совсем не такую, которой требует душа, — вполне оправдан и имеет право на существование. Мы боимся, что жизнь пройдет мимо, пока мы тратим свои силы, следуя привычным паттернам долженствования, эмоционального обслуживания и конформизма. Этот страх — признак того, что мы почувствовали в непрожитой жизни матери увядший женский потенциал, горечь и недовольство, прячущиеся за вымученными улыбками и скрытой агрессией, оскаливающей зубы в самый неожиданный момент. Вся жизнь матери кажется предупреждающим сигналом, и мы не хотим повторить ее ошибки и передать ее травмы следующему поколению. Важно произнести эти причины, вывести их из бессознательного, проговорив, почему мы так себя чувствуем и какие обстоятельства привели нас к этому.

Как у девочек создается ложное «я»

Чтобы выжить во враждебной эмоциональной среде, существующей в семье, многие девочки с раннего детства научаются подавлять свою индивидуальность в угоду матери. В книге «Взрослые дети эмо­ционально незрелых родителей» Линдси Гибсон6 объясняет: «Эмоционально незрелые и неуверенные в себе родители рассматривают индивидуальность ребенка как угрозу, так как она будит в них страх быть отвергнутыми и брошенными». «Именно поэтому их дети в попытке унять тревогу родителей нередко подавляют все свои настоящие мысли, чувства и желания, чтобы не навредить родительскому чувству безопасности». Вот лишь несколько болезненных установок, которые усваивают эти дети. Всегда сначала думай, чего от тебя хотят другие. Не обращайся за поддержкой. Не защищай свои интересы. Хотеть что-то для себя стыдно. Ребенок может бессознательно начать воспринимать свое существование (самостоятельное существование, с отдельными потребностями и чувствами) как предательство матери. Это создает внутренний раскол: внутри ребенка постоянно идет война, конфликт между преданностью матери и фактом своей отдельности, ведь ребенок представляет собой самостоятельную личность.

Для «настоящей» девочки места не остается: способность к естественному трению полностью поглощается родительской ситуацией.

Равновесие в дисфункциональных семьях часто бывает настолько хрупким, что естественное трение, возникающее, когда члены семьи проявляют свою индивидуальность, считается чем-то недопустимым. В таких семьях членов семьи сплачивает отсутствие границ и созависимость, а не эмоциональная близость и истинное чувство привязанности. Трение возникает и вызывается различными проблемами — зависимостью, финансовыми трудностями, домашним насилием, проявлениями психических расстройств. Размытые границы и супружеские проблемы становятся плодородной почвой для смены ролей: дети нередко берут на себя роль родителей и начинают опекать их. Если дети замечают, что трение вызвано их потребностями, они начинают видеть в этом проблему и усваивают установку, что они по природе своей плохие, неправильные, ущербные и должны стать лучше. Так создается ложное «я», чья единственная цель — угодить родителю. Ребенок не может понять, что болезненное трение в семье, на которое они реагируют, на самом деле не имеет к нему никакого отношения, а вытекает из среды — возникает по вине самих родителей и из-за их неумения управлять своей жизнью — факторов, которые ребенок никак не в силах контролировать.

Трагедия «хороших девочек» и «дочек-матерей»

В детстве ребенок полностью зависит от матери и ждет от нее физической, ментальной и эмоциональной поддержки. Именно поэтому динамика отношений между маленькой девочкой и ее матерью в идеале представляет собой дорогу с односторонним движением, где поддержка непрерывно поступает от матери к дочери. Однако одной из многих разновидностей материнской травмы является распространенная обратная динамика, когда мать требует от дочери оказывать ей интеллектуальную и эмоциональную поддержку. Эти требования неадекватны, а подмена ролей наносит невероятный вред дочери, пагубно влияя на ее самооценку, уверенность в себе и чувство собственной значимости.

Чтобы выполнить требования матери и удовлетворить ее эмоциональные нужды, маленькой дочери приходится подавлять собственные потребности, естественные на данном этапе развития. Мать должна зеркалить эмоции дочери, а вместо этого дочь становится эмоциональным зеркалом для матери. Мать должна стать для дочери надежной эмоциональной опорой для исследования мира, а вместо этого дочь чувствует себя обязанной стать надежной эмоциональной опорой для матери.

Дочь уязвима, ее выживание зависит от матери, поэтому у нее нет выбора: или она подчиняется и удовлетворяет потребности матери, или бунтует.

Можно говорить об эксплуатации дочери, когда мать вынуждает ту играть взрослую роль — суррогатного супруга, лучшей подруги, психотерапевта. Когда дочь просят стать для матери «эмоциональным сливом», она больше не может рассчитывать, что мать удовлетворит ее естественные для развивающегося ребенка потребности.

Дочери, которым навязывают родительские функции — «дочки-матери», — могут реагировать на эту динамику по-разному.

• «Если я буду вести себя очень хорошо (послушно, тихо, не буду ни о чем просить), мама наконец заметит меня и позаботится обо мне».
• «Если я буду сильной и стану защищать маму, она меня заметит».
• «Если я дам маме то, что ей нужно, она перестанет обижать меня».

Повзрослев, мы можем начать переносить эту динамику на других людей. Например, на личные отношения: «Если я буду достаточно хорошей, он не станет изменять». Или в профессиональную сферу: «Если я буду работать по выходным, то стану достаточно хорошей и меня повысят».

Незрелые матери конкурируют с дочерями: кто больше заслуживает, чтобы у нее была мама?

При этом ребенок усваивает, что материнской заботы и любви может не хватить на всех. Девочки растут с мыслью, что любви, одобрения и поддержки в мире очень мало и нужно работать не покладая рук, чтобы заслужить эти драгоценные дары. Повзрослев, они притягивают ситуации, в которых воспроизводится этот паттерн. (Все это в равной степени характерно и для мальчиков, вынужденных выполнять родительские функции в семье.)

Детство у «дочек-матерей» украдено. Дочь не получает подтверждение своей самоценности как человека; ее хвалят, только когда она выполняет определенную функцию (избавляет мать от боли).

Матери ждут от дочерей, что те выслушают жалобы на их проблемы, а потом просят успокоить их и унять их взрослые страхи и тревоги. На дочь может возлагаться ответственность спасать мать от неприятностей, разгребать физические или эмоциональные последствия материнских поступков. Ее могут регулярно призывать в качестве рефери или «решателя проблем».

При этом мать доносит до дочери, что она, мать, слаба, сгибается под грузом забот и не справляется с жизнью. Дочь усваивает, что ее естественные детские потребности — это «слишком» для матери, и винит себя в самом факте своего существования. Маленькая девочка получает четкий посыл: ты не имеешь права иметь потребности и не имеешь права требовать внимания и поддержки просто потому, что ты есть.

Роль «хорошей девочки» сопровождается многочисленными и на первый взгляд заманчивыми бонусами. Например, дочь могут хвалить и поддерживать, когда она ведет себя как защитница матери, спасает ее и утешает. Ребенок осваивается в этой роли, она дает ему чувство контроля в непредсказуемой среде. Уже повзрослев, «дочки-матери» могут жаждать этой роли и ее преимуществ.

Бывает, что мать отталкивает дочь или подвергает ее унижениям, если дочь выражает свои потребности.

Взрослея, дочь начинает бояться, что мама «легко расстраивается», и может скрывать от матери свое истинное «я», опасаясь, что с ней что-то случится, если она узнает. Матери подпитывают этот страх, притворяясь жертвами; дочери кажется, что она нарушит материнское спокойствие, если осмелится проявить свою индивидуальность. Это может привести к бессознательной установке: «Со мной что-то совсем не так. Мое истинное “я” ранит окружающих».

Хотя такие дочери для своих матерей являются проекцией «хорошей матери», они также могут стать проекцией «плохой матери». Такой сценарий может разыграться, когда взрослая дочь готова эмоционально сепарироваться от матери. Мать бессознательно приравнивает сепарацию дочери к отчужденности со стороны собственной матери и может отреагировать инфантильной яростью, пассивной обидой или враждебной критикой.

Матери, которые эксплуатируют дочерей таким образом, часто говорят им: «Как ты смеешь обвинять меня!» или «Ах ты неблагодарная!», когда дочь выражает недовольство их отношениями или даже хочет просто обсудить их. Мать, лишившая свою дочь детства и заставившая ее эмоционально обслуживать себя, часто приходит в ярость при одной мысли, что дочь осмелилась даже предложить обсудить динамику их отношений, и реагирует агрессией.

Такие матери не хотят знать правду о своей причастности к боли дочерей, потому что это слишком болезненно для них самих. Скорее всего, они не хотят знать правду и о том, как на них повлияли отношения с их матерями. «Как ты смеешь обвинять мать!» — эти слова нужны для того, чтобы вызвать у дочери чувство стыда и заткнуть ей рот, помешав сказать правду о боли, которую ей пришлось вытерпеть.

Если мы, женщины, хотим вернуть себе силу, мы должны захотеть признать, что наши матери несут истинную ответственность за боль, пережитую нами в детстве, но лишь мы, взрослые женщины, несем ответственность за исцеление этих ран.

Понятие «силы» подразумевает способность причинить намеренный или ненамеренный вред. Мать может не отдавать себе отчет, что причинила дочери вред намеренно, не желать признать этого, но именно она несет ответственность, как взрослый человек в отношениях с ребенком. Дочери же остается признать, что она имеет право испытывать боль. Если этого не произойдет, не случится и излечения от травмы. Осознание масштаба страданий, пережитых вами в детстве, — процесс болезненный и неприятный, но без него вам не видать свободы. Дочери с непроработанной травмой будут продолжать саботировать себя и бессознательно не давать себе стать счастливыми и успешными, пока не выявят паттерны, ведущие к корневой причине.

Патриархат до такой степени эмоционально вычерпывает женщин и вызывает у них такой сильнейший дефицит поддержки и социального одобрения, что, становясь матерями, они обращаются за поддержкой, признанием и одобрением к своим маленьким дочерям. Но маленькие дети не могут удовлетворить этот голод. Вместе с тем в течение многих поколений невинные дочери приносят себя в жертву и укладываются на алтарь материнских страданий и голода в надежде, что однажды станут «достаточно хорошими девочками». Они питают инфантильную надежду, что, если мать «подпитать», она в итоге начнет питать дочь. Но этого не происходит. Получить питание, которого требует ваша душа, можно лишь одним способом — начав процесс проработки материнской травмы, утвердившись в своей самоценности и признав, что ваша жизнь принадлежит только вам.

Нам нужно перестать жертвовать собой ради матерей, потому что в конечном счете наша жертва не подпитывает их. Реальную помощь вашей матери окажет лишь работа с болью и горем с ее стороны, и тут вы ей не помощница.

Если мы откажемся признать, что наши матери виноваты в страданиях, пережитых нами в детстве, мы проживем всю взрослую жизнь, чувствуя, что с нами что-то не так, что мы плохие и ущербные. Ведь испытывать стыд проще, чем столкнуться с болью и осознать правду: мать бросила нас или эмоционально эксплуатировала. Стыд становится защитным буфером от болезненной правды.

Маленькая девочка внутри нас готова испытывать стыд и ненависть к себе, потому что это сохраняет иллюзию, что ее мама была «хорошей».

Мы цепляемся за стыд, потому что цепляемся за мать. Когда мы стыдим себя, мы чувствуем, что мать рядом. Именно поэтому стыд становится одним из главнейших проявлений материнской травмы.

Мы должны найти в себе смелость избавиться от боли, которую мать нам навязала и вынудила повсюду носить с собой. А избавиться от нее можно, поняв, кто на самом деле несет ответственность: взрослый в паре, мать, а не ребенок. Дети не отвечают за выбор и поведение окружающих взрослых. Когда мы это усвоим, мы сможем взять на себя полную ответственность за проработку травмы и признание того, как она повлияла на нашу жизнь, и впоследствии в своей взрослой жизни поступать в соответствии со своим истинным «я».

Многие женщины стремятся пропустить этот шаг и перейти сразу к прощению и эмпатии. Это тоже не дает продвинуться вперед. Нельзя уйти от чего-то, если вы не понимаете, от чего уходите. Как нельзя просто взять и «простить» человека. Истинное прощение — результат процесса трансформации, в ходе которого боль нужно признать, переработать, принять и преобразовать в знание. Тогда прощение становится не действием, которое мы совершаем по отношению к другому человеку, а, скорее, шагом к обретению собственной целостности. Когда нас заставляют прощать — мы сами или другой человек, — нельзя поддаваться этому давлению, процесс исцеления травмы не происходит в одночасье.

В детстве многих из нас преследовало ощущение, что в семье нет никого «у руля». По разным причинам мы жили с чувством, что родители самоустранились из нашей жизни и мы предоставлены сами себе. Нервная система отвечала на это реакцией «бей или беги» или оцепенением, закладывая шаблонную реакцию на стресс и перемены.

Женщинам, которые в детстве научились быть «хорошими девочками», кажется, что люди их используют, что они должны сворачивать горы, чтобы понравиться. Они испытывают непроходящее чувство пустоты. Хорошая девочка верит в установку: «Однажды мама / папа наполнят свой ресурс и смогут дать мне то, что мне нужно». Проблема в том, что этот день никогда не наступит. Такие девочки вырастают во взрослых, которые испытывают высокий уровень стресса и гипернастороженности, сталкиваясь с повседневными ситуациями: например, когда они разочаровывают кого-то; слышат комплименты; устанавливают границы или пытаются заботиться о себе.

Женщинам внушают, что их выживание зависит от того, насколько хорошо они будут обслуживать мужчин в рамках патриархальных отношений. Многие «хорошие девочки» и «дочки-матери» были свидетельницами того, как их матери потворствовали токсичному мужскому поведению: или сами были его воплощением, или терпели его от мужчин в семье, или и то и другое. Многие из нас интернализировали опасные убеждения: «Если я не отдам себя полностью, я потеряю их одобрение», «Чтобы нравиться, я должна забыть о себе». Мы могли видеть, как наши матери ловили крошки одобрения от невежественных мужчин. Как другие взрослые женщины молча мирились с недопустимым поведением и абьюзом. Мы терпели вторжение в наше личное пространство со стороны матерей или полное отчуждение матери в результате ее собственной эмоцио­нальной опустошенности.

Выздоравливающим «хорошим девочкам» важно понять, что мы бессознательно согласны, чтобы нас использовали, и отвоевать свою суверенность самым непримиримым образом.

Внутри нас живет ребенок, которого не приняли таким, какой он есть, и использовали. Больше всего ему хочется, чтобы его любили бескорыстно, а не только когда он надевает маску «хорошей девочки» и соответствует патриархальным ценностям (продуктивная, идеальная, соответствующая ожиданиям, не причиняющая неудобств окружающим, жертвенная, замалчивающая истинные чувства). Непринятый ребенок жаждет любви, даже когда разочаровывает окружающих, когда обижается, когда ведет себя «неудобно», пачкается, растерян, ничего не делает, ведет себя непоследовательно, не знает, что ответить, передумывает и так далее. Главный вопрос: насколько мы готовы полюбить себя в эти моменты? Чем больше мы любим себя такими, какие мы есть, тем больше чувствуем себя достойными любви окружающих.

Вопросы для размышления

• Каким образом ваша мать передала вам свои убеждения и установки — открыто, на словах, или скрыто, посредством своих действий, решений, жизненного выбора?
• Каких убеждений придерживалась ваша мать по части основных жизненных вопросов, касающихся денег, мужчин, сексуальности, карьеры, тела, брака, женской дружбы, собственной матери, норм поведения в семье и так далее?
• Как проявляются убеждения вашей матери в вашей жизни? Могли ли вы бессознательно присвоить ее убеждения и начать воспринимать их как свои?
• Подумайте, как можно поступать в соответствии со своими истинными убеждениями, своим истинным «я». Как проще всего это сделать? Боитесь ли вы, что ваш выбор и убеждения повлияют на отношения с матерью?

Вопросы для матерей, которые помогут разобраться в себе и дадут возможность дочерям вырваться из замкнутого круга

• Что я недополучила от матери, в чем сильно нуждалась? Может ли быть, что я бессознательно проецирую эти неудовлетворенные нужды на дочь или других людей из своего окружения?
• Получаю ли я достаточно заботы и поддержки в повседневной жизни? Если нет, как удовлетворить эти нужды (друзья, занятия, методы, профессиональная помощь)?
• Не пренебрегаю ли я эмоциональными нуждами дочери? Становится ли мне «неудобно», когда она демонстрирует свои эмоциональные нужды? Если да, о каких ситуациях идет речь? Почему это является триггером? Какие ситуации из прошлого «поднимает» этот триггер?
• Требую ли я от дочери быть мне матерью? Если да, как можно получить необходимую поддержку из другого источника, чтобы не обременять этим дочь?
• Вызывает ли материнство у меня чувство ярости и недовольства? Если да, как безопасно проработать и пережить эти эмоции?
• Завидую ли я дочери, чувствую ли с ее стороны угрозу? Если да, то почему? Как это проявляется в повседневном общении с дочерью? Можно ли безопасно проработать эти эмоции?
• Какие ограничения я бессознательно приняла и наложила на себя в детстве, в возрасте своей дочери? Как это повлияло на мою жизнь? Как сделать, чтобы дочь не интернализировала те же ограничения?
• Как показать дочери, что я ценю себя?
• Что я чувствую, размышляя о том, что у дочери больше возможностей, чем у меня?
• Не проявляются ли мои чувства на этот счет бессознательно в виде ограничений? Как можно этого не допустить?

Глава 3

Динамика распределения сил в материнской травме

В детстве я идеализировала мать. Мне понадобилось несколько десятков лет, чтобы усомниться в придуманной ею истории о том, что мы «лучшие подруги». Лишь потом я поняла, что эта иллюзия оказалась возможной только благодаря тому, что я прилежно исполняла навязанную мне роль «хорошей девочки», доверенного лица и семейного рефери. Наша «дружба» сохранялась, покуда я эмоционально обслуживала ее и не заявляла о своих эмоциональных потребностях. Я инстинктивно пыталась скрыть свои истинные чувства и нужды, а также все признаки того, что я ребенок. По сути, я притворялась взрослой. Иногда материнская боль просачивалась через трещины в ее невозмутимой маске, явно или скрыто, и тогда я ощущала растерянность, потрясение и отчаяние. Я автоматически воспринимала это как потерю связи и думала, что это моя вина, результат какой-то моей оплошности. Я жила в состоянии постоянной гипербдительности, чтобы ни в коем случае не сделать дважды одну ошибку. Например, стоило мне спонтанно разоткровенничаться или высказать мнение, сильно отличающееся от материнского, я инстинктивно чувствовала, как она начинает отдаляться. Она бросала на меня ревнивые взгляды, высокомерно фыркала или неодобрительно вздыхала, и это было очень болезненно. Я бессознательно научилась приравнивать чувство свободы и радости к ожиданию наказания и последующей изоляции.

Но были и другие случаи, когда мать доминировала надо мной более открыто, и в эти моменты я чувствовала, что мать ясно дает мне знать, кто здесь главный, кто заказывает музыку и кого нельзя превосходить ни при каких обстоятельствах. Помню, когда мне было лет семь, сидя на заднем сиденье нашей машины, я задумалась и проговорила: «Мам, когда-нибудь я разбогатею!» Остановившись на красный, мать повернулась, и в моей памяти явственно запечатлелся ее стальной взгляд и вытянувшееся холодное лицо. Ядовито и резко она произнесла: «Не сомневаюсь, Бетани». Мне в ее словах услышалось следующее: не смей даже думать, что способна на это; не смей думать, что ты лучше меня и добьешься успеха, в то время как мне это не удалось. Этот краткий разговор оставил глубочайший след в моей детской психике.

Если я выражала свое мнение вслух горячо и искренне, мать иногда говорила: «По-моему, ты задаешься». Кажется, любое проявление независимости с моей стороны она воспринимала как личное оскорбление. Поскольку мы были «лучшими подругами», мне было невыносимо больно смотреть, как она обижается, поэтому я стала все реже высказывать свою точку зрения, если она не совпадала с ее мнением. Тогда я еще этого не понимала, но именно так начался процесс моего расслоения на «хорошую девочку», которой она хотела меня видеть, и настоящую девочку, которую я похоронила глубоко внутри.

Иногда в ходе нашего общения она проецировала на меня свою боль — я поняла это намного позже. В то время я не знала, что такое проекция, я лишь понимала, что мама причиняет мне боль, и могла объяснить ее поведение единственной причиной, казавшейся логичной, — видимо, я это заслужила. Помню, однажды — мне было лет одиннадцать — я рассказала матери о Лори, злобной девчонке из нашего класса, которая выбирала себе жертв среди девочек и задирала их. Мне хотелось получить от матери подтверждение, что Лори плохая, и я спросила: «Мам, а Лори красивее меня?» Мать задумалась, потом поджала губы и ответила: «Да, она красивее». Помню, меня страшно ранили эти слова, тем более что до этого момента в разговоре мать была необычайно добра и тут совершенно внезапно похолодела, стала резкой и бесчувственной. После этих ее слов мне стало нехорошо, я закрылась в комнате, ощущая растерянность, отверженность и одиночество. Тогда я поняла, что ей опасно открываться, и начала скрывать от нее все, хотя и раньше это делала, но не до такой степени.

Отношения матери и дочери всегда включают элемент силовой борьбы из-за влияния на них патриархата. Культурная атмосфера патриархата такова, что сила и доминирование присутствуют в любых отношениях. Если мать исповедует жесткую авторитарную философию родительства, взрослой дочери будет практически невозможно наладить с ней коммуникацию и тесные, доверительные отношения. Если вы хотите иметь, что называется, «гармоничные» отношения с авторитарной матерью, придется отказаться от части себя. Авторитарное родительство по природе своей не подразумевает сотрудничества и взаимного роста. Доверительные отношения рассматриваются как поражение, проигрыш авторитарного родителя. Ребенок чувствует себя особенно растерянным в таких отношениях, потому что мать может включать авторитарного родителя непредсказуемо, когда раздражена или злится, а в более благосклонном настроении вести себя как друг, и предсказать, когда произойдет переход из одного режима в другой, ребенок не в состоянии. Это приводит к так называемому прерывистому подкреплению — самой эффективной форме подкрепления, при которой мать иногда проявляет любовь и эмпатию, а в моменты эмоциональной нестабильности становится контролирующей, враждебной и резкой. Постоянно меняющаяся динамика сродни непрерывному катанию на эмоциональных качелях и взращивает у ребенка чувство нестабильности.

В своем знаменитом труде «Не бьет, просто обижает» (The Verbally Abusive Relationship7) Патрисия Эванс говорит о двух видах силы, существующих в нашем мире. Тысячелетиями мир функционировал в патриархальной парадигме «правит сильнейший» — одни люди доминировали над другими. Эванс объясняет эту парадигму в контексте вербального абьюза в отношениях, где контролирующим партнером является мужчина. Но та же динамика распределения сил присутствует в отношениях матери и дочери и объясняет многие болезненные процессы. Когда вы чувствуете, что вы с матерью говорите на разных языках, когда вам кажется, что разрешить свои разногласия вы никак не можете, и регулярно сомневаетесь в правильности своего восприятия, понимание силовой динамики отношений может многое прояснить.

Эванс называет патриархальную парадигму доминирования «реальностью 1». «Реальность 1» характеризуется неравенством, конкуренцией, манипуляциями, враждебностью, контролем и отрицанием. В этой реальности чувство безопасности достигается «победой» над другим человеком. Люди инстинктивно не доверяют тесным отношениям и уязвимости. Часто те, кто живет в этой реальности, были глубоко травмированы в детстве и подавляли свои чувства вплоть до полного онемения, а ныне проецируют их на окружающих. Доверительные отношения они воспринимают как угрозу своей безопасности и идентичности. Они бессознательно воспринимают реальность как мир, в котором другие люди должны быть ниже их рангом. Они неспособны ощутить личную силу, так как слишком глубоко похоронили свои эмоции, не ощущают с ними связь, а возникающего у них бессилия пытаются избежать, контролируя окружающих и доминируя над ними. Парадигма «правит сильнейший» — это попытка сфабриковать личную силу искусственно, но истинная сила рождается только внутри. Такие люди слишком боятся быть уязвимыми и просить о том, что им нужно, потому что не хотят быть отвергнутыми и испытать неизбежное разочарование и унижение. Все их поступки основаны на бессознательной потребности избежать встречи со своими эмоциями и уязвимыми частями своей личности, которые им пришлось закопать глубоко, чтобы выжить в детстве. Они глубоко отрицают свои эмоции и могут искажать и путать реальность, практикуя газлайтинг в отношении других людей и даже не понимая, что они это делают. В такой реальности здоровые отношения и общение становятся практически невозможными.

Парадигма личной силы — ее Эванс называет «реальностью 2» — характеризуется равноправными, партнерскими, тесными, доверительными отношениями, в которых присутствует доброта и взаимная поддержка. В «реальности 2» личная сила обретается посредством ощущения связи со своими эмоциями и на определенном уровне — с самой жизнью. Считается, что оба участника отношений заинтересованы в росте, поддержке и улучшении жизни друг друга. «Реальность 2» — общая реальность, которую один человек создать не в состоянии, нужны двое. Женщины часто испытывают фрустрацию, пытаясь сделать все возможное, чтобы наладить отношения с матерями, и не получая никакого результата. Правда в том, что создать «реальность 2» на двоих с матерью невозможно, если ваша мать родом из «реальности 1».

Эванс объясняет, что главным фактором, определяющим принадлежность человека к «реальности 1» или «реальности 2», является присутствие эмпатичного взрослого в детстве. Речь о стабильном, любящем взрослом, который оказывал ребенку эмоциональную поддержку в моменты переживаний. Наличие эмпатичного взрослого рядом в минуты душевных мук позволяет ребенку сохранить связь со своими эмоциями и поверить, что он в силах вынести сложные эмоциональные ситуации. Это готовит ребенка к тому, чтобы, повзрослев, он смог обрести личную силу. Тем, у кого в детстве не было эмпатичного взрослого и кто пережил травматичные эмоции, не получая или почти не получая эмоциональной поддержки, скорее всего, пришлось вытеснить болезненные чувства в бессознательную сферу, чтобы выжить, и принять парадигму «правит сильнейший» в качестве механизма самозащиты. Без доступа к личной силе такие люди, скорее всего, попадут в «реальность 1» — мир, где люди доминируют друг над другом и правит сильнейший.

Убийственная установка

Один из «якорей», удерживающих на месте материнскую травму, — культурная установка, гласящая, что все матери заботливы, теплы, добры, благонамеренны и должны всегда поддерживать своих детей, — «реальность 2». Но наши матери — живые люди, которые, скорее всего, сами были травмированы в той или иной степени. Это может быть семейная травма и травма быть женщиной при патриархате. Если у наших матерей в детстве не было рядом эмпатичного взрослого, который помог бы им сохранить связь с эмоциями и, следовательно, личной силой, они во всех своих действиях будут в дальнейшем руководствоваться «реальностью 1» — местом, где правят манипуляции, доминирование, проекции, искажения, абьюз и контроль. Если у матери закрыт доступ к ее чувствам, она может рассматривать дочь как продолжение себя, а собственные отрицательные эмоции — исходящими от дочери, а не от собственной боли, глубоко вытесненной в подсознание. Такая мать может подвергать дочь изоляции и абьюзу, повторяя все то, что перенесла в детстве, но отрицая и даже не осознавая, что делает это.

Материнские истерики и «мамипуляции»

Патриархальное подавление женщин начнет ослабевать, лишь когда более взрослые женщины возьмут на себя ответственность за свою боль, а молодые женщины откажутся нести в себе травмы, не являющиеся их собственными. Тогда и лишь тогда молодые смогут уверенно реализовывать свои мечты, не испытывая парализующей вины и стыда.

Когда ваша жизнь начнет меняться под действием новых, не­ограничивающих убеждений, ваша семья может растеряться; родителям и близким может казаться, что вы бросаете их или предаете. Переставая выбирать между собой и матерью и переходя к новой парадигме, где вы обе присутствуете равноценно, вы рискуете быть отвергнутой собственной семьей, но зато обретете истинное «я» и установите границы. Ваше поведение станет триггером для материнской боли, и мать может отреагировать на него по-разному: от легкой критики и отсутствия поддержки до полноценного взрыва (вспышка ярости, ревнивая замкнутость и угрюмость, обзывательства, припоминание прошлых ошибок — все, что угодно, лишь бы снова сделать вас своим эмоциональным костылем).

Я называю эти выступления материнскими истериками, потому что именно в этот момент травмированный внутренний ребенок в вашей матери начинает открыто проецировать свою непроработанную боль на дочь в ответ на неподчинение негласному правилу, в соответствии с которым дочь никогда не должна представлять для матери угрозу. Мать устраивает истерику, когда дочь перестает играть роль подчиненной, выказывающей уважение, покорной девочки и осмеливается изменить динамику отношений, начиная более выраженно проявлять свое истинное «я». (Например, устанавливая границы, говоря то, что думает, ограничивая контакты с матерью, принимая самостоятельные решения, которые могут не согласовываться с материнскими убеждениями, и так далее.)

Далее я приведу истории взрослых дочерей, которые рассказывают об истериках своих матерей. Эти примеры я услышала от своих студенток и клиенток, участниц моих онлайн-курсов, ретритов и семинаров. Все имена изменены. Примеры ясно показывают, что бывает, когда у матери с непроработанной травмой срабатывает триггер, и она буквально идет вразнос, проецируя свою боль на дочь. Сам триг­гер при этом не проблема; дети часто «триггерят» нас, это нормально. Проблема в том, что мать не берет на себя ответственность и не прорабатывает свой триггер, а проецирует свои травмы на ребенка.

Шона: «Я сказала матери, что мне нужно пару недель побыть в одиночестве и не контактировать с ней, так как у меня важный проект на работе. Тогда она прочла все мои дневники, которые хранились у нее дома на чердаке, и написала мне письмо, в котором говорила, что не понимает, почему я хочу бросить свою мать. Она писала, что не знает, что делать, потому что я с ней не разговариваю. Начала критиковать написанное в моем дневнике и заявила, что тревожится обо мне. Я знала, что она считает нормальным нарушать мои границы, но не думала, что она зайдет так далеко».

Талия: «Мать купила подарки гостям на моем предсвадебном ужине, хотя я просила ее этого не делать и хотела сама выбрать подарки по интернету. На ужине она завопила на меня во весь голос: “Это подарки от меня, я имела полное право их выбрать!”»

А. Дж.: «Чем дальше я продвигаюсь в карьере, тем чаще мать звонит и говорит со мной по телефону обо всякой ерунде. Помню, однажды я была очень занята и готовилась к экзаменам в юридической школе, а она потребовала, чтобы я говорила с ней три часа, помогая ей планировать отпуск в Мексику, — и так каждый вечер в течение недели. Лишь много лет спустя я поняла, что таким образом она пыталась отвлечь меня, чтобы я не превзошла ее, хотя, может быть, делала это на бессознательном уровне. В день вручения дипломов в юридической школе она уехала на скорой, утверждая, что у нее боль в груди. Я пропустила церемонию и сидела в приемной больницы с братьями и сестрами. Оказалось, с матерью все в порядке».

Танеша: «Моя мать демонстрирует равнодушие и отдаляется каждый раз, когда я рассказываю ей о чем-то хорошем, что происходит в моей жизни. Она тут же меняет тему, словно не может терпеть, что я оказываюсь в центре внимания в связи с чем-то хорошим. Иногда она даже начинает рассказывать о чем-то похожем, происходящем в жизни детей ее друзей, как будто хочет сказать, что мои успехи бледнеют в сравнении. Это очень обидно, хотя я понимаю, что она делает это бессознательно».

Оливия: «Когда я встречаюсь с матерью, она каждый раз негативно комментирует мою внешность. “Все еще состоишь в «Анонимных худеющих»?”, “А что это ты блузку не погладила?”, “Ты что такая непричесанная? Вот, возьми расческу”. Она говорит со мной свысока, как с ребенком, и я и чувствую себя, как будто мне пять лет. Парадокс в том, что моя мать была алкоголичкой, и в детстве я помогала ей собираться на работу, гладила ее одежду, подавала ей помаду и носки. Теперь же она отрицает весь мой опыт, полученный, когда я ее поддерживала. Должно быть, самим фактом своего существования я напоминаю ей о ее материнской несостоятельности. Но я даже не уверена, что она помнит то время. Иногда я задаюсь вопросом, а способна ли она вообще заботиться обо мне. Кажется, она выстроила всю свою жизнь вокруг избегания своей боли».

Джордин: «Когда отец ушел от матери, я была уже подростком, и сначала мне казалось, будто мы с мамой стали лучшими подругами. Она жаловалась мне на свою жизнь, на то, как ей одиноко. Говорила, что я единственная в мире ее понимаю. Поступив в колледж, я продолжала жить дома, и когда приводила домой парней, она вдруг становилась пассивно-агрессивной. Например, “случайно” отбеливала мою любимую вещь. Иногда мой телефон “пропадал” на несколько часов, а потом она внезапно его “находила”. Однажды, когда у меня завязались серьезные отношения с парнем, она сделала что-то с двигателем, и машина не завелась, когда я попыталась уехать. Я тогда думала, что она ведет себя так, потому что любит меня. Теперь я понимаю, что она считала меня своей собственностью».

Финн: «Вся жизнь моей семьи вертелась вокруг мантры “Не расстраивай маму”. Она была очень тревожной и не терпела никаких выходок от нас, детей. Ее также очень заботило, “что подумают соседи”. Помню, по выходным я часами занималась гимнастикой во дворе, пока она готовила на кухне, надеясь, что она меня не заметит. А бывало, она бросала все дела и часами болтала с подругами, на которых сама потом жаловалась. Я сидела, слушала их разговоры и отчаянно жаждала ее внимания. Стоило мне загрустить или разозлиться, мать саркастически вопрошала: “Ну что опять с ней такое?” Такое ощущение, что все свое детство я простояла у окна в ожидании, когда же она вернется домой. Она находилась рядом, но между нами не было никакой связи. Кажется, мои эмоциональные потребности слишком ее истощали».

Брук: «Моя мать всегда стремилась быть красивее меня. Когда кто-то делал мне комплимент в ее присутствии, она начинала кокетничать с этим человеком и перетягивать внимание на себя. Иногда она делала это почти незаметно, и никто не обращал внимания; иногда ее поведение было настолько очевидным, что все понимали — она со мной конкурирует. Никогда не забуду, как она вела себя на моей свадьбе. Несколько гостей похвалили мое платье, а мать резко прервала разговор и громко спросила, не поможет ли кто-то застегнуть ей браслет. Все раздосадованно повернулись к ней, а она начала рассказывать какую-то банальную историю, не относящуюся к делу. С тех самых пор, как я стала подростком, она не выносила, когда я находилась в центре внимания».

Дестини: «Моя мать любит привлечь моего мужа на свою сторону и натравить нас друг на друга. На семейных сборищах ей всегда удается флиртовать с ним почти незаметно, и он неизменно поддается на ее уловки. У меня же возникает чувство, что они объединились против меня. Муж долго не понимал, что им манипулируют. Но теперь он учится замечать ее манипуляции, и как бы она ни старалась изолировать меня и заставить почувствовать себя ущербной, мы держимся как одна команда. Она всегда найдет, за что покритиковать меня: то еда слишком соленая, то стиральная машинка слишком шумит, то машина у меня слишком старая. Затем она привлекает других на свою сторону, указывая мне на мои недостатки. Это сводит меня с ума».

Элизабет: «Мать пишет мне электронные письма, короткие и вроде бы благожелательные. Но в них сквозит неодобрение, и это выбивает меня из колеи. Общий посыл ее писем в том, что она лучше, чем я, справлялась с материнскими обязанностями, а я по умолчанию ни на что не годна. “Когда у детей каникулы? Ты проверяла их школьный календарь?” Стоит мне ответить на вопрос, и она задает второй, уточняющий вопрос, будто не доверяет мне: “Всего четыре дня?” Мне так надоело оправдываться за малейшую ерунду. Меня это выматывает».

Мич: «Мать унижает меня в присутствии моих детей и разрешает им делать то, что я запрещаю. Однажды она сказала моей дочери, что ее тревожит мое психическое состояние. Она как будто пытается объединиться с моими детьми, чтобы унизить меня. Дочери сказали, что больше не хотят оставаться с бабушкой наедине. И я их понимаю. Я почему-то считала, что нельзя лишать их общения с бабушкой; на самом деле, позволив ей сидеть с ними, я вредила им. Я надеялась, что рождение внуков умерит ее нарциссистические тенденции, но я ошибалась».

Клэр: «Мои родители были учеными. В нашем доме всегда было полно активистов, писателей, академиков. Я могла засидеться допоздна и слушать, о чем они разговаривают. Мать была так погружена в свое “правое дело”, так горела им, что часто забывала покормить и искупать меня. Я была единственным ребенком, научилась быть незаметной и делать все самостоятельно с ранних лет. Всю свою взрослую жизнь я страдала от сильной депрессии. Когда мы с матерью встречаемся, я вначале надеюсь, что мы как-то наладим контакт. Но все заканчивается одинаково: она спрашивает, почему я не могу взять себя в руки. “Что с тобой не так?”, “Почему ты не можешь жить нормально, как дети моих подруг?” После каждой встречи с ней я погружаюсь в депрессию на несколько дней».

Эбби: «Мать воспитывала меня в одиночестве с двух лет. Когда мне было десять, у нее фактически случился нервный срыв, и я была ее главной эмоциональной опорой. Мой младший брат страдает наркозависимостью и не задерживается ни на одной работе. Я же была ангельским ребенком, хорошо училась и получила докторскую степень. Когда она звонит мне — а это почти каждый день, — она очень обижается, если я негативно отзываюсь о брате, и начинает защищать его. Недавно он переехал к ней. Они словно объединились против меня, хотя я хочу лишь одного — наладить с ней контакт. Я стремилась добиться успеха с одной лишь целью: чтобы она наконец увидела меня и начала мной гордиться, но она, кажется, боится, что я стала более успешной, чем она. Она постоянно отталкивает меня или, наоборот, притягивает, чтобы потом обидеть или унизить. А я лишь хочу, чтобы она меня любила».

Дон: «Я сказала матери, что мне не нравится, каким тоном она разговаривает с моим ребенком. Она жестко раскритиковала его за орфографическую ошибку в домашней работе. В конце концов она извинилась. Но на следующий день прислала мне по электронной почте письмо, в котором сказала, что больше не будет помогать мне выплачивать студенческий кредит. И это через две недели после того, как я попросила у нее дать мне логин и пароль от банковского аккаунта, чтобы я сама могла его выплачивать. Тогда она наотрез отказалась и заявила, что будет платить его и дальше. Но теперь похоже, решила каким-то образом отомстить мне за то, что я установила границы».

В момент материнской истерики ваша мать видит перед собой не вас (свою дочь), а ее собственную мать, которая отвергает ее. Вот почему вам может казаться, что взаимодействие, даже если на первый взгляд оно кажется невинным, имеет агрессивный подтекст: на вас обращается регрессивный гнев разъяренного ребенка, который мать в себе не признала и не проработала. Знание этого поможет не принимать поведение матери всерьез. Поверьте, вы тут ни при чем.

Если вам хочется не обращать внимания на материнскую истерику или предотвратить ее, это нормально — никто не жаждет болезненного неприятного общения и тем более нападок. Ваш внут­ренний ребенок, скорее всего, будет бояться этих ситуаций, так как они воспроизводят болезненную динамику вашего детства. Суть в том, чтобы поддержать своего внутреннего ребенка и показать себе, что, хотя в детстве вы не ощущали эмоциональной безопасности (и быть отвергнутой матерью казалось равноценным смерти), сейчас вы взрослый человек и сами можете поддержать своего внутреннего ребенка в этой ситуации. Вы переживете истерику, а эмоциональная готовность к последствиям материнского взрыва освободит вас. Когда мы отказываемся изображать хорошую девочку, которая отвлекает мать от боли, мы делаем одолжение и себе, и матери. Притворяясь хорошей, вы лишь усугубляете материнские страдания и отодвигаете момент, когда она начнет прорабатывать свою травму.

Как распознать «мамипуляцию»

Помимо материнских истерик — взрывных, провоцирующих на конфликт и открыто агрессивных, — есть в материнско-дочерних отношениях и более скрытая динамика сил, которую я называю «мамипуляцией». Мамипуляция — это тонкая манипуляция со стороны матери, которую легко не заметить, потому что осуждение и враждебность прикрываются словами и поведением, характерным для «заботливой мамы» (ухаживание, беспокойство, обожание, поддержка). Распознать мамипуляцию может быть очень сложно, а ее главным симптомом для дочери часто является страх, отчаяние и ярость, которые возникают после общения с матерью, но по всей логике не могут быть им вызваны, в результате чего дочь винит себя, так как ее реакция кажется ей неадекватной. На поверхности общение может казаться благожелательным, добродушным и бесконфликтным, но подтекст сильно отличается: жестокий, враждебный, агрессивный. Как и с любой формой буллинга, лучший способ распознать материнскую манипуляцию — обратить внимание на ощущения в теле в ходе общения. Копайте глубже: может быть так, что на первый взгляд все хорошо, а ощущение упадка сил и депрессии возникает после общения с матерью. Мамипуляции могут быть причиной этого состояния.

Ваша реакция на материнские истерики и мамипуляции зависит от специфической динамики ваших отношений. Ваша задача — не дать затянуть себя в игру в «жертву, преследователя и спасителя8», а остаться верной своей правде. Кому-то для этого придется высказаться, кому-то — промолчать. Подумайте, какая реакция на мамипуляцию или материнскую истерику является наиболее подходящей и позволит вам остаться верной себе. Это поможет многое понять.

Чувство долженствования

Одна из самых проблемных и распространенных установок дочерей: «Моя мать подарила мне жизнь. Так что я должна ей… (нужное вставить)». Разумеется, нет ничего плохого в искренней любви и уважении к матери и сердечной благодарности за то, что она для вас сделала. Но чувство долженствования — это совсем другое, это болезненная иллюзия, за которую вы платите непомерную цену. Многие женщины используют ее как довод, удерживающий их от реализации своих устремлений. Чувство долженствования заставляет сомневаться в себе, испытывать вину и терпеть дурное обращение, не дает двигаться вперед.

Дети ничего не должны матерям, но иллюзия долженствования вот уже многие поколения не дает женщинам сдвинуться с мертвой точки. Однажды я наткнулась на видеоролик на Facebook, снятый для матерей, которые испытывают стресс, депривацию сна и недостаток поддержки. Он заканчивался словами: «Загляните в глаза своему ребенку, и вы поймете, что вы важны». Закадровый голос вещал о том, что в глазах ребенка мать выглядит идеальным существом, и этого должно быть достаточно, чтобы пережить все трудности. Вся суть видеоролика сводилась к тому, что матери достаточно лишь взглянуть в глаза ребенку, чтобы получить поддержку. Мне показалось странным, что ни слова не говорилось о поддержке друзей, партнера, ближайшего окружения, которые должны помогать женщинам пережить трудности, с которыми сталкиваются матери. Не говоря уж о заботе о себе. В ролике умалчивалось и о том, что все женщины важны и ценны изначально. Его авторы предлагали матерям искать смысл и свою ценность в одном месте: в глазах ребенка.

На первый взгляд этот ролик может показаться безобидным, ведь его цель — отдать дань беспрестанной работе матери. Он собрал несколько тысяч лайков. Но мне ролик показался тревожным по многим причинам. У матерей он создает иллюзию, что одобрения детей должно быть достаточно, чтобы компенсировать неумолимо монотонный, неблагодарный труд материнства, способствующий изоляции женщин в современном мире. Ребенка он готовит к тому, чтобы нести эмоциональный груз материнских проблем и перегружать себя функциями эмоциональной заботы. Он внушает ребенку, что тот должен предстать перед матерью такой версией себя, которая убережет мать от боли. Это убеждение подобно яду разрушает дочернее «я», самоценность и способность выстраивать долговременные здоровые отношения с окружающими людьми.

К сожалению, одним из самых частых проявлений материнской травмы являются отношения созависимости и слияния матери и дочери. Образ матери, подобный тому, что я увидела в этом ролике, усиливает и подкрепляет нездоровое слияние, выставляя его как нормальную «материнскую любовь». Нельзя ждать от ребенка, что он станет спасителем матери, ее зеркалом, психотерапевтом и единственным смыслом существования. Поскольку мать — взрослый человек, на ней лежит ответственность получать необходимую поддержку от других взрослых: психотерапевтов, супруга, партнера, окружения, общественных институтов и так далее.

Ребенок не отвечает за благополучие матери. Ожидая, что ребенок будет брать на себя эмоциональный труд, мать делает его заложником своей боли. Этот паттерн часто начинается в детстве и продолжается, когда дочь уже становится взрослой, провоцируя у нее неуверенность в себе, чувство вины, подавленный гнев, синдром самозванки, проблемы в личных отношениях, а также другую симптоматику. Наша культура враждебна к женщинам, и это выражается в ограниченном доступе к репродуктивному здравоохранению, разнице в зарплатах, коротких декретных отпусках или их отсутствии и мужском насилии по отношению к женщинам, а также системных барьерах — институционализированном расизме, например. В совокупности эти факторы приводят к изоляции матери и вынуждают ребенка брать на себя труд эмоциональной заботы и поддерживать мать в отсутствие поддержки со стороны партнеров, других взрослых, общественных институтов и общества в целом. Эту бездну один ребенок не сможет заполнить никогда. Все последствия отсутствия уважения и отсутствия эмоциональной поддержки, с которыми матери сталкиваются в нашей культуре, обрушиваются на голову детей. При этом общество внушает матерям, что дети сами по себе достаточная награда, и стыдит, если они выказывают малейшее недовольство своим положением.

Боль, которую матери передают нам «по наследству», происходит из двух основных источников.

• Унаследованная травма разной степени тяжести и абьюзивные отношения в ее семье, которые она бессознательно может передавать вам.
• Культурная материнская травма: боль быть женщиной в патриархальной культуре и передача этой боли из поколения в поколение.

Чувство долженствования перед матерью может возникнуть у ребенка под влиянием совокупности факторов.

• Естественная преданность ребенка матери.
• Ребенок видит, что мать страдает без поддержки, при этом знает, что без матери не выживет.
• Мать подкрепляет идею, что ребенок отвечает за ее благополучие.
• Мать искренне верит, что ребенок у нее в долгу, потому что сама испытывала такие чувства (чувство долженствования перед собственной матерью).
• Супруг, партнер, близкие, друзья не поддерживают мать.

В прошлом — а некоторые считают так и до сих пор — родительские функции сводились к обеспечению ребенка едой, кровом, одеждой и образованием. Эмоциональным потребностям не придавали такого значения, как физическим. Считалось, что детей должно быть «видно и не слышно», дети приравнивались к мебели или домашним питомцам. О личных проблемах — зависимости, психических расстройствах, финансовых тяготах, абьюзе — попросту умалчивали. Люди верили, что, если притвориться, будто всего этого не существует, держать «стыдное» в тайне, все будет хорошо. Слава богу, в последнее время до нас начинает доходить, что это не так. Проблемы не растворяются, когда мы пытаемся забыть о них или притворяемся, что их не существует. Они с нами каждый день.

Естественное развитие ребенка невозможно без взросления и собственной, отдельной, самостоятельной жизни.

Если дочь «слилась» с матерью, попытки индивидуализации могут стать для нее жестокой битвой за свое «я». Важно, чтобы дочь при этом получала поддержку в своем стремлении разрушить извращенную патриархальную логику, утверждающую, что независимая жизнь делает ее «предательницей» по отношению к матери, сепарация равноценна агрессии, а попытка установить границы — нападению. Сопротивляйтесь искажениям реальности и черпайте поддержку из различных источников, чтобы создать новые здоровые паттерны поведения. Будучи выздоравливающей «дочкой-матерью», я быстро осознала в себе вредную установку «Когда я забочусь о себе, я обделяю мать».

Мне понадобилось много лет, чтобы научиться следующему.

• Отделять необходимость заботиться о себе от внушенного мне матерью убеждения, что она имеет право требовать от меня заботу.
• Выражать свою индивидуальность, не боясь быть брошенной и отвергнутой.
• Привлекать романтических партнеров, способных на равный взаимообмен.
• Говорить отчетливое «нет» людям, ожидающим от меня молчаливой покорности и удовлетворенности своим подчиненным положением, даже если это ожидание проявляется в виде тонких манипуляций.
• Не уравнивать самоопределение и одиночество.

Эта работа требует времени, но постепенно вы наладите контакт с внутренним ребенком и научите его новой парадигме, в которой безопасно быть «настоящей девочкой», иметь потребности, отвечать отказом, иметь эмоции, радоваться за себя и быть видимой. Вам может понадобиться профессиональная помощь (например, реляционная психотерапия), и вы должны будете установить четкие границы, заботиться о себе без оглядки на кого бы то ни было, а главное, позволить себе горевать. Многие из нас видели, как наши матери переживают трудности, жертвуют собой и страдают под гнетом различных обстоятельств. Дети от природы преданы матерям, так как это обеспечивает их выживание. Но истинные уважительные отношения невозможны, когда вам приказывают уважать другого или говорят, что вы должны его уважать по тем или иным причинам, а также принуждают к уважению посредством стыда или эмоционального долженствования. Долженствование и уважение — понятия взаимоисключающие. Если вам внушают чувство долга, вас пытаются контролировать.

Матери могут внушить себе, что дети им должны, если они (матери):

• ощущают нехватку поддержки и одобрения в других сферах взрослой жизни;
• не пытались разобраться, что произошло с ними в детстве;
• имеют историю абьюза, отсутствия заботы со стороны взрослых, детских травм, но не проходили терапию;
• проявляют симптомы психических расстройств;
• верят, что матери обладают полной властью над детьми;
• придерживаются авторитарного стиля родительства.

Матери, подкрепляющие в детях чувство долженствования, нередко делают это бессознательно. Дочерям важно получить поддержку извне и установить здоровые границы в отношениях с матерями. Наше общество должно наконец признать, какое невероятное количество любви, физических и эмоциональных сил тратит на материнство женщина, и отнестись к этой отдаче с уважением и восхищением, выделив матери особое сакральное место. Проблема в том, что самоотдача матерей будет обесцениваться и оставаться невидимой до тех пор, пока динамика сил в материнско-детских отношениях остается вредительской и матери рассчитывают, что ребенок станет ее зеркалом, спасителем и смыслом жизни. Материнство будут обесценивать до тех пор, пока общество обесценивает женщин и вынуждает детей расхлебывать последствия этого. Мы должны осознать, как и в чем патриархат обделяет матерей и как эти лишения отражаются на детях, превращая нас всех в той или иной степени в моральных инвалидов.

Установка «Я должна своей матери» развязывает руки на многое. Эмоциональное насилие, физическое насилие, пренебрежение, болезненное молчание и прочие травмы — все это последствия этой установки. А сколько всего подавляется под предлогом «Я должна своей матери»: истинные желания, потенциал, мечты, вдохновение, изобилие, богатство — от всего этого женщины отказываются, так как их учат, что самовыражение вредит тем, кого они любят. Лишенные эмоциональной поддержки, матери, подпитывающие эту динамику, крадут у дочерей жизненную силу и питаются ею, как своей.

Вот несколько примеров подспудных установок матерей в патриархальной парадигме (которая гласит, что женщина слаба и не может контролировать свою жизнь).

• «Если ты проявляешь свою истинную суть полностью и без оглядки — ты неблагодарная».
• «Страдая, ты отдаешь мне дань уважения, потому что я пережила много страданий, чтобы ты появилась на свет».
• «Я твоя мать и заслуживаю уважения, несмотря на все унижения и психологическое насилие, которым тебя подвергаю».
• «Добиваясь успеха, ты вызываешь у меня чувство несосто­ятельности».

Так у дочери прокладывается ассоциативная связь между чувством безопасности и своей «незаметностью».

Многим женщинам сложнее всего позволить матери извлечь болезненный урок и пройти процесс исцеления. Для этого необходимо избавиться от необходимости притворяться кем-то другим в ее присутствии, чтобы угодить ей, и быть собой настоящей, даже если мать реагирует неодобрительно. Позвольте матери высказать недовольство вашим истинным «я», но не позволяйте ей сбить вас с пути и втянуть в войну.

Позволяя матери извлечь урок и пережить трудности самостоятельно и не бросаясь решать за нее ее личные проблемы, вы не становитесь плохой дочерью.

При лучшем раскладе, оставив мать самостоятельно разбираться со своей болью и проблемами, вы стимулируете процесс горевания, необходимый для того, чтобы процесс исцеления травмы начался. Это произойдет, только если ваша мать открыта изменениям и хочет меняться. Неприятная правда в том, что некоторые матери откровенно не желают браться за сложную работу по проработке травмы: им гораздо больше нравится, когда эта ответственность лежит на дочери.

Если ваша мать обычно реагирует враждебно, когда вы выражаете свою отдельность, индивидуальность, «настоящесть» и силу, причина может быть в том, что ваше искреннее самовыражение пробуждает в ней тоску по нереализованному потенциалу. Ваше истинное, живое, правдивое «я» может стать кривым зеркалом, в котором отразится все, чем ей пришлось пожертвовать ради выживания в собственной семье. Оно может вызвать на поверхность глубоко запрятанное горе из-за потери «я». Если мать неспособна или не хочет прожить это горе и переработать его, она может отреагировать яростью, манипуляциями, ревностью, отчуждением или начать соревноваться с вами.

Вы ничего не можете сделать, чтобы избавить мать от ущербности, которую она чувствует.

Ее боль не ослабнет, если вы будете незаметной и несчастливой. Будете ходить вокруг нее на цыпочках и не станете мутить воду — достигнете кратковременного «спокойствия», но в долгосрочной перспективе вся ваша жизненная сила уйдет на материнскую травму. Поймите: таким образом вы отказываетесь от своей силы. Вы ничего не должны матери. Ваше несчастье и неудовлетворенность никогда не компенсируют ее незалеченные раны и все, что ей пришлось пережить. Лишь она сама может сделать все необходимое, чтобы изменить свою ситуацию.

Когда мы эмоционально обслуживаем мать, мы не только саботируем себя, но и мешаем ее процессу исцеления, так как становимся сообщницами в поддержании ее иллюзий. Не говоря о том, что мы ставим свою жизнь на паузу, ожидая ее одобрения, которого не дождемся никогда.

Разрушить этот паттерн поможет осознание, что, если мать отвергнет вас, вы не умрете. Взрослому интеллектуальному уму это может казаться очевидным, но внутренний ребенок и примитивные части мозга, отвечающие за эмоции, прочно ассоциируют отторжение со стороны матери с опасностью и риском. Вот почему, даже начав проработку травмы, мы можем испытать бессознательную тревогу и вернуться к старым паттернам вины и эмоционального обслуживания, снова начать «сливаться со стеночкой», чтобы не беспокоить окружающих, извиняться за сам факт своего существования и зависеть от внешнего одобрения и подкрепления, как от наркотика.

Незаметность и топтание на одном месте неприятны взрослому человеку, но внутреннему ребенку они дают ощущение безопасности.

Чтобы перестать саботировать себя, необходимо разорвать ассоциацию «Если я буду собой, то потеряю мать» и перестать бояться, что мать отвергнет и бросит нас, если мы станем «настоящими девочками». Нам также следует продолжить новую ассоциативную связь: «Когда я — это я, я в безопасности, я любима и защищена».

Здоровая эмоциональная сепарация между дочерью и матерью должна произойти с обеих сторон; обе женщины должны быть индивидуальностями и комфортно чувствовать себя со своим «я». Тогда между ними возможна истинная тесная доверительная связь, которая будет питать обеих.

Любая «обязаловка» в отношениях навязана и означает несвободу. Отношения — это искренний контакт и взаимообмен. Избавившись от иллюзии «долженствования», вы откроете перед собой новый мир, где ваша жизнь будет принадлежать только вам и никто не будет стыдить вас за то, что у вас есть потребности и эмоции. Это ваша жизнь. Вы ничего не должны матери. Попытки разуверить вас в том, что сепарация нужна, — тактика патриархата, которую эта система использует, чтобы подавлять женщин. Я не говорю о сепарации как о полном разрушении отношений, холодности и взаимной обиде. Я говорю о состоянии, в котором вы отдельная личность, цельная и уникальная.

Ощущение себя отдельной личностью дает силу, которую нужно развивать в себе и всячески поддерживать в других. Развитие личной силы происходит не за счет других людей. Быть отдельной личностью — не значит существовать в изоляции от всех или смотреть на людей свысока. Чем больше мы понимаем, что заслуживаем своей любви и поддержки, тем сильнее становимся и тем вероятнее, что совместными усилиями мы сможем изменить мир к лучшему.

Если вы испытываете тягу сепарироваться от матери, поддайтесь ей. Слишком долго табу материнской травмы мешало женщинам исцеляться на личном и коллективном уровне. Важно увидеть правду, какой бы неудобной она ни была: проработать материнскую травму — не значит свалить вину на мать за все свои проблемы. Это необходимый шаг к обретению сознательного и зрелого взрослого «я». Проработка материнской травмы (и отказ передавать ее дальше, следующему поколению) — самый зрелый и ответственный поступок, на который только способна взрослая женщина.

Когда сочувствие к матери не дает двигаться вперед

Патриархальные установки матери особенно разрушительно влияют на личное развитие дочери и процесс самоопределения. Материнская травма продолжает существовать и передаваться из поколения в поколение отчасти потому, что матери отрицают свою боль. При этом дочери больше, чем сыновья, сочувствуют матери и видят в ней жертву нереализованных устремлений, мужского пренебрежения или недостаточных возможностей. Сочувствие беде матери провоцирует дочь принять ее боль на себя, что приводит к токсичному слиянию и напрямую мешает дочери зажить благополучной жизнью. Чем более бессознательны и остры непроработанные травмы матери, тем сильнее та будет страшиться сепарации и индивидуализации дочери. Таким образом, иногда материнско-дочерняя связь в буквальном смысле рождается из боли, и это не дает сдвинуться с мертвой точки ни матери, ни дочери.

Без эмпатии, терпимости и любви к себе женщина не сможет предложить то же самое дочери. Мать не сможет любить дочь, поддерживать ее, наставлять и учить быть сильной, если у нее самой всего этого нет. Если у женщины отсутствует здоровый пример любви к себе в лице собственной матери, ей нужно искать другие ролевые модели.

Патриархальная ловушка заключается в том, что женщинам говорят, что они должны быть успешными, но не слишком; сексуальными, но не слишком; сильными, но не слишком; умными, но не слишком, и так далее. Мать может ненамеренно подкреплять эти установки, так как испытывает бессознательную необходимость избегать триг­геров со стороны дочери. Если дочь остается слабой, незаметной и всегда немного сомневается в себе, мать может не беспокоиться, что поведение дочери когда-нибудь послужит триггером и всколыхнет непроработанную боль, которую она предпочитает игнорировать. Для матерей, не желающих проводить внутреннюю работу, это бессознательная форма самосохранения за счет дочери.

Для глубоко травмированной матери, вытеснившей свою травму в подсознание, слабая дочь — идеальное лекарство от несчастий, так как поддерживает в матери иллюзию обладания личной силой без необходимости проделывать сложную работу по саморазвитию и исцелению травмы. Если же дочь сильная, успешная, счастливая и реализованная, травмированная мать будет вынуждена столкнуться с задачей прорабатывать свою непрожитую боль самостоятельно.

Внешне мать может демонстрировать спокойствие и доброжелательность, но под этим фасадом будет сквозить чувство эмоциональной депривации, проявляющееся главным образом в присутствии дочери, на которую мать проецирует свои непроработанные травмы.

Подспудный посыл в обоих случаях таков: «Твое самоопределение неприемлемо». Самоопределение дочери неприемлемо, потому что напоминает матери о неоплаканных потерях и невысказанной ярости, которую та может испытывать по отношению к патриархальным установкам в своей семье и культуре. Мать может воспринимать самоопределение дочери как предательство, личное оскорбление, затаенную злобу. Она может и бессознательно давить на дочь, чтобы та не выступала, преуменьшала свои страдания, ограничивала свои амбиции и соглашалась на меньшее — все то, к чему принуждали в молодости мать.

Дочь, открывшая в себе личную силу, стимулирует в матери все непроработанные болезненные эмоции: те всплывают на поверхность, и с ними можно работать. Но травмированная мать может решить, что источником боли, которую она испытывает в присутствии дочери, является сама дочь, следовательно, на дочери лежит вина и ответственность; она не видит, что боль была с ней все время и принадлежит ей и только ей — матери. Таким образом, становясь сильнее, дочь оказывает матери услугу. Ее свет проливается на теневые процессы матери и обозначает следующий шаг в ее исцелении. Если мать открыта и у нее здоровая психика, она поймет, что это дар, а не проклятие. Но если травма у матери вытеснена глубоко в подсознание и она не может сдвинуться с мертвой точки, это станет причиной скрытой или явной агрессии в отношении дочери.

Вот как проявляются патриархальные манипуляции и давление со стороны матери.

• Мать использует дочь для слива своих негативных эмоций.
• Мать игнорирует дочь, но использует ее как нарциссическое расширение для привлечения внимания к себе.
• Мать не нуждается в дочери, если та не соглашается с ее убеждениями. Кто не с нами — тот против нас.
• Мать устраивает истерики: проявляет открытую враждебность, запугивает, склонна к вспышкам ярости, убегает и хлопает дверью, применяет физическое насилие.
• Мамипуляции: холодное отчуждение, соперничество с дочерью, ревность, стравливание с другими членами семьи, неприкрытые угрозы и оскорбления, критика, замаскированная под невинную «обратную связь», саркастический юмор и так далее.

(Обратите внимание, что все эти манипуляции можно проводить и с сыновьями. Они могут быть симптомами психического расстройства у матери.)

Вы наверняка заметили, что все перечисленные пункты характеризует одно: мать стремится получить власть и контроль над дочерью. В патриархальной парадигме ей пришлось отказаться от личной силы; теперь она стремится обрести ее иными способами. Так поступают не только матери, но и все люди. Когда мы отдаем силу, создается вакуум, который нам хочется заполнить. Заполняется он или проработкой негативных эмоций, или их проецированием. Дочь для матери — очень легкая мишень для проекций. Отношения «мать — дочь» становятся похожими на вампиризм: покуда дочь остается слабой, мать чувствует себя сильной. Но это не идет на пользу ни матери, ни дочери.

Патриархат препятствует осуществлению важной человеческой функции: ощущать все наши эмоции такими, какие они есть на самом деле. И женщин, и мужчин (соответственно, девочек и мальчиков) в той или иной степени стыдят за чувства и делают это с помощью насилия, абьюза или игнорирования. Это происходит как в семье, так и на общекультурном уровне. Считается, что нам должно быть стыдно за эмоции, потому что они являются признаком слабости, и их необходимо подавлять.

Перед каждым человеком стоит задача по «перевариванию» и проработке своей боли. Когда мы признаём, что наши травмы имеют место, позволяем себе прочувствовать свою боль и оплакать ее, негативная энергия материнской травмы трансформируется в мудрость, любовь и личную силу. Между матерью и дочерью в ходе этих процессов должна существовать здоровая эмоциональная дистанция, чтобы обе женщины могли полностью посвятить себя процессу исцеления травмы и почувствовать свободу и личную силу. Для успешного завершения процесса обеим понадобится поддержка и ресурсы.

Когда мы осознаём и «перевариваем» правду о том, что нам пришлось пережить в детстве, мы обретаем способность отделить отношение матери от нашей человеческой ценности. Мы начинаем видеть мать как отдельного человека, личность со своим путем, историей и своими уроками, которые она должна извлечь. Мы перестаем воспринимать материнскую дисфункциональность, боль и ограничения как свои и понимаем, что они не имеют к нам никакого отношения. Необходимый процесс отделения материнского отношения к нам от чувства самоценности необходим для истинного самоопределения и самоактуализации; без него невозможно рождение настоящей личности и ее последующего выражения в мире. Этот процесс требует мужества, стойкости и упорства.

Суть патриархата — иметь власть любой ценой. Одним из способов обретения власти испокон веков были строгие правила, утверждающие, что хорошо, что плохо. Но в реальности нет абсолютно хороших и плохих поступков, есть лишь личный выбор и его последствия. Избавляясь от власти полярных идей «правильно — неправильно», «хорошо — плохо», мы открываем перед собой безграничные возможности и без страха и стыда делаем выбор, идущий от сердца и правильный для нас.

Сейчас мы повсюду видим, как патриархальные институты — религия, правительства, СМИ — разрушаются изнутри и терпят крах. Семья тоже патриархальный институт, и семьи будут чувствовать все большую необходимость меняться и приспосабливаться к новому образу мышления. В системе доминирования, которой является патриархат, дисфункциональной семье угрожает индивидуальность ее членов. Патриархальным матерям угрожает индивидуальность дочерей, и они могут бессознательно ее саботировать. Сейчас рождается новая форма семьи; мне кажется, что в будущем семьи будут более гибкими, инклюзивными и станут приветствовать проявления индивидуальности. Возможно, изменится и расширится само определение семьи. Люди, называющие себя семьей, не будут связаны кровными узами, их будет удерживать вместе истинная сердечная привязанность, взаимно поддерживающая каждого из членов на пути к обнаружению и проявлению его истинной уникальности. Этот культурный сдвиг начинается на индивидуальном уровне — с тех, кто не боится внутренней работы по преодолению и исцелению травмы.

Своевременная проработка травмы матерями освободит дочерей от болезненного наследия материнской травмы.

Чтобы стать целостными сильными женщинами, мы должны предать патриарха в лице своей матери. Мы должны сказать «нет» патриархальным установкам. Мы должны отказаться отдавать свою силу матери, чтобы та подпитывала ее боль. Своим отказом мы окажем услугу и матери, и всему миру. Пора нам начать уважать себя. Нам, женщинам, пора излечиться от материнской травмы. Это трудный и важный путь — взяться за исцеление своих ран, чтобы наконец обрести цельность и стать подходящими ролевыми моделями для своих дочерей и женщин будущего.

В следующей главе мы детально изучим личные и культурные факторы, из-за которых материнская травма продолжает существовать и передаваться из поколения в поколение.

Вопросы для размышления

1. Как вы оцениваете динамику распределения сил в своей жизни — в личных отношениях, ближайшем окружении и внутри существующих общественных институтов?
2. Ощущаете ли вы влияние «патриархальной ловушки» в своей жизни и жизни знакомых женщин? (Я имею в виду установки «Быть успешной, но не слишком», «Красивой, но не слишком» и так далее.)
3. Вспомните свое детство. Как в вашей семье относились к проявлениям негативных эмоций? Их принимали или избегали? Как эти паттерны принятия / подавления эмоций влияют на вас сейчас?
4. Какой была динамика распределения сил между вами и матерью в детстве? Какие паттерны, описанные в этой главе, вам знакомы (манипуляция, материнские истерики, сочувствие к матери, мешающее вам двигаться вперед)?

Глава 4

Почему материнская травма продолжает существовать повсеместно?

Мое сопротивление попыткам проанализировать отношения с матерью было очень велико. Мне казалось, что в родных сомневаться нельзя. Они дали мне крышу над головой, возили меня в отпуск, платили за уроки фортепиано и плавания. Покупали мне подарки на Рождество и пасхальные корзинки. Внешне мои родные казались вполне нормальными людьми. Мы были обычной, даже благополучной семьей. Но мои симптомы свидетельствовали совсем о другом. У меня начались регулярные приступы паники. Были определенные триггеры, которые могли на несколько дней выбить меня из колеи.

Позднее я поняла, что устала притворяться тем, кем не являюсь, быть хорошей девочкой и послушным «помогателем». Я хотела быть собой настоящей. Это желание крепло. Я углубилась в изучение женских духовных поисков и открыла для себя феминизм. Тогда моя идеализация матери дала трещину. Мне хотелось, чтобы она поделилась со мной мудростью, поддержала в трудных попытках придать смысл и направление своей жизни. Я чувствовала, что блуждаю в потемках и направить меня некому. Но, как ни странно, мать отдалилась от меня и все чаще молчала, стоило мне поднять тему поиска своего «я». Я знала, что моя мать сама пережила тяжелую травму, но никогда об этом не говорила. Она продолжала ухаживать за своей пожилой матерью и обслуживать все ее нужды, будучи уже взрослой, и жаловалась на нее беспрестанно. Я чувствовала напряжение, связанное с этими отношениями. Но девизом моей матери по жизни было «Подави свои чувства и живи дальше». Никогда не проявляй слабость. После двадцати лет, пытаясь нащупать свое место в жизни, я чувствовала ее подспудную зависть и презрение, но не могла признаться в этом даже себе. Вера, что мама желает мне лучшего и поддерживает меня, должна была остаться незыблемой. Я не могла усомниться в том, что не зря поддерживала ее все эти годы, что когда-нибудь она отплатит мне тем же. Ведь она моя мама.

Материнская травма продолжает существовать из-за сложной совокупности факторов: личных (последствий нашей личной истории), культурных (атмосфера, в которой мы воспитываемся), духовных (ощущение оторванности от жизни в целом) и планетарных (ощущение окружающей среды как небезопасной). Эти четыре подгруппы взаимодействуют и пересекаются. Когда мы поймем их суть и принцип взаимодействия, мы научимся более четко видеть механизмы проявления материнской травмы в мире и препятствовать ее действию в своей повседневной жизни. Влияние травмы ослабнет, и она больше не будет ограничивать наш выбор и диктовать поведение. Понимание материнской травмы сделает нас менее подверженными чувству вины, стыда и изоляции, которые парализуют нас, оставляя наедине с болью. Мы откроем в себе силу и творческие способности, ощутим мотивацию и энергию и станем проводниками культурных сдвигов, расчистив путь следующему поколению.

Поскольку материнская травма проистекает из патриархата, я начну с него и объясню влияние глобальных культурных сил на возникновение специфической динамики общения матери и дочери и появление материнской травмы.

Отрицание, жесткость и презрение к чувствам

Предыдущим поколениям свойственна коллективная вера в некое место, куда «уходит» все тяжелое. Логика рассуждений такова: если не говорить об эмоциях и истинных чувствах, они «уйдут» — просто перестанут существовать, а их влияние на нас растворится. Например, если в семье произошла ссора, но никто ее впоследствии не обсуждает, мы верим, что конфликта больше нет.

В детской психологии есть понятие «постоянства объектов»: на определенной стадии развития ребенок начинает понимать, что предмет может быть не виден и не слышен, но при этом продолжает существовать. Например, если воспитатель прячет игрушку под одеяло, в какой-то момент ребенок начинает понимать, что игрушка все еще там, хотя ее не видно. По аналогии с постоянством объектов данная культурная форма отрицания представляется мне не чем иным, как непройденным этапом в культурном развитии, который можно назвать «постоянством эмоций». Постоянство эмоций — это когда мы берем на себя ответственность за свои эмоции и их неизбежное влияние на окружающих. Неудивительно, что в нашем обществе так повсеместен страх перед сильными эмоциями: ведь перед глазами у нас практически нет ролевых моделей здоровой переработки и проживания сильных эмоций. В том, что касается эмоций, у нас коллективная задержка развития.

Непроработанные эмоции проецируются на окружающих.

Сейчас и молодые люди, и люди в возрасте наконец осознают, что нет никакого волшебного места, куда «уходят» эмоции, и подавленная боль не прекращает существовать, если замести ее под коврик и делать вид, что ее нет. Она не просто продолжает существовать, но становится мощной бессознательной силой, негативно влияющей на поведение человека и имеющей токсичные последствия для окружающих. Подавленная боль — это боль, которая будет передана дальше по цепочке. Все страдания, которые мы отказываемся прорабатывать, будут влиять на нас, ограничивать наш выбор, лишать нас сил и способствовать озлоблению, разочарованию и несчастью. Таким образом, умение молча переносить невзгоды и отрицание — вовсе не благородное свойство. Это слабость. Сейчас все меняется, и благородством считается, когда человек находит в себе мужество обратиться за помощью и проработать свою боль, придя к пониманию ее истоков, что поможет ему изменить свое поведение и освободить окружающих от влияния своего подсознательного эмоционального груза.

Основным культурным рычагом патриархата является стыд. Это главная эмоция слабых и угнетаемых и состояние, которое стремится вызвать угнетатель, потому что стыд парализует жертву. Тех, кто стыдится, легко контролировать. Стыд делает нас послушными. Западная цивилизация рассматривает проявления эмоций, особенно «негативных», как нечто, чего нужно стыдиться, и признак слабости. Эта установка парализует нас как на индивидуальном, так и на коллективном уровне.

Старшие поколения верили, что ложь наказуема. Но сейчас многие приходят к выводу, что наказания не последовало. Современные родители говорят: «Я не хочу испортить психику своим детям, как это сделали мои родители». Но просто сказать мало. Недостаточно одного понимания, что вы не хотите передать травму поколений детям. Чтобы разорвать цикл травмы поколений, нужны годы глубокой внутренней работы. Но нет ничего важнее, чем эта работа. Взаимная поддержка придаст нам мужества и уверенности на этом пути и снабдит необходимыми инструментами. Необходимо признать постоянство эмоций и реальность, в которой наши эмоции влияют на отношения с людьми и жизненные ситуации, хотим мы этого или нет.

Ложь о вторичности женщин

Вся наша жизнь основана на лжи невообразимого масштаба. Эта ложь так повсеместна, что никто ее уже почти не замечает. Я говорю об утверждении, что вторичность женщины по отношению к мужчине — естественный порядок вещей, то есть все женское по сути своей ущербно. Эта ложь разлагает материнско-дочерние отношения и делает женщин неполноценными на коллективном уровне. И эта психологическая инвалидность будет с нами, пока мы упорно не замечаем многочисленных проявлений этого разложения — проявлений материнской травмы. В текущий исторический момент жизненно необходимо вытащить эти проявления из подсознательного в сознательное, чтобы наконец сдвинуться с мертвой точки.

Патриархальная ложь о вторичности женщин приводит к тому, что дочь застревает во внутреннем конфликте между естественным стремлением к самореализации и реальностью своей матери, у которой патриархальные институты (семья, церковь, школа, СМИ, государство) отняли многочисленные возможности. В привязанности между матерью и дочерью всегда существует фоновое напряжение, причиной которого является нехватка личной силы (поскольку в обществе женщинам не позволяют быть сильными) и слияние матери и дочери из-за их общей беды. На материнско-дочернюю привязанность всегда влияет то, как мать или дочь предпочитают реагировать на ложь о своей вторичности.

Вера в свою ущербность впрягает женщину в нескончаемый процесс самосовершенствования. Женщина должна постоянно работать, чтобы соответствовать недостижимому стандарту «настоящей женщины». Чаще всего именно мать передает дочери этот стандарт, нередко в бессознательной попытке обезопасить дочь в мире, враждебно настроенном к женщинам. Проблема в том, что эти стандарты вредят дочери абсолютно так же, как вредили матери, и ее матери, и матери ее матери.

Каждый ребенок появляется на свет со здоровой потребностью жить по своим правилам.

Когда дочь пытается нарушить стандарт, установленный матерью, и жить по своим правилам, мать может воспринять это как предательство. Но стремление не жить чужими идеалами вполне нормальное, более того — только так и можно жить. Самоопределиться и жить в соответствии со своим истинным «я», а не ложным «я», навязанным патриархатом, — естественный импульс для каждой женщины. Сопротивление этому здоровому импульсу не дает дочери достичь эмоциональной зрелости, воспитывает чувство недоверия к миру и неуверенность в себе и не дает зажить наконец полноценной независимой жизнью.

«Я терпела, и ты терпи. С какой стати тебе должно быть легче?»

Такое отношение часто прослеживается в семьях, командах, организациях. Вот типичный сценарий: люди одного поколения, принадлежащие к одной группе, испытывают боль. Они возмущены тем, что пришлось пережить их группе, и испытывают вполне оправданное чувство несправедливости и невысказанного гнева. Но поскольку отрицательные эмоции не проработаны, или им не позволили их проработать, недовольство зреет внутри и внешне проявляется как удовольствие от того, что другие проходят через те же испытания. Люди не пытаются облегчить жизнь для потомков; глядя, как те наследуют их боль, они чувствуют, что справедливость наконец восстановлена. Истинный источник боли не признается, не прорабатывается. Это трагедия, потому что в результате угнетатель остается безнаказанным, а угнетенные начинают мучить друг друга. Со временем способность терпеть боль и дисфункциональное поведение становятся частью личности человека, и когда новое поколение стремится изменить этот паттерн — на личном уровне, групповом или изменить традицию, — старшее поколение воспринимает стремление к переменам как угрозу своей идентичности и активно саботирует, отрицает или сопротивляется ему. В результате общение и контакт часто становятся невозможными, несмотря на искреннее желание с обеих сторон.

Идеализация матерей, провоцирующая стыд у ребенка

Все люди способны испытывать человеческие эмоции, но нас почему-то стыдят за эмоции, которые принято считать отрицательными: гнев, печаль, зависть, разочарование, ярость, тоска и так далее. Мало того, все люди способны испытывать эти отрицательные эмоции по отношению к своим матерям, но это двойное табу.

Вот очень распространенные и банальные высказывания, создающие иллюзию «возвышения» матери и критикующие ребенка за то, что он испытывает совершенно нормальный спектр эмоций.

• Не вини во всем мать.
• Мама подарила тебе жизнь.
• Как ты смеешь сомневаться в матери!
• Мама старается изо всех сил.
• Мать у тебя одна.

Стереотипное восприятие женщин как эмоциональной обслуги

Патриархат не только объявляет эмоции чем-то постыдным, «баловством» и признаком слабости, но и утверждает, что эмоции могут быть только у женщин. В процессе становления личности дочь должна отказаться выполнять какой-либо эмоциональный труд для матери. Она не должна служить эмоциональным сливом, доверенным лицом («лучшей подружкой»), решательницей проблем, домашним питомцем, мишенью для гнева, отвлечением. Дочь также должна перестать ждать, что мать начнет делать все то, на что та, возможно, неспособна: радоваться за дочь, видеть ее такой, какая она есть, а не через приз­му своих заблуждений, спокойно признавать, что они разные, и так далее. Скорее всего, некоторые открытия вас расстроят, и вам будет о чем погоревать.

Определенная степень эмоционального отчуждения от матери необходима, чтобы взять управление своей жизнью в свои руки.

К сожалению, в нашей культуре дочерей, которые берутся анализировать свои отношения с матерью, с места в карьер осуждают как «обвиняющих во всем мать». Это мгновенное осуждение на первый взгляд защищает «возвышенный» статус матери в патриархальной культуре, но на самом деле эксплуатирует мать, защищая ее способность передавать дальше по цепочке вредные патриархальные нормы и не давая осознать истинный масштаб ее страданий. Без сознательного анализа отношений с матерью невозможно становление ответственного взрослого человека, но многие до сих пор верят в прямо противоположное.

Непрожитая жизнь матери может лежать на душе дочери непосильным бременем, как осознанным, так и бессознательным. Некоторые факторы могут усугублять этот груз: например, насколько глубок был конфликт матери с ее собственной матерью, глубоко ли она впитала ложь о своей женской вторичности, есть ли у нее непроработанные травмы. Другими словами, вся боль и травмы, не признанные и не проработанные матерью, приведут к тем или иным сложностям в отношениях с дочерью и вполне могут усугубить различные сложные ситуации в жизни дочери, вроде бы возникающие без материнского участия.

Материнская зависть часто становится настоящим испытанием для дочери. Дочь может решить, что именно она несет ответственность за материнскую ущербность. Одна женщина призналась мне: «Мне всегда казалось, что, если я легко чего-то добиваюсь, значит, я плохая. В голове всегда звучал невысказанный вопрос: “А как себя сейчас чувствует твоя мама?” В итоге успех и благополучие стали ассоциироваться у меня с чувством вины».

Здоровая сепарация от матери означает, что вы перестаете жить в тени неспособности матери наладить свою жизнь, принимая ее за свою.

Другая моя знакомая объяснила: «Я чувствую ужасную беспомощность, пытаясь втолковать матери, что, когда я счастлива, я не стремлюсь тем самым ее принизить. Но сколько я ни пробовала, она никак не может этого понять. Постепенно я осознала, что она воспринимает мою неуверенность в себе как форму преданности ей. Быть недостаточно успешной, недостаточно амбициозной для нее означает любовь. Когда она чувствует, что я перехожу грань, даже приближаюсь к этой грани и начинаю чувствовать себя слишком счастливой и уверенной в себе, она активно отстраняется от меня. Начинает высмеивать, критиковать или наказывать меня, как правило, тонко и незаметно. Кажется, она делает это бессознательно. Однажды я открыто не подчинилась ее требованию «не высовываться» ради нее, и она буквально втоптала меня в грязь. Позже я поняла, что моя готовность прозябать в тени для нее как пища, без которой она не видит свою жизнь, ведь для нее это единственный способ самоутвердиться».

Так возникает динамика нехватки: ощущение, что в отношениях матери и дочери недостает любви, личного пространства и силы. Постоянные сравнения, соперничество, зависть — все это является проявлением фонового чувства нехватки.

У дочерей завистливых матерей может возникнуть ощущение, что им приходится выбирать между материнской любовью и реализацией своего потенциала. Поскольку ребенок целиком зависит от матери, он, разумеется, выберет мать и забудет о себе. Такая динамика в отношениях создает устойчивое чувство депривации и недовольства, которое мать, скорее всего, передаст собственной дочери, если не будет анализировать и прорабатывать свои чувства. Это будет способствовать передаче материнской травмы последующему поколению.

Я все больше убеждаюсь в том, что способность женщин проживать весь спектр своих эмоций изменит мир и сделает его лучше.

Парадокс в том, что для того, чтобы прочувствовать и прожить собственные эмоции, мы должны отказаться перерабатывать и проживать чужие эмоции. Иными словами, мы должны перестать быть эмоциональной обслугой и брать на себя ответственность за тех, кто не хочет заниматься внутренней работой.

Пора понять, в каких ситуациях мы перегружаем себя эмоциональным трудом, и отказаться брать на себя лишнюю нагрузку.

Традиционно на женщин возлагался не только домашний труд — готовка, уборка, уход за детьми, — но и эмоциональный труд в отношениях. Именно женщины смягчали конфликты, инициировали разговоры на неудобные темы, несли груз молчания, жили с невысказанными чувствами, глубоко прятали свои потребности, служили проекцией для чужой непроработанной боли, молча терпели пассивную агрессию и затаенную злобу и так далее. Проблема в том, что мужчин в патриархальных культурах с детства учат обесценивать эмоциональный труд и считать его исключительно женским делом, хотя в реальности оба партнера должны нести равную ответственность за эмоциональную часть отношений, обладать эмоциональным интеллектом и навыками общения.

Исторически женщины играли в культуре роль «уборщиц» — именно мы исполняем функцию эмоциональной помойки, куда сваливают все нежелательные эмоции в ожидании, что мы прочувствуем их за кого-то другого. Потом нас обвиняют в том, что мы выражаем те самые эмоции, которые окружающие отказываются проживать и сливают на нас. От этой роли давно пора отказаться. Мы обременяем себя грузом, который блокирует нашу силу и ясное видение. Мы защищаем окружающих от их собственной болезненной правды, которая может освободить их.

Пора покончить с ложной патриархальной этикой, навязывающей женщинам эмоциональный труд.

В патриархате сваливание эмоционального труда на плечи женщин оправдывается ложной этикой. Именно она не дает нам покончить со своим угнетенным положением, для многих ставшим второй натурой. Нас учат, что способность выполнять эмоциональный труд — врожденный навык, присущий только женщинам, и если мы не будем этого делать, мы станем «плохим человеком» или «ненастоящей женщиной». Именно поэтому у женщин, которые сыты по горло и не хотят больше быть эмоциональным сливом, возникает ощущение, что с ними что-то не так. Приближаясь к пониманию, что мы больше не хотим выполнять эмоциональную работу за других, мы начинаем испытывать стыд.

Отказываясь выполнять чужой эмоциональный труд, вы не становитесь плохим человеком.

Нас учили гордиться тем, что именно мы, женщины, умеем быть эмоциональным буфером, поддерживающим баланс в отношениях. Готовность мириться с этой ношей объясняется глубоко усвоенным чувством нехватки: нам кажется, что крохи, которые мы получаем взамен, — лучшее, чего мы достойны. Исцелившись от материнской травмы, мы совершим фундаментальный переход от дефицита к изобилию.

Часто самым важным шагом на пути к освобождению становится отказ выполнять эмоциональную работу за мать.

В моих беседах с женщинами очень часто всплывает повторяющаяся тема, которая буквально разрывает мне сердце: женщины признаются, что совершенно измотаны ощущением, что именно они отвечают за счастье своих матерей. Когда речь заходит о том, чтобы прекратить играть эту роль, они начинают сомневаться в том, являются ли «хорошим человеком», и чувствуют себя «плохим человеком» по одной лишь причине, что признали свою усталость. Тем временем эта роль выматывает человека до предела. Что бы вы ни делали ради матери, этого никогда не будет достаточно, потому что то, что ей нужно, невозможно найти извне — это находится внутри. Искать это в другом месте бессмысленно. Откажитесь принимать вину на себя. Если вам хочется сбросить с себя груз — поверьте своим инстинктам. Этот груз вообще не ваш.

Как правило, на функцию «работника эмоционального труда» нас натаскивает мать: мы или расчищаем ее эмоциональные завалы, или смотрим, как она делает это за других.

Недавно я говорила с клиенткой, которая охарактеризовала свои отношения с матерью так: «Я защищаю ее от самой себя и сама плачу за это самую высокую цену». Вариации этой темы я слышу постоянно. Те из нас, чьи матери эмоционально отсутствовали в нашей жизни, качнулись в противоположную сторону и стали эмоциональной обслугой. Теперь мы отдаем другим то, чего нам так отчаянно не хватало в детстве.

Вот каким образом вы можете защищать мать от нее самой.

• Демонстрировать ей маску; выказывать лишь те эмоции, которые она предпочитает.
• Терпеть, когда ее поведение оскорбляет и унижает вас; когда она манипулирует вами.
• Разрешать ей сливать на вас токсичный негатив.
• Молча впитывать ее проекции (ощущение, что вы ходите вокруг нее на цыпочках).
• Менять свою личность и поведение, подстраиваясь под ее комплексы, чтобы она не чувствовала угрозу с вашей стороны.
• Не устанавливать границы, когда в ответ на проявления вашей индивидуальности мать ведет себя неадекватно.

Как это вам вредит:

• подкрепляет идею, что роль эмоционального слива, которую вы играете, — правильная и предназначена вам природой;
• взращивает чувство стыда за обладание отдельным мнением, мыслями, наблюдениями (на все это вы имеете полное право);
• загоняет вас в ловушку бессознательных паттернов, отража­ющих ваши детские страхи и установки;
• привычка держаться тише воды ниже травы в присутствии матери распространится на другие контексты и отношения (карьера, родительство, романтические отношения).

Без проработки материнской травмы освободиться от роли эмоциональной обслуги не получится. Внутренняя работа избавляет от дисфункционального слияния с матерью и создает необходимую эмоциональную сепарацию, в рамках которой мы можем ощутить индивидуальную силу. Эмоциональная сепарация — это установка здоровых границ, позволяющих вам сохранять суверенитет в любой ситуации.

Женщины будущего не будут выполнять функцию эмоциональной обслуги для окружающих.

Передавая матери ответственность за проработку ее боли, мы расчищаем внутреннее пространство для проработки собственной травмы. Одно невозможно без другого. Нести боль матери и брать на себя ответственность за ее счастье может казаться признаком доброты и альтруизма на первый взгляд, но на самом деле это не что иное, как избегание своей силы.

Знайте, что, когда вы лишаете себя чего-то ради матери, ваше подсознание записывает это на «счет», который вы позднее предъявите кому-то из вашего окружения — партнеру, ребенку, подругам. Дисбаланс будет стремиться к выравниванию. Не передавайте этот «долг» по материнской линии следующему поколению. Верните свою жизнь себе. Освободитесь и освободите последующие поколения женщин.

Ни одни отношения не стоят того, чтобы ради них потерять себя, включая отношения с матерью. Если мать или кто-то другой отказывается взаимодействовать с вами, когда вы не играете роль эмоциональной обслуги или эмоциональной помойки, вас не любят, а используют. Осознать эту правду может быть тяжело, но мы должны это сделать, если хотим жить своей жизнью и быть у руля.

Мы должны не только высказывать свою правду в ситуациях, когда раньше молчали, но молчать в ситуациях, когда прежде говорили и теряли силу. Мы должны научиться мириться с этим молчанием и придерживать язык в ситуациях, когда от нас требуется заполнить чужой вакуум и проделать за другого человека его внутреннюю работу, говорить от чужого лица и прорабатывать чужую боль.

Это один из величайших даров, который мы можем предложить окружающим, даже если те противятся ему всеми силами.

Отказываясь быть эмоциональной обслугой и требовать эмоционального обслуживания от окружающих, мы исправляем дисбаланс, существующий с зари времен. Сколько людских страданий вызвал этот дисбаланс!

Я призываю вас найти в себе мужество и начать воспринимать себя как первопроходца в деле исправления дисбаланса, который женщинам приходилось терпеть веками. Загляните в будущее и оцените по достоинству свое участие в коллективном построении новой эры женского самоопределения. Вы помогаете заложить новую материнскую родословную не только в своей семье, но и для всех женщин в принципе. Не недооценивайте влияние маленьких повсе­дневных действий по проработке своей травмы на общую картину: вы расчищаете дорогу для всех.

Материнская травма и физиология человека

Физиологически мы созданы выживать любой ценой. Именно поэтому организм предпочитает привычное. Наш организм запрограммирован воспринимать изменения и новое поведение как угрозу. Физиологически нашей целью не является счастье — лишь выживание. Это значит, что механизмы приспособления и адаптации, развившиеся в нас в детстве с целью выживания в дисфункциональной среде, впоследствии, по достижении зрелости, становятся препятствием истинному здоровью и самореализации. Мозг запрограммирован реагировать на угрозу тремя способами: беги, бей или замри. Если в нас живет непроработанная травма, повседневные ситуации с теми же свойствами и характеристиками, как в детстве, могут вызвать эмоциональные флешбэки. Эти флешбэки или триг­геры — отличный шанс проработать прошлое и поступить иначе, не так, как в детстве, открыв себе множество новых возможностей в будущем. Но, не обладая достаточным уровнем осознанности, мы можем ошибочно принять триггер за воздействие на нас этой самой конкретной ситуации, которая происходит в настоящем и на самом деле является лишь верхушкой очень большого айсберга. Мы наступаем на те же грабли и раз за разом заходим в тупик, а причина остается непонятной. Мы ходим на семинары, читаем книги и проходим различные целительные практики, но результат всего этого лишь поверхностный и долго не длится.

«Внутренний ребенок» — понятие, внедренное в 1970-х годах, — это сила, живущая внутри каждого человека и застрявшая на определенном уровне развития: в том возрасте, когда случился травматичный опыт. Эмоциональные флешбэки и триггеры рождаются именно в этой области психики — во внутреннем ребенке. Но есть хорошая новость: мы можем сдружиться с внутренним ребенком и проработать ранние травмы развития. Это приведет к тому, что наша взрослая психика станет здоровее и свободнее от воздействия бессознательного. Мы научимся переносить первичную привязанность к матери на себя и сами удовлетворять эти потребности.

В разговоре о внутреннем ребенке возникает важный вопрос о том, как быть матерью этого ребенка, потому что, если мы будем относиться к нему так, как относились к нам наши матери, мы лишь усугубим травму. Вот почему центральную роль в излечении от материнской травмы играет работа «внутренней матери» (подробнее об этом чуть позже).

Традиция превыше всего (даже вредная)

В разных культурах ценится разное, и традиции тоже различаются. Что касается материнской травмы, возникает такой вопрос: до какой степени стоит мириться с культурными традициями, угнетающими женщин, какими бы «дорогими» эти традиции не представлялись для культуры? Старшие поколения могут не осознавать вреда этих традиций — ведь они терпели и как-то выжили. Но каждое новое поколение в юности бросает на традиции свежий взгляд и, если хватает осознанности, имеет все шансы изменить культуру к лучшему и сделать так, чтобы женщины в обществе чувствовали себя свободнее и получали больше поддержки. Люди, живущие в культуре, могут менять ее изнутри: для этого нужна лишь храбрость, готовность поставить под сомнение существующее положение дел и предложить новую парадигму отношения к женщинам и новый статус женщин в культуре.

Представителям всех культур стоит задать себе вопрос: как относятся к женщинам в вашей культуре, какие институты и традиции способствуют сохранению этого отношения и почему? Правильного и неправильного ответа на этот вопрос не существует, все измеряется опытом женщин в обществе. Приходится ли нам подавлять себя, чтобы выжить, заручиться одобрением, ощущать свою принадлежность к группе? Какой ценой нам это дается? В каких ситуациях мы путаем традицию и абьюз? Или преданность и абьюз?

Все самое вредоносное в патриархальной культуре передается нам через мать.

Большинство из нас усваивают патриархальные установки в семье, и, как правило, матери прививают их нам неосознанно. Часто они таким образом пытаются уберечь дочь от вреда. Нам внушают следующие установки: «Не высовывайся. Думай сначала о других, а уже потом о себе. Будь милой и угодливой с окружающими». Именно эти установки мы должны преодолеть, чтобы исцелить материнскую травму и осуществить культурный сдвиг. Когда-то эти установки действительно помогали нам выжить и оберегали нас во враждебном мире, управляемом мужчинами. Но они же ограничивают наш потенциал и способность самореализоваться в зрелом возрасте. Это особенно вредит дочерям, мешает им стать сильными, потому что мы усваиваем материнское отношение как собственное «я». Патриархальные установки, полученные от матери, коварнее и вреднее всей совокупности культурного влияния. Почему? Потому что они исходят от того самого человека, с которым у дочери формируется привязанность, обеспечивающая ее выживание.

Вся дисфункциональная динамика отношений между матерью и дочерью пронизана одной главной патриархальной установкой: требование послушания в обмен на любовь.

У всех видов болезненных отношений между матерью и дочерью одна общая черта. Неважно, равнодушна мать или, напротив, чрезмерно опекает дочь, она прививает ей один и тот же патриархальный посыл: чтобы тебя приняли, нужна покорность. Можно сказать, что это центральная патриархальная идея как для женщин, так и для мужчин: никто не будет любить тебя, если ты не подчиняешься. Этот посыл пронизывает все общественные сферы и институты — религии, правительство, СМИ. Им буквально все пропитано.

Чтобы достичь самоопределения, самоактуализации и реализоваться в жизни, женщины должны отвергнуть патриарха в лице своей матери, а главное — патриарха, живущего внутри каждой из нас.

Феномен «материнского потолка»: нам может казаться, что мы должны принести ответную жертву, никогда не реализуя свой потенциал до конца, потому что у наших матерей не было такой возможности.

Дочерям, испытывающим на себе влияние этого феномена, свойственны следующие убеждения.

• Я должна не высовываться, чтобы меня любили.
• Делая что-то для себя, я обделяю окружающих.
• Если я буду казаться сильной, меня никто не полюбит.

Мы, дочери, должны перестать быть пищей для голодающих матерей. Нельзя позволить им питаться нашими мечтами, провоцируя в нас чувство вины и устраивая скрытое соревнование. Все это не имеет ничего общего с истинной поддержкой, но из-за боли матери может казаться, что иного пути нет. Мы должны позволить матерям пройти собственный путь к исцелению травмы: в оплакивании ран они найдут ключ к личностной трансформации.

Единственная пища, которая действительно поможет нашим матерям, — облегчение от прожитого и проработанного горя.

Каким бы болезненным ни был этот процесс, матери должны оплакать все упущенные возможности и не заставлять дочерей компенсировать свои потери. Матери должны сами проработать трудные чувства и сделать это не спеша, в свое время, не перекладывая ответственность на дочерей.

Для женщины старшего возраста естественно искать утешения в обществе других женщин, даже дочери. Но есть грань между честным рассказом о том, что происходит в твоей жизни (и душе), и изливанием на другую женщину — особенно ребенка — всей своей боли. Иногда мать может неосознанно искать у дочери ласки и заботы, которой недосчиталась у собственной матери. Это происходит потому, что мать не подозревает о существовании у нее «внут­ренней матери» — материнской ипостаси, которую можно развить и обращаться к ней за поддержкой. Чтобы предотвратить передачу материнской травмы, молодые женщины должны быть сильными и устанавливать четкие границы, когда женщины старшего поколения будут пытаться использовать их как эмоциональный слив для непрожитой боли.

Матери могут бессознательно ограничивать дочь, по незнанию парализовывать ее жизненные устремления своими непроработанными травмами. Надо перестать уравнивать понятия «любящая дочь» и «несущая боль предыдущих поколений».

Если нам, дочерям, будет не хватать подпитки, это не пойдет на пользу никому. Это лишь будет способствовать дальнейшей передаче материнской травмы из поколения в поколение. Когда мы предлагаем себя в пищу голодающей матери, боль передается нам, и мы сами становимся голодающими.

У вас должно появиться чувство ответственности перед самой собой: вы должны жить по своим правилам.

Все отношения, в которых мы сознательно принижаем себя, нужно пересмотреть и переоценить. Мы должны понять, что бессмысленно ждать истинной поддержки и утешения от тех, кто чувствует, что им угрожает наша сила, даже если это женщина, которую мы любим. Только травмированные женщины осознанно или бессознательно унижают других женщин. Мы можем показать им, что бывает иначе.

Вы можете стать примером для окружающих и показать им, что можно быть сильной и любимой: одно другому не мешает.

Нужно изменить взаимоисключающие отношения, в которых счастлив может быть только один, на инклюзивные. Рискните быть собой и попробуйте установить границы. Мы сможем стать первопроходцами и проложить новый путь, даже если перед глазами почти нет подходящих ролевых моделей и никто не указывает нам, что делать. Мы сами можем выступить вперед и взяться за эту трудную задачу; найти женщин, которые будут поддерживать нас в создании новой парадигмы, поддерживающей наш потенциал.

Одна из самых мощных идей, которую мы можем взять на во­оружение: «Я не должна притворяться кем-то другим лишь потому, что это отвлекает вас от вашей боли и снимает с вас ответственность за проработку вашей травмы».

Женщины со всего мира, с которыми я обсуждала материнскую травму, рассказывают о матерях, демонстрирующих тревожное поведение, отражающее патриархальные установки: нетерпимость к инакомыслию, презрение к автономии, требование «или ты делаешь по-моему, или никак», высмеивание и жестокость к проявлениям чувств и так далее. Как правило, эти женщины тяжело травмированы патриархатом и воспринимают как угрозу тех, кто отказывается подчиняться патриархальным установкам.

Подрыв системы: переход от женской покорности к женскому самоопределению

Семья — это система, а все системы стремятся к равновесию путем поддержания статус-кво. Часто дочери смотрят на свои семьи и удивляются, почему не могут «соответствовать» и наладить отношения. В семье их делают козлами отпущения или считают паршивыми овцами. Первым распознаёт проблему обычно самый адекватный и здоровый человек в системе: он замечает, что что-то не так, что-то не складывается. Когда взрослые дочери становятся более осознанными, оздоравливают свою психику и начинают замечать токсичную динамику отношений в семье, это бросает вызов семейной системе, так как мешает сохранить статус-кво и нарушает удобное равновесие, когда всех более-менее устраивают токсичные, мизогинистические, гетеропатриархальные стандарты и нормы. Ставя под сомнение семейные и культурные нормы, мы рискуем: нас могут подвергнуть остракизму и нападкам, оклеветать и опорочить, но это происходит не потому, что с нами что-то не так, а потому, что мы нарушили токсичный «баланс». Вместе с тем без подрыва системы не получится перевести ее на следующий уровень. Женщины, излечивающиеся от материнской травмы, — подрывательницы устоев, первопроходцы, живущие по законам нового мира, который создается у нас на глазах. Отказываясь быть покорными, понижать голос, мечтать менее масштабно, урезать свои амбиции, мы возвращаем себе способность быть сильными и увеличиваем потенциал всего человечества.

Вопросы для размышления

1. В детстве и подростковом возрасте чувствовали ли вы, что обязаны следить за настроением своей матери, защищать ее и заботиться о ней? Если так, в каких ситуациях у вас возникало это чувство и часто ли это случалось? Как это влияло на вас в детстве и как влияет сейчас, когда вы уже повзрослели?
2. Что в вашей семье подразумевали под преданностью, скрыто или явно?
3. Часто ли вам казалось, что вы должны скрывать или приукрашивать свои истинные чувства? К чему это привело? Какое мнение о себе вы в итоге усвоили?

Глава 5

Материнский дефицит

Поскольку я чувствовала, что эмоциональным потребностям моей матери уделяется очень много внимания в нашем доме и в наших с ней отношениях, я поняла, что проще сначала успокоить ее, а потом уже надеяться, что она поддержит меня в ответ. Я чувствовала себя в безопасности, когда теряла себя и сливалась с ней полностью, впитывала ее фрустрации и зеркалила ее мнение, успокаивала ее страхи, подкрепляла надежды, подбадривала ее, всегда находя во всем хорошее, и при этом скрывала собственные нужды и трудности. Мать хвалила меня, когда я была хорошим зеркалом, заботливым слушателем и доверенным лицом; когда же я демонстрировала личные потребности и настоящие чувства, она отдалялась или начинала высмеивать меня. Когда в моей жизни происходило что-то, что я не очень хорошо могла скрыть, — а это случалось редко и лишь когда дела были совсем плохи, — она всегда реагировала на это протяжным страдальческим вздохом и ворчливым раздраженным тоном произносила: «Ну что опять такое?!» Я считывала это так: тебе нельзя расстраиваться, нельзя чувствовать то, что ты чувствуешь. Сквозь слезы я отвечала: «Все в порядке», — а потом зареклась рядом с ней выказывать свои истинные чувства и всегда была настороже, а если что-то случалось, шла в свою комнату одна. В конце концов я вообще перестала приходить к ней со своими проблемами. Когда я взяла академический отпуск и устроилась работать официанткой, я сняла квартиру в соседнем городе. Это была квартира мечты: недорогая, трехэтажная, с запасной спальней, которую я использовала как комнату для медитации и писательской работы. Помню, как мать пришла в ярость, когда я захотела съехать, но я знала, что для моего психического здоровья это необходимо.

Когда между нами возникла дистанция, я испытала невероятное облегчение. Но в то же время в полную силу дали о себе знать самые острые симптомы моего материнского дефицита. Я никогда раньше не жила одна и вдруг поняла, что не могу готовить для себя еду. Раньше я ела в студенческой столовой или готовила с друзьями. Но теперь, оказавшись сама по себе, я поняла, что мне совершенно не хочется себя кормить. Это явно была какая-то эмоциональная преграда, но какая именно — я не знала. Я ела в кафе, заказывала еду домой или ела в ресторане, где работала, а часто бывало, что до четырех часов дня пила только кофе (к четырем мне надо было приходить на работу). Я словно предпочитала делать вид, что у меня нет потребностей, даже базовых потребностей в еде.

Мать всегда готовила для нас, и готовила вкусно. Но мне всегда казалось, что в нагрузку к ее еде идут невысказанные эмоциональные требования. Словно сам факт, что она нас кормит, был верхушкой айсберга, а в темных глубинах скрывалась ее бессознательная эмоциональная депривация. «Ешьте, чтобы сделать приятное маме. Ешьте, чтобы я была довольна. Докажите, что я не напрасно существую». Когда мы с братом были маленькими, она почти никогда не ела с нами. Она ела одна после нас, а по вечерам обычно ужинала в одиночестве перед телевизором за кухонным столом. Перед отходом ко сну она оставляла на кухне для отца тарелку, затянутую пищевой пленкой. На неделе он обычно просиживал с друзьями в местном баре допоздна и возвращался домой, уже когда мы спали. Он почти никогда не ел то, что она ему оставляла.

В этом доме о многом молчали: о невысказанной боли, которую я улавливала между своими родителями, о моей подавленной боли, которую я испытывала, но не могла понять, что со мной происходит. Подозреваю, что мои родители были функциональными алкоголиками и таким образом притупляли и диссоциировали свои чувства; их плохо скрытое презрение друг к другу было сильнее любых наших с братом эмоциональных потребностей. Я нуждалась в родителях для выживания и поэтому продолжала идеализировать их, но под поверхностной маской ощущала себя зомби, подвергнувшимся частичной диссоциации, лишь бы выжить в этой семье. Я была хорошей девочкой со счастливым личиком, которая внутри чувствовала себя мертвой.

Сложности с едой символизировали мою главную проблему, тупиковый внутренний конфликт, спровоцированный динамикой отношений с матерью: я считала себя недостойной регулярного кормления; забота о себе казалась чуждой, причиняющей дискомфорт и даже в некотором роде предательством. Я чувствовала себя маленькой девочкой, неспособной предать мать, которая на­учила меня тому, что мои потребности всегда вторичны. В то же время другая часть меня сопротивлялась и бунтовала, не желая кормиться так, как кормилась мать, — маскируя свою боль; или использовать пищу как орудие созависимости, вины и стыда. Для меня еда в доме матери всегда символизировала потерю себя.

В кабинете моей психотерапевтки Николь ее безусловное положительное внимание ко мне играло роль надежной «внешней матки», которую я со временем начну интернализировать. В то время в моей терапии настал странный новый этап: я училась быть отдельным человеком. На сеансах мы исследовали многие аспекты этого процесса, подключили когнитивную бихевиоральную терапию — я училась организовывать свой день так, чтобы не перегружать себя задачами, постепенно отказывалась от негативной оценки себя, пробовала устанавливать более четкие границы в романтических и дружеских отношениях.

Николь дала мне задание: после смены в ресторане идти в магазин, покупать овощи, мыть и нарезать их и делать себе салаты. Салат — самая здоровая и простая пища, которую я умела готовить. Помню, какими вкусными мне казались эти салаты с заправкой из йогурта и пряной зелени, какую наполненность и радость я ощущала, обнаружив, что процесс принятия пищи может быть разновидностью самоопределения и самовыражения, а не субординации.

Часто в этот период мать приходила ко мне в квартиру без приглашения с пакетами еды, которую я не просила покупать. Если я заезжала к родителям, она давала мне кучу пакетов с едой с собой, и часто это были замороженные блюда и полуфабрикаты, которые я сама бы никогда не купила. Когда она это делала, я впадала в депрессию на несколько дней. Мне не хотелось, чтобы еда пропадала, но много раз я «забывала» эти пакеты на заднем сиденье машины на неделю, чувствуя себя парализованной и неспособной к ним прикоснуться. Я чувствовала себя достаточно сильной и готовой пойти наперекор матери и не есть ее еду, но у меня не было сил установить границу и сказать ей, чтобы она больше так не делала. В глубине души я знала, что когда принимаю и ем эту пищу, то молча соглашаюсь, чтобы она доминировала надо мной, а я оставалась ребенком. Я чувствовала, что под прикрытием щедрости она холодно и деловито сообщает мне, что все еще владеет мной, как предметом.

Созависимость и подмена ролей в отношениях с матерью стали шаблоном, по которому складывались другие мои катастрофические отношения. Я жаждала привязанности и мечтала «слиться и раствориться» в партнере; вместе с тем во мне было сильно детское неудовлетворенное желание, чтобы меня заметили, порадовались самому факту моего существования, отнеслись ко мне с уважением и заботой. С такой низкой самооценкой, как у меня, я даже подумать не могла, что обладаю какой-то ценностью. Я хорошо усвоила, что мое истинное «я» вредит окружающим, и, чтобы они полюбили меня, мне нужно тщательно его скрывать. Мне вообще никогда не приходило в голову, что я могу быть совершенно отдельным, самостоятельным человеком, чьи потребности и мнение отличаются от потребностей и мнения других людей, — и при этом меня все равно будут любить и желать.

Неудивительно, что мои романтические отношения складывались в точности в соответствии с моими интернализированными установками. Я выбирала мужчин интересных, творческих, но непременно тех, в чьей жизни разыгрывалась эмоциональная драма или не происходило ничего. Они были совершенно не способны на какой-либо эмоциональный отклик. Динамика моих отношений с ними в точности отражала динамику моих отношений с матерью: это была улица с односторонним движением, где я поддерживала, подбадривала, направляла и наставляла, а они были неспособны ответить мне тем же, хотя вроде бы питали наилучшие намерения. Я чувствовала, что меня используют и не замечают — точь-в-точь как в детстве, — но бессознательно выбирала мужчин, которые зеркалили мне то, что я привыкла считать нормальным.

Что такое материнский дефицит?

Материнский дефицит — это разница между тем, в чем вы нуждались от матери, и тем, что реально от нее получали. Этот дефицит может вызывать боль и уменьшать способность любить себя, что приводит к низкой самооценке; мешать уверенности, что вы в безопасности и с вами все хорошо, что приводит к тревожности; и мешать истинной самореализации, что приводит к депрессии. Если ничего не делать с материнским дефицитом, потребность в материнской любви будет бессознательно проецироваться на окружающих, предметы, ситуации и события, что может вызвать проблемы в отношениях, профессиональной сфере и самовосприятии.

Что же нужно ребенку от матери?

Тем, кто живет с большим материнским дефицитом, сложно понять, чего именно ему недостает. В перечне, который я привожу ниже, перечислено то, что необходимо получать ребенку от матери для оптимального развития. Этот перечень, за основу которого я взяла список из книги Джасмин Ли Кори The Emotionally Absent Mother («Холодная мать»), поможет понять, каковы потребности ребенка в развитии и где у вас пробелы. Мать необязательно должна удовлетворять все эти потребности постоянно, это можно делать время от времени. Для оптимального развития ребенка главное, чтобы они удовлетворялись в достаточной мере. Я привожу этот список не для того, чтобы свалить вину на матерей или поставить перед ними нереалистичную планку. Нет, это нужно для того, чтобы мы, взрослые, взяли на себя ответственность за боль, которая живет в нас из-за материнского дефицита, и в рамках проработки материнской травмы предприняли шаги по ликвидации этого дефицита.

Десять лиц матери

Мать как начало. Мать воспринимается как источник добра и любви. Быть как мама, быть маминым ребенком означает чувствовать себя в безопасности, это положительное чувство. Ребенок ощущает принадлежность, чувствует себя частью чего-то большего, чего-то сильнее него самого.

Мать как источник привязанности. Мать неизменно реагирует на потребности ребенка. Ребенок ощущает себя защищенным и чувствует надежную опору. Привязанность дает ребенку чувство родства и собственной идентичности.

Мать как первый помощник. Мать всегда рядом и доступна, когда ребенок в чем-то нуждается или в чрезвычайной ситуации. На нужды ребенка реагирует с любовью, сочувствием и заботой.

Мать как модулятор. Мать учит ребенка регулировать его эмоции. Сперва она проявляет эмпатию к его чувствам, затем мягко выводит его на более спокойную эмоциональную территорию. Как это происходит: мать может помогать ребенку называть эмоции, зеркалить их, обнимать ребенка или держать его за руку, эмпатично слушать, спокойно поддерживать. Важно, чтобы эмоции самой матери не были экстремальными и неотрегулированными. Мать также может по необходимости приспосабливаться к среде, обеспечивая безопасность ребенка, его здоровье и благополучие.

Мать как источник ласки. Мать нежна с ребенком. Она успока­ивает, поддерживает и утешает ребенка. Мать все принимает и понимает.

Мать как зеркало. Мать показывает ребенку его эмоциональное состояние, в результате чего у ребенка возникает чувство, что он существует, он настоящий и его ценят. Позитивное отзеркаливание формирует у ребенка самоуважение.

Мать как источник поддержки. Мать от всей души радуется успехам и достижениям ребенка. Она позволяет ребенку самовыражаться как отдельной личности и радуется его уникальности. Поощряет ребенка стремиться к большему, уверяет, что тот способен осуществить задуманное. Дает ребенку чувство самоценности и достоинства.

Мать как наставник. Мать поддерживает ребенка, пока тот учится и пробует новое. Она подбадривает его, дает обратную связь, уважает ограничения ребенка так, что тот учится принимать их. Мать понимает, на каком уровне обучения находится ребенок, она терпелива и помогает ребенку, ориентируясь на уровень его понимания.

Мать как защитник. Мать поддерживает ребенка и передает ему установку: «Со мной ты будешь в безопасности», является ролевой моделью по установке границ и учит ребенка защищаться.

Мать как источник стабильности («дом»). Ребенок воспринимает мать как надежную константу и чувствует, что к маме всегда можно вернуться за поддержкой, ободрением и утешением.

Непроработанный материнский дефицит подобен дымовой завесе между нами и нашей взрослой жизнью. Когда мы напрямую начинаем работать над ликвидацией дефицита, дым рассеивается, и мы начинаем отчетливо видеть жизнь, не испытывая страха, тревожности и необходимости обороняться, что прежде не давали нам продвинуться вперед. Цель проработки материнского дефицита — понять, какие потребности в вашем детстве не были удовлетворены, и перестать бессознательно проецировать эти потребности во внешний мир (в результате чего вы сами страдаете). Если ничего не делать с материнским дефицитом, мы будем пытаться ликвидировать эту брешь бессознательно, самыми разными способами. Но поняв, чего именно нам недостает, мы сможем перестать проецировать вовне свою детскую неудовлетворенность, увидим жизнь такой, какая она есть, и сможем полюбить себя и окружающих искренне и не испытывая необходимости защищаться.

Патриархат и коллективное наследие эмоционального абьюза и равнодушия

Тут важно сделать отступление и рассмотреть, откуда вообще берется материнский дефицит. В прошлом стратегии воспитания основывались на дисциплине и повиновении. Физические наказания считались нормой и применялись дома и в школе. Еда, кров, одежда, образование — считалось, что это все, что необходимо для развития ребенка. О его эмоциональных нуждах и развитии никто даже не задумывался. Например, рекомендовали такой способ укладывания младенцев, как «дать ребенку прокричаться». В домах нередко можно было услышать такую фразу: «Не плачь без причины, а то как дам, и причина появится». Эмоциональная жизнь ребенка казалась «баловством», к чувствам детей было не принято относиться с вниманием и сочувствием; считалось, что так ребенка можно избаловать, и он научится манипулировать взрослыми. Эмоциональной безопасности ребенка не придавали значения, его индивидуальность не уважали. Из всего этого вытекает, что детей прошлых поколений наказывали, подвергали эмоциональному отчуждению, унижали и били в ответ на естественные проявления эмоций. Такой подход в воспитании привел к тому, что дети учились скрывать эмоции с ранних лет и останавливались в эмоциональном развитии. Повзрослев, они начали испытывать большие трудности в общении с собственными детьми или вовсе обнаружили, что общаться с ними не умеют.

Если наших матерей воспитывали в соответствии с этим патриархальным стилем родительства, основанном на повиновении и пренебрежении эмоциональной сферой, мы в той или иной степени должны были ощутить это наследие в своем воспитании. В результате возникло фундаментальное нарушение связи с матерью, а впоследствии и с собой. Если учесть эту культурную и межпоколенческую тенденцию, легко понять, почему способность матерей обеспечивать детям столь необходимую эмоциональную доступность серьезно пострадала: их самих стыдили за эмоции, и все были в той или иной мере лишены эмоциональной поддержки. Для матери, выросшей в этой парадигме, ее эмоциональные нужды всегда будут важнее эмоциональных нужд ребенка, и бессознательный упор на самосохранение будет мешать равному взаимообмену, без которого немыслимы здоровые отношения двух взрослых людей.

В книге «Взрослые дети эмоционально незрелых родителей» Линдси Гибсон объясняет, что, поскольку незрелые родители с раннего детства глушили эмоциональную сферу и им не позволяли выражать чувства в полной мере, это помешало развитию сильного «я» и индивидуальной идентичности, что во взрослом возрасте ограничивает способность к самосознанию, ясной коммуникации и эмоциональной близости.

Гибсон называет несколько распространенных личностных черт таких родителей:

• упертость и ограниченность;
• низкая сопротивляемость к стрессам;
• импульсивное принятие решений;
• склонность к субъективности в противовес объективности;
• отсутствие уважения к различиям;
• эгоцентричность;
• зацикленность на себе, погруженность в себя;
• желание быть в центре внимания;
• потакание обмену ролями (взрослый — ребенок);
• низкая способность к эмпатии, эмоциональная нечувствительность;
• непоследовательность, противоречие самим себе;
• обостренная чувствительность к нападкам, обидчивость вместо сильного «я»;
• боязнь чувств;
• зацикленность на физическом и пренебрежение к эмоциональному;
• принижение тех, кто радуется;
• склонность к интенсивным, но поверхностным эмоциям;
• отсутствие смешанных эмоций (деление всего на черное и белое);
• сложности с концептуальным мышлением;
• склонность все воспринимать буквально;
• слишком много мыслей, рационализаторство.

В ответ на материнский дефицит формируется маска «ложного “я”» — термин, предложенный психотерапевтом Дональдом Вудсом Винникоттом9. Ложное «я» развивается в детстве как способ компенсировать отторжение настоящего «я» взрослыми. Это бессознательная попытка поменять себя, чтобы быть принятым внешним миром. Проблема в том, что, повзрослев, мы путаем ложное «я» с настоящим и получаем одобрение от окружающих за проявления ложного «я», в то время как в глубине души нам хочется, чтобы нас любили такими, какие мы есть. Ношение маски, за которой прячется наша уязвимость и стыд, приводит к синдрому самозванца, внутренней пустоте и депрессии. Напряжение между реальным и ложным «я» с возрастом усиливается. Теперь, чтобы раскопать истинное «я», придется разрушить ограничивающие убеждения и паттерны, интернализированные в культуре и семье.

Три этапа проработки материнского дефицита

Работа с проблемой материнского дефицита проходит в три этапа: ментальное осмысление; проработка эмоций; телесная интеграция. Все три поддерживают друг друга, необязательно следуют друг за другом и преодолеваются постепенно, шаг за шагом.

1. Ментальное осмысление

   Когда нам становится ясно, что взаимодействие с матерью является причиной стресса, гнева и тревоги, мы получаем в свое распоряжение инструменты для проработки этих эмоций. Эмоции больше не управляют нами. Ментальное осмысление — это когда мы можем четко охарактеризовать паттерны и динамику отношений с матерью.

   • В каком поведении матери вы нуждались, но не получали?
   • Как вы справлялись с ситуацией дефицита любви, в которой нуждались?
   • Как это повлияло на вашу жизнь?
   • Как вы компенсировали этот дефицит? Какие копинговые10 механизмы и стратегии использовали, чтобы ликвидировать дефицит материнской любви в детстве и зрелом возрасте?

   Осмысляя динамику отношений и убеждения, унаследованные от матерей на сознательном или бессознательном уровне, мы начинаем легко распознавать их в повседневной жизни. Теперь вместо того, чтобы бессознательно следовать усвоенным паттернам поведения или реагировать на триггеры, мы можем прервать паттерн, не дав ему развиться, и гибко реагировать на повседневные ситуации. Это знание позволяет легко разрушить старые паттерны, так как мы начинаем видеть, что они повторяются, и начать принимать осознанные самостоятельные решения.

2. Проработка эмоций: доступ к старой боли, которую мы не могли всецело прочувствовать, будучи детьми

   На этом этапе надо позволить выйти на поверхность всему спектру подавленных эмоций, включая горе и гнев, и найти безопасный способ их выражения. Мы избегаем «неудобных» негативных чувств, потому что в детстве из-за них ощущали уязвимость, а взрослые могли нас стыдить. Избегание, как правило, создает больше страданий, чем сами негативные эмоции. Когда эмоции проживаются непосредственно в ходе их возникновения, они трансформируются. Мы испытываем временный дискомфорт, но после наступает длительное облегчение. С практикой и поддержкой окружающих мы можем на глубинном уровне усвоить истину, что наши эмоции — важный союзник, а не враг, от которого нужно защищаться.

   В книге Homecoming: Reclaiming and Championing Your Inner Child («Возвращение домой: как найти и поддержать своего внутреннего ребенка») Джон Брэдшоу называет этот процесс «проработкой первоначальной боли». В ходе этой проработки мы должны испытать старые подавленные эмоции, которые в детстве испытывать казалось небезопасным. Брэдшоу пишет, что это единственный подход, который приведет к истинным долгосрочным переменам — переменам, что принесут облегчение от болезненных чувств. Если не проработать первоначальную боль в ее истинном контексте — контексте детства, — она будет просачиваться на поверхность в самый неподходящий момент в виде флешбэков11 или реакций на эмоциональные триггеры. Например, в ситуации, напоминающей непроработанный болезненный опыт из детства, могут возникнуть эмоции непропорциональной интенсивности текущей ситуации. Это может привести к вспышкам гнева или печали, страху и любым другим эмоциям неадекватной остроты, так как аналогичные старые эмоции все еще нуждаются в проработке. Таким образом, эмоциональные триггеры представляют собой прекрасную возможность для проработки старых травм в повседневной жизни. Научившись успокаивать расстроенного внутреннего ребенка в такие моменты и показывать заботу о нем, мы сможем принимать самостоятельные решения, не обусловленные старыми травмами, и это откроет перед нами новые горизонты.

3. Телесная интеграция

   Даже если мысли блуждают, тело всегда живет настоящим и говорит правду. Один из важных аспектов заботы о себе — налаживание связи с собственным телом и умение его чувствовать. Когда мы обретаем умственную ясность и прорабатываем свои эмоции, наши открытия затем интегрируются глубоко на физическом уровне. Правда перестает быть отвлеченным понятием и претворяется в повсе­дневную реальность по мере того, как мы исцеляемся и меняемся.

Роли, фантазии и маски: как компенсируется материнский дефицит

Степень эмоциональной доступности родителей является важнейшим фактором формирования личности, повлиявшим на каждую из нас. Если вы хотите понять, как это влияет на повседневную жизнь, необходимо проанализировать материнский дефицит и понять, как мы адаптировались к нему, чтобы выжить в детстве. Главное, на что нужно обратить внимание, — повторяющееся поведение или динамика отношений. Может возникнуть ошибочное впечатление, что вы все время наступаете на те же грабли, потому что «такая уж вы есть». Но многие паттерны поведения коренятся в механизмах выживания, которые некогда помогали нам справиться с эмоциональным абьюзом и равнодушием родителей. Есть и хорошая новость: эти приобретенные копинговые механизмы можно трансформировать.

Семейные роли

Помимо роли «хорошей девочки», есть много других, которые ребенок может играть в семье. Сильная старшая сестра, семейный клоун, тихоня, бунтарка, умница, мечтательница, баловень, робкая, малышка, массовик-затейник, одиночка, опора семьи — вот лишь немногие из них. Многие эти роли маскируют боль. Они дают нам предсказуемость, стабильность и внутрисемейную идентичность, но в зрелом возрасте ограничивают, и наш потенциал вянет в рамках старых ограничений.

В детстве я играла роль хорошей девочки, но вы могли играть множество других ролей: все зависит от того, как динамика отношений в семье сформировала ваше поведение. Многие женщины идут прямо противоположным путем и бунтуют против матери с самого начала, не желая впитывать ее убеждения и выбор и сливаться с ними. Для некоторых дочерей отдаление от матери и бунт становятся формой самозащиты и поддержания отдельного «я». Но какую бы роль мы ни играли — бунтарки, соглашательницы или любую другую, — суть в том, что роль эта маскирует глубоко запрятанную боль и обиду, используя для этого самые разные механизмы.

Если детей в семье несколько, у них могут остаться совершенно разные впечатления о родителях, хоть они и жили под одной крышей. По той или иной причине матери могут относиться к разным детям совершенно по-разному. Пережитый опыт может сближать братьев и сестер, но из-за разницы или контраста восприятий между ними могут возникать трения, так как дети могли играть в семейной системе разные роли. Какими бы ни были их поведенческие паттерны, именно те, что кажутся наиболее компульсивными, реактивными и эмоционально заряженными, скорее всего, возникли в ответ на пережитую в детстве боль и являлись механизмом ее преодоления. В зрелом возрасте они никуда не делись, так как нам кажется, что мы должны защищаться от вреда, хотя этого вреда в окружающей среде уже нет.

Легенда: «Все хорошо»

Помимо ложного «я» мы могли выстроить для себя «легенду», гласившую, что в нашей семье «все хорошо», хотя на самом деле это было не так. Таким образом мы защищались от болезненных эмоций в конкретной ситуации. Легенда — способ минимизировать или смягчить материнский дефицит и нормальная стратегия человеческого выживания. Но в процессе исцеления нам придется признать правду: что на самом деле жить в семье было невыносимо. «Это действительно было ужасно», — такое признание поможет осознать боль и вернуть себе истинное восприятие реальности. Постепенно переставая отрицать боль и открываясь своему горю, мы начинаем сопереживать внутреннему ребенку и видеть мир четко и ясно, таким, какой он есть. На этом этапе важно иметь поддержку.

Далее я привожу несколько примеров материнского дефицита. Это рассказы женщин с моего курса. Я заручилась их разрешением для публикации, имена вымышленные.

Пример материнского дефицита: Карен

«Мне 53 года, и всю свою жизнь я злилась на мать и смотрела на нее свысока, потому что не видела от нее поддержки и эмоциональной заботы, в которых нуждалась. Она думала лишь о том, чтобы хорошо выглядеть в глазах окружающих. Недавно я поняла, что переняла от нее многие качества: творческий потенциал, щедрость, общительность, заботливость (хотя обо мне она никогда не заботилась), любознательность, любовь к путешествиям и изучению культур и так далее. Мать никогда не поддерживала меня во всех моих амбициях и планах, потому что завидовала и боялась потерять надо мной контроль (я “трофейный” ребенок, при помощи которого мать зарабатывала себе баллы в отцовской семье). Мне всегда хотелось, чтобы мы с ней обе были амбициозными, смелыми, сильными женщинами, авантюристками (даже в раннем детстве я явственно ощущала в себе амбиции, стремление к саморазвитию и самоопределению). Но она “опускала” меня и нередко высмеивала. Сейчас мне очень жаль, что мы никогда не станем компаньонками, как я всегда хотела. Я также понимаю, что она гораздо более травмирована, чем я, и злюсь, что она так и не проработала свою травму. Когда я прочувствовала свои эмоции по поводу материнского дефицита и избавилась от них, я ощутила огромный прилив сил. До начала этой внутренней работы подавленные эмоции саботировали все мое существование, тормозили карьерные проекты и планы. Я топталась на месте, а потом злилась на себя за это и не могла даже начать. Но теперь все изменилось; буквально на этой неделе я получила деловое предложение от компании, занимающейся проведением ретритов для женщин. Это прекрасная бизнес-модель, и я всегда мечтала о такой работе и готовилась к ней последние несколько лет. Не верю, что это совпадение. Я так взволнована и благодарна, что готова расплакаться. Я редко вижусь с матерью, но когда мы списываемся по электронной почте или обедаем вместе (примерно три раза в год), я специально рассказываю ей о своих планах и проектах. Для меня это как тренировка: я показываю ей, какая я на самом деле, какой стала. Я могу делать что нравится, хотя прожила всю жизнь в тени, пряча свое истинное “я”, обманывая ее и притворяясь, что мне нравится работа с девяти до пяти (а она мне не нравилась)».

Пример материнского дефицита: Дженнифер

«Я только что вернулась с музыкального спектакля на основе танцевальных хитов 1960-х — 1980-х годов. В конце представления актеры обратились к зрителям с призывом встать, танцевать и петь вместе. У моего мужа болит бедро, он не вставал, и я некоторое время тоже не вставала, хотя все вокруг радовались и танцевали. А мне было грустно: ведь именно в этот момент я ясно осознала свою материнскую травму. Я не давала себе радоваться из-за извращенного чувства солидарности с чужой болью. Солидарность с материнской болью — вот как я компенсировала ее пренебрежение моей болью. Она считала мои потребности эгоистичными. Я встала и начала подпевать, но не от всей души, мне по-прежнему было немного грустно. Потом я буквально физически почувствовала, как часть моего энергетического поля присоединена к мужу и сдерживает меня, привязывает к его страданию в точности, как было с матерью. Любое другое поведение, кроме как солидарность с ней, она называла эгоистичным. И тогда я разорвала эти узы, осознав себя отдельным человеком и проведя четкую границу. Я сразу ощутила сильную радость и смогла присоединиться к танцующим и поющим. Я вдруг поняла, что у меня есть право на свои чувства, я могу жить в соответствии с тем, что чувствую я, а не кто-то другой. Всю жизнь надо мной нависал страх, что меня назовут эгоисткой. Внезапно я поняла, что это манипуляция и ложь, я ощутила прозрение вместо гнева. Это был первый проблеск свободы, хотя уже некоторое время я задумывалась о том, почему в детстве чувствовала такое сильное одиночество и стыд, и начала прорабатывать эти чувства. Я была девочкой, чье право на отдельные чувства и потребности никто не признавал. Теперь же я больше не воспринимала их как стыдные. Будучи отдельной, будучи собой, я чувствовала себя в безопасности. Совершая подобные активные шаги, я чувствую себя потрясающе».

Пример материнского дефицита: Аликс

«Мы с бывшим мужем судились за опеку. Мать родом из традиционной семьи и считает, что брак нужно сохранить, несмотря ни на что. Наш развод был очень конфликтным, но мать ни разу не спросила, как у меня дела. Она словно решила целиком игнорировать эту тему, а потом однажды позвонила и попросила все ей рассказать. Сначала я обрадовалась, что она проявила интерес к происходящему в моей жизни, но когда разговор закончился и я опустила трубку, я поняла, что мне стало хуже. Через несколько дней я поняла, что почувствовала себя хуже после нашего разговора, потому что она никак не сочувствовала мне, не проявляла заботу и не сопереживала моей эмоциональной боли. Она лишь хотела знать факты, а потом поспешила закончить разговор. Я поняла, что она продолжает вести себя точно так, как вела себя в моем детстве. Она постоянно пыталась убедить меня, что не надо испытывать негативные чувства, чтобы поддержать мир в доме. Ей было необходимо притворяться, что конфликта нет, поддерживать эту видимость, и это было ее главной мотивацией во всех отношениях в нашей семье. Отец постоянно переживал из-за денег, а для нее единственным способом контролировать хоть что-то были мы, дети. Она заставляла нас молчать, слушаться и делать вид, что у нас все хорошо, при окружающих, чтобы не усугубить и без того нервную ситуацию. Думаю, именно поэтому раньше я выбирала партнеров, которые всегда вели себя несколько непредсказуемо. На первых порах они осыпали меня любовью и вниманием, но неизбежно случался поворот на 180 градусов, и они начинали преуменьшать значимость моих эмоций, умалять их и высмеивать, а я сомневалась в себе, чувствовала себя недостойной и ставила их мнение превыше собственного. Теперь я наконец понимаю, как мать заточила меня на такие отношения, с детства приучив, что мои чувства не имеют значения. Эта ясность дала мне силы разрушить этот паттерн, я стала замечать его в себе и не идти на поводу. Но самое потрясающее, что, когда я научилась сопереживать себе и позволила себе испытывать любые эмоции, я смогла сделать все то же самое для своих двух дочерей».

Поддержка необходима

Погружаясь в изучение своего материнского дефицита, будьте терпеливы и эмпатичны к себе. Когда мы начинаем прорабатывать материнский дефицит и проникать под поверхность ролей, масок и легенд, которые использовали для избегания боли, эмоциональная боль всплывает, и это естественно. Чувства гнева и печали вполне могут возникать, когда вы анализируете паттерны, события, ситуации и эмоции из раннего детства.

Поддержка — неотъемлемое условие работы со старой болью. Получить ее можно из разных источников, в идеале — из нескольких. Источниками поддержки могут стать:

• долгосрочная индивидуальная психотерапия;
• групповая терапия;
• арт-терапия;
• группы поддержки;
• семинары;
• тесные доверительные отношения;