Читать онлайн Небеса с молотка. В погоне за ближним космосом бесплатно

1

Голубиная стая

В Индию Робби Шинглер отправился, чтобы творить историю. В феврале 2017 года он прибыл в Ченнаи, хаотичный город с семимиллионным населением[5] на восточном побережье. Внешне сорокалетний Шинглер походил на типичного туриста: среднего телосложения, в джинсах и рубашке с короткими рукавами, в темных очках, с коротко стриженными каштановыми волосами. По прибытии Шинглер заехал в хороший отель и для начала решил отойти от смены часовых поясов и акклиматизироваться, гуляя по городу и знакомясь с его достопримечательностями. Жара, влажность и обилие впечатлений в Ченнаи, однако, просто-таки подавляли: выйдя из гостиницы, сразу попадаешь в неимоверную мешанину из толп людей, спешащих по своим делам, рассекающих эти толпы тук-туков и волнами набегающих со всех сторон красок, запахов и звуков. Так что после прогулки Шинглер сдался на милость победившего его джетлага и завалился спать.

Уснул и уснул, казалось бы, но то, что он себе это позволил 13 февраля, меня поразило до крайности. Шинглеру, соучредителю компании Planet Labs, строившей спутники, через сорок восемь часов предстояло вывести на орбиту восемьдесят восемь спутников постройки своей компании размером с обувную коробку с помощью индийской ракеты-носителя PSLV[6]. Помимо спутников Planet ракета должна была прихватить еще шестнадцать аппаратов от всяких университетов и стартапов. Итого выходило 104 спутника за один запуск – абсолютный мировой рекорд в случае успеха, – и индийская пресса только и писала об этом как о предмете национальной гордости.

Ставить рекорды – дело хорошее, но для Planet ставкой было выживание компании как таковой. С 2010 года этот стартап готовил революцию как в спутникостроении, так и в нашем представлении о происходящем на Земле. Коротко говоря, спутники Planet представляли собой низкоорбитальные камеры, безостановочно снимающие всё, что под ними. Вообще-то более дорогие версии спутников для получения изображений существовали десятилетиями. Но, во-первых, их было мало; во-вторых, снимали они не всё и не везде. А главное, снимки с них обычно отправлялись сначала правительствам или военным, а затем крупным корпорациям, которым было по карману их купить.

Главная идея Planet как раз и состояла в том, чтобы построить множество мелких спутников и создать из них на околоземной орбите созвездие (в компании даже претендуют на авторство этого термина). Разместив сотни спутников по определенной схеме, Planet получала возможность ежедневно снимать каждый клочок поверхности Земли. Подобный технологический прорыв обещал повлечь за собой множество далеко идущих последствий. Фото всего, что делается на планете, переставали быть редкостью, а доступ к ним – привилегией горстки избранных. Вместо этого Planet будет вести постоянную запись всего и вся, что творится на поверхности, и предлагать фото всем желающим через онлайн-сервис. То есть картинки всего происходящего – будь то местонахождение грузовых судов в океане, строительство небоскребов в Шэньчжэне или даже испытания ракет в Северной Корее – оказывались благодаря Planet доступными для мгновенной загрузки всеми желающими за умеренную плату к неудовольствию любителей темных делишек.

Похоже на шпионаж и сбор разведданных, и понятно, что фото, полученные с помощью такой группировки, будут непременно использоваться и в подобных целях. Но Шинглер и два других сооснователя Planet Labs – Уилл Маршалл и Крис Бошхаузен – были не только корифеями аэрокосмической инженерии, но и хиппи в душе. Они замыслили поставить свои спутники на службу силам добра. Ведь человечество могло использовать их спутниковые снимки для мониторинга тропических лесов, измерения концентраций метана и углекислого газа в атмосфере, отслеживания местонахождения беженцев в пострадавших от войны районах. Даже и в части использования их спутников для сбора разведданных далеко не всё обещало идти во зло человечеству, поскольку позволяло служить и вполне благим целям наподобие вскрытия правды об испытаниях оружия или экологических бедствиях, не давая правительствам эту правду утаивать или передергивать. Именно это сооснователи Planet и хотели сказать, давая своим спутникам миролюбивое название Dove[7].

До предстоящего запуска 2017 года Planet успела вывести на орбиту десятки спутников, удостовериться в годности своей базовой концепции и доработать основные технологии. Этот же запуск был призван завершить формирование созвездия и обеспечить полное и бесперебойное покрытие поверхности планеты полями обзора спутниковых съемочных камер. В случае успеха Planet со своей техникой преодолевала разом несколько знаковых рубежей. Их стартап выходит на первое место по числу рабочих спутников среди всех операторов орбитальных телекоммуникационных систем и вслед за SpaceX становится примером торжества научно-технического вольнодумства. Заодно компания подтвердит, что сонмы маленьких дешевых спутников, работая слаженно, не уступают по функциональности громоздким и сверхдорогим аппаратам, доселе доминировавшим в отрасли, а то и превосходят их. Главное же, свершится немыслимая прежде демократизация космоса: любой пользователь ПК сможет в деталях изучать и анализировать всё, что происходит на поверхности Земли, и делать собственные выводы о том, на благо ли планете идет жизнедеятельность человека как вида.

На следующий день расслабляться Шинглеру было уже некогда. С утра пораньше его забрал из отеля присланный индийским правительством внедорожник и за три часа езды доставил к расположенному севернее Космоцентру им. Сатиша Дхавана.

Среди космических наций Индия, между прочим, котируется высоко. Колоссальный резервуар инженерных талантов плюс очень дешевая рабочая сила в сочетании творят чудеса. Благодаря этому PSLV, главная рабочая лошадка индийского ракетостроения, вовсю используется для надежного и ненакладного вывода на орбиту спутников не только местной разработки, но и тех, что производятся в дружественных Индии странах, включая США. Индийская организация космических исследований (ISRO)[8] год за годом стабильно отправляет на орбиту по нескольку PSLV с грузом. Кстати, ISRO, будучи типичным национальным космическим агентством, пользовалась на тот момент в стране неимоверной популярностью после успешной отправки на орбиту вокруг Марса первой в истории автоматической межпланетной станции азиатского происхождения под названием «Мангальян» – вплоть до того, что эта станция попала на купюры достоинством в 2000 рупий.

Выбор площадок для постройки космодромов в Индии едва ли был велик, но для Космоцентра им. Сатиша Дхавана выбрали место воистину экзотическое. Центр открылся в 1971 году на барьерном острове Шрихарикота в Бенгальском заливе, похожем на змею, заглотившую и переваривающую козла, – тонкие полоски земли в северной и южной части его семнадцатимильного побережья и вздутый центр шириной пять миль. Добираться до космодрома из Ченнаи пришлось по дороге, где на полном серьезе действовал принцип «уступи дорогу всем»: свиньям, коровам, грузовикам, автобусам, женщинам с пластиковыми ведрами на головах – и вообще всему, что имеет право беспрепятственно занимать собою проезжую часть. В конце концов с такого «шоссе» приходится сворачивать на неведомые проселки среди болот, лиманов и просто грязи, кишащей вредоносными растениями и паразитами.

Все места запуска ракет, какие мне только доводилось видеть, вызывают точно такое же недоумение. Мысленно ты предвкушаешь, как окажешься свидетелем взлета в небо неких идеальных прообразов будущего. А на деле всякий раз окунаешься всё в ту же грязь Матушки-Земли, так и норовящей засосать обратно в свое нутро любые ростки научной и инженерной мысли своих детей. Стартовые комплексы, впрочем, сами по себе имеют тенденцию выглядеть скорее грубо и топорно, нежели изящно и законченно. В большой мере это следствие того, что космодромы традиционно размещают в самой безлюдной местности где-нибудь на отшибе, желательно на какой-нибудь косе или острове в открытом море, дабы сошедшие с заданного курса ракеты как можно меньше угрожали жизни людей и серьезным ущербом инфраструктуре. Вторая же причина заключается в том, что большинство пусковых площадок было построено наспех в годы «космической гонки» и с тех пор особо не модернизировалось.

Вот и Космический центр Сатиша Дхавана показался Шинглеру похожим скорее на заброшенную дискотеку, чем на нечто из разряда научной фантастики. На КПП пара полицейских проверила у всех документы. Затем охрана потребовала, чтобы все вышли из машины и сдали на проверку электронные устройства – лэптопы, сотовые телефоны и прочее. Пока дежурный от руки вписывал серийные номера девайсов в гроссбух, прибывшие отдыхали в тени манго, любуясь на пару белых коров, пасущихся на территории секретного объекта везде, где им заблагорассудится. После проверки Шинглера препроводили в другой кабинет для оформления каких-то разрешений. Под потолком на оголенных проводах там висели простые электрические лампочки, а по стенам – пожелтевшие от времени плакаты со всякими ракетами и учеными. Двое босых клерков, встав из-за столов, забрали у Шинглера все документы, куда-то ушли, а через некоторое время вернулись с его готовым пропуском на объект.

Шинглер занес пожитки в отведенную ему комнату в каком-то местном общежитии и в сопровождении двух высших чиновников ISRO отправился доводить свое приключение до конца. Поскольку он платил миллионы долларов за предстоящий запуск, ему устроили шикарную обзорную экскурсию, включая осмотр места рядом с самой ракетой и посещение центра управления полетами. Бросалось в глаза, сколько усилий пришлось приложить ISRO для того, чтобы отвоевать у джунглей чистое пространство под свои сооружения. Гвалт скачущих по деревьям обезьян на всем маршруте не умолкал ни на минуту, а на одном отрезке пути правительственной машине пришлось остановиться, чтобы пропустить бредущих через дорогу коров.

Вечером накануне запуска заняться было решительно нечем; оставалось лишь запастись терпением. Пару сотрудников Planet, прибывших в Индию, на территорию космодрома не допустили, и им предстояло любоваться стартом ракеты из-за забора космоцентра. Зато им удалось раздобыть восемьдесят восемь статуэток Ганеши – по числу спутников, – с чем они и позвонили Шинглеру, спеша порадовать его знаковой покупкой. Шинглер согласился, что покровительство местных божков будет как нельзя кстати и талисманы должны принести удачу.

Наутро перед запуском Шинглер удвоил усилия по улучшению кармы Planet: встал до зари, перекусил в кафетерии и отправился в храм при общежитии помедитировать и помолиться. При предыдущих запусках Planet уже дважды чудовищно не везло: ее спутники были уничтожены при взрывах ракет-носителей – сначала Antares, а затем Falcon 9 от SpaceX. Странным образом эти потери только подтвердили верность концептуального подхода Planet: массовое производство дешевых спутников позволяло достаточно безболезненно переносить их эпизодические потери. Предшественники Planet, часто тратившие годы и сотни миллионов долларов на постройку в единственном экземпляре какого-нибудь чуда техники, тем же самым похвастаться не могли. Но всё же сразу лишиться восьмидесяти восьми спутников – это стало бы для Planet большой потерей и мощным тормозом на пути к завершению формирования спутниковой группировки.

Примирившись с космическими богами, Шинглер теперь вверил свою судьбу Индии и ее блестящим инженерам. Прибыв в сопровождении чиновников ISRO в местный ЦУП, он обратил внимание, что внешне он мало отличается от того, каким выглядит по телевидению ЦУП НАСА: столы с компьютерами и мониторами в несколько рядов, за ними сидят с сосредоточенным видом люди в белых халатах, а другие люди деловито снуют туда-сюда, выполняя текущие задачи. Шинглер устроился в зрительном зале, отделенном от рабочей области стеклом. Там же во множестве собрались разные высокопоставленные индийцы, а по соседству с Шинглером пристроился лично я, став первым в истории зарубежным журналистом, допущенным в святая святых Космического центра им. Сатиша Дхавана[9].

Ритм запуска ракеты – затяжное нервное напряжение, перемежающееся всплесками нездорового возбуждения. Шинглер на грани нервного срыва полтора часа наблюдал за тем, как инженеры проводят предпусковые проверки всех систем. Сам он был бессилен на всё это повлиять, и ему оставалось разве что нервно подергивать ногой да перебрасываться со своими земными спутниками наподобие меня ничего не значащими репликами, пока орбитальные спутники стоимостью в десятки миллионов долларов зависли на высоте в полусотне метров над землей под обтекателем PSLV. Где-то за полчаса до старта само понятие времени стало делаться всё более расплывчатым. Вроде бы продолжаешь наблюдать за суетой персонала, как и раньше, но время начинает распадаться на куски: хлоп – и пяти минут как не бывало; затем снова хлоп – еще семь прошло. И вдруг: боже мой, неужели реально начинается?!

Именно на этой мысли Шинглера кто-то распахнул широкие двустворчатые двери сбоку от зрительного зала и начал звать всех наружу. Десятки людей собрались в полукруглом патио с видом на тропический лес, простирающийся на мили вокруг. Из громкоговорителей за спиной понеслась ретрансляция обратного отсчета времени из ЦУПа: «Тридцать секунд… Пятнадцать секунд… Десять, девять, восемь…» Как же мучительно долго длились последние секунды перед тем, как хоть что-то станет видно и ясно, а затем внезапно из-за деревьев взошла ракета – и почти тут же исчезла за низкими тучами. На часах было 9:28 утра. Собравшиеся разразились аплодисментами, а некоторые даже гиканьем и улюлюканьем. Привычные к запускам местные тут же потянулись в здание. Шинглер же задержался еще на несколько мгновений и обнял кого-то из коллег, прежде чем напустить на лицо привычную, будто приклеенную улыбку и объявить: «Я счастлив. А теперь пойдем посмотрим».

Под «пойдем посмотрим» подразумевалось, что нам пора обратно в ЦУП, чтобы узнать, выполнит ли ракета-носитель возложенную на нее миссию до конца. От Земли-то она оторвалась, проделав тяжелейшую часть работы по преодолению силы тяжести, но впереди у этой махины было еще много полетных задач, выполнить которые необходимо, чтобы вывести головную часть на заданную орбиту и разложить там всю массу спутников по местам. А это подразумевало возврат в экзистенциальное состояние ожидания в надежде на лучшее.

Примерно через полчаса наконец пришла и весть о том, что спутники выпущены на круговую орбиту на расчетной высоте в триста миль над поверхностью Земли[10]. Белые (окраска корпуса) «голуби» Dove один за другим выпархивали из грузового отсека и, расправив крылышки солнечных батарей, бисером рассыпались по черному бархату неба. Сигналы со спутников тут же начали стекаться в штаб-квартиру Planet Labs в Сан-Франциско, благо по всему миру была загодя развернута и протестирована сеть антенн и ретрансляторов. Первым делом нужно было убедиться, все ли «голуби» живы и здоровы. Никому еще не доводилось тестировать работоспособность восьмидесяти восьми спутников одновременно. Обычно речь шла максимум о четырех-пяти. Так что и в этом плане Planet пришлось изобретать отнюдь не велосипед, а целую методологию отслеживания местонахождения каждого из своего выводка пернатых и отправки всем «голубям» синхронизированных и согласованных сигналов. На сей раз для начала были выбраны три «кенара» для получения главных команд и их оглашения по кругу. Вместе с рассылкой запросов на проверку состояния на все спутники была отправлена и команда на включение систем экранирования от магнитных наводок, с тем чтобы не допустить потерю «голубями» пространственной ориентации и позволить им выстроиться вдоль силовых линий магнитного поля Земли. Эта система геомагнитной стабилизации вкупе с традиционной гироскопической позволяла спутникам сохранять в пространстве именно ту ориентацию, которая была нужна для того, чтобы держать крылья солнечных батарей строго перпендикулярно потоку. И наконец, были запущены системы позиционирования спутников на орбите по привязке к известному на каждый данный момент времени расположению Луны, планет и звезд.

В ходе всех этих процессов инженерам Planet удалось выявить и устранить пару багов и оперативно передать новые наборы команд на головные машины. Оттуда они разлетелись по всей спутниковой группировке, и в итоге всё было отконфигурировано в наилучшем виде.

По завершении миссии Шинглеру в Индии было делать больше нечего. За пару месяцев его голуби плавно разлетятся и равномерно распространятся от края и до края неба, щелкая клювами камер и фиксируя всё происходящее на взятой ими в кольцо осады планете. Поразительным тут выглядит техническое решение, позволившее распределить всю эту стаю по орбите равномерно, – так называемая дифференциальная тяга. Те самые крылья солнечных батарей служили еще и парусами для поимки, казалось бы, неуловимых остатков ветров высокой стратосферы. Поставишь их поперек – и торможение в пять раз сильнее, чем при ориентации вдоль. До проекта Planet подобные идеи оставались чистой теорией, но теперь доказано, что они работают.

Всё это было еще впереди, а пока Шинглер просто решил отпраздновать в Индии текущие достижения. Он раздавал интервью местным телеканалам и журналистам, пока чиновники ISRO проводили пресс-конференцию. Затем всех пригласили на ланч, после которого Шинглер тут же собрал пожитки и всё на том же внедорожнике выехал обратно в Ченнаи.

По пути Шинглер попросил шофера остановиться у придорожного магазина, и там мы купили пивка Kingfisher, чтобы отметить успех. Едва он произнес тост «За запуск!», как мы на крейсерской скорости вылетели из закрытого поворота к перекрестку, наглухо забитому машинами по причине неспособности водителей разобраться, кому, кого и куда пропускать. Было ясно, что столкновения не избежать; понял это и наш шофер – и просто ударил по тормозам, предоставив небесам решать, в кого именно мы врежемся. К счастью, в кучу-малу мы въехали уже на черепашьей скорости. Оба водителя выскочили из машин, оценили легкие повреждения и сочли за благо разойтись с миром. Шинглер всё это время продолжал хранить на лице благостную улыбку, не давая превратностям земной судьбы омрачать воистину чудесную картину торжества физико-математического расчета, которую мы только что наблюдали.

После этого хиппи в душе Шинглера взял верх над инженером и предпринимателем и пару дней оттягивался на всю катушку. Он забыл снять гостиничный номер на сутки после запуска и вспомнил об этом только после ночной пьянки. Став триумфатором и настоящим мультимиллионером, он вынужден был проситься на ночлег к кому-то из сотрудников. На следующий день он отправился на побережье поплескаться в море и подивиться на древние храмы. После этого я отбыл домой, а Шинглер решил наведаться в «утопическое сообщество» Ауровиль. Там ему тоже койки не нашлось, и ночевать он был вынужден, свернувшись клубочком на голом бетонном полу в складском сарае рядом с допотопной морозильной машиной.

Индийская пресса подняла вокруг запуска колоссальную шумиху, в остальном же мире дело ограничилось скупыми заметками о выводе на орбиту рекордного числа спутников и об амбициозных планах Planet. За пределами узкого круга специалистов в деле освоения космоса мало кто, однако, понимал степень значимости свершившегося. А ведь со дня успешного запуска SpaceX ее Falcon 1 это был первый сопоставимый по эпохальности прорыв частной космической компании.

Со дня ее основания в 2010 году и по 2017 год, включая этот запуск, Planet удалось разместить на орбите сотни спутников. Часть сбилась с курса и сгорела в атмосфере, часть вышла из строя, но около полутора сотен теперь исправно выполняли свою работу, безостановочно снимая всё, что происходит на голубой планете под ними, выдавая ежедневно на-гора новый премьерный показ картины с этой кинозвездой в главной роли. Стартап в составе пары сотен молодых сотрудников лихим кавалерийским наскоком захватил лакомый кусок ценнейшего пространства в ближнем космосе. После запуска из Индии доля аппаратов производства Planet достигла почти 10 % от общего числа функционирующих ИСЗ. Возможным это стало благодаря идеализму и дерзости основателей, переосмысливших концептуальный подход к строительству спутников и формированию орбитальной группировки.

Поскольку Илон Маск сам по себе фигура знаковая, а ракеты – вещь круче некуда, для основной массы публики именно SpaceX стала синонимом инновационных изменений в космической отрасли. А вот тех, кто сам имеет к ней прямое отношение, успехи Planet воодушевили никак не меньше. Похоже, стремительно менялись сами правила игры – сначала в части доставки грузов на орбиту, а теперь и в части использования околоземного пространства. Если сложить один плюс один, выходило, что SpaceX и Planet на пару залили бетонный фундамент под веру в способность частных производителей потеснить правительства и захватить лидерство в деле освоения космоса. И сама идея, что на низкой околоземной орбите формируется, по сути, новая отрасль мировой экономики, из разряда фантастических перешла в разряд самых что ни на есть реалистичных. Начиная с 2017 года миллиарды и миллиарды долларов инвестиций буквально хлынули в космические стартапы, каждый из которых замахивался на достижения, сопоставимые по масштабам со свершениями SpaceX или Planet.

Вопросы же, которыми не могли не задаваться пытливые наблюдатели того времени, звучали так: как и откуда взялась эта Planet? за счет чего она раскрутилась? как вышло, что чудик, ночующий на полу сарая, и два его не менее странных кореша исхитрились построить систему, фиксирующую всякое шевеление и поползновение на поверхности Земли?

Со временем я приду к выводу, что ответы на эти вопросы следует искать не в личностях наподобие Шинглера с его партнерами. Космическая революция, грянувшая, казалось бы, подобно грому среди ясного неба, на самом деле зрела десятилетиями. И почву для нее тщательно и целенаправленно готовил один гениальный генерал, наделенный особым талантом – доводить всех до бешенства. Это была одна из тех фигур, о которых мало кто знает, однако же они играют роль главных кукловодов в своем театре и ухитряются, дергая за ниточки, устраивать на весь мир представления потрясающей зрелищности.

2

Космические силы

Передовица New York Times за 19 февраля 2002 года была озаглавлена «Нации брошен вызов: Пентагон готовится влиять на сердца и умы для перелома настроений за рубежом». В статье рассказывалось о создании Министерством обороны США некоего Бюро стратегического влияния. Целью этой конторы заявлялась попытка формирования в глобальных масштабах «правильного» отношения к действиям американских военных после террористических актов 11 сентября 2001 года. Иными словами, Соединенные Штаты решили использовать пропаганду для придания привлекательности объявленной ими войне с терроризмом, в частности в мусульманских странах, через размещение в СМИ всего мира разных историй проамериканской направленности без каких-либо упоминаний о Министерстве обороны США как инициаторе их публикации.

Кроме того, в статье, хоть и весьма расплывчато, говорилось и о других предполагаемых методах работы этого бюро: несметные миллионы долларов будут вложены в программы подспудного промывания мозгов землян через интернет, рекламу и всякие совсем уж гнусные программы наподобие тайных инсинуаций и распространения дезинформации. Американские налогоплательщики с ходу задались вопросом о законности подобной деятельности за их счет, а зарубежные журналисты пришли в ужас от самой мысли, что в любой момент могут сделаться невольными соучастниками преступных манипуляций общественным мнением. Министр обороны Дональд Рамсфельд и прочие причастные напрочь отрицали, что новое бюро будет заниматься столь стремными делами, и заверяли, что программа призвана использовать научно-аналитический подход для завоевания душ и умов жителей планеты. Иными словами, планировалась не бессмысленная, при всей ее дороговизне, массовая пропаганда, а высокотехнологичная точечная, которая не слишком обременит налогоплательщиков.

Но, несмотря на все эти благие намерения, публичное разоблачение мигом лишило рыцарей плаща и кинжала шансов на продолжение своей деятельности, и всего через неделю после скандальной публикации в New York Times Бюро стратегического влияния было упразднено. «Бюро настолько явно пострадало, что <…> дальше функционировать не может – и закрывается», – честно признал Рамсфельд.

Для куратора Бюро стратегического влияния бригадного генерала ВВС США Саймона Питера Уордена это стало не самой приятной новостью. Но Пит (так зовут его друзья) за тридцать лет воинской службы привык к причудам начальства и идиотским ситуациям. Астрофизик по образованию, он всё это время метался между разработками вооружений и работой по специальности – исследованием тайн далеких галактик. И везде снискал репутацию яркого и нестандартного мыслителя с редкой способностью к дебюрократизации самых бюрократичных учреждений. Так уж вышло, что в силу особенностей характера его карьера складывалась так: заслуженный рост на одном месте, затем конфликт с начальством с последующим выдвижением на новую, но непременно перспективную должность где-нибудь еще.

По этому случаю правительство, похоже, и решило притормозить метания Уордена и назначило его на солидный пост в Центре ракетно-космических систем в Лос-Анджелесе, где тот получил под свое начало полсотни отборных специалистов и карт-бланш на реализацию своих идей. Главной целью было заставить его произвести должное впечатление на кого-нибудь из высших военачальников. «Ты там что-нибудь исследуй и кратко как следует доложи о главном, – вспоминал Уорден, – чтобы они сказали: „Годится!“ Такова была задача. Хотя обычно они там просто всё убирали в долгий ящик на полгода, а то и на пять лет, пока очередная задача не подопрет, чтобы они этот ящик открыли».

Уорден не был противником серьезных научных изысканий и понимал их ценность, но, будучи человеком дела, всё-таки предпочитал прикладные разработки. Он давно пришел к умозаключению, что кардинальные улучшения в радиоэлектронике и вычислительной технике открывают блестящие новые перспективы на обоих фронтах космический инженерии – в разработке спутников и ракетостроении. Его главный тезис был прост: легкие умные спутники плюс легкие умные ракеты обеспечат долгожданный прорыв к так называемому космосу оперативного реагирования. Эта идея и легла в основу того, что в скором времени оформится в «космические силы», поскольку Уордену хотелось, чтобы американские военные и в космосе обладали способностью развертывать свои вооружения с такой же стремительностью и точностью, какой они славятся среди земных стихий.

«Если случится внезапный кризис, к примеру в Ботсване, – говорил он, – сразу встанет проблема отсутствия спутников, оптимизированных под Ботсвану. Если принимается решение выдвигать через несколько дней армию и авиацию в подобное место, ход игры в корне изменится при наличии возможности прямо тогда же запустить спутник поддержки».

У военных, однако, имелся надежный механизм самозащиты от быстрых и дешевых космических запусков. С 1960-х годов этический кодекс как НАСА, так и Минобороны гласил, что каждая ракета и каждый спутник должны работать, чего бы это ни стоило. Когда что-то шло не так, искали крайних, переписывали правила и регламенты, придумывали еще больше всяких процедур и проверок качества, дабы гарантированно исключить повторение ошибок. По словам Фреда Кеннеди, бывшего космического гуру ВВС, «культура нулевой терпимости к дефектам выстраивалась сорок лет. Единственный способ это исправить – снести всё до основания и начать строить заново».

Управление перспективных исследовательских проектов (DARPA) Минобороны США всё больше приходило в отчаяние от педантичной упертости старой гвардии. Задача DARPA – мыслить на десятилетия вперед и разрабатывать военные технологии на грани научной фантастики. Руководству управления хотелось экспериментировать в космосе с самыми безумными идеями ученых, а приходилось месяцами ждать у обочины, когда подрядчики наподобие Boeing и Lockheed Martin соизволят подбросить их спутники до космоса, настолько редки были запуски их ракет-носителей. «У нас в DARPA даже предлагали: „Давайте закажем себе оптом штук пятьдесят легких ракет и покажем нос этому идиотскому сообществу, неспособному собраться“», – вспоминал Кеннеди.

Осваиваясь на новом посту, Уорден вскоре обнаружил в DARPA немало единомышленников; они скооперировались и предприняли мозговую атаку на эту проблему. Их внимание сразу же привлекла весьма интригующая затея очень богатого парня по имени Илон Маск, создавшего компанию SpaceX специально для налаживания регулярных запусков дешевых ракет-носителей для массовой доставки спутников на орбиту.

Довольно скоро Маск материализовался в кабинете Уордена, и они ударили по рукам. «Он сказал, что эта его ракета под названием Falcon 1 через пару лет будет готова, – вспоминал Уорден. – От меня же ему хотелось услышать лишь ответ на вопрос, заинтересованы ли мы в ее использовании». Уордену, как, вероятно, самому высокопоставленному знатоку космической техники среди военных, часто доводилось выезжать и «разбираться на месте» с проектами всяких чудаков – в диапазоне от лазерных пушек гаражной сборки до летающих тарелок как военно-космического средства нового поколения. Но в Маске Уорден сразу распознал человека в своем праве и в чем-то даже родственную душу. Оба они питали надежду, что люди со временем колонизируют Марс и на этом не остановятся, а продолжат покорение и освоение Вселенной, и им пришелся по душе обмен идеями относительно того, как всё это будет выглядеть. «Илон был визионером, но визионеров вокруг меня в ту пору хватало, – сказал Уорден. – Однако в нем было нечто такое, что заставило меня подумать: „А ведь это не очередной прожектер какой-нибудь. У него всё по-настоящему“. И еще его отличало то, что он реально понимал толк в ракетах и разбирался в том, как они устроены и работают».

По настоянию Уордена SpaceX получила от DARPA контракт на пробный запуск малого военного спутника[11] – жест, не только придавший стартапу Маска престижности, но и призванный дать всем понять, что проект осуществляется под присмотром военных. В последующие два года Уорден по поручению Минобороны отвечал за мониторинг всех работ SpaceX на атолле Кваджалейн. Время от времени генерал лично выбирался из Калифорнии через Гавайи на остров Кваджалейн и оттуда на Омелек и докладывал высшему военному руководству о ходе работ. Подход SpaceX к ракетостроению был Уордену во многом близок и понятен. Ему нравилось, что компания избегает раздувания штата; нравились энергичность и изобретательность, проявляемые ее сотрудниками в сложных условиях. Куда меньше, однако, его впечатляла некая общая расхлябанность. Работы команда SpaceX вела, похоже, без стандартных процедур и документации. Цепи поставок отлажены не были, и полагаться приходилось на редкие заходы торговых судов, а в экстренных случаях – на доставку комплектующих частным джетом Маска. Даже по меркам Уордена – не самого типичного военного, любившего поболтать о том о сем под добрую дозу виски, – пили при космодроме на Омелеке сверх всякой меры.

«Поглядел я на этих пацанов в кроссовках, ковыряющихся в ракете и ползающих по ней, как пауки, – рассказывал Уорден. – Решил глянуть, как живут, заглянул в крошечный спальный трейлер, а там два ящика пива. Я пиво и сам люблю, но нельзя же под него ракеты к запуску готовить. А о записи их переговоров в центре управления у нас до сих пор анекдоты ходят. Мне лично это напомнило стеб каких-нибудь программистов из Кремниевой долины за отладкой глючной программы. Так ведь там всё это и хорошо; не запустится программа – перепишут код, скомпилируют и снова запустят без ущерба для себя. Но тут-то ракета – а это миллионы долларов и месяцы работы. А ведь в деталях кроется не только дьявол, но и спасение».

Об опасениях Уордена было доложено как в Минобороны, так и Маску, который критике не внял. «Илон сказал: „Вы же астроном, а не ракетостроитель“, – вспоминал Уорден. – Я ему говорю: „Так я же не технологию и не конструкцию ваших ракетных двигателей критикую. Но я потратил миллиарды казенных долларов на эту штуковину как офицер ВВС, а теперь понаблюдал за ходом работ и заметил такие вот особенности. Вот и предсказываю вам провал“».

Лишь после третьего кряду неудачного запуска в SpaceX начали прислушиваться к мнению Уордена и других спецов старой школы и внедрили кое-что из того, что те советовали. По молодости SpaceX вовсе не желала ничего перенимать из опыта и багажа «старого космоса». Это было бы расценено чуть ли не как крах всей идеи. Но тут инженеры-проектировщики и команда ЦУПа компании наконец осознали, что без добавления к энтузиазму толики профессионализма дело у них на лад не пойдет, – и стоило им это признать и применить в текущей работе, как их Falcon 1 наконец-таки вышла на заданную орбиту.

Но еще до успешного запуска Falcon 1 Уорден успел увидеть достаточно, чтобы понять: началась космическая революция. За долгие годы, проведенные в недрах ВПК, он успел в полной мере переосмыслить блестящие достижения современных технологий для массового потребления и возможности их использования в военных целях. И теперь ему было очевидно, что разработчики современных компьютеров и программ намерены вторгнуться на территорию аэрокосмической отрасли и показать там старой бюрократии ее и свою истинную цену. Да, типы из Кремниевой долины порой отличаются избыточной самоуверенностью и кавалеристской нахрапистостью, но они приносят с собой еще и амбициозность, оригинальность мышления и уйму денег. Уорден, которому тогда было под шестьдесят, считал, что и сам, подобно Маску, способен сыграть важную роль проводника изменений в качестве связующего звена между двумя мирами: Старым космосом и Новым космосом. Для этого ему всего-то и нужно было найти место для состыковки своего глубокого знания космоса и механики работы правительства со скоростью и драйвом Кремниевой долины. И тут ему улыбнулась удача в виде открывшейся будто прямо под него вакансии в идеально подходящем для такой стыковки месте.

3

Лорд Вейдер собственной персоной

Кремниевая долина нередко разочаровывает тех, кто приехал туда впервые. Едешь из Сан-Франциско на юг в надежде открыть для себя страну технологических чудес. Ожидаешь увидеть яркие огни, поезда на магнитной подушке, мчащиеся со скоростью самолетов, блистательные футуристические небоскребы и вселяющие в душу трепет памятники во славу несметных состояний, сколоченных за минувшие шестьдесят лет обитателями здешних мест. Но нет. Тебя встречают обшарпанные торговые комплексы, неказистые офисные здания и прилегающие жилые кварталы со старыми домами вдоль давно требующих ремонта дорог. Единственный намек на фантастику – относительное обилие электромобилей Tesla, продирающихся через пробки на автопилоте.

В Кремниевой долине не превозносят ни текущие, ни прошлые достижения. У них там нет времени на историю. Когда какой-нибудь гигант технологий утрачивает свое доминирующее положение, в освободившееся здание просто въезжает новая компания и начинает собственный цикл раскрутки без малейшего пиетета к предшественнику. Первое в истории предприятие – производитель полупроводниковых транзисторов[12] (истинная колыбель всей этой адской технологической революции) после закрытия было переоборудовано под овощной магазин, а затем его и вовсе снесли, чтобы построить на этом месте новое офисное здание.

И там же, в этом знаковом для Кремниевой долины городке Маунтин-Вью, расположен Исследовательский центр Эймса НАСА. С шоссе 101, главной артерии Кремниевой долины, трудно не заметить этот причудливый комплекс, раскинувшийся на площади в сто гектаров. Начинается он от южной оконечности лиманов залива Сан-Франциско, где от самой кромки воды тянется длинная взлетно-посадочная полоса по соседству с огромными ангарами. По территории разбросаны десятки офисных зданий, но не ими ценен этот объект. Крупнейшая в мире аэродинамическая труба длиной 425 м и диаметром 55 м заключена в трапециевидный саркофаг габаритами с пирамиду в Гизе. По соседству высятся корпуса с симуляторами полетов и вычислительными центрами с квантовыми суперкомпьютерами, а также всевозможные гигантские шары для хранения жидкостей и газов, требующихся для экспериментов. Если смотреть на комплекс Центра Эймса сверху, возникает мысль, что его создатели разрывались между желанием придать ему вид солидного правительственного учреждения – и чтобы одновременно оно походило на логово тайных агентов, наводя ужас на непосвященных.

Историю свою Центр Эймса ведет с конца 1930-х годов, когда прославленный авиатор Чарльз Линдберг настоятельно посоветовал правительству США устроить новый центр Национального консультативного комитета по воздухоплаванию[13] для исследований и испытаний летательных аппаратов на Западном побережье. В ту пору южный берег залива Сан-Франциско славился не технологиями, а фруктовыми садами и ореховыми рощами и звался Долиной услады сердца, а не Кремниевой. «Земляничные поля на мили и мили окрест», – восторгался в 1947 году молодой авиаинженер Джек Бойд по прибытии туда на завидную по тем временам стартовую зарплату в 2644 доллара в год.

После Второй мировой войны и на фоне холодной началась космическая гонка с Советами – и вот тут-то Центр Эймса и пошел в гору за счет строительства труб для аэродинамических испытаний всевозможной дозвуковой и сверхзвуковой летательной техники. Затем инженеры Эймса начали штамповать технологические прорывы чуть ли не серийно, обеспечивая возможность для отправки в космос «Меркуриев», «Джемини» и «Аполлонов». Поскольку полупроводники по-прежнему пребывали в зачаточном состоянии, именно Центр Эймса являл собою самый блистательный пример достижений в области высоких технологий в окрестностях залива, чем и приманивал таланты. «Средний возраст сотрудников у нас был около двадцати девяти лет, – рассказывал Бойд[14]. – И люди тут были из ярчайших в мире. Дивное ощущение. Чувствовалось, что тебе чуть ли не всё под силу». Дни славы Эймса продолжались вплоть до конца 1980-х годов.

А затем по злой иронии судьбы та самая высокотехнологичная инфраструктура южного берега залива стала выдаивать из породившего ее центра лучшие таланты. Выпускники Стэнфорда и Беркли просекли, что стартапы, занимающиеся всякими микросхемами, «железом» и программным обеспечением для ПК, и увлекательнее, и куда прибыльнее, чем работа в структурах НАСА. Отток усугубился тем, что большая космическая гонка канула в Лету вместе с Советами и холодной войной. Более того, Центр Эймса еще и политическими маневрами задвинули на второй план среди центров НАСА, отдав предпочтение, в частности, Лаборатории реактивного движения (ЛРД)[15] в Южной Калифорнии. На фоне неуклонного роста бюджета и числа интересных проектов ЛРД Центр Эймса откатывался в прямо противоположном направлении. К 2006 году, пока Маск со SpaceX готовились к премьерному запуску Falcon 1, дела в Маунтин-Вью разладились настолько, что в НАСА начали подумывать о закрытии Центра Эймса.

Директором НАСА в ту пору был Майкл Гриффин, старый добрый знакомый Уордена еще со времен совместной работы в рамках Стратегической оборонной инициативы (СОИ) эпохи Рональда Рейгана, окрещенной журналистами программой «Звездные войны» в честь одноименного блокбастера. СОИ предполагала наводнить ближний космос фантастическими системами ПРО нового поколения, чтобы иметь возможность гарантированно сбивать вражеские баллистические ракеты на дальних космических подступах к американской земле. Гриффин, как и Уорден, обожал вытворять в космосе что-нибудь диковинное и высоко ценил этос стартапов Кремниевой долины. Вот Гриффину и подумалось, что можно бы дать Уордену возможность попробовать вдохнуть в Центр Эймса вторую жизнь, привнеся туда созвучные эре нового космоса вибрации в духе техно, – и в мае 2006 года он взял да и поставил его туда директором. «Майк сказал: „Хочу, чтобы ты перешел на работу ко мне, но только тебе придется прекратить все эти твои громкие заявления в адрес НАСА“», – вспоминал Уорден.

Под «громкими заявлениями» имелась в виду застарелая привычка Уордена публично поносить НАСА. Однажды он дал большое интервью о положении дел в НАСА под заголовком «О самооблизывающемся мороженом». Основной посыл заключался в том, что на каком-то этапе НАСА перестало фокусироваться на развитии космического потенциала США и превратилось в бюрократическую организацию, обеспечивающую занятость населения. Влиятельные политики, сказал Уорден, прибрали НАСА к рукам через лоббирование самых дорогостоящих проектов, таких как разработка шаттла и космического телескопа «Хаббл», в своих штатах – и при этом, по сути, заблокировали любые попытки конкурентов делать что-либо более дешевое и быстрое.

Самооблизывающееся мороженое[16], таким образом, не служит ничему, кроме самого себя и самовоспроизводства, и Уорден счел НАСА чуть ли не худшим примером подобной зацикленности на себе. Не меньше, чем яркая метафора, впечатляет и то, что уже тогда, в далеком 1992 году, Уорден четко видел, куда должны двигаться и непременно двинутся космические технологии. Он призывал вкладывать средства в дешевые ракеты и малые спутники. НАСА, по его мнению, должно было прекратить зацикливаться на дорогостоящих и долгосрочных программах научных исследований дальнего космоса и подумать, пока не поздно, о постановке серий быстрых и недорогих экспериментов на орбите для оценки и прогнозирования последствий климатических изменений и прочих явлений, имеющих практическое значение в обозримой перспективе. Излишне говорить, что НАСА этот совет проигнорировало.

Соглашаясь возглавить Центр Эймса, Уорден дал слово умерить пыл публичных бичеваний НАСА. Однако он вовсе не собирался руководить центром в духе своих предшественников. Уорден четверть века копил недовольство в адрес космического агентства, и теперь у него появился шанс не только объяснить, но и продемонстрировать людям, как нужно работать. И его показательное выступление на этом посту в итоге станет легендой.

* * *

Здесь по логике сюжета должен начинаться увлекательный рассказ о великой перетряске Центра Эймса. Он вскоре последует, обещаю. Но прежде чем узнать, что и зачем сделал Уорден, вам нужно побольше узнать о том, что это за человек и как он таким стал. Ведь поскольку запуск Falcon 1 привел к расцвету частных проектов коммерческого освоения космоса, нам важно помнить еще и о том, что за кулисами этого стоял именно Уорден, который, можно сказать, и придал стартовый импульс дальнейшему ходу событий. Да он и всегда отличался склонностью подначивать людей на бунт против статус-кво и поощрять инакомыслие.

Родился Пит Уорден в 1949 году в Мичигане в семье школьной учительницы и пилота коммерческих авиалиний. Детство его прошло под Детройтом. Когда Питу было четырнадцать лет, его мать умерла от рака. Поскольку отец дома подолгу отсутствовал, а сам он был единственным ребенком в семье, Уорден чувствовал себя очень одиноко. «Друзей у меня не было вовсе, – рассказывал он. – Вероятно, я требовал к себе слишком много внимания. Отчасти это, вероятно, шло от того, что я был единственным ребенком, отчасти по складу характера».

В астрономию Уорден влюбился с детства. Первые две книги, купленные ему матерью, назывались «Звезды» и «Планеты», и он прочел обе взахлеб от корки до корки, а затем продолжил выискивать и жадно поглощать всё на эту тему, включая и море научной фантастики. В разгар программы «Аполлон» он поступил в Мичиганский университет и получил там гибридную степень астрофизика. Он также записался в Корпус подготовки офицеров запаса ВВС (AFROTC) вместо обязательной физкультуры. «Я всю эту спортивную чушь терпеть не мог, – сказал он. – А в корпусе ROTC мне подарили брошюру с классной фотографией галактики на обложке и рассказом о Бюро аэрокосмических исследований ВВС. Это вполне убедило меня в том, что есть смысл связать свою жизнь с военным космосом».

После Мичиганского университета Уорден вступил в ряды ВВС и отправился за докторской степенью в Аризонский университет[17]. Там же его и принялись наперебой вербовать к себе различные военные структуры. Должность, предложенная ему в Национальном управлении военно-космической разведки (NRO), была из разряда тех, от которых не отказываются. «Это было восхитительно, потому что в Лос-Анджелесе у них на собеседовании я будто попал в эпизод из „Напряги извилины“, – вспоминал он. – Заходишь, а там всякие бронированные двери с кодовыми замками, ведущие в бункеры; тут же включается сирена и начинают мигать лампы, сигнализируя о проникновении лица без допуска, а их полковник тебе вовсе ничего вразумительного не говорит о том, чем именно они там занимаются, а только заверяет: „Поверь, это круто!“». Понятно, что NRO занимается шпионажем, и там Уорден начал работать над проектами настолько секретными, что до сих пор связан подпиской о неразглашении. Но ясно, что с ролью координатора этих проектов с многомиллионными бюджетами он справлялся вполне успешно. Заодно ему удалось наладить ценные связи и выстроить хорошие рабочие взаимоотношения и с военными, и с ключевыми фигурами в Вашингтоне.

Стремительный взлет Уордена по ступеням табели о рангах стал очевиден в 1983 году, когда президент Рейган презентовал в своей речи в Овальном кабинете «программу звездных войн». Возглавить Стратегическую оборонную инициативу (СОИ) было поручено генералу ВВС Джеймсу Абрахамсону, ранее руководившему программой шаттлов, а Уорден стал его специальным помощником.

Очень и очень многим «Звездные войны» представлялись бредовой идеей. Реализация программы подразумевала создание целого ряда принципиально новых технологий. Изощренные наземные радиолокационные системы должны были в режиме реального времени обмениваться данными с сетью спутников, дабы засекать любые пуски ракет с территории СССР и анализировать их траектории. Затем лазерные установки наземного базирования должны были через систему орбитальных зеркал выводить советские баллистические ракеты из строя. Если же лазерам решение этой задачи оказывалось не по зубам, в дело должны были вступать противоракеты космического базирования, дежурящие на орбите. Да, и еще там что-то говорилось про нейтронные пучки на крайний случай – видимо, по той причине, что это звучало пугающе и призвано было послужить фактором сдерживания, – хотя сомнительно, что этот довод был понятен Советам или убедителен с точки зрения активных поборников ядерной войны. Ибо списочный арсенал средств, заявленных в качестве готовящихся к размещению в грядущем космическом чистилище в рамках СОИ, и без того выглядел устрашающе.

В отличие от этих перестраховщиков Уорден проявил себя настоящим фанатиком «Звездных войн». Гонка вооружений, по его словам, превратилась в шахматную партию, в которой Советы заполучили стратегический перевес. Они «заморозили правила» через договоры об ОСВ и чувствуют себя вполне комфортно в сложившейся на доске позиции. Американцы же оказались в положении игроков в покер, которым за этим столом «выигрыш светит только при пересмотре правил игры». Вот «Звездные войны» – это как раз и есть то самое изменение правил через вывод противоборства на новую, космическую арену с использованием космического же оружия. «В том и было наше преимущество при игре в покер, – сказал Уорден. – Сам же знаешь: лазерные шоу в небе нынче – это нечто».

В роли специального советника Уордену пришлось защищать «Звездные войны» от нападок со всех сторон. Критиковали же их на публичных и закрытых форумах все кому не лень – от политиков до ученых и от американской до советской общественности. Он и в этом деле преуспел и двинулся дальше и выше. «Я энтузиаст противоречий, – заявил Уорден по поводу того, почему в деле освоения космоса он положился на столь приземленных людей. – Я считал это крупной военно-космической инициативой. Я чувствовал тогда и продолжаю чувствовать сейчас: лишь фокусируя военных на космосе, мы способны добиться реального продвижения в космическое пространство в будущем. В том был мой главный интерес, а не в различных аспектах организации противоракетной обороны».

К 1991 году Уорден дослужился до звания полковника и должности главного технолога СОИ, получив в свое распоряжение бюджет в два миллиарда долларов в год. Помимо развития военно-космических технологий, часть этих денег он не забывал выкраивать и на цели, диктуемые давней любовью к космосу. Под предлогом тестирования сенсорных датчиков для СОИ он исхитрился отправить на окололунную орбиту автоматическую межпланетную станцию (АМС) «Клементина», которая за пару месяцев заодно отсняла и картографировала всю поверхность Луны. Соединенные Штаты перед этим двадцать лет не финансировали лунные программы, и «Клементина» произвела настоящий фурор. Во-первых, сам аппарат совместной разработки НАСА и СОИ обошелся раз в пять дешевле других зондов сопоставимого класса, поскольку Уорден подчеркнуто использовал при его постройке коммерческое программное и аппаратное обеспечение. Помимо детальной карты лунной поверхности от полюса до полюса, эта АМС получила еще и первые данные, с большой вероятностью свидетельствующие о присутствии воды в лунных кратерах.

Помимо «Клементины» Уорден помог изыскать финансирование проекта многоразовой ракеты-носителя Delta Clipper вертикального взлета и посадки. «Меня всегда умиляет, что Илон и Безос заявляют, будто они первые стали делать что-то многоразовое, – сказал Уорден. – Бред какой-то. Мы четверть века назад такое делали».

СОИ в итоге свернули в 1993 году. Критики утверждали, что столь сложные системы технологически нереализуемы, хотя Уорден и другие близкие к проекту люди были твердо уверены в обратном. Их экспериментальные многоразовые ракеты-носители и перехватчики межконтинентальных баллистических ракет, успешно прошедшие испытания, тому доказательством, сказал он. Но вне зависимости от того, заработало бы всё это или нет, можно вполне аргументированно утверждать: СОИ самим фактом своего существования помогла приблизить крах Советского Союза, вынудив Москву идти на неподъемные расходы в надежде что-то противопоставить футуристической и непонятно как работающей системе военно-космической обороны. «Выяснилось, что мы могли себе позволить намного больше, нежели Советы, хотя сами мы в ту пору об этом даже не догадывались, – сказал Уорден. – Мы провели достаточно экспериментов, чтобы показать, что эта штука у нас реально продвигается»[18].

После того как Советы осознали, что программу СОИ им не остановить, у них, по мнению Уордена, не осталось иного выбора, кроме радикальной смены курса. «Это привело к тому, что структура советской власти разошлась по всем швам, и в итоге она рухнула, – сказал он. – Я знаю, что многие ненавистники программы „Звездных войн“ отказывались признавать за ней столь мощный вклад. А я считаю ее ключом. Ведь она фундаментальным образом изменила ход соревнования на стратегическом уровне во всех сферах – от ядерных вооружений до освоения космоса»[19].

По мнению Уордена, СОИ побудила Соединенные Штаты выйти за рамки исследований космоса и двинуться в направлении прикладных космических технологий. Попутно она передала значительную часть НИОКР в этой области из ведения НАСА новому классу людей и компаний, заинтересованных в апробировании своих инновационных идей. «Программа СОИ послужила колоссальным денежным и мотивационным стимулом для смены фокуса и переориентации на те новые технологии и подходы, которые мы сегодня используем, – сказал он. – Она дала старт новому движению в космос вне рамок традиционных аэрокосмических корпораций. В этом смысле она, вероятно, стала одним из самых феноменальных успехов всех времен по части отдачи от военных расходов. Нам самим даже строить ничего не пришлось, а ход игры мы изменили».

По завершении СОИ Уорден успел сменить несметное число должностей с воистину умопомрачительными названиями: замдиректора по обеспечению господства в космосе; директор по анализу и инженерному проектированию Военно-космического центра; командующий 50-м крылом Космических сил США. На различных этапах под его контролем находились гигантские флотилии спутников и тысячи подчиненных. Многих в командовании ВВС и высших эшелонах власти его личность впечатляла. Многих бесила. Из НАСА его пытались уволить как минимум трижды.

После терактов 2001 года правительство решило поставить особые таланты Уордена на службу злополучному Бюро стратегического влияния. Сам он описывал этот свой опыт так: «Есть в Пентагоне два рода генералов или адмиралов. Большинство составляют бюрократы, и в мирное время они по большей части полезны. Но когда доходит до войны, хочется иметь кого-то, кто способен переиграть врага, сделав нечто радикальное или нестандартное. Военщина это знает и держит нескольких таких людей при себе про запас. Вот я, похоже, и был одним из них. Знаете, что-то типа: „В случае войны разбить стекло и воспользоваться этим безумцем“».

Уорден и по сей день настаивает на том, что программа информационной войны была лучшим из того, что могли предпринять Соединенные Штаты, чтобы оградить себя от террористической угрозы. «Террористом нужно просто внушать, что они сами не хотят заниматься террором, – сказал он. – Ведь всех их поголовно так или иначе не истребишь».

Но затем добавил: «Люди обвиняли нас в дезинформации. Чушь, конечно, но споры разгорелись жаркие. В итоге я удостоился чести быть отправленным в отставку лично президентом. Однако вылетел я из ВВС в чине бригадного генерала. Не так уж плохо».

* * *

В октябре 2002 года в Хьюстоне, штат Техас, проходил ежегодный Международный конгресс астронавтики. Форум этот проводится с 1950 года в стандартном для любой конференции формате докладов и семинаров и собирает ведущие фигуры в космической отрасли со всего мира.

Уоррен, только что уволенный президентом Джорджем У. Бушем, решил почтить это мероприятие своим присутствием, дабы поддержать старые контакты и наладить новые. Посидев на заседаниях и понемногу пообщавшись с коллегами, ближе к вечеру они с приятелем перекочевали в бар. Когда Уорден потягивал виски, его внимание привлек оживленный треп по соседству. Там собралась большая веселая компания членов Консультативного совета космического поколения[20], организации студентов и молодых сотрудников аэрокосмической отрасли, стремившихся «задействовать креативность и рвение юности в деле продвижения человечества по пути мирного использования космоса». Иными словами, это были космические хиппи.

Эти верные идеалам пацифизма молодые адепты освоения космоса сидели теперь в баре в самом сердце военно-промышленного Техаса и гневно осуждали звездные войны как явление. «Раз за разом слышны были заявления о всяческом зле от космических вооружений», – сказал Уорден. Будучи человеком задиристым, он послал своего друга к этой компании в качестве секунданта, чтобы тот спросил у молодежи, нет ли среди них желающих лично познакомиться с бригадным генералом Питом Уорденом, бывшим директором СОИ, замом по господству в военном космосе и вестником орбитального рока. «Мой друг им сказал: „Вот там сидит лично Дарт Вейдер, так что, если кто хочет поговорить об всем этом по-мужски, вместо того чтобы трепать языком, – добро пожаловать!“», – вспоминал Уорден.

В той компании молодых людей были среди прочих Уилл Маршалл, Крис Бошхаузен и Робби Шинглер, которым предстояло стать сооснователями Planet Labs, а также Джордж Уайтсайдс, который будет стоять у истоков космическо-туристического проекта Virgin Galactic. Такие вот люди обступили полукругом изготовившегося держать оборону от пацифистов Уордена, и началась настоящая словесная дуэль между генералом и Маршаллом. При том что оба были фанатиками колонизации Луны и продвижения человечества дальше в глубины Солнечной системы, космическое оружие как явление было областью непримиримых разногласий и вызвало лютый спор между ними. Маршалл с юношеским идеализмом стоял за мир во всем мире от края до края Вселенной, а Уорден высмеивал его наивность. «Мы оба выдвигали стандартные аргументы, и мне очень скоро стало ясно, что Уилл искренне считает, будто сохранение космоса в девственной чистоте от вооружений откроет путь к новой утопии, – сказал Уорден. – А с моей точки зрения тертого вояки, в любых утопиях обычно кроется много зла». Он пытался убедить Маршалла в том, что военно-космические системы – это не только и не столько оружие, сколько средство влияния и контроля, и что их надо рассматривать, не упуская из виду множество нюансов.

Дискуссия вышла жаркая, но закончилась без взаимных обид. Даже напротив. Уордену молодые идеалисты очень понравились своим энтузиазмом, а он им – острым умом и занятными историями. Маршалл и еще несколько студентов после этого пару лет оставались на связи с Уорденом и время от времени встречались с ним в Вашингтоне, Калифорнии или по месту проведения различных отраслевых мероприятий; они тут же возобновляли диалог о космических перспективах человечества, и в результате каждый узнавал что-то новое о текущей ситуации. «Будь то бизнес, политика, наука или что-то еще, нет ничего лучше умного собеседника, который с тобой не согласен», – говорил Уорден.

Знакомство и первый диспут в хьюстонском баре и последующие сходки оказались на поверку большой удачей для всех участников. К 2006 году, когда Уорден принял под свое начало Исследовательский центр Эймса, вся эта банда космических хиппи как раз отучилась в своих университетах и жаждала интересной работы и перспективной карьеры в аэрокосмической отрасли. В свою очередь, у Уордена как раз сформировалось грандиозное ви́дение будущего Центра Эймса после капитальной перетряски. Он считал, что приток свежей крови вольет в центр новую жизнь и устроит столь необходимую ему встряску. И Уорден принялся связываться с идеалистами типа Маршалла, Бошхаузена и Шинглера и одного за другим заманивать к себе на Запад.

Продать эту идею было не так-то просто. Громкое имя НАСА вызывало позитивные чувства у широкой публики, а вот молодых инженеров туда теперь было завербовать трудновато. Подобно другим финансируемым правительствами крупным космическим агентствам по всему миру, НАСА обладало редкостным качеством останавливать ход времени внутри себя. Десятилетиями, изо дня в день, люди делали там одно и то же, и аргумент сохранения статус-кво был главным козырем и бил все иные доводы. Хотя по изначальной задумке НАСА полагалось быть в авангарде передовых технологий и всячески приветствовать радикальные замыслы, оно определенно этого не делало. То была медлительная и неповоротливая бюрократическая контора, похожая скорее на крупного военного подрядчика, чем на форпост отважных ученых, дерзко бросающих вызов времени и посягающих на крайние рубежи.

Уорден, однако, умел очаровывать и убеждать – и мало-помалу донес до понимания юнцов, что под его чутким присмотром они станут частью чего-то большего, чем просто череда технологических стартапов разной степени успешности. Время докажет верность замысла Уордена: собранная им команда сложится в настоящий костяк нового, беспардонно инновационного по образу мышления центра НАСА. В последующие годы группа углубит и разовьет свои дружеские связи и добьется даже бо́льших успехов, нежели смел надеяться Уорден. Они двинутся далеко за тесные пределы Эймса и произведут на свет целую волну новаторских спутниковых и ракетных компаний.

Обустраиваясь на новой работе, Уорден начал также переманивать к себе лучших из вольнодумцев, с которыми был знаком во времена службы в ВВС. Пит Клупар, ранее проектировавший вертолеты, самолеты и спутники в Исследовательской лаборатории ВВС США, стал директором инженерного отдела Эймса. Алан Уэстон, оружейный конструктор СОИ, – директором программ. Удалось Уордену выследить и те редкие странные души, которые годами до него продолжали работать в Эймсе в надежде на великие свершения – вопреки гнетущей бюрократии и дисфункциональности центра в его прежнем облике. Одной из таких фигур был Креон Левит, исследователь с копной беспорядочно вьющихся волос, который проработал в Эймсе четверть века, а затем был назначен специальным помощником Уордена. «Пит собрал всех этих людей самых разных возрастов и убедил их, что совместными усилиями они способны преобразить это место», – сказал Левит.

В наследство Уордену достались ряд проблемных программ и тысячи гражданских служащих, многие из которых давно пребывали в состоянии благодушной самоуспокоенности, чего генерал терпеть не мог. Достались ему в наследство и высокопоставленные недоброжелатели из числа обиженных тем, что их обошли директорской должностью, посадив на нее «левого» человека. Уорден сразу же волевым образом поставил ситуацию под контроль. Левит вспоминал, насколько по-деловому он ко всему подходил: «Если ему затруднялись с ходу исчерпывающим образом ответить на какой-нибудь важный вопрос, например относительно хода работ по контракту, он требовал представить ему полный отчет о ситуации к началу следующей недели. Он был очень опытным человеком по части управления организацией. Мне это было очевидно. Заводил разговор поначалу тихо и мягко, а затем, если что, сразу взрывался: «Черт возьми, здесь я директор центра! Не сметь мне отвечать „нет“. Только: „Да, если…“!»

Уорден был генералом, привыкшим отдавать приказы, подлежавшие беспрекословному исполнению, однако здесь он всё-таки был на гражданской службе. «Много было обид и неловкостей из-за этой его авторитарной манеры и вспышек гнева по поводу мнимой нерасторопности и излишних проволочек, – вспоминал Левит. – А еще он привлек всех этих новых людей и посадил их буквально на головы старожилам. Через какое-то время он, по сути, довел это место, скажем так, до точки бифуркации. Он всё гнал свою телегу в том духе, что „сделаем Эймс настоящим космоцентром, будем запускать прямо отсюда малые спутники, произведем революцию в представлениях о том, как работает НАСА, исправим все эти глючные программы, оптимизируем тут всё и вся, позволим людям проявлять себя и творить новое“. В итоге в народе произошел раскол на два лагеря – обожателей и ненавистников Пита».

Уорден возглавил Эймс в возрасте пятидесяти семи лет, и его внешность и манеры к тому времени отчасти соответствовали образу бывалого генерала. Его седеющие волосы всегда были коротко подстрижены на висках и подлиннее – на макушке, с неизменным пробором справа. Правда, нелюбовь к спорту не позволяла ему похвастаться особой выправкой из-за узковатых плеч и округлого брюшка. Но определяющими, так или иначе, оставались его голос и мимика. Когда он говорил, речь его исходила будто из самой глубины его нутра и с некой натугой, сдавленная хрипотца голоса придавала его словам несколько зловещие интонации. На лице же Уордена будто застыла гримаса вечного недоумения. По совокупности столь странное сочетание создавало впечатление, что перед вами старый брюзга из седовласых отставников, хотя стоило завести разговор на интересную ему тему, как он тут же расплывался в теплой улыбке и с энтузиазмом выкладывал всё, что знает об этих явлениях, предметах или лицах.

Итак, по назначении в Эймс Уорден быстро снискал в этом взбаламученном им тихом омуте массовую неприязнь к себе и одновременно обрел немало сторонников. Точное соотношение тех и других в штате примерно из двух с половиной тысяч человек неведомо, но, при всей жесткости его посадки на этом поле, в Центре Эймса оставалось множество исследователей высочайшего класса, которые, как и Уорден, не хотели плыть по течению. «Чтобы завоевать Эймс, надо было понять, что он битком набит людьми, не считающими себя командными игроками, – говорит Уорден. – А я и сам считаю идею командной игры омерзительной, поскольку это не что иное, как способ сказать: „Не делай ничего сам. Ты же член команды, вот и будь ее игроком“. А в Эймсе было полно людей, которые хотели делать свое дело и добиваться результатов, а почитались чуть ли не за смутьянов. Должно же быть в НАСА место, где работают под девизом типа „Полный вперед, пока не скрутили!“. Вот мы таким местом и стали».

Первым делом Уорден занялся проектом отправки роботизированных зондов к Луне. Президент Джордж У. Буш как раз озадачил НАСА тем, чтобы полностью свернуть к 2010 году программу шаттлов и начать новую – с целью возобновления к 2020 году пилотируемых полетов на Луну. Прежде чем позволить ноге человека после полувекового перерыва вновь ступить на лунный грунт, нужно было отправить туда на разведку какие-никакие роботизированные зонды – и Уорден получил возможность занять свою команду постройкой хотя бы части лунных зондов. Он даже надеялся, что ему удастся использовать наработки SpaceX и прочих пионеров частного космоса для беспрецедентного в истории НАСА удешевления проектов…

Блажен, кто верует. Поначалу бюрократия «старого космоса» пускала планы Уордена под откос, используя связи на самом верху. В частности, об амбициях Уордена донесли Ричарду Шелби, влиятельному сенатору от Алабамы. Шелби был повязан НАСА по рукам и ногам, поскольку его штат был многим обязан Центру космических полетов им. Маршалла и предприятиям таких подрядчиков НАСА, как Lockheed Martin и Boeing. Вот Шелби и лез из кожи вон, втыкая палки в колеса любому проекту «нового космоса», – просто из страха, что его дружки потеряют ценные контракты, представ на этом фоне такими, какие они есть, – алчными и некомпетентными тормозами прогресса[21]. И в случае с лунной миссией Шелби звонил лично Гриффину и требовал прекратить нецелевое расходование средств на АМС в ущерб борьбе с врагами. «Шелби – худший из прикормленных свинтусов в Конгрессе, – сказал Уорден. – Первым делом он таки этот проект у меня украл. По моему разумению, то был образцово-показательный пример самого гнусного и омерзительного, что только есть в государственном управлении».

Через считаные месяцы после назначения в Эймс Уордена едва не уволили (в первый раз) за публичные нападки на Шелби и критику НАСА за безвольную капитуляцию. Верный себе Уорден, однако, решение проигнорировал и начал осуществлять в Эймсе тайную программу, призванную доказать бюрократам их неправоту.

Вместо маленького зонда, который сделал бы какие-нибудь локальные замеры и канул в небытие или разбился в лепешку о лунную поверхность, Уорден дал добро на создание полноценного лунного посадочного модуля. Исторически такие аппараты стоили сотни миллионов, а то и миллиарды долларов каждый, ибо таковы были стандарты НАСА. Уорден же хотел доказать, что можно построить прекрасно работающий лунный модуль, скажем, за 20 млн долларов и получить потрясающие результаты.

Возглавить проект он предложил Алану Уэстону. То есть тому самому легендарному Алану Уэстону.

Будучи по рождению австралийцем, Уэстон объехал с родителями полмира, прежде чем поступить в Оксфорд. Изучая там в 1970-х годах инженерное дело, он параллельно был одним из самых видных членов Клуба опасных видов спорта. Эти экстремалы в пьяном виде, а то и под наркотой проделывали всякие трюки в диапазоне от запусков себя в воздух из катапульты до пересечения Ла-Манша верхом на розовом надувном кенгуру под связкой наполненных гелием шаров размером с аэростат.

В 1979 году клуб воскресил моду на прыжки с тарзанкой в форме банджи-джампинга – Уэстон просчитал на компьютере, что человек, вероятно, выживет после прыжка с любого моста, будучи подвязанным к эластичному канату. Проверив верность этой выкладки на практике где-то в Англии, он отправился в Сан-Франциско для полета с моста через Золотые Ворота. Собственные сестры, пытаясь его остановить, настучали в полицию, что он якобы намерен покончить с собой. Но Уэстон был не только ловок, но и хитер – и сумел не только изыскать подходящий момент для прыжка, но и избежать ареста, поскольку помимо эластичного каната к его корсету был привязан буксировочный трос; перед прыжком он стравил его вниз, а там уже его приняли одноклубники на катере, который и умчал их с глаз долой с места правонарушения к поджидавшей на берегу машине.

И вот этот самый Алан Уэстон со временем каким-то образом оказался оружейным конструктором ВВС США и был в итоге привлечен к проектированию ракетных систем ПРО космического базирования в рамках «Звездных войн». Системы эти были хороши тем, что обеспечивали пуск «противоракет» сразу во многих направлениях и гарантированное единовременное поражение советских ракет и боеголовок, включая ложные цели, в любых мыслимых количествах.