Читать онлайн Слов упрямых караваны бесплатно

Пролог

Поэзия для меня – способ ощутить жизнь. Один из способов, во всяком случае. Я всегда придумывал рифмы и строки. Помню ощущение болезненного чувства, когда слова складывались не так как нужно. Помню радость моментов, когда всё оказывалось на своих местах.

Сочинял я, во многом, для себя. Но когда, примерно через тридцать лет после написания первого стихотворения, я решил издать книгу, то оставил только те стихи, которые, как мне кажется, могут рассказать читателям о чём-то важном. Стихи про детские воспоминания о таинственном городе и скитания в далёких краях, про круговорот встреч и расставаний, про красоту и трагедию настоящего и непременную жизнеутверждающую веру в будущее.

Я очень благодарен за поддержку моего творчества семье и друзьям. Отдельное спасибо моей жене Насте за ценную обратную связь, за терпение к моему неугомонному перфекционизму и к моей склонности к творческим депрессиям. И, конечно, благодарю Веру Сухомлин, Мэри Эрнст и Степана Дмитриева за бережные, но важные замечания и предложения к текстам, а Дарью Булгакову – за чудесные иллюстрации.

Приятного прочтения!

Искренне ваш, Сергей Головин

Многие поэты в тёмные времена отчаянно ищут свет и, не находя, зажигают что попало, коптят керосином, резиной, сырыми дровами, лишь бы что-то светилось в замочных скважинах их закрытых каморок. Сергей умеет иначе. Двери открыты. Стен нет. Окон нет. Клетка пуста. А стихи, словно люминесцирующие медузы в колышущейся пучине, улавливают даже скрытые за чёрными тучами маяки путеводных звёзд и копят, и настаивают внутри, а потом отпускают этот звёздный, прозрачный, зеленоватый свет, похожий на стекло бутылки, внутри которой вечный непотопляемый парусник борется с вечным неутомимым штормом.

И маяки эти светят морякам из-под тёмной ночной воды, точь-в-точь повторяя очертания созвездий за низкими облаками.

Степан Дмитриев, группа «Чёрная Птица»

Воды́ холодные изгибы

Воды́ холодные изгибы
обнимут старых рыбаков.
Во тьме причудливые рыбы
съедят обрывки голосов.

В беззвучном омуте тумана
родятся белые стихи.
И слов упрямых караваны
погонят волны-пастухи

в небрежно брошенные сети
среди песочной синевы,
где у воды играют дети
в объятьях неба и травы.

Глава I

Я теряю не первую душу

Я теряю не первую душу
в ледяной городской тишине.
Этой ночью не плачут кликуши,
часовые молчат на стене.

Закрываются в церкви ворота,
звуки всенощной тают внутри.
Свои самые светлые ноты
до утра сберегли звонари.

Не идут горожане на площадь,
не гуляют крикливой гурьбой.
Лишь склоняется денно и нощно
бессловесный ивняк над водой,

и, не первую жизнь отпуская,
всё ветшает у речки дворец.

Я часы до рассвета считаю
в тишине, как заблудших овец.

Огни фонарей

Мой город накинул на плечи
огни фонарей, укрываясь
от холода стужи бездомной,
от ярости ночи беззвёздной.

Мой город накинул на плечи
огни фонарей, проклиная
бессонную горечь заката,
похмельную ласку рассвета.

Мой город накинул на плечи
огни фонарей – и проснулась
тоска некрещёной бумаги,
как зверь в разорённой берлоге.

Мой город накинул на плечи
огни фонарей – и разбилась
душа, ослеплённая светом,
играя в окошке открытом.

Город

Я посмотрю с холма на свежий ров,
спущусь к реке по новой мостовой…
Однажды этот город дал мне кров
над полной робких мыслей головой.

Я раз за разом говорил смелей,
бродя украдкой возле ветхих стен
уже давно заброшенных церквей,
уставших ждать от Бога перемен.

Я вспоминал, как тонут ивняки,
как в сорняках топорщатся кресты,
как из глубин мутнеющей реки
к сырому небу тянутся мосты.

Меж тёмных троп, на тусклых куполах
нашлось немного слов и для меня.
И город зазвучал в моих стихах,
к себе всё новых странников маня.

Небо

Помнишь, какое однажды раскинулось небо?
Город ночной зажигал под луной огоньки.
Падали звёзды над храмом Бориса и Глеба
в русло мелеющей, но терпеливой реки.

Остров прибрежный был редким туманом окутан.
Кто-то знакомый смотрел на меня из глубин.
Город затих. И, глаза опустив на минуту,
я, наконец, стал с душой неподвластной един.

Падали звёзды над храмом Бориса и Глеба,
тёмный причал покидая, встречались с водой.
Помню, как призрачной ночью раскинулось небо,
словно забвенье спустилось на берег за мной.

Однажды я приду

Однажды я приду на пустынный берег,
и в утреннем тумане заискрится река.
Зашепчутся десятки прозрачных змеек
на вымокшей полоске кружевного песка…

Когда-то я купался в похожих водах,
и крохотные лилии горели вдали.
И головы деревьев, живых и мёртвых,
пытались дотянуться до размытой земли.

И мы с тобой лежали на сером пляже,
разглядывая каменные башни быков,
и медленное небо несло поклажу
из листьев и разорванных сырых облаков.

Мне кажется, и ты возвратишься тоже
туда, где неприметно искрилась река,
и лилии белели на тёмной коже,
как звёзды из далёкого, чужого мирка.

И, словно подзывая тебя к обрыву,
раскатывались волны огоньков вдалеке…
И змейки, перешёптываясь лениво,
чертили лабиринты на холодном песке.

Из омута в омут

Из омута в омут летят терпеливые стаи,
и небо неспешно несёт облака-караваи,
и ночь хлебосольная сыплет невольные блики
на чёрную воду. И прячется город великий

под слабые крылья, сдаваясь случайному чуду,
и колокол-сердце кладёт на холодное блюдо
пустого кремля.
Так безжалостен сумрачный зодчий!
Так мало отпущено звёзд ускользающей ночью…

Глава II

Разлука

Между нами разлука забрезжила,
забрюзжали несвежие ямы.
Полотно бездорожья проезжего
нашу жизнь накрывает упрямо.

С остановками сердца свыкается
постоялец убогого тракта.
Горизонт мельтешит и качается
по велению нервного такта.

Что случится в дороге воинственной?
Что стучится в прогнившее днище?
В ночь, как в зеркало, смотрится пристально
кто-то прежний и временно лишний.

Мои имена

Мои имена взывают к тебе из глубин,
летят сквозь метель и обочин сырые комья.
Я вновь ухожу с поминок или крестин,
звоню, говорю: «Это я». Но себя не помню.

Вокруг темнота, и имени всё-таки нет.
Есть скованный голос и глухонемая площадь.
Спрошу: «Как дела?». И ты мне расскажешь в ответ
о скучных делах. И, наверное, станет проще.

С холодной скамейки, скрывающейся в снегу,
взлетают слова, на миг становясь чужими.
И брошенный голос блуждает в снежном кругу
и просит: «Найдите мне имя. Найдите имя».

Трапеза

Улицы затемнённые, подсвеченные,
холод – извечный городовой…
Город питается человечиной.
Ему не впервой.

Город разжёвывает истории
до вздохов,
до мелких, смешных обид.
Капли роняет на акваторию,
на невский гранит,

мысли ссыпает сухими корками
в серые сгорбленные дома.
Листья цветные шуршат обёртками,
читаешь – зима…

Крыши окутаны снежной скатертью.
Треснутый лёд по дворам разлит.
Город угощаю проклятиями.

А город – сыт.

Ангел

Ангел с бабочкой в руке
по ночам на верхней полке
робких кукол сторожит.

Гул дороги вдалеке
пробивается сквозь сон,
сквозь задвижки и защёлки.

Может, бабочка взлетит,
и, пока не рассвело,
тихо выпорхнет из плена?

Или тряпочный геккон
жертву схватит за крыло,
ухмыляясь, словно демон.

Вход для пользователей

Меню