Читать онлайн Ангел на фюзеляже бесплатно

Часть 1

Афганистан. 6 июля 1982 года. Советская база в аэропорту города Кабул, примерно 12 часов пополудни.

Вертолёты вошли в зону видимости с командной вышки примерно у ближнего привода антенны радиолокационного оборудования аэродрома. Первым шёл Ми-8, многоцелевой и самый массовый в истории вертолёт с двумя двигателями. Рабочая лошадка мировой авиации. Его использовали и как десантный, и как ударный, и даже как просто грузовичок для перевозки всего подряд. А скольким людям он спас жизнь, когда их эвакуировали с ранениями? Чуть сбоку и сзади на удалении его сопровождал Ми-24, в народе ласково прозванный «крокодилом», уникальнейший ударный геликоптер всех времён и народов. Первую машину немного болтало, она периодически кренилась и даже заваливалась на бок, потом судорожно выравнивалась. Видимо, тяга двигателей то падала, то снова возрастала. Работали они с перебоями. Сзади отчётливо был виден шлейф. Скорее всего, взвеси мелких капель керосина. Целое облако, раздуваемое потоками воздуха от вращения мощного винта, завихрениями уходило вбок и в стороны от раненой машины. Правда, разглядеть это можно было лишь в бинокль. Невооружённым взглядом казалось: возвращается себе пара вертолётов до дома. Ну, а совсем весёлому наблюдателю могло показаться, что лётчики уже в полёте начали немного отмечать удачный вылет. На самом деле, топливопровод неутомимого боевого труженика афганского неба был пробит, и руководитель полётов на вышке аэродрома машинально скрестил пальцы руки, лежащей на кнопке связи с получившим пробоины судном. Он вёл непрерывный диалог с командиром аварийной машины и, как умел, молился про себя выборочными словами, которые мог себе позволить советский офицер, к тому же член КПСС. Не дай Бог, рухнет на взлётку. Кроме того, что погибнут люди, ещё вспыхнет пожар, сопровождаемый детонацией боекомплекта. Не того, что у подбитого вертолёта, он свой расстрелял или сбросил по инструкции, которая гласила, что в таких случаях необходимо избавиться от навесного вооружения, то есть ракет. Тогда работа авиационной базы на какое-то время будет вообще парализована. Как только он узнал о происшествии с Ми-8, тут же освободил воздушный коридор для подбитого судна. Увёл подальше те борта, что уже были в воздухе в районе аэродрома, дал команду садиться на специальную площадку подальше от зданий и другой лётной техники, используемую как раз в подобных экстренных случаях. Случаи эти происходили, конечно, не каждый день, но довольно часто. А уж без небольших повреждений не обходилось никогда. Авиабаза была довольно большой по меркам военной авиации. Не такая огромная, как возле города Энгельс, спутника Саратова, где базируются стратеги Ту-160, Ту-95, но раза в два больше стандартных аэродромов, где располагаются полки по четыре-пять эскадрилий. Построили ее советские специалисты ещё в шестидесятые годы. Некогда это был главнейший международный аэропорт республики Афганистан, рассчитанный на самые большие пассажирские самолёты. Да и сейчас он принимал и выпускал любые грузовики, включая знаменитые Ан-22 и Ан-12 с печальным прозвищем «Чёрный тюльпан». Но в народе его по большей части звали «Керогазом» или «Сараем». Однажды здесь даже сел на вынужденную стратег Ту-95 «Медведь», хоть полоса и не была рассчитана на его ширину. Сворачивая со взлётки на рулёжку, он не вписался в поворот и подавил своими шасси фонари вдоль бетонки. Ту-22, которые у американцев звались «Старфайер», также стратегические бомбардировщики, по сравнению с «Медведем» казались игрушечными самолётиками.

Сегодня воздушная обстановка была средней напряжённости, что не могло не радовать полковника, руководителя полётами. Узнав о случившемся, он вовремя раздал все указания, пожарные машины и «уазики-буханки» – санитарки уже стояли наизготовку прямо на пожухлой колючей траве, редкими проплешинами покрывающей скудную землю возле бетонки. Теперь главное, чтобы лётчики дотянули до места посадки, а далее дело техников, медиков и остальных обслуживающих служб. Обе вертушки синхронно плюхнулись на плиты, только Ми-8 сделал это с небольшим креном и чуть не подломил правое шасси. Двигатели умолкли, лишь ветер ещё шелестел от продолжающих по инерции медленно крутиться винтов. Машины наземных служб как по команде рванули к подраненной вертушке. Лётчики из Ми-24 выпрыгнули на землю и тоже побежали к Ми-8.

– Раненые где? – прокричал офицер-медик в проём вертолёта с торчащим оттуда стволом танкового пулемёта.

– Тут, – из отсека вылез улыбающийся прапорщик, гордо держа над головой правую руку с двумя окровавленными пальцами. – Боевое, сука, зацепило.

– Бинтуй, – указал офицер своему солдатику – санитару, выскочившему вслед за ним из уазика, а сам полез внутрь машины. – Тяжелые есть?

Возле вертушки уже собралась приличная толпа. Из другого проёма два кагэбэшника в похожих на технички комбинезонах вывели афганца – «предателя» в мокрой ниже пояса одежде и, посадив в ведомственный «бобик», шустро укатили к себе. Лётчики с обоих бортов собрались вокруг Ми-8 и возбуждённо обсуждали событие, держа во рту незажжённые сигареты, так как курить на аэродроме категорически запрещено всеми мыслимыми и немыслимыми инструкциями. К тому же от подраненной машины ужасно несло керосином. Однако, «мужская соска», запах и привкус табака хоть как-то успокаивал. Куряшка – неотъемлемая составляющая войны.

– Мы с вами поравнялись, нам сопка подозрительной внизу показалась, решил прикрыть вас ракетой навесиком по ней, на всякий случай. И потом всю высоту выкосили, – ораторствовал майор, командир Ми-24. – Духи любят на такую забираться, с неё стингером как раз по ходу достать легче. И тут гляжу, вы в какой-то дымке. Пелена будто вас какая-то приобняла или птица большая белая. И как будто в сторону отвела. И тут ракета прямиком по тому месту прошла, где вы только что были. Я тогда и подумал, что птица эта больше на ангела смахивала. Уж больно она здоровая, побольше вертушки будет. Да и увела она вас от верной смерти. Хотя вживую я так ни разу ангелов вроде и не видел. Я ведь коммунист, и мне их видеть не положено. Потом – хрясь, и смотрю, ваш борт в облаке керосина, я аж у себя в кабине почуял запах. Ну, думаю, шайтаны со стрелкотни подранили. И шлейф за вами… сопку мы, конечно, сравняли… перепахали её…

– Когда тряхануло, думаю: ну всё, задница обозначилась нам конкретно. А в кабину Рома прётся с выпученными глазами, – командир Ми-8 показал своей незажжённой сигаретой на сержанта, приходящего в себя, сидя на шасси вертолёта всё ещё в шлемофоне, – и кричит: «там фонтан, там фонтан из пола». Ну, трендец, думаю, перебили топливопровод…вспыхнуть не должны, конечно, но садиться придётся жёстко. Ровных площадок хер найдёшь. Да и духов вокруг явно целое племя. Дай Бог развернуться, опять же над ними проходить придётся. До базы бы дотянуть или хотя бы до нашей территории.

К вертолёту, уже осматриваемому командой техников, подкатила шишига с кунгом, так в армии ласково называли ГАЗ-66 повышенной проходимости. На грузовичке был установлен комфортабельный пассажирский, со скамейками по бокам, кузов. Именно в нём экипажи бортов развозились от здания, где находилась вышка управления полётами, в которой располагались командование и руководитель, к их вертушкам. Лётчики, всё ещё обсуждая последние события, немного нецензурно и нервно шутя, загрузились вовнутрь.

– Рома, ныряй к нам, мы в офицерскую столовую сначала, но тебя подкинем по пути, – крикнул капитан из открытой двери машины, выглядывая из-за плеча улыбающегося во весь рот прапорщика, который махал ему забинтованной по локоть рукой.

– Спасибо, я пешком пройдусь, подышать хочется. Ну, или на техничке доберусь, если совсем жарко станет. Она скоро придёт, – ответил ему сержант. Он только сейчас понял, что сидит в надетом на голову шлемофоне, так как звуки доходили до него приглушённо. Роман снял шлем, взял его в руки и подставил потное лицо жгучему афганскому солнцу. Посидев немного, он понял, что ему становится жарко, и перебрался на стоящий в тени летательного аппарата ящик из-под боеприпасов, который техники использовали в качестве сиденья. Однако пот уже начал щипать непонятно откуда взявшуюся царапину на шее.

– Ну, как знаешь, вечером встретимся на тренировке, если больше на задачу не пошлют. Вроде не должны сегодня, мы ведь в стрессовом состоянии. Покажешь нам сегодня чего-нибудь новенькое из твоих восточных штучек.

Сержант махнул рукой, и машина пошуршала направо по рулёжке в сторону вышки, находящейся примерно в километре от того места, где приземлился подбитый вертолёт.

Из проёма Ми-8, из-за ствола крупнокалиберного пулемёта вдруг показалась голова «деда», возрастного капитана-техника.

– Ромаша, ты чего казённое имущество из подведомственного мне вертолёта выносишь? – указал он пальцем на шлемофон в руках сержанта. – Сказано же вам всем неоднократно: при покидании воздушного судна вне экстренной ситуации, шлемофон оставлять на сидении воткнутым вилкой в разъём борта. Инструкции читать надо иногда, их умные люди пишут, и деньги за это неплохие получают…

– Извини, дед…тьфу, товарищ капитан, задумался чего-то, – Рома машинально пропустил между пальцев провод, идущий от шлемофона, который и должен был заканчиваться той самой шпыней, которую по инструкции следовало вставлять в разъём в борту вертолёта и оставлять специальный головной убор со встроенными наушниками и микрофоном на скамье возле иллюминатора, когда выбираешься из вертушки. Через него осуществляется связь с экипажем во время полёта. Иначе ничего расслышать невозможно, кроме рёва двигателя и свиста, издаваемого винтами. Прикол заключался в том, что вилки не наблюдалось вовсе. А провод был короче вполовину. Сержант машинально протянул руки с головным убором в сторону техника, показывая их содержимое. – Порвалось…

Техник спрыгнул на землю, подошёл к солдатику и, взяв из его рук испорченную шапочку, покачал головой. Посмотрел на обрубок провода и, склонившись набок, прокомментировал:

– Срезало… ровненько как! – потом бодро заскочил обратно в вертолёт и оттуда раздался его следующий возглас. – Ты, Рома сам-то на какой сидушке пригрелся во время полёта? А, можешь не говорить… вижу уже… вот вилка в разъёме торчит с обрывком кабеля.

Роман тоже подошёл к подраненной машине и смотрел на манипуляции техника. Провод действительно болтался в стенке. А техник в этот момент ощупывал пальцем несколько довольно крупных отверстий в борту вертолёта недалеко от разъёма, через которые в кабину проникали лучи солнца. Как раз там, где буквально сорок минут назад находилась голова и грудь сержанта. Пара этих дыр были явно от пуль крупнокалиберного пулемёта, а одна, видимо, от осколка разорвавшегося внутри салона боеприпаса, так как края были вывернуты наружу. Она имела не круглую форму, а продолговатую и рваную.

– Ну, что же… с днём рождения тебя или, как сейчас молодёжь говорит, с днюхой! Теперь имеешь полное право отмечать второй день своего рождения…

Ноги сержанта стали как будто ватными и ему пришлось опять присесть. «Точно, – пронеслось у него в голове. – Он ведь кричал в микрофон, что после встряски из пола кабины вертушки стал бить фонтан керосина, а лётчики не слышали…». И он не слышал их ответа, только яркие всполохи в глазах, специфический запах горючего, к которому примешивалась ещё какая-то вонь, и что-то скрежетало. Он глянул в иллюминатор: вертолёт периодически несло боком, тогда хорошо был виден след от смеси маслянистой жидкости и воздуха. И как будто что-то белое окутало кабину снаружи, а потом отпустило, и машина выровнялась. Тогда Рома вскочил и метнулся в кабину предупредить летунов о пробитии днища. В это время опять тряхануло. Он не подумал отстегнуть шлемофон, а тот не соскочил с его головы, пристёгнутый к стене, и не оказал сопротивление приделанный к нему кабель. Видимо, тогда его и срезало осколком или пулей от обстрела с земли. Странно, но в тот момент он не почувствовал ни страха, не беспокойства даже. Как будто какая-то сила подняла его со скамьи и дала пинка, подтолкнув к кабине лётчиков. Он даже почувствовал некое умиротворение и гордость за себя от того, что делает и как действует. А вот потом наступило опустошение…

Часть 2

Город Электросталь, Московская область. 5 июля 1982 года. 9 часов утра.

Надя приехала в городок электричкой. Рядом с вокзалом у пивного ларька трое молчаливых мужичков обыденно и сосредоточенно заглатывали золотистый пенный напиток под греющим душу названием «Ячменный колос», которое было отображено и на стационарной палатке-разливочной. У одного из них в трясущихся руках имелась стеклянная банка ёмкостью семьсот миллилитров, у остальных – стандартные кружки с ручкой ноль пять литра. Девушка спросила у них, как лучше добраться до улицы Ялыгина, и те синхронно махнули рукой примерно в одну сторону. Один, правда, посоветовал сесть на автобус, но коли молодая, то и пешком недалече будет, – резюмировал он и, сославшись на вчерашнее усугубление, попросил двадцать две копейки на вторую кружку, ибо москвичке не убудет. Ведь она явно столичная штучка, видно по всем приметам, а ему, труженику, выздоровления без второй не случится. Надя, не раздумывая, дала, так как настроение у неё было благотворительное, ведь приехала она сюда сама в качестве просителя, и подобное ей зачтётся. Дело в том, что подруги-мамочки, что гуляли вместе с ней в Битцевском лесу с детьми, дали адрес деда, который болезни заговаривает. А дом его как раз на краю городка с забавным названием и находится. В конце той самой улицы Ялыгина, направо по переулку с просёлочной дорогой. Асфальт, видимо, в таких местах предусмотрен не был. Подруги утверждали, что молодой москвичке и пешком не проблематично дойти. Однако существует ещё какой-то автобус, что останавливается возле вокзала и несколько остановок можно проехать на нём, всё ближе будет. Надежда так её окрылила, что она на следующий же день и подалась в Подмосковье к деду Сергею. Так как больше-то и надеяться было не на что и не на кого. А этот, по рассказам, всем обратившимся помог. Уж больно сильная у её четырёхлетнего сынишки Артёма была аллергия или диатез, что, кажется, одно и то же. Такое ощущение, что на всё подряд. Особенно, если не доглядишь, и он угостится у кого-нибудь клубникой или, не дай Бог, апельсином. Чего они только не предпринимали, в какие только медицинские учреждения не обращались, а сколько анализов сделали! Одних только проб-царапин на аллергены семьдесят пять штук поставили. У Тёмы вся рука была распухшей, практически все они и сработали. Даже от трески, хотя он её иногда ел и внешних последствий не наблюдалось. А ещё и на домашнюю с библиотечной пыль. Хотя вроде и не чихал, когда при нём подметаешь. Но больше всего на орехи. Причём любые. А более всего фундук и грецкие, других-то в те времена достать было невозможно. Да и не слыхали про ещё какие-то. Однажды Ольге как-то раз привезли из Сибири кедровые. Она и дала одно зёрнышко мальчику на пробу, предварительно разгрызя. Тот разжевал и начал задыхаться. Слава Богу, скорая приехала быстро. У Артёма начался отёк Квинке. Горло опухло, да так, что парень с трудом мог дышать. Врачи сразу сделали мальчику укол и через некоторое время жизнь его была уже в вне опасности. Поэтому ребёнка даже в детский садик невозможно было записать и приходилось держать дома. Ведь в саду в еде может попасться этот чертов аллерген, и потом греха не оберёшься. А тут на вчерашней прогулке Лариска с улицы Херсонской в восторженных выражениях описала, какой в городе Электростали живёт божий человек дед Сергей, что лечит всё и любую болезнь заговаривает. Она сама возила к нему свою Алёну, и с тех пор у неё гланды сами собой прошли. Телефона у него нет. Живёт на окраине города, в деревенском доме без удобств. Потому не любит, когда к нему с больным без предварительной записи приезжают. Так что надо сначала съездить самой и согласовать с дедом точное время и дату. А уж потом с дитём переться. Не ближний свет, но ради своей кровиночки чего только не сделаешь. Поэтому Надя договорилась с соседкой-бабушкой, что та посидит с Артёмом. Надеждены родители, то есть родные дед с бабкой, в это время года всегда торчали на даче аж до самой глубокой осени. Сама же она поднялась ни свет ни заря и укатила в подмосковный городок. Лето в этот год выдалось дождливое. Июнь побил какой-то рекорд по осадкам. И сейчас хмурилось, но не капало. Надя, придерживаясь заданного азимута, вышла на нужную ей улицу и пошла по направлению от центра, обращая внимание на таблички с номерами домов и подсчитывая, сколько ей ещё тащиться, перепрыгивая через лужи. Асфальт только местами виднелся из них. Но чем дальше к окраинам, тем всё реже и реже. Наконец, дошло до того, что приходилось преодолевать водные разливы пополам с глиной по проложенным сверху доскам и горбылям. И тут она потеряла счёт домам, так как очень увлеклась преодолением препятствий, глядя под ноги. А нужного номера так и не увидела, подняв взор. Видимо, таблички в этом населённом пункте крепить на здания было не обязательно, а по желанию владельца. Она пожалела, что не надела резиновые сапоги, ведь не на Красную площадь подалась, а за город. Надя оказалась посередине размытой колеи, где, пожалуй, и они не спасли бы. Эта улица явно кончилась, потому что она изгибалась под прямым углом и, по логике, далее не могла продолжаться под тем же названием. Это наводило на мысль, что проездила она зря. Далее, казалось, что началась уже настоящая деревня с покосившимися, но гордо стоящими домиками. Она уже чуть не плакала, да и спросить было не у кого. Девушка решила, что ей, как всегда, не повезло. И лучше уж вернуться к вокзалу, чтобы покинуть этот слякотный городок и побыстрее вернуться к себе на Балаклавский проспект, к сыну. Надежда не очень доверяла соседской бабушке по части надзора за ребёнком. Как бы та не отвлеклась, и он бы не схватил какой-нибудь фрукт. Однако выбора большого не было, вернее, не было никакого, кроме одинокой престарелой соседки. Но тут и с возвращением начались сложности, так как, будучи женщиной, она очень плохо ориентировалась в пространстве и уже потеряла в уме метки, по которым добралась сюда. Подступало отчаяние и, как всегда в таких состояниях, ноги становились ватными. Тут вдруг показался мужчина лет сорока с авоськой, в которой одиноко болтался батон хлеба за тринадцать копеек и ещё какой-то нехитрый продукт питания. Тот довольно ловко перебирался от доски к доске и уже почти поравнялся с девушкой. Мужичок очень внимательно посмотрел на неё и, казалось, прочувствовал её состояние.

– Ты, видимо, совсем не местная? Чего в нашу глушь забралась?

– Здравствуйте. Да вот, заблудилась. Как к вокзалу вернуться, не подскажете?

– Что-то не похоже, что ты тут вокзал ищешь. Уж не 123 ли дом тебе нужен? – неожиданно спросил мужчина. – Его трудно найти, вона какая география у нас тут.

– Да, – опешила Надя. – Старца Сергея ищу, он сглазы снимает и от болезней лечит, может, знаете, как найти? Дали адрес его, а я потерялась тут совсем… последняя надежда у меня на него, врачи ничего поделать не могут.

– Уж не Марина ли дала? Была тут у меня на днях москвичка… дык ко мне в основном москвичи и приезжают. Местные боятся меня… или завидуют. Ишь, «старец Сергей» … неважное это прозвище для исцелителя, зови меня просто Сергеем.

– Так это вы и есть! – изумилась молодая женщина. – Я бы никогда не подумала… простите.

Она спохватилась, что ляпнула что-то не то, способное обидеть странного человека.

– Не бери в голову. Ерунда всё. Ты вроде не хворая. Только вот почки остудила где-то и на придатках немного непорядок. По лужам, что ли, шлялась, ноги промочила? Вон лето какое: и дождит, и холодно, – продолжал он как будто себе под нос, но довольно членораздельно, так что понимать его было не сложно. – Давай-ка вылезем на край, неча посреди колеи торчать…

Они выбрались по толстой доске на какое-то подобие обочины. Тут разговаривать было сподручнее. Пронзительный взгляд Сергея упёрся в глаза девушки, да так, что ей показалось, будто он просветил рентгеновскими лучами её мозг.

– Так ты по поводу дитя пришла? Мальчик? Что с ним? Аллергия, что ли, совсем замучила?

– Как вы поняли? – Надя почувствовала, что от неожиданности аж начала задыхаться.

– Велика наука… сейчас у всех аллергия, вона ко мне мамочки через одну с ней обращаются. Прямо эпидемия какая-то.

– Точно. Ни у родителей, ни у нас такого не было. Врачи говорят, что уже не эпидемия, а пандемия прямо, это когда ещё сильнее.

– Ишь ты, пандемия! Слово-то какое красивое. Не слыхивал ещё, не слыхивал. Да ты, дочка, на это плюнь!

– То есть как плюнь? – не поняла девушка.

– А так и плюнь, слюнями, – засмеялся «старец». – Переживёт он свою аллергию проклятую. Подрастёт немного и переживёт. Она отстанет от него. С полгодика потерпи. И следи за ним внимательно, чтобы в рот ничего аллергического не тянул. Потом все фрукты лопать будет. Покупать замучаешься, ха-ха. А вот орехи, то на всю жизнь. Как тут люди слово умное подсказали – табу. Табу у него на них, на орехи-то эти, на всю жизнь. А вот фрукты он скоро есть будет, не боись, без витаминов не останется…

– Так, может, я его к вам привезу? – Надя не понимала, как это может быть. Ведь она не просто так сюда ехала. Не просто так встретила его посреди огромной лужи. И что же теперь…? Даже не рассказывала ему ничего про Артёмовы проблемы. Всё так просто, и «старец» даже не посмотрит на маленького пациента? Поговорил пространно и болезнь пройдёт? – Вы так точно всё про него увидели, а может…?

– Не стоит, не мучай мальца, не таскай ко мне, я говорю, всё с ним в порядке будет. Другое дело вот у тебя… вернее, с мужиком твоим… вижу, давно у тебя мужа-то не было, далеко он? Моряк, что ли? Редко что-то вы с ним семьёй живёте. Ещё гляжу, тревожное что-то вокруг него. На тёмном фоне он сейчас.

– В армии служит, в Афганистане сейчас, на аэродроме, пишет мне часто. Техником он там, на вертолётах…. А что с ним? – девушка опять почувствовала ватность в ногах.

– Так чего же ты молчишь? Сейчас не о сыне печься надо! Это сейчас главное. Пока вроде ничего, но сгущается вокруг… а кто за него молится-то? – Сергей сначала говорил тихо и медленно, как будто вглядывался куда-то в даль, а может, и во внутрь себя. Но последние слова произнёс громко, и даже слишком громко. Переходя почти на крик.

– Никто… он в партии с девятнадцати лет, коммунист.

– Коммунист, атеист… ну, пусть им и будет, то и не важно вовсе, Богу это совсем не важно… человек он прежде всего – создание Божье… тогда, выходит, я за него молиться буду. Езжай, дочка, домой. Сынишку, понял уже, Артёмом зовут. А вот мужа не разгляжу… Романом, что ли? А, раб Божий Роман… – «дед» описал в воздухе крюк рукой, означающий, что идти надо прямо, а потом повернуть налево. Развернулся и, не прощаясь, направился в свою сторону. Видимо, в сторону дома, где проживал. Отойдя немного, не оборачиваясь, добавил: – Там вокзал, с километр пройдёшь, а потом свернёшь. Заблудишься – людей спросишь, каждый укажет, да и так всё видно… иди с Богом.

Потом обернулся и добавил:

– О разговоре нашем никому не рассказывай, не надо пока…

Часть 3

Афганистан. Военный городок, примыкающий к аэропорту города Кабул. Примерно 13 часов 30 минут.

Роман уже пришёл в себя после стресса, полученного сегодняшними переживаниями. Немного саднила царапина на шее. А также клонило в сон из-за накопившегося недосыпа вкупе с боевыми нервняками. Побудка сегодня происходила затемно, как впрочем, всю крайнюю неделю. Задача ставилась ответственная, поэтому и готовиться начинали рано. К сожалению, ЧП не позволило её выполнить. Но это уже другая история, не от них зависящая. Слава Богу, все остались живы. Техничка, которая возила по аэродрому инструменты и запчасти для боевых машин, была рассчитана и на самих обслуживающих эти машины военнослужащих. Она и подбросила сержанта до военного городка, где, естественно, располагался и медпункт. Туда Рома решил заглянуть, чтобы ему хотя бы намазали зелёнкой ссадину на шее. Очень неприятные были ощущения от пыли и пота, щипало и саднило. В полевых условиях лучше соблюдать правила гигиены и безопасности и даже при царапинах пользоваться антисептиками. Эти эскулапы, конечно, начнут запихивать в него антибиотики на всякий случай. Но их он точно брать не будет, а сошлётся на аллергию. Это сейчас болезнь новая, модная, никому по большому счёту не понятная. И, как говорили врачи в Москве, когда они с женой водили к ним сына, интеллигентская. Вроде как и не болезнь пока по их медицинским нормативам, но вещь уж больно неприятная. А он что, не интеллигент что ли? Вот пусть и засунут свои таблетки…

У медиков было, как обычно, людно. Несколько человек сидели на стульях и ящиках вдоль брезентовой стенки большой палатки, чем, впрочем, и являлось это вспомогательное медицинское учреждение. Серьёзно раненых тут не было, их старались сразу отправлять в госпиталь на «большую землю». Лишь совсем лёгкие, с небольшими травмами, расстройством желудка, простудившиеся и тому подобное. Пока Роман ждал, его окончательно разморило. Он прижался головой к стойке каркаса и моментально провалился в сон. Сначала ему, как в замедленном кино, предстала картинка появляющегося из пола кабины вертолёта фонтанчика, нарастающей струёй бьющего из перебитого топливопровода. Он инстинктивно глянул наружу, чтобы определить высоту и перспективу дальнейших событий. В иллюминатор сержант увидел облачко, как будто приближающееся к вертушке. Облачко ужасно напоминало ангела, которого ему в какой-то старой книжке показывала бабушка, когда он был ещё совсем ребёнком. Похоже, заснул он довольно крепко, потому что увидел, будто в немом кино без звука, жену Надю, стоящую посреди разъезженной грунтовой дороги и разговаривающей со странным мужичком, у которого в руках почему-то присутствовала авоська с надкусанным батоном хлеба. Этот батон очень контрастно и ярко запечатлелся в видении. Дальше плёнку ускоренно отмотали назад. Он вспомнил и тут же увидел, как делал Надежде предложение. Господи, а ведь с тех пор прошло уже практически пять лет. Точно, как же летит время! Он уезжал в Будапешт, и его провожала на вокзале девушка по имени Рита. И все уже решили и договорились, что она его невеста. Особенно родители, причём, в первую очередь между собой. Да и они с Ритой как бы были не против. Можно сказать, даже об этом условились. Так что никто и не возражал. Когда поезд тронулся, и девушка осталась на перроне удаляющегося Киевского вокзала, Рома даже как-то с облегчением вздохнул, что они расстаются. Он пошёл в купе устраиваться, а заодно обдумывать, как ему придется проставляться в общаге по поводу намеченных изменений в семейном статусе. Там, в Будапеште, Романа ждали друзья из интернационального студенческого братства, с которыми он делил…, да чего он только с ними не делил. «А ведь теперь всё», – подумалось ему. Это конец его вольной жизни. Ещё три месяца, и он перевернёт такую милую, беззаботную страницу своей жизни. Он уже не будет холостым и свободным! А что дальше? Далее взрослая и серьёзная семейная рутина? Ну, почему же рутина? Дальше учеба, окончание института, второе высшее в Москве, которое он получает заочно в институте имени Плеханова, а по-простому – Плешке. Карьера. Но эти три месяца в Венгрии, которые остаются до свадьбы, он проведет на полную катушку. С мальчишниками, студенческим пьянством, девчонками, ох, уж он оттянется… Он даже вспомнил новое слово, которое услышал от своего младшего брата. Оно только-только появилось и ещё не поголовно вошло в обиход. Звучало выражение забавно и жизнеутверждающе – трахаться! Раньше он слышал только – фачиться или факаться, все произносили по-разному. А происходило оно от английского обозначения этого процесса. Да, отстал он в своей Венгрии от современного молодёжного советского языка. Как здесь по-иностранному говорят, сленга.

Комнату Рома делил с забавным негром по имени Усман из далёкой африканской страны с красивым названием Кения. Тот был мусульманином по вероисповеданию, однако это не мешало ему участвовать в традиционных для студентов попойках. Более того, он даже попробовал привезённое из СССР соседом сало. Потом, правда, долго плевался и ругался грубыми кенийскими словами вперемешку с отборным русским матом и английским «факом». Родители далеко, деньги, хоть и невеликие, имеются. «Аллах под крышу не заглядывает», – любил рассуждать Усман. Три недели назад, перед самым отъездом в Москву, Рома вычитал где-то рецепт приготовления крюшона. Для этого понадобился довольно большой арбуз, две бутылки водки и одна бутылка коньяка. Арбуз следовало закрепить в небольшом тазике, чтобы он не катался и не переворачивался. Далее срезать часть корки, чтобы получилось широкое круглое отверстие. Аккуратно вынуть столовой ложкой примерно половину мякоти плода. Слегка утрамбовать оставшуюся в арбузе, и постепенно влить водку. Алкоголь заливался не сразу, а по мере оседания содержимого и появления места внутри арбуза. Под самый конец добавлялся коньяк. Накрывалось всё это срезанной ранее коркой и заклеивалось клейкой лентой для плотности. Чтобы поменьше испарялось. Потом нужно было выжидать две-три недели. Как раз примерно на этот срок и уезжал Рома в Москву обрешить свои семейные перспективы. Следить за дальнейшим процессом внутри арбуза он смело доверил соседу-негру. Очень надеясь, что в его отсутствие тот будет построже соблюдать заветы ислама. По крайней мере, не станет кирять в одиночку чужой, не настоявшийся ещё, крюшон. Да, в общем-то, и собутыльников было найти в общаге сложно. Основная масса студентов разъехалась на каникулы по своим странам. Поэтому Роман с лёгким сердцем оставил драгоценный арбуз на негра. Тем более объяснив ему, что на Руси является большим грехом пить чужое в одиночку, да ещё и без хозяина напитка, ибо тогда Бог точно накажет на всю жизнь алкоголизмом. А зачем такой великой стране, как Кения, будущий дипломат-алкоголик? Ведь его послали сюда учиться за государственные средства и возлагают большие надежды на службу Родине в будущем. Усман всё понял и клятвенно пообещал следить за арбузом. И никого к нему не подпускать. Никого не допускать даже в комнату во время отсутствия Ромы. Соблюдать технологические условия и даже следить за тем, чтобы липкая лента не отклеивалась, дабы уберечь крюшон от испарения и несоответствия полагающейся этому напитку крепости. Сейчас из Москвы Роман прихватил с собой в Венгрию подаренную отцом настойку водки на экзотической для заграницы русской ягоде рябине.