Читать онлайн Варвара бесплатно

Глава 1

986 год

Вчера весь день лил дождь. Словно сами боги оплакивали своих славных сынов, вернувшихся из похода на щитах. Сегодня с утра воздух влажный, пахнет скошенной травой и еловой хвоей. Стоит месяц вересник. Тревожная тишина раскинула свои объятья над селеньем. Не слышно птиц, не видно лесного зверя. Сегодня день тризны. День, когда родичи, прощаясь, восхваляют усопших, отдают дань памяти героям. Песнями зовут дедов, что бы они встретили своих потомков в светлом Ирии.

Туман опустился на поле, посреди которого стояли три бревенчатых сруба с ладьями. Прощальные корабли были искусно вырублены, украшены витиеватыми резными узорами. В каждой ладье был установлен шелковый шатер. В шатре на щитах лежали молодые воины, три брата Они наряжены в дорогие золоченные шелковые рубахи. Их головы украшают кожаные очелье с драгоценными камнями, в руках – каленые мечи, в ногах стоят различные яства с заморскими винами, редкие ткани хранятся в сундуках, и орудие, добытое в бесчисленных сражениях. По бокам лежат порубленные кони и обнаженные, принесенные в жертву рабыни с фарфоровой кожей. По обычаю в последний путь мужчин сопровождают жены, самые молодые и красивые в роду.

Две женщины были готовы к завершению обряда. Однако третья опаздывала. Ее привез из похода один из трех братьев Креслав, что лежал сейчас на смертном одре. Она статная, горделивая, с прямой осанкой, как у царицы, черноволосая и черноглазая смуглянка, так не была похожа на местных кумушек, коренастых, светловолосых, с курносыми носами и светлой кожей.

Сплетни шли за женщиной по пятам. А она не оправдывалась, молчала, что раззадоривало публику. К ней часто цеплялись, толкали, задирали, строили козни, но она никогда не жаловалась мужу. Креслав был мудрым, наблюдательным. Часто давал отпор сородичам. Мужчину побаивались, и лишний раз при нем не выказывали свою неприязнь к выбранной жене. С чужеземкой прибыла девчушка, которую Креслав назвал своей дочерью. Да только в это никто не верил. Девочка не была похожа ни на чернявую смуглую мать, ни на отца голубоглазого с льняными локонами. Скорее варяжская кровь текла в ее венах. Так и прозвали ее Варькой, что означало чужая, дочь варваров.

Варваре шел шестой год. Она была рослой, сообразительной не по годам. У нее были рыжие волосы, словно шерсть лисы по осени и зеленые как трава-мурава глаза. Взглянет, как морок наведет. Местный люд строго – настрого запрещал своим детям якшаться с чужачкой. Девочке не хватало общения со сверстниками, и она везде бегала за названным отцом, слушала его, играючи обучалась военному ремеслу. Варька чувствовала неприязнь родичей, ее это огорчало. «Искра, моя»,– бывало, ласково называл ее отец, поглаживая по рыжей макушке. Теперь ей будет не хватать его. Кто же защитит их с мамкой? Кто станет верным другом?

Тем временем старый волхв Лютовид подталкивал к выходу на ритуальный помост мать Варвары.

– Давай, женщина, ступай. Не заставляй ожидать тебя в столь ответственный час.

Чужеземка переминалась с ноги на ногу, была неспокойна, в глазах стояла жгучая тоска.

– Лютовид, сын Сварога, помни наш уговор! Сам знаешь, ради дочери иду на жертву. Сохрани мою тайну. Я буду следить за тобой до конца твоих дней из светлого Ирия. А когда настанет твой час, встречу тебя как самого родного человека. Но если нарушишь свое обещание, помни, прокляну тебя из-за кромки. Женщина свела черные брови к переносице, кулаки сжала так, что ногти впились в кожу ладоней, на лбу выступила испарина. Она резко развернулась и вышла с капища. Лютовид ухмыльнулся в длинную седую бороду и не спеша последовал за ней.

Их диалог слышал ученик волхва, молодой парень по имени Здебор. Он был удивлен пылкой речью чужеземки. Какие тайны хранил Лютовид? Позже ученик хотел бы расспросить старого волхва, но этому не суждено было сбыться.

Черноволосая смуглянка взошла на жертвенный алтарь, встала рядом со своими товарками. К ним тут же подскочила пожилая жрица с расписанным оберегами лицом. Мозолистыми руками женщина подала девам кубки с маковым отваром. Жены осушили чаши одним махом. Молодые красивые женщины, одурманенные медленно шли к ладьям. Они были одеты в роскошные вышитые платья, на их шеях красовались драгоценные ожерелья, на руках звенели чеканные браслеты.

Варька стояла среди толпы. Когда ее мать прошла мимо нее, звеня браслетами. Девочка встрепенулась, заскочила на помост и закричала: «Мамочка, родненькая, не уходи, обернись! Не бросай меня! Повернись к своей искорке, услышь меня!» Но женщина шла, не оборачиваясь. Тогда Варька побежала, схватила мать за ноги, упала на колени, продолжая причитать: «Мамочка, родненька! Не уходи! Остановись!» Люди перешептывались, что это дурной знак в тризну кидаться на жертвенных дев, не отпуская их за кромку. Кто-то из мужчин выскочил и забрал брыкающегося ребенка. Варвара билась в истерики, кусалась, пыталась вырваться пока ее матушке и другим девам жрица перерезала горла, а затем укладывала на щит подле мужей. Люди заголосили прощальную песнь и подожгли ладьи. Едкий дым повалил с бревенчатых настилов. Девочка лишилась чувств.

– Киньте ее в огонь вместе с матерью!– Волхв – стоял, указывая скрюченным пальцем на Варьку.

Молодой ученик волхва Здебор побледнел, схватил старца за рукав, поворачивая к себе лицом и сказа сбивчиво:

– Да, как же это в огонь, Лютовид? Ты матери ее обещанье дал! Сварог тому свидетель.

Толпа зароптала. Лютовид с силой выдернул свой рукав из цепких рук юноши, нахмурил кустистые брови и сквозь зубы, шипя как змей произнес: « Никогда. Слышишь меня, малец? Никогда. Я Лютовид, сын Сварога не имел договор с ведьмой»!

Старый волхв, пока народ не пришел в себя и не заподозрил неладное, не осудил служителя за беседы с чужеземкой, схватил Варьку за волосы и поволок ее к горящим ладьям. Варвара больше не кричала, не было смысла, никто не заступится. Люди стояли не подвижно. Их взгляды были осуждающие. Негоже чужеземке так себя вести на тризне, негоже осквернять память почтенных мужей. Кто-то из толпы выкрикнул, чтобы волхв быстрее закинул чужачку в кострище.

Вдруг, толпа, как по команде замерла. Ноги у людей стали тяжелыми, чувствовалось, будто корни выросли из пяток и ушли глубоко в землю, удерживая неподвижные тела. На жертвенном помосте так же неподвижно стояли волхв с девочкой. Разгоняя туман, фыркая пеной, к месту тризны мчался черный конь. Его густая грива развивалась на скаку, заслоняя наездника. Земля дрожала с приближением животного. Когда конь поравнялся с кораблями смерти, на землю спрыгнула она – сама богиня Мара.

Черная накидка упала с плеч, обнажив белесые острые плечи. Волосы седые и распущенны, несколько прядей искусно заплетены в тонкие и толстые косички, увешанные оберегами. На груди блестела лунница. Мара была худощавая, высокая. Ее лицо, с резко выделявшимися скулами, было выкрашено белой краской с ритуальными знаками. На костлявом запястье висел острый серп, удерживаемый тонкой прочной лубяной нитью. В другой руке она держала сосуд в виде козы.

Жрица смерти босая, в красном просторном платье быстрым шагом приблизилась к волхву с девочкой. А может и не шла она вовсе, а чудесным образом возникла рядом. Никто не заметил. Только Лютовид дрожал, как осиновый лист. Такая мощная и устрашающая энергия исходила от нее. Морена взяла Варвару за подбородок, приподняла его и посмотрела в глаза ребенка, затем втянула костлявым носом воздух и произнесла: « Я забираю ее». Голос богини звучал утробно и чуточку басовито, совершенно не свойственно женщинам. Волхв, все еще дрожа, отпустил девочку. Варька упал на землю. К ней тут же подбежал Здебор, поднял и спрятал за свою спину.

– Мара, священная жрица смерти, выслушай меня прежде, чем принять решение, – парень не выказал свой страх перед роковой женщиной.

Богиня удивленно вздернула брови и подумала: «Как какой-то мальчишка посмел сдвинуться с места, да еще так дерзить?» Она подошла к ученику вплотную, медленно наклонила свою голову влево, заглядывая в глаза, Здебор пристально смотрел на нее.

У Мары вместо глазных яблок зияли черные дыры, затягивавшие душу в бездну, за кромку к самому кощею. Ее дыхание было холодным. В воздухе пахло затхлостью и гнилью. Жрица смерти разразилась гортанным смехом, эхом, разнесшимся по округе. В дали в ответ каркнул ворон.

Молодой ученик волхва резко отвел взгляд в сторону, развернулся к Варваре и заорал: «Беги! Что есть мочи беги!» Потрясенной девочке не нужно было сто раз повторять. Она тут же рванула с места. Здебор тем временем толкнул Мару в грудь и вскочил на ее коня. Конь заражал, встал на дыбы, но молодой человек удержался. Крепко схватил удила, ногами ударил по бокам коня и помчался во весь опор нагоняя рыжеволосую девчушку.

Мара разгневанная от такой неслыханной наглости, взяла острый серп, и одним взмахом руки полоснула по горлу старого волхва. Лютовид захрипел, его борода клоками осыпалась на землю. Скошенная душа волхва вылетела из тела. Мара открыла сосуд-козу, который поглотил дух старца. Бездыханное тело волхва лежало на траве. Под ним растекалась лужа крови, которую быстро впитывала сырая земля. Богиня исчезла, слово растворилась в воздухе. Вот, только что была – и нет ее. В воздухе еще витал запах гнили перемешанный с дымом, на земле лежал мертвый Лютовид, за ним догорали кострища. Морок спал и люди без сил упали на землю.

Варвара бежала по полю. Ноги у нее горели огнем так, что сырая трава не могла охладить их. Девочка мчала так быстро, что казалось, будто сам ветер Стрибог нес ее на своих воздушных руках. Здебор на коне быстро нагнал чужеземку, схватил за шкирку и на ходу запихнул в мешок. Конь скакал, унося беглецов все дальше и дальше от родного селенья. Уже поле с тризной осталось позади, а впереди виднелся густой лес, темный и непролазный как будущее молодых людей. В грубой мешковине, которую бережно удерживал парень тяжело дышала рыжая кошка.

Конь тяжело шагал по бурелому. Хвойные ветки хрустели под тяжестью копыт. Тропа еле различимая вилась сквозь заросли ельника и березняка. Давно этой дорожкой никто не ходил, не ездил. Когда то она была единственным связующим звеном маленького мальчика Здебора с миром людей, за которыми он следил в тайне, от своей матери Кукши.

Здебор спешился с крупа животного. Ноги его утонули в мокром мху. Запахло болотной стоялой водой. Дальше придется идти пешком. Юноша лихо преодолевал провалы в трясине, зная в этих местах каждую кочку. Конь устало плелся позади, временами недовольно фыркал, но не отставал от своего нового хозяина. По началу, Здебор решил отпустить животное восвояси, как только заметил, что за ним с Варварой нет погони, но подумав, принял решение, что такой красавец конь еще пригодится.

Юноша остановился на одной болотной прогалине и заглянул в мешок. Маленький рыжий котенок спал, свернувшись клубочком на дне мешковины. «Это к лучшему», – Вслух произнес Здебор.

Наконец лесной сумрак начал рассеиваться, болото осталось позади и лес, раздвинув свои мохнатые колючие лапы, открыл взору юноши знакомую поляну с покосившейся черной от времени деревянной избушкой. Бревенчатое строение со временем пришло в упадок. Одна комната, печь выложенная из камней, располагалась на земляном полу – полуразрушена, оконный маленький проем зиял темной пустотой, дверь покосилась. Нижние кольца сруба просели в земле, крыша обильно проросла дерном и мхом.

Здебор остановился, отпустил удила коня, и бережно положив котомку с котенком на землю, поднял руки к небу. Воспоминания, как лавина нахлынули на него. Ноги подкосились, юноша рухнул в мокрую траву всем телом, крепко вцепившись пальцами в волосы.

Здебор застонал гулко, протяжно, словно волчий отпрыск. Стоны постепенно перешли всхлипы, а после в тихий, еле слышный скулеж. Юноша перевернулся на спину, раскинул руки и уставился опухшими от слез глазами в небо. Грудь равномерно подрагивала после случившейся истерики.

В этой избушке, пятнадцать лет назад Кукша произвела на свет мальчика, назвав его Здебор, что означает победа. Именно победой над своими страхами стал долгожданный ребенок для одинокой женщины, натерпевшейся унижений от своих сородичей.

Кукша рано осиротела. Мать съела послеродовая горячка, отца позже загрыз медведь на охоте. Именно занятие охотой помогало выживать сироте. Зимой девушка запасалась пушниной, а летом грибами и ягодами. Затем сбывала в обмен на муку, яйца и масло у односельчан или заезжим купцам.

Девушка жила обособленно, не с кем не общалась. Всему виной были насмешки односельчан. Что и говорить, когда нос картошкой, волосы редкие да цвет, как шерсть у мыши. Не густые серые локоны в толстую косу не заплести, только прятать под куцый нищий платок. Ростом девушка была высокой и от скромности сутулилась. Местные женихи разве что до подмышки доставали. Вот и дразнили Кукшу кто жердью, кто кикиморой.

Когда пришла пора женихам со сватами по дворам расхаживать, в Кукшин домик никто не заглянул. Кому нужна сиротка бесприданница? Так бы и куковать девушке век вековухой, если бы не один случай. Однажды возвращалась она из леса, грибов полный короб несла. Догнал ее купец.

– Кукша, запрыгивай в телегу, довезу до села, – размахивая руками, кричит торговец.

Кукша признала его, да в телегу залезла. Парень молодой да пригожий всем девушкам был люб. Лошадь телегу везет, а купец улыбается, подмигивает Кукше. Девушка скромно улыбнулась, опустила голову. «Ай, да скромница!» – воскликнул торгаш и руку за пазуху засунул, достал бусы алые как рябина по осени. Камни блестят на солнце, искрами переливаются.

– Хочешь? – покрутил перед носом Кукши связкой бусин, – ну, чего насупилась? Твои будут, коли поцелуешь меня.

Щеки девушки разрумянились. Стыдно в глаза посмотреть. Да и в счастье такое не верит, что такой пригожий парень ухаживает за ней. Купец же руки свои потянул, да завалил в телеге Кукшу. Прижал своим крупным торсом и не выпускает. Девушка отбивалась, как могла, да что же она сделает слабая супротив сильного молодого парня. Начала тогда Кукша кричать, на помощь звать. Народ в селе услышал, набежал. Хорошо, что дома сородичей уже близко были.

Стоит Кукша, понёву рваную руками придерживает, а купец, как ни в чем небывало ухмыляется, усы поправляет. Разбираться стали, что да как. Да кто поверить сироте безродной, когда мужчина богатый свою правду доказывает:

– Сама она ко мне прыгнула в телегу, накинулась, юбку на себе рвет. Видно сам Уд овладел бабой. Да, кто на такую кикимору посмотрит?

Кукша стоит, молчит, голову в плечи втянула, а купец продолжает:

– Опозорить меня баба непутевая решила! Требую к ответу ее призвать и наказать.

Народ зароптал: «Кукша им никто, толку от нее нет, а купец товар привозит, да вес в обществе имеет не малый». Посовещались односельчане, поспорили. Из толпы вышел староста Богша, снял шапку, почесал затылок и говорит: « Опозорила ты наше селенье Кукша. Так и знал, что в тихом омуте черти водятся. Значит, так, мое слово крепко и обсуждению не подлежит. Отправляешься на капище к волхвам. Прислуживать им будешь. Может, на что сгодишься? Тебе в село более ходу нет. Коли, приказ мой нарушишь, то купец волен тебя палками забить до смерти».

Едет телега, дорога не близкая, слезами девичьими залита. Ни первая, ни последняя Кукша на капище едет. Алтарные работницы – живой товар для купцов нарочитых, для солдат голодных до удовой страсти после долгих походов, для люда лихого, что византийскую монету имеют. Туго женщинам приходится. Кто в полон попал, кого родня, как лишний рот сдает, а кто сам приходит тело и душу продает за еду, да кров над головой. Одним волхвам польза и благодать. Деньги рекой текут, требы дорогие жалуют.

Убежать с капища практически невозможно, кругом болота топкие, да леса бескрайние. Заговорены топи и леса волхвами, куда не побежишь, любая тропинка назад воротит. Так и живут девы горемычные, долю свою нелегкую коротают.

Никогда волочайкам женами не стать, да деток своих не нянчить. Родит иная – волхвы на алтарь дитё забирают и требу богине своей злобной Маре возносят. Не пересыхают идолы капища от крови невинных дитяток. Не голодают волхвы, богато живут, вина заморские пьют, жиреют. Больных и немощных женщин на болото свозят зверям на корм, да болотнику на потеху.

Остановилась телега у мольбища. Вышел к гостям волхв. Высокий, худощавый, волосы рыжей копной вьются, борода густая огненная по колено висит, а взгляд, как у хищника, с прищуром, прожигает душу насквозь. Как есть колдун. Оглядел, оценил Кукшу и на купца удивленно уставился.

– Где деву захудалую подобрал купец? Или торговля твоя нынче совсем плоха, что товар неприглядный сбываешь?

– Ладно дело мое идет, волхв. Погляди, какие требы на твое капище привез, – купец откинул полог на телеге, – скажи работникам пусть бочонки вина, да ткани заморские разбирают, а дева в довесок идет. Своим сородичам она не нужная, мне тем более кикимору ни продать, ни обменять.

Приблизился волхв к купцу. Вроде и худощав служитель, да как плечи распрямил, больше торгаша стал раза в два не меньше, брови курчавые к переносице свел:

– Не лжешь ли ты мне муж нарочитый? Чую запах вины твоей перед девой этой витает.

Купец на миг растерялся, застигнутый врасплох прозорливым ведуном. Затем собрался, вскинул голову, поправил пояс на рубахе:

– Ты, ведун, меньше рассуждай. Староста велел, чтобы сироту эту у вас оставить. Я помог, привез. Дальше наши дороги расходятся.

– Коли так, то ступай, – волхв кивнул головой в сторону, – требы свои за порогом оставь.

Волхв еще раз оглядел с ног до головы Кукшу, сложил руки за спину и молча пошел прочь. Девушка нерешительно постояла, глянула исподлобья на купца, ненадолго задержав взгляд, и двинулась следом за ведуном.

– Постой, бедолага! – окрикнул ее торговец, доставая из-за пазухи все те же бусы с ярко красными каменьями, которыми накануне заигрывал с девушкой, и бросил к ее ногам в песок, – забирай, заслужила!

Кукша наклонилась, подняла из дорожной пыли связку бус.

– Благодарю тебя. Век не забуду.

Территория капища была окружена высоким в три сажени частоколом, в середине двора величественно возвышался идол Мары. Искусно вытесанный из цельной древесины, черненный белор богини выглядел устрашающе. Мара стояла, раскинув руки в стороны, притеняя часть двора, словно сама тьма нависла над душами смертных людей. Лицо богине было озлобленное, костлявое с темными выжженными провалами вместо глаз.

Взглянув на идолище, Кукша вздрогнула и отвела взгляд, поёжилась. Волхв заметил эту особенность, усмехнулся в рыжую бороду:

– Что не люба тебе наша Богиня?

Девушка только пожала плечами, стараясь не смотреть на ведуна.

– Ступай, вот в ту избу, – рыжеволосый ведун указал на строение, расположенное в стороне от общих многочисленных построек, – пока будешь помогать служительницам Мары, дальше посмотрим. Продать тебя не продашь, волочайкой не сдашь, а кормить тебя задарма никто не будет.

Кукша подошла к женской части строения, немного задержалась у входа, пригнулась и вошла в прихожую. На входе располагались скамьи, покрытые белой овчиной на которых спали две полных бабы неопределенного возраста. Далее шла просторная, неотапливаемая комната, посреди которой располагался длинный деревянный стол с лавками по краям, во главе стола возвышалось деревянное кресло, в красном углу стояли чурбачки-идолы, оконные проемы затянуты бычьим пузырем. Из комнаты было три выхода: за одним скрывалась лестница на второй этаж, два других вели в кухню и истопку, в которой женщины в холодное время года собирались все вместе на ночлег.

Кукша оглядела всю избу, но кроме спящих у входа баб, никого не обнаружила. На второй этаж девушка не пошла. Если там кто-то и находился, то это часть дома явно принадлежала кому-то из старших служительниц, поэтому до поры туда нос лучше не совать. Девушка скромно присела на край лавки. На улице вечерело.

Кукша начала было уже подремывать, как в прихожей раздался топот и суровый женский возглас: « Опять спите, лентяйки!? А, ну марш за работу! Скоро молодцы удалые прибудут. Новица, беги, затапливай баню. Гостята, накрывай на стол, да пиво не экономь сегодня. Ведун предупредил, что едет сам Креслав с братьями и войско свое ведут. Надо дорогих гостей встретить с почетом и уважением. А, вы девоньки, прихорашивайтесь, да наряды самые лучшие наденьте. Осталось вас мал мала меньше, авось, у Креслава дивный был поход, и он нам новых жиличек пожалует». Последнюю фразу женщина произнесла тихо и безрадостно.

Кукша подскочила с лавки, опустила голову долу. Женщины всем скопом ввалились в просторное помещение. Замерли, увидев стройную, высокую и совсем не привлекательную девушку. Первой заговорила статная черноволосая женщина в синем платье из тонкой шерсти, расписанным по подолу узором из оберегов серебряной нитью. Волосы ее были убраны в тугой узел, поверх одет белоснежный повойник и синий как платье убрус.

– Новенькая? Как звать? – бойкая женщина обошла вокруг Кукши, оценивая девушку.

– Кукша, – еле слышно произнесла девушка, – на услужение я к вам, госпожа, отправлена.

– Ну, – протянула черноволосая, – ступай тогда на кухню, помоги Новице. У нее работы полно. Лишние руки не помешают.

Толстая, краснощекая баба в разноцветном повойнике вышла вперед и головой махнула Кукше на дверь, которая вела в кухню. Девушка последовала молча за кухаркой. Остальные девушки кто куда разбрелись, щебеча выполнять поручение старшей служительницы капища.

Новица – необъятных размеров женщина в летах оказалось очень расторопной кухаркой. Она лихо развела огонь в печи, раскатала поднявшееся, как пух тесто, начала приготовление блюд. В кухне было жарко, аппетитно пахло копченой рыбой, дичью, приправами и свежей выпечкой. Кукше не нужно было объяснять, что делать. Девушка проворно справлялась со своими обязанностями. Новица была рада, что у нее появилась такая неразговорчивая, но зато проворная помощница.

Как только было подано на стол, Новица отвела Кукшу в истопку, дала ей стакан молока, ломоть хлеба и большой жирный кусок окорока.

– Поешь, горемыка. Вон, худющая какая! – ласково сказала кухарка, поправляя передник – поработали мы с тобой сегодня на славу. Дальше, девки сами будут вино, да, пиво подавать гостям. А ты ешь, да укладывайся на скамью за печью.

– Спасибо тебе, Новица. – Отламывая теплый хлебный ломоть, сказала Кукша. В животе у нее заурчало. Не мудрено, когда с утра маковой росинки во рту не было. Девушка поела и легла за печку, как велела кухарка. Не успела Кукша веки сомкнуть, как сон сморил ее до первых петухов.

Так и жила Кукша, помогая на кухне. Утро у нее начиналось с первым восходом солнца. Девушка доила коров, пока Новица разводила огонь в печи. Затем готовила завтрак для жительниц, после с Гостятой, второй чернавкой, они шли в лес собирать травы, грибы и ягоды. Иногда, если оставалось свободное время от дел на кухне, Кукша старалась помогать Гостяте с уборкой и стиркой. «Чем больше работы, тем меньше времени на жалость к самой себе» – думала девушка.

Свободными вечерами работницы собирались вместе на кухне, вели беседы. Гостята и Новица были сестрами. Когда-то их продал на капище родной отец после того как овдовел, а новая жена не желала в своем дом приплод от прежней любы. Молодые девушки стали волочайками на молельне, утоляли удову страсть с заезжими молодцами, а когда они пришли в не угоду для потех, их место заменили новые, свежие полонянки. Прежний старый волхв не выгнал еще здоровых и вполне работящих женщин, оставил в услужении. Так они и доживали век на капище.

Сейчас в храме богине Мары главенствовал новый рыжебородый и прозорливый волхв. Женщины считали его истинным колдуном. Территорию капища окружал лес и болото, которые были заговорены от побега или от нежеланных гостей. Если кто ехал с миром дорога всегда была открыта, а люди со злым умыслом никогда не находили вход в храм. Те, кто решался на побег, вскоре жалели о задуманном. Их тела находили разодранными на мелкие кусочки среди леса и болот диким зверьем. Еще, говаривали чернавки, что их ведун о каждом знает все наперед, обмануть его невозможно.

Всего в храме Мары проживало несколько десятков женщин. Всех не сосчитать. Одних покупали, других продавали, иные умирали после любовных утех, а некоторые вовсе не возвращались после ночи, проведенной с блудливыми мужами. Кукша не запоминала женские лица, и не знакомилась с полонянками. Одно она приметила, все женщины были молодые и красивые. Одни стоили дороже, другие дешевле. Византийские монеты, серебро и золото текли рекой на капище.

Женской частью капища руководила еще совсем юная, но очень бойкая черноволосая женщина. Было в ней что-то такое, что от одного ее взгляда мороз шел по коже. Расчетливая, обученная грамоте она ловко управляла волочайками. Ее беспрекословно слушали не только женщины, но и служки мужчины, выполняли любое ее требование, как завороженные. Новица говорила, что Любица, так звали управляющую, ведьма северянка. Даже главенствующий волхв внемлет ей, советуется.

Кукшу Любица не замечала, как и многих чернавок, обслуживающих основной товар – полонянок. С утра раздаст приказы, готовиться ли к вечерней встрече молодцев или подготовить к продаже тех или иных девушек. Затем управляющая запиралась у себя в комнате, расположенной на втором этаже общего дома. и подолгу не выходила оттуда. Чем была занята Любица в эти часы, никто не знал, так как беспокоить госпожу, было строго-настрого запрещено.

Несколько раз Кукше приходилось помогать, а затем самой принимать роды. Детей забирали волхвы служители. Судьба младенцев была горькой, их приносили в жертву злобной Маре. Если женщиной овладевала послеродовая горячка, ее никто не выхаживал. Ночью один из служек относил несчастную на болота. В такие дни Кукше становилось по-особому страшно и мысли о побеге все чаще посещали ее. Как бы ей выведать у прозорливого волхва тайное слово, что бы дорога через чащу и болото стала для нее открыта?

Шёл месяц Червень. Накануне ночи, когда всяк всякого любит, в аккурат после русальной недели, Любица собрала всех жительниц капища во дворе женской половины. Управляющая стояла на крыльце нарядная, подпоясанная новым кожаным ремешком, глаза ее горели задорным огоньком, а алые губки улыбались всем присутствующим. Того и гляди, спуститься по лестнице и в пляс пойдет. Кукша стояла в толпе среди товарок и открыв, рот от удивления, слушала черноволосую женщину.

За все четыре года, что девушка прожила на капище, управляющая никогда не разрешала полонянкам покидать храм Мары, а сегодня объявила, что все желающие могут в ночь на Ивана Купалу отправиться село, и принять участие в празднике. С чего бы это? Для всех оставалось загадкой, для Кукши – шанс на побег. Волхв лично обещал провести девушек через топкие болота в селенье к людям.

Еще не веря своему счастью, девушка, побежала готовиться к празднику. Платья у всех проживающих, кроме Любицы, были одинаковые из выбеленной рогожки. На голову девушки сплели пышные венки из душистого разнотравья, одели маски с личинами разных животных, вырезанные из бересты, волосы распустили, словно русалки.

В селе на берегу реки горели костры. Молодежь водила хороводы, прыгала через костры. Парни бегали за девушками между стволов деревьев, заигрывали, дергали за ленты в косах. Задорный смех разносился на всю округу. В воздухе витал хмельной аромат медовухи и пива. Старики сидели на срубленных бревнах, хохотали, присматривали за молодежью. Некоторые умудрялись пуститься вдогонку за юными девами, но не у всех это получалось. Былая сноровка осталась в прошлом, но повеселиться это не мешало.

Приведенные волхвом волочайки разносили заморские вина старейшинам, водили хороводы и с удовольствием участвовали в шуточных игрищах. Хоть на миг, да почувствовать себя свободными и счастливыми.

Когда красны молодцы в личинах медведей выскочили из-за кустов, то девушки с визгом в рассыпную побежали в лес. Кукша бежала не оглядываясь. Чем дальше ей удастся убежать от села, тем лучше. Берестяная маска слетела, зацепившись за еловую ветку. Поднимать ее девушка не стала. Зачем терять время? Хвоя колола босые ноги. Лес становился все гуще и гуще. Кукша уже не могла расторопно передвигаться, поэтому шла медленно, аккуратно переступая через валежник. Шагов нагоняющих парней слышно не было, но девушка шла, не останавливаясь вперед.

Ночь сгущалась. Идти приходилось на ощупь. Кукша старалась не думать ни о лесном звере, ни о духах, которые в эту ночь выходили из своих тайных мест к людям, принемая обличие прекрасных дев или молодцев. Хоть на миг, но быть свободной, не подчиняться злому ведуну, не участвовать в кровавых обрядах – это дорого стоит.

В округе стояла звенящая не привычная для леса тишина. Не слышно ни филина, ни треска сучков под ногами. Кукша остановилась. Чувство надвигающей опасности, как тяжелый камень легло на грудь. Стало тяжело дышать. Руки и ноги перестали слушаться беглянку. Девушка села на землю. Влажный мох намочил платье, запахло стоялой болотной водой и ряской. «Неужели это конец? Я вышла к поганому болоту», – подумала Кукша и тут же за ее спиной раздался звенящий голос волхва:

– Неужели ты думала сбежать от меня, Кукша?

Девушка от страха молчала, хоть ей было, что сказать ведуну, но язык будто прирос к небу.

– Обижал ли я тебя? Был не справедлив? А, может ты в чем-то нуждалась все эти годы?– ведун подошел к девушке вплотную, поднял ее на ноги и заглянул в ее глаза, – ответь, Кукша, не молчи!

Собрав всю волю в кулак, девушка высказала волхву, все, что наболело за долгие годы, упомянула, как несправедливо обошлись с ней сородичи, как тяжело жить в неволе, хоть имея крышу над головой, и про то, как ненавидит кровавые обряды поклонников Мары. Горькие слезы текли по щекам Кукши, а на сердце становилось тепло, словно бурный поток реки проломил лед, сковывающий ее душу долгие годы.

– Я долгие годы служила тебе ведун, верой и правдой. А был ли ты честен перед богами, наживаясь на телах бедных женщин? Отпусти меня на свободу, – взмолилась Кукша.

– Отпущу, но с начало поведаю одну историю. – Волхв поправил рыжую бороду, взял девушку под локоть, – пойдем, милая, нечего нам в лесу беседу вести.

– Хоть убей, но на капище не вернусь! – Резко сказала, как отрезала Кукша.

– Не на капище я тебя веду, а в дом твой новый.

Девушка, еще не веря своим ушам, последовала за ведуном.

Болотная жижа больше не хлюпала под ногами, бурелом пропал на пути, а дорога оказалась сухой и широкой. Очень быстро Кукша оказалась в уютном небольшом домике, похожем охотничью заимку. Крепкий сруб, одна комната, широкая лавка, покрытая медвежьей шкурой. В центре горницы расположена каменная печь с небольшим количеством кухонной утвари.

Ведун усадил беглянку на лавку, а сам наклонился над печью, что-то прошептал на неведомом Кукше языке, и огонь запылал, поигрывая танцующими искрами в воздухе. Кукша, зачарованная колдовским обрядом ведуна, вопросительно смотрела на него. Волхв, снял тяжелую шерстяную накидку, бросил ее на пол и уселся подле девушки.

– Кукша, я не стану препятствовать твоей свободе и никогда более не стану преследовать тебя, – начал разговор мужчина, – но с одним условием. – Ведун обвел взглядом небольшую комнату и продолжил. – Ты родишь мне сына. Мальчик будет не простой, но хлопот тебе не доставит. Жить станешь в этом доме, нуждаться ни в чем не будешь, никто здесь тебя не тронет, но покинуть до срока этот дом ты не сможешь. Однако, как только мальчику исполнится пять лет, я заберу его, а ты будешь вольна делать что пожелаешь.

В положенный срок Кукша родила мальчика. Волхв лично принял сына у молодой роженицы. Женщина дала имя сыну Здебор. Здебор рос ни по дням, а по часам. Хлопот, действительно мать с ним не знала. Мальчик рос не капризным, в меру любопытным. То, что это необычный ребенок, Кукша поняла сразу. Здебор часами мог играть на болоте, а когда Кукша спрашивала, с кем же он так задорно играл, то сын отвечал, что болотник показывал ему особенные гати, по которым можно ходить не опасаясь завязнуть в трясине. Или прибежит Здеборка к матери и говорит: « Матушка, обязательно налей молока кикиморе, тогда она перестанет серчать на тебя и путать твою пряжу». Однажды вовсе удивил сын Кукшу, сказав, что знает как выйти из топи к людям, так как ведает тайное слово.

– Сынок, – взмолилась Кукша, – скажи матери это слово и мы вместе сбежим. Будем жить свободными, а главное, что нас не разлучит твой отец.

Здеборка тяжело запыхтел, раздумывая просьбу матери. Затем сник, сказав, что отец не велел, а волю родителя нельзя нарушать, иначе быть беде.

– Колдун проклятущий! – В сердцах выпалила Кукша. Ей абсолютно не хотелось расставаться с сыном. Разве думала она, когда давала обет волхву, что этот маленький мальчик станет так дорог ее сердцу. Разве знала, что дороже собственного сына у нее не будет ничего на свете. Никакая свобода не заменит эту материнскую любовь. Несколько раз Кукша пыталась покинуть заколдованное место, изучала болото, но всякий раз дорога приводила ее обратно к маленькой избушке, которая была ей теперь и домом и проклятием.

Волхв регулярно навещал женщину. Подолгу занимался с сыном. Временами они уходили далеко в лес. Чем сын с отцом занимались в лесной чаще, мальчик восторженно рассказывал матери. То отец научил особым приметам в лесу, то понимать язык зверей и правильно охотится. Несмотря на свои переживания о близкой разлуке с сыном, Кукша была рада, что сын ее не растет одиноким и ненужным, как когда росла она. Ведун, как и обещал, всем необходимым обеспечивал женщину, одаривал ее ценными подарками, посвоему любил ее и заботился. Временами Кукша и волхв подолгу беседовали. Кукша пыталась выведать имя волхва, но он уходил от ответа, говоря, что в назначенный срок скажет ей, как его зовут.

Настал день, когда Здебор прожил пять зим и пять весен. На пороге дома в положенный срок возник ведун. Мужчина кивком головы указал сыну на выход. Мальчик молча вышел из избы, уселся на завалинку. Он знал, что сегодня навсегда распрощается с родной матушкой. Детское сердце болело от предстоящей разлуки, но так было нужно. Отец давно объяснил ему это. Здеборка смахнул подступающую слезу и принялся ждать родителя, сидя на завалинке, залитой теплыми весенними лучами солнца.

Волхв, откашлялся и произнес:

– Ну, что Кукша? Пришло время нам с тобой прощаться. С этого дня наши пути-дорожки расходятся. Как и обещал, я даю тебе свободу, ты вольна идти куда пожелаешь.

– Да что мне эта свобода, когда мой соколик будет расти без матери! Когда не увижу, как взрослеет и мужает мой сын. Никуда не уйду, я ведун. Век на болоте проживу, только позволь мне хоть изредка встречаться со Здебором.

– Нет, женщина! – Взревел волхв, – или ты запамятовала об уговоре нашем. После пятилетнего возраста ты не должна видеть сына. Так что ступай, Кукша на свободу. Как подойдешь к раю болото, произнеси шепотом мое имя, дорога тебе и откроется. Запомни, зовут меня Лютовид.

Ведун хотел было уже покинуть избушку и уйти с сыном, как Кукша нагнала его, заколотила руками по груди мужчины и сказала, что уйдет она только вместе с сыном, что никакой уговор ее теперь не остановит.

– Знай, ведун, будешь мне препятствовать, расскажу, как тебя зовут всем встречным. Выменяю твою душу взамен на сына у твоей любимицы Мары. – Выпалила Кукша.

Глаза волхва загорелись нездоровым блеском, брови его сошлись на переносице, губы скривились. Одним махом он пересек комнату, схватил несговорчивую женщину, крепко прижал к своей груди. Горячее дыхание мужчины обожгло висок Кукше. Женщина почувствовала запах мяты. Затем холодный металл острием вошел в ее чрево и распорол его до самого подбородка. Женщина обмякла и уже не издала не единого звука. Волхв, закрыв веки Кукше, прошептал: « Теперь ты свободна».

Женщину похоронили рядом с избушкой. Маленький Здебор, прощаясь с матерью, снял с нее красные бусы. Мальчик не проронил ни одной слезинки, когда отец закапывал тело его несчастной родительницы. Сын постоял еще несколько минут над могилой Кукши, затем, не оборачиваясь, последовал за своим отцом.

Глава 2

Среди топких болот и дремучего леса, в старой покосившейся избушке, где нет хода простому человеку, на колченогой лавке спали, обнявшись от холода, юноша и девочка. Малышка забавно сопела и улыбалась во сне. Глядя на ее счастливое личико, трудно представить, что совсем недавно она пережила личную трагедию. Лишившись отца и матери в один день, она чудом избежала собственной смерти. Только благодаря отважному юноше Здебору ей удалось выжить.

Как только на небосклоне Хорс открыл ставни своего терема и выпустил на волю дневное светило, Варвара открыла свои изумрудно зеленые глаза и потянулась, словно кошечка. Аромат жареной зайчатины кружил голову, в желудке заурчало. Девочка окинула взглядом комнату. На земляном полу был разведен костер, дымок вился вверх через отверстие в крыше. У огня стоял Здебор и жарил русака.

– Проснулась? – юноша оглянулся через плечо на девочку, – Давай, мой лицо и садись завтракать.

В темном углу стояла кадка, наполненная до краёв водой. Варька соскочила с лавки, оправила сарафан, доставшийся ей от матери Здебора, чудом сохранившийся в сундуке, и быстро начала умываться. Жуть, как есть хотелось.

– Фу-у-у, – протянула девочка, разбрызгивая руками воду и забавно морща нос, – тиной пахнет.

– Ничего, привыкнешь. – Усмехнулся Здебор.

Варвара уселась рядом с костром. Здебор оторвал от зайчатины крупный кусок и протянул его девочке.

– И ей дай, – кивнула головой в сторону темного угла Варька, – сидит, бедная, почти прозрачная.

Юноша посмотрел в указанное направление, удивился и произнес: « Ты тоже ее видишь?»

– А, то! – воскликнула девочка.

Здебор бережно положил кусочек мяса на щербатую тарелку:

– Угощайся, хозяюшка. Извини, что потревожили тебя.

Из угла на свет, цокая козьими копытами, вышла кикимора. Она была тощая, как жердь, сгорбленная с крючковатым носом, прозрачная с кривыми, изломанными длинными руками, которые свисали до самого пола. Платье на ней болталось рваными лохмотьями, а косынка на соломенных нечёсаных волосах давно истлела, поэтому вид у кикиморы был не ухоженный и плачевный.

Многими годами ранее, этот домашний дух был ярким и бодрым жителем – хранителем очага. Кикимора следила за порядком, оберегала маленького Здеборку от злых лихоманок, играла с ним. Временами шалила и путала пряжу у матери мальчика, но угостившись теплым молоком, проявляла добрый нрав. Муж ее домовой – дух нарочитый и серьезный, очень любил людей и супругу. Когда Кукша и Здебор покинули жилище, домовой от горя сгорел в одночасье, а Кикимора еще некоторое время жила надеждой, что кто-то заселиться в маленькую избушку и она как прежде станет необходима в домашнем быту. Проходило лето, затем зима, а избушка все пустовала, приходила в упадок без хозяина домового и без людского присутствия. Кикимора уселась в угол, покрылась тенетами и началась исчезать. Именно сейчас, исхудавшую и почти растворившуюся в воздухе хозяюшку обнаружили ребята.

– Ну, что кикимора, пойдешь с нами в новый дом? – Здебор вопросительно взглянул на домашнего духа и встряхнул пустым мешком.

Грустные огромные глаза хозяюшки округлились. Она вся собралась, выпрямила спину, сложила руки-ветки у груди и радостно закивала вытянутой головой. С носа Кикиморы посыпалась деревянная кора.

– Разве мы уходим? – испугалась Варвара. – А, как же я? Или ты забыл, Здеборка, что остерегаться… Девочка не договорила, прикусив язык, неуверенно покосилась на кикимору.

Здебор подошел к девочке, присел у ее ног и спокойно заговорил:

– Варька, мне бы тоже не хотелось возвращаться к людям, но так будет благоразумнее. Рано или поздно нас найдет Мара, и я не уверен, что в следующий раз смогу уберечь тебя. Сейчас ей нет хода на болото, но скоро наступит сечень и богиня будет сильнее прежнего. Весь мир покорится ее власти, и ей откроются все пути-дорожки. Поэтому мы зиму поживем среди людей. Живой человеческий дух, авось, сдержит Морану.

– Но, как же я? – не унималась девчушка.

– Так же как и раньше. Кроме меня никто не приметил твою особенность. Вдруг и в этот раз получится.

– Так ты знал? – Варька нахмурила рыжие бровки и недовольно засопела носом.

– А то! – Весело ответил Здебор и слегка ударил Варьку по курносому носику.

Как только Креслав отец Варвары привез молодую женщину с ребенком, Лютовид приказал сыну следить за чужеземками, и примечать все необычное. Вот тогда-то в один из вечеров Здебор заметил, что как только солнце клониться к закату, мать выходит с пятилетней дочкой на завалинку поиграть. И вроде нет в забавах матери и дочки чего-то необычного, но если внимательно присмотреться, то становиться понятно, что женщина обучает девочку охотиться, как кошка за мышкой. Затаиться в траве, спину прогнет и как выпрыгнет, а Варька повторяет за ней, старается.

В один из таких вечеров, когда Здебор припозднился занять место слежки, с женщиной уже играл рыжий котенок. Последующие же вечера юноша лично становился свидетелем, как девочка, перевернувшись через голову, вскочит на четыре лапы, замашет рыжим хвостом, и давай мышей ловить, а потом ластиться к матери, забавно мяукая. Отцу Лютовиду Здебор не сообщил эту тайну, хотя волхв выпытывал ежедневно: « Пятый год девке пошел. Ты точно ничего странного не видел?»

Через топкие болота, выискивая надежные места сучковатой палкой, Здебор вел черногривого коня. Варвара шла не спеша позади. На спине у коня был привязан мешок, который с виду казался пустым, а на деле в нем, свернувшись клубком, лежала довольная Кикимора. Все еще прозрачная и скрюченная, но уже очень радостная, потому что её не забыли, с собой взяли. Не сиротка теперь, а дух нужный.

– Будут люди спрашивать: «Кто, и откуда мы», – наставлял девочку Здебор, – скажем, что сироты от дреговичей идем, работу ищем. Село наше бедное, лишние рты никому не нужны.

Варвара кивала в ответ головой. Медно-золотые кудряшки, рассыпались по ее плечам, локоны блестели на солнце. Подол длинного для девочки сарафана заметно намок и затруднял передвижение через бескрайнюю топь. Что-то коснулось ноги девочки, и она взвизгнула от неожиданности. Здебор развернулся, принюхался. По трясине плыл знакомый запах рыбьей чешуи.

– Не бойся, Варька, это болотник заигрывает. Поди одичал в глуши. Когда я был маленький, как ты сейчас, мы часто здесь с ним играли.

– И никакая я не маленькая! – Топнула ножкой девочка, и вновь взвизгнув, пронеслась мимо Здебора.

– Стой! Провалишься, глупая! – Закричал в след ей юноша.

Но куда там! Варька неслась, перепрыгивая кочки, как угорелая. Нога соскользнула с молоха и девочка с разбега плюхнулась в трясину. Болото неспешно затягивало тело девочки. Здебор, подбежав на безопасное расстояние, протянул посох названной сестре. Варвара крепко вцепилась в деревянную опору, и юноша начал тянуть ее на себя. Вроде маленькая девчушка, но не по силам Здебору ее вытащить. Вот-вот болотная жижа поглотит ребенка.

Варвара не шевелилась, строго слушала указания юноши. Вдруг, лицо ее исказилось, и девочка издала протяжный крик:

– Здебор, меня кто-то ухватил за ноги.

– Спокойно, Варька, сейчас я тебя уже вытащу. Только не шевелись.

Юноша, держась одной рукой за палку, другой стал бить по трясине и кричать: «Болотник, отпусти немедленно Варвару!» По поверхности ряски пошли пузыри, разных размеров. Они вздувались и звонко лопались. Еще сильнее запахло рыбой. Вдруг болото заклокотало, заохало, и из-за кочки показалась одутловатая лысая голова. Хлопая большими выпученными глазами, раскрывая рыбий рот, болотник удивился:

– Чего раскричались? Я никого не держу.

– Как же! Я же чувствую холодные пальцы на своих лодыжках, – возмущалась Варвара. – Здебор, вытащи меня скорее.

Девочка попыталась пошевелить ногами, но руки неизвестного держали ее еще крепче и с новой силой тащили на дно.

– Болотник, если не твоих лап дело, помоги нам. – Взмолился Здебор.

– С тебя невеста. – Булькнул водяной дух и скрылся в трясине.

Через несколько минут холодные пальцы, сжимавшие ноги девочки, разжались и Здебор с легкостью вытянул Варвару на гать. На поверхности болота опять показалась зеленая лысая голова.

– Так как на счет невесты?

Юноша, отдышавшись и утерев пот со лба, усмехнулся болотнику:

– Куда старых дел?

– Ой, надоели они мне хуже пареной репы. Твой отец только несчастных, да увеченных мне подсовывал. А как заикнулся я, что давно приглядываю за твоей матерью, совсем осерчал, и перестал меня баловать. Раз в год подкинет уродину и все, будь здоров водяная твоя душа. А мне уж так охота веселую, пригожую, да чтоб частушки все знала, работящая была. Дел, видишь ли, невпроворот. – Водяной, раздвинув широко перепончатые руки, указал на свои обширные угодья.

Болотник вылез на крупную кочку, уселся, свесив жирный рыбий хвост, и с надеждой взглянул на Здебора.

– Ишь, ты, хитрый какой! – воскликнул Здебор. – Специально мою Варьку не выпускал, чтобы невесту себе выторговать.

– Да не я это. Сколько раз тебе повторять? – обиделся водяной дух.

– Кто же тогда меня тянул на дно? – удивилась девочка.

Водяной вздернул вверх одутловатый палец, затем медленно вытянул руку, прищурил один выпученный глаз и указал на девочку.

– Мамка твоя виной тому. Разгневала жен моих, вот обиду и затаили. Месть, знаешь ли, подают холодной, – заклокотал, раздувая щеки болотник, – а, уж, холоднее моих девочек никого не найдешь.

Болотник продолжал смеяться, да так громко, что разбудил кикимору. Мешок съехал со спину коня, и оттуда вылезла полупрозрачная нежить. Болотник выпучил и без того большие навыкате глаза.

– И вы такую красотку от меня прятали! – Воскликнул водяной.

Кикимора замерцала, пошла рябью и стала приобретать уже более видимый облик. Водяной нырнул в ряску и вынырнул у самого берега с бусами из разноцветных ракушек.

– Держи, милая, – протянул болотник связку бус кикиморе, – красивой женщине дорогие украшения.

– Благодарю тебя, батюшка водяной. – Поклонилась до земли Кикимора.

– Ну, что ж ты сразу батюшка? Я еще жених хоть куда!

Болотник уперся руками в округлые бока, выпятив бледный живот. Кикимора заулыбалась, на носу расцвел зеленый листик, платье на ней обновилось чудесным образом, стало ярко красным с расписными петухами вышитыми золотыми нитями. Звонко цокая копытцами, подбежала она к водяному и чмокнула в раздутую щеку. Болотник расцвел, обнял новую невесту.

– Ну, что кикимора по нраву тебе водяной? – спросила Варвара.

– Еще как! Лучшего мужчины я еще не видывала. – Проскрипела кикимора и быстро закивала головой. Лицо ее сияло, на руках-ветках вздулись новые почки.

– Пора нам прощаться, друзья мои, – сказал Сдебор, сажая Варьку на коня. – Коли любы вы друг дружке, оставайтесь с миром. А, ты болотник, отпусти души утопленниц в Ирий, пришел их срок, намаялись. Да, скажи, что Варька так повелела. Долг платежом красен.

– Все выполню, Здеборушка! За такую красотку, что ты мне пожаловал, хоть все болото забирай.

– Ну, уж нет. Пусть болото у вас останется. – Засмеялся юноша встряхнул головой, поправляя белобрысую челку.

Когда трясина осталась позади, юноша произнес: «Надо же, как бывает! Жили духи совсем рядом и ничего друг о друге не знали. Была кикимора домовая, а стала теперь болотная. Да-а, вот ведь, как бывает.»

Конь вез путников по лесным тропам, шагал аккуратно, не спеша. Вот, появилась извилистая тропинка, по краям которой росли исполинские ели и можжевельники, изредка попадались стройные березки и стонущие осины. Сорока с пестрым хвостом прыгала с ветки на ветку, стрекотала, затем вспорхнула и исчезла из виду. В дали тоскливо кричала кукушка, в траве разносилась трель кузнечика, мошка, собравшись в серый шар, кружила над мордой у коня. Трава уже не была такой сочной, как по летней поре, начинала желтеть и сохнуть. Скоро утки полетят в теплые края и по земле застучат, запрыгают первые капли осеннего дождя. Девушки засядут с прялками у теплых печек, а юноши отправятся на охоту в леса до самого праздника Карачуна.

Тропинка становилась все шире и вскоре это была уже не узенькая тропка, а надежная дорога с развилками и поворотами, с горками и косогорами. Здебор хорошо знал здешние места, ведь он некоторое время жил тут с отцом Лютовидом бывшим главой местного капища поклонников Мары. Затем волхв покинул это село и отправился на новое капище, которое вскоре возглавил, а затем там же погиб от рук богини, которой сам же и возносил поклоны все свои годы. Какая была причина смены места жительства – Здебор не знал. Сам мальчик остерегался спрашивать сурового родителя и беспрекословно следовал за ним, доверял до тех пор, пока не стал свидетелем беседы, в которой Лютовид пообещал матери Варвары заботиться о девочке. Однако волхв не сдержал свое слово и решил избавиться от ребенка. Именно в этот момент Здебор увидел в своем родителе предателя и лгуна. Юноша спас Варвару, а отец погиб.

Село с тех пор, как маленький Здеборка был здесь в последний раз, разрослось, появились новые дома, кузнецы, гончарни, лавки кожевников и большой рынок с различными привозными товарами. У речки раскинулась пристань с десятками лодок долбленок и купеческими ладьями, были здесь и заморские дракары. Вдоль берега сновал различный люд, слышалась иностранная речь, в воздухе витал жгучий аромат специй. Работники дока перетаскивали товары с судна на берег: короба, тюки и бочонки со сладким заморским вином. В дали разбит лагерь, дымят костры, полонянки выстроились неровным строем, стоят, повинуясь своей нелегкой доле. После тяжелой работы, да долго пути, как есть, мужчины на капище Мары отправятся, утолять свой удов голод. Значит, богатеет село, жиреют волхвы, плачут несчастные девы, как прежде.

Здебор вел черногривого коня, на котором сидела Варвара вдоль рыночной площади, люди оглядывались на дивное животное. Еще бы! Черная грива искусно заплетена в дивные косы, хвост густой, длинный до самой земли, черная шкурка лосниться на солнце, мощный, мускулы так и грают при ходьбе.

– Парень, твой ли это конь? Почем продаёшь такого красавца? – Выкрикивали из толпы.

– Да, на такого коня шапку серебра не жалко. – Вторили вторые.

Здебор шел не спеша, разглядывал товары, дивился и усмехался. Варвара, крутила головой по сторонам. Она впервые видела столько народу, ведь село, где они жили с матерью, было вдвое, а то и втрое меньше. Сколько здесь было ярких расписных платков, кованых прях, различной домашней утвари. Стоит коробейник, весело частушками зазывает покупателя, в свистульки глиняные дует. А, вот добротная женщина в ярком желтом платье продает на длинных деревянных палках сахарных петушков. Тут и детвора вьется, у родичей сладости клянчит.

Вдруг по площади на всем скаку пронесся на белогривой лошади мужчина, чуть не сбив с ног старушку. Пожилая женщина покачнулась, но Здебор вмиг подоспел к ней, ухватив за локоть, предотвратил падения. Старушка посмотрела на юношу блеклыми глазами и поклонилась в пояс.

– Спасибо, тебе добрый молодец. Ка бы не ты, не собрать моих старых косточек. Ух, оголтелый! – Последнюю фразу старушка произнесла, потрясая мозолистой рукой вслед умчавшему наезднику на белой лошади.

– Бабушка, а кто это был? – Здебор участливо всмотрелся в лицо женщины.

– Знамо кто, милый. Гордей, будь он не ладен. – Бабка сплюнула на дорогу вслед Гордею. – Уж, седина в бороду, а он все носится. Как пиво хмельное напьется и давай куролесить.

– Кто же он этот Гордей? Не жил он в этом поселении раньше. – Не унимался Здебор.

– Конечно, не жил. Заезжим купцом, бывало, заедет, мед, да пушнину зверья купит и дальше путь держит. Девок наших баламутил. У-у-у. – Протянула старушка, – Бусы им навешает на шею, а сам целоваться лез. То к одной, то к другой. Докрутил бусами своими, да попался на дочку старосты. Поговаривают, должник он старосте нашему был, спас как то Богша его от позора. Жила здесь девушка ни рожи, ни кожи, так на Гордея глаз положила, и женить обманом на себе удумала. Но староста быстро ее на капище волочайкой сослал, а взамен дочь свою предложил. Гордей смекнул, что сделка вполне себе выгодная и согласился. – Разоткровенничалась бабуля.

– Не повинна была та девушка, оговорили ее. – Вздохнул Здебор и пошел прочь, не оглядываясь.

– Милок, а ты откуда знаешь? – Крикнула вслед старушка.

Юноша ничего ей не ответил. Обидно было Здебору, что наговоры людские о матери его до сих пор живы в этих краях. Как бы сложилась судьба Кукши, если бы не гуляка Гордей?

Дом купца Здебор нашел сразу. По сравнению с другими жилищами, изба Гордея была высокой, ладно срубленной в три этажа с расписными ставнями, широким крыльцом и большим хозяйственным двором с амбарами и с собственной конюшней. У такого зажиточного мужа челядинцев должно быть немерено, но попробовать выпросить местечко все же стоит.

– Ну, что Варька, держимся сговора. – Здебор подмигнул девочки.

– Конечно, братко, куда ты туда и я.

Юноша громко постучал по воротам три раза. На зов вышел челядинец плешивый да косоглазый.

– Чего надобно бродяги? – Высокомерно спросил плешивый.

Варвара оправила свой сарафан, который действительно имел совсем неподобающий вид после того как девочка упала в болото. Здебор шагнул вперед на плешивого.

– Разве у бродяг бывает такой конь?

– Мне почем знать? Может вы его украли? – Косился челядинец.

– Зови хозяина. Коня продать ему желаю. – Юноша потянул удила коня на себя.

Калитка захлопнулась перед носом парня, а косоглазый челядинец исчез за частоколом. Ждать пришлось долго. Солнце уже садилось за косогор, когда дверь снова распахнулась, и на пороге двора возник Гордей. Это был рослый мужчина в красной косоворотке и синих шароварах из самой тончайшей шерсти, сапоги начищены, блестят, бляшка на ремне кованная витиеватыми узорами, волосы темно русые с проседью, но вьются кольцами, густые, глаза зеленые, как у Варьки, только злые хищные, с прищуром.

– Ты коня, что ли продаешь? – Тыча пальцем в грудь Здебора, спросил Гордей.

– Может, продаю, а может, меняю. – Юноша отвел руку купца от своей груди. – Не найдется ли у тебя, достопочтенный торговец, работы, какой, для меня и моей сестренки? Коли возьмешь на двор свой, коня так отдам.

Купец ухмыльнулся, покрутил русый ус.

– По рукам! Есть у меня местечко для вас. Люди вы молодые, значит, расторопнее старых челядинцев будите, да и конь ваш, больно по нраву мне пришелся. Вон, какой красавец, под стать моей белогривой кобылке будет.

На том и порешали: Здебор на конюшню работником отправился, а Варьку в женскую часть определили. Пусть там бабы решают, какой работой девчонку обременить. Хитрый купец был доволен сделкой. Надо думать, ведь от каких трат уберег его юноша. Прислугу новую покупать не надобно, да коня такого, которого только царь себе позволить может, с пользой для себя приобрел.

Глава 3

Месяц студень. Снега хоть отбавляй, только успевай лопатой размахивать направо и налево. Сугробы стоят пышные, как взбитая жирная сметана, а снег все метет и метет. Скоро юноши вернуться в село с охоты настоящими мужчинами. Интересно кому удалось завалить медведя, а кто сам стал лакомством для хозяина леса?

По осени мужчины и юноши собирались группами. Женатые отдельно от холостых. Уходили в лес на долгие месяцы и устраивали негласные соревнования, кто больше добычи принесет, кто ценнее меха заготовит. Для молодых это было своего рода посвящение, для взрослых мужей обязанность. Да и кто подстрахует юных и не опытных мальчишек, если не отцы с дедами? Ведь в лесу может случиться все, что угодно, опасность так и поджидает глупых да задиристых ребят.

Пока мужчины добычу ловят, женщины пряжу прядут, да пояса женихам своим вышивают, секретничают. Сядут в общей горнице, лучины зажгут и ведут долгие задушевные разговоры. Старшие сказания разные сказывают, приметам учат. Так и коротают дни до праздника Карачуна.

Бог Карачун – темный бог нижнего мира, повелитель мороза и темноты, наводящий ужас. Главной его целью являлось уничтожить все живое и доброе на земле. Он вобрал все самые худшие людские пороки. День зимнего солнцестояния – карачунов день считался самым опасным временем года, когда стерта граница между Явью – миром людей и Навью – миром мертвых. Когда старое солнце умело, а новое – Коляда еще не родилось. Всем селом задабривали Карачуна, несли ему угощения, отдавали самую красивую невесту, жгли костры пытаясь отогнать злого бога подальше от своих жилищ, живность на ночь запирали в амбарах и не выпускали ее до рассвета. Именно поэтому в эти дни женщины с нетерпением ждали возвращения своих мужчин – защитников.

Варвара день и ночь караулил возвращение названного брата с охоты. Выйдет за калитку и подолгу смотрит на уходящую в лес дорогу. Девочке впервые пришлось остаться одной на длительный срок без близкого для нее человека, а заодно труднее приходилось скрывать свою особенность, которая в доме Гордея превратилась из забавы в проклятие. Первый месяц, пока Здебор жил на конюшне, Варька вечерами прибегала к нему, то мышек половит, то просто порезвиться, прыгая через стойла лошадей. Сейчас же скрыться от посторонних глаз стало затруднительно, в доме все готовились к празднику Карачуна. Больше молчали, меньше суетились, старались думать о добром, злые помыслы гнали прочь из своей души. Вечерами собирались все вместе у большой печки, женщины молча вышивали, а оставшиеся немногочисленные мужчины починяли предметы быта. Улизнуть Варьке незамеченной стало не возможно. С наступлением сумерек, дом крепко накрепко запирали, не дай бог Хорс, злой Карачун заглянет.

Уже неделю девочка не могла обернуться, и это ее тревожило, она стала нервная, все время язвила и огрызалась с челядинцами. Те в свою очередь решили, что зазналась рыжая девчушка, так как явно замечали, что та ходит в любимицах у их доброй хозяйке, купчихи Жданы. Купец недолюбливал Варвару, так же как челядинцы, видел, что холодная к нему жена, с девочкой становилась ласковая и заботливая.

Своих детей у Гордея и Жданы не было, за что торговец часто попрекал жену. И совсем бы сжил со свету несчастную женщину, если бы не тесть – отец Жданы Богша местный староста. Старик спуску зятю не давал, мог и плетью отходить за единственную любимую дочку. Гордей злился, но терпел. Дома купец бывал не часто, все делами торговыми в разъездах занимался, но когда приезжал, запивал дня на три-четыре, пиво хмельное рекой текло. Уж тогда все по углам прятались, кроме тестя. Богшу Гордей побаивался, не ровен час, староста всем расскажет о стародавней сделке.

С осени до весны стоят суда Гордея на пристани, льдом скованные, нет им ходу в дальние края, не наполнены их трюмы товарам различным, и Гордею тоска, хоть беги из дома, куда глаза непутевые глядят. Запил с горя купец. Сначала тихо в своей светелке сиживал, гонял за хмельным напитком в амбар челядинца косоглазого Тишайло, затем душа песни потребовала. Запел купец, мотив задорный, ноги сами в пляс так и идут, сапогами по половицам постукивает, руками о колени прихлопывает.

Заглянула в горницу к нему Варька. Сама бы не за что в такие дни к Гордею нос не сунула, да жалко купчиху стало. Смотрит у купца лицо красное, потное, косоворотка распахнута, с кудрей пот капает, и вроде песню веселую Гордей поет, а глаза у него грустные. Сразу видно, что мужчина страдает, тяжесть на душе непосильным грузом лежит. Варвара, стоя на пороге, всматриваясь в очертания лица Гордея, и таким оно ей знакомым показалось, будто видела его ранее, но где – вспомнить не может.

– Гордей, – окликнула его девочка, – Ждане нездоровится, не мог бы ты тише песни петь? Да и не к добру сейчас шум поднимать.

Не успела Варька договорить, как Гордей развернулся к ней, зубы в оскале, лицо злое, перекошенное.

– Ты своей хозяйке скажи, что не указ она мне, чтобы уму-разуму учить. Пусть лучше Карачуну молиться, чтоб не забрал ее душу холодную.

– У нашей купчихи самая добрая душа во всем свете. Карачун скорее тебя приметит, запах хмеля в твою светелку его приведет.

– Дерзить мне вздумала, вошь бездомная?! – зарычал Гордей, слюни изо-рта полетели в разные стороны, – завтра же вон вылетишь! Невестой Карачуну отправлю в лес.

Варька в ужасе отступать к лестнице стала.

– Беги, беги, к хозяйке своей под подол. Вместе с ней отправлю. Надоели мне обе, – топал ногами купец вслед убегающей девочке.

Варька вбежала в комнату к Ждане и залилась горькими слезами, упала хозяйке в ноги, лежит, всхлипывает. Страшно ей стало, вдруг Здебор не успеет явиться, кто тогда ее спасет?

– Чем же тебя напугал купец? – ласковым голосом спросила Ждана.

Варька, всхлипывая, рассказала купчихе все как есть, что грозиться Гордей их двоих на мороз-стужу выкинуть, да, Карачуну отдать.

– Выкинь все из своей светлой головушки, будет новый день, и Гордей позабудет злые слова. – Приговаривает купчиха, а у самой слезы горькие из глаз васильковых капают.

Нет Ждане жизни с Гордеем. Не по любви их отец женил, по воле свой, выгоду ища. Только где эта выгода? Муж холоден к жене, все по юбкам чужим бегает, голову свою курчавую на чужие перины кладет, не угомонится, а отца не станет, так и вовсе прибьет несчастную женщину. И сейчас пошла бы, да отцу пожаловалась на непутевого мужа, так ссора выйдет, а в такие дни в доме лучше не лютовать, тихо сидеть надобно, что бы злой бог дорогу не нашел, да кого с собой не забрал. В глубине души Ждана мечтала, что бы разок заглянул к ним Карачун и Гордея с собой утащил в нижний мир.

Гордей еще больше раззадорился, жена с ним воевать не идет, значит, знает, кто в доме хозяин, боится. Набрал полную чарку медовухи, выпил одним махом и разбил деревянную кружку с размаху об пол, разлетелись щербинки в разные стороны, расплескались остатки по стенам, а купцу в радость беспорядок такой.

В дом с собрания вернулся староста Богша, услыхал, что зять опять пьяный лютует, разозлился. Не жалея старческих ног, в один миг влетел на второй этаж в светлицу к Гордею, дверь с размаху распахнул, схватил одной рукой зятя за грудки, другой кулаком в нос ударил. Не устоял пьяный купец, повалился навзничь на пол. Лежит, постанывает, за нос двумя руками ухватился.

– Опять лютовать в моем доме удумал?! – потрясая кулаком, говорит старик, – велю тебя в амбар запереть, в тот, что в конце двора. Нечего в дом злых духов приманивать, – Богша достал из-за пазухи оберег и поцеловал его, затем хлопнув дверью, ушел, тяжело покряхтывая на крутых ступеньках.

– Посмотрим еще, кого в амбаре запереть надобно, – прокричал в след старику Гордей.

Утро накануне праздника выдалось солнечным, мороз крепчал, челядинцы растопили все печи в доме, но сквозняк не давал согреться, делая дом неуютным, даже сени инеем покрылись. Кухарка на стол горячее подает, а блюда мгновенно стынут, ешь быстрее – успевай ложку в рот закидывать.

Все жители дома в кухне собрались, помолились идолам, прося защиту в страшные дни. Вроде и есть надо, а Богша к столу не спустился, без главы дома есть не положено. Один Гордей порядков не соблюдает, не ждет тестя, сидит ложкой кашу зачерпывает, да ест.

– Тихомир, сходи отца посмотри, – попросила Ждана, – пусть поторапливается, скажи ему, что стынет еда, одного его ждем.

Тихомир кивнул в ответ хозяйке и отправился будить Богшу, но уже через минуту вернулся. Лицо его было растеряно, говорит: « Хозяюшка, а тятьки вашего нет в светлице. И спать он не ложился, постель со вчерашнего вечера не расправлена осталась».

– Да, как же нет? Сама слышала, как вернулся он с собрания, а потом, – Ждана прикусила язык и зло посмотрела на мужа.

Гордей, как ни в чем не бывало, продолжил один есть кашу, даже головы от тарелки не поднял. Варька оглядела лица жильцов, но увидела лишь безразличие, одна купчиха сидела беспокойная. В мороз аппетит отменный, все есть хотят, а не искать старика на пустой желудок.

Ждана, накинув шерстяной пуховый платок, выскочила во двор, Варька кинулась следом за ней. Женщина с девочкой осмотрели все закоулки, заглянули на конюшню, в коровник, в курятник, хотя, что могло потребоваться старому Богше утром в такой мороз во дворе?

– Постой, – крикнула девочка, – Тихомир сказал, что отец ваш не ложился спать, значит, в комнату свою не заходил, в истопке с челядинцами его сразу бы приметили, как и на хозяйском дворе, кухарка с чернавками поутру коров доят, да курей кормят.

– Он мог с вечера пойти в амбар, чтобы запереть его от Гордея. Видел, как зять упился, побоялся, как бы хуже не было, – купчиха продолжила мысль девочки, – Молодец, Варька, смышленая ты у меня.

Ждана потрепала девочку по голове, затем направилась в амбар. Уже подходя ближе к строению, женщина заметила, что замка на двери нет, а сама она приоткрыта, заходи – кто хочет, бери, что пожелает. Ох, плохой хозяин ее муж, как есть плохой. Купчиха с усилием открыла, занесенную снегом дверь, и замерла на пороге, закрыв рот рукой, ноги ее затряслись, ослабли и она села в сугроб, как подкошенная.

Варька заглянула через плечо Жданы в амбар и подняла крик. На зов сбежались все челядинцы и чернавки, только Гордей остался в кухне, выказывая свое безразличие к любым событиям в доме. Из мужчин среди прислуги в доме остались только конюх Тихомир, да косой Тишайло личный холоп Гордея. Мужчины отодвинули от входа женщин, и зашли в амбар.

На земляном полу, распластавшись, лежал Богша. Бледное лицо старика вытянулось, нос заострился, губы посинели, покрылись инеем, глаза полные ужаса, не мигая смотрели в потолок, но самое страшное зрелище представлял разодранный в клочья живот. Кровь вытекла и застыла лужицей возле мертвого тела, рядом валялся замок от амбарной двери и топор, воткнутый в землю у головы покойного.

Бабы застонали, завыли, мужчины, видевшие всякое, и те не могли сдержать слез. Что же теперь будет с ними без их старосты, без хозяина, когда к власти придет Гордей? Пуще всех ревели Ждана с Варькой. Уж, они то знали, какая нелегкая судьба их ждет от ирода купца.

– Как есть, это Гордей виновен! – зло выкрикнула купчиха.

Дворня ринулась в дом. Мужчины схватили и скрутили Гордея, заломив его руки за спину. Ждана вошла в кухню, ее васильковые, отекшие от слез глаза, потемнели, брови сдвинулись к переносице, рот искривился в злой усмешке.

– Ну, что, муженек, сам признаешься или волхвов на дознание звать? – Купчиха наступала на мужа.

– Да, что собственно случилось? – удивился Гордей, – отпустите меня, смерды! Совсем страх потеряли? Разгоню всех, пойдете к капищу побирухами кров искать.

Ждана не выдержала, и дала мужу звонкую пощечину. Давно она собиралась это сделать, только смелости все не хватало, а сейчас будто сама кикимора в нее вселилась.

– Совсем сдурела, баба? – вырываясь из цепких рук дворни, закричал Гордей, потрясая курчавой головой, – да я тебя собакам скормлю.

Гордей рыпался, выгибался, но Тихомир с Тишайло повалили его на пол, крича, чтоб бабы веревку несли, да покрепче. Челядинцы засуетились, забегали, роняя тарелки и кувшины с квасом со стола. Не заметили, как дверь в кухню отворилась, и на пороге показался Здебор.

– Отпустите его. Не виновен он, – выкрикнул в толпу юноша, – сразу видно, что дикий зверь постарался, рысь или росомаха. Раны глубокие, резанные будто тонкими, крепкими когтями. – Здебор покосился на Варьку.

Челядинцы растеряно, обернулись к двери. Тихомир ослабил хватку, и Гордей легко высвободился из захвата мужчин, врезал кулаком по голове косого холопа Тишайло. Челядинец покачнулся и упал, дворня в ужасе расступилась перед новым хозяином, даже Ждана от неожиданности происходящих событий, потеряла браваду и тихо опустилась на лавку, давая пройти мужу.

Гордей гордо прошел среди толпы, заулыбался, обнял Здебора, как родного, похлопал его по плечу.

– Во время ты вернулся, Здеборка. Видать злые духи запутали мысли моей дворне и жене. Пора на место их ставить, – Гордей резко развернулся к челядинцам и топнул ногой.

Бабы взвизгнули, разбежались кто куда, будто их здесь и не было. Ждана сидела, остолбенев на скамейке, лицо ее сделалось бледным, даже губы потеряли былой алый цвет.

– Что сидишь, как истукан деревянный? – обратился к жене купец, – видишь, гость явился долгожданный, добытчик, а ну, накрывай на стол, праздновать будем.

– Как можно праздники в доме устраивать, когда горе такое постучалось в наши двери? – прошептала Ждана.

– Кому горе, а кому радость, – Гордей, хлопнув в ладони, присел подле жены, приобняв ее за плечи. – Ох, и заживем теперь, голуба моя.

Ждана поежилась от слов мужа, не находя сил пошевелиться, пустыми глазами, не мигая, смотрела в сторону. Варька тихо подошла к купчихе, аккуратно взяла ее под локоть, моргнув Здебору, повела ее по лестнице на второй этаж, в горницу. Мужчины остались в кухне.

– Хозяйка права, не время сейчас праздновать, следует капканы расставить, а лучше собак приобрести, и на ночь их выпускать. Пока тело Богши не отнесли на капище, нужно хорошенько его осмотреть, что за зверь лютует по ночам, – вразумлял Гордея Здебор, – челядинцам прикажи, чтобы слухи не распускали. Нечего народ пугать в день Карачуна.

– Да, Здеборка, ты прав, – соглашаясь, покачал головой купец, – вот ты и займись этим. Будешь моим помощником. Правой рукой тебя назначаю за то, что спас меня от безумия дворни. Я сегодня вечером на гулянье в село отправлюсь, негоже традиции дедов нарушать. Душа, знаешь ли, праздника просит. Не смотри на меня так осуждающе. Иначе не могу здесь оставаться. Не люб мне дом этот, ни жена моя скучная. Эх, знал бы ты, Здеборка, как надоело мне это село, но держит меня что-то здесь неведомое, дороги перекрывает, – тяжело вздохнув, Гордей оделся и покинул дом.

Здебор стоял на пороге и зло улыбался купцу вслед. Знал юноша, что держит Гордея в этом селе. Купец тоже знал, но старался забыть, не думать о своей лихой юности, но слова волхва, сказанные пятнадцать лет назад, так и слышались ему, словно сказаны они только что, и потерянный взгляд Кукши, когда Гордей вез ее на капище, все маячил в памяти, не стирался.

Варька тихо отворила дверь в горницу брата. Комната была маленькая: три лавки, покрытые дерюгами, стол, разделяющий комнату пополам, в углу сундуки, набитые, малочисленным количеством личных вещей. Здебор делил комнату с Тишайло и конюхом Тихомиром. Сейчас мужчины отсутствовали, один Здебор сидел на лавке и перевязывал правое плечо льняной тряпицей. Варька радостная бросилась на шею названному брату, наконец-то они одни и могут поговорить обо всем на свете.

– Тихо, тихо, – морщась, сказал юноша.

– Ой, Здеборка, а я не заметила, что ты ранен? Не уж-то на охоте медведь подцепил?

– Он самый, – подтвердил догадку девочки Здебор, – шатун нам попался, пока его вылавливали, думали, всех завалит. Двух братьев Колочаевских загрыз на смерть, Вуйку зацепил, не знаю, выживет или нет, а меня – так, царапины.

– Дай посмотрю, может, помогу чем? – Варвара прикоснулась к руке брата.

– Не надо, ерунда! – Здебор быстро одернул руку, – или ты забыла, что я волхв, значит, сам кое-что умею. Уж, мне ведомо, как кровь остановить.

– Как знаешь, – насупилась девочка.

– Лучше расскажи, что без меня делала? Не обижал ли кто тебя? Вон, как вымахала! Всего осень прошла, а ты уже, какая красавица стала, – Здебор закружил Варвару по комнате.

Девочка задорно смеялась, чувствуя теперь себя в безопасности, ведь рядом ее брат, ее спаситель.

– Смотри! – крикнула Варька, перевернувшись через голову.

Здебор ахнул от неожиданности, перед ним в комнате расхаживал уже не котенок, а подросшая рысь. На огненно-рыжей шерсти появлялись еле заметные черные пятнышки, раскосые глаза горели изумрудным пламенем, притягивая взор смотрящего. Варька-рысь расхаживала по комнате, выгибая спину, довольно мурчала. В этот момент дверь отворилась, и в комнату заглянул косой холоп Тишайло. Девочка испугалась и юркнула под лавку.

– С кем это ты разговаривал, Здебор? – озираясь по сторонам, спросил холоп, – вроде как Варькин голос слышал, а сейчас смотрю, нет здесь никого.

– Померещилось тебе Тишайло. Над нашей комнатой светлица хозяйки, видно Варька с ней разговаривает.

– Возможно, – задумался холоп, и посмотрел по сторонам, – только мне показалось, будто кто-то под лавку твою юркнул.

Здебор проследил за взглядом холопа. Под ногами у юноши валялось платье Варьки, которое он мгновенно поднял, смял и закинул за спину.

– Не Варькино ли это платье? – удивился Тишайло.

– Нет, конечно, так тряпица упала. Видишь, руку перевязываю. – Здебор указал на ранение.

– А ткань, будто ее, – почесал затылок холоп.

– Отдохнуть бы тебе надо, дружище, вон, как хозяин тебя огрел, – Здебор коснулся лба Тишайло, – немудрено, что всякое мерещиться. Шел бы ты к кухарке, да перед сном макового отвара с мятой выпил.

– Пожалуй ты прав, – Тишайло развернулся и вышел из горницы.

Как только его шаги удалились, Варька-рысь осторожно вылезла из-под лавки брата. Заурчала, потираясь боком о ноги Здебора. Затем запрыгнула на окно и жалобно замяукала. Смотрит юноша, а Варька то назад в девочку не превращается, вон платье ее под лавкой лежит, а подросший котенок рыси мечется у закрытой ставни.

– Да-а-а, – протянул Здебор, – растешь ты Варька, не по дням, а по часам. Намаялась в мое отсутствие. Вижу, что поохотиться тебе надобно. Ночь сегодня не удачная выдалась, но что поделать, пошли маетная ты моя душа.

Юноша раскрыл ставни, закинул в мешок Варькино платье и вылез вслед за ней в ночную мглу. Здебор еле поспевал за названной сестрицей, та в один присест перепрыгнула через частокол и помчалась в сторону леса.

Ночной трескучий мороз, казалась, окутал льдом все село, вместе с сердцами людей. Небо было звездное, ярко сияла луна, освещая просторную поляну перед капищем. Вознести почести Карачуну народа собралось много, почти все село, даже немощные калеки явились в столь ответственный день праздника. Все жители надели расписные маски с изображением различных животных, девушки и юноши нарядились в лучшие свои наряды.

Снегурку выбирали заранее. Ей становилась самая красивая и молодая девушка, желательно из зажиточного дома. Многие семейства желали, чтобы именно их дитя оказалась достойной невестой деду Карачуну, а родичам ублажив зимнего бога, принесла урожайный и благостный год. С утра сельчане выходили на улицу с киселем, закликая морозного старца: «Кисель тебе – урожай мне! Тебе кутью – нам урожая тьму!»

Посреди заснеженной поляны росла высокая и пышная ель. Это дерево оберегали и почитали. Уже не первый год оно было излюбленным местом для обрядов в честь Карачуну. И сегодня ель стояла, как и прошлые годы, украшена различными яствами, оставалось принести в дар невинную, да прекрасную деву.

Жрицы капища раздели девушку догола, в волосы вплели разноцветные ленты, опоили маковым отваром и вывели босую публике. Толпа заликовала, одобряя выбор волхвов. Девушка действительно была хороша. Длинные светло-русые волосы волнами спускались по плечам, фарфорового цвета кожа была почти прозрачной, можно было разглядеть каждую голубую венку, василькового цвета глаза обрамляли густые черные ресницы, щеки, ярко окрашенные в пурпурный цвет, были пухленькие с задорными ямочками. Девушка не спеша шла к зимнему дереву, счастливо улыбаясь родичам, ведь именно она стала достойной, из многочисленных претенденток, стать снегуркой.

Волхвы привязали обнаженную девушку к праздничному древу. Снегурка тихо запела обрядовую песнь, жрицы вторили ей. Спустя время все село подпевало незамысловатый монотонный мотив.

Жрица с выбеленным лицом и нанесенными углем рунами на щеках, вышла в центр толпы, зашептала заговор, временами увеличивая силу голоса и темп. Она подошла к снегурке, с вытянутыми вверх руками, произнеся заклинание, женщина обнажила обрядовый клинок и одним махом вспорола чрево девушки. Окровавленные внутренности вывалились на девственно белый снег. Волхвы обмыли чрево снегурки и окатили ее ледяной водой из трех ведер.

Внутренностями девушки довершили украшение ели, обмотав их вокруг раскидистых колючих лап. Снегурка с кукольным личиком, покрытая ледяной глазурью, навсегда осталась вечно молодой. Её васильковые глаза и приоткрытый ротик замерли, словно в изумлении. Она еще казалась живой, только пустое распахнутое чрево смотрелось нелепо, уродуя такую несравненную красавицу.

Из темноты леса по периметру луга заблестели желтые пары глаз, раздался нестройный волчий вой. На поляну к людям, опираясь на ледяной посох, вышел старец Карачун в сопровождении огромного медведя. Морозный старик был высокого роста, худощав с длинными седыми волосами и белой бородой, которая касалась земли. Одетый в белую шубу, старец ступал босыми ногами и ударял посохом о землю. За его плечами болтался огромный мешок. Много младенцев собрал Карачун по дороге. В каждом селе, встречавшемся ему на пути, на отшибе, вдали от домов, старец находил, брошенных на лютый холод детей. Карачун бережно наполнял замороженными телами свой мешок.

Подойдя к ели морозный дед, обошел дерево кругом, осмотрел принесенные дары, поманил к себе медведя. Бурый хозяин леса взревел, встал на дыбы, обнажив белые клыки. Народ, ахнув, отступил от древа. Карачун отвязал тело снегурки и закинул его на спину исполинскому животному. Затем размахнулся и ударил посохом оземь. Заскрипела земля, поднялся снег, закружил-замел, так что самого себя не видно, только слышен волчий вой, да как мороз трещит, пощипывая кожу.

Метель стихла. Елка стояла пустая, мерно покачивая колючими лапами. Не видно Карачуна с бурым медведем, только слышится издали удаляющийся басовитый хохот морозного старика. Люди, взявшись за руки, закружили веселый хоровод. Рады сельчане, принял их подарок бог Карачун, значит спокойный и урожайный будет год.

Тишайло по совету Здебора отправился на кухню. Кухарка, замешивая опару, недовольно взглянула на холопа.

– Чего тебе Тишка не спиться? – спросила дородная баба, вытирая руки о передник.

– Слушай, Малуша, не знаешь ли ты где Варька? – обратился Тишайло к кухарке.

– Как же не знать. Хозяйку спать повела, потом за молоком теплым ей бегала. Я еще посоветовала в молоко мелису с ромашкой добавить, пусть спит горемычная, намаялась сегодня, – присев на скамейку напротив Тишайло, кухарка тяжело вздохнула.

– Больше Варька не спускалась? – не унимался с расспросами холоп.

– Да, что ты привязался то?! – топнула ногой Малуша, – когда мне за всеми следить? Дел не початый край. На кой сдалась тебе эта девчонка?

– Да, так… – призадумался Тишайло, – налей-ка мне Малуша отвара макового, голова раскалывается – сил нет.

– Еще бы! Вон, как Гордей врезал. Будь он не ладен, – доставая крынку из печи, проговорила кухарка.

Тишайло одним махом осушил кружку отвара, вытер тыльной стороной руки губы, поблагодарил Малушу и собрался отправиться спать, но прежде вышел во двор. Холоп заглянул в амбар, замок висел на своем месте, затем осмотрел хлев с коровами и курятник, собрался идти в сторону конюшни, да заприметил на снегу следы зверя. Тишайло приложил свою ладонь к отпечатку на снегу. Почти правильной формы квадрат, короткий шаг, отпечатков когтей не видно. «Что-то Здебор о рыси говаривал», – вспомнил холоп, и последовал по оставленным на снегу следам.

Ранним утром кухарка отправилась доить коров, но через мгновение с криком вбежала обратно в дом, разбудив почти всех жильцов.

– Тишка, Тишка, – указывала на распахнутую дверь Малуша, беспрерывно повторяя имя холопа.

Здебор и Тихомир выбежали на улицу. Почти у самого порога, под лестницей, раскинув в разные стороны руки, лежал с перерезанным горлом Тишайло. Глаза холопа были широко распахнуты, будто он чему-то удивился в последнее мгновение своей жизни. Здебор осмотрел пространство возле несчастного Тишки – на снегу осталось много отпечатков следов дикого зверя, предположительно рыси.

– Снова дикий зверь пробрался к нам во двор. – Ждана, достала оберег, поцеловала его и ушла в дом.

– Проклятие! – закричала чернавка.

– Да, замолчи, дурная баба, – выругался на чернавку Тихомир и посмотрел на Здебора, – надо бы хозяина разбудить.

– Без него управимся. Спит, пойди, после вчерашних гуляний. Не хватало нам под горячую руку попасть. Давай-ка, конюх, отнесем Тишайло в амбар, а после решим, что дальше делать. – Здебор обошел тело холопа и приподнял окоченевший труп за плечи.

Под телом косого Тишайло лежала разноцветная тряпица. Тихомир, подняв ткань, развернул ее, и с удивлением обнаружил, что это платье Варвары, маленькое с вышитыми колокольчиками и маками. Дворня изумленно начала озираться друг на друга. Здебор на мгновение замер, ища глазами среди толпы маленькую рыжеволосую девочку.

Глава 4

Ждана была единственным ребенком в семье. Отец ее Богша был местным старостой. Суровый, справедливый мужчина очень изменился после смерти любимой жены. Богша стал неспокойный, подозрительный, все чаще переживал, что станет с его единственной дочерью после его смерти, на кого оставит нажитое хозяйство. С возрастом управлять двором становилось труднее, доходы уменьшались, а сватать Ждану никто не спешил.

Местных молодцев Богша считал недостойными зятьями, а заезжих купцов было мало. Один старый купец, уже имел жену и полный двор ребятишек, а другой гуляка повеса Гордей не желал связывать себя узами брака. Именно за купца мечтал отдать Ждану Богша, чтобы приумножить нажитое добро.

Когда на местном капище поклонников Мары появился новый глава волхв Лютовид, дела в селе пошли намного лучше. Слухи о чудесах, который творил местный ведун летели быстрее ветра. Люди стали съезжаться в селение с разных концов света, капище богатело, а вместе с ним росла численность сельчан. И уже среди лесов стояла не маленькое село, а большая доходная деревня.

Разные ремесленники прижились в здешних краях, многие стали свататься к Ждане, и возможно, могли составить не плохую партию девушке, но Богша словно ополоумел, видел в женихах для дочки, исключительно купца Гордея. Каждый месяц староста свозил подати на капище, вымаливая партию для Жданы.