Читать онлайн Клятва бесплатно

Пролог. Затмение

В этот день всё потеряло смысл.

Мечты и надежды, цели и амбиции, чувства и сама жизнь… Оледенели.

Тысячи вспышек убийственного света озарили мир. А за ними вскипела, разрываясь от ярости, буря, что ознаменовала людской эпилог. Дальше все, словно во сне…

Громады мегаполисов трещали по швам, разбивались друг о друга своими осколками, прибивая тысячи душ к земле. Еще недавно чистые, ухоженные улочки, по которым мерно шли незадачливые жители, ведя своих детей в садики и школы, обнимающие своих любимых, наполнились, кипящей от ядерного жара, кровью. Кто-то погиб сразу, оставив после себя лишь блеклую тень на руинах небоскребов, кто-то оказался придавленным обломками, кто-то, корчась от жуткой боли, умирал от ран, словно пес, забитый в угол, кто-то остался тлеть…

Миллионы душ сегодня покинули сию юдоль скорби. Порой, можно было услышать детский плач, доносившийся из-под разваленных зданий. Дети, чудом пережившие тысячи взрывов, оплакивали родителей, чьи мертвые тела были рядом. Но и тех ждала голодная, одинокая, болезненно дикая смерть. Бездна после длительного перерыва вновь полнилась жертвами.

От человечества не осталось ничего. Рагнарёк, предрекаемый ещё древними викингами, наконец, свершился. Города, служившие уютными домами для миллиардов людей, рухнули, оставив за собой лишь гнетущую тишь. Пожирающую бездну.

– Мама! Мамочка! Мамуля! Тебе плохо, что с тобой?

Мать умерла еще несколько часов назад под обломками здания. На ее алых губах струйками багровела кровь. Ярко-голубые глаза остекленели… Но мальчик все не отходил и тщетно молился Богу.

Детский крик.

Города опустели. Превращались в пепел.

Теперь, остатки душ призраками бродят по мертвым путям в поисках покоя. Покоя, которого им обрести не дано. Они навеки остались запечатленными в темнеющих людскими костями стенах, в форме фантомных силуэтов.

И все стало пеплом.

Взрывы все сверкали, сверкали яркостью тысяч солнц.

Оглушительные удары, хлопки, крики смешанные с треском костей были аккомпанементом этой кровавой картине. Сила, порожденная людской ненавистью и нетерпимостью, жаждой власти, убийства, подчинения сорвала оковы морали.

Смерть могла собирать обильную жатву с полей, усеянных людскими трупами.

– Нет… – бормотал, дрожа побледневшими губами полковник, падая на колени, – как же так?

А после его снесло чудовищным взрывом. И после было ничто.

– Отче наш, иже еси на небесах… – молилась престарелая бабушка, глядя в окно своего понурого домика.

За ним блестели ядерные грибы, взмывающие высоко вверх. Через минуту домик разворотило ударной волной.

– Быстрей, быстрей! Выводи гра…

Мужчина выкинул руки, пытаясь прикрыть рвущиеся импульсы света наружу. Вспышка. Через мгновение на этом месте остались кипящие кости стариков, матерей, детей, мужчин и подростков.

Земля горела. Горели люди. Горело само небо.

– Саш, Саш, что это?! – визжала, брызгаясь слезами молодая, красивая девушка, вжавшись в грудь парня сидящего рядом.

– Маш, не бойся… – он сжал ее сильнее. – Все будет хорошо! Слышишь? Я обещаю…

Крыша, где сидела пара, вскоре обвалилась, кусками провалившись вниз.

– Доча, тише. Поверь папе, все хорошо, иди сюда. Давай обнимемся. – еле сдерживая слезы шептал отец. – Не плачь, все обойдется.

– Это фейерверки, пап? – девочка сверкнула своими большими, зелеными глазами.

Отец зарыдал, взяв дочь на руки и крепко прижал к себе.

– Пап? Что ты плачешь, все же хорошо, правда?

– Конечно, доча, конечно. Только не смотри в окно…

– Хорошо!

Волна воздуха выбила стекла, а после ворвался палящий свет…

– Эй, ты чего застыл?

– Мужики… Там…

Объяснять не стоило. Земля дрожала, в сотнях километров горели вспышки.

– Прячемся! Валим, валим!

А после наступила тишина. Лишь изредка можно услышать горестный плач, похожий на вой.

Затмение человечества. Сегодня погиб весь мир.

Те души, что остались на выжженной пустоши, должны были искать спасение, даже если его и не существовало вовсе, искать ковчег. Потерянные и пустые они должны были идти, должны были, потому как они – последние из всех.

Ветер мерно раздувал людской прах, застлавший землю. Прах, что будет вечно напоминать об этом дне. Прах самого времени.

Глава I. Воспоминания минувших дней

1

– Это твоя жертва мечте?

Небо затянуло свинцовыми скопищами туч. Воздух пропах костром. Накрапывал снег.

– Моя жизнь – одна сплошная жертва. Все мы отрываем от себя кусок души, в угоду собственных амбиций или ради Высшего замысла. Вопрос лишь в цене.

Никотин обжег легкие. Стало легче.

Засвистел ветер.

– Ты не жалеешь?

– Нет. Я верил в ковчег. Верил, что найду его. И я искал. Искал упорно, шерстил каждый километр, даже если приходилось землю жрать. Потому как верил.

– И почему же ты столько молчал? Почему не выбрал другого времени? Почему именно сейчас?

В лесах послышался волчий вой. До боли знакомый.

– Потому, что понял это совсем недавно. Дошел, наконец, что вся моя жизнь была сладким миражом на костях моих товарищей. Запомни, прошу, запомни слова старика… Ценность, значимость, величие твоей жертвы, ее блеск, можно увидеть только поставив на эту чертову жертву всю свою жизнь. И, если ты сделал правильный выбор, отдал достаточно, тогда почувствуешь настоящую свободу и благодарность. Благодарность судьбе, Богу, Вселенной – за то, что смог сделать правильный выбор. Быть может, только эта благодарность освободит тебя от страха. Страха, кануть в небытие, прямо в костлявые руки смерти.

По рукам пошла слабая дрожь.

– Может быть теперь расскажешь, с чего все началось? Расскажешь, когда принес жертву?

С неба запорошил снег.

– Это было давно. Слишком давно…

2

Темнело. Солнце догорало за горизонтом. Воздух был влажным, почти как при ливне, а грозы, сверкавшие вдали, намекали на нехилую бурю. Но дождя все не было, а молнии будто обходили нас стороной.

– Ты меня вообще слушаешь?

Я вернулся в разговор. Беркут, что сидел на большом камне и держал приличных размеров карту, слегка нахмурился.

– Слушаю.

Он хмыкнул, потрепал русые волосы на голове, после озадаченно глянул в карту.

– С утра мы выдвигаемся прямо на северо-запад, там выйдем из леса за Белогорском. После этого по тракту до Биробиджана, там заночуем и к Хабаровску. Далее переберемся через Амур, а дальше до Владивостока дня три-четыре ходу останется.

– Н-да… – лениво протянул Ржавый, что стоял рядом и от скуки постоянно перезаряжал магазин своего АПС, – и че мы как люди не выехали по федералке? Нет же, потащились в самую жопень: через леса, болота и горы, мать его.

Я устало вздохнул, после посмотрел на этого здоровяка. Иногда мне казалось, что он действительно упал головой в рыжую краску.

– На федералке ехать такой огромной группой слишком опасно, – пояснил я, – в особенности через крупные города, типа Биробиджана. Хрен его знает, что там сейчас происходит, а здесь, в лесах, риск минимальный. Пара деревень и только. Через Хабаровск поедем, чтобы перебраться через Амур, а иначе останется только дорога через Китай, но там, насколько знаю, дорог до Владика нет.

– Ну-ну… На федералке, говорят, фраера, но так мы бы с ним базар общий нашли, – хохотнул лысый мужик, что жарил сало на костре. – Ежели чего, так быстро этим духарикам по рогам настучим!

Это был Сухарь. Последний раз он отсидел за кражу каких-то драгоценностей еще двадцать лет назад, но бандитский говор остался с ним навечно.

Беркут еще раз взглянул на карту, потом на меня. Я сразу понял, чего он хотел.

– После того как прибудем на место, попытаемся установить контакт с тамошними военными, если они, конечно, есть, – сказал я. – Отыщем вышки, установим связь с нашими, доложим обо всем. Дальше найдем баржи, снарядимся как следует и отправимся на Сахалин.

Беркут нахмурился.

Соглашался он на эту вылазку тоже с очень большим трудом. Я долго ему объяснял, что это единственный возможный вариант нашего спасения. Только сбежав на острова мы сможем найти место, свободное от поражённых радиацией тварей, голода и повсеместной смерти. Только там мы заживем нормально. А здесь, на отравленных землях, где приходится срывать себе спины, чтобы дожить до завтра, где обезумевшие от голода и холода гражданские да военные, потерявшие всякую честь и достоинство, готовы рвать друг другу глотки, чтобы съесть последнюю консерву тушенки. Здесь, где мутанты жмут нас все плотнее и плотнее, уничтожая оплот за оплотом, мы не сможем найти жизни. А он все надеялся на идею Рома. Дескать, здесь тоже сможем жить, дай только время. Только вот когда стаи мутантов стали жрать приличный процент солдат, Беркута оказалось легко переубедить. Это был наш единственный шанс найти ковчег.

– Уже поздно сдаваться, Степаныч, – медленно проговорил я после недолгого молчания, – все эти бойцы знают, на что идут. Каждый, каждый верит в спасение. Даже если ради него придется пожертвовать жизнью.

Народу и правда было много. Сотня крепких солдат отважилась на рывок за периметр, в полную неизвестность. Сейчас все сидели и болтали кто о чем. Горели костры, слышался гундеж и треп сталкеров. Пахло жареным мясом.

– Если ты прав, Егерь, – сказал Ржавый, почесывая щетину, – то я наконец-то спокойно заживу. Быть может, остепенюсь.

– Ты-то? – послышался басистый голос из темноты, куда не проникал свет костра. – Не смеши. С твоей взбалмошностью, любая коней двинет.

Сухарь рассмеялся.

– Это ты верно подметил, Колян. Сам-то на кого малого оставил?

– Тетка присмотрит, – ответил сталкер, – он с ней хорошо ладит.

– А подрастет когда, что ты ему про мать скажешь? – не церемонясь спросил Клим, что развалился на валуне рядом со мной.

Бывший в прошлом кузнецом, он был широк в плечах, обладал густой черной бородой, с проседью и длинными, ниспадающими до плеч, такими же густыми волосами.

Колян вздохнул.

– Скажу, что в аварии погибла, еще до Взрывов – наконец сказал он. – Нечего ему лишнего знать.

О бывшей жене Буйвола знали только мы пятеро.

Женился на ней Колян почти сразу как в городе оказался, потом сын родился – Мишка. Но через пару месяцев сказке пришел конец: жена его бросила с ребенком да пошла по мужикам шастать, дескать, не нагулялась. Ну и допрыгалась – через пару месяцев нашли ее на свалке, голую, с дырой в башке. Расследовать этого никто не стал, да и сам Колян не хотел. Сказал, что заслужила.

– Так, ну ладно, – буркнул Беркут, – хорош человеку на больное давить. Всем марш спать, завтра подъем в пять. Ржавый, Сухарь – вы патрулируете северную сторону. После полуночи вас сменят Киргиз и Колун.

– Так точно! – дружно гаркнули солдаты и скрылись в темноте.

– Посмотрим, к чему это приведет, – сказал Степаныч, смотря мне в глаза. – Второго шанса у нас не будет.

– Нам хватит одного.

3

Не успел я закрыть глаза, как вдруг услышал чей-то протяжный крик. Тут же вскочил, осмотрелся. Вокруг горели вздымающиеся языки костров, фигуры сталкеров бегали туда-сюда, то и дело бранясь. Отовсюду звучали щелчки предохранителей и передергивание затворов.

Через десяток секунд я уже был на ногах и в полной боевой готовности. На руках – заряженный до талого автомат Дегтярева в оперативной кобуре – РШ-12, на поясе – клинок, которым можно кромсать все, что под руку попадется.

Из мглистой чащи леса, как раз там, где мы оставили все наши двадцать с лишним машин, послышались протяжные, тошнотворные вопли.

Это были ходоки – человеческие полутрупы, пораженные болезнью. Этакий родич голливудского зомби, только вот отечественные гады были пострашнее. Ублюдки оккупировали всю нашу технику, и, судя по захлебывающимся человеческим крикам, загрызли нескольких патрульных.

– Твою мать, – шипел Беркут, заряжая дробью свой 187 ТОЗ, – сколько их там?

Их было около десятка, по крайней мере, именно после десятка я бросил считать. Из-за скопищ скрученных деревьев выглядывали озверевшие, дикие, безобразные человеческие морды. Только по пустому, блестящему во тьме взгляду можно было отличить этих выродков от простых людей.

– Огонь!

Бешено застрекотали автоматы, ударили дробовики. Опушка заиграла блеском искр и отсветами десятков фонарей. В шуме стрельбы гасли отборные русские маты и крики. Начался кошмар.

Твари лезли прямо из-за стен деревьев, быстро, будто вода, заполняли собой округу.

К машинам нам не пройти, мать его. Совсем не пройти. Эта бездумная куча дерьма ползла вперед, тянула кривые руки к сонным жертвам, жадно грызла глотки.

– Хорош межеваться, обухи! – крикнул Сухарь, втаптывая морду ходока в землю. – Опа! Зо-о-на фраера сгубила!

Звуки перемешались в кашу. В этом чертовом театре теней становилось слишком тесно.

Ходок сбоку. Через мгновение уже валяется без головы. Трое спереди. Очередь. Перезарядка. Чувствую что-то рядом. Ублюдок!

– Вот это нихрена себе! – крикнул Ржавый, прикладом открутив голову ходока-бабки. – Че за игрушка?

Вижу как из сгустков теней вырисовывается очередная ублюдская рожа, норовящая вцепиться этому придурку в шею. Целюсь. Выстрел. Голова чертяги лопается, словно шарик.

– РШ-12, – сухо бросил я, отступая назад, попутно отстреливая очередную пачку ходоков.

В таком кишмише Ржавый вряд ли меня услышал, но судя по его округлившимся зрачкам – наоборот.

– Солдаты, отступаем в лес! – послышался в гуще замеса знакомый бодрый голос. – На шесть часов!

Правильная идея. Тварей все больше. Под ногами хрустят то ли ветки, то ли кости.

Вокруг голоса, крики, отблески света, оружейный рокот. Когда остальные отошли достаточно, достаю взрывной подарок. Метаю прямо в стену живой плоти. Выкусите, суки.

Бах! Ошметки их тел разлетаются по округе. Вдруг чувствую кого-то под ногами.

– Мамку твою за ногу, – прошипел кто-то на земле, – Егерь ты попутал?

А, это Сухарь.

– Ты чего здесь забыл, полудурок? Отходим!

Он попытался приподняться, но нелепо упал на мокрую землю.

– Ха, а кусаются они больно, – прохрипел он, фонариком указывая на сломанную ногу, возле которой еще болталась и пульсировала кровью башка ходока-деда.

Я выругался. Обернулся, оценил обстановку.

А стена из монстров будто и не собирается заканчиваться. Они все воют, прут из лесной чащи, множась и множась. Наши потихоньку рассеиваются на двенадцать, как раз в сторону топей.

– Атканывай отсюда, Егерь, – буркнул Сухарь, затем вскинул свой АКМ и прострелил головы еще четырем ходокам, – я все равно не жилец… Ты вольтанулся совсем? Катись, говорю!

Из тьмы возникли еще мрази. Теперь пострашней. Все во мху и ветках.

Я молча схватил его за плечо и попытался приподнять.

– Я в расходе уже, дебил! Вали!

Чувствую как кто-то вцепился в ногу. Клинок блеснул во тьме. В лицо ударили брызги какой-то слизи.

Твари зажимали все сильнее, кольцом смыкаясь вокруг. Наши в суете уже отошли. Проклятье.

А тем временем эти два уродца, которым два разряда из АК не хватило, оклемались и с расквашенными мордами поползли ко мне с Сухарем. Посмотрел на него. В руках он держал гранату, лыбясь то ли от страха, то ли от боли.

– Беги, Егерь, я уже не встану…

Я едва успел отойти, прежде чем взрыв разворотил еще десяток-другой тварей.

Идиот! Какой же идиот… К чему играть в геройство, когда мы почти вышли?

Зашипела рация.

– Егерь, мать твою, ты где?!

Во мраке ухожу прочь, к отблеску фонарей. Пробираюсь через заросли деревьев. Справа что-то мелькнуло. Выхватываю клинок, делаю легкий полуоборот. Голова мерзавца прокручивается в замысловатом пируэте.

Иду дальше.

Судя по всему, мы потеряли около десятка, если не больше. Под ногами пару раз мелькнули знакомые лица. Покойтесь с миром, парни.

– Егерь! Прием! Мы уже на подступах к топям!

4

К счастью, ходоки – твари медленные. Эти сволочи давят количеством, но не качеством. Я без особого труда прорвался через очередную пару мразюк, а после бегом нагнал хвост группы.

– Свои! – крикнул я, что есть силы. – Свои!

Автоматы, норовящие продырявить мне грудь, опустились.

– Один что ли? – удивился толстяк, щурясь на меня глазами. – А остальные?

Я покачал головой.

– Вот же задница, – сплюнул толстяк, ускоряя шаг и лишь изредка оборачиваясь назад, – ещё четверых…

– Общие потери?

– Около десяти, – ответил мне рядом идущий силуэт, фонарик которого бегал туда-сюда в поисках опасности, – это полный…

Мы шли по весьма узкой тропинке, окруженной небольшими буграми. Деревьев почти не было, но вот вдали, как раз там, где шла головная часть группы, начинались ивовые заросли. Кустарник, будто стеной, завесил собой вход на эти чертовы топи.

Не ночь, а дерьмо. Эту неделю мы продвигались без особых проблем, изредка гасили зверюг и всё. А сегодня все как с ума посходили. Есть у меня подозрения, что те опустевшие деревни близ Белгорода были не такими уж и опустевшим. Видать, твари выгрызли всех миряков и легли теплым октябрьским деньком спать. Суки.

Скоро паутина ив встретила нас неприветливым, мрачным силуэтом. Ветки удивительным образом сплетались друг с другом, одна часть куста становилась продолжением другого. Кора бедных растений будто бы вздулась, почернела. Невыносимо пахло гнилью. И чем мы были ближе к топям, тем воняло сильнее.

А вот и первые лужи. Ноги стали слегка утопать в грязи, издавая неприятные, бурлящие звуки. Тьма будто бы сгущалась. В воздухе повис пар, который отчетливо проявлялся, когда по этому мертвому месту бегали лучи фонариков.

Гомон поутих. Видимо, Беркут принял решение растянуть отряд в длину. Что ж, здравая идея, ведь, судя по картам, по топям одна дорога – через гравийную насыпь, по которой отсюда раньше вывозили ПГС. Странно, конечно, что ее не размыло полностью за столько лет, но проход через болота, походу, все еще существовал.

– Жуткое местечко, – отметил толстяк, аккуратно наступая на дрожащую землю, – так гляди, здесь какая-нибудь баба Яга живет.

– Ага, – подхватил второй, – натравила, карга, своих приспешничков, теперь вот бегай.

– Их там несколько сотен, наверное, было, – буркнул голос откуда-то спереди, – еле отстрелялись.

– Пф! – фыркнул толстяк. – Тыщонка, наверное, если не больше.

– Заткнись уже, – осадил его другой. – Под ноги смотри.

– Спасибо, мамочка, – хохотнул толстяк. – В жопе я твои камыши видал! Вот смотри, на! Получа-а-а-а-а!

Камыш, что мирно стоял рядом с уродливой ивой, вдруг зашевелился, задрожал. Из-под него резко выползли огромные, черные, толстые клешни, обхватившие ногу толстяка. Тварь крепко схватила ее, из-под камыша блеснули белые отблески глаз. Хрустнули кости, сталкер дико взвыл, а тварь, словно пиявка, присосалась к ноге. Вот, падаль!

Я успел выхватить револьвер.

Твари раскурочило пол панциря. Несколько фонариков сосредоточилось на трупе.

– Господи… – процедил толстяк и тут же блеванул. – Че это…

Существо напоминало или… было пауком? Огромная, покрытая хитином туша, длинные, шипастые клешни и отчетливые места сочленения этих самых клешней. Башка была точно как у паука. Восьмиглазая, жуткая гадина.

– Вставай, ты как? Впоряде?

Толстяк нехотя принял помощь, поднялся.

– Да, все на мази, по… – он вдруг шатнулся. – Чего это…

Его кряжистое тело дрогнуло, он вдруг потерял равновесие.

К счастью, его успел подхватить рядом стоящий сталкер.

Чертовы камыши. Что, мать его, за топельники?

Ослабшего товарища пришлось тащить вдвоем. А болота и не думали кончаться.

В зеленых лужах кривым отражением блестела луна. Камышей было все больше. Теперь я вышел чуть вперед и тщательно выцеливал каждый такой подозрительно дрожащий объект. По рации стали докладывать, что эти сучьи пауки покусали еще четверых.

Атмосфера неприятно накалялась. Она и так была натянута как чертова гитарная струна после нападения ходоков, а теперь еще и живые камыши. Я постепенно продвинулся вперед, но лиц друзей так и не увидел. Ни Клима, ни Ржавого, ни Буйвола, ни, понятно, Беркута.

– А! Господи, умоляю! Спасите, господи!

Впереди, метрах в двадцати, чуть далее гравийки, дергался, провалившись по пояс, какой-то парнишка. Он выл, пытался ухватиться за проросшие корни травы, но без толку. В его спину вцепились два здоровенных топельника. Скоро тело парнишки ослабло и твари стали четвертовать беднягу. Сталкеры сочувственно посмотрели на него, отстреляли тварей. Но его уже не спасти.

Рядом идущие сталкеры побледнели. В особенности толстяк, теперь глядевший на каждый сантиметр земли.

Тропинка сужалась, расширялась, снова сужалась, снова расширялась и так по кругу. Минуя камыши, вязкие места и щекочущие лицо ветки ивы, я, наконец, отыскал Клима, Ржавого и Буйвола. Они шли рядом друг с другом и о чем-то оживленно шептались.

– Господи, надо ж такую чудовищу выродить! – бранился Клим, сжимая в руках АКМ.

Ржавый в ответ кивал.

– Жуткое зрелище, – добавил я, щелкнув ногой по паре веток.

Сталкеры резко повернулись, испуганно заморгав глазами.

– Егерь, етить-молотить! – буркнул Клим.

– Че ты так пугаешь? – возмутился Ржавый.

Только Буйвол пожал плечами и молча закурил.

К счастью, ивы постепенно рассеялись и скоро по узкой гравийной тропинке, мы вышли к плоскогорью.

5

– И что с ними?

– Вялые, еле на ногах стоят, – ответил наш местный врач с кликухой Хирург. – Похоже, те твари хорошенько покусали.

Беркут вздохнул, пригубил сигарету.

Ситуация была хуже некуда. Ходоки, от которых мы ушли по болотам, сейчас медленно ползли к нам, невзирая на то, что добрая треть этих ублюдков тонула в болоте. Шли они ой как медленно, но от этого факта легче не становилось.

В мглистых болотных испарениях стеклом блестели сотни погасших глаз.

Сейчас мы стояли близ Саянских гор, поэтому деревьев здесь почти не было. Землю ковром устилала желтеющая трава с узором из опавших желтых, скрученных в трубочку листьев. Дул слабый ветерок.

Нужно было что-то решать. Бросать всю технику и ползти по горам никому не хотелось, да и никто на это не рассчитывал. Банально не хватит еды, чтобы продираться по извилистым горным долинам.

– Предлагаю следующее, – сказал Буйвол, осматриваясь вокруг. – Ждем, пока ходоки проползут ближе к середине болота, а затем вот по этой касательной леса обходим топи, берем технику и сваливаем.

Честно, сказать, перспектива мне не нравилась. Но пришлось согласиться с этим планом. Чертовы ублюдки свернули нам всю операцию, к которой мы готовились несколько месяцев. Несмотря на то, что я хотел хотя бы попытаться переубедить Беркута и остальных, пришлось проглотить свой протест. Сейчас слишком опасно. В любом случае потребуется повторная, более тщательно продуманная вылазка.

Пока Ржавый, Беркут, Клим и Буйвол оживленно обсуждали план отхода, я вдруг услышал короткие автоматные очереди позади себя. Обернулся. Потом услышал сдавленные крики, брань, еще очереди.

– Вы слышали?

Все посмотрели на меня.

– У дозорного отряда какой-то шум.

Еще одна автоматная очередь, которую теперь услышали остальные.

– Беркут! Приём! – захлебывалась рация. – Ту…

Когда мы пробрались к месту было слишком поздно.

Среди развалов огромных горных валунов, изрядно обросших растительностью, лежали три тела. На камнях багровела кровь. Мы принялись аккуратно осматривать место. Забегали фонарики.

– Ох етить-колотить, – вздыхал Клим, осматривая изодранные когтями тела сталкеров. – Когда ж их так подрали…

Ни одного выжившего. На окровавленных телах были только следы крючковатых когтей, а на шее – от мощных, длинных клыков.

– Может зверь, – чесал голову Ржавый, – или незнаю… чудо-юдо какое?

– Эта была дозорная группа, – медленно проговорил Беркут, – их было семеро.

– Где же еще четверо?

– На том свете, – сухо сказал Буйвол, глядя на скалы, где-то и дело мелькали дымчато-серые силуэты.

Точно! Горные барсы. Ирбисы. Животные красной книги, очень редкие засранцы. Повезло же, сука, их встретить.

– Верно подметил, Буйвол, – добавил я, всматриваясь в нарезной рельеф могучих скал. – Ирбисы, чтоб их. Небольшая стая спустилась с гор, затем быстро перебила отряд.

– А щас волочит наших на скалы, чтоб перекусить, – догнал Ржавый. – Еще и на завтра себе оставили…

Я вздохнул. Всё шло к черту. Сначала ходоки, после какие-то чертовы пауки, от которых добрую часть наших будто парализовало, теперь это.

– Беркут! Ходоки на центре болота, идеальное время, чтобы сваливать!

– Принял, – ответил командир, – ждите указаний.

Затем он посмотрел на трупы, потом на нас. Вздохнул.

– Заберите их оружие и патроны. Затем уходим по краю топей.

– Но…

– Не обсуждается, – отрезал Беркут. – Это приказ.

6

Дальше все прошло как нельзя лучше. Если так вообще можно сказать. Мы обошли болота по рядом лежащему лесу, затем вышли к той злосчастной опушке. К счастью, этих мразей там не было и мы без особых препятствий сели в машины и дали по газам.

На обратном пути все были подавлены. Мы потеряли слишком много людей. Операция «Ковчег» по инициативе Беркута была заморожена.

Все хотели забыть об этой ночи, как о страшном сне. Никто, даже Клим, не хотел говорить на эту тему. Я знал, что им нужно время. Знал, что всем нужно переварить случившееся.

Что уж говорить, я перестал общаться с Ромом. Не хотел принимать, что он, возможно, был прав. За время нашего отсутствия он успел наладить связь в городе и активно готовился со своей командой выдвигаться в Иркутск. Но Беркут, удрученный нашим провалом, не выделил им достаточно охраны. Пока что.

Я ждал зимы. Именно зимой большинство тварей уходят в спячку. Это было лучшее время. К тому же, все эти месяцы я работал. Искал новые маршруты, рассчитывал затраты, пытался взять во внимание все нюансы. И вот, когда мой план, учитывающий все возможные неприятности был готов, я пошел к Беркуту.

Скрипящая дверь старого офисного кабинета тоскливо приоткрылась. Внутри все было дешево и сердито: старый стол и два косых стула, пара книжных шкафов, почти пустых. Беркут сидел на довоенном офисном кресле и курил, всматриваясь в бумаги на столе.

– Егерь? – удивился он. – Привет. Давно тебя не видел.

– Тоже могу сказать тебе. Привет, Степаныч.

Я присел на стул. Он протяжно заскрипел.

Беркут быстрым движением потушил сигарету, отвлекся от бумаг.

– Без всяких вступлений, – резко начал я. – Все эти месяцы работал над планом. Тогда, в октябре, мы не рассчитали сил. Нужно было взять больше человек и ехать в полный объезд деревням и городам. Я составил маршруты, сделал необходимые расчеты. Нужно будет их немного подкорректировать и выйдем уже через неделю. Время идеальное, почти все твари в спячке.

Я вынул из накидной сумки сверток карты, пару тетрадей с расчетами, положил их на стол.

Беркут лениво потянулся, оценочно взглянул на них. Неспеша перебрал страницы.

Повисло молчание. В этом молчании можно было утопнуть.

За окном посыпал снег.

– Егерь, – после долгой паузы сказал Беркут, – мы не будем повторять «Ковчег». Это исключено.

Слова металлом вонзились в душу.

– Почему, Степаныч? – не выдержал я. – У тебя перед глазами четкий план маршрута, расчеты необходимых средств. У тебя в руках все, что нужно. Просто дай приказ!

– Нет, – сухо ответил командир, – это исключено. В той ходке мы потеряли девятнадцать человек. Десятерых сожрали ходоки. Двух прибили топельники. Еще семерых утащили ирбисы. Двадцать человек еще долго отходили от паучьего яда, а пару из них наполовину парализовало. Я не пойду на такие или большие потери снова.

Я криво усмехнулся. Почувствовал, как тело разгоняет адреналин.

– Ты хочешь сказать эти девятнадцать человек погибли зря? Погибли ради того, чтобы мы всё бросили и отсиживались по углам?

– Нет, Егерь. Ты не понимаешь опасности. У нас нет ни ресурсов, ни людей для повторной ходки.

– А ты предлагаешь отсиживаться, как крысам, терпеть нападки чудищ и постепенно пустеть? Это твоя тактика?

Мы буравили друг друга взглядами.

– Моя тактика – сохранение людей. Мы не сможем добраться до Сахалина ни сейчас, ни через пару лет. Я больше не рискну человеческими жизнями.

– Трус, – прошипел я, сдавливая ручки стула, – нас сожрут и не подавятся. На что ты рассчитываешь?

– Мы не доберемся до ковчега, Егерь. Но мы можем его построить. Здесь, в городе.

– Ром тебя убедил, да? Бегать по выжженным пустошам и пытаться вырастить картошку на мертвой земле лучшее, на что мы способны, верно?

– Только на это мы и способны. Не прыгнешь ты выше головы, Егерь. И я не прыгну. Ром предлагает отличную идею. У нас уже есть какая-никакая связь, а если ему удастся восстановить вышки в Иркутске, мы продолжим налаживать инфраструктуру, развиваться.

– Мы сгнием, Беркут. Ты сгниешь в собственном царстве построенном на костях. Те, кто погиб, не этого хотели. Они верили нам.

– Не смей трогать усопших! – взорвался командир, поднимаясь со стула. – Они сгинули из-за твоей идеи. Но не тебе с ней жить, а мне.

– Трус, – скрипнул я зубами, – чертов трус, который вцепился в труп прошлого. Ты боишься риска, живешь только в угоду себе. Хорошо жить за чужой счет?

Беркут ударил кулаком по столу, да так, что мебель покрылась тонкими трещинами.

– Заткнись, ей-богу, заткнись. Мы оба испачкали руки в крови.

Я посмотрел на него. Он действительно был зол. Таким редко его увидишь.

– Верно сказано. Только вот я от своей крови не отмываюсь.

Быстрым движением забрал наработки, сунул их в сумку.

– Прощай, Беркут. Поступай как знаешь, но я не дам смерти наших товарищей потерять смысл.

Дальше не стал слушать, что он говорил. После того как захлопнул дверь, твердо решил. Я найду ковчег, чего бы мне это не стоило.

Глава II. Покой

1

Осень – тоскливая пора. Вечно льют дожди, бьют грозы, а крышесносный ветер буйствует на занесенной ковром из жухлых, отдающей бронзой листьях, земле. Едва греющее солнце почти не выползает из мрачных, темно-синих туч и только изредка показывает свои раскидистые рыжие лучи.

Но Егерь любил осень. По странной причине он предпочитал меланхолию умирающей природы, что догорала последними красками цветов, радостному пению птиц, играющих в аккомпонент расцветающей весне. Ему нравилось видеть последние вздохи самой природы, перед тем как она умрет, чтобы вновь возродиться.

Егерь был из тех крепких мужчин, перед которыми любая жизненная невзгода рассыпалась в пепел, оставляя после себя лишь незамысловатые узоры в виде шрамов на теле. Ему было под пятьдесят, хотя его точного возраста никто не знал да и знать не хотел. Телом он напоминал могучего богатыря, с, тем не менее очень удрученным, уставшим, изъеденным морщинами лицом. Его глаза, что когда-то блестели ярким лазурным блеском моря, затянуло густым, клубящимся туманом, который, кажется, уже ничто не развеет.

Кавказец, который был им лишь наполовину, не торопясь вел 255 КРАЗ, проезжая по не раз проторенной дороге. Фасадом ей служили кривые, горбатые, сросшиеся друг с другом в уродливом танце тополя и березы. Часть из них лишь напоминала деревья: торчащие вверх, обнаженные пожаром пепельно-серые стволы являли собой результат кошмарно разбушевавшегося пожара, что пронесся волной по многим сибирским лесам.

Егерь не торопясь дернул коробку передач, отчего машина чуть прибавила ходу.

Черный клубок, сидевший на сиденье сбоку, слегка дернулся. Позже существо навострило уши, вытащило из укрытия морду, осмотрелось.

– Не смотри на меня так, Зевс – обратился Егерь к клубку шерсти, – ещё не приехали.

Зевсом кавказец называл отнюдь не греческого бога грома, а своего питомца, являющегося то ли волком, то ли псом. Во всяком случае, перевозчик привык считать его полуволком, сочетающем в себе лучшее от обоих видов.

И правда, внешне Зевс был очень здоровой и упитанной немецкой овчаркой, с черной, как смоль, гладкой шерстью и совершенно белыми, будто снег, слепыми глазами.

Полуволк лапой почесал ухо, потянулся, затем зевнул, похваставшись длинными и острыми, как шипы, клыками.

Егерь улыбнулся, почесал пса за ухом.

– Да, дружище, – сказал он, обруливая глубокую, размытую недавним ливнем, яму, – тоска смертная, согласен. Но, что сделаешь? Хочешь, книжек почитай.

Перевозчик иронично перевел взгляд на небольшую стопку книг, что уместилась меж сидений. Присмотревшись, можно было увидеть знаменитые работы Достоевского, Толстого, Булгакова, Тургенева.

Зевс лениво перевел свой бледный взгляд на труды классиков, после – на своего хозяина. Вероятно, читать пес не любил.

Возле книг на всякий случай лежал АКСУ 74 и старый-добрый ПМ, которые можно было использовать при первой необходимости. Но такой необходимости не возникало давно.

– Давай хоть музыку включим, – наконец сдался кавказец, – а то как на поминках.

Он покрутил магнитолу, встроенную в кабину. Та надоедливо покряхтела, но после нескольких попыток заиграла песню группы «Кино» – «Перемен».

Так они и ехали еще час. Лениво играла музыка, Егерь изредка что-то говорил, а полуволк в ответ зевал или рычал.

Когда солнце провалилось за горизонт, а луна смогла занять свой небесный трон, грузовик уже успел подъехать к девятому пункту.

Луна бледно освещала этот крохотный городок или, как его официально называли: пункт закрытого цикла жизнеобеспечения номер девять.

Таких пунктов в России было невероятное множество, но почти все из них до начала войны были строго засекречены. И когда появилась острая необходимость в спасении сотен тысяч гражданских, пункты пришлось открыть для всех беженцев.

Девятый был одним из первых пунктов, куда массово начали ломиться, лишенные крова люди. И вот, спустя почти пятнадцать лет после начала Последней человеческой войны, пункт еще держался. Да, твари время от времени осаждают его, еды совсем немного, а оружие и патроны постепенно заканчиваются, но, несмотря на всю ломящую тяжесть, пункт держался. Не в меньшей степени это была заслуга Виктора Рубахина – бывшего майора с одноименным прозвищем, отправленного сюда для защиты миряков. Он был достаточно мудр и крепок волей, чтобы продлить пункту жизнь. После всего, именно Рубахин взял на себя полную власть над городком.

Егерь подъехал к КПП, представляющему собой простецкий кирпичный домик, с треснувшими стеклами. Внутри горел свет, а в нем угадывалась объемная тень охранника. Дверь распахнулась, из КПП выскользнул короткий темный силуэт, со вскинутым наперевес автоматом Калашникова.

– Стоять! – неуверенно гаркнул охранник, тщательнее прицеливаясь в кабину КРАЗа. – Кто такой?

– Виталич, не дури, – буркнул Егерь, выглядывая из машины. – Свои.

Силуэт почесал голову, подошел ближе.

– А, Егерь, – понимающе кивнул здоровяк, вес которого не выдерживали пуговицы на военном комбинезоне, – про-ик! Проезжай…

Егерь внимательно посмотрел на охранника: того нехило шатало, а амбре из запаха прокисшей капусты разило на всю округу.

– Пьем, Виталич, – сухо констатировал перевозчик. – Опять?

Охранник пошатнулся, попытался встать по стойке ровно, но получилось это у него скверно.

– Никак не… Еге-ик! – он заткнул себе рот руками, подождал несколько секунд. – Майору не г-ри только… Он же меня вздернет.

Егерь слегка улыбнулся.

– Отворяй ворота, алкаш. Не вздернет тебя никто. Разве что закодируют.

– Что ты! Знаю я, как Док тут кодиру… Ик! Щас все отопру…

Ржавые ворота протяжно завыли.

КРАЗ проехал дальше, а Виталич дальше пошел давить пузырь водки, припрятанный под тумбочкой в КПП.

Девятый пункт сам по себе был небольшим, но в меру оснащенным необходимыми модулями, самым большим из которых была столовая. Огромная по размерам и занимающая добрых десять процентов всего городка. Недалеко от столовой располагались шестнадцать бараков, в которых проживали гражданские. Рядом с бараками ютились еще пару блочных зданий для размещения офицерского состава. Позади жилищного сектора расположились деревянные туалеты и душевые, работающие в лучших деревенских традициях, тобишь, через две здоровых цистерны с водой на крыше. Одну греют от печи, а вторая стоит холодной. Так и поступала вода по двум трубам в смесители. По правой стороне от этой конструкции располагались штабы командования, медпункт, склад для хранения оружия, а вот в самом конце, уже в полностью изолированном секторе, расположился небольшой автодром с побитым временем техникой.

Егерь жил в небольшом гараже, расположенном как раз невдалеке от жилых бараков.

Гараж был достаточно большим, чтобы в нем мог уместиться внушительных размеров КРАЗ, и достаточно уютным, чтобы в нем мог жить человек и его непоседливый питомец.

– Дом, милый дом, – буркнул перевозчик, гася зажигание. – Приехали.

Зевс послушно дождался пока дверь откроется, затем юрко выпрыгнул из кабины и не спеша направился к миске с едой.

Внутри было в меру по-свойски: на слегка отсыревшем потолке ярко горели лампы, работающие от генератора, что стоял на реке, которая разлилась совсем невдалеке. Удивительную штуку может собрать человек если ему припрет! Вроде и собрано из автомобильных запчастей и хлама, а вроде и достаточно мощная мини-ГЭС, способная давать электричество всему пункту. На многочисленных столах и тумбах лежали разного рода инструменты: отвертки, молоток, ключи, трещотки с головками всех размеров, разобранный на запчасти движок – донор от такого же КРАЗа. Невдалеке от мастерского стола стоял закрытый на ключ ржавый сейф, рядом с ним – старый советский холодильник небезызвестной компании «ЗИЛ», переживший уже несколько войн, но до сих пор работающий исправно. Егерь хранил там все, что имел: картошку, мясо, сало, консервы, овощи, кое-где даже завалялась шоколадка, которая в древности могла посоревноваться с самим холодильником.

Пока перевозчик закрывал ворота, Зевс вдруг оторвался от миски, навострил уши и метнулся к проему дверей. В темноте Егерь различил силуэт. Быстро выхватил ПМ, прицелился.

– Ну-ну! Ты еще пришей меня тутова, вот так история выйдет!

Голос у незнакомца был хриплым и сиплым.

Перевозчик опустил пистолет. Выдохнул.

– Чтоб тебя, Тема, – буркнул перевозчик, – я уж думал…

Послышался хриплый, но добрый смех.

2

– Курица – не мясо, слышал? – хохотал Артём. – Другое дело – свинина или говядина. С картошечкой, м-м-м!

Егерь ножом из автомобильной рессоры резанул еще один кусок копченого сала, не церемонясь, тут же проглотил.

– Оно и верно. Но если подумать, курица – мясо птицы, да? Но с тобой согласен.

– За это надо выпить!

– Это точно.

Они ударили здоровенными жестяными стаканами с крепким пивом, проглотили больше половины и даже не поморщились.

Напротив Егеря сидел суховатый мужик, лицо которого посекли десятки морщин. Его густые брови блестели сединой, своей мощью давя на горящие медным блеском глаза.

– О-ох, – протянул Артем, – охрененно!

Он утер с белесой, густой бороды, пенку от пойла.

Егерь в ответ только кротко хмыкнул и подцепил еще сала.

– Как у тебя Данька-то? – прервал повисшее молчание кавказец.

Артем проткнул вилкой кусок говяжей тушенки, затем взял кусок черствого черного хлеба и, соорудив этакий бутерброд, отправил себе в рот.

Тщательно прожевав, ответил:

– Да как? Нормально все, только вот всё огрызается со мной. Дескать, то дядька не так делает, это. Возраст, что с него взять?

Егерь отпил пива.

– Тём, так ему уже восемнадцать. Какой возраст? Че ж ты его раньше не прищучил?

Товарищ махнул рукой.

– Знаешь, Дамир, стар я уже щучить его. Может он и прав. Говорит, понимаешь ли, что мы тут все гнием, в «жопе мира».

Егерь фыркнул:

– Весь мир – одна большая задница, в этом я тебя уверяю.

– Молодость на то и молодость, – вздохнул Артем. – У него ж сердце горит, рвется за оковы. Я это еще с детства у него заметил: всё не сидится ему на месте. А глаза, глаза горят! В лучшее место рваться надо, говорит, а не здесь отсиживаться!

Егерь немного нахмурился, еле заметно вздохнул.

– Но мне-то куда, старику? – продолжал Артем. – Я уже свое отъездил. Хватит.

Перевозчик налил еще. Теперь водки.

– За молодые, горящие сердца! – догадался Артем. – Опа!

Спирт неприятно обжег глотки.

Повисла тишина. Изредка мигала лампочка, как пчела жужжал холодильник, мерно били небольшие часы, расположившиеся у жесткой жестяной кровати.

– Ты с Витькой-то мириться будешь? – серьезно спросил Артем, выдержав паузу.

Егерь вынул из кармана пачку помятых сигарет. Достал зажигалку. Закурил.

– Все собираюсь, – ответил перевозчик, – на самом деле уже и не упомню, почему рассорились… Слишком много воды с тех пор утекло. Так что да, поеду. Навещу пьяницу.

Артем хохотнул, затем опрокинул стакан водки. Слегка поморщился.

– Этыть, тоже давно его не видел. Лет уже как десять… Да, брат, время будто сквозь пальцы проходит. А казалось, мы еще вчера!

Перевозчик заметно помрачнел.

– Коришь себя за те деньки, – снова угадал Артем. – До сих пор.

– Не дает мне жизнь покоя, – вздохнул Егерь, – всё что-то душу ломит. Десять, мать его, лет ломит.

Артем откинулся на спинке скрипящего стула. Улыбаясь, взглянул на товарища.

– Знаю, рану тебе это не излечит, – сказал он, – но есть у меня к тебе предложеньице.

– Это какое?

3

Кабинет начальника девятого пункта Рубахина Виктора Антоновича. Рассвет. Старый, пропахший Советским союзом кабинет со скрипящими от любого шагу полами, треснувшими вдоль и поперек окнами, покосившимся хлипким шкафом и совершенно древним чайным сервизом на потерявшем приличный вид, офисном столе.

– Ты предлагаешь пойти и вычистить всю деревню с этими псинами?

За столом, прямо напротив Егеря, положив руки на стол, сидел Рубахин. Он был плечист и широк, на источенном временем лице зияли несколько шрамов.

– Да, – ответил Рубахин, отпив немного чая из сервизной кружки, – Волки не перестают таскать дозорных. Последнее время они совсем охренели. На той недели сожрали троих. За одну, сука, ночь, Егерь. Троих.

Перевозчик закурил. Не торопясь вдохнул никотина, слегка расслабился.

– Сколько особей в логове?

Рубахин поправил короткие седые волосы на голове. Взглянул в окно, где солнце только заходило.

– Штук двадцать, максимум – двадцать пять.

– Щенки?

– Насколько знаю, там пара выводков и несколько обычных стай.

Егерь хохотнул.

– Серьезно, Майор? Двадцать побитых псин терроризируют огромный пункт и ты ничего с этим не сделал раньше? Где твоя хватка?

Рубахин вздохнул, вынул сигарету с мундштуком, тоже закурил.

– Видимо, в заднице, раз не могу разобраться сам и прошу тебя. Мои солдаты сказали, что в основном их грызет одна из стай, самая малочисленная и до ужаса кровожадная. Вожак у этих ублюдков – здоровенный одноглазый волк, с очень уж острыми клыками. Они его Пеплом прозвали, за светло-серую шерсть.

Рубахин вдруг зашелся приступом кашля.

Егерь слегка качнулся на стуле, осмотревшись по сторонам.

«Все в труху. Стены, потолок, стол… – думал перевозчик, – да и сам Майор долго не протянет, раз уж Тема меня попросил…»

– Знаю я тебя плохо, Егерь, хоть ты тут почти десять лет живешь. Но наслышан о твоих навыках. Я тебя прошу о таком первый и последний раз. Помоги забить этих ублюдков, а я в обиде не оставлю.

За окном завыл ветер, разнося по стеклу капли дождя. С горбатых деревьев посыпались листья.

– Ладно, Майор, – медленно проговорил перевозчик, поднимаясь со стула, – Согласен. Согласен только потому, что Тема попросил.

Рубахин слегка улыбнулся.

– Спасибо, Егерь. Выдвигаетесь завтра утром. Группа – двадцать человек, из них четверо – юнцы Хриплого.

– Мне Тема вчера сказал, что салаг своих поведет. Надеюсь, остальные будут нормальными бойцами?

Рубахин кивнул.

– Тогда до скорого, Майор. Бывай.

– Бывай, Егерь.

Дверь хлопнула. Рубахин устало выдохнул. Вдруг снова закашлялся, прикрывшись платком.

– Что ж такое? – буркнул он, осматривая тряпку.

Она была вся в крови.

Глава III. Вой

1

Медленно дымя сигаретой, и, наблюдая за тем, как по земле медленно ползет огромный и уродливый жук, еле перебирающий своими измученными лапками по мерзлой земле, Егерь ждал отряд, который должен был прийти с минуты на минуту. Зевс молча сидел и смотрел куда-то вдаль, лишь иногда отвлекаясь, чтобы почесаться.

Скоро кавказец уже ясно видел, что к нему навстречу мерно шагали пятнадцать крепких ветеранов и четыре испуганных юнца, во главе с Артемом, которого все в округе кличили Хриплым. В руках он перебирал старый-добрый АК-47, а на спине его болталась старушка мосина.Через пару мгновений из-за серых зданий пункта показался отряд бойцов, неспешно идущий к воротам. Одеты они были одинаково – камуфляж, берцы и разгрузка. По оружию сильного разбега тоже не было – в большинстве своем преобладали калаши разных моделей и модификаций, а кроме них мелькали карабины СКС да еще разные стволы, плюющие дробью.

На ее счету был уже не один десяток пробитых голов.

«Да что уж…– подумал про себя Егерь, – все такими были».Через минуту группа предстала перед кавказцем. Молодняк выделялся – они боялись и дрожали от страха, но старались не подавать виду.

Артем бодро протянул руку и, шагнув вперед, раздавил ползущего жука. Зевс лениво оглянулся.

Хриплым посмотрел на отряд, улыбнулся и громко гаркнул, обращаясь к молодняку:

– Ну что, ребята, готовы пройти боевое крещение?

Отряд молчал, словно бы им языки отрезали.

– Черт бы их побрал, – буркнул Хриплый. – Ну-с, выходим?

Вопрос был скорее риторическим, а потому все молча двинулись в путь. Им предстояло пройти пару-тройку километров по тропинке через выгоревший лес и выйти к давно покинутой деревне, где, как предполагалось, обитали эти дикие звери, что постоянно таскали сторожевых.

– Паршивенькая погодка, – протянул один из старших сталкеров. – Ненавижу дожди.

– А мне вот нравятся, – добавил другой, – идешь себе, листики ветер гоняет и дождь накрапывает… Красота!

– Мы на задании, хорош трепаться, – буркнул в ответ здоровый бочкообразный мужик.

– Пошел ты, Кувалда, – прошипел рядом стоящий боец. Лоб у него был непомерно высоким.

– Заткнись, Лом, пока я тебя сам не поломал.

Началась небольшая перепалка с использованием всего колорита великого русского языка.

– Отряд! – гаркнул горец, резко остановившись у старого обгорелого пня.

Все тут же умолкли.

– Наше боевое задание, – продолжил перевозчик, – вычислить и уничтожить особо боорзую стаю волков. Вожак этих ублюдков – небезызвестный вам волчара по прозвищу Пепел. Предваряя ваши вопросы: от волков осталось только название. Это бешеные, обезумевшие животные, готовые рвать вас на куски. Они не будут кружить и подлавливать нас, эти выродки бегут прямо в лоб. Стрелять четко в харю, или, на крайняк, по хребту. По информации, особей приблизительно двадцать-двадцать пять, вместе с вожаком. Так что, готовьтесь. Держаться «звездами» по пять человек, контролировать зону на триста шестьдесят градусов и не терять другие «звезды» из виду. Подчиняться приказам неукоснительно. Деревня будет совсем скоро, но волки могут быть и здесь. Усекли?

– Так точно!

– Н-да, – лениво протянул Кувалда, – а то мы не знали.

– Лучше цытькнись, балбес! – осадил товарища Лом.

До деревни дошли без происшествий, хотя за горбатыми деревьями часто мерещились неясные тени и образы. Но пока Зевс шел спокойно беспокоиться не стоило: нюх на тварей у него был прекрасный.

Вскоре, сквозь темную завесу из деревьев, стали проглядываться и проясняться силуэты деревни: размытые дома обретали все более детальные черты и скоро перед бойцами она предстала в полной красе – мертвая и зловещая.

– Погода – полное дерьмо, – справедливо заключил Кувалда, глядя на небо.

Солнце снова скрылось за темными тучами, грозящими вот-вот разразиться ливнем.

– Разбиться «звездами»! – пробурчал Артем, щелкнув предохранителем.

Старшие перекинулись парой жестов, быстро разбились по пятеро и, внимательно осматривая окрестности, двинулись шерстить дома, держа между собой дистанцию порядка двадцати метров.

Молодые же простояли десяток секунд как истуканы, даже не тронув автоматы.

– Не тупить, солдаты, – укоризненно прошипел Хриплый, – оружие наизготовку!

Щелкнули предохранители.

Пока Артем строил своих бойцов, Егерь вдумчиво смотрел в глубину деревни: за пятнадцать лет растения пустили корни куда только можно. Они, будто змеи, окутали трухлявые дома скопищами своих плетений, проникая в каждую щель, меж прогнившего дерева. Удивительно, но страшный пожар, колыхнувший округу пару лет назад, что охватил сотни гектаров леса, не посмел прикоснуться к деревне: она, подобно оазису, цвела среди пепелища. Трактор, стоящий у маленького домика поблизости, изъеденный ржавчиной и убитый, видимо еще до войны, безразлично смотрел в чащу черного леса. Вдали, почти у самого конца поселка, там, за домами, стояла, взирая в небо старая, древняя водонапорная башня времён Советского союза.

– Обследуем каждый дом. Действуем по моей команде! – Егерь выдохнул. – Вперёд.

Шелестя недавно опавшими листьями, группа подошла к одному из заброшенных домов: забор почти упал, а косая кровля едва держалась на месте. Растительность жадно обвила домишко: почти везде торчали кривые корни неизвестного теперь растения, которое в народе обозвали сорняком. Из-под чердака, пробиваясь на поверхность, росло небольшое деревцо.Отряд неохотно двинулся, попутно озираясь каждый в свою сторону. Старшие шли более спокойно и уверенно, в отличии от дрожащих, как зяблики, салаг.

Егерь махнул рукой в сторону дома. Через минуту отряд уже разглядывал интерьер развалины: несколько комнат, засоренных всякого рода мусором – бутылки, одежда, железки и прочий хлам. Полы ужасно скрипели и практически проваливались, создавая нежелательный шум. Зевс не зашел и остался снаружи, тщательно принюхиваясь. Пока одни осматривали дом, двое охраняли выход. Егерь, вместе с Хриплым и двумя пацанятами оглядели комнаты но, кроме пустых пачек сигарет, разбитых бутылок да склянок, наполненных непонятной жижей, ничего не нашли.

Группа двинулась дальше и, обследуя все новые и новые дома, не находила даже следов недавнего присутствия обезумевших тварей: только мусор да грязь.

– Хм… – Хриплый остановился, – По-моему этих выродков здесь нет.

Новички выдохнули.

– Обошли уже пол деревни, а их ни слуху, ни духу, – он осмотрелся. – Сталбыть охотятся.

– Не спеши с выводами, – парировал кавказец, – но Зевс и правда ведет себя слишком спокойно.

Все уставились полуволка, который, как обычно, задумчиво вглядывался вдаль своими слепыми глазами. Почувствовав на себе пытливые взгляды он, недоумевая, оглянулся.

– Может они переехали? – заикнулся один из группы, нервно оглядываясь по сторонам. Одет был как и остальные: в камуфляже и берцах, а в руках едва заметно подрагивал АК

– Так, солдаты, слушать команду: идем вон туда, – горец ткнул пальцем на водонапорную башню. – Там обоснуемся. Вперёд.Егерь одобрительно кивнул. Действительно, волки, будь они здесь, не раздумывая кинулись бы на отряд… Но вокруг стояла гробовая тишина, нарушаемая только редкими завываниями ветра. Почесав затылок, перевозчик смекнул, что идти дальше и обследовать каждый дом бессмысленно – тварей нет.

Вокруг было пусто – только бесчисленные заросли травы.Группа уже практически бегом двинулась дальше, завернула за старые, обвитые плющом дома и оказалась у старой, разбитой временем башни, попутно встретившись с группами старших бойцов.

– Мне кажется полная херь, пусто тут, – заключил Лом, внимательно оглядывая кусты.

– Угу, – согласился Кувалда. – Может сменили логово?

– Вероятно, – вмешался третий голос, – мне кажется все это пустой тратой времени.

– Заткнулись, – зло буркнул Егерь, осматривая округу. – Приказ был: выбить отсюда волков. Не уйдем, пока не прошерстим все здесь детально. Ясно?

Перечить никто не стал.

Дверь в башню была вырвана, а её куски были раскиданы по округе: на каждом из них красовалось множество глубоких шрамов, оставленных обитателями деревни. Сама башня обросла мхом, обзавелась множеством трещин и сколов, а в некоторых местах и еле держалась на паре-тройке кирпичей. Снизу даже казалось, что она вот-вот с оглушительным треском рухнет на землю.

Внутри бойцов встретила кривая спиральная лестница, отвалившиеся остатки которой, валялись на месте, где раньше был пол.

Хриплый цокнул.

Часть из группы старших протиснулась внутрь отсыревшей конструкции. Деревянный пол уже успел несколько раз прогнить, а в провалах образовались лужи, отчего обстановка внутри была не самой располагающей. В воздухе стоял неприятный смрад от гнилых досок и заплесневевшего тряпья.

Кроме древнего пола и разваленных кирпичных стен, бойцов встретила длинная, ведущая на самый верх, насквозь ржавая лестница.

– Кто полезет? – сразу же спросил Егерь.

– Она ж хлипкая, – сказал Лом, – зачем тудыть лезть?

– Надо, Ломик. Надо.

Ржавая лестница, готовая в любой момент развалиться жутко заскрипела.

«Чертов безумец, – думал про себя сталкер, аккуратно цепляясь за каждый выступ, – А если я упаду?»

– Заткнись уже! Только попробуй сломаться… – ругался Артем Васильевич, взбираясь по хлипкой конструкции.

– Хриплый, сукин сын! – крикнул Кувалда. – Убери свою сраную ногу, пока я не полетел к ядру земли…

– Не барагозь, Кувик!

К счастью, никто не упал и скоро Лом, Кувалда и Хриплый оказались наверху.

В кармане жилета затрещала рация, откуда послышался сиплый голос Артема.

– Тутыть никого нету, – бурчал он, – чисто, как на жопе у младенца.

Оставалось ждать.

– Ладно, – Егерь почесал затылок. – Значит так! Отряд, строить защитные укрепления немедленно!

Пролетели полчаса, за которые бойцы из дерьма и палок собрали баррикады, окружив ими вход в башню. За это время перевозчик успел узнать молодняк поближе, посредством простого допроса через: «Кто такой?»

Самого низкого звали Ваней и ему всего-навсего было девятнадцать лет, но, по иронии, он был самым старшим из своих соплеменников. Отличали его несколько шрамов, разбросанных по смуглому, чёрствому лицу. Второго, что был чуть побольше, кличили Дубом, за его габариты. Третьего звали Даней. Это был племяш Хриплого.

При первых признаках опасности весь отряд сосредоточится возле входа в башню, ибо волки, несомненно, побегут напролом. В защите бойцам помогут баррикады и более-менее укрепленные огневые точки. На них расположатся стрелки с автоматами и тогда тварям будет сложней сожрать их. В случае, если волки доберутся вплотную к позициям, стрелки отойдут в башню, тем самым, ограничив количество нападающих аркой прохода.Не толстый и не худой парнишка с блестящими карими глазами, короткой стрижкой и худым треугольным лицом. Четвертый назвался Чесноком и больше ничего не говорил. Опять зашумел ветер, колыхая сухие ветки на деревьях. Наконец, кавказец составил тактику боя – простую, но надежную.

– План, мать его, надежный, как швейцарские часы, – хохотнул Хриплый через рацию, – значится, ждем-с.

Зевс же, молча взирал на скрывающееся за черной чащей солнце, которое тщетно старалось пробить своими светлыми лучами черную завесу из обожженных пламенем деревьев. Небесный свод понемногу стали стягивать тучи, образуя свинцовый купол, в котором набирался силами предстоящий ливень. Напряжение росло, молодняк, в отличии от мирно куривших старших, совсем разнервничался: кто-то наматывал на земле круги, кто-то судорожно мял пальцы, кто-то просто топтался на месте.

Хриплый, лежа на башне и, вглядываясь вдаль, шерстил округу своей мосиной. Лом с Кувалдой пытались заниматься тем же самым, но больше курили, чем что-то делали.

Снова завыл ветер. Зевс оскалился, дернул морду на восток. Егерь понял – вот оно. Через пару секунд стрелки уже были наизготовке, а группа рассредоточилась по указанным местам.

Ожидание.

Кавказец смотрел больше на питомца, исполняющего роль живого компаса: неустанно рыча, полуволк впивался в мертвые дома с восточной стороны, откуда вот-вот вынырнет стая зверей. Новички дрожали, но прицел держали – каждый готов был грызться за свою жизнь.

Прогремел выстрел, разорвав могильную тишину погибшей деревеньки, а за ним последовало скуление умирающей твари. Взвыли волки.

В этот момент время словно бы перестало существовать: твари впивались взглядом в людей, а те, в свою очередь, своими прицелами вглядывались в монстров. Эта дуэль длилась ровно до того момента, пока Хриплый не пригвоздил еще одну, из двадцати с лишним шавок, к земле. Та издала истошный вой и, в судорогах обняла землю, залив её кровью. Волки ринулись в атаку: они рвали мокрую землю своими огромными когтями, выбивая грязь из-под лап. Неслись они быстро и уверенно, надеясь поскорей вцепиться в горло и вдоволь упиться человеческой кровью. В ответ оркестр из калашей вспорол воздух и срезал несколько тварей: почти все попали волкам в голову и те падали, корчась в предсмертной агонии. Но расстояние неминуемо уменьшалось и чем ближе твари были, тем становилось страшней – калаши молодняка залупили без остановки, почти не целясь, отчего почти все патроны уходили в молоко.Они показались из-под окутанных мраком домов: изувеченные, обезумевшие твари, с таким же злобным и вгоняющим в ступор оскалом. Сволочи жадно смотрели на будущий корм. Были они немного больше Зевса, что было странно, а тела их были усеяны кривыми шрамами да гноящимися ранами, а где-то на неестественно густой, темно-серой шерсти виднелись побои от зверя покрупнее. Чем-то эти выродки напоминали гиен: челюсть их создавала иллюзию перекошенной улыбки.

Щелкнул пустой боек. Тут, спасая положение, Егерь дал короткую очередь, забрав двоих тварей разом. Несколько уродцев добежало до укреплений: они выпрыгнули, сверкая налитыми ненавистью глазами. Один бросился на Егеря. Отпрыгнув с небольшой возвышенности он из них мог бы запросто сбить кавказца с ног своей тушей, но Егерь, движением руки пропустил мимо себя этого ублюдка и, тут же оборачиваясь по инерции, осыпал его градом из свинца. На лицо брызнула кипящая кровь. Отвратительный и мерзкий смрад ударил в нос. Оглянувшись, перевозчик заметил как Зевс завалил своего дальнего родственника, и с упоением рвал его глотку, а волк, беспомощно катаясь по земле и задыхаясь в собственной крови, выл от боли. Чеснок, что стоял справа, сбрасывал с себя еще дергающийся волчий труп. Из шеи животного торчала рукоять ножа.

Зашумел ветер.

Ещё раз тщательно оглядев местность и проверяя, не затаился ли кто среди трупов, Егерь выдохнул.

– Отряд – отдыхать, – скомандовал он, осматривая хладный труп волка, – но не расслабляться.

Один из сталкеров вскинул калаш на плечо, улыбнулся:

– Пф! Делов-то!

– Ага, – подхватил кто-то из отряда, – как два пальца об асфальт!

– Етить твою мать! Не дай боже… – из башни послышались стоны лестницы, приглушаемых руганью Хриплого и Кувалды с Ломом. Тут конструкция не выдержала оскорблений и с громким металлическим лязгом рухнула на земь.

Мужики не сдерживались в выражениях. Совсем. Хриплый так вообще в красноречии мог и с самим Пушкиным посоперничать.

Через несколько секунд в проеме показался и сам Артем: лицо его еще горело от злости на обрушившуюся лестницу, а рукой он поддерживал спину, на которую и пришелся удар. За ним возникла помрачневшая пара инструментов.

– Отличная работа, солдаты! – прокряхтел Артем, – мы таких сук еще перебьем ого-го!

Егерь с подозрением оглядывал больно уж мелкие туши волков. Вдруг посмотрел на Зевса: тот присел рядом с хозяином и буравил кавказца щенячьим, слепым взглядом, держа в зубах оторванный от волка кусок мяса с которого медленно стекала багровая кровь.

Зевс таки послушался и с досадой выплюнул аппетитный кусок волчатины, отвернувшись от своего сурового хозяина.– Такие подарки мне не нужны… – вздохнул Егерь. – Брось!

Перевозчик немного помолчал, но после сказал:

– Паршивенькая ситуация. Это не волки, а щенки. Слишком маленькие туши. Значит, основной выводок еще где-то бродит.

– Черт бы их побрал… – просипел Артем. – Ну давайте, парни, еще пошарим тут, меня тоже не отпускает чувство, что не всех мы гореть в аду отправили…

Он поглядел на свинцовое небо.

Юноши явно были не в восторге от принятого решения, но делать нечего.

Они окинули взглядом округу, вновь обыскивая территорию на предмет волков, но, как и раньше, их встречали только осунувшиеся, безглазые дома.

Уже темнело и возвращаться было бы глупостью. Егерь решил, что лучше будет остаться переночевать здесь, в деревне, а заодно и прочесать оставшиеся домики на всякий случай.

Так, команда снова тихо поплелась по старой деревне, осматривая каждый дом и теперь, еще тщательнее оглядываясь по сторонам. Дабы ускорить процесс они вновь разбились по пятеро и каждая из групп вновь держала зрительный контакт с соседней, дабы в случае нападения было больше шансов отбиться.

По треснувшему шиферу крыш забарабанил дождь, скопища туч стали искриться молниями. Погода портилась.

Хриплый и Даня нырнули в очередной разваленный временем дом. Чеснок и Ваня остались снаружи, а Егерь с Дубом принялись шмонать рядом стоящий гараж.

В доме, куда шагнули Артем с его племянником, было пусто: вокруг только разбитое стекло да ворох мусора.

– Етить черта за ногу, – гаркнул Артем. – Срань господня!

– Что такое, дядь?

Ответом юнцу послужил болтающийся на веревке труп.

Бедолага повесился прямо на люстре, которая только чудом держала своего почившего жильца. Рядом валялся изъеденный червями деревянный стул, с обломившийся ножкой.

Сколько мертвяк тут висел неясно, но точно не больше двух-трех лет – кожа сгнила, но не полностью и сейчас представляла собой тонкую, изорванную гнилую пленку, покрывающую трухлявый скелет.

На столе стояла нетронутой пустая бутылка водки, пистолет и записная книжка.

Старый пол томно заскрипел, когда Хриплый сделал пару шагов к столу. За дядькой юркнул и Данил.

Артем, приблизившись к самоубийце, стал внимательно разглядывать его безобразное лицо, которое и при жизни было не в лучшем состоянии, чего уж тут говорить.

Гулкий ветер играл со ставнями окон, а дождь, под аккомпанементы грома, перерастал в ливень: крупные капли неустанно били по крыше и сползали вниз, через многочисленные щели и трещины, громко разбиваясь о пол.

– Дядь, ты что на него так уставился? Труп да труп, – робея заключил Даня, хотя сам не спускал с висельника взгляд.

– Потому как я в пункте всех знаю, – ответил Артем, – а вот этого старичка никак не припомню. Хм, может это беженец недавний?

Пока дядька занимался осмотром тела, Данил, преодолевая отвращение, прошел через висельника, все ещё оглядываясь на него. Заглянул в записную книжку, которая лежала рядом. Она была с пожелтевшими, рваными страницами. Где-то текст был размыт, где-то были порваны листы, но в целом, большая его часть сохранилась неплохо и поддавалась какому-никакому прочтению.

На обугленных временем листах, корявым, горбатым и еле разборчивым почерком было написано следующее:

«Они не пустили меня. Бросили гнить здесь, в этой богом забытой деревушке. Сказали, что я больной. Надо же, больной… Все мы теперь больные… в этом дерьме. Подумать только, а ведь я надеялся, что хоть здесь меня приютят… Столько пройти по мертвой пустоши, перебить столько ереси и все только ради призрачного шанса найти здесь приют… А ведь Яков говорил, что они врут, но я не поверил… И где я теперь? Господи, чем мы тебя разгневали?.. У меня ведь даже нет патронов, чтобы пустить пулю себе в лоб… Та веревка так маняще смотрит на меня… Грех, конечно, но болезнь и правда жрет меня, так что я уже не могу… Лучше удавлюсь, чем превращусь в безумца. Господи, прости грешника за дела его и да избавь от мук тяжких…»

Дальше листок обрывался. Даня перевернул лист, но тут же разочаровался: на обратной стороне был только криво вычерченный крест.

Содержание озадачило парня, ведь Хриплый всегда говорил, что в пункте рады всем и что никому не откажут в приюте, в чем Даня и сам убеждался не раз – Рубахин лично принимал беженцев всех сортов.

Только было юноша хотел рассказать о находке Артему, как вдруг снаружи послышался оклик Егеря: пора выходить.

Даня еще раз окинул записную книжку буравящим взглядом и, не устояв, забрал ее с собой, спрятав во внутренний карман жилета.

Проходя мимо повешенного старика, юноша еще раз поглядел на него: теперь ему казалось, что покойник знал о чем-то, что ни Хриплый и никто другой из пункта не рассказывал, но точно и сознательно скрывал.

Оставив труп в покое, герои двинулись дальше, обследуя однотипные застройки и постепенно нагоняя остальные группы. Даня тщетно надеялся найти ещё что-нибудь интересное и поэтому каждый уголок засматривал до мельчайших подробностей, но, увы, там его встречал только выросший из-под пола зеленый сорняк да куча хозяйского мусора, не представляющего особого интереса.

Когда несколько последних сутулых домиков были прочесаны, отряд приблизился к старому конторскому зданию, время которого было на исходе: оно сгорбилось, а синяя краска порядком обветшала.

– Вот это да, – сказал Кувалда. – Раритет!

– Дерьмотет, – ответил Хриплый, – че это за убогая рухлядь?

– Здесь всё – убогое, – заключил Лом.

Зажглись налобные фонарики и, выхватывая из липкого мрака силуэты мебели, группа, заскрипев шатким полом, вошла через разбитую дверь. Внутри было темней чем в любом из домов: большая часть окон была заколочена, уже успевшими состариться досками, а те немногие, что пропускали толики уходящего солнечного света, были завешаны старым тряпьем. Сорняк пустил корни и здесь, но не так сильно, как в других домах: его как будто намеренно рвали, не давая подняться из-под земли.

В воздухе парил непонятный смрад. То был коктейль из запахов крови, сорняков и гноя, заполонившим конторские комнатки. Первым на себе его ощутил Хриплый. От него немного закружилась голова. Остальные закашлялись, а у некоторых даже потекли слезы.

– Ну и вонизма…

Зевс не вошел. Только учуяв отвратительный смрад, он буквально прилип к земле и отказался входить внутрь.Внутри никого не было, не считая гор костей и гниющих остатков мяса: отряд прочесал комнаты и везде их ожидала лишь разваленная и гнилая мебель, залитые, давно запекшейся кровью серые стены, пропитавшиеся мерзкой мокротой от плюща и растущих отовсюду грибов, что облюбовали сырые углы.

Сорвали тряпки с окон. Блеклые лучики уходящего солнца, которые тщетно пробивались через плотный свинцовый небесный купол из туч, заползли внутрь. Немного ясней проявились мрачные, сокрытые тьмой остатки цивилизации.

– Возвращаться не будем, – окончательно решил горец, – заночуем в башне.Егерь оглянул отряд: новички даже немного заулыбались, поняв, что больше тварей нет.

Они вышли. Шли медленно, не торопясь. Уродливые, сложенные пополам стволы деревьев, кривыми ветвями пугали заблудших новичков.

Ночь спускалась на землю. Егерь и Хриплый шли впереди, а за ними – новички. Замыкали круг оставшиеся сталкеры.

Всем хотелось что-то сказать и развеять нависшую над ними тишину, но слова будто застревали в горле. Да и о чем говорить, когда в сумеречных тенях могли таиться монстры.

Осенний холод жег пальцы. По кронам деревьев пробежался легкий ветерок. Раздался вой.

Все оглянулись. Вскинули калаши.

– Все слышали? – тут же спросил Егерь.

– Етить его мать, – прошипел Хриплый. – Волчары!

Изо тьмы прояснились десятки янтарных глаз. Они поблескивали из-за нагромождений тополей, бешено метаясь из стороны в сторону.

«Окружили, – быстро смекнул Егерь, слыша, как волчий рык расползается по округе, – Вот же, суки…»

– В круг! – что есть сил гаркнул Егерь.

Они с Хриплым переглянулись. Пора.

Группа сомкнулась. Новички нервно переглянулись. Дуб, Ваня, Чеснок, Даня – все дрожали.

Твари выскочили и налетели, будто саранча. Вокруг блестел янтарь. Зарокотали автоматы, воздух вспарывал свист пуль, крики перебивали друг друга.

– На девять!

– На двенадцать!

– Сука, этих выродков здесь больше сотни!

Снова рокот автоматов, отблески искрящегося света. Хруст костей.

Волки продолжали выбегать из леса. Свинец дырявил мразям глотки.

– Лом! – крикнул Кувалда. – Взади!

Небольших размеров сукин сын вынырнул из темноты, проскочил сквозь туши убитых сородичей и вгрызся бедолаге в горло. Кровь.

– Егерь, – гаркнул Хриплый, отбиваясь от толпы тварей, – на девять!

Перевозчик повернулся. Отбил очередью одного ублюдка, затем развернулся – снял другого. Кровь.

–Иди в задницу, сука! – раздался крик среди хаоса, а затем тут же стих.

– Кувалда!

Выстрелы. Кровь. Боль.

Дуб оказался не в том месте. Несколько волков накинулись на парня слишком быстро, чтобы он сумел среагировать. Даня услышал лишь хруст его костей. Вдруг юноша почувствовал позади себя ублюдка. Развернулся. Только чудом волчьи когти не пробили его артерию.

Зевс молнией метался в рядах монстров, пытался прорваться через накатывающую волну.

Людей все меньше. Земля хлюпала от крови, ломилась от рухнувших на нее тел.

Группа отстреливалась как могла. Патроны выходили. Пока одни перезаряжались, другие их крыли. Новичков оттеснили ближе к центру, но и это их не спасло.

Волк оторвал челюсть от тела очередного бедолаги. Даня узнал в нем Ваню. Всё будто стихло.Вдруг Даня увидел. В мерцающих отблесках света, в пучине теней он заметил горящий волчий глаз. Несмотря на царящий вокруг хаос, монстр был спокоен. Он скалил клыки. Вожак был огромен и страшен: пепельная шерсть, украшенная десятками шрамов, безумно длинные острые клыки. Морда его была в крови, еще не успевшей впитаться в шерсть.

Был только Пепел и его жертва.

Вожак оскалился. И помчался вперед.

Сердце бешено клокотало, намереваясь вырваться из грудной клетки.

Выстрелы. Кровь. Снова выстрелы. Снова кровь.

Пепельная стрела помчалась сквозь преграды из тел, прогрызаясь вперед.

– Дядя, – рефлекторно крикнул Даня, подняв перед собой калаш, чтобы защититься. – Дядя!

Он не успел. Пепел оказался слишком близко. Даня видел блеск его окровавленных клыков, его ужасную гримасу, обожженную каким-то безумным голодом и яростью. Он увидел блеск янтаря.

Секунда. Секунда отделяла его от смерти. Но костлявая старуха забрала не его.

– Дядя!

Хриплый лежал на земле, что кипела от крови. Выстрелы не прекращались, но их было все меньше.

– … ги отсюда! Сзади! Сзади! Нет!

Хруст костей. И волчий вой.

В тело Артема вгрызся Пепел. Хриплый смотрел ублюдку в глаза и старался как можно глубже вогнать охотничий нож волку в горло.

Внутри что-то щелкнуло. Глаза залила ярость. А дальше все как в тумане.

Нож. Крик. Удар.

– Ублюдок! Сука! Сука! Сдохни, выродок!

Блеск когтей. Даня чувствовал, как его кожу рвут, добираясь до костей. Умирающий волк не жалел сил. Пусть их оставалось совсем немного.

Когти ударили по лицу, затем по груди. Даня вдруг перестал видеть. Но он продолжал вытягивать нож и вгонять его в плоть снова и снова, чувствуя, как волчья кровь жжет его лицо.

– Сгною, падаль, – шипел парень, уже не чувствуя тела. – Сгною, урод…

Волк вцепился в плечо. Даня дико взвыл, но ударил. В последний раз.

2

Бьющая серебром луна разбивала оковы туч. Холодный свет ступил на кровавую землю. Наконец, стало тихо.

Пестрящий ковер из листьев устилали трупы. Они безразлично смотрели в мрачную небесную гладь.

– Тем, тема, живи, я сейчас…

Он смотрел, как массивы облаков кораблями плыли по небесной глади. Слушал тихий шум ветра.

– Мать твою, у тебя кровотечение!

Егерь пытался остановить кровотечение, но его руку перехватила ослабшая рука Артема.

– Послушай, Дамир, – еле слышно прошептал он. – Послушай…

– Ты умираешь, Тем! Понимаешь?! Ты умираешь!

– Зна… Кхе… Знаю я… Послушай меня, в последний раз, Мир, послушай.

Егерь почувствовал дрожь в руках. Сердце сдавило от боли.

– Прости, Тем…

Хриплый с трудом вздохнул.

– Я тебя прошу, – с трудом проговорил он, – вытащи Даньку. Прошу тебя, Мир, вытащи его. Нельзя ему… Вот так вот помирать.

– Тема, есть шанс…

– Поклянись мне, Дамир, – прервал он, – что спасешь его. Спасешь моего Даньку…

Егерь взглянул в гаснущие глаза своего друга.

Зашумел ветер, играя с листьями берез. Луна ярко светила как никогда.

– Я клянусь тебе, Тем, – наконец проговорил Егерь. – Всей своей жизнью клянусь, что вытащу твоего пацана. Клянусь.

Артем улыбнулся, глядя на слезящиеся глаза друга.

– Спасибо тебе… Ты иди, Дамир… А я тут… Отдохну…

Глава IV. Проблеск

Сумрак ночи скрыл дома, что проводили своих последних путников. Егерь еле тащил на себе Даню, которого била жуткая лихорадка. Несколько сотен метров, парень держался, хотя и было видно, что каждый шаг для него – невероятное усилие. Егерь даже понадеялся, что так они и дойдут до пункта, но проклятая судьба решила иначе. Почти оставив ужасную деревню, Даня рухнул на землю и забился в диких судорогах. Изо рта брызнула кровавая пена. Зевс, что бежал впереди вдруг развернулся и подбежал на помощь к упавшему товарищу. Он зарычал, озираясь то на Даню, то на Егеря.

– Чё ты заладил, засранец? – прошипел перевозчик своему питомцу.

Парень, был в силах разглядеть только мутный блик луны, проступавшей за тучами, чьи нежные лучи падали на его окровавленное лицо. В голове его роились рваные и несвязанные мысли, напоминающие о теперь потерянном доме, о погибших родных, о дядьке.

Даня только хотел попросить прощения. Не знал за что, но чувствовал, что совершил какую-то ошибку. В последние мгновения, он почувствовал только, как полуволк, глядя на него своими слепыми глазами облизывает лицо.

«Забавный конец…» – пронеслось у парнишки в голове.

Даня закрыл глаза.

Капли дождя остужали его кипящее от жара лицо. Ударили раскаты грома.

Егерь взвалил на себя обмякшее тело напарника и понёс вперед.

– Рано тебе, – кряхтел перевозчик, – рано тебе на тот свет…

Почти не оглядываясь по сторонам, он как мог бежал вперед, неся пацана на плечах. Оставалось только молиться Богу и надеяться, что черный лес не таил в себе новых опасностей.

Кавказец не останавливался ни на секунду, хотя чувствовал, что вот-вот выдохнется и остановится. Сухое лицо умывали холодные капли дождя.

Но Егерь бежал, подскальзывался на грязи, но бежал, волоча на себе живой труп. Его автомат болтался на груди, а винтовку Хриплого он крепко держал рукой за цевье.

Ещё шаг. Ещё.

Казалось, тропа будет бесконечно извиваться, то сужаясь, то расширяясь, бесконечной лентой стремясь в горизонт, окруженный отвратительной чернотой. Но вдруг, липкая тьма рассосалась, дав лучику от фонарного столба, осветить уставшее лицо горца. Приблизившись еще немного, Егерь разглядел проявившиеся очертания пункта.

«Наконец-то…» – пронеслось в голове.

Все это время Даня только беспомощно кряхтел, болтаясь у кавказца на плече.

– Эй! Открывай! – во всю глотку орал Егерь, пытаясь перекричать грохот разразившейся бури. Так он кричал, пиная железные ворота пункта, пока кашель не забил его горло.

– Твою мать! – Кавказец в ярости бил в ворота, не переставая кричать. – Открывай, сука разжиревшая!

Красноватые молнии сверкали в мглистой синеве неба.

Из двери КПП выглянуло удивленное лицо. Скоро из здания выбежало несколько человек. Даню снова затрясло. Вот, за открывающимися воротами, показались силуэты спасателей – тот самый охранник, что язвил Егерю на КПП и какой-то молодой паренек – видимо, очередной рекрут. Молча, они подхватили, парня и быстро устремились в медблок. А горец, еще жадно хватающий воздух, несколько минут смотрел им в спины. После огляделся.

– Где этот придурок, – буркнул себе под нос, не обнаружив полуволка рядом. – Зевс! Зевс, сукин сын!

В ответ только шум дождя.

– Дурной пес, – злился перевозчик, – я тебе устрою…

Он побрел дальше, в пункт.

Наконец, достиг здания КПП. Там нырнул под почти свалившийся шифер и облегченно выдохнул.

Нужно покурить.

Потянувшись в карман разгрузочного жилета за желанными успокоительными, перевозчик нащупал только прохудившуюся сигаретную пачку. Тут же выкинул её в ближайшую лужу. Теперь, оставалось только идти к медпункту, куда и потащили Даню.

– Егерь! – раздался знакомых, осипший голос из леса.

– Прости… – ответил перевозчик.

И скрылся за косыми домами.

Глава V. Шанс

– Да ты охренел?! – возмущался Егерь, глядя на врача, заведующего медблоком Соловьева Антона Владимировича, которого, впрочем, в народе называли просто Доком.

Этот уважаемый всеми доктор был человеком в возрасте, пятидесяти лет, длинное лицо которого усеяли морщины. Давно поседевшие волосы всегда были спрятаны под медицинской шапочкой, не столько для того, чтобы скрыть свою седину, сколько просто по привычке. Маску он надевал лишь при операциях, из соображений гигиены, а поэтому сейчас, можно было разглядеть его небритую, седую щетину.

– Ты мне его вылечишь, понял? – кавказец указал на дверь, за которой находился его боец.

Доктор развел руками:

– Не получится! У парня тяжелейшие травмы, тут нужна ампутация конечности, а у нас даже нет толковых обезболивающих в общем доступе.+

– Слушай меня, Антон Владимирович, – перевозчик шагнул вперед. – Даже не думай отрезать ему руку. Я достану тебе лекарства, но ты его вытащишь. Усек?

Не дождавшись ответа, Егерь захлопнул хлипкую деревяную дверь.

Оставшись наедине с собой, Док вздохнул. Оперся на старенькую березовую тросточку, заковылял прямо к выходу из камерного коридора, что вел в операционную.

Даню притащили в один, из двух имеющихся мед блоков: один, как раз этот, нужен был для индивидуального осмотра и реанимации тяжелораненых. В нем и хозяйничал Соловьев, а второй служил местом для размещения легкораненых, и тех, чье состояние хоть немного стабилизировалось. Дежурные, что забрали Даню, справедливо посчитали, что будет разумней отнести парня сразу к Соловьеву.

Доктор не спеша подошел к бойцу, что лежал на твердом операционном столе.

До прихода озлобленного Егеря он успел вколоть бойцу анестетик, введя парня в общий наркоз, которого, правда, хватит всего на пару часов. Теперь нужно было осмотреть левый глаз, плотно обтянутый бинтом. Аккуратно отделив повязку, Соловьев поморщился – мало того, что шрам, оставленный волком, еще кровоточил, так и самому глазу конец.

«Что-что, а вот глаз я тебе не спасу…» – вздохнул доктор. Он нацепил на нос старенькие очки и направился к шкафу, что стоял прямо у стены напротив. Шкаф был большим и даже громоздким, сквозь его треснутые и замыленные стекла виднелись силуэты мед.приборов.

Оттуда Док вынул все необходимые инструменты, сохранившиеся еще с довоенной эпохи и направился к раненому.

С раненым он провозился почти полтора часа.

Наркоз скоро заканчивался. Нужно вколоть ещё анестетика.

Теперь, доктор взялся за изорванную руку: пришлось хорошенько ее очистить и пройтись обеззараживающими средствами, а после посыпать рану гемостатическим порошком.

Затем Соловьев стянул жгут.

На выздоровление он не рассчитывал. С рукой можно было прощаться.

Как раз вовремя вернулся Егерь: он ходил за лекарствами к себе в гараж и вытащил оттуда почти все, что мог, оставив себе всего пару боевых аптечек.

– Отлично, – Доктор указал на стол. – Поставь.

Перевозчик поставил ящик на хиленький стол. Он изобиловал различными лекарствами: от таблеток против головной боли, до антирадов и, к счастью, анестетиков.

Соловьев даже не моргнул – внимание было полностью приковано к своему пациенту. Егерь не собирался уходить и еще с четверть часа прождал у запечатанного окна. Доку всяко-разно нужно было помочь перенести Даню в койку.

– Поднимай его.

Егерь взял парня на руки и тут же поморщился. Спина несколько раз противно хрустнула

– Сюда клади.

– А то я не вижу.

Только сейчас Егерь подметил черную, как у пирата, повязку на левом глазу бойца. Он неодобрительно посмотрел на доктора.

– Глаз, увы, не спасти. – Соловьев пожал плечами. – Состояние было критическое. Нет у меня таких технологий. Что касается руки, – Док указал на правую руку, всю в рваных ранах и без целого куска плоти на предплечье, алеющую свеже обработанными ранами, – то здесь точно не скажу. Я обработал увечья несколько раз и остановил кровотечение, но…

– Что?

Доктор взял деревянную трость и уже вместе с ней заковылял к своему столу, пестрящему бумажными листами. Сев на шаткий стул, который противно заскрипел, Док посмотрел на кавказца.

– Я слышал ты вместе с Хриплым и остальными отправился в деревню. Что там случилось?

Егерь вздохнул, глядя на Даню.

– Провал, – скупо ответил горец. – Остального тебе знать не надо.

Врач вздохнул:

– А где Хриплого носит? Это ж его боец.

Перевозчик не ответил.

– Чего молчишь?

– Нет Артема больше. Нет.

– Как… Нет?

Егерь присел. Молча вынул из скрытого кармашка разгрузочного жилета фляжку с водкой. Доктор снял очки.

– Рано бог душу его забрал… – выдохнул Соловьев и сделал пару глотков из фляжки. Противная горючая жидкость ударила по гландам, протиснувшись дальше по горлу. Он сморщился. Егерь тоже. Так, под скрип стульев, они опустошили фляжку. Сидели молча.

– Артем попросил за ним приглядеть, – прервал молчание Егерь, глядя на полутрупа в койке.

Док кивнул.

– Соловьев, я тебя прошу, вытащи его.

Док, похрустывая пальцами рук, ответил:

– Я сделаю всё, что от меня зависит. Но анестетиков, антибиотиков и антисептиков, выделенных на одного, хватит только на пару дней.

– Держи меня в курсе.

Перевозчик ушёл.

На улице стояла глубокая ночь.

Нужно было хорошенько выспаться. Алкоголь в связке с дикой усталостью, мог уложить многих прямо на месте, однако Егерь все же добрался до своей берлоги.

«Где этот засранец? – подумал Егерь, озираясь по сторонам. – Может задрали? Нет, не могли. Не могли…»

Противно заскрежетала гаражная дверь. Опять щелкнул выключатель, и теплый свет разлился по комнате. Долгожданная тишина. Егерь быстро разгрузился, аккуратно сложив амуницию в ветхий деревянный шкаф. И завалился на кровать, предварительно выключив свет.

Но не уснул. Всё чего-то ждал, смотря в треснувший потолок. Сердце неприятно щемило грудную клетку. Слишком многое он сегодня потерял. Слишком многое.

Но Морфей утащил его в своё царство снов. Кошмарных снов.

Глава VI. Кошмар

Горы. Бесчисленные горы изувеченных тел застилали округу. Воздух был сухим и едким, несмотря на обильный ливень. Дождь был бордовым, совсем непохожим на обычный. Вязкие капли барабанили по моей голове. Кругом только смерть. Только боль.

Я шел вперед, наступая в лужи густой крови, отражавшие лица моих павших товарищей. В остекленевших глазах отпечатался ужас, поглотивший их перед смертью. Тьма смыкалась за мной, обтягивая своими липкими щупальцами тела убитых. Я оглядел свои руки: кровь, липкая, отвратительная кровь.

Впереди гремели выстрелы, округу пронзали страшные человеческие вопли. Густой туман, что расстелился впереди мешал рассмотреть происходившее за этой белой завесой мрака. Вдруг, впереди проявились темные силуэты людей.

Два человека ядовито спорили друг с другом. Один, что побольше, был в черном капюшоне, скрывающим его лицо, а второй был молодым парнем, лет так двадцати. Они зло ругались, что-то выясняли.

Я не смог подойти ближе, как ни старался, несмотря на то, что едкий туман расступился передо мной.

– Плевать! – кричал черный человек. – Плевать, чего это будет мне стоить!

– Хватит крови! Остановись уже! – умолял второй.

Тут я приметил окровавленный нож, что держал здоровяк. С него стекала кровь, крупными каплями падая на рядом лежащий труп. Странно, что я заметил его только сейчас, он словно только появился. Это был совсем молодой паренек, которого буквально порезали на куски. Нож впился и в шею, и в брюхо, и в грудь. Мертвец распластался у ног человека в капюшоне.

– Ты не понимаешь, что творишь, идиот! Зачем ты его убил? Он ведь сдался! Сдался! – в отчаянии кричал рядом стоящий солдат.

Тут же его схватила за горло черная рука, подняв над землей. Он в ужасе пытался вырваться, но не мог. Рука давила шею, которая казалось ничтожно маленькой по сравнению с лапой незнакомца. На глазах парень угасал: движения слабели, но солдат все же пытался что-то сказать, страшно кряхтя и изнемогая.

– Е… Е… – но его прервала связка ожесточенных ударов ножом. Удар.

Ещё удар. Ещё.

Убийца явно озверел, вспарывая своему товарищу живот, а затем уродуя лицо ножом. Через несколько секунд жертва умерла, захлебнувшись собственной кровью, что забрызгала пугающе черное одеяние незнакомца. Наконец, человек разжал руку и еще теплое тело плюхнулось в новую лужу.

Я ничего не мог сделать, как бы не пытался вырваться: сила удерживала меня на месте, заставляя смотреть на это кровавое зрелище. Я даже глаза закрыть не мог.

– Понял, сучье отродье? – Убийца пнул труп. – Понял?! Жалкий ублюдок.

Он вдруг обернулся в мою сторону. Не отводил от меня бледно-голубых глаз.

– Я всего лишь отражение, – рассмеялся убийца. – Твоё отражение.

Раздались раскаты грома. Сверкнули молнии.

Глава VII. Последствия

1

Егерь проснулся.

Сердце бешено колотилось, намереваясь выскочить из груди. За дверьми послышался чей-то скулёж. Перевозчик не спеша поднялся. Нащупав тяжелую конструкцию приоткрыл её – это был Зевс. Зверь протиснулся сквозь небольшой проем и, оказавшись позади своего хозяина, начал отряхиваться от воды и крови. Зажёгся свет. Когда теплые лучи вновь осветили гараж, горец заприметил на матово чёрной шерсти своего питомца несколько кровавых отметин, из которых ещё немного сочилась бурая кровь.

– Так значит не ты один там выл, – перевозчик присел на колени, гладя своего непослушного друга. – С волками поцапался небось?

Зевс в ответ только развесил уши, высунув багряно-красный язык. Он жадно глотал воздух.

– А я тут снова сам с собой борюсь, – криво улыбнулся перевозчик. – Кошмары, чтоб его.

Зевс тут же заскулил, закинув тяжелые лапы на плечи хозяина и облизнув его своим горячим языком.

– Да ладно, не привыкать мне, – кавказец нехотя сбросил с себя пса.

Было раннее утро. По крайней мере, треснутые, но работающие часы на солнечной батарее били полшестого.

Уснуть Егерь уже не смог, а потому решил накормить питомца. Выскреб консервы, на которые полуволк тут же набросился. Потом всё-таки завалился на кровать.

«Это я виноват, – душу грызли чёрные мысли, – что не спас его. Упустил момент. Потерял друга, угробил отряд. И старых и малых, всех… Как и тогда. Сколько мне, ублюдку, осталось шагать по этой земле?»

2

К Рубахину он прибыл ровно к десяти. Пройдя мимо двух сонных охранников, что постоянно сторожили вход и, преодолев пару иссеченных временем этажей, кавказец оказался у Майора. Дверь была открыта.

– Здравствуй, Егерь. – Рубахин стоял спиной к перевозчику и задумчиво глядел в то же разбитое окно, – как операция?

Поморщившись, перевозчик начал свой рассказ:

– Волки уничтожены, как и весь наш отряд, включая почти всех молодых и Хриплого, – сквозь ком в горле проговорил Егерь. – Выжил только племяш Артёма.

Майор обернулся, окинув перевозчика оценочным взглядом.

– Ясно, – сухо бросил он после недолгого молчания. – В чём причина краха операции?

– Особей было больше сотни, они застали нас врасплох.

Снова молчание.

– Memento Mori, – проговорил Рубахин, выпуская дымовое кольцо. – я чувствую, как смерть, болезни и голод медленно тянут к нам свои руки. Сначала волки, а теперь гибель как моих опытных бойцов, так и молодых. Был бы я на десять лет старше, то принялся бы орать на тебя за непредусмотрительность.

Он затянул сигарету.

– Но когда самый сильный и опытный спец по тварям не справляется с задачей, то становится ясно, что проблема в другом.

– И в чём же, Майор? – спросил перевозчик, хотя и знал ответ.

– Смерть, Егерь. Старость. Болезни. Мы с тобой теряем хватку. Знаешь, я давно потерял всех и остался один. У меня нет ни друзей, ни семьи, ничего. Только этот захудалый пункт.

Рубахин вздохнул:

– И я вынужден смотреть, как все вокруг гибнут. А сам живу. Живу и незнаю зачем. Последние силы я бросил на пункт. Он ведь без меня загнётся: твари пробьют последние укрепления и разворотят тут всё к чертям. А мне, Егерь, осталось недолго. Совсем недолго…

– Боишься умереть?

Майор горько улыбнулся, пригладил седые волосы на голове.

– Нет, не боюсь. Боюсь, что без меня тут всё прахом пойдет. И люди, совсем наивные и беспомощные, из-за меня сгинут. И остаётся мне только, что хоть что-то пытаться, прежде чем сам сгину.

Егерь кивнул:

– Да, Майор. Мы пережили слишком много. Слишком…

Егерь затушил очередную сигарету о старенькую пепельницу.

– Ладно, вернёмся к насущным делам. – Рубахин хрустнул пальцами. – Погибло двадцать четыре бойца. Из молодняка это: Алексей Чесноков, Владимир Коцкий, Иван Теш. Верно? – спросил Майор, вглядываясь в какой-то список.

– Да, верно.

– Ясно. Хоть тварей убили, – буркнул Рубахин. – Тем не менее, отряд фактически уничтожен.

– Почти. Единственного выжившего Соловьев спасает.

Рубахин понимающе кивнул.

– Несмотря на жуткие потери, тебя всё же ждет оговоренная награда на складе. Кузя в курсе.

– Тут такое дело, – Егерь поднялся на ноги, взглянув в глаза старого командира. – Паренька могут не спасти, Соловью не хватает лекарств выделенных на одного бойца. А выделяешь ты их немного. Я хочу вместо заказа взять лекарства, чтобы юнец встал на ноги.

Бледно-голубые глаза кавказца сияли сталью.

Рубахин долго не отвечал, поглядывая то в окно, то на карту бывшей России. Наконец, выкурив уже третью сигарету подряд он ответил:

– Хорошо. Я выделю Соловьеву лекарств на сумму всего твоего заказа.

Кавказец благодарно кивнул.

– И вот еще, – Рубахин поднялся и взял в руки СВД, что стояла в углу кабинета. – Это тебе, в память о Хриплом.

– Что это?

– Это он тебе в честь двадцатилетия вашего знакомства хотел подарить.

– Не успел, значится…

Винтовка оказалась у Егеря в руках: несмотря на то, что оружие было изрядно потрепано внешне, а обойма была не раз перемотана старой-доброй синей изолентой, выглядела она прилично. Вдобавок ее снабдили относительно новеньким ПСО-1M2, позволяющим сносить противников с расстояния до 1300 м при умелом использовании. Не хватало только запаса патронов, но это лишь временная проблема. В остальном винтовка была в отличном состоянии, разве что по всему ее прикладу были разбросаны разного рода надписи и штрихи. Егерь разобрал их: знак «Пики» и надпись «Как карта ляжет».

«Хриплый явно выцарапывал ее очень долго» – подумалось Егерю и он грустно улыбнулся.

– Больше мне тебе сказать нечего, – сказал перевозчик. – Бывай, Рубахин.

– Бывай, Егерь, – еле смог выговорить Майор, перед тем, как зашёлся сильным приступом кашля.

3

Он снова шел по давно треснутой дороге, осматривая блеклые угловатые здания, изнурённые и скошенные местным климатом.

На удивление, погода была прекрасной: яркое и теплое солнце раскинулось золотыми лучами, небо блестело лазурно-голубыми оттенками, а тёплый ветер неуклюже играл с пушистыми, белоснежными облаками.

Нужно было зайти в медпункт.

Миновав закрытый лагерь для больных, Егерь оказался подле мед блока Соловьева.

Внутри всё было, как всегда: узковатый коридор, еще до войны покрашенный в убогие серые тона, из которого можно было попасть ровно в две комнаты: операционную и личную комнату Дока.

Перевозчик зашёл в первую.

На удивление, внутри Соловьева не было. Только Даня громоздился на ветхой жестяной кровати. Воздух буквально смердел спиртом. Такое чувство, что неряха-врач разлил пару бутылок на пол. Тем не менее, Егерь прошел дальше, минуя разбросанные на столике окровавленные медицинские инструменты, приближаясь к пациенту.

Даня напоминал мумию: лицо обнесли очередным слоем бинта, как и руку. Несмотря на то, что боец лежал лицом к отсыревшей стене виднелся кляп, что торчал у него изо рта. Это озадачило Егеря. Слишком много странностей произошло, с того момента как он покинул медпункт. Нужно было проведать Соловьева.

Скрипуче приоткрылась дверь, ведущая в кабинет врача. Тут же Егеря встретил обветшалый, почти осыпавшийся портрет Гиппократа. Этот прародитель медицины уже давно утратил зрачки, на месте которых остались черные дыры. Лицо иссекли кривые морщины, подаренные временем.

Комната Дока была раза в два меньше операционной и выглядела ещё более убого и старо. Углы потемнели от сырости, куски извёстки крупными кусками валились что с потолка, что со стен, а единственное окно так сгорбилось, что казалось вот-вот лопнет. В остальном комната ничем не отличалась от прочих: стул, стол, на котором одновременно помещалась кипа бумаг и утренней похлебки, та же нищая кровать, у которой ютилась знакомая тросточка да несколько обветшалых тумбочек. Соловьев как раз спал и нервно ворочался с одного бока на другой.

Егерь так и не мог сложить паззл в голове: зачем Дане кляп во рту? Почему вместо работы, заведующий всем мед блоком мирно отлеживается на кровати?

Чтобы решить этот ребус, предстояло разбудить Соловьева. К счастью, пара крепких кавказских пинков быстро приводят в чувство.

Док в ужасе вскочил с кровати, что-то невнятно бормоча себе под нос. Но быстро пришел себя.

– Чего тебе, Егерь?

Кавказец даже немного наклонился, чтобы получше рассмотреть физиономию доктора. Непривычно было смотреть на него без знакомой белой шапочки, хотя становилось понятно, почему он ее постоянно носит: взъерошенные седые волосы то и дело сыпались с головы, будто песок.

Как выяснилось, Даня всю ночь неистово кричал, корчась в ужасных гримасах боли. Доктор пытался несколько раз его успокоить, но анестетик толком не помогал. Парень успокоился только к утру и Соловьёву удалось дремануть всего несколько часов. Это ввело в заблуждение как Егеря, так и самого Соловьева – раньше такого в практике он не встречал.

– Понятно… – заключил Егерь. – Будем надеяться, что больше не повторится.

Соловьев только неутешительно кивнул.

– В общем я договорился с Майором. Вечером будут тебе ещё медикаменты.

Врач опять заклевал носом.

– Ладно, дрыхни.

Тех лекарств, что принесет Егерь, должно с лихвой хватить на содержание Данила, но перевозчика смутили недавние припадки бойца. Обычно, максимум, что можно дождаться от полумертвого солдата – слабого бреда и не более, а тут – крики и вопли… Странно.

Когда солнца сползло за горизонт, лекарства уже были у Соловьева. Тот отчитался, что у Дани опять приступы, ещё более страшные. Описания больше напоминали изгнания дьявола из тела, чем процесс реабилитации. Хорошо, что Егерь лично этого не застал. Не хватало еще демонов изгонять. Соловьеву он сказал, что придет только через пару-тройку дней – КРАЗ нуждается в ремонте от недавних повреждений.

– По моим расчетам, – отвечал Соловьев, – Данил восстановится только через недели три – месяц, не раньше. И далеко не факт, что полностью. Поэтому, будь готов.

Егерь кивнул. Перед уходом пожелал врачу терпения.

Следующие несколько дней были совсем не примечательными: кавказец почти не вылезал из гаража, постоянно копаясь в двигателе КРАЗа, только изредка выходя на улицу, чтобы прикупить провизии или найти недостающие детали. Бак ему где-то пробили да левое заднее колесо спускало, а от езды на предельных оборотах, аккурат у красной зоны, начал барахлить мотор. Нужно было с этим разобраться.

Бывало, Егерь практически под ночь выходил на прогулку и иногда брал с собой Зевса, которому было невтерпеж сидеть в четырех стенах. Но сейчас он намеренно оставил его в гараже, не поддаваясь на хитрые уловки зверя. С собой он взял только автомат. На часах почти десять. Сегодня даже тучи уступили место высыпавшим звездам, что своей мозаикой украшали мглистое небо. Кавказец не торопясь шагал вперед, намереваясь обойти пункт и, в очередной раз созерцать привычные пейзажи.

Ничего примечательного в пункте номер девять не было: обычный городок закрытого цикла жизнеобеспечения. После ядерной войны пункт был переоборудован в открытый центр для беженцев. Его быстро наполнили люди из близлежащих городов и деревень. Почти все имеющиеся палатки отвели для содержания гражданских, что составляли большую часть населения пункта, а военных распределили по оставшимся. Сначала все шло хорошо, но когда солдаты стали гибнуть от когтей тварей и болезней, ввели аналог призыва в армию. Шестадцетелетним подросткам приходилось охранять и защищать пункт, а под свое попечение их брал специально назначенный куратор. Таким инструктором был Хриплый – он обучал бойцов не один год, а после они, уже обученные, поступали к Рубахину. Такая система позволяла пункту как-никак отбиваться от монстров и бандитов. Только вот сейчас те уже совсем обнаглели. Дошло до того, что приходилось отправлять на убой совсем молодых парней да измученных жизнью ветеранов.

Мутанты и эпидемии выкосили слишком много бойцов, а припасов совсем не хватало. Оставалось только смириться с таким естественным положением дел.

– Ублюдок! Тварь!

Егерь проходил мимо гражданских палаток, откуда виднелись яркие огоньки. Там всегда было шумно и неуютно: эти огромные железные коробки содержали в себе слишком много людей.

Из-за больших ржавых ворот выбежала женщина, чье лицо время не пощадило – глубокие морщины проступали на старом и сухом лице. Она бежала к Егерю, выкрикивая всякие ругательства. Одета она была тоже бедно: старая, облезлая серая кофта, чёрные штаны,почти из одних заплаток. Седые волосы были небрежно убраны в пучок. Женщина яростно била своими маленькими руками по массивному телу перевозчика. Егерю не было больно, но он всё же остановил женщину, схватив ту за руки.

– Я тебя ненавижу, мразь! Где теперь мой сын?! Где мой Ваня? Отвечай! – ревела мать, плача горькими слезами.

– В могиле, – холодно ответил Егерь. – Женщина дрожала, томно стоная от боли, жгущей сердце.

– Это ты! Ты виноват! – она еще пыталась вырваться из железной хватки кавказца. – Как ты посмел?! Тварь!

Онк несколько раз, насколько сильно могла, ударила ему по лицу.

– Я ничего не мог сделать. Ничего.

Эти леденящие душу слова будто вырвали матери сердце – она упала и, обняв колени, заревела. Вскоре подбежал охранник и увел убитую горем женщину. Перевозчик так и остался стоять посреди иссеченного тротуара, всматриваясь в серый асфальт.

«Почему я согласился? – думал он. – Какого хрена туда полез?»

В голове роились больные мысли самобичевания. Боль утраты вновь ударила по окаменелому сердцу Егеря. Столько загубленных жизней нависли тяжелым грузом над его плечами.

– Как я все это ненавижу… – кавказец заговорил вслух. – Как же я себя ненавижу. Столько народу убил. Столько крови на мне…

Он медленно шаркал по земле, почти не смотря вперед.

Как тут не закурить? В такие тяжелые моменты, перевозчик вспоминал о родном доме – месте, которое, наверно, больше никогда не увидит. Он шел почти шатаясь, со стороны могло показаться будто он вусмерть пьян – руки тряслись, а на лице проступил холодный пот, будто все это – очередной кошмар.

Эта мать потеряла своего, возможно, единственного сына. Своего родного сына. А что было у Егеря?

Вдруг кавказец обнаружил, что стоит за воротами КПП. Он посмотрел на густой и черный лес, за коим таилась деревня мертвецов. Теперь он уже вовсе не мог избавиться от навязчивых, проедающих подкорку мыслей. Ему на секунду показалось, что к затуманенным глазам подступят слезы, но кавказец давно разучился плакать: он чувствовал только выворачивающую до омерзения обиду и ненависть. Он и не заметил, как оказался на том же перепутье, куда совсем недавно подходила группа будущих «двухсотых».

Снова расслабляющим импульсом ударил никотин и на секунду разжал стальные оковы, что пытали сознание. Кавказец бросал взгляд то на чистое звёздное небо, то на чёрную чащу леса.

– Хватит на сегодня приключений, – Егерь выбросил дымящийся окурок.

Вдруг, посреди малеванной тьмы, он разглядел черный, сгорбленно крадущийся силуэт, который чем-то противно гремел.

– Эй, кто там? – перевозчик молниеносно поднял удачно прихваченный АКС74У, взяв тень противника на мушку.

В ответ – тишина. Незнакомец томно волочил свои скрюченные ноги по сухой земле, при этом что-то невнятно бормоча. Лицо до сих пор скрывала мгла.

– Кто такой? – уже значительно громче переспросил Егерь.

И снова – невнятное бормотание. А фигура только близилась.

– Бог с тобой, – буркнул перевозчик, прежде чем выстрелы, разрывающие могильную тишину леса пробили чужаку ноги, отчего тот, в нелепом танце завалился на спину.

– Кьахх… – незнакомец в конвульсиях пытался выползти из-под мглистого одеяла. – Ееге… Ба…

– Твою ж мать, что за срань? – кавказец не решался подойти ближе, всматриваясь в темноту. К счастью, порыв ветра колыхнул сухие ветки деревьев, вернув времени свой черед.

Незнакомец стал противно извиваться и издавать тошнотворные звуки. Через несколько секунд он вновь поднялся. Из-под пелены тьмы вынырнула отвратительная тварь, что раньше была человеком: Егеря удивил хмурый, знакомый взгляд… На месте, которое раньше называлось лицом, взбухли и лопнули несколько гнойников, вязкой жидкой расстекшиеся по отвартительно смердящему помоями лицу. Широкий нос словно разрубили пополам, а уродливые и острые зубы вскрыли губы, выбравшись наружу. Лицо, помимо ран и гнойников усеяли серые ворсинки, напоминающие шерсть, а само существо, когда-то бывшее человеком, сгорбилось и напоминало уродливого карлика. Вместо волос, голову покрыла… Пепельная, волчья шерсть: она же проступила через дыры на одежде. На руках, пробив перчатки вылезли острые, большие и кривые когти. Тварь отвратительно кряхтела, пытаясь набрать побольше воздуха. Она причудливо принюхивалась и граничила между подобием человека и животным.

– Чеснок?

Глава XVIII. Ветер

1

Егерь удивился: да, он давно уже знаком с такими тварями как лешие, но никогда не думал, что в такую мразь может обратиться мертвый.

Как бороться с этим нечтом кавказец точно знал, а потому стрелял в него, стараясь прицелиться в голову и сердце. Тварь оказалась довольно юркой, а потому несколько секунд успешно уворачивалась от пуль, неминуемо приближаясь к кавказцу. Громогласные выстрелы колыхнули округу, пробудив спящую природу. Калаш безустанно рокотал, но не успевал за движениями твари. Пусть несколько пуль и порвали Чесноку плоть на ногах, но оказались почти что бесполезными. Сгорбившись, этот уродец бежал почти на четвереньках, отвратительно взвывая то ли человеческим, то ли волчьим воплем. Обойма почти вышла и перевозчик уже приготовился выхватить нож, как вдруг везение ублюдка кончилось: несколько последних пуль врезались твари в голову, отчего она резко завалилась на спину. Корчась в конвульсиях это подобие человека старалось встать, тянулось своими мерзкими гнилыми лапами к Егерю. Тот выпустил очередной рожок прямо в морду выродку. Лицо твари превратилось в фарш: кроваво-зеленые ошметки плоти и мозгового вещества расплылись по морде, а ртом существо ещё глотало воздух. Через пару минут леший перестал дергаться и, наконец, застыл.

– Сукин сын, – перевозчик сплюнул на монстра.

Егерь попытался набрать побольше воздуха, как вдруг поморщился: едкий, несущий гнилью и выделениями запах наполнил округу.

«Вот такого дерьма я давно не нюхал», – подумал Егерь, сдерживая рвоту

Еще с десять минут он стоял в смятении, поглядывая на нечто, что раньше было человеком и, не спуская с твари прицела. В конце концов, перевозчик всё же уверился в том, что мутант издох, а потому, пусть и недоверчиво, но, торопясь, пошел обратно.

Тут же его встретил дежурный, что лениво ошивался по периметру, пока не услышал странные звуки.

– О, господи, помилуй! – его удивление быстро перебил запах, отчего дежурный тут же схватился за рот. Рвоты не сдержал.

– Сообщи всем, – сухо бросил кавказец, – а то мало ли…

Он резко изменился в лице.

– Даня…

2

Громко хлопнув дверью, кавказец ворвался в мед блок. Тут же пошёл в кабинет врача.

Соловьев не спал: он уселся за рабочий стол, что тепло освещал допотопный светильник и что-то усердно писал, нелепо держа старенькую треснувшую ручку в левой руке.

Кавказец впился в врача железной хваткой.

– Егерь, ты что делаешь? – с лица Соловьева не сползало недоумение.

– Как пацан? Живой?

Соловьев поправил очки.

– Относительно, но… – Соловьёв закашлялся. – Да, живой.

Кавказец еще раз потормошил сутоловатое и хлипкое тело Дока, словно пытаясь вывести его из полусна.

– Его нужно проверить. Сейчас.

– Откуда ты…

– Живо.

Соловьев еще раз недоверчиво посмотрел на Егеря.

Сложив два и два в голове, врач не без труда сбросил с себя его руки и медленно, немного пошатываясь зашагал в операционную, прихватив с собой трость.

Егерь успел взглянуть на бумаги, разбросанные на столе.

На старой, порядком постаревшей бумаге кривыми загогулинами было написано о странных мутациях больного: оставшийся глаз обрел темный, янтарный оттенок, но не потерял зрительную функцию, ногти странным образом стали бешеными темпами расти, уплотнив структуру и теперь больше напоминали когти. Также перевозчик с трудом разобрал, что у парня появились самые настоящие, нечеловеческие клыки. Дальше он не дочитал – всё нужно было увидеть самому.

3

Заскрипела дверь.

Доктор ничерта не понимая, подошёл к Дане.

Больной все также безвольно лежал, безразлично взирая на отсыревший потолок. Нет, он не спал, не был в коме, скорее просто пребывал в бессознательном состоянии, гоняя бесконечный поток мыслей, образов и воспоминаний. Лицо его и правда приобрело изменения: как и было указано в заметках Соловьева, из полуоткрытого рта, выглянули небольшие, но бритвенно острые клыки, глаз действительно, будто бы блестел блеклым, потухшим янтарем.

Егерь, что бесшумно подошел к солдату, оторопел. Странно было видеть перевозчика в таком расположении духа: на сухом лице забили эмоции – глаза нервно бегали, пытаясь хоть за что-то зацепиться, а дышал он рывками – сбито.

Когда перевозчик посмотрел на руки, то еще больше убедился в правдивости отчета: ногти больше не были человеческими – они, словно срослись с пальцами и теперь были неразрывными их частями. На конце каждого был острый, как у волков, крючок.

– Твою мать, – Егеря не на шутку трясло, – вот же дерьмо…

Тут Даня медленно, словно скованный стальными цепями, повернулся. Теперь Егерь различил и несколько больших шрамов, оставленных волками. Один тянулся прямо до чёрной пиратской повязки, что похоронила глаз.

– Ублюдок, – Даня пристально смотрел на перевозчика. – тварь…

Соловьев обернулся, с недоумением глядя на кавказца. Тот же, в свою очередь, сам ничего не понимал.

– Сдохни, – голос раненого был сдавлен, – Урод… Тварь! Тварь! – тело его задрожало, лицо покраснело, будто, закипая от ярости. Даня сжал кулаки, а на лице скользнула страшная улыбка.

Через секунду пацан едва не схватил Егеря за горло, совершив молниеносный, совсем не свойственный больному человеку, рывок.

Егерь вовремя среагировал, отправив недобойца в долгий нокаут.

– Вот же сучонок, – буркнул кавказец и посмотрел на Соловьева взглядом, полным отчаяния.

Док не двигался. Только рефлекторно вцепился в свою тросточку.

И снова тишина. Но на сей раз её оборвал звук затвора.

– Ты что задумал?!

Прогремел выстрел.

– Идиот! Ты уже с катушек съехал?! – кричал доктор, не отпуская руку кавказца. Он вовремя направил её вверх, а потому роковой выстрел обошел Даню стороной.

– Ты что творишь?!

Егерь опустил пистолет. Медленно.

– Похоже, кранты парнишке, – заключил перевозчик, – ты посмотри в кого он превращается.

Соловьёв выматерился.

– Пошли отсюда, – Доктор тщетно пытался оттащить перевозчика, вцепившись в него одной рукой. К счастью, тот недолго сопротивлялся и через пару минут они оказались в коридоре. Егерь спокойно присел на кривую, проржавевшую скамейку. Закурил.

– Ты совсем рехнулся, да? – врач не мог успокоиться. – То ты его спасаешь, а теперь прикончить вздумал? Может это ты сбрендил? А?

– Может и так, – холодно ответил Егерь. – но ты ведь знаешь что с ним будет. Ты ведь видел их.

Доктор взялся за голову, протирая свои уставшие глаза.

– Твое безрассудство меня доведет…

– Его придется убить.

– Может и придётся, – согласился Соловьев, прижавшись к стене. – Но… Он взбесился, только когда увидел тебя.

Кавказец щелкнул пальцами.

– Думаешь это из-за меня?

– Вполне возможно, – Док ненадолго умолк. – А с чего ты вообще сюда припёрся.

Егерь вздохнул:

– Я проходил за воротами. Вдруг услышал какие-то странные вздохи. А это, мать его, леший. И, самое паршивое, совсем зелёный.

– Зелёный?

– Это был Чеснок – парень из нашего почившего отряда, – наконец ответил Егерь. – Но… Я сам осматривал тела всех парней, они все были мертвы. Все, понимаешь?

Глаза врача нервно бегали из стороны в сторону, а на лице проступили капли горячего пота.

– Выходит, Даня мог подхватить корь… – протянул врач. – И хуже того – он может обратиться в тварь. Но…

– Что «но»? – выпалил кавказец. – Оставим всё так, бросим гнить?

– Дело не в том. Видишь ли, с того дня прошла неделя, Чеснок уже, пусть даже с тяжелыми ранениями смог доковылять до пункта, окончательно став лешим, но Даня до сего момента чувствовал себя относительно нормально. Я вёл небольшие отчеты: да, он кричал как резанный, тело подверглось значительным изменениям, но он не проявлял признаков агрессии. Только сейчас и только когда заметил тебя.

Врач прислонился к окну, от которого струился холодный, серебряный лунный свет. Он поймал на себе несколько хмурых взглядов перевозчика, который от услышанного на время замолк. Пока установилась небольшая пауза, разрядившая обстановку, Соловьев достал из внутреннего кармана тонкую сигарету «Marlboro» – диковинка в этих краях.

– Ты что, куришь? – удивился Егерь.

– Видимо, что так…

«Черт теперь поймет, что делать….» – думал кавказец, рассматривая старенький пистолет АПС, иссеченный царапинами и сколами – пистолет прошел через многое.

Молчание продлилось еще минут десять и, правды сказать, всем немного полегчало.

– Сделаем так, – перевозчик наконец поднялся со скамьи, вплотную приблизившись к Соловьеву, – Понаблюдаешь за ним ещё немного. Будет беситься – убью, нет – заберу, ясно?

– Ясно… – вздохнул врач.

Егерь поставил оружие на предохранитель, после убрал в кобуру.

Хлопнул дверью и вскоре скрылся. Вдали, за косыми крышами пункта, змеей извиваясь, вспыхнула молния, рассыпавшись кучей белых лезвий. Затем, Раскатился гром и окна страшно задрожали, грозясь вот-вот лопнуть.

Доктор впился глазами в дверную ручку, пытаясь усмотреть на ней каждый скол, каждую царапинку. Сигаретный дым тихо расходился по узкому коридору.

Он стоял так, пока, наконец, огонь не добрался до фильтра.

Едва доктор не перешагнул порог своей комнаты, как вновь услышал крик. А потом ещё. И ещё.

4

Следующие несколько долгих дней в больнице стали для пациента последними – Даня, на удивление, почти вылечился: ужасные раны на руке идеально затянулись, тело почти не болело, с лица словно стерли почти все ссадины и царапины, оставив только один шрам, в три полосы – он тянулся почти от самых уголков губ и до поблекшего глаза. Но, как известно, шрамы украшают мужчину. Сам же глаз уже утратил всякую способность видеть, а потому был скрыт за повязкой. Теперь, Даня напоминал больше незадачливого пирата, нежели солдата. Но в оставшемся глазу горела животная ярость. За все те мгновения, когда он приходил в сознание, он проклинал Егеря в случившемся. Все полу бредовые кошмары, что преследовали Даню, были пропитаны недавними событиями. Одна, всего одна мысль не давала новобранцу спокойствия: как Егерь это допустил? Единственным желанием юноши было вскрыть глотку этому самонадеянному ублюдку, что допустил смерть всего отряда, Артёма..

– Ублюдок, – прошипел солдат, когда пришел в себя. Его не смутило, что рядом стоял Соловьев.

– Это ты мне, Данил?

– А? Нет. Не вам…

Ему предстояло многое осмыслить.

Спустя несколько часов он впервые поднялся и, на удивление престарелого врача, довольно быстро вернулся в жизнь. Впервые за столько мучительных дней ему удалось нормально поесть. Пусть это и был самый паршивый, наполовину опустошенный сухпаёк, парень не возражал, хотя, кажется, жрать захотелось ещё больше.

Доедая банку тушенки, он все еще с недоумением поглядывал то на врача, то на себя. Было что-то во всем что-то подозрительное, иллюзорное и ускользающее из-под пальцев. Будто он так и не вышел из своих кошмаров. Сердце стучало, руки нервно дергались, не позволяя удержать мясо в ложке. Юнец то и дело ощупывал повязку, не веря, что действительно утратил половину зрения. Несколько раз даже пытался приподнять черную повязку, но, поймав на себе суровый взгляд врача, прекратил попытки. Наконец, закончив трапезу, обратился к Соловьеву:

– Это же всё… правда? – голос дрожал, выжившвший то и дело нервно глотал воздух.

– Да, все правда. Повезло, что мы тебя вытащили, – мрачно ответил доктор, перебирая в руках старенькие, запыленные временем очки.

– Мы? – спросил Даня, но тут же одернулся.

«Все передохли из-за него… Даже дядя… А он считал этого мудака своим другом… – нахмурился юнец, но ничего не сказал. – Нужно идти в казармы, там все переварю.»

– В общем, спасибо вам за все… Мне надо идти.

– Стоять, – старичок крепко вцепился в плечо мальчишке. – Ты уж прости, но пока тебе никуда нельзя.

– Это ещё почему?

– А потому, – врач вздохнул, постепенно разжимая пальцы, – что ты подцепил болячку. Очень скверную болячку.

– Что…

– Не перебивай старших. – спокойно, но с предельной серьезностью ответил врач. – Вирус, хворь, порчу, называй как хочешь. По-хорошему, ты сейчас должен лежать со своими товарищами глубоко под землей. Но, божьим чудом или дьявольским промыслом, ты выжил, заплатив всего лишь глазом.

Даня недоумевал.

– Так вышло, что все полегли и остался ты да Егерь, – продолжил Док. – Тебя забила лихорадка, а потому ему пришлось тащить тебя на себе, до самого пункта. Мало того, он ещё и обеспечил твоё лечение: притащил ворох лекарств, без которых бы ты… – врач провел пальцем по горлу. – А ты жив-здоров. Только вот болен.

Парень еще раз недоверчиво посмотрел на врача, вдохнул неприятный, больничный запах фенола. Поморщился.

В голове шуршали обрывки мыслей, эмоции сменялись одна на другую ежесекундно, а предметы вокруг да и сам Соловьев расплывались и снова обретали черты.

– Ты слишком быстро восстановился, – хмыкнул врач, – но эмоционально нестабилен. Упаси Бог если ты – переносчик. Тогда весь пункт превратится в это нечто, чем стал Чеснок.

– А что с ним?! – Даня вскочил с кровати. Но тут же остыл.

Пролетел ещё час, пока Соловьев объяснял Данилу происходящее. Казалось, что тот, будто потерял дар речи: он лишь молча сверлил глазом врача, отчего Соловьеву становилось не по себе.

Но ситуация и правда была хуже некуда: Рубахин, узнав о ситуации с оборотнем за воротами, приказал избавиться от парнишки. Это жёсткое решение было совершенно оправдано: держать зараженного неизвестной инфекцией солдата внутри пункта было слишком рискованно и опасно. Поэтому, Егерь последние несколько дней только и делал, что пытался отговорить Генерала.

– Я все понимаю, но это мой пацан. – сквозь зубы говорил кавказец.. – Не надо крови, он и так с того света вернулся божьим чудом вернулся.

– Егерь, – совершенно спокойным, лишенным любой эмоции голосом отвечал Рубахин. – он заражен хворью. Уже мог заразить нашего врача. Мог заразить тебя. Нельзя дать этой заразе ходу, иначе весь пункт загнется.

С очередной сигареты слетал пепел, постепенно рассыпаясь по пепельнице.

– К тому же, Егерь, ты сам его чуть не прикончил. Противоречишь сам себе.

– Тогда я выстрелил, потому что подумал, что парень обезумел. – парировал перевозчик, облокачиваясь на треснувшую по всем швам стену. – Но, как оказалось, ему удалось сохранить рассудок.

– Этого мы точно не знаем.

На секунду все затихло. Только ветер выл за окном, поднимая поблекшие медные листья то вверх, то опуская вниз, то лихо закручивая их кольцом, – он гнал их в бесконечную даль. Растеряв большую часть по пути, он снова и снова неряшливо собирал их, пытаясь куда-то унести, лишь бы не оставлять гнить здесь… Лишь бы унести отсюда.

Егерь дрогнул. Совсем незаметно. Внутри что-то щелкнуло: окончательно перемкнуло старую проводку.

Этот ветер. Было в нем что-то настолько знакомое, настолько близкое, что вдруг вернулось давно забытое чувство. Впервые, глаза перевозчика блеснули. Сверкнула искра.

А затем подступил и страх, заставивший руки старого ветерана невольно дрожать. Вернулись чувства. Но, проглотив эмоции, Егерь ответил:

– А что, если мы уйдем отсюда? Я заберу мальчишку с собой и больше не вернусь сюда.

Рубахин приподнял брови.

– Что же ты в него так вцепился… Впрочем, неважно. Если ты так решил пожертвовать своим положением, ради инвалида, то ступай. – Генерал встал из-за стола и подошел к Егерю. Последний раз он посмотрел перевозчику в глаза и впервые он там увидел… Жизнь. Впервые за столько лет в бледно-голубых глазах кавказца пылала искра надежды.

– Прощай, Егерь. – он крепко пожал кавказцу руку. – У вас два дня.

Воздух, пропитанный гарью, копотью, смолой да запахом угля неприятно щекотал нос. Кавказец шел, почти не вглядываясь в дорогу. Он словно оглох и ослеп.

Нахлынули воспоминания. Воспоминания, которые Егерь припрятал далеко в сознании, запрятал в сундук и крепко-накрепко запечатал. Но этот ветер… Ветер, вздымающий с земли листья, все изменил. Печати спали.

Старая, пыльная и морщинистая земля, впитала в себя скупую мужскую слезу. Багровел закат, сгущая алые краски над перевозчиком. Тихо шуршал ветер.

Глава IX. Гнев

1

По горбатой дороге, подскакивая на частых кочках, огибая глубокие ямы, в которых чернела дождевая вода, тихо катился КРАЗ. Солнце ещё не успело выглянуть из-за волнистых горбов гор, но лучи его уже пробивали свинцовую завесу из туч, оставляя на темном небосводе яркие, пылающие огнем раны.

Впервые за последние несколько дней установилась тихая, спокойная погода и только ветер пугливо покачивал редкие ветки деревьев. Кругом и вовсе было пусто: только грязь да пепел.

Егерь был уже далеко от пункта.

В кабине машины стояла могильная тишина. Егерь старался смотреть только на дорогу, но нет-нет да поглядывал то на Зевса, что пристроился между двух сидений и мирно спал, то на Даню, перебирающего в руках старый блокнот, исчерченный записями.

Перевозчик было потянулся за сигаретами, но, вспомнил, что вчера выкурил последние.

– Даня, есть сигареты? – отстраненно спросил Егерь.

Пацан еще с секунду помял блокнот в руках и, спрятав его под плащ, нехотя нырнул руками в карманы. Нащупав пачку заветных успокоительных, вытащенных из тайника Хриплого, он почти достал их, как вдруг пресек себя резким движением.

– Нету, – еле выдавив из себя, отвечал парень.

Кавказец махнул рукой:

– Ну и хрен с ними…

Пацан продолжил шерстить в записях, коими изобиловал блокнот незнакомца из деревни. Почерк был ужасен: маленькие, несуразные буквы смещали друг друга, то вздымаясь вверх, то сползая вниз. Несмотря на это, юноше удалось много чего разобрать. Большинство записей являлись отрывками из каких-то речей: они были аккуратно записаны, с датой, но без года; сам текст был озаглавлен и рядом с ним стояла римская цифра. Самая первая заметка датирована ноябрем, а значит, дневнику по меньшей мере год. Её содержание была явно было порождением чьей-то больной фантазии:

«Слово Якове»

I

«И пришло мне озарение, и пришло мне слово, и открылся мне путь! О, да снизойди до земных пустот да озари своим пламенем гнилую земь нашу, истреби отродьев сатанистских! Пусть грешники узрят пламя! Пламя, что сожжет, и пламя, что превратит все в пепел! А на костях грешников да взрастет новый и чистый мир! Да взрастит Он новые души, преданных Единому Ему! Ты – панацея! Ты – дух Новейшего Завета! О, снизойди и покори нас!»

Дальше буквы размывались, перетекая в непонятные символы, а перевернув страницу, Даня увидел десятки мелких, но дотошно проработанных рисунков: кресты, пентаграммы, непонятные линии, кусочки текста, видимо, на латинском… Посередине же, мрачно взирая, стоял бородатый мужчина, нарисованный какой-то красной, уже потемневшей краской. Линии его тела были неровными и кривыми, а отвратительное и страшное лицо внушало страх: несколько уродливых, горбатых шрамов расползлись по всей физиономии, густая, черная борода почти доставала до широкой груди. Но самым мерзким были глаза старика: один, судя по рисунку, поблек, но вот второй… На его месте растянулась паучья сеть, сплетенная будто человеческой плотью , из отверстий которой виднелись черные точки, похожие на мелких комаров или мух.

Даня, не сдержав отвращения, сморщился.

Одет этот святоша был в церковную робу, тщательно закрашенную той же кровавой краской, только вот на груди зиял черный крест. Под рисунком надпись: «Святой Яков».

Парнишка невольно дернулся и поспешил захлопнуть странный блокнот. Сразу же вспомнился тот повешенный старик, его пустые, черные глазницы, тело, лениво покачивающееся из стороны в сторону, словно часовой маятник.

Воспоминания снова влекли Даню в прошлое, возвращали в тот роковой день, когда его семьи не стало. Смотря на одни и те же черные деревья, он не мог думать об ином: окружение напоминало только смерть и уныние. Боль и отчаяние.

2

За день до отъезда, когда Егерь снова пришел в медпункт, Даня ничего ему не сказал. Едва сдерживаясь, он смог только выслушать ветерана.

– У тебя два варианта, пацан: первый – ехать со мной, подальше отсюда. И второй – сдохнуть на месте. Рубахин церемониться с тобой не будет, а потому выбор у тебя скудный. Решай.

После перевозчик ушел.

Прошел час, затем второй. Даня сидел в одной позе, совершенно не двигаясь и смотрел в одну точку на стене. Паук, что давно прижился на ней, даже успел сплести небольшую сеть, куда залетела огромная и жирная муха. Пока та тщетно пыталась вырваться из цепных оков, восьминогий убийца не спеша приступал к трапезе. Муха дергалась, пыталась отцепиться и улететь, но паук неумолимо приближался. Наконец,

он стал медленно пожирать ее. Вскоре жертва стихла, перестав нервно дергаться.

Раздался хлопок. Даня оборвал праздник пауку, размазав его тушку по стене. А потом ударил ещё. И ещё.

Выбора не было: умирать здесь Даня не хотел, а потому, когда Егерь вернулся, то, превозмогая отвращение, согласился. И пусть разумом он понимал, что перевозчик не виноват, но все равно всем сердцем ненавидел его. Позволить допустить смерть всех – и новичков и опытнейших ветеранов, эта ошибка, которую нельзя простить. Никогда.

3

Время пролетело незаметно. Пока пацан ворошил заметки, Егерь проезжал мимо последних, пусть и полностью разграбленных деревушек да одиноких домов. Дорога, если её можно было так назвать и раньше была паршивой, а сейчас, после ядерной войны, от неё осталось только название. Хорошо, что машины перевозчиков, которые часто ездили от пункта к пункту не позволили сорнякам сожрать ее.

Ближайшие двести километров были совершенно пусты и безлюдны: горелый лес, высохшие болота и редкие ручьи – вот и все красоты. Лишь раз по пути встретилась крупная речка, вдоль и поперек испещренная огромными валунами, да и та больше напоминала болото. Пусть она и была достаточной глубины, Егерь знал все тайные тропы и безопасные пути, а потому преодолели они это препятствие быстро.

Вскоре, прямо за сгоревшими полями и уродливыми деревьями раскинулся старый, полузаброшенный городок. Даня отвел взгляд от взгляд от записок, снова увлекших его и на секунду замер. Никогда. Никогда за всю свою жизнь он не отъезжал от пункта так далеко. Ему с самого детства говорили, что там, за оградительными стенами ничего и никого нет – только бандиты, монстры и редкие одинокие скитальцы, потерявшие рассудок. Хотя дядя часто рассказывал о безбашенных сталкерах, что охотятся на мутантов и бродят по разрушенным городам в поисках ресурсов.

Тогда Даня не понимал, зачем в пункте так пугали молодняк, но сейчас, кажется, понял… Только безумец решится выйти за пункт. Даня невольно посмотрел на Егеря.

Грузовик потихоньку въезжал в мертвый город. Вокруг стелились заброшенные, разрушенные дома, едва стоящие на ногах. Они напоминали юнцу старых и дряхлых стариков: осунувшиеся, с жеванной, изрезанной сотнями морщин кожей, дрожащими костлявыми руками и суровым, полным страданиями и болью взглядом. Они, будто бы недвижимо наблюдали за одинокими путниками, что посмели нарушить их долгий покой. И если половина домов была дряхлыми стариками, то другая – сгнившими мертвецами. Перед смертью по ним прошелся пожар, обугливший их бедные лица, пролили жуткие дожди, заставившие их мертвые тела тлеть. Каждый дом напоминал о том дне, когда мира не стало, когда человечество уничтожило себя.

Даня вздрогнул.

– Багдарин, – сказал Егерь, не отвлекаясь от дороги. – Раньше это был обычный, мелкий городок, но вот что с ним сделала война.

Парень молчал.

– Таких теперь тысячи.

А вот и центр: совершенно безлюдный и пустой. Не было даже машин, мусора или чего еще – обезумевшие люди за пятнадцать лет стащили все, что только можно.

Грузовик словно обтянуло мраком, несмотря на то, что солнце сияло высоко над головой, отгоняя тучи. Тихо шуршал ветер, играя с редкими опавшими листами. Вдруг КРАЗ заглох невдалеке от большого двухэтажного здания, окутанного деревьями. Из трубы двухэтажного дома струился дымок: пусть краска на нем и облупилась и дерево давно начало гнить, нельзя было сказать, что здание пережило мировую катастрофу. Скорее, оно просто прошло через пожар, что оставил отпечаток из сажи и обгоревших досок. В треснувших окнах играли блики солнечных лучей, отражая свет прямо на лобовое стекло. Даня зажмурился.

– Пошли, – приказал Егерь. Он взял небольшой рюкзак на двадцать литров, используемый им для коротких вылазок, где ютились запасы первой необходимости: еда, вода, лекарства и немного патронов; после закинул за плечо привычный 74 АКСУ и выпрыгнул.

За ним юркнул Зевс.

Парень послушался и молча вышел наружу, прихватив уже свой калаш. Все остальные запасы, которые выгреб Егерь у себя из конуры лежали в кузове КРАЗа – аккуратно сложенные и плотно упакованные.

Округа была пропитана запахом пыли и гнилой древесины, впрочем, как и везде.

– Сиди здесь, понял? – сказал Егерь, глядя Зевсу в блеклые глаза. – На всякий случай. Охраняй.

Кавказец скрылся в багажнике КРАЗа, оставив двух мутантов наедине. Пацан не решался подойти к волку ближе: то ли боялся, то ли ему просто было противно прикасаться к этому отродью дьявола. Но вот Зевса Даня заинтересовал. Полуволк-полупёс тихо, покачиваясь из стороны в сторону, лениво поднимая свои огромные лапы, приблизился к Дане. Обнюхав сперва ноги, а потом и руки, которые парнишка пытался убрать подальше, Зевс резко цапнул Даню. И зарычал.

– Чего? – вскрикнул Даня.. – Ты охренел?!

Тут он замер: что-то случилось. В голову словно ударил мощный импульс, заставивший все вокруг замереть. Окружение, словно погасло, оставив лишь Даню и Зевса. Молниями ударили мысли, чувства, запахи, но, словно не родные. Будто снаружи был источник, издающий эти ощущения. Взгляд пацана остановился на Зевсе. Тот вилял хвостом, радостно высунув язык.

– Эй, ты, что… Разговариваешь?

В ответ лишь рык. Но теперь, пацан различал в этом животном рыке что-то такое близкое и одновременно далекое. Зевс, словно передавал свои чувства, поток своего сознания парню. Даня различил в этом коротком импульсе радость. Как будто волк был рад видеть своего нового друга.

– Охренеть… – Даню застилали воспоминания и чувства, которых он не переживал, какие-то короткие, совсем незапоминающиеся обрывки. Было не по себе. Еще несколько минут он не отрывался от пса. Несколько мимолетных мгновений затянулись на часы, потоки мыслей соприкасались, словно ручьями стекая в один… Даня чувствовал, что разговаривает с псом, но не посредством общения, а скорее… Прямого понимания друг друга. В этих блеклых собачьих глазах таилось столько чувств и переживаний, столько скрытого от человеческих глаз.

– Эй, чтоб тебя, – гаркнул Егерь, толкая юнца из стороны в сторону. – Просыпайся!

Даню будто вынули из бочки с водой.

– Д… Да… – еле открывая рот отвечал Даня. Он не сводил глаз с Зевса.

– Слышал? Я ухожу перетереть с Ромом в этот перевалочный пункт, – кавказец пальцем указал на широкое двухэтажное здание, огражденное разбитым забором. – На всякий случай ты тут поохраняешь.

Пацан кивнул.

Егерь приказал Зевсу сидеть здесь же, а сам накинул рюкзак и ушёл.

Давно Егеря здесь не было. Он проходил мимо лихо закрученных сожженных деревьев, шуршал ногами по выстланной промокшими и опавшими листьями траве. За забором были свалены старые, убитые машины. Куча Жигулей, Волг, и несколько Тойот – давно вскрытых и опустошенных. Среди всего этого кладбища трупов выделялись лишь несколько машин: Шишига Рома, несколько УАЗОВ, совершенно незнакомых Егерю и старенький 67 ГАЗ, принадлежавший заядлому выпивохе и игроку в карты – Тополю.

– Ну привет, дружище, – Егерь невольно улыбнулся, глядя на разваленный временем ГАЗ-66. Потрепала тебя жизнь, да?

А вот ГАЗ-67 Тополя был в полном здравии. Этот старичок прожил больше Егеря и застал времена Союза. Тополь тщательно следил за здоровьем машины: постоянно осматривал и обновлял и без того дефицитные детали.

Егерь подошел к центральному входу. Остальные подъезды завалили, в целях безопасности. Было подозрительно тихо: ни пьяных криков, обычно слышимых со второго этажа, ни задорных песен о былом, ни трезвона наскоро собранного радио, которое Ром в шутку называл Балаболом.

– Спят что-ли?

Противно заскулила дряхлая деревянная дверь. Егерь вошел на первый этаж и тихо поплелся по скрипучему, давно прогнившему полу. Каждый тяжелый шаг перевозчика громко отдавался во всех уголках двухэтажки. Само здание изнутри содержало в себе по восемь квартир на каждом этаже, причем на первом было совершенно пусто: в закрытых комнатах хранились боеприпасы и провизия, а вот на втором ютились и жили сталкеры. Пройдя несколько метров по пустому коридору, освещенному лишь парой окон по периферии, Егерь свернул на лестничную клетку. Это была единственная лестница, что вела к людям, а потому на ее стыке была установлена крепкая решетчатая дверь, обтянутая сеткой. Её смыкал огромный амбарный замок. Обычно за ней стоял дежурный, пропускающий людей.

На секунду кавказец замер. Еще при входе он учуял неприятный, едкий запах пороха, а теперь, когда увидел напрочь сорванный замок и распахнутую настежь дверь, тут же выхватил гранату. Продев палец в кольцо, он готов был в любую секунду закинуть ее, подорвав чужаков, пробравшихся внутрь.

С поднятой рукой, кавказец медленно, не рискуя делать резких движений, поднимался по лестнице. Враги, должно быть, давно услышали его, а потому уже ждали в засаде. Ещё и шаги, отдающиеся громким эхом по зданию, сильно мешали.

– Эй, я сдаюсь! – прокричал Егерь, разрывая тишину. – Не стреляйте!

Он почти подошел пролету лестницы ведущей на второй этаж, откуда виднелось дуло автомата.

Послышалось шуршание и вскоре раздался голос:

– Оружие бросишь у входа, понял?!

– Как скажете…

Щёлкнула чека.

Граната полетела точно в проем, под ноги бандитам.

Раз, два, три…

Прогремел взрыв. Дом задрожал, а проем заволокло дымом и едкой гарью. Кавказец успел нырнуть вниз лестницы, а потому разлетевшиеся по округе осколки не задели его. На секунду все затихло.

Егерь тут же ввалился на развороченную гранатой площадку. Перед глазами все еще стояла дымовая завеса, но острый взгляд различил несколько силуэтов, развалившихся по полу. Застрекотал автомат. Короткие очереди ударили по каждому лежавшему ублюдку.

Скоро пыль совсем осела.

Кавказец, теперь уже намного спокойней, шагнул в эпицентр удара. Проемы дверей разворотило в щепки – все застелило обломками, перемешанными с кровью. Здесь лежало где-то шесть человек: видимо, услышав незнакомца они все собрались у площадки. Роковая ошибка. Тела их были нашпигованы осколками гранаты, кровь струилась отовсюду. Кавказец опустил автомат. Осколки разлетелись по всему этажу, впившись врагам в незащищенное тело. Они, словно нож масло, разрезали шею, животы, лица противников. Все погибли почти сразу, а те, кто чудом выжил после взрыва, проглотили очередь свинца. В воздухе витала отвратительная смесь: людская кровь, вперемешку с запахом пороха, заставила кавказца сморщиться. С мертвых тел натекали лужи темной крови. Стены, словно старинный фотоаппарат отпечатали силуэты противников. Перевозчик на всякий случай проверил каждого мародера еще раз. Но нет, даже самых крайних накрыло осколками. Кавказец выдохнул.

Взрыв разворотил захудалые двери. Егерь заметил, что в курилке, – месте, где две квартиры слепили в одну большую, лежала куча тел. Человек так двадцать, криво сваленных между собой трупов…

Он было хотел пройти туда, но тут же одернул себя.

«Вдруг ещё где есть…» – подумал перевозчик.

Он обошел все квартиры второго этажа и ничего не нашел. В настежь распахнутых квартирах разворошили все. Раньше комнаты были уютно обустроены – в стареньких, понурых шкафчиках лежало все добро местных: патроны, оружейный хлам, личные дневники, заметки и карты местности. В самых дальних углах они прятали самое ценное – обрывки воспоминаний о старом мире, где не было месту бесконечной боли и страданиям: заштопанные детские игрушки, напоминавшие о семье, ветхие фотографии былой юности, что запечатлели совсем наивные лица. Почти в каждой комнате стояли кресты и иконки. В одной кавказец нашел старого, несколько раз сшитого заплатками медведя. Из него торчала куча распустившихся ниток, а правая лапа небрежно болталась из стороны в сторону. На месте глаз торчали черные пуговицы. Игрушка была испачкана в крови. Совсем недавней. На столе валялись кучи испещренных заметками бумаг, а под их слоем томилась огромная карта окрестностей, тщательно отмеченной какими-то значками и крестиками. Судя по всему, красными крестами отмечались очищенные зоны, а вот жирными черными точками обозначались базы врагов или гнезда мутантов. Видимо, пункт просто-напросто прижали бандиты.

«Как всё поменялось» – вздохнул кавказец. Теперь, когда все комнаты были проверены, можно было идти в курилку.

По трещинам развалившихся окон застучали капли, набирающего силу дождя. Небо снова стягивали мрачные лики туч, оставляя солнечному шару все меньше места.

С первого этажа послышались громкие шаги – пара человек, сломя голову неслись на второй этаж. Кавказец нырнул в комнату и затих. После, он немного выглянул из-за проема.

– Стой! Стой я тебе говорю, придурок! – звуки становились все слышней. Егерь был готов в любую секунду продырявить вражеский череп. Дождь усиливался.

Тут из разбитого дверного проема выскочил Зевс. Он бежал, сломя голову, то и дело спотыкаясь о тела убитых. За ним, дрожа всем телом, вывалился Даня. Он рыскал дулом автомата во все стороны, пытаясь обнаружить противника. Как только его взгляд остановился на картине из кучи человеческих тел истекающих кровью и кучи вывалившихся органов, то он тут же обхватил руками лицо, попытавшись сдержать рвоту.

Перевозчик, палец которого едва не нажал на курок, облегченно выдохнул.

– Даня, это я! – прокричал он, высунув руку за дверь.

Пацан, все еще немного шатаясь побрел к нему. Зевс уже успел отругать своего хозяина за самонадеянность, грозно на него порычав, и теперь спокойно обнюхивал тела мародеров. Если в куче трупов у лестницы живых точно не было, то вот в курилке лежало несколько раненых.

Видимо, атака базу не задалась и группе Рома удалось оказать сопротивление. Отдельно от сваленных тел, корчились от боли и постанывали несколько бандитов: паре из них пробили живот, а одному прострелили ногу.

– Уроды… – прошипел Егерь, всматриваясь одному бедолаге в глаза. – Щас вы мне всё расскажете.

Кавказец приказал пацану разжечь костер, прямо в бочке, откуда дымились еще не погасшие угольки костра. Пока Даня отводил взгляд от мертвых, будто бы впившихся ему в единственный глаз, перевозчик усадил одного из раненных на кривой жестянной стульчик, прямо рядом с треснувшим окном.

Пара тяжелых оплеух привели больного в чувство. Он тут же зарыскал глазами, пытаясь понять где он и кто перед ним стоит.

– Странно, что взрыв тебя не разбудил… – отрешенно говорил Егерь. – Впрочем…

Тут же в голень, прямо по рукоять, вонзился охотничий нож. Бандит запищал от боли и едва не свалился со стула.

– Ну, сука… – оскалился кавказец и провернул лезвие вокруг своей оси.

Здание оглушил пронзительный крик.

– Что вам, уроды, здесь забыли?!

– Не…Яе… – бандит жадно глотал воздух. По лицу текли слюни, сопли и слезы. Последовала череда мощных ударов. Бандит, противно плача, выплюнул несколько зубов.

– Разбуди тех двоих, – процедил сквозь зубы Егерь, удерживая пленника за плечо. – Пусть посмотрят.

Даня, успевший развести небольшой огонек, послушался.

«Во что я ввязался…» – думал он, подходя к мародерам.

За спиной слышались все нарастающие удары и крики.

– Эй, вставай, – парень слегка треснул по щеке больного. – Вставай!

Тот пробубнил что-то невнятное.

– Выродок! – орал кавказец, проворачивая нож в ране. – Отвечай!

– Мы… Яко… Нас… Сместили… – пленного вырвало кровью.

– Так, – Егерь сложил руки вместе. – Кто сместил? Откуда?

– Це… – пленный еле говорил, стимулируя в себе последние силы.

Егерь вырвал из раны нож и вогнал его во вторую ногу. Брызнула кровь, бандит отключился. Кавказец, недолго думая, пришил его. Протерев тряпкой нож, Егерь окинул взглядом двух оставшихся. Даня успел разбудить одного, а вот второй сам проснулся.

Мощным движением Егерь отбросил еще дергающегося в конвульсиях бандита в сторону. От него остался длинный кровавый шлейф. Протащив тело по полу, Егерь точно также усадил беднягу на стул.

– Встаем, – раздался хруст коленного сустава.

– А–а-а-а…. – завопил пленный обняв колени руками. – Урод!

Егерь снова начал методичный допрос. На этот раз перевозчик обошелся без ножа. Он медленно ломал мародеру пальцы, заставляя последнего корчиться и визжать от боли. Теперь, несколько увесистых ударов, казались почти безболезненными в общем фоне. Так прошло несколько минут. Мародер сначала лишился пальцев рук, затем Егерь выбил ему плечо. Всё, что можно было вытянуть из него, он вытянул.

Информации оказалось немного. Выяснилось лишь то, что мародеров сместили с юга какие-то фанатики. Потому, первые решили атаковать базу всеми своими силами, чтобы запастись ресурсами для дальнего рывка, ставя все карты на кон. И карты сыграли.

– Что за фанатики?

Мародер молчал.

– Ну, как знаешь, – вздохнул перевозчик, вогнав лезвие ему в глаз.

Со стула свалилось бездыханное тело, пустив по полу кровавое пятно.

Даня рефлекторно ощупал левый глаз, скрытый под повязкой.

За окном все сильней барабанил дождь. Выл ветер, унося мелкий дворовый мусор то туда, то сюда. Последние лучи солнца скрыли массивные, пугающе черные тучи. Приближалась гроза. Поток ветра, что внезапно ворвался внутрь, открыл окно, пошуршал по куче трупов, проскрипел гнилыми шкафчиками, а после – незаметно растворился. Блеснуло несколько вспышек, ударивших в крыши небольших домов. А потом ещё. И ещё. Гром гулом прошелся по округе, заставив оставшиеся стекла противно задрожать. Как быстро меняется погода.

– Тащи этого.

– Егерь, может хватит? Они тебе и так все сказали, зачем тебе он? – вопрошал Даня, схватившись за обмякшее тело бандита.

Кавказец вздохнул. Переступив через свежих трупов, он встал напротив пацана. .

– Я его не убью, – невозмутимо ответил Егерь, – Мне просто нужно ещё кое-что разузнать.

Даня, недоверчиво, кивнул и вернулся к костру. Он дрожал, почти падал, пытаясь не думать о происходящем. В голове царил сущий кошмар: слишком много смертей он увидел за последние дни. Привыкнув к относительно спокойной жизни в пункте, теперь он не мог прийти в себя. Неужели, все в этом гнилом мире решается только так? И если так, то был ли другой мир, когда люди не хотели сожрать друг друга? Все эти вопросы давно мучали юношу, не позволяя сомкнуть глаз, не позволяя забыться. Он посмотрел на руки и сморщился. Было противно смотреть на себя таким: получеловеком-полузверем.

«Это не мои руки… Это не я, а какая-то тварь, – повторял себе Даня. – Животное… Почему… Почему?» – от ненависти он сжал кулаки. По ладоням потекла алая кровь. Парень огляделся вокруг: за окном льет дождь, сопровождаемый грохотом грома и вспышками грозы, Егерь в ярости избивает несчастного мародера, а слева на него взирают десятки мертвых, словно зазывая к себе. Парня передернуло. Оставалось только смотреть в костер, языки пламени которого то вспыхивали, то тут же гасли. Возле бочки было тепло и уютно. Не хотелось смотреть куда-то еще. Только мирно потрескивающий костер был его другом.

К ногам прижался Зевс.

Раздался выстрел.

– Нет больше никого! Нет, клянусь! – орал бандит, схватившись за локоть, откуда бурлила кровь. – Эти шизики половину наших перебили! А-а-а-а…

– Скажи мне вот что: как такая кучка сопляков смогла перебить этот лагерь?

– Так их тоже! Их тоже, как нас!

– Вот как, – кавказец зло хрустнул пальцами, – значит, Ром решил расшириться, но эти сектанты его откинули. А потом и вас… Загрызть друг друга решили?

Кавказец сдавил врагу горло.

– Не надо… Не убивай… – хрипел мародер, нелепо раскинув руки с перерезанными сухожилиями.

Подержав пленного еще с десяток секунд он разжал руки.

Мародер плюхнулся на пол и отрывисто глотал воздух.

– И куда ты теперь в таком состоянии? – спросил он у пленного. – Руки я тебе обездвижил, ноги прострелил. Как ты дальше? Поползешь?

– Умоляю, не надо… Ради бога… Прости… – всхлипывал бандит.

– Ты ведь знаешь правила,– холодно отвечал Егерь. – Либо ты…

Прогремел выстрел.

– Либо тебя.

Костер обжигал руки, запекая свежую кровь. За окном бушевал ливень, а здесь – среди вороха трупов и луж крови было тепло. Но Даня не смотрел вокруг – языки пламени ласкающие доски, заворожили его. Сознание растворилось в бесконечной суете. Теперь, кроме его и костра не было ничего. Все проблемы, вся боль, страдания и невзгоды ушли вместе с сизым дымом, что проникал сквозь большие щели и дырки в потолке.

Егерь, обогрев руки, повернулся. Только сейчас кавказец оценил весь ужас произошедшего: все те, кого он знал не один год, с кем делил пищу и кров, сейчас лежали здесь. Эти бледные, давно остекленевшие глаза были полны мертвого безразличия. Он подошел ближе. Тела его знакомых свалили в кучу, как мусор. В этой куче был и старик-механик Ус, выделявшийся своей огромной, седой бородой, и Буль – пузатый и забавный мужичок, что лучше всех готовил еду. Его похлебка не была той приторной дрянью из консерв всегда напоминала кавказцу о прошлом. Сейчас бедолага сидел в углу, опустив голову. На груди красовалось огромное кровавое пятно. В куче тел Егерь отыскал и Тополя – бандиты, видимо, выловили беднягу живым и издевались как хотели. Егерь скупо выругался. Долго кавказец не мог отыскать тело старого друга. Он переворошил эту свалку трупов, но так и не нашел Рома.

– Не мог же ты как все, – бормотал Егерь. – Наверняка ушел. Выжил, как всегда.

Выдохнув, кавказец подошел к окну. Ветер все еще лениво поигрывал с оконной рамой, качая створку из стороны в сторону. Отвратительный звук.

Одним мощным движением, Егерь вырвал хлипкую конструкцию. Задребезжали осколки стекла.

Снова хотелось курить. На часах было чуть поздней полудня, а на улице, казалось, что уже ночь. Били молнии, озаряя вспышками округу, зло ворчал гром. Дождь залил будто из ведра. Егерь выглянул из окна.

Серые, блеклые и совершенно пустые, понурые дома, сгоревшие деревья, надломленные остатки цивилизации, – всё, что осталось от былого мира. А внизу, прямо под окном, ютились бандитские машины.

«Застали врасплох…» – подумал кавказец, выпуская обильное облако дыма.

Он оглянулся. Блеск костра освещал погибших сегодня. Друзья и враги – все мертвы. Костлявой старухе не было разницы кого забирать – все перед ней равны.

Глава X. Скорбь

Тихо трещал костер. В маленькой, почти обвалившейся комнатке было по-своему уютно. Не было ни луж вязкой крови, ни десятков сваленных друг на друга тел, что своими остекленевшими глазами, впивались прямо в душу.