Читать онлайн Тихий ветер бесплатно

Тихий ветер

Пролог

Моей бабушке.

Смотри, милая, что получилось благодаря твоим рассказам о войне

ВНИМАНИЕ!

Все герои, места и события, описанные в этой книге, вымышлены.

Любое совпадение случайно.

Рис.0 Тихий ветер

Настоящее

Я забыла, как ходить без оков на ногах, без жалобного звона при каждом движении. Эта стальная тяжесть стала основой меня. Сто шестьдесят два звена, измеряющие мою свободу. Сто шестьдесят два звена – это двадцать три шага моего настоящего.

Металлический браслет решили надеть мне на левую ногу. Потому что она ближе к сердцу. Так они хотели напомнить о причине, из-за которой я оказалась здесь. Кровавые ссадины вокруг оков не заживали и досаждали мукой, которую я заслужила.

Ведь это был мой выбор. Когда-то давно я сделала его и не скрыла. И теперь молчаливо принимала все виды пыток и медленных казней.

Но, если бы научились считывать переживания, которые живут в сердцах, то физическая боль утратила бы силу и влияние. Ведь такие страдания беспощадно разрушают души.

Сто шестьдесят два звена моей жизни. Двадцать три шага моей обречённости. Я не помню, как пахнет трава, как выглядит бескрайнее небо, как ветер путается в волосах. Не помню дождя. Забыла снег. Я не видела солнце с прошлой жизни.

Разве это важно? Когда помнишь, почему ты здесь. Помнишь каждое слово, каждое движение и каждую мысль, которая привела к этому.

Я хранила эти воспоминания. Перебирала их каждые секунды отмеренной мне жизни. Боялась что-то забыть. И радовалась, что боль от браслета напоминала о прошлом. О том, почему я здесь.

Всё в мире имеет цену. Мы платим за всё. Чаще всего эти суммы не измеряются материальными ценностями. Чтобы получить знания, мы жертвуем любимым делом. Завоёвываем любовь, тратя время и свободу. Рожаем детей в страшных муках и переживаниях.

В человеческой жизни всё как в гипермаркете. Цена того, чего больше всего хочется, выше остальных. И самый дорогостоящий товар – счастье. За него мы готовы заплатить жизнью. Увы, не всегда своей.

Так было со мной. За своё счастье я заплатила жизнями миллионов людей: невинных, добрых, молодых, совсем юных… Я поступила эгоистично. Я могла всё изменить. Могла их спасти и всё закончить. Но не сделала этого.

Я выбрала счастье.

Теперь всё, что осталось, – это сто шестьдесят два звена моих воспоминаний. Двадцать три шага заслуженных страданий.

Часть 1

Доброволец

Глава 1

Пленник

Я считаю, что все, кто наживается на войне и кто пособствует её разжиганию, должны быть расстреляны в первый же день военных действий доверенными представителями честных граждан своей страны, которых они посылают сражаться.

Эрнест Хемингуэй, из предисловия к книге «Прощай, оружие!»
Рис.0 Тихий ветер

Прошлое

Взмах. Свист. Удар. Боль.

Взмах. Свист. Удар. Боль.

Снова взмах.

Опять свист, очередной удар и жгучая боль.

Я потерял счёт времени. Он затерялся в паутине муки. Возможно, меня пытают всего лишь час. Но подозреваю, что уже пошла вторая неделя.

Нет сил поднять голову или просто открыть глаза. Веки опухли, а во рту прижился вкус собственной крови. И это единственное, что я чувствовал за эти бесконечные дни.

Истязали моё тело лучшие садисты элитного подразделения армии, которой я давал присягу. Меня били, топили, жгли током и огнём. Мою кожу протыкали гвоздями и ржавыми иглами, резали и рассекали. Я потерял счёт пыткам. Их разнообразие пугает, но уже не меня.

Лишь шрамы расскажут мне о них. Вернее, рассказали бы, останься я в живых. Смерть скоро заберёт мои воспоминания и унесёт вдаль, где я буду расплачиваться за то, что слишком хорошо умею воевать. Если, конечно, существует ад. Ибо каким ужасным он должен быть, чтобы переплюнуть вот это?

Сознание беспощадно возвращалось ко мне. Я гнал его, отрекаясь от реальности, которая приносила боль и предательскую жажду сдаться.

В закрытые глаза пробивался свет, но не похожий на тусклые лампы камеры пыток. Я почувствовал, что проснулся. Но где же боль? В голове такая лёгкость, мысли не угнетают, обречённость такая несущественная…

Всё ясно. Меня накачали наркотиками. Зачем? Придумали какую-то новую пытку? Да, вероятней всего.

Я разлепил веки. Вместо подвальной камеры перед глазами предстала скромно обставленная комната, освещённая ярким дневным солнцем. Я лежал не на сырой земле, пропитанной кровью и мочой прежних обитателей тюрьмы, которые уже отправились в небытие, а на узкой кровати.

Поморгав несколько раз, я попытался пошевелить руками, но ничего не получилось. Чувство такое, будто их залили свинцом или забетонировали.

С трудом осмотрел себя, скользя взглядом по обездвиженному телу. Грудь и плечи были обмотаны бинтами, которые уже изрядно пропитала кровь. Насквозь.

– Капитан, добрейшего вам утра!

Этот голос я узнáю даже сквозь туман сильнодействующих препаратов. Отвратительный, скрипучий, с прожилками ненависти и презрения ко всем. Но только не к себе и не к человеку, за которым он готов ползать на коленях.

– Готов поспорить, что вы удивились, проснувшись не от боли.

Я хранил молчание не из-за стойкости. Я не мог произнести ни слова, мой язык отказывался слушаться.

Майор прошёл вглубь комнаты и остановился подле кровати, на которой лежал беспомощный я. Его глаза скользнули по моему избитому телу и остановились на лице.

Они победили, сомнений нет. Как и страха. Он придёт позже, когда действие наркотиков прекратится.

– Вы захотели обмануть свою страну, когда она нуждается в вас больше прежнего, – как приговор, произнёс он. – Вы решили, что ваша офицерская клятва больше ничего не значит, обманули себя, полагая, будто способны на что-то другое, кроме войны. Но вы ошиблись, капитан.

«Я спасаю свою страну, отказываясь брать оружие. Это вы её погубите, сумасшедшие фанатики!»

Тысяча обвинений готовы были выстрелами вылететь из уст, но я оставался безмолвным.

– Вы пришли в этот мир ради войны, капитан. И мы докажем вам это! – гордо провозгласил майор.

«Благодаря вашим наркотикам мой мозг скоро утратит фатальную способность к разработкам стратегий беспроигрышных сражений и захватов».

Офицер улыбнулся, будто прочитав мои жалкие надежды. Он оглянулся на дверь, якобы убеждаясь, что там никто не стоит, а после склонился к моему лицу.

Глаза, похожие на осколки льда, перехватили мой взгляд. Майор одним из первых сделал татуировку на лице, чтобы походить на своего идола. И каждые полгода обновлял её черноту.

– Мы нашли их, капитан.

Его злорадный шёпот прозвучал как раскат грома в голове.

– Облаву пережили не все, но кое-кто остался.

Нет… Нет!!!

Мысли превратились в рой разгневанных ос-убийц, которые жалили меня самого. Они летали, кусали, убивали и возрождали, чтобы снова убить.

Майор выпрямился, но улыбаться не перестал.

– Не следовало вам прятать их, – вздохнул он якобы сочувственно. – А нам следовало сразу догадаться, что пытками от вас согласия и верности не добьёшься. Да, каюсь в своей ошибке. Но я всё исправил.

Он развернулся на каблуках и прошагал к двери. Взявшись за ручку, снова обернулся и добавил:

– Теперь вы принесёте нам победу. Иначе утратите всех.

* * *

Вильгельм Дрейк вошёл в свою квартиру. Он не торопился включать свет, чтобы не выдать своё присутствие тем, кто непременно наблюдает за окнами его дома.

Двигаясь уверенно и быстро, он перемещался по длинному коридору, направляясь в гостиную, и ничуть не смущался сумраком, который окутывал его со всех сторон.

Но в центре просторной гостиной он вдруг замер. Стараясь двигаться незаметно, он потянулся к карману своего пальто…

– Прибереги пули для врагов, Виль.

Этот совет прозвучал из темноты за его спиной. Знакомый голос неожиданного гостя вмиг снял гнетущее напряжение с тела молодого мужчины.

Он быстро обернулся и попытался различить в темноте силуэт. Но привыкшие к скудному освещению глаза увидели лишь сгорбленную фигуру в чёрном одеянии.

– Это ты?..

– Есть сомнения? – снова хрипнул голос друга.

Фигура двинулась вперёд, к слабой струе света из наполовину зашторенного окна.

– Ох, чёрт возьми! – выдохнул Вильгельм и отшатнулся от скрюченного незнакомца, в котором с трудом разглядел черты близкого человека. – Что с тобой сотворили?!

И тут же ринулся к другу, заметив, как он, явно ощутив резкое недомогание, стал оседать на пол.

Строгие, классические черты лица его товарища превратились в кроваво-фиолетовое месиво, испещрённое кровоподтёками и глубокими порезами. Глаза опухли так сильно, что стали тонкими щелями. Густая чёрная борода едва скрывала побои, а отросшие пряди тёмных волос падали на избитое лицо.

– Как они нашли тебя? – жалость пропитала голос Виля.

Он перестал изучать повреждения друга, который, сморщившись и всё так же, не выпрямляясь, сел на краешек стула в гостиной.

– Они нашли не только меня.

Резкий удар ладонью по столу разбил вдребезги тишину уже нежилой квартиры.

– Кто-то предал нас! – с ненавистью выпалил Вильгельм. – Я узнаю, кто эта мразь, и прикончу своими же руками!

Судорожный вздох израненного друга оборвал его пылкую речь. И он безошибочно прочитал обречённость в безмолвии собеседника.

– Никто не предал, – хрипнул избитый до полусмерти гость. – Я сам всё им рассказал.

Дрейк ошеломлённо рухнул на стул. Он открыл и тут же закрыл рот, будто растерял слова.

– Да я и не знаю, кто выжил бы после их пыток, – оправдывая товарища, наконец пробормотал он.

– Ты знал, что они завербовали лауреата Нобелевской премии, микробиолога, специалиста по вакцинологии Франко Вайса?

– Нет, – мотнул головой Виль.

– И я не знал, – усмехнулся тот, но тут же скривился от боли. – Но нас представили друг другу, когда он делал мне инъекцию под названием «Укол правды».

– Что за?!..

– Наркотик, который отключает работу височно-теменного стыка, и ты теряешь способность лгать.

– Чёрт возьми! – рыкнул Вильгельм и тяжело вздохнул. – Всё это время ты находился у них?

Сморщившись, его собеседник всё же кивнул в знак согласия.

– Всего три недели, но казалось, что вечность.

Дрейк не нашёл подходящих слов, не переставая проигрывать в воображении картины пыток, мыслимых и немыслимых, на которые способны больные разумы тех, кто сейчас стоит у власти.

– Друг мой… – начал было Виль, но тут же замолчал, когда увидел, как приятель, обессиленно взмахнув рукой, выбросил на стол два узких прямоугольника. Они упали на полированную поверхность и тихо звякнули золотыми нашивками.

Вильгельм обречённо уставился на погоны, безошибочно разглядев в них смертельный приговор не только для близкого друга.

– Увы, поздравить не могу. И сочувствия тоже не дождёшься, – мрачно проговорил Дрейк.

Он резко встал и пошёл к бару, где тоскливо стояла гвардия алкогольных напитков, прикрытая вуалью пыли. Щедро наполнив два хрустальных стакана, мужчина вернулся и снова сел за стол напротив искалеченного гостя. Тот молчаливо принял его приглашение, и они одновременно жадно отпили.

– Я пойду с тобой, – безапелляционно сказал Вильгельм.

– Нет, – отрезал тот.

– Это не вопрос.

– Нет!

– Я пойду с тобой! – спокойно и решительно повторил Дрейк.

– Твоя семья…

– В безопасности. Я успел вывезти мать с братьями. Вернулся сюда из-за тебя. Ведь на место встречи ты не явился.

Мужчины встретились взглядами и замолчали. Между ними повисла тишина, которая значила намного больше, чем любые пламенные речи о верности и дружбе. Они слишком долго знали друг друга. Они безоглядно доверяли друг другу – и не только собственные жизни.

Сейчас происходил безмолвный диалог. Один убеждал другого одуматься и бежать как можно дальше от адских испытаний, на которые он обречён. Другой упрашивал его остановиться и не сопротивляться.

– Прости, что не пришёл, – устало сдался гость и оттолкнул от себя пустой стакан. – Я был немного занят.

– Понял уже! – печально хмыкнул Виль и с лёгкостью поймал стакан, чтобы снова наполнить.

Налив бренди себе и другу, он точно так же вернул новую порцию обратно.

– Я иду с тобой. Без меня ты там загнёшься.

Гость скривился, явно намереваясь улыбнуться, но изувеченная кожа лишь болезненно натянулась.

– Мне жаль, Виль.

– Нашей вины здесь нет. Нам просто не повезло.

В комнате, которая раньше была наполнена красивым женским голосом и мелодичным детским смехом, где несколько месяцев назад звучала музыка, а вечера неспешно переходили в ночь под добрые дружеские шутки, снова повисла тишина. Значимая и многословная. Почти такая, как одна из книг на пыльной книжной полке или забытое фото в рамке.

Эта тишина пропиталась горем и безысходностью. Она объединила двух молодых людей, ставших родными друг для друга давно и прочно.

Глава 2

Чёрный мир

Рис.0 Тихий ветер

Спустя два года.

Город Велич, Великославия

Всё началось с моря. Привычный мир окунулся в хаос из-за воды.

Во все времена войны вспыхивали на запале человеческих амбиций и агрессивных интересов жадных до власти лидеров. Но спустя одно мирное столетие самая кровожадная и долгая война началась из-за воды.

Конвенция ООН «О запрещении военного или любого иного враждебного использования средств воздействия на природную среду» одним сентябрьским утром была нарушена. Намеренно ли? Случайно ли?

Правду знают лишь те, кто отдавал приказы, и те, кто выполнял их. Однако те, кто пострадал больше остальных, – правду не узнают никогда. Ибо так было и будет всегда.

Когда самые сильные умы современности создали смесь на основе магния из более чем двадцати химических элементов и их соединений, то назвали её одновременно ласково и устрашающе – «Маленькое солнце». Уникальность смеси была в том, что она быстро разгоралась и горела даже в воде, уничтожая всё на своём пути до тех пор, пока не выгорит.

Для дальнейшего исследования учёные приняли решение переместить вещество в научный центр Антарктиды с помощью транспортного самолёта, в который поместили контейнер размером с грузовой вагон. «Маленькое солнце» долетело до места назначения. Но не так, как планировали.

Миру уже известны случаи, когда сбивали пассажирские рейсы, приняв их за вражеские самолёты. Люди оплакивали жертв трагедии, объявляли траур и выставляли скорбные посты на страницах соцсетей. Но каждый из нас был эгоистично рад тому, что это не случилось с ним или с его близкими.

Наступило время для трагедии, которая затронула всех, кто жил здесь, на Земле. Всех. Без исключения. И не только людей.

Кто в этом виноват? Возможно, учёные, которые создали такое вещество? Команда лучших военных пилотов транспортного самолета «Карна», который перевозил новую разработку, способную разрушить самый большой ледник в мире – Ламберта-Фишера? Или следует винить систему ПВО, которая приняла его за крылатую ракету другой страны и совершила роковой запуск? Виноват ли солдат, который выполнил приказ командира, не придавшего особого внимания информационному блоку?

Кто-то непременно виноват в этом – в ошибке, которая погубила миллионы жизней, или в заговоре мирового масштаба, который изменил мир.

Ведь ледник сгорел. Природная мощь льда слилась с Мировым океаном, обманчиво бескрайние земли стали дном соседних морей. Суши стало в три раза меньше. Бóльшая часть берегов перестала существовать. Города, мегаполисы и знаменитые столицы превратились в воспоминания.

Наши грехи переполнили чашу терпения Вселенной. Наши пороки вышли за пределы допустимого. Наши наглость и жадность стали смертным приговором для этого мира.

Жестокость людей, подогреваемая безумством инстинкта выживания, оказалась благоприятной почвой для вспышек конфликтов. И мощь современных войск показала свою убийственную власть.

Казалось, что солнце уже никогда не будет таким, как было вчера, небо не станет беззаботно-голубым, а звёзды померкнут навсегда.

Жизнь разделилась на два периода. Теперь она перестала быть обычной, радостной, порой скучной или печальной. Жизнь стала неузнаваемой. Ведь в неё вошла война.

Дверной колокольчик в любимой кофейне жалобно звякнул и замолчал, утонув в музыкальной заставке выпуска новостей на плоском телевизоре в центре уютного зала.

Привычный и любимый аромат обжаренных кофейных зёрен оказался не так сладок, как раньше. Тяжесть тревожных перемен испортила его.

Беззвучно ступая, я двинулась к стойке, подмечая, что сегодня посетителей в три раза меньше, чем обычно. На меня никто не обратил внимания. Их взгляды сосредоточились на лице ведущего программы, который уже без улыбки вводил нас в курс дела.

– Доброе утро, телезрители! Хотя отныне такая фраза звучит издевательски. Напоминаю, что сегодня, двадцать четвёртого апреля, в три часа восемнадцать минут утра армия диктатора Якоба Кайзера вероломно вторглась на территорию Великославии с западной стороны. Два часа назад президент Николас Аргинский объявил военное положение…

– Один ванильно-миндальный раф без сахара, пожалуйста, – почти прошептала я, отвлекая печального баристу от телевизора.

Он посмотрел на меня так, будто едва удержался от вопроса: «Какой, к чёрту, раф?! Война же!». Но сдержался и, коротко кивнув, дрожащими руками принялся выполнять заказ.

– …сотовая связь отключена, Интернет тоже. Телевизионные башни постепенно прекращают свою работу, и через сорок три минуты ваши телевизоры будут включаться и выключаться автоматически в момент экстренных новостей, – продолжал ведущий озвучивать новый распорядок жизни.

Я заметила, что многие тут же перепроверили свои смартфоны и, убедившись, что отныне они бесполезны, бросили на стол или спрятали в карманы.

– Как и предполагалось, наступательной операцией руководил Чёрный Полковник Герман Валенти – командующий группой армий «Аванпост», который отказывается от звания генерал-фельдмаршала, пока не присоединит к Пантеону Великославию. В своё время именно он разработал стратегию по захвату всей западной части европейского материка…

На экране замелькали фотографии офицера армии чернорубашечников. Под мрачный рассказ ведущего новостей я смотрела на изображения человека, о котором так часто и презрительно упоминали брат и отец, когда говорили о стратегиях вражеской стороны.

– Валенти активно выступал в поддержку национал-радикальной партии Кайзера на выборах пять лет назад. Но затем ушёл в сторону и долгое время не участвовал в политических и военных событиях. Он вместе с семьёй вёл отшельнический образ жизни…

На фото довольно молодой для полковника мужчина с надвинутой на глаза фуражкой недовольно поджимал губы, явно не радуясь, что его снимают.

– Во время «Ветреной ночи» погибли его отец – в своё время выдающийся политик граф Геррит Валенти – и младший брат Фабиан. О судьбе его матери, графини Доминик, и юной сестры, Кристины Валенти, до сих пор ничего не известно. Никто их не видел уже более шести лет…

Я содрогнулась. На экране замелькали картины одного из самых ужасных дней человечества.

«Ветреная ночь»… Такое лирическое название пресса дала жуткому варварству. Всё начиналось как мирный парад в защиту прав переселенцев, которые были вынуждены оставить свои затопленные дома. Им пришлось выйти на улицы города с транспарантами, чтобы хоть немного сравнять свои гражданские права с правами тех, кто там родился.

Внезапно вооружённые люди в чёрной униформе без опознавательных знаков налетели на толпу из нескольких сотен человек. Так прошёл первый публичный расстрел. Официально расследование ведётся до сих пор. Виновные не найдены. Кто убил людей – неизвестно.

Однако «Ветреная ночь» окончательно разрушила авторитет прежнего правительства и открыла путь к власти Якобу Кайзеру.

– Герман Валенти, несмотря на дворянское происхождение, не отличается благородными поступками. Он яро доказывает, что его не зря прозвали Чёрным Полковником и любимцем Кайзера, – продолжал тем временем диктор.

Меня передёрнуло, когда я увидела кадры с участием Якоба Кайзера, который под вспышки фотокамер пожимал руку Валенти.

– Основатель Пантеона держит подле себя ещё одного офицера – Карстена Коппа, который два дня назад получил новое звание и теперь стал генералом. Награду ему вручил Кайзер во время очередного Чёрного парада в Париже, который прошёл после безжалостной так называемой чистки жителей захваченного города. И на этот раз они вероломно казнили сто пятьдесят две тысячи мирных жителей, которые не соответствовали критериям нового общества в государстве Пантеон.

Я не сводила глаз с лица человека, который возомнил себя богом этого мира. Высокий, худой, с зачёсанными назад тёмными волосами и прямой осанкой. Его спина ничуть не прогнулась от миллиардов проклятий, которые звучали каждый раз при упоминании его имени. Ему далеко до дряхлости и старости, ко всеобщему сожалению. Его всегда прищуренные, серые, почти бесцветные глаза взирали на всех и вся с нескрываемым превосходством, а самодовольная улыбка тонких губ вызывала отвращение.

Безупречная внешность диктатора имела единственный изъян, который он нанёс себе сам, – татуировку на лице в виде чёрной тонкой вертикальной линии, которая проходила от левой надбровной дуги вниз по веку и заканчивалась под глазом.

Такие татуировки с гордостью и вызовом делали все, кто особенно верил в его силу и «освобождение». В том числе и генерал Карстен Копп – седовласый, с прищуренными бледно-зелёными глазами и жутким шрамом на всю левую сторону лица: от виска до шеи. Поверх шрама он и набил себе чёрную полосу, публично заявляя, что выстрадал эту «честь».

Генерал возглавлял личную охрану диктатора, которая вскоре стала полноценным военным формированием. «Чёрные Грифоны», или кайзерцы – специализированный отряд солдат, выполняющих жестокие способы зачистки среди мирного населения. Другими словами – это убийцы, которые нашли оправдание своему садизму.

– Ваш кофе, пожалуйста. – Бариста не глядя забрал деньги и снова уставился в экран.

– Спасибо. Хорошего… – Но я замолчала, так и не договорив привычное пожелание.

На мгновение наши взгляды встретились, но тут же разошлись. Я повернулась к выходу, а он – снова к телевизору.

– Мы были готовы к нападению комитаджей! Наши воины дали достойный отпор чернорубашечникам! И теперь… – Телевизор не умолкал.

Выйдя на улицу, я испытала радость от того, что не слышу слов журналиста, не вижу репортажа с места событий и могу спокойно попрощаться со своим любимым кофе, насладившись им в последний раз.

Каждый из нас начал понимать разницу между тем, когда ты слышишь о войне, и тем, когда она переступает порог твоего дома. Войну отрицать больше нельзя, ибо она уже уносит с собой то, что раньше казалось неизменным, верным, вечным.

Я шла по брусчатой мостовой к дому, где провела всю свою жизнь. В сумке лежал сложенный вдвое лист бумаги, исписанный словами, которые стучали в голове. Они сбивали пульс и путали мысли.

Шла, постукивая невысокими каблучками любимых туфель, раздумывая над тем, когда снова смогу их надеть. Когда опять увижу цветение каштанов, вдохну их аромат и улыбнусь мальчишкам, которые так азартно играют наполовину спустившимся мячом. Как скоро мой город станет снова мирным, на стенах закрасят жуткие надписи «Бомбоубежище», а с дорог унесут противотанковые ежи?

Я не знала ответы – и увы, вряд ли узнаю.

Войдя в подъезд старинной высотки, я вызвала лифт. Его двери разъехались, выпуская мою улыбчивую соседку Герту, держащую за руку пятилетнего мальчугана.

– Привет, Вив! – Она попыталась привычно улыбнуться, но её губы дрожали. – Ты уже слышала?

– Да, – кивнула я и, присев, улыбнулась её сыну. – Привет, Адам! Куда это ты ведёшь маму?

– В аптеку, – смутился тот и покрепче сжал ладошку матери.

– Что-то случилось? – встревожилась я, поднявшись на ноги и глядя уже на Герту.

– Война случилась, – печально ответила та. – Хочу пополнить запасы лекарств для мамы. На всякий случай.

На минуту мы замолчали. Словно сдавшись, я обняла её и похлопала по спине.

– Всё будет хорошо! – прошептала я.

Она обняла меня тоже и тихо всхлипнула:

– Да. Их сюда не пустят.

Я отстранилась и заглянула ей в глаза:

– Не пустят!

Мы молчаливо попрощались, сжав друг другу руки. Они пошли к выходу из дома, и я провожала их взглядом до тех пор, пока двери лифта не закрылись.

Оказавшись на своём этаже, я нерешительно замерла. Не хотела торопиться, приближая время, когда в последний раз пройду по лестничной площадке, достану ключ-карту из сумочки и проведу ею по электронному замку. Завтра, в это же время, я буду далеко от родного дома.

– Кайзер просчитал и это. Не могу поверить до сих пор!

– Как я и предполагал. Впервые сожалею, что оказался прав…

Мужские голоса смолкли, как только я переступила порог. Я поставила сумку на тумбочку рядом с двумя офицерскими фуражками. Отец и брат ещё дома.

По привычке взглянула на своё отражение в прямоугольном зеркале, висящем на стене в прихожей. Слегка вьющиеся светло-русые волосы всегда выгорали под солнцем и приобретали золотистый оттенок. Они были слишком густыми, а теперь ещё и длинными, доходили почти до поясницы. Придётся их основательно укоротить. Неприятно, но необходимо.

Ресницы и брови привычно пребывали без косметики, на которую всегда не хватало времени и желания. Повезло, что природа сделала их тёмными, иначе черты лица непременно смазывались бы из-за светлой кожи. Единственное, что я использовала почти всегда, – губная помада. Я любила насыщенные и сочные оттенки и никогда не экономила на качестве. Важно, чтобы цвет на губах стойко держался до момента, когда я сама решу его стереть. Но с этой привычкой тоже придётся расстаться. Я поджала губы и встретилась с собственным взглядом в зеркале.

Поверх свободной футболки висел аромакулон на тонкой цепочке с овальными звеньями из белого золота – круглый, с замысловатыми узорами и завинчивающейся крышечкой. Внутри – жасминовое масло. Мой любимый аромат с шестнадцати лет.

Это мамин подарок на последний день рождения, когда она ещё была рядом. Я не снимала его уже шестой год. Окружающие принимали его аромат за парфюм, и лишь немногие знали, что он исходил из моего украшения.

На войну я точно отправлюсь с ним! Я решительно сжала кулончик. Не могу избавиться и от него тоже.

Прошла вглубь квартиры, привычно оглядывая высокие потолки и арочные переходы. Простоит ли квартира до конца? Не заденут ли её бомбы комитаджских стравщиков?..

– Где ты была, Вивьен?

Голос отца разрушил печальные раздумья. Оглянувшись, я встретилась с холодными синими глазами под густыми и всегда нахмуренными бровями, которые уже тронула седина. Говорят, мои глаза такие же синие.

– В комендатуре, – ответила я и поставила стаканчик с недопитым кофе на кухонный стол.

Рядом с отцом сидел мой старший брат. Многие утверждают, что я очень похожа на него. Внешне. Светлые волнистые волосы, тёмные брови и ресницы, открытый взгляд синих глаз и выразительные губы. Только у него была родинка, которая расположилась над левой бровью.

Я заметила, как плечи брата чуть расправились, будто ему действительно понравился ответ.

– Зачем ты ходила туда? – вновь заговорил отец.

Я подошла к столу, за которым они сидели, и, отодвинув тяжёлый дубовый стул, села напротив.

Когда в следующий раз я буду обедать за этим столом? И будут ли здесь со мной эти двое мужчин – вся моя семья?

– Моя интернатура переносится на фронт, папа. Возможно, там мы будем видеться чаще.

– Ты сделала это добровольно? – нахмурил брови отец.

– А разве дочь офицера Великославии может поступить иначе? – вторила ему я.

– Ты отправляешься на войну как врач? – уточнил брат, поймав мой взгляд.

Его синие глаза были точной копией маминых. Но сам он – дубликат отца. Во всех остальных смыслах.

– Думаю, так я буду полезней всего, – уклончиво ответила я.

– Переводчики нам тоже нужны, – подметил он без улыбки. – Особенно с такими знаниями, как у тебя.

– Ты полагаешь, что пора сказать всем об истинном происхождении мамы? – Мой сарказм был очевиден.

– Тш-ш-ш! – резко зашипел отец. – Это должно быть забыто и вами, и мною!

– Вот поэтому я и отправляюсь на войну как врач, а не как переводчик, – устало подытожила я.

Повисло молчание. Только часы на комоде выстукивали бесценные мгновения уходящего времени.

– Осталось последнее дело. – Отец поднялся.

Я наблюдала, как он полез во внутренний нагрудный карман офицерского мундира и достал стопку конвертов. Ветхие и потёртые, они выдавали тот факт, что их часто держали в руках.

Отец положил их на стол прямо передо мной.

– Письма бабушки… – выдохнула я и ощутила, как предчувствие необратимой и болезненной потери кольнуло в сердце.

– Я был уверен, что ты избавилась от них, когда я попросил, – строгий выговор сквозил в тоне отца.

– Это всё, что у меня осталось от неё! – с горечью прошептала я.

Мои пальцы неосознанно потянулись к драгоценным листочкам, которых когда-то касалась рука любимой бабушки. Она ненавидела современные технологии. Даже когда мы гостили в её доме, она писала мне записки и просовывала под дверь. Её красивый почерк замелькал воспоминаниями, слух пока ещё безупречно воспроизводил её голос и смех…

– И это всё может погубить нас! – прогремел отец и яростно выхватил стопку из-под моих пальцев.

Только сейчас я увидела железное ведёрко, которое почему-то стояло рядом со столом. Отец швырнул в него письма и чиркнул спичкой. Через мгновение в комнате уже пылало пламя, превращая в пепел моё сокровище.

– Никто не должен знать, что у тебя была такая бабка! Ты слышишь, дочь? Эти строки могут казаться нежными лишь на первый взгляд, но недоброжелатель, жаждущий расправы, может прочитать в них свой смысл. И тогда дороги назад уже не будет. Для всех нас.

Я смотрела на огонь и почувствовала, как слезинка скатилась по щеке, оставляя мокрый след.

– Прощай, бабуля! – прошептала я.

Пламя стало меркнуть, и я резко поднялась. Глаза скользнули сначала по отцу, потом по брату. Как всегда, хмурые. Кажется, что они не умеют улыбаться и готовы на любые жертвы ради своей страны. Борцы, воины, солдаты… Но увы, не брат и не отец.

– Обратная дорога – это миф, папа. Его придумали те, кто пытается успокоить себя шансом на отступление. Есть только одна дорога – наша судьба.

Глава 3

Новая карта нового мира

Рис.0 Тихий ветер

Мир изменился за двадцать два года. Ровно столько понадобилось времени, чтобы он стал неузнаваемым.

Нет, летающих машин не прибавилось, небо так и осталось территорией самолётов и вертолётов. Латексные костюмы не вошли в моду, а учёные не нашли способ побороть смертельные болезни.

Но вот карта мира изменилась.

Из-за трагедии с воздушно-транспортным судном «Карна» уровень Мирового океана стремительно поднялся. Конвенции, мировые соглашения и толерантность между державами утратили актуальность, когда Нью-Йорк потерял земли, а Лондон спрятался под водой, унеся с собой Амстердам, Венецию и Одессу.

Достояние истории, наследие человечества и самих жителей утонувших городов принялись переселять. Провинции превратились в мегаполисы. Остатки территорий, на которых раньше были могущественные государства с морскими портами и колониальными островами, стали нищими, с трудом выплачивающими внешние и внутренние долги.

Они видели спасение в одном – сплочении. Страны присоединялись друг к другу, создавая республики, или продавали свои земли тем, кто ещё держался на плаву. Перемены климата и образование новых земель разделили страны на иной лад, смешали народы и смешали языки.

Аравия – королевство, к которому примкнули Афганистан, Ирак, Иран, Пакистан, Турция и Саудовская Аравия. Мухаммед Ойльм объединил эти страны, делая упор на тех, кто хотел вернуть миру прежний вид. Великославия образовалась из России, Словакии, Грузии, Армении и Казахстана. Эту страну с наибольшей в мире территорией возглавил избранный народом президент Николас Аргинский.

Китай, Монголия, Сингапур, Южная и Северная Корея, Япония остались суверенными державами, но создали Союз Азиатских Государств, главой которого стал Авин Баар. Уважаемый старец ратовал за ниспослание духовной благодати, отказываясь от обыденных забот и предпочитая душевное равновесие.

Из пятидесяти штатов у США осталась половина. Страны двух континентов объединились в один, объявив об образовании нового государства под древним именем Америка. Молодой и амбициозный Цезарь Власто, новый президент страны, призывал к современности, отказу от прошлого и горел новыми открытиями.

Становилось теснее, грязнее, тяжелее. Огромный приток беженцев пришёлся на страны, отдалённые от океанов и морей. На этих территориях местные жители цеплялись за утраченный мир, но их насильно втаскивали в новый.

Тут и там вспыхивали конфликты, вирусы-мутанты и неизлечимые болезни. Единственное, что перешло из прежнего мира в теперешний хаос, – холодная война между сильными державами прошлого и настоящего. И теперь они делили океаны и моря.

Кризис, нехватка воды, безработица и резкое разделение между очень богатыми и очень бедными… Средний класс перестал существовать. В моду стремительно возвращались монархия и фанатичная религиозность. Люди отчаянно искали надежду.

В какой-то момент новый плохой мир будто пришёл в норму. Люди свыклись с переменами, но стали искать луч света и обратились к вере в божества и людей. Мир разделился на две коалиции: тех, кто жаждал мирного неба, и тех, кто жаждал власти.

Последние нашли отклик в лице лидера, стремительно набирающего популярность. Им стал Якоб Кайзер – молодой аристократ-бельгиец с военным прошлым, офицерской выправкой и выдающейся политической карьерой.

Его серые глаза – почти прозрачные, пламенные речи – завораживающие, слова – способны гипнотизировать и вселять веру в способность вернуть всё, что потеряли, о чём так сильно скорбели.

Он проповедовал неофашизм, распространял идею нацизма и гордо носил только чёрную одежду, заявляя, что этот цвет – признак совершенства. Политик не таил свой ярой и необъяснимой антипатии к белому, призывая вовсе исключить его из палитры.

Кайзер основал партию национал-радикалов и создал для неё символ в виде силуэта готового к атаке мифического грифона с расправленными крыльями, изображённого на чёрном фоне.

Его стали рисовать на одежде, бейсболках и даже на значках из драгоценных и простых металлов, используя специальное ювелирное чернение. Отсюда пошли прозвища: Чернорубашечник, Чёрный Якоб, а чуть позже и вовсе – Чёрный Диктатор.

Благодаря умелой игре оттенков чёрного, грифон был не сразу заметен, что создавало таинственную ауру вокруг имени Кайзера и его нравоучений, которые стремительно перекочевали в политику. Чёрный Якоб успешно собирал вокруг себя армию фанатов, открыто демонстрирующих свой выбор.

На противоположную сторону встали предшественники свободных взглядов, веры и рас. Те, кто не поддержал Кайзера, отдал предпочтение другим лидерам.

Таких разных и, возможно, враждующих при других обстоятельствах людей, объединяло лишь одно – желание мира. Они осуждали призывы Кайзера и просили тех, кто повторял его слова, одуматься.

Но это не помешало Чёрному Якобу набрать внушительное количество голосов на выборах и прийти к власти в стране, которая образовалась из остатков Бельгии, Великобритании, Испании, Италии, Германии, Португалии, Франции и Дании.

Так он создал Пантеон.

Обнищавшие и лишённые былого могущества страны с готовностью присоединялись к новому миру и быстро переодевались в чёрное.

Но были и те, кто стремился сохранить суверенитет и с опаской поглядывал на новое образование на карте мира. Чувствуя угрозу, лидеры самых сильных стран создали Союз Четырёх, который состоял из Великославии, Аравии, Союза Азиатских Государств и Америки.

Так люди разделились.

Так началась война. Не между странами, а между союзами. Двухполюсный мир взбунтовался, диктатура единой власти – против свободного народа.

Подписанный мирный договор между Кайзером и Союзом Четырёх был нагло и беспринципно нарушен вторжением на территорию последних.

Таким было начало Третьей мировой войны.

Изменилась ли моя жизнь с её приходом? Да, но мысли изменились сильнее. Жизнь продолжалась почти в том же ритме, как и у большинства людей, которые пока только отдалённо слышали разрывы бомб и видели живых, улыбающихся солдат, шагающих маршем или идущих лёгким шагом по парку.

Прежние привычки стали нашим оберегом, как единственное, что осталось неизменным. Словно любимая куртка или платье, которые уже давно вышли из моды, но ты всё ещё продолжаешь их носить. Привычная оболочка, а под ней прячутся другие мысли, иное сознание – жуткие мысли и искалеченное сознание.

Я больше не думала о своём будущем как о чём-то светлом или успешном. Я лишилась способности мечтать. Меня постигло осознание безжалостной войны, и теперь я мечтаю об одном: чтобы обыденный, скучный, а порой и несправедливый мир вернулся к нам.

– Вивьен, ну и где ты снова затерялась?

Жизнерадостный голос медсестры Анны Зель выдернул меня в реальность. Я тоже улыбнулась, сфокусировав взгляд на лице неунывающей блондинки в белом медицинском костюме, который состоял из прямых брюк и рубашки с глухим воротом и коротким рукавом. Форма была свободного кроя, но эта девушка её ушила, чтобы подчеркнуть изящную фигуру.

– Я всего лишь задумалась, – фраза прозвучала с намёком на оправдание.

– Пойдём лучше потанцуем! – Анна настойчиво протянула мне руку.

– У меня сегодня дежурство, – запротестовала я. – Нужно поберечь силы. Да и ты, кстати, дежуришь со мной.

– О, снова ты включаешь отличницу! Устала с ней бороться! – надула пухлые губки Анна, продолжая пританцовывать и привлекать внимание проходящих солдат.

Над площадью возле подземного госпиталя, устроенного на станции метро, которую так и не успели открыть, развевался серо-синий флаг Великославии с гербом в виде наполовину закрашенного ромба, который вмещает две соединённые линии, закрученные на концах. Этот символ родом из культуры древних славян и имеет тройное значение: равенство, семья и верность. Три столпа, которые заложены в основу нашего общества.

Вокруг веселились девушки и солдаты в форме серого цвета. Недавно призванный в армию диджей-новобранец создавал музыкальное настроение вечера, и люди танцевали под его композиции.

Близилась ночь, одна из немногих мирных и тихих. Если, разумеется, разведка выполнила работу качественно и если жутким бомбардировщикам не захочется подняться в небо, чтобы убить и уничтожить всех, кто слабее их.

Стравщики.

Так мы называли выкрашенные в чёрный цвет беззвучные самолёты – истребители и бомбардировщики. В отличие от славенской авиации, этими управляли не пилоты, а компьютеры. Они выполняли манёвры намного хитрее, чем те, на которые был способен человеческий мозг, обладали безразличием к физиологическим нагрузкам и, главное, были не способны на эмоции.

Кайзер решил предоставить право убивать людей неодушевлённой машине. Их не видно ночью, но днём они – словно адские демоны, захватившие небо. Чёрные силуэты проносились беззвучно и быстро, оставляя на земле тёмный дым от взрыва мощнейших бомб.

Я боялась их больше всего. Прошло два месяца с моего прибытия на фронт, но, кажется, уже целую вечность я смотрю на небо, ожидая увидеть смертоносную птицу, созданную человеком и управляемую машиной.

Я увидела стравщика лишь однажды. Перед самым отъездом. Тогда погибли все, кто не успел спуститься в метро. А те, кто успел, оказались завалены камнями от обрушившегося входа в подземку.

Помню свою первую бомбёжку. Помню обманчиво ясное синее небо, которое пронзали чёрные металлические птицы, несущие смерть и разрушение. Помню расширенные от ужаса глаза четырёхлетнего малыша. Помню, как его обнимала мать, пытаясь обхватить всего и стать щитом, способным уберечь ценою собственной жизни.

Я видела, как взрыв забрал сотни жизней, слышала крики. Долго прятаться не смогла и выбежала из кофейни, расположенной в подвале жилого дома, куда я зашла выпить кофе перед поездом. Забыв обо всём, в тот день я прошла неофициальную военную подготовку в центре города, оказывая первую помощь до прибытия парамедиков.

С того дня небо утратило былую непорочную красоту и стало злым, жестоким и опасным.

Сейчас я в окрестностях одного небольшого города – Збарош, который разросся с прибытием новых жителей. Здесь славенская армия готовилась к обороне столицы. Наш гарнизон стоял на подступах к ней.

Николас Аргинский – главнокомандующий нашей армией и президент в мирное время – только вчера находился здесь с визитом. Он лично пожал мне руку, поблагодарил за добросовестную работу и сказал напоследок, что я – достойная дочь своего отца.

– Хочешь узнать последние новости с фронта? – опять вторглась в мои размышления Анна.

Я с опаской подметила, что глаза подруги загорелись новым огнём. Чуть наклонившись ко мне, она подмигнула и слегка кивнула в сторону. Я перевела взгляд и тут же вскочила. К нам приближался знакомый молодой лейтенант.

Я улыбнулась, привычно моля Анну о помощи, чтобы покинуть это место и не встречаться с ним.

– Уже поздно, дорогая! – пропела она и хохотнула.

– Кажется, нам пора готовиться к ночной смене, Анна, – слишком громко произнесла я, не поворачивая головы в сторону парня.

– Вивьен! – окликнул меня его голос.

Я остановилась и вымученно улыбнулась.

– Эх, не успела! – прошептала мне в ухо Анна и чмокнула в щёку. – Рада встрече, лейтенант Пакош! – обратилась она уже к нему и тут же упорхнула, пританцовывая.

– Добрый вечер, Даниэль.

Обернувшись, я встретилась взглядом с янтарными глазами молодого офицера.

– Я думала, ты ещё на задании и вернёшься только завтра.

– Почему мне кажется, что ты надеялась на это? – в его голосе прозвучал едва заметный намёк на печаль.

– Потому что мужчины склонны к преувеличенному пессимизму, – подавляя яростные угрызения совести, ответила я.

Лейтенант Даниэль Пакош уделял мне знаки внимания ещё до войны и частенько захаживал в гости, будучи другом и однокурсником брата. Он весьма хорош собой, с копной светлых волос и ямочками на щеках, когда улыбается. Отец всегда хвалил его рвение к учёбе и офицерскому званию.

Даниэль перестал улыбаться и сделал ещё шаг ко мне:

– Да, мы способны на это. Особенно если по уши влюблены. Вивьен, ты обещала мне танец. Помнишь?

Помню. Вот поэтому и хотела сбежать.

Однако всё-таки вложила ладонь в его протянутую руку.

Он вновь улыбнулся и повёл меня в центр танцующих пар. Как специально, заиграла медленная мелодия. По Даниэлю вздыхали почти все местные барышни. Явно, открыто и без стеснения. Но, казалось, он не замечал никого, кроме меня. Откуда же такое основательное подозрение, что замечает он не мою личность, а всё то, что предлагает моя фамилия и звание отца?

– Ты грустишь. Почему? – уже обнимая меня в танце, поинтересовался он.

– Я думаю, сейчас все грустят. Это общая грусть, которая пришла в наши мысли с войной.

– Ты права. Но уныние – это тоже наш враг, с ним победу одержать сложнее.

– Мы отступаем, – прошептала я. – Почему нет подкрепления? Где солдаты Ойльма? Где армия Цезаря Власто? Где их хвалёные стратеги? Почему они так агрессивно выступали против Кайзера, а теперь спокойно смотрят, как мы теряем наши земли?!

Лейтенант Пакош вздохнул. Я увидела, как от этого движения блеснули награды на его сером мундире. Казалось, он сам задавался этими вопросами. И так же злился, не услышав ответов.

– Это временно. Так нужно.

Его деловитый тон должен был меня успокоить. Но я слишком хорошо знала военных, выросла среди них. И таким меня не провести. Однако Пакош – не тот, кто расскажет мне все фронтовые тайны и сплетни. Он верен своему делу, и присяга для него – не пустая традиция.

Даниэль воспользовался моей задумчивостью и чуть ближе притянул к себе, словно призывая поднять к нему лицо. Но я притворилась, что не поняла намёка, и продолжала смотреть на его гладко выбритый подбородок, который приходился как раз на уровень моих глаз.

– Я слышала, что сюда прибыли генерал Копп и Чёрный Полковник?

– Не называй его так, прошу! – застонал он, внезапно придя в раздражение. – Все эти пафосные прозвища делают ему честь!

Я виновато закусила губу. Так его все называют.

– Я также слышала, – быстро сменила я тему, – что мой брат завтра отправляется в разведку. Это правда?

На этот раз Даниэль не торопился отвечать, и мне пришлось заглянуть ему в глаза.

– Он сам должен тебе рассказать. Не я. И если будет разрешение на это.

– Значит, это правда, – вздохнула я и устремила взгляд поверх его плеча. – Мне остаётся только молиться.

Рука Даниэля стиснула мою ладонь, и я оказалась прижата к нему вплотную.

– Тогда у меня будет к тебе просьба, Вивьен.

Я снова подняла лицо к офицеру.

– Произнеси молитву и за меня!

Он пойдёт вместе с ним!

Я прерывисто вздохнула и прохрипела:

– Обещаю, Даниэль!

Глава 4

Без права на прошлое

Рис.0 Тихий ветер

С первых минут война учит спать чутко и недолго. Как только голова касается подушки, уже пора вставать. Два часа военного сна равны семи часам мирного. Если где-то вдали услышишь ни с чем не схожий свистящий звук стравщиков, то сон мгновенно прерывается, даже когда разум обессилен, а тело обмякло от усталости. Их тихое жужжание подобно смертоносному новому виду гигантских ос, которые одним своим укусом-налётом способны уничтожить целое поколение семей, целый квартал.

Мысли крутились в голове и прогоняли сон, пока я плелась из очередной палаты к раковине в туалетной комнате для медперсонала. Я усердно мыла руки, пытаясь смыть не только невидимые бактерии, но и всё дежурство.

– Наступление Чёрной Армии Якоба Кайзера набирает обороты. После захвата Африки он обратил свой взгляд на северную часть Европы, а именно на Финляндию, Швейцарию и Нидерланды…

Быстрая речь хладнокровного диктора звучала из динамиков, которые размещались на потолках каждой комнаты. В общих залах громкость была на максимуме, а в палатах – наоборот.

– Знамён с грифоном становится всё больше. Президент Цезарь Власто отдал распоряжение об эвакуации военных из Австралии. Но Америка по-прежнему держит нейтралитет. Мухаммед Ойльм ведёт переговоры с Китаем, но пока безрезультатно. Авин Баар продолжает вкладывать средства в сооружение второй Великой Стены вокруг территории Израиля и Палестины…

Продолжая мыть руки, я глянула на себя в зеркало. Обрезанные волосы были собраны в хвост, доходивший до плеч. Опухшие веки и тёмные круги под глазами, которые на исхудавшем и бледном лице стали казаться ещё больше… Медицинская повязка съехала на шею, где висел фонендоскоп. На левом плече крепилась рация, которая была у всех врачей, – чёрный прибор с тремя кнопками: «Вызов», «Приём» и «SOS». Размером он был чуть меньше спичечной коробки и крепился на тонком ремне, который обхватывал ключицу и проходил под рукой. Рация помогала всегда быть на связи, но от долгого ношения натирала кожу.

На белой форменной рубашке висел мой бейдж с надписью: «Вивьен Мессарош. Врач-хирург второй категории». Странно было получить такое звание согласно высоким оценкам в дипломе и срочной практике. Специалистов не хватало, а я зарекомендовала себя с хорошей стороны в первый месяц службы. Так и взлетела по карьерной лестнице.

– Очередная «чистка» общества прошла в Мадриде. Казнили сто сорок пять тысяч человек, в том числе двенадцать тысяч детей. На этот раз людей собрали на стадионе «Сантьяго Бернабеу». С помощью самолётов распылили химическое вещество. Паника способствовала возникновению давки. Выживших нет.

Ужас от этого сообщения проник в сознание и окутал ледяным холодом. Прикрыв глаза, я глубоко задышала, пытаясь вслушиваться в шум воды, бегущей из крана, а не в мрачные слова диктора.

– Управление Верховного Комиссара ООН по правам человека в лице Натана Нувеля снова выдвинуло обвинения в адрес главнокомандующего Чёрной Армией Якоба Кайзера. Но публичного ответа не последовало…

Это чудовище не скрывает своих преступлений, в отличие от предшественников. Фашисты тайно разворачивали концентрационные лагеря, в которых убивали миллионы, прятали данные о казнях и отрекались от содеянных преступлений до последнего.

Но Якоб Кайзер открыто и даже с гордостью заявляет, что чистит общество. И самое ужасное – его действия находят отклик в других воспалённых умах. Гитлер совершал ошибку, скрывая геноцид, отчего некоторые его командиры и солдаты сомневались и стыдились, выполняя приказы фюрера. Чёрный Якоб сделал такие убийства честью, гордостью. А вместо слова «убийцы» стал употреблять другое – «освободители». По его мнению, мы должны быть благодарны за то, что он нашёл решение проблемы перенаселения.

– Стравщики принялись атаковать санитарные поезда. За последние двое суток они разбомбили больше десятка железнодорожных составов, скидывая бомбы с особой жестокостью. Выживших нет. Есть достоверная информация, что приказ находить и истреблять поезда с ранеными принадлежит полковнику Валенти. Это и доказывает, что лучшие офицеры Кайзера не имеют никаких морально-этических ценностей. Они не опустят оружие, даже если перед ними окажутся безоружные дети и старики…

За последние несколько недель раненых прибывало всё больше. Грузовые машины везли живых и тех, кто не дождался нашей помощи. Поэтому совсем не радостно, что сбылась наша с мамой мечта.

Возможно ли стать закалённой войной настолько быстро? Да, ведь выбора нет, ты – военный врач.

Я вытерла руки застиранным полотенцем и вышла в непривычно пустой коридор. Временная передышка могла закончиться в любую минуту. Стоит ли попытаться поспать? Сколько сейчас? Полночь или около двух?

Неспешно прошла мимо ординаторской, которую делила с медсестрой Анной во время дежурства. Разумеется, её снова нет на месте – проводит время с одним из своих обожателей, который непременно её судьба. На эту неделю. Поднялась в грохочущем лифте и вышла из корпуса в тихую и тёплую летнюю ночь, которая дарила желанный, но обманчивый покой.

Вдалеке виднелась компания солдат. Они весело переговаривались, иногда ветерок доносил до меня их смех.

Я хотела незаметно постоять у входа, чтобы подышать свежим воздухом, но белая форма была явно заметна в темноте. С сожалением я увидела, как один из мужчин отделился от толпы и направился в мою сторону. Бояться нечего, ведь здесь меня знают почти все. Дочь генерала Мессароша и сестра офицера разведки, которая к тому же и военный хирург, защищена своей известностью.

Солдат приблизился, и я узнала в нём лейтенанта Пакоша, который ещё полгода назад был для меня просто Даниэлем, другом старшего брата.

– Добрый вечер, Вивьен!

В лунном свете я заметила его белозубую улыбку. Мне пришлось заставить себя улыбнуться в ответ.

– Здравствуй, Даниэль. Ты вернулся сегодня?

– Да, несколько часов назад, – сделал он ещё пару шагов, приближаясь ко мне. – Но скоро снова уезжаю.

– Снова? – переспросила я, понимая, что говорю обычным светским тоном, тогда как его голос с уютной хрипотцой явно намекает на нечто более интимное.

– Да, завтра, – вздохнул Даниэль и снова шагнул в мою сторону. – На рассвете. Поэтому, вернее сказать, уже сегодня.

Его глаза блестели в темноте, словно он пытался взглядом сказать что-то большее. Но я уже привычно и всё так же настойчиво отказывалась даже от попытки понять и принять знаки его внимания.

– Я получил очень важное задание, – тихо продолжил он, неустанно скользя взором по моему лицу. – Невероятно сложное и ответственное. Завтра мы с твоим братом отправляемся выполнить его.

Пакош говорил это с таким воодушевлением и гордостью, что мне на миг показалось, будто он хвастался, а не делился переживаниями.

– Я намеревался спуститься к тебе. Хотел поговорить. Но ты сама вышла ко мне.

«Не к тебе, Даниэль. Я вышла не к тебе».

– О чём же? – насторожилась я.

Лейтенант снова вздохнул и провёл рукой по светлым волосам.

– Я хотел признаться тебе на тот случай, если выполню задание, но не вернусь.

– Лучше выполни его и вернись вместе с Клаусом! – резко одёрнула я его.

Но Даниэль вдруг схватил меня за плечи и притянул к себе. Пара секунд, и его влажные губы накрыли мой онемевший рот. Я застыла и напряглась, едва сдерживаясь, чтобы не оттолкнуть парня. От него немного пахло спиртным и сигаретами.

Наконец он отстранился, но не отпустил меня. Лейтенант сжимал мои плечи и тяжело дышал в ухо.

– Я влюбился в тебя три года назад. И всё никак не мог набраться храбрости, чтобы признаться в этом, – хриплым и дрожащим голосом заговорил он. – Не отвечай мне сейчас! Пусть желание узнать твой ответ даст мне ещё больше упорства, чтобы вернуться!

Резко развернувшись и так и не оглянувшись, лейтенант ушёл в ночь.

Глава 5

Та самая честь

Рис.0 Тихий ветер

– Вив!

Я подпрыгнула на стуле от жизнерадостного возгласа Анны, которая вихрем влетела в ординаторскую.

– Там милашка Пакош опять про тебя спрашивает, – промурлыкала она и, плавно виляя пышными бёдрами, прошла к моему столу. – Это уже шестой раз за сегодня.

Мне захотелось уронить голову на лежащую на столе руку и застонать от бессилия. Как же избежать разговора с ним?

– Почему бегаешь от него, подруга? – сев на краешек столешницы, спросила Анна.

Я устало подняла голову, встретившись с озорными глазами любвеобильной медсестры.

– Он поцеловал меня, когда уходил на задание, и теперь ждёт моего ответа, – на одном дыхании проговорила я.

Анна поджала губы.

– Значит, он тебе не нравится, но ты не хочешь его обидеть, – подытожила она.

Я выдохнула и откинулась на спинку стула.

– Не знаю, почему, но да.

– Жаль. Вы были бы очень красивой парой! – мечтательно произнесла Анна.

– Полагаю, сейчас не то время, чтобы даже думать о таком!

Я резко выпрямилась и снова принялась заполнять меджурнал, отмечая тех, кого должна проведать, вступая на суточное дежурство.

– Эх, глупышка! – печально усмехнулась подруга. – Когда же думать о любви, как не во время войны?

Она спрыгнула со стола и закружилась, томно прижав руки к груди.

– Ведь только во время боевой передышки отчётливее слышишь стук любящего сердца!

Приблизившись, она обняла меня за плечи и тихо продолжила:

– Особенно когда тебе почти двадцать три, а ты ни разу не была с мужчиной!

Я устало закатила глаза. Опять эти порочные наставления, которые, несмотря на их упорство и частоту, оставляли меня безразличной.

– Я постоянно слышу от тебя такие речи, – грустно усмехнулась я и поднялась на ноги. – Хорошо, я подумаю над этим вопросом. Ещё раз.

Я вручила Анне стопку историй болезней пациентов и кивнула в сторону двери. Она задорно подмигнула и упорхнула. Я немного задержалась, глядя ей вслед.

Должна признать, она чертовски права, как ни странно. Её лёгкий разум очень редко выдавал полезные мысли. Но вот эта словно была выдернута из моей головы. Или всё же из сердца?

Я решилась и вышла из ординаторской. Искусственный люминесцентный свет освещал на редкость тихий и пустынный коридор. Госпиталь выглядел как никогда безлюдно.

Вместе со мной сегодня работал ещё один врач – Стэн Лебовски. Этот выпускник медицинского со специализацией «Нейрохирургия» был худощавым и долговязым. Он постоянно зачёсывал чёрные волосы назад и когда видел меня, то всегда улыбался.

Я сразу заметила знакомую фигуру лейтенанта. Он неспешно шагал, сцепив руки за спиной и явно коротая время. Услышав мои шаги, он резко обернулся.

Янтарные глаза поймали мой взгляд, и улыбка осветила его красивое лицо. Я заметила несколько ссадин: на щеке и виске. Он быстро направился ко мне.

– Вивьен, я очень рад тебя видеть! – признался Даниэль, приблизившись. – Как ты?

Сердце сжалось от воспоминаний о последних новостях.

– От Клауса так и нет вестей?

Он вмиг помрачнел.

– Задание оказалось слишком сложным, но мы справились. Ещё есть время на его возвращение. Он просто задерживается и осторожничает. Как всегда.

Я выдохнула, отгоняя от себя жуткое предчувствие беды.

Даниэль шагнул ещё ближе и, протянув руку, коснулся моего запястья.

– Я думал о тебе всё время.…

Спасение от неловкого разговора пришло внезапно. Прозвучал резкий сигнал из рации на моём плече, оповещающий об экстренном вызове врача. За ним последовала речь оператора:

– Доктор Мессарош, срочный вызов в главный штаб! Пострадавший с колотой раной в брюшной полости. Большая кровопотеря. Код 61–23.

– Прости, Даниэль! – пробормотала я, и радуясь временному спасению, и напрягаясь из-за него. – Я должна идти!

Не дожидаясь его ответа, я побежала в сторону выхода из госпиталя.

У крыльца меня уже ждал заведённый автомобиль экстренной медицинской помощи. За рулём была Анна. В мирное время она проходила практику на такой машине, но доучиваться пришлось уже здесь. Если бы не её активное увлечение сердечными делами, она бы давно уже стала отличным парамедиком.

Как только я села на переднее пассажирское место, машина рванула с места, визжа сиреной.

– Знаешь, что произошло? – встревоженно спросила я подругу.

– Нет, – мотнула она головой и закусила губу.

Ей нравились такие внезапные вызовы, они давали возможность лихо и безнаказанно гонять на авто.

Летнее солнце уже почти завершило своё дневное шествие, и ближе к вечеру уже чувствовалась прохлада. Середина лета, но чувствуется, что скоро осень. Я, прищурившись, кинула взгляд на возвышающееся впереди двухэтажное здание из бетона и стали, которое раньше служило городской мэрией, а сейчас стало штабом. Массивные колонны украшали крыльцо, окна поблёскивали в лучах закатного солнца. А на крыше города развевался серо-синий флаг Великославии.

Я быстро вышла из машины и двинулась к задним дверям, чтобы достать носилки и сумку со всем необходимым для первой помощи. Меня догнала Анна, забрала носилки себе, а мне вручила сумку.

Вдвоём мы быстро поднялись по ступеням. Караульный отдал нам честь, отворяя входные двери и докладывая о нашем прибытии командиру по рации.

– Второй этаж, кабинет подполковника! – сообщил он.

Не сбавляя темп, мы прошли по светлому коридору с красивой лепниной по стенам в стиле неоклассицизма. Встречные солдаты тут же замолкали и провожали нас взглядом. Чувствовалось напряжение от того, что они хранили молчание и ждали, пока мы пройдём мимо.

У дверей подполковника нас уже встречали двое рядовых. Даже не пришлось останавливаться – нас сразу впустили внутрь.

– Подполковник Строд, скорая прибыла! – доложил один из них и отступил в сторону, пропуская нас.

Но офицер выкинул вперёд руку, давая понять, чтобы мы остановились. Рядовой отдал честь и вышел, тихо закрыв за собой дверь. В комнате, кроме нас с Анной, остались два офицера и один сержант, который стоял позади пленника.

Внезапное удивление заставило нас застыть, глядя на открывшуюся картину. Суровый подполковник вызвал нас не для оказания помощи обычному солдату. Два командира вели допрос пленного комитаджа, которому явно требовалось медицинское вмешательство, и как можно скорее. Однако нам ничего не оставалось, как молча ждать, когда дадут возможность выполнить свою работу.

Подполковник Строд и майор разведки Аллер внешне как две яркие противоположности: низкорослый – и высокий; облысевший – и обладатель рыжей копны волос; хмурый, с нависающими густыми бровями – и наоборот, с выпученными глазами и недовольно поджатыми губами. Их воинские звания высокие и уважаемые, так почему же они лично вели допрос? Да ещё и в кабинете?

Раздумывая над возникшей непонятной ситуацией, я держалась в стороне и без особого интереса разглядывала комнату, в которой оказалась впервые. Бывший кабинет мэра города, довольно просторный, с высокими потолками и тремя огромными окнами, в которые лился ещё не померкнувший свет уходящего дня. За спиной пленника стоял штатив с включённой камерой. Его не только пытали, но и вели запись этого процесса.

За широким столом восседал подполковник Строд, напротив комитаджа стоял Аллер, который явно курировал процесс допроса. Он бросил на меня недовольный взгляд из-под широких бровей. Его плохое настроение было никак не связано с моим появлением, ибо такое расположение духа – его постоянное состояние. Я хорошо знала майора. Он часто гостил в нашем доме, а теперь в его подчинении оказался мой брат Клаус.

Майор сцепил руки перед собой и снова посмотрел на человека, который мог подарить нам победу, и не в одном сражении. Если, конечно, им повезёт вытянуть из него те самые важные сведения.

Я никогда не видела представителя вражеской армии с такого расстояния и не смогла унять свой интерес.

Пленный офицер оказался очень высоким. На него снизу вверх смотрел даже майор Аллер, хотя он довольно долговязый. Голова кайзеровца с взъерошенными чёрными волосами была горделиво приподнята, окровавленный мундир и наполовину расстёгнутая чёрная рубашка облегали его широкую грудь и плечи. Особенный узор из золотых нитей в виде раскинувшихся листьев папоротника украшал воротник-стойку и тянулся от ключиц на спину, сужаясь в центре. Это значило, что он удостоился одного из высших званий на службе в Чёрной Армии.

Разбитое лицо офицера опухло, а сине-фиолетовые пятна ссадин расплылись почти на каждом миллиметре его кожи. Но комитадж высокомерно сцепил руки за спиной, всем своим видом показывая, что он не просто солдат, а офицер высшего ранга, несмотря на довольно молодой возраст. Чернорубашечник держался с достоинством. Казалось, его забавляла вся эта ситуация. Лишь кровавая лужица у его ног говорила об обратном.

– Ну и чего ты лыбишься, гад?! – прорычал Строд и поднялся.

– Это так дословно не переводится, подполковник, – замялся сержант и развёл руками.

– Так переведи хотя бы приблизительно! – разозлился Аллер и стукнул ладонью по столу.

Я скривилась, когда услышала жалкие попытки солдата выполнить приказ. На фламандский я бы перевела эту фразу по-другому. Но сейчас не самое лучшее время хвастать знаниями иностранных языков. К тому же с чего они решили, что ему требуется переводчик? В новом мире языковой барьер перестал существовать. Переселенцы учили и учились сами. Онлайн-курсы по изучению языка через общение с носителем утратили популярность и перешли в общение в офлайне. Поэтому большинство свободно владели языками: от английского до китайского.

– На колени, упырь! – брызнул слюной подполковник, останавливаясь напротив комитаджа.

Снова прозвучал корявый перевод, и пленник усмехнулся, показывая зубы в кровавых разводах.

– Хоть вы и похожи больше на неприглядную даму, чем на офицера, я всё же на колени перед вами не встану. Как ни просите.

Мне захотелось неуместно улыбнуться над ответом пленного.

– Что он сказал?! Переводите, мать вашу! – заорал Строд.

Сержант нехотя перевёл фразу, и подполковник покраснел от злости. Наверное, они давно уже так пытаются побороть беспечное настроение пленника и выведать важные сведения. К тому же ему, в отличие от подполковника, переводчик явно не требовался. Комитадж реагировал саркастичной улыбкой до того, как звучал жалкий перевод на фламандский.

– Ах ты, кайзеровская морда! – завизжал Аллер от злости.

Он размахнулся и ударил комитаджа-остряка в живот, а когда тот согнулся, то получил второй сильный удар по спине. Пленник упал на колени в лужу собственной крови и закашлялся.

– Должен признать, избиваете вы лучше, чем воюете, славенцы! – прохрипел комитадж и, сплюнув кровь, зашёлся сдавленным от боли смехом.

Зачем же они вызвали нас, а не привезли его самого в госпиталь? Я кашлянула, как бы напоминая о себе. Все, кроме чернорубашечника, как по команде посмотрели на меня.

– Вот и наш врач! – проскрежетал подполковник, явно недовольный, что его прервали. – Осмотрите его, да побыстрее! Нам нужно, чтобы он как можно дольше прожил и рассказал всё, что знает.

Мне захотелось сказать, что все эти побои усложняют задачу, ради которой нас сюда призвали. Но я сдержалась. Я перевела взгляд на комитаджа, который теперь пошатывался, будто терял сознание.

– Вы хотите, чтобы я оказала ему помощь здесь?

– Это проблема? – фыркнул Аллер.

Этот человек не воспринимает серьёзно другие задачи и профессии, кроме собственной. Уважения от него не дождётся никто, кроме главнокомандующего и тех, кто выше его по рангу.

– Нет, – неприязнь к нему сквозила в моём голосе. – Это препятствие, которое лишит его жизни. Мы заберём его в госпиталь.

– Ещё чего!.. – начал было майор.

– Ваш важный пленник истекает кровью из-за колотой раны. Вдобавок вы только что сломали ему минимум два ребра, и я очень надеюсь, что одна из костей не задела лёгкое. Если мы будем и дальше доказывать друг другу собственную важность, то живой информатор превратится в мёртвого комитаджа!

Будто в доказательство моих слов, пленный офицер рухнул на пол, всё-таки потеряв сознание.

Глава 6

Особый пациент

Рис.0 Тихий ветер

Главный врач военного госпиталя и мой наставник Марта Флеген уже ждала нашего прибытия в операционной. Ей немного за сорок, но выглядела она гораздо моложе. Мужская стрижка на тёмно-русых волосах и худощавое телосложение делали её похожей скорее на юношу, нежели на опытного врача, который посвятил всю свою жизнь выбранной профессии. Её срочно вызвали на службу, чтобы не доверять жизнь важного пациента молодому специалисту, то есть мне.

В просторной комнате под ярким искусственным светом лежал без сознания окровавленный комитадж. Не сговариваясь, я и доктор Флеген подключали к нему аппарат, чтобы облегчить и стабилизировать его состояние.

– Паренхиматозное кровотечение. Класс три. Проявляется гипотензия, – докладывала я.

– Пульс?

– Сто тридцать!

– Артериальное давление?

– Шестьдесят!

Быстрые вопросы требовали таких же ответов. Нам ассистировали Анна и медбрат Антоний.

– Кровопотеря превышает тридцать пять процентов! Устраняем гиповолемию, нужно улучшить микроциркуляцию! – проговаривала Флеген. – Анна! Что с анализом?

– Вторая, положительная! – быстро отреагировала та.

– Подключаем систему для переливания! Крови недостаточно, добавляем плазму, – скомандовала Флеген. – Вивьен, останавливаем кровотечение!

– Подполковник сказал, чтобы мы не использовали анестезию, – промямлил Антоний.

– Да? – сосредоточенно ощупывая рёбра пленного, уточнила Флеген. – Я ему тоже подброшу парочку советов во время боя.

Анна не удержалась и прыснула от смеха, подключая систему с плазмой.

– Так анестезию готовить или нет? – вопросительно поднял брови Антоний.

Я бросила на него красноречивый взгляд:

– Готовь, конечно. Мы лечим, а не пытаем.

– В точку, доктор Мессарош! – заметила Флеген.

Антоний хмыкнул и надел маску искусственной вентиляции лёгких на разбитое месиво вместо лица офицера.

Я принялась за работу. Ножевое ранение под левым нижним ребром оказалось особенно тяжёлым.

– Органы целы, но кровотечение продолжается, – докладывала я.

Глубокая и неустанно кровоточащая рана. Ещё бы несколько минут – и его не спасти. Рваные края кожи опасно воспалились.

– Нужно вводить антибиотик! – сказала я. – Рана инфицирована.

– Запасы на исходе. Хватит только на два дня! – доложил Антоний.

– Чёрт! – вспылила Флеген. – Я попробую достать его раньше!

На смуглой коже чернорубашечника виднелись давно зажившие шрамы разных форм и размеров, как будто его часто истязали и до этого дня.

– Они совсем спятили! – охнула Флеген.

Я отвлеклась от процесса и бросила на неё взгляд. Марта прослушивала его лёгкие стетоскопом и показала на левую часть груди. Там устрашающе зиял особенный шрам в виде грифона, готового к атаке, – символ агрессивного и воинствующего движения, которое возглавляет Чёрный Якоб.

– Припухшая и бугристая кожа… – бормотала Флеген. – Она совсем недавно восстановилась. Этого солдата заклеймили совсем недавно. Чёртовы мазохисты! Татуировки им уже мало!

Подавив новый приступ отвращения, я вернулась к ране, мимоходом замечая новые синяки и ссадины, что темнели на груди и животе. Их было очень много. Его явно неустанно били, пока везли сюда. Но, судя по состоянию кожи, он уже знал, что такое боль.

– Сломана кость седьмого ребра, – диктовала Флеген видеокамере на потолке, продолжая обследовать пациента. – И восьмого. Лёгкие не задеты.

Они причиняли ему сильные муки, но он так гордо возвышался над теми, кто его пленил…

– Так, состояние стабильное, – через сорок минут заключила Флеген.

Она отступила от постели комитаджа и сняла маску.

– Мне нужно отчитаться в штабе. Действуем под грифом «Секретно». Это очень важно, слышите? Если растреплете кому-либо, вас отправят под трибунал. Я не преувеличиваю.

Мы все дружно закивали.

– Оставляю его на тебя, Мессарош.

Марта сжала моё плечо. Мы встретились взглядами.

– Этот офицер очень важен! Не отходи от него. Но будь осторожна.

– Да, я поняла.

Флеген отпустила меня и, снимая перчатки, обратилась к своим ассистентам:

– Антоний, пробегись по палатам, потом расскажешь мне обстановку. На тебе все остальные пациенты.

– Да, доктор Флеген! – кивнул тот и вышел.

– Анна, обработай ссадины на лице комитаджа. От Вивьен не отходи. Ты сегодня с ней дежуришь.

– Принято, доктор Флеген!

Марта покинула операционную.

В комнате звучал лишь индивидуальный монитор контроля гемодинамики. Он отмерял пульс комитаджа, его артериальное давление, температуру тела и насыщение крови кислородом.

Мы с подругой переглянулись. За масками лиц не видно, но я заметила, что она мне улыбнулась.

– Нос не сломан, только рассечение глубокое, – приступила я к работе. – Швы не требуются.

– Похоже, что он красавчик! – заметила любвеобильная Анна. – И кого-то мне напоминает.

Я привычно слушала её голос и занималась делом.

– Из-за него столько шороху наделали! Никто не видел, как его привезли. Такая тайна! Все молчат и шарахаются в стороны, стоит спросить о нём.

– Лучше не спрашивай! – предостерегла я и многозначительно кивнула в сторону камеры видеонаблюдения.

– Ты заметила, что с него сорвали погоны и все ранговые отличия?

– Нет, – бросила я. – Нужна ещё плазма.

Медсестра шмыгнула к шкафчику с медикаментами. Слова немного с опозданием добрались до моего понимания, пробившись сквозь дебри врачебных задач.

Я на мгновение посмотрела на лицо пленника. Анна умыла его и обработала множество ссадин, которые временно искажали черты его смуглого лица. На этот раз подруга оказалась права. Он действительно кого-то напоминал.

Чёрные растрёпанные волосы молодого офицера падали на лоб, что придавало ему мальчишеский вид. Густая чёрная щетина уже почти стала бородой, значит, он не брился несколько дней. Но ему не больше тридцати. Наверное, он талантлив или просто удачлив, раз им так заинтересованы. Хотя о какой удаче может быть речь, когда ему грозят долгосрочный плен и пытки? А судя по его явному настрою на долгое и упрямое молчание, от боли он и умрёт.

– И почему среди наших ребят нет никого, кто мог бы хоть чуточку походить на такого мужчину? – сокрушалась тем временем Анна и трепетно поправила его растрёпанные волосы.

Она уже явно нарисовала ему все возможные достоинства и лишила недостатков.

– Как можно меньше таких речей! – недовольно приструнила я разгульный девичий нрав и взглядом напомнила о пакете плазмы в её руке. – Лучше займись делом!

Я сделала последний шов и тщательно осмотрела ровный рядок стежков, который скоро станет новым шрамом на теле этого человека. Анна всё ещё тоскливо вздыхала над комитаджем, разматывая марлевый бинт.

– Давай отвезём его в ту палату, что в конце коридора. Мы только вчера её оборудовали, и ещё: она одиночная, – предложила я.

– А если?.. – засомневалась Анна.

– А если кто-то будет против, мы позовём Флеген. Она поддержит нас и не разрешит допрашивать пациента в ближайшее время. Им вроде он мёртвым не нужен.

– Поняла, – кивнула подруга и закусила губу, бросив напоследок влюблённый взгляд на пленного офицера.

– Неугомонная. – Я сокрушённо покачала головой и первая толкнула каталку с подключённой аппаратурой к выходу из операционной.

* * *

Полночь. Я шла по пустынному коридору с приглушённым на ночь освещением. Ноги в мягких закрытых тапочках не издавали ни звука, если не считать лёгкого шороха.

Я несла два стакана воды: один для меня, другой для комитаджа. Я подошла к его палате, у которой, прислонившись спиной к стене, на табуретке дремал рядовой. Он слишком поздно распознал мои шаги и быстро вскочил на ноги. Я была приставлена к пленнику на эти сутки, поэтому он молча отдал честь и открыл дверь.

Неизвестный офицер всё ещё не пришёл в себя после анестезии. Палату освещал только свет индивидуального монитора, поэтому виднелась лишь больничная койка на колёсиках и пациент, лежащий на ней.

Приблизившись, я поставила на тумбочку стаканы, надела маску и внимательно изучила экран, по которому бегали показатели его состояния. Потом осторожно откинула простыню и ещё раз ощупала его рёбра, чтобы точно убедиться, не проглядела ли другие переломы.

Как же много у него шрамов! Наверное, не пропускал ни одного сражения, поэтому и дослужился до офицерского чина так быстро.

Я проверила систему, которая медленно вливала недостающую кровь. Кровотечение остановилось, рана выглядела вполне приемлемой для этой стадии.

Пленник тихо застонал и повернул голову. Я склонилась над ним, ожидая, когда он откроет глаза.

Веки с веером тёмных ресниц дрогнули и открылись. Ох, какого же жуткого чёрного цвета у него глаза! Будто зрачки слились с оболочкой. Скорее всего, это из-за скудного освещения. Но они будто прорезают тьму.

– Пить… – прохрипел он.

Это уже хорошо.

Я взяла стакан с водой, который стоял на тумбочке. Осторожно просунула пальцы под его голову и приподняла, давая попить воды. Черноглазый пленник сделал два больших глотка и поморщился. Эти слабые движения причиняли ему страдания даже сквозь обезболивающее.

– Отдыхайте, – сказала я на чистом фламандском и помогла ему вернуть голову обратно на подушку. – Я буду рядом с вами.

Тёмный взгляд обшарил палату и сосредоточился на моём лице, которое наполовину скрывала белая медицинская повязка.

– Глаза… красивые… – слабо проговорил он на фламандском и снова отключился.

Я молча кивнула и направилась к небольшому диванчику у стены. Здесь я и проведу остаток ночи. Так будет спокойнее.

* * *

В это же время.

Союз Азиатских Государств, город Юон

Ароматный чай улун кружил крупными листьями в чайнике из исинской глины, когда хранитель традиции и здешнего мира Авин Баар разливал его по чашкам.

Это была давняя традиция, передаваемая из поколения в поколение, из семьи в семью. Правитель соблюдал её с детства, но с каждым новым седым волосом трепетность и тщательность переходили на новый уровень.

Какой бы день не был, какие бы удачи или неудачи не пришли в этот час, чашка чая способна залечить душевные раны и привести к новому и мудрому решению. Этому его учил отец. Этому он учит своих детей и внуков. Даже сейчас, когда он завершил тяжёлый телефонный разговор с добрым другом, который в один заветный миг стал далёким и отчуждённым. Делая глоток горячего улуна, Авин Баар всё проматывал в памяти слова, которые способны разорвать не одну дружескую связь.

Взгляд серо-карих глаз старика устремился вдаль, к горному хребту, который уже прятал солнце уходящего дня. Тихо и спокойно. Этот загородный дом Авин особенно любил. Только здесь все заботы и хлопоты становились бренными, пустыми.

Сидя в бамбуковом кресле на открытой террасе с видом на лес и горы, президент Союза Азиатских Государств поднял глаза к флагу, который яростно трепал летний ветер.

Жёлтый дракон на красном полотне ярко выделялся среди зелени сада, возвышаясь на специально установленном железном столбе.

Баар ненавидел чёрный цвет. Из века в век для его народа он олицетворяет удивительно широкий спектр негативных значений: зло, болезни, повреждения, криминал, жадность и, конечно же, смерть.

Сердце Авина сжалось. Он представил, как его народ ведут на казнь, как сдирают красно-жёлтые знамёна и облачают города в цвет тьмы. Руки задрожали, и он благоразумно решил поставить чашку обратно на стол.

Ему пришлось отказать в помощи давнему союзнику. Отказать в поддержке. Он сделал это ради мира на своей земле. Ибо он ещё не готов. Время новой войны ещё не пришло.

Глава 7

День, который меня изменил

Рис.0 Тихий ветер

Сделав глубокий вдох, я толкнула дверь и вошла в кабинет подполковника Строда. Комнату залили лучи яркого утреннего солнца, которые струились сквозь три больших окна. Свет больно ударил по глазам, которые сегодня оказались особенно чувствительны из-за напряжённого дежурства.

Не сразу, но я разглядела офицера, который стоял возле карты новой Европы, висевшей на стене рядом с одним из окон. При моём появлении он оглянулся и окинул меня взглядом.

– Вызывали, подполковник? – сухо уточнила я, чувствуя, как ком от напряжения подступил к горлу.

– Да, доктор Мессарош. Хочу услышать доклад про состояние комитаджа лично от вас.

Я едва сдержала выдох облегчения. Плохих вестей нет. Жаль, что только пока.

– К утру состояние пациента стабилизировалось. Инфекция пока не прогрессирует, продолжаем колоть антибиотики…

– Я хочу, чтобы вы лично взяли под контроль его выздоровление, – перебил Строд и сделал пару шагов, приближаясь ко мне.

– Я?!

Подполковник остановился напротив и сцепил руки за спиной. На его лысине играли солнечные зайчики, а яркий свет не скрывал морщин на помятом лице. Он, наверное, не спит с начала войны.

– Да, именно вы, Мессарош, – пояснял тем временем он. – Майор Флеген уверена в вас как в специалисте, а я уверен в вашем отце и брате.

Я заметно вздрогнула и с надеждой посмотрела на него. Он беспрепятственно прочитал мой немой вопрос:

– Нет, пока вестей нет. Но мы знали, что он будет возвращаться последним из группы. Ждём, Вивьен, ждём.

Я лишь благодарно кивнула в ответ.

– Этот пленник способен повлиять на исход не одной битвы. И то, что он здесь, – заслуга прежде всего старшего лейтенанта Мессароша.

Как же я надеюсь, что это заслуга, но не жертва! От напряжения я даже закусила губу.

– Майор Флеген доверила вам этого пациента. Не подведите её, Мессарош. Не подведите нас!

Выросшая в семье закалённого офицера, я давно поняла, что спорить с ними – себе во вред.

– Я сделаю всё, что в моих силах, подполковник Строд! – смиренно ответила я.

* * *

Сумбурный двухчасовой сон после ночного дежурства прервал тревожный сигнал – привезли раненых. Вскочив, я плеснула в лицо прохладной водой из-под крана в ординаторской и побежала на помощь.

Колокол всё бил и бил, оповещая о приближении грузовиков с ранеными бойцами и с теми, кто не пережил эту поездку. Их колёса подняли столбы пыли, которая клубами разошлась по жаркому июльскому воздуху. Сбежались не только работники госпиталя, но и местные жители, которые вместе с солдатами помогали грузить на носилки раненых бойцов.

Снова поражение. Ещё один город. Они всё ближе к столице. Неужели мы отдадим им сердце нашей страны?!

Слухи, предположения и факты сплелись в один клубок информации, в котором очень сложно выделить нити истины. Однако я уже научилась молча делать свою работу и не слушать пересуды солдат с медсёстрами и санитарками. Выстроила стену вокруг своего сознания и старалась отдаться важному делу, которое умела лучше всего, – оказывать медицинскую помощь тем, кто нуждался в ней.

Рваные раны, которые всё никак не переставали кровоточить, торчащие кости, пули, вонзившиеся глубоко в плоть, глухота от контузии, слепота от шока и истерики солдат… ведь они всё ещё видели перед глазами кровавое месиво на поле боя.

Особенно страшно было только в первую неделю. Стадия отрицания прошла быстро. Я свыклась на удивление молниеносно. Почему? Всё просто. Не было выбора и времени на адаптацию. Я приняла вызов войны и взяла в руки своё оружие – медицину.

Я не успела перейти на завершающий этап обучения, который определил бы мою профессиональную специальность. Я оказалась универсальным врачом, который мог провести несложную операцию и быстро вылечить ангину.

День пролетел как один миг. Вытирая пот со лба, я устало прислонилась к стене.

Наконец-то затишье. Больше не слышно криков о помощи и стонов. На миг я прикрыла глаза, пытаясь за пару минут насытиться тишиной и набраться сил. Это тоже моя новая способность.

– Вив? – прозвучал над головой голос Анны.

Я резко дёрнулась и открыла глаза. Я сидела на полу в коридоре госпиталя. Когда же успела сползти по стене?

– Ты просила напомнить, когда наступит время для новой инъекции нашему особому пациенту, – устало сказала подруга и подала мне руку. – Могу сама это сделать, если хочешь.

– Спасибо, милая, – прохрипела я, стряхивая с себя мимолётную дремоту. – Я должна осмотреть его.

Поднялась на ноги с её помощью и пошла в сторону одиночной палаты, которую сегодня уже восемь раз пытались заселить.

У входа теперь сидели двое солдат в полном боевом снаряжении. Они тут же подскочили и выпрямились, когда мы приблизились. Один из них не убрал улыбку при виде Анны, и та довольно хохотнула. Другой же открыл нам дверь.

– Мы хотели его заковать, но майор запретила. Сказала, что он и без того слаб, – пояснил тот, что оставался серьёзным. – Если что, мы рядом.

Я кивнула, ибо сил на ответ не нашла.

В палате было светлее, чем ночью, – включили основной свет. Комитадж в больничной одежде лежал на кровати с закрытыми глазами, без кислородной маски, но подключённый к монитору контроля гемодинамики.

Приблизившись, я натянула перчатки и стала проверять информацию на дисплее. Пульс в норме, артериальное давление тоже. Температура тела незначительно повышена. Воспаление не отступает.

Я перевела взгляд на офицера. Он либо крепко спал, либо притворялся, но виду не подал, когда мы приблизились.

Анна рядом томно вздохнула:

– Интересно, его лицо так же красиво, как и тело? Я пока помогала его переодевать, чуть не захлебнулась слюной! Вот бы взглянуть на него, когда сойдут побои.

Я слишком устала, чтобы напоминать ей про опасность не только таких речей, но даже мыслей, поэтому промолчала. Откинув простыню с мощного тела, я отклеила пластырь и сняла повязку, насквозь пропитанную кровью.

Утром крови стало намного меньше. Я принялась тщательно изучать рану.

– Он пытался встать или освободиться, – предположила я, глядя на запёкшуюся кровь. – Швы едва не разошлись.

– Настойчиво пытался, очевидно! Ведь о твоих швах ходят легенды, Мессарош! – без стеснения провозгласила Анна.

Я вяло улыбнулась и молча согласилась с ней. Самые серьёзные раны действительно поручали зашивать мне, доверяя прочности и надёжности моих стежков.

Я проткнула одну из набухших вен на руке комитаджа и набрала крови.

– Анна, отнеси в лабораторию, – сказала я, вытаскивая иглу и заполняя одну из пробирок, которые всегда были в моих карманах. – Скажи им, что анализ нужен срочно. Пусть отметят уровень лейкоцитов и тромбоцитов.

– Тогда сделай ему инъекцию сама, – пробурчала она, явно огорчённая внезапно выпавшей ей работой.

Я усмехнулась ей вслед, понимая, что теперь пленник уже не так ей нравится, ведь он только что лишил её нескольких минут объятий с очередным любимым. Проводила её взглядом и подошла к столу у окна, чтобы приготовить укол, повернувшись спиной к пациенту. Я вскрыла ампулу пенициллина и набрала препарат в шприц. Смочив ватку в спирте, я выпустила воздух из шприца…

Пленный офицер тихо застонал. Я напряжённо застыла.

Что-то тяжёлое свалилось на пол с глухим звуком. Я вздрогнула и быстро развернулась.

– О боже! – выдохнула я и ринулась к офицеру, который свалился с койки и лежал лицом вниз.

Мозг лихорадочно пульсировал мыслями о последствиях падения с полутораметровой высоты в таком состоянии. Их отчаянно перебивали тревожные сигналы аппарата, который больше не отслеживал состояние человека.

– Офицер!..

Я упала на колени рядом с ним, приподняв руку с готовым шприцем, и коснулась шеи комитаджа, чтобы прощупать его пульс. Капли крови были повсюду, ведь пока он падал, катетеры с силой вырывались из его вен.

Я замерла, прислушиваясь. Есть! И дыхание тоже!

Комитадж зашевелился. Распахнул глаза и, глядя в пол, крепко схватил моё запястье. Так, спокойно! Нужно вызвать подмогу. В одной руке шприц, другая скована пленником, который, похоже, в беспамятстве. До рации не дотянусь. Но за дверью два здоровенных солдата, которые способны поднять его. Нужно их позвать.

Уже набрала воздуха в грудь, чтобы крикнуть, но комитадж резко дёрнул меня за запястье. Потеряв равновесие, я упала рядом на спину, больно ударившись затылком. В глазах на мгновение что-то вспыхнуло, и мне стало трудно дышать.

Большая ладонь чернорубашечника легла мне на лицо, закрыв рот. Обхватив так мою голову, он притянул к себе. Я легко скользнула по гладкому полу и оказалась рядом с израненным лицом комитаджа, которое было в нескольких сантиметрах от моего. Окаменела и перестала дышать, почувствовав, как игла от шприца, из которого он только что выпустил антибиотик и набрал воздух, проколола кожу. Там, где бешено стучал мой пульс.

– Я знаю, вы отлично понимаете меня, – прозвучал низкий голос комитаджа на фламандском языке так тихо, что услышать могла лишь я. – Как знаю и то, что у вас есть родной брат. Вы очень похожи с ним, только у него родинка вот здесь…

Он ткнул пальцем мне в лоб над левой бровью и продолжил шептать:

– Лейтенант Клаус Мессарош – наш пленник. Помогите мне, и я верну вам его. Он будет жить, если и я выживу.

Он резко откатился и оттолкнул меня так же быстро, как и схватил. В палату влетели солдаты. Я напрочь забыла о камерах видеонаблюдения. Солдаты увидели, что здесь происходит, и примчались на помощь.

Я вскочила на ноги и, развернувшись, дико уставилась на пленника. Его чёрные глаза были закрыты, казалось, что он в отключке. Комитаджа стали поднимать, неустанно ругаясь, и снова укладывать на койку.

Один из солдат обращался ко мне с вопросами о моём самочувствии, перекрикивая гомон других голосов и писк аппаратов. Его пытливые глаза заглядывали мне в лицо, и он хотел узнать, разговаривали ли мы. Я сглотнула и отрицательно мотнула головой.

Я была в замешательстве, всё ещё чувствуя, как тонкая игла упирается мне в артерию, а дыхание перехватывает от чёрного взгляда комитаджа. Машинально коснулась шеи и посмотрела на руку в белой медицинской перчатке. На пальцах оказались несколько капель крови.

Увы, всё произошло на самом деле. Ставки на то, что это был сон, с молниеносной скоростью провалились.

Глава 8

Комитадж под маской

Рис.0 Тихий ветер

С трудом сдерживая себя, чтобы не перейти на бег, я выскочила из лифта и оказалась во дворе госпиталя. Летнее солнце ещё не успело скрыться, и в воздухе не чувствовалось даже намёка на прохладу.

Я глубоко задышала, пытаясь прервать мысленное прокручивание слов комитаджа. Но с каждым разом они приобретали новые грани правдивости. Такое невозможно придумать! А в совпадения я уже давно не верю.

Клаус в плену! Его сейчас пытают. И пытки чернорубашечников намного жёстче, чем пытки славенцев.

Голова закружилась. Слёзы застилали глаза. Паника угрожала перерасти в истерику. Я принялась глубоко дышать, шумно втягивая воздух через нос и выпуская ртом.

– Даниэль! – закричала я, увидев Пакоша, и спешно зашагала к нему.

Он стоял в компании троих солдат на площади перед госпиталем. Лейтенант вскинул голову на мой зов и сразу же направился навстречу.

– Что-то случилось? – встревоженно спросил он, оказавшись рядом. – Ты выглядишь очень взволнованной…

– Где мой брат? – задала я главный вопрос, пытаясь прочитать ответ на его лице.

Даниэль устало вздохнул:

– Мы всё ещё ждём, Вивьен. Но уверяю тебя, всё в порядке…

– Ваше «очень серьёзное задание» связано с этим пленным комитаджем? – прямо спросила я.

Он вмиг посуровел, улыбка сошла с лица, а глаза утратили теплоту.

– Ты не должна спрашивать меня об этом, а я не должен отвечать.

– Скажи мне правду, Даниэль! – громко потребовала я, чувствуя, как истерика завладевает мной. – Он попал в… беду?

Лейтенант резко сжал моё плечо и, глядя по сторонам, потащил за угол госпиталя. Его действия встревожили меня ещё сильнее, ведь до этого момента его отношение ко мне было верхом осторожности и трепетности.

– Да что с тобой такое?! – шипел он, закрыв меня собой от любопытных глаз.

Я почувствовала ладонями шершавость кирпичной равнодушной стены. Хотелось бы обрести её твёрдость. Лёгкие сдавило напряжение, а в голове крутились слова чернорубашечника.

– Вивьен, ты разве не понимаешь, что подобными словами и такой неосторожностью можешь только навредить Клаусу? – продолжал Пакош. – Единственное, чем мы можем ему помочь, – это ни при каких обстоятельствах не показывать тревоги за его судьбу. Мне не должны привлекать к этому внимание. Ты понимаешь меня?

Всё внутри замёрзло. Я разгадала шифр его слов. Медленно подняла к нему лицо и заглянула в янтарные глаза.

– Когда он должен был вернуться? – прошептала я.

Даниэль медлил с ответом, словно решаясь и просчитывая что-то…

– Вчера.

* * *

Побелку на потолке в нашей комнате усеяли мелкие трещинки. Этот потолок не похож на тот, который остался в моей комнате, дома. Стены здесь тоже другие, к ним нельзя прислоняться, иначе испачкаешься мелом. Да что там стены! Здесь даже воздух другой. Небо слишком звёздное. Солнце нещадно яркое.

Я скосила взгляд на часы, которые мирно тикали на прикроватной тумбочке. Десять вечера. Понадобилось два часа, чтобы раскидать по полочкам все мысли и догадки, взвесить важность и набраться решительности. Но что делать дальше, я всё ещё не знала. Точно осознала лишь одно – необходимо ещё раз поговорить с чернорубашечником. Хотя бы для того, чтобы окончательно убедиться в правдивости его слов.

Я собиралась с силами и считала минуты, дожидаясь возвращения Анны. Наконец в коридоре послышались её лёгкие и быстрые шаги.

– О, ты не спишь? – жизнерадостно подметила она и тряхнула мокрыми волосами. – Вода в душевой просто сказочная!

– Да, я заметила, – пробормотала я и села в постели. – Как там твой Макс?

Она довольно хохотнула.

– Говорит, что влюбился по уши! Представляешь?

Девушка принялась расчёсывать тяжёлые длинные пряди золотисто-рыжего цвета.

– А ты?

– А что я? – передёрнула она плечами. – Я своего принца всё ещё ищу. Возможно, Макс – это он и есть. Но пока не уверена.

Анна рассмеялась, и мне пришлось присоединиться к ней. Чересчур резко встав на ноги и пытаясь игнорировать головокружение, я бодро заговорила:

– Тогда пойдём со мной. Мне нужно ещё раз осмотреть рану комитаджа, а ты пока пощебечешь со своим принцем.

Та на миг задумалась.

– Только чур в лабораторию я ходить больше не буду!

Я едва сдержала вздох облегчения и нервно рассмеялась:

– Так уж и быть, если понадобится, я сама схожу.

* * *

Взявшись за ручку двери, я отворила её, слушая, как подруга мурлычет своему солдату что-то про то, что она не могла уснуть, пока не увидит его ещё раз. Пока всё идёт по плану, и милое щебетание влюблённых приглушит быструю беседу с пленником, которая должна хоть что-то прояснить.

Офицер Чёрной Армии так же лежал на кровати, как и несколько часов назад. При моём появлении он тут же открыл устрашающе тёмные глаза, которые будто поглотили неяркий свет ламп.

Жуткий холод прожёг нутро, разыгралась нервная дрожь. Пытаясь её преодолеть, я быстро прошла вглубь комнаты и стала раскладывать всё необходимое для осмотра пациента. Мимолётно заметила, что впопыхах взяла много лишних предметов, но обратного пути уже нет. Главное, не выдать себя тем, кто был по ту сторону камер видеонаблюдения.

Комитадж молча следил за мной. Пристальный взгляд угольных глаз наносил урон моим нервным клеткам. Я склонилась над ним и принялась неспешно снимать повязку. Опять кровавая! Почему же?!

– Как вы запомнили имя моего брата? – быстро прошептала я, с облегчением слыша смех подруги за дверью и низкий баритон конвоира.

Про своё не спрашиваю. Недаром бейдж висит на груди. Да и его часто называли, пока думали, что он в отключке.

– Я помню всех пленных офицеров, – так же тихо ответил комитадж, едва шевеля разбитыми губами. – К тому же у вас слишком знаменитая фамилия.

Низкий грудной голос офицера источал холодную стужу, будто порыв ветра в январе. Его рана снова кровоточила. И появились новые гематомы. Откуда?

– Как давно мой брат у вас?

– Как давно я здесь? – без запинки ответил он вопросом на вопрос.

Значит, Клаус в плену столько же. Я машинально прощупала рёбра. Он поёжился.

– Вас били сегодня? – догадалась я, заметив новые кровоподтёки и на лице.

– Да.

Чёрные глаза снова поймали мой взгляд. Не выпрямляясь, я задала самый важный вопрос:

– Что я должна сделать, чтобы спасти брата?

– Сделайте так, чтобы ваши решили, будто я умер.

Я опешила. Но только мысленно. Руки же вытирали спиртом запёкшуюся кровь вокруг зашитой раны. Он не дрогнул, хотя обжигающая боль, несомненно, истязала его.

– Как же я смогу сделать такое, оставив вас в живых?!

– Введите мне под кожу то, что может приглушить пульс, – резко потребовал комитадж, не повышая голоса.

– Я врач, а не фокусник! – дрожа от нервного возбуждения, сопротивлялась я.

Он схватил меня за запястье, не дав до конца обработать рану. Чуть приподнявшись, комитадж вновь поймал мой взгляд. До чего же адский взор!

– Прежде всего вы – любящая сестра, – прошипел пленник. – Которая хочет спасти жизнь брату. Пусть это вдохновляет вас! И помните: чем больше времени проходит, тем меньше шансов на успех.

Он разжал пальцы и освободил мою руку. От его сильной хватки остался невидимый, но жгучий след. Будто чернорубашечник отравил меня, поставил кайзеровское клеймо, видимое только мне.

Я настороженно бросила взгляд на чёрный полукруглый стеклянный шар размером с теннисный мячик, который записывал всё происходящее. Остаётся лишь надеяться, что качество съёмки и звука этих камер такое же плохое, как и в операционной.

– А если вы лжёте? – Я снова переключила внимание на комитаджа.

Он откинулся на подушку и поморщился.

– Тогда к вам никто не вернётся, – просто ответил он шёпотом. – Но представьте: как вы будете жить с мыслью, что не использовали единственный шанс спасти брата?

Его голос приобрёл раскатистость и твёрдость. Услышав однажды такой тембр, уже ни с каким другим его не спутаешь. Он как визитная карточка, которая безупречно дополняет угольную мрачность его взгляда.

– Кто вы такой? – наконец спросила я.

Комитадж сцепил челюсти. Опухшее, посиневшее лицо с рассечённой бровью и переносицей стало маской, которая скрывала его личность.

– Поверьте, лучше вам не знать.

– Вивьен, тебе помощь нужна? – раздался учтивый вопрос Анны.

Через мгновенье её светловолосая голова показалась в дверном проёме. Комитадж тут же закрыл глаза, будто он всё это время спал, а не убеждал меня выбрать между предательством родины или спасением родного брата.

– Нет, я уже закончила, – обречённо ответила я и почти бегом покинула палату.

Глава 9

Я выбираю

Рис.0 Тихий ветер

Однажды в школе меня обидел старшеклассник. Когда я возвращалась домой, он выхватил мой рюкзак и бросил в лужу. Промокли все тетради и учебники, которые я взяла в библиотеке.

Я проплакала весь вечер, вспоминая его обидные слова и сам поступок. Тогда мне было восемь, а брату – четырнадцать. Он не утешал, как это делала мама. Он лишь молча выслушал мой рассказ.

А на следующий день я нехотя пошла в школу и заметила, что все столпились у информационного стенда. Когда я приблизилась, то увидела новый выпуск школьной газеты. В ней ярко и осуждающе вёлся рассказ о школьном хулигане, который обижает тех, кто слабее его. Эту газету мой брат делал всю ночь, тайком. Потом пошёл к директору и рассказал всю историю. Ведь оказалось, что этот парень донимал так многих детей.

В этом поступке весь Клаус. Он не проявляет чувств и эмоций. Он делает всё по справедливости, согласно закону чести. И так с детства.

Но сейчас его мучают комитаджи, пытаясь выведать важные сведения. Они пытают самыми дикими и бесчеловечными способами. Справедливый, самоотверженный герой испытывает на себе все те ужасы, о которых я слышала от солдат, читала в газетах и видела в новостях. Весь этот кошмар сейчас окружает моего брата.

Я сидела на земле, прислонившись спиной к кирпичной стене, скрытая от чужих глаз тёплой летней ночью. Я не в силах была даже заставить себя поспать, хотя от усталости веки отказывались подниматься.

Однако мозг неустанно работал. Сердце ныло от нестерпимой боли. Впервые в жизни я не знала, что делать. Не могла принять решение. Чувствовала беспомощность и разбитость.

В то далёкое время, когда были живы мама и бабушка, я жила беззаботно и счастливо, даже не осознавая этого. Какая бы сложность не возникла на пути, я могла всегда рассчитывать на их совет и помощь.

Мудрая, доброжелательная и сверхразумная женщина, прекрасная в любом возрасте и при любых обстоятельствах – именно такой была бабушка, Оливия Жаксон. А её дочь – Линда Жаксон, которая вскоре стала Мессарош, являлась её точной копией.

Сейчас они далеко. Там, где не получают письма и не отвечают на звонки. Они оставили меня в этом мире. Одну.

Земля притягивала. Я поддалась. Легла на ещё не остывшую от летнего солнца траву и раскинула руки. Плевать, что на мне белая форма врача, а в волосах непременно запутаются листья. Возможно, даже заболею. Всё равно. Хуже быть уже не может.

Звёздное небо беззаботно мерцало, доказывая, что всё переменчиво, кроме него. Небо и звёзды будут всегда, а вот мы – мимолётны.

* * *

Солнце уже взобралось высоко и старательно сушило землю. Пыль неустанно летала в воздухе. Она находила себе место на листьях деревьев, на стенах домов, на вспотевшей коже людей.

Я прибыла в штаб по приказу подполковника Строда. Тень от здания, где решались стратегии ближнего фронта, даже не пыталась облегчить эту жару.

Ловя собственное отражение в оконных стёклах коридора, по которому шла к кабинету подполковника, я ужасалась. Очередная бессонная ночь легла тенью под глазами. Кожа на лице приобрела сероватый оттенок, а щёки ещё сильнее впали.

Приход нового дня не помог восстановиться, и мозг продолжал лихорадочно перебирать мысли, словно паук, который запутался в собственной паутине.

– Доктор Мессарош, почему пленник ещё не бодрствует? – грозно сдвинул брови офицер.

Этот человек не воспринимал всерьёз труд других людей. Он полагал, что всем слишком легко живётся и легко работается. Только он достигает результата тяжёлыми испытаниями.

– Потому что пациент постоянно подвергается новым избиениям, – прямо ответила я.

Тот ещё сильнее сдвинул брови:

– Как это?!

– У него расходятся швы, и снова и снова открывается кровотечение. Появились новые гематомы. Подозреваю, что его бьют, пока он не может сопротивляться.

– Чёрт возьми! – пробурчал Строд. – Ладно, я разберусь. Спасибо за работу, дочка! Ступай.

Я вышла на улицу и глубоко вдохнула смрадный, пыльный воздух. Вокруг мельтешил народ, ожидая прибытия грузовиков с ранеными, которых скоро привезёт военно-санитарный поезд.

В кармане форменных брюк лежал клочок бумаги. Я коснулась его. Он обжёг кожу. Но я сильнее сжала его и задышала чаще. На нём записаны будущие действия, которые я планировала всю ночь. И первый шаг только что сделан.

Вход в подземное здание госпиталя маячил впереди. Я быстро направилась к нему. Старалась вести себя как обычно, но каждый раз, когда встречалась глазами с людьми, казалось, что мои мысли не скрыты для них.

Однако страх куда-то подевался. Ему на смену пришло смирение. Я уже была готова к тому, что скоро буду висеть на ближайшем столбе с позорной табличкой на шее и мёртвыми глазами. Зато буду знать, что сделала всё, чтобы спасти брата.

В ординаторской собрались почти все врачи, занимаясь своими делами. Кто-то листал истории болезней, кто-то слушал или давал советы, кто-то делал записи в дежурном журнале. Я осталась незамеченной и двинулась к своей наставнице – майору медслужбы, доктору Марте Флеген.

Она сидела в одном из кресел у окна и читала историю болезни очередного пациента. Пронзительные глаза бегали по строкам, а брови каждый раз сильнее сдвигались над точёным носом.

– Доктор Флеген? – почтительно окликнула я её, оказавшись ближе.

Врач оторвалась от чтения и сфокусировала на мне взгляд сквозь массивные линзы очков в чёрной, грубоватой оправе.

– Что-то случилось, Мессарош? – встревожилась она, явно заметив мои потухшие глаза и чёрные круги под ними.

– Ещё нет, – уклончиво ответила я, стараясь говорить громче. – Волнуюсь о состоянии здоровья своего пациента.

Пара коллег повернула головы в мою сторону. Мысленно поставила галочку в том самом списке своих заданий. Формально всё держится в тайне. Но разве можно удержать секрет в коллективе, где люди бывают чаще, чем дома?

– Его ранение всё никак не заживает из-за постоянного напряжения. Лейкоциты доходят до критической нормы. Инфекция не отступает. Есть шансы на то, что поставка препаратов будет раньше? Сегодня, например?

Майор сложила перед собой руки и глубоко вздохнула.

– Да, я как раз читала твои записи, – кивнула она.

Только сейчас я заметила, что в её руках история болезни комитаджа. Подделать данные лаборатории не составило особого труда. Нужно было лишь подмешать кровь другого солдата с такой же группой, но с диагнозом «сепсис». И никого не смутили резкие отличия от предыдущих показателей. Раны брюшной полости без надлежащей обработки и при такой жаре чрезвычайно опасны и непредсказуемы. Ведь комитаджа переправляли сюда больше суток.

– Эшелон с медикаментами попал под бомбардировку, – продолжила Флеген. – Мы ждём следующего. И если всё будет без неприятностей, то к завтрашнему вечеру у нас будет всё необходимое.

Впервые радуюсь таким новостям.

– Я ничего не упустила по назначениям? – уточнила я.

– Ты всё делаешь правильно, Вивьен.

Она протянула мне историю и, сняв очки, стала протирать стёкла.

– Единственное, что хочу добавить: проследи, чтобы твой пациент меньше двигался. Это лишь усложняет и так сложный процесс выздоровления.

Я кивнула и быстро вышла из ординаторской, мысленно одаривая себя ироничными овациями. Приобщившись к графику дежурств, который висел на информационном столбе, быстро нашла сегодняшнее число и прочитала фамилию того, кто должен оставаться на ночную смену сегодня.

Персонал госпиталя занимал соседний корпус, тоже под землёй, там же была и общая столовая. Три этажа без солнечного света и с максимальной экономией места. Но чаще всего не хватало сил преодолеть даже такое расстояние. Поэтому большинство из медработников дремали на кушетках или на стуле в самом госпитале.

Я вошла в прохладный холл жилого корпуса и двинулась на второй этаж, где находилась комната нужного мне человека. Лёгкий стук в дверь, и я услышала звук шагов по ту сторону.

– Вивьен? – удивлённо вскинул брови мой молодой коллега Стэн. – Чем обязан? Зайдёшь?

– Я на минутку, Стэн, – мотнула я головой. – Ты можешь поменяться со мной дежурством? – не распыляясь на светские мелочи, перешла к делу я. – Мне нужен свободный вечер послезавтра. Если сегодня я отдежурю за тебя, то он у меня будет. Как тебе?

– У тебя свидание? – лукаво подмигнул он.

– Нет, отец должен приехать. Хочу провести с ним время, – устало улыбнулась я собственной лжи.

Он понимающе кивнул:

– Без проблем. Я могу дежурить и сегодня, и завтра. Потом как-нибудь сочтёмся.

Он улыбнулся, прислонившись плечом к дверному косяку. Чёрт, нет!

– Не стоит жертвовать своим временем, Стэн. – Я постаралась скрыть раздражение. – Буду очень благодарна, если ты согласишься на справедливый обмен сменами.

Его улыбка чуть померкла.

– Ну, как хочешь. – Он выпрямился. – Ты не изменилась.

Я опешила:

– Что ты имеешь в виду?

Стен передёрнул плечами:

– Ты ещё в институте не любила оставаться в долгу и всегда отказывалась от помощи.

– Так меня воспитали, – ответила я.

Борясь с новым приступом истерии, смешанной с грустью по прошлому, я попрощалась с бывшим однокурсником и нынешним коллегой и двинулась прочь.

Из списка осталось последнее. Ключевое.

* * *

В это же время.

Королевство Аравия, город Алиссат

Роскошь солнца отражалась в зеркальных стенах многоликих высоток, которые наполняли великолепную столицу Аравии – Алиссат. Среди пустыни и жажды, купаясь в лучах вечного солнца и танцуя в порывах стремительного ветра, город мирно засыпал и радостно просыпался.

Почти на каждом здании развевался флаг королевства – жёлтое огниво с зелёным полумесяцем и красной пятиконечной звездой. Эти символы подбирались народом, чтобы детально отразить неисчерпаемую духовность и богатую историю этого мира. Богатство, святость и жизненная стойкость – три столпа, три основы благодати аравийского народа.

Мухаммед Ойльм созерцал мир земель, которыми правил, и чувствовал обречённость беды. Она уже перешагнула порог его дома и вот-вот уничтожит всё, что он так берёг.

Война. Сколько бы оружия ни собрать, сколько бы воинов ни обучить, сколько бы стен ни воздвигнуть – ты никогда не будешь к ней готов. И пусть ты ждал её вечность, высчитал день и время её прихода… Всё призрачно и малодушно. Война всегда начинается внезапно.

– Господин?.. – вежливый голос королевского советника нарушил мрачный ход мыслей Мухаммеда.

Старик отвернулся от окна и посмотрел на своего помощника. Белая ткань традиционного платья – кандуры – зашуршала при движении. Король привычным движением прихватил полы одеяния и двинулся к рабочему столу. Сев в своё кресло, он закинул за спину края гутры и выжидающе глянул на молодого маршала.

– Я готов подписать, Алибер, – прозвучал низкий голос старого владыки Востока.

Маршал шагнул к его столу с низким поклоном. Король последний раз взглянул на послание одного из союзников, чью землю сейчас разрывают на клочья.

– Николас Аргинский молод и силён, – печально произнёс он вслух свои мысли. – Да, сейчас он не поймёт. Но седина прибавит ему мудрости. Если смерть не настигнет его раньше.

Король размашистым почерком вывел судьбоносный ответ под официальными строками президента Великославии:

«От имени народа Аравийского Королевства вынужден отказать в военной помощи. Мы не вступаем в эту войну».

Глава 10

Необратимость

Рис.0 Тихий ветер

Тонко намекнув Анне, что нужно сходить в палату к комитаджу, я упомянула, что видела её Макса, который тоскливо спрашивал о ней. Девушка проглотила наживку и увязалась за мной.

Обеденное солнце палило беспощадно, но в палате тоскливо выла вентиляция, впуская сырость и влагу земли. Это тоже играет мне на руку. Вернее, нам.

Оставив за дверью флиртующую подругу, я тихо закрыла за собой дверь и посмотрела на того, кто может спасти или погубить нас обоих.

Жуткие чёрные глаза смотрели прямо на меня. Взгляд неизвестного офицера отливал глянцевой темнотой, ловя блики искусственного света. Ему и татуировка на лице не нужна, чтобы быть истинным поклонником Якоба Кайзера. Его глаза – прямой доступ и почётное место на службе Чёрного Диктатора.

Гнетущая волна мрачности моей судьбы нахлынула с новой силой. Я отчётливо осознала, что назад пути нет. Выбор сделан. Пора приступать.

Он продолжал давить на моё сознание взглядом, пока я приближалась. Слева и за спиной находятся камеры видеонаблюдения. Их непременно просматривают, и будут смотреть несколько раз.

Учитывай это, Вивьен. Сосредоточься. Итак, я – врач.

Он стал хуже выглядеть. Щёки, покрытые густой бородой, впали. Миллиметры неповреждённой кожи приобрели серо-желтоватый оттенок. Гематомы разбухли и всё так же темнели, не обещая быстро сойти. Рассечения над бровью и на переносицей затянулись, но стали отёчными. Ему без преувеличения становилось хуже.

Предательски дрожащими руками в перчатках я принялась раскладывать стерильные бинты, вату, антисептик, тюбик заживляющей мази «Санитатем», два запакованных шприца с иглой и четыре ампулы. Камеры не увидят их название, а использованные флакончики заберу с собой.

Комитадж молча наблюдал за мной. Тишину комнаты нарушали сигналы индивидуального монитора контроля гемодинамики, отдалённое мурлыканье влюблённых за дверью и жужжание вентиляции.

Кожу покрыл холодный пот. Одежда прилипла к телу. Я внимательно изучала показатели, записав их на отдельную страницу в его истории болезни.

Избегая взгляда офицера, но чувствуя его на себе, я принялась осматривать рану. Воспалённая. Это плохо. Чернорубашечник может не преодолеть путь и умереть где-то в лесу от банальной инфекции, которая пережила не одно поколение.

Обильно смочив вату в антисептике, я протёрла повреждённые участки кожи. После взяла тюбик с заживляющей мазью и тщательно намазала ею сшитые края кожи. Ему было явно больно, но он даже не дрогнул.

Наложила новую повязку и надёжно заклеила пластырем. Распаковав первый шприц, открыла ампулу с надписью «Инкрементум» и втянула прозрачную жидкость через иглу. Не глядя в глаза комитаджа, пустила средство ему в вену через катетер. Итак, я – воровка.

Распаковав второй шприц дрожащими пальцами, я сломала ещё одну стеклянную ампулу с пометкой «СМ-16». Два часа назад я стащила её из сейфа в манипуляционном кабинете. Наполнила шприц и повернулась к чернорубашечнику. Возвышаясь над ним, посмотрела в чёрные глаза, которые походили на два огромных оникса.

Комитадж настороженно встретил мой взгляд, с трудом сдвинув брови из-за набухшей кожи над разбитым носом. Он посмотрел на иглу в моей руке.

– Какова гарантия того, что вы не обманете меня? – тихо задала вопрос я.

Устрашающие глаза комитаджа вновь обратились ко мне.

– Увы, никакой, – прохрипел он.

Мои руки дрогнули над ним.

– Тогда хотя бы пообещайте, – не зная зачем, попросила я.

– Если доберусь до своего полка, я верну вам брата. Клянусь! – прозвучал голос человека, который явно имел родство с самим дьяволом.

Гражданские боялись офицеров армии Кайзера, военные их ненавидели. Отчасти из-за их бессердечной расчётливости, отчасти из-за невероятной продуманности действий. Стратегии Чёрных офицеров были неразгаданным феноменом, который помогал захватывать мир со скоростью, непредсказуемостью и разрушительностью торнадо.

Ещё вчера я воспринимала такое толкование как миф, легенду, которую ненасытно обсасывают и бесстыдно вливают в сознание общества журналисты. Однако глядя в глаза одному из предводителей вражеской армии, чувствуя, как комок страха разрастается с невероятной скоростью, захлёбываясь в панике и жалких попытках унять дрожь, я понимала, что среди них есть те, кто и породил эти слухи.

И сейчас я заключала с одним из них сделку. Продавала свою совесть и честь ради призрачной надежды, что он вернёт мне брата. Итак, я – предательница.

– Сегодня я на дежурстве, – быстро заговорила я. – Когда выйду отсюда, вам станет плохо благодаря этой инъекции. Будет очень плохо. Начнётся лихорадка, наступит приступ. Вы отключитесь. Меня вызовут, и я найду поздние симптомы сепсиса. Лекарства нет. Но я сделаю ещё один укол, который якобы задержит заражение. А на самом деле – остановит ваше сердце. Вы – очень важный пленник, но вы «умрёте».

Чернорубашечник кивнул, и я выдавила содержимое шприца ему в вену.

– Это сильнейшее снотворное, – тихо продолжила я. – Наркотик. Вы уснёте так глубоко, что стук вашего сердца не будет слышен, а дыхание станет незаметным. Вашу «смерть» засвидетельствую я.

Взяв оставшиеся две ампулы, я непринуждённо коснулась его ладони, будто проверяя кровоподтёк. Лёгкое прикосновение обдало адским огнём. Будто чернота стала заразной и теперь расползалась по мне смертельным ядом.

– Постарайтесь не потерять, – прогоняя жуткие и неуместные призывы совести, продолжила я. – Когда очнётесь, выпейте их одновременно. Они нейтрализуют действие препарата и помогут пережить боль от сломанных рёбер, пока будете выбираться. Постараюсь сделать так, чтобы в морге вы провели всё время, пока будете в забытье.

Комитадж тут же сжал руку, пряча стеклянные сосуды.

– От трупов пленников у нас избавляются двумя способами: сбрасывают в глубокую воронку за полчаса езды отсюда или с грузом отправляют в реку. К тому времени вы будете уже в сознании. Я не знаю, что выберут для вас, но на всякий случай…

Я достала скальпель и положила ему под подушку, делая вид, что поправляю её. Потом взяла антисептик, ватный тампон и принялась обрабатывать рассечения на его лице. Стараясь не наклоняться слишком близко, я двигалась максимально быстро, чтобы поскорее закончить.

Чёрные глаза пленника следили за мной. Не могу сказать, что боялась именно его. Устрашало всё, что было с ним связано, его окружение и статус.

– Как окажетесь в безопасности, – мой голос слегка подрагивал, – обязательно примите антибиотик пенициллиновой группы. Ваши ранения очень серьёзные…

– Вы хотите знать моё имя? – прошептал он и всё-таки поймал мой взгляд.

Я хотела отвернуться от него, но это стоило немалых усилий. Понятно, почему он офицер. Один такой взгляд – и никто не посмеет нарушить отданный приказ. И голос… Будто переливы грома – ясный, чёткий, грудной.

– Нет, – твёрдо сказала я.

Я обязательно его узнаю. Позже. Когда мой прежний мир рухнет. Единственное, что хотелось знать, гораздо важнее:

– Вы кайзерец или комитадж?

Вы сумасшедший и жестокий фанатик или подневольный военный, который не найдёт в себе силы и смелости, чтобы нарушить данную присягу? Именно такой смысл скрывался в этом вопросе.

Взгляд пленника посуровел. Он попытался сжать челюсти, но испытал боль и поморщился.

– Не кайзерец, – проскрежетал офицер.

Ну, пусть лучше так.

Трясущиеся пальцы убирали использованные бинты и вату, пока комитадж продолжал давить своим чёрным, внимательным взглядом. Теперь мои кошмары будут воспроизводить его раз за разом.

Стараясь действовать незаметно для камер, я нырнула рукой в карман. Использованная ампула из-под наркотика осталась там, а в корзину для мусора полетели четыре распакованные ампулы, содержимое которых я вылила в унитаз.

– Мне жаль, что я заставляю вас проходить через это, – прошептал он, наблюдая за моими действиями. – Но у меня нет выбора. И цена тому даже не моя жизнь.

– Сейчас война. – Я напряжённо сглотнула комок отвращения к самой себе. – Мало кто думает только о своей жизни.

– Но только не вы.

Я взяла в руки пластиковую папку с его документами и нехотя бросила на офицера последний взгляд.

– Вы правы. Я хуже тех, кто думают только о себе. Ведь спасаю брата, позволяя сбежать тому, кто погубит тысячи чьих-то братьев.

Итак, в этот день я переродилась. Или сбросила маску. Совершила то, что не могла раньше даже представить, о чём боялась подумать.

Я пошла против воли отца. Против морали и принципов. Выбросила и сожгла всё то, что в меня вкладывали. Верность. Преданность. Несгибаемость.

В этот день Отечество осталось без меня.

Почем же я совершила такой поступок?

Всё дело в том, что я слишком хорошо себя знала. Исход всегда один. И если бы поступила иначе, то всё равно умерла бы. Ведь жить с мыслью, что не попыталась спасти брата, я не смогла бы.

Глава 11

Имя

Рис.0 Тихий ветер

– Скончался?! – вопль подполковника Строда сотряс стены не только ординаторской, но и госпиталя. – Как вы допустили такое, майор?!

Я не опустила голову ни на миллиметр и смотрела прямо на офицера. Марта Флеген стояла рядом и храбро вглядывалась в лицо подполковника. Её срочно вызвали нести ответ за подчинённую, которая не справилась с задачей. Я подвела и её.

Рассвет уже скоро, но под землёй время суток лишалось различий. Свет становился тьмой, а тьма – светом. Восход сливался с закатом, а ночь становилась днём.

Или это только у меня всё смешалось? Стены слегка покачивались перед глазами, но я старалась сосредоточенно слушать рапорт уважаемого врача и заслуженные обвинения офицера.

– Вы же говорили, что он идёт на поправку?! Ещё вчера днём! – орал подполковник, обращаясь к нам двоим одновременно.

Я опередила Флеген с ответом:

– Все назначения расписаны согласно стандарту…

– Мессарош! – одёрнула меня майор.

Но внимание подполковника оказалось сосредоточено на мне. Я продолжила, понимая, что ответственность должна лечь на меня:

– Организм пациента был истощён. Он подвергался ежедневной нагрузке в виде сильнейших препаратов и частого избиения. Из-за нехватки больших доз антибиотиков с учётом чувствительности возбудителя и сульфаниламидных средств резко снизилась сопротивляемость организма. Сердце не выдержало и дало сбой.

Повисла пауза. Подполковник зарычал и хлопнул ладонями по столу Флеген.

– Проклятый сукин сын!

Мы молча наблюдали, как поникли плечи старого подполковника, как опустошённо он рухнул в одно из кресел и закрыл ладонью глаза.

Почему мне безразлично? Почему я не боюсь? Ведь это я сообщила ему новость. Ведь это я «убила» таинственного и важного пленника.

– Уж пусть лучше он будет мёртв, – пробормотал Строд, обращаясь скорее к себе, чем к нам. – Пусть лучше мёртв…

– Подполковник? – через минуту тихо напомнила о нашем присутствии Флеген.

Он напрягся, но глаз не поднял:

– Ваш рапорт я хочу видеть у себя на столе через час.

И вылетел из ординаторской.

– Не переживай, Вивьен! – обратилась ко мне Марта, когда мы остались одни.

Мой потерянный взгляд с трудом сфокусировался на лице майора.

– Ты всё делала правильно!

Я вздрогнула от её слов, и она заметила это.

– Ты просто себя истязала, – покачала головой она. – Сколько ты не спала?

– Чуть больше суток, – прохрипела я и облизала пересохшие губы.

Или несколько.

– Тебе нужно отдохнуть. Жду тебя в госпитале не раньше завтрашнего полудня. И без возражений!

Я и не собиралась возражать. Сил хватило только кивнуть в знак согласия и благодарности.

Не помню, как вышла из госпиталя. Очнулась уже на улице. Солнце встало. Его яркие лучи били по глазам. Я сощурилась. Голова немного кружилась. Слабость стала мукой. Хоть бы не свалиться где-то по пути. Медленно поплелась в сторону корпуса, где занимала комнату.

Узнают ли они, что пленник жив? А жив ли он? Смог ли выбраться? Очнулся ли? Как мало шансов, что он исполнит своё обещание! Как мало веры в это. И слишком много презрения к себе. Пришло время сожаления и снедающих сомнений.

Навстречу шли шумные солдаты и работники госпиталя. Время завтрака. Мой путь проходил мимо общей столовой.

Опустив голову, я держалась ближе к стене, стараясь пройти незамеченной. Но обрывки фраз всё-таки настигали меня.

– Его имя скрывали…

– Но почему такая тайна?!

– И всё это время он находился у нас?! Как обычный?!..

– Потому что вопросов было бы ещё больше, идиот!

Впереди шли трое: сержант и двое рядовых. Голос одного из них казался знакомым.

– Неужели это в самом деле был он?

– Да, говорю тебе! Я сам видел нашивку на его мундире! – раздражался тот, что казался знакомым. – Нам приказали надеть на него мундир и сфотографировать.

– Мёртвого?!

– Чёрт возьми, ты меня хоть слушаешь?!

Надо их обогнать как можно быстрее! Голова начинает сильнее кружиться. Я действительно могу рухнуть прямо здесь.

– Не может быть! Чтобы сам Валенти и так попался! – опровергал третий парень.

– Говорят, он уложил четверых наших, пока его не пырнули ножом! – доказывал солдат, которого я откуда-то знала. – Пока вели сюда, он ещё двоих ухлопал! За ним пошли пятнадцать человек, а вернулись только двое!

Точно! Это же Макс среди них! Претендент на звание принца сердца Анны.

– Всё равно мало верится! – скептически ответил другой парень. – Чтобы сам Герман Валенти попался вот так в плен и помер от какой-то заразы!

– Сепсис – это штука серьёзная, парень, – хмыкнул третий.

Я замерла.

– Да уж, любимец Якоба Кайзера, сам Чёрный Полковник умер от обычной болячки, которой больше сотни лет!

– Теперь победа точно за нами! Без него комитаджам будет не так весело!

– Да, недолго осталось, парни! К Новому году вернёмся домой…

Солдаты, победоносно хохоча, удалялись, пока я, окаменевшая от ужаса, вслушивалась в отголоски их слов, разрывающие сознание: «Герман Валенти», «Чёрный Полковник», «любимец Кайзера мёртв», «победа за нами!».

– Что же я наделала?! – выдохнула я и закрыла глаза, почувствовав, как по щекам побежали слёзы.

* * *

В это же время.

Вашингтон, Америка, Белый дом

Цезарь Власто сдался. Резко дёрнул нижний ящик массивного стола и принялся шарить в нём. Да! Вот они! Ну наконец-то.

Сигареты олицетворяли проклятую зависимость, которая давала о себе знать каждый раз, когда происходило что-то ужасное или напряжённое. Как сейчас, например.

Вытащив пачку, он быстро открыл её и достал одну из пяти оставшихся сигарет. Предвкушение удовольствия заставило пальцы Цезаря слегка подрагивать, пока он чиркал тонкой спичкой о край коробочки. Немалых усилий ему стоило добыть огонь и закурить.

Президент двух объединённых континентов откинулся на спинку кованого кресла в Овальном кабинете и с нескрываемым наслаждением затянулся. За его спиной растянулось новое знамя Америки. Те же полосы, но уже вертикальные. Те же звёзды, но их уже двадцать пять. Бело-зелёные цвета флага олицетворяют стойкость и силу, которая помогает выживать там, где сдаются другие. И цена тому может быть непомерно высока.

Всё. Дело сделано. Его отказ официально озвучен и принят. Его друг – больше не друг. Пусть пока ещё не враг, но чувство собственной паршивости лишь усиливается.

Цезарь сделал ещё затяжку, с сожалением поглядывая на дымящуюся сигарету. Жена заметит его шалость. Скандала не избежать. Но дело сделано. Она узнает о том, что он отказался выступить против Якоба Кайзера и не втянул недавно окрепшую страну в войну. Она поймёт его слабость.

В отличие от Николаса Аргинского, который только что осознал – все союзники отвернулись от него и его страны.

Часть 2

Надежда

Глава 12

Верность слову

Ветеранов Третьей мировой не будет.

Уолтер Мондейл
Рис.0 Тихий ветер

– Ну вот и готово! – провозгласила я, протянув собственноручно сшитую куклу малышке пяти лет, и не сдержала улыбки, глядя на её восторг.

Только что прошёл тёплый дождь и на короткое время унял жару. Детвора бегала по лужам, и когда я слышала её весёлый смех, сердце сжималось от минутной радости и тревоги. Во дворе госпиталя, как всегда, было людно. Солдаты смешались с медработниками и местными жителями. Люди сновали вокруг, словно в бесконечном круговороте.

Мой перерыв на обед вот-вот закончится, но я ни капли не жалела, что потратила его не на еду, а на маленькое счастье вот этой малышки. Безнадёжно глупо, но пока я шила для неё куклу, проговаривала молитву как заклинание. Отчаянно просила для неё мира и защиты.

Но в голове настырно жужжали мухи над гниющей плотью моей мёртвой души и остатками совести.

– Спасибо!

Она восторженно захлопала в ладоши, прижав новую игрушку к груди.

– Беги, покажи своим подружкам! – подзадорила её я, и она тут же умчалась.

Я смотрела ей вслед и чувствовала, как улыбка от добра, сделанного для этой малышки, превращается в концентрацию печали.

Девочка чудом осталась жива после последнего налёта стравщиков. Ей повезло, как и другим детям, живущим в этом городке.

Но этого нельзя сказать о тех, кто больше не смотрит на небо снизу, а созерцает нас сверху. Как же иначе? Все детки – это невинные ангелы, которые даже не понимают, что сейчас творится.

Спустя пять налётов стравщиков, шесть грузовиков с ранеными и убитыми солдатами, два ночных дежурства и одну мучительно-бессонную ночь я призналась себе, что совершила жуткую и непоправимую ошибку.

Репортёры твердили о смерти Чёрного Полковника. Взахлёб рассказывали, что Якоб Кайзер остался без своего «любимого офицера», тыча в объективы камер фотографию с избитым и посиневшим лицом Валенти.

А я не знала, о чём сожалеть больше и на что надеяться: чтобы проклятый полковник всё-таки не выжил или чтобы добрался до своего полка и освободил моего брата.

Стоило прикрыть глаза, как начинали проплывать красочные картины горячих сводок новостей о том, что Герман Валенти бессмертен. Я будто видела, как он радостно улыбается, стоя рядом с Кайзером и глядя в объектив жутко чёрными глазами.

Поэтапно могла назвать всё, что будет со мной после первого сообщения о том, что полковнику удалось бежать. Отца расстреляют. Брата признают изменником вместе со мной. А Якоб Кайзер будет продолжать свой смертельный марш, беспощадно убивая и уничтожая всё и всех вокруг.

Я погубила не только себя. Я уничтожила миллиарды судеб.

Даже не заметила, как слеза скользнула по щеке и упала на ладонь. Слеза бесполезной скорби и раскаяния.

– Вив!

Обернувшись на оклик, я увидела Анну, которая, ловко маневрируя среди толпы, бежала ко мне. Сердце подпрыгнуло в груди и набрало бешеный ритм. Что-то случилось!

– Вивьен, там…

Она едва могла дышать от быстрого бега.

– Ну что же там?! – схватила я её за плечи, уже утопая в океане паники.

– Твой брат Клаус! Он вернулся! – выдохнула она.

Анна ещё что-то добавила. Что-то радостное. Восторг переполнял её и выплёскивался наружу.

Слух отказал. Замёрзло сознание. Душа застыла, а неверие боролось с разумом.

– Он в штабе… у Строда, – закончила она.

Я сорвалась с места и, не чувствуя земли под ногами, помчалась к зданию, где обосновалось командование западного фронта. Но у входа на моём пути неожиданно возник Пакош.

– Да, он вернулся! – Даниэль удержал меня за руку. – Целый и невредимый. Лишь пара синяков и ссадин.

– О, хвала небесам! – всхлипнула я, совершенно не веря ему. – Я должна его увидеть!

Я попыталась вырваться, но он не отпустил.

– Клауса допросят, и он найдёт тебя, – счастливо улыбаясь, пояснил Даниэль. – Подожди ещё чуть-чуть.

– Допросят?! – испуганно воскликнула я.

– Это стандартная процедура, – спокойно пояснил лейтенант. – Мы должны быть уверены в том, что он задержался по пути из осторожности, а не провёл это время в компании комитаджей. Ты ведь понимаешь, о чём я?

Я отрешённо слушала его, ощущая, как радость быстро отливает от берега моего сознания. Ведь знала, где именно задержался брат и как ему удалось вернуться.

* * *

Меряя шагами свою комнату, я ждала покаяния. С минуты на минуту оно придёт в суровом облике родного брата, который, безусловно, знает правду. Он знает всё о моём проступке.

Принимая решение о его спасении, я в последнюю очередь думала о том, как он воспримет это. Я боялась только одного – потерять его.

Я не знала, что иду на сговор с самым опасным и сильным врагом после Кайзера. Не знала, что, спасая его, гублю себя и тащу за собой всех. Но если бы знала, как поступила бы?..

Я застыла, заслышав быстрые и решительные шаги в коридоре. Страх окутал меня. Пронзил тело остриём копья. Вытеснил воздух и пережал лёгкие, прекращая работу сердца. Только на миг. На бесконечно долгий миг.

Дверь открылась и сразу захлопнулась. Я вздрогнула и медленно обернулась.

Клаус, с перекошенным от ненависти лицом, взирал на меня. Его синие глаза дико блестели под сдвинутыми бровями. Пальцы разжимались и сжимались в кулаки.

– Клаус…

– Как ты могла?! – прохрипел он, решительно приближаясь ко мне.

«Как я могла? Должно быть, рассчитывала, что буду мертва к твоему возвращению, брат. А ещё меня преследовали кошмары, в которых тебя истязали лучшие садисты Кайзера. Поэтому я и рискнула».

Я хотела много чего сказать. Но молчала. Любые слова станут жалким оправданием, которое не нужно никому.

Брат замахнулся и ударил меня ладонью по щеке, наотмашь.

Резкая боль пронзила правую сторону лица. Я ахнула, пошатнулась и с трудом устояла на ногах, благодаря тумбочке, за которую успела ухватиться. Непрошеные слёзы хлынули из глаз. Я старалась их спрятать. Прижала тыльную сторону ладони к горящей щеке и не поднимала голову.

– Как только мне вернут оружие, я сам убью тебя, мразь! – злобно прошипел Клаус, нависая надо мной. – Сестры у меня больше нет!

Брат вылетел из комнаты, оглушительно хлопнув дверью.

Беззвучное рыдание сотрясло плечи. Я опустилась на пол. Страх не слабел, его тиски продолжали сжимать всё внутри.

Это самый худший страх в жизни человека – страх предателя. Его шипение злорадно вилось в сознании, подобно гремучей змее.

Мне конец.

Глава 13

Моя казнь

Рис.0 Тихий ветер

Время остановилось. Оно превратилось в тягучую смесь заслуженного страха, оправданного презрения к самой себе и бессмысленного сожаления. Оно выдирало мои внутренности и заполняло раскалённым ожиданием расплаты.

Я ждала. День, ночь, снова день. Сон как пытка. Изматывающая работа – и опять пытка. Прослушивание новостей стало особенным видом истязания. Я напряжённо замолкала каждый раз, когда начинались сводки новостей, и делала лишь несколько вдохов до тех пор, пока диктор не замолкал.

На восьмом выпуске я перестала испытывать облегчение, не услышав сенсационного сообщения о том, что Чёрный Полковник Герман Валенти жив и снова вернулся на службу. Хотелось побыстрее покончить с этим. Устала ждать.

Клаус избегал меня. И, кажется, это взаимно. Каждый раз, видя его вдалеке, я чувствовала, как потеют ладони. Судорожно вглядывалась в его форму: есть ли у него кобура на поясе? С оружием он или ещё не время? Новый вид пытки, который также изрядно мучил.

От других я узнавала новости о брате. Его не посадили в карцер, но допросы не закончились. Каждый раз, когда он покидал управление, я замирала в мрачном ожидании.

Нервное напряжение стало пугающе привычным состоянием. Плохой сон или его отсутствие вошли в норму. Вздрагивание при каждом звуке моей фамилии тоже превратилось в обыденность.

Госпиталь стал единственным местом, где наступало облегчение. Только ныряя в работу, чувствовала себя живой, совсем чуть-чуть прежней, но всё так же жутко осквернённой. Изматывала себя работой, призрачно надеясь, что умру от истощения раньше, чем наступит время для казни.

Я заканчивала утренний обход новоприбывших солдат и вяло улыбалась их приветливым заигрываниям. Рядом возникла Марта Флеген.

– Мессарош, я закончу за тебя.

Она перехватила мою руку, когда я намеревалась послушать лёгкие одного из молодых новобранцев.

– К тебе приехал отец.

Я замерла, не проронив ни слова. Пальцы обмякли и стали безвольными.

Майор заметила это и понимающе улыбнулась. Моё состояние она приняла за обычное волнение, которое должно присутствовать у каждой дочери, если её отец – генерал. Флеген забрала у меня фонендоскоп и, взяв за плечи, приподняла со стула.

Мои глаза встретились с добрым взглядом женщины, которая одну жизнь назад была моим преподавателем, помогала писать дипломную работу и не «топила» на защите. Теперь она – мой учитель в прифронтовом госпитале.

Я боготворила её профессионализм, уважала такт и мудрость. Такое впечатление о себе она создавала не только у меня. Майор имела репутацию отменного и рассудительного специалиста.

Сейчас, я смотрела в её потухшие от усталости глаза и ясно осознавала: она утонет вместе со мной. Я погубила и её тоже!

– Тебе нужно поторопиться, если хочешь увидеть его. У генерала не так уж много свободного времени, – мягко посоветовала она и понимающе улыбнулась, приняв выступившие слёзы на моих глазах за признак тоски по отцу.

Вот сейчас всё и закончится.

Наконец-то.

Я поплелась в сторону штаба, не чувствуя ног. Я оказалась в том самом кошмаре, когда хочешь идти быстро, стараешься со всей силы, но тело не слушается. Ты становишься облаком, невесомым духом. Летишь навстречу опасности, ведь иного пути нет.

Я хотела покончить с этим как можно скорее. Слишком долгой была пытка ожидания расправы. Её время пришло, и мне не страшно. Почти.

У кабинета подполковника постовой отдал честь и, открыв дверь, доложил о моём прибытии. Вздохнув поглубже, я вошла в комнату, освещённую ярким утренним солнцем июля. Дверь закрылась. Повисла напряжённая тишина, которую разрывало моё судорожное дыхание.

Отец стоял ко мне спиной: широкие плечи, сцепленные позади руки – осанка, которой позавидовал бы король.

Шли минуты. Отец оставался неподвижен. Лишь генеральские погоны на его плечах подмигивали мне при каждом вдохе, улавливая блики солнечных лучей.

Время обернулось вспять.

Я снова шестилетняя девочка, которая допустила оплошность. Мне стыдно и страшно. Отчаянно хочется, чтобы в комнату вошла мама и прикрыла меня собой, чтобы остановила гнев отца и смягчила его.

Но мамы нет. Мне уже давно не шесть. И мой проступок шалостью назвать нельзя.

Выдающийся полководец могущественной страны Великославии, генерал Бадер Мессарош медленно повернулся. Синие глаза под седыми густыми бровями посмотрели прямо на меня. Резко, строго, по-чужому.

Я с трудом удержалась, чтобы не отступить назад и не опустить взгляд. Он знает. Он всё знает!

– Здравствуй, Вивьен! – тихо произнёс отец.

Я вздрогнула. Судорожно втянула в себя воздух и, моргнув, почувствовала, как горячая слеза скатилась по щеке.

– П-прости, – обречённо прошептала я.

Вторая слеза скользнула по лицу.

Он резким жестом оборвал меня.

– Я здесь проездом, и оказывается, что не зря, – слишком бодро начал он и шагнул ко мне. – Мне сообщили, что моя единственная дочь совершенно себя не жалеет и пропадает в госпитале дни и ночи. Так нельзя, Вивьен.

Дыхание перехватило судорогой. Я ошарашенно уставилась на него.

– Что? – выдохнула я.

Он остановился напротив, всё так же держа руки за спиной.

Как же он постарел с начала войны! Волосы, привычно зачёсанные назад, стали совсем седыми. Глубокие морщины превратили суровое лицо в угрюмую маску. Он очень похудел и, казалось, стал ещё выше.

– Твой брат мне всё рассказал. Я не смог остаться в стороне, пока моя дочь истязает себя и совершает ошибку.

Холодный ужас окатил меня ледяной волной, от которой всё замёрзло внутри.

– Помимо вреда своему здоровью, дочь, – очень осторожно продолжал Бадер, глядя мне в глаза, – ты можешь навредить другим. Ведь усталый врач в лучшем случае бесполезен, а в худшем – смертельно опасен.

Кабинет подполковника оборудован камерами видеонаблюдения и прослушкой. Вот в чём дело! Он не может говорить со мной открыто, не может выдвигать обвинения.

Голос генерала ровный и спокойный, слова – разумны и отчасти правдивы. Но вот глаза… Они выдали настоящие чувства, которые вызывала я – его дочь. Бадер стоял достаточно близко, чтобы я могла задыхаться от ненависти и презрения, которое горело внутри него и отражалось во взгляде.

Для него я тоже умерла.

– Я… я уволена? – упавшим голосом произнесла я.

Генерал чуть помедлил с ответом. Крепко сжал челюсти, чуть скрипнув зубами, и шумно втянул воздух.

– Ты временно отстранена от практики и возвращаешься домой, – озвучил он свой приговор. – Отдохни там и наберись сил. Думаю, что трёх месяцев тебе будет достаточно для того, чтобы восстановиться. Согласна?

В то время, когда призывали в ряды военных санитаров студентов-первокурсников, меня – дипломированного специалиста – отправляли в увольнительную.

Для всех остальных – это исключительно отцовская поблажка. Но в действительности от меня избавлялись.

– Так точно, генерал! – выдохнула я.

Глава 14

Стравщики

Рис.0 Тихий ветер

Хватило двух часов и сорока двух минут, чтобы попрощаться с настоящим и отправиться в неизведанное будущее. И вот я уже ехала на заднем сиденье военного внедорожника, который раскачивался, проезжая кочки и ухабы бездорожья.

За окном лесные чащи менялись на горизонты полей с урожаем, изувеченным бомбардировками. Они плыли перед глазами, пока я вспоминала трогательные моменты прощания с людьми, которые были не просто коллегами, а атмосферой жизни, целым этапом и яркими воспоминаниями.

Анна заплакала и сжала меня в крепких объятиях. Майор Флеген обняла и поблагодарила за добросовестность и отдачу «в нашем бесконечно важном и нелёгком деле».

Даниэль Пакош долго и пытливо смотрел в глаза, будто ожидая от меня каких-то особенных слов. Но я не оправдала его надежд. Поэтому он прижался губами к моей щеке и тоскливо пожелал «безопасного и быстрого пути». Брат явно не рассказал ему, и лейтенант продолжал питать ко мне нежные чувства.

Что же будет, когда всё откроется? Что станет с отцом? Оправдают ли Клауса? Почему же они решили отправить меня домой? Боялись, что я усложню их положение ещё сильнее? Или думали, что я буду шпионом комитаджей?

Смахнув слезу, я шмыгнула носом и сощурилась, увидев замаячивший впереди закрытый переезд. Мы остановились в конце длинной шеренги из автомобилей.

Согласно графику, в этот час проезжал санитарный поезд, который перевозил солдат в наш госпиталь. Издалека послышался знакомый рокот колёс вагонов, и я чуть подалась вперёд, всматриваясь вдаль.

Молчаливый солдат, который управлял этим автомобилем, нетерпеливо выстукивал пальцами ритм по кожаному рулю. Он также смотрел в сторону железнодорожного состава, уже появившегося из-за горизонта небольшого соснового леса.

Я насчитала двадцать два вагона, стремительно катившихся по рельсам. Сотни солдат высунулись в маленькие окошки, чтобы вдохнуть свежего, хоть и пыльного воздуха. На большинстве из них виднелись бинтовые повязки.

Но вдруг знакомый холод проник в грудную клетку и тисками сдавил сердце. Я узнала жуткое, нарастающее завывание, которое посеяло панику и ужас. Водитель резко вскинул голову и тут же нажал на педаль газа.

– Стравщики! – заорал он.

Солдат принялся выворачивать руль, направляя машину обратно, в сторону леса.

– Держитесь!

Я инстинктивно вжалась в сиденье авто, вцепившись двумя руками в боковой поручень над дверью. Нам конец!

Авто рвануло с места, но небо уже заполнили смертоносные чёрные силуэты. Их узкие крылья напоминали ласточек, которых увеличили в миллион раз и насытили смертельными бомбами.

Машина прыгала по ухабам, несясь по полю, вспаханному боевой техникой. Устрашающий звук падающих бомб уже рвал барабанные перепонки. Позади нас раздавались взрывы, которые чередовались с дикими криками о помощи и воплями боли.

Я оглянулась и окаменела от ужаса. Самолеты, как стервятники, кружили над поездом и сбрасывали на вагоны бомбы.

– Они бомбят раненых! – закричала я.

– Суки! – зарычал водитель, не сбавляя темп.

Поезд горел вместе с людьми. Чёрный дым вздымался в синее небо. Кому-то удалось выбраться, но пулемётчики из самолётов тут же их расстреливали. Некоторые автомобили не успели скрыться и тоже пылали вместе с водителями и пассажирами.

Три машины мчались в лес, вслед за нами. Роботы-пилоты это заметили. Два стравщика развернулись и направились в нашу сторону. Не прошло и минуты, как они уже были над нами.

Словно зачарованная, я подняла голову к небу и смотрела, как на нас летела череда бомб.

Слов молитвы уже не вспомнить. Да и не спасут они меня. Уже слишком поздно.

* * *

Запах гари выедал лёгкие. Дышать становилось всё труднее. В ушах стоял незнакомый звон, заглушающий все остальные звуки. Я чувствовала, что мои глаза распахнуты, но видеть ничего не могла – дым разъедал их и лишал зрения.

Я лежала на траве. Попыталась привстать, но голова закружилась, и я снова рухнула на землю. Из носа текла кровь. Я ощущала тёплые струйки, стекающие по губам и попадающие в рот. Солоновато-металлический привкус крови нельзя спутать с каким-то другим. Волосы слиплись по бокам. Из ушей также льют кровавые потоки.

Ещё раз попыталась приподняться. Получилось. Преодолевая боль, стала ползти сквозь дым и гарь. Под пальцами чувствовалась рыхлая, распаханная земля.

Почему я здесь? Что произошло? Меня контузило, но как? До меня доносились чьи-то выкрики, потом жуткие вопли. Нас разбомбили? Мы в госпитале? Стравщики уже улетели?

Мозг лихорадочно пытался воспроизвести в памяти последний час жизни, но, кажется, ему мешала смерть, которая уже выжидала моего поражения.

Глаза отказывались усваивать реальность. Жёлтый туман медленно застилал всё вокруг.

Я потеряла сознание.

* * *

Чернорубашечники окружили меня.

Я потерянно смотрела на их чёрную форму снизу вверх, едва приподняв голову. Перед глазами всё плыло. Зрение то появлялось, то исчезало. Я лежала лицом на земле. Ощущала её сырость, вдыхала запах.

Носки чёрных ботинок. Совсем рядом. Обманчиво, словно где-то вдалеке, услышала смех мужчин.

Комитаджи перевернули меня на спину.

Боль пронзила всё тело. Я закричала. Или застонала. В области рёбер боль была особенно сильной. Всхлипнув, я задохнулась. Страх накатывал смертельными приливами. Я сглатывала собственную кровь, которая настойчиво заполняла рот.

Чёрная военная форма солдат даже сквозь боль и контузию проникала в сознание ужасной панической мыслью: «Вот и конец».

Словно кто-то играл с уровнем громкости, то прибавляя, то убавляя её. Я слышала обрывки фраз чернорубашечников, которых явно изрядно веселило моё положение. Им нравился мой страх и беспомощность.

Удерживаясь за края сознания, почувствовала, как меня взяли за ноги и потащили по траве. Перед глазами задвигались верхушки сосен. Небо уже по-вечернему темнело.

Острый всплеск новой боли в затылке. Кажется, это был камень. Он ускорил приход ночи в моё сознание. Я погрузилась в неё, радуясь забвению. Оно спрятало меня от муки и страха.

И очень хотелось, чтобы это было навсегда.

Глава 15

Пробуждение

Рис.0 Тихий ветер

Очень больно просыпаться.

С каждой секундой пробуждения разума я чувствовала нарастающую боль. Она пронизывала всё тело, пропитывала его насквозь. Она говорила, что я ещё жива.

Что со мной случилось? Веки будто склеились, ноги и руки превратились в булыжники, голова разрывалась на части.

Но что это?..

Пение птиц за окном? Ветер в листве? И вода будто бьётся о камни. Неужели это солнечные лучи на моём лице?..

Где же я?

Картинка стала ясной лишь на секунду, потом свинцовые веки вновь закрылись.

Я не сдавалась, сделала попытку ещё раз – теперь увидела светлые стены и овальное, огромное зеркало. Снова темнота. Ещё раз – и удалось разглядеть массивный белый комод, большой шкаф…

Отяжелевшие веки вновь скрыли обзор.

Нет, я не в госпитале. И не дома. Отчего же я решила, что могу быть дома?

Кабинет подполковника Строда. Поникший, суровый отец. Так холодно под его взглядом. Чувство вины охватывает огнём всё внутри, беспощадно испепеляет прошлое.

«Ты временно отстранена от практики и возвращаешься домой».

Он уволил меня. Отправил домой с фронта. Заслуженно. Хотя должен был казнить. Тоже заслуженно.

Я снова сосредоточилась на прошлом. Вспомнила салон военного автомобиля, который быстро вёз меня к железнодорожному вокзалу. Пыльную дорогу и ухабы. Сгоревший лес и едкий запах дыма. Несобранный урожай, развороченные поля, пропитанные кровью, порохом и пеплом.

Небо. Оно несёт угрозу.

Стравщики! Они разрезают облака и скидывают смерть. Бомбы. Крики. Взрывы…

Комитаджи. Чернорубашечники. Они волокут меня по земле.

Я в подвале.

Кричу…

Я умерла.

На этот раз веки распахнулись без усилий.

Если я умерла, почему же чувствую боль? Вижу белую постель и бинты на правой руке?

Я осторожно скосила взгляд к источнику света. Огромное окно вдоль всей стены открывало волшебный вид на сосновый лес и вершины гор. Одна створка была приоткрыта и впускала свежий воздух. Рядом с постелью стояла тумбочка, на которой расположились флакончики с этикетками знакомых названий и стакан воды.

О нет! Я не умерла. Моя участь намного хуже. Я попала в плен!

Но почему я не в подвале и не привязана к стулу?!

Всё просто, глупая. Твоя редкая фамилия – та же, что и у генерала Великославии. Кайзерцы приняли тебя за важную пленницу. И твоя жизнь немного ценнее остальных, до тех пор, пока они не поймут, что взять с тебя нечего. Ведь ты ничего не знаешь, кроме списка препаратов, которыми лечат раненых в госпитале.

Страх, паника и отчаяние объединились и изгнали боль. Я перестала брать её во внимание. Единственное, что мне осталось, – это попытка сделать всё, чтобы убежать или убить себя. Любое самоубийство лучше того способа смерти, который они уготовили для меня.

Далеко не с первой попытки, но я села.

На мне белая сорочка, похожая на больничное одеяние. Её ткань пропиталась кровью из ран на теле. На шее висел мой кулончик, как одинокий символ прошлого. У меня сломаны рёбра – бандаж сдавливал туловище. Каждый вдох отдавался острой болью. На сгибах рук несколько проколов – мне делали инъекции.

Рядом с кроватью, на стуле, аккуратно висело платье, в котором я ехала домой. Изодранное, окровавленное и грязное, оно агрессивно выделялось на фоне чистого, белоснежного постельного белья и всей обстановки. Перебинтованная голова очень сильно кружилась, вызывая тошноту. Это явно контузия.

Сбросив простыню, я попыталась встать на ноги. Третья попытка оказалась успешной. Хватаясь за мебель и стены, я поплелась к окну. Дыхание участилось, боль усилилась. На лбу выступила испарина. Голова закружилась сильнее.

Я шла к источнику свежего воздуха, который проникал через приоткрытое окно, – словно корабль после абордажа пытался добраться к причалу. Но чем ближе я подходила, тем сильнее чувствовала обречённость. Дом стоял на скале. Внизу плескалась горная река. И выпрыгнуть из окна – лёгкий путь к перелому ног.

Упершись двумя ладонями в равнодушное стекло, я глубоко дышала, преодолевая муку. Глаза наполнились слезами. Моргнула – и они потекли по щекам.

Нет. Не время раскисать!

Решительно вытерла рукой мокрые следы с лица и, оттолкнувшись от стекла, двинулась к выходу из комнаты. Надавив на ручку, открыла дверь и застыла на пороге. Откуда мне знать, вдруг здесь кто-то есть?

Затуманенный болью взор обшарил просторную комнату, похожую на гостиную. Высокий потолок, серый мраморный пол, окно вместо стены с одной стороны и череда зеркал с другой; белый ковёр с густым ворсом, два кресла и диван, обтянутые белой кожей, расположились у пустого камина; зона кухни и столовой была разделена барной стойкой. Из этой комнаты вели ещё две двери: одна, массивная, стального оттенка, была похожа на входную, вторая – из дерева, выкрашенная в светло-серый цвет, – вела в соседнее помещение.

Беззвучно ступая босыми ногами, я пошла ко второй двери. Надавив на ручку, толкнула дверь, но та не подалась. Закрыто. И если там никто не спрятался, значит, в доме, кроме меня, никого нет.

Головокружение усилилось. Прислонившись спиной к стене и прикрыв глаза, я постаралась разогнать уже знакомую желтоватую пелену. Ещё немного, и свалюсь на пол.

Приоткрытое окно впустило новый звук, напоминающий двигатель автомобиля. Я резко открыла глаза.

Входная дверь на другом конце комнаты дёрнулась и открылась настежь. В проёме стоял высокий мужчина, безликий из-за яркого дневного света за его спиной.

Я вжалась в стену, приковав взгляд к тому, кто замер на пороге этого дома. Я почувствовала себя призраком: беззащитным, беспомощным и почти эфемерным. Силы покинули меня, они все ушли на то, чтобы подняться с постели. Но я старалась держать глаза широко распахнутыми, прогоняя туман забвения.

Впустив поток ветра, мужчина шагнул в дом, и медленно закрыл за собой дверь. Источник света за его спиной исчез, и внушительный тёмный облик наполнил комнату, обретая ясность.

Чёрный цвет расшитого тонкими золотыми нитями офицерского мундира ненасытно поглощал свет и мир вокруг. Его облик внушал страх и панику. Ордена мрачно отливали тёмной злостью, ловя блики солнечного света.

Мужчина осторожно поднял руку и снял изогнутую кверху фуражку. Он заметил меня сразу же, я поняла это, когда встретилась с его глазами – чёрными, как два огромных оникса.

Не может быть!

Пришлось часто заморгать, чтобы хоть как-то вернуть ясность.

– Вам следует вернуться в постель, – подобно грому прозвучал грудной, раскатистый голос из моих кошмаров, в которых я каждый раз принимала новое решение.

– Вы?… – мой хриплый свист-выдох казался безжизненным.

Взгляд, который, казалось, хранил в себе секреты самого ада, снова был устремлён на меня.

Руки дрогнули. Ладони вспотели. Ещё чуть-чуть, и рухну на пол. Сознание кружилось всё сильнее и обещало вот-вот покинуть меня.

Он знал о моём происхождении! Он хочет использовать меня, чтобы выведать тайны или надавить на отца.

– У вас ничего не получится! – из последних сил прошептала я.

Комитадж поднял согнутые руки, показывая мне, что безоружен.

– Я не собираюсь допрашивать вас, – спокойно заговорил Чёрный Полковник и шагнул в мою сторону. – Я всё расскажу вам, но сейчас позвольте помочь.

– Не подходите ко мне! – лихорадочно шептала я, сползая по стене. – Не трогайте меня…

– Увы, мне придётся, – успокаивающе мягким голосом продолжал он.

Жёлтая пелена утратила свою прозрачность. Голос комитаджа стал затихать и вскоре совсем исчез вместе с окружающим миром.

Глава 16

Молчание

Рис.0 Тихий ветер

Первое, что я услышала, очнувшись, – барабанная дробь дождя по стеклу. Никогда не замечала, что его так хорошо слышно из комнатки в госпитале. Я вслушивалась в умиротворённое звучание и пыталась вспомнить, как закончилось дежурство и успела ли я добраться до своей комнаты или снова уснула в ординаторской. Но ни в одном из этих мест нельзя услышать дождь, ведь они находятся под землёй. Где же я уснула?!

Открыла глаза.

Сводчатые балки незнакомого потолка принялись избавлять меня от временной амнезии. Робкий свет раннего вечера или утра струился из панорамного окна.

Я сморщилась, натужно выдавливая реальность из нескольких прожитых часов недавнего прошлого. Что за комната такая? И этот лес. Откуда он?..

Я в логове Чёрного Полковника, которому помогла бежать. Я в плену у вражеского офицера. Того самого комитаджа, которого боятся бравые солдаты, даже в его армии.

Попыталась резко сесть в постели, но жуткая боль в рёбрах и затылке остановила. Тошнота подступила к горлу. Пришлось прикрыть глаза. Медленно опустившись обратно на подушки, я осторожно выдохнула.

– Вам больно из-за сломанных рёбер.

Голос прозвучал словно из моих кошмаров. Я распахнула веки и посмотрела в сторону, откуда он прозвучал.

– Судя по ужасу в ваших глазах, теперь вы знаете, кто я.

Мужчина стоял в другом конце просторной комнаты, внушительно возвышаясь в дверном проёме.

Комитадж снял мундир и остался в чёрной рубашке, закатав рукава по локти. Его запястья были спрятаны в карманах форменных брюк, а темноволосая голова слегка наклонена к левому плечу.

На фоне светлой обстановки комнаты тёмный силуэт дышал мрачностью, многообещающей угрозой. И если бы Князь Тьмы существовал, то он выглядел бы именно так.

Сквозь сумрак мне удалось заметить, что ссадины на его лице не сошли до конца. Но достаточно было лишь одного взгляда, чтобы понять, кто стоит перед тобой. Классические черты лица, без единой неправильной линии и пропитанные средневековой суровостью…

Это его я видела в газетах и в выпусках новостей. Это он – тот самый Чёрный Полковник, который стоял по правую руку от Якоба Кайзера и взирал на окружающий мир с надменным превосходством.

Ровные губы опасного мужчины, чьё имя порождает жуткие легенды, растянула слабая улыбка. Он шагнул вглубь комнаты, приближаясь.

– Ваши солдаты с такой самоотдачей разбивали мне лицо, не зная, что помогают остаться неизвестным. – Бархатистые раскаты его голоса наполняли комнату, отключая другие звуки. – Тот подполковник решил, что лучше держать моё имя в секрете. Он рискнул, а я воспользовался этим. Ведь у безымянного пленного офицера больше шансов найти союзника на вражеской стороне, чем у знаменитого полковника, которого будто выиграли в лотерею.

Чернорубашечник пошёл в моём направлении, захватив белый стул у стены, и, подойдя, поставил его напротив огромной кровати, на которой беззащитно лежала я.

За окном бушевала непогода: ветер гнул ветви деревьев и хлестал дождём в стекло – словно качественная декорация одного из самых напряжённых моментов в моей жизни. Серьёзность происходящего и страх заставляли отчаянно желать пробуждения. Мысленно сжавшись, я очень хотела проснуться и оказаться в своей квартире, мрачно дожидаясь битвы за родной город Велич.

– Я хотел назвать вам своё имя, – снова зазвучал низкий голос Чёрного Полковника. – Но понимаю, почему вы отказались.

Как бы я поступила, зная, кому помогаю бежать?

Этот вопрос отразился в угольных глазах комитаджа и откликнулся во мне. Слишком часто я задавалась им после того, как узнала, с кем именно вступила в сговор.

Я смотрела на него, но от напряжения не могла проронить и слова. Память воспроизводила всё то, что я когда-то слышала про этого человека, про изощрённые способы пыток в его армии, про коварство и стратегии, предугадать которые не удавалось никому.

Неужели я действительно нахожусь в плену у человека, который помог Чёрному Диктатору захватить половину оставшегося мира?

Полковник приблизился к прикроватной тумбочке и включил ночник, погружая интерьер в неяркий свет. Он двигался бесшумно, подобно пантере, с такой же хищной, пугающей грацией.

Вернувшись к стулу, он встал рядом с ним и посмотрел в мою сторону.

– Вы позволите? – учтиво спросил офицер, приподняв брови.

Я вздрогнула от звука его тихого голоса, но не нашла в себе сил ответить. Чёрный взгляд будто проложил путь из моего очередного кошмара и вторгся в реальность. Знакомое чувство холода опять пронзило меня.

В комнате послышался его вздох. Он сел, закинув ногу на ногу и положив руки на закруглённые подлокотники.

– Вы любите дождь?

Я опешила. Что?!

– Я, например, очень, – светским тоном продолжил Чёрный Полковник и задумчиво посмотрел в окно. – Больше, чем снег или солнечную погоду. Звук дождя навевает неповторимое чувство уюта.

Комитадж замолчал, позволяя стуку дождя заполнить возникшую тишину. Он снова посмотрел на меня с лёгкой вежливой улыбкой, явно намереваясь расположить к такой же манере беседы.

– И не важно, сидишь ты под крышей дома с чашкой ароматного чая или застигнут в лесу. Вы так не считаете?

Улыбка сошла с его губ, и он отвёл глаза.

Я выжидающе следила за ним, ощущая себя максимально уязвимой лёжа в кровати. Разум пытался вступиться и доказать, что если бы он хотел воплотить в реальность свои насильственные мечты, то уже сделал бы это. У него другие планы на меня, в которых я должна здравствовать и не пытаться сбежать.

– Меня зовут Герман. – Ониксовые глаза снова обратились ко мне. – Как я могу обращаться к вам?

Мы знакомы, чёрт возьми!

Вежливый тон офицера не успокаивал, а наоборот, усиливал напряжение и панику внутри меня. Ощущение своего бессилия и ничтожности заставило меня сцепить челюсти и продолжать молчать.

– Я полагаю, что соблюдение элементарных норм вежливости не способно навредить, – не унимался комитадж. – А вот пренебрежение ими – основа многих конфликтов.

Чёрный взор выжидающе смотрел на меня. Словно безлунная ночь попала в плен его зрачков и стала такой же безвольной, как и я. Чёрствые губы растянула улыбка, и он склонил голову в ожидании моего ответа.

Но я лишь сильнее сжала зубы и почувствовала, как предельно натянулась повреждённая кожа на губах, причинив новую боль.

Молчание в комнате нарушил глубокий вздох Чёрного Полковника. Длинные пальцы провели по смолистым волосам, которые в сумраке комнаты казались такими же мрачно-тёмными, как и глаза. Зловещее сочетание. Словно предвестник моего горестного и явно мучительного будущего.

– Я знаю ваше имя, лично знаком с вашим братом и наслышан о вашем отце.

Сердце маршировало в грудной клетке, выбивая ритм пульса в ушах. Я чувствовала мерзость от собственного страха, но побороть его не могла.

– Ну что же. – Он чуть поджал губы. – В таком случае я должен сообщить, что намерен обращаться к вам по имени.

Вежливое, но угрожающее заявление.

Загадочные глаза внимательно изучали меня, пока я чувствовала, как мои нервы таранят грань сдержанности.

– Вы не пленница здесь, Вивьен.

Я вздрогнула, и он заметил это.

Моё имя голосом полковника – жутко-необычное сочетание. Словно впервые его услышала. Имя приобрело новые грани звучания, будто пропиталось чёрным ядом.

– Вы – моя гостья. Как только вам станет легче, я помогу вам вернуться домой.

Вновь в ответ молчание. Лишь пальцы сжали белую простыню.

– Я в долгу перед вами, – продолжал вражеский офицер, продолжая впиваться в моё сознание угольным взглядом. – А должником я долго не бываю.

Не могу верить его словам! И надеяться тоже не имею права.

Чёрный Полковник поднялся на ноги и посмотрел на меня с высоты своего внушительного роста.

– Моя репутация – это то, что тактически вкладывали в сознание людей. В ней есть несколько граммов правды, но всё остальное – выдумка, выгодная двум сторонам этой войны.

Уже у двери он обернулся и обронил:

– Вопреки всему я верну вас к семье. Я сдержу слово. Как и в тот раз.

Молчание стало обетом против судьбы, которую она для меня выбрала.

– Отдыхайте, Вивьен, – вздохнул офицер Чёрной Армии и с лёгким поклоном скрылся за дверью.

Глава 17

Леннарт Хофер

Рис.0 Тихий ветер

Я прислушивалась к движениям за стеной, понимая, что потихоньку схожу с ума. Паника и страх будоражили сознание и мешали думать. Вглядываясь в сумрачный лес, я пыталась придумать план действий.

Словам комитаджа верить нельзя. Любой офицер, заимев такую пленницу, как я, способен выстроить и не такой хитроумный план, чтобы выведать информацию или использовать этот случай. Вернее, использовать меня.

Голова шумела от представления жутких возможностей, которые были в руках кайзерцев: шантаж, подавление, уничтожение репутации… Разоблачение, в конце концов.

Закрыла глаза, пытаясь прогнать новое желание разрыдаться от безвыходности.

Что мне делать? Бежать? Абсурдность мысли даже не давала возможность представить её воплощение. Плутать по лесу в поисках знакомых троп, не ориентируясь и лишаясь сил с каждым движением?

В комнате, которая постепенно погружалась в ночь, было тихо и темно. За огромным окном шёл дождь, и его лёгкая барабанная дробь внушала тоску по прежнему миру.

Разлепив веки, я опять уставилась в горизонт соснового леса, который раскинулся тёмно-зелёным полотном. Казалось, что я в доме, находящемся в параллельной вселенной, такой болезненно-далёкой от той, где жила раньше.

Сквозь деревья мелькнул маленький блик света. Я поймала его боковым зрением и присмотрелась. Луч света вновь появился на секунду и снова исчез. Через пару мгновений он стал ярче и ближе. Я напряглась, когда поняла, что это – свет фар автомобиля, который приближался к дому.

Это за мной! Они мчат сюда, чтобы начать свои пытки. В ушах зашумела кровь, и скорость пульса начала зашкаливать. Что предпринять? Как спастись? Думай!

Вот уже слышны мужские голоса за стеной, звучат их тяжёлые шаги. Они приближались. Лёгкий стук в дверь заставил меня вздрогнуть.

Я вжалась в подушки и с ужасом смотрела, как в комнату входили двое мужчин. Чёрный Полковник сопровождал пожилого человека в очках и с коротко подстриженными седыми волосами. Он был в тёмно-синем костюме и белой рубашке – значит, к комитаджам не относился или скрывал это.

– Вивьен, это мой близкий друг и врач – Леннарт Хофер, который поможет вам быстрее поправиться, – сухо представил незнакомца черноглазый офицер.

Доктор смотрел с пониманием и нескрываемой добротой. Его губы растянулись в улыбку:

– Рад знакомству с вами, коллега.

Я молча сглотнула и подтянула простыню повыше.

Мне тоже ставили задачу вылечить пленника для допросов. Но я не справилась.

– К сожалению, пока у нас не получается диалог, друг мой, – устало вздохнул полковник и взялся за ручку двери. – Я оставляю вас и надеюсь, что ты преуспеешь в этом.

С этими словами он закрыл за собой дверь. И я готова поклясться, что с его уходом свет вернулся в комнату.

Доктор Леннарт прошёл вглубь комнаты. Склонившись над прикроватной тумбочкой, он включил светильник и присел на рядом стоящий стул.

– Полагаю, вы уже знаете, какие инъекции я сделал вам и какие таблетки прописал? – любезно поинтересовался он.

Я смотрела на него не моргая и сильнее сцепила пальцы, сжимающие уголки простыни.

– Откровенно говоря… – тяжело вздохнул доктор и снял очки в золотистой оправе. – Впервые в жизни не знаю, с чего начать разговор. И понятия не имею, как убедить вас, что мы с Германом не причиним вам зла. Мы хотим сделать всё, чтобы вернуть вас обратно к родным.

Я продолжала молча смотреть на него и мерзко вздрагивать от каждого его движения.

– Понимаю вас, – опять заговорил мужчина. – На вашем месте я бы тоже не поверил человеку, чьё имя очерняли во всех масс-медийных источниках на протяжении нескольких лет.

Он положил на колени свою сумку из тонкой коричневой кожи и открыл её.

– Сейчас я сделаю вам инъекцию «Инкрементума», – настойчиво продолжал доктор. – Как вы наверняка знаете, он способствует быстрому срастанию костных переломов. Вчера я уже делал вам такой укол. Поэтому через пять дней вы сможете передвигаться почти безболезненно.

Я наблюдала за тем, как Леннарт Хофер достал знакомую ампулу с препаратом и набрал его в шприц. Выпуская воздух, он дождался, пока на конце иглы показалась прозрачная капелька лекарства, и вопросительно посмотрел на меня.

– Вы позволите?

Какие же они вежливые, чёрт возьми!

Я встретилась взглядом с умными тёмно-серыми глазами. Острая необходимость встать на ноги как можно быстрее заставила меня протянуть ему раскрытую руку, подставляя вену.

– Благодарю! – улыбнулся доктор.

Сбрызнув дезинфицирующим спреем внутреннюю сторону локтя, Леннарт легонько проткнул мою кожу и влил в вену «Инкрементум».

– Вот и всё! – закончил он, пряча шприц обратно в сумку. – Теперь, пожалуйста, покажите мне свой ушиб на затылке.

Я медленно отвернулась от него, показывая место, которое саднило. Доктор осторожно снял повязку и задумчиво разглядывал повреждения.

– Рана неглубокая. Практически затянулась. Под волосами её почти не видно, повязку я уберу, – пояснил он, и я снова повернулась к нему лицом. – Ещё пять дней пейте «Санитатем», и сойдут все остальные ушибы. Вчера я вколол вам «Сатиетас», чтобы поддержать силы в вашем организме. Но сейчас вам нужно полноценно питаться. Как только почувствуете голод, не игнорируйте его, пожалуйста.

Леннарт снова улыбнулся и поставил флакон со знакомой этикеткой на прикроватную тумбочку, рядом с микстурой от нервного истощения.

– Не забывайте принимать и успокоительное. Простите мою бестактность, ведь я говорю с вами как с пациенткой, а не как с коллегой. Привычка, знаете ли.

Исключительно профессиональная привычка. Мне очень захотелось поправить его и убедить, что незачем извиняться. Ведь это не оплошность, а заслуга. Но я осталась безмолвна.

– Вы, кстати, профессионально лечили моего дорогого друга, – заметил Леннарт Хофер и стал закрывать на сумке блестящий замок. – Спасибо вам! Вы спасли человека, который близок мне, как родной сын.

«Я лишь выполняла свой долг!» – подумала я, однако снова промолчала.

– Герман рассказал мне о вас, – уже поднявшись на ноги, продолжал он. – Ещё до того, как вы попали… сюда. И должен сказать, что также восхищаюсь вашей отвагой и решительностью.

Леннарт слегка поклонился и попятился к двери.

– Забыл сказать, – вдруг остановился врач. – Я немного усовершенствовал состав «Инкрементума», добавив туда снотворного и успокоительного. Через несколько минут вы уснёте, а завтра почувствуете себя гораздо лучше.

Только сейчас я заметила, что становится всё сложнее открывать веки после каждого моргания.

– Поправляйтесь скорее, чтобы вернуться домой.

«Вы лишили меня дома и тех, кого я всю жизнь называла родными!»

Но я вновь не проронила ни слова.

Доктор скрылся за дверью, и я откинулась на подушки, с наслаждением прикрыв глаза.

– Герман, я закончил, – раздался по ту сторону двери голос пожилого врача.

Я напрягла слух, пытаясь как можно дольше бороться с химическим сном.

– Как она? – будто тревожился комитадж.

– Её физическое состояние не так опасно. Стоит беспокоиться о психологическом.

– Я понимаю, Леннарт.

Голоса смолкли на несколько секунд.

– Мои прогнозы – за пару недель она сможет безболезненно двигаться, окончательно придёт в себя и будет готова к путешествию.

Что ещё за путешествие?!

Я с трудом подняла голову и всмотрелась в просвет, который остался из-за неплотно закрытой двери.

– Она красивая, – мрачно прозвучал голос Леннарта.

– Слишком, – таким же тоном добавил Чёрный Полковник.

Сдавшись, я уронила голову обратно на подушки.

– Ну хватит уже! – почти вскрикнул комитадж. – Говори вслух, Леннарт!

– Ты совершил глупость, Герман! – словно прорвало доктора. – Да, ты спасёшь ей жизнь, но погубишь себя вместе с ней! О твоей гостье скоро узнают. И ты сам понимаешь, что это произойдёт слишком быстро.

Чёрт возьми, о чём они беспокоятся?!

– Я узнал её только после того, как отогнал стервятников, – спокойно сказал полковник. – По-твоему, мне следовало позвать их обратно и дать замучить девушку до смерти? Или оставить умирать в подвале? Такую участь она заслужила?

Я расслышала тяжёлый выдох доктора.

– Твой отец был для меня не просто другом. Он был моим братом, хоть и не по крови.

– Я благодарен тебе…

– Но я знаю, почему ты в этом дерьме! – резко оборвал его Леннарт. – А ты знаешь, почему и я здесь.

– Ну, за эту жертву я спасибо тебе не скажу, – так же жёстко бросил Чёрный Полковник. – Если бы ты хотел мне помочь, то подал бы в отставку.

– Чёрта с два! Ты слишком благороден, чтобы принимать от меня такую помощь!

Это из-за снотворного мозг не соображает, о чём они сейчас толкуют?

– Но я бы очень хотел, чтобы вчера ты совершил первый неблагородный и нечестный поступок – однако разумный, Герман!

Я уже не могла открывать глаза и огромными усилиями цеплялась за эту реальность, желая дослушать загадочный и явно не предназначенный для чужих ушей разговор.

– Война всегда расставляет жертвенный приоритет! И в этот раз ты выбрал не тот! – продолжал свою поучительную речь Леннарт Хофер.

– Думаешь, я здесь из-за того, что сделал правильный выбор? – печально прозвучал низкий голос комитаджа.

– Прости, – виновато произнёс его собеседник.

– Довольно, прошу тебя! Я спас её! И ты не сможешь заставить меня жалеть об этом! Я поступил согласно чести…

– На войне нет места чести, Герман, – оборвал его врач. – Бесчестие – это главный признак войны.

Почти погрузившись в сон, я всё ещё слышала их слова.

– Прости за то, что втянул тебя во всё это. Но я не смог бы справиться один, – негромко произнёс черноглазый полковник.

– Я знаю, – словно усмехнувшись, ответил тот. – Только позаботься о тех кайзерцах, которые нашли её. Они могут навредить нам.

– Сейчас они под арестом. Потом придумаю что-то. Не беспокойся, прошу тебя.

Послышались их удаляющиеся шаги, будто один другого провожал к выходу.

– Помни: если что-то пойдёт не так, ты помогал моей сестре, – настойчиво сказал полковник.

Я так и не услышала, что ему ответил доктор Леннарт Хофер, уверенно отдаваясь в мягкий плен сна.

Глава 18

Открытия

Рис.0 Тихий ветер

Я должна покончить с жизнью.

Эта мысль пришла с пробуждением, до того, как открыла глаза.

Перематывая в голове подслушанный разговор и глядя на солнечные блики за окном, я не изменила своего решения. После долгих пыток они поймут мою бесполезность, потом обратятся к шантажу. Отец будет вынужден принимать тяжёлые решения, пытаясь спасти свою страну. Его жизнь, судьба и честь окажутся на кону.

Я не хотела этого, отчаянно надеясь, что комитаджи не перешли ко второму плану действий. Какие шансы, что они не успели сообщить генералу Мессарошу о его непутёвой дочери, которая теперь находится «в гостях» у ожившего Чёрного Полковника? Которого к тому же она якобы признала мёртвым.

Крах за крахом. Испытание за испытанием.

Моя семья не заслужила этого. Мой долг – сделать всё, чтобы избавить их от этого. Сейчас на побег я не способна. Ждать выздоровления не могу – даже в этот момент Чёрный Полковник может уже плести свою адскую стратегию и готовить сообщение для генерала Великославии.

Попытаться убить его или хоть как-то навредить его здоровью, увы, тоже не смогу. Моя слабость против его силы – это как убить Ахиллеса без оружия и меткости Париса.

Моя жизнь должна была закончиться там, в автомобиле, которому всё-таки удалось увернуться от бомб стравщиков.

Почему же я не умерла тогда? Почему должна хромать по незнакомому вражескому дому, пытаясь найти хоть какое-то подобие смертоносного оружия?

Мои босые ноги с упоением ощущали холодные полы и отвлекали от жгучей боли, с которой я почти свыклась, блуждая по комнате, явно служившей сразу гостиной, столовой и холлом.

Я только недавно обнаружила, что нахожусь здесь одна, и точно не знала, сколько будет длиться это одиночество. Нужно поторопиться!

Проклятый комитадж спрятал все ножи и ножницы. Я дёргала ящики столов на кухне, но все они были заперты. Мимолётом заметила, что весь дом выдержан в скандинавском стиле, без лишних элементов мебели и декора. Бело-серые оттенки окутывали мебель, фасадные стены заменяли окна, а потолок испещряли деревянные балки.

Окна были заблокированы, могли открываться лишь на проветривание. В смежную комнату проникнуть не удалось, а лекарства, оставленные доктором, были непригодны для попытки самоубийства.

Остановившись, чтобы передохнуть и попытаться восстановиться от ноющей боли, я не могла понять, как такой важный офицер выбрал для себя затерянный в лесу и прозрачный дом? Ведь ни в одной из тех комнат, где я была, не скрыться от огромных окон.

Взгляд упал на толстый шнур, который соединял гигантские жалюзи. Я решительно поковыляла к нему. Пришлось немного повозиться, чтобы вытянуть его из соединённых пластин.

И вот, завязывая петлю, я спокойно раздумывала о том, что собиралась сделать. Возможно, это лекарства так действовали или я действительно смирилась с тем, что жизнь утратила смысл.

Выбор невелик: либо сейчас перекидываю толстый шнур через самую низкую балку, надеваю петлю на шею и спрыгиваю с табурета, либо дожидаюсь, пока меня начнут пытать, вдавливая иголки под ногти или заживо сдирая кожу. В таком случае я умру от боли, пока мой отец будет пытаться исправить ошибки никудышной дочери.

Не с первого раза, но мне удалось перекинуть петлю через балку в гостиной. Наконец, я, преодолевая боль, взобралась на высокий стул и, не сдержав стон муки, взглянула на своё отражение сквозь кольцо петли. Зеркальная стена вдоль всей гостиной, скрывающая кухню, показала меня, словно кадр из военной драмы – пленница в белой больничной сорочке решает стать жертвой этой проклятой войны. Умереть, чтобы исправить ошибки прошлого.

На минуту задумавшись, я оглянулась на прожитые годы. Довольно неплохо, если не брать в расчёт предательство ради жизни брата и спасение вражеского офицера. Насмешка судьбы – я помогла ему бежать из плена, чтобы самой оказаться у него в плену.

Хитроумная доля, я приняла твой урок и уже давно признала ошибку.

С готовностью набросила петлю на шею.

Никогда не задумывалась о мыслях суицидника перед тем самым, роковым и последним шагом. Сейчас я оказалась в этой роли. О чём же думала? О смерти? О том, что таится в этом слове? О загробном мире?

Нет. Мои мысли пропитаны сожалением о том, что я так и не узнаю, когда и как закончится эта война.

Петля царапала кожу на шее. Я закрыла глаза. Сделала глубокий вдох. В последний раз. И шагнула вперёд.

Резкая боль сдавила горло и перекрыла дыхание. Паника, которую подпитывала жажда выживания, заставила ноги барахтаться в поисках опоры, а пальцы – ослабить смертельную петлю.

– Какого дьявола?!

Где-то очень далеко, в другом мире, раздался громоподобный мужской возглас, и в тот же миг воздух наполнил лёгкие. Мир перевернулся. Я оказалась в невесомости.

Вот и всё? Я умерла? Так быстро?

Свирепый кашель раздирал горло. Я пыталась перестать кашлять из-за жуткой боли и вкуса крови во рту, но тщетно. Возможно, это и есть мой ад?

Но кого я вижу перед собой? Чьи холодные пальцы касаются меня? И чей голос становится всё громче?

– Что вы наделали? Зачем?! Я же хочу помочь вам!..

Чёрный Полковник. Он нависал надо мной. Его глаза-ониксы прорывали жёлтую пелену обморока и втаскивали меня в реальность.

– Нет! – просипела я и замахала руками, пытаясь отогнать это проклятое видение.

Читать далее