История чтения

У любителей чтения есть несколько удовольствий помимо самого чтения в этом мире: покупать книги, которые еще долго будут пылиться на полках непрочитанными, составлять разные списки на чтение и читать/смотреть про то, как кто-то другой читает... К последнему относится книга Альберто Мангеля, где он рассказывает о своем опыте читателя и увлекает в длинный, но насыщенный экскурс по тому, как-что-зачем читали люди с возникновения письма до современности. В книге упоминаются сотни произведений, имен и событий, связанных с чтением. И действительно возникает некая "история" чтения, хотя события подаются совсем не хронологически, так что нужно самому переставлять кусочки картины, чтобы картинка оказалось цельной и законченной. Хотя, как сказал сам автор в проникновенном заключении, еще по этой теме можно писать и писать. Слишком уж обширны отношения человека с книгой, так по разному они протекают в каждом столетии в зависимости от грамотности, образованности, доступности носителей чтения, формата книг, восприятия чтения в обществе, вмешательстве государства, цензуры и прочих факторов. Из-за отсутствия структуры в каждой главе и переходов от одного пассажа в другой по какой-то внутренней логике, читать иногда было сложновато. Впитывая в себя все факты, цитаты и мысли, я иногда задавалась вопросом: "А к чему все это идет?". Хотя какой может быть конец у такой книги? Вот мы все еще читаем, пока никто больше книги не сжигает, а в школе старательно, пусть и топорно, пытаются приучать нас к чтению. Выхожу из чтения книги с мыслью, как же уникальны читательские вселенные каждого из нас... И как разнообразны наши подходы к чтению, наше восприятие книги. Для кого-то она - инструмент, поэтому нужно записывать на полях, отмечать дату чтения на форзаце (интересная идея, кстати) и короткие заметки о прочитанном, а кто-то бережет книгу как святыню и не дай бог погнется страничка или уголок. Мне всегда было интересно брать в руки книги "с историей": тут посвящение на форзаце, тут подчеркнутые линии показывают, чтобы было важно для того, кто брал в руки книгу до меня, тут уголки загнуты или поля испещрены закорючками, выражающими мысли читателя. Я такими книгами дорожу, хотя сама так не делаю.

В эссе об искусстве обучения английский ученый XVI века Френсис Бэкон подвел итог: "Некоторые книги смакуют, другие проглатывают, а третьи жуют и переваривают".Эту книгу нужно читать не только ради самого текста, который, кстати, не сильно заумный и наполнен разнообразнейшими фактами, но и ради сносок и списка литературы. Лично я навыписывала себе добрую сотню иностранных книг, которые хотела бы почитать в ближайшем будущем, и еще по ходу текста выделила около 30 фамилий новых (для меня) авторов и еще столько же фамилий просто занимательных исторических личностей.Пока читаешь - пропитываешься еще большей любовью к книгам, понимая, через какие трудности, нелепости и восхваления они прошли за все время своего существования, чтобы предстать перед нами такими, какими они есть сейчас.

Наверно, самая пустая из рецензий для "ДП". Наверно, я не стала бы что-то писать, кабы не долг. И нельзя сказать, что книга мне не понравилась, я получила удовольствие от чтения, но... То ли способность к усвоению информации теряется с каждым годом после ВУЗа, то ли чтение в общественном транспорте к работе мысли не располагает, то ли повествование Мангуэля, до ощущенья легкого переедания напичканное фактами (к вопросу о гастрономической метафоре) привело к тому чувству, что и хорошая книжная пища не в радость... То ли я просто устала от 2015 года, от забега, от необходимости употреблять лишь то, что присутствовало каждый месяц в меню из четырех всего блюд.Однако, Мангуэль. Интересно, познавательно и близко нам, книжным червям (о них отдельная глава), отлично структурировано по главам. Но что я могу из всего этого отметить особо? Много древней истории, которой я, в противовес 19 и 20 векам, почти нисколько не увлечена. Глубоко личное отношение, невероятное трепетное отношение автора к предмету своего исследования и, разумеется, материал, подкрепленный сотнями источников. Стремление женщин, стремление черных рабов, рабочих к чтению, образованию, собственному творчеству как исканиям лучшей доли, обретению достоинства. Пожалуй, что и все... Понимаете, я как тот неизвестный рассказчик из Сети, который процедил, задумавшись, глинтвейн или компот через дуршлаг. Огромное количество текста, верней, информации в тексте прошло мимо меня, за исключением плотных кусочков.Итог забега: 11 прочитанных книг со средней оценкой 3,5, из них 8 романов и 3 книги по истории. Последних хотелось бы больше. Главным открытием стала однозначно Майгулль Аксельссон, спасибо организаторкам еще за Николая Кочина, за гонкуровца Пьера Леметра, за повторение истории России эпохи Александра Второго и первое старательное прочтение истории Франции, за восполнение пробела в библиографии любимой Вирджинии Вулф.
Спасибо команде "Lettori Folli" за дружную интеллигентную компанию :)

Полагаю, что в своей рецензии я буду так или иначе полемизировать с авторами предыдущих рецензий. Так часто бывает, что, когда книга действительно запала тебе в душу, показалась особенной и сокровенной, кажется, будто другие люди её не поняли, не хотели или не могли понять. Кажется, что они варварски проникли к тебе в душу, навели беспорядок и разрушили всё, а теперь ты приходишь в себя и пытаешься восстановить то, что уничтожили вандалы.Про Альберто Мангуэля в русском интернете написано очень мало, поэтому даже удивительно, что его книга «История чтения» дошла до русского читателя в 2008 г. – всего лишь (!) 12 лет после её публикации на языке оригинала. Но одной книги достаточно, чтобы читатель понял – по ту сторону страниц человек недюжего ума и широчайшей эрудиции. Жизненный путь Альберто Мангуэля, который можно проследить в том числе и по единственной книге, имеет колоссальный географический и культурный охват. Аргентина – Израиль – Аргентина – Европа (Париж и Лондон) – Канада – Франция. Все основные европейские языки – испанский, английский, французский, немецкий и, вероятно, итальянский, которыми он владеет и на которых он уверенно читает. Им написано множество книг, художественных меньше, нехудожественных больше. Почётный профессор и лектор во многих университетах Старого и Нового Света. Человек огромной начитанности, блестящей образованности (пусть и «университетов не кончал»), глубоких размышлений. Говорить о том, что он «известен только тем, что читал Борхесу» – слишком смешно и глупо, хотя, несомненно, опыт общения с великим писателем, как Мангуэль сам признаётся в книге, оказал на него большое влияние.Сама «История чтения» похожа на большое эссе. Это не строго структурированное научное исследование (и если бы было им, было бы скучнее в сотни и тысячи раз!), это не художественная проза и не совсем мемуары. Мангуэль помещает «Историю» на пересечении крупнейших литературных форм и создаёт свою форму, идеально подходящую для выражения авторских мыслей.Эта книга не может быть «историей» в строгом понимании, чтобы всё было чётко, хронологично и последовательно. Такой подход на корню уничтожил бы множество прекрасных параллелей. Чтобы делать научное исследование, надо определять предмет исследования и метод. Что есть предмет в данной книге? Чтение? А что такое чтение? Только для определения того, что оно такое, для разграничения, что оно распадается на акт непосредственного восприятия, затем культурной дешифровки, затем усвоение прочитанного уникальным читателем с его уникальным читательским опытом, потребовалась бы книга такого же объёма. А ведь Мангуэль касается всех этих «слоёв», на которые распадается чтение. Затем, метод. Как изучать чтение? Читать древние памятники, проводить опросы на улицах, обращаться к статистике? Для решения двух базовых проблем для научного исследования – предмета и метода – любому человеку, взявшемуся за историю чтения, пришлось бы не один год (если не десятилетие) топтаться перед первой ступенькой крыльца, не имея возможности подняться к двери.Эта книга также не мемуары или автобиография, но соответствующие черты всё же есть. Автор рассказывает о себе как о читателе – как о думающем читателе, у которого есть колоссальный читательский и жизненный опыт, а это уже показывает нам, что этот человек достаточно компетентен, чтобы рассуждать о том, о чём он рассуждает.Что, в конечном счёте, касается метода, сам автор подчёркивает, что книга – не только история чтения, но и история отдельных читателей. Плиния Младшего, Блаженного Августина, Петрарки, Райнера Марии Рильке, Диккенса, Альберто Мангуэля и многих, многих других. На мой взгляд, книга не могла быть написана иначе. Каждый читательский опыт – уникален. Нет на свете двух людей, которые прочитали бы равное количество книг, чтобы все они были одинаковы. Каждая книга оставляет в нас свой след, и после каждой страницы мы уже немного другие. Поэтому и «история чтения» у каждого человека – своя. Невероятный труд автора заключался в том, чтобы – привлекая опыт множества читателей до себя, которые в том или ином виде облекли в слова и сохранили для потомков свой опыт – вплести собственный читательский опыт в полотно опытов других читателей. И затем каждый, кто читает книгу, добавляет к этому полотну и себя.Можно много говорить о том, что Мангуэль не написал ни о том, ни о сём, ни об этом. Он сам о себе говорит в таком ключе – в самом конце. Для него «История чтения» не написана, и он сам знает, каких ещё сюжетов он мог (и хотел) коснуться. Но и книга тогда была бы на несколько тысяч страниц, и её бы прочитало несколько занудных интеллектуалов. «Полки ненаписанных нами книг, как и те, на которых стоят книги, нами не прочитанные, уходят во тьму самых дальних закоулков вселенской библиотеки. А мы остаемся у того места, где только начинаются книги на букву А.»Безусловно, некоторые сюжеты мне показались особенно интересными, которые я хочу сохранить в памяти – это и подробности распространения печатных книг после изобретения Гуттенберга, и то, как Рильке переводит Лабе, и о библиоклептомане Либри. Но самое главное, что есть в «Истории чтения», – это вдохновение, потому что я беседовала с человеком, который очень хорошо меня понимает. Он сильно старше, опытнее и мудрее, он думал над этими сюжетами многие годы. И я, неоперившийся гуманитарий, потерянный и юный, блуждающий в темноте самоопределения, с благодарностью слушаю (читаю) наставника. Не всегда мне было легко следить за текстом, в этом я честно признаюсь, но и работа с книгой не всегда лёгкая прогулка. Хорошие книги заставляют нас размышлять, они заводят внутренний механизм, не дающий нам покоя, не дают забыть о себе. И это хорошая книга.Это хорошая гуманитарная книга – в самом широком смысле. Образец умелого сочетания множества направлений гуманитарного знания. История, филология, философия – это самые главные. Культурология, религиоведение, литературоведение – эти несколько меньше, но тем не менее. «История чтения» стала отличным источником вдохновения, мыслей, размышлений, и этот источник будет питать меня ещё очень долгое время.

Если в чтении не существует такой вещи, как "последнее слово", никакой авторитет не сможет настоять на "правильном" прочтении.Даже если автор не блещет глубиной и обилием мысли, неординарностью образов и увлекательностью сюжета, это не значит, что ему нечего сказать. Таково моё личное впечатление о книге Альберто Мангеля. Возможно, я и заснула пару раз на слишком подробных и обстоятельных экскурсах в античную историю или библейские сюжеты, но в целом было интересно, а порой даже увлекательно. Главную же мысль автора о том, что читать человеку жизненно необходимо я разделяю полностью, очень рада, что этот постулат выражен не в виде памфлета, назидания, лозунга, не преподносится в виде прописной истины с позиции морального превосходства автора. Удобоваримая форма сборника эссе позволяет в любой момент остановиться и продолжить через какое-то время без потерь.Народным режимам нужно, чтобы мы потеряли память, и потому они называют книги бесполезной роскошью; тоталитарным режимам нужно, чтобы мы не думали, и потому они запрещают, уничтожают книги и вводят цензуру; и тем и другим нужно превратить нас в глупцов, которые будут спокойно воспринимать свою деградацию, и потому они предпочитают поощрять потребление бессмыслицы.

Автор этой книги два года подряд читал по вечерам вслух ослепшему Борхесу. Ну как, уже интересно? Кстати говоря, чтение зародилось именно как чтение вслух: так читали не только другим, но и самим себе. Представьте только, какой гам стоял в студенческой аудитории! Чтение про себя вызывало удивление и казалось странным и непонятным.Итак, Альберто Мангель и его удивительный труд "История чтения". Книга непростая, очень насыщенная информацией и фактами, но невероятно занимательная и однозначно заставляет задуматься! Единственное, о чем я сожалела - это отсутствие оригинальных иллюстраций (почему-то не получилось договориться о правах): они бы сделали эту книгу полнее и ярче.Фрэнсис Бэкон говорил: "Некоторые книги смакуют, другие проглатывают, а третьи жуют и переваривают". Кстати говоря, гастрономическая метафора про чтение книг появилась в 6в до н.э. - вы вообще задумывались об этом? Я - нет. Но это же интересно!Из этой книги вы узнаете, как читали Кафка, Колетт, Пруст, Чосер. Как Гуттенберг изобрел свой книгопечатный станок. Какая была система каталогизации в Александрийской библиотеке. Как появились покетбуки Пингвин и что о них думал Оруэлл. Как возникло чтение в постели, за что отвечают полушария мозга, а также какие бывают виды расположения текста на листе. Я вот не знала про бустрофедон - это когда строчки текста идут поочередно в разных направлениях.А еще Мангель расскажет, кто был прообразом одного из хранителей книг у Брэдбери в "451F" и что Диккенс играл на сцене роль в совместной с Уилки Коллинзом повести. И заодно поделится своим мнением, зачем ему так много книг в личной библиотеке, если он вряд ли будет их перечитывать (спойлер - это от жадности).

Очень интересный, увлекательный экскурс в историю чтения. Здесь автор говорит не только, и не столько о любви к книгам, хотя и об этом тоже. Но очень много внимания уделяется тому, как люди учились читать, как сначала в основном все читали вслух и полагались на свою память, как тесно чтение было связано с религией, как отношения человека и книги эволюционировали на протяжении веков. Информации очень много – анекдоты, истории, цитаты мыслителей, писателей и ученых, очень много иллюстративных примеров того или иного высказывания, мнения. Конечно, не все было сразу понятно, не все было интересно. Но часто встречались и строки, про которые я думала – это я, это про меня, это все мы –читатели и я одна из них. Также здесь оказалось очень много информации о книгопечатании и книгоиздании, вообще очень многих всяких интересных подробностей. Очень понравился, например, эпизод про то, как кубинским изготовителям сигар для спасения от монотонности специальные чтецы читали книги, и однажды, после прочтения Графа Монте-Кристо, кубинцы обратились к тогда еще живому автору с просьбой в честь этого героя назвать сорт сигар, тот согласился. И еще много подобных мелочей тут встречается.

Не скажу, что автор всегда рассказывал интересно или что я согласна с ним во всем, но то, что это было любопытное чтение, однозначно.

История читателяИстория каждой книги, это история каждого отдельного читателя и сумма этих технологий* историй. С этой точки зрения, я тоже включен в историю чтения «Истории чтения» – аккурат между MarinaKostyuchenko и likasladkovskaya .
Есть небольшая, совсем маленькая категория книг, способных вводить в особо-вдохновленное состояние, когда хочется одновременно
- и продолжать читать дальше, жадно перекатывая в сознании каждую прочитанную строчку,
- и отложить книгу в сторону, потому что голову распирает от обилия креативных идей, которые просто требуют немедленной реализации,*
- и унестись воспоминаниями далеко-далёко, потому что каждая новая страница вновь и вновь и вновь вызывает волны воспоминаний, которые грозят затопить тебя с головой, так что не знаешь что и делать – то ли продолжать читать, вызывая новый шквал, то ли отдаться во власть стихии.
Что-то подобное, я уже испытывал, когда читал «Таинственное пламя царицы Лоаны» Умберто Эко, и я снова повторяю: Память, говори!*
Все эти мысли сопровождают все время, пока держишь книгу в руках* читаешь «Историю чтения», но главное, что их сопровождает еще одна мысль, которую тщательно отгоняешь, потому что не хочешь, чтобы она сбылась, не хочешь, чтобы эта книга когда-нибудь кончалась…
В книге Альберто Мангуэля рассматривается множество самых разных аспектов, так или иначе связанных с чтением. Один из них – расстановка книг на полке (по алфавиту, тематике, в тон обоям и тэ дэ). Думаю, не я один придерживаюсь тематического принципа: художественную литературу сюда, историческую – туда, есть еще философия, математика, филология, и много еще чего. Крупные категории делятся на более мелкие: Крапивина – сюда, Даррелла – туда, то что поинтересней – вперед, остальное – во второй-третий ряд. Перебирать иногда эти «задворки» – отдельное удовольствие, потому что вдруг обнаруживаешь столько книг, которые хотелось прочитать, но уже давно забыл про них, давно…
Ах, сколько в этой книге всего замечательного, один стиль изложения чего стоит! По мне, так концептуально только Борхес и может писать (ну, Павич еще, может быть), так что читать одно удовольствие, а тем более – что про Борхеса и идет с самого начала, да еще и личные впечатления. Поэтому, практически только начав читать эту книгу, я знал, что очень скоро я ее еще раз перечитаю. В следующий раз – в твердой копии, и одно из последних «белых пятен» в моей «Охоте на снаркомонов» (= «Книга, которую вы прочитали в электронке и захотели в бумаге») тут же оказалось заполненным:)) Дальше...Если честно, никогда не понимал людей, которые не читают книгу с карандашом в руках. Подчеркивать, делать заметки по ходу чтения, даже в чем-то спорить с автором – это наше все:) Очень приятно было увидеть единомышленника в лице Альберто Мангуэля, а привычку «писать о книгах на их страницах» он как раз и перенял от Борхеса:)
На фото – книга Виктора Суворова «Последняя республика».
Признаться честно, собираясь читать «Историю чтения», я представлял себе книгу совсем иначе – таким академическим изложением с точным соблюдением хронологии: вот тут начинается письменность, а вот уже «Эпос о Гильгамеше», вот Александрийская библиотека на сотни тысяч свитков, а вот Гутенберг запускает свой пресс, и так далее. Конечно, все эти события нашли место и в книге Альберто Мангуэля, но для изложения он выбрал не хронологический, а тематический принцип. Вот названия некоторых, взятых наугад, глав: «Обучение чтению», «Форма книги», «Автор, как читатель», «Книжный червь».
Псевдокниги, состоящие из одних корешков, и украшающие интерьер, тоже нашли место в «Истории чтения». А мне вчера (не без помощи Rita389 ) вспомнилась сигаретница советских времен, декорированная под книжную полку. Сдвигаешь корешки у этих книг, чтобы достать сигарету, а тебе бонусом – раздается музыка:) Правда неясно, как тема первого спутника или первого человека в космосе связана с курением, но…
Тематический принцип, положенный Альберто Мангуэлем в основу книги, просто заставляет задуматься о том, насколько правильно у нас преподается и сама литература:) И даже не потому что
История литературы, какой она предстает в школьных учебниках <…> – просто история чтенияа потому, что и в этом случае вариантов куда больше одного. Всеобщий хронологический принцип (1882 г. – «Принц и нищий» Марка Твена, 1883 г. – «Жизнь» Мопассана, 1884 г. – «Огнем и мечом» Сенкевича) можно отмести сразу,думаю причины интуитивно-понятны. Традиционно принято подразделение по странам, затем – по писателям, хотя не менее логичен был бы жанровый подход: так вместо того, чтобы сваливать в одну кучу прозу, драмы и поэмы Пушкина, можно было бы, например, рассматривать, как развивался драматический жанр в XIX веке: вот «Борис Годунов» Пушкина, вот «Ревизор» Гоголя, вот «Маскарад» Лермонтова. Примерно по этому же пути идет и Альберто Мангуэль, объединяя воедино информацию «по теме» из разных эпох,* так начав главу «Слушая чтение» на кубинских сигарных фабриках XIX века, он переносится затем на тринадцать столетий назад в эпоху основания бенедиктинских монастырей, а вот мы уже в XI веке, слушаем декламацию менестрейлей, с каждой страницей все приближаясь и приближаясь – через «Путешествие Марко Поло», Дон Кихота, Дидро и Джейн Остин – в XX век.
Понятно, что книга об истории чтения не может обойтись без упоминания Гутенберга, но… Но вот какая мысль посетила меня, пока я читал про его у Мангуэля. Главная заслуга изобретения Гутенберга – возможность набирать текст из отдельных литер, что позволяло имея комплект шрифта, печатать неограниченный ассортимент книг. Все это так, но надо признать, что особо большого разнообразия книг в то время и не требовалось – нужна была Библия и другая богослужебная литература, но в большом количестве. Принцип печати на бумаге в то время был хорошо знаком в Европе – гравюра, как вид искусства достигла тогда необычайного развития. Так что мешало вместо подвижных литер, печатать книги со статичных листов с нарезанными буквами? Получили бы что-то аналогичное современным печатям, только большого размера, но ведь и печати были известны в то время. так что мешало? Зачем нужны были именно подвижные литеры, если Библия, она и через три года Библия, текст ее неизменен, нарезал таких клише для каждой страницы книги, и печатай себе в удовольствие! Но почему-то так не делали, почему-то ждали Гутенберга и отдельных литер.

Какой-то отзвук этих печатей-клише дошел и до нашего времени. И, я помню еще время, когда в типографии травили такие клише для рисованных заголовков, да и сам линотип, отливающий строку за строчкой тоже, по сути, изготовляет такое единое клише. Одна из строчек, которая выходит из линотипа показана на картинке:)
По большому счету, это не столько книга для чтения, сколько книга для медитации – долгих и протяжных погружений внутрь себя, как читателя и извлечение своего личного опыта. Неважно, что вместо вас на страницах говорится об Эразме Роттердамском или Чарльзе Диккенсе, читательский опыт универсален, и может быть применен абсолютно каждым. Я отчетливо осознал это вчера, когда готовил эту рецензию, а меня ненадолго попросили освободить ноутбук. Да пожалуйста! Ушел в соседнюю комнату заниматься другими делами, и минут через пять поймал себя на мысли, что тихо, но все-таки вслух, дочитал почти до конца «Назидание» Бродского:
в письмах из этих мест не сообщай о том,
с чем столкнулся в пути. но, шелестя листом,
повествуй о себе, о чувствах и проч. – письмо
могут перехватить…«Компания, когда у тебя под рукой не окажется книги», – повторяет Мангуэль слова своего учителя, говоря о заучивании стихов наизусть, и в тот момент я не мог не вспомнить это высказывание, прочитанное накануне. Есть определенный момент эйфории в том, чтобы знать наизусть любимые стихотворения, и в нужный момент прочитать нужные строки – не про себя, но – для себя.
«Перевод <…> предполагает создание параллельного мира, иного пространства и времени, в котором в тексте открываются новые, невероятные значения», – читаем мы у Мангуэля. Я добавил бы и то, что помимо всего прочего, перевод расширяет наши собственные языковые познания, и для того, чтобы подтвердить это, достаточно подойти к полке и взять Евангелие на старославянском языке. Вроде бы и слова все знакомые, но насколько иные значения имеют они сегодня. А ведь это тот же самый русский язык!
Книга Мангуэля настолько глобальна, что куда проще было бы не пытаться «объять необъятное»* в одной рецензии, а написать по рецензии на каждую из глав, честное слово. А как написать на всю книгу сразу, ведь Борхес даже про Вавилонскую библиотеку ухитрился написать всего на нескольких страницах?* :)) С точки зрения арсенала журналистских приемов это несложно – вычленяем из текста книги основную мысль (мне понравилась, как она у меня сформулировалась, повторю еще раз: история каждой книги, это история каждого ее читателя и так далее), вычленяем личность с интересной историей (например, переводчик Библии Уильям Тиндейл, который ввел в английский язык такие слова как «peacemaker» и «beautiful»), находим интересные цифры (в III веке до н.э. канцелярия министра финансов «использовала 434 свитка папируса за тридцать три дня»), вычленяем звучную цитату:
Очень часто автор начинает свою жизнь в литературе не благодаря своей первой книжке, а благодаря своим будущим читателямдобавляем несколько имен, что у всех на слуху (Сократ, Редьярд Киплинг, Райнер Мария Рильке), немного «разбавляем» это разными вводными словами, и – оба-на, рецензия на три абзаца готова! Ну да, именно так и надо было поступить с самого начала, теперь же, когда у меня столько всего понаписано, мне остается лишь довести задуманное до конца:)
Сколько бы я не хвалил «Историю чтения», но, нет пределов совершенства, поэтому и эта книга не лишена недостатков:) Один из самых существенных – отсутствие картинок. Ну да, «and what is the use of a book <…> without pictures or conversation?»,* иначе и быть не может. И снова я вспоминаю, так похожую на «Историю чтения», книгу «Таинственное пламя царицы Лоаны», где тоже речь идет о множестве книг, но текст при этом сопровождается – множеством картинок. Наглядно, profit!* Ну правда, вот к моему огромадному удивлению, Мангуэль рассказывает, что был одним из тех, кто первым держал в руках рукопись «Codex Seraphinianus» – культовой книги на псевдоязыке, главная и единственная ценность которой заключается в причудливых картинках. Но рассказывать о картинках, и не показывать их, примерно то же самое, что рассказывать о том, какие вкусные бывают эклеры с заварным кремом, и не давать их попробовать. Ну да, по рассказам вкусные, но самому убедиться в этом все же лучше:) Восполняю эту несправедливость и привожу фрагмент из этой книги:))
На самом деле, при желании недостатков в этой книге можно найти вагон и маленькую тележку, потому что читая ее я постоянно ловил себя на мысли: ну почему тут не сказано вот об этом? Почему автор говоря о чтении вслух практически не упоминает аудиокниги? Почему в книге не рассматривается такой популярный холивар «Электронные книги vs бумажные»?* А разве вот этот пассаж:
Создавая роль читателя, писатель подписывает себе смертный приговор, поскольку текст может считаться завершенным только после того, как писатель отступит, исчезнет*не приводит нас напрямую к «Смерти автора» Ролана Барта? И тэ дэ, например, не помешало бы хотя-бы несколько страниц о скорочтении. Все верно, но снова повторю что «нельзя объять необъятное»:)) Перед нами – не более чем частный взгляд автора, его собственное ви́дение вопроса истории чтения, и этим своим взглядом он хочет поделиться с читателями.
Если под словами «любимая книга» подразумевать не конкретное произведение, но конкретное издание*, то это первое отечественное издание «Моби Дика» Германа Мелвилла («Географгиз» , 1961) – внушительный «кирпич» весом под полтора килограмма. Когда увидел такую книгу в первый раз, понял, что не успокоюсь, пока у меня самого не будет такой. И что же? Книга у меня появилась года два назад, и вы думаете я прочитал ее? Как бы не так – стоит себе на полке, и радует глаз, ибо демон книжной жадности успокоен:) Справедливости ради отмечу, что последний раз читал «Моби Дика» именно в этом издании, брал в библиотеке, собственно с этого и началась моя пылкая любовь к этому «кирпичу»:))
Но объять необъятное все таки можно, если вспомнить про историю каждого читателя книги. Именно сумма усилий всех читателей и создает ту ауру вокруг книги, которая, будь она материализована, представляла бы собой библиотеку внушительных размеров. Можно сказать, что «История чтения» – это открытая книга, точнее – книга с открытой архитектурой, которую каждый читатель прочитает по-своему, дополнит по своему, по своему заглянет в «Википедию», и по своему узнает что интересует именно его – может быть подробную биографию Абеляра, а может быть – библиографию Луизы Лабе. Тираж «Истории чтения» = 3 000 экземпляров. Будем для простоты считать, что у каждой книги есть только один читатель, добавим сюда трех редакторов издательства, корректора и меня, читавшего книгу в электронной версии, и получим как минимум 3005 вариантов, с десятками фамилий книг, планов, мыслей и песен.* Это немало, это очень много.
Еще одна книга с полки – Себастьян Брант «Корабль дураков». Альберто Мангуэль не обошел вниманием и эту книгу, разбирая ее в главе «Книжный червь»:
Читатель, открывший книгу Бранта, видел портрет самого себя – человека, сидящего в кабинете в окружении книг <…> Он и есть «Büchernarr», «книжный дурак», человек, глупость которого состоит в том, что он зарывается в книги.Хорошо когда есть повод снять книгу с полки, а сделать иллюстрацию к «Истории чтения» еще лучше:)
Думаю, хоть 10% того, что я хотел рассказать об этой книге, я все-таки рассказал:) Про десятую часть – это ничуть не преувеличение, а скорее наоборот, преуменьшение, потому что – если вспомнить пассаж про историю каждого читателя – значит и каждая моя история о чтении (в настоящий момент историй на лайвлибе у меня насчитывается 74 шт.) тоже в какой-то степени часть этой книги. И все написанные рецензии, и все рецензии и истории, которые я еще не написал, и эта рецензия, которую я сейчас дописываю – тоже часть этой книги. Конечно, мой личный опыт пока не идет ни в какое сравнение с опытом Альберто Мангуэля, но в любом случае, я стал одним из его читателей, составляя вместе со всеми остальными читателями, ворохом их эмоций и впечатлений от всех прочитанных книг – одну большую историю чтения «Истории чтения».* ==============
Аллюзии и примечания:
«Сумма технологий» – книга Станислава Лема, где он « провел уникальный и смелый технологический анализ цивилизаций».
«…голову распирает от обилия креативных идей, которые просто требуют немедленной реализации» – в этом случае книга выступает как стимулятор или катализатор творческого процесса,как допинг, энерджайзер, в общем «Ключ поверни и полетели», как поет группа «Сплин».
«Память, говори!» – роман Владимира Набокова.
Все эти мысли сопровождают тебя все время, пока держишь книгу в руках – я на самом деле написал «держишь в руках», сработал стереотип для подобных описаний. На самом деле книга читалась с монитора, так что держать в руках особо-то и нечего было:)
«Объять необъятное» – полностью афоризм Козьмы Пруткова звучит так: «Нельзя объять необъятное», с некоторыми видоизменениями он повторяется несколько раз в его подборке афоризмов, снова и снова напоминая нам об этом.
Что же касается самого принципа «объять необъятное», то думаю, что вполне уместно будет вспомнить прочитанную недавно книгу – «Информация» Глика. Помимо схожей (местами – схожей до совпадения) тематики, эта книга тоже отличается попыткой глобального охвата очень широкого вопроса. Понятно, что в этом случае, неоднородность освоения материала и наличие «белых пятен» в изложении вполне предсказуемо. К слову говоря, это даже хорошо, потому что автору куда лучше сконцентрироваться на некотором круге вопросов и подробно разобрать их, чем гнаться за всеми зайцами сразу и в итоге – не поймать ни одного.
«Ведь Борхес даже про Вавилонскую библиотеку ухитрился написать всего на нескольких страницах» – речь идет о культовом эссе Хорхе Луиса Борхеса «Вавилонская библиотека», где он выводит образ глобальной и всеообъемлющей библиотеки, содержащей все возможные и невозможные книги.
Все: подробнейшую историю будущего, автобиографии архангелов, верный каталог Библиотеки, тысячи и тысячи фальшивых каталогов, доказательство фальшивости верного каталога, гностическое Евангелие Василида, комментарий к этому Евангелию, комментарий к комментарию этого Евангелия, правдивый рассказ о твоей собственной смерти, перевод каждой книги на все языки, интерполяции каждой книги во все книги, трактат, который мог бы быть написан (но не был) Бэдой по мифологии саксов, пропавшие труды Тацита. «And what is the use of a book <…> without pictures or conversation?» – пассаж из «Алисы в стране чудес» Льюиса Кэрролла: «И что толку в книжке, если в ней нет ни картинок, ни разговоров».
«Profit!» – в данном случае не более чем буквальный перевод, «выгода».
«Популярный холивар "электронные книги vs бумажные"» – тут я задумался чего у меня больше – книг на полках, или книг в ноутбуке. Если честно, не знаю, не пересчитывал ни те, ни другие, но интуиция подсказывает мне, что даже если бумажных и больше, то накачать еще сотни и тысячи новых книг не составит особого труда. Проблема, и это на самом деле проблема, заключается в другом – собрать уйму книг совсем несложно, куда сложнее прочитать все это. Понять прочитанное еще сложнее.
В одной из глав («Кража книг») Альберто Мангуэль как раз разбирается с этим вопросом:
Но в глубине души я знаю, что главная причина, по которой я держу дома эту постоянно разрастающуюся кучу [книг] – это обычная жадность. В другой главе («Книжный червь», см. последнюю иллюстрацию), он разбирает патологическое накопление книг, описанное в «Корабле дураков» Себастьяна Бранта.
«Создавая роль читателя, писатель подписывает себе смертный приговор, поскольку текст может считаться завершенным только после того, как писатель отступит, исчезнет» – тема самосохранения путем перфекционизма детектед! :)) На самом деле, мысли Альберто Мангуэля, высказанные в этом пассаже, довольно близки мыслям Хорхе Луиса Борхеса, озвученные в интервью с Сьюзен Зонтаг:
С.З. Однажды Валери спросили, как он узнает, что стихотворение завершено, и он ответил: «Да когда приходит редактор и его уносит».
Х.Л.Б. Меня всегда очень удивляет, когда речь заходит об окончательной редакции. Разве можно предположить, что автор когда-нибудь не посчитает неуместной какую-нибудь точку, эпитет? Это абсурд.
Зная про эти слова Борхеса, победить перфекционизм внутри себя становится практически невозможно:))
«Если под словами "любимая книга" подразумевать не конкретное произведение, но конкретное издание» – если же говорить о произведении, то это «Собор парижской богоматери» Виктора Гюго и «Журавленок и молнии» Владислава Крапивина.
«Планов, мыслей и песен» – пассаж из песни «Неоплаченный проезд» группы «Теория насилия».
«Одну большую историю чтения "Истории чтения"» – которая никогда не будет закончена, как об этом и говорил Борхес (фрагмент интервью см. выше). На самом деле, так оно и есть:
Все происходит в реальном времени! Устроил себе небольшой перерыв в выкладке рецензий для «Долгой прогулки» и листаю книгу Льва Рубинштейна. Удивительно, если бы я с ходу наткнулся на что-то другое, а не на историю чтения – закон странных сближений работает и в этом случае:) А история очень забавная:
Когда-то, очень давно, я зашел пообедать в какое-то кафе в центре города. Сел, сделал заказ. Пока ждал заказ, вынул из сумки книжку, раскрыл ее, стал читать. Подошла официантка и произнесла удивительную фразу. “У нас не читают”, – сказала она строго. “Чего это вдруг?” – изумился я. Официантка, к ее чести, сочла возможным снизойти до того, чтобы растолковать мне вещи, которые, казалось бы, очевидны для каждого нормального человека. “Так это же кафе, – говорила она медленно и раздельно, как это делают при общении с глухими или иностранцами. – Люди сюда приходят от-дох-нуть. А тут кто-то вдруг читает! Вам вот было бы приятно?” Слово “читает” она произнесла с плохо скрываемой брезгливостью. Я понимаю, что сам по себе процесс чтения был для нее чем-то гадким, тягостным и предельно неуместным в приличной обстановке.