Читать онлайн Ненавижу тебя бесплатно

Ненавижу тебя

ГЛАВА 1.

(Настя)

– Малышка, познакомимся?

Я поворачиваюсь удивленно. Высокий блондин белозубо улыбается, опираясь на столик. Стоит только ему встретиться со мной взглядом, как улыбка исчезает.

– Простите. Я той девочке рядом с вами.

– Я замужем! – рычит Юлька, рыжая-бесстыжая бестия в черном облегающем платье. Поцелованная огнем девчонка. Ее веснушки на маленьком носике – словно произведение искусства. Яркие, как у моделей на обложках журналов. Они всегда притягивали взгляды парней.

Синие глазищи Юли посылают разряды молнии в этого красавчика. Он тут же сливается, пробормотав что-то, а Юля продолжает бурчать:

– Надоели, сил нет. Кольцо на пальце не видно, что ли? Специально побольше покупали…

Мне охота всплакнуть. Господи, правду говорят – плохой брак вытягивает красоту, силы и деньги из женщины. Вот я и сижу сейчас – бледная, серая, концы волос секутся из-за шампуня по 69 рублей за два литра. Хочется больше сдохнуть, а не отрываться вместе с гостями на свадьбе. А еще убивает, что платье на мне – отстой. Я сто лет не видела нормальные вещи, поэтому в момент покупки этот дешевый ширпотреб вызвал сплошные восторги «ух, какая вещь и так дешево!».

Только стоило мне переступить порог ресторана и посмотреть на порхающих девочек в дорогих брендовых платьях – и настроение рухнуло вниз.

Я приняла приглашение на свадьбу от нашей общей с Юлькой знакомой, и надеялась развеяться. А на деле, наверное, поплачу сегодня в подушку.

– Я в туалет, Юль, – произношу я, чувствуя, что мне нужно еще раз осмотреть себя в зеркале, чтобы убедиться – со мной еще не все настолько ужасно, просто гости сегодня в ресторане такие. Лена выходит за очень обеспеченного мужчину, чья фамилия мне смутно знакома. То ли композитор такой был, то ли актер…

Как бы я не старалась, но мне сложно конкурировать с девочками в платьях за восемь моих зарплат. Я не испытываю злости или зависти. Мне просто нужно убедиться, что среди обычных людей, а не обласканных судьбой богачей я еще ничего так.

– А-а, давай, – тянет Юльчонок, управляясь с едой в тарелке, – только быстрее. А то меня достанут с подкатами.

Поднимаюсь с диванчика, разворачиваюсь на высоченных каблуках, и стараюсь идти ровно в сторону женской комнаты. Рассматриваю украдкой толпу. Восемь лет назад я бы могла поймать много заинтересованных взглядов, подмигиваний и улыбок, но сейчас я словно невидимка для всех.

Даже вон тот лысеющий мужик с выдающимся пузиком, которое обтягивает зеленое поло «Лакост», просто стоит и общается с каким-то брюнетом напротив, хотя секунду назад лениво окинул взглядом зал. Волосатая рука обнимает за талию хрупкую платиновую блондинку. Она смеется, поднимая тонкую, загорелую ладошку к алым губам, и, кажется вовсю пытается флиртовать с собеседникам пузанчика.

Перевожу на брюнета взгляд, и… едва не замираю.

Не могу оторвать от него глаз. Впервые ощущаю горькое сожаление, оглушающим водопадом обрушившееся на меня. Смотрю завороженно, как скользит язык по белым, ровным зубам, когда он ухмыляется в ответ на какую-то реплику, словно дьявол, которому продали пару сотен чистых душ за бесценок. Красиво очерченные губы плавно изгибаются.

Такой, как он, никогда не обратит на меня внимание. Никогда. Даже если я упаду перед ним, абсолютно голая в лепестках роз и магический портал перенесет нас двоих на ложе любви. Шанс будет только если в этот момент механический голос из спрятанного динамика мрачно произнесет, что у нас есть тридцать секунд, за которые мы должны провалиться в пучину греха и страсти и получить от этого удовольствие.

Дьявол во плоти снова над чем-то смеется, и отворачивается от парочки. Поднимает невероятные глаза, яркие, серые, как расплавленное серебро, мазнув взглядом по людям, и внезапно останавливается на мне.

Сердце замирает и падает куда-то в желудок, судя по ощущениям.

Улыбка медленно исчезает с его лица, пока я приближаюсь, потому что путь к туалетам пролегает мимо этого трио. Мужчина едва прищуривается, провожая меня неотрывно взглядом. Боже, это что, какая-то ошибка? У меня на лице майонез, поэтому он так пялится? Грудь из бюстгальтера выпала?

Я прохожу мимо него, прямо за спиной, и будто попадаю в облако его странной, давящей ауры с тяжелым запахом одеколона. Воздух вокруг густеет, а по спине пробегают мурашки. Я слышу шорох одежды – он оборачивается, и неожиданно звучит убийственной красоты голос с легкой, опасной хрипотцой:

– Никольская?

Что?! ЧТО? ЧТОО?!

Я в шоке поворачиваюсь. Откуда он знает мою девичью фамилию?!

Я рассматриваю его лицо, судорожно перебирая архивы памяти. Вблизи он еще красивее. Просто мистер геноцид девичьих сердечек. А дьявол улыбается так, будто я его лютый враг и он готовится всадить мне в грудь кинжал до самой рукояти.

Может быть, так оно и есть, потому что пузанчик рядом внезапно произносит:

– Элиас, не будем отвлекать. Мы пойдем.

Тот кивает. А я ощущаю, как тысячи острых лезвий внезапно вонзаются мне в сердце, заставляя его истекать кровью от отвратительных, колючих чувств, которые всколыхнули давние воспоминания. Мне знакомо его имя. Мне знакомы его глаза. Господи, так вот откуда я знаю фамилию жениха. Бергман, Бергман, мать вашу! Кажется, сегодня женится кто-то из родственников Элиаса!

Черт побери, последний раз я видела его пятнадцать лет назад. И я предпочла бы просто стереть из памяти эти моменты.

Потому что пятнадцать лет назад, я, кажется, растоптала сердце этого красавчика. И из-за меня он в тот же день загремел в больницу со сломанными ребрами.

Какая ирония.

Глава 2.

(Настя. Пятнадцать лет назад…)

– Настя, с выпуском! Поздравляю!

Нечто огромное и мягкое налетает на меня со спины, под дружное «У-у-у!» и свист одноклассников, обнимает, и перед лицом появляется букет белоснежных лилий.

– Бергман! Ты дурак! – взвизгиваю я, выворачиваясь из объятий. Отпихиваю в сторону веник из лилий, и их стебли с хрустом ломаются. Лицо пылает от стыда. Над этой сценой ржет Артем, парень, который мне безумно нравится, высокий блондин, в белой рубашке с небрежно закатанными рукавами. Стоит, засунув руки в карманы, и веселится.

Оборачиваюсь, отталкивая парня, который своим поступком подписал себе смертный приговор. Руки будто проваливаются в теплое, мягкое желе, которое вместо тела у этого толстяка.

Элиас Бергман, пухляш с девчачьей кличкой «Элис». Отец – швед, мать – русская. Весит около ста килограмм. Объект насмешек всего класса с тех пор, как перевелся к нам в школу. Самое большое желание, которое я испытываю сейчас – стереть из его памяти несколько классов нашей дружбы, хотя бы на один день. Мне ее просто не простят.

На лицо толстяка будто ложится тень. Выглядит он несколько ошарашенным и растерянным.

– Настя, что случилось? – спрашивает у меня он.

– Ничего! Ты не видишь, что я занята? Что тебе от меня нужно?! – мой голос взволнованно взлетает на несколько октав, а сердце бьется, как сумасшедшее. Больше всего я боюсь, что девчонки начнут меня подкалывать, издеваться, и… прощай нормальная жизнь. Снова. Когда-то я уже была серой мышкой, и возвращаться в те времена не хочу.

– Я хотел тебя поздравить, Настя. На, держи, если ты не в настроении…может, поднимет.

– Я тебе не училка, Элиас, – я отпихиваю букет, который будто рой назойливых насекомых постоянно оказывается возле моего лица стараниями Бергмана.

– Бергман, отвали от девочки! – ржет один из друзей Артема, – куда ты лезешь со своим беременным брюхом?

– Пошел нахрен, – мрачно произносит Элиас, и переводит на меня горящий взгляд, —ладно, увидимся после выпускного, Настя. Аккуратнее с этими бабуинами.

– Я не могу после выпускного, Элиас… – начинаю я, и хочу было договорить, что иду отмечать его в компании этих ребят, как Артем достает руки из карманов, сжимает кулаки и делает шаг к Элиасу.

– Че сказал? Повтори? – перебивает он мой тихий голосок.

Я вижу, как мимо меня пролетает букет, унизительно шлепаясь в лицо Артема. Тот с руганью отшвыривает его в сторону, и начинается какая-то вакханалия. Меня отпихивают плечом в сторону, ботинки с хрустом давят белые лилии на полу, превращая их в серую кашу. Парни, ругаясь, хватают Элиаса за шкирку и тащат к выходу из актового зала, на улицу.

Мой локоть стискивают холодные пальцы. Я поворачиваю голову. На меня смотрит очкастая заучка Валя. Господи, это серое платье на ней, которое она надела на выпускной, смотрится, как половая тряпка.

– Настя, иди и останови их, – произносит она с нажимом, – эти идиоты могут с ним что-нибудь сделать! Он твой друг или как?!

– Шарова, что тебе от нас надо? Ты ничего не перепутала? – издевательски интересуется одна из девчонок, а я вырываю из захвата локоть.

– Мы просто одноклассники, – холодно отвечаю я, хотя сердце неприятно и тревожно сжимается. Я чувствую, что немного перегнула палку с Элиасом. Хотя он действительно полез в неподходящее время, едва не опозорив меня. Но букет-то кинул он сам, я его не заставляла! Успокаиваюсь и продолжаю, – ничего с ним не сделают. Поговорят и все.

– Артем не станет говорить, ты плохо его знаешь… Настя, не веди себя, как полная скотина!

Она хватает меня за руку и тянет к выходу под возмущенные крики девочек.

– Отпусти! Валя!

– Настя, либо ты идешь и останавливаешь их, или я бегу к директору!

Я упираюсь ногами, но туфли едут по полу. Наши силы неравны. Я – мелкая и тонкая девчонка, а Валя – настоящий бегемотик. В какой-то момент у самой двери я выворачиваюсь и отскакиваю от нее. Валя поворачивается и в темонте возле аварийного выхода ее очки грозно поблескивают.

– Настя, ты просто дурная. С тех пор, как ты связалась с этой идиотской компашкой тебя не узнать. Если хочешь дружить с ними – дружи, пожалуйста, но сделай хоть последнее одолжение твоему другу – защити его от этих придурков! В прошлом месяце Артем так толкнул парня из восьмого класса, что у него было сотрясе…

Она не договаривает. Дверь внезапно открывается, и в школу обратно залетает Артем с друзьями. Он тормозит, увидев меня, и на его бледном лице мелькает испуг.

– Настя…

– Где Элиас?! – кричит Валя, а Артем, шикнув, разворачивается и отвешивает ей подзатыльник.

– Не ори, дура! Иначе сейчас с лестницы спущу!

– Артем? – я осторожно обращаю на себя внимание, и парень сгребает меня в тесные объятия. Он тащит меня за собой, а я начинаю задыхаться. Если издали он симпатичный, то вблизи от него невероятно и отвратительно пахнет потом!

– Настенька, – шипит он сквозь зубы, – если что – мы все время были с вами, и никуда не выходили из актового зала. Ясно?

– Что случилось?

– Этот придурок как, блин, желе. Я только ему поддых ногой заехал, как он свалился в обморок…

Кажется, у меня темнеет перед глазами от ужаса. Я пытаюсь вывернуться и побежать к Элиасу, потому что это совсем уж перегиб… но перед глазами все проваливается в полную черноту, когда я слышу визг Вали, и крики "на помощь! директора позовите!", тело обмякает, и больше я ничего не помню.

Мой выпускной был сорван. Мама с папой забрали меня домой, а на все мои вопросы про Элиаса учителя качали головой, и молчали.

Спустя день я узнала от знакомых, что Элиас попал в больницу. Несколько сломанных ребер и нос. Артем соврал. Не только ногой, видимо, он его пнул… мама в шоке спрашивала меня, что там произошло с моим другом, который не раз помогал мне с домашним заданием и дико ей нравился. Я неопределенно мотала головой, и чувствовала себя дико виноватой перед Элиасом.

Артема и его друзей поставили на учет, и я посчитала, что он еще легко отделался. Моя фальшивая дружба с теми девочками развалилась в течение пары месяцев, когда все разбежались по разным институтам. Нас не связывало больше ничего. Я даже не знала, где они живут, и мы больше никогда не списывались даже в соцсетях.

С тех пор Элиаса я видела только раз. На мои звонки он не отвечал. Спустя несколько месяцев я случайно заметила его. Он шел утром по улице, накинув на голову капюшон и кутаясь в огромный шарф. Я окликнула его, чтобы извиниться и объясниться, но парень так и не обернулся.

Той осенью, когда я провожала взглядом его спину в черной куртке, которая несколько болталась на его теле, словно он похудел после больницы, я поняла, что наша дружба безвозвратно закончилась. Потому что больше с Элиасом мы никогда не встречались.

Со временем воспоминания и чувство вины стерлось, оставив после себя только легкий след в душе. А потом я и вовсе забыла о школьных годах, засунув неприятные воспоминания в архив памяти.

Глава 3.

(Элиас)

Я не видел ее вечность, и подумал, что ошибся, когда заметил знакомое лицо в толпе.

Все те же пухлые губы и маленькая родинка на щеке. Детские мягкие черты лица стали более женственными и тонкими, но я все равно умудрился рассмотреть ту самую девчонку сквозь призму долгих лет, оставивших на ней отпечаток.

Нехилый такой. Она выглядит задолбанной, мягко говоря. Словно серая моль среди порхающих бабочек – красоток, со светящейся кожей, в дорогих платьях и с ухоженными блестящими волосами.

Настя.

Ненавижу это имя.

Я вижу, как она ощупывает меня взглядом, оценивает, и в темных глазах сменяются калейдоскопом эмоции – одна за другой, яркие, как вспышки звезд на небе. Шок. Замешательство. Она вспоминает все, что произошло тогда – уверен в этом, потому что ее щеки начинают пылать, а в глазах жгучий стыд.

Пятнадцать чертовых лет.

У меня сама по себе появляется усмешка на губах.

– Привет, Элиас, – взволнованно говорит она. Голосок почти такой же. Не изменился. Тихий, мягкий, нежный. Словно нож в сердце. Пока она молчала, я просто смотрел на нее, как на призрак из далекого прошлого, но стоило ей заговорить и в душе проснулось темное, злое и больное чувство. Сжало до боли в районе солнечного сплетения, и резко отпустило, разливаясь по венам.

– Привет, Никольская. Все-таки, ты.

Не хочу произносить ее имя. Стоит только мне сделать это – и я снова окажусь тем мелким жирным придурком, который просто любил ее. И который не знал, что его подарок на выпускной принесет ему столько проблем.

Сейчас иногда я думаю – было бы несколько иронично, если бы в тот день я просто сдох. Мне прописали тогда в ребра, и я упал, ударившись затылком об камень, получил сотрясение. Кажется, меня тогда еще несколько минут попинали. В больнице я провалялся черт знает сколько в тяжелом состоянии. Если бы я не выкарабкался – эта бы стерва принесла бы мне на могилку цветочки?

– Я, – она нервно поправляет волосы и отводит взгляд в сторону, будто бы смущаясь. Ах ты ж, посмотрите на эту милую зайку, – неожиданная встреча. Пятнадцать лет уже прошло, а ты… выглядишь здорово.

Да, уже здорово. У меня вырывается смешок.

– Спасибо, Никольская. Что ты здесь делаешь?

– Моя знакомая замуж выходит. Лена, – она будто бы улыбается, но вся ее поза выдает нервозность. Я просто наслаждаюсь этим. Как она переминается с ноги на ногу, как старается смотреть на меня.

Да, Настя, я уже не тот толстяк. Прекрасно тебя понимаю, но вряд ли хоть как-то постараюсь развеять это напряжение между нами.

–Ясно. Что-нибудь выпить хочешь?

Вряд ли сейчас она меня интересует как женщина, как друг или как собеседница. Вряд ли. Для моей женщины она слишком тусклая, другом уже была, и говорить нам просто не о чем. Между нами чертова пропасть. Мы стоим на разных сторонах. Теперь у меня есть все – и друзья, и девушки, и деньги, а она просто… Настя.

И глядя в ее поблескивающие огромные глаза, в которых, кажется, появляется восторг, я внезапно понимаю, что теперь ее очередь шагнуть в эту пропасть, ослепленной обожанием. Как когда-то сделал это я.

Глава 4.

(Настя)

Выпить.

Больше всего я хочу не выпить, а напиться. От шока. Так будет легче воспринимать реальность, в которой толстый друг детства внезапно превратился в мачо с обложки журнала.

– Да, не откажусь, – произношу я пересохшими губами, и провожу по ним языком. Взгляд Элиаса тут же падает на них. Бывший друг детства спустя секунду улыбается, посмотрев мне в глаза. Обезоруживающе. Красиво.

– Пойдем, – он неожиданно обнимает меня за талию и ведет за собой. Скользит рукой по изгибу тела. Медленно продвигается на несколько сантиметров вверх, но даже от этого я шокировано чувствую, что мои брови взлетают вверх.

Что это? Решил показать, что не держит на меня зла? Пофлиртовать?

Вижу, как некоторые девушки растерянно осматривают нас. В их глазах мелькает что-то похожее на зависть смешанную с недоумением. Я без усилий могу прочитать их мысли – «какого черта ОНА делает с НИМ?»

Странно, но Элиас ведет меня мимо свободных столиков. Мы не останавливаемся, отдаляемся от толпы гостей.

По дороге Элиас подзывает жестом какую-то девушку в строгом брючном костюме с бейджиком.

– Да, вы что-то хотели? – интересуется она, подбегая к нам. Снова встречаю этот удивленный взгляд. Уже от нее. И тушуюсь окончательно.

– Принеси шампанское в мой номер и что-нибудь легкое перекусить.

Я вздрагиваю. Удивленно смотрю на Элиаса, но он спокоен. Абсолютно.

Как это – в номер? Я знаю, что этот ресторан, который сняли на свадьбу Лена с Эриком, принадлежит какому-то крутому отелю. Неужели Элиас живет в другом городе и просто приехал сюда на торжество?

Так, постойте, номер – это слишком интимно… для первого разговора за пятнадцать лет.

– Я попрошу принести, – вырывает меня голос девушки из мыслей, – пять минут.

– Прекрасно, – кивает мой бывший друг и уводит меня.

– Элиас… – произношу я, нервно сглотнув, – зачем в номер? Ты живешь в другом городе? Мы можем пообщаться и тут…

Он издает смешок. Я смотрю украдкой на него, и вижу, как серые глаза превращаются из расплавленного серебра в темное, штормовое небо. Мне становится до чертиков не по себе, но Элиас моргает – и вот он, снова тот самый парень, которого я знала пятнадцать лет назад. Мягкая улыбка и добродушный взгляд. Просто лапочка.

– Нам тут не дадут нормально поболтать.

– Почему?

– Никольская, ты напряжена, как струна, – пальцы снова сжимаются на моем боку. Горячие, – ты меня боишься, что ли?

– Нет, – вру я, чтобы его не обидеть.

– Зря, – встретив мой ошарашенный взгляд, он усмехается, – кажется, мы идем в номер, где будем вдвоем. С шампанским.

– На что ты намекаешь? – я нервно поправляю волосы, а Элиас заводит меня в лифт. Я останавливаюсь напротив зеркала. На меня оттуда смотрит бледная брюнетка с поблескивающими глазами. Под ними – явные синяки от усталости.

Вижу за своей спиной, как Элиас протягивает руку и нажимает на кнопку. Лифт трогается вверх, мужчина поднимает глаза на меня и мы встречаемся взглядами в отражении зеркала.

Мое сердце обрушивается вниз, потому что он улыбается по-другому. Как настоящий дьявол.

Глава 5.

(Элиас)

– Намекаю на незакрытый гештальт, Никольская.

Можно б было, наверное, к ней сейчас прикоснуться, пока мы стоим настолько близко, что я ощущаю, как воздух между нами наэлектризовывается. Только бывшая подруга, похоже, и так напряжена, и это может вызвать иной эффект. Не тот, которого я добиваюсь.

Я не собираюсь с ней спать.

Мне просто интересно – насколько быстро сейчас падет ее крепость. Давай, Никольская, удиви меня. Продержись хотя бы полчаса, и не начни мурлыкать, флиртовать и стрелять в мою сторону глазками, когда до тебя дойдет, что я тебе оказываю знаки внимания.

В отражении вижу, как расширяются ее зрачки и заполняют всю радужку. Глаза кажутся черными на фоне бледной кожи.

– Элиас, – произносит она. В голосе сквозит напряжение, – я не понимаю, о чем ты.

Улыбаюсь ей в ответ обезоруживающе.

– Наше общение оборвалось несколько резко пятнадцать лет назад. Хочу просто узнать тебя поближе.

Лифт останавливается.

– Я давно хотела извиниться за то, что случилось тогда, Элиас, – она разворачивается и поднимает на меня глаза, в которых плещется виноватое выражение. Ее макушка едва достает мне до плеча, и на секунду во мне появляется давно забытое желание, словно призрак. «Она настолько маленькая и хрупкая, что о ней хочется заботиться». Даже на каблуках мелкая. Абсолютно не изменилась с тех пор.

С раздражением загоняю это чувство глубоко внутрь. Кладу ей руку на плечо и поворачиваюсь к открытым дверям лифта.

– Честно говоря, мне уже не нужны извинения, – отвечаю я несколько резче, чем следовало бы. Мы выходим из лифта и направляемся по коридору отеля к моему номеру, – так что забей, Никольская.

Подхожу к номеру, открываю его ключом-картой, и пропускаю даму вперед. Слышу пораженный вздох, когда она ступает внутрь, и едва сдерживаю улыбку.

Дверь закрывается за нашими спинами с тихим щелчком. Птичка попалась в клетку.

– Ого, – она, конечно же, не подозревает даже о моих мыслях, и осторожно ступает каблучками по паркету, рассматривая все вокруг. Потом берет себя в руки, видимо, и, изобразив смущение, поворачивается, – прости. Номер красивый и дорогой, никогда в таких не была. Ты так и не ответил – неужели ты уехал из города?

– Да нет, – хмыкаю я, и опираюсь плечом на стену, рассматривая ее получше. Теперь я могу себе это позволить, когда мы наедине, и мое откровенное внимание только настроит ее на нужный лад, – я по-прежнему живу в этом городе.

Платье явно дешевое, как и туфли. На пальце кольца нет, значит, не замужем. Ногти коротко обрезаны, без маникюра. Можно было бы и без этих мелочей сказать стопроцентно, что к бывшей подруге детства судьба оказалась не сильно благосклонной, но эти детали позволили мне утвердиться просто в догадках.

– А номер зачем снял? – недоуменно интересуется она. Замечает мой взгляд и вижу, как к ее лицу приливает кровь.

Она едва розовеет, но по-прежнему старается держаться спокойно.

– Я не снимал. Это мой отель.

И пока она шокировано хлопает глазами, я прекращаю подпирать стену, подхожу к ней и снова обнимаю, притягивая ближе… черт, что за шампунь? На секунду незаметно наклоняюсь к ее волосам. Напоминает по запаху освежитель воздуха. Такой же химический.

– Твой? – пораженно выдает Настя, кажется, даже не заметив, что теперь наши объятия стали теснее, чем пока мы шли к лифту… – господи, Элиас, действительно многое изменилось за эти пятнадцать лет.

Ты даже не представляешь насколько, Никольская.

Глава 6.

(Настя)

То, что Элиас добился таких высот в жизни, удивляет меня. Однако, в глубине души я понимаю, что получил все это он заслуженно.

Он всегда казался мне несколько занудным и правильным. Наши совместные уроки по вечерам я вспоминала с ужасом – потому что пока Элиас не убеждался, что я делаю все идеально, и что тема следующего урока отскакивает у меня от зубов – он не отставал. В эти моменты мне было охота повеситься.

Сейчас я наблюдаю, как он разливает шампанское по бокалам и тихо радуюсь за него. Светлое, хорошее чувство. За неприятные школьные годы судьба его одарила сполна.

Наверное, поэтому Элиас легко отпустил воспоминания о выпускном, и смог сейчас разговаривать со мной, будто ничего и не было.

– Спасибо, – я забираю бокал, который он мне протягивает, и случайно касаюсь его пальцев. Всего на секунду, совершенно случайно, но на губах Элиаса появляется улыбка и он смотрит мне в глаза.

Я смущаюсь. Надеюсь, он не думает, что я начинаю флиртовать с ним. Будь он просто знакомым – и я бы ни за что не пошла с ним болтать в номер. Но Элиас – друг детства и это немножко другое.

– Извини, – произношу я на всякий случай, а он садится рядом со мной, и достаточно близко для дружеской болтовни. Поэтому я начинаю окончательно нервничать.

– За что ты извиняешься, Никольская? – он поднимает уголок губ в легкой улыбке. Смотрит при этом на меня так, будто пытается заглянуть под черепушку, чтобы узнать мои мысли. Или уже читает их, – мы уже не школьники, а взрослые люди. Можем трогать друг друга и откровеннее.

– Мы пришли поговорить, Элиас. Разве нет?

– Я намекаю на то, что ты слишком нервничаешь. Расслабься, Никольская, – он усмехается, и подносит бокал к губам, делая глоток, – мы были с тобой когда-то друзьями, поэтому не стоит вести себя настолько зажато при встрече со старым знакомым. Ты мне нравилась тогда, кстати.

И как я могу расслабиться после его слов?

– Я знаю, Элиас, – признавать это трудно, но приходится. Врать будет очень глупо, – ты был толстым парнем, а я девочкой-подростком без царя в голове. Я не смогла бы ответить на твои чувства, и ты это, наверное, уже понимаешь.

– Почему ты просто держишь стакан в руке? Ты не пьешь алкоголь?

Он резко переводит тему. Я пожимаю плечами.

– У меня болит голова от шампанского.

– И ты молчала? Я закажу что-нибудь другое, – он отставляет свой бокал, поднимается с дивана, но я останавливаю его, схватив за запястье.

– Элиас, не переживай.

Его взгляд опускается вниз, на мою руку. А потом он смотрит на меня. Кажется, будто его глаза при этом становятся ярче, чем обычно. В них появляется странное для меня выражение – будто бы я сделала что-то, чего он очень ждал.

– Ладно. У меня есть минеральная вода в номере, – сообщает он мне, – налить?

– Да, можно и ее, – я радуюсь, что мне не придется из вежливости облизывать бокал губами, делая вид, что пью, или, все же, не огорчать собеседника и потом мучаться с гудящей головой от пары глотков, – спасибо.

– Здесь несколько душно, – продолжает Элиас, когда я отпускаю его. Он снимает с себя пиджак, оставаясь в одной рубашке, расстегивает и закатывает рукава и улыбается мне, – ты не против, если я немного разденусь? Совсем немного, – он тихо усмехается, и я хмыкаю в ответ.

– Да, душновато.

Хотя, как по мне – нормально. Но я в платье с оголенными плечами, а он в костюме. Может ему и впрямь душно.

Элиас отворачивается и идет к небольшому бару. Достает бутылку минералки и прозрачный стакан. Я наблюдаю за ним с интересом.

Он здорово похудел. У него красивые руки с четкими мышцами, да и под рубашкой угадываются очертания тренированного тела. Кажется, Элиас здорово занялся собой после школы. Если раньше над ним смеялись все девчонки, то теперь что-то мне подсказывает – стоит ему снять эту рубашку, как они упадут в обморок от восторга.

Несмотря на то, что я сижу с этим воплощением всего самого идеального в мужчине в одном номере, у меня нет романтичных мыслей. Не хочу испортить все то хорошее, что когда-то связывало нас. Я просто жду общения, чтобы узнать о его жизни побольше, а не флирта.

Много лет я думала о том случае, и мне было беспокойно, потому что иногда школьная травля не забывается… Элиас мог бы окончательно уйти в себя и превратиться из веселого и доброго толстяка в угрюмого и озлобленного жирдяя.

Я тру пальцем уголок глаза, прогоняя выступившую слезу, и вспоминаю внезапно, что я, вообще-то, накрашена. Черт.

– Ты куда? – интересуется Элиас, возвращаясь, и наблюдая за тем, как я поднимаюсь с дивана. Он ставит стакан на столик рядом, – что-то случилось?

– Кажется, я случайно размазала подводку, – улыбаюсь я, – где у тебя ванна?

– Иди сюда, – он неожиданно делает шаг ко мне. Обхватывает пальцами за подбородок и поднимает лицо на свет.

Я замираю, чувствуя, как быстро бьется сердце. Господи, никогда не была скромницей, краснеющий от мужского внимания. Но сейчас у меня есть оправдание – он ведет себя так же заботливо, как старый друг, он вторгается в мое личное пространство так же легко, как и когда-то делал в школе, однако, он уже не тот самый Элиас, а почти незнакомый мне мужчина, к которому я, по иронии судьбы, испытываю по-прежнему добрые чувства.

– Ничего страшного, Никольская, – произносит он задумчиво, и проводит подушечкой пальца мне возле глаза, – всего лишь немного расплылось. Ты почти не изменилась. Такая же красивая.

Его палец опускается ниже, ложится на мои приоткрытые от удивления губы и очерчивает легко их контур.

Вот еще одно оправдание. Взгляд Элиаса говорит, что в отличие от меня, он, кажется, испытывает ко мне немного иные чувства и желания. Не хочу думать о нем плохо, но, похоже, он решил сейчас воспользоваться своим неожиданно приобретенным обаянием. Не хочу думать так, но все все равно обида неприятно царапает меня внутри.

Он наклоняется ко мне, и в этот момент я кладу руки ему на грудь, останавливая. Буквально в сантиметре от себя. Мятное дыхание со вкусом шампанского оседает теплом на моих губах.

– Нет, Элиас.

Глава 7.

(Элиас)

В смысле, блин, «нет»?

Я наблюдаю, как ее зрачки снова расширяются. Ее лицо настолько близко, что я могу за секунду преодолеть эти сантиметры между нами и просто начать с поцелуя. В голове бьются тысячи мыслей. Я сказал себе, что не собираюсь с ней спать, но когда воздух между нами накаляется от близости, то мысль об этом немного будоражит.

Кажется, я упоминал про незакрытые гештальты. Можно считать, что это один из них.

Она снова пытается отстранить меня.

– Элиас, прекрати.

– Почему?

Набивает себе цену сейчас? Возможно. Тогда это ненадолго. Я умею разбивать эти высосанные из пальца аргументы, вроде «это слишком быстро» или «мы почти не знакомы».

– Мы пришли поболтать, Элиас, – произносит она.

– Болтай, Никольская, – усмехаюсь я и перехожу к плану Б: ладонь ложится ей на поясницу и крепко вжимает в меня. Девушка охает испуганно, пока я даю ей почувствовать – того толстяка, Настя, больше нет. Наклоняюсь к ее шее и запечатлеваю настойчивый поцелуй там, где тревожно бьется артерия.

Черт, у нее нежная кожа. Она хрупкая, как статуэтка, что страшно сломать. Маленькая и тоненькая. Мои вкусы ничерта не изменились с тех пор – она мне нравится. Черт с тобой, Никольская, получишь ты меня сегодня на сладкое.

Я провожу пальцами ей по бедру, задирая подол платья, как внезапно низ живота обжигает резкая боль, а потом меня окатывает сверху ледяной водой.

– Твою налево… – вырывается у меня стон, пока я сгибаюсь, схватившись за достоинство. По вискам и лицу стекают маленькие холодные пузырьки. Настя отпрыгивает от меня в сторону и отставляет на стол пустой стакан из-под минералки.

– Бергман, ты… – ее голосок звенит от злости, пока у меня сыплются искры из глаз, – …отвратителен. Решил затащить бывшую подругу в постель? Черт! – она горько смеется, – мог бы это и изящнее сделать! Опыта, наверное, все-таки, поднабрался за эти годы. Тебе не стыдно?!

– Никольская, ты долбанутая? – вырывается у меня хрипло, и я распрямляюсь. Всадила так, что до сих пор боль пульсирует где-то внутри. Она пятится назад, к двери, а личико перекошено от злости.

– Я говорила тебе – нет, Элиас! Но ты решил включить мачо-мэна. Я не идиотка с ватой в голове, чтобы растечься от красивого мужика, и растерять все достоинство, – фыркает она. Подходит к двери, дергает ручку, и… она не открывается. Настя испуганно оглядывается, и начинает исступленно рвать на себя бедный кусок металла, – выпусти меня! Я подам в суд за изнасилование!

– Я тебя и пальцем не тронул, – холодно отвечаю я.

Черт. Рубашка вымокла насквозь, и волосы мокрые, даже на брюки попало. Я начинаю расстегивать верхние пуговицы, чтобы сменить одежду, а Настя в шоке бледнеет. Хочется дать ей подзатыльник. От души прямо.

Не идиотка она, видите ли.

– Ты что творишь?! Я не стану спать с тобой, так и знай. Ты мне противен после этого, и кубики на прессе тебя не спасут!

– Да что ты говоришь?

Берусь за рукава и срываю с себя рубашку, швыряя ее на пол. Взгляд Насти, все-таки, падает на мое тело ,и она сглатывает. Я усмехаюсь. Да, не-идиотка, я знаю, что я так или иначе произвожу на тебя нужное впечатление.

Черт, я реально поспешил. Пятнадцать минут беседы ни о чем, и она наверняка бы расслабилась окончательно. У меня есть оправдание: как правило, раньше мне были не нужны эти пятнадцать минут болтовни, но тут другой случай. Дьявол!

– Не подходи… – шепчет она, – я буду орать. Клянусь.

Да хрен тебе, Никольская. Я быстро сокращаю между нами расстояние. Подхожу, протягиваю руку, опираюсь на дверь, пока Настя не знает куда девать глаза, и нависаю над ней. Хочется положить ладонь на эту тонкую шейку и сжать. Но я держусь.

– Никольская, – говорю я, вкладывая в голос больше холода, – ты мне нафиг не нужна. Слишком много чести.

– Да ну? – она фыркает. Я замечаю, как у нее подрагивают руки. Только не говорите мне, что она реально испугалась, – поэтому ты до меня домогался?

– Просто решил попробовать. Но вряд ли меня сможет возбудить женщина, чьи волосы пахнут освежителем для туалета.

Она сощуривает глаза, и в них мелькает что-то кровожадное. Я нагло лгу и просто хочу ее задеть, но сейчас эта девчонка, когда-то ранившая меня до глубины души, начинает вызывать давно забытое чувство азарта.

И понимаю, что я идиот,только когда коленка снова врезается мне между ног. Подсечка выбивает пол из-под меня, юркая ручка залезает мне в карман брюк, достает ключ-карту, и пока я думаю, что в моей жизни что-то пошло вообще не так, Настя выпрямляется, громко фыркнув.

– Я тоже изменилась, Бергман. Теперь я могу показать зарвавшимся красавчикам приемы самбо, на которое ходила шесть лет после школы. Еще раз меня тронешь – сломаю тебе руку!

Дверь с щелчком открывается. Настя швыряет в меня карту, и выскальзывает наружу. Я слышу отдаляющийся быстрый цокот каблучков по коридору.

Меня начинает раздирать дикий ржач.

Никольская, мать твою… неожиданно.

Это не последняя наша встреча. Я еще найду тебя, маленькая стерва, и покажу немного другие приемы, которые я изучил за эти пятнадцать лет.

Глава 8.

(Настя)

Вот ведь кобель!

Меня все еще потряхивает после встречи с “другом детства”, пока я спускаюсь на лифте обратно в ресторан.

Боже, как гадко. Мерзко и обидно. Я тру лицо руками, снова позыбыв о макияже, который я уже черт знает сколько не накладывала, размазываю подводку и тушь окончательно. Зеркало отражает не вроде бы еще привлекательную женщину в самом расцвете сил, а панду-алкоголичку.

Прелестно.

Кое-как пальцем и тыльной стороной руки стираю это недоразумение вместе с корректором. Настроение проваливается в какую-то бездну, до краев наполненную унынием. Теперь у меня нет макияжа, зато есть синяки от недосыпа под глазами.

Лифт раскрывает двери, и я выхожу обратно в зал ресторана.

Пошел ты к черту, Элиас. Столько лет переживаний за несчастного мальчишку, который превратился в полное дерьмо.

Пропихиваюсь через толпу девчонок, весело щебечущих об отстойном сервисе в каком-то отеле на Ибице, и иду прямиком к Лене.

Она стоит со своим мужем, и что-то, мило улыбаясь, говорит ему. Платье облегает небольшой аккуратный животик. Светлые волосы красиво уложены волнами и блестят. Лена вообще вся сияет – и понятно, отчего. Любая бы женщина сияла, если бы на нее с таким обожанием смотрел мужчина, за которого она выходит замуж. Черт, кем он приходится Элиасу, а?

Чем ближе я подхожу и рассматриваю эту гору мышц, обнимающих хрупкую невесту, тем больше убеждаюсь в мысли, что он и Элиас о-очень похожи внешне. Те же темные волосы, яркие серые глаза, высокий рост…

Лена замечает, как я направляюсь к ней, и размыкает объятия, поворачиваясь.

– Настя! – она улыбается мне, – все в порядке? Ты какая-то усталая.

– Прости, Лен, – я тоже улыбаюсь ей, – мне нужно уже домой.

– Так рано?!

– Я живу у черта на куличиках, если ты забыла – хмыкаю я, – пока доберусь с пересадками, уже будет поздно.

– Все только начинается, – произносит ее новоиспеченный муж, – ты действительно слишком рано. В отеле есть свободные номера, где можно остаться на ночь.

– Правда, Насть! – радостно восклицает Лена, – ты чего?!

Я вздыхаю. Лену обижать не хочется, но настроение испорчено. К тому же, теперь я знаю, чей это отель, и тем более…

– Погоди уходить, – коротко произносит ее муж, и кому-то машет рукой, подзывая, – сейчас скажем, чтобы тебе дали ключ. Устанешь – уйдешь отдохнуть.

– Но…

– Правда, Насть, останься! – всплескивает руками Лена, и смотрит мне за спину, – вот, познакомься! Это брат моего Эрика, Элиас…

Остановите землю, я сойду!

Волоски на руках встают дыбом. Я превращаюсь в соляной столб, как та бедная женщина, которая оглянулась невовремя на Содом и Гоморру. Божечки, как я могла забыть? Только сейчас в памяти всплывает воспоминание, как Элиас рассказывал про своего старшего брата, которого я видела от силы пару раз. Все это просто вылетело за пятнадцать лет из головы вместе с именем.

– … и он поможет тебе разместиться, – продолжает Лена, и, схватив меня за руку, наклоняется к моему уху, шепнув, – он, кстати, не женат!

О Господи! Я в шоке хлопаю глазами, пока Лена пытается меня развернуть в другую сторону, чтобы, видимо, сыграть в Купидона, который соединит два одиноких сердца. Я сопротивляюсь изо всех сил.

– Лен, я хочу в туалет! – шепчу я в панике, понимая, что лучшее решение сейчас – улизнуть и просто тихо сбежать со свадьбы. Знакомая обидится, но я постараюсь потом загладить свою вину. Скажу, что заболел живот.

– Элиас сейчас покажет тебе все! Не переживай! Правда, Элиас? – радостно восклицает она.

Я не хочу, чтобы он показал мне ВСЕ!

Но мне приходится повернуться, потому что Лена тычет меня ногтем в бок.

Он уже переоделся. Я окидываю взглядом обычные синие джинсы и белую футболку с короткими рукавами на нем. Нда, Гермиона сильно изменилась за лето… точнее, Элиас очень изменился за пятнадцать лет. Под белой тканью легко угадываются очертания мышц живота и груди. Готова поспорить – сейчас там нет ни капли жира.

Элиас криво улыбается мне.

– Да-а, покажу.

– Это Настя, она моя…

– Мы знакомы с Никольской, – он склоняет голову на бок, рассматривая меня так, будто прикидывает – какую часть тела мне откусить первой. Я подживаю в ответ губы, – учились вместе.

– Да ладно? – изумляется Лена, – прикол. А мы с Настей в автошколе познакомились. Помоги ей, пожалуйста, Элиас. Она останется на ночь в отеле. А я убегаю, меня, кажется, тошнит, – бормочет Лена, и, зажав рот рукой, уносится в сторону туалетов. Эрик провожает ее растерянным взглядом. Потом кивает быстро нам и идет за ней вслед.

Мы остаемся с Элиасом один на один.

Он смотрит на меня. Мне кажется, что кожу начинает жечь от этого убийственного взгляда.

Похоже, чье-то самолюбие определенно уязвили. Я улыбаюсь ехидно ему в ответ, разворачиваюсь на каблуках и иду в сторону выхода.

– И Куда же ты, Никольская? – несется мне в спину, – разве тебе не нужен ключик от номера?

– Хорошего вечера, Бергман.

Да ну к черту. Пока Лена убежала здороваться с унитазом, я могу потихоньку, наконец, смыться со свадьбы. Потому что я еще не совсем идиотка, чтобы оставаться на ночь в отеле Элиаса, который буквально десять минут назад нагло домогался до меня, и слово “нет” его не остановило.

Изнасилование красавчиком сегодня в мои планы не входило, поэтому я пытаюсь расслабиться и представить уютную квартиру, где я сяду за знакомый стол в простой пижаме, достану салатик и съем. И перед моими глазами не будут мельтешить красотки, с которыми я постоянно буду себя сравнивать. Буду пялиться в телевизор.

Черт, сумочка.

Я оставила ее у Юльки. Мысленно издаю стон, закатив глаза, потому что сейчас мне придется вернуться обратно и пройти мимо Элиаса. Не удивлюсь, если этот самовлюбленный индюк, в которого он превратился, подумает, что я пытаюсь привлечь его внимание, и просто кокетничаю, изображая неприступную крепость.

Но мне приходится это сделать, и – ожидаемо, я вижу этого индюка, который провожает меня взглядом. Стоит, засунув руки в карманы. На его лице появляется довольная усмешка.

– Решила, все же, остаться? – насмешливо интересуется он, когда я подхожу ближе.

– Забыла сумочку, – мило сообщаю ему я.

Он останавливает меня, вытянув руку, и я поднимаю на него испепеляющий взгляд.

– Если ты сваливаешь из-за меня, то не стоит. Тебе выдадут ключ от номера, Никольская, – он поднимает уголок губ в улыбке, – я не стану расстраивать жену брата из-за глупой ситуации между нами.

– Спасибо, Бергман, но мне не улыбается спать в отеле, владелец которого пытался залезть мне под юбку, – парирую я.

– Кажется, я сказал, что ты меня уже не особо интересуешь.

– Тогда тем более дай мне пройти. Какого черта ты ко мне прикопался, Элиас?

– Повторяю – просто не хочу, чтобы жена брата расстраивалась и носилась в поисках тебя, будучи беременной. У не сильно много знакомых и друзей здесь, – он усмехается, – поэтому можешь не обольщаться, Никольская. Я не пытаюсь тебя остановить из-за того, что ты меня привлекаешь, поэтому прекрати набивать себе цену.

– Пошел к черту, Элиас. Эта фраза тебе достаточно понятна? – медленно говорю я, смело глядя в расплавленное серебро его глаз. В их глубине светится ироничный огонек. Самовлюбленный индюк, однозначно, – я не хочу тебя больше видеть, и даже не пытайся меня остановить, прикрываясь заботой о жене брата. Твои поганые намеренья прекрасно читаются у тебя на лице.

Резко отталкиваю его руку и обхожу.

– Трындец ты проницательная. Вали, Никольская. Лучше вообще быть в одиночестве, чем иметь друзей вроде тебя, – доносится мне в спину.

Я шокировано открываю рот, едва не споткнувшись.

Ну и сволочь.

Глава 9.

(Элиас)

Она возмущенно разворачивается в ответ на мою реплику, но я уже ухожу, усмехаясь про себя. Крючок заброшен. Рыбке Никольской осталось заглотить эту наживку из легкого унижения и игнора.

Я могу пойти за ней, добиться в конце концов, что она окажется подо мной, отодрать до звезд в глазах, до того, что она не сможет даже в душ отползти потом. И уверен – вряд ли она останется разочарованной. Я могу притвориться хорошим парнем и добиться манипуляциями, что она рано или поздно будет таскаться за мной, выпрашивая внимание, ласковые слова и все, что положено.

Однако, я знаю вариант проще. Как говорил мой отец – ты можешь сколько угодно меняться под влиянием обстоятельств, но какая-то часть всегда остается неизменной внутри. Это и есть ты. Несмотря на эти долгие пятнадцать лет, я уверен, что она осталась той же Никольской, кто бросил когда-то своего друга дохнуть за школой ради симпатичного парня. Рано или поздно сама придет ко мне. Такие, как она, приходят. У меня есть все, чтобы она проглотила любой мой отвратительный поступок, и любое отношение.

– Элиас, – меня неожиданно останавливает голос отца, и я выплываю из мыслей. Поднимаю взгляд и вижу, что я едва не прошел мимо их столика, с хмурой рожей.

Мать смотрит на меня с легким беспокойством.

– Все в порядке? Ты куда-то уходил…

– Да ничего такого, – пожимаю я плечами.

– Девушка, с которой ты говорил, кажется мне смутно знакомой, но я не могу вспомнить,откуда, – продолжает мать, ощупывая меня взглядом, и будто пытаясь считать с моего лица все эмоции.

– Это Никольская Настя, – усмехаюсь я, – старая знакомая.

Мать округляет глаза.

– Та самая?… – она пытается найти в толпе мою бывшую одноклассницу. Видимо, не находит и смотрит снова на меня, – неужели ты ее пригласил? Но зачем?!

В ее голосе столько искреннего недоумения и возмущения, что я снова хмыкаю. Для родителей мы навсегда останемся детьми,и не удивлюсь, если она попробует сейчас отчитать меня за глупый, по ее мнению, поступок, который я, правда, не совершал.

Отец смотрит на меня, молчит, но в его глазах прыгают искорки веселья. Я подмигиваю ему в ответ.

– Я ее не приглашал, – поясняю я матери, – она знакомая Лены.

– Боже. И ты с ней зачем-то поднимался в отель? – на лице матери появляется брезгливое выражение, – Элиас, мне кажется, здесь достаточно хороших девушек, чтобы…

Я приподнимаю бровь и она замолкает, махнув рукой.

– Прости. Это твое дело, конечно. Я вечно лезу в вашу с Эриком жизнь, хотя пора бы перестать… просто с высоты собственного опыта могу сказать, сын, что люди не особо меняются со временем. И то, как она поступила тогда…

– Мы были подростками, – я перебиваю ее, потому что этот разговор действительно заходит слишком далеко, – и ты права, это мое дело. Отдыхайте, не буду отвлекать, – я отворачиваюсь, давая понять, что разговор закончен, и замечаю на лице матери несколько отчаянное выражение, будто бы я уже привел Никольскую к ней и сказал, что это ее новая невестка.

Конечно же, этого не случится никогда.

Даже если по моей огромной глупости случилось бы – даю сто процентов, что она Никольскую просто сожрала бы. Потому что когда-то Настя очень сильно нравилась моей матери. До тех пор, пока та самая очкастая одноклассница, чье имя я забыл, не рассказала ей все, что произошло в тот день.

Я на секунду оглядываюсь, мазнув взглядом по залу ресторана. Безошибочно выцепляю Настю из толпы гостей – она сидит за столиком с какой-то рыжей. Активно жестикулирует, что-то рассказывая, и периодически прикладывается к бокалу с вином, почти пустому.

У меня появляется сама по себе улыбка. Вечер только начался. И обещает быть… томным.

– Эли! – за спиной раздается мурлыкающий грудной голос, а потом меня обнимают тонкие женские руки с кучей дурацких колечек на абсолютно всех пальцах.

Твою мать, только тебя тут не хватало.

Ручки шарят по моему животу, впиваясь ноготками в мышцы пресса.

– Что это тут у тебя, пузико? У тебя намечается жирок, мой пухлый пряничек? – мурлычет голосок, а у меня встают волосы дыбом на затылке, потому что я понимаю – ну, трындец. Это чудовище здесь. Тушите свет, мать вашу.

– Ксюша, отвали, – произношу я.

– Я видела тебя, как ты уходил с девушкой наверх. Вернулись вы быстро, пряничек. Что, годы уже не те?

Я закатываю глаза.

– Ты можешь перестать меня лапать? Мы на людях, Ксения. И прекращай называть меня пряничком, – я пытаюсь сбросить ее руки с себя, а она хихикает.

– Нееет, Эли, спаси меня! Я молчу, молчу, только спрячь меня где-нибудь, чтобы родители не спалили. Они смотрят на меня!

– Ты пьяна, Ксюш? – я отрываю ее руки от своего живота и разворачиваюсь. Мда. Ешкин кот. Окидываю взглядом ноги в подростковых чулках с рисунком кошачьих ушей, короткую юбку и короткий топ, едва прикрывающий живот. Смотрю на длинные накладные ресницы, которые как опахала отбрасывают тень на ее лицо, потекшую подводку, поблескивающие глаза, и понимаю – угадал. Пьяна.

– Тебе не стыдно, мелкое чудовище? – скептически интересуюсь я, – Ксюш, вроде уже взрослая. Контролировать себя надо.

– Ой, все, – она машет рукой, – почему вы такие зануды с Эриком? Не братья, а скучные пряники.

В очередной раз ловлю себя на мысли – раньше я трындец как любил свою младшую сестру, но с каждым годом это чудо все больше и больше превращается в маленькую оторву с достаточно вредным и тяжелым характером. Иногда я подозреваю, что в этом есть и наша с Эриком вина. Ксюша столкнулась в школе с той же проблемой, что и мы – пухлую в детстве девчонку пытались обижать одноклассники. Только к этому времени у нее уже было два старших брата, которые просто пригрозили обидчикам натыкать в зубы.

Друзей от этого у Ксении не появилось, поэтому то я, то Эрик, просто брали ее с собой в свои компании. Кажется, это было крайне плохой идеей. Подозреваю, что нормальные девушки должны вести себя несколько скромнее, а не без стеснения подкалывать братьев, ругаться, как рабочий на стройке, и постоянно влипать в какие-то неприятности.

– Ксения, – я окидываю ее взглядом, пока она невинно хлопает глазками, – я сейчас отведу тебя в номер и ты при мне ляжешь спать. Ясно?

– Какое спать?! – она надувает губы, – поехали веселиться, блин! Где твои друзья, пряничек?

– Второй раз спрошу – тебе не стыдно? Твой брат сегодня женится, Ксюша.

– Господи, тут скука смертная, – девушка фыркает, – все пришли пожрать и платья выгулять. Пряничек, давай устроим свою тусу! Ой, смотри, там Юлечка! Ой, меня тошнит, Эли, – она выпаливает этот набор фраз и зажимает рот рукой, – проводи меня, пожалуйста к ней… потом спать пойду. Иначе я навернусь по дороге.

Десять минут мучений и весь вечер не видеть свою сумасшедшую сестренку? Ладно, это неплохое условие. Я со вздохом позволяю обнять себя, и сам обнимаю ее, придерживая. Ксюша прет вперед, как маленький локомотив. И прет прямиком к столику с Никольской.

В этот момент Настя поднимает на нас убийственный взгляд. Класс. Я надеюсь, что Юлечка – это не та рыжая вместе с ней?

Но, похоже, жизнь сегодня решает меня знатно обломать. Потому что Ксюша отцепляется от меня, когда до столика остается парочка метров, и с разбегу падает в объятия офигевшей рыжей. Я слышу при этом глухой стук.

– Юляяяяяяя-ааааааа! – визжит она, тиская ее в объятиях.

– Боже-е, Ксюша! Ты мне нос сломала!

– Это был твой нос?! Мать твою, Юля, у тебя кровь!

– Аааааааауч....

И пока там творится какая-то вакханалия, мы с Никольской пожираем друг друга взглядами. Я чувствую, как у меня на губах расцветает улыбка.

Прости, Настя. Видимо, это судьба.

Глава 10

(Настя)

Начинаю его ненавидеть. Какого черта он в который раз крутится где-то рядом?!

Подарив ему холодный взгляд, демонстративно отворачиваюсь. Юля зажимает рукой нос, и громко матерится, отпихивая от себя девушку по имени Ксюша. Ксюша, Ксюша… в памяти всплывает воспоминание, как я захожу за Элиасом, и по коридору топает маленькая девочка с интересом выглядывая из-за спин взрослых— кто же там пришел?

Боже, сколько лет минуло… она уже такая взрослая!

– Юль, нужно умыться и остановить кровь, – произношу я. Кожа зудит под пристальным взглядом бывшего друга, – повернись ко мне.

Она резко убирает руку от лица, демонстрируя перемазанные кровью нос, щеки и губы. Я ахаю, потому что вижу, как начинает развиваться явный отек.

– Господи… нужен лед, срочно!

– Что у меня там?!

– Нос отекает, Юль…

– А-а! – стонет она обреченно, – ты серьезно? Ксюша, я тебя ненавижу-у-уууу!

Подскакиваю с диванчика и останавливаюсь, вспомнив, что я не дома и под рукой нет холодильника. Мне приходится повернуться к Элиасу и посмотреть ему в глаза, что я очень не хочу делать. Я б его игнорировала бы и дальше, если бы не вот это все…

– Нам нужен лед, – сообщаю я ему, и думаю, что к Юлиному носу можно б было приложить и мой холодный тон.

Элиас приподнимает бровь в ответ. Подзывает жестом одну из официанток, и к нам подбегает молоденькая девушка в форме.

– Да, вы что-то хотели? – произносит она таким тоном, что в моей голове это звучит как «да, повелитель?».

– Лед принеси.

– Секундочку, – она уносится со скоростью урагана. Я все еще несколько секунд провожаю ее взглядом.

До сих пор не верю, что этот толстяк из детства рулит целым отелем. Мне нужно держаться от него подальше, учитывая, что он, похоже, до сих пор таит на меня обиду. Потому что люди, добившиеся подобных высот простыми и мягкими не бывают. Поверь я на секунду, что он прежний добрый Элиас – и он просто однажды отыграется на мне, как попытался сделать сегодня. Наверное, в этом есть и моя вина, что он стал таким. Вполне возможно, что воспоминания о детстве отравили все светлое в хорошем парне, которым он был когда-то. Но жалеть его я не собираюсь – вряд ли сейчас что-то можно исправить. Это путь в пропасть, которую сегодня между нами он сотворил.

– Ксюша, ты охренела? – меня вырывает из раздумий стон Юльки, и я с удивлением смотрю, как девчонка просто дрыхнет, привалившись к плечу моей знакомой.

Неожиданно.

Элиас с шумом выдыхает и тихо матерится сквозь зубы.Наклоняется к Ксюше, тычет ей в бок пальцем и та глупо и пьяно смеется, даже не подумав открыть глаза, дергая при этом ногой.

– Никольская!

Я смотрю на Элиаса. Тот сверлит Ксению мрачным взглядом.

– Что?

– Помогай давай.

– В смысле?! – удивляюсь я, – я не нарколог и не умею ставить капельницы, чтобы привести в чувство вхлам пьяного человека! Как ты вообще это позволил ей?! Она похожа на маленькую свинку сейчас!

– Ты лекцию мне прочитать собралась? – он снова смотрит на меня так пронизывающе, что у меня тревожно дергается что-то в груди, – иди сюда.

Я открываю рот, чтобы сказать, что вообще-то я ни подо что не подписывалась,и помогать ему не очень охота, как в этот момент возвращается официантка и протягивает лед ошалелой Юльке. Та забирает пакет и прикладывает его к лицу.

– Трындец – комментирует она, – и чё мне мужу сказать теперь?!

– Эй, – Элиас окликает официантку, и показывает рукой куда-то в зал, – иди вон к тем людям и отвлеки их, чтобы они не смотрели в нашу сторону. Что угодно делай. Можешь хоть вино пролить.

– Хорошо. Сделаю, – улыбается девушка и снова убегает.

Элиас поднимает свою сестру с дивана на руки, и смотрит на меня.

– Никольская, что стоишь, как столб?

– А что мне делать?

– На выход, к машине. У меня руки заняты, дверь хоть откроешь.

Очуметь какой командный тон. Только из-за Ксюши я просто фыркаю в ответ, разворачиваюсь и иду к выходу из ресторана. Черт с тобой, золотая рыбка. Помогу Ксюше, а не тебе.

Мы выходим из ресторана в ночь, и Элиас несет сестру к припаркованному на стоянке отеля "Мерсу". У меня бегут мурашки по плечам, потому что по-прежнему еще холодно, а пальто я не накинула.

Бывший друг останавливается у двери машины и поворачивается ко мне.

– Ну, давай сюда ключи, – произношу я спокойно, а он в ответ усмехается.

– В кармане, Никольская. Доставай.

Глава 11

(Элиас)

Щеки бывшей подруги вспыхивают и она поднимает на меня возмущенный взгляд,будто бы я предложил ей что-то капец какое неприличное, а не просто пошарить ручкой у меня в кармане.

– М? – я издевательски приподнимаю бровь.

– Я не хочу трогать тебя, Элиас. Если честно.

– Меня? Ключи, Никольская. Не переживай, у меня нет дырки в кармане, чтобы ты случайно потрогала меня.

– Боже, – девушка проводит рукой по лицу, – и в это вот вырос тот самый хороший парень? У тебя крайне дурацкие шутки.

– Для справки – не только я вырос. Ты вытащишь ключи, или мы будем тут торчать и болтать? Не лето на дворе.

Она поджимает губы. Честно говоря, эта мелкая стерва умудрилась сегодня уже дважды меня унизить. Первый раз – прописав по самому больному месту коленкой, второй – только что. Дурацкие шутки? Ты офигела, Никольская? Кажется, в школе кто-то и сам любил пошутить на грани фола и потом поржать над этим.

Она запихивает мне руку в передний карман с таким лицом, будто бы в банку с личинками. И несмотря на ее унылую рожу, я ловлю себя на мысли, что с удовольствием нашел бы ее ручкам немножко более интересное и приятное применение. Окей, Никольская, ей-богу, ты напросилась. Клянусь, через некоторое время ты пожалеешь о своих словах, и я тебе еще буду сниться в горячих снах, пока ты дрыхнешь в постельке с каким-нибудь задохликом.

– И в каком кармане ключи? – в ее голосе столько яда, что у меня начинает першить в горле. Правда, потом я понимаю, что от смеха, – Бергман!

– В соседнем, Никольская, – не сдержавшись, ржу я.

– Я тебя не бью только потому что у тебя на руках Ксюша, – шипит она, резко запуская мне руку в другой карман и рывком вытаскивая связку, – ты чертов извращенец. Тебя полапать некому?

– Много болтаешь. Открывай, – усмехаюсь я, – могла бы и спросить в каком кармане. Или как раз тебе охота было полапать старого друга?

– Заткнис-ссссь, – она пикает брелком сигнализации, и открывает дверь машины. Я загружаю туда пьяное глупое тело по имени Ксюша, подгибаю ей ноги, чтобы влезли, и закрываю дверь. Поворачиваюсь, и в этот момент в лицо мне летит связка ключей.

– Ты нормальная, Никольская?! – вырывается у меня рык, когда я едва успеваю поймать их. Настя громко фыркает, обнимая себя руками, – сядь в машину!

– Вот еще, Бергман. Надеюсь, мы больше не пересечемся. Ты же не оставишь свою сестру одну?

Ксюша, блин. Я действительно не могу оставить ее одну, как и не могу положить где-нибудь в отеле. Пусть лучше кто-нибудь донесет родителям, что их дочка сбежала со свадьбы веселиться, чем что она дрыхнет где-нибудь в номере, а возле нее торчит братец – сразу возникнут вопросы и подозрения.

– Не оставлю, – я сверлю ее взглядом, понимая, что все мои планы на нее пока обламываются. Хотя, какого черта? Я еще успею на сладкое, если Ксюша хоть немного продрыхнется, и я вызову врачей, чтобы ее привели в чувство. А потом вызвоню ее подружек. Окей, – и что стоишь тогда? Вали. Спасибо за помощь.

Она радостно улыбается.

– Хочу посмотреть на твою унылую рожу, когда ты будешь сматываться, Бергман. Тебя конкретно обломали со всем сегодня, да… – она смотрит на время, – как раз скоро мое такси подъедет.

Такси?! Нет уж, хренушки тебе.

Я хватаю ее за загривок, как нашкодившего котенка, и открываю дверь, запихивая Никольскую в машину под дикие визги, сотрясающие парковку отеля.

– БЕРГМАААН! Ты придурок!!! Пошел… ты…!!!

Захлопываю дверь, пока она барахтается, пытаясь вернуть себе горизонтальное положение, быстро обхожу машину и сажусь внутрь. Блокирую все двери и ехидно улыбаюсь этой фурии, которая нервно убирает волосы с раскрасневшегося лица.

– Поехали, Никольская. Будешь помогать приводить сестру старого друга в чувство, чтобы у него было не такое унылое…

В следующий момент эта самая фурия бросается на меня, как бешеная кошка, целясь ногтями в лицо.

Едва успеваю закрыться локтем, и она внезапно налетает на него. Издает жалобный писк и падает обратно на сиденье.

– Ау… – тихо стонет она, сгибаясь, и хватаясь за живот.

– Никольская, ты в адеквате, блин? Сильно ударилась? – я наклоняюсь к ней, тихо матерясь про себя и пытаясь прикинуть, насколько я ей сделал больно. Отстраняю ее руку и сам трогаю живот, – болит где-нибудь?

Она мотает головой, и лицо искажается в гримасе.

Черт. Я хотел ей устроить не сильно сладкую жизнь, но это как-то борщ. Я никогда и пальцем не трогал девушку… хотя, по факту она сама на меня налетела. Все равно жалко ее. Она будто совсем не изменилась с тех пор, и не выросла – такая же маленькая и хрупкая, как птичка. С каждым разом, когда я случайно к ней прикасаюсь, всплывают непрошенные и вроде бы уже забытые чувства из прошлого.

– Ты… козел, – шепчет она, разгибаясь со стоном, – ты мне ребра сломать мог, знаешь?

– Какого черта ты на меня прыгала?

– Нефиг было в машину пихать насильно… – она отбрасывает мою руку в сторону, – не трогай. Со мной все ок. Дверь открой, Элиас!

– Успокойся. Ты вопишь так, будто мы абсолютно незнакомы. Никольская, блин, ты можешь просто помочь, а?

Она усмехается, прожигая меня взглядом.

– Тебе?! После того, как ты нагло пытался меня соблазнить? Тьфу, – она машет рукой в мою сторону, – ты даже не пытался, о чем я? Просто решил, что я сама упаду в твои объятия. Элиас, из-за того, что ты стал богатым и красивым. Этого никогда не будет, Бергман. Знаешь ли, мир не крутится вокруг твоих кубиков на прессе и денег…

– Все сказала? – перебиваю холодно ее я, потому что она, блин, права. Права насчет того, что именно так я решил, но не насчет того, что мир не крутится вокруг красивого тела и денег. Офигеть как крутится.

– Почти все. Ехать с тобой я не собираюсь никуда.

– Я не смогу затащить Ксюшу домой, Никольская, без твоей помощи.

Она пожимает плечами.

– Постарайся. Уж явно не бросишь ее на улице спать.

Я прищуриваюсь в ответ.

– Да, Настя, я не из тех, кто бросает близких в трудной ситуации.

Я понимаю, что это не совсем нормально – так долго не отпускать раздражение, обиду и неприязнь к той девочке из прошлого за плохой поступок. Я бы мог уже сотни раз пережить, переварить и забыть, потому что прежний Я и настоящий Я – совершенно разные люди. Я больше не нуждаюсь во внимании, в друзьях или в женщинах – все это у меня есть, и жизнь с лихвой компенсировала мне за те годы. Однако, я справлялся со всеми этими неприятными чувствами сам. Без психологов и прочей чепухи, которую обычно советуют.

Видимо, плохо справился, если даже все это время избегал девушек с именем Настя.

Никольская в ответ закатывает устало глаза.

– Слушай, Элиас… если ты все еще пытаешься ткнуть меня за наш выпускной, который произошел черт знает сколько лет назад – то это полный идиотизм. Если бы ты тогда взял трубку и выслушал меня – может, доперло бы, что я сто раз уже раскаялась, и вообще не ожидала, что такое может случиться.

– Не ври, Настя, – я приподнимаю брови, – ты мне не звонила даже.

– Да ты что?! – наигранно возмущается она, – Элиас, я твой телефон обрывала днями и ночами, пока ты его не отключил. Я уже закрыла для себя эту тему. И сейчас не хочу ее обсуждать. Выпусти меня немедленно, мне нужно домой.

Я продолжаю есть ее глазами. Ммм… она сейчас лжет, или же я впервые за много лет должен допустить мысль, что солгали мне еще тогда?

– Эй, очнись, – она щелкает пальцами у меня перед лицом.

– Слушай, Настя, – я беру себя в руки, намереваясь расспросить ее как следует и выслушать не факт что правильную и правдивую, но все же, ЕЁ версию тех событий, – удели мне и Ксюше пару часов своего времени. После чего я отвезу тебя домой.

– Нет! – резко отвечает она, – Элиас, меня ждут дома!

Я снова смотрю на ее руку.

– Ты вроде не замужем, Никольская.

– Я в разводе, Элиас, – она усмехается, – и меня ждет дочь. Выпусти.

Я в шоке нажимаю на брелок, и блокировка дверей громко щелкает в тишине. Никольская, криво улыбнувшись мне напоследок, покидает салон, хлопнув дверью.

Провожаю ее спину взглядом, даже забыв, что следует хотя бы сказать “ну, бывай”, хотя, вряд ли она этого ждала. Наверное, удивление было явно видно на моем лице.

Черт. Когда она успела?!

Глава 12

( Настя)

Несмотря на холод, который пытается пробрать до костей, пока я возвращаюсь за сумочкой, где-то внутри прыгают смешинки, немного согревая меня.

Я знаю, как мужчины реагируют на слова “я в разводе и у меня есть дочь”. Встречаются адекватные, которые понимающе кивают, потому что знают, что одинокая женщина с маленьким ребенком – это немножко иное, чем беззаботная свободная девушка. Встречаются и те, кто тут же меняются в лице, и что-то бормочут невразумительное, быстренько сливаясь. Наверное, глупо называть их неадекватными, потому что не каждый готов к подобной ответственности....

Но лицо Элиаса оказалось круче всех. Он будто бы хотел спросить “какого черта и как ты посмела?”. Хе-хе.

Юльчонок по-прежнему сидит за столиком, прижимая к носу пакет со льдом. Она поднимает на меня взгляд, и в глазах блестят слезы.

– Юль, ты плакала что ли?!

– А ты как думаешь? – гундосит она, – блин, мне еще ринопластики очередной не хватало!

Упс. Я пытаюсь удержаться, но бровь предательски приподнимается. Юля хрюкает.

– Ты реально считала, что этот тоненький аккуратный носик – мой? Да у меня клюв, как у коршуна был! И грудь единичка. Боже, зачем я тебе это рассказываю? Мне надо успокоиться и сказать мужу, чтобы опять откладывал бабки… он меня убьет.

Телефон вибрирует в сумочке, и я сажусь рядом с подругой. Достаю старый смартфон и смотрю на экран. Три сообщения в Ватсаппе от абонента Мама.

“Плачет!”

“Попытаюсь уложить сама, но может не получиться”.

“Насть, не справляюсь. До сих пор крутится и хнычет, кушать творожок не стала, еле ложку впихнула. “

Сердце тревожно сжимается, когда я представляю как моя маленькая Соня плачет, не понимая, почему же ее укладывает бабушка и где же до сих пор мама. Изо всех сил уговариваю себя, что это нормально – дать возможность себе развеяться хоть раз в год. Ребенок с родной бабушкой, которая трясется над ним, как над самым ценным сокровищем, но… ужасающее чувство вины перед дочерью уже накрывает меня, как цунами.

"Уже еду" – набираю я в ответ. Сообщение отправляется, но галочки не меняют цвет – видимо, мама совсем занята Соней, и не может его прочитать.

– Наааааааасть?

– Прости, Юль, – бормочу я, очнувшись, – дочка плачет. Мне срочно надо домой.

Она тихо вздыхает.

– Такси вызвать?

– Да я уже. Должно с минуты на минуту подъехать.

– Дети – зло, я всегда знала. Слушай, может, поплачет и уснет, а? Ты сколько уже не отдыхала? – предлагает мне Юлька.

Фу-ух. Так, Настя, дыши.

Качаю молча головой, хотя больше всего хочется съязвить или нагрубить в ответ на ее последнюю фразу. Молчу, потому что Юлька не знает, что такое дети и какое место они занимают в сердце матери.

– Скажи мужу, что просто кто-то неудачно открыл дверь тебе в лицо, – произношу я напоследок, а Юля начинает хихикать. Потом охает и морщится, схватившись за нос, – ладно, Юльчонок. Лене скажи, что я уехала, пусть только не обижается.

– Скажу-скажу. Ладно, мать-наседка, иди!

Да елки-палки! Какая я мать-наседка?!

Выдохнув, ухожу. Забираю пальто, одеваюсь и выбегаю на улицу. На парковке стоит желтое такси – сверяю номер с цифрами в смс-ке и радостно бегу к нему. Сорок минут по пробкам и я дома.

Я сажусь внутрь машины, называю адрес и расплачиваюсь с водителем. Такси отъезжает с парковки, а я прислоняюсь виском к стеклу и провожаю взглядом горящие праздником окна ресторана. Внутри скребет странное чувство, будто бы я покидаю не просто какой-то праздник, а праздник жизни. Счастлива ли я? Несмотря ни на что – да. У меня есть прекрасная дочь, и нормальная работа. У меня есть уютная маленькая квартира. Я не променяю это ни на что другое.

Однако, легкая грусть и тоска, все же, иногда отравляет это светлое счастье.

Такси подъезжает к подъезду ровно через сорок минут, как я и предполагала.

– Спасибо, хорошего вечера вам, – благодарю я седого дядьку-таксиста, который добродушно кивает мне на прощание, хватаюсь за ручку двери, поднимаю взгляд и замираю. Ледяные мурашки страха бегут по моим рукам и пробираются до самого сердца.

Возле подъезда стоит знакомая фигура. Я бы заплатила самому черту, лишь бы никогда больше не видеть его. Мне страшно, но дома ждет дочь, поэтому я должна выйти. Переступить через себя…

Открываю дверь, покидаю такси и решительно иду к подъезду.

Мужчина замечает меня. Тонкие губы растягиваются в ухмылке, и он выпускает вверх сигаретный дым из легких. Щелчком отбрасывает бычок в сторону и приглаживает неопрятные длинные волосы.

Черт, он когда-нибудь моется нормально? Совсем в свинью превратился.

Я приближаюсь к нему и останавливаюсь напротив.

– Что тебе нужно, Родион? – как можно более спокойно интересуюсь я.

– К дочери я пришел, Настя, – ухмыляется он, – давай, открывай дверь. Задолбался ждать.

Я чувствую явный запах алкоголя от его дыхания, и к горлу подкатывает тошнота.

Уро-од.

– Ребенок спит. Ты время видел?

– Настя, я соскучился по своему ребенку. Хоть зайду, посмотрю, как она спит, – лениво аргументирует он, а мне хочется побиться головой об стену. Причины его появления я прекрасно знаю, и это далеко не ребенок.

– Родион, ты хочешь довести дело до суда, чтобы я назначила время для посещений? Ты постоянно приходишь вечером, когда Соня уже спит, – я начинаю закипать, – работы у тебя нет. Слушать твое нытье о нашем воссоединении я не собираюсь! Завтра приходи!

Я пытаюсь обойти его, но бывший загораживает собой домофон.

– Отойди! – рычу я.

– Слушай, давай поговорим, Настюш, – он цепко хватает меня за плечо.

– Отпустил быстро!

– Насть, я скучаю по вам. Это была большая ошибка, – заводит он знакомую волынку, а меня начинает трясти, – я знаю, что ты больше мне не веришь, но я готов каждый день доказывать, что достоин семьи. Насть, – он сжимает пальцы, когда я пытаюсь вырвать руку, – пожалуйста, давай попробуем еще раз начать все сначала.

– Отвали. Ты мне мерзок! – начинаю кричать я. Не потому что истеричка, а потому что он боится привлекать лишнее внимание, – ты водил домой баб, пока я была на работе и впахивала беременная ради семьи! Искал любовниц, потому что я тебе не давала, видите ли! И когда я сидела в декрете – смел мне говорить, что я, видите ли, с ролью жены не справляюсь!!!

Он внезапно падает передо мной на колени, а мне хочется взвыть. Началось представление. Театр одного актера.

– Насть, я виноват, – Родион, как преданная собака, пытается заглянуть мне в глаза, – я считал, что семья – это данность, а не дар небес. Я все понял и готов исправлять свои ошибки каждый день. Доказывать вам…

Моя бровь поднимается вверх.

– Понял, когда я начала зарабатывать неплохие деньги в декрете? И когда моя мать написала мне дарственную на квартиру?! Тогда ты перестал перебирать баб в поисках места потеплее?!

– Слушай, Насть, это все слухи! Я не знаю, что тебе наговорили, но это же очевидно, что нас хотели рассорить. У нас много завистников, потому что мы прекрасная пара…

Не выдержав, я пинаю его коленом в плечо. Туша глупого бывшего муженька грузно падает назад, а я, воспользовавшись моментом, прикладываю брелок к домофону. Сердце стучит, как бешеное. Забегаю в подъезд, почувствовав, как мазнула рука по лодыжке и изо всех сил тяну на себя дверь.

Громкий щелчок – будто выстрел в сердце. Кажется, оно остановилось на секунду. От бешеного облегчения.

Быстро бегу к лифту, потому что кто-нибудь может сейчас зайти в подъезд и впустить этого урода. Боже, как он меня достал.

Когда двери лифта закрываются, слышу яростный удар по двери. Закрываю глаза и прислоняюсь лбом к стене лифта, стараясь сдержать слезы.

Да какая у меня может быть нормальная жизнь после этого? Я в вечном напряжении со времен развода. Вечная мука ожидания – когда в следующий раз он подкараулит меня, когда снова попытается просочиться в квартиру, чтобы возлечь там на диван и остаться навсегда…

Больше всего я боялась гулять с Соней. Всегда выбирала время, когда мамочки выходили со своими детьми, потому что этот урод может пойти на все – и даже попытаться украсть ребенка ради мести и чтобы меня вернуть. Прецеденты уже были.

Конечно, суд определил место жительства Сони со мной, но все равно – что я смогу сделать? Ему всегда было на Соню плевать. Даже один день, который Соня проведет с ним будет для меня подобен какому-то кошмару. Он даже не подумает ее покормить, или переодеть и просто сплавит своей матери, для которой моя дочь – нагулянная мерзость, как она пыталась убеждать в этом своего сыночка.

А если несколько дней…

Двери лифта разъезжаются, и я выхожу на площадку. Открываю дверь ключом, толкаю ее и едва не бью испуганную маму. Быстренько захожу, замыкаюсь на внутренний замок и поворачиваюсь к ней.

– Что такое? Как Соня? – шепчу я.

– Спит уже, – машет рукой мама. Она бледная и глаза огромные, как блюдца, – слушай, твой козел мне названивал все. Хотел к Соне приехать.

– Я встретила его у подъезда, – киваю я, разуваясь.

– Офигеть, – мама всплескивает руками, – он все это время караулил? Кошмар.

– Да…

Она качает головой, а я прохожу сначала в ванную, мою там руки, и потом иду в детскую. Маленький ночник тускло светится в темноте, и я вижу умиротворенное лицо малышки. Щечки красные – мама опять пыталась дать что-то из запрещенных продуктов, или просто забыла об аллергии.

Подхожу ближе, сажусь рядом с кроваткой на корточки и глажу девочку по мягким волосам. Соня тихо вздыхает во сне.

– Я сделаю все, чтобы ты была счастливой, малыш, – шепчу я еженочную мантру и тянусь к ней, целуя в носик. Кладу голову рядом на постель и закрываю глаза, продолжая гладить дочку.

Сон внезапно застает меня в таком положении и я вырубаюсь.

Глава 13

(Элиас)

Пьяное тело младшей сестренки все никак не хочет держаться на ногах, пока я пытаюсь вытащить ее из машины и завести во двор – оно все время норовит грохнуться лицом прямо в асфальт.

Блин, я ей точно когда-нибудь всеку. Запас безусловной братской любви уже кончается.

В конце концов закидываю ее на плечо, нормально открываю дверь дома и бросаю Ксюшу на диван в гостевой комнате.

– Пшел вон, – бормочет сестра. У меня от удивления лезут брови на лоб, – не трогай меня… скотина… бородатая…

И нога смешно дрыгается при этом. Надо будет у нее поинтересоваться – какая там бородатая скотина к ней пристает.

Вся одежда пропиталась сестричкиными резкими духами, от которых меня просто выворачивает. Я стягиваю футболку по дороге в ванну и закидываю ее в стиральную машину. Телефон в джинсах внезапно настойчиво и долго вибрирует, несмотря на мои попытки проигнорировать его в который раз. Я достаю смартфон , смотрю на экран и вздыхаю. Дарья.

– Нда? – принимаю вызов и слышу веселый голосок в трубке:

– Эли, а ты где? Не могу тебя найти вообще!

– Если ты ищешь в ресторане – то меня там уже нет. Я дома.

– О-оу. Котик решил спрятаться в своей уютной коробочке? – хихикает девушка, – может, твоя кошечка приедет к тебе сегодня и помнет коготками что-нибудь?

Я мрачно смотрю в зеркало напротив.

– Слушай, нет. Не сегодня.

«Может, вообще никогда». Мне не хочется обижать Дашу, однако, в очередной раз я чувствую, что даже наши свободные отношения начинают меня напрягать. Я терпеть не могу, когда дело доходит до разрыва, и мне приходиться объяснять его причину. Сложно сказать «ничего такого, ты замечательная, но меня бесит время, которое мы проводим вместе все чаще, твои участившиеся звонки и настойчивость».

Все-таки, где-то действительно человек не меняется. Как я был интровертом – так и остался. Хотя, меня все равно несколько пугала перспектива остаться однажды в одиночестве в этом огромном доме. Наверное, это чумовое ощущение, когда рядом с тобой близкие люди, но почему-то еще никто не вызвал во мне желание просыпаться с утра вместе каждый божий день.

– Ну ты чего? – удивляется Даша, – заболел, что ли? Я могу тебе сделать массаж… – она начинает мурлыкать в трубку, но это вообще никак не трогает меня, – расслабишься, заснешь в моих объятиях…

– Нам нужно расстаться, Даша.

Повисает такое молчание, что я слышу, как потрескивают помехи в динамике смартфона.

– Элиас, я что-то не так сделала? – осторожно произносит девушка.

– Нет, Даша. Ты прекрасная девушка, – устало произношу я, потому что это именно тот разговор, который я ненавижу, – я предупреждал, что долго мы не продержимся. Без обид, хорошо? Ты достойна хорошего мужчины, и это явно не я. Ты просто не мой человек.

Кажется, она всхлипывает, и я чувствую себя полным дерьмом. В очередной раз.

– Эли, давай не будем так резко… – тихо произносит она, и в голосе звенит отчаянье, – может, просто возьмем перерыв? Я не буду звонить и писать, а ты…

– Это ровным счетом ничего не изменит, Даша.

– Но я тебя люблю! Ты мне нравишься!!!

– Даша…

– Знаешь что? – она, судя по шороху, вытирает лицо и голос меняется, становится решительным, будто сейчас меня схватят за то, что ниже пояса, выкрутят и поставят на колени, – я знаю про тебя все, Элиас. И знаю, как ты менял девушек, и с каждой тебе становилось скучно. Прости, но я не из тех, кто плачет в подушку и собираюсь бороться за свое счастье…

Позади с грохотом ударяется об стену дверь и я поворачиваюсь. Даша что-то тараторит в трубку, а я смотрю, как сестра, пошатываясь,идет к унитазу, зажимая рот рукой.

Ну, мать вашу.

– Уйдииииииии, – стонет Ксюша, падая с размаху на колени перед белым другом и закатывая глаза, – скажи родителям, чтобы не жрали рыбу! Она испорченная! Меня тошнииит…

– Эли! – Даша внезапно кричит в трубку, – я слышу женский голос! Так и знай – это ничего не изменит! У тебя может быть сколько угодно женщин, но ТЫ ВЕРНЕШЬСЯ КО МНЕ!

Сестра делает «буээээ», а я закатываю глаза. Сбрасываю вызов, пихаю смартфон в карман и сматываюсь из ванны. Чувство такое, будто эти двое сегодня насильно поимели мое уютное и спокойное болото. Одна – морально, вторая же просто осквернила мой туалет и дом своим пьяным присутствием.

– Элиии! – несется мне в спину сдавленное, – есть активированный уголь?

– В аптечке, – сквозь зубы отвечаю я, закрывая дверь. Точно завтра пропишу пару подзатыльников.

Ухожу в спальню, закрываю дверь, чтобы кое-кто не вломился ко мне поболтать. Откидываю одеяло и ложусь на кровать. За большим панорамным окном, вдалеке на газоне светится небольшой фонарь. Летом я постоянно смотрел, как вокруг него летают всякие мошки, но сейчас ночи еще холодные, поэтому сейчас он выглядит одиноким. Прямо как я.

Ловлю себя на мысли, что останься я таким же толстым, как в детстве – и почти ничего бы не поменялось в моей жизни.

Раньше мне казалось, что красивая внешность – это билет в счастливую жизнь. Нет, мир крутится, все-таки, по другим законам.

И почему-то ненароком вспоминаю встречу с Никольской. Черт, она умудрилась побывать замужем и у нее есть дочь. Успела завести семью. Втрескалась в кого-то настолько, что решила завести ребенка, и опять, как и раньше, оказалась в том мире, двери которого передо мной пока закрыты.

Лучшее, что я сейчас могу сделать – это просто закрыть мысленно тему с ней, отпустить к черту все прошлое… но понимаю, что каждый раз это оказывается невозможным. Каждый раз ей удается как-нибудь меня задеть, заставляя испытывать весь спектр чувств, на который человек вообще способен. Даже когда ее нет рядом, даже когда между нами пятнадцать долгих лет друг без друга, и у меня есть только воспоминания.

Черт, Никольская, ненавижу тебя. Я задолбался прокручивать в голове мысли «что было бы, если бы я мог вернуться в прошлое и изменить все».

«Слушай» – советует мне холодный разум, – «даже не пытайся раскопать прошлое и узнать – звонила ли она действительно тебе, и почему ты об этом не знал. Что, если она не врет?»

Хрен его знает. Тогда я просто буду идиотом, потому что все могло бы быть… иначе.

И от этого, если честно, не по себе.

Глава 14

(Настя)

Солнце тускло светит из-за штор, когда я просыпаюсь. Из прихожей доносятся голоса. Кто-то говорит на эмоциях – шепчет яростно и возмущенно. Я смотрю на время. Стрелки настенных часов показывают шесть утра. Соня еще спит, размеренно сопя в две дырочки.

Черт, и я заснула рядом с ней. Спина и колени затекли, и я еле распрямляюсь, чувствуя, как боль простреливает по мышцам. Вспоминаю вчерашнюю встречу с Элиасом и усмехаюсь. Если б он знал, что вчерашняя нимфочка Настя последнее время чувствует себя старой клячей…долго и зло бы смеялся.

На цыпочках выхожу в коридор. Мама стоит у открытой двери и болтает с соседкой. Та с жалостью смотрит на меня и кивает, перехватив поудобнее пакеты в руке:

– Ладно, пойду я, Валь. Не буду вас отвлекать.

– Что случилось? – спрашиваю я у матери. Она закрывает двери и качает головой.

– Козел твой… дверь в подъезд разрисовал.

Что? Я округляю от шока глаза.

– Угу, – она грустно усмехается, – тряпку возьми и отмой сходи. Чтобы перед соседями стыдно не было. Только вернись, пока Соня не проснулась, а то испугается.

Молча разворачиваюсь, иду в ванну, беру половую тряпку и возвращаюсь в коридор. Накидываю старую куртку, пихаю ноги в кроссовки и выхожу в подъезд. Спускаюсь на лифте вниз, открываю подъездную дверь, выглядываю и ахаю.

«НАСТЯ ПРОСТИТУТКА ДАЙ УВИДЕТЬ РЕБЕНКА»

В голове проносится единственная мысль – слава богу, что мелом написано. Я бегу обратно домой за ведром, и когда возвращаюсь в квартиру, Сонечка уже сидит на кухне в пижаме, лохматая после сна, и что-то трескает. Мама гремит посудой.

Услышав мои шаги, дочь оборачивается. Издает радостный возглас, спрыгивает со стула и бежит ко мне.

– Ма! Ма!

– Ну и что там? – выглядывает мама, пока я обнимаю Соню.

– А?

– Что написал-то?

– Ой, – я отмахиваюсь, не желая ее беспокоить, – что он может написать? Только гадости.

Мама вздыхает и вытирает мокрые руки кухонным ярким полотенцем.

– Времени, видимо, у него много, чтобы такими делами заниматься. Подай ты на алименты – пусть зарабатывает идет. Ребенку еще трех нет, и на тебя начислят.

– Мам, не хочу.

– Ты все пытаешься гордость свою выпятить? Настя, ты ребенка почти не видишь, убиваешься на работе, – мама поджимает губы, – а он тебе только жизнь портит. Ты ребенка своего обделяешь в первую очередь.

Я молча глажу Соню по спинке. Ну как ей сказать, что он совсем озвереет, если я подам на алименты? Сейчас жить спокойно не дает, а так вообще сгнобит.

– Если времени нет, давай одолжу на адвоката. За тебя все сделают, чего по судам мотаться?

– Иди ешь, – говорю я Соне, отпуская ее, и тычу пальцем в стол, – там ням-ням, Соня. Иди кушай.

– Нямням, – подтверждает успокоившийся ребенок и убегает обратно за стол. Чтобы Соня и от еды отказалась? Я хмыкаю.

– Ладно, я за водой. Тряпку намочить, – произношу я и иду в ванну.

– Настя, ты мое предложение игнорируешь? – несется мне в спину.

Ну да, игнорирую. Не надо мне помощи. Еще не хватало на мать вешать свои проблемы. И так сидит с Соней постоянно…

Когда я снова выбегаю на улицу, то едва не сбиваю дверью одну из соседок. Она, охнув, отходит в сторону и многозначительно цыкает, глядя на надпись.

– Простите, – бормочу я, и провожу тряпкой по самому гадкому слову, стирая мел.

– Настька, ты чего мужику с ребенком-то видеться не даешь? – осуждающе произносит женщина, – он весь вечер вчера торчал у двери. Я из окошка все видела. Все звонил в домофон, а никто не отвечал. Мать-то поди дома была?

– Приходить надо, когда ребенок не спит, – пожимаю я плечами.

– Ну тебе. Мужик работает небось, а ты все обиду на него таишь. Ласковее надо быть, папа у ребенка один.

Я хмыкаю. Ирина Анатольевна в своем репертуаре. Бесит до скрежета зубов, потому что всегда лезет не в свое дело. Эталон мудрой женщины, золотой матери, хорошей жены, и строгой бабушки. Она всегда знает, как правильно надо жить.

– Вон на Свету посмотри, такой же была, – не унимается она, и от резкого и громкого голоса испуганно шарахается в сторону какой-то жирный голубь, – а теперь одна совсем живет. И сын даже не приезжает. Кому женщина с ребенком нужна? Вот и я про то же. Ты б лучше со своим помирилась, нормальный мужик, попомни мое слово. Не бывает идеальных, Настя, запомни! Был бы плохим – не оббивал пороги целыми днями, плюнул бы.

– Ирин Анатольевна! – резко перебиваю ее я, стирая последнее слово, – не лезьте, пожалуйста, в мою жизнь. Я сама разберусь.

– Ишь ты, – она приподнимает тонкие брови, – ну разбирайся. Мудрая нашлась, – бормочет она, заходя в подъезд, и я слышу только шаги и отдаляющееся бурчание, – самостоятельные все пошли, а потом кукуют сидят под старость лет…

Боже. Руки уже коченеют от холодного ветра и воды. Я еще раз тру подъездную дверь, смывая остатки мела, вздыхаю и обвожу взглядом пустой двор. Шесть, блин, утра. Я стою в старой куртке и кроссовках, мерзну и стираю поганую надпись с двери, которую накорябал бывший муженек, и слушаю лекции от соседки.

Ветер бросает мелкий дождик мне в лицо и остужает подступившие слезы. Как было в песне?… только небо, только ветер, только радость впереди. Как же я верила этим словам в детстве! Я ведь еще и на выпускном ее пела, а перед глазами было действительно безоблачное будущее.

Телефон неожиданно играет мелодию и я, вытерев слезы с глаз, принимаю вызов.

День может быть еще хуже? С работы в выходной день звонят…

– Настя! Капец полный! Ты срочно нужна нам! Пожалуйста, приезжай скорее!!! – вопит Амина, а сердце испуганно вздрагивает от ее напора.

– Боже, что произошло?

– Быстрее!!! – она сбрасывает вызов, а я, швырнув тряпку на землю, бегу на автобус. Господи, пусть эта надпись будет самым поганым происшествием сегодня. Пожалуйста!!!

Глава 15

(Настя)

В автобусе я растерянно выворачиваю карманы. На пол выпадают два рубля и тоскливо блестят серебром под лучами хмурого солнца. Класс, деньги-то все в сумке.

Плечо прижимает смартфон к уху, пока я обшариваю джинсы. Мама берет трубку с двадцатого гудка.

– Да?

– Меня на работу вызвали, мам, – быстро тараторю я, – посмотришь за Соней?

– Ты глупость спросила. Посмотрю, конечно. Надпись отмыла?

– Ага.

– Тряпка где?

Блин, мама! Нервно сбрасываю вызов. Какая, к черту, тряпка?! У меня тут черт знает что творится, а она про тряпку спрашивает!

Двери автобуса открываются на следующей остановке и в салон вплывают контроллеры. Я едва успеваю сорваться с места и выпрыгнуть в последний момент наружу, обрызгав себя грязью. Штраф в пять тысяч ударил бы по моему бюджету очень серьезно.

Кое-как отряхиваю джинсы и бегу в сторону работы. Быстрее доберусь, чем если буду ждать следующий автобус. Тем более в выходной.

Когда я через несколько минут подбегаю к работе, то растерянно оглядываюсь, на секунду подумав, что совсем сошла с ума. Ноги привели меня сюда по привычке, да и здание вроде похожее… однако, четверо рабочих, демонтирующих вывеску над окнами, немного меня смущают.

Матерь божья. Сердце принимается дрыгаться в груди, как сумасшедшее.

Да всё правильно я пришла! Только не говорите, что нас закрывают!

Забегаю в двери ресторана, и тут же врезаюсь в коробку. Она матерится, падает в сторону, рассыпает по полу солонки, соусницы и прочую чепуху… а я, наконец, вижу перед собой возмущенную Ольгу, которая эту коробку и несла.

– Блин, Настя!

– Прости… – ошарашено произношу я, пока официантка садится на корточки и сгребает все в одну кучу, – нас что, увольняют?

– Нет, – цедит она, – мы меняем концепцию, – она сметает все в коробку взмахом руки, – по соседству отель построили. Для китайцев.

– В смысле?…

– Ну, в прямом. Неподалеку посольство же их. Вчера толпа целая приперлась, жалом поводила… – Оля издает смешок, – посмотрела на наши суши и уперлась дальше искать, где пожрать.

– Но ведь всё нормально и так было… – развожу я руками, а Оля издает смешок.

– Не-а. Регинка в долги влезла и полгода уже отдать не может. Прибыли почти не было. Ты что, не помнишь, сколько последнее время народу сюда ходило? Почти нифига. Сейчас она сидит с этим хлыщом, кому отель принадлежит, и что-то обсуждает. Чую я, перекупили втихушку нас.

– Но ведь не увольняют же? – осторожно интересуюсь я.

– Да пока нет. Спроси у Амины, вон она бежит, – Оля кивает, подхватывает коробку и идет к двери, бормоча под нос “а я пока всю эту хрень выкину”.

Чувствую себя идиоткой, потому что мозги вращаются со скрипом. Хотя, когда твой уютный мирок рушится в очередной раз за год – тут и крышей поехать недолго.

– Настя!

Ко мне подбегает Амина. Молоденькая чеченка, работающая, как и я, администратором. Красивая, как… торнадо. Когда я смотрела на ее холодное и несколько высокомерное личико, я представляла, сколько мужиков пропало, засмотревшись на нее. У нее был до ужаса стервозный характер. Но мы с ней ладили.

– Ты выглядишь, как бомж, – ласково сообщает мне она, окинув взглядом, – нам капец.

– Я уже услышала…

– Давай реще подключайся! Нам надо за час все старье вывезти отсюда! Половина девчонок отмазалась, блин! Что у тебя с джинсами? – она приподнимает темную бровь, рассматривая мои ноги, – Насть, ты че? Ты с дачи?

– Я в лужу наступила, – пожимаю я плечами.

– Жуть! Переоденься хоть.

– У меня только костюм… а я в кроссовках и куртке.

– Да уж лучше так, – Амина хихикает, заправляя тяжелую, черную прядь волос за ухо, – беги сейчас, а то Регинка с этим мужиком вернутся и увидят тебя в таком виде. Мы сейчас все в Газель грузим. Все палочки, столовые приборы, и прочую чепуху. Давай переоденься и помогай.

– Ладно, – бормочу я, и убегаю в сторону раздевалки, не желая встречаться с владелицей, как бомжиха.

Ну нафиг, уволят еще под горячую руку.

В раздевалке я распахиваю шкафчик, тяну на себя брючный костюм, и слышу громкий треск. В шоке выпускаю из руки ткань. Блузка с тихим шорохом падает на пол, а брюки остаются висеть. Запускаю внутрь шкафчика руку, и понимаю, что они зацепились за винтик.

Судя по всему, под вечер на меня упадет метеорит. Я растерянно осматриваю себя в зеркале. Хоть убей, нигде не вижу черной метки «Везение: -999», но…

Блин, и что делать?! Как бомж идти?! Махнув рукой, и понимая, что я явно не успею зашить порванную задницу на брюках, запихиваю вещи обратно в шкаф, чувствуя, как жутко хочется в туалет. Захлопываю дверцу и бегу в служебный санузел.

Лампочка мигает в тесном помещении,как в фильме ужасов, а щеколда болтается на одном гвоздике. Одной рукой я расстегиваю штаны, другой – держусь за ручку двери, чтобы никто не зашел.

В этот момент где-то поблизости в коридоре хлопает дверь и раздаются шаги. Они приближаются, и неожиданно некто нагло дергает за ручку, едва не сбросив меня с унитаза.

Я давлюсь от неожиданности слюной возмущения, вместо “занято!” из горла вырывается сипение. Дверь дергается снова, из ручки вылетает болт, и я понимаю – еще один рывок, и некто увидит меня верхом на белом троне. Позор какой.

Поэтому я делаю первое, что пришло в голову – хватаю баллончик с освежителем, и быстро застегиваю обратно штаны, и как только дверь распахивается, я выпускаю струю “Освежающего бриза” прямо в лицо наглецу. Чтобы не ломился больше никогда, если не открывается!

– Аа-а! Мать твою! – ругается человек. Кажется, через туман освежителя угадываются мужские очертания. Он хватается за лицо и яростно трет глаза, – Ёшкин кот… ты совсем долб… долбанутая…

Частички освежителя медленно оседают на пол, а я в шоке смотрю на знакомую рожу, которая изо всех сил пытается проморгаться.

Ну, здравствуй снова, Элиас. Прекрасная встреча!

Глава 16

(Настя)

– Матерь божья… – вырывается у нас синхронно и с одинаковой интонацией. Элиас вытирает слезу в уголке глаза. Белки у него красные, будто неделю плакал.

– Ты что тут делаешь, Никольская?

– В туалете сижу, Бергман! – рявкаю я., – в который ты нагло ломился! И работаю!

– В толчке работаешь?! Ты дурная. Отойди, – он отпихивает меня в сторону своим накачанным телом и открывает кран. Со стоном плещет воду себе в лицо, промывая глаза, – Ты, мать твою, не могла сказать, что занято? Запираться надо!

Его одеколон перебивает вонь Морского бриза, щекочет мне нос, и мне хочется сострить что-нибудь в духе его вчерашней фразочки про шампунь с запахом освежителя. От него несет сегодня просто термоядерной смесью.

Так, ладно. Это именно меня застали сегодня в туалете, а не его, поэтому, не в моем положении особо острить.

А чего он спрашивал-то вообще?

Элиас фыркает, сдувая капли воды с носа и смотрит на себя в зеркало, опираясь руками на край раковины.

Что-то мне подсказывает, что каждое утро он читает мантру своему отражению в зеркале – «я самая обаятельная и привлекательная!».

– Я могу воспользоваться санузлом, Никольская? – доносится, как сквозь вату, голос бывшего друга, – Или ты посмотреть хочешь?

– Ты совсем ку-ку? – вырывается у меня, – это ты, что ли, ресторан покупаешь?

– Я терпеть не могу ресторанный бизнес, – Элиас усмехается, – нет, конечно.

– Тогда что…

Он поворачивается ко мне и я ошарашенно открываю рот.

– Слушай, Никольская, я реально хочу в туалет… что? Что ты на меня смотришь?

– Ммм… у тебя такое лицо и было? – интересуюсь задумчиво я, а мужчина быстро шкрябает пальцами по красным пятнам на щеке, которые, кажется, увеличиваются в размерах.

– Какое, блин?!

– В зеркало посмотри. На левой стороне.

Он поворачивается к зеркалу одной стороной и удивленно поднимает брови. Потом пальцем чешет глаз.

– Твою мать… – тихо произносит Элиас и проводит рукой по лицу, а потом яростно трет его ладонью.

В коридоре раздается цокот каблучков. Я оглядываюсь, и в этот момент из-за поворота выплывает владелица с хищной улыбкой на полных губах.

– Элиас… – мурлычет она, а потом неожиданно замечает меня, и ярко подведенные глаза сощуриваются, – Анастасия! Ты что тут забыла?!

Застрелиться. В смысле – «что я забыла в служебном туалете»?! Прямо сказать или намекнуть?

Хотя, по ее взглядам, которые то и дело она кидает в сторону мужчины, я понимаю, что ее больше интересует – что же я забыла именно с ним. Плюс я улавливаю от нее знакомые нотки духов… именно такие нотки я и учуяла от Элиаса. Это не у него мерзкий одеколон, а такая фиговая мешанина из их запахов получилась. Которыми они обменялись, видимо, при достаточно близком контакте. Фу. Ясненько.

– Очередь в туалет, Регина Павловна, – сообщаю я ей спокойно, а она поджимает бордовые губы.

– Ты в чем пришла на работу? Где твоя форма?

– Простите. Только что порвалась.

– Боже… вот поэтому я и хочу серьезно взяться за свой бизнес, Элиас, – Регина со вздохом закатывает глаза, – посмотри только на них – прутся на работу в чем попало. И это администратор зала! Гостей встречает! Наверное, мне и впрямь не хватает мужской руки… если сотрудники настолько распустились…

Я возмущенно открываю рот, из которого готовится сорваться фраза про мой законный выходной, а Регина картинно прикладывает руку к груди и поворачивается к Элиасу. Кажется, она хочет и дальше построить из себя даму в беде, вот только вместо пламенной речи у нее вылетает громкий, высокий вскрик.

– Мама! Что с тобой?!

Элиас мрачно смотрит на меня. Запускает руку под футболку и чешет свои кубики. Уверена – они у него есть. И даже с крапивницей выглядят прекрасно.

– Твой хренов чай, Регина, – цедит Элиас, а девушка краснеет до корней волос, – что в нем было?

– Но… чай… просто чай…

– Беги теперь за антигистаминным, пока я не сдох от отека Квинке.

Регина, вытаращив глаза, круто разворачивается на каблуках и послушно убегает, абсолютно позабыв обо мне. Я провожаю ее взглядом. Да, вот она – сила любви…

– Хотя, подозреваю, что на самом деле это твой хренов освежитель, Никольская, – вырывает меня из раздумий голос мужчины. Он смотрит на меня и яростно продолжает раздирать кожу, – тебе конец.

Он внезапно хватается за край футболки и задирает ее, рассматривая себя в зеркало, а моя челюсть стремится к полу. Да черт бы тебя побрал! Это что, мой старый толстый друг Элиас?! А?!

– О, блин, – выдает он, рассматривая россыпь крапивницы на теле, и я мысленно вторю ему. О, блин. Видимо, Элиас сполна отработал какие-то свои кармические задолженности, прожив десяток лет толстяком. Иначе я не могу придумать, каким образом колобок превратился в мачо с обложки журнала, если, конечно, хирурги не научились делать пластические операции на теле, рисуя силиконом рельеф.

– Никольская… – он смотрит на мой приоткрытый от удивления рот, – мы же были друзьями когда-то?

Я с усилием захлопываю челюсть.

– Ну, да. А к чему вопрос?

– Почеши меня, а? По старой дружбе. Или я сейчас точно сдохну.

Глава 17.

(Настя)

Шутит он, что ли? Я смотрю на него, как на придурка.

– Никольская, БЫСТРЕЕ. Пожалуйста, блин, – Элиас пытается завести руку за спину и почесать между лопаток. Но на этот трюк не каждый способен. Конкретно ему не удается, и у меня вырывается смешок.

– Мне надо работать, Бергман. Почеши себя сам. Аллергия так быстро не проявляется, так что это не моя вина. Пока.

– У меня, кажется, язык распух. И дышать сложновато…

– Черт, Бергман! – я подскакиваю к нему, и заглядываю в лицо, пытаясь найти признаки отека Квинке. Вроде ничего такого… просто красивое, зараза, лицо. Он, наверное, и в детстве оказался бы очень симпатичным, если б не лишний вес. Перед глазами то и дело всплывает образ прежнего Элиаса, и я констатирую с грустью, что да, так и есть.

К сожалению, дети многое не замечают. Я пытаюсь вспомнить того парня, в которого была тогда влюблена, и… он явно проиграл бы Элиасу сейчас.

– Никольская… – бывший друг детства часто дышит, хватаясь за горло, и смотрит на меня довольно несчастным взглядом серых глаз, – помоги…

– Так, дыши спокойнее, – растерянно говорю я. Тяну руку, открываю кран с горячей водой, и пихаю эту гору рельефных мышц ниже к раковине, от которой поднимается пар, – попытайся успокоиться и отвлечься. Я вызываю скорую.

– Нет, – он хватает меня за запястье, когда я тянусь за телефоном и ловит мой изумленный взгляд, – все нормально. У меня с детства астма. Сейчас отпустит. Почеши, чтобы я отвлекся.

Чего?! Какая нахрен астма?! Не было у него астмы! Я настолько в шоке, что послушно прикасаюсь к его спине и скребу ногтями. Так, нет, это точно не силикон. Мышцы свои, тверденькие. Боже, насколько он до этого упал в моих глазах, и все равно разум то и дело отмечает, что он хорош собой.

– Сильнее, Никольская. Мне щекотно.

– Я и так вроде…

– Представь, будто мы с тобой в одной постели, и ты раздираешь мне спину от наслажде… ааай, черт, – Бергман вздрагивает, открывает глаза, хотя секунду до этого довольно жмурился, и смотрит на меня с укором, – полегче.

– Не о том болтаешь, Элиас, – говорю ему я, глядя, как на коже вспыхивают четыре алые полосы. И замираю, разглядывая его спину. Прикасаюсь к белым шрамам на ней, и провожу по ним пальцем, не задумываясь, что это может выглядеть странно, – откуда они у тебя?

Я ловлю его внезапно заледеневший взгляд в отражении зеркала напротив и тут же убираю руку. Нашла чего спросить, Настя. Какая тебе разница вообще?

Элиас криво усмехается и одергивает футболку.

– Извини, – произношу я, – не мое дело.

– Ну что ты, Никольская, – ехидно произносит бывший друг, – почему не твое? Это с выпускного.

Я хмурюсь, глядя на него. Мне становится не по себе, когда Элиас упоминает прошлое. Как с выпускного? Артем и его друзья сделали что-то еще?…

– Ты не знала? – приподнимает бровь мужчина.

– Тебе сломали ребра и было сотрясение… – аккуратно пожимаю я плечом, – это все, что я знаю.

Он снова приподнимает уголок губ в кривой улыбке.

– Один из твоих друзей пнул меня в живот, – спокойно начинает перечислять он, – второй ударил с локтя в лицо и сломал нос, когда я попытался ответить. Я упал назад и напоролся спиной на осколки бутылок, из-за того, что какие-то придурки любили по ночам бухать, грея задницу на теплотрассе возле школы. И приложился головой о бортик. Мне еще пару раз прилетело по ребрам, пока эти идиоты не доперли, что что-то не так.

Я нервно выдыхаю.

– Я поняла, Элиас. Прости.

– Никольская, – он издает смешок, – дофига лет прошло, чтобы извиняться.

– Я не особо знала подробности. И то мне сказали, что у тебя было сотрясение и ребра сломаны, поэтому ты пролежал долго в больнице.

– Отчасти из-за этого.

– А из-за чего еще? – спрашиваю я удивленно.

– Настя, – Элиас иронично смотрит на меня, сложив руки на груди, – тебе правда интересно? Могла бы позвонить тогда и узнать. У меня было заражение крови и я чуть не умер. Короче, это был самый чумовой выпускной в моей жизни.

– Я звонила! – возмущенно повторяю я, – и писала. Я отправила тебе кучу текстовых полотен в смсках, где извинялась и спрашивала – могу ли я объясниться перед тобой! Я даже заходила пару раз, а твоя мама грубо попросила меня больше не появляться.

Кажется, это для него новость, потому что на лицо мужчины на секунду наплывает недоуменное выражение, которое он успешно в ту же секунду прячет. Но я успеваю его заметить.

– Что? – я пожимаю плечами, – я так понимаю, тебе решили об этом не говорить? Короче, – я отмахиваюсь, – Элиас, мы уже давно выросли и сейчас перетирать прошлое уже глупо. У тебя уже закончалась астма и крапивница? – я усмехаюсь, – тогда я пойду. Хорошего дня. Спасибо за интересный разговор по душам в туалете.

– Ну, нет, Никольская, – несется мне в спину, когда я разворачиваюсь и ухожу, – мы не закончили говорить.

– Поговори с психологом, – отзываюсь я, ускоряя шаг.

– Я выкуплю это чертово кафе и буду над тобой издеваться, если ты не остановишься.

Я возмущенно торможу. Слов нет! Я, похоже, выросла, а этот ведет себя как богатенький подросток!

– Да? – мой голос сочится ехидством, когда я оборачиваюсь и встречаюсь с ухмылкой бывшего друга. Он подпирает плечом косяк двери, – ты же терпеть не можешь ресторанный бизнес?

– Открою здесь стриптиз-клуб и поставлю тебя администратором зала.

Я изгибаю бровь.

– Администраторам в стриптиз-клубе платят больше. Прекрасная идея. Валяй.

– И введу рабочую форму, – фыркает Элиас, прекращая подпирать косяк и идет медленно ко мне, – короткие юбки и блузки с декольте.

– И еще одна отличная идея. Летом будет не жарко.

– А в договоре пропишу обязательный интим с начальником, – Элиас останавливается напротив меня и улыбается.

– И у тебя будет интим с трудовой инспекцией. Элиас, ты сейчас явно блефуешь, – парирую я, усмехнувшись. Мужчина закатывает устало глаза, я собираюсь улизнуть, пока он видит только потолок, но мой маневр преграждает рука, грохнувшая ладонью в стену.

– Куда?

– Слушай, просто отстань. Ты ведешь себя, как подросток, – я пытаюсь его обойти, но он преграждает мне путь со всех сторон, упираясь обеими руками в стену за моей спиной. Я ощущаю себя неуютно. Наши весовые категории сейчас крайне неравны, – Боже, да что тебе надо от меня?

– Поцелу-уй меня, Никольская, – с усмешкой тянет Элиас, склоняясь надо мной, как хищный коршун над зайчонком, и я настороженно наблюдаю за ним, – я ночами не спал все эти пятнадцать лет. Сжимал простыню в зубах, мечтая о тебе.

– Придурок, – выдыхаю я, отступая, – ты что несешь?

– И каждое утро вспоминал тебя… В душе.

– Ты точно тогда головой приложился, Элиас, – я пытаюсь пройти сквозь стену, но она больно плотная для таких маневров. Пока Бергман пытается зажать меня в уголке, и, кажется, вдыхает запах моего дурацкого шампуня с нотками освежителя, – я тебе сейчас снова врежу.

– Я разрешу тебе делать со мной, что захочешь, Настя. Хочешь, куплю наручники?

– Лучше намордник купи себе!

– Давай выпьем сегодня чашечку чего-нибудь где-нибудь? – этот наглец нагло трется носом об мою шею, оставляя на коже предательские мурашки, – и я тогда сейчас отстану от тебя. До вечера.

– Боже! – я кладу руку ему на лицо и пытаюсь его отодвинуть, – Бергман, курсы пикаперства, которые ты прошел, дико хреновые!

– Никольская… – он сбрасывает мою руку и насмешливо смотрит на меня, продолжая нести дичь прямо в лицо. Ни один мускул не дрогает! – если ты мне откажешь, я распечатаю твою фотку и повешу в спальне. И буду думать о тебе чаще.

– Господи, хорошо, давай чего-нибудь выпьем, только замолчи и отстань!

– Супер, – Элиас выпрямляется, как ни в чем не бывало, и спокойно смотрит на меня, – заеду за тобой после работы. До вечера, Никольская.

Он разворачивается и уходит, насвистывая какую-то мелодию, а я остаюсь торчать одна, хлопая глазами. Точно ненормальный.

Глава 18

(Элиас)

Я сажусь в машину, глянув на всякий случай в зеркала – чтобы убедиться, что не спалился нигде перед Региной. От футболки несет ее удушливыми духами за километр. Пометила, мать ее.

Читать далее