Читать онлайн Конкурс киллеров. Красота спасет мымр бесплатно

© Логунова Е. И., 2011

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2011

Конкурс киллеров

Клянусь, на сей раз не я вляпалась в историю – это история вляпалась в меня: в виде разворота иллюстрированной газеты, выпорхнувшего из открытого окна движущегося вагона и впечатавшегося мне в физиономию!

Раздраженно смахнув с лица трепещущий газетный лист, я вытянула шею: хотела напоследок еще раз увидеть Ирку, но поезд уже набрал ход. Проводив завистливым взглядом состав, убегающий к теплому морю, я вздохнула, поправила сумку на плече и зашагала по перрону к выходу в город. Противная газета с занудным шуршанием поскакала следом, норовя прилипнуть к моим пяткам.

– Отвяжись, а? – остановившись, раздраженно попросила я назойливую бумаженцию вполголоса, чтобы окружающие не подумали обо мне чего-нибудь плохого.

Газета пугающе скалилась помятой цветной фотографией какого-то рыжего лопоухого гражданина.

– Ну, ладушки, – угрожающе сказала я. – Прошу заметить, ты сама напросилась!

Двумя пальцами подхватила лист с земли, яростно скомкала ее и запихнула поглубже в ближайшую мусорную урну.

Настроение у меня было, мягко говоря, неважное, все меня безмерно раздражало и злило, и потому я сама себе была противна. Негоже, конечно, идти по жизни со столь мрачной физиономией в такое прекрасное августовское утро – а, с другой стороны, чему мне радоваться? Любимый муж в отъезде, повез нашего маленького сынишку на родину предков, в Киев к бабушке и дедушке. Моя лучшая подруга с супругом только что укатили отдыхать к теплому морю в курортный город Сочи. А я осталась одна-одинешенька, как сирота казанская! Позабытая-позаброшенная всеми в запыленном и прокаленном солнцем южном городе! Да еще при исполнении служебных обязанностей, заключающихся в своевременном телевизионном освещении горячих новостей, которых в период массовых отпусков так мало, что половину сюжетов приходится высасывать из пальца!

– Ну, нам-то палец в рот не клади, – вполголоса подбодрила я сама себя, пересекая привокзальную площадь, чтобы свернуть в тихий проулок, ведущий к месту моей работы.

Идти туда от вокзала мне было не дольше пяти минут. Я посмотрела на часы: получалось, что появлюсь на рабочем месте минут на сорок раньше положенного. Охранник небось еще спит, придется либо безжалостно его будить, либо топтаться под дверью…

Так и не решив, что лучше, я вывернула из проулка к двухэтажному зданию телекомпании и очень удивилась, увидев, что металлическая входная дверь открыта настежь.

А прямо за ней, застыв в поясном поклоне, согнулся какой-то человек!

Заинтригованная, я вмиг позабыла о своих душевных страданиях, подкралась поближе к месту действия и опознала в согбенной фигуре нашего инженера Cемена. Мастер на все руки и добрейшей души человек, он еще подрабатывает на полставки ночным охранником.

– Радикулит замучил? – сочувственно поинтересовалась я, подобравшись к нему.

– Ох! – Семен поспешно разогнулся, обернулся и уставился на меня с очень странным и даже подозрительным выражением лица.

Вид у коллеги был такой, словно его застукали за каким-то весьма нехорошим занятием!

– Лена! Ты почему так рано?

– Какая разница! Ты мне зубы не заговаривай, – сказала я, стараясь вникнуть в ситуацию. – Лучше скажи, ты что это тут делаешь, а?

Понять, что происходит, без комментариев я не могла.

В правой руке Семен держал большую плоскую малярную кисть, выпачканную красным. У поворота лестницы, один пролет которой вел наверх, в телекомпанию, а другой вниз, в туалетную комнату, стояло пластмассовое ведерко с вонючей багровой краской. По лестничной площадке, вдоль порога, тянулась незаконченная еще густо-красная полоса шириной сантиметров пятнадцать.

– Это отметка для дежурной съемочной группы? – предположила я. – По отмашке начальства брать низкий старт?

Семен сконфуженно поморщился и промолчал.

Я покачала головой и тут заметила еще одну свежую красную полосу, протянувшуюся метра на два прямо по асфальту к углу соседней пятиэтажки. Ну, этому даже я не могла придумать никакого вразумительного объяснения!

– Семен, не томи, – изнывая от любопытства, попросила я. – Объясни, что ты рисуешь тут и зачем? Решил податься в импрессионисты? Несешь искусство в массы? Может быть, это шедевральная «Красная полоса» Семена Петрова, созданная по мотивам и в развитие темы знаменитого «Черного квадрата» Малевича?

– Да пропади оно все пропадом! – с чувством сказал задетый моими насмешками Семен, раздраженно швыряя кисть в ведерко с краской. – Проклятый фэн-шуй!

Я проворно отпрыгнула в сторону, чтобы на меня не попали кроваво-красные капли импортной эмали.

– Зачем же так материться?

– Это я-то матерюсь?

– Слово, которое ты сказал, звучит непристойно!

– Ха! Да ты еще не слышала настоящих непристойностей! – Семен, похоже, нашел, на кого выплеснуть долго копившееся раздражение. – Вот это почитать не хочешь?

Выдернув из кармана какую-то скомканную бумажонку, он сунул ее мне под нос.

– Это что? – отстраняясь, спросила я.

– Инструкция к краске, – Семен яростно развернул бумажный комок. – В основном на языке изготовителя, то есть на китайском. Но есть и русский перевод, если это можно так назвать…

– Сема! – неподдельно изумилась я. – Ты что, не знаешь, как пользоваться краской?! Тебе для этого дела инструкция нужна? Ну, возьми «Тома Сойера» почитай, там детально описан процесс покраски забора и, кстати, рисования полос на земле!

– Слушай, я цивилизованный человек, – устало сказал Семен. – Более того, я инженер! Поэтому всегда предварительно знакомлюсь с инструкциями, рекомендациями и технической документацией. Написанному, как правило, верю и стараюсь поступать соответственно. Но как, по-твоему, я должен был реагировать на это?

Пальцем он нашел нужную строку и с выражением прочитал:

– «Возьмите одну эту банку на десятерых квадратов и покройте ее по два раза. Чтобы получить наилучшее удовлетворение результатом, помещайте свое орудие в отверстие неоднократно на умеренную глубину. Чтобы не капало, излишки с конца оботрите»!

– Не может быть! – Я выхватила у него помятую инструкцию, пробежала глазами указанный абзац и захохотала:

– Надеюсь, ты не стал воплощать этот сомнительный порнографический сценарий?

– Этот – не стал, – покачал головой Семен, через силу улыбнувшись. – Хотя то, что я сейчас делаю, в принципе, иначе как порнографией не назовешь! Чертов фэн-шуй!

– Вот опять! Что за слово ты произносишь?

– Фэн-шуй! Та восточная лабуда, на которой помешана Настасья Ивановна! Ну вот, а теперь и наш директор ею проникся!

– Настасьей?!

– Лабудой!

– Ага, – глубокомысленно изрекла я, смахнув выступивший на лбу пот. – С этого места давай-ка поподробнее!

Слегка успокоившийся Семен вытер руки ветошью, опустился на ступеньку и рассказал мне массу интересного.

Ну, то, что моя коллега-журналистка Настасья Ивановна помешана на экстрасенсорике и тому подобных малопонятных инфернальностях, я знала и без него. Как не знать, когда человек этим живет и дышит, то и дело привнося смятение в организованные умы трезво мыслящих коллег рассказами о ясновидящих, гадалках, колдунах и прочей мистике! Собственно говоря, Настя сделала это своей узкой специализацией: она готовит и ведет прямые эфиры с такого рода сомнительными деятелями. Никто другой этого делать не хочет, а Насте нравится!

Теперь, значит, у нее появилось новое увлечение: фэн-шуй, какое-то восточное учение о гармонии всего сущего. Вроде с помощью всяческих фэн-шуйских штучек можно наладить свою жизнь и быт идеальным образом: с личными проблемами разобраться, здоровье укрепить, финансовое положение поправить…

Последним аргументом и проникся наш доверчивый директор, озабоченный недостаточно стремительным ростом доходной части бюджета компании. Кулуарно выслушав предложения Настасьи Ивановны, Алексей Петрович рассудил, что хуже не будет, и санкционировал малозатратное офэншуивание вверенной ему территории.

Дойдя в рассказе до этого места, Семен вскочил со ступенек и устроил мне небольшую экскурсию. В ходе ее выяснилось, что красная полоса возле пятиэтажки призвана блокировать отрицательную энергию, стекающую с острого угла соседнего здания аккурат в нашу дверь, а вторая алая полоса, на лестнице, должна пресечь утекание финансовых потоков в сортир: по мысли авторов проекта, в отсутствие развилки денежки будут идти только наверх, прямиком в бухгалтерию. А на фасаде здания между окнами директорского кабинета все тот же Семен привесил для улучшения общей энергетики какую-то побрякушку вроде шестигранника с зеркальным глазом. Для этого бедняге Семену пришлось с риском для жизни высовываться из окна третьего этажа, и, если бы он грохнулся вниз, лично ему пришел бы полный и окончательный фэн-шуй! Познал бы он гармонию уже в лучшем из миров…

А еще внутри телекомпании по периметру помещений с неблагоприятной для бизнеса стороны света – не то восточной, не то западной, Семен не запомнил какой, им руководила Настя, – был протянут и прибит гвоздиками к плинтусу красный заградительный шнур, застенчиво маскирующийся под телефонный провод. Кроме того, сразу за порогом в холле были положены два шипастых пластмассовых коврика: сначала красный – для нейтрализации отрицательной энергии посетителей, потом зеленый – для придания им весомого положительного заряда.

– И это еще далеко не все, – устало закончил Семен, понуро присаживаясь перед ведерком с краской и выуживая из него кисть. – Но остальное ты сама увидишь…

Машинально вытерев ноги о новый зеленый коврик, я опасливо поднялась по ступенькам. Оглядываясь, прошла по пустому в этот час полутемному коридору к нашей редакторской, толкнула дверь и вскрикнула в изумлении, быстро перешедшем в негодование.

Ох, фэн-шуй – перефэн-шуй! Вся мебель в комнате была переставлена самым нелепым образом!

Уполз куда-то в угол удобный мягкий диванчик, уютное глубокое кресло для дорогих гостей и вовсе исчезло, шкаф с кассетами перегородил проход, столы сгрудились, как слоны на водопое, а на том месте, где с большим удобством располагался мой собственный рабочий стол, самодовольно урча, высился холодильник!

Я гневно взревела и решительно шагнула в помещение, походя возмущенно оборвав пару красных нитяных кисточек, невесть зачем привешенных к спинкам стульев.

Позади послышался шорох. Я развернулась на звук, как танковая башня. Тихо ойкнув, дежурные выпускающие Стас и Макс синхронно отпрыгнули в глубь коридора.

– Кто это сделал? – грозно спросила я.

– Тебе не нравится? – робко спросил Максим. – Но это не мы! То есть мы, но не сами! Это Настасья Ивановна вчера вечером после эфира велела сделать перестановку!

– Мы не виноваты, – добавил Стас.

– Если ты скажешь, переставим как было, – предложил Макс. – Для тебя не жалко постараться.

– Тогда постарайтесь, а? – сдержанно кипя, попросила я. – Я вернусь через час, надеюсь, к тому времени все будет на своих местах!

– А ты куда? – поинтересовался Стас, безотлагательно принимаясь ворочать тяжелое кресло.

Я ничего не ответила: некогда было. Зажав в побелевшем кулаке красную фэн-шуйскую кисточку, я смерчем промчалась по коридору, перепрыгнула через свежее Семеново художество и самого своевременно пригнувшегося Семена и вымелась из здания, хлопнув металлической дверью так, что она загудела, как гонг.

С Настей разговаривать, конечно, совершенно бесполезно, но я подозревала, что знаю, откуда тянется рука фэн-шуя, и намеревалась незамедлительно по этой руке надавать!

– Припаркуешься на обычном месте и жди меня, – велел Аркадий Валентинович водителю, выходя из машины.

Пожилой невозмутимый водитель Петрович молча кивнул и незамедлительно тронул машину с места. Стоянка на оживленной Ноябрьской была запрещена, поэтому «обычным местом» для парковки являлся удобный пятачок у расположенного неподалеку за углом районного загса.

Аркадий Валентинович неторопливо поднялся по мраморным ступенькам внушительного крыльца и шагнул в парадный подъезд старинного особняка. Под высокими, почти пятиметровыми сводами шаги звучали гулко и весомо: так, как и должны звучать шаги солидного бизнесмена, вершителя судеб местного масштаба.

– Проходите, проходите, она вас ждет! – юная секретарша при виде Аркадия Валентиновича вскочила с крутящегося табурета у компьютера.

Девица была на редкость долговязой и длинноногой: когда она встала, показались аппетитные голые коленки. Одобрительно покосившись на них, Аркадий Валентинович проследовал в кабинет.

– Аркадий Валентинович, здравствуйте! Очень, очень рада вас видеть! – От просторного стола навстречу гостю поплыла хозяйка кабинета.

– Здравствуйте. Вы не одна? – Аркадий Валентинович с беспокойством посмотрел на коротко стриженный затылок мужчины, сутулящегося перед компьютером.

– Вы не знакомы? Это мой супруг! – Мадам легко коснулась плеча сутулого типа.

Он обернулся, внимательно посмотрел на гостя и радостно улыбнулся:

– Мы знакомы!

– Царь, – прошептал неприятно удивленный Аркадий Валентинович.

– Каша, – еще шире расплылся сутулый.

Хозяйка кабинета склонила чернокудрую голову к плечу, сделавшись похожей на недоумевающего ризеншнауцера.

– У вас свои секреты? – удивленно спросила она.

– У меня секретов нету! По секрету всему свету! – весело срифмовал тот, кого гость назвал Царем.

Аркадий Валентинович нахмурился.

– Дорогой, оставь нас, пожалуйста! Со своим архивом поработаешь позже, – дама кивнула в сторону работающего компьютера.

Аркадий Валентинович нахмурился пуще. Слово «архив» неприятно резануло ему слух. Машинально он посмотрел на монитор и вздрогнул. Мысли заметались в его голове, как подпаленные кошки, но Аркадий Валентинович сумел не выдать своего волнения.

– Одну секундочку! – Извинившись перед гостем, хозяйка выплыла за порог, мягко толкая впереди себя супруга. Тому явно не хотелось уходить, он подмигнул Аркадию Валентиновичу и громко сказал:

– Каша, я тебя подожду, побеседуем! Нам ведь есть что вспомнить, не правда ли?

– Конечно, конечно!

Оставшись в одиночестве, Аркадий Валентинович торопливо вынул из кармана легкого льняного пиджака сотовый телефон, набрал номер и, не представившись, бросил в трубку тоном, не допускающим возражений:

– Быстро в машину и ко мне! Оба!

– Еще раз простите! – В кабинет, обаятельно улыбаясь, вернулась мадам. – Займемся нашими делами.

– Займемся, – согласился посетитель, против воли вновь покосившись на монитор.

Коротким столбиком на экране компьютера светился список из нескольких фамилий. В середине его значилось ФИО Аркадия Валентиновича.

– Извините, не подскажете, где здесь студия магии «Изида»? – спросила я старушку, торгующую семечками.

– Изыди? – на свой манер повторила бабуля. Не дожидаясь продолжения, она пересыпала в газетный кулечек семечки из стакана. – А рядом, через два дома по улице, дите, не боись, мимо не пройдешь, вывеска там торчит такая бельмастая…

– Какая вывеска? – Я машинально взяла протянутый кулечек и опустила в коричневый ковшик мозолистой ладони двухрублевую монетку. Вообще-то я ненавижу семечки, но надо же поддерживать отечественного предпринимателя!

– Бельмастая вывеска, говорю тебе, – повторила разговорчивая старушка. – С глазом таким подслеповатым, как у моего деда, прям, можно подумать, с него и рисовали!

Бабушка оказалась права, «бельмастую» вывеску салона «Изида» я и в самом деле не могла бы пропустить. Изображенное на ней стилизованное око с угадывающимся в зрачке силуэтом египетской пирамиды бесцеремонно пялилось на прохожих со стенда, вынесенного на самую середину тротуара. Дабы никто не умыкнул это бесценное произведение искусства, стенд за подставку приковали цепью к древней кованой решетке для чистки обуви: студия магии «Изида» помещалась в старинном купеческом особнячке, каких в центре Екатеринодара сохранилось немало.

Пока мы с бельмастым оком играли в гляделки, с обнесенного изящной кованой оградкой мраморного крыльца сошла дама в сногсшибательной кружевной шляпе. Я посторонилась, пропуская ее, заглянула под шляпу и увидела широко открытые глаза и беззвучно шевелящиеся губы. К волнующейся груди дама, явно находящаяся в потрясении, прижимала нежно-зеленый конверт.

Я проводила ее задумчивым взглядом и посмотрела на резную деревянную дверь салона. На ней, дубовой, потемневшей от времени, легкомысленно трепетал белый бумажный листок. Я присмотрелась: это оказалось отпечатанное на принтере объявление: «Курсы экстрасенсорики и ясновидения. Подключение к космическому каналу. Способности открываются автоматически».

Обещанное подключение к каналу у меня ассоциировалось исключительно с Интернетом.

– А какова, интересно, скорость космического канала? – безадресно, но весьма язвительно поинтересовалась я. – И кто в данном случае выступает в роли провайдера? Господь бог?!

Тихо фыркнув, я решительно поднялась на крыльцо, толкнула дверь и под музыкальный перезвон бубенцов-колокольчиков шагнула в плохо освещенную комнату, пропахшую восточными благовониями. С вертящегося табурета за совершенно неуместным здесь компьютером (ага, похоже, Интернет тут и в самом деле есть!) на меня внимательно посмотрела молодая особа с затейливой прической из мелких косичек.

– Телевидение, – хлопнув на стол перед ней развернутое удостоверение, деловито сообщила я. – Мне нужен ваш директор, быстро!

Благообразный дядечка, важно выступивший в предбанник из незамеченной мною двери, пристально посмотрел на меня и молча проследовал мимо. Значит, это не он нужный мне директор. Я проводила дядечку невнимательным взглядом и отметила, что и он держит в руке зелененький, как песенный кузнечик, бумажный конверт.

– Осения, – понимающе кивнула особа.

Ага, значит, директор женского пола. Директриса, стало быть.

– Осенняя она там или зимняя, мне вообще-то без разницы, – бесцеремонно заявила я. – Куда прикажете пройти?

– Осения – это ее имя, – терпеливо пояснила юная особа, нажимая незаметную кнопочку на краю стола.

Уже через пару секунд одна из двух имеющихся в помещении дверей распахнулась, и в комнату в клубах ароматного дыма вплыла импозантная дама милой моему сердцу конфигурации: гренадерского роста и очень объемистая, точь-в-точь как моя любимая подруга Ирка. Дама была облачена в длиннополое темно-зеленое одеяние, густо затканное золотыми и серебряными нитями. Прическу ее я бы определила как нечто среднее между свободным гавайским стилем и церемониальным древнеегипетским: перевитые гирляндами искусственных цветов и золотистыми змейками смоляные кудри дамы были живописно разбросаны по плечам. Грудь щедро обнажена, шея в три ряда обмотана золотыми цепями, а в декольте уютно улегся агатовый скарабей, подозрительно похожий на настоящего навозного жука. Я присмотрелась: лапки жука не шевелились. Дохлый, наверное.

– Кто меня спрашивает? – глубоким контральто вопросила дама, и я сразу узнала этот голос!

– Галка! – воскликнула я. – Неужели это ты?!

– Ленка? – дама расплылась в улыбке и разом потеряла всю свою важность. – Ленка! А ты совсем не изменилась!

– Зато ты-то как изменилась! – подхватила я, увлекаемая хозяйкой в глубь ее кабинета. – Была рыжая и конопатая кустодиевская барышня, а теперь, глядите-ка: Клеопатра какая-то, вся из себя загадочная, бледная и брюнетистая! То бишь, как там тебя теперь – Осения?

– Ты же понимаешь, это псевдоним. – Галка со вздохом опустилась в глубокое бархатное кресло. – Смоляные волосы – это парик, черные глаза – линзы, белая кожа – тональный крем.

– Ну хоть таракан-то настоящий? – я показала пальцем на черного жука в декольте.

– Еще чего! – Галка обиженно надула губы.

– Ладно, не обижайся! – весело сказала я. – Нет, в самом деле, кто бы мог подумать, что хозяйкой этого заведения окажешься ты! Ты, моя однокурсница, соседка по общаге, товарищ по команде КВН, Галка Воловяк!

Я растроганно улыбнулась, вспоминая прошлое. С этой толстой теткой в бытность ее пухлой барышней мы вместе ездили в колхоз на сбор урожая яблок и в кубанскую глухомань на фольклорную практику. Рядом с толстощекой мясистой Галкой я смотрелась изможденным узником Дахау, и сердобольные станичные тетки наперебой совали мне вкусные пироги с абрикосами, банки с густой деревенской сметаной, угощали медом и варениками с вишнями. Ничего вкуснее я с тех времен не едала!

– Слушай, как же ты докатилась до этого балагана? – Я неохотно вернулась в настоящее время. – Умная же девка была! Диплом защищала по психологизму Стендаля!

– И психологизм мне очень даже сгодился, – хмыкнула Галка. – В дело пошел! Или ты думаешь, мы тут людям голову морочим?

– Морочите, ясное дело! – Я вспомнила, зачем пришла, и посуровела. – Знаешь, Галка, вечер воспоминаний мы с тобой устроим позже, а сейчас я с тобой скандалить буду! Ты, подруга дней моих суровых, Давыдову Настасью Ивановну знаешь?

– Ну? Конечно, знаю я Настю, она программы с моими бабами на телевидении ведет. Старается – жуть! Я сама порой впечатляюсь! Так и побежала бы снимать с себя венец безбрачия или порчу отводить! А уж клиент к нам после каждого эфира просто косяком валит!

– Ага! – победно воскликнула я. – А теперь представь, что с этим клиентом будет, если вместо Настасьи Ивановны в эфир с твоими липовыми ведьмачихами сяду я? Как ты думаешь?

– Ты?! Нет, только не это! – В испуге Галка замахала пухлыми ручками, разбрызгивая блики от камней в перстнях, как дискотечный зеркальный шар. – Знаю я тебя, язву этакую! Ты мое бабье высмеешь, вышутишь, по стене размажешь и ногой разотрешь! А я, между нами говоря, этот свой хлебный бизнес больше года строила!

– Ломать – не строить, – согласно кивнула я, очень довольная тем, что мои слова произвели должный эффект. – Если ты не хочешь проблем – давай с тобой по-хорошему договоримся: я – да простят меня несчастные облапошенные вами граждане! – не буду лезть в твои дела, а за это ты поумеришь реформаторский пыл моей коллеги Настасьи Ивановны. А то науськали, понимаешь, Настьку так, что девка совсем ополоумела с вашими фэн-шуями! Теперь рядом с ней и нормальным людям жизни нет!

– По рукам! – Галка поспешно хлопнула меня по ладони.

– Отлично! – Я выкарабкалась из бесформенно-мягкого кресла, нашла в набитой хламом сумке слегка помятую визитку и положила ее на стол перед старой приятельницей. – Если захочешь пообщаться – звони, здесь указаны все мои телефоны, и служебные, и домашний, и сотовый, и даже электронная почта! А я побежала, у меня работа.

– Стой! – Галкин окрик остановил меня у двери.

Я обернулась. Мадам Осения мощно вздохнула. Благоуханный сизый туман расслоился и поплыл клочьями.

– Похоже, это паникадило у тебя работает, не выключаясь? – невольно поинтересовалась я, кивнув в сторону источника дыма.

– А что? Заодно комаров отпугивает!

– Людей, наверное, тоже! – Я снова взялась за дверную ручку.

– Вот всегда ты так! Одна нога здесь, другая там! Бегом и прыжками! – посетовала хозяйка апартаментов.

– А что? – повторила я.

– Что-что! Конверт возьми, – Галка выхватила из стопки на краю стола зеленый бумажный конверт, протянула мне. – Когда будешь от меня выходить – держи его в руках.

– Это еще зачем?

Она вздохнула:

– Для конспирации! Мы же договорились, что ты не будешь ломать мне бизнес? У меня все клиенты получают такие фирменные конверты с рекомендациями. Так что сделай лицо попроще, возьми конверт и не распугивай мне народ!

– Ладно! Чего не сделаешь для старых друзей!

Я по возможности скопировала ошалелое выражение лица, замеченное у достопамятной дамы в шляпе, и вывалилась из Галкиного кабинета в предбанник, держа зеленый конверт в вытянутых руках перед грудью, как пропуск. Кого-то смело с моего пути, кто-то ахнул вслед.

Торжественно спустившись с мраморного крыльца, я шмыгнула за угол, плюнула, затолкала конверт поглубже в сумку, вернула лицу обычное выражение и заторопилась к трамваю: на работу я уже опаздывала.

– Леночка! Родненькая! Спасай! – Главный редактор Дмитрий Палыч кинулся мне навстречу из угла, где, судя по состоянию его шевелюры, вдумчиво рвал на себе волосы.

Я с удовольствием отметила, что большой холодильник, занимавший этот угол всего час назад, благополучно мигрировал в место своей постоянной дислокации, и проворно отступила с пути несущегося на всех парах главного редактора. Теперь между нами был стол, и коллега рухнул на него, простирая ко мне дрожащие руки.

– Что, опять Апокалипсис? – хладнокровно поинтересовалась я, внимательно оглядываясь по сторонам.

Макс и Стас, спасибо им, постарались на совесть, теперь в кабинете снова можно было жить и работать. Никаких признаков ночных фэншуйских козней не осталось.

– Не то слово! – воскликнул Дмитрий Палыч, поправляя перекособочившиеся очки. – Наши охламоны вернулись со съемки – и что ты думаешь? Выступление губернатора записали без звука!

– А картинка есть? – спокойно спросила я, снимая телефонную трубку. – Да? Тогда все поправимо. Алло? Это редакция «Живем!»? Конопкина дайте, пожалуйста.

Дмитрий Палыч – сплошная экспрессия! – рухнул в кресло, молитвенно сложив руки. Я успокаивающе кивнула ему.

Наш главный редактор – симпатичнейший человек с одним-единственным недостатком: он ни черта не смыслит в том, как делается телевидение. Раньше он был директором консервного заводика и до сих пор иногда заговаривается, заявляя что-нибудь вроде: «Этот вопрос будет решать руководство заводоуправления!» Зато Дмитрий Палыч является держателем весомого пакета акций телекомпании, а потому – и членом совета директоров, на котором беззаветно отстаивает интересы трудового коллектива. Если, конечно, кто-нибудь вовремя доведет до его сведения, в чем эти самые интересы заключаются.

– Генка, солнце мое, привет, – промурлыкала я в трубку. – Скажи, кто-нибудь из ваших акул пера был сегодня утром на пресс-конференции губернатора? Ты сам и был? Ласточка моя! Выступление на диктофон записал? Умничка! Как расшифруешь, тащи кассету к нам, меняю ее на… – я вопросительно посемафорила бровями Дмитрию Палычу.

– На полцарства! – пустил слезу растроганный начальник.

– На бутылку коньяку из запасов руководства, – перевела я услышанное.

И положила трубку, не дожидаясь, пока Генка, по своему обыкновению, попросит у меня денег взаймы. Впрочем, он это всегда успеет сделать.

– Есть еще какие-нибудь неразрешенные проблемы? – спросила я Дмитрия Палыча. – Если нет, я схожу за мороженым и буду пить кофе, дома позавтракать не успела.

Откровенно говоря, дома я даже и не ночевала. Не подумайте чего плохого, просто ночлег мне предоставила Ирка: с вечера им с Моржиком нужно было помочь собрать вещи перед отъездом на курорт. Дом у моей подруги большой, комнат в нем много, одних кладовок три штуки, так что даже просто разыскать все нужное барахло и стащить его в одну кучу – процесс затяжной. А пока мы уложили чемоданы, пока утрамбовали самый большой из них, закрывшийся только после того, как Ирка с размаху обрушила на него весь центнер своего живого веса – полночи и прошло. Возвращаться мне домой на другой конец города не было ни времени, ни желания, ни смысла. И вообще, я пообещала подруге, что покараулю особняк в ее отсутствие, тем более кому-то нужно приглядывать за собакой – кстати говоря, моей собственной, но проживающей у Ирки. Пожалуй, заеду после работы домой, соберу вещи, прихвачу кота и переберусь на пару недель в Иркины хоромы. Кстати, не забыть бы забрать со стоянки у вокзала Иркину машину…

Я задумалась и пропустила мимо ушей часть эмоционального монолога начальника.

– Полная катастрофа! – виртуозно взлохматив обрамляющие плешь лохмочки, закончил Дмитрий Палыч.

– Ага, – я мобилизовалась. – К чему паниковать? Нормальный аврал! Подумаешь, двух сюжетов не хватает! До вечернего выпуска новостей еще шесть часов, что-нибудь сообразим. Одну группу можно послать на вокзал, пусть подготовят материал о том, как хорошо наши доблестные железнодорожники справляются с наплывом пассажиров…

– А они справляются? – робко удивился Дмитрий Палыч.

– Если не справляются, будет материал о том, как они позорно пасуют перед трудностями, – я философски пожала плечами. – Так, ну а вторую съемочную группу…

– Нету, – шепотом сказал начальник.

– Чего нету?

– Второй группы нет!

– Это как? – Я посмотрела на шефа с подозрением.

Телекомпания у нас небольшая, собственных программ мы производим совсем немного, в основном транслируем на край популярный столичный канал. Журналистов в штате компании четверо, операторов трое. А съемочная группа – это журналист плюс оператор, так что темнит что-то начальство, цифры не сходятся…

– Любовь Андреевна сегодня дома осталась, у нее внук заболел, Настя с утра унеслась готовить программу с очередным экстрасенсом. Считай, из журналистов у нас только Наташа и ты, – последовательно загибал пальцы шеф. – А с операторами и вовсе беда: Андрей на больничном, Петя в отпуске, а Женьку вчера на курсы отправили.

– Женьку? – возмутилась я, бессовестно лишенная своего оператора. – На какие такие курсы?!

– На бесплатные, – потупился Дмитрий Палыч.

– Понятно, – проворчала я.

Наш директор Алексей Петрович хозяйствует в высшей степени экономно, выбить из него финансирование какого-либо нового проекта – дело почти невозможное. Зато уж если мимо проплывает какая-никакая халява, Алексей Петрович зубами зря не щелкает. В этом отношении он у нас – настоящая акула капитализма.

– Зато у нас есть практикант, – робко предложил главный редактор. – Оператор-стажер, только сегодня пришел.

Я мрачно молчала.

– Все равно ведь нужно будет проверить, как он снимает, – просительно сказал шеф.

– Ладно, – смилостивилась я. – Давайте своего стажера. Пусть собирает манатки и спускается к машине. Я быстренько глотну кофе, и мы поедем на поиски новостей.

Повеселевший Дмитрий Палыч вспорхнул с места и полетел к выходу из редакторской, но в дверях неожиданно замялся.

– Что еще? – еле сдерживаясь, поинтересовалась я.

Шеф вздохнул.

– Машина…

– Что машина? – вскинулась я. – Тоже в отпуске? Или на курсах?!

– В ремонте, – прошептал Дмитрий Палыч, тихо исчезая в коридоре.

– Катастрофа! – потеряв с таким трудом сохраняемое спокойствие, завопила я и с огромным трудом подавила порыв прыгнуть в освободившийся угол и рвать там на себе волосы!

Ехать на съемку незнамо чего и неизвестно куда, да еще с оператором-стажером и на общественном транспорте – о нет, такой кары господней я не заслужила!

Развернувшись в вертящемся кресле, я уставилась на утешительный плакатик, именно на такой случай собственноручно повешенный мною на белой стене:

«Съешьте с утра живую жабу, и ничего худшего с вами уже не случится!»

А ведь я сегодня даже не позавтракала!

Чтобы сообразить себе чашечку кофе, пришлось старательно поскрести по сусекам. В процессе я обнаружила, что у нас закончился и сахар, и полезла в нижний ящик своего стола за цилиндрической баночкой с надписью «Чай детский с ромашкой». В нее я конспиративно насыпаю сахар, чтобы всегда иметь под рукой НЗ сладкого песка.

Однако кто-то из моих смышленых коллег раскусил эту хитрость и в мое отсутствие бессовестно опустошил емкость. На дне банки сиротливо перекатывались два неровных кубика рафинада, очевидно положенных туда застенчивым воришкой в качестве компенсации – весьма слабой! А может, экспроприатор надеялся, что два кубика размножатся?

– Разве что делением, – грустно вздохнула я, соображая, где бы разжиться сахарком.

Двух малюсеньких кубиков на большую кружку мне совершенно недостаточно!

– Пойду в народ, – решила я.

Выпускающие видеомонтажеры прямого эфира сутками сидят в своей каморке с мониторами и вынужденно бодрствуют до глубокой ночи. Кофе у них – расходный материал, значит, и сахар найдется. Правда, выпросить его, возможно, будет непросто…

Прихватив дымящуюся кружку с несладким пойлом в надежде, что она придаст убедительность моей смиренной просьбе, я покинула кабинет и пошла по коридору. На ходу церемонно раскланивалась с коллегами, и очередной мой реверанс пришелся как раз против двери в студию. Опасаясь облить кого-нибудь кипятком, я предусмотрительно держала руку на отлете, и внезапно распахнувшаяся дверь одним махом выбила у меня чашку.

Посудина грохнулась на пол, и на светлом паркете разлилась коричневая лужа.

– Теперь нужно просить в комплекте и сахар, и кофе! – с укором сказала я режиссеру Славе, чье неожиданное появление стало причиной катаклизма. – А тебе придется сбегать за тряпкой и вытереть пол!

– Минут через пять, хорошо? – кротко, но на редкость зловещим тоном отозвался Славик, маниакально блестя очками. – Тут еще сейчас потекут реки крови! Так что я эту твою лужу осушу потом заодно с ними.

Мне стало интересно, что вызвало такой приступ кровожадности у обычно добродушного Славы. Я даже забыла поднять с пола свою кружку. Сунулась в студию и увидела у синей стены, на экране телевизора превращающейся в живую картинку, смущенную Наташу со школьной указкой в руках.

Я глянула на часы: все правильно, только что закончился выпуск метеопрогноза, единственной нашей программы в утреннем прямом эфире.

– Что случилось? – поинтересовалась я.

– Случилось то, что она хохотала! – обвиняюще вскричал Славик, выныривая из-за моего плеча. – Причем дважды! И оба раза – в самой середине основного рекламного текста!

– Этого не может быть, – примирительно заметила я. – Середина у чего бы то ни было всего одна, так что точно посреди рекламного текста она могла хохотать только один раз.

– А ты ее не защищай! – Славик протиснулся мимо меня в студию и забегал кругами вокруг камеры на штативе.

Оператор Алеша, методично сматывающий шнуры, посмотрел на возбужденного режиссера с неодобрением. Дождавшись, пока Слава в очередной раз пробежит мимо него, Алеша ловко подставил ему ножку.

Шестипудовый Слава ласточкой полетел в дальний угол, занятый студийной выгородкой программы «Будем здоровы!». С магнитной доски вперемежку с ненадежным крепежом посыпались бумажные полоски с названиями рубрик. Взбешенный Слава отмахивался от них, как от назойливых мух.

– Пациент скорее жив, чем мертв, – прокомментировал Алеша.

Режиссер снял с плеча листочек с надписью «Берегите нервы!» и возмущенно засопел, готовясь вновь взорваться.

Короткой паузой воспользовалась Наташа.

– Саша, верни суфлера, – поднеся к губам снятую было с лацкана радиопетличку, попросила она.

Видеоинженер в аппаратной за стеклом кивнул и потянулся к пульту.

– Посмотри, – Наташа привлекла мое внимание к монитору.

Я всмотрелась в череду бегущих буковок и засмеялась. Потом захохотала в голос.

– Два раза, – с нескрываемым удовлетворением констатировал Алеша и посмотрел на Славу.

– Славик! Ты сам-то этот текст читал? – я обернулась к режиссеру, выбирающемуся из угла, как разъяренный гризли из берлоги.

– Нет! Но я его писал! – Слава остановился посреди студии, выхватил из нагрудного кармана бумажный листок и с выражением прочитал: – Дорогие друзья, турфирма «В добрый путь!» приглашает вас своими глазами увидеть увитые плющом руины древнегреческих храмов. Размещение на выбор: в комфортабельных отелях на побережье или на уединенных виллах в горах!

И он остро сверкнул окулярами в Наташину сторону:

– Что здесь смешного? Нормальный рекламный текст!

– Нормально дебильный, – кивнула я. – А телетекст суфлеру кто набивал? Макс? Тогда и претензии не к Наташе, а к нему! Ты посмотри, он же умудрился сделать в твоем тексте две орфографические ошибки, да какие! Слово «виллы» с одной буквой «эл» и руины, увитые не плющом, а плюшем! Ты представляешь себе эту картину? Уединенные вилы в горах, увитые плюшем?

Слава задумчиво скосил глаза в угол с разоренной выгородкой медицинской программы и через мгновение неуверенно хохотнул – раз, другой…

– Что и требовалось доказать! – удовлетворенно кивнув, я покинула студию.

И двинулась по коридору на поиски стажера-оператора, которому выпало счастье начать свою работу на телевидении с таким мудрым и добрым человеком, каким я чувствовала в данный момент себя.

Обычное заблуждение клинических идиотов!

Трамвай плавно прошел поворот и подкатил к остановке. Передняя дверь открылась прямо перед нами.

– Заходишь в вагон и сразу начинаешь снимать, – в десятый раз проинструктировала я стажера. – Сделай быстренько несколько общих планов, пока граждане не очухаются и не начнут отворачиваться от камеры или, еще хуже, приветственно махать в объектив ручками.

– Да понял я, все понял, – сквозь зубы проворчал утомленный моими наставлениями парень, с камерой на плече ныряя в открытую дверь.

Я быстро пробежалась вдоль вагона и успела заскочить на заднюю площадку.

Так, что тут у нас? С трамваем повезло, народу в вагоне немного, в проходе никто не стоит, оператору не мешает. Одуревшая от жары кондукторша лениво поглядела на Вадика и безразлично отвернулась, понимая, что платы за проезд с нас не взять. Мой стажер, покачиваясь и не отрывая глаза от видоискателя, беспрепятственно брел по проходу. Без штатива, да… Представляю, какая чудесная будет картинка…

Я отогнала несвоевременные мысли и внимательно оглядела сидящих: ну, кому тут хуже других?

Отправляясь на съемку, я провентилировала вопрос в городском центре медпрофилактики и получила статистическую сводку, свидетельствующую о том, что именно пассажиры общественного транспорта в это августовское пекло являются группой риска по части тепловых ударов. Оставалось найти кого-нибудь хоть отчасти ударенного.

Ага, вот я вижу прекрасный экземпляр пассажира полуобморочного обыкновенного!

– Вадик, сними этого типа, – возбужденно шепнула я стажеру. – Общий план, несколько крупняков, особо – капли пота на затылке. А потом я попробую привести его в чувство, за шкирку потрясу, что ли, или по мордасам похлопаю для экспрессии в кадре…

Мужчина в светлых брюках и белой рубашке, поникнув головой, сидел в последнем кресле по левому борту. Лица его я не видела – человек не то спал, не то действительно находился в обморочном состоянии. Рыжие волосы парня ерошил гуляющий по вагону сквозняк, одна рука лежала на коленях, другая безвольно свешивалась вниз, оттягиваемая массивными часами. Похоже, настоящий «Лонжин», с удивлением отметила я, странно, что обладатель столь дорогой вещицы ездит в трамвае! По идее, этот фирменный хронометр должен идти в комплекте с «Мерседесом».

– Подвинься, – стажер бесцеремонно оттолкнул меня в сторону, и я едва удержалась на ногах: трамвай как раз вошел в поворот.

Объект съемки тоже покачнулся, но с кресла не свалился, только голова его запрокинулась, но и этого оказалось достаточно, чтобы мне стало понятно: парень безнадежно мертв!

В груди несчастного, посередине левого кармана, торчала рукоятка не то ножа, не то отвертки. Кажется, это называется «заточка». Странно, а рубашка по-прежнему белая, крови не видно совсем…

Вадик прерывисто вздохнул, опустил камеру и уставился на меня округлившимися глазами. Я стряхнула с себя оцепенение.

– Прекрати таращиться, – тихо зашипела я, боясь раньше времени привлечь чье-нибудь внимание. – Хватит тут и одного пучеглазого! Отомри! Ты что, покойников никогда не видел?

– Вот это вилы! – пробормотал мой практикант, бледнея на глазах.

– Уединенные вилы в горах, увитые плюшем, – машинально отозвалась я.

Злосчастные вилы виделись мне, как наяву: на их острых рожках торжественно и печально трепетали траурные черные ленточки…

– Он же м-мертвый! – вернул меня к действительности Вадик.

– Покойники все мертвые! – оборвала я разболтавшегося стажера. – Живо снимай, или ты сейчас тоже таким будешь! Убью немедленно собственными руками!

Вадик сглотнул и водрузил камеру на плечо. Чтобы загородить оператора, я обошла его с фланга и застопорилась в проходе, схватившись обеими руками за спинки кресел с двух сторон. Поймала безразличный взгляд кондукторши и с намеком заморгала ей. Сонная баба посмотрела на меня сначала с недоумением, потом с медленно растущим интересом.

Слезет она со своего постамента или нет?!

Слезла! Тяжело ступая, кондукторша подошла ко мне.

– Добрый день, в вашем вагоне труп, – с ходу сообщила я. – По-моему, еще свеженький. Есть у вас какие-нибудь инструкции на этот счет? Что надо делать?

Баба молча протолкалась к покойнику, внимательно посмотрела сначала на него, потом на меня, кивнула и заорала:

– Граждане пассажиры! Трамвай неисправен, дальше не пойдет! Просьба покинуть вагон!

Ворча и ругаясь, пассажиры сошли на остановке.

– А вы останьтесь, – строго сказала мне кондукторша. – Я пока сообщу, куда надо.

Она удалилась по проходу в сторону кабины водителя.

– Она же не думает, что это мы его укокошили? – забеспокоился Вадик.

– Думать будут другие, – ответила я, ныряя рукой в карман джинсов.

Какая я все-таки умница! Не зря прихватила с собой запасную кассету!

– Вадик, быстро замени кассету и сделай дубль! – Я торопливо сунула маленькую коробочку в руку стажеру. – А отснятую дай мне и попробуй только проболтаться, что она существует!

– Понял, – сказал Вадик, ловко производя замену и приступая к работе.

Пожалуй, из парня все-таки получится оператор!

Я покосилась в сторону кондукторши – она стояла к нам спиной и ничего не видела. Вздохнув, я опустилась в пластмассовое кресло по другую сторону прохода и посмотрела в окошко. Позади нас медленно, но верно скапливались трамваи. На остановке толпились возмущенные пассажиры. Милиции пока не было видно, но я не сомневалась в том, что она скоро появится.

Вот интересно, где я могла видеть этого мужика? Личность убитого отчего-то казалась мне знакомой. Такие приметные уши, просто крылья летучей мыши… И эти рыжие волосы, и белозубый оскал…

И тут я подпрыгнула в твердом кресле, чувствительно ударившись задницей о гладкий пластик! Вспомнила! Та морда на утреннем газетном развороте! Клянусь, на нем был наш покойник!

А что это была за газета? Черт ее знает! Какое-то иллюстрированное бульварное издание, развлекательное «желтое» чтиво, которое покупают в дорогу. Названия я не видела, мне достался центральный разворот, даты выхода газеты я тоже не знаю – и не узнаю, разве что ворвусь в киоск «Роспечати» и переворошу все подобные издания. Но где гарантия, что нужная газета не продана, скажем, неделю назад? Да и поезд, из вагона которого спланировала на меня бумажка, вышел вчера утром из Питера, может, это было какое-то местное издание?

Я обреченно вздохнула. Похоже, выход у меня один: сразу, как только разделаюсь с милицией, бежать на вокзал и потрошить давешнюю мусорную урну.

Простая мысль о том, что можно оставить все как есть и не лезть не в свое дело, почему-то вовсе не пришла мне в голову!

Кассету с видеозаписью милиционеры у нас, разумеется, конфисковали, распространяться о случившемся в эфире категорически не велели, но я к этому была готова. Едва вагон с опергруппой и трупом укатил и движение транспорта наладилось, мы с Вадиком отважно взяли на абордаж другой трамвай. Там никаких криминальных жмуриков не было, и Дмитрий Палыч получил-таки ожидаемый сюжет в вечерний выпуск.

Сдав шефу готовую работу, я ускользнула в гардеробную и залезла в самый дальний шкаф, забитый неликвидным барахлом, которое экономному Алексею Петровичу жаль было выбросить на помойку. Среди прочего хлама в куче тряпья нашлись совершенно новые, но дивно безобразные комбинезоны из веселенькой ткани ярко-красного цвета, фактурой напоминающей дерюжку. Не знаю, за какой надобностью эти одеяния вообще у нас завелись, не иначе все тот же Алексей Петрович на всякий пожарный подгреб какую-нибудь гуманитарную помощь. Я ни разу не видела никого в подобном наряде на просторах родной телекомпании! К комбинезонам – безразмерным, но снабженным массой застежек-липучек для подгонки их по фигуре, – прилагались еще оригинальные головные уборы из той же кумачовой рогожки: нечто вроде широкого матерчатого обруча с двумя козырьками. По моим прикидкам, носить их можно было, как минимум, двумя способами: ориентировав козырьками соответственно на лоб и на затылок или же прикрыв этими крылышками уши. Я примерила чепец на второй манер и нашла, что здорово смахиваю на спаниеля!

Затолкав один комплект обмундирования в специально принесенный пакет, я покинула гардеробную, прихватила из редакторской свою сумку и пошла на вокзал – грабить помойку на перроне.

Сначала я думала дождаться темноты, но побоялась, что могу опоздать. Вдруг мусорный бачок опорожнят раньше? Кроме того, вокзал – это стратегический объект, ребята из линейного отделения транспортной милиции постоянно несут там караул, и в потемках они будут особенно бдительны. Не хватало еще, чтобы меня задержали за таким странным занятием!

Первым делом я прошла на стоянку, заплатила по счету за парковку Иркиной машины, предупредила, что отъеду через пару минут, и оставила в салоне свою сумку. Потом через здание вокзала проследовала на перрон, оттуда прошла прямиком в дамский туалет и, уединившись в кабинке, натянула на себя прямо поверх джинсов и майки помятый красный комбинезон. На голову водрузила форменный чепчик, максимально затенив лицо козырьком. Сунула в карман освободившийся пакет, глянула на себя в зеркало и содрогнулась! Ну и видок! Эх, почему меня не видит Крис де Бург, спел бы мне в утешение свое знаменитое «Леди ин ред»!

Я мужественно поборола горячее желание вернуть себе нормальный облик и покинула место общественного пользования, проигнорировав сдавленный окрик служительницы, решительно не помнящей, чтобы этакое чучело в красном входило в заведение, и, вероятно, желающей еще раз содрать с меня плату за пользование сортиром.

В процессе одевания манипуляции с липучками я опустила, поэтому комбинезон сидел на мне куда менее изящно, чем самое корявое седло на самой неграциозной корове. Да и измят он был дальше некуда, так что рядом с мусоркой я смотрелась вполне органично. Но нужный бачок я нашла только с третьей попытки, причем мне едва не помешали – не стражи порядка, как я боялась, а собратья-бомжи: две такие же бесформенные фигуры, одетые, правда, гораздо менее броско.

– Че ты тут делаешь, падла? – визгливо заорала невесть откуда взявшаяся потрепанная мадам в прозрачном пластиковом дождевике поверх ветхой ночной сорочки и с фингалом на пол-лица. – Серега, держи гадину!

– А ну, шука, вали отшедова! – поддержал свою леди щербатый босоногий джентльмен в брезентовых штанах на помочах из бельевого шнура, замахиваясь на меня сломанным зонтом. – Ща как дам по хребтине!

Я торопливо выхватила из благоухающей гнилыми фруктами емкости вожделенный газетный ком и поспешила ретироваться, спасая упомянутую хребтину от жестокой расправы. Очевидно, нарушителей конвенции здесь не жалуют!

– Ходют тут всякие, куска хлеба лишают, – продолжала верещать неотступно следующая за мной тетка.

Я прибавила шагу, потом почти побежала. Благо Иркина машина стояла метрах в пятидесяти, а в беге на короткие дистанции я могу посостязаться и с зайцем.

Быстро открыв дверцу, я швырнула газетный ком на заднее сиденье, плюхнулась на водительское место и отъехала со стоянки. Поотставшие бомжи остановились, отдуваясь.

– Ну ни фига шебе! – хлопнув себя по грязным брезентовым коленкам так, что в воздух взметнулись два клуба серой пыли, возмущенно воскликнул шепелявый Серега. – Да шо же она там такое выкапывает, ешли на швоей машине по помойкам еждит?

– Небось не пьющая, – с завистью сказала бомжиха и, посуровев, отвесила мелкорослому спутнику крепкий подзатыльник.

Я открыла дверь и сразу поняла, что в квартире без меня кто-то побывал: в помещении витал стойкий запах рыбы. Я обычно не использую в качестве ароматизатора воздуха сельдь иваси!

Оставив на тумбочке в прихожей сумку и пакет с газетой, я прошла в кухню и вздохнула: все ясно, приходил Колянов дядя, знатный рыболов-любитель, принес мне гостинец, чтобы я не оголодала в отсутствие мужа. И, смотрю, добрая душа, пытался подкормить не только меня!

В кошачьей миске на полу высилась заиндевевшая голова гигантского толстолобика с остекленевшими красноватыми очами. Перед миской с таким же отмороженным видом сидел зеленоглазый кот, на морде которого явственно читалось глубочайшее замешательство. Рыбья голова своими размерами превышала кошачью почти вдвое и выглядела совершенно неприступной.

– Давно так сидишь? – поинтересовалась я, распахивая окно.

Кот неуверенно оперся передними лапами о монументальный череп толстолобика и опасливо посмотрел сверху вниз.

– Переход Суворова через Альпы, – прокомментировала я.

Тоха издал протяжный негодующий крик и пошел в обход миски, неприязненно косясь на неприступную рыбью голову и нервно подергивая пушистым хвостом. Я присела рядом и успокаивающе погладила возмущенное животное.

Достав из-под мойки специальную кастрюлю, я перевалила в нее серебрящуюся, словно цельнометаллическую, голову, залила ее водой из-под крана и поставила на огонь. Тоха, все еще обиженно вякая, забрался на табурет, обвил лапы хвостом, насупился и замер в ожидании ужина.

– Стереги, чтобы не убежала, – предупредила я, уходя в комнату.

Мне не терпелось развернуть газету и узнать, кем же был трамвайный покойник. Оказалось – только представьте себе! – он был мирным чудаком – ботаником!

Статья без начала и конца, оставшихся, увы, на других страницах (идиотский принцип верстки!), повествовала об успехах некоего ученого ботаника Владимира Усова в деле борьбы за экологическую чистоту кубанских водоемов. Оказывается, этот самый Владимир однажды зачем-то выплеснул в чан с мыльной жижей воду из аквариума, рыбки в котором еще до того благополучно сдохли. Очевидно, господин Усов был не большой аккуратист. Оставив помои в тазу, он отбыл в месячный отпуск, а когда вернулся, нашел в ржавой емкости не гнилое вонючее болото, как следовало ожидать, а чистейшую воду, покрытую толстым слоем мясистых зеленых листьев. Экзотическое растение эйхорния, не доеденное безвременно усопшими рыбками в аквариуме, не только радостно прижилось в мыльном болоте, но и расплодилось, и даже отфильтровало воду до ключевой чистоты!

Воодушевленный ботаник принялся вдохновенно экспериментировать, и его дальнейшие опыты подтвердили уникальные способности эйхорнии по части очищения грязных водоемов. Так, выгребная яма во дворе усовской дачи превратилась в прозрачное озерцо за неделю. Вонючий пруд, за много лет безнадежно загаженный стоками птицефабрики, очистился за два летних месяца настолько, что в нем теперь не только купаться можно, но даже и принимать воду из него внутрь без всякой предварительной обработки!

Владимир Усов уверил корреспондента газеты в том, что посадочного материала у него уже достаточно, чтобы за оставшиеся теплые месяцы – август и сентябрь – очистить еще пару городских водоемов. Причем с наступлением холодов чудодейственная эйхорния попросту вымрет, и всю зеленую массу можно будет выгрести на берег баграми и пустить на корм скоту. Кубанский скот еще, правда, не знал о грядущем изменении в своем рационе, но священные индийские коровы, по словам ботаника, трескали эйхорнию за милую душу.

Дочитав до этого места, я спохватилась, что еще не покормила своего собственного скота, тьфу, кота, и побежала на кухню. Как раз вовремя! Вода в кастрюле с рыбой закипела, вспенилась шапкой и едва не потекла на плиту. Встревоженный кот начал орать, я шикнула на него, доварила толстолобика, вытряхнула его в раковину и, дождавшись, пока мертвая голова остынет, разобрала ее, отделив съедобное от несъедобного.

Кот азартно чавкал на полу, а я сидела над расправленной газетой, смотрела на портрет счастливого Владимира Усова, победно потрясающего перед камерой пучком мясистой зелени, и думала: кому мог помешать мирный ботаник? Может, в наших краях появилось какое-нибудь агрессивное антиэкологическое движение? Такой Гринпис наоборот?

Так ничего и не придумав, я аккуратно вырезала статью из газеты, поискала, куда бы ее деть, и вспомнила про зеленый конверт, который всучила мне Галка-Осения. Я положила в него газетную вырезку и сунула конверт на полку между книгами.

Про кассету с видеозаписью я не забыла, просто не могла ее сейчас посмотреть. Съемка велась профессиональной цифровой видеокамерой, и обыкновенный бытовой видик для просмотра готового материала никак не годился.

– Ладно, приду завтра на работу пораньше и там посмотрю, – сказала я сама себе.

Потом наскоро прибрала на кухне и быстренько сбегала на помойку, чтобы без почестей захоронить в мусорном баке бренные останки толстолобика. Вернулась домой, сложила в небольшую дорожную сумку кое-какие личные вещи, сунула под мышку сонного наевшегося зверя, плотно закрыла окна, заперла дверь и поехала в Пионерский микрорайон – сторожить Иркины хоромы в компании кота Тохи и собаки Томки.

Бурная радость, выказанная овчаркой при моем появлении, была просто умилительна! Том скакал вокруг меня на задних лапах, как дошколенок вокруг новогодней елки – до полноты сходства ему не хватало разве что маски зайчика. Растроганная, я от души накормила пса говяжьей тушенкой из Иркиных стратегических запасов, побегала с ним по просторному двору за мячиком, устала как собака и так же, как сам Томка, вывалив язык, вползла на высокое крыльцо: отсиживаться и отдыхать.

Постепенно стемнело, в черном небе, не засвеченном городскими огнями, дрожа, засияли крупные августовские звезды. Я вынесла на крыльцо блюдо с обнаруженной в холодильнике жареной курицей, водрузила его себе на колени и, мечтательно поглядывая на бархатное небо с просверками падающих звезд, неспешно обкусывала куриную ногу. По правую руку от меня устроился пес, по левую кот. Я то и дело поочередно выдавала им порции мяса, которое звери уплетали быстро, но благовоспитанно. В общем, мы проводили время с толком и с большой приятностью.

Идиллию нарушил телефонный звонок.

– Да? – произнесла я, рассеянно поднеся к уху полуобглоданную куриную конечность.

Том укоризненно гавкнул.

– Ах, да, – я отложила курицу, вытерла жирные руки о мохнатую собачью спину и отстегнула с пояса мобильник. – Алло?

– Кыся, привет! – сказала трубка голосом любимого мужа. – Ты почему дома не ночуешь? Я звоню, звоню – а там никого!

– Правильно, мы с Тохой поселились у Ирки, – объяснила я. – Они с Моржиком укатили в Сочи, а я тут буду за сторожа. Скучно, зато еды навалом! Можно ничего не готовить!

– Лентяйка, – добродушно попенял супруг. – Небось сидишь там, плюшками балуешься?

– Курицей, – поправила я. – Тут у меня чудесная жареная курица…

На секунду замолчав, я прислушалась: за моей спиной раздавалось торопливое чавканье на два голоса. Я оглянулась: кот и пес, презрев расовую вражду, дружно склонились над блюдом и наперегонки лопали жареную птицу. От их хороших манер не осталось и следа!

– То есть у меня была курица, – поправилась я.

– Слушай, курица, – ласково сказал Колян. – Ты почту когда-нибудь проверяешь?

– Вчера только заглядывала в ящик, ничего там нет, кроме рекламных проспектов!

– Электронную почту!

– А-а, – виновато протянула я. – Совсем забыла. Ты же знаешь, не люблю я этот способ коммуникации. А что там у нас, в почте?

– Это ты мне завтра скажешь. Я позвоню вечерком. У тебя все в порядке?

Рассказать ему про жмурика или не надо? Пожалуй, не буду.

– Все спокойненько, как на кладбище!

Тьфу, чуть не проболталась!

– Тогда пока! – Муж не заметил сомнительной фразы. – Мы с Масянькой в порядке, целуем, скучаем, привет животным!

Я выключила телефон, отложила трубку в сторону и с укором обернулась к зверям:

– Сожрали птичку, троглодиты? Совести у вас нет!

Том протяжно вздохнул и сунул голову мне под мышку. Кот помял лапами мое колено и свернулся на нем уютным калачиком.

– В пионерском лагере «Солнышко» объявляется отбой, – вполголоса сказала я.

Действительно, имело смысл лечь спать пораньше: день был довольно напряженный, а назавтра я хотела явиться на работу до прихода коллег, чтобы без помех просмотреть припрятанную кассету.

Ночью мне не спалось, мучили кошмары. Главным образом мне снился трамвайный жмурик, очень пугающего вида – весь в зеленой тине и с четками из гагатовых скарабеев в посиневшем кулаке. Страшно шамкая бескровным ртом, он грозился дать мне по хребтине, а потом открыл глаза – и оказалось, что зрачки у него треугольные.

– Апокалипсис! – загробным голосом взревел усопший.

Вопль сделался невнятным и пронзительным, разделился на два голоса и превратился в визг.

Я села в постели, попыталась спустить ноги на пол, не смогла, слепо поползла в темноту в поисках края безразмерного ложа и благополучно свалилась с него головой вниз. Сверху на меня накатило что-то продолговатое, одновременно и мягкое, и увесистое, и ударило-таки по хребтине! Я вскрикнула, отбросила предмет в сторону, вскочила и снова растянулась на полу, беспомощно суча ногами, спеленутыми сбившейся простыней на манер мумии. Совершенно случайно зацепила рукой вычурный светильник на высокой ножке, сенсор сработал, и в спальне мгновенно разлился мягкий розоватый свет.

Тяжело дыша, огляделась, соображая, где я и кто я. Рядом со мной гигантским постаментом высилась кровать, поодаль на ковре вытянулась подушка-валик, вполне сопоставимая по размерам с моим трепещущим от пережитого ужаса телом. Надо полагать, это она со мной дралась…

Под потолком еще носились отголоски пугающего вопля. Но, прошу заметить, я не орала! Тогда кто?

– Спокойствие, только спокойствие! – дрожащим голосом сказала я себе.

И тут снова раздался пронзительный крик, от которого волосы встали дыбом по всему телу!

Выпутавшись из простыни, я обежала суперкровать в поисках тапок, не нашла их, плюнула с досады и босиком помчалась на звук, часто шлепая по стенам ладонями в поисках выключателя.

Источник звука обнаружился в саду за окном. Там в зарослях мяты изваяниями застыли два кота, один незнакомый черный, другой белый – мой Тоха. Вылез, зараза, в какую-то из бесчисленных форточек! Отвернув головы в стороны и не глядя друг на друга, звери периодически начинали орать слаженным дуэтом, в развитие музыкальной темы переходя от басов к сопрано и дальше в ультразвук.

Оценив ситуацию, я прошлепала на веранду, там сунула ноги в первые попавшиеся онучи и вышла в росистый сад. В вольере сбоку от дома заворочался разбуженный пес.

– Тоха, иди сюда! – строго позвала я, тем самым невольно форсировав события: с громкими боевыми кличами на устах коты бросились в руко… нет, в лапопашную.

Черно-белый клубок, идеально повторяющий эмблему янь-инь, катался в мятных джунглях, безжалостно сминая растения и фонтанируя клочьями разноцветного пуха.

– Пр-рекратите безобр-разие! – гневно рявкнула я, коршуном падая сверху.

Клубок распался. Черный кот канул во тьму, а Тоху я ухватила за задние лапы, получив пару раз по физиономии дергающимся хвостом. В вольере с претензией взлаял Том, явно недовольный тем, что веселье разворачивается без его участия. Плененный Тоха рычал, как тигр.

– Всем молчать! – велела я, волоча упирающегося кота за антиблошиный ошейник.

Затащила его в дом, на веранде сунула в плетеную корзину с какими-то луковицами, чтобы не вылез, придавила крышку перевернутой табуреткой и пошла искать форточку, через которую зверюга выбрался наружу. Нашла, закрыла, выпустила пленника на свободу, погасила всюду свет, забралась в кровать, уронила голову на подушку и заснула как убитая.

И приснился мне убиенный Владимир Усов, совсем как живой: демонически хохоча, он швырял в меня из окна движущегося трамвая бумажные комья. Один комок попал мне в лицо, сам собой развернулся и оказался большим зеленым конвертом.

– Проверь почту! – повелел гулкий голос с небес, а потом снова раздался пугающий вопль.

Я подпрыгнула в постели, сбросив на пол устроившегося под боком кота. Тоха возмущенно мявкнул и заткнулся. Нечеловеческий вопль продолжался: звенел многофункциональный телефон «Русь», в режиме будильника заведенный мной на половину седьмого утра. Успокоившись, я перевела дух, стерла испарину со лба, похвалила себя за выдержку и хладнокровие, и тут проклятый телефон тематически заиграл бородинское «Славься!».

Пришлось вылезать из постели и выдергивать патриотично настроенный аппарат из розетки. Наконец-то стало тихо, я уснула, проспала урочный час и закономерно опоздала на работу.

По дороге в телестудию я рассуждала следующим образом: очевидно, ботаника Усова убили незадолго до нашего появления. Не раньше, чем за одну остановку: как раз перед этим трамвайные пути делали такой крутой поворот, что даже вполне живые граждане цеплялись за кресла, чтобы не упасть. Если бы Усова перевели в разряд жмуриков раньше, на тряском повороте он не удержался бы в пластмассовой мыльнице трамвайного кресла. Далее. Я, конечно, не специалист, но полагаю, что покойники не имеют обыкновения потеть, а ведь затылок Усова был покрыт мелкими капельками. Причем в вагоне гулял сквозняк, стало быть, пот должен был быстро высохнуть.

Получалось, что Усова убили на перегоне между остановками «Вещевой рынок» и «Стадион «Кубань». На рынке из трамвая наверняка вывалила целая толпа потенциальных покупателей, в общей суете убийца мог действовать с большим удобством. А вот у стадиона в дни, когда нет футбольных матчей, мало кто выходит и садится, значит, покинуть вагон можно без помех. Совсем рядом абсолютно пустой подземный переход, скрывайся – не хочу…

Короче говоря, я надеялась, что камера успела запечатлеть убийцу. Действительно, в кадр попали два мужика и одна хрупкая девушка, сошедшие на остановке через заднюю дверь, а потом в ту же дверь лихо запрыгнула я сама. Причем из всех заснятых на пленку граждан самое решительное и даже угрожающее выражение лица было именно у меня! Потом вагон тронулся, и Вадик пошел по проходу, снимая сидящих пассажиров.

Я перемотала кассету к началу и буквально покадрово рассмотрела запись, запечатлевшую людей, которые вышли из вагона на остановке «Стадион «Кубань». Это ничего не дало, потому что из тех троих никто не крался к выходу со зловещим выражением на морде, никто не озирался по сторонам и не вытирал о подол окровавленные руки, так что опознать убийцу, если он там и был, мне не удалось.

Я вздохнула и тут же услышала громкий вздох позади себя. Это еще кто?! Время – без четверти девять утра, в телекомпании, кроме меня и охранника, никого не должно быть!

Я обернулась: никого! По спине пробежал холодок. Может, это призрак убиенного Усова пришел помочь мне разобраться в криминальной ситуации? Так и помог бы, чего вздыхать попусту!

– Чур меня, – пробормотала я, поворачиваясь к экрану.

Позади раздался долгий протяжный скрип. Я не выдержала, выбралась из кресла, обозрела помещение редакторской с высоты своего роста и успокоилась: на диване в плохо освещенном углу комнаты, завернувшись в некомплектную штору, мирно спал Семен. До сих пор он не шевелился и в полумраке был принят мной за кучу тряпок.

Я приглушила звук телевизора, чтобы не мешать человеку спать. Ему всего-то осталось подремать с четверть часа, скоро здесь будет полно народу и начнется обычный бедлам. Вот бедняга! Он явно опять дежурил в ночь, вторые сутки на работе, надо же такое выдержать!

Впрочем, дома Семену приходится гораздо тяжелее. У него жуткая теща, просто кошмар ночной, а не женщина! Мужественный Сема не жалуется, но совершенно случайно я в курсе его семейной драмы. Дело в том, что Семена угораздило жениться на младшей сестре мужа моей старой приятельницы Тани Болотниковой. Таким образом, его тещей стала Танькина свекровь, а уж рассказов о ней-то я в свое время наслушалась!

Виолетта Михайловна – настоящий монстр в образе человеческом. Она беспрестанно изводит окружающих, требуя к себе повышенной заботы и внимания, хотя у нее лошадиное здоровье, позволяющее шестидесятилетней бабе затевать многочасовые словесные баталии и неизменно выходить из них победительницей. Виолетта Михайловна с кровожадной радостью доводит до скандала любую житейскую ситуацию. Скажем, на любезное предложение детей поужинать вместе с ними вздорная баба язвительно отвечает, что на ночь глядя нажираются только свиньи, а картошка с мясом страшно вредна, в особенности людям, которые, как ее бестолковый сын, со дня на день обзаведутся язвой желудка, чего бессовестная невестка не учитывает либо по природной своей глупости, либо в надежде поскорее овдоветь. Дрянь, паскуда голозадая, не иначе на наследство зарится!

При этом противная тетка непрестанно упрекает окружающих в душевной черствости и ставит им в пример плаксивых и слюнявых персонажей мексиканских сериалов. А поскольку смотреть полезные и назидательные латиноамериканские «мыльники» молодое поколение категорически не желает, предпочитая им динамичные голливудские фильмы, коварная Виолетта Михайловна имеет обыкновение врываться в комнату детей в неурочное время и без проволочки врубать телевизор, как раз выдающий в эфир ночную порцию «мыла». А молодые супруги в этот поздний час либо мирно спят, либо наслаждаются тесным общением друг с другом! Право, есть от чего стать импотентом и мизантропом!

В общем, неизменная готовность Семена торчать на работе днями, ночами и сутками меня лично нисколько не удивляет. У нас тут, конечно, довольно беспокойно, но дома у бедняги просто бесконечный, как «Санта-Барбара», кошмарный ужастик!

Сочувственно вздохнув, я отвернулась от спящего и сосредоточилась на просмотре.

Вот что, значит, мой стажер называет «крупным планом»! На весь экран расплылся топорщащийся рыжей щетиной потный затылок, потом фокус вовсе пропал и нашелся уже на уровне кармана с торчащей из него рукояткой орудия убийства. Камера нервно вздрогнула, помешкала и рывками поехала вниз, являя взору невнятные картины, а именно: кусок костлявого запястья с массивным браслетом и дорогим хронометром; колено, обтянутое брючной тканью крупного плетения; полоску бледной волосатой кожи в просвете между вздернувшейся штаниной и коротким бежевым носком; наконец, стопы в летних штиблетах с прорезями.

Ну-ка, ну-ка, а это что такое? Я остановила картинку и пригляделась. Носки на ногах покойника производили впечатление двухцветных: светлый верх, более темный низ. Никогда не видела мужские носки подобной расцветки! От резинки до щиколотки – песочного цвета, а ниже – тоже цвета песка, но не сухого, а мокрого!

Ой! А ведь он, похоже, просто промочил ноги!

Я задумалась. День вчера был жаркий, дождей в городе не случалось уже больше недели, обычная августовская погода. От луж на дорогах не осталось и следа, водосточные канавы сухи, как горло похмельного алкаша, – так где же усопший бродил перед смертью?

– Леночка! Спасай! – На стул рядом со мной неожиданно рухнул взъерошенный Дмитрий Палыч.

Я поспешно нажала кнопку «стоп», убирая с экрана изображение.

– В вечерний выпуск нужен спецрепортаж! – сообщил шеф.

– Очень нужен? – все еще думая о мокроногом покойнике, поинтересовалась я.

– Позарез!

Я вздрогнула. С подозрением покосилась на шефа, вынула из видика кассету и спрятала ее в карман.

– Я тебе Андрюшу в операторы дам, – заискивающе сказал начальник. – И машина свободна…

– Машина – это хорошо, – согласилась я. – А Андрюшу не надо, пусть с Наташей работает. Я возьму Вадика.

Оператор он, конечно, аховый, закончила я про себя, но зачем посвящать в криминальную историю лишних людей! Куда ехать за спецрепортажем, я сообразила сразу: конечно, на очищенный усовской эйхорнией пруд птицефабрики!

Впрочем, этот пруд мне пришлось еще поискать. Я-то наивно полагала, что птицефабрика в окрестностях города одна-единственная, а оказалось, что их аж четыре. Что и говорить, кубанцы уважают нежное куриное мясо и питательные яйца!

Последовательно объезжать все места обитания несушек и бройлеров мне не хотелось. Вспомнив, что эйхорния – растение экзотическое, в природных условиях произрастающее в Индии, я сообразила, кто бы мог помочь мне в поисках места ее дислокации.

Оставив Вадика нетерпеливо дожидаться моего возвращения, я спустилась по лестнице на первый этаж, в редакцию газеты «Живем!» и прошла прямиком к верстальщикам.

За «Макинтошем» в углу просторной комнаты виднелась коротко стриженная, почти бритая белобрысая макушка.

– Петька там? – указав на этот блондинистый скальп, спросила я ближайшего работника мыши и клавиатуры.

– Пирепон-то? Там, куда ему деться!

Я удовлетворенно кивнула и проследовала в нужный угол.

– Петя, привет! – сказала я белобрысому юноше за «Макинтошем», без приглашения плюхаясь на свободный стул. – Ответишь мне на один вопрос?

Не снимая рук с клавиатуры, Петя посмотрел на меня большими голубыми глазами ласковой сиротки и кивнул.

Вот, всегда-то он такой молчаливый и благостный! И, что удивительно, при этом именно Петя Пирепон регулярно становится причиной самых жарких редакционных скандалов!

Дело в том, что душка и обаяшка Петя Суслачев придерживается нетрадиционных для нашего региона религиозных воззрений. Петя убежденный кришнаит. Внешне это выражается в том, что Петюша носит на шее деревянные бусики, волосы стрижет «под машинку», оставляя тоненькую, как крысиный хвостик, косичку на затылке, и никогда, повторяю – никогда! – не теряет благодушного настроения. Кажется, кришнаиты все такие миляги и душки, неизменно улыбчивые и всем довольные. Во всяком случае, именно такое впечатление сложилось у меня после посещения какого-то развеселого кришнаитского праздника в краевой филармонии. Мужчины там щеголяли в свободных одеяниях прелестных абрикосовых тонов, женщины – в потрясающих ярких сари, все приветливо улыбались и друг другу, и посторонним, пели мелодичные песни, усердно били в бубны и угощали гостей праздника восточными сладостями. Даже всем с собой на выходе давали крошечные пакетики с пирожными, похожими на знакомую нам «картошку». В общем, лично мне они очень по душе.

Однако главный редактор газеты «Живем!» относится к кришнаитскому благодушию совершенно иначе. По его мнению, в наших широтах оно катастрофическим образом ложится на почву отечественного «пофигизма». А скомпроментировал всех кришнаитов оптом в глазах уважаемого редактора все тот же Петя. Пребывая в уверенности, что все к лучшему в этом лучшем из миров, он то и дело допускает редкостные по глупости опечатки в статьях и заголовках, которые ему поручается набрать и сверстать.

Помню Петиных рук дело – дивной прелести подзаголовок к одной из новостных статеек: «Старушки получат пенисии!» Не пенсии, а именно пенисии! Петя допустил очаровательную опечатку, корректор Витя Трофимов ее проворонил, и газета так и вышла в свет. Право, я ожидала, что наутро под дверью редакции соберутся игриво настроенные бабушки, пришедшие истребовать обещанное! А главный редактор, отплевавшись кипятком, демонстративно прикнопил на редакционную доску объявлений вырезку со злосчастным заголовком «Старушки получат пенисии!», снабдив ее собственноручной припиской: «Которые будут отрезаны непосредственно у Суслачева и Трофимова в случае повторения подобного безобразия!»

Был еще случай, косвенно затронувший и нашу телекомпанию: Петя сверстал программу телепередач на февраль и напрочь позабыл, что в нем только двадцать восемь дней. Дотянул программу аж до тридцатого февраля! А когда сразу два главных редактора – газетный Сан Саныч и наш Дмитрий Палыч – примчались снимать с олуха стружку, Петя поднял на них лазоревые глазки и с подкупающим простодушием вопросил: «А что, должно было быть и тридцать первое?» После чего онемевшие главные рука об руку удалились глотать антистрессовый коньяк.

Что до прозвища Пирепон, то его славный парнишка Петя Суслачев получил после того, как набрал и даже сверстал маленькую заметочку, в которой рассказывалось об эксперименте в одном из европейских зоопарков. В ней была, в частности, такая фраза: «В одной клетке живут утка, шимпанзе и трехлетний пирепон». Вся редакция гадала, кто такой этот пирепон, даже к нам в телекомпанию бегали за советом. Предполагали разное: пирепон – это питон, пирепон – это кто-то перепончатый, а в итоге выяснилось, что Петюша банально не разобрал почерк журналистки, от руки набросавшей заметочку, и ничтоже сумняшеся окрестил пирепоном неразгаданного им тигренка.

– Петенька, – улыбаясь своим воспоминаниям, сказала я. – Скажи мне как кришнаит кришнаиту, где в окрестностях нашего города может произрастать экзотическое индийское растение?

– Ты не знаешь? – тихо удивился Пирепон. – Рядом с трассой Екатеринодар – Темрюк есть пруд, где растут индийские лотосы. Уникальное место, другого такого в России нет!

– Лотосы – это хорошо, – кивнула я, довольная тем, что не ошиблась адресом, нашла сведущего человека. – Лотосы – это просто замечательно. Но! Не лотосом единым жив кришнаит! Меня сейчас интересует эйхорния!

– Старушки получат пенисии! – неправильно истолковав мои слова, глумливо захохотал верстальщик за соседним компом.

– Слушайте, граждане, обуздывайте свое воображение! – возмутилась я. – Я понимаю, слово «эйхорния» для слуха русского человека звучит неприлично, но не до такой же степени!

– Эйхорния, эйхорния, – как ни в чем не бывало забормотал Пирепон. – Та, которая очищает воды священного Ганга?

– В том числе и их, – кивнула я. – А по осени ее скармливают священным индийским коровам.

– Так это возле НИИ птицеводства, – кивнул Петя. – На выезде из города, километрах в десяти по ростовской трассе. Я слышал об этой эйхорнии от наших, но сам еще не видел, хотя надо бы, конечно, съездить на экскурсию…

– Спасибо тебе, Пирепончик! – поблагодарила я, вставая. – Я рада, что в тебе не ошиблась.

Продолжая мило улыбаться, Петя смущенно потупил голубые глазки.

Итак, искомая птицефабрика на самом деле оказалась никакой не фабрикой, бери выше – настоящим Институтом птицеводства. Правда, у них там был опытный цех, и пруд тоже имелся – симпатичное такое озерцо, густо заросшее мясистыми зелеными листьями.

– Эйхорния! – победно воскликнула я, разглядев экзотического вида растительность в окошко автомобиля.

– Чего ругаешься? – характерно отреагировал на незнакомое слово Вадик, обернувшись ко мне с переднего сиденья.

– Саша, останови, пожалуйста, машину! – не ответив стажеру, попросила я водителя.

Вокруг простиралась абсолютно безлюдная местность: ни тебе гуляющих, ни рыбаков с удочками… Впрочем, откуда они тут возьмутся, одернула я себя, степь да степь кругом, до города километров десять, общественный транспорт сюда не ходит, сотрудники НИИ, наверное, приезжают на работу на личных авто. Да еще у них небось тут есть вахтенный автобус…

– Хорошая водичка, – сообщил Вадик, пробившийся к пруду черед камышовые заросли. – Просто удивительно! Такая чистая! Лучше, чем в бассейне! Может, искупаемся?

– Не сейчас, – ответила я, оглядываясь. – Не время. Первым делом, первым делом – самолеты, в смысле, птички.

Стажер безропотно повернул назад.

– Вадик, возьми камеру и пройди во-он туда, – я показала на недалекий бетонный забор. – Начни снимать этот курятник, а я подойду через минуту. Саша, подвези его!

Машина с оператором скрылась за поворотом, я посмотрела на часы – минут через пять слух о нашем прибытии достигнет ушей местного начальства, придется демонстрировать служебные удостоверения и убеждать руководство НИИ в социальной необходимости съемок. Так, пока суд да дело, быстренько сориентируемся…

Я рысцой пробежалась вокруг пруда, внимательно осматривая подступы к воде – и впрямь чистой, даже прозрачной. По поверхности вблизи берега прошла легкая рябь, я вгляделась в хрустальные глубины и увидела стайку каких-то маленьких серебристых рыбешек. Интересно, что это за живность? Венечка как-то рассказывал мне, что в водах так называемой Теплой Кубани – то есть в старом русле реки, куда сливает горячую воду городская ТЭЦ, живут и размножаются аквариумные рыбки. Вроде кто-то как-то их туда запустил, а рыбкам и понравилось. Венька на полном серьезе уверял меня, что, вооружившись удочкой, за пару дней рыбной ловли на Теплой Кубани начинающий аквариумист может совершенно бесплатно собрать себе неплохую коллекцию. Так, может быть, и вблизи экзотической эйхорнии поселились какие-нибудь редкие виды жаберных – или как там по-научному называют рыб? Не знаю, я не ихтиолог. В нашем доме в рыбе кое-что понимает только кот, да и тот специалист исключительно по всяческой мелочи, вот обычный толстолобик чуть крупнее бультерьера уже не в его компетенции…

В укромном месте под навесом ивовых ветвей обнаружился удобный спуск к воде – лишенный растительности глинистый участок примерно двухметровой ширины. В верхней его части сохранился отпечаток автомобильного протектора, здесь явно недавно стояла какая-то машина. Судя по размеру колес, машина была легковая, а больше ничего сказать не могу, следопыт из меня такой же, как ихтиолог, – неважный. К воде прибывшие на авто граждане, судя по отпечаткам обутых ног, топали пешком, но, опять же, сколько их было, этих самых ног и владеющих ими граждан, – один бог знает. А по траве, кажется, что-то тащили, вон как она примята, кое-где даже выворочена с корнем!

Я наклонилась, присматриваясь, и тут увидела в слегка подсохшей глинистой ямке совершенно удивительный след, больше всего напоминающий смазанный отпечаток небольшого ласта!

Может быть, это какой-то подросток плавал в пруду с соответствующим снаряжением?

– Наверное, так, – вслух решила я. – Потому что иначе остается предположить существование в наших широтах собственного лох-несского чудища! Для комплекта к эйхорнии, экзотика к экзотике!

Тряхнув головой, я бодро зашагала к бетонному забору, огораживающему территорию НИИ, но не успела подойти к гостеприимно открытым воротам, как увидела выезжающую из-за поворота машину. Вадик приветственно помахал мне ручкой в окошко.

– У них тут сегодня выходной, – сообщил он, подкатив поближе. – Начальства никого нет, и вообще из людей всего одна птичница на весь коровник…

– А сами-то коровы, то есть куры, здесь? Или у них тоже выходной? – спросила я, придерживая дверцу, чтобы оператору с камерой было удобнее вылезать. – Надеюсь, хотя бы птичек ты мне снял?

– Вот так ты их называешь? Птичек? – как-то неуверенно повторил Вадик. – Птичек-то я снял… Но…

– Ну и хорошо, – оборвала я. – Мне-то нужен в основном пруд, так что ты походи тут с камерой, поснимай, да еще, если сможешь, сорви для меня пучок вот той зеленой бяки. Только свежий пучок, красивый, как рыночный укропчик. Он мне нужен в качестве букета.

Вадик вытянул шею и с сомнением посмотрел на обширную плантацию эйхорнии:

– Придется ноги замочить!

– Ну и замочи, – сказала я и осеклась.

Мокрым носкам трамвайного жмурика, похоже, нашлось объяснение!

Пока Вадик с треском ворочался в камышах, как то самое лох-несское чудище, а водитель Саша привычно дремал в откинутом кресле, я сидела на берегу, неотрывно глядя на озерную гладь и усердно размышляя. Итак, как это могло быть? Владимир Усов мог приехать к озеру, чтобы полюбоваться на свою драгоценную эйхорнию. Или, может, ее удобрить пора было, нитрофосом каким-нибудь полить, прополоть или там окучить… Неважно, в общем, приехал он к озеру…

Стоп, а на чем он к нему приехал? Не на трамвае же?

Я закусила губу. Ладно, решение транспортной проблемы пока отложим. Итак, приехал он на чем-то к озеру, пошел проведать ненаглядную эйхорнию, промочил ноги… И что дальше? Возможно, увидел что-то такое, чего видеть был не должен.

Ага, лох-несское чудище он увидел! Вылезло оно из воды на солнышке погреться, глядь – а тут Усов! Огорчилась Несси, что ее расконспирировали, и давай преследовать ботаника! Догнала его уже в городе, в трамвае, заточкой саданула – вот чушь так чушь!

Нет, увидел он, наверное, ту самую машину под ивами, след от которой нашла я. И что? И ничего, встреча прошла в теплой дружественной обстановке. Возможно, его даже в город подбросили на той же машине, ведь мокрые носки ботаника даже просохнуть не успели. А потом, уже в черте города, Усов сел в трамвай, и тут же за ним пошел убийца…

– Это тебе сгодится? – мне на колени шмякнулся мокрый зеленый куст. – Не то что на букет, даже на венок хватит!

Я подпрыгнула:

– Вадик, ты с ума сошел?!

– Мало? – на полном серьезе спросил стажер.

Я внимательно посмотрела на него:

– Средних размеров корове хватило бы на комплексный обед!

– Есть хочется, – неожиданно подал голос водитель Саша. – Долго вы еще? У меня по режиму обед через полчаса!

– Обед у него! – хором возмутились мы с Вадиком.

– Да, обед! – с претензией заявил обычно кроткий Саша. – А что? Коровам, значит, можно обедать, а водителю нельзя? Водитель, значит, хуже последней скотины?

– Вот завелся! Сейчас поедем, – примирительно сказала я. – Скажу пару слов в кадре, и можно будет стартовать. Сюжет, считай, у нас есть. А этот эйхорниевый кочан я Пирепону презентую, ему приятно будет…

Сказано – сделано: вернувшись со съемки, я первым делом забежала в редакцию «Живем!» и торжественно вручила мило зардевшемуся Пете свежесорванный эйхорниевый букет.

– А куда бы мне его поставить? – задумался Пирепон. – У меня тут нет никакой посуды, кроме кофейной чашки!

Я поискала глазами и сдернула с подоконника литровую банку с мутно-коричневой жижей:

– А это что такое?

Пирепон потупился.

– А это Петька ленится чашку свою мыть, – обернувшись ко мне, с готовностью наябедничал второй верстальщик. – Он чай или кофе попьет, грязную чашку кипяточком из чайника сполоснет, а помои в эту банку и выльет. И так шесть раз за день!

– То, что надо! – не обращая внимания на смущение Пирепона, я затолкала в банку с грязной водой эйхорниевый кочан и водрузила «икебану» обратно на подоконник.

– А куда же теперь Пирепон помои сливать будет? – не унимался Петин коллега.

– А он еще одну банку заведет, – не задержалась я с ответом. – И станет потом переставлять букет из емкости в емкость, так что у него всегда будут в наличии и помои, и чистая водичка!

Жутко довольная собой, я вернулась в редакторскую, быстренько попила контрафактного – выклянченного у Славика – кофейку и побежала в аппаратную смотреть, что мы с Вадиком привезли со съемки. Дисциплинированный оператор успел уже загнать изображение с цифровой кассеты в компьютер, так что мне оставалось только пару раз щелкнуть мышкой. Проделав все необходимые для запуска записи манипуляции, я плюхнулась в мягкое кресло и приготовилась смотреть.

Сначала на экране появилось изображение добродушного толстого доктора в белом халате. Отвисшие щеки придавали эскулапу сходство с сенбернаром. Очевидно, поэтому хотелось услышать от него что-нибудь по ветеринарной части, но симпатяга доктор желал лечить отнюдь не собачек. С большой гордостью он сообщил, что медицинским центром «Проктолайф» освоена новая, суперсовременная методика лечения геморроя. Приобретенный клиникой аппарат с непроизносимым названием позволяет пациенту воочию увидеть на экране то, что раньше было доступно только оку проктолога! Доктор явно не сомневался в том, что его пациенты просто изнывают от желания полюбоваться донимающей их болячкой.

Я ухмыльнулась: очевидно, загоняя отснятый материал в компьютер, стажер немного промахнулся и зацепил предыдущую съемку. Слава богу, это не я записывала интервью в клинике «Проктолайф»! Мне трудно было бы удержаться и не предложить сенбернаристому доктору в развитие темы одаривать пациентов цветными фотографиями родного геморроя. В нарядных рамочках и с трогательной надписью: «Всегда с тобой!»

Душка-проктолог с экрана пропал, появилось красочное изображение неаппетитного плаката «Геморрой – враг твой!», потом вдруг возникло чье-то пугающе крупное око. Круглый глаз моргнул, камера дернулась и поехала вниз по крутой дуге, сопровождая изогнутый грязно-розовый шланг. Кишки мне показывают, что ли?! Двенадцать секунд – по таймеру – я пялилась на экран, пока до меня не дошло, что геморроидальная тема уже закрыта, и этот шланг – на самом деле никакая не кишка, а длинная тонкая шея…

– Вадик! – заорала я, не отрывая глаз от экрана.

И породила своим воплем цепную реакцию микрокатастроф: водитель Саша, со вкусом обедающий за большим столом в углу просторной комнаты, испуганно вздрогнул, выронил бутерброд и недовольно заворчал. Сандвич закономерно шмякнулся маслом вниз – прямо на колени сидящему рядом с Сашей Максу. Возмущенно вскрикнув, Макс быстрым движением смахнул бутерброд со своей штанины, и он метательным диском пронесся через все помещение в направлении двери, в проеме которой как раз возник испуганный моим криком стажер. Продемонстрировав великолепную реакцию, Вадик ловко отбил подачу кулаком, и несчастный бутерброд взмыл к потолку, уже в воздухе разваливаясь на куски. Обломки посыпались на головы присутствующим. Увесистый шмат маслянистой каши с сочным звуком ляпнулся на ладонь застывшему Саше.

– Возвращение блудного бутерброда, – очнувшись, ехидно прокомментировал Макс.

– Е-твое! – с чувством произнес Саша.

Тихо – из уважения ко мне – ругаясь, мужики спешно обирали с себя жирные крошки.

– Вадик, это кто?! – не обращая внимания на общую суету, я неверяще смотрела на экран.

– Это? – смахнув на пол комочек хлебного мякиша, стажер присел на диванчик рядом со мной. – Птички.

– Вижу, что не комарики, – нетерпеливо отбрила я. – Где ты это снял?!

– Да в том самом коровнике. То есть в курятнике…

– В страусятнике! – взвизгнула я, завороженно созерцая сцены на экране. – Вадька, это же страусы!

– А я так и подумал, – удовлетворенно сказал стажер, хлопнув себя по коленке. – Сомневался, правда, ты же сказала, что там куры… Да еще эта тетка, коровница, то есть курятница…

– Страусятница, – автоматически поправила я.

– Страусятница, – согласился Вадик. – Она сказала, что их к нам из Швеции завезли. В Швеции страусы разве водятся? По-моему, нет… Зато девки у них, судя по порнухе, как на подбор – здоровенные, голенастые, как те самые страусы. Я и подумал – может, это действительно куры, только такие особые, чистопородные шведские бройлеры. Большие и ногастые.

– Вадик, – озаренная новой мыслью, я порывисто обернулась к стажеру и схватила его за руку, замаслив себе ладонь. – А какие у них ноги?

– У девок? – переспросил Вадик.

Парни за столом у окна прекратили ругаться и навострили уши.

– Нет, у страусов! – уточнила я.

– Слушай, я не знаю, – занервничал Вадик, смущенный общим повышенным вниманием. – Что ты имеешь в виду? Ноги как ноги… Ну, длинные… Ну, голые… Какие еще? Серые…

– Да хоть фиолетовые в клеточку! Ты скажи, на ногах, на ногах у них что? Ласты?!

– Нет, черевички! – рявкнул Вадик, окончательно выведенный из терпения. – Ты спятила, что ли, какие ласты! Им вообще никакая обувь не положена! Коровница сказала, они даже зимой по снегу босиком бегали!

Я с искренним интересом разглядывала картинку на экране. В интерьере стандартного отечественного птичника с кормушками и поилками экзотические страусы смотрелись несколько неестественно. Вдобавок, усугубляя сходство с гигантскими игрушками, на шее у каждой птицы, как ценник, болтался квадратный картонный ярлычок с именем. «Буш» – прочитала я на табличке ближайшей к объективу камеры птички и хмыкнула: таких «ножек Буша» одной на десять порций хватило бы!

– Вот только мало их, – с сожалением заметила я.

– Всего было тридцать штук, но половина уже сдохла, – со знанием дела сообщил Вадик. – Страусоводы не знают, то ли корма им наши не подошли, то ли климат…

– Еще бы, босиком по снегу! – поддержала я.

Отпечаток незнамо чьего ласта на глинистом берегу пруда не давал мне покоя, так что в конце концов я не выдержала и прямо с работы позвонила Венечке Петрову.

Венечка – мой давний приятель и большой любитель всяческой живности. Начинал он как аквариумист, но декоративными рыбками не ограничился, постепенно обзаведясь довольно приличной коллекцией совершенно неаквариумных жаберных, включая пару двухметровых осетров, каких-то редких лягушек, ящериц и даже удавчика. Потом невесть откуда к этому бестолковому зверинцу приблудились хромой енот, мартышка и плешивый ослик, и, когда Венечкина двухкомнатная квартира стала походить на Ноев ковчег, он ее продал, купил земельный участок и начал строительство «Первого в России частного океанариума». Строительство обещало стать пожизненным, ибо, едва возведя первый этаж, Венечка под завязку набил его питомцами, для улучшения их жилищных условий надстроил второй этаж, заселил и его, затеял мансарду, присобачил к зданию разновеликие пристройки, соорудил крытые сарайчики, открытые загончики – и так без конца.

– Венька, привет! Как житье, бытье, зверье? – затарахтела я в трубку.

– Лена! Тебя мне сам бог послал! – неожиданно радостно отозвался Венечка. – Уж ты-то не откажешься мне помочь?

Я насторожилась. В прошлый раз, когда Венечка попросил помочь, мне пришлось объехать все зоомагазины города в поисках тридцати белых мышек, каждая из которых должна была весить от ста до ста двадцати граммов, не больше и не меньше. Не буду рассказывать, какими глазами смотрели на меня продавцы, когда я одну за другой возлагала мышей на весы, наотрез отказываясь покупать дистрофичных и ожиревших. В конце концов, помнится, мы взвесили три десятка микки-маусов гамузом, добившись нужного веса нетто. Венька перевешивать грызунов поштучно не стал, поверил мне на слово. А потом я узнала, что кондиционные мыши ему нужны были для того, чтобы составить идеальный рацион питания для молодой растущей анаконды! Плачущие белые мышки долго снились мне ночами…

– За мышами не пойду, даже не проси, – сразу предупредила я.

– Мыши не понадобятся, – заверил Венечка. – Вообще никаких кормов. Просто мне нужно на пару дней пристроить в хорошие руки Мурика.

– Ты же знаешь, у меня Тоха, – напомнила я. – Два кота в одной квартире вряд ли уживутся, разве что твой Мурик совсем маленький еще.

– Пятимесячный! – с жаром воскликнул Веня. – Совсем кроха, не линял еще!

– Не линяет – это хорошо, – заметила я. – Мне и одного линяющего Тохи хватает, ходит по дому, как целая отара мериносов… На пару дней, говоришь? Ладно, привози своего Мурика вечером, так и быть, на пару дней я стану ему родной матерью.

Венька растроганно всхлипнул.

– Не благодари, – отмахнулась я. – Лучше ответь мне на один вопрос: у нас в городе есть моржи?

– Мои теща с тестем, например, – ответил Веня.

Я озадаченно крякнула. Ну ничего себе! Никак Венька с ластоногими породнился?! Нет, я понимаю, любовь к животным и все такое, но не до такой же степени!

– Ты женился? Поздравляю, – осторожно сказала я. – А на ком?

– Ты ее не знаешь, она в Геленджике живет, в дельфинариуме работает, – как ни в чем не бывало ответил Венька.

– Выступает?

– Сейчас, в сезон, дважды в день, – вздохнул Венька. – Так что мы с ней и не видимся почти. Вот осень наступит, я ее сюда привезу на всю зиму, тогда и познакомитесь.

Ага, прошлой зимой у Веньки в специально оборудованном бассейне жил дельфин. А теперь, значит, моржиха поселится. Ну, ясное дело, не выгонять же на мороз родного человека, то есть родного моржа…

– У Наташки на зиму большие планы, – продолжал Венька. – Хочет в кино ходить, в театр и в гости, говорит, надоело гидрокостюм носить, хочется платье надеть…

Усилием воли отогнав видение дородной моржихи в вечернем платье с декольте, я облегченно вздохнула. Значит, Венькина жена – нормальная баба. А как же родственники-моржи?

– Слышь, Венька, ты про каких моржей говорил? Про людей, что ли? Которые зимой в прорубях плавают? – перебила я приятеля.

– Ну да. А ты про каких спрашивала?

– Тюлень ты! Я интересуюсь, есть ли у нас в Екатеринодаре какие-нибудь ластоногие на вольном выпасе? В смысле, в дикой природе?

– Спятила? Чай, не в Гренландии живем!

– Нету, значит? Жалко, – расстроилась я.

Венька задумчиво посопел и вдруг великодушно предложил:

– Ну, если хочешь, я тебе лично устрою котика.

– У меня уже есть котик, – напомнила я. – А считая твоего подкидыша Мурика, даже два!

– Морского котика!

– Нет, спасибо, мне и своего сухопутного хватает, – я уже думала о другом. – Спасибо, Венька, как-нибудь увидимся.

– Так я Мурика привезу? – выкрикнул Венька.

– Привози, привози, – я положила трубку и задумалась.

Так кто же это шлялся в ластах у пруда птицефабрики?

Ближе к вечеру по кабинету опять метался Дмитрий Палыч: на его взгляд, подготовленный к эфиру выпуск новостей был недостаточно интересен. Ну что это за новости: ни одной, даже самой завалящей сенсации?

Я была совершенно согласна с начальником, но помалкивала, злясь сама на себя: ну что мне стоило зайти в коровник, тьфу, в птичник, вместе с оператором? Такой материал для сюжета!

– Придется обойтись без страусов, – с сожалением сказала я Вадику. – Одними общими планами птичника и Института птицеводства. Для отдельного страусиного сюжета информации не хватает, а в сюжет про эйхорнию страусы, пожалуй, не ложатся. Оттянут одеяло на себя…

– Жалко, – погрустнел стажер. – У меня есть такой дивный крупняк одной птички – она прямо в объектив сунулась, думал, клюнет!

– Жалко, – согласилась я.

– Жалко, что не клюнула, – съязвил прислушивающийся к нашему разговору любопытный Слава. – Лобового столкновения с разогнавшимся страусом никакая оптика не выдержит, вот заплатили бы вы в складчину за разбитый объектив, и было бы вам тогда жалко! Только уже не пропавшего сюжета, а своих денег!

– А как они выглядят, эти деньги? – Вадик посмотрел на меня мечтательно затуманившимися глазами. – Нам в институте стипендию давали так редко и такую маленькую, что я уже и не помню, какие они, деньги! Нет, десятки помню, полтинники тоже, а вот сторублевую купюру воображаю уже с трудом, про пятисотки и говорить нечего. Вроде они красные, да? Или синие? Зеленые – это доллары, помню, хотя тоже давненько не видал…

– Я тоже, – эта моя реплика поставила точку в неделовом разговоре. – Давай-ка решать, что будем делать с сюжетом!

Мы посовещались и нашли выход из положения: обошлись и без страусов, одними эйхорниями и туманно-интригующей информацией о гибели Усова. Жаль только, показать усопшего не могли – вовсе не из этических соображений, а потому, что такого видеоматериала у нас, по мнению ментов, просто не было. Признаваться же в том, что мы с Вадиком слегка попартизанили и запасли копию, мне показалось крайне неразумным.

Я много раз убеждалась в том, что уважаемые силовики норовят путать понятия «свободная пресса» и «служебная собака»: по их мнению, обе в идеале должны быть оснащены коротким поводком, строгим ошейником и намордником! Вместо благодарности за труды тем же вечером я получила нагоняй – с доставкой на дом. Собственно, я не получила бы его, если бы не заехала к себе на квартиру, чтобы по велению Коляна проверить электронную почту.

Нервозные вопли телефона я услышала еще на лестнице. Как назло, ключ заело в замке, пришлось провозиться несколько минут, но телефон не отрубался, верещал, как подстреленный. Мельком удивившись тому, что кто-то проявляет такую настойчивость, с упорством идиота звоня по домашнему номеру, когда гораздо проще и вернее звякнуть мне на сотовый, я вломилась в прихожую и схватила трубку. Сумка съехала с моего плеча, ударила ремешком по локтю, я выронила телефонную трубку, и она со стуком упала на пол.

– Твою дивизию! – вполголоса выругалась я, в потемках шаря рукой по линолеуму.

Ворвавшись в дом, зажечь в прихожей свет я не успела, а входную дверь уже захлопнула.

Под руку попадались только крупногабаритные кроссовки Коляна. Не переставая тихо ругаться, я выпрямилась, нащупала на стене выключатель, зажгла свет, подняла трубку и не из хулиганства, а только по инерции произнесла в нее:

– Вашу мать!

– Мать вашу! – немедленно откликнулась трубка разъяренным мужским голосом.

Это было так похоже на пароль и отзыв, что я подумала, будто звонит наш приятель Миша, большой любитель телефонных шуточек.

– База торпедных катеров! – упреждая любимую Мишину реплику, с радостной готовностью объявила я. – Предоставляем прокат торпед, берем заказы на поражение целей, оптовым заказчикам скидки, каждый десятый выстрел – бесплатно! Призовая игра гарантирована.

В трубке замолчали.

– Мишель, это ты? – удивленная отсутствием ожидаемого басовитого хохота, спросила я.

– О каких выстрелах речь? – подозрительно спросил голос, не очень похожий на Мишин.

– О! Это не Миша? Тогда пардон, я пошутила. А кто вы?

– Это я, почтальон Печкин, принес заметку про вашего мальчика, – злобно сказали в трубке. – Это пресс-служба ГУВД края, майор Михряков, вот кто! А кто вам, уважаемая Елена Ивановна, позволил распространять нездоровые сенсации и предавать огласке непроверенные факты?!

Тут мне все стало ясно: исправно функционирующие внутренние органы, в смысле, органы внутренних дел, оперативно реагировали на мой репортаж в вечернем выпуске новостей!

– Сергей Леонидович, дорогой! – сладким голосом воскликнула я. – Какие такие непроверенные факты? Вы про эйхорнию и ботаника Усова? Так результаты научного эксперимента я видела, обоняла и осязала самолично, ведь упомянутый пруд доступен всем и каждому! Да и трамвайного жмурика, опять же, имела сомнительное удовольствие созерцать воочию! Это зрелище тоже было бесплатным, билеты с нас никто не спрашивал, даже кондукторша…

– Елена, не юли! – рявкнул майор. – Мы что, первый год знакомы? Признавайся, откуда тебе стала известна личность убитого? Тут целая опергруппа парится, разбирается, что к чему, а ты уже впереди всех на белом коне! У покойника, между прочим, никаких документов при себе не было, и пальчики его в картотеке не засвечены, говори, откуда узнала, кто он!

Я тихо засмеялась, прикрываясь ладошкой:

– Эх, Сергей Леонидович, Сергей Леонидович! Вот вы пресс-служба, а газет не читаете!

– При чем тут газеты?

– А при том, что в последнем номере «Микрополиса» про ученую деятельность гражданина Усова все-все обстоятельно прописано было! И портретик нашего ботаника там был! А наружность у него, сами видели, запоминающаяся, одни уши растопырчатые чего стоят, да и волосики такие рыжие не всякий день увидишь! Я статейку прочитала, гражданина ботаника запомнила и, как следствие, опознала его в трамвайном покойнике! Вот и весь секрет!

В трубке повисла тишина. Я злорадно прислушивалась к тяжелому сопению майора.

– Блин, – наконец довольно спокойно сказал он. – Вот ведь блин!

– Комом, – напевно добавила я.

– Молчи, зараза, – уже беззлобно, даже чуть виновато буркнул майор. – Ох, знаю я вашего брата. Небось недоговариваешь, темнишь чего-нибудь по профессиональному обыкновению!

– Никак нет, не темню! – бодро воскликнула я. – Товарищ майор, разрешите идти?

Отбитый по всем позициям Михряков промолчал, я положила трубку, послала телефонному аппарату воздушный поцелуй и, пританцовывая, вплыла в комнату: один ноль в мою пользу!

Нет, я ничего не имею против нашей доблестной милиции и прочих силовых структур! Как мирный и обычно вполне законопослушный гражданин, я ценю труд тех, чья служба и опасна, и трудна, и на первый взгляд как будто не видна. Жаль, конечно, что она порой не видна и на второй взгляд, и на третий, но не о том речь. Просто очень неприятно, когда кто-то бесцеремонно и бестолково вмешивается в твою работу, пытается ее контролировать, направлять и ограничивать поток информации, без которой население обречено на мучительный сенсорный голод. Увы, по этому пункту мнения прессы и органов то и дело расходятся.

Но вернемся к вопросу об информационном голоде: я ведь заехала домой только для того, чтобы проверить электронную почту!

Все еще приплясывая и невнятно напевая, я запустила компьютер и посмотрела, что насыпалось мне в почтовый ящик. Ага, сразу три письмеца от Коляна, понятно теперь, почему он на меня сердился… А что еще? Куча сообщений из агентства «Интерньюс», я у них в списке рассылки… Какие-то рекламные агитки… А это что такое?

С откровенным недоумением я рассматривала цветную картинку, больше всего похожую на квадрат, вырезанный из школьной тетрадки в клетку, причем клеточки были аккуратно и на первый взгляд бессистемно раскрашены в разные цвета. Я сосчитала их: десять на десять, всего, стало быть, сто клеточек. Гм… Есть, кажется, такая игра, стоклеточные шашки… или шахматы? Но там-то доска в любом случае черно-белая!

– Фэн-шуй какой-то, – растерянно пробормотала я.

Интересно, кто прислал мне это произведение абстрактной живописи? Кто отправил сообщение? Я посмотрела: загадочный радужный квадрат оказался анонимкой!

– Ничего не понимаю, – честно призналась я.

Эх, был бы рядом Колян, он бы, наверное, быстро нашел способ узнать, откуда к нам пришло это сообщение, а я в компьютерных делах не разбираюсь, знаю только самые элементарные операции – как создать файл, открыть-закрыть, сохранить…

Машинально я потянулась к полочке над монитором, на ощупь достала из коробки дискету и переписала на нее разноцветное диво. Потом почистила свой виртуальный почтовый ящик, вышвырнув в корзину пустопорожние сообщения, написала три ответа на три мужних записочки, отправила их, дождалась подтверждения доставки и со спокойной совестью вырубила компьютер. Забегу дня через два, а сейчас мне пора покидать родные стены, потому как час уже поздний, а в Иркиных хоромах Томка и Тоха ждут – не дождутся вечерней кормежки.

Уже поднявшись с вращающегося табурета, я зацепила глазом дискету. Куда бы ее определить? Мозги сработали сами по себе, проассоциировав одну загадку с другой: положу-ка я эту дискетку в зеленый фэн-шуйский конверт с газетной вырезкой!

Я потянулась к книжной полке, привычно пробежалась пальцем по корешкам: помню, оставила конверт торчать между томиками Стругацких…

Пальцы, как по клавишам, скользнули по корешкам и уперлись в боковину полки. Конверта не было!

Удивленная, я внимательно осмотрела книжный шкаф ряд за рядом, но приметного зеленого конверта не нашла. А вот же он, лежит на полочке рядом с принтером… Странно, не помню, чтобы я его туда клала… Склероз? Или уже маразм?

Опасливо прислушиваясь к себе – не обнаружатся ли еще какие признаки фатального расстройства мозговой деятельности, – я сунула дискету в задний карман джинсов, конверт в сумку, вздернула торбу на плечо и вышла из квартиры. Закрыла дверь на ключ, спустилась во двор, села в машину, и тут меня одолело сомнение – а заперла ли я входную дверь? Пришлось идти проверять. Дверь оказалась закрытой, я успокоилась, побежала вниз, но тут же усомнилась, а выключила ли я свет в прихожей? Вернулась и открыла дверь, заглянула в прихожую: свет горел, быстро ударила по выключателю.

– Газ не включала, воду не открывала, к окнам не подходила, – вслух припомнила я, могучим волевым усилием заставляя себя покинуть лестничную площадку.

Спустилась во двор и обнаружила, что забыла закрыть машину!

Похоже, ранний склероз действительно нашел свою жертву!

Жора Клюшкин был совершенно уверен, что стал бандитом с благословения церкви.

Дело было так. Принимая крещение, двухлетний Жорик орал благим матом, умолкая только в момент полного погружения в купель. Радуясь короткой передышке, священник непроизвольно задерживал ребенка в прохладной водице чуть дольше, чем следовало, что не добавляло маленькому Жорику хорошего настроения.

– Крещается раб божий… как имя? – перейдя с напевного баса на конфиденциальный шепот, спросил батюшка у Жориной мамы.

– Жорик, – с готовностью подсказала мамочка.

– Георгий! – мажорно пророкотал священник.

– Ва-а-а! – в той же тональности отозвался Жорик, напрочь заглушив основную партию.

Соревноваться в крике с молодым растущим организмом мудрый батюшка не желал.

– Дайте ребенку игрушку! – деловитый речитатив священника привнес в каноническое многоголосие элемент модного рэпа.

– Гу! – в тему подхватил чуткий Жорик, лягнув пяткой крестного папу.

По рядам присутствующих прошло движение: из рук в руки Жорику передали игрушечный пистолет на батарейках.

– Крещается… – снова завел батюшка.

– А-а-а! – мощным крещендо перекрыл его Жорик.

Багровея, священник набрал в грудь воздуха. В образовавшуюся паузу очень удачно легло джазовое соло Жорика на пистолете:

– Трах-тах-тах!

– Отдай-дай-дай! – пискляво завел за спинами гостей пацаненок, лишенный в пользу Жоры личного оружия.

Так слаженный дуэт спевшихся батюшки и Жорика украсился звонким подголоском.

– Раб божий… – возвысил голос священник, твердо намеренный довести свою партию до конца.

– Ай! Ай! Ай! – цыганисто всхлипывая, громко затопал ногами обезоруженный малец.

Эта удалая чечетка отозвалась эхом под сводами и легкой танцевальной дрожью в коленях присутствующих.

– Георгий! – рявкнул батюшка.

Неугомонный Жорик так и принял крещение с пистолетом в руках.

– Боюсь, как бы он теперь бандитом не стал, – посетовала на выходе из храма Жорина мамочка.

– Почему, как с пистолетом, так сразу бандитом? – попытался успокоить ее рассудительный супруг. – Может, он милиционером будет? Или военным! Оружейником, на худой конец!

Но мама лучше знала своего сына и в конце концов оказалась права.

Правда, Жора не стал профессионалом высокого класса. Он даже не приобрел какой-нибудь узкопрофильной криминальной специальности – так, преступник-разнорабочий, бандит-за-все. Однако в провинции, где редкий авторитет мог позволить себе штатного киллера, средней руки мастер-универсал вроде Жорика мог рассчитывать на постоянный ангажемент.

Действительно, у Жорика был хозяин – коммерсант-предприниматель, владелец сети ювелирных магазинов с тематическими названиями: «Золотой гусь», «Золотой петушок», «Золотая рыбка» и «Серебряное копытце». Звали его Аркадий Валентинович Раевский. В штатном расписании сотрудников Жора числился ночным сторожем, получал небольшую зарплату и полный социальный пакет, но трудился лишь время от времени и отнюдь не по профилю.

Работа Жорику, в принципе, нравилась, но он очень не любил иметь дело с неординарными личностями. «Психи», как он их называл независимо от характера неординарности, обычно отличались нетипичными реакциями и непредсказуемостью. Это страшно усложняло работу Жорика, потому что, в свою очередь, требовало нестандартных решений и от него.

Что эта телевизионная баба из разряда психов, Жорик понял со второго взгляда. Почему со второго, а не с первого? Потому что первый взгляд он бросил на телеэкран, а там баба выглядела вполне прилично, хотя и стояла на берегу пруда дура дурой – с микрофоном в одной руке и пучком какой-то морской капусты в другой.

Ничего, нормальный клиент, решил было Жорик, прикидывая, как он будет действовать: квартирку обшарит, пока хозяйка на работе, а саму бабу подкараулит на маршруте. Долго ли умеючи?

Однако уже второй взгляд, мельком брошенный Жориком на клиентку из темноты парадного подъезда, заставил его усомниться в успешности выбранной тактики.

Притаившись в темном углу под лестницей, Жорик пропустил мимо бабу, галопом проскакавшую наверх, в свою квартиру на втором этаже, и задумался. Резвость дамочки ему не понравилась. Ишь, какая прыткая! Прогалопировала без остановки, в почтовый ящик не заглянула, перед ступеньками не притормозила – а ведь в подъезде темно, хоть глаз коли, неужто не боится оступиться?

Беззвучно поворчав, Жорик приготовился ждать, но тут в подъезд по-хозяйски вошел неопределенной масти кот, принявшийся неторопливо и методично метить территорию: рассохшиеся двери подъезда, нуждающиеся в покраске стены, выщербленные ступеньки, металлические основания лестничных перил и даже самого Жорика, в последний момент избежавшего принудительной ароматизации, спасшись бегством. Оступаясь во тьме, Жорик поднялся на лестничную площадку между первым и вторым этажами, поправил ломик в рукаве спортивной куртки и выжидательно уставился на дверь, местоположение которой выдавала светящаяся, как прицел, точка дверного «глазка».

Окруженный радужным ореолом желтый светлячок гипнотизировал, разморенный духотой Жорик начал клевать носом и потому пропустил момент, когда сумасшедшая баба, хлопнув дверью, кубарем скатилась по лестнице во двор.

– Е-твое! – конспиративным шепотом выругался Жорик, слезая с удобного широкого подоконника.

Обернутый материей ломик с мягким стуком упал на пол. Продолжая беззвучно материться, Жорик нагнулся и подслеповато прищурился, всматриваясь в темноту в поисках орудия труда. Ухо его обдало ветром: мимо, вверх по лестнице, кто-то пронесся. Опять она, с запозданием понял Жорик, увидев, что дверь квартиры снова распахнулась. На ступеньки пролился желтый свет из прихожей квартиры, и на бетоне площадки у самых ступенек следующего марша Жорик увидел искомый продолговатый тряпичный сверток. Обрадовавшись, он опустился на четвереньки, и тут свет погас, дверь хлопнула, и сверху – Жорик едва успел отпрянуть к стене – проскакала неугомонная баба. И чего разбегалась, спрашивается?!

Опаздывающий Жорик тихо застонал, поспешно зашлепал ладонью по полу в поисках ломика, нашел, и в этот момент все та же заводная баба, вихрем взлетев по лестнице, наступила ему на руку каблуком!

Жорик беззвучно взвыл, машинально отдернул пораженную руку, потряс ею в воздухе и с откровенной ненавистью посмотрел в сторону квартирной двери. Ломик остался лежать на площадке, неразличимый во мраке.

– Черт с ним, – прошептал себе под нос Жорик, потихоньку ретируясь к выходу из подъезда. – Что я, руками работать не умею?

Прямо у подъезда, уткнувшись в увитые алыми розами шпалеры, стояла машина, на которой приехала баба. Увидев ее, Жорик моментально составил новый план действий – вернее, подобрал вариант из успешно опробованных ранее.

Он подошел к «жигуленку» и осторожно подергал ручку дверцы – сигнализация не завопила. Жорик удовлетворенно потер руки, поморщившись при прикосновении к отдавленной ладони, и пошел вокруг автомобиля.

Он внимательно присматривался к окошкам, и не зря: со стороны водителя стекло оказалось приспущенным. Жорик попытался просунуть в щель руку – не получилось, мешал рукав спортивной куртки. Закатать рукава повыше не позволяли тугие манжеты, поэтому Жорик, недолго думая, снял куртку и аккуратно повесил ее на шпалеру. Потом, вспомнив кое-что важное, достал из кармана куртки пачку долларов и переложил ее в карман джинсов. Деньги предательски торчали из кармана тесных штанов, но не оставлять же их без присмотра!

Жора вернулся к машине, просунул руку в салон и открыл сначала одну дверцу, потом другую. Сел сзади, закрыл дверцы, подумав, опустился на пол между сиденьями и приготовился ждать, с тихим хрустом разминая пальцы. Правая рука болела, и Жорик не чувствовал ни малейших угрызений совести по поводу того, что собирался совершить. Надо же, оттоптала руку человеку, поганка! Да за это убить мало!

Едва я села в «жигуль», как зазвонил сотовый. Я не люблю разговаривать по телефону, когда веду машину: если увлекусь беседой – забуду, как рулить; если отдамся полностью процессу вождения – не поговорю как следует. Поэтому я погодила заводить авто, отцепила с пояса мобильник и поднесла его к уху.

– Да?

В трубке зазвучал голос – непонятно, чей именно: слышимость была неважная. В надежде на улучшение качества приема я выбралась из машины, и голос в трубке усилился.

– Лен, это ты? Привет! Это Люба.

– Привет! – искренне обрадовалась я. – Ты откуда звонишь?

Любка – отличная девчонка, то есть, собственно, давно уже не девчонка, а молодая деловая дама, одинокая мать подрастающей дочери. Впрочем, дамой ее тоже не назовешь: сколько помню, Люба всегда ходит, точнее, бегает, в джинсах, кроссовках, стриженные «под мальчика» выгоревшие волосы всклокочены, на физиономии – выражение озабоченности, забавно сочетающееся с иронической улыбкой. Умненькая девочка в свое время окончила иняз, по-английски шпрехает как Маргарет Тэтчер и применяет эти знания в порту города Темрюка – насколько я понимаю, Люба грузит пароходы. Ну, не лично грузит, а как-то руководит процессом, который я представляю себе довольно смутно. Так или иначе, жить Любаша вынуждена в упомянутом портовом Темрюке, так что видимся мы с ней редко, а жаль!

– Я в Краснодаре, – сказала Люба.

– А точнее?

– Точнее, на улице Западной, рядом с твоим домом. Синий «вольвешник» припаркован у клумбы с какими-то здоровенными голыми бодылками – это у вас бамбук, что ли? Я в нем сижу.

– В бамбуке? – не поняла я.

– Еще чего! В «вольвешнике»! Если уж тебе нужна точность, на переднем сиденье, рядом с водителем!

– Ух ты, у тебя водитель? – не без зависти восхитилась я. – Надо же! А я вот сама рулю…

– И зря, – перебила меня Люба. – Что это мы, сразу на двух автомобилях поедем, как свадебный кортеж? Двигай сюда, заднее пассажирское сиденье в твоем полном распоряжении!

– Уже иду, – с готовностью отозвалась я, поспешно поднимая стекло в окошке Иркиного «жигуленка».

Машина припаркована на славу, постоит спокойно в моем дворе до завтра. Я выдернула ключи из замка зажигания, захлопнула дверцу и на сей раз убедилась, что автомобиль герметично закупорен.

Клумбу с бодылками, как их назвала Люба, я прекрасно знала: это опытная плантация моего соседа-мичуринца. В конце мая неугомонный дедусь самозахватом занял клумбу и посадил на ней какое-то неведомое науке однолетнее растение, поначалу отдаленно напоминавшее огуречный куст, но без характерных цветов и плодов. Уже к августу из травы вымахало что-то вроде гигантского раскидистого борщевика, только с красно-зелеными листьями, здорово смахивающими на пальмовые. Окрестная детвора, жарким летом играя в африканских папуасов, эти разлапистые листья оборвала начисто – на тростниковые юбчонки. На оголившейся клумбе остались только длинные узловатые стволики, действительно очень похожие на бамбук.

Сократив путь, я пробралась через клумбу и вылезла из зарослей ложного бамбука прямо к капоту иномарки сочного ультрамаринового цвета.

– Колер автоэмали подсказан цветом морской волны? – поинтересовалась я, забираясь на заднее сиденье.

– Почему? – Люба перегнулась, чтобы чмокнуть меня в щеку.

– Ну как же, Темрюк расположен на берегу Азовского моря, а вы находитесь в порту…

– Мы находимся в заднице, – грустно вздохнула подруга.

– Любопытная география, – заметила я.

Трудноразличимый в полумраке салона водитель молча тронул машину с места.

– Куда едем? – спросила я.

– В гостиницу, – ответила Люба. – У меня там номер-люкс, коньяк, икра, шоколад и пирожные в ассортименте. А еще у меня там один человек…

– А я вам не помешаю? – обеспокоилась я. – Третий лишний! Если, конечно, за то время, что мы с тобой не виделись, ты не пристрастилась к нетрадиционным сексуальным игрищам. Тогда сразу предупреждаю, я в этом не участвую, коньячку, так и быть, с вами выпью, пирожные стрескаю – и домой, баиньки. У меня муж.

– Объелся груш, – грустно срифмовала Люба. – Не бойся, Содом и Гоморру я не планирую. Ты нам нужна как источник информации.

– Это пожалуйста, – согласилась я, откидываясь на мягкий диванчик сиденья. – Источником побыть я могу. Пофонтанирую на любую заданную тему. Кстати, что тебя интересует?

– Дерьмо! – с чувством произнесла Люба.

– Прости, я что-то не то сказала? Это ты меня обругала или просто так, от полноты чувств выражаешься?

– Меня интересует дерьмо! – несколько спокойнее повторила подруга.

– Это свежо, – озадаченно протянула я. – В смысле, конечно, не свежо, какая может быть свежесть в дерьме… Но оригинально… Слушай, а в каком качестве оно тебя интересует?

– В качестве фекалий.

– Хорошо, что не в качестве фетиша! – хмыкнула я. – А вообще-то, хотелось бы поподробнее, что-то я ничего не понимаю.

– Сейчас поймешь. – Порывшись в объемистой сумке, Люба передала мне тонкую пластиковую папочку с бумагами. – На вот, почитай пока, в общих чертах будешь в курсе. А подробности тебе мой знакомый выдаст, это он нас в гостинице ждет.

Молчаливый водитель, не дожидаясь просьбы, нажал какую-то кнопочку, и нутро салона озарилось мягким светом. Я вынула из папочки пару скрепленных между собой листков и погрузилась в чтение.

Через минуту я уже хихикала, с большим трудом удерживаясь, чтобы не расхохотаться в полный голос: мрачное Любино лицо ясно говорило о том, что она к веселью не расположена. Почему – я пока не понимала, но не спрашивала, резонно полагая, что вскоре все само собой выяснится, и наслаждаясь чтением представленных мне текстов.

В переложении с канцелярского языка на человеческий история, позднее дополненная комментариями Любы и ее знакомого, выглядела так.

Любкина компания, загружающая разным добром суда в порту, должна была поставить на некое судно банальные канцтовары: клей, всяческую бумагу, скотч, почтовые конверты и прочее. Ну, закончились у моряков эти простые, но важные предметы быта: сухогруз болтался в нейтральных водах уже больше двух недель и должен был болтаться еще, как минимум, столько же. Ладно, скотч или маркеры, но туалетная бумага нужна была ребятам позарез!

Не предвидя никаких сложностей, капитан отправил список дефицита в Любкину контору, а уж Люба лично повезла его в таможню, без разрешения которой на борт иностранного судна нельзя передать абсолютно ничего. Забыла сказать, судно ходило под мальтийским флагом, но с командой, наполовину состоящей из русских моряков, и под командованием капитана-украинца.

Итак, Люба привезла чин чином оформленные бумаги в таможню, и тут ее ждал в высшей степени неприятный сюрприз: начальник, чья подпись была необходима, потребовал доказать ему, что упомянутые в перечне предметы не являются запчастями для судна.

– Как же, скотч крайне важен, чтобы латать пробоины, – по-приятельски пошутила было Люба с тупым начальником: в школе они с этим капитаном Василием Петровичем Гавриковым, в ранней юности – Васяткой, сидели за одной партой.

Однако годы работы в таможне превратили Васятку в жуткого чинушу и взяточника, поэтому он даже не улыбнулся Любиной шутке. Мол, или докажите, что туалетная бумага и конверты не есть судовые запчасти, или извольте выйти вон.

Как это ни глупо, но Любе было бы легче доказать, что она не верблюд. Понадеявшись, что скудоумный Васятка через день-другой будет в лучшем расположении духа и подпишет-таки бумагу, она ушла восвояси и вернулась на следующий день – на всякий случай вооружившись многостраничным списком судового оборудования и запчастей. Как человеку разумному, ей казалось, что отсутствие в этом перечне канцтоваров говорит само за себя.

Не тут-то было! Алчный капитан Гавриков уперся рогом, требуя документ, в котором черным по белому было бы написано, что скотч и прочее не являются запчастями. При этом вредоносный Васятка ссылался на инструкции, на деле откровенно вымогая взятку.

Будь на то Любина воля, она сунула бы мерзавцу конвертик, и дело с концом, но тут в игру вступил разъяренный проволочкой капитан сухогруза – Петро Осипчук. Будучи классическим упрямым хохлом, он решил повоевать с таможенником его же оружием. В равной степени страдающая от отсутствия туалетной бумаги и от скуки, команда капитана Осипчука поддержала, и Гаврикову приготовили западню.

Знаете, что такое фекалии? Правильно, дерьмо. Несколько десятков регулярно питающихся моряков ежедневно производили немалое количество упомянутой субстанции. А куда ее девать? Не в море же? Поэтому специально оборудованный транспорт регулярно забирал с судна так называемые фекальные и лияльные отходы – разумеется, по накладной: не будем забывать, что сухогруз стоял в нейтральных водах и, стало быть, его фекалии ввозились в Россию из-за границы.

Так вот, вся прелесть ситуации заключалась в том, что неправильное оформление документов на фекалии превращало их в контрабанду, каковую таможня по инструкции должна была арестовать, в течение определенного времени хранить на складе и лишь потом реализовать по собственному усмотрению!

Битва двух капитанов была краткой: Осипчук одолел Гаврикова его же собственным оружием. В результате грамотно составленного заговора Васятка Гавриков – не лично, а как представитель таможни, – в полном соответствии с правилами стал счастливым обладателем целой цистерны контрабандных какашек.

– Ну и какие проблемы? – стараясь не слишком оскорбительно хохотать, сочувственно сказала я господину Гаврикову, едва мы успели выпить за знакомство. – Действуйте и дальше по своей инструкции! Чего уж проще, фасуйте свои фекалии по бочкам, как молоко или квас, и торгуйте контрабандными какашками в розлив! Садоводы-огородники будут покупать как отличное натуральное удобрение. А что? Вот, говорят, в Китае каждый гость просто-таки обязан хоть раз испражниться на огороде хозяина. Очень ценятся там эти самые фекалии.

– Что же мне теперь, в Китай это дерьмо волочь? – угрюмый Васятка Гавриков глянул на меня со злостью.

Слегка приподняв брови, я выразительно посмотрела на подружку Любу: ну чего ради я буду помогать такому неприятному типу, как Васятка Гавриков? Страшная месть Осипчука со товарищи казалась мне не только остроумной, но и вполне справедливой.

– Ленка, будь человеком! Я тебя прошу, помоги, – попросила Люба. – Дело в том, что они никак не могут торговать в розлив. Они уже слили это дерьмо в старый рисовый чек.

– В рисовый? Точно, прямиком по китайскому пути идете, – я продолжала подкалывать противного Васятку.

– Лен, я серьезно, помоги, а? – обычно ироничная, Люба даже не улыбалась. – Мое начальство катит бочку на меня – мол, не уследила, проворонила, как морячки заварили кашу…

– Какашу, – не унималась я.

– И с экологами у нас теперь жуткий конфликт, – продолжала расстроенная Люба. – На штрафах мы вот-вот разоримся, и что с дерьмом этим делать – непонятно.

– Может, оно само растворится? – подал голос угрюмый Васятка.

– Лет за пять, если регулярно перекапывать, – кивнула я. И, не удержавшись, съязвила: – А вы в фермеры переквалифицироваться не хотите? Я имею в виду, когда вас из таможни попрут? А то есть смысл застолбить этот самый рисовый чек под сад-огород. Думаю, через пару лет это будет самое плодородное поле в округе.

– Ты лучше скажи, где нам найти то растение, про которое ты накануне в новостях рассказывала, – попросила Люба.

– А! Вот в чем дело! – С большим опозданием до меня дошло, почему со своей дерьмовой проблемой Люба и капитан Гавриков пришли именно ко мне. – Вам эйхорния нужна? Так это можно устроить! Хотите, отвезу вас к пруду? Только грести из воды эту зелень и волочь ее в Темрюк вы сами будете, я силосозаготовками не занимаюсь.

– Поехали, – капитан Васятка вскочил с места, резко отодвинув в сторону блюдо с пирожными.

Едва успев выхватить из-под его локтя последний вкусненький эклер, я возразила:

– Как это – поехали? Ночь на дворе!

– Половина четвертого, – поправила Люба.

– Как, уже половина четвертого?! – искренне ужаснулась я. – Так какое же это утро!

– Хреновое, – совсем как в анекдоте, мрачно рыкнул Васятка, совершенно бесцеремонно выдергивая меня из кресла. – Все, хватит болтать! Поехали! У меня там фекалии киснут, и экологи за каждый лишний день к сумме штрафа нолик пририсовывают!

Когда чертова психопатка выскочила из машины, едва успев в нее сесть, Жорик сначала подумал, что ей опять приспичило сбегать наверх, в квартиру. Мало ли, может, у бабы понос?

Но ненормальная, закрыв машину, пробежала мимо своего подъезда и нырнула в какую-то клумбу. Обеспокоенный Жорик влип физиономией в стекло и долго вглядывался в диковинные заросли, все еще надеясь, что несносная баба вернется. Он даже придумал объяснение происходящему: опять же, понос! Прихватило у идиотки живот, побоялась она, что до дома не добежит, вот и пошла в кустики…

Однако время шло, баба не появлялась, и Жорик понял, что ушла она, видимо, довольно далеко и, возможно, надолго. Огорчительнее всего было то, что последовать ее примеру Жорик в данный момент никак не мог: машина закрыта, и покинуть ее не представляется возможным. Поковыряться чем-нибудь в замке, спроворить из подручных средств отмычку? Любимая куртка с карманами, полными подходящих инструментов, осталась вне пределов досягаемости. На жердочке в розовых кустах. А в карманах своих джинсовых штанов Жорик обнаружил только несколько монет, пробитый трамвайный талон и завалявшуюся конфетку «Рондо». Ну и пачку долларов, которая в данный момент ни на что не годилась.

Машинально бросив в рот покрытую табачными крошками мятную таблетку с обломанными краями, Жорик освежил полость рта, но не мозги. Никакого приемлемого решения в голову ему не приходило. На всякий случай он все же обшарил автомобиль в поисках чего-нибудь отмычкообразного, но даже в «бардачке», где у всех нормальных людей по определению царит бардак, было совершенно пусто.

Попробовать выбраться через окно, выбив стекло? С этой нехитрой задачей Жорик справился бы легко, но вряд ли бесшумно, а привлекать к себе внимание ему не было резона.

По здравом размышлении оставалось одно: тихо убраться восвояси вместе с идиоткиной машиной, если уж нельзя убраться из нее. Угонять автомобили, соединив провода зажигания, Жорик научился еще в проблемном пубертатном возрасте.

Уже пересев на водительское место, Жорик заметил сумку, свалившуюся с сиденья на пол. Однако в полной разнообразного мелкого барахла торбе сумасшедшей бабы тоже не нашлось ничего, пригодного для взлома дверного замка!

Делать было нечего. Зубами и ногтями Жора деловито зачистил проводки и оживил «Жигули».

Во избежание конфликтов с ГИБДД тщательно соблюдая правила дорожного движения, он проехал по полупустым улицам неспешно пробуждающегося города. Жора держал курс на новый красивый особняк на тихой улочке, соседствующей с набережной реки Кубани, и добрался туда быстро и без осложнений. Припарковал машину в непосредственной близости от трехметровой кирпичной ограды с чугунными пиками наверху, выключил двигатель и после секундного раздумья переложил торчащую пачку баксов из своего кармана в бабью сумку. А потом, ожидая, пока его присутствие заметят, несколько раз нажал на клаксон и устало откинулся на сиденье.

С экскурсии к эйхорниевому пруду мы вернулись, когда уже рассвело. Любе и капитану Васятке при одном взгляде на чудодейственную эйхорнию явно полегчало, они уже строили планы, как массово перебазируют ценную растительность в свои пенаты. Я поняла, что предполагалось одолжить у темрюкского рыболовного кооператива машину с цистерной для перевозки живой рыбы.

Я откровенно зевала и грустила оттого, что поспать не удастся, пора идти на работу.

Все тот же «Вольво» подбросил меня к дому, чтобы я могла хотя бы переодеться и что-нибудь перекусить перед началом трудового дня. А времени осталось – совсем чуть! Пришлось взбодриться.

На ходу раскланиваясь с бабульками на лавочках, я галопом пробежала через двор, прыгнула в подъезд, взлетела по лестнице до площадки между первым и вторым этажами и тут застыла, как журавль, на одной ноге: с некоторым запозданием меня настигла тревожная мысль, что во дворе что-то было не так. Не опуская ногу, я некоторое время соображала, что к чему, но ни до чего не додумалась, поэтому просто выглянула в окно. Пошарив по двору, взгляд мой уперся в розовый куст с висящей на нем спортивной курткой. Это что же, кто-то белье вздумал сушить у нас на цветочных шпалерах? Странно, конечно, но все же не настолько, чтобы я затормозила на полном ходу. Кажется, было что-то еще…

Я внимательно осмотрела двор: лавочки с бабульками в ассортименте, кривобокие качели и песочницу с гомонящими карапузами, примятую траву под розовым кустом и глинистый откос клумбы со следами шин…

Мама дорогая!!! А где же моя машина?! То есть не моя, а Иркина, но все равно – где?!

Преодолев первый порыв сигануть для скорости в окно, я кубарем скатилась с лестницы, вылетела во двор и курицей заметалась по нему в поисках утраченной «шестерки». Обежала дом, сгоняла на площадку для сушки белья и, совсем уже обалдев, последовательно заглянула в водосточную канаву и под лавочку – не закатилась ли?

– Чегой-то потеряла, Алена Ивановна? – вылезая из-под древнего «Москвича», поинтересовался сосед.

Я с подозрением посмотрела на его помятую колымагу, опомнилась и спросила:

– Василий Петрович, вы тут машину не видели? Белую «шестерку»? Вот здесь, под кустом, стояла?

– Никак угнали? – сочувственно присвистнул сосед. – Ну, дела! Так ты не стой, дуй в милицию, пусть скорее объявят в розыск! У них там есть программа «Перехват», иногда и впрямь успевают перехватывать!

Благодарно кивнув, я стартовала, даже не подумав, что проще и быстрее было бы позвонить по телефону. Добежала до трамвая, проехала в нем, перебирая в нетерпении ногами, до окружного УВД, ворвалась в пропахший табаком длинный коридор с рядами облезлых дверей и, вцепившись в первого попавшегося человека в форме, заверещала:

– Товарищи, караул, у меня машину угнали!

– А у меня новый сотовый сперли, – со злостью сказал мужик, с трудом отцепляя мои пальцы от своего мундира. – И что же теперь, мне тоже на людей бросаться?

– Пардон, – запоздало смекнув, что на расстроенном товарище форма летчика гражданской авиации, я благородно вернула ему оторванную пуговицу и огляделась.

– Что, с машиной проблемы? – сочувственно произнес у меня над ухом приятный мужской голос.

Я поглядела на говорящего: симпатичный парень лет тридцати, прилично одетый и невыразимо скорбный. Запросто мог бы работать наемным плакальщиком на похоронах!

– Угнали, – коротко пояснила я.

– Так это пустяк, – заявил мой собеседник. – Тут все просто, либо найдут, либо нет. Бывает и хуже…

– Что же может быть хуже? – невольно заинтересовалась я.

Тяжело вздохнув, парень вытащил из кармана плоский металлический портсигар и предложил мне сигаретку.

– Не курю, – отказалась я, машинально отметив, что с дымящими цигарками в коридоре стоит каждый второй. Очевидно, МВД пренебрегало предупреждением Минздрава о вреде курения.

– Меня Мишей зовут, – сказал мой грустный собеседник. – У меня «Тойота».

– Хорошая машина, – похвалила я.

– Была хорошая, – согласился Миша. – Весной мне привезли ее прямо из Страны восходящего солнца, на ней всего-то два года ездила какая-то страшно аккуратная японка. Машинка была – как игрушечка…

Хорошенькой, как новая игрушечка, Мишина машинка была примерно неделю. Потом на открытой автостоянке рядом с Мишиным офисом в «Тойоту» въехала раздолбанная «Ока», помяв любимому детищу японской автопромышленности правый бок.

Разъяренный Миша успел выглянуть в окно и запомнить номер «Оки», так что найти горе-водителя не составило труда. Как выяснилось, за рулем «Оки» сидела шестидесятилетняя дама, экс-преподаватель вуза, ныне пенсионер и инвалид умственного труда. Компенсировать нанесенный Мише ущерб интеллигентная старушка, в принципе, не возражала, однако сделать это была решительно не в состоянии. Миша, сам бывший студент, привыкший почитать уважаемых стариков, проявил гуманизм и отремонтировал машину за свой счет: это стоило ему пятьсот баксов.

«Тойота» снова стала игрушечкой, но опять не надолго: не прошло и пяти дней после возвращения злосчастной японки из автосервиса, как на той же самой стоянке кто-то помял ей левый бок. Кто это сотворил, установить не удалось, и Миша, сделав ремонт, поменял место парковки.

На выбранной им платной автостоянке к машинам клиентов относились максимально бережно. Парковали автомобили исключительно опытные служащие, сверху над всей площадкой для защиты от солнца и осадков был натянут огромный тент, сама площадка чернела свежим асфальтом, и даже прилегающую к территории паркинга сторону улицы начали выравнивать. Но призванный это сделать дорожный каток в один прекрасный момент сам по себе покатился куда не надо и… «поцеловал» в передний бампер одиноко стоявшую Мишину «Тойоту». А задняя часть отлетевшей от удара машины крепко влипла в кирпичную ограду.

– А чего же ты сюда пришел? – поинтересовалась я у убитого горем тойотовладельца. – Тебе в суд надо, вытрясать из владельцев стоянки компенсацию.

Миша кивнул и снова издал долгий вздох.

– С них взятки гладки, живо перевели стрелки на водителя катка, а он простой пролетарий, работяга-доходяга, собственности – ноль, живет в общежитии! Ты только не подумай, что я идиот, – сказал он. – Я сюда пришел потому, что мне цыганка нагадала: будет, мол, у тебя покупка дорогая, со всех сторон плохая! Со всех сторон, понимаешь? А машину мне так и помяли: и спереди, и сзади, и справа, и слева!

– И что? – не поняла я.

– И то! Пусть менты найдут эту тетку и поспрошают, откуда она про мою машину наперед знала? А может, это вовсе не случайность, а вражеские козни? Может, донять меня кто-то хочет? Конкуренты, к примеру, разорить на ремонтах пытаются?

– Бред, – не согласилась я.

– Может, и бред, – пожал плечами Миша. – Но проверить не помешает!

Отвернувшись от странного собеседника, я огляделась. По коридору поштучно и группами сновали люди в штатском – преобладали молодые парни в джинсах и футболках с китайского рынка. Признаков мировой скорби на их оживленных лицах не наблюдалось. Сообразив, что это, наверное, и есть нужные мне менты, я увязалась за парой оживленно переговаривающихся мужиков, но на ходу обернулась и крикнула Мише:

– Ты еще погоди, проверь, не случайность ли это!

– Как? – поинтересовался Миша.

– Очень просто! – проорала я. – Тебе же обещали, что покупка будет плохой со всех сторон? Так вот, у машины еще есть дно и крыша! Если на твою «Тойоту» кирпич упадет и из канализации кто-то выпрыгнет, в днище врубится, значит, ты прав! Это не случайно!

Явно не предвидевший такой возможности Миша так и остался хлопать глазами, а я на плечах пары дюжих парней ворвалась в какой-то кабинет и с ходу заголосила:

– Спасите-помогите, у меня машину украли!

– Поможем, – хладнокровно сказал парень в серой майке.

– Спасем, – подтвердил мужик в черной футболке.

– Садитесь, – сказал Серый, подталкивая меня к подозрительно кособокому стулу.

– Пишите, – велел Черный, подпихивая мне под локоть лист бумаги и пластмассовую шариковую ручку.

– А можно, я сначала устно? – попросила я. – Знаете, никак с мыслями не соберусь…

Парни синхронно вскинули на меня глаза. На их лицах я прочла серьезное сомнение в наличии у меня мыслительных способностей как таковых. Я мельком глянула в облупившееся зеркало на единственной перекошенной дверце когда-то двухдверного шифоньера, увидела взъерошенную дамочку с безумными глазами и художественно размазанным макияжем и поняла их сомнение.

– Пейте, – Серый ловко сунул мне в руку граненый стакан с мутноватой жидкостью.

– Ешьте, – Черный вручил мне таблетку.

– Ага, – я запила противной водопроводной водичкой неизвестное снадобье, промокнула губы врученным мне ранее белым листом, скомкала его, не глядя, бросила в урну, промахнулась, нервно переломила пополам пластмассовую ручку, швырнула обломки в ту же мусорку, увидела вытаращенные на меня круглые глаза ментов, извиняясь развела руками и смахнула со стола стакан с водой. Мужики опустили очи долу и проворно подобрали ноги прочь от растекающейся лужи.

– Ой, простите, – виновато сказала я. – У вас есть какя-нибудь тряпка? Я сейчас все уберу!

Пошарив глазами, я сдернула с рогатой вешалки какую-то облезлую тряпочку и проворно вытерла ею лужу на полу.

– А то, не ровен час, кто-нибудь войдет, а тут мусор! – с этими словами я аккуратно опустила тряпку и не попавший ранее по назначению бумажный комок в урну.

– Мусор, – странным голосом повторил Серый, почему-то посмотрев при этом на своего коллегу.

– Ох, извините, – я смекнула, что допустила бестактность. – Для милиционеров слово «мусор», наверное, неприличное?

– Хороший был шарфик, – не слушая меня, с тоской произнес Черный, неотрывно глядя на урну. – Почти новый, я его и трех лет не поносил. И чего я его, дурак, по весне домой не отнес?

– Шарфик? Ваш шарфик?! – обескураженно ахнула я, сама себе напомнив Сову из мультика про Винни-Пуха: та с такой же интонацией восклицала: «Хвост? Твой хвост?!»

Смущенно хихикнув, я с размаху опустилась на кособокий стул и стала последней соломинкой, переломившей спину верблюда: стул, на котором сиживали, наверное, сотни граждан, тихо пискнул и развалился. Я оказалась на полу.

– Слава богу, успела лужу вытереть! – после паузы сказала я первое, что пришло в голову.

Переглянувшись в очередной раз, мужики молча подхватили меня под микитки и выволокли прочь из кабинете.

– Куда? За что? Что я такого сделала? – вися на плечах двух дюжих парней, я делала слабые попытки вырваться.

Почему-то мне взбрело в голову, что меня перебазируют в какое-нибудь специальное помещение с зарешеченными окнами. Глядишь, еще впаяют суток пятнадцать за дебош и хулиганство. Ой, а сколько же мне дадут за порчу личного шарфика гражданина начальника?!

Народ в коридоре проворно сторонился, уступая нам дорогу.

– Повели болезную! – тонким голосом жалобно воскликнула какая-то сердобольная старушка.

– Цыц! – мимоходом беззлобно гаркнул на нее Серый.

Черный свободной рукой распахнул дверь кабинета, меня внесли внутрь и довольно бережно опустили на какое-то твердое сиденье. Глянув вниз, я с изумлением обнаружила, что сижу на деревянной парковой скамье с витыми чугунными ногами.

– Вещдок, – упреждая вопрос, скупо пояснил Серый. – Очень прочная. Даже вас выдержит.

«Даже вас»! Да во мне немногим больше полусотни кило! Бараний вес! Хотя, наверное, парень имел в виду мои выдающиеся способности по части разрушения…

– А теперь начнем все сначала, – не позволив мне открыть рот, с нажимом сказал Черный. – Кто вы и зачем сюда пришли?

Я представилась и вкратце сформулировала суть проблемы.

– Какой у вас автомобиль? – деловито спросил Серый, что-то черкая на бумажке.

– Белый, – с готовностью откликнулась я.

Мужик снова окинул меня критическим взглядом.

– «Шестой», – поправилась я.

Та же реакция.

– Ну, белая «шестерка»! «Жигули»! Номер наизусть не помню, но он записан у меня в блокноте.

– Где блокнот? – поднял голову Серый.

– В сумке.

– А где сумка? – Серый был очень терпелив.

– В машине, – ответила я. – Ой!

– В белой «шестерке»? – уточнил Черный.

Я молча кивнула. Парни снова переглянулись.

– Машина чья, ваша? В смысле, зарегистрирована на ваше имя? – спросил Черный.

– На имя моей подруги, Ирины. Собственно, это ее машина.

– А где же она сама? – Черный огляделся, словно надеялся увидеть где-то поблизости Ирку. – Пусть сама и заявляет!

– Она сама не может, – я покачала головой. – Она и не знает, что машину угнали.

Черт, сейчас они подумают, что это я у Ирки украла «жигуль», а потом ее уже у меня угнали – как говориться, вор у вора!

Тряхнув головой, я зачастила:

– Машина Иркина, сама Ирка сейчас в Сочи, а я езжу на ее «шестерке» по доверенности…

– Стоп! Дайте, я угадаю, где эта доверенность! – почти с восторгом вдохновенно воскликнул Черный. – Не иначе, в сумке?

– Которая лежит в машине! – весело подхватил Серый.

– В доме, который построил Джек, – угрюмо буркнула я.

Парни радостно захохотали. Раздумав рыдать, я тоже ухмыльнулась, и атмосфера в кабинете неожиданно потеплела.

– А я вас вспомнил, – сказал вдруг Черный. – Вы на телевидении программу ведете, как там она называется – «СИТИчко»?

– От слова «сити», – привычно пояснила я.

– Очень веселая программа, – продолжил Черный. – Мне нравится. Только я не думал, что вы и в жизни такая смешная!

– Обхохочешься, – подтвердила я, подпирая голову кулаком.

– Не огорчайтесь, – Серый достал из сейфа монументальные чашки и пакетики с мерзопакостным растворимым кофе. – Найдем мы вашу машину.

– То есть не вашу, но все равно найдем, – подтвердил Черный. – Вам кофе со сливками или без?

– Со стрихнином, – грустно пошутила я. И тут же спохватилась: – Нет-нет, это шутка!

Кто знает, может, парковая скамейка тут не единственный вещдок с места преступления?

Не знаю, каким снадобьем накормили меня любезные сыщики, но, выйдя из здания окружного УВД, я потеряла ориентацию в пространстве. Минут пять стояла на крыльце, тупо соображая, в какую сторону мне двигаться.

– Вам чего? – не выдержав, поинтересовался усатый дядя, сидящий в будочке у входа.

– Мне трамвая, – призналась я.

– Трамвай там, – сообщил он, махнув рукой за угол.

Я спустилась с крыльца, обогнула упомянутый угол, увидела в отдалении квадратную морду трамвайного вагона и пошла прямиком на нее: просто свернула с тротуара и зашагала через улицу наискосок.

Водители встретили мой маневр с откровенным неодобрением. Им и без того туго приходилось на двухрядной улице, с одной стороны еще суженной строительными лесами. В нормальном состоянии я все же дисциплинированный пешеход, не оглуши меня менты какой-то отравой, пробиралась бы я, как миленькая, по узкому коридору между лесами и хлипким заборчиком, ограждающим от проезжей части остаток тротуара. Теперь же я полезла на дорогу, и, как выяснилось, правильно сделала: откуда-то сверху в расщелину между лесами с жутким грохотом рухнула какая-то тяжеленная орясина! Вот была бы я дисциплинированным пешеходом – и стала бы сейчас дисциплинированным покойником!

Чудесное спасение заставило меня активизироваться. В два прыжка я пересекла улицу, заскочила в трамвай и уже из вагона внимательно осмотрела здание, у стен которого могло лежать мое бездыханное тело в виде отбивной.

Из окна второго этажа на тротуар пялился какой-то мужик. Смекнув, что это он уронил то смертоносное бревно, я погрозила ему кулаком. Мужик вздрогнул и скрылся внутри.

Я нашла свободное место и чинно села, приходя в себя от всего пережитого.

До своей остановки добралась без приключений. Вышла из трамвая, прошла полквартала до дома, пересекла двор, начала подниматься по лестнице – и снова замерла на площадке.

– Свят, свят, свят! – Ошалело бормоча, я выглянула в окно и увидела под розовым кустом Иркину «шестерку», целую и невредимую! Я мигом слетела вниз.

– Набегалась и вернулась? – Я обошла машину кругом, машинально попинала полные баллоны, заглянула в пустой салон, открыла дверцу: так, и сумка моя на месте! Это же надо! Как будто и не угоняли у меня машину!

Плюхнувшись на водительское место, я немного посидела, приходя в себя, потом закрыла дверцу, достала из кармана ключи, завелась и поехала обратно к УВД: давать отбой тревоге.

Ну, не идиотка ли?! Разумеется, на первом же посту ГИБДД – на съезде с Толстовского моста – патрульные, успевшие получить ориентировку на угнанное авто, меня тормознули!

Вернее, честно попытались тормознуть, но, как ни давила я на соответствующую педаль, машина останавливаться не хотела. Тормоза решительно отказали, дорога же, как на грех, шла с моста под уклон, и я быстро катилась вниз в общем потоке автомобилей, неотвратимо настигая идущий впереди сверкающий «Мерседес». Вот сейчас как врежусь в «мерседесову» задницу! И буду виновата, потом не расплачусь, да еще и Иркину лошадку покалечу…

Я малодушно зажмурилась и не увидела, как приговоренный «мерс» в последний момент скользнул вправо, в поворот, и тут же светофор погасил зеленый глаз. Ревущим болидом я пролетела перекресток наперерез едва тронувшимся машинам слева и справа. Трель оставшегося позади гаишника напрочь заглушила свист ветра в моих ушах.

– Тише едешь – дальше будешь, – назидательно сказала я сама себе, глуша мотор и аккуратно выводя машину из крутого пике на кстати подвернувшийся пригорок.

«Шестерка» клюнула носом ветхий забор частного домовладения, едва не завалив его. Проигнорировав намалеванную на воротах рифмованную угрозу: «Не ставь машину – проколем шину!», я поймала момент равновесия, как заправский киношный каскадер, выпрыгнула из «жигулей» и один за другим метнула под колеса пару булыжников. Потом, уже в меньшей спешке, выдернула из поленницы пару пеньков покрепче, заблокировала колеса намертво, кряхтя, опустилась на корточки и заглянула под капот.

Ну, так и есть! Я, конечно, полный профан в автомеханике, но способна понять, что, если из машинных внутренностей на землю капает что-то сине-зеленое, то это никак не «Комет-гель»! Тормозная жидкость, наверное. Выходит, рано я радовалась, думая, что наша с Иркой машинка вернулась из угона в целости и сохранности: тормоза-то тю-тю!

А вот интересно, они сами тю-тю или их кто-то тютюкнул? Так сказать, бритвой по горлу?

Вся в неприятных раздумьях, я оставила машину и потопала в УВД – благо осталось идти не больше одной трамвайной остановки.

Когда ненормальная баба обошла приготовленную ловушку, Жорик расстроился. Обидно, в самом деле, такой красивый план придумал, чистое, аккуратное убийство, с виду – обыкновенный несчастный случай…

Однако психопатка не только не попалась в приготовленный капкан, но и увидела Жорика, неосмотрительно высунувшегося из окна, чтобы полюбоваться на результат своих трудов. Хорошо, если не запомнила. Хотя, утешил себя Жорик, даже если запомнила, ничего страшного. Все равно ей жить осталось совсем недолго. Однако на случай неудачи с тормозами, если идиотка все же спасется, ему было велено подкараулить ее и убрать.

Уже немного зная суматошную бабу и ее совершенно ненормальную манеру уходить, Жорик почти не сомневался, что она вернется к зданию УВД еще пару-тройку раз – причем сегодня же, опять же если уцелеет после порчи тормозов. Поэтому новую ловушку на идиотку он организовал неподалеку, буквально за углом ментовки. Там прямо посреди тротуара был очень удачно расположен коммуникационный люк, достаточно просторный, чтобы малогабаритная клиентка ухнула в него без звука, и достаточно глубокий, чтобы надеяться на смертельный исход. Круглый люк, темный провал которого в богатый контрастами августовский полдень прекрасно маскировали движущиеся тени развешанного за балконом белья, давно был лишен чугунной крышки. Черный зев колодца прикрывала фанерка. Жорику только и оставалось, что в нужный момент – когда появится жертва – оттащить досточку в сторону.

Пошарив по карманам, Жорик нашел порядочный кусок бечевки, поднатужился и разорвал его надвое – по числу стоящих перед ним задач. Жора должен был, во-первых, ликвидировать бабу, а во-вторых – вернуть себе спрятанные в ее сумке баксы.

Сразу он их забрать не успел, шеф приказал другим испортить тормоза и вернуть тачку во двор к ее дому. К одному куску веревки предполагалось приспособить устрашающего вида большой крючок, снятый Жорой со стареньких весов-кантора. Этой импровизированной удочкой киллер планировал вытянуть из люка сумку с деньгами. Другую веревку Жора крепко привязал к излому на одном из углов расслоившейся фанерки. Несколько раз прорепетировав, как он будет сдергивать маскировку с ямы, Жорик с большим удобством устроился в запущенной клумбе у тротуара и уже там навязал на веревку номер один железный крюк. Одновременно ему в голову пришла свежая мысль: а не попробовать ли бросить бечевку с крючком на манер лассо? Так, чтобы сцапать сумку раньше, чем она вместе со своей хозяйкой канет в зев колодца?

Жора немного порепетировал и решил, что идею можно реализовать, после чего в боевой готовности залег в клумбу. Одичавшие ромашки и лопухи полностью скрыли его от прохожих. Последних, впрочем, было мало: близился полдень, и пекло в городе стояло совершенно невыносимое.

Напуганная последним происшествием с машиной, остаток пути до милиции я проделала на своих двоих, и напрасно: жара была такая, что термометр зашкаливало. Я упарилась, хоть язык высовывай, вся взмокла, пот со лба заливал глаза – прямо не женщина, а взмыленная лошадь! В довершение сходства с загнанной клячей, всем своим видом умоляющей пристрелить ее, чтобы не мучилась, я опустилась на четвереньки, потому что уронила сумку: лакированные деревянные ручки вдруг выскользнули из вспотевшей ладони. И вот, стою я в нелепой позе, дышу, как ездовая собака после гонки, и тут земля уходит у меня из-под ног!

Надо сказать, что скользкие подошвы недорогих турецких сандалет подводили меня уже не раз. Всего пару недель назад я едва не села на шпагат на зеркально-гладком мраморном полу малого зала Управления налоговой инспекции – на радость присутствующим, утомленным важной, но дико скучной речью налогового советника первого ранга. А чуть раньше, в июле – еще Ирка была в городе – мне пришлось присутствовать на похоронах какой-то ее дальней родственницы – так страшно сказать, я поскользнулась на росистой траве и едва не очутилась в могильной яме раньше той, кому она предназначалась! Причем внимание родных и близких усопшей в этот момент было приковано к очередному безутешному оратору, и я не уверена, что они заметили бы, что место занято, прежде чем опустили бы в яму домовину. От прижизненного погребения в братской могиле меня спасла только Ирка: успела своевременно уцепить за локоток.

На сей раз я неосмотрительно наступила на какой-то обломок кораблекрушения. Иссушенная солнцем расслоившаяся деревяшка, бывшая в прошлой жизни полированной дверцей какой-нибудь тумбочки, задорно крякнув, вырвалась у меня из-под ног, как лягушка-поскакушка! Да что за чертовщина! Сначала сумка, потом дощечка! Прямо как у Чуковского, в любимой сказке моего сынишки: одеяло убежало, улетела простыня, и подушка, как лягушка, ускакала от меня! Но я-то, прошу заметить, в отличие от героя «Мойдодыра», регулярно принимаю водные процедуры! Так что не знаю, что это деревяшке вздумалось, но она рванулась вперед так, что мои гладкие кожаные подошвы аж свистнули. Инерцией меня отбросило назад, и, не удержавшись на ногах, я пребольно шлепнулась на задницу. Хорошо еще, не на голый асфальт, а на собственную пухлую сумку, упавшую чуть раньше! Какая-никакая, а все же амортизация!

– Е-к-л-м-н! – энергично и безадресно выплеснув вполне понятную досаду, я вытащила из-под задницы свою торбу и поняла, почему я ее выронила: оказывается, ручка сумки каким-то образом зацепилась за невесть откуда взявшийся крючок. С балкона он свешивался, что ли? Наверное, именно так.

Моя пожилая соседка подобным образом спускает со своего балкона в матерчатой сумке разные вещички для своего супруга-пенсионера: кошелек с деньгами, очки, панаму от солнца. Эта маленькая хитрость избавляет стариков от необходимости подниматься на второй этаж за каждой забытой дома мелочью. Должно быть, такая практика достаточно распространена, и в этом доме кто-то тоже пользуется аналогичным подъемным механизмом. Скорее всего тоже старики – забыли втянуть свою веревку с крюком наверх, не иначе, склеротики! И понесли убытки, веревку-то я с балкона сорвала, во-он она, валяется на тротуаре…

Укоризненно покачав головой, я расстегнула сумку и бегло проверила содержимое.

Так, сотовый цел, это приятно, хотя и не удивительно: у меня устаревшая модель, любимая мною за простоту и фантастическую прочность. Я лично неоднократно без малейшего вреда для телефона бросала его на паркет, на кафель и даже на мраморный пол, а мой любимый супруг однажды умудрился уронить трубку под маршрутное такси. «Газель» прошла по ней двумя колесами, и корпус даже не поцарапался, только дисплей раздавило. Потом полугодовалый Масянька чесал режущиеся зубки антенной трубки и даже топил аппарат в задействованном по прямому назначению горшке, а славный «Алкатель» и не заметил, что принял курс уринотерапии!

Ну, что еще? Вроде, все в порядке, ручки-карандаши не переломала, тюбик с помадой цел, зеркальце не разбилось. Ага, вот и убытки обнаружились: шлепнувшись на сумку, я раздавила тубус с патентованным кремом для рук. Получился патентованный крем для сумки… Будет теперь у нее нежная бархатистая кожа… Хорошо еще, крем разлился не в основном отделении, тубус, спасибо ему, завалился в дырку в подкладке! То-то я его неделю искала – не могла найти…

Не исключено, конечно, что за подкладкой было еще что-то, дискетка какая-нибудь или шоколадка, но копошиться в кремообразном свинстве я не стала, после, дома разберусь.

Со вздохом поднявшись на ноги, я потерла отбитый филей и осторожно обошла открытый люк в поисках убежавшей фанерки. А как же? Надо же закрыть колодец, вон он как опасно расположен, прямо посреди тротуара, в тени и за углом!

Предательская дощечка обнаружилась в высокой траве, неопрятными клочьями покрывающей горбатую неухоженную клумбу. Прямо на фанерке лицом вниз лежал некий гражданин.

– Эй, товарищ! – позвала я отдыхающего пьяницу. – С добрым утром! Простите, вы не могли бы соорудить себе другое ложе? А эту чудесную фанерку надо вернуть на место – исключительно в целях восстановления безопасности пешеходов…

– М-м-м? – гражданин на секунду приподнял голову и снова уронил ее на фанерку.

– Пациент скорее мертв, чем жив, – с сожалением констатировала я.

Ладно, не сгонять же бедного бомжа с импровизированного ложа, пожалуй, оставим в покое утомленного солнцем. Сломав несколько украшенных большими розовыми цветками веток с растущего неподалеку куста, я ловко соорудила в люке прелестную заградительную икебану, полюбовалась ею и с приятным чувством честно исполненного гражданского долга продолжила свой путь.

– Как, это опять вы? – Серый встретил меня улыбкой, чуть кривоватой, но зато приклеенной намертво.

Право же, приятно, когда тебе сдержанно радуются даже суровые милиционеры!

– Что, у вас еще одну машину украли? – ехидно поинтересовался Черный, накручивающий телефонный диск.

– Нет, вернули назад ту же самую, – ответила я.

– Да ну?! – парни дружно ахнули.

Черный шмякнул трубку на рычаг и уставился на меня.

– Ну да! Я пришла домой, а она уже тут как тут, стоит во дворе, где стояла!

– А может, она там все время была? – осторожно предположил Серый.

– Вы на что намекаете? Хотите сказать: «А был ли мальчик?» – возмутилась я. – Я же не слепая! И не идиотка вроде!

– Вроде, – тихо пробормотал Черный.

Я обиделась:

– Какие все-таки вы, менты, черствые! Я, не жалея своего времени, приехала к вам, чтобы сказать, что машину искать не надо, а вы! Нет чтобы спасибо мне сказать – надо мной же издеваетесь!

– Ни в коем случае! – Подмигнув коллеге, Серый осторожно усадил меня на стул. – Не волнуйтесь! Нашли машину – и прекрасно!

– Что значит – «нашли»? – встрепенулась я. – Кто нашел?

– Ну, мы же и нашли! – с нажимом сказал Серый, плавным жестом объединяя себя и Черного.

– Да? – Я на мгновение опешила. – А, поняла! Хотите за мой счет свою печальную статистику подправить? Ладно, я согласна. Будем считать, это вы нашли машину. Могу вам даже благодарственную запись сделать в книге жалоб и предложений. Но тогда позвольте вопрос: а какая сволочь мне тормоза испортила?

– А мы почем знаем? – искренне удивился Серый.

– Так вы же нашли машину!

– М-да… – Черный почесал в затылке. – Вы, значит, хотите, чтобы мы и угонщика нашли?

– Ну, если вам это не трудно, конечно, – просительно сказала я. – А то у меня возникло нехорошее чувство, будто этот неизвестный товарищ, который вовсе и не товарищ, испортил тормоза с умыслом. Понимал же, что я за руль сяду? Значит, сознавал, что могу убиться.

– Покушение? – с сомнением протянул Серый.

– Не уверена, но буду спать гораздо спокойнее, если вы проверите эту версию!

– Обязательно проверим. – Подмигивая Серому двумя глазами сразу, Черный мягко, но настойчиво выталкивал меня из кабинета. – Непременно проверим! Вот прямо сейчас все бросим и побежим проверять!

Я и не заметила, как оказалась в коридоре.

– Простите, но еще хотела… – я робко толкнулась в закрывшуюся за мной дверь.

Крак! Изнутри в замке со скрежетом провернулся ключ.

– Обеденный перерыв! – донесся до меня приглушенный голос Черного.

– Хорошая мысль, – пробормотала я себе под нос. – Кажется, я сегодня еще и не завтракала…

Глянув на часы, я сообразила, что должна поторопиться, если собираюсь показаться на работе хотя бы после полудня. Ладно, я не гурман, куплю по дороге пару пирожков и съем их на трудовом посту.

Выйдя из здания, я деловито зашагала к трамваю – на сей раз, как положено, по тротуару. Доски и кирпичи на голову мне не сыпались, и ничто не отвлекало от размышлений.

А размышляла я о том, что минуту назад сказала ментам: не исключено, что кто-то пытается меня убить! И чем больше я думала, тем вероятнее казалась мне эта крайне неприятная мысль. Или это не конкретная злодейская личность, а сама природа отчаянно борется со мной как с неиссякаемым источником хаоса? Ведь за одно только сегодняшнее утро я уже трижды чудом избежала смертоубийственного несчастного случая: сначала меня едва не пришибло бревном, потом тормоза у машины отказали, и в открытый люк я не сверзилась просто чудом…

Мама дорогая!!! Я остановилась как вкопанная: с большим опозданием до меня дошло, что мужика, которого я приняла за отдыхающего алкаша – ну, того, в клумбе! – чуть раньше я уже сегодня видела! В окне, сразу после того, как на тротуар возле меня грохнулась тяжелая хреновина!

Трах-бабах! Дзинь-нь-нь! Сверкающая витрина магазина, с которым я едва успела поравняться, в мгновение ока разлетелась вдребезги, осыпав меня стеклянным крошевом. Испуганно ойкнув, я зайцем метнулась подальше от витрины, но ускакала совсем недалеко, только обежала вокруг фонарного столба на углу и вернулась обратно: взяло верх непобедимое журналистское любопытство.

Из обширной бреши в стеклянной стене, громко матерясь, вылезал парень в униформе.

– Что случилось? – вытянув шею, с острым интересом спросила я у него.

– Что-что! – сердито зыркнув на меня, парень продолжил перечисление непечатных слов, демонстрируя немалый лексический запас.

Слегка покраснев, я перевела взгляд с матерящегося малого на манекен в витрине – тощее существо омерзительно розового цвета, похощее на худосочную бульонную курицу, голенастое, лысое и бесполое. Очевидно, катаклизм застал куклу в момент смены парика и костюма, из одежды на этом дистрофике были только непроглядно-черные солнечные очки и короткая кожаная куртка-косуха. Честно говоря, в таком наряде манекен смотрелся на редкость непристойно.

Я стыдливо опустила глаза и невольно ахнула: в тощем бедре куклы зияло сквозное отверстие, круглое, не иначе – пулевое! Ничего себе! Неужто кому-то до такой степени не понравился этот собирательный образ скинхеда-гомосексуалиста?

– Послушайте, да ведь в нее… или в него? Ну, в общем, в это ваше чудовище кто-то выстрелил! – сообщила я парню.

– Ты че, спятила? – весьма недружелюбно отозвался молодой человек. – Кому это нужно – манекен заказывать? Стреляли в кого-то другого, а вот попали, блин, сюда!

Продолжая виртуозно материться, парень озабоченно ощупывал манекеновы тощие окорока, очевидно, прикидывая, можно ли залатать образовавшуюся пробоину.

– В кого-то другого, – повторила я, холодея. – Ой, мама!

Мне стало совсем нехорошо. Это что же выходит, а? Получается, что стреляли-то в меня!

Запоздало пригнувшись, я подбежала к ближайшему дереву и спряталась за его стволом. Или не спряталась? Откуда мне знать, где сейчас тот, кто в меня стрелял? Я торчала у магазина достаточно долго, чтобы он мог подобраться ко мне поближе!

Опасливо выглянув из-за ствола, я прикинула расстояние до трамвая: нет, далеко, в один бросок не добежать, а местность, как на грех, открытая, совершенно лишенная окопов, брустверов и прочих укрытий! Может, мне поймать тачку?

Я уже замахала было рукой, но вовремя опомнилась: что, если первым ко мне подкатит не порядочный таксист, а тот самый убийца? Говорят, киллеры в нашей стране неплохо зарабатывают, значит, вполне могут позволить себе личный автотранспорт…

Так ничего и не решив, я отступила в ближайшую дверь и очутилась в парикмахерской.

– Будем стричься, краситься, укладываться? – заученно улыбнулась мне администраторша за стойкой.

– Типун вам на язык! – брякнула я. – Скажете тоже: «укладываться»! Я еще пожить хочу!

С этими словами на глазах у изумленной женщины я быстрым шагом пересекла дамский зал, нагло вломилась в подсобку, из нее вышла в маленький коридорчик и – о, счастье! – через дверь черного хода выскочила на параллельную улицу. Вот так-то! Придется киллеру за мной погоняться, я без борьбы не сдамся, пусть даже не надеется!

Тут я с тоской посмотрела на забитую разнопородными машинами улицу.

Следовало помнить о том, что теперь у меня нет личного транспорта: покалеченную Иркину машину я одним звонком пристроила в автосервис, договорившись, что ее от забора с грозной надписью «Не ставь машину – проколем шину!» без моего участия заберет эвакуатор. Показываться возле «шестерки», явно хорошо знакомой моему изобретательному киллеру, я не собиралась. Нечего облегчать негодяю работу!

Буду ездить в троллейбусе и на трамвайчике, почему бы и нет, так делают тысячи людей.

И я тут же живо представила себе эти тысячи: множество граждан, штурмующих переполненные вагоны. Бойкие студенты с острыми локтями, дородные кубанские тетушки с необъятными кошелками, бабушки с тележками, дедушки с палочками. Да, и дети с игрушечными пистолетами! Пистолеты стреляют, костыли коварно подворачиваются под ноги, кошелки с картошкой бьют по коленкам, локти впиваются в бока! Пенсионеры громогласно ругают правительство и невоспитанную молодежь, юноши в ответ щедро делятся с окружающими сокровищами своих музыкальных шкатулок, дети орут, озверевший кондуктор дерет с «зайцев» штраф… И все, все до единого, обильно потеют!!!

Тут перед моим мысленным взором возник потный затылок покойного ботаника Усова и я помрачнела пуще прежнего: ведь зарезали-то его не где-нибудь, а в трамвае! Доверяй после этого общественному транспорту!

Что же мне теперь, на танке по городу ездить?!

Подумав о танке, я вспомнила об Ирке. Сто кило живого веса, натиск носорога и ударная сила торнадо – чем не бронетехника?!

– Буду вызывать подкрепление, – решила я.

В конце-то концов, почему я должна сражаться с преступным миром в одиночку?

Неожиданно рядом со мной резко затормозил «Москвич» апельсинового цвета. Только тут я сообразила, что стою на краю тротуара, в задумчивости эмоционально размахивая руками. Очевидно, водитель «Москвича» принял мою хаотическую жестикуляцию за призыв остановиться.

– Вас подвезти? – Черноволосый мужчина ласково смотрел на меня большими смородиновыми глазами.

Вроде не похож на киллера, морда приветливая, улыбчивая, хотя откуда мне знать, как выглядят профессиональные киллеры? Говорят, мошенники все, как один, дивно обаятельные и симпатичные люди, может, все убийцы на редкость ласковы и нежны?

– Вы кто? – подозрительно спросила я у незнакомца.

– Я Ангел, – просто ответил он.

– Ангел?!

Вот те раз! Я чуть не села на тротуар.

– Меня так папа назвал, – подтвердил черноволосый.

Интересно, кого он называет папой? Господа бога? Или речь идет о папе римском?

У меня слегка закружилась голова. Ну и денек выдался, только ангела мне не хватало!

– Не ангел смерти, надеюсь? – сам собой ляпнул мой язык.

– Нет, моя фамилия другая, – совершенно серьезно ответил водитель. – Я болгарин.

Болгарин! Тут я вздохнула с облегчением. Маловероятно, чтобы мои недоброжелатели наняли импортного киллера, не буду себе льстить, не такая я важная птица, чтобы выписывать для меня убийцу из-за рубежа, пусть даже всего лишь из братской славянской Болгарии. Пожалуй, я все-таки рискну сесть в оранжевый «Москвич».

– Мне нужно в Пионерский микрорайон, – сказала я Ангелу, устраиваясь на сиденье.

– Пожалуйста, – ответил добрый Ангел, отчаливая от тротуара.

Я глядела в окошко оранжевого экипажа и думала, как все-таки хорошо, когда у тебя есть друзья! И как хорошо, когда у этих друзей есть свободная жилплощадь! Слава богу, мне было куда пойти, где преклонить голову и все остальные члены: Иркин особняк в любой момент предоставлял мне кров и даже стол.

В свою квартиру я решила не возвращаться. Понятно же, что неизвестный злоумышленник знает, где я живу, и именно там меня будут ждать новые неприятности. На работе я тоже решила не показываться, позвоню начальнику и скажу, что у меня солнечный удар, поеду сразу в Пионерский микрорайон, к Ирке. Слава богу, кот мой уже там.

За мыслью о Тохе пришла другая – о незнакомом мне коте Мурике, которого слезно просил приютить приятель Венечка. Ох, как это сейчас некстати! Но что делать, я привыкла держать свои обещания.

Досадливо чертыхнувшись, я вытащила из сумки мобильник, позвонила зверолюбу и отменила доставку зверька мне на дом.

– Значит, так, Венька, слушай внимательно, – протарахтела я в трубку. – У меня масса заморочек, мне решительно не до твоего кота, но раз я обещала – значит, сделаю. Буду ждать тебя со зверем нынче в половине пятого на конечной остановке трамвая номер пять.

– Это очень далеко, – заныл Венечка. – Мне неудобно, придется через весь город пилить!

– А мне потом через все поле топать, – отбрила я. – Не хочешь – не надо, я уговаривать не буду.

– На конечной так на конечной, – тут же сдался Веня.

– В половине пятого, – напомнила я.

И выключила трубку.

Из соображений конспирации я остановила апельсиновый кабриолет на окраине Пионерского микрорайона. Конечно, было бы чудесно домчаться с ветерком до самых Иркиных хором, но я поостереглась открывать кому-либо свое новое место пребывания, даже доброму Ангелу. С печальным вздохом вылезла из салона оранжевого «Москвича» на конечной остановке трамвая и стала в чахлой тени дистрофического тополя – дожидаться появления Венечки с Муриком.

– Ты что, стрелять не умеешь? – Шеф тихо кипел.

– Умею, – угрюмо буркнул Жорик.

Поскольку шеф не имел обыкновения вникать в подробности его трудовой деятельности, обычно он просто давал задание и ждал отчета об успешно проделанной работе, Жорик не стал рассказывать о первых трех неудачных попытках убрать журналистку. Позорный провал операций «Ломик», «Бревно» и «Люк» можно не афишировать, но скандальную историю с пулей, поразившей безвинный манекен в витрине модного бутика, замять было невозможно.

– Умеет, ага, – встрял вредный Димуля Морозов – шефов адъютант, денщик и просто прихвостень. – По жестяным уточкам в тире!

– Молчи, Павлик, – буркнул Жора.

Морозова перекосило, словно он укусил лимон. Шеф тоже скуксился: он, так же, как сам Димуля, терпеть не мог это его прозвище – Павлик Морозов. Аркадий Валентинович был изрядно суеверен, крайне подозрителен и очень боялся предательства.

Впрочем, так Морозова называли нечасто. Павлик, в свою очередь, быстро трансформировался в Палку: Димуля был тощ, как Дон Кихот, пристрастившийся к «Гербалайфу».

– Я не только по уточкам умею, – продолжал Жорик. – Я и по движущейся мишени тоже! По бегущему кабану! Скорость рассчитал, прицелился, ба-бах – и готово! Но то кабан, с ним все понятно, а эта свинья сначала шла-шла, а потом вдруг как затормозила!

– Бах-бах – и мимо, – съязвил неуемный Димуля.

– Кстати, о тормозах, – вспомнил шеф. – Зря, что ли, Петрович «шестерку» курочил?

Пришла Димулина очередь оправдываться: материальную часть, как и кадровый вопрос, курировал он.

– Ну как сказать, зря или не зря… Петрович-то не облажался, с тормозами поработал нормально, – со вздохом сказал Морозов. – В смысле, грохнул тормоза на фиг.

– И что? – обманчиво-спокойно спросил шеф.

– И ничего, – развел руками Павлик-Димуля. – Села она в машину, завелась, поехала, но на Толстовском мосту мы ее потеряли, потому как у нас-то тормоза исправные, а куда эта зараза потом делась и как осталась жива-невредима – черт ее знает!

– Она, наверное, заговоренная, – встрепенулся Жорик, углядев возможность оправдать все свои неудачи. – Может, у нее талисман какой? Кроличья лапка, там, или воронье крылышко?

– Змеиное жалышко, – опять съязвил Павлик.

– Гм. – Шеф всерьез задумался. – Это нужно проверить.

– Позвонить Симоне? – сообразив, что шеф впечатлился, Морозов тут же сменил тон.

Симона – шестидесятилетняя крепкая баба, выдающая себя за потомственную ведьму-цыганку, практиковала магию всех видов, гадала на картах, на бобах, на кофейной гуще и на денежных купюрах и являлась одним из двух штатных консультантов Аркадия Валентиновича по всяческим чудесам.

– Позвони. И дай этому остолопу, – шеф кивнул на Жору, – кого-нибудь посообразительнее в помощь. Хочу иметь возможность завтра же отправить этой девице веночек с лентами. Все.

Аркадий Валентинович беззвучно шлепнул ладонями по столу, давая понять, что вопрос закрыт и аудиенция закончена.

В помощь невезучему Жорику Морозов откомандировал бесподобную парочку – братьев Милосских, Гавриила и Антона.

Строго говоря, в родстве парни не состояли, Милосские – это было прозвище, которое пристало к ним, как банный лист, с легкой руки шефа. Тот как-то мимоходом в случайном разговоре обронил, что рост знаменитой мраморной Венеры из Милоса – сто пятьдесят четыре сантиметра. Поскольку и Гавриил, и Антон с мраморной красоткой были вровень, а потому смотрелись рядом, как пара цирковых лилипутов, прозвище братья Милосские прилипло к ним намертво.

Впрочем, у каждого из парней была и персональная кличка. Гавриил обзавелся ею еще в старших классах средней школы, когда одноклассникам стало ясно, что парнишка не дотягивает не только до величественного Гавриил, но и просто до Гаврика, а вот Мелюзгаврик – это совсем другое дело, точно ему по росту!

Нечто подобное произошло и с Антоном, который в детском саду и в начальной школе был хулиганом и задирой и гордо носил устрашающее прозвище Бармалей, но с годами оказался самым низкорослым в классе и «усох» до Бармалютки.

Кроме роста и «фамильного» прозвища, у Мелюзгаврика и Бармалютки было мало общего. Тихий бесцветный Мелюзгаврик окончил школу с золотой медалью и выучился в университете на социолога. Где в Екатеринодаре можно трудиться по такой специальности, не знал никто, включая администрацию вуза, регулярно «выпекающего» новых социологов. Поэтому Мелюзгаврик сначала немного поработал оператором в статистическом центре краевого департамента образования, потом был корреспондентом в газете, пару лет довольно успешно подвизался в качестве пиарщика, организуя избирательные кампании кандидатов в депутаты того-сего, пока в кулуарах одного из присутственных мест не познакомился с Аркадием Валентиновичем. Тот пригласил неглупого и не обремененного моральными принципами парня к себе, и уже без малого год Мелюзгаврик занимал загадочную должность аналитика и применял свое хитроумие там, где это было угодно шефу.

Задиристый Бармалютка с великим трудом окончил девять классов и университеты жизни проходил на вещевом рынке, где сначала работал реализатором, а потом примкнул к группе вымогателей, специализировавшихся на «потрошении» тетушек-лохушек. Задачей юркого Бармалютки было высмотреть в толпе подходящую особу, ловко приблизиться к ней и умелым толчком в спину свалить точно на картонную коробку с осколками фарфора. После чего подельники Бармалютки подымали страшный хай, вопя, что несчастная баба раздавила дорогущий сервиз севрского фарфора, стоимость которого с бедолаги взимали немедленно, безжалостно подавляя сопротивление в зародыше. Если не было денег – снимали с жертвы сережки и колечки, и тот же Бармалютка нес их потом в скупку, где стал постоянным клиентом. А поскольку владельцем ломбарда был все тот же господин Раевский, то он в конце концов юного проныру заметил и трудоустроил у себя, рассуждая – авось для чего-нибудь да пригодится.

В паре Мелюзгаврик – Бармалютка первый был мозгом, а второй руками-ногами. Действовали братья Милосские слаженно, хотя друг друга недолюбливали. Даже комплексы у них были разные: агрессивный Бармалютка норовил заводить шашни с высоченными длинноногими барышнями модельного типа и нисколько не конфузился оттого, что не мог дотянуться до талии очередной подруги и ласково обнимал ее за коленки. Что до Мелюзгаврика, то он тихо ненавидел всех женщин, чей рост превышал полтора метра, и предпочитал тихих, кротких Дюймовочек, выбирая их по шовинистическому мужскому принципу «Чем глупее, тем лучше».

– А она ничего, – плотоядно хмыкнул Бармалютка, просматривая кассету с видеозаписью телепрограммы, где клиентка-журналистка интервьюировала какую-то эстрадную звезду.

Мелюзгаврик поморщился. Дама была ростом за метр семьдесят и к тому же откровенно неглупа. Само по себе достаточный повод, чтобы желать ей сгинуть с лица земли.

– Мне нужен список ее друзей-знакомых, – объявил он Жорику. – С указанием адресов и телефонов.

– И где я тебе его возьму? – возмутился Жора, привыкший работать просто, без затей.

– Я сделаю, – сказал Бармалютка. – Подумаешь, сложность! Забегу в телекомпанию с сумкой какой-нибудь грошовой косметики, вроде я представитель канадской фирмы, местное бабье мигом языки развяжет.

– Лучше скажись тайным поклонником, потерявшим из виду предмет своего обожания, – посоветовал Мелюзгаврик. – Мол, дома твой кумир не живет, на работе не появляется, ты чахнешь не по дням, а по часам… Бабы страшно любят такую сентиментальную чушь, кто-нибудь непременно расколется и подскажет тебе пару-тройку адресов.

– Ну-ну, – скептически обронил Жорик.

– Теперь ты, – Мелюзгаврик обернулся к нему. – Дома у нее был? Был. Какой там телефонный аппарат, вспомни!

– Черный, – ответил Жорик.

– Сам ты черный – рыкнул на него Бармалютка. – Че, совсем идиот?

– Спокойно, – поморщился Мелюзгаврик. – Объясняю. Если это древний агрегат с вращающимся диском и трубкой на рычагах, толку нам от него никакого, но если что-то современное, с автоответчиком, с памятью на входящие-исходящие звонки, то там будет чем поживиться.

– Насчет автоответчика и памяти я не знаю, но диска с цифирьками там нет, – припомнил Жора. – Есть только кнопки и еще такое маленькое окошечко из красного стекла…

– О! – Мелюзгаврик довольно кивнул. – Слышишь, Антон? Поезжай вместе с ним, посмотри, что к чему.

– А может, прямиком к ней на работу? – По голосу чувствовалось, что Бармалютка предпочел бы потусоваться на телевидении, где полно молодых длинноногих красоток.

– А потом и на работу, – решил Мелюзгаврик. – Только не тяните, шеф велел найти ее как можно скорее.

– Найду – задушу голыми руками, – буркнул Жорик.

Из-за этой вредной бабы его впервые лишили самостоятельности, и простить этого поганке Жорик никак не мог.

Зверолюб Венечка опоздал всего на шесть минут, но за это время я успела мысленно отправить в его адрес с десяток ругательных телепосланий.

– Держи, – выскочив из машины, как чертик из коробочки, приятель сунул мне в руки картонную коробку, перетянутую капроновой бечевкой, и тут же нырнул обратно.

Ни «здраствуйте», ни «до свидания» не сказал! А я стою тут, как дура, битый час, истекая потом и ядом – просто смертоносное дерево анчар в жгучей аравийской пустыне!

Я неприязненно взглянула на оставленную мне торопыгой Венечкой запечатанную коробку – круглую, с цветным изображением плодов и листьев каштана. Какой знакомый дизайн! Это же коробка от настоящего киевского торта! Правда, торт легче, чем нынешнее содержимое коробки. Интересно, что за котенок такой увесистый?

– Какой породы твой Мурик? – выкрикнула я вслед отъезжающему автомобилю.

– Считай, амазонской! – проорал в ответ Венечка и нажал на газ.

– Не знаю такой. – Пожав плечами, я поудобнее прихватила коробку, решив не распаковывать ее раньше времени. Мне еще топать и топать по сильно пересеченной местности.

Бодро шагая по полю к виднеющемуся в отдалении поселку, я скуки ради пыталась представить себе кошку амазонской породы. Конечно, она довольно крупная, раз даже пятимесячный котенок тянет, как минимум, на три килограмма. Это же целый леопард получится, когда подрастет! А вот какого Венькина амазонка цвета, интересно?

Я подняла коробку повыше и попыталась заглянуть в одну из маленьких дырочек, проделанных, очевидно, для вентиляции. Кажется, зверек в полосочку – вроде я увидела что-то черно-бело-серое. Как банально! Право, от кошки экзотической амазонской породы я ожидала большего! А впрочем, чего именно? Я же не думала, что окрас амазонской киски явит мне три-четыре тона изумрудной зелени, а-ля мексиканский тушкан? Вероятно, зелеными, как дебри Амазонки, будут только кошачьи очи, а шкурка полосатой или пятнистой – для лучшей маскировки на амазонской местности. В общем, похоже, Венькина кошка белолица, черноброва, нраву кроткого такого – сидит в тесной коробке молча, ворочается слегка, но протестов не озвучивает.

Кстати, любопытно было бы знать, почему Венька назвал кота Муриком, а не Мурзиком?

Я ехидно ухмыльнулась, думая, что знаю ответ на этот вопрос.

Правильно определить пол маленького котенка трудно, даже заводчики иногда ошибаются. Вероятно, Венька думал, что стал хозяином кошечки, и назвал ее Муркой. А когда выяснилось, что животное мужеского полу, незатейливо переделал Мурку в Мурика. На моей памяти не раз бывали подобные истории. Как-то к нашей телекомпании прибился толстый трехцветный кот, симпатяга и душка. Мы назвали его Васькой и всем коллективом кормили и ласкали до тех пор, пока «Васька» не разродился парой очаровательных котят! Пришлось переименовывать Ваську в Васиту. Получилось даже изящно, «Васита» – это звучало несколько экзотически, на мексиканский манер. Под стать новому имени мы придумали трехцветной кошке и редкую породу: южно-русская лоскутная пеструшка! И под этим соусом удачно пристроили в хорошие руки обоих котят…

– Тоха, встречай нового друга! – с этими словами я вошла в дом.

Поставила увесистую коробку на пол и пошла в кухню, за ножом, которым можно разрезать веревку. Нашла подходящее орудие, вернулась в коридор и с удивлением отметила, что добродушный кот мой как-то странно себя ведет: вздыбив шерсть, Тоха прижался к полу и тихо рычал, неотрывно глядя на коробку.

– Что-то негостеприимен ты, братец! – попеняла я четвероногому другу, ловко распаковывая нового питомца.

Ой! Мамочка!!

В картонке тихо сидел удав! Относительно небольшой и, возможно, очень симпатичный, но ведь не кот, а змей! Питон или удав, черт его знает, может, это одно и то же!

– На садовой на скамейке плачут маленькие змейки, – машинально процитировала я один из стишков, регулярно озвучиваемых сынишке. – Разбежались малыши! Чем же мы не хороши?

Что-то переклинило меня сегодня на детских стихах! Не иначе впадаю в детство!

– М-мурик? – заикаясь, уже адресно вопросила я.

Пресмыкающеся не шевелилось, то есть не пресмыкалось. Вообще. Может, сдохло?

Я осторожно присела на корточки и внимательно оглядела своего нового питомца. То есть питонца. Кстати вспомнилась мне цветная картинка из школьного учебника зоологии за пятый класс: рисунок, изображавший типичную малосимпатичную змею с подписью «Ящерица веретеница». Из сопровождавшего картинку текста становилось ясно, что упомянутую ящерицу угораздило родиться на свет страшно похожей на ядовитую гадюку, из-за чего бедняжка то и дело страдает. Однако, в отличие от змеи, у бедняги веретеницы есть веки, коими она имеет обыкновение периодически моргать. И сердобольные составители учебника призывали скорых на расправу змеененавистников предварительно присматриваться к очам потенциальной жертвы. Есть веки – веретеница, казнить нельзя, помиловать! Смотрит немигающим взглядом – змея!

Мне, правда, и в те далекие времена, когда я училась по этой книжке, казалось довольно опасным занятием играть в гляделки с предполагаемой гадюкой. А ну, как она рассмотрит таращащегося на нее человека раньше и примет свои меры к устранению любопытствующего?

Впрочем, где у моего питонца глаза, я не увидела. Потому что вообще не нашла у него головы. Не в том смысле, что змея мне попалась безголовая, просто она как-то так хитро свернулась, что не видно было ни начала, ни конца. Только несколько толстеньких упругих колец, похожих на ливерную колбасу, затейливо раскрашенную тушью. Действительно, я не ошиблась, в окрасе змеиной кожи доминировали черно-серые тона, только образовывали они не полосы, а скорее ромбы.

Сейчас мне стало ясно, почему коробка была такая подозрительно длинная!

Нет, как хотите, а удавов пестовать я не подряжалась!

Путаясь в драной подкладке сумки и пачкая руки разлитым кремом, я пыталась нашарить сотовый, чтобы сразу же, немедленно, сию минуту позвонить этому мерзавцу Венечке и сказать ему, что я думаю о человеке, подложившем мне такую свинью! В смысле, такого удава! Некоторое время моя рука вхолостую месила крем вперемежку с бумажками и вдруг нащупала какое-то более крупное инородное тело.

– Это еще что такое? – забыв о питонце, я замерла, прислушиваясь к своим ощущениям.

Обнаруженный мною предмет представлял собой параллелепипед какой-то очень знакомой формы и фактуры. Нет, не может быть! Помешкав, я вытащила из сумки… пачку долларов в банковской упаковке!

– Десять тысяч баксов, – взглянув на бандероль, тупо возвестила я.

И села на пол, на счастье не на коробку с питонцем.

Право же, для одного дня слишком много потрясений!

– М-мя? – опасливо поинтересовался кот, неприятно удивленный моим поведением.

– А? – Я оглянулась на него, вытерла пачкой денег пот со лба и вымазала физиономию кремом.

Не буду врать, я не большая аккуратистка. На моем рабочем столе всегда царит сумасшедший бардак, из платяного шкафа, стоит только зазеваться, комом вываливается разное барахло, и в сумке идеальный порядок бывает лишь дважды за всю ее сумчатую жизнь – в момент покупки и когда я отправляю ее на помойку. Зато чего только не найдешь в моей торбе! Телефон, документы, деньги, пластиковые карточки, ключи, всяческие бумажки, косметика, дискеты и диски, ручки, карандаши и к ним ластик и точилка, солнечные очки и к ним зонтик, маленькая линейка, чайная ложка, расческа – это только то, в наличии чего я совершенно уверена! Уж конечно, в недрах моей сумы то и дело теряются деньги, и мелочь, и купюры – их потом особенно приятно находить. Помнится, однажды я таким образом потеряла и нашла лишь спустя полгода сто рублей… Но потерять десять тысяч баксов?! Никогда бы я не могла этого сделать! Хотя бы по той простой причине, что у меня никогда не было десяти тысяч баксов!

Держа истекающую разжижившимся на солнцепеке кремом пачку долларов в вытянутой руке, как дохлую мышь, я рысцой проследовала в ванную, осторожно обтерла денежный брикет бумажным полотенцем и задумалась.

Откуда эта гадость взялась в моей сумке и что мне с ней делать?

Ну, откуда взялась, думаю, ясно: подбросили. А кто и зачем? Не в силах придумать ответы на эти вопросы – редкий случай, когда мое воображение спасовало! – я аккуратно замотала баксы туалетной бумагой и положила сверток на полочку в шкафчик, где хозяйственная Ирка держит запасы мыла, порошка, шампуней и все той же туалетной бумаги. Потом разберемся с этим барашком в бумажке, а пока вернемся к нашим баранам, то есть я хотела сказать, к нашим питонам!

Чувствуя легкое головокружение, я вернулась в коридор. Тоха уже ушел, а Мурик спокойно лежал в своей коробке. Какой милый, благовоспитанный змееныш!

– Ну, давай знакомиться! – нарочито бодро сказала я питонцу, заглядывая в коробку.

Как его из нее вытащить, интересно? Брать увесистого Мурика голыми руками мне откровенно не хотелось, подвиг Геракла со змеями мне не повторить. Помешкав, я просто-напросто перевернула коробку, вытряхнув пресмыкающееся на пол. Мурик шмякнулся на линолеум, да так и остался лежать. Точно помню, когда-то в программе «В мире животных» показывали таких вот муриков, и ведущий говорил, что сытый удав спит, пока не переварит пищу. Похоже, Мурик недавно плотно откушал, не зря Венька говорил, что никакие корма ему не понадобятся, наверное, последней трапезы ему должно хватить на все время пребывания в гостях. Хотя кто его знает, может, на свежем воздухе у питонца проснется зверский аппетит?

Носком сандалии я осторожно пошевелила подкидыша и присела рядом, готовая в любой момент сорваться с места, если Мурик вздумает проявлять активность. Не вздумал. Присмотревшись, я наконец разглядела, где у змеи голова. Глаза у Мурика были закрыты, похоже, и впрямь наелся и спит.

– Значит, так, любезный, – сказала я с уверенностью, которой вовсе не чувствовала. – Ты будешь жить тут, в прихожей. Коробка твоя остается при тебе, можешь в ней спать, если захочешь. А дверь из прихожей в комнату я, уж извини, запру, нечего тебе по дому шляться.

Я уже решила, что на время пребывания в доме Мурика буду пользоваться черным ходом, благо есть в Иркином особняке и такой.

Чем кормить питонца, если он вдруг проголодается, я не знала. На всякий случай, насыпала ему в миску Тохиного «Вискаса» и Томкиного «Педигри» вперемешку, налила минеральной водички без газа. Посильно организовав быт удавчика, закрыла дверь из прихожей в комнаты на ключ и на время выбросила Мурика из головы. Нужно накормить Тоху и овчарку и подумать и о своей собственной жизни.

Помогая Ирке собираться на курорт, я заметила у нее в шкафу чудесное одеяние, что-то вроде наряда бедуина из белой воздушной ткани. Свободные легкие брючки и невесомая просторная рубаха с длинными рукавами и капюшоном.

– Это я носила лет пятнадцать назад, – со вздохом пояснила Ирка. – Когда была стройна, как кипарис…

– Ты и теперь стройна, – утешила я подругу.

– Да, – спокойно согласилась она. – Но теперь я стройна, как баобаб…

– Пятнадцать лет назад? – Я дипломатично сменила тему: – А выглядит, как новенький, даже не пожелтел!

– Это же парашютный шелк, – объяснила Ирка. – Такого в магазине не купишь, я бешеные деньги заплатила инструктору по прыжкам, чтобы он списал для меня приличный парашютик. Шила в ателье, эксклюзивная модель, ни у кого больше такого костюма нет. Фасон я сама придумала, специально для походов на пляж: и легко, и красиво, и никакого риска обгореть на солнце.

Теперь парашютный костюм пришелся мне как нельзя более кстати: и по сезону, и маскировка отличная. Я выволокла ком белого шелка из шкафа, старательно отутюжила его и облачилась в легкую ткань, приятно холодящую кожу. Надвинула капюшон поглубже на голову, затянула завязки под подбородком и стала похожа не то на арабского кочевника, не то на хорошо экипированного участника зимней финской кампании, разве что без лыж. Ну, в трех шагах меня и родная мама не признает!

В этом экзотическом наряде я пересекла поле, вышла к спальному микрорайону и отыскала в нем почтовое отделение, маленькое и пустое, если не считать осоловевшую от жары тетку в окошке: кондиционера в захолустном пункте связи не водилось.

Текст телеграммы Ирке я составляла, как шифровку – на тот случай, если ее перехватят враги: «Сова, срочно приезжай. Встретимся завтра в полдень у писающего мальчика. Медведь».

Я посмотрела на часы: времени, чтобы успеть к назначенному сроку вернуться из Сочи в Екатеринодар, Ирке хватит с лихвой, а место встречи я обозначила так, что только она и поймет.

Тут нужно пояснить, что малоизвестной достопримечательностью нашего города является памятник Владимиру Ильичу Ленину, воздвигнутый невесть в каком году эпохи социализма у Дома культуры жиромаслокомбината. Особой художественной ценности изваяние не имеет, но обладает весьма пикантной конструктивной особенностью: правая рука вождя, против обыкновения, не указывает народу путь в светлое будущее, она выдвинута недалеко и под таким углом, что при определенном ракурсе кажется функционально задействованной в районе ширинки. В сильный дождь прихотливые линии скульптуры создают водосток, завершающийся как раз на пальцах упомянутой руки, а дальше вода низвергается по крутой дуге, и все это превращает гранитного Ленина в аналог знаменитого брюссельского Писающего мальчика.

Очевидно, городским властям был известен этот скандальный момент, потому что в былые времена в дождливую погоду рядом с монументом стоял милиционер, препятствующий круговому осмотру памятника. От внимания широкой общественности сей факт ускользнул. Мне лично выдал эту страшную тайну знакомый комсомольский вожак, умудрившийся привезти из турпоездки в социалистическую Польшу целую гору дефицитнейшего по тем временам ширпотреба. Оказалось, молодежный лидер в качестве сувенира из России предлагал полякам собственноручно сделанные компроментирующие снимки писающего вождя – недорого, всего по десять баксов за фото!

– Что это? – удивленно спросила телеграфистка, ознакомившись с текстом моего послания.

Она почти высунулась в окошко, взглянула на меня, и удивленное выражение на ее лице сменилось откровенно встревоженным. С опозданием я заметила на стене рядом с окошком листовку ГУВД края, призывающую граждан проявлять бдительность и сообщать куда надо об обнаруженных ими подозрительных предметах и лицах. Да уж, подозрительнее меня найти трудно!

Я поспешно ослабила завязки капюшона, открывая лицо, и по возможности обворожительно улыбнулась операторше:

– Это телеграмма. Обыкновенная, несрочная, непоздравительная…

– Но кто такая эта Сова? И кто Медведь? – не сдавала позиции бдительная дама. – Что это за клички! Телеграмма – это документ, будьте любезны, укажите фамилии!

– Так это фамилии и есть! – находчиво соврала я. – Сова – это моя сестра. Зовут ее так: Ирина Сова. Фамилия такая. Представляете, была как человек, Ирина Чернозадова, а вышла замуж – и стала Совой! И вот, надо же такому случиться, она за Сову вышла, а я за Медведя! Вот ведь не повезло!

– Ну, это как сказать, – отмякая, хмыкнула тетка. – Чернозадовой, пожалуй, не лучше зваться!

– Не скажите, – возразила я, спешно соображая, что бы такого соврать по поводу писающего мальчика, а то ведь придерется сейчас, зараза! – Чернозадовы – это старинная дворянская фамилия, у нас пол-Европы в родне: двоюродный дядя в Париже, троюродная тетя в Брюсселе… Кстати, вы не были в Брюсселе? Не видели фонтан с писающим мальчиком?

– Я бы ему, поганцу, показала, как в фонтан писать! – решительно заявила баба.

«Да кто же его посадит, он же памятник!» – вспомнилось мне.

– Да мальчик не настоящий, скульптурное сооружение!

– Не была, не видела, – обиженно буркнула баба, снова склоняясь над моей шифровкой.

С беспокойством я заметила, что она опять замерла, поджимая губы:

– Как это, вы телеграфируете из Екатеринодара в Сочи, чтобы назначить встречу в Брюсселе?

– Да, а что? – невозмутимо отозвалась я. – Сестра оттуда полетит, я отсюда, мальчик на месте останется – вот мы все и встретимся!

Пожевав губами, баба не нашлась, что мне возразить.

– Адрес укажите, – велела она.

– Чей? Мальчика? – Я уже одурела.

– Медвежий! – рявкнула тетка.

Я торопливо накорябала внизу бланка адрес своей телекомпании.

– Тридцать два рубля, – сказала операторша.

– Да хоть гульдена, – с облегчением отозвалась я, доставая из складок маскхалата кошелек.

И уже выйдя из отделения связи, сообразила, что гульдены – это голландские деньги, не имеющие никакого отношения к столице Бельгии Брюсселю!

– Спрашивается, чем же я лучше пастора Шлагга? Такая же склеротичка! Чуть не прокололась на сущей ерунде! – выругала я себя, затянула потуже кулиску капюшона и потопала на свою конспиративную квартиру.

Я позвонила главному редактору и сказала, что заболела. Вынужденное безделье мучило меня страшно. От нечего делать я приготовила обильный обедо-ужин на три персоны – свою, Тохину и Томкину. Сообразив с котом и собакой «на троих» – питонец Мурик к столу зван не был, – я вымыла посуду, улеглась на диван перед телевизором, но ни одна программа не смогла меня увлечь.

От мексиканского «мыла» меня тошнит, а бесконечные ток-шоу раздражают вымученностью тем и патологической глупостью ведущих, по сравнению с которыми гигантами мысли кажутся даже персонажи рекламных роликов, чья жизнь идет под откос без любимого майонеза или стирального порошка. И не смотреть же, в самом деле, «Криминальный вестник» с его кровожадной манерой показывать крупным планом места преступлений и тела жертв? Этого мне сейчас и без телевизора хватает…

Я взяла с книжной полочки первый попавшийся под руку томик в пестрой обложке, но дальше первой фразы не продвинулась: «Тамарочке очень нравился розовый цвет. В розовом ее и хоронили». Тьфу, пропасть! Нельзя ли сменить тему?!

Желая отвлечься от грустных мыслей, я прошла в кабинет и включила компьютер. Иркины накладные-закладные и прочая бухгалтерская беллетристика меня не увлекли, компьютерные стрелялки-убивалки я, чтобы не расшатывать нервную систему, осмотрительно проигнорировала, но вовремя вспомнила о дискете, на которую записала замысловатое послание, полученное мною по электронной почте. Самое время заняться ребусом!

Итак, что тут у нас? Квадрат, разбитый на клетки, десять на десять. Клеточки разноцветные, раскрашены, кажется, совершенно бессистемно: в одном ряду три белых подряд, в другом все клетки разных цветов… Ну и что бы это значило?

Усилие мысли вызвало желание чем-нибудь подкрепиться. Говорят, сладкое способствует улучшению умственной деятельности…

Не переставая размышлять, я размеренным шагом лунатика проследовала в спальню и выдвинула ящик прикроватной тумбочки, чтобы взять шоколадный батончик. Ирка, совершенно не заботящаяся о фигуре, потому как ее Моржик считает идеальным женским силуэтом большой стог сена, держит в тумбочке под рукой неиссякаемый запас шоколадных лакомств. Поглядев на россыпь конфет в разноцветных фантиках, я восторженно ахнула: тут тебе и оранжевые «Каракум», и синие «Мишки», и зеленая «Белочка», и… Ой! А ведь это мысль!

Зажав в кулаке пригоршню конфет, я порысила обратно в кабинет, на ходу соображая: а что, если каждая цветная клеточка обозначает что-нибудь определенное? Ну, скажем, букву или цифру?

Нет, поправила я себя, падая в кресло перед монитором, только не цифры, их, как известно, всего девять, нет, десять, считая ноль, а тут у меня куда более полная палитра. Сейчас сосчитаю, сколько цветов…

Я тут же придумала способ, как это сделать – возможно, не лучший, но зато простой и надежный. Распечатав ребус на цветном принтере, я вооружилась ножницами, разрезала квадрат на клеточки и, немного попотев, собрала шкалу цветов. Ушло у меня на это около часа, я давно не играла в кубики и не собирала паззлы…

Получилась «радуга» из тридцати четырех оттенков, это ненадолго поставило меня в тупик: букв-то в русском алфавите всего тридцать три! Потом взгляд мой упал на ту строку, где три клетки подряд были белыми, и я сообразила: белое может элементарно означать пробел!

А теперь вспомним алфавит…

Азартно сопя, я выписала на бумажке рядком тридцать три буквицы и сопоставила их с цветовой шкалой. Надеюсь, автор загадки был не настолько коварен, чтобы привязать буквы к цветам бессистемно… Нарисовав на цветных квадратиках соответствующие буквы, я начала расшифровывать ребус и справилась с задачей чрезвычайно быстро! Уже через пять минут передо мной лежал бумажный лист со столбиком из десяти фамилий.

Однако мне здорово повезло, что все буквы алфавита от А до Я оказались задействованы в шифровке, в противном случае я так просто не догадалась бы, что к чему!

Ну и что же все это значит? В полном недоумении я смотрела на список. Я-то полагала, что сейчас мне откроется увлекательная тайна, а тут какая-то ведомость! Зачем она мне?

По всей видимости, это десять фамилий с инициалами, причем первые буквы имен и отчеств вписаны исключительно в восьмую и десятую клеточки по горизонтали, так что номером четвертым, к примеру, идет не прибалт Кольцоваус, а наша соплеменница, некто Кольцова У.С. – скажем, Ульяна Семеновна, очень русское имя. Прекрасно, я рассуждаю логично, но что это мне дает? Кто все эти люди?

Я еще раз прочитала список и… нашла в нем одну знакомую фамилию! «Петров В З» – было написано в шестом ряду. Так и написано, без точек после инициалов и с двумя пробелами – очевидно, иначе ФИО не вписывалось в строку из десяти клеточек. Петровых, конечно, на свете очень много, в том числе таких, чье имя начинается с буквы В: Владимиры, Василии, Викторы… Но буковка З указывала на какое-то небанальное отчество. В самом деле, много ли мужских имен на букву З? Я могу придумать два: Зигмунд и Зиновий, и по случайному совпадению, есть у меня знакомый, папу которого звали Зиновием: это славный зверолюб Венечка Петров!

Оттолкнув выдвижную доску с клавиатурой, я ринулась к телефону. Сейчас позвоню Веньке и спрошу, знает ли он других людей, чьи фамилии представлены в разноцветном списке. Заодно выясню, когда он заберет своего Мурика.

Я набрала номер и некоторое время, грызя от нетерпения ногти, слушала гудки, потом раздался характерный звук и включился автоответчик.

– В данный момент я нахожусь в отъезде и не могу подойти к телефону, – бодро отбарабанил голос Венечки. – Перезвоните, пожалуйста, шестого числа или оставьте свое сообщение после длинного гудка.

– Венька, зараза! – рявкнула я, едва в трубке отгудело. – Подсунул мне змея, а сам смылся из города? Совести у тебя ни на грош! Как появишься, сразу перезвони мне на мобильник, иначе я с твоим удавом не знаю, что сделаю! На сумки его пущу!

Кстати, о сумках: я вспомнила о необходимости постирать испачканную торбу. Бросив в сердцах телефонную трубку, я выключила компьютер и побрела в ванную. Интересно, хваленый «Тайд» отстирает с подкладки жирный крем?

Распахнув шкафчик с запасами моющих средств, я придирчиво осмотрела ряд пестрых пачек и наткнулась взглядом на комок туалетной бумаги в углу полки. Ох, мамочка! Про баксы-то я забыла!

Некоторое время в задумчивости побарабанив ногтями по краю умывальника, я закрыла шкафчик, твердым шагом вышла из ванной и прикрыла за собой дверь. Да пропади она пропадом, эта сумка! Не буду я ее стирать, лучше новую куплю. И про баксы думать не буду, во всяком случае, пока. Ну нет на это никаких моих сил!

Я свалилась на диван перед телевизором, щелкнула пультом, и на экран крупным планом выплыла совершенно зверская физиономия насупленного Шварценеггера. Героически шмыгнув носом, киногерой поднял повыше устрашающего вида орудие и метким залпом из него разнес какую-то хлипкую постройку. Барак запылал, Шварц небрежно забросил базуку на плечо и неторопливо зашагал к пожарищу.

Мне тут же вспомнилась любимая шуточка моего бывшего супруга: «Тебя можно убить только прямым попаданием ядерной бомбы», – говаривал любящий муж.

Да нет, вряд ли я переживу даже выстрел из гранатомета…

С коротким стоном я выключила телевизор, завернулась с головой в льняное покрывало и попыталась уснуть. Будущее виделось мне в самом мрачном свете. Единственным лучиком света в темном царстве представлялся скорый приезд Ирки.

Ладно, до завтра я как-нибудь доживу…

Завтра наступило точно по расписанию. Правду говорят, утро вечера мудренее и явно бодрее. При свете дня я повеселела, побегала по двору с мячом и собакой – точнее, за собакой, норовящей утащить мяч в свой вольер. Позавтракала, потом пообедала и, едва дождавшись урочного часа, двинулась из дома на конспиративную встречу с Иркой. На мне был все тот же белый наряд: в нем, помимо прочего, я прекрасно маскировалась на фоне белых стен домов и побеленных известью стволов деревьев.

До остановки «Дом культуры масложиркомбината» хочешь – не хочешь пришлось ехать на трамвайчике. Не буду скрывать, с некоторых пор я очень нервничала, прибегая к этому виду транспорта. Однако все прошло благополучно, никто на меня не нападал, заточкой не размахивал, так что в условленный час я оказалась в нужном месте.

Короткими перебежками подобравшись к окруженной старыми каштанами площади перед Домом культуры, я осторожно выглянула из-за дерева и удивленно замерла: памятников на площади было два. Зеленовато-бронзовый Ильич и еще один монумент, пониже и без постамента, своими формами навевающий воспоминание о язвительной сатире на памятник какому-то из августейших Александров: «На столе стоит комод, на комоде бегемот». За вычетом стола и комода здесь было то же самое.

В ветвях надо мной пугающе зашебуршало, и мне на голову упал каштан. Я отмерла и поняла, что вижу перед собой бронзово-загорелую и каменно-неподвижную Ирку.

– Ты живая или как? – незаметно подкравшись к ней сзади, поинтересовалась я.

– То же самое я хотела знать о тебе, – живо обернулась подруга. – Ой! Да ты ли это?

– Я, я, кто же еще?

– Какой-нибудь латышский стрелок, – пожала плечами Ирка.

– Почему? А, тебя мой костюм смущает, понимаю… Слушай, Ир, давай отойдем в сторонку, – я потащила подругу в аллею, обсаженную густыми голубыми елями.

– Что, так плохо? – Ирка с сочувствием смотрела, как я затравленно оглядываюсь по сторонам.

– Не поверишь, меня пытаются убить, – не переставая озираться, ответила я. Немного подумав, забралась под раскидистую ель, уселась на хвойную подстилку и поманила Ирку.

Кряхтя, подруга втиснулась под елочку:

– Подробнее можно?

– Можно и подробнее, – кивнула я. – Значит, так. Заходим мы с Вадиком – ты его не знаешь, это наш оператор-стажер, в трамвай, а там Владимир Усов, его ты тоже не знаешь и уже не познакомишься, убили его…

– Как, и его тоже?

– Ну, пока только его, – нахмурилась я. – Я-то еще цела, хотя кто-то очень старается сжить меня со свету: тормоза в машине испортил, бревно на голову сбросил…

– Попал?

– С ума сошла?! Я похожа на человека, выдержавшего удар бревном по голове?! – возмутилась я.

– Гм, – хмыкнула Ирка.

– Мимо оно пролетело, к счастью. А я, тоже к счастью, пролетела мимо открытого люка. А потом в меня стреляли, но попали в манекен…

– Перепутали? – уточнила Ирка.

– Меня можно перепутать с манекеном?! – опять возмутилась я.

Ирка снова хмыкнула и выразительно оглядела меня с головы до ног.

– Нет, не перепутали, просто промахнулись. Понимаешь, я шла, а манекен стоял…

– Это существенное отличие, – заметила Ирка.

– Ты будешь меня слушать или нет?!

– Буду, но не сейчас, – толстокожая Ирка мое благородное негодование проигнорировала. – В данный момент меня интересует другое. Машину мою где чинят?

– В «Кентаврии».

– Понятно.

Кивнув, подруга тут же набрала номер автосервиса, выяснила, что «шестерка» уже в полном порядке, и попросила немедленно пригнать ее к ДК ЖМК – владелец мастерской Сережа Крячковский был нашим общим приятелем, и его фирма оказывала нам услуги в более широком, нежели иным клиентам, диапазоне.

За полчаса, проведенные в ожидании транспорта под раскидистой елью, я успела рассказать Ирке почти все подробности. Умолчала только о Мурике, не желая раньше времени нарваться на скандал: то, что у нее на постое не только я, мой кот и моя собака, но и совершенно посторонний удавчик, Ирка наверняка переживет трудно.

На стоянку у Дома культуры, сигналя и мигая фарами, вкатил наш «жигуленок», из него выпрыгнул радостно ухмыляющийся шестнадцатилетний сын владельца мастерской.

– Привет, теть Лен, теть Ир! – скороговоркой выпалил пацан, отдавая Ирке ключи от машины.

– Привет, Александр Сергеевич, – кивнула я. – Спасибо тебе!

– Не, эт вам спасибо, – лучезарно улыбнулся подросток. – Если бы не вы, когда бы я еще сам по городу порулил! Тачки нормальных клиентов батя мне не доверяет!

– Устами младенца, – вздохнула Ирка.

Парнишка вприпрыжку умчался к троллейбусной остановке. Подруга с укором посмотрела на меня, снова тяжело вздохнула и сказала:

– Ты, горе мое горькое, триста тридцать три несчастья! Давай, садись в машину!

Хоронясь под елочками, я прокралась к «шестерке».

– Куда ты лезешь, ненормальная?! – рявкнула Ирка. – За руль я сама сяду! А ты дуй на заднее сиденье, ложись там и носу наружу не высовывай, пока я не разрешу!

Я безропотно свернулась калачиком на коротком диванчике. Ирка села за руль, тронулась с места, и мы покатили по городу, а куда именно – я видеть не могла.

– Мы куда? – не выдержав неизвестности, через некоторое время поинтересовалась я.

– Мы домой, – буркнула Ирка. – Куда же еще? Там спокойно, ограда высокая, ворота и двери крепкие, во дворе злая собака, у меня в кабинете газовый пистолет, так что ты будешь в безопасности. Не могу видеть, как нормальный человек крадется на цыпочках, вздрагивая от каждого шороха!

– Насчет злой собаки ты преувеличиваешь, – подала я голос, усмотрев возможность кстати сообщить подруге о присутствии в доме Мурика. – Томка – добродушная зверюга, но у нас все-таки есть хороший сторож, по-настоящему опасный!

– Кто такой? – спросила Ирка, сворачивая на проселок: я поняла это по тому, как меня затрясло.

– Мурик, – ответила я, не спеша вдаваться в подробности. – Ирка, загоняй машину во двор, я не выйду, пока ты ворота не закроешь! Мало ли, вдруг за домом уже следят!

Поставив «жигуль» в подземный гараж, Ирка вдруг вспомнила:

– Да, а что ты говорила о стороже? Кто такой этот Мурик? Надеюсь, ты не завела еще одну собаку?

– Ни в коем случае, – заверила я. – Насколько мне известно, такие, как Мурик, собак просто глотают!

– Кореец, что ли? – недоумевала Ирка.

– Скорее амазонец!

За разговором мы поднялись на парадное крыльцо, Ирка открыла дверь своим ключом и распахнула ее передо мной:

– Заходи, быстро!

– Быстро нельзя, – пробормотала я, опасливо заглядывая в темную прихожку. – Говорю тебе, тут Мурик! Свет включи!

Ирка щелкнула выключателем, прихожая озарилась ярким электрическим светом. Внимательно глядя, куда ставлю ноги, я юркнула в дом, остановилась на пустом участке пола посреди коридора и огляделась:

– Мурик! Мур-мур!

Интересно, а как подзывают удавов?

– Кис-кис! Цып-цып! Гули-гули! Муси-пуси! – надрывалась я.

– Вижу, сторож на редкость надежный, – ехидно заметила Ирка, проходя мимо меня в комнаты.

– Просто он затаился на случай вражеского вторжения, – оправдываясь, я последовала за ней, не забыв поплотнее прикрыть дверь.

Авось со временем Мурик и сам найдется, но разгуливать по дому ему незачем.

Несмотря на присутствие в доме Ирки и наличие сразу двух сторожей – Томки и Мурика, спалось мне плохо. Я ворочалась в постели, то и дело придавливая заваливающегося мне под бок кота, Тоха обиженно вякал, я испуганно вскидывалась – и так всю ночь напролет. А под утро меня вдруг словно озарило: я вспомнила, что мерзкого типа, который так старается меня укокошить, ну, лже-алкаша с клумбы, я уже видела раньше на кассете с партизанской съемкой в трамвае: был там этот тип, был, точно помню! Выходил из вагона на той остановке, где мы с Вадиком садились!

Сон меня окончательно покинул.

Я вылезла из постели, босиком прошлепала в кухню, сварила себе крепкий кофе и с кружкой в руках побрела в кабинет, к компьютеру. Не включая машину, долго смотрела на темный экран монитора, пока наконец не придумала, чем заняться.

Что это я упала духом? У меня в руках еще есть кончик ниточки, за которую можно попытаться потянуть! Правда, в одиночку тянуть не получится, мне явно понадобится помощь…

– Посадил дед репку, – нараспев завела я любимую сказку своего сынишки, снимая телефонную трубку и накручивая диск. – Выросла репка большая-пребольшая. Дед тянет-потянет. Вытянуть не может. Позвал тогда дед бабку… Алло? Колюша, привет! Как я рада, что ты не спишь!

– Абсолютно не разделяю твоей радости, – сонным голосом возразил супруг. – Ты на часы смотрела? Шесть утра!

– Это у вас в Киеве шесть, а у нас уже семь, – возразила я. – Петушок пропел давно!

– Какой еще петушок?! Ты откуда звонишь?

– От Ирки. Слушай, Колюша, мне срочно нужна твоя помощь!

– Излагай быстро, я еще хочу поспать до пробуждения Масяньца, – поторопил меня муж.

– Излагаю. Я получила анонимное сообщение по электронной почте. Можно ли что-нибудь сделать, чтобы оно перестало быть анонимным?

– Разбудила меня из-за такого пустяка! – посетовал муж. – Бери ручку и бумагу, записывай, что делать…

Продиктовав мне последовательность действий, супруг душераздирающе зевнул и положил трубку, а я осталась сидеть у телефона, уважительно покачивая головой. Нет, что бы там ни говорили, а у тех, кто придумал компьютеры, головы варят как надо!

Оказывается, неизвестного отправителя действительно можно вычислить, и это не слишком сложно сделать. Всего лишь взглянув на заголовки электронного послания, можно узнать дату и время его отправления, а также расположение сервера, которым воспользовался отправитель. Дальнейшее – дело уже не техники, но социальной инженерии, то есть способности получать информацию от людей. Ну, это я умею!

Сервер отправки электронной почты обычно сопровождает определенный человек – системный администратор. Иногда таких людей целая бригада, ведущая круглосуточное дежурство. Имея полноценный доступ к обслуживаемой системе, они могут посмотреть специальные файлы-журналы, в которых фиксируется каждый случай отправки почты.

Итак, моя задача – найти этих людей, сообщить им точную дату и время, когда система приняла анонимку, и уговорить помочь мне найти ее отправителя!

Я еще раз заглянула в бумажку, на которой под диктовку Коляна записала подробный алгоритм своих действий, потом включила компьютер и просмотрела исходный текст письма на предмет выяснения даты и времени его отправления. Заодно списала название сервера.

Следующим этапом должен был стать мой запрос в ближайший сервис о владельце сервера, название которого я уже определила, а затем элементарный телефонный звонок системному администратору, телефон которого мне сообщат, но… Но тут я столкнулась с препятствием, временно непреодолимым: Иркин компьютер не подключен к Интернету! Чтобы влезть во всемирную сеть отсюда, мне нужно, как минимум, купить модем и Интернет-карточку! Или поехать к себе домой, к нашему компьютеру, но там я рискую нарваться на своего преследователя…

Пока я сидела и думала, что делать, дверь в кабинет с тихим скрипом приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулась всклокоченная Иркина голова.

– Что ты тут делаешь ни свет ни заря? – недовольным голосом поинтересовалась подруга.

– Думаю, – коротко ответила я. – Ирка, ты не хочешь купить модем?

– А что это такое? – Она вошла в кабинет и со вздохом опустилась на кожаный диван.

– Это такая штука, которая позволяет выходить в Интернет.

– А что это такое? – зевнув, повторила Ирка.

– Так, с тобой все понятно, – подытожила я результаты блиц-опроса. – Больше вопросов не имею. Хотя нет, еще один: зачем тебе компьютер?

– А что это такое? – хихикнула Ирка.

Я понимающе улыбнулась.

– Ты чему смеешься? – насторожилась подруга.

– Женщины – душевно здоровый народ, они гораздо реже мужчин пленяются чудесами техники, в том числе и компьютерной, – поделилась я с подругой своими мудрыми мыслями. – Женщины склонны, как мне кажется, относиться ко всяческим «умным машинкам» абсолютно рационально и без малейшего пиетета. Вот ты видела хоть одну даму, обожествляющую свою стиральную машину, посудомойку или пылесос? А спроси женщину, что такое автомобиль, что она скажет?

– Средство передвижения, – без запинки ответила внимательно слушающая Ирка.

– Точно! Зато для мужчины его авто – нездоровый гибрид четырехколесного друга и дамы сердца!

Вот и с компьютером та же история. Лично для меня он – почти идеально организованное рабочее место, которому не хватает разве что встроенной кофеварки. Масса дополнительных функций, вроде возможности резаться в дурацкие стрелялки-убивалки, играть в тетрис, смотреть фильмы и слушать музыку, мне лично кажется несущественной. Кино и по телику поглядеть можно, музыку послушать с помощью магнитофона или по радио. Никто ведь не делает утюгов со встроенным плейером с наушниками! К чему складывать все яйца в одну корзину?

– Кстати, о яйцах и кофеварке, – перебила меня подруга, потягиваясь. – Мы завтракать будем или как? Звери твои уже выражают желание подкрепить свои слабые силы: Том гарцует в вольере, а Тоха сидит на табуретке в кухне с видом забытого родственника!

– Завтрак – это хорошо, – возвестила я, вставая из-за стола с компьютером.

– Завтрак – это полезно, – подхватила Ирка. – А в идеале, завтрак – это еще и вкусно!

Придя таким образом к единому мнению, мы в полном согласии протопали в кухню, где распахнули двухметроворостый холодильник и в компании с присоединившимся к нам котом исследовали его содержимое. Поскольку в отсутствие хозяйки пополнять продовольственные запасы было некому, мы с Тохой и Томкой только добросовестно подъедали имевшийся провиант, и теперь в огромном холодильнике было пустовато. Посовещавшись, мы с Иркой единодушно отвергли овсянку, как блюдо, не соответствующее нашим эстетическим пристрастиям, и одобрили консервированные ананасы и затерявшийся в морозилке брикет пломбира.

– И вкусно, и питательно, – заметила Ирка, раскладывая мороженое по тарелкам.

Коту в миску тоже плюхнули пломбира, предварительно растопленного до консистенции густой сметаны.

А пес, не принимавший участия в совещании, вынужден был удовольствоваться той самой овсянкой.

– Ничего, я попозже смотаюсь на рынок и куплю тебе свежей требухи, – сказала Ирка, заглянув в печальные собачьи глаза. – Ленка! У тебя на сегодня какие планы?

– Наполеоновские, – ответила я, торопливо облизывая пальцы, испачканные ананасовым сиропом. – Сейчас я кое-кому позвоню, а потом буду прорываться в Интернет.

Едва дождавшись восьми часов утра я позвонила в окружное УВД и потребовала к телефону Черного или Серого – благо, у меня хватило ума в последний свой визит в ментовку выяснить их имена. Черного звали Андрей Прокопов, а Серого – Сергей Лазарчук.

– Лазарчук у аппарата, – прозвучал усталый голос.

– Сергей, здравствуйте, это Елена, та самая, у которой машину сначала угнали, а потом обратно пригнали, – заторопилась я, опасаясь, что, услышав мой голос, парень бросит трубку. Кажется, я ему не очень понравилась…

– Слушаю вас, – усталость в голосе приблизилась к смертельной.

– Сергей, кто-то хочет меня убить!

– Очень хорошо его понимаю, – ляпнул Серый.

Я пропустила этот бестактный выпад мимо ушей.

– И я знаю, кто это! Это тот самый человек, который убил Владимира Усова – ну, знаете, заточкой в трамвае…

– И кто же это? – по голосу чувствовалось, что сыщик подобрался.

– Как его зовут, я не знаю, но физиономию видела, запомнила, могу описать, могу даже помочь составить фоторобот, – я не стала раньше времени признаваться, что у меня есть кассета, запечатлевшая убийцу: приберегать ценную информацию – это старая журналистская привычка.

– Так приезжайте к нам!

– Ну, нет, к вам я не поеду, – намертво уперлась я. – Хватит, на подступах к вашему заведению меня уже трижды пытались ухлопать! Боюсь я теперь этой местности!

– Тогда мы к вам. Говорите адрес.

Я прикусила язык. Вот скажу я ему сейчас адрес, и пойдет побоку вся моя конспирация…

– Тебе в город не нужно? – в комнату вошла Ирка с большой хозяйственной сумкой в руках. – Я на рынок собираюсь.

– Я вам перезвоню, – торопливо сказала я в трубку и положила ее на рычаг.

Зачем я звоню в милицию? К чему мне сыщики? У меня есть верная Ирка, мы вдвоем способны справиться с самой сложной ситуацией! Распутаем дело, тогда и осчастливим нерасторопных и, что скрывать, нелюбезных сыщиков полной и исчерпывающей информацией.

А какую потрясающую программу можно будет сделать! Дмитрий Палыч не сможет сетовать на отсутствие сенсаций!

– В город мне надо, – кивнула я подруге. – Подожди минутку, я только переоденусь, ты пока выгоняй машину из гаража. Ирка, мы начинаем расследование!

– Господи, спаси и сохрани! – буркнула Ирка, поворачиваясь и выходя из комнаты.

Показательно, что моей доброй подруге тоже не пришло в голову отказаться от этой затеи!

К расследованию мы все-таки приступили не сразу, сначала смотались на рынок и запаслись провизией в количестве, позволяющем выдержать не слишком продолжительную осаду. Заодно заехали ко мне домой. Я не стала выходить из машины, а Ирка быстренько поднялась в квартиру за модемом. Поскольку она плохо представляла себе, как именно он выглядит, то принесла сразу несколько предметов, более или менее соответствующих данному мною описанию.

– Модем – это такая небольшая плоская коробочка с хвостом, – напутствовала ее я. – Ну, то есть со шнуром. Лежит возле компьютера, размером примерно с ладонь.

– Ты не сказала, с чью именно ладонь – твою, мою или Коляна, – запоздало заметила Ирка, притащив в машину сразу несколько предметов: искомый модем, компьютерную мышь, ручной сканер и даже звуковую колонку. – Это все лежало возле компьютера.

– Странно, что ты клавиатуру не прихватила, – заметила я. – Она тоже плоская и с хвостом! Впрочем, это неважно, модем ты принесла, спасибо. Теперь я узнаю, кто прислал мне анонимку.

На выяснение этого момента по возвращении домой у меня ушел ровно час. Результат расследования по алгоритму, составленному Коляном, меня удивил: оказалось, что странное послание пришло ко мне с рабочего компьютера салона «Изида»!

После полудня, плотно пообедав на дорожку, на машине отправились в город, чтобы посетить салон магии и вытрясти из его хозяйки ответ на вопрос: кто и зачем прислал мне мозаичную шифровку?

Было невыносимо душно, небо затянули черные тучи, город замер в ожидании грозы.

Мы подъехали к «Изиде». Памятного растопырчатого стенда с бельмастым «глазом» на подступах к заведению не было, высокие окна салона скрывали тяжелые деревянные ставни, а на затейливо декорированной дубовой двери белело не давешнее объявление о подключении к космическому каналу, а узкая бумажная полоска с круглым фиолетовым оттиском и лаконичной надписью «Опечатано».

– Интересные дела, – протянула Ирка, озираясь в поисках личности, способной прокомментировать ситуацию.

Подходящая особа немедленно нашлась на противоположной стороне улицы.

– Бабулечка, не скажете, что тут произошло? – повысив голос, крикнула я старушке с мешком семечек.

– Два рубля стакан, – невпопад ответила бабушка.

– Иди, купи у старой грымзы пару стаканчиков, а то она ничего не скажет, – подтолкнула я Ирку.

– Почему я? – уперлась подруга. – Я не хочу семечек!

– А я их вообще не ем! При чем тут семечки? Я тебя за информацией посылаю! Или ты хочешь, чтобы я сама бежала через улицу с оживленным движением, вдали от светофора и пешеходной «зебры»? А если затаившиеся за углом злоумышленники собьют меня в этот момент грузовиком, тебя совесть не замучит?

– Ты сама кого угодно замучишь! – буркнула Ирка, но все-таки потопала через дорогу.

Кусая в нетерпении ногти, я смотрела, как она неторопливо отсчитывает мелочь и принимает газетный фунтик с семенами подсолнечника. Беседу со старушкой Ирка вела на пониженных тонах, поэтому до меня не доносилось ни слова.

Наконец подруга переплыла улицу в обратном направлении и, протягивая мне кулек с семечками, сообщила:

– Салон закрыт уже второй день, милиция двери опечатала…

– Это я и без тебя вижу! – перебила я ее, отпихивая кулек. – Сама ешь эту гадость… Скажи лучше, почему опечатала?

– Потому, что салон ограбили, – спокойно закончила фразу подруга.

– Как ограбили?!

– Тебя интересует, как именно? – уточнила Ирка. – Докладываю: сняли ставни, залезли внутрь и ограбили.

Я попыталась вспомнить, что такого ценного было в салоне? Вроде сейфа с деньгами я там не видела, и золотые слитки вперемежку с бриллиантами нигде не валялись. Разве что у Галки на столе стояла довольно большая, с пакет молока, хрустальная пирамидка. Может, это был алмаз? Тьфу, какая чушь лезет мне в голову! Это все от жары и духоты.

– А кто это сделал? – тряхнув головой, спросила я Ирку. – Кто ограбил дурацкий салон?

– Откуда мне знать? – пожала плечами она. – Я тебе что, ясновидящая?

Не сговариваясь, мы оглянулись на закрытые окна магического салона.

– Так я и знала, что вся эта затея с гадалками и экстрасенсами – обыкновенное жульничество, – со вздохом сказала я. – Если они такие ясновидящие, как могли не знать о грядущем ограблении? А что тут взяли-то?

– Вроде только компьютер.

– Совсем странно, – я призадумалась. – Что-что, а компьютер у них был плохонький, с подслеповатым выпуклым мониторчиком, за все про все на радиорынке больше сотни баксов не выручить… И ради этого идти на преступление? Глупость какая-то!

– Ты давай топай, – пресекла мои рассуждения подруга, за штанину стаскивая меня с высокого крыльца. – Кто тут орудовал и зачем, неизвестно, может, те же самые, кто на тебя охотится. А ты тут торчишь у всех на виду!

– Слушай, а ведь ты права! – Я схватила Ирку за руку. – Смотри, как логично все выстраивается: Галка по электронной почте прислала мне шифровку. Стало быть, эта информация была у нее в компьютере! В том самом, который украли!

– Угу, – бдительно оглядывающаяся Ирка потянула меня за угол. – Заткнись, а? Замолчи и послушай меня! Ты, конечно, не заметила, но в окне дома напротив поблескивает какая-то оптика! В нашу сторону, между прочим, поблескивает! Вдруг это прицел?

– А может, просто фотоаппарат?

– Ну да, папарацци за тобой охотятся! Звезда экрана, можно подумать! Размечталась! – фыркнула Ирка.

Я обиделась:

– Отпусти меня, я пешком пойду!

– Ага, прямиком на тот свет! – Разъяренная Ирка силой заталкивала меня в салон «шестерки». – Смотри, идиотка, за нами следят!

Я обернулась: на высокое крыльцо особняка напротив магического салона выскочил карликового роста юноша с приклеенным к уху сотовым телефоном. Прикрываясь ладошкой, он что-то говорил в трубку, неотрывно глядя на нас с Иркой.

– Уносим ноги! – прошептала я, чувствуя тяжесть в груди. Дышать стало невозможно.

В ту же секунду в глаза мне ослепительно полыхнуло и раздался страшный грохот.

– Боже, неужели ракета?! – неверяще выдохнула я, мгновенно вспомнив дурацкую шутку моего бывшенького про прямое бомбовое попадание.

Больше ни сказать, ни подумать я ничего не успела: свет в глазах померк, и крепкие руки Ирки подхватили мое обмякшее тело.

В кромешной тьме меня трясло и подбрасывало. Вот уж не думала, что переход в мир иной будет таким неуютным!

Тут меня снова сильно тряхнуло, я прикусила язык и сообразила, что еще жива.

Я открыла глаза, но светлее не стало. Присмотрелась и увидела, что по боковому стеклу машины струится вода. Лобовое стекло тоже было накрыто Ниагарой, скрипящие «дворники» мотались вправо-влево, как бешеные, но видимость приближалась к нулевой. С трудом повернув голову градусов на тридцать влево, я увидела Ирку. С самым сосредоточенным видом подруга крутила руль.

– Что это было? – слабым голосом поинтересовалась я.

– Что – это?

– Ну, это! Сначала блымц! Потом шарах!

– Ах, это, – невозмутимая Ирка красиво ввела машину в поворот, обрушив на обочину волну мутной вспененной воды. – «Блымц» – это была молния, а «шарах» – гром.

– А ракеты разве не было? – удивившись, я обрела голос.

– Какой ракеты? – в свою очередь удивилась Ирка.

– Какой-какой! – я рассердилась. – Рейсовой, на Луну! Не держи меня за идиотку!

– Да если бы я тебя не держала, ты лежала бы сейчас в грязной луже у тротуара, – резонно заметила верная подруга. – Вот, кстати, объясни мне, отчего ты вообще вздумала падать? Я даже испугалась! А тот карлик на ступеньках, он просто обалдел, глаза вытаращил и как заорет в трубку: «Кажись, сама окочурилась!»

– Окочуришься тут, – смущенно пробормотала я. – Честно говоря, я подумала, что в меня ракетой пальнули!

– «Стингером», что ли? – развеселилась Ирка. – В тебя персонально? Ну, дорогая, это уже мания величия!

– Или преследования, – кивнула я, вглядываясь в боковое зеркало. – Посмотри, мне снова мерещится или за нами погоня?

Ирка внимательно посмотрела в зеркало заднего вида.

– Ты про эту япошку?

Золотистая «Тойота» плыла у нас в кильватере.

– Сейчас мы ее сделаем, – Ирка решительно повернула руль, и «шестерка» нырнула в затопленный переулок.

– Ты что делаешь?! Мы утонем!

– Не боись, я знаю броды, – подруга медленно вела машину по затейливой кривой. – Мы пройдем, а япошка нет, у нее посадка низкая, так что она потонет всенепременнейше… Ну, видишь, что я говорила!

Золотистая машина медленно погружалась в Марианскую впадину местного значения.

– Трам-пам-пам-пам, еллоу сабмарин! – подмигнув мне, радостно запела Ирка бессмертный битловский хит.

– Еллоу сабмарин, еллоу сабмарин! – подхватила я.

Злорадно хохоча, мы перегнулись через сиденья, чтобы полюбоваться тонушей иномаркой, и за это господь нас тут же наказал: потеряв бдительность, Ирка свалила «шестерку» в глубокую колдобину. Машина обиженно икнула и заглохла.

– Все, приехали, – чертыхнувшись, постановила подруга.

Из открывшегося окошка «Тойоты» наружу выбрался низкорослый малый, виденный нами у «Изиды». Я занервничала.

– Не дрейфь, – сказала Ирка. – Он один, да еще такой мелкий, а нас двое! Справимся!

В окошко с другой стороны «Тойоты» вылез еще один мелкий тип. Этот что-то держал в руке – не гранатомет, конечно, но нечто вроде дубинки.

– Ирка, похоже, у них там полная машина злобных карликов! – запаниковала я. – На улице ни души, дома за заборами, свидетелей никаких – сейчас замочат нас как миленьких!

– Тогда давай замочимся сами! – Ирка распахнула дверцу и вылезла из машины.

Я незамедлительно последовала ее примеру. Мы выбрались на тротуар и зашагали прочь от притопленных авто, стараясь держаться поближе к заборам, на мелководье. Я обернулась: карлики уже выплывали из глубин, явно следуя за нами.

– Давай живее, – Ирка взяла меня на буксир. – За поворотом Белогвардейская, там всегда полно народу, затеряемся в толпе и смоемся.

Увы, Белогвардейская тоже оказалась затопленной, народ двигался вдоль заборов гуськом, пришлось и нам пристроиться в очередь! Я нервно оглядывалась, опасаясь, что преследователи нас вот-вот настигнут.

– Может, переждем в тепле и сухости? – Ирка кивнула на застывший посреди улицы трамвай: рельсы перед ним были полностью скрыты водой и вагон стоял на месте, дожидаясь окончания великого потопа.

– С ума сошла? – ужаснулась я. – За нами идут убийцы, а мы полезем в трамвай?! Забыла про Усова?!

– Тогда вперед! – Ирка решительно зашлепала по воде.

– Куда они денутся? – закуривая, сказал Бармалютка.

Некурящий Мелюзгаврик отмахнулся от вонючего дыма и плотнее прижался к стене.

Спасаясь от потопа, парни забрались в пустующую нишу на фасаде старинного купеческого особняка. Емкость ниши как раз равнялась одной крупной кариатиде или двум малогабаритным юношам.

– Я эту местность прекрасно знаю, – продолжал Бармалютка, выпуская дым. – У меня здесь тетка жила. Эту Белогвардейскую, как дождь, так затапливает по колено. А там, впереди, еще хуже: на перекрестке воды по самое не хочу, если не надумают двигаться вплавь, то вернутся, как миленькие! – Он посмотрел на часы. – Минут через пять и вернутся, засекай!

Спустя десять минут Мелюзгаврик выразительно посмотрел на часы, потом на Бармалютку, потом на небо. Дождь прекратился, река, в которую улица превратилась несколько минут назад, мелела на глазах. Вода с ревом втягивалась в открытые канализационные люки, кое-где уже показалась блестящая булыжная мостовая. Весело звеня, по обнажившимся рельсам прошел первый трамвай.

– Упустили! – Бармалютка сиганул из ниши на плечи шарахнувшимся врассыпную пешеходам. – Бегом, за ними!

Кабинетный мыслитель Мелюзгаврик от активного товарища поотстал. Когда он, тяжело дыша, прибежал к перекрестку, матерящийся Бармалютка уже шагал в обратную сторону.

– Ну, что там?

– Ты не поверишь, там паромщик, – угрюмо буркнул Бармалютка, не останавливаясь.

– Там кто?!

– Паромщик! Такой дед в сапогах по пояс и с тележкой, на которой на рынке грузы возят! Сажал, паскуда, по паре человек в свою тачку и перевозил на другую сторону! И наших баб перевез, по пятерке с носа!

– И недорого совсем, – пробормотал Мелюзгаврик.

Зарычав, Бармалютка ускорил шаг, торопясь вернуться к машинам, но на повороте в проулок вынужден был остановиться, пропуская встречный транспорт. Издевательски посигналив клаксоном, мимо прокатила знакомая белая «шестерка».

– Как так? Откуда они взялись?!

Растерянно поглядев вслед удаляющемуся «жигуленку», парни свернули в проулок.

– Ваша машина? Можем вытолкать! – предложил босоногий малец лет двенадцати, деловито потирая руки.

На покосившемся заборе, болтая ногами, рядком сидели радостно смеющиеся пацаны.

– Сколько? – отрывисто бросил Бармалютка.

– Ну, с «жигуля» мы полтинник взяли, – почесал в затылке пацан. – Но ваша-то машина подороже будет, так что гоните сотню!

– Недорого, – вновь заметил Мелюзгаврик, доставая бумажник.

Бармалютка одарил его гневным взглядом и побрел по воде к «Тойоте». Гомонящие пацаны посыпались с забора и облепили машину, как муравьи сахарницу.

– Предприниматели, – злобно проворчал Бармалютка, имея в виду и сноровистых мальцов, и дедушку-паромщика. – Коммерсанты, вашу мать! Ну как работать в таких условиях!

Вечер бурного дня прошел, на удивление, мирно. Поужинав, мы с Иркой поочередно припали к телефону: она позвонила в Сочи Моржику, а я – в Киев Коляну. Любимый супруг повеселил меня рассказом о новых проделках нашего сынишки.

– Ужасно по ним скучаю, – призналась я Ирке. – Бросила бы все и поехала бы туда!

– Ну и поезжай себе, – пожала плечами подруга. – Все равно на работу не ходишь. Так какая тебе разница, где от киллеров прятаться? Может, пока ты будешь сидеть в Киеве, им надоест тебя дожидаться, и они пришьют кого-нибудь другого!

– То-то и оно! – вздохнула я. – Разве я могу сбежать, оставив таких опасных типов на свободе? Нет, сначала надо их нейтрализовать, а уж потом можно будет спать спокойно.

Впрочем, спалось мне этой ночью вполне крепко и сладко, кошмары не мучили, снился Масянька, со смехом шлепающий ладонью по тарелке с манной кашей.

Суровая действительность напомнила о себе поутру, когда я стала снаряжаться для похода в город. По совету Ирки я дополнила свой костюм бедуина темными очками и широкополой шляпой – это поверх капюшона, только представьте!

Результат впечатлял. Когда я возникла на пороге просторной прокуренной комнаты, в которой трудились журналисты и редакторы популярной желтой газеты «Живем!», сразу три девицы и два молодых человека дружным хором воскликнули: «Вы к кому?!»

Я не произнесла ни слова. Одним из молодых людей был мой приятель Генка Конопкин, я повернулась к нему и приспустила очки, давая возможность меня опознать.

– Это ко мне! – радостно оповестил Генка коллег, сцапал меня за руку, уволок в свой закуток, уронил на табурет, поставил передо мной стакан с минералкой и только после этого с претензией, не гармонирующей с проявленным гостеприимством, объявил:

– Ты должна мне бутылку коньяку!

– А ты мне деньги должен, – отмахнулась я, приникая к воде.

– Слушай, ты зачем пришла? Я очень занят! – моментально отреагировал приятель на упоминание о долге.

Генка постоянно одалживает у знакомых деньги, а отдает их крайне редко и далеко не всем, но друзья к этому давно привыкли и принимают ситуацию как нормальную.

– Хочешь, забуду про долг, – не обращая внимания на то, что меня в завуалированной форме гонят прочь, предложила я. – Надолго забуду, может быть, даже навсегда. Тогда предлагаю бартерную сделку: ты мне – информацию, а я тебе – пролонгацию кредита.

– Спрашивай, – Генка уселся на край своего рабочего стола, потеснив компьютерную клавиатуру.

– Мышку раздавишь, – заметила я. И протянула приятелю бумажный листок: – Тебе знаком кто-нибудь из перечисленных здесь граждан?

Генка слез с мыши, шевеля губами, прочитал список, поднял глаза к потолку и надолго задумался.

– Ну? – поторопила я. – Знаешь кого-нибудь или нет?

– Займешь еще полтинник? – не опуская глаз, спросил Генка.

– На! – я шлепнула на стол голубую бумажку.

– Вот этого знаю, – отмер вымогатель. – Аркаша, то есть Аркадий Валентинович Раевский.

– Звучит гордо, – оценила я.

– Очень богатый дядечка, бизнесмен, предприниматель, торговый человек. Владелец широко разрекламированной сети ювелирных магазинов, а также ломбарда – это уже не афишируется, – ночного клуба и закусочной.

Ну и при чем здесь торгаш-ювелир? Не знаю, что я надеялась услышать от Генки, но эта информация пока ничего не проясняла. Подумав, я вытащила из сумки – новой, купленной по дороге сюда и подобранной в тон костюму, – помятый газетный снимок убиенного Усова и протянула его Генке:

– А этого мужика ты случайно не знаешь?

– Этого? Да кто же его не знает, – обрадовался Генка. – Это же Вовочка!

– Кто?!

– Вовочка! Самый что ни на есть преданный наш читатель! Хотя нет, не знаю, читает ли он нашу газету, но в конкурсе любителей кроссвордов участвует постоянно. Сначала письма нам писал, потом позванивать начал, а в последнее время вообще норовил в редакцию забежать, по поводу и без повода. В конце концов осточертел тут всем хуже горькой редьки, зануда! Хотя мы сами виноваты, как-то раз имели неосторожность вручить ему главный приз.

– Приз?

– Часы, – пояснил Генка. – Недешевые, между прочим.

– «Лонжин»? – догадалась я.

– Точно.

– Ну, спасибо, – я поднялась. – Немного помог, одной загадкой у меня стало меньше.

Я пошла было к выходу, но тут Генка неожиданно придержал меня за полу парашютного лапсердака.

– Слушай, может, теперь ты мне поможешь?

– А что нужно? Если еще денег, то у меня с собой только сотня, и она мне самой пригодится!

– Нет, не денег, – Генка отчего-то понизил голос и даже прикрылся ладошкой. – Понимаешь, у меня компьютер спятил!

Я подавила смешок. Геночка с превеликим трудом освоил компьютерный набор текстов. Еще весной он норовил всучить верстальщику материал в виде рукописи, изобилующей многочисленными загадочными поправками. Оскорбленный в лучших чувствах верстальщик, работающий под давлением времени, закономерно начинал орать: «Сдавайте тексты в готовом виде, я вам не девочка-наборщица!» Генка в ответ кричал, что он не желает иметь ничего общего с бездушной машиной, потому как он тоже не девочка, а творец и его орудие труда – стило, на что верстальщик, уже свирепея, рекомендовал Генке засунуть это самое стило отнюдь не в чернильницу. Тогда Генка с криком: «Не хотите – не надо!» – демонстративно рвал рукопись в клочья, после чего они с верстальщиком вместе дружно топтали обрывки ногами. В последнем акте этого марлезонского балета появлялся редактор, цыкал на верстальщика, рявкал на Генку, и отрезвленный Конопкин, ворча, собирал с пола бумажные клочки. Ленясь переписывать текст заново, он склеивал обрывки скотчем и волок трепещущее бумажное кружево к секретарше на ксерокс. Барышня от дурацкой работы отмахивалась, Генка начинал вопить, что его, творческую личность, притесняет узколобый технический персонал, техперсонал дружно ополчался против нахала, отбитый по всем позициям Конопкин садился переписывать текст заново и в результате всех этих заморочек не успевал сдать статью в номер. В конце концов терпение главного редактора лопнуло, и он поставил Генке условие: либо тот осваивает компьютер, либо увольняется из «Живем!» к чертовой матери!

Раскладку клавиатуры Генка заучивал неделю, программу «Ворд» в самых общих чертах освоил за месяц, но отношения с белой техникой у него никак не складывались. Компьютер, точно чувствуя Генкину острую к нему неприязнь, то и дело огорошивал неопытного пользователя различными «глюками». Обращаться за помощью к злорадствующим коллегам Геночке не позволяла гордость, и он вынужден был укрощать строптивую машину путем заочных консультаций со сведущими людьми.

– Что случилось-то? – Мне было интересно, чем изобретательный компьютер «порадовал» хозяина на этот раз.

– Вот, смотри! – приятель открыл на мониторе статью, явно еще не законченную.

Подолгу зависая пальцами над клавиатурой, Генка набрал фразу: «Она работала стриптизершей». Компьютер встрепенулся, застрекотал, сообщил, что считает слово «стриптизершей» ошибочным, и предложил поправку: «стриптиз ершей»!

– Во, видала? – всплеснул руками Генка. – Стриптиз ершей! Каких, к черту, ершей? Что это значит?

– А, это пустяки! Еще не такое бывает! Смотри! – засмеявшись, я оттолкнула Генку и застучала пальцами по кнопкам.

Компьютер решительно забраковал введенное мною прилагательное «мультиканальный» и услужливо предложил разбить его на два слова: «мультик анальный». Совершенно неприлично стали выглядеть и отредактированные машиной методом простого деления глагол «отмелькала», и родительный падеж существительного «культурология».

– Ну, ты даешь! – в полном восторге Генка стукнул кулаком по столу. – Это что же получается? Получается, эта хваленая умная машинка просто-напросто слов таких не знает, да?

– Точно, – кивнула я, щелкая мышкой. – Но если ты сделаешь вот так и так… смотри… все, стриптизершу твою он запомнил и больше не будет резать по живому. А вообще-то, скажу тебе честно, лично я проверку орфографии на «Виндах» давно отключила. Чтоб не путалась под ногами.

– Да, бесконечно далеко компьютеру до человека! – громогласно объявил Генка, выпрямляясь в полный рост и награждая коллег, высунувшихся в проход между персональными закутками, победным взором. – Страшно далек он от народа по части фантазии!

В соседней клетушке кто-то злорадно захихикал.

– А все почему? – Генка еще повысил голос. – Потому что голова у него квадратная!

И он нарочито жалостливо погладил корпус монитора.

Посмеиваясь, я вышла из редакции и в раздумье остановилась: как уже говорилось, моя телекомпания расположена в этом же здании, только этажом выше… Поколебавшись мгновение, я зашагала по лестнице вверх, решив наведаться в родные пенаты. Зачем – не знаю, наверное, шестое чувство подсказало.

На посту охраны у входа никого не было, проходи – не хочу! Пожав плечами, я вошла в длинный коридор и через минуту стояла у дверей редакторской. Что удивительно – у плотно закрытых дверей!

Вообще-то наша редакторская всегда открыта нараспашку. В горячие часы подготовки программ туда-сюда снуют журналисты с текстами и кассетами и валом валят званые и незваные гости. Позже, когда это вавилонское столпотворение приходит к своему логическому завершению – благополучному обрушению информационной башни на головы телезрителей, – редакторская превращается в нечто вроде клуба. В уютных креслах и на мягком диване удобно устраиваются журналисты, операторы, монтажеры и ведущие программ, чтобы обсудить законченную работу, спланировать завтрашний день, перемыть косточки отсутствующим коллегам, разгадать кроссворд и перекусить. В нашем электрочайнике никогда не переводится кипяток, а в жестяных банках на полочке обычно имеются кофе и сахар. Короче, в сравнении с нашей редакторской открытый английскому народу Гайд-парк – просто тюрьма Алькатрац, и вдруг, на тебе! Дверь закрыта!!! Умерли все, что ли?

Я приложила ухо к двери и услышала негромкий гул голосов, звяканье ложечки в стакане и телефонную трель. Живы, стало быть… Может, закрыты на карантин?

На двери белело отпечатанное на принтере объявление: «Торговым агентам просьба не беспокоить!» Выше, ниже и правее слов «торговым агентам» от руки разными почерками было еще приписано «дистрибьюторам», «коммивояжерам» и «мерчандайзерам»[1]. Надо же, какое причудливое словечко! Интересно, была ли тут эта бумажка раньше? Не знаю, сдается мне, я никогда не видела дверь с этой стороны…

Не зная, что и подумать, я робко поскреблась в филенку. Шум за дверью стих. Я постучала.

– Мерчандайзер, – нараспев произнес приятный мужской голос.

Я его узнала: Женька, мой оператор.

– Что ж ты рвешься, – продолжал выводить баритон на мотив народной песни «Черный ворон». – В нашу офисную две-ерь…

– Ты добы-ычи не дождешься! – злорадно грянул ликующий хор. – Двери заперты теперь!

Совсем ополоумели?! Я постучала решительнее.

– Мерчандайзер, – снова завел Женька. – Эх! Мерчандайзер! Эх, залетный, он сам пойдет!

– Погоним! Погоним! – пообещал хор.

Это уже явно была «Дубинушка»! Мне стало интересно, как много народных песен коллеги переделали в честь неведомого мне торгового агента. И чем это он их так вдохновил? Я снова постучалась. В кабинете повисла тишина, выдающая, как мне показалось, некоторую растерянность артистов. Потом раздалось победное «Ага!» – и бодрый Женькин голос завел:

– Жил-был на свете один мерчандайзер!

– Раз-два! Раз-два! Жил мерчандайзер! – сообразив, что к чему, с секундной заминкой подхватил радостный хор.

Так, вот уже и серенький козлик пал жертвой любви коллег к безымянному мерчандайзеру! Или, наоборот, нелюбви?

Я пнула дверь ногой. Пение оборвалось.

– Чего надо? – грубо спросили из-за двери.

– Нельзя ли записаться в кружок хорового пения? – ехидно поинтересовалась я.

В редакторской что-то шумно упало, через секунду дверь распахнулась, и сильные мужские руки втащили меня в помещение.

– Объявилась! – бесцеремонно тряся меня за капюшон, как Карабас-Барабас марионетку Пьеро, воскликнул Женька.

– В чем дело? – Я высвободилась и оглядела помещение.

Так, все в сборе: Настя полирует ногти, Наташа висит на телефоне, группа товарищей лежит животами на просторном столе, на манер ромашки окружая газету с кроссвордом, а Женька, похоже, до моего появления лопал плюшку, вон она, валяется на паласе, под перевернутым стулом, свински растоптанная, и чашка рядом…

– В чем дело?! – гневно возопил Женька, тоже поглядев на погубленную сдобу. – Ты где-то пропадаешь, а к тебе тут ходят всякие! Ломятся! Житья от них нет!

– От кого – от них? Кто ломится?

– Торговый агент – раз, – Женька начал загибать пальцы. – Дистрибьютор – два, коммивояжер – три, мерчандайзер – четыре!

– И все ко мне?! – опешила я. – А как их всех охрана пропустила?

– Вообще-то это был всего один человек, только назывался он всякий раз по-разному. А насчет того, как его пропустили… Ты же уже видела, наверное, сегодня Бабулина дежурит, – не поднимая головы, сообщил кто-то из кроссвордистов.

Я понимающе кивнула. Бабулина – это прозвище нашей вахтерши, вредной старушонки, страдающей крайне странной формой склероза: она умудряется забывать имена и лица штатных сотрудников, но отлично запоминает случайных посетителей. Другая досадная странность Бабулины заключается в том, что по утрам, во время обеденного перерыва и в конце рабочего дня бравая вахтерша неотлучно сидит на посту, а в промежутках норовит исчезнуть: бабка живет в соседнем доме и бегает в родные пенаты сварить борщ, соснуть после обеда и посмотреть дневной сериал. В результате наши журналисты и технари прорываются на рабочие места с боем, зато посторонний народ то и дело вламывается на охраняемую территорию совершенно беспрепятственно. Коллектив Бабулину тихо ненавидит, но она приходится родственницей нашему директору, и это помогает ей сохранить работу, которую любой другой на ее месте давно потерял бы, особенно если учесть Бабулинино безграничное агрессивное хамство. Только на прошлой неделе она злобно наорала на итальянского бизнесмена, посетившего нашу телекомпанию с деловым визитом.

– Куды пресься! – взвизгнула стервозная старушонка, едва импозантный иностранец переступил порог. – Ноги вытирай, чучело!

Темная старушка явно не оценила стильный прикид заморского гостя. На беду, итальянец неплохо знал русский. Он понял все сказанное, ноги послушно вытер, но на чучело обиделся и едва не ушел. Перепуганный Дмитрий Палыч послал меня спасать ситуацию, и мне пришлось вдохновенно врать, будто бабка сказала не «чучело», а «чурчхела». Кто не знает, так называется вкусное блюдо грузинской кухни, орехи в густом виноградном сиропе. Таким образом, слова милой старушки следовало понимать как «Вытирай ноги, сладкий!». Не думаю, что иностранец мне поверил, но он оценил мое желание уладить конфликт, остался, выпил с нами кофе и даже спонсировал пару программ.

– Торговый представитель? – с вопросительной интонацией и явной надеждой на помощь воззвал из угла любитель кроссвордов Макс.

– Дистрибьютор! – рявкнул у меня под ухом Женька.

Я очнулась.

– Не подходит, – с сожалением сказал Макс. – Нужно короче.

– Дилер, – автоматически отозвалась я.

Макс поспешно вонзил карандаш в кроссворд. Женька внимательно посмотрел на меня, взял из стакана на столе ручку и вышел за дверь.

– А персонажа Толкиена не знаешь? – вцепился в свежего человека Макс, судя по его взлохмаченной шевелюре, давно пребывающий в интеллектуальном ступоре.

– Гном, – предложила я.

– Гном слишком короткий.

– Короткий, – повторила я, думая о своем. – Вот, кстати, скажите, а какой он был, этот торговый агент?

– Да никакой, – высокомерно сообщила Настя, любуясь игрой света в своих свежеокрашенных ногтях. – Плюнуть не на что!

– Мелкий такой хоббит, ниже штатива! – поддержал Настю вернувшийся Женька, наделенный от природы ростом под метр девяносто.

– О! Точно, хоббит! – Макс радостно заполнил клеточки нужными буквами.

Так я и думала, пара зловредных хоббитов преследовала нас с Иркой не далее как вчера! Я уныло кивнула собственной догадке.

– А чего ему надо было?

– О тебе спрашивал, – ответил Женька. – Где живешь, с кем общаешься-встречаешься, есть ли у тебя в Екатеринодаре родные и близкие и где, в свою очередь, живут они.

– И что вы ему рассказали? – Я обвела коллег укоризненным взглядом.

Наташа, только что положившая телефонную трубку, зарделась и потупилась.

– Прости, – виновато произнесла она. – Я не знала, что нельзя ничего говорить. Он сказал, вы друзья детства, хочет повидаться… Потом-то, конечно, когда он переметнулся из дистрибьюторов в мерчандайзеры, я поняла, что дело нечисто. А сначала я ему поверила. Понимаешь, помада была хорошая и такая дешевая…

– Короче! – сурово оборвала я.

– Короче, я сказала ему про Ирку, – вздохнула Наташа. – Она же тебе вроде родственница?

– Жена отца мужа моей кузины, – машинально подтвердила я. – И адрес Иркин дала?!

– Телефон, – Наташа готова была расплакаться.

– Не реви, – буркнула я. – Это не смертельно.

Хотела бы я в самом деле быть в этом уверенной!

– Все, коллеги, я испаряюсь! – торопясь предупредить Ирку об опасности, я выскочила из редакторской и захлопнула за собой дверь.

Бумажный листок с объявлением перекосился, повиснув на одной полоске скотча. Я поправила его, обратив внимание на то, что бумажка украсилась новой припиской: в перечень торговых агентов попал «дилер». Это явно Женька постарался…

Оглядевшись, я вытащила из сумки ручку и прямо под запретом появляться дилерам приписала «и киллерам!». Поставила восклицательный знак, спрятала ручку и заторопилась к выходу.

– Значит, так: к сожалению, тебя тоже засветили, – с ходу сообщила я подруге, садясь в машину. – Теперь негодяи знают и о твоем существовании, причем им известно также, где именно ты живешь. Я уверена, что за твоим домом вот-вот начнут следить, если, конечно, еще не начали. Впрочем, будем надеяться на лучшее…

– А пока что будем делать? – мрачно поинтересовалась Ирка.

По ней видно было, что она сердится на меня за прерванный отпуск и скучает по оставленному в Сочи Моржику.

– Ляжем на дно, – предложила я. И тут же прикусила язык, потому что слово «дно» могло разбередить больную морскую тему. – Полежим немножко, подумаем…

– Думай сама, – не согласилась Ирка. – А я буду варенье варить.

Я беззвучно застонала. В чем в чем, а в отношении к заготовкам провианта на зиму мы с Иркой общего языка не находим. Мне всегда жаль тратить время на колготню с вареньями и соленьями, предпочитаю лопать фрукты и овощи в свежем виде, а Ирка обожает набивать кладовую банками с собственноручно приготовленными вкусностями. Она запасливая, как хомяк! Правда, съесть потом все заготовленное они с Моржиком физически не могут, поэтому мы с Коляном им самоотверженно помогаем.

Сделав крюк, мы заехали на Соломенный рынок, и Ирка обрушила в багажник три ведра спелых абрикосов. Я попыталась было цапнуть пригоршню ароматных плодов, но подруга зарычала и надавала мне по рукам. Едва загнав машину в гараж, она перебазировала вкусное сырье в кухню, нацепила фартук, перекрыла мне вход в помещение мешком с сахаром и самозабвенно принялась священнодействовать.