Читать онлайн Здравствуй, моя мёртвая мамочка бесплатно

Здравствуй, моя мёртвая мамочка

Я посвящаю эту книгу счастливым детям*

Пролог

Быть или не быть?

С Новым годом, крошка!

С Новым годом! Хэй, хэй, хей, хэй, хей

Подожди немножко –

будет веселей! 1

31 декабря в 23:59 загорелся экран моего дешёвенького китайского смартфона. Я взглянула на него и прочла уведомление, стёртое из памяти на несколько месяцев. От него дыхание моё стало невыносимо лёгким – «Быть или не быть?».

«Быть или не быть?» – вопрос, кажется, философский. Но ни один философ так и не смог ответить мне на него. Ни древнегреческие друзья Платон с Аристотелем, ни верующий Фома Аквинский с его доказательствами бытия Бога, ни педантичный Кант со своим трансцендентным и трансцендентальным, мысли которого так до сих пор и остались для меня вещью-в-себе, ни сумасшедший Ницше с товарищем Заратустрой, и даже уважаемые мною постмодернисты не сказали мне: «Девочка, ты будь, пожалуйста, и не капай нам на нервы!».

Только в последействии я поняла, почему все эти мудрецы так и не справились с возложенной на них непосильной миссией дать мне ответ. Все ответы внутри. Да и в общем, ответ на этот сложный вопрос зависит от контекста. А контекст всегда разный. И зависит он от нутра и от наружи. И всё зависит от всего…

Контекст первый.

Моя жизнь наделена смыслом. Каким? Да каким-то. Я хожу-брожу, дышу, вижу красоту в самых обыкновенных и обыденных вещах и явлениях. Я люблю. Радуюсь сама и радую Другого. Во всех этих прозаичных действиях много смысла. В каждом чувстве, в каждом слове, в каждом вдохе.

И иногда я проникаюсь этим осмысленным контекстом. И тогда я счастлива. И вопрос «быть или не быть» становится абсолютно нелепым. Каким-то искусственно придуманным, рождённым моим искажённым сознанием (или бессознательным?).

Контекст второй.

Моя жизнь лишена всякого смысла. Почему? Да тоже не слишком понятно. Я что-то делаю, а как будто ничего не получается. Я так стараюсь быть счастливой, так стремлюсь к чему-то большему, чем я сама, а чувствую себя никчёмной, забитой, неуверенной и онтологически несчастной.

И в эти моменты 24/7 я слышу голос, который говорит мне: «Да заканчивай ты уже с этой канителью мучений. Суетишься чего-то, пытаешься, а возвращаешься всё к тому же – черни, хтони и эмоциональному дну, из которого нет выхода». Скоро рассвет, выхода нет, ключ поверни и полетели…2

И вот тут вопрос «быть или не быть» вновь обретает свою актуальность, становится ярким и насыщенным, как непредвиденный солнечный свет в январе.

Моя бабушка считает, что я нервно и на голову больная, что мне нужно пить таблетки и каждые полгода лечиться на дневном стационаре в поликлинике. Капельницы делать для улучшения мозгового кровообращения, проколоть курс витаминов группы B, шлифануть всё это «Кортексином» или «Церебролизином», чтобы пептиды, добытые человеческими руками в свиных мозгах, встроились в мои поломанные нервные клетки и полушария и непременно починили их все.

Примерно так же думал и мой бывший муж. Потому-то он и бывший. Иногда мне жаль, что нельзя сделать бывшими своих родственников.

«А это моя бывшая бабушка! Она настоящий тиран, друзья. Я бросила её спустя тридцать лет и сотню попыток наладить здоровые отношения, где мы слышим и принимаем друг друга такими, какие мы есть. Но ничего не вышло и я в поисках новой бабушки. Кстати, у вас нет знакомых свободных бабуль? Главное, чтобы добрая была и не шизофреничка».

Мои друзья почему-то уверены, что мне нужна стабильная работа.

От словосочетания «стабильная работа» меня выворачивает. Физически тошнит. От стабильной работы я получала лишь изнеможение и периодическое (смотри: частое) эмоциональное выгорание.

Не представляю, как можно хотеть стабильную работу? Люди правда этого хотят? Правда мечтают тратить свою жизнь на график 5/2 и два двухнедельных отпуска, дай Бог, на море? Может, со мной что-то не так и, от ЧМТ в шесть лет, часть моего мозга почему-то выключилась? Та часть, которая отвечает за всё стабильное, в том числе и работу. Я знаю, что ничего не знаю.3

Всякий раз я слышу эти раздражающие сентенции: «Лера, тебе нужна работа! Лера, ты вся в долгах! Лера, потерпи, когда-нибудь ты станешь востребованным психоаналитиком или успешным писателем, а пока надо найти стабильную (мать её!) работу».

Но если я буду тратить свои силы на работу, а они, силы эти, ограничены (я же не superwoman!), то у меня не останется ровным счётом НИЧЕГО на другой путь. Кажется, дилемма время-деньги-желание тоже относится к вечным вопросам, подобно тому, что первично – бытие или сознание.

Хотя, может, я сама себе выдумала эту историю про своё предназначение, чтобы легитимно не выходить из дома по утрам, а вместо этого заниматься более приятными делами – есть и спать.

А вот в провинциальном, оставленном мной три года назад городе, все психотерапевты, психиатры и даже психологи, находили причину моих нестабильных состояний и бесконечного поиска смысла жить в каких-то пугающих диагнозах.

БИПОЛЯРНОЕ АФФЕКТИВНОЕ РАССТРОЙСТВО – ранен! И ты уже сидишь и воспринимаешь себя настоящей психически больной. БОЛЬШОЕ ДЕПРЕССИВНОЕ РАССТРОЙСТВО – ранен! И ты уже сидишь и боишься, что без антидепрессантов не выжить, не вздохнуть. ПОГРАНИЧНОЕ РАССТРОЙСТВО ЛИЧНОСТИ – убит. И ты уже лежишь, льёшь слёзы и понимаешь, что ПРЛ – в общем-то вещь неизученная и неизлечимая, и будет тебя всю жизнь рвать на эмоциональные части, пока не разорвёт окончательно, или мотать из стороны в сторону, как местного алкаша Василия, пока не размотает навсегда и насовсем.

Интересно, что вера человека в истинность собственных убеждений провозглашает на каждый вопрос свой, один единственный, истинный ответ.

Credo quia absurdum. 4

Вот уверена моя бабушка, что я больная, и именно из-за ЧМТ, так для неё ответом, который меня ВЫЛЕЧИТ, стал дневной стационар и регулярный приём ноотропных препаратов.

Уверен мой бывший муж, что у меня депрессия. И вот его ответ – надо пить антидепрессанты и они непременно родят в моём грустном мозге серотонин. Точнее захватят его, утекающего в какие-то пустоты, обратно. Стоять, ни с места, серотонин!

Каждый врач, ставивший мне свой диагноз, был убеждён, что прописанные именно им волшебные колёса сделают из меня стабильного и счастливого человека.

Друзья, чей список «Счастливой и осмысленной жизни» возглавляет стабильная работа, просто догматически считают, что, если я найду таковую – всё станет славным, радостным и цельным.

Если я когда-нибудь совсем отчаюсь и пойду к бабке-гадалке – она скажет, что на мне порча и будет в полутьме ходить вокруг моего испуганного сими ритуалами тела, читать молитвы и капать мне на голову воском.

А астролог скажет, что всё изначально предначертано и это видно в моей натальной карте. Изречёт примерно следующее: «Ты родилась под влиянием ретроградного Юпитера, Лера, и поэтому твоя жизнь – это бесконечная череда трансформаций и кармических уроков. Но! Если ты заплатишь мне сто тысяч российских рублей, я вернусь в прошлое, поверну Юпитер на 360 градусов и всё пойдёт иначе*» (*но не факт, что не хуже).

А если я приду в церковь на исповедь, то священник непременно решит, что во мне бесы и всё это происки коварного Дьявола. Скажет, что я должна молиться пять раз в день, пить святую воду и регулярно ходить на службу. А лучше и вовсе уехать в монастырь от мирских соблазнов. Да я б, может, и уехала, господин священник, только вот там нельзя, ни курить5, ни сексом заниматься. Скучно.

И, получается, что каждый из нас видит вещи и явления не такими, какие они есть НА САМОМ ДЕЛЕ (если это «самое дело» существует), а такими, какие мы сами, каково наше индивидуальное нутро. И всё зависит от мировоззрения. От веры в истинность собственных убеждений. И у меня ощущение, будто мы все с разных планет или даже Вселенных… Если Вселенная бесконечна действительно.6

А если бы я рассказала о своей жизни Шопенгауэру, то он бы даже не удивился. Сказал бы, что всё логично, что все мы страдаем, желаем, испытываем непродолжительное облегчение, испытываем скуку, снова страдаем, и так по бесконечному кругу. «Лера, ты просто человек». «Да уважаемый, Артур, я просто человек. И я убеждена, что человек рождён для счастья. Иначе зачем всё это?».

Мой психоаналитик тоже считает, что со мной всё в порядке. Что моя жизнь – вполне логична, структурирована и целесообразна. А ещё он говорит, что те условия, в которых происходило становление моего «Я», могли разрушить меня до основания, могли привести к самоубийству или к тому, что я просто свихнусь и проведу остаток своих безумных дней в дурдоме. А я не покончила с собой, не свихнулась и это, по его мнению, – большое чудо и счастье. Повод для гордости! «Я горжусь вами, Валерия!» – стабильно раз в неделю на протяжении года слышу я эти обнадёживающе-безнадёжные слова.

Так легко заблудиться среди всех этих разрозненных мнений. Так легко потеряться. И, кажется, что я иногда теряюсь. И опираться как будто не на что. Кто прав? И в общем, существует ли это пресловутое «правильно»? Мне кажется, что нет. Всё ведь относительно. И у каждого – свой путь.

Вот мой путь привёл меня к напоминанию в календаре 31 декабря в 23:59 «Быть или не быть?» и мне, наверное, придётся выбрать что-то одно и больше не мучиться от созданной, то ли моим разумом, то ли жизненными обстоятельствами, неопределённости.

Но решу я это не сегодня.

Сегодня новый год. Друзья зовут меня пить шампанское, есть оливье и смотреть «Вечера на хуторе близ Диканьки». И пока что всё вроде хорошо.

– Главное не горячиться, а то вышибешь себе мозги, а потом прочтёшь в газете, что смысл жизни нашли. 7

Глава 1

Дочки-матери

Мама – первое слово, главное слово в каждой судьбе.

Мама жизнь подарила, мир подарила мне и тебе.

Безусловная материнская любовь – основа основ для здорового и гармоничного развития нового человека. Эта мысль всё чаще и громче транслируется в обществе. Это хорошо. Но я и без этой перманентной трансляции, идя от обратного, с ранних лет понимала, что это похоже на немногочисленную истину. Ведь я лишилась её в шесть лет – этой истины и любви. И до сих пор пытаюсь всеми возможными и невозможными способами вернуть себе то, что должно принадлежать каждому человеку по праву рождения – безусловную материнскую любовь.

По праву рождения я имела следующие атрибуты: рост – 51 см, вес – 3 кг 400 гр, имя – Лера, над которым спорили все мои родственники, зелёные глаза, светло-русые волосы и невысокий шанс войти в этот мир ножками вперёд.

Гугл вещает, что при доношенном сроке беременности, тазовое предлежание плода встречается всего в 3-5 %! А уж естественные роды при положении «ножками вперёд» – это крайне редкое мероприятие.

Психоаналитик Отто Ранк8 написал целую книгу о травме рождения. И, если не углубляться в детали, то смысл таков: каждый новый человек травмирован уже самим фактом появления на свет. Сам процесс выхода из своей мамы – уже травма. По мнению Отто Ранка – самая глубокая и серьёзная.

Отто Ранк и сам был травмирован на голову, на мой взгляд. Но что-то в этом есть, согласитесь? Ведь рождение ребёнка – настоящая мука для матери и малыша. Боюсь даже представить, какую боль чувствует женщина во время схваток… И какое недоумение – малыш. «А куда я, собственно, попал?».

А я появилась к тому же ногами вперёд! Как будто с момента рождения начала путь к смерти. Или в общем не особо хотела вдохнуть родильного воздуха, а вместо этого навсегда остаться внутри мамочки. Или, третий вариант, – я сразу же хотела ринуться в бой, встать и смело идти жить эту жизнь. В любом случае, я ничего с того дня не помню.

А ещё у меня, как и у всех человеческих существ были – мама и папа. Дедушки и бабушки. Дяди и тёти. Сёстры и братья. В общем и целом – типичный набор счастливого новорождённого.

Правда, счастье моё детское длилось не слишком долго и мне слишком рано пришлось столкнуться с утратой. Утратой главного человека в жизни каждого – мамы.

В далёком 1998-ом году, в возрасте четырёх лет я совершила своё первое крупное путешествие – из бывшей союзной республики в Россию. Воспоминаний об этом путешествии особо нет, но я, как человек разумный (или почти разумный), понимаю, что телепортироваться мы с семьёй не могли за две с лишним тысячи километров, а потому ехали на поезде. Поездка эта стала вынужденным процессом, а не собственно желанным. Мама и папа просто боялись оставаться в той республике, меньше, чем за сто лет, мутировавшей из дружественной союзной во враждебную и уже бывшую союзную.

Больше всего мне интересны чувства мамы в тот момент. Ведь я сама три года назад переехала на примерно то же расстояние от места своего долгого нахождения, что когда-то и мои родители. Правда мой переезд случился в пределах одной страны. От Волги до Енисея – Рассея, моя Рассея!9 И даже в условиях одной страны, присутствия и поддержки близких друзей и возможности вернуться обратно (нет), я чувствовала себя ментально и эмоционально, мягко сказать, так себе. И кажется, я могу примерно ощутить чувства своей молодой матери из 1998-го.

В России, в уездном городе О., нас ждала семья папы. А семья мамы так и осталась в бывшей союзной республике. И вот двадцатидвухлетняя замужняя девушка, с четырёхлетним ребёнком, без денег, невероятно красивая и притягательная, едет в незнакомую страну, где нет друзей, нет работы, нет жилья, нет близких – кроме меня и папы. Что она чувствовала? Я бы на её месте впала в депрессию. Вроде как, она и впала. И это стало концом конца нашей молодой семьи.

Тёплых воспоминаний, связанных с мамой у меня совсем чуть-чуть. Чуть-чуть – считается? Наверное, да.

Я помню, как она что-то готовит. Что-то очень вкусное – плов или манты. А ещё она часто делала бутерброды из белого хлеба с чесноком и майонезом. Сидела на кухне, такая стройная и милая, чистила чеснок, ловко орудовала своими длинными и тонкими пальцами чеснокодавилкой, нарезала свежий белый батон, мешала в маленькой мисочке с цветочками майонезно-чесночный соус, мазала ломтики хлеба, выкладывала сие произведение кулинарного искусства на противень и отправляла в духовку.

И такой запах распространялся по нашей съёмной квартире. И эта печальная, панельная квартира, со старой мебелью в царапинах и каких-то абстрактных детских рисунках на стенах, с мерзкого цвета дешёвым линолеумом – грязно-серо-жёлтым, с деревянными окнами, за которыми ещё виднелись обрывки советского союза, и лампочками без люстр, такая печальная квартира в этот момент становилась самым уютным местом во всей Вселенной – она становилась домом, где мама готовит своей дочке и мужу бутерброды с майонезом и чесноком.

Мне все говорят, даже бабушка, что мама вкусно готовила. Вкусно и красиво. Может, поэтому я запомнила именно этот процесс. Ведь память наша сильно искажена представлениями других людей. И запоминаем мы тоже по-разному и разное. Воспоминания всё время меняются в зависимости от картины настоящего. И иногда я начинаю сомневаться – действительно ли всё так было или я это сочинила? Ведь сочинять всякое мне жутко нравилось с самого детства. Мечтать, фантазировать, воображать…

Если я воображу, что мама меня никогда не бросала и не покончила с собой – будет ли это правдой? Сумею ли я убедить в этом кого-то ещё? Или это будет только моей искажённой, отличной от реальности, правдой? А если я искренне в это поверю, как изменюсь я сама? Хм. Похоже на какой-то шизофренический бред. Кажется, шизофрения – заболевание наследственное…

Любовь к кулинарии не передалась мне по наследству. Я до сих пор готовлю с большой неохотой. Особенно, для себя. Для других – пожалуйста. Других всегда хочется порадовать, впечатлить! Чтобы они говорили: «Ну Лера – и умница, и красавица, ещё и готовит вкусно!». Потребность в признании другими – одна из самых сильных моих потребностей. Этакий аккумулятор для внутренней деятельной машины.

Как вернуть себе самой эту возможность – признавать себя и не нуждаться в признании Другого? Как сделать так, чтобы потребность в признании другими трансформировалась в потребность в собственном признании? Я ещё решаю эту задачу. Хочу быть вещью-в-себе.

Зато другая мамина любовь мне определённо передалась. К куче баночек с парфюмерией на полке. На её туалетном столике всегда группировались флакончики: маленькие, большие, такие вкусные, что мой маленький детский носик не мог от них отлипнуть. И большим моим детским удовольствием, и даже ритуалом, стало ежедневное обнюхивание маминых духов. Мамочка пахла очень вкусно… Пока не пристрастилась к водке10.

Вот и на моей полочке с юношеских лет всегда несколько бутылочек. С парфюмом.

В растаявшем аромате времени я пытаюсь уловить ещё одно доброе воспоминание о маме. Оно как будто состоит из нескольких разных, но сливаются они воедино из-за своей непродолжительности и обрывочности.

Весна. Железная дорога. Зелёная трава. Маковое поле. Мы с мамой смеёмся.

Лето. Баня. Два чёрных котёнка, которых нам подкинули. Мама улыбается. Я счастлива, что у меня будет кот.

Осень. Ручей. Мамины подруги. Дети маминых подруг. Шерстяное покрывало в полоску. Маленький киргизёнок в голубом комбинезоне. На мне розовая шапка с бубенчиком. Я улыбаюсь.

Зима. Мама делает мне из волос пальму. Надевает резинку на резинку. Они разноцветные. Синяя. Жёлтая. Красная. КОЖЗГСФ.11

Эти воспоминания растворяются друг в друге, как гуашь с кисточек в непроливайке, я пытаюсь их развести, отделить, но всё смешивается и превращается в непонятного цвета жижу, которую мы называли серо-бур-малиновой. В этой жиже я, как тогда, вижу грустную, пьяную, вечно спящую мать и расстроенного от этого отца.

И в этой жиже у меня всплывают совсем иные картины.

Картина первая. Мама лежит пьяная на кровати. Почти не шевелится. Папы нет дома. А я достаю из шкафа всю свою одежду и начинаю надевать её по очереди – жёлтое платьице, белый свитерок, тёплые гамаши, ещё одно платьице, кофту, штаны, свитер побольше, а венчает сей шедевр детской стилистики каракулевая шубка коричневого цвета. И вот мне уже становится тяжело дышать. Жарко. Я потею. Но мне так хочется, чтобы мама увидела – это ведь такая выдумка! «Мамочка, смотри, я капуста! Мамочка, ну посмотри, я, как капуста!». Слышу тихие стоны. Вижу неровный силуэт. «Зачем ты всё это на себя напялила!».

Картина вторая. Мамочка почему-то стоит с какими-то двумя совершенно незнакомыми дядями. Они ей что-то дают. Она игриво смеётся. Интересно, а папа их знает? А потом мамочка говорит, что мы куда-то с этими дядями поедем. Я люблю кататься на машине! Правда, уже темнеет. И становится немного страшно. Но мамочка же рядом. А потом мы едем в какой-то лес. А дальше лишь мои фантазии по поводу того, что там происходило… Надеюсь, я никогда не вспомню, что мамочка делала с двумя незнакомцами в том лесу. А ещё лучше будет, если я всё это просто придумала.

Картина третья. Мамочка снова напилась и куда-то пропала. А я уже который день тусуюсь с бабушкой и дедушкой. Дедуля меня очень любит. И покупает мне шоколадки с орехами. Бабуля часто ругается, но всегда вкусно кормит и покупает красивые платья. А дедуля всегда за меня заступается. Мне не скучно. Я читаю «Трое из Простоквашино», играю в тетрис, смотрю телевизор. А потом появляется мамочка. Но я больше не хочу её видеть. Я знаю, что она снова уйдёт, а мне такого не надо. Ты или оставайся со мной навсегда или навсегда уходи!

После переезда в уездный город О. мама сильно изменилась. Или мне просто хочется верить в то, что она когда-то была другой. Может, я в очередной раз нафантазировала, что именно смена места жительства стала разрушительной для её несформировавшейся личности. Может, всё было иначе. К сожалению, я до сих пор слышу слишком разные версии произошедшего.

Версия папы остаётся для меня загадкой. Тайной гипотезой, к которой я пытаюсь хоть немножко, хоть на миллиметр подобраться.

Он не любит говорить, ни об её уходе, ни о её смерти. Думаю, ему всё ещё больно. Впрочем, как и мне.

И мне даже больно не от самого факта произошедшего, а от незнания. «Почему ты бросила меня?!». Я просто никогда не узнаю об этом. Никогда. Могу лишь догадываться и строить предположения, искажённые собственным опытом и мнениями других людей.

Папа молчит, как, преданный своей стране (любви), партизан. И даже как-то выдавил из себя в расстроенных чувствах: «Не нужно её винить, дочь. И плохо думать о ней тоже не нужно». Эти слова отпечатались в моём сознании на долгие годы. Я перестала плохо думать о ней, никогда не злилась на неё и стала жалеть. На десятилетия во мне поселилась неистовая жалость к той пропавшей девчонке. Утонувшей в море беспорядочных половых связей, алкоголя и, наверное, даже наркотиков12.

Папа грустил из-за её смерти. Даже плакал. Потом лежал в депрессии. В самой настоящей. Просто лежал на диване, не работал, не выполнял своих родительских обязанностей. А ещё он винил в случившемся себя. «Я тоже в этом виноват».

А вот я не виновата! Мне было шесть лет! Шесть! А она меня бросила. Свою маленькую девочку бросила. Ладно, отцы бросают. Это в принципе, можно хоть как-то объяснить (можно, но не нужно). В мире невероятное количество матерей-одиночек, семей с двумя женщинами – мамой и бабушкой, а вариант быть оставленной матерью – редкий вариант. Спасибо, мам, хоть тут я чувствую себя особенной.

В целом, я и сама примерно помню, как всё случилось. Она просто стала пропадать на какие-то временные промежутки. День. Неделя. Месяц…

А потом я просто стала жить с бабушкой и дедушкой. И всё случилось как будто естественно и как будто нормально. Я, кажется, даже не заметила этого резкого перехода в моей маленькой жизни. Только уголки зелёных детских глаз опустились вниз, а сами глаза стали «на мокром месте», о чём так часто любила напоминать моя бабушка. «Опять глаза на мокром месте! Ты только и можешь выть!».

Отец в это время занимался поисками своей неблагополучной жены, её принудительным лечением, вытаскиванием её невменяемого тела из каких-то борделей, саун и блат-хат.

Иногда я хочу обо всём этом не знать. Просто никогда не знать. Хочу быть в иллюзии того, что моя мамочка – идеал. Идеальный объект, который нам всем так нужен. Но такой возможности у меня никогда не было. Моя дорогая бабушка с детства любила мне напомнить, что моя мать – женщина с низкой социальной ответственностью. Спасибо, бабуль.

В общем, от папы я не получила никакой структурированной и ясной информации, почему наша мамочка оставила свой семейный приют и отправилась на поиски приключений и сокровищ. Зато его мать, по совместительству моя бабушка, по совместительству человек, занявшийся моим воспитанием, отработала за всех по фронту «Лера, ты должна знать, кем была твоя мать!».

В пятнадцать лет, придя с какой-то вечеринки в не слишком трезвом виде и пропахшими табаком одежде и волосами я отхватила смачную, звучную и тяжёлую оплеуху по левой щеке и услышала: «Ты такая же шлюха, как и твоя мать!».

Сказать, что было обидно – ничего не сказать. Слёзы подростковой боли и несправедливости покатились по моим пухлым розовым щекам, разукрасив их чёрными разводами и больными рисунками бабушкиных пальцев. Именно в тот самый день я явственно почувствовала: «Хочу умереть».

«Хочу умереть», в принципе, не такая редкая мысль для подростка. Гормональная перестройка, взросление, первые несчастные отношения, плохие оценки в школе, у некоторых – буллинг, проблемы в семье, плохая компания, первый негативный опыт с запрещёнными до восемнадцати лет веществами и т. д. и т.п. Причин довольно много. Но обычно из разряда угроз такие заявления не превращаются в действия, или даже намерения. Порой, для несформировавшегося психически подростка такие слова – единственная весомая защита от слишком сильных эмоциональных нагрузок. Ведь ребёнок хочет, чтобы его услышали. И эти три ужасных слова «я хочу умереть», иногда, единственный способ быть услышанным. Но я же собиралась умереть всерьёз. «Ну тогда вы меня полюбите! Тогда я стану вам важной». Вот это я вам покажу!

В тот период только одно место держало меня в состоянии шаткого равновесия. Школа стала для меня местом отдыха и отдушины. Там у меня имелось всё для счастливой жизни. Настоящие подруги, милая мордашка, привлекавшая парней, достаточно высокий уровень когнитивных способностей, благодаря которому я всегда училась на «хорошо» и «отлично». Даже как-то заняла второе место в городском литературном конкурсе им. Поляничко. И ещё первое место в школьной олимпиаде по физике. И, самым удивительным образом, второе место в математической олимпиаде «Кенгуру». Как жаль, что во взрослой жизни все эти почётные регалии нафиг никому не сдались.

Учителя возлагали на меня большие надежды. Видели во мне отличницу и комсомолку с претензией на медаль по окончании одиннадцатого класса. И, может, так бы всё и случилось, будь моя семья полной и счастливой. Но таковой она не была, не есть и никогда не будет. И потому, всё, чего я хотела с момента, когда моё либидо вошло в состояние худо-бедно взрослой сексуальности, – это любовь и секс.

Воспоминания о школе, в отличие от семейных, у меня самые радостные. И я часто думаю, что было бы, если бы в далёком 2001-ом году бабушка отдала бы меня не в 1А класс с экспериментальной занковской программой в новенький Лицей № 4, никак не относившийся к району по месту моей постоянной прописки, а в закреплённую за улицей Волгоградской 44-ю школу? Или, ещё хуже – в 57-ю, наполненную отморозками и неблагополучными детками. Думаю, ничего хорошего не случилось бы. И моё противоречивое и по сей день нутро, разрывающееся между созиданием и деструкцией, выбрало бы в таких условиях разложение и умирание. А так, в прекрасном 4-м лицее у меня появился шанс на нормальную жизнь.

Если, конечно, можно назвать нормальной – жизнь, в которой периодически хочется умереть. Я ненавижу себя и хочу умереть.13

У меня даже возникла мысль провести соц. опрос: «Вам когда-нибудь приходила мысль о самоубийстве; эта мысль была серьёзной и постоянной или импульсивной, возникшей в момент сильного эмоционального потрясения; вы когда-нибудь предпринимали попытки самоубийства; если да, предпринимали ли вы повторную попытку самоубийства?».

Я проводила лишь локальный опрос – среди близких друзей и родственников. Все отвечали мне – нет. Говорили примерно следующее: «Бывало погано. Грустно там. Иногда невыносимо тяжело, и морально, и ментально, и эмоционально. Но мыслей о самоубийстве никогда не было». Хм. И тогда я ещё больше убеждалась, что со мной точно что-то не так. Что-то не так с Кевином.

Впервые эти мысли появились в детстве. Но они были такими инфантильными. Скорее протестными. Всерьёз убивать я себя не хотела, конечно. Там вон плюшки с сахаром на кухне ждут, когда я их съем. Какая такая смерть???

Но в тот самый момент, момент удара по щеке от моей бабушки и сравнение меня с человеком, который должен был любить меня и быть со мной, а вместо этого бросил, а потом покончил с собой, я ужасно сильно захотела умереть по собственному желанию и на самом деле. И я чувствовала, всем нутром ощущала, такую сильную нелюбовь… От нелюбви мы становимся ближе к смерти. Может, и моя мамочка чувствовала нелюбовь?

Бабушка по линии папы считала и считает иначе. В её глазах моя мама – зависимая, по наследству от своего отца, алкоголичка, женщина с «бешенством матки», никчёмная мать, скатившаяся по социальной лестнице к неприемлемому образу жизни.

Версия отца моего отца, по совместительству моего дедушки и второго по значимости моего воспитателя (второго, видимо, потому, что он не так сильно меня травмировал и о нём у психоаналитика мы говорим меньше), кардинально отличается от версии его тогдашней законной супруги, то есть моей бабушки.

Дедушка, кажется, сильно любил мою маму. Он всегда говорил и говорит о ней с такой теплотой и жалостью: «Твоя мама была такой доброй. Она просто сломалась. Просто болела». Наверное, мой дедуля сам по себе человек оправдывающий.

Есть человек разумный. Ещё – человек играющий. Для себя я придумала термин – человек убегающий. Бабушка моя – человек тиранящий. Папа – человек забивший. Мамочка моя – человек сломавшийся. А вот дедуля – человек оправдывающий. This is my happy family.

Меня он тоже всегда и перед всеми оправдывал и чрезмерно жалел. Иногда от этой жалости хотелось отмыться. Ну я что – такая жалкая? Я же вон умная, сильная, симпатичная! Но уж точно не жалкая! Ну и что, что несчастная, не страшно. Как будто так много счастливых людей на свете?

Сложнее всего подымать тему смерти моей матери с её собственной мамой – второй бабушкой. Потерять мать – больно. Но иногда мне кажется, что потерять свою молодую дочь, свою любимую девочку – ещё больнее. Удивительно страшно получается – одна смерть принесла так много страданий стольким людям…

Бабушка показывала мне письма матери 1998-го, 1999-го и 2000-го годов. В них мама называет меня «Леруша» и рассказывает, какие успехи я делаю в садике. «Леруша уже умеет считать до десяти, читает по слогам, и воспитатели её очень любят и хвалят. Она такая добрая и умная девочка». В этих словах столько любви. Столько нежности. Ну как, как ты могла меня оставить?! В душе не знаю. До сих пор не знаю.

Бабушка так и не оправилась от смерти своей дочери. А я?

Оправилась ли я от смерти своей матери? Я не знаю. Да и в общем, у одного явления всегда несколько причин. Например, моё странное состояние неопределённости – быть или не быть, а если быть, то кем, как и с кем? Что делать??? Вопрос, достойный Чернышевского.

Я уверена, что моё странное состояние результат нескольких причин. Вот как устраню эти причины, как заживу счастливой жизнью, вот это будет номер! Надеюсь, не смертельный, как у моей мамочки.

В день, когда мамины коллеги по самому древнему ремеслу пришли к нам домой и сообщили о её смерти, в тот день бабушка находилась в Москве, в командировке. Дома был один папа. А мы с дедулей топали с разбивки перед пятым классом.

Тот день мог стать одним из самых счастливых дней моей жизни – я познакомилась с женщиной, которая следующие семь лет, как могла, компенсировала мне отсутствие домашней женской любви и тепла.

Моя классная руководительница замечала каждое изменение в настроении, слёзы в моих глазах после домашних скандалов или очередной любви, разбившей моё, и без того разбитое, юное сердце. Она оставляла меня после уроков, чтобы я просто могла поплакать. Она меня обнимала и говорила, что я – замечательная девочка, что всё у меня будет хорошо, что я создана для любви и быть счастливой. Верю, Ирина Петровна. До сих пор верю в это.

В тот позднеавгустовский день я обрела свою первую «символическую» «школьную» маму. А родившую меня, настоящую, реальную маму я навсегда потеряла. Я потеряла её за пять лет до. Но в моей детской фантазии всплывали, особенно перед сном, добрые картинки, где она возвращается домой и говорит, что всегда меня любила и помнила обо мне. А теперь мне даже мечтать об этом стало невозможно. Ни разговора, ни случайной встречи, ни признания в большой материнской любви. Она покончила с собой в возрасте тридцати лет в день рождения моего отца. Какая злая шутка. Жизнь – это шутка и я смеюсь, хотя на самом деле юмора не понял.14

Мне уже почти тридцать. И, приближаясь к этому возрасту, я всё сильнее боюсь. Я боюсь сорваться в эту пропасть, из которой нет выхода. Я убеждаю себя почти каждый день, что пока я жива – всё можно изменить. Всего достигнуть. И что в моей судьбе непременно ещё будут красивые и удивительные повороты. А что если нет? Как трудно быть вечно сомневающимся человеком!

Вот, например, до того трагичного августа я мечтала о встрече с мамой. А потом она умерла. И нет, и не будет этой встречи уже никогда. А потом я начала мечтать о большой светлой любви. Только вот сталось так, что все мои любови были большие, но тёмные и мрачные, как в фильмах Ларса фон Триера или Гаспара Ноэ. И каждая новая любовь приносила мне тонны давящей боли, разъедающей до основания и почти убивающей.

Я почти научилась перестать мечтать о ней – этой мифической счастливой долготерпящей милосердной не требующей ничего взамен переносящей всё любви.15 Но как жить без мечты? И как жить без любви?

Никак.

О маме я уже давно не мечтаю, о любви стараюсь, хотя иногда не выходит. Но теперь я мечтаю о счастье и о достатке. Ни таком достатке, чтобы luxury life.16 Об обычном человеческом достатке. Жизни не взаймы, а просто свободной жизни, в которой не экономишь на базовых потребностях.

Мои базовые потребности – своя квартира, вкусная еда, возможность путешествовать хотя бы четыре раз в год, гардеробная и подлинный парфюм на туалетном столике, такси вместо общественного транспорта. Разве я многого хочу? Мне кажется, что нет. Но и этого у меня нет! А вдруг и не будет? Что тогда? Ни матери, ни любви, ни счастья, ни достатка? Я реально, как героиня песни Nina Simone «Ain’t Got No, I Got Life». У меня нет дома, у меня нет парня, нет работы, нет кота, нет регулярного секса. У меня есть просто МОЯ ЖИЗНЬ.

А может, художник и должен оставаться голодным? Но я же не художник и хочу есть! К Лабковскому что ли сходить, может, он мне внушит, что если я хочу, то непременно буду.

О чём мечтать, когда больше нечего выдумать? 17

Да и стоит ли постоянно мечтать? Мне кажется, совершенно не стоит. Как сказал, уважаемый мною, герр Фрейд: «Задача психоанализа примирить человека с реальностью». А может и не сказал. Кто знает, что он там сказал сто лет назад. Но какие слова! Я бы на лбу их у себя высекла, клянусь.

Кажется, у моего психоаналитика вполне получается примирить меня с реальностью. Но как же скучно! Вот она я – почти тридцатилетняя разведённая бездетная одинокая безработная женщина, живущая в коммуналке на Петроградской, зависимая от никотина и любви, и с кучей долгов. Философ, культуролог с двумя красными дипломами, лежащими в коричневом комоде. Начинающий психоаналитик! Как это всё прозаично, однако. То ли дело жить в мечтах.

Эта привычка – убегать в красивый и яркий мир грёз появилась у меня ещё в детстве. Что делать маленькой девочке, которую бросила мать, а дома находиться тошнотворно из-за постоянных ссор, криков, взаимной нелюбви и неуважения всех членов семьи? Конечно, мечтать. Конечно, убегать в свой маленький мир, полный больших надежд. И мой психоаналитик говорит, что это – моя восхитительная способность и моя суперсила, которая помогла мне выжить в детстве. «А сейчас, Лера, вам нужно становиться взрослой. Сейчас нужно делать, а не мечтать». Да что же это такое, надо взрослеть и что-то делать. А я, может, не хочу. Может, я хочу опять по крышам бегать, голубей гонять. Но надо ведь. НАДО.

Я смотрю на себя в зеркало и вижу маму. Все говорят, что мы очень похожи. Фигура, глаза, волосы, лицо, тонкие длинные пальцы, оттопыренное левое ухо… Доброта, дружелюбность, любовь к некоторым вещам. Мы так похожи, смотрим друг другу в глаза и мороз по коже.18 Я – не она. Но я знаю, что мы похожи. И ещё я знаю, что если дам слабину, то просто исчезну. Как исчезла она в том далёком августе.

Я ненавижу день матери. Ненавижу песенку мамонтёнка. Я никогда не играла в дочки-матери. И при этом я так хочу стать мамой. Другой – безусловно любящей, принимающей, оставшейся со своим ребёнком матерью. Но мне так страшно. Страшно, что я могу уйти. Страшно, что я могу создать нового человека и оставить его одного. Страшно, что меня накроет депрессия.

Но я верю, что когда-нибудь без малейшего сомнения, страха и тревоги, с глубокой радостью я подойду к своему мужу и скажу: «Милый, мы станем родителями». И он так сильно обрадуется, что заплачет. А я непременно брошу курить. Но не брошу своего ребёнка. Я не поступлю, как ты, мам.

Глава 2

Daddy issues

Go ahead and cry, little girl

Nobody does it like you do

I know how much it matters to you

I know that you got daddy issues 19

Папа может, папа может всё, что угодно, только мамой, только мамой не может быть! Эту песенку я разучивала в хоре детского сада и искренне не понимала, а в чём смысл-то, собственно, господа сочинители? У меня, и мама мамой быть перестала, и папа как-то решил резко отказаться от роли родителя и воспитателя. Как будто мужчина с уходом своей любви решил отстраниться и от плода этой любви – от своей милой дочурки.

Но, кажется, этого мужчину я буду любить, несмотря ни на что. Вот уж точно безусловная любовь! Ну где же вы, герр Фрейд, со своим Эдиповым комплексом, когда он так мне нужен? Нет вас. Вот всегда так.

Юный и красивый парень влюбляется в прекрасную и такую же юную девчонку. История, старая, как этот мир. А потом они становятся родителями – в свои юные восемнадцать. Уже интереснее.

За окном 1994-ый год, советский союз распался, республики получили независимость, кругом «разруха», «произвол» и «безработица». Вроде как именно такими словами принято описывать 90-е годы в нашей стране. Так ли это было на самом деле? Мнения разнятся, но в целом – сходятся. Разруха – да. Произвол – да. Безработица – тоже да. А ещё дефолт, дефицит товаров, зарождающаяся машина бюрократии и, конечно, коррупция. Куда же мы без неё, миленькой. И вот в этих тусклых условиях логичнее всего, конечно, впустить нового человека в эту жизнь. Люди ночами делают новых людей.20Чем ещё заниматься без работы и определённости в жизни? Поднимать демографию в стране!

Преподаватель по истории философии как-то сказал нам: «Великое чудо, что вы появились в те годы. Я так рад вас здесь видеть. Ведь были страшные годы. Ваши родители очень смелые люди, раз решились на такое». Смелые или безрассудные, Леонид Юрьевич?

Так или иначе, я родилась. И папа стал папой, а мама – мамой.

Я часто люблю представлять, что было бы, если бы я стала мамой в восемнадцать лет, как мои родители. Не закончила бы философский, не познакомилась бы со своими друзьями, не вышла бы замуж за парня по соседству, не развелась бы с ним, не пошла бы в магистратуру, не стала бы преподавателем философии в уездном городе О., не влюблялась бы так часто (хотя…), не переехала бы в Санкт-Петербург, не пошла бы получать ещё одно высшее образование, не встретила бы своего любимого психоаналитика… Но я бы стала матерью. Отдала бы я всё то, что есть у меня сейчас, то, кем я стала, за возможность быть молодой матерью? Нет. Никогда.

И мне интересно, как сложилась бы судьба моего папы, не стань он моим папой в свои юные восемнадцать… Про маму в этом контексте мне думать не так интересно, потому что её жизнь окончена, и я не вижу той женщины, которой она стала сейчас. Она осталась застывшей в августе 2005-го тридцатилетней женщиной в длинном чёрном платье и лодочках 41-го размера, коробка с которыми зачем-то до сих пор жива в моём сознании.

Помню, когда я увидела эти лодочки в спальне у бабушки, то первое, о чём подумала – как здорово, что у меня маленький размер ноги, а не лыжа 41-го размера. Почти, как у папы – 43-го.

Папочка. Красивый, спортивный, немножко хулиган. Немножко – потому что относительно других он всегда был воспитанным хулиганом. И не совершал противоправных действий (или я просто об этом не знаю). Всё его хулиганство заключилось в четырёх вещах – алкоголе, курении, нецензурной брани и ранней любви к противоположному полу.

До седьмого класса на доске почёта висела его фотография за отличную успеваемость, хотя предпочитал он писать левой рукой, чем вызывал гнев совдеповской учительницы, орудующей ложкой по верхним конечностям за такое страшное несоответствие общепринятому идеалу правописания – правой рукой.

Папа долгое время занимался футболом и очень даже успешно. Мне кажется, что он вполне мог стать богатым футболистом. Но с тяжёлой руки его матери оказался после окончания десятого класса в одной из самых уважаемых школ милиции в постсоветском пространстве.

Мне это напоминает историю про баян. В детстве папе постановили – ты теперь будешь играть на баяне. А ему этот баян в душе не сдался. Как и школа милиции, которую он в итоге бросил. И баян – тоже.

Отношения в семье отца развивались по известному сценарию нелюбви. Его отец (мой дедушка) всю жизнь испытывал жалость к мальчику, которого в полгодика парализовало от некачественной прививки. И папе моему от дедушки был дан полный карт-бланш. Чем бы дитя не тешилось. Хочет бросить баян – пожалуйста! Хочет попробовать курить – дам две! Хочет вместо уроков с девчонками развлекаться – естественное желание. Его же мать (моя бабушка) жила по иному принципу.

Труд, работа, еженедельная уборка, и все должны делать так, как хочет именно она, как она считает правильным. Эта её черта с годами только усиливалась и росла, поэтому я попала, как мне кажется, под максимальную раздачу.

И в общем, бабушка с дедушкой мне всегда напоминали злого и доброго полицейских. Первая всё запрещала, приказывала да наказывала, а второй всё разрешал, оправдывал и защищал. Так несложно и свихнуться. Мама, мы все тяжело больны.21

Странно то, что дедушка двадцать пять лет проработал прапорщиком на зоне, но надзирать и наказывать любила именно моя бабушка! Какая-то странная подмена ролей случилась, которую я ещё не анализировала. Да и нужно ли всё анализировать?

Совсем неудивительно, что в таких условиях – отсутствия женской любви и нежности, мальчику становится просто жизненно необходима любовь другой женщины. И тут мне нечего добавить. Потребность человека в любви – самая естественная из всех потребностей. Мне кажется, что можно даже прожить без еды. А вот без любви – никак.

Бабушка моя – человек старой закалки и все эти нежности не признавала. Признавала она следующее – накормить, помыть, одеть, обуть, отправить в школу, дать образование. В общем, конечно, вещи необходимые для выживания, но недостаточные для жизни. Безусловно, не будь и этого, всё б стало куда хуже.

Но мне всегда хотелось закричать (да я и кричала): «Ты можешь хоть раз обнять меня!!! Можешь сказать, какая я хорошая и красивая девочка и что ты меня любишь!!!». Я даже как-то раз осмелилась и задала ей этот вопрос напрямую: «А ты меня любишь, бабуль?». На что получила ответ: «Конечно, люблю. Только вот я не понимаю всех этих сюсюканий. Любить – это следить за здоровьем, накормить вовремя, одеть». Вопросов больше не было.

Не знаю, обнимала ли она своих сыновей в детстве. Но судя по тому, что старший сын уехал из дома в шестнадцать лет за две с лишним тысячи километров, быстро влюбился и женился, а младший никуда не уехал, но быстро влюбился и женился, то думаю, что нет. И оба стали жить в семьях своих жён.

Папа всё же закончил сельскохозяйственный техникум. С красным дипломом даже. И всё же пытался прокормить свою семью. А ещё я помню, что со мной маленькой чаще всего находился именно он. Может, здесь опять помог бы герр Фрейд с Эдиповым комплексом или объяснением, что мама бессознательно ревновала папу ко мне и в итоге не справилась с чувствами, но герр Фрейд мне не отвечает. Потому что я не разговариваю с мёртвыми психоаналитиками.

Папа читал мне книги, катал на велосипеде, даже лежал со мной в детской инфекционной больнице, когда жадная до вкусной еды двухлетняя девочка Лера умудрилась забраться на кухонный стол и забрала всё то, что считала принадлежащим только её рту и желудку – абсолютно все масляные розочки с торта. Так я испытала первый опыт промывания желудка. Неописуемо. Непередаваемо. Незабываемо.

Помню папины руки. На них я. На территории больницы – парк с какими-то ёлками, а может и не ёлками. И солнечный свет рвётся на деревья, на нас, на здание больницы. А по деревьям прыгают белочки. «Дочунь, смотри, белочки!». Белочки мне нравятся. И на папиных руках мне нравится. Только мамы не хватает. Она к нам не приходит. Почему-то.

И будто папы всегда больше, чем мамы. Будто именно он стал основным родителем для меня до определённого возраста, потому что потом я лишилась обоих – одного физически, а второго – символически. И в моих ранних детских воспоминаниях есть обе бабушки, дедушка, дяди, тёти, братья и сёстры, папа, а мама всё время ускользает. Как песок, сквозь пальцы. Она мне даже не снится.

И вот мы уже в уездном городе О. И теперь я всё чаще остаюсь с бабушкой и дедушкой. Папа теперь в вечных поисках мамы. А мама в вечных поисках саморазрушения. А я стала девочкой с глазами Пьеро. Ни света в них, ни радости. Печаль и пустота стали моей постоянной компанией.

С шести до одиннадцати лет я была объектом злости для бабушки, объектом жалости для дедушки и как будто почти исчезла для папы, который отправился на поиски новой женщины и/или счастья в этой жизни. Все хотят любви и счастья. Вот только мне просто хотелось любви, простой человеческой любви, нежности и заботы, хоть от одного человека в этом мире.

Да. Отрицать бессмысленно. Они меня любили. Каждый, как мог. Но это совсем не то, что мне было нужно. И я стала мечтать. О той самой чистой и светлой любви, о мужчине, который меня вызволит из этого пространства скандалов, упрёков, алкоголя, раздела холодильников и еды на «бабушкину» и «дедушкину».

Благо, я могла есть, и ту, и другую. А вот если кто-то из них брал не свою еду, то доходило до драк. Драк за еду! Прям, как в примитивных первобытных обществах. Победа обычно была за мной, ведь я ревела и тряслась в конвульсиях так, что бабушке с дедушкой ничего не оставалось, как разойтись по разным комнатам и подписать устный контракт: «Я не трогаю твой мёд, сука!». А мне ничего не оставалось, как уходить в мир фантазий, где я встречаю мальчика, который меня любит, обнимает, целует и вся эта семейная гадость остаётся позади. Вот же наивная я была! Вся эта семейная гадость въелась настолько, что никакой Мистер Пропер не отмоет. Вот бы придумали сброс до заводских настроек и в человеке.

Прихожу я такая в фирму: «Удалим все детские и взрослые травмы, негативные события и чувства, связанные с ними. Компенсируем вам недостаток любви и безопасности. И вы наконец-то сможете выстраивать здоровые отношения с собой и окружающими!». «Хочу заменить воспоминания о матери преступнице и проститутке22 на воспоминания о матери-идеале. Хочу извлечь из сознания все ссоры бабушки и дедушки, все взаимные оскорбления и драки. Хочу, чтобы в моей голове папа остался со мной в подлинной близости». А мне сказали: «Ноль проблем, Лера! Бесплатно, без регистрации и смс. Лягте и приготовьтесь к новой жизни». И проснусь я такая с блаженной улыбкой на лице, и поднятыми вверх уголками глаз, исчезнет у меня страх, тревога, неуверенность, перманентная грусть-тоска, и вот это жизнь начнётся.

Если бы всё было так просто – жизнь стала бы такой скучной. То ли дело – психоанализ. Пробираться сквозь дебри воспоминаний, представлений, фантазий и снов, пробираться больно, тяжело, надрывно, пробираться, падать, вставать, снова падать, как будто умирать и возрождаться кем-то новым, другим. И даже иногда с блаженной улыбкой на лице.

И травмы – не удалить, а лишь переписать. И компенсировать уже ничего не получится – лишь научиться хорошим с самой собой. А вот к близким отношениям можно даже попробовать вернуться или научиться. Я учусь.

После маминой смерти папа провалился в депрессию. Был он там плюс-минус год. Но наконец-то вернулся жить рядом. И стали мы жить вчетвером. Папа, дедушка, бабушка и я – вместе мы – безумная семья.

Дедушка и папа создали коалицию против бабушки и держались вдвоём. Держались, напивались, иногда ругались. Я же всегда старалась быть ближе к бабушке. Мне было жаль её. Она много работала, уставала, часто ездила в Москву за товаром, а дедушка с папой сидели дома, смотрели телевизор и пили почти каждый день.

Я старалась поменьше находиться дома. С утра до обеда я училась, потом приходила домой, делала уроки и шла гулять со своей подругой Танькой. Или со своей двоюродной сестрой, которая жила в десяти минутах от моего местонахождения. И сейчас я понимаю, что близкий по возрасту и духу человек рядом – это почти спасательный круг. Для меня в детстве таким спасением стала моя сестра.

Все самые тёплые и весёлые воспоминания того периода связаны именно с ней. До сих пор ясно помню солнечный и тёплый августовский день похорон матери.

Меня оставили дома, а бабушка сказала: «Лера, сходи за белым хлебом». Какой нафиг белый хлеб, бабуля! У меня только что умерла мать!

Я ревела. Ревела так, что задыхалась и лицо стало похоже на опухший кусок плоти, в этом куске стёрлись глаза, нос, рот, оно превратилось в красно-солёное месиво из убитых надежд – когда-нибудь встретить женщину, родившую меня, обнять её, спросить – почему ты ушла? Смерть матери убила во мне эту радостную надежду на воссоединение.

И я топала за хлебом. Продавщица в магазине спросила: «У тебя всё хорошо?». А я не смогла ответить. А в ответ тишина – он вчера не вернулся из боя.

1 Строчки из песни «С Новым годом, крошка!» советской и российской рок-группы Мумий Тролль, альбом «In The Mix», 2000 год.
2 Строчка из песни «Выхода нет» российской рок-группы Сплин, альбом «Гранатовый альбом», 1998 год.
3 Изречение, которое часто приписывается Сократу (около 469-399 гг. до н.э.) – древнегреческому философу из Афин. До сих пор документально не установлено, кому принадлежала эта фраза.
4 Credo quia absurdum (лат.) – верую, ибо абсурдно. Приписываемое Тертуллиану (160-240 гг.) выражение. Тертуллиан – римский теолог и апологет.
5 Минздрав предупреждает: курение вредит вашему здоровью!
6 Строчка из песни «Вселенная бесконечна» российского рэп-рок исполнителя и автора песен и музыканта Noise MC, альбом «Новый альбом», 2016 год.
7 Слова Бориса Грушенко – главного героя фильма «Любовь и смерть», сыгранного Вуди Алленом, режиссёр – Вуди Аллен, 1975 год.
8 Отто Ранк (1884-1939 гг.) – австрийский психоаналитик, ученик Зигмунда Фрейда.
9 Строчка из песни «От Волги до Енисея» советской и российской рок-группы Любэ, альбом «Рассея», 2005 год.
10 Алкоголь противопоказан детям и подросткам до 18 лет, беременным и кормящим женщинам, лицам с заболеваниями центральной нервной системы, почек, печени и других органов пищеварения.
11 КОЖЗГСФ – каждый (красный) охотник (оранжевый) желает (жёлтый) знать (зелёный), где (голубой) сидит (синий) фазан (фиолетовый). Мнемоническая фраза для запоминания последовательности цветов радуги и цветов спектра.
12 В законодательстве РФ за употребление, распространение, склонение к употреблению наркотических и психотропных веществ предусмотрена ответственность – административная и уголовная.
13 Знаменитое высказывание Курта Кобейна (1967-1994 гг.) – американского рок-музыканта, солиста группы Nirvana. Он покончил с собой возрасте 27-ми лет, символически открыв, так называемый, «Клуб 27».
14 Строчка из песни «Люди» российской рок-группы Дайте танк (!), альбом «Человеко-часы», 2020 год.
15 Перефразированное и изменённое мной первое послание к Коринфянам 13:4-8.
16 В переводе с английского – роскошная жизнь. В сленге часто можно услышать – лухари лайф, лакшери лайф и т.д.
17 Строчка из песни «о чём мечтать?» исполнительницы и автора песен ANIKV, альбом «о чём мечтать?», 2021 год.
18 Строчка из песни «Мороз по коже» российской рок-группы Сплин, альбом «Резонанс. Часть 1», 2014 год.
19 Строчки из песни «Daddy issues» американского музыкального коллектива The Neighbourhood, альбом «Wiped Out», 2015 год.
20 Строчка из песни «Новые люди» российской рок-группы Сплин, альбом «Новые люди», 2003 год.
21 Название песни советской рок-группы «Кино», альбом «Группа крови», 1988 год.
22 В законодательстве РФ за занятие, организацию и склонение к проституции предусмотрена ответственность – административная и уголовная.
Читать далее